Через три дня, 2 февраля 1992 года, экономику России начнут оздоровлять с помощью «шоковой терапии». Наши люди еще не знают, что их ждет на вольном рынке, – благоденствие или обнищание. Наверное, поэтому и не проявляют особой нервозности. Живут надеждами на лучшее. Зато во власти уже наметился конфликт между противниками и сторонниками рыночного радикализма – на днях Руцкой с Хасбулатовым открыто и весьма резко выступили против Бурбулиса и Гайдара. При этом они ни разу не назвали имени президента, хотя с ноября прошлого года тот взял на себя руководство правительством, и теперь любая критика младореформаторов – это критика и в его адрес. Такого, тем более от вчерашних соратников, Борис Николаевич и прежде не прощал, не простит, думаю, и на сей раз. Не в его это характере. Так что можно не сомневаться: в ближайшее время всем нам предстоит пережить череду больших и малых политических потрясений. И кто знает, чем они закончатся.
Но все это впереди. А пока отправляемся в Нью-Йорк на заседание Совета Безопасности ООН. По пути залетим в Лондон. Там Ельцин встретится с британским премьером и, возможно, с Ее Величеством. А вот из Нью-Йорка, уже по дороге домой, буквально на несколько часов, заскочим в Торонто. Наш шеф по этому поводу высказался при журналистах в своей излюбленной манере: «Я не могу, пролетая над Канадой, не приземлиться и не пожать руку канадскому премьер-министру, к которому отношусь с огромным уважением. Это было бы политически неправильно!».
И на все про все у нас три дня и три ночи. Не заскучаешь.
…Кажется, я понял, почему шефу была так важна эта сумасшедшая поездка. Отнюдь не потому, что это его бенефис на мировой арене. Просто он понял очевидное – радикальные гайдаровские реформы неизбежно приведут к галопирующей инфляции, к росту безработицы и к падению жизненного уровня населения, а это значит, что его популярность неизбежно пойдет на спад, чем не преминет воспользоваться разномастная оппозиция. В этой ситуации единственное, чем он может компенсировать потерю своей политической устойчивости – поддержка со стороны лидеров больших и малых государств Запада. Именно об этом он говорил вчера в Лондоне и на всех встречах, какие у него были сегодня здесь, в Нью-Йорке, – с генеральным секретарем ООН, с президентом Франции, с главами правительств Японии, Венгрии и Индии. На каждой из них он буквально слово в слово произносил один и тот же текст:
– Я не приехал сюда с протянутой рукой. Мне нужна ваша политическая поддержка. Поддержите Ельцина и его демократические реформы, поможете и себе. Без Ельцина Россия снова станет тоталитарной и мир ввергнется в новый этап гонки вооружений!
Но, думаю, на сегодняшней встрече с Джорджем Бушем, которая будет проходить не в официальной остановке Белого дома, а в загородной резиденции Camp David, шеф внесет коррективы в этот многократно произнесенный текст. Его уже растиражировала вся западная пресса, а потому идея «Поддержите Ельцина ради самих себя!» не станет для американского президента сюрпризом. А Борис Николаевич, чувствуется, очень хочет его приятно удивить. А, может, и поразить. Например, своей невероятной открытостью.
Получасовой перелет на геликоптере ВМС США, и мы в загородной резиденции американских президентов. Признаться, я ожидал увидеть здесь роскошь элитарного буржуазного бытия, а увидел неприхотливую простоту, граничащую с аскетизмом. Любая из многочисленных цековских дач, доставшихся Ельцину в наследство от прежнего режима, выглядит богаче и ухоженней. У Буша нет ничего похожего на византийство, в коем пребывает на природе его российский коллега. Ни украшенных мраморными изваяниями фонтанов, ни прудов с лилиями, кувшинками и всевозможной водоплавающей птицей, ни скульптур, расставленных вдоль парковых аллей, ни простирающихся до горизонта охраняемых лесных угодий, ни барского дома с немыслимым набором архитектурных излишеств. Их Camp David – это наш пионерлагерь, причем принадлежащий не самому богатому ведомству. Такой же вытоптанный лес, напрочь лишенный подлеска, и такие же безликие дощатые домики, стоящие по обе стороны петляющей меж деревьев асфальтированной дорожки. Для полного сходства не хватает разве что развешанных повсюду портретов пионеров-героев да иллюстраций к заповедям юных ленинцев, вроде «Пионер – лучший в учебе, труде и спорте» или «Пионер – друг пионерам и детям трудящихся всех стран».
На площадке возле одноэтажного полусарая, где будут проходить переговоры, припарковано несколько электромобилей. Видимо, для того, чтоб придать встрече неформальный характер, Буш предлагает гостю для начала прокатиться по территории резиденции, и тот охотно соглашается. В этот момент Ельцин чем-то напоминает председателя отстающего колхоза, после разноса на бюро обкома заехавшего в соседний район к коллеге, возглавляющему передовое хозяйство, перевыполнившее план по намолоту зерна: ну-ка, ну-ка, покажи, за что тебя так расхваливали! Электромобили рассчитаны на двух человек, но сзади есть скамеечка для третьего. На нее, не дожидаясь приглашения, заскакивает наш доблестный Коржаков. Он сидит почти прижавшись грудью к спине шефа и всем своим видом демонстрирует готовность к самопожертвованию.
Трудно сказать, на кого рассчитана эта сценка. Скорее всего, на коллег из охраны американского президента: мол, учитесь, бойцы, как надо работать! Глядя, как Буш садится за руль электромобиля, никто из его телохранителей не двигается с места. Стоят в сторонке и улыбаются. И только когда машинка с президентами трогается, двое рослых парней вскакивают в другую и едут следом.
– Вы здесь можете чувствовать себя в полной безопасности, – пресс-секретарь Буша Марлин Фитцуотер задумчиво смотрит вслед удаляющимся электромобилям. – Территория тщательно охраняется и какие-либо проникновения на нее полностью исключены.
Где-то в глубине души я согласен с ним, и демонстративное рвение нашего главного телохранителя вызывает у меня чувство неловкости. Но, как бы то ни было, а надлежит держать фасон:
– А зачем же тогда ваши парни за ними поехали?
– За ними, но не с ними, – в глазах Фитцуотера чувствуется насмешка. – Они должны быть на расстоянии видимости от президента, если вдруг случится какая-то поломка или небольшая авария. Это же механизм, всякое может произойти.
В программке, которую хозяева раздали нам накануне, указано, что в работа делегаций будет проходить в Зале переговоров. Так и написано: Hall of negotiations. Однако комната, в которую нас провели, хоть и просторная, но никак, даже с огромной натяжкой, не тянет на зал. В нашем представлении зал – это нечто торжественное. Это высокие и непременно украшенные замысловатой лепниной потолки, это изящные мраморные колонны, это горящий лаком паркет, это белоснежные портьеры на окнах и инкрустированная золотом мебель. Здесь же нет ничего подобного. Белый потолок со встроенными светильниками, до которого, если слегка подпрыгнуть, можно дотронуться рукой, такие же белые, ничем не украшенные стены и дощатый пол, подчеркивающий дачную эстетику здешнего бытия. А еще длинный стол, за который могут усесться по шесть переговорщиков с каждой стороны, пластиковые стулья вдоль стен, предназначенные для рядовых членов делегаций, и столик в углу со стоящими на нем кофемашиной и кулером для розлива горячей воды, дабы присутствующие могли утешиться чаями в пакетиках. Из разносолов не завтракавшим гостям предлагается лишь печенье на тарелочках да неизменный жареный арахис, на который мне лично уже и смотреть в тягость. В общем, все более чем скромно.
Президент Буш жестом приглашает сидящих за столом начать работу, но не успевает сказать ни слова – Борис Николаевич берет инициативу в свои руки:
– Я не приехал к вам с протянутой рукой! – Буш понимающе кивает. – Вы должны понимать: если Ельцин потерпит неудачу и его правительство рухнет, тогда к власти придут красно— коричневые, – шеф вскидывает брови и делает многозначительную паузу. – Холодная война возобновится и опять начнется гонка вооружений!
Чувствуется, Буш несколько озадачен заявлением о красно-коричневой угрозе. Российские политики, которые сегодня ополчились на рыночные новации опекаемых Ельциным младореформаторов, до недавнего времени были желанными гостями американского посольства в Москве и о них докладывалось в Вашингтон как об убежденных сторонниках демократических преобразований. По всей видимости, ныне происходящее в российской власти видится американскому президенту как конфликт амбиций в стане победителей, что абсолютно типично для слаборазвитых государств при смене правящих в них элит. Поэтому Буш смотрит на Ельцина с сочувствием, но без желания поддержать тему.
Насколько мне известно, американцы планировали, что наше пребывание в Camp David не будет долгим. От силы четыре часа: в 9:30 – встреча, в 13:30 – проводы. За столь короткий срок многого не обсудишь и еще меньше решишь. Их предложение – сосредоточиться на главном. А главное на сегодняшний день – контроль за стратегическими ядерными вооружениями. Сейчас, когда Советского Союза уже не существует, Вашингтон хочет знать: намерен ли президент Ельцин соблюдать ранее достигнутые договоренности, под которыми стоит подпись президента Горбачева? Но у нашего шефа свои представления о том, что следует в первую очередь обсудить. Поэтому он, буквально навязывает хозяевам тему, которая волнует его более всего – об американской поддержке президента Бориса Ельцина:
– Почему им так хочется свалить Ельцина? – Борис Николаевич произносит эти слова с таким драматическим пафосом, что собеседник невольно напрягается. – Ельцин – мотор демократических реформ! Ельцин – гарант рыночных свобод! Не станет Ельцина, вернется тот же самый тоталитарный режим, от которого мы избавились в августе!
Президент Буш пытается вернуть инициативу в свои руки: «Вы сделали интересное сообщение…», но закончить начатую фразу не удается. Ельцин неудержим в своем желании поразить коллегу своей решимостью. То, на что у Горбачева ушли бы годы разговоров-переговоров, он решает молниеносно:
– Хочу сообщить вам то, чего еще никто в мире не знает: вчера вечером, я, как Верховный главнокомандующий Вооруженными силами Российской Федерации, отдал приказ… – шеф делает многозначительную паузу, явно получая удовольствие от напряженного ожидания американских коллег. – С сегодняшнего дня ни одна из наших ракет не нацелена на Соединенные Штаты! Ни на один город!
После этого заявления на американской стороне возникает легкое замешательство. Хозяева явно затрудняются с оценкой услышанного: как такая технически и организационно сложная задача могла быть выполнена за одну ночь?! Сидящий рядом со мной Дмитрий Антонович Волкогонов, накануне августовского путча назначенный советником президента по оборонным вопросам, радостно шепчет: «Все! Теперь он – хозяин положения!». Похоже, не без помощи нашего военизированного философа-историка шеф воспринял эту безумную идею «упреждающего саморазоружения». До недавнего времени с ней носился разве что один Козырев. Но Ельцин к нему относится настороженно и не слишком воспринимает его явно навеянные из-за океана идеи. Волкогонов у него в большем фаворе.
Наклоняюсь к сидящему по другую руку от меня маршалу Шапошникову, недавно (похоже, что специально для этой поездки) произведенному в главнокомандующие несуществующими объединенными вооруженными силами СНГ: такое технически возможно – вчера отдал приказ, сегодня уже не нацелены? Тот в ответ, не снимая неизменной улыбки с лица, лишь пожимает плечами: мол, раз говорит, то почему бы и нет?
– Хорошо, – Буш не оставляет попыток вернуть себе инициативу, – а теперь о ракетах с ядерными боеголовками…
– С нашей стороны этот вопрос решен! Такие ракеты уже перенацелены!
Буш переглядывается с сидящим по левую руку министром обороны Диком Чейни, и тот понимает, что настал его черед вступить в разговор:
– Вопрос о перенацеливании ракет мы еще обсудим, а пока…
Но Ельцин и ему не дает шанса на успех:
– Россия и Соединенные Штаты больше не являются врагами! Согласны? – американский коллега, хоть и без особого энтузиазма, но кивает в ответ. – Тогда предлагаю: сейчас выйдем к журналистам и сообщим, что отныне президенты Ельцин и Буш друзья и общаются на «ты»!
Волкогонов локтем пихает меня в бок: какой сильный ход! Но по тому, как расхохотались американцы, мне почему-то так не кажется:
– Дмитрий Антонович, вы же знаете, что в английском языке вообще нет приятельской формы обращения: «ты» или «вы» – все одно!
– Э-э, Павел, какой же ты скептик! Разве не видишь, он просто загнал их в угол!
Похоже, у Буша такое же, как и у меня, отношение к предложению перейти на «ты»:
– Надеюсь, не только между нами, но и между нашими странами сложатся дружеские отношения. Что касается того, как мы будем обращаться друг к другу, то тут нет проблемы: в английском языке вообще существует только одна форма – you.
Но Бушу, видимо, еще не известно, что российский президент не привык уступать в принципиальных вопросах:
– Я знаю, что в английском не так, как у нас. Но я все же предлагаю выйти и сообщить журналистам: Буш и Ельцин – друзья и на «ты»!
В дело вступает госсекретарь Бейкер:
– Господин президент, мне хотелось бы задать несколько вопросов, касающихся нераспространения оружия массового поражения…
Ельцин, подавшись всем корпусом вперед и пристально глядя в глаза американскому президенту, произносит с многозначительной расстановкой: «Друзья! И на “ты”! Согласен?». Буш почти машинально кивает и дает знак Бейкеру: продолжай, старина! И тот продолжает:
– Нас очень беспокоит судьба советских ракет с ядерными боеголовками, размещавшихся на территории Украины…
– Не беспокойтесь, они уже не взлетят, – и, почувствовав удивление сидящих по другую сторону стола, поясняет: – Мы кое-что на них открутили, и теперь они в нерабочем состоянии. Все! Вопрос мною решен!
– А украинской стороне об этом известно?
– Главное, что вам теперь об этом известно.
Очевидно, услышанное требует какого-то осмысления – Буш хлопает ладонями по столу:
– Отлично! Перерыв! Кто желает, может выпить кофе.
Я желаю. И не только кофе, но и печенье. Потому что очень голоден: вчера не удалось поужинать, сегодня – позавтракать. Возле накрытого белой скатертью столика сталкиваюсь с госсекретарем Бейкером. Тот стоит с кружкой в руке и терпеливо ждет, покуда наш Юрий Петров управится с кофемашиной. По всему чувствуется, в домашних условиях глава нашей администрации до такого простолюдинского занятия не сниcходит. Дождавшись своей очереди, Бейкер вдруг поворачивается ко мне: парень, тебе черный или со сливками? К такому либеральному общению я не готов, и оно обескураживает. В другой ситуации поблагодарил бы и отказался, а тут, растерявшись, соглашаюсь: черный, если можно, пожалуйста.
Вообще по присутствующим здесь американцам трудно понять, кто из них начальник, а кто подчиненный. Это я заметил, когда президент Буш, сидя за столом переговоров, захотел пить. Он – сам, собственноручно! – открыл бутылку минералки и, прежде, чем налить себе, спросил у сидящего по правую руку госсекретаря: «Хочешь?», а когда тот отрицательно покачал головой, задал вопрос сидящему слева министру обороны. Чейни кивнул, и Буш – для нас это нечто невиданное! – налил ему стакан воды.
Да-а, здесь иная эстетика внутриаппаратных взаимоотношений. И даже не пойму, подходит она для нас или не подходит. Уж больно демократичная. В наших условиях такое легко может перерасти в панибратство. Мы привыкли к другому: начальник держит подчиненных на расстоянии вытянутой руки, во всем и всюду демонстрируя свое превосходство.
С политическими лидерами других стран, да и не только с ними, но и вообще с людьми, имеющими мировую известность, Борис Николаевич более всего любит общаться в неформальной обстановке. Так, чтоб без пиджаков и без галстуков, на зеленой лужайке, с удочкой в руках, а то и у мангала со шкворчащими шашлыками. Это, как он полагает, создает большую доверительность отношений, а значит, и большую их результативность. Хотя злые языки намекают, что ему просто нравится ощущать сопричастность к сильным мира сего. Что ж, может, оно и так, не без этого. Но, думаю, одно другому не помеха.
Я почти уверен, что сегодняшние переговоры, при всей их важности, для нашего шефа все же менее значимы, нежели последовавший за ними завтрак с Джорджем Бушем и его супругой Барбарой. Хотя на нем наверняка обсуждались проблемы отнюдь не мирового порядка. Но это, как ни крути, все же признание некой особости отношений – за столом переговоров с Бушем сиживали главы многих государств, а вот завтракать вместе с ним, да еще в домашней обстановке, довелось не каждому. А многим ли главам государств американский президент преподносил подарки ко дню рождения? Немногим. А ему, Ельцину, сегодня преподнес ковбойские сапоги ручной работы. Можно сказать, специально привез их со своей родины, из Техаса. Сапоги действительно удивительной красоты, но я бы такие носить не стал. Есть в них что-то киношно-пародийное. Думаю, и шеф носить не станет. Но это и не имеет значения. Все равно приятно.
Из домика, где проходил завтрак, они выходят улыбающимися. Ельцин подчеркнуто демонстрирует установившиеся между ним и Бушем приятельские отношения – раскованно жестикулирует, то и дело похлопывает коллегу по плечу и со смехом притворяется, будто хочет прямо здесь, на лужайке, при всем честном народе сбросить туфли и примерить подаренные сапоги. Глядя на развеселившегося гостя, пресс-секретарь Белого дома напоминает мне, что на площадке возле ворот нас уже давно ждут журналисты, и они надеются, что президенты выйдут и ответят на их вопросы.
– Мы сильно выбились из графика. Не позднее, чем через полчаса ваш вертолет должен взлететь. Времени у нас в обрез. Я скажу своему шефу, а вы поторопите своего.
Знал бы он, о чем просит! В такие моменты я не в силах что-либо изменить. Подойти к шефу, радующемуся общению с американским коллегой, и напомнить, что журналисты ждут и уже заждались – такое просто немыслимо! Отреагирует так, что мало не покажется. И его не остановит присутствие посторонних – продемонстрирует весь гневный норов. И ничего с этим не поделаешь. У нас своя эстетика внутриаппаратных взаимоотношений. В ней категория «служить» отождествлена с «прислуживать».
Но что-то делать надо, а то ведь действительно лишим прессу ее законного права на вопрос, и это будет конфуз. Единственный человек, кто может мне в этом деле хоть как-то подсобить – Виктор Васильевич Илюшин. Подхожу к нему и вкратце обрисовываю ситуацию.
– Павел Игоревич, ты видишь, что происходит? Сейчас его остановить может только сам Буш.
К журналистам они выходят, когда до отлета остается четверть часа. Понятное дело, уже не до вопросов. Успеть бы сделать короткие заявления для прессы. Первым к микрофону подходит наш шеф:
– Хочу сообщить вам две новости. Обе хорошие. Первая – с сегодняшнего дня ни одна российская ракета не нацелена на США. Ни одна! И вторая новость: отныне мы с президентом Бушем – друзья и общаемся друг с другом на «ты»! Я зову его по имени, Джордж, он меня – Борис.
И Ельцин по-приятельски похлопывает Буша по спине. Тот улыбается и произносит:
– Сегодня мы с президентом России о многом поговорили и кое о чем даже договорились. Это большой день для наших стран и народов!
До авиабазы Andrews, где нас поджидает президентский спецборт, вертолет летит всего двадцать минут. Ельцин сидит в кресле с закрытыми глазами. По всему чувствуется – устал. Но сказать об этом при нем нельзя ни в коем случае. Он старательно, всегда и всюду, поддерживает миф о своей нечеловеческой работоспособности: Ельцин очень мало спит, Ельцин очень мало ест, Ельцин никогда не устает, Ельцин все время занят государственными делами.
Сидящие напротив него Петров с Волкогоновым громко, чтоб шефу было слышно, обсуждают итоги визита к Бушу:
– Друзья и на «ты» – это был сильный ход!
– Да! Очень правильное решение!
…В Торонто прилетаем с большим опозданием, уже затемно. Самолет едва встает на стоянку, как к трапу подгоняют несколько автобусов. Рассаживаемся и едем в резиденцию канадского премьер-министра. В окошко пытаюсь рассмотреть город. Трудно сказать почему, но он погружен в темноту, будто уличные фонари горят вполнакала. Единственное, что хорошо освещено, – каток на застывшей реке, по которому весело скользит множество людей. Завораживающее зрелище. Непривычное для нас ощущение довольства и беззаботности.
Учитывая дефицит времени, Ельцин предлагает премьеру Малруни отказаться от переговоров с участием делегаций и пообщаться с глазу на глаз. К нашему удивлению, тот соглашается, причем весьма охотно.
Время близится к полуночи. Ужасно хочется спать. Сидим в большой и узкой комнате. Расставленными рядами потертых стульев она напоминает не то колхозный кинотеатр, не то актовый зал какого-нибудь райисполкома. Ждем, когда Ельцин с премьером, закончив переговоры, выйдут и сообщат нам о результатах своего саммита. От нечего делать разглядываю дремлющих российских коллег (у канадцев день был спокойнее нашего, поэтому они бодрствуют – сидят и тихо о чем-то переговариваются). Взгляд задерживается на Шапошникове – как же оригинально он сейчас выглядит! Сидит, положив ногу на ногу, и его белоснежно-белые носки забавно контрастируют со строгим маршальским мундиром, а ботинки с каблуками, высотой сантиметров пять, никак не меньше, вовсе придают ему слегка опереточный вид. Хотя человек он, как я успел заметить, серьезный. И очень даже приличный. Да и как о командующем о нем не слышал ничего дурного, только хорошие отзывы.
Дверь, ведущая в зал, где проходят переговоры, открывается, и на пороге появляются Малруни и Ельцин. Радостно улыбаясь, они направляются к микрофону, стоящему перед рядами стульев. Канадец хочет что-то сказать, но шеф опережает:
– Хочу сообщить вам, что у нас с премьер-министром состоялся очень откровенный и полезный разговор. Во многом наши позиции совпали. Но главное вот что: мы друзья и общаемся друг с другом на «ты»! Я зову его Брайан, он меня – Борис.
…Самолет с ревом и дрожью набрал высоту, и успокоился в заоблачном поднебесье. Теперь дело за малым – отмучиться в кресле десять часов, и мы дома! А пока, сидя за столом на шесть VIP-персон, ждем, когда подадут ужин. Ельцина с нами нет, он у себя в отсеке уединился с Коржаковым. Судя по тому, что к ним бегают стюардессы с подносами, тоже собираются отужинать. Наконец, доходит очередь и до нас.
– Что желаете на аперитив?
– А давайте-ка выпьем водочки! За успех!
Волкогонов вздыхает так, словно только что поставил точку в очередном научном трактате, и это дает ему право немного расслабиться:
– За успех – это можно, – и припоминает, видимо, главное, чем запомнился этот сумасшедший день: – Друзья и на «ты» – это все-таки был сильный ход!
Петров согласно кивает: очень правильное решение!