1. Инфляция в обратном отражении денежного рынка

В 1956 г. в США вышел небольшой сборник статей «Исследования в области количественной теории денег» под редакцией мало известного до тех пор профессора Чикагского университета Милтона Фридмена. Эта книга ознаменовала выход на широкую арену антиинфляционных мероприятий концепции монетаризма. Прошло сравнительно немного времени, и буржуазные экономисты заговорили о «революции Фридмена» в экономической науке. Сам Фридмен охарактеризовал свою доктрину как «контрреволюцию», направленную против «интеллектуальной революции» Кейнса.

Идеи монетаризма действительно являются своеобразной реакцией на засилье кейнсианства в буржуазной политической экономии, в частности на характерное для этого учения пренебрежительное отношение к денежной сфере экономики. «Бунт против Кейнса» облегчался тем, что в 60—70-х годах, в условиях разгула капиталистической стихии и очевидной беспомощности правительств, использовавших кейнсианские методы регулирования, сильно пошатнулась вера в беспорочность догм кейнсианства. Бодрые обещания монетаристов покончить с пороками капитализма позволили им привлечь на свою сторону немалое число приверженцев.

Заметную роль в популяризации монетаристских идей сыграло то обстоятельство, что они выдвигают на передний план проблему инфляции и призывают дать ей наконец решительный бой. Акцент на проблеме инфляции выгодно отличает монетаристскую доктрину от кейнсианства. Кейнсианцы, как было показано выше, главной проблемой считают безработицу и низкие темпы экономического роста, а инфляцию рассматривают как меньшее зло, как плату за полную занятость и быстрое развитие эконо-глики. Соответственно политика правительств, взявших на вооружение кейнсианские идеи, была направлена в первую очередь на расширение спроса и «разогревание» конъюнктуры, что способствовало усилению инфляции.

Монетаристы объявляют инфляцию чисто денежным феноменом. Специфика монетаризма вообще заключается в акценте на процессах в денежной сфере. Для монетаризма деньги — это альфа и омега экономического развития, основа основ теоретического анализа и главный инструмент экономической политики.

По мнению монетаристов, колебания денежной массы в обращении сказываются на размерах спроса и на конъюнктуре, а через них — на ценах. Увеличение денежной массы имеет следствием расширение спроса, что при определенных условиях может привести к росту уровня цен. Происходит это якобы следующим образом.

Монетаристы утверждают, что все участники экономического процесса (от домохозяйки до крупнейшей монополии) имеют несколько сходных в принципе возможностей использования своих доходов: они могут оставить их в виде наличных денег или купить на них товары, услуги, ценные бумаги и т. п.

При данном уровне денежных доходов устанавливается некое состояние равновесия: каждый из «хозяйствующих субъектов» хранит определенный запас наличных денег, а на остальное покупает некоторое количество товаров, услуг, ценных бумаг и т. п. Увеличение количества денег в обращении приводит к росту денежных доходов и нарушает сложившееся равновесие. Участники экономического процесса начинают «сбрасывать» наличные деньги и усиленно приобретать на них товары и услуги. Результатом является рост спроса на товарных и других рынках. В случае сокращения денежной массы наблюдается прямо противоположная картина.

В изображении монетаристов колебания спроса и конъюнктуры являются результатом изменений количества выпущенных в обращение денег. Один из приверженцев этой доктрины, JI. Йэгер, пишет: «Сторонник монетаризма— это экономист, который верит, что количество денег оказывает доминирующее влияние на общий поток расходов в экономике. Государственный бюджет и так называемые реальные факторы… оказывают явно второстепенное воздействие, если они не подкреплены денежной массой». «Верховный жрец» монетаризма Фридмен рассматривает кризисы и спады капиталистической экономики (в том числе и «великую депрессию» 1929–1933 гг.) как результат колебаний денежного обращения и как «‘акт неоправданной глупости банковской системы».

Далее ход рассуждений у монетаристов и кейнсианцев полностью совпадает. Монетаристы утверждают, что вызванный увеличением количества денег в обращении рост спроса может приводить к расширению производства (если факторы производства загружены не полностью), а затем, при достижении полной загрузки производственных мощностей, имеет следствием рост цен. Следовательно, если в обращение выпускается такое количество денег, что порождаемый ими спрос превышает возможности расширения производства, неизбежен рост дороговизны. Первопричина любой инфляции, делают они вывод, коренится в денежной сфере. М. Фридмен, например, пишет: «Инфляция всегда и везде является кредитно-денежным феноменом, который порожден и сопровождается превышением денежной массы, находящейся в обращении, над выпускаемой продукцией».

Таким образом, в монетаристской схеме денежная масса влияет на цены через посредство спроса. Роль спроса подчеркивают и кейнсианцы, однако, как мы видели, его экспансия не обязательно ведет к росту цен, и, наоборот, инфляция может прогрессировать и в условиях явной нехватки спроса. Монетаристская схема содержит еще больше «если» и «но», чем ортодоксальная кейнсианская теория инфляции. Объясняется это тем, что если кейнсианцы прямо выводят рост цен из динамики спроса, то в теории монетаристов между основным, по их мнению, фактором инфляции и ростом цен имеется ряд дополнительных промежуточных звеньев (денежная масса должна сказаться на спросе, а спрос, в свою очередь, повлиять на цены). При этом в действительности отдельные звенья передачи денежных импульсов на цены «работают» совсем не так, как изображают монетаристы.

При капитализме спрос может выступать лишь в качестве платежеспособного, то есть денежного спроса. Это обстоятельство и является почвой, питающей монетаризм.

Ведь именно оно создает впечатление, что выпуск денег в обращение является причиной возрастания спроса, а сокращение их количества приводит к его снижению. Однако такой вывод в корне ошибочен. В действительности колебания спроса определяются в конечном счете глубинными производственными, а не денежными факторами. Спрос в народном хозяйстве изменяется в первую очередь в зависимости от фазы капиталистического цикла: он высок, когда экономика идет на подъем, и сжимается в периоды конъюнктурных падений. Размеры денежного обращения также велики в периоды подъема экономической активности, когда кредит процветает и банки выпускают в обращение большое количество кредитных денег — банкнот. Но вдруг разражается кризис, и с рынка исчезают еще накануне столь обильные банкноты. Начинается погоня за средствами платежа, денег катастрофически не хватает.

Периодические взлеты и падения спроса, а соответственно и массы денег в обращении происходят отнюдь не по злой воле банков, расширяющих или свертывающих денежное обращение. Видно это хотя бы из того, что кризис начинается именно тогда, когда банки, не подозревающие о близком крахе, щедрее обычного раздают кредиты, вливают в обращение большое количество банкнот, а денежный спрос оказывается наиболее высоким.

Объяснение процессов колебания экономической активности и количества денег в обращении, как показали классики марксизма-ленинизма, следует искать в противоречиях капитализма, в анархии и стихии капиталистического производства. Капиталисты в погоне за прибылью настолько расширяют производство, что оно выходит за рамки платежеспособного спроса. Определенная часть продукции теперь не может быть реализована. Отдельные капиталисты оказываются неплатежеспособными и тянут за собой кредиторов, которые в свою очередь связаны нитями кредита с другими товаропроизводителями. Лавина банкротств охватывает все большее число предпринимателей, кризис углубляется.

В условиях кризисного падения, когда продукция залеживается на складах и не может быть превращена в деньги, а кредиторы требуют погашения долгов, капиталисты бросаются в банки с мольбой о кредите и с требованием выдачи денег, хранящихся на их счетах. Вследствие массового набега вкладчиков банки сами начинают испытывать платежные затруднения, а то и терпят крах, поскольку вклады давно уже отданы в кредит, а должники частью разорились, частью находятся на грани банкротства. Если банк располагает денежными средствами, он будет воздерживаться от предоставления кредита, опасаясь неплатежеспособности должника. В этих условиях источники поступления в обращение дополнительных масс платежных средств иссякают. Те же деньги, которые уже находились в обращении, припрятываются капиталистами на случай дальнейшего ухудшения дел. Масса обращающихся денег уменьшается, банкноты становятся дефицитным товаром.

Даже в том случае, если во время кризиса центральный банк по настоянию государства попытается наполнить деньгами каналы обращения, это далеко не обязательно приведет к соответствующему росту спроса. Предприниматели, напуганные кризисным состоянием, предпочитают использовать щедро предлагаемые банками деньги не для увеличения закупок средств производства и рабочей силы (ведь и при прежнем объеме производства не вся продукция может быть реализована), а для погашения долгов, финансирования производства «на склад», образования резервов и т. п. Деньги в этом случае уходят из обращения, не расширяя платежеспособный спрос. Увеличение предложения денег нередко не в состоянии само по себе вывести экономику из состояния летаргии.

Для этого требуются изменения в сфере производства, например появление новой техники, позволяющей увеличить прибыль и усилить тем самым стимулы расширения производства. Предприятия и отрасли, внедряющие новую технику, расширяют производство и увеличивают спрос на средства производства и рабочую силу. В результате улучшается конъюнктура в отраслях, поставляющих машины и сырье, а также — вследствие найма дополнительных рабочих и увеличения фонда зарплаты, которая расходуется на покупку средств существования, — в отраслях по производству предметов потребления. Они тоже расширяют производство. В экономике начинается цепная реакция роста спроса. В этих условиях вновь крепнет кредит. Банки ввиду возросшей надежности должников все охотнее предоставляют кредит и выплескивают в обращение дополнительные массы платежных средств. Денежное обращение расширяется, деньги перестают быть самым редким товаром. При этом рост спроса может до известных пределов происходить и без соответствующего увеличения денежной массы — за счет скорости оборота денег. В некоторых странах в силу особых обстоятельств (например, забастовок банковских служащих) предложение платежных средств в отдельные периоды резко падало против обычного уровня, но это не останавливало поступательного движения конъюнктуры.

Таким образом, в построениях монетаристов экономические процессы перевернуты: следствие изображается причиной, а причина — следствием. Если для представителей монетаризма регулярность поступления гонораров за их сочинения, возможно, и является важным фактором колебаний величины их расходов, то для экономики в целом дело обстоит как раз наоборот: не количество денег определяет развитие конъюнктуры и спроса, а конъюнктурные колебания, вызванные глубинными производственными факторами, определяют размеры платежеспособного спроса и денежного обращения.

Воззрения, подобные монетаристским, неновы в буржуазной экономической литературе. В их основе лежит количественная теория денег — одна из старейших доктрин в истории экономической мысли, зародившаяся еще в XVI в. Уже задолго до фридменитов находились экономисты, пытавшиеся объяснить кризисы и циклы, безработицу и инфляцию на основе процессов, происходивших в денежной сфере. К. Маркс и Ф. Энгельс в свое время развенчали подобные взгляды. Они показали, что колебания экономической активности и цен вызываются отнюдь не изменениями в денежной сфере, а присущими капитализму экономическими законами и противоречиями. Характеризуя влияние изменений количества денег на цены товаров и общие экономические условия, К. Маркс писал: «…оно влияет как перышко, которое, будучи прибавлено к грузу на чаше весов, оказывается достаточным, чтобы склонить ее в определенную сторону; оно влияет благодаря тому, что наступает при условиях, когда всякое прибавление в ту или другую сторону имеет решающее значение… Равным образом даже очень значительный отлив золота оказывает относительно ничтожное влияние, раз он имеет место не в критический период промышленного цикла».

Классики марксизма камня на камне не оставили от воззрений теоретиков, видевших экономические процессы, по словам Ф. Энгельса, в обратном отражении денежного рынка. В «Капитале» они высмеиваются как «заклинатели экономических бурь» за то, что они «происхождение этих бурь и способы защиты от них искали в самой поверхностной и самой абстрактной сфере процесса, в сфере денежного обращения». Еще в 1858 г. К. Маркс писал: «Мнение, согласно которому банки, чрезмерно расширяя выпуск денег в обращение, вызывают тем самым инфляционный рост цен, насильственно устраняемый лишь в результате последующего краха, является слишком упрощенным, а потому и заманчивым объяснением любого кризиса» .

Подновленная «парнями из Чикаго», как были прозваны приверженцы Фридмена, количественная теория страдает теми же главными пороками, что и более ранние ее варианты. Буржуазная экономическая мысль вращается в заколдованном кругу отживших свой век и давно развенчанных представлений.

Весьма важную роль в цепи монетаристских аргументов играют эмпирические исследования. Монетаристы пытаются доказать неверность соперничающих теорий, обосновать утверждение о высокой эффективности денежно-кредитных мер в экономике, решить целый ряд проблем теории денег с помощью исследования статистических данных. Все это должно создать видимость, будто их построения базируются на прочном фундаменте фактов.

Эмпирические исследования монетаристов, как правило, работают по принципу «черного ящика», где известны лишь входные и выходные данные, а внутреннее устройство не определено. Использование этого принципа не случайно: он полностью соответствует характерному для монетаризма скольжению по поверхности и, кроме того, позволяет представить действительность в том искаженном виде, который требуется социальным заказчикам.

Сравнивая изменения денежной массы с колебаниями экономической активности, они обнаруживают тесную статистическую связь между ними. Значит, заявляют они, «монетарные факторы» оказывают решающее воздействие на конъюнктуру. Весьма показательно в этом плане исследование М. Фридмена и А. Шварца «Монетарная система Соединенных Штатов 1867–1960». Отметив за этот период две крупные инфляции цен и шесть периодов «экономического сжатия», они указывают на то, что эти коллизии сопровождались расширением или сужением денежного обращения. Отсюда делается вывод, что «нестабильность денег сопровождается нестабильностью экономического роста».

Связь между денежной сферой и экономической активностью действительно имеется и действительно обнаруживается статистически. Но это не может служить доказательством верности монетаризма. За этой связью на деле скрываются отнюдь не те взаимоотношения, которые постулируют монетаристы. При всей важности денежного обращения для капиталистического воспроизводства, решающее влияние на количество денег в обращении оказывает ход экономического развития, а не наоборот, как это утверждают «парни из Чикаго». Они произвольно толкуют факты реальной действительности и, нимало не смущаясь, выдают это за доказательство своей теории. С самого начала они считают бесспорным то, что требуется доказать.

Итак, круг замкнулся: теорию «доказывают» эмпирически, а эмпирические исследования базируются на слепой вере в постулаты монетаризма и на произвольном жонглировании данными. Неудивительно, что сейчас трудно назвать хотя бы одну из выделенных монетаристами «эмпирических закономерностей», которая не опровергалась бы исследованиями представителей других течений буржуазной экономической науки. В зависимости от закладываемых в модель теоретических посылок изменяется и результат исследования, одни и те же процессы дают материал для обоснования противоборствующих теорий. Западногерманский экономист Г. Дикхойер справедливо замечает: «При изучении обширной эмпирической литературы возникает подозрение, что противоположные теории удается подтверждать только путем достаточно ловкого манипулирования статистическими данными и методами».

Таким образом, рвется важнейшее звено в цепи монетаристских аргументов: если колебания денежной массы не являются решающим фактором динамики спроса, то и все последующие рассуждения повисают в воздухе.

При исследовании влияния денег на цены монетаристы также опираются на «эмпирическую достоверность». По их мнению, все предельно ясно: чем больше денег «гоняется» за товарами, тем выше цены. Поскольку в капиталистических странах денежная масса возрастала быстрыми темпами, то «очевидно», по словам М. Фридмена, что «цены пляшут под дудку изменений количества денег». Однако и в данном случае за слепящей монетаристам глаза «очевидностью» скрываются совершенно иные процессы.

Рост количества денег может являться как причиной, так и следствием роста цен. В случае, если цены подскочили, например, под воздействием монопольного их взвинчивания, то увеличивается потребность обращения в деньгах. Рост денежной массы будет тогда простой реакцией на возросшую под влиянием неденежных факторов сумму товарных цен. Факты говорят о том, что в современных условиях часто именно рост цен приводит к расширению денежного обращения. Об этом свидетельствуют, в частности, скачки цен в периоды циклических кризисов и нехватки денег, а также некоторые другие особенности современной инфляции.

Таким образом, монетаристские схемы при всей их кажущейся «очевидности» не в состоянии дать объяснения современной дороговизне: увеличение или уменьшение денежной массы отнюдь не обязательно приводит к изменению спроса, рост спроса, в свою очередь, не всегда сопровождается значительным подъемом цен (мы видели это, когда речь шла о кейнсианских воззрениях), а цены могут расти в условиях товарного перепроизводства и «нехватки» спроса. Все это свидетельствует о том, что корни инфляции лежат несравненно глубже — в тех сферах, куда не решаются заглянуть монетаристы. Колебания количества денег в обращении и рост цен являются только отражением серьезных недугов всего организма капиталистической экономики. Однако именно этого и не хотят признавать монетаристы. Напротив, они прилагают массу усилий, чтобы убедить читателя, будто капиталистическая экономика — это идеально функционирующий механизм.

 

2. «Назад к Адаму»!

М. Фридмен, охарактеризовав свою доктрину как «контрреволюцию», был недалек от истины. Монетаризм имеет ярко выраженную реакционную сущность.

Кейнсово обоснование необходимости государственного вмешательства в экономику явилось буржуазно-ограниченным отражением некоторых объективных процессов, вызревших в недрах капитализма. Кейнс понял, что капитализм под страхом гибели должен приспособиться к возросшему уровню обобществления производства, используя для этого государство. Кейнсианство явилось непроизвольным и косвенным признанием того факта, что экономика, основанная на господстве частной собственности, пережила себя и нуждается в государственных подпорках.

Монетаристы, напротив, пытаются вдохнуть жизнь в, казалось бы, давно похороненную идею о том, что будто бы рынок сам по себе, без всякого вмешательства извне, способен обеспечить оптимальное развитие экономики. Так, авторы ряда монетаристских моделей JI. Андерсон и Дж. Джордан пишут: «Главный исходный пункт нашего анализа заключается в том, что экономика в основе своей стабильна и не обязательно подвержена повторяющимся периодам жесткой рецессии и инфляции. Крупные деловые циклы, которые случались в прошлом, связаны в первую очередь с крупными колебаниями в темпах роста денежной массы». Не мешайте рынку, призывают фридме-ниты, и он через механизм цен обеспечит наивысшую эффективность производства. М. Фридмен следующим образом излагает свое кредо: «Если бы это было возможно, я бы предпочел совершенно анархичный мир… Совершенно необузданный капитализм в наибольшей мере соответствует моим представлениям». По его мнению, нет ничего хуже, чем «преувеличенное государственное вмешательство в ход экономического развития», так как государственное «лечение… значительно вреднее, чем сама болезнь».

Удивительно, но факт: эта ветхая идея извлекается на свет в условиях, когда стихия и анархия капиталистического производства выступают как решающий тормоз экономического развития, первопричина возникновения глубочайших диспропорций и провалов государственных антикризисных программ. Современная действительность дает множество доказательств того, что неограниченное хозяйничанье монополий усиливает безработицу, дороговизну, застой в экономике, усугубляет энергетические, сырьевые, региональные проблемы.

Учение о благотворном влиянии «свободы рыночных сил» было развито еще в XVIII в. одним из столпов классической буржуазной политической экономии — Адамом Смитом. Это позволяет некоторым буржуазным исследователям утверждать, что монетаристы идут «назад к Адаму». Однако такое мнение слишком лестно для них. У А. Смита этот тезис выражал интересы молодой буржуазии и носил прогрессивный характер, поскольку был направлен против феодальных пут производства. Монетаристы же вкладывают в него совершенно иной смысл.

Свобода рынка означает для них в первую очередь свободу выколачивания прибылей. М. Фридмен утверждает, что у предпринимателей «есть только одна ответственность… она состоит в том, что имеющиеся средства должны быть использованы с максимальной прибылью». Все, что мешает этому (в первую очередь действия трудящихся), подлежит осуждению. Поэтому монетаристы ведут наступление против социальных завоеваний трудящихся, выступают за снижение пособий по безработице и реальной заработной платы.

Призывы развязать руки рынку оказываются на деле призывами к развязыванию рук монополиям и потому служат теоретическим обоснованием политики активизировавшихся в последние годы правых сил. Не случайно монетаристские идеи взяты на вооружение бывшей администрацией Картера и английской «железной леди» Маргарет Тэтчер. Очень сильно влияние монетаризма сказывается на политике правительства Рейгана. Истинно контрреволюционный характер монетаризма наглядно проявился в том, что он оказался наиболее подходящей доктриной для фашистской хунты в Чили, которая пригласила его сторонников разработать программу решительных мер воздействия на экономику. Эта программа, по словам профессора Бременского университета В. Хикеля, представляет собой «ультрарадикальное насаждение системы, основанной на прибылях» и «неразрывно связана… с систематическим производством нищеты».

 

3. Тупое оружие

Поскольку монетаристы объявляют главной причиной инфляции высокие темпы роста денежной массы, превосходящие расширение производственного потенциала (то есть товарного предложения), то, по их мнению, следует перейти от политики бюджетного регулирования к воздействию на количество денег в обращении. Такая политика, по их замыслу, должна за длительные промежутки времени обеспечивать соответствие темпов роста денежной массы темпам роста производственного потенциала (если он, например, возрастает на 3 % в год, то и количество денег должно увеличиваться на ту же величину). Это, утверждают монетаристы, позволит избежать и инфляции, и кризисных падений производства. Такая политика должна осуществляться через центральный банк, который якобы является полновластным хозяином денежного обращения и способен по своему произволу определять масштабы выпуска денег. Такое лечение, заявляют монетаристы, будет весьма эффективным, но не безболезненным. До того времени, когда эта политика даст свои плоды и явит удивленному миру пример капитализма без кризисов, инфляции, безработицы, необходим определенный период, в течение которого экономика должна будет «привыкнуть» к ограниченной эмиссии. На это время необходимо запастись терпением и потуже затянуть пояса, так как возможен рост безработицы, снижение темпов экономического развития и тому подобные явления.

Однако монетаристские лекарства не могут излечить капитализм от его хронических недугов, а скорее наоборот, усилят многие из них и создадут новые. Попытаться излечить болезни капиталистической экономики с помощью реформ денежного обращения — такое же безнадежное занятие, как, например, лечение туберкулеза с помощью безобидных таблеток от кашля. Анархия и стихия капиталистической экономики не только легко опрокидывают денежные барьеры, но и ставят под вопрос саму возможность проведения политики, рекомендуемой монетаристами.

Центральный банк, как показывает практика, не способен эффективно управлять размерами денежной массы. И это закономерно. Размеры денежного обращения зависят от объема предоставляемых банками кредитов. Поскольку центральный банк сам в кредитовании экономики обычно не участвует, он может влиять на денежную массу через объем кредитов, предоставляемых частными коммерческими банками. Однако и они не в состоянии навязать экономике такой объем кредитования, который устраивал бы их или центральный банк. Масштабы кредитования в решающей мере зависят от общего хода дел в экономике. Если экономика впала в депрессию и предприниматели отказываются расширять производство, то и их потребность в кредитах невелика. И даже самые благоприятные условия кредитования вряд ли позволят значительно расширить денежную массу. Практика показывает, что в такой ситуации капиталисты нередко отказываются брать кредиты даже на очень льготных условиях.

Обратная картина наблюдается в периоды экономических взлетов, когда предприниматели лихорадочно изыскивают средства для крупных капиталовложений и буквально рвут кредиты друг у друга. Попытки сбить темпы роста денежной массы в этих условиях наталкиваются на серьезные трудности. Частные банки в погоне за прибылями находят всяческие лазейки, чтобы увеличить объем кредитов. Если центральному банку удается эти лазейки закрыть (что чрезвычайно сложно), то капиталисты-промышленники, не желая упускать благоприятные шансы увеличения прибылей, начинают обращаться за кредитами в банки других стран, перекачивают прибыли заграничных дочерних предприятий внутрь страны и парализуют усилия центрального банка.

Ставка монетаристов на политику центрального банка оказывается битой. Это уже доказано печальным опытом ряда капиталистических стран, применивших рецепты монетаризма на практике. Не случайно сами руководители центральных банков капиталистических стран довольно пессимистично оценивают возможности своего ведомства.

Так, бывший президент западногерманского Бундесбанка О. Эммингер считает, что на деле оружие центрального банка является «тупым и щербатым». «Мы потеряли силу, — говорит П. Баффи, шеф банка Италии. — Взять, к примеру, инфляцию. Она повсюду вышла из-под контроля».

Даже если предположить, что буржуазному правительству удастся эффективно влиять на денежную массу, это далеко еще не будет означать, что спрос (через который она, по мнению монетаристов, воздействует на цены) подчинится его политике. Спрос при данном объеме денежной массы может колебаться за счет изменений скорости обращения денег, увеличения обращаемости векселей, чеков или ценных бумаг, используемых вместо денег в случае их нехватки. Мало того. Контроль за спросом, как мы видели, сам по себе не способен остановить дороговизну.

Наконец, капиталистическая стихия не дает даже возможности точно определить, на какую сумму следует увеличивать денежную массу, чтобы направить экономику по «тропе стабильного роста». Ведь для того, чтобы это узнать, требуется выяснить, какими темпами в будущем будет возрастать производственный потенциал. Однако точные прогнозы при капитализме невозможны, вследствие чего на практике рекомендации монетаристов применить очень сложно.

 

4. Катастрофические «успехи»

Идеи монетаризма были использованы государственной политикой регулирования в ряде стран. Это позволяет рассмотреть некоторые итоги практического применения данной доктрины. Пожалуй, наиболее последовательно и решительно из числа развитых капиталистических стран постулаты монетаризма были использованы в Великобритании. Политика правительства тори во главе с М. Тэтчер, пришедшего к власти в мае 1979 г., оказалась настолько в духе этого учения, что, по словам журнала «Таймс», «кое-кто из избирателей, голосовавших за М. Тэтчер и консерваторов, наверное, хотел бы понять, кто же занимает особняк на Даунинг-стрит, 10: Миссис Тэтчер или экономист Милтон Фридмен». Сам М. Фридмен, посетивший Англию в начале 1980 г., охарактеризовал экономическую политику британского правительства как «блестящий эксперимент, от которого зависит очень многое».

Основные элементы политики правительства М. Тэтчер в полном соответствии с духом и буквой монетаризма состоят в следующем. Первое, к чему призвала «железная леди», — это предоставление свободы рыночным силам и ограничение государственного вмешательства в экономику. В целях снижения удельного веса государства в экономике и активизации рыночных сил она предложила сократить долю государственных расходов в национальном доходе, ограничить государственное предпринимательство, а также внести изменения в налоговую систему.

Важным звеном экономической политики тори была объявлена борьба против инфляции, а главным ее орудием — контроль за денежной массой. Чтобы ограничить увеличение количества денег в обращении, был принят ряд мер. К их числу относится в первую очередь воздействие на политику банков путем изменения учетной ставки и других шагов.

Такая политика скоро дала себя знать. Уже в начале 1980 г. учетная ставка поднялась до самого высокого уровня за всю послевоенную историю Англии и достигла 17 %. Это оказало разрушительное воздействие на экономику страны. В условиях ограниченных возможностей получения кредита, да еще под проценты невиданной величины, многие предприятия (в особенности мелкие и средние) начали испытывать серьезные платежные затруднения и были поставлены на грань разорения. Волна банкротств, охватившая английскую экономику, усилилась. Нехватка и дороговизна кредитов снизили возможности финансирования капиталовложений, затормозили внедрение и производство технических новшеств, что дополнительно ослабило и без того непрочные конкурентные позиции британской промышленности. Вызванный подъемом учетной ставки рост курса фунта стерлингов еще более ухудшил положение. Приток зарубежных товаров на внутренний рынок возрос, а возможности расширения британского экспорта сократились. Это усугубило трудности сбыта английских фирм как внутри страны, так и за рубежом. Результатом явилось сокращение производства, закрытие предприятий, быстрое увеличение безработицы. К середине 1980 г. она перевалила за 2 млн. человек и продолжает нарастать. Это еще более сузило рынки сбыта и ускорило кризисное падение английской экономики. Валовой национальный продукт в 1979 г. почти не вырос (его прирост в неизменных ценах составил менее 1 %), а в 1980 г. он сократился на 3 %.

Другим способом сдерживания роста денежной массы явились попытки сокращения бюджетного дефицита. В этих целях правительство тори объявило программу «жесткой экономии», важнейшей составной частью которой явилось ограничение объема государственных расходов. Поскольку в соответствии с концепцией монетаризма расходы на социальные нужды препятствуют развитию частной инициативы и предприимчивости, они и явились главным объектом сокращений. Только за семь месяцев 1979 г. было проведено четыре тура снижения государственных расходов, идущих главным образом на медицинское обслуживание, содержание детей в школах, образование, строительство домов престарелых и т. д. Другим направлением «экономии» явилось сокращение дотаций государственным предприятиям. В полном соответствии с философией монетаризма Тэтчер объявила создание национализированной промышленности «самым страшным грехом против свободы предпринимательства» и взяла курс на предоставление «неэффективных» государственных предприятий собственной судьбе. Этот курс, как скоро выяснилось, сводится к закрытию большого числа предприятий в сталелитейной, автомобильной, судостроительной промышленности и к уничтожению десятков тысяч рабочих мест. Программа «жесткой экономии» между тем не только не затронула военных расходов, но, напротив, предусматривала их значительный рост. В результате объем государственных расходов (и бюджетного дефицита) в 1979 г. остался приблизительно на уровне 1978 г.

Следуя монетаристской идее о необходимости поддержки частной инициативы, правительство тори внесло изменения в налоговую систему страны. О главном направлении этих изменений можно составить представление на основе следующего высказывания М. Тэтчер. Имея в виду «чрезмерность» налогов на прибыли монополий, она заявила, что английская налоговая система «направлена против коммерческого успеха. Такая система не имеет смысла и несправедлива; всякий успех должен поощряться, а не наказываться». Для «восстановления справедливости» правительство понизило прямые налоги на прибыли корпораций и доходы капиталистов.

Чтобы уменьшить возмущение рабочих, пришлось на 3 % снизить прямые налоги на доходы всех налогоплательщиков и поднять необлагаемый минимум (то есть устанавливаемый в законодательном порядке уровень доходов, не облагаемый налогами). Поскольку, однако, эта мера грозила пробить серьезную брешь в государственном бюджете, был вдвое увеличен налог на добавленную стоимость — косвенный налог, который включается в цены товаров и в конечном счете выплачивается основной массой потребителей, то есть трудящимися. Подъем косвенных налогов привел к резкому скачку цен. По некоторым данным, эта мера имела следствием подъем их уровня на 6 %. Кроме того, одновременно была повышена плата за медицинские услуги.

Это нанесло сильный удар по интересам трудящихся: они понесли ущерб вследствие того, что подъем косвенных налогов изъял из их карманов больше, чем добавило туда сокращение прямых, а также вследствие ускорения роста дороговизны. Все это объясняет мощный взрыв негодования, охватившего английских трудящихся и проявившегося в упорной забастовочной борьбе 1979–1980 гг.

Таким образом, «успехи» политики в монетаристском духе сводятся пока к тому, что она способствовала углублению кризиса в английской экономике, перераспределению национального дохода в пользу монополий, ухудшению экономического положения трудящихся, росту их возмущения. Однако тех целей, которые перед ней ставились, она не достигла. Несмотря на драконовские меры правительства, добиться запланированного снижения темпов роста денежной массы не удалось. Так, с середины июня по середину июля 1980 г. правительство пыталось не допустить увеличения количества денег более чем на 2 %, а в действительности денежная масса возросла на 5 %. В 1980 г. британский министр финансов Дж. Хау на съезде консервативной партии в Брайтоне вынужден был во всеуслышание заявить, что «эффективный контроль за денежной массой практически невозможен».

Еще хуже дело обстояло с инфляцией: ее темпы за год хозяйничанья по-монетаристски возросли вдвое и вплотную приблизились к 20-процентной отметке. Правительство тори и М. Фридмен, внимательно следящий за английским экспериментом, уверяют, правда, что «все идет по плану», что британская экономика должна будет пройти через несколько лет испытаний, после чего все изменится к лучшему. Однако вряд ли можно рассчитывать на то, что экономика страны сможет оправиться после тех ударов, которые ей предстоит испытать в эти годы.

Явное банкротство монетаристской политики вызвало в Англии резкую критику в адрес правительства Тэтчер. Свое отношение к экономической политике тори английские трудящиеся выражают в ходе упорной классовой борьбы. Даже британские союзы предпринимателей неоднократно выражали решительное несогласие с экономической политикой правительства. В самой консервативной партии, как показал ее съезд в Брайтоне в 1980 г., все шире распространяются сомнения в «эксперименте Тэтчер». Неудивительно, что на духовного отца монетаризма М. Фридмена во время его посещения Англии в 1980 г. был обрушен шквал критики. Во время дискуссии, организованной английским телевидением, экономисты, политики, журналисты и даже ряд «капитанов промышленности» отвергли его теорию, как слишком упрощенную, устаревшую и опасную. Под влиянием практической несостоятельности монетаризма в Англии от него все чаще отрекаются даже некогда последовательные его сторонники.

Таким образом, попытки замазать коренные противоречия капитализма приводят концепцию монетаризма, как и все прочие буржуазные доктрины инфляции, в теоретический тупик. Несостоятельность главных направлений теорий инфляции постепенно становится очевидной и для буржуазных экономистов. Многие теоретики пытаются найти выход на пути эклектики — соединения отдельных элементов различных теорий.

Однако попытки сконструировать из элементов неверных теорий верное объяснение инфляции и меры по ее лечению заранее обречены на провал. Каким бы толстым слоем косметики ни покрывали буржуазные теоретики лицо одряхлевшей капиталистической экономики, на нем все более явно проступают следы неизлечимых болезней. И это все отчетливее начинают понимать трудящиеся капиталистических стран.

Борьба против дороговизны начинает играть все более важную роль в классовой борьбе пролетариата. Она становится катализатором выступлений трудящихся против капитала. Это проявляется в усилении и возникновении новых форм борьбы за подъем заработной платы, в требованиях изменений экономической политики государства, в частности замораживания цен на предметы первой необходимости, использования государственных финансов в интересах трудящихся.

Экономическая борьба является важным средством защиты интересов трудящихся от инфляции. Однако практика все чаще приводит рабочих к выводу, что ее одной для этого недостаточно. В условиях, когда командные высоты в экономике занимают монополии и империалистическое государство, у капитала всегда имеется немало способов для того, чтобы в конечном счете переложить на плечи трудового населения тяготы капиталистического способа производства. Так, подъем заработной платы может усилить стремление монополий взвинтить цены, сократить издержки путем массовых увольнений и увеличения армии безработных. Вопросы борьбы с инфляцией самой жизнью связываются с политической борьбой рабочего класса против господства монополий и экономической политики буржуазного государства, против всей системы империализма.

Это с тревогой отмечают буржуазные деятели; «Вначале незаметно, но с течением времени все сильнее, а сегодня уже вполне ощутимо инфляция портит мнение людей о нашей экономике; имеются экономические явления, которые рассматриваются гражданами как выражение нежизнеспособности рыночной системы и которые побуждают их требовать ограничения этой системы… Здесь заложена большая опасность для системы свободного предпринимательства». Западные экономисты указывают на то, что «чем меньше удается политика стабилизации, тем сильнее становится давление в направлении изменения существующего строя».

В авангарде политической борьбы стоят коммунистические и рабочие партии, отвергающие соглашательскую линию социал-реформизма и строящие свои программы борьбы с инфляцией на теоретической основе марксистско-ленинской политической экономии.

В авангарде борьбы с инфляцией стоят коммунистические и рабочие партии, строящие свои программы на теоретической основе марксистско-ленинской политической экономии.

Такая борьба, по мнению коммунистических и рабочих партий капиталистических стран, включает в себя прежде всего требование установить демократический контроль за ценообразованием частных монополий и государственных предприятий. Подобный контроль натолкнется, разумеется, на ожесточеннейшее сопротивление, саботаж, подтасовку данных, свертывание производства монополистическим капиталом. Поэтому он возможен только в Случае национализации монополистических гигантов, в первую очередь международных суперконцернов и военных монополий.

Борьба с инфляцией предполагает, далее, установление демократического контроля за денежным обращением, кредитом, деятельностью банков. Это потребует, в частности, национализации банковских монополий. Борьба против инфляции ставит на повестку дня демократическую реформу государственных финансов, которая предусматривает сокращение налогов на заработную плату, снижение налоговой прогрессии на доходы трудящихся, увеличение налогообложения концернов, переход от косвенных налогов к прямым.

Действия против последствий инфляции во все большей мере связываются с борьбой за политическую и военную разрядку. Милитаризм способствует усилению всевластия монополий, которые, в частности, используют обстановку милитаристского психоза для подавления всякой оппозиции и антимонополистических акций рабочего класса. Но усиление монополий означает рост инфляции. Гигантские военные расходы еще более подстегивают ее. Сокращение военных расходов позволило бы ослабить один из важнейших факторов роста дороговизны. Монополии через посредство высоких цен грабят немонополистические слои населения капиталистических стран. Инфляция, следовательно, усиливает объективные основы создания широкого антимонополистического фронта. Монополии и их идеологи стремятся внести раскол в силы, противостоящие крупному монополистическому капиталу. С этой целью они обвиняют крестьян в установлении «непомерно высоких цен» на сельскохозяйственную продукцию, рабочих — в «неумеренных требованиях» заработной платы, мелким предпринимателям приписывается вина в «нерациональном ведении дел», которое якобы оборачивается для потребителей высокими ценами. Однако действительность разоблачает эти домыслы. И хотя в процессе создания антимонополистического союза возникает много проблем, хотя далеко еще не все возможности его укрепления использованы, в ходе классовых битв этот союз начинает выкристаллизовываться и принимать конкретные черты. Проявляется это, в частности, в растущей поддержке антимонополистических акций рабочего класса со стороны мелких предпринимателей, ремесленников и торговцев. В таких странах, как Италия и Франция, чаще, чем ранее, наблюдаются совместные действия рабочих и крестьян против крупного капитала.

Борьба против инфляции повышает активность рабочего класса и его союзников, еще более ярко демонстрирует, что современный капитализм — это общество, лишенное будущего, что решительный успех в борьбе против дороговизны возможен только на пути борьбы против засилья монополий и экономической политики буржуазного государства. Поскольку государственно-монополистический капитализм и инфляция неразрывно связаны, рост дороговизны удастся ограничить в той мере, в какой удастся ограничить саму эту систему. Выполнив свою историческую миссию и положив конец господству частной собственности, рабочий класс раз и навсегда уничтожит инфляцию.