Три дня Филипп Филиппович пролежал в постели. В бреду он говорил о том, что, значит, и снежный человек существует и, может быть, морской змей, а также леший, змей Горыныч и все остальные неподтвержденные наукой существа. И что всю науку за такую науку нужно отправить снова в первый класс, а еще лучше сюда, в лес. Чтобы они знали, что на самом деле существует, а что — нет, и что комары тоже бывают умными.

На утро третьего дня дядя встал с кровати. Кряхтя, постанывая и потирая поясницу, он доковылял до террасы и очень медленно и осторожно опустился в кресло. Виктор, который поднялся раньше и уже успел умять бутерброд с шоколадным маслом, глядел на дядю с сочувствием.

— Как вы себя чувствуете, — с участием спросил он.

— Будто меня всю ночь били палкой, — простонал Филипп Филиппович, — но, честно говоря, я рад, что наконец понял истинное положение вещей.

Дядя посмотрел на Виктора. Вопреки обыкновению, сегодня он словно бы не видел ни аппетитных пирожков, специально приготовленных для больного бабушкой, ни сушек, ни абрикосового джема в хрустальной чашечке.

— Подумать только! — вдруг с силой хлопнул дядя по столу, — как можно было думать, что животные отстают от нас в своем умственном развитии? Ведь мы судим по чему? По машинам, самолетам, компьютерам! А это что? Что, спрашиваю я вас?

Виктор с бабушкой ошеломленно глядели на Филиппа Филипповича. Но дядя их в упор не видел. Он говорил с научной общественностью.

— Зачем бобру компьютер? Что он с ним будет делать? А вы пробовали хоть раз поговорить с ежом о литературе? Нет? Тупицы? Раз у ежа нет компьютера, то он дурак? Да? И в литературе ничего не соображает? — Дядя усмехнулся. — Себялюбивые выскочки! Вот кто вы! И я с вами! Животные жили в мире и согласии миллионы лет. Воевали они? Добывали руду? Они же умнее! Да-да. А мы-то обрадовались! Понастроили пирамид, китайских стен, и довольны… Вот какие мы великие. Ах, какие они глупые, что у них нет своей этой гадости. Тьфу! Даже научными людьми с таким подходом вас назвать нельзя. Образумьтесь! Вот мой вам совет! Берите пример с мышей и зайцев! И только тогда станете полноценными существами. Вот так-то, дорогие! — Произнеся эту пламенную речь, он замолк и мрачно уставился на осу, закрутившуюся над абрикосовым джемом.

— А ко мне сегодня леший заходил, — тихо сказал он.

— Леший?! — испуганно ахнула бабушка.

Дядя мрачно кивнул.

— Он унес критическую статью о снежном человеке.

— Дожили, — тихо сказала бабушка.

— А я вот об одном беспокоюсь, — продолжал дядя.

— О чем? — спросил Виктор.

— Чтобы эта статья снежному человеку не попала. Он помолчал. — Засмеет. — И Филипп Филиппович, так и не притронувшись к завтраку, поплелся в свою комнату. Бабушка ошарашенно смотрела ему вслед.

— А у меня листовки партийные пропали, две связки. Вот тут стояли, на крыльце и пропали. Чего теперь делать? Исключат меня из партии за несознательность. Как пить дать исключат. Как же мы бороться — то будем? Без воззвания к народу? Может тоже леший забрал?

— Да зачем они ему нужны? — удивился Виктор.

— А откуда ты знаешь, какие у леших планы? Ой! — вздохнула она и ушла в сад, окапывать картошку.

Виктор задумчиво допивал чай. Надо было все это рассказать Гуку. Позавтракав, Виктор помог бабушке с картошкой и отправился в лес.

Он шел уже хорошо знакомой тропинкой. Ему казалось, что она, залихватски петлявшая между деревьями, старый друг, который ведет его в мир Гука. Виктор шагал и радовался всему вокруг. Все здесь было не так, как в деревне. И цвета глубже и запахи насыщеннее, даже деревья казались более древесными, чем везде. Вокруг порхали бабочки, которые не были описаны ни в одном учебнике, и радовали взор цветы, которые можно представить растущими лишь где-нибудь в джунглях.

На знакомой опушке, под лапой сосны, в киоске «Союзпечать», сидел Хмырь, Так же, как и в первый раз, он читал газету.

— Здравствуйте! — обратился Виктор.

Киоскер поднял голову и внимательно оглядел посетителя.

— И вам доброго здравия, — кивнул он. — Сегодня есть свежий номер «Веселых картинок» за пятьдесят восьмой год. Очень интересное издание, кроссворды, статья о том как правильно чистить зубы — в стихотворной форме, рассказ о смелом пожарнике и масса цветных иллюстраций. Не пропустите!

— Да нет, спасибо, — сказал Виктор, — я, вообще-то, к Гуку.

— А! — дружелюбно ответил Хмырь. — Ну чего ж… Сейчас кликнем!

Виктор мог воспользоваться дудочкой, но киоскер уже доставал знакомый рог. Сначала Хмырь протер его тряпочкой, затем полюбовался игрой солнца на отполированных временем боках, поправил пустую, местами позолоченную оправу от очков и только затем поднес рог к губам. В глубины леса понеслись трубные щелкающие и цыкающие звуки. Словно поток камней скакал по гранитным скалам.

Скоро вдалеке, где-то за деревьями, послышалась знакомая мелодия. Она становилась все громче, все заливистей и вот, наконец, залихватски присвистнув, собралась в Гука.

— Так, — сказал он, увидев Виктора, — ну, как дядя?

— Опасаюсь, как бы ему не доказали все чересчур. Он все ходит и говорит, что раньше он жил не так и нес сущую ерунду и что только теперь у него открылись глаза.

— Ну что ж, — он прав, — сказал Гук. — Главное, чтоб они у него опять не закрылись. А-то придется снова открывать, а у меня запасы на зиму не собраны. Кстати, — он посмотрел на Виктора, — не хочешь присоединиться?

Заодно покажу, чего у нас тут и как.

— Конечно! — с радостью согласился Виктор.

— Сейчас, только гляну «Литературную газету», — может чего-нибудь свежее есть. Гук пошел к киоску. А Виктор щурился последним лучам августовского солнца. Из задумчивости его вывел оклик.

— Виктор!

Виктор подошел к киоску.

— Смотри! — сказал Гук, кивнув на прилавок, — ничего не узнаешь?

Виктор присмотрелся и остолбенел. На прилавке лежала критическая статья Филиппа Филипповича: «О невозможности существования, так называемого „снежного человека“ в современных условиях».

— Дальше смотри, — посоветовал Гук, — в угол.

В углу под ворохом старой прессы лежали две связки с листовками пенсионерской партии.

— Вы их где взяли? — удивился Виктор.

— Тут в одном доме выкинули. И бумага хорошая. Только, вот что скажу, в этих одинаковых листочках, — он показал на листовки, — странная информация содержится. Ни стихов, ни рисунков, все про каких-то буржуев говориться. А таких у нас нет. Так что, купят или нет, непонятно.

— Ну и что, ты будешь ждать, пока к тебе буржуи придут? — спросил Гук.

— А вдруг придут? — ответил с надеждой Хмырь. — Какая-нибудь буржуйская экскурсия за грибами.

— Они за грибами не ходят, — вставил Виктор, — им их домой приносят.

— Вот видишь, — сказал Гук, — больные люди, ходить не могут.

— И потом, — добавил Виктор, — там не за, а против буржуев говорится, так что они у вас это точно не купят.

— Да, — почесал за ухом Хмырь, — что ж мне с ними делать? Может киоск обклеить?

— Лучше нам отдай, а то забредет какой-нибудь выздоровевший буржуй, а у тебя ругательства по всему ларьку. Хорошо получится?

— Да-а, — почесал за ухом Хмырь, — неудобно.

— А я тебе желудей занесу попозже.

— За что? Не нужно мне ничего за ругательства. Так забирайте. Пусть буржуи меня добрым словом помянут. Этого будет достаточно.

— За буржуев не поручусь, а желуди я тебе все равно занесу, просто так.

— Просто так заноси, — согласился Хмырь. И, отдуваясь, нагнулся под прилавок, чтобы вытащить пачки с листовками.

— И еще вот эту литературу мы у тебя покупаем, — Гук взял дядин очерк, — за две репы Принесу попозже.

— За половину, — поправил Хмырь, — все равно кроме вас никто не купит.

Виктор с Гуком собрали свою литературу и направились по потайному малиновому ходу с поляны. Малина нависала над ними колючим сводом и внизу царил таинственный зеленый полумрак. С обоих сторон вставали колкие стены. В переплетении стеблей настраивали свои волынки цикады.

— Прогорит он с такой торговлей, — сказал Виктор, подумав.

— Не прогорит, не дадим, — ответил Гук.

Если бы у Виктора не были заняты руки, он обязательно ухватил бы на ходу ягодку-другую. Вдруг тоннель кончился, забрезжил свет, и они попали на маленькую опушку, в центре которой стоял величественный дуб. На дубе что-то медленно, но взволнованно колыхалось. Что-то лохматое и черно-белое.

Оно подавало печальные звуки, от которых хотелось плакать. Гук поставил связку листовок и медленно обошел дуб с восточной стороны. Виктор тоже поставил свою и подошел ближе. В развилке дерева, метрах в трех над землей, висел Храпатун. Он медленно поводил лапами, как будто куда-то плыл и заунывно подвывал. В полуметре от его носа висел крупный желтый желудь.

— Ты чего там делал? — спросил Гук.

— Я-а-а-а-а! — завыл Храпатун. Начало было знакомым. — Я-а-а-а же-е-елу-у-дь хотел сорва-а-ать!

— Ну и кто так рвет желуди? — с усмешкой спросил Гук.

— Я-а-а-а! — ответил Храпатун и зарыдал. — Я за ним протискивался, протискивался и, когда уже совсем было протиснулся, так затиснулся, что вытеснуться уже не мо-о-о-о-г! — Рыдания Храпатуна перешли в сплошной вой.

Гук огляделся, подхватил толстую палку и, растворившись в мелодию, полетел к развилке. Через секунду он оказался на дубе.

— Вдохни! — скомандовал Гук.

— Не могу-у! — ответствовал Храпатун.

— Вдохни, если не собираешься здесь висеть всю жизнь. Если у тебя другие планы, тогда не вдыхай. Храпатун по-страшному выпучил глаза и со свистом втянул воздух. Гук сунул в развилку палку и заклинил стволы.

— А теперь выдыхай!

Храпатун выдохнул, тряпочкой выскользнул из развилки и мешком полетел вниз, чуть не упав на еле отскочившего Виктора. Гук трелью слетел вниз.

— Ты бы сшибал их что ли. А-то все время так висеть будешь, — он протянул Храпатуну тот самый крупный желудь.

Храпатун взвизгнул от радости, сунул желудь за щеку и, что-то напевая, поскакал с опушки. Память у него была чрезвычайно коротка.

— Скоро опять откуда-нибудь доставать придется, — вздохнул Гук, глядя ему вслед, затем поглядел на солнце, рубиновыми кусочками видневшееся меж верхушек сосен и проговорил:

Гук весело повернулся к Виктору. Тот заулыбался. Стих ему показался великолепным. А потом они собрали полную рубашку желудей, которую Виктор завязал узелком, и, отягощенные увеличенной ношей, прошли они ромашковой прогалиной и очутились перед корявым огромным буком.

— Это мой дом, — сказал Гук, — заходи.

Он отворил дверь, сливавшуюся с корой бука. Виктор вошел в светлую комнатку. Ничего прекраснее он не видел. Тут были стульчики, плетеные из березовой коры. Стены были украшены сушеными веточками вербы и кленовыми листами. На полу лежали узорчатые циновки, плетеные из сухой осоки. Даже окошко было — слюдяное! Но самое главное — камин! Настоящий камин, сложенный из серых булыжников, сверху которого располагалась лежанка, великолепная лежанка, устланная сухой соломой и еловыми ветками. Как здесь, наверное, было здорово лежать в тепле, когда на улице завывал и стучал в слюдяное окошко холоднющий, колючий ветер! И потягивать чай с прошлогодним шиповником, смородиновым листом!..

А на стенах висели вырезки из «Литературной газеты». Они были аккуратно оформлены рамочками из веток. Над дверью висел великолепный звонок, сделанный из пустой банки от томатной пасты.

— Вот это да! — выдохнул наконец из себя Виктор.

— Да, — согласился Гук, — оглядев свое жилище, — мне тоже нравится.

Виктор хотел бы здесь остаться навсегда, ну… ну хотя бы бывать здесь иногда. В великолепном домике Гука. Тем временем Гук развел костер и приготовил лепешки из желудевой муки. Затем разогрел чай. Виктор, тем временем, глядел в слюдяное окошко и не мог оторваться. Окно выходило прямо на поляну, сверкающую самыми красивыми цветами.

— А между цветами плетет свои сети паук-крестовик, — сказал Гук. — И, когда спускается ночь, на ней выпадают капли росы. А когда дует ветер — кажется, что плещется ночное море.

— А можно мне будет прийти посмотреть? — попросил Виктор.

— Конечно, — кивнул Гук и снял с таганка в камине чайник без носика. Видимо, выброшенный кем-то в поселке за ненадобностью.

— Не понятно, зачем выкидывать такой замечательный чайник? — сказал Гук.

— Может, они решили отказаться от чая? — Виктор пожал плечами. Теперь ему тоже казалось непонятным все за пределами леса.

Стоило всех приводить сюда, чтобы показать, как все по-настоящему должно быть. Но нет, он этого никогда не сделает. Потому что лес Гука должен оставаться в тайне.

Они пили чай, макая румяные лепешечки с чуть ореховым и горьковатым привкусом в мед. И до чего им было уютно и вкусно! Когда солнце окрасило окошко комнатки в багровый цвет, Виктор с сожалением поднялся и сказал, что ему пора. До чего ж тяжело это было сделать! Зато, попав в этот маленький уютный домик в стволе старого бука и увидев Гука, невозмутимо потягивающего шиповниковый чай из берестяной кружки, легко можно было подумать, что именно так все и должно быть в мире.

Гук кивнул, они взяли добытую в киоске литературу, и вышли в вечерний лес, готовящийся погрузится в свою ночную, таинственную жизнь. У лощины с тремя елями Гук остановился.

— Ты чего? — удивился Виктор.

— Здесь пролегает таинственный путь, — сказал Гук.

— Таинственный путь? — переспросил Виктор.

— Да, он сокращает дорогу. Пойдем.

Они вошли во мрак елей и вдруг как будто провалились. Нет, они шли, но Виктор не чувствовал, куда они идут и действительно ли они, передвигаясь, двигались вперед. Если бы не слабые очертания Гука перед ним, он бы испугался. И тут они вдруг вышли к калитке его дома, за которым садилось полыхающее расплавленной медью солнце.

— Ничего себе! — вырвалось у Виктора. — Фантастика.

Чтобы не попасться никому на глаза, они обошли дом сзади. Они уже были у сарая, как вдруг, неизвестно откуда перед ними возник Филипп Филиппович. Гука поймали врасплох. Виктор застыл в ужасе. Он пытался что-нибудь придумать, но в голове была лишь одна мысль, бежать, сломя голову. Хотя это было еще хуже, чем просто так стоять. Все равно все придется объяснять.

— Где? — вдруг проревел дядя, выкатив глаза.

— Ч-что где? — заикаясь от испуга, спросил Виктор.

— Снежный человек! Я захожу в сад, вижу его следы! Следы снежного человека в саду!

— А какой он? — с интересом спросил Гук.

— Головы на три повыше меня, руки до земли и на обезьяну похож — гориллу. Вот же его следы, — он ткнул пальцем в отпечатки ног Гука, оставленные только что в рыхлой земле палисадника.

— Нет, — покачал головой Гук, — такого не видели.

— Э-эх! — взмахнул руками Филипп Филиппович, — ну, ничего, далеко ему не уйти!

Дядя перепрыгнул через забор и бросился в погоню. Гук посмотрел дяде вслед, передал Виктору листовки и растворился в предвечернем воздухе.

На следующий день Филипп Филиппович решил уезжать. Он, не откладывая дела в долгий ящик, собрал те из своих бумаг, которые могли еще понадобиться при его новых взглядах на науку, и упаковал их в портфель. Виктор подошел и протянул ему его старый очерк о снежном человеке, купленный в киоске.

— Нет, — сказал Филипп Филиппович, — он мне теперь не нужен. Это же бред. Творение заблудшего. Теперь это интересно лишь для истории. Я найду этого Пиорниса, который писал статью о существовании снежного человека, и мы организуем экспедицию для его поиска! И мы его найдем, вот увидите! — Дядя взял чемоданы и вышел на улицу. У автобуса он оглянулся и крикнул: — Вот увидите! Я всем докажу!

Бабушка опять вдохновилась политической борьбой. Дядя, уезжая в город в тряском автобусе, думал о новой экспедиции за снежным человеком. Все были заняты своими делами.

А в глуши леса в комнатке, сооруженной из дупла в стволе старого бука, Гук и Виктор пили ромашковый чай. Чайник без носика благоухал ароматом и испускал клубы белого душистого пара. В камине потрескивал костерок из березовых поленьев, потому что вечерами становилось уже прохладно. Все было наполнено тишиной и покоем.

Но только не Виктор…

— Теперь они организуют целую экспедицию, чтобы поймать тебя, понимаешь?

— Зачем? — не понял Гук.

— Потому что теперь, дядя хоть и вылечился от своей научности, но он должен доказать всему миру, что ты существуешь.

— Ну что ж, будем открывать глаза остальным.

— Да как ты со всеми ними справишься! — вскипел Виктор. — Их же много.

— Ничего, — отвечал Гук, — глядя на узоры которые вьет белый пар. — Будем принимать в порядке живой очереди.

Виктор покачал головой. Но Гук был умиротворен, и глаза его светились. Он посмотрел на свет заходящего солнца в окне и прочитал: