Чем знаменит еще восемнадцатый год, кроме декрета «Свободы от совести»?.. Множеством декретов о национализации промышленности, земли, банков, организацией многомиллионной Красной Армии, сепаратным Брест-Литовским договором с Германией, постановлением о начале «красного террора», переходом на григорианское летосчисление, переездом советского правительства из Петрограда в Москву, расстрелом государя императора и его семьи…
Антихристианское мировоззрение новых правителей России в одной фразе выразил матрос Железняк, заверив 11 января съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, что большевики готовы расстрелять не только десять тысяч, но и миллион человек, лишь бы сокрушить буржуазию. И это были не пустые слова. Даже по заголовкам статей, помещенных в газете «В пути. Известия поезда наркомвоен Троцкого за 1918 год», можно представить состояние России в первый год торжества военного коммунизма: «Трепещите!», «Мировая революция начинается», «В стане контрреволюции», «Пожар мировой революции разгорается», «Приветственные телеграммы тов. Троцкому по случаю взятия Самары», «Бейте нещадно преемников капитала»…
«За годы военного коммунизма, — вспоминает Федор Степун, — всего не хватало в Москве. Люди тысячами умирали с голоду, от тифа и «испанки». Очереди на гроба были так же длинны, как на хлеб. Только одного было вдоволь — трупов в анатомическом театре. По свидетельству известного врача, у большинства из них были прострелены затылки».
Провизия страшно подорожала, Москва питалась исключительно через мешочников. Как грибы вырастали антикварные и комиссионные магазины, дабы сподручнее было старой Москве распродавать свою старину. Вместо недавнего «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» над улицами вставал крик: «Хлеба!»
Ждали чудес, знамений. 18 февраля/3 марта над храмом Христа Спасителя видели лучи заходящего солнца, образовавшие крест. Московские обыватели объясняли, что это Россия приняла на себя крест величайшего в мире переворота, и понесла его, и долго еще будет нести, чтобы изжить во всем мире страдания и голод, эпидемии и духовный разврат.
По Москве ползли слухи. Одни передавали их шепотом, другие со злобой, в полный голос, третьи с надеждой, с веселой улыбкой.
— Немцы уже в Бологом маршируют. Скоро нас ослобонять придут.
— Вот вострубят горнии трубы, проскачет конь бледный, и провалимся мы в тартарары.
— Говорят, все в России решили опять по-старому жить. Вот только Петербургская губерния не соглашается.
— Большевики-то на той неделе два часа великого князя Михаила Александровича уговаривали: прими корону, и баста! А он уперся: не приму — армии нет, опереться не на что, а на немцев не хочу.
— Да враки говоришь, не так все было. Ленин с Коллонтаихой отыскали Вырубову, явились к ней и план обговорили, как на престол возвести царевича Алексея. А сами в Германию собрались — здесь, мол, народ некультурный, не хочет революции, так мы ее для немцев сделаем.
3/16 февраля православную Москву потрясло печальное известие о зверском убийстве девять дней назад Киевского митрополита Владимира, вручившего 21 ноября 1917 года Святейшему Тихону символ патриаршей власти — посох митрополита Петра…
Священномученик Владимир
Митрополит Киевский и Галицкий Владимир (в миру Василий Никифорович Богоявленский) родился 1 января 1848 года в семье священника села Малая Моршка Моршанского уезда Тамбовской губернии. Получив высшее духовное образование, он семь лет прослужил в Тамбовской семинарии. Женившись в 1882 году, оставил преподавательскую работу и был рукоположен в священника в Покровской соборной церкви города Козлова.
Тихая и мирная жизнь отца Василия была прервана смертью молодой жены, а затем и единственного ребенка. Горько оплакивая родных, отец Василий в своей скорби услышал голос, призывавший его оставить мир и всего себя отдать служению Церкви. 8 февраля 1886 года он принял иноческий постриг с именем Владимира и уже через два года был хиротонисан в епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. В последующие годы управлял Самарской епархией, был экзархом Грузии, последовательно возглавлял три главные церковные кафедры — Московскую, Петроградскую, Киевскую.
Святитель Владимир всегда проявлял большую заботу о проповеди, помня слова апостола Павла: Горе мне, аще не благовествую! С виду угрюмый и неприступный, поучая с амвона, владыка оживлялся до неузнаваемости, простые и согретые огнем глубокой искренности его слова увлекали верующих, помогая им проникнуться любовью к Богу.
Твердость духа и верность Христу владыка выказывал не однажды, а когда настал грозный 1917 год, ему каждодневно приходилось отстаивать древние святоотеческие каноны православия, бороться с воинствующими атеистами и раскольниками. Так, в конце 1917 года, когда митрополит Владимир возглавлял Киевскую кафедру, Украина отделилась от России, и Центральная рада потребовала того же от своей епархии. «Комиссары в рясах» заявились в Киево-Печерскую лавру, в келью святителя.
— Владыка, — ласково повели они речь, — Рада предлагает вам возглавить украинскую Церковь.
— Я и так ее возглавляю.
— Но зачем нам патриарх Тихон? Вы будете у нас своим, украинским патриархом. Или мы хуже кацапов?
— Помните четвертую главу Евангелия от Матфея об искушении Господа сатаной?.. Берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне.
— Владыка, сейчас не время впадать в богословские споры. Не хотите быть патриархом, так дайте сто тысяч рублей, чтобы укрепить нашу самостийную церковную власть. Иначе вам не поздоровится.
— Во всякое время готов до конца страдать, только бы не дать посмеяться над верой православной врагам. А денег вы не получите, они принадлежат всей епархии, а не мне и не вам.
— Если так, то недолго, владыка, тебе осталось страдать, — с угрозой подступили «комиссары в рясах» к митрополиту.
Тут подоспела монастырская братия и выдворила грозных попрошаек за пределы лавры.
Святитель Владимир и в последующие месяцы не шел ни на какие уступки раскольникам, ради корысти пытавшимся посеять раздор в Церкви.
23 января/5 февраля 1918 года Киевом овладели большевики. С оружием в руках, в шапках они врывались в храмы и с площадной бранью производили обыски во время богослужений. 25 января/7 февраля солдаты ввалились в лаврскую трапезную, и, напившись чаю, комиссар в кожаной тужурке поинтересовался у трапезника отца Иринея:
— Почему у вас комитетов нет?
— Зачем? Мы монахи.
— Монахи? — зло ощерился новоиспеченный военачальник. — Миллионы собираете, а нас пустым чаем поите? Все из ваших пещер вытащим, золота не найдем — вас перережем.
— Ваши уже там побывали. Резали ножами святые мощи, выбрасывали из гробниц, но золота не нашли.
— Значит, плохо искали. Ты хоть знаешь, кто был Серафим Саровский?.. Царь! Потому что и серафим, и святой. А мы царей убиваем. Вот и ваш митрополит сейчас станет святым. Айда, ребята, к нему.
Было половина седьмого вечера. Комиссар и четверо солдат поднялись в спальню митрополита, заперев за собой дверь. Минут через двадцать вывели владыку, одетого в рясу, с панагией на груди и в белом клобуке. К нему подошел под благословение старый келейник. Комиссар оттолкнул монаха.
— Довольно кровопийцам кланяться.
Владыка сам сделал шаг к келейнику, благословил его и поцеловал.
— Прощай, Филипп.
Иноки затворились по кельям. Слышали только скрип сапогов по твердому снегу, бряцанье оружия. Вот раздался резкий лязг железных ворот лавры — святого старца выводили на последние пытки.
На рассвете братия от пришедших на богомолье женщин узнала, что тело владыки лежит среди крепостных валов, за стеной лавры. Его лицо и затылок истыканы штыком, несколько ребер сломано, во всю грудь — рваная рана, правый глаз пробит пулей. Ни панагии, ни клобучного креста, ни даже чулок и сапог на священномученике Владимире не было…
Святейший Тихон, открывая 15/28 февраля 1918 года торжественное заседание Собора, посвященное памяти митрополита Владимира, сказал:
— Преосвященные архипастыри, отцы и братие. То ужасное, кошмарное злодеяние, которое совершено было по отношению к Высокопреосвященному митрополиту Владимиру, конечно, еще долго и долго будет волновать и угнетать наш смущенный дух. И еще, надеемся, много и много раз православный русский народ будет искать себе выхода из тяжелого состояния духа и в молитве, и в других сладостных воспоминаниях о почившем убиенном митрополите. Поэтому вполне естественно, достойно и праведно Освященный Поместный Собор почти сейчас же после получения известия об убиении митрополита решил, чтобы ему, в Бозе почившему митрополиту, посвятить особенное, печально-торжественное заседание, которое я ныне и имею честь объявить открытым. Последующие ораторы, без сомнения, с достаточною полнотою исчерпают жизнь и деятельность в Бозе почившего митрополита и как архиерея, проповедника, и как человека частного. Я позволю себе сказать только несколько слов о нем как члене Святейшего Синода. Мне Господь судил еще лет пятнадцать тому назад заседать с Высокопреосвященным митрополитом Владимиром в Святейшем Синоде. И тогда, а особенно впоследствии, неоднократно во время таких заседаний невольно бросалась в глаза его великая ревность, которая снедала его о слове Божием, о Доме Божием, о пользе Святой Церкви. Особенно эта ревность его пылала, когда он сделался первенствующим членом Святейшего Синода. Он был верен канонам Святой Православной Церкви, преданиям отеческим и безбоязненно и смело, честно и благородно исповедовал эту снедающую его ревность перед всеми, какими бы последствиями это ни сопровождалось. Может быть, некоторым из тех, кои любят сообразоваться с веком, казалось это отсталостью, косностью, неподвижностью, но все истинные сыны Царства Божия оценят эту ревность и верность канонам и преданиям отеческим в Бозе почившего митрополита. Господь за эту ревность увенчал его мученической кончиною, и на нем исполнилось слово святого апостола Павла, который говорит: Вам дано не только веровать во Христа, но и пострадать за Него. В Бозе почивший митрополит не только имел горячую веру и исповедовал ее, но и мученической кончиною запечатлел эту веру во Христе.
Конечно, судя по-человечески, ужасной кажется эта кончина. Но нет ничего напрасного в путях Промысла Божия, и мы глубоко верим, как высказывал на прошлом заседании Высокопреосвященный митрополит Антоний, что эта мученическая кончина владыки Владимира была не только очищением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого, плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов Великой матушки-России.
Да будет же почившему владыке митрополиту Владимиру вечная и признательная память от всех верующих. Вечная ему память, вечная память, вечная память.
* * *
Убийства священнослужителей и мирян при потворстве государственной власти продолжались, и 21 февраля/6 марта патриархом и Святейшим Синодом было принято постановление, разосланное по епархиям, «расследовать случаи об арестах и пролитии крови во время религиозных манифестаций или при исполнении духовенством своих обязанностей, и вообще о всяком насилии, имеющем отношение к Церкви, ее служителям и православным христианам, пострадавшим за веру Христову, и акты таковых расследований препровождать в Св. Синод».
Творились воистину сатанинские дела — государство не охраняло своих подданных, а уничтожало их. Казалось, вновь вернулись времена первых христиан-мучеников, которых угрозами и пытками старались обратить в язычество.
11/24 марта, в Неделю Православия — первое воскресенье Великого поста, после литургии в храме Христа Спасителя, которую совершил патриарх Тихон, архидиакон Розов, став на возвышенную кафедру, провозгласил анафему «еретикам, богоотступникам и хулителям святой веры, восстающим на святые храмы и обители, посягающим на церковное достояние, поношающим и убивающим священников Господних и ревнителей веры отеческия».
Шел Великий пост 1918-го от Рождества Христова года — время глубокой печали и покаяния за свои грехи и за страдания и смерть Иисуса.
Господи и Владыко живота моего,
дух праздности, уныния, любоначалия
и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия,
Терпения и любве даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи Царю, даруй ми зрети
моя прегрешения и не осуждати брата моего,
яко благословен еси во веки веков. Аминь.
Наступила Великая Страстная седмица, посвященная воспоминанию последних дней земной жизни Спасителя, Его страданий, смерти и погребения.
Чертог Твой вижду,
Спасе мой, украшенный,
и одежды не имам, да вниду в он:
просвети одеяние души моея,
Светодавче, и спаси мя.
1 мая и Никола летний
В скорбные дни Великого поста советские власти готовились к «красной дате» — первомайским торжествам. В голодных городах устанавливали прожекторы для подсветки зданий, пиротехники готовили фейерверки, повсюду вывешивали красные флаги и лозунги. Особенно постарались в Москве, закутав чуть ли не весь Кремль, ставший цитаделью Совета народных комиссаров, в красную материю.
Обещали чудо интернационализма. Но верующие дали Первомаю название — «иудина пасха», так как он совпадал с Великой Средой Страстной седмицы. По городу распространяли листовку с проповедью настоятеля храма Воскресения Христова в Сокольничьей слободе отца Иоанна Кедрова:
«Христиане! 1 мая по новому стилю нас зовут на гражданский праздник, будут украшения, будет музыка для нашего прельщения. Отчего бы и не попраздновать, — может быть, кто скажет?! Нет, христиане, мы не можем идти на торжество, так как этот день — Великая Среда. Вспомните, что это дни Страстной недели, когда христиане переживают страдания нашего Спасителя и Господа — дни скорби, дни усиленных молитвы и поста, дни, когда исстари строгою жизнию, удаленною от всяких развлечений и удовольствий, подготовляют себя к достойной встрече Светлого дня Христова Воскресения!
Вспомните Великую Среду. Что было в этот день в жизни нашего Спасителя! В этот день Иуда, прельстившийся деньгами, изменил Христу, предав Его на страдания и смерть. Участие христиан в гулянии в эти Великие дни будет изменой Христу, нашей вере, нашей Церкви, нашим русским отеческим преданиям, которые зовут нас чтить и в строгой жизни проводить Страстную неделю!
Братья и сестры! Если мы, хотя и немного, но имеем веры в Христа, нашего Спасителя и Господа, то не имеем права идти на это поистине языческое торжество!
Будет и так много на нас греха! И так не знаешь, где найти отрады и покоя. Неужели еще мало нам ужасов современной жизни, неужели мы хотим сознательно идти против Христа и основ святой веры в Него и окончательно уничтожить устои нашего измученного, опозоренного и разделенного Отечества, которое верою родилось, выросло, окрепло и было могучим?! Веру оставили, восстали на Церковь и Отечество и гибнем в мучениях за эти тяжкие грехи! Что теперь стало с нашей когда-то Святой Русью? Куда девался русский человек — христианин и патриот, для которого Отечество было всегда предметом его любви и святых подвигов?!
Русский православный человек! Если ты не хочешь быть рабом других народов, для которых Россия, наше Отечество, лакомый кусок, а мы все — рабочая сила: на нас будут пахать землю и возить навоз — опомнись, пойми, что ты русский и никакие другие народы не дадут тебе защиты и спасения, все они преследуют только свои цели. Никто, только ты сам сможешь спасти себя от мучений и Отечество — от позора. Спасти не насилием, разорением и кровью своих отцов, братьев и сестер в междоусобной войне… А спасти себя верою в Христа, Который еще есть в тебе. Нас разделили на партии, чтобы во вражде и разделении мы сами себя опозорили и уничтожили; дошли мы до великих ужасов, кто может поручиться за жизнь на завтрашний день?!
Человеческая жизнь, этот неоценимый дар Божий, обесценена… Истерзать, зарезать, убить, надсмеяться над прахом убитого — это стало повседневным явлением! Но как бы тяжка ни была наша жизнь, нам, христианам, не нужно падать духом, у нас еще есть всемогущая сила, которая нас всех может объединить, возродить и сохранить нам наше родное место, наше Отечество. Сила эта, как сказали мы, есть вера наша во Христа, вера, победившая мир (1 Ин. 5, 4). Вера во Святую Церковь, которую хоть и гонят, но врата ада не одолеют ея (Мф. 16, 18). Вера тогда ценна в глазах Господа, когда мы ее исполняем. Вера наша зовет нас на Страстной неделе удаляться от удовольствий и развлечений. Неужели христианин позволит себе в неделю страданий его Спасителя и Господа пировать и веселиться?! Чтобы не быть изменниками своей вере, уйдемте от удовольствий и будем со Христом! Все наши условия жизни нам говорят: не веселиться нужно, а должно молиться и плакать, в покаянии очищать себя от грехов, спасать не только себя, но и других, заблудившихся, поддавшихся искушениям и через то погибающих.
Бодрствуйте, будьте внимательны к исполнению заветов Христа Спасителя нашего и молитесь, чтобы не впасть во искушение (Мк. 13, 33). Аминь».
На Красной площади в первый советский Первомай, когда «российский пролетариат требовал для своих заграничных товарищей того же, чего достиг сам», народу было не густо. Шли с пением «Интернационала» колонны красноармейцев и партийцев. И вдруг красное полотнище, заслонявшее икону святителя Николая Чудотворца на Никольских воротах, без посторонних усилий порвалось — и засиял старинный образ чтимого всей Русью святого.
В последующие дни красноармейцам пришлось отгонять от Никольских ворот народ, веривший в чудо и шедший помолиться иконе своего заступника. А девятого мая по старому стилю, в день праздника святителя Николая Чудотворца, по требованию народа был совершен крестный ход из всех московских церквей к Никольским воротам.
С утра шли люди к Красной площади с торжественным пасхальным пением: Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его. Развевались белые флаги, сияли на солнце иконы и кресты. Накануне крестного хода многие его участники причащались и готовились к смерти.
У Никольских ворот не прекращалась церковная служба. Чрезвычайная комиссия Дзержинского в расклеенных по всей столице объявлениях обещала «стереть с лица земли» всех тех, кто будет выступать «с речами и действиями против Советской власти». Но нет речей — пение кающихся, нет оружия — крестное знамение. И отряды красноармейцев и чекистов, укрывавшиеся в соседних с Красной площадью переулках и домах, не решились на этот раз расправиться с верующей Россией. Сам Ленин в окружении китайцев-часовых смотрел со стены Кремля на запруженную площадь. Он поинтересовался, сколько собралось народу. По приблизительному подсчету самих большевиков — около четырехсот тысяч.
«Единственный раз я видел патриарха Тихона в Москве в мае 1918 года, на Красной площади у Исторического музея, — вспоминал писатель Борис Зайцев. — Было тепло, почти жарко. Мы только что в огромном крестном ходе обошли Москву. От храма Христа Спасителя было видно, как отряды под хоругвями переходили через Москву-реку: со всех концов шли новые и новые толпы, сливались золотой рекой с иконами, крестами, двигались по родным и так намученным сейчас местам. Мы не могли войти в Кремль. Но все наши «полки» собрались на Красной площади, и тут, в сотнях хоругвий и икон, риз, облачений, митр, крестов и панагий, воочию была видна древняя слава Москвы — церковная ее слава».
* * *
Вера, надежда, любовь к Богу, находящиеся в глубине души христианина, выражаются в молитве. С детства владыка Тихон соединял ее с аскетическими подвигами, полагаясь во всем на волю Божию. Только Господь знает о силе его личной, индивидуальной молитвы, совершаемой в клети с затворенной дверью (Мф. 6, 6). Но как духовный наставник он во все дни своего пастырского подвига учил ревностно молиться других. Учил своим примером во время богослужений в храме, учил словом проповеди.
— Христос Спаситель взошел на гору Фавор, — обращался с поучением к пасомым архиепископ Литовский Тихон в праздник Преображения Господня 1914 года, — чтобы помолиться, и после молитвы с Ним произошла чудесная перемена. Именно: Лице Его стало сиять, как солнце, а одежда сделалась бела как снег; и даже к Нему явились небожители — святые пророки Илия и Моисей. Значит, молитва имеет великую силу: она сильна преображать человека, вести к нравственному совершенству и приближать к Богу и святым Его. И мы должны преображаться, и наше назначение — нравственное совершенство и приближение к первообразу. Будьте совершенны, как и Отец ваш Небесный совершен есть. А потому и нам следует как можно чаще молиться, по заповеди Спасителя, молитеся непрестанно. Ибо что такое молитва? Это беседа человека с Богом. И мы молимся, молимся дома, молимся в церкви. Похвальна молитва домашняя, но никогда она не может сравниться с молитвою Церкви. В доме человек молится один, а в церкви молятся все; и потому молитва церковная, как молитва всей Церкви, сильнее пред Богом. В молитве церковной принимают участие и небесные силы, а потому молитва сия доходнее до неба…
Почти каждый день, несмотря на участие в заседаниях Собора, прием посетителей и занятия по управлению Церковью, патриарх Тихон совершал богослужения. Чаще всего в храме Христа Спасителя и на Троицком подворье, но за первые полгода патриаршества он отслужил литургию или всенощную еще более чем в полуста московских храмах, притом в некоторых по нескольку раз.
«Когда к патриарху Тихону обращались с просьбой служить в каком-либо из московских храмов, — вспоминает одна из московских богомолок, — он никогда не отказывал. О патриаршем служении объявлялось в церквах заблаговременно, и радостная для всех весть быстро распространялась. Собравшиеся в этих случаях толпы все увеличивались, а с наступлением весны, тепла и усиленного притока в Москву странников и богомольцев эти толпы исчислялись тысячами. Ни один из московских храмов не мог вместить такое множество молящихся, и потому большинство оставалось в ограде церковной и даже вне ее».
«На всю жизнь, — вспоминает архиепископ Киприан, — запечатлелось в моей памяти улыбающееся, утомленное лицо патриарха и уставшая его рука, подымавшаяся для благословения из-под зеленой патриаршей мантии, край которой, для облегчения патриарха, поддерживал иподиакон».
«В храме патриарх великолепен, — вспоминает москвич Никита Окунев, — в богатейших ризах, с драгоценными митрой, панагией, крестами и посохом, и окружен блестящим сонмом священнослужителей высокого ранга. А как вышел из храма — превратился как бы в рядового священника, сел в извозчичьи санки, запряженные одной плохонькой лошаденкой, и уехал, не привлекая к себе никакого уличного внимания».
26 мая/8 июня патриарх служил литургию в храме Христа Спасителя, 27 мая/9 июня — в церкви Рождества Богородицы на Бутырской, а 28 мая/10 июня отбыл в Петроград.
Шесть дней в Петрограде
На протяжении двух веков Санкт-Петербург олицетворял собою императорскую Россию, государственную власть. Но кровавые деяния XX века закрепили за городом иной символ — «колыбель русской революции». Революционная столичная интеллигенция и ведомый ею народ, в марте 1917 года вышедшие на улицы Северной Пальмиры приветствовать крушение монархии, вскоре ощутили на себе беспощадную власть большевиков, власть, пришедшую уничтожать, а не созидать. Не прошло и месяца после Октябрьского переворота, как питерские комиссары объявили войну православию: захватили Синодальную типографию, разгромили церковь Зимнего дворца, передали дворцовый гатчинский храм под кинематограф. Вчерашние православные солдаты, зараженные запальчивыми речами коммунистических агитаторов, со смехом тыкали окурками в храмовые подсвечники, горделиво сплевывали возле чудотворных икон и похвалялись превратить церкви в конюшни.
19 января (1 февраля) 1918 года красноармейцы во главе с комиссаром Иловайским попытались захватить Александро-Невскую лавру. Звонари ударили в набат. Окрестный люд побежал на выручку монахам. Протоиерей Скорбященской церкви о. Петр Скипетров попытался заслонить от солдатских ружей женщину: «Братья, что вы делаете? Вы же в святом месте!» Пуля, пущенная из ружья захватчика, попала отцу Петру в рот — он стал одним из первых новомучеников, погибших при исполнении своего пастырского долга.
Повинный Петроград, заразивший Россию ядом растленных слов и равнодушием к братской крови, начал прозревать и готов был покаяться в своих грехах. В этом убедились, когда 29 мая/11 июня 1918 года в «город Северной Коммуны» прибыл патриарх Московский и всея России Тихон. За шесть дней, что провел Святейший в Петрограде и Кронштадте, его постоянно окружали толпы народа, устилавшие его путь цветами, часами дожидавшиеся патриаршего благословения и поучения.
«В переживаемое нами время, — обращались к главе Русской Церкви путиловцы, еще недавно считавшиеся оплотом революции, — когда нам не на чем и не на ком остановить своего усталого взора, все разрозненные сыны обескровленной Отчизны и поруганной Церкви все свои оскорбленные чувства, разбиваемые упования, угашаемые национальные чаяния и над всеми сими господствующую единую святыню Русской Православной Веры вверяют тебе, Святейший наш отец. Ты — последняя наша религиозная и национальная твердыня, ты — единый центр, вокруг которого все, в ком еще не угасли духовная алчба и жажда, могут объединиться для последних, может быть, попыток ко спасению дорогих нам Церкви и Отечества».
Пребывание Святейшего в Петрограде напоминало приезды в город святого праведного Иоанна Кронштадтского; верилось, что в возрожденном патриаршестве оживет могучий дух первосвятителей Русской Церкви Ионы, Алексия, Филиппа, Ермогена, что обретет наконец Россия путь мира и правды Христовой.
Но впереди были лишь страдания. И архипастырское слово патриарха подготовляло к ним православных, помогало окрепнуть духом и с верою в Бога встретить надвигающиеся тяжелые дни разгула воинствующего атеизма.
— Устроением Промысла Божия, — обращался Святейший Тихон к петроградской пастве в святой Александро-Невской лавре, — первый приезд мой к вам как патриарха совпадает с днями конца светлой Пасхи. Святая Церковь надолго собирается отложить дивные и чудные пасхальные гимны. Сегодня мы еще слышим ее победный зов: «Христос Воскрес», но уже завтра вечером раздадутся в наших храмах иные песнопения, торжественные, но вместе с тем с ноткой какой-то грусти — песнопения, прославляющие Вознесение Господне.
И в совпадении сих событий, в этой смене переживаний и настроений наши сердца полны радости с оттенком тихой грусти, которой были объяты и сердца святых апостолов, когда они расставались со своим Божественным Учителем.
В этом совпадении нам урок того, как всякая радость «печали бывает причастна». И когда я вступал в сей священный град, когда видел великое множество встречавших меня людей — в сердце моем была радость, что не оскудела вера православная среди русских людей. Но, с другой стороны, видя умиленные лица, я замечал и некие слезы на них.
И в самом деле. Град сей давно мне известен. Я знал его, когда учился в здешней академии, но я всегда привык его видеть несколько иным. И теперь при посещении этого града невольно вспомнились мне слова пророка Иеремии, как он некогда оплакивал Иерусалим, называя его «вдовицей, видевшей лучшие дни, но испытывающей принижение».
Нельзя не заметить увядания этого града. Вместе со всей матерью Родиной нашей большие терпит он скорби и поношения. Великая Россия, удивлявшая весь мир своими подвигами, теперь лежит беспомощная и терпит унижения. И, конечно, не может не испытывать скорби всякий русский верующий человек.
Однако скорбь наша не может быть безмерной. Как апостолы, расставшись с Учителем своим, выступили на проповедь с радостью, так и мы не должны унывать, не должны падать духом, не должны отчаиваться. В том самом обстоятельстве, что верующие люди повсеместно объединились вокруг своих храмов и не дают их в обиду, как это было и у вас, в этом залог великого будущего нашей Церкви Православной и всего нашего народа.
Когда в приветствиях, которыми встречали меня здесь, у врат этой святой обители, прозвучали слова: Благословен грядый во имя Господне… — я припомнил слова Иисуса Христа, обращенные им к Иерусалиму: О, если бы град сей хотя теперь бы познал, что служит ко спасению его.
Но я взираю на вас с утешением, потому что вы знаете, в чем заключается наше спасение. Спасение в Церкви Божией, в вере нашей в Бога. Она только может нас спасти и избавить от тех несчастий, которые всюду облегают нас. Конечно, нужны и преобразования, нужны и реформы. Но главное не в этом. Главное — это возрождение души нашей, об этом надо заботиться прежде всего. Как Иов Многострадальный потерял все, что имел, был терзаем, страдал, мучился, но не потерял веры в Бога, и вера эта спасла его и возвратила ему все потерянное и утраченное, так и нам Господь попустил переносить великие страдания, поношения и обиды, попустил потерять многое из того, что мы имели раньше. Но была бы только крепка вера православная, только бы ее не утратил русский народ. Все возвратится ему, все будет у него, и восстанет он, как Иов с гноища своего.
Пока будет вера — будет стоять и государство наше. Воспламеняющий огонь ревности Божией спасет Родину нашу. Но только спасение это надо искать не в захватах, не в обогащении за счет другого, а, напротив, стремиться с любовью помогать друг другу, «честью друг друга больше творяше».
Пример для нас — небесный покровитель этой святой обители и всего града — благоверный великий князь Александр Невский. Он жил в тяжелые времена. Защищал Отечество свое и веру православную от натиска на нее со стороны неверных. Принужден был ездить в Орду, переносил там и унижения, и поношения, и всякие невзгоды, но мужественно противостоял всем вражеским козням и, крепкий духом, он сам одерживал блестящие победы над врагами здесь же, на этих самых местах, где мы с вами находимся. Помолимтесь же ему, помолимтесь с верой и надеждой на его святую помощь и защиту.
Познай свою братию, Российский Иосифе, не в Египте, но на небеси царствуяй… Вспомни землю нашу, когда-то обильную, текшую медом и млеком, а ныне оскудевшую. Спаси, угодник Божий, своим предстательством пред Престолом Божиим всех верных рабов твоих, уповающих на тя и прибегающих под кров твой святой…
* * *
4/17 июня патриарх Тихон вернулся в Москву, в двухэтажный каменный дом московских архиереев — Троицкое подворье Сергиевой лавры на Самотеке. Здесь, в Крестовой церкви, монахи святой Троице-Сергиевой лавры ежедневно совершали положенное по уставу богослужение. Рядом с алтарем помещалась небольшая молельня, где, когда не служил сам, во время богослужений молился Святейший.
Дом был окружен небольшим садиком, по которому патриарх любил погулять, как только позволяли дела. Здесь часто к нему присоединялись гости, знакомые, посетители, с которыми он задушевно беседовал, иногда до позднего часа. Садик был уютный, со всех сторон отгороженный от соседних дворов, но детишки любили взбираться на высокий забор, и тогда патриарх ласково оделял их яблоками и конфетами.
Доступность Святейшего и его простота в общении были у всех на виду и на слуху, поэтому на Троицкое подворье никогда не прекращался поток духовенства и мирян со всех концов России, обращавшихся к своему заступнику и врачевателю за помощью и советом. И никто не уходил от него без успокоения и благословения. Нередко патриарх приглашал приходивших разделить с ним скудную трапезу, нуждавшимся помогал деньгами и продуктами (как «буржуй», он не получал пайка, зато рыбники и зеленщики Сухаревского рынка наотрез отказывались брать плату за продукты для кухни патриарха).
Народ в дореволюционные годы подмечал многие теневые стороны жизни церковного клира и высмеивал их. Ныне же, увидев примеры мужества и кротости русского духовенства, он крепко-накрепко полюбил его. Униженная и оскорбленная Русская Православная Церковь вдруг стала дороже прежней — величественной и опекаемой государством. И уже не пастыри заботились о пастве, а паства, голодная и бесправная, возложила на себя опасную заботу и о святых храмах, и о духовенстве.
Все чаще верующие вспоминали царя-батюшку — покровителя и защитника православной веры, томящегося ныне в узах где-то в глубине Сибири. Стали доходить сведения, по которым он оказывался «прекрасным и чистым. Ни единого неверного, неблагородного, нецарственного жеста. Такое достоинство, такая покорность и смирение». Рассказывали про царскую семью, что перед Пасхой они «говели, причащались, к ним допущен священник». Гадали, когда государя ждать в Москве…
3/16 июля в российских храмах праздновали память святителя-мученика Филиппа, митрополита Московского, задушенного в Тверском Отрочь монастыре свирепым опричником Малютой Скуратовым.
3/16 июля в Успенском соборе Московского Кремля патриарх Тихон молился у раки с мощами святого Филиппа: «Первопрестольников преемниче, столпе православия, истины поборниче, новый исповедниче, святителю Филиппе, положивый душу за паству твою, темже яко имея дерзновение ко Христу, моли за императора православного, за град же и люди, чтущия достойно святую память твою».
В эту ночь в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге по указанию большевистской власти было совершено злодейское убийство императора Николая II и его семьи.
Император и патриарх
Большинство стран мира предпочитают парламентскую форму правления, когда народ выбирает своих представителей для управления государством. Но у народа чаще всего нет ни умения, ни желания участвовать в государственном строительстве, и его выборные, получив власть, используют ее во благо группы людей, от которых зависят.
Иная природа власти у самодержавного царя, основанная на воплощении народного идеала подвижника Церкви. Царь не зависит ни от воли большинства, ни от группы людей, а только от рождения и верности православию. Он, по слову старца Псковского монастыря Филофея, является «браздодержателем св. Божиих престол».
Как и на монаха, на монарха возлагается подвиг отречения от собственной воли, вся его жизнь должна быть подчинена выражению православного миросозерцания, недоверию к человеческим силам, действующим без благодати свыше. Все русские цари, по возложении на них короны и вручении скипетра и державы, читали молитву, которая выражала суть их будущего правления:
«Господи Боже отцов и Царю царствующих, сотворивый вся словом Твоим и Премудростью Твоею устроивый человека, да управляет мир в преподобии и правде! Ты избрал мя еси царя и судию людем Твоим. Исповедую неизследимое Твое о мне смотрение и благодаря Величеству Твоему поклоняюся. Ты же, Владыко и Господи мой, настави мя в деле на неже послал мя еси, вразуми и управи мя в великом служении сем. Да будет со мной приседящая Престолу Твоему Премудрость. Поели ю с небес святых Твоих, да уразумею, что есть угодно пред очима Твоима, и что есть право в Заповедях Твоих. Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и ко славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостидно воздам Тебе слово милостью и щедротами Единороднаго Сына Твоего, с Ним же благословен еси со пресвятым и благим и животворящим Твоим Духом во веки веков, аминь».
И если тиран (абсолютный монарх) ни перед Богом, ни перед народом не дает отчета за свои деяния, то самодержавный православный царь обязан быть слугой религиозно-нравственного понимания жизни. Ни единоличная, ни коллективная воля подданных Российской империи не имела права ограничить власть русского монарха. «Возложенное на меня в Кремле Московском бремя власти, — заверил император Николай II, — я буду нести сам и уверен, что русский народ поможет мне. Во власти я отдам отчет перед Богом».
Убийство императора Александра II, террористические акты против императоров Александра III и Николая II были подготовлены исключительно атеистами, людьми, которые через убийство царя стремились покончить с православным государством.
Часть образованного населения России, все более с времен императора Петра I терявшая православное миросозерцание и отделявшаяся от народа, в начале XX века развернула словесную войну против императора и, следовательно, против монархической формы правления. Не только газеты были полны хулы на самодержца, но и при высочайшем дворе многие вынашивали мысль об изменении государственного строя. И если среди «высшего света», презиравшего русский язык и русское платье, и находились преданные царю люди, они не смели сказать слово в защиту государя — стыдились сойти за ретроградов. Лишь часть народа, главным образом простолюдины и духовенство, оставалась верными слугами Божиего избранника и не считала для себя зазорным прилюдно заступиться за него. 1/14 мая 1905 года в Нью-Йоркском соборе, в годовщину Священного коронования императора Николая II, архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон произнес слово, в котором предостерег русских людей от лукавого искушения собственные грехи переложить на плечи самодержца, переиначить на европейский лад государственное устройство России:
— Сегодня мы, возлюбленные соотечественники, вспоминаем Священное коронование государя нашего, и в сей день почитаю уместным побеседовать с вами о самодержавной власти, коя присуща русским царям.
Нам, живущим вдали от Родины, в земле чуждей, среди людей мало, а то и совсем незнающих нашей страны и ее установлений, весьма часто приходится слышать нарекание, осуждение и осмеяние родных и дорогих нам учреждений. Такому нападению особенно подвергается самодержавие, одна из основ русского государства. Многим оно здесь представляется каким-то «пугалом», восточным деспотизмом, тиранией, азиатщиной, ему приписывают все неудачи, недочеты и нестроения Русской земли: Россия-де всегда будет колоссом на глиняных ногах, пока не заведет у себя западной конституции, правового порядка, учредительного собрания. С голоса таких порицателей и доморощенные политики стали последнее время кричать в России: «Долой самодержавие!»
Мы не можем разубедить всех тех, которые желают обольщаться, у которых очи не видят и уши не слышат; но на нас, живущих за границею и из этого далека любящих родную землю, лежит особый долг просветить, ознакомить здешних честных мыслителей с тем, что такое на самом деле самодержавие в России.
Власть самодержавная означает то, что власть эта не зависит от другой человеческой власти, не почерпается от нее, не ограничивается ею, а в себе самой носит источник бытия и силы своей. Такою и должна быть царская власть. Ибо для чего существует она? Евреи просили себе у пророка Самуила царя для того, чтобы он судил и защищал их (1 Цар. 8, 5–6). И псалмопевец Давид молился о сыне своем Соломоне: Боже, суд Твой цареви даждь и правду Твою сыну цареву судити людем Твоим в правде; судит нищим людским и спасет сыны убогих и смирит клеветника; избави нища от сильна и убога, ему же не бе помощника (Пс. 71, 1–2, 4, 12). Значит, царская власть должна стоять на страже права и справедливости, защищая от насилия подданных и особенно сирых и убогих, у которых нет других помощников и защиты. А для этого она и должна быть самодержавна, неограниченна и независима ни от сильных, ни от богатых. Иначе она не могла бы выполнить своего назначения, так как ей приходилось бы постоянно трепетать за свою участь и, чтобы не быть низвергнутою, угождать богатым, сильным и влиятельным, служить правде, как понимают ее эти последние, творить суд человеческий, а не Божий.
Такая самодержавная царская власть и есть в нашем Отечестве, которое пришло к ней путем долгих мучений от внутренних междоусобиц князей и от тяжкого рабства под гнетом иноверных врагов. Царь в России владеет силой и свободой действий в такой мере, какая только возможна для человека. Ничто и никто не стесняет его: ни притязания партий, ни выгоды одного какого-нибудь сословия в ущерб другим. Он стоит неизмеримо выше всех партий, всех званий и состояний. Он беспристрастен, нелицеприятен, чужд искательства, угодничества и корыстных побуждений, ни в чем этом он не нуждается, ибо стоит на высоте недосягаемой и в величии его никто ничего не может ни прибавить, ни убавить. «Не от рук подданных своих угождения приемлет, а, напротив, сам дает им плоды»; не о своих интересах заботится, а о благе народа, о том, чтобы «вся устроити к пользе врученных ему людей и к славе Божией». Ему одинаково дороги права и интересы всех подданных, и каждый из них имеет в нем защитника и покровителя. Царь есть «батюшка» для народа, как трогательно называет его сам народ. Самодержавие и основано на чувстве отеческой любви к народу, и любовь эта устраняет всякую тень деспотизма, порабощения, своекорыстного обладания, что теперь иные стараются набросить на русское самодержавие. Да и как не стыдно говорить о деспотизме царской власти, когда носители ее — возьмем ближайших к нам государей — великого царя-освободителя Александра II, мудрого и праведного Александра III, кроткого и доброго Николая II — составляют предмет удивления и восхищения благомыслящих людей даже и вне России! Не странно ли говорить о тирании царской власти, когда «с молоком матери» всасывает русский человек любовь к царю своему, когда потом любовь эту он воспитывает в себе до восторженного благоговения, когда к царю своему он проявляет полное повиновение и преданность, когда разные смутьяны даже обманывают его и подбивают на бунты именем царя, когда за царя он всегда готов и умереть? Нет, деспотов и тиранов боятся и трепещут, но не любят.
Но говорят, и в последнее время особенно часто, что царская власть в России только по идее самодержавна, а на самом деле самодержавными являются органы ее — чиновники-бюрократы, которые всем правят — и правят плохо, которые создают средостение между царем и народом, — голос и нужды народа не доходят до царя («до Бога высоко и до царя далеко»). Народ больше знает свои нужды, чем чиновники и царь, лучше понимает свое благо и пользу, и посему самому народу и надлежит ведать все это и управлять, как и делается это в других государствах.
Конечно, у царской власти есть свои органы, и органы эти, как человеческие, не чужды недостатков, несовершенств и возбуждают против себя подчас и справедливые нарекания. Но спросим: где же это не бывает? Пусть нам укажет такую блаженную страну! Мы вот живем в государстве, где народ сам управляет и сам выбирает своих чиновников. А всегда ли они на высоте? И разве здесь не бывает крупных злоупотреблений? Говорят, что при царской власти таких злоупотреблений больше, потому что при ней остается широкое поле для бюрократии, которая захватила теперь в свои руки все бразды правления. На бюрократию теперь особенно нападают, хотя горький исторический опыт и показывает, что порицатели бюрократии, как скоро получают власть в свои руки, превращаются в тех же бюрократов, иногда даже и горших. Но ведь бюрократия к существу самодержавной власти не относится, и царь, помимо ее, входит в непосредственное соприкосновение с народом, выслушивает голос народный по вопросам государственного благоустройства, принимает депутации даже от «страйкеров» (что не всегда бывает и в республиках) и в неустанном попечении о благе и улучшении государства «привлекает достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений».
А что касается любезного для иных народоправительства, то это одно заблуждение, будто сам народ правит государством. Предполагается, что весь народ в народных собраниях вырабатывает законы и избирает должностных лиц, но это только так по теории и возможно было бы в самом маленьком государстве, состоящем из одного небольшого города. А на деле не так. Народные массы, угнетаемые заботами о средствах к жизни и незнакомые с высшими целями государственными, не пользуются своим «самодержавием», а права свои передают нескольким излюбленным людям, выборным. Как производятся выборы, какие средства практикуются, чтобы попасть в число избранных, нет нужды говорить вам, сами видали здесь. Итак, народ не правит, а правят выборные, и так как избраны они не всем народом, а частью его (большинством?), партией, то и, управляя, они выражают не волю всего народа, а лишь своей партии (а иногда даже чисто свою волю, так как забывают даже и об обещаниях, которые они расточали перед выборами) и заботятся о благе и интересах своей партии, а к противной относятся деспотически, всячески ее утесняя и оттирая от власти.
И вот такой несовершенный строй некоторые и желают ввести в нашем государстве, часто потому только, что он есть у других народов, более нас образованных. Забывают, однако, что каждый народ имеет свои особенности и свою историю и что может быть хорошо для одного, для другого оказывается непригодным. Прочны и действительны только те учреждения, корни которых глубоко утвердились в прошедшем известного народа и возникли из свойства его духа. Правовой порядок (конституция, парламентаризм) имеет такие корни у некоторых западных народов, а у нас в России из недр народного духа возникло самодержавие, и оно наиболее сродно ему. С этим необходимо считаться всякому, и производить опыты по перемене государственного строя — дело далеко не шуточное: оно может поколебать самые основы государства вместо того, чтобы помочь делу и исправить некоторые недочеты. Имеяй уши слышати, да слышит!
Мы же, братья, будем молить Господа, дабы Он и на далее сохранил для России царя самодержавного и даровал ему разум и силу судить людей в правде и державу Российскую в тишине и без печали сохранит.
Конечно, люди, привыкшие во всем винить других, забывая о собственной вине, с чувством превосходства над монархистами спрашивали: а если на троне «плохой» царь? Если царь совершил «плохой поступок»? Разве мало подобного в русской истории? Так что же, молчать прикажете? Но подобные вопросы рождаются только в голове безбожника, материалиста, которому невозможно ответить из-за непонимания им православного миросозерцания. Истинно же верующие люди, по слову пушкинского летописца Пимена:
…Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
И если у правителя, «выбранного народом», может не оказаться наставника, то у самодержца на небе есть Бог, а на земле — Церковь и патриарх. Вплоть до уничтожения патриаршества императором Петром I Церковь и государство равноправно сотрудничали друг с другом. И хоть были случаи, как, например, в царствование Иоанна ГУ, когда государственная власть не брезговала даже убийством непокорного духовенства, но ни один царь не помышлял главенствовать над Церковью. Он был ответствен за благосостояние страны, в патриархе же видели учителя благочестия, кроткого в правде, обличительного к непослушным. И были они равновелики.
«Архиерейская власть во дни, а царская — в вещах мира сего, — говорил царь Алексей Михайлович. — В вещах же духовных архиерей великий выше царя, и каждый человек православный должен быть в послушании патриарху, потому что он отец наш в вере православной и ему вверена Православная Церковь».
Борис Годунов, отказываясь от престола, говорил святому патриарху Иову, что достойнее было бы «промышляти и правити государством тебе, государю моему, Святейшему патриарху, а с тобой боярам».
Искатели русского престола в Смутное время пытались опереться на авторитет главы Церкви. «Меня патриарх Иов благословил на царство», — лгал Лжедмитрий. Когда же москвичи под влиянием бояр присягнули инословному польскому королевичу Владиславу, святой патриарх Ермоген отверг его кандидатуру, пригрозив боярам: «А будет в вашем умысле нарушение православной христианской веры, то не буди на вам милость Божия и будьте прокляты от всего Вселенского Собора». Церковь во главе со святыми патриархами Иовом и Ермогеном в Смутное время спасла политическую независимость государства и, объединив русских людей, прогнала иноземцев, а на царский престол посадила православного князя из Дома Романовых.
Император Николай II внимательно изучал историю своих предков и учился на их ошибках, подражал в добрых делах. Он, почти не имевший друзей среди аристократии, по примеру императора Павла I пытался сблизиться с народом, которого не знало и сторонилось высшее общество. И, как когда-то неугодный иноземной и отечественной знати Павел I, был во всеуслышание оклеветан. Не желавшие и не умевшие служить Отечеству лидеры демократических партий обвинили лично его в трагедии Ходынки, спаивании народа, Цусиме и Мукдене, беспорядках 1905 года, войне с Германией. Немцы же, куда лучше знавшие Россию, чем русские вельможи, были рады неожиданным многочисленным союзникам в государстве, которое задумали покорить, и снабжали их «духовной пищей», подобно пасквилю «Николай II. Разоблачения». (4-е изд. Берлин, 1914, на русском языке).
— Воистину, Русь царем сильна, и с ним не боится врагов она! — воскликнул в начале мировой войны владыка Тихон. — Отстоит царя Россия, отстоит Россию царь.
Но Россия не желала отстаивать царя — ослабла в ней православная вера. Не только кадеты, эсеры, социал-демократы и прочие, созданные на европейский манер партии, но даже все командующие фронтами совершили неслыханное со времен убийства императора Павла I предательство — потребовали отречения государя. И хоть многие из них почитали себя за православных, никто не счел нужным посоветоваться с духовенством, позабыли, что для снятия царского сана, как и для оставления монашества, необходимо церковное постановление. (Даже когда в декабре 1825 года надо было присягать императору Николаю I после ошибочной присяги великому князю Константину Павловичу, митрополит Филарет предварительно снял первую присягу.)
Члены Временного правительства в своей гордыне уверовали, что их желания — единственный путь к спасению России, и готовы были для достижения своих целей натравить соотечественников друг на друга.
2 марта 1917 года император записал в дневнике:
«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц. — дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отрешение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2½ч пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»
Император Николай II сложил с себя верховную власть и, минуя сына, наследника Алексея, благословил на российский престол брата, великого князя Михаила Александровича, который на следующий день отказался от восприятия верховной власти до «всенародного голосования». Образованное общество подобное беззаконие восприняло как закон. С самодержавной монархией и православным государством в России было покончено.
Самодержавная монархия — это преемство власти по указанию Промысла Божиего, независимо от человеческого усмотрения. Император Петр I отменил принцип престолонаследия православного государства, установив волю человека на преемство верховной власти. Император Павел I восстановил.
В статье № 37 «Основных законов о престолонаследии» записано: «При действии правил, выше изображенных, о порядке наследия престола, лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от этого права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола». И далее, в статье № 38: «Отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в закон, признается потом уже невозвратным».
Акт об отречении никогда не был, да и не мог быть «обращен в закон», так как нарушал «Основные законы о престолонаследии». Императору дозволяется передать свою власть лишь «лицу, имеющему на оный право», то есть сыну Алексею, который, в свою очередь, может отречься лишь по достижении совершеннолетия в 16 лет, а до этого управление государством должно перейти к ближайшему к наследию престола из совершеннолетних. Кроме того, отречение возможно только в том случае, если «за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола». А затруднение появилось, так как великий князь Михаил Александрович согласился занять престол лишь в том случае, если на то будет благоволение Учредительного собрания.
Итак, отречение не состоялось, император Николай II, послушный воле Божией, обязан был и далее нести подвиг монаршей власти. Но не было в России духовного учителя — патриарха, который бы, подобно святым молитвенникам Иову и Ермогену, смог поддержать власть Божиего помазанника. А было лишь безбожное Временное правительство, распорядившееся арестовать царскую семью.
«Кругом измена и трусость, и обман!»
«По улицам гарцевали нижние чины конвоя его величества, надушенные, напомаженные, с красными бантами, все моментально забывшие то исключительное положение, которое они занимали при дворе, ту ласку и внимание, которые им оказывали их величества».
Татьяна Мальник
«Где были придворные? Офицеры? Представители аристократии? Ведь Царское ими было полно? Спасали они свои шкуры, хлопотали об украинских паспортах, ехали к Скоропадскому».
Г. К. Лукомский
«Когда государь проходил мимо собравшихся в вестибюле офицеров, никто его не приветствовал. Первый сделал это государь. Только тогда все отдали ему привет».
А. А. Волков
Одурманенные большевистской пропагандой солдаты тоже предали своего государя. При взятии Зимнего дворца его портрет, с выколотыми глазами и вставленной в рот папироской, выставили у одной из наружных стен.
Святейший Синод постановил поминать в церквах вместо имени царя и его семьи «благоверное Временное правительство». Правда, диаконы, ссылаясь на непривычку к нововведению, иногда возглашали «многие лета» «благовременному правительству».
Нет ничего случайного в нашем мире, и еще в 1904 году, празднуя день рождения государя, владыка Тихон предрек: — Да не покажется странным, братие, что в радостный день рождения государя мы ведем речь о скорбях и страданиях его. Оправдание сему можно находить и в том, что рождение государя падает на день, когда Православная Церковь воспоминает Многострадального Иова. Конечно, такое совпадение, может быть, кажется для иных случайным. Но для взора верующего человека нет ничего случайного, и тем более в таком важном событии, как рождение властелинов, которых воздвигает Сам Господь потребных во время (Сир. 10, 4). Посему не случайно, а скорее таинственно совпадение рождения нашего государя с днем памяти Многострадального Иова.
Когда император томился в заключении в Тобольске — как Многострадальный Иов, чье тело сатана поразил проказою лютою, от подошвы ноги его по самое темя (Иов, 2, 7) и сидел он в пепле вне селения, с черепицею в руках, чтобы скоблить себя ею, — опомнившиеся русские люди избрали главу духовной власти, в надежде, что он станет их покровителем и защитником, как некогда православный государь. Царская семья находилась в полной изоляции, и избранный в новые смутные времена патриарх не имел возможности поддержать покинутого народом императора. Только просфору и благословение передал Святейший Тихон Многострадальному Николаю II через Тобольского епископа Ермогена…
6/19 июля 1918 года газета «Известия ВЦИК» объявила, что накануне — 5/18 июля 1918 года — под председательством Свердлова состоялось заседание ВЦИК, одобрившее расстрел Николая Романова в Екатеринбурге 3/16 июля. Газета при этом, по решению того же ВЦИК, трусливо налгала: жена и дети бывшего императора живы-здоровы и отправлены в безопасное место.
Почти не нашлось в притихшей России людей, во всеуслышание осудивших казнь государя. «Не возбранять согрешающим есть только грех, — поучал святитель Филипп, митрополит Московский, — ибо если кто и живет законно, но прилепляется к беззаконным, тот бывает осужден от Бога, как соучастник в злых делах». Патриарх Московский и всея России Тихон не совершил этого греха. Узнав, как и другие москвичи, из газет о случившемся, он в тот же день созвал совещание Соборного Совета, на котором порешили безотлагательно совершить в церкви Епархиального дома, где заседал Совет, панихиду по убиенному императору. В протоколе совещания есть собственноручная приписка Святейшего: «Благословляю архипастырей и пастырей молиться о сем на местах». А два дня спустя, в праздник Явления Казанской иконы Божией Матери, патриарх служил литургию в Казанском соборе, находившемся по соседству с Кремлем, занятым ВЦИК, и в переполненном храме произнес проповедь, ставшую исторической:
— …Счастье, блаженство наше заключается в соблюдении нами Слова Божия, в воспитании в наших детях заветов Господних. Эту истину твердо помнили наши предки. Правда, и они, как все люди, отступали от учения Его, но умели искренно сознавать, что это грех, и умели в этом каяться. А вот мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается, как нечто законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович, по постановлению Уральского областного совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство — Исполнительный комитет — одобрило это и признало законным. Но наша христианская совесть, руководясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим. Но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы после отречения найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе… И вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей, не за какую-то вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние, уже после расстрела, одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: Блаженны слышащие Слово Божие и хранящий е!
* * *
Опасаясь за жизнь своего архипастыря, Совет объединенных приходов Москвы организовал из безоружных горожан-добровольцев охрану патриарших покоев на Троицком подворье. Договорились, что в случае ареста патриарха надо будет суметь ударить в набат, и следом колокольный звон польется со всех московских церквей, созывая народ. И двинутся крестные ходы к Троицкому подворью, а оттуда к месту заключения Святейшего, и не разойдутся пасомые, пока не будет выпущен их пастырь.
Понимая, что, несмотря на все предосторожности, жизнь заступника Русской Церкви все равно находится в опасности, Соборный Совет в тайном заседании избрал несколько заместителей патриарха, которые один за другим, в зависимости от того, будут ли они находиться в тот момент на свободе, должны заменить владыку Тихона в случае его насильственной смерти. Депутация членов Собора сообщила об этом Божиему избраннику и посоветовала ему скрыться за границу, чтобы не повторить участь императора. «Бегство патриарха, — ответил, улыбаясь, святитель Тихон, — было бы на руку врагам Церкви. Пусть делают со мною все, что угодно».
21 августа/3 сентября в «Вечерних известиях Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов» была опубликована статья «К делу разоблачения английской и французской миссии», где была предпринята попытка привлечь Святейшего к судебной ответственности за «контрреволюцию»: «В этом деле замешан патриарх Тихон, который начальнику миссии Локкарту обещал полное содействие. В случае переворота он обещал выступить к народу с особым словом, указав на англичан и французов, как на единственных спасителей России, и во всех церквах отслужить молебствие». На следующий день «Известия ВЦИК» подхватили клеветническое сообщение: «Патриарх Тихон чрезвычайно интересовался ходом заговора и, очевидно, не без волнения ждал его реализации».
Эти заявления стали началом очередной кампании преследования патриарха и могли иметь самые серьезные последствия, так как проходящие по этому делу официальные представители Великобритании, Франции и США были арестованы и обвинены в организации мятежей в Москве и Ярославле, подготовке ареста Советского правительства, покушении на председателя Совнаркома Ленина и убийстве председателя Петроградской ЧК Урицкого, а также в создании широкой шпионской сети.
Профессор Н. Д. Кузнецов по поручению Церковного Собора тотчас связался с управлением Совета народных комиссаров и заявил, что «Святейший патриарх принадлежал и принадлежит к тем духовным лицам, которые никогда не смешивали религию и политику и в этом отношении высоко ставят свое архипастырское служение, возвышающееся над всякими партийными целями и всех призывающее к миру и любви и прекращению вражды». Кузнецов потребовал публикации постановления Собора о лживости обвинений против патриарха, который и о заговоре-то узнал впервые из советских газет.
Опровержение, конечно же, напечатано не было. Но травля патриарха стала более изощренной — допросы, обыски, перлюстрация писем. На Святейшего наложили контрибуцию в сто тысяч рублей, лишили продовольственного пайка.
Но чем тяжелее становилось патриарху, чем громче безбожие заявляло свои права на власть, тем теснее становилось в храмах, и шли туда уже не только простолюдины, но и вчера еще смеявшиеся над религией студенты, врачи, профессора. И нередко именно они добивались теперь во ВЦИКе разрешений служить в той или иной церкви патриарху Московскому и всея России, духовному врачевателю русского народа, человеку с добрым и кротким ангельским ликом.
Но было у владыки Тихона и другое лицо — твердое, светившееся глубоким пониманием жертвенного служения, той нечеловеческой ответственности, которую на него возложили вместе с белым клобуком патриарха Никона. Помнил он об этом и когда сочинял непримиримые со злом послания, и когда равно соглашался отпевать и «белых» и «красных», помнил, когда его пытались втянуть в политическую жизнь, требовали объявить себя врагом части своего народа, просили одобрить то или иное «движение». Вот характерный пример из воспоминаний русского эмигранта князя Григория Трубецкого:
«Летом 1918 года, покидая Москву, в которую мне уже не суждено было вернуться, я пошел к патриарху проститься. Он жил тогда еще на Троицком подворье. Меня провели в старый запущенный сад. Патриарх в простом подряснике и скромной скуфейке имел вид простого монаха. Это были короткие минуты его отдыха, и он, видимо, наслаждался солнечным днем и играл с котом Цыганом, который сопровождал его в прогулке. Мне совестно и жаль было нарушать его покой.
Я ехал на юг, в Добровольческую армию, рассчитывая увидеть всех, с кем связывалась надежда на освобождение России. Я просил разрешения святого патриарха передать от его имени, разумеется в полной тайне, благословение одному из таких лиц, но патриарх в самой деликатной и в то же время твердой форме сказал мне, что не считает возможным это сделать, ибо, оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу избегнуть упрека в каком-либо вмешательстве Церкви в политику».
Но и признавать Советскую власть владыка Тихон не спешил. За это в бесчисленных поношениях старец лживо обвинялся в подстрекательстве к «черносотенным погромам», в призывах к «контрреволюционным выступлениям» и даже…
«Первосвященник Тихон, — писал заместитель наркома JI. Троцкого И. И. Скворцов-Степанов, — вместе со всеми крупными собственниками уже предается сладостной надежде, как германские палачи призовут крестьян и рабочих к покаянию и как виселицами и расстрелами они приведут нашу страну к возрождению».
Тем, кто обвинял патриарха в злодействах против Советской власти и требовал его немедленной казни, надо было, вместо того чтобы панически страшиться популярности Святейшего Тихона в народе, проникнуться духом его посланий и молитв, в которых он призывал русский народ к прекращению братоубийственной гражданской войны, в которых осуждал террор, клевету, глумление над религией. Ведь тот же декрет об отделении Церкви от государства понимался властью и в столичных, и в губернских городах как сигнал к повсеместному уничтожению Церкви и ее служителей, к грабежу церковного имущества, которое создавалось, сохранялось и приумножалось многими поколениями предков. И разве мог смолчать патриарх, когда святые обители превращали в застенки, отовсюду удаляли эмблему христианства — крест, божественные лики завешивали тряпками с глупой фразой: «Религия — опиум для народа», осмеивали христианские праздники, оскверняли и уничтожали святые мощи, срывали с икон серебряные ризы, а со священных книг драгоценные переплеты? Нет, не мог смолчать…
Письмо к Совету народных комиссаров
Все, взявшие меч, мечом погибнут.
(Мф. 26, 52)
Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, нынешние вершители судеб нашего Отечества, называющие себя «народными» комиссарами. Целый год вы держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды.
Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?
Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. 7, 9—10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир «без аннексий и контрибуций».
От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались обнародовать полностью? Вместо аннексий и контрибуций великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена, и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото.
Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения. Вы угасили в сердцах их воодушевлявшее их сознание, что больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15, 13). Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что, когда дело касается зашиты Отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями.
Отказавшись защищать Родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска.
Против кого вы их поведете?
Вы разделили весь народ на враждующие между собою станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставить торжество призраку мировой революции.
Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда. Казнят не только тех, которые пред вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже пред вами заведомо ни в чем не виноваты, а взяты лишь в качестве «заложников». Этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждениям. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной контрреволюции. Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения — напутствия Святыми Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения.
Не есть ли все это верх бесцельной жестокости со стороны тех, которые выдают себя благодетелями человечества и будто бы сами когда-то много претерпели от жестоких властей.
Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью: прикрываясь различными названиями — контрибуцией, реквизицией и национализацией, — вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом под именем «кулаков» стали уже грабить и более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.
Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха; но какими бы деяниями ни прикрывались бы злодеяния — убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.
Вы обещали свободу…
Великое благо — свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств и грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно. Это ли свобода, когда никто без особого разрешения не может провезти себе пропитание, нанять квартиру, переехать из города в город? Это ли свобода, когда семьи, а иногда и население целых домов выселяются, и имущество выкидывается на улицу, и когда граждане искусственно разделены на разряды, из которых некоторые отданы на голод и разграбление? Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди? Уже заплатили своею кровью мученичества многие смелые церковные проповедники; голос общественного и государственного обсуждения и обличения заглушен; печать, кроме узкобольшевистской, задушена совершенно.
Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген Долганов) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль — это священное достояние всего верующего народа. Вы разрушаете исконную форму церковной общины — прихода, уничтожаете братства и другие церковно-благотворительные и просветительные учреждения, разгоняете церковно-епархиальные собрания, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной Церкви. Выбрасывая из школ священные изображения и запрещая учить в школах детей вере, вы лишаете их необходимой для православного воспитания духовной пищи.
И что еще скажу. Недостанет мне времени (Евр. 11, 32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли нашу Родину. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Все это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно неизгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя. Сбываются слова пророка: Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови, мысли их — мысли нечестивые, опустошение и гибель в стезях их (Ис. 59, 7).
Мы знаем, что наши обличения вызовут в вас только злобу и негодование и что вы будете искать в них лишь повода для обвинения нас в сопротивлении власти. Но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет то свидетельством справедливости наших обвинений.
Не наше дело судить о земной власти. Всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была страшна не для добрых дел, а для злых (Рим. 13, 3). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину вашего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междуусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. 11, 50), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. 26, 52).
Патриарх Тихон
Это письмо было воспроизведено на гектографе в десятках тысяч экземпляров по инициативе Совета объединенных приходов Москвы. Распространялось оно и в тысячах рукописных списков. За пределами же России под названием «Послание к Совету народных комиссаров» оно было отпечатано на русском языке в пяти миллионах экземпляров и на иностранных языках помещено во многих зарубежных газетах.
Агент ЧК Алексей Филиппов докладывал знаменитому чекисту Лацису, что в этом письме «патриарх с необыкновенной смелостью и резкостью вступает на почву политических разоблачений и обвинений. Это воззвание-письмо укоризненно бросает в лицо большевикам, что Брестский мир, ими заключенный, унизителен, что оттого большевики скрывают даже содержание его условий, увозя тем временем русское золото за границу, что они расчленили, раздробили родину, угасили храбрость в сердцах воинов и незаслуженно дали первое место в России пролетариату, который является у нас предателем».
В Древней Руси патриархам и митрополитам было предоставлено право печаловаться перед высшей властью — государем за осужденных или опальных. Последний случай печалования относится к 1698 году, когда патриарх Адриан безуспешно ходатайствовал перед императором Петром I о помиловании осужденных на казнь стрельцов. Возрожденный патриархом Тихоном обычай печаловаться за свой народ новая высшая власть — Совет народных комиссаров — восприняла как контрреволюционное политическое выступление.
11/24 ноября, после вечерни, в квартире патриарха был произведен обыск, а сам Святейший подвергнут домашнему аресту. Комиссар Хрусталев после обыска унес с собой две патриаршие панагии, патриаршие кресты и митру, заявив, что они похищены из Чудова и Вознесенского монастырей. На Троицком подворье теперь круглые сутки хозяйничали красноармейцы, своим видом и действиями постоянно подчеркивая свое атеистическое сознание.
Синод и Высший Церковный Совет неоднократно обращались в Совет народных комиссаров с просьбами о «необходимости немедленного освобождения патриарха в предотвращение крайних затруднений в ходе церковных дел и тягостного оскорбления чувств православного народа лишением возможности общения со своим духовным вождем в патриарших богослужениях».
Но Совет народных комиссаров больше прислушивался к мнению Центральной обвинительной коллегии при Революционном трибунале ВЦИК, сообщавшей псевдонародным избранникам, «что так как за патриархом Тихоном уже три дела, то никакие заявления о снятии с него домашнего ареста не должны приниматься во внимание».
Одним из этих трех дел считалось письмо в СНК, в котором Святейший якобы призывал к немедленному свержению с помощью оружия Советской власти. На это обвинение патриарх ответил, что «многим мероприятиям народных правителей я не сочувствую и не могу сочувствовать, как служитель Христовых начал. Этого я не скрываю и о сем откровенно писал в обращении к народным комиссарам перед празднованием годовщины Октябрьской революции, но тогда же и столь же откровенно я заявлял, что не наше дело судить о земной власти, Богом допущенной, а тем более предпринимать действия, направленные к ее низвержению. Наш долг лишь указать на отступления людские от великих Христовых заветов любви, свободы и братства, изобличать действия, основанные на насилии ко Христу».
Вечером 24 декабря/6 января, когда большевики уразумели, что арестом патриарха Тихона настраивают против себя не только православных подданных, но и иностранные державы, Святейший был освобожден из-под стражи, и на следующий день, в праздник Рождества Христова, москвичи вновь увидели его за богослужением в храме Христа Спасителя.
Годом раньше, 1/14 января, в этом же храме патриарх Тихон с надеждой говорил: «Теперь все чаще раздаются голоса, что не наши замыслы и строительные потуги, которыми мы были так богаты в мимошедшее лето, спасут Россию, а только чудо — если мы будем достойны этого. Будем же молить Господа, чтоб Он благословил венец наступающего лета Своею благостию, и да будет оно для России лето Господне, благоприятное» (Исх. 61, 2).
Но лето 1918-е не стало Господним.