Войны и голод — древнейшие язвы человечества. О первой из них написаны тысячи и тысячи книг, в большинстве которых оскудение человеческого разума и духа, приводящее к кровавым битвам, лживо представлены как победа одной из враждующих сторон. О голоде почти нет повествований — книги пишутся для читателей, а читатели не желают знать голодных страстей — слишком жутко, нет ни любви, ни геройства. О голоде разве что предостаточно пословиц и поговорок.
Ворон грает вести, что нечего ести.
Голод в мир гонит.
Голод не сосед — от него не уйдешь.
Голодный волк и завертки рвет.
Дай Бог подать, не дай Бог просить.
Не до жиру — быть бы живу.
У людей, переживших большой голод, всегда надломленный дух. Они еще могут восстановить физические силы, но душевные — никогда.
Голод, порожденный суровостью природы, — редкость, он не вдруг настает, к борьбе с ним можно подготовиться загодя. Чаще он возникает по вине человека, по вине общества. Государство, которое не может удовлетворить самые насущные потребности своего народа, — больное, его правители — неспособные к власти люди, их чаще всего оголодавший народ гнал вон или разрывал на куски за беду, обрушившуюся на их подданных.
Бывали, конечно, правители, которые нарочно организовывали голод, чтобы в нужный момент одержать победу и управлять миром с помощью заранее припасенных харчей. Но они еще меньше достойны уважения, чем допустившие народное бедствие по неразумию.
На Руси издавна страшились трех бедствий, время от времени навещавших города и села, — повальных болезней, пожаров и голода. От мора спасала лютая русская зима, от пожара — лес и плотницкий топор, от голода — запасы зерна впрок, помощь соседей.
Первый голод в нашем Отечестве, помянутый летописцами, приключился в 1024 году в Суздальской земле от неурожая. Волхвы говорили: «Гобино держат старые женщины и ненужная чадь и челядь». Народ кинулся истреблять старых, неспособных к работе людей.
Раз в пять — десять лет голод поражал одну или несколько областей. Но никогда всю Русь!
Что же было первопричиной бедствий?
В 1094 году нашествие саранчи: «В се же лето прилетоша прузи на русськую землю, месяца августа и поядоше всяку траву и много жита — и не бе сего слышно в днех первых».
В 1129 году весенние паводки: «Потопи люди, и жито и хоромы снесе».
В 1137 году княжеские усобицы, то есть братоубийственные войны: «Бысть брань крепка… и тако страшно бе зрети яко второму пришествию быти».
В 1145 году засуха и мороз: «Стоя там лето ведром и пригоре все жито, и на осень уби всю ярь мороз».
После самых сильных недородов (например, в 1231 и 1422 годах) земля, как бы ужаснувшись, «видяще мертвеца по улицам лежаща, и младенца от пес изъедаем», почти целый век давала непрестанно хороший урожай.
Как же раньше на Руси справлялись с недородом, чтобы не допустить или хотя бы утишить голод?
В 1024 году не весь суздальский народ бросился, по наущению волхвов, уничтожать стариков и старух. Более разумные поплыли вниз по Волге «и привозоша хлеба из Болгар и тако ожиша».
Во время голода 1601–1602 годов царь Борис Годунов открыл государевы житницы, а боярам и духовенству наказал продавать излишний хлеб задешево. В голод 1630 года правительство запретило продавать хлеб за границу, для бедных же, как и три десятилетия назад, выдавали зерно из царских амбаров. В 1636 году, когда голодно стало на Русском Севере, хлеб доставили англичане в благодарность за разрешение торговать через архангельский порт.
Уже со времен государя Алексея Михайловича правительство стало собирать сведения, дабы уяснить, откуда берутся недороды, и найти верные способы избежать голода. И постепенно выяснились причины народного бедствия: однообразие посевов (отсутствие разных сортов семян), малочисленность запашек, недостаток рабочих рук, размножение скупщиков, которые, стакнувшись между собой, поднимали цены на съестные припасы, непомерное винокурение, вывоз хлеба за границу.
На случай голода во всех городах России стали заводить царские хлебные магазины (склады) с неприкосновенным запасом зерна. Но вытянули голову — завязли ноги. Непомерно большой отток крестьян в армию в XVIII столетии привел к тому, что за «век просвещения» насчитали тридцать девять голодных лет — в три с лишним раза больше, чем в предыдущем.
Не угасла извечная народная беда и в XIX веке. 1813, 1833, 1839, 1844, 1872, 1891-й — таков неполный перечень голодных лет. Правительство, благотворительные организации, зародившиеся в шестидесятых годах земства, не сидели сложа руки, а, почуяв беду, принимали деятельные меры к ее ослаблению, благодаря чему голод не превращался во всеобщую катастрофу и люди в подавляющем большинстве оставались людьми.
К концу века в России начал стремительно развиваться железнодорожный транспорт, что стало большим подспорьем в борьбе с голодом — хлеб теперь можно было быстро переправить из урожайных губерний в потерпевшие бедствие. Умножалась благотворительность, поощрялась крестьянская хозяйственность, ужесточалась критика за плохую организацию помощи голодающим.
Ленин из далекого Парижа возмущался голодом в родном Отечестве: «Почему в России и только в России сохранились еще эти средневековые голодовки рядом с новейшим прогрессом цивилизации? Потому что новый вампир — капитал — надвигается на русских крестьян при таких условиях, когда крестьяне связаны по рукам и ногам крепостниками-помещиками, крепостническим, помещичьим, царским самодержавием».
Он дает советы, как избежать народной беды:
«Действительная борьба с голодовками невозможна без устранения крестьянского малоземелья, без ослабления податной задавленности крестьян, без подъема их культурного уровня, без решительного изменения их правового положения, без конфискации помещичьих земель — без революции».
В октябре 1917 года желанная революция пришла…
Все пятнадцать миллионов городских жителей, за исключением правящей верхушки, их охраны и карательных органов, на многие годы были обречены на полуголодное существование. Введенная еще Временным правительством хлебная государственная монополия понравилась новым властителям, они решили из центра распоряжаться всеми продовольственными ресурсами страны, разрушив и крупную, и мелкую торговлю. Даже советский революционно-романтический кинематограф и пропагандистская полухудожественная литература поведали нам, что за проданный мешок взращенного своим трудом хлеба крестьянина ожидал расстрел. Продотряды подчистую выгребали крестьянские амбары, оставляя самую малость, лишь бы хлебопашец не подох с голода и к следующему году вновь припас для государственных татей «излишки». Шла неслыханная по жестокости борьба с извечным кормильцем страны. Постановление ВЦИК от 14/27 сентября 1920 года предписывало: «Сосредоточить все дело распределения предметов потребления и личного пользования в Наркомпроде, превратив распределительные органы всех без исключения ведомств и учреждений в органы Наркомпрода».
Наркомпрод становится единственным распределителем и умело осуществляет, как похвалялись его создатели, «продовольственную диктатуру», снабжая продуктами питания лишь часть населения: Красную Армию, служащих советских учреждений, рабочих промышленных предприятий. Паек не полагался ни бывшим «буржуям», ни сельским жителям, ни работникам мелких предприятий, а торговые сделки были полностью запрещены. И появились «благодетели» — псевдонародные комиссары, у которых чуть ли не на коленях надо было выпрашивать пайку для известных всему миру ученых, инженеров, деятелей искусства. «Благодетели» распределяли не ими выращенный хлеб по своему усмотрению, что привело к неслыханно бесчестному неравенству.
Голодная смерть преследовала россиян и в 1917, и в 1918, и в 1919, и в 1920 годах.
Дореволюционная Россия была запаслива. Голод, время от времени приходивший на Русскую землю, приучил и мужика, и государство иметь запасец зерна и капитальца на случай крайней нужды. За годы военного коммунизма истощился запасец — часть продотряды забрали, часть сам мужик проел. Новые урожаи оказались ничтожными, чему находилось несколько причин: отток крестьянства в Красную Армию, уничтожение крупного (помещичьего) землевладения, сокращение посевных площадей, изношенность инвентаря и невозможность купить новый, уменьшение количества скота под воздействием постановления об отобрании его у зажиточных крестьян и перераспределении между бедняками. К этому перечню следует добавить непомерный для разоренной страны вывоз государством хлеба за границу.
В марте 1921 года глава Советской власти Ленин был вынужден сделать полупризнание: «Площадь посева, урожайность, средства производства — все это сократилось, излишки стали, несомненно, меньше, и в очень многих случаях их вовсе нет. С этими условиями надо считаться как с фактом. Крестьянин должен несколько поголодать, чтобы тем самым избавить от полного голода фабрики и города. В общегосударственном масштабе это — вещь вполне понятная, но чтобы ее понял распыленный, обнищавший крестьянин-хозяин — на это мы не рассчитываем».
Вождь пролетариата забыл, как изничтожал в парижских закусочных правительство России за куда менее продолжительный и тяжелый голод. Теперь он сам встал у власти, и, значит, голод теперь — «вещь вполне понятная». Но забывчивый вождь не догадывался, какое жуткое испытание он уготовил стране в наступившем 1921 году…
В ряде губерний вышедшие из-под снега озими в мае стали страдать от засухи. Яровые вовсе не взошли. К середине июня стало ясно — посевы погибли на всем Среднем и Нижнем Поволжье. В начале июля даже правительство поняло, что многие области постиг неурожай. Начался отродясь невиданный в Русской земле голод, а следом спешили его верные спутники: тиф с малярией, холера, беженцы, дети-сироты, самоубийцы, преступность. Ели глину, кору, полевых животных, трупы умерших. С Поволжья голод перекинулся на Сибирь, Крым, часть Украины, Азербайджана, Киргизии. Особенно испугали большевиков голодные бунты — обобранные государством крестьяне, наводнив города, громили продовольственные склады, а заодно и советские учреждения. Начался массовый исход из родных мест, толпы несчастных шли за тысячи верст в надежде увидеть обетованную землю, найти работу и утолить голод.
Молодая Советская власть была в это время озабочена войной в Карелии, укреплением Красной Армии, пропагандой за рубежом мировой революции, борьбой с контрреволюцией и религией, чисткой партии от меньшевиков, заманиванием в Россию европейских капиталов для построения призрачного социализма.
Борьбу с голодом возглавило не государство, а общественная организация — беспартийный Всероссийский комитет, куда вошли врачи, адвокаты, писатели, учителя, многие из которых на себе испытали муки голодающих в советских тюрьмах. На первом заседании от имени инициативной группы Комитета выступил бывший министр государственного призрения Н. М. Кишкин. Он сказал:
«Необходимы самые решительные и разносторонние меры борьбы, к которым должны быть привлечены все слои населения, ибо всем грозит опасность, а многим и многим полная гибель. Этот призыв к общей работе во имя спасения погибающих впервые авторитетно прозвучал еще 22 июня на общем собрании старейшего общественного учреждения, избравшего совместно с членами Всероссийского съезда деятелей по опытному делу делегацию, которая должна была довести до сведения правительства о сложном положении Поволжья и других пораженных неурожаем местностей… Дело, за которое мы беремся, дело не политическое и не просто благотворительное. Помощь пострадавшим от неурожая братьям — дело обязательное и общественно-обязательное. Происходящие в России события создали между гражданами одной страны непреодолимые преграды и разбросали по разным непримиримым лагерям. Но не может быть и не должно быть вражды и смуты там, где смерть пожирает свои жертвы, где плодородные поля обращены в пустыни, где замирает труд и нет животворящего дыхания жизни. Дело помощи голодающим должно объединить всех, оно должно быть поставлено под мирный знак Красного Креста».
Председатель Московского Совета Л. Б. Каменев, выслушав пылкую речь бывшего члена ЦК кадетской партии, дал свое «пролетарское» добро на помощь голодающим:
«Мы создали диктатуру пролетариата. Это определяет характер всех гарантий, которые может дать правительство. Мы гарантируем деловой работе Комитета все условия, которые могут сделать успешными ее практические результаты. Деловая работа не встретит никаких препятствий со стороны правительства и местных властей. Наоборот, она будет встречать поддержку на каждом шагу. Мы знаем, что ресурсов у нас мало, их недостаточно для того, чтобы хотя в небольшой мере помочь бедствию…»
Смысл речи Льва Борисовича сводился к следующему: у государства нет ничего, поэтому оно не будет мешать работе общественной организации, которая авось что-нибудь выскребет из своих сусеков и накормит сто миллионов россиян.
Совет народных комиссаров, в отличие от русских монархов, самоустранился от спасения своего народа, от деятельной помощи голодающим, перевалив бремя забот на плечи людей, которых еще вчера называл контрреволюционерами. И плечи тех, кто приходил работать в Комитет прямо из советских тюрем и ссылок, оказались крепкими, вчерашние «буржуи» развернули грандиозную работу. По их призыву на выручку голодающим пришли крестьяне и сельские кооператоры благополучных губерний, профсоюзы рабочих, солдаты Красной Армии, милиционеры, иностранные державы, русские эмигрантские организации…
Но прежде чем получить помощь, надо было добиться, чтобы весть о вымирании российского народа дошла до каждого благополучного жителя мира и он поверил бы ей. Одним из первых просителей за свой народ стал патриарх Тихон. В августе 1921 года он основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим и обратился с воззванием «К народам мира и к православному человеку»:
«Величайшее бедствие поразило Россию.
Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и уделявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели, и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и землю. Ужасы неисчислимы. Уже и сейчас страдания голодающих и больных не поддаются описанию, и многие миллионы людей обречены на смерть от голода и мора. Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны еще более тяжким: оставленная без помощи, недавно еще цветущая и хлебородная земля превратится в бесплодную и безлюдную пустыню, ибо не родит земля непосеянная, и без хлеба не живет человек.
К тебе, Православная Русь, первое слово мое.
Во имя и ради Христа зовет тебя устами моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата. Пастыри стада Христова! Молитвою у престола Божия, у родных святынь, исторгайте прощения Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию: да омоется покаянными обетами и Святыми Тайнами, да обновится верующая Русь, исходя на святой подвиг и его совершая, — да возвысится он в подвиг молитвенный, жертвенный подвиг. Да звучат вдохновенно и неумолчно окрыленные верою в благодатную помощь свыше призывы ваши к святому делу спасения погибающих. Паства родная моя! В годину великого посещения Божия благословляю тебя: воплоти и воскреси в нынешнем подвиге твоем светлые, незабвенные деяния благочестивых предков твоих, в годины тягчайших бед собиравших своею беззаветною верой и самоотверженной любовью во имя Христово духовную русскую мощь и ею оживотворявших умиравшую русскую землю и жизнь. Неси и ныне спасение ей — и отойдет смерть от жертвы своей.
К тебе, человек, к вам, народы Вселенной, простираю я голос свой.
Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На щедрую, широкую, нераздельную помощь!
К тебе, Господи, воссылает истерзанная земля наша вопль свой: пощади и прости, к Тебе, Всеблагий, простирает согрешивший народ Твой руки свои и мольбу: прости и помилуй.
Во имя Христово исходим на делание свое: Господи, благослови».
Надо было спасти жизни миллионов людей, накормить их и снабдить семенами для будущего посева, предотвратить эпидемии, которые разрастались из-за непогребения трупов и употребления в пищу суррогатов, восстановить крестьянское хозяйство, оставшееся без лошадей и скотины. Надо было помочь самым несчастным жертвам голода — детям. Они гибли от рук родителей, которые не хотели быть свидетелями их мученической смерти. Они становились сиротами, бродягами, с юных лет познавшими зло, ложь, воровство, убийство, бездуховность и множество других пороков, идущих вслед за голодом.
Голодали Симбирская, Саратовская, Самарская, Уфимская, Марийская, Нижегородская, Пензенская, Царицынская, Астраханская, Уральская, Оренбургская, Воронежская, Рязанская, Тамбовская, Ставропольская губернии, Татарская, Башкирская, Чувашская, Терская, Горская республики, Немецкая коммуна…
Полный неурожай постиг земли с населением в 19 миллионов человек. Частичный охватил губернии, где проживало 28 миллионов. Но голод не миновал даже те области, где урожай собрали хороший.
Уже в августе 1921 года 24 губернии были охвачены холерой. Исправную избу в Саратовской губернии продавали за полпуда муки. Во многих городах прекратили выдачу пайков. На Волге пуд лепешек из древесной коры, листьев и картофеля продавался по 5 тысяч рублей.
Тронулась прочь Россия из родных голодных мест, и в пути иссохшие мужики да бабы чесали языками, пока языки шевелились:
— В одной газете прописано: четыре миллиона голодают, в другой: тридцать. Видать, у них в Кремле каждый на свой лад поет.
— Говорят, в Литве урожай богатый. Эх, туда бы податься, да ведь постреляют всех по дороге.
— У нас под Калугой мужиков заарестовали: кто натуральный налог не внес. Повезло им — на казенные харчи перешли.
— Сказывают, Ленин отказался от престола, теперь новый председатель вместо него будет — патриарх Тихон.
— Пришли в село, давай, думаем, милостыньку попросим — хоть корочку дадут пососать. Пять домов обошли — одни покойники.
Ходит гость незваный-
Непрошеный,
Голод окаянный,
Людей, что травы, покошено…
Согнуло
Микулу
До мать-сырой земли,
Соловую кобылу на убой увели —
Для жратвы…
А людей, что травы, накошено,
Накошено!
Доволен гость непрошеный,
Незваный,
Голод окаянный.
«ПОМОГИТЕ!» — встал над страной отчаянный стон умирающих.
И мир откликнулся на мольбу о помощи, враждебные России государства везли голодающим надежду на жизнь, везли, хотя Советское правительство назначило непомерно высокую плату за провоз благотворительных грузов по своим дорогам.
«Американская административная помощь» (АРА) выделила голодающим в течение года 25 тысяч вагонов продовольствия. Городской совет города Цюриха ассигновал 50 тысяч франков. Римский папа пожертвовал один миллион лир. Коммунальный совет Вероны — 10 тысяч лир. Люксембург—100 тысяч франков. Амстердамский интернационал — 794 400 голландских гульденов. Поплыли в Россию груженные продуктами пароходы английского, нидерландского, бельгийского, шведского, чехословацкого, итальянского, норвежского комитетов Красного Креста. Югославия приютила у себя 40 тысяч голодающих. В Казани, Самаре, Саратове немецкие и шведские делегаты устроили кухни и кормили более двухсот тысяч человек ежедневно. Бельгийское правительство выделило 750 тысяч франков для помощи русским детям. Австралия направила пароходы с бычачьим мясом. Многие народы мира предложили принять у себя и накормить голодающих детей…
Но за рубежом были обеспокоены: а всегда ли доходит их помощь до голодающих?
Гельсингфорсский корреспондент «Таймс» сообщил, что большая часть продовольствия, прибывшего из-за границы в Петроград, роздана частям Красной Армии, сосредоточенным в Петроградском районе. Германское радио передало, что красноармейские части реквизировали первые пожертвования Америки, доставленные в Россию для распределения между голодающими детьми.
«Нансену не удалось убедить европейцев посылать помощь русским без контроля с их стороны при распределении. Так как Советы контроль этот отвергают, то их жертвы продолжают умирать с голоду».
«Ле девуар», Деммнон, Швейцария, 22.10.21
Иностранные державы не верили Советскому правительству, но в большинстве своем помощь не прекратили, потому что верили своим газетам:
«На Волге смерть грозит 50 миллионам людей, если туда не будут поставлены съестные продукты».
«Трибюн де Лозанн», Лозанна, 26.10.21
«Ф. Тамлер, глава делегации, посланной в Россию немецким Красным Крестом, вернувшись из России, рассказывает следующее: “Я исследовал все голодающие области Татарской республики. Положение хуже, чем мы думали. Нужно хлеба и еще раз хлеба. Дети умирают кучами. Тиф здесь свирепствует. Госпитали пустуют вследствие недостатка пищи”».
«Франс либр», Париж, 16.01.22
«Д-р Эйдук, представитель Советов при организации Нансена, утверждает, что случаи каннибализма были весьма нередки».
«Эклер», Париж, 23.01.22
Жуткая картина голода в России не была преувеличена «буржуазной прессой», ибо в советских газетах порой прорывались сведения и пострашнее:
«Херсонский уездный исполнительный комитет разослал всем высшим органам республики следующую телеграмму: “Случаи людоедства в Херсоне учащаются. Раньше голодные поедали членов своих семей, умерших от голода. В последнее время наблюдается, что более сильные члены семьи убивают более слабых и поедают их”».
«Коммунист», Харьков, 14.05.22
А Советская Россия продавала в это время хлеб за границу! Заведующая отделом ЦК ПОМГОЛа О. Каменева при этом не стеснялась давать интервью: «Существование и возрождение хозяйства России без вывоза за границу единственной нашей валюты — хлеба — абсолютно немыслимо».
Ей вторил заместитель председателя ЦК ПОМГОЛа А. Винокуров: «Вывоз хлеба за границу является в настоящее время экономической необходимостью. При переходе на рельсы новой экономической политики в руках крестьян благополучных районов образовались излишки, которые не могут быть выгодно реализованы на внутреннем рынке благодаря низким хлебным ценам».
Работники ВЦИКа, пришедшие к руководству ЦК ПОМГОЛа, заменившего арестованный, беспартийный Всероссийский комитет помощи голодающим, не желали понимать, что страна вымирает. Не желали замечать трагедию, которая коснулась почти всех. Они крепко сидели на своих стульях в Московском Кремле и рассылали по стране указующие письма, начинавшиеся со слов: «Примите меры к аккуратному составлению и немедленно отправьте в центр отчеты по делу ПОМГОЛ — отдельно за каждый месяц с начала голодной кампании…»
Откуда эта убийственная бюрократия? Кто научил их видеть в смерти ближних «голодную кампанию» и защищаться от деятельной практической работы ворохом отчетов? Не заседавшие ли в соседних кабинетах Кремля члены Совета народных комиссаров, у которых в эти трагические для Родины дни постоянно слетает с уст слово «враг» и ни разу «голод»? Вплоть до марта 1922 года, до начала «кампании по изъятию церковных ценностей», председатель СНК как будто не замечал народной беды, не предпринял экстренных мер для помощи народу. Правительство равнодушно отнеслось к горю, которое вошло почти в каждый дом по другую сторону кремлевских стен, к горю, на которое обычный человек, христианин, не может взирать равнодушно.
Крестьянин Д. Е. Моргачев вспоминает: «В это время, зимой 1922 года, голодающие Поволжья, женщины с детьми, шли по направлению к Москве. Доходили и до нас, крайне истощенные и обессиленные. Многие по дороге замерзали. Иногда мать с ребенком или двумя лежит на краю дороги — замерзшие. Жалко и больно было смотреть на них, на этих голодных детей. Многие делились с ними чем могли. Я встретил одну женщину, она рассказала про свою сестру. Они жили в селе под Самарой. Где голод, там и болезни. Муж умер. Соседи затащили мертвого в подвал, а его жена лежала в беспамятстве и все время просила есть, и соседи стали отрубать от мертвого мясо, варить и кормить его жену. Та стала поправляться и уже стала ходить и наткнулась на останки своего мужа, поняла, чем ее кормили, и сошла с ума».
Писатель М. А. Осоргин пишет в автобиографической повести: «Я не видел голода, хотя к зиме страшного года был сослан в Казанскую губернию, где вымирали татарские селения. Вернее, видел я только забредших в город Казань, чудом выживших деревенских детей. Появлялась на улицах человеческая тень в отрепьях, становилась у стены с протянутой рукой. Давали мало, хоть деньги ничего не стоили, да и не были настоящей помощью тысячные, стотысячные, миллионные бумажки. Это я видел. И еще видел детей, черемисов и татарчат, подобранных по дорогам и доставленных на розвальнях в город распорядительностью Американского комитета (АРА). Привезенных сортировали на «мягких» и «твердых». «Мягких» уводили или уносили в барак, «твердых» укладывали ряд на ряд, как дрова в поленнице, чтобы после предать земле».
Писатель Е. И. Замятин отмечает в своем дневнике: «Голод на Волге. В одной волости ели лепешки из конского навоза. В другом селе — распарили и съели резиновую калошу, забытую американцем. Только что павшую лошадь — еще теплую — ели сырьем. Прошлогодние листья — деликатес. Вокруг стоит голая черная роща: всю кору содрали и съели. Приносили в контору руки и головы съеденных людоедами. На носилках в столовую притаскивали больных тифом. Голодный зеленый блеск глаз. Взрослые умирают: кормят в первую очередь детей. Лошади могли везти только по пять пудов. Могилы кругом города, где попало. Голодные двинулись ордами. Исход из Египта. Слухи о «хлебных» Туркестане и Ташкенте — туда. Кордоны».
Украинское бюро печати сообщает: «На Украине банды голодных озверелых людей грабят все, что попадается под руки. Особенно тяжело положение городов. Голодные банды, пришедшие с севера, встретив решительный отпор со стороны крестьян, направились в города, где производят ужасные погромы. Все, что считается годным для употребления в пишу, тут же уничтожается. Красная Армия инертна и не желает вступать в бой с голодными. Всякое сопротивление со стороны армии вызывает озверение у толпы, которая раздирает красноармейцев на части. Особенно пострадали города около северной границы. Над городом стоит стон и плач».
Сколько же людей голодало? Вряд ли когда-нибудь будет установлена точная цифра, вряд ли и приблизительная — плюс-минус миллион русских мужиков и баб. По мнению советского дипломата Г. Чичерина — 18 миллионов. По сообщению газеты «Известия ВЦИК» — 23,2 миллиона. Историки насчитали больше: Э. Генкина — 27–28 миллионов, И. Трифонов — 32 миллиона, Н. Рубинштейн — 33,5 миллиона. Руководитель зарубежной помощи голодающим Ф. Нансен утверждал, что более 40 миллионов человек. И уж совсем никто не подсчитывал, сколько миллионов россиян не пережили эту лихую годину.
Советские руководители старались занизить число голодающих, затушевать ужасы, переполнившие страну, чтобы не выглядеть перед миром убийцами своего народа.
В те дни, когда патриарх Тихон обратился с воззванием «К народам мира и к православному человеку», призывая помочь умирающей России, JI. Каменев в хвастливой речи на весь мир заявил о «победе» Советской власти над голодом. М. Литвинов в Гааге заверил иностранцев, что в 1922 году голода в России не будет и в помине. И одновременно Советское правительство с радостью принимало зарубежную помощь, особенно если иностранцы не настаивали на своем контроле за ее распределением. Но вот уже министр финансов Великобритании О. Чемберлен отказывает в кредитах: «Советы только что купили в Лондоне для службы их главного штаба дом, стоящий 260 тысяч фунтов стерлингов. Дворец этот предоставлен Красину, окруженному целой армией стенографисток и дактилографисток… Не проще ли, чтобы Советы продали этот дворец, чтобы купить провиант, а мы бы сохранили деньги для двух миллионов безработных».
Удручающее впечатление произвела на всех, кто искренне желал помочь голодающим, ликвидация беспартийного Всероссийского комитета помощи голодающим и создание взамен партийного ПОМГОЛа. Прежний Комитет, добрая треть членов которого попала в него прямо из тюрьмы, где отбывала срок за «контрреволюцию», с первых же дней своего существования попробовал занять независимое по отношению к Советской власти положение, пытался самостоятельно вести переговоры с иностранными державами, выпускал свою газету, имевшую большой успех, требовал от ВЦИКа и местных властей действенной, конкретной помощи голодающим. Но если теребить центр еще имело какой-то смысл, то в провинции, где руководство принадлежало одурманенным коммунистическими лозунгами полуграмотным революционерам, а зачастую и уголовникам, деятельность Комитета понималась однозначно, как контрреволюционный заговор. Не дремали и «чрезвычайки».
Комитет в конце концов был распущен, Кишкин арестован и обвинен «в сношениях с мятежными бандами Антонова». Казнили, по сообщениям иностранных газет, шестьдесят одного участника «заговора».
Не менее удручающее впечатление произвела на мир кровавая бойня, учиненная армией Блюхера над русскими крестьянами, искавшими спасения от голода поселением на китайской территории.
Начался новый виток братоубийственной бойни…
Вторая конная армия под командованием Гая с невиданной жестокостью подавила «сеятелей смуты в деревне» — голодные бунты в Екатеринославской, Полтавской, Киевской, Александровской, Тамбовской и Черниговской губерниях. На Московско-Воронежской железной дороге произошло кровавое столкновение голодающих с красными войсками. В Уфе голодная толпа убила нескольких агентов «чрезвычайки» и освободила арестованных. Под Симбирском произошло кровопролитное столкновение между двумя группами голодающих беженцев, каждая из которых первой хотела войти в город.
Не получив хлеба, взбунтовался тамбовский гарнизон.
Солдаты рассыпались по городу, захватывая магазины. Пехотная часть, высланная из Москвы для подавления бунта, доехав до Козлова, отказалась следовать дальше.
Людской поток смел красноармейские заставы, установленные по срочному распоряжению из Москвы, у Кузнецка, Кирсанова, Балашова.
На фоне общего упадка и распада незыблемой и крепкой оставалась лишь ненавистная большевикам церковная жизнь. Авторитет духовенства увеличивался с каждым днем, все больше россиян осознавало, что в эпоху всеобщего разрушения священники оказались единственным «классом», который созидает. Храмы переполнялись истово молящимся народом.
Особенно высок был авторитет патриарха Тихона. В канун Семенова дня, который древние московские патриархи встречали особым чином «препровождения лета», 29 августа/11 сентября 1921 года, во время служения всенощной Святейшим Тихоном в храме Христа Спасителя, народ заполнил не только храм, но и всю огромную площадь вокруг него, где под открытым небом одновременно в разных местах совершали богослужение три митрополита. Несколькими днями позже патриарх служил молебен у Варварских ворот. Неизвестно с какой целью к нему стали протискиваться несколько большевиков в шапках. Толпа не пустила нехристей, а когда красные командиры стали настаивать, избила их. Во время шествия патриарха в крестном ходу отовсюду неслись крики:
— Отец родной, освободи нас!
— Господин наш, веди нас на Кремль!
В Кремле же царило тревожное настроение, несмотря на крупные воинские подразделения, прибывшие для успокоения российских обывателей. Хватит ли пороха для «переговоров» со своими подданными?..