Прошел целый месяц со времени общего, собрания, устроенного членами Пушечного клуба. За это время общественное мнение изменилось, видимо, не в пользу нового акционерного общества. Все выгоды и преимущества, сопряженные с перемещением оси, были уже забыты. Сейчас, наоборот, стали выясняться опасности, связанные с этой затеей. Очевидно, без страшной катастрофы дело не обойдется. Вопрос только в том, — что именно произойдет? Но этого-то никто и не мог сказать. Что же касается улучшения климата, то еще вопрос: так ли это желательно? В сущности, от этого выиграли бы одни только эскимосы, лапландцы да чукчи, которым терять нечего!

Настала, наконец, счастливая минута и для европейских делегатов: им словно развязали языки, и они взапуски пустились открыто критиковать "Барбикена и K°". По подводному кабелю полетели телеграммы. Для начала каждым из них были посланы своему правительству донесения и получены инструкции… Впрочем, инструкции эти были составлены по всем правилам дипломатического искусства, то есть содержали обычные фразы с неизменными оговорками. Например: "Действуйте энергично, но не компрометируйте правительство!", или: "Действуйте решительно, но пусть все останется по-прежнему!"

Время от времени майор Донеллан и его коллеги выступали с протестом от имени своих держав и попутно от всего Старого света.

— Ясно, как день, — говорил Борис Карков, — американские инженеры, наверное, приняли все зависящие от них меры, чтобы избавить Штаты от последствий ужасного толчка!

— Но в их ли власти сделать это? — возражал профессор Гаральд. — Когда во время сбора маслин трясут оливковое дерево, разве не гнутся и не ломаются его ветви?

— А ударьте кого-нибудь в грудь, — вторил ему Янсен, — разве не отзовется этот удар на всем теле?

— Так вот он, смысл таинственного параграфа их документа! — восклицал Дэн Тудринк. — Вот почему в нем были оговорены климатические и метеорологические перемены на земном шаре!

— Да! — заявлял Бальденак, — устроили сюрприз! Главное, чего следует страшиться, так это того, что от перемены оси, чего доброго, моря выльются из своих вместилищ!

— И заметьте еще, продолжал Янсен, — что если при этом уровень океана понизится в некоторых пунктах, то обитатели суши, пожалуй, окажутся на такой высоте, что всякое сообщение с ними сделается совершенно невозможным.

— Да еще, быть может, попадут в такие разряженные, слои воздуха, где им нечем будет дышать, — прибавил Гаральд.

— Вообразите себе Лондон на высоте Монблана! — вскричал майор Донеллан.

И, расставив ноги, закинув голову назад, он смотрел вверх, точно столица Англии и вправду поднялась за облака.

Вообще опасность грозила стать всеобщей. Что именно произойдет, никто не знал наверное, но некоторые внушающие тревогу последствия предвиделись уже теперь.

Речь шла ни больше, ни меньше, как о том, чтобы повернуть Землю на двадцать три с половиною градуса, отчего неминуемо должно было последовать перемещение океанов. Невольно являлся вопрос: чем угрожает все это Земле?

Общественное мнение было возбуждено, и протесты посыпались со всех сторон. Они приняли, наконец, такой характер, что правительство Штатов вынуждено было навести некоторые справки. Предпочтительнее было совсем не допускать рискованных опытов, чем подвергаться опасности катастрофы. Между тем нашлись и такие легкомысленные люди, которые отнеслись с шуткой даже к такому серьезному вопросу.

— Ай да янки! — шутили они. — Надумали насадить Землю на новую ось! Добро бы еще старая поистерлась, поработав миллионы веков; тогда чего с ней церемониться, можно и сменить ее, как меняют ось в старом колесе. Но ничего подобного нет: она так же прочна, как и раньше.

Что можно было ответить на это? Среди хора упреков и обвинений Алкид Пьерде продолжал доискиваться способа, придуманного Мастоном, и того пункта, где предполагалось произвести опыт.

Знай он это, ему легко было бы уже определить области, которым катастрофа угрожала прежде всего.

Жители Старого света были встревожены куда более обитателей Нового. И совершенно естественно: можно ли было допустить мысль, что Барбикен, Николь и Мастон, кровные янки, не позаботятся о том, чтобы уберечь Американские Штаты от катастрофы? Напротив, очевидно, Америка даже выиграет от этой перемены, увеличив свою территорию.

— Знаем мы эти золотые горы, которые обыкновенно сулят в будущем! — говорили между тем люди осторожные. — Разве нельзя допустить, что Мастон сделает ошибку в вычислениях, а Барбикен повторит ее, применяя вывод на практике? Это может случиться с лучшими артиллеристами. Не всегда им удается попасть в центр мишени!

Нечего говорить, что общественная тревога деятельно поддерживалась и еще более возбуждалась европейскими делегатами. Не дремали и газеты. Началась ожесточенная полемика. Некоторые из газет стояли за "Барбикена и K°", но большинство оказалось ярыми их противниками. Напрасно Еванжелина Скорбит, не жалея денег, платила по десяти долларов за строчку каждой статьи, написанной в благоприятном смысле для ее друзей! Напрасно горячая поклонница секретаря Пушечного клуба делала все, от нее зависящее, стремясь доказать, что если где и кроется ошибка, так только в мысли, что Мастон может ошибиться в вычислениях! — Ничто не помогало.

Наконец, охваченная страхом Америка подняла такой же крик, как и Европа.

Впрочем, ни председатель Пушечного клуба, ни его секретарь, ни члены правления компании не обращали ни малейшего внимания на нападки и не делали попыток их опровергнуть. Они позволяли каждому говорить, что ему вздумается, не изменяя ни своих привычек, ни намерений. Но вместе с тем не было заметно, чтобы они делали какие-либо приготовления к выполнению грандиозного предприятия, возбуждавшего в данную минуту такой ужас.

В самом непродолжительном времени, — несмотря на всю преданность и старания миссис Скорбит и огромные суммы, пожертвованные ею на защиту Барбикена, ее друга Мастона и капитана Николя, — все трое прослыли людьми опасными для Нового и Старого света. Европейские державы обратились к вашингтонскому правительству с официальной нотой, в которой выразили требование, чтобы оно ближе ознакомилось с намерениями будущих эксплуататоров залежей Полярной области. Предполагалось даже затребовать от последних открытого изложения тех способов, которые они думают применить для перемещения оси Земли. Это значительно успокоило бы публику, так как дало бы ей возможность проверить слух о грозившей катастрофе.

Вашингтонское правительство не заставило себя просить. Общественное возбуждение было так очевидно, что колебаний быть не могло.

19 февраля была образована из пятидесяти сведущих людей — инженеров, механиков, математиков, гидрографов и географов — следственная комиссия под председательством известного Джона Престиса, которой и было поручено расследовать сущность задуманного предприятия и в случае надобности наложить на него запрещение.

Первым был вызван комиссией Барбикен.

Он не явился.

Тогда на его квартиру на Кливленд-стрит, 96, были посланы полицейские.

Председателя Пушечного клуба не оказалось дома.

Где же он был?..

Этого никто не знал.

Когда он уехал?..

Пять недель назад, 11 января, он выехал из Балтиморы с капитаном Николем.

Куда?

Этого опять-таки никто не мог сказать.

Очевидно, оба члена Пушечного клуба отправились к тому таинственному пункту, где они лично должны были руководить приготовлениями. Но где находился этот пункт? Ведь это необходимо знать для того, чтобы, пока еще есть время, уничтожить в зародыше план этих опасных инженеров.

Разочарование, вызванное исчезновением Барбикена и Николя, не поддается описанию.

Негодование публики против правления нового акционерного общества росло не по дням, а по часам и скоро достигло высшей степени.

А между тем был один человек, который должен был знать, куда именно уехал Барбикен и его спутник, и который мог бы ответить на все вопросы, волновавшие население Старого и Нового света. Это был Мастон.

Мастона вызвали в комиссию по распоряжению ее председателя.

Мастон не явился.

Неужели и он уехал из Балтиморы и присоединился к своим товарищам, чтобы помочь им в предприятии, результатов которого весь мир ожидал с понятным страхом?

Нет, Мастон и не думал уезжать, а по-прежнему жил в Баллистик-коттедже на Франклин-стрит, углубившись в новые вычисления и время от времени прерывая занятия только для того, чтобы провести вечер у миссис Скорбит в ее роскошном особняке.

От комиссии был послан к Мастону полицейский с приказом привести его. Придя к коттеджу, он постучал и, не стесняясь, вошел в дом, где был очень недружелюбно встречен Пли-Пли и еще хуже хозяином.

Все же Мастон не счел удобным уклониться от приглашения, но, явившись в комиссию, не скрыл своего неудовольствия по поводу того, что его побеспокоили и прервали его работу. Первый вопрос, заданный ему, был:

— Известно ли секретарю Пушечного клуба, где находятся в настоящее время председатель Пушечного клуба Барбикен и капитан Николь?

— Да, известно, — твердым голосом ответил Мастон, — но я не вправе открыть это.

Последовал второй вопрос:

— Правда ли, что они заняты приготовлениями для перемещения земной оси?

— Это составляет часть той тайны, которую я обязался хранить, и я отказываюсь ответить на вопрос, — сказал Мастон.

— Не угодно ли Мастону сообщить комиссии о своей работе, и тогда, познакомившись с нею, последняя решит, возможно ли допустить приведение в исполнение проекта.

— Нет! Конечно, нет! Скорее я все уничтожу, но не скажу и не выдам ничего!..

— Я не оспариваю у вас этого права, — сказал председатель комиссии таким серьезным тоном, как будто он говорил от лица всего мира. — Но не могу вам не заметить: не ваш ли прямой долг сказать все откровенно, чтобы положить конец смятению всех народов?

Мастон, по-видимому, не разделял этого мнения; он знал лишь одну свою обязанность — молчать — и продолжал молчать.

Несмотря ни на увещания, ни на просьбы, ни даже на угрозы, члены следственной комиссии не добились ровно ничего от человека с железным крючком вместо руки. Никто не предполагал, что под гуттаперчевым черепом таится столько упорства.

Мастон так же спокойно удалился, как и пришел, сохраняя свою гордую осанку, что доставило особенное удовольствие миссис Скорбит.

Когда результат допроса Мастона стал всем известен, негодование публики достигло таких пределов, что жизнь отставного артиллериста оказалась едва ли не в опасности. Давление общественного мнения на правительство и протесты европейских делегатов стали так настойчивы и сильны, что государственный секретарь (министр иностранных дел) Джон Райт принужден был просить у правительства разрешения принять решительные, безотлагательные меры.

Вечером, 13 марта, мистер Мастон сидел в своем кабинете в Баллистик-коттедже, по обыкновению углубившись в вычисления, когда раздался резкий телефонный звонок.

— Алло!.. Алло! — пробормотала мембрана, передавая чей-то, видимо, встревоженный голос.

— Кто говорит? — спросил математик.

— Миссис Скорбит.

— Что угодно, миссис Скорбит?

— Предостеречь вас!.. Я только что узнала, что не далее как сегодня вечером…

Фраза не была окончена, как внизу послышался шум и стук: очевидно, в наружную дверь коттеджа кто-то ломился.

На лестнице, ведущей в кабинет, произошло смятение. Один голос возражал, другие старались заставить его замолчать.

Затем послышался шум падающего тела.

Это был Пли-Пли, сброшенный с лестницы за попытку задержать людей, нарушивших неприкосновенность домашнего очага его хозяина.

Еще минута — дверь кабинета с шумом распахнулась, и в ней показался констебль*, сопровождаемый толпой полицейских. * Констебль — старший полицейский.

Констеблю был дан приказ произвести в коттедже обыск, забрать все бумаги и арестовать самого Мастона.

Будучи человеком горячим, секретарь Пушечного клуба схватил револьвер и навел его на непрошенных посетителей, грозя выпустить все шесть зарядов.

Борьба была неравная: благодаря численному перевесу полицейских Мастона быстро обезоружили и стали собирать все его бумаги, испещренные цифрами.

Но вдруг Мастон вырвался из рук полицейских, быстро подбежал к столу и схватил записную книжку, очевидно, заключавшую, в себе существеннейшую часть его вычислений. Агенты бросились было на него, чтобы отнять книжку… быть может, даже с жизнью; но Мастон в одно мгновение раскрыл ее, вырвал последнюю страницу и еще быстрее скомкал и проглотил ее, как простую пилюлю.

— Ну-с, а теперь попробуйте-ка взять ее! — воскликнул он победоносным тоном.

Через час ученый секретарь Пушечного клуба уже сидел в балтиморской тюрьме.

Это было счастьем для него, потому что жители города были так раздражены против него, что дело легко могло кончиться насилием над его личностью и полиция оказалась бы бессильной помешать этому.