— Да вы что, Андрей Михайлович? Вы что, не видите, что творится на улице? Половина города разрушена!

— Я прекрасно всё вижу! Именно поэтому нам надо срочно делать операцию!

Легкая небритость, чего Андрей Михайлович себе никогда не позволял, делала его непохожим на самого себя. Он сновал взад-вперёд по кабинету, мимо шкафа с книгами, которых давно никто не открывал, и нервно почесывал подбородок. Доктор Левак, сложив руки на коленях, сидел у стола, на котором стоял плоский монитор, и зло, недоумённо поглядывал на шефа.

— Да у меня вся семья на улице! — вскрикнул он. — А я… на работе!

— Вот именно! Вы хотите и жить на улице? Деньги вам нужны или нет?

— Деньги нужны, конечно, но…

— Так вот — угомонитесь, наконец! Вы что, не знаете, кто нас курирует? Вы что, не знаете, что их бояться надо больше, чем любого землетрясения?

— Что-то вы, Андрей Михайлович, чушь несёте! Мы в свободной стране… двадцать первый век на дворе!..

Он хотел сказать что-то ещё, но не успел, потому что Андрей Михайлович, неожиданно быстро приблизившись, ударил его ладонью по лицу. Левак готов уже был взорваться возмущением, но Андрей Михайлович остановил его:

— Закройте рот! — пронзительно взвизгнул он. — Вы ни черта не понимаете, вы… — он бессильно и нервно потряс кулаком перед своим носом. — Двадцать первый век, видите ли! Да хоть сорок первый! Смотрите реально на вещи, романтик вы недоделанный! Я вас спасаю, можно сказать! Да ещё и денег дам! Не устраивает вас? Тогда проваливайте из моего института! На улицу, семечки на базаре продавать! Только даже этого сделать вам не дадут…

Он подошел к шкафу, рванул дверцу, достал початую бутылку коньяка и два стакана. С грохотом водрузив всё это на стол рядом с дрогнувшим монитором, он вопросительно взглянул на Левака.

— Ну, знаете ли… — пробормотал тот, ошарашено потирая ушибленную щеку.

— А что вы хотели? Только так и надо! Время сейчас такое… Кстати, Ракушкин в курсе дела, он умнее вас в этом плане — вы уж не обижайтесь, — практичнее, в смысле. Он заменит вас с большим удовольствием. А вы слюни распустили! Выпьете? Нет? Напрасно. А у меня что-то нервы в последнее время…

Довольный и возбуждённый поступком, словно подросток, совершивший наконец то, чего долгое время боялся, подрагивавшей рукой он налил в стакан на два пальца и быстро, нервно выпил.

— Куда ж пить, если операцию делать? Вы что?..

— Плевать, и так сойдёт.

— Не замечал за вами…

— Да вы много чего раньше… не замечали! Мечтать надо меньше, а к начальству прислушиваться — больше. Идите, готовьте пациентку.

— К чему готовить? К аборту?

— Вряд ли. Аборт… это частями…. неполноценный материал. Нам нужен целый плод, какое-то время он поживёт ещё в растворе, и мы возьмём с него всё, что можно. Кесарево.

— Кесарево на таком сроке? Как мы это ей объясним?

— Придумайте что-нибудь! — рявкнул Андрей Михайлович. Лицо его начало краснеть, сердитое настроение придавало обрюзглости. — Или, может, ничего не говорите, вколите снотворного, запудрите ей мозги; идите же, наконец, чёрт вас побери! Я должен за вас всё решать, за вас всю работу делать!

Он налил себе ещё и поспешно выпил. Коньячная струйка побежала по подбородку, и он стёр ее рукавом белоснежного халата. Доктор Левак поднялся и вышел, тихонько притворив дверь.