На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло»

Вознесенский Михаил Борисович

ЧАСТЬ IV. НАЗАД ПО МОСТУ НЕВОЗВРАЩЕНИЯ

 

 

СЕКРЕТНО: NODIS.

Вашингтон, 13 августа 1968 года, 17.30.

Меморандум встречи.

УЧАСТНИКИ:

Анатолий Добрынин, посол СССР в США,

Заместитель Госсекретаря Николас фон Катценбах,

Представитель заместителя министра Болен,

Помощник заместителя министра Роберт Хомм.

Тема: «Пуэбло».

Заместитель Госсекретаря начал с выражения нашего глубокого беспокойства малым прогрессом переговоров в Панмунчжоме. Он отметил, что прошло больше 35 дней с момента последнего совместного заседания, и подверг сомнению смысл продолжения этих встреч. Северокорейские требования признать шпионский характер миссии «Пуэбло», факт вторжения в территориальные воды Северной Кореи, принести извинения и дать гарантии от повторения подобных действий остаются неизменными.

Заместитель Госсекретаря высказал предположение правительства США, что Советское правительство, возможно, также не было бы заинтересовано, чтобы деятельность «Пуэбло» рассматривалась как шпионаж. Предоставление гарантии не составляет проблемы, поскольку американские корабли не заходили в территориальные воды КНДР и не собираются этого делать в будущем. Он подчеркнул, что для Соединенных Штатов «Пуэбло» превратился в крупную общественную и политическую проблему. Первое, о чем его всегда спрашивали в недавней поездке по Калифорнии, какие меры американское правительство предпринимает для возвращения моряков. Он обратил внимание советского посла на тот факт, что самые большие аплодисменты, которые мистер Никсон получил в ходе избирательной кампании, были по поводу рекомендаций, что необходимо предпринять для освобождения «Пуэбло», причем американская публика ассоциирует Советский Союз с Северной Кореей. Подобный способ предвыборной агитации депутата от Республиканской партии не может не повлиять на дальнейшие отношения США с Советским Союзом.

Посол Добрынин ответил, что в СССР получили иную картину происшедшего от северных корейцев, и спросил, почему советская сторона должна в них усомниться.

Заместитель Госсекретаря ответил, что корабль укомплектован хорошими навигаторами, и поэтому нет причины предполагать, что капитан нарушил приказ не приближаться к корейскому берегу ближе 13 миль или же допустил столь грубую навигационную ошибку. Заместитель Госсекретаря спросил посла, принесет ли Советский Союз при подобных обстоятельствах извинения за некие действия, в совершении которых он не уверен? Если мы нарушили границу северокорейских вод, мы, безусловно, принесем свои извинения. Мы поступали так при подобных обстоятельствах, например, когда наш самолет нарушил советское воздушное пространство в районе Курильских островов…

Посол Добрынин дал следующий комментарий: не исключено, что ответ кроется в проблеме взаимоотношений «сверхдержава — маленькая страна», и северные корейцы смотрят на проблему несколько иначе, чем большое государство. Посол Добрынин снова подчеркнул, что его правительство не имело никаких оснований усомниться в справедливости северокорейского утверждения, что «Пуэбло» задержан в их водах, и особо подчеркнул, что несколько членов американского экипажа этот факт признали.

Заместитель Госсекретаря заметил, что утверждения моряков не исключают их проверку, так как северные корейцы никому не позволяют с ними встретиться. Заместитель Госсекретаря попросил советского посла посоветовать, как решить проблему, учитывая, что Советский Союз имеет влияние на Северную Корею, а США нет.

Посол ответил, что в Северной Корее накопилось много горечи против Соединенных Штатов, но его статус посла не позволяет давать советы по проблеме «Пуэбло».

Заместитель Госсекретаря спросил, почему северные корейцы могут быть заинтересованы и дальше удерживать экипаж.

Посол Добрынин ответил, что он не может отвечать за них.

Заместитель Госсекретаря подчеркнул, что северные корейцы даже не указали, возвратят ли они команду, если извинение будет сделано.

Посол отметил, что, по его впечатлению, возвратят.

Заместитель Госсекретаря повторил свой вопрос: выгодно ли будет Советам, чтобы способ легального сбора разведывательных сведений, чем занимался «Пуэбло», получит квалификацию шпионских действий?

Посол ответил, что советские суда не занимаются этим в пределах чужих территориальных вод. Проблема «Пуэбло», сказал он, снова возвращается к факту нарушения границы. Северные корейцы говорят одно, Соединенные Штаты утверждают противоположное. Советское правительство не может и не желает выступать в роли проверяющего; к тому же северные корейцы очень хорошо знают взгляды Советского правительства. Посол, в свою очередь, спросил: на какие шаги в переговорном процессе готовы пойти Соединенные Штаты, чтобы вернуть экипаж?

Заместитель Госсекретаря повторил, что мы никогда не согласимся признать фактов шпионажа и нарушения северокорейских вод. Мы признаем лишь факт сбора разведывательной информации и дадим гарантии против будущего вторжения.

Посол Добрынин снова отметил, что главный камень преткновения — вторгался «Пуэбло»» или нет.

Заместитель Госсекретаря попросил Добрынина встать на наше место. Они удерживают наших людей в положении, когда они ничего не могут пояснить о происшедшем. Мы убеждены, что мы не вторгались. Допустим, что мы признали бы предполагаемую «вину» и извинились, а затем вернувшийся экипаж докажет свою невиновность, и окажется, что правительство США солгало. На вопрос заместителя Госсекретаря относительно того, будет ли решением наше подписание исправленной версии северокорейского проекта извинения — тот, который не признавал шпионаж, — Добрынин усомнился, что это удовлетворит Северную Корею. Но обещал довести нашу позицию до сведения Советского правительства.

 

ПРОВЕРКА ЗРЕНИЯ

Люди, которые отвечали за пленных в течение 11 месяцев пребывания в КНДР, имели страсть к засекречиванию всего и вся, чего американцам было невозможно постичь. Постоянное стремление держать пленников в темноте неведения проникало во все аспекты их ежедневной жизни. В результате любую вещь, в которую оказывались вовлечены американцы, всегда окутывала непроницаемая пелена секретности. По мнению Стю Рассела, это являлось следствием ненормального искривления общественного сознания несчастной страны. Наглядная иллюстрация, как все это происходило в действительности, — история с проверкой зрения баталера «Пуэбло».

Он потерял свои очки тем вечером, когда корабль был взят корейцами на абордаж. Их раздавил каблуком десантник, тащивший Рассела за шиворот на бак, куда на пинках сгоняли всю бравую команду. Баталер был вынужден мучиться отсутствием окуляров примерно восемь месяцев, пока кто-то в высшей корейской иерархии вдруг не решил. что эта проблема должна быть устранена. В этом не содержалось и тени соображений гуманности, но, поскольку мир продолжал наблюдать за развитием эпопеи с американским кораблем-разведчиком, надлежало сохранять лицо, демонстрируя признаки человечности в обращении с гражданами страны, с которой Корея не воевала.

Сам Стю Рассел тоже никогда не рассматривал потерю очков желанием корейцев осложнить ему жизнь. Некоторым морякам очки разбили на допросах, но тоже не специально. Напротив, никто из корейцев ни разу не возразил, видя, как моряк передавал для сохранности свои очки сослуживцам, понимая, что будет сейчас избит. Немало очков были разбиты корейцами в один день, когда им стало известно, что семьи моряков в Америке пытаются критически настроить общественное внимание к положению в КНДР. Однако же неправда, что разбиванием драгоценных для очкариков стекол от них пытались добиться выдачи каких-то военных тайн, утверждает Стю Рассел.

Как всегда неожиданно в камеру зашел охранник, позвал Рассела и куда-то повел. На втором этаже, в комнате для допросов его ждали корейский врач и офицер-переводчик. Приказали сесть на стул и смотреть на стену перед собой. Доктор открыл маленький саквояж, достал какой-то прибор и надел его на голову моряка. Это оказалось устройство для проверки зрения. Окулист поместил в держатель две линзы и велел читать таблицу. Но стекла оказались слишком слабы, и Рассел не мог разобрать даже самой большой буквы Е. Когда он жестами объяснил, что ничего не в состоянии разглядеть, доктор что-то недовольно пробормотал и заменил линзы. Снова Стю ничего не увидел. Доктор окончательно расстроился, офицер тоже. Возможно, подумал Рассел, стандарты зрения в Корее несколько выше, чем в американском флоте. Новая перемена линз — и новая неудача.

Офицер решил, что пациент просто обманывает их, и закричал, что проклятый американский империалист бросил им вызов, обозвал Рассела свиньей и распалял себя все больше и больше. Боже, подумал Стюарт, никогда в жизни мне так не хотелось прочитать эту чертову таблицу окулиста! Еще перемена линз, затем еще. Офицер кричал в одно ухо, доктор в другое! «Уникальная ситуация, — размышлял Рассел со своей неистребимой иронией, — сделаться глухим в процессе исправления близорукости!» Вставлена еще пара новых линз. Теперь пациент, во всяком случае, видел таблицу и понимал, что перед ним не буквы. Но что тогда? Крик военно-медицинского дуэта тем временем перерос в настоящий визг, из коридора уже не раз заглядывали конвоиры — не пора ли, мол, засучить рукава?

В отчаянии доктор достал что-то уже с самого дна своего «сака», и Стюарт вдруг ясно различил, что перед ним четыре ряда букв, размешенные вертикально: корейские, китайские и русские. Четвертый ряд содержал разорванные кружочки — для абсолютно неграмотных. «Вот кто я есть на самом деле», — подумал баталер и начал показывать пальцем, в каком направлении разорваны кружки. Вправо, влево, вверх, вниз… В комнате повисла тишина. Американец не врал, до этой пары стеклышек он в самом деле ни черта не видел! Доктор с облегчением вынул линзы из держателя и вручил их офицеру. Тот с чувством исполненного долга почти торжественно унес куда-то злосчастные стекла, счастливца Рассела отвели в камеру небитым.

 

ЦЫГАНСКАЯ ЧАЙНАЯ

В конце сентября произошло событие, которое неожиданно доставило американцам самую большую ложную надежду… Не всех, но большинство членов экипажа «Пуэбло» по очереди вывозили из тюрьмы в неизвестное место, которое американцы прозвали между собой «Цыганская чайная». Там с ними встречались незнакомые северные корейцы, с очевидной офицерской выправкой, но в добротных, хорошо пошитых гражданских костюмах. Американских моряков угощали сладостями и вполне приличным местным пивом, за столом прислуживали женщины в национальных нарядах. Каждого члена экипажа подробно расспрашивали о состоянии его здоровья, интересовались его впечатлениями от Корейской Народной Демократической Республики. Были еще вопросы — неожиданные и странные. Например, не пожелал бы моряк в будущем вновь посетить Корею в качестве туриста, возможно с семьей? Но самым интригующим стало следующее предложение, высказанное в сослагательном наклонении. Как бы вы отнеслись… не стали бы возражать, если бы с вами захотел встретиться человек по имени… ну, скажем, Ким? Количество Кимов в Корее пропорционально не уступает числу Джонов в Америке (в конце концов, опекавшего их генерала тоже звали так). Однако ни у кого не вызывало сомнений, о каком Киме может идти речь! Но высочайшего приглашения так и не последовало. В верхах что-то снова разладилось.

В октябре моряков «Пуэбло» посадили в автобусы и повезли в Пхеньян к Большому народному театру, который был заполнен корейскими военнослужащими. Переводчики расселись среди команды, чтобы сподручнее переводить содержание оперы «Как великолепна Родина». Состоялось еще несколько экскурсий, одна за другой: на представление цирковых акробатов (с некоторой политической сатирой на коварных империалистических агрессоров США), культвыход в концерт — хор и духовой оркестр Народной Армии Кореи, и даже внезапная поездка на поезде в музей злодеяний империализма в Синчоне.

 

К ОТВЕТУ ЗА ПАЛЕЦ

Наступил ноябрь 1968 года, и сразу резко похолодало. Причем это касалось не только температуры воздуха. Предсказание генерала о репатриации в октябре не сбылось, как, впрочем, и многие его предыдущие прогнозы. Американцы окончательно перестали верить корейским обещаниям. Отношения узников со своими тюремщиками заметно напряглись. Что-то пошло неправильно. Но почему нельзя было объяснить — что? Все выглядело так, будто корейцы готовы забрать назад все свое дружелюбие, продемонстрированное в октябре, и вернуться к своему истинному обличию. К черту публичный имидж! В тюрьме повисло грозное затишье, предвещавшее бурю.

— Палец, который вы все время тычете вверх на своих фотографиях, что он обозначает? — неожиданно дежурные офицеры начали донимать американцев одним и тем же вопросом. Пленные продолжали настаивать на неустойчивой версии, что это, мол, старинный жест дружелюбия этнических гавайцев, но сами чувствовали, что их положение вот-вот станет полностью адекватно значению непристойного жеста. Отговорки лишь ненадолго оттягивали время неминуемой расплаты, все ощущали это физически. Обращение с пленными резко ухудшилось. Виктор Эскамилла и Билл Хилл были жестоко избиты за нарушение правил распорядка дня, которое еще недавно сочли бы незначительным. В отличие от Пасхи день Благодарения не был отмечен никак, просто — обычный день. Корейские «ком-ми» продолжали выведывать правду о злополучном пальце и в праздник.

Чарли Ло был предупрежден Бучером, что корейцы догадались: узникам удалось разрушить усилия их пропаганды. Командир предупредил команду, что им следует готовиться к самому плохому. Условия содержания ужесточились, качество скудной кормежки вообще покатилось под откос. Моряки понимали, что если им предстоит провести здесь еще одну зиму, до весны доживут немногие.

Вместе с ужасом перед новыми истязаниями и болью к морякам вернулось очень реальное предчувствие смерти. Видимо, корейцы были заинтересованы в нагнетании животного ужаса, поскольку неожиданно в тюрьму возвратился надзиратель по кличке Медведь. Он отсутствовал в течение последних полутора месяцев, и его появление служило предзнаменованием самых грустных последствий. Довольный произведенным эффектом, Медведь методично обошел все камеры и лично удостоверился, что о его возвращении узнал каждый и сделал правильные выводы. Первое групповое избиение состоялось 7 декабря.

Четверо парней из камеры № 13, с той известной фотографии, на которой палец подняли все восемь, предстали перед Роботом. После коллективного допроса американцев начали выводить в коридор по одному. Моторист Говард Бленд был первый, кого «разукрасил» Медведь: лицо в крови, щека раздулась, один глаз почти весь спрятался в складках опухоли. Сравнительно легко, дежурной оплеухой отделался старшина 1-го класса Джим Лейтон. Корейцы уважали его как мастера на все руки. Беренс тоже пострадал в средних пределах, а вот Монро Голдмену досталось по полной программе. К несчастью для ветерана Корейской войны, его послужной список, хранившийся в корабельной канцелярии «Пуэбло», был с пристрастным вниманием изучен корейскими товарищами. В деле «мастер-чифа» были особо выделены заслуги по минированию акватории порта Вонсан. Голдвина избивал Опоссум. Он разорвал ветерану губу и до половины надорвал правое ухо.

Потом вдруг наступило затишье до полудня субботы. Генерал уехал в Панмунчжом на официальные переговоры. Американцам объявили, что они снова проявили неискренность и будут сурово наказаны.

 

МАТЕРИНСКАЯ МУДРОСТЬ

Первый уик-энд декабря помощник госсекретаря Соединенных Штатов провел дома за письменным столом, извел впустую изрядную стопку писчей бумаги, опорожнил целый кофейник и открыл вторую за день пачку сигарет. Когда он не вышел в столовую к ужину, миссис фон Катценбах, встревоженная беспрецедентным попранием семейного уклада, сама поднялась к мужу в кабинет.

— В чем проблема, Ник?

— Не могу подобрать гибкую формулировку. Корейцы настаивают, чтобы мы извинились за шпионаж и множественные нарушения их морской границы, которых американский флот не совершал. Мы не можем пойти на это. Я не знаю, как построить фразу, которая устроила бы их и сохранила лицо Америки.

Жена присела к столу и внимательно посмотрела на супруга, выдерживая паузу. Потом тихо сказала:

— Вспомни свою мать, сколько слез она пролила за каждый твой день в немецком плену. Окажись среди этих восьмидесяти двух парней наш Джон, ты так же спокойно изгибал бы дипломатические формулы? Скажи им прямо, что нам не за что извиняться.

— Без извинений они не отдадут парней…

— Тогда, черт возьми, подпишите все, о чем они просят! А потом хлопните дверью и объявите на весь мир, что имели дело с грязными ублюдками, которые шантажом заставили лгать великую нацию. Это будет честно. Вернуть наших мальчиков домой — вот спасение лица Америки.

…В 2001 году по мировым экранам с успехом прошел фильм «Война Харта» с Брюсом Уиллисом — единственный, пожалуй, где «крепкий орешек» не истреблял пачками «плохих парней», спасая сразу все человечество. Это серьезная военная драма, поднимающая серьезные проблемы — предательство, расизм — и извечный вопрос, особенно актуальный сегодня: какие жертвы и издержки можно признать допустимыми, когда речь идет о спасении большого числа людей? «Война Харта» поставлена по роману Джона Катценбаха. Книга о положении американских военнопленных в Германии написана на основе воспоминаний отца. Не только в России, но и в самой Америке многие зрители пребывали в недоумении от футбольных матчей, кинопросмотров и театральных постановок за колючей проволокой у нацистов. Режиссеру пришлось специально объясняться с критиками, демонстрировать фотографии и письменные свидетельства очевидцев — так было. Плен для американцев был совсем не тот, что для русских. Но что такое азиатский плен, Николас фон Катценбах совершенно себе не представлял, страдая декабрьским вечером 1968 года над очередным меморандумом руководству страны. Ясно, что парням приходится несладко. Но ведь не к самураям же они попали. Помощник госсекретаря не ожидал, что ад можно создать и без ритуального поедания печени конвульсирующего врага…

СЕКРЕТНО: NODIS.

Меморандум помощника Государственного секретаря

фон Катценбаха президенту Джонсону.

Вашингтон, 3 декабря 1968 года.

Предмет: USS Pueblo.

Проблема.

Северные корейцы продолжают натаивать, чтобы мы подписали их вариант документа, признающий шпионаж, многократные вторжения, а также извинения за эти «преступления» и обещания не повторять подобного впредь. Они отвергли наш вариант «дополнения», где генерал Вудворт должен был собственноручно вписать фразу о получении экипажа. С их стороны нет категорического отказа; скорее, они просто уклонились, чтобы иметь возможность атаковать нас этим в будущем, и не выказали пока никаких признаков смягчения своих требований.

Встречи в сентябре прояснили нам, что северные корейцы желают передать нам экипаж одновременно (или почти одновременно) с нашим подписанием документа. Здесь могут возникнуть некоторые процедурные проблемы, но они выглядят решаемыми.

Встречи в октябре ясно дали понять северным корейцам, чего они, возможно, недопонимали: мы не готовы подписать их документ, но можем дать им подтверждение, что такой документ получен. Мы не объяснили им подробно, что мы намерены, после того как экипаж будет отпущен, денонсировать документ, мотивируя отказ различием между «подписанием» и «квитанцией, подтверждающей, что экипаж нам вручен», и заявим, что мы подписали лишь то, что генерал Вудворт написал своей рукой. Нет сомнения, что они разгадали это намерение. Они заявили, что это «мелкая хитрость», направленная на уклонение от наших «обязательств», и определенно стремятся нас эту лазейку прикрыть.

Мы запросили последнюю встречу (31 октября) очень быстро по следам предыдущей, чтобы закрепить нашу позицию. Прежде, чем согласиться, они колебались в течение трех дней, но в беседе проявили несговорчивость и упрямство, возможно, сбитые с толку необычной скоростью нашего продвижения… Теперь их очередь инициировать сессию, но они не сделали этого, начиная с 31 октября…

 

АДСКАЯ НЕДЕЛЯ

«Адская неделя» началась 12 декабря. Пленников из камеры № 13 развели по разным местам для допроса. «Поче-мувы не говорите нам всей правды?», «Кто из вас является агентом ЦРУ?», «Назовите своих подстрекателей!», «Что ты сделал, чтобы заставить нас потерять лицо?», «Кто готовил побег из тюрьмы?» — эти и подобные вопросы градом об-рушились на моряков. Северные корейцы на этот раз были настроены очень серьезно и, видимо, имели полномочия не церемониться с американцами. Заключенных избивали кулаками, сапогами, палками по всем частям тела. Один за другим были допрошены с пристрастием подозреваемые «подстрекатели» — в результате каждый член экипажа в течение Адской недели был допрошен и избит. Затем разнообразные экзекуции опять временно прекратились. В это время обитателей камеры № 13 расселили, якобы для того, чтобы обустроить импровизированный павильон для фотографирования. Корейцы, наверное, проклинали себя за «излишнюю мягкость». Сделанные в тюрьме фотографии после использования в пропагандистских целях пленные имели возможность отправить в письмах своим семьям — в доказательство гуманного обращения в КНДР.

Моряки тайно надеялись, что наступивший день станет последним, а избиения и издевательства наконец закончатся. Но конца все не было. Заключенные и их тюремщики ждали одного — когда у кого-то из американцев сдадут нервы. Это случилось 12 декабря после завтрака. Как всегда неожиданно ворвался Робот («папа» их камеры). Американцы стояли, ожидая разрешения сесть.

— Некоторые из вас снова оказались бессовестными лжецами, и теперь их ожидает наказание, — начал Робот свою ежеутреннюю воспитательную «лекцию». — У вас еще осталось немного времени, чтобы всерьез задуматься о своих тяжких преступлениях. Ваши товарищи, которые тоже применили этот постыдный жест, уже сознались. Теперь ваша очередь.

Робот разрешил сесть всем, кроме тех, кто увлекался пальцевой сигнализацией. Остались стоять Шинглтон, Хейс, Шиллинг, Кроув и Рассел. Робот сокрушенно вздохнул и сказал, что оказался непростительно мягким и доверчивым человеком. Он имел глупость заблуждаться, когда верил, что курируемая им камера № 12 считается лучшей в тюрьме! Надзиратель окинул всех свирепым взглядом, затем неожиданно спокойно спросил Рассела, почему тот, образованный молодой человек, допустил хулиганство с пальцем на своих фотографиях.

Рассел хотел было объяснить, что это всего лишь старая привычка времен учебы в колледже, но сообразил, что безыскусная отговорка разозлит корейца еще больше. Однако же надо что-то отвечать, и следующая идея Стю оказалась еще менее блестящей: он, дескать, пытался условным знаком дать знать матери, что у него все о’кей… Тут надзиратель взорвался окончательно:

— Ты посылаешь сигнал Fuck You… своей матери?!

Рассел бормотал, что тогда это показалось ему хорошей идеей. Робот игнорировал ответ и спросил, кто зачинщик этой безобразной провокации. Баталер ответил, что это спонтанный жест, организаторов не было. Робот резко обернулся к Доктору — почему тот ни разу не поднял палец на своих изображениях? Герман Белдридж пожал плечами: для этого не было причины. Зачем портить фотографию, обижать и тревожить своих близких? И все-таки, не унимался «Робот», здесь организованный акт сопротивления. Доктор ответил отрицательно, Шинглтон тоже. Они были правы — зачинщиков нет, никто никого не принуждал. Они даже апеллировали к аналогии зоопарка: разве бывает зачинщик у обезьян в вольере, когда они начинают корчить рожи, повторяя реакцию соседа? Но Роботу был необходим виновник, организатор, враждебно настроенный к установленному порядку, — иного его культура не признавала. Надзирателю надоело выслушивать объяснения Джона Шинглтона, и он вызвал из коридора солдат охраны. Вошел Медведь и увел с собой Джона.

Робот продолжил свою «воспитательную работу», объясняя, насколько серьезно их положение. Право, это оказалось излишним: само появление именно Медведя выглядело избыточно красноречиво.

Американцы продолжали стоять, Рассел почувствовал, что ноги у него уже подгибаются, словно каучуковые, с кончиков пальцев капает пот. Открылась дверь, Медведь пихнул в камеру избитого Шинглтона. Его лицо выглядело словно поджаренным на солнце, к тому же оно стремительно распухало. Робот позволил всем сокамерникам оценить визуальный эффект, затем обернулся к Хейсу:

— Кто?

— Не знаю.

Снова был вызван Медведь… Хейс предусмотрительно снял очки и передал их кому-то.

Робот картинно развел руками — вы сами упускаете шанс быть искренними. Шанс за шансом! Наконец, случилось то, чего так долго ждали надзиратели и откровенно опасались пленники. Один из американцев сделал шаг вперед и сказал Роботу, что хулиганство с пальцами действительно было организовано, и он пытался его пресечь. Как номер второй по воинскому званию в камере, он приказал, чтобы пальцы не показывали, но ему ответили бойкотом.

Это заявление подбросило дровишек в костер гнева. Робот кричал, брызгая слюной, и угрожал жестокой расправой всем. Открылась дверь, в камеру втащили Хейса. Как потом выяснилось, Медведь сломал ему челюсть и несколько ребер. Робот рванулся к Хейсу и закричал, что среди американцев нашелся, наконец, единственный порядочный человек, который рассказал правду о преступном сговоре. Робот кивнул Медведю, тот снова потянул Хейса в коридор. Но моряк уцепился свободной рукой за дверной косяк и начал кричать в лицо Роботу:

— Вы можете избивать меня, сколько вам захочется. В конечном счете я скажу вам все, что вы только захотите услышать. Хотите, чтобы я сказал, кто организовал историю с этими дурацкими пальцами, — пожалуйста! Но это будет полное дерьмо. Если кто-то вам признался, то лишь для того, чтобы спасти собственную рожу от побоев.

Краем глаза Рассел увидел, что Хейса колотит, как эпилептика в припадке. Робот спросил, почему он сам не признался раньше. Хейс прямо сказал, что боялся избиения.

Хотя все корейцы рассматривали экипаж как своих заклятых врагов, иногда чувствовалось, что Робот испытывал некоторое подобие уважения к отдельным пленникам как к военным профессионалам. Но независимо от исповедуемой вами политики, никто не уважает предательства. И старый трюк типа «Будь мне братом, я так хочу жить!» окончательно вывел Робота из себя. Он орал так, что смысл был понятен всем без перевода — переводчик отступил к стене камеры и молчал — этот Хейс настоящее ничтожество! На самом деле Робот и все остальные прекрасно понимали, что ничтожество здесь вовсе не Хейс.

Теперь американцы напряженно думали, что им делать с новой проблемой. Предатель знал слишком много, он слышал каждый день все, что говорилось в камере. Инициативная четверка — Хейс, Рассел, Шиллинг и Кроув — решили, что должны убить сокамерника. Чтобы защитить себя от любых последствий, нужно обставить смерть старшины как самоубийство. По их мнению, разозленные северные корейцы не стали бы сильно упорствовать в связи с фактом суицида.

Обсуждали много вариантов. Например, выбросить приговоренного через окно камеры во двор. Но где гарантия, что он, падая с третьего этажа, разобьется насмерть? А если предатель выживет и даст показания? Кто-то предложил сначала задушить его подушкой, а потом выбросить в окно. Возобладал третий вариант — дать бедняге шанс искупить вину. В конце концов, как они ни были злы на старшину, никому не хотелось по возвращении в Штаты предстать перед военным трибуналом по обвинению в убийстве первой степени с отягчающими обстоятельства-ми (по предварительному групповому сговору с заранее обдуманным намерением).

Решили тянуть жребий.

Самую короткую соломинку вытянул Рассел, и теперь именно ему предстояло сообщить сокамернику, что жизнь его сильно сократится, если он сам не укоротит собственный язык.

Рассел отвел отступника в сторону и предупредил, что если тот еще раз позволит себе подобное, его придется убить. Старшина был намного старше Стю, настроен по-прежнему воинственно и заявил, что если они хотя бы пальцем попробуют его тронуть, он дома напишет обо всем начальству. Он все еще не понимал… Расселу пришлось во всех подробностях разъяснить, что речь не идет о банальном избиении, а о том, чтобы лишить его жизни, и подробно описал варианты сценариев — с подушкой и без нее. До старшины начал постепенно доходить ужасный смысл, на него стало жалко смотреть, но Стю выполнил миссию до конца. Теперь старшина стал изгоем навсегда. Даже последующее благополучное возвращение из плена не смягчило отношения к нему соплавателей. К их чести, однако, по страницам мемуаров (7 книг воспоминаний вышли с 1969 по 1971 год, всего в писательстве попробовали себя 20 моряков) невозможно вычислить «коллаборациониста» — ни намеками, ни методом исключения. Дело в том, что число старшин на «Пуэбло» превышало две трети списочного состава!

После полудня снова пришли охранники и вынесли из камеры койки, стулья, стол — всю убогую тюремную утварь. На сей раз администрация снизошла объяснить, что происходит. Население 12 камеры решили развести по другим, чтобы допросить заново уже в присутствии других членов экипажа. Предательство заразно… Восьмерку, давшую слабину, корейцы решили раздробить. Шиллинг, Кроув, Эллис и Рассел оказались на втором этаже — в камеру N 1 натолкали 12 человек. Места для стола уже не осталось. Всюду вдоль стен стояли кровати, в ногах — стул. Американцам приказали сидеть: глаза вниз, ноги вместе, локти прижать к туловищу, спину — к спинке стула. Не двигаться и молчать. Охрана в дверном проеме строго следила, чтобы все сохраняли именно такую предписанную позу. За ослушание быстро и неотвратимо наказывали кулаками.

Гражданского океанолога Гарри Иридэйла отвели в комнату для допросов, где стоял длинный канцелярский стол, за которым со стороны окна стояли четыре стула, а напротив — всего один. В комнате находился также еще один маленький круглый столик. Вскоре Опоссум, куратор камеры N 13, прибыл в сопровождении трех дежурных офицеров и одного солдата-конвоира.

Иридэйлу приказали сесть.

Опоссум долго распространялся (через посредство офицера-переводчика) о гуманном отношении народа Кореи к американским преступникам, затем последовал град давно опостылевших вопросов: «Почему ты не искренен? Кто из вас агент ЦРУ? Кто зачинщик сопротивления? Кто заставляет вас дурачить нас?» Иридэйл отвечал, что не понимает, о чем идет речь. После этого офицеры вышли, и охранник начал избивать ученого — чтобы понял. Офицеры вернулись через полчаса. Те же вопросы, тот же ответ. Снова избиение, только на этот раз били уже офицеры, чего никогда не случалось прежде. После этого Иридэйлу приказали сесть, хорошенько подумать о своем будущем и изложить ответы письменно. Остаток дня и всю ночь Иридэйл провел за круглым столиком, вспоминая все, что уже писал прежде, а также собственную краткую биографию. Периодически врывались охранники, надеясь подловить океанолога уснувшим.

Утром «признание» забрали, прочитали и снова не обнаружили искомой «искренности». Вскоре вернулась охрана, — с ним днем раньше, и принялась по новой мутузить Гарри кулаками, пока у того хватило сил стоять. Когда ученый рухнул на пол, его наградили изрядной порцией пинков, да с таким задором, что несчастный вылетел за двери камеры. На лету Иридэйл заметил Чака Ло, которого конвоировали мимо по коридору.

В тот же полдень Иридэйла перевели в более просторную комнату с окнами, закрытыми ставнями, где его уже поджидали Медведь и трое охранников. Медведь продолжал кричать, требуя раскаяния. Он поставил пленного на колени, затем двое конвоиров положили на его голени длинные деревянные жерди около 2 дюймов в диаметре, другие солдаты принялись подпрыгивать на концах жердей. Медведь схватил молоток и в ярости начал методично бить им американца по голове, крича что-то по-корейски. В промежутках Иридэйл пытался кричать свое «Не понимаю!»

«Моя голова напоминала тыкву, — вспоминал океанолог, — нижняя губа отвисла, будучи раздутой втрое против нормального размера. Левый глаз не открывался, правый целиком заплыл огромным фиолетовым синяком. На голове осталась одна большая рана между правым ухом и глазом, а также множество мелких ссадин по всей окружности черепа. Мои колени сгибались с трудом, были исполосованы кровоподтеками, то же на ребрах и бедрах. Нестерпимо болело все тело. Меня перетащили в ту же комнату допросов и велели переписать «признание», если есть желание остаться в живых. Чтобы продемонстрировать искренность и заставить корейских коммунистов поверить, что мне ничего не известно ни о каких заговорах, я написал в новой версии, что в 1966 году служил на разведывательном корабле Баннер. Уже в сумерках зашел дежурный офицер, указал мне на ведро с тряпкой и жестом приказал отмыть следы моей крови на полу и стенах. Иногда мне приходилось взбираться на табурет, чтобы дотянуться до кровавых брызг, улетевших почти до потолка».

 

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ ИСТОРИИ

10 декабря ближний круг Джонсона собрался на президентский ланч. Гнетущая атмосфера распада команды власти. В последние дни в обеденном салоне Белого дома оставалось все больше свободных мест. Чины администрации озабочены собственным политическим будущим. Инаугурация нового, 37-го президента Соединенных Штатов Ричарда Милхауза Никсона назначена на 20 января 1969 года.

С ноября в президентском окружении уже не обсуждалось никаких новых проектов и инициатив. В октябре еще теплилась надежда обеспечить передачу власти однопартийцам. Линдон Джонсон поддержал выдвижение своего вице-президента Хьюберта Хэмфри. За пять дней до президентских выборов 30 октября 1968 года Джонсон объявил о начале мирных переговоров с Северным Вьетнамом. Но расчет привлечь избирателей на сторону демократов не сработал. С минимальным преимуществом 0,7 про цента Никсон победил Хэмфри. С тех пор речь шла исключительно о подчистке «хвостов».

Американское общество оценивает правление Линдона Джонсона очень невысоко, в массовом сознании он едва ли не худший из президентов. В годы правления его открыто называли предателем «американской мечты». Джонсону не простили очень многое, начиная от слишком поспешного вступления в должность после убийства Джона Кеннеди — вице-президент принял присягу буквально у гроба предшественника еще в Далласе, на борту президентского самолета. В своем первом послании он объявил войну бедности, но ввязался в другую войну, и она стала единственной, которую Америка проиграла. Джунгли Вьетнама перечеркнули обещания свободы, благоденствия и благосостояния.

Правление 36-го главы США началось и окончилось самыми громкими убийствами в американской истории, а между смертями Джона Кеннеди, Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди страну потрясали студенческие беспорядки и тяжелые расовые волнения. Расходы на вьетнамскую войну президент переложил на плечи налогоплательщиков и резко свернул социальные программы. Молодежь ответила массовым сожжением призывных повесток на ступенях Капитолия.

Бывший школьный учитель, педант, эгоцентрист и интриган, Джонсон как никто другой разбирался в хитросплетениях государственного механизма и был действительно блестящим знатоком права. Ему не было цены в качестве лидера сенатского большинства, но это был его потолок. Верховная власть требовала иного масштаба личности.

Во внешней политике Джонсон в целом руководствовался черно-белым видением мира — «друг — враг», но потепление в отношениях Запад — Восток началось именно с него: вопреки сопротивлению Конгресса, но к радости американских фермеров он предоставил Москве большие кредиты на закупку зерна: в 1968 году подписал договор о нераспространении ядерного оружия, а в конце своего президентства работал над вступлением в переговоры об ограничении атомного вооружения (ОСВ-1).

В истории с «Пуэбло» достаточно наглядно проявилось признание стратегического баланса сил как основы мировой стабильности. Апелляции Джонсона к Кремлю не просто корректны и уважительны, в них просматривается несмелая заинтересованность в зачатии некоего партнерства мировых суперсил — к сожалению, натолкнувшаяся на идеологическую зашоренность визави. Возможно, причина холодности Москвы была в бесперспективности диалога именно с Джонсоном как непроходной фигурой на второй срок, к тому же СССР всегда легче находил общий язык не с либералами во власти, а с прагматиками-республиканцами.

Джонсон с большим пиететом относился к собственному месту в истории, после отставки целиком посвятив себя созданию библиотеки своего имени в Остине. В последние дни у власти он уже был готов на все, чтобы хоть как-то обелить свое реноме. Пхеньянских узников было решено вернуть, не считаясь с политическими издержками. 10 декабря за ланчем Джонсон утвердил предложения фон Катценбаха, решительно вычеркнув третий вариант «условного извинения»: если мы виноваты, мы принесем извинения… Извинений не будет.

СЕКРЕТНО: СРОЧНО: NODIS: CACTUS.

ТЕЛЕГРАММА

Вашингтон, 11 декабря 1968 года, 2008Z.

Государственный департамент — посольству в Корее.

Копия: посольству в Москве.

Предмет: Инструкция к 26-й встрече.

1. Приближение Рождества, вместе со сменой Администрации, оставляют нам очень мало времени, чтобы надавить на северных корейцев с целью освобождения экипажа «Пуэбло» без серьезного риска формального прекращения переговоров, если они отвергнут наши предложения. Мы планируем выставить им два предложения с условием, что если ни одно их них не будет принято быстро и наши люди не вернутся домой к Рождеству, предложения будут сняты и нынешняя администрация больше ничего не предложит. В этом случае республиканская Администрация получает полную свободу действий для любых последующих шагов.

2. Наша надежда — чтобы северные корейцы пришли к выводу, что они вряд ли добьются большего от президента Никсона, нежели от президента Джонсона, и примут их предложения…

3. Для Сеула. Необходимо познакомить Премьер-министра с нашими намерениями, изложив содержание пакета предложений в общем виде… серьезно предупредив о нежелательности любых утечек в прессу.

4. Для Москвы Необходимо довести до советского руководства информацию, что нынешняя Администрация заявит в Панмунчжоме свои последние предложения. Подчеркивайте это обстоятельство в любых контактах с советскими лидерами…

5. Инструкции ведения переговоров для Сеула:

— Вудворд должен обратить внимание на факт, что Рождество, национальный праздник исключительно большого значения для американцев, и что американское правительство очень хочет, чтобы члены экипажа «Пуэбло» воссоединились со своими семьями к праздничной дате. Вудворд должен указать, что полномочия Администрации истекают 20 января, после чего США получат нового Президента, Государственного секретаря и Секретаря по обороне. Если до этого времени проблема «Пуэбло» не будет урегулирована, новая Администрация будет решать вопрос теми средствами, какие сочтет возможными. Нынешняя же Администрация надеется, однако, предпринять еще одно последнее усилие для решения этого вопроса. Вудворд должен сказать, что Президент Джонсон лично и другие лидеры этой Администрации действительно готовы на многое ради гуманной дали воссоединения моряков со своими родными в Рождество. Они готовы предложить генералу Паку и его властям на выбор любой из следующих путей разрешения вопроса.

A. Мы согласны принять их проект документа с извинениями и гарантиями за основу решения, и генерал Вудворд уполномочен скрепить его своим именем при условии, что выше своего имени он собственноручно напишет: «Настоящим подтверждаю получение экипажа “Пуэбло"».

B. Если руководители генерала Пака предпочитают избежать использования этой дополнительной фразы, генерал Вудворд уполномочен просто подписать его своим именем в том месте, где ему будет указано, но при одном непременном условии. Это условие касается фактов, которые Пак хорошо знает из длинных обсуждений, которые имели место на этих переговорах, а именно:

(1) правительство Соединенных Штатов Америки не считает, что «Пуэбло» участвовал в незаконных действиях;

(2) правительство Соединенных Штатов Америки не получило убедительных доказательств вторжения корабля в территориальные воды Северной Кореи;

(3) правительство Соединенных Штатов Америки не может приносить извинения за действие, которое фактически не имело места.

Если Вудворд должен будет подписать документ Пака без добавления вышеуказанной надписи, он должен будет сделать формальное заявление перед подписанием, чтобы разъяснить эти три позиции.

Единственно, почему правительство США поручает Вудворду поставить свою подпись, — по гуманитарным причинам, чтобы дать свободу заложникам, принимая условие такого вида освобождения. Только если это условие абсолютно ясно в соединении с подписью, Вудворд уполномочен подписать документ Пака. Вудворд должен ясно дать понять Паку, что, если власти Пака объявят до подписания, что правительство США признало преступления и извинилось, или иначе разгласит содержание документа, мы, в свою очередь, потребуем, чтобы было опубликовано также и наше заявление, объясняющее, чем мы руководствуемся, ставя эту подпись.

Представив вышеуказанную альтернативу, Вудворд должен предложить Паку внимательно ее изучить и изъявить свою готовность ответить в этой связи на любые интересующие вопросы. Он должен напомнить Паку, что Рождество крайний срок. Хотя это может казаться сентиментальным другим народам, праздник имеет большое значение для американцев, что придает этому политическое значение. Эти предложения должны быть реализованы полностью до 23 декабря, и быстрое решение властей, которые представляет Пак, необходимо…

СЕКРЕТНО; СРОЧНО; NODIS; CACTUS.

ТЕЛЕГРАММА

Посольство в Корее — Государственному департаменту.

Сеул, 17 декабря 1968 года, 0816Z.

Предмет: Резюме 26-й закрытой встречи в Панмунчжоне.

1. Встреча открылась в 11.00 местного времени и завершилась в 13.42.

2. Генерал Пак открыл встречу заявлением, что если имеется желание получить экипаж, нет никакой альтернативы подписанию документа в редакции Северной Кореи. Тогда генерал Вудворд сделал предложения (А) и (В). Генерал Пак немедленно предложил перерыв, который продолжался пятьдесят минут.

3. Вернувшись с перерыва, Пак заявил, что Северная Корея признает приемлемым предложение (В). Генерал Вудворт согласился расписываться справа от блока подписи в соответствии с корейской традицией.

4. После этого генерал Пак объявил, что соглашение в принципе достигнуто и можно перейти к обсуждению процедуры подписания. Генерал Вудворд зачитал полностью текст заявления, который он сделает, прежде чем поставить подпись под корейским документом. Пак выслушал и воздержался от комментариев… Наши встречные предложения по процедуре также не вызвали у него беспокойства, за исключением нашего желания избежать двухчасового промежутка между подписанием документа и освобождением команды.

5. Вудворд настаивал на проведении следующей встречи 18 декабря. Пак не соглашался и сказал, что он сообщит нам, когда он будет готов. Сложилось впечатление, что он понимал необходимость безотлагательных действий, как потребность в соблюдении тайны, которую генерал Вудворд подчеркнул.

Лэтрем

СЕКРЕТНО; NODIS.

Меморандум помощника госсекретаря Николаса фон Катценбаха государственному секретарю Дину Раску.

Вашингтон, 17 декабря 1968 года.

Предмет: переговоры о «Пуэбло».

Дальнейшие шаги.

Сценарий весьма удачно продуман до того момента, когда экипаж будет освобожден. Важной становится проблема объяснения случившегося американской публике и миру. Немедленно после освобождения мы опубликуем северокорейский документ и наше заявление, которое его дезавуирует. Мы должны быть готовы объяснить прессе, почему мы согласились разрешить проблему посредством этих двух взаимоисключающих документов. И то, что северные корейцы на это пошли, подтверждает правдивость нашей позиции. Вероятно, этого должен кратко коснуться комментарий от имени Президента, приветствующего получивших свободу моряков, но не входящего в детали соглашения.

Далее со всей возможной быстротой мы должны получить подтверждение от капитана Бучера и его команды, что никакого вторжения не было, а к признаниям их вынудили. Капитан Бучер немедленно сделает краткое заявление для прессы еще в Корее. Мы проинформируем прессу уже здесь о множестве неувязок в северокорейских «доказательствах», подчеркивая, что мы с самого начала были убеждены в их фальсификации. (Если же капитан Бучер скажет, что корабль в корейские воды все-таки вторгался, нам придется обдумать характер публичного заявления, с учетом показаний офицеров и других источников.)

Нам также предстоит принять решение в свете полученной от экипажа информации, какую ее часть сделать доступной для прессы. Можно дать, например, выдержки из официальных отчетов о переговорах с северокорейцами или же отдать приоритет свидетельствам моряков. Как только будет закончен первичный медицинский осмотр, экипаж немедленно отправят в Сан-Диего для встречи с родными и близкими, а также для детальных собеседований.

СЕКРЕТНО; СРОЧНО; NODIS; CACTUS.

ТЕЛЕГРАММА

Государственный департамент — посольству в Корее.

Сеул, 17 декабря 1968 года.

Предмет: Инструкция Для 27-й встречи.

Единственный беспокоящий нас вопрос — как ответить, если Пак попробует сократить текст формального заявления, с которым должен выступить Вудворд. Учитывая фактор времени, мы выбрали твердую позицию, не допускающую дискуссий; причем любые действия, направленные на изменение текста, приведут только к краху уже достигнутых принципиальных договоренностей. Мы не пытались модифицировать их документ, и они лишь впустую потратят время, если попытаются воздействовать на американскую позицию.

Раск

В тот же день посольство США в Сеуле ответило: вряд ли генерал Пак будет спорить по формулировкам американского заявления. У дипломатов сложилось впечатление, что прочитанный Вудвордом текст не стал новостью для Пака — очевидно, содержание доведено советскими товарищами.

СЕКРЕТНО: СРОЧНО; NODIS; CACTUS.

ТЕЛЕГРАММА

Посольство в Корее — Государственному департаменту.

Сеул, 19 декабря 1968 года, 1100Z.

Предмет: Итоги 26-й закрытой встречи в Панмунчжоме.

Встреча началась в 11.00 местного времени и закончилась в 15.53. Из-за сложности обсуждения процедурных и административных вопросов мы разделяем это сообщение на две части. Первая касается вопросов, которые не вызвали существенных разногласий. Вторая имеет дело с дискутируемыми проблемами.

Не обсуждались:

A. Здоровье команды — в ответ на вопрос Вудворда генерал Пак сказал — команда в «нормальном состоянии». Вудворд понял так, что здоровье экипажа хорошее.

B. Порядок следования по Мосту — коммандер Бучер проходит первым с телом моряка Хоггса и идентифицирует тело. Остальная команда проходит по списку, подготовленному Северной Кореей; моряки ранжируются по воинскому званию, начиная с самого низшего.

C. Пресса — наше предложение, чтобы от каждой стороны присутствовало не более 25 гражданских журналистов, было принято.

D. По другому персоналу, который будет находиться в Зоне, соглашение достигнуто.

E. Заявление во время подписания — северные корейцы согласились заслушать генерала Вудворда в рамках нашего предложения, но заявили, что за этим последует их собственное заявление.

F. Документ, который будет подписан — Северная Корея обеспечит документ на английском и корейском языках. Подпись на корейской версии будет поставлена направо от блока подписи. Подпись на английской версии должна быть выше блока подписи.

Дискутируемые проблемы.

А. Двухчасовый интервал между подписанием и выпуском — генерал Пак предложил для интервала два часа. Он настаивал, что это необходимое требование северокорейского законодательства и объясняется административной процедурой.

B. Публичность — северокорейская сторона предложила генералу Вудворду выбор: либо никакой огласки до подписания документа, либо договоренность, которая предоставит каждой из сторон свободу действий, как только соглашение о начале процедуры будет достигнуто. Генерал Вудворд взял перерыв и в течение 30 минут консультировался с посольством. Мы пришли к заключению, что вариант свободы действий предпочтительнее, поскольку не в состоянии предотвратить преждевременные утечки… Наше понимание договоренности таково: Северная Корея не опубликует релиз до момента подписания, если этого не сделает наша сторона. Генерал Пак выглядел безразличным относительно порядка опубликования.

C. Окончательная дата и время освобождения — Пак настаивал, что он не имеет полномочий их определить, и сказал, что он созовет новую встречу через три или четыре дня, чтобы подтвердить заключительное согласие. Генерал Вудворд пытался надавить на Пака, подчеркивая, что команда должна была успеть к семьям на Рождество, следовательно, передача моряков должна состояться не позднее 21 декабря. Пак не был готов пойти на уступки, но сказал: Мы понимаем ваше желание и будем стараться. Если мы не сможем удовлетворить ваше желание, это будет только из-за неизбежных административных причин». Генерал Пак также согласился на предложение генерала Вудворда, что подписание документов должно состояться в 09.00 часов в день заключительного соглашения, а моряки будут отпущены в 11.00 часов того же дня.

4. Генерал Вудворд дал следующий комментарий: достигнуто соглашение по нашему предложению (В) и полностью согласованы все процедурные вопросы, за исключением даты подписания. Он находит необычными для Пака слова, что он «будет стараться» выполнить пожелания быстрейшей следующей встречи.

Лэтрем

 

«ПРЕДПРОДАЖНАЯ ПОДГОТОВКА»

19 декабря, когда великолепный генерал-тюремщик пришел встретиться с экипажем, он снова старался выглядеть хорошим парнем и восстановил их попранные привилегии. Экипажу дали еще один шанс раскаяться и, кажется, уже в пятый раз за неполных 11 месяцев написать заново чистосердечные признания. Раны от побоев обработали тюремные медики, морякам выдали сваренные вкрутую яйца, которые почему-то приказали очистить от шелухи на глазах у корейцев. Доктор Балдридж объяснил наиболее вероятную причину: корейцы сами поняли, что перегнули палку, истязая пленников, и теперь опасаются, что кто-то из американцев под воздействием нервного срыва может попытаться вскрыть себе вены яичной скорлупой.

«Что за нелепость, — размышлял про себя Рассел, — вскрытия вен гораздо удобнее воспользоваться точилкой для карандашей. Она в кармане у каждого».

Пока экипаж возился с яичной скорлупой, глаза прислуги налились кровью ненависти — империалистам скармливали величайший деликатес. Рацион после генеральского посещения заметно улучшился. Худшее на Адской неделе для них закончилось.

СЕКРЕТНО.СРОЧНО.

ТЕЛЕГРАММА

Посольство США в Республике Корея —

Госдепартаменту США.

Сеул, 22 декабря 1968.

Генерал Вудворд сообщает следующее:

«28-я встреча завершилась в 12.29 по местному времени. Окончательное соглашение достигнуто. Подписание назначено на 09.00 завтра, 23 декабря, с выдачей экипажа в 11.00 того же дня.

Последним обсуждался вопрос последовательности действий при процедуре подписания в 09.00.

Сначала я делаю заявление и затем подписываю документы. Пак проверяет документы, делает свое заявление и затем даст мне письменную гарантию возвращения экипажа».

 

ТЮРЬМА, ПРОЩАЙ

22 декабря каждый американский моряк был тщательно обыскан и получил комплект новой одежды. Затем всех собрали в «Клубе». Корейский генерал торжественно объявил, что Соединенные Штаты намерены принести свои извинения. Каждый член команды хотел верить, что их собираются отпустить, но все боялись — не уловка ли это, чтобы озлобить их против лидеров Америки, «которые передумали в последнюю минуту»… Поздним вечером того же дня всех моряков отвезли автобусом на вокзал и поездом отправили в Панмунчжом.

Демилитаризованная зона.

Дом переговоров в Панмунчжоне.

23 декабря 1968 года.

09.00 по корейскому времени.

Последняя встреча генералов Вудворда и Пака продолжалась 47 минут. Пак (была его очередь) кивнул в знак открытия встречи, сел за стол и достал из портфеля стопку заранее подготовленных документов. Он делал вид, что проверяет их (может статься, и в самом деле проверял, за лишнюю запятую можно головой ответить), затем достал китайскую авторучку, посмотрел на свет, чисто ли золотое перо. И вдруг отложил ручку в сторону.

— Я должен сделать официальное заявление…

«О нет, Господи, только не это. Что они придумали еще?» — с тоской подумал Вудворд.

— Стороны договорились, что не будут анонсировать конкретное время передачи задержанных американских военнослужащих. Государственный департамент США соглашение нарушил. Вчера вечером по всем каналам радио и телевидения Америки объявлен точный час процедуры. Мое руководство в Пхеньяне настаивает на новом соглашении о времени выпуска американских военнослужащих, — заявил Пак, но генерал Вудворд, успевший хорошо изучить своего визави, не видел в нем прежнего боевого задора. Кореец, похоже, не испытывал ни торжества, ни злорадства, одну лишь смертельную усталость.

— Генерал Пак, — начал Вудворд со всей возможной теплотой в голосе, — мы вместе с вами прошли такой длинный и нелегкий путь, что было бы очень обидно споткнуться в самом конце. Несложно убедиться, что администрация США верна слову и никто не информировал прессу от лица правительства. Но везде работают живые люди. Я полагаю, извинительно их стремление донести радость скорой встречи американским семьям, которые за океаном сгорают от нетерпения еще больше, чем сейчас наши парни за Мостом Невозвращения… Но я за то, чтобы договоры выполнялись неукоснительно. Вношу предложение отложить процедуру до 11.30. Я не покину Зону, пока мы не покончим с этим, вы — тоже. Любые утечки информации исключены.

Пак кивнул, и Вудворд подавил в себе вздох облегчения. Придирка, по счастью, мелкая, если генерал имел полномочия самостоятельного урегулирования, без звонков в высшие партийные сферы. До чего же медленно тянется время!

Ровно в 11.30 на Мост вступили два американских моряка, они несли санитарные носилки с завернутым в брезент телом погибшего Дэна Хоггса. Где корейцы 11 месяцев хранили его труп, неизвестно. Затем строго по одному, с интервалом в одну минуту по Мосту Невозвращения прошли 82 члена экипажа, последним — коммандер Ллойд Бучер. Прежде чем распрощаться с ненавистной страной навсегда, командир «Пуэбло» собственноручной подписью в протоколе удостоверил личность каждого репатрианта.

На противоположном конце Моста Невозвращения освобожденных узников приветствовал генерал Чарльз Бонстил-третий. В южной части Демилитаризованной зоны ожидали военные автобусы, которые доставили несчастных в ближайший американский гарнизон. Там их первым делом помыли и хотели переодеть из парусиновых корейских френчей во флотское обмундирование. Увы, заботливо подготовленную каптенармусами форму, каждому по росту, пришлось тут же отдать ушивать — после 11 месяцев на супе из репы моряки выглядели живыми скелетами. Слетевшаяся на мировую сенсацию пресса терпеливо ждала, пока страдальцев приводили в божеский вид, а потом кормили. Когда Бучер вошел в зал столовой, моряки встретили своего командира аплодисментами. Моряков приветствовали посол США в Республике Корея Паркер и южнокорейские официальные лица.

На коротком брифинге для СМИ коммандер Ллойд Бучер сделал официальное заявление о том, что «Пуэбло» никогда не нарушал морскую границу КНДР, и коротко оповестил о пытках, избиениях и издевательствах, перенесенных его людьми в северокорейском плену.

После непродолжительной остановки в армейском лагере, команду отправили вертолетами в 121-й Эвакуационный госпиталь армии США в окрестностях Сеула. На следующий день многочисленным журналистам, осадившим госпиталь, главный врач заявил, что медицинский осмотр выявил следы множественных побоев и другие признаки жестокого обращения. Все моряки без исключения имели значительную потерю веса от систематического недоедания.

Вместе с тем не установлено ни одного случая тяжелого психического расстройства, требующего изоляции и немедленного врачебного вмешательства, следовательно, не может быть никаких препятствий к возвращению экипажа в Соединенные Штаты.

На следующее утро в гарнизонной церкви 40-й пехотной дивизии США американский капеллан совершил обряд поминовения Дэна Хоггса. Все моряки присутствовали на церковном отпевании своего погибшего товарища, затем двумя самолетами «Стратолифтер» вылетели на родину, в Сан-Диего.

В пути самолеты сели на дозаправку на остров Мидуэй. Здесь вновь назначенный командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Хьюленд приветствовал моряков как национальных героев Америки. Команда отдала должное гамбургерам и французскому картофелю-фри, и это, несомненно, была их лучшая трапеза за весь последний год.

 

ВСЕМ, КТО НЕ ПОНИМАЕТ КОММУНИЗМ…

Наконец, пришло твердое подтверждение — завтра! Роза, поверенный Майлс и Алан Хэмпфилл узнали об этом у Розы дома, в том же Бахья-Мотель. Жена командира без сил опустилась на диван. Повисла тишина. Переговоры в Панмунчжоне шли трудно, в Вашингтоне прекрасно знали это, но продолжали посылать семьям несбыточные обещания — вот-вот, уже скоро, возможно, на следующей неделе… Родственники пленных американских моряков были много раз обмануты в своих надеждах. Они все уже боялись надеяться.

— Алан, пожалуйста, — наконец, она тихо попросила Хэмпфилла, — пойди сам скажи об этом мальчикам. Ты всегда приносил им плохие новости. А теперь я хочу, чтобы они навсегда запомнили тебя самым лучшим вестником на свете!

Экипаж готовились встретить на следующий день на авиабазе Мирамар в Сан-Диего. Хэмпфилл попросил у командования флота разрешения сопровождать семью Бучера, но ему сначала отказали, причем весьма в резких выражениях. В конце концов флот, рассерженный многократными самовольствами «представителя флота при семье», после настойчивых просьбы Розы и поверенного Майлса был вынужден смягчиться… Майлс и супруги Хэмпфилл были единственными гражданскими лицами, кроме членов семей репатриантов, допущенными на летное поле. Алан знал, что флотское начальство не будет в восторге, если он явится во флотском мундире, но он имел только один цивильный костюм, так что принятие решения, что надеть, оказалось несложным. К счастью, он решил, что будет гораздо полезнее, если вместо фотоаппарата или кинокамеры он возьмет с собой портативное средство звукозаписи. И действительно вышло к счастью, потому что на авиабазе Мирамар в тот день работали сотни камер и только один диктофон.

Сага о неправомерном захвате, интернировании и возвращении злосчастного экипажа многократно рассказана и пересказана с разной долей достоверности. Но тогда, 24 декабря 1968 года, американская нация в едином порыве распахнула свои души 82 изможденным пленом молодым соотечественникам. Пока не открылась дверь приземлившегося «Стратолифтера», они еще не до конца верили, что месяцы кошмара позади для их маленькой и несломленной группы: для жены командира Розы Бучер, для Майлса Харви, поверенного Розы и поверенного Пита в ближайшем будущем, для Джин и Алана Хэмпфиллов — ближайших помощников Розы.

В небе над авиабазой Мирамар постоянно проносились самолеты, на которые все смотрели с такой надеждой, но пока это были самолеты высокопоставленных встречающих. Каждый приземлившийся борт вызывал взрыв аплодисментов и криков приветствий. Иногда овации доставались почти неизвестным публике персоналиям, но были и вполне заслуженные — например, губернатору Калифорнии Рональду Рейгану. Губернатор был хорошо знаком с Питом и Розой. В свое время, еще не помышляя о политике, голливудский актер Рейган снимался в совершенно забытом теперь патриотическом эпосе о подводниках., Пит тоже участвовал в этом фильме, играя в массовке младшего офицера, и несколько раз даже мелькнул на экране. В течение всего года напряженных ожиданий губернатор Калифорнии принимал деятельное участие в кампании публичной поддержки «Пуэбло». Рейган поцеловал Розу и сказал:

— Это день, за который мы все молились. Мне сейчас сказали, что самолеты только что прошли над островом Санта Каталина. Они совершат посадку через 12 минут.

— Очень любезно с вашей стороны присутствовать на их встрече, — вежливо сказал Майлс.

— Это огромная честь для меня, — ответил губернатор, и похоже, это были не просто слова, потому что и у него самого, и у Нэнси Рейган повлажнели глаза,

Губернатор тихо спросил Хэмпфилла:

— Интересно, хоть кто-нибудь догадался пригласить сюда эту маленькую девочку, которая организовывала митинги в защиту моряков?

— Мы пытались достать приглашение для нее, но нам его не дали…

Рейган огорченно вздохнул и отошел прочь. Всей Калифорнии в 1968 году запомнилась Мэрси Ритвиш, фантастически деятельная тринадцатилетняя девочка, которая одна сумела провести несколько действительно многолюдных митингов в поддержку экипажа «Пуэбло», причем на собственные деньги, которые сама заработала как бэбиситтер — няня с почасовой оплатой. Спустя годы Мэрси Ритвиш (в замужестве Грегори) была принята почетным членом в семью экипажа «Пуэбло».

С приездом губернатора толпа встречающих оживилась. Стояла великолепная теплая погода, какую метеообозреватели местных телестанций любят называть «патентованной зимой Сан-Диего». Позади Розы начала образовываться толпа, подчеркивая ее особое положение командирской жены. Заметив супружескую чету Xoггc, родителей единственного погибшего при северокорейском абордаже моряка, Роза подошла к ним и повела за собой, в первый ряд встречающих, на самое почетное место, куда подрулит приземляющийся самолет с освобожденными офицерами и матросами. Было видно, что Хоггсы простые, работящие и глубоко религиозные фермеры из штата Орегон. Они приехали забрать тело своего сына.

В конце концов два больших военно-транспортных самолета сделали круг над летным полем Мирамар и нестерпимо медленно пошли на посадку… Едва головной «Стратолифтер» закончил рулежку, оркестр грянул «Одинокого Быка». Оказывается, у фирменной мелодии есть своя история. Поначалу она не всем понравилась, и Бучер уже склонялся согласиться с большинством экипажа и подыскать замену. Но за «Одинокого Быка» единогласно высказалась кают-компания уже в Японии, когда стало окончательно ясно, что «Пуэбло» отказано в боевом прикрытии. Грустная символика оказалась, к несчастью, пророческой.

Передняя дверь самолета открылась, и на трап шагнул маленький тощий человек, одетый в комбинезон командира субмарины. Его шаги были осторожны, порой казалось, что он не видит под собой трапа и шагает на ощупь, изо всех сил стараясь сохранить достоинство вместе с равновесием… таким предстал перед публикой коммандер Ллойд «Пит» Бучер. Он был только в фуражке коммандера. На комбинезоне знаков различия не носят. Собственно, и сам подводный комбинезон ему давно не положен. Уже после встречи газетчики строили версии, что за этим скрывалось — нежелание «дразнить гусей» в адмиральской гурьбе или неуверенность, что ему сохранят золотые шевроны. Все намного проще, объяснял Пит друзьям. Даже облегающий комбинезон оказался ему велик размера на три, а форменная тужурка вообще сделала бы его огородным пугалом.

Это был совсем не тот Пит, которого знали прежде. Когда с ним прощались перед отходом в Японию, он был здоровяк под 90 кг, если не больше, и все время шутил, что скорее бы выйти в море, чтобы не сдавать ежегодный РС — Personal Control. Пятидесятикилограммовой тени, которая шла навстречу толпе через летное поле, нечего было думать о зачете физического состояния — было видно, с каким трудом дается коммандеру каждый шаг. Он рассказывал, что его еще слегка откормили в Южной Корее и на Окинаве… Бучер вернулся совершенно седым. Не дав мужу дойти протокольных ярдов до места официальной встречи, Роза и сыновья рванулись к нему навстречу — кто бы посмел упрекнуть их в нарушении церемониала! Роза рыдала на плече Питера, все напряжение 11 месяцев вырвалось наружу. Бучера окружили старые соплаватели, деликатно поддерживая — его физическое состояние было ужасно. Позже, прослушивая запись, Алан обнаружил, что и сам плакал в голос в тот момент. Как хорошо, что не надел мундир…

— Пит, — сказала Роза, — мы все вечные должники Алана. Не знаю, что бы я делала без него и Джин.

Пит протянул к нему слабую руку, другой не отпуская Розу.

— Какое счастье видеть тебя, старый черт! — Хэмпфилл попытался улыбаться.

— Спасибо тебе, дружище, — голос Бучера сорвался, — огромное спасибо за все!

— Пит, ты великий американец, — сказал Майлс, — Бог свидетель, мы не уставали молиться о твоем возвращении. Добро пожаловать домой!

Роза на мгновение отошла от мужа и вернулась, держа под руки чету Хоггсов, и представила их.

— Мистер Хоггс… — к Бучеру начала возвращаться командирская твердость голоса. — Я не могу выразить вам, как тяжело мне сообщить о том, что вашего сына нет в живых…

— Капитан, я рад, что вы вернулись, — по лицу высокого худощавого фермера, сжимающего руку Бучера, скользили нескончаемые слезы.

— От всей души сожалею, что не смог уберечь вашего сына, вернуть его вам живым. Вы воспитали замечательного человека. Его тело прибыло в самолете вместе со мной. Спасибо, что вы согласились приехать в Сан-Диего. Здесь мы проведем торжественную церемонию прощания с ним. Я уверен, что он с желанием шел с нами в море и считал честью служить на флоте. В последние минуты жизни он делал такую важную работу для нас… Его буквально сразило снарядом, и он недолго жил после этого, не мучился и умер, как мне сказали, с улыбкой на руках своих товарищей. Его любили в экипаже, у него был легкий дружелюбный характер. Потерять такого сына трагедия, я искренне сочувствую вам, сэр.

Мать Хоггса хотела услышать, какими были последние слова сына.

— Я не знаю, мэм. Он умер на руках у нашего моряка, он здесь, и я приведу его к вам. Его фамилия Рид. Старшина 3-го класса Ральф Рид.

— Пит, у тебя лучшая жена на свете, — Хэмпфиллу так много нужно было сказать ему, и он старался говорить обо всем сразу. О том, как многие сослуживцы из подплава поддерживали его, в основном матросы и старшины — чиф Макнамара звонил, радиомэн Уэлч… Но Бучер плохо слушал друга.

— Спасибо за все, Эл. Как замечательно вернуться домой!

— Мы должны хорошенько откормить тебя, — озабоченно сказала Роза.

— Вот уж за это не беспокойся, дорогая!

Слова и слезы… Оркестр продолжал играть, но его уже едва слышно — все потонуло в едином потоке счастья и любви. За дело взялись репортеры:

— Миссис Бучер, не могли бы вы повернуться к камере?

— Повернитесь к нам вместе со всем семейством, коммандер!

На пленке остались сбивчивые слова кого-то из экипажа:

— Он невероятный человек. Благодаря его мужеству мы здесь и живые!

— Вы говорите эти слова о Пите? — уточнил Хэмпфилл.

— Я точно говорю о моем командире мистере Бучере.

Бучер и экипаж медленно двинулись к автобусам, которым предстоял торжественный марш мимо десятков тысяч восторженных жителей Сан-Диего, которые выстроились и ждали их по обе стороны автострады из Мирамар. Флот оплатил авиабилеты для всех родственников, прилетевших в Сан-Диего, а торговая палата города образовала специальный фонд помощи, из которого было оплачено проживание родных моряков в отелях. Целую неделю несколько ресторанов Сан-Диего кормили репатриантов бесплатно.

Хэмпфилл подошел к Майлсу, который подобно большинству встречающих, не расставался с носовым платком.

— Выдающиеся люди не плачут, не так ли? — офицер попытался шуткой разрядить напряжение.

Майлс неожиданно посмотрел на Алана долгим серьезным взглядом.

— Каждый, кто еще не понял, что такое коммунизм, должен был быть здесь сегодня.

Но этим для них завершилась только первая часть инцидента «Пуэбло».

 

CREW PARTY

Кое-кто в командовании U.S. Navy с зубовным скрежетом пережил прочувствованную встречу экипажа «Пуэбло», полагая, что моряки своим возмутительным поведением в Корее — обратиться с коллективным письмом к самому президенту с критикой флота! — вовсе не заслужили подобных геройских почестей. Поэтому инициатива неугомонного Хэмпфилла устроить грандиозную вечеринку в честь возвращения из плена адмиралов просто шокировала. Не имея возможности запретить — все-таки они живут в свободном обществе, — начальство военно-морского госпиталя Бальбоа ответило, что не стоит спешить. Морякам необходима реабилитация. Врачи могут через некоторое время разрешить команде «Пуэбло» покинуть госпиталь, но когда конкретно, устроителей вечеринки известят лишь за сутки. Врачи в погонах также потребовали твердой гарантии, чтобы вечеринка прошла без единой капли спиртного. Хэмпфиллу не оставили выбора, ему пришлось согласиться. Именно он выступил закоперщиком бурной гулянки — терять лейтенант-коммандеру особенно уже нечего, карьера дала безнадежную трещину. После неудачной попытки отправить возмутителя флотского спокойствия для дальнейшего прохождения в Гренландию ему недвусмысленно намекнули, как сложно будет рассчитывать на присвоение очередного звания «коммандер», и есть смысл заранее побеспокоиться о своем будущем отставного флотского офицера.

Кто-то дал Алану номер телефона на яхте «Дикий Гусь», принадлежавшей Джону Уэйну. Знаменитый киноактер не раз делал публичные заявления в поддержку Пита и его команды, сам не однажды звонил людям из организации «Помни «Пуэбло»». Пальцы Джин дрожали, когда она набирала номер, абонента не Оказалось на месте, и она оставила сообщение.

Уэйн по прозвищу Дюк — легенда Голливуда. У него был всего один «Оскар», но в двух с лишним сотнях своих фильмов он сыграл бессчетное количество ковбоев, солдат, моряков — настоящих мужчин, незамысловатых, но надежных, на каких всегда можно положиться в трудную минуту. Его слава была столь оглушительной, что достигла Советского Союза, и это едва не стоило актеру жизни.

В конце 1940-х — начале 1950-х советские спецслужбы по приказу Сталина предприняли несколько попыток физического устранения Дюка. Такое утверждение содержится в книге британского писателя Майкла Манна «Джон Уэйн. Человек, а не миф».

Как отмечал Reuters, «отец всех народов» был возмущен антикоммунистическими высказываниями голливудской звезды по прозвищу Герцог. Для убийства Мэриона Майкла Моррисона — таково было настоящее имя американского актера — Сталин несколько раз отправлял в Голливуд агентов советской разведки, однако все попытки выполнить приказ завершились провалом. Одна из таких попыток была предпринята прямо в студии Уорнер Бразерс, однако покушавшиеся были задержаны американской полицией.

В книге Майкл Манн писал, что приказ Сталина об убийстве Джона Уэйна отменил Никита Хрущев, который сам рассказал об этом Дюку при личной встрече в 1958 году: «Это решение Сталин принял в последние безумные пять лет своей жизни. Когда Сталин умер, я отменил его приказ».

…Когда Дюк перезвонил на квартиру четы Хэмпфилл, Джин едва не упала в обморок, объясняя знаменитости ситуацию — они хотят организовать вечеринку для освобожденного экипажа и приглашают его в качестве специального гостя. Уэйн был великолепен. Он с огромной радостью будет к их услугам и сделает все, что моряки захотят. Что, госпиталь Бальбоа играет с вами в игры? Нет четкой даты вечеринки? Это не проблема: вот вам номер телефона, оставьте свой мессидж и за полчаса до объявленного времени встречайте вертолет в Международном аэропорту Сан-Диего. Уэйн обещал — и сделал!

Так же быстро откликнулся на приглашение выдающийся калифорнийский музыкант Джонни Грант. Он сказал, что захватит с собой не только свою бит-группу USO, но также своих друзей Боба Кросби и Пэта Буни.

Заручившись согласием звезд, организаторы вечеринки отправились в крупнейший ночной клуб Сан-Диего — отель «Ле Барон». Менеджеры и оркестр немедленно согласились, когда узнали, каких гостей им предстоит принять, — ради них они готовы в течение суток подготовить зал. Спиртного Хэмпфилл не заказывал. Он обещал. Когда об этом узнал Пит, он долго смеялся. Потом полез в карман темно-синего комбинезона подводника ядерной субмарины, который носил, не снимая, и достал тугую пачку долларов:

— О’кей, ты ничего не покупал. Я за все плачу. А я никому ничего не обещал.

Пит не понимал, что за вечеринка без спиртного, и не желал встречаться с экипажем насухую.

Несколько недель спустя Алану позвонили из госпиталя и разрешили провести party следующим вечером. Наивные эскулапы, они надеялись, что никто ничего не успеет предпринять. Черта с два! Несколько телефонных звонков — и все слетелись, как ведьмы на метлах. То есть наличных вертолетах. Боб Кросби и Пэт Буни успели даже захватить с собой двадцать красоток-стюардесс из компании Южных Тихоокеанских авиалиний. Возможно, именно по этой причине некоторых членов экипажа так и не дождался обратный автобус в госпиталь Бальбоа!

Джон Уэйн прилетел со своей замечательной женой Пиа и стал настоящей звездой вечера, хотя ему и пришлось делить внимание с Буни и Кросби. Но маленькая борьба звездных творческих самолюбий только украсила прекрасный вечер. На прощание Дюк, Кросби и Буни вручили каждому члену экипажа памятную доску и каждому пожали руку. Алану они подарили шутливую наклейку на автомобильный бампер «Хэмпфилла — в президенты!» То была незабываемая ночь.

 

РАЗБОР ЗАПЛЫВОВ

Членам экипажа «Пуэбло» предоставили возможность провести Рождество в семейном кругу, правда, без выезда из Калифорнии.

Но уже 26 декабря всех репатриированных собрали в госпитале Бальбоа, одном из лучших медицинских центров ВМС США. Здесь морякам предстояло пройти реабилитацию и всесторонние обследования, в том числе психологическую экспертизу. Флотские специалисты официально заключили, что жестокое обращение с плененными членами экипажа было санкционировано властями Северной Кореи, физическое и психическое давление оказывалось постоянно, но до известных пределов, чтобы не допустить гибели пленников или тяжелых необратимых увечий.

Мышечная атрофия и дефицит массы тела от систематического 11-месячного недоедания — таков общий диагноз, поставленный врачами госпиталя Бальбоа всем без исключения членам экипажа «Пуэбло». Помимо этого, больше трети моряков перенесли контузию во время артобстрела у порта Вонсан (огонь велся с дистанции 35 метров — в упор!), трое получили серьезные осколочные ранения, неоднократно избиты все поголовно и, если не брать в расчет банальные гематомы, примерно полтора десятка моряков имели переломы костей — ребра, конечности… У многих после почти годичных унижений и издевательств оказалась серьезно травмирована психика — депрессия и истерия стали массовым явлением, не говоря уже о тревожном сне, прерываемом кошмарами. Последствия плена воздействовали на значительную часть членов экипажа несколько лет, некоторые так и не смогли оправиться от пережитого стресса и болезней, переросших в хронические.

Двум морякам побои стоили зрения, при этом один вернулся на родину практически слепым, второй был вынужден постоянно менять очки — после пятой перемены окуляров ему пришлось уволиться с флота. Один человек заразился гепатитом Б (можно только удивляться, почему не все), причем лежа в корейском военном госпитале! Это моторист Уолк. Другого моряка пинали в живот так интенсивно, что через месяц после репатриации на госпитальной койке в Сан-Диего у него вылезло из брюшины целых пять грыж! Окончательно избавиться от них он смог только в 1976 году после сложнейшей полостной операции. Хронический дерматит испортил жизнь еще одному члену экипажа — природу обширной кожной экземы не смогли диагностировать ни в госпитале Бальбоа, ни впоследствии в гражданских лечебницах.

Большое поле деятельности открылось перед невропатологами — потеря чувствительности нервных окончаний. Несколько моряков покинули госпиталь на костылях и до сих пор не обходятся без трости. Значительно раньше своих сверстников моряки «Пуэбло» узнали, что такое артрит. Проблема авитаминоза — без малого год на одной репе и гнилой рыбе — была решена быстро, но не для всех. К сожалению, у некоторых дизентерия еще в Корее перешла в хроническую форму и до сих пор отравляет жизнь кровавыми поносами, острой болью в кишечнике и обезвоживанием организма.

Параллельно с медиками, буквально наутро после Рождества моряками занялась обширная команда дознавателей, составленная из офицеров NavSecGru и «кондитеров» — специалистов Агентства национальной безопасности. Нескольким десяткам разведчиков пришлось пожертвовать рождественскими каникулами: интенсивные допросы продолжались до 10 января 1969 года. Командира корабля допрашивали несколько дольше.

 

ФИНАЛ

Вице-адмирал Гарольд Г. Боуэн-младший, который инициировал флотское расследование по одному из наиболее мучительных эпизодов в истории — захват корабля электронного наблюдения «Пуэбло» Северной Кореей, — умер 17 августа 1998 года в своем доме в Александрии, штат Вайоминг. Ему было 87 лет. Сын адмирала, выпускник Военно-морской академии Аннаполис и ветеран двух войн, Боуэн был горячим приверженцем незыблемости морских традиций, первая из которых: «Не сдавать корабля врагу».

Боуэн командовал эскадренным миноносцем в годы Второй мировой, в годы Корейской войны — миноносной эскадрой, затем возглавлял противолодочные силы США. Но в интерпретации газеты «Нью-Йорк тайме», опубликовавшей некролог, выходило так, что горячее стремление адмирала привлечь к суду командира разведывательного корабля перевесило все былые боевые и карьерные заслуги и стало, по сути, тем главным, что обеспечило Боуэну заметное место в истории американского флота. Коммандер Бучер на четыре года пережил своего недоброжелателя.

Обвинение Бучера в том, что он единственный за 160 лет командир, сдавший американский корабль врагу, выглядело настолько чудовищно очевидным, что никто не припомнил (или не захотел вспоминать) куда более близкую историю канонерской лодки USS Wake (PR-З). Канонерку, построенную в Шанхае в 1927 году, первоначально назвали «Гуам». Это был один из последних в мире «стационеров»: так назывался боевой корабль, постоянно прикомандированный к заграничном порту, чтобы жерлами орудий поддерживать авторитет своего посольства в стране, где внутренняя обстановка не отличалась стабильностью. Именно таким стационером при посольстве Российской империи в Корее был русский крейсер «Варяг».

В Китае канонерская лодка «Вейк» имела задачу защищать американских католических миссионеров и граждан дружественных Америке государств. Начиная с 1939 года канлодку, куда бы она ни направлялась, постоянно «эскортировал» японский миноносец — Китай все больше подпадал под влияние императорских вооруженных сил. После японской атаки на Пёрл-Харбор в Шанхае «Вейк» была захвачена без единого выстрела. Немногие из 59 членов экипажа, уцелевшие в японском плену, затем рассказывали, что попытка взорвать корабль не удалась «по непонятной причине». Командование американского флота предпочло не вникать, почему для отражения пешей японской атаки не были использованы две трехдюймовые орудийные башни и семь пулеметов Льюиса 30-го калибра. Шанхайская история давно поросла быльем, ее как бы не существовало вовсе. Просто Америка больше никогда не имела военного корабля с именем «Вейк».

В вооруженных силах США есть три типа военных трибуналов — Summary, Special и Gепегаl. Первый рассматривает незначительные проступки в упрощенном порядке, решение выносится единолично одним судьей. Максимальная кара значительно мягче, чем у трибуналов более высоких ступеней, — наказание в дисциплинарном порядке, удержание из денежного содержания проштрафившегося военнослужащего не более половины на срок не свыше трех месяцев или краткосрочный арест. Есть, однако, процедурная тонкость. Обвиняемый должен дать письменное согласие на рассмотрение дела в этой инстанции до начала слушаний. Тем самым он отдается на милость дисциплинарного устава, не имеет права оспаривать в дальнейшем свою виновность и обжаловать меру наказания. Для несогласных есть Специальный трибунал.

Приговоры Специального трибунала уже гораздо жестче. Правда, и здесь срок заключения не превышает одного года — в зависимости от тяжести содеянного. Денежный штраф, как правило, налагается в размере двух третей должностного оклада виновного на срок до шести месяцев. Понятно, что флот отнюдь не намеревался келейно пожурить Бучера, а желал наказать примерно, по всей строгости. Поэтому речь сразу зашла о трибунале третьей ступени.

Генеральный военный трибунал рода войск США может выносить приговоры вплоть до смертной казни, пожизненного срока (или нескольких пожизненных), может уволить со службы — палитра наказаний очень широкая. Обвиняемый имеет право отказаться от защиты военного юриста или нанять за собственный счет гражданского адвоката. Предать военнослужащего суду Генерального трибунала можно по представлению прямого начальника виновного. Но прежде статья 32 Кодекса военной юстиции США требует назначения Следственной комиссии. Она наделена правами вызова и допроса свидетелей, приведения их к присяге для дачи показаний в открытых и закрытых заседаниях, использует различные методы сбора информации и является, если так можно выразиться, судебными «праймериз», где выявляются все обстоятельства и мотивы преступления, линии обвинения и защиты. Трибунал получает как бы конспект будущего процесса вместе с определенной уверенностью, что в ходе судебного следствия обвинение не развалится.

Наиболее существенное отличие от советского (да и российского тоже) служебного дознания в том, что Следственная комиссия работает гласно в присутствии зрителей и прессы. У нее есть право объявлять закрытыми слушания лишь отдельных эпизодов. Но есть и обязанность всякий раз объяснять причину закрытия информации для публики. Вердикт Следственной комиссии официально носит рекомендательный характер. Если военнослужащему невыгодно открывать карты раньше времени, он вправе вообще отказаться от комиссионного объяснения и сразу требовать трибунала. Но Бучер прекрасно понимал, что комиссия даст ему национальную трибуну, чтобы мобилизовать в свою пользу общественное мнение.

Ему не дали ни отдохнуть, ни подлечиться. Буквально на следующее после Рождества утро начались объяснения с начальством, которые плавно перетекли в допросы. Уже 20 января 1969 года было объявлено о созыве Следственной комиссии. Командование флота решило — «для удобства главных действующих лиц» — провести слушания на базе морских амфибийных сил в Коронадо. Ныне это всемирно известный Центр подготовки морского спецназа SEALS, очень компактный закрытый гарнизон к югу от Сан-Диего, на противоположном берегу бухты почти у самой мексиканской границы. Российскому кинозрителю это место знакомо по фильму «Солдат Джейн» с великолепной Дэми Мур в главной роли. Ничто не помешало бы Следственной комиссии заседать в Сан-Диего, на главной базе Тихоокеанского флота США. Коронадо выбрали намеренно, чтобы ограничить доступ СМИ. Ожидался полный аншлаг, ведь только членов экипажа — 82 человека. Офицеры пригласили своих поверенных, немалое число мест зарезервировали для видных деятелей Пентагона. После дележки стульев в гарнизонном театре Коронадо, рассчитанном всего на 150 зрителей, пресс-служба флота объявила, что аккредитует не более 12 журналистов. Это вызвало взрыв возмущения в американских масс-медиа. В течение года тема «Пуэбло» побывала первополосной практически в каждой газете. Но флот стоял на своем. Жеребьевка изданий совершилась в Вашингтоне на основании критериев, известных только US Navy.

Среди дюжины удачливых журналистов оказался Тревор Амбристер. Тревор прибыл представлять знаменитый в те годы Saturday Evening Post, но пока он добирался до Сан-Диего, издание еженедельника неожиданно прекратилось. Таким образом, Тревор, располагая драгоценным для медиа-сообщества аккредитационным удостоверением, де-факто уже никого не представлял. Этим немедленно воспользовался мужской журнал Saga, который оказался счастлив заполучить эксклюзивный материал допросов Бучера, и они быстро сладили авторское соглашение с Амбристером.

В Коронадо аккредитовались наиболее известные репортеры Америки. Но Тревор запомнился своей дотошностью, задавая наибольшее число уточняющих вопросов. Важно, что он задавал их и после окончания следствия, когда внимание общества к делу Бучера заметно ослабло. Амбристер проявил исключительную настойчивость в поиске новых и новых свидетельств. Алану Хэмпфиллу часто звонили моряки «Пуэбло» отовсюду — от Канзаса до Йокосука, — и советовались, стоит ли им откровенничать с въедливым Тревором. Прочитав его публикацию, Хэмпфилл без комментариев отдал журнал жене. Джин сказала: «На протяжении получаса от этого невозможно было оторваться!» Не сговариваясь, супруги высказали одну мысль — это будущая книга. Они уже знали, что свою книгу пишет Пит. «Моя история» Бучера замечательна обилием откровенных деталей о захвате корабля и ужасных подробностях плена. Таких деталей не мог знать больше никто. Но это в большей степени личный взгляд, не претендующий на обобщения. Книга Амбристера — полный анализ ситуации, взгляд на нее с разных точек зрения, глубокий и беспристрастный. Он прошел всю цепочку принятия и исполнения решений — в Белом доме, в штабе военно-морских сил США в Японии, в гавайской штаб-квартире Тихоокеанского флота. Это была очень кропотливая работа.

Председателем Следственной комиссии назначили кэптена Уильяма Ньюсома. Были допрошены все члены экипажа, включая гражданских океанографов. Но основной фигурой слушаний стал, разумеется, Ллойд «Пит» Бучер. Интересы коммандера защищал гражданский адвокат Майлс Харвей. Начиная от приемки «Пуэбло» от судоверфи в Бремертоне и до репатриации экипажа из КНДР Бучер выдержал длительный допрос, охватывающий все аспекты его деятельности на борту командира корабля…

Но — командира ли? Лицо, лично отвечающее за боевой корабль, во флоте США называется СО — commanding officer, «командующий офицер». Но Бучер не был единоличным командиром. CINCPACFLT (командующий Тихоокеанским флотом США) распорядился, чтобы операционный и управленческий контроль в области «исследований» был передан под командование операционного офицера лейтенанта Харриса. Стефан Р. Харрис, Research Officer, морскую форму носил только номинально, поскольку служил в Агентстве национальной безопасности. Занимая третью позицию на корабле, именно этот человек решал, куда кораблю идти, какие цели прослушивать. Бучер не тот человек, кто допустил бы двоевластие на борту, однако де-юре это выглядело так.

К тому же очень часто Бучера называли шкипером многие лица, включая президента Линдона Джонсона, самого Верховного Главнокомандуюшего. Тем самым постоянно подчеркивалось — «Пуэбло» принадлежит американскому флоту, но это не боевой корабль! Два пехотных пулемета не в счет.

Но именно этот важнейший аргумент в унизительной полемике с карликовым коммунистическим режимом стал главным тормозом в попытках Пентагона усадить Ллойда Бучера на скамью подсудимых. Пятеро адмиралов и один каперанг за следственным столом в Коронадо скоро начали сознавать, что предъявить аргументированное обвинение не получается. Дело даже не в том, что нелепо требовать от грузовой шаланды боевой доблести миноносца. В ходе следствия обнаруживались все новые подробности программы AG ER, одна неприятнее другой. Так, оказалось, что первоначальная смета реконструкции «Пуэбло» была сокращена почти наполовину — с пятнадцати миллионов долларов до. восьми с половиной… Все средства были направлена на устройство «хижины» SOD Hut — надстройки радиоэлектронной разведки и ее начинку. Множество важных позиций ремонта были попросту игнорированы заказчиком. На ходовых испытаниях в Бремертоне обнаружились четыре сотни дефектов, 77 из которых оказались настолько серьезными, что корабль признали непригодным для океанского плавания. Устранение замечаний на верфи Пьюджет Саунд заняло шесть месяцев. Но и после этого не удалось добиться нормальной работы гирокомпаса, радиолокаторов, внутренней системы связи и главное — рулевой машины, которая выходила из строя по несколько раз в сутки! В Иокосука корабль пришлось поднимать в сухой док, но даже дотошные японцы оказались не в силах отрегулировать капризный руль старушки «Пуэбло». За две недели похода Бучер терял контроль над движением корабля около 60 раз.

Навигационный экипаж на треть состоял из новобранцев, впервые увидевших в море. По низам корабля постоянно гуляла вода — категорическое требование шкипера установить в надстройке водонепроницаемые двери так и не было выполнено.

Напичканный новейшей радиоэлектроникой для прослушивания чужой связи, для своих «Пуэбло» был почти глухонемым. Не хватило средств для замены корабельной радиостанции. 24 лет от роду, рация не просто устарела. Грузовую шаланду строили для нужд армии, и система связи была армейская, отличная от флотской. Разобраться с радио — это была первая строка в личном плане Бучера, когда он принимал командование.

Флот оказался глух к просьбам Бучера уменьшить огромное количество секретных инструкций и руководств на борту, явно ненужных в походе. Ему было категорически отказано в установке средств экстренного подрыва засекреченной аппаратуры. Вообще старая калоша оказалась сплошным парадоксом: она толком не умела ни плавать, ни тонуть.

— Вы обвиняете меня в том, что я не затопил «Пуэбло», открыв кингстоны в момент корейского захвата, — заявил коммандер комиссии. — Должен сообщить, что кингстоны на корабельном днище имеют слишком малое поперечное сечение. По расчетам инженеров верфи, затопление корабля самотеком через кингстон заняло бы двадцать один с половиной час!

Во время промежуточной стоянки на гавайской базе Пёрл-Харбор Бучер вновь докладывал о возможности развития ситуации по худшему сценарию, чем простое преследование. 2 пулемета 50-го калибра установили только в Японии. Пристрелка оружия не производилась, пулеметные расчеты не получили вообще никакой подготовки.

Адмиралы ерзали в своих креслах, поглядывали на большие круглые часы над дверью справа от них, снова смотрели то на Бучера, то на лежащие перед ними нормативные акты.

— Пулеметы 50-го калибра, — продолжал опальный коммандер, — незнакомы моему помощнику по вооружению, который не получил никакой формальной подготовки по их применению… Одно из последних напутствий, высказанных мне адмиралом Джонсоном в Японии, было следующее: я должен использовать пулеметы только при крайней необходимости, иначе стрельбой я спровоцирую кого-либо к вооруженному нападению на корабль. Я не был уверен в моей способности использовать пулеметы, и не было защиты, позволяющей людям стоять за ними в момент стрельбы.

— После того, как вы остановились и пошли следом за корейским кораблем, предпринимались ли попытки поджечь корабль или уклониться от преследования?

— Нет, сэр. По приказу следовать за ним я приказал двигаться малым ходом и положил руль на пять градусов влево. Я решил, что у меня нет больше возможностей уклониться или сопротивляться… К этому времени мы еще не уничтожили всех секретных бумаг на борту, глубина не позволяла выбросить их за борт, я постоянно думал, как их уничтожить, еще кое на что я был зол, когда все это случилось… Мне казалось, что мы могли надеяться продержаться, успеть уничтожить все секретные документы.

— Вы понимали, что первая попытка северных корейцев высадиться на борт дает вам достаточные основания немедленно начать уничтожение секретов?

— Нет, сэр. Я не знал их намерений в то время… Я не обдумывал этого вопроса, поскольку имел четкие указания не накалять обстановку инициативно, и ожидал обещанной поддержки.

— Вы застопорили ход — зачем?

— Приказали северные корейцы. Я надеялся, что хотя бы таким способом мне удастся вывести корабль из-под огня.

— Вы когда-нибудь задумывались, что вас могут атаковать и что в этом случае вы будете делать?

— Это никогда не приходило мне в голову. Я ничего об этом не читал. Никто из начальников со мной об этом не говорил.

— Когда вы оказались в этой ситуации, какие действия вы сочли наиболее важными?

— Во-первых, информировать командование, во-вторых, успеть уничтожить как можно больше секретных материалов на корабле.

Адмирал Боуэн кивнул кэптену Ньюсому, который начал читать с листа заранее заготовленные вопросы: «Когда вы приняли решение капитулировать, это ваше единоличное решение или вы советовались с вашими офицерами?

— Это мое самостоятельное решение

— Коммандер, определенно одним из наиболее секретных элементов корабля был его персонал, не так ли?

— Да, сэр.

— В таком случае… вы приняли взвешенное решение, что вместе с кораблем вы сдаете и самую секретную его часть, экипаж?

— Да, сэр, это верно.

Объявили короткий перерыв. В 14.47 кэптен Ньюсом вернулся за судейский стол, заседание Следственной комиссии продолжилось. Настроение ее председателя было мрачным.

— Коммандер Бучер, — начал он, — моя обязанность предать вас военно-морскому трибуналу, если обнаружатся факты… изобличающие вас в нарушении статьи 0730 Устава ВМС США, которая гласит: «Командир корабля не имеет права передавать управление кораблем любым лицам, представляющим иностранное государство; не разрешает никому из подчиненного ему персонала выполнять распоряжения вышеупомянутых лиц до тех пор, пока он располагает властью на борту». Вы, безусловно, советовались по поводу этого щекотливого момента с адвокатами… и не дали никаких показаний в этой связи. Предупреждаю, что все сказанное вами может быть использовано простив вас на процессе военного трибунала.

— Мы внимательно изучили эту ситуацию, — взял слово адвокат Бучера Майлс Харвей, — в свете ваших предупреждений. Относительно событий 23 января 1968 года коммандер Бучер дал показания комиссии достаточно полно и во всех деталях.

Харвей обернулся к своему клиенту:

— Единственный вопрос, коммандер. Скажите, с того момента, как первый северный кореец поставил ногу на палубу «Пуэбло», сколько времени вы имели возможность контролировать свой корабль?

— Ни секунды, — ответил Бучер.

— Полагаю, мы можем продолжить ваш допрос, — сказал капитан Ньюсом. — Вот и продолжим с того момента, когда корейцы поднялись на борт. Что они сделали в первый же момент, не в радиорубку ли отправились?

На лбу Бучера выступили капельки пота. Он прищурился и нервозно ответил:

— Как раз именно так. Они пошли на мостик и в радиорубку. Я в тот момент был обеспокоен появлением корейских истребителей над кораблем, которые тоже открыли по нам огонь. Поэтому я быстро схватил микрофон громкой связи и потребовал от своих людей прекратить управление кораблем… Корейцы поставили в мостике солдат и сами повели корабль… экипаж согнали на бак, и я продолжал настаивать, чтобы мои моряки не сопротивлялись. Американский энсин лежал раненный на полу рулевой рубки до самого прибытия в Вонсан.

— Однако перед тем, как группа захвата высадилась на «Пуэбло», — продолжал капитан Ньюсом, — вы приказали лейтенанту Харрису передать на берег сообщение, что уничтожение секретных материалов не закончено?

— Да, сэр, я приказал.

— Знали ли вы, что вам не хватит времени уничтожить файлы и технику, когда позволили корейцам высадиться на корабль?

— Да, сэр.

— Когда они высадились, вы поняли, что корейцы планировали захватить корабль и увести его в Северную Корею?

— Я не мог знать их намерений. Я мог предполагать такую возможность, но не был до конца в этом уверен.

Адмиралы пристально уставились на Бучера.

— Вы показали, что документы, сложенные вашими матросами в мешки от матрасов, не были удалены с корабля, — сказал адмирал Уайт. — Они были так велики или у вас не хватило времени выбросить их за борт?

— Нет, сэр. Я не могу сказать, почему их не вынесли.

— Коммандер Бучер, — вновь вмешался адвокат Харвей, — была ли какая-то часть секретной корабельной документации не уничтожена?

— Нет. Уничтожено все, что касалось самого корабля. Я отвечаю за это своей подписью, — сказал Бучер, — которая, как известно, уже имеется в материалах дела.

— Я обращаю внимание комиссии, — сказал адмирал Бовен очень хладнокровно и осторожно, как если бы ловил бабочку, — командир корабля категорически заявляет, что все секретные материалы, относящиеся к кораблю, были ликвидированы. Правильно я вас понял, коммандер Бучер?

— Именно так, Адмирал. Я отвечаю за корабль в целом. Вместе с тем я не знаю… Насколько я информирован, большинство материалов…

К вопросу утопленных документов комиссия возвращалась еще не раз. В феврале 1968 года кризисная рабочая группа по «Пуэбло» изучала возможность поднять материалы — высказывались опасения, что до них доберутся русские (в Вашингтоне еще не знали, что главному противнику уже незачем нырять так глубоко!). Предлагалось использовать необитаемые подводные аппараты, при помощи которых летом 1966 года удалось обнаружить и поднять водородную бомбу, потерянную американским бомбардировщиком в районе испанской деревушки Паломарес. Разведка ВМС разработала план. Авианосец «Энтерпрайз» и американские истребители с баз в Южной Корее обеспечивают воздушное прикрытие в течение десяти дней. За этот период, действуя в светлое время суток, предполагалось найти и поднять мешки с бумажными файлами. Рабочая президентская группа сделала благосклонное заключение: «Законная демонстрация американской активности с малым риском провокаций». Однако глава военно-морских операций адмирал Томас Мурер высказался категорически против: «Риск выше выгоды» и напомнил, что район поиска вплотную примыкает к территориальным водам КНДР.

Но за прошедший год новые возможности блестяще продемонстрировала атомная подводная лодка «Хэлибат», которая с помощью самоходных поисковых устройств нашла и обследовала обломки советской ракетной подлодки K-129, затонувшей в Тихом океане на глубине 5400 метров. Одно из достоинств «Хэлибат» заключалось в высокой скрытности: все манипуляции на грунте выполнялись без всплытия подлодки на поверхность. Глубины вблизи порта Вонсан на корейском континентальном шельфе значительно меньше и вполне доступны для водолазов. Их участие было необходимым, поисковые «рыбки» специальной субмарины в то время еще не имели манипуляторов и могли лишь фотографировать объект и фиксировать его координаты. Отсюда объясним повышенный интерес комиссии к документам «Пуэбло» на корейском шельфе, но пока нет сведений о предпринятых попытках их подъема. Что было бы вполне логично с большой вероятностью успеха.

Поскольку Следственная комиссия не является субъектом права и выносит только рекомендательные вердикты, у нее нет обвиняемых, подозреваемых и свидетелей. Последних приводят к присяге, но деликатно именуют экспертами.

Комиссия заслушала многих офицеров оперативного управления и разведки ВМС, Тихоокеанского флота США и морского командования сил, расквартированных в Японии. По вызову с Гавайев прилетел кэптен Джон Мерокчи, его коллега Пит Гледдинг был вызван из своего дома в Техасе. Были также допрошены лейтенант Эд Брукс, лейтенант-коммандер Дэн Флесинджер, кэптены Уильям Евеpeтт, Томас Двайр и Форест Пис — этих доставили военным бортом из Иокосука. Оскандалившийся контр-адмирал Фрэнк Джонсон по интернациональному принципу военных «не умеешь сам — учи других» получил назначение в военно-морскую академию Аннаполис. Вначале он был допрошен в закрытом заседании. Но его ответы оказались столь ошеломляющими, что Следственная комиссия решила, что пусть уже лучше Джонсон озвучит их на публике сам, чем впоследствии выпутываться флоту.

Адмирал Фрэнк Джонсон, грушеподобный толстяк-коротышка, сверкал своими черными ботинками на золотистом ковре в зале заседаний гарнизона Коронадо. Он заметно нервничал, постоянно одергивал рукава своего мундира и теребил галстук. Он почему-то произносил название корабля на свой странный манер «Пу-ау-бло», когда начал свой спич не очень убедительно:

— Я готов ручаться трибуналу, коммандеру Бучеру и всей команде «Пу-ау-бло», что очень серьезно и долго размышлял о любых источниках опасности… для корабля. Я никогда не послал бы его в море на задание без обеспечения надлежащей защиты по требованию.

Повисла неловкая тишина.

— Адмирал, — спросил кэптен Ньюсом, — вызывало ли у вас беспокойство количество секретных материалов на корабле?

— Нет, не особенно…

— Когда вы посетили «Пуэбло» на базе Иокосука, обсуждали ли вы вопрос вооружения с командиром?

— Никогда я не имел намерений ограничить права командира корабля на использование оружия, если он считает необходимым его применить. Это его прерогатива.

— Вы свидетельствовали, что уже имелся определенный план мероприятий по защите корабля, — заметил адмирал Уайт. — В таком случае, можно ли было реально использовать запланированные силы и средства?

— Я уже говорил, что по телефону имел договоренность с Пятым воздушным корпусом и с командующим 7-м флотом.

Адмирал Уайт покачал головой:

— Тогда следует признать, что мы планировали использовать силы, которых не существует.

— Рассматривая здесь процесс принятия мною решения, — адмирал Джонсон заерзал на своем стуле, — я снова возвращаюсь к тому факту, что ни один американский корабль не подвергался нападению уже 160 лет. Это настолько очевидно, что против биться об заклад мог бы только богач вроде Говарда Хьюза.

— Вы постоянно ссылаетесь на концепцию запроса по телефону, — ледяным тоном произнес адмирал Боуэн, — которая, как мне кажется, несколько вводит нас в заблуждение, поскольку на самом деле по телефону вы ни с кем ни о чем конкретном не договорились. Это что же, просто фигура речи?

— Не более чем всякая другая договоренность по телефону. Которая зависит от конкретной ситуации, от боевой готовности сил. При любых действиях необходимо учитывать оба этих фактора…

— Достаточно, — вспыхнул адмирал Боуэн. — Это, конечно, не предусматривало ситуации, с которой мы столкнулись.

— Спасибо, что вы были честны, адмирал, — сказал Бучер, когда все закончилось. Джонсон был сконфужен. Он кивал и ласково улыбался командиру «Пуэбло», его губы шевелились, но не было слов.

Контр-адмирал Джордж Касселл, бывший помощник начальника Оперативного управления ТОФ США на Гавайях сменил Джонсона на свидетельском месте.

— Я констатирую, — начал адмирал Боуэн, — что миссия «Пуэбло» планировал ась без любых внешних средств ДЛЯ ее защиты. То есть Международное морское право было единственной защитой. Но когда его нарушили, вы ожидали, что корабль сумеет защитить себя?

— Да, мы так считали, — подтвердил контр-адмирал.

Бучер глядел прямо перед собой, не поднимая глаз на Касселла.

— Вы полагали, что два пехотных ручных пулемета — это защита?

— Да.

Адмирал Уайт нахмурился:

— Корабль имел на борту опасно крупную массу секретной документации. Как же можно было назначить ему «минимальный» риск?

— У меня нет объяснений, — спокойно ответил Касселл, — поскольку это вне пределов моей компетенции.

Долговязый кэптен Джон Вильямс, стриженный под ежик, специально был вызван из Вашингтона, чтобы дать официальные разъяснения — как предписано по всем правилам уничтожать секретные документы и оборудование.

— Аварийное уничтожение, — начал Вильямс неторопливо, — является аспектом обеспечения физической безопасности, который подразделяется на три главных действия…»

Члены комиссии свирепо уставились на него. Репортеры тихо стонали. Разъяснение грозило затянуться до утра.

— Криптографическое оборудование может быть затоплено вместе с кораблем на глубине не менее 100 футов в соответствии с циркуляром NWP-50-A. — То была монотонная речь закостенелого бюрократа. — Есть некоторые подходящие ссылки по части уничтожения документов… Вот (снова номер циркуляра): «Они могут быть измельчены машинкой-шреддером и выброшены за борт в темное время суток в специальных мешках, обеспечивающих погружение…»

— Наверное, если не ночью, это несколько осложняет жизнь, — едко усмехнулся адмирал Гримм, но кэптен Вильямс не понял иронии. Он продолжал настаивать, что Бучер и его люди были обязаны уничтожить весь секретный материал (весом до одной тонны, что кэптен признал) за час или даже меньше. Даже под орудийным огнем.

— Кэптен, — спросил поверенный Харвей, — что, по-вашему, более важно: уничтожение секретных документов, которые могли попасть в руки недружественного государства, или сохранение человеческих жизней?

— Это вопрос судебных процедур, а я вам инструкцию читаю, — невозмутимо пожал плечами кэптен и принялся читать второй раз, к ужасу журналистов.

— То есть ликвидация гостайны — абсолютный приоритет?

— Основываясь на инструкции — да, — твердо сказал кэптен Вильямс.

— Кэптен, отводя на эту процедуру один час, вы принимаете во внимание такие факторы, как ранение и смерть?

— Я не могу предсказывать возможные последствия.

Адмирал Боуэн выглядел утомленным:

— Мне кажется, что в нашем высокотехнологичном флоте в области ликвидации секретов нации, которые не должны достаться противнику, мы не далеко продвинулись от уровня каменного века…

Кэптен Вильямс покраснел. Он в этот момент как раз пил уже пятый стакан воды и облил мундир: реплика адмирала под руку пришлась…

Объявили перерыв.

На своей пресс-конференции 13 января 1969 года кэптен Ньюсом твердо заявил, что экипаж «Пуэбло» нарушил Кодекс поведения американского военного моряка. Они не только не оказали сопротивления, но сотрудничали с захватчиками — шкипер сделал широковещательное заявление с обвинением своей страны в шпионских действиях, все моряки подписали коллективное письмо президенту США, давали показания северокорейским следователям… Однако через месяц, 20 февраля, кэптен заявил: «Предстоит выяснить, выполнимы ли были положения Кодекса в той ситуации… Одной из задач Следственной комиссии следует признать изучение Кодекса на его соответствие современным реалиям, в целом и в отдельных деталях, и можем ли мы рекомендовать командованию Флота частичную модернизацию документа. Мы имеем прекрасную возможность сделать все как надо».

Почему же Navy так резко изменили свою позицию? «Мы получили длительные и поучительные разъяснения из разных источников», — туманно объяснил кэптен Ньюсом. Что это за источники, он отказался комментировать. Без сомнения, они правительственные. Видя, что следствие забуксовало, адмиралов наверняка познакомили с выводами аналитиков разведывательного сообщества, чтобы дознаватели в патриотическом задоре не наломали новых дров. Детальное знакомство с ситуацией на многое открыло глаза членам Следственной комиссии.

Например, какую цель имел Пхеньян? В Вашингтоне пришли к выводу, что КНДР действовала самостоятельно, исходя из общей идеи воссоединения страны. ЦРУ заключило, что решение захватить американский разведывательный корабль принималось на самом высоком уровне. Не исключено, что первоначальным было намерение просто побеспокоить «Пуэбло». Решение конвоировать корабль в Вонсан могло возникнуть позднее, в ходе атаки, когда американцы не пришли своим на помощь.

Воздушная разведка обнаружила захваченный корабль 25 января все еще в Вонсане, на рейде в окружении 7 «комаров» — малых ракетных катеров советского производства 205-го проекта. Дешифровка фотографий не обнаружила следов повреждений. 12 февраля по сообщениям из агентурных источников стало известно, что «Пуэбло» отбуксировали на противоположный берег бухты Вонсан, в расположение военно-морской базы Мунпьян-ми. 29 апреля военная разведка США засекла «Пуэбло» уже в Наджине, небольшом порту у самой советской границы. Разумеется, неслучайно. Американцы никогда не отважились бы на силовую акцию освобождения в нескольких километрах территории главного противника. К тому же знакомиться с трофеями именно здесь было одинаково удобно как советским, так и китайским техническим экспертам.

Каковы были действия СССР? 28 января ЦРУ фиксировало необычный полет в Пхеньян самолета ТОФ (не тот ли Ил-14 командующего флотом Н. Амелько, на котором был доставлен советский посол Судариков?). По мнению разведывательного агентства, на борту самолета могли находиться криптоаналитики КГБ. 1 февраля разведка ВМС США засекла на выходе из Приморья в Японское море ракетный эсминец класса «Кильдин», эсминцы классов «Котлин» и «Рига» и четыре военных вспомогательных судна. После 5 февраля, когда американская авианосная группировка отошла от берегов Кореи к югу, советский Тихоокеанский флот был представлен в районе Вонсана уже 13-ю кораблями — в том числе два ракетных крейсера, три ракетных эсминца, два танкера и два разведывательных «траулера».

Чем американцы планировали ответить? Воздушный удар по Вонсану — 92 самолета США и Республики Корея. Но это прямая агрессия и третья мировая война в перспективе. Минирование Вонсана с воздуха — 17 самолетовылетов с борта «Энтерпрайз», постановка 83 морских мин за одну ночь. Малоэффективно, как и морская блокада Вонсана. Она могла бы сократить внешнюю торговлю Северной Кореи не больше, чем 25 процентов. Захват северокорейских торговых судов — но как практически? Теплоходов всего пять, каждый тоннажем меньше 2000 тонн, и их еще нужно разыскать.

К 26 января разведывательное сообщество США начало прогнозировать вероятные ответные действия КНДР.

Госдеп полагал, что возможны «элементы торга»: корейцы отпустят, по крайней мере, часть экипажа в ответ на комбинацию из предупреждений, очевидных военных приготовлений и демонстрации силы. Но все это не гарантировало результата и могло повредить сложным отношениям Америки с Южной Кореей. Далее, коммунисты могли бы расценивать локальную военную операцию (типа блокады, нападения на ограниченный набор северокорейских целей и т. д.) как успокоение американского общественного мнения. В этом случае американская команда была бы немедленно «наказана», если не уничтожена физически. В качестве ответных мер прогнозировались бомбардировки северянами военных аэродромов на Юге и даже американских авианосцев. Госдепартамент пришел к выводу, что ограниченный удар по красной Корее заставит СССР принудить Пхеньян, несмотря на внешнюю риторику, свернуть конфликт. Проблема состояла лишь в том, что ни один из сценариев не гарантировал возвращения моряков, не говоря уже о корабле.

А если бы Пхеньян решился на полномасштабный ответный удар?

Северная Корея могла бы немедленно атаковать войска южан двенадцатью мотострелковыми дивизиями и одной бригадой, вплотную придвинутыми к Демилитаризованной зоне. Более масштабное наступление силами 20–22 дивизий (из общего числа 25) при поддержке до 500 боевых реактивных самолетов потребовало бы от корейцев некоторой непродолжительной подготовки. Численное превосходство над ВВС Республики Корея аналитики определили как «существенное» — как минимум двойное. Все северокорейские истребители МиГ-21, МиГ-19, МиГ-17 и большинство фронтовых реактивных бомбардировщиков Ил-28 были рассредоточены в оборудованных природных пещерах и бетонных капонирах, как и запасы авиационного горючего. Воздушные силы южан насчитывали 203 самолета. Горючее, радиолокаторы, узлы связи и прочая инфраструктура не имели капитальных укрытий и стали бы легкой добычей в случае нападения — так же 150 американских самолетов, базировавшихся в Южной Корее. Уязвимость летных полей позволила рассчитать ожидаемые потери: 70 самолетов были бы уничтожены при первом авиационном налете северных корейцев, еще 110 — при втором.

Между тем широкое освещение в прессе работы Следственной комиссии делало свое дело. На фоне сотен гробов из Вьетнама 82 выживших в нечеловеческих условиях азиатского плена однозначно выглядели в глазах нации героями, а дознаватели — упрямыми мучителями хороших парней.

Кого могли оставить равнодушным такие, например, откровения Бучера:

— Мне предложили две минуты на размышление: подписать документ или меня расстреляют. Мне приказали стать на колени на полу, и я стоял на коленях, как сейчас, — пальцы Бучера стучали по полированной дубовой панели, — упершись лицом в стену. Я знал, что это худшая из пыток — заставить ждать выстрела. И я ждал. Ровно две минуты.

Повисла пауза.

— Коммандер, вам угодно прерваться на это время? — спросил адмирал Бовен.

Бучер залпом выпил стакан воды.

— Сэр, я бы рад этого попросить, если имею право… — Бучер вытер лоб и выпил еще один полный стакан. — Но я все-таки закончу. Две минуты, которые я простоял на коленях, я повторял единственную фразу: «Я люблю тебя, Роза», и это сохранило мне разум в ожидании смерти.

Бучера охватила нервная дрожь, к нему направился врач, капитан Ренсом Артур. Адмиралы поднялись из-за стола и вышли из зала. Кэптен Ньюсом с удовольствием поспешил бы следом, но он не смел разрушить эту драму момента истины — репортеры растерзали бы его.

— Раздался выстрел, — продолжал Бучер. — Полковник сказал: «Добейте этого сукина сына камнями, раз вышла осечка». Ноя уже понял, что со мной играют… Но корейцы тоже поняли, что их намерения разгаданы. Тогда они сказали, что будут расстреливать моряков, и начнут с самого молодого, если я не подпишу. Я не был готов смотреть, как будут убивать моих парней. И я согласился подписать заявление.

Увидев, что Бучер покинул свидетельское место, Энсин Харрис вошел в зал и положил записку на стол перед своим командиром. «Дорогой капитан, мы тут все вместе собрались неподалеку и предлагаем отметить это дело. Мерзавцы Бучера».

— Их преданность друг другу была замечательной, — сказал один адмирал об экипаже. — Это смягчает любые другие суждения о них.

С 20 января 1969 года трибунал заседал более 200 часов и заслушал 140 свидетелей (71 — в открытом заседании). Протоколы допросов насчитывали 3392 страницы. Адмиралы вылетали в Норфолк, штат Вирджиния, чтобы проинспектировать однотипное судно «Палм Бич». Но они не открыли новых «фактов и обстоятельств». На практике полномочия Следственной комиссии оказались намного скромнее, чем прокламировалось. Многие свидетели просто проигнорировали ее вызовы. Так и не удалось допросить официальных лиц судоверфи в Бремертоне, командующего вспомогательных сил Тихоокеанского флота США контр-адмирала Эдвина Хупера с Гавайских островов и бывшего командующего Тихоокеанским флотом полного адмирала Гранта Шарпа. Шарп вышел отставку и проживал в Сан-Диего, переехать на противоположную сторону залива в Коронадо он просто не захотел. Не удалось допросить ни одного представителя Агентства национальной безопасности, военной разведки, Объединенного комитета начальников штабов.

— Эти органы вне моей досягаемости, — жаловался журналистам адмирал Боуэн. — У меня нет полномочий допросить целиком правительство Соединенных Штатов.

Тем временем пресса начала показывать зубы. Характерная публикация начала февраля 1969 года — язвительная реплика прославленного фельетониста Арта Бухвальда: «Военно-морское шоу: миссия невыполнима»:

«— Коммандер, есть замечательное назначение ДЛЯ вас.

— Да, сэр, что это за должность?

— Флот хочет, чтобы вы приняли под командование корабль, пошли на нем к реке Янцзы, промерили речной фарватер и взяли образцы грунта. Мы снабдим вас самым современным и совершенно секретным оборудованием для этой миссии.

— Это замечательно, сэр. Какой корабль я получаю для выполнения этой задачи?

— Мы переделали траулер ДЛЯ ловли сардин в боевой корабль. Это будет корабль самого высокого класса, и любой офицер был бы горд командовать им.

— А чем он вооружен, адмирал?

— Вы имеете в виду пушки и прочее?

— Разумеется. Если я иду в реку Янцзы, разве я не должен иметь оружие ДЛЯ обороны, если кому-то вздумается на меня напасть?

— А почему кто-то захочет на вас нападать?

— Причин, я думаю, нет. Однако мне всегда казалось, что боевой корабль должен иметь какое-то оружие…

— У флота не хватит пушек, чтобы ставить их на все корабли подряд. К тому же будет выглядеть провокационно, если у вас на борту совершенно секретное оборудование и вдобавок пушки.

— Но предположим, я буду атакован. Что тогда?

— Зачем кому-то нападать на вас, коммандер? В конце концов, вы всего лишь ищете образцы грязи на дне реки. Впрочем, дело ваше, коммандер. Если вы не хотите назначения, мы можем всегда найти кого-то еще.

— О нет, сэр, я желаю получить назначение, сэр, я только хотел уяснить, что я должен буду делать.

— Хорошо, вы получите полную разработку похода. Вы идете от Тайваня до Шанхая, делаете поворот и следуете прямо в Нанкин.

— Это — окончательный план?

— А что вы еще хотите узнать?

— Я не пытаюсь гнать волну, адмирал, но мне кажется возможным некоторое сопротивление со стороны китайцев моему плаванию по реке Янцзы, даже если оно — для сбора образцов грязи.

— Китайцы никогда не посмеют напасть на военный корабль Соединенных Штатов Америки! Они знают, что мы примем ответные меры немедленно.

— Тогда позвольте следующий естественный вопрос. Если вдруг потребуется, могу ли я рассчитывать на поддержку других наших кораблей?

— Конечно! Шестой флот будет готов полностью защитить вас.

— Но Шестой флот размешен в Средиземном море…

— Я ЗНАЮ, ГДЕ размещен Шестой флот. Мы не можем давать вам прикрытие от Седьмого флота, занятого войной во Вьетнаме; Тихоокеанский флот в Пёрл-Харборе на маневрах. Так что единственные доступные для непредвиденных обстоятельств корабли — из Средиземноморья. Вам, вероятно, придется продержаться под атакой до получения помощи оттуда.

— Чем же обороняться, сэр?

— У офицеров есть кортики, а матросам раздадим абордажные сабли из Музея флота. А если что-то случится, вы сделаете мне «динь-динь», и мы тут же будем у вас.

— Приятно сознавать, что я могу рассчитывать на вас, адмирал. Сэр, возможно, это глупый вопрос, но будет ли у меня возможность взорвать корабль, если вы не сможете добраться ко мне вовремя?

— Почему вы хотели бы взорвать хороший боевой корабль?

— Чтобы «им» не досталось все то секретное, что добывает грязь со дна.

— Знаете, коммандер, прежде чем пересечь мост, до него надо добраться. Подозреваю, следующий ваш вопрос будет о том, что вам делать, если вас захватят. Ха-ха-ха! Вот это был бы номер! А почему вы не смеетесь, коммандер?»

Параллельно военно-морской Следственной комиссии собственное расследование провело объединенное разведывательное сообщество, включая ЦРУ и разведки родов войск. Они пытались определить ущерб от потери «Пуэбло» со всем его содержимым. Аналитики проанализировали до 8000 разведывательных сообщений из стран социалистического лагеря и пришли к выводу, что противник получил непозволительно емкое представление о формах и методах сбора разведданных, особенно в азиатско-тихоокеанском регионе.

Собственную ревизию ущерба провело Агентство Национальной безопасности. Стало, наконец, понятно, сколько и чего утрачено. За точку отсчета было принято допущение, что корейцам вообще все досталось целым и невредимым: никто не мог внятно объяснить, что сожгли, что утопили в море… «Системы не было, — объясняли матросы, — хватали первое, что попадало под руки». Неприятным откровением стало узнать, что не все моряки проявили стойкость в плену, некоторые довольно подробно осветили содержание своей высокосекретной службы на корейских допросах. Но Агентство беспокоили главным образом бумажные носители информации. В АНБ были свято уверены, что электроника и радиоаппаратура никогда не будет «скомпрометирована». Без ежедневно обновляемых кодовых ключей проникновение в сети кодированной информации невозможно. О том, что этими криптоключами русских регулярно снабжает семейство предателей Уокеров, станет известно только через 18 лет. Только тогда Америка осознает чудовищность последствий захвата «Пуэбло» — и то не во всех деталях. Один из авторитетов заокеанской разведки обозначил ущерб так: равносильно информационному агентству, которое Пентагон вместе с Госдепом открыли бы посреди Красной площади!

В 1969 году следственная комиссия флота намеревалась предать трибуналу Бучера и некоторых его офицеров, однако дело было прекращено по личному вмешательству секpeтapя Navy. Почему?

Фактически, как только «Пуэбло» покинул порт Сасебо, в его адрес не было отправлено — «квитанции», подтверждающие прием, не в счет, — никаких официальных сообщений, распоряжений или приказов. В день захвата корабля коммандер Бучер передал на берег только две служебные радиограммы за своей подписью. А как же многочисленные депеши, на которые ссылаются исследователи этой истории, которые многие годы цитировала печать — их, что же, не было? Нет, были. Но информация, ставшая достоянием истории и по сути единственным достоверным источником в инциденте «Пуэбло», была передана в режиме, который в американском флоте называют «оператор — оператору». Зачастую это приватные разговоры двух радистов о чем угодно. О порядках в том или ином порту, злачных местах, рождественских подарках, а чаще всего о девушках. Содержание не главное. Важно поддерживать радиоканал в готовности к работе непрерывно. Часто атмосферные возмущения над океаном делают невозможным устойчивый прием, и тогда радистам приходится договариваться о поиске других работоспособных частот. Поэтому досужий треп в эфире на самом деле является холостым прогоном — постоянной проверкой готовности связи.

Бучеру под обстрелом было некогда писать донесения в свой штаб. Гораздо важнее было запутать корейцев, посылая им невнятные семафоры. Коммандер пытался маневрировать своей тихоходной «старушкой» в сторону открытого моря, следил за состоянием трех раненых моряков и одного умирающего и был серьезно ранен сам. Постоянная связь с радиоцентром COMNAVFORJAPAN в японском городе Камисейя стала жизненно важна.

13.27. «ПУЭБЛО»: «Они намерены открыть по нам огонь. Они собираются стрелять прямо сейчас!»

Это было первое сообщение о том, что события у корейского порта Вонсан начали развиваться в гораздо более горячем ключе, чем привычные преследования морских патрулей недружественной страны. К сожалению, в тот момент частота оказалась закрыта: радист в Камисейя принимал штормовое предупреждение о надвигающемся циклоне. Поэтому контр-адмирал Джонсон был извещен не сразу. Насколько «не сразу», история умалчивает. Зато точно известно, что большой босс Джонсона адмирал Шарп получил информацию лишь спустя несколько часов, когда корейцы уже ошвартовали захваченный корабль в своем порту. Командующий ТОФ США в это время находился в воздухе, совершая перелет с борта авианосца во вьетнамский порт Дананг.

13.30. «ПУЭБЛО»: «Нас сейчас захватят». (Повтор пять раз.) SOS SOS SOS. (Повтор 13 раз.)»

13.31. «ПУЭБЛО»: «Мы производим чрезвычайное уничтожение. Нам нужна помощь. SOS, SOS, SOS. Пожалуйста, пришлите помощь». (Повтор четыре раза.)

13:45. «ПУЭБЛО»: «Нас эскортируют сейчас, вероятно, в Вонсан. Повторяю — Вонсан, Вонсан».

Следом за этим — очень быстрый обмен между радиооператорами на корабле и в Камисейя, время приема-передачи не зафиксировано.

«ПУЭБЛО»: «Вы высылаете к нам помощь?» (Повтор четыре раза.)

КАМИСЕЙЯ: «Ваше сообщение направлено всем руководителям. COMNAVFORJAPAN организует силы поддержки. Какой лист ключа вы можете использовать сейчас? Последний мы получили с вашим сообщением “Посылаете ли вы помощь”. Пожалуйста, сообщите, какие листы ключей вы уничтожили и какие еще можете использовать».

«ПУЭБЛО»: «Имею только лист кода Q, остальные уничтожены. Корейцы принуждают нас идти в Вонсан. На борту трое раненых и один с оторванной ногой. Оружие мы не применяли».

14.10. КАМИСЕЙЯ: «Сохраняйте KW-7 (речь идет о криптотелеграфе Ortstes. — М.В.) до последней возможности. Оставайтесь на связи, мы слушаем вас постоянно».

14.11. «ПУЭБЛО»: «Понял тебя, Роджер, будем сохранять аппарат до последней минуты. Пожалуйста, помогите, нуждаемся в помощи прямо сейчас».

14.12. КАМИСЕЙЯ: «Мы с вами и делаем все возможное. Все действительно подняты на ноги, и сейчас авиация готовит несколько “птичек” для вылета к вам».

14.13. «ПУЭБЛО»: «Мы надеемся и ждем. Прямо сейчас мы уничтожаем все, что можем. Ничего не видно из-за дыма».

14.14. КАМИСЕЙЯ: «Мы действительно стараемся помочь. Вся информация от вас немедленно поступает командованию, и там координируют все меры, которые принимаются. Уверены, что процесс организации немедленной помощи начался. Ситуация немедленно докладывается командованию 7-го флота и сил ВМС в Японии, также Агентству национальной безопасности».

На долю обоих этих несчастных легла тяжкая ноша. Двухсторонний диалог, без обновления содержания, длился еще 7 минут — радист разведывательного корабля требует вооруженной поддержки, радист на берегу заверяет, что делается все возможное.

Все возможное делалось. Но флот изначально поставил себя в положение, когда сделать что-либо физически невозможно. Это полностью подтверждено в процессе допроса командующего Тихоокеанским флотом США адмирала Шарпа в подкомитете Палаты представителей. Отставной флотоводец послал подальше дознавателей, но Конгресс есть Конгресс. Не захотел переплыть залив, пришлось перелететь Америку. В Вашингтоне адмирала допрашивал конгрессмен Леннон.

ЛЕННОН: Вы готовы повторить здесь сказанное вами?

ШАРП: Я сказал, что согласен с Вами в том смысле, что хотя все ответственные лица находились на своих командных пунктах, мы оказались не в состоянии предпринять что-либо.

ЛЕННОН: Вы не смогли использовать свои силы и средства?

ШАРП: Да, это так.

ЛЕННОН: Тогда, может быть, они никуда не годятся?

ШАРП: О чем это вы?

ЛЕННОН: Насколько хороши ваши средства и силы, если их нельзя использовать по назначению?

ШАРП: Хорошо, я поясню: в данном случае обстоятельства сложились так, что мы не смогли применить наши боевые средства.

Адмирал Шарп давал свои показания американскому Конгрессу уже после того, как министр военно-морского флота распорядился прекратить следствие по делу Бучера. Чтобы хоть как-то мотивировать такую странную непоследовательность, ее облекли в форму человеколюбия — оставим в покое парней, которое и без того хлебнули горького до слез…

На самом же деле именно горячечный диалог двух радистов спас Ллойда Бучера от позора разжалования и, возможно, тюремного заключения. Грамотные юристы выстроили ему безупречную линию защиты. Дело приобрело всемирную огласку и болезненный общественный резонанс в США, что априори исключало возможность подчистить документацию на радиоцентре в Камисейя. Невозможно было скрыть очевидные факты и прежде всего лист кода «Q», объявленный на 23 января 1968 года для совершенно секретного криптотелетайпа двухсторонней связи KW-7 Orestes. То есть радиообмен велся не открытым текстом, а в режиме закрытой боевой связи. Можно ли объявить безответственным «трепом» драматический диалог двух радиооператоров? Да, командир американского корабля не подписывал этих радиограмм. На что имел уважительные причины, уводя свой корабль из-под обстрела. Но можно ли расценить «неофициальными» сообщения, которые вышестоящие штабы использовали при выработке своих несостоявшихся действий? Разве в их истинности кто-нибудь усомнился? Разве было доказано, что они не соответствовали действительности? Однозначно — нет.

Так можно ли обвинять командира корабля в том, что он тоже поверил заверениям с берега об обещанной помощи? Выходит, командира корабля обманул какой-то безвестный флотский enlisted radioman — старшина, а то и вовсе рядовой. Что же это за засекречивающая аппаратура боевой связи, в чьих она руках, кто ее контролирует? Коснись до суда, тот безвестный рядовой из Камисейя без труда бы вспомнил, сколько золотопогонников в тот злополучный день, что называется, висело у него на ушах, подсказывая убаюкивающие тексты. Откуда бы ему, безотрывно сидевшему за клавишами телетайпа, знать, в какие адреса переправлены горячие депеши? И неминуемо всплыл бы на заклание кто-то, наделенный властью, кто приказал телетайписту отстучать «дезу» для Бучера. Первая ложь — «птички» вот-вот вылетят на подмогу. Вторая ложь — «по умолчанию», гораздо страшнее: помощи не будет.

Благодаря такому несложному логическому построению Бучер сумел отвести от себя самые страшные обвинения в бездействии и нарушении воинской присяги.

Почему он разрешил досмотровой партии корейских ВМС подняться на борт? Хотел избежать жертв в ожидании обещанного воздушного прикрытия. Для этого тянул время. Он рассчитывал, что когда американские истребители завяжут бой с корейскими торпедными катерами и малым «морским охотником», 82 члена экипажа «Пуэбло» без труда разоружат и захватят семерых корейских десантников.

Почему не приказал вывести из строя корабельные дизеля, чтобы, по крайней мере, не своим ходом идти в плен, затянуть время буксировки? Во время воздушного налета он намеревался оторваться от своих преследователей, для этого не стал калечить корабль. Какой же смысл затягивать буксировку, если помощь все равно никто не собирался посылать…

— Нельзя принять хороших решений, основанных на недостоверной информации, — Бучер всего лишь раз произнес этот тезис в зале Следственной комиссии, и мистеры дознаватели мгновенно оценили, какой сильный козырь придерживал до поры опальный коммандер. Он объективно не мог направить официальный доклад о ситуации, с этим не поспоришь. Но почему же ему никто из вышестоящих не прислал официальных указаний — как действовать в режиме «минимальный риск» под огнем из 10 орудийных стволов?

Следственная комиссия удалилась для вынесения вердикта 13 марта, который обнародовала лишь 5 мая 1969 года. Решение рекомендовало Флоту США выдвинуть обвинения против коммандера Бучера и лейтенанта Стивена Харриса, представителя NAVSECGRU на борту «Пуэбло», и предать обоих Генеральному военному трибуналу. Бучеру вменялась в вину неспособность обезопасить и оборонять свой корабль, подчинение требованию корейцев отвести свой корабль в порт недружественной страны, неспособность должным образом обучить своих подчиненных уничтожению совершенно секретных материалов, в результате чего они попали во вражеские руки. Лейтенант Харрис обвинялся в ненадлежащем уничтожении засекречивающей аппаратуры связи и радиоразведки и секретных руководств по ее эксплуатации. Следственная комиссия также рекомендовала подвергнуть дисциплинарному взысканию старшего помощника командира Эдварда Мэрфи за плохую организацию службы на корабле. Более того, был поднят вопрос об уголовной ответственности командующего военно-морскими силами США в Японии контр-адмирала Фрэнка Джонсона и директора NAVSECGRU на Тихом океане кэптена Эверетта Гладлинга, которые не предприняли необходимых мер по боевому прикрытию похода «Пуэбло».

Реакция официального Вашингтона была мгновенной. На следующей же день Secretavy of Navy, или, по-нашему, министр ВМС США Джон Чаффи, своей властью прекратил дальнейшее служебное расследование против офицеров, заявив, что моряки «Пуэбло» достаточно натерпелись страданий в плену. По распоряжению морского министра были также освобождены от наказания прямые начальники, поскольку они оказались не единственными, кто должен отвечать за непредвиденное нападение и конфискацию американского корабля. На этом в деле «Пуэбло» флот поставил жирную точку. Хватит!

— Главный фактор, который главенствует в конфронтации антипатии и доброжелательства по отношению к «Пуэбло», — мотивировал свое решение Джон Чаффи 6 мая 1969 года, — стал внезапный коллапс представлений, на которых базируются обычные меры ответственности и условия выполнения миссии экипажа — свобода мореплавания в международных водах. Важнейший постулат права — неприкосновенность суверенитета судна в открытом море в мирное время — продемонстрировал свою несостоятельность. Выход должен находиться всеми, что лучше, а не одним или двумя людьми, поставленными в критические обстоятельства.

Секретарь флота занимает 10 позицию в табели о рангах высших правительственных чиновников США. Он отвечает за всю деятельность американского флота, включая пополнение личного состава, организацию, оснащение, обучение, мобилизацию и демобилизацию. Он также наблюдает за строительством, снабжением, оборудованием и ремонтом военно-морских кораблей. SECNAV ответственен за формулирование и проведение в жизнь политики и программ, которые согласуются с политикой национальной безопасности и целями, поставленными президентом США Это единственный военачальник, командующий сразу двумя родами войск: Флот и Корпус морской пехоты Соединенных Штатов.

Решение Чаффи стало его первым серьезным шагом на высоком министерском посту. Он получил назначение в Вашингтон после семи лет губернаторства в маленьком штате Род-Айленд. Губернаторами здесь были его дед по материнской линии и двоюродный дядя. Для регионального политика из захолустья это был тонко рассчитанный премьерный выход на федеральную политическую арену. Он позволил напомнить стране, что к управлению флотом США пришел настоящий «маринер», который встретил свое двадцатилетие в знаменитой битве при Гуадалканале, а затем прошел всю Корейскую войну командиром бригады морской пехоты. Такой человек знает кровавую изнанку войны и истинную иену мужества, а потому имеет моральное право освободить от ответственности командира «Пуэбло».

Это внешний слой, но присутствовал еще и внутренний — на поверхность выплыло слишком много ведомственной гнили. Джон Лестер Хьюберд Чаффи меньше всего был настроен публично разгребать эти завалы. Его целью было добиться избрания в Сенат США, для чего требовался заметный положительный опыт федерального администратора. Судя по тому, что через три года Чаффи своей цели достиг, прощение «Пуэбло» сыграло свою роль. Оно отвечало доминирующим настроениям общества. Другим знаковым шагом в управлении флота стало назначение Элмо Зумвольта начальником оперативного управления. Чаффи выбрал Зумвольта из 33 кандидатов на пост, причем все остальные были старше по званию и, как казалось, опытнее. В результате флот США получил одного из самых блистательных командующих. Все-таки семейный опыт на ниве местечковой политики многое значил в умении угадывать характеры и просчитывать ходы.

Впрочем, не все одинаково расценили милосердие флотского босса. Известный публицист газеты «Вашингтон пост» Джеймс Рестон довольно круто прошелся по «сердобольному» исходу:

«Секретарь Navy Чаффи заявил, что дело “Пуэбло” закрыто, но возникает любопытный философский вопрос. А судьи кто? Человек, который выносит решения по оценке событий на войне, и человек, который вытаскивает оттуда своих людей живыми, живут в разных плоскостях. Они оба — волонтер политического офиса и подчиненный в другом полушарии — участвуют в сражении и, будучи людьми, совершают ошибки. Но исполнитель отвечает за свои действия, а люди, которые приказали эти действия выполнять, за них не отвечают, и более того, заседают в составе суда, осуждая своего подчиненного.

Нетрудно понять, почему старшие офицеры флота ходатайствовали начать судебное преследование коммандера Бучера. Он нарушил флотскую традицию не сдавать корабля неприятелю, а традиции важны. Также нетрудно понять секретаря Чаффи, который прекратил судебное разбирательство. Потому что “Пуэбло” не только военно-морская или политическая катастрофа, а пощечина Америке. И Секретарь Чаффи искренне захотел покончить с этим как можно быстрее.

Любой здравомыслящий человек после этого волен думать, что все законные и политические проблемы “Пуэбло” закончены, но остались очевидные недосказанности. Они в стороне от новостей дня, но не от пытливых умов. Взять коммандера Бучера — он действительно, может быть, слабый и ошибающийся капитан, но он становится символом бессилия подавленного приказом индивидуума, в тоже время униженного судом и силой государства, и это центральный конфликт нашего общества сегодня.

Возьмем для примера Комитет 303 в Вашингтоне, в котором всего несколько персон и, разумеется, там нет коммандера Ллойда Бучера. Этот комитет управляет разведывательными операциями США по всему свету, такими, как миссия “Пуэбло” у берегов Северной Кореи. Она, как и все другие, была утверждена заместителем Секретаря по обороне, заместителем Секретаря Государственного департамента, директором ЦРУ и помощником президента США по национальной безопасности. Государство наделило этих джентльменов правом инициировать такие шпионские миссии, и они одобрили поход “Пуэбло”. Они решили, что шпионское судно за пределами территориальных вод не будет атаковано или, во всяком случае, результат будет стоить риска… Все допускают ошибки в принятии решений, но только коммандер Бучер оказался ответственным и прошел средневековые муки, которые продемонстрировали его агонию и ранили его душу.

Может быть, Бучер не дорос до командирства. Может быть, его матросы оказались недостаточно мужественными. Но другие люди, сделавшие его командиром и бросившие его в непосильную ситуацию, остались невидимыми, неназванными, остались при своих должностях».

Формально за «инцидент «Пуэбло» никто наказан не был. Директор АНБ генерал-лейтенант Маршалл Сельвестер Картер подал в отставку и уволился из армии 28 марта 1969 года. Ему исполнилось 60 лет. Так же срочно засобирался на пенсию командующий Тихоокеанским флотом США. Оба не стали ждать, чем закончится разбирательство с коммандером Бучером в Следственной комиссии, и не желали в конце своих успешных карьер попасть «под раздачу» новой республиканской администрации 37-го президента США Ричарда Никсона.

До своих последних дней у власти администрация президента Джонсона обсуждала возможные альтернативы с целью вынудить северных корейцев к возвращению «Пуэбло». Рассматривалась даже возможность симметричной акции по силовому захвату в открытом море рыболовецких судов, построенных по заказу КНДР в Роттердаме. Но инициативу отвергли, как потенциально опасную для принципа свободы мореплавания.

Что касается самого корабля, то он так и не был возвращен американскому флоту и долгое время находился у одного из причалов порта Вонсан. В США о позорном кораблике давно позабыли, прошли десятилетия… Поэтому внезапный переход корабля из Японского моря в Желтое вокруг южной части полуострова стал полной неожиданностью для американцев. Американская разведка только через три дня установила, что северяне «Путно» тайно отбуксировали по международным водам. Как же могло случиться, что проход «Пуэбло» не заметили? Его ведь провели вдоль берегов Южной Кореи Цусимским проливом. Детали проводки не раскрыты. Можно лишь предположить, что здесь снова не обошлось без «братской» помощи российского ТОФ. Пятидесятиметровый кораблик вполне могли загримировать под металлолом. В первой половине 90-х наш Тихоокеанский флот отбуксировал немало списанных кораблей на переплавку в Индию и Китай. Есть суждение, что секретная операция была специально приурочена к визиту в Пхеньян Мадлен Олбрайт в октябре 2000 года. Во время пребывания в Северной Корее миссис Государственный секретарь никто бы не отважился устраивать международный скандал с силовым возвращением военного имущества США. Олбрайт не скоро узнала, что. невольно сыграла роль то ли гаранта засекреченного плавания, то ли заложницы дерзкой операции Пхеньяна.

Корейцы и поставили корабль на реке Тэдонган в том месте, где в 1966 году была сожжена американская шхуна «Генерал Шерман», которая вторглась в корейскую столицу под предлогом раскопок королевских гробниц… В выходные весь город выходит гулять на набережную реки к 170-метровому памятнику идеям чучхе, построенному из стольких же камней, сколько дней прожил товарищ Ким Ир Сен. Который даже после своей смерти, согласно новой редакции конституции, остается руководить государством. Памятник венчает рубиновый факел, который ночью создает иллюзию настоящего пламени. 170-метровый монумент идей чучхе — единственный в мире памятник не личности, а идеологии. На другой стороне реки — гигантская бронзовая статуя Ким Ир Сена, к которой постоянно возлагают цветы.

В 1995 году «Пуэбло» по решению северокорейского правительства стал демонстрироваться иностранным туристам в качестве «священного памятника победы над американским империализмом». Бессменным экскурсоводом на корабле служит старший полковник Ким Чжун Рок, который в звании капитана командовал досмотровой группой, взявшей «Пуэбло» на абордаж. Его действия оценены государством как выдающийся подвиг. Офицер получил орден Ли Сун Сина, которым награждают особо отличивших в морском бою. Корейский флотоводец XVI века прославил свое имя созданием знаменитой «черепахи» — первого в истории парусного броненосца «кобуксон».

Сегодня старший полковник рассказывает туристам, что одного американца им пришлось застрелить как оказавшего сопротивление. Он подчеркивает, что место стоянки корабля-шпиона выбрано со смыслом. Поблизости отсюда в сентябре 1886 года возмущенные пхеньянцы сожгли дотла другой американский корабль — «Генерал Шерман», вторгшийся в Корею, а руководил атакой якобы прадедушка самого вождя. Никто так не способен приукрашивать историю до полной неузнаваемости, как ветераны и экскурсоводы.

Туристам показывают краткий 15-минутный фильм со старой кинохроникой о доблестной победе над империализмом. Доступ открыт во все помещения, включая секретную аппаратную, где заметны следы «изучения» шифровальной техники и радиооборудования. Посетители предпочитают фотографироваться на верхней палубе у пулеметов, которые так и не выстрелили.

Сувениров на борту не продают, но при желании их можно разыскать в Интернете. На электронные торги выставлены более 400 предметов, причем за бесценок. Так, автограф Ллойда Бучера выставлен на торги всего за 5 долларов США. Стоимость знаков отличий, нашивок, шевронов различных подразделений Корейской народной армии колеблется в пределах $10, видеозапись массовых выступлений трудящихся на фестивале «Ариран» в Пхеньяне потянет на $24. А набор банкнот, до сих пор имеющих хождение в государстве, продается за $4.99, что, кстати, в сотни раз превышает их курсовую стоимость. Продавцы по большей части находятся за пределами Северной Кореи — в Китае, Канаде и США.

В августе 2005 года американский посол в Южной Корее получил устные намеки от высокопоставленных северокорейских должностных лиц, что правительство КНДР не возражало бы вернуть корабль, но при условии, если видный представитель американской администрации, например госсекретарь Кондолиза Райс, приедет в Пхеньян для переговоров. В прошлом Соединенные Штаты много раз заявляли, что возвращение «Пуэбло» является приоритетной задачей американской внешней политики. Однако на этот раз реакция Госдепа оказалась прохладной. Ядерные амбиции Пхеньяна, нарушения прав человека и поддержка международного терроризма слишком серьезные препятствия для встреч на высшем уровне. Корейцам ясно дали понять, что на подобном политическом фоне репатриация «Пуэбло» имеет невысокий приоритет. Если же вдуматься как следует, «Пуэбло» сегодня совсем не полезен Америке. Стоит ли ворошить прошлое…

 

BRAVO, ZULU!

Коммандер Ллойд Марк Бучер, который жил в Повэй, пригороде Сан-Диего, скончался вечером 28 января 2004 года от неизлечимого заболевания легких. Перед этим он долго болел, и эта болезнь, по мнению его соплавателей, являлась следствием бесчеловечных условий корейского плена. Бучеру более никогда не доверяли командование кораблем. В 1973 году, в возрасте всего 43 лет, он вышел в отставку, занялся акварелью профессионально и, как уверяют, состоялся как художник.

— Этот человек был гигант, — сказал Стю Рассел в беседе с корреспондентами у себя дома в Эврике (Калифорния), — он всегда замыкал на себе все трения в отношениях между корейскими тюремщиками и экипажем. Независимо от того, кто из моряков что совершил, наказывали всегда командира. Я не знаю, где он черпал силы и мужество, чтобы вынести эти бесконечные издевательства и побои.

— Ко мне не раз подходили мои люди и говорили, что никогда бы не оценили, какое это счастье быть американцем, если бы не имели несчастья оказаться в плену, увязнуть в стране, полностью лишенной гуманизма и справедливости, — заявил Бучер вскоре после освобождения. Многие в Америке полагают, что правительство обошлось с Бучером несправедливо. Он строго следовал приказу избегать любых международных инцидентов и понимал, что корабль заменить можно, а жизни вернуть нельзя. В сущности, свою задачу он выполнил, поскольку война из-за «Пуэбло»; не началась. Правительство США только через 31 год оценило жертву экипажа. В 1989 году Пентагон, наконец, согласился вручить экипажу и командиру медали POWs — Prisoners Of War — военнопленных. Многие годы правительство отказывало им, мотивируя тем, что США и КНДР не находились в то время в состоянии войны. Вот уж воистину: два мира — две системы. Где-то за плен полагались лагеря с лесоповалом, а где-то медаль, притом одна из самых престижных.

Проводить своего командира в последний путь в Калифорнию съехались 25 бывших членов экипажа разведывательного корабля и многие из соплавателей на подводных лодках.

Бывший коммандер Ллойд «Пит» Бучер, шкипер USS РиеЫо, похоронен на военном кладбище в Форт Розенкранц с воинскими почестями, отданными ему флотом, который, как он чувствовал, отказался от него на целых 11 месяцев зверского захвата. Трое бывших членов его экипажа несли гроб, и звездно-полосатое полотнище, которым он был покрыт, трепал ветер с залива Сан-Диего. Командиру Бучеру было 76 лет. Жена, двое сыновей и внуки пережили его.

Джеймс Келл, что служил под началом Бучера на «Пуэбло», сказал над его гробом в католической церкви Св. Майкла, что это был моряк из моряков, который прежде всего на свете думал о других:

— Ему досталось больше, чем кому-либо. Нас всех избивали и мучили. Но над ним издевались больше вдвое, втрое, вчетверо… Вероятно, именно это так укоротило его жизнь.

В свой прощальной проповеди монсеньор Джозеф Финнерти провел параллели между испытаниями и триумфами, отметившими жизнь Бучера, с житием Иисуса Христа, «кто был также предан, опокинут, чиним препятствиями и оболган…» Бучер хранил глубокую обиду, что страна, для которой он рисковал жизнью, не пришла на помощь «Пуэбло». «Все забыли, что мы были там», — заявил коммандер Ассошиэйтед Пресс к 20-й годовщине захвата судна. Но там, в плену, он был скалой для своих людей и источником их оптимизма.

Кедд зачитал собравшимся родственникам, друзьям и сослуживцам покойного письмо от актера Хэла Холлбрука, который в 1973 году сыграл роль Бучера в телесериале, рассказавшем печальную историю экипажа: «Пит Бучер был красивый человек, патриот, который любил свою жену и свою страну, любил людей, которые служили с ним и верили ему. Я приветствую его от всего моего сердца».

…Однажды журналист спросил Пита, что он думает по поводу Хэла Холлбрука, сыгравшего роль командира «Пуэбло» в телевизионном фильме?

— Я был тогда назначен начальником штаба командующего минными силами Тихоокеанского флота, — ответил коммандер, — и вдруг получил письмо от моей жены Розы, которая увидела по телевизору этот фильм. Я был удивлен. Но мои флотские начальники сказали, что телесеть АВС, сделавшая фильм обо мне, имела на это право, и я не стал возражать. Да, в общем, возражать в то время было просто некогда: мы были заняты тралением мин на рейде вьетнамского порта Хайфон. Фильм я увидел только через год, когда уволился с флота. Мне казалось, я внутренне подготовился к зрелищу. Но когда Хэл появился на экране и заявил: «Привет, парни. Меня зовут коммандер Ллойд Марк Бучер», я даже подпрыгнул от неожиданности и сказал Розе: «Вот сукин сын, это же я — Ллойд Марк Бучер!» Через несколько лет мы встретились с Хэлом Холлбруком и дружны уже долгие годы.

Вся жизнь его была необычна, не стала исключением и кончина. Фрагмент его похорон фигурирует в детективном телесериале, который в российском прокате шел под названием «Клиент всегда мертв».

В каждой стране — свои церемонии… К похоронам в Америке считается хорошим тоном печатать буклет. Его обложку украшала та самая, ставшая знаменитой, фотография коммандера Бучера из январского номера журнала «Тайм» за 1968 год. Коммандер с кокардой низшего ранга.

Используя старинный морской сигнал благодарности, Келл отдал своему капитану последний салют.

— Bravo, Zulu, — сказал он, вытянувшись перед гробом. — Отличная работа, коммандер…

* * *

В ноябре 1970 года в КБ Николаевского судостроительного завода раздался телефонный звонок:

— Алло, это заводская библиотека… От вас поступил очень странный заказ. Вы просите 500 килограммов ненужных книг. Если это шефский подарок детскому дому, то у нас просто нет подходящей литературы. Какая тематика устроит?

— Любая. Лучше потолще и в твердых переплетах.

В Николаеве по заказу Центра управления космическими системами Министерства обороны СССР заканчивали постройку флагманского «корабля науки» — научно-исследовательского судна «Академик Сергей Королев». Для этого в общем-то невоенного судна, не имевшего никаких средств самообороны, впервые разработали хитроумное устройство, которое за короткое время превращало в целлюлозу материалы судовой секретной части. Полтонны устаревшего библиотечного фонда наглядно доказали московской комиссии, что механизм действительно способен «пережевать» все, включая ледериновые переплеты.

Машина до сих пор засекречена, непонятно только, кому секрет принадлежит сегодня — России, Украине или Китаю, которому плавучий командно-измерительный комплекс был продан Киевом еще при президенте Кравчуке. О принципе действия можно догадываться. Между собой судостроители прозвали агрегат «гидроразбивателем», и возможно, именно на его принципе работают сегодня водяные пушки робота ФСБ, разбивая высоким давлением адские машины террористов и «братвы». Любопытно, что первый в СССР корабль космической связи «Космонавт Владимир Комаров», который вступил в строй в июне 1967 года, до захвата «Пуэбло», никаких устройств аварийного уничтожения государственных секретов не имел.