Следующим утром, как только «Посейдон» открылся, мы были уже на пороге. Красавица — секретарша взглянула на нас так, словно нас не существовало. Но мы были здесь, и к тому же решительно настроенные. С маской озадаченности на лице она медленно поднялась и пошла к шефу.
При виде нас директор привстал с кресла, затем снова сел. Глаза его округлились, на лице, обычно решительном и суровом, проявилась некоторая растерянность.
Первым вошел Серега, в новой тенниске, побритый и причесанный. Несколько развязных манер, однако, менять он не собирался. Бесцеремонно разглядывая обстановку кабинета, где не было ничего отличного от кабинетов других директоров среднего звена, он медленно прошелся до письменного стола и бросил: «Здрасьте».
— Опять вы, — пробормотал директор.
— Опять мы, — согласился Сергей.
— Мы вчера, наверное, погорячились, — сказал я, не здороваясь, — но вы уж обиды на нас не держите.
— Ничего себе — погорячились! Да вы обнаглели до крайности! Кто вы такие вообще?
— Мы — нормальные предприниматели, а не какие-нибудь проходимцы. Мы хотим работать и приносить вам пользу.
— Ничего себе — польза!
— Мы, возможно, слегка заломили цену, но вы поймите — обстоятельства…
— У всех обстоятельства.
Директор бросал реплики со злобой и напором.
— Кроме того, все, что я говорил насчет новых технологий — правда. Работать по старинке, сами знаете… — я обреченно взмахнул рукой. — Может, я забыл вам сказать… Я называл цену из расчета долгосрочного сотрудничества, в том плане что… Вы хотели три тысячи листовок? Так вот, мы печатаем три тысячи, а потом, через три недели — еще три тысячи, уже бесплатно. Три недели — самый эффективный срок, чтобы напомнить покупателям…
— Меня не интересует ничего через три недели! Я хотел сейчас, а теперь я уже ничего не…
Он осекся, лицо его смягчилось и стало задумчивым, после чего он взглянул на часы.
— Так значит, через три недели?
— Да, воздействие на покупателя, понимаете ли…
— Присаживайтесь. Но все равно цена, даже если так, даже если три недели…
— Мы понимаем. Это, наверное, несколько неожиданно — я имею в виду цену, я не обьяснил вам все до конца. Но вы же сами упирали на цену, ну как же я… Это, поймите, целый пакет услуг, мы будем вести ваш магазин долгое время, и выпустим не только листовки. И цену для начала снизим.
— Я не сам все решаю… Вернее, я не очень разбираюсь в рекламе. У меня есть заместитель, очень толковый парень, настоящий профессионал, вы в этом убедитесь. Сейчас я ему позвоню, он скоро должен быть, и мы вместе все обсудим.
Он взял мобильный и стал набирать номер.
— Далеко вы? Уже подъезжаете? Вот и хорошо. Тут ко мне как раз ребята подошли. Да, те самые, так что давайте быстрее. Я их неправильно понял, вы же знаете, я в рекламе не разбираюсь… Да, мы в кабинете, по новому адресу.
Еще минут десять мы беседовали о рекламе. Говорили в основном мы с Серегой, смакуя выдуманные проекты, а директор «Посейдона» изредка, с деланно — заинтересованным видом задавал вопросы и поглядывал на часы. «Да где же они?» — время от времени бормотал он, и, в конце концов, велел секретарше приготовить три чашки кофе. Через пару минут черноволосая красавица внесла дымящийся поднос, а вслед за нею в кабинет ввалилось четверо лбов среднего возраста и крепкого телосложения. У одного из них голова была обрита наголо, а через всю щеку шел шрам, у другого на шее на золотой цепи внушительной толщины висел огромный золотой крест.
— А-а, вот и мои заместители. Людочка, спасибо, вы мне больше не нужны…
Как только за секретаршей затворилась дверь, он, обойдя стол и закипая злобой, быстро подошел к Сергею и двинул его кулаком. Предчувствуя что-то подобное, тот успел прикрыться.
— Ну что, допрыгались? Да я вас с дерьмом смешаю!
— Да вы что? Мы к вам с деловым предложением! — убеждённо произнёс я, осознав всю незавидность нашего положения.
— С деловым предложением? А мы к вам тоже с деловым! — злобствовал директор.
— Да вы кто такие вообще, а? — вызверился один из вновьприбывших, с золотым крестом на шее. — Вы че за беспредел тут устроили?
— Тихо, тихо… — попытался успокоить их директор.
— Вы кто, я спрашиваю?! — совсем не снижая голоса, продолжал тот.
— Обнаглевшие лохи! — пророкотал другой.
— Чего с ними базарить? Берем их!
Нам закрутили руки за спину и принялись бить. Мне всадили кулак под дых, потом ещё. Я упал на колени, застонав и согнувшись, насколько позволяли больно заломленные руки. Сереге разбили нос, ударили пару раз по туловищу, с садистским вдохновением стараясь добраться до печени. Капли крови из носа упали на ковровую дорожку, ему на брюки, и он тоже опустился на колени, издавая стоны.
— Да вы знаете, что мы с вами сделаем? — свирепствовал обладатель золотого креста, по-видимому, старший. — Мы с вас шкуру с живых сдерём! Волдырь у нас специалист по таким делам. Он такое выдумает, что ни в каком кино не увидишь!
— Тут и выдумать нечего, — отозвался Волдырь, человек с широким крестьянским лицом, огромными кулаками и безумным блеском в глазах. — В «Саида» поедем играть.
— О, в «Саида»— это его любимая игра. Ты знаешь, что такое играть в «Саида»? — старший схватил Серегу за шевелюру и склонился над ним. — Это когда должника, который не платит, закапывают по самое горло в песок, и на глазах другого, которому мозги надо вправить, косой срубают голову, как бурьян! Ты понял меня, урод, или нет? А потом, через время, если мозги не встали на место, приходит его очередь! Хотите увидеть такое собственными глазами?
— Вы и должника с собой приперли? — с оттенком легкой издевки произнес Сергей.
— Ах, ты ж…
— Поехали! — прохрипел Волдырь. Повинуясь закипавшей злобе, он слегка наклонился вперед, подогнув ноги и сжав огромные кулаки так, что побелели суставы пальцев. — Нечего с ними базарить, поехали, найдем бомжа, купим на рынке косу…
Он закрыл глаза, все так же находясь в странной полуприсогнутой позе. Казалось, он собирался съежиться до размеров эмбриона и впасть в кому, но вместо этого сжал кулаки и заскрипел зубами.
Он словно воочию видел перед собой картину возмездия, как будто уже сжимал в руках остро отточенную косу, стоя в заброшенном песчаном карьере над головой обезумевшего от осознания своей участи, зарытого по шею человека. Словно уже кровь фонтаном била из рассечённой артерии, впитываясь в песок и окрашивая его в бурый цвет. Как будто голова убиенного с застывшей на лице смертной мукой уже покатилась под гору, оставляя за собой страшные следы.
— Волдырь у нас романтик… — прошипел главный и ударил Серегу ногой в живот. Подручные его, точно по команде, несколько раз ударили меня.
— Ну, хватит, хватит, — пробормотал Сергей, сплевывая кровь на ковровую дорожку. — Так вы далеко можете зайти, чего я вам не советую…
— Он нам не советует… ты слышал, а? — неистовствовал Волдырь, лицо его покрылось красными пятнами.
— Тише, тише, рябята… — без особой надежды пробормотал побледневший директор «Посейдона».
— Ты нам еще советы даешь? — прорычал старший, смачно выматерившись.
— Если узнаете, с кем связались, то наложите в штаны… — Не сдавался Сергей.
— Ах ты, сучёныш…
— Подожди, Волдырь! Дай им перед смертью высказаться. Ну, и с кем же мы связались? Ты говори, мы сообразительные, поймем… Волдырь вон в универе учился.
— В заборостроительном разве что…
— Э, нет, в педагогическом. Два года недоучился из-за таких гнид, как вы. Он у нас грамотный.
Волдырь, душевные муки которого всё так же ясно отражались на лице, подскочил к Сереге и обрушил огромный кулак ему на голову.
— Поехали, говорю! Зароем одного, срубим башку — другой быстрее соображать будет!
— Стой, Волдырь, не спеши. Мы их лучше прямо тут пристрелим. Сначала коленные чашечки прострелим, чтоб помучались, а потом…
Он вырвал из кармана джинсов пистолет, взвел курок и приставил мне к колену. Я забормотал что-то нечленораздельное, после чего закашлялся и произнес уже внятно:
— Мы все сделаем… отработаем… Я был вынужден… у меня сына выкрали!
— На том свете будешь сказки рассказывать!
— Помогите мне найти сына! Вы же можете, пацаны, вы же знаете, где он!
— Конечно, можем и знаем!
— Я заплачу вам, договоримся. Одна надежда на вас!
— Заплатишь, куда ты денешься!
— Разрекламируем магазин по нормальной цене…
— По нормальной цене!? Даром! Ты понял? Даром! Чтоб вы уже завтра, сами, вместе со всеми бумажками, с утра были возле магазина! Всю свою дерьмовую жизнь будете рекламировать наши магазины! И это еще не все — бабок будете должны! Пять штук баксов чтоб принесли через два дня! Дошло до вас или нет?!
— Да ни хрена им не дошло! — проревел Волдырь, не обращая внимания на обеспокоенные жесты директора. Он как будто хотел, чтобы о его лютой ненависти знал весь мир. Злоба так и кипела в нем, тело корчило, точно судорогой, раскрасневшееся лицо искажалось чудовищными гримасами, рот с натугой раскрывался, словно кривые гниловатые зубы его жаждали человеческой крови. Кулаки его были сжаты с такой силой, будто пальцы уже впились в горло ненавистного врага, пощады к которому быть не может. Не в силах вынести такой бури эмоций, от Сергея он перешел ко мне и всадил ногу в живот. Нецензурная брань срывалась с его языка безудержным потоком.
— Не дай Бог завтра не будет вас возле магазина… — захлебывался старший, — конец вам будет! Что и как рекламировать, есть образец? Вот, держи! Дошло до вас или нет, недоноски?! Не дошло — головы обоим срубим к е… матери и собакам скормим!
— Что ты им нес такое? — спросил я, когда нас отпустили, и мы, едва переставляя ноги и потирая ушибленные места, выбрались из магазина.
— На понт брал.
— Чуть не пристрелили с твоими понтами! — Наоборот, поэтому и отпустили. Не стали даже выяснять, кто мы такие…
— А кто ж мы такие? Когда выяснят… Вместо заработков — я, получается, должен уже! И что они еще потребуют? Третий день идет — ни копейки, еще и должен! С каждым днем — все хуже и хуже! На кой черт мы прицепились к этому директору?
Я схватился за голову, пальцы мои дрожали, взъерошивая волосы.
— Ничего, — выдал Сергей. — Возьми себя в руки. Придумаем что-нибудь.
— Что придумаем? Если забьем на них — грохнут ведь! Еще те отморозки. Тогда и с Русланом неизвестно что будет… Продать надо что-то, и отдать бабки… Кроме квартиры на такую сумму нечего!
— Когда ты ее продашь? Да и нельзя, сам говорил. Чтобы эти твари жизнь не осложняли, надо что-то сделать. Напечатать листовок, создать вид, зарисоваться перед магазином… А там видно будет.
— Опять расходы… Порешить их всех, сук…
Серега бросил на меня ироничный взгляд.
— Стремление, в общем, похвальное. Только болтать легко… Они и заслуживают этого, но… Поехали, помоемся, переоденемся. Бумага, краски у тебя есть? Вот видишь, покупать ничего не надо. Уже плюс. А там прояснится. Не бывает ситуации, из которой нельзя извлечь выгоды.
— Какой там плюс… Может, поговорить с директором без тех дебилов? Хоть что-то заплатит?
— Раскатал губу — заплатит! Ты вообще ни хрена не соображаешь? Тем более — не подходит тебе хоть что-то, надо — много и сразу!
Когда до моего района оставалось два квартала, головная боль моя от побоев стала нестерпимой, и я припарковался у городского парка, огороженного металлическим забором.
— Все будет нормально, заработаем, — бубнил Серега. — Время еще есть… Надо верить в удачу! С таким трудом все делается — еще и отдавать кому-то… Я имею в виду твоего телефонного монстра.
— Только пятую часть, — пробубнил я и почувствовал холодок в груди — все слышит, все видит тот, звонивший, мои нечистые помыслы, мои сомнения.
— Так что ж, что пятую? Да хоть десятую! Ты действительно, считаешь, что надо отдавать? Чему он тебя учил — стань человеком свободным, все по-барабану! Используй это знание против него самого! Ха-ха, научил на свою голову! Ах, да, твой сын у него в заложниках. Но, может, он ничего плохого ему и не…
— Что ты несешь? Палец у меня в морозилке лежит!
— Слушай, не в обиду… Можно взглянуть на него?
— На кой черт он тебе? — вызверился я. Я подумал об окровавленном свертке, который подбросили мне под двери. Передо мной явственно предстала сцена, когда сыну резали палец — хорошо, если применяли какой-нибудь наркоз, а если нет… Мне вспомнилось, как Руслан ударился ногой о ножку кровати, как он вскрикивал, стонал и извивался, страдая от боли ещё терпимой. Я невольно представил, как страшно мог корчиться он и кричать, если палец резали какими-нибудь слесарными ножницами. Слезы навернулись у меня на глаза.
Сквозь их пелену я взглянул перед собой, на снующих, перегруженных заботами, безразличных к чужим проблемам людей. Они спешили по своим делам, в вечную кабалу деятельности, без которой протянешь ножки от голода. Посмотрел на бесконечный поток машин, оскудевавший только к ночи. Внутри них словно сидели не люди, а механизмы, ставшие частью машины, частью бездушного, ни к чему не чувствительного железа. Глянул на городской парк, окружённый металлической изгородью для того, чтобы то живое и здоровое, что было в свободно разросшихся деревьях, не посягало на машинную гармонию, не будило в человеке нежелательных чувств.
Там вовсю наводили порядок, беспощадно вырубая якобы сорную поросль, подрезали ветки, местами вовсе корчевали, чтобы расчистить площадь для развлекательных капищ. Вместо полноценных деревьев будут одни обрезанные, убогие калеки с культями вместо веток, жалкое подобие былой, ничем не сдерживаемой, буйной жизни, тянувшейся к солнцу. Жизни, которая сама, в естественной мудрости решала, кому жить, а кому умирать. Руки бы вам отрубить, как вы рубите на деревьях ветки, подумал я. Эти мысли снова вернули меня к пальцу, лежавшему в морозилке, рядом с замороженными кусками свиного мяса. Вот и моему сыну начали рубить руки, как я в сердцах желал чужим людям. Пока не руки, конечно, а пальцы, но долго ли… И я подумал, что уж лучше, если на то пошло, кому-то другому руки, чем моему сыну пальцы, что ещё остается, и черт с ними со всеми…
Чувство острого неприятия сидевшего со мной рядом Сереги, злость на то, что он так бесцеремонно участвовал в моем кровном деле, вдруг охватила меня. Это же мое, личное, а он, хоть и рвется в помощники, но делает это как-то не так. Ничего хорошего не получится, если чужие руки будут касаться моего, сокровенного.
— Ну, чего стоим? Поехали, нам еще печатать — зло рявкнул Серега, словно прочитав мои мысли. Я почувствовал себя так, словно меня застали за чем-то постыдным, как-будто на лбу моем читалась каждая мелкая, потаенная мыслишка, чего никому знать не полагалось. Но тут же я встрепенулся, стремясь доказать, что на самом деле я не такой, каким меня застали врасплох, и взялся за руль. Еще большая злоба и подозрения на всех и вся, на Серегу в том числе, охватили меня.