1

Вадиму мерещилось с двенадцати лет. Впервые он увидел нечто в пионерском лагере. Вместе с друзьями поздней ночью они выбрались из корпуса через окно, чтобы вдоволь накупаться в ближайшей речке. Путь к реке лежал через негустой лес, но они не искали "лёгких путей", да и попасться на глаза вожатым, которые, как и они, не спешили в постель после отбоя, не хотелось, поэтому ребята пошли не по протоптанной тропинке, а напрямик через буерак с очагами непроходимого валежника. Стояла ночь накануне дня Ивана Купалы, поэтому поджилки у пацанов мелко дрожали. Наслушавшись страшных историй от старших, они были ужасно напуганы, но храбрились друг перед другом.

— Поца, а если в натуре найдём клад? Во классно будет! Я бы себе сразу купил Сегу и картриджей штук десять! — шёпотом сказал Мишка.

— Ты дурак! В Сегу давно никто не режется, вот Нинтендо — вещь! — как всегда громче, чем следовало, отозвался Вовка-Могила, шедший первым.

Вадим в очередной раз пожалел, что они не взяли фонарик, когда налетел на его спину:

— Могила, шевелись, чё встал?

— Иду, иду…

— Космонавт, а ты бы что хапнул, если бы мы реально клад нашли?

Как-то само собой получилось, что с первых дней их третьей смены сверстники признали лидерство Вадима, стали относиться к нему уважительно, даже слушались. Ему это нравилось, потому что, положа руку на сердце, он всегда чувствовал, что умнее, расчетливее, опытнее одногодок. А прозвище Космонавт, которым он тайно гордился, прицепилось после падения с крыши девчачьего корпуса, где он разлил несколько флаконов валерьянки. Пацаны тогда хором ахнули, когда он навернулся, но Вадим (хоть и было жутко больно) не подавая вида, встал, отряхнулся и под одобрительные похлопывания по плечу, побежал прочь с места преступления. Что и говорить, этот инцидент лишь добавил его фигуре авторитета.

— Я бы взял комп — он нужнее глупых приставок… Да и игры там интереснее, — поспешно добавил Вадим, почувствовав холодок со стороны друзей.

Несколько минут ребята продвигались в полной тишине, если не считать постоянного хруста гнилых веток, ломающихся под ногами, и приглушённых ругательств, когда кто-нибудь из них обжигался невидимой крапивой. Впереди выросла очередная преграда из упавшего, почерневшего от времени дерева. Лес у лагеря рос смешанный, так что ночное небо с яркой луной кое-где проглядывало сквозь жиденькие кроны елей. Было относительно светло, но не настолько, чтобы тьма на каждом шагу не принимала жутковатых форм.

— И куда теперь? Слева овраг… Может это… завтра сходим на речку? — ещё более тихим шёпотом спросил Мишка.

— Ха, Космонавт, а Миха-то зассал! Зассал! — громкий раньше времени начавший ломаться голос Вовки чуть ли не оглушил всех троих.

— Там, кажется, кто-то есть… — серьёзно сказал Вадим, показывая в ту сторону, куда им нужно было идти.

— Гонишь! — хором отозвались пацаны.

Вряд ли они могли рассмотреть его лицо, поэтому Вадим, не скрывая, улыбнулся. Ему нравилось пугать друзей по отряду.

— Да, наверное, гоню — показалось… Пошлите, уже недалеко.

Вадим понял, что почва подготовлена. Теперь дело техники: покрасивее преподнести заранее заготовленную историю.

— Просто мне три дня назад Костян рассказал, что здесь живёт призрак безногой девочки… Вот и не по себе… — Костян был их вожатым — самым молодым из вожатых, поэтому проще всех контактировал с ребятнёй, которая любила его как старшего брата.

Реакции на сказанное не последовало — друзья ждали продолжения.

— Костян говорит, что пять лет назад эту девчонку из лагеря выкрали сатанисты, выпили её кровь, а потом принесли в жертву, какому-то демону.

— Да Костян гонит! Какие здесь могут быть сатанисты? — неуверенно возразил Вовка.

— Не знаю, не знаю… Но говорят… Саму девчонку не нашли, только её левую ногу с выцарапанными надписями на неизвестном языке. Так вот, я сам видел похожие надписи на некоторых деревьях, что-то среднее между иероглифами и мусульманскими буквами!!! А Костян говорит, что с тех пор девочка в полночь появляется в этом лесу, бродит, зовёт маму, кидается к первому встречному на шею, просит, чтобы её спасли, но наложенное проклятие убивает того, к кому она прикасается, а душа несчастного отходит к демону, которому она принесена в жертву…

Словно в подтверждение прозвучавшей байки над их головами чрезвычайно громко крикнула ночная птица.

Впечатлительный Мишка ахнул.

— Эй, ты чего меня за руку схватил? А ну, отпусти! Чё введешься, как девчонка? — Вовка продолжал храбриться, но Вадиму послышалось что-то истеричное в его голосе.

На самом деле, Вадим знал, что лучшая ложь — это ложь, основанная на правде. Он не выдумал потерянную девочку, разве что приукрасил её неинтересную историю. Баба Клава, повариха из лагеря, жила не в городе, а в крошечной деревушке Муховка, в километре от их корпусов. От неё-то он и услышал историю о девочке-призраке, гуляющей ночью в лесу. Разве что, в оригинале девочка была дочерью местного кузнеца, родилась немой и бесноватой. В тяжёлые послевоенные годы, когда в деревне не осталось ни одного мужика, бабы не досмотрели, и девочка сгинула в лесу. Позже её тело нашёл пастух. Оказалось, она попала в кем-то забытый капкан, промучилась в чаще несколько дней, да так и померла, не найдя дорогу домой. Всё это случилось задолго до появления пионерского лагеря, до того как старый лес почти полностью спилили, до того как родилась сама тётя Клава, которую этой страшилкой в детстве пугали старшие братья, возможно так же, как сейчас это делал Вадим.

— Пацаны, мне что-то стрёмно, — плаксиво пожаловался Мишка.

Вадим проигнорировал его слова:

— Костян сказал, что тот, кто увидит девчонку, обязательно умрёт…

— Космонавт, ну реально перестань, и без тебя стрёмно, нафига рассказываешь?!

Он улыбнулся, осознав, что даже Вовка купился на его рассказ.

Ребята, громко сопя, карабкались на небольшой пригорок. Тонкие ветки низкой черёмухи абсолютно невидимые в ночи лезли в лицо, угрожая выколоть глаза. Ноги то и дело проваливались в незаметные ямки, надёжно схороненые под толстым ковром берёзовых листьев, но — это всё чепуха по сравнению с настоящим ужасом, который охватывал пацанов, когда их ступни проваливались в мягкую пустоту гнилых древесных стволов, превращающихся во тьме в слюнявые пасти неведомых земляных чудовищ, жаждущих юной мальчишеской плоти. Дважды попав в древесные ловушки, Вадим жутко перепугался, но напомнил себе, что сегодня пугает он, а не его.

К слову, ресурсы смелости у друзей, видимо, подходили к концу. Их хватало лишь на то, чтобы идти дальше несмотря ни на что. Вовка и Мишка, сжав зубы, сохраняли молчание, даже прекратили чертыхаться, напарываясь на очередной сухой куст или ямку под широкими листьями папоротника. Эти мерзкие незаметные листья, вдобавок ко всему, в самый неподходящий момент неожиданно щекотали коленки, ещё больше возбуждая воображение. Тонкие ветки, ломающиеся под пятками, воображение превращало в тонны трубчатых костей — весь лес усыпан ими.

Внезапно тьма отступила — словно с глаз спала плотная повязка. Тела деревьев расступились. Ребята хором выдохнули, окунувшись в мир, полный речного шума, шелеста травы и стрекотаний кузнечиков. "Странно, почему в лесу никто из нас не слышал кузнечиков?" — промелькнула мысль, но быстро улетела, оставшись необдуманной. Трое друзей стояли на крутом песчаном берегу, созерцая лунную дорожку в центре реки, а сзади как гигантский забор возвышался угрюмый лес. Удивительно, как резко он заканчивался. Словно вынырнув из липких объятий старых деревьев леса, ребята с весёлыми криками побежали вниз, чтобы нырнуть в ещё неостывшую воду.

Поздней ночью плавать голышом в запрещённом месте — разве есть большее счастье для мальчишек в обыденной лагерной жизни? Река в этом месте разливалась вширь, замедляя бег. Все трое прекрасно плавали, так что, опьянев от собственной крутизны (ещё бы — нарушить столько запретов), решили плюнуть на последнее табу и переплыть речку. До противоположного берега было метров пятьсот — не больше. Июльская вода, тёплая, как парное молоко, казалась приветливой, хоть и чёрной как нефть.

— Могила, спорим, я приплыву первым?!! — звонко крикнул Мишка.

— Ты ни фига плавать не умеешь! Я тебя сделаю в два счёта! — пробасил Вовка.

Вадим решил промолчать, показав, кто здесь главный не словом, а делом. Его друзья неплохо плавали кролем, но он, чтобы выделиться, решил пересечь речку брасом, — хотя этот стиль и требовал больших физических усилий. До пустынного противоположного берега оставалось метров двести, когда уставшие ребята перестали перекрикиваться, сосредоточившись на цели. Силы быстро таяли, но все трое знали воду не понаслышке, так что верно оценили свои возможности. Берег приближался всё медленнее, казалось, что он вообще не движется. Вадим замедлился, нерешительно опустив ноги вниз — увы, но дна там не оказалось. Уставшие руки ныли, ступни вот-вот могла свести судорога. Решительно вздохнув, он поплыл дальше. Сил хватило всего на пять-шесть рывков. И снова ступня не нащупала дна. "Чёрт!!!" — выругался Вадим. На мгновение его охватила паника, но тут же отступила. Ещё один бросок тела на воду, ещё один и ещё. Снова проверка. Ура! Кончик большого пальца погрузился в песок. Уже по-собачьи проплыв последний метр, он наконец-то смог уверено встать на дно. Слева и справа судорожно хватали воздух ртом не менее обессиленные друзья.

Минуту спустя, плеснув воды в лицо, Вадим серьёзно произнёс:

— Будем считать — ничья.

Друзья согласно закивали головами.

Все трое выбрались на берег, упав на влажный песок. Ночной холод мгновенно подкрался к голым мальчишкам, заставив их крупно задрожать. С этого пологого пляжа, за которым начинался бесконечный луг, противоположный берег казался близким и одновременно устрашающим. Он нависал над миром непроглядной чернотой высоченных деревьев, оскалившись узкой полоской песчаной насыпи.

— Пацаны, зырьте: вон там у кустов!!!

Вадим мгновенно проследил направление, куда указал Вовка и похолодел. Он замер, полностью перестав дышать, дрожать, мёрзнуть — смотрел, но не верил собственным глазам. На краю леса, там, откуда ещё несколько минут назад вышли они сами, сейчас стоял призрачный силуэт. Детали одежды или черты лица отсюда невозможно было рассмотреть, но этого и не требовалось. Живое мальчишеское воображение само дорисовало недостающие фрагменты. Маленькая девочка в летнем платьице до колен грустно смотрела в их сторону, теребя жиденькие косички. Её тело словно состояло из светящейся пыльцы или загустевшего лунного света. Сквозь него проглядывала чернота леса, его края теряли чёткость, растворяясь в воздухе, но так или иначе, это совершенно точно была она — девочка из страшилки.

— Падла… — прошептал Вадим и все трое, не сговариваясь, рванули прочь, подальше от реки и противоположного берега.

На бегу он обернулся, чтобы заметить, как девочка подлетела к их скудным пожиткам и наклонилась, рассматривая чьи-то шорты.

Друзья на максимальной скорости бежали около десяти минут, прежде чем, окончательно запыхавшись, немного согревшись, но самое главное успокоившись, остановились в высокой траве.

— Что… что это такое было? — задыхаясь, проговорил Мишка.

— Я не знаю…

— Вадим, как ты не знаешь? Это ведь ты нам о ней рассказал! Пацаны, это она — девчонка-призрак!!! Костя не соврал!!! — от переполнявших чувств Вовка орал.

— Бли-и-и-ин и что теперь делать? Я никогда ничего похожего не видел… Мне страшно-о-о! — скуксился Мишка, явно собираясь заплакать.

— Успокойся! — Вовка отвесил товарищу несильную пощёчину.

— Ты что делаешь? Совсем охренел?!! — мгновенно пришёл в себя Мишка.

— Зато ты больше не хнычешь!!! — Вовка повернулся к Вадиму, — Космонавт, но как мы теперь вернёмся? Она ведь там… и вещи там…

Вадим не знал. Он давно привык в любых ситуациях сохранять на лице выражение полного спокойствия. Эта способность появилась после драматического развода родителей — со скандалами, битьём посуды, матерными ругательствами. В финале родители делили его, как за несколько дней до этого делили дорогой польский сервант, а чуть раньше — кухонный гарнитур. Он настолько устал переживать и плакать, что впал в спасительный ступор и наблюдал за происходящим словно со стороны, словно это его не касалось. Позже такая способность пригодилась на похоронах бабушки, а потом, когда его принимали в октябрята, а он не выучил ни одного ленинского завета, но серьёзно, в тезисах, доказал приёмной комиссии, что больше других достоин стать октябрёнком. Вот и сейчас Вадим буквально источал уверенность, но под этой маской боялся и истерил не хуже Мишки. Ему очень не хватало пощёчины, чтобы тоже прийти в себя, но Вовка преданно смотрел в глаза, всем видом признавая его негласный авторитет.

Вадим разозлился:

— Что делать, что делать… Снимать штаны и бегать!!! Откуда я знаю?

— Мы и так без штанов, если ты не заметил… — огрызнулся Вовка.

Мишка хрюкнул себе под нос:

— Может письками померяемся?

— Лучше не предлагай — поверь, ты проиграешь, — усмехнулся Вовка, и они дружно засмеялись.

Странно, вроде бы абсолютно неподходящее время и место для этого искреннего добродушного детского смеха, но они хохотали не в силах остановиться, вместе со смехом отпуская в темноту нервное перенапряжение, сковавшее их сознания.

— Хух, — улыбнулся Вовка-Могила, падая без сил на траву, — давайте посидим, отдохнём и что-нибудь придумаем…

— Блин, мне постоянно кажется, что по мне кто-то ползёт! — пожаловался Мишка.

— Бывает такое, забудь!

— А вот призраков не бывает… — в тон Могиле заметил Вадим.

Ребята снова задумались.

— А может быть, нам показалось? — робко предложил Мишка.

— Я читал, что галлюцинации не бывают коллективными. В пустыне, если тебе что-то мерещится, нужно спросить у товарища, видит ли он это: так и проверяют, потому что двоим одно и то же казаться не может, — блеснул знаниями Вадим.

— А ЧТО ты видел? Там на берегу?

— Миха, я видел маленькую девочку в платье, а ты?

Мишка сглотнул:

— Я не знаю… ну, то есть, не уверен. Какой-то мутный образ, как из тумана. Вроде, оно смотрело прямо на меня. Стало очень страшно.

— Да, — оживился Вовка, — как будто вокруг стало ещё холоднее. Я даже увидел, как пар пошёл изо рта…

— И что нам делать? Я не пойду назад в лес… Это я вам точно говорю.

— Да, Мишка прав, в лес нам нельзя… Слушайте, поца, а что если Костян не соврал, и все кто с ней встречается, умирают? Мы ведь видели её?!!

— Эээ, я, в общем, не уверен, что Костян сказал, что все обязательно умирают… Я краем уха слышал как он рассказывал… не всё разобрал…

— Да ладно тебе, Космонавт, мы же знаем, что ты правильный пацан — гнать своим не станешь, так что и сейчас не начинай. Короче, сами проверим, работает ли проклятие! — улыбнулся Вовка, но никому не стало от этого веселее или спокойнее.

Друзья надолго замолчали, задумавшись каждый о своём.

— Можно подняться вверх по реке и пройти на тот берег по деревенскому мосту, — спустя несколько минут предложил Мишка.

— Ты чё, упал? Мы даже без трусов, как мы в деревню ломанёмся? И идти туда часа четыре — уже рассветает. Я вот подумал, а может, наоборот вниз спустимся, к лагерному пляжу? Там хоть течение быстрее, зато до другого берега всего метров триста…

— Я в лес не пойду! — перебил Вовку Мишка.

— Как ни крути — придётся через лес! Просто мы дождёмся рассвета — призраки, они ведь только до первых петухов шарятся…

— Я согласен с Могилой — всяко надо будет плыть, но только когда рассветает! — поставил точку Вадим.

Решение было принято, и всем стало немного легче. Ребята отыскали в поле забытый стог сена, с удовольствием прорыв в нём нору, обустроили внутри что-то наподобие шалаша. В сухой соломе было намного темнее, чем под открытым небом, зато друзья смогли наконец-то отогреться. Следующие несколько часов они вновь и вновь говорили о призраке девочки, просили Вадима пересказать её историю, анализировали скудные факты, вспоминали другие страшилки, шутили. Перед самым рассветом ребята настолько осмелели, что принялись фантазировать, представляя как при следующей встрече пошлют привидение куда подальше, а оно, как и полагается девчонке, расплачется и убежит жаловаться привидению-маме.

— Ну ладно, пошли! А то припрёмся голыми в лагерь, когда все встанут, вот стыдно-то будет!

Мишка тяжело вздохнул:

— Вадим, мне что-то не по себе…

— Всё будет путём! Отчаливаем!!! — весело отозвался Вовка, первым выскочив из стога.

До рассвета оставалось не больше часа. Небо стало светло-серым, полностью прогнав тьму летней ночи. На траву выпала утренняя роса, а по полю разлеглось плотное одеяло тумана. Вадим явственно представил, как через несколько часов высоко над полем поднимется ослепительное солнце, земля начнёт парить, полетят бабочки-капустницы, и мир вновь станет простым и хорошо знакомым… Дело оставалось за малым — пережить эти несколько часов.

Мальчишки мгновенно продрогли. Решив держаться поближе друг к другу, они вскоре перешли на бег, чтобы хоть как-то согреться. Оказывается ночью они с перепугу пробежали гораздо больше, чем им показалось. Речной шум приближался медленно, — неохотно. Уставшее за ночь воображение снова оживилось, рисуя то тут, то там призрачные фигуры. Холодная роса неприятно липла, покрывая тело гусиной кожей.

То, что они достигли реки, ребята поняли лишь по усилившемуся шуму воды, да песку под ногами. Весь остальной мир скрыл неземной туман. Друзья подошли к кромке воды, почувствовав себя на краю бескрайнего океана. Столь близкий в обычные дни, противоположный берег сегодня совершенно не был виден. Туман над рекой приобрёл почти ощутимую плотность, возникало впечатление, что всё вокруг покрыто воздушными хлопьями сахарной ваты.

— Космонавт, что теперь? Как мы найдём в таком тумане главный пляж?

— Могила, вообще-то ты предложил туда плыть!

— Пацаны, как вы думаете, а призрак уже исчезла? — с опаской отозвался Мишка. — Может не поплывём?

Вадим практически не видел приятелей, хотя они стояли всего в полуметре от него:

— Надо плыть! — твёрдо сказал он, — скоро подъём, нас хватятся, начнут искать, и тут мы такие выруливаем из леса — голые…

— Угу, надо плыть. В конце концов, там по берегу спустимся к главному пляжу, мимо ведь не пройдём, — поддержал Вовка, — да и в лес можно не заходить, если что по воде пойдём, Мих, ты как?

— Мне уже всё равно… Называйте меня кем хотите, но с сегодняшнего дня я после отбоя из корпуса ни ногой!

Ребята замерли перед броском в воду. Перекрестились. Молча кивнули друг другу.

— Космонавт, Могила, если больше не увидимся, знайте, что вы для меня стали настоящими…

— Эй! Миха, кончай! Что за фигню ты несёшь?!! А ну побежали! — оборвал его Вовка, с шумом и брызгами врываясь в тёмную реку.

Вадиму жутко не хотелось лезть в холодную воду, но выбора не оставалось. Он зажмурился, вздрогнул и чуть не задохнулся, когда ледяная стихия приняла его в свои объятия. Вынырнув, отдышавшись, он прислушался. Ничего.

— Эй, пацаны, вы где?!

Никто не ответил. Он ждал ужасно долго, пока после очередного выкрика, наконец-то не расслышал:

— Я здесь! Блин, как холодно…

— А я тут, всё нормально!

Голоса друзей из-за шума воды и ватной пелены тумана изменились до неузнаваемости, но всё же он успокоился, принялся грести, экономно расходуя силы. Так необычно плыть, совершенно не ориентируясь в пространстве, но Вадим никогда не жаловался на внутренний компас, поэтому не сомневался, что плывёт в нужном направлении. Они ещё несколько раз перекрикивались, чтобы убедиться — все живы, все плывут. До берега оставалось, наверное, метров сто пятьдесят, когда даже сквозь плеск воды Вадим отчётливо услышал крик.

Никогда в жизни он не слышал ничего подобного. Сначала это был просто удивлённый вскрик: "А-а-а-а" — и тишина, но через долю секунды всё изменилось. Крик повторился, но теперь его переполнял ужас: первозданный, ни с чем несравнимый ужас, который, пока с ним не столкнётся, не сможет представить, ни одно живое существо. И без того бешено стучащее сердце вот-вот грозило выпрыгнуть из груди. Вадим безумно испугался. Между тем крик начал медленно затихать, превратившись в тихий хрип. Кричащий несколько раз громко всхлипнул. Непонятно откуда взявшееся эхо, многократно усиливало каждый звук. На секунду над рекой повисла тишина. Кто-то ему однажды сказал, что секунда может длиться вечность, лишь теперь он понял значение этой бессмысленной, на первый взгляд, фразы. Тишина буквально оглушила перепуганного мальчишку, а спустя ещё одно бесконечное мгновение он чуть не умер от страха, когда из тумана донеслось: "Нет… нет… пожалуйста, не надо…" — и снова истошный вопль, переливающийся всеми гранями страха. На сей раз разорвавший пространство крик быстро затих, будто кричащему кто-то сдавил горло. Послышалось бульканье, а затем то ли кряхтение, то ли хрип. Кто-то в тумане ослабил хватку, чтобы жертва ещё раз вскрикнула, наполнив лёгкие воздухом. Снова бульканье, хрип, плеск воды и негромкий, но показавшийся ему почему-то очень важным, удар.

Затишье.

Кто-то прикоснулся к его плечу.

Вадима, в прямом смысле слова, всего передёрнуло. Мышцы непроизвольно свело, а от пяток к макушке пронеслась волна судорожной дрожи. Он потерял контроль над рассудком и истошно заорал.

Бывают моменты, когда природные рефлексы дают сбой, загоняя человека в ловушку собственного сознания. Страх, заложенный в мозг, как инструмент инстинкта самосохранения, побуждает любое живое существо убегать от опасности, прятаться, найти надёжное укрытие и переждать, скрываться, тем самым спасая себя, но что делать, если некуда бежать? Страх не знает рациональных доводов, он как яд распространяется по организму, а изнасилованное им сознание попросту отключается, не в силах найти выход из безвыходной ситуации.

Вадим потерял направление, почти оглох из-за неровного буханья собственного сердца в ушах и, скорее всего, ослеп, так как не видел вокруг ничего, кроме белёсого тумана. Откуда-то издалека пришли слова, смысл которых он несколько секунд не мог понять.

— Вадим, Вадим! ВАДИМ!!! Это Я — Вовка!!! Хватит орать!!! — друг тряс его за плечо.

Он понял, что ещё чуть-чуть и потеряет сознание. Слишком много ужаса — слишком много! Вадим начал часто и глубоко дышать, постепенно приходя в себя.

— Я… я… думал, что… это ты… там… кричал… — зубы стучали ещё и от пронизывающего холода, он никак не мог остановиться, дрожал.

— А я… сразу понял, что… это Мишка… — Вовка, бледный как простынь, тоже страшно трясся, — Вадим, нам надо доплыть… У меня свело ногу… Ещё немного… утонем…

Эти слова окончательно вывели его из заторможенного состояния.

— Конечно… Да… плывём!..

Только теперь Вадим понял, как сильно замёрз. Холод проник в его тело, практически вытеснив остатки тепла. Пальцы ног и рук одеревенели — перестали слушаться. Даже кожа на ощупь стала чужой — резиновой. Он надеялся двигаясь, немного согреться, но тщетно. Внезапно мышца на ступне отказалась сокращаться. Никогда прежде с ним не случалось судорог, но он сразу узнал это ощущение. Усилием воли Вадим подавил боль, сквозь которую разогнул сведённые пальцы и медленно поплыл дальше.

В первые минуты нового рассвета всё живое вокруг замерло. В целом мире остался лишь туман, приглушённый плеск воды да звук собственного дыхания. Сколько они плыли? Может, несколько минут, а может и целый час — невозможно сказать точно. Время странным образом играло с друзьями: то ускорялось, унося их на волнах паники, то замирало, притупляя ощущения, когда все их мысли сводились лишь к двум действиям: оттолкнуться от воды, вдохнуть, снова оттолкнуться, снова вдохнуть…

Вадиму пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем до него дошло — зрение не врёт — впереди действительно показалось что-то ещё, кроме бесконечного тумана. Это что-то нависло над рекой огромной бесформенной тёмной массой, лишённой чётких очертаний. Снова подступил страх. Но разве у них был выбор? Покрепче сжав зубы, ребята поплыли навстречу неизвестному. Нечто чёрное в тумане приближалось катастрофически медленно. "Неужели я действительно так медленно плыву, или это вновь какая-то мистическая шутка тёмных сил?" — подумал Вадим, но мгновенно забыл об этом, почувствовав липкое прикосновение к внутренней части бедра. Его снова всего искорежило от страха и ощущения мерзости. Он чуть не забыл, где находится, поэтому чуть не утонул, прилично хлебнув воды, закашлялся. Когда лёгкие очистились, рядом с ним всплыла крупная чёрная палка, обросшая грязными водорослями. Стало немного поспокойнее, но всё равно из-за всего пережитого у Вадима начала дёргаться бровь.

Ещё несколько метров воды осталось позади, когда тревожное чёрное нечто окончательно приобрело форму. Перед ними возвышался обычный трёхметровый береговой обрыв. У кромки воды серый хрупкий сланец, чуть выше — слой рыжей бархатной глины с тёмными жилами корней давно умерших растений, а сверху — зелёная шапка кустарника, увитая розовыми цветочками нераспустившегося вьюнка. Вадим подплыл поближе, чтобы убедиться — никакой скрытой угрозы обрыв для них не представляет, но, увы, и не поможет — взобраться по его пологому склону им не хватит сил — придётся плыть дальше. Неожиданно он снова испугался, но не за себя. Вовка всё время плыл позади, но теперь из ватной белизны тумана не доносилось ни звука.

— Эй, Вовка, я здесь! Ты где? — шёпотом позвал Вадим.

Никто не ответил, только вода, чем-то встревоженная на глубине, прикатилась небольшой волной, с плеском разбившейся о камень. Вадим больше не шептал. Дрожал, уцепившись бледной рукой за небольшой выступ в обрыве — ждал. Вечность спустя из тумана наконец-то показалось лицо Вовки. В первое мгновение он не узнал друга.

Год назад умер дед Вадима. Родные, посчитав, что он уже достаточно взрослый, позволили ему проститься с покойным. С тех пор белое, совершенно чужое лицо вроде бы близкого человека, которого он очень любил, преследовало Вадима в кошмарах.

Вовка выглядел хуже, чем труп. Губы совершенно потеряли цвет, даже не посинели, а стали молочными как кожа. На лице проступили синие венозные сосуды, под глазами залегли почти чёрные круги. Вовка высунул из воды руку, и Вадиму поплохело: судорога свела тонкие пальцы друга в неправильный кулак, больше напоминающий лапу мёртвой птицы. От храброго, жизнерадостного весельчака сейчас не осталось и следа. Вадим с ужасом подумал — уж неспроста ли мальчишки дали ему погоняло "Могила"?

— Вовка, греби сюда!

Друг с трудом сфокусировал взгляд, глотнул воды, еле слышно кашлянул — с неимоверным усилием медленно приблизился.

— Я… я… я… я…

Вадим как-то сразу догадался, что обмороженный друг не сможет сказать ничего внятного.

— Да, я тоже… очень замёрз… но нам надо плыть… тут немного осталось! Я знаю это место… метров через сто будет берег… а там и до наших рукой подать!

— Нннне… Не… Нее… — забормотал Могила.

— Соберись! Мы должны доплыть!!! Давай!

Вовка, каким-то чудом держащийся за каменный выступ безразлично опустил глаза, всем видом показав, что подчиняется. Волны непроизвольных мышечных сокращений гуляли по его тщедушному телу. Вадим хлопнул его по плечу, про себя отметив, насколько друг холодный.

То ли открылось второе дыхание, то ли произошёл выброс адреналина, но ему стало немного теплее, прибавилось сил. Вадим, можно сказать, не плыл, а просто держался на поверхности реки, но даже так Вовка за ним не поспевал. Он решил немного отплыть вперёд, чтобы разведать путь. Метров через двадцать дно ещё не прощупывалось, зато длинные водоросли вполне ощутимо принялись цепляться за ноги — хороший признак, скоро берег! Он вернулся к другу, подплыл поближе, решив ему подсобить, но как только Вовка попытался за него уцепиться, Вадим молниеносно пошёл ко дну, испугался, инстинктивно оттолкнул товарища.

— Давай… Давай… У нас получится… Там уже берег…

Вовка прикрыл глаза, слишком медленно передвигая руками. Вадим снова начал замерзать. Отплыл буквально на два метра от товарища, обернулся, но никого не увидел… Сначала он не мог понять, что произошло… Время в очередной раз замедлило бег.

Тишина.

На гладкой поверхности воды неохотно лопнули три пузырька.

Вадим пришёл в себя. Бросился туда, где ещё секунду назад цеплялся за поверхность и саму жизнь верный друг. Откуда-то появились силы. Нырнул — ничего. Отдышался. Нырнул. Ещё раз. Ничего. Ещё раз. Он нырял снова и снова, погружаясь в глубину, как в невыносимую правду: друзья погибли, их больше нет, и спешил побыстрее вынырнуть, тем самым не соглашаясь поверить в это.

Слёзы смешались с речной водой.

Нырнув в очередной раз, он вроде бы что-то нащупал, но не смог ухватиться, а когда вынырнул, в висках страшно стучало. Провёл рукой по лицу — кровь. В носу стало тепло. Кровь тёплым ручейком спускалась к губам, попадала в рот, оставляя солоноватый привкус. Кровь из носа шла у него с раннего детства: врачи поставили диагноз "повышенное внутричерепное давление". Вадим знал, если продолжит нырять, то вскоре потеряет сознание. Сглотнул огромный ком, образовавшийся в горле. Нахмурился, а затем захныкал как маленький:

— Вовка… ты прости меня, пожалуйста… Я… веришь, нет? Никогда тебя не забуду… И тебя Мишка… простите…

Что произошло дальше, он почти не помнил. Внутренне Вадим снова и снова переживал невыносимую, совершенно нереальную боль утраты лучших друзей, поверить в которую окончательно никак не получалось. В то же время на полном автомате доплыл до берега, выбрался на скользкую землю, поцарапался об ивовые ветки, когда спешно продирался прочь от реки-убийцы, немного посидел на границе старого леса, вздохнул, встал, пошёл искать дорогу к лагерю. На прощание обернувшись, он заметил, что в мире стало намного светлее: вот-вот поднимется солнце, прогонит серый туман и возможно всё будет как раньше. Друзья, перепачканные зубной пастой, проснутся в душном корпусе, вдали заиграет горнист, помятый вожатый Костян с лёгким перегаром хмуро позовёт пацанов на завтрак… "Это просто страшный сон… это не может быть правдой" — повторял Вадим, медленно двигаясь сквозь тёмный лес. Он не видел ничего вокруг, часто спотыкался. Наконец под ноги сама собой метнулась заросшая тропинка. Ему почему-то показалось, что она непременно приведёт туда куда нужно.

Минут через пятнадцать мысли немного успокоились, голова прояснилась. Наверное, подсознание приняло жуткую правду, переварив всё произошедшее. Вадим сильно переживал, перед глазами то и дело всплывали улыбающиеся лица друзей, но теперь он мог думать не только о них. Во-первых, зоркий мальчишеский глаз определил, что он забрёл в старую часть леса. Одряхлевшие деревья, как древние старушки, измученные артритом и псориазом, тянули к небу кривые ветки, даже летом теряя бледную листву. Стволы уже отошедших в мир иной гигантов, превратились в непроходимые преграды, но неизвестно кем вытоптанная тропа, ловко лавировала между ними, иногда балансируя на краю глубоких дурно пахнущих ям, иногда почти теряясь под завалами гниющего валежника. Во-вторых, он понял, что раньше никогда здесь не был. Удивительно, в этой части леса совсем не рос папоротник, на ум тут же пришли слова бабушки: "Лес без папоротника — дурной лес". Поёжившись, Вадим ускорил шаг.

Будто услышав его тревожные мысли, то тут, то там начали появляться широкие махровые кусты папоротника. Рядом со старыми деревьями возникли тоненькие стебли юных берёзок и ещё более тонкие веточки молодой черёмухи. Постепенно светало и в лесу. Вадим немного успокоился, начав снова обдумывать всё произошедшее этой ночью, когда тропинка резко отклонилась в сторону, буквально вытолкнув его на голую поляну, покрытую чёрными прошлогодними листьями.

Что-то хрустнуло под ногой. Во влажной листве белела кость. Вообще-то, ничего удивительного — любой лес кишит костями бездомных собак, кошек, заблудившихся коз и неизвестных птиц, но Вадим сразу понял — кость принадлежала человеку. Это была нижняя челюсть — точно такая, как гипсовый макет, показанный им учительницей на уроке биологии. Ряд узких неровных передних зубов, небольшие клыки и крупные жёлтые коренные зубы. Если это возможно, замёрзший парень похолодел ещё больше. Поднял глаза. Остолбенел. Перед ним на кроне мощного столетнего кедра возвышалась избушка. Деревянные стены почернели от времени, сливаясь в утреннем сумраке с тёмной зеленью кедровых иголок. Избушка, расположенная в трёх метрах от земли, выглядела чрезвычайно старой. Крышу покрывал толстый слой пожелтевшей хвои, вместо трубы зияла дыра, окна давно лишились не только стёкол, но и ставней, сгнившая дверь висела на одной петле.

От старого дома веяло смертью.

Все посторонние мысли мгновенно покинули голову. Захотелось как можно скорее уйти отсюда подальше, желательно не оборачиваясь. Бежать. Быстрее бежать! Сердце бешено забилось в груди. Вадим, стараясь не издавать ни единого звука, медленно отвернулся от избушки, сделал шаг, ещё один… Под ступнёй подло хрустнула ветка. Никогда прежде он не слышал столь громкого хруста.

В тот же миг всё в мире изменилось.

Вечно трепещущие, даже в безветренную погоду, листья осины замерли. И без того молчаливый лес, онемел. Скудное тепло летнего утра испарилось.

Время остановилось.

Вадим увидел пар от собственного дыхания и одновременно почувствовал спиной чей-то взгляд. Внутри шелохнулось плохое предчувствие. Обострённые чувства закричали о страшной, ни с чем несравнимой угрозе. Он понял, что ни в коем случае нельзя оборачиваться, вернее, он откуда-то это знал. Вадим побежал. Никогда ещё ему не приходилось так быстро бегать. Не разбирая дороги, разбивая ноги об острые шишки, царапая плечи о сухие ветки кустарников, он нёсся прочь от избушки, осознавая, что живущий в ней призрак не отстанет. Что-то подсказывало ему — это игра. Он — обречённая мышь, которая рано или поздно надоест играющему. Жизнь, казавшаяся до сегодняшней ночи бесконечно длинной, теперь сжалась до партии в ужасную забаву, где, в общем-то, всё уже ясно.

Вадим бежал, наклонив как можно ниже голову, чтобы и краем глаза не видеть происходящего вокруг. Враждебный лес пришёл в движение. Из темноты на него смотрели сотни злобных глаз, кто-то шипел в кустах. Корни неожиданно поднимались из почвы, расставляя опасные капканы. Ему было так страшно, что нет слов, способных это передать. На ум пришла старая молитва, которую, сбиваясь, забывая слова, он принялся повторять снова и снова. Все душевные силы были вложены в эти простые слова.

Холодные щупальца прикасались к голой спине, действуя, как кнут действует на загнанную лошадь. Шестое чувство подсказывало Вадиму, что призрак рядом: сейчас справа, а через долю секунды совсем рядом — позади, дышит в затылок могильным холодом. Однажды Вадим даже пробежал сквозь привидение. Тело, на какую-то мизерную долю времени, умерло: сердце неожиданно остановилось, лёгкие опустели, он физически почувствовал, как его плоть гниёт, рассыпаясь в прах. Он стал трупом — холодным, не имеющим никакого отношения к живому миру, но что-то его здесь задержало, а затем много десятилетий спустя, он забыл себя, смешавшись с землёй, став частью древнего леса.

Взмах ресниц.

Он вернулся. Молодое сердце быстро качает кровь, лёгкие исправно обогащают её кислородом. Жив? Надолго ли?

Вадим трижды падал. Уже приближаясь к земле, с силой зажмуривался, чтобы ни в коем случае не увидеть лицо смерти. Перетерпев первый всплеск боли, отползал в сторону, поднимался на четвереньки, закрывая глаза ладонями, несколько шагов хромал и снова переходил на бег. Призрак хохотал. Звуки совершенно не походили на смех, скорее на писк железа по стеклу, но Вадим откуда-то знал: призрак доволен, ему нравится играть, он потешается над жертвой.

Бешеная гонка продолжалась.

Вконец запыхавшись, растеряв остатки сил, покалечившись, он понял, что если вновь упадёт — не сможет подняться. И, конечно, падал. И, как ни странно, снова вставал. Кровь уже без остановки хлестала из носа. Поддразнивая игрушку, призрак прикоснулся к его плечу. Плечо обожгло адским холодом. Вадим ахнул, ничего не смог с собой поделать, непроизвольно покосился на руку. Туман. Тот самый туман, забравший сначала Мишку, а затем и Вовку, клубился справа от него. Непонятно как, но от тумана шёл пар или дым, под которым пряталась прозрачная ладонь с костяшками пальцев. Ужас, охвативший его, не имел единиц измерения. Почти сходя с ума, почти теряя сознание, Вадим побежал быстрее.

Корень.

Большой, узловатый, коричневый корень, похожий на червя. Только что его здесь не было.

Падение.

Лёгкие, в которых наверняка из-за переохлаждения уже началось воспаление, отозвались жгучей болью. Челюсть, приземлившаяся на свежий пенёк, страшно цокнула. Вывернутое запястье противно заныло. Саднили ободранные колени. От разнообразных видов боли, одновременно навалившихся на него, на глазах навернулись слёзы. Вадим сел, оказавшись в небольшой норе, образовавшейся в корнях огромного дуба. Не отдавая себе отчёт в том, что делает, осмотрелся. Мерзко захихикав, на крошечной поляне перед старым деревом возник призрак. Вадима парализовало, как кролика парализует взгляд удава.

Дым или пар, окутывающий призрачный силуэт, медленно спадал на землю. Внутри туманного силуэта призрачные языки сплетались в странный узор, то уплотняясь, то напротив, рассеиваясь. Вадиму казалось, что если моргнуть, наваждение исчезнет, став призраком тлеющего костра, кем-то забытого в чащи. Он моргал, но дух мертвой девочки не исчезал. Теперь стало совершенно ясно, что перед ним именно та девочка, о которой рассказывала старая повариха. Худенькое тело, тоненькие ручки, жиденькие косички с бледными поникшими бантиками на концах. Платье в горошек еле заметно трепетало на потустороннем ветру. Но самое страшное — это лицо привидения. Вадим почувствовал, как его сердце сбилось с ритма, когда из тумана показалось её лицо. Правильные черты, узкие поджатые губы, чуть вздёрнутый нос и…

Злые.

Очень злые.

Бездонные чёрные дыры вместо глаз.

Он пытался зажмуриться — безрезультатно. Смерть, ад, пустота или чёрт знает что ещё смотрело на него сквозь эти дыры в голове, парализуя тело, уничтожая душу. Вадим почувствовал, как из него уходит жизнь. Это было столь яркое пронзительное сосущее ощущение, что в нём взбунтовались остатки желания быть живым — и вырвались наружу, бессмысленным, бесполезным последним криком умирающего человека.

Крик ночной птицей пролетел сквозь вековой лес, унося с собой остатки надежды.

Вадим затих, полностью обессилив. Сжался в комок. Завалился на бок. Ничего не значащие слёзы потекли из глаз, падая в мягкий мох. Глаза мальчишки остекленели. Призрак ещё некоторое время постоял над голым телом, развернулся и медленно полетел прочь.

От земли отделились две призрачные сферы. Если бы он их увидел — без сомнения узнал. Они еле заметно светились тёплым светом недавней жизни. Ненадолго задержались рядом с Вадимом, попрощались и неспешно отправились вслед за новым провожатым. Зачем торопиться, если впереди вечность?

 

1

Арпеник проснулась от привычной трели будильника, мгновенно вынырнув из сна. Несмотря на то, что всю ночь ей снились странные незнакомые люди, которые говорили что-то важное, что-то, отчего у неё тревожно заходилось сердце, чувствовала она себя более чем прекрасно. Сладко потянувшись на мягкой перине, Арпеник учуяла вкусный запах гренок из кухни, про себя похвалила за заботу младшего брата, улыбнулась солнечному зайчику, проникнувшему в комнату сквозь тяжёлые портьеры, встала. Больше всего на свете она ценила комфорт, а ещё обожала хорошо поспать, именно поэтому с такой тщательностью обставляла спальню. Здесь всё располагало к отдыху, дышало уютом. Босые ноги привычно утонули в нежном ворсе прикроватного коврика. Заколка для шикарных длинных волос угольного цвета отыскалась в крошечном шкафчике, стоящем опять же поблизости. На нём её дожидался высокий бокал наивкуснейшего гранатового сока, приготовленный заранее — с вечера. Девушка сделала небольшой глоток, поморщилась и снова повалилась на кровать — эти первые минуты в начале каждого дня значили для неё чрезвычайно много: "Как встретишь новый день, так его и проведёшь!" — говорила мама. Она снова улыбнулась: без причины, просто, потому, что всё было хорошо, и окончательно забыла тревожные ночные сны.

В дверь настойчиво постучали:

— Сестра, давно пора вставать! Смотри — опоздаешь! Нехорошо…

— Я уже встала, спасибо за завтрак!!! Я тебя люблю!

Брат — ортодоксальный армянин, не позволял себе вольности зайти в её спальню и увидеть сестру в ночной одежде с распущенными волосами, но и, не видя его лица, она знала — он улыбнулся.

Их родители погибли больше десяти лет назад, оставив брата с сестрой одних на всём белом свете. Арсену в тот год исполнилось всего двенадцать, но он, как полагается мужчине, принял на себя заботу о чистоте фамилии и чести сестры: встречал её по вечерам, не позволял надолго оставаться наедине с мужчинами, приводил потенциальных женихов. Поначалу её это сильно раздражало. Она пыталась объяснить Арсену, что они живут не в Армении, а в Москве, где свои законы, на дворе двадцать первый век, в котором женщина не только жена и мать, да и вообще она старше его на пять лет — ничего не помогало. В конце концов, Арпеник смирилась, а брат начал закрывать глаза на её мелкие нарушения традиций. Единственное, в чём они никак не могли прийти к согласию, это то, что в двадцать семь лет сестра всё ещё не вышла замуж. Вот и теперь Арсен вернулся к излюбленной теме:

— Сегодня вечером к нам в дом придёт Сурен. Постарайся не задерживаться на работе. Я долго его уговаривал! Сурен из хорошей семьи, его многие знают и уважают. Он станет хорошим мужем и отцом.

— Брат, а Сурен случайно не тот толстяк со дня рождения Сури Азганун?

— Да, он самый, — донеслось из коридора.

Арпеник вспылила, в одной полупрозрачной сорочке, зная, что это заденет брата, распахнула дверь спальни:

— Ты шутишь? Этот потный мужик? А ты в курсе, что две его бывшие жены наплевали на традиции и развелись с ним?

Арсен отшатнулся, с ужасом окинув взглядом её смелый наряд, отвернулся, напрягся, помолчал, грубо кинул через плечо:

— Ты, сестра, совсем стыд потеряла! Ты — старая дева! К нам в дом скоро совсем мужчины ходить перестанут! Сегодня вечером ты встретишься с Суреном и будешь мила — это не обсуждается. — Арсен, не оборачиваясь, схватил свою сумку с трельяжа, хлопнул дверью — уехал на работу.

— Счастливого пути! — искренне пожелала ему Арпеник, сегодня ничего не могло испортить ей настроение.

Не успевшие остыть гренки оказались потрясающе вкусными. В отличие от большинства своих русских подружек, она не истязала себя бесконечными диетами, чтобы в двадцать семь лет пытаться влезть в одежду сорок четвёртого размера, которую носила в четырнадцать. Да, Арина, как её звали русские, была полноватой. Не толстой, а именно полноватой. Про таких как она, в прошлом говорили "кровь с молоком". Красивое овальное лицо с естественным румянцем, огромные карие глаза, обрамлённые длиннющими ресницами, смуглая, словно всегда загоревшая кожа, подтянутая грудь третьего размера, хоть и не шестидесятисантиметровая, но вполне приемлемая талия — всё это вкупе с покладистым характером и незаурядным чувством юмора делало её эффектной женщиной. Общее впечатление не портила даже миниатюрная горбинка на носу. Арина знала себе цену.

Подчеркнув правильные черты лица небольшим количеством косметики, она была полностью готова. Девушка вспомнила, что сегодня вторник — грудничковый день, её самый любимый день недели, ещё раз улыбнулась и выпорхнула на улицу.

Дорога до поликлиники номер сто один, где она работала педиатром, занимала около часа — они с братом жили на окраине. Ей нравилось московское метро. Во-первых, там можно узнать все веяния современной моды, рассматривая разномастных пассажиров, мысленно примеряя их гардероб на себя. Во-вторых, Арина любила читать. В их век огромного скопления разнообразных медиа: на любой вкус и цвет, чтение мало кого привлекало, но вопреки моде, Арина любила читать, с головой погружаясь в книжные миры, под безумный аккомпанемент метро. Ну и, в-третьих, если удаётся занять сидячее место, в метро здорово подремать.

Дважды сменив линию, через сорок пять минут, проведённых под землёй, Арина вышла на свежий воздух на станции "Пролетарская". Ветер дул со стороны Москва-реки, которую отсюда не рассмотришь, принося с собой влажную свежесть. Апрельское солнце достаточно высоко поднялось над городом, чтобы ей стало жарко в плаще. Залюбовавшись одиноким облаком, она ещё немного постояла, подождала, пока спадёт поток пассажиров, и только потом летящей походкой направилась в нужную сторону.

Вдоволь надышавшись свежим воздухом, прогулявшись по Крутицкому Валу, Арина ступила на первую ступеньку лестницы, ведущей в поликлинику. На работу как-то сразу расхотелось. Вдобавок ко всему, несмотря на то, что она вышла как обычно и абсолютно не торопилась — приехала раньше, часы утверждали, что до начала смены оставалось около двадцати минут.

Спасительно зазвонил телефон:

— Аришенька, здравствуй! Ты где?

Девушка улыбнулась мобильнику. Звонила её напарница, — медсестра Галина Григорьевна, немолодая добродушная матрона, больше всего любящая в этой жизни три вещи — детей, сладости и сплетни. Поводом для звонка, наверняка, стала одна из этих слабостей.

— Галина Григорьевна, а я уже скоро буду, что-то стряслось?

— Нет-нет! Всё как обычно… Разве что… Я же с шести утра на дежурстве, совсем замоталась в регистратуре и что-то так сладенького захотелось… Не в службу, а в дружбу, купи по пути упаковку моего любимого Овсяного…

— Конечно, куплю! Я, признаться, и сама с удовольствием с вами почаёвничаю за обедом! Галина Григорьевна, а давайте ещё возьмём немного халвы… Вы сейчас сказали про сладкое, и мне сразу почему-то захотелось халвы…

— Ариночка, ты моя спасительница! Как же я люблю, когда наши смены совпадают! Вчера, представляешь, поставили вместе с этой рыжей — ну, новенькая Лизка. Худая как палка и, видно, без мужика — злая как собака: на детей кричит, матерей оскорбляет, на меня всю смену смотрела как на врага народа. Как хорошо, что сегодня с тобой дежурить…

— Я тоже вас очень люблю! Скоро буду! — Арина снова улыбнулась: да, если весь день пройдёт не хуже чем начался — это будет чертовски хороший денёк!

Пятнадцать минут спустя девушка, поправляя изрядно потолстевшую сумку, с трудом открыла тяжелейшие двери детской поликлиники. "И кто придумал поставить здесь настолько тяжёлые двери, ведь дети никогда в жизни их не откроют!" — успела подумать она, прежде чем вошла в мир полный отчаянного плача, гула голосов и других звуков, которые невозможно идентифицировать.

Приёмный покой, как обычно по вторникам, заполнили десятки разномастных колясок, мамаши с розовыми и голубыми свёртками чинно выхаживали по залу, делились новостями в очереди у окошек регистратуры или сдавали одежду в гардероб — вот она, её любимая работа! Оставшись незамеченной, Арина прошмыгнула на лестницу, ведущую на второй этаж и дальше по коридору в огромный зал ожидания, где успели обосноваться первые пациенты. За крупной кадкой с разросшимся деревом лимонника она увидела знакомое лицо — Катерина принесла сына — Борю.

Внутри тридцать восьмого кабинета было тепло. Увы, создать атмосферу уюта в больничном кабинете практически невозможно. Сколько они с коллегами не просили главврача во время ремонта поклеить бактерицидные обои, он как человек старой закалки настаивал на обычной побелке. В итоге единственным атрибутом комфорта оставалось тепло, которого, правда, из-за старых насквозь продуваемых окон, тоже недоставало. Белое строгое убранство её рабочего места эмоционально подавляло, даже пёстрые игрушки для пациентов, сидели присмиревшие, не живые. Отогнав прочь неприятные мысли, о том, что скоро придёт лето и придётся распечатывать старые окна, в щели которых осенью они натыкали почти килограмм ваты, Арина бодро поприветствовала напарницу, что-то изучающую в пухлой карте больного:

— Галина Григорьевна, а вот и я! — нахмурилась. — Ах, как мне жаль, но в магазине кончилось овсяное печенье и вся халва… Пришлось взять сушки…

Немолодая медсестра поражённо сняла очки в толстой оправе:

— Ариночка, но как же так…

Арина засмеялась:

— Галина Григорьевна, мне так нравится над Вами подшучивать! Вы верите всему как ребёнок! Ну, я же пошутила!!! Всё взяла и Ваше любимое овсяное с кусочками шоколада, и халвы, и конфет, и даже мой любимый чай Каркаде! Так что ждём обеда!

Медсестра смущённо заулыбалась, поправив пепельно-голубые волосы:

— Спасибо, ты у нас настоящее золото…

— О, а Вы покрасились? Вам очень идёт!

— А тебе не кажется, что это как-то… Не знаю… Эээ… слишком? Мой-то уехал на охоту, завтра вернётся, не знаю, что и скажет…

— Не волнуйтесь, — Арина приселяя рядом на кушетку, — ему с вами фантастически повезло. Вы такая эффектная женщина и в самом расцвете! Цвет, конечно, яркий, но весной не страшно немного поэкспериментировать! Через месяц снова покраситесь! Но вам хорошо…

Галина Григорьевна глубоко вздохнула, а когда улыбнулась, все морщинки на её некогда красивом лице как лучики солнца пришли в движение:

— Спасибо тебе, дорогая.

Арина вспомнила свою бабушку. Совершенно другую — непохожую на эту добрую пожилую женщину ни внешне, ни по характеру, но бабушка улыбалась так же — словно лучилась внутренним светом. Её тело не нашли под обломками дома в Армении после землетрясения. В могиле бабушки ничего не было, только обелиск с фотографией.

Она встала, поправила накрахмаленный халат, в который успела переодеться, состроила крайне серьёзную гримасу:

— Что ж, больные заждались. Мадам, Вы, полагаю, готовы приступить к работе?

— Точно! Когда ты это делаешь — не устаю удивляться! У тебя талант парадировать людей! Точь-в-точь рыжая Лизка! Ох, вот же стерва… Я думала, вчерашняя смена никогда не кончится…

— Гм, разговорчики!!! — ещё более надменно произнесла Арина, и они вместе рассмеялись.

Палец привычно лёг на кнопку. Над входом в их кабинет зажглась надпись "Войдите". В дверь постучали. Обе женщины стали серьёзными, заняв места за столами, повёрнутыми друг к другу.

Но показная серьёзность, во всяком случае, с лица Арины, мгновенно сошла, как только в кабинет нерешительно протиснулась Катерина Иванова. Есть в мире женщины, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять — одиночки. Катерина относилась именно к ним. Слишком крупные бёдра, слишком узкие плечи, крошечная, почти мальчишеская грудь, затравленный взгляд бесцветных глаз, волосы — пакля, плохо сидящая одежда. Но что-то присутствовало в этой девушке без возраста, что заставляло её уважать. Одна из пациенток однажды рассказала её историю. Несколько раз пыталась выйти замуж — безуспешно, отчаявшись, решила рожать одна. Долго не могла забеременеть, ещё дольше лечилась, а когда зачатие произошло, потеряла ребёнка, следом второго, но не отказалась от мечты. В третий раз врачи положили её на сохранение после первого месяца. Она так и пролежала до конца срока, практически не вставая с кровати, плюнув на неплохую работу и, в общем-то, на себя тоже. Боря родился слабеньким, недоношенным с кучей всевозможных болячек. Акушерка попыталась было склонить Катерину к отказу от бесперспективного малыша, но мгновенно пожалела об этом, получив книгой по голове. Персонал роддома не желал вслед этой парочке здоровья и "приходите к нам ещё" — все понимали, что вряд ли новорождённый протянет больше месяца, да и здоровье матери явно было подорвано.

Арина ничего этого не знала, когда в первый раз познакомилась с Катей и Борей, а потом, узнав их историю, долго недоумевала: как этой женщине удалось в считанные дни выкормить недоношенного синего малыша в крупного розовощёкого красавца с покладистым характером.

— Можно? — вошедшая нерешительно опустила неподъёмную сумку с детскими вещами на пол.

— Катерина, доброе утро! — расцвела в улыбке Арина, — конечно, конечно, заходите! А мы вас, можно сказать, потеряли. Вы у нас две недели не появлялись!

— Простите, бабушка приболела, пришлось съездить к ней в Омск, — тихий еле слышный голос мамы Бориса сделался ещё тише, — Омск далеко, мы ехали на поезде вот, боюсь, как бы сын не разболелся…

Арина пристально посмотрела на неё, услышав совсем другую фразу: "У меня совсем нет денег, поэтому пришлось везти сына в холодном плацкарте, где совсем не место для таких маленьких". Она решила поддержать её, вселив немного бодрости, понимающе улыбнулась, забрала свёрток с сыном из рук, энергично сказала:

— Ну, зная вашего Бориску, зуб даю, что он не расхворается! Он ведь у вас богатырь!!!

— Это да, — тень счастья на усталом лице.

Руки ощутили приятную тяжесть — малыш активно набирал вес, что в отношении грудничков всегда говорит об одном: у ребёнка всё идёт прекрасно. Развернув свёрток, Арина физически почувствовала, как её заполняет ощущение полного счастья. С ней это происходило постоянно. Именно благодаря этому чувству она полюбила свою низкооплачиваемую работу, спешила на неё и вот уже сколько лет, не рассматривала вариантов смены деятельности.

Боря серьёзно посмотрел прямо в глаза, для солидности покряхтел, отвернулся. Она немного наклонила его, чтобы он увидел маму, после чего, успокоившись, малыш снова встретил её взгляд, задумался, а затем неожиданно заулыбался. Улыбка ребёнка — одно из немногих чудес, оставшихся на земле. Пройдёт немного времени, и Боря узнает, что люди лгут, сам научится врать в ответ, узнает подлость, зависть и злость, научится улыбаться, чтобы заполнить неудобную паузу в беседе, чтобы смутить оппонента, чтобы скрыть настоящие чувства. Всё это обязательно произойдёт, но сегодня в его улыбке сияла лишь благодарность за то, что неизвестная тётенька держит его аккуратно, не пугает, говорит что-то непонятное мягким приятным голосом, не уносит далеко от мамы и даже улыбается в ответ почти как мама.

Раздев Борю до тоненькой распашонки, Арина для галочки положила его на весы, хотя опыт уже всё ей рассказал о здоровье маленького пациента. Вес — около пяти кило, несмотря на то, что малыш слишком горячий — это из-за стеганого одеяла, в котором его принесли, на самом деле температура в норме. Несколько красных прыщиков на щеках — скорее всего диатез: мать начала прикорм, видимо, с фруктовой смеси, которую теперь лучше заменить. Внимательно рассмотрев нежную кожу на спинке и попе, Арина удовлетворённо улыбнулась сначала мальчику, а потом его маме:

— Что я могу сказать? Всё в норме: растём, улыбаемся, не болеем! — заметила тень сомнения на лице Катерины и поспешно добавила, — ваша поездка не повредила ребёнку, не волнуйтесь.

— А прыщики?

— Обычный диатез! Почитайте дома в Интернете — это случается со многими детьми. Вы, кстати, сделали все необходимые прививки?

— Конечно! А как же иначе!

— Ну, тогда и вовсе не о чем переживать! — Арина мастерски спеленала Борю, который явно этого не одобрял: нахмурился, забавно сведя почти незаметные бровки, но промолчал. Ей нравились покладистые груднички, которые не впадали в истерику по любому поводу. Передала его матери, села за стол, — Катерина, есть кое-что, о чём мне хотелось бы с вами поговорить…

Катерина вздрогнула, побледнев ещё больше, став почти зелёной:

— О боже, я так и знала что с ним что-то не так…

— Нет. Повторяю, с вашим сыном всё хорошо. Меня больше настораживает ваше самочувствие. Я думаю, вы и сами заметили вот эти круги под глазами, в прошлый ваш визит их не было. Такие круги без причины не появляются, скорее всего, либо печень, либо сердце… Вы давно сами ходили на приём?

— Я?.. Да, что вы… Просто не выспалась…Со мной всё хорошо… Правда!

Арина поняла, что она врёт. Люди всегда, когда врут, добавляют: "правда", или "честное слово". Дело вовсе не в плохом сне, мама Бори болела и знала об этом, но отчего-то отказывалась от помощи:

— Катерина, вы действительно плохо выглядите. У вас здоровый красивый мальчик, но ему нужна здоровая сильная мама, чтобы вырасти. — Вы обязаны показаться врачу.

— Да, да… Я поняла… Спасибо! Мы можем идти?

— Конечно, мы ждём вас через неделю. Катерина, позаботьтесь о себе!

— Угу.

— До чего же настырная! Ведь наверняка никуда не пойдёт, а если у неё что-то серьёзное? Я, например, подозреваю кровотечение! — в сердцах воскликнула Арина, когда Катерина с младенцем на руках вышла из кабинета.

— А ты разве не знаешь? У неё запущенная феохромоцитома.

Девушка поперхнулась сладким чаем:

— Как?!!

— Мне на прошлой неделе рассказала онколог из женского, говорит: пациентка, чтобы сына не забрали в опеку, попросила не ставить её на учёт, — Галина Григорьевна достала из-под стола припрятанное вязание и принялась ловко орудовать спицами.

— Бог ты мой…

Арина несколько долгих секунд приходила в себя, а затем подскочила, выскочила из кабинета, чуть не сшибив следующую мамашу, побежала на первый этаж. Она догнала Катерину лишь у гардероба, когда та уже застёгивала молнию на длинном поношенном и явно дешёвом пуховике.

— Постойте! Как хорошо, что я вас догнала, — запыхавшись, сказала она, вытащила из кармашка на груди визитку и быстро нацарапала на ней девять цифр, — вот мой номер, если что-нибудь произойдёт, вам понадобится помощь — позвоните. Звоните в любое время!

На бледном лице девушки растерянность сменилось пониманием: Катя догадалась, что врач каким-то образом узнала о её недуге — о её тайне. Смутилась:

— Спасибо Вам, но мы как-нибудь сами…

— Бросьте! Я от чистого сердца! Пожалуйста!

Катерина грустно, но одновременно холодно посмотрела на Арину, поджала губы, бросила взгляд на визитку, отвернулась и пошла к выходу.

— Катя, не глупите!

— Я запомнила номер. Спасибо.

Арина медленно возвращалась к кабинету, не обращая внимания на шум, наполнявший поликлинику: детские крики, плач, бормотание мамашек, строгие голоса врачей, отражаясь от каменных стен, сплетались в замысловатую какофонию. Она задавала себе вопрос: что сподвигло её на этот неосмотрительный поступок: оставить номер, по большому счёту, чужому человеку? Да — девушка серьёзно больна, да — у неё хорошенький сынок, но ведь подобные истории случаются ежедневно — всем больным не поможешь. Она несколько раз напомнила себе, что нельзя привязываться к пациентам, в её работе необходима беспристрастность, но снова перед глазами всплывало личико Бори, и объективные доводы потеряли силу. Из этих размышлений её вернул в реальность лишь оглушительный рёв ребёнка, когда она вошла в кабинет и увидела у своего стола новую посетительницу, державшую в руках кричащий свёрток с розовым бантом.

Рабочий день продолжался.

Несколько часов спустя, как всегда после обеда, её одолела сонливость. Поток посетителей постепенно спал, так что им даже удавалось немного посекретничать с Галиной Григорьевной в перерывах между приёмами. В очередной раз, обернувшись на предупредительный стук в дверь, обе женщины с удивлением увидели на пороге огромную бирюзовую коляску. Грязные колёса оставили на чистом полу рыжие полосы. Вслед за коляской в кабинет ввалилась юная девушка, кокетливо поправляя воротник норкового полушубка:

— Здрасьте!

— Вообще-то с коляской и в верхней одежде мы не принимаем, — строго заметила Галина Григорьевна.

— А чё, я виновата? У вас там воруют! И вообще я два часа ждала!

Не успев войти, девушка уже начала лгать: охрана поликлиники работала исправно — краж не случалось уже полгода, да и очередь в кабинет давным-давно рассосалась. Арина поняла, что ничего хорошего от этого визита лучше не ждать, но, дабы избежать скандала, на который так и напрашивалась мамаша, решила не возражать.

— Кто у вас? Вы у нас, кажется, впервые?

— О да, — девушка закатила ярко накрашенные глаза, так и не снимая полушубок, плюхнулась на стул, — я впервые… Моя бы воля — никогда не пришла, у вас в больнице просто позапрошлый век — такой жуткий сервис… Мой супруг перевёл наш бизнес в Москву, так что мы ещё обустраиваемся. Мой муж занимается алмазами, — девушка откинула прядь светлых волос, чтобы продемонстрировать россыпь блестящих камней в серьгах и на кольце, — я хотела пойти в другую клинику, но мой муж настоял на вашем клоповнике… зачем?

— Так, с Вашим мужем мне всё понятно. Расскажите о ребёнке.

— Ах, да. Вообще-то я хотела мальчика, но мой муж хотел…

— Пожалуйста, ближе к делу, — Арина начинала ненавидеть новоявленную посетительницу.

— Ну ладно… но не хамите мне… — безымянная визитёрша снова закатила глаза, встала и неохотно пошла к коляске, громко цокая туфельками на невообразимой шпильке.

— Я вам не хамила…

Блондинка не слушала:

— Сонечка жутко болезненная девочка… Родилась недоношенной, около двух килограммов — ну вы же понимаете, я не могла себе позволить во время беременности растолстеть… Хотя мой муж…

Арина давно научилась пропускать чужой бред мимо ушей вот и сейчас сосредоточилась исключительно на ребёнке. Мать (про себя она назвала её — Моделька), распеленала молчаливую малышку и голышом вынула её из коляски. Тут же кабинет наполнил негромкий писк.

— Она вообще не сидит на руках. Как возьму её — сразу плачет, может у неё что-то с психикой? — захлопала наращенными ресницами Моделька.

"Это у тебя проблема с психикой, а ещё с интеллектом" — хотела ответить Арина, но промолчала. Подержала руки над обжигающей батареей и только после этого подошла и взяла малышку. Гримаса вселенского горя мгновенно сошла с Сониного личика, девочка для профилактики всхлипнула, икнула и уставилась на врача умными небесно-голубыми глазами.

— Вот и муж, когда её берёт, она перестаёт хныкать… Наверное, что-то с головой…

— Груднички остро реагируют на температурные изменения. У вас руки холодные как лёд — вот она и плачет, потому что мёрзнет. В следующий раз погрейте ладони под горячей водой, — заметила Арина, поглаживая ребёнка по животу, чтобы определить правильно ли зарос пупок.

Моделька явно проигнорировала её совет, продолжая лепетать:

— Я начала перевязывать грудь, но молоко пока идёт, не знаю, что и делать… У меня красивая грудь, не хочется, чтобы обвисла… Правда, муж настаивает, чтобы я кормила… Посоветуйте что-нибудь…

Внезапно дверь в кабинет шумно распахнулась. Внутрь ворвался неизвестный мужчина, с ходу ошарашив Арину вопросом:

— Вы Арпеник Ослонян?

— Кто?! — подала из угла голос Моделька.

— Да, — это я…

— Клёвое имя! — вошедший мужчина помахал корочками у неё перед носом, но из-за растерянности она не успела ничего в них увидеть или прочитать, — я капитан Прад, вы мне нужны!

Арина растеряно моргала ресницами, рассматривая нежданного гостя. На пороге стоял невысокий небритый мужчина в тёмных джинсах, сером мятом пиджаке и коричневой рубашке, с расстёгнутыми верхними пуговицами. Вместе с мужчиной в помещение вошёл душистый запах элитного табака и неуловимый аромат не менее дорогого парфюма. Мужчина, так и не сняв тёмные очки, окинул комнату пристальным взглядом, задержался, рассматривая каждую из трёх замерших в растерянности женщин, сохранил молчание.

В повисшей тишине особенно остро стали слышны бормотания Модельки, которая успела выхватить младенца из рук врача и теперь быстро пеленала Соню прям в коляске:

— Ужас какой-то: врач моей доченьки — хач… муж никогда не поверит… кошмар…

Арина потупилась: за долгие годы жизни в Москве так и не привыкла к этому оскорблению. Каждый раз, когда его слышала за спиной, чувствовала себя в чём-то виноватой. Галина Григорьевна, странный мужчина и бледный парень, показавшийся за его спиной, синхронно уставились на Модельку.

— Чё? Знайте: ноги моей не будет в вашей клинике! Я не представляла, что в Москве может быть такое: никакого сервиса, все хамят, толкают. Врачи неквалифицированные, да ещё и эмигранты или что-то типа того… Ехали бы вы назад в свою Осетию…

Арине стало нехорошо, но неожиданно на выручку пришёл странный гость:

— Значит так, девочка. Прямо сейчас ты закроешь свой рот и выйдешь отсюда, а то весь кабинет провонял лимитой, — голос мужчины стал очень тихим, но вместе с тем наполнился удивительной мощью — ему невозможно было возразить или что-то противопоставить, — судя по говору, ты родом из Перми, судя по неподходящим по фасону зауженным брюкам, у тебя дурной вкус… Слушай, отправляйся-ка ты на родину, проведай родню…

— Да, как ты смеешь! — вспыхнула Моделька, которую буквально затрясло от гнева, — ты — тупой мужлан, урод, хоть представляешь, кто мой муж? Да он тебя из-под земли достанет, ты будешь утираться кровавыми соплями, когда на карачках начнёшь умолять меня о прощении!!! Козёл!

— Хм, а с тобой мне всё ясно, — усмехнулся мужчина, — ты никто, — пустое место, которого даже не существует. Я встречал таких… Много… В основном на панели.

В голове вакуум. Всё, что ты знаешь в этом мире — цацки, которыми увешиваешься как новогодняя ёлка. Самое яркое событие в твоей лишённой смысла жизни — свадьба, о которой ты мечтала лет с пяти. Ты — ошибка природы. Пустышка. С тобой даже муж не разговаривает, потому что ты тупая. У тебя нет подруг, потому что все они умнее тебя, им с тобой скучно. Ты оболочка, в которую так и не вложили мозги! Мне жаль тебя, но ещё больше ребёнка, которого ты родила, чтобы привязать мужа. Ты настолько элементарна, что я смог прочитать тебя, за несколько секунд. Всё. Скучно. Покинь помещение!

Арина ожидала новой волны ругательств, но отчего-то на глазах Модельки навернулись слёзы, она решительно схватила коляску, видимо хотела, что-то сказать, но голос сорвался: "Я не такая…" — прошептала она, наивно погрозила всем наманикюренным пальчиком и вылетела из кабинета.

Вновь возникшую паузу оборвала Галина Григорьевна:

— Будь я проклята, но всю правду сказал!

— Спасибо, мадам, — галантно кивнул мужчина, — у вас выйдет шикарная кофточка!

Арина удивлённо взглянула на вязание в руках медсестры: "как он мог догадаться, что это кофта, ведь пока готова лишь малая часть рукава, больше напоминающая носок?".

Галина Григорьевна ответила на похвалу сдержанной улыбкой и благодарным взглядом из-под очков.

— Стоп, — пришла в себя девушка, — стоп, стоп, стоп. Объясните, что здесь происходит? Кто вы, чёрт возьми? По какому праву смеете врываться в мой кабинет, унижать пациентов… Объяснитесь!

Напускной решительностью она маскировала полную растерянность, овладевшую ей. Никогда ничего подобного с ней не происходило. Никогда ей не встречались более странные и, что там, наглые люди, чем этот малопонятный немолодой мужчина с платиновыми, от обилия седины, волосами, который теперь небрежно развалился на стуле перед её столом. Капитан Прад — странная фамилия, впрочем, ей ли об этом говорить.

— Значит, Арпеник Ослонян — классное у тебя всё же имя! — капитан внимательно следил за ней из-за полупрозрачного коричневого стекла очков, — моего прадеда звали Амаяк Григорян, но ты со своим именем уделала его в два счёта!

— Не поняла…

— Досадно, хотя ты не первая… Чёрный юмор в наше время отчего-то не в чести, а жаль… Эх, только Вадик меня и понимает, — капитан жестом указал куда-то за спину.

Точно. Она и забыла про второго визитёра. Высокий блондин с потухшим взглядом замер у входа, не привлекая лишнего внимания. Длинный чёрный плащ скрывал его фигуру, делая совершенно незаметным.

— Он у меня неразговорчивый, — мужчина наклонился поближе, переходя на доверительный шёпот, — я думаю это родовая травма… — скорчил странную гримасу, — дебил…

Арина вообще перестала что-либо понимать: шутит странный посетитель, или делится каким-то откровением? Что происходит? Вопросительно посмотрела на Галину Григорьевну, но та тоже пожала плечами. Капитан откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу, достал из внутреннего кармана портсигар и быстро прикурил материализовавшейся буквально из воздуха зипповской зажигалкой. Сизое облако ароматного дыма успело почти рассеяться в неподвижном воздухе кабинета, когда девушка наконец-то пришла в себя:

— Простите, но курить в поликлинике категорически запрещено, — ей показалось, что она вложила во фразу достаточно силы, но капитан отмахнулся от неё, как от назойливой мушки.

— Брось, что я не знаю? Все вы, врачи, втихаря смолите перед приёмом, скажи ещё, что травкой не балуетесь или спирт не разводите!

— Не балуемся и не смолим! Мы вообще не курим — это вредно…

— Ну вот — ты оправдываешься, а значит, я прав! Кстати, ты ничего не сказала про спирт — значит, разводите! — он криво усмехнулся, словно говоря: "Девочка, не лги — я вижу тебя насквозь".

Арина почему-то почувствовала себя так, словно действительно соврала. Спохватилась: что же такое происходит? Собралась с силами, чтобы сказать нечто резкое, отчего собеседник наконец-то перестанет вести себя столь заносчиво, как будто он здесь хозяин, но вся её решительность сошла на нет, когда капитан стряхнул пепел с длиной коричневой сигареты прямо на её стол.

— Что Вы себе позволяете! — голос дрогнул, отчего окрик превратился в писк, как у школьницы, которую на танцах неловкий ухажёр ущипнул за ягодицу.

— Ара… Можно я буду называть тебя Ара? Боюсь, Ар-пе-ник — для меня слишком сложно… Расслабься, ты слишком напрягаешься! Нужно беречь нервы… Хотя, ты лучше меня должна это знать… И чему вас учат в медшколе?

— Медицинском университете, — автоматически поправила она.

— Да?

— Да!

— Не важно… Выдержки у тебя как у школьницы… Короче, у меня зубы сводит от запаха вашей больнички, пора переходить к делу.

Капитан резко поднялся со стула, в мгновении ока оказавшись рядом со своим спутником:

— Вадик, дайка мне бумажку…

В руках второго посетителя возник кейс, из которого он извлёк белый лист. Прад выхватил бумагу, зачем-то понюхал её, коварно ухмыльнулся и вновь обратился к Арине:

— Это подписанный приказ о твоём увольнении! Поздравляю, с завтрашнего дня ты начинаешь работать на меня! Добро пожаловать в новую жизнь!

Он что-то ещё говорил, но она не слышала. "Подписанный приказ об увольнении" — фраза поразила её, как гром среди ясного неба. В голове пришли в движение сотни мыслей: "За что её уволили? Ведь с главврачом у них сложились тёплые, почти дружеские отношения. Что она сделала, чтобы впасть в такую немилость? Как теперь быть? Как же её больные, как подружки-медсёстры? Как она сама без любимой работы, без неуютного, но полюбившегося кабинета? Как жить дальше?". Но все эти вопросы вились вокруг как мухи, не в силах пробить шок, в который она впала. Шок возвел между ней и реальным миром неприступную стену, сквозь которую не проникали посторонние звуки. Уши улавливали какие-то слова, какие-то цифры, но голова отказывалась их воспринимать. Арина невидящим взглядом обвела комнату.

"Подписанный приказ об увольнении"… Моргнула.

Подписанный приказ об увольнении…

Приказ…

И тут стена рухнула.

Это произошло не из-за жестикулирующего капитана, которого она ещё не успела возненавидеть и даже не из-за Галины Григорьевны, успевшей пустить жалостливую слезу. На Арину из дальнего угла кабинета смотрел высокий блондин в чёрном плаще. Во взгляде, продлившемся не больше доли секунды, девушка успела прочитать сожаление, понимание, грусть и ещё какую-то эмоцию, с которой раньше не сталкивалась. И тут на неё обрушилось ещё одно потрясение.

Арина видела этот мутный взгляд бесцветных глаз и раньше.

Когда?

В сегодняшнем сне…

Воспоминание забытого сна ураганом ворвалось в её разум. Всё точно как там. Белый кабинет. Двое мужчин. Один что-то говорит, а второй грустно смотрит на неё. Во сне она слышала мысли того — второго, он шёпотом повторял: "От судьбы не уйти".

Арина моргнула, возвращаясь в реальность, зачем-то повторила:

— От судьбы не уйти…

Блондин в плаще вздрогнул, глянул в её сторону, но тут же отвернулся.

— Оу, толковые вещи говоришь! А я, признаться, начал думать, что ошибся с выбором, но смотрю, ты девчонка боевая — палец в рот не клади! — Капитан снова сидел напротив неё, явно собираясь закурить вторую сигарету.

— Нет, курить в моём кабинете вы больше не будете! — Арина сама не узнала свой голос, столько в неё было стали и даже злости. Если бы она так обратилась к какой-нибудь мамаше, та наверняка лишилась бы чувств.

Капитан Прад саркастически изогнул правую бровь:

— Мда, ты стоишь тех денег, что запросила… Я, надеялся, что ты обойдёшься мне тыщи в три, ну максимум в четыре, но ты молодец — умеешь торговаться… Хорошо. Будь, по-твоёму: шесть так шесть! Завтра в одиннадцать утра начинается твоя первая смена! Вот визитка с адресом, не опаздывай!

— Подождите, — опомнилась девушка, — объясните: почему я? Что за работа? Кто вы такие?

Поднявшийся Капитан наклонился очень близко к её лицу, чересчур близко. Она ощутила всю гамму его ароматов, отчего-то кровь прихлынула к щекам. Его голос стал нежным, бархатным:

— Разве тебе не говорили, что задавая много вопросов, рискуешь прослыть дурой?

То, что он произнёс, совершенно не соответствовало тому, как трепетно, как любовно он это сделал. Арина даже не сразу поняла, что её оскорбили. Капитан игриво подмигнул, сверкнул платиновыми волосами и скрылся за громко хлопнувшей дверью.

Звук закрывшейся двери сработал как щелчок пальцев, выводящий пациента из гипнотического сна.

Она несколько раз моргнула, сомневаясь, не привиделось ли ей всё произошедшее, но кучка пепла на стекле письменного стола и сморщенный бычок дали понять — не привиделось.

— Галина Григорьевна, что же делать?

Медсестра всплеснула руками:

— Ой, дочка, не знаю, что и сказать…

Силы оставили её. Арина присела на стул, ссутулилась, опустила лицо в ладони:

— Я не пойду к нему работать, я не смогу, не хочу…

— Деточка, как я тебя понимаю, но знаешь… Бывают ситуации, когда нужно перешагнуть через себя…

Девушка поражённо уставилась на коллегу. Не поверила ушам, не могла поверить, что эта немолодая приятная женщина неожиданно встала на сторону недавнего гостя, а не кинулась её утешать, наивно обещая, что всё будет хорошо.

— Галина Григорьевна?

— А что? Ты сама подумай! Тебе уже скоро тридцать, а ты в шубе не ходила, в ресторане нормальном не ужинала, за границей не была… Половина жизни прошла, лучшая половина! Как ты думаешь, сможешь ли ты с нашими зарплатами когда-нибудь пожить для себя? Я-то ладно — старуха, но у тебя всё может сложиться иначе!

— Что вы такое говорите? Как же я без поликлиники, без ребятишек?

— Как, как? Как все! Лучше, чем "как все"! Ты слышала, сколько он тебе предложил?

Арина напряглась припоминая:

— Я так растерялась, что ничего не понимала… Кажется, не много… Несколько тысяч? — вопросительно посмотрела на медсестру.

— Шесть тысяч!!! Шесть тысяч ЕВРО!!! — подруга забросила вязание и теперь с огнём в глазах почти кричала шёпотом, чтобы никто не услышал, — ЕЖЕМЕСЯЧНО!

— А сколько это в рублях? Я не слежу за курсом…

Обе женщины задумались.

Первой сосчитала Галина Григорьевна, сумма оказалась настолько внушительной, что она не решилась её озвучить — написала на маленькой бумажке, передала Арине.

Арина несколько секунд глядела на бумажку не в силах соотнести написанное с физическими деньгами. Как-то раз она держала в руках несколько пачек тысячных купюр, когда брат взял кредит на машину, но астрономическая цифра, выведенная быстрым почерком, была на порядок больше:

— Не может быть… Таких зарплат не существует… Я в последний раз эту цифру видела в школе на уроке алгебры, мы из неё квадратный корень получали…

— Воооот! — многозначительно подмигнула медсестра и медленно произнесла, — е-же-ме-сяч-но!!!

Арина пыталась представить, куда бы потратила столь нужные деньги. В голове мгновенно родились тысячи идей — одна лучше другой, но она решила, что не стоит делить шкуру неубитого медведя и сосредоточилась на насущном:

— Просто так эти деньги никому не предложат… А если это что-то противозаконное, — Арину осенила догадка, она тоже перешла на шёпот, — проституция?

Галина Григорьевна серьёзно посмотрела на неё и неожиданно рассмеялась:

— Дорогая, ты, конечно, в самом соку и очень хороша собой, но проституция — извини, но вряд ли…

— Да, да… — Арина тоже улыбнулась, — вы правы, что-то я погорячилась. — Ещё немного подумала, — Но в любом случае, что-то здесь не так… А если наркотики?

— Ариш, не глупи! Если бы им нужен был человек для производства наркотиков, они бы нашли профессионального химика. Дилер из тебя тоже никудышный — внешность не подходящая: у тебя каждый день в метро документы проверяют…

— Тогда что?

— Девочка моя, всё же понятно, — Галине Григорьевне, как и большинству немолодых женщин, нравилось чувствовать себя мудрее молодёжи. Вот и сейчас, увидев, что девушка в своих невесёлых размышлениях зашла в тупик, она просияла, выпрямила спину, поправила очки и с чувством продолжила, — элитная медицина!!!

— Что?

— Ну, сама подумай: ты — первоклассный педиатр: за годы работы ни одного умершего малыша, показатель выздоровляемости у тебя лучший в поликлинике и, уверена, один из лучших в городе! Опять же в газетах о тебе писали…

Два месяца назад об Арине действительно вышла небольшая заметка в "Комсомольской правде", когда она случайно предотвратила грудничковую эпидемию золотистого стафилококка в их районе.

— И Борис Сергеевич именно поэтому тебя легко отпустил, он же понимает, как нужны в наше время деньги, особенно молодым, — продолжала медсестра. — Я считаю, думать тут нечего, надо соглашаться!

Девушка снова задумалась. Вспомнила строгого, но одновременно справедливого главврача. Да, Борис Сергеевич не отдал бы своего, даже самого заурядного специалиста, не будь он уверен, что передаёт человека в надёжные руки.

На столе позолотой блеснула визитка. Она совсем о ней забыла. Взяла в руки, поднесла на свет. Ей почему-то почудилась надпись "Химчистка"… Вдруг в глаз попала ресница, а когда девушка проморгалась, то прочитала уже более понятное: "ООО Проно" — экстренная помощь в нерешаемых вопросах".

Оставшуюся часть дня Арина провела, заполняя сотни карточек больных, до которых раньше не доходили руки. Бегала по этажу, разыскивая утерянные анализы. Провела инвентаризацию в кабинете. Пыталась встретиться с главврачом, но он её не принял. Сдавала дела. Ей было страшно хотя бы на минуту отвлечься от дел, так как в голову сразу же лезли тревожные мысли о новой работе, новом неизведанном укладе жизни. Впрочем, хлопот оказалось более чем достаточно, чтобы время до конца смены пролетело незаметно. Она могла уйти ещё в шесть, но задержалась до восьми, когда за окном на город начали опускаться сумерки. Галина Григорьевна давно ушла нянчить внуков, взяв с неё честное слово, что теперь они будут созваниваться каждый вечер и ни в коем случае не потеряются. Технички за дверями однообразно шоркали швабрами. Больничный шум стих. Стены, словно истосковавшиеся по дневным звукам, жадно приветствовали цоканье её каблучков, запуская неправильное эхо по пустынным коридорам. Арина попрощалась с уборщицей и охранником, на мгновение замерла перед входной дверью, набрала полную грудь мёртвого после кварцевания воздуха с запахами спирта и остро осознала, что уже никогда сюда не вернётся.

От судьбы не уйти.

Только добравшись до дома и поднимаясь в неторопливой кабине лифта, она поняла, как устала. Причём не физически. Это была другая усталость — душевная, от которой не избавишься, приняв пенную ванну или подремав тридцать минут. Открывая дверь своим ключом, Арина чуть не упала в обморок, лишь теперь вспомнив, что у них намечался званый ужин. Дверь приоткрылась, обрушив на неё пряный аромат наивкуснейшего Бозбаша (наваристого мясного супа). Судя по громким эмоциональным голосам с кухни, гость дождался встречи. Совершенно не представляя, где взять силы, чтобы пережить пытку импровизированных смотрин, она несколько минут сидела, не разуваясь, на твёрдой табуретке в прихожей. Тяжело вздохнула, расстегнула молнии на сапогах, разделась, убедилась в зеркале, что выглядит достаточно измученной, чтобы не вызвать интереса у мужчины, прошла на кухню.

— Добрый вечер, — как полагается, потупилась, дабы не встретиться с гостем взглядом, — простите, я задержалась.

Арсен посмотрел осудительно, но тут же, повернувшись к гостю, расцвёл в самой приветливой улыбке:

— Сурен, познакомься — это моя сестра Арпеник. Красавица, правда? А готовит — пальчики оближешь! Тебе же понравился бозбаш? Так это всё она! Прослышала, что вечером дорогого гостя ждём — в обед через полгорода приехала, приготовила! — Арина побледнела, услышав настолько откровенную ложь.

— Здравствуй, здравствуй… — небрежно бросил толстый Сурен, занявший, наверное, полкухни, — а ну-ка повернись!

Арина побледнела ещё сильнее, но теперь от гнева:

— Что?!!

— Сестра, повернись!!! — холодно повторил приказ брат, метавший искры из глаз.

Пришлось подчиниться.

— Нормально, — оценил Сурен, понимая, что таким "комплиментом" страшно обижает девушку, потерял интерес, отвернулся к своей тарелке.

Она не обиделась.

Она видела его насквозь.

Сурен — немолодой, некрасивый, дважды брошенный жёнами армянин, отдавал себе отчёт в том, что Арпеник — его последняя надежда на более-менее счастливую семейную жизнь, а сейчас лишь набивал себе цену. План как отвадить его от их дома раз и навсегда, родился в её голове ещё утром. Пришло время действовать. Открылось второе дыхание. Она обворожительно улыбнулась, присела на край стула, но словно смутившись своей наглости, подскочила, засуетилась на кухне:

— Ох, прошу ещё раз меня извинить… Вы ведь наверняка страшно устали после тяжёлого дня, а я расселась… Сейчас, сейчас… — Арина улыбалась про себя, ловя взгляды Сурена на своей груди и аппетитных бёдрах, когда ставила на стол вторую бутылку красного вина, нарезала сыр, сервировала другую закуску.

Брат был счастлив, видя, как она старается понравиться гостю, много шутил — скорее всего, порядочно захмелел, невпопад рассказывал о её достоинствах, наполовину вымышленных.

К концу вечера Сурен влюбился в неё по уши, даже перестал хмуриться, то и дело, стараясь ненароком дотронуться до её руки. Он продолжал помалкивать, лишь изредка поддакивая брату, из чего она сделала вывод, что потенциальный жених тугодум, каких поискать. Когда настало время прощаться, Арина, незаметно для Арсена, протянула Сурену маленькую записочку. Скромно пожала ему руку, пожелав спокойной ночи и выразив надежду на новую встречу. Закрывая дверь, брат буквально светился от счастья, наверняка в уме подсчитывая расходы на предстоящую свадьбу. Она тоже улыбалась ему, но совсем по другой причине.

В записке Сурену было сказано: "Позвони через десять минут, я спущусь к подъезду. Сгораю от желания!" — столь откровенный, бесстыдный текст не мог не произвести впечатления на похотливого толстяка. Гость оказался ещё более нетерпеливым, чем она предполагала — телефон зазвонил через пять минут. Беззаботно посмеявшись в трубку, Арина сообщила брату, что пришла подружка, которой она обещала книгу и выпорхнула из квартиры.

Сурен ждал в круге света от уличного фонаря. Не успела она подойти поближе или сказать хоть слово, он подбежал, заключил её в медвежьи объятия, попытался поцеловать жирными губами. Арина чуть не задохнулась от кислого запаха пота, которым насквозь пропахла одежда "жениха".

— Постой, пожалуйста… Сурен, я так не могу…

Он отстранился, глупо уставившись на неё:

— Но ты ведь написала…

Вот идиот. Чувство отвращения наполнило её до краёв, но в последнюю минуту отказываться от плана — верх глупости. Она тяжело вздохнула, скромно потупилась, приблизившись на шаг:

— Сурен, ты такой сильный… мужественный, — ей стоило огромного труда подбирать подходящие слова, которые были бы хоть слегка применимы к неприятному мужику, — я не знаю… ты такой… я ночей не спала, ждала нашей встречи…

— Ооо, ты моя девочка, — Сурен расплылся в улыбке победителя, — иди ко мне…

Делать нечего. Она погрузилась в неприятные объятия, попыталась представить, что это не она, а кто-то другой страстно целует щетинистую блестящую физиономию. Поцелуй должен был продлиться достаточно долго. Мысленно досчитав до пятнадцати, Арина с силой оттолкнула влюблённого. Плюнула на асфальт. Отдышалась.

— Да, ладно тебе! Признайся, лучше меня никто не целуется! — откуда-то сбоку пробасил довольный Сурен.

Девушка прыснула, ещё раз плюнула, пытаясь вместе со слюной, выплюнуть воспоминания недавнего позора. Маска нежности сошла с её лица. Арина стала максимально серьёзной:

— Значит так, слушай меня внимательно. Я — закоренелая лесбиянка. Я меняю партнёрш каждый день, меня все в Москве знают, как прожженную сучку. Шлюху. — в голосе зазвучала угроза, — Запомни, я — лесбиянка! А теперь представь, какой позор падёт на твою голову, если в армянской диаспоре кто-то узнает, что ты целовался с лесбиянкой? Целовался с языком, которым она лижет чью-то…

— Стой! — на Сурена страшно было смотреть, он побледнел и покрылся крупными каплями пота, — пожалуйста, никому не говори! Я очень тебя прошу! Что ты хочешь? Денег?

Арина похотливо улыбнулась:

— Мне не нужны деньги… Но с сегодняшнего дня ты на километр не приблизишься к нам с братом, забудь о нашем существовании! Ясно?

Теперь уже плевался Сурен:

— Да, конечно, конечно! Никогда не приближаться! Никогда…

— И ещё… — голос Арины подобрел, — может поцелуй на дорожку? — она сделала губы бантиком. Сурен поперхнулся, окинул её полубезумным взглядом и торопливо попятился.

— Прощай, дорогой!!!

Нет, она не гордилась своим поступком. Ей было неприятно и стыдно, но другого выхода Арина не видела, а в безвыходной ситуации человек способен на многое.

 

2

Утро началось плохо.

На полчаса раньше будильника зазвонил мобильный телефон.

— Алло, — ещё не проснувшись, ответила Арина.

— Здравствуй, Ара! Хм, как мне нравится твоё имя…

— Кто это?

— Ай-яй-яй… Нехорошо! Начальника нужно узнавать по голосу! На первый раз ты прощена. Я с хорошей новостью… Судя э-э-э по твоей комплекции, я сделал вывод, что ты ленива, нетороплива и любишь поспать, так вот: можешь сегодня валяться в постели хоть до обеда, жду тебя в офисе к 14.00, - голос Прада изменился, став обманчиво нежным, — сладких снов, "малышка", — он захохотал и отключился.

Арина уронила трубку на подушку, хотела снова заснуть, но не смогла, внутри поднимался гнев: "Вот, же гад, если он понял, что я люблю поспать, зачем позвонил — ни свет, ни заря? Чтобы позлить! Тут без вариантов". Она с горечью призналась самой себе, что пока все манипуляции Прада удавались ему на славу. Арина, как ребёнок, велась на провокации, испытывая по его желанию то растерянность, то злость. Девушка снова задумалась: сможет ли работать на человека, который, по своей прихоти, играючи разрушил её уютный устоявшийся мирок, а теперь ещё и напрашивался на ненависть. Неожиданно она обнаружила в себе кроме злости какое-то другое новое чувство. Задумалась. Попыталась вычленить его: чувство имело название — любопытство.

Точно, Арина не возненавидела Прада, не послала его только что, куда подальше именно из-за любопытства. Ей со вчерашнего вечера было страшно интересно узнать, за что могут платить шесть тысяч евро ежемесячно, но ещё больше интересовало, что разглядел в ней Прад, оценив настолько высоко. Ведь он действительно приложил немало усилий, дабы разыскать её и вырвать из плена детской медицины. А ещё Арину потянуло на приключения. Может, кризис среднего возраста? Так или иначе, проснувшись, она уже поняла, что приняла решение: плюнуть на карьеру, окунуться в нечто новое, а если не получится — что ж бывает, но пусть тогда те несколько дней или недель покажутся ей отпуском, со сменой места действия, новыми знакомыми и, чем чёрт не шутит, новой влюблённостью! Арина покраснела — в глубине души ей всегда нравились хорошо одетые, интеллектуальные циники, среди которых Прад казался настоящим подонком… Чрезвычайно милым подонком.

Время до обеда то растягивалось невыносимым ожиданием, когда её одолевали сомнения и опасения предстоящей встречи, и Арина, полностью ими поглощённая, грустно пила кофе на балконе, то летело сломя голову, когда она вдруг вспоминала, что лучшая блузка не отглажена, а любимую серую юбку чуть выше колен и вовсе предстояло почистить. Измучавшись странными предчувствиями в одиннадцать утра, понимая, что приедет намного раньше чем нужно, она всё же вышла из дома. Дорога предстояла не близкая. Новая работа располагалась почти в центре, в районе Лефортово, вернее, чуть дальше — у старинного Введенского кладбища. Арина решила поехать не на метро, а на электричке. Через час как обычно переполненный поезд остановился на станции "Электрозаводская". Воздух здесь, казался таким же серым, как всё вокруг. Стены зданий лишились ярких цветов из-за плотного налёта угольной пыли — вечной спутницы железных дорог. Наверное, отсюда до шестого дома на Княжекозловском переулке ходил какой-нибудь транспорт, но она не была уверена и решила не рисковать — пешком надёжнее. Несколько раз уточнив у интеллигентного вида пенсионерок направление, она неторопливо шла к своей новой работе. Когда впервые идёшь по району, в котором никогда раньше не был, расстояние всегда кажется большим, нежели есть на самом деле. Арина вроде бы прошла не так уж и много, то поднимаясь, то опускаясь по холмистой местности этой части Москвы, но ноги в симпатичных, но неудобных туфлях успели устать. К дому номер шесть она прибыла ровно в двенадцать. Обругала себя, что теперь делать целых два часа? Решила изучить место, найти офис, а потом ещё немного погулять.

Тихий микрорайон жил своей жизнью. Близость сакрального места — кладбища — накладывало на местных жителей странный отпечаток. Собаки здесь не лаяли, из окон домов не доносилась громкая музыка, люди передвигались чинно, не торопясь, даже шум автомобилей, проносящихся по соседнему Госпитальному валу, звучал еле слышно. Арина обошла вокруг дома и напряглась. Никаких офисов здесь не оказалось. Обычный старый жилой дом: цветы на подоконниках и во дворе, одряхлевшие балконы, деревья, лавочки и тротуары. На первом этаже кто-то выкупил квартиру, а может быть, сама хозяйка преобразила её в клуб любителей кошек "Гея". "Странное название для кошачьего клуба… Назвали бы лучше "Мурка" или "Барсик" — было бы понятнее" — подумала она, когда заметила, со стороны двора в подвальном помещении ещё одну организацию. Подошла поближе. Под зелёным навесом над чередой крутых ступенек, ведущих под землю, красовалась вывеска: "Прачечная "Раиса". Девушка собиралось было пройти мимо, когда рассмотрела в правом нижнем углу вывески мелкие буквы: "ООО Проно".

Сглотнула. Нет, этого не может быть… Протёрла глаза, ещё раз прочитала: "ООО Проно". Впав в непонятное забытье, Арина перестала обращать внимание на происходящее, медленно направившись в сторону остановки электропоезда. Что происходит? Как так получилось? Чушь! Но факты говорили обратное: никакой элитной медициной здесь не пахло. Что там медициной! Не пахло тут и проституцией и наркотиками. Она испугалась самой мысли о том, что променяла поликлинику на работу в прачечной. А деньги? Тоже обман. Столько нелепой лжи! А что если это… Конечно! А как иначе? Розыгрыш! Всё происходящее настолько не соответствовало действительности, что это мог быть лишь розыгрыш! Всё сходится: главврач с ней не попрощался, Галина Григорьевна отпустила уж больно легко, нелепый капитан Прад смахивающий на неудачливого актёра… Ей даже показалось, что она его уже где-то видела, возможно, в каком-то сериале. Сговор! Они все договорились и разыграли её. Конечно жестоко, но очень профессионально! Арина нерешительно огляделась — не выскочат ли коллеги и знакомые из кустов сирени, чтобы крикнуть: "Ага, попалась!". Но никто не выскочил. На лице прошедшей мимо старушки читалось равнодушие. А если сейчас они ждут в прачечной? Точно, там они её и подстерегают, чтобы сначала удивить, а потом уже дружно всем вместе посмеяться над тем, как ловко её провели. На всякий случай, она решила позвонить пожилой медсестре. Номер Галины Григорьевны оказался недоступен. Ещё бы, в подвалах всегда плохо со связью… Всё сходилось. Арина почувствовала себя мисс Марпл, улыбнулась собственной проницательности, представила, как изобразит на лице крайнюю степень удивления, чтобы не разочаровать коллег, и, решительно развернувшись, пошла обратно.

Каблуки отсчитали одиннадцать ступенек вниз. Арина поправила блузку, открыла тяжёлую стальную дверь, шагнула внутрь. Как в большинстве частных магазинчиков, дверь захлопнулась, противно звякнув китайским колокольчиком. "Зачем хозяева их вещают, ведь недолго сойти с ума, если слушать весь день их пошлое звяканье" — подумала она, замерев на пороге. На неё смотрела красивая молодая армянка, хлопала ресницами, поправила причёску и юбку. Огромное зеркало от пола до потолка, стоящее напротив входа, оказалось полной неожиданностью. Справа и слева от зеркала висели огромные синие амулеты "глаз от сглаза". Хозяин явно сдвинут на китайских безделушках — отметила Арина, выходя из крошечного кармана, в котором находился вход. Основное помещение прачечной представляло собой большую прямоугольную комнату. По левую стену ждали своего часа расположенные в два ряда крупные стиральные машины, справа замерли гладильные доски с утюгами, а в центре от входа до противоположного конца помещения тянулась неудобная скамья для посетителей. Больше всего в этом антураже Арину поразили стены. Наклеенные на них обои пестрили безумным рисунком, состоящим из кругов с крупной чёрной точкой в центре: никак, снова "глаза от сглаза", но не два, как у входа, а сотни или тысячи! Пёстрый, геометрически идеальный узор непонятным образом влиял на разум: ей мерещилось, что глаза действительно "смотрят" на неё. Закружилась, а затем заболела голова. Она поспешила перевести взгляд, но и пол оказался не лучше. Каменную плитку покрывали десятки разнообразных крестиков, в расположении которых, в отличие от глаз на стенах, усмотреть никакой последовательности у неё не вышло. Арину начало подташнивать. Плюс ко всему, в прачечной стояла пугающая тишина, укутанная в химический запах стирального порошка. Захотелось как можно быстрее выбежать из помещения, но она взяла себя в руки, шагнула к стойке у противоположной от входа стены.

За высокой фиолетовой столешницей невозможно было ничего рассмотреть. На стойке лежал лист формата А4, намертво приклеенный к пластику скотчем и золотой звонок для посетителей, какие часто показывают в американских фильмах. Арина осторожно нажала на звонок, подождала и ещё раз позвонила, ещё подождала и снова позвонила. Никакого движения. Никто так и не появился из проёма в стене за приёмной стойкой. Плотные нити с крупными бусинами, служившие здесь дверями, безмолвно подрагивали на неощутимом сквозняке. Отчего-то стало не по себе. Арина не знала, что и думать. Теория о глобальном розыгрыше рушилась на глазах. Шутникам в прачечной попросту некуда было спрятаться. Потеряв терпение и разозлившись на саму себя, она перегнулась через стойку — зачем? Сама не поняла. Просто чувствовала: нужно как-то действовать. За фиолетовой столешницей обнаружились маленькие, исписанные быстрым почерком бумажки, ручки, скрепки, степлер, чей-то мобильный телефон и прочая чепуха, которая присутствует на столе любого менеджера среднего звена. Арина расстроилась, впрочем, а что она планировала там увидеть? Глаза от бешеных узоров на стенах слезились, поэтому она не сразу заметила главное. С пола за стойкой на неё пристально смотрела странного вида девушка. Тоненькая девушка лет двадцати пяти сидела в позе лотоса. Худенькое, сильно загоревшее лицо обрамляли тысячи косичек ниже плеч с вплетёнными в них красными и чёрными лентами. Косичек было так много, что создавалось впечатление, будто у незнакомки не волосы, а грива. На длинной статной шее висело с десяток бус самых разных размеров и оттенков, некоторые из них прятались под ворот свободной коричневой блузки, прямого кроя, украшенной индийскими или китайскими народными рисунками. Самое странное в девушке — её глаза. Они уквально поразили Арину. Небесно-голубые с суженными зрачками, они смотрели сквозь неё куда-то за спину или в саму вечность. Как врач, она отметила, что с глазами у девушки явно не всё в порядке. Неожиданно глаза стали зелёными, с уже осмысленным выражением, а мгновение спустя снова голубыми. Арина отшатнулась, чуть не вскрикнув от испуга. За фиолетовой стойкой послышалась возня, а через секунду девушка уже стояла на ногах, приветливо ей улыбаясь:

— Извини, пожалуйста, я тебя напугала… К этому, — она закрыла глаза, демонстрируя на веках потрясающе достоверный рисунок других — голубых глаз, — нужно привыкнуть… Помогает от злых духов… Меня зовут Гита. А ты давно ждёшь? Я была в трансе — ничего не слышала.

— Эээ… Да, нет, я только пришла…

Гита снова улыбнулась, причём настолько по-доброму, что Арина почему-то сразу поняла, что они могли бы подружиться, протянула ей худенькую руку, увешанную позвякивающими фенечками:

— Будем знакомы! Ты, наверное, Арпеник?

— Можно просто Арина!

— Оу, у тебя тоже есть второе имя? Мудро! В таком случае не афишируй настоящее — в наше время это опасно. — Гита внимательно посмотрела на неё, но, не встретив понимания, поспешила добавить, — всему своё время! Прад предупреждал о тебе, но его ещё нет, пойдём в подсобку, я угощу тебя чаем… Ты должна его попробовать! Только вчера пришла партия из Египта, называется "Чёрная ночь Немезиды"!

Арина была полностью деморализована происходящим, так что решила плыть по течению, доверившись судьбе. Новая знакомая, оказалась полностью сдвинутой на мистике и восточных суевериях, постоянно щебетала о карме, что-то говорила об амулетах, но при этом угостила действительно фантастическим чаем со шербетом. После шербета сердце Арины оттаяло, и она прониклась к Гите самыми тёплыми чувствами. Между тем девушка оказалась не так наивна, как могло показаться. Как ни пыталась Арина перевести разговор в нужную ей плоскость: узнать побольше о Капитане, прачечной и своей роли в этом безобразии, Гита неуловимо пресекала её неуклюжие попытки.

Спустя минут двадцать, произошло нечто странное. Гита как раз рассказывала о Тибете, в котором она прожила несколько лет, изучая скрытые возможности человеческого тела, вдруг внезапно замерла, с приподнятой чашкой чая, странно посмотрела на Арину, перевела взгляд на дверь:

— А вот и он — Прад.

В подтверждение её слов вдали звякнул колокольчик.

Через мгновение шторы-бусы шумно заволновались, впуская внутрь ураган — Капитана. Он пронёсся по просторной комнате подсобного помещения, приводя в движение всё вокруг. Со стола упала папка с документами, от его шагов в чашке пошли круги, заскрипела дверь шкафа, в который он бросил дорогое пальто, комната наполнилась громкими звуками его мощного голоса:

— Ха, я так и думал, что ты придёшь раньше времени! Такие как ты слишком эмоциональны, слишком педантичны… — в его глазах светился азарт с оттенком безумия, она успела забыть этот взгляд, но теперь вспомнила и поёжилась — стало неуютно.

— Разве желание не опоздать — это плохо?

Капитан, как губка, впитывал каждое её слово, каждый жест, любое изменение на лице. Улыбнулся:

— Если бы ты знала, какое желание просыпается во мне, когда я вижу, как покачивается твоя налитая грудь! — замер, взглядом просверлив в ней огромную дырку, быстро отвернулся, кинул через плечо, — Ара, за мной, поговорим… — скрылся за ещё одной дверью с надписью "Директор".

Арина растеряно посмотрела на Гиту.

— Не бойся… Он служит добру, хоть немного по-своему, но он хороший, — Гита мягко пожала её ладонь, — иди, всё будет хорошо…

И Арина пошла. Ноги стали ватными, так что, входя в кабинет Прада, она думала лишь о том, чтобы поскорее сесть.

Кабинет напоминал кабинет любого директора: дорогая резная мебель, богатое кожаное кресло, плазма на стене, какие-то позолоченные канцелярские мелочи на столе. Арина скромно присела на край скромного стула для посетителей. Кожа сидушки неуместно скрипнула под попой. Прад вульгарно усмехнулся. Он откинулся на спинку кресла, беспардонно закинув ноги в дорогих ботинках на зелёное сукно столешницы:

— Ну что, ты готова приступать?

— Приступать к чему? Вы так и не объяснили мне мои обязанности, то есть вы мне вообще ничего не объяснили…

— Обязанности? А что тут объяснять? Разделила вещи по цвету и фактуре, засунула в стиралку, подождала, потом погладила, проверила, чтобы не осталось пятен…

Арина похолодела — вот чего она боялась больше всего. Никаких розыгрышей, всё правда! Белый халат врача она променяла на белый передник прачки.

— Стирка?.. Я не понимаю… Но зачем вам я? Почему вы забрали меня из больницы? Неужели не могли найти кого-то более подходящего? Может быть, я каким-то образом вам мешала или навредила кому-то из ваших близких, и вы мстите, в таком случае — простите! Но зачем вы всё это сделали? Зачем сломали мою жизнь? — проговорив вслух вопросы, терзавшие её последние сутки, стало чуть легче, но с другой стороны услышав собственные слова, Арина прониклась жалостью к самой себе, на глаза навернулись горькие слёзы.

Прад хладнокровно изучал бархатные тёмно-зелёные обои с золотым рисунком:

— Терпеть не могу женских слёз… Понимаешь, может на других мужчин они и действуют, а меня страшно раздражают… Бесят… На, подотрись, — небрежно кинул ей тонкий шёлковый платок.

Жалость к своей незавидной доле испарялась вместе со слезами. Арина не любила быть слабой, а сильной быть проще, когда понимаешь, что отступать, в общем-то, некуда, и все мосты сожжены:

— Всё. Я ухожу! Вы лжец и подлец! Не хочу иметь с вами ничего общего! Прощайте! — она уже поднималась со стула, когда на её плечо опустилась тяжёлая рука, вернув на место. Арина удивлённо посмотрела наверх, встретив равнодушный взгляд Вадима. Как и накануне, она его не заметила.

Между тем, Прад продолжил:

— Я тебя ни разу не солгал… Я вообще никогда не вру. Правда — намного сильнее лжи. Хочешь услышать всю правду о себе? Глупый вопрос — никто не хочет. Но я скажу.

Арпеник Ослонян — грустное зрелище. Немолодая, ленивая, скучная. Наглядный пример "ненужного человека". Что ты есть, что тебя нет — ничего не изменится. Таких много. Ты поставила на себе крест, раньше времени записав в старые девы. Смирилась с одиночеством, решила, будто можно быть счастливой одиночкой. Занимаешься сублимацией, объедаясь перед сном сладостей. Не ищешь новых друзей, окружила себя немолодыми, некрасивыми подругами; не выходишь из дома на выходных… Но больше всего меня в тебе заинтересовало то, что ты и сама осознаёшь свою никчёмность! Именно поэтому пошла во врачи, думаешь, что помогая людям, делаешь доброе дело, из-за которого тебя запомнят, но знай: не будь тебя, был бы другой врач — ничем не хуже. Так что — исчезни ты — никто и не заметит.

Арина открыла рот, чтобы возразить, но мысли оказались быстрее слов. Арина поняла, что Прад прав.

Он покосился на неё, спрятал ухмылку в кулак, убрал ноги, облокотившись на стол:

— Я предложу тебе гораздо больше! У меня ты познаешь себя! Будешь помогать людям, и они взамен запомнят тебя на всю оставшуюся жизнь! Ты сможешь изменить уклад вещей в своей жизни и даже в этом городе. Именно к такому будущему стремится твоя душа. Не мешай ей!

— Я поняла… Вы — сумасшедший?! Стирать чужое грязное бельё? К этому стремится моя душа? — Арина нервно захохотала, — вы бредите! Стирка как смысл жизни? Отбеливатель — ключ к счастью? Нет, спасибо… Если ваш телохранитель позволит, я пожалуй, пойду.

Прад обменялся с Вадимом коротким взглядом и теперь ей никто не помешал подняться. Не смотря на Капитана, она поправила юбку, гордо вздёрнула подбородок и собиралась выйти, но не успела.

— Секундочку, — Прад за спиной явно улыбался, — подожди одну секундочку. Ты, оказывается, поверхностная: не попыталась разобраться, что к чему и уже бежишь… Не беда, у меня остался ещё один рычаг, который всегда действует… Вадим, где твой чемоданчик?

Вадим молча подал хозяину неизвестно откуда взявшийся кейс. Прад поставил его на стол, поднял крышку, долго что-то изучал, а затем перед Ариной начали появляться пухлые пачки банкнот. Одна, вторая, третья… Ещё одна, потом сразу две… Всего их оказалось десять. Синие пачки полтинников, совсем новых и видавших виды, полностью захватили её разум. Как много! Она смотрела на кучу денег, глупо моргая ресницами. Прад убрал кейс, извлёк из внутреннего кармана портмоне и положил на пачки ещё несколько банкнот достоинством в пять тысяч рублей. Арина испытывала душевный трепет. Странно, но в это мгновение она не думала, на что могла бы потратить эту астрономическую сумму, ей просто захотелось впервые в жизни подержать её в руках, а ещё лучше — обладать этими деньгами.

Прад выдержал паузу и медленно, смакуя каждое слово, произнёс:

— Это… твой… первый… аванс.

Арина перестала дышать.

Прад захохотал:

— Вадим, я же тебе говорил!!! Я знал, что так будет! Я знал! У неё в глазах, как в мультиках, сейчас нарисованы деньги! Жаль нету фотоаппарата! — ещё немного посмеявшись, он объяснил, — Ара, мы утром с Вадиком специально заехали в банк, разменяли деньги, чтобы визуально их было много. Я не сомневался, что тебя это впечатлит! Ох, Ара, мы станем отличной командой!

Арина смутилась, опустив глаза, опять же подметив, что капитан оказался прав и верно истолковал её реакцию.

— Ха, Вадик, смотри: она не знает, как понесёт эти деньги, ведь они не войдут в её сумочку!!! — он снова захохотал, Арина покраснела. — Ладно, хватит. Забирай бумажки, тебе пора их отработать… Ведь теперь ты будешь на меня работать?

— Да, — еле слышно отозвалась она.

— Громче и увереннее!

— Да, я буду на вас работать!

Прад подобрел:

— Гита всё объяснит… Забирай и иди, иди, иди!

Она поняла, что аудиенция закончена и что пачки банкнот действительно не войдут в сумочку, поэтому сгребла их в охапку и под раскаты незлого хохота, выпорхнула из кабинета. Первое, что ей встретилось в подсобке — огромная мешковатая сумка Гиты, расшитая бисером. "Да, если здесь такие зарплаты — нужно прикупить такую же" — думала Арина, медленно осознавая, что не так уж и плохо работать в прачечной.

Новые обязанности поглотили её целиком. Оказалось, что далеко не любой порошок годится, например, для стирки французского кашемира, и далеко не каждый отбеливатель справится с пятном от черничного джема. А уж на какие ухищрения приходится идти, чтобы вещи со всемирно известными брендами, выбитыми на ярлычках, не потеряли первоначальный вид — не стоит и говорить. Вопреки ожиданиям, оборот у прачечной оказался более чем внушительный. Посетители приходили и уходили, Гита и Арина работали не покладая рук, но грязное бельё, громоздившееся перед сортировкой в одной куче, не уменьшалось. После обеденного перерыва, за время которого им так и не удалось пообедать, Прад уехал, а Вадим присоединился к ним. Поприветствовав девушек лёгким кивком головы, он занял место у гладильной доски и сильно им помог, оказавшись первоклассным гладильщиком. Из-под его утюга, вещи выходили обновлёнными даже лучше, чем были на прилавке в магазине.

— Слушай, а он всегда такой? — шёпотом спросила Арина у Гиты, когда у них появилась свободная минутка для чаепития.

— Да, всегда… У него было трудное детство…

И всё. Добиться ещё чего-нибудь вразумительного о судьбе "тёмной лошадки" Вадима, ей не удалось.

Несколько раз в течение дня Арина украдкой подходила к железному шкафчику со своим именем на табличке (ей его выделили для личных вещей), заглядывала в чёрный пакет, чтобы убедиться: баснословные деньги не приснились, они целы и ждут, когда хозяйка унесёт их с собой домой. На душе сразу становилось теплее.

Постепенно тревоги и неспокойные мысли оставили девушку. Она начала привыкать к новому месту и новой работе. Стены с безумными обоями приелись, перестав раздражать. Молчаливый вечно бледный как моль, но работящий Вадим начал ей даже симпатизировать, а с Гитой, если разговор не касался оккультизма или работы, они весело болтали, как давние подружки.

К пяти часам вечера руки и ноги начали потихоньку ныть, Арина устала, но это была приятная усталость, хорошо оплаченная. Она уже предвкушала, как расскажет брату о новой работе, накупит в довольно дорогом соседнем магазине всяких мелочей, приготовит вкусный ужин с обилием копчёностей и других деликатесов, а поздней ночью они откроют бутылку дорогого Шардоне, на который в прошлом никогда не хватало денег. От приятных раздумий её отвлёк телефонный звонок. Звонили на рабочий. Улыбающаяся Гита, стала серьезной, как только поднесла трубку к уху. Выслушав, звонящего, так ничего и не сказав в ответ, она обратилась к Вадиму:

— Сегодня. Вчера наступила последняя стадия. Выезжаем через двадцать минут.

Вадим, молча, кивнул в ответ.

— Куда выезжаем? — удивилась Арина, — мы работаем на выезде?

— Да, день у нас тоже ненормированный, возможно сегодня придётся работать всю ночь, — Гита стала чужой, незнакомой, серьёзной и жёсткой, что не имело никакого отношения к ветреной девушке, какой она казалась минуту назад, — пойдём со мной, Прад поручил мне ввести тебя в курс дел.

Они прошли в подсобку, где Гита, открыв стальную дверцу своего шкафчика, привела в действие скрытый механизм. У Арины глаза полезли на лоб, когда вся секция личных шкафчиков сотрудников полезла по стене наверх. За ними обнаружилась внушительная стальная дверь. Гита решительно набрала длинный код на дисплее, прислонила руку к плоскому экрану, который быстро считал её уникальный отпечаток. "Добро пожаловать" — безразличным мужским голосом поприветствовала дверь. Ступени вниз. Они оказались в длинном холодном коридоре и шли по нему несколько минут, постоянно опускаясь. Низкий потолок и узкие стены с редкой подсветкой в виде плафонов, которые еле справлялись с подвальной темнотой, подействовали на девушку подавляюще. Арина с одной стороны не могла и представить, куда их приведёт подземный ход, но с другой подсознательно поняла, что там — в конце туннеля, начнётся та самая "новая жизнь", которую утром ей предложил Капитан, а она согласилась.

Между тем коридор разделился на несколько тёмных закутков, в один из которых, руководствуясь неведомыми ориентирами, смело направилась Гита. Набрав ещё один длинный код на ещё одной стальной двери, девушки вошли в полутёмную, полупустую комнату. Из мебели в помещении присутствовал алюминиевый стол, такой же стул и экран проектора.

— Садись, — пригласила или приказала Гита, — посмотри введение и короткую информацию о миссии, я вернусь через десять минут.

— Миссии… — тихо повторила растерянная Арина.

Гита оценивающе на неё посмотрела и понимающе улыбнулась, присела на корточки рядом:

— Не переживай, мы все через это прошли в разное время… Всё будет хорошо! — встала, обернулась к проектору, — Программа, покажи вводное видео и аномалию номер четыре.

Экран ожил как раз тогда, когда за Гитой с тяжёлым металлическим звуком закрылась дверь.

Вместо вступления Арина увидела кроваво-красную надпись "Совершенно секретно". Надпись держалась секунд тридцать, для внушительности мигая. Затем на экране возникло изображение Земли из открытого космоса. В разных местах на всех континентах алыми точками пульсировали какие-то отметки. Программа пробежала их все, там были: Нью-Йорк, Тбилиси, Буэнос-Айрес, Минск, Токио, многие другие города и остановилось на Москве. Камера словно начала падать с орбиты — настолько быстро приближалось изображение. Разорвав пелену облаков, она замерла над городом, выглядевшим с высоты птичьего полёта, как пенёк спиленного дерева — транспортные кольца напоминали кольца на древесном срубе. Изображение ещё немного приблизилось — не оставалось сомнения, что красная точка на карте отмечает месторасположение их прачечной.

Заговорил невидимый динамик тем же монотонным голосом, каким говорили двери. Вся информация дублировалась текстом на экране: "ООО "Проно". Россия, Москва. Засекреченная организация сети. Куратор — агент планетарного сообщества, Капитан Прад. Миссия: поддержание равновесия в балансе сил, уничтожение потенциально опасных аномалий, взаимодействие и контроль над популяцией носителей потусторонних сил, выявление эпицентров повышенной активности нечисти, предупреждение прорывов в реальный мир, сохранение секретности деятельности организации, контроль культов верующих".

Голос не изменился, но на экране изображение Москвы потускнело, уступив место трёхмерным фотографиям в полный рост Прада, Гиты и Вадима. Фотографии поочерёдно увеличивались, а диктор зачитывал досье: "Персонал: Капитан Джеймс Прад — агент планетарного сообщества. Возраст — информация засекречена. Степень доступа — высшая. Квалификация — высшая. Специализация — Мастер печатей. Происхождение — информация засекречена. Дар — ведический. Способ получения силы — трансплантация…".

Диктор продолжал, но и прозвучавшей информации с лихвой хватило, чтобы погрузить Арину в тотальное замешательство. Секретная организация, ведущая подпольную деятельность, потусторонние силы — фантастика не более! Она с детства увлекалась фантастикой, а несколько лет назад даже перечитала золотую коллекцию мировой мистики, но это литература, причём здесь реальная жизнь? Решив обдумать всё потом, она вновь переключила внимание на экран, но досье сотрудников уже закончились. Арина обругала себя, так как упустила прекрасный шанс узнать побольше о Гите, но особенно о Вадиме.

Изображение замерцало, появилась надпись: "Аномалия N4". Далее, быстро сменяя друг друга, запестрели фотографии из незнакомых мест, в основном из полуразрушенных помещений. На фото присутствовали кровавые надписи на стенах с угрозами на разных языках, разрушенная мебель, разбитые стёкла и испуганные лица людей. Диктор вещал: "Аномалия номер четыре. Полтергейст. Полтергейст от немецкого poltern — "шуметь", "стучать" и Geist — "дух". Вариант бестелесного призрака, лишённого способности визуализироваться (подробнее в разделе "Привидения"). Особенность аномалии номер четыре: аномалия привязана не к месту, а к человеку, как правило, к ребёнку "фокальному лицу". Аномалия не способна причинять серьёзный вред ни "фокальному лицу", ни его семье. В истории отмечен лишь один случай активности аномалии, приведший к убийству (подробнее в разделе "Ведьма Беллов"). Аномалия имеет цикличную, восходяще-нисходящую систему развития: достигая конечной стадии, Полтергейст деградирует, начиная развитие с нуля. Рекомендуемый способ борьбы: наложение печати третьей степени.

Экран продолжал демонстрировать фотографии, разнообразные ролики из интернета со свидетельствами очевидцев, а голос диктора углубился в детали, пересказывая самые громкие истории проявления Полтергейста, но Арине не суждено было дослушать лекцию до конца. Открылась дверь и взволнованная Гита, одетая в облегающие кожаные штаны и чёрную косуху сказала:

— Нам пора, детали расскажу на месте. Нас ждут!

— Слушай, я никуда не пойду! Ты, правда, хочешь сказать, что мы собираемся поехать посмотреть на привидение?

— Пол-тер-гейст, — чеканя каждую букву, ответила Гита, — не путай! Он не обычный призрак. Если ты не поняла из фильма, я повторю: мы подпольная организация ведущая отлов и уничтожение призраков, полтергейстов, вампиров и других ещё более мерзких созданий. Веришь ты или нет — сейчас не имеет никакого значения, нас ждут, а время очень важно! За мной!

Растерянная Арина подчинилась, и они побежали по пустым коридорам наверх. Пробегая по помещению опустевшей прачечной, она поймала себя на мысли, что с удовольствием перестирала бы килограммов сто грязного белья, лишь бы всё только что увиденное и услышанное оказалось дурным сном. Но пугающая реальность, в центре которой каким-то непостижимым образом оказалась она — обычная обрусевшая армянка, врач-педиатр, продолжала затягивать её в водоворот головокружительных событий.

Вечерняя прохлада на улице приняла девушек с распростёртыми объятиями. Ах, как Арина любила вечернюю весну, нет времени лучше, чтобы гулять под холодным светом фонарей, заглядывать в разноцветные окна жилых домов, мёрзнуть, но продолжать гулять и наполняться силами просыпающейся природы.

— Арина, поторопись! — окликнула её Гита, лихо оседлавшая спортивный мотоцикл Yamaha.

— Мы что поедем на мотоцикле? — ужаснулась Арина, — но я ведь в юбке!

— Извини, но выбора нет. Залезай!

— Но…

— Быстрее!!!

Проклиная всё на свете, воровато озираясь по сторонам — не дай бог, кто увидит — такой позор, Арина задрала юбку почти до трусиков и, сгорая от стыда, придвинулась поближе к Гите:

— Поехали!

Улочки, районы и кварталы, витрины, прохожие, автомобили — всё расплылось перед глазами в единый яркий мазок на тёмном городском холсте. Их Yamaha летела никак не меньше двухсот километров в час. Гита нарушала все мыслимые и немыслимые правила движения, объезжая пробки по пешеходным тротуарам, по каким-то тёмным подворотням, почти не снижая скорость, но и так ехать им пришлось весьма долго. Устав бояться, а она страшно боялась высоких скоростей, особенно пугающих на столь ненадёжном транспортном средстве, Арина плотнее прижималась к тоненькой фигурке попутчицы, немного согреваясь её теплом, зажмурилась. Самое время подумать о происходящем, но мысли не шли в голову. Ошарашенная новостями о настоящей деятельности прачечной, она внутренне лавировала между неприятием, глубочайшим скепсисом и совершенно нереальным восторгом. Ничего подобного с ней никогда не происходило. Это было лучше самого сумасшедшего аттракциона!

Постепенно рваный ритм поездки сменился на ровный. Мощный двигатель заурчал на более высоких частотах, ветер сильнее принялся царапать сквозь плащ — Гита прибавила скорость. Приоткрыв глаза, Арина ничего не добилась: не поняла, где они едут. Окончательно стемнело, так что фонари по обеим сторонам дороги, выстроили световой барьер между внешним миром и миром скоростной трассы. Снова закрыв глаза, пригревшись, Арина задремала. Краем сознания, она отметила, что уехать слишком далеко они не могли, но когда поездка неожиданно закончилась и девушка, пошатываясь, слезла с мотоцикла, вокруг царила почти полная тьма. Вдали безлюдной улицы светил одинокий фонарь. Справа и слева от дороги возвышались высокие кирпичные заборы, за которыми, прятались частные дома. Коттеджный посёлок — догадалась Арина.

— Где мы? — спросила она.

— На Дмитровском шоссе, а вот нужный нам дом.

Яркая фара мотоцикла потухла, и тьма сделалась ещё плотнее. Гита достала откуда-то фонарик, тонкий луч которого высветил красное спортивное купе и старенький синий Фольксваген, припаркованные на аккуратном газоне перед забором, похожим как две капли воды на соседние.

— Вадим и Прад уже здесь, идём!

Они прошли по узенькой тропинке, мощёной симпатичной тротуарной плиткой. За забором оказался разбит целый сад, с карликовыми сливами, японской каменной инсталляцией, с журчащим ручейком и альпийской горкой. В доме с миниатюрными башенками, возвышавшимся над этим великолепием, не было света. Лишь на третьем этаже в небольшом окне теплился еле заметный огонёк свечи. Порыв ветра зашуршал прошлогодней листвой, высоко свистнул где-то между башенками, принёс ночной холод. Арина поёжилась, припомнив видео про Полтергейста, ей стало страшно. Воображение рисовало в темноте неведомых пугающих существ, тянущих лапы или щупальца к её ногам. Если бы рядом не было Гиты с фонариком, она бы уже удирала из этого двора, но близость живого человека немного успокаивала.

Новый порыв ветра пошевелил полы плаща, отчего показалось, что к ней действительно кто-то прикоснулся холодными мёртвыми пальцами. По спине пробежали мурашки, Арина почувствовала, что смелость медленно, но верно её оставляет:

— Гита, прошу, давай быстрее войдём в дом!

Гита резко обернулась, ослепив её светом фонарика:

— Тебе страшно?

— Не очень… Да, страшно, — почему-то шёпотом сказала она.

— Тогда выпей это, — Гита протянула ей большую таблетку.

Арина подчинилась, быстро проглотив пилюлю. Вообще-то употреблять неизвестные таблетки было не в её правилах, но и правил на случай встречи с полтергейстом, у неё тоже не было.

— Что ты мне дала?

— Валиум…

— О Боже, я же сейчас начну засыпать!

— Поверь, не начнёшь, но страшно будет не так сильно…

— Гита, ты меня пугаешь! Пожалуйста, не говори так…

— Дорогая, Я тебя не пугаю… Я предупреждаю.

Арина собиралась, что-то сказать, но потеряла дар речи, когда в тонком луче света увидела, что дверь в дом начала медленно открываться сама по себе. Хотелось закричать, но она лишь плотнее сжала зубы. За дверью оказалась крошечная комната, видимо, предназначенная для верхней одежды и обуви, но хозяева не доделали здесь ремонт, так что стены зияли рёбрами несущих балок, кирпичами и сгустками цемента между ними. Луч фонарика, быстро носившейся по стенам, выхватывал надписи оставленные рабочими, пылинки, замершие в воздухе, грязь под ногами. Неожиданно луч вскользь прошёл по яркому алому пятну справа. Арина мгновенно поняла, что это кровь, ахнула, схватив Гиту за плечо. Напарница тоже его заметила, снова посветила, но на стене уже ничего не оказалось — кирпич, цемент, пыль.

— Гита… — с ужасом прошептала она.

Та обернулась, снова ослепив её фонариком, весело сказала:

— Да, не бойся ты так сильно! Это его любимый фокус! Представь, что ты в комнате страха, поверь, что всё это не настоящее! Нельзя бояться, он чувствует страх.

— Гита, я не хочу идти дальше… — чуть не плача проговорила Арина. В глазах всё ещё стояла картина размазанной по стене крови.

— Тебе придётся! Думай о деньгах, о том, что помогаешь живущим здесь людям, думай о завтрашнем дне, когда встанет солнце и развеет все страхи. Соберись!

Гите удалось внушить ей тень уверенности, которая правда тут же развеялась, стоило Арине наступить на что-то мягкое, невидимое на полу. Воображение сразу же нарисовало картинку: оторванная человеческая рука с выпавшими на пол жилами, сочащимися сгустками наполовину свернувшейся крови, синюшная с серыми омертвевшими ногтями. Ей потребовалось несколько раз глубоко вздохнуть, с облегчением отметив, что воздух не пахнет разложением, чтобы идти дальше. Всё ещё держась одной рукой за плечо попутчицы, она вошла вслед за ней в просторный холл замершего дома.

Огромный холл с широкой лестницей на второй этаж в центре и тёмными дырами дверных проёмов в боковые комнаты, оказался освещён десятками свечей. Арина тяжело вздохнула, съехав на пол по стене, на которую опёрлась. Страх отступил, стоило ей узнать в двух тёмных фигурах, сидевших за столиком у лестницы, Капитана Прада и Вадима. Что и говорить, когда рядом самоуверенные мужчины, женщине намного спокойнее.

Гита, Вадим и Капитан принялись, что-то обсуждать, но она не могла вникнуть в их разговор. Руки дрожали от пережитого страха. Арина удивлялась самой себе: с чего это она так сильно перепугалась? Обычный двор с обычным холодным ветром, обычная недостроенная прихожая, а что до крови — так может быть померещилось? Конечно, померещилось! Приведя растрёпанные чувства в порядок, успокоившись, она принялась рассматривать помещение.

То ли строительство дома ещё было на начальной стадии, то ли здесь взорвалась небольшая бомба. Холл представлял собой весьма печальное зрелище. Навесной потолок порвался в нескольких местах, свисая вниз неровными языками, там, где должна быть люстра, торчала связка проводов. Некогда ровные стены, покрытые царскими атласными обоями с золотыми завитками на белом фоне, сейчас покрывали трещины, сколы штукатурки, кое-где большие дыры в соседние комнаты. От картин остались воспоминания в виде тёмных квадратов на стенах, да плотных тканевых холстов, смешанных с осколками кирпичей и грязью на полу. Всюду валялись фрагменты мебели: ножки стульев, дверцы шкафов, стекло журнальных столиков, тряпки из обивки софы. Что-то хрустнуло в потолке — упал большой кусок гипсокартона, тонкой струйкой посыпался песок на богатую лестницу. Невооружённым взглядом можно было понять, что в прошлом интерьер дома отвечал стилю императорского дворца, а главным атрибутом служила именно шикарная лестница. Она и сейчас оставалась главной в этом царстве разрухи. Роскошные позолоченные перила, теперь завалились как переломанные кости. Красная ковровая дорожка, вырванная у нижней ступеньки, неровно свисала с боков, напоминая раздвоенный язык, выпавший из пасти мёртвой змеи. Некоторые ступени исчезли, демонстрируя щепки и подпалённые доски. На лестнице валялось вспоротое кресло без спинки и спинка от дивана.

— Как ты? — подал ей руку, незаметно подошедший Прад.

Арина приняла помощь, поднялась:

— Спасибо, уже лучше…

— Жаль… А я надеялся услышать как ты будешь пищать от ужаса! Обожаю, когда пищат толстые девчонки! — он лукаво подмигнул, — впрочем, у нас вся ночь впереди!

Она не слышала его желчных слов.

Перестала видеть что-либо вокруг.

Арину мелко затрясло, а сердце ушло в пятки.

Наверху, под самым потолком из неоткуда возникло белое полупрозрачное привидение. Тонкий призрачный покров в виде ночной сорочки до пят, отливал серым. Серые прямые волосы скрывали тонкие плечи. В бледных невозможно худых руках призрака, трепетал огонёк свечи — холодный неземной. Тёмные впадины вместо глаз рассеяно рассматривали разрушенную комнату. Привидение искало жертву — Арина поняла это сразу, как только злой дух посмотрел на неё. Ничего не изменилось: ткань сорочки не пошла волнами, жидкие волосы не пошевелились, но призрак пришёл в движение, приблизившись на одну ступеньку. Она поняла, что ей конец, заглянув в тёмные впадины глаз привидения, Арина подписала свой смертный приговор.

Прад удивлённо посмотрел в её перекошенное от ужаса лицо.

— Он там!!! Призрак!! Идёт за мной! Спасите!!! — закричала она, прячась за Капитана, поворачивая его к лестнице, чтобы он наконец-то осознал угрозу.

Вместе с Прадом туда же резко обернулись Гита и Вадим, но затем, переглянувшись, продолжили перебирать какие-то предметы в большой сумке, а Прад громко захохотал!

Арина не знала, что делать, куда бежать из проклятого дома? Поэтому упала на пол и закрыла лицо руками, ожидая расправы злого привидения.

Прад хохотал, а её почему-то никто не ударил. Ещё немного подождав, перестала жмуриться. Огляделась. Ноги капитана перед ней и больше ничего. Ещё чуть-чуть подождала. Смех продолжался. Почувствовав себя крайне глупо, Арина поднялась, церемонно отряхиваясь от пыли.

Покрасневший Прад успокоился, икнул:

— О, Ара, ты — нечто! Давненько я так не смеялся! Призрак!!! "Спасите, помогите, он идёт за мной!!! Ай-ай! Мамочки!" — не похоже, но очень обидно передразнил он её, — всё! Нет сомнений! Ночка сегодня будет та ещё! Кстати, познакомься — это Лена, хозяйка дома и мать "нашего мальчика"!

— Здравствуйте, добро пожаловать, располагайтесь… — тихо проговорил призрак девушки, теперь стоящий рядом с Ариной.

Конечно, никакого призрака рядом не оказалось. На неё смотрела запавшими от недосыпа глазами хрупкая женщина лет тридцати. Чересчур худая, скорее всего измождённая и обезвоженная. Хозяйка дома явно пережила серьёзную болезнь или психическую травму, так как выглядела намного старше своих лет.

— Вам принести, что-нибудь выпить? — пролепетала она.

Арине показалось, что Лена смотрит на неё, но не видит:

— Нет, спасибо, ничего не нужно.

— Как жаль, а то у меня в баре пропадает прекрасное вино и зачем мы его открыли? — Лена странно улыбалась.

— Не обращай внимания, у неё крыша поехала после всего этого… — развёл руками Прад, подразумевая общую разруху, — но если у нас сегодня всё получится, а у нас получится, — подчеркнул он, — Ленка через месяц оклемается и снова будет сорить деньгами, оставленными ей внезапно откинувшимся папашей! Кстати о деньгах!

Вадим тут же принёс ему мелко исписанный листок бумаги.

— Леночка, давайте подпишем наше соглашение! — Прад взял, болтающую о пустяках хозяйку, под руку.

— Соглашение? — удивилась та.

— Ну, помните: полтергейст, ваш сын и всё такое… Мы вам поможем, а вы заплатите…

Что-то осмысленное промелькнуло во взгляде Елены:

— Да, да… Я помню…

Почти сразу, как только ручка коснулась бумаги, Прад выхватил листок, внимательно изучил его:

— Ммм, обожаю цифры с семью нулями! — заметил удивление Арины, добавил — а ты что хотела? Я дорого стою! Хотя не мне об этом говорить. Ты вон тоже копейку не упустишь! Ладно, проехали. Вадик, проводи Ленку в комнату отца и приготовь всё. Скоро…

Последняя чудом уцелевшая картина на стене с шумом рухнула на пол, разлетевшись на куски. Арина вздрогнула, Прад подмигнул:

— Начинается! Он чувствует и… боится! Гита, ко мне! Введи нашу новую сотрудницу в курс дел: кто, как, когда и так далее… Я жду вас наверху!

Гита приготовилась говорить, но Прад внезапно вернулся, изменился в лице, очень понимающе взял ладонь Арины в свою, погладил:

— Ариш, ты на самом деле сильно не переживай… Всё будет хорошо…

— Спасибо, — потупилась благодарная Арина.

— … но на первый раз советую тебе надеть памперсы…

Она залилась краской, отдёрнув руку, Капитан захохотал, быстро удаляясь по разрушенным ступеням.

"Вот же мерзавец!!!" — думала про себя девушка.

— Не обращай внимания, если он так выделывается — это значит, ты ему нравишься! — успокоила Гита, — а теперь о задании. Семья нам досталась сложная с кучей тайн, грязного белья, скелетами в шкафах и прочее. По большому счёту в подобных семьях и случаются полтергейсты. Они же без причин не появляются. Ситуация следующая: молодая не очень умная девушка — наследница огромного состояния своего отца. Отец — умный работящий мужик понимает, что его дочь деньгами распоряжаться не умеет и кроме шмоток ничем не интересуется. Пытается её выдать замуж, безуспешно, но зато рождается любимый внук, который становится главной радостью старика. По-видимому, он собирался переписать состояние на внука, оставив дочь на скудном довольствии. Так или иначе, но после этого решения отец Лены скоропостижно скончался, а в доме начали происходить странные вещи.

Шаркающие шаги, шёпот, крики отчаяния. Потом пришли в движение предметы, мебель. Короче говоря, ты смотрела фильм про циклическое развитие аномалии — как видишь, достигнута высшая ступень…

— Я не поняла… То есть всё это, — Арина с опаской обвела взглядом разрушенный дом, — сделал… эээ сделала аномалия номер четыре?

— Точно! И мы должны поторопиться, чтобы её остановить. На высшей стадии полтергейст прибывает всего две ночи, после чего потеряет накопленную энергию и всё начнётся сначала: шаги, крики людей…

— Гита, в фильме говорилось что-то про… Блин, забыла… какой-то объект, к которому привязан полтергейст, — оставшись вдвоём, она кожей ощущала, как нечто иное, не имеющее отношения к их миру поглотило дом, пропитало его насквозь, а сейчас затаилось, ожидая своего часа.

— Фокальное лицо, — перешла на шёпот и Гита, — но мы называем его просто — "агент". В данном случае, агент — это Кирилл, сын Лены. Он очень любил деда, который, скорее всего, был для него и мамой, и папой, и дедушкой, не удивительно, что после смерти дух не оставил внука. Кстати, есть подозрение, что разрушить дом и травмировать мать — это желания мальчика, а полтергейст — инструмент.

— Но как мы избавимся от аномалии? В фильме об этом не говорилось.

— Ты пока не посвящена во все нюансы, но самый действенный способ: наложение печати. Прад — мастер печатей, поэтому проблем возникнуть не должно, но не будем забывать об опасности. Честно говоря, полтергейст обычно сводит с ума, не причиняя увечий, но тут, судя по масштабу разрушения…

— Я поняла, не продолжай, а то я могу согласиться на памерсы…

Девушки тихо посмеялись.

В комнате главы семейства когда-то стояла кожаная мебель из красного дерева, об этом говорили лоскуты обивки и щепки на полу. Стены покрывали надписи неровным почерком: "Сдохни сука", "НЕНАВИЖУ", "Иди в ад!". Здесь явно недавно случился пожар, так что потолок стал чёрным от копоти, а сквозь сколы в закопченном стекле проникал ночной ветер, теребя обгоревшие шторы. В углу непостижимым образом сохранился старинный трельяж. В центре кабинета Вадим расчистил трёхметровую площадку, на которой Капитан усердно что-то выводил баллончиком с красной краской. Когда Арина и Гита вошли, он уже заканчивал, отошёл, чтобы все присутствующие оценили идеальные пропорции шестиугольной пиктограммы, которую евреи называют "Звезда Давида". Пиктограмма была большой.

— Все в сборе, начинаем незамедлительно! — строго сказал Прад, — Лена, приведите сына.

В тот же миг в дверь осторожно постучали. Арина готова была поклясться, что заходя, оставила её открытой. Она стояла ближе всех, поэтому без задней мысли взялась за ручку, чтобы отворить. Ладонь до самого предплечья пронзила жуткая боль, она вскрикнула, отдёрнула руку, но даже в скупом свете нескольких свечей увидела, что часть обожженной кожи прикипела к докрасна раскалённой ручке. Запахло палёным. Уже без чьей-либо помощи дверь медленно приоткрылась, пропуская внутрь мальчишку лет семи. Несмотря на поздний час, Кирилл оказался одет в коричневый костюм и при галстуке.

Арина дула на обожженную руку, стараясь не выдать слёз.

Паренёк, подстриженный по прошлогодней детской моде — "под горшок", внимательно изучил её, руку, собравшихся. Остановил взгляд тёмных, почти чёрных глаз, на матери:

— Извини, — обратился к Арине, — это она должна была обжечься!!! — он показал на мать указательным пальцем, зло закричав, — НЕНАВИЖУ!

Лена стояла у окна, которое за её спиной взорвалось тысячами осколков.

Лена закричала, пряча голову, Арина испугалась, прижавшись к Гите.

Мальчик продолжил:

— Я знаю, зачем вы здесь. Вы хотите убить дедушку. Хотите закончить, её дело. Она хочет убить дедушку, потому что не любит его. Я люблю дедушку — он останется. Я не дам убить дедушку. Дедушка со мной. Дедушка, ведь ты поможешь мне?

Неожиданно дом пришёл в движение. Обрывки ткани, кирпичи, куски цемента, щепки — всё на полу пришло в движение. Каждая частица огромного дома немного сдвинулось, породив какофонию шоркающих звуков, басом заскрипела несущая балка в стене. Арина услышала, как дом ответил маленькому мальчику: "Дааа!".

Первым пришёл в себя Прад, он откашлялся, очаровательно улыбнулся, вальяжно подошёл к Кириллу, присел рядом с ним:

— Дружище, с чего ты взял? Не собираемся мы трогать твоего деда — живите, как хотите, твоя мать всё равно сошла с ума и заплатила нам вдвое больше, чем нужно. Мы наоборот хотим помочь. Сам спроси у дедушки, что с ним случится завтра утром… Завтра он исчезнет…

— Нет! Ты лжешь! Дедушка останется со мной! — мальчик на несколько секунд закрыл глаза, обмяк, будто душа оставила хрупкое тельце. Дом еле заметно вздрогнул. Кирилл открыл глаза, серьёзно по-взрослому проговорил:

— Что я должен делать, чтобы ему помочь? Дедушка должен остаться!

Прад похлопал его па плечу:

— Не боись, поможем твоему старику! Для начала возьми вот эту свечку, — он протянул ему тонкую палочку церковной свечи, — зажги её. Вот зажигалка. Молодец! А теперь…

В руке Прада из неоткуда возник маленький шприц, резким точным движением он воткнул его в плечо мальчишки, вводя неизвестную субстанцию. Мальчик вырвался из рук Прада, пошатнулся. В Арине шевельнулся детский врач:

— Что вы делаете? Что вы ему вкололи?!! Это же ребёнок!!!

— Предатель… дедушка тебя нака… — Кирилл закачался и упал без чувств.

— Не накажет меня твой дед — сил не хватит! — равнодушно заявил Прад, аккуратно устанавливая горящую свечу мальчика в один из углов красной пиктограммы, — Лена, раздень своего сына.

После произошедшего хозяйка дома видимо немного пришла в себя, закивала головой, бросилась к мальчику.

— Что вы ему вкололи, отвечайте!!! — разозлилась Арина.

— Расслабься, всего лишь галоперидол. Через пару дней придёт в себя, мамаша как раз начнёт ремонт — словно ничего и не было!

— Вы бессердечный ублюдок! Мальчик ведь просто любит дедушку!!!

— Но дедушка, судя по всему, никого больше не любит и представляет угрозу для окружающих! Таким, кстати, тоже положен галоперидол, но боюсь колоть некуда… Как ты считаешь?

Арина промолчала.

Пока они говорили, что-то огромное, не поддающееся пониманию зашевелилось в доме. Всё вокруг мелко дрожало, словно поблизости прошёл поезд. Щепки, осколки, кирпичи на полу вибрировали. Внизу громко хлопнула дверь, послышались тяжёлые шаги, заскрипели ступени на лестнице — неизвестный приближался. Она первой среагировала на самый противный из всех возможных звуков — царапанье острым предметом по стеклу: на чёрном стекле окна, без чьей-либо помощи появлялась надпись: "Прочь!!!".

— Все сюда! — Прад стал максимально серьёзным, он уже не шутил, не иронизировал — он готовился к бою. — Правила для всех едины. Вадим, раздай им свечи. Это особые свечи, освящённые в Иерусалиме, ничто не сможет погасить их огня, пока вы живы. Зажгите их и встаньте по углам пиктограммы. Вадим, положи пацана в центр. А теперь самое главное, запомните: чтобы не произошло, как бы вам не захотелось — вы не можете покинуть своего места, пока я вам не позволю. Ни в коме случае, не при каких условиях, ни за что! ЗАПОМНИТЕ: СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!!!

По стене рывками пробежала крупная трещина. Дом низко загудел. Одна за другой начали гаснуть хозяйские свечи, словно человек-невидимка шёл по комнате и тушил их. Погасла даже свеча в закрытом стеклянном подсвечнике. Арина, как и все остальные с опаской озарялась по сторонам. Подскочил Прад, неожиданно коснувшись указательным пальцем её переносицы, она отшатнулась, почувствовала приятный запах.

— Это освящённый елей… — бросил Капитан, помазав и Елену, стоящую рядом.

— Угу, спасибо.

Она, как и все, зажгла выданную им свечу, лишь сейчас заметив, как сильно та отличается от обычных церковных свечей: чуть меньше, чуть толще, выполненная из тёмно-красного воска, с вырезанным узором по периметру, с другим ароматом.

Странно, но Арина почти перестала бояться, хотя по комнате поползли неровные тени, стены стонали, с потолка уже не переставая, сыпалась штукатурка.

— Времени больше нет: займите свои места, — приказал Прад, обходя пиктограмму по кругу, остановился рядом с ней и Леной, — вы двое, повторю ещё раз: стоять и не двигаться!

— Мы поняли, — не сговариваясь, хором ответили они.

— Хорошо. Начинаем.

Они встали лицом в центр шестиугольной звезды. Внутри трёхметрового пространства стало светло и спокойно, словно частица древнего иерусалимского храма, преодолев тысячи километров, перенеслась сюда. Казалось, что даже страшные звуки извне отступили. В центре в одних трусиках лежал побледневший Кирилл. "Ему, наверное, очень холодно" — пожалела мальчика Арина, но не рискнула поделиться своими соображениями с окружающими. Кирилл неровно дышал, не приходя в себя.

Прад вошёл внутрь пиктограммы, установил свою свечу в единственном остававшимся тёмным углу, опустился на колени в ногах мальчика и закрыл глаза. Ей показалось, что невидимая аура сомкнулась у них за плечами.

В тот же миг дом за их спинами буквально сошёл с ума. Пол сильно дрогнул, угрожая повалить всех с ног. По этажам пронёсся душераздирающий вопль, переполненный нечеловеческой болью. Краем глаза Арина заметила, как за плечами с пола поднялся мусор, замерев в воздухе. Крик повторился, но теперь наполнился яростью, превратившись сначала в рык раненного животного, а затем в адский хохот.

Вернулся страх, сковав всё внутренности. Она поняла, что имел ввиду Капитан, повторяя: "Оставайтесь на месте". Была бы её воля, её бы ноги уже не было в проклятом доме, но отступать поздно, да и не получилось бы у неё отступить — нервное напряжение парализовало все конечности. Арина чуть не завизжала, почувствовав холодное прикосновение к плечу, следом вздрогнула Елена, видимо, к ней тоже прикоснулись.

Зазвучал громогласный, пышущий внутренней силой голос Прада:

— Стану я, Проно, не помолясь, до зари зарёю и пойду не благословясь, из избы не дверьми, из ворот не воротами, выйду подвальным бревном и дымным окном в чистое поле, под чистые звёзды, под лунь небесную, в сторону да подвосточную…

"Что за бред?" — подумала Арина, но сразу же отвлеклась на происходящее вокруг. Все свечи, кроме их, давно потухли. Все уцелевшие в доме двери пришли в движение, хлопая так громко, что не выдерживали уши. Смех сумасшедшего то приближался, то затухал где-то в подвальных помещениях. Поднявшиеся с пола кирпичи и другие предметы сами по себе разгонялись, на скорости врезаясь в невидимые, но крепкие стены круга. У самого уха Арины взорвался крупный фрагмент стены из туалета: кирпичи, намертво слепленные цементом, сохранили остатки мелкого кафеля. Удар наполняла столь титаническая сила, что от кирпичей, кроме рыжей пыли ничего не осталось. Арина не смогла побороть рефлекс и отступила, буквальна на полшага. В ту же секунду, до этого невидимая глазу защитная оболочка замерцала… В голову Вадима прилетел осколок кирпича. Вадим зыркнул на неё, но остался неподвижным — алая кровь тонкой струйкой побежала по виску. Теперь, Арина испугалась уже за коллег, вернулась на место, приказав себе лучше умереть, чем сойти с места.

Пыль, доски, кирпичи, гвозди, какой-то мусор хлынули в их комнату со всего дома. Этот пёстрый поток образовал непроницаемую воронку вокруг их тусклого круга ненадёжного света. Чьи-то когти скребли по стеклу. Ножка стула прицельно ударила по Вадиму — кто-то снаружи целился в темечко, чтобы наверняка. Тяжёлый ящик из подвала метнулся к голове Гиты.

Невидимая защита стояла.

Неожиданно, лавина мусора расступилась, пропуская вперёд огромного монстра — старинный дубовый шкаф. Его дверки страшно стучали, им вторили внутренние полки. Дыры антресолей угрожающе смотрели на встревоженных людей. Зарычав дубовыми стенками, лязгнув петлями, шкаф распахнул все дверцы, кинувшись на Елену. Арина зажмурилась. Послышался взрыв. Когда она снова открыла глаза, шкафа уже не существовало, зато хоровод из мусора, окружившый их стал ещё плотнее. Ей почудилось, что она рассмотрела в вихре фрагменты нападавшего — латунные ручки и половину створки.

Ни одна пылинка не проникала внутрь пиктограммы. Снова заныли стены: "НЕЕЕЕ!!!".

Тошнотворно запахло серой.

Прад, словно ничего этого не видел. Его лицо прояснилось, на губах заиграла еле уловимая улыбка, как будто он оказался за много миль отсюда, на тёплом летнем лугу, обласканный лучами дружелюбного солнца:

— Созову я, Проно трех братьев, клявшись во услужении. Три брата, три ветра: первый брат — ветер восточный, второй — ветер западный, третий — северный! Сослужите мне братья лютые службу смелую, оградите Кирилла от глаза недоброго, от приживалы неудобного, от сил неугодных, Ярилу неподобных.

"ААААА!!!" — заорала аномалия.

Чёрное стекло в окнах взорвалось тысячами осколков, пролившихся на пол. Сильный ветер ворвался в комнату, сдувая песок, но полтергейст не собирался сдаваться. Тёмная комната загудела, зашипела, дохнула жаром, укутываясь огнём. Пламя покрыло все плоскости, ему не требовалось горючего, чтобы горесть. Оно пожирало всё. Возникло ощущение, что все они оказались в центре ужасающего костра или пожара в лесу. Внешний мир исчез, сжавшись до размеров адской печи. Между языками пламени ей чудились обожженные грешники. За тысячелетия мук и страданий, они перестали кричать от боли: бесцельно бродили по бескрайней пустыни пламени и угля с рыжим горящим небом, роняя шипящие слёзы из обугливших глазниц с выгоревшими глазами. Справа от неё, в воронке углей кипела лужа не то жидкой кожи, не то гноя.

Стоны.

Агония в огне.

Бессердечный, беспощадный огонь.

В целом мире остался лишь ненадёжный островок света, на самом краю которого стояла Арина, рискуя в любой миг, оступившись, упасть в пламенеющую пропасть-пасть, жаждущую её пожрать. Ища поддержки, она посмотрела на других. Гита и Вадим, зажмурившись, что-то бормотали себе под нос, наверное, молитвы, по их лбам градом котился пот. Лена стала серой, уставилась на трепещущий огонёк свечи. По её измученному лицу бродил нервный тик, ежесекундно искажая красивые черты уродливыми гримасами.

Прад прижал руки к сильной груди:

— Я, Проно, пойду по полю с тремя братьями, что сослужат мне службу дружбою. В том поле есть море-окиян, в том море есть Алатырь-камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь… Я слова свои укреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, скую молотом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Забери змея опалюча, тяжкую кручу Кирилла, огради от глаза недоброго, от приживалы неудобного, от сил неугодных, Ярилу неподобных.

Слова на смешном старинном языке напоминали, текст из забытой детской сказки — наивной, но милой в своей наивности. Слова, как холодный бальзам снимает боль с обожженной кожи, успокаивали, вселяли надежду. Что-то было в них такое, от чего сердце начало биться быстрее, отчего ад, окруживший их, потерял правдоподобность. Было ясно: их произнесли не случайно, их нельзя произнести просто так, бесцельно. Они проникали внутрь сознания, пульсируя в висках. Резонировали в голове. Арина вдруг догадалась: каждое произнесённое Капитаном слово переполняла древняя сила. Великая сила, забытая современниками, спящая в потаённых уголках души, ждущая своего часа. И вот теперь эта сила, неохотно ворочаясь, пробуждалась, отвечая на зов прошедший сквозь многовековую тишину.

По отдельности эти слова ничего не значили, но хитро сплетаясь в заклинании Капитана, они наполнялись древней мощью. Ей показалось, что воздух начал потрескивать от необъяснимой энергии, наполнившей комнату.

Прад всё ещё не открывая глаз, пошевелился: вынул из потайного кармана небольшой ровный камень, сжал его в ладони, над грудью Кирилла.

"О, боже" — у Арины расширились глаза. Пока она, трепеща, пугалась, наблюдая за происходящим вне пиктограммы, с мальчиком произошли страшные изменения. Его щёки и глаза запали, серые тени, как у старика, залегли по всему лицу. Рёбра на худеньком тельце обтянула кожа, словно за несколько минут он похудел на несколько килограмм. Кожа пожелтела: на ней, то тут, то там проявились старческие пятна. Пальцы свела судорога, но всё это чепуха, по сравнению с самым ужасным: на юной впалой груди Кирилла пламенел символ. Старинная буква или руна — она не знала. Символ напоминал перевёрнутую цифру "4", с дополнительными штрихами. Он ярко светился на груди мальчика, будто питаясь его силами, высасывая его силы.

Прад продолжал:

— Будь Кирилл хлопцем вольным, не хворым, сердобольным. Позабудет Кирилл о дне ненастном, о роке неясном, о чёрной пучине, да о недоброй силе. Запечатает велика змея опалюча, с глазом горючим, хворую силу в Алатырь-камень, свернётся клубком, да подпоясает. Три ветра, три богатыря придут следом, да каждый след оставит на Алатырь-камне, да упрочится печать моя.

Камень в руке капитана начал тускло светиться, а символ на груди Кирилла буквально пылал ослепляющим пламенем. Между символом и камнем что-то происходило, но она не понимала, что конкретно.

Арину отвлёк звук. Вернее полное отсутствие звуков. Комната, несколько мгновений назад переполненная шумом, треском огня, гулом огненного шторма преобразилась. Потусторонняя мощь исчезала. Хоть до рассвета было ещё очень далеко, всё вокруг еле заметно мерцало. Они стояли на поверхности переполненной пеплом. Каждый пепельный лепесток излучал свой собственный серый цвет. Комната наполнилась серым. Серая равнина с серыми дюнами и чёрными непроницаемыми островками погасших углей. Дом успокоился. Не хлопали двери, не тряслись стены, не звучали потусторонние вопли — обычный разрушенный дом, оставленный жильцами, переживший пожар. Арина вздохнула с облегчением. Кажется, всё.

В помещение бесшумно влетела целая процессия ножей — большие, маленькие, средние, для мяса и хлеба, перочинные, для колки льда, для чистки картофеля и даже настоящий морской кортик. Ножи выстроились в цепь вокруг пиктограммы, замерли слегка покачиваясь.

Она затаила дыхание.

Ножи приблизились ещё на сантиметр, остановились, скорее всего, уперевшись в невидимую и непреступную для себя стену пиктограммы. Лезвия ножей, как и всё вокруг, бледно светились. Хватка невидимых рук на рукоятках стала крепче. Ножи пытались прорезать стену. Проникнуть внутрь. Ничто не говорило об этом, но Арина внутренне почувствовала невероятную силу, управлявшую оружием. Отчаявшись напугать, чувствуя мощь древнего заклятия, полтергейст вложил все накопленные силы в эти ножи, которые, к ужасу Арины начали медленно врезаться в ментальную защиту. Металл высоко звенел, ручки вибрировали от усилий, лезвия приближались.

Миллиметр.

Ещё миллиметр.

Ещё два.

Арине стало очень страшно. Даже пустыня огня не испугала её так сильно, как эти немые беспощадные ножи, несущие на каждом кончике неимоверную боль и беспощадную смерть. Она посмотрела на коллег, но никто кроме неё не видел опасности, все наблюдали, как символ на груди Кирилла медленно бледнел, а камень в руке капитана, напротив, разгорался.

Уже половина лезвия самого крупного ножа для мяса проникла внутрь. Арина попыталась сглотнуть огромный ком в горле, но во рту всё пересохло. Взяв самую высокую чистую ноту, внутрь круга упал острый кортик. Невидимая рука тут же подхватила его. Кортик по дуге взмыл вверх. Его конечной целью была шея Капитана Прада — в этом она не сомневалась. Кортик, набирая скорость, рванул вниз… "НЕЕЕЕТ!" — закричала Арина. Кортик замер в сантиметре от шеи Капитана, словно, держащий его невидимка сильно удивился. Арина поддалась неведомому импульсу и неожиданно для самой себя строго сказала: "Я приказываю — нет!".

Кортик упал на пол.

Прад ничего не заметил:

— Замыкаю свою речь семьюдесятью семью замками, семьюдесятью семью цепями, бросаю ключи в море-окиян, буди мое слово крепко, крепче трех булата — во веки! Как солнцу и месяцу помехи нет, так бы и моему слову помехи не было. Кто из моря всю воду выпьет, кто из поля всю траву выщиплет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучу не переломить!!!

"ААААаааа!!!" — закричал совсем по-человечески, совсем рядом какой-то пожилой мужчина. Его крик удалялся, как будто он падал в глубокий колодец.

В комнате что-то оглушительно щёлкнуло и всё прекратилось.

Давление, которое она раньше не замечала, исчезло.

— Дедушка? — с трудом приоткрыл глаза Кирилл.

— Дедушка всегда будет рядом с тобой, в твоём сердце, — устало, но дружелюбно сказал Прад.

Он провёл рукой по груди мальчика. Символ, ещё несколько минут назад горевший адским огнём, легко стёрся, обернувшись грязным пепельным разводом.

Капитан попытался подняться, оперевшись на колено, но вдруг пошатнулся и упал бы, не подоспей Вадим. Он подхватил его, заботливо взяв под руки. Ровный серый камень выскользнул из ладони Капитана, покатился к ногам Арины. Она, без задней мысли, подняла его. Обожженная рука отозвалась страшной болью. Камень снова выпал, и лишь теперь она заметила на нём точно такой же знак, как на груди Кирилла, светившийся таким же оранжевым светом.

— Не трогай его! — закричал Прад, подобрал невзрачный, снова потускневший камень, — Вадик, отвези меня.

Вадим, тоже выглядевший не лучшим образом, помог Капитану подняться. Не оборачиваясь, они вышли из комнаты. Арина почувствовала, насколько сильно устала. Это не имело никакого отношения к повседневной и даже очень сильной усталости. Это было тотальное истощение, как после трёх дней без сна. Она готова была упасть, лишь бы не стоять на ногах. Села на грязный пол, безвольно обмякла. Рядом присела Гита, прислонившись к подруге спиной. Не требовалось ничего говорить — они прекрасно понимали друг друга. Лена лежала рядом без чувств. Подполз Кирилл, прижался к коленям Арины, горько заплакал.

Арина погладила его, а потом посмотрела на их отражения в чудом уцелевшем трельяже в дальнем углу комнаты и не узнала. Две немолодые измождённые женщины с потухшим взором, дрожащий худенький мальчишка в ногах и багровый рассвет, равнодушно заглянувший в обгоревшее окно без стёкол.

 

3

В Индии верят, что первый шаг к медитации — это научиться очищать свой разум от всех мыслей. Если это была медитация — то плохая медитация. Арина ни о чём не думала, с пустой гудящей головой автоматически села в красную машину, оставленную Капитаном у полуразрушенного дома на Дмитровском шоссе. Безразлично смотрела в окно на просыпающуюся Москву, ещё кутающуюся в утренний туман или смог. Гита за рулём не включила музыку. В салоне только шум колёс. Из-за смога уже через километр ничего не было видно. Они ехали в белую пустоту, как будто приближаясь к концу мироздания.

— У тебя нет сигареты? — спросила Арина.

— В бардачке должны быть… А ты разве куришь?

— Нет.

— Я тоже нет, достань одну и для меня.

Они закурили. Каждая почему-то избегала взгляда другой.

Голова у Арины приятно закружилась — она не курила три года.

Никаких мыслей.

Никаких планов.

Никаких страхов.

В голове только шум колёс.

Красная машина затормозила у её подъезда в половине девятого.

— Сегодня мы закрыты. После крупных дел прачечная обычно закрывается на учёт. Отдохни.

— Угу.

— Тебе позвонят…

— Угу.

Арина, не попрощавшись, хлопнула дверью. Опять же, как в тумане дошла до дверей подъезда, дверей лифта, дверей квартиры. Звонок.

— Сестра, ты совсем стыд потеряла!!! — заорал брат.

Она знала, что сейчас произойдёт. Такое уже бывало в студенческие годы, когда она не приходила ночевать. Брат — мужчина — имеет право. Но почему-то сегодня Арина резко остановила его руку, занесённую для пощёчины.

— Не сейчас. Я очень устала. Давай отложим ссору до вечера, когда я тебе всё расскажу. Иди на работу, а я пойду спать.

Проигнорировав его удивление, она, не разуваясь, прошла в спальню, упала на кровать. Сил хватило только чтобы стянуть сапоги. Арина провалилась в глубокий сон.

Ей снился бабушкин домик в Армении, расположенный на склоне холма. Ей восемь лет. Лето. Жарко, но спасает ветер с гор. Солнце, как мама улыбается по утрам, заглядывает лучом в спальню вечером, чтобы убедиться, что дочка засыпает. Весь день они играют с соседскими детьми в винограднике. Коленки сбиты в кровь, косы растрепались, любимая кукла потерялась, но в её жизни не было дней счастливее. Вечером она шла в сад, чтобы принести полную корзину медовых яблок. Лицо бабушки озаряется лучиками морщинок:

— Внученька, что же ты принесла?

— Бабушка — это яблочки, наши любимые!

— Внученька, разве это яблочки?

Не понимая, почему бабушке не нравятся наливные, впитавшие в себя всю доброту летнего солнца плоды, она заглядывает в корзину. Яблоки — белые, отчего-то покрыты чёрными трещинами. Арина взяла одно в руку, но тут же выкинула — в руке лежал холодный кошачий череп. Целая корзина кошачьих черепов. Чёрные впадины глаз, клыки.

— Бабушка!!! — в ужасе закричала Арина и проснулась.

 

4

Она уже минуту стояла на верхней ступеньке перед входом в царство отбеливателей, порошков, кондиционеров для белья и… потусторонних явлений, в которые не верила ещё неделю назад.

Прад не звонил два дня.

Нельзя сказать, что Арина как-то переживала по этому поводу. Следующий день после их ночного "дела" с полтергейстом, она проспала, потом отмокала два часа в ванной с тонной пены, потом накупила деликатесов и заедала ими пережитый стресс. Вечером приготовила царский ужин и напилась с братом, впрочем, так и не рассказав ему всей правды. Он бы никогда не поверил в существование "охотников за привидениями", поэтому пусть верит, что она ради денег пошла, работать прачкой. Сколько ей будут платить, она тоже не рассказала, уменьшив сумму в шесть раз, но и этому брат был несказанно рад, понимая за неё тосты.

Пакет с авансом на следующий день доставил курьер. Арина долго представляла, какое счастье принесут ей эти деньги, но потратив половину в дорогих магазинах одежды, куда раньше стыдилась заходить, счастливее, увы, не стала. Единственное, что её действительно порадовало — совершенно волшебное фиалковое платье, словно дожидавшееся её на витрине одного из бутиков. Это платье без зазрения совести могла бы носить и первая леди. Скромное, но одновременно жутко сексуальное. С наглым поясом на талии с большой пряжкой. Облегающее. С глубоким прямоугольным вырезом спереди и сзади. С подолом намного выше колен.

Арина коварно улыбнулась, вспомнив своё отражение в зеркале. Она не могла сегодня прийти на работу в чём-то другом. Ещё раз, поправив несуществующие складки на ткани, она шагнула фиалковыми туфлями навстречу рабочему дню.

Вадим, стоящий у гладильной доски, можно сказать, потерял дар речи, впрочем, он и так ничего никогда не говорил, но сейчас буквально проглотил язык. Вот теперь Арина стала по-настоящему счастливой: именно такого эффекта ей и хотелось добиться. Вадим рассеяно повёл раскалённым утюгом и обжёг руку. Это, пожалуй, был уже перебор.

— Вадим, ну как же ты так? Давай я посмотрю!

Он послушно протянул ей раненную руку, а сам не отводил взгляда от глубокого выреза в платье. Арина зарделась, рассматривая, ожёг.

— Так-так… Судя по бугру на ширинке, мой помощник теперь одинокими холостяцкими вечерами будет фантазировать только о тебе! — Капитан Прад выскочил из подсобки, внимательно изучив её наряд, — хм, хвалю! Признаюсь, мне приятно, что ты c умом распорядилась моими деньгами!

Он присвистнул, сделав обманный жест, будто хотел ущипнуть её за ягодицу. Арина отшатнулась и неожиданно оказалась в объятиях оторопевшего Вадика.

Прад захохотал:

— Ара, да тебе самое место в шоу-толстушек — такая секси! Ну ладно, мы тут не проституцией занимаемся, а стиркой! Переодевайся, я заказал для тебя униформу. — Прад подмигнул Вадиму.

— Стоп! Появилась из-за штор Гита, а сейчас вылетит птичка! — засмеялась, ставя фотоаппарат на стойку, подбежала к ним, нырнула под руку Капитана.

Вспышка.

Глаза на секунду ослепли.

— Платье классное! — совершенно искренне восхитилась Гита, — где купила?

— В ГУМе, — улыбнулась Арина. Капитан сбежал в свой кабинет, а она сменила тему, — ребята, как вы после… эээ той ночи?

— Нормально, мы уже привыкли… Ты тоже скоро привыкнешь, — дружески похлопала её по плечу Гита.

Вадим сдержанно кивнул.

Пару минут спустя, её охватил приступ гнева и стыда, когда Гита показала униформу, заказанную Капитаном.

— Гита, я это не надену!

— Ариш, я тоже не в восторге, но не в нормальной же одежде работать? — сказала она, натягивая маленькую джинсовую тряпочку, отдалённо напоминающую шорты.

— Я в этом буду как слон в стрингах!

— Расслабься! Завтра из дома, что-нибудь принесёшь, а по пятницам у нас всё равно клиентов почти не бывает…

Гита надела узкую футболку, крошечную микро-куртку без рукавов с надписью на спине: "Я люблю своего шефа" и выскочила из подсобки. Арина долго собиралась с силами, прежде чем сменить сказочное платье первой леди, на этот вульгарный наряд школьницы. Когда она показалась в общем помещении, лучшую оценку её преображению дал взгляд Вадима. Парень с трудом сдержался, чтобы не захохотать вслух.

Настроение было непоправимо испорчено.

— Оу, Ара… Я в восторге! — иронично, растягивая каждое слово, расплылся в улыбке внезапно появившийся Прад.

— Капитан, вы что-то хотели? — пришла ей на выручку Гита, загружающая бельё в стирку.

— Да, в общем-то, ничего не хотел — так, просто, постебаться. Ара, я смотрю, униформа тебе маловата, извини, но бОльших размеров там не продавали, — он наклонился к ней, переходя на шёпот, — сказали, что больше — только на корову…

Арина закипала от ярости, стыда и гнева. Рука сама собой схватила первое попавшееся, что и было вылито на зарвавшегося начальника. Первое попавшееся, оказалось густым кондиционером с цветочным запахом. Розовые потоки кондиционера не спеша потекли по волосам, лицу, плечам, рубашке и дорогому пиджаку оторопевшего Капитана.

Арина растерялась и немного испугалась своей смелости. Гита и Вадим тоже замерли, ожидая реакции.

Оправдываясь, она заявила:

— Вы сами напросились!

Капитан чистой ладонью протёр глаза и рот. Расплылся в похабной улыбке:

— Обожаю толстых девчонок с характером! Ух!!! — развернулся и ушёл в кабинет.

— "Ух!" — передразнила его Гита, подойдя к подруге, — молодец, так ему и надо, а то с твоим появлением он совсем обнаглел!

— Как думаешь, что теперь будет?

— Ариш, ничего не будет! Он же наглый, зажравшийся хам, но не идиот. Прад проверял, как далеко ты позволишь ему зайти. Проверял, как болезненно ты воспринимаешь критику, искал комплексы, на которые можно надавить, чтобы ты сломалась. Теперь ему известно, что ты крепкий орешек, но… — Гита многозначительно замолчала.

— Что "но"? — насторожилась Арина.

— … но, Прад — это Прад, он надолго не отстанет, будет и дальше доставать. Ты ему нравишься, а после твоего "экзо-приказа", ты ему стала ещё и очень интересна с научной точки зрения.

— "Экзо-приказа"?

— Ну, да. Ты ведь тогда приказала Полтергейсту бросить нож, и он повиновался — это называется экзо-приказ, когда человек словами влияет на действия потусторонних сил. Такое редко встречается, вот он и заинтересовался…

— Я никому ничего не приказывала! Я испугалась и крикнула, чтобы предупредить!

Гита по-дружески её приобняла:

— Понимаешь, мы все здесь не просто так. Прад всех нас нашёл, у нас у каждого есть какие-то способности, они развиваются или остаются в зачаточном состоянии. Время покажет, что ты умеешь.

Остаток дня пролетел в работе. Арина снова была на подхвате, осваивая профессию: оттирала пятна, бережно гладила дорогие вещи, восстанавливала поношенную верхнюю одежду и не переставала размышлять о словах Гиты. Она чувствовала себя как на уроке, когда, не зная правильного ответа, ткнёшь в небо пальцем и совершенно случайно выдаёшь гениальный ответ. За двадцать семь лет ей не доводилась замечать за собой каких-то необычных способностей — всё как у всех, но что если она ошибалась? Что если действительно эти способности в ней есть, но воспринимаются как нечто обыденное, привычное? Ведь певец с врождёнными вокальными талантами, не отдаёт себе отчёт, что хорошо поёт, пока ему об этом кто-нибудь не скажет.

Прад за весь день так и не вышел из кабинета. Ближе к вечеру Арина решительно обратилось к Гите:

— Слушай, я много думала… Короче, если уж мне суждено здесь работать, я хочу работать хорошо, но для этого нужно поправить пробелы в познаниях. С теорией потусторонних явлений у меня очень не очень… Можно я буду задерживаться после работы, и изучать архивы в… бункере? Под прачечной.

— Дорогая, конечно! Я с удовольствием тебе всё покажу! У тебя, правда, пока низкий уровень доступа, но…

— С сегодняшнего дня у неё стандартный уровень доступа! — объявил Капитан, внезапно материализовавшийся за спиной девушек, — пусть изучает всё, что сочтёт нужным, кроме личной информации и засекреченных файлов.

Прад сменил одежду, теперь на нём был плотный хорошо связанный свитер с высоким воротником и коричневые джинсы в тон. Он задумчиво провёл рукой по седым вискам:

— У меня новости. Снова вызов. Собирайтесь! — окинул помещение усталым взглядом, по-особенному посмотрев на Арину — вышел на улицу.

— Чёрт, я ещё от полтергейста не отошла и снова вызов!

— Не жалуйся! — усмехнулась Гита, — Обрати внимание, он не поручил нам изучить теорию по врагу, значит — всё будет достаточно традиционно!

И снова спешные сборы, нехорошие предчувствия, тревожные мысли.

Арина вознесла молитву благодарности всевышнему, когда узнала, что они поедут все вместе в просторном минивэне, а не вдвоём на мотоцикле.

Сумерки быстро опускались на город, украшая хмурый пейзаж разноцветным светом фонарей, реклам и окон жилых домов. Пошёл поздний, наверное, последний этой весной снег. Хлопья, медленно кружась, падали на землю, всего за несколько минут проживая целую жизнь от возникновения в мутных облаках, до смерти на грязной мостовой. Прохожие в промокших ботинках, шмыгали носами, спеша поскорее вернуться в тёплый уют своих малогабаритных квартир. Минивэн, разукрашенный рекламными плакатами прачечной, неторопливо продирался сквозь вечерние пробки в центр — на старый Арбат. Москва не обращала ни на кого внимания, продолжая многовековое движение сквозь время.

Удивительное дело: мерный рокот движка, подействовал на Арину, как сильное седативное средство. Она перестала волноваться, чуть позже перестала думать о новом деле, принялась клевать носом, уснула, прислонившись к прохладному стеклу.

Холодок пробрался под полы плаща, поднялся чуть выше, ещё выше — неприлично высоко. Арина открыла глаза, непроизвольно дёрнув ногой. Окончательно вернулась в реальный мир из сладкой дрёмы, обнаружив наглую физиономию Капитана.

— Малышка, уработалась и уснула — какая прелесть!

— Я не спала, просто задумалась!

— А ты знала, что когда спишь, у тебя с краешка губы капает слюна?

Арина с ужасом провела пальцем по губам, но ничего не обнаружила.

Капитан расхохотался:

— Приехали, прошу на выход! — он отстранился, пропуская её вперёд.

В его руках она заметила красивую трость со стальным наконечником — так вот, что это был за "холодок"! Её вновь охватила ярость, и как ему удаётся ежеминутно пробуждать в ней настолько сильные чувства? Следом на старинную мостовую вылезли Гита и Прад, последним вышел Вадим, сидевший за рулём.

Старый Арбат, как всегда в любое время года при любой погоде переполняли люди. Туристы с большими фотокамерами, отдыхающие в красивых нарядах, старенькие бабушки в поношенных пальто, каким-то чудом сохранившие здесь собственные квартиры, музыканты. В Москве не бывает полностью темно, вот и сегодня на сумрачном ночном небе, неровные крыши старинных домов выглядели как диаграмма на тёмном листе бумаги.

Без лишних слов они отправились вслед за Капитаном, уверенно шагавшим сквозь толпу. C тростью и в кожаной куртке он смотрелся чрезвычайно элегантно. Идти пришлось достаточно далеко, прежде чем они свернули в старенький дворик с гулкой аркой. Эти старые дворы всегда похожи друг на друга. Даже после реставрации или перезаселения есть отличительные черты, остающиеся с ними навсегда: выстиранные простыни на балконах, высокий женский голос, зовущий ребёнка к ужину, лужа, ржавая водосточная труба, сломанные качели, худая кошка.

Подъезд с крутыми, вытертыми за десятилетия ступеньками, встретил их запахами жареных котлет, лука и борща. Поднявшись на третий этаж, Прад постучал в самую дорогую, почти новую дверь. Им долго не открывали. Наконец на пороге возникла хрупкая фигурка маленькой женщины бальзаковского возраста. Редкие рыжие волосы, бледное лицо с веснушками и неглубокими морщинками, лёгкий, но дорогой макияж, ухоженные руки — в женщине угадывался руководитель среднего звена.

— Добрый вечер, вы видимо Капитан Прад? Я вас ждала двадцать минут назад…

— Мадам, вы же знаете, какие в Москве пробки в этот час, — Прад очаровательно улыбнулся, пристально посмотрев в зелёные глаза женщины, в его руке неоткуда возник крошечный букетик ландышей, — это вам, как знак моего глубочайшего сожаления из-за задержки…

— О, что Вы, что Вы! Право не стоило! — воскликнула женщина, всем видом показав, что ожидала подобного подарка, — прошу Вас, проходите! Разуваться не обязательно.

— Хорошо мы не будем, — легко согласился Прад, проходя из прихожей куда-то вглубь квартиры.

По лицу женщины стало ясно, что она предложила для проформы и ожидала, что гости всё же разуются.

Арина восторженно замерла на пороге. Она, конечно, видела хороший ремонт: в обязательном порядке смотрела программы о ремонте на ТВ, но ничего подобного ей встречать не доводилось. Новый паркет, сияющий как драгоценный мрамор — его мгновенно захотелось потрогать руками. Жемчужный белый шкафчик для верхней одежды, с резными узорами на дверках. Хрупкий журнальный столик на тоненьких ножках, выполненных в виде витиеватых стебельков. Изысканная люстра. Крошечная прихожая, благодаря правильно подобранному убранству, казалась намного больше истинных размеров. Зал с высоченными многоуровневыми потолками, лепниной, дорогим ковром и ещё более дорогой мебелью, произвёл на неё не меньшее впечатление. В голове всплыла обычная в такой ситуации мысль: "живут же люди"!

Гита не больно наступила ей на ногу, мол — хватит таращиться! Арина будто очнулась ото сна.

— … и так уже две недели! Вы не представляете, как мне страшно! Я не спала, уже не помню сколько ночей, а вчера и вовсе пришлось остаться в гостинице. Из-за этого… — она понизила голос до шёпота, — дьявола… я перечитала кучу литературы, развешала по дому лаванду, купила иконку — всё без толку! Вас мне порекомендовала хорошая приятельница, если Вы, хотя бы наполовину так хороши, как о Вас говорят, вы должны мне помочь!

Неожиданно хозяйка уронила голову на худенькой шейке в ладони и беззвучно заплакала. Шикарная хрустальная люстра под потолком моргнула светом, ещё раз и погасла.

— Видите? Видите?!! Опять начинается! Всегда в одно и то же время!!! А ночью приходит дьявол, смотрит на меня и ждёт! Ждёт! Ждёт моей смерти!!!

Люстра снова осветила комнату тёплым ровным светом. Хозяйку мелко трясло, она сжимала руку капитана. Арина поняла, что женщина страшно истощена, в прихожей из-за косметики этого не было видно, но теперь на её лице проступил землистый оттенок, стали видны круги под глазами и седина на отросших корнях волос.

Хозяйка чудесной квартиры поочерёдно посмотрела на всех собравшихся, ища поддержки. Когда её взгляд коснулся Арины, ей стало не по себе. В глазах женщины стояли слёзы полнейшего отчаянья, заострившийся подбородок мелко дрожал.

Капитан сдержанно кивнул:

— Галина, мы постараемся сделать всё, что в наших силах! Не сомневайтесь. Вадим?

Вадим, который совершал обход квартиры, только что вернулся. Отрицательно покачал головой

— Ясно. Хорошо. Все за мной! — Прад пересёк зал и вышел на приоткрытый балкон.

Когда все были в сборе, он закрыл за собой дверь:

— Уф, ну и жара у неё там!

Арина внутренне согласилась с начальником — в квартире было действительно жарко. Голова отказывалась соображать в такой парилке. Капитан внимательно осмотрел балкон: он оказался, соединён с таким же в соседнем подъезде. Толстый сосед в поношенной майке на противоположной стороне быстро затушил сигарету, скрылся с глаз.

— Я надеюсь всем всё понятно, — простукивая перила тростью, начал Прад, — Действуем как обычно. Гита, заряди свои индийские штучки, Вадим, ты знаешь, что делать. Ара, твоя задача войти в доверие к хозяйке, прочувствуй её страх, постарайся утешить. Если всё пойдёт нормально, мы управимся часа за два. Готовы? Поехали!

Они вернулись в комнату. Галина собралась с духом, успокоилась, но как-то неуловимо сжалась, превратившись в бледную девчонку, замершую в гигантском кресле из белой кожи:

— Вы… Вы, поможете мне?

Капитан нахмурился:

— Галина, поймите нас — случай не простой… Дьявол в доме — это не шутка…

— Пожалуйста, я вас умоляю! Прошу! Деньги не имеют значения! Пусть только это закончится, — её тонкие пальцы сами собой бродили по строгому синему платью, глаза вновь наполнились слезами, — понимаете, я совсем одна, а эта квартира — все, что осталось от мамы — она умерла пять лет назад, я не хочу отсюда уезжать. Здесь всё напоминает о ней, обо мне. Пожалуйста…

Силы окончательно оставили Галину она обмякла и тихо заскулила в тонкий бархатный платочек. Сердце Арины наполнилось глубочайшим сочувствием. Она присела на крошечный стульчик, обняла несчастную женщину, которая легко приняла поддержку, прижавшись к её груди. Арина настолько прониклась чужим горем и одиночеством, что сама чуть не заплакала.

— Дамы, я вас прошу! Не время разводить мокрое дело, нужно поработать! Галина, ещё раз внятно, в деталях расскажите нам о вашем дьяволе!

Галина перестала плакать, но смогла говорить лишь после того, как Арина принесла ей стакан холодной воды.

— Слушайте, а у вас всегда здесь так чертовски жарко? — поинтересовался Прад, скидывая кожаную куртку.

— Да, всегда: всю зиму с открытыми окнами — топят страшно!

— Ладно, переживём, рассказывайте…

Хозяйка ещё немного отпила, икнула:

— Всё началось две недели назад. Я немного выпила, пришла домой за полночь. Легла спать. Ночью проснулась, чтобы попить и увидела его… Он ужасный. Воплощение самой ночи, самого зла! — хозяйка всхлипнула, — где-то метр в высоту, чёрный — чернее темноты, с огромными красными глазами, которые пышут адским огнём. Он сидел вон там, — она показала на колышущиеся занавески, — я обомлела, почти не дышала, но он догадался, что я проснулась и зашипел. Это так страшно!!! Шипит как змея, как десять змей одновременно. Понимаете, он состоит из тьмы! Словно его нет, будто тьма смотрит на меня! Он тогда подошёл и зашипел ещё сильнее… Он приказал мне: "Шшшш, шпиии", а потом глаза исчезли… Я не могла спать, но не вставала с кровати пока не рассвело. На следующую ночь я позвала подругу, думала, что он её испугается, подруга спала в другой комнате, но он пришёл и несколько часов пытался разговаривать со мной, но я ничего не понимала, он сидел здесь, на шкафчике… исчез где-то в три ночи. Был ещё сильный хлопок и тут же включился телевизор, начался фильм про ребёнка Люцифера… нет… Я не могу… — Галина снова разрыдалась и успокаивалась несколько минут, — с тех пор он приходит каждую ночь, кроме воскресенья, разговаривает. А однажды он сел рядом — на кровать, пялился на меня, смеялся, щекотал руку хвостом. Я в тот раз лишилась чувств от ужаса… И… и я думаю… О боже… Не знаю как сказать… Знаете, у меня полгода не было мужчины… и теперь задержка… ровно две недели… Я боюсь, что ношу ребёнка дьявола!!! — Хозяйка посмотрела совершенно безумным взглядом. Снова замигал и погас свет. Она страшно закричала и впала в истерику.

Отчаявшись её успокоить, Прад, лица которого не было видно, бросил:

— Все действуем, как договаривались. — Зачем-то взял свой кейс и вышел из квартиры.

Вернулся свет.

Галина, как маленький ребёнок плакала, громко всхлипывая на коленях Арины. Гита свернула дорогой ковёр, быстро очертила мелом на полу круг, внутри расположила ровный треугольник. В комнате запахло тяжёлыми благовониями. Вадим достал знакомые свечи из Иерусалима, обошёл зал, в каждом углу нарисовав коптящим пламенем маленький крестик. Хозяйка постепенно успокаивалась, внимательно наблюдая за слаженными действиями команды, но не переставала прижиматься к Арине. Арина, раскрасневшаяся от жары, практически не могла здраво мыслить от опьяняющих ароматов, заменивших собой воздух в комнате. Гита установила по периметру круга множество крошечных свечек, излучавших свои собственные запахи.

Громко хлопая, одна за другой полопались лампочки в люстре.

Галина и Арина синхронно вздрогнули.

— Всё идёт по плану, — серьёзно промолвила Гита, — дьявол, поселившийся в вашей квартире, понимает, что мы собираемся его изгнать. Не бойтесь. Вадим, вас защитит. Самое главное — молчите, скоро всё кончится.

Вадим сел у подножия кресла, заслонив мощной спиной дрожащих женщин, сложил пальцы в замысловатые символы и замер. От него исходила благородная сила. Галина и Арина поняли, что за спиной этого мужчины им нечего бояться.

Гита в круге света села в позу лотоса.

В полной тишине раздалось еле слышное шептание. Причудливые тени от свечей плясали на дорогой мебели.

Шёпот в тишине.

Шорох в тишине.

В комнату проник страх. Страх полз холодком по спине, шевелил волосы на затылке. Арине стало предельно ясно, что за её спиной поднялось что-то неимоверно злое — стоит обернуться и злобная тень совершит над её душой акт неимоверного кошмара! Оборачиваться нельзя, ни в коем случае нельзя! Скрипнула балконная дверь. Кто-то вошёл? Нет — это ветер. Скрипнула старенькая половица — кто-то вошёл! Галина прижалась ещё крепче, ещё сильнее пугая и себя и Арину. В оконное стекло постучали. Несмотря на жару, обеим стало ужасно холодно. На лбу выступил липкий ледяной пот. Стук в стекло повторился — увереннее, наглее. Так стучит птица.

Гита пошевелилась. Её рука выводила в воздухе резкие обрывистые символы. Шёпот превратился в монотонное бормотание. Эта странная, незнакомая уху речь, то поднималась, то мелодично затухала.

— Дьявол! — неожиданно громко крикнула Гита.

Галина спрятала лицо, в коленях Арины тихо заскулив от ужаса.

Стакан у кресла лопнул, разлетевшись на десятки осколков.

Вновь повисла тишина.

Несколько свечей в круге Гиты погасло.

Усилилась темнота.

Вернулось монотонное бормотание.

Чьи-то когти, как стеклорез, быстро царапнули по окну.

Звук повторился.

Все мысли Арины оставили голову, в сознании билось всего одно желание: бежать! Подальше от Капитана и его сумасшедших подчинённых. Забыть о призраках. Забыть о полтергейсте и дьяволе! Но как же бедная отчаявшаяся одинокая женщина у неё на коленях? Арина погладила её по голове и мужественно продолжала держаться.

В комнату проникло шипение, практически неразличимое слухом, но с другой стороны оглушительное, жуткое.

— Вот оно, так он со мной разговаривал… — одними губами прошептала Галина.

Шипение то появлялось, то исчезало.

— Дьявол!!! — внезапно кричала Гита.

И Шипение мгновенно усилилось, но при этом зазвучало отрывисто, словно шипящий захохотал.

Арина задыхалась от ужаса. Сердце бухало в груди. В глазах пульсировала красная пелена, заложило уши.

Всё стихло.

Даже Гита умолкла, склонившись перед двумя последними горящими свечами. От сердца немного отлегло, надеясь на передышку, хотя бы в несколько секунд, Галина и Арина перевели дыхание, обменялись взглядами, а в следующий миг чуть не описались от леденящего, всепоглощающего, непредвиденного кошмара.

Гита взмахнула руками, заорала:

— ДИ'АВОООЛ!!!

Стекло в окне хрустнуло, шумно рассыпавшись по полу. Свечи угасли. Вопль Гиты эхом повторялся в голове. Кто-то рядом взмахнул сильными крыльями. Крупная птица. Каркнул ворон. Порыв ветра от его крыльев обдал свежестью. Невидимая птица улетела.

Страх. Страх.

Но что-то подсказало Арине — экзорцизм состоялся.

Её тошнило.

Поднялся Вадим, зажёг две большие свечи, помог подняться обессиленной Гите. Арину трясло от пережитого. Она посмотрела на Галину, но увидела своё отражение — женщину тоже потряхивало, в глазах блуждал безумный огонёк. Обе вздрогнули — зазвонил чей-то мобильник.

— А..а… алло, — заикаясь, проговорила хозяйка квартиры в трубку. Выслушала говорившего, — хорошо, я поняла. Спасибо.

Арина вопросительно посмотрела на Галину, которая уронив телефон, сползла по креслу на пол. Её волосы растрепались, тушь подтёками скопилась под глазами.

— Это был ваш руководитель… Капитан сказал, что теперь всё нормализуется. Злой дух больше не вернётся, — она умолкла, невидящим взглядом уставившись на разбитое окно.

— Он прав, — устало обратилась к ней Гита, — простите за стекло. Дух не вернётся. Я произнесла сильное заклятие, он бежал… Навсегда. Нам пора.

Свет в коридоре больше не моргал. Поникшие и обессиленные, они, не попрощавшись, оделись, плотно прикрыв за собой входную дверь. Безмолвно спустились. Ничего не говоря, постояли на открытом воздухе. Мысли в голове Арины постепенно успокаивались. Свежая ночная прохлада действовала отрезвляюще. Но воспоминание о липких щупальцах ужаса, проникших в душу, надолго останутся при ней. Трое не спеша дошли до минивэна. Погрузились.

Прад сидел за рулём:

— Молодцы, хорошо поработали!

Минивэн быстро полетел прочь от старого Арбата. Арина глядела в тёмное окно, почему-то чувствуя себя совершенно несчастной. Проехав несколько перекрёстков, они зачем-то свернули в тихий безлюдный дворик, остановились. В салоне зажглось освещение, послышалось громкое "Бах!". Свою порцию страха на сегодня она уже получила, поэтому даже не моргнула. Неожиданно сбоку захохотала Гита, в двери протиснулся улыбающийся Прад с открытой бутылкой шампанского, Вадим сзади по-дружески потрепал её по плечу!

— Молодцы вы мои! Хвалю и уважаю каждого! Красиво сработали! — широко улыбался Капитан, разливая пену по пластиковым стаканчикам, — ну, давайте за мою команду! За Вас!

Все выпили, одна Арина ничего, не понимая, хлопала ресницами.

— Смотрите-ка, а среди нас, похоже, завёлся тугодум! — подмигнул он ей, — Ара, неужели ты не догадалась?

— О чём? У меня нервы сдают. Объясните, наконец, что происходит? Что мы отмечаем?

— Мы отмечаем крупное пополнения лицевого счёта нашей скромной организации! — такого счастливого Капитана она ещё не видела, он уселся поближе, наполнив салон приятным запахом дорогих духов. — Хорошо, объясню тебе всё на пальцах. Вадим, покажи дьявола!

Вадим послушно наклонился и достал из-под сидения большую клетку, открыл. Ему на колени выпрыгнул крупный отъевшийся котяра. Такого огромного Арина никогда ещё не встречала. Кот недовольно помахивал хвостом, обнюхал Капитана, Вадима, её, поморщился — пересел на соседнее кресло. Она отметила большие жёлтые, почти красные глаза на толстой морде. Кот перехватил её взгляд, облизнулся и противно зашипел. Прад погладил "Дьявола", тот зашипел снова, но уже миролюбиво.

— Дьявол? — растеряно спросила Арина.

— Деточка, я тебя умоляю. Аномалии "Дьявол" вообще в природе не существует! Это Кот, но мы, между прочим, реально его изгнали! Во всяком случае, на время…

На глазах отчего-то навернулись слёзы. Она обратилась к единственному человеку, к которому прониклась доверием:

— Гита, что это значит? Я, наверное, дура, но пожалуйста, объясни…

— Ариш, что не понятного? — подсела слегка захмелевшая Гита, — мы неплохие актёры. Сегодня ты видела одну из наших постановок! Не почувствовала фальши, тем самым высоко оценила нашу игру!

Подхватил Прад:

— Мы — организация занимающаяся работой с призраками, аномалиями и прочей чертовщиной. Мы — сеть, подобные организации существуют по всему миру. Но! Потусторонние силы проявляют агрессивность не часто, не настолько часто как бы нам хотелось, вот и приходится вертеться. В Китае коллеги открыли сеть ресторанов, где кормят туристов собачатиной; в Америке прикрылись фирмой производящей компьютерные игры, в России — прачечная. Но финансирования не хватает! Приходится иногда "помогать" состоятельным людям сначала поверить в собственные страхи, а потом их победить.

— То есть дьявола в квартире Галины не было?

Все дружно засмеялись.

— Вот он дьявол! — утирая слезы, сказала Гита, показав на толстого кота.

— Но откуда он там? Хозяйка сказала, что живёт одна и котом дома совсем не пахло… О Боже, — она кажется догадалась и мгновенно разозлилась — Значит это с самого начла были Вы? Вы специально две недели пугали несчастную женщину?

Прад ухмыльнулся:

— Нет. Мы никого никогда умышленно не пугали… Иногда дорабатываем мистификацию, но не пугаем — клиенты приходят к нам сами! — он выдержал паузу и раскрыл карты, — Кот не её, а соседа по балкону! Сейчас весна, ему дома наскучило сидеть, решил погулять.

В квартире жарко — хозяйка окон не закрывает, а тут и балкон с зимы распечатала, наверное, как раз две недели назад… Вот котяра и стал захаживать. На пульт от телевизора удачно прыгнул, хвостом пощекотал…

— А почему он шипит? — цепляясь за несостыковку спросила Арина.

— Да, чёр… Дьявол его разберёт. Кошки как люди: я говорю, кто-то поёт, а Вадик молчит. Так и у котов: одни мяукают, другие урчат, третьи шипят…

В подтверждение слов кот свернулся калачиком, по всем законам должен был замурлыкать, но непривычно захрипел, почти захрюкал.

— Не понимаю, — Арина уже не знала, во что ей верить, — а как же взрывающиеся лампочки? Шорохи, шёпот?

Прад гордо выпятил грудь:

— Элементарно! Проблемы со светом из-за старого счётчика: провода износились, коротят, а вечером все готовят, стирают — напряжение возрастает — свет начинает мигать! Шорохи и шумы — это изобретение Вадика, покажи ей!

Вадик достал из кармана крошечную коробочку. Нажал незаметную кнопку. Салон наполнился шумом, скрипами, шелестом.

— Классное изобретение! Если его правильно спрятать — никогда не поймешь, откуда исходит звук! — Капитан пожал руку своему помощнику. — Ну и чтобы совсем вопросов не осталось — в окно стучал мой ворон — Гриша, я его лет сто… в смысле несколько лет назад приручил — прилетает, если позову, — Прад разлил остатки шампанского, — а с Галиной всё будет хорошо, не волнуйся. Провода я ей поменял, пока вы там пугались, кота у соседа купил. Она, кстати, не бедна, но состояние сколотила на взятках, так что мне её не жаль. "Забирай у богатых, раздавай бедным!" — продекламировал он, вынимая из внутреннего кармана пиджака пачки с долларами — ровно три: Гите, Вадику и Арине.

Арина отчего-то почувствовала себя гадко, ей стало противно от самой себя, захотелось помыться:

— Но ведь это не честно! Разве можно играть страхами других людей? Это ведь просто преступно! Вы — чудовище!

Гита потупилась, Вадим сделал вид, что увлечённо зачем-то наблюдает в окне, Прад сделался серьёзным:

— Увы, мы живём в мире, забывшем о чести. По-волчьи жить, по-волчьи выть… Но, не забывай, что случай двухдневной давности был вполне реальным. Да, иногда ради выживания мы обманываем… Вернее, вы обманываете… Я не вру. Но чаще мы всё же помогаем. Подумай об этом…

Арине стало очень плохо.

Она закрыла глаза и хоть не смогла уснуть, не открывала их до самого дома.

 

1

Он замёрз. Тонкое одеяло в жёстком пододеяльнике практически не сохраняло тепло. От твёрдой подушки затекла шея, разболелась голова. Пахло медицинским спиртом. Издалека доносились строгие женские голоса. Открыл глаза — темно. В полумраке комнаты угадывалось казённое заведение — неуютно, не обставлено, но чисто. Стерильно чисто — значит больница. Больничная палата.

Сел, приведя в движения десятки пружин панцирной кровати. Продавленной панцирной кровати, потому что сев, провалился в своеобразную яму. За окном без занавесок проехала машина — по комнате снизу вверх проползла толстая полоска света от фар. В палате ещё три места. Одно занято. Сосед услышал его, пошевелился, тоже сел, протёр спросонья глаза. Мальчишка его возраста, но седой, совершенно седой, неужели, альбинос?

— Ты проснулся! — громким шёпотом быстро заговорил сосед, — я здесь уже три дня, но ты, ни разу не просыпался — всё спишь. И пацаны, что уже выписались, говорили — ты лежишь и никогда не просыпаешься — больше месяца! Или ещё больше! Что с тобой случилось? Расскажи! Страшно интересно!!!

— Я — Вадим, — он сам не узнал свой голос — хрип старика, а не голос.

— Точно! А я Эдик! Только, чур, не рифмовать! И вообще, лучше зови меня Эд. Давай рассказывай!

Он откашлялся.

— Тссс! Тише! Мы же в больнице! Тут знаешь, какие сёстры дикие! Услышат, что не спим — на завтрак дадут одну кашу и передачки от родителей отберут!

— Ясно.

— Так ты расскажешь или нет?

А что рассказать? Как он оказался в больнице? Вадим задумался, но в голове была полная каша. Какой-то туман, плотно скрывал воспоминания. Он сделал над собой усилие, чтобы восстановить картину произошедшего — не смог.

Странно. В детстве ему доводилось терять сознание. Ровно два раза: от высокой температуры, когда схлопотал пневмонию и от сильного удара по затылку, когда упал с качели, но в обоих случаях сознание возвращалось через несколько секунд вместе с болью и воспоминаниями.

Эд ждал, теряя терпение:

— Ну?

— Я… Я не помню…

— Блин, я так и думал! Как в "Богатые тоже плачут" — у тебя амнезия!

— Чё?

— Потеря памяти! А до этого ты был в коме! Ну-ка вставай, может быть, ты не можешь ходить? Было бы круто!

— Ты больной? Я могу ходить! — Вадим на всякий случай пошевелил пальцами на ногах, чтобы убедиться. — Слушай, а ко мне кто-нибудь приходит?

— Да, твоя мать. Каждый день, кроме вторника и субботы…

— Угу, у неё суточные дежурства…

— Вооот, а говоришь, что ничего не помнишь! Кончай врать, говори, что случилось, почему ты здесь?!!

Вадим и сам себя подловил. А, правда, что же случилось?

Он отчётливо помнил годовые отметки в дневнике и недовольного отца из-за тройки по математике. Помнил, как с друзьями поехал купаться, хотя вода в первых числах июня ещё не успела прогреться, и они схватили страшного дуба. Потом месяц на даче, показавшийся ему годом в ссылке. Помнил первые дни в пионерском лагере, как тосковал по дому и хоть в этом стыдно признаваться — по маме. Речка у лагеря была знатная: быстрая, своенравная, но тёплая с песчаными пляжами. Помнил, как дал себе зарок — переплыть её до конца их смены. А потом туман, холодное одеяло, твёрдая подушка, Эд.

— Хоть убей, не помню…

Сосед расстроился, но ненадолго:

— Вспомнишь — стопудово расскажи! А я прикинь, напоролся на вилы!

— Как?

— Да по дурости! Родичи отправили к бабке в деревню, ну мы бесились в стогу, я с разбегу прыгнул, а в сене — внутри, кто-то забыл вилы. Вот зырь! — Эд гордо задрал майку, продемонстрировав наглухо перебинтованный живот, — кровищи было море!!! Меня местный фельдшер ещё плохо обработал, пошёл гной — видел бы ты мою бабку! Она от страха чуть не преставилась! Вот теперь здесь… Две операции было… Мамку жалко — всё плачет, будто я умирать собрался.

— Немедленно спать! — внезапно рявкнула, ворвавшаяся в дверь толстая медсестра, — Вот олухи какие!!! Не спят, а у меня смена только началась! Ну, смотрите, негодяи — штаны с вас поспускаю, да к девчонкам гулять отправлю!

Угроза была нешуточная, так что оба быстро скрылись под одеялами, а через несколько минут сон взял своё.

Тихо, но как-то безнадёжно плакала женщина. Вадим проснулся. На краю кровати Эда сидела немолодая дамочка в очках с красиво вьющимися локонами коричневых волос. Даже сквозь стёкла были видны красные заплаканные глаза. Такие глаза бывают, когда плачешь, сутки напролёт — такие глаза были у бабушки после смерти деда. Рядом с женщиной стояла ночная медсестра, утешительно поглаживая её по плечу.

Вадим вспомнил разговор с новым знакомым и почему-то решил высказаться:

— Здравствуйте. Да, что вы всё убиваетесь по сыну? Ничего с ним не случится! Мы всю ночь разговаривали, он сказал, что обязательно поправится!

Женщина тут же умолкла, посмотрела, словно увидела привидение.

— Ох, и бесстыжий ты мальчишка! — отозвалась медсестра, — и как тебе наглости хватило такое говорить? Знаешь ведь, что беда у женщины, так ещё издеваешься! Ничего святого в наше время не осталось! Мальчишка ещё вчера на закате умер, а ты собираешь… Ремня бы тебе!

Мать Эда, будто сорвалась с привязи: запричитала, упала на тело сына, заплакала в полный голос.

Вадим, сражённый новостью, не знал, что и сказать:

— Не может быть… Мы разговаривали… Была поздняя ночь… Эдик сказал, что раны заживают и, что вы постоянно плачете…

Медсестра озверела:

— Побойся Бога! Ты слышишь, что несёшь?!! Заткнись! Умолкни! Спи! Как тебе не стыдно! Вот молодёжь пошла!

Мать Эда продолжала рыдать.

Совершенно запутавшись в происходящем, он отвернулся к стенке и заткнул уши, чтобы ничего не слышать.

Спустя минут двадцать плачущую увели, а ещё через десять в коридоре послышался нарастающий шум. Женщины что-то быстро щебетали, судя по интонациям — оправдывались, их периодически обрывал густой мужской бас, но женщины с ним не соглашались, продолжая щебетать. Голосов становилось больше. Они приблизились, а затем палата превратилась в ярмарочную площадь.

— Вот он! Жив, здоров! Проснулся! — громко заявила высокая, худая как селёдка медсестра, — А Зоя у нас первую смену отработала, не знала, что он клинический…

— Да, я не знала, но зато знаю, что хам он редкостный и врун порядочный! — нагло парировала толстая ночная сестра.

— Кто бы мог подумать! Взял и проснулся! Сам! — всплеснула руками маленькая пожилая врач.

— Батюшки! — вторил кто-то из толпы.

— Тишина! — рявкнул басом крупный доктор, которого буквально облепляли женщины в белых халатах.

Доктор напоминал гору, заросшую лесом или медведя. Очень большой, с сильными огромными лапами, густой бородой и смуглой кожей, полностью заросшей чёрной шерстью. Несмотря на пугающую внешность, он смотрел на Вадима добрыми небесно-голубыми глазами, сквозь стёкла очков в толстой оправе:

— Здравствуйте, молодой человек, — протянул руку, крепко пожал, — вы ещё не знаете, но вы наша местная сенсация! Такого в моей практике, признаюсь, не было. Чтобы безнадёжный пациент сам проснулся… — врач заметил, что Вадим собирается задать какой-то вопрос, но остановил его жестом, — не сейчас. Прежде всего — твоё здоровье. Твоя мама уже в пути, она приедет как раз, когда мы закончим исследование… Пойдём со мной! — оглянулся, понял, что Вадиму совершенно нечего надеть, бесцеремонно стащил халат с худой как селёдка рыжей медсестры — передал ему, — надевай и ничего не бойся, идём…

— Иди, что ты мешкаешь, — примирительно подсказала Зоя, — главврач ждать не будет!

И он пошёл.

Разве, что чуть не навернулся, когда поднялся с кровати — закружилась голова. Ноги двигались как во сне. Ватные ступни не чувствовали пола. В очередной раз, почти упав, он привлёк внимание врача:

— Ах, как же я — старый дурак, не сообразил? Давай подсоблю!

— Не надо…

— Надо, надо!

— Мне бы умыться…

— Умыться? Это можно!

— В туалете зеркала, — недостаточно тихо шепнула медсестра.

— Хм, — нахмурился врач, — потерпи сынок, сначала анализы — потом помывка!

Этот диалог имел какое-то важное значение, но Вадим никак не мог понять, какое.

В течение часа из него выкачали пол литра крови на всякие анализы, просветили всё тело в трубе, издающий страшные звуки, сделали флюрографию, взвесели, измерили, проверили глазное дно. Судя по всему, время завтрака давно миновало, но главврач отвёл его в столовую, строго приказал накрыть им стол и накормил Вадима — голодного, как никогда в жизни. По пути в палату, он еле двигался — устал. Откуда эта усталость? Ведь ничего не делал, но чувствовал себя так, словно пробежал марафонскую дистанцию. За несколько метров до двери силы закончились окончательно, чтобы не упасть он прислонился к стене. Вспотел. В глазах потемнело. Постояв с минуту, вошёл внутрь.

— Вадик!!! Вадик, это ты? Значит это правда! Ты проснулся!!! — он с трудом узнал голос матери, она стояла перед окном, из которого лился яркий свет, ослепивший его после коридорного сумрака.

Мама кинулась к нему. Аромат ландышей — её любимые духи. Крепко обняла, прижала, на секунду отстранилась, чтобы взглянуть в его лицо, снова прильнула и плакала, плакала, плакала…

— Мама, ну хватит… Перестань пожалуйста… Что ты ревёшь как маленькая?

— Я маленькая? Это ты мой малыш, если бы ты знал, как я горевала, как надеялась, как вымаливала тебя у Бога… Кровиночка ты моя… Солнышко моё!

Вадим не понял почему, но сам еле сдерживается, чтобы не заплакать:

— Мама, теперь я здесь, поправился, всё будет хорошо!

Слова сына подействовали. Мама начала успокаиваться, всё ещё громко всхлипывая. Персонал больницы, посовещавшись в дверях, оставил их наедине. Сели. Мама не выпускала его рук из своих тёплых, но шершавых, натруженных ладоней. Эти рабочие ладони, он не променял бы ни на какие другие. Пусть не изнеженные, как у холеных телевизионных актрис, без маникюра, со следами от старых мозолей, но самые любимые в мире — ласковые мамины руки.

— Сынок… Боже, я даже не верю, а ведь столько раз представляла этот момент… Боялась, что не доживу…

Вадим не понимал о чём она, но хотел поддержать постаревшую маму. Видимо из-за переживаний или неприятностей на работе, она действительно сильно постарела: под глазами залегли тяжёлые мешки, шею рассекли глубокие морщины, волосы поникли — в них появилось много свежей седины.

— Мам, откуда у тебя это? — он погладил глубокий рубец на её запястье, — раньше его не было…

— Да, не было, — согласилась она. Тяжело вздохнула, — в прошлом году у отца спину прихватило, а мы на дачу машину дров заказали… Пилили вдвоём — случайно царапнула.

— Отца? Но он же ушёл от нас?

— Ушёл. А потом вернулся… Сложно всё…

— Не понимаю, зачем ты пилила дрова без меня? И мы же не заказывали в прошлом году дрова…

— Ох, сынок… — в её глазах вновь заблестели слёзы. — Заказывали, заказывали… а в позапрошлом году баню обшили вагонкой, а в поза позапрошлом у Дяди Коли с соседней улицы дом сгорел, а ещё за год до этого я хотела дачу продавать, но соседи отговорили…

— Мам тебе нехорошо?

Она улыбалась сквозь слёзы:

— Нет, сынок, мне наоборот очень-очень хорошо… Просто, тебе ещё не сказали… Ты спал пять лет…

Вадим подскочил, но чуть не упал — закружилась голова. Его будто окатили холодной водой. Хватал воздух, но не мог вдохнуть. Сел на соседнюю койку. Провёл рукой по лицу — смахнуть выступивший пот. Почувствовал, что-то острое на щеках — как будто испачкался в стекловате. Почесался — не помогло. Пришло озарение: щетина! Не может быть, ведь он ещё не бреется. Мама сказала — пять лет, значит уже бреется… Так вот почему не пустили к зеркалу… Заглянул под майку, увидел густые волосы на груди — как у отца. Раньше их не было.

Он сильно испугался:

— Мама?.. Но…

Мама подошла, обняла, погладила по волосам:

— Сынок, пусть это будет страшным сном. Кошмаром. Но ты проснулся и всё пойдёт как раньше, мы снова станем дружной весёлой семьёй.

Она улыбалась сквозь текшие сами собой слёзы.

У Вадима в голове пульсировала мысль: "Пять лет… Пять лет! ПЯТЬ ЛЕТ!".

Остаток дня их никто не тревожил.

Мама всё рассказывала и рассказывала о пропущенных им событиях, а он уплетал принесённые ей апельсины, осыпая десятками новых вопросов. Она, то плакала, то смеялась, хорошея на глазах. Ему показалось, что всего за несколько часов общения мама заметно помолодела.

Ближе к вечеру, заглянул главврач, бодро сообщив, что "анализы нашего мальчика" не хуже анализов любого другого парня, стоящего на пороге совершеннолетия. Но огорчил, пообещав отпустить Вадима домой не раньше чем через два дня.

Мама ушла очень поздно — не успела отпроситься на работе — заступала на ночную смену. Пообещала вернуться утром.

Обнимая её на прощание, он благодарно прошептал:

— Мама, ты у меня самая лучшая! Ты самая красивая. Я тебя люблю…

— И я тебя люблю больше жизни. Дорогой мой мальчик, как же я тебя люблю! — тихо ответила она.

 

2

На следующий день мама не пришла.

Вадиму перед сном и утром и в обед кололи неизвестные препараты, от которых он впадал в полубессознательное состояние: понимал, что делает, куда идёт, но острота ощущений притупилась настолько, что он не мог сказать: снилось ему происходящее или происходило наяву. Отсутствие мамы царапнуло что-то внутри, но быстро потеряло важность, отойдя на второй план. Ему назначили целый комплекс физиопроцедур. Велотренажёр, беговая дорожка с кардиодатчиком, плаванье. Ослабевшая мускулатура имела минимальный запас выносливости: он уставал буквально через пять минут активных нагрузок, восстанавливаясь мучительно долго. Наверное, так же чувствуют себя очень пожилые люди. Ближе к вечеру, во время пересмены сестёр, о нём неожиданно все забыли. Вадим пошёл в оранжерею — большую комнату на втором этаже с кадками старого фикуса, разросшимся плющом и тысячей горшочков с кактусами на подоконнике. Видимо действие лекарств постепенно прекращалось. Заболели уставшие ноги. Заболела голова. Захотелось закурить. Странно, ведь он не курил пять лет, за эти годы привычка должна была выветриться, но, тем не менее — курить хотелось.

Ему почудилось чьё-то присутствие. Обернулся, озираясь по сторонам — никого. Пригляделся. В тени коридора, проходящего сквозь оранжерею, определённо кто-то был. Окна закрывали ветви огромных тополей, росших в больничном дворе. Даже днём здесь было сумрачно, а вечером и подавно. Полутени смешивались с тенями. Грязные барельефы на стенах серые от пыли, как губка впитывали свет. Взгляду не за что было зацепиться, чтобы выделить из тени замершего наблюдателя. По спине побежали мурашки, он крикнул: "Кто здесь?".

Из тени вышел Эд. Такой же как ночью — бледный, седой, в белых трусах и майке:

— Привет!

Вадим испугался.

От страха расширились зрачки.

Попятился, опрокинув ногой горшок с геранью. Притупляющее действие лекарств полностью закончилось:

— Эд? Но ты ведь…

Эд грустно улыбнулся, приблизился:

— Мама опять плакала весь день. Жаль, что меня перевели в другую палату, мне нравилось лежать с тобой, а там где я теперь слишком холодно — одеяло не спасает.

Вадим побледнел. Он точно знал, что сосед умер, что его перевезли в морг, а значит перед ним… Призрак?

— Эд, не подходи! Прошу тебя, не подходи!

— Да ладно тебе, дай погреться у окна… Правда, сегодня хороший день? А у меня живот снова разболелся…

Вадим отскочил на безопасное расстояние. Бывший сосед подошёл слишком близко.

Ужас.

Покинув сумрак больничного коридора, истинная сущность Эда стала видна невооружённым взглядом. Он состоял из дыма — плотного, молочного дыма, какой бывает, если в сильный костёр бросить охапку зелёной травы. Дым излучал холодный слабый свет. Вадим мгновенно замёрз, покрылся гусиной кожей, на затылке зашевелились волосы, голос охрип:

— Эд, ты… Ты умер! Тебя ещё вчера перевезли в морг…

Сосед выглядел немного растерянным:

— Умер?.. Ах, да… Наверное… Всё так странно… Тебе не холодно? Мне очень… И мама опять плакала…

Он во все глаза смотрел на призрака. Отступать было некуда — спина упёрлась в гладкую стену. Практически перестал дышать. Страх переполнил Вадима, ещё немного и начнётся неконтролируемая паника, он жалобно прошептал:

— Эд, твоя мама плачет, потому что ты в морге. Ты умер…

— Умер… Всё случилось так быстро… Знаешь, я ведь напоролся на вилы! Прикинь! — Эд задрал майку, демонстрируя перебинтованный живот, — кто-то забыл их в стогу сена, а я прыгнул… Куда ты?

Последние слова долетели, когда он уже громко шлёпая тапками, бежал прочь из оранжереи. Возвращаться в палату не имело смысла — Эд наверняка найдёт его там. Вперёд — подальше отсюда. Он метнулся к лестнице на третий этаж. Пустынно. Почему в больнице так тихо? Где все врачи и медсёстры?

Вперёд. Третий этаж ничем не отличался от второго. Страх подгонял ноющие ноги. Он обернулся, чтобы убедиться — погони нет. Неожиданно в глазах потемнело, вакуум вместо воздуха, зима вместо лета. Реальный мир исчез. Заложило уши. Лёгкие отозвались болью, как будто он захлебнулся. Вадим споткнулся — упал, растянулся на бетонном полу, пролетел ещё с полметра.

— Ну и молодёжь пошла: несутся, под ноги не смотрят! Так и убиться недолго, — скрипучее ворчание пожилой женщины сопровождалось шарканьем ног и тихим постукиванием клюки.

Вадим обернулся. Обомлел. По коридору медленно шла скрюченная ревматизмом старушка. Старая шерстяная кофта, седые волосы из-под платка, растянутые рейтузы. Бабушка была белой как мел — как Эд… Вся из густого непрозрачного дыма.

Он прошёл сквозь неё.

"О, Боже…" — прошептал Вадим и заскулил от страха. Прикусил нижнюю губу. Во рту появился солёный вкус. Вскочил, перекрестился, побежал дальше, про себя повторяя слова старенькой молитвы "Отче наш". Коридор поворачивал налево. Он свернул, влетев в крошечный тупик с единственной закрытой дверью и низкой скамейкой для посетителей. На скамейке сидел сорокалетний пузатый мужчина. Он подмигнул, провёл рукой по лысой голове:

— Здарова! Новенький? Ну, будем знакомы! Я — Андрей Иванович, радикулит лечу! А ты с чем сюда? Эх, вот я в твои годы вообще ничем не болел!

Мужчина был призраком.

Вадим почти задыхался. Молочные бесцветные глаза. Он понял, что уже никогда их не забудет. Глаза будут ему сниться в кошмарах до самого конца. Сердце оглушительно стучало в ушах. Его всего передёрнуло от ужаса. Рука сама потянулась к ручке белой двери. Он рванул её на себя, вбежал внутрь, три раза повернул дверной замок — чтобы наверняка. Прислонился лбом к побеленной стене:

— Боже, прости мне мои грехи… Прошу, пусть это закончится! Пожалуйста! Я никогда больше не согрешу. Прошу. Во имя отца и сына и святого доха. Аминь. Паника немного отступила. Сглотнув пересохшим ртом, он обернулся, съехав без сил по стене на пол. В палате стояла лишь одна кровать. На ней спал пожилой мужчина: рука свесилась из-под одеяла. Вадим ещё немного успокоился. Огляделся.

— ААААААА!!! — сам собой вырвался из груди истошный вопль.

Под самым потолком в углу над кроватью пожилого пациента летал его призрак. Седые волосы до плеч развевались на невидимом ветру. Полы длиной ночной рубахи трепетали. Привидение зависло как Иисус на кресте — раскинув руки, запрокинув голову. Вадим схватился за нательный крестик. Непослушные губы повторяли молитву — он забыл её на половину, но повторял то, что помнил с фантастической глубиной веры. Он никогда прежде не верил во Всевышнего так сильно, остро, как сейчас. Спрятал голову в руках. Зажмурился.

Молился. Молился. Молился.

Спустя минуту чуть-чуть придя в себя, снова взглянул под потолок над кроватью. В это же мгновение веки призрака распахнулись, взгляд пригвоздил парня к полу. В голову болью, как от удара током, проник оглушительный приказ: "Не смей тревожить мёртвых"!!!

Деморализованный Вадик завалился на бок, застонал.

Призрак сделал с ним что-то жуткое.

Призрак его наказал.

Глаза закатились — начался припадок. Тело без его участия извивалось, тряслось в агонии. Боль курсировала по спинному мозгу вверх-вниз, выворачивая наизнанку органы. Все мышцы хаотично сводила судорога. Изо рта пошла пена. Перегруженная страшными переживаниями голова билась об пол. Бух. Бух. Бух. Синюшные ногти скребли свежеокрашенный пол. Призрак равнодушно закрыл глаза. Рассеялся, оставляя в палате труп пациента и полутруп Вадика.

 

3

— Вадик… Вадик! Сынок, просыпайся! — добрый низкий голос отца.

Он открыл глаза. Это простое действие полностью его истощило. Усталость давила на грудь и всё тело. Интересно: хватит ли сил, чтобы говорить?

— Привет, пап…

Отец мягко пожал его руку, лежащую поверх одеяла. Они снова в знакомой палате, в которой он провёл последние пять лет. А что произошло за последние пять часов? Воспоминания путались, кроме смутного образа Эдика с соседней кровати ничего припомнить не удалось.

— Пап, что со мной случилось?

— Ничего страшного, не волнуйся… Ты пошёл прогуляться, заблудился и потерял сознание… Всё уже хорошо!

Отец никогда не умел врать. Вот и сейчас на его осунувшемся, заросшем щетиной лице, он легко прочитал ложь.

А Вадим Крымов старший сильно изменился за пять лет… Известный любитель пива — он отрастил объёмный живот, почти полностью облысел, кожа на лице стала красной. Что же скрывает отец? Он сказал "пошёл гулять и заблудился". Вадим ахнул. Неустойчивая подпорка в его памяти сломалась, и на него обрушился камнепад ярких воспоминаний.

Эд и слёзы его матери в оранжереи, привидение бабушки с клюкой, белёсые глаза, как будто в них два бельма зашли друг на друга и чудовищный призрак старика… Его снова затрясло, как от сильного холода. Шея из-за судорог вдавила голову в подушку. Опасаясь лишиться чувств, он должен был поспешить, чтобы высказаться, чтобы рассказать, чтобы люди знали о призраках.

Вадим быстро зашептал:

— Папа, я их видел. Много привидений. Они здесь — среди нас. Говорили со мной…

Отец смотрел странно. Со смесью страха и жалости:

— Сынок, не волнуйся, пожалуйста, успокойся.

— Ты не слушаешь меня! Я ведь говорю совершенно серьёзно! Папа, здесь призраки их много, они разговаривают со мной! Мне страшно… Они мёртвые, от них веет могилой…

Распахнулась дверь, вошёл высокий незнакомый врач, чем-то похожий на орла — гордый надменный взгляд, нос с горбинкой:

— Как у нас дела?

Отец почему-то сделался виноватым, отвернулся к врачу:

— Доктор, всё как вы предупреждали… Он не в себе и опять начались судороги…

— Папа! — воскликнул Вадим, — Папа, я отвечаю за каждое слово! Все, правда — мне не показалось! Здесь действительно полно привидений! Я не знаю как объяснить или доказать, но мы ведь всегда верили друг другу!

Отец потупился. Врач насторожился:

— Ваш сын слишком долго находился в состоянии комы. Боюсь, некоторые клетки мозга не восстановятся. Отсюда — припадки. Биполярное расстройство. Шизофрения.

— Но…

Врач перебил отца:

— В наше время это поддаётся лечению, будьте спокойны!

— Мне не нужно никакое лечение, — начинал злиться Вадим, — вы не хотите меня выслушать! Я понимаю, что это звучит как бред, но больные, которые здесь умерли — превратились в призраков! Я читал об этом, такое бывает! Они входят со мной в контакт, общаются!!! Пожалуйста, поверьте мне!!!

Если бы он был на их месте, сам себе не поверил: как поверить человеку, заикающемуся от хаотичных мышечных сокращений, который даже направление взгляда скорректировать не в силах?

Врач с отцом переглянулись.

Он не успел, что-либо предпринять. В капельницу, висевшую у изголовья, проникла игла шприца. Раствор из прозрачного стал йодовым. Усталость навалилась с новой силой. Мир отстранился, став плоским, неинтересным. Всё, что ещё минуту назад вызывало в душе сильные эмоции — поблекло. Вадим тяжело вздохнул. Призраки? Ну, и что? Пусть живут… Почему пришёл отец, и где мама? Какая разница? Постепенно все вопросы выветрились. Ему ничего не хотелось. Лень воцарилась в мыслях и теле. Рука выпала из-под одеяла, видимо её нужно укрыть, но так лень… Отец грустно прощается у дверей, нужно ему что-то сказать, но лень шевелиться, лень сказать "пока". Врач склонился перед ним, посветил в глаза. Зачем он это делает? Зачем его тревожит? Поскорее бы он ушёл. Зачесалось за ухом — само пройдёт… Ведь почесать — это значит поднять руку, согнуть пальцы, водить туда-сюда — лень…

Вскоре его оставили в покое. Минуту, а может быть и несколько часов спустя пришёл сон. Впрочем, бодрствование мало отличалось ото сна. Никаких мыслей. Никаких тревог. Вселенский покой. Как раньше он не понимал — вот оно — счастье! Жизнь без глупых мечтаний, без стремлений. Покой — только он имеет ценность. Снова сон без сновидений.

Утром пришёл главврач.

Отчего-то с кем-то ругался. Вадим не вникал, его утомляли чужие заботы. Но главврач вернулся, бесцеремонно выдернул капельницу из вены. Отвесил несколько пощёчин. Как младенца поднял его и отнёс в душ, где долго издевался, поливая холодной водой. Вадик бы согласился остаться под ледяными струями навечно, лишь бы тот отстал — вернул тишину и покой. Под конец экзекуции шевельнулась злость.

Заикаясь из-за холода, он еле выговорил:

— Ч-ч-чего вам нужно? Оставьте меня!

— А! Заговорил! Ну, слава тебе господи! — врач выключил воду, кинул чистую одежду, — одевайся, нужно поесть. Хорошая пища — любую хворь лечит!

— Вы видимо слишком часто так лечитесь, — пробормотал Вадим.

Врач серьёзно посмотрел на него, на свой большой живот и весело расхохотался. Он хохотал так искренне и заразительно, что Вадим тоже заулыбался. Главврач, судя по всему, оказался неплохим дядькой!

Они поели. Маленькие тефтели с жидкой подливкой и картошка-размазня никогда не казались ему столь бесконечно вкусными. Компот с одиноким сухофруктом на дне стал прекрасным финальным аккордом их шикарной трапезы. Голова, наконец-то, заработала в нормальном режиме. Мир вновь раскрасился яркими красками. Весёлая повариха в красном фартуке игриво подмигнула доктору. По столу пробежал рыжий откормленный таракан. Захотелось жить!

— Меня, Борис Сергеевич зовут, мы же так и не познакомились, — первым начал разговор огромный доктор.

— Теперь я понимаю — каково это…

— Что — ЭТО?

— Быть овощем…

— Вот оно что. Значит, вернулся — пришёл в себя?

Вадиму почему-то стало за себя стыдно:

— Угу.

— Ты ни в чём не виноват. Вот наш новый врач — тот да… Я семь шкур с него спущу, где это видано, чтобы мальчишке вкололи такую дозу! Ты реально мог опять впасть в кому. Но теперь всё нормализуется. Слушай, Вадик, ты мне лучше другое расскажи: помнишь к тебе отец приходил?

— Да, помню…

— А теперь припомни, что ты ему наговорил? Что видел?

Вадим промолчал. Он прекрасно всё помнил и визит отца, и свой рассказ, и недоверие в глазах, и удивление доктора-орла и, что самое важное — капельницу.

— Ну-ну, не бойся, рассказывай!

— Я… Я… — Вадим колебался, — я не помню… Знаете, что-то нашло… Гулял по больнице, упал, ударился головой вот что-то и примерещилось… Ничего важного.

Борис Сергеевич пристально изучал его лицо — смотрел недоверчиво:

— Вадик, а ты мне врёшь! Нехорошо! Я тебя снял с лекарств, накормил, а ты значит вот как? Давай, попробуем ещё раз: расскажи мне о привидениях, которых видел! Ведь ты же видел?

Вадим вспомнил белёсые глаза, потусторонний холод, электрическую боль в голове и во всём теле. Ему стоило большого труда ничем не выдать страх, вернувшийся вместе с воспоминанием:

— Я, правда, ничего не помню… И, кстати, в привидений не верю! — весело улыбнулся он.

Провести доктора оказалось нелегко. Тот устало вздохнул, зачерпнув ложечкой мороженное, которое им любезно принесла весёлая повариха:

— Врёшь, конечно, боишься и врёшь. Ну как хочешь, я думал, что смогу помочь… Переведём тебя на лёгкие препараты, день понаблюдаем и можешь быть свободен — тебе нужно вернуться домой…

Ему показалось, что в словах доктора (между строк) промелькнуло нечто важное, но радость от новости о возвращении в родной дом, где не был пять лет, всё заглушила.

— Через день я буду дома? Вы не шутите?

— Не шучу, но будешь принимать лекарства и приходить на еженедельный осмотр…

Вечером Вадик долго не мог уснуть — видимо выспался за последние сутки. В голову лезли разные мысли. Мысли о призраках он гнал прочь, сосредоточившись на другом: почему больше не приходит мама? Неужели, с ней что-то произошло? Если да — то вот, что имел ввиду доктор, говоря "тебе нужно вернуться домой". Сон всё же пришёл, но поверхностный, неспокойный. Всё утро он прозанимался на физиопроцедурах, считая минуты до прихода на работу Бориса Сергеевича, а когда тот наконец-то пришёл, с ходу спросил:

— Что-то случилось с мамой? Она больна?

Лучше слов, ему всё сказало опечаленное лицо доктора:

— Да. Ничего страшного, просто, странный диагноз, но её вылечат.

Всё.

Спокойствию пришёл конец. Терзаемый предчувствиями, Вадим четыре раза обошёл все этажи больницы. Полежал в палате. Снова совершил обход. Накрутив себя до такой степени, что невозможно разболелась голова, он решительно постучал в кабинет главврача:

— Простите, но я места себе не нахожу. Борис Сергеевич, что с мамой?

— Ох, сынок, не должен я тебе этого говорить, но вижу, что ты просто так не уйдёшь.

— Не уйду, — подтвердил он.

Врач нахмурился, снял очки:

— У неё внезапное проявление Розацеи, молниеносная форма Ринофимы и атипичный Дерматит.

— А по-русски?

— У твоей мамы, по неизвестным пока причинам, возникли серьёзные проблемы с кожей лица…

— То есть — это не угрожает её жизни? Просто прыщи? Она поправится? — обрадовался Вадим.

Борис Сергеевич отчего-то нахмурился сильнее, но сказал:

— Угрозы жизни нет, но всё более чем серьёзно.

У Вадима, можно сказать, камень упал с плеч. Он поблагодарил доктора и чуть ли не вприпрыжку выскочил из кабинета.

Жизнь налаживалась.

Проснулся в шесть утра. В предвкушении выписки, почти летал, а не ходил. Собрал нехитрые пожитки. Умылся, побрился, что было в диковинку, и снова принялся ходить по спящей больнице, чтобы поскорее восстановить утраченную форму. У Вадима скопился миллион планов на жизнь, ещё бы — пропустить всю юность! Он собирался встретиться с бывшими одноклассниками и друзьями, наверное, напиться с ними вместе. Узнать кто, чем сейчас живёт. Погулять по знакомым улицам, наверняка сильно изменившимся. Парень вспомнил, как возвращаясь из прошлых поездок в лагерь, шёл по городу и дивился незнакомым вещам: тут — покрасили телефонные будки в неожиданный зелёный цвет, а здесь — поставили новую остановку. И это всего за одно лето! Сколько же всего нового появилось в мире за пять лет? А ещё неплохо бы позвонить Наташке из параллельного класса, вдруг она его не забыла? Вадим заметил, что его очень сильно тянуло к девушкам. Гораздо сильнее, чем раньше. В голову постоянно лезли неприличные мысли, от которых становилось тесно в штанах, чтобы как-то успокоиться ему приходилось вспоминать таблицу умножения, или алфавит, или в уме возводить простые цифры в квадрат. Да, ему обязательно нужна была девушка.

Так размышляя, он забрёл в тихую оранжерею.

Полумрак. Тишина. Тени.

Привидения! Где же привидения? За последние двое суток он и забыл об их леденящих душу дымных образах. Страшно. Под лопатками затаился холодок. Вадим нерешительно оглянулся — не прячется ли за спиной душа какого-нибудь мертвеца? Никого. Обойдя оранжерею по кругу, он немного расслабился. Шорох слева и сзади. Он разве что не заорал от страха. На пол упала сухая ветка с лимонного дерева. Упала сама. Жуть. Перекрестился. Поскорее убрался из этой плохой комнаты. Продолжил гулять по гулким пустынным коридорам, теперь уже не отвлекаясь на посторонние мысли. Вадим осторожно искал привидения или какие-нибудь косвенный призраки их присутствия, но их не было. Ни на третьем этаже, ни на первом. Сходил в крошечный тупик и заглянул в палату, где его скрутил припадок — никого. Когда счастливый Вадим закончил свой последний обход, часы на стене показали восемь утра — час выписки. Всегда если хочется, если очень нужно — легче поверить, убеждая себя пусть и непроверенными доводами или их отсутствием.

У него не осталось и тени сомнения — призраков не существует!

 

4

— Алло, Мама? Мама, — это я — Вадик!

— Ах, сынок… У тебя такой взрослый голос, я и не узнала, — она говорила тихо, будто ей, что-то мешало, — Вадик, ты уж прости, но мы не сможем тебя забрать из больницы. Папу вызвали в командировку, а я… Я на больничном и не выхожу…

— Мам, не вопрос! Хоть посмотрю, как Москва изменилась! Скоро буду!

— Прости ещё раз… Деньги я у тебя в тумбочке оставила…

— Мама, я тебя очень люблю!

— И я тебя, приезжай скорее…

Вадим повесил трубку и почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Не сдержал порыв и от души обнял молоденькую сестру, позволившую ему позвонить со служебного номера.

Вопреки ожиданиям его пришли проводить практически все дежурные сёстры и врачи. Не пришли только Зина и врач с орлиным лицом. Сёстры желали ему счастья, вспоминали, каким его привезли, травили байки о других безнадёжных пациентах, как и он внезапно поправившихся. Особенно сентиментальные пустили слезу. Главврач крепко пожал ему руку, похлопал по плечу. Глядя, в общем-то, в чужие лица, Вадим внезапно проникся благодарностью. Желал всем здоровья, благодарил, обещал навестить, хотя внутренне поклялся, что ноги его здесь больше не будет.

Самый счастливый момент наступил перед дверью, ведущей в большой мир. Он затаил дыхание, осознавая важность момента, и распахнул её.

Солнце ослепило. Запахи опьянили. Уличный шум оглушил.

"Господи, как хорошо!" — вслух сказал он, споткнулся и чуть не упал. Засмеялся сам себе.

Утро — некогда самое любимое им время дня. Утром планета наполнена силой. Кажется, что само небо ещё не успело устать за день и зовёт тебя в полёт. Ты шагаешь бодрый, способный изменить всё, что захочешь, если надо — сдвинуть гору или сделать очень несчастного человека счастливым, кинув ему в переходе метро в шляпу не мелочь, а полтинник. Утром по лицам прохожих легко прочитать, о чём они думают: мужчина с дипломатом собран — у него важная встреча, поэтому брюки отглажены, и он с опаской смотрит под ноги, чтобы их не испачкать, случайно наступив в лужу. Юная студентка щебечет по телефону, заливается краской, призывно смеётся — влюбилась. Помятый мужчина идёт с бутылкой пива — прохожие осуждающе качают вслед головами, а ему на них плевать — сегодня плохо, зато вчера было хорошо, да и вообще он в отпуске!

Вадим стоял на остановке, с удивлением отмечая появление новых маршрутов, новых автобусов, новых дорог. Чему удивляться? Москва живёт, растёт, изменяется, не теряя время на пустое ожидание отставших горожан. Стиль одежды за пять лет сильно изменился. Вещи прохожих, как и они сами, стали ярче, смелее. В салоне маршрутки звучало радио, которого раньше не было, неизвестные ему музыканты пели неизвестные весёлые песни.

Пять лет — как же это много!

Он шёл по улице детства, узнавая и не узнавая её. Там где был заросший газон, откуда-то появились высокие взрослые деревья, разбитая песочница превратилась в сказочную страну — детскую площадку с множеством цветных качелей. Дом покрасили, у подъезда скопилось штук двадцать красивых автомобилей. Ему даже показалось, что у кого-то похороны — откуда ещё взяться такому картежу? Но приглядевшись, он заметил подобную картину и в других дворах — благосостояние населения росло!

Денег ему выделили немного, но он легко с ними распрощался, купив в киоске скромный букет для мамы.

Дверь в подъезд их типовой девятиэтажки теперь закрывалась на хитроумный замок. Цифровой пароль он не знал, поэтому прождал почти двадцать минут, прежде чем ему не открыл неизвестный сосед. Незнакомый лифт, незнакомые почтовые ящики. Вадиму стало грустно — вокруг было столько всего нового, что старого почти не осталось, будто он вернулся не домой, а зашёл в гости к малознакомым людям. Грусть усилилась на родном девятом этаже — ни одной старой двери, все новые, красивые, современные.

— Вадик! Ну, наконец-то! Я уже начла волноваться, — распахнула дверь мама, сразу, стоило ему лишь позвонить. Мама никогда не спрашивала: "кто там?" — просто, открывала и всё.

— Я спешил… — не успел продолжить, оказавшись в крепких объятиях.

Он видно сильно вырос, так как теперь мама с трудом доставала ему до плеча. Памятуя о словах доктора, он с тревогой пытался рассмотреть её лицо. Похоже, всё было действительно серьёзно. Мама обмотала голову платком и бинтами, оставив лишь две большие щели на лице — для глаз и рта. У Вадима появилось нехорошее предчувствие, хотя выглядела она более чем забавно, одновременно напоминая мумию и японских ниндзя.

— Сынок, что ж мы стоим на пороге? Заходи скорее! Я обед приготовила! Твои любимые голубцы!

— Я сейчас съем всё что угодно!

Нехорошее предчувствие усилилось в квартире. И в зале, и в его комнате, и на кухне на окнах были задёрнуты плотные шторы — в доме пахло болезнью. Мама явно его стеснялась и опасалась вопросов о недуге, так как, не останавливаясь, говорила о какой-то неважной чепухе, не давая ему вставить слово. Она накрыла на стол, а сама скрылась в ванной, откуда долго не выходила.

Пообедав, Вадим постучал в закрытую дверь:

— Мам, я думаю, ты понимаешь, что бесконечно это не может продолжаться — выходи, мы должны поговорить…

— Ох, сынок, может, отложим?

— Зачем? Что изменится?

— Не знаю…

— Жду в зале.

Она вышла минут через пять, всё в той же странной маске из платка.

— Мам, снимай.

— Вадик, не нужно…

— Мам, мы преодолеем это вместе. Ты моя мама, я должен знать.

Она колебалась. Заламывала руки, сплетала пальцы — переживала:

— Я очень боюсь… Мне так стыдно — ты не представляешь даже, что это такое — это мерзопакостно!

— Мам!

— Ладно… Но ты меня заранее прости…

Она безвольно упала в кресло, осторожно начала разматывать платок. Вадим подошёл поближе. Ближе к коже ткань из белой стала коричневатой, липкой. Он почувствовал запах гноя. Сглотнул. Перед последним слоем она немного замешкалась, набираясь сил, и решительно сняла повязки, повернулась к нему.

Бугры, гной, мерзость.

Вадим ничего не смог с собой поделать — отшатнулся. Ужас первых секунд быстро отступил, но было поздно — мама поняла, отвернулась, хотела снова намотать платок, но он её остановил. Прекрасное мамино лицо — самое любимое с детства бесследно ушло. Теперь о нём не напоминало ничего. Воспалённая красная кожа — каждый миллиметр покрыт мелкими прыщами, огромные неровные шишки на бровях и скулах, крупные сочащиеся гнойники на щеках, подбородке, лбу. Левый глаз почти скрыт под опухолью. Нос увеличился, наверное, втрое, став бугристым, бордовым как у алкашей. На шее та же картина, но там ещё и кожа начала отслаиваться — топорщилась кусками. Шишки покрывали всю голову, волосы на них поредели — выпадали. Вадим не узнавал маму. Такое чувство, что кто-то взял её необычные зелёные глаза и переставил на физиономию монстра. Впрочем, глаза тоже изменились — веки покрывали сизые ячмени.

— Всё. С меня хватит! — не выдержала мама, отвернулась, бесшумно заплакала, наматывая платок.

— Мам…

— Ничего не говори, я всё видела, я всё знаю! И не говори, что тебе всё равно как я выгляжу! Я — чудовище, урод! Врачи молчат, но я знаю, что даже если это пройдёт, останутся шрамы…

Он хорошо знал её, поэтому не стал утешать. Обнял. Прижал покрепче. Заплакал, вместе с ней тихо повторяя:

— Ты поправишься, обязательно поправишься, я обещаю.

Выплакавшись, она тихо сказала:

— Я знаю, что поправлюсь… Когда ты уснул… Мы с папой завели котёночка — Машку. Такая лапочка. А вчера Машка погналась за мухой, выпрыгнула с балкона и разбилась. Я её похоронила за гаражами… Бабушка сказала, что кошка забрала с собой из дома смерть…

Вадим ужаснулся:

— Мам, о чём ты говоришь? Ну, какая смерть? Рано тебе думать о смерти!

— Ага.

— Придумают же: кошки, смерть…

Весь день они провели вместе. Болтали о разной ерунде, смотрели телевизор, разобрали старые фотоальбомы. Около семи вечера мама пошла на кухню, открыть вино и принести закуску. Раздался нездоровый кашель — свистящий, неоткашливающийся. Что-то с грохотом упало. Послышался звон разбившегося стекла. Стон. Вадим уже стоял на ногах. Вбежал на кухню — кровь: на полу, подтёк с отпечатком ладони на кафеле, на дверце холодильника.

— Мама?!!

Мама хрипела на полу, прижимая руки к горлу — задыхалась.

Он ахнул. Можно быть готовым ко всему, но увидев родного человека трепыхающегося в луже собственной крови, никто не сохранит самообладания. Особенно, если это мама. Ему почему-то подумалось, что маму обязательно нужно поднять на ноги или хотя бы усадить на стул, тогда ей полегчает — кошмар закончится. Мама оказалась слишком тяжёлой, руки скользили, тут же испачкавшись в крови. Откуда же столько крови? Вадим повторял: "Мама, мама… Что с тобой? Как помочь?" — она хрипела, зачем-то отталкивая его. Отчаявшись, он вспомнил про телефон.

Скорая ехала дольше, чем вечность.

Мама хрипло дышала на полу. Каждый вдох давался ей с трудом. Из горла вместе с хрипом вырывалась слюна, смешанная с гноем и кровью. Грязная субстанция сгустками капала с лицевой повязки на линолеум. Он принес из зала тёплое одеяло — укрыл её. Принёс тряпки, немного обтерев её руки. Судя по всему, она хотела ему что-то сказать, но сил хватало не больше чем на один страшный вдох. Глаза застилали слёзы, стекали по щекам, падая в мамину кровь. Он пытался их утирать — без толку, картинка перед глазами плыла, теряя чёткость. "Мама, пожалуйста, не оставляй меня… Мама, держись… Мама, прости… Мама… Мама? МАМА???" — она перестала дышать как раз, когда бригада скорой позвонила в дверь.

Врач не суетился. Не испугался её наростов на лице. Проверил пульс, что-то записал, сделал инъекцию. Два рослых медбрата погрузили её на носилки, вынесли из квартиры головой вперёд.

— Я хочу ехать с вами, — плакал Вадим, — это моя мама, пожалуйста!

— Не получится, приезжай сам — вот адрес неотложки, — сухо ответил врач, привыкший к чужим слезам.

— Вы ей поможете? Скажите… Нет! Пообещайте!

— Мы сделаем всё возможное, — ответила спина спешившего врача.

— Вы обязаны!!!

Крик эхом отозвался на пустой лестничной площадке.

Дверь закрылась.

У Вадима началась истерика. Он горько рыдал сидя на полу. Разум говорил ему: слезами не поможешь, но он ничего не мог с собой поделать.

Странные мысли приходят в минуты горя. Вот и ему вдруг подумалось, что когда через несколько часов мама вернётся, то сильно расстроится из-за беспорядка на кухне. Шмыгая носом, роняя капли из глаз, он взял ведро, принялся чистить пол, стены, собирать осколки.

Вода в ведре стала красной.

Целое ведро маминой крови.

Он снова разрыдался. Так не пойдёт. Подставил голову под струю ледяной воды — чуток отлегло. Напился холодной воды. Но когда вытирался, почувствовал от полотенца запах ландышей — её запах. Опять заплакал. Окончательно помогли успокоиться, выписанные ему лекарства — бета блокаторы. Он нашёл отцовские сигареты — папа курил, когда выпивал, то есть часто. Вышел на балкон. Затянулся. Чуть не упал (с непривычки сильно закружилась голова), но вместе с дымом пришло лёгкое успокоение. Быстро оделся, деловито упаковал сменные мамины вещи в пакет, собирался было выходить, но вспомнил, что без денег. В шкафу нашёл старинную шкатулку, доставшуюся маме в наследство от бабушки — родители всегда хранили деньги в одном и том же месте — взял несколько купюр.

Вадим добрался до неотложки около девяти. И почему скорая всегда увозит пациентов не в ближайшую больницу, а обязательно в соседний район? На город наступал вечер — это особенно чувствовалось в длинной тенистой аллее, по которой нужно было пройти от остановки. Дневной жар отступил, лёгкий ветерок теребил лёгкую рубашку. Мимо шли в обнимку парни и девушки: улыбались друг другу, целовались. Маленькие дети звонко смеялись, подрезая прохожих на самокатах. У всёх всё здорово! Вечер шептал отдыхающим: "Жизнь прекрасна!".

Он не вписывался в эту идиллию. У него случилось горе.

Украдкой смахнув слёзы, вошёл в приёмную. На скамейках ожидали своей очереди бомжи, пьяная тётка спала прямо на полу, судя по запаху — ей не хватило сил добраться до туалета. Молодой гопник зажимал повязку на кровоточащем плече. У приёмной стойки никого не оказалось. Вадим знал, что ждать внимания в больнице, тоже, что ждать у моря погоды. Смело прошёл за дверь с надписью "реанимация".

— Молодой человек, а вы куда? — окликнула его немолодая женщина, похожая на уборщицу.

— Мою маму сюда привезли, я хочу знать, что с ней.

— Так ждите в приёмной!

— Я ждал больше часа!

Видно его ложь сильно напоминала правду, так как женщина мгновенно поверила, пообещала разыскать лечащего врача Ирины Крымовой и скрылась в дебрях больничного муравейника.

Вадим ждал двадцать минут, дважды выходил курить, договорившись с гопником, чтобы, если что, его позвали.

Из реанимации вышла высокая женщина с красивыми белыми волосами, убранными в тугой пучок. Он сразу догадался, что это к нему.

— Вадим Крымов?

— Да, это я.

— Я лечила вашу маму при поступлении, — она сделала небольшую паузу.

И тут он всё понял. То о чём нельзя даже думать в отношении родителей, то, что он гнал от себя прочь последние часы, то, что невозможно представить — произошло.

Вадим попятился:

— Лечили? Она умерла…

— Ваша мама поступила к нам в крайне тяжёлом состоянии — сердце остановилось ещё в пути. Мы пытались сделать всё возможное, но…

— Она умерла…

Он не слышал врача, ничего не видел вокруг, обо всём забыл. Перед глазами стояла фотография мамы — её любимая, где ей всего двадцать пять, где она в Крыму с подружкой, ещё не знает, что Крым станет её фамилией, ещё не знает его отца и его. Фотография медленно таяла в пустоте. Мама умерла.

Перед лицом маячила салфетка.

— Что?

— Я говорю, у вас кровь пошла носом, — сказала встревоженная врач.

— Ах, это… Извините, у меня бывает, — взял салфетку, утёрся, повернулся к выходу.

— Постойте, куда вы? Необходимо подписать документы!

— Конечно, как скажете, я всё подпишу… всё подпишу… конечно… как скажете…

Вадим шёл по уже почти тёмной аллеи, продолжая повторять какие-то оправдания. Не замечая этого, сел на скамейку. Подбежала крупная мохнатая собака, обнюхала его ногу, убежала. Всё, что его окружало, осталось где-то далеко — в другой жизни, в другом времени.

Ему было плохо.

Слёзы помогают пережить беду, но и им некоторые беды не под силу — слёз не было. Мыслей не было. Мамы не было. Внутри тихонько ныла боль ещё неосознанной утраты. Как же так? Ведь мама — вечный человек! Она может заболеть, постареть, уехать на неделю, но она не может исчезнуть навсегда. Это невозможно. Смерть и мама — две несовместимые вещи. Он мог бы привести миллион причин, по которым мамы не умирают, но логика рушилась, разлетаясь в пыль перед стотонной безапелляционной действительностью.

— Вот ты где! Еле нашёл. Держи пивасег — тебе нужнее…

Перед Вадимом стоял раненный бритый гопник из неотложки, протягивал тёмную бутылку "Девятки":

— Спасибо, — Вадим взял бутылку, отпил.

Гопник сел рядом:

— Друган, я слышал врачиху. Блин, хреново тебе…

— …

— Хорошая была у тебя мамка?

— Да.

— Вот бескозырка… У меня тоже мамка недавно померла, но я не особо жалею — она меня в детстве продала за ящик водки…

— …

— Ну, ты, короче крепись — всё проходит и это пройдёт! Я отваливаю… Не грузись!

Гопник ушёл.

Странно, но Вадиму отчего-то стало легче: от креплёного ли пива, корявых слов ли поддержки? Кто знает… В эту минуту он осознал, внутренне принял невыносимую, ужасную правду — мама умерла.

Навсегда.

Она не вернётся.

История закончилась. Страница перевернулась.

Мама = смерть.

Мамы нет.

Точка.

 

5

Её похоронили в закрытом гробу. Далеко — на Алтуфьевском кладбище.

Вернулся отец, но они не разговаривали. Их беседа в больнице превратила существовавшую трещину в отношениях в пропасть. Она (Вадим решил не говорить больше слова "Мама") была неотъемлемым звеном их семьи, объединяющим двух мужчин. Теперь звено покоилось под старым вязом в полутора метрах под землёй.

На десятый день после похорон в его комнату зашёл отец:

— Знаешь, у нас были кое-какие сбережения… Давай разменяем квартиру, чтобы тебе и мне. Ты уже взрослый.

— Давай…

Чтобы пережить эти чёрные дни и не сойти с ума, он горстями принимал таблетки. Таблетки помогали.

Устроился на работу. Его никуда не брали без образования, но неожиданно приняли помощником кладовщика в крупный торговый центр. В основном там работали такие же парни, как и он, но Вадим, пропустивший пять лет жизни, выпадал из коллектива, фактически оставался двенадцатилетним пацаном. Не очень понимал современный жаргон. Не разделял общих интересов. К нему поначалу относились настороженно, а потом, записали в аутсайдеры. И дома и на работе он оставался страшно одинок.

Шло время.

Квартиру разменяли. Ему досталась старенькая хрущёвка в Черёмушках. Дом сильно нуждался в ремонте, но сердобольные пенсионеры держали его в образцово-показательном состоянии — хотя бы внешне. Впрочем, возвращаться сюда он предпочитал только на ночь. Днём безрадостные мысли отгонял физический труд, вечером он старался побольше гулять, так как на улице можно наблюдать за прохожими, украдкой заглядывать в чужие окна — не думать о своих несчастьях. Намотав с десяток километров пешком, Вадим засыпал как убитый, а на утро всё начиналось заново. Выходные превратились в пытку: без знакомых, без друзей, без родных — он не знал, куда себя деть, начал выпивать. Этому бесцельному существованию, отчасти, способствовали таблетки — они удивительным образом притупляли остроту восприятия, отстраняя не нужные мысли на второй план, но настал день, когда пузатый пузырьк с лекарствами опустел на две трети. Ему не хотелось в больницу, где бы выписали новый рецепт. Плюс ко всему, он стал замечать, как привязался к пилюлям, что не радовало. Начал экономить, самостоятельно уменьшив дозировку. Вместо четырёх таблеток Вадим сначала принимал две, а затем и вовсе — одну утром.

Настал тот день, когда была выпита последняя пилюля.

Следующим утром Вадима разбудил восхитительный запах яичницы. На кухне приглушённо разговаривал сам с собой телевизор. Сквозь сон он слышал, как мама тихо расставляет тарелки, чтобы не разбудить домашних шумом. Дать им поспать лишние пять минут. Он улыбнулся этому простому детскому счастью. Пошёл на запах. Ему безумно захотелось обнять мамочку, как в детстве, когда руки доставали лишь до её талии, прильнуть и ходить за ней хвостиком, никуда не отпуская.

Ещё не проснувшись окончательно, открыл кухонную дверь:

— Мама?

— С добрым утром сынок!

Вадима с такой силой откинуло к стене, что она сильно дрогнула, отозвавшись низким утробным звуком. Сон мгновенно улетучился. На кухне стояла миловидная старушка в светлом переднике, тоненькими старческими руками, глубокими морщинами и модной у пожилых людей химической завивкой седых волос. Про таких бабушек говорят — божий одуванчик.

Всё бы ничего, если бы она не была привидением.

Вадим задрожал, попятился.

Призрачная старушка окаменела, забыв поставить на подставку призрачную сковороду с завтраком:

— Сынок?

Её добрый голос не мог иметь никакого отношения к её сущности. Вадим всхлипнул, отмахнувшись от наваждения, наивно полагая, что призрак исчезнет. Сердце быстро-быстро билось в груди. Опять галлюцинации. Значит с ним всё же, что-то ни так. Господи, как страшно. При жизни бабушка наверняка была весьма симпатичной, но сейчас от неё несло потусторонним холодом. При взгляде на неё внутри поднималась необъяснимая мерзость, как при взгляде на человека с шестью пальцами или лишним соском на груди. Своим существованием она противоречила законам бытия — шла с ними в разрез. Недопустимый, отвратительный, богомерзкий феномен.

Призрак поставил сковородку, вытер руки о фартук, строго сказал:

— А ну быстро умывайся и к столу, а то всё остынет!

Вадиму не нужно было повторять дважды, он и сам просчитал, что ванная комната самое надёжное укрытие, тем более там с вечера осталась его одежда. Громко щёлкнув защёлкой, он немного успокоился, хотя фанерная дверь вряд ли являлась серьёзным препятствием для духа, победившего смерть. Руки и коленки мелко тряслись. Он костерил свою неповоротливость последними словами, когда целую минуту не мог попасть ногой в штанину, а футболку натянул на левую сторону. Звуки с кухни долетали вполне миролюбивые, но кто знает, что в голове у призраков? Волна холода прошла от темечка к пяткам. Вадим закусил губу, постарался не бояться, но разве это возможно?

Защёлка издала ужасно громкий звук. Ах, как бы ему хотелось, чтобы призрак его не услышал. Повернувшись налево, он увидел спину женщины, склонившейся над плитой, юркнул в коридор, схватил в руки кроссовки, запутался с цепочкой на двери (руки дрожали), — пока копался, вспотел, как будто просидел полчаса в бане, чуть не задохнулся от страха, но всё же распахнул дверь и, перепрыгивая по три ступеньки за раз, сбежал из проклятой квартиры.

Вывалившись во двор, он дышал так часто, что можно было подумать — человек пробежал на скорость не меньше километра. Упал на подгнившую чёрную лавочку. Испуганная стая голубей взмыла в небо. Перед глазами всё плыло.

Что это было?

Почему вернулись видения? Неужели тогда в больнице Эд и все остальные привидения действительно были, а не травмированный мозг подкидывал ему плоды больного воображения? Нет — этого не может быть. Что-то происходит с его головой… Что-то неправильное… Вадим безучастно изучал потрескавшийся асфальт у себя под ногами. Как же хочется курить, но сигареты дома под надёжной защитой. Сможет ли он когда-нибудь вернуться в эту квартиру?

— Молодой человек, могу ли я присесть? — спросил пожилой интеллигентный мужчина.

— Да, конечно…

— Благодарю.

Вадим посмотрел на собеседника. Снова пробежала волна ужаса от копчика к макушке. Не отдавая себе отчёта, он вскочил, попятился, споткнулся, больно упал, оцарапав ладони, но боли не почувствовал, вскочил и побежал, так быстро как мог. "Господи, прости меня за все грехи… Спаси, сохрани и помилуй" — шептали онемевшие губы. Перед глазами ещё несколько минут стояли белёсые, бесцветные глаза пожилого привидения. Призрак прятал улыбку в больших казачьих усах.

Всё перепуталось. Мир, каким он его знал двенадцать, вернее почти восемнадцать лет исчез. В том знакомом мире не было привидений, там была жива мама, а он не впадал в кому. Он бежал очень долго. Когда выброс адреналина закончился, и голова снова начала соображать, Вадим остановился. Вокруг росли старые декоративные яблони, пушистая трава на земле приглашала присесть. Парк напоминал ухоженный дворянский сад из девятнадцатого века. Слепящее солнце не могло пробиться сквозь тёмно-зелёную листву, поэтому краски сада оставались насыщенными, как на акварельном рисунке. Он нагнулся, уперевшись руками в колени — отдышался.

Если призраки реальны, почему же они не появлялись последние несколько недель? А если они понимали, как ему плохо из-за похорон и поэтому его не тревожили? Нет — это уж точно бред. Тогда, что? А если это всё же болезнь? Но не могла же болезнь отступить почти на месяц, а потом вернуться? Или могла? Таблетки. Вот в чём дело! Пока были таблетки — не было призраков — не было болезни!

— Дяденька, с вами всё хорошо? — спросил писклявый детский голос.

— Ааааа!!! — от неожиданности заорал Вадим, когда увидел привидение худой девочки в коротеньком платьице.

— Дяденька? — удивилась маленькая нежить.

— Изыди!!!! Почь! Прочь!!!

Он опять упал и теперь загребая ногтями землю отполз на безопасное расстояние, поднялся, побежал, услышав в след:

— Хм, дурак какой-то…

Сколько же их? Почему так много? Слишком много! Вадим всегда думал, что у страха есть какой-то предел, после чего страшнее уже не бывает, но сегодня утром понял, как ошибался. Каждая новая встреча с умершим человеком повергала его всё глубже в пропасть ужаса. Казалось, что он в центре огромного озера, берегов не видно, он тонет, зовёт на помощь, но уже понимает, что обречён — помощь не придёт — слишком далеко до берега. Между деревьями мерещились туманные тела мёртвых. Некоторые плотные, почти настоящие, а другие напротив — прозрачные, как воспоминания о человеке. Среди дымных образов были дети, старики, совсем молодые люди и даже несколько собак. Вадим ловил их удивлённые взгляды и жалел, что не может бежать быстрее. В конечном итоге, он сосредоточился на дороге, чтобы не упасть, не видеть их.

Воронцовский парк кончился, начались жилые дома. Он вспомнил этот район, ещё десять минут и станция Метро "Новые Черёмушки".

Вадим не думал, не размышлял над своей проблемой — не успел, но подсознание уже нашло единственный возможный ответ — ехать в больницу. Как бы ему не хотелось больше никогда туда не возвращаться, именно там главврач похожий на медведя поможет, выпишет лекарства, выслушает.

В метро тоже жили призраки, но другие. Некоторые совсем не походили на людей. В их взглядах не осталось ничего человеческого, осознанного. Они медленно брели по платформе, утратив какую-либо связь с реальностью. Их конечности растворялись в воздухе, а плотность дымной массы, из которой состояли тела, была ничтожной. Они напоминали выброшенный прозрачный полиэтиленовый пакет, подхваченный ветром. Вадим во все глаза смотрел на призраков, как мышь на удава. Все чувства оставили его. Страх ничего кроме страха. На эскалаторе в трёх метрах от него спускалось привидение красивой молодой девушки, она почувствовала взгляд, обернулась. Вадим застонал от ужаса, без сил сел на стальную ступень: правая сторона тела девушки была страшно изуродована. Кожа содрана, всюду торчат дымные раздробленные кости. Девушка погрустнела, отвернулась, исчезла. В вагоне вместе с обычными людьми так же ехали и привидения. Видимо он настолько побледнел, что ему уступили место. Вадим не поблагодарив, сел, зажмурился — притворился спящим.

Самое подходящее время, чтобы обдумать случившееся, но он не мог думать, он мог только бояться.

Больница, за несколько недель, совсем не изменилась, словно он только вчера вышел отсюда. Не задерживаясь у окошка регистратуры, прошёл на второй этаж, проигнорировал окрик какой-то незнакомой сестры, когда он тут лежал, её здесь не было, подошёл к двери с табличкой "Главный врач", постучал. Пришлось подождать.

— Чем могу помочь? — спросил врач внешне похожий на орла: нос с горбинкой, хищный взгляд.

— Я, Вадим Крымов. Я здесь лежал несколько недель назад, позовите главврача, мне нужно с ним поговорить.

— Я — главврач. Проходи.

Вадим удивился, обдумывая сказанное, на автопилоте вошёл в кабинет, сел в кресло:

— А где Борис Сергеевич?

— Молодой человек, разве вы не читаете газет?

— Не понял…

— Об этом… — врач задумался, подбирая нужное слово, — инциденте, уже почти месяц кричат все СМИ.

— А что случилось?

— Видите ли, расследование продолжается, подробностей я не знаю, но Борис Сергеевич и все медсёстры, работавшие с ним в одной смене, при невыясненных обстоятельствах… скончались.

Вадим обомлел:

— ЧТО?

— Умерли почти месяц назад…

— Но как? Все вместе? Все умерли???

— Есть версия, что они стали жертвами неизвестного вируса. От первых симптомов до летального исхода прошли всего сутки…

— Господи… — Он не знал, что и думать. Разве бывает, чтобы врачи, которым подвластны все болезни вот так, ни с того ни с сего погибли? Он вспомнил огромного добродушного врача, к которому проникся бесконечным уважением. Вспомнил лица некоторых сестёр. Теперь они все мертвы. Было в этом что-то иррациональное. Вадиму почудилось, что ему известен ответ на эту загадку, — простите, а когда они умерли?

— Двадцать шестого августа.

— Вы уверены?

— Да, абсолютно точно. Кстати, я помню тебя, когда ты выписался?

— Двадцать пятого.

Вадим сам испугался сказанного. Они с врачом уставились друг на друга. Оба уловили какую-то взаимосвязь.

Врач первым отвернулся, поднял трубку телефона, набрал одну цифру:

— Охрана?

Вадим всё понял — охрану вызывают для него.

Вскочил, быстро выбежал из кабинета. Бежать через главную лестницу — глупо. Он знал, где находится пожарный выход — туда. Длинный тёмный коридор, большое помещение за ним, снова коридор, снова помещение — это злополучная оранжерея.

— Ваааадик, здрааавствуй! — растягивая слова, пробасил знакомый голос сзади, — значит, всё же решил заглянуть? Попроведовать?

У Вадима отлегло от души, он остановился. Улыбнулся — и как он мог поверить наглому врачу, конечно, никто не умирал, вот он — Борис Сергеевич, сейчас всё пойдет, так как надо. Ему выпишут таблетки, галлюцинации исчезнут…

— Борис Сергеевич, как я рад вас вид…

За его спиной висело в воздухе гигантское облако молочного дыма, настолько плотного, что его можно было потрогать. Оно оказалось призраком главврача. Вадим устал пугаться, просто обмяк, без сил отступил к стене, съехал по ней на пол и горько заплакал.

— Вадим, что же ты — мужчинам не полагается — добродушно басил призрак.

— Ой, девочки, ведь это наш Вадик! Ну, тот из пятнадцатой палаты — коматозный! — раздался знакомый голос медсестры.

— Точно!

— Валь, позови Люсю, пусть поспешит — у нас сегодня гости!

— Вадик, хочешь чаю?

Его обступили призраки. Вадим задыхался в их дымной белизне. Отгонял прочь руками. Попытался отползти, но наткнулся на чью-то ногу. Лёгким не хватало воздуха, он судорожно хватал его ртом, как рыба, выброшенная на сушу:

— Прочь, уходите! Вы все мертвы! Вас не существует! — его охватила паника: вокруг никого, кроме привидений, кроме их могильного холода. В мире остался он и призраки, миллионы говорящих невпопад привидений.

— Пожалуйста, я прошу вас, оставьте меня в покое! Я не могу! Я не хочу вас видеть! Уходите!!!

Вадим скорчился у стены, закрыл глаза руками.

— Мальчик мой, выглядишь ты неважно… — заботливо говорил бывший главврач.

— Может, поставим капельницу с глюкозой? — вторила юная медсестра?

— Или таблеточек принести?

— Бедный мальчик!

— Я слышала, у него умерла мама.

— Надо же, такое горе…

Голоса мертвых людей проникали даже сквозь заткнутые уши, они говорили у него в голове, которая разрывалась от этой потусторонней болтовни. Вадим начал раскачиваться, ударяя лбом об пол:

— Оставьте меня в покое. Вас нет. Привидений не существует.

После каждого удара в голове происходила вспышка гулкой боли. Боль была немного громче призрачных голосов — целую секунду после вспышки он ничего не слышал, но голоса возвращались, и тогда наступало время для нового удара лбом о бетонный пол. Так бьёт набат. Так бьёт колокол. Оглушительная вспышка и блаженная тишина. Брови защекотала его же кровь. Алая струйка по переносице скатилась к глазам. Он ещё раз стукнул лбом пол — тишина… Разве раньше мог он предположить, насколько ценной бывает тишина? Вернуть бы время вспять, Вадим бы берёг её, наслаждался ей. Постепенно происходящее вокруг отступило на второй план, потеряло значимость. Сквозь пелену бессознательности, ему почудился лёгкий укол в предплечье, и пелена расползлась, распространилась на целую вселенную. Призраки ушли.

Да здравствует тишина!

Он проснулся от того, что стало фантастически хорошо. Это было неоднозначное ощущение, с одной стороны ничего хорошего он не испытывал, но было хорошо. Как в забытьи приоткрыл глаза, не понимая где он, кто он. Кто-то в белом халате заглянул ему в лицо, погладил по щеке. Сил, чтобы реагировать не осталось. На Вадима навалилась невидимая стотонная плита. Плита раздавила его. Руки и ноги потеряли возможность шевелиться, наполнившись тысячами крошечных иголочек, приятно покалывающих. Прикрыв глаза, он начал падать. Бесконечное падение поначалу немного испугало, но затем он растворился в удовольствии. Всё исчезло — кровать, белые стены, оковы тела. Свободное сознание существовало в нереальном мире без людей, без проблем. Россыпи звёзд проносились мимо настолько быстро, что превращались в золотые, серебряные нити. Позади бесконечная пустота и впереди тоже, вот бы падение не закончилось никогда. Скорее всего, он снова заснул или душа ненадолго отлетела от измученного тела, потому что когда снова открыл глаза, была уже ночь. Вадиму ужасно хотелось пить, но силы не вернулись. Ему подумалось, что он парализован, но палец на ладони еле заметно дёрнулся, чтобы этого добиться ему пришлось потратить остаток сил. Язык прилип к нёбу — сдвинуть его было невозможно. Пить. Он начал мечтать о ночном обходе, чтобы подошла медсестра, поднесла ему стакан ледяной или тёплой — не важно, самой вкусной на свете влаги.

Жажда.

Вошла медсестра с фонариком. Долго проверяла пациентов на других кроватях. Господи, ну, когда же придёт его очередь? Ура. Тусклый свет фонарика осветил его лицо, но как ей сказать, чтобы она поняла? Он попробовал прошептать: "Пить", но воздух вышел из горла со странным бульканьем — медсестра не поняла. Стакан с водой стоял рядом, всего в полуметре на маленьком прикроватном столике — зовущий, манящий. Лица медсестры он не видел. Она наклонилась поближе, протёрла платком края его губ, где засохли слюни — ну же — догадайся! Нет. Погладила по заросшей щетиной щеке. "Спокойной ночи, поправляйся! Я о тебе позабочусь" — прошептал нежный девичий голос. Луч фонарика несколько раз метнулся по комнате — ночной обход закончился.

У Вадима началась беззвучная паника. Тело не слушалось приказов. Состояние напоминало то — другое, когда он очнулся от пятилетней комы. Нет сил. Совсем нет сил. Нет — в прошлый раз было лучше. Он закрывал глаза. Снова начиналось падение сквозь звёздную пустоту, но жажда не давала шанса им насладиться. Спустя несколько часов выжигающей изнутри жажды, палата наполнилась предрассветной серостью. Снова попробовал дотянуться до стакана, рука лениво, неохотно подчинилась. Кадык жадно отправлял воду в желудок. О, какая же она вкусная — сладкая, прохладная — ему никогда впредь не доводилось пить настолько вкусной воды.

Усталость захватила и мысли. Они, как кучевые облака чудовищно медленно заполняли разум, так же медленно удаляясь. Веки наполнились свинцом.

Ровный сон, без сновидений. Даже не сон — выключение мозга.

— Танечка, а этот сегодня нас покидает. Мы ему ничем не сможем помочь — клинический случай. Массовое разрушение клеток мозга. Прогрессирующая шизофрения с суицидальными обострениями — лучше лечатся в специализированных клиниках…

— Виктор Иванович, но мне он показался вполне дееспособным…

— Танечка, вы ведь ещё не закончили ВУЗ?

— Нет…

— Вот и я о том же. Откуда вам знать, как лечить таких как этот? Подготовьте приказ о переводе…

"Интересно о ком они говорят?" — подумал Вадим. Открыл глаза. Новый главврач с презрением смотрел на него, крылья его носа подрагивали, будто он наступил во что-то отвратительное. Доктор подкрутил дозатор его капельницы. Секунду спустя желание ему возразить, сказать, что с ним всё хорошо (нужно лишь выписать таблетки и отпустить домой), выветрилось. Снова навалилась стотонная плита, забрав силы, раздавив его. Вадим блаженно улыбнулся. В мире не было ничего лучше этого ощущения. Все мышцы расслабились. По ногам потекло что-то тёплое, стало уютно и хорошо. Последнее, что услышал Вадим, перед тем как унестись в безвременье, было:

— Ой, Виктор Иванович он кажется, обмочился…

— Танечка, привыкайте иметь дело с психами — они уже не люди. Я же говорил вам надеть на него памперсы…

 

6

Голова раскалывалась как после трёхдневного запоя. Изображение окружающего пульсировало в такт боли в голове. Он сел, мгновенно об этом пожалев, так как боль усилилась. Наклонился к коленям, пальцами массируя виски — застонал. Тело слушалось, но как не родное. Вадим очнулся в узкой маленькой палате с двумя кроватями и зарешёченным окном. Никаких цветов, кроме белого. Побеленные стены, белый кафель на полу, выжженное отбеливателем постельное бельё. Рука сама собой потянулась к локтевой вене — капельница исчезла, оставив после себя на коже огромный малиновый кровоподтёк. С одной стороны его это порадовало — ходить под себя отнюдь не лучшее занятие, но с другой стороны как же здорово было падать сквозь бесконечную пустоту.

Металлическим лязгом его внимание привлекла дверь. Она сливалась с белой стеной, отличаясь от неё маленьким тёмным окошком. На секунду окошко стало светлым и снова тёмным. Ожил механизм невидимого замка, неизвестный посетитель копался с ним слишком долго. Наконец, дверь распахнулась. На пороге возник пожилой мужчина в белом халате с бледной кожей и седыми волосами. Вадим несколько раз моргнул, прежде чем убедился — перед ним не призрак, но как похож!

— Светочка, я давно прошу, пусть слесарь разберётся с замками — они совершенно проржавели!

— Хорошо Михаил Михайлович, — послушно отозвалась из-за спины визитёра высокая медсестра с рыжими волосами, затянутыми в тугой хвост на затылке.

— Здравствуйте, молодой человек! Как вам спалось?

— Спасибо. Плохо. Голова…

— Да, да… Побочный эффект — понимаю.

Доктор приблизился, задумчиво почесав подбородок с жиденькой козьей бородкой. Он оказался чрезвычайно хрупким, низеньким старичком. Сутулый, почти лысый. Длинные пальцы, обтянутые высохшей кожей, наверняка никогда не знали тяжёлой работы. Морщинистое лицо, не имело ярких черт, которые бы запомнились надолго — обычное русское лицо. Выцветшие маленькие глазки, быстро бегали, ни на чём долго не задерживаясь. У Вадима появилось чувство, что доктору перед ним отчего-то стыдно, поэтому он избегает его взгляда, но нет — водянистые глаза неожиданно серьёзно посмотрели на него. В них не было никаких эмоций — ни намёка на понимание или сочувствие, они читали его как открытую книгу. Вадиму стразу же захотелось отвести взгляд и вообще оказаться подальше отсюда.

— Что ж, молодой человек, нам нужно серьёзно поговорить! — доктор очаровательно улыбнулся.

"Улыбка или оскал?" — подумал Вадим.

— Идёмте за мной!

Коридор мало отличался от палаты: белый, скучный. Справа и слева десятки дверей с тёмными окошками и массивными засовами. На них не было номеров — удивительно: как врачи определяли, где нужная им палата? Кафель холодно цокал под каблуками медсестры. Они поднялись по лестнице на верхний этаж — интересно, какой по счёту? Встретили хмурую не накрашенную сестру. Вадим стал замерзать — он был одет в белую льняную распашонку и свободные штаны.

Пришли.

Кабинет врача ярко контрастировал с общим убранством больницы. Мебель из тёмного дерева, причудливые картины на стенах.

— О, я вижу, вас заинтересовала моя маленькая коллекция? — оживился доктор, заметив, как он уставился на чёрно-красные капли с хаотичными геометрическими фигурами на зелёном фоне — одну из странных работ.

— Ну, они такие необычные…

— Ещё бы — это работы наших пациентов. Та, на которую вы смотрите — моя гордость! Представляете у больного тройное расщепление личности! Одна из личностей лишена способности говорить, но зато шикарно рисует! Вы, кстати, не пробовали работать кисточкой?

— Нет.

— Жаль. Хотя чем чёрт не шутит? — доктор весело подмигнул, жестом приглашая присесть на уютный кожаный диван, но Вадиму почему-то не понравились его слова.

— Вы знаете, я бы хотел сразу всё объяснить… Понимаете, я нормальный, мне не нужно лежать в вашей лечебнице. Я пытался сказать врачу в больнице, но он не выслушал…

— Да, да. Я в курсе, — перебил старичок, — он не слушал, потому что вы пытались себе навредить — разбить голову об пол…

Вадим вспомнил этот эпизод — ему стало стыдно:

— Я не хотел себе навредить, понимаете, иначе было нельзя… Мне бы получить таблетки… Они очень помогли! И я здоров!

— Вы присаживайтесь… Коллега намедни вернулась из Бразилии, привезла сказочный подарок — настоящий бразильский кофе! Ммм, он фантастический! Я сейчас вас угощу, — доктор отвернулся к чайному столику рядом со своим столом и ловко орудовал крошечным кофейником. Кабинет наполнил горьковатый тёплый аромат. Вадим обожал хороший кофе, так что даже зажмурился, впитывая запах. Открыл глаза, поймав на себе изучающий взгляд выцветших глаз. Доктор отвернулся, принёс две маленькие чашечки:

— Прошу!

— Спасибо…

— Пожалуйста, — он сел за массивный стол, откинулся на огромном кресле, сделал маленький глоток, — молодой человек, видите ли, к нам ежедневно поступает порядка двадцати новых пациентов. Москва — город- гигант, сюда едут за лучшей жизнью, но не всем суждено стать знаменитостью: вот у людей и едет крыша. Нервные срывы, алкоголизм, в последнее время — наркотики. Суицидников по ночам везут штабелями… На их фоне — вы бедная овечка. Я внимательно изучил ваше дело и вполне понимаю ваше состояние. Выпасть из жизни на пять лет, пропустить важнейший период взросления и самостановления как личности, а затем лишиться матери… Кто угодно может сорваться!

Доктор говорил, и Вадиму очень нравились его слова. Доктор всё говорил правильно. Никакой он не сумасшедший — просто запутался, просто перенервничал. Страх заточения в психушке постепенно ослабевал, меняясь на предвкушение свободы. Сейчас ему выпишут таблетки, и он снова станет обычным молодым парнем, работящим, перспективным.

На рамке большой прямоугольной картины, висящей на стене за спиной доктора, показались чьи-то бледные пальцы. На тёмном холсте чёрные всадники скакали по фиолетовому полю под лучами синего солнца. В том месте, где солнце пряталось за красным облаком, из стены высунулась дымное лицо достаточно молодого призрака. Он любознательно посмотрел на картину, заметил доктора — показал ему язык, улыбнулся Вадиму и вылез из стены наполовину.

— Для меня остаётся загадкой: зачем вас посадили на настолько сильные седативные препараты, будто лечащий врач умышленно стремился нарушить работу головного мозга… Но это, естественно, невозможно. Но, странно — обычный психоз и галоперидол… Немотивированная дозировка… Извините, за вопрос, но у вас не было личного конфликта с главврачом?

Вадим всецело поглощенный явлением привидения, лишь чудом понял, что обращаются к нему. Сглотнул, уставившись выпученными глазами на доктора:

— Что, простите?

Старичок нахмурился, надел узкие очки:

— Я говорю: у вас были конфликты в больнице?

— Нет, нет — никаких конфликтов…

— Вы себя нормально чувствуете?

— Да, это всё из-за кофе… Такой горячий и крепкий! — поспешно соврал он.

Доктор улыбнулся:

— Отменный кофе, не правда ли?

Вадим не смог ответить. Призрак полностью вылез из картины и принялся расхаживать по стене взад-вперёд, словно по земле — для него явно не существовало силы тяготения. Он вплотную подошёл к голове доктора, похлопал по лысине, посмотрел на Вадима, мол — здорово я пошутил? При жизни призрак, скорее всего, был его одногодком: юный парень с непослушным чубчиком, широкими плечами и весёлой улыбкой на лице. Он спрыгнул на пол, встал за спиной доктора и принялся изображать недвусмысленные действия, которые совершил бы с ним.

— Молодой человек, вы хорошо себя чувствуете? Нашу беседу можно и перенести?

Вадим растеряно перевёл взгляд на доктора:

— Нет, нет. Простите! Я вас внимательно случаю!

— Я спросил, какие вы принимали препараты, до срыва? Ведь именно после того как вы перестали их принимать, состояние ухудшилось?

— Именно! Я это и пытался сказать в больнице. Это были… Это были…

Призрак потерял интерес к креслу доктора, заинтересовавшись посетителем. Он прошёл сквозь старика, сквозь его стол, остановившись в шаге от Вадима, который теперь не видел своего собеседника, но приложил максимум усилий, чтобы не отвести взгляда, чтобы доктор ничего не заметил. Призрак наклонился и теперь смотрел ему прямо в глаза. Холодный пот выступил на лбу. Рука с крошечной чашкой сильно дрожала, другой рукой Вадим схватил себя за ногу и больно впился ногтями. Он понимал: стоит ему заговорить о привидении, хотя бы упомянуть о нём или проявить неадекватность в поведении — стальная дверь психушки, стоящая между ним и свободой, никогда не откроется.

— … это были бета… бета…

— Бетаблокаторы? — подсказал доктор.

— Да! — истерически крикнул Вадим в лицо призрака, — простите, кажется, обжёг горло, — отвернулся.

Привидение явно развеселила его реакция. Оно бесшумно захохотало (оно вообще пока не проявило ни единого звука), запрыгало вокруг, начало корчить забавные рожи.

— Хорошо, я вам выпишу подходящие пилюли, надо ещё подобрать дозировку… — продолжал доктор, взявший лист бумаги и начавший что-то писать, — думаю, антидепрессанты тоже пригодятся… Вы были близки с матерью?

— Да, я её очень любил… — Вадим еле держался.

Привидение снова встало между ним и врачом. Богатству его мимики позавидовал бы любой клоун. Оно корчило совершенно невозможные рожи. Он вспомнил старую детскую игру, когда один кривляется, а другой должен устоять и не рассмеяться. Разница была лишь в том, что сейчас ему скорее хотелось расплакаться или зажмуриться от страха.

— Всё же очень странно… На первый взгляд вы абсолютно здоровый молодой человек, но с вами поступили странные описания недуга. Например, "видит привидения", что это значит?

От лица Вадима отхлынула вся кровь. Он ответил, глядя прямо в холодные глаза призрака:

— Не знаю, но я совершенно точно не вижу ничего, что не видите вы и все остальные люди… Тем более призраков, — ему даже удалось саркастично ухмыльнуться — для убедительности.

— Понятно…

У призрака мелко затрясся подбородок, а брови поползли вверх, словно его жестоко обидели. Он комично утёр невидимые слёзы и, опять же, беззвучно разрыдался. Упал на пол, принялся кататься, демонстрируя глубочайшую истерику. Вадим держался из последних сил. Он понял: ещё минута и не выдержит:

— Простите, вы знаете, я действительно себя неважно чувствую… Может и правда продолжим в следующий раз? Мне бы полежать…

— Ещё секундочку и пойдёте отдыхать к себе домой… Я не вижу причин вас здесь задерживать… Скажите, вы помните, что произошло перед тем, как вы впали в кому? В пионерском лагере, если я не путаю…

— Эээ…

Призрак догадался, что Вадим собирается покинуть кабинет, но явно не наигрался, так что перестал рыдать, подполз к нему вплотную, прижался к коленям. Потусторонний холодок пронзил ноги. Лёд растекался по венам. Призрак коварно улыбался снизу, начал приподниматься. Его лицо было всё ближе и ближе. Вадим почувствовал морозное дыхание на своей щеке. Услышал тихий шёпот:

— Оставайся здесь… Без тебя скучно… — призрак высунул длинный мерзкий язык и лизнул его…

Всё. Это была последняя капля. Вадима переполнил страх. Внутри будто сработал какой-то тумблер, после чего мужество и выдержка оставили его:

— Неееееееееееет!!! — он вскочил на ноги, начал махать руками, отгоняя привидение, — не прикасайся ко мне! Не трогай меня! Уйди!!! Прошу оставьте меня в покое!!!

Привлечённые его криками, из соседних картин высунулись головы других привидений. Они удивлённо смотрели на, бешено озиравшегося Вадима. Первый призрак жестами позвал их присоединиться. Они вылезли, нерешительно подошли. Его сильно трясло. Он отступил, упал на диван, свернулся в углу, заплакал от страха, начал задыхаться от страха, повторяя: "Пожалуйста, уходите… Пожалуйста…".

Последнее, что он увидел перед тем как потерять сознание: старый доктор, стоящий в толпе белых призраков, словно среди коллег в белых халатах. В его глазах не осталось сочувствия или понимания. В них светился диагноз. Доктор поставил ему диагноз и теперь перейдёт к лечению, что значило для Вадима одно.

Конец.

Он очнулся из-за боли в руке. Непроизвольно потянул её на себя, но ничего не добился — руку что-то держало. Тоже самое со второй рукой и ногами — Вадима привязали.

— Приходит в себя, — равнодушно заметил мужской голос.

— Готовьте к процедуре, начнём через минуту, — холодный женский голос.

Над ним стоял крепкий мужчина, с волосатой грудью и рыжая сестра, которую он уже видел вместе с доктором. Виски смазали чем-то холодным. Вадим сильно испугался, хотел сказать, чтобы они остановились, что это ошибка, и ему не нужны никакие процедуры, но не смог — во рту всё место занял объёмный кляп, надёжно закреплённый на ремешке, застёгнутом на затылке.

— Ыыыы! Ыыы!!! Ы! — всё, что удалось ему выдавить.

— Клиент сильно возбуждён, — констатировал мужчина.

— Это ненадолго… — заметила женщина.

Они обменялись понятными им одним взглядами.

Вадима пронзил тотальный ужас. Это самое страшное: понимать, что с тобой прямо сейчас произойдёт нечто кошмарное, непоправимое и при этом не иметь шанса ничего изменить. В глубине души он уже знал, последовательность дальнейших событий, понимал — сопротивляться глупо, но отчаянно брыкался, выгибаясь на кушетке дугой. Путы впивались в руки и ноги, оставляя на коже синяки, но эта боль была приятной — она подтверждала, что он ещё жив, что он хозяин своего тела.

— Начнём? — склонился над его головой мужчина?

— Да, — ответила женщина.

Они не смотрели на него — он для них всего лишь один из многих пациентов, он для них работа. Вечером эти двое сменят белые халаты на яркие одежды и уедут в разные концы Москвы, оставив работу на работе, став обычными весёлыми интересными людьми. А Вадим останется здесь.

Мужчина ещё раз смазал ему виски чем-то холодным. Женщина поднесла два стальных электрода. Он успел в последний раз закричать, реабилитируясь перед самим собой — пытался спастись, пытался сделать хоть что-то, чтобы защититься.

Время остановилось.

Как во время ядерного взрыва, мир на долю секунды замер — потерял цвет, запах, форму, потом сжался до размеров его головы и взорвался, разорвав его на куски, выбросив из сознания всё, что минуту назад было Вадимом. Адская боль терзала тело не долго. Этой боли не было названия, она превосходила все возможные определения, данные ей. Боль в чистом виде. Уже скоро он перестал чувствовать тело, но в голове разряды тока продолжали творить невозможное. Его оглушило, он перестал видеть и чувствовать. Только тьма и мириады искр, и где-то в этом вихре его разум. Необъяснимая сила тащила прочь — откуда и куда — он не знал, но чувствовал, что необходимо удержаться. Сила росла, держаться было всё труднее — болезненнее.

Всё кончилось.

В ушах стоял невообразимый шум. Он приоткрыл глаза — ничего не видно, всё плывёт. Свётлые и чуть более темные пятна. Два чёрных пятна приблизились. Моргнул.

Электроды.

Вадим не успел испугаться. Неведомая сила легко подхватила остатки того, из чего состояло его "Я". Он превратился в бейсбольный мяч, запущенный в кручёную подачу. Скорость росла, всё смазалось в светлые красно-жёлтые полосы. Вперёд и быстрее! Быстрее! Мир закрутился в воронку.

Стоп.

Как с разбегу удариться головой об стену. Как врезаться на автомобиле в фонарный столб. Как будучи мячиком, встретиться с бейсбольной битой. Мир разлетелся фейерверком искр. Гул накрыл, дезориентируя, взрывая барабанные перепонки. Судорога мозга. Боль, возведённая в высшую степень.

Душа лопнула.

Его "Я" рикошетом отправилось во тьму, а он остался. Оболочка Вадима Крымова, без его воспоминаний, без знаний, без него.

Пустота.

Тишина.

Забвение.

 

7

Воробьи прыгают по снежным веткам. С ними что-то не так. У них красные грудки и их совсем не слышно. Не важно. На дерево падают хлопья снега. Медленно — как ему нравится. Воробьи улетели. На их вытоптанные следы падают свежие снежинки. Следов не осталось. На карнизе снова не потревоженный никем белый воротник. Темнеет. По стволу взлетела тощая взъерошенная кошка — слишком быстро — пестрит в глазах. Он отвернулся. Пожелтевшая от времени батарея. Краска покрыта десятками чёрных трещин. В эти трещины приятно вглядываться, некоторые причудливым образом складываются в правильные образы: вот профиль носатого мужчины, а это морковка.

— Вадик, вот ты где!

Такую трещину он раньше не видел — большая с тёмными точками отколовшейся краски — как дерево со снегирями! Снегири — что это за слово? Почему он так назвал воробьёв? В лицо заглянула какая-то женщина. Помешала рассматривать. Женщина улыбнулась — значит, она его любит, значит ей можно доверять. Когда-то давно, другая женщина ему улыбалась так же по-доброму. Протянула ладонь с таблетками и стакан. Он знает это — надо выпить таблетки и запить из стакана. Он хороший мальчик. Глоток. Сделано. Женщина гладит тёплой рукой по щеке. Берёт его под руку. Надо встать и идти. Надавили на плечи — он должен сесть. Вот тарелка и ложка — надо есть. Холодная масса исчезает из ложки. Жёлтые круги на воде в тарелке, как солнышко. Много солнца. Он пытается их соединить в одно большое, но они дробятся. Его опять потревожили. Ноги идут по полу. Раз-два, раз-два в этой последовательности есть ритм. Ритм — это хорошо. Знакомая комната, если он здесь — пора спать. Лучше на боку. Голову на подушку. Сверху одеяло. Руки поверх одеяла — иначе женщина перестанет улыбаться и поругает. Закрыть глаза — спать.

Прошёл ещё один день. День? Что это такое?

— Эй, проснись. Эй, ты меня слышишь?

Перед ним мужчина. Без бороды, но с серыми волосами на щеках. От него чем-то пахнет, чем-то знакомым… Не улыбается — не любит его. Мешает спать, а ведь он знает, что ещё не время вставать. Зачем мужчина мешает? Он плохой. Закрыть глаза — спать.

— Я — Грегори, можешь звать меня — Грег, а ты Вадим?

Мужчина не отстаёт. Он его проигнорирует и тому надоест — отстанет. Не открывать глаз!

— Вадим, я же знаю, что ты меня слышишь! Хватит играть в психов! Вставай, у нас дел невпроворот!

Поскорее бы пришла, улыбающаяся женщина, она его любит — прогонит плохого мужчину.

Так и случилось. Мужчина страшно шумел, но потом успокоился. Лежал рядом на соседней кровати. Тихо. Опять всё хорошо. Скоро прилетят воробьи, и может быть пойдёт снег…

Мужчина быстро поднялся. Слишком быстро — кружится голова.

— На, — протянул большую белую таблетку, — ты должен это выпить!

Как же он её выпьет, если нет стакана с водой? Таблетку нужно запить — он это знает — он умный мальчик.

— Быстрее пей! — строго сказал мужчина.

Вадим перевернулся на другой бок. Отвернулся к стене.

Неожиданно мужчина схватил его, легко стащил с кровати, посадил.

— Послушай меня! Я верю, что тебя здесь ещё не залечили окончательно! Я верю в тебя, и ты мне нужен! Пей!

Вадим испугался, хотел подчиниться, но таблетку нужно запить, что же делать? Ведь иначе нельзя!

Мужчина начал его трясти. Вадим боялся сопротивляться, поэтому тихо застонал. За что его обижают?

— Всё. Ты меня вывел! Отрой рот и съешь эту чёртову пилюлю!!! — он силой раздвинул ему губы и засунул таблетку.

Из глаз покатились слёзы. Мужчина отпустил. Вадим отполз в угол кровати, и горько плакал, пока во рту таяла горькая таблетка. Ничего не понимал: за что, почему?

На следующее утро сцена повторилась. Но мужчине было мало заставить его съесть неизвестную таблетку, когда через час пришла улыбающаяся женщина, принесла другие таблетки и стакан воды, и Вадим выпил — мужчина шёпотом накричал на него и силой сделал так, что Вадима вырвало. Это было ужасно! Ужасно не справедливо!

Палата превратилась в камеру.

Днём его не радовал ни пейзаж за окном, ни огромный пазл с весёлыми слонами, который необходимо было собрать ещё на прошлой неделе, ни кисель на обед. Весь день он боялся вечера. И вот, улыбающаяся женщина, кажется, она называется медсестра, повела его обратно. В камеру. Вадим как мог, жаловался ей, плакал, просил не возвращать его к жестокому соседу, но женщина оставалась неумолима. За его спиной задвинулся железный засов.

— Ну, привет, дебил! — расплылся в ехидной улыбке мужчина, небрежно развалившийся на кровати.

— Здравствуйте, — Вадим потупился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу на пороге.

— Сколько сегодня памперсов попачкал? Слушай, а тебе нравится, когда тебя подмывают сестрички? У них такие тоненькие нежные пальчики, они к тебе ими прикасаются, гладят… Приятно, ведь так?

— У них холодные руки…

Мужчина неожиданно привстал на постели, внимательно посмотрел на него. Вскочил. Подошёл. Вадим съёжился, ожидая новых издевательств, но сосед обнял его и непонятно почему, тепло сказал:

— Ну, неужели — прогресс!

— …

— Ты заговорил!

Он не понял, чему радуется сосед, но тоже обрадовался, осознав, что тот не станет над ним измываться. Таблетку без стакана воды, всё же пришлось выпить.

Вадим проснулся ещё затемно.

Он не пошевелился, не встал, а просто открыл глаза и понял — по-настоящему проснулся после долгого изнурительного сна. Череда дней, проведённых им в полубессознательном состоянии, сейчас казалась длинным непонятным сновидением. Сознание, его "Я" вернулось после долгого отсутствия как из отпуска. Реальность вновь стала реальной. Он поднёс руку к лицу, пошевелил пальцами. Так просто, но так странно. Она смотрелась чужой, старой знакомой, с которой не виделся несколько лет. Рука исправно слушалась, мышцы двигались под кожей. Хрустнул сустав. Ему даже показалось, что он чувствует ток собственной крови по венам. Глубоко вздохнул, испытав наслаждение, когда спёртый воздух поднял грудь, защекотал ноздри.

Что с ним произошло?

Воспоминания, видимо ждали приглашения. Призраки, старый доктор, электрошок. Вадим вздрогнул, заново пережив страшные ощущения.

— Проснулся? — от теней отделился заросший седой щетиной мужчина.

Вадим узнал соседа, пичкающего его таблетками.

— Да. Теперь проснулся…

— Хорошо… Я думал, ты так и останешься дебилом… — нарушая все возможные и невозможные больничные правила, сосед курил, — хочешь? — протянул пачку.

Он очень хотел, сел на кровати, взял сигарету, закурил:

— Это ваши таблетки подействовали? Вы меня разбудили?

— Хм, поглядите, какой догадливый парень! За тобой должок, ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы попасть сюда…

— Но зачем?

— Я позже отвечу на твой вопрос. Кстати, с днём рождения… — лица соседа не было видно, но он явно издевался над ним.

— В смысле?

— Эй, не тупи! Какое ещё может быть значение у фразы "с днём рождения"?

— Но у меня день рождение в ноябре…

— Да? Круто! Чуть не забыл — ещё и с новым годом! На дворе февраль…

— ЧТО?

Он поперхнулся дымом. Прокашлялся. Уставился в зарешеченное окно. В свете фонаря на землю падал снег. Из-за плотного снегопада ничего не было видно. Чернота и снег. Снежинки в лучах. Нет — Вадим понимал, что провёл в клинике много дней, но чтобы настолько много… Ещё полгода вырванные из его жизни. У него снова украли время, но на сей раз не внезапная болезнь, а люди, сделавшие это умышленно. Люди, не желавшие слушать, не хотевшие ему помочь. Полгода. Не приходи он тогда в больницу, он бы успел заработать на машину, возможно с кем-нибудь подружился, встретил девушку…

— Хочешь ещё одну забавную новость?

— Давай, — он перешёл на "ты", но сосед этого не заметил.

— Ты теперь бомж…

— В смысле?

— Слушай, избавься от этой фразы — меня она бесит! "В смысле, в смысле" — говоришь как идиот! В прямом смысле! Тебе исполнилось восемнадцать, ты стал собственником купленной квартиры, но зачем дебилу недвижимость? Врачи, на время лечения становятся опекунами пациентов. Дальше всё просто: они подсунули бумагу, на которой ты, пуская слюни, поставил крестик — отказался от жилья в пользу какого-то нуждающегося медика… Вот и всё!

— …

— Кстати, я бы на твоём месте сказал им за это спасибо… Они поимели тебя как могли и теперь, когда брать больше нечего — оставили в покое. Они думают, что через пару лет, не привлекая особого внимания, ты скопытишься от сердечного приступа и никому до этого не будет дела… Только это и позволило мне подобраться к тебе так близко!

Сосед затушил сигарету об пол. Пепел с сигареты Вадима упал на голую ступню, обжёг кожу. Что-то спавшее глубоко внутри закипело, забурлило начало подниматься. Неописуемая сила — ярость, сшибала на своём пути всё: правила поведения, осторожность, страх. Сначала потерял время, теперь всё остальное. Вадим сорвался с кровати, подбежал к двери сильно ударил в неё так, что стальной гул разлетелся по этажу:

— Откройте, немедленно откройте!!!

— Эй, ты чего, — подскочил встревоженный сосед, — не смей этого делать… ты только проснулся и хочешь опять… Ты же знаешь — они умеют успокаивать! — его заставил замолчать сильный удар в челюсть.

— ОТКРОЙТЕ!!! — орал Вадим, продолжая долбить в дверь.

Он не думал о том, что собирается сделать, какие последствия повлекут за собой эти действия. Будущее потеряло всякое значение. Он просто не мог больше молчать, сидеть взаперти, подчиняться — слишком много времени ему пришлось быть жертвой — хватит. Ожил засов в двери. На пороге показался плечистый санитар в зелёном халате. Вадим чувствовал в руках неописуемую силу. Не раздумывая, врезал ему апперкотом. Лязгнула челюсть. Перед тем как потерять сознание в глазах санитара промелькнуло удивление. Вадим выскочил в коридор — никого. Его опьянила свобода. Скорее всего, за время вынужденного заточения скопилось немало адреналина, который сейчас огромными порциями выплёскивался в кровь. Адреналин смешивался с ненавистью и жаждой мести. Сжимая и разжимая кулаки, он побежал по коридору. Из сестринской вышла заспанная медичка — она продолжила спать на полу, пуская пузыри сломанным носом. Ещё одна — толстая, как бочка, испуганно пятилась, но не смогла укрыться от его пинка. Центнер жира погасил удар в живот, но желеобразная свиньячья физиономия не устояла. С хлюпающим звуком толстуха повалилась на кафель, перегородив коридор.

— Ненавижу!!! О, как же я вас всех ненавижу! Будьте прокляты! — повторял Вадим, врываясь в пустые кабинеты, ломая на своём пути мебель. Ему не было жалко встреченных сестёр или врачей, ему казалось, что он помнит, как они, ухмыляясь, пичкали его лекарствами, следили, как он теряет связь с реальностью, контролировали дозировку, чтобы он не вернулся. От этих мыслей сил становилось всё больше. Ненависть росла как чёрная туча перед грозой. Путь преградил немолодой широкоплечий медбрат, грозно продемонстрировав кулаки. Его лицо превратилась в кровяную кашу, после того как Вадим с ним закончил.

— Сдохните! Сдохните, все! Горите синим пламенем! Горите в аду! — шипел он.

Перед глазами всплыли лица рыжей медсестры и медбрата, которые уничтожали его личность электричеством — ах, как жаль, что их здесь нет! "Ааааааа!!!" — заорал Вадим от отчаяния, что не может их достать: "Умрите, самой жуткой из смертей!!! Умрите все!!!". Изредка на пути ему попадались люди, и они почти сразу падали на пол от сильных ударов. Иногда на пол капала их кровь. Рука болела. Сколько челюстей он сломал ею? Гораздо меньше дней, что они у него отобрали! Все виновны! Уроды! Вспомнилось лицо врача: "НЕНАВИЖУ!!!". Огонь в душе постепенно начал спадать.

Он сидел на коленях на полу в приёмном покое перед стальной решёткой, отделявшей от него свободу. Рядом на полу лежали кровоточащие тела охранников — они так и не успели воспользоваться дубинками. Если бы он знал близость с женщиной, он бы сравнил последние минуты с испепеляющей, сводящей с ума страстью, когда боль превращается в сладкое удовольствие. Считанные мгновения жёсткого секса, краткий миг на вершине наслаждения и падение в пропасть расслабления. Силы, так же как и ярость окончательно оставили его. Вадим снова стал одиноким несчастным мальчишкой, то ли тринадцати, то ли восемнадцати лет. Слёзы навернулись на глаза. Слёзы отчаянья — всё, что он сделал, не имело значения. Мертвые медики не вернут потерянного времени — потерянной жизни.

— А ты — крутой! — с показным восхищением сказал сосед, медленно спускавшийся по лестнице, — не ожидал от тебя… Это, конечно, всего лишь ночная смена — человек пятнадцать дежурных, но всё же… Мда, удивительный ты парень!

— Отстань, зачем пришёл?

— Я? Чтобы забрать тебя, научить жизни, сделать человеком…

— Хватит с меня учителей — убирайся!

— Нет.

В короткое "Нет" сосед вложил неимоверную силу и мощь, но хоть сказал очень тихо, эхо пронеслось по пустым тёмным этажам, даже рубашка на спине слегка затрепетала. Стало ясно без слов, что они (не ясно почему) поменялись местами — теперь сила была на стороне соседа. Вадим удивлённо обернулся и удивился ещё больше, обнаружив небритого мужчину прямо перед собой, и ещё больше удивился, когда сосед неожиданно вколол ему в плечо целый шприц какого-то препарата:

— Что? Что ты делаешь?

— Спасаю тебя…

Вадим дёрнулся, хотел убежать, но руки и ноги наливались свинцом:

— И ты меня предал!

— Нет… Я тебя никогда не предам…

Это было последнее, что он услышал перед тем как отключиться.

Вадиму снился борщ: наваристый, тёмный с розовыми нитями капусты на поверхности. Между колечками пара показался лавровый лист и кусочек сочного мяса. Его не обязательно пробовать, чтобы понять — вкуснее никто никогда не варил. А какой запах! Он проснулся, но сон не улетучился — перешёл вместе с ним сквозь границу пробуждения — Вадима окружал запах борща.

В полумраке трудно было рассмотреть убранство комнаты. В ней отсутствовали окна, а одинокая свечка, горевшая на табуретке у изголовья, давала слишком мало света. Кровать поражала своей необычностью: огромная, мягкая как перина, скользкая из-за шёлковых простынь. Над ней возвышался полог из тонкой прозрачной ткани, изящно льющийся к полу. Вадим почувствовал себя свежим и отдохнувшим (забытое ощущение), а ещё очень голодным. Голод, растревоженный чудесным запахом, звал быстрее отыскать кухню. Шевельнулась осторожность, но он её успокоил, решив, что хуже, чем есть быть не может. На полу лежал мягкий палас. На босые ноги тут же налип песок — комнату явно давно не убирали, об этом говорила и целая куча вещей беспорядочно валявшихся по углам. Глаз остановился на старом самоваре, балалайке, резном залитым воском подсвечнике. Странный набор. В коридоре было чище. Всё вокруг напоминало экранизацию какого-то исторического романа. Мебель, ремонт и аксессуары кричали о девятнадцатом или даже семнадцатом веке. Коридор напоминал коридоры дворца. На стенах с дорогой тёмно-зелёной драпировкой с гербовыми вензелями, замерли тусклые портреты придворных в позолоченных рамках. Вадим улыбнулся, представив, как какой-нибудь монарх в стенах своего дворца самостоятельно варит борщ — запах не сочетался с интерьером. Он прошёл мимо нескольких плотно запертых дверей. Коридор повернул направо, выбросив его на вполне современную кухню. У плиты с алюминиевой кастрюлей из его сна колдовал сосед по психушке, как и Вадим, он был одет в семейные трусы и майку — холостяцкая идиллия, не меньше.

— Мне уже надоело говорить тебе "Доброе утро", — не повернувшись, сказал сосед, — мы слишком часто начали вместе просыпаться — это плохая традиция, ты ведь можешь привыкнуть…

— Да, я не…

— Я шучу, — без тени улыбки перебил он, — мы с тобой теперь что-то типа напарников, поэтому учись сечь фишку!

— Чё?

— Блин, забыл — ты же коматозный, по-нашему не понимаешь… Короче, навёрстывай, я тебе не нянька… Хавать… В смысле есть будешь?

— Я знаю, что такое "хавать"! Буду!

— Ок.

Сосед зарос щетиной ещё больше, став похожим на Афганца. Разливая борщ, он насвистывал незатейливую мелодию, а Вадим давился слюной. Борщ действительно оказался выше всяких похвал. Вместе с горячим свекольным рассолом тело наполняло счастье. Вадим дважды опорожнил тарелку, прежде чем, объевшись, откинулся на спинку старинного стула:

— Спасибо!

— Клёвый супчик получился?

— Вообще! Я никогда не ел ничего вкуснее!

— Угу, — подмигнул сосед, — у меня чёрный пояс по готовке. Пробовал бы ты мой печёночный паштет — вот это реально шедевр, а супы просто баловство.

— Слушайте, мне как-то неудобно, но я мало что…

— Мы с тобой раз и навсегда перешли на "ты", — перебил сосед, — я знаю: ты забыл, как меня зовут? Я, Грег Прад — твой спаситель, напарник и наставник! Можешь звать меня — Капитан.

— Вы… То есть, ты — солдат?

Прад посмеялся чему-то своему:

— Можно и так сказать… А теперь посмотрим телевизор — утренние новости пропускать нельзя!

Большой тонкий, явно дорогой телевизор показал строгую ведущую, перечислявшую главные события планеты, произошедшие пока они спали. Вадим не любил новости, так что налегал на пряники, запивая необычным терпким чаем. "Группа педофилов терроризирует детский лагерь "Артек" — сказала ведущая. Вадим, чуть не подавился. "Сатанисты вырезали послушников старообрядческой общины под Воронежем" — продолжал телевизор.

— Нифига себе, какие новости! — искренне удивился Вадим, — два таких события и в один день!

— Салага, привыкай! Это только начало…

— В смысле… — спохватился вспомнив запрет, — Эээ то есть, как это — "только начало"?

— Пока ты валялся в коме, многое изменилось. В стране нет цензуры — всё показывают без купюр: кровь, сперма, сопли — всё в прямом эфире, — Прад влюблено посмотрел в телевизор, — красота!

"ЧП в столице. Всего за одну ночь умерло большинство сотрудники Психиатрической клиники имени Корсакова. Обстоятельства выясняются. Началось следствие. Уже известно, что около пятнадцати человек, дежуривших накануне, подверглись зверской атаке со стороны пациентов. Остальной персонал погиб при неясных обстоятельствах. Так же известно, что главврач клиники — профессор Вэбер, накануне ночью покончил жизнь самоубийством" — экран потемнел, показав кровавую лужу на асфальте, куски мяса на гусеницах трактора, кости в алом снегу. Вадиму стало нехорошо — борщ попросился наружу. "Профессор выбрал необычный способ проститься с жизнью — лёг под гусеницы снегоуборочной машины. Мы будем следить за расследованием" — пообещала диктор, на лице которой после увиденного не дрогнул ни один мускул.

Вадим ошарашено посмотрел на Прада, который с любопытством следил за его реакцией:

— Что это было?

— Подожди. Смотрим дальше…

Ведущая взяла в руки листок бумаги, прочитала: "Мы только что получили срочное сообщение. Спасатели подняли со дна Москва реки изуродованное тело неизвестной девушки. Потерпевшая была жестоко изнасилована. Убийцы несколько часов измывались над жертвой — у девушки отрезан язык и грудь. После изнасилования преступники ещё живую пострадавшую выбросили в ледяную воду. Девушка цеплялась за жизнь в течение часа. Следствие подозревает появление нового маньяка. Если вам что-либо известно о потерпевшей, просим сообщить в милицию" — на экране появилось посиневшее лицо с чёрными синяками вокруг глаз, шрамами на щеках, разбитыми губами и яркой копной рыжих волос.

Вадим похолодел. Он узнал медсестру, которая делала ему электрошок. Испугался. Попробовал найти поддержку в лице Капитана, но тот быстро выключил телевизор, отвернулся.

— Я… Я не понимаю…

— Молчать! Надо кое-что проверить. Сиди и молчи! — Капитан быстро вышел из кухни и долго не возвращался.

Прошло около десяти минут.

Вадим успел передумать кучу мыслей, но ни одна и близко не отвечала на вопрос о судьбе погибших. Из царского коридора вышел уже полностью одетый и даже хорошо выбритый Прад. Он слегка прихрамывал, опираясь на красивую трость. Пододвинул табуретку, чтобы сесть, напротив Вадима:

— Нравится? — он приподнял трость.

Да, она была хороша. Чёрная смоляная основа бликовала в тусклом кухонном свете, её покрывал тонкий изящный рисунок — ярко-красные языки огня. Ручка наверняка прекрасно сидела в руке.

— Красивая, — ничего не понимая, оценил Вадим.

— Очень красивая?

— Да, очень красивая трость, как и ваш свитер, но причём здесь это? Там ведь эти врачи…

Вадим не успел договорить.

На его глазах происходило невероятное.

От тёмно-зелёного свитера Капитана повалил густой пар, запахло горелым.

— Чёрт, я его только купил… Штука баксов! — выругался Прад, что-то шепнул через плечо — дым исчез, — не обращай внимания, смотри лучше сюда…

Трость в руках капитана почти неслышно застонала или скрипнула. Языки пламени поблёкли. Дорогой лак, покрывавший древко, потускнел, словно в одночасье стал шершавым. Ещё секунда и у самой рукоятки появилась крошечная трещина. Вадим моргнул. Ещё одна трещина и ещё. Процесс ускорился. Прямо на глазах трость то там, то тут покрыли тонкие трещины. Царапины. Было слышно, как лак с высоким писком неохотно сходит с чёрной палки. Не прошло и минуты, как богатая шикарная трость, стоящая наверняка невозможно дорого, превратилась в старую облезлую клюку. Лаковое покрытие кусками падало на пол, как кожа, сгоревшая под солнцем.

Вадим ошарашено смотрел на превращение, но ничего не понимал. Что это? Фокус? Какая-то химическая реакция? Он испугался, но не из-за трости, а из-за того как помрачнел Капитан. Свежевыбритое лицо стало серым, будто за пару минут успела прорасти седая щетина. Прад отвернулся, тяжело вздохнул, не взглянув на Вадика, встал, пошарил в кармане — нашёл сигареты, закурил. Кухня наполнилась ароматом табака и шоколада.

Вадим пришёл в себя:

— Капитан, что за чертовщина твориться? Что за фокусы с палкой? Объясните, наконец? Я ничего не понимаю…

— Молчи. Я не разрешал тебе говорить…

— Не понял… Теперь вы, вернее, ты мне будешь указывать когда говорить?

— На, — в руках Прада возникла тонкая церковная свечка. Необычная — из розового, практически красного воска, с узором по бокам, — зажги её!

Вадим чиркнул зажигалкой. Свеча, потрескивая, загорелась. Вдруг тонкий ровный огонёк стал чёрным, начал коптить. Свеча потухла.

— Объясни, зачем это?

— Молчи, пока не сделал плохо ещё кому-нибудь…

— У?

Но Прад не ответил. На кухне повисла болезненная тишина, какая воцаряется в зале суда перед оглашением приговора. Вадим продолжал гадать о случившемся, но ничего не приходило на ум. Капитан закурил ещё одну крепкую сигарету. Дым стелился по столу, змеился под потолком, у абажура.

Вдруг Капитан грустно сказал:

— Чёрный язык.

— Что?

Прад тяжело вздохнул, затушил окурок, открыл форточку. По ногам пронёсся холодный сквозняк.

— Ответ на все мои и твои вопросы — Чёрный язык.

— Ты про свечку?

— Нет.

— …

— Начнём сначала. Я узнал о тебе, когда ты вопреки диагнозу и прогнозам вышел из комы, после пяти лет сна, но меня не особенно заинтересовал этот случай — так, взял на заметку — не больше. Но дальше стало интереснее — неожиданная, необъяснимая смерть матери и целого отделения больницы. Теперь я уже не мог наблюдать со стороны, но опоздал. Ты загремел в психушку. Уж не знаю по каким причинам, но добраться до тебя было чрезвычайно сложно. Но мы встретились. Я знаю, что ты видишь то, чего не видят остальные люди, но оказалось — это не предел. Теперь же мне стала ясна причина хвоста из смертей, который ты оставляешь за собой.

Чёрный язык.

— Не понимаю… Зачем вы следили и причём тут чёрный язык?

— Ты помнишь из-за чего впал в кому? Помнишь последние часы в детском лагере?

Вадим задумался. Он много раз пытался восстановить события последнего дня, но тщетно, хоть убей — ничего не выходило:

— Нет.

— Вспомнишь — не сомневаюсь. Я почти знаю причину, но ты должен сам найти ответ. Видимо ты оказался не в том месте, не в то время… Растревожил могущественные силы…

— А чёрный…

— Тебе известно что-нибудь о сглазе?

— Сглаз? Ну, бабушка, конечно, рассказывала, но ведь это чепуха! Я не верю в суеверия!

— Напрасно, пожилым людям нужно доверять, — Прад повернулся и наконец-то на него посмотрел, в его глазах светилось сочувствие, — Сглаз существует — это очень слабая форма колдовства, я бы и колдовством это не назвал… Инстинкт, атавизм пришедший из прошлого. Сглазить может любой — этому и учиться не нужно, так же как снять сглаз. Сбрызнул человека или предмет святой водой через дуршлак — вот и вся хитрость!

Вадим не мог понять — шутит Капитан или издевается над ним, неся подобную чушь.

— Другое дело Чёрный язык — это совершенное, уникальное явление. Я встречался с ним всего два раза, да и то… Не буду ворошить прошлое. Чёрный язык — это сглаз возведённый в высшую форму. Как грифель и алмаз — структура одна и та же, но абсолютно разный конечный результат! О нём мечтают все колдуны, но…

— Стоп, стоп, стоп! Вы серьёзно? Колдуны, сглаз — бред какой-то несёте! — Вадим начал ёрзать на табуретке.

— Дослушай. Не хочешь теории — так и быть. Чёрный язык может искалечить, убить, сломать, уничтожить. А теперь я тебе докажу, что ты получил этот дар или проклятие — разные люди это называют по-разному. Вспомни, после чего заболела твоя мама…

— Мама? — ему было больно её вспоминать, — ничего особенного. Мы поговорили, она плакала от счастья, потом уехала на работу и там заболела…

— Твоя мать, как мне сказал её врач, схлопотала уродство?

Вадим подскочил:

— Она не урод! Не смейте, так о ней говорить! Я предупреждаю!!!

— Успокойся… После драки кулаками не машут… А когда ты выписывался из больницы, какие слова произнёс?

— Я? Не помню… Ну, они — врачи пришли меня проводить… Было трогательно. Я не ожидал от них… Всем сказал спасибо, благодарил, обещал вернуться… Хотя возвращаться не планировал… Наврал.

Капитан грустно усмехнулся:

— А здоровья ты им не пожелал?

— Здоровья? Ну, сказал, наверное, как все говорят: не болейте и всё такое…

— И они все через сутки умерли от неизвестной болезни…

— Но…

— Позволю себе ещё одно предположение… Матери ты случайно не говорил, что-нибудь про её внешность, например, про её кожу или молодость или, что она в хорошей форме?

Вадим не подумав, сказал: "Нет" — и тут же, как гром среди ясного неба, вернулось воспоминание. Прощаясь, он сказал маме, что-то вроде: "Ты у меня такая красивая"…

— О боже… Я её сглазил?

Прад видел его ужас, но продолжал:

— А потом она заболела, и ты непременно искренне желал ей как можно скорее поправиться?

Вадим не ответил.

Ответа не требовалось.

Оба знали правду.

— У тебя Чёрный язык.

 

1

Следующие два месяца пролетели как одна неделя.

Однажды после неимоверно трудного рабочего дня — они больше суток ловили взбесившуюся кикимору, вышедшую из леса и терроризирующую жителей пригорода, полностью опустошённая Арина брела домой, смотря под ноги, не обращая внимания ни на что вокруг. Ей встретилась давняя подруга — Ленка. Они учились вместе в институте: Арина пошла работать в детскую поликлинику, а Ленка пошла замуж. Толстый трёхлетний пацанёнок носился под ногами у мамы, засыпая её миллионом вопросов, норовя подобрать с земли грязные монетки или испачкать светло-голубую коляску, в которой спал точно такой же толстый пацан, но семимесячный. Ленка выглядела плохо. Дети отнимали всё время. Ленка тогда сказала гениальную фразу: "Я все еще не осознала, что я взрослая, и что время теперь исчисляется годами и полугодиями, что месяц уже не кажется таким длинным, а лето и зима такими далекими". Арина с ней полностью согласилась.

Она и не заметила как пришло лето, как пронеслись восемь недель с того дня, как её нога нерешительно шагнула на подвальную ступеньку, ведущую в новую жизнь. Как правило, к её облегчению, они помогали людям, а то она сильно переживала после розыгрыша с домашним дьяволом, устроенным коллегами на Арбате. В огромной Москве злых сил хватало, чтобы с лихвой обеспечить их работой. Уважение к новой работе пришло после того, как стало понятно: команда Капитана Прада оказывает помощь не только состоятельным гражданам. Когда поступал вызов от старушки с окраины или семьи студентов, замученных выходками духов, Прад хмурился, картинно жаловался на бедность, обещал на завтра пойти просить милостыню, но всё же надевал дорогой пиджак, и они выезжали на место. Случались и мистификации, но не настолько часто, чтобы Арина успевала почувствовать себя преступницей.

Накануне Прад, расщедрившись, выделил своей команде два выходных дня. Арина очень устала. Лучше всего бороться с усталостью ей помогала хорошая сауна. Про себя поражаясь заоблачной цене (ещё не привыкла к постоянному наличию больших сумм денег) она откупила прекрасную сауну в двух остановках от дома на целых три часа. Ей нравилось париться одной. Кто-то скажет, что это скучно, но Арине нравилось: забыть о комплексах и намечающемся целюлите, не пытаться поддерживать глупых разговоров, не придумывать историй о влюблённых по уши мужчинах, которых в её жизни не было. Просто, выделить время и посвятить его исключительно себе любимой, что может быть лучше? Она сняла все украшения и оставила их дома вместе с беспокойными мыслями, смыла косметику, распустила волосы, купила миллион маленьких баночек с тонизирующими или напротив расслабляющими средствами, чтобы потом в тишине внимательно изучить их свойства.

Сауна стоила тех денег, что просили за её аренду. Поздней ночью, замерев у окна такси, везущего её домой, она почти не дышала, опасаясь спугнуть момент абсолютного блаженства. Тело наполнилось приятной усталостью и чистотой. Кожа источала аромат горных цветов. Отступили сомнения и тревоги. Вот бы ехать так всю ночь, не думать не о чём, сказать как Фауст: "Продлись мгновенье".

Идиллия продлилась до утра, пока Арину не разбудил в половине седьмого настойчивый телефонный звонок.

— Ара, ты не представляешь, как мне нравится тебя будить! Прям вижу, как ты нахмурила свои выщипанные бровки… Они, кстати, у тебя в детстве срастались на переносице? — пошутил в трубке Прад и сам же посмеялся собственной шутке.

— Капитан, какого чёрта? У нас выходной!

— Я выходной дал, я и заберу… — Прад стал серьёзным, — на самом деле у нас ЧП, пожалуйста приезжай, всё расскажу на месте. И ещё, надень то синее платье…

Повесил трубку.

Арина мгновенно проснулась. Случилось что-то плохое. Чтобы Капитан сказал "пожалуйста", в Москве должны были, как минимум открыться врата ада. И причём тут синее платье? Подстёгиваемая тревожными мыслями, размышляя, что именно могло произойти, она быстро собралась. Уже в метро привычно провела рукой по шее, но не нащупала на месте золотой цепочки — забыла надеть украшения — ну и ладно. Времени накраситься всё равно не было, поэтому — украшением больше, украшением меньше… Хорошо хоть взяла большие тёмные очки, а то на работе вообще бы не узнали.

Немного покемарив в поезде, Арина была на месте в восемь. Каблуки привычно отсчитали ступеньки в подвальное помещение, вопреки ожиданиям дверь оказалась заперта — значит ещё никого нет — она приехала первой. Арина открыла сама. Вошла в тёмное помещение. Вдруг что-то схватило её за щиколотку, булькающе зарычало. Она взвизгнула, непроизвольно пнув нападавшего. В темноте заскулили. Рука отыскала выключатель — зажёгся яркий свет. В двух шагах от неё, к полу прижалась маленькая лохматая болонка. Длинная нечесаная чёрно-коричневая шерсть скрывала короткие лапы и щуплое тело собаки, чёлка прятала глаза, которые сейчас пристально за ней следили.

— Мирон, в последний раз предупреждаю: не смей меня пугать! — строго, как учительница в школе начала Арина, — Сколько раз говорить: не страшно! Глупо, а не страшно! Только ногу мне обслюнявил… Плохой Мирон!

Собака перестала приветливо вилять хвостом, хрюкнула в ответ что-то невразумительно, отвернулась и грустно побрела вглубь прачечной.

— Эй, Мирон, прими нормальную форму. В теле этой болонки ты выглядишь жалко…

— Не приму, мне и так хорошо, — возразила болонка.

— Не хочешь по-хорошему? Будь, по-твоему…

— Нет! — испугано взвизгнул Мирон, кинулся к ней, но поздно.

— Приказываю: прими свою истинную форму! — с силой произнесла Арина.

Собака замерла. По её телу прошла судорога. Она упала на бок, свернулась калачиком и тут же перевернулась на спину. Шерсть зашевелилась быстро меняя местоположение: волосы с головы оказались в районе хвоста, а хвост сместился к передним лапам. Лапы выгнулись под противоестественным углам. Всё это сопровождалось мокрым хрустом. Арина брезгливо отвернулась. Ещё минуту продолжалось шорканье шерсти по полу, временами доносились гортанные звуки, будто кто-то подавился. Стук костяшек, встающих на новое место. Пока Мирон преображался, она успела накрасить губы и подчеркнуть контуры глаз.

— Ненавижу вас… Мучаете бедного Мирона — измываетесь… — хрипло заворчал домовой.

— Вот! Теперь всё намного лучше! Хоть на человека стал похож! — улыбнулась ему Арина, прошла мимо, незаметно погладив по волосатой голове без шеи.

Домовой огрызнулся, злобно блеснул глазами, ловко прыгнул на скамейку, а затем в камеру стиральной машины, плотно закрыв за собой стеклянную дверцу. На машинке висела надпись корявым почерком: "Не работает" — с первых дней пребывания в прачечной он решил, что это будет его нора, в которую вход посторонним строго воспрещён.

Хмурый, озлобленный на весь мир, но безобидный домовой нравился Арине. Она села в кресло за стойкой для посетителей, и чтобы скоротать время до прихода всех остальных, вспомнила, как две недели назад у них поселился Мирон.

Была среда.

Прад не отпустил их на обеденный перерыв, несмотря на то, что срочной работы, как и вызовов не поступало. Все вместе они прошли секретными туннелями в конференц-зал, именно так про себя окрестила Арина это большое помещение с круглым столом в центре и несколькими плазменными экранами на стенах. Капитан выдержал паузу, подождав пока все рассядутся:

— Разговор у нас будет не из приятных…

Гита вопросительно изогнула бровь. Лицо Вадима как обычно не выражало никаких эмоций.

Прад скрестил руки на груди, оперевшись на стол:

— Я начну издалека. Как вам известно, филиалы нашей организации расположены во всех странах. В России — в Москве. Мы открылись семь лет назад. До этого я работал один.

Прад продолжал, но внимание Арины привлёк Вадим, он прятал улыбку, заметил её взгляд, что-то быстро написал в маленьком блокноте — передал ей. На бумажке было написано: "Раньше капитан держал агентство "Муж на час". Арина с трудом сдержалась, передала бумажку по кругу — Гите. Гита не отличалась сдержанностью, так что громко захохотала. Прад оторопело замолчал. Зыркнул на Вадима:

— Разболтал?!! А ещё помощник называется!

Смеялись уже все. Прад тоже заулыбался:

— А что вы хотите? Время было непростое! Приходилось вертеться… У меня между прочим золотые руки! Меня одинокие дамы приглашали кран им починить или гардину повесить…

— А кран вы чинили до или после основной работы, ради которой вас и вызывали? — хохотала Гита.

Вопреки ожиданиям Прад смутился.

— Дела давно минувших дней. Забудем. Разговор предстоит действительно серьёзный, — закурил. — Я остановился на том, что семь лет назад впервые возникла потребность в расширении штата, до этого я справлялся один, но активность аномалий начала расти. Ко мне присоединился Вадим. Мы сделали немало для того, чтобы этот город спал спокойно, но активность потусторонних сил всё продолжала увеличиваться. Я совершил ошибку, не обратив на это должного внимания. Мы неплохо справлялись вдвоём, но четыре года спустя, вынуждены были пригласить Гиту, а три года спустя нам стало трудно справляться и втроём. Сегодня ночью я закончил анализ. Посмотрите, — он небрежно махнул рукой за спину, где ожил плазменный экран.

На дисплее обозначилась карта Москвы, с разрозненными красными звёздочками. Их было штук десять — не больше. "Это все мои вызовы за год до появления Вадима" — сказал Прад. Число звёздочек увеличились где-то на треть, потом ещё на треть и ещё. Экран замерцал — Москва покрылась сотней красных отметин.

Капитан не повернулся к экрану:

— Перед вами все вызовы, которые мы успели отработать с начала года. Обратите внимание их в десять раз больше, чем семь лет назад, а ведь ещё только июнь.

Иллюстрация не нуждалась в комментариях. Вадим, Гита и Арина напряглись, каждый осознавая, что арифметическая прогрессия, представленная Капитаном, говорила о серьёзных проблемах.

Прад молчал.

— И? — предложила ему продолжить Гита.

— И теперь мы обязаны найти и устранить причину. Тенденция, сами понимаете, угрожающая, — отвернулся Прад, — я действительно практически всю жизнь занимаюсь исследованием и работой с паранормальными явлениями. Я могу сутки перечислять вам типы аномалий, с которыми мне приходилась сталкиваться, рассказать о их привычках, слабых и сильных сторонах, но это… Это совсем другое! — он принялся раскачиваться на кресле, у которого выкрутился неизвестный болтик, и оно начало противно скрипеть, — не стоит и говорить о том, что если данная тенденция будет продолжаться, нас ждёт катастрофа. Причём в ближайшее время. В самое ближайшее. Вспомните сами — аномалии стали агрессивнее. Некоторые потеряли чувство самосохранения, что вообще противоречит их трусливой природе. Я долго думал и пришёл к выводу, что мы имеем дело с Предводителем…

— Предводителем? — с ужасом повторила Арина. Не хотела привлекать внимания, но как-то так получилось — сказала слишком громко — все посмотрели на неё.

Вместо капитана ответила Гита:

— Предводитель или Ганталиант — это гипотетическая аномалия, просчитанная теоретически, на практике с ней никто никогда не встречался. В истории существует несколько упоминаний о колоссальной активности потусторонних сил, возможно вызванных Ганталиантами. За историю Руси подобное произошло лишь однажды. В десятом веке. Тогда, чтобы переломить распространение зла, пришлось окрестить всё население…

— Но разве вера в бога может как-то противостоять злу? Я имею ввиду, что мы ведь не используем для экзорцизма иконы или крест.

— Ара, извини, это я виноват. С сегодняшнего дня у тебя есть доступ к архивам, дающим ответы на фундаментальные вопросы борьбы человечества с потусторонними силами. А сейчас вкратце на словах. Видишь ли, самой мощной силой в нашем мире является вера, а как такового единого бога не существует. Богов много, но вот кто из них будет править миром — решают, как не странно, люди. Чем больше верующих у бога — тем он могущественнее. — Прад щёлкнул пальцами, справа от него ожила вторая плазма. На экране появился список, озаглавленный "Хит-парад Богов по версии 2012 года". — Смотрите. В лидерах у нас по-прежнему христиане и лично Иисус. Иисус — это воплощение смирения и добродетели. По большому счёту он даёт верующим в него всего одно: надежду, что после хреновой жизни их ждёт заслуженное счастье и бессмертие во смерти. Христианство, на мой взгляд, феноменально — это, пожалуй, единственная вера, держащаяся за счёт харизмы церковнослужителей, а не самого бога. Любопытно, что даже с миллионной поддержкой верующих, Иисус слаб, так как его разрывают противоречия двух церквей, если бы Католики объединилась с Православными — нас бы ждало много чудес, но увы… Ещё и всякие мелкие апокрифичные церквушки, пытаются урвать кусок… Короче, главный бог планеты — нестабилен, не может войти в полную силу, возвыситься…

Второе место — Буддизм. Обратите внимание, как загорелись глаза у Гиты. Буддизм действительно сильная вера. Так получилось, что основные мировые сообщества мало лезут в жизнь восточных стран: КНР отстранена от планеты цензурой, Японцев никто толком не понимает, потому что они сдвинуты на своём самурайском прошлом, а индусы грязные и бедные, и постоянно поют… Если бы мы побольше интересовались буддизмом, то знали бы: на востоке до сих пор происходят чудеса! Вот где вера помогает простым людям стать сильнее, исцелиться и изредка обретать совершенно фантастические способности!

Третье место — Ислам. Тут всё более чем сложно. На самом деле пророк Мухаммед был чертовски мудрым мужичком, неплохо разбирающемся в природе человеческой веры. Начав проповедовать при жизни, а, не полагаясь на старания возможных апостолов, он смог собрать гигантское количество почитателей, став богом в теле человека — редкое явление. В Исламе мне особенно нравится роль женщины, я всегда подозревал, что у вас вместо души желание выйти замуж, купить шубу, родить ребёнка и, наверное, утереть нос подружке, чтобы она вам завидовала… — заметив негодование на лицах девушек, Прад быстро сменил тему, — так вот, Мухаммед всё же оставался человеком, а значит смертным. Смертный бог — не правда ли забавный каламбур? И он умер. Конечно, как полагается после смерти вознёсся на небо, но основные силы его покинули, не помогает даже фанатичная вера.

Итак, надеюсь, вы поняли — чем больше у бога верующих, тем он могущественнее, но и это не догма. Любая схема иногда даёт сбой. В далёком прошлом у язычников существовали десятки и даже сотни персональных божков на все случаи жизни. Богов много — верующих мало, сил мало. Это сегодня Будда, Иисус и Мухаммед такие все миролюбивые, почивающие на лаврах. Раньше, хочешь быть богом: убивай, предавай, зарабатывай уважение верующих иначе однажды проснёшься, а ты всего лишь бесплотный дух, о котором все забыли…, - Прад замолчал, закурил новую сигарету, — Я отвлёкся. В десятом веке один из языческих богов, желая обрести большее могущество, пошёл против своих, но этим в те времена мало кого можно было удивить. Удивительно другое: этот бог, назовём его Семаргл, научился пользоваться верой не только людей, но и нежити: призраков, демонов, леших и так далее. Он и был единственным Предводителем зла, за всё время существования Руси. Даже трудно представить какую он обрёл власть. Со всей страны к нему стекались толпы приспешников. Земля стонала. Убийства, ненависть, насилие обрушилось на Русь. Если бы Семаргла не остановили, мира, каким мы его знаем сегодня не существовало бы. Но нашлись люди, убедили князя и, что называется, рубанули с плеча, вырвали с корнем. Поголовно окрестили население. Заставили верующих забыть кумира. Нежить разогнали, да она и сама друг другу горазда глотку перегрызть.

— И вы считаете, что в наше время возможно появление нового… Ганталианта? — с трепетом спросила Арина, тут же почувствовавшая себя невозможно глупо, так как Гита и Вадим ничего не спрашивали, а лишь слушали.

— Я, думаю, — это не только возможно, но и уже произошло. Предводитель нежити появился и сейчас он входит в силу. Плохо, что мы ничего не знаем… Но сегодня нам предстоит получить ответы…

— Но как? Спиритический сеанс? — оживилась Гита, проявлявшая к теме взаимоотношений с духами особый интерес.

Прад ухмыльнулся, почему-то глянув на Вадима:

— В этом нет необходимости, о духах нам известно всё. Нет. Мы возьмём пленника!

— Что?! — хором воскликнули девушки.

— Зачем гадать, если можно спросить напрямую? Идёмте! Времени мало! — уже у выхода Капитан, не оборачиваясь, отдал распоряжения, — Вадим, за мной. Гита, подготовь заговорённый кнут. Ара, не мешайся им под ногами.

— Гита, а зачем на кнут? — спустя минуту спросила Арина.

— Честно — не знаю. Его используют в разных обрядах, но ты же понимаешь — мы узнаем, что задумал Прад тогда, когда он сам этого захочет.

— Слушай, я немного не поняла, а какого пленника мы должны взять и зачем?

— Хм, кого именно — не знаю. — Гита картинно закатила глаза, — надеюсь, не слишком сильного и не слишком мерзкого… Кого именно брать в плен — не имеет особенного значения. Они же все связаны… Все аномалии имеют крепкую связь с потусторонним миром, они как бы живут и тут и там одновременно. Поэтому всплеск активности, который обязательно должен произойти, если Ганталиант действительно появился, почувствовали все аномалии без исключения. Соответственно — спроси любого, любой должен знать, но вот захочет ли отвечать — другой вопрос.

— С ума сойти… — Арина облокотилась на стол, доверительно понизив голос, — Знаешь, я просыпаюсь, каждое утро и не знаю, чего ждать. Каждый раз прихожу на работу и всё то, что я знала, во что верила, переворачивается с ног на голову. Единого Бога — нет. Полтергейст — обыденное явление. Кикиморы, призраки и чёрт знает, что ещё. Я разучилась удивляться, но и будто перестала чувствовать землю под ногами. Не знаю, чему верить…

Гита понимающе погладила её по волосам:

— Понимаю тебя. Мне-то было проще, я этим с детства увлекалась, а вот вам с Вадиком приходится тяжко…

— Нам с Вадиком?

— Ну да, он же как ты — обычный: ничего не знал, не интересовался, не верил — это Прад его всему научил…

— Никогда бы не подумала. Он такой уверенный в себе…

— Ещё бы! За столько лет и тебя Капитан вымуштрует, — Гита улыбнулась, — кстати, подруга, тебе ещё кое-чему стоило бы обучиться…

— Чему?

— Не краснеть всякий раз, когда мужчина, который тебе нравится, берёт тебя за руку или ненароком задевает…

— Я?!! Да, никогда!!! — воскликнула Арина, но внутренне уже понимала — Гита права.

— Ну-ну… "Никогда"… А сегодня на лестнице, когда ты чуть не упала, а тебя кое-кто поддержал? Я давно заметила, что Вадик тебе понравился! И понимаю, он реально классный. Наверное, неподражаемые любовные записки пишет… И вообще, разве так важно, что он не говорит? Главное, со всем остальным всё в порядке! В этом даже есть своя изюминка!

— Ладно, хватит! — Арина чувствовала — ещё слово и провалится от стыда сквозь землю.

Гита не слушала:

— В наше время мужики совсем измельчали. Вот если мне парень нравится, я его всегда первая на свидание приглашаю и тебе советую! Если уж Вадик настолько тебе приглянулся — не жди случая! Бери быка за рога!

— Гита, хватит!

— Оу, Вадик, что нам уже пора?

Арина чуть не лишилась чувств, когда обернулась и заметила в дверях у себя за спиной Вадима, который с удивлением смотрел на неё — наверняка слышал всё или почти всё. В этот момент она бы предпочла сгореть заживо здесь и сейчас, но не видеть этого удивления в его глазах, менявшегося на любопытство. Так мужчины смотрят на женщин в клубах и барах: выбирают, оценивают девушку, возможно, раздевают её взглядом. "Господи, неужели он меня мысленно раздевает?!!" — испугалась Арина, вспомнив, что надела с утра совершенно неприглядное, но жутко удобное бельё.

Чтобы развеять все сомнения Вадима, подлая Гита звонко захохотала, неоднозначно сказав: "Я вас оставлю, не задерживайтесь", — выскользнула из комнаты.

Кровь шумела в ушах, как телевизор, настроенный на несуществующий канал. Как во сне, не поднимая глаз, Арина приосанилась, собрала волю в кулак, чтобы не перейти на бег, неторопливо с достоинством проплыла мимо опешившего коллеги, скрылась в коридоре.

Вадим ей нравился безумно.

Их минивэн ловко лавировал по МКАДу. Летняя Москва заглядывала в окна, улыбалась, звала отдохнуть, уехать куда-нибудь, сделать всё что угодно, но только не думать о работе. Эти непродолжительные путешествия-вызовы, особенно нравились Арине. Именно из-за них она начинала любить свою работу. Раньше, столица представлялась ей огромной книгой, в которой она прочитала одну-две страницы и поняла, что никогда не дочитает до конца. Бесчисленные улицы, районы и округа — не хватит всей жизни, чтобы побывать во всех уголках Москвы! Теперь, благодаря вызовам, она уже неплохо разбиралась в структуре города, узнала кучу новых улиц, а сегодня, когда Прад сказал, что им нужна развязка на восемьдесят втором километре МКАДа, Арина с гордостью отметила, что знает это место, недалеко от Химок. Благодаря сегодняшнему выезду она узнала три новых улицы: Вагоноремонтная, Карельский бульвар и собственно Долгопрудная, где они и остановились в поисках дома номер семь.

Арина вышла и обомлела.

Несмотря на обеденное время на улице не было ни одного прохожего: ни играющих детей, ни мамаш с колясками. Сквозь растрескавшийся асфальт проглядывала трава, а в особенно крупных ямах зеленели водорослями застоявшиеся лужи. Дома времён хрущёвской оттепели катастрофически обветшали. В прошлом пятиэтажки покрывал толстый слой жёлтой штукатурки, о которой говорили отвалившиеся куски у подъездов. Краска давно поблекла, местами облупилась. В выбоинах на стенах виднелись потемневшие кирпичи и чёрная гнилая древесина. Многие балконы ощерились железными прутьями арматуры, из-под обветренного бетона; некоторые наклонились к земле, угрожая вот-вот рухнуть вниз. Неужели здесь живут люди? Единственным украшением микрорайона служила зелень. Высоченные тополя через пару дней покроют дорогу плотным слоем снежного пуха. Разросшиеся кусты сирени щедро делятся пьянящим ароматом. Нестриженая трава пестрит жёлтыми цыплятами-одуванчиками.

Вокруг покой, разруха, тишина.

— Как после ядерной войны, — отметила Гита.

— Ага, я тоже так подумала, — поддержала Арина, — я видела фотографии Чернобыля — там в точности как здесь.

— Идём, — прервал их Прад.

Они прошли несколько домов, углубившись внутрь массива. Здесь постапокалипсическое ощущение действительности усилилось. Ржавые горки для детей, перевёрнутые "радуги", висящие на одной цепи качели, сгнившие остовы лавочек, старинные урны, клумбы из покрышек от Камаза и зелень, зелень, зелень. Огороженный от внешнего мира, в квадрате из пятиэтажных хрущёвок притаился ещё более старый двухэтажный дом. Одного взгляда на него хватало, чтобы по спине побежали мурашки. В шифере конусообразной крыши зияла огромная дыра, обнажая деревянные рёбра чердачных перекрытий. Из окон хулиганы выбили все стёкла и теперь в тени тополя они черными дырами озлоблено глядели на обжитых соседей. Дом расселили. Бросили. Стены покрывали надписи, самой пристойной из которых была извечная: "Вася — лох". Дом вселял страх. Арина почти физически почувствовала, как из чёрных дыр исходит холод. Дом был мёртв. Он лишился своей души — жильцов, превратившись в зомби. Видимо, его расселили ещё осенью, так как тропинка к подъездам успела зарасти.

Как она и ожидала, Капитан свернул именно на эту тропинку. Так происходило постоянно. Стоило ей подумать: "нет, пожалуйста, только не это!", как Капитан, будто читая мысли, делал то, чего ей больше всего не хотелось. Приблизившись к оставленному дому, она разглядела в окнах языки оборванных обоев на стенах пустующих квартир — старые, таких уже не найдёшь в магазинах; сломанную мебель, которую раньше хозяевам было жаль выкинуть, но и брать с собой в новую квартиру не имело смысла; плотный слой мусора на полу и снова нецензурные надписи.

Дверь в подъезд оказалась забита толстыми досками.

— Чёрт, — выругалась Арина, мгновенно осознав, что придётся лезть в окно, а она в юбке. Почему Прад никогда не предупреждает о характере задания и одежде?

Прад стопроцентно прочитал её мысли, так как похабно улыбнулся:

— Ну, что девчонки, полезли?

Гита, как всегда в джинсах, сочувственно посмотрела на подругу, подмигнула. Арину посетило нехорошее предчувствие, которое тут же подтвердилось.

— Вадик, помоги бедняжке! Ей самой никогда в жизни не справится, да и на окнах острые осколки…

— Гита! — зашипела она.

Вадим, очаровательно улыбаясь, оказался тут как тут. Снял лёгкую куртку, кинул на подоконник. Арина полезла, а он подсадил её и подтолкнул сзади за попу. Было стыдно, но ничего не поделаешь.

Внутри дома пахло сыростью и плесенью. В жаркий июньский день, старые стены здания почему-то не пропускали внутрь тепло. Здесь было холодно, как в пещере. Каждый шаг сопровождался серией разных звуков: скрежет осколков, скрип половиц, непонятное тупое урчание в подполе. В одиноком луче, каким-то чудом пробившимся сквозь густую крону тополя, танцевали пылинки, а через секунду и облачка дыма, когда Капитан закурил. Душистый запах табака немного приглушил вонь брошенного дома, многое указывало на то, что теперь им часто пользовались как бесплатным туалетом.

— И кого мы здесь должны поймать? Сортирного духа? — ухмыльнулась Арина.

Прад не оценил шутку:

— Подожди. Сейчас сама всё увидишь.

— Здесь, наверное, полно привидений, — мечтательно сказала Гита.

— Вадим? — Капитан обернулся к помощнику.

Вадим отрицательно покачал головой.

— Нету здесь никаких призраков, но они нам и не нужны! Давай кнут, — Прад забрал у Гиты кнут, больше напоминавший декоративную плётку и быстро вышел из маленькой комнаты. Все последовали за ним.

На первом этаже было всего две квартиры. Они осмотрели обе. Капитан что-то искал: простукивал стены, заглядывал в старые встроенные шкафчики, топал по полу. Наконец, он определился. Его выбор пал на просторный зал без мебели и следов вандализма. Пожелтевшие обои, облезшая кирпичная краска на деревянном полу, распахнутые створки окна. Комната выглядела так, словно хозяева начали ремонт, а сейчас, просто, вышли перекурить, но вот-вот вернутся. Здесь даже было теплее, чем в других помещениях.

Капитан обратился ко всем и ни к кому:

— Пришли. Я чувствую: он здесь!

Все промолчали, а Арина снова вылезла, как будто ей больше всех надо:

— Скажите уже, кого мы ищем?

— Это же элементарно, Ара! Хозяина дома!

— Хозяина дома? Но ведь ясно, что все отсюда съехали…

— Ара, не заставляй меня разочаровываться в тебе. Повторяю: хозяин дома, домохозяин, домо… Ну?

— Домового? — догадалась она и чуть не испугалась. Арина пугалась каждый раз при встрече с новой аномалией.

— Браво! — Прад картинно похлопал в ладоши. — Не волнуйся, он безопасен. Домовые вообще миролюбивы, хоть и своенравны. Во всяком случае, нападать на нас он не должен. Итак, готовы?

Гита и Вадим с выражением полного спокойствия, кивнули. Арина была не готова, но никого это не волновало.

— Не мешайте мне. — Капитан обошёл комнату по периметру, прислушиваясь к одному ему ведомым звукам.

Его шаги отражались от стен, становясь громче. Кроме шагов ничего не было слышно. Неожиданно он замахнулся и сильно ударил кнутом по стене. Вслед за оглушительным щелчком раздался удивлённый вскрик, сменившийся чрезвычайно тихим клокотанием, которое вскоре тоже прекратилось. Капитан довольно улыбнулся, прошёл ещё один круг и ещё. Его шаг удивительным образом превратился в мягкий ритм: раз, дав, три, четыре, небольшая задержка и раз, два, три, четыре. Ритм действовал расслабляюще. Вдруг Прад снова ударил по стене — хлыст аж разрубил обои, проговорил: "Знай Домовой своё место. Узнай меня и выйди на свет по моему приказу. Я хозяином твоим буду!". В ответ где-то в другой комнате разбилась забытая тарелка.

По коже Арины пробежал холодок. Она терпеть не могла такие фокусы, когда вроде ничего не произошло, но что-то происходит, не имея объективных причин. Слава богу, светло! Ночью бы она уже стояла на грани нервного срыва. Справа раздались чьи-то тяжёлые шаги. Старые половицы прогибались под невидимой ногой, стонали. Звук нарушил ритм Капитана. Капитан сильно ударил по полу. В воздух взметнулась пыль. Кто-то заворчал, но слов не разобрать. Прад сказал: "Знай Домовой своё место. Узнай меня и выйди на свет по моему приказу. Я хозяином твоим буду!". Ворчание усилилось.

— Ай! — слева взвизгнула Гита, — меня кто-то ущипнул.

— Ай, — вскрикнула Арина, почувствовав очень болезненный щипок за ягодицу.

Метая молнии из глаз, девушки уставились на Вадима, стоящего между ними — он держал руки за спиной. В первое мгновение парень ничего не понял, но осознав, в чём его обвиняют, отшатнулся, энергично замотал головой, мол — не на того подумали.

Замерший воздух дрогнул от скрипучего хохота. С потолка посыпалась извёстка, там вверху неоткуда возникали чьи-то следы. Прад отреагировал мгновенно: подпрыгнул и ударил кнутом по тому месту, где раньше висела люстра, повторил приказ Домовому. Деревянные стены застонали. В их глубине заныл немолодой мужчина. По мере того, как Прад продолжал свой обход, нытьё усиливалось. Домовой хныкал, всхлипывал, болезненно вскрикивал, когда Капитан ударял по стенам.

Арине стало жаль Домового, а ещё она поняла схему обряда: Капитан ударил по разу в пол, потолок и три стены — оставалась последняя. Он подошёл к окну, заслонив собой и без того тусклое освещение, откашлялся, сказал: "Знай Домовой своё место. Узнай меня и выйди на свет по моему приказу. Ныне и вовеки я хозяином твоим буду!". Магическое эхо подхватило слова заклинания, а силу словам добавил щелчок кнута, опустившегося на четвёртую стену.

В комнате повисла давящая тишина.

Арина ожидала появления клубов дыма, запаха серы или психическую атаку, когда на тебя опускается волна дикого ужаса, но ничего не произошло. Ожидание затянулось.

— Странно, — Прад выглядел озадаченным, присел на подоконник, достал пачку сигарет, — он должен был появиться…

— А если вы его… — Гита не успела закончить.

За их спинами в стене раздался хруст, скрежет, тупой удар и отборный мат. Арина обернулась — она и не заметила, что под обоями скрывалась небольшая ниша. Её створки, скрипнув, распахнулись, пропуская наружу облако плотной пыли. Грязный волосатый комок (как из пылесборника в пылесосе) шмякнулся на пол, зашевелился, чихнул. Пыль медленно оседала, а она как зачарованная смотрела на самое потрясающее существо, которое ей доводилось видеть — Домового.

Сначала это был просто комок грязи — он шевелился, увеличивался в размере. Затем в пыли из спутанных волос, бесцветных тряпок и прочих предметов, природу которых из-за налёта не определишь, прорезались глаза. Маленькие глазки с вполне человеческими белками и узорчатым зелёным зрачком, смотрелись на фоне пыльной субстанции, как жемчужины в иле. Под глазами наметилась впадина, куда проваливалась пыль. Она шевелилась, двигаясь наподобие человеческих губ. Заворожённая девушка вздрогнула от неожиданности — комок снова чихнул. Воздух вновь наполнился запахом пыли и растревоженной серой пеленой. Прад отошёл от окна. В комнату ворвался лёгкий порыв ветра, раскрашенный ароматом сирени. Арине что-то попало в глаз, она заморгала и пропустила самое интересное. Когда соринка ушла, на полу сидел Домовой.

Арина, которая об этих существах знала лишь по мультфильмам и программе "Очевидное. Невероятное", ожидала увидеть мультяшного Кузю или Нафаню, но на деле Домовой больше напоминал орангутанга, правда, меньше по размеру. Его сутулое тело покрывала редкая длинная светлая шерсть, сквозь которую на груди проглядывали рёбра, а на спине позвоночник. Непропорционально длинные руки, заканчивались натруженными мозолистыми ладонями. Если бы борода на лице не начиналась под самыми глазами, Домовой был бы похож на человека — немолодого, неухоженного мужичка. Живые подвижные брови, легко передавали эмоции хозяина. Сейчас домовой хмурился, продолжая ворчать про нелёгкую судьбу. Арине стало его жаль. Его одежда представляла собой сильно ушитые обноски, скорее всего подобранные на помойке. На коротких кривых ногах висели дырявые спортивные штаны Adidas, когда-то бывшие синими, на теле болталась засаленная жилетка, а на голове Лужковская кепка, тоже вся в пятнах. Присмотревшись, представив Домового чистым, она подумала, что он не слишком стар, хотя сложно судить — уж очень много грязи.

— Вылез значит! — криво ухмыльнулся Прад, — давай знакомиться! Я, Капитан Прад — твой новый хозяин.

Домовой быстро забормотал, всплеснул руками, погрозил кулаком — никто не понял его странных слов.

— Вышел к людям, так и говори по-людски! — оборвал его Прад.

Домовой нахмурился, кашлянул и медленно, выговаривая каждое слово, словно не говорил на русском языке много лет, проворчал:

— Никакой ты мне не хозяин. Вижу тебя как облупленного. Знаю кто ты. Знаю ваше отродье. Не буду тебе служить.

— Как хочешь, но приказам моим ты подчиняться обязан, надеюсь, это ты помнишь?

— Помню… — Домовой ссутулился ещё сильнее, завошкался, повернулся к Капитану спиной.

Капитан не отреагировал на оскорбление, равнодушно посмотрев в окно:

— Знаешь, я ведь подарок тебе принёс… Но как отдать? Я же и имени твоего не знаю…

— Чё за подарок?

— Да так — волшебная шкатулка… — Прад достал из кармана маленькую чёрную коробочку, покрытую бархатом.

Домовой недоверчиво посмотрел через плечо, повернулся, не спуская глаз со шкатулки:

— Мироном кличут, уже дюжину веков как… Давай подарок!

Арина мысленно сосчитала и ахнула:

— Ему тысяча двести лет?

Прад тоже удивился, аж присвистнул:

— Угу, очень старый Домовой нам достался, они больше трёх столетий не живут…

— Но он совсем не старый!

— Внешность обманчива. Это же нежить — их нельзя мерить нашими мерками. Они стареют наоборот: рождаются стариками, а умирают новорождёнными детьми.

Домовой никак не отреагировал на его слова, — видимо со всем согласился:

— Давай шкатулку!

Прад погладил чёрный бархат на коробочке и как бы невзначай обронил:

— Мирон, ходят слухи, что Предводитель объявился… Расскажешь — отдам.

— Чёртово отродье, ты же сам всё знаешь? Зачем издеваешься? Зачем вызываешь? Приходишь в мой дом, кричишь, плёткой стегаешь — разве так просят помощи?

Взгляд Капитана стал непроницаемым, в голосе зазвенела сталь:

— Мирон, не путай себя и меня — не просил я у тебя помощи… Я задал вопрос, на который мне нужен ответ, плату ты видел.

— Уходи. Забери своих прихвостней, забери безделушку, ничего я тебе не скажу, — Домовой злился, об этом говорили капельки слюны летевшие от него во все стороны, — все правила попраны, все запреты раззапречены! Повезло же с времечком!

Он продолжал бормотать, наращивая темп, но Арина отвлеклась, ей показалось, что по ней что-то ползёт, посмотрела на ногу и тут же истошно закричала — от щиколотки до колена её ногу обвивала чёрная как смоль змея. Змея почувствовала взгляд, посмотрела на неё, показала чёрный раздвоенный язык. Услышав шипение, девушка чуть не потеряла сознания от страха. Земноводные и мыши — два вида существ, которых она не переносила. Она трясла ногой, но хватка змеи становилась крепче. Вот-вот начнётся истерика. Арина обезумевшим взглядом обвела коллег. Странно, но Гита и Вадим и Капитан смотрели на неё с удивлением, лишь Домовой ухмылялся.

Первым догадался, в чём дело Прад:

— Мирон, кончай шутить, прекрати её пугать.

— И пошутить уже вволю нельзя, — обиделся Домовой.

Змея исчезла. Гита подбежала, прижав к себе подругу, успокоительно погладила её по спине. Арине потребовались все силы, чтобы не разреветься от пережитого кошмара. В памяти стоял образ холодной, мерзкой змеи с блестящей чешуёй, равнодушными зелёными глазами и шипение, которое теперь будет преследовать её до конца дней.

— Я не предполагал, что так пойдёт. Мда, давненько мне не доводилось встречаться с мелюзгой. В высотках ведь как — один домовой на подъезд, вот где им вольготно живётся — балуйся сколько хочешь — никто не поймёт, а в старых брошенных домах всё иначе. Квартиранты уехали, Домового не позвали, он злиться, лютует, старую магию вспоминает… Хорошо, что я подстраховался, — Прад подошёл к девушкам выдав каждой по золотому амулету с дыркой по середине, напоминавший какую-то древнюю монету, — это Прыжка — носите её и никто не сможет вас смутить.

— Прыжка, — шёпотом повторил Домовой, — скотина, всё знаешь, так зачем пришёл? Всё же знаешь? Всё знаешь!

Внезапно Мирон с совершенно невероятной для столько неуклюжего тела ловкостью, прыгнул к Капитану, ударил его в грудь плечом и выхватил из рук чёрную шкатулку, которую тот так и не убрал в карман. Нарушая все законы физики, Мирон молнией пронёсся по стене, перепрыгнул на потолок — зажался в дальнем углу.

Прад отчего-то громко захохотал. Все посмотрели на него как на ненормального — поводов для смеха не было. Домовой на потолке бережно гладил бархатную шкатулку, обнюхал её, любовно прижал к заросшей щеке:

— Какая красивая! Давно Мирон не видел красивых вещей… Всё увезли, всё сломали… Дом изгадили… Ненавижу людишек! Какая красивая! — он осторожно приоткрыл шкатулку, заглянул внутрь, скорее всего ничего не увидел, поэтому открыл её полностью, — Ааааа!!! Чёрт!!! ААА!!! — оглушительно заорал Домовой.

Шкатулка выпала из его рук, упала на пол — разбилась. Прад зашёлся истерическим хохотом, даже начал бить рукой по ноге, чтобы остановится. Домовой резко прекратил кричать, по-недоброму уставившись на Капитана.

Арина посмотрела на разбившийся подарок — между щепками тёмной древесины и бархатной тряпкой серебрились осколки зеркала.

— Отродье! Обманул Мирона! Подарил Зеркало. Зеркало — плохое! Мирону нельзя смотреть в зеркало! Сука! — глаза Домового наполнились кровью. Он не кричал, говорил тихо-тихо, но каждое слово наполнялось силой, буквально оглушая, его маленькое тело трясло от негодования.

— Капитан, осторожнее! — крикнула Гита, но поздно.

Арина почему-то не заметила, как Мирон поднял длинные руки с намозоленными ладонями (совершенно не предназначенные для колдовства) начертил пальцем в воздухе неровный символ, сжал пальцы в кулак и толкнул воздух перед собой. Послышался грохот.

Прад, продолжавший хохотать, не почувствовал угрозы. Он всё ещё смеялся, когда на него обрушился крупный фрагмент кирпичной стены.

— Я приказываю тебе замереть! Подчинись! — кончики пальцев покалывало — это происходило постоянно, когда Арина пользовалась "Приказом". Необъяснимая энергия проходили сквозь её тело, концентрировалась в голове, в губах, а потом оставляла её, наподобие стрелы устремляясь к цели.

Ещё минуту назад относительно чистую комнату было не узнать. Половые доски ощерились зазубренными разломами. Большие куски извёстки исчезли неизвестно куда, на их месте чернел заплесневелый раствор, торчала пакля. В тумане от цементной пыли, ей казалось, что она осталась одна во всём мире. Вернее она и Домовой, окаменевший на потолке с ехидной ухмылкой.

Пыль медленно оседала.

У кучи расколовшегося кирпича суетилась Гита. Из-под завала была видна поникшая рука Капитана — белая то ли из-за извести, то ли из-за потерянной крови. Арина кинулась на помощь подруге. Вместе, не жалея маникюра на руках, они быстро расчистили место, но освободить Капитана оказалось не так-то просто. На него навалился большой монолитный участок стены. Рыжие кирпичи растрескались, но в советском союзе делали хороший цемент — он крепко держал конструкцию, засохнув серыми кровоподтёками на поверхности. Кусок стены весил, наверное, килограммов сто. Как не пытались девушки его поднять — ничего не получалось.

В помещении запахло дымом.

— Вот только пожара нам не хватало, — прошипела от натуги Гита, силясь приподнять стену.

— Где же Вадим?

— Забудь! С мужиками вечно так: когда они очень нужны их никогда нет на месте!

Из-под пальцев Арины откололся кирпич, Гита в одиночку не удержала приподнятую стену, и та опять упала на Капитана. Под кирпичами застонали.

— Блин, надеюсь, мы его не добили, — искренне переживая, сказала Арина.

— Этого так просто не убьёшь, — усмехнулась Гита.

За их спинами возник большой тёмный силуэт. Широкие ладони Вадима уверенно взялись за край обвалившейся стены. Он напрягся и как-то легко поднял её, освободив Прада. Перед тем как приступить к оказанию первой помощи, Арина успела в очередной раз удивиться тому, насколько сильные эти мужчины. И откуда в них столько силы?

Прад лежал ничком. Не обязательно было быть врачом, чтобы понять — рука Капитана сломана — об этом говорил неестественный изгиб в районе локтя. У левой ноги скопилась лужица крови. Смешавшись с цементной пудрой, она напоминала ртуть. Вопреки ожиданиям Прад оказался в сознании — с тихим стоном попытался подняться. Ему помогли сесть. Гита побледнела и закрыла рот рукой, когда увидела травмированную ногу. Открытый прелом — зрелище не для слабонервных. На первом курсе в медицинском, Арину и саму чуть не стошнило, при первом взгляде на желтоватый обломок кости, торчащий сквозь мясо.

Что-то упало с тяжёлым тупым звуком, как падает мешок картошки. Все посмотрели в дальний угол, где распластался Мирон. Скованный приказом Арины, он продолжал неприятно лыбиться.

— Вот подонок! — прохрипел Прад, державшийся за правый бок, — рёбра видимо тоже пострадали. — Хватит со мной нянчится — заживёт! Прикажи-ка лучше нашему уродцу рассказать всё про Предводителя и уйдём отсюда, — сказал он Арине, которая накладывала на ногу шину из ритуального кнута.

— Говори! — приказала она, зыркнув в угол.

Губы домового зашевелились, хотя он сам оставался парализован:

— Гы-гы, неплохо я тебя? Но ты — отродье, сам напросился! Никакого уважения… Пришёл бы как полагается, пригласил побеседовать, подарок принёс…

— … и ты бы мне ничего не сказал, — миролюбиво отозвался Прад, — Заткнись! Если бы всё пошло по-моему, мы бы уже ехали по домам, а ты продолжал куковать тут в одиночестве. Я просто не учёл, как долго ты здесь прозябаешь — весь дом собой пропитал, со стенами слился — всюду несёт нечестью, редкое явление даже для такого старика как ты.

Мирон пытался, что-то сказать, но его никто не слушал. Прад благодарно посмотрел на Арину, вытиравшую окровавленные руки и, как умел только он, мгновенно стал галантным:

— Ара, запомни меня таким жалким, израненным, побитым… Обязательно запомни! — ухмыльнулся, — будешь рассказывать внуку какому-нибудь Карену или Наргизу, потому что больше меня таким не увидишь никогда!

— Капитан, поменьше разговариваете, у вас сломано ребро, — Арина привыкла не обращать внимания на его остроты.

— Прикажи ему всё рассказать и поедем.

— Хорошо.

После того, что он сотворил с Капитаном, который, правда, отчасти сам виноват, вся её симпатия к Домовому улетучилась. Не задумываясь, она произнесла нужные слова:

— Домовой Мирон, приказываю тебе: расскажи все, что знаешь о Предводителе — Ганталианте, появившемся в Москве.

Мирон захрипел. Шерсть на его загривке встала дыбом, жилы натянулись. Необъяснимым образом, видимо собрав все внутренние силы в кулак, он преодолел предыдущий приказ — пошевелился. Длинные пальцы тянулись к худой шее:

— Сссс… Сссссс. Сссс, — шипел Домовой, а его же собственные руки смыкались в замок на горле.

Это продолжалось целую вечность или пару минут. Совершенно ошарашенная зрелищем Арина глупо хлопала ресницами, не понимая, как живое существо способно себя удушить. Между тем хрип из глотки Домового становился тише, хотя хватка не ослабевала — пальцы побелели от натуги. Вскоре большие зелёные зрачки закатились вверх — под веки — Арина вышла из ступора, поспешно приказав:

— Прекрати! Можешь ничего не говорить, но перестань себя душить! Приказываю!

Дыхание Мирона стало ровным, тело обмякло на полу. Он еле слышно проговорил, теряя сознание:

— Ничего вы от меня не добьётесь… Тепло… Как же тепло…

— Вадим, угли уже готовы? — подал голос Прад.

Вадим кивнул.

— Отлично! Забирай и уходим отсюда!

Арина опять почувствовала себя полной дурой, заметила маленький костерок, тлевший в коридоре, вопросительно посмотрела на Капитана:

— Не поняла…

— Дом слишком старый, его всё равно давно собирались сносить — ускорим процесс!

— Вы хотите сжечь дом?

— Ну, скажем так: ускорить естественный отбор в сфере недвижимости! Вот увидишь — через годик на этом месте построят отличную высотку! Приедут новые люди, будут счастливы…

— А как же Домовой?

— Забудь о нём — это же нежить! Нашла, кого пожалеть… Лучше бы меня приласкала… Женская ласка — дороже любого лекарства, — Прад протянул здоровую руку к её груди.

Она отшатнулась:

— Прад, но так нельзя! Он же живой! Может, конечно, несговорчивый, своенравный, но нельзя с ним вот так!

— А что ты сделаешь, чтобы я его пощадил? Знаешь, я тут недавно купил увлекательную книжку "Ветка персика" называется, так вот там есть интересная поза: "Козочка" — мужчина лежит на спине, а женщина в это время, наклоняясь к его…

— Хватит! — остановила его Гита, — Ариш, с Домовым всё будет хорошо — это ритуал, когда хозяева уезжают из дома, они берут Домового с собой. Для этого необходимо взять с собой угли и разжечь из них костёр на новом месте. Угли у Вадика. Мирон теперь будет жить у нас.

— Хотя не известно — к добру ли… — Капитан застонал от боли — Вадим помогал ему подняться, — ох, пожалею я об этом!

Они медленно уходили по безлюдной улице, будто вернувшейся в прошлое из страшного апокалиптического будущего: Прад опирался на плечи Вадика и Гиты, а Арина тащила на одноколёсной ржавой тачке, найденной в соседней комнате, старого храпящего Домового. Лето не обращало внимания на их раны, смеялось щебетом птиц над потусторонней угрозой ощутимо нависшей над ними, потешалось буйством зелени над их страхами перед неизвестностью. Они уходили не оборачиваясь, хотя прекрасно слышали, как пасть огня с лёгкостью пожрала сухую крышу двухэтажки, пробежала по дощатым полам, обрушила лестничные пролёты — закончила мучения мёртвого дома.

Капитана отправили в больницу, Мирона на базу, а сами сослуживцы разъехались по домам. Всю ночь Арине снилась старинная школьная подруга Наташка. В девятом классе Арина обещала Наташке своё красивое шёлковое платье, чтобы та сходила на первое свидание, но совсем забыла об этом — засиделась в библиотеке. Наташка тогда четыре часа прождала её у подъезда, а когда дождалась — ничего не сказала, просто посмотрела как-то по-особенному, и с тех пор вообще ни разу не сказал ей ни слова.

Весь следующий день на работе она не работала. Капитан, принявший руководство из элитной платной палаты больницы, поручил ей пополнить багаж знаний в информационном центре базы.

Равнодушный голос компьютера всё реже произносил фразы "Информация засекречена" или "доступ закрыт", отчего Арина чувствовала себя значимой — как бы не было трудно, медленно, но верно она становилась, частью этой странной команды.

В тоннах гигабайт самой разнообразной информации об обрядах, редких и ещё более редких аномалиях, духах, приданиях, легендах и даже сказках она, наконец, обнаружила файл стоящий пристального изучения.

Экран на стене отобразил надпись "Правила мироустройства". Вопреки ожиданию, заговорил не монотонный голос, под однообразную диктовку которого она откровенно засыпала, а Капитан Прад. На экране появилось изображение огромной аудитории: все места заняты слушателями — лиц не разобрать, у кафедры Капитан читает лекцию на английском. Запись явно была старой — сделанной на плёнку, но Капитан за прошедшие десять или более лет нисколько не изменился. Арина, к своему стыду, плохо знала язык, поэтому включила субтитры.

"Правила мироустройства" — это, если хотите, единая библия нашего мира. В каждое вере присутствует собственный кодекс поведения. Неважно как он называется: талмуд, завет, коран — прежде всего это кодекс поведения, отчасти совпадающий с "Правилами мироустройства", но по большому счёту откорректированный тем или иным богом, с целью пропаганды собственной фигуры. С течением времени люди забыли о правилах, более того всё чаще пытаются их оспорить, нарушить" — Капитан отвлёкся прикуривая, точно так же, как он делал это сейчас. По аудитории прошёл шумок — слушатели обсуждали услышанное. Прад обвёл взглядом собравшихся: "Сейчас объясню, что я имею ввиду. Начнём с простого. Насекомые. Комар. "Правила мироустройства" отводят комару всего две цели в жизни: напиться крови и отложить яйца, или чем там они размножаются… Комар существо тупое, и он безропотно подчиняется. Думаю, вы не встречали комаров пьющих мёд или не кусающих маленьких детей из жалости.

Отсюда первое правило: для каждого создания в мире существуют свои правила.

Ещё пример. Кошка. Кошка по "правилам мироустройства" существо своенравное. Ей на роду написано бояться собак и ловить мышей. Это не глупое существо, но и оно соглашается с правилами — боится собак, хотя мышей давно уже не ловит. Наверняка были кошки, хоть раз в истории, напавшие на собаку (больше их по размеру), как вы понимаете — их ждала незавидная участь, потому что о них нам ничего не известно.

Отсюда второе правило: правила нарушать чревато.

Идём дальше. Человек. Самое высокоразвитое живое существо. Для нас тоже есть "правила мироустройства", но в них меньше ограничений, больше целей и так далее. Во все времена человек стремился стать всесильным. В прошлом каждый мечтал стать богом, теперь в богов верить не модно, поэтому люди мечтают стать просто великими. Подсознательно нас тянет нарушить правила, что-то внутри подсказывает: преодолеем этот барьер — вознесёмся выше небес и в этом есть правда. Далеко за примером не пойдём — лихач, проехавший на красный свет, уже чувствует себя королём дороги, но ездить только на зелёный — это человеческие правила — мирозданию на них плевать. Нарушая же "правила мироустройства", человек создаёт коллапс в размеренном течении жизни — разрыв ткани бытия. Последствия очевидны: колоссальный выброс энергии. Дальше возможно два варианта развития событий: энергия либо уничтожает, вернее чаще всего уничтожает нарушители, либо возвышает его".

Гул в зале нарастал.

Прад вальяжно развалился на кресле лектора, начал говорить потише, чтобы слушатели успокоились: "Комар, по собственной воле отказавшийся пить кровь — мог бы стать богом комаров. Кошка, если бы она смогла преодолеть желание гоняться за птичками и мышами, возвысилась бы над собратьями. Но. И теперь самое интересное. Но, ни одно живоё существо (кроме человека) по своей воле не нарушит "Правил мироустройства".

Правило номер три: правила нарушать нельзя и точка!

Это табу, благодаря которому мир стабилен, приветлив, жив. Нарушение правил может повлечь за собой катастрофу: энергия трансформируется в агрессию, в природные катаклизмы и кто знает во что ещё… Увы, человек же давно оторвался от духовной пелены — не верит в призраков, в магию, не чтит предков, не чувствует опасность, нарушая запреты.

А теперь для всех объясняю на пальцах.

Вспомните ещё одну закономерность: недостаток одного компенсируется избытком другого. Инвалиды умнее, талантливее здоровых. Слепые владеют прекрасным музыкальным слухом. Тем, кому не повезло в любви, везёт в бизнесе. И вот вам яркий пример. В мире немало женщин, не имеющих детей, но ведь человек — венец природы, как он может согласиться со столь вопиющей несправедливостью? Никто не задумывается, что лишив этих женщин главного качества, мироздание подталкивает их к самореализации в других сферах. Эти женщины могли бы стать выдающимися политиками, миротворцами, творцами — изменив мир в лучшую сторону. Но! Человек придумал гормональное лечение, искусственное оплодотворение и даже суррогатных матерей. Никто не ведёт статистику, а зря. Женщины, родившие вопреки предназначению, часто сходят с ума, становятся глубоко несчастны, спиваются и, как правило, оказываются плохими матерями…".

Кто-то крикнул из зала:

— Вы верите в судьбу?!!

Прад резко поднялся с кресла:

— Нет, не верю. Мы вольны сами строить будущее, но необходимо коррелировать поступки и пути в зависимости от правил, — он саркастично усмехнулся, — лучше бы вы поинтересовались, как узнать правила, данные нам при рождении…

— И как же? — крикнули уже из другой части аудитории.

— А я не знаю…

В зале повисла гробовая тишина, а затем, как селевой поток, приближающийся к подножию горы, начал нарастать недовольный гул. Отдельных голосов не было слышно, но судя по возмущённым жестам, людей не устраивал такой ответ. Они эмоционально размахивали руками, что-то доказывали сидящим рядом, кто-то кинул огрызок яблока в трибуну. Шум немного стих лишь с появлением в центре зала высокого седого мужчины с длинными волосами, заплетёнными в косичку на затылке. Мужчина носил короткую белую бороду и короткую кожаную куртку чёрного цвета. Он взошёл на трибуну, коротко взмахнул рукой и в ту же секунду, словно по волшебству, все затихли.

Мужчина выдержал театральную паузу:

— Дамы и господа, я рад сегодня видеть всех вас в добром здравии. Наша встреча — наглядный пример того, что дело предков живёт. Доклад Капитана Прада, возможно вскоре станет ярчайшим открытием, сделанным нашей организацией за последние несколько тысячелетий. Если гипотезы о путах "Правил мироздания" подтвердятся, представьте: какие просторы для манипуляций это сможет открыть? Борьба без кровопролития, без жертв, без потерь и слёз. Мир во всём мире, без смертей его защитников. Ведь коль всё живое действительно подчинено негласным правилам, то существа из потусторонней, сакральной области и подавно связаны ими! Представьте перспективы!

Запись прервалась.

Арина ещё некоторое время смотрела на белый шум, обдумывая услышанное. В доводах Капитана была соль, но с другой стороны, как странно осознавать, что в хорошо знакомом с детства мире, существуют правила, о которых никто никогда не знал. С другой стороны, так ли странно? Ведь законы физики и молекулярной химии существовали задолго до того, как их открыли. Да, и мир духов существовал всегда, хотя о нём она узнала считанные недели назад. В последнее время все, что она когда-либо знала, во что верила — перевернулось вверх тормашками, поэтому откровение Прада она приняла, покорно и безропотно — как данность.

 

2

Иногда с ней такое происходило: она погружалась в воспоминания, и из прошлого поднималось настолько много деталей, нюансов, на которые раньше не было времени обратить внимание, что Арина проваливалась в нежданный сон, и уже в нём продолжала вспоминать. Вот и сейчас — уснула. Её разбудило лёгкое щекотание в голове. Где она? Ах, да — база, срочный вызов, но где же все? Справа на стойке для посетителей сидел Мирон — смотрел влюблёнными глазами. С тех пор как он поселился на базе, они немного сдружились. Точнее всех остальных Домовой ненавидел, а её терпел, иногда перекидываясь парой ничего не значащих фраз. Мирон ничего не рассказал о Ганталиане. Прад испробовал кучу способов: заговоры, откровенная лесть, обман — ничего не помогало. Домовой молчал как рыба, а если напор был слишком сильным, принимался угрожать самоубийством, картинно закатывал глаза, падал в обмороки.

— Не думал, что скажу это, но ты здесь — в логове отродья, самая симпатичная, — скрипучий старческий голос Мирона окончательно её разбудил.

— Спасибо… Ой, что это? — Арина провела рукой по волосам и не узнала их.

Длинные смоляные волосы оказались заплетены в оригинальную причёску. Косички разнообразных стилей плетения на затылке создавали основу, косички на лбу и висках поддерживали остальные волосы, так же убранные назад, несколько тонких косичек спускались к щекам. Арина подошла к зеркалу — ничего подобного видеть раньше ей не доводилась. С новой причёской она напоминала статную древнюю княжну, какого-нибудь гордого горного клана. На лице появился лёгкий макияж, от чего глаза смотрелись чёрными как ночь, а острые скулы придавали выражению холодность — наделяли властью. Арина себя почти не узнавала.

Воскликнула:

— Домовой, ведь это ты сделал?!!

— Я. - он отвернулся, — мы ведь в прошлом, в хлеву всегда лошадям гриву в косы заплетали…

Её не смутила обидная параллель:

— Ой, Мирон, спасибо огромное! Никогда у меня не было такой чудесной причёски!

— Мы… Это… Ну в общем, если нам только нравится хозяин, а так… ни-ни!

Арина начала пританцовывать у зеркала, а потом подбежала к Домовому и от души поцеловала его в щёку, потрепав по загривку. Мирон ссутулился, забормотал проклятия. Он сильно изменился за время пребывания на базе. Капитан рассказывал, что внешность домового полностью зависит от его дома. Если это брошенная загаженная лачуга, то и её Домохозяин смахивает на бомжа, а если это цивильное жильё — Домовой преображается.

Уже на следующий день, после заселения, когда Домовой бесновался выражая протест против нового места: разрушая технику, жутко матерясь. Все заметили, что его шерсть начала блестеть — не напоминала больше слоящиеся пучки, как у блохастой собаки. С каждым днём Мирон менялся. В конце концов, он успокоился, заплёл бороду в косы, почистился, где-то раздобыл новую одежду. Оставаясь наедине, коллеги шутили, что заполучили образцово-показательного Домового хоть и жутко вредного.

— Мирон, хочешь чаю? — как бы невзначай поинтересовалась Арина. Она заметила, если к Домовому обращаться напрямую, он всегда хамит — вероятно, думает, что на него пытаются влиять, но если задать вопрос вскользь — между делом, вполне можно надеяться на адекватный ответ.

— С мёдом? — буркнул отвернувшийся Мирон.

— Угу, я как раз из дома принесла липовый.

— Буду.

Арина еле сдержала улыбку, понимая, скольких сил стоил Домовому этот сдержанный ответ — больше всего на свете он любил сладости, как и она.

— Слушай, а ты не знаешь, где все?

— Не знаю и знать не хочу. Ненавижу вас! Ну, в смысле тебя немного, а всех остальных сильно ненавижу! Взяли бедного Мирона, вырвали из родного гнезда…

Она перебила, потому что слышала эту песню десятки раз:

— То есть никто не приезжал? Не звонил?

— Нет.

— Ну и ладно. Угощайся!

Арина разложила на столе мятные пряники и чудесные шоколадные пирожные, тающие во рту. У Мирона загорелись глаза. Теперь уже он не смог сдержаться: подскочил к столу, отхлебнул чай, дрожащей рукой потянулся к лакомствам — пальцы подрагивали — Домового мучила проблема выбора.

Она недаром подала столь богатый на сладости завтрак. Недавние воспоминания подтолкнули Арину к любопытному эксперименту. Ещё раз, продумав беседу, она "случайно" обронила кусочек пряника на пол:

— Ой, какая я неловкая! Блин, как жалко… Такой вкусный был пряник и больше не осталось…

— Чё паришься? Доешь! — с набитым ртом пробормотал Мирон.

— Я бы с радостью, но мне нельзя…

— Чё эт нельзя? Земля нам мать, можно подобрать…

— Это вам можно. Ты ведь знаешь, я из Армении, наш народ живёт иначе, нам правила не позволяют, есть с пола, — реакции, которую ожидала Арина, не последовало, может Домовой не слышал? Она сделалась совсем печальной, — ах, как жаль… весь день испорчен! Терпеть не могу эти правила! Куда не плюнь — то нельзя, это запрещено — никакой жизни! Не спорь с отцом — отец всегда прав. Не влюбляйся — мужа тебе подберёт семья. Не гуляй позже девяти вечера… Правила, правила, правила!

Мирон равнодушно жевал.

Арина по-настоящему расстроилась — план не сработал, оставался последний шанс. Она воровато огляделась:

— Ладно, здесь ведь никого кроме нас нет… Чёрт с ними — с правилами! — осторожно взяла упавший кусок пряника, медленно поднесла ко рту.

Длинная рука Домового с силой ударила её по ладони. Пряник отлетел в сторону, ударился о ближайшую стену, рассыпался на тысячу крошек.

— Правила нарушать нельзя. Никогда не нарушай правила! — заявил Мирон. Серьёзно посмотрел на неё. Потянулся за чаем.

— Я тебя умоляю! Это же всё чепуха! Что бы произошло, если бы я его съела?

— Правила нарушать нельзя! Так завещали пращуры, так жили деды, так будут жить наши внуки. Правила нарушать нельзя! У каждого свои правила — чти их.

Настолько продолжительной беседы у них ещё никогда не было. Арина сделала вывод, что Домовой добреет или глупеет от сахара. Решила продолжить игру. Тяжело вздохнула:

— Ох, конечно, Мирон, тебе легко говорить: ты Домовой — для вас человеческие правила не писаны, я вообще сомневаюсь, что у вас есть какие-то правила… А я? После тридцати замуж уже нельзя — старая дева, красную помаду нельзя — будут считать шлюхой, высокий каблук нельзя — женщина не должна быть выше мужчины, прекословить брату нельзя — потому что он мужчина, а у меня он ещё и идиот, но слова ему не скажешь — нельзя! Всюду: нельзя, нельзя, нельзя! Сил моих нет жить по правилам!

Она печально уронила голову на ладони, успела заметить в глазах Домового намёк на подозрительности, поспешно достала из сумки зефир:

— Вот совсем забыла — кушай на здоровье!

Мирон чуть не подавился слюной, схватил упаковку:

— Не грусти. Я-то думал у вашего народа действительно какие-то жестокие правила, а сейчас как послушал — туфта! И чё ты убиваешься? Вот у монголо-татар бабы вообще ничего не решали: повернул зубами к стенке и пусть себе сопит, — Домовой заржал, так что липкие куски зефира полетели во все стороны. Поперхнулся, долго кашлял, в конце концов, продолжил, — или у вас же на Руси: родится в семье немая припадочная девка, так её сжигали как ведьму, а звали "бесноватой"…

— Мда, родился девочкой терпи… Не то что тебе… Никаких тебе правил! — с завистью покосилась Арина.

Домовой снова заржал:

— Не правда! Я бы с удовольствием с тобой местом своим махнулся! Вы люди — не осознаёте всего, что вам дадено! Не цените! У нас-то как раз правил целый воз и все нерушимые, все табу:

Хозяина уважай,

о бедах предупреждай,

подворье береги,

от волка стереги.

Хозяйке помогай,

в сметану молоко взбивай,

тесто поднимай,

печку разжигай.

Путь врагу в дом закрой,

детям на ночь песню спой.

Никому недолжным будь,

а коль должен — не забудь…

Арина не смогла сдержать триумфа — вот оно, то чего недоставало! Домовой проболтался, выдав свои "правила мироздания", которые нельзя нарушить. Осталось всё хорошо обдумать: как вернее их использовать.

Мирон запоздало осознал, что взболтнул лишнего:

— Чёт я разболтался совсем, а ведь дел невпроворот, — засунул в рот остатки зефира, недоверчиво посмотрел на Арину, которая изобразила на лице выражение величайшей глупости, убежал в сторону стиральных машин.

"Никому не должным будь, а коль должен — не забудь" — повторила она про себя. Эта фраза наверняка значила намного больше, чем казалось, оставалось понять, как её использовать.

 

3

Прошло не меньше часа. Арина успела сделать небольшую уборку, дважды набрать номер Гиты, дважды услышать: "Абонент не отвечает или…", ещё раз попить чаю и устать. В половине одиннадцатого на лестнице послышались чьи-то быстрые шаги.

Коллеги!

Приветствие застряло в горле — в помещение ворвались два рослых мужчины в камуфляже с чёрными масками на головах, чёрными автоматами в руках.

— Кто вы? — успела удивиться она, прежде чем первая пуля вылетела из дула.

Каким-то чудом ей удалось вовремя упасть на пол, укрывшись под стойкой посетителей. Стена напротив, где ещё секунду назад была её тень — успела покрыться широкими дырами от пуль. Гипсокартон издавал низкий бухающий звук, взрываясь всё новыми и новыми дырами. Почему-то не было страшно. Хорошо, что стойка оказалась монолитной — отделённой от общего зала, пули застревали в ней, отдаваясь тупыми ударами в спину. Тишина всего за один миг бесследно улетучилась. Прачечную наполнил звон бьющегося стекла, звук тяжёлый падающих предметов, стрекотание автоматов. "Когда же у них кончатся патроны" — подумала Арина, сжимаясь всё сильнее в ненадёжном убежище.

— Чего ты ждёшь? Они нас убьют! — перекрикивая шум, заорал в самое ухо Мирон, выскочивший из угла.

Со стойки упала прострелянная фарфоровая ваза, расколовшись на две половинки.

— А что ты предлагаешь?

Поднятые в воздух бумаги медленно падали на их головы.

— Убей их!

Слева от её лица особенно ловкая пуля почти пробила стойку. Острое стальное ядро хищно высунулось в сантиметре от уха.

— Я никого не убиваю! Я не могу никого убить!

Грохот прокатился по прачечной, дрогнул пол — упала стиральная машина.

— А они могут и хотят! Они нас убьют!

Погасло несколько потолочных лампочек, остальные тревожно замигали.

У визитёров закончились патроны. Во вновь вернувшейся тишине отчётливо слышался лязг металла о металл. Она ярко представила, как неизвестные захватчики достают сменные магазины, вставляют их в оружие, готовятся к новой атаке.

— Думаешь, эта сучка ещё дышит? — спросил низкий прокуренный голос.

— Думаю, скоро перестанет дышать, — ответил второй такой же.

— Я приказываю вам замереть! Приказываю — не шевелитесь! — крикнула Арина продолжая прятаться.

Звуки стихли. Выждав с полминуты, она осторожно выглянула сбоку. Тут же на боковую часть стойки обрушился шкал выстрелов. Не может быть! Она ведь приказала! Раньше приказы не давали сбоев. Впрочем, на людях она экспериментировала не часто.

— Я же говорил! Убей их! Ты даёшь слабый приказ, у них какая-то защита, может медальон, может оберёг… — Домовой вплотную прижался к ней, согревая своим теплом. Его мелко трясло.

— Мирон, но ведь это люди. Надо всё решить мирно!

Мирон обернулся и понимающе посмотрел ей в глаза:

— Решай сама, но они убьют тебя, а я к тебе привязался… У меня давно не было хорошей хозяйки…

Арина прижалась к нему. Будь размером Домовой больше толстой кошки — это вполне сошло бы за дружеское объятие. Стенка за её спиной приняла ещё несколько пуль, издала новый звук — хруст, по ней побежали трещины — времени на размышления не оставалось. Арина зажмурилась, почувствовала покалывание, глубоко вдохнула, приказала:

— Я, Арпеник Ослонян приказываю вам — нападающие, раз и навсегда — УМРИТЕ!

Пол, стены и потолок дрогнули, как когда упала стиральная машина. На пару вздохов она лишилась чувств, потому что огромная мощь поднялась из её тела, выплеснувшись в открытое пространство, забирая с собой почти все силы. В ушах зазвенела тишина. В тишине неестественно громко упали два тела. Кто-то увеличил силу тяготения — ей никак не удавалось пошевелиться — руки и ноги весили по тонне, не меньше. Подбежал Мирон, прижался сбоку, вытянул длинную руку — поправил её причёску:

— Сестрёнка, ты молодец! Я сбегал, посмотрел — они мертвы, а мы живы! Мертвы… Живы!

— Почему-то легче от этого не становится, я чувствую себя как подстреленная…

— Пройдёт, вот увидишь!

Вдруг зазвонил стационарный телефон, радио-трубка лежала рядом, в неё тоже попала пуля — пластик растрескался, обнажив микросхемы.

— Алло, — зачем-то шёпотом сказала Арина.

— Ара, дорогая, как ты? — поинтересовался взволнованный Прад, — тут такое дело, тебе нужно срочно бежать! Я пока не знаю, кто именно, но какие-то силы нам угрожают. Вадима ранили дома, Гита пропала, на меня охотился целый отряд спецназа… Неужели власти? Вряд ли — невозможно. Короче говоря, поспеши, скоро они будут и у вас…

— Прад, они уже у нас были…

— ЧТО? Эх, конечно, база — первое место, где будут искать! Что произошло? Это были военные?

— Я не уверена…

— Они угрожали? Тебя били?

— Нет, меня всего лишь расстреляли…

— Чёрт, я не мог раньше позвонить. Быстрее рассказывай, ты ранена?

— Нет, отделалась лёгким испугом, а вот прачечной требуется ремонт.

— Плевать на прачечную, как всё было, где нападавшие?

Арине с трудом далась следующая фраза, не укладывалось в голове, что она кого-то убила, но хуже всего — совсем об этом не жалела:

— Они мертвы.

— Хм, бедняга, прости, я не знал… Ладно расскажешь при встрече. Сейчас тебе нужно как можно быстрее выбраться оттуда. Я в…

В трубке раздались короткие гудки.

— Прад? Прад? Алло! — на всякий случай попыталась Арина — бесполезно, короткие гудки, блин и куда нам теперь бежать?

Подвижные брови Домового жили своей жизнью — он явно находился в крайней степени возбуждения:

— Может к тебе домой?

— Это глупо, Вадима ведь нашли в его квартире, значит, и ко мне могут нагрянуть…

— Твоя правда. Тогда пойдём в мой прежний дом, там куча потаённых уголков — переждём!

— Эээ, знаешь, мы тебе не говорили, но твой старый дом сгорел. Извини…

— Аааа, ну ладно, тогда давай пойдём…

— Стоп. Не поняла, — к ней возвращались силы, так что она без труда села на полу и крепко взяла Домового за плечи, — как это "ааа ну ладно"? Разве ты не должен бесноваться, впадать в ярость, материть нас, на чём свет стоит, бить посуду?

Домовой потупился, повёл ногой, расчищая пол от мусора:

— Некогда…

— Как это "некогда"?

— Ну, как сказать… Короче, мне всё равно… Вы ведь меня переселили, хоть и насильно, но с тех пор для меня старый дом всего лишь стены и кров — я к нему не привязан, моё место здесь.

— Пипец, не мог раньше сказать? И какого чёрта, ты тогда нам устраивал истерики?

Мирон пожал плечами:

— Характер.

Арина закатила глаза, взяв передышку в беседе. Кое-как поднялась. Прачечная была полностью уничтожена, ей казалось, что разрушения не должны быть столь серьёзными, но они превосходили все возможные масштабы. Мигающий свет раздражал глаза, заболела голова. Она быстрым шагом прошла в подсобку, схватила сумку и направилась к выходу.

— Постой! — остановил её Домовой, — нам потребуются магические устройства!

— С чего ты взял? У Капитана наверняка всё с собой, идём!

В сумке завибрировал мобильный. Смска пришла с номера Прада: "Ара, возьми из моего кабинета пару безделушек — они нам могут пригодиться. Я имею ввиду резной жезл, коричневую мантию и две небольшие склянки из моего стола. О месте встречи сообщу позже".

Арина нахмурилась. Прад не сказал как проникнуть в его кабинет за бронированной, наверняка хорошо защищённой дверью. Неужели он догадался? Арина с детства обладала гипертрофированной внимательностью, поэтому уже на третий день работы здесь, знала секретные коды от шкафчиков всех сотрудников — подсмотрела, а накануне заметила, что в кабинке Гиты имеется позолоченный ключик — такой же, каким Прад отпирает дверь в свой кабинет — видимо запасной. Она вернулась в подсобку. Глупо со стороны Гиты было ставить в качестве пароля восемь цифр собственной даты рождения — любой подберёт его за несколько минут. Ключ лежал на месте — внизу за сменной обувью. Замок двери в кабинет легко открылся: слишком просто. Она успела заметить, как отшатнулся от проёма Домовой, но поздно. Арину сильно тряхнуло, из глаз посыпались искры, а дальше удар по затылку и чернота. Почти сразу темнота начала рассеиваться, но мысли хаотично носились в голове, путались.

— Сестрёнка, ты пришла в себя! Вот же напугала старого Мирона… Я так волновался! — Домовой сидел у её головы, гладил по волосам.

— Ты врёшь, — устало сказала она, садясь на полу — в глазах потемнело, — ты знал о ловушке, поэтому отшатнулся — хотел, чтобы меня шарахнуло…

— Глупости! Ничего я не знал!

— Врёшь!

— Ну, я, правда, не знал, но подозревал…

— Мирон, ты скотина!

Она не злилась на него. Если бы одновременно с ней в кабинет вошёл Мирон, его вероятнее всего убило бы вспышкой. Сразу же подняться оказалось слишком тяжело. Арина перевалилась на живот, встала на четвереньки, села на колени, цепляясь за дверь встала:

— Я долго была в отключке?

— Нет, нет, всего минутку! Поспешим, нам нужно спешить!

— Знаю, знаю…

Арина с опаской вошла в кабинет. Кабинет выглядел чужим, незнакомым: здесь всё казалось блеклым, холодным — не хватало сердцевины, дающей этим предметам жизнь — Капитана. Она отстранённо прошла вокруг, потрогала красивые золотые ножницы для бумаг и золотое перо, провела рукой по тёплому сукну столешницы, вспомнила пукающий звук, который издают стулья для посетителей. Да — без Капитана этот кабинет смотрелся несуразно, только с ним эти вещи работали гармонично.

"Некогда размышлять" — напомнила она себе. Резной старинный шкаф открылся без ожидаемого скрипа. Внутри оказалось больше места, чем должно было быть, если брать в расчет внешние размеры шкафа. На первой же вешалке обнаружилась коричневая мантия. Прад будто специально её здесь оставил — будто ждал этого дня. Мантия была тонкой и почти невесомой. Коричневый шёлк тихо щёлкал статическим электричеством, когда к нему прикасались пальцы. Она свернула её в маленький свёрток, положила в сумку. Закрывая дверцы, подумала: "вот бы увидеть любимый костюм Прада, что ему нравится больше всего?". Неожиданно вешалки пришли в движение, бесшумно меняясь местами — на передний план выплыл хорошо отглаженный белый мундир. Плотная тяжёлая ткань сияла матовой белизной — Арина вспомнила — этот цвет называется "цвет слоновой кости". Китель имел погоны и отличительные лычки, но, сколько она не напрягала память — не смогла вспомнить, какой именно армии они принадлежали. На груди сияло несколько золотых звёзд, инкрустированных драгоценными камнями — скорее всего ордена, но и подобных орденов ей видеть прежде не доводилось.

— Эй, сестрёнка, ты чего так долго? — заныл из коридора Мирон, не рискнувший войти в кабинет.

— Сейчас, сейчас!

Арина решила больше не задерживаться. Взяла несколько маленьких баночек с тёмно-синей жидкостью с верхней полки в столе, сняла со стены церемониальный жезл, производивший впечатление дешёвой китайской подделки рублей за двести, и поспешила к выходу.

Ей не хотелось смотреть на трупы напавших мужчин, но что-то внутри заставило взглянуть в их окаменевшие лица. Остекленевшие глаза открыты, рты искривлены злобой, что она такого им сделала? Тела неподвижно лежали друг на друге. Поняли ли враги, что умирают, когда она произнесла приказ? Успели ли проститься с жизнью, о чём подумали? А если их ждут дома жёны или престарелые матери? Нет. Нельзя об этом думать! Они виноваты сами — это они напали и хотели её убить. Арина решительно перешагнула через автомат.

Сумка больше напоминала баул оптового торгаша. Непонятно как в неё уместились все магически вещи, её собственный скарб и Домовой. Прохожие кидали подозрительные взгляды. Арина шагала по улице, не переставая удивляться, как глубоко наплевать городу на её беды. Бабушки во дворах неспешно кормили ленивых голубей, деревья, разморённые июньским теплом, не удосуживались даже пошевелить листьями, автомобили не ехали, отдыхая в обеденных пробках.

Освежающая прохлада метрополитена освежила заторможенные мысли. Зачем она пришла в метро?

Спускаясь по эскалатору, Арина прошептала в сумку:

— Мирон, как думаешь, куда теперь?

— Почём я знаю? — проскрипел Домовой.

Беззвучно завибрировал мобильник. "Метро Таганка" — прислал смску Прад.

— Блин, объяснил бы что ли! — выругалась она, мысленно наметив маршрут.

Ситуация повторилась на месте. Прад приказал идти к Москва-реке. Когда она уже прокляла всё на свете, так как большинство прохожих смотрели на неё как на дуру и говорили: "Девушка, вам плохо? Здесь Яуза!", всё же отыскалась нужная дорога, хотя, наверняка, не самая короткая, потому что вела через тысячи грязных закоулков. Арина закипала от злости. Новые туфли покрылись толстым слоем грязи, она выбилась из сил, никто ничего не объяснял, а короткие смс-приказы, так и вовсе бесили. Но больше всего ей не нравилась закономерность. Как только она спрашивала себя — куда дальше? Прад будто читая её мысли, присылал ответ. Раньше склонности к телепатии за ним не наблюдалось. А вообще существует ли телепатия? Этого Арина тоже не знала.

Так или иначе, руководствуясь более чем скромными ориентирами, они прошли вниз по течению, полюбовались проплывающими лодками, добрались до запущенного дворика. Прад распорядился отыскать школу. Школа обнаружилась в нескольких метрах от дома. "Если школа на месте, поздравляю тебя — ты пришла" — тут же написал Прад. Арина зарычала от зла, крикнула вслух, спугнув стайку голубей: "И куда теперь?". Мгновенно пришёл смс-ответ: "Не кипятись! Обойди дом с тыла, найдёшь лаз, ведущий вниз — спускайся, скоро встретимся!". Взгляд случайно остановился на стрелке с надписью "Бункер" — в глубине шевельнулось нехорошее предчувствие.

Предчувствие не подвело. К её ужасу, лаз действительно оказался лазом: узкой грязной вертикальной дырой под землю. Глубоко внизу виднелось тёмное дно, а на каждой из четырёх стен спуска торчали массивные ржавые петли. "Боже, неужели я это действительно делаю" — думала она, осторожно нащупывая в полутьме следующую опору для ноги. Руки ныли от натуги, ладони стали рыжими от ржавчины, каблук оторвался, а синее платье и сумка перепачкались грязной известью, покрывавшей спуск. Вдобавок ко всему она вспотела. Арина стояла у входа в подземелье, чтобы попасть внутрь необходимо было, согнувшись пополам, пройти метров двести по низкому туннелю. Старые лампы на стенах горели через одну. Липкая плесень свисала с потолка. Дышать затхлым холодным воздухом совсем не хотелось. Ржавые трубы. Кирпичная крошка под ногами. Тотальное запустение вокруг. Жуть.

Через двести метров туннель, спроектированный не для людей, а для лилипутов, резко повернул налево и кончился стальной квадратной, опять же ржавой дверью, прикасаться к которой не было никакого желания. Арина застонала от безысходности, слегка толкнула дверь.

— Как слону дробина, — сострил Домовой, вылезший из сумки.

— Да пошёл ты! Лучше бы помог.

Мирон взялся за ручку, грубо приваренную к двери — сильно дёрнул на себя — ничего:

— Давай вместе!

Они тянули, а потом толкали, пытались раскачивать дверь, стучали — бес толку. Отчаявшись они в последний раз сильно дёрнули её себя, и ржавая сталь наконец-то поддалась. Это было так неожиданно, что Арина завалилась на спину. Всё — платье испортилось окончательно. Она чуть не заплакала от обиды.

За дверью царила чернота — ни единого источника света, взрывоподобные звуки капель, плотный запах гнили. И как идти дальше?

— Капитаааан, Вааааадик, — нерешительно позвала она в темноту.

— Угу, сейчас они выпрыгнут, состроят страшные рожи и крикнут "ААааа, попалась"! — съязвил Домовой, — сиди здесь, я схожу на разведку, — юркнул в пустоту.

Арине стало жутко неуютно одной в каменном мешке у жерла, дышащего испарениями мрака. Как спасательный круг, она достала мобильный телефон. На экране напротив антенки оставалось всего одно деление, если она войдёт внутрь — мобильник потеряет сеть. Арина нажала вызов. Вопреки ожиданиям, послышался длинный гудок — Прад был на связе. Странно, ведь если он внутри…

— Ара, слушай Ара, не времени. Внимательно выслушай всё, что я скажу и действуй, обдумаешь всё позже… Короче, мы с Вадимом должны уехать, мы уже уехали, но без тебя нам не обойтись. Всё сложно. В опасности многие жизни. Ты должна справиться. Теперь конкретнее. Тебе нужно пробраться на другую сторону бункера, там ты кое-кого встретишь, помоги им… — Прад заговорил громче, в голосе не было и тени его обычного издёвки, — слышишь меня? Обязательно помоги! От тебя многое зависит. Используй все средства. Скипетр усилит твой приказ, плащ скроит от чужих глаз — надень его прямо сейчас, а зелье в склянках на крайний случай. Больше не могу говорить — до связи…

Арина хотел задать хотя бы один из тысячи возникших вопросов, открыла рот, но не успела.

— На стене справа от входа фонарик… — Прад повесил трубку.

Она трижды набрала его номер — бесполезно, абонент покинул зону обслуживания сети.

— Вот урод, хоть бы намекнул: что с Гитой, как Вадик… — атмосфера полнейшей неизвестности невыносимо раздражала.

На всякий случай она позвала во мрак:

— Мирооон, — но, как и следовало ожидать — никто не ответил.

Чертыхаясь, Арина кое-как развернулась — свесила ноги на краю черноты, ожидала, что до земли будет не меньше метра, спрыгнула, но падения не последовало — дыра во внешний мир была невысоко от пола. Липкая темнота в прямом смысле обняла её. Влажные испарения оседали на коже, как будто прикасались к ней, как потная простыня в душную летнюю ночь. Поёжилась. Рука коснулась неровной стены, на ощупь, осторожно переставляя ноги, она прошла несколько метров, окончательно потеряла смелость, решила вернуться, но наткнулась на большой пластмассовый фонарь. Вернее это должен был быть фонарь, иначе Прад настоящий козёл. Пальцы нащупали кнопку, и ярчайший пучок мощного света ослепил её на целую минуту.

Прад не обманул.

Арина немного успокоилась. Луч фонаря пробежал по противоположной стене, пыльному полу, покрытому мелким мусором, длинному коридору справа, ржавым трубам, ощерившимся стекловатой — так всегда — немного света и страх отступает. "АААААААА!!!" — заорала Арина и выбросила фонарь прочь: "Господи, какая мерзость!". Она тёрла ладонь и никак не могла отделаться от невозможного, грязного ощущения — к ручке фонаря кто-то привязал за хвост дохлую мышь. Ей было известно имя шутника. Прад — козёл.

Навалившаяся темнота была намного сильнее брезгливости. Через мгновение Арина вновь отпугивала её, разрезая как лазерным лезвием джедайского меча, пучком света. И всё-таки это страшно. Чернота, казалось, затеяла с ней неведомую игру, в которой постоянно ожидаешь подлянки. Чернота пряталась за её спиной, дышала в затылок, напоминала кто здесь главный. Как же ей хотелось, чтобы вдали загорелась хоть одна тусклая лампочка.

Комната, куда вёл спуск, в прошлом была кладовой. Стойки стеллажей прогрызла ржавчина, и они завалились, рассыпав по полу сгнившие бумаги. Полки с крашенными досками давно опустели. Видимо здесь был пожар, так как краска на стенах почернела, а, растрескавшись от времени, теперь разошлась белыми шрамами. Круг света высветил на полу старую куклу — голого пупса с оторванной ногой и опалёнными волосами. Эта картинка напомнила ей избитое клише из фильмов ужаса, но почему-то усмехнуться над ней не получилось — страшно. Арина сделала несколько шагов по направлению к длинному туннелю, до противоположного конца которого не мог дотянуться свет. В темноте под ногами гулко заскрежетали обломки чего-то, разбившегося пару десятилетий назад.

Обострившиеся чувства бастовали против пребывания в этом месте. Больше всего на свете хотелось вернуться, выбраться из этого давно покинутого склепа.

Она шла дальше.

Коридор пестрел одинаковыми дверями. Двери находились в равных промежутках друг от друга, их красили одной и той же голубой краской, которой в СССР красили всё, их сделали одинаково массивными, бронебойными, как сейфовые ячейки, с толстыми железными засовами. С годами они одинаково покрылись гнойными нарывами ржавчины. Арина медленно шла сквозь кладбище советского прошлого шестидесятых годов. На стенах висели десятки счётчиков, блоки с архаичными реле, табло и бессчетным количеством разноцветных, наполовину выпавших кнопок. Большинство дверей были плотно закрыты, так что оставалось только гадать, что скрывалось за аббревиатурами ИВЦ-51, М-2, КП-9. КМР — Комнату Матери и Ребёнка, она расшифровала лишь благодаря трафаретному рисунку малыша. Неожиданно стены туннеля разошлись в стороны. Арина оказалась на подземной площади, в центре которой возвышался шестиметровый дизельный генератор. В прошлом ей не доводилось видеть генераторов, но она почему-то сразу догадалась, что перед ней именно он. От огромной махины во все стороны по стенам расползались кабели, с превратившейся в труху изоляцией. Солярка вытекла и давным-давно испарилась, но чёрная маслянистая субстанция на полу осталась — как кровь у туши большого подстреленного животного. Генератор мёртв, это бы понял любой. Его тоже изъела ржавчина. Панели приборов на стенах кто-то выпотрошил, и теперь из них торчали разноцветные шнуры. Было совершенно не понятно, кто и каким способом смог затащить этот гигантский механизм настолько глубоко под землю. Комната напомнила ей площадь перед памятником какому-нибудь давно забытому советскому деятелю — не хватало только гвоздичек у подножия генератора.

Арина пошла дальше. Стены снова сузились. Всё чаще встречались распахнутые комнаты, иногда с вырванными и брошенными на пол дверями. Здесь были "Душевая" с неожиданно девственно-белыми фаянсовыми раковинами, "Столовая" с горой алюминиевых тарелок и кастрюль столь крупных, что в каждой можно было сварить суп на целую роту солдат и даже комната N4 "Раздвевальная". Однажды ей встретилось помещение, вероятно, узел связи: по периметру стояли прогнувшиеся столы, а на них сотни, тысячи телефонов. На полу валялись круглые циферблаты, оторванные трубки и внутренности старых аппаратов. Она никогда не видела столько телефонов в одном месте. Ни одна трубка не лежала на месте — никто никогда сюда уже не позвонит. Комнату покрывал толстый слой пыли, так что она напоминала старую выцветшую фотографию.

Туннель, казалось, никогда не кончится. Она переступала через какие-то разбитые приборы, светила на полки с почерневшими банками, читала старые названия на сгнившей бумаге, к которой стоит прикоснуться и она рассыпается в прах и чувствовала себя ничтожной пылинкой, угодившей в Некрополис.

Внутри Арины балансировали сразу несколько чувств: любопытство, восхищение и панический страх. Не стоило человеку возвращаться в это место. Стены забыли кого им нужно защищать, одичали и теперь враждебно пялились ей в след. Арина отчётливо чувствовала, что за ней наблюдают. Временами, она резко оборачивалась, но неизвестный успевал бесшумно улизнуть. Проходя мимо некоторых комнат, она чувствовала неистовое зло струящееся изнутри. Шестое чувство подсказывало — не стоит тревожить тьму, и она не светила внутрь. Синее платье давно превратилось в тряпку, а теперь ещё и промокло от пота. Из-за сырости, но больше из-за страха она замёрзла и теперь мелко дрожала от холода, но больше всё же от страха. Зачем она сюда пошла? Душа уходила в пятки в те мгновения, когда далеко позади что-то неожиданно падало на трубу и низкий, но резкий звук разлетался по мавзолею холодной войны. "Что это? Там кто-то есть? За мной кто-то идёт? Меня хотят убить?" — если в такие моменты позволить задать себе эти вопросы — паника непременно захватит сознание, парализует страхом, поэтому Арина гнала вопросы прочь. Несколько раз в луч фонарика попадали мыши, так что она грешила на них.

Вся выдержка бесследно улетучилась, стоило ей почувствовать прикосновение к ноге. Арина ощутила волну бессильной паники, голову сдавило, как и грудь, но она понимала — кричать, ни в коем случае нельзя. Прикусила губу, настолько сильно, что почувствовала солоноватый вкус крови, тихо заскулила от обуявшего ужаса. Руки так тряслись, что свет конвульсивно скакал по стенам и потолку, а глаза не успевали ничего заметить. Арина упала. Зажмурилась. Детская вера в то, что "если я не вижу, то не видят и меня", иногда возвращается и во взрослом состоянии. Только через минуту судорожное напряжение немного отступило.

— Сестрёнка, сестрёнка, это я — Мирон, — теребил её за рукав Домовой, — прости, я не хотел пугать! Сестрёнка?

Заболела голова. Она с трудом открыла глаза и наконец-то вздохнула, но ещё не смогла ответить.

— Вот и славненько! Вот и хорошо! Молодец какая, далеко ушла! Молодец! — он погладил её по плечу, по волосам, — сейчас пройдёт… Теперь я с тобой, всё будет хорошо! Но сестрёнка, нам нельзя отсиживать, здесь зло — нехорошее место, надо сделать, дело и уходить — нельзя оставаться, надо уходить…

— М-м-мирон, зачем ты меня напугал? — заикаясь, тихо пробормотала она, — я чуть с ума не сошла… Тут и так страшно, а ещё ты за ноги хватаешься!

— Я же извинился! Хватит сидеть, надо идти, я их нашёл! — Домовой потянул её за подол.

— Стой, кого это ты нашёл?

— Их! Тут близко, скоро сама всё увидишь! Идём.

— Мирон, рассказывай!

— Долго рассказывать — идём! Идём!

Он был явно возбуждён. Решительность Домового потихоньку передавалась и ей. В конце концов, в компании напарника не так страшно. Арина поднялась, зачем-то попыталась отряхнуться — не помогло, платье пропиталось грязью насквозь:

— Ладно, веди.

— Угу. Сейчас…

Он ударился о пыльный пол и начал извиваться. Захрустели суставы маленькое тело начало неправильно изгибаться.

— Мирон, зачем ты превращаешься? — удивилась Арина.

— Так надо, — с трудом коверкая каждое слово, произнесли человеческие губы, из которых уже высовывались собачьи клыки.

Ей никак не удавалось привыкнуть к этому зрелищу. Его шерсть ещё некоторое время бурлила — под ней происходила невероятная метаморфоза, и вот мохнатый коричневый Йоркширский терьер, помахивая хвостом, быстро побежал вперёд. Арина тяжело вздохнула, поспешила за ним.

Антураж туннеля не менялся. Двери, разбитые старинные электроприборы, пыль. Они двигались быстро, рассмотреть комнаты более внимательно не получалось — оно и к лучшему. Конец главного коридора забытого бомбоубежища так и не появился. Они свернули в небольшое ответвление слева, настолько узкое, что продвигаться по нему можно было только боком, прошли метров сто и тут вдалеке забрезжил неровный тусклый свет, показавшийся после всепоглощающей тьмы, ослепительно ярким. Свет — значит люди! Арина с облегчением улыбнулась самой себе — самое страшное позади. Несколько шагов, низкий дверной проём и они внутри небольшой квадратной комнаты. Вот он — жилой отсек, а она гадала, где по задумке проектировщиков должны спать те, кто будет пользоваться ИВЦ-51, М-2, КП-9 и "Раздевальней". У трёх стен стояли три покосившиеся от времени двухъярусные кровати с поеденными мышами матрацами. В центре на грязной табуретке одиноко горела свеча, её огонёк опасно заколыхался от сквозняка. В неровном свете, она увидела трупы детей. Совсем маленькие — лет по двенадцать не больше. Мальчики или девочки — не сказать: все одинаково истощённые. Глубоко запавшие глаза и щёки, серая кожа, обтянувшая рёбра, нездорово тонкие ручки. Детей не кормили не меньше месяца. Очнувшись от страшного зрелища, она вспомнила, кто здесь врач. Подбежала к первой кровати, осторожно проверила, есть ли пульс на шейной артерии. Пульс был, так же как у всех остальных детей. Нитевидный, слабый, но был! Мальчик, лежащий на нижнем ярусе центральной кровати, неуверенно приоткрыл глаза, расширенные зрачки сфокусировались на Йоркширском терьере, который бесцеремонно залез к нему на матрац:

— Тошка, это ты… — мальчик устало погладил Домового, — Как я рад… Я знал, что ты меня не бросишь… Молодец, что пришёл…

Арина подбежала к очнувшемуся пареньку:

— Мальчик! Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? Что с вами произошло?

Мальчик снова приоткрыл веки, чувствовалось, что это даётся ему с большим трудом. Он внимательно посмотрел на неё:

— Вы… Вы…

— Я врач, не волнуйся! Я вам помогу… — Арина осеклась, — постараюсь помочь.

— Я знаю Вас… Вы — Голубая Леди. Нам рассказывали о вас… Вы пришли, как же сильно мы вас ждали… Теперь всё наладится… — мальчик потерял сознание, его рука безвольно упала на свернувшуюся под боком собаку.

Йоркширский терьер поднял брови, просительно посмотрел ей в глаза.

— Мирон, я не знаю, что делать у них у всех крайняя степень истощения, а здесь ни препаратов, ничего нет!

Собака закрыла глаза лапами, мол — ну, ты и дура!

— Не поняла…

На кровати справа зашевелился другой мальчик. Он отвернулся к стене, чем-то зашебуршал. Арина пригляделась. Мальчик, не обращая на неё никакого внимания, достал из-под матраца обычный полиэтиленовый пакет, тюбик клея, размером с собственную ладонь, выдавил клей в пакет, расправил, приставил ко рту, вдохнул…

"Токсикоманы!" — догадалась Арина. Мальчик выдохнул и вдохнул снова.

— Что ты делаешь?! — вскрикнула она, пытаясь выхватить у него пакет.

Реакция парня оказалась молниеносной. Он жёстко перехватил её руку. Откуда столько сил в полумёртвом ребёнке? Тонкие пальцы стальной хваткой впились в запястье. Недобро зыркнул исподлобья. Вдохнул. Выдохнул. Вдохнул. Ядовитые пары быстро понеслись по его крови — взгляд помутился, хватка ослабла, на лице мальчика расплылась глупая улыбка, голова упала на пакет, волосы и ухо испачкались в клею. Арина обвела детей взглядом. Так и есть — все токсикоманы. На исхудавших телах засохшие корки клея, у многих слиплись пальцы, у одного губы. А ещё она поняла, чем эта комната отличалась от прочих — стойким химическим запахом. Даже в брошенном туалете, встреченном ею в начале подземелья, где в прошлом был фекальный потоп — стены аж на полметра покрывала коричневая корка, — абсолютно не пахло, а здесь…

— Мирон, они все наркоманы…

Собака зарылась мордой подмышку первого мальчика, по её телу пробежало судорожное сокращение, когда Мирон снова повернулся к ней, на морде Йоркширского терьера обнаружился вполне человеческий рот — это смотрелось забавно.

— Я знаю, но всё сложно.

Арина фыркнула:

— Да уж, куда сложнее! Как помочь наркоманам, зарывшимся на двести метров под землёй? Мы не достать их ни сможем, ни здесь не спасём! Нужно вызвать скорую, спасателей…Ничего не понимаю, зачем нас вообще сюда отправил Прад, разве это наше дело?

— Наше — не сомневайся! — говорящая собака прижалась плотнее к мальчику, — говорю же — всё намного сложнее, чем может показаться…

Арина хотела, возразить, но тут Домовой вскочил на кровати, зарычал, уставившись на что-то за её спиной — туда, где был вход.

— Мирон, только не говори, что за моей спиной кто-то стоит…

— Демон! — прорычала собака.

Она не успела испугаться или что-либо понять, когда ощутила сильный толчок в спину, потеряла равновесие, по инерции полетела на табуретку с полусгоревшей свечой, уронила её, упала сама, ощутив на груди обжигающий воск. Слова Домового дошли до неё уже на полу. Воцарившаяся тьма в комнате отличалась от обычной темноты, когда выключаешь свет, она обладала собственной консистенцией, формой и без сомнения содержанием. Рука сама собой нащупала выключенный фонарик. Где же нужная кнопка? Вот она! Концентрированный луч света зажёгся совсем в ненужном ей направлении — осветил что-то за спиной, но каких-то призвуков света хватило, чтобы рассмотреть нечто нависшее над ней. Как оружием, Арина взмахнула фонарём. Свет полоснул по субстанции, и тут произошло невероятное. Впоследствии, вспоминая этот эпизод, она не могла с точностью сказать, что же случилось. Сначала Арина увидела крупный чёрный кривой клюв у собственного лица, затем окружившая её тьма, повела себя как густой чёрный дым, такой же возникает, если зажечь резиновую покрышку — чёрный дым развеивался под лучом, концентрируясь за его пределами. И наконец, самое жуткое — крик. Кто способен так кричать? Хищная птица, нападая на жертву? Смертельно раненное животное, впавшее в безумное отчаяние? Кто? Визг или вопль заслонил реальный мир, проник под кожу, в голову сквозь уши, в саму душу. Страх зародившийся ещё в первой комнате, теперь разросся, став размером с Фудзияму. На его фоне, она таяла как снежинка. Нет — это даже не страх, а тотальный ужас несравнимый ни с чем.

Фонарик выпал из рук.

Чёрный дым ждал этого. Уплотнившись ещё сильнее, он придавил её к пыльному полу, запястья и щиколотки вросли в бетон. Она и не сопротивлялась, загипнотизированная потусторонним воплем. Демон затих. Чёрный клюв опустился ниже, оцарапал или обнюхал шею. Арина либо на несколько секунд потеряла сознание, либо балансировала на грани. Клюв резко поднялся над ней и снова вопль потряс всеми забытое бомбоубежище, но теперь это был крик триумфа. Волк, поваливший жертву, перегрызает ей шею, а потом так же триумфально воет, напоминая тайге, кто здесь хозяин.

— Вот уж, выкуси! Хватит с тебя загубленных жизней, — сказал кто-то. Человеческий голос немного привёл Арину в чувства, а неизвестный проворчал, — ну-ка, сгинь, нечистый!

Яркий луч фонаря разрубил дымное тело демона. Снова жуткий вопль, но уже не лишающий чувств, а, просто, бескрайне мерзкий, как если медленно водить спичечной головкой по коробку или лезвием ножа по точильному камню. Дым редел под светом, но мгновение спустя концентрировался в другом месте. Что-то ей подсказало — светить нужно в клюв. Арина выхватила фонарь из рук Домового, опять принявшего истинный облик, полоснула по тьме, ещё раз, ещё. Клюв уходил от атак. Чёрный дым схватил её за ногу, сильно дёрнул под одну из кроватей — она больно ударилась головой о железную ножку, посветила — отпустили, но тут же схватили за плечо, дёрнули в противоположную сторону, схватили за волосы, ударили головой об пол.

Боль и крик и страх.

Арина никогда не верила в удачу. С ранних лет поняла — везёт другим, не ей. Трудно сказать, когда именно, просто, однажды поняла — она не из тех, кто выигрывает в лотерею, получает сказочное наследство или находит на дороге пятьсот рублей. Они с удачей присматривались друг к другу, предпочитая идти каждая своей дорогой. Но сегодня ей повезло по-крупному. В тот миг, когда кончились почти все шансы попасть по уязвимому месту демона, фонарик выскользнул из потной ладони, и яркая полоска света на долю секунды ударила в полуметровый чёрный клюв. Их оглушила мощная волна — нет, это уже был не вопль, а именно ментальная волна страха — чудовище впервые почувствовало угрозу со стороны нежданных гостей. Демон угрожающе взвыл, оттолкнул Арину, а сам выскользнул в чёрный дверной проём. Напоследок ей удалось хорошенько резануть по его телу. Часть чёрного дыма отделилась от общей масс, метнулась по стене, вверх — в угол, к потолку. Арина настигла её там. Это было так странно. Маленький кусочек мрака, трепетал под лучом, дрожал и вдруг еле слышно пискнув, растаял, рассеялся, перестал существовать.

Демон взвыл. Его вопль удалялся. В сложной акустике бомбоубежища невозможно было определить, куда он направился, но не было сомнений — они отвоевали немного времени.

Арина села на полу. Голова раскалывалась, судя по крови оставшейся на руке, после того как она провела ею по лбу, не только в переносном смысле.

— Уф, ну сестрёнка, ты молодец!

— Да, что "молодец-то"? Еле отбились… — чтобы руки перестали так сильно трястись, она спрятала их подмышками, но нервы напряжённые как струны гудели в голове, не давая трезво мыслить, — я не переживу… Реально мне не хватает сил, я уже сейчас схожу с ума…

Арине действительно начало мерещиться. В чернильной темноте чудились цветные всполохи, в них угадывались глаза с вертикальными зрачками, на которых невозможно было сфокусироваться — они ускользали, казались разумными. За спиной к ней кто-то крался. Она, не переставая, оборачивалась, не видела ничего подозрительного, но чувство, что какой-то неведомый хищник открыл на неё охоту, не отступало.

— Брось! Не раскисай, он ещё не скоро вернётся, у нас есть время подготовиться, — оптимизму Домового оставалось только позавидовать.

— Я не смогу…

На кровати застонал мальчик, тот самый, что уже разговаривал с ней:

— Пииить…

Арина бросилась к сумке, отыскала на дне бутылку минералки, поднесла её к сухим растрескавшимся губам. Мальчик выпил совсем чуть-чуть, но его взгляд прояснился:

— О, Голубая Леди, вы пришли… Вы прогоните Кровавый Кошмар и он нас отпустит… Пожалуйста, прогоните его! Пожалуйста!

Она погладила его по мокрому лбу:

— Не бойся, всё будет хорошо, я врач, я помогу!

— Не говорите так, — мальчик окончательно пришёл в себя, приподнялся на локте, — Вы — Голубая Леди, кроме вас нам никто не поможет — ни врач, ни кто!

— Он бредит, — одними губами сказала она Мирону.

— Нет, я говорю чистую правду, — возмутился паренёк, — раньше с нами была Машка, она умела угадывать будущее. Говорила утром, что в обед пойдёт дождь и дождь шёл, говорила, когда и куда нужно идти, чтобы просить милостыню, и мы всегда возвращались с полными карманами… Машка никогда не ошибалась! Слышите? Никогда! Она отговаривала нас зимовать здесь, говорила, что тут живёт зло, но Старшие её не послушали… Старшие умерли. Машка тоже умерла, но сказала, что придёт Голубая Леди — только ей под силу справиться с Кровавым Кошмаром. Машка знала, что Вы придёте. Спасите нас!

Эта небольшая речь потребовала от мальчика всех оставшихся сил. Закончив, он упал на тонкий матрац, часто задышал, пошарил рукой — подоспел Мирон, снова обернувшийся собакой, лёг под худую ладонь. Мальчик успокоился, задышал ровнее — отключился.

— Мирон, я не понимаю… Какая ещё Голубая Леди и откуда ты знаешь этого мальчика?

Собака улыбнулась человеческим ртом:

— А тебе, что не нравится прозвище? По-моему, очень подходит — Голубая Леди…

— Бред какой-то…

— Сестрёнка, это же дети… Они не разбираются в ваших словечках, у них нет большой машины, знающей всё о паранормальных явлениях, вот и зовут непонятные вещи своими именами. Видно девчонка, из Костиного рассказа, и правда имела дар, но не особенно умела им пользоваться… Предсказывала, конечно, что-то, по мелочи… А теперь сама представь, как бы ты назвала неизвестную женщину в голубом платье из своего сна, которая приходит и спасает ребят?

— Не знаю…

— Тот и оно! Голубая Леди, давай-ка вернёмся к нашим баранам, вернее демону и подумаем, как от него избавиться…

Арина почувствовала неладное:

— Стоп. Мирон, ты ведь не ответил на мой вопрос…

— Всё я ответил! Не гони, давай свою сумку…

— Нет, не ответил. Говори, откуда знаешь этого мальчишку?

— В первый раз его вижу!

— Не ври! Тебе и имя его известно! Рассказывай!

Собака нахмурилась, заёрзала на кровати, что-то проворчала, но сдалась:

— Это сын хозяйский… То есть, бывших хозяев отпрыск… Я его с колыбели рОстил. Понимаешь, семейка у меня раньше была непростая, вернее простая как три рубля… Хозяин выпивоха, хозяйка неряха. Я не виню их — жизнь нынче сложная, не потянули они эту жизнь триклютую. Хозяин как-то по пьянке соседа зарезал, ну и ясное дело в тюрьму. Хозяйка с горя запила, совсем про Костика забыла. Вот мы и остались с ним одни во всём мире, а он меня любил, верил в меня, последний пряник за шкаф клал. А потом дом расселили. Все уехали, а Костик вернулся, я тогда ему и показался в собачьем обличии. Жили складно, но однажды он ушёл и не вернулся больше. Искал я его, следы вынюхивал, да разве ж в Москве найдёшь человека? Я и не нашёл и только, когда к вашему отродью переехал, почувствовал, что близко он, что нуждается, что плохо ему…

Арина всё поняла:

— Ясно. Что ж, Мирон, я действительно хочу помочь, но ты сам подумай — как? Я ведь ничего почти не умею! И вообще, кто я такая по сравнению с демоном? Ты же видел его. Он… Он, ужасный, сильный, страшный… Мне одной не справиться.

— Чепуха…

— Мирон — это настоящий Демон!

Домовой опять превратился в бурлящую меховую кучу, обернулся:

— Демон, демон, демон — чё ты заладила? Вот невидаль какая! Знаешь, в чём ваша основная людская проблема? Вы сами себе придумываете трудности, не можете с ними справиться и начинаете убиваться попусту! Демон, ну и что? Кто для тебя Демон? Каким ты его себе представляешь?

— Демон — это одно из высших проявлений зла! Он сильный, безжалостный, беспощадный… Сам же видел, если бы не чудо — он бы меня разорвал на кусочки!

Домовой захохотал:

— Сестрёнка, да ты ничего не знаешь! Это люди придумали, что демоны такие, — он скорчил страшную рожу, завыл: "Уууууу!". — Ты ещё скажи, что они слуги Люцефера, — он снова засмеялся, — Чепуха! на самом деле всё совсем по-другому! Демоны — это, как бы сказать, крайнее воплощение какого-нибудь чувства или страсти — не больше… Есть демоны дня и демоны ночи. Ночные, наш как раз из них, пугают, насылают кошмары, сбивают с проторенной дорожки, толкают на преступление — им нравятся человеческие эмоции, типа страха и отчаяния, но… Ты сейчас удивишься! Есть и дневные демоны! Люди их ещё нимфами звали. Например, демон любви — это именно его работа, когда между мужиком и бабой, как говорят — искра пробегает. Есть демон удачи, демон хранитель и даже демон одухотворения — он иногда приходит к человеку и тот неожиданно для домашних начинает чудить, сочинять песенки душевные или там книжки писать. Короче, люди — дураки. Сами себя перехитрили. Сами себя напугали… Демоны, они ведь в помощь вам даны. Скажем, решил мужик с парашютом прыгнуть, вроде набрался смелости, но чувствует, что может сдрейфить, а к нему бах и Демон отваги прицепился — укрепил его, храбрости добавил чуток, мужик и прыгнул — все довольны!

— Ты хочешь сказать, что в самом понятии слова "Демон", кроется ошибка? — не поверила Арина.

— Угу. Забудь всё, что знала.

— Хорошо — забуду, но знаешь, после сегодняшней встречи, как-то легче не становится. Ты видел, как легко он меня повалил? Не знаю, мне он показался очень даже сильным…

— А я и не сказал, что демоны слабые, — Домовой начал ходить вокруг неё, — совсем не слабые, особенно наш. Думается мне, что это Демон счастья…

— ЧТО? — удивилась Арина, — но разве Демон счастья не должен делать людей счастливыми? Я думала он должен быть дневным…

Мирон будто не заметил её слов:

— … Бедняги, тяжело им в наши времена живётся. Вспомни, когда ты в последний раз видела счастливого человека? — он помолчал, ожидая ответа, — видишь! Нету нынче счастливых людей! Все заморочены, все хотят того, чего добиться не могут, все не по правилам живут, не находят предназначенного им места… А демоны они же твари неразумные — бродят, ищут счастливых людей, чтобы их же счастье приумножить, а самим в сторонку отойти, да погреться в лучах радости.

Но не работает нынче древнее правило. Станет человек счастливым — день проходит, два, три, и он себе новую бессмыслицу задумает и снова несчастным ходит — не воплощается мечта. А демону где погреться?

— Слушай, Мирон, я совсем запуталась. Получается, демоны живут в симбиозе с людьми — это я поняла, но причём тут Демон счастья, который убивает детей в бомбоубежище?

— "Симбиозе", — передразнил Мирон, — ишь, каких словечек понапридумывали! Не знаю, чтобы это значило, но Демону нужно счастье, чтобы жить, чтобы его возвращать и приумножать. Если он не находит счастья среди людей, у него не остаётся выбора — демон заставляет людей быть счастливыми…

— А разве можно заставить?

— Можно… Алкоголь и наркотики…

— О, боже!

Теперь всё встало на свои места. Конечно, самый простой путь к счастью — алкоголь и наркотики! Не требуется ничего, кроме бутылки или инъекции. Никаких усилий. Откровение, к которому её подвёл Мирон, потрясло Арину до глубины души. В него не хотелось верить, но с каждой секундой оно обрастало уже её собственными наблюдениями, из которых следовали выводы, подтверждающие слова Домового. Счастливых людей год от года становилось меньше, зато в противовес этому множилось число зависимых от героина, кокаина, травки и водки. Она вспомнила себя: несколько лет назад Арина пристрастилась к коктейлям, не представляла ни одного вечера без пары, а затем и тройки симпатичных бутылочек со сладким напитком. Уже после первых глотков, в голове начинало шуметь, на лицо приклеивалась улыбка, неспокойные мысли отступали, а в душе воцарялась гармония, — наверное, это и есть счастье? От алкоголизма Арина спасла себя сама, волевым решением однажды запретив себе пить. Но какой же несчастной она потом была!

— Мирон, получается, Демон специально запер ребят здесь, чтобы иметь постоянный источник их наркотического счастья?

— Получается, да. Ему самому это противно, это против его природы — вот и пропитался чернотой, переродился в ночного, но выбора-то нету… Он влияет на мальчишек, привязывает к себе и к этому месту, делает зависимость сильнее.

— Ужас!

Домовой устало вздохнул:

— Угу… Куда мир катится? Ведь всего за пятьдесят лет всё разрушилось…

Напарники немного посидели в тишине, думая каждый о своём.

Она снова посмотрела в землистые лица мальчишек. Теперь ей было их жаль. Женское сердце списало все прегрешения подростков на проделки демона, закрыв глаза на то, что демон никак не мог подсадить их на клей — они сами попробовали ядовитые пары. Вместе с тем, Арина твёрдо знала, что долго ребята не протянут — они и сейчас шатко стояли на пороге между жизнью и смертью — помощь не прибудет вовремя, нужно действовать самой.

— Ладно, Мирон, некогда рассиживаться… Рассказывай, как нам быть? Мы должны им помочь!

Мирон выдержал паузу, посмотрев как-то по-особенному, то ли с гордостью, то ли с грустью, вздохнул:

— А чё рассказывать? Надевай защитный плащ — тебя не увидят, бери скипетр — тебя услышат, а в склянках жидкий свет, тут я думаю, ты сама догадаешься, как с ним поступить…

— Жидкий свет?

— Слушай, что у вас вообще за шарашкина-контора? Чем вы вообще там занимаетесь? Ты ведь ничего не знаешь! Да — "жидкий свет", есть такое зелье — разбиваешь склянку, и жидкость начинает ярко светиться, но недолго.

— Понятно.

— У нас два пути: напугать врага, чтобы он бежал из подземелья и оставил пацанов в покое или убить его — и то и другое сделать непросто.

Арина быстро признала лидерство Домового, безропотно подчинилась — надела мятый длинный плащ, держащийся на шейном шнурке, пониже натянула капюшон, сунула во внутренние карманы "жидкий свет", прижала к груди скипетр.

— Слушай, а разве меня не выдаст фонарик?

— Сестрёнка, ты совсем, что ли? Мы не будем им пользоваться!

— Шутишь? — она всего на миг представила липкую кровожадную тьму за пределами комнаты, и её пробрал озноб, вернулись многочисленные страхи, — а как я, по-твоему, должна искать Демона? Там кромешная тьма!

Домовой, роясь в её сумке, проворчал:

— Ей богу, как маленькая… Произнеси заклинание!

— Но я не знаю никаких заклинаний, — ей почему-то стало стыдно.

Мирон замер, медленно обернулся и посмотрел на неё, как смотрят на обезьяну, которая не любит бананов или крокодила — вегетарианца:

— Ты это сейчас серьёзно сказала?

— Да.

— O my god!

— Чё?

Он подбоченился, небрежно бросил:

— Сейчас так говорят… В переводе на русский — ты, что с дуба рухнула?

Арина готова была провалиться сквозь землю:

— Извини…

— Слушай, ты поди ещё и не знаешь, что ведьма?

— Какая же я ведьма? — она усмехнулась, — я детский врач, ну и ещё кое-что умею — вот и всё…

— Ё-К-Л-М-Нэ… Сестрёнка, тебе плохо? Ты не заболела? Ты ведьма! Обычная, нормальная ведьма! Я, таких как ты, повидал на своём веку тридцать восемь штук! Неужели ваше отродье тебе ничего не сказало? Ведь он же знает, конечно, знает!

— Никто мне ничего не говорил…

— Дал бы ума, да у себя мало… Как так — не пойму? Ладно, скажу значит я, уж не обессудь — как сумею. Ты — ведьма — это раз. Ведьмы колдуют — два. Значит, и ты можешь колдовать — это три.

— Но я никогда не колдовала и ни одного заклинания не знаю.

— Может и не знаешь, но колдовать — колдовала. Ты же мне приказывала правду сказать — ох, больно сильно приказывала, я еле сдюжил — разве же это ни колдовство? Я тебе скажу: колдовство в чистом виде!

Она задумалась:

— Это называется "Приказ", я просто приказываю, и мне подчиняются, ничего особенного при этом не происходит…

— Назови козу хоть свиньёй, хоть коровой — козой она останется! Твой приказ — это ведьмина сила в чистом виде. Не каждая ведьма, я тебе скажу, может простые слова силой наделить! Представь, что будет, если слова окажутся особые…

Арина вспомнила заклинание Капитана, когда они изгоняли Полтергейста. Да, в тот миг она отчётливо почувствовала, что подобранные им слова были не просто старыми, а обладали собственной силой — наслаиваясь одно на другое, они сплетались в сложный узор, наполняясь силой:

— Я, кажется понимаю… Но как нам это может помочь, если я не знаю нужных слов и вряд ли они отыщутся здесь…

— Не робей, сестрёнка — подсоблю, чем смогу. Знаю я кое-что! На одного демона, глядишь, нам хватит…

 

4

Вдох, выдох.

Языки чёрного пламени лизали угол, в который они загнали Демона. Только теперь она поняла, что противник состоял именно из пламени, а не дыма. Его тело, которое благодаря ночному зрению, она видела превосходно, напоминало наилегчайшую шёлковую тряпку с рваными краями, трепетавшую на ветру. Первая склянка с "жидким светом" несколько минут назад чуть-чуть не попала в цель. Но всё же Демон был ранен. Один из краёв ткани словно вырвали. В этом месте чёрный потусторонний огонь угас, превратившись в блеклый дым, сочащийся как кровь. Оглушающий рёв, снова попытался проникнуть в неё, разодрать её душу. Вопль, не имевший ничего общего с нашим миром, как невидимая стена отгородил своего создателя от преследователей. Уродливый клюв цапнул воздух в полуметре от неё — значит пока в безопасности, плащ работает — её не видят.

Вдох, выдох.

Лёгкие с хрипом принимали воздух. Кровь из рассечённой брови попала в глаз. Арина заморгала, отвлеклась. Новый порыв чудовищного визга. Она пошатнулась, чуть не потеряв равновесия. Ещё немного и силы кончатся, они и так уже на исходе — слишком долгой была погоня по подземному лабиринту, слишком часто она подставлялась под удары. Демон сделал обманный выпад, но тут же метнулся в сторону — хотел сбежать. "Приказываю — стой!" — крикнула Арина, выбросив скипетр вперёд. Тысячи иголочек пробежали по телу, концентрируясь в руке. Чистый залп света сорвался с кончика скипетра — остановил беглеца. Он снова истошно заорал и замер. Методом проб и ошибок, она выяснила, что это ненадолго — в запасе секунд пятнадцать — целая вечность!

— Давай! — поддержал сзади Мирон.

Арина сосредоточилась, постаралась выбросить из головы усталость, страх и боль.

Вдох и на выдохе:

— Как тварь дворовАя,

как темнота погребная,

Как солнца луч,

Как грохот туч.

Откройся мне,

Как земля на заре! — она взмахнула скипетром — ничего не произошло, но заклинание сработало, об этом говорило внутреннее опустошение, которое она испытала.

Глубокий медленный вдох и осторожный выдох.

Парализованный Демон заверещал, но его вопль лишился силы — это была мольба о пощаде. Невидимая, но неприступная стена, разделявшая их, развеялась. Демон счастья сжался в углу огромной бойлерной, скукожился, в одночасье, растеряв всю мощь, всю силу. От его недавнего величия ни осталось ровным счётом ничего — тень, не больше. Ей стало искренне жаль Демона, которому на роду было написано делать людей счастливее, он, наверняка так и хотел, но людям в наше время счастье не нужно и вот итог. Он напомнил ей одичавшую собаку, отобравшую у прохожего пакет с едой. Такую собаку изловят и убьют, хотя, по большому счёту, она ни в чём не виновата — её бросили люди, вынудили одичать.

— Сестрёнка, действуй! — вывел её из ступора Домовой.

Вдох.

Арина с размаху кинула в угол с демоном вторую склянку. Что ж, теперь она собаколов.

Выдох.

Звон стекла ещё долго блуждал по никому не нужному, заброшенному бомбоубежищу. Звон был слышен, когда жидкий свет прыснул во все стороны, заставил её зажмуриться, осветил всё вокруг, попал на тело Демона, как кислота разъел его. Звон стекла ещё слышался в гигантских ржавых трубах под потолком, когда на пол упал мёртвый полуметровый клюв и когда свет уже погас, и когда Арина присела на корточки у стены и отчего-то горько зарыдала.

Тишина.

— Ну-ну, будет тебе, — несколько минут спустя погладил её по волосам Мирон, — всё позади. Ты справилась! Всё кончилось. Пойдём отсюда.

— Мирон, почему жизнь так несправедлива? — утирая слёзы, спросила она.

— Почём я знаю… Живешь — не оглянешься, помрешь — не спохватишься.

Она от бессилия сильно стукнула по стене:

— Не хочу так!

Вдруг за шиворот посыпалась штукатурка. Арина еле-еле успела отползти, перед тем, как стена за её спиной ещё раз хрустнула и развалилась. В заброшенное бомбоубежище проник свет и пыль. Пыль осела. За дырой в стене они разглядели ровные ряды унитазов, несколько раковин, светлый кафель и зеркала. Туалет был хорошо ухожен, о чём говорила кристальная чистота. Слёзы тут же высохли:

— Мирон, ты что-нибудь понимаешь? Я думала, бомбоубежище должно защищать от ядерного взрыва, а у него оказывается стены картонные!

— А я не удивляюсь — у нас в СССР всё так строили, — улыбнулся Йоркширский терьер с человеческим ртом, — поскорее умойся, нужно снять заклинание с твоих глаз, если слишком долго пользоваться призрачным зрением, ты ослепнешь и сможешь видеть только духов… Ванга, кстати, так и ослепла.

Арина прошла в туалет. Кто это в зеркале? Это мог быть кто угодно — бомжиха с вокзала, солдат, проползший на животе несколько километров по болоту, но не она. Относительно чистым оставался плащ Капитана, всё остальное покрывала пыль разных оттенков, на руках, лице и груди пыль смешалась с кровью, превратившись в грязь. Синее платье покрыли грязные разводы, тёмные пятна — вероятно тоже кровь. Коленки и локти сбиты, шея исцарапана, что она скажет близким и коллегам? Но больше всего Арину поразили собственные глаза. Белки — чёрные, а зрачки, расширившись на всю радужку, горели красным, как у кроликов. Испугавшись, она судорожно начала умываться. Как же ей не хватало чистой, прохладной воды! Вместе с водой в раковину утекала усталость, истощение, страх. Всё что произошло — произошло и осталось в прошлом, она успеет всё обдумать позже. Арина вспомнила, о мальчишках, встрепенулась, хотела крикнуть Мирону, чтобы он сбегал их проведать, но вместо этого обомлела: сквозь дыру в стене на свет лезли зомби — пыльные, серые, с впадинами вместо глаз. Она не успела, как следует испугаться — узнала пареньков из бункера.

— Мальчики, как вам удалось выбраться? Вы же еле передвигались!

Первым зашёл Костик, увидев её, заулыбался:

— Голубая Леди — это вы! Мы знали, что вы нам поможете и прогоните Кровавый кошмар! Машка не обманула! Пацаны — это она — Голубая Леди!

Остальные мальчишки щурились от яркого света, тёрли глаза, пытались отшоркать засохший клей.

— Голубая Леди, — продолжал тараторить Костик, — когда вы ушли из нашего лагеря, я проснулся и решил, что вы нас бросили, но потом Кошмар заорал в коридорах, а потом проснулся Андрюха, а Андрюха не просыпался уже несколько дней, мы думали ему конец, а он проснулся и Мишка и Лёха и Димон! И тогда мы поняли, что вы победили, что вы Голубая Леди и мы спасены и побежали на звук! Нас стало лучше и мы пошли за вами.

Арина улыбнулась:

— Ясно, — но снова нахмурилась, увидев как кто-то из мальчишек, поспешно прятал в кармане штанов тюбик с клеем. Она собрала в кулак всю волю, с силой сказала, — Я — Голубая Леди спасла вас из лап Кошмара, но я в силах вернуть вас обратно, — покалывание тысяч иголочек пронеслось по позвоночнику, — с этого дня никто из вас, никогда в жизни больше не вдохнёт клея, а если вдохнёте — знайте — это ваш собственный выбор, больше вас никто не спасёт! Я — Голубая Леди, сама прослежу, чтобы, нарушивший обещание, умер самой жуткой из смертей! Клянитесь мне, что никогда не прикоснётесь ни к клею, ни к каким-либо другим наркотикам!

Мальчишки потупились, кто-то спросил:

— А сигареты считаются?

Она решила быть жестокой до конца:

— Считаются!

— Клянусь! — первым сказал Костик, скомкав в руке пачку Примы. За ним поклялись, правда, без особого энтузиазма все остальные, сдавая клей и пакетики с сухой травой.

— Что ж, хорошо. Вы всё ещё очень слабые, поэтому я вызову скорую помощь, чтобы вас немного подлечили… И без возражений!

Скорая приехала достаточно быстро. Выход из бомбоубежища, оказывается, находился в туалете крупного торгового центра, когда она вышла на улицу, то не узнала это место — здесь не было ни намёка на школу или старенький квартал, в котором они спустились под землю. Арина была готова прижаться к любому дереву и целовать его — так соскучилась по поверхности. В Москве давно наступила ночь. Небо сегодня скрывали облака, от чего её никак не покидало ощущение, что она всё ещё в бункере с очень высоким потолком. Мальчишек увезли в больницу. На прощание её обнял только Костик, все остальные смотрели как на диковинку, с опаской отступая на шаг, если она подходила слишком близко. Медики хотели забрать и её, но Арина успела сочинить нелепую историю, о том, что в туалете её врасплох застигло землетрясение и слегка завалило обрушившейся стеной, но в целом всё хорошо и вообще вот-вот её заберёт муж.

— Что дальше? — спросила она у Йоркширского терьера, присевшего рядом с ней на ступеньках торгового центра.

Собака не ответила, склонив набок морду с умными глазами.

Зазвонил телефон.

— Алло.

— Ара, дорогая, как у тебя дела? — бодро поприветствовал Прад, не дождался ответа, — судя по всему — превосходно! Умница, я знал, что ты справишься! Мы тут тоже более-менее разгребли, приезжай. Я разморозил запасную базу — встретимся на Крымском мосту…

— А… — но ей не дали задать вопроса, в трубке раздались короткие гудки.

— Вот урод! Ладно, хрен с ним. Мирон поехали — нас ждут.

Арина поймала такси.

Таксист — яркий армянин, признал в ней свою, начал быстро что-то тараторить, на родном языке, который она помнила слабо. Ей совсем не хотелось разговаривать, поэтому она сложила из пальцев несколько замысловатых жестов, давая ему понять, что глухонемая. Таксист расстроился, но сделал погромче магнитолу, в которой надрывался неизвестный армянский певец. Арине потребовались все силы, чтобы не уснуть в тёплом салоне. Равномерный шелест колёс, действовал лучше любой колыбельной. Ехать пришлось около часа. Домовой счастливо похрапывал на коленях. Подсвеченный иллюминацией город равнодушно поглядывал на неё сквозь окна. Жилые дома чернели — их обитатели давно спали. Наконец показались высоченные пилоны моста.

— Остановите, пожалуйста, посередине, — попросила Арина.

Она так вымоталась, что нелепость ситуации до неё дошла лишь после второго гневного взгляда, брошенного водителем. За поездку таксист содрал с неё втридорога.

Затхлый запах Москва-реки немного отогнал сон. Арина подошла к ограждению, устало посмотрела на чёрную воду — как же она далеко внизу. Домовой снова принял свою настоящую форму, как-то странно на неё посмотрел.

— Что? — спросила она.

— Ничего, ответил он и отвернулся.

Зазвонил мобильник, на экране высветился номер Капитана:

— Ара, ты быстро! Значит так, — не давая ей вставить не слово, говорил он, — слушай меня очень внимательно. Это — проверка на доверие. Наша вторая база очень секретная, попасть в неё можно при одном условии — нужно верить. Посмотри вниз, что ты видишь?

— Ничего, — ответила она, — сто пятьдесят метров пустоты и вода.

— Ха! На самом деле это не так! Ты смотришь на нашу базу! Я тебя кстати, прекрасно вижу, у тебя по-моему грудь выпала из выреза…

Арина дёрнулась, проверила грудь, а Прад залился истерическим хохотом:

— Так вот, наша база не видна обычным людям, тебе пока что тоже, поэтому ты должна поверить и просто шагнуть с моста в пустоту. Не бойся — ничего с тобой не случится! Ты стоишь всего в нескольких сантиметрах от портала. Шагни и всё на сегодня закончится. Вадик, Гита — все тебя заждались!

— Прад, я многого, безусловно, не знаю, но невидимая база под мостом — вам не кажется, что это перебор?

— Не кажется! Тем более, что больше безопасных мест для нас в городе не осталось! Я всё тебе позже объясню — давай, перелезь через перила и шагни, мы ждём.

— Прад, со мной Мирон…

— Это была плохая новость, хотя сегодня у нас день плохих новостей… Одной больше, одной меньше! Оставь его наверху — пусть ждёт…

— Капитан, я не могу его бросить, — Арина посмотрела на Домового. Он выглядел таким одиноким, жалким — сгорбился, отвернулся, — он хороший. Вы знаете, я за сегодня многое поняла — мы слишком плохо с ним обошлись, вот он и отплатил той же монетой… Такие уж у него правила… Мирон пойдёт с нами. — Она чуть-чуть помолчала и добавила от всей души, — Мирон теперь мой друг…

В трубке была тишина — связь давно прервалась.

Арина тяжело вздохнула, никого не стесняясь, задрала юбку, перелезла через перила, замерла на краю пропасти:

— Мирон, сначала я, а потом сразу ты прыгай! Покушаем на базе конфет, я что-то так сладкого захотела! Уф, страшно!

Домовой обернулся к ней, ей почудились в его глазах слёзы. Арина ещё раз глянула на реку:

— Будь, что будет! В конце концов, как ты говоришь — единожды живём! — она замерла в последний раз, — спасибо тебе Мирон за всё, ты меня сегодня многому научил, я тебе искренне благодарна!

Арина зажмурилась, поглубже вдохнула, подняла ногу, чтобы сделать шаг в пустоту…

— НЕЕЕТ!!! — закричал Домовой, — НЕЕЕТ!!! Не делай этого!!! Быстро, слышишь, быстро перелезай обратно!!! Скорее, поспеши, давай-давай!!! Ну же! Я здесь, иди ко мне!!! Вот так…

Она, ничего не понимая, вернулась на безопасное место — за опорами. Домовой плакал — теперь в этом не было сомнений. Горючие слёзы потоком бежали по его заросшему лицу, путались в богатой, но растрепавшейся бороде. Он не останавливаясь всхлипывал, во все глаза посмотрел на неё, а потом прыгнул в руки, прижался крепко-крепко, как маленький ребёнок, потерявшийся в магазине, и вдруг нашедший маму. Арина прониклась к нему необычаемым теплом, погладила. Теперь она поняла природу связи Домового и его Хозяина, как бы глупо это не звучало — но они привязывались к людям, с которыми живут, как собаки. Влюблялись навсегда, до самого конца.

Мирон рыдал, повторяя сквозь слёзы:

— Это я, это я во всём виноват! Это я, понимаешь? Я… Я… Я… Больше никто! Я виноват! Ты такая хорошая! А я очень плохой, очень! Виноват! Виноват! Плохой Домовой! Недостойный дома, недостойный тебя! Я виноват! Прости. Прости! Нельзя меня прощать, никак нельзя! Нет мне прошения!!!

Слёзы текли всё сильнее, Домовой весь трясся, пытался стукнуть себя по голове. Арина решила, что у него начинается истерика. Она подняла его перед собой — он оказался, гораздо тяжелее, чем могло показаться, встряхнула:

— Мирон, успокойся, я тебя не понимаю, объясни, что ты произошло?

— Я виноват, очень-очень! — он немного успокоился, но продолжал плакать, обмяк, — Я — это всё я! Не было никаких звонков, никто тебе не звонил… Не было нападения на базу, никого ты не убивала… Я сам всё придумал, чтобы Костик, чтобы ты пошла и помогла — я то один никак… Обманул! А Костик — хороший малец, запутался он… Увидел, что ты без амулета — вот и решил и обманул, навёл морок… А потом решил — концы в воду… А сейчас не могу… Я жеж не знал, что ты такая… Такая славная, такая добрая! Сердечная… Всё придумано… Всё-всё… Ложь! Ложь и обман! Я виноват! Нет мне прощения!

Домовой вырвался из её рук, ловко взобрался по перилам, а перед тем как прыгнуть, обернулся, совсем беззащитный — одинокий, неуклюже вытер слёзы:

— Прости, если сможешь, а не простишь — правильно сделаешь… Прощай.

— Приказываю тебе: замри! — с силой крикнула Арина.

Мирон окаменел.

Арина медленно подошла, снова взяла его на руки, прижала к груди, улыбнулась по-доброму, вытерла слёзы со щёк Домового, села вместе с ним прямо на асфальт:

— Пообщей мне, что не будешь вырываться…

Он не мог даже моргнуть, но что-то изменилось в его лице, она поняла — пообещал.

— Отомри…

Никогда прежде ей не доводилось видеть ни в одних глазах столько искреннего раскаянья. Арина засмеялась сквозь собственные слёзы, прижала его, как в детстве прижимала любимого плюшевого медведя:

— Ох, Мирон, Мирон…

— Прости меня, если сможешь, я больше никогда в жизни, ни за что…

— Да, знаю я — можешь не говорить… Мирон, я ведь сразу всё поняла, ну почти сразу… Когда Прад меня разбудил, он сказал "пожалуйста приезжай" — настоящий Прад под дулом пистолета не сказал бы мне "пожалуйста". Потом череда совпадений со звонками — стоило мне попасть в тупик, как тут же звонил Капитан и направлял — кем бы он ни был, такое ему не по силам, а окончательно я догадалась уже в бункере, когда увидела тебя и Костика… Вот так. — Она ещё раз погладила его.

Домовой перестал даже всхлипывать, смотрел на неё, как смотрят люди, которые вдруг видят очень нужную им, давно разыскиваемую вещь в соседнем магазине, давно отчаявшись найти ее, где бы то ни было.

— И ты всё знала? И когда ехали сюда? И когда лезла через перила?

— Угу, конечно, знала…

— Не понимаю… Зачем рисковать собой?

— Понимаешь, мне ещё бабушка говорила: "Зря, Аринка, ты веришь людям — мало хороших людей, тяжкого тебе придётся", но я такой уж родилась — верю, что в каждом человеке есть добро. И я с первого взгляда, там — в старом доме, поняла, что ты добрый, просто одинокий, брошенный всеми… Я стояла на мосту и ждала — неужели ошиблась, неужели ты не остановишь меня и, как видишь — не ошиблась!

Мирон ничего не ответил, на его глазах опять навернулись слёзы, он всхлипнул и прижался к ней, тихо-тихо прошептал:

— У меня никогда не было такой хозяйки… Полностью вверяю тебя себе, распоряжайся как хочешь… Хватит с меня столетий мытарств и одиночества — пожил своё. Пусть же, когда тебя не станет и моя жизнь прервётся. На веки вечные связываю себя с тобой, да будет так.