Из Москвы в Берлин

Победа советского народа в Отечественной войне над Третьим рейхом принесла многим странам Европы освобождение от фашистской тирании, в том числе и Германии.

Победители во Второй мировой войне разделили Германию на зоны своего влияния, что оказалось благоприятной почвой для идеологического противостояния социализма и капитализма. В 1946 году это повлекло за собой «холодную войну» между ними, длящуюся до сих пор.

Теперь уже победа отразилась на судьбе Маркуса Вольфа, поставив его, немецкого коммуниста и советского гражданина, перед выбором дальнейшего пути в жизни. Но он уже стал самостоятельно искать и находить решение возникавших проблем. Со временем он найдёт ответы и на сложные и неизбежные вопросы, что есть свобода, что есть ответственность и что есть личность, но не прекратит думать над вопросом, что есть человечество и каково его будущее.

Вполне логично то, что он вернулся вместе с родителями именно в Восточную Германию, поскольку она тогда являлась советской оккупационной зоной. Естественно, что он отказался от своего, свойственного военному времени предубеждения, что все немцы, жившие в Германии при Адольфе Гитлере, служили фюреру. Наоборот, он найдёт тех немецких антифашистов, которые станут для него примером для подражания.

В интервью Маркуса Вольфа немецкому журналисту Хансу-Дитеру Шютту, изданным под названием «Маркус Вольф. Последние беседы» (М.: «Международные отношения», 2008) есть описание этого возвращения и его мотивации:

«…Я с поступлением в школу Коминтерна уже считался немецким коммунистом. Правда, тогда не было никакого официального ритуала приёма в Коммунистическую партию Германии, но членство засчитывалось именно с этого времени. Я жил среди немецких коммунистов, и речь шла о скором возвращении на Родину, в Германию. Это было совершенно бесспорно, так я к этому относился. Я всегда чувствовал себя, когда воспринимал непосредственно малую Родину, швабом, ведь я ничего другого о Германии не знал: в Вюртемберге я был ещё ребёнком, а потом сразу же оказался в Москве…

…Я член левой партии по духовной традиции. Если от почти двух миллионов партийцев останется хоть несколько десятков человек (возьмём такую статистическую крайность), даже тогда из этой партии просто так не уходят. Для меня это связано с такими понятиями, как верность и достоинство.

…Принадлежность к коммунистам поднимала меня и опускала, однако при этом я всегда чувствовал себя самим собой, даже когда меня одолевали сомнения (Вольф имел в виду СЕПГ. – Н. В.)».

В 1945 году немецкий коммунист Маркус Вольф вместе с антифашистской группой Вальтера Ульбрихта, который знал семью Фридриха Вольфа, возвращается в Германию и работает на радио Восточного Берлина. В этой группе были немецкие коммунисты и антифашисты, в том числе немецкие военнопленные, члены Комитета «Свободная Германия».

Маркус Вольф рассказал подробно, как это было:

«…На мою долю выпало направление работать на радио Берлина.

Тяжёлое время – простые очевидные решения. Вальтер Ульбрихт сидел тогда в доме в Лихтенберге, к нему приглашали людей, всё происходило очень быстро: раз-два, и человек выходил с направлением или поручением. На него даже особенно не смотрели. Конвейерный способ. «Ты пойдёшь на радио. Давай, сейчас ничего обсуждать не будем, для разговоров нет времени. Итак, принимаем решение, отправляйся на радио, вот так-то. Следующий, пожалуйста. Как-то я ещё раз обратился к нему по поводу моего неоконченного обучения в Москве, тогда он только сказал: «Мы сейчас не строим самолётов в СССР, мы делаем работу здесь, которая необходима в Берлине».

Однако, по рассказу Маркуса Вольфа, он дал согласие не сразу:

«Я попытался отговориться, не испытывая никакой склонности к работе за письменным столом, и это продолжалось до тех пор, пока Ульбрихт не обрезал меня замечанием, что каждому следует направляться туда, где он больше всего нужен».

Дополнил Маркус Вольф свой рассказ о Вальтере Ульбрихте следующим воспоминанием:

«Об Ульбрихте говорили, что он не очень заботится о людях, для него они только камушки мозаики в картине, которую он собирает по своим представлениям. Позднее, когда он призвал меня на пост руководителя разведки, это тоже было делом пяти минут. Совершенно обезличенно, никаких вопросов, которые могли быть у тебя, всё очень казённо и рассчитано на беспрекословность».

Работать на радио Маркусу Вольфу понравилось:

«В огромном здании в Шарлоттенбурге нас ожидало около семисот сотрудников, оставшихся от имперского радио времён д-ра Гёббельса. Нас же, намеревавшихся создать антифашистское радио, было целых семь человек. Этот радиодом был неведомым миром. Расположенный в британском секторе, он представлял своего рода форпост начавшейся холодной войны. Так как нашему руководству, находившемуся в Восточном Берлине, было трудно добираться до этого здания, мы располагали такой свободой действий, о которой будущие журналисты ГДР могли только мечтать. Мои первоначальные опасения быстро развеялись, работа оказалась интересной. Я писал внешнеполитические комментарии под псевдонимом Михаель Шторм, иногда работал репортёром и руководил различными политическими редакциями.

Время от времени я встречался с Ульбрихтом. В моей серии передач «Трибуна демократии», в которой брали слово представители всех партий, он излагал точку зрения Социалистической единой партии Германии, возникшей в результате объединения Коммунистической и Социал-демократической партий в зоне, находившейся под советским управлением. Фальцет и саксонское произношение неприятно действовали на слушателей. У меня хватило бестактности с самыми лучшими намерениями предложить ему отказаться от выступлений и поручить читать его тексты опытному диктору. Его реакция не оставила сомнений, что лучше мне было этого не делать».

С юмором у Маркуса Вольфа всегда было всё в порядке, я имею в виду, как ярко он изложил этот эпизод, хотя вполне мог и «погореть» из-за данного им Ульбрихту доброго совета.

 

Нюрнбергский трибунал

Известно, что Советское правительство выдвинуло своё требование суда над фашистскими военными преступниками ещё в заявлении от 14 сентября 1942 года «Об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершённые ими в оккупированных странах Европы».

После безоговорочной капитуляции вооружённых сил Третьего рейха настало время для уголовного процесса над нацистскими преступниками, который получил широкое освещение в средствах массовой информации всего мира.

Главный обвинитель от США Р. Джексон во вступительной речи в Международном трибунале так охарактеризовал процесс:

«Это судебное разбирательство приобретает значение потому, что эти заключённые представляют в своём лице зловещие силы, которые будут таиться в мире ещё долго после того, как тела этих людей превратятся в прах. Эти люди – живые символы расовой ненависти, террора и насилия, надменности и жестокости, порождённых властью. Это – символы жестокого национализма и милитаризма, интриг и провокаций, которые в течение одного поколения за другим повергали Европу в пучину войны, истребляя её мужское население, уничтожая её дома и ввергая её в нищету.

Они в такой мере приобщили себя к созданной ими философии и к руководимым ими силам, что проявление к ним милосердия будет означать победу и поощрение того зла, которое связано с их именами. Цивилизация не может позволить себе какой-либо компромисс с социальными силами, которые приобретут новую мощь, если мы поступим двусмысленно или нерешительно с людьми, в лице которых эти силы продолжают своё существование».

С этой целью и был создан Международный военный трибунал, который судил преступных руководителей Третьего рейха.

Цитату из речи американского обвинителя автор включил в книгу потому, что Р. Джексон, представляя на суде юстицию США, объективно и доказательно обозначил также весомость вклада СССР как страны-победителя, а не агрессора в разгром фашизма и, соответственно, его большую роль в мировой политике того времени, что оспаривается Западом теперь.

В 1945 году Маркус Вольф выехал в Нюрнберг из советской зоны оккупации Германии в качестве корреспондента радио. На суде присутствовала и небольшая группа немецких антифашистов, а также бывших военнопленных.

Судебный процесс над 22 главными военными преступниками гитлеровской Германии начался 20 ноября 1945 года и завершился 1 октября 1946 года.

Маркус Вольф в своём «Последнем интервью» уделил внимание вынесению приговора нацистским преступникам:

«Оглашение приговора происходило, с точки зрения прессы, совершенно необычно. Подобного в истории радио, насколько я знаю, никогда не было. По совместному решению стран-победительниц приговор зачитывался в течение двух полных дней, 30 сентября и 1 октября 1946 года, по всем радиостанциям. Это значило, что повсюду и все программы были одинаковыми, Швейцария и Австрия присоединились. От каждой зоны оккупации было по одному репортёру, кроме французов, которые работали вдвоём. По плану, подготовленному союзными офицерами-контролёрами, эти репортёры вели свои передачи прямо из кабины в зале суда, находившейся выше и сзади скамьи подсудимых…».

В заключение нужно всё-таки напомнить, что Нюрнбергский трибунал назвал агрессором только фашистскую Германию. И его приговор фальсификаторам не изменить, даже по истечении срока давности.

Вспомним удивительно точный прогноз будущей оценки на Западе приговора суда, сделанный председателем Верховного суда СССР Л. Н. Смирновым в послесловии к книге А. И. Полторака «Нюрнбергский эпилог»:

«Империализм США многое сделал бы сейчас для того, чтобы до основания вытравить в памяти человечества даже воспоминания о Нюрнберге. Ещё в 1946 году реакционный американский сенатор Тафт писал о том, что «США будут долго сожалеть» о приведении в исполнение приговора Нюрнбергского трибунала. Мракобесы современности не в силах повернуть историю вспять. Все расчёты идеологов реакции на короткую память человечества обречены на провал. Мне довелось разговаривать о Нюрнберге в Непале, Индии, Алжире, Эфиопии, многих других странах, расположенных далеко от полей минувших битв Второй мировой войны, от нацистских лагерей смерти, от могил варварски умерщвлённых русских, украинцев, белорусов, поляков, евреев, чехов, словаков, французов, датчан. И я имел возможность убедиться, что память о Нюрнбергском трибунале жива везде – на всех континентах, где живут и борются за мир, за гуманные принципы человеческого общежития простые люди, ненавидящие фашизм и войну».

 

Образование ГДР

В октябре 1949 года советская зона оккупации Германии провозгласила себя Германской Демократической Республикой, которая была сразу признана Советским Союзом.

Это явилось политическим ответом СССР на образование союзниками во Второй мировой войне Федеративной Республики Германия в своих зонах.

Маркус Вольф в своей книге «Игра на чужом поле» написал, что в связи с созданием ГДР он оставил работу на радио и перешёл на дипломатическую службу:

«Чуть позже (после образования ФРГ весной 1948 года. – Н. В.) меня вызвали в Центральный комитет СЕПГ. В качестве реакции на признание нашего государства со стороны СССР было высказано намерение тотчас же учредить в Москве дипломатическую миссию. Мне предназначалась должность первого советника посольства. Идя на дипломатическую службу, я должен был отказаться от советского гражданства. 3 ноября вместе с послом Рудольфом Апельтом и первым секретарём миссии Йозефом Шютцем я прибыл в Москву. Что это был за контраст с печальной картиной разрушенного Берлина! 7 ноября, в день годовщины Октябрьской революции, я стоял на трибуне рядом с Мавзолеем Ленина, а в кармане у меня лежали красный дипломатический паспорт и заявление о выходе из советского гражданства. Я и представить не мог, что моя карьера дипломата продлится всего лишь полтора года».

В «Последних беседах» Маркус Вольф, вспоминая о работе в посольстве ГДР, отметил:

«У меня было это неоспоримое преимущество (знание жизни в СССР. – Н. В.). Поэтому для многих я был первым человеком, хотя я и был молодым, но уже опытным «русским». Для меня не составляло ни малейшего труда получить от советских коллег информацию по протокольным и иным вопросам. Я чувствовал и вёл себя как дома, и вдруг я – иностранный дипломат. Довольно своеобразная ситуация. Я встречался с друзьями, но то у одного, то у другого замечал всё же некоторую робость. Страх перед иностранцем. Дистанцию в общении с немцем. На встрече с одноклассниками 110-й школы меня представили: Миша Вольф, советник дипломатической миссии ГДР. Затем была довольно неприятная история с двойным дном. Двойным дном в другой области. У меня был дипломатический паспорт ГДР, но по советскому закону я оставался советским гражданином, а в СССР двойное гражданство не разрешалось. Да! Начиналось это ведь ещё сложнее. Сразу же после моего приезда после войны в Берлин я пошёл в Шарлоттенбурге в отделение полиции и получил там временный берлинский паспорт. ГДР тогда ещё не было. Итак, я был жителем Западного Берлина, я жил в Шарлоттенбурге… Другого советского паспорта, кроме внутреннего, срок которого давно истёк, у меня не было, а советского загранпаспорта я никогда не получал».

Читатель уже знает, что Маркус Вольф написал заявление о выходе из советского гражданства и стал только гражданином ГДР.

Однако, как уже упоминалось, дипломатическую службу он нёс не так долго: у судьбы был свой план в отношении него.

 

Направление в разведку ГДР

В конце 1940-х годов Советский Союз изменил свою политику в отношении так называемых стран народной демократии Восточной Европы, которые были освобождены от немецкой оккупации Красной армией.

В России есть афоризм, кажется, Крутиера (настоящего имени автора я не знаю), вполне подходящий для новой ситуации, в которой оказался тогда мудрый по жизни Маркус Вольф: «Что только не подпишешь, если жизнь заставит».

Действительно, и после окончания войны сталинское время редко предоставляло человеку возможность выбора, тем более когда тоталитарная власть приняла решение.

Как написал в своей книге «История внешней разведки. Карьеры и судьбы» Леонид Млечин, Политбюро ЦК ВКП(б), «исходя из единства политических целей и задач, а также взаимного доверия» с этими странами, приняло решение о прекращении агентурной работы в них. 30 июля 1949 года существовавшим в Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии и Чехословакии аппаратам внешней разведки СССР дали соответствующее указание… В странах народной демократии были открыты представительства советской разведки (Комитета информации – так называлась тогда внешняя разведка. – Н. В.).

Восточная Германия до октября 1949 года являлась советской зоной оккупации Германии. В ней существовали структуры полиции и безопасности: Германское управление внутренних дел, Комитет по охране народной собственности (после образования ГДР его переименовали в Главное управление по охране народного хозяйства Министерства внутренних дел, ставшее одним из предшественников МГБ ГДР) и Комиссариат № 5 (К-5), работавший под контролем МГБ СССР и осуществлявший деятельность против бывших нацистов, контрреволюционеров, врагов социалистического строительства и Советского Союза.

С образованием ГДР возникла необходимость создания Министерства государственной безопасности, которое учредила Временная народная палата 8 февраля 1950 года с формулировкой для «обеспечения безопасности… Германской Демократической Республики», включая «борьбу со шпионажем, саботажем и диверсиями». Министром был назначен Вильгельм Цайссер, первым статс-секретарём – Эрих Мильке, будущий руководитель МГБ ГДР.

Созданная по советскому образцу, она стала партийной контрразведкой.

Автор считает, что история образования системы органов безопасности ГДР, изложенная в упомянутой выше книге Л. М. Млечина, в основном отражает объективный ход событий того времени, когда Маркус Вольф был направлен на работу в разведку.

Срок дипломатической службы Маркуса Вольфа быстро истёк в силу объективных причин. Первой была нехватка в ГДР квалифицированных и политически надёжных кадров для работы в госаппарате (в Восточной Германии ещё проводилась дефашизация). Второй – то, что коммунист, дипломат и эмигрант из СССР Маркус Вольф оказался востребованным в ГДР при создании внешней разведки.

В книге «Игра на чужом поле. Тридцать лет во главе разведки» он подробно изложил, как всё было:

«В августе 1951 года статс-секретарь Антон Аккерман по срочным делам вызвал меня в Берлин. Аккерман, которого в действительности звали Ойген (Евгений. – Н. В.) Ханиш, был одной из ведущих фигур в Политбюро СЕПГ. Его биография была типична для партийного функционера, прошедшего школу Коминтерна в Москве и жёсткую практику в партии «нового типа», то есть сталинского образца. После захвата власти Гитлером он сначала участвовал в антифашистском Сопротивлении в Берлине, потом работал в Москве, в Париже и в Мадриде и снова в Москве. В качестве уполномоченного КПГ по агитации и пропаганде Аккерман вместе с Пиком, Ульбрихтом и Флорином участвовал в еженедельных заседаниях нашей редакции «Дойчер фольксзендер». Будучи членом Национального комитета «Свободная Германия (НКСГ), он отвечал за Работу его радиостанции под тем же названием, на которой работал мой однокашник по школе Коминтерна Вольфганг Леонхард.

Я очутился в министерстве иностранных дел, где Аккерман, не задерживая меня объяснениями, сообщил, что мне надлежит во второй половине дня прийти в комнату номер такой-то в здании Центрального Комитета. Я порядком удивился, увидев, что в названной комнате меня ждал не кто иной, как сам Антон Аккерман. Он любил такие инсценировки.

Теперь-то Аккерман и объяснил мне своим неподражаемым таинственно-торжественным тоном, что партийное руководство уполномочило его создать политическую разведслужбу и что я предназначаюсь для определённой должности в этом аппарате. Это было не предложение, а приказ партии. Я был горд тем, что мне оказано столь высокое доверие.

16 августа 1951 года был создан Институт экономических исследований. Такое название для маскировки получила наша новоиспечённая Внешнеполитическая разведка (ВПР). Несколько сложновато, но очень конспиративно. Моя первая служебная задача в новой должности заключалась в том, что я сел в восьмицилиндровый лимузин Рихарда Штальмана «Татра», который доставил несколько человек в предместье Берлина Бонсдорф. По дороге к нам присоединился роскошный открытый «Хорьх», в котором ехали будущие советские партнёры. Зрелище было весьма импозантное, но едва ли Аккерман именно так представлял себе сохранение тайны.

Рихард Штальман, которому предстояло стать ответственным за создание оперативно-технической службы, был симпатичным человеком. Вся его жизнь прошла под знаком конспирации с тех пор, как в 1923 году он стал работать в Военном совете КПГ. Его звали, собственно, Артур Ильнер, но псевдоним стал «второй натурой» Штальмана, так что даже его жена Эрна называла мужа Рихардом. Хотя Штальман никогда не занимал высоких партийных постов, у него сложились доверительные отношения со всем руководством. Как и вся «старая гвардия», он редко рассказывал о волнующих событиях прошлого, и далеко не сразу я узнал, что именно Штальман был знаменитым «партизаном Рихардом» – участником гражданской войны в Испании, близким доверенным лицом Георгия Димитрова, а во время войны помогал в Швеции Герберту Венеру в организации нелегальной работы КПГ в Германии. Оставшиеся в живых участники испанской войны с большим уважением говорили о его способностях руководителя и об осмотрительности, с которой он готовил опасные операции. Димитров неоднократно поручал ему важные задания.

Вероятно, только человек моего поколения может понять, что тогда означало для нас имя Димитрова. Когда после процесса о поджоге рейхстага и своего освобождения он приехал в Москву, мы чествовали его как героя, устоявшего перед нацистами. И этот герой безоговорочно доверял Штальману, находившемуся бок о бок с ним, называя его «лучшей лошадью в конюшне». В таких людях, как Рихард Штальман, я видел воплощение своих идеалов. Это были профессиональные революционеры, служившие мне примером для подражания».

Прежде чем я продолжу цитировать воспоминания Маркуса Вольфа о создании разведки, просто необходимо сказать, что в течение моего нахождения в служебных командировках я был свидетелем того, как в ГДР, в том числе в МГБ и его Управлении внешней разведки, высоко чтили традиции подпольной борьбы КПГ и увековечивали память о её героях путём создания памятников, переименования улиц и даже городов. Были и другие примеры: город Хемниц переименовали в Карл-Маркс-Штадт (после объединения Германии город снова стал Хемницем, но я уверен, что традиции рабочего движения живы, и в этом нет ничего плохого).

Маркус Вольф описал процедуру создания разведки ГДР следующим образом:

«В Бонсдорфе мы, восемь немцев и четыре «советника» из СССР, основали Внешнеполитическую разведку ГДР, о деятельности которой у большинства присутствовавших немцев были смутные представления.

И здесь я снова оказался самым младшим. Аккерман позаботился – иного, впрочем, и не приходилось ожидать, – чтобы встреча проходила в атмосфере подобающей торжественности. Так как никто из нас впоследствии не смог вспомнить дату, а протокол тоже не вели, мы задним числом объявили 1 сентября 1951 года днём основания нашей разведслужбы.

Аккерман представил руководителя советской группы как товарища Грауэра, которому Сталин лично поручил помочь нам. Грауэр работал для разведки в советском посольстве в Стокгольме. Он был опытен, и мы ловили каждое слово, когда он рассказывал нам о полной приключений повседневности секретных служб. Он учил нас создавать службу, разделять её на отдельные направления и поражать противника в самые чувствительные места. К сожалению, конец Грауэра был трагичен. Он стал болезненно недоверчивым – видимо, сказались и профессиональное разрушение личности, и тревожная атмосфера сталинского времени в СССР.

…В конце концов КГБ отозвал Грауэра в Москву… Именно этим событием я объясняю просьбу Аккермана об освобождении его от должности, последовавшую уже год спустя после основания службы».

Как мне известно, полковник Грауэр Андрей Григорьевич, «товарищ Акимов», был первым представителем советской разведки в ГДР, который помог становлению её внешнеполитической разведки, передав друзьям знания, опыт и основные методы организации разведывательной деятельности.

Далее Маркус Вольф написал:

«В начале деятельности нашей внешнеполитической разведки советники из СССР играли значительную, если не сказать доминирующую, роль. Это положение менялось по мере «взросления» нашей службы.

Сначала наши начальники отделов под присмотром советников усердно писали планы работы. Бюрократия, которой мы должны были следовать, доходила до того, что нам, помимо прочей возни с бумагами, приходилось часами подшивать документы в папки. Смысл этой процедуры, берущей начало, вероятно, из времён царской тайной полиции, советники нам так никогда и не раскрыли.

Структура нашего аппарата почти зеркально воспроизводила структуру соответствующей советской службы. Так как наш советский образец был отделён от контрразведки и подчинён министру иностранных дел Молотову, то у нас руководителем был назначен Аккерман, работавший в министерстве иностранных дел. Формулировка основных документов нашей будущей работы позволяла без труда догадаться, что наши директивы максимально точно переводились с русского. Наши задачи охватывали политическую разведку в Западной Германии и Западном Берлине, экономическую и научно-техническую разведку в областях ядерного и ракетного оружия, атомной энергии, химии, электроники и электротехники, самолёто– и машиностроения и обычного оружия. В их число входила и разведка, направленная против западных государств – членов НАТО.

Небольшой самостоятельный отдел контрразведки отвечал за наблюдение над западными секретными службами и проникновение в них. Он сразу же оказался в конфронтации с существовавшим с февраля 1950 года министерством государственной безопасности, которое, располагая гораздо более многочисленным аппаратом, также действовало в этой области.

Позже меня не раз спрашивали, почему Москва создала себе в лице нашей службы немецкого конкурента, который вскоре обрёл чувство собственного достоинства и во многом превосходил советскую разведку в Германии? Я полагаю, что в Москве с полным основанием считали: немецкой службе будет в послевоенной Германии легче, чем русским, добираться до определённой информации, которую братская служба будет предоставлять советской стороне. Так дело и обстояло, по крайней мере, поначалу, когда наша служба находилась под полным советским контролем. Мы послушно передавали советникам из СССР всю информацию, даже псевдонимы наших источников. Но постепенный переход к соблюдению правил конспирации, в том числе и в отношениях с советскими коллегами, к тщательному отбору того, что они должны знать, а чего – нет, не вполне соответствовали позиции «отцов-основателей».

Моим первым прямым начальником был Роберт Корб, с которым я познакомился на «Дойчер фоьксзендер» в Москве. Он руководил отделом информации, состоявшим из нас двоих и секретарши. Мы сидели в бывшей школе в Панкове, недалеко от закрытого квартала, в котором жили руководители партии и государства… Он был блестящим аналитиком, учившим меня критически проверять сообщения оперативных отделов. Мы оба быстро поняли, что постоянное и глубокое изучение материалов печати делает излишней иную «секретную» информацию. От понимания этого аналитику недалеко до признания необходимости, постоянно опираясь на самые различные источники, формировать собственное мнение, чтобы критически оценивать разведывательный материал… Корб был в некоторых отношениях, что называется, оригиналом. Его саркастические замечания и остроты всегда попадали в точку. Он не ведал почтения к вышестоящим лицам, и мы быстро нашли общий язык. Мы лояльно служили государству, не впадая в фанатизм, а к миссионерскому ожесточению некоторых наших политических руководителей относились иронически дистанцированно».

Последнее признание Маркуса Вольфа в самостоятельном мышлении свидетельствует о том, что он – личность, которая не руководствовалась в службе и жизни карьеристским принципом «чего изволите-с?».

Надо сказать, что Маркус Вольф после отставки пытался внести в ЦК СЕПГ свои предложения по реформированию ГДР, начиная с партии, которая по-прежнему придерживалась догматического курса. Он считал, что имелись ещё возможности спасти существующий строй. Однако руководство СЕПГ во главе с Хонеккером отрицательно относилось к идее перестройки.

В откровенных беседах с советскими офицерами связи Маркус Вольф, действительно, нередко с большой долей иронии комментировал и критиковал принимаемые в ГДР решения, которые считал догматическими и неэффективными для дела строительства социализма.

Это не было критиканством, однако воспринималось мною, поскольку я ещё не знал его как человека, проявлением в обществе советских коллег некоего фрондёрства, но… со временем я убедился, что высказанные им в иронической форме критические мнения по актуальным проблемам жизни как в ГДР, так и в Советском Союзе – это проявление жизненной позиции человека честного и неравнодушного. Причем патриот своей страны не считал, что это рискованно и может повредить ему, наоборот, инакомыслие, по его убеждению, норма внутрипартийной демократии. В этом можно убедиться теперь, прочитав его мемуары.

В парторганизациях подразделений советской госбезопасности, в которых я состоял на учёте, партийная демократия тогда расширилась, но принцип демократического централизма по-прежнему соблюдался строго, и отклонение от принятой линии партии считалось недопустимым. Правда, велась и работа по искоренению фанатизма в партийной жизни.

Даже после разоблачения культа личности Сталина на XX съезде КПСС в СССР в сознании людей ещё долго сохранялся страх, и мы от него продолжаем освобождаться и сейчас. Я с благодарностью вспоминаю жизнь парторганизации последнего отдела, в котором я работал до перехода в разведку, да и действия нашего парткома в Управлении КГБ при СМ СССР по г. Москве и Московской области. В рамках политической учёбы мы обсуждали и такой актуальный вопрос того времени: в чём разница между культом личности и авторитетом руководителя партии – Хрущева Н.С.? Коммунисты открыто и с иронией, понятно, меньшей, чем у Маркуса Вольфа, высказались вполне определённо: разница между культом личности и авторитетом вождя пока невелика, но, дескать, посмотрим, как пойдёт дело. В то время возникла волна славословия в адрес нового генсека.

Моему поколению сотрудников госбезопасности, призванных партией после XX съезда на смену «бериевским кадрам», пришлось участвовать в пересмотре архивных дел на репрессированных при Сталиных советских гражданах на предмет их реабилитации.

Помню, что каждый оперативный сотрудник получал 40 архивных уголовных (только не «расстрельных») дел, изучал их материалы и писал, причём от руки и по шаблону, заключения по ним. В них мы обязательно отражали два вывода: о наличии в деле доказательств преступления, за которое «Особое совещание» (или «Тройка») НКВД/МГБ во внесудебном порядке на основании конкретного пункта статьи 58 УК РСФСР, как правило, приговаривало к 10 годам заключения, и материалов, подлежащих дальнейшему хранению. Если ни одного, ни другого не было, дело подлежало уничтожению комиссией путём сожжения по акту, а утверждённые заключения отправлялись на вечное хранение в архиве вместе с актом. В этих делах, согласно описей, фактически находилось в среднем от 15 до 30 листов. Всего лишь! Это были вместе с описью: вырезки из протоколов допроса других осуждённых, сообщения заявителей и, по-моему, даже негласных сотрудников, и обязательно – выписка из протокола заседания внесудебного органа госбезопасности с вынесенным приговором. Конвейер репрессий работал в годы сталинского террора упрощенно, но быстро. После ХХ съезда КПСС был организован процесс восстановления социалистической законности, оперсоставу было дано указание согласовывать ведение дел со следственным отделом, также был усилен контроль прокуратуры за деятельностью органов госбезопасности.

По одному из рассмотренных мною тогда дел проходил малограмотный рабочий, получивший 10 лет ИТЛ. Он, будучи передовиком, маршировал в праздничной колонне демонстрантов своего завода по Красной площади. Ему удалось увидеть вблизи и заинтересованно, что вполне понятно, рассмотреть на трибуне мавзолея живого Сталина – редкая удача. Вернувшись домой и традиционно распив бутылочку водки, он, видимо захмелев, по-простецки, со множеством орфографических и синтаксических ошибок, умудрился-таки написать – о чём бы, вы думаете? – о своих явно пролетарских и ошеломивших его впечатлениях от внешности(!) вождя (я этот документ из дела не то что внимательно прочитал, а изучил, ища крамолу, и не нашёл её). Потом рабочий не счёл за труд отослать свои откровения, да не кому-нибудь, а лично ему – вождю! Да ещё, по мнению тех, кто их в органах получил, и клеветнически присочинил, что вождь совсем маленького роста и рябой, – в общем, нет, не былинный он Добрыня Никитич – товарищ Сталин. Ну, совсем, право, не такой импозантный, каким его изображают народу и каким привык считать его пролетарий. А заключил он своё послание простодушно – искренним, но вызвавшим сомнения пожеланием вождю поинтересоваться, как живут рабочие в коммуналках: де, пора бы и облегчить им жизнь. Мне кажется, что этот рабочий вряд ли ещё раз обращался к вождю: находился он потом далеко от столицы, к тому же мог, кстати, от постигшего его, отрезвляющего разочарования вообще перестать писать.

Понятно, что Корб и Вольф из-за их иронии по отношению к власти в ГДР в подобной ситуации и не могли быть: наступила пора хрущёвской «оттепели», а позднее и горбачёвской гласности.

Я считаю, что Маркус Вольф как интеллектуал, обладавший нестандартным мышлением, видел промахи партийного руководства. Он как коммунист всю свою жизнь направлял усилия на укрепление ГДР как социалистического государства и обеспечение её безопасности.

 

Становление разведки ГДР

Если вновь вернуться к становлению разведки ГДР, то следует привести следующую цитату из воспоминаний самого Маркуса Вольфа:

«…Благодаря своему прошлому Рихард Штальман был на короткой ноге со всем руководством нашего молодого государства. Если наша новоиспечённая служба сталкивалась с неожиданными трудностями, Штальман разыскивал премьер-министра Отто Гротеволя прямо дома, и проблема решалась. Если, скажем, нам срочно нужна была валюта, которую мы, двигаясь по предписанному пути, получили бы самое раннее через несколько месяцев, то он посещал министра финансов и приносил от него деньги в портфеле. Ему удалось даже присвоить в пользу нашей крошечной службы не менее половины из двадцати четырёх лимузинов «Татра», которые Чехословакия поставила нашему правительству.

Да и внутри самой службы прошлое Штальмана было несомненным плюсом. Как любая другая разведка, мы нуждались в хорошо изготовленных паспортах и других удостоверениях личности соответствующих стран. Для него ничего не было легче, чем раздобыть целый набор разных сортов бумаги или разыскать специалистов, которые владели почти вымершим искусством изготовления документов от руки, соблюдая при этом правила безопасности…».

Так начиналась карьера разведчика, которой «суждено было продолжаться тридцать пять лет». Следующий шаг в своей карьере в разведке Маркус Вольф изложил в мемуарах так:

«В нашем новом здании на Роландсуфер, в центре Берлина, я стал заместителем начальника отдела контрразведки, к которому до тех пор недоброжелательно относилось в министерстве госбезопасности. Руководил отделом Густав Шинда, обладавший многолетним опытом нелегальной работы.

Наша задача заключалась в проникновении в западногерманские спецслужбы. Это было легче сказать, чем сделать. Мы сидели вчетвером, не имея никакого представления о том, как, собственно, нам тягаться с разведслужбами, почти без ущерба пережившими крах Третьего рейха и возродившимися в Федеративной республике, как феникс из пепла.

Когда наш крошечный отдел контрразведки на рубеже 1951–1952 годов начал борьбу против западногерманских разведслужб, уже развернувшихся вовсю, географическое название «Пуллах», которое время от времени появлялось в печати, окутанное тайной, мало что говорило нам. Оно было символом неизвестного и, казалось, недоступного мира. День, когда мы стали хорошо ориентироваться в нём, был ещё далёк…».

В этом отделе Маркус Вольф приобрёл ценный опыт практической работы, который он сформулировал следующим образом: «…в разведке нельзя забывать о логике и позволять вводить себя в заблуждение, принимая желаемое за действительное… необходимо постоянно подвергать сомнению однажды высказанные мнения». Это, как говорится, азы разведывательной службы. Я полагаю, именно такие рекомендации давали первые советские наставники из группы Грауэра, принимавшие участие в помощи немецким друзьям при создании аппарата разведки ГДР.

С учётом активности работы контрразведок противника против КПГ новой разведке ГДР пришлось отказаться от практиковавшегося ею использования кадров разведки компартии Германии: «…вплоть до своего запрета КПГ была таким же табу для нашей службы, как позже её преемник – Германская коммунистическая партия».

Ситуация в разведке ГДР тем временем неожиданно изменилась, поставив Вольфа перед очередной необходимостью принятия теперь, можно уверенно сказать, судьбоносного (и не только для него одного) решения, поскольку внешняя разведка – это один из важных инструментов государственной власти, опосредствованно влияющий как минимум на общественную жизнь страны, а если разобраться в её роли глубже, то и на геополитику. Достаточно вспомнить, как по данным ЦРУ лидеры США развязали войну с Ираком, который якобы располагал ядерными средствами массового уничтожения. Ликвидировав режим Саддама Хусейна, их не нашли.

 

«Мы считаем, что ты должен возглавить службу»

В ГДР возникла необходимость срочной замены руководителя внешнеполитической разведки Антона Аккермана, для чего требовалась подходящая в политическом, профессиональном, а также и в других, кстати, хорошо сформулированных Дзержинским Ф. Э. отношениях и перспективная для этого поста кандидатура. Разумеется, она должна была устроить и советскую сторону. Руководство СЕПГ остановило свой выбор на кандидатуре Маркуса Вольфа.

Он сам изложил историю с назначением так:

«В декабре 1952 года меня вызвали к Генеральному секретарю ЦК СЕПГ Вальтеру Ульбрихту, который уже считался могущественнейшим человеком молодого государства. Я отправился в ЦК, не имея ни малейшего представления о цели вызова. Тогда здание ЦК находилось еще недалеко от Александерплац. В приёмной я получил пропуск, который охрана тщательно сверила с моим паспортом. Контроль не походил тогда на драконовскую проверку, введённую в последующие годы, да и внутренний вид здания не был даже отдалённо столь же впечатляющим, как позже в так называемом Большом доме на Вердершен Маркт. И всё-таки уже в ту пору, несомненно, чувствовался тот дух, та атмосфера, которым было суждено стать столь характерными для мира партийного руководства, обособленного от народа.

…Ульбрихт без обиняков, как ему и было свойственно, приступил к делу – без какого-либо вступления, без каких-нибудь замечаний личностного характера и не глядя на собеседника.

Так я узнал, что Антон Аккерман просил освободить его от руководства Внешнеполитической разведкой. По крайней мере, в данном случае Ульбрихт придержался принятых формулировок, добавив: «По состоянию здоровья». Конечно, я знал, что представления Аккермана о собственном немецком пути к социализму расходились с безусловной верностью Москве, свойственной Ульбрихту. Позже говорили, что Аккерман якобы был неосторожен в частной жизни, а это в пуританской атмосфере, характерной для ГДР того времени, должно было означать конец политической карьеры. Кроме того, секретом Полишинеля было то обстоятельство, что нападки Грауэра всё сильнее отравляли Аккерману его работу руководителя разведки. Озадаченно воспринимая эту информацию, я услышал, как Ульбрихт произнёс: «Мы считаем, что ты должен возглавить службу». Иными словами, по мнению руководства СЕПГ, мне, не достигшему ещё и тридцати лет, одному из многих в иерархии разведки и ещё более незначительному в партии, предстояло стать преемником Аккермана на этом важнейшем посту. На мой вопрос, через кого я должен буду поддерживать контакт с руководством, Ульбрихт ответил, что я подчинён непосредственно ему. Не прошло и четверти часа, как я снова оказался на улице и был всё ещё не менее озадачен, чем в кабинете Ульбрихта. В моей голове всё смешалось: уж очень обескураживало произошедшее. Если бы меня попросили назвать сильнейшее из охвативших меня тогда чувств, то, вероятнее всего, я бы вспомнил гордость. Гордость за доверие, которое мне оказала партия.

Я и сегодня не могу с уверенностью сказать, почему выбор пал на меня. Этому, пожалуй, могли содействовать мои хорошие отношения с Москвой и моё происхождение из семьи писателя-коммуниста, но на другую чашу весов должна быть положена моя почти полная неопытность в разведке. С другой стороны, Аккерман, несомненно, высказался в мою пользу, что не могло не повлиять на решение руководства.

Если сегодня меня спросят, как это я столь легко смог принять назначение на пост руководителя разведки, которая была частью того, что многим представляется аппаратом репрессий, то могу лишь ответить, что тогда я на это смотрел совсем не так и не мог смотреть иначе. Я вовсе не высказываюсь в защиту слепого повиновения, на которое столь охотно ссылались многочисленные попутчики гитлеровского режима после краха Третьего рейха. Принимая любое важное в своей жизни решение, я сознавал, что мог бы отказаться выполнять то, что от меня требовали, пусть и с неприятными последствиями, но без угрозы для жизни».

 

Старт взят

Дав согласие возглавить внешнеполитическую разведку ГДР, Маркус Вольф, конечно, исходил из того, что он может рассчитывать на поддержку и внутри службы. Именно этого он и добился.

За время своей работы в качестве одного из представителей советской разведки при Главном управлении «А» МГБ ГДР я увидел его команду в действии: это были уже опытные руководители подразделений и, естественно, единомышленники, которых сплотила и служба, и дружба.

Понятие «друг» у русских и немцев означает не одно и то же, в отличие от понятия «единомышленник». Если русский за друга готов «в огонь и в воду», то немец считает другом человека, которого он только лично хорошо знает. Поэтому, говоря о сподвижниках Маркуса Вольфа, я предпочитаю использовать определения единомышленники или соратники.

Начинали службу будущие члены команды нередко вместе, когда Маркус Вольф ещё был многим из них известен как преподаватель спецшколы, готовившей первых разведчиков ГДР.

Вот что написал об этом последний руководитель внешнеполитической разведки ГДР генерал-лейтенант Вернер Гроссманн в своих мемуарах «В поле зрения – Бонн»:

«С сентября 1953 года курсанты первого выпуска один за другим покидают школу. И вот я – сотрудник службы внешнеполитической разведки… Я ещё не знаю, что прямо напротив в большой комнате сидит мой новый шеф: Маркуса Вольфа я знаю по школе как лектора.

…Руководящие кадры, исключая тридцатилетнего Вольфа, намного старше меня. Все остальные сотрудники – молодая поросль. Некоторых я знаю по улице Чайковского. Мой письменный стол стоит в отделе IV (Западные союзники). Руководит отделом Хорст Йенике (Янике)… В советском плену он посещал антифашистскую школу. Сейчас он начальник нашего отдела. Всех нас отличает одно – слабое понятие о разведывательной работе.

Тем больше мы уважаем старших по возрасту руководящих сотрудников службы. Это Рихард Штальманн и Герхард Хайденрайх – заместители Маркуса Вольфа. Герберт Хенчке – начальник Главного отдела I (Политическая информация). Альфред Шёнхерр – начальник отдела Западного Берлина, Хайнрих Вайберг – начальник экономической разведки, Вилли Вель – начальник отдела кадров и Рихард Гросскопф – начальник отдела изготовления паспортов и документации. Все они были в эмиграции подпольщиками, офицерами сражались либо в Испании, либо в партизанских отрядах. Мы хотим стать такими же, как они.

Наша задача ясна. Мы должны создать работоспособную, эффективную службу внешней разведки, одновременно внедряясь в места службы противника и получая оттуда информацию.

…Советские советники, прикреплённые к каждому служебному подразделению, пытаются помочь. За наш отдел отвечает офицер секретной службы в летах. Он отлично говорит на нашем языке, но немецкий менталитет ему довольно чужд. Кроме того, он едва разбирается в нелегальной работе. Но по долгу службы руководит нами и контролирует нашу работу. Мы не можем следовать многим его советам в оперативной работе, ибо они далеки от жизни в условиях разделённого на части Берлина и расчленённой Германии, далеки от наших представлений и оторваны от реальной ситуации.

…У службы внешнеполитической разведки ГДР не остаётся времени на самостоятельное взросление. В 1953 году она становится главным отделом XV ведомства государственной безопасности. …Легендой всё равно остаётся, как и с самого начала, наша работа в Министерстве внутренних дел. Едва ли кто-то воспринимает тесное переплетение внешней разведки и внутренней секретной службы как нечто особое. В недостатках, а также в определённых преимуществах, например в использовании совместных ресурсов, я конкретно разберусь позже. Включение Министерства госбезопасности в качестве ведомства Министерства внутренних дел всегда виделось в увязке с увольнением министра Вильгельма Цайссера после 17 июня (речь об антиправительственных волнениях в Берлине. – Н. В.). И это правильно. В конечном счёте, ГДР и здесь следует советскому образцу. Перед этим в Советском Союзе госбезопасность, включая разведку, была переведена в Министерство внутренних дел».

В ходе практического взаимодействия разведок СССР и ГДР мне приходилось в Берлине решать вопросы с рядом единомышленников Маркуса Вольфа и высокопрофессиональных руководителей отделов и секторов, часть из которых поимённо названа и в книге Вернера Гроссманна. Кроме того, по поручению руководства мне приходилось общаться по вопросам мероприятий, проводившихся по линии общества Германо-советской дружбы, и с секретарём парткома МГБ ГДР, которым со временем стал Герхард Хайденрайх, убеждённый марксист и человек большой мудрости.

О нём и кадровой работе Маркус Вольф написал:

«Заместитель Аккермана Герхард Хайденрайх, которому было поручено комплектовать аппарат, был секретарём по кадрам в Союзе свободной немецкой молодёжи – молодёжной организации СЕПГ, и поэтому к нам пришло немало молодёжи из ССНМ. Им предстояло образовать ядро моей службы, будущего Главного управления разведки, сохранившееся вплоть до его ликвидации в 1990 году. Их практический опыт, накопленный на протяжении сорока лет работы, нельзя было заменить никаким учебным курсом. В отличие от большинства других спецслужб, у нас не было кадровой «карусели», когда заходила речь о занятии руководящих постов. Эта преемственность была одной из главных причин нашей эффективности, и она позволила мне сделать мой образ мышления и способ работы достоянием других».

Наблюдая несколько лет, как Маркус Вольф руководил аппаратом своей службы (численный состав Главного управления «А» МГБ ГДР в стадии его ликвидации по состоянию на 31.05.1990 года имел 4128 человек), я невольно сравнивал его стиль и методы с практикой работы нашего тогдашнего руководства в Ясеневе. Возникала даже мысль, почему бы нам, как говорится, не перенять его прогрессивный стиль, но мысль эта отпала сама по себе, когда я увидел, как заформализован у нас весь процесс руководства разведывательной деятельностью и как бюрократизм пропитал службу. Услышал я от корифеев службы и вопрос: кто у нас строит сейчас социализм? Интуитивно возникло предчувствие того, что мы втягиваемся в кризис.

После возвращения из Берлина в Москву в конце 1976 года, находясь на докладе у руководителя кадров службы, я позволил себе обратить его внимание на то, что у нас появилась масса приказов, регулирующих деятельность ПГУ. В частности, и о работе с молодыми сотрудниками: о политическом воспитании, языковой и физической подготовках, профессиональной учёбе и т. д. Это отнимало много рабочего времени во вред исполнения ими служебных обязанностей. Кроме того, я гипотетически добавил, что, если одновременно выполнять все действующие у нас приказы, наша работа может остановиться. Ответом было некоторое краткое недоумение собеседника: то есть как остановится, если все будут исполнять действующие приказы? В общем, я услышал, что надо всё продумать, изучить, разговор был полезным, но приказы множились и дальше.

В своей статье о взаимодействии ПГУ КГБ СССР с немецкими друзьями, написанной в 2000 году к 80-летнему юбилею отечественной внешней разведки, я отметил:

«Я благодарен времени и судьбе за то, что смог стать разведчиком и быть полезным Родине, что работал вместе с профессионалами и борцами, коллегами-разведчиками ГДР: Маркусом Вольфом, Хансом Фрукком, Хорстом Янике, Отто Ледерманном, Вернером Гроссманном, Хельмутом Хартвигом, Вернером Прозетцки, Хайнцем Гайером, Гарри Шюттом, Хайнцем Лерхе, Куртом Гайлатом, Бернхардом Шормом, Манфредом Йекелем и другими.

И, конечно, со многими нашими ветеранами, заслуженными чекистами, как, в частности, Фадейкин Иван Анисимович, Бурдин Владимир Павлович, Воробьёв Иван Михайлович, Герасимов Олег Александрович, Будахин Владимир Николаевич, Смирницкий Владимир Иванович, Гончачаров Георгий Иванович (все были официальными представителями нашей службы при МГБ ГДР в разные годы) и многими другими, имена которых останутся в моей памяти, но не могут быть пока опубликованы.

С ними я был бы готов и сегодня пойти в разведку».

После объединения двух Германий в 1990 году все названные выше немецкие коллеги отвергли вербовочные подходы к себе, стойко перенесли гонения юстиции ФРГ и тяготы быта, сохранив офицерскую честь и свои идеалы.

Ради объективности следует сказать, что не все сотрудники разведки ГДР достойно выдержали эти испытания, некоторые нарушили присягу, опозорив себя.

Я горжусь тем, что среди немецких коллег, которым я доверял, предателей, как теперь известно, не было. С некоторыми из них у меня состоялась встреча в 1993 году в Берлине, а Маркуса Вольфа в последний раз я видел в 2003 году в Доме журналистов на Никитском бульваре в Москве, когда он приезжал с женой Андреа на презентацию своей книги «Друзья не умирают». Кстати, на презентации книги выступили бывшие заместители начальника ПГУ КГБ и легендарные разведчики Кондрашов Сергей Александрович и Дроздов Юрий Иванович.

Я остаюсь для немецких коллег советским другом времён «холодной войны», которую мы не сумели, к сожалению, закончить хотя бы миром с Западом.

Создав такую сильную руководящую команду в разведке ГДР, Маркус Вольф, надо признать, продемонстрировал свою одарённость и в работе с кадрами. Это позволило разведке стабильно добывать ценную информацию, даже при неудачах оставаясь, как говорят профессионалы, «на плаву», что присуще только высококлассным спецслужбам.

Начало своей деятельности в качестве шефа разведки Маркус Вольф описал так:

«С Цайссером было интересно работать. От него исходило ощущение спокойного авторитета, которое вызывало доверие и выгодно отличало его не только от суетливости, важничанья, характерных для Милька, но и от жесткого, обезличенного стиля Ульбрихта. Раз в неделю Цайссер принимал меня… я оказывался для Цайссера желанным собеседником, с которым он, редактор собрания сочинений Ленина на немецком языке, мог обсудить вопросы перевода.

Он с презрением относился к раболепству Мильке перед Ульбрихтом и не делал секрета из своей глубокой неприязненности к генеральному секретарю партии. Ульбрихт не пользовался симпатией почти у всех эмигрантов, с которыми я познакомился ближе. У одних потому, что они помнили о его бессердечии и бесчувственности в Москве, когда он во времена самых жёстких репрессий отказывал в помощи, которая была необходима и возможна, у других, например, Пика и Аккермана, потому, что его поведение по отношению к ним было авторитарным.

Едва Ульбрихт передал разведку Цайссеру, как мы пережили первый скандал – так называемое дело «Вулкан». Его причиной был Готхольд Краус, первый перебежчик на Запад из числа сотрудников нашей службы… Так как Краус бежал накануне Пасхи 1953 года, у западногерманской контрразведки было достаточно времени, чтобы выжать из него всё, что он мог знать, и начать действовать, прежде чем мы смогли понять, что произошло.

Можно представить себе, какая растерянность охватила нас, когда после Пасхи западногерманский вице-канцлер Франц Блюхер заявил на пресс-конференции, что по «делу Вулкан» западногерманские компетентные органы арестовали тридцать пять восточногерманских агентов. Конечно, мы сразу поняли, что это число было гигантским преувеличением: ведь даже ведущие сотрудники нашей службы не знали подлинных имён такого большого числа агентов в чужой стране. Быстро выяснилось, что западногерманская контрразведка, переусердствовав, арестовала наряду с полудюжиной – и не более – настоящих агентов и связников почтенных коммерсантов, активно занимавшихся внутригерманской торговлей и при этом не имевших совершенно никакого отношения к разведке.

«Дело Вулкан», в конце концов обернувшись для западной службы конфузом: многие из тех, кого оно затронуло, подали иски о возмещении ущерба, – заставило нас всерьёз призадуматься. Мы почувствовали, сколь уязвима наша служба. Сколько нераспознанных «кротов» могло работать в нашем аппарате? Комиссия под председательством статс-секретаря Мильке самым дотошным образом проверила всех сотрудников. Для Мильке это была желанная возможность дать мне почувствовать свою власть.

Последующие месяцы мы провели, дотошно решая кадровые вопросы и ведя упорную борьбу за каждого сотрудника, которого я не хотел терять. Опасаясь того, что может узнать о нас противник, мы решили децентрализовать аппарат и разместить отдельные подразделения в десятке зданий, далеко отстоящих друг от друга. На этот период для работы как таковой оставалось мало времени. Между тем в проблемах, которые требовали срочного обсуждения с Цайссером, не было недостатка».

Отрицательный опыт был использован для лучшей организации агентурно-оперативной и кадровой работы.

Молодая разведывательная служба ГДР, перенимая опыт братской советской разведки и при её содействии, быстро оправилась и приобрела новые информационные возможности. Причём её руководитель Маркус Вольф лично занимался вербовкой и использованием агентуры.

 

Партнёр – советская разведка

Не секрет, что органы госбезопасности ГДР были созданы и прошли свой путь при всесторонней помощи Советского Союза, тесно взаимодействуя с его спецслужбами.

С момента своего создания в 1951 года и до самоликвидации в 1990 году внешняя разведка ГДР активно действовала в братском союзе с советской внешней разведкой, которая оказывала ей действенную помощь и передала свои знания и опыт разведывательной деятельности.

Можно поэтому обоснованно считать, что это во многом предопределило большие успехи Главного управления «А» МГБ ГДР, ставшего одной из эффективных разведслужб современности.

С учётом этого я, как автор, полагаю, что читателям в контексте взаимодействия разведок обеих стран будет интересно познакомиться и с историей нашей внешнеполитической разведки, которая теперь называется Службой внешней разведки Российской Федерации.

Советские органы госбезопасности, как и разведка, возникли во время начавшейся смены эпох – капиталистической на социалистическую.

После свержения в России самодержавия, упразднения его институтов, в том числе органов безопасности, возникло новое государственно-политическое устройство России в форме диктатуры рабочих и крестьян, ставшее инструментом не только власти партии большевиков, но и подготовки ею мировой социальной революции.

20 декабря 1917 года по инициативе Ленина В. И. в условиях вооружённой классовой борьбы внутри страны, иностранной интервенции и постоянной угрозы агрессии извне Совет Народных Комиссаров принял решение о создании Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, которую возглавил Дзержинский Ф. Э.

В структуре ВЧК разведывательной службы не было. Отдельными воинскими частями велась только войсковая разведка, что требовалось в первый период после октябрьских событий 1917 года.

ВЧК, как карательный орган, справилась затем с задачей подавления сопротивления советской власти внутри страны, а когда гражданская война завершилась, возникла уже необходимость и в организации разведки на государственном уровне.

К этому времени начался процесс политического признания Советской России за рубежом, появились её первые полномочные представительства (полпредства), в частности в Германии в 1918 году (резидентура при нём создана в 1922 году), Эстонии, Литве в 1921 году, затем в Афганистане, Турции, Иране (резидентуры созданы в 1921 году), Китае, Саудовской Аравии. Уже в апреле 1922 года в Главном Политическом Управлении (ГПУ) создали восточный отдел, который стал вести работу по связям советских республик юга России с соседними странами.

Ведение боевых действий на фронтах гражданской войны, вооружённая борьба с интервентами, постоянная опасность агрессии извне требовали от советской власти не только вести разведку в войсках, но и создать её систему для защиты государства.

Поэтому иностранный отдел вначале (в апреле 1920 г.) был создан в составе Особого Отдела ВЧК – военной контрразведки.

Но уже 20 декабря 1920 года приказом № 169 Иностранный отдел Особого Отдела был расформирован и создан Иностранный отдел ВЧК – орган внешней разведки (ИНО) – предшественник современной Службы внешней разведки Российской Федерации.

В силу политических целей партии Ленина разведка уже изначально была идеологизирована и превращена из государственного института диктатуры пролетариата фактически в институт диктатуры партии большевиков.

Первоначально штаты ИНО формировались из проверенных большевиков-ленинцев, часть из которых много лет провела в зарубежных странах, была хорошо образованна, владела иностранными языками, имела твёрдые идейные убеждения.

В работе отдел использовал большой опыт конспиративной деятельности Российской Социал-Демократической Партии (РСДРП) в период борьбы против самодержавия, носившей в России уголовно наказуемый характер, к тому же он опосредствованно унаследовал от русской разведки и контрразведки основы и принципы конспиративной дореволюционной деятельности.

Вообще, человечество давно выработало основные принципы и методы тайной разведывательной работы, которые доступны пониманию даже ординарного ума.

Ещё в трактате китайского философа Сунь-Цзы «Искусство войны» целая глава посвящена разведке: «пользование шпионами бывает пяти видов», «они сокровище для государя», их деятельность «непостижимая тайна», то есть строго конспиративная и охраняемая государством, «для армии нет ничего ближе, чем шпионы».

Древнее указание на ведение разведывательной деятельности содержат и книги Ветхого завета Библии. Так, читаем мы в нём, Господь поручил Моисею послать для визуальной разведки 90 соглядатаев «обозреть землю Ханаанскую», которую хотел отдать «сынам Израилевым». Ему требовалась информация для окончательного принятия решения (ничего с тех пор не изменилось для разведки). Моисей весьма подробно проинструктировал соглядатаев по заданию Господа Бога: в каком направлении идти – в южном, откуда вести наблюдение – с горы, что установить: какой народ и какой численности живёт, какого качества земля – хорошая или плохая, тучная или сухая, какие города есть, живёт ли народ «в станах или крепостях», добыть и принести «плоды земли» (по-нашему: добыть образцы земли).

Немалую роль в профессиональном становлении ИНО сыграли как практическая помощь аппарата Коммунистического Интернационала (Коминтерн), так и использование бывших сотрудников спецслужб России, разделявших политику большевиков. Прежде всего это касалось принципов и методов организации работы легальных резидентур, вывода за рубеж нелегальных разведчиков, методов вербовки и поддержания связи с агентурой, а также практической кадровой помощи со стороны зарубежных компартий.

Причём так называемая закордонная часть ИНО являлась ответственной именно за «руководство и управление зарубежной работой разведывательного и контрразведывательного характера». С этой целью предусматривалось создание за границей легальных резидентур (ранее работа велась с учётом подпольной деятельности большевиков в России с нелегальных позиций).

ИНО ГПУ с 1923 года партией предписывалось, в частности, «усилить работу… в направлении пресечения связи меньшевиков с Россией». «Пресечение» затем привело к акциям по физической ликвидации «врагов народа» и за рубежом.

В 1927 году ИНО вывели из Секретно-оперативного управления в непосредственное подчинение начальнику ОГПУ Ягоде Г. Г., таким образом, внешняя разведка получила статус отдельной службы.

Деятельность разведки, равно как и правоохранительных органов, к которым она, правда, не относится, находилась с момента её создания под контролем коммунистической партии (в последние годы существования СССР – Отдела административных органов ЦК КПСС) и была до 1991 года надёжным инструментом государственной внешней политики страны, как утверждалось, «победившего социализма».

Таким образом, просуществовавшую до распада СССР систему разведывательных органов составляли: внешняя разведка, с 20.12.1920 года Иностранный отдел Особого отдела ВЧК – Первое Главное Управление КГБ СССР – ПГУ с его самостоятельными подразделениями политической, научно-технической, нелегальной разведки, активных мероприятий (дезинформации), информации, координации и сотрудничества с органами социалистических и развивающихся стран и другими и военная разведка – Главное разведывательное управление при Генеральном штабе Министерства обороны СССР – ГРУ.

В силу партийного руководства и контроля в разведывательной деятельности преобладала идеологическая основа работы, то есть на практике применялись совершенно легальные теоретико-методологические и идеологические основы марксистско-ленинской философии.

Такая основа использовалась, безусловно, с учётом преобладавших тогда в обществе идеологических настроений и убеждений левого толка, тем более что она включала в себя и общечеловеческие ценности и идеалы, например, идеалы социального равенства и мира. Естественно, что такие недостатки марксистко-ленинской философии, как догматизм, классовость, акцент в работе на партийном руководстве, не способствовали инициативе и разнообразию подходов в практической работе, но в целом использование разведкой СССР идеологической основы обеспечивало высокую результативность её вербовочной работы. В годы войны с фашистской Германией советская разведка добывала для военно-политического руководства страны важную и нередко упреждающую политическую информацию, а также научно-технические и экономические материалы и ценную военную информацию. Уже после окончания войны, в 1966 году, маршал Жуков Г. К., находившийся в отставке, впервые публично признал: «Советская разведка в войну работала хорошо».

Разведка СССР до и во время Второй мировой войны успешно применяла метод вербовки на идеологической основе при разработке иностранцев, прежде всего «инициативников» или «доброжелателей», имевших антинацистские или пацифистские настроения и готовность к борьбе с фашизмом.

Партийным руководством в массовое сознание, особенно в период сталинизма, были индокринированы основные идеологемы коммунизма: «учение Маркса вечно, потому, что оно верно», о недалёком «светлом будущем», в котором «кто был ничем, тот станет всем» и всё будет «для блага трудящихся» по принципу «по потребности»; о силе интернационализма – единства, братства и солидарности трудящихся всех стран, во главе которого стоял СССР – оплот международного революционного движения и мира. Они, естественно, активно использовались в вербовочной работе.

Необходимо отметить, что кадровые сотрудники разведки, как правило, проявляли свои высокие чувства любви и преданности к социалистической родине, то есть окончательно сформировавшийся в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов советский патриотизм, который мобилизовал силы советского народа и объединил их для достижения Великой Победы над фашистскими захватчиками.

Персонифицировать советского патриота можно, в частности, благодаря подвигу Героя СССР (звание присвоено посмертно) сотрудника внешней разведки Лягина Виктора Александровича.

Лягин В. А., работая в составе Нью-Йоркской резидентуры под прикрытием сотрудника «Амторга», подал сразу после нападения фашистской Германии на СССР рапорт о направлении его на фронт и был откомандирован из США в распоряжение Центра.

Герой России полковник внешней разведки Феклисов Александр Семёнович, работавший вместе с Лягиным в США, вспоминал: «Он запомнился мне тем, что порой подолгу молча сидел в углу комнаты и напряжённо о чём-то думал. Товарищи говорили, что Лягин крайне болезненно переживал наши неудачи на фронте. Вскоре он незаметно для нас исчез – уехал в Москву».

Состояние патриота Лягина в период фактического разгрома сил Красной армии, отступавшей от западной границы под фашистскими ударами, объяснимо: боль от наших военных поражений в начале войны с фашистской Германией казалась ему непреходящей. Он жил с одной только мыслью: отдать родную землю врагу так же невозможно, как невозможно вырвать у себя сердце. И Лягин осознал, что ему надо бороться с врагом с оружием в руках.

Поступки и решения людей в грозовые военные годы нередко стоили им жизни. Лягин отказался от работы в относительно безопасной и благополучной тогда Америке и совершил свой жертвенный подвиг.

В 1942 году разведывательно-диверсионную группу Лягина, состоявшую из патриотов-добровольцев, как и он, из числа сотрудников разведки Народного Комитета Госбезопасности СССР (НКГБ), забросили в Николаев, где она добыла ценную информацию, произвела ряд крупных диверсий на предприятиях и в порту.

В 1943 году группу выдал предатель, Лягин был арестован, стойко выдержал истязания и мужественно погиб, никого не выдав.

Надо сказать, что в социалистическом строительстве и при его защите общество, именовавшееся «блоком коммунистов и беспартийных» и «советским народом», которым оно де-факто и было, проявило массовый энтузиазм, порождённый надеждами людей на осуществление «верного» курса «мудрой» партии Ленина – Сталина к социальной справедливости.

Современным россиянам, вероятно, известно, что сформулированная в Декларации ЮНЕСКО в 1995 году толерантность – это «ценность и социальная норма гражданского общества, проявляющаяся в праве всех индивидов гражданского общества быть различными, в обеспечении устойчивой гармонии между различными конфессиями, политическими, этническими и другими социальными группами, уважения к разнообразию культур, цивилизаций и народов, готовности к пониманию и сотрудничеству с людьми, различающимися по внешности, языку, убеждениям, обычаям и вероисповеданию».

Такая толерантность в советский период истории России трактовалась как инакомыслие, понимавшееся как несогласие с проводимой линией партии Ленина – Сталина, её решениями, и, естественно, квалифицировалось как критика её ошибок. Всё это запрещалось уставом компартии и означало угрозу уголовного преследования (часто во внесудебном порядке), что порождало массовое доносительство, использовавшееся в ходе массовых репрессий с применением норм ст.58 УК РСФСР, в том числе и к чекистам.

Тем не менее придётся констатировать следующий парадоксальный и феноменальный факт в истории отечественной разведки.

Несмотря на репрессии и гибель многих необоснованно осуждённых штатных и негласных сотрудников, провалы в работе и парализацию деятельности разведки в 1937–1938 и 1950-х годах, а также отрицательную оценку Сталиным достоверной, упреждающей разведывательной информации, например о гитлеровской агрессии против СССР, разведчики, проявив себя патриотами Отечества и настоящими профессионалами, успешно выполняли свой долг и задачи, при этом нередко ценой жизни.

Высокая результативность работы достигалась ими, как следует из рассекреченных архивных документов СВР и ГРУ, прежде всего за счёт умелого использования идеологической основы и знания конкретной агентурно-оперативной обстановки в разведуемых странах.

Исторический период, в который создавалась и действовала разведка СССР, характеризовался системным экономико-социальным кризисом в ряде капиталистических странах и их военным противостоянием конца 1930-х годов, спровоцированным стремлением фашистской Германии к мировому господству, а также Англией, Францией и США.

Сделанные СССР в эти годы вынужденные дипломатические шаги, прежде всего заключение в 1938 году пакта с Германией о ненападении, оказались проигрышными, а СССР – не подготовленным к отражению её агрессии.

Вина за это лежала на единственной и правящей партии ВКП(б) и лично на Сталине, а последствия для советского народа оказались самыми трагическими.

Однако существовавшая агентурно-оперативная обстановка в Германии, Англии и Франции, не говоря уже о других странах Европы, была относительно благоприятной для вербовочной работы нашей разведки, и она ею достаточно успешно пользовалась.

Вместе с тем надо отметить, что общий профессиональный уровень сотрудников разведки и квалификация руководителей были весьма различными и не всегда достаточными в силу ряда причин, как объективного характера (острая потребность в кадрах после репрессий, нехватка времени на их обучение и спецподготовку перед загранкомандировками, ошибки в руководстве их работой и др.), так и субъективного (недостаточные профессиональные и личностные качества для работы в разведке, выдвижение на руководящие должности не по деловым качествам и др.).

Это не могло не приводить к расшифровке разведчиков и потерям источников информации, что порождалось зачастую грубыми нарушениями требований конспирации в работе и обеспечения её безопасности в целом.

В советской разведке были случаи и предательства со стороны кадровых сотрудников, измены Родине, сотрудничества со спецслужбами иностранных государств, бегства с передачей секретной информации. Ряд изменников разведке удалось выявить, предать суду, а находившихся за рубежом в 1920–1930 годах и ликвидировать.

Предательство вообще ахиллесова пята в деятельности любой разведки.

Советская партийная разведка ушла в историю, где с учётом имевшихся у неё больших разведывательных возможностей за рубежом, на территории СССР, ряда государств – участниц Варшавского Договора и развивающихся стран, а также достигнутых ею уникальных результатов, осталась де-факто самой мощной разведкой в мире.

«Настоящая разведка была только в СССР», – сделал вывод, в частности, Мельник К. К., представитель французских спецслужб при премьер-министре Франции в 1960-х годах.

Такой вывод со стороны зарубежного контрагента достаточно обоснован и правомерен.

Его подтверждает прежде всего факт создания разведкой за рубежом разветвлённой сети легальных и нелегальных резидентур, наличие ценной агентуры и, главное, добыча секретной информации, прошедшей объективную проверку временем на достоверность.

В составе советской внешней разведки действовали многие выдающиеся личности и профессионалы, принёсшие ей мировую известность и славу.

Однако без общей для её сотрудников разных поколений внутренней психологической установки на преданное служение Родине (советского патриотизма) она не стала бы такой сильной, не достигла бы высоких, подчас просто феноменальных результатов.

Даже несмотря на то, что некоторые её результаты не всегда были объективно оценены и своевременно использованы политическим и военным руководством бывшего СССР при принятии решений, именно результаты подтверждают огромную роль внешней разведки в его истории.

К выдающимся историческим достижениям мировых разведок с полным правом принадлежат уже известные операции и подвиги советских разведчиков, некоторые из которых стали Героями в Советском Союзе или в новой России (при жизни или посмертно, причём многие совершили подвиги в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов). Из истории советской разведки известны на сегодня, например, такие разведчики:

Юозас Григулявичус (Григулевич Иосиф Ромуальдович, последний оперативный псевдоним «Артур»), родился 05.05. 1913 года в Литве, по национальности еврей-караим из Сирии, без высшего образования, участвовал в революционной деятельности в Литве и работе Коминтерна, с марта 1937 года советский разведчик-нелегал. Привлечён к сотрудничеству резидентом ГУГБ НКВД СССР в Испании Орловым Александром Михайловичем (оперативный псевдоним «Швед»).

Для истории отметим, что рекомендовала его лично начальнику ИНО Артузову (Фраучи) Артуру Христиановичу сама Стасова Е. Д., знавшая Григулевича по работе в Коминтерне (Стасова Е. Д. основывала ЧК и Коминтерн, была Председателем ЦК Международной организации помощи рабочим – МОРП).

С 1938 года Григулевич находился в Мексике, с 1940 – уже резидент в Аргентине, с 1949 – в Италии, в которой легализовался как гражданин Коста-Рики Теодор Боннифил Кастро, владелец компании – поставщика кофе и Чрезвычайный полномочный посол Коста-Рики одновременно в Италии, Ватикане и Югославии.

Владел десятью иностранными языками, легко адаптировался в условиях разных стран, обладал сильной волей, феноменальной памятью, большими творческими и аналитическими способностями.

Женился на мексиканке, школьной учительнице, которая стала сотрудником резидентуры (секретарь, курьер и шифровальщица).

За 17 лет разведработы за рубежом Григулевич И. Р. не был деконспирирован и завербовал до 200 агентов из числа иностранцев,

В конце 1953 году, по-видимому, в связи с делом Берии Л. П. был отозван из командировки в Италии, в 1954 году уволен из внешней разведки.

Он стал членом-корреспондентом Академии наук СССР, вице-президентом обществ дружбы с Мексикой, Венесуэлой и Кубой, написал под псевдонимом «И. Лаврецкий» тридцать книг, в том числе фундаментальные труды по истории Латинской Америки и о её выдающихся деятелях.

Григулевич И. Р. оставил такой завет молодым разведчикам:

«Для того чтобы человек стал Человеком с большой буквы, необходимо, чтобы он любил свой народ, своих товарищей и дело, которому служит, больше, чем свою собственную персону. Иными словами, чтобы личное счастье он понимал как служение людям и в этом видел свою цель».

Во внешней разведке СССР классикой стала работа разведчика-нелегала Дейча Арнольда Генриха (оперативный псевдоним «Стефан») в 1930-х годах.

Действуя с позиций преподавателя в Кембридже и Оксфорде, он смог завербовать двадцать перспективных агентов, из которых легендарными стали пять – так называемая «Кембриджская пятёрка» в составе Кима Филби, Антонии Бланка (оба внедрились в британскую разведку), Дональда Макклейна, Гая Бёрджеса (оба внедрились в британский МИД), Джона Кернкросса (внедрился в британскую контрразведку).

Арнольд Генрих Дейч родился в 1904 году в Вене, получил университетское образование и научную степень доктора философии (в СССР ей соответствовала степень кандидата наук), имел познания в областях физики, химии и психологии, владел шестью иностранными языками.

Принимал участие в молодёжном революционном движении, в 1924 году стал членом компартии Австрии, с 1928 года работал курьером-связником Коминтерна.

В 1932 году Дейч с женой прибыл в Москву, перевёлся в члены ВКП(б), по рекомендации Коминтерна стал сотрудником ИНО НКВД СССР и находился на нелегальной работе во Франции, Бельгии, Австрии, Голландии, Германии и Англии. Следует указать на то, что он благодаря оперативной информации от агента ИНО ОГПУ «Брайтенбаха», служившего в Гестапо, избежал ареста в Германии и смог срочно выехать с заданием на оседание в Англию (о «Брайтенбахе» ниже).

В период войны с фашистской Германией Арнольд Дейч вместе со своей группой нелегалов выводился в США на советском танкере «Донбасс», который 7 ноября 1942 г. в морском бою был потоплен немецким крейсером.

Именно «Брайтенбах» – Вили Леман – сообщил в 1934 года советской разведке о готовящемся аресте «Стефана» в Третьем рейхе, провал был предотвращён, а «Стефана» срочно вывели в Англию.

Вили Лемана привлёк к сотрудничеству сотрудник ИНО ОГПУ Корнель Павел Иванович, работавший под прикрытием консульского отдела полпредства СССР в Берлине. Работу с агентом курировали резидент Самсонов Н. В., а в Центре – начальники ИНО ОГПУ Трилиссер М. А. (репрессирован как «враг народа», реабилитирован), позднее – начальники внешней разведки Мессинг С. А., Артузов А. Х. (оба репрессированы, реабилитированы), Слуцкий А. А. (умер в период следствия, реабилитирован), Шпигельглас С. М., Пассов З. И. (репрессированы, расстреляны, реабилитированы), Судоплатов П. А. (осуждён, реабилитирован), Фитин П. М. (1907–1971 гг.; начальник внешней разведки с 1939 по 1946 год, под его руководством работало 27 резидентур).

С «Брайтенбахом» работали легендарные разведчики-нелегалы Карин Ф. Я., Герман Клесмет, Эрих Такке (расстреляны, реабилитированы), Зарубин П. М., Зарубина (Горская) Е. Ю., Гурский К. В., Гордон Б. (оба репрессированы, реабилитированы), Коротков А. М., Журавлёв Б. Н., Журавлёв П. М. и другие.

Приведённый мартиролог разведчиков, погибших в 1937–1938 годах, даёт ответ на вопрос, почему Центр утратил в годы репрессий связь с «Брайтенбахом» и восстановил её только в 1940 года по инициативе агента. От «Брайтенбаха» была получена ценная информация о ходе подготовки Германии ко Второй мировой войне, отдельных образцах нового вооружения, сведения о работах по созданию уранового оружия и оперативная информация, в том числе, повторю, о розыске «Стефана» Гестапо.

19 июня 1941 года «Брайтенбах» на экстренной встрече в Берлине сообщил Журавлёву П. М., работавшему в составе нашей резидентуры в Берлине, точную дату нападения Третьего Рейха на СССР – 22 июня – и простился с ним со словами: «Прощай, товарищ! Ни пуха, ни пера!»

В конце декабря 1942 года из-за провала заброшенного Центром для связи с «Брайтенбахом» связника «Бека» Гестапо вышло на него, и он погиб. «Бек» после заброски в Германию допустил в Берлине грубую ошибку: он посетил в больнице свою жену, и был арестован Гестапо. На допросах он дал показания о своём задании в отношении «Брайтенбаха», участвовал в радиоигре гестапо с Центром, хотя якобы при этом и подал сигнал о своём провале. После разгрома фашистской Германии «Бек» явился в органы «Смерша», был судим и расстрелян как совершивший предательство.

Стоит перечислить поимённо таких легендарных разведчиков, как: Артузов Артур Христианович (руководитель органов контрразведки, внешней в ВЧК, ОГПУ – НКВД и военной разведок), Быстролётов Дмитрий Александрович (разведчик-нелегал, вербовщик), Судоплатов Павел Анатольевич (руководитель разведывательно-диверсионной работы в годы ВОВ), Эйтингон Наум Исаакович (крупный специалист нелегальной разведки, организатор разработки Троцкого Л. Д. и работы ОМСБОН в тылу немецких войск в ВОВ), Ахмеров Исхак Абдулович (руководитель нелегальной резидентуры в США), Агаянц Иван Иванович (во время ВОв резидент в Иране, заместитель начальника внешней разведки), Герой Советского Союза Вартанян Геворк Андреевич (разведчик-нелегал, работал в составе резидентуры в Иране во время ВОв), Зарубин Василий Михайлович (разведчик-нелегал, агентурист, во время ВОв руководитель нелегальной резидентуры в Германии и легальной – в США), Зарубина (Горская, Розен-цвейг) Елизавета Юльевна (разведчик-нелегал, агентурист), Коротков Александр Михайлович (разведчик-нелегал, агентурист, в период ВОв руководящий работник внешней разведки), Герои России Квасников Леонид Романович, Барковский Владимир Борисович, Феклисов Александр Семёнович, Яцков Анатолий Антонович (все – разведчики-агентуристы, добывавшие сведения о ядерном оружии США и Англии в 1940–1950 годах), Рыбкина (Воскресенская) Зоя Ивановна (разведчик-агентурист, одна из создателей Особой группы и ОМС-БОН для разведывательно-диверсионной деятельности в немецком тылу в ВОв), Герой России Ботян Алексей Николаевич (разведчик-диверсант, нелегал, агентурист, совершил ряд диверсионных актов в немецком тылу в период Вов, в том числе в Польше, где удалось предотвратить уничтожение фашистами при отступлении мостов и города Кракова).

Российская внешняя разведка, как и её предшественница, также служит своему народу, а её сотрудники, как патриоты нашей великой страны, следуя присяге, с честью выполняли и выполняют свой профессиональный долг.

Более того, являясь одним из инструментов государственной власти внешняя разведка, стала фактически социально-политическим феноменом, опосредствованно влияющим на общественную жизнь и содействующим созданию в России новой государственности и гражданского общества.

Для эффективности деятельности российской разведке, конечно же, требуется и новая объединяющая идеология страны, без идеологемы «мы наш, мы новый мир построим» и конечной цели – добиться победы и упрочения социализма на международной арене, то есть власти пролетариата. Идеология России должна быть востребована, и иметь своей квинтэссенцией жизненную философию постсоциалистического общества.

Если принять во внимание опыт советской разведки, то можно прийти к очевидному выводу: каково сознание людей, занимающихся разведкой, таков и её результат.

Я хотел бы в год 95-летия отечественной внешней разведки – Службы Внешней Разведки Российской Федерации – передать сердечное поздравление с этим юбилеем её руководству и сотрудникам, а также всем её ветеранам.

 

Победы, не равные поражениям

Маркус Вольф написал книгу о деятельности Главного управления «А» МГБ ГДР «Игра на чужом поле», в которой проанализировал ход и основные итоги состоявшейся «игры» спецслужб, счёт в которой был в его пользу. Его воспоминания я могу только дополнить, поскольку только он обладал всей полнотой информации о её деятельности. И только за период с конца 1969 года по 1976 год, когда я как советский офицер связи принимал участие в практическом взаимодействии ПГУ КГБ СССР с разведкой ГДР. В эти годы немецкая разведка, нередко в тесном взаимодействии с нашей службой, добивалась блестящих результатов. Были, к сожалению, у неё и провалы, которые неизбежны в боях на «тайном фронте». Победы и поражения в «холодной войне» и само сотрудничество разведок ГДР и СССР – уже история, к тому же растиражированная средствами массовой информации. Но история, достойная нашей памяти.

В Берлине я непосредственно подчинялся Уполномоченному КГБ при СМ СССР по координации и связи с МГБ – МВД ГДР генерал-лейтенанту Фадейкину Ивану Анисимовичу, который много сделал для укрепления сотрудничества между органами безопасности СССР и ГДР.

Он был участником ВОв, командовал полком в битве под Москвой в 1941–1942 г. г., имел большой опыт руководящей работы в органах военной контрразведки и разведки СССР. В 1953 году, когда произошли антиправительственные выступления в ГДР, он исполнял обязанности руководителя нашего берлинского аппарата. Хорошо знал политическую обстановку в обеих частях Германии, её историю, практику взаимодействия с органами безопасности ГДР и, что было особенно ценно, немецкий менталитет. Он, как и другой представитель советских органов госбезопасности в ГДР в 1953–1957 гг. – легендарный разведчик-нелегал, сотрудник резидентуры НКВД СССР в фашистской Германии – Коротков Александр Михайлович, оказал большую помощь ГДР в создании национальных органов безопасности и их укреплении. С благодарностью об этом неоднократно говорили в беседах министр госбезопасности Эрих Мильке, его заместители Бруно Беатер (по контрразведке) и Маркус Вольф (по разведке). Следует отметить, что такому авторитету Фадейкина способствовали и другие личные качества: высокая ответственность, внимание и обязательность в отношениях с людьми. Данное слово Фадейкин держал, был педантичен даже в мелочах, но умел выделить главное; в частности, в 1960–1970 гг. он следил за ситуацией вокруг двух источников ценной политической информации в ФРГ – «Риты» в МИД и «Ханзена» в Федеральном ведомстве канцлера.

Касаясь историй этих двух негласных сотрудников немецких друзей, надо констатировать, что такой выдающийся результат в работе Главного управления «А» МГБ ГДР был прямым следствием его многолетнего тесного, партнёрского взаимодействия с Первым главным управлением КГБ СССР (внешняя разведка). Свой вклад в сотрудничество обеих разведок, включая обобщение и взаимную передачу опыта работы, внесли многие наши офицеры связи при службе Маркуса Вольфа, в частности, Кучин Вадим Витольдович, Герасимов Олег Александрович, Будахин Владимир Николаевич и др.

Все мы постоянно стремились к тому, чтобы наши коллеги из разведки ГДР могли достичь максимальной конспирации работы с источниками, а соответственно, и «живучести» их зарубежного агентурного аппарата, добывающего информацию.

Потеря разведкой ГДР двух, упомянутых выше источников произошла в период моей работы в берлинском аппарате КГБ при СМ СССР в Карлсхорсте и в здании МГБ ГДР на Норманненштрассе.

Как известно, в подобных случаях ведётся поиск не причин неудачи, а виновных в ней. Можно привести и правдивый афоризм известного генерала-десантника и политика перестроечного времени Лебедева А. И.: «Если виноватых нет, их назначают». Такая практика, конечно, давала о себе знать и в Первом Главном управлении КГБ СССР, в котором я служил, так что нам с Будахиным В. Н. априори была уготована роль «козлов отпущения».

Старт неудач в работе друзей в 1970-е годы дало дело агента «Риты», являвшейся источником документальной информации из МИД ФРГ. Маркус Вольф в мемуарах «Игра на чужом поле» об этом деле написал так:

«В начале 60-х годов девятнадцатилетняя Герда О. познакомилась в парижской лингвистической школе «Альянс франсез» со своим будущим мужем – Гербертом З., офицером, занимавшим высокий пост в нашей разведке. Флирт перерос в любовь. Герберт, работавший под псевдонимом «Кранц», открылся Герде (псевдоним «Рита»), которая сознательно и в высшей степени эффективно начала работать на нашу службу. С 1966 года она служила в отделе «Тёлько» – отделе Министерства иностранных дел, где расшифровывались и передавались дальше телеграммы всех западногерманских посольств.

Стиль работы в «Тёлько» был, мягко говоря, небрежным, а «Рита» была не из робкого десятка. Раз за разом она хладнокровно набивала свою объёмистую сумку многометровыми телеграфными лентами и выходила из здания, не подвергаясь обыску. Когда её на три месяца послали шифровальщицей в западногерманское посольство в Вашингтоне, мы получили неожиданную возможность быть в курсе германо-американских отношений.

В начале 70-х годов «Рита» была переведена в боннскую миссию в Варшаве. Тогда и дал знать о себе кризис нашего сотрудничества, отражавший, к сожалению, состояние брака «Риты» и «Кранца». Герберту З. пришлось остаться в Федеративной республике, а его жена познакомилась в Варшаве с западногерманским журналистом, агентом БНД, влюбилась в него и открыла сердце. Правда, её симпатия к «Кранцу» оставалась столь сильной, что «Рита» позвонила ему и предупредила.

То, что случилось потом, похоже скорее на шпионский роман, нежели на сухую реальность. Герберт З., едва избежавший разоблачения, сидел у нас. Герда О. находилась под неусыпным наблюдением на варшавской вилле посла Федеративной республики. Мы ещё надеялись, что она изменит своё решение и не вернётся в Бонн, но напрасно. Мои польские коллеги обещали использовать малейший шанс, чтобы воспрепятствовать отъезду «Риты», однако такой шанс не представился. Когда в аэропорту появилась «Рита в сопровождении посла и советника посольства вместе с двумя офицерами БНД, которым надлежало доставить её в Бонн, к ним подошёл польский офицер и предложил женщине убежище в Варшаве. Мгновение она колебалась – и это мгновение должно было показаться послу вечностью, – а потом покачала головой и вошла в самолёт.

Случившееся не было славной страницей в истории моей службы. «Рита» охотно рассказала западногерманским ведомствам всё, что знала о нас, и вследствие её разоблачений «Кранц» оказался “засвеченным “».

Можно дополнить историю предательства «Риты» информацией западногерманского журнала «Штерн» № 29 за 1973 год:

«Вскоре «Рита» добывала информацию больше из страха, чем из любви (к «Кранцу». – Н. В.). Если она не так быстро добывала очередную партию материалов из дипломатического ведомства, он орал на неё и избивал так, что она должна была скрывать синяки от сотрудниц по работе, одевая платья с длинными рукавами».

По свидетельству «Штерн», в Варшаве «Рита» стала сожительствовать с немецким журналистом (по данным разведки МГБ ГДР, сотрудником резидентуры БНД в Польше). 27 мая 1973 года ночью в баре гостиницы «Европейская» в нетрезвом состоянии она рассказала ему о том, что уже много лет сотрудничает с разведкой ГДР, её преследует постоянно страх и она не может больше вести двойную жизнь. Знакомство «Риты» с «журналистом» из БНД коллеги из разведки МГБ ГДР объясняли тем обстоятельством, что через неё как секретаря шла и переписка резидентуры. На мой взгляд, именно последнее обстоятельство могло стать причиной внимания к «Рите» со стороны БНД.

Остаётся сделать и ключевой вывод: «Рита» оказалась не в состоянии справиться со стрессом в одиночку.

28 мая 1973 года агент совершил явку с повинной к офицеру по безопасности Францу Сикоре. «Рита» предварительно в этот же день по телефону сообщила «Кранцу» об опасности. Она заявила в посольстве ФРГ в Варшаве: «…Да, мой муж был моим оперработником. Я давно его уже больше не люблю, но несмотря на это я его предупредила. Вы не знаете, ушёл ли он?»

29 мая 1973 года я, как было принято, с утра находился в своём рабочем кабинете в здании Главного управления разведки МГБ ГДР и около полудня был приглашён Маркусом Фридрихом Вольфом в его кабинет, где он без деталей сообщил об измене «Риты» и уходе из ФРГ «Кранца».

Побудительные мотивы для предательства, совершённого «Ритой» в Варшаве, в принципе, с учётом её нежелания продолжать конспиративную работу, неожиданностью не стали. Коллеги из разведки МГБ ГДР в 1972–1973 гг. обсуждали с советскими офицерами связи вопросы безопасности их работы с «Ритой»: её психофизическое состояние из-за хронического кризиса семейных отношений и стресса ухудшалось. Но ситуацию исправить не удалось.

Стоит констатировать, что «Рита» была одним из самых ценных источников документальной информации разведки ГДР, которую мы оперативно получали от друзей. Её материалы использовались при выработке в СССР ответственных внешнеполитических решений и шагов. Документы были крайне актуальны и необходимы: шла активная борьба за международную разрядку, пересматривалась политика в отношениях между Москвой и Бонном, ГДР и ФРГ, в ГДР менялся политический лидер, в бундестаге ФРГ по инициативе ХДС/ХСС проводился вотум недоверия канцлеру Вили Брандту, который вёл позитивную «восточную политику», проходило Совещание по вопросам безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки, велась подготовка подписания Договора СССР – США по противоракетной обороне (ПРО).

Как агент иностранного государства, совершивший явку с повинной, аресту «Рита» согласно уголовному кодексу ФРГ не подверглась, но её приговорили к 3 годам тюрьмы.

 

Попали в историю

Громкую известность Маркусу Вольфу принесла история провала в ФРГ в апреле 1974 года двух офицеров-нелегалов: «Ханзена» – Гюнтера Гийома, внедрённого Главным управлением внешней разведки МГБ ГДР в Ведомство федерального канцлера ФРГ, и «Аниты», его жены. «Ханзен» был приговорён к одиннадцати, а «Анита» – к восьми годам тюремного заключения. Оба были позднее обменены: «Анита» в марте 1981 года на двух, а «Ханзен» в октябре 1981 года – на одиннадцать западногерманских агентов.

Ради объективности надо сразу сказать, что немецкие друзья не ставили перед «Ханзеном» задачи войти в «ближний круг» Вилли Брандта, но как раз так и произошло.

24 апреля 1974 года в Бад-Годесберге контрразведка ФРГ арестовала референта канцлера Гюнтера Гийома в его квартире. Неожиданно при аресте он торжественно произнёс: «Я офицер Национальной народной армии ГДР и сотрудник её Министерства государственной безопасности. Я прошу уважать мою офицерскую честь».

От этих слов оторопь взяла больше наших немецких коллег, чем западногерманских контрразведчиков. В дальнейшем «Ханзен» показаний не давал, но было поздно: прозвучало чистосердечное признание.

«Анита» от дачи показаний также отказалась.

На начальника разведки МГБ ГДР Маркуса Вольфа и его заместителей факт ареста двух ценных разведчиков-нелегалов – «Ханзена» и «Аниты» – произвёл меньшее впечатление, чем заявление их сотрудника.

В соответствии с инструктажем в случае ареста «Ханзен» мог назвать только свои фамилию и имя, заявить требование известить о своём аресте представительство ГДР в Бонне, но от дачи показаний отказаться.

Для нас, офицеров связи (руководителем, как уже говорилось, был полковник Будахин Владимир Николаевич, в ВОв зенитчик-пулемётчик на судах «караванов смерти», доставлявших грузы по «ленд-лизу»), поведение «Ханзена» при задержании оказалось мистической загадкой.

Долгосрочная операция по вводу агентурной пары Гийомов в ФРГ и разведывательное их проникновение в партии и один из главных органов власти ФРГ иллюстрируют выдающиеся достижения сильной разведки ГДР. Многолетнее практическое взаимодействие немецкой и советской разведок закономерно привели к такому успеху: его истоком и основой были переданные советской разведкой опыт и оказанная помощь.

Вот цитата из мемуаров Маркуса Вольфа «Игра на чужом поле»:

«…Как и десятки молодых людей, Гюнтер Гийом и его жена Кристель в середине 50-х годов (в 1956 году. – Н. В.) по заданию моей службы под своими настоящими именами отправились в Федеративную республику. Так как мать Кристель, голландка, к тому времени уже перебралась во Франкфурт-на-Майне, супруги миновали лагерь для беженцев и опрос западными спецслужбами. Они получили от нас задание искать источники в СДПГ и «вести» их, и с этой точки зрения казалось наиболее целесообразным вступление обоих в партию и активная работа в них. При этом они добросовестно придерживались директивы (линии поведения и инструктажа. – Н. В.) строго представлять линию правого крыла СДПГ и именно там находить друзей (то есть приобретать связи и источников информации. – Н. В.)». И далее по книге: «…Кристель Гийом первая добилась успеха: в начале 60-х годов она стала руководителем бюро Вилли Биркельбаха. Он был особенно влиятельной фигурой социал-демократии, членом правления партии, депутатом бундестага и членом его важных комитетов, а также председателем социалистической фракции Европарламента… В 1964 году Гюнтер Гийом стал оргсекретарём франкфуртской подокружной организации СДПГ, а в 1968 году – оргсекретарём фракции в городском собрании и его депутатом… Следующим, чьё доверие завоевал Гийом, был Георг Лебер (впоследствии министр транспорта ФРГ. – Н. В.). Именно Георг Лебер стал так называемым основным «протектором», т. е. покровителем «Ханзена», обеспечившим ему получение работы в октябре 1969 года в Ведомстве федерального канцлера в Бонне – в самом важном центре разведывательного проникновения ФРГ. Лебер был «на ты» с Эмке, шефом Ведомства федерального канцлера, который интеллигентно и приютил с своём ведомстве человека Лебера».

Интеллигентность, разумеется, не порок, но…

Маркус Вольф пишет в своих мемуарах:

«…С 1 января 1973 года он («Ханзен». – Н. В.) был представлен канцлеру в качестве личного референта по партийным вопросам и с тех пор участвовал как в заседаниях правлений партий и фракций, так и в совещаниях заведующих отделами правления партии…».

Западногерманский журнал «Дер Шпигель» подтверждает слова Вольфа о Гюнтере Гийоме в документальной статье «Дело Гийома»: «…Деятельный и прилежный сотрудник быстро делает карьеру. Уже 7. 8. 1970 года Эмке (руководитель ведомства в ранге министра. – Н. В.) даёт указание о переводе Гийома в «Бюро по связи» («Verbindungs-stelle»), которое подчиняется непосредственно шефу Ведомства Федерального канцлера, и круг его задач расширяется. Он теперь отвечает за контакты с парламентом, партиями, церквями и объединениями. И здесь он как организатор показывает себя с лучшей стороны… 11 декабря 1972 года ему дополнительно к его обязанностям официально передают «Бюро по связям» – функции, которые выполнял прежний референт Ройшенбах. 1 июня 1973 года его уже формально назначают на должность референта по партиям и объединениям в бюро федерального канцлера Вилли Брандта».

Такой успех ведомства Маркуса Вольфа был для этого выдающегося разведчика подобен заложению его именной плиты на аллее славы спецслужб мира, если бы она существовала.

Теперь «Ханзен» состоит на службе при канцлере и передаёт разведке МГБ ГДР секретную и весьма актуальную информацию, которая через нас, офицеров связи, а нередко и напрямую – через министра госбезопасности Эриха Мильке и Ю. В. Андропова – идёт руководству СССР. Об этом Вольф пишет:

«…Его общее задание, как и прежде, заключалось в немедленных сигналах о возможном обострении международной обстановки, в информации о подготовке Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, о позиции федерального правительства относительно переговоров по разоружению между США и СССР, а также в использовании любой возможности узнать больше о подлинных намерениях США. Гийом выполнял это задание по мере сил, правда, уже не особенно долго».

Почему «уже не особенно долго», стало нам ясно после ареста супругов Гийомов, который сразу приобрёл в мире большой политический резонанс, привёл к отставке Вилли Брандта в ФРГ и нанёс вред межъевропейским отношениям.

Такого громкого провала в деятельности разведки ГДР не было ни до него, ни после. Негативные же политические последствия разоблачения супругов Гийомов как агентов социалистического блока были большими, а разобраться в причинах потери «Ханзена» оказалось совсем непросто.

Руководство разведки ГДР считало, что всё вызвано рутинной проверкой, которую Гийомы всё же прошли. Логика в этом, как нам казалось, была. Невзирая на риск, было логичным и дальнейшее использование «Ханзена» в добыче ценной политической информации из непосредственного окружения канцлера. Следует отметить, что именно в период с 1970 по 1973 год «Ханзен» добыл ценнейшую информацию о позициях западногерманских союзников Англии и США, в первую очередь при выработке положений Декларации Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Этим он во многом способствовал Советскому Союзу, с учётом имевшихся разногласий внутри блока НАТО, занять нужную позицию на совещании и его успеху.

Была и другая реальность: «Ханзен» явно попал под подозрение. Другими словами, единство и борьба противоположностей в анализе его провала помешала прийти к чёткому выводу.

Разведка друзей считала, что провал «Ханзена» мог произойти из-за того, что в радиосвязи с агентом после его вывода в ФРГ использовались шифры КГБ СССР, которые, несмотря на полную гарантию наших специалистов-криптографов, контрразведка ФРГ «взломала». Следовательно, эти шифры могли оказаться ненадёжными. С «Ханзеном» в ФРГ разведка друзей поддерживала одностороннюю шифрованную радиосвязь через своего агента, который принимал и передавал ему сообщения из Центра. Он же для передачи курьеру получал от «Ханзена» разведматериалы в контейнере. Система связи с «Ханзеном» была достаточно законспирирована и действовала на протяжении ряда лет.

Возникшая проблема приняла принципиальный для нас характер, тем более что провал «Ханзена» вызвал огромный политический резонанс и тяжёлые последствия: Брандт в мае 1974 года ушёл в отставку с поста канцлера ФРГ, что было серьёзной потерей для внешней политики СССР.

В Карлсхорсте, где находился аппарат Уполномоченного КГБ при СМ СССР, и в Москве полагали, что вывод ошибочен, по-видимому, разведка ГДР в работе с «Ханзеном» допустила собственные ошибки.

Документацию поддержания радиосвязи с «Ханзеном» за много лет проанализировали с участием советского криптографа, который передавал разведке МГБ ГДР ещё с 50-х годов коды, якобы оказавшиеся «расколотыми» противником. В результате выявили нарушения немецкими сотрудниками инструкций по работе с шифрами, что и привело к расшифровке.

Но в тот период мы ещё не знали, что ключевым звеном в раскрытии «Ханзена» была именно эта халатность.

Маркус Вольф видел дело так:

«…В 50-х годах моя служба применяла советскую систему шифрования до тех пор, пока мы не узнали, что западные спецслужбы раскрыли её с помощью электронных средств и могли не только расшифровывать телеграммы, но и классифицировать их по адресатам. Мы сразу сняли систему с применения. Анализируя дело Гийомов, мы пришли к выводу, что телеграммы, адресованные им в начальный период, не позволяли сделать вывод об их идентичности… Кроме того, мы забыли учесть поздравления с днём рождения и Новым годом, которые наша служба, как правило, посылала своим сотрудникам… Чиновник (сотрудник Ведомства по защите конституции Шорегге. – Н. В.) взял дело с телеграммами и сравнил даты поздравлений с днями рождения семьи Гийомов. С этого момента всё стало ясно: они совпали…».

Он в воспоминаниях о деле «Ханзена» приходил к следующему выводу:

«Непростительная ошибка, в которой я могу упрекнуть себя и своего сотрудника (офицера Гийома. – Н. В.), была другого рода. Исследуя потенциальные источники опасности для семьи Гийомов, мы забыли о радиограммах конца 50-х годов, хотя и знали, что их расшифровали. Мы просто не придали им значения».

К нашему общему сожалению, должное значение им придал Верховный земельный суд в Дюссельдорфе в своём приговоре по делу Кристель и Гюнтера Гийомов – 8 и 13 лет тюремного заключения соответственно.

Обмен Гийомов был проведён в 1991 году. В ГДР их брак окончательно распался. Их сын Пьер вернулся в ФРГ, а Гюнтер Гийом женился вторично, долго болел, умер в 1995 году, Он похоронен в Марцане под Берлином.

Маркус Вольф написал в мемуарах:

«…Дело Гийома было для моей службы самым тяжёлым поражением. Я никоим образом не хотел отставки Брандта…».

Это честное и мужественное признание большого человека, который был вправе сказать, что в 1956 году «по заданию… службы», возглавляемой им, под своими данными «беженцы» из ГДР Гийомы пересекли германо-германскую границу и выполнили его с честью.

Уместно констатировать, что они выполняли свои задания так, что Маркус Вольф мог, вероятно, с чувством гордости за работу сказать в интервью радио «Немецкая волна»: «Таких политических скандалов уже не будет». Дополним его – и таких крупных операций: нет уже мощной разведслужбы ГДР, которой он руководил.

Правда и в том, что долгосрочная и масштабная работа с «Ханзеном» – это грандиозный успех разведки ГДР, основу которого составили дружба и сотрудничество разведок СССР и ГДР. Надо сказать и то, что такой крупный провал и масштаб его политических негативных последствий никак не отразились на служебном положении как Маркуса Вольфа, так и офицеров разведки, ведших работу с Гийомами.

 

Вотум недоверия канцлеру Вилли Брандту

Разведка не только добывает, но и реализует информацию, проводя активную работу по поддержке или компрометации политического курса или конкретных политиков зарубежных стран. Это направление её работы – одно из древних – остаётся востребованным и сегодня, причём, возможно, даже в большей степени, чем раньше.

Под руководством Маркуса Вольфа разведка МГБ ГДР осуществила ряд результативных активных мероприятий, например, в период подготовки и проведения в бундестаге ФРГ вотума недоверия канцлеру ФРГ Вилли Брандту (настоящее имя Херберт Карл Фрам).

В 1972 году партии Христианско-демократический союз и Христианско-социальный союз, находившиеся в оппозиции в бундестаге 7-го созыва, инициировали процедуру вотума недоверия правительству Вилли Брандта, немецкого антифашиста и участника норвежского сопротивления в годы Второй мировой войны.

Социал-демократ Вилли Брандт как канцлер ФРГ проводил в отношениях с европейскими социалистическими странами реалистическую восточную политику, соответствовавшую курсу Советского Союза, брал курс на достижение мира, безопасности и разрядки напряжённости. Эта программа кратко формулировалась как «перемены через сближение».

Шёл также процесс нормализации отношений между двумя немецкими государствами.

В 1970 году СССР и ФРГ заключили договор, на очереди были договоры ФРГ с ГДР, ПНР и ЧССР, а в 1971 году в Осло Вилли Брандту вручили Нобелевскую премию мира, признав тем самым его личностью мирового масштаба.

Получение канцлером премии было воспринято в ФРГ почти как оправдание немцев за преступления нацистов во Второй мировой войне, что ещё больше укрепило его позиции внутри страны.

Христианско-демократическая оппозиция выступала против восточной политики Вилли Брандта. Правящая социально-либеральная коалиция СДПГ/СвДП имела почти равное с ней количество депутатов. В таком соотношении мест в парламенте христианские демократы увидели в 1972 году свой шанс возврата власти в ФРГ. Он заключался в проведении в бундестаге конструктивного вотума недоверия правительству, а затем переизбрания канцлера. В результате, как они надеялись, Вилли Брандт с его восточной политикой будет устранён.

Для успеха оппозиции требовалось абсолютное большинство голосов в 249 голоса, а у неё было только 247.

Такой оказалась обстановка на германо-германском участке фронта «холодной войны», когда я был командирован в Берлин в качестве одного из офицеров связи при руководстве внешней разведки МГБ ГДР.

Другими словами, мы оказались на передовой «холодной войны», вместе с немецкими разведчиками отстаивая безопасность наших стран.

К тому же нам вскоре надо было по указанию Центра совместно действовать, чтобы не допустить смещения в ФРГ «канцлера мира» Вилли Брандта и отказа Западной Германии от его восточной политики. Исполнение при этом было взято под жёсткий контроль, с почти ежедневной отчётностью Первого Главного управления КГБ при СМ СССР.

Самые реальные возможности для успешного решения этой неотложной и приоритетной задачи имелись у внешней разведки МГБ ГДР.

После кропотливого изучения и выяснения конкретных оперативных возможностей, всестороннего обсуждения и согласования в двухстороннем порядке мероприятий, предложенных разведкой ГДР, был принят избранный Маркусом Вольфом план операции.

Христианские демократы в стремлении к власти приобрели в бундестаге ФРГ (под, скажем так, денежный интерес) голоса трёх перебежчиков из лагеря социал-либералов и одного депутата от СДПГ. Казалось бы, тем самым оппозиция надёжно гарантировала себе абсолютное большинство голосов, необходимое для принятия конструктивного и такого желанного вотума недоверия.

Вот как написал об этой операции в книге «Игра на чужом поле» Маркус Вольф:

«Наши источники сообщали, что ХДС и ХСС, в особенности Штраус и Маркс, развернули многообразные и активные действия, чтобы побудить депутатов правительственной коалиции к голосованию против договоров и тем самым против Брандта. Мы получили надёжную информацию о том, что позицию поменяли три парламентария от СвДП, в том числе бывший председатель партии Менде, и социал-демократ, функционер одного из землячеств Херберт Хупка… Благодаря купленным голосам победа казалась ХДС – ХСС несомненной. Тем самым ратификация договоров была бы сорвана».

В сложившейся обстановке проводить долгосрочные активные мероприятия по компрометации оппозиционеров, укреплению рядов и влияния правящей в ФРГ коалиции было явно поздно и скорее всего неэффективно. Единственно обоснованным оставался только один путь выполнения ответственного поручения Москвы, и Маркус Вольф его мастерски использовал. Об этом он написал так:

«Политические акции не сулили большого успеха по сравнению с покупкой голосов христианских партий…

Я вспомнил о депутате из ХДС от Баден-Вюртенберга Юлиусе Штайнере, который превратился в ординарный источник информации и за это регулярно получал денежное вознаграждение. Из нашей кассы я выделил 50 тысяч марок (марок ФРГ. – Н. В.), чтобы побудить его голосовать против вотума недоверия. Штайнер позже утверждал, что получил от Винанда (Карл Винанд, секретарь фракции СДПГ в бундестаге. – Н. В.) 50 тысяч марок… Перед голосованием вотума недоверия, которое должно было состояться 27 апреля 1972 года, стали известны имена ещё четырёх депутатов от партий правительственной коалиции, которые собирались голосовать против Брандта. Оппозиция в связи с этим демонстрировала уверенность в победе. Когда затем был объявлен результат голосования, оказалось, что ей, вопреки ожиданиям, не хватило двух голосов. Телевидение показывало озабоченные лица оппозиционных депутатов, растерянного Райнера Барцеля (Райнер Барцель, кандидат в канцлеры от ХДСС. – Н. В.). По меньшей мере, два депутата от ХДС проголосовали против собственной партии…».

27 апреля руководство внешней разведки ГДР собралось вместе с Маркусом Вольфом у телеэкрана и заинтересованно смотрело, как их человек Юлиус Штайнер невозмутимо и с улыбкой опустил свой бюллетень. А когда сообщили о неожиданном для оппозиции провале вотума недоверия, все немецкие друзья, участники операции, имевшей по смыслу очень точное название «Биржа», выпили вместе с Вольфом шампанского, имевшего для них, бесспорно, вкус только что одержанной победы над противниками разрядки и… конечно, заслуженной и высокой награды.

Спустя некоторое время и советские участники операции также получили правительственные награды ГДР.

Западногерманский журнал «Дер Шпигель» («Зеркало») 1 мая 1972 года сообщил, как прошла политическая схватка в бундестаге:

«Канцлер Брандт и кандидат в канцлеры Барцель (кандидат от оппозиции, инициировавшей процедуру вотума недоверия. – Н. В.) продемонстрировали на прошедшей неделе один другому обморок… Кандидату в канцлеры не удалось свергнуть правительство вотумом недоверия в бундестаге; канцлеру в бундестаге отклонили бюджет.

…Между тем в игре двух почти равносильных блоков бундестага поставили исторический пат три свободных демократа… Депутаты от СвДП Хельмс, Кинбаум и, Кюльманн-Штумм попали в поле зрения правительства и оппозиции и были перевербованы… Имеющееся равенство голосов в бундестаге до сих пор не даёт провести новые выборы… Так, кандидат в канцлеры, хотя он думал, что зарезервировал за собой голоса трёх перебежчиков, завис при 247 голосах, то есть на два голоса меньше, чем нужно для большинства… В своём стремлении к власти он кинулся к троице слабой поддержки и помог этим трём на несколько дней и часов получить сомнительную известность».

В ФРГ разразился крупный политический скандал в связи с откровенным подкупом депутатов, однако для остального мира он значил очень мало: впереди его ожидали существенные изменения.

В 1973 году, как написал далее в книге Маркус Вольф, «Европа политически изменилась. Оба государства стали полноправными членами ООН». Другими словами, разведка во многом содействовала и укреплению международных позиций ГДР.

Что касается Юлиуса Штайнера, то он быстро, как говорится, прокутил деньги и в общем-то поиздержался. Он стал давать за гонорар интервью, в которых раскрыл факт своего сотрудничества с внешней разведкой ГДР и то, что проголосовал против вотума недоверия. Немецкие друзья, естественно, немедленно исключили его как не кристально честного из членов своего общества немецких патриотов.

Я убеждён в том, что эта успешно проведённая операция в бундестаге ФРГ останется в истории не только как крупная профессиональная победа разведки МГБ ГДР, но и как её существенный вклад в дело разрядки и недопущения атомного противостояния в мире.

Во всяком случае, бесспорно, что операция ведомства Маркуса Вольфа как бы предварила дальнейший ход событий на мировой арене, а это редкий успех разведки.

Вспомним о политических последствиях провала вотума недоверия Вилли Брандту.

В июле – августе 1975 года главы 33 европейских государств, США и Канады подписали Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, была образована Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе – ОБСЕ.

Нейтрализовалась опасность нарастания военной конфронтации двух блоков-антиподов – НАТО и ОВД, противостоявших друг другу в годы «холодной войны». Это был большой успех внешней политики Советского Союза, последовательно выступавшего инициатором сокращения гонки вооружений, которая лежала тяжким бременем на нашей экономике. В биполярном мире ушедшего времени был сделан важный исторический шаг от конфронтации к сотрудничеству – шаг к недопущению атомной войны.

Достигнутая в 1975 году в Хельсинки победа политики мира и разрядки обеспечила стабильность нового порядка в рамках мирного сосуществования различных систем в прошедший исторический период. Но и после краха биполярного мира, в связи с развалом социалистического лагеря, человечество продолжает существовать без ядерной конфронтации. Это не иллюзия относительной стабильности и безопасности в мире, а реальность, которой мы обязаны и Хельсинкским соглашениям и которую надо сегодня вновь отстаивать.

Известно, что политика и разведка неразрывно связаны и что судьбу страны или человека изменить нельзя: они данность, в отличие от истории, которую можно переписать.

Сегодня мы являемся свидетелями политики Запада, в которой тон задают США, попыток сфальсифицировать историю, в частности итоги Второй мировой войны, принизив огромную роль в разгроме фашизма советского народа, а России – в современной геополитике.

Есть и другая данность, о которой я должен написать, – это общий вклад, который внесли органы госбезопасности СССР и ГДР за весь период их эффективного и надёжного взаимодействия в обеспечении безопасности и мира.

 

Раскрытие «Элоки» НАТО

Офицер Агентства национальной безопасности США Эдвард Сноуден раскрыл для общественности, что АНБ США в глобальном масштабе шпионит в эфире и даже за главами союзных США стран. Для профессиональных разведчиков это не было сенсацией, если не считать то, что масштаб так называемой «прослушки» велик и её технология высшего класса. Конечно, о деятельности по прослушиванию телефонных переговоров и перехвате электронной почты американских граждан весьма закрытого АНБ США, работающего с использованием несовершенного американского законодательства, в общем-то, было уже давно известно. Держало же под «колпаком» за пределами США иностранных граждан и учреждения агентство уже давно.

Дело это специфическое и обычное для спецслужб. Вот только циничная бесцеремонность Америки по отношению к союзным державам перешла прежние границы, так сказать, допустимого в мире шпионажа. И ещё какая-то при этом унизительная сверхтерпимость её союзников американского шпионажа в эфире, пожалуй, новинка, но дело это, что ли, «семейное» для стран – членов НАТО.

В связи с этим громким скандалом в неприличном, видимо, натовском «доме», порождённым рассекреченными Эдвардом Снуоденом материалами НБА США, я решил написать на тему дня, что ли, ещё об одной нашей успешной операции, проведенной совместно с разведкой ГДР в 1970-х годах, по противодействию подобному шпионажу, которым и тогда занимались спецслужбы США и других стран – членов НАТО. Во время «холодной войны», правда, главной мишенью для подрывной работы противника были, естественно, страны социализма.

К середине 1970-х годов произошло обострение конфронтации между Западом и Востоком, и операция по противодействию технической разведке противника приняла характер скоротечного боя.

Стоить вспомнить, что до и после создания блока НАТО в апреле 1949 года Западом неоднократно готовилась агрессия против Советского Союза с применением атомного оружия, в ходе которой намечалось уничтожение сначала 70 советских городов, затем – 100, что привело бы к уничтожению только в первый месяц войны примерно 3,7 миллионов советских граждан. Осуществлению этих планов помешали два обстоятельства: испытание в СССР атомного оружия, что лишило США и Англию ядерной монополии, и добыча советской разведкой планов так называемого «стратегического воздушного и атомного удара, предусматривавших сбрасывание 300 атомных бомб («Дропшот» и др.). Сегодня, наверняка, у Запада такие планы против новой России существуют, как и имеются новые высокоточные и эффективные средства поражения противника.

В 1970-е годы в ФРГ получил интенсивное развитие и, следовательно, активное применение конкретный вид электронной разведки, который имел кодовое обозначение «Элока», с её подсистемой радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Американская и израильская системы РЭБ, напомню, эффективно применялись, например, в военных конфликтах на Ближнем Востоке, что широко освещалось в СМИ.

«Элока» занималась не только, как говорят, «перехватом» и «прослушкой», то есть шпионажем, но и являлась новым средством подавления систем управления и связи вооружённых сил противника, то есть вооружённых сил социалистических стран – членов Организации Варшавского договора.

Средствами радиоперехвата «Элока» оперативно добывала военно-политическую информацию по социалистическому блоку, которую натовские спецслужбы и вооружённые силы анализировали и использовали против СССР и его союзников.

В общем, она представляла реальную и постоянно нарастающую угрозу для обороны стран – участниц Варшавского договора. Срочно потребовалось выработать меры противодействия натовской технической разведке и пресечения её подрывной работы, поэтому КГБ СССР был заинтересован в получении разведывательной информации по «Элоке», причём в довольно краткий срок. Нужны были конкретные сведения о её дислокации, организации, средствах, методах работы, личном составе и так далее.

Можно прямо сказать, что добывающий разведывательную информацию аппарат КГБ СССР в берлинском Карлсхорсте, где дислоцировалось наше Представительство, оказался в остром цейтноте: речь шла о разработке секретных объектов НАТО со строгим контрразведывательным режимом. Информация по ним нами уже рутинно добывалась, но имевшиеся агентурные возможности оперативных отделов не гарантировали быстрого успеха. Мероприятия по разведывательному проникновению в такие объекты Запада занимали много времени.

С руководством внешнеполитической разведки ГДР, от которой в порядке обмена информации тоже поступали первичные сведения, касающиеся технической разведки противника, обсуждался вопрос об активизации разведработы в этом направлении с уже имевшихся у немецких друзей позиций.

Ведомство Маркуса Вольфа, как и в других случаях, выразило готовность помочь, а также изыскать новые оперативные возможности для разработки объектов «Элоки».

Чёткость и оперативность оказания немецкими разведчиками помощи нам в своевременном решении заданий, поступавших из Центра, не в малой степени проистекала из немецкого менталитета. В данном случае можно говорить не только об общей с ними идеологической и политической близости, которая составляла мощный фундамент дружбы и взаимодействия, а и о традиционном отношении немецкой нации к нравственным категориям – чести и долгу. На этом свойстве немецкого менталитета, если бросить ретроспективный взгляд в недалёкое прошлое Германии, паразитировали нацисты. После разгрома фашизма эта приверженность трудолюбивого немецкого народа к порядку, верности долгу и чести помогла ему создать в Восточной части Германии социалистическое государство рабочих и крестьян.

К сожалению, эти высоконравственные понятия в современной России оказались мало востребованными, более того, они в условиях преобладания в обществе материальной мотивации обесцениваются, с чем нам, ветеранам разведки, трудно примириться.

Как считала Крупская Н. К., мораль капиталистического общества такова: «Бог – за всех, каждый – за себя», – и была права. Если у человека выработалась устойчивая психологическая установка на зарабатывание денег, то есть на материальную выгоду, то чувство долга будет невостребованным и утрачивается, бесчестность становится нормой поведения. Этот порок нравственности крайне опасен для общества и государства. В дореволюционной России художник-классик Павел Федотов, заметив эту аморальную сторону капитализма, написал: «Всюду деньги! Даже в рай тоже денежки подай». С долгом, как известно, культ денег не согласуется, а честь и достоинство за деньги не купишь.

Остаётся надеется на то, что полоса меркантилизма и безнравственности пройдет: наш народ велик не только своей силой, способностью к самоорганизации в час тяжёлой беды, но и, конечно, исконной в православной России духовностью: всё-таки Россия остаётся Третьим Римом.

Немецкие разведчики и их руководитель Маркус Вольф, как раз считали для себя офицерскими честью и долгом выполнить просьбу советской разведки. В своё время источник советской разведки в БНД Хайнц Фелфе, имевший высокий офицерский чин, будучи раскрытым противником, так объяснил свой мотив сотрудничества с нами: американцы во Второй мировой войне варварской бомбардировкой разрушили его родной город Дрезден и было желание стать для советской разведки помощником № 1 (заметим, в немецкой школе высшим баллом была единица, в России – пятёрка). Согласно морали немецкого общества, быть первым номером – значит быть достойным уважения.

Итак, мы скоординировали с ведомством Маркуса Вольфа наши действия по выполнению поставленной Центром задачи. Вскоре информации об организации и функционированию системы технической разведки «Элока» стало больше.

Особенно срочные и ценные материалы мы получали от немецких друзей на уровне соответствующего сектора, что позволяло оперативно проанализировать их и наметить направление дальнейших оперативных действий, так сказать, в прикидочном варианте, до утверждения руководством. Разумеется, такой метод работы требовал профессиональных знаний.

Обычно я привозил добытые немецкой разведкой материалы в наше Представительство, где мы их изучали, сверяя уже с имевшимися данными, перед докладом руководству.

Наступило время открытия нами тайн службы технической разведки противника «Элока». И она действительно перестала существовать для нас как секретная служба, но продолжала работать против соцлагеря и его вооружённых сил, что требовало неотложного противодействия.

Предстояло, конечно, ещё раз проверить добытую информацию, что делается в разведке по нескольким источникам, и обобщить её перед направлением в Центр, по возможности с квалицированными предложениями. Такой порядок чтился в ПГУ КГБ СССР как закон, ну, почти как норма статьи 6 Советской Конституции о руководящей роли партии. Я полагаю, что и после отмены этой статьи такой порядок работы по проверке достоверности и, следовательно, её оценки и анализа останется и будет законом для отечественной разведки.

Мы систематически проводили анализ добытых сведений в Берлине. Повода для утверждения, что мы имеем дело с дезинформацией, он не давал, и это обнадёживало нас. Но, безусловно, требовались ещё документальные материалы самой «Элоки», которые позволили бы сделать окончательное заключение о достоверности, передаваемых в Центр сведений. Проблема типичная в разведке и трудная: для её решения были необходимы прежде всего время и возможности добыть документы.

Разведка ГДР, проявив большую целеустремлённость и оперативность, сумела первой получить материалы, раскрывавшие структуру, задачи «Элоки» и, что было особенно важно, способы её использования американо-западногерманскими спецслужбами. Сомнений не было: все добытые сведения об «Элоке» достоверны.

Информация как продукт разведывательной деятельности имеет свой, скажем, «жизненный» цикл; как правило, он короткий и его можно разделить на фазы. Для государственных инстанций особую ценность и привлекательность разведсведения имеют в первой фазе. А если они носят к тому же упреждающий характер, то они крайне востребованы. Затем они устаревают, то есть необходимо их использовать быстро.

Так вот заслуга Главного управления «А» МГБ ГДР заключалась в данном случае не только в успешной добыче некоторых документов по «Элоке», но и в том, что она их получила своевременно.

Надо отметить при этом, что такая оперативность немецкой разведки была, я бы сказал, фирменным стилем самого Маркуса Вольфа.

Главное управление «А» МГБ ГДР являлось современной и мощной разведывательной службой, в составе которой, как оказалось после краха ГДР, на момент её ликвидации 31 мая 1990 года служили 4128 человек(!). Она располагала разветвлённой агентурной сетью за рубежом (Федеральная прокуратура ФРГ проводила расследование по 2928 уголовным делам на негласных сотрудников разведки).

Я уже рассказал о том, что разведка ГДР блестяще провела в бундестаге операцию, в результате которой был провален план оппозиции легального отстранения Вили Брандта от власти. И эта операция осуществлялась в стиле Маркуса Вольфа и при его личном участии.

К сожалению, я не могу как кадровый офицер советской разведки в прошлом, даже спустя около 45 лет изложить интересные детали операции по «Элоке» (а они стоят этого) и назвать по именам профессионалов из разведки ГДР, проводивших эту работу, а они заслужили того, чтобы их помнили. Некоторые из них, надо сказать, когда уже проживали в объединённой Германии после падения Берлинской стены, попали под каток западногерманской юстиции.

Последний руководитель разведки ГДР генерал-лейтенант Вернер Гроссманн назвал число уголовно преследуемых сотрудников МГБ ГДР – 1622, из них 44 офицера разведки, а вместе с неофициальными сотрудниками – 4171. Какое-то, получается, аутодафе в якобы демократической Германии, а по-русски – правовой беспредел и незаконная месть сотрудникам разведки ГДР.

Немецким разведчикам из плеяды Вольфа мы тогда были в немалой степени обязаны своевременным укреплением безопасности Советского Союза и других стран – участниц Организации Варшавского договора.

Мы совместными усилиями справились со сложным заданием, и в Центр был направлен подробный анализ по «Элоке». Его доложили лично Председателю КГБ СССР Андропову Ю.В., который, кстати, досконально прочитал обзор и отметил хорошую работу и помощь нам со стороны службы Маркуса Вольфа. Высокую оценку Председателя КГБ мы довели до сведения Маркуса Вольфа.

Замечу, кстати, что Андропов Ю. В. периодически поддерживал личный контакт с ним, идя навстречу высказанным им предложениям и пожеланиям, что было свидетельством важности для председателя КГБ СССР братского взаимодействия между ПГУ КГБ СССР и Главным управлением «А» МГБ ГДР.

В своих мемуарах начальник ПГУ, затем председатель КГБ СССР Крючков В. А. дал очень лестную оценку помощи нам немецкой разведки и назвал разведку МГБ ГДР «форпостом социалистических разведок в Европе» (Крючков В. Личное дело. – М.: Олимп – АСТ, 1997).

В мемуарах Вернер Гроссманн пишет:

«…Я убеждён в том, что Главное управление под моим и Маркуса Вольфа руководством внесло свой вклад во время «холодной войны» в дело сохранения мира. И наша работа способствовала, как бы парадоксально это ни звучало, развитию отношений между ГДР и ФРГ».

Спасибо товарищу Гроссманну за то, что он, находясь под прессом судебных властей ФРГ, смог донести до части мировой общественности эту историческую правду: спецслужбы соцлагеря, служа общенациональным интересам своих стран, действительно, смогли обеспечить условия мирного сосуществования двух противоположных систем. И сегодня весь мир ещё пользуется этим плодами их усилий.

У меня нет намерения идеализировать разведку ГДР или возносить образ Маркуса Вольфа на хоругви: в разведке не может быть святых, хотя бы потому, что разведчикам приходится ради достижения успеха вводить в заблуждение противников и даже друзей. Да и делать это бесполезно, если принять во внимание то, что деятельность разведки в результате крушения ГДР была раскрыта: имели место аресты и осуждение агентуры, предательство некоторых сотрудников, захват спецслужбами США и ФРГ оперативно– справочных материалов и так далее. Осталась, однако, память о доблестной и результативной работе немецких разведчиков в тот период «холодной войны».

Тем не менее я считаю, что противник невольно и опосредствованно, например, уголовными процессами против официальных сотрудников разведки МГБ ГДР, их помощников, – процессов, которые в большинстве своём были прекращены, не только подтвердил высокий профессиональный класс и эффективность разведки ГДР, но и продемонстрировал общественности многих стран её очевидные заслуги в деле защиты мира и безопасности.

И она после её упразднения и этих обстоятельств стала заслуженно легендарной, заняв своё достойное место в истории разведок мира и, конечно, в истории Германии.

 

Новые успехи

Главное управление внешней разведки МГБ ГДР вскоре добилось новых успехов в агентурном проникновении в центры противника.

Маркус Вольф пишет: «Для секретных служб противоборство с противной стороной является пиком их деятельности. Внедрение в сферу службы противника – её венцом, а проникновение противника в твою службу – обескураживающим поражением».

Ещё в период моей работы при Главном управлении разведки МГБ ГДР у друзей появился перспективный кандидат для возможного внедрения в спецслужбы ФРГ – Габриела Гаст (псевдоним «Гизела»).

О ней Маркус Вольф написал следующее:

«Габриела Гаст принадлежит к тем, с кем особенно трудно было порвать нити, связывавшие нас на протяжении десятилетий работы в разведке. Эта женщина была белой вороной, исключительным явлением в мире, где доминируют мужчины. Единственная женщина в западногерманской разведке, достигшая руководящего поста в качестве главного аналитика по Советскому Союзу и Восточной Европе, благодаря чему она стала для нас таким источником, о котором каждая разведка может только мечтать. Длительное время в её обязанность входило составление для канцлера сводного доклада по всей полученной информации.

При поверхностном знакомстве можно было легко поддаться опасности причислить Габи Гаст с её сложным характером, высоким интеллектом и образованностью к типу эмансипированной женщины с ярко выраженным тщеславием. Такой психологический портрет был бы, однако, совершенно чужд её сути. Потому что в нём не остаётся места её чуткости, неповторимости и отзывчивости по отношению к другим. Сотрудники моей службы, которые вышли на первый контакт с ней и встречались с ней чаще, чем это было возможно без угрозы делу, могли бы сказать больше, чем я, живи они сейчас. Они были умными людьми, отличавшимися не только терпением – основной добродетелью разведчика, но и большим психологическим чутьём. К Габи они относились по-отечески и были носителями того мировоззрения, которое стало её собственным. Через них Габи чувствовала свою принадлежность к сообществу, которое выступает за правое дело, за благородный идеал… Я неоднократно убеждался, что эта прочная идейная связь, как и для других людей буржуазного происхождения, связавших себя с нашей службой, была для неё определяющим мотивом.

Её чувство социальной ответственности не ограничивалось теорией: когда её брат с женой, взяв на воспитание ребёнка-инвалида, не нашли в себе сил выдержать такую эмоциональную нагрузку, Габи взяла на себя требовавшую столько времени и душевного напряжения заботу о мальчике, чтобы он не был отдан в приют».

Так, немецкие разведчики приобрели агента «Гизела», с которой лично встречался Маркус Вольф, в том числе и за рубежом.

«Гизела» 21 год добывала в аналитическом отделе БНД, которым она и руководила, ценные документальные материалы.

Этого суперагента выдал бежавший в 1990 году в ФРГ сотрудник разведки ГДР. Как написал Маркус Вольф в книге «Игра на чужом поле», предатель «дал решающую улику против Габи, поскольку слышал, как другие сотрудники говорили, что одна женщина с ребёнком-инвалидом в западногерманской разведке работает на нас»:

«Поздней осенью 1990 года она была арестована на австрийской границе.

После известия о её аресте, приведшего меня в состояние шока, я спрашивал себя, а не следовало ли мне отпустить её уже тогда, в середине 80-х годов, открыто поделиться с ней моими сомнениями и признаться, что «реальный социализм» уже и для меня стал миражом и я в него больше не могу верить? В письме из следственной тюрьме она обрисовала мне своё положение и особенно свой ужас, когда поняла, что её предал один из руководящих офицеров нашего центра, что случилось как раз то, что, согласно моим неоднократным заверениям, никогда и ни при каких обстоятельствах не должно было случиться.

Прошло два года между нашим обменом письмами и новой встречей на моём процессе. То, что её выступление в качестве свидетельницы, привезённой из тюрьмы, стало для неё большой нервной нагрузкой, было заметно. В перерыве мы смогли с ней побеседовать без помех и договорились встретиться как можно скорее, чтобы обсудить всё, что волновало. В начале февраля 1994 года дела сложились так, что Габи Гаст после сокращения наполовину срока заключения была выпущена на свободу. В конце марта она приехала ко мне. Мы часами гуляли и говорили до глубокой ночи.

Она постоянно возвращалась к тому, что мучило её на протяжении всех лет заключения: откуда допрашивавшие её следователи получили такие подробные сведения? Поведение Кара-Хайнца Шмидта, её Карличка (сотрудник МГБ ГДР, работавший с ней. – Н. В.), который в суде именовался совсем иначе, и её последнего ведущего офицера стало для неё тяжёлым разочарованием (они дали признательные показания. – Н. В.). Возвратившись домой, она написала мне, что наши беседы облегчили ей осмысление прошлого, хотя и принесли новые глубокие огорчения.

Правда может не только помогать, но и причинять боль. Именно в этом письме я вновь почувствовал незаурядность её характера и душевную чуткость. Поэтому я хотел бы верить, что на «пути познания»… не пропадёт то, что пришло на место нашей работы – дружба».

Маркус Вольф относил к предателям не только тех разведчиков, которые выдают своих источников:

«В моих глазах действительно достойным презрения предателем является тот, кто использует человека до той поры, пока он остаётся полезным для его карьеры…».

Последнее для меня – это просто аксиома, которую надо помнить при оценке любых партнёров ради профессиональной бдительности.

Я лично очень благодарен Маркусу Вольфу за то, что он дал этот пример высокого мастерства агентуриста и личное кредо человечности и порядочности разведчика, без которых, как я убеждён, в разведке нельзя работать профессионально, а значит, результативно.

«Гизела» – один из венцов его деятельности и гордость как разведчика. Даже суд в ФРГ не смог изменить их симпатии и доверия друг к другу.

Нельзя не упомянуть ещё об одном крупном успехе разведки ГДР при Вольфе – агентурном проникновении в штаб-квартиру НАТО в Брюсселе.

Операцию друзья начали ещё в период моей работы при Главном управлении «А» МГБ ГДР, однако в её реализации я никакого участия не принимал, поэтому упомяну только главное.

Внешняя разведка ГДР завербовала и успешно работала с источником «Топазом» – Райнером Руппом, ответственным сотрудником-аналитиком Управления планирования блока НАТО. Его разработку курировал лично Маркус Вольф, который после провала агента из-за предательства сотрудника разведки ГДР встречался с ним. От Маркуса Вольфа, находившегося в ФРГ под судом, западногерманские контрразведчики требовали раскрыть прежде всего «Топаза». Презиравший предателей Вольф, разумеется, ни «Топаза», ни других агентов разведки МГБ ГДР не выдал.

От «Топаза», как было установлено в процессе следствия и суда в ФРГ над Райнером Руппом, поступала очень ценная документальная информация о планах сил НАТО против Советского Союза, имевшая стратегическое значение и носившая упреждающий характер.

Если делать вывод из практики работы разведки ГДР с «Ритой» и «Ханзеном», то нельзя упустить из виду такой определяющий фактор успеха агентурной разведки, как её культуру. По-видимому, она была выше при разработке «Гизелы» и «Топаза».

В сущности, культура разведки (или разведчика) имеет как бы два слоя: консервативный обиходный, формируемый из принятых аксиом служебной дисциплины, конспиративности, нравственных и идеологических аспектов, приказов, поведенческих моделей и так далее, и меняющийся событийный, требующий постоянного анализа и творческого подхода.

Мне представляется, что в процессе разработки «Риты» и «Ханзена» основные промахи во многом были предопределены тем, что Главное управление разведки МГБ ГДР стало заложником экстремального развития событий вокруг этих агентов и, возможно, прагматического подхода к ним: политики требовали прежде всего информации, причём в приоритетном и срочном порядке.

Культура разведки всегда подразумевалась, естественно, как обязательное условие, а подсчитывается, однако, количество получаемых сведений. Оказалось, что количество информации в качество не переходит, то есть культуру не обогащает, а рост информации не объективный показатель культуры разведки: ведь можно её и банально купить у лица, инициативно её предложившего. Для этого уже не требуются ни культура, ни профессионализм разведчика.

Полагаю, что один из законов разведывательной работы можно сформулировать так: высокая культура разведки – высокая информационная отдача. В реальности его применять не всегда удаётся, но надо: конкретный результат достигается любым возможным способом, культура же вторична. Пожалуй, это и есть главный закон любой профессиональной разведки.

Следовательно, развитие культуры происходит в основном за счёт обучения кадров и профессионального руководства их работой с учётом систематического анализа практики.

Маркус Вольф написал об успехах, признал отдельные «непростительные ошибки» и заключил, что в тайной войне различных политических блоков наши «жертвы не могли быть напрасными».

Будущие жертвы будут также не напрасными, но главное – в том, что профессионалам нельзя допускать ошибки, когда картами в игре являются жизни и судьбы людей.

 

Было ли у ЦРУ «Розовое дерево»?

Мировыми СМИ долго эксплуатировалась тема проведения резидентурой ЦРУ в Бонне успешной операции «Розовое дерево» по захвату архивов внешней разведки ГДР при падении Берлинской стены. Позднее освещался настоящий межгосударственный скандал, вызванный тем, что американская сторона отказывалась передать ФРГ официально затребованные немцами материалы.

Если последнее подтверждалось и не вызывало сомнений, то, на мой взгляд, сама операция была и до сих пор является мифом.

Фактом, требующим профессиональной, а не общественной проверки, остаётся то, что копии секретных материалов внешней разведки ГДР (микрофильмы и/или дискеты оперативно-справочной и мобилизационной картотек Главного управления «А» МГБ ГДР) тем не менее у американцев. Именно благодаря использованию этих картотек в США и ФРГ было идентифицировано несколько ценных агентов бывшей разведки ГДР, отбывающие до сих пор тюремные сроки.

Кто и как передал ЦРУ копии этих картотек, если никакой операции «Розовое дерево» не было, остаётся пока не выясненным.

Загадка этой истории интригует ещё и тем, что имеется версия о том, что копии картотек якобы были переданы в 1989 году разведкой ГДР в Берлине двум офицерам Представительства КГБ СССР, а оригиналы заблаговременно уничтожены. Этих двух моих коллег я лично не знал.

Но я совершенно определённо знаю, что за весь период братского сотрудничества между нашей и немецкой разведками ни одного случая провала в работе друзей по вине советских представителей не было. И вряд ли могло быть: те, кто работал при Главном управлении «А» МГБ ГДР, были идейными, преданными народу и волевыми товарищами. Большинство их закалила Вторая мировая война, и они пришли в Германию победителями. Люди высокой пробы. То, что поколение таких патриотов России уходит от нас, является огромной потерей для страны.

В книге «В поле зрения – Бонн» генерал-лейтенант Вернер Гроссманн, руководивший Главным управлением «А» МГБ ГДР после ухода на пенсию Маркуса Вольфа, изложил своё представление о том, как могли «утечь» на Запад в 1989 году секретно-справочные материалы внешней разведки ГДР. Он пишет о том, что эти материалы оказались в распоряжении американцев, возможно, в результате операции ЦРУ «Розовое дерево». Вместе с тем он не исключает, что сведения об агентуре и оперативных разработках Главного управления «А» МГБ ГДР, затем Ведомства национальной безопасности ГДР на примерно 2000 человек (микрофильмированные картотеки оперативного и мобилизационного учёта) попали на Запад в результате предательства, а не захвата, цитирую, «демонстрантами» (участниками гражданского движения в ГДР «Новый форум» и другими лицами) зданий МГБ ГДР в 1989 году. Сам он считал эти материалы уничтоженными.

Немецкий журнал «Шпигель» провёл своё расследование истории с утечкой секретных картотек разведки ГДР на Запад и 6 декабря 1999 года опубликовал свою версию. Согласно ей, якобы два офицера КГБ, названные журналом поимённо, получили эти материалы в Карлсхорсте от старшего лейтенанта Райнера Хеманна. Это журналистское расследование носит, вполне вероятно, дезинформационный характер и инициировалось американской разведкой.

Вернер Гроссманн это мнение двух журналистов из «Шпигеля» и «Фокуса» изложил в своих мемуарах, отрицая то, что Хеманну давалось указание передать материалы советским друзьям.

Однако в интервью радиостанции «Немецкая волна», которую я слушал, бывший начальник внешней разведки МГБ ГДР Маркус Вольф, находившийся на момент событий 1989 года уже три года в отставке, не был в курсе уничтожения архива Главного управления «А» МГБ ГДР и сказал, что о копировании картотек он узнал от Вернера Гроссманна и фактами не располагал.

Есть и третья, на мой взгляд, более вероятная версия, которую указал в своих мемуарах Вернер Гроссманн: он считает, что при микрофильмировании картотек разведки в Министерстве госбезопасности могла быть сделана ещё одна копия, которую и добыло ЦРУ. В таком случае передать её американцам мог только предатель, носивший офицерские погоны МГБ ГДР.

При захвате задний МГБ ГДР гражданскими лицами в 1989 году в здании разведки не было картотек: они должны были быть уже уничтоженными самой разведкой. В начале 1990 года был захвачен архив МГБ ГДР, в котором находилось 2 миллиона дел на западных немцев и 4 – на граждан ГДР (Ворст А. Конец Штази. История одной секретной службы. – М.: Возвращение, 1994).

ЦРУ длительное время не считало нужным передать партнёрам в Германии, даже по запросам немцев, имеющиеся данные картотечных учётов внешней разведки ГДР, а в них якобы содержатся данные примерно на 6000 граждан ФРГ и 20000 граждан ГДР, с которыми внешняя разведка МГБ ГДР поддерживала контакт.

Только часть сведений и фактически после дипломатического скандала американцы передали Германии.

Со временем, как всегда, выяснится, как картотеки внешней разведки оказались в распоряжении ЦРУ и это белое пятно в её истории, имеющее пока, к моему глубокому сожалению, клеймо предательства, исчезнет.

Я лично отказываюсь верить в то, что всё произошло действительно по плану операции «Розовое дерево» ЦРУ при крахе ГДР в конце 1989 года. Интуитивно я пришёл к выводу, что сведения об этой операции могли продвинуть в СМИ сами сотрудники ЦРУ с целью зашифровки своего источника, который добыл картотеки или просто банально продал их за большие деньги. Во всяком случае утечка секретных оперативных материалов разведки МГБ ГДР произошла из-за человеческого фактора с наступлением краха ГДР.