Люба вошла в кафе и осмотрелась. В полумраке она еле разглядела Зою, которая сидела за самым дальним столиком в компании Тани, бывшей жены Максимова. Люба поморщилась. Последнее время у нее было не то настроение, чтобы любезничать с малознакомыми людьми, а Зоя, приглашая ее, не сказала, что будет не одна.

В этом кафе была японская кухня. Интерьер – синие стены с вызывающе абстрактными коллажами, тяжелые портьеры и легкие столики. Сидеть посетителям предлагалось либо на диванах, либо на неудобных пластиковых стульях. Официантки не переодевались в костюмы гейш, словом, тут никто не создавал псевдовосточный колорит, но готовили вкусно. Люба, обожавшая японскую кухню, нашла это кафе несколько лет назад, а потом пристрастила к нему Зою, которой вечно лень было готовить.

Улыбнувшись официанткам, Люба поздоровалась с Зоей и Таней.

– Я заказала тебе суши с лососем и рисовый чай, – сообщила Зоя. – Для супа поздновато.

– Спасибо.

Зоя подвинула к ней доску, на которой были аккуратно уложены комочки риса, накрытые аппетитными ломтиками красной рыбы. Люба взяла упаковку одноразовых палочек, лихо сдернула с них обертку и принялась за еду.

– Как вы здорово ими управляетесь! – улыбнулась Таня, которая ела с помощью ножа и вилки. – Как настоящие восточные женщины.

– Тут нет ничего сложного. – В Зое моментально проснулся преподаватель. – Одна палочка опорная, другую берешь, как пишущую ручку…

Показывая Тане, как действовать палочками, Зоя сказала, что собиралась повидаться с Таниным мужем, Дмитрием Миллером, чтобы обсудить, как им с Колдуновым продолжить совместные операции.

– Я бы могла ему четверть ставки консультанта выделить, – сказала она. – Но тогда больным пришлось бы в мое отделение ложиться.

Встреча не состоялась, поскольку Миллера неожиданно вызвали на операцию, он прислал вместо себя жену, а там уж решили устроить небольшой девичник.

– С кем же ваша дочка? – удивилась Люба.

– Мои родители забрали на недельку. Вольная жизнь! Я уж и забыла, как это бывает.

– Иногда надо отдохнуть, – в один голос сказали бездетные Зоя с Любой.

– Зоя, я все забываю спросить, – начала Люба нарочито небрежным тоном, хотя сердце так и колотилось в груди, – как дела у этого мальчика, Стаса Грабовского? Я про тот дикий случай с нападением наркомана. Уладилось все?

– Как будто. Его тесть заплатил за кардиограф. – Зоя кинула на Любу острый взгляд.

Они, обычно откровенные друг с другом, сейчас заключили нечто вроде пакта о ненападении. Люба не расспрашивала Зою о Ване, а та, в свою очередь, не касалась темы Стаса Грабовского, женатого человека. Люба сдержанно проинформировала изнывающую от любопытства подругу, что сей молодой человек проводил ее до квартиры, сделал несколько попыток проникнуть туда с определенными целями, но получил решительный отпор.

Тесть оплатил кардиограф… Значит, хорошие отношения в семье. Значит, все они там дружат и друг друга выручают. Разве из такой семьи уходят? Люба разом поскучнела.

А Зоя с Таней завели малопонятный разговор, из которого она почерпнула только одно: если человек вдруг серьезно заболевает, то не только ему приходится метаться в поисках хорошего врача, но и этому самому врачу нужно преодолеть тысячу бюрократических формальностей, чтобы сделать необходимую операцию.

«Постараюсь умереть здоровенькой», – решила Люба, прихлебывая рисовый чай. Она очень любила этот напиток, дающий ощущение сытости, как после наваристого супа. Если она немного прибавляла в весе, стоило неделю посидеть на чае, и лишние килограммы исчезали как по волшебству.

– Пойду покурю. – Зоя, по-мужски взяв в зубы незажженную сигарету, направилась к выходу.

За столиком сразу воцарилось неловкое молчание. Некоторое время Таня пыталась захватить палочками кусок рыбы, потом бросила это занятие.

– Как у вас с Максимовым? – осторожно спросила она. – Я беспокоюсь за вас, Люба.

– Нормально все.

Люба опустила глаза. Меньше всего на свете ей хотелось обсуждать с Таней свою личную жизнь, но та не отставала:

– Я правда беспокоюсь. Очень. Поверьте, если бы его захомутала какая-нибудь тетка, которой от брака нужны только прописка и жилплощадь, я слова бы не сказала. Но вы, Люба! Вы умная и успешная женщина, вы же, наверное, хотите союза с близким вам по духу человеком?

– Таня, давайте не будем обсуждать эту тему.

– Нет, будем! – Зоя вернулась и встала у Любы за спиной. – Мы будем обсуждать эту тему. Интересное дело, моя подруга выходит за моего врага, а я буду молчать!

– У меня сердце болит, когда я представляю ваше будущее с Борисом. Потому что мое прошлое с ним было кошмаром. Теперь Димы нет рядом, и я могу говорить свободнее. Люба, одумайтесь! Неужели вы не понимаете, с кем связываетесь?

– Не понимает. – Скептически хмыкнув, Зоя налила себе чаю с таким залихватским видом, словно это была водка.

– И скажите, пожалуйста, – улыбнулась Таня, – неужели Борис простил вам этот эксперимент над своими волосами?

– Не простил. Сказал, что я, если претендую на высокий статус его официальной девушки, должна советоваться с ним по поводу прически.

Зоя громко расхохоталась, но тут же осеклась.

– Извини. Люба, никогда не стоит связываться с человеком, который без конца говорит тебе: ты должен то, ты должен это. Нормальный индивид всегда знает, что ему никто ничего не должен, и позволяет окружающим быть такими, какие они есть. Стрижка у тебя действительно отвал башки, ну и что? Каждый может ошибиться.

Люба мрачно кивнула. Ее прическа никому не нравилась, и горько было думать, что Стас запомнит ее именно такой – безумной теткой с красными волосами.

– Я не питаю насчет Бориса особых иллюзий. Но почему вы считаете, что ему удастся меня подавить? Ничего подобного! Я сумею поставить его на место.

– Да что ты говоришь! Его вся хирургическая общественность города не может поставить на место, а ты собираешься сделать это одна!

– Да, представь себе. Я самостоятельный человек, веду приличный образ жизни, деньги у меня свои. Какие у него рычаги давления? А его дурацкие проповеди и упреки я пропускаю мимо ушей.

Зоя недоверчиво присвистнула.

– В данном конкретном случае я уверена в победе Максимова. Для меня в этой скачке он безусловный фаворит.

– Я тоже поставлю на него, – вздохнула Таня. – Видите ли, Люба, когда я с ним развелась, то постаралась скорее забыть свое прошлое. Потом я вышла за Диму и тем более не вспоминала Бориса. Но когда мне позвонила Диана и сказала, что мой бывший супруг собирается вступить в новый брак, я, с одной стороны, испугалась за вас, а с другой – стала вспоминать свою жизнь с Максимовым. Может быть, все было не так уж плохо? Может быть, именно я была виновата в том, что наши отношения не сложились? Я серьезно задумалась о нашем прошлом: вдруг действительно он был не так уж плох и мне не стоит вас отговаривать? Нужно проанализировать все хладнокровно и спокойно. Теперь, когда время выветрило горечь обид, я могу судить о Максимове объективно. – Таня тяжело вздохнула. – Увы, пропущенный через призму холодного рассудка, Борис показался мне еще хуже, чем когда я думала о нем в злом запале. Люба, умоляю вас, поверьте мне хоть в одном: вам никогда не удастся его победить. Хотя бы потому, что ему нужна либо зачуханная жена, либо никакая. Вы или поддадитесь, или разведетесь. Не лучше ли сэкономить время, нервы и деньги и расстаться с ним, пока не поздно?

– Ты сама не заметишь, как окажешься в его рабстве. Вспомни, как он заставлял тебя расставлять тарелки строго по ранжиру! Ты же расставила, а не разбила их об его голову.

– Ну и что? Я должна уважать привычки хозяина дома.

– А почему было не сказать: «Борис Владиславович, я помыла вам посуду как умела, теперь будьте любезны, ставьте свои тарелки как вам хочется».

– Он в каждом вашем поступке найдет компромат на вас же. Не сомневайтесь, найдет, даже если вы будете вести чистую и праведную жизнь. И чем праведнее будет ваша жизнь, тем больше компромата он в ней наковыряет.

Люба содрогнулась.

– Это точно! – Зоя снова достала сигареты.

Девушки не захотели прерывать такой напряженный разговор и потянулись вслед за ней на улицу. Выходя, Зоя помахала официантке за стойкой. В кафе не опасались, что постоянные клиентки сбегут, не расплатившись. На улице было зябко и мокро – недавно прошел дождь, листья деревьев, растущих вокруг кафе, еще дрожали в сиреневом свете вывески.

Зоя закурила, Люба немного поколебалась, но тоже угостилась сигаретой из ее пачки.

– Когда я поступила в институт, первое время жила в семье двоюродной тетки. – Рассеянно глядя на проезжающие мимо машины, Зоя пустилась в воспоминания. – Мама боялась меня в общежитие отпускать, а у тетки была большая квартира. Кроме того, предполагалось, что я буду помогать ей за бабушкой ухаживать. В семье, значит, эта самая бабушка, вполне еще крепкая старушка, тетка с мужем и их дочка, старая дева. Поселили они меня в закутке возле кухни и как начали шпынять! А я-то приехала, исполненная благодарности, что они меня к себе пустили, добрые намерения из меня так и перли. Сразу добровольно стала у них домработницей. И готовила, и стирала, и убирала, и черта в ступе доставала. А им все не так! И делать-то я ничего не умею, и ленивая я, и вообще исчадие ада. Между собой они тоже не больно-то хорошо жили и меня использовали, помимо всего прочего, как громоотвод. Тетка мне вкручивала, какая бабка злыдня, бабка – какой у тетки муж придурок, дочка вообще на всех троих гнала. – Зоя глубоко затянулась и медленно, задумчиво выпустила дым. – Но это все были подпольные разговоры, а легально они на меня негативную энергию сливали. Суп сваришь – почему помидоры не добавила, курицу поджаришь – зачем столько масла, пол помоешь – неумеха, разводы остались. Если я задерживалась в институте, значит, шлялась неизвестно где. Один раз пошла на вечеринку, вернулась в одиннадцать, такое началось! Сначала я принимала их вопли за чистую монету и очень расстраивалась – действительно, готовлю плохо и вообще дом вести не умею, у родителей меня домашним хозяйством не перегружали. На вечеринке с мальчиком целовалась – наверное, в самом деле я проститутка. Вы не представляете, как я переживала. Как, думаю, почему, я же так стараюсь, хочу только добра, чтобы мы все дружно жили в мире и спокойствии. Неужели, думаю, я такая плохая, что у меня ничего не получается? Стала еще больше стараться, даже пироги научилась печь, о вечеринках вообще забыла, а они как орали на меня при каждом удобном случае, так и продолжали орать. А потом у меня что-то в башке щелкнуло, и я сказала себе: «Зоя, это плохие люди. Просто плохие люди, и их раздражает именно то, что ты – хорошая. Им так же плохо от доброты и заботы, как вампирам от солнечного света. Зачем же ты будешь тратить свои силы на то, что идет им только во вред?» Собрала вещички и переехала в общежитие, только они меня и видели. На этом мой жизненный опыт метания бисера перед свиньями завершился. Никогда нельзя верить людям, которые говорят тебе, что ты дрянь. Хороший человек никогда такого не скажет. Если он считает тебя дрянью, просто не станет с тобой сближаться.

Таня посмотрела на часы:

– Время-то летит… Пойдемте расплатимся, и я побегу. Дима скоро приедет, нужно его ужином кормить. Люба, давайте обменяемся телефонами.

– С удовольствием, – усмехнулась Люба. – Тогда после свадьбы я смогу сообщить вам, как вы были правы.

Таня вдруг быстро заговорила. Что Любе лучше не проверять ее правоту на собственном опыте. Что она уже впадает в зависимость от Бориса, а дальше будет только хуже. Максимов наберет обороты, а у замученной Любы не будет ни времени, ни сил сообразить, насколько неправомерными являются его запросы. Она будет исполнять все, лишь бы только Борис отвязался от нее со своими нравоучениями и оскорблениями.

– Вы будете жить в атмосфере хронического предательства, – сказала Таня. – Вам кажется, предательство – это когда муж бросает больную жену или с маленьким ребенком или находит богатую женщину? Да, но есть предательство и не такое глобальное, мелкое, гнусненькое, зато каждый день. Ведь предательство – это когда человек делает себе хорошо, прекрасно зная, что другому от этого будет плохо. Нужен ли вам муж, который станет предавать каждый день, а если вдруг возникнет критическая ситуация, предаст по-настоящему?

Люба собиралась ложиться, когда в ее дверь поскреблась Зоя. Накинув на ночнушку махровый халат, Люба впустила подругу.

– Ну что, невеста? – неожиданно ласково улыбнулась Зоя. – Переживаешь?

Люба кивнула.

– А должна бы светиться от радости. Чтобы этот свет, как говорится в романах, озарил всю вашу будущую семейную жизнь. Эх, подарить бы тебе свой мозг хоть на недельку!

Она прошла на кухню и без спроса включила чайник. Люба растерялась. В мучительных раздумьях последних дней она совсем забыла про еду.

– Вино будешь? Только закуски нет.

Бутылку хорошего каберне Люба берегла для романтического вечера с Максимовым, но теперь решила, что угостить Зою будет гораздо правильнее. Ведь придать романтику ее отношениям с Борисом не под силу и целому погребу отборных французских вин.

Яростно гримасничая, она ввинтила штопор в пробку, встала, зажала бутылку ногами и принялась тянуть. Судя по тому, как легко вышла пробка, вино было действительно хорошим.

– Давай еще по глоточку? – попросила Зоя, когда первая порция была выпита. – И все, а то у меня завтра операционный день. Любаша, я знаю, как тебе сейчас тяжело. Ты думаешь: «А вдруг у меня больше не будет шанса выйти замуж?» Только поэтому ты еще не послала Борю туда, где его давно ждут с распростертыми объятиями! Ведь так, скажи!

– Ну и что? – буркнула Люба.

– А то, что ничего хорошего не получается, когда тобой руководит страх. Поверь, это плохой советчик. Если ты чего-то боишься и живешь под гнетом этого страха, то тут есть два варианта. Либо с тобой происходит именно то, чего ты боялась и всеми силами старалась избежать, либо что-то другое, но еще хуже. Если ты выйдешь за Максимова, события будут развиваться по второму варианту. Через год ты подумаешь, как же хорошо было жить одной!

Люба пожала плечами.

– Я работаю хирургом, – продолжала Зоя, – а эта специальность учит человека принимать решения. Так вот, прежде чем что-то сделать, нужно спросить себя: зачем? Если не можешь внятно ответить, лучше не делай. Ответ «на всякий случай» не принимается.

– Ты сама сколько раз мне говорила, что сомнения в необходимости операции всегда решаются в пользу операции!

– Люба, если у тебя после общения с Максимовым, рассказов Тани и моих уговоров остались еще какие-то сомнения, то ты, прости меня, свихнулась. Да понимаю я! – Она жестом остановила Любу, которая открыла рот для возражений. – У тебя давно не было мужчины, а тут еще этот Стас, козел женатый, подвернулся. Рожать пора опять-таки. Но, Люба, если тебе плохо, не спеши делать еще хуже. Милая моя, ты же в него не влюблена вот ни настолечко!

– Вы с Таней правы на сто процентов! – простонала Люба. – Характер у него плохой. Но ничего, приспособимся, проживем как-нибудь. Такого, значит, мне Бог послал.

Зоя покрутила пальцем возле виска.

– Такого, – сказала она с нажимом, – ни один Бог послать не может. Как бы ты ни нагрешила, Божье милосердие вообще-то безгранично, а Борис Владиславович и милосердие – две вещи несовместные. Понятное дело, ты нас с Таней слушать не хочешь. Таня замужем, и у меня, как назло, роман. Ты нам, наверное, завидуешь. Завидуешь-завидуешь, не спорь! Я бы лично завидовала. Да я и завидовала, помнишь, когда ты пришла ко мне и рассказала, как целовалась у Розенберга? Я подумала: «Вот, а у меня опять ничего».

– Ну а теперь у тебя как? – Люба воспользовалась первой же возможностью, чтобы перевести разговор на другую тему.

– Насчет меня не беспокойся. Ванька поиграет со мной, да и отстанет, а не отстанет, я сама его пошлю. Он хороший мужик и заслуживает нормальной жены, а не такой старой идиотки, как я. Будущего у нас нет.

– Зачем ты так говоришь? Деми Мур вышла за этого, как его там, Катчера, что ли, а разница в возрасте у них еще больше, чем у вас. Да что Голливуд! У меня сосед по даче женился на тетке, у которой дочь его ровесница, и нормально все. Она родила даже.

– У каждого своя судьба, – заметила Зоя философски. – У кого-то получается, у кого-то – нет. Не уговаривай меня. Если я начну воспринимать Ваньку всерьез, я с ума сойду. Ладно, раз пошла такая пьянка, налей еще по одной.

Люба повиновалась. Закусывать было нечем, и обе они слегка захмелели. Зоя говорила резкие, обидные вещи, но лучше было слушать ее справедливые упреки, чем сидеть одной, разложив перед собой телефоны, и гадать, почему не звонит Максимов. Странно, но понимая ему цену, Люба очень переживала, если он долго не давал о себе знать. Иногда она принимала решение порвать с ним и ждала его звонка именно для того, чтобы объявить о разрыве. Но телефон молчал, Люба думала: «А вдруг он сам решил меня бросить?» – пугалась этого, и идея разрыва испарялась, как роса под лучами солнца. Следовало признать, что хладнокровный Максимов избрал правильную тактику. Принцип «чем меньше женщину мы любим» срабатывает безотказно. Люба понимала уловки Максимова, тем не менее велась на них.

– Знаешь, – продолжала Зоя, допив вино, – жизнь хороша именно тем, что ты не знаешь, что будет на следующее утро. И пусть у тебя позади череда серых, унылых, однообразных дней и впереди еще много таких же, но придет момент, когда все изменится. Любовь – это тебе не образование. Типа первый курс, потом второй и так далее, и только через шесть лет ты врач. И не накопление денег на машину, когда ты сто лет откладываешь, а потом идешь и покупаешь.

– Или не покупаешь, если наше доблестное правительство придумывает денежную реформу, дефолт или какую-нибудь революцию.

– Короче, любовь – это когда нету-нету, а потом раз – и есть! Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать. Все еще будет, Люба. Просто нужно верить в хорошее, а не сворачивать со своего тернистого пути в первую попавшуюся помойную яму.

– Спасибо, умеешь ты утешить. Ты мне еще диск подари с песнями: «Вся жизнь впереди, надейся и жди!», «Знаешь, все еще будет, южный ветер еще подует!», «Однажды ты проснешься и поймешь, что все на свете за любовь отдашь, и никуда от счастья не уйдешь, однажды, однажды!»

– Вот именно, – засмеялась Зоя. – Умные люди давно это заметили и даже срифмовали. Жизнь идет своим чередом, все меняется, несчастные становятся счастливыми, и наоборот. Ты на других, главное, не оглядывайся, мол, все замужем, а я – нет. Знаешь, я когда-то читала детские рассказы Зощенко, и там было сказано, что Сократ якобы говорил: никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти. Когда маленькая была, я подумала – какие глупости, а потом… Был у меня как-то больной, поступал с раком легкого. Мы прооперировали его, а на гистологии туберкулез оказался. Мы обрадовались, думаем, вот повезло мужику, избежал смертельной болезни, а этот счастливчик взял и умер через три недели от туберкулезного менингита. А если бы рак был, так до сих пор жил бы, наверное. Или другой случай. Я после института в Краснокаменске работала, так у нас там один раз автобус с грузовиком столкнулся. Мы сидим себе, чаек попиваем, вдруг «Скорая» на всех парах летит – получите три шока и ждите новых поступлений, следом еще три машины. Двенадцать тяжелейших больных они к нам в течение часа доставили – у кого голова в хлам, у кого селезенка порвана, у кого внутригрудное кровотечение. А у нас обычная больничка, на массовый поток больных не рассчитана. До центра три дня на оленях, туда эвакуировать по тяжести состояния никого не можем. Что делать? Всех из дома вызвали, операционные развернули по полной программе и давай работать. Я трепанацию делаю, второй мой хирург – торакотомию, а гинеколог живот открывает. Помню, череп вскрыла, гематому выпустила – ага, показатели гемодинамики нормальные, хорошо. Я рану салфетками забила, сестре говорю: «Прижми рукой и держи крепче, только на мозги не дави», – а сама бегом в соседнюю операционную – как там в грудной клетке дела. Так, Васяня пошел на резекцию легкого, все пучком, бегу дальше. Гинеколог лапаротомию сделал, кровь из живота откачал и стоит в недоумении. Кишки какие-то, печенка – он ведь этой прозы жизни раньше никогда не касался. Я перчатки меняю – и в живот. Ревизию делаю – ага, селезенка лопнула. Быстро ее в таз, гинекологу говорю: «Ставь дренаж и закрывай брюхо, если что не так, позовешь», – и назад к своей голове. Только начинаю зашиваться, в операционную уже следующего больного вкатывают – оконным стеклом бедренную артерию разрубило. Фельдшер «Скорой» ему прямо в ране зажим положил и жгутом ногу перетянул, чтоб не так кровило, но нужно срочно восстановить кровоток, иначе нога омертвеет. Пока я голову заканчиваю, анестезиолог его прямо на каталке интубирует и мешком дышит. С последним швом больного кидают на каталку, повязку накладывают уже в коридоре, а на стол помещают мужика с бедренной артерией. Я в секунду халат с перчатками меняю, и понеслась! И так двенадцать часов подряд.

– Ужас!

– Да! На секунды счет шел. Если у тебя один пострадавший, время всегда есть, хоть десять минут. А если сразу двенадцать и половина давление не держит, нужно сообразить, не только что с ними происходит, но и кого брать в первую очередь, а кто может подождать. Но я к чему вспомнила-то? Среди этих перебитых в хлам людей была одна женщина, отделавшаяся только обширной раной голени. Даже сотряса не было. Весь персонал мимо нее ходил и восклицал: «Ах, как вам повезло! В рубашке родились! Можете считать, что отделались легким испугом, а рана ваша – такая мелочь, что не стоит о ней и говорить». Сестры остановили кровотечение тугой повязкой, и женщина осталась ждать, когда мы всех спасем и наложим ей швы. Васька хотел ей под новокаином рану залатать, а она говорит: «Доктор, я так боюсь, так перенервничала с этой аварией, дайте мне, пожалуйста, наркоз». Короче, наркозный аппарат, охреневший от таких нагрузок, дал сбой, вместо кислорода пошла чистая закись, и женщина умерла. А все остальные выжили. Хотя двое пациентов были с такими тяжелыми травмами, что за их жизнь, казалось, даже не стоит бороться. И черепник мой очухался без неврологического дефицита, а это большая редкость даже сейчас. Понимаешь? Везение – это штука капризная.

Люба задумчиво отколупывала ногтем этикетку с бутылки. Был у нее такой невроз – сдирать наклейки. Она поняла, что хотела сказать Зоя этим поучительным рассказом. Если Ваня завтра бросит Зою, а Миллер разведется с Татьяной, станет ли от этого легче Любе?

Зоя посидела еще немного, рассказывая истории времен своей бурной молодости. Люба слушала. Она умела слушать, и не только из вежливости. Рассказы можно было использовать в сценариях: у кого-то из героев данных историй взять манеру говорить, у кого-то – интересное словечко или речевой оборот. Только вот она никак не могла приучить себя носить блокнот или записную книжку, поэтому многое из ее наблюдений попросту забывалось.

«Следующий сценарий я напишу про Стаса, – подумала она, когда Зоя ушла. – Я забуду про свои терзания и с головой окунусь в работу. Поселюсь в вымышленном мире, и никто меня оттуда не достанет. Напишу про женщину, такую как я, только отоварю ее нелюбимым мужем, и пусть у нее будут дети. Она у меня влюбится в молодого врача, в точности такого как Стас, но собственными руками вырвет эту глупую любовь из своего сердца. У нее это получится, не то что у меня. Она сделает это ради детей».

Люба заварила чаю и почувствовала, что голодна. Что хуже – терпеть муки голода или вылезать из уютного халата? Халат победил. «Ничего, стройнее буду», – подбодрила она себя, включила ноутбук и стала набрасывать план будущего сценария.

Дети немного ее смущали. Обычно она старалась не писать о том, чего не знает, а о детях Люба знала очень мало. Все ее эмоции по поводу детей заключались в переживаниях, что их у нее нет. Желание стать матерью было основным побудительным мотивом выйти замуж за Максимова. Рожать ребенка «для себя», как делали некоторые женщины ее возраста, отчаявшись найти спутника жизни, Люба была еще не готова.

«Итак, – решила она, – героиня будет семейной женщиной, а герой… Я сделаю его в точности таким, как Стас, – молодым, азартным, смелым и в то же время немного застенчивым. Он будет так же увлечен работой, а его мимолетную влюбленность я превращу в страстную любовь, и никакой жены пусть у него не будет. Героиня сама отвергнет его. Пожертвует любовью ради детей. Нет, не так! – решила Люба злорадно. – Она поймет, что просто его не любит».

Пальцы весело застучали по клавиатуре, и Люба показала Стасу язык. Героиня поймет, что муж, пусть не такой пылкий, гораздо ближе и роднее ей, чем этот идальго на пособии. А герой пусть любит ее всю жизнь. Или вообще пусть отдаст эту жизнь за нее в конце сериала. Это будет мощный душещипательный финал, бабы зарыдают у экранов! Расходившееся воображение тут же нарисовало ей последнюю серию во всех подробностях. Он умирает у героини на руках, предварительно закрыв ее своим телом от… От чего? Бандитского ножа, например. Допустим, ее хотели убить конкуренты мужа по бизнесу, а герой узнал об этом и успел в самый последний момент. Или возьмем какое-нибудь недружелюбное природное явление. Ладно, само потом придумается… Значит, лежит он у нее на руках и говорит: «Я не жалею, что умираю. Ведь я знал тебя, а это самое большое счастье, которое только может испытать человек!»

А она, вот уж дура, вместо того чтобы бежать за «Скорой», прижимает его голову к своей груди и шепчет: «Не покидай меня… Я не смогу без тебя жить! Только сейчас я поняла, что твоя любовь давала мне силы все эти годы». – «Ты должна… у тебя дети…»

«Как в индийском кино, – расхохоталась Люба. И вдруг ей стало как-то неуютно, зябко. – Господи, что же я делаю?» – воскликнула она, поспешно стерла строки про смерть главного героя и заколотила кулаком по столу, плюя через левое плечо.

Ложась в постель, она неумело перекрестилась. Не дай Бог, ее дурацкие фантазии накликают на Стаса что-нибудь плохое! Нет, она напишет так, что у него все будет хорошо. Лучше умрет главная героиня. Да, определенно. Она будет весь фильм подавлять в себе любовь, но, погибая, признается ему. Он погорюет, а потом встретит хорошую девушку, и все у него будет хорошо…