Два дня Виктор мучил сырую картошку на улице. Гук не появлялся. На третий Витя решил отнести картошку сам. Он сложил ее в большое лукошко, с которым бабушка ходила за грибами, и отправился в лес. Он знал что, наверное, почти точно, что он никого не найдет, но снова увидеть необычное существо из леса так хотелось, что терпеть не было никаких сил. Тем более что Виктор почти умел ориентироваться по солнцу, если не считать того, что не твердо знал садится солнце на востоке, или встает, а также где-то слышал, что мох на деревьях растет с севера, что сильно могло помочь в лесу, и думал, что умеет пользоваться компасом. Он вышел за калитку и направился по душистому клеверному полю к кромке леса, встающей стеной за лугами.

Небо было чистое, легкие облака лишь собирались где-то у горизонта. В вышине пел жаворонок.

Виктор неторопливо брел по тропинке между полевыми цветами и щурился солнцу. Где искать Гука он не представлял, но надеялся, что случай, на который полагался довольно часто у доски в школе, подгоняя примеры, донося подсказки, поможет ему и на этот раз. Пройдя два луга и чистый ручей, Виктор зашел под прохладную зеленую крону леса. Солнца сюда попадало вдвое меньше. Было влажно и заметно прохладнее. Высматривая по дороге грибы, Виктор направился в самую густую часть леса. Грибов не было. «Наверное дачники уже все собрали», — подумал Виктор. Постепенно тропинка растворилась в зеленом ковре невысокой травы. Стали попадаться пучки резного папоротника. На листьях деревьев висели большие тяжелые капли, в которых отражались кусочки солнца, проглядывающего в изумрудном сумраке сквозь кружево листьев и ветвей где-то высоко-высоко. Вдруг, впереди, деревья стали реже. Посветлело. Через несколько шагов Виктор вышел на поляну и остановился как вкопанный. На полянке, под лапой гигантской ели стояла маленькая соломенная хижина, на которой кривовато висела жестяная вывеска «Союзпечать».

Виктор оторопело подошел к хижине и, нагнувшись, заглянул под крышу. В окошке он увидел субъекта, похожего на лопоухою собаку с почти человеческим лицом, которая внимательно читала газету сквозь оправу старинных очков без стекол. На прилавке было выложено немного пожелтевшей от времени периодики. Появление Виктора постепенно привлекло внимание существа.

— Вам что? — поинтересовалось оно, взглянув на пришельца поверх пустых очков.

— «Мурзилка» есть? — выдавил из себя Виктор, понимая, что нужно что-то спрашивать.

— Так… «Мурзилка», «Мурзилка»… — пробормотало лопоухое существо, складывая газету и зарываясь с шелестом куда-то под прилавок. — Есть м-м, две страницы от декабрьского новогоднего номера позапрошлого года и… — опять послышался шелест, — окончание рассказа про подвиг разведчика из номера шестьдесят восьмого года, но я посоветую новогодний. В рассказе дырка на самом интересном месте. Так и не ясно добыл разведчик «языка» или нет и вообще — наш он или не наш. Это в начале говорится. А-то не знаешь, за кого переживать, то ли за «языка», то ли за разведчика, хотя некоторым все равно. Есть и такие, — он хмыкнул, — любители. Без должного уровня сознательности. Так что брать будете, новогодний?

— Угу, — выдавил из себя Виктор. — Сколько с меня?

— Это смотря чем платить будете.

— Ну, деньгами, наверное.

— Что я с ними делать буду, — возмутился киоскер. — Есть? Или носить? Вы мне что-нибудь посущественнее пожалуйста.

— Картошку… Можно?

— Картошку давай. Половину.

Виктор достал картофелину из лукошка и повертел, соображая, как бы ее можно было отполовинить.

— Вот тут… — начал было неуверенно он.

— Ладно, — сказал киоскер, — давай целую. На, тебе за это еще «подвиг разведчика». Наслаждайся.

Киоскер огляделся и сунул картошку под прилавок.

— Я все-таки думаю что разведчик наш был, — добавил он.

— Спасибо, — обалдело сказал Виктор, глядя на желтые листки с порядочной обгорелой дырой.

— На здоровье, — ответил киоскер и снова углубился в чтение прессы.

Виктор отошел, переваривая только что происшедшее. Затем он вернулся снова.

Киоскер уже погрузился в газетные сообщения.

— Извините, — сказал Виктор.

— М-да, — оторвался еще раз от чтения киоскер.

— Вы не подскажете, как мне найти Гука?

— Гука? Не подскажу. Пойми меня правильно, народу много вокруг, ходят встречные-поперечные.

— Ну, я тут ему картошечки собрал.

— Давай ее сюда, я передам, он частенько за «Литературной газетой» приходит.

— За чем?

— ЗА «ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТОЙ», — медленно, с расстановкой проговорил киоскер внимательно глядя на Виктора, чтобы понять, доходит ли смысл его слов до Виктора. — Стихи почитать любит.

Виктор промычал что-то, потом перевел взгляд на лукошко, снял его с руки и поставил на прилавок.

— От кого, сказать, картошечка? — спросил киоскер пряча лукошко вниз.

— М-м, от Виктора.

— Хорошо, передадим. Можете не сомневаться.

Виктор, как во сне, медленно отошел от киоска. Потом повернулся, вспомнив, что забыл попрощаться и сказал:

— До свидания.

— До свиданья, — сказал киоскер, снова углубившись в газету.

Виктор в растерянности побрел обратно.

Виктор засыпал. В тот вечер он лег поздно. Помогал бабушке рисовать транспаранты для предстоящей демонстрации. Он погружался в сон, а перед глазами проплывали надписи на красном кумаче: «Пенсионеры — цвет общества!», «Укрепим буржуями ряды наших рудокопов!» и «Правительство — шпион Запада».

Сквозь сон он слышал, как бабушка убрала лозунги за печь, что-то сказала насчет скорого будущего всех буржуев и, пару раз охнув, легла в кровать в соседней комнате. Свет там погорел еще с полчаса, но скоро погас и он.

Дом погрузился во мрак. Старинные часы, которые бабушка получила еще после первой битвы за урожай (собрав хлеба на сколько-то больше, чем тот кто собрал хлеба больше всего в соседнем колхозе), прокуковали полночь.

Проснулся Виктор от какого-то цыканья. Цыканье было негромким, но равномерным, и сон прогоняло положительно. Через минуту он пробудился окончательно и открыл глаза.

Посреди комнаты стоял Гук и цыкал. Сон с Виктора сняло как рукой. Он сел в постели.

— Привет!

— Вот твое лукошко, — сказал Гук, и поставил корзинку на пол. — Еще пригодится. — Он поглядел на Виктора.

— Хочешь пойти со мной в лес?

— Еще бы! — ответил Виктор. — А чего делать?

— Слушать дрозда. Да и вообще, — добавил он после паузы, — посмотреть…

Виктор наспех натянул майку, брюки и рубашку. Затем подумал и добавил свитер. На улице было свежо. Гук молча следил за Виктором.

— Фонарик брать? — спросил Виктор, одевшись.

— А это что? — спросил Гук в ответ.

Виктор нырнул на кухню и принес продолговатый железный китайский фонарик на двух батарейках.

— Вот, — сказал Виктор и включил лампочку.

Гук моментально исчез, слившись с тенью печки.

— Извиняюсь, — сказал Виктор и выключил фонарь.

Гук осторожно вышел из-за печки.

— Ну, как, берем? — спросил Виктор.

— Ты им весь лес перепугаешь.

— Так я же ничего не увижу.

— Ничего, пойдем по слуху, как все нормальные люди.

— И ногу сломаю, как все нормальные люди.

— А это, как тебе больше нравится, — сказал Гук.

На это Виктор не нашел, что ответить.

Чернота благоухала ночными цветами. Легкий ветерок шевелил в свете Луны листья и травы на лугах. Ветер доносил чей-то отдаленный смех, звучание музыки и топот маленьких ног. Виктор и Гук шли по узенькой тропинке. Над головой сияла Большая Медведица. Лес вставал черным контуром на фоне чернильно-сливового неба со звездной россыпью у горизонта. Гук уверенно шел вперед. Виктор старался следовать точно за ним, чтобы не попасть ногой в какую-нибудь колдобину. Вскоре Большая Медведица у них над головой исчезла.

Они вошли в лес. Деревья вставали вокруг темными колоннами. Если снаружи, хоть что-то можно было разглядеть с помощью лунного света, то здесь была сплошная тьма. Виктор прижался теснее к Гуку, который двигался, не сбавляя скорости. Виктор уже пару раз получил ветками по лицу, и теперь старался в точности повторять все движения своего проводника, очертания которого еле различал в метре от себя.

Скоро стало светлее. В черноте леса заиграли сине-зеленые искорки, по мере приближения становясь все ярче и ярче. Они вспыхивали на листьях и стволах деревьев, кружили вокруг, то потухая, то загораясь вновь, словно новогодние блестки. Постепенно весь лес, заполнился ими. Он утопал в мягком сиянии. Свод леса таинственно отсвечивал, переливаясь и меняясь, словно нависал над морем освещенным луной… Все преобразилось. Теперь Виктору казалось, что они переходят из залы в залу, какого-то неведомого волшебного дворца.

Они прошли поляну с сияющими колокольчиками и мерцающей травой, над которой вспыхивали и гасли бегущие огоньки. Поляну пересекал холодный ручей, приносящий из неведомых глубин темного леса и уносящий туда вновь свои серябряно-золотые воды.

Гук и Виктор приостановились, чтобы перейти ручей по скользким камням, вокруг которых весело плясали искристые бурунчики, и тут до них донесся странный звук, похожий не то на вой, не то на чмоканье грустного болота.

Гук, который уже было поставил ногу на поверхность блестящего камня, замер и навострил уши.

— Это слева, — сказал он и повернул к источнику звука.

Гук шел осторожно, скрываясь за невысокими синеватыми кустиками, обрамляющими берега ручья, поминутно потягивая носом и пытаясь вновь уловить направление звука. Виктора, едва поспевающего за Гуком, больно хлестнула по лицу какая-то встречная камышина, а нога угодила в трясинку, возможно одну-единственную на всей поляне, и ботинок набрал грязной воды до краев. Ноги у Виктора корячились, он размахивал локтями и старался не упасть. А силуэт Гука между тем временем, несся вперед ровно и плавно, словно вовсе не касаясь земли.

Через минуту они вышли к зияющему провалу у берега. Кусты по краю ямы были примяты и лежали по направлению от провала, словно кто-то наступил в нее огромной ногой.

Напряженно и осторожно ступая на самых кончиках лап, Гук подобрался к яме и заглянул в нее только глазами, вытянув шею как можно дальше.

— Это тут, — наконец сказал он.

— Ауа-а! — леденящие душу звуки донеслись из глубин дыры. Земля приглушала их, но все равно он пробирал до мозга костей своею непостижимой трагичностью.

— Ау-а! У-у-у!

Гук принюхался.

— Храпатун, это ты? — вдруг спросил он.

— Я-а-а-а! — разлилось оттуда так, что Виктор чуть не прыгнул обратно в кусты.

— Ты почему здесь?

— Провали-и-и-ился! А-а-а!

— Ты что здесь, первый раз ходишь что ли? Не знаешь, что тут яма?

— Знаю-ю-у-у-у! Я же бежал!

— Ты что, с ума сошел, здесь бегать. Так и шею свернуть не долго.

— А мне бежать было больше некуда. Я же от Грымзы бежа-ал, вот и провали-и-ился-а-а-а! — И голос из ямы зарыдал.

— От Грымзы! — вскрикнул Гук. — Грымза здесь! Чего же ты молчал!!!

— Я не молча-а-ал!!! Я пла-а-а-кал!

— Так, — сказал Гук Виктору, — бежишь за мной, очень быстро. Старайся наступать в мои следы. Понял?

Виктор ничего не ответил, он почти не видел самого Гука, поэтому про следы просто промолчал. Гук спустился к ручью и, по щиколотку в воде переправился на тот берег. Один ботинок у Виктора был уже с водой, так что терять было уже почти нечего. Холодные потоки закружились вокруг его ног.

Штанина прилипла мокрой тряпкой. Гук на секунду оглянулся на силуэт Виктора, машущий руками в холодном свете ручья, и припустил через лес. Теперь Виктор уже не мог уклоняться от ветвей и еловых лап из опасения потерять Гука из виду. Под ногами попадался валежник и грибы, из-за чего он несколько раз чуть не упал. Скоро они вылетели на знакомую поляну, где накануне Виктор покупал журнал. Гук уже тарабанил в закрытое окно лавки.

— Хмырь, хмырь, вставай!

— Совсем уже с ума сошел, со своей «Литературной газетой», — донеслось изнутри. И ночью от тебя покоя нет!

— Я тебе дам покой! — рассвирепел Гук. — Вставай, Грымза здесь!

— Что? — донеслось изнутри. — Грымза?

Хмырь выскочил из лавки, кутаясь в одеяло. В руке он держал, какую-то штуку, похожую на рог коровы. Ежась и оступаясь, он залез по березовой лесенке на крышу лавки. Протер одеялом узкий край рупора. Пожевал губами и приставил его ко рту. Высокие звуки понеслись к самым дальним уголкам леса.

Что тут началось! На поляне появились самые невероятные, самые жуткие и смешные существа, которых только можно было себе представить — все вплоть до фей и корявых леших, вылезших из старых сырых нор. Здесь были белки, волки, зайцы, тащившие зачем-то огромное бревно, отряд ежей и еще многие-многие.

— Слушайте все! — крикнул Гук. — У нас снова появилась Грымза!

По поляне разошлось взволнованное шевеление.

— Кто ее найдет первым, пусть немедленно сообщит на главную поляну.

Часть народа с поляны тут же исчезла. Вторая, по-видимому, не самая торопливая, а может просто не любившая погонь за грымзами, осталась у лавки, оживленно обсуждая последние события и где и как лучше ловить грымз.

— Стой здесь — скомандовал Гук Виктору и мгновенно исчез.

Виктор с интересом смотрел, как какой-то молодой заяц доказывал старой ежихе, что Грымзу лучше изводить сырой крапивой. Вдруг рядом возник Гук. В руке он держал ветку сельдерея.

— Лучшее средство от Грымзы, — сказал он. — Держи.

Тут две ночных синички принесли сообщение, что Грымзу обнаружили на окраине леса, у плотины, где Грымза, по-видимому, с голоду, напала на поселение лягушек. Все, затаив дыхание, ждали последних известий.

— Грымзу нашли у плотины! — выкрикнул Хмырь.

Весь лес, казалось, мгновенно взорвался! Все похватали кто-что мог. Группа зайцев вытащила откуда-то огромное бревно, белки похватали метелки из полыни, волки — молодые березовые палки. У многих оказались в руках пучки сельдерея, и вся толпа, крича и вопя, бросилась к плотине. Не уклонился никто! Даже последняя мышь сочла нужным принять участие в погоне за Гымзой. Вероятно, от нее доставалось решительно всем. Какой-то старый барсук пребольно хватил Виктора по спине, вскидывая с эханьем осиновую рогатину на плечо. Между его ног муравьи тащили тлю, которой намеревались обстреливать врага. Лес сотрясался от дикого крика и топота множества ног.

Огромная, вооруженная до зубов, меховая лавина вылилась на берег ручья, который на этом конце леса был значительно больше, и остановилась в недоумении. Вожделенной Грымзы не было. У берега стоял хмурый бобер с осиновой дубиной в лапах. Он сердито осмотрел прибывших.

— Чего шумите?

— Где Грымза?! — дико вытаращив глаза, прохрипел Хмырь.

— Убежала ваша Грымза, — сказал бобр и, внимательно посмотрев на прядь полосатых серых волосков в своей лапе, сдул их в ручей. Волоски покружились и скрылись, затерялись среди отражений растений и мерцания воды.

— Даже треснуть толком не успел. На ту сторону ушла. Э-эх! — Он махнул лапой, взвалил дубину на плечо и ушел домой.

Все ошарашенно опустили оружие. Еще растерянно потолклись у ручья и, тихо переговариваясь, разошлись по лесу. От ручья Виктор с Гуком брели вдвоем.

— Грымза ушла. Это плохо.

— Чего ж плохо? — удивился Виктор. — Радоваться надо.

— Интересно, — остановился Гук, — а ты думаешь она кушать захочет?

— Ну, наверное захочет.

— А захочет кушать, куда пойдет?

— Ну, в магазин, конечно нет…

— Молодец, делаешь успехи. Так куда?

— Может в село, а может?..

— Правильно. И что, ты думаешь, она ест?

— Ну, наверное не ягоды.

— Да, молодец, зверски соображаешь. Вот тебе на всякий случай сельдерей.

Тут Виктор окончательно понял, что может съесть Грымза.

— А-а, — заикнулся Виктор, — это поможет? — Он с сомнением рассматривал жидкую зеленую веточку.

— Если свежий, — сказал Гук. — А так — нет.

Луна стояла прямо над лесом. Ее свет, пробиваясь сквозь листву, причудливой мозаикой ложился на серебристую траву.

Виктор думал о Грымзе. Еще о сельдерее и о том, насколько он может сейчас быть свежим. Его влажные ботинки сбивали с невысокой травы крупные капли росы.

— А куда мы идем? — вдруг спросил он.

— Как куда? — удивился Гук.. — Дрозда слушать конечно.

— А! — кивнул Виктор.

Гук некоторое время шел молча. Явно о чем-то думал.

— Ты меня извини, — наконец сказал он, — но как ты с такой наблюдательностью еще живой?

— Как так? — удивился Виктор.

— Ну вот, что ты ешь?

— Кашу манную, вареники, суп.

— А как ты этот суп находишь? Нюхать не умеешь, видишь — как слепой крот, передвигаешься…

Он остановился и поглядел назад. Виктор тоже обернулся.

За ним тянулась глубокая темная линия вытоптанной травы. Свисали поломанные ветки деревьев. За Гуком же лес смыкался невредимый, не оставляя никаких следов.

— Я конечно не индеец… — начал было Виктор.

— Честно говоря, я тоже, — абсолютно серьезно сказал Гук.

— Но ведь я же не в лесу живу, — оправдывался Виктор.

— Ну и что?

— Как — ну и что? — удивился Виктор. — Зачем мне заметать следы, если я иду в школу?

— А что там у вас врагов нету?

— Ну почему, завуч у нас вредный.

— А как он тебя находит?

— Он? По телефону.

— Вот видишь. Если б ты не оставил ему телефона и был повнимательнее, он бы тебя не нашел.

— Ничего, нашел бы по адресу.

— И адреса не надо было оставлять. Элементарных вещей не знаешь.

— Или через милицию.

— А что это?

— Ну, как тебе сказать. Если дорогу в неположенном месте перешел или взял у кого-нибудь что-нибудь без спроса, то она тебя накажет.

— А она сильно мучает?

— Иногда, говорят, сильно.

— М-м, — задумался Гук, — это мы совестью называем. Если что-то нехорошо сделаешь, она потом насмерть замучить может.

— Ну-у, это не совсем то, но вообще…

Они еще побрели молча. Где-то звучал оркестр кузнечиков.

— Интересно, — сказал Гук, — а у Грымзы есть совесть?.

Виктор пожал плечами.

— Наверное, есть, — продолжал Гук, — но она ее не чувствует. Как бывает, когда ногу отсидишь, знаешь?

Виктор кивнул:

— Значит она, что, совесть отсидела?

— Вроде того, — согласился Гук.

Хор кузнечиков стал громче. Деревья расступились, и Виктор с Гуком вышли на поляну, окруженную со всех сторон жасмином. На холмике, впереди, на инструментах играл сводный оркестр кузнечиков и сверчков. На нависающих над холмом ветвях расселись светлячки, освещая пространство вокруг холмика. На бревнах лежащих поперек поляны, расселась разнообразная лесная публика, часть которой Виктор видел при походе на Грымзу.

Виктор с Гуком уселись среди группы веселых усатых водяных, опутанных тиной и белыми речными цветами.

Вольный наигрыш оркестрантов прекратился, крупный кузнечик постучал дирижерской палочкой по пеньку, с которого управлял оркестром, и зазвучала красивая, немного грустная мелодия. Светлячки снялись со своих мест и поднялись в ночной воздух над площадкой. Они кружились, согласно музыке, и сливались в удивительные узоры, навевавшие почему-то одновременно тоску и радость. Узоры то складывались, то распадались и, казалось, что это часть звезд сорвалась со своих мест и теперь в танцах соединялась в новые, доселе невиданные, созвездия, мерцая голубым, желтым и зеленым светом, который искрами отражался в глазах взволнованных зрителей.

Вдруг раздался шелест крыльев, и на сук березы над холмом опустился черный дрозд. Музыка разом прекратилась. Светлячки остановили свое движение. Все замерло. И тут, в абсолютной тишине, запел дрозд. Он пел, и его голос, все усиливаясь и усиливаясь, летел с жасминовой поляны. Виктору казалось, что он перестал существовать. Что он растворился в сумерках и стал большим-большим. Ему чудилось огромное синее море, над которым вставало солнце. Летний теплый ветер. Запах осенних листьев и река, медленно текущая в тумане.

Когда дрозд прекратил пение и улетел, Виктор не сразу пришел в себя. Он все еще видел перед собой синие отблески моря. Потом оркестр заиграл танцевальную музыку, и светлячки закружились в стремительном хороводе. Часть слушателей повскакивала и пустилась в пляс. Особенно удивительным был один старый пень, прыгавший, выкидывавший коленца и сыпавший вокруг желтой трухой. Водяные встав в кольцо, тоже лихо прыгали и трясли бородами из тины. Вдруг на площадку серой молнией метнулось что-то мохнатое и полосатое.

— А-а-а! Грымза! — заверещал чей-то пронзительный голос.

Поднялся жуткий переполох. Народ, никак не ожидавший вторичного появления Грымзы, хлынул во все стороны. Два ежа свернулись прямо посреди площадки. Третий никак не мог, потому что был с барабаном. Голодная Грымза, не имея выбора, схватила бедолагу за лапу и кинулась в сторону Виктора, окаменевшего от такой стремительной смены событий.

Видимо она приняла его за валун из-за неподвижности. В этот решительный момент Виктор вспомнил про сельдерей и взял его на изготовку. Примерившись, он попытался хлестнуть по хищнику, но удар пришелся по старому пню, который был глуховат и все еще продолжал танцевать на краю поляны. Грымза, шарахнувшись от запаха сельдерея, пронеслась мимо. Лесной народ никак не мог организовать оборону.

Грымза, ослепленная светляками, боялась нырнуть в лес, чтобы в темноте не врезаться в дерево. Обезумевшая, она металась по поляне. Еж орал. А его барабан весело постукивал по кочкам. Пень, видимо принявший стук барабана за очередную мелодию, тщетно пытался попасть в такт.

Тут над поляной пронеслась мелодия флейты. Нагнав Грымзу, она влетела ей в уши и оттуда загремела «Барыня». При первых аккордах народной песни Грымза встала на задние лапы, отпустив еже, поставила передние на бока, сделала шаг влево, потом вправо и лихо пошла отплясывать «Барыню» под аккомпанемент лившейся из ее ушей музыки. Народ остолбенело смотрел на это странное представление.

Грымзе вовсе не хотелось танцевать, ей хотелось убежать, а еще больше — плакать. Но поделать она ничего не могла. И лихо вертелась в народном танце. Пень тоже скакал лошадью. В конце концов, Грымза ухитрилась подтанцевать к краю площадки и уплясала со страшной скоростью куда-то в темные поля.

Оттуда ей уже никогда было не вернуться в их лес. Площадка постепенно опустела. Оживленно обсуждая последние события, водяные и кикиморы позалезали в свои темные лужи и болота. Остальные разбрелись по норам и гнездам, думая о том, что неинтересным сегодняшний день уже никак не назовешь и довольные ложились спать. Виктор устало уселся на бревно в центре опустевшей площадки. Светало. Где-то запел первый соловей. Дневная жизнь сменяла ночную. Виктор не заметил, как подошел Гук.

— Ну что? Домой идешь?

— А где Грымза? Далеко? — спросил Виктор.

— Порядочно. Назад ей уже не вернуться. Она же дороги не видела.

— Бабушка скоро проснется.

— Успеешь.

Тут Гук остановился как вкопанный.

— Пень с ушами! — сказал он.

Виктор с удивлением посмотрел на него.

— Кто?

— Я! — ответил Гук. — Я пень с ушами! Про Храпатуна с этой Грымзой забыл!

Виктор схватился за голову.

— Он же там всю ночь просидел!

— Беги за мной! — крикнул Гук и, превратившись в мелодию полетел к яме у ручья. Виктор старался изо всех сил не потерять доносившиеся впереди звуки флейты. Но вскоре они сменились пронзительным воплями, вырывающимися из глубокой дыры прямо в небеса. Тут уже трудно было сбиться с курса. Когда Виктор подбегал, Гук уже нагибал молодую иву над ямой. Виктор тоже схватился за гибкие ветви и повис на дереве. Ива, треща и сопротивляясь, изогнулась.

— Хватайся за ветки! — крикнул Гук в дыру. Сквозь вой они услышали, как кто-то там, внизу, зашелестел листьями.

— Схватился? — спросил Гук.

— Да-а-а! — завыл кто-то в ответ.

— Отпускай! — скомандовал Гук.

Виктор разжал руки. Ива разогнулась, словно мощный лук. Над их головами в свете уже блеклой луны просвистела крупная морская свинка и рухнула в заросли можжевельника. Минуту все оставалось, как было, затем послышались всхлипы, можжевельник затрещал и Храпатун, в образе, печальнее которого не могло быть во всем свете, засеменил в лес подвывая и причитая. Виктор с Гуком отряхнулись от земли, вышли из леса и направились через просыпающиеся луга к поселку. Прокричал Петух. Гук в поселок не пошел.

Домой Виктор пришел один. Бабушка, кряхтя, делала зарядку.

— Уже проснулся? — спросила она, доставая пальцами до кончиков носок. — Хорошо поспали, теперь хорошо поработаем.

Виктор устало посмотрел на бодрую бабушку. Она весело кивнула.

— Сейчас пойдем на демонстрацию!