Стас принял абсолютно пустое отделение. Увидев аккуратно застеленные койки, он не поверил своим глазам, подумал – это какой-то розыгрыш. Проверил по журналу – нет, действительно, всех больных разобрали отделения. Бормоча: «Срочно спать, срочно спать», – он устроился на диване в ординаторской и через три минуты потерял связь с реальностью.

В десятом часу бодрый, свежий, отдохнувший, соскучившийся по работе Грабовский спустился в приемное отделение. Там всегда было чем заняться: дать наркозик на вскрытие гнойника, помочь терапевту расписать лечение какого-нибудь критического состояния или, самое приятное, попить чаю с Соней.

Из коридора он услышал громогласный рев Анциферова – тот вразумлял очередного алкоголика.

– Привет. – Иван, кинув на него короткий взгляд, продолжал заполнять историю весьма потрепанной личности, сидевшей на кушетке.

Многолетнее пристрастие к спиртному сурово отразилось на облике личности. Когда Стас только начинал учиться, появление подобного персонажа в стенах их солидного учреждения было попросту невозможно. Сюда поступали либо высокопоставленные пациенты, либо блатные, либо со сложными клиническими случаями. Теперь маргиналов расплодилось столько, что с избытком хватало и на их долю.

Стас пошел дальше, в диспетчерскую, и с удивлением обнаружил там Колдунова. Профессор, по-уличному одетый, расписывался в журнале срочных вызовов.

– Что случилось, Ян Александрович?

– Да ничего, просто вытащили на консультацию. Лежит тут один… Поступил с подозрением на острый холецистит и сказал, что хочет только профессора Колдунова. Но никто не спросил, а хочу ли его я.

Ян Александрович страстно, с подвыванием зевнул.

– И что? Будем оперировать?

– Окстись, Стас! – Профессор постучал костяшками пальцев по столу. – Сонюшка, а что ты мне часы проставила с семи до двенадцати? Я приехал в начале девятого, а сейчас еще одиннадцати нет.

– Интересное дело, а дорога? Она тоже считается.

– Правда?

– Ян Александрович, а давайте я вам машину вызову? – вдруг спросила Соня. – У нас же есть дежурная машина, пусть вас домой отвезут.

– Это было бы великолепно. А то трамвая ждать черт-те сколько.

Соня подняла ладошку, мол, не извольте беспокоиться, и принялась ругаться с шофером по телефону.

– Все, через три минуты он будет готов, – сказала она весело. – Как раз на перекурить хватит.

– Соня, ты ангел, – заявил Ян Александрович с чувством.

Соня положила трубку, и телефон тут же затрезвонил вновь. В его звонках Стасу вдруг почудилось что-то недоброе, угрожающее.

– Алло… Что… Геморрагический шок везете? – Звонивший так кричал в трубку, что было понятно: дело очень серьезное. – Ждем, – отчеканила Соня и обернулась к мужчинам.

Колдунов снимал куртку, Стас звонил по мобильнику в реанимацию, а следом в оперблок, чтобы готовили стол.

– Соня, дай мне штаны какие-нибудь, – попросил Ян Александрович, расстегивая ремень брюк.

Та моментально принесла из раздевалки собственный запасной рабочий комплект.

– Стас, Соня, подкатите каталку к пандусу, чтобы время не терять, я иду следом.

Колдунов говорил спокойно, неторопливо.

– Главное – не паниковать, строго сказал себе Стас и позвал с собой Ивана. В качестве физической силы тот был незаменим, а больного придется перекладывать несколько раз.

Они встали возле подъезда, и «Скорая» быстро появилась, сверкая синими маячками и оглушительно воя. Едва машина остановилась, как распахнулись дверцы кузова, из него выпрыгнули два молодых человека и с лязгом вытащили носилки.

На носилках лежала Зоя Ивановна.

Она была очень бледная, но в сознании и даже улыбалась. Левый бок ее снежно-белой блузки густо пропитался кровью.

Сердце Стаса екнуло – под глазами начальницы лежали глубокие синеватые тени.

– Давление по нулям! – крикнул фельдшер, в одну секунду перекидывая легонькую Зою на каталку. – На железный штырь ограды наделась.

– Зоя! – Иван рванулся к ней, но был остановлен твердой рукой Колдунова.

– Потом, Ваня.

– Ян, опять ты? Ты тут прописался? – спросила Зоя Ивановна очень слабым голосом.

– Разговоры потом. В операционную!

Стас с Яном повезли каталку бегом. Предстояло пробежать метров семьдесят по коридору – очень большое расстояние, если учесть, что давление, по данным «Скорой помощи», было пятьдесят на ноль, а пятно на блузке угрожающе расплывалось.

Анциферов бежал рядом, на ходу срывая с Зои одежду, Стас сквозь грохот колес слышал, как трещит ее блузка.

– Рану прижми, Ваня! – заорал Ян Александрович. – Сильнее прижми!

«Как она только остается в сознании? – с ужасом подумал Стас и прикинул вариант наркоза. – Никакого вводного, сразу на трубу, релаксанты и фентанил. Подключичку не успею, вон как льет из нее, и это только малая часть, остальное в животе. Вены у нее хорошие должны быть, как у всех, кто работает руками. Сестра колет в вену, я трублю, Колдунов делает лапаротомию, находит источник кровотечения, кладет зажим, я ставлю подключичку, и понеслась гемотрансфузия».

Они доехали. Стас вбежал в операционную, Алиса встретила его в полной боевой готовности. Ларингоскоп снаряжен и включен, интубационная трубка нужного размера выложена из пакета, капельница заряжена, средства для вводного наркоза набраны в шприцы. Тут у него не будет ни секунды потеряно. Операционная сестра стояла намытая, и ассистент уже оделся для операции.

«Это Соня всех организовала», – понял Стас. Иван поднял Зою и положил на стол.

– Готова поспорить, ты никогда еще не раздевал женщин с такой скоростью… – Она попыталась взять его за руку, но сил не было. – Черт, я как пьяная.

Алиса мгновенно поставила периферический венозный катетер и подключила систему. Хотела укрепить датчики кардиомонитора, но Стас остановил – потом, потом. Кровь из раны текла на пол. Времени измерить давление не было, но, судя по тому, что пульс на лучевых артериях не определялся, оно было не больше шестидесяти. То, что Зоя в таком состоянии разговаривала с ними, иначе, как чудом, объяснить было нельзя.

– Не повезло вам со мной сегодня, мужики, – улыбнулась она, когда Стас приблизился к ней с ларингоскопом.

Интубировать придется грубо, на живую, любые препараты для наркоза снижают давление.

– Простите, Зоя Ивановна, сделаю вам больно.

Она послушно запрокинула голову и открыла рот, Алиса ввела атропин, а Стас заработал клинком ларингоскопа.

Колдунов тем временем нырнул в халат и перчатки. Операционная сестра подала корнцанг с антисептиком для обработки поля, но он взял у нее баночку раствора и для скорости плеснул на живот.

– Я начинаю!

– Фентанил и релаксанты, быстро! Можно, Ян Александрович.

Колдунов молниеносно рассек брюшную стенку. Ассистент отработал крючками.

– Отсос, тампоны, быстро! – скомандовал Колдунов.

Стас, подлезая под шторку с простыней, ограничивающую операционное поле, ставил подключичный катетер, прислушиваясь к Алисиным переговорам с отделением переливания крови. У Зои была первая группа, но в ОПК давали только одну дозу эритроцитарной массы.

– Пусть поднимают центральную станцию, в других больницах ищут, но чтобы четыре дозы было! – рявкнул Стас. – И не позже чем через полчаса!

Давление падало. В отсосе накопилось два с половиной литра крови, а источник кровотечения еще не нашли. Стас струйно лил полиглюкин, рефортан, но это не спасет положения без донорских эритроцитов.

– У меня тоже первая, – тихо сказал Иван. – Возьми хотя бы литр.

– Ты же знаешь, сейчас прямое переливание запрещено.

– Ничего, у нас все микробы общие.

– Алиса, возьми у него восемьсот граммов, – скомандовал Стас, – а потом прокапай физиологии литра полтора.

– Почечная ножка перебита! – крикнул Ян Александрович. – Зажим сюда! Все. Остановили.

Стас перевел дух. Кажется, с начала операции он не дышал от напряжения. Сейчас Колдунов сделает нефрэктомию, он перельет Зое теплой Ванькиной крови, и давление начнет быстро подниматься.

Неужели самое страшное позади? Стас посмотрел на хирургов. Лоб Колдунова был весь в бисеринках пота.

– Стабилизируй ее немножечко, – сказал профессор. – Догони хотя бы до восьмидесяти, и я почку убирать начну.

Монитор показывал шестьдесят на двадцать. Давление не повышалось, но и не падало, уже хорошо. Алиса принесла два пузатых пакета с Ванькиной кровью. Там было не меньше литра.

– Можно работать, – сказал Стас.

Люба безучастно позволила одному из врачей отвести ее в приемный покой. Там она села на стул дожидаться известий. Хорошенькая девушка в белом халате обработала ей разбитую губу. Потом пришел врач, но Люба сказала, что прекрасно себя чувствует и не нуждается в помощи. На самом деле она не чувствовала себя никак и не ощущала собственного тела. Поверить в то, что произошло, она тоже не могла.

– Пойдемте, я вам чаю дам, – предложила медсестра. – И переодену, вы же вся в крови.

Люба с недоумением оглядела себя. Действительно, пиджак и юбка заскорузли от крови, колготки порвались, а она ничего этого не замечала.

Она машинально помылась под еле теплой водой, надела ветхие хирургические штаны и рубашку.

– Да не волнуйтесь так, – заговорила медсестра. – Оперирует Ян Александрович, а он знаете каких больных вытаскивал? Все будет хорошо. Возьмите сигарету.

Люба покачала головой, но покорно закурила и глубоко вдохнула дым, словно лекарство. Сестричка что-то быстро говорила и говорила, и Любе казалось, что она уговаривает саму себя.

– Вы точно не пострадали? Пусть все же врач посмотрит. Лучше будет, если посмотрит, мне ведь про вас тоже надо телефонограмму передавать.

– Пусть посмотрит, если нужно.

Вернулся доктор. Он уже знал, что Люба – подруга Зои Ивановны, поэтому во время осмотра тоже утешал ее.

Любе хотелось только одного – чтобы ее никто не замечал. Уехать, не узнав результат операции, она не могла, но не считала, что пострадала настолько, чтобы вокруг нее суетились медработники.

– Надо денег, наверное? На лекарства и вообще, – сказала Люба.

Сестра замахала руками.

– Извините.

…Как и предполагала Люба, Максимов не обрадовался Зоиному появлению. Посадив незваную гостью на диван, он вызвал Любу в кухню и свистящим шепотом устроил ей разнос. Он говорил резкие, обидные вещи. Люба пытается влиять на его жизнь и перестраивать ее по собственному вкусу, на что не имеет никаких прав. Она слишком вольно распоряжается его временем и жилплощадью. Любе хотелось уйти, но оставить Зою наедине с Борисом было бы предательством.

Когда они вернулись в комнату, Зоя, ничуть не смущенная холодным приемом, потребовала у Максимова кофе. Кофе был сварен, разлит по чашкам, и доктора удалились на балкон, оставив Любу в обществе телевизора. Сквозь закрытую балконную дверь она ничего не слышала. Но, судя по жестикуляции, беседа велась на повышенных тонах.

Горькие мысли не давали Любе покоя. Пусть она совершила бестактность и привела к Борису его злейшего врага, ну и что? Ведь теоретически можно допустить, что она не знает об этой вражде. Можно было посмеяться над забавным совпадением и попросить Любу не приводить Зою впредь. А он стал отчитывать ее, словно нашалившую пятиклассницу!

Хлопнула дверь, и доктора вернулись к комнату.

– Борис, прошу тебя! Не лезь к нам, и мы тоже тебя не тронем. Пусть Ян с Димой спокойно работают. Не вмешивайся. Ты развалишь хорошее дело, а взамен ничего не создашь!

– Отчего же? – Максимов высокомерно усмехнулся. – Отчего вы так решили, Зоя Ивановна? Вы разве так хорошо знаете нейрохирургию?

По лицу Зои было видно, что она всеми силами старается удержаться от грубости, но у нее не получилось.

– Зато я знаю тебя! – выпалила она. – А вот ты, похоже, совсем меня не знаешь! Я выживу тебя из академии, и на должность главного нейрохирурга тоже охотники найдутся. Неужели ты не понимаешь, что сидишь в своем кресле только потому, что с тобой никто не хочет связываться?

– Видишь, Люба, кого ты привела ко мне? – воскликнул Максимов патетически. – Женщину, которая не гнушается оскорблять человека в его собственном доме! Я удивлен, что ты водишь дружбу с подобными людьми!

– Без тебя разберусь, с кем дружить, – буркнула Люба. – У Зои был к тебе деловой разговор, и не ее вина, что он превратился в перебранку.

– Как ты смеешь отвечать мне в таком тоне!

– Почему нет? Я свободный человек.

– Тогда тебе долго еще придется оставаться свободным человеком! Такая хамка вряд ли заинтересует приличного мужчину!

Люба встала:

– Пойдем, Зоя?

– Да, пожалуй. Борис Владиславович получил от меня всю необходимую информацию, пусть подумает на досуге. Сейчас мы вряд ли способны вести конструктивный диалог.

Женщины оделись. У двери Люба заколебалась.

– Борис, может быть, ты проводишь нас до метро? Я понимаю, ты сердишься, но здесь такие страшные дворы…

– Об этом, дорогие дамы, нужно было подумать прежде, чем вы стали меня оскорблять! – сказал Борис заносчиво.

– Пожалуйста, выведи нас хотя бы из дворов!

Максимов демонически расхохотался:

– А ноги вам целовать не нужно? Если вы такие смелые, что не боитесь поливать меня грязью, проявляйте свою смелость и дальше. За все надо платить.

– Пошли, Люба! Ничего с нами не случится.

Но Зоя ошибалась.

На выходе из подъезда их остановила компания подростков и потребовала деньги, украшения и телефоны. Люба безропотно отдала требуемое, а Зоя попыталась отстоять мобильный.

– Ребята, у меня там все номера. Я без него как без рук останусь! Да и модель устаревшая, зачем вам?

– Не умничай! – Один из подростков грубо, без замаха, толкнул Зою в плечо.

Та покачнулась, Люба придержала ее за плечи.

– Пожалуйста, без рук!

– Захлопнись!

Ей достался несильный, но обидный тычок в лицо. Любе стало страшно и тоскливо. Все это происходило в центре города, во дворе, куда выходили окна нескольких десятков квартир. Она закричала: «Помогите!» – и подняла глаза вверх, на окна.

С балкона Максимова во двор упала горящая сигарета, и неясный силуэт скользнул в комнату. Сейчас Борис спустится вниз и разгонит подонков!

В следующую секунду она получила очередной удар по лицу: «Не ори, сука!» Один из подростков обхватил ее поперек туловища и закрыл рот ладонью.

– Да что ж вы творите-то! – Голос Зои звучал абсолютно спокойно. – Отпусти ее, и разойдемся!

Она попыталась прийти Любе на выручку, но тут ее сильно ударили. Как во сне, Люба увидела, что тело подруги отлетело к стене и упало на торчащие прутья сломанной решетки декоративного балкона.

Подростков как ветром сдуло. Тот, что держал Любу, с силой отшвырнул ее от себя, и она ударилась об асфальт коленками и ладонями.

Секунда, и женщины остались одни. Люба подбежала к подруге.

– Черт, как больно, – прошептала Зоя.

Она дышала очень часто и неглубоко, ее лицо исказилось.

Никто не вышел. Даже теперь, когда опасность миновала. «Максимов не спустился сам и не вызвал полицию», – холодея, поняла Люба. Он ушел с балкона только для того, чтобы ничего не видеть и не слышать. А Зоя, кажется, потеряла сознание.

Что делать? Телефонов нет, «Скорую» не вызвать…

Люба подняла подругу, взвалила себе на плечи и, согнувшись, побежала на проспект. Спиной она чувствовала тепло Зоиной крови, текущей из раны. Было так тяжело, что сердце колотилось где-то возле зубов. Люба со стоном втягивала воздух, кажется, она кричала и плакала, но не сбавляла темпа. «Счет идет на секунды», – повторяла она в такт своим шагам. Наконец в арке показались огни проспекта.

Выбежав из арки, Люба громко закричала. Но люди шарахались от нее, окровавленной, и, вместо того что бы остановиться, ускоряли шаг. Она посадила Зою, словно куклу, прислонив к стене дома, и стала кидаться ко всем прохожим подряд.

И вдруг боковым зрением увидела, как с Невского медленно поворачивает машина «Скорой». Отчаянно размахивая руками, Люба бросилась наперерез…

– В чем дело? – Из машины выпрыгнул подтянутый мужчина средних лет. – Почему вы кидаетесь под колеса? Жить надоело?

– Помогите! – Люба показала на Зою, вокруг которой начали собираться любопытные. – Ее ранило. Это доктор, хирург из академии.

– Ясно. – Врач махнул рукой, и из салона мигом появился мужчина помоложе. – Готовь инфузию, Толик.

Он легко взял Зою на руки и погрузил в салон.

– Женщина, сядьте к водителю, – приказали Любе.

Врубив сирену, машина моментально тронулась.

– Пристегнись, – сказал шофер.

– В академию можно? – попросила Люба. – Она там работает, это недалеко…

– Хорошо.

Шторка, закрывающая окошко между салоном и кабиной, отодвинулась.

– Валентиныч, дави на газ, не стесняйся, – сказал врач спокойно. – Вену укололи. А вы, женщина, как себя чувствуете?

– Я не пострадала.

– Не волнуйтесь, подруга ваша пришла в себя. Валентиныч нас за три минуты домчит, в академию уже сообщили, что тяжелого больного везем… Нормально все будет.

Шторка закрылась, и Люба закрыла глаза. Машина ехала очень быстро, и Люба вдруг поверила – все будет хорошо, раз есть на свете такие сильные сноровистые мужики. Они спасут Зою, и Валентиныч успеет довезти ее до больницы.

Стас проверил Ванину кровь на индивидуальную совместимость и, удостоверившись, что кровотечение остановлено, поставил капать. Но, заглянув в рану, похолодел – вместо крови из тканей сочилась едва подкрашенная водичка. Лаборантка сообщила, что гемоглобин восемнадцать – страшный, смертельный показатель для цветущей нерожавшей женщины. Ванькиной крови и единственного пакета эритромассы явно не хватит, чтобы восполнить дефицит крови.

У него вторая группа, у Яна Александровича тоже.

– Алиса?

– Четвертая.

– Третья, – сказал ассистент, не дожидаясь вопроса. Первая группа – универсальный донор, она годится всем, но самим ее обладателям можно тоже переливать только первую.

– Соня! – крикнул Стас. – Немедленно обзвони весь дежурный персонал. У кого первая группа и гепатитом не болел – срочно к нам! Поторопись.

– Завтра нас всех на кол наденут за прямое переливание, – весело сказал ассистент. – Обязательно кто-то стукнет.

– В случае чего, это моя самодеятельность, вы ничего не знаете, – буркнул Стас и поставил второй пакет. Колдунов убирает почку, он работает аккуратно, но граммов двести дополнительной кровопотери обеспечено.

– С Ваньки, может, еще нацедим?

– Побойтесь Бога, Станислав Евгеньевич, – вздохнула Алиса. – Он орал: «Соси, соси», – пока я литр двести с него не слила. Потом отрубился.

– Капельницу поставили ему?

– На три литра.

– Молодцы.

Вдруг монитор зазвенел. Остановка сердца! Стас секунду зло смотрел на прямую зеленую линию, бегущую по экрану. «Вдруг это монитор засбоил? Господи, сделай так, что это монитор засбоил!»

Он потрогал область сонных артерий и не ощутил пульсовых толчков. Зрачок? Зрачок широкий.

– Адреналин, атропин, хлористый! – крикнул он. – Ян Александрович, начинайте массаж через диафрагму.

Колдунов одной рукой стал давить на ребра, а другой – сжимать сердце из полости живота.

– Давай, милая, давай!

Целый час они боролись за Зоину жизнь. Колдунов с ассистентом, сменяя друг друга, качали сердце, Стас вводил все возможные препараты, но безуспешно. Уже бесповоротно зная, что Зоя умерла, они продолжали реанимационные мероприятия, надеясь на чудо.

– Нужно рану зашить, – сказал Колдунов деревянным голосом. – Стас, пусть пришлют кого-нибудь, я не могу… Нет, подожди, сам зашью. Я должен быть с ней до конца. Давай шить. – Он протянул руку, и сестра вложила в нее заряженный иглодержатель.

Медсестра вышла с таким лицом, что Люба сразу все поняла.

– Зоя Ивановна умерла.

Люба кивнула и встала. Напряжение сменилось странным отупением, она не могла плакать и не знала, что говорить. Единственная разумная мысль была: «Твои истерики никому не помогут».

– От меня что-то нужно? – спросила она глухо.

– Сейчас нет. Все формальности завтра, когда придет администрация.

– Я поеду?

– Организовать вам транспорт? Посидите, я узнаю, вдруг какая-нибудь «Скорая» поедет в ваш район, они вас захватят.

– Не нужно. Меня заберут. Я позвоню от вас?

Получив разрешение, Люба позвонила шоферу одной съемочной группы, про которого знала, что он ночами «бомбит». Через двадцать минут он приехал.

Люба, как была в медицинской пижамке, села на заднее сиденье. По дороге она тупо глядела в окно и пыталась понять, что Зои больше нет.

Когда Ян Александрович наложил последний шов, Алиса прогнала мужчин из операционной.

– Мы сами приберем Зою Ивановну, – сказала она.

Они вышли и растерянно остановились в коридоре. Колдунов плакал, вытирая слезы рукавом операционного халата.

Ассистент сунул всем в рот по сигарете.

– Документы я сейчас оформлю, – сказал он. – Запишу историю и протокол операции, заодно и эпикриз сделаю. А вы, Ян Александрович, домой уезжайте.

Профессор не стесняясь всхлипнул:

– Я жене даже не позвонил. А Зою в морг надо отвезти…

– Поезжайте домой уже!

Стас взял Колдунова за руку и как маленького повел вниз. Молча медленно они прошли тем путем, которым несколько часов назад везли Зою. Вот лежит ее кофточка, сорванная Ваней, вот юбка, бюстгальтер… Стас поднял вещи – нехорошо, если кто-то посторонний увидит Зоино белье.

«Это я виноват, – думал он, – дал плохой наркоз. А последнее, что чувствовала Зоя в своей жизни, – это боль от интубационной трубки. Боль эту причинил ей я. Мы не дали ей толком проститься с Ванькой, безжалостно вытолкали его из операционной. Почему сегодня дежурил я, а не опытный анестезиолог? Она вытаскивала с того света людей с гораздо более тяжелыми ранениями, с огромной кровопотерей, а мы не смогли ей помочь!»

– Ян? – В приемном их встретила сухопарая рыжая женщина.

– Катя!

Супруги обнялись.

– Я все знаю, – сказала Катя Колдунова. – Соня предупредила.

Она помогла мужу переодеться. Никаких причитаний, сочувствий, сожалений. Молча застегнула молнию на колдуновской куртке и увела его.

Ассистент взял у Сони бланк истории болезни и сел писать.

– Слушай, мы же не знаем, что произошло, – сказал он озадаченно. – Обстоятельства травмы как писать? «Скорая» сопроводительный лист оставила?

– Все известно, не переживайте. С ней вторая пострадавшая была, рассказала, что на них во дворе наркоманы напали. Очень сильная женщина, представляете, она Зою Ивановну на себе из двора вынесла и «Скорую» остановила.

– А где она сейчас? – напрягся Стас.

– Домой ушла. Какой-то мужик за ней приехал.

– Высокая, с короткой стрижкой, и волосы красные?

– Ага. Вы что, знакомы?

– Что с ней, Соня? Почему вы ее отпустили?

– Да там ерунда. Губа разбита и легкий сотряс. Травматолог ее смотрел.

– Ты данные взяла? Телефон записала?

Стас потянул к себе журнал регистрации травм. Значит, муж существует на самом деле, раз приехал за ней. Но сейчас эта мысль была совсем не страшной, а далекой и посторонней, будто от сознания ее отделяла толща воды.

Он вышел на улицу и набрал номер городского телефона.

– Люба? Это Стас.

– Здравствуйте. Я только что вошла.

– Как вы себя чувствуете?

– Не беспокойтесь. Я совершенно здорова, не думайте обо мне, у вас и без меня забот хватает.

– Я не могу о вас не думать. Особенно сейчас. Зачем вы уехали? Вы пережили потрясение, организм мобилизовал все резервы, и вы можете сейчас не чувствовать признаков серьезной травмы. Лучше бы вы вернулись. Пусть муж привезет вас обратно, и мы положим вас под наблюдение.

– Стас, еще раз повторяю, волноваться не о чем. Меня смотрел врач.

– Тогда постарайтесь уснуть. То, что случилось, – это очень страшно, но оно уже случилось. Мы не можем ничего исправить. А вам нужно спать.

– Стас… – Он услышал в трубке тяжелый вздох. – Спасибо. Я хотела бы вас утешить, только не знаю как.

– Для меня лучшее утешение – знать, что с вами все в порядке. Ложитесь спать.

Люба думала, что хлопоты о похоронах лягут на ее плечи, ведь у Зои не было родственников, но академия организовала комитет. Розенберг заплатил за место на Красненьком кладбище, сотрудники скинулись на памятник, так что Любе оставалось только горевать и поправляться.

Наверное, она все же получила травму – утром голова болела так, что Люба не могла поднять ее с подушки.

Неужели нужна была Зоина смерть, чтобы понять, что за человек Максимов? Почему она не слушалась подругу? Эти мысли мучили еще хуже, чем головная боль.

Максимов ушел с балкона, увидев, что их обступили хулиганы, – вспоминать об этом было страшнее всего. Гораздо страшнее, чем о том, как она волокла окровавленную Зою на себе. Гораздо страшнее, чем о том, как она кидалась под колеса «Скорой помощи», не зная, собьет та ее, не заметив, или остановится. Он мог бы крикнуть с балкона: «Я зову полицию!», мог бы спуститься вниз. Но он предал их, и его предательство стоило Зое жизни.

На третий день он позвонил.

– Кажется, я погорячился, – сказал он нарочито небрежно.

Максимов тщательно делал вид, будто не знает, что произошло в его дворе. Люба поняла – он звонит не потому, что волнуется за нее или чувствует себя виноватым. Просто узнал, что Зоя умерла, и хочет разведать обстановку. Если бы Зоя поправлялась, он не объявился бы, ведь они расстались в ссоре.

Выяснять отношения с Борисом показалось ей невыносимым, и Люба сдержанно проинформировала его о случившемся. В ответ она выслушала порцию фальшивых сочувственных фраз, а потом Максимов сказал:

– Если бы я пошел вас провожать, это их не остановило бы. Зое нужно было не сопротивляться, а сразу отдать телефон, сейчас была бы жива.

– Я ничего не сказала о тебе, Борис. По моей версии, мы просто гуляли по центру, а в этот двор зашли покурить.

– Молодец. Действительно, от моих показаний толку бы не было, я же ничего не видел.

Узнав то, что хотел узнать, Максимов простился с Любой. Никакой помощи он не предложил.

Стас никак не мог поверить, что в клинике больше нет Зои Ивановны. В положенное время вечернего обхода он ждал ее в реанимации, отвечая на телефонные звонки, надеялся услышать в трубке ее голос, а проходя мимо кабинета, невольно притормаживал: не позовет ли? Не придет, не позвонит и не позовет!

Тело Зои Ивановны лежало в судебном морге – ждали разрешения на захоронение. На Ивана было страшно смотреть – он словно застыл. Видя это, Колдунов вызвал его на беседу. Они несколько часов проговорили при закрытых дверях, но легче, кажется, не стало ни одному, ни другому.

Стас писал истории, когда в дверь ординаторской постучался профессор Максимов.

– Станислав Евгеньевич, я к вам для приватного разговора.

– Вы? Ко мне? – Стасу не удалось скрыть удивления.

– Да, именно. Дело в том, уважаемый Станислав Евгеньевич, что вы дежурили в клинике во время трагического происшествия с Зоей Ивановной…

– Да, дежурил.

– С ней вместе привозили еще одну девушку. Я имею честь быть ее женихом…

Стас чуть не подскочил на стуле. Максимов – Любин жених? Но это значит, что она не замужем!

– Так вот, – продолжал Максимов, – я хотел бы выяснить у вас один деликатный момент. Было ли в отношении нее совершено сексуальное насилие?

– Простите?

– Боже мой, что тут непонятного! Это же первое, о чем нужно думать, когда женщина побывала в руках подростков-наркоманов.

– Борис Владиславович, существует такое понятие, как врачебная тайна, – отрезал Стас.

Максимов тонко улыбнулся:

– Но я такой же врач, как и вы. Со мной вы можете свободно обсуждать своих пациентов.

– Спросите у нее сами.

– Вы, молодой человек, совсем не знаете женщин. Разве можно доверять им в этих вопросах? Конечно, она скажет, что ничего не было. Женщины всегда так говорят.

Стас поднялся:

– Дверь у вас за спиной, Борис Владиславович. Не смею задерживать.

Максимов кинул на него тяжелый взгляд, развернулся и вышел.

А Стасова душа пела: не замужем, не замужем!

Он набрал Любин домашний номер, но никто не ответил. Стас безрезультатно звонил весь вечер, а потом догадался: Люба хлопочет насчет завтрашних похорон.

Проститься с Зоей пришло столько народу, что маленькая церковь на Красненьком кладбище, где проходило отпевание, не смогла вместить всех. Стас стоял на улице, глядя на серую громаду виадука, и слушал речитатив священника, доносившийся из распахнутых дверей. По виадуку плотным потоком шли машины, в двух шагах от кладбища резал глаз красно-белый купол цирка «Шапито», а к расположенному тут же парку аттракционов весело направлялись мамы с детьми.

Среди провожающих Зою в последний путь Стас высматривал Любу – сначала искал ярко-красную голову, но потом вспомнил, что женщинам в церкви полагается быть в платках, и стал внимательнее вглядываться в лица. Наконец он ее увидел.

Люба, оттесненная от гроба подруги академическим начальством, стояла возле дверей церкви, пряча лицо. Она была в черной юбке по колено и сдержанной блузке неопределенного цвета, голова небрежно повязана косынкой. Но эта небрежность показалась ему более уместной, чем траурные наряды стильных дам, для которых похороны – всего лишь повод показать всем изысканные черные платья и богатые кружевные накидки.

Стас, шепотом извиняясь, протолкался к Любе и взял за руку.

Она осторожно улыбнулась ему и руки не отняла. Панихида закончилась. Гроб погрузили на катафалк и повезли по дорожкам кладбища.

Втиснувшись в промежутки между оградками, провожающие стояли вокруг вырытой Зоиной могилы. Наступило время речей. Говорили начальник академии, начмед, главный сосудистый хирург города. Потом вперед вышел Колдунов. Он начал говорить, но его голос прервался. Ян Александрович поцеловал Зою в лоб и поспешно отошел.

Могильный холм утопал в цветах и венках. Народ потихоньку расходился, а Стас с Любой стояли поодаль, держась за руки, и ждали Ивана. Тот сидел на земле, прислонившись спиной к соседней ограде, и курил, стряхивая пепел в пустую пачку. Стас первый раз видел его курящим. Подождав минут десять, они подошли.

– Не ждите меня, – сказал Иван. – Я еще с ней побуду. Ну все, идите. – Он нетерпеливо махнул рукой.

За воротами кладбища Стас обнял Любу за плечи, и они зашагали к метро.

– Во-первых, я не женат, – сказал он строго. – А с той девушкой, которую ты видела, я расстался. Во-вторых, я не могу без тебя жить.

Она взглянула так, словно это само собой подразумевалось:

– Поехали домой.