Вяленые человеческие уши есть нельзя. Ну не то чтобы совсем нельзя, никаких медицинских противопоказаний нет, но… Хорошего в такой пище мало.

И разве что рыжая американка с телевидения могла поверить жутковатой сказке кого-то из «бешеных» про то, как лишился левого уха их командир по прозвищу Тайсон. Дескать, после некой не слишком удачной операции пришлось ему почти две недели проползать по горам — в одиночку и без грамма жратвы. Холодно, враги кругом, а кушать хочется… Вот и удалил себе товарищ капитан с помощью верного тесака малую часть плоти! Подсолил, подержал на солнышке и употребил внутрь без особого удовольствия, хотя и с аппетитом.

Американка оказалась крепенькой, видавшей виды — и в обморок рухнула только после того, как в подтверждение своих слов рассказчик извлек из наплечного кармана нечто — серое и пахнущее лазаретом:

— Вот, мадам… Носим теперь с собой, на всякий случай. Не желаете угоститься?

Журналистку откачали, шутнику поставили на вид — а история эта заняла достойное место в неопубликованной нигде летописи частей специального назначения.

Вообще, о «бешеной» роте Тайсона на этой войне говорили и писали даже больше, чем надо — кто-то с завистью, кто-то со страхом и легкой брезгливостью. Что же касается партизан, то они просто выплачивали за каждого убитого разведчика фантастическую сумму в конвертируемой валюте и давали орден на красивой ленточке.

Собственно, из-за этого капитан и лишился того, что в медицинской литературе замысловато именуется «наружным отделом периферической части слухового анализатора».

Словам своих джигитов начальство противника не слишком доверяло, мало ли чего привидится в горячке боя! И вполне резонно требовало предъявлять доказательства подвига — труп или еще что-нибудь в том же духе…

Вот и повадились «гвардейцы» убитым разведчикам уши резать. Не из-за какой-то особой жестокости или коварства, нет! Просто для отчета.

И не то чтобы часто им это удавалось, но… война есть война — без потерь не обходится. Приятно, конечно, смотреть, когда Шварц или Норрис «в одни ворота» чужих автоматчиков крошат, в жизни же все далеко не так гладко.

Потому как с той стороны тоже не детский сад воюет!

Вот и самому Тайсону как-то не повезло: две пули в «броник», одна по каске. Упал, конечно — не дышит, не шевелится. Лицо в крови… Покойник, одним словом.

И джигит-гвардеец, видимо, так же решил. Под шумок заполз поближе, чиркнул ножиком — и обратно, предъявлять к оплате вещественное доказательство.

А капитан остался лежать — живой, контуженый только на совесть… но уже без уха.

Еще хорошо, что местные воинские обычаи и славные боевые традиции федеральных войск не требовали снятия скальпов! Впрочем, в тот момент он даже на такую мерзость никак бы не отреагировал — все-таки тройной удар… Это же только в головоломных сюжетах советских фантастов, перековавшихся от безденежья в писатели-детективщики, главный герой лишь почесывается после прямых попаданий. На самом деле — даже если выдержат и каска, и бронежилет! — удар получается такой силы, что потом долгое время пребываешь в прострации и некотором изумлении. Жизнь возвращается медленно и неохотно, в основном через боль от поломанных ребер и кровавые круги перед глазами…

Словом, ухо командирское так и не вернули — засада от долгого боя с разведчиками уклонилась, а преследовать «гвардейцев» по горам не было ни сил, ни возможности. Зато сам легендарный Тайсон уже через неделю появился в расположении роты: с бинтами на черепе и физиономией человека, в любую минуту ожидающего подначки от товарищей по оружию.

Долго ждать, впрочем, не пришлось. После первых же «боевых» лучший друг, взводный Лапин, порылся в карманах и вытащил на свет Божий нечто, завернутое в тряпицу:

— Командир… Не подойдет, нет? Мы тут и «духа» завалили, ему уже не потребуется.

— Р-размер не мой!

До классического мордобоя дело тогда не дошло — и начало «охоте за ракушками» было положено. Со временем оформились и неписаные правила: например, полноценной добычей считались только уши «гвардейцев» — парней из партизанского спецназа. Остальные котировались в соотношении один к двум, а за попытку подсунуть товарищам по оружию женское ухо вообще могли на месяц отстранить от выездов на операции… Обнаружились и народные умельцы, специализировавшиеся на вялении и консервации «трофеев».

Атмосфера состязательности и боевого азарта — в духе забытых уже социалистических соревнований — молниеносно овладела взводами и ротами «бешеных». От разведчиков перекинулась в другие армейские подразделения, дошла до штабов…

Вскоре после этого капитана и отозвали в распоряжение командующего группировкой. А потом, по слухам, то ли комиссовали вчистую, то ли направили на учебу в какую-то из многочисленных академий.

Впрочем, война продолжалась…

— Командир! Куда же он… Леха, Тайсона не видел?

— Чего орешь… Иду.

Прозвище свое Тайсон получил, разумеется, не за цвет кожи или повышенную сексуальную активность. Просто, весом и размерами кулаков он ничуть не уступал американцу — и еще не известно, чью победу праздновал бы профессиональный ринг, сложись карьера выпускника Военного института физкультуры несколько иначе.

Но… кому-то в жизни достаются золотые чемпионские пояса и пальмы у теплого океана, а кому-то — пахнущий сыростью и оружейной смазкой блокпост на заброшенной трассе.

Обижайся на судьбу, не обижайся… Плевать! Тайсон выругался и поглубже натянул черную вязаную шапочку.

Выбираясь наружу, он постарался не наступить на лежащее у самого порога тело. Кажется, это был тот самый сержантик — единственный, кто сообразил открыть огонь по нападавшим. Остальные погибли, даже не увидев, что происходит… Сколько человек было-то на блокпосту — семеро? Или больше?

Зря! Зря они все-таки… Не прояви пацаны ненужную бдительность — остались бы живы. Домой бы вернулись…

Вздохнув, командир наклонился и аккуратно переложил убитого в тень — с точки зрения маскировки смысла в этом не было никакого, но давно известно, что лучше думается, когда чем-нибудь заняты руки.

А как раз сейчас и настало самое время подумать…

Окончательно рассвело, но холод прошедшей ночи еще не покинул истертые придорожные камни — и тем приятнее казался на ощупь не успевший выстудиться после недавней стрельбы ствол автомата.

Горы… Здесь не было линии горизонта, только серая муть облаков — иногда подползающая вплотную к трассе, иногда с неохотой крадущаяся от перевала куда-то вверх, по заляпанным редкой растительностью отвесным склонам. Впрочем, сами заснеженные вершины с дороги никому и никогда разглядеть не удавалось…

Время шло, и вместе с ним к обочине нехотя подползала тень от подбитого еще в прошлом году, да так и брошенного за ненадобностью бронетранспортера. Подстелив для удобства чей-то ставший бесхозным бушлат, командир уселся на обломок бетонной плиты:

— Ну? Что скажете, доктор?

— Да он все равно больше не знал ни черта!

— Уверен?

Подошедший виновато пожал плечами.

— Руки хоть вытри…

— Ага, — стараясь на всякий случай не поднимать на собеседника взгляд, парень завозился с индивидуальным пакетом. — Бывает, командир… Не сердись, а?

— Детский сад! Уйди с глаз моих, чучело…

Положим, носатый действительно рассказал все. Или почти все — пойди теперь, проверяй! Надо же, как он не вовремя сдох…

Командир с досадой посмотрел на удаляющуюся спину: тоже мне, доктор Айболит! Сопляк, а не дипломированный специалист по допросам… Единственного языка угробил.

— Постой.

— Да, командир?

— Уходим. Скажи ребятам, пусть «картинку» делают.

— Есть! — Со слухом у Тайсона было теперь неважно, поэтому подчиненные отвечали ему несколько громче, чем требовалось.

— Не ори…

Следовало списать сегодняшние трупы на партизан, да так, чтобы ни у кого не возникло сомнений. Восточный колорит, азиатская жестокость… Особо, видимо, копать и не будут — кому надо? Война! Но кое-какие традиционные для здешних «гвардейцев» следы придется оставить.

Грязная работа… Ладно, Айболит провинился — теперь пусть смывает кровью. И радуется пусть; что не своей, а чужой.

И ведь предупреждал же!

Еще когда затемно на трассу вышли: если «Ниву» на посту тормознут, валить всех, кроме пассажира. Носатый требовался живым, а по возможности — невредимым.

Тормознули…

И нет чтобы документы проверить, положенный «дорожный налог» получить — да отпустить восвояси. Не-ет! То ли глупые ребята в наряде попались, то ли жадные.

Через мощную оптику видно было, как будят похмельного лейтенанта, как начинают копаться в багажнике автомашины… А уж когда повели мирных путников куда-то внутрь, под замок — делать нечего, пришлось отдавать команду.

Сработали, честно говоря, на четверку с минусом — из-за той очереди, которую выпустил в небо высунувшийся из бункера паренек. Остальные, внутри и снаружи, умерли тихо, почти безболезненно: даже офицер не успел дотянуться до пистолета, рухнув простреленным лицом в разложенные на столе документы.

— Монтана! — прокомментировал тогда результаты атаки слегка запыхавшийся Айболит. Он возник за спиной в такой же точно, как у командира, черной вязаной шапочке с прорезями для глаз. — Хоп?

— Хоп, — пожал плечами Тайсон.

Определить их национальную и воинскую принадлежность в таком наряде было весьма затруднительно, и его сейчас интересовала первичная реакция задержанных.

Реакция, впрочем, была несколько неожиданной — водитель с удивительной при его возрасте и комплекции сноровкой метнулся к автомату, висящему в изголовье ближайшей застеленной койки.

Кто-то выстрелил… Насчет толстяка никаких «охранительных» инструкций не поступало, поэтому боец отреагировал по обстановке — еще одно лишенное жизни тело со стуком осело на глиняный пол.

— Ну? — Командир придвинул ствол почти вплотную к покрытому потом лбу пассажира «Нивы».

Тот сглотнул слюну и, с трудом шевеля губами, ответил что-то на местном наречии — разобрать удалось только, что речь идет об Аллахе.

— Чего? Хорош придуриваться, по-русски отвечай!

Глаза пассажира удивленно округлились.

На вид ему было лет пятьдесят: высокий лоб, чисто выбритое лицо с большим даже по здешним меркам носом. Дорогие очки…

Именно по очкам и пришелся первый удар:

— Отвечай, сука! — Основной эффект достигался на этом этапе не болью, а унижением допрашиваемого.

— Я учитэл… Учитэл, из города.

Он медленно, с трудом вставал с пола, даже не пытаясь поднять отлетевшую прочь оправу.

— Слушай! Умереть можно по-разному. Можно так… — Командир показал на застреленного офицера. — А можно так!

Второй удар был куда страшнее предыдущего.

— Понял?

— Я учитэл… Школный учитэл…

— Дай-ка! — «Дипломированный» Айболит уже доставал из брезентового чехла нечто, отдаленно напоминающее маникюрный набор. — Смотри, мужик… Я не хотел, ты сам напросился. Носатый держался на удивление долго — даже дольше, чем можно было ожидать от человека с высшим образованием. В конце концов он, конечно же, начал отвечать на вопросы, но потом как-то незаметно взял — и умер на середине фразы…

— Сап-пожник!

— Вы меня, командир? — Провинившийся «специалист по допросам» выполз откуда-то из-за камней и присел рядом.

— Тебя… Готовы?

— Можно сматываться.

— Тогда уходим! — И в этот момент сверху, со склона, ударил пулемет.

— Мама родная… — Судя по тому, как и откуда велся огонь, можно было сделать два вывода.

Первый: ребят, оставленных на внешнем охранении, уже нет в живых.

Второй: сработали крепкие профессионалы. Потому что бойцы сейчас у Тайсона, конечно, не те, что были в «бешеной» разведроте, но и они кому ни попадя убить себя втихаря не позволят.

По камням расплескалась еще одна очередь — скорее предупредительная, чем на поражение.

— Трассу возьми! Я — туда…

Перестрелка тем временем принимала все более оживленный характер. Со склонов поливали от души: по меньшей мере две серьезные огневые точки, не считая дюжины автоматов. Снизу отвечали короткими очередями — скупо и только по необходимости.

Кажется, никого пока не подстрелили.

— Внимание!

В стороне, куда только что скрылся помощник Тайсона, шумно испортил воздух ручной гранатомет. Значит и там…

— Внимание! Внимание! Вы окружены…

Он даже не сразу понял, что это надрывается обыкновенный переносной мегафон. Стрельба стихла и, несмотря на рассыпчатое горное эхо, стало возможным разобрать слова:

— …предлагается ровно через шестьдесят секунд, оставив на месте оружие, выйти к шлагбауму с поднятыми руками. Повторяю. Вам предлагается…

Рядом плюхнулся Айболит. Доложил:

— Командир, дорога перекрыта!

— Понял уже.

— Ребята ждут… Прикажи чего-нибудь!

— Не суетись, пехота.

Средствами связи группу никто не укомплектовал, это вам не централизованное снабжение. Денег до задницы, а надело не допросишься…

Впрочем, паники пока не было.

— Свои вроде… — Сосед постарался произнести это как можно небрежнее. Ясно, что на подобный оборот событий он не рассчитывал. — Как думаешь, командир?

— А кто нам теперь — свои? — вполне резонно продемонстрировал интерес Тайсон. — Может, они еще хуже, чем разные чужие!

Невидимый и недосягаемый человек с мегафоном замолк — видимо, пошел отсчет времени. Что-то не так, что-то не… Вот именно! Мало того, что к ним никак не обращались, это еще куда ни шло, существует тысяча вполне логичных допусков и объяснений. Но…

Положено же представляться, черт побери! Во всех приказах и инструкциях:

«Я, полковник такой-то, командующий сводной группировкой федеральных сил в таком-то районе (или обозначение войсковой части)… во избежание бессмысленных жертв… гарантирую то-то и то-то».

Да и вообще…

— Командир! Мне-то куда?

— Полежи пока рядом. На всякий случай.

Парень хмыкнул не слишком весело:

— Сейчас начнут…

— Посмотрим. — Тайсон скосил глаза на бегущую по циферблату трофейного «Кардинала» стрелочку: — Да… уж!

Народ наверху попался серьезный, слов на ветер не бросал — точно секунда в секунду ожили оба крупнокалиберных пулемета.

Особого урона это нанести не могло, но на психику действовало. Сосед подкатился поближе:

— Во дают! Головы не поднять.

Вид у него был скорее злой, чем испуганный — и командир похвалил себя за выбор помощника. Война приучает не ошибаться в людях.

— Освоился?

— Бывало хуже…

Ну это, положим, вряд ли…

Длинная очередь пробежала не более чем в полуметре от их укрытия, не причинив никакого вреда.

— Сейчас, когда стихнет, проверь мужиков! — Из-за многократно усиленного эхом треска и грохота пришлось орать. — Понял? Пусть потихоньку стягиваются — вон туда, к подбитому «бэтээру»! Прорываемся дружно, по моему сигналу — в направлении черной скалы…

— Есть, — кивнул готовый уже сорваться с места Айболит.

— Стой! Запалите пока «дымовухи».

— Ага! — в наступившей тишине ответ прозвучал неожиданно и неприлично громко. — Тьфу, черт…

— Сам потом вернешься.

— Понял. Выполняю…

Парень выкатился из укрытия, и почти одновременно с его исчезновением снова ожил мегафон:

— Внимание! Предлагаю немедленно сложить оружие… Повторяю — немедленно! В случае отказа будет открыт огонь на поражение. Повторяю — на поражение.

Голос спокойный, уверенный. Профессиональный… Без намека на местный акцент.

Сволочи, больше и времени не дают, чтобы принять ультиматум. Некрасиво! Он расстегнул брезентовую поясную сумку с пиротехникой и не глядя вытянул то, что нужно:

— Ладушки… — Тут и там над позициями обороняющихся уже вспенились черные облака дымовой завесы. Ветра почти не было, поэтому облака эти набухали и расползались, не очень спеша и образуя некое подобие маскировки. — Ну же, давайте!

Однако вместо ожидаемого шквала пулеметных очередей воздух наполнился частым, но не громким пощелкиванием. Ошпарило руку пониже локтя — пуля вырвала ткань и оставила болезненный след на коже.

— Снайперы! — вывалился из дыма Айболит. — Одного задругам… Не спрятаться, сука!

Был он грязен, весь в копоти — но невредим.

— Готовы?

Дышать стало совсем невозможно, глаза слезились.

— Половина ранена… А убитых нет! — доложил парень и сам удивился тому, что сказал. — Командир, а ты уверен насчет…

Непонятно, откуда и с помощью каких приборов вел огонь стрелок, но реагировал он на малейшую неосторожность: пуля попала соседу Тайсона в шею, сзади.

— А-ах… ап… — Раненый потянул в себя воздух, судорожно захлопав губами.

— Вот, бля! — На остальных членах группы командир уже заранее поставил крест, но вот этот парень должен был бы здорово облегчить отход. Теперь придется в одиночку.

— Трам-вай…

— Что? — не понял Тайсон.

— Пятый год… горы. Забыл, как трамвай… прокатиться.

В другое время бывший разведчик оказал бы умирающему уважение, но сейчас приходилось заботиться о себе. Снайперы задачу выполнили — загнали его людей в норы и щели…

Да чтоб им всем пусто было!

Командир отодвинул от себя переставшего дышать парня и приготовился.

Ждать пришлось недолго.

Со стороны дороги коротко выплюнул очередь импортный пистолет-пулемет, его поддержал еще один — но выстрелы обороняющихся сразу же утонули в накатившемся сверху потоке огня. Очевидно, противник подошел совсем близко.

Продержаться бы ребятам минут десять!

Царапина у локтя не беспокоила, но на всякий случай следовало провести по ней смоченным слюной пальцем. Пора… По-змеиному обтекая канавы и нагромождения валунов, командир погибающего подразделения выбрался за пределы поста. Живых на пути не встретилось, только трупы: свои и чужие, солдатские, оставшиеся после ночной атаки.

Кончен бал, погасли свечи…

Сзади, впрочем, еще кто-то отстреливался, и пару раз даже с гулким, нестрашным хлопком разорвались ручные гранаты.

— Стоять!

Не раздумывая, он выпустил очередь — и возникшую на пути фигуру отшвырнуло на камни.

Прыжок… перекат… еще очередь!

Откуда-то ответили — над головой, почти в упор:

— Стой!

До следующего автоматчика оказалось не больше двух метров — прыжковая дистанция, можно рискнуть.

— Стоять, козел! — Слева, на камне, целился в голову беглецу еще один, под стать остальным: здоровый, в комбинезоне асфальтового цвета и высоких десантных ботинках. — Руки…

Погон или знаков различия ни на ком не наблюдалось, но морды были явно рязанские. — Вы чего, ребята…

— Падай, сука! Руки за голову.

За спиной — грамотно и без лишнего шума — кто-то спрыгнул вниз.

— Ох, ребята… Зря вы так.

— Ага! Зря.

— Сам ляжешь, иди помочь?

Стало слышно, как по горному склону с тихим шелестом осыпаются мелкие камушки.

 

Глава первая

РОССИЯ

-Помните? Раньше часто пели: «Утро кра-асит… каким-то там цве-етом… стены дре-евнего Кремля!»

— Да, действительно — чудесная панорама.

— Не то сло-ово! — Хозяин кабинета с некоторой грустью отодвинулся от окна и привычным движением прикрыл невесомые белые жалюзи. — Садитесь.

На вид ему было не больше сорока. Рыхловатый, безукоризненно выбрит…

— Кофе, чай? Может быть, минералки?

— Спасибо! Все равно. То же, что и вы, наверное.

Повинуясь нажатию одной из многочисленных кнопок, отозвался «интерком»:

— Слушаю, Иван Альбертович!

— Леночка, будьте любезны… Два кофе.

— Хорошо, Иван Альбертович.

— Вот так и живем… — неизвестно, по какому поводу произнес хозяин. Потом спохватился: — А представьте — когда Спасителя закончат? Уберут все эти заборы, краны… Приезжайте ко мне через годик, вместе полюбуемся.

— Вы москвич?

— Это уже интервью? — улыбнулся Иван Альбертович. Он сейчас удивительно гармонировал с обстановкой — серый костюм, белоснежная рубашка… Даже галстук в тон депутатскому значку. — Извините!

Мелодичная трель заставила хозяина поднять трубку одного из телефонов:

— Да!.. Конечно. Очень рад слышать…

Это была, очевидно, прямая линия — не «вертушка», но и не тот номер, который указывается в справочниках. При обычных звонках попадаешь сначала на секретаршу.

— Прошу прощения, — оторвался от разговора Иван Альбертович и виновато пожал плечами: — Очень важный звонок… Оттуда! — И розовый палец при этом взметнулся куда-то на уровень шкафа.

— Ничего-ничего, — понимающе закивал гость. — Мне надо выйти?

— Что вы! Сидите, сидите. — Хозяин возмущенно замахал перед носом ладонью, но чувствовалось, что ему приятно. Прокашлявшись, вернулся к невидимому собеседнику: — Тут у меня пресса, понимаешь… Нет, все в порядке. Значит, по поводу открытия консульства…

Гость в ожидании кофе осматривал обстановку.

Собственно, не покривив душой ее можно было назвать «убранством»: дубовые резные панели сочетались с какими-то светлыми и не менее дорогими породами дерева. Мебель под стать им, огромный ковер на полу… И привычные в тысячах офисов атрибуты, каким-то непостижимым образом не нарушающие стиль и гармонию кабинета: персональный компьютер, несколько телефонных аппаратов, селекторная связь. Итальянские жалюзи использовали редко — из окна открывается чудесный вид на распластанную под ногами Москву, характерный для большинства кабинетов Государственной думы.

Золоченые, пыльные корешки энциклопедии. Справочники, специальная литература… Кроме положенного по статусу государственного флага и портрета президента над головой, из украшений имелись: массивный глобус «под старину», семейное фото и картина Рустама Хамдамова в металлической раме.

— Все, договорились. Перезванивать нужно?.. Добро! Значит, встретимся. Привет своим… Пока, будь здоров.

Иван Альбертович был на редкость хорошо воспитан, поэтому, положив трубку, виновато вздохнул:

— Еще раз — простите! Я ведь дал указание — ни с кем не соединять во время нашей встречи, но…

— Да я понимаю, не беспокойтесь.

— Хорошо! Это очень хорошо, когда представители вашей профессии могут поставить себя на место собеседника. Ведь труд чиновника в нашем государстве, еще только формирующем свои демократические институты…

— Тем более — выборного чиновника! И такого уровня…

— Вот именно, — с достоинством и любовью к себе кивнул хозяин кабинета. — Помню, как в девяносто первом, на волне перемен…

— Это уже интервью? — улыбнулся корреспондент.

— Да… пожалуй! — рассмеялся хозяин. Собеседник ему положительно нравился: чуть помоложе самого Ивана Альбертовича, одет аккуратно, но без претензий. Не пытается, как большинство его собратьев по перу, корчить из себя «совесть нации», однако и в друзья не лезет. Словом, держит дистанцию.

— Разрешите?

— Да, Леночка, конечно!

Наблюдая, как симпатичная секретарша хороших кровей сервирует мужчинам кофейный столик, он все же решился:

— Коньячку? Чисто символически?

— Ну за компанию… с удовольствием!

— Леночка, оформи нам?

— Сейчас, Иван Альбертович. — Девушка с интересом посмотрела на гостя: с точки зрения ее шефа, совместная выпивка считалась чем-то вроде поощрения для особо отличившихся. В основном он пил в одиночестве или с ближайшими друзьями. Случалось, в компанию попадала и сама Леночка, но это уже было совсем другое дело — и заканчивались такие застолья вполне определенным образом…

— Итак? — поинтересовался хозяин, когда первые капли маслянистой, пахнущей дубом и солнечным светом жидкости перетекли из бокалов на языки.

— Изумительно. Армения? — Корреспондент даже прикрыл глаза от удовольствия.

— Точно угадали — «Наири», коллекционный! Из тех самых, еще времен Союзного МИДа, запасов… — Приятно все-таки пообщаться с ценителем. Но пора и честь знать: — Вы готовы?

— Разумеется! — заторопился молодой человек, опуская на блюдечко чашку с недопитым кофе.

— Да вы не нервничайте… Александр Александрович.

Визитная карточка с эмблемой самого тиражного еженедельника страны лежала на столе, прямо перед глазами, поэтому запоминать имя-отчество гостя не было никакой нужды.

— Лучше просто — Александр. Саша…

— Хорошо, — согласился хозяин.

Положение обязывало, но оно же давало

некоторые, вполне объяснимые, преимущества.

— Можно начинать?

— Да, пожалуйста. Спрашивайте. Постараюсь ответить вам и вашим читателям как можно подробнее… и честнее! — Последнее слово он выделил. Выделил отчетливой интонацией человека, которого и без того невозможно заподозрить даже в намеке на ложь.

— Расскажите немного о себе.

— С самого начала? — Хозяин с улыбкой следил за не очень уклюжими, торопливыми движениями корреспондента: на полированной поверхности стола появились допотопный магнитофон, блокнот, ручка.

— Да, конечно — о семье.

— Ну вообще-то сам момент рождения я помню не слишком отчетливо! — Уголками губ Иван Альбертович обозначил вполне допустимую самоиронию, и собеседник кивнул, показав, что шутка принимается. — А если серьезно… Биография самая обыкновенная. Родился я в Сибири, в семье военнослужащего. Жили небогато, поэтому доучиться в школе не пришлось — пошел в профтехучилище, получил рабочую специальность. Потом армия. Перебрался в Москву, поступил в институт…

Журналист Саша старательно делал пометки.

— Вы помните то время? Застой в экономике… Застой в умах, душах людей! Нас было несколько — просто парни и девчонки, которые искренне пытались разобраться в происходящем. Достаточно безобидно — песни Галича, «голоса» по ночам, самиздат… кто-то, естественно, сообщил куда следует. Словом, пришлось бросить учебу.

— Отчислили?

— Сам ушел! Взял вину на себя, чтобы другие не пострадали. — Чувствовалось, что собеседник до сих пор гордится тем своим давним поступком: — Видите ли, молодой человек… В судьбе каждого из нас обязательно наступает момент, когда приходится делать выбор. И жить с этим выбором до конца дней своих.

Он помедлил, давая корреспонденту возможность осмыслить сказанное.

— Но, вы знаете… Давайте лучше не будем писать об этом, ладно?

— Почему? — поднял брови Саша, который, в сущности, был ненамного моложе Ивана Альбертовича.

— Видите ли, среди тех, кто повел себя в той истории… определенным образом, многие сейчас на виду. Их тогда или папа с мамой вытащили, или сами они «покаялись»… Кое-кто теперь за границей процветает, некоторых я то в Думе, то на Старой площади периодически вижу. Другие просто живут, воспитывают уже своих детей — и давным-давно забыли обо всем… Не стоит бередить старое. Не судите, да не судимы будете — верно?

Корреспондент вздохнул:

— Жаль! Фактура классная.

— Молодой человек… Это — не «фактура», это судьбы человеческие.

Некоторое время оба молчали, глядя на пульсирующий огонек диктофона. Потом Иван Альбертович продолжил:

— Да… Но удалось не сломаться! Уехал на некоторое время обратно, в Сибирь, — и вернулся уже при Горбачеве.

— Не тяжело было — из столицы? В глушь?

— Видите ли, Саша… Провинция — это не географическое понятие, это состояние духа. Система ценностей и внутренний масштаб! Можно быть провинциалом и живя в особняке на Кутузовском проспекте.

— Подождите, я запишу.

— Да, пожалуйста… Успели? Так вот. Трудностей я никогда не боялся — лес валил, с геологами по тайге хаживал, у станка пришлось постоять. Много чего было… Прекрасная, знаете ли, школа! Настоящие, простые русские люди, труженики, патриоты. Глядя из окна кабинета, — он чуть подвинулся в кресле и в очередной раз обозначил улыбку, — глядя из окна кабинета, даже такого высокого, как этот, никогда не поймешь, чем в действительности дышит и к чему стремится страна.

Это прозвучало веско и вполне заслуживало дословного цитирования.

— Ну вернулся в столицу как раз в конце восьмидесятых: гласность, кооперация, попытка создания социализма с человеческим лицом… Интересное было время, хотя не простое! Тогда я уже закончил вуз, увлекался проблемами новых форм экономики и хозяйствования.

— А что вы закончили?

— Уральский химико-технологический. Заочно.

— И хватило времени — на учебу, работу?

— Мы, сибиряки, народ упрямый! Еще кофе?

— Нет, спасибо… И вы сразу же занялись политикой?

Иван Альбертович отрицательно покачал головой:

— Ну это, скорее, сама политика мною занялась! Я ведь поначалу не думал даже… Начал новое для меня дело — бизнес, экспортно-импортные операции. Причем практически с нуля — и кое-чего добился.

— Скромно сказано…

— Да, пожалуй — чего уж тут! Преуспели мы… А потом наступил тот самый август девяносто первого. Когда стало ясно, что без твердых политических, конституционных гарантий цивилизованное развитие российского общества невозможно… И я принял предложение — баллотироваться в парламент.

— Говорят, вы ни от какой партии не брали ни копейки на свою предвыборную кампанию?

— У меня своих денег достаточно… Поверьте!

— Но теперь, возглавляя один из важнейших в Государственной думе комитетов, вы ведь вынуждены оставить предпринимательскую деятельность? Или, во всяком случае, можете уделять ей куда меньше внимания, чем до начала депутатской карьеры?

— Знаете, в конечном итоге все мы — граждане России: врачи, коммерсанты, военные. И чем-то жертвуем для страны… Некоторые отдают здоровье, некоторые жизнь! Поэтому мне стыдно и неприлично было бы жаловаться на снижение доходов, если этого потребовали государственные интересы.

Депутатский значок на лацкане Ивана Альбертовича как-то даже увеличился в размерах:

— Понимаете?

— Понимаю… Позиция, достойная уважения. Мне сказали, что вы сейчас пишете диссертацию?

— Да, — с удовольствием кивнул хозяин. Вопрос, безусловно, был ему приятен. — На тему межнациональных отношений, их развития на современном этапе… Собственно, этим вопросом я занимался давно — еще в университете.

— На Урале? — удивился корреспондент.

— Не-ет… Несколько позже. Здесь, в Москве: я же защитил диплом по социальной политологии.

— Когда?

— В девяносто четвертом. Второе после вузовское образование, трехгодичный курс — слышали, наверное?

— Да, конечно… Поразительно!

— Никогда не поздно работать над собой. Фельдмаршал Суворов, говорят, на старости лет на мичмана флота выучился! Главное — не почивать на лаврах.

Журналист конспектировал…

Еще минут двадцать поговорили — о внешней политике и криминализации общества, о проблемах социальной защиты малоимущих и неотложных мерах по спасению творческого и научного потенциала нации.

— Я удовлетворил ваше любопытство, молодой человек?

— Да, пожалуй… Было весьма любопытно.

Что-то послышалось Ивану Альбертовичу в тоне собеседника:

— Простите?

— Я говорю, читатели наши должны остаться довольны. — Корреспондент протянул руку и на панели кассетника загорелась вторая лампочка: теперь оба крохотных огонька вспыхивали и гасли попеременно.

— Интересный у вас диктофон! Редакционный? Могли бы и поновее выделить… — чтобы что-то сказать, подал реплику хозяин.

— А это и не диктофон вовсе. Это — генератор белого шума, — улыбнулся посетитель.

— То есть как?

— В общем-то, я и сам не отчетливо принцип действия представляю, — пожал плечами собеседник, — но прибор хороший. Все «жучки», «закладки» и прочую электронную гадость вырубает намертво! Радиус действия невелик, да ведь нам с вами много и не надо, верно?

— Собственно, не понимаю… Это же запрещено! Как вас охрана-то пропустила?

— Пропусти-или. А кому в голову придет? С виду — нормальная кассетная «Легенда», да еще и не новая к тому же!

— Знаете что, молодой человек! — Хозяин встал, сурово сдвинул брови и оперся кулаками в столешницу. — Должен заметить…

— Только не надо мне говорить про журналистскую этику, мальчишество, игры в шпионов! И про службу безопасности, которая все кабинеты проверяет регулярно, а даже если бы и не проверяла, то…

— …то мне от соотечественников скрывать нечего! — Иван Альбертович уже справился с собой. — Идите отсюда. Жаль, но я вынужден буду выразить свое категорическое неудовольствие вашему главному редактору… Мы с ним, кстати, увидимся сегодня, на приеме в Совете Федерации.

— Ради Бога, не расстраивайте старика! — Гость даже не стал делать вид, что готов оторваться от стула. — Да и сами не того… берегите нервы.

— Что-о-о?

— Гляньте… И не надо так кричать! Прибор дает защиту только от электронных способов контроля, а вовсе не от банального подслушивания.

Тон гостя каким-то странным образом подействовал на Ивана Альбертовича. Не то чтобы он был напуган, но… Всего одним движением можно было дотянуться до кнопки тревожной сигнализации, а вот именно этого-то движения хозяин как раз и не делал.

— Что еще?

— Да вы не бойтесь… гляньте! Может быть, вслух прочитать?

— Я грамоте обучен.

Копия справки бывшего Главного управления исправительно-трудовых учреждений свидетельствовала: Иван Альбертович далеко не всегда принадлежал к российской политической элите. Некоторый отрезок своей жизни он провел в заведении, обозначенном незамысловатой комбинацией букв и цифр. Начало срока… конец срока. Тут же фигурировала и статья Уголовного кодекса — восемьдесят девять, часть три.

— Ну? Ну и что?

— Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем кражи… с проникновением в помещение или иное хранилище. Так ведь?

— Пошел вон.

— Как прикажете… — Гость не шевельнулся.

— Мне тогда еще шестнадцати не исполнилось. С кем не бывает… Судимость давно погашена, так что сенсации из этого не слепишь, не старайся! Невзоровские лавры покоя не дают?

— Да куда уж нам! — почему-то корреспондент вовсе не выглядел обескураженным. — Хотя… Этакий поворот сюжета — сын тюремного надзирателя попадает в лагерь!

— А это-то при чем? Кому дело до того, какие погоны носил мой отец?

— Верно… В общем-то тоже — военнослужащий!

— Я вызываю охрану — или сам уберешься?

— Сам… Только вот это еще — гляньте.

— Жаль, что придется охрану звать. Я бы тебя сейчас по-мужски, собственными руками… Нельзя. Вон!

Вид его был суров и грозен.

— Ухожу, но… всего две бумажки, а? Для интереса?

Хозяин брезгливо пододвинул к себе листки. Молча пробежал глазами. Задумался. Сел на место:

— Чего тебе надо?

Собеседник, однако, казалось, и не обратил внимания на столь резкую перемену. Глядя куда-то поверх головы Ивана Альбертовича, он продолжил тоном лектора-общественника:

— Ну-у… Подумаешь, выгнали из института, с первого курса! И не «за политику» вовсе, а за пошлые кражи в общаге. Так это же все при старом режиме было, верно? Среда, обстоятельства… Промоет газета косточки, потреплет фамилию — и все. Коллеги по парламенту в обиду не дадут!

Затянувшийся монолог прервался негромким мурлыканьем того же, сугубо «личного» телефона. Хозяин протянул было руку к трубке, но передумал… В полном молчании оба дождались окончания длинной серии звонков — кто-то оказался назойлив и в отсутствие абонента поверил с трудом.

— Супруга?

— Короче. Чего тебе надо? — Предстояла сделка, а в сделках депутат был отменно силен. Это сейчас его деятельность периода угара перестройки деликатно именуется «экспортно-импортными операциями». А тогда запросто можно было и головы лишиться — металл в Эстонию, спирт из Польши… Из первого «пиратского» поколения мало кто жив остался — одни сами в землю ушли, другим помогли люди добрые. Хорошо, что кто-то надоумил во время в политику соскочить!

— Ну? Чего надо?

Но собеседник, видимо, растягивал удовольствие:

— А что вы можете?

— Многое. Не все, конечно, но…

Разумеется, парня прислали с определенным, вполне конкретным поручением. И теперь должна была прозвучать цена, за которую Ивану Альбертовичу предстояло купить себе спокойную старость.

— Помощником депутата устроить можно?

— Кого? — удивился хозяин.

— Меня, к примеру…

— Несите документы, — пожал он плечами. — Запросто!

— А на дипломатическую работу? Послом?

— Что вы, это же не только от меня зависит!

— Но, Иван Альбертович!

— Послушайте, в принципе, конечно… Шутите, да? — сообразил он.

— Шучу, — согласился гость. — Мелко все как-то… Эти бумажки дороже стоят, верно?

— Ну не то чтобы…

— Торгуетесь? — поднял брови собеседник, хотя хозяин, кажется, не давал к тому ни малейшего повода. — Зря!

Ожил «интерком»:

— Иван Арнольдович, Швеция на проводе. Вы просили…

— Меня нет, ясно? Ни для кого!

— Да, но…

— Отвали!

Динамик обиженно хрюкнул и умолк — видимо, Леночка не привыкла к подобному обращению. Это было некстати: женщины не забывают обид, а главное — обстоятельств, при которых они были нанесены.

Поэтому гость заторопился:

— Так вот, хотелось бы быть правильно понятым… Представляете, какой поднимется скандал? Не последний в государстве человек, интеллектуальный символ крупнейшей парламентской фракции — и вдруг подделал диплом о высшем образовании!

— Не надо! Я лично ничего не подделывал.

— Но заведомой «липой» воспользовались?

— Диплом — не платежный документ. Я никому никакого материального ущерба не причинил, ясно? С этической точки зрения, конечно, не слишком достойно, однако…

— Бросьте, не валяйте дурака! Конечно, если кто-то раскрасит ксерокопию проездного билета на месяц и станет кататься туда-сюда на метро — это криминал… Государство обидится. И даже может посадить бедолагу в тюрьму!

Гость сделал эффектную паузу.

— Что же касается вас… Мало того, что все ваши дальнейшие «вторые высшие образования» и потуги на диссертацию лопаются автоматически — это еще полбеды. Важнее, что, будучи кандидатом в депутаты, вы ввели в заблуждение избирателей! Сообщив о себе в рекламных материалах и бюллетенях данные, не соответствующие действительности… То есть пролезли в Думу путем банального и пошлого надувательства. Надо объяснять правовые последствия?

— Нет необходимости…

— Вот и прекрасно. — Собеседник демонстративно ощупал глазами депутатский значок на лацкане пиджака Ивана Альбертовича. Потом придвинул к себе бутылку и по-хозяйски плеснул коньяку: — Будете?

— Нет, спасибо. Итак… Чего вы хотите?

— Ерунда! Сущий пустяк. Вы даже удивитесь, о какой мелочи пойдет речь. — Коллекционный коньяк неторопливо перетек в желудок гостя. — Вы ведь через неделю летите в Европу?

— Да, планируется ряд встреч на высшем уровне…

Ничего странного в такой осведомленности не было, о предстоящем турне российской парламентской делегации много писали и у нас, и за рубежом.

— Вот и прихватите с собой… посылочку.

— Простите?

— Да не волнуйтесь вы — ничего особенного! Всего одно лишнее место багажа. Вас ведь не имеют права досматривать?

— Да, но…

— Я даже специально поинтересовался — дипломатический протокол, какая-то там Конвенция… Никакого риска!

— Зачем? Это ведь просто глупо, нерационально даже — заставлять меня выступить в роли некоего сомнительного курьера… — Иван Альбертович почти умоляюще поглядел на сидящего напротив человека. Он очень хотел быть правильно понят. — Я ведь мог бы, используя свои связи, влияние…

— Опять торгуетесь? — вздохнул собеседник. — Зря! Нам нужна именно эта услуга. Сейчас. Может быть, впоследствии…

Хозяин кабинета решил, что спорить бессмысленно.

— Что там будет? — на правдивый ответ надеяться не приходилось.

Требовался хоть какой-нибудь, и сидящий напротив это понял:

— Не волнуйтесь — во всяком случае, не взрывчатка. И не наркотики…

— Документы?

— К шпионажу это тоже ни малейшего отношения не имеет!

— Но я должен же знать, хотя бы…

Посетитель посмотрел на часы:

— Фантики! Пестрые такие бумажки, в которые конфеты заворачивают — знаете?

— При чем тут фантики! Издеваетесь?

— Вот их и повезете… — Гость уже засобирался под недоумевающим взглядом собеседника.

Наконец Ивану Альбертовичу показалось, что он что-то сообразил:

— Акцизные марки?

— Нет такой буквы в этом слове! — подражая интонациям ведущего популярной телепередачи продекламировал молодой человек. — Да не ломайте голову, ей же богу… Портфельчик будет ждать в багажнике машины, которая повезет вас из дому в аэропорт. Поставите рядом свои вещички, потом все вместе загрузите — а когда надо, отдадите.

— Кому? Где?

— Не волнуйтесь, может быть, даже — мне! — Посетитель уже приготовился убрать в сумку свой «диктофон». — Париж, Мадрид… Впрочем, это уже наша головная боль. Все? Договорились?

— Ну если вы так ставите вопрос…

— Именно! Именно так, голубчик.

Тихо щелкнула клавиша и огоньки на «Легенде» погасли.

— Огромное спасибо за интересную и содержательную беседу! Надеюсь, это не последняя наша встреча.

Иван Альбертович не ответил.

Уже в дверях молодой человек обернулся — хозяин шикарного кабинета, торопясь и расплескивая, наполнял рюмку остатками коньяка…

«…Интересно, — подумал „корреспондент“, распихивая по карманам паспорт, карточку прессы и фирменное редакционное удостоверение. — Интересно! Господин депутат даже не полюбопытствовал, с кем имеет дело. Может, ему все равно? Вряд ли… Скорее, просто не успел».

— До свидания!

— Всего доброго. — Охрана в здании Государственной думы Российской Федерации была не хуже и не лучше, чем в других присутственных местах столицы. И толку от нее на поверку оказывалось примерно столько же.

Кому надо, тот без труда вынес бы из здания в Охотном ряду все, что душе угодно, — вплоть до доброй половины народных избранников… Только кому они нужны? Аполитичные воры предпочитают фигурные ручки с дверей и компьютеры последнего поколения.

Оказавшись на тротуаре, человек с кожаной сумкой помедлил, скорее по привычке, чем руководствуясь чувством опасности. Сделал вид, что пытается прикурить… Нет, все в порядке.

Разве что за это время заметно испортилась погода — дождя еще не было, но над площадью и Кремлем угрожающе нависали косматые полотнища облаков. И ветер… казалось, он дует со всех сторон одновременно — порывистый, злой и не по сезону холодный.

— Извините! — Пришлось посторониться, пропуская к метро семейную пару с коляской: привычная московская толчея, самый канун часа пик…

«Придворные» водители сонно трепались о чем-то своем — пространство перед Думой было в два ряда заставлено служебным автотранспортом слуг народа. Естественно, машины парковались без всякого уважения к знакам и дорожной разметке — так, что переполненным городским троллейбусам приходилось все время медленно, рискуя оторваться от проводов, огибать чисто вымытые зады «мерседесов» и «тридцать первых».

А усталый седой капитан со знаками отличия московского ГАИ стоял поодаль — он давно уже предпочитал ни во что не вмешиваться. Себе дороже…

Человек с сумкой аккуратно выбросил в урну докуренную едва ли до половины сигарету и вслед за людским потоком зашагал по направлению к переходу. Спустился под землю…

Здесь пахло сыростью и постоянным ремонтом — впрочем, было довольно чисто. Освещение, конечно, имелось, но даже после хмурого неба на улице глазам требовалось некоторое время, чтобы перестроиться.

—Простите, не вы уронили? — Голос прозвучал откуда-то сбоку. Женский, с отчетливыми материнскими интонациями.

—Что? — «Корреспондент» на мгновение сбился с шага и непроизвольно посмотрел под ноги.

—Милиция! Московский уголовный розыск. — Прямо перед носом краснела казенная книжечка с гербом. — Ваши документы…

Тот, что показывал удостоверение, стоял почти вплотную. Еще один приблизился справа — обычные физиономии, соответствующая одежка.

—Простите, но…

—Только без глупостей, ладно?

Поток пешеходов был однообразным и не очень интенсивным, поэтому человек с сумкой сразу же выделил несколько статических фигур: крепыш на лестнице, дама в плаще и еще один силуэт поодаль.

— Надо же, как мальчишку! — покачал он головой.

— Бывает… — в голосе старшего послышались нотки явного облегчения. — Вещички позволите?

— Конечно.

Стоявший справа протянул руку к ремешку сумки…

Ему и достался первый удар. Выброшенный снизу вверх локоть впечатался в челюсть, и тут же коротким тычком ладони «корреспондент» достал неприкрытое горло старшего. Тот даже не успел убрать удостоверение.

— Стой… Стоять! — Оказавшийся на пути крепыш попытался загородить собой ведущую наверх лестницу.

Видимо, от неожиданности он забыл все положенные по уставу команды и теперь, вместо того чтобы защитить себя, возился с застрявшим в кобуре пистолетом:

— Назад!

Случайные прохожие вели себя по-разному: кто-то дисциплинированно вжался в стену, кто-то, наоборот, замер посреди прохода.

И то и другое было на руку убегавшему:

— Грабят! Банди-иты!

— Милиция!

Суматоха в подземном переходе никак не отразилась на жизни московской улицы — в несколько рядов катили навстречу друг другу вереницы машин, подмигивала реклама, и толстая тетка в дождевике уже закончила раскладывать на специальном столике вечерние газеты.

— Стой, стрелять буду! — заорали снизу, но человек с сумкой уже перемахнул через металлическое ограждение и оказался на проезжей части. Скрип тормозов… яростные гудки… Кто-то, кажется, не успел среагировать, и на асфальт посыпались цветные осколки разбитых автомобильных фар.

Чудом уворачиваясь из-под колес, он выбрался на противоположную сторону. Обернулся: сзади, почти не отставая, бежали, по меньшей мере, двое.

— Ох ты! — И здесь какие-то типы в штатском уже выскакивали из серой «Волги». Может быть, они и не имели прямого отношения к происходящему, но судьбу искушать не хотелось.

Участок улицы впереди представлял собой кое-где оклеенную афишами серую череду бетонных секций — в. центре столицы постоянно что-то строили или ремонтировали, поэтому заборы давно уже стали неотъемлемой частью городского пейзажа. «Корреспондент», не раздумывая, дернул на себя некое подобие калитки… Запор не поддался.

Последнее, о чем человек успел подумать, — что очень это как-то не по-милицейски бить живого еще человека ножом… В спину… Насмерть.

…Дорожная пробка рассосалась быстро, и привычные ко всяческим криминальным разборкам москвичи без особого любопытства проходили мимо лежащего на заплеванном тротуаре человека.

* * *

— Слушай, а она-то здесь при чем? Что она тебе сделала?

— Все равно убью, с-суки… Не шевелись!

— Да я и не шевелюсь. Качает просто.

Пистолет Макарова, калибр девять миллиметров.

Это очень много, когда ствол почти упирается в переносицу — и патрон уже в патроннике.

При такой дистанции не промахнешься…

— Что, мусор, — страшно?

— Страшно, — кивнул Владимир Александрович. — А тебе?

— Заткнись.

С Ладоги потянуло утренней сыростью — солнце выкатилось из-за горизонта, но туман еще слизывал очертания берегов.

— Может, отпустишь все-таки бабу?

— Пош-шел ты…

— Да я бы пошел! Но — служба.

Качка заметно усилилась. Огромный белый теплоход не спеша разворачивало лагом к волне.

— Чего дрожишь-то?

— Простудимся все, вот увидишь!

— Дурак ты, мусор…

Женщина пошевелилась и застонала.

— Смотри, ей плохо совсем.

— Всем нам х…во! — В голосе человека напротив не слышалось злобы, только усталость и ожидание. — Скоро там твои?

— А я откуда знаю!

— Смотри! Первая пуля ей, вторая — тебе.

— Договорились же… Сколько можно об одном и том же!

Прямо над головой с неожиданным шелестом разрезала воздух крупная чайка.

— Падла! — Пистолет дернулся вслед за ней, но почти сразу же вернулся обратно.

— Господи, ты только не пальни сдуру…

Вообще, со стороны все трое смотрелись достаточно дико: майор Владимир Александрович Виноградов, мужчина в разорванной белой футболке и полуголая женщина у него на коленях.

Мелко завибрировала палуба — капитан, очевидно, все-таки решил подработать двигателем. Под кормой с утробным шумом вспенилась вода.

— Чего это?

— Все в порядке… А то снесет нас на камни, к чертовой матери.

Волнение было приличное — пустынное озеро до самого горизонта покрылось белесыми росчерками пенных гребней. Ветер срывал их, и мелкие брызги долетали даже сюда, на шлюпочную палубу.

— Ты плавать-то умеешь?

Сидящего напротив снова начало тошнить: похмелье — страшная штука, а еще когда укачивает…

— Да ты белый весь! Может, пивка попросить?

Мужчина опасно ощерился:

— Скажу — принесешь!

— Принесу, — кивнул Владимир Александрович. Он и сам бы сейчас чего-нибудь выпил.

— Лежать!

Виноградов вздрогнул — женщина, о которой оба на некоторое время забыли, пришла в себя. Открыла глаза, шевельнула разбитыми в кровь губами…

— Лежать, сука! — Ствол пистолета с силой вмялся в щеку. Женщина застыла, не отрывая от держащего ее человека наполненный ужасом взгляд.

— Слушай, она по-русски не понимает…

— Все она понимает.

В общем-то, действительно — вполне можно было обойтись без переводчика. Ситуация яснее ясного.

— Отпустил бы иностранку? Я же остаюсь.

— Надоело…

В этот момент за спиной майора противно и громко завыла лебедка. Затянувшийся металлический звук в конце концов заставил Владимира Александровича нервно передернуть плечами:

— Вот и дождались.

Теперь будь что будет, а от него уже практически ничего не зависело.

Кто-то хрипло откашлялся в мегафон:

— Все готово! Номер два-одиннадцать, правый борт…

— Слышал? Как обещали.

— Ну, падлы, смотрите! Если что-то не так…

— Что ты все обзываешься… — Виноградов медленно, стараясь не делать резких движений, встал и потянулся. От долгого и почти неподвижного сидения ныла спина, ноги казались облитыми чем-то тяжелым и вязким. — Ну?

— Иди вперед.

Владимир Александрович закончил массировать шею и направился к трапу. В принципе, последовательность действий каждого была согласована давным-давно… еще ночью.

— Осторожней, ступеньки скользкие.

— О себе подумай!

Не было нужды оборачиваться, чтобы представить: вот тот, кто сзади, перехватывает поудобнее судорожно напрягшееся женское тело… встает… не убирая оружия и прикрываясь полуживым от кошмара щитом, делает первый шаг…

— Я о себе и забочусь. А то еще пальнешь случайно! — Виноградов ответил, чтобы только заполнить пространство вокруг привычными звуками. — Я не быстро иду?

— Двигай… — Голос был напряженный, одышливый, но без намека на истерику.

Трап показался довольно крутым — многочисленные заклепки, грязно-салатная краска… Ладонь то и дело проскальзывала по влажному дереву поручней. Закончив подъем, Владимир Александрович помешкал, пытаясь не наступить на пятно под ногами: как раз на этом месте получил свои две пули маленький рыжий боец со смешной фамилией.

— Чего встал?

— Все в порядке…

Теплоход выглядел мертвым и всеми покинутым. Что, разумеется, было всего лишь профессионально организованной иллюзией.

За каждым шагом, за каждым движением странноватой процессии наблюдали десятки глаз. Люди в рубке. Те, кто готовил катер. Снайперы Головина…

Развязки ждали и члены экипажа, и автоматчики, притаившиеся вокруг, и те, кто валялся сейчас, скованный наручниками, в лужах собственной крови и испражнений.

А где-то по каютам ведь были еще измученные бессонной ночью пассажиры…

Справа, за выкрашенными белой краской леерами, показывала характер Ладога — с высоты второй палубы волны казались не такими уж и высокими, но теплоход ощутимо переваливало с борта на борт. Очевидно, в этом просматривался какой-то глубокий тактический смысл, но теперь замутило и Виноградова.

— Стой!

Владимир Александрович замер. Потом медленно обернулся.

— Стой… — шедший сзади мужчина больше всего походил на покойника — бледный до зеленоватости, с каплями пота на лбу. Впрочем, и женщина выглядела не лучше.

— Укачало? — Прямо напротив того места, где они теперь находились, темнела развороченным проемом окна каюта-«люкс». Это был не иллюминатор, а именно окно — большое, прямоугольное, с толстым немецким стеклом… точнее, с тем, что от этого стекла осталось. Прошедшей ночью Виноградов собственными глазами видел, как от удара кованым сапогом летели в разные стороны осколки.

— Где этот твой катер? Ну! — Майор скорее догадался, чем расслышал, о чем спрашивает мужчина.

— Вон… висит.

Говоря языком романтической прозы, те знания, которые некогда получил Владимир Александрович в стенах Высшей мореходки, давно уже подернулись дымкой прошедших лет. Теперь он вряд ли вспомнил бы, в чем отличие эхолота от полуюта — и постоянно путался откуда и куда дует ветер в циклоне… Но! Даже сейчас бывший курсант-«макаровец», а ныне потертый жизненными обстоятельствами милицейский майор с первого взгляда понял — требования человека с оружием никто выполнять не собирается.

Все закончится прямо здесь. И очень скоро…

— Вперед пошел!

С точки зрения Виноградова, он поразительно напоминал затравленного лесного хищника. Зверя, случайно угодившего на развалины заброшенного военного объекта и в ожидании подвоха ощупывающего взглядом окружающие предметы… Все вокруг — тени, звуки, запахи даже! — было против него.

— Задушишь ведь бабу…

Женщина молча плакала. Левая рука «сопровождающего» плотно охватывала ее шею так, что подбородок лежал как раз на локтевом сгибе… В правой — пистолет, уткнувшийся вороненым стволом под ребра.

— Вперед, я сказал!

Пришлось подчиниться. Однако, поравнявшись со шлюп-балкой, Виноградов опять встал:

— Мне первому?

— Да подожди ты! — Волочить перед собой почти бессознательное тело непросто, по этому те, кто двигался за майором, несколько поотстали. — Как туда залезают?

— Вот так вот, по этому… по этой лесенке. — Разговаривая с сухопутными, лучше избегать морской терминологии. — Ох, йоп-тыть!

— Стоять!

— Да я бы… — оправдываться не было нужды, просто Владимир Александрович от неожиданного качка потерял равновесие и чуть было не растянулся на мокрой палубе.

— Коз-зел!

— А за козла — ответишь! — вполне серьезно парировал Виноградов.

Катер… Спасательный мотобот. Несколько шатких ступенек трапа, оранжевая обшивка… Там, внутри, под тяжелым брезентом рубки их вполне могли ждать. Просто обязаны были ждать!

И, скорее всего, ожидали.

Это понял и человек с пистолетом:

— Эй, вылезайте, падлы!

— Ты чего это? — поднял брови майор.

— Считаю до пяти! — не обращая на него внимания, но так, чтобы слышали все вокруг, заорал мужчина. — После этого снесу ей башку, с-суке! Р-раз…

В наступившей тишине неожиданно подала голос чайка.

— Два-а…

За себя Владимир Александрович практически не беспокоился — второго выстрела из пистолета не будет, гада прикончат сразу же. Но сначала он успеет убить заложницу. Доля секунды, нажатие пальца… И все насмарку!

— Три-и…

— Ладно! — Казалось, мегафон отозвался прямо над ухом. — Только не психуй, понял?

Снова качнуло, и, чтобы не рухнуть, Виноградову пришлось ухватиться за тали. Положение того, кто удерживал женщину, было еще незавиднее.

— Слушай, ты! — Трансляция искажала голос, но Владимир Александрович безошибочно узнал командирские интонации капитана Головина. — Гер-рой… Сейчас мои люди выйдут. Не вздумай чего-нибудь выкинуть!

— Пошел ты… — Не сводя глаз с рубки катера, мужчина отступил назад и прижался спиной к леерам. Так было легче удерживать равновесие, кроме того, в поле зрения оставался потенциальный противник.

Виноградов решил задержаться на месте.

— Давайте, ребята…

Брезентовый полог откинулся, и наружу, ногами вперед, выскользнула фигура в черном. Автоматчик легко соскочил на палубу, зыркнул свирепо на всех через прорези маски и направился в сторону мостика.

— Пош-шли! — Бойцы в неудачной засаде были как на подбор: второй, третий, четвертый… С ловкостью сытых животных они появлялись из чрева катера, поправляли грозную свою экипировку и не спеша исчезали за ограждением рубки.

От этого зрелища майора отвлек придушенный всхлип и знакомый каждому «руко-пашнику» выдох:

— Х-хак!

Удар, который успел углядеть Виноградов, был уже, видимо, просто контрольным — точно в середину позвоночника, прежде чем защелкнуть на вывернутых запястьях «браслеты».

— Ну, бля, во-още… Циркачи!

Просто, как все гениальное… Парни Головина отвлекали на себя внимание не только Владимира Александровича. Стоило «подопечному» лишь на долю секунды переключиться на их балетные телодвижения — а выбитый пистолет уже падал на мокрые доски палубы. Тот, кто это придумал, учитывал все: и сильную качку, и место, куда неминуемо отойдет от катерного трапа осторожный человек с оружием… Задумано было здорово.

Впрочем, исполнители тоже не подкачали.

— Зас-сранец! Ты как? — Вадик так и стоял с мегафоном в руке. Видимо, просто забыл про него на радостях.

Вокруг уже было людно и даже несколько тесновато. Некоторые занялись делом, основная же масса народа просто шумно и несколько бестолково выражала свое глубокое удовлетворение.

— В порядке…

Мимо провели трясущуюся в бессловесной истерике женщину. Кто-то сообразил прикрыть ее старым бушлатом, но вот с обувью еще ничего не придумали… Хотя, конечно, до лазарета можно было добраться и так.

— Ну, птица-говорун! Поздравляю. Крути дырку на кителе. Кстати, познакомься — мой старший коллега, из…

— Мы знакомы.

Усатого офицера, инструктора спецподразделения по борьбе с терроризмом питерского Управления ФСБ, Виноградов встречал и раньше, во время правительственных визитов и на различных «показухах». Теперь вот — повидал его личный состав в. работе.

— Поздравляю!

— Спасибо. Давно прибыли?

— Минут сорок назад… Долго добирались.

— Хорошая работа!

— Главное — совместная… — не преминул вставить улыбающийся Головин. Закончить операцию — всегда половина дела. Теперь предстояло делить награды.

— Нет проблем, — кивнул представитель «старших братьев», и Владимир Александрович понял, что серьезные профессионалы всегда сумеют найти общий язык.

— Е-мое!

Ладога, обидевшись на невнимание, решила напомнить о себе: теплоход неожиданно качнуло так, что мало кто удержал равновесие.

— Слушай, скажи капитану, чтоб заводился. Домой пора!

— И вообще… Пусть граждан успокоят.

— Мужики! Пойдемте-ка, пока то-се… За служили мы или нет? Чисто символически?

— Заслужили, — охотно отреагировал на предложение усатого Владимир Александрович. — Еще как… Святое дело!

— Не возражаю. — Головин с аппетитом проглотил слюну и повторил ту самую фразу, с которой все вчера и началось. — Верно мой дедушка говаривал: «С утра не выпьешь — день потерян!»

…Тогда еще, только прибыв в дежурную часть, Виноградов поинтересовался:

— А кем он был-то, твой дедушка?

— Почему это — был? — возмутился собеседник. — Он и сейчас еще жив! Девяносто три года, сам дрова колет…

После такой авторитетной ссылки оставалось только последовать заветам и традициям старшего поколения:

— Наливай.

— Двадцать два часа… ровно! — поддержал его хриплым женским басом говорящий будильник из запертого кабинета начальника штаба.

— Да знаем мы… — привычно ответил хозяин.

— Будь здоров!

Время для посещения ночного «резерва» героической и краснознаменной транспортной милиции Владимир Александрович выбрал сам. Исходя из целого ряда соображений… Во-первых, про парней капитана Головина писали куда меньше, чем о подвигах городского ОМОНа. Во-вторых, ночные посиделки располагают бойцов к откровенности — начальство высокое далеко, а деваться из расположения Отряда все равно некуда. Но главное — Виноградову до зарезу нужны были два отгула.

За отданные государству сутки в пресс-службе главка обычно давали — день отсыпной, день выходной. Если учесть, что потом будут как раз суббота и воскресенье, то набиралось достаточно.

— Так куда ты собрался-то, Саныч? — Головин вытянул из банки волокнистый кусок животного происхождения, понюхал и с сомнением запихнул в рот: что же делать, закусить-то надо… Консервы остались от неприкосновенного запаса, выданного на последнюю поездку в Чечню. Впрочем, судя по маркировке, готовили их еще во времена Карибского кризиса.

— В Новгородскую…

— На лося?

— Ага! Мужики наши все уже оформили, с егерем договорились.

— Хорошее дело, — понимающе кивнул Головин. В прошлом году он и сам ездил на открытие охоты, но теперь не получилось. — Еще?

— Ну давай уж — допьем. Не оставлять же!

После третьего тоста поступило предложение добавить. Виноградов отказался. Хозяин и не настаивал: служба есть служба.

— Тогда — чаю… Сейчас покрепче заварим.

— Хорошо тут у вас!

Пресс-служба теоретически относилась к аппарату главка, даже обслуживалась соответствующими кадровиками. Поэтому отношение к ее сотрудникам у районных оперов и личного состава боевых, «окопных» подразделений было соответствующим.

Впрочем, лично майору Виноградову с их точки зрения прощалось многое… И в первую очередь благодаря бурной и не всегда безупречной с позиции закона милицейской биографии, обросшей за последние годы героическим шлейфом преувеличений и откровенного вымысла. На определенном этапе даже сам Владимир Александрович увлекся погоней за лаврами новоявленного барона Мюнхаузена — и теперь пожинал плоды… Справедливости ради стоит отметить, что реальные похождения нынешнего старшего референта милицейской пресс-службы были куда интереснее.

Интереснее и страшнее, чем то, что с ведома и одобрения майора описал в своих книжках известный питерский литератор из бывших ментов.

— Саныч, мы когда виделись-то с тобой в последний раз? В девяносто втором?

— Не помню, Вадик… Точно! Осенью.

— Ты тогда еще из Приднестровья вернулся.

— И мы твою третью звездочку обмывали…

Прошлое, особенно под водочку, вспоминается с некоторой грустью. Плохо, когда нечего вспомнить… Но не дай Бог, если и все хорошее остается только в прошлом!

Вадик Головин с тех пор женился, получил диплом о высшем физкультурном образовании. Перевелся в транспортный ОМОН на должность зама по спецподготовке, где имел теперь контузию, две медали и отличную служебную перспективу.

Владимиру Александровичу тоже за эти годы скучать не пришлось…

— Саныч, это правда, что тебя увольняли?

— Правда.

— И про Югославию? И про Америку?

— Почти…

Капитан вздохнул и покосился на свои огромные кулачищи:

— Везет же! А мы тут все больше… Если к морю командировка, то к Белому, если на юг — то Кизляр или в Грозный куда-нибудь.

Насчет везения Виноградов мог и поспорить, но не стал. К примеру, из Штатов его возвращали в наручниках… А что касается Кавказа, так еще неизвестно, кому из них после начала войны пришлось бывать там чаще. Стоило сменить тему:

— Слушай, а где Димка? Забыл фамилию — такой, со шрамом…

— Убили. Под свои вертолеты попал, по дороге к Шатою. Еще в самом начале.

— Жаль… — в подобной ситуации любая реплика прозвучала бы не умнее.

— Игоря не забыл? Соломатина? Инвалид! На одной ноге теперь прыгает.

— Тоже Чечня?

— Нет, здесь. Он уволился в позапрошлом году, работал с какими-то бандюганами: цепь на шею, радиотелефон, БМВ-«пятерка»… Вот под эту «пятерку» бомбу и подложили — двух прохожих насмерть, а его в Медицинскую академию.

— Где найдешь, где потеряешь… Лысенкова помнишь? Я вас знакомил как-то на Морском вокзале. Из ОБХСС, он потом в налоговую полицию перевелся…

— Помню, как же! Он еще после сына ко мне водил — в зал борьбы, на «Динамо». Точно?

— Точно… Погиб прошлой осенью. В отпуск ехал… В поезде вступился за бабу какую-то — и все!

— А Егорова из разведотдела погранцов — мы с ним на первенстве города выступали — в Душанбе, прямо на базаре! Сопляки какие-то в тюбетейках…

Хозяин с досадой поднял пустую бутылку:

— И помянуть ребят нечем! Сказать, что бы «уазик» сгоняли?

— Ну вообще-то…

Определить свою позицию Владимир Александрович не успел. В дверь просунулась мятая голова дежурного:

— Товарищ капитан! Управление… Вроде заявка.

— Блин… Щас разберемся, Саныч.

— Я схожу отолью? — Виноградов встал одновременно с хозяином.

— Давай! Знаешь сам, где…

Кабинет все трое покинули вместе. Проходя по пустому, почти не освещенному коридору, Владимир Александрович услышал через полуоткрытую дверь «дежурки»:

— Ответственный по резерву капитан Головин…

Почти весь наряд собрался в некоем подобии холла — тут стоял телевизор и позаимствованный в уголовном розыске видеомагнитофон. Крутили, естественно, боевик.

Только двое или трое предпочитали активному отдыху пассивный — зато храп их, доносящийся из-за фанерной перегородки, временами перекрывал все иные звуки.

Туалет оказался на удивление грязным…

— Чего там, Вадик?

— Заявка!

Кто-то забыл выключить видик, и теперь Брюс Уиллис выделывал свои нерукотворные чудеса перед пустыми стульями — личный состав уже стремительно перекочевал в оружейную комнату.

— Большая? А куда?

— На всех! По усиленному варианту… Сейчас приедет Тушин, поставит задачу.

— Я с вами, — это вполне можно было считать профессиональной удачей: вместо банального очерка о милицейских буднях предстояло нечто вроде остросюжетного репортажа. Может быть, даже не потребуется ничего высасывать из пальца на согласованный с «Криминальным обозрением» объем в половину газетной полосы.

— Как хочешь, — пожал плечами Головин. Сейчас ему предстояли заботы поважнее, и гость не обиделся. — Ляпа! Какого… ты возишься? Где этот, блин, Михалков-Кончаловский? Бондарчук, блин.

— Я здесь! — Одному из бойцов автомат не полагался. Вместо него он тащил на себе санитарную сумку, мешок пиротехники, мегафон и главное — видеокамеру в черном футляре.

Приказами МВД предписывалось всегда и в обязательном порядке документировать противоправные действия преступников и героизм сотрудников специальных подразделений. Это в гражданской жизни операторов и режиссеров обучают годами — в органах внутренних дел теперь зачастую обходились даже без подготовительных курсов.

— Слышь! Помоги застегнуться.

— Чей баллон с «черемухой»? Кто оставил? Шак-калы…

— Гады, пожрать не дали!

Вокруг шла нормальная суета поднятого по тревоге боевого подразделения — в меру бестолковая, с чуточку более громкими, чем обычно, репликами и немного нервными смешками.

Виноградов вдруг вспомнил, что не вооружен…

— Ну чего, ребятишки? Как настроение? — Сегодняшний ответственный от руководства Тушин был дураком и трусом.

Все это знали, но поделать ничего уже оказалось нельзя — к сорока с небольшим Тушин успел-таки дослужиться до подполковника и занял в штатном расписании транспортной милиции должность, с которой выпихнуть его не смогла бы ни одна министерская комиссия.

— Чего нерадостные такие?

Молчание затянулось, и за неделикатный свой личный состав подать голос вынужден был сам Головин:

— Все в порядке, товарищ подполковник! Готовимся… морально.

— Это хорошо… А вы здесь — что? — Он только сейчас заметил в полумраке автобуса Виноградова.

— Соответственно предписанию главка! — парировал искушенный в аппаратных игрищах Владимир Александрович. В такой ситуации главное — напустить на себя побольше загадочной многозначительности: уточнять не решатся, а уж прогнать тем более.

Формально управление территориальным органам не подчинялось, но какие-то слухи о похождениях бывшего «транспортника» Виноградова неминуемо достигали и ушей подполковника. Поэтому он предпочел не связываться и сделал вид, что в курсе:

— Прошу товарищей офицеров пройти со мной. Побеседуем!

После первых же слов Тушина стало ясно, что всякие надежды на учебный характер тревоги можно оставить в прошедшем времени.

— Значит, такие дела…

Час назад на связь с диспетчерской речного порта вышел теплоход «Писатель Чернышевский». Капитан доложил, что группа пассажиров вскоре после выхода с Валаама учинила на судне пьяный дебош. Есть пострадавшие среди граждан и членов экипажа. Требовалась помощь… На середине фразы разговор прервался, и на вызовы с берега больше не было никакой реакции.

Запросили номерной «Волго-Балт», следовавший встречным курсом. Его попытки установить контакт с «пассажиром» также остались без ответа — суда разошлись в опасной близости. Удалось разглядеть только выбитые стекла музыкального салона и руку, отчаянно махавшую белой тряпкой в иллюминатор. К тому же один из матросов уверял, что отчетливо слышал выстрелы.

— Ну, впрочем, он мог и ошибиться…

— А мог и не ошибиться! — Виноградов поежился и подумал, что скажут окружающие, если он в последний момент откажется ехать. Получалось, что лучше полезть вслед за всеми в поданный к воротам автобус.

— Пираты южных морей… — Головин плюхнулся на сиденье рядом.

— Не-е! Северных озер.

— А также лесов, полей и рек! — поддержал его голос с заднего сиденья.

Некоторые рассмеялись. Кто-то продолжал по поводу и без повода материться.

— Все? Водила как — готов? Тогда поехали. На набережную, к Речному вокзалу.

— Да убери ты, блин, этот ящик у меня с ноги!

Хмель от выпитого с Головиным давно и как-то незаметно улетучился, оставив после себя только запах и водочный привкус во рту. Было темно и не по сезону прохладно. Улицы опустели, но огромный город все никак не хотел засыпать…

Их уже, разумеется, ждали. Печального вида толстяк — то ли из порта, то ли из пароходства — с трудом пролез в дверь автобуса. Вслед за ним заскочил и опер из Управления:

— Всем привет! Долго же вы ехали…

— Как получилось:

Отношения между транспортными сыщиками и бойцами Головина складывались по традиции далеко не идеально — в основном по причинам шкурным и со службой ничего общего не имеющим. Однако выяснять эти отношения было сейчас явно не время.

— Чем порадуете? — в голосе Тушина явственно слышалась надежда на то, что неприятности рассосались сами собой.

— Да уж… ничего хорошего, — покосившись на толстяка, взял инициативу в свои руки оперативник. — Полученная информация…

— Может быть, выйдем, товарищи офицеры? — покосившись через плечо с подполковничьим погоном на сидящих сзади автоматчиков подал реплику Тушин.

— А зачем? — не понял сыщик.

— Нам от бойцов скрывать нечего! — поддержал его Головин. — Говори…

Представитель руководства уже открыл было рот, приготовившись что-то ответить, но напоролся на заинтересованный взгляд майора Виноградова.

Сглотнул слюну. Откашлялся…

Тем временем оперативник продолжил — громко, так чтобы слышно стало всем:

— Недавно кто-то с теплохода попытался выйти на связь «ключом» — из радиорубки, то есть азбукой Морзе. Разобрать ничего не удалось, передача шла с перерывами почти минуту, но…

— Специалисты считают, что это случайный набор знаков, — неожиданно твердо перебил толстяк.

— В каком смысле? — не удержался от реплики Тушин.

— В смысле — кто-то хулиганил!

— А где радист? Почему он не…

На подполковника посмотрели, как на идиота.

— Давай, рассказывай дальше!

— Так вот… На «Чернышевском», по документам, в данный момент должно находиться шестьдесят девять человек.

Сыщик вытащил на всеобщее обозрение книжку-ежедневник и стопку каких-то исписанных бланков:

— Двадцать семь членов экипажа, сорок два пассажира… Обычный рейс из Питера на остров Валаам и обратно. Арендовано судно фирмой «Гамма-круиз». Туристы в основном иностранные: немцы, французы, несколько финнов и еще там, по мелочи. Русских восемь человек, не считая, естественно, представителя фирмы. Дальше начинается кино… Все восемь — или ранеб судимые, или проходят по оперучетам. А у неких Галимова и Воловченко данные вообще полная «липа», паспорта с такими номерами и сериями числятся в розыске по кражам.

— Кто там еще? Глянь-ка! — попросил Головин.

— Огласите, пожалуйста, весь список, — поддержали его с дальнего полутемного конца автобуса. И это было не праздное любопытство…

— Свет зажги, — попросил Виноградов водителя.

— Спасибо, — кивнул, шелестя документами, опер. — Итак! Елкин… Рогов… Голицын… Это «поволжские».

— Знаем!

— Рогов — не тот случайно, что в зоновском спецназе раньше служил?

— Нет, это его брат, старший — Виктор… Далее — некто Ким Валерий Игоревич!

— Валерка? Боксер, чемпион России? — поднял брови Головин.

— Ага… Знакомы?

— Разумеется. — Капитан кивнул, а Тушин не преминул сделать загадочное лицо давно о чем-то подозревающего человека.

Последние две фамилии, озвученные представителем криминальной милиции, собравшимся ничего не говорили — что-то кавказское, не запоминающееся.

— Не из Питера?

— Да, приезжие… — Оперуполномоченный назвал окраинную республику в горах, где уже не первый год полыхала кровавая междоусобица. — Гости нашего города.

— Культурный отдых!

— Тур-рысты…

— Тише! — осадил не в меру расслабившихся подчиненных Головин. — Думаете — они?

— Вроде некому больше… Мы связались с Линейным пунктом на острове. Милиционер сказал, что «Чернышевский» утром пришел как обычно. Основной народ на экскурсию двинулся, а кто не мог после перепоя — отлеживался по каютам…

— Тоже мне, удовольствие, — поморщился Тушин и был совершенно прав.

— Заявлений от экипажа никаких не поступало, отошли по расписанию.

— Значит, ничего необычного…

— Какое там! Обычное дело — пьяные рейсы, публика соответствующая, — подал опять голос представитель пароходства. — Там в сезон по пять-шесть теплоходов одновременно швартуются, сейчас, конечно, меньше, но…

— Кстати, а на других судах все в порядке?

— Да, слава Богу! «Космонавт Иващенко» возвращается, потом «Байкал» — а «Новиков-Прибой» уже в Неву вошел… У них нормально, в пределах.

— У меня, собственно, больше ничего, — сверился с записями оперативник. — Задача ясна?

— Да вроде бы… Взять пиратское судно на абордаж, заковать мятежников в кандалы — а прекрасных пленниц, наоборот, отпустить на волю. Так?

— В общих чертах. Подробности — вот, представитель потерпевшей стороны расскажет.

Толстяк встал — и бронзовое шитье на погонах его мятого кителя сверкнуло под лампами автобусного салона неожиданно ярко.

— Товарищи! Времени очень мало…

Откуда-то появилась карта южной части Ладожского озера — речник держал ее так, чтобы всем было видно.

— По последним данным «Писатель Чернышевский» сейчас приблизительно здесь. А вот эта линия — берег! Мы не знаем, что творится на мостике, где капитан, где штурмана. Что вообще с командой — неизвестно. А тут начинается очень интенсивное судоходство, сложная навигационная обстановка, да и с погодой… Словом, пока ситуация не прояснится, в Неву теплоход пускать нельзя. Ясно?

— Ясно! А как же он сейчас-то плывет?

— Он не плывет, — поморщился толстяк. Но в тонкости профессиональной терминологии вдаваться посчитал излишним: — Судя по всему, на авторулевом. На открытой воде это еще куда ни шло, но…

— Ясно. Сколько у нас времени?

— Очень мало! — выдохнул самое наболевшее речник. Чувствовалось, что он даже в этом сомневается.

— Все? — Тушин сделал движение, чтобы встать. — Поехали!

— На чем? Катеров-то еще нет! — рявкнул оперативник.

— Дальше! — не обращая внимания на подполковника попросил продолжать Головин.

— Вот это — схема «Чернышевского». Упрощенная… — Карту сменил стандартный, сорванный, видимо, со стены диспетчерской плакатик. — Всем видно?

Толстяк умел объяснять, поэтому очень скоро участники операции вполне сносно представили себе устройство двухпалубного теплохода: кормовой ресторан, каюты, машинное отделение, даже крохотная судовая сауна.

— Это мостик?

— Да. Здесь — капитанский «люкс» и радиорубка. Медпункт…

В салон просунулась голова в фуражке:

— Вы, что ли, наряд с базы катеров ждете?

— Ну!

— Так вот — это мы…

Планы — основной и резервный, расстановку и распределение людей пришлось согласовывать еще на берегу: катеров оказалось три, по пути все равно ничего бы не вышло. Вместо Тушина, который сразу же ускакал куда-то докладывать, рядом с Владимиром Александровичем тяжело плюхнулся речник-инструктор:

— Может, показать чего-то надо будет…

— Спасибо!

Взревели водометы, и отвыкшего от ночных прогулок на ветру майора Виноградова вдавило в холодный пластик обшивки…

Почти всю дорогу Владимир Александрович проспал. Некоторое время он еще пытался глазеть по сторонам, на стремительно теряющие индустриальную неприступность берега. Увы, даже вид обгоняемых и торопящихся навстречу судов наскучил довольно быстро! Створы, бакены… Однообразные, скудные огоньки деревень и бесчисленных садоводств. Сами собой опустились веки, и майор привалился к плечу своего упитанного соседа. Проснулся он лишь однажды — на Ивановских порогах, да и то не всерьез, но лишь чтобы через мгновение вновь погрузиться в томительное забытье…

— Вон он! — И катер тут же ударило носом в волну.

Светало. Спросонья хотелось по малой нужде.

— Точно этот?

— Видимость — ноль…

Все три «водомета» старались держаться рядом, но даже они то и дело исчезали из поля зрения.

Вытянутый же силуэт впереди мог оказаться просто очередным сгустком тумана.

— Что скажете?

— «Чернышевский»! — подтвердил речник.

— Пошли! — дал отмашку остальным группам капитан.

Теплоход двигался средним ходом — судя по жидким усикам пены у форштевня и короткой, почти незаметной кильватерной струе. Милицейские катера пристроились рядом и некоторое время шли параллельным курсом.

— Да-а… Хоть бы веревочку какую скинули!

— Может, лестницу еще?

— Трап, — поправил представитель флота.

Снизу, с воды, белый борт пассажирского лайнера казался чем-то вроде средневековой крепости — приходилось задирать голову, чтобы различить узкий краешек планширя и огромные медные буквы.

— Это мы как-то… не учли. — Головин по смотрел на Владимира Александровича, и тот отчего-то почувствовал себя виноватым.

Слепые, наглухо задраенные бойницы иллюминаторов нижней пассажирской палубы — ни огонька, ни звука за матовой поверхностью стекол.

— Стоп! А это что?

— Там жилые помещения команды. — Речник даже не стал сверяться со схемой.

— Открыто вроде…

Одна из расположенных у самой кормы кают чуть-чуть выделялась.

— Дотянешься?

— Попробую. — Ближний боец поднялся в полный рост, снял с плеча автомат и отдал его командиру. — Лишь бы голова пролезла… Йоп!

Катер качнуло, и он чуть было не вывалился за борт.

— Тише ты…

— Ладно!

Подстрахованный снизу, боец вытянул руку и легонько толкнул стекло иллюминатора — поддалось… Еще немного расширив проем, он уцепился фалангами пальцев за край образовавшейся щели и одним движением подтянул себя: вверх и вперед!

Перед самым носом Виноградова опасно мелькнула рифленая подошва высокого спецназовского ботинка. Внутри, за переборкой, что-то негромко упало и покатилось.

Несколько долгих секунд все неотрывно смотрели вслед ушедшему. Наконец в круглом распахнутом теперь уже настежь проеме показалась бледная физиономия:

— Можно.

— Откатись потом туда, назад… — скомандовал мотористу Головин.

— К корме?

— Вот именно! — Он передал наверх оба автомата, свой и первого бойца. А потом и сам исчез в иллюминаторе…

— Ну что — все?

— Вроде бы… — Владимир Александрович с трудом перевалился через фальшборт и сразу же отскочил в сторону: вслед за ним по выброшенному Головиным веревочному трапу энергично карабкался дедушка-речник. — Пардон!

— Теперь все.

Было на удивление тихо — только ровное гудение судового двигателя под ногами и плеск волн.

— Дур-рдом…

— Я тоже чего-то не понимаю. Чего там? — не удержался майор.

Головин вместо ответа пожал плечами и повторил:

— Дурдом.

Первым делом следовало заняться мостиком, радиорубкой и машинным отделением.

— Так, пошли… С Богом!

— К черту!

И сформированные еще на базе штурмовые группы двинулись по маршрутам.

Ни Виноградов, ни представитель славного речного флота в герои не лезли — замыкав цепочку людей Головина, они просто старались поменьше шуметь и не путаться под ногами. Тем более что без оружия Владимир Александрович чувствовал себя не просто голым — а голым, с которого к тому же содрали часть кожи.

Для себя майор успел уже решить, что при первых же выстрелах просто-напросто рухнет на палубу — и пусть списывают на боевые потери! Конечно, если сначала убьют парня, который идет сейчас впереди, и можно будет воспользоваться его стволом… Тогда повоюем. А голыми руками — дураков нет! Не сорок первый год.

— Тс-с! — Виноградов замер, повинуясь командному жесту.

И тут же сзади на него чуть не налетел сопящий от страха речник:

— Что такое?

— Тихо…

— Извините.

Хороший он, в сущности, мужик, подумал Владимир Александрович. Но ведь пропадет, если что, зазря — такие обычно первую же пулю и хватают.

— Может, вернетесь?

— Нет.

Правильно, одному еще хуже. Вообще трудно жить с обостренным чувством профессионального долга — это майор знал… Иначе сейчас и он сам уже ехал бы домой в тихой, мирной и полупустой электричке. Или, по крайней мере, наблюдал за событиями на теплоходе из рубки милицейского катера-«водомета».

— Пошли! — Группа двинулась дальше по бесконечной, во всю длину коридора, ковровой дорожке.

Ничего пока не происходило, но…

Пахло страхом. И не страхом даже, а каким-то запредельным ужасом — густым и тягучим, как начавшая запекаться кровь. Ужасом сочилось все: и тишина вокруг, и теплый воздух кондиционеров… Даже свет матовых плафонов, казалось, дрожит и старается стать незаметнее.

Десятки, сотни мельчайших деталей.

Багровое пятно на палубе… вывороченный из стены огнетушитель… какие-то осколки. Вмятина, след от огромной подошвы на матовом пластике… Дверь, обвисшая на последней петле…

Поравнявшись с открытой каютой, Виноградов вслед за идущим впереди автоматчиком глянул внутрь.

Полумрак. Распахнутый иллюминатор — именно тот, догадался майор… Крошечная клетушка, явно не для командного состава: койки одна над другой, опрокинутая ваза с цветами. Внизу — обнаженное женское тело, отвратительно и бесстыдно распластанное на смятом белье.

— Гос-споди! Она мертвая?

Бедняга речник… Сколько ему — под шестьдесят? Для Великой Отечественной он был слишком мал, а Афганистан и внутриутробные войны России этого поколения уже не коснулись.

— Мертвая.

Жилые помещения команды закончились — за тяжелой металлической переборкой Владимир Александрович разглядел уводящую вперед череду дверей пассажирских кают.

— Эй! — Вместо того, чтобы сделать следующий шаг, он коснулся рукой плеча переднего спутника.

Тот обернулся, проследил взглядом за жестом Виноградова и тут же без звука передал информацию дальше.

Почти мгновенно рядом вырос Головин. Посмотрел, кивнул и поднял обнаруженную майором гильзу — стандартная, от «Макарова», она еще чуть-чуть пахла порохом. Где-то должен быть и след от пули… Ага! В подволоке, почти над головой — аккуратная дырка.

Двинулись дальше — теперь еще осторожнее, прикрывая друг друга на трапах и непросматриваемых местах.

Судно по-прежнему казалось пустым и безжизненным…

Наконец — дубовая дверь с потемневшей от времени табличкой «Посторонним вход воспрещен» и более свежей надписью примерно такого же содержания по-английски.

«Здесь?» — уточнил взглядом Головин.

«Да», — молча кивнул запыхавшийся речник.

Головин тихо, почти без усилия надавил на бронзовую ручку.

— Пошли!

И ничего не случилось. Никто не выстрелил, не рванула привязанная изнутри хитроумная мина-ловушка… На первый взгляд мостик вообще показался пустым: зеленоватое свечение локатора, какие-то огоньки на панелях. Штурвал в привычном понимании был, но функцию выполнял скорее декоративную — судно двигалось в автоматическом режиме.

— Сюда, быстро! — У противоположной двери, с правого борта, лицом вниз лежал парень в безукоризненно отглаженных черных брюках и пижонской белой рубашке с короткими рукавами. Судя по погонам, это был кто-то из судовых офицеров. — Помоги…

Раненого перевернули на спину, и один из бойцов завозился с медикаментами. В нос ударил противный аптечный запах.

— Чем это его так?

— Ногами…

— Пашкевич, третий помощник, — сглотнув слюну, выдавил из себя речник. — Он живой?

— Пока — да! Слушайте… вы рулить умеете?

— В смысле?

— Ну этой штукой управлять? — Головин собирательным жестом обвел оборудование мостика.

— Вообще-то… Вообще-то я механик.

— Придется, — подал реплику Виноградов. Вставало солнце, и прямо по курсу уже отчетливо вырисовывался недалекий берег. — Надо хотя бы остановиться — и лечь в дрейф.

— Попробую, — кивнул речник и потянулся к одному из никелированных рычажков. Он был отличным дядькой, к тому же не без чувства юмора: — Вот и дослужился на старости лет до капитана… Вернусь, старуха не поверит. Вы уж мне справочку выпишите!

— Выпишем… Как там парень?

— Глухо, командир. Своими силами не откачать.

— Поговорить не сможет? — на всякий случай уточнил Головин. — Хоть немного?

— Какое там…

— Гляньте-ка! — Виноградов склонился над штурманским столиком. Лист карты с текущей прокладкой был изуродован матерным словом из трех букв и соответствующей иллюстрацией: колоссальных размеров и угрожающего вида член раскинулся на просторах от Петрокрепости до банок в центре Ладоги.

— Сволочи… — Головин потянулся к карте.

— Не трогай!

— Почему?

— Вещественное доказательство. Потом для экспертизы пригодится. — Виноградов вовсе не был умнее, просто он слишком долго носил милицейские погоны. И все оставшиеся годы ему предстояло жить с оперативно-следственным видением мира.

— Командир! В радиорубке чисто.

Здоровяк из второй штурмовой группы с трудом скрывал возбуждение.

— Что там?

— Никого… Правда, пошалили там, чувствуется, от души — дверь выломана, кровища! И вообще.

— Рация работает?

— А я чего — инженер, что ли? — удивился боец.

— Тоже верно…

Неожиданно чисто, почти без помех, ожил динамик внутренней связи:

— Эй, наверху! Это кто там командует?

— А это кто? — Головин покосился на речника, пытающегося совладать с какими-то кнопками и тумблерами. — Ты, что ли, Борька?

— Ну так! — радостно отозвался старший группы, отправленной в машинное отделение. — Как у вас?

— Порядок, — суховато оценил обстановку командир. — Так что глуши мотор.

— Попробуем.

— В каком смысле? У вас что — тоже ни кого?

— Почему? Двоих взяли — один со стволом был, у другого нунчаки.

— Моряки?

— Не-ет… — В голосах собеседников слышалось полное взаимное непонимание.

— Так, все — я спускаюсь. Сидите тихо.

— Есть, командир! Ждем-с…

— Саныч, пойдешь со мной? — повернулся Головин к майору. Чувствовалось, что он в недоумении. — Одна голова хорошо, а две…

— Разберемся, — кивнул Виноградов.

— Петров! За старшего здесь, понял? Мы быстренько, пять минут…

Однако прошло значительно больше времени, прежде чем офицеры вернулись на мостик. Вернулись не одни… И с информацией, сложившейся наконец в целостную картину.

…Рейс начался как обычно — вечером отошли от Речного вокзала, пригласили пассажиров на ужин. Погода не баловала, поэтому на палубе никто не задержался: ресторан «Чернышевского» мог вместить всех желающих в одну смену.

С иностранцами вообще никогда никаких проблем — в основном финны напиваются, да бывшие собратья по социалистическому лагерю. Что же касается мелких бытовых придирок, то это скорее исключения: приезжая в Россию, западные туристы уже заранее морально готовы к тому, что уровень сервиса здесь заметно отличается от остального цивилизованного мира.

«Новая русская» публика куда хлопотнее… Хотя, впрочем, тесная мужская компания, решившая прокатиться по водным просторам, сначала не выделялась: поели, поговорили о чем-то своем, поглазели издалека на веселых зарубежных дам и вблизи — на круглые, обтянутые форменными юбками задницы обслуживающего персонала. Вместе со всеми перебрались в Музыкальный салон — выпили, потанцевали.

Еще выпили… Где-то после полуночи возникла короткая ссора — с криком, матерными оскорблениями, хватанием за грудки. Кто и что не поделил, выяснить не удалось, но к приходу вызванного барменом пассажирского помощника компания уже снова достаточно мирно расселась за угловым столиком.

В три часа уже все разбрелись по каютам — даже неугомонные старухи-француженки и влюбленная пара немцев отправились спать в ожидании Валаама.

Швартовались в тумане — вторым бортом к пришедшему несколько раньше трехпалубному красавцу «Байкалу». Встали тихо, чтобы никого не разбудить: до завтрака время еще оставалось… Да и потом все шло как обычно. Иностранцы дисциплинированно отправились на экскурсию, щелкая в разные стороны искусственными челюстями и вспышками фотоаппаратов — а страдающие с перепоя соотечественники предпочли «подлечиться» пивком, без особой охоты пошлялись по ближним скалам и отправились досыпать.

Судя по всему, ситуация изменилась после обеда, незадолго до отхода. Видимо, компания с «Чернышевского» повстречала знакомых… Вахтенный матрос заметил, как братва обнималась у трапа, потом началось суматошное хождение туда-сюда — и отделить своих от чужих стало практически невозможно.

А потом сменились матрос и вахтенный штурман, трижды по традиции громким гудком просигналили с мостика, и белоснежный речной теплоход отправился в обратный путь. Восторженные интуристы помахивали на прощание остающимся на берегу и делали последние снимки — не зная еще, что ожидает их грядущей страшной ночью. Ни о чем не подозревал и экипаж: к ужину злополучная мужская компания вышла даже не в полном составе и в изрядной степени подпития. Само по себе это криминалом считать было нельзя, обычное, в общем, дело — но именно с ресторана начался отсчет последующей цепи трагедий и драм…

Пассажирский помощник по должности своей — немного психотерапевт, немного дипломат, немного массовик-затейник и администратор. Состояние смутной тревоги не покидало его с первого взгляда на этих людей… И увидев, что соотечественники, не обращая никакого внимания на остальных посетителей ресторана, режутся в карты прямо на уставленном посудой столе, он еще некоторое время раздумывал, стоит ли делать им замечание. Но когда на пол со звоном упали задетые нетвердой рукой одного из игроков бокалы — пришлось подойти.

Замечание в вежливой форме… Грубая матерщина в ответ. Тогда до страшного не дошло — один из картежников, потрезвее, похожий то ли на корейца, то ли на казаха, в последний момент осадил своих.

Наобещав пассажирскому помощнику массу неразрешимых проблем по прибытии в Петербург и купив с собой, на вынос, еще полдюжины бутылок отвратительного коньяка, компания отправилась восвояси — к облегчению работников ресторана и радости иностранцев.

Но ненадолго. Видимо, уязвленное самолюбие вскоре все-таки взяло верх над ослабленным литрами алкоголя инстинктом самосохранения. Братву потянуло восстанавливать справедливость.

Они вернулись… За столиками уже никого не было — только бармен да несколько официанток. Их не тронули поначалу, только побили посуду да вытащили из кладовки непочатый ящик «Стрелецкой» водки.

Кровь пролилась в Музыкальном салоне — ворвавшаяся толпа посчитавших себя оскорбленными бандитов на глазах у собравшихся туристов повалила пассажирского помощника и буквально втоптала его в палубу. Один здоровенный бугай, с остекленевшими, налитыми патологической злобой глазами, оторвал от переборки многопудовый концертный усилитель и со смаком опустил его на окровавленную голову первой жертвы.

Музыка оборвалась. Кто-то пронзительно, не по-людски, завизжал. Кто-то ринулся к противоположной двери.

Тогда же начали лапать женщин… Все дальнейшее окрасилось патологической, необъяснимой одними только наркотиками и дрянным алкоголем жестокостью. Били всех, оказавшихся на пути: выбежавших по тревоге матросов из боцманской команды, старух-иностранок, случайного немца с фотоаппаратом… Бандитов оказалось, по разным оценкам, от полутора до двух десятков — во всяком случае, много больше, чем числилось в официальном списке пассажирской службы.

Непостижимым образом огромное судно за считанные минуты оказалось во власти кровавого беспредела. Вряд ли существовал какой-то план, какая-то конкретная цель, кроме ничем не ограниченного насилия… Больные животные, отторгаемые обществом звери, на какое-то время лишившиеся инстинкта самосохранения — но зато накопившие за долгие годы лагерей и тюрем, за годы и месяцы нелегальной полужизни критический запас неутоленной злобы на все остальное человечество.

К тому же бандиты оказались неплохо вооружены.

Кровавая волна прокатилась от музыкального салона до капитанского мостика, захлестнула радиорубку, машинное отделение… Большинство пассажиров загнали в каюты, пытавшихся оказать сопротивление калечили, а тех членов экипажа, кто еще мог самостоятельно передвигаться, заперли в одном из трюмов.

Исключение делалось лишь для молодых девчонок — официанток, бортпроводниц и иностранных туристок. Одна, девятнадцатилетняя Вероника из ресторана, заперлась в своей каюте. И, прежде чем выломали дверь, успела подать отчаянный сигнал о помощи на встречный сухогруз — но времени на то, чтобы протиснуться наружу, в иллюминатор, у нее уже не осталось… Девушке повезло, она умерла почти сразу.

Стремительно достигнув апогея, насилие пошло на спад. Большинство бандитов обосновалось в капитанском «люксе», кто-то предпочел не уходить далеко от ресторанных запасов жратвы и спиртного… Самые неугомонные в поисках наркотиков разгромили медпункт, изгадили мостик и радиорубку — предварительно передергав все возможные ручки, кнопки и рычаги. Так что береговые спецы не ошиблись: рука веселящегося придурка выстукивала «на ключе» не послание азбукой Морзе, а случайный набор точек и тире.

Двое обосновались аж в машинном отделении — пустом, раскаленном и пропитавшемся запахами отработанных масел. Сначала они, видимо, увлеченно резались в карты, допивая прихваченную сверху водку, но вскоре усталость и монотонный гул двигателя взяли свое — и к моменту встречи с людьми из штурмовой группы оба уже мирно спали.

Постепенно угомонились и остальные…

— Отдыхают, значит?

— Подонки.

— Та-ак… Сколько их — точно? — Головин покусывал губу и Владимир Александрович заметил, что глаза его нехорошо сузились в предвкушении драки.

— Не знаем.

От капитана теплохода «Писатель Чернышевский» пахло какими-то сердечными каплями. Кроме него и Головина в изуродованном Музыкальном салоне собрались: командиры всех групп захвата, майор Виноградов и судовой комсостав. Впрочем, далеко не весь — многим нужна была медицинская помощь, а состояние трех человек оказалось критическим.

Кроме того, под охраной автоматчиков Головина без лишнего шума уже кипела работа: «дед», старший механик с мотористами копошился внизу, мудрил над проводами в своей каморке начальник радиостанции… Управление белоснежным лайнером принял, разумеется, вернувшийся на мостик старпом.

— Разрешите? — В салон шагнул молодой сыщик из Управления. С начала операции Виноградов его не видел — парень работал с группой, которая занималась машинным отделением.

— Ну, чего говорят?

— Вот вроде… — На смятую скатерть легла от руки составленная схема: номера кают, какие-то цифры и обозначения: — Получается четырнадцать. Ножи, нунчаки… По меньшей мере три ствола, из которых один — боевой.

— У кого? — Головин развернул схему так, чтобы было видно всем.

— Не знаю, — честно признался оперативник. За короткое время он и так получил достаточно информации — со слов напуганных членов экипажа, а главное, от первых захваченных в машинном отделении языков.

— Как пассажиры?

— Дрожат по каютам, но пока не дергаются.

— Пусть! — Нагнанный бандитами ужас теперь работал на людей Головина: чем меньше сейчас лишних людей будет под ногами, тем меньше вероятность случайных жертв. — Экипажу тоже… Прикажите сидеть, как сидели — исключая тех, кто уже задействован.

— Ясно, — кивнул капитан. — Сделаем.

— Теперь — конкретно…

Постановка задачи и согласование технических деталей много времени не заняли:

— Вперед!

…Окно капитанского «люкса» вполне могло выдержать многотонную массу штормовой волны. Но оно вовсе не проектировалось на защиту от кованого спецназовского ботинка. Поэтому, когда раскачавшийся на полусогнутых руках боец обеими ногами «вошел» в стекло — оно только жалобно треснуло. Но после второго удара осыпалось градом осколков.

— Лежать! Милиция!

— Лежать, с-сука! Руки за голову!

— АЙ, бля…

— О-оух-х… твою мать!

Со своей, достаточно удаленной и безопасной позиции, видеть происходящее Виноградов не мог. Но вполне догадывался, что сейчас происходит внутри, успев поразиться, насколько однообразно звуковое сопровождение подобных акций. Команды, реплики, интонации… От Москвы, как раньше пели, до самых до окраин.

В «люксе» обнаружили восьмерых: бандиты и две девчонки, избитые, изнасилованные и напоенные до беспамятства. Бойцы влетели одновременно с двух сторон — и через какие-то считанные секунды с палубы в небо глядели шесть бритых затылков и столько же пар скованных наручниками запястий.

Из тех, кто обосновался в ресторане, никто даже не успел проснуться — и вскоре еще четверо подонков корчилось под ударами милицейских прикладов.

— Командир! У нас «браслеты» кончаются… — доложил румяный от возбуждения автоматчик.

В милиции постоянно чего-то не хватает, поэтому Головин только отмахнулся:

— Вяжите, чем найдете. Или вырубайте, чтоб не очухались до Питера.

Остальных собирали по каютам, согласно составленной опером схеме, — там одного, тут сразу двоих…

— Откройте и выходите!

Первое, что бросилось в глаза идущему по коридору Виноградову, — это следы неудачной атаки. Двери здесь, в каютах первого класса, стояли не пластиковые, а дубовые, сработанные на совесть: добротный импортный замок изогнулся, но выдержал.

— Откройте! В противном случае мы применим силу.

— Ага… Попробуйте! — Ответ прозвучал вполне отчетливо, с некоторой хрипотцой.

— У него, видимо, ствол, — прокомментировал ситуацию оперативник.

Еще трое бойцов из команды Головина держались от двери на почтительном расстоянии — в позах людей, готовых к самому худшему.

— Кто это там? — Голос за дверью показался Владимиру Александровичу знакомым.

— Ким.

— Яс-сно… Можно попробовать?

— Давай. — Опер только пожал плечами.

— Валера! Это ты?

Паузы почти не было:

— А ты кто?

— Виноградов! Помнишь — Морской вокзал, «Динамо»? Разборка с черными?

— А-а… Привет, Саныч.

Ни о какой дружбе между бывшим чемпионом Европы и ментом Виноградовым быть не могло. Даже в своей иерархии они занима ли разные ступеньки — Владимир Александрович еле-еле дослужился до майора, а Валерий Ким согласно криминальной табели о рангах считался чем-то вроде полковника. Однако несколько лет назад судьба свела их за пределами спортивного зала… тогда они нашли взаимный компромисс.

— Сдавайся, Валерий Игоревич.

— Кому? Я же этих ваших отморозков знаю — забьют до полусмерти.

— А твои что — лучше? — Владимир Александрович вспомнил увиденное этой ночью.

— Это не мои, Саныч… Ладно, проехали.

— Слушай, Валера! — Майор покосился на напряженно прислушивающихся к переговорам автоматчиков. — Если я тебе дам гарантии? Мое слово, ты знаешь, чего-то стоит…

— А ты что — за главного?

— Нет, но…

— То-то же! Хорошо, хоть не врешь.

— Валера, нету у тебя выбора, поверь. У Головина приказ: стрелять на поражение. Прошьют Из «калашей» каюту слева направо да сверху вниз — и привет!

— А я не один здесь.

— Ну тем хуже…

Несколько секунд прошло в томительной тишине.

— Ладно. Скажи своим пацанам… Но если что — все на тебе будет, ответишь, Саныч.

Неожиданно четкий всплеск — что-то тяжелое вылетело за иллюминатор и ушло под воду. Значит, действительно, был пистолет…

Дверь открылась, пропустив сначала бледное существо женского пола. Косметика на девчонке смазалась, волосы торчали невообразимой копной — но ни на лице, ни на мятой одежде следов насилия не было.

Вслед за ней навстречу упершимся в грудь стволам шагнул Ким. Равнодушно подставив запястья под наручники, он двинулся вслед за оперативником.

— Спасибо! — обернулся тот к Виноградову. И заверил: — Я прослежу, не волнуйся…

«Зачистка» судна велась деловито и организованно. Не обошлось, правда, и без досадных недоразумений…

— На пол! — Дверь «одноместки», в которой должен был находиться очередной бандит, с грохотом врезалась в переборку. Вид у бойца был страшен — ствол впереди, черная маска с прорезями для глаз…

Рядом с койкой стоял полуодетый паренек отнюдь не атлетического телосложения. От неожиданности он присел — и потянулся рукой под подушку.

— Н-на! — Преступник, стремящийся уйти от неотвратимого возмездия, — это всегда опасно. А если он еще достанет что-нибудь вроде пистолета… Поэтому боец не рассуждал: ногой в пах, прикладом по затылку — и еще один, контрольный, удар.

Противник без звука осел на ковер, закатил глаза и замер.

— Ну-ка, что там… Бляха-муха! — Ни ствола, ни какого иного оружия под подушкой не было. Имелся паспорт. И не простой, отечественный, а…

— Это чего это?

— Ре-пу-блик Фран-сэз, — по слогам прочитал подошедший Владимир Александрович. — Поздравляю! Интуриста замочил.

— Так я же не…

— Ладно, чего уж теперь! Бедняга… Живой хоть?

— Должен быть! — без особой уверенности, но с надеждой ответил омоновец. — Сейчас попробую…

— Уж ты постарайся. Не бери греха на душу. — Виноградов еще раз критически оглядел его работу: — Да-а! Съездил парнишка за экзотикой…

В другой каюте, также ошибочно включенной в схему, сотрудников милиции приняли за бандитов. Сестры, мужественные немецкие старухи так активно защищались от агрессоров зонтиками и бутылкой из-под шампанского, что одному из бойцов даже пришлось оказывать медицинскую помощь.

— Ну что — все, собственно? — Теперь Виноградов слонялся по судну без какой-то особой цели. — Как с трофеями?

Встречный боец тот самый, что первым попал на судно, поправил на затылке черную шапочку-маску:

— Отработали… Нормально — несколько «газовиков», всякого «железа» куча.

— А боевые стволы?

— Нет вроде.

Значит, решил майор, пистолет был только у Кима. Что же, тем лучше…

Но в следующее же мгновение выяснилось, что это не так. Откуда-то с кормы приглушенно хлопнули два выстрела, и вслед за ними все остальные звуки перекрыла отчаянная автоматная очередь.

— Где это? — Владимир Александрович и сам не заметил, как устремился вслед за омоновцем. И только глядя, как тот рывком, на ходу, загоняет патрон в патронник, запоздало сообразил: уж ему-то, безоружному, делать там, где идет пальба, абсолютно нечего.

Впрочем, отстать было бы неприлично — тем более они и так прибыли не первыми.

— Пригнись! Пригнись, мать твою… — Головин притаился на шлюпочной палубе, под прикрытием огромного спасательного плота. И лицо его не выражало ничего хорошего.

— Что там такое?

— Ш-шел бы отсюда, Саныч… — В этот момент опять хлопнул выстрел, и пуля звонко отрикошетила от чего-то металлического.

Майор был всегда человеком разумным и повторения ждать не стал — нырнул обратно, за переборку.

— Заложницу взял, сволочь! — не совсем понятно прокомментировал оказавшийся опять рядом оперативник.

— Кто? Объясни!

— А хрен его… — Закончить собеседник не успел. Снаружи втащили убитого милиционера: рыжий ежик ничем не прикрытых волос, окровавленный камуфляж. — Сволочь!

Получалось, что одного из бандитов все-таки прозевали. Того, что с «Макаровым»… Прихватив с собой в качестве живого щита какую-то перепуганную туристку, он выбрался на палубу и только там был замечен перекрывавшим сектор бойцом Головина. Два выстрела — и оба на поражение: в шею и в пах…

Теперь преступник занял отличную позицию на полуюте и никому не давал приблизиться.

— И никак его, гада, не завалить! Опасно… Успеет бабу шлепнуть.

Неожиданно появился капитан Головин. Владимир Александрович никогда еще не видел его таким растерянным:

— Что делать будем, товарищи офицеры? — Блестяще, без потерь и стрельбы проведенная операция грозила перерасти в бесславную бойню.

— Может, этому сказать, как его… Киму? — предложил опер. — Пусть попробует, уговорит сдаться?

— Он не станет. — Виноградов с сожалением помотал головой. — Я знаю…

— Почему?

— У них свои законы.

Помолчали…

— Сколько у него патронов?

— Даже если один останется… Девчонке хватит.

— Молодая?

— Какая, мать его, разница! Надо спецов вызывать.

Решение далось капитану нелегко, но профессионализм был выше уязвленного самолюбия. В его команде — отличные головорезы, но парней из СОБРа или антитеррористических подразделений госбезопасности специально натаскивают на освобождение заложников.

— Тем более иностранка… Вызывай, Вадик!

— Время, время! Надо бы потянуть.

— А чего он хочет? — Владимир Александрович мотнул подбородком в сторону, где сейчас засел обложенный автоматчиками бандит.

— Не знаю… Слушай, Саныч! — Головин смотрел на майора такими глазами, что хотелось вскочить и оказаться отсюда за тридевять земель. Просьба еще высказана не была, но уже вызывала у Виноградова стойкое неприятие.

— Бля-а…

— Ну больше же некому, Саныч! Мои же все — здоровые, но тупые, еще ляпнут что-нибудь не то или сорвутся…

— Ага! А я — птица-говорун, отличаюсь умом и сообразительностью…

— Капитан, может быть, мне? — Оперативник не трусил, но…

— Нет. Увы… — Хлопец был молодой и глупый, а у Владимира Александровича все же кое-какой опыт поведения в подобных ситуациях имелся.

Впрочем, после Москвы, после того октября девяносто третьего ему в роли парламентера выступать не пришлось.

— Нет чтоб моей маме меня дураком родить!

— Пойдешь? — обрадовался Головин.

— А как ты думаешь?

— Мы быстренько, мы, если что, подстрахуем…

Прежде чем высунуть из-за укрытия руку с клочком какой-то белой, подобранной по пути тряпки, Владимир Александрович обернулся к коллегам:

— Считайте меня… А еще лучше — не считайте!

Самое трудное оказалось — не схлопотать сходу пулю и завязать диалог. Но через несколько минут подрагивающий от холода и нервного возбуждения майор уже выслушивал первые ультиматумы преступника.

Постепенно минуты сложились в часы ожидания: первый, второй… И пришла усталость, и казалось иногда, что кто-то другой, не майор Виноградов, сидит на продуваемой ладожским ветром палубе и говорит, говорит, говорит. А потом было шоу напротив спасательной шлюпки, молниеносный захват, звук упавшего вниз пистолета.

Поздравления, суета… И первый стакан холодной, безвкусной водки — за вечное здоровье далекого головинского дедушки.

На охоту, впрочем, Владимир Александрович на следующий день так и не уехал. Простудился…

 

Глава вторая

БЛИЖНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

Человек за рулем наконец отыскал свободное место, припарковался и выключил двигатель.

— Извините, но дальше придется пешком.

— Дождь, — отметил сидящий рядом молодой мужчина. Прежде чем выйти, он повернулся к расположившемуся сзади пассажиру: — Все в порядке?

— Здесь недалеко. — Водитель также с некоторым смущением посмотрел назад и добавил: — У меня есть зонтик!

Ответа пришлось подождать — тот, к кому они обращались, славился тем, что никогда и нигде не принимал поспешных решений.

Сухонький, чисто выбритый старичок в дорогом костюме… Наконец, он утвердительно кивнул поредевшим седым хохолком на макушке:

— Ну разве что… Ничего, прогуляемся.

Первым вышел пассажир с переднего сиденья. Профессионально оценил обстановку и, тихо щелкнув предохранителем, убрал руку из-под полы просторного пиджака:

— Прошу вас!

Водитель уже был тут как тут. Обежав нескончаемо длинный, похожий на черную субмарину представительский «мерседес», Он потянул на себя дверцу и раскрыл над головой старика обещанный зонтик:

— Прошу.

Так они и пошли: впереди — молодой плечистый здоровяк, а за ним, в двух шагах, охраняемое лицо и сопровождающий.

— Там, дальше — пешеходная зона… Сами понимаете — Старый город, исторический центр! Никак нельзя…

Водитель продолжал зачем-то оправдываться, но старик его почти не слушал.

— Вот, посмотрите — Рыцарские ворота. Существует легенда, что…

— Я знаю. Спасибо.

Это было сказано таким тоном, что человек с зонтиком осекся на половине фразы, и дальше они двигались в полном молчании.

Старик действительно знал эту крохотную, игрушечную республику на юго-востоке Балтики, знал и испытывал к ней давнюю почти инстинктивную неприязнь степного кочевника к оседлым, благополучным и сытым жителям городов.

Повсеместная, доведенная до абсурда аккуратность и чистота… Невесомые, больше похожие на декорации для детских сказок, силуэты бесчисленных башен и башенок. Кованые флюгера, мансарды под розовой черепицей… Пахнущий рыбой и водорослями ветер с моря. Вежливые, ничего не значащие улыбки. Но больше всего старик ненавидел местный акцент — протяжный, неторопливый, придававший самым привычным русским словам и фразам некий оттенок западной, европейской респектабельности.

Первый раз он попал сюда в сорок шестом, когда спутника еще и на свете-то не было. В республике полным ходом шло «восстановление» советской власти: большинство продуктов уже распределялось по карточкам, леса с боями прочесывались армией и спецподразделениями НКВД, а в промышленных центрах одна за другой раскрывались подрывные буржуазно-националистические и «фашистские» организации.

Каждую ночь волны выбрасывали на берег очередные трупы неудачливых беглецов, пытавшихся чуть ли не вплавь добраться до нейтральной Швеции…

К тому же, очень сложно было вести полноценную агентурную работу. Особенно в столице: город крохотный, все у всех на виду, а конспиративные квартиры засвечены еще со времен деникинской контрразведки.

Старик вздохнул… Однако, справились!

В середине семидесятых он приехал сюда снова — уже не по службе, а так, в отпуск, отдохнуть с женой и дочерью в пансионате «большого» ЦК.

Республику было трудно узнать. Казалось, сделано все, чтобы водворить местных жителей в единую семью советских народов: одинаковые газеты и голоса по радио, те же портреты на площадях, те же очереди за дефицитом. В уютных некогда кафе и ресторанчиках постепенно приучались хамить посетителям, да и улицы уже были вовсе не так чисты и опрятны. Но…

Неожиданно старик понял. Он вдруг отчетливо осознал, что не любит этот кусочек рассыпавшейся и некогда великой империи именно за то, что он сам и тысячи подобных ему сделали с крохотной, уютной и беспомощной страной на балтийском побережье!

В девяносто первом… Тогда людям, которыми он руководил, еле удалось вывезти из-под носа ошалевших от победы борцов за независимость архивы российских спецслужб.

Личные и рабочие дела агентуры, данные литерных мероприятий, бесчисленные тома оперативных разработок… Опасные знания — и оставить их новой власти было бы негуманно. Это значило то же самое, что подарить несмышленым детишкам большую коробку гранат, пластида и детонаторов.

Так что, некоторым образом, юная демократия теперь перед стариком в неоплатном долгу…

Старый Город — пешеходная зона, архитектурный заповедник. Узкая, вымощенная булыжником улочка изогнулась и неторопливо поползла вверх, к зубчатым стенам цитадели. Из-за противной, даже по местным меркам, погоды праздношатающейся публики почти не встречалось: только туристы группами и по одиночке, да несколько усталых русскоязычных проституток. Обыватели уже расселись дома перед телевизорами, а те, что помоложе и посостоятельнее, коротали время за столиками многочисленных кафе и пивных подвальчиков.

Луж не было, но подошвы опасно скользили по мокрой мостовой.

— Простите! — Сопровождающий задел старика краешком зонтика.

— Ничего…

Площадь перед театром размерами больше напоминала внутренний дворик: места на ней еле-еле хватало для бронзового памятника Легионерам и некоего подобия неработающего фонтана. Судя по афише, сегодня давали «Гаянэ» Хачатуряна — очередной аргумент против тех, кто решился бы обвинить местную интеллигенцию в оголтелом национализме.

— Сюда?

— Да, одну минуточку.

Вооруженный охранник внимательно наблюдал за действиями человека с зонтиком, умудряясь одновременно не выпускать из поля зрения окружающее пространство.

Кажется, оснований для беспокойства не возникло.

— Осторожнее, здесь ступенька…

В театр они попали через служебный вход. Шагнувший было навстречу вахтер узнал сопровождающего, и обошлось без ненужных формальностей. Миновав бесконечный, полутемный коридор, единственным украшением которого являлись несколько парней далеко не балетного телосложения, спутники поднялись по чисто вымытой мраморной лестнице.

В холле перед дверью с медной табличкой скучала еще пара крепких ребят с одинаковыми прическами.

— Здравствуйте, господа! Прошу, присаживайтесь.

Человек, шагнувший навстречу, был со стариком одного возраста, разве что, чуть повыше и поплотнее.

— Здравствуй, Вилор… Узнаю! — Гость пожал протянутую руку и обвел взглядом кабинет. — Ты всегда любил придумать что-нибудь этакое.

— А почему бы и нет? Театр — это прекрасно… а главное, никому не внушает никаких подозрений!

Они остались втроем: охранник у двери, на стуле, а собеседники — в кожаных креслах напротив друг друга.

— Как добрался, Андрей?

— Нормально.

— Выпить не предлагаю…

— Правильно делаешь. Я уже давно ничего крепче кефира не употребляю — возраст!

— Да-а… А раньше-то, помнишь?

— Помню, Вилор. Так ведь раньше и ты по-русски без акцента говорил!

— Времена другие, — поморщился хозяин. — Все меняется. Только вот характер у тебя с годами не улучшился, это точно.

— Поздно меняться…

Когда-то они учились вместе, на ускоренных курсах НКВД под Горьким. Потом дружили семьями: тогда еще у обоих были семьи… Последний раз виделись уже генералами: один руководил крупнейшей советской резиденту-рой, а другой прибыл из Москвы его сменять.

Официально оба числились в запасе и кого-то о чем-то консультировали.

Откуда-то из-за камина послышалась мелодичная трель.

— Идут! — прокомментировал хозяин.

— Спасибо.

Потом они так и сидели молча, один напротив другого — ждали. Да уж, что-что, а ждать оба научились в незапамятные времена…

Дверь без стука и скрипа раскрылась. Все трое поднялись навстречу вошедшим: охранник немного быстрее, а старики с достоинством, не торопясь.

— Здравствуйте!

Первым в кабинет шагнул черноволосый, плохо выбритый кавказец почти двухметрового роста, с фигурой профессионального тяжелоатлета и глазами убийцы. Охранники с такой внешностью привлекают к себе излишнее внимание и редко бывают эффективны — но… очевидно, сказывался восточный колорит со своеобразной системой внешних приоритетов и представлениями о престиже.

Вслед за ним появился мужчина, похожий одновременно на профессора экономики и на полевого командира повстанческих формирований.

В принципе, и то и другое вполне соответствовало действительности. Гость происходил из очень знаменитого на Кавказе рода, получил европейское образование и до начала девяностых руководил крупнейшим на юге России университетом. Как и положено, был членом бюро республиканского комитета партии, избирался в Верховный Совет страны… В новых условиях тоже не потерялся — многие прочили ему на родине по меньшей мере министерский пост, и первые шаги в этом направлении влиятельной родней и сочувствующими уже делались.

Однако судьба распорядилась иначе. Русские танки двинулись восстанавливать на вечно неспокойных горных окраинах конституционный порядок, и уже через неделю на всех телевизионных пресс-конференциях рядом с мятежным президентом замелькало симпатичное и умное лицо бывшего ректора-экономиста. Потом он исчез с экранов и теперь, по данным службы внешней разведки, выполнял особо конфиденциальные и деликатные поручения правительства сепаратистов в разных точках земного шара.

Гость был человеком исключительной осторожности и почти звериного чутья — поэтому все попытки ликвидировать его результата не давали. Только раз, в Цюрихе, покушавшиеся почти достигли цели: взрывом выбило все витрины в округе, а от автомобиля, принадлежавшего крупному швейцарскому банку, остался кусок догорающего железа… Пострадала куча народа, кое-кто из оказавшихся рядом даже погиб — сам же объект «акции» отделался контузией и осколками в ноге. С тех пор он почти незаметно прихрамывал.

Впрочем, некоторые аналитики высказывали мнение, что и это, и другие неудавшиеся покушения носили характер, скорее, не политического террора, а внутриповстанческих финансовых разборок…

Обошлись без рукопожатий.

— Прошу вас, присаживайтесь.

Все было согласно протоколу: три одинаковых глубоких кресла вокруг журнального столика.

— Ребята могут идти?

— Да, пожалуй.

— Конечно… — собеседники отдали соответствующие распоряжения, и охрана покинула кабинет.

Они остались втроем за бесшумно и плотно прикрытыми от остального мира дверьми.

— Я вам не мешаю? — уточнил тот, кого старик называл по имени, Вилором.

— Что вы! — деланно удивился гость, пришедший последним. Собственно, чем меньше чужих ушей, тем лучше, но в данном случае хозяин выступал в качестве гаранта безопасности и полной секретности встречи, имея неоспоримое право контролировать ситуацию.

Тем более что ему все равно ничего не стоило бы при желании нашпиговать место беседы разнообразной электронной гадостью.

— Я искренне, искренне благодарен нашему общему прибалтийскому… другу. Благодарен за те усилия, которые он предпринял в ответ на мою просьбу.

— Надеюсь, общение будет взаимно полезным.

— Я вас слушаю…

Старик мог себе позволить некоторую сухость в голосе: инициатива встречи исходила от собеседника.

— Видите ли… — Человек напротив замешкался, не зная, какую форму обращения выбрать.

— Генерал, — пришел ему на помощь хозяин. — Вы можете обращаться к моему коллеге именно так.

Старик кивнул:

— Совершенно верно! Не возражаете, если я буду называть вас — Посланник?

Из аналитической справки разведотдела старик знал, что именно под этим псевдонимом собеседник когда-то издал свою первую, так и не принесшую ему славы книжку стихов. И что подобное обращение ему всегда льстило…

К тому же избыточная информированность часто выводит неискушенного оппонента из равновесия.

— Да, конечно!

В конце концов, болезненное тщеславие — рычаг посильнее алчности и похоти. Беседа еще не началась, но старик уже набирал очки…

— Надеюсь, нет необходимости напоминать о том, что даже сам факт нашей встречи ни при каких обстоятельствах не должен стать достоянием гласности? Вне зависимости от ее результата. Мы находимся в состоянии войны…

— Мы находимся в состоянии внутригосударственного вооруженного конфликта, — поправил собеседника Генерал.

— Видите ли, с точки зрения… — встрепенулся тот, явно задетый за живое.

Но Посланника перебил хозяин:

— Господа! Давайте оставим правовые аспекты всего происходящего на откуп дипломатам и кабинетным политикам. Вы ведь не за этим сюда ехали, верно?

Пришлось согласиться. Судя по всему, официальной санкции на переговоры с представителем вражеской стороны Посланнику никто не давал. Неизвестно, уж по какой причине, но действовал он в обход общепринятых каналов: через глубоко законспирированные финансовые и силовые структуры Европы. Впрочем, и Генералу не поздоровилось бы, попади в чужие руки информация о сепаратных контактах российских спецслужб с мятежными лидерами Кавказа.

— Я вас слушаю.

— Видите ли, время для всех сейчас крайне сложное, непростое…

— Давайте-ка без лирических отступлений, ладно? — Генерал пока не видел оснований соблюдать правила хорошего тона.

Красивые черные глаза Посланника опасно сощурились:

— Хорошо!

Он был отчаянно самолюбив, и если не встал сейчас же и не покинул кабинет, хлопнув дверью, — значит, причины для этого имелись серьезные.

— Хорошо… Вы хотите получить назад своих пленных?

— Сколько? — пропустил удар Генерал.

— Всех. Или почти всех!

Это был сильный ход… Собеседник даже не сразу сообразил, что ответить.

— Да. Мы хотели бы вернуть домой военнослужащих и мирных россиян…

— Вы почему-то не прибавили: «военнослужащих и мирных россиян, насильственно удерживаемых незаконными вооружёнными формированиями»… Так, кажется, это звучит по московскому телевидению? — Теперь уже в голосе Посланника явственно угадывалась издевка — он был вовсе не так прост, как показалось в начале встречи.

Старею, подумал Генерал… Начинаю недооценивать противника. В конце концов, вопрос слишком серьезный, чтобы придуриваться.

— Что вы хотите взамен?

— Речь не идет о выкупе… Речь идет о не коей услуге, которую одни частные лица могли бы оказать другим.

— Частные лица… — Генерал поморщился. — Допустим! И эти частные лица — они действительно смогут выполнить свои обязательства?

— Если услуга будет оказана? — уточнил Посланник. — Безусловно!

— Хорошо. Это — интересно. Теперь хотелось бы услышать, что требуется от нас.

В воздухе на секунду повисла тяжелая, душная пауза.

— Я позволю себе некоторое отступление… Вы не будете больше сердиться?

Генерал только крякнул — вот ведь сопляк! Уел-таки старика, сукин сын.

— Говорите…

— Мы — очень бедный народ. Гордый, но бедный… Каждая копейка на счету. Вы понимаете?

— Понимаю. Кто-то давно сказал, что для любой войны необходимы три вещи: деньги… деньги… и еще раз деньги.

Посланник вежливо улыбнулся:

— Интересная мысль… Так вот! Конечно, каждый жертвует в меру сил — плюс чем-то братья по вере помогают, соседи. Из этого и образуется нечто вроде резервного фонда. Понимаете?

— Понимаю! — больше всего Генерала нервировала профессорская манера собеседника переспрашивать в конце каждой фразы. — Дальше?

— Нашлись негодяи… Выродки! Они украли у своего народа его достояние.

— Все достояние украли? — живо поинтересовался старик. С практической точки зрения ответ на вопрос мог означать многое. — Или только часть?

Посланник сделал вид, что не слышит иронии:

— Более двух миллионов долларов… Это серьезная сумма.

— Да, пожалуй! Тем более для гордой, но бедной республики, которая к тому же воюет?

— Послушайте, если вас смущает, что деньги пойдут на нужды сопротивления… не беспокойтесь! Это, если можно так выразиться, личные сбережения тех самых частных лиц, о которых я уже упоминал в начале беседы.

Ситуация постепенно прояснялась.

— Значит, об этих деньгах широкие массы вашей революционной общественности не знают?

— Видите ли… У людей, облеченных властью, несущих на себе тяжелое бремя ответственности, у них же должны быть какие-то материальные гарантии на случай непредвиденного поворота событий? — Посланник явно искал понимания.

— Вопросы морали меня уже давно не интересуют. Давайте подробности!

Со слов сидящего напротив человека, одно из сочувствующих исламских государств передало на нужды священной войны с неверными некоторую сумму в валюте. Из этой суммы сразу же значительная часть — два миллиона двести тысяч долларов США купюрами нового образца попала… в личный фонд некоего лица. Посланник не называл его, но, судя по всему, деньги присвоил сам мятежный президент.

Это, в сущности, было неважно. Куда важнее, что по пути от высокогорного села, где базировался штаб сепаратистов, до пункта, откуда «президентская доля» должна была отправиться на его личный счет в один из европейских банков, валюта исчезла. Обстоятельства пропажи указывали на то, что чемоданчик с деньгами украли именно те, кому он был вверен, — ближайшие из ближайших, доверенные из довереннейших… Родственники! Те же обстоятельства не позволяли заинтересованным лицам вести поиск в открытую, своими силами.

— Понятно. То-то меня сумма смутила! Стали бы вы, думаю, за два «лимона» баксов пленных выпускать… На переговорах бы раз в десять больше потребовали, верно ведь?

— Ну одно дело — общественные деньги… А личное — оно всегда дороже! И вам прямая выгода.

Оба на поверку оказались нормальными, здоровыми циниками и, облегченно отсмеявшись, вернулись к делу:

— Но ведь возможности российских спецслужб в контролируемых вами районах весьма ограничены? Как именно вы представляете себе наше взаимодействие?

— Господа… Может быть, кофе? Или чай? — подал голос хозяин, о существовании которого собеседники как-то даже забыли.

Генерал оценил его деликатность. Убедившись, что беседа перетекла в конструктивное русло, прибалтийский разведчик еще раз таким образом поинтересовался, не мешает ли он своим присутствием. Все-таки вымирающее поколение «рыцарей плаща и кинжала» уходит в прошлое — с неписаным кодексом чести и наивными правилами честной игры… Это сейчас в шпионы лезут все, кто ни попа-дя: журналисты, артисты, домохозяйки. Откуда же взяться культуре получения секретной информации в век, когда все измеряется в долларах, фунтах и даже неконвертируемых израильских шекелях?

— Нет, спасибо… Оставайся с нами!

— Да, разумеется. Мы очень признательны. — Посланник кивнул и после некоторой сценической паузы продолжил: — Есть все основания полагать, что похищенное уже находится далеко за пределами чашей… нашей сферы влияния. Более того! Не исключено, что вскоре деньги окажутся там, откуда их уже не возможно будет вернуть законным владельцам.

— Под законным владельцем, я думаю, подразумеваются отнюдь не широкие народные массы?

— Я имею в виду тех… — парировал собеседник, — тех сугубо частных, но очень влиятельных лиц, которые обладают достаточными полномочиями для скорого возвращения домой десятков несчастных пацанов, находящихся в плену.

— Логично, — кивнул Генерал. — Но в случае…

Неожиданно что-то громыхнуло, раскатисто и неопасно: звук был приглушен то ли расстоянием, то ли толстыми стенами.

— Гроза?

— Нет. — Хозяин согнал с лица улыбку и сверился с циферблатом старинных напольных часов. — Спектакль начинается. У нас изумительная балетная труппа… Не видели?

— Как-то не довелось! — сокрушенно покачал головой Посланник. Там, в зале, оркестр исполнял что-то красивое и торжественное, но восточное великолепие музыки достигало слуха собравшихся в кабинете лишь в виде тревожного рокота ударных инструментов.

— Вот так всегда: работа, работа, работа… — по-стариковски вздохнул Генерал. — А жизнь проходит мимо.

— Уже прошла, — уточнил хозяин.

Считается, что профессия накладывает отпечаток на характер человека, на его восприятие окружающего мира. Сказать так о кадровых сотрудниках спецслужб — значит не сказать ничего… Для этой категории людей просто рано или поздно перестает существовать что-либо вне их профессиональных интересов.

Любой собеседник оценивается лишь как источник возможной опасности или потенциальный объект для вербовки. Дуплистые, изумительной красоты деревья в старинном парке начинают привлекать внимание в первую очередь в качестве тайников при бесконтактной передаче информации… и даже нехитрый рассказ ребенка, вернувшегося из школы, они воспринимают в одном ряду с сообщениями агентуры и доверенных лиц.

Ущербность сотрудников специальных служб как раз и заключается в том, что они этой ущербности не замечают. Так, хозяин и Генерал были не просто коллегами, но друзьями, друзьями молодости из тех, о которых говорят, что «старый друг лучше новых двух»… И с точки зрения их понятий о дружбе не было ничего странного и ненормального в том, что, разведенные судьбой по разные стороны государственных границ, они стали хладнокровными и беспощадными противниками в области профессиональной.

Посланник тоже подготовился к встрече и кое-что знал о взаимоотношениях сидящих сейчас напротив собеседников. Например, контрразведка сепаратистов располагала вполне достоверными сведениями о недавней акции, проведенной людьми Генерала: Москва тогда инспирировала жестокую и грязную кампанию по дискредитации местного, проамерикански настроенного министра обороны. В результате вопрос о вступлении стратегически важной для восточного соседа республики в НАТО отложился на неопределенное время… В ответ прибалты, руководимые сегодняшним гостеприимным хозяином, устроили автокатастрофу резиденту российской Службы внешней разведки и передали в Совет Европы деликатнейшие материалы о поставках сербам в обход санкций тяжелого вооружения бывшей Советской Армии.

Впрочем, как гласит еще одна русская поговорка: «дружба дружбой, а табачок врозь!» Поэтому не удивительно, что именно — и только! — при таких взаимоотношениях партнеров Посланник мог чувствовать себя в относительной безопасности. И рассчитывать на успех возложенной на него деликатной миссии…

— Что значит проходит? — всплеснул руками Посланник. — Что значит прошла? Вах-х… У нас на Кавказе говорят, что вслед за молодостью приходит зрелость. А старость… Для настоящих мужчин всегда все впереди и никогда не поздно жить!

Фраза получилась несколько театральной и здорово смахивала на тост. Но, в общем-то, вполне соответствовала представлению северян о манерах, присущих детям солнечных гор.

— Ладно, спасибо, — улыбнулся Генерал. — Если я…

Окончание его реплики потонуло в каскаде ритмически организованных звуков: то ли оркестр постарался на совесть, то ли просто где-то по коридору приоткрылась какая-то из многочисленных дверей и одной преградой для музыки стало меньше.

— Что это за балет такой громкий? — поинтересовался Посланник.

— «Гаянэ»… знаете? Практически на вашем, кстати, народном материале! — щегольнул эрудицией хозяин.

— Это там знаменитый еще «Танец с саблями»? — по большому счету Генерал плевать хотел на искусство, театры и разные там вернисажи, но согласно неписаным правилам советскому контрразведчику полагалось систематически повышать свой культурный уровень. Это даже в служебных характеристиках отражали…

— Может быть, продолжим?

Времени оставалось немного, тем более что уровень шума за стеной неожиданно вернулся в разумные пределы.

— Да, разумеется… Слушаю.

— Нам удалось уже проделать определенную работу. Вкратце, ее результаты сводятся к следующему…

* * *

Собачка была какой-то неопределенной породы — во всяком случае, Владимир Александрович затруднился бы сказать что-то конкретное о ее родителях. Немного от спаниеля, немного от лохматого карманного шпица… Хвост колечком и длинная, с подпалинами, черная шерсть на боках.

Кинолог, парень в новеньком форменном комбинезоне, отдал команду и щелкнул карабином поводка. Чувствовалось, что волнуются оба — и он, и его четвероногая подопечная.

— Легендарная сука! — прокомментировал над ухом Виноградова голос с отчетливым местным акцентом. Собака тем временем двинулась в указанном направлении.

На большой деревянной скамье с поломанной спинкой расположилась компания откровенно асоциальной ориентации — какие-то волосатики неопределенного пола и возраста, парни в коже с заклепками, татуированные девицы. В общей сложности — человек десять. И вели они себя соответственно принятым в этой среде представлениям о свободе: сладковатый дымок, дешевое пойло в бутылках, стаканы, закуска не первой свежести… Трава вокруг была до неприличия изгажена плевками и окурками.

Пока собака преодолевала расстояние до скамейки, рядом с компанией уже остановился полицейский «форд». Еще один патрульный наряд, пеший, перекрывал пути возможного бегства.

С места, где стоял Владимир Александрович, расслышать содержание разговора представителей власти с молодежью оказалось практически невозможно. Но и без того суть диалога сомнения не вызывала: полицейские требовали документы, а в ответ наталкивались на искреннее возмущение граждан, уже начавших привыкать к демократическим свободам.

Подбежала собака… Поначалу вид ее вызвал только ухмылки и некоторое снисходительное оживление: кто-то громко, в расчете на испуг, крикнул, кто-то расчетливо выпустил в нос четвероногому существу струю дыма.

Но на собаку это, кажется, не произвело никакого впечатления. Деловито, сосредоточенно обежав криминогенную компанию, она даже для верности протиснулась между двумя потрепанными «рэйверскими» рюкзаками и села рядом с обычной дорожной сумкой на длинном кожаном ремешке. Подняла морду к небу и коротко тявкнула.

За долю секунды обстановка переменилась. Под прицелом полицейских пистолетов задержанные нехотя, но довольно дисциплинированно улеглись на загаженную траву недовольными лицами вниз. Тех, кто не очень спешил, без особых церемоний поторопили дубинкой.

Подождали кинолога… Подошедший вместе с ним из укрытия детектив в штатском ласково потрепал по загривку четвероногую помощницу и переставил находку поудобнее. Расстегнув «молнию», извлек на свет божий в числе прочего большую банку с этикеткой всемирно известного растворимого кофе…

Собака опять утвердительно тявкнула. Детектив подцепил лезвием перочинного ножа крышку и хорошенько потряс находку. Из банки выпал полиэтиленовый пакет чуть больше того, что выдают в фирменных поездах дальнего следования для гигиенических целей. Только на этот раз вместо салфетки и мыла в нем находился белый, похожий на мел порошок.

— Учтите, во всех сумках размещены сильнопахнущие продукты! — послышался тот же, что и раньше, негромкий голос. — Разный там перец, махорочный табак… чеснок.

В поисках последнего слова говорящий чуть-чуть замешкался:

— Д а, правильно — чеснок!

— А как вы теперь докажете принадлежность наркотиков? Все же будут отпираться. Может получиться «бесхозка»… — несмотря на значительное расстояние до места действия, Виноградов старался отвечать почти шепотом.

— Их же много… Кто-то обязательно расколется, даст показания, а остальное уже, сами понимаете, дело техники. Кроме того, велась негласная видеосъемка, там обязательно зафиксировано, кто с какими вещами появился.

— Классно! — оценил работу коллег Виноградов.

Тем временем задержанных уже начали довольно бесцеремонно обыскивать и грузить в подошедший автобус с кокетливыми занавесочками на окнах.

— Жестко! Всегда так работаете или?..

— Когда как…

Заплеванный пятачок опустел.

Виноградов уже собрался встать со своего наблюдательного пункта, как вдруг недостроенный дом напротив полыхнул изнутри пронзительно-ярким белесым пламенем, содрогнулся и осыпался на асфальт мелкой крошкой выдавленных наружу стекол. Насмотревшийся подобных фейерверков Владимир Александрович вмялся в пол и непроизвольно зашарил по бедру в поисках кобуры: опыт подсказывал, что вслед за первыми взрывами часто следует интенсивная перестрелка.

Так и произошло… Откуда-то справа, невидимый из-за металлических ржавых конструкций, заявил о себе пулемет. Короткими, злыми трассами он прошелся по пустынным оконным проемам и не прекращал огня, пока под прикрытие стен, в «мертвую зону» не перебежало несколько угловатых фигурок в черном.

Одинаково экипированные и вооруженные, они не воспринимались как отдельные персонажи разворачивающихся событий, скорее, это были великолепно отлаженные, ставшие единым целым элементы наступательной машины. Практически не снижая темпа, они специальными средствами расчистили себе вход и одновременно исчезли в здании — кто-то через недостроенный второй этаж, кто-то низом… Некоторое время изнутри еще доносились отчаянные пистолетные выстрелы и хлопки штурмовых гранат.

Потом все стихло. В угловом проеме что-то мелькнуло, и с высоты на кучу битого стекла вывалилось изогнувшееся в полете тело: джинсы, рубашка болотного цвета…

— Тьфу, блин!

Кто-то рядом облегченно выматерился:

— Во дают! Я уж было подумал…

Чучело выглядело настолько натурально, что обманулся не только Виноградов.

— Это что — национальный юмор? — поинтересовался он.

— Спецназ! — со снисходительной улыбкой пожал плечами представитель республиканского МВД.

Зрители постепенно приходили в себя от грохота и обилия впечатлений.

— Тут в пресс-релизе указано… Так, вот пункт: «демонстрация действий специального подразделения Министерства внутренних дел „Викинг" по ликвидации вооруженной банды террористов». Это оно и есть? — подошедший корреспондент ИТАР-ТАСС приготовился записать — сдвинул на бок фотоаппарат и переложил бумаги в левую руку. Брюки его на коленях испачкались, плечо было присыпано известкой.

— Да, совершенно верно!

— Скажите, случались ли в практике вашей полиции случаи реального применения этих навыков? И какого рода террористы имеются в виду — политические, уголовные?

— Знаете… На завтра запланирована пресс-конференция господина министра. Там будет и командир «Викинга», лучше задать этот вопрос ему. Этот и другие вопросы, ладно?

Корреспондент пожал плечами — что же поделаешь… В каждой избушке свои погремушки.

— Минуточку! — Представитель МВД теперь стоял в окружении подопечных журналистов. — Все собрались?

Ответом был неорганизованный, но вполне миролюбивый гомон: пишущая и снимающая братия осталась вполне довольна «показухой».

— Сюрприз!

У противоположного края площадки невесть откуда появился внушительных размеров фанерный щит, выкрашенный в цвета национального флага.

— Спокойно… Прошу тишины.

Прямо над головами заинтригованных сотрудников прессы, едва различимые среди посторонних шумов, раздались частые хлопки.

— Что это?

— Обратите внимание… — до щита было метров пятьдесят, и теперь поверхность украсилась очень подробным, со множеством мелких деталей, изображением герба Министерства внутренних дел республики. — Это наша элита, снайперы Департамента по борьбе с организованной преступностью.

Работа была действительно неплохая: многочисленные дырки от пуль образовывали равномерные, словно простроченные на швейной машинке линии. Да и плотность огня…

Журналисты уже щелкали фотоаппаратами, но первыми рядом со щитом оказались ребята из съемочных групп телевидения.

— Какое оружие используется вашими людьми?

— Можно ли встретиться с кем-нибудь из стрелков?

— Эти ребята — они бывшие спортсмены?

— Ведется ли отбор в элитные подразделения по национальному признаку?

Попавший в плотное кольцо прессы представитель МВД лишь загадочно щурил глаза и мотал головой:

— Все — завтра! Вот господин министр выступит…

Кто-то из особо активных корреспондентов уже лез туда, где, по его мнению, находилась огневая позиция снайперов.

— Господа! Прошу в автобус. Обед… Ждать не будем.

Волшебное слово умерило пыл вечно голодных журналистов, и Владимир Александрович вместе со всеми направился к выходу с полигона.

— Вам понравилось?

— Спасибо, очень неплохо…

После обеда Виноградов решил прогуляться по магазинам. И не то чтобы его интересовало нечто конкретное…

В принципе, дома сейчас можно купить все, что хочешь, и даже больше. Потому что о существовании многих вкусных и красивых вещей до недавнего времени россияне и не догадывались. Плоды авокадо и текила с солью, часы от «Картье» и белоснежные джакузи изредка встречались в лексиконе дипломатов, подвыпивших моряков загранплавания и кремлевских функционеров… Но даже теоретически подкованная творческая интеллигенция, прочитав нечто подобное на страницах переводного романа, начинала паниковать и метаться в поисках словаря иностранных слов.

А широкие массы трудящихся легко обходились и без этого, как, впрочем, вынуждены обходиться и сейчас, на нелегком пути от развитого социализма к недоразвитому капитализму.

Словом, прогулка по магазинам носила для Владимира Александровича, скорее познавательный, чем коммерческий характер. Тем более что местные деньги выглядели почти как настоящие и, если верить обменному курсу, должны были покупательной способностью соперничать с долларом.

— Простите…

— Ничего! — Виноградов и сам не заметил, что отвечает по-русски. Высокая вращающаяся зеркальная дверь в супермаркете рядом с ратушей проектировалась, очевидно, каким-нибудь тайным человеконенавистником… Поэтому разойтись в ней двум встречным казалось почти невозможным.

— Саньч? Это ты, что ли?

— Вроде бы… — Владимир Александрович повнимательнее вгляделся в лицо собеседника.

— Какими судьбами?

К злополучной двери устремились потоком очередные потенциальные покупатели, и мужчинам пришлось отойти в сторону.

Отойти уже вдвоем. Вместе.

— Рад, тебя видеть, Василий.

— Я тоже… Слушай, как удачно получилось!

Виноградов не верил в случайные совпадения. Он вообще уже давно ни во что не верил. И теперь ожидал продолжения.

— Так какими судьбами-то опять к нам? И вообще, где ты, что ты?

— О, это долгий разговор! — Он еще не определился с линией поведения и поэтому давал собеседнику возможность проявлять инициативу. — Столько лет прошло.

— Да уж, действительно, — кивнул человек, которого Владимир Александрович назвав Василием. — Торопишься?

— Как сказать…

— А то, может быть… Помнишь «Погреб»? В котором мы тогда…

— Разумеется, помню! — Вопрос собеседника прозвучал почти недвусмысленным напоминанием о старом, до сих пор не оплаченном долге и Виноградов отреагировал, как подобает офицеру и просто порядочному человеку.

— Ты пить еще не бросил?

— Нет, пока употребляю.

— Вот и отлично, пошли! Расходы мои.

— Ну раз так… — Если кто-то действительно захотел пообщаться, то рано или поздно свое намерение осуществит. Только в следующий раз это может произойти в более грубой и неинтересной форме. А тут представлялась возможность сочетать безусловно приятное с относительно полезным. — Я рад видеть тебя, Вася. Именно тебя!

И мужчины направились в сторону набережной…

Если сейчас прибалтийский национализм стал просто одной из привычных, характерных черт непомерно разбухшего государственного аппарата, то лет пять-шесть назад он то и дело проявлялся в каких-то выходящих за рамки приличий, показных, истерических формах… У работавшего тогда в транспортной милиции капитана Виноградова на руках было отдельное поручение — допросить подозреваемого в ряде серьезных преступлений гражданина Линдера, собрать данные, характеризующие его личность и выполнить ряд других, предусмотренных законодательством оперативно-следственных мероприятий.

Для чего Владимир Александрович и прибыл в столицу некогда Союзной, а в то веселое время только-только провозгласившей независимость республики. Прибыл и почти сразу же убедился, что русских здесь еще не режут, но уже демонстративно не любят. Причем активнее всего декларировали лояльность новой власти как раз те, кто долгие годы в президиумах конференций и собраний партийно-хозяйственного актива учил «новую общность — советский народ» пролетарскому интернационализму…

В Генеральной прокуратуре капитану Виноградову категорично и даже не слишком вежливо объяснили, что ни о каких следственных действиях не может быть и речи! Это безусловная прерогатива местных правоохранительных органов, к которым и следует обратиться… но разумеется, не ниже чем на межгосударственном уровне.

Права человека — прежде всего, сообщили Владимиру Александровичу. А заодно намекнули, что пребывание на территории страны представителя спецслужбы соседнего государства в нынешней непростой обстановке может закончиться дипломатическим эксцессом. Или еще чем-нибудь похуже… Это было не страшно, но до слез обидно. И если бы не отчаянный «русскоязычный» опер со странной фамилией, уехал бы Виноградов не солоно хлебавши. Благодаря же Васе Френкелю… Их совместные похождения заняли чуть больше суток, но вполне составили бы сюжет для лихого авантюрного романа. Здесь было все: ужин при свечах, очаровательная помощница из валютных проституток, психологические фокусы для отмороженных телохранителей и мелкие проказы с телефоном. Неизвестно, кто рисковал больше, но следующим вечером Владимир Александрович уже покидал негостеприимные балтийские берега, увозя в своем купе целую кучу необходимых бумаг и упившегося до беспамятства господина Линдера.

Прощаясь, новый приятель шутил: когда, дескать, совсем прижмет в этом национальном раю, приеду к тебе в Питер. Политическим эмигрантом… Лишь бы не беженцем, отвечал капитан: он видел кавказские погромы и толпы, бредущие по пыли обстреливаемых дорог.

Оба надеялись на скорую встречу, но судьба решила иначе… К осени девяносто третьего старший лейтенант Френкель уже вылетел из Департамента безопасности с формулировкой «за нелояльность и недостаточное владение государственным языком». Сведущие люди поговаривали и о его связях с коммунистическим подпольем, во всяком случае, в числе взятых в плен добровольных защитников Белого дома обнаружилась и Васина фамилия.

От амнистии Френкель отказался, чем доставил немало хлопот победителям. Делать для оппозиции еще одного политического мученика в планы сторонников президента не входило, поэтому кто-то умный сообразил: без лишнего шума интернационалиста-практика выдворили за пределы страны. На родину. И хотя Вася не переставал заявлять, что паспорт у него выдан еще СССР и в родной Прибалтике такие лица имеют статус только «временно проживающих», заявление его о предоставлении российского гражданства, естественно, отклонили.

Последнее, что слышал о бывшем оперативнике ставший к тому времени майором Виноградов, это то, что разочаровавшись в законе и людях, призванных воплощать его в жизнь, Василий Маркович Френкель выехал на постоянное место жительства по израильской визе.

— Узнаешь? — Расстояния здесь были такими, что по пути от супермаркета собеседники не успели обменяться даже парой фраз.

— Да-а… Эх, молодость, молодость! — Они как раз поравнялись со скромной служебной дверью, упрятанной в тени арки.

Вход этот был устроен так, что случайный прохожий даже не обратит на него внимания. И неспроста — за дверью, в помещении электрощитовой некогда располагался специально оборудованный пункт «технического контроля» КГБ. Отсюда можно было вести негласную фотосъемку и видеозапись происходящего за столиками, а повсеместно натыканные микрофоны решали проблему звукового сопровождения.

Название кафе приблизительно переводилось на русский язык как «Кирпичный погреб» и использовалось контрразведкой для компрометации иностранцев. После провозглашения независимости объект перешел по наследству к Министерству внутренних дел: формы и методы остались те же, сменились только приоритеты. К прошлому приезду Владимира Александровича здесь как раз хозяйничал Френкель, и именно отсюда они вдвоем вывезли на вокзал бесчувственное тело подозреваемого.

— Кстати… чем закончилась эта история? — С господином Линдером? — переспросил Виноградов и пожал плечами. — Не помню уже. Сдал его дежурному следователю… Потом, кажется, все-таки осудили.

— Сейчас уже на свободе, наверное!

— Коне-ечно… Такие долго не сидят.

— Прошу!

На этот раз они воспользовались парадным входом. Кажется, ничего не изменилось: те же скатерти в клеточку, полумрак… Только вот администратор другой — помоложе, да на месте «волшебного зеркала», через которое можно было незамеченным наблюдать за всем залом, висит резное панно в национальном стиле.

— Все, можно не беспокоиться! — перехватил взгляд Владимира Александровича провожатый. — Еще при мне кафе приватизировали… Новые владельцы тогда предпочли обойтись без полицейской «крыши», пришлось все в спешном порядке демонтировать, вывозить незаметно.

Усаживаясь поудобнее, майор усмехнулся:

— Вот оно что… А я-то голову ломаю, чего мы сюда потащились!

— Да, здесь единственное место, в котором я уверен, — не стал отнекиваться собеседник.

Понимающему человеку эта фраза говорила о многом, и именно поэтому Виноградов предпочел пока промолчать.

— Выбери что-нибудь — на свой вкус!

Владимир Александрович даже не стал брать в руки меню:

— Спасибо, но нас сегодня так накормили…

Впрочем, сидящий напротив был, наверное, в курсе всех его передвижений по городу: «случайные» встречи вроде сегодняшней готовятся заблаговременно и не одним человеком.

— Выпьешь?

— Коньяк здесь приличный?

— Да, вполне. Значит, тогда еще кофе и чего-нибудь… — Френкель подозвал официанта и сделал заказ. Судя по символическому количеству закуски, он также не успел проголодаться. — Так какими судьбами?

— Случайно… — пожал плечами Владимир Александрович. Если собеседник хочет сначала для приличия поболтать о пустяках, это его право. — У вас здесь что-то вроде международной конференции.

— Вот как? Интересно!

— Да так себе… Мероприятие для галочки, в духе добрых застойных традиций.

— Что-то полицейское?

— Можно сказать… Тема такая: «Восточная Европа и проблемы организованной преступности».

— А у организованной преступности есть и проблемы? — поднял брови Френкель.

— Нет, это у Европы проблемы! — поддержал шутку Виноградов.

— И вы их будете здесь решать?

— Я же сказал, мероприятие для галочки. Много всяких слов, деклараций, программ по сотрудничеству и искоренению… А сегодня ваш «Викинг» даже целое шоу для прессы устроил!

— А ты-то каким боком? Раньше все больше по таким симпозиумам генералы катались или племянники чьи-нибудь…

— Случайно! — повторил Владимир Александрович. Собеседник никак не отреагировал на запущенное им в последней фразе словечко «ваш» — или не расслышал, или не захотел расслышать. — Я же теперь в главке что-то вроде референта по связям с общественностью… А всего семь мест на Россию выделили! Из Москвы, конечно, четверо. Два места на Питер и одно — парню из Пскова, потому что пограничный город.

— Менты?

— Всякой твари… — пожал плечами майор. Лично он в данный момент представлял российскую милицию, а за остальных ручаться не следовало.

— Загружен? Работы много?

— Не-ет! Готовлю шефу разные справки для круглых столов, кое-какую статистику… Доклад, который я ему набросал, вроде нормально восприняли, теперь пытаюсь организовать еще парочку интервью.

— Ну-ка, давай — за встречу!

— Будь здоров, Вася!

Под коньячок Виноградов поведал собеседнику краткую каноническую версию последних лет своей жизни: про случайный арест, про медали и увольнение, про квартирку в уютном Стокгольме и возвращение домой… Рассказал, как вынужден был заниматься коммерческим шпионажем и частным сыском. Как восстановился опять в рядах доблестных органов внутренних дел и что из этого вышло.

Рассказал в красках, но придерживаясь принципа разумной достаточности.

— А ты-то как? Ни слуху, ни духу… — кое-что о Френкеле Владимир Александрович, конечно, слышал, но в данной ситуации предпочтительнее было изобразить полную неинформированность. — Расскажи!

Зачастую по тому, о чем врет или просто умалчивает собеседник, намного проще докопаться до реального положения вещей.

Человек напротив со вкусом, не торопясь, отломил себе кусок черного горького шоколада. Поднял рюмку, поморщился:

— Странное дело. Если бы не тот твой приезд… Может, я бы до сих пор был при погонах. Карьеру бы делал!

— Тебя что… ты уволился? — натурально изобразил неведение Виноградов.

— Уволили.

— Из-за этой истории?

— Нет! Позже… — Френкель опрокинул в рот коньяк и секунду посидел с закрытыми глазами. Потом продолжил: — Понимаешь, я ведь такой был правильный мент… А тут, помогая тебе, все законы нарушил. Стал, понимаешь, пособником иностранной спецслужбы… Но в то же время что это за законы дерьмовые! — Он усмехнулся. — Не очень оригинально, да? Проблема выбора — или закон, или справедливость… А я ведь еще пытался какое-то время так работать, чтобы и то, и другое! «Глухари» поднимал, докопался до самых верхов, даже на нашего президента материалы полезли. И в итоге? С начальством только переругался да врагов нажил кучу. Пока шеф не умер, боялись тронуть. А потом он прямо в кабинете, от инфаркта…

— Это я слышал. Земля ему пухом! — Виноградов представил себе легендарного начальника республиканской транспортной «уголовки», так до самой смерти принципиально и не надевшего нововведенную форму со львами и серебряными погончиками. Его, говорят, и похоронили в милицейском полковничьем кителе при советских еще орденах…

Выпили. Собеседник продолжил:

— Тут ведь еще какое дело? Понравилось мне! Понравилось, что козлы из больших кабинетов остались дерьмо хлебать. Ты Линдера этого увез у них из-под носа, а они остались…

— С твоей помощью!

— Вот именно… Значит, подумал я, все эти крысы канцелярские, все бездельники и хапуги только считают себя хозяевами жизни? А если надо, то все будет так, как решаем мы!

— Тогда ты решил вести свою сольную партию? — в голосе Виноградова не было ни иронии, ни издевки.

И человек напротив это почувствовал:

— При погонах я многое мог! Мог и делал — не для денег, а из элементарного чувства обиды. Жаль, недолго… Они меня очень скоро выгнали.

— И куда ты подался?

— Да всякое было…

Собеседник выдержал паузу, и Владимир Александрович понял, что ответа не последует. Во всяком случае, не сейчас.

— А теперь чем занимаешься?

— Коньяк с тобой пью, Саныч.

Это граничило с хамством, но Виноградов даже не успел подготовить достойный ответ — Василий отставил рюмку и придвинувшись близко-близко спросил:

— Ты счастлив?

— В каком смысле?

— У тебя завидное положение? Друзья? Жена, дети?

— Ты еще про зарплату спроси. И про машину с дачей! — Владимир Александрович даже не знал, как отреагировать.

— Хорошо… Считай, что спросил.

Виноградов почему-то не обиделся:

— Ну мне уже под сорок… Было время понять, что счастье не в том, чтобы иметь все. А в том, чтобы хватало того, что имеешь.

— Это не ново. Нечто подобное я уже слышал.

— Пожалуй! В русском языке всего несколько букв и довольно ограниченный запас слов… Многие до меня переставляли их, как хотели, и запас неиспользованных комбинаций со временем истощился.

— Не злись. Я понял. Знаешь, поколение наше — это поколение системы. Мы все жили в ней: офицеры, пионеры, члены Союза писателей… Кто бы ты ни был — ты в первую очередь всего лишь составная часть чего-то целого и огромного.

— Ну сейчас другое время. Нет?

— Ерунда! Все осталось по-прежнему. Государство, организованная преступность, церковь… Все это, в сущности, однородные системы, отличия только в деталях.

— Это ты, пожалуй, загнул! — Беседа уходила куда-то в область высоких материй, а тут Владимир Александрович не был силен. — Тем более что все равно — раз уж так сложилось…

— Система слаба, — неожиданно твердо отчеканил Френкель. — Любая система слаба… и уязвима. Ее очень легко вывести из равновесия.

— И ты именно этим теперь занимаешься… — стремясь перевести все в шутку подмигнул майор.

— Не я — мы!

— Вы? — Честно говоря, словоблудие утомило. Тем более что в логике собеседника зиял приметный провал. — Если больше одного элемента, это ведь тоже система?

— Нет. Мы — не система… Мы — просто сообщество, вольное сообщество одиночек. Как у Киплинга, знаешь?

— Закон стаи… — внимательно посмотрев в глаза человеку напротив, он вдруг сообразил, что если у них там все такие, как Френкель, то это более чем серьезно.

Один сибиряк написал про волков, что — да, они опасны. Храбрые, сильные, злые… Но в генах каждого серого хищника таится древний, родовой страх перед человеком — странно пахнущим существом с непонятными обитателю леса повадками и множеством грохочущих смертоносных приспособлений.

А вот собаки! Не те, конечно, что верно служат за миску похлебки и теплую конуру, а другие, сорвавшиеся с цепи — то ли от голода, то ли от сытости, то ли от вечной тоски по свободе… Волки их ненавидят и рвут, раздирают в кровавые клочья.

Однако случается, отступник выживает в стае, если только клыки его остры и когти не знают пощады. И тогда рано или поздно он становится вожаком… Гончие, натасканные на природную дичь, дипломированные сторожевые псы, эти «друзья человека» великолепно знают повадки своих бывших повелителей, все их слабости и недостатки.

Собаки понимают, чего следует опасаться, и привычной оградой из красных флажков их не испугаешь… Знания, полученные от недавнего хозяина, обращаются теперь против него.

— Каждый сам выбирает свой путь…

— За некоторых это делают другие люди, — пожал плечами собеседник.

Владимир Александрович пожал плечами:

— Или обстоятельства.

— Да… Осуждаешь?

— По какому праву? Нет… Но и в ладошки хлопать тоже не стану.

— Почему?

— Я и в далеком детстве не верил в добрых разбойников. Так не бывает! Или-или…

Виноградов вытер губы крахмальной салфеткой. Бутылка уже опустела, но опьянение так и не пришло, вместо него томило душу ни разу еще не обманувшее предчувствие надвигающейся беды.

Причем, страха не было… За последние годы вокруг Владимира Александровича погибло столько друзей и недругов, что собственная смерть уже воспринималась им не как пугающая абстракция, а в качестве вполне естественного и неизбежного завершения земного пути. В конце концов, для того чтобы считать себя мужчиной, вовсе не достаточно только ходить в туалет с соответствующей буковкой на двери.

Есть и другие критерии…

— Заказать еще?

— Нет, спасибо. Я сколько-то должен? — Виноградов показал на стол и на внутренний карман куртки, где обычно хранят бумажник.

— Обижаешь… — Собеседник положил несколько купюр на поданный официантом счет. Подождал, пока спина в традиционном сюртуке удалится на достаточное расстояние. — А ведь ты — такой же, как мы.

— А я разве говорю, что лучше?

— Не в том дело! Лучше, хуже… Просто ты — такой же.

Очевидно, это стоило расценивать, как переход к деловой части беседы. Взаимное обнюхивание закончилось.

— Слушай, Вася! Я очень рад был тебя видеть. Но если ты предложишь сейчас вместе ограбить Национальный банк или подстрелить хозяина публичного дома…

— Неужели я произвожу такое удручающее впечатление? — хмыкнул Френкель. — Досадно выглядеть в глазах собеседника идиотом!

— Шучу. Извини…

Человек напротив подождал, пока уберут посуду. Придержал только чашечку с недопитым кофе:

— Был такой знаменитый француз — Клод Леви-Страусс. Антрополог, исследователь самых диких и нехоженных уголков планеты… Человек, который почти не бывал дома.

— Ну слышал. В честь него даже джинсы, кажется, назвали?

— Не важно! Но первая фраза его книги звучит так: «Я ненавижу путешествия…» — Френкель устало потер переносицу. — Ты ему веришь?

Виноградов ответил не сразу. Подумал и неожиданно для самого себя сказал правду:

— Да! Абсолютно.

— Вот именно. Он тоже был такой же, как мы — как ты, как я!

— Вася, извини, но… — Владимир Александрович отогнул край манжеты на левой руке. — Время! Сегодня еще вечерний прием в российском культурном центре, мне придется присутствовать.

Френкель тоже посмотрел на часы:

— Да, конечно, понимаю — служба!

— Так что давай о деле? Если хочешь.

— Не хочу… но — надо! — густо выдохнул собеседник. Все-таки коньяк не минеральная водичка, и бутылка на двоих потихонечку брала свое. — Скажи, как по-твоему: два миллиона долларов — это много?

— Много, — честно признал Виноградов. Есть величины относительные, а есть абсолютные… В его представлении такая сумма при любом раскладе относилась ко второй категории.

— Верно! Хотя, в сущности, это всего-на всего средних размеров «дипломат», кожаный такой, черный. И замочки у него блестящие… — Френкель мечтательно прикрыл глаза.

— Смотря какими купюрами, — уточнил, чтобы что-то сказать, Владимир Александрович.

— Пра-авильно. Какими купюрами? Разумеется, только сотенными, и самого что ни на есть нового образца. Аккуратные такие банковские упаковочки…

— Прямо как в кино! — Виноградов всегда довольно спокойно относился к чужому богатству, зная по опыту, что большие деньги — это всегда большие проблемы.

— Тяжело, правда, — пожаловался собеседник. — Бумага — она всегда очень тяжелая… Почти двадцать кило.

— Не надорвался? А то давай, я помогу. Потаскаю!

— Потаскаешь еще.

Это прозвучало неожиданно твердо и без намека на пьяный бред.

— Вася, я с детства не любил физический труд.

— Даже хорошо — очень хорошо! — оплачиваемый?

— В мое время физическим трудом неплохо зарабатывали только валютные проститутки. Улавливаешь намек?

Собеседник отставил кофейную чашку:

— Ладно! Выслушать можешь?

— Могу. Но ты уверен, что надо? Я человек слабый, немолодой. И свои-то секреты хранить не умею, а что уж тут про чужие! Особенно, если меня начнут по-серьезному спрашивать. Уверен?

— На то и рассчитано…

Ответ прозвучал несколько двусмысленно и слишком уж многообещающе.

— Излагай, — пожал плечами Виноградов.

Больше ему ничего не оставалось. Можно

было, конечно, встать и уйти, но этим уже ничего не решишь. Как-то, перечитывая повести знакомого еще по ОМОНу питерского детективщика, Владимир Александрович заметил: многоточие в конце фразы таит в себе куда больше неприятных неожиданностей, чем все другие знаки препинания.

— Ты же понимаешь — тот чемоданчик, о котором я тебе сейчас рассказал, существует на самом деле.

— И вы хотите его заполучить?

— Нет! Он уже у меня.

— Поздравляю. Выиграл в «Поле чудес»? Или на обедах сэкономил?

— Не угадал, Саныч… Мы его украли. Точнее, отняли, с боем и кровью! — Посмотрев на Виноградова, собеседник отрицательно помотал головой: — Нет, не вспоминай. В ориентировках этого ничего не было. Никаких нападений на банки, никаких инкассаторов.

— Тряханули кого-то из «теневиков»? — При ограблениях дельцов криминальной экономики пострадавшие практически не обращаются с заявлениями в органы внутренних дел. Предпочитают разбираться сами.

Красивым научным языком это обзывается латентной преступностью. Вообще, выдумана масса слов для описания государственного бессилия.

— Почти угадал. Более того… По законам военного времени нам бы в героях России ходить!

— Не понял.

— Ну видишь ли… Древние говорили: «враг моего врага — мой друг». Верно?

В изложении собеседника ситуация выглядела следующим образом. Некоторое время назад люди, с которыми сотрудничает Френкель, через свои каналы получили весьма интересную информацию. Согласно ей, человек, которого российские средства массовой информации именуют не иначе, как «мятежным генералом», «предателем» и «главарем незаконных вооруженных формирований», получил из-за рубежа некоторую, весьма приличную, сумму в иностранной валюте.

Почему? Потому что в глазах значительной части исламских фундаменталистов он является, как раз наоборот, борцом за веру, законно избранным президентом, знаменем и символом борьбы за независимость народов Кавказа.

Кроме того, в горах много нефти…

Доллары предназначались на покупку оружия, взятки московским чиновникам и хоть какую-то, символическую, гуманитарную помощь для многих сотен и тысяч голодающих беженцев.

Но получилось иначе. На пустынной горной тропе кожаный чемоданчик-«дипломат» перекочевал от доверенного племянника генерала к людям, которых в данный момент представлял виноградовский собеседник. Сработали профессионально — охрана даже не успела понять, что происходит. Никакой стрельбы, никаких тебе взрывов… Сопровождающие вместе с ценным грузом просто-напросто испарились, исчезли, да так, что у службы внутренней безопасности сепаратистов не осталось ничего, кроме твердой уверенности в их измене.

— Но, наверное, не без этого же? — уточнил Владимир Александрович. — Такие вещи без наводки не делают.

— Разумеется. Тот, кто нам помог, свое дело сделал. И должен был вернуться обратно к генералу, но… Покойников — его и второго парня-водителя — обнаружили российские солдаты. Обнаружили на российском же блокпосту, незадолго перед этим подвергшемся нападению.

— Не понял…

— Я тоже. На обоих трупах следы пыток. Но это не местные, мы бы знали… И не федеральная армия — мы бы тоже получили информацию. Я закурю, не возражаешь?

— Пожалуйста! Свидетелей никаких?

— Нет. Ваши взяли одного из тех, кто устроил резню на посту: русский, лет тридцати. Матерый, говорят! Профессионал. И без одного уха.

— Наемник? — удивился Виноградов.

— Неизвестно. Попробовали его на месте допросить, подручными средствами — молчал. Потребовал встречи с начальником в чине не ниже генерала! Ну повезли в разведотдел бригады… А по пути он смылся. Сиганул на скорости из кузова — с моста, в речку!

— Как это? Хоть связан был?

— Прямо в наручниках.

— Силе-ен! — Владимир Александрович прекрасно представлял себе: небо, горы, каменная кладка перил и где-то далеко внизу желтоватая пена, шумом своим перекрывающая натужный, по причине разряженной атмосферы, вой автомобильных двигателей. — Выжил?

— Тело не нашли.

— Всякое бывает… Но, собственно, вам-то что? Вы свое получили.

Собеседник нахмурился. Щелкнул зажигалкой, прикуривая вторую сигарету:

— Брак в работе. Мы обычно не оставляем следов. А тут — неизвестно что и кому успел рассказать наш… помощник перед смертью.

— Вряд ли он много знал о вас… верно?

— Верно. Сепаратистам бы его информация ничего не дала. Но есть и другие… Которые умеют сопоставлять, анализировать. И делать выводы!

— Ты имеешь в виду ребят в погонах?

— Не только.

— Мафия? Думаешь — они?

— У российского криминала имеются самые разные возможности… — ушел от ответа Френкель. И продолжил: — Некоторое время спустя люди из организованной преступности сделали нам очень интересное предложение. Интересное — и своевременное… Даже слишком своевременное!

— Что ты имеешь в виду? — По идее, такие, как Френкель, представляют для организованных криминальных структур не меньшую опасность, чем для государства. Собаки, переставшие служить воспринятым от человека заповедям, не любят подчиняться и законам волчьей стаи… Поэтому в обоюдную добрую волю верилось с трудом.

Человек напротив был с ним согласен:

— Ты же читаешь газеты. И не только… После того, как в Москве и в Питере эти деятели поубивали и сдали ментам нескольких наших, пришлось реагировать. Помнишь?

— Помню.

Тогда по стране прокатилась ответная волна профессиональных ликвидации «авторитетов» и «воров в законе». Уязвимыми были все, невзирая на место в преступной иерархии, и ни одно из убийств так и не попало в число раскрытых.

— Так вот… Мы некоторым образом поссорились. И тут вдруг с их стороны — шаг на встречу! Выгодное предложение. Как раз примерно на два с половиной миллиона зелени. Занятно?

Виноградов в очередной раз за беседу пожал плечами. Вопрос был риторический: захочет собеседник, значит расскажет, в чем суть. Если уж начал… Так и получилось:

— Кстати, мы могли и раньше с тобой встретиться! Ты, говорят, на каком-то речном теплоходе отличился? Что-то там с террористами…

— Ну не совсем так… — Слава, вышедшая за пределы родины, грела. Но вызывала и вполне естественное беспокойство. — Какие уж террористы! Так, банда обкуренных подонков похулиганила, а мы успокаивали.

— А как пароход назывался?

— «Писатель Чернышевский».

— Ах, да… Я как раз в то утро на «Байкале» плыл.

— Шел, — механически поправил бывший моряк Виноградов. Вентиляция в заведении была приличная, но от табачного дыма начинали слезиться глаза. — На судах не плывут, а ходят.

— Из-звини! — не стал спорить Френкель.

На «Байкале», трехпалубном круизном теплоходе немецкой постройки, состоялась встреча обладателей изъятой у сепаратистов валюты с серьезными представителями российского криминалитета. Лайнер делал очередной туристический рейс на Валаам, и среди многочисленных пассажиров не слишком бросались в глаза напряженные физиономии головорезов из протокольного эскорта обеих «высоких договаривающихся сторон». Сами переговоры заняли пару часов, не более, — остальное время участники встречи коротали, за ужином и преферансом. Тихо, мирно… И во время стоянки на острове затосковавшие от трезвого безделья братки из бандитской охраны были отпущены к приятелям, случайно встреченным на борту стоявшего рядом «Чернышевского»…

Чем это закончилось — известно.

Не дождавшись к отходу своих людей, партнеры Френкеля по переговорам особо не встревожились — вооруженная охрана в подобных ситуациях нужна, скорее, не для обеспечения безопасности, а в интересах престижа. Дело уже было в основном сделано, окончательное решение предстоит принять в следующий раз, поэтому стоило отложить на время заботы и разойтись по каютам… О событиях на «Чернышевском» и те и другие узнали уже на берегу.

— Ты, говорят, был прямо героем…

— Я должен стыдиться? — Виноградов вдруг неожиданно для себя понял, что ему очень хочется разузнать, что же это за предложение такое сделала мафия собеседнику. Такое предложение, что тот даже смутился…

И Френкель, почувствовав это, не стал тянуть:

— Они предложили нам купить евро.

— Чего купить?

— Евро. Их еще называют ЭКЮ… Но это не совсем правильно.

Вкратце, как понял Владимир Александрович, суть предложения сводилась к следующему.

С первого января тысяча девятьсот девяносто девятого года в Европе вводится единая валюта. Сначала — в течение первых двух лет — параллельно с национальными денежными знаками, а потом и в качестве единственного для Европейского монетарного союза средства платежа. Уже сейчас эта условная единица, ЭКЮ, учитывается при котировках валют.

— Вот, смотри, Саныч… — Собеседник встал, подошел к стойке, положил на нее какую-то мелочь и вернулся с газетой, похожей больше на справочник по высшей математике: — Это «Финансовая газета», сегодняшняя.

Текст был напечатан не по-русски, но Френкель без труда нашел интересующий его раздел:

— Ага! Вот. Смотри.

В самом низу большой таблицы, после долларов, фунтов, марок и «мягкой» валюты стран СНГ имелась та самая строчка.

Курс ЭКЮ был повыше, чем даже у заокеанских салатных банкнот с портретами президентов.

— Да, знаю. У нас это тоже печатают. Но я полагал, что это такая же абстракция, как… ну не знаю — индекс Доу-Джонса, что ли! Или средняя температура больных на терапевтическом отделении.

— В общем, до недавнего времени так оно и было. Но теперь эти самые общеевропейские деньги уже печатают.

— Где же?

— Это, естественно, держится в строгой тайне. Как и сам внешний вид новых банкнот.

— Вполне естественные меры предосторожности.

— Нам предложили купить крупную партию этих самых «евроденег». Три миллиона — за два с полтиной миллиона долларов США.

Виноградов непроизвольно покосился на газетную таблицу:

— Хороший бизнес. Официальный курс чуть ли не в…

— То-то и оно! Слишком заманчивое предложение. — Пепельница перед собеседником постепенно наполнялась окурками.

— И чем объясняют?

— В общем, довольно логично… По их версии, типография по производству банкнот нового образца расположена в Германии, во Франкфурте-на-Майне. Там же, где Европейский монетарный институт, который всю эту кашу координирует. Строгая секретность, охрана, системы безопасности… Но, дескать, некие лица организовали на фабрике небольшой пожарчик. И под шумок часть готовой продукции умыкнули. Главное, скандала особого никто поднимать не стал — списали купюры как погибшие в пламени. Почему? Чтобы, во-первых, типографию не светить. Чтобы не подорвать доверие к новой валюте — это второе, а то у этих «евроденег» тоже противников хватает, особенно англичане. И вообще…

— Полиции тоже «глухарь» на себя вешать не хочется? — развеселился Виноградов. — Как и у нас, тоже норовят спихнуть или укрыть преступление, если есть возможность?

— Все жесткие системы одинаковы, Саныч… Впрочем, на эту тему мы уже говорили.

— Подожди, а с правовой точки зрения…

— Пока новые деньги официально не введены — за что спрашивать? Их ведь как бы не существует… Контрабанду не пришьешь, не законные валютные операции тоже. Фантики!

— И почему деятели организованного отечественного криминала обратились именно к вам?

— А куда еще? Те, кто типографию пощипал, вышли на русских бандитов: в цивилизованных странах такой товар сбывать рискованно, а подрастающие мафии «третьего мира» пока с Интерполом ссориться не хотят. Это только наши ни хрена не боятся! Как яйца куриные — пять минут в кипятке поварились и уже крутые до невозможности.

— А почему бы нашим деятелям себе эту денежку не оставить?

— Ну с их точки зрения это замораживание капитала. До введения новых банкнот еще два года предстоит, потом еще выждать надо будет с годик, а криминальная экономика требует долларов. Причем именно сейчас — и чем больше, тем лучше!

— А с вашей точки зрения?

— Мы знали бы, как этим распорядиться. — Френкель непререкаемым тоном попытался отсечь даже возможность дальнейших вопросов.

— Так что мешает?

— Саньи… Нам нужно убедиться, что это не блеф.

— В каком смысле?

— Что бандиты не водят нас за нос, не пытаются сунуть дешевую «куклу».

— Ах, вот в чем дело! Что же, ваше право проверить.

— Мы сейчас не имеем такой возможности.

— А я-то при чем? Если уж вы не…

— Передай своему руководству… Нет, конечно, не милицейскому, а другому! Передай им все, что услышал. Пусть помогут.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Вася.

— Брось, Саныч. Все ты понял.

На крахмальную, с крошками от съеденной закуски, скатерть легли фотографии: Виноградов с Полковником на открытии того самого злополучного «массажного салона», общий вид тренировочного лагеря в горах, трупы на улицах Иерусалима и сцена ареста агентами ФБР неуловимого Китайца.

— А вот это вы зря! — показал майор на последнюю фотографию. — К заморочкам с русской мафией в Штатах я никакого отношения не-имею!

— В газетах писали…

— На заборе еще не то пишут! — Его тогда здорово подставили, изобразив чуть ли не организатором совместной операции спецслужб.

В действительности же подлинная миссия Виноградова в Нью-Йорке просто совпала по времени с этим малоудачным и спорным судебным процессом.

— Ну? Хорошо. Обойдемся без последнего эпизода.

— Допустим. Допустим, я кому-то что-то расскажу…

— И покажешь! Вот это.

Обрывки фотографий незаметно догорели в пепельнице, и на скатерть, непонятно откуда, легла очередная, наверное, миллионная в жизни майора Виноградова пластиковая папка. На ощупь она оказалась теплой и тонкой.

— Хорошо! Но почему ты думаешь, что те, с кем я буду общаться, отреагируют правильно?

— Надеюсь. Если со стороны оппонентов «подставы» нет, сделка состоится. Мы получим свои фантики… А вам сдадим бандитов. Вместе с долларами. Согласись, два с половиной «лимона» — это хорошее изъятие. Можно оформить в доход государства, и оно останется довольно. А можно и не сдавать… Шучу!

— Вы даете какие-то гарантии?

— Послушай, Саныч… Я прочитал недавно, что собаки, объединяющиеся против кошки, никогда не требуют друг от друга гарантий. Хорошо сказано!

— Слова! Слова, слова…

* * *

— …и поэтому, на мой взгляд, фальшивомонетничество и иные методы финансовой дестабилизации представляют для мирового сообщества едва ли меньшую опасность, чем политический и уголовный терроризм. Неуловимый компьютерный вирус на современном этапе может оказаться опаснее сотен и сотен кокаиновых и опиумных плантаций. Я ответил на ваш вопрос?

— Да, благодарю.

И какой идиот назначил пресс-конференцию на последний день? После вчерашнего банкета не то что говорить — даже думать не хотелось…

Господин Боот терпеть не мог газированных прохладительных напитков — все эти разнообразные «колы», «фанты», «спрайты»… Он любил молоко.

И натуральные соки. А дома, вечером, когда не требуется быть на людях, предпочитал большую кружку темного холодного пива.

Впрочем, сейчас об этом не могло быть и речи.

Положение обязывает! Господин Боот представлял на конференции не себя и даже не свою страну — он второй год уже являлся ни много ни мало шефом объединенного Восточно-Европейского бюро Интерпола.

И вместо пива вынужден был «поправляться» какой-то сомнительной гадостью из пластиковых бутылок.

— Пожалуйста? Еще вопросы… — по-русски, но с приятным прибалтийским акцентом обратился к прессе ведущий.

— Мы уже слышали выступление руководителя московской делегации… А что вы лично думаете о российской организованной преступности?

Господину Бооту перевели, и он ответил почти без паузы:

— Я о ней не думаю. Я с ней борюсь, так же как, впрочем, и с любой другой… Безусловно, этнические особенности существуют. Но по сути своей любые криминальные структуры одинаково отвратительны.

Все захлопали — кто с энтузиазмом, а кто просто из вежливости. Боот сделал непреклонное лицо, и по залу прокатилась очередная торопливая волна фотовспышек.

— Нельзя ли поподробнее о новых формах и методах работы Интерпола на территории бывших республик Советского Союза? Может быть, следует активнее рекламировать успехи полиции в борьбе с организованной преступностью?

— Не надо… — Господин Боот улыбнулся. Но так, что настаивать никто не стал. — В Писании сказано: «Судите о них по делам их…»

— Ваше самое заветное желание?

— Хм-м… Желание? Хотелось бы оказаться тем самым полицейским, который защелкнет наручники на запястьях последнего в истории человечества преступника.

Услышав перевод, зал опять поаплодировал. Прессе господин Боот безусловно нравился.

— Да вы оптимист! Романтик… — по-английски шепнул ему на ухо сосед.

Боот все никак не мог запомнить и правильно произнести фамилию этого седого генерала в штатском, возглавлявшего на конференции делегацию спецслужб России. Поэтому только вежливо кивнул:

— Вероятно.

Кроме них двоих, на залитой светом прожекторов сцене потел ведущий — местный коллега, заместитель министра. Все чувствовали себя на редкость неуютно: они вынуждены были разместиться так, что зал оказался внизу и вниманию собравшихся прежде всего представали три пары ног, торчащих из-под шаткого столика-трибуны.

Предыдущие мероприятия, включая вчерашний банкет, проходили в столице республики — и вполне на уровне… Но на этот раз участников вывезли за город.

Журналисты, охрана, почетные гости… На такое скопление публики крошечный кинозал некогда «закрытого» приморского пансионата рассчитан не был. Люди сидели и стояли чуть ли не на головах друг у друга. Относительный простор оставался только там, где маялись господин Боот, российский генерал и представитель республиканской полиции.

Оформление сцены организаторы свели к минимуму: разлапистый герб Интерпола на заднике, наполовину свернутые флаги в углу, три стула и тот самый злополучный столик с недостающей до пола драпировкой.

— Ну вот — поток вопросов постепенно исчерпался… — Заместитель министра коротким движением отер со лба пот и кивнул в сторону сидящих рядом: — Видите ли, в силу профессиональной привычки нам легче спрашивать, чем отвечать. Поэтому хотелось бы попросить снисхождения… Как, господа журналисты?

Почти три часа в душном зале… Всем, вполне естественно, хотелось на воздух, и публика одобрительно загудела. В конце концов, официальная программа конференции уже исчерпана!

— Простите, можно?.. — К единственному микрофону на пятачке перед сценой протиснулась худенькая «джинсовая» девушка. Она уже давно ждала своей очереди и теперь страшно испугалась, что прогрессивное человечество не услышит заготовленный ею вопрос.

— Кто же откажет даме! — улыбнулся вежливой прибалтийской улыбкой ведущий. — Тем более такой очаровательной…

— Это общий вопрос… — Журналистка с трудом перекрикивала нестройный гомон уже настроившихся на выход коллег. — Если конференция посвящена проблемам организован ной преступности… Не логично ли было бы пригласить и ее представителей? Дать им возможность высказаться, что-то объяснить?

Зал отреагировал даже раньше сидящих на сцене — смешками и репликами с мест. От дверей потянуло дымком сигарет…

— Господа, тише! — призвал собравшихся к порядку заместитель министра. — Господа…

— Кстати, это очень интересный вопрос, — неожиданно поддержал пунцовую от смущения журналистку господин Боот. Он вообще был хорошо воспитан и всегда вставал на сторону слабых. — Если бы здесь давали приз за самый интересный вопрос, он был бы присужден именно вам.

— Ответите? — уточнил ведущий. — Или, может быть, вы?

— Нет, благодарю… В другой раз! — отрицательно помотал седой головой представитель российских спецслужб. Он с благожелательным интересом рассматривал девушку перед микрофоном: молоденькая, симпатичная! И не дура… Жаль, от волнения забыла даже представиться, но ничего — уточнят, пригласят на интервью… А там посмотрим.

— Господин Боот?

— Да, так! — сделал паузу представитель Интерпола. — Я позволю себе ответить вопросом. А почему вы думаете, что представители организованной преступности не заявились сюда и без нашего приглашения? Думаете, им не интересно, что здесь происходит? Конечно, они не носят на груди соответствующих пластиковых табличек, но…

Публика постепенно притихла, вслушиваясь в слова переводчика.

— …Но современная мафия — это вовсе не бритоголовый боксер-вышибала или зловещий толстяк с еврейским носом и итальянским акцентом. Тот, кто работает на международные криминальные структуры, должен иметь безупречную внешность и репутацию бизнесмена, полицейского, журналиста! Или журналистки… Иначе нам было бы очень легко работать. Вы удовлетворены?

— Ответом? Вполне, — кивнула уже не много оправившаяся от смущения «джинсовая» девушка.

— Вот и ладно! — Пора было заканчивать. Ведущий опять взял инициативу в свои руки: — Прежде чем поблагодарить господина Боота и нашего российского коллегу…

Не прошло и пяти минут, как последнее официальное мероприятие конференции успешно завершилось. Толпа повалила на улицу, весело переругиваясь и толкаясь в узких проходах: за неделю разноязычные представители прессы успели привыкнуть друг к другу, но еще не настолько, чтобы надоесть.

— Пора и нам! — встал со стула представитель страны-организатора. Господин Боот щелкнул замочками своего портфеля, а руководитель российской делегации поправил узел галстука и кивнул.

— Хорошо!

Снаружи, за стенами душного корпуса, было действительно великолепно…

Крохотная республика, в которой и повернуться-то толком негде, умудрилась сохранить и не изгадить свой собственный Национальный природный заповедник: море, полное янтаря, песчаные дюны на побережье, корабельные сосны… Чуть в стороне шумела встревоженная теплым ветром реликтовая дубрава.

Публика уже весело толпилась вокруг заставленных разнообразной снедью столов: пикник для участников, гостей и прессы организовали прямо под открытым небом. Обслуживающий персонал, в основном охрана и водители, по очереди исчезал на кухне. Для особо важных персон оборудовали нечто вроде навеса…

Вообще, к протокольным условностям здесь относились с трепетом, характерным для большинства новорожденных демократий. Это проявлялось и в принципиальных вещах, и в мелочи, такой, например, как формирование кортежа. Мотоциклисты, разукрашенные машины сопровождения и по представительскому автомобилю каждому из «первых лиц»: русскому генералу, господину Бооту и заместителю министра… Остальным полагались места в автобусах.

Так было на пути в заповедник, так планировалось и возвращение.

— Ну всего доброго! Мы ведь уже не увидимся? — Генерал пожал протянутую представителем Интерпола руку.

— Да, я прямо в аэропорт.

— Счастливого полета!

— Коллеги, а что если… — Прибалту не удалось закончить фразу: со стороны стоянки раздался, перекрывая возмущенные крики, протяжный металлический скрежет. — Что там такое?

Подскочивший охранник из местных отрапортовал — быстро-быстро, на родном языке. Но и без перевода было ясно: выруливавший на свое место в колонне автобус не вписался и радиус разворота и смял крыло одной из черных представительских машин.

— Ничего страшного! — успокоил коллег заместитель министра.

— Кажется, это ваша, господин Боот? — посочувствовал генерал. — Бывает.

— Досадная мелочь… Я с радостью предоставлю вам свой автомобиль.

— Зачем? — успокоил прибалта высокий гость. — Мы можем поехать вместе. Время до вылета есть.

— Но по правилам безопасности…

Это были формальные возражения, поэтому через минуту вещи господина Боота уже перегружались в точно такую же машину с полосатым флажком республиканских цветов на капоте.

— Увидимся вечером? — чуть дольше чем принято продлил рукопожатие глава русской делегации.

— Да, я должен буду вас проводить на вокзале.

— Там обычно не до того… И — спасибо тебе! — поблизости никого не было, но генерал все равно говорил почти шепотом.

— Все в порядке? — Собеседник знал, что имеется в виду не только предписанная протоколом забота. После встречи в театре они не перемолвились и парой слов.

— Да, надеюсь… Будь здоров!

— Жене привет передавай. Детям, внукам!

— Обязательно.

И старики разошлись по своим машинам. Мягко закрылись двери с тонированными стеклами, дюжина водителей одновременно выжала сцепление, потом прибавили газу — и колонна двинулась в путь…

Первое, что сделал после этого заместитель министра, — это нажатием кнопки поднял звуконепроницаемую перегородку между передними и задними сиденьями.

— Все, наконец-то… — Он и по-английски говорил все с тем же неистребимым прибалтийским акцентом.

— А другой возможности побеседовать не было? — вышедший из рядовых полицейских, господин Боот скептически относился к разного рода инсценировкам. Хотя справедливости ради, стоило признать: эта получилась вполне натурально.

— Вы же видели! Все время на людях — чужие уши, чужие глаза. Журналисты кругом… Незачем давать пищу для разных домыслов.

— Пожалуй, вы правы.

— Не лезть же мне ночью к вам в номер, через форточку, верно? Еще поймут старика превратно, и родится еще одна нездоровая сенсация…

Шутка была заготовлена заранее, поэтому высокопоставленный чиновник Интерпола посчитал для себя возможным улыбнуться:

— Слушаю! Та встреча, о которой вы сообщали, — она все-таки состоялась?

— Да. Как и было обусловлено…

Чтобы сделать карьеру в спецслужбе крохотной, незаметной на карте Европы страны, необходимо иметь могущественных покровителей. В свое время бывший советский чекист, а впоследствии активный деятель национально-патриотического движения поставил на секретные структуры Интерпола… и, кажется, не ошибся. В разведке, как в политике, не бывает постоянных друзей — есть только временное совпадение интересов.

— Почему вы не воспользовались обычным каналом связи?

— Ситуация слишком деликатная…

— Слушаю! — повторил господин Боот.

За тонированными стеклами замелькали опрятные, с черепичными крышами придорожные хутора — очень скоро их сменят пригороды столицы… Опять времени было в обрез! За последнюю неполную неделю нынешние собеседники провели вместе не один час, но возможности переговорить так и не представилось: постоянно вокруг были чужие уши, глаза, телекамеры. Представитель Интерпола отдал должное отчаянной изобретательности местного коллеги — представление с «битой» машиной его люди разыграли вполне профессионально и естественно.

— Вот подробный отчет…

Господин Боот кивнул, взял крошечный, вполне безобидный с виду контейнер и щелкнул замочками «дипломата»:

— Пожалуйста, прокомментируйте вкратце — хорошо? — теперь его интересовало то, что по традиции секретных служб остается за рамками сухих и лаконичных строчек агентурного сообщения: оценки, выводы, предположения… Тот самый «эмоциональный шлак», за который суровые преподаватели разведшкол всего мира снижают своим подопечным контрольные баллы.

— … Они убеждены, что доллары похищены какой-то из российских организованных преступных структур. Поэтому и обратились через меня за содействием. — Рассказ получился коротким, но емким: чувствовалось, что прибалтийский коллега имел возможность продумать каждое слово. Теперь он замолчал, предоставляя собеседнику возможность задавать вопросы.

— Генерал действительно может повлиять на мафию?

— Его люди… В известной степени они влияют на все, происходящее сейчас в России. И, сами понимаете, к официальному статусу моего старинного приятеля такое положение вещей никакого отношения не имеет.

— Хорошо. Вы сможете потом подготовить для меня об этом отдельную справку?

— Попробую… Хотя, конечно, я знаю слишком мало.

— А кто может знать?

— Никто! — Он ответил искренне и не раздумывая. — Иначе они не были бы этой самой «третьей силой»…

Господин Боот кивнул:

— Как они к ним попали — эти документы по Европе?

— К сепаратистам? — Замминистра был рад, что разговор наконец-то свернул со скользкой темы. — Видимо, у них есть свой человек в верхних эшелонах российских криминальных структур. Который и сообщил, что мафия начала усиленно искать новый, абсолютно надежный канал на Запад для переправки какого-то ценного груза.

— Они действительно попытались использовать этого человека? — представитель Интерпола избегал произносить вслух названную ему собеседником фамилию. Коррупцией в высших эшелонах власти господина Боота удивить было сложно, — Италия, к примеру, видела скандалы и покруче, чем использование членов парламента в качестве криминальных курьеров, но… В глазах многих европейцев именно тот, о ком шла речь, олицетворял новое поколение непримиримых политиков-демократов.

— Да. И когда в Думу пришел человек с поручением, его уже ждали. Записать встречу «на технику» не удалось, но девочка-Леночка, секретарша этого самого Ивана Альбертовича, по врожденному женскому любопытству какую-то часть разговора подслушала. Получалось, что действительно господину депутату предстоит провезти через границу какие-то «фантики», которые у него потом там заберут.

— Ее… заставили поделиться информацией? — Господин Боот не любил, когда пытают женщин. Без крайней необходимости.

— Не-ет! — Слухи об изощренной восточной жестокости имели под собой достаточно оснований, но… — Скорее всего, ей просто дали денег — быстро и много. Это проще, чем возиться с трупом.

— А как же тот парень? Его ведь зарезали чуть ли не на выходе из здания парламента.

— Ну тут совсем другое дело… Я склонен поверить, что ликвидация не планировалась — человека, который приходил к депутату, должны были взять живым и выпотрошить до самого донышка.

— Чтобы выйти на диалог с теми, кто его послал…

— Конечно! А парень оказался нервным. И в результате они заполучили только сумку, хотя и это тоже оказалось неплохо. — Прибалт перечислил по памяти содержимое, переданное при нем Генералу: — Паспорт. Билеты на самолет, факс из отеля. Туристический путеводитель по Испании. Тысяча баксов в конверте… И старый июньский номер «Финансов и рынка» на русском языке.

— Июньский?

— Да. Яркая такая обложка!

— Это интересно.

Колонна машин и автобусов въехала в столицу. Хотя сопровождаемый ревом сирен и «мигалками» кортеж не останавливался на переключенных заранее светофорах, скорость пришлось снизить — все-таки город… До аэропорта оставались считанные минуты.

Поэтому наводящих вопросов представитель местной полиции дожидаться не стал:

— Документы подлинные, все на имя покойника. Испанская виза — разовая… Кстати! Парень должен был оказаться в Хихоне за несколько дней до приезда туда российской парламентской делегации.

Господин Боот задумчиво пожевал губами:

— Хихон? Смешное какое название…

Впереди, за поворотом шоссе, уже начиналось летное поле крохотного республиканского аэропорта.

 

Глава третья

ИСПАНИЯ

Цветные фотографии. Шесть лиц — мужчины, женщины… Молодежь.

Младшему, длинноволосому атлету по фамилии Лизегада, судя по справке двадцать четыре года. Старшей — тридцать. Девушка с красивым именем Идойя производит впечатление ласковой дочки состоятельных родителей, а носатый очкарик Аррече, пожалуй, больше похож на рассеянного аспиранта-физика. Крепыш Хуан Гуриди на снимке изо всех сил старается выглядеть посолиднев…

А вот портрет Валентина Лазарте Олидена везде перечеркнут крест-накрест — говорят, его недавно все-таки взяли.

— Синьор?

Подошедший из-за колонны полицейский спросил еще что-то, но видя, что Виноградов его не понимает, ободряюще улыбнулся и протянул буклет.

Глянцевый бумажный прямоугольник повторял развешенные повсюду плакаты, призывающие к сотрудничеству в борьбе с терроризмом — немного текста, портреты находящихся в розыске и несколько наглядных иллюстраций: прошитые пулями трупы, автомашины в огне, развалины зданий…

— Мучас грациас! — вежливо поблагодарил Владимир Александрович. На этом его словарный запас исчерпался, но по счастью ожил транспортер — и пассажиры «аэрофлотовского» чартерного рейса кинулись растаскивать появившийся багаж.

— Господа, прошу в автобус! Не задерживайтесь… — у туристического агента была загорелая физиономия и довольно противный голос.

Майор Виноградов сунул буклет во внутренний карман куртки, подхватил свою сумку и вместе с толпой соотечественников направился к выходу из аэропорта Баррахас.

Ночного Мадрида увидеть не удалось: везли недолго и какими-то окраинами. Кроме того, допекла духота, и народ потихонечку начинал роптать: тур был, конечно, из самых дешевых, но об элементарном кондиционере в автобус фирма могла бы побеспокоиться.

Надоедливо плакал ребенок…

Впрочем, скоро приехали в отель:

— Про-ошу… господа!

В исполнении туристического агента последнее слово прозвучало почти как ругательство.

Да, в жизни не бывает так, чтобы хорошо и дешево…

В отличие от спутников Владимир Александрович знал, что доставившая их в Испанию туристическая фирма со дня на день ждала отзыва лицензии, о будущей репутации не заботилась и на потенциальных клиентов ей было глубоко наплевать. Тем, кто прилетел вместе с майором, предстояло пережить еще множество разочарований: и номера на курорте будут без душа, и отель в получасе от моря, и за экскурсии придется платить дополнительно…

Зато можно было не опасаться обременительной опеки со стороны представителей фирмы и лишних вопросов по поводу отсутствия одного из туристов на пляже и во время коллективных завтраков. Это, безусловно, учитывалось теми, кто планировал поездку Виноградова…

Кроме того, начальство привычно экономило валюту.

— Простите, вы не знаете, сколько отсюда до этого Коста-дель-Соль? — с могучей теткой по имени Люся они летели рядом в самолете, и та явно положила на Виноградова глаз. — Надо поездом ехать?

— Я не знаю, — виновато улыбнулся Владимир Александрович. Они уже поднимались по лестнице — лифт не функционировал.

— А нас завтра во сколько разбудят? — Огромная сумка фасона «мечта оккупанта» перелетела с одного плеча спутницы на другое.

— Надо спросить…

— Володя, а вы в каком номере? В одно местном? — Люся чудом вырвалась в отпуск от мужа-коммерсанта и теперь не желала терять ни часа драгоценного времени.

Так прямо и бесхитростно к Виноградову клеились впервые в жизни — и майор с трудом нашел в себе силы сокрушенно покачать головой:

— Увы! Вдвоем…

— Ничего, — утешила его и себя неукротимая спутница. — Неделя впереди… Интересно, завтра искупаться уже сможем?

Владимир Александрович только пожал плечами — заранее Люсю расстраивать, конечно, не хотелось, но на следующий день у майора были совсем другие планы…

Забросив в номер вещи и убедившись, что ванная уже занята соседом, Виноградов отправился на поиски туристического агента. Поиски, впрочем, были недолгими — загорелая физиономия сопровождающего меланхолично нависала над стаканом в гостиничном баре:

— Привет! Позволите присоединиться?

— Ради Бога…

К версии подопечного собеседник отнесся без всякого удивления — не он первый, не он последний… Даже в этой, прибывшей только что группе по меньшей мере пятеро намеревались провести здесь время по «индивидуальной программе»..

— Будьте здоровы! — Агент проглотил остатки принесенного виски, сделал какую-то пометку в бумагах, и Виноградов оказался предоставлен самому себе под честное слово, что вернется к отлету. — Только никому не рассказывайте… У нас могут быть неприятности с властями. И у вас, кстати, тоже!

— Я понимаю, — кивнул Владимир Александрович. — Все будет в порядке.

Собственно, только вольное обращение с местными законами и позволяло подобным полудохлым туристическим фирмам и фирмочкам удерживаться на плаву. Получение индивидуальной въездной визы в Испанию для российского бизнесмена было делом хлопотным, долгим и унизительным: нужно было либо тащиться в Москву и выстаивать многодневные очереди в посольстве, либо подавать документы чуть не за полгода до планируемой поездки — причем без всякой гарантии на положительный ответ. Не утруждающие себя объяснениями консульские чиновники запросто могли в последний момент вернуть претенденту паспорт с отказом…

Групповая туристическая виза оформлялась значительно проще и быстрее: все бумажные хлопоты принимало на себя агентство, оно же выступало неким гарантом благонадежного поведения клиента — и отказов почти не случалось. Поэтому многие деловые россияне предпочитали этот не совсем законный с точки зрения иммиграционных служб, но более удобный способ.

По легенде, майор был одним из таких предприимчивых бизнесменов… Впрочем, стремительно охмелевшему собеседнику было на это глубоко наплевать — когда Виноградов поднялся, чтобы вернуться в номер, он уже только невразумительно матерился и пускал пузыри.

— Прошу прощения… — Владимир Александрович наугад щелкнул выключателем и нечаянно зажег верхний свет.

— Ничего, я еще не сплю! — Сосед повернулся под одеялом на спину и приоткрыл глаза. — Думаю, куда ты подевался?

— Сходил, принял немного в баре.

— Тоже дело! — одобрил сосед. Познакомиться за время полета они не успели, поэтому Виноградов даже не знал, как его зовут.

— Помыться надо — и на боковую…

Сосед фыркнул:

— Слышь, там даже это есть, как его… биде!

— Серьезно? Класс… Очень полезная штука.

И Владимир Александрович, уже стоя в дверях с полотенцем, поведал историю о том, как его приятель в командировке нашел оригинальное применение этому весьма специфическому предмету. Считая, что несмотря на отсутствие дам, сантехника простаивать не должна, он додумался замачивать там нижнее белье — на ночь, перед стиркой. И очень собой гордился…

— Здорово! — В ответ сосед рассказал, как в Америке его фраза о том, что он хотел бы принять с дороги душ повсеместно вызывала бурное веселье. Пока, наконец, кто-то не разъяснил гостю, что по-английски это слово означает не что иное, как биде, а то, что он хотел бы принять, переводится словом «shower».

— Быва-ает! — Достоверность повествования вызвала у майора некоторые сомнения, но он добросовестно отсмеялся и только после этого прикрыл дверь в ванную.

А в девятом часу утра Владимир Александрович уже щурился от раннего солнца, изучая многочисленные указатели на платформах железнодорожного вокзала Чамартин…

Полупустой вагон — нечто среднее между нашей пригородной электричкой и фирменным поездом дальнего следования. Тронулись… Зрелище за окном поначалу оказалось не слишком увлекательным, но делать Все равно было нечего — Виноградов выбрал место по вкусу и принялся разглядывать северные окраины Мадрида.

Потом город внезапно кончился. Потянулись убранные поля — сено на них желтело не привычными русскому глазу стогами, а дожидалось своего часа, скатанное в огромные, лежащие повсюду валики. То и дело мелькали чахлые рощицы и полуразрушенная кладка старинных построек.

Через час прямо к ограде железнодорожных путей выскочил заяц — крупный, с выгоревшей на жаре шкурой. Метнулся — и пропал из виду… Майор российской милиции Виноградов посчитал это доброй приметой, неожиданно для самого себя улыбнулся, а вскоре так и заснул под размеренный стук колес.

Проснулся он уже в Астурии — поезд только что миновал городок со смешным названием Ухо. Впрочем, в испанской грамматике Владимир Александрович был не силен, надпись на платформе могла читаться и по-другому, но превосходное настроение позволяло думать так, как хочется…

Устроившись поудобнее, Виноградов открыл припасенную заранее банку пива и стал глазеть на мелькающие вдоль дороги виды испанского севера.

Сначала великолепные, залитые светом горные пейзажи лишь периодически прерывались разной по продолжительности темнотой тоннелей. Но постепенно прорубленные в породе участки слились в единый, изредка пробиваемый робкими солнечными лучами путь во мраке… И только после Овьедо снова началась относительная равнина — на этот раз прибрежная, омываемая Атлантическим океаном.

Поезд уже приближался к Хихону. Народу в вагоне заметно прибавилось — многие, судя по всему, знали друг друга и что-то весело и шумно обсуждали между собой. Слух Владимира Александровича то и дело выхватывал из речи спутников отдельные, кажущиеся знакомыми слова, но смысл и даже тема разговоров оставались за пределами понимания.

Жаль! В свое время была возможность вторым иностранным языком взять испанский, но его тогда больше интересовала Западная Германия.

…Собственно, Генерал именно с этого и начал беседу:

— Ты у нас по испански-то говоришь? Хоть немного?

— А надо?

— Я задал вопрос.

— По-испански? Не знаю, не пробовал — может, и умею…

Шутка не получилась. Видимо, настрой у собеседника оказался не совсем подходящий:

— Послушай, Виноградов! Прекрати паясничать. Понимаю — так легче жить, но даже милицейскому майору вовсе не обязательно быть идиотом.

— Извините.

Помолчали… Первым нарушил паузу Владимир Александрович:

— У меня же английский и немецкий, — напомнил он. — В основном — разговорные, читаю и пишу похуже.

— Ладно. Это, в сущности, дело десятое… На море давно не был?

— В смысле — купаться?

— В смысле — рыбку половить! В мутной воде. — Генерал улыбнулся, но так, что глаза остались холодными и пустыми. — Надо бы съездить.

— Если надо… — Владимир Александрович пожал плечами. — Куда?

— Испания.

— Надолго?

— Как получится. Впрочем, не думаю.

— Когда?

— Прямые рейсы на Мадрид — раз в неделю. В этот вторник мы не успеваем с документами, поэтому полетишь в следующий.

— Понял! — И Виноградов непроизвольно скосил глаза на большой календарь. — Та-ак…

— Что-то смущает?

— Нет, нормально. С начальством вопрос вы решите?

— С вашим? Разумеется! Как обычно.

Должность под «крышей» милицейской пресс-службы Владимир Александрович придумал себе сам — еще только начиная работать с Генералом. Круг обязанностей не требовал его постоянного присутствия на рабочем месте, идеально маскировал многочисленные командировки и делал вполне объяснимым несколько необычный, для рядового милицейского майора диапазон общения: от криминальных «авторитетов» и чиновников высшей номенклатуры, до журналистов и профессиональных разведчиков. К тому же с некоторых пор майора постоянно и ненавязчиво опекали старшие «товарищи».

Владимир Александрович, разумеется, не знал и не должен был знать, кто конкретно из высшего руководства Главного управления внутренних дел работает на Генерала. Он мог только догадываться… Догадываться по тому, как легко и надежно обеспечивалась официальная сторона выполняемых им деликатных поручений.

— Дома все в порядке? Жена, дети?

— Спасибо, все хорошо.

— Это важно, — констатировал собеседник. Тряхнул седым хохолком и глянул в упор: — Не боишься?

— Нет. — Страха действительно не было.

Виноградов знал, что когда-нибудь погибнет — погибнет глупо, досадно и некрасиво… Но точно так же он знал, что время для этого пока не пришло.

— Верю! Верю… Да, собственно, в данном случае как раз и опасаться-то нечего.

Владимир Александрович демонстративно пожал плечами:

— Серьезно? В прошлый раз тоже…

Собственно, вызова на контрольную встречу он ждал с того самого дня, когда передал связнику полученные в Прибалтике документы. Но такой поворот беседы все же застал Виноградова врасплох.

— Ты прочитал то, что было в папке?

— Разумеется! — Скрывать этот факт было глупо и бесполезно — Генерал все равно бы не поверил. — Как положено — первичная оценка полученной информации…

— И что скажешь?

— Во всяком случае — интересно. Мне так показалось…

— Мне тоже! — Старик подошел к окну и слегка отодвинул в сторону пыльную бархатную портьеру. Стало чуть посветлее, и в тающем утреннем полумраке стандартная обстановка конспиративной квартиры показалась Владимиру Александровичу еще более скуч ной и нежилой.

Снаружи противный холодный ветер швырял по стеклам домов свинцовые россыпи дождевых струй. Улица нехотя пенилась грязными лужами.

— Завидую — море, пляж…

— Так вот вы и поезжайте! А чего? Сами сказали — дело пустяковое, опасности никакой…

Еще не закончив фразу, Владимир Александрович уже готов был откусить себе язык:

— Извините.

— Сопляк… — без особого гнева констатировал Генерал. По непонятным причинам он прощал Виноградову выходки, которые большинству его врагов, а тем более друзей ни за что не сошли бы с рук. — Недержание речи в нашем деле — пострашнее поноса!

— Извините, — повторил Владимир Александрович.

— Ладно! Тогда слушай внимательно. Есть такой городок на северном побережье Испании…

…От вокзала до гостиницы лучше всего добираться пешком. Впоследствии Владимир Александрович проверял — получилось действительно быстрее, чем на машине. Но это — если знать город или хотя бы ориентироваться по туристической схеме.

А в первый день пришлось-таки взять такси — благо, на площади их было несколько. Чистенькие, с красивыми городскими гербами на сияющих белизной дверцах, машины выгодно отличались от своих разномастных собратьев из стран «третьего мира»:

— «Дон Мануэль»! — скомандовал Виноградов надеясь, что произносит название отеля без акцента.

Водитель кивнул, улыбнулся и о чем-то спросил.

Майор сделал вид, что не расслышал.

— Руссо? — поинтересовался водитель, запихивая в багажник его сумку с «аэрофлотовской» липкой наклейкой на видном месте.

«Мать моя, ну и начало! Позор джунглям… — подумал пассажир. — Джеймс Бонд после такого непременно сделал бы себе харакири».

Пришлось признаваться…

— Эста муй бьен, — одобрил его неизвестно за что испанец. — Онопко… Никифоров. Си, синьор? «Овьедо»!

Занятый самокопанием, Владимир Александрович даже не сразу сообразил, что речь идет о соотечественниках, выступающих с недавних пор за местный футбольный клуб.

— Муй бьен! — повторил он вслед за водителем.

— «Семана негра»?

Майор вопроса не понял, но на всякий случай кивнул, чтобы не обижать собеседника.

Как раз остановились на очередном светофоре… Водитель сунул руку куда-то вниз и протянул Виноградову пластиковый рекламный значок:

— «Семана негра»!

Простой, без затей, черно-белый рисунок: силуэт убегающего мужчины — шляпа надвинута на глаза, короткие полы пиджака разметались в стороны… Впрочем, возможно, что первое впечатление подвело — и человек на картинке вполне мог оказаться вовсе не жертвой, а преследователем.

— «Семана негра»… — Гостеприимный испанец продолжал улыбаться до тех пор, пока пассажир не прикрепил значок на отворот куртки. — Бьенвенидо!

Только сейчас Владимир Александрович заметил, что такими же, как у него, эмблемами заполнен весь город.

Маленький бегущий человек… Бегущий за кем-то — или от кого-то.

— Сеньор? — Судя по вывеске над входом, они наконец добрались до цели.

Виноградов расплатился — и даже в пересчете на наши рубли получилось довольно дешево:

— Грациас.

Благодаря прихваченной в мадридском аэропорту памятке для приезжих он примерно представлял размер полагающихся таксисту чаевых. Судя по всему, сумма устроила и водителя:

— Бьенвенидо, руссо!

Во всех справочниках напротив гостиницы «Дон Мануэль» стояли три звезды. И по праву — о чем свидетельствовали международный сертификат, вывешенный для всеобщего обозрения, и красавица-брюнетка за стойкой портье.

Владимир Александрович сразу же решил, что за такой очаровательный персонал отелю стоит повысить категорию… К тому же девица вполне прилично лопотала по-английски. Майор на всякий случай поинтересовался наличием свободных номеров, убедился, что мест нет — и только после этого предъявил красавице изрядно помятый в дороге факс.

— Вы тоже на «Черную неделю»?

По счастью, Владимир Александрович моментально сообразил, что собеседница просто перевела так с испанского словосочетание «семана негра».

— Да, конечно! Куда же еще…

После недолгих и вежливых колебаний девушка удовлетворилась объяснениями гостя из России о том, что его соотечественник, заказавший ранее проживание в «Доне Мануэле», приехать по семейным обстоятельствам — увы! — не сможет. И вместо него следует любить и жаловать именно сеньора Виноградова.

Словом, вскоре Владимир Александрович уже позвякивал ключиком на пути к лифту. Не пройдя, однако, и пары шагов, он наткнулся взглядом на очередной торопящийся в никуда черно-белый силуэт. Посмотрел на лацкан собственной куртки, решительно повернулся и зашагал обратно — к стойке портье:

— Простите, сеньора…

— Сеньорита, — с очаровательной улыбкой поправила его девушка. — Что я могу для вас сделать?

Английский у нее был отменным, и Виноградов с трудом удержался от того, чтобы не ответить старой казарменной шуткой солдат-янки… Красавица бы поняла, но начинать проживание в отеле со звонкой пощечины не хотелось — может быть, позже, когда понадобится скандал.

— Простите, сеньорита, вы не могли бы мне дать карту города? И какие-нибудь туристические материалы.

— С удовольствием! По-русски — врядли, но…

И перед Владимиром Александровичем выросла пестрая стопка красочных, ярких путеводителей и буклетов.

— Грациас, — судя по обложке, одна из брошюр целиком посвящалась этой самой загадочной «Черной неделе». Значит, имелся шанс обойтись без ненужных расспросов. — Сколько я вам должен?

— Это бесплатно…

— Всего доброго!

Холл был по-прежнему пуст, и майор поднялся к себе на этаж.

…Следующее утро встретило Владимира Александровича головной болью. Со стонами и неразборчивой бранью добравшись до душа, он долго поливал себя контрастными потоками воды, потом без энтузиазма почистил зубы и растерся бескрайним махровым полотенцем.

Немного полегчало. Не одеваясь, Виноградов прошлепал мокрыми пятками по ковру — на пути к балкону попалась истерзанная постель, и потребовалось некоторое волевое усилие, чтобы не завалиться обратно, досыпать.

Вид из окна был действительно прелестный. Часть городского пляжа загораживало вычурное, в арабском стиле, здание какого-то банка — но зато справа, на некотором удалении, таяли в ярких солнечных лучах строгие очертания башен и крыш средневековой цитадели. Главную же часть обозреваемого пространства занимало море — яхт-клуб на набережной с идеально ровными стрелами пирсов, загадочное колыхание бесчисленных мачт, изумрудные волны и линия горизонта вдали.

Часы показывали начало двенадцатого.

Владимир Александрович вернулся к стенному шкафу и с усилием выволок из него сумку — слава Богу, анальгин оказался на месте. Разжевав, не запивая, противную горькую таблетку, майор заполз в кресло, прикрыл глаза и привычно стал ждать относительного облегчения…

— Сеньор… Ви-но-гра-дов?

— Си! — Майор даже не сразу сообразил спросонья, что отвечает в трубку. Очевидно, он все-таки выключился на какое-то время, но рефлексы на телефонный звонок оказались сильнее.

Собеседница что-то быстро и радостно сообщила по-испански. Каким-то непостижимым образом Владимир Александрович сообразил, что это дежурная из службы портье — оказывается, гость вчера попросил разбудить его в одиннадцать тридцать.

— Данке шен, — почему-то на школьном немецком поблагодарил Виноградов и нажал на кнопку отбоя.

Интересно, что еще он умудрился успеть за прошедший вечер? Какие-то отрывочные воспоминания наползали одно на другое — голова больше не болела, подташнивать перестало, но ситуация требовала немедленного осмысления.

Одевшись по облегченному варианту — плавки, шорты, футболка и что-то на ноги — Владимир Александрович спустился в холл. Кратчайший путь на улицу как раз лежал мимо гостиничного ресторана «Каса Пачин», в котором они вчера…

— О, сеньор рус-ски! — Официант показался смутно знакомым, и, видимо, определенные основания для этого имелись. Слишком уж много почтительного удивления читалось на его смуглой усатой физиономии.

Очевидно, в ресторанчике наступил «мертвый час» — время завтрака миновало, а для обеда по здешним меркам было еще слишком рано. Два местных, почти одинаковых старика равнодушно смотрели в углу телевизор, а на террасе блондинка с огромным бюстом кормила мороженым сына.

— Буэнос диас! — кивнул майор. Есть не хотелось, но сообразительный официант уже выдавливал в стакан со льдом огромные оранжевые апельсины.

Сок получился с мякотью — холодный и вкусный. Стало совсем хорошо… Владимир Александрович потянулся за бумажником, чтобы рассчитаться, но выяснилось, что необходимости в этом нет — завтрак входит в стоимость проживания.

Поблагодарив, Виноградов отказался от места за столиком и направился через узкую полоску бульвара на пляж.

…Вблизи море оказалось чуть прохладнее и грязнее, чем представлялось с балкона гостиницы — зато пляж содержался в идеальном порядке. Народу вокруг оказалось достаточно, но без толкотни — и никто не мешал друг другу. Искупавшись, Владимир Александрович походил немного по кромке прибоя, чтобы обсохнуть, а потом распластался на золотистом песке, подложив под голову скатанную одежду. С удовольствием закрыл глаза и принялся по кусочкам восстанавливать события минувшего вечера.

Значит, так… Сначала он переоделся и принял душ. Потом обследовал номер — очень приличный, даже со встроенным в стол мини-баром. Дешево! За такую цену посреди курортного сезона у шведов или французов получишь в лучшем случае койку в студенческом общежитии.

Потом Виноградов принялся устранять пробелы в теории.

Что знает про Испанию современный россиянин? Дон Кихот, быки, коррида, ария Кармен из одноименной оперы, да дешевое вино в бумажных пакетах. Те, кто постарше, вспомнят Пассионарию и героическую борьбу интербригад против кровавого диктатора генералиссимуса Франко. Интеллигенция добавит пару слов про изумительный испанский период в творчестве старика Хемингуэя… «Новые русские» обо всем этом даже не догадываются, зато без запинки перечислят шикарные отели на побережье, легко оперируя шестизначными суммами, оставленными в Коста-Браво, Кос-та-Дорада и Коста-дель-Соль.

Например, про Астурию Виноградов слышал только что-то смутное насчет революционно настроенных горняков… Расположенная на самом севере страны, эта индустриальная провинция долгое время оставалась на обочине основных туристических маршрутов, и из соотечественников Владимира Александровича ее посещали в основном экипажи швартующихся в Сантандере морских грузовозов.

Впрочем, теперь ситуация стремительно менялась. Неустойчивый характер рыночной экономики, беспощадно ударивший некогда по местным шахтам и промышленным предприятиям, вынудил власти сделать все для избежания социального взрыва… В считанные годы экологически и политически неблагополучный регион превратился в чудесный комплекс живописных прибрежных курортов — так, что теперь относительно дешевая Астурия начала составлять серьезную конкуренцию привычным местам отдыха испанцев и их соседей по Европе. К тому же с апреля до поздней осени нескончаемой чередой привлекали туристов и местных жителей разнообразные ярмарки, конкурсы и карнавалы.

Что же касается «Черной недели»… За этим зловещим словосочетанием скрывался веселый и шумный международный фестиваль — традиционный праздник любителей триллеров и классических детективов.

Из рекламной брошюры Владимир Александрович узнал, что вот уже не первый год, летом, город Хихон и его окрестности на несколько дней и ночей предоставлялись в безраздельное распоряжение писателей, редакторов и просто поклонников остросюжетной литературы со всего мира. Десятки пишущих журналистов ведущих изданий Европы и обеих Америк, съемочные бригады телевидения…

Здесь принципиально не проводили серьезных торжественных заседаний — вместо них был огромный парк аттракционов, ресторанчики на каждом углу, танцы до утра и бесплатная роскошь человеческого общения.

— Нормально! — одобрил тогда идею праздника обогатившийся новыми знаниями Виноградов. Сложил стопочкой пестрые, красочные буклеты и направился вниз — сейчас он чувствовал себя морально готовым к приему пищи…

Описывать даже самый обыкновенный испанский ужин — дело неблагодарное. И никакое богатство словарного запаса помочь тут не в силах! Великолепие и непринужденность… Бумага просто не способна передать всю фантастическую гамму изумительных запахов и вкуса, когда терпкая влага рубинового вина кажется просто неотделимой от шелеста пальмы на набережной и прохладного, нежного ветра с моря.

После такой еды мир видится добрым и в какой-то степени расположенным к либеральному демократизму. Хочется выпить еще и сделать людям нечто хорошее.

Снаружи, за пределами террасы «Каса Пачин» небо совсем потемнело и слилось с далекой кромкой волн на горизонте. День подошел к концу, но на смену ему уже торопился вечер, самое богатое событиями время фестиваля…

Владимир Александрович собрался было рассчитаться, но передумал. В конце концов, для сна есть долгие январские ночи, а сейчас представлялась возможность и людей, так сказать, посмотреть — и себя показать.

И действительно, вскоре пустых мест не осталось — даже пришлось выносить из прокуренного помещения под навес дополнительные стулья. Рассаживались сразу большими, человек по десять, компаниями: шум, гам, звон посуды и хохот… Испанская, английская, французская речь моментально перемешалась с клубами табачного дыма — видимо, все здесь уже успели перезнакомиться и вели себя с непринужденностью творческой и околотворческой интеллигенции.

Откровенно пьяных не было — но и трезвым ни одного из посетителей Виноградов назвать бы не решился. Тем более что и в ожидании закусок столы не пустовали: одна за другой на скатерти появились бутылки «тин-то», пиво и коктейли — в основном, разумеется, «кола» с ромом.

Неожиданно разрозненный гул посетителей слился в единый радостный рев — это два парня в ресторанной униформе вынесли на всеобщее обозрение ящик с мутно-зелеными, причудливой формы бутылками. Наклейки на таре отсутствовали, а из горлышек торчали края ничем не прикрытых пробок.

Владимир Александрович не знал, что это такое, а потому почувствовал себя одиноким, всеми покинутым странником:

— Эй, хефе! — поднял он вверх указательный палец, подражая жестам и фразе носатого толстяка на противоположном конце террасы.

Тут же, со скоростью атакующего миноносца, примчался один из официантов:

— Сеньор?

Виноградова в жизни обзывали по-всякому, но именно такое обращение с каждым разом нравилось ему все больше.

— Сайдра? — Парень как по заказу держал в руках одну из загадочных стеклянных емкостей.

— Си. — Майор в очередной раз на всякий случай кивнул. И не ошибся.

— Сеньор! — Откуда-то появился огромный стакан, официант звонко удалил пробку из горлышка и вытянул вверх до предела правую руку с бутылкой.

Постепенно меняя угол наклона, парень выцедил тонкую бледную струйку, сразу же устремившуюся с высоты вниз, на пол — но вместо этого угодившую точнехонько на дно стакана, притаившегося у его левого бедра.

— Грациас! — поблагодарил Владимир Александрович, принимая вспенившуюся жидкость. Зрелище было действительно впечатляющим — во всех уголках террасы одновременно с полдюжины кабальерос разного роста, возраста и комплекции проделывали то же самое, что виноградовский официант.

С неравным, конечно, успехом… Действия некоторых, явно приезжих, сопровождались женским визгом и шутливыми угрозами обрызганных соседей. И все равно — даже самые неловкие в этот момент походили на торреадоров.

Поставив на скатерть перед Владимиром Александровичем заботливо закупоренную вновь бутылку, парень удалился.

— Будь здоров! — сам себе пожелал майор и не без опаски пригубил напиток. На вкус он показался чуть кисловатым и явно не крепче простой деревенской бражки.

Тогда Виноградов допил содержимое стакана до конца, вытянул пробку и аккуратно добавил себе еще — на этот раз побольше, почти до краев.

— О Боже, что он делает? Он же убивает сидр. — Женщина говорила по-английски и совсем рядом. — Объясните ему, коллеги!

— Ну я не думаю, что это удобно…

— Сеньор!

Виноградов обернулся — речь шла явно о нем:

— Сорри?

Человек семь за ближайшим столиком. Мужчины, женщины — и все глазеют… Впрочем, вполне дружелюбно.

Инициативу взял на себя маленький и очень похожий на индейца брюнет. Он подмигнул и что-то сказал, показывая на стакан в руке Владимира Александровича.

Тот пожал плечами:

— Извините, я не понимаю по-испански… Может быть, на английском?

Собеседники шумно обрадовались — сразу же и все вместе:

— О, отлично! Я же говорила…

— Вы откуда, коллега?

— Присаживайся! Только стул прихвати.

— Я, собственно, из России… Санкт-Петербург!

— Да ну? Не может быть!

— Действительно? Я ездил в Россию — три года назад. Москва, Грозный…

— А я была в Санкт-Петербурге — это ведь Ленинград, да? — еще в колледже. Тогда у вас управлял Леонид… Брешев?

— Брежнев, — поправил Владимир Александрович. Потом решился, с трудом подбирая забытые английские выражения. — Скажите… Что случилось? Что я сделал неправильно?

— Видишь ли…

— Ерунда! Не обращай внимания.

— Нет, все-таки стоит объяснить, — по правила пышные светло-русые волосы девушка, оказавшаяся напротив. — Это — сидр, молодое яблочное вино. Оно бродит естественным путем, поэтому…

— Простите — что делает?

— Бродит… пенится! Понятно? Так вот,

здесь, в Астурии, по традиции сидр наливают так,

чтобы не убить аромат и вкус — длинной струей.

— И пьют сразу же, быстро, — дополнил бородач в очках и с дымящейся трубкой. — Попробуй!

— Но сидр… он же не крепче лимонада, — пожал плечами Виноградов, осушая стакан и отставляя его в сторону.

— Это только так кажется.

Бородач оказался прав. Бутылки стремительно сменяли одна другую, затем счет уже начал вестись на ящики — и вскоре Владимир Александрович почувствовал себя совершенно своим в этом веселом, легком братстве сытых и не связанных никакими взаимными обязательствами людей.

В конце концов он даже не без успеха повторил вслед за официантом весь процесс угощения собравшихся…

— Браво, русский!

— Ты просто настоящий кабальеро!

— Предлагаю выпить за дружбу…

К трем часам ночи он уже перезнакомился со всеми, оказавшимися за столиком — благо, языковой барьер растворился в алкоголе, и виноградовского словарного запаса вполне хватало для взаимопонимания. Более того, откуда-то из глубин памяти назойливо полезли наружу испанские выражения типа «но пасаран!» и ругательное «ихо де пута»…

— За встречу, русский! — Владимир Александрович не помнил, представлялся ли он по имени, но так получилось, что собеседники называли его так же, как бородач. Это не казалось обидным, но «сеньор Виноградов» звучало бы лучше.

— Чин-чин! — Очень красивую русоволо сую итальянскую журналистку звали, как выяснилось, Габриэла.

Сидящая рядом девушка с загадочным именем Дэльфин, которая первой возмутилась насчет «убийства» молодого сидра, была, кажется, откуда-то из Восточной Европы — миниатюрная, с короткой мальчишеской стрижкой и ямочками на щеках. То ли она, то ли ее родители эмигрировали несколько лет назад во Францию, и теперь Дэльфин работала на радио.

Бородач оказался чистопородным британцем и представился издателем и литературным критиком, а неразговорчивого немца в углу отрекомендовали как Эриха Юргенса, криминального репортера. Местным уроженцем был только, пожалуй, похожий на индейца Хуан, пресс-секретарь фестиваля.

Несколько хуже запомнились другие — без особых церемоний присоединявшиеся к компании и так же легко исчезавшие в дыму и суматохе ресторанного веселья…

…Начало припекать, и Владимир Александрович нехотя перевернулся на живот — стоит уже, наверное, сходить искупаться.

Та-ак! Кто же все-таки поинтересовался, чем он занимается? И с чего вообще зашла об этом речь? Не вспомнить…

— Я занимаюсь криминальными темами, — ответил он тогда. Не очень понятно, однако в этом-то и заключается неоспоримое преимущество беседы на чужом языке: что бы ты ни ляпнул, можно списать на плохое знание соответствующей лексики.

— А — конкретно? Журналистика, литература?

Вот! Эту реплику точно подал некстати дотошный немец — все еще удивились, что он вообще напомнил о своем существовании.

Но Владимира Александровича так просто в тупик не загонишь:

— Широкие аспекты воздействия организованной преступности на общество.

Господин Юргенс кивнул — а остальным и подавно такого объяснения было достаточно.

Да-а… Конец вечера, который как-то незаметно перетек в глубокую ночь, никак не хотел восстанавливаться в единое целое — так, отдельные отрывочные картинки сомнительного содержания и достоверности.

Интересно, к примеру, с чего это вдруг они отправились кататься на машине? Вшестером… За рулем сидел Хуан, потому что автомобиль, вроде бы, принадлежал ему — но и это не факт.

Уехали, правда, уже после того, как Владимир Александрович сгонял к себе в номер и принес пол-литра «Столбовой» питерского разлива… Единственное, что помнится точно — искренняя радость и облегчение на лицах провожающих официантов. И большое пятно на столе от коктейля из водки со светлым пивом.

— Мать их в душу! — довольно громко выругался по-русски Владимир Александрович. Встал и направился к кромке воды — купаться… Купаться! Точно — они все купались вчера при луне в каком-то горном источнике.

Бородач с Виноградовым разделись до гола и сразу же нырнули, а у немца оказались какие-то смешные трусы в горошек, он долго упирался и пришлось даже применить силу… О цвете нижнего белья итальянки судить было невозможно в виду отсутствия на ней такового.

На обратном пути на колени к майору уселась Дэльфин — сначала это было чертовски приятно, но постепенно нога затекла, и он с облегчением дождался возможности вылезти, наконец, из автомобиля…

Море показалось Виноградову теплее, чем в первый раз. Стараясь не дотрагиваться до песка, он сунул руку в карман шортов и достал часы — пора было возвращаться. Натянув одежду прямо на мокрое тело, Владимир Александрович побрел по направлению к отелю, по пути аккуратно обходя загорающих…

— Буэнос тардес! — с неизменной испанской улыбкой поприветствовала его девушка-портье — другая, не та, что вчера, но тоже очень даже симпатичная.

— Хэлло! — Виноградов взял ключ, но вместе с ним на пластиковую поверхность стойки лег и продолговатый плотный конверт с эмблемой гостиницы. — Спасибо, конечно, но…

Фамилии адресата не было, только три цифры, соответствующие номеру, который занимал Владимир Александрович. Своих данных отправитель тоже не указал.

Служащая с грехом пополам объяснила, что это стандартный образец внутренней пневматической почты отеля. В таких, как правило, администрация рассылает счета за дополнительные услуги — но и постояльцы вправе общаться между собой подобным образом. У самого сеньора на столике рядом с зеркалом лежит несколько аналогичных — а еще бумага, рекламные календарики и фирменная шариковая ручка.

Впрочем, большинство предпочитает пользоваться телефоном…

— Извините. — Майор будто случайно уронил на пол ключи. Нагибаясь, неожиданно обернулся: холл был по обыкновению прохладен и пуст, во всяком случае в поле зрения никто не болтался. — Извините…

Не исключено, что это уведомление о выселении — за вечер в.ресторане и ночные художества. Кто их знает, может, тут с моралью и общественным порядком еще строже, чем где-нибудь в Поволжье! Однако инстинкт матерого сыщика указывал на другое.

Виноградов встал, и, стараясь на всякий случай держать послание подальше от лица, надорвал краешек конверта — ура! Ни ядовитого дыма, ни взрыва…

Маленький листок из блокнота с реквизитами гостиницы «Дон Мануэль». Текст, отпечатанный на компьютере:

«SIDRERIA BALBINO, 20.00».

Ни даты, ни подписи… Но иллюзий не было — информация предназначалась именно ему.

* * *

В принципе, когда есть пусть даже самая примитивная карта города, найти нужный адрес не проблема. Тем более что и расстояния здесь смешные, из конца в конец можно пешком добраться минут за сорок… Даже быстрее, чем на такси!

Название, разумеется, образовано от короткого и пенистого слова сидр. Поэтому, взяв со столика пестрый справочник, Владимир Александрович сразу открыл его на разделе бесчисленных ресторанчиков и кафе.

— Ну-ка, посмотрим… Ага! Вот оно. — Имелся также адрес и телефон.

Тот, кто выбирал место встречи, неплохо знал Хихон или, по меньшей мере, основательно подготовился — «Сидрерия Бальбино» находилась вроде бы и в центре, но несколько в стороне от тех улиц и улочек, которым отдавали предпочтение участники и гости фестиваля. От гостиницы не далеко и не близко… В самый раз.

Вышел Виноградов заблаговременно — техника шпионской безопасности предписывает обязательно изучить обстановку, принюхаться и при малейших сомнениях, плюнув на все, уносить ноги. Впрочем, конспиративные соображения в данном случае сыграли далеко не главную роль. Просто в номере сидеть было скучно, а прогулка к тому же могла помочь поближе, изнутри познакомиться с городом.

По правде говоря, Виноградов очень любил маленькие уютные европейские магазинчики, заполненные всякой всячиной — от копеечных сувениров и сладостей до мебели и электронной аппаратуры. И вовсе не обязательно было что-либо покупать… Такой обстоятельный и неторопливый «шоппинг» он давно уже предпочитал всем остальным видам туристической программы.

Часы на башне показывали четверть восьмого.

Владимир Александрович еще раз, на всякий случай, сверился с путеводителем, свернул его и сунул в карман — даже жалко, что маршрут до сидрерии так прост и недолог!

С уверенным видом местного жителя майор зашагал по направлению к ближайшему ориентиру, площади Плаза дель Кармен… Миновал ее, двинулся дальше, но вскоре понял, что теряет ориентировку. Крохотные, короткие — в несколько домов — улочки умудрялись так пересечься и переплестись, что сопоставить их с изображением на плане было выше человеческих сил. В какой-то момент Виноградов, например, попытался обойти по параллельному переулку загородивший дорогу грузовик, но мостовая неожиданно оборвалась, уперевшись в глухой тупичок, и незадачливому пешеходу пришлось возвращаться обратно.

Тут уже было не до магазинов… Красоты утопающего в теплых сумерках городка тоже перестали интересовать — стрелка на циферблате неумолимо приближалась к назначенному времени. Виноградов замысловато выругался в чей-то адрес, скомкал ни в чем не повинную туристическую схему и с размаху запустил ею в урну.

В конце концов, ошалевший и мокрый от пота, он вышел на оживленную магистраль — с указателями, светофорами и множеством разговорчивых местных жителей. Отсюда осталось рукой подать до вожделенного «Бальбино»…

— О, буэнос диас! — прямо с порога завопил Виноградов. В такой ситуации главное было вести себя как можно естественнее.

— Буэнос ночес! — сочно улыбнувшись малиновыми губами, поправила его Габриэла.

— Никакой разницы, — успокаивающе махнул рукой Владимиру Александровичу немец. Он фамильярно положил ладонь на загорелое плечо соседки и только после этого предложил: — Садись к нам!

— Гуляешь? — поинтересовалась итальянка, одновременно привычным движением стряхивая с себя руку Эриха. Судя по всему, она проделывала это уже не в первый раз.

— Да… Изумительный город! — Виноградов взял стул и уселся напротив парочки.

Немец тут же заказал еще бутылку сидра — это граничило с благородством, потому что в его глазах пришелец явно казался ненужной помехой. Габриэла же наоборот, судя по всему, пресытилась нордической бесцеремонностью — и третий в данной ситуации был явно не лишним.

Выпили… Нервному разгоряченному майору напиток пришелся как нельзя более кстати:

— Здесь неплохо, друзья мои.

— Да, тихо… Ты что — бежал?

— Нет. Просто климат непривычный!

В заведении столиков было явно больше, чем посетителей — то ли не время, то ли на период праздника народ предпочитал места повеселее.

— Как ты после вчерашнего, русский?

— Ну сейчас уже неплохо.

Посмеялись, поговорили о том о сем…

С каждым новым стаканом сидра господин Юргенс вел себя все развязнее — чувствовалось, что итальянка давно уже не знает, как от него избавиться.

— Bay, я совсем забыла… — неожиданно спохватилась она, придвигая сумочку и одновременно выдернув из-под тяжелой соседской лапищи аппетитную коленку. — Эй, полегче! Уже есть восемь часов? А, русский?

— Давно! — с сожалением констатировал Виноградов.

— Тогда нужно бежать… Сегодня пресс-конференция самого Даниэля Чеваррия, а у меня по плану с ним интервью.

— Плюнь ты на это, Габи! Смотри — мы с русским куда интереснее. Посидим еще…

— Нет, мальчики, работа есть работа…

Итальянка затушила в пепельнице сигарету и посмотрела — сначала на Эриха, коротко, а затем и на Владимира Александровича:

— Терпеть не могу необязательных людей — это причиняет ненужные неудобства и тому, кто ждет, и самому опоздавшему.

— Но, может быть, мы сейчас все вместе…

— Чао! — Демонстрируя полную финансовую независимость от представителей противоположного пола, красавица выложила на скатерть две монеты по двести песет. — Хватит? Встретимся в «Каса Пачин».

И прежде чем мужчины успели должным образом отреагировать, она легко поднялась и шагнула на улицу.

— Чертова баба, — по-немецки подвел итограскрасневшийся господин Юргенс. Но затем перешел на английский: — Хороша, верно?

— Эбсолютли! — подтвердил Виноградов. Честно говоря, он был очень рад, что на этот раз «контактом» оказалась именно Габриэла.

Неожиданный, но приятный подарок судьбы — за долгие годы оперативной работы у майора создалось впечатление, что красавицы-шпионки встречаются только в плохих детективных романах. Ан — нет! И плевать, что первая встреча комом.

— Надоело это газированное пойло!

— Да, пожалуй, — глядя вслед удаляющейся загорелой фигурке рассеянно кивнул Владимир Александрович.

Как, однако, она прозрачно намекнула — и насчет восьми часов, и насчет опоздавших… С другой стороны, сама не без греха — не смогла отвязаться от приставучего кавалера! Все равно при нем толку от встречи не было бы никакого.

Кстати, о кавалере — нужно ни в коем случае не подавать виду, что третьим лишним за столиком оказался именно немец. В целях конспирации, да и вообще…

— Эрих, давай я закажу водки?

— Водка здесь дерьмо! Лучше — два рома с колой. Пробовал?

— «Куба либре». У нас это тоже было когда-то модно.

Заказали. Выпили…

— Слушай, Эрих… Я, наверное, не вовремя появился? — следовало продемонстрировать, что немец ни секундочки не должен считать его конкурентом в борьбе за расположение Габриэлы.

— Брось, русский! Ты, конечно, опоздал, но…

— Прости, пожалуйста, — каждое слово, произнесенное собеседником, было само по себе понятно, однако общий смысл фразы никак не укладывался в голове. — Кто и куда опоздал?

— Ну не я же! Я-то как раз пришел в эту дерьмовую забегаловку ровно в восемь. — Господин Юргенс сунул руку во внутренний карман широкого светлого пиджака. — Думал, пока посижу, почитаю…

И на столике, между не убранными еще бутылками из-под сидра появился сложенный пополам журнал.

— «Финансы и рынок», — перевел Владимир Александрович. — Интересно! Но это не самый свежий номер.

— Верно, — согласился человек напротив. — За июнь… У вас ведь, кажется, есть такой же?

— Но на русском языке!

— Разумеется.

Журнал, обнаруженный в сумке покойного «журналиста» и переданный Генералу на встрече в театре, как и предполагалось, был опознавательным знаком — тут большого ума не требовалось. Недаром Виноградов весь прошлый вечер тряс своим экземпляром где надо и где не надо… Но вот чего ни майор, ни его «старшие товарищи» не знали и знать не могли — так это, должен ли процесс установления контакта сопровождаться еще и какими-то условными фразами или ключевыми словами.

Поэтому пришлось положиться на импровизацию и традиционный российский авось:

— Будем считать, что обмен верительными грамотами состоялся. Оставим разные мудреные пароли, сдвинутые на нос шляпы и темные очки для Голливуда… Не возражаете?

— Договорились!

Вряд ли собеседник считал себя дилетантом, скорее уж наоборот:

— Эта итальянка прицепилась ко мне, как жвачка к подошве. Я сначала пытался вежливо, но потом…

— Я видел! Ты вел себя так, будто хочешь трахнуть ее прямо здесь, на столике.

— Самому противно… Другая бы давно дала по морде и смоталась. А крошка Габриэла почему-то заставляла себя терпеть!

— Эрих, может, ты ей нравишься?

— Чепуха! — Немец поморщился и помотал головой. — Тут другое…

— Откуда она за тобой увязалась?

— Да прямо в отеле! Я как раз получил ключи, а заодно и твое приглашение. И она подошла…

— Прости, опять не понял, — нахмурил брови Виноградов. — Какое приглашение?

Тут уже настал черед забеспокоиться собеседнику. Медленно, четко выговаривая каждое слово, он пояснил:

— Конверт. Из отеля, для внутренней корреспонденции. Там — листок с названием этой забегаловки и временем встречи.

— Без подписи и даты?

— Да, но я так понял, что это от тебя!

— Это не от меня… Я получил такой же вызов.

Черный холодок невидимой опасности накатил на собеседников, и оба с трудом удержались от того, чтобы судорожно не завертеть головами. Владимиру Александровичу сквозь уличный шум даже послышался далекий щелчок — то ли фотоаппарата, то ли затвора автоматической винтовки.

Захотелось стать маленьким — или даже совсем исчезнуть.

— Блин, надо ноги делать! Потом разберемся.

— Не понимаю… — насторожился господин Юргенс, и Владимир Александрович сообразил, что реплика его прозвучала по-русски:

— Простите. Кажется, нам следует немедленно разойтись.

— Да! Я попробую разобраться… — судя по всему, в качестве «принимающей стороны» собеседник считал себя ответственным за случившееся.

— Встретимся позже! — Виноградов успел отойти на порядочное расстояние, когда вспомнил о необходимости рассчитаться. С другой стороны, гори оно все ярким пламенем! Лучше заработать репутацию труса, чем снова почувствовать себя голым и беззащитным под чьим-то изучающим взглядом.

Теперь следовало добраться до гостиницы. На подсознательном уровне собственный номер в отеле уже воспринимался майором как нечто надежное, обещающее покой и относительную безопасность. Избегая почти не освещенных, но увешанных фестивальными транспарантами маленьких улочек, Владимир Александрович ни на мгновение не покидал загустевший к вечеру людской поток. Двигаясь вместе с праздной, веселой и неторопливой публикой, он вскоре вышел на набережную, к пляжу с красивым названием Сан Лоренцо, и только пару раз по пути ему показалось, что сзади следует «хвост»… Впрочем, скорее всего это было очередным плодом милицейской фантазии — уж кто-кто, а Виноградов знал, что настоящее, профессиональное наружное наблюдения обнаружить нельзя — его можно только почувствовать шкурой. Что же касается «любителей», то избавить себя от них достаточно просто. Вполне хватило бы тех испытанных временем классических манипуляций, которые Владимир Александрович проделал, расставшись с немецким партнером.

Тем не менее сначала майор двинулся не налево, а в сторону Английского парка. По пути покупал какую-то сувенирную ерунду, выпил пива и подолгу глазел на многочисленных уличных актеров — словом, вел себя как заправский бездельник.

Затем развернулся и пошел обратно — туда, где в старой части города ждал его «Дон Мануэль»…

— О, русский!

— Гуд ивнинг, сэр! Сорри…

Они чуть не столкнулись — зазевавшийся на вылепленные из мокрого песка скульптуры Виноградов и бородатый англичанин с трубкой в зубах.

— Вы уже знаете о том, что случилось?

— Что? Что случилось? — Вглядываясь в ошарашенное лицо литературного критика, Владимир Александрович торопливо прикидывал, в какой степени трагическое известие касается лично его.

— Крепитесь, старина! В конце концов…

— Что же все-таки произошло? — Воображение успело нарисовать широкий спектр поводов для беспокойства — от обворованного местными жуликами гостиничного номера до начала ядерных бомбардировок Чечни российской авиацией.

— По понедельникам музей Прадо закрыт!

— Простите? — Виноградов не сразу, с большим трудом, но увязал услышанное с событиями минувшей ночи. Действительно, узнав тогда от англичанина, что в программе фестиваля значится бесплатная автобусная поездка в Мадрид, он выразил бурное желание присоединиться. Но чтобы непременно посетить уникальный музей Прадо! Собственно, живопись ему была до лампочки — просто это была единственная достопримечательность испанской столицы, название которой майор смог извлечь из глубин затуманенной алкоголем памяти. Видимо, выпитый сидр в сочетании с водкой придал Владимиру Александровичу столько темперамента и убедительности, что не только собеседники, но и сам он искренне поверил в свойственную русским интеллигентам тягу к прекрасному.

— К сожалению, ошибка исключена. — Не совсем верно истолковав гамму чувств, промелькнувшую на лице Виноградова, англичанин положил руку ему на плечо: — Увы, я сам посмотрел по справочнику. А после еще перезвонил… Крепитесь. Может быть, в следующий раз?

— Так их душу мать-перемать! — Владимир Александрович выплеснул в окружающую среду избыток эмоций — как это может сделать только майор российской милиции, да еще и со славным морским прошлым.

— Понимаю ваши чувства. Однако, друг мой, это вполне поправимо…

Англичанин и сам, видимо, не догадывался, насколько он прав. Виноградов еще пару минут побеседовал с ним о красотах моря, потом сослался на неотложную встречу и ускользнул, по пути поминая недобрым словом себя, испанскую инквизицию, художника Гойу… и некоторых добропорядочных и благополучных европейцев, которые даже и не догадываются о том, что такое настоящие неприятности.

Дальнейший путь от набережной до гостеприимных дверей «Дона Мануэля» обошелся без эксцессов. В холле Владимир Александрович с некоторой опаской глянул за спину уже знакомой дежурной красавице — слава Богу, в ячейке его ничего, кроме ключа от номера, не ожидало.

— Буэнос ночес! Грациас.

В общем-то, Виноградов и сам был не против, чтобы вечер и ночь прошли без проблем.

* * *

— Простите, но кажется, я…

Шагнув за порог, Владимир Александрович даже не успел удивиться — света в номере не было, но уличные фонари за окном вполне позволяли разглядеть расстеленную и на совесть порушенную постель. В изголовье кровати, аппетитно прикрывшись цветастой простынкой, расположилось существо женского пола.

— Закройте дверь! — неожиданно резкий, командный тон девушки абсолютно не соответствовал ситуации. — Проходите.

Теперь, привыкнув к интимному полумраку, майор узнал в ней Дэльфин, радиожурналистку из Парижа. Где-то под ложечкой засосало — и в голове помимо воли понеслись соблазнительной чередой эпизоды из эротических фильмов и книг о свободе нравов и темпераменте француженок.

Надо же, сама пришла! Кажется, в подобных случаях положено заказать шампанского и устриц…

— Надо заблокировать замок. И никому не открывайте, ясно?

— Ну разумеется, мадемуазель! — Виноградов улыбнулся одной из своих самых обаятельных улыбок. Во всяком случае, так ему показалось. Он хотел добавить еще что-то и уже подобрал в своем скудном английском лексиконе некое подобие комплимента, но блестящая фраза умерла, не родившись. Вместо нее получилось идиотское: — Пардон?

А что еще сказать, если незваная гостья вдруг сбросила простыню и вопреки ожиданиям начала сноровисто, но без суеты одеваться.

— Может быть, вы отвернетесь?

Футболка, джинсы, что-то на ноги… Уязвленное самолюбие Владимира Александровича подсказало — видимо, девица без спросу воспользовалась его номером для встречи с каким-то своим мужиком. Тот ушел, француженка не успела, и как раз заявился хозяин! Вот она, порочная западная мораль…

— Постель мне заправить? — с печальным сарказмом поинтересовался майор.

— Как хотите, — пожала плечами Дэльфин. Она вовсе не выглядела виноватой, и в душу Виноградова закралось смутное подозрение, что, может быть, прошлой ночью он сам спьяну предложил новой знакомой такой способ решения ее проблемы, а теперь по трезвости и забыл, что предоставил для любовного свидания свой номер. — Я закурю?

Судя по всему, уходить она никуда не собиралась.

— Пожалуйста!

— Сюрприз? Удивлены?

— Не только… — Значит, подумал Виноградов, никакой предварительной договоренности между нами не было. — Не только удивлен. Но и немного расстроен!

— Почему? — то ли не поняла, то ли не все расслышала Дэльфин. — Чем расстроены?

Владимир Александрович вместо ответа вполне недвусмысленно кивнул на разобранную кровать и на успевшую окончательно привести себя в порядок посетительницу.

— Ах, это! — сообразила та. И вполне доступно объяснила, что виденное Владимиром Александровичем есть не более чем элементарная маскировка. На случай непредусмотренного визита в номер к Виноградову посторонних лиц…

Действительно, что подумает горничная или кто-то из администрации, застав в номере у мужчины обнаженную, спящую на измятой постели красавицу? Что угодно — только не то, что посетительница проникла сюда в отсутствие и без ведома самого хозяина. Скорее Виноградову бы в такой ситуации просто позавидовали — и с извинениями убрались восвояси.

— Очень хорошо. Ваша идея?

— Нет, это довольно старый прием.

— Все равно… Хотя, конечно, чертовски жаль.

Но Дэльфин сразу же пресекла робкую попытку собеседника спасти свое мужское достоинство:

— Мало времени. Давайте сразу к делу!

— Итак? — В ответ он решил не церемониться, сел в кресло и вытянул вдоль ковра уставшие за день ноги: — Слушаю вас, мадемуазель.

Подождав пока дама сядет на край так и не убранной постели, Виноградов достал рукой до выключателя и зажег старомодный торшер — так, что теперь он был в тени, а на свету оказалась собеседница.

— Уберите! Лучше, чтобы никто не знал, что вы уже вернулись.

— О том, что я прошел в номер, нетрудно узнать, поинтересовавшись внизу, у портье. Или даже просто глянув на стойку с ключами.

— Хм, тоже верно! — согласилась Дэльфин. С непосредственностью первоклассницы она подогнула под себя ноги, одной рукой обхватила обтянутые джинсовой тканью коленки, а другой переставила поближе к себе тяжелую стеклянную пепельницу. — Вам привет от Генерала.

— От какого генерала? — Странно, но Виноградов особого удивления не почувствовал.

— Вы не знаете Генерала? — подняла брови француженка.

— Наоборот. Я знаю их много… Иногда мне даже кажется, что слишком много.

— О, я могу тогда сказать точнее — от Генерала, который перед поездкой сюда вручил вам вот это… — Девушка с прежней бесцеремонностью выдвинула ящик тумбочки и продемонстрировала Владимиру Александровичу лежащий там июньский номер «Финансов и рынка».

— Это мой журнал! — возмутился Вино градов.

— Не волнуйтесь, ваш экземпляр мне не нужен. У меня есть такой же.

— Точно такой же?

— Естественно, не на русском — это было бы слишком сложно объяснять посторонним.

Виноградов помотал головой: туман и звон, густая боль и никакого мыслительного процесса. Такое же ощущение было у него как-то после жестокого спарринга на «Динамо»…

— Слушайте, а кто вы такая?

— Интерпол… Парижское бюро. А имя, фамилия все остальное — подлинные.

— И документик имеется? — на английском языке вопрос звучал несколько по-другому, но тоже по-идиотски.

— Нет конечно! — опять подняла брови собеседница. У нее это, кстати, очаровательно получалось. — Я же работаю здесь под прикрытием. Ясно? Под легендой, неофициально…

— Допустим. Чего вы хотите?

— Я лично? Я хочу в душ и спать! — Дэльфин передернула плечиками. — Позавчера поела местного астурийского сыра — такая гадость! Второй день наизнанку выворачиваюсь. Да еще это дешевое кислое «тинто»… Наши вина намного приятнее.

— Не скажи-ите! — с видом гурмана про тянул Владимир Александрович.

— Странно, — фыркнула незваная гостья. — С каких это пор русские милицейские майоры начали разбираться в выпивке и гастрономии?

— Какие майоры?

— Не валяйте дурака. Вас идентифициро вали еще при выдаче визы — по фотографии.

Дэльфин порылась в кармашке и предъявила Виноградову его собственный снимок, один из тех, что сдавались в туристическое агентство:

— Это — вы?

— Да, похож… Здесь я вышел несколько хуже, чем в жизни, верно?

Но девица уже разворачивала перед собеседником ксерокопию газетной статьи:

— Значит, и это — вы!

Текст был на французском, подпись автора тоже ничего не говорила, но с большой, в четверть полосы, фотографии на Владимира Александровича глядел он сам — в форме, при погонах и до неприличия довольный собой. Слева стоял капитан теплохода, а между ними тоскливо улыбалась в объектив укутанная во что-то больничное женщина.

— Понял! — Теперь не стоило труда сообразить, когда делался снимок. После освобождения многострадального «Чернышевского» на борт толпой повалили корреспонденты — и наши, и иностранные… Вкусил свою порцию славы и оказавшийся в центре внимания Владимир Александрович.

— Перевести?

— Да нет, не стоит… Я думаю, там что-то вроде: «Отважный русский майор спасает попавшую в лапы к бандитам француженку!» Верно?

— Почти. В основном, правда, про тот бардак, который у вас там творится.

— Считай, что познакомились, — кивнул Виноградов, глядя, как в пепельнице догорают обрывки бумаги. — Фу, запах… Еще пожарная сигнализация сработает — не боитесь?

— Нет, — вполне серьезно отреагировала Дэльфин. — Проверено! У них здесь датчики с более высоким порогом чувствительности.

— А как насчет других… датчиков?

— Я посмотрела — вроде «ушей» пока нет. Но вы же понимаете…

— Понимаю! — В конце концов, защита информации — проблема общая, а у Интерпола здесь технических возможностей поболее, чем у одинокого «туриста» из России.

— Значит, это вы организовали мне сегодняшнюю встречу с немцем?

— С немцем? С Эрихом Юргенсом?

— Да! Знаете, как-то странно все у вас получилось…

— Вы с ним сегодня встречались? — Дэльфин была не на шутку озадачена, и в голосе ее Виноградову даже послышался намек на тревогу. — Где? При каких обстоятельствах? Расскажите подробно!

Дисциплинированный майор уже открыл было рот для доклада, но спохватился:

— Послушайте, мадемуазель… Я что-то не припоминаю, что получал зарплату в вашей уважаемой конторе!

— При чем тут это?

— А при том, что при всем моем уважении к Интерполу работать на него мне нет никакого резона.

— Чего вы хотите? Денег?

— Равноправного партнерства. У меня здесь есть своя задача, у вас своя… Значит, к моему вызову на свидание с господином Юргенсом вы отношения не имеете?

— Нет!

Это было сказано так, что Владимиру Александровичу пришлось прокомментировать:

— Милая, если вы будете отвечать на самые простые вопросы так же, как Зоя Космодемьянская, мы никогда не договоримся!

— Кто это? — в очередной раз подняла брови двадцатипятилетняя гражданка Франции.

— В каком смысле? — не понял майор.

— Ну… которую вы сейчас назвали?

Виноградов крякнул — объяснять собеседнице всю сложную многогранность образа героини-партизанки, замученной немцами по доносу ее же соотечественников, было бы делом неблагодарным.

— Это непереводимое русское выражение. Игра слов!

— Тихо…

Но Владимир Александрович и сам уже слышал приближающиеся по коридору шаги:

— Это сюда. — Его номер был на этаже крайним.

Оба замерли: хозяин в кресле, а гостья на кровати. Кстати, подумал майор, я совершенно не помню, скрипят ли пружины матраца — если скрипят, то француженке лучше не шевелиться.

Тем временем к двери снаружи уже подошли — особенно даже и не скрываясь:

— Сеньор Вино-гра-дов! — Стук показался вполне уверенным, а высокий мужской голос — знакомым. — Сеньор!

Фамилию Владимира Александровича человек произнес с некоторой запинкой, но в целом правильно.

— Хуанито. Хефе де пренса… — беззвучно, одними губами прокомментировала Дэлъфин.

Но Виноградов и без того узнал в мужчине за дверью похожего на индейца Хуана, «начальника прессы», то есть пресс-секретаря фестиваля и любителя ночных купаний в горных источниках.

— Сеньор Виноградов! — Стук в дверь повторился, на этот раз еще настойчивее. Затем последовала реплика по-испански — насмешливая и в то же время с нотками сожаления.

Дэльфин посмотрела на сидящего напротив Владимира Александровича. И подняла вверх руку, оттопырив наподобие козьих рожек указательный и средний пальцы — как будто и так не ясно было, что Хуан разговаривает не сам с собой и в коридоре по меньшей мере двое.

Действительно, невидимка не заставил себя долго ждать — это оказалась женщина, голос и звонкий, чуть-чуть наигранный смех которой заставили находящихся в номере переглянуться.

Габриэла! Красавица итальянка с пышной копной русых волос и фамилией, которую Владимиру Александровичу Пока не удалось запомнить… Она что-то ответила спутнику, затем несколько раз дернула за надраенную до матового блеска медную ручку:

— Ола, сеньор! Неужели вы не один? — Реплика была произнесена по-английски и вызвала у Хуана очередной приступ веселья.

— Лаки мэн! — отхохотав, поддержал он Габриэлу. И непонятно было, почему пресс-секретарь назвал Виноградова «счастливчиком». — Завидую…

Почему сразу всякие пошлые мысли, подумал Владимир Александрович. А может, я просто в ванной и не слышу!

— Русский! Мы ждем вас внизу, на террасе.

— Чао!

Обменявшись еще парой фраз, очаровательная журналистка и ее спутник шумно двинулись в сторону лифтов.

— Ва-ау… — Девица на кровати решила переменить позу, но майор отрицательно помотал головой и приложил ладонь к губам.

И оказался прав. Через несколько мгновений после того, как удаляющиеся шаги якобы стихли за поворотами коридора, кто-то снова затеял возню под дверью. Видимо, вернулась женщина — подкралась легко и встала, не двигаясь и пытаясь услышать, что происходит в номере… Старый финт, что-то из репертуара начальной школы.

Потом снаружи попробовали мягко надавить на ручку:

— Русский? — Это действительно была Габриэла. — Русский!

Потянулись томительные секунды… Главное в такой ситуации — выдержать характер.

Наконец на этаже остановилась кабина лифта. Итальянка, уже не заботясь о звуковой маскировке, отпрянула от двери — и Владимир Александрович представил себе, как она торопливо засовывает ноги в снятую при возвращении обувь.

Обмен приветствиями и парочкой дежурных фраз. Гудение уносящегося вниз лифта… И вот уже в коридоре остается только пожилая супружеская пара из соседнего номера.

— Что скажете, мадемуазель?

На всякий случай майор и француженка еще некоторое время просидели молча, да и после «отбоя тревоги» не сразу начали говорить нормальными голосами.

— Не знаю… — видно было, однако, что кое-какие соображения насчет визита «коллег-журналистов» у нее есть, но держать их Дэльфин предпочитает пока при себе. — А вы что думаете?

Однако не начинать же все сначала… Поэтому Виноградов постарался перехватить инициативу:

— Дэльфин, дорогая! Вы, кажется, начали мне что-то рассказывать, когда нам помешали?

— О чем? — Гостья сделала удивленные глаза.

— Ну для начала о том, зачем вы пришли в номер к одинокому мужчине…

— Любой разговор предусматривает равноценный обмен информацией, не так ли? Иначе это допрос.

Виноградов не знал, как переводится с английского последнее слово, но по .смыслу вполне догадался о его значении:

— О'кей! Я тоже что-нибудь расскажу. Но начинать придется вам.

Дэльфин пожала плечами:

— Договорились. Спрашивайте!

— Зачем? Вы как-нибудь сами.

— Вэлл… — и собеседница заговорила — четко, не торопясь и строго дозируя правду. Так, как ее, видимо, учили в полицейской академии.

Со слов Дэльфин выходило, что источник, из которого Интерпол получил информацию о предстоящем приезде в Хихон представителя российских спецслужб, ей неизвестен. Что, в принципе, вполне естественно… Просто несколько дней назад девушку вызвали к шефу парижского бюро, наскоро освежили легенду прикрытия — и вперед!

Задача такая: прибыть в Хихон, вычислить русского и установить с ним доверительный контакт. Для чего Дэльфин был вручен пресловутый журнал, предположительно являющийся опознавательным сигналом «свой — чужой», дано описание внешности Генерала и предоставлена полная свобода агентурной инициативы.

— Хм-м… Чем же я могу быть полезен славному и героическому Интерполу?

— Шеф сказал, что вы прибыли сюда за долларами. За «грязными» долларами русской мафии! Более двух миллионов…

— Даже сумма известна?

— Была названа именно такая.

— И кто, по-вашему, должен мне их передать?

— Не знаю, коллега, — щелкнула перламутровой зажигалкой собеседница. — Впрочем, вы, видимо, тоже. Теперь не знаете!

— А раньше знал?

— Сначала планировалось, что деньги переправит в Испанию один ваш… высокопоставленный чиновник. Но тот парень, вместо кого вы приехали, кажется, погиб в Москве?

Хорошо баскетболистам, в любой момент можно взять тайм-аут. Но те милые игры, которыми сейчас занимался майор, скорее напоминал бокс — по голове и по пузу лупят, пока не свалишься!

Виноградов как-то уже и привык, что его периодически подставляют, но сейчас не видел в действиях начальства ни малейшего смысла. Зачем Генералу было с самого начала сливать его Интерполу? А если они там, наверху, договорились работать вместе, то почему Виноградова используют втемную? Это же в конце концов неэффективно…

— Послушайте, Дэльфин… Хотите верьте, хотите нет, но вы знаете столько же, сколько и я. А то и больше!

Француженка недоверчиво поцокала языком:

— Только не уверяйте, что приехали сюда за казенный счет попить вина и отоспаться!

— Нет, конечно. Чего вы от меня хотите?

— Сотрудничества.

— Никаких подписок и обязательств я не дам!

Странно, майор никогда не слышал, чтобы Интерпол занимался вербовкой коллег из национальных спецслужб.

— Зачем? Ах, вы об этом…. — отмахнула от лица клуб табачного дыма Дэльфин. Курила она, конечно, не «Голуаз», но дышать в номере все равно было уже тяжело. — Вы меня не так поняли.

— Ну и слава Богу!

— Просто получив валюту, вы передадите ее нам. Официально, в торжественной обстановке — как результат проведения совместной операции. Возможен и другой вариант… Перед встречей сдаете нам курьера или «почтовый ящик», а сами остаетесь в тени. Не бесплатно, конечно!

— Шутите?

— А иначе мы вас с этими долларами арестуем. Даже не сами, а через испанскую полицию. И будет большой-большой скандал! Международный.

— Представляю. Дэльфин, вы девушка очень красивая, но злая!

— Такая работа… Будем сотрудничать?

Владимир Александрович отвел глаза:

— Вы знаете, почему мы ввязались в эту историю?

— Да. Очень благородная цель, и я лично хорошо понимаю желание русских спецслужб спасти своих пленных… — чувствовалось, что собеседница не лукавит. — Но у меня свое начальство — и свой приказ.

— Может, мне просто собрать вещички — и домой? Доложу, что попал в непонятную ситуацию…

Такого поворота беседы француженка не ожидала:

— Этого делать нельзя!

— Почему?

— Да потому, что… — Она осеклась, не зная, как закончить фразу. — Потому, что…

— Слушайте, у вас что в конторе — со всем с деньгами плохо? Сумма, конечно, не маленькая, но разводить из-за двух с небольшим миллионов шпионские страсти!

В ответ очаровательная Дэльфин разразилась длинной, причудливой фразой на родном языке — судя по интонации, так ругались только наполеоновские солдаты под Березиной и каторжники во Французской Гвиане. Из классической литературы Владимир Александрович помнил значение таких слов, как «мерде», «бастард» и «кошон», но даже они затерялись в потоке еще более площадной брани.

— Браво! — одобрил майор Виноградов.

Но гостья уже овладела собой:

— Доллары, которые сюда доставят, — фальшивые. Ясно?

— Не совсем, — вынужден был честно при знаться собеседник. — Поддельные доллары?

— Да. Все два с лишним миллиона…

Как понял со слов сотрудницы Интерпола Владимир Александрович, знать об этом никому не полагалось. Но, с другой стороны, Дэльфин не видела теперь иного способа предотвратить его отъезд…

— Рассказывай!

По данным, полученным некой ближневосточной резидентурой, одна из недружественных мусульманских стран переправила на Кавказ пробную партию поддельной валюты. Несколько миллионов долларов США новенькими, выполненными на высочайшем технологическом уровне стодолларовыми купюрами.

Одним выстрелом убивалось несколько зайцев: во-первых, можно было без особых реальных затрат поддержать сражающихся с русскими «борцов за веру», во-вторых, наносился удар по западной экономике и престижу американского казначейства. Наконец, некоторая часть «отмытых» фальшивок должна была вернуться на Ближний Восток в виде чистых инвестиций и легальных банковских счетов.

— Значит, у сепаратистов украли…

— Да! И когда мы получили информацию, что похищенное будут переправлять в Европу при содействии российских спецслужб…

— Ошибаетесь, мадемуазель. Мы, конечно, догадываемся, у кого сейчас заветный чемоданчик, но можем только предполагать, как и кто его сюда доставит.

— Но вы ведь его здесь встретите?

— Нет, вряд ли. Об этом речи пока не было… Моя миссия заключается в том, чтобы вытянуть на себя и «прощупать» потенциальных партнеров.

— Партнеров?

— Да, тех, кто предлагает за доллары определенный товар. Вы ведь знаете, какой?

— Нет. — Дэльфин встрепенулась, и Виноградов почему-то сразу поверил, что француженка не врет. Или господа из парижского бюро располагали не всей информацией, или просто не довели ее до исполнительницы. Последнее, впрочем, вряд ли… Это было уже значительно лучше. Всегда приятно, когда есть чем и о чем поторговаться! А человек, лишенный разменной информации, подобен голому среди волков.

Значит, Генерал если и сдал его, то не с потрохами, а только по частям. Но скорее всего, утечка произошла не на самом верху, а где-то с краю.

— Тогда слушайте… коллега. Я тоже не должен был этого говорить, но раз уж так получилось — слушайте! Вы знаете что-нибудь о введении единой европейской валюты?

— Насчет евроденег? Только то, что было в газетах.

…Через некоторое время они приблизились к некому подобию компромисса. Дэльфин прошлась по комнате и вернулась к ставшему уже привычным месту на виноградовской постели:

— Хорошо, пусть пока так и будет. Но я должна перепроверить то, что вы сообщили!

— Собственно, для этого я вам все и рассказал.

— Все? — поиграла бровями собеседница.

— Все, что имеет отношение к делу.

— А какие гарантии…

— Да что все об одном и том же! У меня тоже нет уверенности… И если уж на то пошло, это я играю на чужом поле — вы-то дома, верно?

— Ладно. Когда мы встретимся?

— Когда у вас или у меня возникнет такая необходимость. Хотя… — От табачного дыма и нервного напряжения начинала побаливать голова, пора было в душ и спать. Но в конце концов он не был бы мужчиной, если хотя бы не попытался: — Полагаю, официальная часть закончена?

— Да, пожалуй, — кивнула девушка напротив. Нельзя сказать, что она была красива, но определенный шарм, безусловно, присутствовал. Кроме того, сказывался элемент экзотики.

— Тогда, может быть, нам… — Виноградов не имел опыта флиртов с иностранками, поэтому отсутствие словарного запаса пытался компенсировать игрой глаз и мимикой.

Тем не менее Дэльфин его поняла:

— Вы имеете в виду секс?

— В некотором роде, — неожиданно для самого себя смутился Владимир Александрович. Сказывалось воспитание — майор вырос в стране, где еще лет пятнадцать назад импортные презервативы путали с жевательной резинкой, а слово «минет» писалось с мягким знаком в середине.

— В некотором роде… — задумчиво повторила незваная гостья. — Странный вы народ, русские! Я же ясно сказала, еще в самом начале и про астурийский сыр, и про расстройство желудка. Вы не поняли?

— Нет, — честно признался Виноградов. И глядя, как за Дэльфин закрывается дверь, пробормотал, скорее, для собственного успокоения сакраментальное: — Не очень-то и хотелось…

* * *

Первым делом Владимир Александрович открыл форточку. Потом разделся догола. Потом принял контрастный душ…

И только после этого почувствовал, что голоден.

Что бы там ни утверждали ученые теоретики, думать надо на сытый желудок. На часах было начало второго — не то чтобы рано, но и не слишком поздно. В самый раз для легкого ужина по здешним фестивальным меркам.

И плевать, что голодный волк быстрее бегает! На то они, как говорится, и волки…

Виноградов достал из пакета свежее белье и неожиданно понял, что все-таки беспокоило его в течение долгой беседы с француженкой. Телефон! Очаровательной Габриэле и ее спутнику, прежде чем подняться в номер, необходимо было для приличия позвонить: а вдруг хозяин возьмет трубку? Но телефон молчал — и до, и после…

Владимир Александрович шагнул к аппарату и потянул за шнур. Так и есть: вилка вынута из розетки, а на шурупах белеют свежие следы от чего-то острого.

Вот ведь проказница! Неизвестно, насколько тщательно и профессионально Дэльфин обследовала номер в поисках чужих «закладок», но свою она явно оборудовать успела. Возвращение хозяина помешало привести все в рабочий вид, однако идеальных шпионов не бывает… Тем более что отключенный телефон всегда можно объяснить дополнительной защитой от прослушивания.

А если это не ее работа?

Если, к примеру, до прихода девицы все уже так и было: молчащий аппарат, шнур за кроватью? Приготовлено специально для русского идиота, который непременно заметит непорядок и захочет поковыряться. Или даже просто сунет вилку в розетку, а там контактики замкнутся — и привет, рванет так, что мало не покажется! Кусочка пластида вполне хватит, если и не убить, то покалечить: ручки, ножки, глазки…

Сразу стало как-то зябко. Виноградов поежился, подошел к окну и закрыл форточку. Потом оделся, косясь на телефонный провод: сволочи!

С другой стороны — вряд ли. Гостья уверяла, что осмотрела все, а такую приманку она при всем желании не могла не заметить. И обязательно сунула бы внутрь свой любопытный женский нос…

Или нет? Может, обостренное чувство опасности, выработавшееся у Владимира Александровича за долгие годы ошибок, неудач и кровавых потерь, давно уже преподается в полицейских академиях и разведшколах Европы? В качестве какого-нибудь обязательного курса — с математическими таблицами, картинками и тестами лучших психологов… Было бы обидно — за свой опыт майор заплатил слишком высокую цену. Да пошли они все! Виноградов решительным жестом воткнул телефонную вилку на место.

И ничего плохого, естественно, не произошло… Ожившая трубка ответила длинным басовитым гудком. Владимир Александрович вытер тыльной стороной ладони пот со лба, потом обтер о штаны и сами достаточно влажные руки.

— Так твою мать… перемать… разэдак! — Пусть слушают, козлы драные, как в извращенной форме поступает с их родными и близкими рассерженный русский человек.

Жаль, что только на словах… Виноградов опять отключил телефон, достал из кармашка сумки перочинный ножик и аккуратно отделил крышку розетки: вот она, малышка! Крохотная, красивая, с приличным радиусом передачи и главное — питается прямо от сети.

Владимир Александрович и сам предпочитал такие, но в период его частносыскной деятельности хорошая электроника стоила дорого… Поэтому и тогда, и после восстановления в органах приходилось довольствоваться моделями попроще.

— Ку-ку, мадемуазель! — зачем-то сообщил Виноградов радиомикрофону. Затем аккуратно отсоединил его и с болью в сердце спустил в унитаз.

После чего, с чувством глубокого удовлетворения, восстановил телефонную розетку в первозданном виде.

Снова дало о себе знать чувство голода — на этот раз вместе с абсолютно естественным желанием выпить. Майор проверил наличие бумажника, на всякий случай переложил отдельно паспорт и потянулся за ключами…

По дороге из номера в ресторан с ним ничего не случилось.

— Буэнас ночес… — Действующие лица и исполнители находились на сцене. Как пишется в пьесах: «явление восьмое — те же и Виноградов».

Опять, как и прошлым вечером, было шумно, весело и накурено до головокружения… На этот раз тон задавал отчаянный публицист Па-ко Игнасио Тайбо — кумир либеральной испаноязычной интеллигенции и душа фестиваля.

Сидя во главе огромного, во всю длину ресторана, стола, он одной рукой отбивал такт, а другой темпераментно дирижировал сводным интернациональным хором собравшихся. Пели нечто озорное и чуть-чуть похабное, вроде русских частушек — это ясно отражалось на лицах и в жестах участников вечеринки.

За мелодией особо даже не следили: главное, чтоб получалось громко и выразительно…

— О, русский! Присоединяйтесь. — По мере продвижения от дверей видимость улучшалась — и первой выплыла из табачного дыма розоватая физиономия господина Юргенса.

— Айн момент! — — Владимир Александрович поискал глазами недавнюю собеседницу: — Бон суар, Дэльфин!

Француженка сидела поодаль, между двумя богемного вида соотечественниками, и, услышав приветствие майора, ограничилась ни к чему не обязывающим воздушным поцелуем.

— Садись… — с бесцеремонностью пьяного немец потянул Виноградова за рукав. А когда тот сел на попавшийся рядом свободный стул, прошептал почти на ухо: — Осторожно. Ни слова, понял?

— Нет, но я не хочу пива, старина! — ото двинулся Владимир Александрович.

Как раз вовремя, чтобы подоспевший официант услышал только эту его абсолютно уместную реплику:

— Сеньор?

Виноградов принял меню и попытался изобразить гурмана. Сделать это оказалось достаточно сложно — все названия были красивыми и вызывали обильное слюноотделение:

— Муй бьен! — похвалил майор неизвестно кого и горячее выбрал сообразуясь в первую очередь с ценой.

Из выпивки он заказал «куба либре» покрепче и оказался не одинок — пользуясь случаем, немец тоже громко попросил себе еще один ром с колой. Перекричать поющих ему не удалось, но расторопный официант понял, кивнул и скрылся куда-то в сторону бара.

Массовый гогот увенчал очередной куплет озорных астурийских «частушек»… Возбужденная публика все же решила дать себе передышку — требовалось срочно утолить жажду, и пение сменилось бульканьем из десятка бутылок и дружным стекольным звоном.

— Ледиз энд кабальерос!..

Уже наполнивший вином свой бокал затейник Пако начал цветистый, многоэтажный тост на невообразимой смеси английского с испанским, и в этот момент Владимир Александрович увидел, наконец, «сладкую парочку»: пресс-секретарь «Черной недели» и не в меру любопытная красавица Габриэла устроились, оказывается, почти напротив.

— О-ла! — помахал он им рукой.

Впрочем, любезное приветствие было истрачено впустую — итальянка и ее приятель слабо реагировали на внешние раздражители. Судя по всему, обоим вполне хватало друг друга…

— Повезло парню! — позавидовал господин Юргенс. И был, очевидно, прав: мало того, что парочка слепилась в почти непрерывном поцелуе, так ведь и под столом прикрытые скатертью руки Хуана вытворяли черт знает какие манипуляции… Словом, поведение молодых людей оскорбляло общественную нравственность и будило в окружающих неукротимое желание присоединиться к групповому сексу.

— Сеньор!

Сначала принесли бокалы с кубиками льда, утонувшими в белом роме — рядом с каждым возникла обязательная бутылочка не менее холодной «колы»… Вот оно, торжество демократии! Каждый мог разбавлять коктейль по своему вкусу.

Затем появилось само собой разумеющееся вино в бутылке с эмблемой «Каса Пачин» и только после — огромное блюдо, на котором среди невообразимого количества гарниров покоились мясные медальоны в соусе из винограда. Теперь только прямое попадание атомной бомбы могло бы оторвать Владимира Александровича от приема пищи.

Народ снова запел — после паузы собравшихся почему-то потянуло на революционную романтику. Сначала со слезой исполнили «Балла чао!», потом — «Команданте Че Гева-ра». Очень красиво получилось…

Немец пока даже не пытался восстановить контакт — наверное, для этого имелись веские причины, однако сидеть рядом и не общаться было бы неестественно. Поэтому Виноградов, дождавшись относительной тишины, поинтересовался:

— Эрих, простите! Пако Тайбо я знаю, ну еще Даниэля Чеваррию, Мортена из Норвегии… А эти все — они тоже писатели?

— Писатели? Писатели… — неохотно кивнул господин Юргенс. — В морду дать некому — кругом одни пис-сатели!

…и шпионы с бандитами, хотел прибавить Владимир Александрович. Но сдержался, тем более что принесли десерт и к нему требовалось заказать еще чего-нибудь покрепче.

Остаток вечеринки, которую, скорее, следовало назвать ночным бдением, Виноградов провел в неудачной дискуссии со случайными соседями-англичанами о Василии «голубых» на телевидении. В общем-то, делить было нечего, и конфликт исчерпался сам собой… С обсуждения прав сексуальных меньшинств постепенно перешли на сравнительный анализ имевшихся в баре сортов виски, потом, как водится между европейцами, пожурили Америку за бездуховность — и внезапно обнаружили, что основная часть публики уже разбредается по номерам.

За столом не было уже неугомонного Пако, куда-то исчезла Дэльфин со своими французами… «Сладкая парочка» удалилась еще раньше, так и не потрудившись прервать очередной затянувшийся поцелуй.

— Сколько сейчас времени? Bay! Пора и нам…

— Эй, хефе! — подозвал официанта кто-то из новых знакомых. И вскоре перед каждым клиентом лежал безошибочно вынесенный «приговор».

— Ну что же — неплохо! — кивнул слегка осоловевший от выпитого Юргенс, изучая свой ресторанный счет.

Процедура оплаты много времени не заняла — каждый выложил за себя причитающуюся сумму, вслух или молча вознося небесам благодарность за традиционную испанскую дешевизну.

Странное дело! Переведя песеты в рублевый эквивалент, Владимир Александрович понял, что за такие деньги в приличном питерском кабаке он в лучшем случае получил бы салатик с пивом…

— Может быть, еще чего-нибудь закажем? — В конце концов, ужин будет числиться по графе «оперативные расходы» и на размер личных Виноградовеких командировочных никак не повлияет.

— Нет, я пас. Но в каждом номере должен быть мини-бар… — Немец от души зевнул и потянулся, не слишком заботясь о приличиях. При этом он задел и смахнул со скатерти на пол бумажник: — Ш-шайзе!

Владимир Александрович кинулся помогать, сосед тоже наклонился — и они чуть не стукнулись лбами.

— Извините…

— Все в порядке! — Господин Юргенс потрепал майора по плечу и быстро, на одном дыхании добавил: — Сиди у себя, дверь не запирай.

Последнюю фразу он произнес по-немецки, но никто, кроме Виноградова, все равно не смог бы ее расслышать — как раз в этот момент по мостовой в сторону моря прогрохотал тяжеленный ночной мусоровоз.

Владимир Александрович без слов, одним движением век подтвердил, что информация принята. Впрочем, это вовсе не значило, что поступит он соответственно…

У стойки портье покачивалась грудастая пьяная тетка из голландской съемочной группы. Поигрывая ключами, она с ненавистью и надеждой изучала бредущих мимо мужчин. Одного, зазевавшегося, даже остановила — но тот, вежливо щелкнув зажигалкой, дал прикурить и отправился дальше.

«Сволочь, — читалось во взгляде тоскующей дамы. — Я бы, конечно, его к себе не пустила, но… почему же он даже не попытался!»

В душе Виноградова, а может — чуть ниже, шевельнулся подогретый вином и хорошей пищей бесенок: а почему бы и нет? В конце концов, голландка — это тоже экзотика… Но потом майор все-таки посчитал, что не стоит смешивать сказку с постелью и шагнул в кабину лифта.

…К себе он входил не то чтобы со страхом, но и без малейшей уверенности в собственном персональном светлом будущем. Однако ни обнаженных красавиц, ни громил с пистолетами за дверью не оказалось, и это само по себе было не так уж плохо.

В номере стало довольно свежо и почти прохладно — перед тем как сойти в ресторан, Владимир Александрович оставил приоткрытой форточку, и запах дамских сигарет успел выветриться до приемлемой концентрации.

За окном уже скоро должно было начинаться утро. Чтобы не заснуть, Виноградов открыл банку «пепси»…

Неожиданно громко рассыпался трелью забытый напрочь телефонный аппарат. Было бы преувеличением сказать нечто вроде того, что «звук его ударил по напряженным нервам», но и приятного в этом показалось Владимиру Александровичу мало.

— Хэллоу?

А в ответ — тишина… И короткие гудки отбоя.

Начинается, подумал майор. Начинается…

Выброшенный в кровь неожиданным ночным звонком адреналин постепенно вернулся в исходное состояние. Владимир Александрович в несколько глотков прикончил безалкогольное содержимое банки — и услышал негромкий стук.

— Хирайн, — блеснул Виноградов познаниями в немецком.

Стук, однако, повторился.

— Входите, не заперто! — повторил уже по-английски майор, подходя к двери.

С той стороны то ли не слышали, то ли не понимали. Владимир Александрович взялся за ручку, нажал на нее, потянул на себя…

Первый удар пришелся по переносице — так, что Виноградов даже не успел среагировать на выброшенную из темноты коридора руку. Вторым ударом его отнесло назад, почти к самой кровати, а третьего майор уже не почувствовал.