Огонь, охвативший значительную часть комнаты, быстро разгорался, а они все боролись, повинуясь пламени более жаркому, полыхавшему в их сердцах. Густой дым наполнил комнату, и Бардаганов задыхался в нем, надсадно хрипя и теряя силы. Котиль же снова чувствовал знакомое возбуждение и радовался этому, радовался дыму, который заволакивал взор, радовался тому, что все склоняется в его сторону. Прижав голову врага до самого пола, стоя на коленях, он злобно захохотал и стал вперемежку с ругательствами ему выговаривать, издеваться, грозить. Бардаганов не сдавался. Изловчившись, он укусил Котиля за руку, и тот вскрикнул от боли. «Нет против вас никакого метода, только огонь! — заорал Котиль, закипая еще большим бешенством. — Сжечь, разорвать, уничтожить всю вашу мерзкую породу! Ничего другого вы не понимаете!».

Поднявшись, он проволок Бардаганова пару шагов, поближе к огню, с жадным треском поглощавшему журнальный столик. Освободив шею Бардаганова, но схватив за волосы, Котиль ткнул его лицом в самый огонь.

— Я один должен жить с такой рожей?! — воскликнул он. — Нет! Ты тоже станешь уродом!

Бардаганов заорал, словно обреченный на смерть. Собрав последние силы, он рванулся, и Котиль тут же отпустил его. Бардаганов упал в стороне от огня, и, задыхаясь, на четвереньках подполз к двери. Получив отпор и уяснив, что не сможет одолеть врага, он забыл о нём и стал искать пути к спасению. Он потянул за дверную ручку, толкнул, затем сильнее, но дверь не поддавалась. Он бил её ослабевшей рукой, бодал головой, разгоняясь на четвереньках, двигался медленно, задыхаясь от заполонившего всё дыма все больше, но всё было напрасно.

Котиль стоял, полной грудью вдыхая дым и трепеща от восторга. Посреди огня, который трещал и набирал силу, как живое существо, долго гнобимое в неволе, и вдруг получившее свободу, огня, с ревом поглощавшего все новую добычу, окутанный черными клубами, он был похож на божество, воплощавшее темную суть бушевавшей стихии. Силы вливались в него, как океанская вода в берега во время бурного прилива. Но здесь уже припекало, и следовало выбираться наружу.

Он вгляделся в оконный проём, где за стеклом в неверном свете пламени увидел металлическую решетку. Он решил, что выбить дверь, даже открывавшуюся внутрь, будет быстрее и проще. Подойдя к Бардаганову, он схватил его за руку, одним рывком оттащил в сторону, чтоб не путался под ногами, и в два удара высадил дверь вместе с коробкой. Образовавшаяся щель позволяла пройти. Он шагнул было, но потом обернулся и поглядел на Бардаганова.

Тот лежал на боку, хрипя и задыхаясь. От ожога на его щеке повыскакивали волдыри размером с грецкий орех, некоторые из них лопнули. Жалким и ничтожным показался он Котилю, совсем не похожим на излучавшего уверенность и силу хозяина буровой, который, упиваясь безнаказанностью, избивал его деревянным бруском, сломал руку и чуть не утопил в убитой отходами реке. Он вцепился ему в руку и легко, словно куклу, поволок за собой. В узком проходе, где из вывернутой коробки опасно торчали здоровенные, выгнутые ударами гвозди, Бардаганов застрял.

— Шевелись! Иначе руку оторву! — рявкнул Котиль. Тот с трудом выпростался, и Котиль протащил его сквозь щель. Кроссовок, зацепившись за брусок дверной коробки, слетел с ноги Бардаганова.

— Ты бы на моем месте что сделал, а? — орал Котиль. — Разорвал бы меня на части, сжег бы живьём, что угодно, до чего смог бы додуматься! Вот почему ваше время прошло! Вы ничего, ничего не знаете, кроме как топтать и душить!

В коридоре тоже было полно дыма, но Бардаганов на четвереньках двинулся уже самостоятельно, спасаясь от гибели. Котиль, удивляясь его живучести, быстрым шагом пошел по направлению к питейному залу. Но у самой двери он остановился.

Сомнения судорогой сдавили ему горло. Что он делает! Нельзя прощать врага, нельзя спускать этой твари! Пока есть возможность, нужно уничтожить его, отомстить, чтобы обезопасить себя в будущем, прикрыть свой тыл с этой стороны! Никогда такой, как Бардаганов, не вспомнит добра, никогда! Наоборот, он воспримет пощаду как унижение, как слабость, уязвимое место, куда надо нанести удар при первой возможности!

И Котиль уже развернулся было, сжал со всей своей чудовищной силой кулак, уже думал, куда лучше бить, представлял его предсмертные судороги! Но, сжав зубы, он повернул обратно и толкнул дверь, которая вела в зал.

Здесь из-за обилия сигаретного дыма никто еще не догадывался о пожаре, прежний шум и гам по-прежнему правили бал, гремела музыка и извращались в танцевальных пируэтах выпившие гуляки. Пройдя мимо белозубого, который непритворно ему обрадовался и звал к столу, Котиль миновал танцующих и вышел на улицу.