Фаворитки и фавориты французской королевы Марии Антуанетты
Фаворитизм во Франции, как идея свободной любви и поведения, а следовательно, аморальности, страсти к богатству и наслаждениям, в XVIII веке, в царствование Людовика XVI, привёл королевский двор к крайней распущенности и расточительности, к коррупции в правительственных кругах, что сказалось на падении экономики, обнищании народа и, естественно, не могло в конце концов не вызвать народного гнева, который в этой ситуации непременно должен был вырваться наружу.
В мае 1770 года Людовик XVI женился на австрийской принцессе Марии Антуанетте, дочери австрийского императора Франца I и Марии Те-резии, правителей Австрии, Венгрии и Силезии.
(А в июне этого года в России в ходе Русско-турецкой войны граф Алексей Орлов, адмиралы Г.А. Спиридов и С.К. Грейг выиграли у турок морскую битву в Чесменской бухте Хиосского пролива Средиземного моря, и Екатерина II издала указ о награждении графа Алексея Григорьевича Орлова добавлением почётной фамилии героя — Орлов-Чесменский. А буквально через 11 дней — 7 июля 1770 года — граф П.А. Румянцев выиграл сухопутное сражение за Дунаем, при реке Ларге, и тоже по указу императрицы Екатерины II получил добавление почётной фамилии героя и стал Румянцевым-Задунайским)
В отличие от русской императрицы, занятой ведением войны и награждением своих полководцев и адмиралов за военные подвиги, молодая королева Мария Антуанетта, воспитанная в сознании своего величия, внешне очень красивая и привлекательная, привыкшая повелевать и поступать так, как ей заблагорассудится, уже с первых дней своего царствования во всю мощь своей гордыни стала показывать, что она обладает природным правом принцессы и королевы не обращать внимания на недовольство своих подданных. И это вызвало ответную реакцию неуважения к ней прежде всего придворных королевского двора, а затем и всех других подданных.
(В конце XIX — начале XX столетия в России подобным образом вела себя императрица Александра Феодоровна, по рождению Дармштадтская принцесса, внучка королевы английской Виктории, супруга императора Николая II, своей гордыней и увлечением фаворитом-мужиком Распутиным снискавшая неуважение и даже ненависть большинства её подданных во всех сословиях.)
Мария Антуанетта, став королевой и повелительницей французского королевского двора, с лёгкостью восприняла его атмосферу фаворитизма — аморальности, излишней роскоши, вседозволенности и неуёмной жажды обогащения. Вокруг неё сконцентрировались самые легкомысленные и безнравственные придворные, постоянно вызывавшие непристойные скандалы. Эти громкие придворные истории, разврат, царивший при дворе как норма, своевольность королевы и презрительное её отношение к согражданам создали повсеместно в королевстве впечатление, что Мария Антуанетта, «австриячка», ненавидит французский народ: ведь когда ей сказали, что у народа нет хлеба, она ответила: «Если нет хлеба, пусть едят пирожные». (Действительно ли она это говорила или кто-то остроумно придумал это за неё — неизвестно. Ведь в это же время в Испании утверждали, что эти слова якобы произнесла маленькая девочка, испанская инфанта.)
В Париже повсюду судачили, что Мария Антуанетта — главная развратница во Франции, похотливая нимфоманка и лесбиянка, якобы вступившая в сексуальные отношения даже со своим малолетним сыном. И хотя разумному человеку в это поверить просто невозможно, об этом говорили повсеместно, как о непреложном факте, и, конечно, верили в это.
Россия в то время имела прочные связи с Францией. Екатерина II в переписке с Гриммом упоминала королеву Франции, и Гримм делал для Марии Антуанетты выписки из наиболее лестных высказываний русской императрицы о ней и передавал их Марии Антуанетте. В 1781–1782 годах Великий князь Павел Петрович (будущий Павел I), совершая поездку по Европе под именем «князь Северный», останавливался в Париже, посетил Версаль и был принят королевской четой. Он произвёл выгодное впечатление на короля Людовика XVI и на Марию Антуанетту, которая об этом написала так: «Великий князь очень понравился королю своей простотой. Он, кажется, очень образован, знает имена наших писателей и говорил с ними, как со знакомыми, когда ему их представляли». Королева не знала о крепких связях российского престола с крупными деятелями, литераторами и художниками Франции, многие из которых получали материальную поддержку императрицы Всероссийской и часто приезжали в Петербург. Поэтому ничего удивительного не было в том, что Великий князь Павел Петрович со многими из них был уже лично знаком.
Посетила Париж в эти годы и фаворитка Екатерины II — Екатерина Романовна Дашкова, которая тоже была близко знакома с Дени Дидро, Вольтером и другими знаменитостями Франции. Мария Антуанетта приняла Дашкову как фаворитку при российском престоле, но почему-то не в Версале, а в Малом Трианоне, её личной резиденции, где располагался и салон её фаворитки графини Жюли Полиньяк, о которой буквально на каждом парижском углу говорили, что она развратная лесбиянка.
Наступивший финансово-экономический кризис и голод в стране, которой правил неумный увалень-король Людовик XVI, не способный к управлению государством и не знавший даже, как этой страной управлять, вызвали слухи о неуёмной роскоши и расточительности королевского двора, что привело к начавшейся 14 июля 1789 года французской революции, взятию Бастилии и обнародованию памфлетов против королевы Марии Антуанетты, в которых она рисовалась как порнографический монстр. В глазах революционеров Мария Антуанетта из-за её непомерных трат на свои личные нужды и нужды своих фавориток и фаворитов была достойна ненависти как главная виновница банкротства Франции. Но она обвинялась также как «австриячка», урожденная эрцгерцогиня фон Габсбург, в том, что она помогала врагам в войне Франции с Австрией, как шпионка, и якобы участвовала в заговоре против революции, которую поддерживали герцоги Орлеанский, Конде, Бурбоны, Франсуа Ксавье, граф Прованский, будущий Людовик XVIII, да и сам король Людовик XVI, надевший революционную кокарду на свою шляпу. А она, по слухам, была взбешена этим поступком своего супруга и с ненавистью сорвала с его шляпы революционную трёхцветную кокарду.
Накануне революции Мария Антуанетта, ничего не смыслившая ни в политике, ни в экономике, ни в финансах, со всей энергией рьяно взялась за управление государством, что выражалось у неё в снятии министров, назначении новых, кандидатуры которых ей подсказывали её фаворитка графиня Жюли де Полиньяк с её любовником графом д'Артуа, младшим братом короля. (Точно так же императрица Всероссийская Александра Феодоровна во время войны России с Германией в 1916 году, накануне революции, взялась за управление Россией тем же методом — сменой министров по подсказке её фаворита Распутина, которому, в свою очередь, рекомендовала кандидатов на посты фаворитка Анна Танеева-Вырубова, что так же только накалило обстановку.)
Как и должно было произойти в результате такого «правления» Марии Антуанетты, эти «министры», многие из которых тоже не разбирались в проблемах государства, использовали своё назначение на высокий пост прежде всего как личное обогащение и потворство в разворовывании государственной казны их подчинёнными, то есть родственниками и близкими знакомыми. Надеюсь, читатель понимает, к каким последствиям это привело и как сгустило и без того накалённую атмосферу финансово-экономического кризиса и недовольства народа во Франции.
Была ли на самом деле Мария Антуанетта такой развратницей, как её представляла публике французская пресса тех лет и как развязно изображали её в памфлетах и почти порнографических гравюрах, печатавшихся в специальных листовках и книжках? Вот один из оскорбительных памфлетов, сочинённых после рождения у королевы сына, законного дофина:
«Забавные носятся слухи
Про жизнь королевской семьи:
Бастард, рогоносец и шлюха —
Весёлая тройка, Луи!»
Вряд ли всё это было правдой. Тем более, что дофин не был бастардом, а был безусловно сыном Людовика XVI.
Бомарше и другие памфлетисты не щадили и ближайших подруг-фавориток Марии Антуанетты: графиню Жюли Полиньяк и принцессу Ламбаль, — рисуя их как лесбиянок, бросая тень и на королеву по принципу: «С кем поведёшься, от того и наберёшься».
Ближайшая подруга Марии Антуанетты, её фаворитка графиня Жюли де Полиньяк подавала повод для слухов о её беспримерном разврате, потому что была хозяйкой закрытого (только для избранных) аристократического салона, о котором ходили слухи как о гнезде крайнего разврата Она открыто имела любовника, не скрывая с ним любовной связи. Это был граф д'Артуа, младший брат короля. В Париже были модны аристократические культурно-просветительские салоны. Графиня Жанна де Польньяк тоже держала салон, но это был не такой салон, какими были салоны мадам Жоффрен и мадам Тиссо, где собирались знаменитые писатели, художники, учёные, где обменивались научными сведениями и новостями в области литературы и изобразительного искусства, где велись жаркие философские и искусствоведческие споры. Салон мадам де Полиньяк носил строго закрытый характер, в него допускались только «свои», а потому даже королю было запрещено посещать этот салон без особого, притом одноразового разрешения с указанием даты и часа. Удалялись и слуги после приготовления ими стола с винами и снедью. Но утаить от слуг, чем занимались их господа в этом салоне, было задачей непосильной: после ночных развлечений в салоне всё приходилось убирать не кому-то, а слугам, а по оставленным следам кутежа было видно, какие оргии там происходили, каким развратом занимались их господа. Конечно, эти сведения выходили за стены салона мадам де Полиньяк, где главными действующими липами были Мария Антуанетта сначала как дофина, а затем как королева, и её фаворитка-подруга Жанна Полиньяк. Тем более, что все видели, какая неуёмная страсть к удовольствиям живёт в Марии Антуанетте. Ещё будучи дофиной, она веселилась буквально все ночи, до четырёх-пяти часов утра, то на балах, то на скачках, то в Опере, то в салоне Полиньяк, то на ужинах у мадам де Ламбаль, то за картами, то в Версале на весёлом празднике. Везде были кавалеры, которые оказывали ей особое внимание, а она кокетливо принимала их ухаживания. Вот и гадали и слуги, и придворные: с кем это она изменяет мужу — с Лозеном, с Койиньи, с Ферзеном? А может, с другими претендентами? По их подсчётам получалось, что у Марии Антуанетты огромное количество любовников.
Было ли это правдой? Трудно сказать спустя столетия да ещё и из-за отсутствия прямых свидетелей в таких тайных, интимных делах. А выдумками и предположениями можно очернить любого человека
Правда, около семи лет Мария Антуанетта оставалась замужней девственницей из-за нежелания Людовика XVI операционным путём поправить его физический недостаток. Кстати, несколькими годами раньше, в царствование Елизаветы Петровны, у русского престола был такой же случай с наследником-цесаревичем, будущим Петром III, супругом Екатерины II, но Пётр был более послушным и смелым мужчиной, и как только была установлена причина, то (правда, под давлением его тётки, императрицы Елизаветы Петровны) сразу согласился сделать операцию. Конечно, оставаясь замужней девственницей в течение почти семи лет, раздражённая постоянными попытками Людовика XVI наладить интимные отношения с женой, Мария Антуанетта могла найти себе любовника среди придворных, тем более, что воздыхателей вокруг неё, женщины весьма красивой, да ещё и королевы, было предостаточно. Исходя из этого предположения, королеве приписывали многих любовников-фаворитов, в основном из числа тех, кого она рекомендовала на министерские посты и тех, кто посещал салон её фаворитки графини Полиньяк. Да и дворцовая резиденция Марии Антуанетты — Малый Трианон с его театром рококо — многим тоже представлялась местом для изощрённого разврата. Тем более что на вечера в Трианоне приглашались только самые близкие королеве люди. Эта закрытость, тайность происходящего в Малом Трианоне порождала в народе, да и у придворных Версальского двора, самые буйные фантазии и, как следствие, самые грязные предположения, становившиеся твёрдой уверенностью в их реальности. Версальский двор славился своей распущенностью, и плотским, и моральным развратом, а ведь известно: «всяк судит о другом по себе».
В памфлетах и сплетнях о Марии Антуанетте постоянно звучали имена её фавориток: принцессы Ламбаль и графини Полиньяк. Эти женщины были самыми близкими подругами, фаворитками французской королевы. В памфлетах их называли лесбиянками, состоявшими в порочной связи с королевой. А кем они были на самом деле?
Мадам де Ламбаль, по характеристике Стефана Цвейга, принадлежала «к одному из знатнейших семейств Франции и поэтому не алчная до денег, не властолюбивая, нежная, сентиментальная натура, не очень умная, а поэтому и не интриганка, не очень значительная, не очень честолюбивая, она с искренним дружелюбием отвечает на внимание королевы. У нее безупречная репутация, ее влияние распространяется лишь на частную жизнь королевы. Она не вымаливает протекций для своих друзей, для членов своей семьи, не вмешивается в дела государства, в политику. В ее салоне не играют в азартные игры, она не втягивает Марию Антуанетту в водоворот удовольствий, нет, она тихо и незаметно хранит свою верность, и наконец, героическая смерть с потрясающей силой подтверждает, что она действительно была настоящим другом королеве». Почему Стефан Цвейг называет смерть мадам де Ламбаль «героической»? Потому что, в отличие от фаворитки Полиньяк, она сначала вместе со многими придворными отправилась в эмиграцию в Лондон, но, узнав об аресте королевской семьи, вернулась в Париж с целью любыми способами помочь своей королеве, но её попытки помочь своей августейшей благодетельнице не увенчались успехом, а вскоре она была узнана на улице и растерзана толпой
Принцесса де Ламбаль, ранее имевшая безупречную репутацию, была памфлетистами совершенно незаслуженно причислена к порочным женщинам, потому что на неё бросил свою скверную тень салон Жюли де Полиньяк.
Однако это будет потом, через 14 лет, а пока, в 1775 году, Мария Антуанетта, сопровождаемая принцессой де Ламбаль, наслаждалась жизнью в удовольствиях. И вот однажды на одном из придворных балов она заметила незнакомую ей очаровательную молодую особу с трогательными голубыми глазами и прелестной юной фигурой. Кто это? Оказалось, что это графиня Жюли де Полиньяк. Очарованная её внешним видом, Мария Антуанетта сама подошла к незнакомке и спросила, почему она видит её впервые, почему она редко бывает при дворе? Ответ поразил королеву в самое сердце: Полиньяк честно ответила, что она недостаточно обеспечена, то есть созналась в том, что при дворе обычно принято было тщательно скрывать, — бедности. И Мария Антуанетта, сражённая этой откровенностью и всем прелестным, ангельским видом Полиньяк, влюбилась в Жюли сразу, страстно и навек. К этому надо прибавить и особое пристрастие Марии Антуанетты к юным женщинам, которое было подмечено придворными версальского двора и которое признавала и сама королева не только устно, но и письменно. Развратный двор в атмосфере фаворитизма, судя обо всём по себе, усмотрел у королевы «наклонности поэтессы Сафо» и, конечно, стал распространять это ложное предположение в перешёптываниях и слухах и в Париже, и далеко за его пределами. Через короткое время это предположение звучало уже как истинная правда. А придворные собственными глазами видели, что это действительно так: Мария Антуанетта открыто всё своё внимание стала отдавать только Жюли Полиньяк, она тотчас же зачислила её в штат своего двора, предоставила ей комнаты в Версальском дворце рядом со своими апартаментами. Теперь графиня де Полиньяк повсюду стала ездить со своей благодетельницей и в течение нескольких месяцев превратилась из бедной графини в богатую аристократку, повелительницу Марии Антуанетты и всего её двора. Семья графини Полиньяк, обременённая огромными долгами, конечно, хотела как можно скорее использовать такую неожиданную удачу. Мария Антуанетта не могла отказать ангелу Жюли, такой честной и правдивой, настоящей своей подруге, и распорядилась сначала оплатить семье Полиньяк из королевской казны 400 тысяч ливров долга, затем 800 тысяч на приданое дочери дорогой (в полном смысле этого слова) Жюли. И далее в духе классической фаворитки Полиньяк получает поистине королевские милости не только лично себе, но и всем членам её семейства и даже друзьям и хорошим знакомым. Эта схема обогащения фаворитки и её окружения известна в России с XVII века на примере семьи фаворитки Петра I — Анны Монс, которая стала принимать просьбы родственников и знакомых как заказ за определённую мзду.
Так и в этом случае. Графиня Жюли де Полиньяк стала гувернанткой королевских детей, главное — с хорошим постоянным жалованьем; её супруг за его услужливость и спокойное ношение рогов получил титул герцога и руководство одним из самых доходных мест — почтой; отец — завидную пенсию; зять — патент капитана, а затем для безбедного проживания с дочерью Жюли — поместье с рентой в 70 тысяч дукатов; золовка (сестра мужа), несмотря на очень плохую репутацию в обществе, — звание статс-дамы двора. Став одним из богатейших семейств Франции, Полиньяки начали благотворить своих друзей и знакомых. За мзду или бесплатно — об этом история умалчивает, а нам догадаться нетрудно. Как бы там ни было, а государство ежегодно за любовь Марии Антуанетты к кроткой голубоглазой Жюли раскошеливалось на сумму, превышающую полмиллиона ливров. Если сравнивать стоимость французской казне фаворитки Полиньяк с фаворитками Людовика XIV и Людовика XV — мадам Ментенон и мадам Помпадур, деньги которых у одной шли на строительство пансиона для благородных девиц, у другой — на строительство дворцов, которые и теперь приносят Франции, благодаря туризму, неплохой доход, то может оказаться, что на семейство Полиньяк, которое просто проело и прокутило казённые деньги, ушло средств чуть ли не больше, чем на этих знаменитых фавориток у королевского престола.
Но королева Мария Антуанетта не видит, не знает, не хочет знать, что вокруг неё, благодаря её фаворитке, собралась шайка мошенников и вымогателей, которые изолировали её от внешнего мира, сделали её послушным своим орудием и усердно, на волне веселья и развлечений королевы, опустошают казну Франции, занимают важные государственные посты исключительно для личного обогащения. В салоне мадам де Полиньяк, где так весело и забавно, каждый выпрашивает у королевы государственный пост — синекуру, или пенсион, или доходную должность. И ломберные столы своим зелёным полем привлекают желающих играть в карты. Эту страсть разделяет и королева, проигрывающая день за днём огромные суммы, присоединившись к тем, кто разоряет государственную казну.
Фаворитизм в самом худшем своём проявлении пышным цветом развернулся в салоне, имеющем самую дурную славу. Все знают, что теперь главное действующее лицо — Жюли Полиньяк, а королева — исполнитель её желаний. Не понимает этого только Мария Антуанетта. Ничего не поняла она и тогда, когда её обожаемая фаворитка, спасаясь от жестокой парижской толпы, навсегда покинула её, уехав в эмиграцию со своим мужем и своим любовником д'Артуа, который тоже, не задумываясь, бросил своего брата-короля. А между тем дурная слава салона Жюли Полиньяк (да и самой графини, провозглашённой в памфлетах нимфоманкой и лесбиянкой), подорвала престиж королевы Марии Антуанетты, которую заподозрили в лесбийской связи с Жюли и в любовных связях со многими кавалерами, посещавшими салон, куда именно по этой причине не пускали короля.
Количество приписываемых королеве пороков увеличилось в глазах французов еще и в связи со скандалом похищения дорогостоящего бриллиантового колье некой Жанной де Ламотт из дома Валуа и её супругом Николасом де Ламотт, то есть с аферой, в которую эти мошенники вовлекли неумного кардинала Рогана, Его Высокопреосвященство страсбургского епископа, великого альмонсеньора Франции, мечтавшего стать премьер-министром, но считавшего, что препятствием для исполнения его желания является королева, которая к нему относится с явной антипатией.
В 1784 году за спиной ничего не подозревающей Марии Антуанетты фальшивая «графиня» Валуа де Ламотт, представившаяся в обществе ближайшей подругой королевы, внушила Рогану, видевшему неприязнь к нему королевы, что у него неправильное представление об отношении к нему королевы, что королева его любит и хочет, чтобы он был тайным её другом, и даже не прочь с ним тайно встретиться. Изготовленные фальшивые записки от имени королевы и хитро подстроенное свидание в тёмном саду с подставной женщиной вместо Марии Антуанетты убедили легковерного Рогана в том, что всё это так, как говорит де Ламотт. А всё это было затеяно только для того, чтобы выманивать у Рогана деньги, якобы необходимые королеве, и он раскошеливался, служа своей обожаемой королеве с надеждой на возвышение. Мошенники-супруги Ламотт на его деньги стали вести далеко не безбедный образ жизни: обзавелись двумя «секретарями»-аферистами Рето де Вийетом и Лотом, лакеями, горничными, кучерами и другими членами их свиты. За счёт Рогана, свято выполняющего все «просьбы королевы», чета Ламотт приобрела роскошный дом в Бар-сюр-Об с прекрасным садом и вполне налаженным хозяйством. На приёмы к графине Валуа де Ламотт стали съезжаться дамы и кавалеры высшего обществ.а При таком образе жизни денег не хватало даже при условии организации в доме карточной игры, приносящей доход за счёт легковерных глупцов. Растущие долги заставили аферистов придумать что-нибудь более эффективное для обогащения. Благо есть легковерный болван Роган. И аферисты решают кардинально околпачить кардинала Рогана. И такой случай неожиданно представился.
На одном из их многолюдных приёмов супруги случайно узнали, что придворные ювелиры Бомер и Боссанж вложили всю свою наличность и ещё влезли в долги, чтобы изготовить великолепнейшее бриллиантовое колье для мадам Дюбарри, официальной фаворитки и тайной супруги Людовика XV. Но неожиданная смерть короля от оспы не позволила Дюбарри выкупить колье. Почти разорённые ювелиры предлагали это кольё испанской королевской семье, а затем и Марии Антуанетте, обожающей драгоценности, но его стоимость в миллион шестьсот тысяч ливров не позволила ни испанскому двору, ни тем более королю Людовику XVI с его запутанными финансовыми проблемами приобрести этот шедевр ювелирного искусства. По слухам, ювелиры находились в таком затруднительном положении, что были готовы пойти на рассрочку, притом на самых льготных условиях и даже выплатить комиссионные посреднику в продаже. Жанна де Ламотт тут же высказала готовность взять на себя роль посредницы, ну, конечно, не столько для получения комиссионных, сколько для того, чтобы уговорить свою «подругу», королеву Марию Антуанетту купить колье на весьма выгодных льготных условиях.
29 декабря 1784 года ювелиры Бомер и Бассанж торжественно принесли в дом де Ламотт ларец с бриллиантовым колье. Как только кардинал Роган прибыл из Эльзаса в Париж, Ламотт сообщила ему, что королева втайне от Людовика XVI оказывает ему милость быть посредником в покупке для неё бриллиантового колье. Мария Антуанетта поручает ему эту тайную миссию, потому что всецело доверяет ему. Ламотт, чтобы получить ещё и комиссионные, спешит сообщить ювелирам, что она нашла для них покупателя. 29 января 1785 года кардинал подписывает договор на покупку бриллиантового колье за миллион шестьсот тысяч ливров. Королева, которую её «подруга» якобы известила об этой удачной сделке, согласна с условиями договора. Роган, понимая, что его поручительство на миллион шестьсот тысяч ливров опасно для него, просит выдать ему долговое обязательство, подписанное королевой. И такое обязательство, якобы подписанное королевой (конечно, сфальсифицированное «секретарём» Рето де Вийетом), Ламотт ему приносит. Правда, как выяснилось позже, мошенники не знали, как подписывает бумаги королева, а потому допустили в этом деле прокол. Но Роган, уже полностью доверявший «подруге королевы, графине Валуа де Ламотт», не замечает, что на бумаге стоит подпись не «Marie Antoinette», как всегда подписывалась только своим именем королева, а «Marie Antoanette de France». Довольный полученной бумагой, он обещает Ламотт, что ни при каких обстоятельствах он никогда и никому не покажет эту бумагу. По договору колье должно быть доставлено Рогану 1 февраля 1785 года, а первый взнос за него назначен на 1 августа того же года.
Утром 1 февраля 1785 года ювелир, как положено по договору, передаёт Рогану ларец с роскошным бриллиантовым колье. А вечером того же дня Роган сам лично приносит «подруге королевы» эту драгоценность. Ламотт сообщает ему, что за бриллиантами королева пришлёт своего уполномоченного. И действительно, всё идёт как по нотам Ламотт проводит Рогана в комнату, через стеклянную дверь которой можно наблюдать передачу колье королевскому посыльному. Долго ждать не пришлось, королевский посыльный явился без задержки. Роган своими глазами видел, как в комнату за стеклянной дверью вошёл молодой человек весь в чёрном и произнёс «По поручению королевы», как Ламотт передала ему заветный ларец с бриллиантовым колье и он ушёл так же быстро, как явился. Гордый тем, что оказал беспримерную услугу самой королеве, и уверенный, что его мечта стать премьер-министром Франции сбывается, Роган отправился домой. А на самом деле драгоценный ларец был передан в руки «секретаря», «полномочного представителя», но не королевы, а графини Ламотт — фальсификатору и мошеннику Рето де Вийету.
По замыслу Ламотт, чтобы не засветиться с продажей колье, его нужно расчленить на камни, и отдельные драгоценные бриллианты продать парижским ювелирам, а чтобы их скорее купили, продавать по сниженной цене. План вроде бы замечательный. Но когда Рето де Вийет отправился продавать бриллианты в ювелирные лавки и предложил заниженную цену, это насторожило опасливых ювелиров, боящихся иметь дело с ворованными драгоценностями, и один из них отправился в полицию и заявил, что некий Рето де Вийет предлагает ювелирам купить очень дорогие бриллианты за очень низкую цену. Он просил проверить, откуда у этого Рето столь дорогие бриллианты. Вызванный в полицию Рето, хоть и трясясь от страха, но дал вполне удовлетворительное объяснение: эти бриллианты он получил с поручением их срочно продать от графини Валуа де Ламотт. А кто в Париже не знает графиню Валуа де Ламотт? Это объяснение полностью успокоило министра полиции, и Рето отпустили домой. И тогда Ламотт, поняв, что в Париже продавать бриллианты опасно, отправила своего мужа Никола в Лондон. Расчёт оказался правильным: Никола удалось выгодно продать весь товар за более высокую цену, чем предполагалось, и шайка стала торжествовать победу.
Удача просто опьянила супругов де Ламотт. Они смело и нагло стали демонстрировать своё богатство перед обществом. В их резиденции Бар-сюр-Об, куда они привезли на десятках подвод груды накупленных всяких ценных товаров, среди которых шикарная одежда, гобелены, ковры, бронзовая и серебряная посуда и даже багрового цвета альковный бархатный балдахин, почти ежедневно стали утраиваться пиры и разные празднества, а гостей стали обслуживать лакеи в великолепных ливреях и даже слуга негр, особенно шикарно одетый и заметный среди слуг.
У мадам Ламотт появилась жемчужно-серая лакированная карета-берлина, обитая изнутри белым сукном, запряжённая четверкой великолепных лошадей, карета с гербом Валуа и девизом: «От короля, моего прародителя, — имя и лилии», вызывающая восхищение и зависть. На парижскую аристократию это великолепие произвело ошеломляющее впечатление, и её представители стали теперь почитать за честь принять участие в непрерывных празднествах в Бар-сюр-Об. Разумеется, гости садились и за ломберные столы, где хозяева с улыбкой и весьма учтиво обирали их, обыгрывая через подставных картёжных шулеров, так называемых «секретарей».
А время идёт, 1 августа уже не за горами, но Ламотт не боится никого и ничего. Она знает, что, обнаружив обман, Роган не будет возбуждать дела, чтобы не показаться в свете болваном, а потому, как миленький, расплатится за колье из своего кармана.
А между тем Роган, уверенный в том, что королева получила колье, удивлён, что она его не надевает. На официальных приёмах она проходит мимо кардинала, не удостоив его, как это было и прежде, даже взглядом, и он не получает от неё никаких сигналов благодарности: ни жеста, ни кивка головы, ни тем более слова, обращенного к нему. На вопрос к Ламотт, почему королева не носит бриллиантового колье, находчивая аферистка отвечает, что королева не может надевать ещё не оплаченную вещь, то есть ей ещё не принадлежащую. С приближением 1 августа, дня выплаты первого взноса — 400 тысяч ливров, Ламотт, как посредница в сделке, решает получить отсрочку. Она заявляет ювелирам, что королева считает цену за колье завышенной и просит снизить её на 200 тысяч ливров. Она рассчитывает, что, пока вопрос этот будет обсуждаться, протянется время. Но неожиданно для неё ювелиры, которые действительно завысили цену, а теперь находятся в финансовом цейтноте, соглашаются не на отсрочку платежа, а на уступку в цене. Ювелиры Бассанж и Бомер 12 июля передают непосредственно в руки королевы записку, в которой изъявляют своё согласие на снижение цены на 200 тысяч ливров. Мария Антуанетта, прочитав записку, написанную верноподданнически витиевато и с расчётом, что она в курсе дела, ничего не поняла, по своей ветреной привычке не стала вникать в дело, ей непонятное, и бросила эту записку в горящий камин. Она ничего не знала об этой афере с колье. Ничего не знали о том, что творят мошенники за спиной королевы, и обе фаворитки — Ламбаль и Полиньяк.
Наступило 1 августа 1785 года, и ювелиры предъявили посреднице счёт к оплате. И тогда бесстрашная и наглая Ламотт объявила ювелирам, что договор фальшивый, сфабрикован мошенниками, и если они хотят получить деньги, то надо обратиться к кардиналу Рогану, он богат и в состоянии оплатить один миллион двести тысяч ливров. Потрясённые этой новостью, Бассанж и Бомер всё же не впадают в панику: раз колье у королевы, то она или оплатит его, или его вернёт. Ведь они уже не раз имели с ней дело. Бомер едет в Версаль, получает аудиенцию у королевы, и тут всё проясняется: Мария Антуанетта никакого колье не получала, она вне себя и требует, чтобы этот бессовестный и дерзкий обман за её спиной и под её именем был разоблачён, мошенники найдены и строго наказаны.
Громкий скандал с привлечением множества лиц никогда никому не помогал, напротив, возбуждал умы против того, кто такой скандал затеял. Именно это и случилось с Марией Антуанеттой, которая потребовала разбирательства и суда, забыв, как давно уже она стала мишенью для всяких инсинуаций, наговоров, сплетен, непристойных стишков, литографических карикатур, в которых она изображалась обнаженная, в непристойных позах, например, раскинутая навзничь на вершине пирамиды из голых тел её фавориток и приближённых, повёрнутых к зрителю обширными задами. Иногда королеву представляли в порнографических рисунках с различными кавалерами, любовниками-фаворитами. Прежде она всё это игнорировала: как бы не замечая, величественно проходила мимо, гордо, по-королевски не обращая внимания на весь этот порочащий её шум. Но в связи с разбирательствами и судом на фоне предшествующей вылитой на королеву грязи вся свора недоброжелателей кинулась на неё с обвинением, что она участвовала в похищении колье, потому что она порочная женщина и способна на всё. В такой атмосфере ненависти к королеве де Ламотт быстро овладела ситуацией, прикинулась пострадавшей в этой афере, якобы затеянной королевой, своё посредничество объяснила желанием помочь подруге по своим альковным с ней делам. Обеляя себя перед судьями, де Ламотт всячески чернила Марию Антуанетту, называя её развратной и приписывая ей 35 любовников, в том числе Рогана, на которого королева на самом-то деле всегда смотрела только с презрением. На суде явно демонстрировалось крайнее неуважение к королеве Марии Антуанетте и её супругу Людовику XVI, который, хоть и не виноват, но почему-то ничего не видел, что творит его жена. Это неуважение росло и зажигало толпу, вовлекая в ненависть к королю и особенно к королеве всё более и более граждан.
Признав де Ламотт виновной, суд, однако, не выступил в защиту королевы, и по окончании процесса её непричастность к делу о похищении колье осталась под большим вопросом.
Жанна де Ламотт, возглавившая на суде общее неуважение и даже презрение к королевской чете, выглядела как разоблачительница разврата и мошенничества, царящего у престола. И тем самым вызвала у многих людей сочувствие к себе. И всё же судьи парламента, рассмотрев дело в накалённой атмосфере борьбы двух партий — королевской и антикоролевской, — вынесли приговор: кардинала Рогана оправдать, так как он не обманщик, а был сам обманут; его друга Калиостро оправдать безоговорочно; маленькую модистку из Пале-Рояля, сыгравшую в саду на свидании с Роганом роль Марии Антуанетты, ввиду того, что она не понимала того, что она делает, тоже оправдать; сообщников Ламотт выслать из страны, а мошенницу Ламотт признать виновной, сечь плетьми, заклеймить буквой «V» (voleuse — «воровка») и пожизненно заточить в тюрьме Сальпетриер.
Теперь король должен утвердить этот приговор, но Людовик XVI слабоволен, нерешителен и боится парламента. Чтобы как-то реабилитировать честь королевы, он отправляет Рогана в ссылку, а Калиостро изгоняет из страны. Но этим решением он окончательно подрывает и авторитет королевы, и свой собственный авторитет, а в связи с изменением решения парламентского суда вызывает недовольство парламента
Исполнение решения суда в отношении Ламотт выглядит настолько варварским, что симпатии людей сразу же обращаются к Ламотт. Она уже в глазах людей — «невинная жертва», а потому посещение её в тюрьме становится последним «криком моды», неким фрондёрством, как бы выражением вызова королеве Марии Антуанетте. У тюрьмы, где сидит Ламотт, выстраивается очередь из карет аристократов, а среди них, как это ни странно, — карета фаворитки Ламбаль. Что это? Выражение особого, личного мнения принцессы Ламбаль? Или выполнение поручения раскаявшейся королевы, из-за которой так зверски наказали Ламотт? Это «зверство» выглядит в описании Стефана Цвейга так: «В пять утра, то есть намеренно в такой час, когда нечего опасаться свидетелей, четырнадцать палачей тащат пронзительно кричащую и в исступлении рвущую на себе волосы женщину к лестнице Дворца Правосудия, где ей зачитывается приговор — сечь плетьми и выжечь клеймо. Но на этот раз правосудие имеет дело с бешеной львицей: истеричка дико воет, извергает гнусную клевету на короля, королеву, кардинала, парламент, ее крики будят спящих в окружающих домах, женщина сопротивляется, кусается, отбивается ногами, с нее наконец срывают одежду, чтобы поставить клеймо. Но в момент, когда раскаленное железо касается ее спины, несчастная в ужасе бросается на палачей, являя свою наготу на потеху зрителям, и раскаленное клеймо с буквой “V” вместо плеча попадает на грудь. Взвыв от нестерпимой боли, она, словно неистовый зверь, прокусывает палачу куртку и лишается чувств. Как падаль, волокут ее, потерявшую сознание, в Сальпетриер, где она, в соответствии с приговором, в сером арестантском халате и деревянных башмаках всю жизнь должна будет работать за черный хлеб и чечевичную похлебку».
Но Жанна Ламотт родилась под счастливой звездой, и у неё много знакомых в преступной среде, а потому она не будет вечно есть чёрный хлеб и чечевичную похлёбку: преступный мир (а может, фрондёрский?) услужливо открывает ей двери тюрьмы, и она бежит из Парижа в Лондон. Известие о побеге Ламотт из тюрьмы многими воспринимается как помощь раскаявшейся королевы преданной ею подруге.
В Лондоне Ламотт живёт свободно, многие знают, где её найти. Из своего укрытия осмелевшая в своей наглости Ламотт, чувствуя поддержку со стороны врагов королевы, грозит королеве, что она опубликует «всю правду» о её порочной жизни, о её многочисленных любовниках, о её лесбийской связи с фаворитками, о совершенно морально разложившемся дворе. И действительно, такая возможность у Ламотт есть: падкие до сенсаций книгоиздатели наперебой предлагают ей свои услуги, готовые, в предвкушении огромных барышей, даже тотчас же выплатить ей аванс.
Как только двор понял, что в основе этих публикаций будет не только бессовестная ложь и клевета, но и убийственная правда о придворных, живущих по законам фаворитизма, сразу забили тревогу и направили фаворитку Жюли Полиньяк в Лондон, чтобы она, подкупив Ламотт, заставила бы её молчать.
Мошенница Ламотт позволила себя подкупить за 200 тысяч ливров (сумма немалая!) и тотчас же опубликовала свои «воспоминания» не в одном, а сразу в трёх изданиях, отличающихся друг от друга только кричащими заголовками да чуть изменённой формой повествования. В этих грязных по своему содержанию «мемуарах» имеется всё, что так нравится публике: разоблачение королевы, её фавориток, её двора, парламентского суда. И конечно, со слезами, трепетно нарисован образ невинной жертвы, разоблачительницы королевской власти. Публикуется и «Перечень всех лиц, с которыми королева предавалась разврату», в котором упоминается 35 лиц обоих полов: придворные, герцоги, брат короля, Роган, актёры, лакеи, камердинер короля, фаворитки Ламбаль и Полиньяк и все лесбиянки Парижа. Печатаются сфальфицированные любовные письма Марии Антуанетты Рогану, грубые и малограмотные. И несмотря на явную абсурдность этих утверждений, нелепость и явную ложь этих воспоминаний, публика, охочая до «клубнички», «до жареного», до непристойностей, верит в эту гнусную ложь, хочет всё больше и больше слышать, читать о разврате королевы, о её лесбиянских наклонностях. Вслед за этими публикациями появляются грязные пасквили: «Скандальная жизнь Марии Антуанетты», «Королевский бордель» и другие подобные. Издаются порногравюры, где изображается обнажённая королева с её голыми фаворитками-лесбиянками, с различными партнёрами в любовных позах, в отвратительных по своей открытости непристойных любовных играх.
Восторженные читатели «мемуаров» Ламотт и восхищённые зрители порнографических гравюр готовы были, забыв о решении парламентского суда, о клеймении «воровки», о её преступном побеге из тюрьмы, пригласить эту «разоблачительницу» королевской власти в Париж, чтобы воздать ей почести, как героине.
Однако сама «смелая» Ламотт не забывала о том, что она совершила не одно, а несколько преступлений перед Богом, людьми и правосудием, а потому вся эта шумиха на волне французской предреволюционной атмосферы роковым образом повлияли на её психику. Ламотт постоянно ждала, что за ней придут, опять скрутят её, но теперь не будут клеймить, а просто отрубят ей голову. Король и королева пока ещё в состоянии отомстить за бессовестную ложь, которая опубликована под её именем и откреститься от которой рке не удастся. И в один из дней, когда ей почудилось, что за ней пришли, она в припадке безумия выбросилась из окна. Это было в 1791 году.
Было ли в действительности у королевы Марии Антуанетты такое количество любовников-фаворитов, какое внесла в свой список Ламотт? В связи с абсурдностью этого «Перечня» поверить в это, безусловно, нельзя, но повод к такому мнению, как уже говорилось, был. Сам образ «раскрепощённой, свободной в любви женщины», который представляла Полиньяк с её любовниками, тенью ложился и на имидж королевы.
А фаворитки королевы: ни мадам де Ламбаль, ни тем более де Полиньяк, — в эти, такие тяжёлые для Марии Антуанетты дни не заступились за неё, не выступили на суде, не опровергли обвинений Ламотт, не организовали своих друзей для защиты королевы. Куда подевалась салонная клика графини де Полиньяк? Почему своими массовыми выступлениями «друзья королевы» не укротили наглую лгунью Ламотт? Да потому что фаворитизм у трона не предполагает никаких «друзей». Здесь каждый сам за себя. Мария Антуанетта перестала быть для них источником дохода. Её положение пошатнулось, и она стала им не нужна. «Нет уж дней тех прежних боле», когда можно было выпросить у королевы пенсион, оплату долгов, «тёпленькое местечко». И чего же соваться в этот пожар?
Бомарше, Бриссо, Мирабо, Шадерло де Лакло, знаменитые французские писатели и государственные деятели не по наслышке знали о вседозволенности и нравах, парящих в высшем обществе, а потому в своих памфлетах и рисовали фавориток вместе с королевой как изощрённых развратниц и лесбиянок.
На самом деле принцесса де Ламбаль незаслуженно была приписана к развратницам. Она не была причастна к оргиям салона Полиньяк. Её мазали самыми чёрными красками только за то, что она была первой фавориткой королевы, и тень второй фаворитки с её развратным салоном ложилась на королеву и на неё.
Гордое презрение королевы к окружающим её людям, даже к придворным, даже к официальной фаворитке короля Людовика XV мадам Дюбарри, вызывало у многих ответную реакцию: «такая развратная шлюха, а ещё нос задирает».
Фаворитов в подлинном смысле этого термина у Марии Антуанетты не было: она никому не делегировала свою власть, никто из её близкого мужского окружения не играл при королевском дворе ведущей роли, никому из кавалеров двора она не оказывала особого внимания. Конечно, нельзя исключить, что мимолётные любовники, возможно, у неё были, но фаворитов не было.
Стефан Цвейг в своей книге, посвященной Марии Антуанетте, называет одного, по его мнению, действительно настоящего любовника королевы, имя которого как раз и не вошло в список, представленный Жанной де Ламотт. Изучая жизнь королевы по документам, С. Цвейг пришёл к выводу, что главной любовью Марии Антуанетты был иностранец, аристократ из Швеции, сын шведского сенатора, сановника, близкого к королю Густаву. Его звали Ганс Аксель Ферзен.
Ферзен получил прекрасное образование, сначала в Швеции, затем, когда ему исполнилось 15 лет, — за границей. Разумеется, в сопровождении своего домашнего наставника. В Германии он изучал военное дело и общеобразовательные предметы, в Италии — медицинские дисциплины и музыку. Чтобы познакомиться с современной философией, Ганс Аксель посетил в Женеве Вольтера. Образовательный процесс завершён. На всё на это ушло три года, и восемнадцатилетний возмужавший Ганс Аксель Ферзен отправляется в Париж, чтобы в знаменитых парижских салонах, таких, как, например, салон мадам Жоффрен, где можно было овладеть искусством хорошего тона, светской беседы, приобрести художественный вкус, безупречные светские манеры и где была возможность познакомиться со знаменитыми художниками, поэтами, писателями и энциклопедистами, то есть приобщиться к самому изысканному французскому обществу.
Портреты Ганса Акселя представляют нам красивого молодого человека с правильными, скандинавскими чертами лица, с умным, каким-то задумчивым взглядом, с серьёзным выражением лица. К этому можно добавить, что, по преданию, он был высокого роста и хорошо сложён: широкоплечий, мускулистый, но не массивный, с тонкой талией, стройными ногами и аристократическими руками. Да и весь облик его показывал, что перед вами аристократ, молодой, красивый, обаятельный. Ферзен был молчалив, не обладал способностью развлекательного общения, да, видимо, и не считал это необходимым. Во всём своем поведении он был серьёзен, выказывая ум и практичность. Его аристократическое происхождение, большое состояние, хорошее образование и способности сулили ему большую карьеру на родине, но он хотел оставаться в Париже. И этому была большая и уважительная причина — любовь. Его любовь сама нашла его и первая подошла к нему, чтобы очаровать его навек. Это случилось 30 января 1774 года на балу в Опере. Неожиданно для Ферзена к нему подошла необыкновенно лёгкой походкой молодая, очень стройная, элегантно одетая дама в бархатной маске на лице и завела с ним галантный разговор. Польщённый вниманием, Ферзен вступил с ней в оживлённую светскую беседу. Беседа была весьма приятной и занимательной, но вдруг Ферзен заметил, что вокруг них постепенно собираются дамы и господа, с любопытством прислушиваются к их разговору, перешёптываются между собой. Наконец, когда он и незнакомка оказываются в центре внимания всех присутствующих на бале, галантная дама снимает маску. И что же он видит? Перед ним дофина Мария Антуанетта во всей прелести своей красоты. Но придворные дамы быстро окружили свою восемнадцатилетнюю дофину-шалунью и увели её в королевскую ложу. А сердце молодого шведа застучало так громко, как никогда. Он понял, что понравился Марии Антуанетте, что она открыто показала ему это. Испугавшись, Ганс Аксель Ферзен срочно вернулся в Швецию.
Прошло четыре года, и в 1778 году Ферзен вновь приехал в Париж. Отец послал его в континентальную Европу, чтобы он, уже двадцатидвухлетний молодой человек, нашёл бы себе невесту. А за эти годы во Франции произошли серьёзные изменения: Людовик XV умер от оспы, дофин, супруг Марии Антуанетты, стал французским королём Людовиком XVI, а Мария Антуанетта — королевой Франции.
Ганс Аксель не горел желанием жениться, ему хотелось узнать: вспомнит ли его Мария Антуанетта? Граф Ганс Аксель Ферзен, как шведский дворянин-аристократ, в парадной одежде приехал в Версаль представиться двору. Равнодушно встретили его придворные, без каких-либо эмоций кивнул головой король, никто не сказал приветливого слова. Однако королева, увидев его, радостно воскликнула: «Ах, это старое знакомство!» И опять первая сделала шаг к нему: одарила его любезностями, пригласила к себе в общество на карточную игру, которой она в то время увлекалась. Двор заметил, что королева неравнодушна к Ферзену. Она не умела скрывать своих чувств, и её влюблённость в шведского кавалера была для всех очевидна. Ферзен почувствовал, что попал в двусмысленную ситуацию, и, спасая честь королевы, уехал в Америку в качестве адъютанта Лафайета. Это был рыцарский поступок благородного человека. Однако забыть свою королеву он не мог. В течение четырёх лет своего пребывания в американском вспомогательном корпусе он вёл переписку с Марией Антуанеттой. В июне 1783 года Ферзен вернулся в Париж.
Отец зовёт его домой, где он может получить любое место и в армии, и при дворе, и в правительстве. Но Ганс Аксель хочет остаться в Париже и (видимо, по желанию королевы)- получить патент полковника французской армии. А отцу вынужден лгать, что он добивается руки барышни Неккер с её миллионами.
Королева, которая вообще-то никакими назначениями в армии не занимается, собственноручным письмом поздравляет старого графа Ферзена с получением его сыном военного чина полковника французской армии. Ещё два года Ферзен вынужден, как адъютант короля Густава, сопровождать своего монарха в поездке по Европе. В 1785 году он окончательно остаётся во Франции.
История с колье, всеобщая ненависть к Марии Антуанетте, клевета, непристойные памфлеты и порочащие её рисунки — всё это сделало её несчастной. Ферзен видит, что эта гордая женщина сломлена настолько, что постоянно плачет, и за это он её больше любит, понимая, как она нуждается в ласке, в добром к ней отношении, в защите. И его рыцарская любовь крепнет со дня на день.
Они старательно сохраняют свою тайну. Ферзен не появляется на балах, в Опере, тем более в салоне Жюли Полиньяк, не входит в избранный круг Трианона. Он служит в полку, его нет в Версале, да и вообще в Париже. Тайные встречи их проходили ночью или в самый ранний утренний час, они назначались в тёмных аллеях парка Трианона, в маленьких крестьянских домиках деревушки Трианона, в тёмных уголках версальского парка. Эти встречи редки, но зато чрезвычайно сладостны. Между ними настоящая любовь, а не придворный флирт. С его стороны — жертвенная, с её стороны — спасительная, поддержавшая её в тяжёлые дни дела с колье.
Когда же наступили революционные дни, и вместе с Жюли Полиньяк и графом д'Артуа уехали все, кто составлял кружок королевы, Ферзен, забыв о тайне их любви, появляется в Версале ежедневно, становится официальным фаворитом королевы, и король советуется с ним, потому что в лице графа Ферзена видит не любовника своей жены, а благородного рыцаря, способного помочь всей королевской семье.
Давайте, дорогой читатель, не будем строить догадки: был или не был Ганс Аксель Ферзен любовником королевы Марии Антуанетты? Для нас это не имеет никакого значения. Телесная близость — это их личное, частное дело, никого не касающееся.
В Предисловии к этой книге читатель был предупреждён, что смакование альковных историй не входит в круг внимания автора. Для нас важно другое. Важно, что Ферзен проявил себя официальным (то есть явным) фаворитом в самые трагические дни для французской монархической власти, причём фаворитом не только королевы, но и короля. В Версальском дворце, где отец семейства Людовик XVI не может сразу принять ни одного решения, Ферзен всё берёт в свои руки: через него проходят все письма, его информируют о всех происшествиях, касающихся дворца и королевского семейства, ему открывают все тайны, все планы короля и королевы, ему доверяются самые тайные и опасные поручения. Какую роль в жизни государства играл он, фаворит Ферзен?
Ферзен служил беззаветно не государству, не чуждой ему, иностранцу, Франции, а Марии Антуанетте, любимой им женщине, а следовательно, и её семье — мужу-королю и рождённым ею детям. Он любил не королеву, а женщину, и чувствовал, понимал, что над ней нависла угроза гибели. Уже в 1788 году он, наблюдая, что происходит во Франции, понял, что над королевской семьёй нависла нешуточная угроза. Он видел, что от королевской власти по существу отвернулось всё дворянство, не только либеральное, но и консервативное, недовольное абсолютистской монархической бюрократией. А это означало, что основание, на котором держалась монархия, уже перестало быть опорой власти.
Однако ни король, ни королева даже не подозревали о страшной для них ситуации в стране, когда 14 июля 1789 года пришло известие о падении Бастилии, а 5 октября разъярённая толпа парижан ворвалась в Версальский дворец. Их друзья, подруги-фаворитки и фавориты рококо из Трианона, обратились в бегство. Мария Антуанетта и Людовик XVI тоже могли бы тогда уехать, но посчитали неприличным бросать свою страну в беде и остались в Версале. 5 октября 1789 года они и их дети были арестованы и на следующий день отправлены под охраной в обветшавший дворец Тюильри, превращенный в тюрьму. Здесь, в заточении, они провели почти два года. Всё это время Ферзен, как бы незримой тенью, оставался сними.
Поняв, что их ожидает, 20 июня 1791 года королевская семья при участии Ферзена приняла решение спастись бегством.
Нужно было разработать план бегства из Тюильри, где королевская семья находилась под охраной, подготовить средства для осуществления побега. Всё это было поручено Ферзену, и он блестяще справился с этими задачами: подготовил план, договорился с королевской семьёй, кто, когда и как будет действовать, заказал удобные (но, к сожалению, большие, неманевренные) кареты, снабдил их провиантом и хотел сопровождать свою любимую женщину и её семью. Но король воспретил ему ехать с ними: он боялся, что разъярённая революционная толпа, обнаружив его, аристократа-иностранца, разорвёт его на части, как она уже сделала это со многими аристократами. И Ферзен вынужден был остаться.
Хочется отметить, что в бегстве из Тюильри королевской семье помогали и русские, в частности, с дозволения Екатерины II, русский посланник в Париже И.М. Симолин.
Королевской семье, по плану Ферзена, то есть с большими предосторожностями, удалось ускользнуть из дворца Тюильри и проехать спокойно почти всё расстояние до границы, но громоздская карета не могла быстро двигаться, и королевская семья приехала в Варенн, где её должны были ожидать верные военные люди, не ночью, а утром, когда ожидавшие их вынуждены были уехать. А потому 20 июня 1791 года уже за пределами Парижа, в Варение, у самой границы, когда спасение было уже близко, их новенькая, с большой любовью заказанная Ферзеном карета была узнана восставшими, король и королева схвачены и помещены в особо охраняемое здание в центре Парижа, крепость Тампль.
23 июня 1791 года Симолин сообщил об этой трагической неудаче в донесении, отправленном в Россию, добавив: «…можно только содрогаться при мысли о несчастиях, которые грозят королевской семье, особенно королеве, рискующей стать жертвой жестокого и кровожадного народа». А на следующий день, 24 июня, в Петербурге получили еще одно донесение Симолина, в котором он отмечал, что «бегство короля и его арест представляют столь важное и чрезвычайное событие, что невозможно рассчитать его последствия и результат». Находясь в Париже, в эпицентре восстания, наблюдая в эти дни за восставшими французами и их лихорадочными действиями, Симолин мог охарактеризовать восставших как «жестокий и кровожадный народ», потому и предвидел трагический конец королевской семьи. Екатерина II, как, впрочем, и все другие монархи Европы, понимая, что грозит королевской чете, была в ужасе, но, сожалея, более помочь уже ничем не могла. Люди, настроенные против королевской семьи, помогать ей не считали нужным, а самые верные попросту не могли.
Ничего не мог предпринять и Ферзен: он мог только страдать.
Правда, подлинная подруга королевы, принцесса Ламбаль, уехавшая в Лондон, где она была в полной безопасности, вернулась во Францию и была с королевой даже во время ареста и препровождения королевской семьи в Тампль. Но Коммуна назначила новые меры предосторожности против королевской семьи: все из свиты короля и королевы должны были покинуть Тампль, в том числе и принцесса Ламбаль, и туда никому: ни друзьям, ни тем более иностранцу Ферзену, среди верных «вернейшему верному», — категорически запрещено было даже приближаться. Верность и совестливость принцессы Ламбаль были отмщены «кровожадным» народом: несколько позже принцессу Ламбаль буквально растерзала неистовая толпа.
Около двух лет королевская чета содержалась под арестом. В январе 1793 года начался суд, по приговору которого король Людовик XVI был гильотинирован.
Ферзен понял, что теперь рано или поздно придёт очередь и его любимой королевы. «Уже давно я пытаюсь подготовить себя к этому и думаю, что встречу известие без большого потрясения», — записывает он в своём дневнике.
В течение девяти месяцев Мария Антуанетта оставалась в заключении в прежнем положении, но вскоре у неё отобрали сына, а затем её перевели в тюрьму Консьержери, где в маленькой сырой и тесной комнате её ни на минуту не оставляли одной, даже во время туалета. У неё отобрали все вещи, в том числе её талисман — маленькие золотые часики. Оставили только гребень для её роскошных волос и пудру. Задержка с казнью королевы объяснялась просто: революционеры опасались реакции со стороны Австрии — возможного военного вторжения во Францию для спасения королевы как эрцгерцогини фон Габсбург. Некоторое время революционеры вели с Габсбургами переговоры, но памфлеты и литографии, в которых королева Мария Антуанетта рисовалась как развратница, сделали своё чёрное дело. Королева Мария Терезия, мать Марии Антуанетты, к этому времени уже умерла, а родной её брат, Иосиф II, как бы поверив памфлетам и порнографическим рисункам, а по сути не желая в своей жизни осложнений, заступаться за сестру не стал. Под давлением французской общественности 16 октября 1793 года был вынесен жестокий судебный приговор, и бывшая французская королева Мария Антуанетта сложила голову на гильотине.
По преданию, в день казни Мария Антуанетта вела себя достойно. Она с помощью служанки надела белое платье. Палач остриг её прекрасные волосы, её посадили в грязную телегу для осуждённых на казнь и под улюлюканье черни повезли по улицам Парижа к гильотине, которая находилась неподалёку от дворца Тюильри. На одной из улиц художник Луи Давид подстерёг телегу с осуждённой и быстро сделал ставший историческим набросок, изобразив Марию Антуанетту на пути к эшафоту.
Существует легенда, что, когда бывшую королеву подвели к гильотине, она случайно наступила на ногу палачу, и её последними словами были слова, адресованные ему: «Простите меня, мсье, я не нарочно». Но это так же недостоверно, как приписанные ей слова, якобы сказанные в ответ на донесение о том, что французы голодают, — «если нет хлеба, пусть едят пирожные», — слова, вызвавшие у народа бурю негодования.
Когда в Брюссель, где в то время находился Ферзен, пришло известие о казни Марии Антуанетты, её возлюбленный испытал страшное потрясение. И хоть он готовился к этому известию, о чём писал в дневнике, но подготовиться не смог. Это потрясение было настолько сильным, что Ферзен до конца своей жизни так и не сумел от него оправиться. В письмах к своей сестре и в своём дневнике Ферзен открыл свою потрясённую душу: «Ее уже нет более, и только сейчас я понимаю, как безраздельно я был ей предан. Ее образ продолжает поглощать мои мысли, он преследует меня и непрестанно будет повсюду преследовать, непрерывно вызывая в памяти лучшие мгновения моей жизни, только о ней могу я говорить. Я дал поручение купить в Париже все, что может напомнить мне о ней; все, связанное с нею, для меня свято — это реликвии, которые вечно будут предметом моего преданного преклонения».
Две даты становятся для Ферзена самыми важными: 16 октября, когда совершилась казнь Марии Антуанетты, и особенно 20 июня, когда его предложение о помощи в побеге было отвергнуто и он подчинился приказу короля, не поехал с ними, остался, а в результате не защитил свою любимую женщину, королеву его души. Да пусть бы его тогда растерзала толпа, по крайней мере он умер бы за свою королеву! Несколько раз он записывает в своём дневнике: «Почему я не умер за нее тогда, двадцатого июня?» Всю оставшуюся жизнь его терзало чувство вины перед ней. В течение девяти месяцев (!), когда в тюрьме оставались только она и её дети, он не сумел освободить её из тюрьмы. А она, вероятнее всего, надеялась на него и ждала освобождения именно от него, своего возлюбленного, своего героя, своего тайного фаворита
Несмотря на все эти страдания, фортуна, как ни странно, была благосклонна к Ферзену у себя на родине он сделал карьеру без каких-либо усилий, просто по своему рождению, как побочный, тайный сын короля. Он становится главой дворянского сословия Швеции, весьма влиятельным советником, фаворитом шведского короля. Однако, испытав ненависть к французской черни, 20 июня в Варение погубившей Марию Антуанетту, Ферзен, ставший суровым, жёстким и угрюмым вельможей, возненавидел и свой народ, подозревая в нём такую же жестокость и кровожадность, как у французских революционеров. Естественно, и люди стали ему платить той же монетой. Его недоброжелатели и завистники стали потихоньку распространять слух, что Ферзен хочет захватить шведский престол и хочет избавиться от дофина. И вот, как на грех, в июне 1810 года неожиданно умер престолонаследник дофин, и тут же по всему Стокгольму разнёсся слух, что это Ферзен, чтобы захватить корону, отравил наследного принца. Стало очевидным, что Ферзену грозит опасность быть растерзанным народом Друзья не рекомендуют ему принимать участия в похоронах принца, но Ферзен упрямо идёт навстречу своей гибели. День похорон дофина назначен на 20 июня. И вот 20 июня, в то самое его мистическое число, когда в 1791 году, почти 19 лет тому назад, в Варение он должен был умереть за свою королеву, судьба ему уготовила быть растерзанным разъярённой толпой в Стокгольме.
Как только карета Ферзена выехала из дворца, неистовая толпа прорвала оцепление и с криками бросилась к его карете. Бедного седовласого старика Ферзена выволокли из кареты и стали с яростью избивать палками и бросать в него камнями. Так закончилась жизнь единственного любовника-фаворита Марии Антуанетты, погибшего за неё в тот же самый день, только 19 лет спустя.
Конечно, тайная связь Марии Антуанетты с Ферзеном не даёт основания считать его влиятельным фаворитом у престола: ему не была делегирована хоть какая-то часть государственной власти, он не имел влияния на королевский двор, он просто искренно и трепетно любил свою королеву-женщину и вернее самого вернейшего служил во Франции только ей, ей одной. Да, было время, когда ему доверена была подготовка побега королевской семьи из Тюильри, когда король советовался с ним, но это касалось опять-таки любимой женщины и её семьи, а не управления государством
Фаворитизм у королевского престола Франции, духом которого была показная галантность, а на самом деле процветали вседозволенность, аморальность, порочные связи, личное обогащение, неуважение по отношению к народу, а у народа — неуважение к королю и королеве, привёл к кризису королевской власти, кризису монархического правления, а затем к народному возмущению. Надо сказать, что в условиях такого кризиса выступления против монархического правления начинались с протеста против фаворитизма у престола, а затем перерастали в революционные события. Во Франции в последние годы XVIII века кризис королевского правления разрешился революцией и кровью — казнью короля и королевы, а также странной смертью их сына дофина, который должен был стать королём Людовиком XVII. Эта таинственная смерть дофина Людовика открыла дорогу герцогу Прованскому, среднему брату казнённого короля, к короне и титулу французского короля Людовика XVIII.
(Напомним, что летом 1791 года, когда в Варение была арестована королевская семья, в России по дороге в Яссы скончался от апоплексического удара (гипертонического криза) бывший фаворит Екатерины II, крупный государственный деятель Григорий Александрович Потёмкин, а почти ровно через три года после казни королевы Марии Антуанетты, совершённой 16 октября, тоже осенью, в первых числах ноября, скончалась также от апоплексического удара императрица Екатерина II, до последних минут своей жизни имевшая фаворита-любовника Платона Зубова.)