Как решалась задача повторного присоединения Западной Украины И Белоруссии, начиная с 1943 года

За подписью народного комиссара государственной безопасности СССР В.Н. Меркулова 22 октября 1943 года появилась директива № 583, адресованная действовавшим в немецком тылу командирам опергрупп НКГБ. Любопытен уже первый пункт директивы, приказывавший «по мере приближения фронта к базам наших групп… двигаться на Запад, перенося свои базы возможно глубже в тыл» (противника). То есть чекистские спецотряды ориентировали не на, казалось бы, само собой разумеющийся удар в спину отступавшего врага, что, несомненно, могло бы облегчить продвижение Красной Армии, не на воссоединение с ней, а на дальнейшее продвижение вперед. По сути, это являлось приказом перенести деятельность этих опергрупп на территорию заведомо чужую и «несоветскую», где посланцы Москвы никак не могли рассчитывать даже на символический нейтралитет местного населения.

 

Разведка подождет

О разведке в директиве не сказано ни слова, и понятно почему. В тот конкретный период разведработа в интересах действующей армии на оккупированной территории была в компетенции не Наркомата госбезопасности, а Разведуправления Генерального штаба и разведотделов фронтов. А за рубежом, согласно приказу наркома обороны И. Сталина № 0071 от 19 апреля 1943 года, ведение агентурной разведки – в интересах военных – возлагалось уже на Главное разведывательное управление Красной Армии (тогда было две организации военной разведки. – Ред.).

Так что чекисты должны были заниматься своим привычным делом, что нашло отражение во втором пункте директивы. В нем речь шла о переносе работы «по подысканию агентуры» в крупные населенные пункты и города и использовании этой агентуры исключительно «для ликвидации виднейших представителей немецкой администрации (гебитскомиссаров), крупных нацистских представителей, представителей немецкой армии и крупных чиновников немецкой полиции». Проще говоря, приоритетом чекистских спецгрупп была «работа» по линии «Т» – террор.

Кроме того, спецотрядам НКГБ было приказано «приступить к ликвидации, а также вывозу на свои базы для допроса наиболее видных представителей различных групп и партий, связанных с немецким командованием…». По сути, речь шла о проведении масштабной спецоперации по заблаговременному обезглавливанию в глубоком немецком тылу всех тех формирований, которые не удалось поставить под контроль посланцам госбезопасности (или военной разведке). Проще говоря, было приказано приступить к ликвидации руководства абсолютно всех несоветских формирований, причем особо была оговорена желательность сделать эту работу чужими руками – при помощи «русских полицейских и РОА, используя их возможности в этом отношении».

Следующий пункт директивы гласил: «Выявить и учесть всех представителей антисоветских групп, формирований, только декларирующих свою борьбу с немцами, как, например, всякие украинские и польские военные формирования». Для чего «выявить и учесть»? Для последующей ликвидации. В «только декларирующих борьбу» записали абсолютно все украинские и польские вооруженные формирования, действовавшие в немецком тылу, включая те, которые тоже вели борьбу с немцами – например, отряды польской Армии Крайовы (АК). Это разве лишь прямодушный и наивный Семен Руднев, комиссар соединения Ковпака, мог мучиться сомнениями, записывая в своем дневнике: «Националисты – наши враги, но они бьют немцев. Вот здесь и лавируй, и думай». На Лубянке сомнений не было, там всё уже определили предельно конкретно: все, кто нам неподконтролен, должны быть выявлены, учтены и затем уничтожены. Лишь в пятом пункте директивы значилось: «Усилить диверсионную работу на коммуникациях противника…» Но сказано об этом столь кратко, абстрактно, буквально мимоходом, что очевидно: задачу эту в числе первоочередных нарком госбезопасности не числил.

 

Эмиссары террора

Поскольку с самого начала войны именно задачи по линии террора считались приоритетными для спецотрядов НКВД (впоследствии НКГБ), на обеспечение этой деятельности была нацелена и агентурная сеть чекистов. Еще в 1984 году полковник госбезопасности Виктор Кочетков – его группа в 1942 году была подчинена спецотряду НКВД «Победители» – в беседе с автором этих строк откровенно сказал: «Никакой разведкой мы не занимались… Задачу нарком нам ставил лишь одну: терроризировать командный состав вермахта, убивать генералов…»

Установку на террор дал лично Сталин. Еще осенью 1941 года чекисты вели разработку покушения на Гитлера, предполагая, что он лично прибудет на парад в Москву, если советская столица падет. Совершенно фантастические планы покушения на фюрера пытались реализовать вплоть до 1943 года. В частности, делались попытки доставить агентов-ликвидаторов в Берлин, а за линию фронта забрасывались спецотряды, которые должны были подобраться с этой целью к полевой ставке фюрера под Винницей. Только в 1943 году от планов покушения на Гитлера отказались – по приказу Сталина, решившего, что Гитлер живой ему уже выгоднее мертвого.

Но на других чинов нацистской администрации этот запрет не распространялся. Так, в конце 1941 года Сталин отдал приказ о ликвидации германского посла в Турции (и бывшего канцлера Германии) Франца фон Папена, «поскольку, – как вспоминал главный террорист Сталина, бывший начальник 4-го управления НКВД-НКГБ (террор и диверсии в тылу противника) Павел Судоплатов, – тот являлся ключевой фигурой, вокруг которой строились замыслы американцев и англичан по созданию альтернативного правительства в случае подписания сепаратного мира». Но теракт провалился – 25 февраля 1942 года агент сам подорвался на бомбе возле германского посольства в Анкаре, а фон Папен отделался лишь испугом. Когда же в мае 1942 года подготовленные британской разведкой диверсанты осуществили покушение на Гейдриха, исполняющего обязанности протектора Богемии и Моравии и начальника Главного управления имперской безопасности, Сталин вновь потребовал от чекистов резко активизировать террор против высших чинов рейха. Поскольку «виднейшие представители» немецкой армии и полиции были для чекистов недосягаемы, внимание обратили на чиновников оккупационной гражданской администрации.

Хотя особых успехов и здесь не добились. Так, провалом закончились все многочисленные попытки убить Эриха Коха, рейхскомиссара Украины и по совместительству главу гражданской администрации округа Белосток и гауляйтера партийной организации НСДАП в Восточной Пруссии, за стиль руководства и предельную жестокость получившего от товарищей по партии милое прозвище Второй Сталин. Долгое время советские ликвидаторы безуспешно охотились за Вильгельмом Кубе, генеральным комиссаром Генерального округа «Белорутения». Так, в ночь с 17 на 18 февраля 1943 года группа спецотряда НКВД «Соколы» под командованием Кирилла Орловского безуспешно пыталась перехватить конвой Кубе в Барановичской области. В конце концов до этого средней руки чиновника добрались, взорвав его в ночь на 22 сентября 1943 года в Минске – это стало самым крупным успехом советских ликвидаторов за всю войну. Правда, для самих чекистов теракт обернулся грандиозным конфузом, как только выяснилось, что Кубе был ликвидирован не ими, а «конкурирующей фирмой» – агентурой спецотряда Разведуправления Генштаба. Всего же судоплатовские ликвидаторы отчитались об осуществлении «87 актов возмездия», жертвами которых стали большей частью мелкие чиновники гражданской администрации, не особо крупные чины вермахта, полиции, командиры формирований АК и ОУН-УПА (Организация украинских националистов – Украинская повстанческая армия. – Ред.)…

Зачастую оборотной стороной таких акций становилось проведение немцами карательных операций в населенных пунктах и массовые расстрелы заложников из числа гражданского населения. Известно, что в отместку за убийство Вильгельма Кубе в тот же день было расстреляно 300 заключенных минской тюрьмы, а всего только в Минске было уничтожено несколько тысяч человек. После попытки покушения на сменившего Кубе Курта фон Готтберга лишь в одном из районов Минска каратели истребили свыше 1000 мирных жителей.

Но возможно, именно это и было едва ли не главной целью чекистских спецопераций, хотя, разумеется, не афишируемой: спровоцировать немцев на такие карательные акции против населения, чтобы оно взялось за оружие, перестав быть мирным, и, главное, встретило бы советскую власть уже как освободительницу.

В 1943 году эта задача стала для Сталина еще более актуальной: немцы вскрыли обнаруженные в Катынском лесу захоронения пленных польских офицеров, расстрелянных НКВД по прямому указанию Сталина в 1940 году. Развернутая по этому поводу пропагандистская кампания мало того что привела к разрыву отношений между Москвой и польским правительством в изгнании, так еще и основательно подрывала польскую политику Сталина. Поэтому ужесточение немецкого террора на оккупированных территориях, особенно в Кресах Всходних (так поляки именовали Западную Украину, Западную Белоруссию и Литву), было Сталину лишь на руку: смотрите, кто на самом деле расстреливает поляков – не чекисты, а немцы, – это их метод, они и в Катыни действовали… Проще говоря, грудой трупов, наваленных немецкими карателями, можно было надежно замаскировать работу советских чекистов. Эти самые Кресы Всходни еще предстояло заново советизировать – так отчего не сделать часть неизбежной работы загодя и, что было бы совсем хорошо, чужими руками? Например, уничтожив лидеров национальных вооруженных формирований и функционеров организаций несоветской ориентации… И так ли уж были неправы польские подпольщики, писавшие в своей аналитической записке от 1 марта 1943 года, что вся деятельность «большевистской агентуры» в Польше нацелена на «направление репрессивной акции гестапо против всего польского общества и борющейся патриотической польской интеллигенции и ослабление… польских центров политическо-военной работы» – с целью облегчить «себе задачи овладения властью в Польше после поражения немцев в войне».

 

Директива выполнена

Впрочем, ничего принципиально нового директива НКГБ от 22 октября 1943 года не содержала: аналогичного типа установки и документы существовали и ранее, да и командиры спецотрядов получали соответствующие конкретные приказы. В том числе и приказы об уничтожении командного состава той же АК (не говоря уж про формирования ОУН-УПА) – особо активно по этой линии чекисты-«партизаны» стали работать с лета 1943 года. О том, как ликвидаторы Судоплатова конкретно реализовывали эти установки (в том числе и более ранние), можно судить, в частности, по ставшим известным сведениям о деятельности уже упоминавшегося спецотряда «Победители».

Судя по всему, его командир Медведев получил несколько задач. И похоже, приоритетным было задание выйти на полевую ставку Гитлера «Вервольф» близ Винницы с целью совершения теракта. Выполнить задание не удалось. Поэтому пришлось переключиться на объект, казалось бы, более доступный – Эриха Коха. Однако, помимо задач террора, были у «Победителей» и другие, не афишируемые и поныне. В частности, тот самый «учет и контроль» несоветских военных формирований.

Все попытки подобраться к Эриху Коху сорвались. Запланированный еще в Москве исполнитель, известный ныне под псевдонимом Николай Иванович Кузнецов (как на самом деле звали его, да и вообще, один ли это человек – загадка и по сей день), на поверку оказался диверсантом весьма посредственным и задание провалил. Хотя в Центр ушло несколько шифровок, что любой ценой задание вот-вот будет выполнено.

Пришлось Медведеву переориентировать ликвидатора-неудачника на цель менее значимую – Пауля Даргеля. В советской мемуаристике его принято именовать заместителем Коха и титуловать регирунспрезидентом – председателем правительства. На деле он возглавлял политический департамент аппарата Коха, а регирунспрезидентом был лишь в Цихенау – польском Цехануве, включенном в состав Восточной Пруссии. Так или иначе, 20 сентября 1943 года в центре Ровно среди белого дня агент-боевик Николай Кузнецов (он же Пух, Колонист, Кулик, Ученый, Франт, Атлет, Грачев, Рудольф Шмидт, Пауль Зиберт…) четыре раза выстрелил из пистолета в спину, как он полагал, Даргелю и его адъютанту. Как рассказал в своих строго отцензурированных мемуарах Дмитрий Медведев, «об убийстве Даргеля в тот же день, по докладу Кузнецова, было сообщено в Москву». Но спустя пару дней выяснилось, что вместо Даргеля были убиты Ганс Гель, руководитель главного отдела финансов при рейхскомиссариате, и кассовый референт Винтер.

Вышел конфуз. Судя по всему, Судоплатов успел доложить о «выполнении задания» наркому, а тот поспешил отчитаться об успехе перед Верховным, попутно взяв на свое ведомство и ликвидацию Кубе в Минске – в 4-м управлении НКГБ поначалу действительно полагали, что это работа одного из их отрядов… «Так или иначе, мы оказались в смешном положении, – написал в своем послевоенном опусе Медведев, – да и в большом долгу перед командованием». Это мягко сказано – «смешное положение»: речь шла мало того что о невыполнении боевого приказа, так еще и о ложном рапорте по его исполнению.

В результате «Кузнецову было разрешено совершить покушение вторично». Точнее, не «разрешено», а «приказано». Но дальнейшие события вновь выглядят загадочно: Медведев почему-то утверждает, что второе покушение состоялось 30 сентября 1943 года и оно было относительно успешным. Однако второе покушение Кузнецова на Даргеля произошло, судя по источникам, 8 октября 1943 года, и снова неудача: исполнитель несколько раз стрелял в упор и промахнулся.

Третья попытка была сделана 20 октября 1943 года, причем на этот раз Кузнецов был отправлен в город с более многочисленной группой поддержки (и присмотра), а вместо «ненадежного» пистолета применил противотанковую гранату. Да еще товарищи добавили из автоматов. И опять провал. Граната, мол, отчитывался Медведев, «разорвалась на мостовой, у самой бровки тротуара, и взрывная волна ударила в противоположную сторону». Но в редакции пресс-бюро Службы внешней разведки (по ведомству которой Н.И. Кузнецов ныне проходит) все звучит совсем иначе: «…В центре города Ровно уничтожил имперского советника рейхскомиссариата Украины Гелля и его секретаря Винтера. Через месяц смертельно ранил заместителя рейхскомиссара генерала Даргеля». К слову, в немецких справочниках четко значится, что воинское звание «генерала» Даргеля – лейтенант резерва. И похоже, в СВР по сей день пребывают в неведении, что «смертельно раненный» Даргель после войны проживал в Ганновере. Не говоря о том, что уже после своей «смерти» он успел послужить под началом Мартина Бормана – в Партийной канцелярии НСДАП, получив в январе 1945 года Рыцарский крест Креста военных заслуг. Видимо, в СВР и по сей день полагаются на первое сообщение Медведева, сгоряча известившего Москву об успешном выполнении задания.

Неудачника под конвоем «группы поддержки» вновь пришлось посылать в Ровно искупать вину. На сей раз мишенью должен был стать некий Курт Кнут (вроде бы тоже заместитель Коха), а решающую роль отвели не Кузнецову, а поляку Яну Каминскому. Вот он 10 ноября 1943 года и бросил противотанковую гранату в машину Кнута, Кузнецов же вел огонь из автомата. Результат, мягко говоря, оказался скромным: погиб лишь шофер чиновника, а сам он остался жив, получив лишь контузию и легкое ранение. Но, судя по тому, что в воспоминаниях Медведева сказано: «Кнут был убит, но немцы решили об этом молчать», в Центр опять отправилась шифровка об успешном выполнении задания! И в официальных «Очерках истории российской внешней разведки» по сей день значится: Кнут был убит…

Впрочем, были и более успешные акции – похищение и ликвидация генерал-майора Макса Ильгена, президента верховного немецкого суда на Украине Альфреда Функа, вице-губернатора дистрикта Галиция Отто Бауэра… Вот только каждое такое покушение, будь то удачное или провалившееся, неизменно вызывало ответную реакцию немцев, оборачиваясь казнями сотен невинных людей.

Впрочем, так ли уж провальны были те неудачные акции в Ровно – с чекистской точки зрения? Мало кому нужный Даргель выжил – и что с того, если главная оперативная комбинация, судя по всему, как раз была реализована. Речь идет о некоем бумажнике с документами, который как бы невзначай обронил террорист на месте покушения. По версии Медведева, впервые рассказавшего об этой комбинации, в одной из стычек «с бандой националистов» был захвачен «один из эмиссаров Степана Бандеры». У которого и был взят пресловутый бумажник: «Мы начали с того, что пополнили бумажник. Мы положили в него примерно то, что обыкновенно находили у каждого взятого в плен или убитого в бою националиста: десятка полтора рейхсмарок, столько же американских долларов, купюру в пять фунтов стерлингов, советские деньги. Положили также несколько коронок от зубов… В последний момент, стараясь предусмотреть все, чтобы гитлеровцы этот фокус приняли за чистую монету, мы прибавили к содержимому бумажника три золотые десятки царской чеканки». Но, главное, заменили оригинальную директиву новой – в которой речь шла о том, что пора выступать против немцев и «акция послужит сигналом для дальнейших действий против швабов». Реакция немцев «на бумажник» оказалась вполне предсказуема: только в Ровно, как утверждал Медведев, было арестовано и расстреляно 38 видных функционеров ОУН, причем «аресты не ограничились только Ровно»…

Все это означает, что пресловутую директиву НКГБ спецотряд Медведева все же исполнил, руками немецких карателей зачистив поле от «конкурирующей фирмы». Правда, такие оперативные комбинации в переводе на нормальный язык обычно именуются кратким и емким словом: провокация. Может, именно потому в пресс-бюро СВР об этом бумажнике ныне стараются даже не вспоминать – в официальной истории ведомства об этой провокации нет ни слова