27 февраля 1920 года я был на приеме у Владимира Ильича Ленина, беседовал с ним о нуждах сельских учителей. Эту незабываемую встречу я представляю и сейчас, через много лет, отчетливо, зримо, до мельчайших подробностей.

Было это так.

Начался суровый 1920 год. В Весьегонском уезде, как и во всей России, утверждалась новая жизнь. Упорная классовая борьба, проходившая тогда, потребовала от учителей бескорыстного служения народу. Мы активно помогали молодой Советской власти ликвидировать неграмотность, создавали в деревнях библиотеки, избы-читальни, детские внешкольные клубы. Вдохновенным живым словом мы будили народные массы, стараясь поскорее вырвать их из вековой темноты.

В середине января 1920 года в Весьегонске проходил 2-й уездный съезд работников просвещения и социалистической культуры. Я был тогда председателем исполкома Весьегонского учительского союза. В течение трех дней на съезде обсуждались злободневные вопросы работы и жизни учительства. Рассказывая о культурно-просветительной работе в деревне и городе, многие делегаты жаловались на крайне тяжелое экономическое положение учителей: не хватало хлеба, обуви, мануфактуры. Керосина мы получали лишь по два фунта на целый год. Иногда даже лекции и читательские конференции, а также занятия по ликбезу приходилось проводить при лучине.

Мы видели, что и хлеб, и некоторые другие товары есть на месте. Десятки тысяч пудов зерна и большое количество кожи, например, вывозились за пределы уезда. Местные власти плохо заботились о нуждах интеллигенции, и съезд решил командировать делегата для ходатайства перед центральными органами об улучшении бытового положения учителей.

Ходоком съезд избрал меня. Бережно спрятав наказ своих товарищей, я тронулся в дальний путь и через три дня был в холодной, заснеженной Москве.

27 февраля я направился в Кремль. Во дворец со своим мандатом я прошел свободно. В большом зале во втором этаже проходила конференция работников по внешкольному образованию. Я уже бывал однажды на такой конференции и вошел в зал как свой. В перерыв встретил Н. К. Крупскую, с которой был знаком. Надежда Константиновна внимательно выслушала меня.

— Вам надо поговорить с Владимиром Ильичем, — сказала она.

— Как раз это и есть цель моей поездки, — отвечал я, — но я слышал, что он сейчас очень занят.

Молодая Советская республика, как я узнал, находилась накануне войны с белополяками.

— Я все-таки пойду узнаю, когда Владимир Ильич сможет принять вас, — настойчиво проговорила Надежда Константиновна и отправилась в другую часть дворца. Через пять минут она возвратилась и сообщила, что Владимир Ильич примет меня сегодня же, как только закончится у него совещание. Она пригласила меня остаться пока на конференции и принять участие в ее работе.

На повестке дня, помню, стоял вопрос о библиотечном деле. Обсуждали, какими мерами лучше приблизить книгу к рабочему и крестьянину и предотвратить надвигающийся книжный голод. Многие ораторы высказывались за реквизицию частных библиотек. Работая в то время по внешкольному образованию в Весье-гонском уезде, я хорошо знал нужды сельских библиотек. Я уже "втянулся" в обсуждение библиотечной проблемы и даже записался для выступления в прениях, но скоро в зал вошла Л. А. Фотиева, секретарь Совета Народных Комиссаров, и сообщила Н. К. Крупской, что Владимир Ильич освободился и может принять делегата от весьегонского учительства.

Вместе с тов. Фотиевой я пошел через многочисленные комнаты дворца. Москва тогда переживала топливный кризис. Во дворце было холодно. Служащие были одеты в теплое. Всюду за столами кипела работа, и нас как будто не замечали.

Перед кабинетом В. И. Ленина расположен большой светлый зал, весь заставленный столами. Все работники, сидевшие за ними, занимались своим делом. Я на минуту остановился, чтобы достать нужные документы, и посмотрел на часы: было два часа дня.

Затем меня пригласили войти в кабинет. Я прошел в высокие, выбеленные до блеска двери. Владимир Ильич вышел из-за рабочего стола и с приветливой улыбкой сделал несколько шагов по направлению ко мне. Подав руку, он предложил садиться.

Меня сразу поразила простота этого человека. Ни тени смущения не испытывал я и в дальнейшем за все время беседы с ним, и, чем дальше шел разговор, тем более хотелось говорить, говорить свободно и откровенно.

Я изложил суть дела. Выслушав, Ильич задал мне вопрос:

— А как ваши учителя относятся сейчас к Советской власти?

— Смею уверить вас, товарищ Ленин, — сказал я, — что в массе своей учительство никогда не было против Советской власти. Мы честно служим народу.

В то же время я рассказал о непорядках, которые были в уезде. Неоднократным кивком головы и словами: "Да, да… верно…" — Владимир Ильич подбодрял меня.

— Многие интеллигенты еще не пришли к нам, — задумчиво проговорил он. — Теперь, когда Колчак разгромлен, мы можем вплотную взяться за мирную работу. От негодных коммунистов обязательно будем освобождаться.

Потом он спросил:

— Учителя теперь получают декреты?

— Да, получают, — отвечал я, — и в настоящий момент у учителя, работающего в деревне, в декретах большая потребность: крестьянин доверчиво и охотно идет к учителю за тем или иным советом или разъяснением. Отдел народного образования совместно с Весьегонским уисполкомом, имея это в виду, приступил к распространению декретов в печатном виде по всем школам уезда. Учителя являются непосредственными проводниками их в жизнь. Сознание крестьянина понемногу проясняется, и жизнь входит в свои берега. Но беда в том, что вследствие тех или иных обстоятельств распоряжения центра и декреты не всегда на местах выполняются.

— Скажите, книжечка Тодорского ведь это о Весьегонском уезде написана? — спросил Ильич.

— Да, о Весьегонском, — ответил я.

— Хорошая книжечка, — оживленно заговорил Владимир Ильич. — Я читал ее, и мне особенно понравилось, как Весьегонекий уисполком, отобрав мельницу у какого-то мельника, поставил его же и управлять этой мельницей. Это совершенно правильный метод. Работа Весьегонского исполкома заслуживает внимания. Я слышал, что большинство членов его — бывшие петроградские рабочие. Правда это?

— Да, правда. Правда и то, что недоразумений в нашем уезде в дни революции было сравнительно меньше, чем в других местах. Подобраны члены уисполкома хорошо. Влияние на них оказал более развитый и образованный коммунист товарищ Тодорский.

— А где теперь Тодорский? — поинтересовался Ильич.

— В действующей армии, — ответил я.

— Передайте ему привет от меня, — попросил Ленин. Владимир Ильич очень интересовался ходом работ по постройке железной дороги Овинищи — Суда. Он вынул из бокового кармана записную книжку с железнодорожной картой, и на столе мы вместе стали рассматривать по ней направление через знакомые мне, родные места.

Узнав в разговоре, что я родом из крестьян Весьегонского уезда, был рабочим на Невском судостроительном, а также механическом заводах в Петрограде, что благодаря упорному труду окончил несколько высших учебных заведений, Ленин выразил сожаление, что я оставил ученые занятия. Он подробно остановился на необходимости для рабочих и крестьян создания школ и тут же спросил, имеются ли в уезде случаи превращения церквей под школы и как на это смотрит население и учительство.

На все вопросы я дал точные и правдивые ответы. Особенно подробно пришлось рассказать о жизни учителей, их работе, лишениях и взаимоотношениях с местными организациями.

Выслушав все, Владимир Ильич тут же стал писать письмо в Наркомпрод. Он предложил мне лично передать его членам коллегии и, позвав тов. Фотиеву в кабинет, попросил ее телефонировать, когда меня могут принять в Наркомпроде. Через несколько минут тов. Фотиева доложила, что я должен прибыть в наркомат через полчаса.

Когда Ленин писал, склонившись над столом, ничто не мешало спокойно наблюдать за ним. Владимир Ильич сидел ко мне в профиль. Лицо дышало энергией и несокрушимой силой воли. Величайший коммунист, глава правительства огромного государства, Ленин одновременно был прост и так, казалось, обыкновенен в своем поношенном сером клетчатом костюме с голубым галстуком. Я не отличил бы его в другом месте от мастера или инженера на заводе. До мельчайших подробностей мне хотелось запомнить черты этого человека, о котором так много тогда говорили и ныне говорит весь мир.

Письмо было написано. Владимир Ильич передал его мне и велел поставить порядковый номер в канцелярии.

Я поднялся со стула, намереваясь распрощаться, но Владимир Ильич остановил меня и очень тепло сказал:

— Наше учительство всегда смело может рассчитывать на поддержку Советской власти. Двери для учителя к нам всегда открыты. Передайте им об этом вместе с моим приветом.

При этом он крепко пожал мне руку и проводил к дверям.

Я вышел из кабинета и достал часы — было без четверти три. Беседа, стало быть, продолжалась 45 минут. Мне она показалась куда короче: так легко, свободно чувствовалось в присутствии Ленина.

В канцелярии я спросил очередной номер и поставил его на ленинском письме. Желая сохранить содержание разговора с Лениным, я тут же сел к столу и наскоро записал в блокнот. В это время дверь из кабинета отворилась, и Владимир Ильич, выйдя в зал, обратился снова ко мне, наказав, чтобы я не медлил, а шел в наркомат и постарался бы увидеть кого-нибудь из членов коллегии. Оказывается, пока я сидел в приемной, Владимир Ильич связался с Наркомпродом по телефону и разрешил мой вопрос. На мою долю оставались только небольшие формальности.

Тов. Халатов, член коллегии Наркомпрода, любезно возвратил мне на память письмо В. И. Ленина. Вот оно:

"Российская Федеративная Советская Республика.

Председатель Совета Народных Комиссаров.

Москва, Кремль, 27.2,1920 г.

№ 02772

Членам коллегии компрода Товарищ Виноградов, председатель исполкома Весьегонского учительского союза, предъявил прилагаемое ходатайство [203] .

Суть дела — предписать Весьегонскому упродкому выдать учителям (около 500 в уезде) повышенный паек хлеба и картофеля плюс обувь или кожа.

И то и другое из местных запасов: есть в уезде излишки. Прошу сегодня же навести необходимые справки (товарищ завтра должен уехать) и ответить мне по телефону (вечером в Совете Обороны решим).

Ленин" [204] . | Печать |

После моего возвращения в Весьегонск из Москвы пришла посылка — больше десяти тысяч метров разных тканей для наших учителей — сукно, шелк, ситец и даже немного бархата. Из местных ресурсов повысили нам паек и, что очень важно, резко увеличили выдачу керосина. Трудно передать тот энтузиазм конференции учителей, на которой я выступил с отчетом о поездке и передал слова Владимира Ильича: "Учительство всегда может рассчитывать на поддержку Советской власти, двери для учителя к нам всегда открыты".