У Оли была двоюродная сестра — Катя. Они родились в один год, в один месяц и даже в один день. И праздновали день рождения по очереди, то у Оли, то у Кати.
Оля любила Катин дом. Он стоял на Владимирском проспекте рядом с театром. На театре всегда висели афиши, вечером их любили разглядывать люди. Оля — тоже любила. Катины окна были под самой крышей. Чтобы их увидеть, надо было перейти на другую сторону проспекта и задрать голову. И тогда поймешь, какой это интересный дом.
Оля перебежала на другую сторону, а Катя открыла большое окно, замахала рукой и закричала через проспект:
— Оль! Не туда! Сюда! Сюда!
Была весна, тепло, всюду мыли окна и ходили уже без пальто. И крикнуть собственной двоюродной сестре, что она пошла в булочную не в ту сторону — одно удовольствие.
Оля приехала в гости к Кате. Тут неожиданно обнаружилось, что в доме кончился песок, и Оля вызвалась за ним сбегать. Ей стали объяснять, где булочная, но она и сама знала, что булочная почти на углу Владимирской площади. А на другую сторону перешла просто так, чтобы полюбоваться на фонари.
И тут с ней случилось несчастье.
Подбежали трое и сразу:
— Девочка, девочка, иди сюда быстрей! Иди быстрей сюда!
Еще понятно, когда к тебе пристают мальчишки, а то ведь девчонки — такие же, как она, из четвертого или пятого класса!
— Зачем? — спросила растерянно Оля и все-таки пошла за ними в парадную.
— Сейчас, сейчас, — сказала одна из троих, самая высокая.
Они прошли через первые двери, около вторых — больших, с матовым стеклом, Оля было приостановилась, но тут ее подтолкнули вовнутрь, к лестнице.
— Сейчас, сейчас увидишь, — хихикнула самая толстая.
И за Олей мгновенно захлопнулась дверь со стеклом. Тут же девчонки задвинули засов. Оля очутилась одна на полутемной лестнице.
«Подумаешь, — решила она, — поднимусь по лестнице, открою третью дверь и выйду через черный ход. А если нет черного хода, кто-нибудь из жильцов пойдет и откроет засов.
Оля так и сделала: поднялась, дернула третью дверь, но та не поддалась. Она дернула сильнее — дверь была заперта.
А внизу за матовым стеклом три девчонки, кривляясь, запели противными голосами:
— Обманули дуру, длинную фигуру! Обманули дуру, длинную фигуру!
Оля бросилась было вниз, задергала изо всех сил дверь со стеклом, закричала громко:
— Откройте! Откройте, слышите! Открывайте быстро!
Но девчонки в ответ запрыгали еще радостней.
И тут Оля вспомнила, как смотрела на этот дом из Катиного окна, и еще удивлялась, что в доме выбито несколько стекол. А Катя объяснила:
— Он на капитальном ремонте, там никто не живет.
Только теперь Оля поняла, что она в полной власти этих девчонок. Захотят — откроют и выпустят, а захотят — уйдут и оставят неизвестно на сколько времени.
Девчонки ушли.
А Оля осталась одна на пустой лестнице из четырнадцати ступенек, запертая между двумя дверями.
Она еще надеялась, что девчонки вернутся и потребуют что-нибудь, какой-нибудь выкуп например, строила планы, как она обманет их: пообещает выкуп, выскользнет в двери и бегом через проспект. Но девчонки и за выкупом не возвращались.
Сначала Оля просто стояла у стены и плакала от бессильной злости и унижения. Несколько раз она подходила к запертым дверям и дергала их — надеялась, вдруг прежде ей показалось, что двери заперты, а сейчас они откроются, поддадутся. Но запоры не поддавались.
Потом она устала стоять и села на каменную ступеньку. Лестница была холодная, и Оля быстро поднялась. С улицы из-за двух дверей иногда доносился шум трамвая, грохот тяжелых грузовиков, потом снова становилось тихо. Она пробовала считать, досчитала до трех с половиной тысяч и сбилась. Однажды послышался милицейский свисток, и Оля обрадовалась — она подумала, что это ее ищут родители вместе с милиционером. Но свисток больше не повторялся.
Наконец, когда у нее уже не было сил на то, чтобы плакать, когда она перестала вслушиваться в уличный шум и даже надеяться на спасение перестала, а впала в странную полудрему, в этот миг уличная дверь неожиданно грохнула.
Оля вздрогнула от этого грохота, и в первый момент особой радости не почувствовала, может быть, испугалась.
Кто-то затопал ко второй двери, с узкими матовыми стеклами, остановился, вздохнул и стал открывать засов.
Оля стояла, прижавшись к стене, и было ей по-прежнему страшно.
Но когда дверь открылась, она неожиданно для самой себя бросилась к ней и увидала мальчишку. Оля натолкнулась прямо на него, и мальчишка чуть не бухнулся вниз.
Оля прыгнула быстрей к уличной двери, приоткрыла ее.
И тут Оля догадалась: конечно, этот мальчишка в потрепанной синей нейлоновой куртке — из той же девчоночьей компании. Они заперли, поиздевались в свое удовольствие, теперь он открыл, а они — рядом где-нибудь в подворотне продолжают хохотать.
— Я сейчас… я сейчас… в милицию отдам! — сказала вдруг Оля решительным голосом, и даже сама удивилась этой своей смелости.
А тут как раз на другой стороне улицы появились папа и милиционер.
— Папа! — крикнула Оля через улицу по-прежнему смелым голосом.
Папа услышал. Оглянулся удивленно, увидел Олю, сказал что-то милиционеру, и они побежали через трамвайные пути.
— Нашлась! — папа схватил ее за руку, но лицо у него все еще оставалось нервным. — Ну куда ты потерялась, дочка!
— Это он вместе с девчонками меня запер! — Оля показала на мальчишку, стоявшего в дверях и глядевшего на них с удивлением.
— Никуда я тебя не запирал, — тихо проговорил мальчишка, глядя в землю.
— Не может этого быть, — сказал милиционер странно спокойным голосом, а потом кивнул мальчишке: — Антон, ты не видел, кто это сделал?
— Нет, не видел. — Мальчишка по-прежнему не поднимал головы.
— Замерзла совсем! Совсем замерзла! — говорил в это время папа. — Товарищ сержант, спасибо большое, я пойду ее чаем напою. Может, и вы зайдете чайку попить, ведь нашлась!
— От чая бы я не отказался, да найти надо виновников… Протокол составить: что было с девочкой, зачем ее заперли, с какой целью.
— Главное, что благополучно нашлась! — папа наконец заулыбался.
— А протокол все-таки надо составить, — милиционер продолжал говорить спокойным вежливым голосом. — Я на своем участке порядок строго поддерживаю, а участок у меня трудный. Так что вы идите, напоите дочь чаем, а потом вместе в отделение. Разберем подробно, как и что происходило. Если дети начнут так исчезать…
— Хорошо, хорошо. — Папа кивнул и, не отпуская Олину руку, повел ее в дом к Кате.
Они поднялись на лифте, а в квартире ее обступили все. Мама то счастливо смеялась, то плакала, Катя и ее отец тоже не переставали улыбаться.
— Я все свои улицы обегал, только заскочил домой узнать новости, гляжу в окно — вы идете! — повторял Катин отец.
Праздничные блюда были убраны, но Оле принесли отдельно. Она ела, пила чай с особенным пирогом, который испек отец Кати, и рассказывала, как на нее налетели какие-то девчонки, загнали на лестницу, продержали весь вечер, а потом послали своего знакомого мальчишку отпереть.
— Это просто так оставлять нельзя! — говорил папа решительным голосом. — Сейчас допьешь чай и пойдем в отделение.
Но в отделение милиции они так и не пошли, потому что после чая Олю разморило — захотелось спать. Олины родители вызвали по телефону такси и отвели полусонную Олю в машину, а Катя с отцом их проводили.
В следующие дни Олин папа еще несколько раз вспоминал про отделение милиции, а потом у него появились другие срочные дела, и о трех девчонках он больше не вспоминал.
Скоро начались летние каникулы, и Оля тоже все реже вспоминала о том случае.
Но в начале сентября, когда она ехала с мамой в электричке, она вдруг увидела мальчишку. Мальчишка был в той же голубой потертой куртке, и вошел он в вагон на остановке. А Оля ехала из Сестрорецка. Оля сразу узнала его, а он нерешительно оглядел пассажиров, и вид у него был виноватый, может быть, он снова сделал какую-нибудь пакость людям. Мальчишка вел рыжего ирландского сеттера, точь-в-точь похожего на собаку, которая была у пожилого слепого человека на улице Пархоменко.
Он прошел по вагону, уселся в самом конце, достал из сетки бутылку с водой, алюминиевую мисочку и стал поить сеттера, а собака принялась громко пить.
Олю он, к счастью, не замечал. А Оля все видела и слышала.
Какой-то взрослый повернулся к мальчишке и спросил дружелюбно:
— Как зовут твою собаку, мальчик?
И вместо того, чтобы спокойно назвать имя, если ты везешь свою собаку, мальчишка вдруг вздрогнул, испуганно оглянулся и только потом виноватым голосом что-то проговорил.
И в эту секунду собака села, а потом смешно положила правую лапу на голову, словно прикрыла ухо. Точно так делала и собака пожилого слепого человека.
Тут уж самый недогадливый сообразил бы, что это за сеттер!