Маргарита смерила стены зала Совета хмурым взглядом, затем вперила его в Лиайрика:

— На кой ляд ты притащил нас сюда среди ночи?

— Я бы тоже хотел это знать, — добавил Тромм. — И побыстрее излагай, спать охота.

Лиайрик нервно прошёлся по залу.

— Коллегия и братства практически единогласно признали истинным Избранником судьбы и всех богов Авдея Северцева. Кандидатура Фенга решительно отвергнута. Пришлось полностью исключить его из всех комбинаций. Я уже отдал распоряжение инспекторам.

— Да, новость жизненно важная, что и говорить, — ядовито процедила Маргарита. — Мать твою, Лий! И ради такой мелочи ты повыдёргивал нас из постелей?

Тромм молча пошёл к выходу. Лиайрик бешено хлестнул хвостом по узорчатым изразцам пола.

— Но Избранным должен был быть назван Винсент Фенг! Бенолия проигнорировала нашу волю.

Маргарита возвела глаза к потолку, тяжко вздохнула, посмотрела на Лиайрика и произнесла с интонацией терпеливой учительницы, вынужденной в десятый раз объяснять таблицу умножения дебильноватому ученику:

— Избранный — это расходный материал, который уничтожается сразу же, как только перестаёт быть полезным. Так не всё ли равно, как он будет назван — Избавителем или Погибельником, Винсентом Фенгом или Авдеем Северцевым?

— Нет, уважаемая коллега, не всё равно. Ты не забыла, что автор «Лицеистского файла» не кто иной, как Авдей Северцев? Так, как этот сопляк, нас мордами в грязь не тыкали даже гроссмейстер Даайрид и президент Хонгтианэ. Авдей Северцев — враг ВКС, и враг непримиримый!

— Да на здоровье! — фыркнула Маргарита. — Пусть враждует. Так даже проще будет убедить Иалумет в том, что с помощью Избранного орден Белого Света намерен вернуть свою кровавую диктатуру. И что за Вратами в якобы благодатную Ойкумену, которые намерен распахнуть Избранный, иалуметцев не ждёт ничего, кроме вселенского зла. Люди опять начнут верить в то, что ВКС — единственное их спасение в океане горестей и бед.

— Я против, — сказал Тромм. — Твоё решение ошибочно.

Он вернулся от двери в зал, сел в кресло.

— И в чём же я ошибаюсь? — спросила Маргарита.

Тромм пояснил с кривой усмешкой:

— Если Авдей Северцев превращается в Погибельника, то мы уподобляемся Максимилиану с его Преградительной коллегией.

— Неприятно, — согласилась Маргарита. — Но ничего страшного в этом нет. Династия Хейгебаумов правит Бенолией на сто лет дольше, чем ВКС Иалуметом, и будет править ещё столько же.

— Не уверен, — качнул головой Тромм.

— Будет-будет, — заверила Маргарита. С удобством расположилась в кресле и пояснила: — Революция там невозможна. Все объективные признаки революционной ситуации в Бенолии есть, но для коренного социального преобразования этого мало. Нужен ещё и субъективный признак — единая организующая группа, которая не столько возглавит, сколько объединит все существующие группировки и направит их на борьбу с режимом. А в Бенолии слишком много претендентов на роль вождей. Вместо того, чтобы свергать Максимилиана, реформисты Бенолии тратят все свои немалые силы на грызню с конкурентами. Восстания там поднимают постоянно, но ещё ни одно не продержалось дольше месяца. Все они заканчивались поражением из-за межпартийных конфликтов. Так что императорская власть стабильна и нерушима.

— Однако ты признаёшь, что бенолийские реформисты — это могучая сила.

— Любые реформисты — могучая сила. Хоть в Бенолии, хоть в Хонгтианэ. Само существование мироздания — это процесс непрерывного обновления. Другое дело, что вся активность реформистов может уподобиться бегу по кругу. Тогда ситуация вне этого круга будет оставаться неизменной сколь угодно долго. Как в Бенолии.

Лиайрик посмотрел на неё с кривой усмешкой.

— А что ты скажешь на это? — он дал ей папку с распечатками. Вторую папку протянул Тромму. — Это листовки и сетевые сообщения пяти наиболее влиятельных реформистских партий Бенолии. Как видите, содержание их резко поменялось. Реформисты стали высказываться против ВКС. Обвиняют нас в смерти Михаила Северцева. Выражают восхищение его сыном. Тем самым Авдеем Северцевым, которого братиане называют избранным богами и судьбой Избавителем!

— У них появляется точка соприкосновения, — мрачно процедил Тромм. — Прежде реформисты брезговали братианами как безмозглыми и падкими до халявы фанатиками, братиане ненавидели реформистов как безбожных и высокомерных отрицателей Пророчества. Теперь же у них появилась точка соприкосновения, имя которой Авдей Северцев.

— Очень слабая и маленькая точка, — сказала Маргарита.

— Каким бы маленьким и слабым соприкосновение ни было, оно всё равно остаётся союзничеством. Вскоре братиане и реформисты заметят, что у них больше сходства, чем различий. Например, и те, и другие умеют хранить верность выбранной ими идее даже под пыткой или на эшафоте. И братиане, и реформисты ненавидят императора. Им есть в чём и ради чего объединяться.

— Но лидировать в таком союзе будут реформисты, — заметил Лиайрик. — Они смелее и решительнее братиан, к тому же привыкли не дожидаться знамений, а решать всё собственной волей. К счастью, ни малейшего намёка на единство нет как между реформистскими партиями, так и между братствами. Так что союз между братками и мятежниками тем более невозможен.

— На счёт реформистов у меня такой уверенности больше нет, — сказала Маргарита. — Прочитайте повнимательнее их сообщения. Там начали появляться общие ноты. Какофония сменяется гармонией. Это как в оркестре — много разных инструментов, и наигрыш у каждого свой, но все они сливаются в единую мелодию.

— И кто же будет играть первую скрипку? — поинтересовался Тромм.

— А это без разницы. Главное, что дирижировать начинают центристы.

Тромм пробормотал под нос ругательство.

— Самая опасная из антиимперских партий Бенолии, — хмуро добавил он.

Лиайрик опять заметался по залу.

— Ситуация выходит из-под контроля. Избранник-реформист! По космонету новость уже просочилась в Западный предел, и мятежники восприняли её с немалой благосклонностью. Орден Белого Света пытался похитить Северцева из-под ареста, и теперь на западе светозарные быстро набирают популярность. Объединения мятежников и орденцов допустить нельзя! Это смерть.

— Что ты предлагаешь? — спросила Маргарита. — Не будь у тебя конкретной идеи, ты не стал бы выдёргивать нас сюда среди ночи. Да сядь ты! Что мотаешься как наскипидаренный?

Лиайрик сел в кресло, поиграл шипами и решительно хлестнул хвостом на полу.

— Нужно нечто такое, что отвлечёт внимание народа и от мятежных идей, и от избраннических выдумок. Чтобы всем стало не до абстрактных рассуждений.

— Звучит неплохо, — ядовито одобрил Тромм. — А что в конкретике?

— Взаиморасположение планет таково, что Бенолия и Хонгтианэ постоянно находятся на одной линии. Сами смотрите. — Лиайрик включил стереокарту Иалумета. — На протяжении всего цикла капсульного движения Бенолия и Хонгтианэ остаются однолинейными. Зато взаиморасположение других планет этой зоны изменяется. На линии поочерёдно оказываются двести восемьдесят девять планет, они же семьдесят одно государство. В масштабах всей капсулы это немного, но и немало.

— Я это и сам вижу, — с раздражением сказал Тромм. — Давай конкретное предложение. Что должно отвлечь народ Севера и Запада от мятежей и Пророчеств?

— Война.

— Что? — растерялся Тромм.

— Да, коллега. Недолгая, но добротная война между четырьмя секторами Западного и тремя секторами Северного пределов.

— Да ты рехнулся! — вскочил Тромм. — Окунуть в кровь четверть Иалумета!

— На войне не рассуждают о судьбах мироздания, коллега. Не затевают бунтов и не творят мессинианских баек. На войне весь смысл бытия сводится к очень простой формуле: «Выжить сегодня и не сдохнуть завтра». Дальше этого людская мысль не заходит. — Лиайрик усмехнулся. — А ВКС будет арбитром этой битвы. Высшим судиёй и верховной властью. Всеобщим спасителем.

— Нет, — отрезал Тромм. — Никогда. Я офицер, я присягу давал! Клялся защищать Иалумет от кровопролития. Для этого и создавалась космостража ВКС.

— Ты давно уже архонт, а не десантный генерал.

— Кем бы я ни был, присяга остаётся присягой! Силой меня в училище никто не гнал. Клятву я давал добровольно и, чтоб вас всех Таниара обратно родила, единожды данное слово сдержу. Никаких войн в Иалумете не будет. Даже со светозарным орденом.

— Марго? — спросил Лиайрик. — Что скажешь ты?

— Не знаю. Война — мерзкое средство, но и ситуация критическая. Ещё немного и ВКС будет обречён на исчезновение. Меры надо принимать немедленно.

— Но не затевать войну! — отрезал Тромм. — Марго, мы пришли в ареопаг длинной дорогой, а политические пути грязны до омерзения. Но ты унаследовала власть от своего деда. Тебе никогда не было нужды пачкать себя интригами. Ты должна была сохранить чистоту мысли и чувства. Во имя Таниары, Марго, посмотри военную хронику, все эти репортажи с боевых действий! На кишки, взрывом вывороченные, посмотри; на собак, которые жрут людские тела; на детей, которые боятся выходить из подвалов. Война недопустима, Марго. На крови мир не построить.

— Падение ВКС крови прольёт гораздо больше, — сказал Лиайрик. — Потому что боевые действия пойдут в масштабах всего Иалумета. Так что не богохульствуй и не трепи попусту святое имя всеблагой матери.

— И всё же можно найти бескровное решение! — зарычал Тромм. — Время ещё есть.

Маргарита встала.

— Я не знаю, что ответить. Надо всё обдумать. Поэтому сейчас я пойду спать, затем позавтракаю, погуляю с какой-нибудь дамой из управления в парке, причём говорить буду только о новых фильмах и конкурсах ювелиров. И лишь затем, на свежую голову и спокойное сердце, вернусь в кабинет и обдумаю варианты решения кризиса. Так что спокойной ночи, коллеги. Точнее — спокойного утра.

Маргарита ушла. Ушёл Тромм.

Лиайрик посмотрел им вслед.

— Решать она будет на свежую голову и спокойное сердце… Присягу он давал… Да куда вы денетесь? Кризис у нас, уважаемые коллеги. И никакого другого выхода нет. Только арбитраж в войне.

* * *

Ланмаур Шанвериг залпом выпил ром. Подумал и налил ещё. Вторую порцию тянул медленно, мрачно.

Окна кабинета затянуты тяжёлыми тёмными шторами. Ланмаура раздражал дневной свет.

В кабинет осторожно постучал камердинер. Ланмаур ткнул пальцем в кнопку дистанционного замка. Дверь распахнулась.

— Пришёл ваш порученец, высокочтимый, — доложил камердинер.

— Введи.

В кабинет вошёл темноволосый человек средних лет в неброском коричневом костюме, низко поклонился.

— Ни малейших следов Малугира Шанверига не обнаружено, — сказал визитёр. — Он покинул Троянск в день приезда. Цалерис Аллуйган, судя по всему, улетел вместе с ним. Но куда — неизвестно. В Троянске им обоим был выдан бессрочный вид на жительство в любом населённом пункте Большого Кольца.

— Меня не интересуют теньмы! — громыхнул кулаком по столу Ланмаур. — Где наследник рода Шанверигов?

— Прошу прощения, господин, — поклонился человек, — но ваш внук больше не дээрн империи из рода Шанверигов, а самый обычный Малугир Шанвериг, рядовой поселенец Большого Кольца. В нотариате Троянска он зарегистрировал отказ от родового имени.

— Я знаю! — взрычал Ланмуар. — Получил уведомление. Но отказ недействителен до тех пор, пока я не дам подтверждения. Потому меня интересует, где мой наследник?

— Боюсь, господин, узнать это будет возможно лишь тогда, когда Малугир сам сообщит вам о своём местонахождении.

— Он наследник рода, по древности равного императорскому! Я нашёл ему достойную по знатности супругу, и я не намерен ждать, пока вздорный мальчишка прекратит свои капризы! Его первейшая обязанность — продолжить род Шанверигов! Особенно сейчас, когда появилась возможность получить придворную должность. Поэтому поторопись. Возьми пятерых теньмов. Не позднее десятого декабря наследник Шанверигов должен быть на приёме в Большой централи.

— Я вынужден отказаться от вашего заказа, мой господин. Я не пресвятой Лаоран и чудес творить не умею. К тому же каторжная тюрьма ВКС — не то место, где я хотел бы провести ближайшие десять лет.

— Что? — брезгливо и зло оскалился Ланмаур.

— В городах Большого Кольца невозможно найти того, кто не желает быть найденным, мой господин. Если, конечно, за поиски не возьмётся стража ВКС… Однако им Малугир без надобности.

— Так найми сыщика из отставных офицеров стражи.

— Это не поможет, мой господин. «Невозможно найти» означает невозможно найти для всех. Есть предел в сборе информации об объекте, который частному сыску переступать запрещено. Кара за это весьма сурова. Но ещё строже законы Большого Кольца карают за похищение людей.

— Наследник рода принадлежит его главе! — взбешённо выкрикнул Ланмаур. — Безраздельно принадлежит!

— До тех пор, пока Малугир находится на территории ВКС, он подчиняется его законам. А они гласят, что любой и каждый людь принадлежит только самому себе.

Ланмаур в ярости сбросил со стола лампу и безделушки.

— Я не желаю слушать о законах ВКС, когда речь идёт о сохранении моего рода!

— В таком случае, мой господин, вам надо взять приёмного наследника. В империи немало обедневших дээрновских семей, которые будут рады отдать вам младшего сына в обмен на приличную сумму наличными для старшего.

— Кровь Шанверигов была чистой на протяжении шести столетий! С того самого дня, когда установилась Вторая империя и на престол взошла династия Хейгебаумов, наследники нашего рода сочетались браком лишь с беркандами из дээрнских семей высшего списка. Чистота крови не нарушалась ни инородцами, ни иноверцами, ни примесью низкого происхождения. — Ланмаур сел в кресло, полузакрыл глаза. — Пшёл вон, бездарь. Ты уволен. Я найму настоящего сыщика.

— Любой сыщик ответит вам то же самое, мой господин. Малугир выбрал единственно надёжное убежище, из которого его невозможно достать. — Человек поклонился, ушёл.

Ланмаур запер дверь, достал бутылку и опорожнил прямо из горла.

— Эй ты, там, — ткнул он рукой в угол кабинета. — Ещё рома! Какого чёрта в кабинете никогда нет вдосталь выпивки?

Теньм поклонился, выскользнул из кабинета по коридору для обслуги. Спустя несколько минут вернулся, принёс своему Исянь-Ши новую бутылку. Ланмаур выпил четверть её содержимого и заснул в кресле. Теньмы переложили его на диван и ушли из кабинета в дежурку.

Спать теперь губернатор будет до глубокого вечера.

— Высшие лицеи закрывают, — сказал первый теньм. — Утром было сообщение в новостях. Оставят только дипломный курс. Всех прочих забирают на лечение. Как будто мы чумные или прокажённые!

— Жаль, что это не случилось годом раньше, — ответил второй.

— Так сам уйди, — ядовито посоветовал первый. — Предай Исянь-Ши, как это сделал Аллуйган.

— Я не предатель. Я дождусь августа, когда срок службы окончится и освободит меня от обязательств.

— И всё равно это предательство по отношению к лицею!

— Которого больше нет.

— Зато мы остались! — отрубил первый. — Я был, есть и буду теньмом и только теньмом! Директор найдёт мне Светоч и всё будет так, как изначально предначертано судьбой.

— Тогда почему ты не остался с Исянь-Ши, как требует долг теньма? — ехидно спросил второй. — Или на его вечно пьяную рожу смотреть надоело?

Первый резко развернулся и пошёл к кабинету. Второй схватил его за рукав.

— ВКС каждый квартал объявляет набор в космостражу, в боевой спецотряд отдела по борьбе с работорговлей и незаконным оборотом наркотиков. Надо будет освобождать заложников, охранять свидетелей и всё такое. Для теньмов есть льготы, ведь у нас подготовка не хуже, чем у векаэсного спецназа.

— Боевой спецотряд? — переспросил первый. — И ты…

— Пока не знаю. Стражников многие называют легавыми, но лучше быть собакой, чем заводным манекеном, как все зовут теньмов. К тому же легавыми стражников называют только преступники, а теньмов заводными манекенами называют все.

— Есть ещё одна работа, — неуверенно сказал на это первый. — Почти каждую неделю крупные транспортные компании набирают бригады пилотов на грузовые рейсы. Отдают предпочтение тем, кто в армии отслужил. Ну, чтобы реальная боевая подготовка была. А у нас лётные карточки есть даже на вождение звездолёта. Можно получить рейсы сразу к Стиллфорту или Хэймэю. Говорят, там есть на что посмотреть.

— И что из этого? — буркнул второй.

— Мы можем сами выбирать себе судьбу.

— Это нелегко, — проговорил второй. — И страшно. Ведь вся ответственность падает на тебя одного.

— Да, — опустил глаза первый. — Страшно.

— Ты уже сделал выбор? — спросил второй.

— Нет. С другой стороны, вернуться в лицей — это тоже выбор.

— Да, — согласился второй. — Это всё равно выбор. — Немного помолчал, глянул на первого и спросил: — А сейчас куда пойдём?

Первый немного поколебался и решил:

— В дежурку.

= = =

Адвиаг вошёл в один из павильонов оранжереи в своей резиденции.

— Альберт! — позвал Пассера. — Хватит созерцать зелёные насаждения. Скоро подадут обед.

Тот вышел из-за шпалеры.

— Твоя сноха прекрасный флорист. Когда оранжерея будет завершена, она превратится в настоящий шедевр. Жаль…

— Что тебе жаль?

— Супругу наследника столь знатного рода не нанимают дизайнером.

— Вот в чём дело, — улыбнулся Адвиаг. — Оранжерея в резиденции Пассеров… Главная страсть твоей жизни. Не волнуйся. Когда Рийя закончит здесь, она сразу же возьмётся за неё. Хотя и поставит условием включать её снимки в рекламный альбом своей фирмы.

— Так дээрна Ринайя твёрдо решила работать?

— Да. Как и Винсент. Он уже устроился санитаром в госпиталь и записался на подготовительные курсы в медакадемию.

Пассер пожал плечами.

— Не скажу, что я это одобряю, но глава рода Адвиагов ты. Тебе и решать.

— Есть вещи, оспаривать которые, не разрушив семью, невозможно, — сказал Адвиаг.

Пассер сделал неопределённый жест.

— Тебе виднее… — Он немного помолчал и спросил: — Дронгер, так они твёрдо решили ограничить свадьбу только семейным торжеством?

— Да, — кивнул Адвиаг. — Завтра оформим усыновление, а через два дня венчание. Ведь они и так по сути дела женаты. Винс боялся официально регистрировать брак из-за того, что над ним висела смертная статья. Если бы всё раскрылось, сожительнице мятежника грозили максимум три года ссылки, тогда как официальной супруге пришлось бы пятнадцать лет провести на каторге, и это минимум. Скорее всего, расстреляли бы обоих. Но теперь всё позади, и дети могут наслаждаться своей любовью в законном союзе.

— Благослови их пресвятой.

— Да, — сказал Адвиаг. — Благословение нам сейчас ох как понадобится. Ведь Авдея Северцева я до сих пор не нашёл.

— Ты уверен, что он действительно так опасен?

— Уверен, Берт. Пока жив Северцев, мой сын в опасности. У Максимилиана и Филиппа крайне скверная память на лица, я легко сумею их убедить, что мой Винс и беглый секретарь Фенг — разные люди. На счёт придворных Алмазного Города, даже самых высших, я подстраховался. Принял кое-какие меры. Теперь никто из них не дерзнёт противоречить директору службы охраны стабильности и показывать на Винса как на оскорбителя императорского величия. Зато Северцева этим не напугать. Он единственный, у кого хватит наглости свидетельствовать против Винса. Вчера он помог моему сыну, сегодня нейтрален, завтра может стать враждебным. Ведь Северцев гирреанец, а Винсент — дээрн империи древнего рода. Приятельствовать с центристским отребьем ему негоже. То, что было полезно в пустоши, становится вредным в столице. К тому же вся эта избранническо-погибельническая муть, что поднялась вокруг Северцева… Винсенту такое знакомство повредит вдвойне.

— Да, — согласился Пассер. — Хороший мятежник — мёртвый мятежник. И вдвойне хорош мёртвый Погибельник. Если Северцева накроет случайным выстрелом, Винсент денёк-другой поплачет, но уже через неделю забудет своего плебейского друга.

— Какого чёрта я сам не устроил похищение Северцева?! — саданул кулаком по опоре шпалеры Адвиаг. — Надо же было быть таким дураком, чтобы пустить всё на самотёк!

— Однако вы превосходно использовали ситуацию, директор. Начали проверку спецназа и столь необходимую, но до сих невозможную чистку среди собственных сотрудников. Вы предъявили коллегианцам обвинение в пособничества ордену Белого Света. Теперь Валиев будет послушен вам как пульт дистанционного управления. И векаэсный инспектор кое-чем вам обязан. Ведь только благодаря вам орденской скандал не вышел за пределы Маллиарвы. Сейчас о нём знают лишь архонты и вы. Инспектор отделался всего лишь служебным взысканием. А ведь его могли и в отставку выкинуть. Или вообще отправить за ротозейство на каторгу. Проглядеть столь мощное и деятельное подразделение ордена — это серьёзная ошибка. Таких не прощают.

Адвиаг вздохнул.

— Вам не в чем себя упрекнуть, директор, — твёрдо сказал Пассер.

— Северцева бы отыскать поскорее.

— Найдём. А пока давайте поговорим о вещах, несоизмеримо приятней дел служебных.

Адвиаг улыбнулся.

— О свадьбе Винсента, например. — Он обнял Пассера за плечи, повёл к двери.

— Подобрать свадебный подарок за два дня, — пробурчал Пассер. — Это невозможно…

— Свадьба будет скромной, поэтому и подарок тоже должен быть небольшим.

— Дело не в цене. Подарок должен доставлять радость, а я не могу придумать ничего путёвого.

— Открою тебе огромный секрет, — шепнул ему на ухо Адвиаг. — Я тоже.

В дверях Пассер и Адвиаг столкнулись с принцем Филиппом, высоким сухощавым шатеном тридцати восьми лет. На макушке просторная лысина.

— Ваше высочество… — попятились растерянные вельможи. Первым овладел собой Адвиаг.

— Ваш визит — огромная честь, — низко поклонился он принцу. — Но почему вы здесь, в оранжерее? Пусть ваше высочество соблаговолит пройти в дом. Ещё никто из августейшей фамилии никогда не переступал порог резиденции Адвиагов, и я должен ответить на столь великую милость встречей, достойной вашего высочества.

— Я пришёл к вам скрытно, — сказал Филипп. — Ещё не хватало, чтобы престолонаследник наносил официальные визиты своим подданным. Разговор у меня к вам, дээрн империи Адвиаг, секретный и срочный.

— Всецело к услугам вашего высочества.

Филипп прошёл в оранжерею. Вслед за ним шёл мажордом Адвиагов.

У Дронгера тревожно сжалось сердце. Ничего хорошего такое сочетание не сулило.

Филипп смотрел на Адвиага холодным суровым взглядом.

— Вы не только глава одного из знатнейших семейств в стране, но и директор службы охраны стабильности государства. Однако совершаете поступки, которые подрывают первейшие устои империи.

— Нижайше прошу прощения, ваше высочество, но я не понимаю сути ваших обвинений. Потрудитесь объясниться.

Взгляд Филиппа стал ещё холоднее и суровей.

— То, что вы отвели от наказания оскорбителя императорского величия Винсента Фенга, я могу понять и даже простить. Наш государь, увы, мало пригоден для той роли, на которую его избрал пресвятой. Не сомневаюсь, что у вас почти при каждой аудиенции ладонь чесалась сделать то, что сделал Фенг. Меня одолевает аналогичное желание.

— Ваше высочество… — начал Адвиаг, но принц перебил:

— Однако то, что вы решили сделать наследником рода простокровку, непростительно. Это преступно, дээрн Адвиаг. Чистота высшей крови должна быть безупречной. Я не допущу, чтобы вы нарушили самый священный из обычаев империи, разрушили саму основу её существования. Винсет Фенг изъят из вашего дома и будет казнён вместе со своей сожительницей.

— Ваше высочество, — умоляюще прошептал Дронгер, — Винсент сегодня же покинет пределы Бенолии и никогда больше не переступит её границ. Не получит дээрнского имени.

— Дело не в нём самом! — с досадой сказал Филипп. — Вы дважды попрали священный принцип чистоты высокой крови. Первый раз, когда вместо предназначенной вам дээрны безупречного происхождения взяли в жёны худородную дворяночку. И сейчас снова оскверняете свой дом, один из лучших домов империи, провозглашая наследником плебея.

— Я… Я не понимаю, ваше высочество, — проговорил Адвиаг. — Вы всё это серьёзно? Все ваши слова о чистоте крови?

— Абсолютно. Принцип чистоты крови — главная основа существования империи. И я намерен напомнить эту истину всем забывшимся, от высокородных до простолюдинов. Уже составлен список должностей, на которые могут претендовать дээрны, диирны и даарны. Простолюдинам в делах управления делать нечего. Чтобы сохранить себя, империя должна опираться только на высокую кровь. А потому эта кровь должна быть безупречна в своей чистоте. Запрещать неравные браки я не буду, однако рождённые в них потомки никогда не получат титул наследника. Тем более невозможным станет провозглашать наследниками бастардов. Если высокородная фамилия окажется неспособной продолжить себя самостоятельно, не нарушив чистоту крови, то на помощь придёт медицина. В Бенолии запрещено клонодельство, но в Иалумете хватает государств, где таких ограничений нет. Эмбрионы продолжателей рода будут создаваться там, а на свет появятся уже здесь. Это не только спасёт многие фамилии от угасания, но и очистит высокие дома от скверны неравных браков. Например, для создания вашего наследника, дээрн Адвиаг, женская составляющая генетического материала будет взята у донорши истинно благородной и безупречно чистой крови.

Адвиаг потёр ладонями лицо. Посмотрел на Филиппа.

— Я не могу поверить, что вы говорите всёрьёз. Это какое-то безумие.

— Директор службы охраны стабильности, — ледяным голосом проговорил Филипп, — я престолонаследник Бенолийской империи и первый советник Короны, и я повелеваю вам проследить, чтобы уже с первого января моё решение стало законом и начало претворяться в жизнь. Одобрение государя имеется. Теперь ваша обязанность — как можно лучше провести все подготовительные работы, чтобы реформа осуществилась точно в назначенный срок и шла без помех и сбоев.

— Но причём здесь казнь Винсента?! Я назову продолжателем рода Адвиагов кого вам будет угодно, хоть первую попавшуюся бродячую собаку, только пощадите моего сына! Позвольте ему покинуть империю.

— И ты дерзаешь говорить о безумии, дээрн? — с презрением изронил Филипп. И выкрикнул с яростью: — Да ты сам утратил рассудок, если не понимаешь всей важности и ценности моего решения! К несчастью, таких тупоголовых, забывших свой высокий удел, становится всё больше. Уже одиннадцатый дээрн берёт в наследники плебея! О диирнах и даарнах даже говорить не приходится. Вернуть в разум забывшихся требуется немедленно! Публичная казнь Фенга быстро всем прочистит мозги. Официальным обвинением станет оскорбление императорского величия, а кулуарно каждому главе благородного дома будет разъяснено, что ждёт того низкородного ублюдка, которого он вознамерится провозгласить наследником. И ты, дээрн Адвиаг, обязан проследить, чтобы главы благородных семейств уяснили смысл предупреждения полностью и до конца.

Директор нашарил в кармане коммуникатор. Резиденцию охраняют бойцы стабильнического спецподразделения, преданные лично Адвиагу. На постулат о священной неприкосновенности членов императорской фамилии им плевать. Престолонаследника засунут в самый глубокий подвал резиденции и заставят подписать помилование и выездные документы не только для Винсента, но для всей семьи Адвиагов и Пассеров.

— Даже и не думай, дээрн, — сказал Филипп. — Я знаю о твоей охране. И не боюсь. Ты властвуешь над людьми по праву высокой крови. Но моя кровь — высшая! Дээрны были созданы по воле первого императора династии Хейгебаумов, чтобы служить нашему дому. Лишь до тех пор, пока ты служишь мне, тебя называют высоким господином. А без меня ты никто и ничто. — Филипп вперил ледяной взгляд в глаза Дронгера. — Преклонись предо мной, раб!

Адвиаг рухнул на колени, склонился к ногам Филиппа. Рядом скрючился в чельном поклоне Пассер.

— О ходе подготовительных работ будешь докладывать каждый день сразу после полудня, дээрн Адвиаг, — повелел Филипп и вышел из оранжереи. Вслед за ним скользнул мажордом.

Адвиаг медленно приподнялся, сел на пятки.

— Я ничего не смог сделать, Берт, — сказал он безнадёжно. — Среди всех гнусных тварей я самая гадостная… Моих детей убьют, а я буду целовать руки их убийцам. Да ещё и хвастаться всем подряд тем, столь великую честь мне оказали, ведь дозволение поцеловать руку императора или престолонаследника считается одной из высших наград в империи… Но я бессилен что-то изменить, Берт. Власть высшей крови неодолима. Ты сам видел, что это не пустые слова. Мы лишь называем себя высокими господами могущества и власти. Но истинная власть и могущество принадлежат не нам. Ими владеют другие, те, кто рождён несоизмеримо выше нас. Высшая кровь призвана властвовать над миром, а высокая существует лишь для того, чтобы претворять её волю. Мы всего лишь их инструмент. Рабы. И не в наших силах воспротивиться высшему повелению. Мы рождены для повиновения и не властны изменить наш удел.

— Высшая кровь не предел могущества, — сказал Пассер. — Есть ещё и кровь высочайшая. Оспорить её повеления ни Филипп, ни Максимилиан не смогут.

— Что? — не понял Адвиаг. — Ты о чём?

— Если Винсент станет координатором, то Филиппу и Максимилиану он будет неподвластен. Даже самый ничтожный векаэсник могущественнее и выше, чем император и весь его Коронный совет в придачу. Никто не посмеет тронуть и супругу координатора.

Адвиаг судорожно вздохнул, рванул воротник рубашки.

— Инспектор ВКС сам признал, что обязан тебе, — сказал Пассер. — Так попроси его забрать Винсента и Ринайю в ВКС.

— Берт… — Адвиаг крепко обнял Пассера. — Берт…

Пассер потрепал его по плечу.

— Поторопись, Дронгер. У тебя не более двух-трёх дней.

— Да. — Адвиаг поднялся. — Я немедля попрошу инспектора об аудиенции. Только… Берт, откуда Филипп всё узнал?

— А ты не понял? Мажордом, семейство которого двести с лишним лет служит твоему роду, настрочил на тебя донос. Теперь сей достойный господин войдёт в свиту Филиппа.

— Но почему?! Берт, я же никогда не давал слугам повода для ненависти и мести. Неужели всё это только для того, чтобы попасть в штат Алмазного Города? Невозможно…

— Алмазный Город здесь ни при чём. Многие из наших слуг, Дронгер, разделяют воззрения Филиппа на чистоту благородной крови. Ты оскорбил своих челядинцев в самых дорогих для них мыслях и чувствах. Они столетиями служили одному из знатнейших и высоких родов империи, стали на этой службе даарнами и даже диирнами, людьми благородного статуса. Однако каким бы высоким это благородство ни было, Адвиаги всегда стояли несоизмеримо выше. Подчиняться таким господам было не только не обидно, но даже почётно. А ты заставил их благородия склониться перед теми, кто был намного ниже. Сначала госпожой дома Адвиагов стала худородная провинциальная дворяночка, которая, соблюдай ты Табель о рангах, могла бы претендовать на место мажордомовой референтки и не больше. Вот и представь, каково было слугам, и мажордому в первую очередь, ежедневно называть её монсеньорой. Однако это ещё не все их беды. Малнира, пусть и плохонькая, но всё же потомственная дворянка. Существо высшего порядка. А кем от рождения был Винсент?

Адвиаг опустил голову.

— Вот то-то, — сказал Пассер. — Дворянство у выпускников Высших лицеев одноразовое, без права передачи по наследству. Его жалуют лишь потому, что закон запрещает людям недворянского статуса входить в Алмазный Город. Даарнство Винсента — это звание приближённого раба, не людя, а всего-навсего вещи, ходячего и говорящего приспособления для подавания чая и завязывания шнурков на ботинках. И ты надеялся, что твоя челядь благородных кровей согласится именовать мессиром безродного приютского ублюдка? Тем более если этот ублюдок собирается жениться на столь же безродной девке, которая не далее, как полгода назад была прислугой одного из низших званий.

Адвиаг спрятал лицо в ладонях, застонал.

Пассер взял его за плечи.

— С предателями ты разберёшься после. Сейчас нужно думать только о Винсенте. Ты ещё можешь его спасти!

— И Рийю, — быстро сказал Адвиаг. — Без неё мой сын не захочет жить.

— Ты вернёшь их обоих. Пойдём, Дронгер. Надо как можно скорее получить аудиенцию.

= = =

Авдей стоял посредине большого полутёмного зала. У стен, скрытые густой непроницаемой тенью, сидели люди — Великие и Младшие Отцы братства Цветущего Лотоса.

— «Нет» — ваше последнее слово? — спросил один из Отцов.

— Последнее, — твёрдо сказал Авдей.

— Вы могли бы стать нашим предводителем в борьбе с тиранией Максимилиана, нашим знаменем.

— Так вы предлагаете мне стать знаменем или предводителем?

— Не вижу разницы, — сказал второй Отец.

— Неспособность отличать вещи от людей — признак глубокого умственного расстройства. Обратитесь к психиатру. Может быть, ещё не поздно вылечиться.

— Ты… — вскочил Отец. Его дёрнули за рукав, заставили сесть.

— Я людь, — отрезал Авдей. — И не буду низводить себя до уровня вещи, пусть даже такой священной, как знамя.

— Мой брат допустил неточность формулировки, — примирительно сказал третий Отец. — Прошу его простить. Однако мы действительно нуждаемся в лидере, который сможет привести нас к победе.

Авдей усмехнулся.

— Прежде чем связывать себя с каким бы то ни было политическим обществом, необходимо детально изучить его программу. У вас же программы нет вообще. Ваше братство не более, чем клуб любителей ролевых игр, причём характер игры заставляет усомниться в здравости рассудка игроков.

— Бесчестно оскорблять тех, кто спас вам жизнь! — выкрикнул первый Отец. — Вы мараете себя грязью неблагодарности!

— О, какой изящный поворот! — ехидно восхитился Авдей. — Жаль только, что ведёт в тупик. Судари, из охранки вы меня вытаскивали, руководствуясь исключительно собственными интересами, а не моими. Так что мне вас благодарить не за что. Наоборот, я поменял одних пленителей на других. А плен — он везде плен.

— Хватит играть словами! — разозлился третий Отец. — Волей судьбы ты избран спасти Бенолию от тирании императора. И ты выполнишь её повеление, хочешь ты того или нет!

— Допустим, — сказал Авдей. — А чем займутся бенолийцы вообще и вы в частности в то время, как я буду ратоборствовать с императором?

— Ты считаешь правление Максимилиана благом для Бенолии?

— Вы не ответили на вопрос. Чем займутся бенолийцы в то время, когда я буду избавлять их от императора?

— Они поддержат тебя силой оружия!

— Сила оружия позволит им избавиться от императора и без моей помощи.

— Людям необходим вождь, — ответил второй Отец. — Лидер, который объединит их усилия и направит в нужное русло.

— Вы так и не сказали, какую программу действий считаете нужным руслом, и кем, по каким принципам и во имя каких целей эта программа составлялась. А вождей в Бенолии и без того больше, чем ведо мых. Я не вижу смысла в появлении ещё одного.

— Все эти самозваные вожди обречены на поражение! Лишь избранному судьбой Избавителю под силу низринуть тиранию.

— Если это действительно так, — сказал Авдей, — тогда получается, что Бенолию населяют не люди, а бараны, которые и шагу не могут ступить без указаний пастуха. Если бы я, судари, хотел посвятить свою жизнь возне со скотиной, то устроился бы работать на ферму.

Братианские лидеры возмущённо загалдели, а один из них изрёк:

— Грязь сквернословия пачкает не объект ругани, а самого сквернослова.

— Вы правы, — легко согласился Авдей. — Поэтому слово «бараны» я заменю словом «манекены». И звучать будет интеллигентнее, и смысл сказанного передаст точнее.

— Ты считаешь бенолийцев куклами? — возмутился второй лидер. — Безвольными, безмозглыми и бездушными манекенами? Не людьми, а лишь подобием людей?

— Безвольным, безмозглым и бездушным подобием людей бенолийцев назвали вы, когда заявили, что без избранного судьбой Избавителя они ни на что не годятся.

— Не передёргивай! — взвизгнул первый лидер. — Я ничего подобного не говорил!

Авдей усмехнулся.

— Дёргай не дёргай, а факт останется фактом — мир, который нуждается в Избавителе, не нуждается в избавлении, потому что в нём нет никого и ничего живого.

Ответом был возмущённый гвалт.

— Тихо! — угомонил коллег второй лидер. И обратился к Авдею: — Ради тебя погибли наши дети и братья. Во имя твоё люди шли на смерть, а ты называешь их скотом и нежитью!

— На смерть они шли во имя ваших амбиций. И в том, что гибель их оказалась бессмысленной, повинны лишь ваше тщеславие, алчность и глупость!

Братианские владыки молчали. Тихо, сдавленно застонал кто-то из охраны, так, словно пытался сдержать очень сильную боль. И лишь спустя невыносимо долгую, почти бесконечную минуту один из братианских лидеров завопил:

— Да что вы с ним рассюсюкиваете?! Какой доблести и чести можно требовать от отцеубийцы?! Этот щенок обрёк на смерть кровного отца! И вы ждёте от него почтения и преданности отцам духовным?

— Грязный реформистский ублюдок! — злобно выкрикнул другой. — Все они отрицают Пророчество, потому что слишком скудоумны для понимания небесных откровений!

— На нём скверна калечества! — прошипел третий лидер. — Он проклят пресвятым. Отвратительность телесная лишь отражение душевной гнуси. Благодать Избранности не может коснуться урода. Вы только посмотрите на его лицо!

Авдей усмехнулся презрительно:

— А где была ваша мудрость, высокочтимые, когда вы сватали в Избавители скудоумного палёнорожего ублюдка, который к тому же, — тут ему повело искорёженную руку судорогой, — отцеубийца?

— В подвал его! — велел молчавший до сих пор главный лидер. — Запереть вместе с остальными святотатцами.

Авдея увели.

— Что с ним делать? — спросил первый из лидеров. — Пристрелить Северцева вместе с коллегианцами мы не можем. Это было бы отрицанием пресвятой воли, явившей в мир Избранного. Пусть Северцев и оказался недостойным своего жребия, однако носителем высшей благодати он остаётся.

— Я не зря приказал отправить его к коллегианцам, — сказал главный. — Они не долго будут церемониться с тем, кого считают Погибельником.

— Хоть какая-то польза от богомерзких тварей, — порадовался второй лидер.

— Теперь надо решить, кто будет следующим Избранником, — сказал третий. — Это Висент Фенг или некто новый, нам неведомый?

— Винсент Фенг — сын директора охранки, — отрезал главный. — Адвиаг отрицает Пророчество. И предан императору. Вряд ли этот верный пёс трона обрадуется, если наследника его рода назовут Избавителем. А навредить братству директор охранки может гораздо сильнее, чем коллегианцы.

— Однако Адвиаг наделил или в ближайшие дни наделит своего приёмыша благородством высокой крови, — заметил второй лидер. — Фенг отменно хорош собой, обучен светским манерам. И щедро одарён самыми разнообразными талантами. Он владеет даже милтуаном! Ни полесцы, ни горцы никогда не обучали своему искусству чужаков. Но для Фенга сделали исключение.

— Разве у горцев тоже есть милтуан? — не поверил первый.

— Да. У них совершенно другие приёмы управления милтом. К тому же горцы используют милтуан не для охоты, а для пространственного ориентирования, ведь в Валларском нагорье вечные туманы и почему-то не работает ни один компас. Даже спутниковые навигаторы неприменимы, потому что волна глохнет.

— Что горский милтуан, — сказал третий, — что полесский, один чёрт толку от него никакого.

— Полезен милтуан или бесполезен, это несущественно, — задумчиво проговорил главный. — Гораздо важнее то, что Фенг оказался единственным людем большой земли, который владеет тайнами Валлара и Пиррумы. Такое не может быть случайностью.

— И всё же не надо спешить с выводами, — возразил третий. — К Фенгу необходимо присмотреться, согласен, но мы не должны упускать из виду и другие кандидатуры.

— А они есть? — спросил главный.

— Будут. Главное, заметить их раньше коллегианцев.

— Что ж, — сказал главный. — Решено. Следите за Фенгом, но не забывайте и о других вариантах.

* * *

Малугир нажарил котлет, поставил перед Цалерисом его порцию.

— Вкусно, — сказал тот с набитым ртом. Прожевал и добавил: — И всё-таки это невозможно. Чтобы наследник столь высокой крови умел готовить.

Малугир улыбнулся, положил котлеты себе, сел за стол.

— Моя мама была младшей из детей губернатора. Её муж тоже самый младший сын. Ни та, ни другая семья особых требований к ним не предъявляла, непременного присутствия в резиденциях не требовала. Поэтому родители спокойно могли заниматься тем, что им нравилось. Оба работали на биостанции, совершенствовали способы разведения краснолапки. Это лягушка такая маленькая, поедает жёлтую водоросль. А жёлтая водоросль — главный вредитель молодого трелга.

— Знаю, — кивнул Цалерис. — Кстати, краснолапки очень вкусные. Мы их всегда ловили на полевой практике.

— Особенно если потушить с баклажанами, — согласился Малугир.

Цалерис метнул на него быстрый короткий взгляд.

— И что, твои родители так и жили на биостанции как простые люди?

— Как директор научной группы и инженер инкубационных установок, если быть совсем точным. Научных групп там было восемь, инкубационных установок сто двенадцать. И семеро инженеров. — Малугир улыбнулся. — У нас была двухкомнатная квартира, лётмарш не первой молодости и обычай каждое воскресенье летать на побережье.

Цалерис бросил на него хмурый взгляд, достал из кармана фляжку, сделал большой глоток.

Малугир продолжал рассказывать:

— Когда родители погибли, я четыре года жил у сына маминой нянюшки. Я называл его папой, его жену мамой, а их детей братом и сестрой. Приёмные родители работали в гараже при губернаторском дворце. Там же у них была и небольшая квартирка. Ланмаур во дворце редко появлялся, предпочитал фамильную резиденцию. Знаешь, губернаторство Шанверигов было чем-то вроде наследственного звания, на протяжении четырёх поколений передавалось от отца к сыну… — Малугир погрустнел, замолчал, стал ковырять вилкой котлету.

— Жалеешь, что ушёл от деда? — с ядовитостью спросил Цалерис.

Малугир встал, отошёл к окну. Улицу с восьмидесятого этажа дешёвого муниципального дома было практически не видно, а небо затягивали тяжёлые серые тучи.

— Когда умерли его старшие сыновья, мои дядья, и не оставили после себя потомства, губернатор вспомнил обо мне. Он уволил маминого молочного брата и со всей семьёй выслал с Круглого материка куда-то в провинцию. Я так и не смог их найти… А меня забрал в резиденцию и провозгласил наследником. Моему сводному брату было тогда всего семь лет. Он не понимал, почему я не уезжаю вместе с ними. Плакал и кричал, что я предатель. А сестра, она старше меня, утешала братишку и говорила, что когда я стану совсем взрослым и сделаюсь губернатором, то заберу их на Круглый материк, и мы опять будем жить все вместе. Казалось, что в ту минуту она верила в свою ложь. Я тоже верил.

— Получается, что ты дважды сирота? — спросил Цалерис. Сочувствие в голосе прозвучало пополам со злорадством.

Малугир горько улыбнулся.

— Знаешь, Лери, моя приёмная семья была не очень хорошо образованной, и в музыке они много не понимали, но приходили на каждый мой концерт. Даже если это было рядовое межшкольное выступление, которое устраивают каждый месяц. И всегда с гордостью говорили соседям: «Завтра наш Малг будет на сцене играть».

Цалерис глотнул из фляжки.

— Ты закусывай, — сказал Малугир. — Тебе ещё на работу.

— Сегодня я выходной, завтра с вечера дежурю.

— И всё же лучше не пить посреди дня.

— Шуму из-за пары глотков, — буркнул Цалерис.

— У тебя эта пара через каждые полчаса. Никто не станет держать на работе пьющего инкассатора.

— Ты меня пьяным видел?

— Трезвым я тебя тоже давно не видел.

— Да иди ты…! Морали мне ещё читать будешь.

Цалерис сделал третий глоток и ушёл в комнату. Малугир пошёл за ним.

— Лери, ты не можешь всю свою жизнь просидеть за баранкой инкассаторского фургона! Тебе надо получить хорошее профессиональное образование, а для этого…

— У меня есть профессиональное образование!

— Это Сумеречный лицей, что ли, образование? Но даже если и так, то нужно стать достойным собственной профессии. Ты выпускник лучшей школы телохранителей в Иалумете! И негоже тебе оставаться простым сопроводителем грузов! Ваша фирма открывает филиал. Ты, с твоей подготовкой, первый кандидат на должность директора. Если, конечно, на собеседовании от тебя не будет разить водкой.

— Я не выпускник, — буркнул Цалерис. — Меня за профнепригодность вышибли, не забыл?

— Через координаторский суд ты за неделю добьёшься отмены этого решения. Ещё через неделю тебе выдадут диплом имперского образца, а Квалификационная комиссия ВКС в тот же день даст ему подтверждение для городов Большого Кольца. Любая охранная фирма счастлива будет заполучить такого специалиста.

— Ну да, как же, — фыркнул Цалерис.

— Да, Лери, да. Именно так, а не иначе. Но при условии, что ты бросишь пить.

— Что ты меня всё время попрекаешь?! Я что, пьяным под забором валяюсь? Или на твои деньги водку покупаю?

— Я боюсь за тебя, Лери. Во всём Иалумете ты единственный, кто у меня есть.

Цалерису стало неловко. До сих пор он никому не был нужен. Зато и сам ни в ком не нуждался!

Цалерис хлебнул из фляжки.

— Я не твой, Малг. И никогда твоим не буду. И ничьим! Если помнишь, ещё в Бенолии мы решили, что каждый живёт сам по себе. То, что одну комнату снимаем, так это ничего не значит. Мало ли с кем можно квартиросъёмничать, если на двоих аренда обходится дешевле.

— Да, конечно. Извини.

Малугир пошёл в кухню. На пороге обернулся.

— Знаешь, Лери, вряд ли Авдей обрадовался бы, увидев твою вечно хмельную рожу.

В один прыжок Цалерис подскочил к нему, схватил за грудки.

— Никогда не смей произносить это имя!

— Почему? Ведь это один из немногих людей в твоей, да и в моей жизни, которого можно вспомнить с благодарностью.

Цалерис разжал руки.

Малугир смотрел ему в глаза.

— Лери, если ты не хочешь стать кем-то значимым ради себя самого, то сделай это ради Авдея. Он так верил, что ты способен стать полезным миру.

Цалерис ударил Малугира кулаком в лицо, потом под дых. Пинком швырнул на пол.

— Никогда не смей произносить его имя своим поганым языком, выродок дээрнский!

— Совсем уже мозги пропил, — сказал Малугир. — Если они вообще были.

Цалерис наотмашь хлестнул его хвостом. Густая берканская шерсть смягчила удар, но всё равно Малугир едва не задохнулся от крика, так было больно.

— В следующий раз шипы складывать не буду, — с ненавистью пообещал Цалерис. — Понял, сучонок высокородный?

— Да, — торопливо кивнул Малугир.

Цалерис перешагнул через него, громко хлопнул входной дверью.

Бар был через дорогу. Цалерис потребовал коньяка. Потом ещё. И ещё. После было виски, вслед за ним ром. А дальше Цалерис не помнил ничего, проснулся в том же баре, в углу на кресле.

Головная боль, противный привкус во рту.

— Это сколько же я выжрал? — пробормотал Цалерис. — У-у, как хреново… И зачем надо было так нажираться? Хвала пресвятому, на работу только вечером.

Цалерис глянул на часы. Семь утра. Через полчаса Малугир уйдёт на репетицию, можно будет вернуться домой. Показываться ему в таком виде не хотелось. И без того то и дело за пьянку ругает. А теперь вообще имеет полное право так навешать Цалерису от макушки до хвоста, что мало не покажется.

На душе было скверно. Произошло вчера что-то невыносимо гадкое, такое, о чём невозможно вспомнить без омерзения.

Цалерис тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Нет, не сейчас. Может быть, обдумает их позже. А лучше — никогда. Слишком мерзко.

Поднялся, зашёл в туалет, ополоснул под краном лицо. Посмотрел в зеркало и плюнул на своё отражение. Удивился поступку и тут же плюнул снова — вчерашний день вспомнился во всех гнусных подробностях.

Цалерис сел на пол.

— Во имя пресвятого, Малг… Я сам не знаю, что на меня нашло. Малг, предвечным кругом тебе клянусь: никогда больше ни капли… Даже пива не выпью. Только прости меня. — Цалерис поднялся, посмотрел на себя в зеркало. — Я вымолю прощение. Пусть Малугир делает со мной всё, что захочет, лишь бы не…

Что именно «не» Цалерис говорить не стал. Побоялся озвучить догадку.

Домой вернулся бегом, а перед дверью замер, долгих две минуты не решался открыть замок.

В прихожей не было тапочек Малугира, а со стола в комнате исчезли нотные планшетки. В платяной шкаф Цалерис заглядывать не стал — и так всё понятно. Вместо этого позвонил вахтёру в варьете, где работал Малугир.

— Привет, Джеймс. Малг уже у вас?

— Так он ещё вчера уволился. А ты что, не знал? — удивился вахтёр.

— Он альбом с нотами забыл.

— Нет, пока не был, — сказал вахтёр. — Появится, передам, что ты просил поторопиться.

— Спасибо, — проговорил Цалерис, оборвал связь.

Бросил телефон на кушетку.

— И что теперь? — спросил он в пространство.

В Большом Кольце невозможно найти того, кто не желает быть найденным.

— Месяц нормальной жизни. Такой же, как у людей. Всего лишь месяц… Пресвятой Лаоран, почему ты сотворил меня таким дураком?!

Цалерис сел на кушетку.

— Ты не мог бросить меня совсем, Малг. Ты слишком добрый, чтобы оставить без присмотра пьяного недоумка. Так или иначе, ты дашь о себе знать. Ты скажешь, что я должен сделать для твоего прощения. А тем временем я найду такую работу, чтобы тебе не приходилось её стесняться.

* * *

С дежурств и служений Николай освободился только двадцать восьмого, к трём часам пополудни.

Авдей уже сутки сидит в одной камере с коллегианцами.

Строго говоря, это не камера, а одна из складских секций в подвале магазина, но какая разница…

Николай подошёл к камере. Из-за двери донёсся короткий болезненный вскрик. И ещё один.

— Открой! — велел Николай брату-охраннику.

Авдей ничком лежал на полу. Рубашки нет, штаны до половины задницы спущены. Двое коллегианцев, дюжие молодые берканы, держали его за плечи и за лодыжки. Третий, светловолосый человек средних лет, кулаками давил спину.

Ещё трое коллегианцев сидели у стены, смотрели на происходящее с немалым интересом.

— Тяните! — крикнул блондин берканам. Те потянули Авдея за ноги и за плечи, а третий резко и сильно даванул на крестец. Авдей коротко, стонуще вскрикнул.

— Всё-всё-всё, — похлопал его по бедру коллегианец. Он осторожно ощупал Авдею крестец, поясницу. — Всё хорошо.

— Ничего хорошего там нет, — буркнул Авдей. — Вы отличный костоправ, но править уже нечего. Полный абзац.

— Авдей, всё не так страшно…

— Я три года в погребальной часовне отработал. И прекрасно знаю, как выглядит здоровый позвоночник, и чем заканчиваются такие повреждения, как у меня. Полным параличом ног.

— Если будешь осторожен, то…

— Осторожность — дело хорошее, но трудноосуществимое. Особенно в плену.

Авдей встал, застегнул штаны. Качнул поясницей.

— Не болит, — сказал с удивлением. И восхищённо посмотрел на коллегианца: — Вы замечательный костоправ! Настоящий целитель. Спасибо.

Николай отступил в коридор, жестом велел охраннику запереть дверь.

— Всё в порядке, брат, — сказал ему Николай. — Ты отлично выполнил служение. Я принимаю твой пост.

— Пост сдал, — обрадовался охранник. И насторожился: — Но ты ведь уже не ученик, а полноправный брат. С чего вдруг на пост при коллегианцах?

— С того, что там сидят не простые агенты.

— Ну да, — согласился охранник. — Так может, тебе подкрепление прислать?

— Я и есть подкрепление. Иди.

Охранник поклонился, ушёл.

Николай осторожно приоткрыл дверь, заглянул в камеру.

Авдея не видно, он сидит на матраце в углу. Зато его собеседник, среднерослый негр лет двадцати семи, ходит от двери к своему матрацу и обратно.

— В слове «предназначение» нет ничего оскорбительного! — сказал коллегианец. — Люди — часть мироздания, в структуре которого каждая, даже самая крохотная деталь существует не просто так, а с определённой целью.

— Деталь — это вещь, — отрезал Авдей. — Объект мёртвый и неодушевлённый. Вещь не способна оценивать происходящее с ней, не может отвечать на воздействие и воздействовать сама. Люди — объекты живые. А первый и главнейший признак живого объекта — это способность принимать решения. Самоопределяться. Поэтому никто и ничто не может предназначать людям кем и чем им быть в структуре мироздания, потому что люди сами создают структуру мироздания и сами решают, какое место в ней занять.

— Так решай и создавай! — разозлился коллегианец. — Сначала сидишь без дела, жуёшь сопли по своей никчёмности, а после возмущаешься, что тебя низводят до уровня вещи.

— У меня нет больше дела, — обронил тяжёлые тусклые слова Авдей. — И никогда не будет. Мне нечем его делать.

— Врёшь, — уверенно сказал коллегианец. — Если не сбылось одно предназначение, надо выбрать другое, только и всего.

— Только и всего? — возмутился Авдей.

— Да! Только и всего. От рождения мы все наделены множеством разнообразных способностей и задатков. Они даются нам по воле случая, но единственно наша воля решает, какие таланты и какую судьбу мы слепим себе из этого сырья. Из разных задатков можно сделать один и тот же талант. И наоборот — из одних и тех же способностей получаются разные таланты. Всё определяется нашим выбором. Мы сами предназначаем себе какой дорогой и к какой цели будем идти. Ты сам так говорил. Так почему ты не следуешь собственным словам?

Авдей молчал.

— У тебя отняли один талант, — сказал коллегианец. — Так создавай себе другой! Да такой, чтобы превзошёл предыдущий! И с помощью этого нового таланта добейся того, чего желаешь. Воплоти то, что избрал своим уделом. Если ты сам не выполнишь выбранное тобой предназначение, то каждая встречная сволочь будет избирать тебя в инструменты для воплощения собственных затей.

— Почему именно сволочь? — спросил кто-то из коллегианцев.

— А потому что люди людей в вещи не превращают.

Авдей горько рассмеялся.

— Ты прав… И одновременно ошибаешься. Я всегда хотел стать музыкантом. Иного предназначения я не желал и не пожелаю никогда.

Коллегианец-негр остановился посреди камеры, посмотрел на Авдея.

— А ты не путаешь желание с желательностью?

— Что? — не понял Авдей.

— Твоим желанием всегда было сделать Иалумет красивее и добрее. Желательно при помощи музыки. Другим желанием, не столь значимым, но всё же ощутимым, было добиться известности для себя и материального благополучия для семьи. Желательно при помощи игры на вайлите. Я прав?

Авдей молчал.

— Да или нет? — жёстко и требовательно, как на допросе, произнёс коллегианец.

— Да… — сказал Авдей так тихо, что Николай не столько услышал, сколько угадал ответ.

Коллегианец довольно улыбнулся.

— Желательность стала невозможной — это верно. Но желание осуществить это тебе не помешает.

— Как? — меркло спросил Авдей. — Единственное, что я мог по-настоящему — так это играть на вайлите.

— А теперь у тебя нет для этого руки. Да-да, как же, как же — трагедия или крушение всего. Но разве музыка исполняется только руками? Или для этого гораздо важнее душа, сердце, мысли? Ведь воплощение музыки может быть любым — и в звучании инструмента, и в кирпичах, из которых складывается дом, и во вкусе хлеба. Музыка может быть везде, где ты захочешь её воплотить.

— До откуда тебе знать как воплощается музыка?! Ты хотя бы один раз в жизни хоть одну ноту сыграл?

— Я умею слушать, — сказал коллегианец. — Ведь любой музыкант играет именно для того, чтобы его слушали. И слышали. Я слышал.

Авдей не ответил. Коллегианец подошёл к нему. Теперь Николай его не видел, мог только голос слышать.

— Исполнить свою истинную музыку ты можешь и без рук.

— Это как? — голос у Авдея дрогнул.

— Попробуй заняться журналистикой. Вместо музыки кристаллов сыграй музыку слов.

Повисло молчание. Николаю оно казалось похожим на острые осколки стекла, которые — ещё мгновение — и вопьются в тело.

— Настоящая журналистика — это совсем не то, о чём ты думаешь, — сказал коллегианец. — Не статеечки о том, какого цвета трусики предпочитает носить очередная звезда стерео. В настоящей журналистике пишут о том, что делает мир лучше. И о том, как исправить то, что его уродует. Как ты сделал это в «Лицеистском файле».

Николай едва сдержал крик. «Пресвятой Лаоран…», — прошептал он.

— Ты хорошо пишешь, — говорил коллегианец. — Пока немного неуклюже, но практика это быстро исправит. Главное, что ты слышишь музыку слова, как слышал музыку кристаллов. Или в Иалумете нет ничего прекрасного, о чем должны знать люди? Или нет больше зла, от которого они должны защитить себя и своих детей?

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Авдей. — Для чего?

— Хочу вернуть долг, — ответил коллегианец. Он встал, отошёл к противоположной стене, Николай опять его не видел, мог только голос слышать.

— Долг? — растерянно переспросил Авдей.

— Долг жизни, — ответил светловолосый коллегианец-костоправ. — За всех нас — уже живых, но ещё не умеющих разговаривать.

— Я… Вы о чём? Я не понимаю…

— Ты подарил нам жизнь вместо существования, — сказал негр. — И теперь я не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в существование. То, что ты сейчас с собой делаешь, Авдей, называется самоубийством. Пусть тело остаётся жить, но душу себе ты убиваешь. Ты загородился калечеством от мира как стеной. Жизнь поступила с тобой жестоко, это верно. И ты, вместо того, чтобы изменить её, сделать хоть немного добрее, решил от жизни отказаться. Я знаю, что ты атеист, безбожник. Для таких как ты, самоубийство не грех. Для вас это ещё хуже! Самоубийство для атеиста — это огромная, невдолбленная и беспростветная дурость! И трусость! Подлое и мелкое слабодушие. Предательство самого себя. А значит и всех, кто когда-либо верил в тебя.

Ответом стал горький смех.

— Где ты раньше был… — проговорил Авдей. — Если бы это всё кто-нибудь сказал мне ещё тогда, в госпитале… Или сразу по возвращении домой… Раз уж я такой дурак, что не смог додуматься до столь простой истины сам. «Музыка может быть везде, где ты захочешь её воплотить», — повторил он. — Это действительно так. Только уже поздно. Всё кончено. Не сегодня-завтра меня расстреляют. — Авдей помолчал. — Я ничего не успел сделать.

— Нет! — выкрикнул Николай. Его не услышали, крик слился с криком коллегианцев.

— Авдей! Послушай меня, Авдей, — голос чернокожего коллегианца звенел от переполнявших его слов, многое надо было успеть сказать, слишком многое для той крупицы времени, которая им оставалась. — Ты ещё жив. Мы все ещё живы! И сколько бы нам ни осталось жизни, её надо прожить, а не просуществовать. Ты успеешь написать статью. Я планшетку от обыска спрятал… Авдей, это ведь не настоящая тюрьма, а всего лишь магазин. Планшетку можно передать на волю. Написать в окошке запуска над строкой пароля «Нашедшего просим вернуть за вознаграждение по такому-то адресу». Подобные надписи на планшетках и телефонах многие делают. Когда планшетку найдёт уборщица, то нисколько не удивится и, скорее всего, передаст адресату.

— Только статью напиши настоящую, — сказал другой коллегианец, молодой беркан, сидевший прямо напротив двери. — Тебе ведь есть, что сказать и о чём рассказать. Сделай такую статью, чтобы была не хуже «Лицеистского файла»!

— О да, «Лицеистский файл»! — с ядовитым восхищением сказал Авдей. — Величайшее моё творение! — И выкрикнул ненавидяще: — Писулька, из-за которой я стал отцеубийцей!

— Нет! — рывком распахнул дверь Николай. — Михаила Семёновича Северцева убил я.

Вскочили, тут же замерев от удивления, коллегианцы. Устало смотрел Авдей.

— Ты-то здесь при чём?

— Это я добавил к файлу копирайт.

— Знаю, — кивнул Авдей. — Но спровоцировал тебя я. Твоя вера принадлежит лишь тебе, и никто не в праве её осуждать или обсуждать.

— Вера… — горько повторил Николай. — В том-то и дело, что не было никакой веры. Верить могут только люди, а я год за годом превращал себя в тупую скотину, которая может лишь жрать да гадить. И ждать, когда пустят на фарш. Я убил в себе душу и стал ждать того, кто даст мне новую. Избранника высших сил, который подарит мне веру. Но так не бывает. И веру, и душу мы творим себе сами.

Авдей поднялся с матраца, подошёл к Николаю.

— Ты был прав тогда, — сказал Николай. — Ты показал мне истину. Но истина как огонь — может согреть, а может сжечь. Живых она согревает, а мёртвых сжигает в прах, чтобы зря место не занимали. Я был полужив-полумёртв, поэтому меня только обожгло. Это как электрошок, которым запускают остановившееся сердце — больно, но целительно. Только дурак будет винить врача за такую боль…

— Коля…

— Подожди, — остановил его Николай. — Ты не всё знаешь… Я хотел убить тебя. Копирайт был как бластер. Только твой отец успел встать под выстрел. Мой батя сделал бы то же самое. И любой отец в Иалумете и Ойкумене. Если, конечно, это отец по сути, а не по названию…

— Но…

— Не смей себя ни в чём винить! — схватил его за плечи Николай. — Ты всё правильно сделал. Спасённые жизни и души лицеистов стоили того, чтобы пойти ради них на смерть. Твой отец это знал. А вот я думал только о себе. — Он отпустил Авдея, на шаг отступил. — Ты помог мне вновь стать живым. А я хотел тебя убить. Это мерзко и подло. Это предательство. И пресвятой меня наказал. Он забрал Гюнтера. Заставил меня оборвать его жизнь. Теперь я знаю, что такое, когда близкие уходят из жизни задолго до отмерянного им срока. И уходят по твоей вине. Только у меня вина истинная, а у тебя — ложная. Слышишь, Авдей, ложная! На самом деле ты ни в чём не виноват. Всё случилось только из-за меня.

— Как умер Гюнтер? — спросил Авдей. Изуродованную руку повело судорогой. Авдей сжал её левой рукой, остановил дрожь.

— Вечером двадцать третьего, часов где-то в девять, мне позвонил Винсент. Сказал, что отец забирает его из цирка, а с тебя снимаются обвинения в Погибельничестве. Ты пойдёшь под суд как обычный мятежник и будешь сослан в Гирреан. О том, что тебя из коллегианской управы переводят в СИЗО охранки, тоже сказал. Я доложил об этом руководству братства. У любого из нас, даже у самого младшего ученика, есть сетевой канал экстренной связи… Уже через час началась подготовка к твоему захвату. Но вмешались орденцы. Наше командование только обрадовалось: перехватить объект у светозарных проще, чем у охранки. Мы дождались, когда белорылые довезут автозак почти до самого порта, и начали перехват. Тогда я подумал, что судьба даёт мне шанс убить тебя. — Николай криво усмехнулся: — Автозак — это ведь самый обыкновенный лётмарш-бус, разве что с решётками. На СТО я перевидал десятки бусов. Я знал, куда надо стрелять, чтобы взорвать энергокристаллы автозака. Тогда бы и машину, и пассажиров разнесло в молекулярную пыль. И ответственности никакой. В суматохе никто бы не понял, кто сделал выстрел. Братиане думали бы на орденцов, орденцы на братиан. Ведь есть немало людей, которые норовят уничтожить то, чем не могут завладеть сами, чтобы оно другим не досталось. Так что я был бы вне подозрений. — Николай замолчал. Перевёл дыхание, словно перед прыжком в ледяную воду, и продолжил: — Мы все были на авиетках. Все в шлемах, лиц не видать. И фигуры у всех одинаковые — орденцы в камуфляжке, мы в форме гонщиков. Я выстрелил, орденец бросился под выстрел… Иначе было автозак не спасти. Только принять заряд на себя… А на утро, в десять часов, позвонил наш с Гюнтером общий знакомый. Друг. Он тоже орденец. Гюнтер в орден вернулся, я тебе не сказал… В тот же день, когда по новостям объявили о твоём аресте. — Николай отвернулся. — Он не хотел верить в моё предательство. То есть сначала понял всё так, как надо. А после стал всякие оправдания мне придумывать… Будто бы семью у меня в заложники взяли. — Николай опять замолчал. — Пресвятой Лаоран… — сказал он тихо. — Всемудрый мой владыка, ведь это я предатель и убийца! Так почему ты заставил расплачиваться за мои грехи невиновного?! Почему для того, чтобы покарать меня, надо было убить парня, который только начал жить? Ему же только двадцать лет было! Пресвятой, зачем?!

К Николаю подскочил чернокожий коллегианец, резко тряхнул за плечо.

— Прекрати истерику!

Николай отшатнулся, заморгал, будто внезапно попал из сумрака на яркий свет.

— Ты ведь не просто так пришёл? — сказал коллегианец. — Что ты хотел?

— Я помогу вам бежать.

— Не нам! — шагнул к Николаю светловолосый коллегианец. — Авдею. Всем табором оттуда не уйти.

— Один я не пойду! — отрезал Авдей.

— Я выведу всех, — сказал Николай. — Сначала хотел увести одного только Авдея, но теперь вижу — забирать надо всех.

— Кстати, — вспомнил молодой беркан, — а где тот визгливый браток? Мы его с захвата не видели.

— Пристрелили, — ответил Николай. — Он из Ночных Ангелов оказался, а с ними у Цветущего Лотоса вражды ещё больше, чем с коллегией.

— Когда отсюда выберемся, — сказал Авдей, — надо будет разделиться. Поодиночке спрятаться легче. Мы об этом ещё в автозаке говорили.

— Да, — кивнул негр.

— Тогда пошли, — сказал Николай. — У меня всё готово — и транспорт, и одежда. Деньги тоже есть, подчистил слегка братианскую казну. Ну что, идём?

— Идём, — ответил Авдей.

= = =

Адвиаг сидел на скамейке в парке Алмазного Города. Руки бессильно лежали на коленях. В глазах пустота.

Подошёл Пассер, сел перед ним на корочки.

— Винсент Фенг для ВКС интереса не представляет, — бесцветно произнёс Адвиаг. — ВКС не вмешивается во внутреннюю политику суверенных государств без крайней на то необходимости.

— Ге рни… — прошептал Пассер уменьшительное, домашнее имя Адвиага, которое не решался произнести много лет, с тех самых пор, как Адвиаг стал начальником отдела в службе охраны стабильности. — Герни… — Пассер взял ладони руки Адвиага, сжал осторожно и крепко.

— Казнь назначена на первое декабря, — ответил Адвиаг. — Их содержат в карцере для теньмов Филиппа. Мне туда не добраться. Их сожгут на костре, Берт! Как в ойкуменском средневековье.

— Нет, Герни, — в ужасе пролепетал Пассер. — Этого не может быть… Это же…

— А я не смогу предать им яд… — говорил Адвиаг. — Они будут гореть живыми…

— Нет, Герни, нет! Такого не может быть. Филипп ведь не безумец! Расстрел, гильотина, виселица… Так казнят везде, где есть смертные приговоры, но чтобы публичный костёр… Этого не может быть! Инспекция ВКС…

— Я очень просил инспектора, — сказал Адвиаг. — Я даже пресвятого так никогда не просил… Но инспектор сказал «Нет».

Пассер прижался лицом к его рукам. Если бы только можно было забрать его боль себе!

— В древности, ещё за долго до Раскола… — медленно, как в полусне говорил Адвиаг. — И даже до того, как пресвятой сотворил нашу капсулу… На Келлунере Изначальной, планете, породившей берканов… — Адвиаг замолчал.

— Что было на Келлунере? Рассказывай, не молчи!

— Мои предки верили, что если душа убитого напьётся крови убийцы, то вскоре возродится в нашем мире… Вернётся к тем, кто его ждёт. Кому он дорог…

— Герни, ты же не…

— Максимилиан, император Бенолии. Филипп, наследник трона. Мариус Вардес, генеральный инспектор ВКС. Они убили моего сына. Лурана умерла от реммиранги. Это была судьба. Лурана ушла безвозвратно. Но Винсента убила людская воля. Я смогу вернуть его.

— Я с тобой, Герни. Что бы ты ни сделал, я буду с тобой.

Адвиаг притянул его за плечи, посмотрел в глаза.

— Ты всегда был со мной. В Иалумете и даже в Ойкумене нет, не было и не может быть друга лучше, чем ты. Но сейчас ты должен уйти. Этот путь лишь для меня.

— Я иду с тобой, Герни. До конца. Это и мой путь. Винсент и Ринайя мне не чужие.

Адвиаг крепко обнял его, прижался так, словно искал опору. Пассер похлопал его по плечу.

— С чего начнём, Герни?

Адвиаг высвободился из объятий, достал телефон. Выбрал номер.

— Как самочувствие Михаила Семёновича Северцева?

— Что? — вскочил Пассер. — Чьё самочувствие?!

— Полностью готов к разговору? — повторил слова телефонного собеседника Адвиаг. — Отлично. Немедля доставить его ко мне в кабинет. И обращаться вежливо! Очень вежливо. Вы поняли? Тогда выполнять!

Адвиаг убрал телефон, с хитрой улыбкой глянул на Пассера.

— Яд, который принял Северцев, используют бойцы армейского спецназа. А если так, то у стабилки в изобилии нашлись противоядия. Поначалу я хотел Северцева допросить и без лишнего шума ликвидировать, но сейчас… Теперь всё будет иначе, Берт.

— Ты о чём?

— Мы от рождения принадлежим к высокой крови. А потому наш удел — повиноваться повелениям тех, кто наделён кровью высшей и высочайшей. Мы не в силах сказать им «Нет!». Здесь Филипп до абсолюта прав… Но есть люди, Берт, которые не признаю т ни высокости, ни низкости крови. Над ними не властна даже судьба, и они сами выбирают свой удел.

— Мы враги им, Герни. Северцев не станет тебе помогать.

— Я предложу Северцеву цену, от которой он не сможет отказаться.

— Жизнь Авдея? — понял Пассер.

— Сейчас он у Цветущего Лотоса. Но скоро будет в моём СИЗО.

Пассер кивнул. Затея Адвиага казалась ему безнадёжной и бессмысленной, но лучше тщетность действия, чем тщета смирения.