ПЕРВЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Отношения новопоселенцев с генуэзцами. В XIV в. крымские ордынцы были еще настолько немногочисленны, что в 1365 г. генуэзцам удалось отбить у них Солдайю, которую они тут же превратили в военно-стратегический и экономический форпост Кафы. Итальянцы овладели и 40 км береговой полосы с 18 селениями (Бертъе-Делагард А.Л., 1920, 22 — 23). Затем, использовав ослабление Орды в результате битвы на Куликовом поле, генуэзцы заключили с ней договор 1381 г., по которому расширили сферу своей власти на территорию всей Приморской Готии, т. е. от Солдайи до Чембало. Договор этот лишь подтвердил права генуэзцев на весь Южный и Восточный берег Крыма, так как Боспором (Керчью) они владели и до его заключения, а старый греческий рыбацкий поселок в бухте Символов принадлежал им еще до 1345 г. Но после договора в Чембало начинается строительство цитадели, завершенное в 1433 г.

Установившиеся мирные татаро-итальянские отношения сохранялись в течение довольно длительного периода, что объясняется среди прочего и чисто военным равновесием. Итак, татары владели большей частью Крыма, заселив ее весьма жидко, но на территории Приморской Готии (итальянцы называли ее короче: la Campagna) царили законы Генуи, поддерживаемые всей военной и экономической мощью республики.

Впрочем, специфичность отношений между ордынцами и генуэзцами определялась не только силой. Вчерашние кочевники и их дети, в жилах многих из которых уже текла кровь, смешанная с итальянской, столкнувшись с наследниками одной из величайших культур мира, проявили любознательность и восприимчивость, им, как говорилось выше, присущие. Во[142]прос о том, насколько сильным было генуэзское "нравственное влияние на окружных обывателей" (Лашков Ф.Ф., 1881, 28), пока остается открытым, но наличие его, по крайней мере в сферах религии и просвещения, несомненно. Бесспорно полезным оказалось для татар и экономическое сотрудничество с итальянцами, привезшими в Крым передовую сельскохозяйственную технологию, а также соответствующие эпохе методы обработки сельхозпродукции. Перенимая их, татары повышали свои доходы; возможно, именно поэтому они "сочувственно относились к (генуэзским) торговцам и не нарушали без вызова мирной их жизни" (там же, 29).

Юрт становится ханством. Внутриполитическая жизнь крымских ордынцев в эту эпоху была гораздо сложнее внешнеполитической. Фактически их государство Крымский юрт еще в 1261 г. разделилось надвое: за Перекопом раскинула свои шатры Ногайская орда, на полуострове же утвердился собственно Крымский юрт, хотя окончательно границы юрта Гиреев узаконились лишь в XVI в. Управлялся юрт местным ханом ордынского же происхождения. Впрочем, многие историки избегают именовать это образование ханством, имея на то веские причины.

С одной стороны, во второй половине XIV в. оно достигло заметного могущества — крымские ханы назначали своих сыновей вождями Ногайской орды, а территориально власть Крыма уже распространялась до Подолии и Киева включительно (Хартахай Ф., 1866, 197). Но с другой — престол ханов являл собой весьма не устоявшийся пока институт власти, был неустойчивым. Не существовало ни законодательных, ни традиционных положений, определявших компетенцию власти ханов или порядок смены властителей ни по династическому, ни по выборному принципу. Они сменяли друг друга, захватывая престол силой; нередки были случаи братоубийств или отцеубийств. Неизвестный автор "Истории крымских ханов" (ЗООИД, 1) перечисляет такие случаи десятками — и это за относительно краткий период.

Первые Гиреи. Упрочение ханского престола до степени, позволявшей осуществлять твердую власть[143] и стабильную, единую по целям внутреннюю и внешнюю политику, короче, позволявшей говорить об установлении реальной, а не номинальной власти ханов, о ханстве де-факто, произошло при первом из новой династии Чингизидов-Гиреев на крымском престоле — Хаджи-Девлет-Гирее (или Девлет-Гирее), правившем необычно долгий срок — 39 лет (ум. в 1467 г.), представителе двух могущественных родов — Ширинов и Барынов.

Новый хан провел юные годы при дворе литовского князя Витовта (Литва, кстати, и помогла ему утвердиться на престоле). Ведя масштабную внешнюю политику, несравнимую с типично региональной политикой своих предшественников, Девлет-Гирей укрепил международное положение Крыма союзом с Польшей и установлением дружественных связей с русским князем. Этот хан разбил в борьбе за престол одного за другим своих ордынских соперников (1420-е гг.), чем завоевал авторитет среди соплеменников. Затем он приступил к консолидации ханства, путь к чему видел в вытеснении из Крыма генуэзцев. Заключив союз с магупским князем Алексеем, он неожиданным броском завладел Чембало. Тогда Генуя в 1433 г. послала для восстановления статус-кво эскадру с 6 тыс. солдат и матросов на борту, которые выгнали татар из Балаклавы и Каламиты (Инкерман); хотя позже хан нанес поражение генуэзцам при Карагозе (близ Солхата) (Колли Л.П., 1913, 121), дела это не изменило.

С этого момента татарско-генуэзские отношения меняются в лучшую сторону. Консулы стараются не раздражать своих опасных соседей и даже задабривают их подарками. Хан же, теперь нуждавшийся в итальянском торговом посредничестве, услугах купеческого флота и ссудах у кафинского частного и казенного торгового капитала, в таком развитии отношений был только заинтересован.

Однако через 20 лет положение изменилось. За эти годы генуэзские города-крепости сильно ослабели; захват турками обоих берегов Босфора почти пресек контакты крымских итальянцев с метрополией. С другой стороны, ханство за десятилетия окрепло, нужда его в генуэзской поддержке уменьшилась. Поэтому, когда в 1454 г. под стенами Кафы появилась турецкая эскадра, Девлет заключил с ее командую[144]щим договор о совместном нападении на город. Впрочем, статьи договора до смерти хана осуществлены не были.

Отдельные авторы утверждают, что Девлет-Гирей по натуре был мирным правителем и войны его были вынужденными (Хартахай Ф., 1866, 201). Действительно, ряд реформ, проведенных им внутри государства, требовали мирного развития — они касались внутреннего административного, экономического и культурного строительства. Хан воздвиг значительное количество мечетей и школ, активно культивировал новую, мусульманскую веру. До нас от эпохи первого Гирея дошла мечеть в Чуфут-Кале и дюрбе дочери Тохтамыша Ненекеджан-ханым (1437 г.) у Восточных ворот крепости. Религиозная культура хана проявилась и в том, что он совершил хадж, а для совершенствования духовного просвещения заимствовал опыт генуэзцев и готов, взамен оказывая христианским монастырям материальную помощь (Сестренцевич-Богуш С., 1806, II, 251 — 252).

Содействуя чисто экономическими мерами распространению среди татар оседлости, земледелия, ремесел и торговли по образцу южнобережных и готских соседей, Девлет-Гирей добился немалых успехов. Наиболее показательным из такого рода примеров является возникновение вблизи его новой столицы (он перенес ее из Эски-Крыма в Эски-Юрт, близ Бахчисарая) бейлика рода Яшлав (Сулешевых) — это было землевладение нового типа — вотчинное, основанное на феодальном оседлом землепользовании. При нем формировались и другие, аналогичные по способу производства и социальному типу административно-феодальные единицы — бейлики Ширин, Барын, Аргын (Якобсон А.Л., 1973, 133).

Наиболее же важным результатом внутренней и внешней политики Девлет-Гирея было достижение им экономической и культурной самостоятельности и полной политической независимости ханства от Золотой Орды.

Менгли-Гирей, его братья и беи. Почти сорокалетний период сравнительно мирного и довольно успешного развития ханства закончился со смертью основателя династии Гиреев. После него осталось восемь сыновей, старший из которых должен был[145] унаследовать престол. Однако к власти пришел с помощью поляков второй сын хана, Нур-Девлет, удержавшийся во дворце целый год. Затем его сверг шестой сын покойного хана, Менгли, опиравшийся в своей политике на генуэзцев (правил в 1466 — 1515 гг.).

Менгли-Гирей был человек способный и по-своему прогрессивный; возможно, этому способствовало его европейское воспитание — отец отослал его еще мальчиком в резиденцию консула Генуи в Крыму. Продолжая просветительскую деятельность своего отца, он мало успел на этом поприще, так как вновь вверг народ в бурную стремнину военных походов. Войны ослабили не только экономику, но и былое внутреннее единство ханства. Это было чревато утратой политической независимости его ввиду явно возросшего могущества турок, покончивших в 1453 г. с Византией. С другой стороны, Менгли-Гирей довел вооруженной рукой до конца великую задачу отца. Ханы Золотой Орды пока не признавали самостоятельности Крыма, по-прежнему считая его своим уделом. И лишь военные победы Менгли заставили их смириться с фактически сложившейся новой политической комбинацией, но произошло это лишь на рубеже 1470-х гг.

Борьба с турецкой угрозой оказалась более сложной политической задачей. Турки имели сильный козырь против стремившегося отстоять независимость ханства Менгли — в Стамбуле при дворе султана содержались два его брата, Саадет и Мубарак, прямые по старшинству наследники престола их отца. Политика Турции, сохранявшей за собой право на поддержку военной силой законных претендентов на крымский престол, почти в точности, хоть и вряд ли сознательно, копировалась Литвой, придерживавшей у себя до поры до времени еще двух братьев хана, Айдара (Хэйдара) и Нур-Довлета (потом их переманила к себе Москва с той же целью).

Подобные угрозы пустыми отнюдь не были: еще один брат хана, Издемир, попав к польскому королю, вскоре возглавил поход поляков на Крым, не задумываясь, разорил в 1493 г. построенные было ханом оборонительные укрепления и городок на Днепре (Сыроечковский В.Е., 1960, 18). Кроме того, эти пятеро братьев-соперников имели единомышленников и среди подданных хана в лице беев, недовольных[146] энергичным Менгли-Гиреем, его политикой всемерного укрепления мощи государства, требовавшей немало людей и поглощавшей немалую толику бейских доходов.

Менгли не мог не знать о существовании в ханстве этой мощной "пятой колонны", готовой выступить в поход, едва на горизонте появится вымпел турецкого кэпудан-паши или в заднепровских степях блеснут шлемы польских рыцарей. Поэтому он нанес превентивный удар по самому могущественному из бейских родов — Ширинскому. Не надеясь устоять в борьбе против хана в одиночку, один из ширинских беев, Эминек, связался с турками-османами, предложив им в уплату за поддержку помощь и сотрудничество, когда Турция объявит войну Крыму (см. ниже). Подобные инициативы были отмечены и у других противников Менгли в Крыму. Поэтому мы можем утверждать, что внутриполитическая борьба этого Гирея, которого иногда не без оснований называют "главным создателем могущества Крыма" (Россия, 145), переросла во внешнеполитическую проблему — как ныне доказано, турки решились на вторжение в Крым не без надежд на прямо призывавших их сюда беев, ожесточенных ханом (Суперанская А.В., 1985, 45).

Не только современники этого незаурядного государственного деятеля, но и историки нашего времени расходились в оценках плодотворности и целесообразности его политики, приведшей в конечном итоге к утрате Крымом на много веков своей независимости. Очевидно, для более глубокого анализа смысла и результативности действий Менгли-Гирея не обойтись без экскурса в область государственного устройства и системы сложившихся в Крыму политических сил в конце XV — начале XVI в.

 

ЗАХВАТ КРЫМА ТУРКАМИ

Внутреннее положение Крыма накануне нашествия, В первой половине XIV в. власть ханов в Крыму была далеко не абсолютной. Экономическая мощь Гиреев в те годы мало зависела от походов с целью захвата пленных на продажу. В основном она[147] строилась на внутренних доходах — со скотоводческого и земледельческого населения, успешно осваивавшего угодья Крыма, ханы взимали подымную подать, ясак и калан (подать с возделанных земель, вообще с сельского хозяйства). Сбиралась и десятина с урожая и приплода. Таким образом, экономически хан был от своей аристократии независим.

Сложнее вопрос о независимости политической. Менгли-Гирей, а еще более — его сын и преемник Мухаммед-Гирей должен был считаться как с мнением отдельных беев, так и с решениями собственного совета (дивана). Здесь основную роль играли карачи — четверо глав крупнейших бейских родов — Ширинов, Барынов, Аргинов и Кипчаков. Первые два рода были наделены и особыми привилегиями; так, Ширины имели право на сбор пошлины с прибывающих в Крым или следующих транзитом купцов, а также на "жалованье", которое им выплачивал кафинский казначей хана (РИО, ХСУ, 670).

Влиятельные беи доосманского периода избирались по старшинству, по тому же принципу замещались звания Карачи. Однако утверждал подобные избрания хан. Собственно, это было обычным правом, как и у сеньоров в Западной Европе, и, так же как последние, хан мог извлекать из этого права определенную выгоду. Естественно, стремясь к званиям беев или Карачи, претенденты заранее связывали себя какими-то обязательствами перед поддерживавшим их взамен ханом. С другой стороны, войдя в силу и окружив себя личной гвардией, вассалы нередко о былых обещаниях забывали, выступая в оппозиции сюзерену.

И все же именно Гирей оставались единодержавными властителями Крыма. Богатство беев было относительным и менялось в связи с походами, войнами, результатами межфеодальной усобицы и отношений с ханом. Последний же, имея стабильный доход, экономически был свободнее. И даже чисто внешне резиденции карачи конечно же не могли сравниться с дворцом, который Менгли-Гирей воздвиг в Салачике, — роскошным Ашлама-Сараем, до нас, к несчастью, не дошедшим. Здесь, на полпути от Эски-Юрта до Чуфут-Кале, высился он, окруженный мечетями, медресе, банями, множеством усадеб знати, жилищами ремесленников и купцов. Неподалеку[148] раскинулось и новое кладбище с плитами над могилами бедняков и мавзолеями знати, из которых сохранились лишь дюрбе Хаджи-Девлет-Гирея да медресе.

Внешнеполитическое положение Крыма во второй половине XV в. Крымское ханство находилось с момента своего становления как бы между двух огней — между его мощными соседями, турками и генуэзцами. Особенно зыбким стало положение государства после того, как крымские итальянцы выступили против османов в поддержку истекавшей кровью единоверной Византии. Султан затаил на генуэзцев зло и уже через год после падения Константинополя, т. е. в 1454 г., послал к крымским берегам флот из полусотни галер. Воспользовавшись этим, Хаджи-Гирей подступил к Кафе с суши, но консул откупился от татар договором о ежегодной дани в 20 тыс. лир (Смирнов В.Д., 1887, 260).

Этот эпизод показал генуэзцам, чью сторону возьмет хан в случае нового конфликта с Турцией, и они поспешили обещать султану также дань — уже в 30 тыс. венецианских дукатов (Волков М., 1872, 136) за лояльность по отношению к ним. Все, казалось бы, угрозы были нейтрализованы, но генуэзские консулы не учли, что зерна, просеявшиеся во время недавней бури, зрели в лоне самой Кафы. Татарский чиновник — тудун Эминек (о нем уже шла речь выше), постоянно находившийся в этом городе, вступил с генуэзцами в конфликт, обратившись при этом за поддержкой не к хану, с которым он не ладил, а в Стамбул, к султану. Негромкий поначалу конфликт стал в таких условиях разгораться, ведь для турок это был желанный предлог напасть на богатые колонии как с целью добычи, так и для прекращения антитурецкой агитации кафинцев, звавших Европу к новому крестовому походу (там же, 136).

Но у Стамбула имелись и опасения: в случае такого похода крымчанам мог помочь царь Иван Васильевич, дружески относившийся к Менгли-Гирею, и сюзерен ханства Большая орда с ее несчетным конным воинством. Впрочем, султан сделал политически верный шаг — он решил заинтересовать в дружбе Стамбула самого Менгли, поставив хана в безвыходное положение. А случай вскоре представился.[149] Эминек призвал турок себе на помощь, и они тут же послали к этому противнику хана свой флот. Менгли-Гирей принял в начавшемся столкновении сторону генуэзцев, на что турки и рассчитывали. Они разбили татарско-генуэзское войско, хан с 1,5 тыс. всадников укрылся в Кафе, после чего его воевода Басса заключил от имени татарского народа мир с турецким адмиралом и даже снабдил его припасами и всем необходимым для осады Кафы.

Начались осадные работы, рушились стены, горели кварталы, и через несколько суток возмутились горожане — греки и армяне. Они кричали консулу, что город необходимо сдать туркам, иначе они перебьют итальянцев и сами откроют ворота (Колли Л.П., 1913, 16). В такой обстановке защита становилась бессмысленной, и город пал. Турки захватили хана в плен, но у султана хватило ума превратить этот плен в почетный — с 1475 г. экс-хан жил в его дворце. До Гирея доходили сведения о том, что его опустевший престол занимает один претендент за другим — дольше всех там смог продержаться некий Джаны-бек. А когда султан убедился, что хан достаточно вкусил горечь хлеба изгнания, то он доставил его в 1479 г. обратно и посадил на крымский престол.

И снова чистая случайность помогла возвратившемуся в бурлящий Бахчисарай Гирею утвердить свое положение. Дело в том, что большеордынский властитель давно уже скрепя сердце наблюдал, как турки шаг за шагом упрочивают свои позиции в Крыму. Теперь же они обратили вассала Орды Гирея из врага в фактического союзника — это было последней каплей, и ордынцы хлынули через Перекоп. Они нанесли крымчанам несколько поражений и уже дошли до Солхата, но здесь их встретили турки. Ордынцы остановились, метнулись к морю — и впервые увидели мощную османскую эскадру, впервые услышали грохот крупнокалиберных корабельных орудий и береговых батарей — для полудиких лучников это было слишком. Психологического шока оказалось достаточно для того, чтобы они утратили боевую инициативу, а затем и военное превосходство. Орда покатилась из Крыма, Менгли-Гирей гнал ее до самого Тахт-Лиа, где и зарезал своего бывшего сюзерена, великого хана.

Вернувшись домой увенчанный славой, победи[150]тель вернул себе авторитет, которому поначалу нисколько не вредил тот простой факт, что хан стал отныне клевретом султана Махмуда II, заморского властителя, для которого Крым был лишь одной из многих завоеванных земель, подлежащих замирению и затем беспрекословному служению "Великой Порте".

История Менгли-Гирея — история нравственного и духовного падения независимого, талантливого, гордого человека. Он, безусловно, понимал, что сулит ему возвращение на крымский престол — бесславное "правление" по указке из Стамбула, узаконенное ограбление Родины ненасытными чиновниками Блистательной Порты, полное отсутствие самостоятельности в выборе путей внешней да и внутренней политики Крыма. Вероятно, чисто психологически его подготовили к такому решению четыре года почетного плена. Он предпочел в конечном счете ограниченную, но все же свободу, открыв собой длинный перечень подвластных туркам ханов. Мы можем лишь догадываться о мотивах, довлевших этому Гирею в пору его рокового выбора. Не исключено, конечно, что он рассчитывал, укрепившись в Крыму, сбросить рано или поздно иго османов. В пользу такого предположения говорят дошедшие до нас отдельные факты его долгого правления, но планам освобождения не суждено было сбыться ни при Менгли, ни при многочисленных преемниках тернового венца крымских ханов.[151]