«Мощи» в буквальном переводе с греческого означают останки человека после смерти. Нередко в прошлом этим словом называли кости, так как широкая кость, развитая грудная клетка, а не плоть определяли силу, мощь. На языке древней церковной литературы нетленные мощи — это не нетленные тела, а сохранившиеся кости. В 1472 году в Успенском соборе вскрыли гробницы московских митрополитов: «Иону цела суща обретоша, Фотея же цела суща не всего, едины мощи».

Святые мощи для христианина — это своего рода милости, оставленные нам святыми угодниками для утверждения в путях спасения. Останки христианских мучеников, исповедников, святителей, преподобных могут сохраняться как нетленными, так и в виде костей и даже праха и пепла. В 167 году священномученик Поликарп был убит и сожжен, но уцелевшие его кости и пепел стали для христиан «честнее многоценных камней и дороже золота». «Остались от костей его, — гласит рассказ о святом архидиаконе Стефане, — весьма малые частицы, а все тело его обратилось в прах… С псалмами и песнями понесли сии мощи блаженного Стефана в святую церковь Сион».

В начале XX века в России при открытии мощей преподобного Серафима Саровского, святителя Питирима Тамбовского и священномученика Ермогена также были обретены только кости святых, и они стали предметом благоговейного почитания верующими.

Но встречается немало случаев, когда тело святого угодника Божия остается нетленным веками, в то время как годы подтачивают и бронзу, и камень. Так, тело святого благоверного князя Глеба, убитого по приказу брата его Святополка Окаянного, было брошено на берегу Днепра, где, хоть и лежало на открытом воздухе около пяти лет, было обретено совершенно нетленным.

Останки святых напоминают христианам о праведной жизни мучеников и подвижников веры, побуждают к подражанию их подвигам. Святой Иоанн Златоуст говорит: «Вид гробницы святого, проникая в душу, и поражает ее, и возбуждает, и приводит в такое состояние, как будто сам лежащий во гробе молится вместе, стоит перед нами и мы видим его, и таким образом человек, испытывающий это, исполняется великой ревности и уходит отсюда, сделавшись иным человеком».

Почитание мощей имеет и литургическое значение, в церкви во время службы присутствуют и живые люди, и небожители. Святые, чьи мощи покоятся в храме, принимают участие в общих молитвах, предстательствуют пред Богом за молящихся. Не в каждом храме есть гробницы святых, но во всех престол покрыт антиминсом с частицей святых мощей, без которого невозможно совершение таинства Евхаристии — соединения с Божеством Христа, вкушая Его Тело и Кровь во оставление грехов. Уже в 787 году VII Вселенский Собор определил, что «на будущее время всякий епископ, освятивший церковь без мощей, должен быть извержен».

Мертвые святые действуют как живые: врачуют больных, изгоняют демонов. Сам Господь Бог одних из них при жизни, других после кончины удостоил дара чудотворений, которым обладал Сам.

Илия сокрыт был вихрем, — и Елисей исполнился духом его и во дни свои не трепетал пред князем, и никто не превозмог его; ничто не одолело его, и по успении его пророчествовало тело его. И при жизни своей совершал он чудеса, и по смерти дивны были дела его (Сир. 48, 12–15).

С древнейших времен установился культ святых мощей, и тогда же появились противники их почитания. Среди них еретик Порфирий, язычник Сардиан, римский император Юлиан Отступник. Бывали в прошлом и попытки поругания и даже истребления останков Божиих угодников. Так, по слову летописца Феофана, в 792 году мусульманский воевода Хумейд, прибыв в ликейский город Миры, восхотел разломать священную гробницу святого чудотворца Николая, но по ошибке уничтожил другую, стоявшую поблизости. Наказан же он за попытку святотатства был бурей на море, от которой богоборный Хумейд едва спасся, недосчитавшись нескольких своих судов.

Совершенное истребление чудотворных мощей находится вне досягаемости врагов христианства, хотя напакостить они могут немало, что и случилось в России в двадцатом от Рождества Христова столетии.

21 октября 1917 года можно назвать первым днем поругания в нашем Отечестве святых мощей, дотоле совершавшееся, как полагают историки, разве что при татарском нашествии. В Успенском соборе Московского Кремля двое пьяных солдат накинулись на раку с мощами святого патриарха Ермогена, срывая с нее покровы. Когда святотатцев оттащили, они, зло бранясь, стали доказывать, что нынче свобода и каждому можно делать, что угодно.

— Царя нет — и поповских костяшек не надо, — митинговали хмельные «защитники Отечества». — Почему наши товарищи в земле гниют, а он тут среди золота? Несправедливо — нынче равенство во всем.

Спустя два дня в Успенском соборе митрополитом Московским и Коломенским Тихоном был отслужен торжественный молебен над ракой с мощами священномученика Ермогена. Молить о прощении подвергшегося оскорблению святого пришли почти все члены Церковного Собора. Владыка Тихон обратился к богомольцам с кратким словом, в котором указал на чрезвычайные обстоятельства, собравшие верующих под сень древнего исторического храма, и призвал всех принести покаяние перед Богом и молить святого угодника Ермогена о заступничестве за родную землю.

Всероссийская же кампания по вскрытию, вернее, поруганию и уничтожению святых мощей началась в 1919 году. Перетряхнули раки с мощами великих русских святых Александра Невского, Сергия Радонежского, Тихона Задонского. Вскрытия зачастую сопровождались надругательством над памятью святых. В надежде, что глумлению над православной верой можно противостоять, патриарх Тихон писал 4/17 февраля 1919 года епархиальным архиереям:

«Господу угодно было прославить некоторых святых Своих нетлением их тела; честные мощи таковых угодников Божиих открыто почивают в храмах в драгоценных раках-гробницах, сооруженных любовью верующих… Благочестивое усердие верующих, окружая их останки благоговейным усердием, соорудило и для таковых честных мощей драгоценные раки и оправы, иногда по подобию человеческого тела, располагая в них в подобающих облачениях кости праведников и другие частицы святых их мощей…

Считая необходимым по обстоятельствам времени устранить всякий повод к глумлению и соблазну (в том, что доселе не вызывало соблазна и было лишь благочестивым народным обычаем), поручаю Вашему Высокопреосвященству, по Вашему непосредственному усмотрению и распоряжению, с архипастырской заботливостью и рассуждением устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей во всех тех случаях, когда и где это признано будет Вами необходимым и возможным, с донесением о последующих Ваших распоряжениях Священному Синоду.

Молю Господа, да поможет Он в этом деле и сохранит Вас беспреткновенно в нынешних лютых для Церкви обстояниях».

Большевики, сами не верившие ни во что, кроме победы мирового коммунизма, решили, что наглядный пример надругательства над останками святых поможет им побыстрее покончить с религией. Так, 16 февраля/1 марта 1919 года в 12-м часу дня в Саввино-Сторожевский монастырь прибыли члены съезда Звенигородского Совета советов и потребовали вскрыть мощи преподобного Саввы — первого настоятеля обители. Чтобы не подвергнуть оскорблению останки святого прикосновением к ним рук безбожников, монахи подчинились насилию и сами разоблачили мощи. Останки сохранились в виде черепа и тридцати двух костей. Члены съезда посмеивались: «Смотрите, товарищи, не собачьи ли кости набрали монахи и наклали сюда?» Когда же мощи были перенесены на блюде в алтарь, один из «товарищей», в ответ на слова монаха о вере народа в благодатную помощь преподобного Саввы, плюнул на череп и рассмеялся. Другой «товарищ» схватил череп и грубо ткнул им в лицо ризничего: «На, посмотри на своего заступника».

Безбожники решили сами разложить в раке останки святого, да так, чтобы посмешнее выглядели. Закончив свое кощунственное дело, они расклеили в городе и в монастыре объявления, приглашая публику на осмотр «трухи».

Община верующих при Саввино-Сторожевском монастыре обратилась к комиссару юстиции с просьбой о прекращении подобных оскорбительных для православного люда действий и умоляла «передать ей раку с мощами преподобного Саввы, глубоко почитаемого своего молитвенника и благодатного помощника, на хранение под полную ответственность за сохранение как раки, так и находящихся в ней мощей».

Но вандалы упорствовали в своем кощунстве. 20 марта/ 2 апреля 1919 года патриарх Тихон вынужден был обратиться к председателю СНК В. И. Ленину с заявлением: «Вскрытие мощей нас обязывает стать на защиту поругаемой святыни и вещать народу: должно повиноваться более Богу, нежели человекам».

Но не для того завели в Наркомате юстиции ликвидационный VIII отдел, чтобы считаться с верующими. Если тело святого оказывалось нетленным, как было с мощами святого князя Глеба Андреевича, сына Андрея Боголюбского, то протокол осмотра хранили в тайне. Молчали и когда сохранялась большая часть кожи, мышц и сухожилий, не зная, как научно объяснить такое явление. Но если находили в раках лишь скелеты с присохшей к костям кожей, то моментально газеты начинали кричать об обмане священнослужителями народа, требовать немедленного суда над духовенством. Наркомат же юстиции увозил мощи в анатомический музей, выставляя их в одном ряду с мумиями и окаменевшими крысами.

Один из многочисленных судебных спектаклей, разыгранных в связи с кампанией поругания святых мощей, получил название «процесс Виленских угодников».

В Вильне в XIV веке при дворе литовского князя Ольгерда жили два знатных литовца — братья Кумец и Нежило, возлюбившие христианство и после крещения принявшие имена Иоанна и Антония. За исповедание Христа не раз попадали они в темницу, но мученичество лишь привлекало к ним все больше народа. Тогда языческие жрецы обратились к Ольгерду с требованием предать Антония и Иоанна смерти. Князь решил казнить одного Антония, надеясь, что Иоанн одумается и отречется от христианства.

В дубовой роще 14 января 1347 года (по другому преданию — 14 апреля) Антоний был повешен. Иоанн же продолжал в темнице проповедовать христианскую веру, и 24 апреля того же года его повесили на том же дубе, что и брата. Тела святых мучеников с честью погребли в древнейшей церкви Вильны — Свято-Николаевской. Среди их родственников оставался еще один христианин — Евстафий, и Ольгерд решил уничтожить его, как последнего из своих придворных, живущих согласно с христианскими обычаями. Евстафия били железными палками, выводили на жестокий мороз и лили в рот ледяную воду, ломали ступни ног, вырывали волосы, отрезали уши и нос. Но мученик не изменил веры и 13 декабря 1347 года был повешен на том же злосчастном дубе.

Язычники не подозревали, что гонения и смерть святых Виленских мучеников послужат распространению в Литве христианской веры, что чудеса и исцеления на их гробах будут и спустя много веков привлекать толпы богомольцев в Свято-Духов монастырь.

Архиепископ Литовский и Виленский Тихон не единожды молился у раки с мощами Виленских мучеников:

— Святии мученицы Антоние, Иоанне и Евстафие! Призрите с небеснаго чертога на требующих вашей помощи и не отвергните прошений наших, но яко приснии благодетели и ходатаи наши, молите Христа Бога, да человеколюбив и многомилостив сый, сохранит нас от всякаго лютаго обстояния: от труса, потопа, огня, меча, нашествия иноплеменников и междуусобныя брани. Да не осудит нас грешных по беззакониям нашим, и да не во зло обратим благая, даруемая нам от Всещедраго Бога, но во славу святого имени Его, и в прославление крепкаго вашего заступления. Да молитвами вашими даст нам Господь мир помыслов, воздержание от пагубных страстей и от всякия скверны: и да укрепит во всем мире свою единую святую соборную и апостольскую Церковь, юже стяжал есть честною Своею кровию. Молитеся прилежно, святии мученицы, да благословит Христос Бог своего помазанника, благочестивейшаго государя императора Николая Александровича, весь его царствующий Дом и всю его державу, да утвердит во святей Своей Православной Церкви живый дух правыя веры и благочестия; да вси члены ея, чистии от суемудрия и суеверия, духом и истиною поклоняются Ему, и усердно пекутся о соблюдении Его заповедей; да мы вси в мире и благочестии поживем в настоящем веце, и достигнем блаженный вечныя жизни на небеси, благодатию Господа нашего Иисуса Христа, Ему же подобает всякая слава, честь и держава со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Когда в 1915 году враг подступал к столице Литовского края, владыка Тихон вывез из Вильны в Москву священные православные реликвии, и среди них главную святыню — раку с мощами святых Виленских мучеников. Ее поместили в Донском монастыре под охраной и уходом иеромонаха Досифея.

Когда началась кампания по вскрытию и осквернению мощей, чтобы не допустить святотатства, управляющий Донским монастырем архиепископ Иазарий с благословения патриарха Тихона произвел осмотр мощей святых Иоанна, Антония и Евстафия. Иеромонах Досифей снял верхний парчовый покров, шелковые покровы и бывшие на ногах мучеников туфли и чулки, не трогая, однако, камзолов и рубашек. Кости оказались покрыты высохшей кожей, сохранившей цвет живого тела (восковой), ступни и пальцы целы. «Мощи святых Виленских угодников, — постановили монахи, — представляют собой типичные мощи святых, почитаемые Православной Церковью».

Богомольцы, как и прежде, шли в Донской монастырь отдать поклон мученикам Иоанну, Антонию и Евстафию, помолить их о заступничестве, об исцелении больных духом и телом.

Евдокия Андреевна Волкова, работавшая сиделкой в Голицынской больнице, в последние год-два единственное утешение обретала в вере, в молитве. Она молилась за мужа, сошедшего с ума и уже несколько лет как скончавшегося, за пятерых сыновей-красноармейцев, пообещавших выгнать мать из дома, если она не прекратит ходить в церковь «к длинноволосым чертям».

Однажды Евдокии Андреевне случилось присутствовать при исцелении больной женщины у раки литовских святых в малом соборе монастыря и, как она рассказывала позже на допросе, «очень захотелось привезти частицу мощей Виленских угодников в ту местность, откуда я сама происхожу». Волкова отправилась на родину, в Гжатский уезд Смоленской губернии, и испросила благословения у настоятельницы тамошнего Владимиро-Екатерининского женского монастыря матушки Серафимы отвезти в Москву монастырскую икону Виленских мучеников, чтобы вложить в нее частицу мощей этих святых. Игуменья благословила; обрадованная богомолка, вернувшись в Москву, посетила архиепископа Назария и сообщила ему о своем желании. Не только архиепископ, но и сам патриарх Тихон принял благочестивую старушку и, благословив ее на богоугодное дело, пообещал, что иконку со святыней доставит до места отец Досифей.

Спустя несколько дней иеромонах Досифей отправился в путь. 10/23 августа 1919 года он прибыл на станцию Уваров-ка Александровской железной дороги, где передал святой образ литовских мучеников сестрам Владимиро-Екатерининской обители.

«Тотчас же, — сообщила игуменья Серафима патриарху, — принесли к образу святых мучеников больного мальчика пятнадцатилетнего, жителя станции Уваровки, у которого как два года ноги были без движения. Отец больного на руках поднес мальчика к образу мучеников, он приложился к святому их образу и тут же почувствовал движение в своих ногах и встал. Теперь мальчик этот ходит без помощи других». Рассказала матушка Серафима в письме к Святейшему и о других исцелениях от чудотворной иконы.

Жители окрестных с монастырем деревень, прослышав о чудесах, стали часто наведываться в обитель и неизменно заказывали молебен с водосвятием святым Виленским мученикам, о чем докладывала игуменья в письме к архиепископу Назарию.

Но письма, прежде чем попасть к адресатам, по тайным советским законам изучались в Наркомате юстиции. Специализировавшийся по борьбе с религией следователь Шпицберг, изучив не ему адресованные письма, под грифом «Совершенно секретно, исключительно срочно и важно» 6/19 мая 1920 года посылает инструкцию:

«Следователю Наркомюста К. И. Бураку.

Из прилагаемых копий писем усматривается, что игуменья Владимиро-Екатерининского монастыря Гжатского уезда Серафима, получив от патриарха Тихона частицы мощей т. н. виленских угодников Иоанна, Антония и Евстафия, занимается спекуляцией на почве распространения религиозных суеверий среди отсталых крестьянских масс о чудесных явлениях, происходящих с больными после прикосновения их к этим предметам.

ПРЕДЛАГАЮ: 1) произвести весьма тщательный обыск в помещениях монастыря на предмет изъятия переписки патриарха Тихона и его агентов по пересылке из Москвы частиц мощей указанных т. н. виленских угодников;

2) собрать весьма точные сведения об обстоятельствах инсценировки указанных в письме «чудес», причем ставится вам задачей разоблачить эту грубую инсценировку, несомненно, имевшую место, если только самое письмо Серафимы не является сплошной выдумкой;

3) допросить в случае необходимости свидетелей, произвести необходимую экспертизу и т. д., словом, произвести надлежащее дознание, могущее дать материал для изобличения виновных по обвинению их в шантаже под религиозным флагом;

4) при признании вами необходимым, в зависимости от обстоятельств дела, ареста игуменьи препроводить ее в Москву, зачислив на Следственный отдел Наркомюста.

Особенно зорко имеете наблюсти, чтобы ваши действия не принимали характер мер, могущий дать повод к волнениям среди отсталых масс, для чего причины ареста пока должно оставить без оглашения до окончания следствия Наркомюстом».

Но не столько чудеса раздражали Шпицберга, сколько поступившая в ликвидационный отдел Наркомата юстиции накануне, 5/18 мая, докладная записка из президиума Замоскворецкого совета Москвы. Замоскворецкие комиссары требовали расправиться с монахами Донского монастыря, так как это «воронье гнездо посещают рабочие расположенных рядом фабрик, мастерских и завода Бромлей. Настроение означенных рабочих не особенно расположено к Советской власти». Доносчики, которыми обзавелся Замоскворедкий совет в Донском монастыре, поставляли обширную информацию, пересылаемую Шпицбергу. Например, о том, что 14/27 апреля 1920 года, в день памяти Виленских мучеников, возле раки с их мощами священник рассказал «антисоветскую притчу»:

— Давным-давно жил на свете богоугодный человек, и ему очень хотелось, подобно Илие, подняться в огненной колеснице. Однажды она перед ним появилась. Он очень обрадовался, хотел сесть, но прежде перекрестился. И тут же колесница пропала. Богоугодный человек понял, что ее прислал сатана, и больше никогда не мечтал подняться к небу. То же случилось и с русским народом, только кончилось хуже. Ему предложили красную колесницу с красными лошадьми, он сел в нее не перекрестясь и мчится теперь прямо в пропасть.

— Бьем и бьем контру, а она никак не вымрет, — посетовал, прочитав донесение, Шпицберг, и из-под его пера полетели новые казнелюбивые строчки. Не успел сочинить очередное следственное дело, как ВЧК сообщает об обыске у патриарха и изъятии его переписки с архиереями по поводу осквернения святых мощей. Шпицберг тут же заводит новое дело, обвиняя патриарха в секретных указаниях, в попытках скрыть «скандальные для официальной церкви акты вскрытия по инициативе трудящихся масс».

А тем временем «Дело Виленских угодников» набирает обороты. Заведующий Санитарным отделом ВЧК составляет акт судебно-медицинского исследования кусочков кожи литовских святых, передает его пресловутому Шпицбергу, и тот демонстрирует свои способности сочинителя, обвиняя патриарха и архиепископа Назария в подложности акта осмотра мощей в 1919 году. Перо «следователя по важнейшим делам» без помарок выводит грозное требование предать суду «иеромонаха Досифея и игуменью Серафиму за то, что они умыслили и осуществили религиозный шантаж, выразившийся в заверениях с их стороны перед отсталыми массами населения, еще не изжившими религиозные суеверия, о происшедших от прикосновения к этим кускам непогребенных трупов трех чудесных исцелений».

Вера старика-монаха и старушки-игуменьи в чудеса под бойким пером Шпицберга превратилась в «монархическую агитацию в целях восстановления капиталистического строя».

Чтобы привлечь к следствию Святейшего, «следователь по важнейшим делам» обвинил его в спекуляции с помощью чудес: «Иверская икона божьей матери (у Иверских ворот в Москве) приносит, по уверению агентов патриарха Тихона, такие же чудесные исцеления от прикосновения к ней — только от одной продажи свеч принесли патриарху только за один 1919 год — 567688 рублей».

Уже шумят газеты о новом процессе, глумясь над мощами святых Виленских мучеников, как «явлением мумификации трупов». Но не одолеть им веры монахов и мирян, поющих над ракой с останками святых Антония, Иоанна и Евстафия:

— Мужски попрасте святии мученицы языческое нечестие и за ваши страдания нетленными венцы от Христа Бога увенчается.

— Видяще, яко нетленные мощи ваши даруют всем, притекающим с верою, исцеление от болезней душевных и телесных. Аллилуйя.

— Радуйтеся, святые мученицы, яко и ныне чудесами, истекающими от святых ваших мощей, вы укрепляете православную веру в людях.

— Проповедуют святые мощи ваши, паче всякого красноречия, несомненную надежду всеобщего воскресения.

Разливаются добрым теплом слова песнопений в сердцах богомольцев. Но страшна вера во Христа и Его угодников для властителей страны, превыше всего в мире ставящих свой разум. Спешат опьяненные властью атеисты окончательно развеять «религиозный дурман», инсценируя 8/21 июля 1920 года в Московском суде «Процесс Виленских угодников».

Первым предстал перед судом привезенный из Бутырской тюрьмы перепуганный иеромонах Досифей.

— У вас при обыске нашли тридцать тысяч рублей. Откуда они? — допытывался обвинитель.

— На сапоги и полушубок копил, — оправдывался иеромонах. — Я же сторож, мне теплое нужно.

— Следователь Шпицберг указывает, — продолжал обвинитель допрос по наказу Наркомата юстиции, — что у вас в монастыре много непогребенных трупов, потому что монахи хоронят лишь за взятки.

Старик хоть и был напуган, но врать не умел.

— Непогребенных никогда не было — монахи строго за этим следят.

— А вы сами как относитесь к мощам, которые охраняли? — поинтересовался назначенный судом защитник.

Ну что стоило слукавить отцу Досифею! Выразиться туманно, маловразумительно. И тогда кошмарная жизнь в Бутырках навсегда ушла бы в прошлое, и доживал бы он свой век в покое, шепча в московских храмах любимые молитвы. Но слукавить можно перед человеком — не перед Богом.

— Я малограмотный и верю в святость мощей святых угодников, верю в дарованные ими исцеления.

Дальше говорить со стариком было не о чем, и тот же вопрос был задан доставленной из 29-го отделения милиции игуменье Серафиме. Еле живая от позора старушка — ведь случится же такое, дожить до дней, когда, словно тать, на скамье подсудимых оказалась, — еще больше раздосадовала советских законников:

— Верю в исцеление, сама видела, как привели больную женщину, она приложилась к иконе со святыми мощами и пошла назад здоровой. Знаю, хоть сама не видела, что и мальчик исцелился.

Обвинитель, беря пример с вождей мировой революции, считал, что верить в Бога и чудеса может только монархист. Признайся старушка в любви к самодержавию, ее и под расстрел подвести можно. И он задал важный каверзный вопрос:

— У вас при обыске найден портрет бывшего царя Николая Романова. Зачем он вам?

— Это был портрет Александра III. Я ему значения не придавала.

— Кто вам писал прошения в Совнарсуд? — полюбопытствовал обвинитель, наверное, надеясь упечь за решетку еще одного «контрреволюционера».

Но игуменья сослалась на незнание: в Москве для нее все чужие, попросила случайного человека, но кто он таков, не спросила.

Начались допросы свидетелей. И вновь неудача режиссеров процесса. Волкова — мать пяти красноармейцев! — стала уверять суд, что сама видела чудесные исцеления от мощей святых Виленских угодников, что благодаря ее молитвам мученикам Господь хранит всех ее детей.

Наконец нашелся один свидетель, заверивший суд, что никаких чудесных исцелений во Владимире-Екатерининском монастыре не было. Этот ценный для следствия человек был приглашен из Гжатска, где служил начальником отделения уголовного розыска и по долгу службы активно боролся с религией.

Настала очередь допрашивать Святейшего патриарха Московского и всея России Тихона.

— Вы участвовали в посылке иконы с мощами в монастырь Гжатского уезда? Расскажите суду, как было дело, — сурово потребовал председательствующий товарищ Лунин.

— В августе прошлого года ко мне поступила бумага от архиепископа Назария с просьбой разрешить освятить икону Виленских угодников с частицей их мощей. И так как это Советской властью не запрещено, я разрешил. Была у меня и Волкова, пожелавшая пожертвовать икону в обитель. Я благословил, но с условием, чтобы было получено согласие игуменьи Серафимы.

— Кто в 1919 году составил неверный акт о виленских мощах?

— Вскрыть мощи Виленских угодников приказал я, о чем говорил с Преосвященным Назарием. Мощи найдены вполне настоящими, о чем составлен акт.

Обвинитель полистал «Постановление по обвинению», сочиненное для судей Шпицбергом, и нашел еще одно «преступление» патриарха.

— А сколько вы получаете денег с Иверской часовни?

— Моей канцелярии отдают одну треть братской кружки. За последний месяц получил сорок тысяч рублей.

Назначенный судом защитник тоже решил поучаствовать в допросе:

— А при вас были исцеления? И что такое, по-вашему, мощи?

— За время пастырской службы исцелений не видел. Мощами почитаю всякие останки угодника Божия — будь то прах, кость или сохранившееся тело.

После допроса патриарха, дабы наглядно показать «паразитическую жизнь черной рати духовенства», зачитали сообщение помощника заведующего экономией «советской фермы», оттягавшей у Донского монастыря добрую часть его территории. Судьям пришлось изрядно поломать головы, чтобы увязать с проходившим процессом расплывчатые намеки «товарища с советской фермы» Молоканова, что кто-то, кого он не помнит, когда-то ему говорил, что как-то монахи устроили торжество, израсходовав на обеденный стол восемьдесят тысяч рублей.

Пора было вступать в борьбу «общественному обвинителю» Галкину. Вот только от какого «общества» выступал бывший священник, а ныне воинствующий безбожник, мало кто знал. Он без лукавых юридических вывертов, как истинный революционер и новатор судебного делопроизводства, потребовал от суда вызвать свидетелем… главного организатора происходящего процесса Шпицберга.

Нахальства «общественного обвинителя» не смог выдержать один из защитников и заявил, что Шпицберг является следователем по этому делу, к тому же он все время процесса находился в зале суда, а потому по закону не может выступать свидетелем.

И случилось неслыханное в советском суде: в ходатайстве Галкину отказали. Пока давали нудные показания о мумифицировании врачи, он оторопело соображал, что следует предпринять, и в конце концов потребовал перерыва на пятнадцать минут. О чем он беседовал эти четверть часа с судьями — неизвестно, но предположить можно, судя по тому, что, несмотря на повторные протесты защиты, пресловутый Шпицберг все-таки был допрошен как свидетель. Он резво отвечал на совместно продуманные с сослуживцем по Наркомату юстиции Галкиным вопросы. При этом особо пытался оболгать патриарха Тихона:

— Игумен Илларион, заведующий Иверской часовней, за один 1919 год получил от торговли свечами 576 тысяч дохода. Патриарх Тихон за одни молебны в Иверской часовне получил за 1919 год одну треть братской кружки — полмиллиона рублей. При часовне имеется приходской совет, в котором состоит бывший миллионер Смирнов…

Следователь-свидетель поворачивал процесс в нужное ему русло, сыпал цифрами и фактами, надеясь, что они возмутят спокойствие зала и судей, докажут наличие несметных денежных богатств у патриарха и тогда будет повод обвинить главу Церкви в спекуляции. Но только скрывал Шпицберг дальнейший путь денег из патриаршей канцелярии: выплата содержаний и пособий священникам, ремонт храмов, нужды самой канцелярии.

В час ночи председательствующий объявил о закрытии заседания. Следующее заседание началось с зажигательной речи Галкина. Он обвинил отца Досифея «в спекуляции, ловком шантаже под религиозным флагом» и предложил «заключить его в концентрационный лагерь до окончания гражданской войны, до полной победы трудящихся масс». То же обвинение он предъявил старушке-игуменье и потребовал для нее того же наказания. Заодно, по сговору со свидетелем-следователем Шпицбергом, предложил отдать под суд патриарха и архиепископа Назария.

Защитники нехотя протестовали. Первый из них, Брусиловский, обозвал игуменью «дряхлой и психически нездоровой», а иеромонаха «подлинной пешкой», заявив, что основные виновники — «представители высшей духовной власти — остались в тени». Второй защитник, Мажбиц, немного изменив порядок слов, вторил коллеге.

Обвиняемые от последнего слова отказались — слишком были подавлены трагическим фарсом, разыгранным на сцене московского судилища.

Объявленный «именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики» приговор представляет собой шедевр мифотворчества оскудевших разумом и совестью судей (если, конечно, не Галкин со Шпицбергом его сочинили).

«1920 года, 21 и 23 июля, народный суд гор. Москвы по особой сессии при Совнарсуде, в составе председательствующего — зам. председателя Совета народных судей А. В. Букина и народных заседателей тт. И. П. Силаева и И. С Куралина, слушал дело по обвинению иеромонаха Донского монастыря Досифея Кузьмича Жидкова и игуменьи Владимиро-Екатерининской обители Смоленской губ. Серафимы (она же Евдокия Евграфовна Воробьева) в контрреволюционных действиях и религиозных шантажах с кусками трупов, выдаваемых за «нетленные мощи» так называемых виленских угодников: Иоанна, Антония и Евстафия.

Перед народным судом прошла картина жизни и идеологии официальной церкви, теряющей свое значение, влияние и экономическое могущество под могучим железным колесом пролетарской революции и делающей последние попытки возвращения себе потерянного влияния на отсталые, темные, невежественные массы…

Переходя к мере наказания, нар. суд прежде всего констатирует, что главные виновники, руководители этого дела — высшее духовенство в лице Тихона и Назария, что при таких условиях в полной мере не могут отвечать Серафима и Досифей, что оба обвиняемые преклонного возраста, потому нар. суд, принимая во внимание материалы судебного следствия, постановил: 1) Игуменью Серафиму (она же Евдокия Воробьева) следовало бы изъять до окончательной победы трудящихся из общества, как паразитирующую уже десять лет за счет трудящихся, но в силу ее преклонных лет передать в одно из учреждений Отдела социального обеспечения с содержанием за счет государства.

2) Иеромонаха Досифея Кузьмича Жидкова заключить в концентрационный трудовой лагерь сроком на пять лет с зачетом предварительного заключения, принимая же во внимание пролетарское происхождение обвиняемого Жидкова, сравнительную неразвитость и некультурность его, в силу чего он не является особо опасным для республики, нар. суд применяет к нему первомайскую амнистию и заменяет наказание принудительными работами без лишения свободы на тот же срок с тем, что при первом же уклонении от этих работ он будет подвергнут немедленному лишению свободы, передав его немедленно в Бюро принудительных работ.

3) В связи с материалами предварительного следствия и судебного следствия привлечь к уголовной ответственности архиепископа Назария по обвинению в подлоге акта вскрытия «мощей виленских угодников» от 28 февраля 1919 г., совершенного по приказу «патриарха Тихона» и предложить НКЮ расследовать деятельность «патриарха Тихона» в связи с выяснившимися на суде обстоятельствами получения им от продажи свечей хотя бы от одной Иверской иконы, принесшей за один только 1919 г. около 600000 руб. дохода ему лично, полученного от спекуляции свечами.

4) Так назыв. «мощи виленских угодников», а в действительности «мумифицированные трупы» передать в музей древности. Брошюры «Страдания виленских мучеников», конфискованные в Донском монастыре, уничтожить.

Приговор окончательный. Срок обжалования месячный».

Полным ходом началась подготовка нового судебного процесса и продолжалось осквернение святых мощей. Вскрыли гробницы шестидесяти трех русских святых, и циркуляром Комиссариата юстиции от 12/25 августа 1920 года постановлено, что власти на местах «проводят полную ликвидацию мощей».

Радости безбожников не было конца, и они спешили ее вылить на газетных полосах:

«Сама жизнь в лице обманутых трудящихся масс сбросила тайные покровы с раззолоченных рак, и религиозная тайна рассеялась!»

«Мощи были нужны для эксплуатации невежественной толпы, наиболее отставшего в умственном отношении крестьянства, которые, тратя последние копейки, шли к «мощам» из города в город».

«Долой церковные застенки с мощами! К ответу черную рать! Да здравствуют свет и истина!»

А православный народ продолжал величать и чтить память святых подвижников веры. Как сто, и двести, и триста лет назад, шли паломники к священным ракам с мощами Божиих угодников, пусть даже и оскверненных безбожниками, и молили святых мучеников, святителей, преподобных и праведников защитить многострадальную русскую землю от напасти, дать радость труженику и прощение оступившемуся.