Сутками ранее, научно-исследовательский институт.

Васильев лежал в постели и смотрел в потолок с выражением лица человека, который уже ничего в этом мире не понимает. В вене у него была игла, прозрачная трубочка от которой вела к перевёрнутой и укреплённой на штативе капельницы бутылочке. Бутылочка была уже второй на сегодняшний день, и от этих чудо — лекарств ему становилось всё хуже. Вчера, когда за весь день ему дали только четыре таблетки и два укола в ягодицу, он чувствовал себя веселее — бодро поднимался с постели и прохаживался по боксу, посматривая в окно на трепетавшую под порывами ветра тайгу. Сегодня ему если и хотелось что-нибудь делать, так это бежать отсюда без оглядки.

Слабый скрип дверных петель прервал его невесёлые размышления, и в бокс, задумчиво потирая пальцами начавшую заплывать физиономию вошёл Андрей Михайлович.

— Ну, как вы? — спросил он, устало присаживаясь на стул возле кровати.

— Так себе.

— Ничего, вы уже идете на поправку.

— Что-то верится с трудом. И вообще, странно у вас здесь, доктор.

— Почему же это — странно?

— Решётки на окнах.

— У нас много ценного оборудования. Залезет ещё кто, знаете ли…

— В других… больницах тоже много всякого оборудования.

— У нас не то, что в других. Более ценное.

— Или сбежать кто захочет, — проговорил Васильев. Андрей Михайлович взглянул сквозь него, словно он был сделан из оконного стекла.

— Зачем же бежать? Мы вас лечим, а вы бежать собрались!

— Да я-то не собрался, но сколько можно лечить? Я ведь здоров уже, нормально себя чувствую. Ну, вот эта капельница — от чего она?

— Эта капельница… для улучшения вашего общего состояния.

— Да ведь общее состояние мое всё ухудшается!

— Ну, ещё бы! У вас были такие побои! И отравление сильной степени. Вон, посмотрите, до сих пор синяки.

— Да когда ж они были, те побои? Меня давно уже выписали… А синяки — ерунда.

— Послушайте, мне лучше знать! Выписали… От чего же вам хуже стало? Недолечили, и выписали. Потом спасибо скажете!

— Я вам сейчас говорю: спасибо. Но я уже иду домой!

— Никаких домой! Привезут вас опять с рецидивом — мне влетит по первое число, что вас отпустил!

— Я бумагу вам напишу, какую хотите, что сам ушёл, претензий не имею, и тому подобное. Но капельниц мне больше никаких не надо, мне от них всё хуже и хуже. Такое состояние какое-то… объяснить трудно, но… и уколов с таблетками не надо! Всё, доктор, всё, нету терпения лежать!

— Успокойтесь! — уже сурово, с напором прикрикнул Андрей Михайлович. — Лежите тихонько, вы под капельницей! Толку от всех процедур, если будете так нервничать. Что это мне за фокусы!

— Это — последняя капельница, — медленно, но уверенно выговорил Васильев, глядя в потолок, — сразу после неё я отправляюсь домой.

Андрей Михайлович недовольно поморщился, резко поднялся и вышел из бокса, чуть не ударив дверью доктора Левака. Тот едва успел подставить руки, спасая лоб.

— О боже! — воскликнул Левак. — Куда это вы так резво? Я вот к нашему пациенту.

Васильев заметил, как Андрей Михайлович в разговоре с Леваком понизил голос, а затем, с растерянным видом обернувшись, спешно прикрыл дверь. Это его обеспокоило. «Что за… — зло подумал Васильев. — Э-э, нет, ребята, так не пойдет».

Неудобно повернувшись набок, он открыл тумбочку и немного отщипнул от лежавшего в пакетике клубка ваты. Аккуратно вынув из вены иголку и зажав в локтевом сгибе вату, он поднялся с кровати, подошел к двери и прильнул к ней ухом.

Слышно ничего не было, и он, надеясь, что дверь не скрипнет, одним пальцем нажал на нее. Образовавшаяся щель не больше сантиметра позволила ему расслышать весь разговор.

— Наш пациент уже бунтует, требует отпустить его домой, — заговорщицки бубнил Андрей Михайлович.

— Требует — отпускайте. Если он нам не нужен…

— Да нужен, нужен!

— Как долго вы думали! У него уже всё прошло.

— Вы сами видите, что подходящий материал не поступает! Тем более — разве я что-то решаю!

— Так значит…

— Так значит, надо работать с тем, что есть. У него было отравление средней степени, перепишем на тяжелую… и тогда всё нормально.

— Опасно это…

— С нас требуют результата, а вы говорите — опасно! Вчера опять полковник приезжал.

— Черти его носят! Зачем мы только связались с ним!

— А куда деваться? Где теперь наш профессор?

— Ну и где?

— Не догадываетесь? Где бы он ни был, там я оказаться не хочу.

— Ладно, бог с ним, с профессором. Он всегда был слишком прямолинейным… дурак набитый! Теперь нам за него отдуваться. Что делать-то?

— Подготовительные процедуры. Начинайте прямо сейчас!

Лицо Васильева, неподвижно стоявшего у двери, покрылось потом. Он попятился, словно разглядев у ног змею, ни на секунду не забывая о необходимости соблюдать тишину, повернулся и взглянул на оконную металлическую решётку. «Вот оно что! — в ошеломлении подумал он. — Дурак я! Оборудование ценное у них, сволочей! Подопытные кролики у них ценные!»

Он поспешил к шкафу, отворил его, надеясь увидеть свою одежду, но там кроме выглаженного, сверкавшего белизной халата ничего больше не было. Тогда он, будучи в трусах и майке, быстро сорвал со спинки стула больничную пижаму, облачился в неё и бросился к окну. Распахнув обе створки, он схватился за решетку и потряс её. Решетка была закреплена на совесть. С всё усиливающейся злобой, не желая сдаваться, он сотряс её ещё раз и услышал за спиной рассерженный голос:

— Вы что это делаете?

Андрей Михайлович, строго глядя на него, стоял у распахнутой двери. Васильев волнительно вздохнул, глядя на его лысину. Мысли стремительно вращались у него в голове, нехорошие мысли: он представил, как здорово было бы врезать по этой лысине чем — то тяжёлым.

— Всё, доктор, спасибо вам… — пробормотал он, стараясь усыпить бдительность Андрея Михайловича, — я уже, пожалуй, домой пойду.

— Ну-ка немедленно лягте в постель, — проскрипел Андрей Михайлович, неподвижным изваянием громоздясь у входа.

— Нет, доктор, извините. Я пошёл.

Он хотел пройти мимо Андрея Михайловича, но тот, неловко обхватив его за талию, потащил назад. Васильев, сдернув его руку и зверски зарычав, толкнул доктора. Не ожидая от пациента такого всплеска энергии, Андрей Михайлович с осоловелыми глазами отлетел к кровати и, перегнувшись, завис на металлической дуге, бессильно балансируя руками. Васильев, не теряя времени, ринулся в коридор.

Коридор был пуст, но Васильев знал, что это ненадолго. Молнией в голову его ворвалась мысль, что надо было всё-таки врезать этому псевдоврачу пару раз, а потом обыскать его. Если в карманах обнаружился бы телефон, то надо его, конечно, о пол, а затем с маху еще и ногой, чтобы лишить гадину связи с окружающим миром хоть на некоторое время. Но это был запоздалый гнев, находивший выход лишь в мгновенно мелькавших картинках воображения.

В считанные секунды, трусцой преодолев коридор, Васильев увидел ступеньки и обрадовался им, словно раньше подозревал, что здесь такого достижения архитектурной науки не может быть в принципе. Слабость его не прошла, начала кружиться голова, но он, преодолевая себя, стал спускаться, решив любой ценой вырваться на свободу. Преодолев два пролёта, он услышал внизу обеспокоенный говор. Несколько мужчин в камуфляжных куртках, подбадривая друг друга, подымались ему навстречу. «Быстро сработали», — с досадой подумал Васильев и вбежал на второй этаж.

Выглянув из-за угла и удостоверившись, что коридор пуст, он бросился по нему в надежде найти лазейку на улицу. С этого этажа он мог бы ускользнуть через окно — на них не было решёток, хотя, несмотря на лето, все они были плотно притворены. Он бросился к одному из окон и посмотрел вниз. Перед ним простирался внутренний двор с приземистыми гаражами, крытыми шифером, который густо зарос мхом. У гаражных ворот копошились рабочие, выгружая из фургона какие-то ящики. Из этой, замыкаемой зданием института ловушки можно было и не выбраться, и Васильев стал лихорадочно размышлять, куда бежать дальше. За поворотом коридора послышались шаги и раздался громкий говор, всё чаще густым басом выплёвывались ругательства. Выбора у Васильева не было, и он бросился к ближайшей двери, страстно желая, чтобы она оказалась незапертой.

Дверь поддалась, он быстро затворил её за собой и осмотрелся. Помещение было полутёмным, уставленным какими-то ящиками и приборами на лабораторных столах. Окно было прикрыто жалюзями, три пластиковых табуретки стояли где попало, словно ничем серьёзным в этом помещении не занимались, а так, валяли дурака. Что-то, прикрытое серым покрывалом, помещалось на низеньком столике с хромированными ножками, и на прибор научного предназначения явно не походило. Васильев почувствовал, что воняет чем-то тошнотворным, скорее всего, от этого сооружения. Он хотел было плюнуть на это и попытаться бежать через окно, но какое-то странное, взыгравшее в нём неодолимое любопытство остановило его. Он стоял, теряя драгоценное время и не зная, что делать дальше.

Решившись, наконец, он отбросил покрывало и отшатнулся, хотя, казалось, готов был к любым сюрпризам. Из-за мелкой решетки, спаянной из толстой проволоки, на него смотрели две пары немигающих чёрных глаз. Обладателем их была чёрная крыса огромных размеров, лежавшая без единого движения, аккуратно подобрав под себя лапки. Смотрела она, казалось, Васильеву прямо в глаза. Что-то поразительное было в этом взгляде, притягательно — гипнотическое, словно во взгляде питона, короля ужаса тропических рек. Отвратительный голый хвост, извиваясь полуволной, свешивался через боковую решётку, будто орудие рыбной ловли.

Прутья клетки были неестественно толстыми; за такой решеткой можно содержать животное намного более крупное. Васильев, не отводя глаз от крысы, медленно двинулся к окну, повинуясь необходимости уносить ноги. Крыса вдруг вскочила, водрузившись на розовые лапки, словно происходившее не соответствовало её намерениям и она в такой форме требовала своего. Васильев прекрасно понял, чего она хочет. Рядом стояли ещё клетки, тоже прикрытые серой тканью. Васильев стал отбрасывать покрывала. Здесь тоже были крысы, не таких впечатляющих размеров и посветлей цветом, но с такими же гипнотическими бусинками глаз.

Они тоже вскочили, словно подпружиненные, засеменили к дверцам и стали принюхиваться. Васильев, стоя вполоборота, смотрел на них, как заворожённый. Особенно приковывала взгляд первая крыса, самая тёмная и крупная; вряд ли такие существовали в природе. «Господи, чем они здесь занимаются? — растерянно подумал Васильев и стёр капли пота со лба. — Бежать отсюда, пока не поздно».

Он подскочил к окну и рывком отвёл жалюзи. Решёток на окнах не было; он отворил оконный замок и приоткрыл створки. Но что-то держало его здесь, в этом помещении, что-то беспокоило, и он, плохо осознавая, что делает, вернулся к клеткам. Крысы — их надо выпустить, появилась в голове чёткая мысль, хотя он не понимал, зачем ему это надо. В коридоре, за дверью, послышались шаги и быстрый громкий говор. «А вот зачем», — подумал Васильев в ответ на собственный мысленный вопрос. Быстро, дрожавшими пальцами, он стал отвинчивать гайки запора на клетках. Крысы словно только этого и ждали; не мешкая, на ходу принюхиваясь, самостоятельно отворяя дверцы, с тупым звуком они стали спрыгивать на пол.

Дверь распахнулась, и в лабораторию заглянул тяжело дышавший мужчина в белом халате. «Здесь!» — заорал он, увидев Васильева. Васильев, проклиная себя за медлительность и возню с крысами, в то время как надо было бежать без оглядки, бросился к окну. С досадой он думал, что не успеет, и снова ругал себя последними словами. «Стой!» — решительно рявкнули, как ему показалось, над самым его ухом, и вслед за этим раздался дикий крик и топот. Он уже стоял на подоконнике, но обернулся выяснить, что происходит.

Крысы, которых было с десяток, стремительно нападали на человека в белом халате, впиваясь острыми, как бритвы, зубами ему в ноги. Человек орал от боли и пытался отбиваться, но животные реагировали молниеносно. Они впивались в плоть и отбегали с такой скоростью, что у Васильева, наблюдавшего это, зарябило в глазах. Скорость их была неимоверной, в природе крысы не могли перемещаться так быстро. В лабораторию вбежал второй, в камуфляже, и тоже был немедленно атакован. Вскрикнув и споткнувшись, он упал на четвереньки. Крысы немедленно набросились ему на руки, и кисти тотчас окрасились кровью. В дверном проеме с растерянным лицом появился третий. Сообразив, что происходит, он выругался и заорал: «На выход, быстрее! Кто выпустил этих тварей?».

Крысы, удовлетворив, казалось, жажду мести, отдалились от жертв и застыли, выстроившись неровной шеренгой. Преследователи Васильева, матерясь и морщась от боли, выбежали в коридор, с грохотом затворив за собою дверь. Одна из крыс, на морде которой была человеческая кровь, развернулась и взглянула на Васильева. Тот со страхом посмотрел на неё, присев на подоконнике, после чего крепко взялся за оконную раму и повис в воздухе. Было невысоко, под окнами благоухала цветочная клумба, и он спрыгнул, примяв куст роз и оцарапав о шипы руку. Путь к свободе ему преграждал не слишком высокий кирпичный забор старой постройки, за которым, трепаемая ветром, зеленела тайга. Добежав до забора и уже воздев руки, чтобы взобраться наверх, он услышал позади неясный шум. Обернувшись и почувствовав, как спина холодеет от ужаса, он увидел несущегося на него пружинистыми скачками огромного добермана.