Когда мы закончили работу, Света настояла на том, чтобы поехать к ней домой. Вернувшись к машине, оставленной за оградой, мы увидели, что «Форд» странно припал на левое колесо. Колесо было пробито. Серега вскипел, выругался, схватил меня за предплечье и потянул обратно, в сторону кладбища.

— Это они! — орал он. — Идем, прибьем тех уродов, кишки из них выпустим! Сразу надо было ставить их на место — машина была бы целая!

— Куда идем? Ты что, не знаешь, что мне надо делать? — я со злобой высвободил руку. — Уже и так проблем выше крыши — ты еще новых ищешь!

— Вот именно, что проблем! Оттого и проблемы, что ты сносишь все, что тебе… Есть повод сбить с них деньги!

— Что ты собьешь с тех алкашей — они с утра уже все пропили, если что и было!

— Нельзя прощать такое! Поставить на место — и драть бабки!

— Я говорил тебе, что не стоит сюда ехать! Запаска есть у тебя? — повернулся я к Свете, стоявшей с одеревеневшим лицом.

— Есть. И не надо было ехать, кто вас силой тащил?

— Давай запаску. Из-за этой чертовой могилы…

Я выпалил это нервно, со злостью и тут же осёкся, пожалев о сказанном. Деланно-быстро я подошел к багажнику и озабоченно заглянул внутрь, желая поспешностью загладить неловкость.

— Это бабушкина могила, а не чертова.

— Да не обижайся, я не хотел…

— Что это с ним? — обернулась Света к Сереге.

— Да все нормально. Летнее обострение.

Он злобно сплюнул в сторону кладбища и стал нехотя помогать мне с колесом.

Дом Ивана, небольшой, но добротный, старой, красного кирпича постройки, располагался за городом, в некотором удалении от пыли и шума автомобильных дорог. Сразу за уходившим под уклон огородом притаилась речушка, густо заросшая камышом. Во дворе, рядом с гаражом, был выстроен цех из белого кирпича, казавшийся добротнее самого дома. Из цеха через приоткрытую дверь доносился визг пилорамы и деловитые перекрикивания рабочих. У боковой стены цеха, прикованная цепью, лежала, вывалив от жары язык и содрогаясь от тяжелого дыхания, огромная кавказская овчарка.

У Ивана были голубые глаза и черные, как смоль, короткие вьющиеся волосы. Левое подглазие обрамлял хорошо заметный синяк. Лицо его было слегка изъеденным, словно после оспы. Разговаривая с людьми, он недоверчиво прищуривал правый глаз, будто хотел сказать: что вы там несете, не слишком — то я вам верю. Ростом он был невысок, но довольно крепкого сложения. На вылинялой рубашке с короткими рукавами кое-где прицепились завитки деревянной стружки.

Исподлобья взглянув на непрошеных гостей, местами вымазанных глиной, он вопросительно уставился на Свету.

— Иван, привет! — гаркнул Серега. — Ты что, не узнаешь нас?

— Узнаю, узнаю, — обронил Иван и нехотя протянул руку.

— Случайно встретила знакомых, — виноватым голосом сказала Света. — Они подчистили могилу… а то мужики эти, на кладбище, заломили цену…

— Надо было им вломить… — пробасил Серега. — Обнаглели, мразь…

— Что уже? — с подозрением спросил Иван, с претензией глядя на жену.

— Да… с колесом проблемы. Потом расскажу.

— Что с колесом, какие проблемы?

— Да эти придурки колесо пробили! Говорил я, пойти сбить с них… — выпалил Сергей.

— Да ты что? Колесо пробили? Сэкономила! — гаркнул Иван.

— Я хотела как лучше…

— Ты всегда хочешь как лучше! А выходит — как черт знает что! Почему я сам не поехал? Но не могу же я разорваться, в конце концов!

В сарае зазвенела пилорама. Тыльной стороной ладони Иван смахнул со лба капли пота, всё так же стоя, как столб, на месте, с пылавшим от гнева лицом, не зная, что делать дальше. Света с досадой поглядела в сторону, закусила губу, и, повысив голос, предложила:

— Я приготовлю что-нибудь, ребята голодные, долго возились с ямой.

— Яму-то хоть нормально подчистили? Завтра похороны, я обещал отцу, что все сделаю… И я сделаю! — он повысил голос почти до крика. — Поехали! Поехали, проверим, все ли нормально…

— Иван, успокойся! Что ты начинаешь! Твоя дотошность с ума меня сведет!

Она решительно прошла мимо мужа, остановилась, и, полуразвернувшись, ни на кого не глядя, позвала всех в дом.

— Бабушке было девяносто восемь… Это ж гордость семьи! И похоронить нормально не можем… — бубнил Иван.

— Да все можем, все там нормально, говорю тебе! Что ты ведешь себя, как идиот! — огрызнулась Света.

Мы направились к дому. На губах Сереги тлела едва заметная ухмылка. Я недоуменно поглядывал под ноги. Иван вошел последним, медленно и тяжело подымаясь по скрипучим ступенькам. Лицо его горело, выражая и претензию, и досаду, и решимость поступать по-своему. С крыльца он зло сплюнул и прикрыл за собой дверь.

Обстановка была простая, ничего лишнего — мебель собственного производства, не новая, вышедшая из моды, но добротная и функциональная. В гостиной царило некоторое запустение: диванное покрывало сползло со спинки, ближайшее к входу кресло стояло чуть не на проходе, книжный шкаф, книг в котором было мало, и стояли они как бог на душу положил, был распахнут. На полу, возле дивана, валялись спортивные брюки.

В кухне, куда позвала нас Света, было не лучше: на большом дубовом столе помещалась раскрытая трёхлитровая банка квашеных помидор рядом с пустыми грязными кастрюлями, тарелками с остатками еды и разного вида солонками. На рабочем столе у плиты валялись мокрые тряпки вперемежку с немытыми ложками и хлебными крошками. Видавший виды холодильник громко и неприятно дребезжал. С ненавистью взглянув на всё это, Иван уже открыл было рот, чтобы выдать упреки, адресованные жене, но сдержался.

— Нам надо было сходить в магазин, взять что-то… — неуверенно произнёс я.

— Что ты там возьмешь, в магазине? Ни черта там нету, отрава одна. У меня все натуральное — помидорчики, огурчики. Самогонку пьете? — выплюнул Иван с вызовом, не в силах унять недовольства. — У меня из сахара, не из какого-нибудь дерьма… Садитесь! — властно скомандовал он.

Мужчины расселись. Света поставила картошку разогреваться на газ, достала из холодильника сало и огурцы. Иван извлек из навесного шкафа бутылку. Самогонка была крепкой, как огонь, почти без запаха; после второй рюмки я почувствовал легкое опьянение.

— Откуда у тебя синяк под глазом? — спросил Сергей, накалывая вилкой маринованный огурчик.

— А-а… — Иван провел пятернёй по лицу. — Откуда у тебя рожа побитая? — с вызовом в свою очередь спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Твари одни хотят лесопосадку забрать, здесь неподалеку. Местные придурки и так деревья рубят, на дрова, так эти вообще собрались коттеджи там строить. Забором уже огородили; природа — лес, речка, пляж там, а народу теперь — хрен. Мы вышли протестовать, собирали людей — так пришло человек сорок, не больше. А ведь могло ж четыреста! Они уже технику пригнали, деревья начали пилить, расчищать под застройку. Мы им забор сломали, а они привезли каких-то бандитов… вот мы с ними и… Выкинули нас оттуда, как последнюю шваль! А ведь если бы собрались все вместе, да как дали бы им! — он грохнул кулаком по столу, глаза его налились кровью.

— Ага, дали бы, — иронично отозвалась Света, наводя порядок на столе у газовой плиты. — Уже дали, судя по твоему глазу. Закон на их стороне, все на их стороне…

— Какой там закон! Убить их всех, собак…

— В самом деле — сила на их стороне. Почему бы тебе не пристать туда, где сила? — спросил Сергей.

— Плевать я хотел! Какая-то местная банда взяла власть…раздавить их всех! — с ожесточением он схватил бутылку и стал наливать.

— Голову расшибешь — их давить. Телевизор бы лучше купил, и угомонился бы, — вел свое Сергей.

— На кой черт мне телевизор? Мне оборудование надо покупать, расширять производство.

— Кругом кризис, а ты расширяешь производство.

— Плевать мне на кризис. Спад конечно есть, но… Я уже цены понизил, и еще буду понижать… Хороший товар, по нормальным ценам, и никакой кризис не страшен. Вон, теплицу будем ставить, помидоры — огурцы выращивать.

— Я слышал, — сказал Сергей, не переставая жевать, — если химии не бросать, то ничего в теплице не вырастет.

— Вырастет! Перегной, все натуральное…

— Но меньше, чем если подкармливать.

— Может, и меньше, но дерьма людям я продавать не буду.

— Другие продают, все продают, а ты не будешь. Больше бы зарабатывал. Похороны бабушки сколько обойдутся?

— Да, все сейчас дорого…

Он задумался, упершись в стол тяжелым взглядом, застыв с вилкой в одной руке и куском хлеба в другой.

— Ну вот, а ты такой упрямый. Хороший товар, да по хорошим ценам… — иронично передразнил его Серега. — Дерьмо, да по максимуму! А сколько, ты говорил, бабушке было лет?

— Девяносто восемь.

— С ума сойти, давно пора…

— Что ты несешь?

— Я ж медик, я знаю. Насмотрелся… В тридцать восемь люди ласты клеят, а тут девяносто восемь… Чего так расстраиваться?

— Она долгожитель, и мы будем… — понизив голос, с детским упрямством гнул своё Иван.

— Да, с твоим характером будешь ты, — включилась Света. — Лезешь везде, куда не просят. Нервы портишь себе и другим…

— А ты помолчи! — Иван злобно сверкнул глазами в сторону жены. — Наша земля, наши леса, реки — дух природы, творения, дух земли…

— Ну, ты загнул!

— А вы — могилу не могли нормально подчистить, колесо угробили…

— Бабушке уже все равно, какая там могила.

— Мне не все равно! Да и ей не все равно! Откуда ты знаешь?

— Духам земли, скажи еще, не все равно. — В голосе Сергея звучала ирония. — Да, духам земли не все равно.

— Ты прям язычник какой-то! Думаешь, непонятно про что. Телевизор лучше купил бы, чтоб жена… не скучала.

— А она и не…

Иван с подозрением взглянул то на жену, то на Серегу, на скулах его заиграли мышцы.

— Я и вижу, что она не…

Серега становился все более развязным, словно опьянел больше других. Иван аккуратно положил вилку на стол, медленно поднялся и с окаменевшим лицом вышел из кухни. В коридоре он развернулся и негромко позвал Свету. Та пошла за ним, и вскоре мы услышали в глубине дома грохот с маху закрывшейся двери. После этого грохнуло что-то еще, и пошел разговор на повышенных тонах.

«Что ты мелешь, что ты напраслину на меня возводишь! — в конце концов разобрал я выкрик Светки. — Выпил — и руки распускаешь!».

Снова грохнула дверь, на этот раз, по-видимому, открываясь. Тяжелой походкой, косолапо покачиваясь из стороны в сторону, вошел Иван, и с порога заявил:

— Вот что, ребята, собирайтесь — и на выход.

— Чего случилось-то? — проскрипел Серега.

— Ничего не случилось. Пока.

— Пока… — язвительно повторил Сергей.

— Вот именно, пока.

— Да ладно, пойдем, — примирительно произнес я и поднялся.

— Пойти-то мы пойдем… Мы хотели по-дружески, помогли яму расчистить… А раз так… Ты знаешь, сколько могильщики заломили? Серега многозначительно потер большим пальцем указательный. — Делай выводы.

— Никаких выводов я делать не собираюсь. Вы засиделись в моем доме.

— Ах, в твоем доме, — Серега встал и приблизился к Ивану, вызывающе уставившись ему в лицо. — А в твоей могилке мы не засиделись? От всяких придурков могли пострадать, экономя твои деньги! А теперь — в твоем доме…

— Это не моя могилка, а бабушки.

— Да какая к черту разница! Это, кстати, мы уже слышали, спелись всем семейством. Радуйся, что не твоя…

— Идите отсюда.

— Сначала заплати нам за работу.

— Ничего я вам платить не буду.

— Тогда хрен мы отсюда уйдем! Давай, наливай! Будем пить и жрать до утра!

Иван схватил Серегу за воротник и потащил его из кухни, трикотаж футболки затрещал в его руках. Серега ухватился за его запястья, намереваясь то ли оказывать сопротивление, то ли просто не позволять большего, но Иван все же доволок его к выходу и с грохотом прижал спиной к двери.

— Ладно, ладно, пойдем, раз так… За работу, значит, даже не платишь… Ну что ж, духи земли, я думаю, будут рады такой возможности…

— Да, будут рады… — Иван отпустил его и, тяжело вздохнув, отступил на шаг.

— Посмотрим, как они, духи земли, отреагируют на такую твою справедливость…

Мы вышли со двора и направились вдоль улицы. Солнце уже клонилось к закату. Жара немного спала, дышалось легче, но кровь, разогретая самогоном, бешено пульсируя, стучала у меня в висках.

— Целый день потеряли… — со злобой произнес я.

— Ничего мы не потеряли… — уверенно процедил сквозь зубы Серега. — Ты что, не понял — у него бабки есть! Расширяться он вздумал, станки покупать, пользу людям приносить… Это в нашей-то стране — пользу людям! Идиот! Мы ему сегодня пользу принесли, пахали полдня, как проклятые, а он нас как отблагодарил? Ну, паскуда! Очередной футболке конец… Разве ты не видишь, что я был прав? Не зря нас сюда занесло! Не зря… Идем сегодня ночью, — он обернулся, окинув волчьим взглядом улицу, но рядом не было никого, — возьмем эти бабки!

— Чего ты придумал? Мы могли их заработать!

— Когда, где?! Ни черта бы ты не заработал, не уложился бы в срок! Копейки это все, нищета, насмешка, а не деньги! Скажи это тому, звонившему — заработаю, мол, подожди еще с полгода!

— Послушай, ты сказал, что это была баба.

— Баба-то баба, да какая разница? Где твой сын? Сына-то нет! Не все равно, кто ему пальцы режет — баба или мужик!

— Послушай, Серега… — я остановился, мелкая дрожь охватила меня, словно я замерз, несмотря на летний зной. — Это все серьезно, черт возьми! Сына нет, и пальца тоже нет, — голос мой задрожал. — Где палец скажи, ты его взял?

— Да ты что? Не брал я его, Стас, не брал! Что с тобой? Не расклеивайся, перед самым решительным делом — не расклеивайся!

— Серега, может, ты меня считаешь сумасшедшим… Но я не сумасшедший!

— Я ничего не считаю! Сегодня ночью мы решим все проблемы. Зачем бы я это делал, если бы считал тебя сумасшедшим? Одна ночь, аккуратно все сделаем — и все!

— Что аккуратно сделаем… Что ты предлагаешь, думаешь сам или нет?!

— А, твою дивизию, думаешь, не думаешь… А что ты предлагаешь? Где взять бабки, как, ну как ты их заработаешь? Помогаю тебе, тащу на поводке, как барана к водопою, а ты только упираешься!

— Да нас же посадят, и надолго! Тебя, может, и нет, а вот меня… Кто делать будет…

Мучительные сомнения душили меня, и я не знал, на что решиться. Я стоял, глядя на побледневшее, заходившее солнце, и с силой сжимал кулаки.

— Хорошо. — Со странным спокойствием вымолвил Серега. — Тогда поехали на кладбище.

— Зачем? Опять на кладбище!

— Ну, есть идея, мысль пришла насчет заработка… Тебя ж устраивают такие заработки, хорошо… Зароем могилку… А что? Чтобы труд наш даром пропадал? Зароем — чтоб знал, сволочь… Язычник чертов… Духов земли ему подавай… Волю почувствовал! Такой же говнюк, как и все, а туда же! Самостоятельный… Если он так бабушку свою уважает, свой род, так сказать, верит в это все, то — представь! Это его потрясет! Сломит! Покорит нашей воле! Мы завтра, подумай, Стас! — воскликнул он, опережая мои отрицательные жесты, — станем где-то поблизости, с лопатами, а тут уже похороны — могила не готова, засыпана! Пусть дает пару штук баксов хотя-бы, иначе — какой позор! Конечно, если бы в хате его сегодня выгорело, то этого и не надо — пусть сам лопатой покидает, попарится на такой жаре в могилке…

— Да что за бред, Серега! Что ты несешь! — воскликнул я в ярости.

— Все тебе бред! Все, что предлагают — тебе бред! Тогда сам разбирайся со своими проблемами! Тяни тебя за уши из болота!

— Ты думаешь, из этого что-то получится? Не нравится мне…

— Не нравится ему! А получать посылки с пальцами — нравится! Сколько дней осталось, кстати?

— Два.

— Два дня!

— Ничего не успеем…

— Вот именно! Горбатиться на каких-нибудь придурков, типа из магазина электроники — конечно не успеем! А кладбище, скажу тебе честно, меня влечет… не в том смысле, конечно! Просто, когда жизнь людей приводит к кладбищу, то они становятся… более сговорчивыми, что ли, податливыми…

Он говорил уже спокойным, тихим голосом, задумчиво глядя мимо меня, но что-то хищное было в этом взгляде.

— Ну, чего? — встрепенулся тут он. — Работы на пятнадцать минут, а денег заломим нормально. Хоть что-то будет на руках, уже можно будет торговаться! Сейчас по домам, помоемся хоть, полежим с часок — ноги гудят, как… А потом встречаемся. Ты выпить захвати, и поесть чего-нибудь — у меня денег ни копейки, и в холодильнике пусто.