Глава 1. Путь в Японию

Дизель-поезд Хабаровск — Советская Гавань, урча, полз сквозь лиственно-хвойные джунгли. Тепловоз громыхал выхлопами и детонировал мутной смесью, питающей его двигатель. В хвосте плелись четыре вагона, такие же развалюхи, как и волочащий их старикан. Все ходило ходуном, перегородки скрипели и пищали. Подъемные полки не фиксировались. Половина окон были выбиты и заложены картонными листами из-под ящиков с апельсинами. В туалете отсутствовали двери.

Проводник сидел на куче тряпок и тяжелым взглядом смотрел в окно на тысячекратно виденную картину. Радовало одно: за окном была золотая осень. Огненно-оранжевый лес одним своим видом грел душу, обескураженную внутренностями металлического чудовища: оно не желало умирать, как тот же окружающий лес, — изящно и красиво, а упорно тянуло свою огнедышащую лямку до последней отвалившейся гайки.

Проводник встал и, шатаясь в такт покачиванию вагона, пошел вдоль плацкартных купе: «Чай, чай, печенье». В вагоне за боковым столиком единственный пассажир смотрел в окно. По внешности это был человек с Востока. Проводник приблизился и стал напротив: «Чай. Печенье».

— Водка есть?

Во взгляде проводника что-то мелькнуло:

— Водка есть…

— Одну бутылку.

— Двести рублей.

— Ты что, с ума сошел?

— …Двести рублей.

— Ладно, ты прав. Сумасшедший тот, кто ее не пьет.

Проводник оживился, чуя родственную душу. И стал суетиться:

— Сорок два градуса. «Полет Женьшеня». Так просто не купишь, поэтому и цена чуть-чуть подороже.

Он побежал в свое купе и принес бутылку черного стекла с красивой этикеткой. Восточный человек отдал деньги, взял бутылку и стал рассматривать. Открутил пробочку, понюхал. Проводник уселся напротив и смотрел в окно.

— А стаканы?

— Что? А-а, я сейчас, сейчас… — проводник умчался и вернулся с двумя стаканами, полбуханкой хлеба и большим, как кабачок, огурцом. Порезал огурец на части, посолил солью из спичечного коробка. Поезд тряхнуло на стыке, и коробок, подпрыгнув, свалился, но соль не просыпалась.

— К удаче твоя соль упала, — заметил пассажир.

— Да уж. Вся жизнь удача. И соль еще тут как тут, — пробурчал проводник.

Пассажир налил по полстакана водки.

— Ну, будем знакомы. Катаяма, — он протянул стакан.

— Федор, — представился проводник.

Они выпили настойку и захрустели огурцом.

— И долго эта твоя развалюха до Гавани добираться будет? — поинтересовался пассажир.

— Ну, тут же одноколейка. Пропускаем всякие там платформы с «тойотами». Часов через пятнадцать, может, будем. А ты далеко?

— Домой.

— В Гавань?

— В Японию.

— В Японию?..

— А что?

— Да так, ничего. Но не подумал бы. Говоришь совсем не по-японски.

— Ну, там заговорю.

— А здесь чего делал?

— Лес рубил.

— Да ну — лес? Что-то я, наверное, не въехал.

— Въехал, въехал. Я с поселения. Освободился. В Хабаровске получил документы и разрешение на выезд. Три года… Три года не нюхал сакуры, ты представляешь, Федя?

— И что ж ты сотворил?

— Как тебе сказать… Статья номер ноль. Есть такая.

— Да неужто и статья номер ноль есть?

— Есть. Для японцев. По ней и осудили. Хорошо хоть по половинке выпустили. Кто-то из ваших к нашим прилетел. Поели, попили, что-то там поделили, ну и — добрый жест. Иностранных заключенных, не совершивших особо… Ну, и так далее.

Японец помолчал мгновение, затем решил продолжить:

— В общем, повезло. Меня не хотели отпускать, но знакомая одна помогла. Машка любит иностранцев и сама все во Францию собирается, язык учит. Работает в прачечной, живет с начальником лагеря. Убедила того, что я — японец, а то по документам меня уже удмуртом сделали. А после Машиного протежирования снова на статью номер ноль скинули. Я ей, конечно, положенное спасибо сделал, но все равно в должниках остался. Судьба сведет — рассчитаюсь, — Катаяма взял веточку укропа и стал перебирать ее, как четки. — Двухлетний «хвост» на вашей зоне — слишком дорогое удовольствие. Через пару лет я и в самом деле удмуртом стал бы…

Федя закурил папиросу, пустил дым:

— Статья номер ноль! Ну-ну. Во дают…

Состав тряхнуло еще на одной колдобине. В последнем купе упала полка. Японец налил еще водки. Выпили.

— Ну, так как наша зона? — с интересом спросил Федор.

— Мрак, — ответил попутчик. — Но люди хорошие. Я из-за людей язык выучил. Думаю, не хуже японского. А, может, лучше. Вот приеду — проверю. Емкость, емкость — вот что мне нравится у вас. В смысле разговора, общения. Одним словом можно выразить пятьдесят идей. Сила! Я одно время на родине филологию изучал, так теперь стыдно, что учил, после русских оборотов речи. Зря терял время.

Поезд стучал деформированными колесами, шумел вагон разболтанными шурупами, тараканы бегали с места на место в поисках пропитания, а за окном горела желтым пламенем осень Приморья.

Обрусевший самурай налил еще женьшеневой настойки, они с Федором бахнули стакан о стакан и вгрызлись в приморский огурец, закусив горбушкой черного хлеба.

— У вас здесь в России можно вообще не разговаривать, а тебя все равно поймут. — Федор согласно кивнул. — Но у нас в Японии ты можешь говорить полдня — и тебя не поймут. Не поймут! Я много прочел разной русской литературы и тоже обнаружил там японские образцы мыслевыражения. Я бы тебе по памяти прочел, для сравнения, но боюсь, ты уснешь, пока я буду говорить литературный вариант.

Федор закурил еще одну беломорину и позволил:

— Не боись! Читай.

— Ну, как бы это начать… Понимаешь, Федор, в воображаемую нами реальность улетает ум, душа, но не тело. И поэтому реальное, воспринимаемое уже и телом, так отличается от воображаемого, что совсем порой различно и даже противоположно. Поэтому никакой тщательный аналитический прогноз и расчет предстоящих событий не может состояться из-за невозможности учесть субъективные моменты реактивности животного существа. Оно, существо, накладывает свой алгоритм на, так сказать, объективную реальность, возникающую посредством субъективного восприятия. Ибо верно замечено, что бытие определяет сознание, — а бытие присутствует только в настоящем времени, исключая прошлое и будущее, то есть расчетам подвергаться не может. Ну как, Федор, доступно?

— Это… перевод с японского?

— Да нет, это подобие японского, но русский. Бобергауз какой-то написал. А знаешь, как сказать это на настоящем русском?

— Ну, выдай.

— Все ништяк, когда ты в деле. Остальное — понты.

— И все?

— И все.

Федор восхищенно посмотрел на собеседника, так невозмутимо отрезающего все лишнее от главной мысли, хотя в произнесенной тем фразе не понял абсолютно ничего. Но почему-то поверил. Видно было — честный человек.

— Да ты на зоне, наверное, переводчиком был. Или священником.

— Нет, электриком. Туда, где фаза была выше 24 вольт, посылали японца, специалиста по электронике, то есть меня. Представлял лицо империи, чинил телевизоры и утюги.

— Ну, а дома ждет кто?

— Мать. А это мало?

— Это даже очень много. Меня вот никто не ждет. Уже. Так случилось. Наливай, Катаяма! Я сейчас еще принесу, за мой счет.

Тепловоз издал скрипящий звук, как сиплая заводская труба, и хрипел, хрипел не переставая.

— Чего это он? — спросил Катаяма.

— Зона повышенной медвежьей пассивности.

— Повышенной медвежьей пассивности?..

— Рельсы нагреваются на солнце, они на них и спят. Медведи. И попробуй разбуди! Несколько раз буфером на обочину сваливали, так все равно не проснулись. Жирные, как боровы. Спячка скоро. А ленивые! Ляжет под куст с малиной, откроет рот и спит, ждет, когда ягода дозреет и упадет сама. У вас там, в Японии, такие же, наверно?

— Да, есть такие же. Только не медведи.

Труба замолчала. Опять стал слышен перестук колес и скрипение вагонной утвари. Бутылка стояла опустевшая, и ее сиротливый, виноватый вид напоминал о том, что все когда-нибудь проходит. Федя сходил к себе в купе и принес еще одну, кусок сала, краюху хлеба, банку грибов, лук, чеснок, вареную картошку и миску с большими сочными помидорами. Пустую бутылку унес. От греха подальше.

Налили еще.

— Ну, так как тебе наши бабы? — не унимался Федор.

— Работящие, — ответил японец, — но водки пьют много. Правда, есть и исключения. Нормальные бабы. Бабы как бабы. У нас такие же, только по-другому называются. Водки, правда, не пьют, но у них своей дури хватает. У вашей почти все на лице, а у нашей — в башке. Попробуй залезь.

Сквозь громыхание разваливающегося вагона пробился посторонний звук. Кто-то хлопнул дверью в тамбуре и шел к ним. Подошел, постоял, поглядел на стол и сел.

— Познакомься, — сказал Федор. — Начальник поезда, Григорий.

Григорий склонил голову и пожал руку японцу.

— Катаяма, — представил японца проводник. — Едет домой из командировки. В Японию.

— Японец? — изумился начальник. — Японец в таком поезде, а не в аэропорту? Ну, тогда свой парень, свой. Знаешь, а ты у нас единственный пассажир на весь состав. Там что-то намутили с расписанием, передвинули отправление на пять часов раньше, а объявление написать забыли. Ты сам-то как сюда попал?

— Купил билет за десять минут до отхода.

— Да, повезло тебе. Незнание не освобождает от удачи.

— А в чем повезло?

— Этот рейс последний. Ветку закрывают на два месяца. Капитальный ремонт линии. Установка автоматики, новые светофоры. А самолетом — лети. Билеты проданы на сорок дней вперед. Да они и летают-то как? Раз долетел, раз упал — ресурс сопромата вышел. Крылья отпадают… — начальник поезда невозмутимо глядел на Катаяму, жуя помидор.

— Гриша, это правда? — изумленно спросил японец.

— Еще какая. Да они и летают прямо над самыми елями, чтобы если что — съамортизировать и повиснуть на деревьях. Ель все выдержит. Тут своя технология. Дальний Восток! Мгновенно сливают керосин — и падают в кусты. Пока все живые. Правда, долго потом добираются до этой Гавани.

— Ну, давай за удачу! — произнес Катаяма, слегка шокированный ментальностью русских с их национальными рулетками.

Третий стакан уже был давно на месте, и японец, не сбивая руки, продолжал наливать.

— Хха! Хоррроший настойчик, — проговорил начальник поезда и вгрызся в огурец. Немного закусив, продолжил тему:

— Нет людей. Некому работать. Да нет, люди-то есть! Но нет тех, которые могут работать. Тотальное сокращение, совмещение, кадрирование и кодирование. От алкоголя. Но это не помогает. Кодировать можно только сомнамбул, есть такие кадры. Да они и сами могут кодироваться. Написал на бумажке «Я больше не пью», положил под подушку, а наутро — трезвенник. Но лунатиков таких мало. И деньги с них даром дерут. Ну, а с остальных — тем более. Их кодировка не берет, они же не сомнамбулы. Такой вот фикус. Оттого Федор, например, совмещает в себе должности четырех проводников. Один проводник на четыре вагона. Это нормально?

— Ну, судя по заполнению состава, достаточно, — рассудил Катаяма.

— Согласен, — ответил начальник. — В таком рейсе Федора даже слишком много. Но кроме этого он совмещает обязанности электрика, сантехника, повара и ветеринарного врача.

— А что, есть и такой?

— На этих линиях есть.

— А кто обыкновенный доктор, для людей?

— Я.

— Вы совмещаете должности начальника поезда и врача? Разумно, разумно…

— Еще я совмещаю обязанности ревизора и первого машиниста.

— А кто второй машинист?

— А его нет. Сокращена должность.

— Так кто же сейчас управляет тепловозом?

— Ну, в принципе, я.

Катаяма ошарашено глядел на невозмутимого первого машиниста:

— Как это вы? А кто в кабине?..

— Никого. А что тут такого? Зону медвежьей пассивности прошли. Встречного состава не предвидится. Глухомань. Людей нет. Самолеты на автопилотах летают, а тут какой-то дизель. В первый раз, что ли? Да ты наливай!

— Так что, нас только трое на весь состав и пустая кабина? — не унимался обалдевший Катаяма. Всего он повидал на зоне, но такого вот классического образца пофигизма не встречал. Крепчает народ!

— Трое. Вернее, двое. Ты не в счет. Мы тебя везем.

Впереди по ходу движения что-то громыхнуло. В вагоне свалилась еще одна полка.

— Сбили-таки, наверное, медведяру, — проговорил первый машинист. — Спать надо в отведенных местах. В норах, например. Да нет, в норе они не хотят! Они хотят на шпалах! Ладно, пойду пройдусь в кабину, проверю уровень масла. Вы тут особо не налегайте, я скоро вернусь.

* * *

— А как баранка?

— Нормально, с маком.

— Дай куснуть!

Колька огляделся, сверкнул взглядом на мать, и, отломив кусочек, протянул другу. Тот быстро сунул угощение в рот и, захрустев прожаренным тестом, уставился куда-то вдаль.

Их матери говорили быстро и уже достаточно долго, без труда переходя от керогаза на крепдешин, с индийского мохера на соседей по дому, с урожая картошки к унитазам-компактам, сантехническому чуду сезона. Все это гудение производимых ими звуков, подобно гудению пчел, расшифровке не поддавалось, проходя фоновым режимом. И стояли два Кольки, будто в рое, на нижнем уровне своего мальчишьего общения — как двое в горящем доме, когда внизу, над самым полом, стоит еще чистый и прозрачный воздух, а буквально метром выше ничего уже не видать и вовсю идет реакция с непредсказуемыми последствиями.

В пригороде небольшого украинского местечка с красивым названием они жили в домах напротив. Один из друзей был старше другого ровно на год — в детстве это колоссальное преимущество. Это дает моральное право высказывать окончательное мнение в серьезных вопросах. По мелочам Николаи спорили до хрипоты, и младший с тяжелыми боями уступал, хотя не всегда. Но — дружили. По большому счету, младший Николай во всем доверялся старшему.

Так было, пока старший не раздобыл где-то странную старинную рукопись. Говорил, что в сундуке у троюродного деда лежала. Сам, конечно, ничего прочесть не смог, — текст старославянский, — но сильно уж картинки в нем понравились своей убедительной перспективностью. Потому старший досидел у родственника дотемна — знал, чего ждал, — ну, а к вечеру дед был уже хорош. И девятилетний Колька, всячески подделываясь под дурня годков трех, стал выпытывать у дедули, что это за рецептик с картинками да как им пользоваться. Естественно, и клятву дал: молчать! Дед, сколько смог, объяснил — и спрятал потертую тетрадь красной кожи в сундук, закрыл на ключ да завалился спать. А перед сном добавил:

— Не скоро ты, Колька, поймешь… как пользоваться этими… секретными инструкциями. Я вот-вот только понял… а времени выполнять нет уже. Нет! — и захрапел.

«Не скоро поймешь!» — во дает! Старший Николай несся сквозь бурьяны к младшему, а в голове у него роились невообразимые картины будущего. Ну да ладно, что рецепт сложный! Совсем, видно, постарел деда, если такие вещи сложными считает. А может, ему просто лень? Вот это — вернее всего.

К младшему Кольке старший в тот вечер не дошел совсем чуть-чуть. Мать за порог не пустила, грозно глянув и сказав, что тот спит. — «Ну спи, спи. Завтра тебе не до сна будет!»

Наутро оба сидели на своей любимой скамейке, спрятанной в разросшемся кустарнике. Младший слушал старшего, широко раскрыв глаза. Все было просто. Если в полнолуние глядеть на Луну — не моргая! — два часа кряду, то тело человека изменяется. Изменится его удельный вес относительно Земли, изменится еще много чего, но главное — станет меньшей сила притяжения. Место Земли в этом займет Луна. И тогда можно будет передвигаться по земле, как будто по Луне, — прыжками по двадцать метров, то есть подпрыгивать до третьего этажа! Правда, так бывает только в ночи полнолуния. Но все равно перспективы открылись настолько захватывающие, что весь день у Колек прошел в ожидании вечера. По отрывному календарю друзья определили, что сегодня как раз полная луна.

С наступлением темноты два друга на скамейке уже ожидали неторопливо выплывающий из-за горизонта громадный диск. Прошло некоторое время. Луна появилась целиком и стала продираться сквозь ветви старых тополей. Младший и старший уселись поудобней и уставились на ночное светило, как рыбы на сковороду.

В тишине прошло пару минут. Старший вдруг шевельнулся, неожиданно вскочил и стал прыгать на месте, размахивая руками: «Хочу запомнить разницу».

Младший привстал тоже и скептично глядел на него.

— Человек быстро привыкает к новому, — сообщил старший. — Мне вот и отец говорил, — добавил он: «Помни, — говорит, — Коля, о прошлом. Будущее оттуда растет». Ну, и всякое такое понес в своем стиле. Но батя прав. Вот съел я вчера твою баранку — и как не было ее. И память о ней почти уже стерлась. Я бы еще одну съел, для укрепления памяти… — вздохнул старший, покачав ногой. Глянул на небо, на друга. — …Ладно, хватит болтать! — хотя младший не проронил и слова. — Давай работать.

Они снова удобно расселись на скамье в форме изогнутого кресла и, закинув руки за голову, стали глядеть на Луну, как раз высвободившуюся из веток громадного тополя. Наступила гробовая тишина. В соответствии с рецептом разговаривать было нельзя, иначе лунный дух мог не закрепиться в земном теле. Беда подкралась неожиданно в виде тоненького подвывания. Друзья напряглись, но не шевельнулись. Подвывание приблизилось, совершило несколько кругов, то удаляясь, то приближаясь. Но что-то спугнуло вампирическое насекомое, — сила духа, наверное, — и оно уплыло в темноту, затихнув вдали. Адепты лунного света вздохнули и снова сосредоточились, уставившись в Море Спокойствия.

Шли секунды, быстрые, как кузнечики; ползли минуты, скользкие, как улитки. Темнота ночи и тишина обступивших зарослей давили, сводя на нет теоретическую комфортность процесса превращения в лунного сверхчеловека.

— Тьфу! — свалился со скамейки старший и стал тереть глаза. — Не могу, аж слезы навернуло. Прабабку вот покойную вспомнил. Хороший была человек и надо же — померла!

— Давно?

— Год назад.

Младший сочувственно кивнул:

— Ты знаешь, и у меня тоже слезы на глазах выступили. Наверное, мне тоже твоя прабабка вспомнилась, хоть я и не видал ее никогда.

— Ладно, — прервал разговоры старший. — Время идет.

Они снова впились взглядами в желтый диск и замерли, слившись с рельефом скамейки. Вдали заквакали лягушки. Прямо над головой, пахнув крыльями, проплыла сова. Тишина обволакивала округу.

«Филя-а-а!» — вскрикнул хриплый голос матери одного известного им человека. — «Домой!!!»

«Чертов Феликс! — пронеслось в голове у старшего. — Вечно морду сует, куда не надо. Как серьезное что-то задумаешь — он уже тут как тут, жирный маменькин сынуля. И все на халяву. Сладкое любит. Ему халява — что халва».

«Фи-и-ля-а-а!!» — снова и громче. В ответ — тишина.

Старший, не сводя глаз со светила, продолжил озабоченно размышлять. Умеет, однако, Филя оказываться в нужное время в нужном месте! Когда еще старший Колька младшему о действии рецепта рассказывал, тот халявщик в кустах прополз и стал подслушивать, о чем речь. Он это любит — незаметно слушать и помалкивать. Получал уже в харю, да мало, видать. Впрочем, Филю вовремя засекли, и главных деталей процедуры он не узнал. Хотя очень просил рассказать. Предлагал за это надувную лодку. Клялся, что никому не скажет. Друзья пытались его убедить, что это Коля-старший пересказывал мультики. Но по глазам было видно — не поверил. И вот теперь в полнолуние его тоже нет дома. Очевидно, где-то в кустах или с крыши пятиэтажки пялится на Луну и на месте подпрыгивает. «Ладно, Филька, — мрачно заключил старший: — Прыгай не прыгай — толку не будет. Зад твой не позволит, балласт тяжеловесный. Ползай-ка в кустах. У тебя это лучше получается».

Два Николая продолжали глядеть на Луну. Глядели долго, минут семь. Старший, шурша, полез в куртку и, не отрывая глаз от светила, стал рыться в карманах. Чиркнула спичка, и в летней ночи поплыло пахучее облачко. Старший не выдержал — чихнул и свалился с лавки. Это была его двойная ошибка. Нарушение технологии — во-первых. Равновесия — во-вторых. Младший не мог видеть друга, и падение вдохновителя лунной программы воспринял на слух, но не дрогнул, продолжая неотрывно глядеть на Луну.

— Комары проклятые, отогнать хотел… Я специально у отца папиросы стянул, — оправдывался старший.

Младший молчал. На глаза ему навернулись слезы, и он изо всех сил старался не моргнуть.

— Ну ладно. Если уж моргнул, то докурю, — пробурчал старший и, присев на спинку скамейки, стал потягивать папиросу и пускать дым.

— А ты, Коля, гляди, гляди. Просто немного раньше меня зарядишься, а там подождешь. Ты же все равно не куришь. Вот и попрыгаешь тут по окрестностям, пока я дозаряжаться буду. Сбегаешь на озеро. До него рукой подать. Прыг, прыг — и там. Заодно Фильку пришлепнутого в кустах найдешь. С высоты-то виднее. Отправь его домой. Скажешь, что главного компонента он все равно не знает, а без него — до старости будет в небо глядеть. Только борода вырастет, — старший сплюнул и затянулся. Младший молчал и терпел.

— Проскочишь там мимо наших окон, — продолжал старший наставительно. — Как родичи наши себя чувствуют, посмотришь. Антенну заодно поправь на крыше. Да, вообще-то особо там не мелькай, город маленький — узнают: представь, что поднимется! Ну, а в крайнем случае — это не ты. Разворачивайся и дуй обратно вприпрыжку, да поживей. Подумают, что это, как его… массовая галлюцинация.

Младший вскочил со скамейки и стал тереть глаза:

— Не могу, моргать хочу! Какие еще галлюц…цинации! Я их сам только что видел. Горячие котлеты в сковородке у меня на кухне. Еще кастрюля полная. И бабка ждет, чтоб в тарелку подлаживать. Конечно, могу я через пару часов в окно впрыгнуть прямо с клумбы, но котлеты!.. Котлеты простынут! И как я раньше об этом не подумал? Время-то сколько? Полдесятого? А ты уверен вообще, что на голодный желудок лунная гравитация работает?

Старший задумчиво смотрел на младшего:

— Да не знаю уж. Наверное, питаться нужно всегда. Хотя какая-то диета должна быть. К примеру, есть только ночью и при Луне.

— Коль, ночь и так кругом. А Луна — вон, как дирижабль, зависла. Только котлет не хватает… — протянул младший.

— Так давай волоки котлеты. Да, бабку с собой не бери! Я тебе сам подложу, если хватать не будет. Время у нас еще есть. Вон она, лупатая, только-только из-за леса выползла. Ей еще пилить через весь городок. Успеем!

Минут через пятнадцать младший принес кастрюлю с котлетами, завернутую в тряпку. Для бабки пришлось сочинить целую легенду, но выманить ее из кухни удалось. Остальное было делом одной секунды.

— Во молодец! — похвалил старший, сглотнув слюну. — А запах-то, запах какой! И правда горячие. Понятно, чего ты на Луне сосредоточиться не мог. А тот веник, наверное, голодный лежит. Где он там сейчас? Н-да, пропал Филя как-то подозрительно. И мать не докричалась. Эдак еще и правда перейдет на лунный режим.

— Да спит, наверно. Дома, — добавил младший. — Зубами к стенке.

Они открыли кастрюлю и принялись руками есть горячие котлеты. Без хлеба. Котлет было много, на два дня готовили. Но младшего это сейчас не волновало, а старшего — тем более. Вытерев руками жирные губы, кастрюлю поставили под скамейку. Сытые и довольные, улеглись в прежние позы.

Осоловело уставились на Луну.

Разбудила их веником мать младшего. Старший аккуратно завалился со скамейки набок и пополз было в кусты, но был схвачен за шиворот и посажен на скамью рядом с младшим. Полеты во сне и наяву имеют довольно специфические различия.

На следующий вечер, хмурые, голодные и злые после проблем с котлетами, друзья все равно оказались на старом месте. Стратегия была уже другая: никаких отвлекающих действий. Сели, сколько нужно посмотрели и, так сказать, полетели. Они немного пообщались, как бы на прощание, перед стартом, — и заняли исходные позиции.

Глядели долго и молча.

Старшему стало уже казаться, что он там, и ходит среди лунных гор. Но подводили глаза. Слизистая оболочка предательски норовила морганием перемкнуть входящий поток лунной энергии и прекратить ее накопление.

Часа через полтора, после многократных обрывов в цепи межпланетного интерфейса, старший влез на спинку скамьи и проговорил неуверенно:

— Неужели дед обдурил?

— Тебе виднее — твой же дед!

— Да нет, я так не думаю. Мы сами не смогли продержаться два часа, — он указал на громадный будильник, лежащий рядом. — А наполовину такие дела, наверное, не делаются.

Старший помолчал и попрыгал на скамейке.

— Сколько ты смог выдержать? Десять минут? Ты разницу представляешь? Но он мне, если честно, сразу сказал — рецепт непростой. Хитрый дед. Что же он имел в виду?

— Ладно, Коль, я домой пойду. Привет деду, — мрачно сказал младший и, сорвав ветку можжевельника, исчез в гуще кустов. Старший остался. Снова повисла тишина ночного августа.

Посмотрел на предательскую Луну, на звезды, скромно пылавшие в стороне, сплюнул и вытащил папиросу. Прищурясь, опять глянул в небо: «Копать картошку деду не буду. Хотя… В общем, он был прав». Посмотрел по сторонам. Вгляделся в горящие неподалеку огни двух пятиэтажек. «Интересно, а как киты в воде дышат? — неожиданно возникла мысль. — Наверное, долго набирают воздух, они же здоровенные…». Запищали летучие мыши, промчавшись стайкой самолетов-невидимок.

Колька-старший еще раз глянул на Луну и медленно пошел домой, ведя рукой по густому кустарнику вдоль дорожки.

* * *

Директор бойни, романтик стальных контрабасов, старый снайпер любовных бесед и любитель мистических расчетов с огнестрельным уклоном сидел в кресле трансатлантического лайнера Лос-Анджелес — Токио. Позади остались Франция, Швейцария и Лихтенштейн. Указания-приказы не обсуждаются. Старый воин ценил доверие. Он понимал, что все преходяще, и поэтому знал цену душевной чистоты. Такого сложно обвести вокруг пальца в моральном плане, — ведь это его наиважнейший план, — из-за высокой чувствительности ко лжи.

В высшем управлении директора бойни не знал никто. То, что он очень близок с Бизоном, мало того, вырос с ним в одном городе и вместе провел детство — это тоже нигде не проходило. Зачем болтать лишнее? Тем более, что до возникновения триумвирата они тридцать лет не виделись и работали в разных уголках страны. Знали только его должность — директор бойни на ферме у Бизона, исполняющий в его отсутствие некоторые поручения, да позывной — Музыкант. И все. Естественно, Бизон доверял ему, во-первых, — зная его характер и прямоту с детства, а во-вторых — работал с ним уже десять лет и в разных ситуациях наблюдал честную реакцию главного убийцы парнокопытных.

И вот пришло время востребовать Музыканта в несколько другом амплуа, в другом имидже и на другом уровне. В инспекционно-разведывательную поездку по филиалам триумвирата Бизон мог отправить только его. Больше не верил никому. Кроме себя. Старая истина: сам не сделаешь — никто не сделает, как тебе надо. Обеспечили прикрытие отсутствию Музыканта, и тот исчез в глубинах мировых экономических аномалий.

Эта поездка поднимала Музыканта на качественно новый уровень. Он теперь обладал необратимой информацией и в результате этого — необратимым статусом. Как и раньше, кадры решали все. Бизон усвоил это очень хорошо. А кто еще что-либо конкретное решит, как не кадры? Вопрос в том, где их взять… Именно те, которые решают все. Других-то навалом. Ну, а если уж повезло с таким классическим, почти все решающим исполнителем, то решение поставленных задач становится неизбежным. Вплоть до силового оттаскивания исполнителя от задачи в случае форс-мажорных ситуаций и отмены команды.

Бывшему директору необходимо было прозондировать неофициальную обстановку во всем триумвирате; выяснить центробежные и центростремительные тенденции, и в какой они пропорции. В какой они перспективе увеличения-уменьшения своих составляющих. Посетить толстого еврея Фридмана, любителя изящных растений; наведаться к Леонардо с его гигантской семьей и стадом питбулей-R (его собственная, селекционная порода). Попытаться ухватить какую-нибудь ниточку информации у директора параллельного управления Феликса, человека самого опасного. И при том сделать ряд фотоснимков, видео-, аудиозаписей, компьютерных перехватов, внедрить в определенные локальные сети необходимые вирусы, одноразовые и самоликвидирующиеся. Попытаться выйти на физический контакт с людьми, которые интересны для пьяного разговора. Ну, и некоторые деликатные поручения Бизон оставил на потом. Сообщит-де по телефону в последнюю минуту. А также надлежало выполнить все, конкретно касающееся Фридмана, Леонардо и Феликса, вне малейшего намека на свое физическое присутствие. Только электронный подход к решению проблемы. И — никакой переквалификации после бойни. Квалификация появится в момент удаления со старого места работы. Так сказал Бизон. А Музыкант поверил.

Честно говоря, Бизон всегда имел Музыканта в виду. И до поры до времени придерживал его в тени, выпуская на старт в критический момент. Пружина сжималась достаточно долго. Музыкант многое понимал в передвижении фигур окружающего физического мира. И он был охотник по натуре. Но вместо этого — мрачная бойня, работа на компьютере и учет разворованного мяса. Он уже похоронил настоящую цель и смысл, как он их понимал, и полудепрессивное существование казалось ему вершиной, с которой даже еще предстояло медленно сползать.

Все изменилось, как при получении джек-пота.

Подошла стюардесса, блеснув магнитом смуглых ног в разрезе короткой юбки, и предложила поднос с напитками. Музыкант взял бокал шампанского и, неторопливо оглядев принцессу потустороннего мира аэродинамики, поблагодарил: «Сенкью!». Она улыбнулась, кивнула и пошла дальше. Отхлебнув напиток, директор задумчиво расслабился, вспомнив Париж. Наверное, стюардесса — француженка. Но там было не до них. Трое суток Музыкант вел запись эфира в определенное время, на определенных частотах, в определенных местах. Наблюдал за нужными людьми, снимал все на скрытую видеокамеру. Потом загонял все на дискету и отправлял по сети Бизону. Сигнал шел на сайт, с него по интерфейсу — на базовый спутник, а оттуда — неведомо куда. Базовый спутник имел связь со всеми спутниками группы связи, и не было на поверхности Земли точки, куда бы не мог прийти информационный пакет от Музыканта.

Разговаривал он на среднем английском, представлялся туристом из России. По-другому вести себя не стоило. Он фактически и был тем, кем представлялся. А туристы из России занимаются всем, чем только возможно и невозможно. Несколько раз в ресторане удавалось садиться рядом или даже за один стол с людьми из триумвирата, а точнее — из параллельного управления. С двумя даже познакомился, представившись коммерсантом в бегах от налогов.

— Что, Коля, поджимают? — спрашивал один, упившись водки. — Нет, прошлых времен уже не будет. Старт сделан. Остался только финиш, — продолжал он.

Директор честно отвечал про торговлю мясопродуктами, о проблемах с убоем скота, сетовал на сложность с проплатой, о глупости предоплаты. Напарники по столу, куда он подсел, слушали, кивали, попадали в индуктивное поле откровений Музыканта (правда — великая сила) и, незаметно для себя, тоже начинали откровенничать, а порой вообще болтать и обсуждать между собой секретную информацию. Не называя, правда, имен и данных, так как считали, что это достаточная информационная защита. Наивный народ… Все текло струйкой воздушной вибрации на микрочип и оставалось в кристалле памяти. Какие француженки! Пить приходилось наравне! А ведь он не пил уже много-много лет. Но импульс новой жизни, как реинкарнация, дал новые цели и смыслы — лучшее, что может быть у человека. Все остальное — блеф. Музыкант пил коньяк, шампанское и дорогие вина. Он посещал бары и казино. Никакого похмельного синдрома не было и в помине. Он родился во второй раз, вырвавшись с лесной поляны, усыпанной костями. Француженки! Как прекрасно. Но пьянящая свобода новой жизни не оставляла места другим чувствам. Ему хватало этого опьянения. Наконец, на склоне лет и Музыкант стал охотником!

Он снова отхлебнул шампанского и принялся думать о Токио. Наверное, там точно ничего общего с Лос-Анджелесом нет. Сплошные узкоглазые мировоззрения и коротконогие японки. Да, Токио не Париж. Русских там не найдешь. Но везде живут люди. Музыкант вздохнул. Они там вроде бы вообще одну рыбу и водоросли едят. И работают, работают… Верно, ничего общего с Лос-Анджелесом быть не может. В столице американского Запада Музыкант насмотрелся карнавальной распущенности. Но город понравился. Комаров нет. Океан. Красота! Мулатки с блестящими глазами. И вроде никто не работает… Жаль, что он там был всего двое суток и все время ловил лазерным лучом стекла окон фешенебельного особняка. Через преобразователь записывал в память диктофона диалоги многочисленных членов семейства и отдельно — разговоры в кабинете хозяина дома после телефонных звонков Бизона. И вот теперь Токио. Японцы умный народ. Им хитрость ни к чему. И с ними будет, возможно, сложнее. Незнание языка лишает возможности гипноза нередактируемым текстом. Все равно, что делать необходимое выражение лица перед слепым. Даже правдой — квинтэссенцией лжи, — не воздействуешь, не зная языковых шифров. Япония. Абракадабра западной цивилизации. Хотя, вроде бы, они сильно американизируются в последнее время. То есть становятся доступными прямому действию сознания, основанного на англоязычной семантике. Которая уже ближе к русскоязычной. В общем, цепь опосредований наверняка будет, и даже весьма эффективная. Музыкант успокоенно вздохнул.

Шампанское приятно холодило и растекалось по телу легкой расслабленностью. У Контрабасиста была перспектива. Он взлетел, как истребитель-перехватчик с секретного лесного аэродрома. А такой так просто в пике не пойдет. Он сам будет валить других. В редких, как этот, случаях происходят психические процессы замещения основной психологической доминанты на другую — новой формации, новой сенсорики, новой, если угодно, конфигурации. И все меняется! Все! Кто в это верит? Тот, кто испытал. Второе дыхание всегда несоизмеримо с первым.

Музыкант улыбнулся вновь появившейся красотке стюардессе и поставил пустой бокал ей на поднос: «Сенкью!» Она снова улыбнулась симпатичному, хоть и немолодому, мужчине с золотой серьгой в ухе и в костюме от Кардена. Тот развалился в кресле и искренне глядел на нее открытым, уверенным, но и чуть-чуть робким взглядом человека, осознавшего ценность текущего мгновения и понявшего его неуловимость; что всего остального уже нет либо еще нет.

* * *

Лайнер мчался на высоте десяти тысяч метров сквозь холодный, разреженный воздух Тихого океана. В бездонной чаше неба мерцали ярким светом звезды. Автопилот вел гигантскую металлическую птицу по воздушному коридору. Дежурный экипаж играл в покер. Все знали, что надежней автопилота пилота нет, и спокойно удваивали ставки. Старший повар, усатый пуэрториканец, заволок в комнату отдыха молоденькую стюардессу и настоятельно спрашивал ее совета, что приготовить пассажирам на завтрак. Стюардесса была согласна на все. Дежурный штурман читал книгу «Как жить вечно» и морщил лоб от непонятных слов. Командир экипажа спал.

Музыкант прокручивал в голове предстоящие проблемы с альтернативными японцами. Но цепочка воображаемых состыковок лениво уползала в глубину сознания, не желая превращаться в цельную конструкцию. Ну, нет так нет. Доверимся инстинкту. Специальный агент зевнул, сладко потянулся, снял пиджак, повесил на крючок, ослабил галстук и воротник, вытащил длинную, тонкую сигарету, включил вытяжку и, щелкнув золотой зажигалкой, прикурил, пустив колечко ароматного дыма. Спохватившись, предложил сигарету соседке лет тридцати, томной брюнетке с книгой, сосредоточенно глядевшейся в нее, как в зеркало. Та оторвалась от книги, посмотрела на него проницательным взглядом серо-зеленых глаз, поблагодарила и неожиданно сказала по-русски: «Капля никотина убивает лошадь!»

Музыкант вопросительно глядел на нее. Ответил на английском:

— Вы интересно разговариваете.

— Это русский язык. Мне запомнилась эта фраза. Она означает, что курить вредно.

— Слышал я про это, да не очень верится.

Музыкант сладко затянулся и пустил дым вверх, в вытяжку. Он не курил тридцать два года. А вот уже неделя, как курил пачку, и надо же — не был разочарован.

— Да, в общем-то, я с вами не слишком несогласна. Разрешите..?

Она взяла сигарету с золотистым фильтром. Специальный агент щелкнул зажигалкой. Брюнетка была славянского типа, явно не японка, и странное ее цитирование русских афоризмов, естественно, должно бы настораживать. Но только не здесь, не сейчас, и не Музыканта, ставшего неожиданно Охотником. Он слишком стал ценить время и такие вот творческие паузы, вроде трансконтинентального перелета. Все сложится само собой. Только не надо подключать к ситуации излишне электризующие потенциалы.

— Летите к бабушке помочь составить икебану ко Дню плодородия? — он невозмутимо затянулся и посмотрел на нее честными глазами. — Мне нравится Япония.

— Вы почти угадали. Конференция по философии буддизма.

— Да что вы говорите! Такая симпатичная женщина — философ? Да еще и буддистка! Как богат внутренний мир людей! — Музыкант вздохнул и покачал головой. — А у нас торговля и только торговля. Подумать страшно!

— Вообще-то приятно слышать, но я всего лишь ассистент по стенографии. На санскрите.

— Все равно! Чтобы стенографировать, надо понимать. Ведь так, не правда ли?

— Возможно, вы и правы, но никто не знает, что он в состоянии понять, а что — нет.

— Интересная мысль, — Контрабасист посмотрел в окно лайнера и увидел себя, любимого, с серьгой в ухе и сдвинутым галстуком, обритого под полный ноль и на фоне шикарной брюнетки, буддистки-стенографистки. Красавец!

— И неужели даже вы не в состоянии понять, что вы в состоянии понять? — лениво-изумленно спросил он. — Вот, например, о вреде курения вы понимаете. Даже на нескольких языках.

— Понимание не меняет отношения. Разве вы не замечали? И какой смысл поэтому знать, что тебе понятно, а что нет. Вам так не кажется?

— Кажется, кажется… Мне нравится ваша профессия. От нее веет магнетизмом вечности.

— Да, санскрит может рассказать о многом. Но немногим.

— Немногим в этом лайнере?

— Ну, можно сказать и так.

— Но вы-то, конечно, в число непонятливых не попадаете.

— Да, боюсь, что попадаю и я. Знание семантики не освобождает от необходимости рождать концепции.

— Вот как! А зачем их рождать?

— Чтобы понять.

— Что?

— То, что непонятно.

— М-да… — красавец с серьгой задумчиво сбил пепел в пепельницу. — Интересно вы мыслите.

— Вы тоже летите к бабушке на икебану?

— Знаете, а вот вы совсем не угадали. Выставка мясомолочной промышленности, сепараторы там разные, убойные ножи…

— Убойные ножи? Страшные у вас выставки.

— Вся жизнь — страсть. Нож тут не при чем. Всегда он почему-то крайним оказывается. Мысль — первична. Нож вторичен.

— О, да вы тоже философ!

— Да, немного, наверное. Философия переработки жизни в смерть. Тяжелая мясомолочная промышленность.

— Как интересно! Это и есть главный вопрос нашей конференции!

— Вот видите, как мы близки. По духу. Но по материи — вряд ли. Не думаю, что каноны классического буддизма настолько меркантильны, как моя профессия. Убить и съесть. Как вы считаете — звучит?

— Еще как!

— И я так думаю.

— Но по вашему виду не скажешь, что вы жестокий человек.

— А я добрый.

— И это не мешает вам в работе?

— Как вам сказать, — Музыкант потушил сигарету и, повернувшись к брюнетке, стал смотреть на нее задумчивым взглядом. — Может быть, и мешает. Но я, наверное, не в состоянии этого понять.

Авиалайнер слегка накренило. Автопилот делал разворот по своему воздушному коридору. Летчики продолжали играть в карты. Второй пилот рискнул, вскрылся и сорвал банк. «Ха-ха-ха!» — захлопал в ладоши. — «Бруклин всегда впереди!» — «Постой-постой!» — засомневался третий пилот. — «А где пиковая дама?» — Он сгреб колоду и стал ее пересчитывать.

Штурман оторвался от книги и уставился на курсовой указатель. Он обдумывал только что прочтенное — «Но нельзя забывать, что вечная жизнь есть вечная смерть. Ибо обе категории сливаются в одну».

Повар пуэрториканец продолжал обсуждение со стюардессой утреннего меню почти в полном молчании. Иногда короткие реплики подавала стюардесса. Обсуждение подходило к концу.

Командир экипажа спал.

Автопилот выровнял самолет, и тот несся дальше к далекой притаившейся Японии.

— А вы не хотите прийти на нашу конференцию? — спросила собеседница.

— Вы думаете, что стоит?

— Мне кажется, я вижу, кем вы были в прошлой жизни. И думаю, что стоит.

— Вы видите, кем я был в прошлой жизни? Поразительные вещи говорите. Может быть, вы вглядитесь и увидите, кем я был в этой? А то я иногда начинаю сомневаться, не сон ли она?..

— Нет, эта жизнь ваша. Я не гадалка. Законченную карму легко прочесть. Она впечатана и неизменна. А вот в действующую лезть опасно. Непредсказуемы последствия. Наложение одной на другую. То есть вашей на мою. Или наоборот. В общем, это сложный вопрос. Мудрый буддист — одинокий буддист.

— Сложности я не люблю. До того момента, пока они не упростятся до минимума. Вы знаете, а почти всегда так и происходит. Странный эффект. Вы знакомы с ним? — заинтриговался Контрабасист.

— Ну, конечно. Самих по себе сложностей не существует. Все только внутри вас.

— Во мне?

— Да.

— И что же они там, извините, делают?

— Ну, как сказать. Усложняют вам жизнь. И упрощаются. Энергия-то уходит.

— Любопытное объяснение непонятного. А вот вы, например, сейчас тоже во мне? Как часть определенной сложносоставляющей?

Брюнетка слегка порозовела.

— Да, это так. Я сейчас внутри вас, можно сказать и так.

— А где тогда, по-вашему, я?

— Если по-моему, то во мне.

— Я — в тебе? — изумился Музыкант! — Извините…

— Ничего. Да. Хотя это странно звучит на первый взгляд.

— Любопытная все-таки у вас профессия. Я, наверное, воспользуюсь вашим приглашением. А где проходит ваша конференция?

— В Токио. Район Хиракава. В Куин-отеле.

— О, это престижное место встречи. В финансовом смысле.

— Ну, конференция тоже очень престижна, как вы выражаетесь. Поэтому и место встречи соответствующее.

— А наша выставка в районе Ееги-Хатиман. Не желаете посетить, мадемуазель? Или, извините, мадам?

— Да нет, мадемуазель. Спасибо большое. Убойные ножи — это, конечно, экзотика, но все же несколько своеобразная. Я, наверное, не подготовлена для такого рода зрелищ. Извините, конечно.

— Да что там. Не хотите — не надо. Но ножи — это же не вся выставка. Ну, пара ножиков стоит в углу, а остальное-то, может, и стоит поглядеть. Например, паровая обработка шкуры… Хотя нет, я наверное, не то говорю. Вы правы, это не будет интересно для вас.

Музыкант помолчал, уставившись в иллюминатор самолета и видя там лишь самого себя. Брюнетка тронула его за плечо:

— Мы так долго общаемся. Бэтти. Бэтти Тейлор, — представившись, она улыбнулась и протянула ему руку. Музыкант взял ее руку в свою и, тоже широко улыбнувшись, наклонил голову:

— Коля.

— Коля? Это мне напоминает Россию.

— А я русский.

— Вы — русский?! — изумленно проговорила Бэтти, перейдя на родной язык Музыканта.

— Вы, похоже, тоже немного знакомы с этой страной, — отметил на русском языке агент.

— Вы правы, правы… — Бэтти изумленно глядела на русского философа убойных ножей, на ее глазах сменившего ментальную ипостась с непринужденностью фотомодели.

— Моя мама — русская, — продолжила Бэтти. — Она из небольшого городка Ростов.

— Да, Ростов не такой уж и маленький городок. Мама поскромничала.

— А откуда вы?

— Я из Чернобыля. Слышали?

— Из Чернобыля? И вы были там во время взрыва?

— Нет, мне повезло. Я в это время там уже не жил. Но те места знаю хорошо.

— Мне рассказывали, там погибло много людей.

— Да, это так.

— И правда, что там сейчас совсем пустой город, среди лесов?

— В общем-то, да.

— Как странно и интересно!

— Ну, наверное, не настолько, насколько вы думаете.

— Мне говорили, там мыши вырастают до размеров собаки.

— Это неправда.

— И я не поверила.

Бэтти вытащила пачку сигарет и предложила Музыканту. Тот взял. Она прикурила от его золотой зажигалки и, глядя на него, проговорила, прищурившись от дыма:

— Я бы никогда не подумала, что вы — русский мясник. Я правильно выразилась?

Агент кивнул.

— У вас совсем не та внешность.

— Вы считаете, что в эту профессию идут в соответствии со внешними данными?

— Да нет, я не это имела в виду. Я вижу вас. И это совсем другая карма.

— Мне жаль, что я не попал в карму или как там ее. Но мне моя работа, в общем, по душе.

— Нет, это не так.

— Ну, вам, конечно, видней. Со стороны.

— Да, тут вы правы. Коля, так вы придете на конференцию?

— Наверное, да.

— Возьмите визитную карточку организатора. По ней вы сможете пройти в конференц-зал. Там, с другой стороны, записан мой гостиничный телефон.

Музыкант взял карточку.

— Спасибо, Бэтти. Но я вам не могу дать своего телефона. Еще точно не решено, где я остановлюсь.

— Зачем? Я надеюсь, вы позвоните.

— Да, конечно.

Снова подошла стюардесса француженка с подносом. Лицо ее пылало свежестью. Бэтти вопросительно посмотрела на Музыканта. Тот ответил:

— Шампанское. А вы?

— Да, конечно.

Агент взял два бокала и передал один Бэтти. Буддистка-стенографистка выпила сразу треть и с любопытством смотрела на Музыканта, очевидно, представляя его настоящую карму. Контрабасист легко принялся за второй бокал, помня о любви к жизни. Золотистые пузырьки мягко ушли в голову.

— Бэтти, расскажите мне о прошлой жизни.

— Это не на уровне слов.

— Ну, передайте это без слов.

— Я уже передала.

— Да? А я ничего не заметил.

— Вы вспомните. Это не так быстро. И вспоминать будете всегда. Теперь она всегда с вами. И, согласитесь: носить ее на цепочке, — образно, конечно, — свою прошлую жизнь, — не так уж неожиданно, одиноко и страшно. Можно даже сказать, что вас теперь двое. А вы вдумайтесь в смысл, почему люди друг друга называют на вы? Откуда этот церемониал? Я вам открыла страшную тайну. Но вы про это забудете.

Агент отхлебнул шампанское и с искренним любопытством уставился на буддийскую ведунью:

— Мне нравится ваш подход к диалогу.

— А нет никакого подхода. — Бэтти смотрела ему в глаза. — Вы не должны быть тем, кто вы есть.

— Ну, спасибо.

— Нет, это в нормальном смысле. Вы не мясник и не торговец мясопродуктами. Вы, образно говоря, музыкант и стрелок.

Контрабасист ошеломленно уставился на нее.

— Это в этой карме. О прошлой вам уже все известно.

Агент осторожно проговорил, не отрывая глаз от ее взгляда:

— Вообще-то я по гороскопу Стрелец.

— Вот видите, хотя связи здесь нет никакой.

— Да и пострелять в свое время любил. На охоте. В диких дебрях среднего Нечерноземья.

Бэтти засмеялась, сверкнув белизной зубов.

— Ну, зачем вы так серьезно? Это все непрямой смысл. Стрелок — это не обязательно стрелять.

— Да? Но я все равно любил стрелять. Даже просто по пустым бутылкам. Откровенно говоря, убивать мне никогда не хотелось. Сбить — да. Но не убить. Хотя в жизни все бывало.

— Ну, и я вам об этом же. Музыкант — это объединение самых разных уровней под один знаменатель. Ну, под одно знамя, если хотите. А Стрелок — это поиск этих уровней. Вам понятно?

— Ну… да. Почти. Предлагаю тост. За Бэтти Тейлор — магнетическую предсказательницу кармы, — он протянул к ней руку с бокалом.

— Нет, за вас. Музыканта и Стрелка! — она прикоснулась своим бокалом к его и допила шампанское.

— Но и за вас тоже! — агент выпил вино.

Француженка-стюардесса прошелестела своей короткой юбкой с разрезом, и бокалы уплыли на серебряном подносе в глубину авиалайнера.

* * *

Автопилот сделал легкий маневр, авиалайнер немного изменил высоту и опять застыл в полете. Полусонные летчики играли в короткий покер. Банк пока никто не сорвал. Пиковая дама нашлась.

В кабину забрел охранник из группы антитеррора с автоматом за пазухой, в черном костюме и с галстуком алого цвета. Постоял, посмотрел. Задал идиотский вопрос:

— Ну что, все нормально?

Штурман широко раскрытыми глазами читал свою книгу.

Пуэрториканец, сонный и вялый, отдал помощнику помятый листочек с меню на завтрак, на котором нашкрябал три блюда и три напитка. «И этого хватит», — сказал, помолчал и добавил: «Нет, допиши кофе. И быстренько комплектуйте. В салоне 775 пассажиров».

Командир экипажа спал.

«Банк!» — закричал во все горло пилот из Бруклина. — «Если фарт, то это навечно! Ха-ха-ха!!!» Остальные мрачно смотрели на свои карты и на его. Запищал мелодичный сигнал автопилота. Нежный женский голос ласково сообщил: «Пожар во втором двигателе. Остановлена турбина. Повреждение в топливопроводе на участке ВС. Не работает механизм гидравлики вертикальных рулей. Повторяю…». Все окаменели, и две секунды стояла побелевшая, гробовая тишина.

— Что-о?!! — закричал проснувшийся командир. — Что за карты!!! — он рукой сгреб и швырнул в проход голых баб с пиками и бубнами на шее.

Автопилот ласково повторил последние новости. И в конце добавил: «Учебная тревога. Работает программа тренинга экипажа авиалайнеров в составе федеральной системы отработки подавления террористических акций на борту. Курс 00296. Продолжаю управление».

Все глаза уставились на приборы. Все было нормально.

— Фхрр…, - прохрипел командир. Прочистил сдавленное горло и заорал на всю кабину:

— Б…дь!!! (русский эквивалент американского эмоционального выражения). Немедленно отключить этого придурка! Все по местам. Никаких автопилотов с новыми программами. Вот он, наш автопилот — он указал на кучку испуганных, еще не пришедших в себя летчиков. — Я убью этого программиста! У меня могло стать сердце. Не работает механизм гидравлики вертикальных рулей? Да он хоть знает, дебил, что это такое? Он хоть знает, крыса компьютерная, чем он пугает людей? Да пусть горит все! Все двигатели! Но пока рули высоты в порядке, старый Джек посадит эту посудину на мель, да что там на мель — на Елисейские поля, на лужайку возле Капитолия! И пусть тушат! Но вставить программу тренинга в бортовой компьютер и не предупредить командира?.. Они чему-то хотят меня научить? Они меня уже научили! Я вот этими руками задушу старшего инженера Электронно-компьютерных систем и скажу, что антитеррористический эффект достигнут.

Он вытащил громадную сигару, сунул в рот, пробурчал: «Все по местам, до Токио на ручном», и вышел в курительную комнату, хлопнув дверью.

«Бэтти Тейлор — чисто» — прочел Музыкант ответ от Бизона и вышел из комнаты связи. Зашел в туалет, осмотрел себя в зеркало, выдернул из носа волосинку. Ополоснул лицо. Бэтти Тейлор — чисто. Прекрасно, прекрасно. Если и правда — чисто. Но сомневаться в проверке Бизона не стоит. Шеф — специалист по части проверок. Эта Бэтти со своей магией буддизма очень может пригодиться, если станет горячо. А возможно, и в ином случае. Как это она угадала про Музыканта? Теория случайных чисел дала бы интересный ответ.

Он прошел к своему месту. Бэтти спала в кресле. Агент сел в свое и, откинувшись в нем, не думая больше ни о чем, сразу уснул.

Через несколько часов, в шесть утра по местному времени, аэробус А-380 зашел на посадку в Токийском аэропорту. После таможенного контроля Бэтти и Музыкант распрощались. Бэтти встречали: двое с портфелями и один с плакатом «Бэтти. Семинар». Два здоровых мрачных японца, обритых, как и агент, и один худосочный, бледный семинарист европейского типа — похоже, итальянец, не евший своих макарон лет пять. Все они сели в черный «Линкольн» и медленно уползли в гущу отъезжающих автомобилей.

Бывший директор бойни проводил взглядом буддистскую группировку и прошел к стоянке такси. Подскочила желтая машинка с круглолицым, улыбающимся водителем. Агент сел. «Хиракава. Улица Хитоцуки. Отель «Тацуно»». Рванув с места, «Мазда-626» помчалась по сонным улицам, юрко обгоняя грузовики и автобусы. Свежий воздух врывался в приоткрытый люк. Справа сверкал в лучах утреннего солнца Токийский залив.

— Деловая командировка? — спросил на английском языке водитель, оторвавшись от ленты дороги и взглянув на Музыканта. Это был парень лет под тридцать.

— Вы прекрасно водите машину. Да, в гости по делам. Старые друзья. Ждут не дождутся посылки с континента.

— Да-да! Старые друзья! Это очень хорошо. У меня много друзей, а вот старых пока нет, — таксист увеличил скорость и обогнал большой автобус еще довоенной конструкции, уверенно державший свои 90 километров в час.

— Не переживайте, это вопрос небольшого промежутка времени.

Въехали в тоннель, освещенный ярким голубым светом, весь заставленный рекламными щитами. Снова выскочили наружу и помчались вдоль небольших пятиэтажных домов, одинаковых, как сестры-близнецы.

— Отель «Тацуно» — прекрасное место, — молвил разговорчивый водитель. — Один парк чего стоит! Слоны, жирафы, муравьеды там всякие — и все из различных кустарников, подстриженных особым способом. А вдоль дорожек цветет сакура — и тишина…

— Да, мне говорили про это. Тишина в Токио — дорогостоящее удовольствие. Муравьед из стриженого олеандра — это прекрасно.

Въехали в центральные районы, промчавшись по гигантскому мосту арочно-подвесной конструкции. Страна цветущего железобетона и плетеных ковриков. Стеклоалюминиевые пятидесятиэтажки неторопливо проплывали мимо, отражая темными зеркалами окон облака. Улицы уже заполнены людьми. Все спешат на работу. Однако, надо же, есть и красотки! И тоже спешат, спешат… Куда? Музыкант с любопытством смотрел на диковинный мир, о котором столько слышал. А все было обыкновенно, только очень уж торопливо. Водитель включил радиоприемник. В салон «Мазды» ворвалась музыка. Флейта, барабаны и контрабас. Изящно, очень изящно… Прекрасный контрапункт. Слегка, правда, наэлектризованный обертонами.

Еще пятнадцать минут, и машина аккуратно притормозила у белого здания с фигурными окнами первого этажа, облицованного мраморной плиткой. Агент протянул тысячеиеновую бумажку, обналиченную в аэропорту, в банкомате: «Сдачи не надо». — «Благодарю вас».

Юркая «Мазда» сорвалась с места и скрылась за поворотом. Три десятка лет. Время собирать камни на большой скорости.

Ну, где вы там, олеандровые муравьеды и слоны из традесканции? Музыкант неторопливо направился к главному входу отеля. Навстречу выбежал служащий и, наклонив голову, представился: «Мотохаси. Администратор и консультант. Что желаете?» — «Мне нужен номер с видом на парк».

Х-файл 1

— Откуда известно о смерти Корниенко и, тем более, ее подробности? — человек в тронообразном кресле задумчиво глянул на собеседника, облокотившись о подлокотник мореного дуба.

— Ваше Святейшество, там были наши наблюдатели.

— Где, под Чернобылем?

— Да, ваша милость.

Человек встал и прошелся по громадному залу, освещаемому через узкие окна-бойницы. Еще раз поглядел на секретаря. Нахмурился:

— Впервые слышу, что у нас там есть кто-либо, кроме Корниенко. Или это не так?

— Есть, Ваше Святейшество.

— Кто?

— Спецагентура.

— Я спрашиваю — кто?

— Как вам сказать… — секретарь стал перебирать четки. Быстро пересчитал все и начал по новой.

— Ну? — напомнил о себе хозяин кресла.

— Ваше Святейшество, это… посвященные собаки…

— Что-о? Какие еще собаки?..

— Обычные псы. Местные… Они подверглись обряду посвящения, когда присутствовали при рождении молодой Луны.

— Махарашвили, у вас как с головой?..

— Но… Это новейшая психогенная технология нейролингвистического декодирования, — торопливо заговорил секретарь. — Псы… они присутствовали той ночью при разговоре Корниенко и ведьмы. Теперь остается проявить эту информацию опосредованным путем. Как фотопленку…

Человек вернулся в свое кресло, откинулся на громадную спинку и с неподдельным любопытством уставился на секретаря:

— И кто интерпретатор бреда?

— Я. И это не бред. На моей исторической родине собаки способны и не на такое. Это сильнейший индуктор активного биополя — собака. Она помнит все.

— Собак привезли из Грузии?

— Да нет, нет, — терпеливо пояснил секретарь. — Псы местные, знают территорию, обычаи, зоны влияния, отношения между собаками…

— Прекрасно, — оборвал его собеседник. — Они что же, на латыни стали разговаривать? Homo sobakus, однако. Incredibile dictu!

— Они? Нет-нет, на латыни составлен отчет, который лежит перед вами.

Человек в красной мантии раскрыл бювар и воззрился в бумажку, лежащую там:

— Но это далеко, далеко не полная информация, — быстро добавил секретарь. — Собаки устали и спят. Процесс нейролингвистического декодирования весьма утомителен.

«Совершенно секретно.

Данные, полученные смешанной спецгруппой о событиях в ночь с 31.05 на 1.06 в районе АВ Чернобыльской зоны. Деструктивность текста субъективна и подлежит коррекции психологической экспертизой.

Зав. сек. лаб. псих. мод.

М. Махарашвили

Человек оторвался от текста и поднял глаза на секретаря:

— Развести меня хочешь..? Махарашвили, у меня нервы крепкие, терпения достаточно, но всему есть предел. Кто измыслил эту чушь? Не говори только, что пес из Чернобыля.

Секретарь сунул четки в карман и, уверенно глядя магистру в глаза, выпалил:

— Это записал в состоянии экстаза наш специалист по сенсорному восприятию вербальных сигналов. Он принял настойку из белладонны, гриба мухомор и еще ряда трав, — рецепт имеется, — а затем вместе с этими псами охотился на кошек в течение суток, входя в ментальный образ. Это было весьма непросто, но наш агент — крепкий человек. Потом он ел вместе с ними, спал и пытался разговорить. Результат перед вами на столе. Перевод с грузинского. Из этого документа следует, что Двурога не застрелили, и что кто-то один — или ведьма, или Корниенко — мертв. Пал от руки напарника. Исходя из общего контекста биотоков собак, наш агент склоняется к варианту смерти Корниенко.

Магистр затеребил массивную цепь на шее:

— Кто переводил?

— Я.

— Специалист еще не освоил латыни?

— Нет, — Махарашвили потянулся за четками.

— Допустим, я поверил. Какова же вероятность, что донесения истинны?

— Сто процентов, Ваше Святейшество! — невозмутимо заключил бородатый грузин, блеснув глазками.

Зазвонил мобильный телефон. Магистр вытащил из-под мантии крошечную трубочку и ответил абоненту. Поговорив пару минут на арамейском наречии, он спрятал аппарат. Еще раз прочел отчет. Сделал на нем какие-то пометки. Посмотрел на Махарашвили, спрятавшегося в бороде:

— Во сколько обошлась операция?

— Один миллион девятьсот девяносто девять тысяч двести четырнадцать евро. Это включая гонорар Корниенко, — скромно добавил секретарь.

Магистр пробежался пальцами по клавиатуре, замаскированной в подлокотнике, и сделал еще одну запись на отчете Махарашвили. Смерил документ долгим взглядом, перевел глаза на автора:

— Мне только что сообщили: Двурог ушел и не оставил следов. Подтверждают смерть Корниенко. Его застрелила ведьма. — Помолчал. — Проследи, чтобы псов как следует кормили.

— …И так одни трюфеля едят.

— Пусть этот… дрессировщик, переводчик, или кто он там по штату, с ними еще поживет. Как его фамилия? Шкварчнадзе?

— Да нет, Шуршашвили.

— Ну, так пусть этот Шуршашвили выяснит у псов, о чем разговаривали ведьма и Корниенко в последние часы. Это первое. В каком направлении скрылись Двурог и ведьма. Несомненно, что ушли они вместе. Это второе. Каким образом убит наш агент, не помогал ли кто со стороны. Это третье. Какой вид оружия…

— Ваше Святейшество, для начала достаточно. Работа в вербальном ключе очень утомительна и психосоматична.

— Хорошо, ограничимся сказанным. Когда будут результаты?

— Завтра к утру, — секретарь снова вытащил четки.

— Надеюсь, отчет будет более подробен и… Махарашвили, не подсовывайте мне более этих дурацких стишков. Адаптируйте в нормальный текст и — на фирменном бланке, как полагается. Стихосложение не слишком уместно в изложении агентурных данных. Возможно, в Грузии все по-иному, но здесь… «Горы мясные, уйдя в поднебесье…» Мать святая! Больше не желаю такое видеть!.. — Магистр снова слез с трона и стал прохаживаться вокруг него.

— Все понял, Ваше Святейшество, — ответил поспешно секретарь. — Но… стихосложенный текст, на мой взгляд, необходим для адекватности передачи хода мыслей.

— Чьих?

— Псиных.

— Это псы стихами мыслят?! Еще одно сверхновое открытие…

— Нет, но адекватность…

— Махарашвили, — оборвал хозяин трона. — Изложите адекватный отчет на латыни. Напрягитесь и адекватно передайте адекватность. Вы поняли?

— Да, Ваше Святейшество.

— Тогда ступайте. Впрочем…

Верховный Магистр закрыл папку с последними донесениями из зоны Чернобыля и упрятал ее в сейф позади трона под сидением, снова поднявшись для этого со своего церемониального места. Затем начал ходить туда-сюда перед окнами. Махарашвили молчал. Большие напольные часы пробили два пополудни, громыхнув пудовым противовесом. «Собаки… Псы посвященные… Надо же!..»

— Ладно, собак пока оставим. — Секретарь облегченно бросил четки в карман. — Что с масонами? — перешел Магистр к новой теме. — Они постигли наш полутуманный намек?

— Ваше Святейшество, на мой взгляд, постигли, и весьма убедительно. Иллюминаты вторую неделю заняты оккультной защитой, то есть нападением на все, что вне их магического круга. Они считают, это действенный прием. Хотя он не подействовал даже на нашего агента среди них.

— Мне известно. У агента со мной прямая связь.

— Масоны сплотились, как никогда. Дарят друг другу подарки, вовсю роднятся — архиепископы венчают в две смены, основывают благотворительные фонды странного назначения: последний из таковых — для спившихся архитекторов… Да, возводят либеральных президентов — вы в курсе, кого я имею в виду. Сплошная политкорректность, короче. Смешно видеть. Ясно одно: боятся. Прошел слух о «Немезиде»…

— Это хорошо. Страх противника — бесценное оружие арьергарда. Предполагаю, и оффшорная учетная ставка несколько упала…

— На три процента, в среднем.

— Ха! Ну, масоны! Металл и камень пошли в гору?

— Да, вы правы, Ваше Святейшество. Золото выросло на четыре процента. Алмазы — на девять.

— Это пока цветочки, нет, это еще рассада! Но вскоре она зацветет! Махарашвили, а как себя ведут самые младшие ложи? Россия, Украина, та же Грузия?..

— Эти ничего не соображают ни в конъюнктуре, ни в оккультизме. Не понимают, что в воздухе запахло спасательными парашютами. На бумажки рассчитывают. Забыли, что единственно реальная бумажка — некролог.

— Это радует. Они будут детонатором обвала и острасткой для прочих. Впрочем, за отсутствие традиций платят все и всегда. А чем нынче занимается Фазер?

— Пишет мемуары.

— А не рано?

— Возможно, что и поздно. Актуальность вскоре исчезнет. Но он терпеливый человек.

— Да? Третьего дня на проповеди орал, как труба иерихонская, на всю площадь.

— Согласен, поляк был поскромнее.

— Махарашвили, следи! Ты у него правая рука и должен знать даже, о чем Фазер думает. А лучше — сам думай за него. Что это еще за поведение «над схваткой»? Этот не тянет на Демиурга. Положение «над схваткой» легким движением мысли переходит в положение «под каблуком». А вот под чьим?.. Тебе известен ответ на этот вопрос. Ты меня понял?

— Понял, Ваше Святейшество! Дальше своих проповедей Фазер не двинется ни на миллиметр. Поездку на Филлиппины отменяем?

— Весьма логично. Там может проснуться его второе «я». А нам вполне достаточно и одного…

Магистр задумчиво перебирал свою цепь и мысленно просчитывал варианты. Бросил цепь:

— Как себя чувствует семейство Меровингов? На сепаратную сделку еще не согласны?

— Нет, Ваше Святейшество. Хотят минимум девяносто на десять. Девяносто — им.

— Я ожидал, ожидал, — покачал головой Магистр. — А жаль. Возможно, право, передумают. Девяносто процентов власти им? А нам десять? Я даже не засмеюсь. Это беспрецедентно в истории распределения дивидендов любого происхождения. Очевидно, семейство запамятовало, что «Прийе де Сион» уж давно не тот, а тамплиеры заняты другими делами…

— Это у них от Марии Магдалины, — пояснил Махарашвили. — Бешенная была баба, Сен-Жермен говорил. Терпеть не могла, когда сценарий писали не по ее тексту. И на свадьбе скандал закатила… Из верхушки Меровингов консультировать конфиденциально согласилась только Марго. Она всегда была проницательной женщиной и, по-моему, догадывается о том, что находиться в Ренн-ле-Шато, да и о нашей роли во всем этом. Как бы то ни было, Меровингов в их упертости она не поддерживает и довольно прозрачно мне о том намекнула.

— Марго умница, — констатировал Верховный Магистр. — Чувствовать ветер, нет, — ураган перемен — это большой талант и признак великолепной ДНК. Теоретически Марго может влиться в наши ряды. Ну, а прочие… Из уважения к прародителям семейства мы будем ждать, по возможности, довольно долго. Но не вечно!

— Махарашвили, — он испытующе посмотрел на секретаря, — ты ведь все понимаешь. Буддийский вариант Нового Мирового Порядка возник так неожиданно. Свалиться нам на голову в миг приоткрытия наших карт таро — это не совпадение. Это вызов! Мессия должна исчезнуть, исключив всякую, пусть и бредовую, миссию. Из желудя растет дуб. А за ним — бескрайний лес. Но, глядя на семя, никто не скажет, что оно породит. Ты меня достаточно понял?

— Я понял все, до последней буквы. У нас нет дороги обратно, есть только путь вперед.

— Правильно, друг мой. И пусть мы используем все десять измерений из четырех, но своего добьемся.

Магистр остановился перед узким окном и стал смотреть вниз, на площадь. Вздохнул:

— Махарашвили, передай по сети команду: «Вскрыть конверт № 200 969. Выполнять».

— Слушаюсь, Ваше Святейшество!

— И… Да ладно, ступай. Следи за Фазером.

 

Глава 2. Тройная субдоминанта Феликса

Леонардо. Хитрый мужичонка Леонард. Это не Фридман с орлиным взором. Все время в тени, всегда опаздывает, все переспрашивает и виновато дурашливо улыбается, глядя наивным взглядом сквозь очки в золотой оправе. Вообще-то он вовсе не Леонардо. Костя Кирпичник, прохвост с Маросейки. Сделал свой стартовый капитал на мыле. Поймал момент отсутствия этого важнейшего продукта — было такое время, — и, сумев сконцентрировать все усилия в этом направлении, не стал заниматься примитивной перекупкой, а моментально организовал производство, подключив технологов и арендованный в счет будущей прибыли цех. Кирпичник исполнял свою мыльную оперу в течение 12 недель, 24 часа в сутки, 3600 секунд в час. Проблему с товарным видом мыльных кирпичей решил быстро, выменяв по бартеру за ведро водки пару тонн еще не разрезанных, как доллары в процессе изготовления, упаковочных листов для мыла различных категорий, включая дорогие французские сорта. Геометрическая прогрессия тысячи процентов прибыли свершила свое магическое действие. И к концу двенадцатой недели Костя Кирпичник благополучно покинул своих компаньонов, оставив оборудование и полностью затоваренный рынок, благо работал в этом направлении не он один. А рублевый эквивалент проделанной работы конвертировал при помощи друзей-валютчиков в американские доллары и, справедливо рассудив о бренности жизни, оставил их себе. И отбыл в неизвестном направлении.

Многозначительную и многоименную аферу «МММ» Костя тоже сумел обыграть по-своему. На седьмой день, поняв перспективу этой пирамиды, он вложил в нее все свои деньги, абсолютно не переживая и зная, что такой размах быстро не закончится, а ему, Косте, долго задерживаться в дебете компьютеров хитрого семейства не стоит. И верно решил. Свои деньги он вернул, отдав обратно билетики с портретом дружелюбного благодетеля, за десять дней до обвала пирамиды и самоликвидации «МММ» и удесятерил свой капитал. Это уже были очень серьезные средства. Едва успел их конвертировать в доллар, как тот полез вверх, уменьшая в цене рублевые бумажки чуть ли не ежечасно. Кирпичник притормозил дела, отдохнул на своей даче, повскапывал грядки, подрезал яблони, завел собаку, еще одну и стал выжидать. Тут ему и позвонил школьный товарищ Фридман, любитель стоклеточных шашек. К тому моменту Кирпичник, любивший стильные созвучия, стал именоваться Леонардо. Документы, соответственно, были заменены, и Костя Кирпичник, он же Константин Золотарев, канул в небытие прошлой жизни.

Молодой Бизон, тоже когда-то не бывший Бизоном, собирал боевой коммерческий отряд, быстро сообразив, куда клонится социальная конъюнктура. Леонардо со своими деньгами, сделанными столь быстро, что он нигде не успел засветиться и был золотым мешком без названия, идеально подходил в создаваемую структуру. Капиталы слились. Леонардо, как и Фридман, понимали, что им нужен стратег. И бронекоммуникативная машина, ощетинившись всевозможными защитными средствами, ринулась вперед, обгоняя и, если нужно, отстреливая других. И было их — тьма-тьмущая, но сгорали почти все моментально. Место же, отныне которое свято, не то что не пустело, а более того: вместо одной головы три вырастало, и даже в процессе роста уже начинали пожирать друг друга, ибо зубы появлялись первыми.

Триумвират, ведомый сверхгибким и безжалостным Бизоном, выжил и поскакал дальше по трупам и тлеющим костям. Накопление первичного капитала требует существенного ограничения либо отключения моральной составляющей. Только те, кто успел это понять, сумели выжить и проскочили непредсказуемую полосу препятствий. Леонардо не претендовал на лидерство. Леонардо претендовал на прибыль. И, будучи очень искусным лицедеем, умел многие свои аферы сваливать на Фридмана, когда дело доходило до разборки. Фридман же, не лицедей, но мастер словесных словоплетений и искусной риторики, переводил вектор ответственности в поле виртуальности, то есть — в никуда, и таким образом выяснение проблемы затухало там, куда его направил Фридман. Нельзя сказать, что Бизон не понимал этого. Но триумвират имеет свою, очень специфическую систему взаимоотношений и противовесов. И пока положительное сальдо было достаточно положительно, составляя сотни процентов, никто никому никаких вопросов старался не задавать.

Шел период сверхприбыли, а коммерсанты в такой момент благожелательны, добродушны и улыбчивы. Улыбался и Леонардо. Но не улыбалась его жена. Ее просто трясло от бешенства, когда она видела, что реальная власть в триумвирате принадлежит Бизону. Ей в голову не приходило, что тот просто умнее. Никто, кроме нее, и не думал оспаривать интеллектуальное превосходство родоначальника специфической корпорации. Мало того: Фридман и Леонардо были весьма рады, что на переднем фронте рыночной конъюнктуры бьется один Бизон, с двуручным мечом в руках и станковым пулеметом, а они только подносят патроны и уносят мешки с деньгами. Но не-е-ет. Маловато! Маловато одних денег! «Костя, — шептала жена по ночам, прижимаясь к Леонардо. — Ты должен вести дела сам. Ты умнее его! Почему ты всегда в тени? Я хочу быть с тобой рядом на самом видном месте! Костя, он тебя дурит. Так не бывает, чтобы было все честно. А его жена, эта стерва, делает такой невинный вид, как будто она вообще не знает, чем занимается ее муж». Леонардо зевал и сонно отвечал: «Сегодня привезли двух великолепных питбультерьеров. Ты знаешь, одна из них девочка. Я выведу, выведу свою собственную породу!» — «Тьфу, дурень…» — И супруга отворачивалась к стене.

Эта жена миллионера была худая, стройная, поджарая, с фигурой фотомодели и амбициями выпускника коммерческого колледжа. Брюнетка со жгучими вампирическими глазами, в которых светилась ненасытная жажда привлекать внимание и властвовать, покоряя все и всех. Естественно, она была в два раза моложе Леонардо и считала его дураком, которого обязана отдрессировать быть умным. Она старалась. И неудачи только укрепляли ее волю. В глазах стал появляться сатанинский блеск, но голос делался все более мягким, ласковым и вкрадчивым. В качестве первого эксперимента прямого действия она отравила любимых собак Леонардо, после чего к новым псам приставили круглосуточную охрану и проводили ежедневный медосмотр. Это ее не смутило. Она не ждала легкой победы над заснувшим разумом супруга. Безумие нарциссизма, внедренное ей в душу неведомо когда и кем, постоянно вызывало все новые извержения бесноватого энтузиазма в части повышения социального статуса ее мужа внутри триумвирата. Она всеми средствами старалась присутствовать на всех совещаниях и деловых встречах, пытаясь обольстить всех особей мужского пола и подавить представительниц своего. Конечно же, ее любили. Как бешеную лисицу на длинном поводке. Она же этого замечать не могла. Беглый, полевой психоанализ у супруги Леонардо был достаточно односторонен. Все внимание, направленное в ее сторону, она дешифровала как абсолютно положительное и оттого вполне искренне улыбалась всем, многих сбивая с толку и запуская рефлексию неврастении и фобию неуверенности.

Но красивая стерва, пытаясь управлять Леонардо, не исключала и постельный вариант, когда у мужчин голова не работает. Впрочем, с Бизоном она пролетела и с тех пор его люто ненавидела. Заимев множество знакомств, она передвигалась по министерским кабинетам, как по шахматной доске, выискивая очередную клетку для прыжка пантеры. И прыгала. Надо сказать, что некоторая польза от ее передвижений была. Окружающие стали считать Леонардо серым кардиналом, не брезгующим поделиться женой ради святейшего дела — карьеры. И когда говорили о триумвирате, всегда возникала неясность, кто де-факто его первое лицо. В итоге им стал Фридман. По крайней мере, де-юре. Все переговоры с контрагентами, правительственными чиновниками, представителями иностранного капитала, адептами конфессий, заказчиками, подрядчиками, держателями спортзалов, налоговой полицией, налоговой инспекцией, пожарниками, архитекторами и прочими аналогичными по принципу выживания службами вел он.

Фридман знал свое дело. У него было представительное лицо, низкий поставленный голос и прямой открытый взгляд, как у римских полководцев. А большего и не требовалось. Костя же Кирпичник не прошел на эту должность исключительно по физическим параметрам. Лола грохнулась в обморок и лежала неделю в постели, худея и исходя ненавистью. Но оклемалась, привела себя в порядок и первым делом помогла мужу в коммерческой сделке. Отправила на корреспондентский счет очень серьезных людей, не понимающих, что такое шутка, в оплату за приобретенное эфирное время и права на частотный канал сумму, меньшую раза в два, воспользовавшись электронной подписью мужа. Сэкономила.

Леонардо даже никто ничего не сказал. Позвонили Бизону. В тот же день Лола в сопровождении трех телохранителей отправилась в Швейцарию — подлечить духовное состояние и успокоить термоядерный темперамент. Успокоила. В Швейцарии познакомилась с Феликсом. И после достаточного общения на лыжах и в спальне сделала ему предложение поработать в триумвирате, видя в том потенциально мощный рычаг воздействия на Бизона. Лола сдала ему то немногое, что знала о делах корпорации. Но Феликсу хватило. Он давно был знаком с Бизоном, правда, пути их достаточно давно и разошлись. Будучи в недавнем прошлом генералом внешней разведки, Феликс оценил предоставленную ему точку прорыва в закрытое акционерное общество и стал мысленно прорисовывать технологию инъекции себя в преуспевающий триумвират. Да и корпорация Бизона была еще не столь независима. Короче, Лола навела Феликса и его людей на собственного мужа, желая, естественно, только добра.

Добро пришло не с тех дверей. Стали взрываться автомобили и особняки. Снайперы стреляли умышленно мимо, но совсем рядом. Бомбы с часовым механизмом находили по телефонному сообщению в кабинетах секретарей и секретарш. После достаточной артподготовки спаситель Феликс совсем случайно встретился с Бизоном в закрытом ведомственном бассейне. Ну, выпили за встречу, обсудили всякие мелочи. И договорились на днях поговорить о жизни более обстоятельно. Поговорили. В присутствии Фридмана и Леонардо, естественно. Так Феликс стал акционером триумвирата. Он получил один процент акций и должность громоотвода со своей разведкой, охраной и программой. Леонардо остался там, где и был. Лола легла в отделение неврозов. Костя стал носить ей цветы, которыми часто получал по морде, теряя золотые очки. Зато питбули активно размножались.

Феликс взялся за работу со всем усердием, и проблема несанкционированной конкуренции весьма долго не возникала. Но медленно и неотвратимо в тени сверкающей звезды «Славянский Триумвират» появилась звезда поменьше. Звезда-двойник — ведомство Феликса — с годами разрослось и людскими, и техническими ресурсами. Внешние проблемы практически исчезли — появились внутренние. Неявные, конечно. Но вполне гипотетически просматриваемые и имеющие очень много места быть. И те, кому положено, это чувствовали.

Спасибо, Лола! Твой верный Леонардо теперь мог уйму времени предаваться своей страсти — разведению питбулей особого, национального вида. Его личный капитал неизменно рос. Все контролировал исполнительный директор, которого контролировал штатный аудитор (женского пола, Леонардо все же был Леонардо), которого контролировала Лола, пытаясь даже как-то затеять лесбийские игры, но нимфоманка-аудитор не повелась на такие наивные предложения. Она спала с Фридманом, чья секретарша, в свою очередь, имела тайный адюльтер с исполнительным директором Леонардо. Леонардо же любил только Лолу. Но, естественно, не больше денег. И поэтому Лола, чувствуя его потребность в информации по части чужой прибыли, иногда проводила время с аудитором Фридмана, который был без ума от ее бешеного темперамента и любил ее больше денег. Хоть и слыл голубым на пятьдесят процентов. Впрочем, ей хватало даже половины его ориентации. Она нарвалась на тестостеронового потрошителя и выползала из его спальни, еле передвигаясь.

Амбиции и нарциссизм Лолы с течением лет не убывали. Куда там! Детей у нее не было, и вся энергия уходила на формирование образа себя — любимой и неповторимой, красивейшей, нежнейшей и умнейшей, хитрейшей и, конечно же, наискромнейшей, как и подобает замужней женщине неопределенного вероисповедания, но вполне определенного хватательного рефлекса. Нет, клептомании, конечно, не было. Это вовсе не ее масштаб игры с реальностью. Адреналин и менее известный, но очень Лоле необходимый гормон серотонин она получала другими способами, гораздо более экстремальными. Многочисленные сексуальные приключения, она считала, предназначались для Леонардо. Она же спала с сотрудниками триумвирата и выпытывала очень важную информацию. Так она считала вполне искренне. Ну, а коль необходим для этого интимный контакт — кому хуже? Тем более Леонардо никогда не узнает. Зачем ему знать? Действительно, незачем.

Потому что когда узнал, Лола ощутила разницу. Послав куда положено требование о присутствии адвоката, он одел ее в мятую мешковину, посадил в самолет и в сопровождении трех служащих своей псарни, мощных и тренированных сотрудниц, — все мастера спорта и злые, как черти, вернее — как выводимая порода русских питбулей, — отправил не куда-нибудь на Кипр, где все население русскоязычное, не на Канары или Соломоновы острова, даже не в приватизированную Сибирь или на китаизированный Дальний Восток, — он отправил ее в Румынию на уборку винограда и изготовление веников. В задачу телохранительниц входило контролировать десятичасовой рабочий день и складывать изготовленные веники. Смотрительниц заставлять не пришлось. Они любили Лолу особой любовью, прекрасно зная ее отношение к женщинам в триумвирате, кроме одной, самой любимой и неповторимой — госпожи Лолы. Производство веников и сбор винограда продолжались семь дней. Это по календарю. Для бешеной орхидеи прошло семьсот суток. За это время она успела перекусать всех охранниц, и ее привязали веревкой к столбу, вбитому глубоко в землю.

Все-таки Леонардо произошел от Кости Кирпичника, фарцовщика и мелкого бандюги, хоть и давно забывшего свое прошлое. Но характер в подворотне не забудешь. Посчитав, что если Господь семь дней творил мир, то для воспитания какой-то рабы божьей Лолы тоже больше времени не требуется, Леонардо дал команду прекратить экзекуцию. Но, будучи по-своему мудр, велел поместить жену в отстойник, чтобы пришла в себя. Переходный период проходил в Турции и заключался в торговле теми самыми вениками и виноградом. Продавщица была за ногу прикована цепью. При первой же попытке снизить цену, чтобы быстрее продать товар, Лолу облили с головы до ног липкими помоями. Демпинг был предотвращен. Охрана не помогала. Потянулись долгие часы сбыта маловостребованной продукции, перерастая в томительные дни. Телохранительницы сидели рядом под громадными зонтами и пили пиво. Торговля шла вяло. Зазвонил мобильный телефон. Старшая торгово-закупочной артели включила аппарат:

— Да, Жанна слушает. — Это был шеф Леонардо:

— Жанна, дай Лоле телефон, пускай позвонит мне.

Старшая группы выключила телефон, спрятала и вытащила из большой сумки другой. Протянула супруге Леонардо:

— Пожалуйста, позвоните мужу, — и псевдосочувствующе улыбнулась.

Та схватила телефон и набрала номер. Костя ответил спокойно и невозмутимо:

— Да-да, Лола. Это я. Как идет торговля? Дай отчет.

— Костик, ты хочешь, чтобы я осталась в здравом уме? Костик, прекрати издевательство. Это все неправда. Меня оговорили. На том столе лежала не я. Тебе показалось. Надо во всем разобраться!

— Милая, мы разбираемся. Ты же всегда хотела вести дела вместе со мной. Теперь я тебе доверяю. Ты торговый представитель. Продаешь наш товар, закупленный в Румынии и импортируемый в Турцию. Надеюсь, в ценовой конъюнктуре ты разберешься. Как там погода? Ты не упарилась? Береги нервы. Как распродашься — позвони.

— А-а-а!!! Дебил, урод, импотент, дегенерат!!! А-а-агр-р-р!

Она изо всех сил швырнула телефон в близстоящую охранницу. Та привычным жестом увернулась, и телефон вдребезги разлетелся, врезавшись в мостовую.

Так, не торопясь, шла торговля. Кончилось тем, что подошел турок и купил весь товар в обмен на секс с продавщицей. В балахоне из мешковины, с цепью на ноге, а все равно развела мужика. Охранниц он не заметил. Лола взяла деньги и попросила забрать товар, который уже не ее. Она настаивала. Турок передвинул веники на свою сторону и, обернувшись, увидел вместо худющей, с бешеными глазами, но сексуально вполне привлекательной продавщицы троих угрюмых плечистых славянок, хмуро глядящих на него. У одной в руке была резиновая дубинка:

— Товар купил? Купил. Проваливай.

— Вай-вай-вай! Какой дорогой веник!

Но побрел восвояси, таща за собой ворох Лолиной продукции. В тот же день артель вылетела домой.

* * *

«Ипохондрия… Ипохондрия… Плавно переходящая в депрессию. Период скрытой формы. Реактивная зависимость. Да».

«Он что, сдурел совсем?» — директор параллельного управления триумвирата стукнул рукой по клавиатуре и отключил абонента — профессора психиатрии, психоаналитика, консультирующего анонимно.

«Пятьсот долларов за то, чтобы услышать этот бред?» — Феликс уставился на помощников: худого и мрачного, не выпускавшего из рук трубки, прокуренного начальника внутренней и внешней разведок и плечистого, розовощекого начальника охраны.

— А вы как думаете?

Начальник охраны пожал плечами и серьезно посмотрел на шефа:

— Бред — он и есть бред.

Разведчик втянул в себя дым и медленно выпустил, почти исчезнув в тумане. Охранник замахал руками, развевая никотиновое наваждение. Он уже раз сто говорил разведчику о вреде пассивного курения, и какая страшная жертва его — он, начальник охраны.

— Может быть, тебе стоит проанализировать его слова? Хотя бы ради пятисот долларов, — флегматично проговорил разведчик.

«До директора» оба помощника прошли анонимный тест. У обоих оказалась железобетонная психика.

— Что ты имеешь в виду? — спросил директор тихим и подозрительно спокойным голосом.

— Да бред, бред, — согласился разведчик. — Наверное, ошибка в программе теста, сбой в компьютере, — а они сейчас только с компьютерами работают; свою голову никто ломать не хочет. Или посерьезней: знал, кого тестирует, и умышленно запускал самоиндуцирующую наводку на психику. Вот видишь, ты уже разволновался. Бред, бред! А возможно, и не бред, а внедрение в рефлексию соматического вируса. Нам это знакомо. Я постараюсь выйти на этого профессора и займусь им.

— Вот это более продуктивно. Займись немедленно и выясни, чьи это проделки. Я даже подозреваю, чьи. Есть один такой, крепко продвинутый… Ладно, что мы имеем?

Разведчик кашлянул и, поглаживая трубку, промолвил:

— Бизон ушел. Пытаемся определить местонахождение. Две его точки отхода были известны, но там пусто. Мерилин ушла. Пропала неопределенным способом. За ней шли по пятам две группы. Наша и группа Рипли, ты знаешь специфику его работы. Обнаружили только пустой тепловоз и мертвого негра — научного работника. Убит из пистолета марки «Беретта», калибр 9 мм. Связи пока не определили. Возможно, у мадемуазель сдали нервы, и она приняла лицо негра за маскировочную раскраску — бывает иногда такое. А, может быть, это и не она. «Беретта» — не ее оружие. Из района остановки тепловоза, с 666-го километра, исчезла вместе с животным. Машинисты тепловоза до сих пор не найдены, поэтому прямой информации нет. Возможно, ликвидированы. Наши люди проверили всю местность, все квартиры в домах городка. В конце концов, бык — не кошка. Но мои люди нашли бы и кошку. Ищут до сих пор. Рипли и его напарник застрелены на дистанции перегона 611-й километр. Но это уже, конечно, не новость. Наводчик их команды уцелел, но почти ничего не сообщил, — мы перехватили его доклад, — и исчез. Исчезли и трупы снайперов. Возможно, это его работа: могли перекупить люди из «Восточного Синдиката». Еще есть мнение, что это контратака Монро, но спутниковых записей нет, ее винтовка отключена и не под контролем, и конкретно ничего не ясно. В конце концов, Монро против Рипли и Эдварда, — ты их знаешь, — это не очень убедительный шанс для нее. Но что-то же произошло. Выясняем.

Да, с «Восточным Синдикатом» вопрос не решается. Все упирается в это животное. Не верят, что у нас его нет. Уже согласны на летальный исход, но тело должно быть передано им. И насчет Монро. Их предложение — продать ее им. Живой, естественно. Но это перебор даже для нас. Она многое может знать. Ну, и — продать. Хм! Совсем экзотика. Бизон про эти переговоры, кстати, не знает. В общем, без этих минимумов, считают они, диалога быть не может. Мы знаем их силы, но есть сложности. Они достаточно фанатичны. Ты их знаешь. Документы и свидетельства о смерти животного прислали нам обратно со старинным иероглифом. Он обозначает недоверие и презрение. Американцы молчат, как будто не в курсе событий. Сицилия просит ускорить решение вопроса с Востоком. Но итальянцы подписываются за них. Есть данные компьютерного перехвата. Мое личное мнение — все хотят стравить нас побыстрей. Они всегда Восток ненавидели, а нас боятся. Это у них шахматный синдром.

Инициатора лизинга животного не определили. Но работу продолжаем. С кем говорил Корниенко перед смертью, выяснить нет возможности. Есть частичный перехват кодированного сигнала, но там только его голос. Ему были уплачены деньги за атаку на Монро и животное, но он не справился. Она его искалечила до неузнаваемости всего двумя пулями. И исчезла. Музыкант совершенно чист. Он никогда не был в курсе событий. Работал по месту. Вроде завхоза. Сейчас что-то с сердцем после смерти Корниенко, это же его шофер. Плохая кардиограмма. Мои люди кардиограмму проверили. Предынфарктные провалы, а он ведь не пьет и не курит. Переживает за водителя, видать.

Проверили связи и звонки всех контактирующих в любой форме с отделениями-храмами буддистов, индуистов, кришнаитов, брахманов и прочих. Их не так много, но связей не обнаружено. Ищем. Связь должна быть. Разборка с Бизоном пока управляема. Кроме нас и него, никто не в курсе событий. Он ситуацию не сдал, никто из его личной охраны пока не обнаружен. Ты сам понимаешь: не может он знать, что за ракета прилетела на его остров. Но думать, думать ему не запретишь. Мы тоже думаем, но пока ничего не понимаем. Вода пока льется на наши грабли, а там видно будет. Рано или поздно он высветится. Все подразделения косвенно ориентированы на него и охрану. Ну и, естественно, на Монро. Возможно, он засел в норе и будет выжидать. Не исключено, что довольно долго. Но, с другой стороны, Бизон в норе — это противоестественно. Не тот темперамент, чтобы сидеть и не дергаться.

— Он уже дернулся, — мрачно проговорил директор. — Вышел на мой компьютер и предложил встречу, для прояснения ситуации. Просто так он не исчезнет. 33 % — не та цифра, чтобы был выбор: быть или не быть. У него 33 % акций! А у меня 1 %, контрольный. А сколько работы? М-да… Что ты думаешь по поводу явления нашего общего друга?

Разведчик, вцепившись зубами в трубку, помолчал и, выпустив новое облако на охранника, проговорил:

— Надо анализировать.

— Ну, так проанализируй.

— Я думаю, Бизон не так прост, как хочет казаться. В принципе, хотя его и хотели убрать из-за проблем с «Восточным Синдикатом», но он и так всегда вел почти самостоятельную политику. Это нехорошо. Не думаю, что он поверит. Бизона надо добить, а не разговаривать с ним.

— Не слишком свежая мысль. Мы не можем перехватить контроль над его спутниками, не говоря уже о нем самом. Все спутники летают, как болванки: ни приема, ни передачи. Может, какой-то новый метод применен. Но спутники спят. Или есть подвижка по спутникам?

— Пока нет. Он сильный специалист в области криптозащиты. Вполне возможно, что у него все в порядке. Наш отдел работает над частотами телеметрии, но обнаружить его управление пока не удается.

Директор хмуро побарабанил пальцами по столу. Повернулся к начальнику охраны:

— Вася, ты проверил охрану?

— Троих человек перевели в другие отделы. В прошлом были замечены косвенные знакомства с Бизоном. Остальные чисты.

— А троих где добрал?

— Не добирал никого. Я же на подпись их должен привести.

— Добери еще шестерых, и побыстрей. Сделай это сегодня.

— Понял.

— Усиль первую линию охраны.

— Понял.

— Из тех шестерых старше двадцати пяти мне не надо.

— Понял.

— И хорошо проверь своих помощников. Линию оперативной информации проверил?

— Проверил.

— Ну и хорошо. Проверь теперь помощников. Но аккуратно!

— Понял.

Директор повернулся к разведчику, рассматривающему узоры на потолке:

— Встречу надо организовать. Хотя бы для закрепления хвостов или, если получится, для летнего исхода.

— Разумно. Летом рациональнее всего летний исход.

— Займись подготовкой и прорисуй план. Он предлагает встречу в Париже или Лихтенштейне.

— Ну-ну. Если он предлагает там, то мы должны предложить, по крайней мере, в Токио.

— Да, ты правильно мыслишь. Я тоже так думал. Токио — наша территория. Бизон будет там как рыба на сковороде. Разработай план. Детальный.

— Все будет сделано. Когда он появится?

— Через семьдесят два часа. Уже меньше.

— Мне времени хватит. Завтра утром партитура будет готова.

— Да-да. Распиши все по нотам. Принесешь — вместе доработаем. Как себя чувствуют шестьдесят шесть процентов? — поинтересовался Феликс.

— Спокойно. Они не в курсе. Бизон в отпуске, отдыхает. А когда он отдыхает — он пропадает. Это уже известно.

— Пропажа Бизона — явление естественное. Но всему есть предел. У нас мало времени. Что я могу ему предложить? Да что и ни предложу, теперь уже все поздно. И не надо себя обманывать. Ты прав. Он слишком умен, чтобы поверить чему бы то ни было. И поэтому не совсем ясно, о чем он хочет договариваться.

— Ну, возможно, откупится акциями, — проговорил разведчик.

— Откупится от чего? Или от кого? Ты думаешь, что говоришь? Если ты намекаешь на нас, то в списке рассматриваемых фигур мы в конце. Думать можно что угодно, а факты? А он любитель додумывать мысли до фактов. Не иначе. Но, с другой стороны, если рассматривать нас как гипотетическое опосредование, то все может быть. И все меняется. Не знаю, надо просчитать. Просчитай все.

— Просчитаю. Все, что возможно.

— И что невозможно. Координаты Токио дадим ему за двенадцать часов. Чтобы не организовал ничего. И посмотрим, явится или нет.

— Я думаю, явится. Люди меняются. И почти всегда в критический момент переступают через себя. Воображаемое — это одно, а вот реальное — совсем другое. Общего нет ничего совершенно. Проверено неоднократно. Хоть у него и тридцать три процента, но в отношении тебя он не купит никого из профессионалов. Я даю сто процентов, что никто не возьмется за акцию в отношении тебя. Все сто. Я прав, Василий? — разведчик посмотрел на охранника.

— Да, он прав, — ответил охранник, глядя на директора. — Но мы работаем, тем не менее, в особом, усиленном режиме. Воображаемое — это одно, а реальное — другое.

* * *

Фридман лениво потрогал пальцем мягкую колючку редкого мексиканского кактуса, завезенного из пустынной Соноры. Он любил эти растения. Его галерея была заполнена колючими красавцами всех разновидностей со всего света, включая даже экземпляры, стреляющие своими иглами. Фридман пытался думать. Его иерархическое положение в «Славянском Триумвирате» было несколько своеобразным. Да, он владел одной третью капитала, но, в отличие от остальных директоров, был не славянином, но — россиянином. Со своеобразными генно-ментальными особенностями приемов визуально-акустической подачи самого себя. Точнее, своей формы — а это очень важно. Почти все переговоры с представителями крупных торговых домов вел он. С микротелефоном на голове. Микротелефон думал за него и говорил тихонечко на ушко, что можно, а чего нельзя; как нужно, а как — не стоит. Несложно понять, насколько релаксирующе действует подобный сервис на мыслительные способности. Не обошло это действие и Фридмана.

Он снова потрогал колючку. Мягкая, хоть и кактус. С чего бы это кактусу обзаводиться неколкими иглами? Это же его защита. Его линия обороны. Или, может, там яд? Фридман отдернул руку и вспомнил, о чем думал. Те непонятные события в Амстердаме, в восточных банях, имели такое же странное продолжение. Его личная канцелярия и отдел внешней разведки подготовили аналитический доклад, но Фридман понимал, что решение находится у него в голове. И в этот раз извлечь его придется без микротелефона. Нахмурившись, прошелся вдоль кактусов. Кто-то атаковал ракетным залпом секретную резиденцию Бизона на острове в Индийском океане. В момент, когда тот находился там со своей охраной. Неужели параллельное управление? Если не испугались даже Бизона, то эти неизвестные метатели бумерангов, должно быть, — хорошие игроки в пинг-понг. Впрочем, это их выбор. Но главное не в этом. Главное совсем не в этом. Да пусть закидывают друг друга чем угодно, Фридман от них далеко. Но не деньги. Вот в чем мог бы помочь микротелефон! А теперь думать надо самому.

Плюс ко всему пришла совершенно неожиданная информация и навела на подозрительные размышления об эмиттировании неким акционерным обществом (а по данным разведки — лично Бизоном) невероятного количества акций и размещении их на фондовых биржах. Но Бизон исчез! После непонятного конфликта на острове в районе Индонезии его никто не видел, текущие дела вел один из исполнительных директоров. И все эти события возбуждали в голове кактусовода нехорошие мысли. Дураком Фридман не был, хоть и любил микротелефоны. Перемещать объемные массы денег с места на место он самостоятельно не мог по внутреннему уставу триумвирата. Все-таки тройное равноправное управление. Под контролем каждая копейка активов. Под снайперским контролем! Но чутье наследственного специалиста по спекулятивному увеличению капитала заставляло думать… думать и искать выход, некое решение, не подпадающее под мораторий на съем денег со счетов.

Фридман предчувствовал какой-то обвал. Нерешаемую проблему. Хотя никаких оснований по текущим показателям для этого не было. Но инстинкт самосохранения, давно объединивший душу, тело, разум и КАПИТАЛ в единое, неделимое целое, подавал хоть и закодированные, но весьма ощутимые импульсы, заставляющие потеть и трястись от страха, иррационального и от этого еще более ужасного. Впрочем, это чувство известно любому игроку по-крупному. Работа с деньгами — всегда игра. А с большими деньгами — игра смертельная, побоище без взятия в плен. Разве что в рабство, с последующим суицидом. Итак, Бизон выпустил акции. Потенциально — на сумму не менее 15–20 % валового оборота триумвирата, учитывая последующие транши. Двадцать процентов валового оборота! А если эти акции полезут вверх? А если они хорошо и быстро полезут вверх?..

Фридман так задумался, что налетел на кактус и больно укололся. Тьфу, колючка проклятая! Неужели и правда подумал правду?

Директор параллельного управления срочно собирает совещание. Зачем? Опять взносы делать? Вот послушаем, что он скажет о выпуске акций. И подо что они выпущены. Бизон что, нашел золотую гору? Или думает обеспечить их своим добрым именем и станет застраивать участки на Луне? Он, кстати, почему-то любит полнолуния. Говорит, вызывают у него ностальгический прилив энергии. Странно, странно все это. Дедушка сказал бы коротко: «Бери деньги и беги!» И был бы ой как прав! Ой как прав! Но деда нет, и время другое. Бежать некуда. Разве что на Луну.

Фридман опять чуть не напоролся на любимые иглы, но вовремя отпрыгнул. Подошел к стене, открыл дверцу. Вытащил бутылку текилы, открыл ее и наполнил большой фужер. Он пил редко, но сейчас — надо. Медленно осушил бокал до дна и закурил папиросу. Сел в кресло, отряхнул пепел и посмотрел вверх. Прямо над головой сквозь стеклянный купол оранжереи светила полная луна. Полнолуние, любовь Бизона! Может, и правда решил застраивать?..

Предательская обнадеживающая мысль стала обволакивать сладостно анестезирующим успокоением. А что? Луна уже почти вся поделена на участки, вся продана. Осталось застроить. Это же суперподряд века! Бизон всегда имел чутье на такие проекты. От полюсов подвезут воду. Ее там валом, говорят. И на каждом участке появится по небольшому герметичному коттеджику, для начала. А в окне — Земля горит голубым огнем.

Фридман плеснул себе еще текилы, чокнулся с золотой опунцией и медленно выпил. Реальность незаметно менялась. Проект лунной застройки уже не казался невообразимым бредом. И многое становилось понятно и просто. Ракетный удар нанесли конкуренты, бьющиеся за строительный заказ и исчерпавшие все иные возможности обойти гений величайшего стратега. Акции размещены для, как минимум, удесятерения оборотных средств триумвирата. Все, естественно, — строго конспиративно, иначе нельзя. Бизон всегда так работал. Настоящий покер требует железной маски на лице. И тысячи космических путешественников в скором времени станут проводить пикники на лунной поверхности, принося неслыханные дивиденды. Все прекрасно!

Микротелефон все-таки заработал.

Фридман успокоился, налил еще текилы, протянул бокал к Луне и сделал соответствующий жест.

 

Глава 3. Mеmento mori по-восточному

«Ха-ха-ха-ха-ха!» — раскатисто смеялся упитанный японец, держа в руке кружку пива, а в другой — громадную креветку.

— Коля-сан, — еле проговорил он, — эти анекдоты нельзя рассказывать в Токио. Ну, разве что мне.

Музыкант, улыбаясь, понимающе кивнул и впился вилкой в тушеного кальмара, зацепил большой кусок, отправил в рот и принялся жевать, хитро посматривая на собеседника.

Он третий день был в Японии. С новым другом познакомился случайно, в кафе-закусочной. Во время обеда за соседним столом сели трое мужчин средних лет. И в потоке японской тарабарщины изредка кто-то из них вставлял своеобразные русские фразы. Вставлял довольно сносно, почти без акцента. Закусочная находилась в противоположном от отеля конце Токио, и Музыкант решил, что поболтать с незнакомцами риска особого нет. Выяснилось, что на русском разговаривает из них только один, остальные ничего не соображают даже на английском. Русскоязычный японец неожиданно и бурно обрадовался собеседнику из России: улыбался, кивал головой, жал руку и, совсем не по местным правилам поведения, пару раз похлопал Музыканта по плечу. Представился: «Катаяма». Познакомил с друзьями. Но те сидели, как китайские болванчики: улыбались, хлопали глазами и, ничего не понимая в разговоре на русском языке, плавно вернулись к своей беседе и исчезли в звуковой мешанине многоголосого пивного процесса релаксации.

Новый знакомый безо всяких комплексов лепил иногда свои фразы из дикой смеси фени, сленга и литературной классики. Языку он обучился в России, где отсидел почти три года в тюрьме, а точнее — на зоне общего режима. Школа оказалась настолько эффективной, что японец заговорил по-русски на третий день, в геометрической прогрессии увеличивая свои способности к коммуникации. Возможно, сыграло роль то, что в том лагере он был единственным представителем страны Восходящего солнца, и обнаружить там иероглифическое выражение мысли было столь же вероятным, как найти у себя под нарами ящик водки. Полторы тысячи русских со своими понятиями — и один японец. Весьма стимулирует к адаптации. Уже через полгода он часами спорил с соседями по нарам, взявшими его в семью, и те порой не всегда узнавали свой язык, знакомясь с некоторыми оборотами русской речи из уст разговорчивого японского коллеги. А тот напролет читал Достоевского, Чехова, Толстого и даже издания типа «Незнайка на Луне» и «Красная Шапочка», усмотрев в последней элементы теории психоанализа Фрейда. Полностью, с головой уйдя в русскоязычный социум и став думать на языке общения, он, по его словам, в первые дни по возвращении домой не вполне хорошо понимал родную речь. Сказалось влияние агрессивной среды, инстинкта выживания и неожиданного интереса к русской культуре. К концу срока Катаяма настолько перестарался в общении, что чуть было не схлопотал два года дополнительно. В это время случилась российско-японская встреча на высшем уровне, и в качестве жеста доброй воли россияне досрочно амнистировали заключенных дальневосточной империи, не совершивших особо опасных деяний. За воротами Катаяму никто не встретил, да он и не ждал никого, и упругой походкой полуголодного самурая двинулся на родину, зарекшись заниматься коммерцией на территории непредсказуемой Большой Российской Медведицы с ее виртуальными законами и вертухаями от закона.

Музыкант с любопытством слушал.

По пути домой без проблем не обошлось. Привыкнув к плотному и расписанному по минутам распорядку жизни в лагере, нерусский вольноотпущенник был довольно удивлен, обнаружив, что взял билет на поезд, который ушел в рейс на пять часов раньше расписания из-за изменения в графике движения. И он, Катаяма, оказался в составе единственным пассажиром, не считая двоих членов экипажа антикварного дизель-локомотива, который тянул несколько на ладан дыша их, рассыпающихся вагонов времен Столыпина. К тому же время от времени состав двигался в режиме «автопилота», когда единственный машинист, он же начальник поезда, уходил к единственному проводнику (электрику, сантехнику, ремонтнику по совместительству) расслабиться от монотонности одноколейного пути и выпить горького стимулятора, дозаправляясь вдохновением довести состав до намеченной цели — конечной станции. Естественно, Катаяма был третьим. Он не ожидал обнаружить в России потенциальных камикадзе, мчащихся в неуправляемом составе под звон стаканов, хотя и слышал о феномене «русской рулетки». Оказывается, российское православие имеет очень много общего с буддизмом и индуизмом. Сверхоптимистическая вера в положительную карму, независимо от ее реальной составляющей (что ни есть — все к лучшему), еще раз убедила Катаяму, что он пока далек от проникновения в сущность русской души, хотя алгоритмы ее выражения уже освоил хорошо.

В разгар обмена взглядами на жизнь уютное уединение закончилось экскурсией в кабину тепловоза — показать Катаяме искусство российских мастеров управления локомотивами, обученными двигаться самостоятельно. В этот момент и увидели прямо по курсу группу людей с красной тряпкой на длинной суковатой дубине. Бригаде с дубиной повезло: «автопилот» на красную тряпку скорее всего бы не среагировал. Оказалось, что пассажирский самолет, летя в том же направлении, куда двигался тепловоз, тренируемый работать самостоятельно, потерпел аварию и с отлетевшим хвостовым оперением, судорожно поджав закрылки и дергая элеронами, упал в густые кроны трехсотлетних дубов. Он пробороздил с десяток деревьев и глухо грохнулся в кусты, издавая вопли и отборный мат, доносящиеся из салона и кабины пилотов соответственно. Отойдя от шока, озлобленные пассажиры выгребли из грузового отсека мешки с товаром (почти все были микро-коммерсантами) и километра три продирались сквозь колючки и заросли крапивы, ведомые испуганными летчиками. Те, боясь суда Линча, на вытянутых руках несли перед собой, как святыни, карту местности и громадный компас.

От такого фарта машинист и проводник чуть не утратили дар речи, но тем более ожесточенно торговались минут десять, ссылаясь на отсутствие свободных мест, нерегламентную остановку и международный терроризм. Наконец, взяв с каждого по полной стоимости билета класса СВ, с видом терпимых благодетелей снисходительно открыли двери и запустили в «столыпинский» состав семьдесят семь счастливых торгашей, чуть не съеденных комарами и кошмарами, да двоих угрюмых пилотов с потрепанной блондинкой-стюардессой в короткой юбчонке, разорванной сзади. Ехали около суток, пропускали составы с легковыми автомобилями марки «сэконд хенд», спешащими на скорое рандеву с новыми хозяевами, согласными брать на себя уход за автопенсионерами, да еще и за свои деньги. Веселье длилось всю дорогу, исключая экипаж самолета. Но, естественно, не обошлось без дружелюбных железнодорожников: те ощущали себя героями-спасителями и сразу включили в свой коллектив Катаяму, выдав ему темно-синий китель, фуражку и объявив штатную должность — бортовой переводчик и специалист по психоанализу. Все пассажиры, переживая состояние второго рождения, отдали этому должное, мгновенно скупив все запасы водки, бывшие в распоряжении проводника, а затем стали вскрывать свои баулы и вытаскивать все недостающе необходимое. Железнодорожная водка сработала в качестве детонатора — и цепная реакция эйфории, катализируемая неисчислимыми запасами алкоголя, китайского гашиша, женьшеня, лимонника и маковых производных, ринулась во времени вперед, сметая все на своем пути, а именно: здравый смысл, скромность, осторожность, страх, боль, ненависть, старость, черные мысли и различные комплексы психосоматического происхождения.

По темному лесу несся поезд-карнавал. Из открытых окон гремела музыка, летели пустые бутылки, жизнерадостный смех и презрение к будущему. Стюардесса в разорванной юбке танцевала с Катаямой танго, натыкаясь с одной стороны на трясущихся в рок-н-рольных судорогах, а с другой — на украинский гопак. Все нормально! Наливай! Угрюмые пилоты держались недолго, скрипя зубами и глотая слюну. Да гори оно все синим огнем! Для старта двести грамм — и развалившийся самолет изменил свой курс в сознании и уплыл в небытие, помахав на прощание крыльями. Машинист, зная время до следующего разъезда, снова доверил тепловозу все, что можно, и, подцепив кареокую мадемуазель, пил с ней на брудершафт, охмуряя железнодорожной формой, серебристой бородой и бессмысленными фразами, осмысленно внедряемыми в те точки, которыми женщины любят. Мужская половина представителей торговли стала срубаться первой, будучи более стрессоуязвимыми и, соответственно, более стрессорасслабляющимися. Заключалось это в переходе от конвульсивных танцевальных импровизаций к длинным закольцованным разговорам о прелестях жизни, выражаемых в основном классической формулой: «…А хорошо жить еще лучше». Менялись адресами, телефонами, визитными карточками и обещаниями. Все это — под грохот компакт-проигрывателей и мешанину неуспокоившихся и переплетающихся тел, хозяева и хозяйки которых надолго ушли в параллельную реальность.

…Состав не дотянул до вокзала триста метров и стал. Все поголовно спали, включая экипаж и переводчика.

По образованию Катаяма был инженер-электронщик, работал в свое время на корпорацию «Сони», но после России и ее школы жизни получил трансформацию ментальности, плюнул на направленное движение электронов, приносящее направленное движение капитала, стал таксистом и над собой никого, кроме Бога, видеть не желал. И вот они с Музыкантом сидели в любимой закусочной Катаямы, пили благороднейший напиток — пиво.

— Так, говоришь, там у вас теперь все немного по-другому? — спросил таксист, церемонно отхлебнув сразу полкружки, и откинулся в плетеном бамбуковом кресле. Помолчал, перебирая креветки, и добавил: — Ты знаешь, а у нас… — широким жестом Катаяма провел вдоль всей закусочной и остановил руку в направлении императорского дворца: — …А у нас так же, как и у вас. Разница вся только в словах.

— Да я бы не сказал, — ответил Музыкант.

— Это только на первый взгляд, поверь. Отсиди у нас пару лет — и куда все различия денутся, как только язык выучишь. Разница, правда, все же есть. В процентном отношении механиков и священников, условно говоря. В России — один к двадцати. У нас — наоборот.

— И в чем же их различие? Этих самых механиков…

— Есть и очень большое. Начнем с того, что любой священник всегда, при желании, станет механиком, ему это раз плюнуть. А вот наоборот — полный пролет. Никакой механик вообще не в состоянии даже вообразить, что такое священник, не то что стать им. В том поезде, в котором ехал я домой, были практически одни священники. У вас это в порядке вещей. Поэтому я никогда не забуду русский язык. Надеюсь, ты понимаешь, что священник и поп, как у вас говорят, — две большие разницы. Опять же, священник всегда может быть попом, поп же — далеко не всегда. Он может быть механиком и, собственно, почти всегда так и есть. Священник умеет летать, у него есть крылья, хотя почти никто из них об этом не знает. А механик лишь в состоянии ползти, уткнувшись мордой вниз, и сортировать, перекладывая с места на место, мусор, думая, кстати, что складывает его к себе в карман.

— Я понял. Орлы и кроты. Не очень свежая мысль.

— Ничего ты не понял. Глупая улитка может настолько вылезти из своего дома, что потеряет его. А умная даже рожки не высунет — как бы чего не вышло. И обе они, идиотки, одинаковы. Ум тут совсем не при чем, вот и весь секрет. Одна сдохнет от голода, а другая кого-то накормит собой. Правда, есть еще одна — она вообще не рождается. У японцев это считается мудро.

Таксист-психоаналитик впился зубами в креветку и замолк, весь уйдя в церемониальный процесс. Музыкант отхлебнул пива:

— Выходит, эти твои священники — нерожденные, что ли? Ты прав, мы мыслим немного по-разному… — И закурил свою тонкую сигарету, пустив аккуратное кольцо дыма.

— Мы мыслим одинаково. Механики рождены полностью и конкретно. Они целиком здесь. Как те же улитки. А настоящий священник рожден только наполовину. Это и есть различие, причем тотальное.

— Тотальное различие? Хм, ты и правда меня убедил, что различия существуют, по крайней мере — в нашем мышлении. Священник рожден наполовину. Любопытно, а где вторая?

— Это вопрос не ко мне. Там… — японец неопределенно махнул рукой.

— Ладно, я тебе верю на слово. Мы-то все-таки здесь. Кто его знает, где оно лучше. Все познается в сравнении. Может быть, ваши японские улитки более продвинуты в плане метемпсихоза, реинкарнации и надежд, с этим связанных, а поэтому даже рождаться не желают от горькой тоски бесконечных перерождений. Но наши, отечественные, — совсем другой породы, я уверен. Может быть, оттого, что в наших краях их не едят.

— Возможно, Коля-сан, возможно. У вас там все может быть, — Катаяма грустно пожевал крабью лапу. — Ты прав, в России многое не едят. Но здесь, у нас, не пропадает ничто. Пожирается моментально. Как там у вас говорят: «Моментально в море».

— Что-то не слышал такого.

— Уже услышал. Да, как ты думаешь: тот, кто сейчас вникает в наш разговор, — он священник или механик?

— Я думаю, скорее всего, священник, если дошел до этого места.

— Да, тут ты, скорее всего, прав, хотя есть очень упорные механики.

— Мы говорим на русском языке. Если он нас понимает, значит, пришел издалека, а если не понимает, значит, это не он.

— И я так думаю.

Они некоторое время молча пили пиво, полностью уйдя в себя.

— Господи, но если это механик, — покачал головой Катаяма, — то я ему сочувствую. Дальше придется вникать в совершенно для него невозможное. Эти вещи не дешифруются. Мне его жалко.

— Да брось ты, — сменил тему Музыкант. — Ты мне скажи, семья у тебя, наверное, здоровенная. Человек восемь?

Катаяма удивленно поглядел на него. Покачал головой и усмехнулся:

— Нет, Коля-сан, не большая. Я. Матери уже нет. Ну, дочка еще, замужем за американцем. Бывшая жена, тоже замужем за парнем с авианосца. Ее считать?

— Да нет, я бы не считал.

— Ну, и я так думаю.

— Она развелась со мной, когда я был у вас в гостях. А американец как раз к нам заехал. Мне сорок четыре года, Коля-сан, и я почему-то иногда счастлив. Вот, например, в такие, как сейчас, моменты.

Он поднял высоко, как флаг, крабью лапу и закричал на всю закусочную: «Банзай!!!» Подбежал официант с громадным блюдом, немного неверно поняв атакующий вопль. Катаяма, улыбаясь, сказал ему что-то. Тот недоверчиво ответил и выставил вперед свое блюдо с какими-то водорослями и морскими ежами. Музыкант хмыкнул и стал вытаскивать еще одну сигарету, скептично глянув на нового друга. Катаяма указал рукой себе на глаза, потом на официанта, и затем на потолок и пол. Негромко произнес: «Дзэн исигуро». И откинулся в кресле, спокойно глядя перед собой. Официант сразу стал серьезным, наклонил голову, медленно, задом отошел от столика и скрылся в сизом полумраке заведения, но через минуту вернулся и принес в подарок жареную улитку, всю пропитанную специями и душистыми травами. Вежливо произнес длинную непонятную фразу.

— С тобой не пропадешь, — усмехнулся Музыкант. — Ты что, и правда священник? Или бандит?

— Я вольный таксист, а это — почти священник. Этим все сказано. Подарки не обсуждаются, у вас тоже так считают. И мои священные чувства говорят, что ты хороший человек и улитку эту съешь. Это дар от души.

Музыкант с подозрением посмотрел на лежащую среди благовоний покойную и вежливо намекнул на пресыщение. Катаяма удивленно глянул на него:

— Коля-сан, в этом существе твоя сила. Никто и ничто не проходит даром. Это заблуждение присуще погибающим цивилизациям. Не смотри на меня так, это даже возведено в закон физики. Я же таксист. Верь мне.

Он схватил палочками тушку улитки размером с крошечную змею, разорвал пополам и, половину пододвинув к Музыканту, вторую стал уплетать с таким аппетитом, что через несколько мгновений ничего не осталось. Допив полкружки пива, Катаяма уставился на нового друга. Тот аккуратно откусил кусочек. Пожевал. И понял, почему самые мудрые улитки — это те, которые не рождаются.

— А что тебя занесло в наши края? — поинтересовался вольный таксист. — Я вижу, ты свой парень. А наши парни просто так, как идиоты, с видеокамерами по свету не бродят. Можно, я угадаю? Шататься по Токио и пялиться на японских баб в американском стиле — это не твоя цель и даже не хобби. Изучать искусство икебаны, основы синтоизма, психологию гейши или премьер-министров — тоже вряд ли твоя задача. Заключить контракт? Возможно, но маловероятно. Впрочем, я передумал. Угадывать не буду. Но, — нарушая этикет, он положил руку на плечо Музыканту, — если тебе потребуется помощь… настоящая помощь двуликого русско-японского Януса, то ты свяжись со мной.

Он записал на бумажке номер мобильного телефона и церемонно, как грамоту, протянул ее Музыканту. Тот в ответ сделал то же самое и добавил:

— Звони и ты, друг. Я такой же! Только не священный таксист. А, в общем, я думаю, разницы нет никакой. Ты прав, я приехал сюда не порнофильмы снимать. Этого хватает и в России.

Музыкант подозвал официанта и заказал две порции разогретой японской водки сакэ. Тот через минуту принес на подносе два стаканчика. Взяв напиток, Музыкант протянул руку Катаяме и сказал:

— Друзья обязательно должны хоть раз, но напиться.

— О, этот обычай мне очень, очень известен! — жизнерадостно ответил Катаяма. — За верность и душу! Но только не за удачу. Просить мы не будем ничего.

— Великолепно! Я бы так и сказал!

Они соприкоснулись стаканчиками и медленно, до дна выпили японское варево, пахнущее имбирем. Несколько секунд подождали и накинулись на закуски.

* * *

Стильная блондинка сидела за столиком кафе, вынесенным прямо на улицу и, закинув ноги одна за другую, сквозь темные очки глядела на прохожих, жуя резинку и презрительно кривя губы. В руке у нее был бокал с коктейлем, время от времени она делала глотки и затягивалась тонкой сигаретой. Дама ждала нужного человека. Все остальные были в данный момент микробы. Ну, почти все. Вон тот, в джипе, — вряд ли. Но таких мало.

Филистерка сделала еще глоточек и переложила ноги наоборот, отметя впившийся взгляд прохожего парня. Смотри-смотри, урод. Оделся бы хоть как человек, а то все туда же, откуда явился.

Она вытащила зеркальце и стала красить губы, делая их более выпуклыми. Тот, кого она ждет — человек редкий. Так объяснил инструктор. Столь высокооплачиваемого задания она еще не получала. Нет, и этот не устоит. Перед Лелей еще никто не сумел устоять. Она вытряхнет его из умного, как говорят, кокона. И никуда этот феномено не денется. Все они, умные, отключают свои головы, когда с ними общается Леля. Проверено качеством! Ядовито-чарующая улыбка отразилась и улыбнулась сама себе. Дама закрыла зеркальце.

В сумочке у нее лежал цифровой диктофон и мелкокалиберный браунинг с утяжеленными разрывными пулями и коротким глушителем. Изящное дополнение к длинноногой блондинке, не знающей проблем. Кроме проблемы скуки. Но сегодня, она это чувствовала, будет весело. Рандеву обещало любопытные последствия. Адреналин уже будоражил ей кровь. Полномочий, которые получила сегодня, у нее не было еще никогда. Несколько минут назад, в туалете, она втянула дорожку кокса, и все проблемы были теперь решаемы.

Как он хоть выглядит? Если красавец, то немного грустновато. Хотя если красавец, то может быть голубым! Тьфу! Она допила коктейль. Мимо медленно проехал лимузин длиной, наверное, с троллейбус. К столу подошел парень лет двадцати пяти:

— Можно?

— Нельзя!

Парень пододвинул кресло и сел:

— Я от Бизона.

Блондинка пристально оглядела его с ног до головы, отмечая каждую деталь. Часы «Сейко», платиновая цепь, перстень с черной вставкой. Глаза серые, проницательные, не злые. Светлая кожа, но чувствуется гибкость тигра. Короткая прическа и серьга.

— Ну и что? Какой Бизон, мальчик?

— Леля, я Философ.

Она немного опешила. Да, она ждала Философа, даже мечтала о встрече с ним, но… Странно. Тот должен был быть человеком лет сорока, а этот… совсем молодой, да еще с такими глазами телячьими. Мельчают, мельчают мировые специалисты, да и клиенты. Должен был быть хитрый мужчина лет за сорок, а этот… Совсем молодой. Леля испортила себе настроение этими рассуждениями: вытащив еще одну сигарету, прикурила и аккуратно пустила струйку ароматного дыма в сторону. Она никогда раньше его не видела. У инструкторов, сидящих в машине в двух кварталах отсюда, тоже данных о внешности не было. Только примерные описание и возраст. Но представился правильно, а документы ведь спрашивать не будешь. На мента точно не тянет. Нет бычьей, тупой хитрости в глазах. Это Леля видела сразу. Нет, не мент. Философ и есть. Просто так выглядит. Ничего не понятно. Но не лох.

Ее визави глянул на часы и предложил:

— Давай к делу.

— Пройдем в зал, там я заказала кабину.

— Зачем?

— Как зачем? Мы что, тут будем светиться?

— Ладно, пошли.

Леля встала и двинулась вперед, плавно покачивая бедрами. Интересно, как она ему? Наверное, все-таки возбуждает. Хотя на грудь даже не поглядел. Неужели голубой? Их по виду совершенно не определишь.

Вошли в кабину, задернули штору. Персонал удалился на улицу и, сев за столиком, принялся завтракать. Было еще раннее утро. Клиентов не было. В кабине работал кондиционер. Стол накрыт ненавязчиво: хрусталь, омары, коктейль…

Леля откинулась в кресле, слегка отклонив одну ногу в сторону. Высокая грудь на две трети была открыта, оттенена вуалью и должна была работать. Представительница «Восточного Синдиката» замерла, как кошка, примерявшаяся к мыши, и стала смотреть Философу в глаза:

— И как Бизон тебя определил, в смысле полномочий?

— Никак. Он мне верит. Все полномочия исходят от меня. Он авансировано дал карт-бланш.

— А что это?

— Это такая документация.

— Можно, я позвоню?

— Пожалуйста.

Она вытащила крошечный телефон, сверкающий черными бриллиантами, и сделала набор. Минуты две говорила на тарабарщине. Кинула телефон на стол:

— Ладно, документация дело вторичное. Гарантии — дело первичное. Так что он тебе гарантировал? — прищурившись, спросила белая бестия.

— А то же, что и тебе твой. Я думаю — вечную молодость.

Черноты юмора Леля не уловила:

— Ты, однако, из тех ребят, которые знают свое дело. Если получают такие высокие гарантии…

— Умное наблюдение.

Не отрывая взгляда, она приоткрыла рот, блеснув жемчугом зубов, и еще свободней разлеглась в кресле.

— А ты не добавишь, что я лично стою наблюдения?

Философ с интересом глянул на даму полусвета:

— Ты так быстро соскучилась по зеркалу? Но лично я пока еще наблюдений проводить не собираюсь. Дела, знаешь…

Агентша не сдавалась:

— А разве у мужчин это не на уровне инстинкта? — она облизнула губы.

— Детка! Не обижаешься? Ты хоть знаешь, что такое инстинкт? Я — знаю. Да он и не один. Их много. В конце концов, знаешь, сколько их тебя окружает? — Леля с интересом расширила глаза. — А вот твой конкретный, сейчас работающий, можно читать, как запись в кулинарной книге, — так все ясно, четко и продумано. Да ты, наверное, думаешь, что я голубой? Угадал? А если и голубой? Что, по-твоему, есть разница? И в чем? Разница в чем?

Блондинка немного замешкалась:

— Ну… в том, что… это как-то не приносит пользу мне.

— Бра-а-во, Леля, я считал тебя тупее, чем ты есть. Ну-ну…

— …Вообще, когда кто-то в состоянии меня заменить, и я остаюсь без дела, — она вновь перекинула ногу за ногу, но Философ это игнорировал, — то единственное, что я ощущаю — это бешенство, — проговорила агент синдиката, теряя уверенность и не понимая, как это ее вынудили к откровенности.

— Можешь успокоиться: я не голубой и тебя заменять не собираюсь. Твои ибрагимы остаются тебе. А меня зовут Вова. Мне нравится твой крайний материализм. От слова «мать». Возможно, ты его старательно сочиняешь, но это уже искусство и потому стоит оценки. А это несколько моя стихия. Тебе же говорили? Что я искусствовед в некотором роде…

— Да говорили, говорили. Я, правда, не ожидала, что ты такой молодой. Но это ведь плюс?

— Плюс куда?

— Ну, подальше от минуса, например.

— Извини, тебя не Соней ли зовут по-настоящему?

— Нет, я Анжела. Вот это и есть настоящее.

— Однако, стильно, как на твой взгляд. Но я-то Вова от рождения. VOVA. Не моя вина в имени. Я под виной подразумеваю чувство долга.

— Вова, а тебе нравятся женщины?

— Нет, Анжела, я их терпеть не могу. Но их форма — это да. В ней что-то есть. Я понятно сказал?

— Конечно. Все женщины только формой и занимаются.

— А ты не задумывалась, почему?

— Странный вопрос. Не задумывалась…

— Потому, что они почти все от рождения уродины: с длинными тощими ногами, или наоборот — с короткими, жирными колбасками; лупоглазые, с белыми ресницами, или косоглазые и вообще без ресниц; плоскомордые, волосатые, на голове — лысые; без грудей, без шеи, но с языком, длинным и болтливым. А главное, — обрати внимание, — почти поголовно все тупые, как пули в твоем пистолете. Но это еще не совсем проблемы. Классическую точку ставит тестостерон. Гормон такой. У женщин он есть в микродозах. Правда, иногда его побольше, и это уже окончательный, убийственный фактор, завершающий женское формирование. И на фоне всего этого вашу братию держит основной инстинкт. Вот он-то и делает из обыкновенных, в общем-то, работящих плоскодонок тех непредсказуемых фурий, не знающих, чего хотят, зачем хотят и хотят ли они вообще чего-либо определенного. Все это и ведет к занятиям формой, как ты говоришь. Чтобы быть не тем, кто ты есть, а ты есть — не та, которой хочешь быть. Отсюда — и нож хирурга, и смертоубийственная ненависть. Друг к другу.

Анжела вскинула ресницы и невинно посмотрела в глаза Философу, ничего не говоря.

— Думаешь, подействует? Да меня тошнит от одной только мысли, что меня дурачат. Ты же почти умная, ты должна понять.

— Ничего не понимаю!..

— Зато я понимаю за двоих. И знаешь, в чем секрет магнетизма? В полном его отсутствии. Когда нет ничего, то может быть все. Ну, а когда есть все, — как многие предполагают, — то наступает перебор, бочка заколачивается и выбрасывается за борт. И под действием магнетизма идет ко дну. Вот и весь секрет. Теперь понятно? Тебя же готовили ко встрече со мной.

Стерва думать не умела. Не то, что говорить. Философ действовал на нее странно. Как на кобру — дудочка факира, который ее, змею, дубасит — и та начинает его «понимать», изображая нечто вроде танца, но только с дубиной над головой. Анжела не могла оценивать реальную ситуацию. Но что-то шло не так, как она предполагала. Оказывается, Философ — не просто болтун, как ей объяснили принцип философии. Он даже не смотрит на ее ноги!!! А болтуны так себя не ведут. Очень похоже, что первая часть задания просто невыполнима по техническим причинам. От такого лишнее не услышишь. Хотя… хотя еще не вечер…

— Послушай, Вова! Ты, наверное, думаешь обо мне плохо. Но я не шлюха. У меня работа такая. Ты же знаешь, что дело — делом, а тело — телом. Вова, не смотри так! Понимаешь, кажется, я тебя полюбила…

— Думаешь, засмеюсь? Нет, кобра, смеха ты от меня не услышишь. И вовсе не потому, что я умею глядеть в будущее. Чего мы тут сидим, не забыла? Ну-ка, напомни.

— Да напомню, напомню. Хоть бы мне память отшибло… Ты должен продиктовать мне номера счетов в оффшорных зонах.

— Продиктовать номера счетов?.. А список не устроит?

— Список нельзя. Это все может храниться только в голове. Необходимо проходить таможенный досмотр. Ты же понимаешь! Я прошла мнемотехническую подготовку. Я запомню. Ты же помнишь?

— Ну-ну. Курсы скоростного запоминания у твоего Бабая? Это любопытно, — хмыкнул Философ.

— Да, и я их прошла.

Анжела слегка развернулась, чтобы четче был виден рельеф груди, и неожиданно подумала: а откуда он знает про тупые пули в ее браунинге? Разве он может знать, что в сумочке лежит пистолет? Нет, не может. Это он сказал просто так, чтобы звучало. Знаем, видали таких словесных монстров. Что-то да угадывают. Вот ведь фокус.

Она взяла бутылку с коктейлем, вынула пробку и стала медленно пить из горлышка, глядя ему в глаза.

— К ведьмам я адаптирован, — напомнил Философ. — Это к тому, чтобы ты свой бредовый имидж хоть слегка корректировала. Не обижаешься?

— Обижаюсь.

— Ну и прекрасно. Обиженная женщина — это женщина в своем естественном состоянии. Впрочем, запомни: ты не женщина. Могу, правда, тебя успокоить, что я — не мужчина. Но это все — только на время нашего разговора. Доступно?

— Да доступно, доступно. А после разговора?

— После разговора мы больше не увидимся. И поэтому можно сказать, что мы вообще не люди.

— Я слышала, что философы все со сдвинутой крышей, а теперь вот увидела собственными глазами. Ладно, давай номера счетов.

Она подвинула к себе сумочку, вытащила зеркало, по ходу дела включила диктофон и стала контуром обводить губы:

— Я вся внимание.

— Ты, наверное, считаешь себя шедевром во всех воплощениях? Ну, во всех возможных вариантах. Анжела, Анжела… Счастье не в том, о чем думаешь. Счастье — в правде. Смешно? Ха-ха! В какой такой правде? Ты знаешь, каждый раз в индивидуальной и сиюминутной. Потому что как только она начинает вытягиваться во времени или сжиматься — то тут уж бед с ней не оберешься. Эта особь такая же, как и мы все, — терпеть не может постоянства. Движение — жизнь. А правда ее любит. Жизнь. Так что поправдивей мысли сама с собой. Ведь влезешь в бутылку — назад не вылезешь. Правда — это творчество. Творение! Синтез анализа, а иногда наоборот. А тот, кто не творит — тот урод. В нормальном значении этого слова. Родившийся с другой целью. С какой угодно, но конечная — убивать творцов. Ну, не всегда физически — это сильно стимулирует творчество и приводит к обратному результату. А частенько — другими, дебильными способами, извлекаемыми из генной памяти. Весьма, весьма продуктивными…

Философ вытащил из кармана небольшую алюминиевую статуэтку, копию французской статуи Свободы, дареной в свое время США, и поставил на стол:

— Как тебе это творение?

— Ну, статуя Свободы. Я там была.

— Вот-вот. Статуя Свободы! Надеюсь, ты свободная женщина, и эта статуя поможет тебе в дальнейшей жизни. Но я ее тебе не дарю. Ладно, мы отвлеклись. Оффшоры. А ты хорошо подумала, когда ввязалась в это дело? Оффшоры — это большие деньги. Ну, ты решила, надеюсь, сама. Ты же не думаешь, что я верю, будто ты такая дурочка, какой пытаешься выглядеть? Леля, не дай добить себя формой. Пробивайся всеми силами к Анжеле. Знаю, что тебе от меня надо. Ты терпишь, а я пользуюсь. Но, согласись, иногда попользоваться красивой женщиной, особенно в полуплатоническом режиме, не есть самый страшный грех. Ладно, ты запоминай мой текст, но… — он пытливо и с любопытством снова уставился в лицо своему контрагенту. — …Но неужели тебя послали сюда только из-за искусства делать минет? Знаю я этих ибрагимов. Такой, как ты, влезть им в душу все равно, что моське в бассейн. Других достоинств я у тебя не предполагаю.

Анжела принялась в упор глядеть на Философа, но уже несколько другим взглядом. Точно голубой! А, впрочем, нет, — наверное, просто замороченный. Таких предостаточно. А как дорвутся до того же минета, вся философия мигом улетучивается.

— Ладно, красотка, слушай:

Маршалловы острова, банк «BINGO» N AB 0006669991-129NR;

Соломоновы острова, банк «BINGO» N CD 0009996662-417OR;

Сейшельские острова, банк «BINGO» N EF 6660009993-341PR;

Федеральные штаты Микронезии, банк «BINGO» N GH 9996660004-215RR.

Остальная информация будет передана по другому каналу. Приятно было пообщаться, хотя и не скажу, что в тебе что-то есть. Но и обо мне ты уж точно этого не скажешь.

Анжела пристально глядела на Философа. Вот это хватка! Волк! И правда, Волк. Но странно: не злой, не обозленный. Что ни говори, Бизон умеет подбирать людей. Волк… А почему Волк? Впрочем, какая разница.

— Волк, а я тебе хоть немного нравлюсь?

— В каком смысле? Ты хоть понимаешь, что в таких вопросах есть разные смыслы?

— Я понимаю, что ты все понимаешь. Мне даже не нужно разговаривать. Но тогда скажи, ты ведь такой умный: понятие дает счастье?

— Нет, красотка, не дает. Но мужчина является на свет не для этой химеры.

— А зачем же тогда вы, мужчины, спите с нами, женщинами? Что ты можешь на это ответить? Ведь ты не исключение. Может быть, я тебя и не возбуждаю, но кто-то же есть? Или, может, это сила духа?.. Преобразила тебя в того, кто ты есть. А ты уверен, что это то, чего ты ищешь?

— Я ничего не ищу. А отношения с женщинами — производственная необходимость. Знаешь, красавица, как мерзко себя чувствует настоящий мужчина после этого технологического процесса? Это знают все! А вот вы, ведьмы, наоборот — испытываете чувства совершенно другие. Я бы даже сказал — вампирические. Что, я неправ?

— Да прав, прав. Настоящая женщина — всегда стерва. А ненастоящие мужчин не интересуют. Это ведь не тайна, — Анжела поправила прическу.

— Да, это не тайна. Но, должен признать, ты понимаешь эти вещи. Все-таки профессионализм сказывается. Девальвация сексуальности — я бы это так назвал. В документированном теизме есть на это ссылки, но они очень криволинейны, туманны, зашифрованы и не рисуют картину реальной ситуации. А она такова: люди, как вид, могут исчезнуть. Это не шутка, к сожалению. Это проблема многих конфессий и философских исследований. Интересно? Прав я в этот раз, ответь? Ты же должна отличать бесовское от божественного, являясь частью одного из них.

— Да прав, конечно, прав. Главная цель нашей встречи достигнута, и почему бы тебе теперь не быть во всем правым? И даже всегда? Хотя Волк — он и есть Волк. Скажи, а почему Волк?

— Военная тайна.

— Ну ладно, как хочешь. Тайна — это всегда звучит. Тем более такая.

Она в который раз вытащила из сумочки зеркало и подправила губы, любуясь собой в отражении.

— Как тебе мой рот?

— Рабочий. Болтает много.

— Ты знаешь, а я все-таки начинаю чувствовать твою эрекцию. Ты не обиделся?

— Я всегда полагал, что для женщин это наименее важная деталь в отношениях полов. Или это не так?

— Как сказать. Самое главное — чувствовать себя нужной. Тогда проходят любые номера.

— Да слышал я уже этот впечатляющий бред. «Нужной-нужной»! Нужной для чего, а?

— Ты что, совсем импотент, что ли?

— Я вообще-то — на работе. Да и при чем здесь это? Или мне надлежит показать свои способности в действии? Конечно, тебе легче будет, но такого подарка я тебе делать не собираюсь.

— Знаешь, я, конечно, сука, но ты мне понравился. А почему — не знаю, — Леля положила зеркало в сумочку. — Может быть, твоей ориентацией, которую не определить. Но сука, она ведь и есть сука. Ты ведь это знал всегда.

Плавным движением блондинка вытащила свой браунинг и одну за другой всадила все пять пуль Волку в грудь. Раздавались только глухие щелчки затвора, шлепанье пуль о Философа и звон отлетающих гильз в легкой дымке сгоревшего пороха. Философ продолжал смотреть на нее и даже улыбнулся издевательской усмешкой. Анжеле показалось, что она сходит с ума. Все-таки выполнила приказ, хотя совсем не хотела этого делать. Философ почти сумел ее обнулить. Но Волк должен был умереть.

VOVA рывком протянул руку, схватил агентшу за горло и впился сталью взгляда в побелевшее Лелино лицо. Рубашка у него на груди разошлась, и та увидела на его теле пластиковый бронежилет, а в нем — все ее выстрелы. Антиинерционный бронежилет! Эта штука стоит полмиллиона долларов! Волк даже не шелохнулся, когда в него впивались пули!

— Оффшорные номера?! Да ты знаешь, ведьма, что твой кристалл ничего не записал из-за вот этой крошечной статуи Свободы? Знаешь, что такое жесткое подавление генерации частоты аудиосигнала? Или ты и правда все номера наизусть запомнила? Тогда, может, тебе отключить память? Не-е-ет, знаешь, что я сейчас сделаю? Ты умрешь со смеху от этой идеи!

Он вытащил из кармана небольшую пластиковую бутылочку ярко-алого цвета.

— Знаешь, что здесь? Смесь соляной и азотной кислот, перемешанных с техническим маслом. Легкое нажатие, изящное опрыскивание — и ваша чудесная кожа лица превращается в черные, дымящиеся лохмотья с трупным запахом. Впечатляет? Впечатляет. Я-то знаю, чего ты боишься больше всего, падаль меркантильная. Не буду я ломать тебе шею, — зачем? — просто вылью эту священную смесь тебе в лицо, чтобы ты и внешне стала тем, кто ты есть на самом деле. А? Нравится? Или это уже не та философия, о которой тебе рассказывали? Забыли, наверное, уточнить, что я философ крайнего, экстремального толка и прямого действия. А что это такое, знает разве что Люцифер, да и тот на эту тему думать не хочет. Зачем лишний раз переживать?

Анжела, бледная как покойница, тупо глядела на монстра в бронежилете. Оживший зомби. Вернулся оттуда и поэтому свободен полностью, вне всяких иллюзий. Стильную стерву стал бить озноб. Ее предупреждали насчет Философа, что тот очень непрост, но она не поверила, особенно когда увидела.

— Теперь вот что. Сейчас ты мне будешь говорить то, о чем я тебя буду спрашивать. И если хотя бы один ответ вызовет у меня сомнение, ты знаешь, что будет с твоим лицом. Не сразу, не сразу! А постепенно. Так сказать, искусственными пигментными вкраплениями. Надо же будет тебе оставить разума и силы для последующих ответов. Впрочем, тебе такие подробности знать не надо. Сама почувствуешь, что станет с твоей кожей. Знания и чувства — большая разница.

Волк держал ее сзади за волосы, запрокинув лицо вверх:

— Итак, начнем? Быстро факсимильный код твоего шефа! Ты не можешь его не знать. Когда он прококаиненный или ширяется герой, подпись шлешь ты. Это легко определяется по бреду, который плывет в сети, а мы перехватываем и, поверь, со смеху умираем — куда идет и ведет цивилизация. Ну?!!

— КАRАМВА 987 плюс двенадцать шестерок. Там электронный слепок.

— Проверим.

Философ включил компьютер, извлеченный из сумки, вошел в сеть и набрал код сервера. Вставил дискету и перегнал на нее электронную подпись. Леля еще не поняла, какую услугу она только что оказала.

— Правильный ответ. Тебе пока везет. Идем дальше. Номера счетов на предъявителя в Женеве. Четыре номера. Я не ошибаюсь, четыре? Четыре-четыре. Быстрей!

— Я не скажу!

Анжела была в предобморочном состоянии. Серо-белое лицо уже давно не напоминало стильную бестию. Страх никому не к лицу, а стильным блондинкам — тем более.

— Что-что? Не скажешь?

Интровертный потрошитель отвинтил пробку на бутылочке, и помещение стал заполнять едкий запах.

— Ты, может, покричать хочешь? Так кричи, кричи… Говорят, от этого легче. Вот только кому, неизвестно. И кстати, заведение наше закрыто, персонал сидит на свежем воздухе — угощаются за мой счет. Думают, я тебя трахаю! Номера, ведьма! И быстро! Ты думаешь, я забуду твои пять бронебойных подарков? Я этого делать не собираюсь. И микрочип видеозаписи этого делать не будет. Показать тебе, сука, твое лицо, когда ты нажимаешь на спуск своего дебильного пистолетика? Да мне пули до фени, мне лицо твое важно, как ты отрывалась, думая, что идиот Философ полетит на тот свет, помахав тебе ручкой. Тебе очень не повезло, что ты не стреляла в голову. Но я знал, что ты этого сделать не сумеешь. Голова — не в твоей компетенции.

Анжела обвисла, как тряпка, и заплакала.

— И ты на меня хочешь так воздействовать? Верх кретинизма седьмой жены Ибрагима, или какой там еще! Считаю до трех. ДВА!

— …Женевское отделение банка Би-эн-ди. Четыре номера-счета. Начинаются все набором букв OMEGA. Затем восьмизначное число. Первое — квадратный корень из пяти, потом шести, потом семи, потом восьми. Все.

Волк отпустил ее, и она упала в кресло, едва дыша.

— Ну вот, милая, первую серию знакомства с экстремальной философией закончили. Но если ты думаешь — это все, то это означает лишь то, что я выбил из тебя не все заблуждения. Знаю я, что тебя держит. Тебя держит кокс. Но это ненадолго.

Анжела сидела, как сдутая кукла. Лицо у нее было серое. Косметика размазана. На голове — всклокоченная пакля. Глаза потекли.

— Знаешь, а вот теперь в тебе что-то есть. Человечность часто проявляется вследствие определенного язычески-христианского обряда, искупления — можешь и так сказать, — вроде того, что мы (мы!) с тобой произвели. А ну-ка, глянь сюда!

Анжела покорно подняла голову.

— Ты понимаешь, что я одолжил у тебя не всю информацию? Но мне пока больше не нужно. Должна же быть в женщине какая-то тайна! Правда, и этого хватит, чтобы твой полудурок шейх скормил тебя крокодилам. Но это лишь в лучшем случае. Если ты сумеешь его убедить, что все прошло по твоему плану, и отдашь ему номера счетов, которые не знаешь. Второй вариант последствий твоего отчета заключается в том, что он станет варить тебя в оливковом масле. Но не всю сразу, а начиная с кончиков ног. Это гуманный вариант. Душе настолько опротивеет тело, что она с радостью выпрыгнет в мир иной и обиды держать не будет. Или у тебя есть сомнения по этому поводу? Я бы предложил, на основании некоторого опыта, верить отныне только мне. По крайней мере, я человек прямой и если убью, то сразу и без пыток. И еще. Поскольку я человек прямой, то хочу добавить: отныне ты рабыня моя, а не того обкуренного Ибрагима ибн Хасана, или кто он там, тебе виднее. Если что-то хочешь сказать, то говори сразу, потом поздно будет.

Анжела долго не раздумывала. Она мигом забыла все плохое, что было раньше, и сказала совершенно искренне:

— Я сделаю все, что ты скажешь. Но очень прошу тебя позволить мне прикончить шейха. Я смогу.

— Не сомневаюсь. Но почему ты начала разговаривать как Шехерезада из «1000 и 1 ночи»? Просить ты не будешь ничего. Но я не против обсудить проблему шейха.

Специалист по суггестивному воздействию потянулся, зевнул, снял бронежилет, вытряхнул пули, скрутил его трубочкой и сунул в спортивную сумку. Налил два бокала вина и протянул один своей свежезавербованной адептке. Она выпила, он забрал ее браунинг и сунул в карман. Анжела смотрела на него не отрываясь, как на сына Божьего.

— Еще одна маленькая деталь, — он протянул лист чистой бумаги и ручку. — Пиши, я продиктую. Писать ты хоть умеешь?

* * *

Иссушенный араб в чалме, халате и босиком сидел на коврике в своем кабинете. За его спиной возвышался рабочий стол с компьютером. Жалюзи были приоткрыты. Кондиционеры работали. Секретарша в приемной отправляла всех в мечеть, где он пребывал по ее служебной версии. Все телефоны были или отключены, или переведены на секретаршу. Араб думал. Он работал резидентом внешней разведки под дипломатическим прикрытием.

Недавно крупную гостиницу города посетили три англичанина. Эти люди значились в его компьютере. Группа снайперов из подразделения, ему хорошо известного еще по событиям у него на родине. Тогда их спасло чудо. Но чудес не бывает — значит, просто применили домашнюю заготовку. И, конечно, уровень. Высочайший уровень исполнения заданий — это и есть эффект чуда.

Прослушивать их номер пытались, но ничего не вышло. Сатанинские псы вершили что-то в полной тишине. Но удалось перехватить пришедшую в их адрес телефонограмму из далекого Мельбурна. Короткий текст был весьма странен: «Эссе сумасшедшей экзистенции 99». После долгих аналитических размышлений и проверок выяснилось, что в багаже одного из них была книга под названием «24 эссе сумасшедшей экзистенции». Автор — В. Бобергауз. Араб-резидент раздобыл эту редкую, как оказалось, книгу, решив просмотреть ее, и возможно, что-то понять.

Он поднял с пола громадную трубку, которую лично прокуривал лет десять, набил ее гашишем и прикурил. Это была уже четвертая трубка. Прищурясь, стал дочитывать главу:

«… P.S. Но каково действие этих законов в поле математической точки, можно вычислить, используя следующие рассуждения. Вселенная, как крайняя степень своей противоположности, может быть только точкой и только математической, то есть вне размеров этого физического мира. И, соответственно, наоборот. Математическая точка как своя полная противоположность — это бесконечная Вселенная со всеми ее законами физического мира. Исказив физические законы Вселенной до абсолютно полной противоположности, мы получим законы, управляющие миром математической точки, миром Антивселенной. Миром, лежащим за этой точкой, как за сингулярным преобразователем. Вот основной постулат познания трансцендентного путем достаточной цепи опосредований…»

Араб выпустил дым. Он ничего не мог уловить. Зачем снайперам подобные инструкции? Неужели начинаем отставать от гонки технологий? Мир, лежащий за сингулярным преобразователем?.. Нет, он не позволит расслабиться своему разуму. Аккуратно, чтобы не повредить трубку, резидент втянул ароматный алкалоид и перевернул страницу.

«О времени.

Время уничтожает все, кроме себя, оставляя окаменевшее прошлое, являющееся фундаментом и детерминантой будущего. Поэтому нельзя с полной определенностью сказать, что будущего нет. По крайней мере, существует его фундамент. Что касается понятия настоящего, то о нем не может быть и речи, ибо нет такой категории в физическом мире. Настоящим, в полнейшем значении этого символа, является только прошлое, и это аксиоматическая реальность. Таким образом, временная субстанция своим передним краем вгрызается в будущее острыми зубами прошлого, и происходит это вне временных категорий настоящего, вне малейшей возможности вообразить себе ту несоизмеримую величину, когда прошлого нет, а будущее еще не наступило. Что же касается будущего, то здесь больше возможностей определения его реальности, ибо его фундамент — прошлое — в нашем полном распоряжении, и абсолютно не подвержен никаким колебаниям и поправкам, кроме когнитивных. Итак, абсолютная связь прошлого с будущим наводит на ряд умозаключений.

Люди, как мыслящие сущности, глядя духовным взором в будущее, фактически видят прошлое. Абстрагируясь же еще больше, можно сказать, что будущее есть прошлое. Между ними нет и не может быть никакого различия. Люди думают, мечтают, строят планы лишь о прошлом, и, возможно, в этом есть субстратное объяснение аффекта ностальгии. Так называемое будущее, имея своим основанием прошлое, не может изменить закон основания, действующий в макромире, и таким образом прочно и абсолютно связано с прошлым, неизменяемым (неменяемое прошлое — есть неменяемое будущее) коррелятом с абсолютно всеми основаниями, имеющими место быть вообще где-либо в будущем. Безначальное прошлое держит своими цепкими лапами бесконечное будущее. И вечны живые циклы, строящие прошлое. Которое уже построено. Таким образом, все впечатано в мировую субстанцию, и глупец тот, кто, постигнув это, не сумеет понять то, что понятия не требует, а требует только Веры, Надежды и Любви…»

Араб отложил книгу и, облокотившись о стол, выглянул сквозь жалюзи на набережную. Там мчались дети на роликовых коньках, выделывая всяческие фигуры. Пробежала черная собака. Молодая пара, прислонясь к парапету, открыла пиво и стала пить его прямо из горлышка.

Наверное, он недостаточно хорошо понимает английский язык. Этот Бобергауз все подряд написал сплошным корпоративным сленгом или пунктирным контекстом. Возможно, понятным только для снайперов. Или это особый вид кодирования психики? Может, им это надо, чтобы не сойти с ума? Покой ислама ими непостижим. Резидент критически смотрел на бредовые строки. Но вирус Бобергауза уже проник в душу арабского наследника. Тот пока ничего такого не осознавал. Это же не примитивный гашиш — вдохнул, выдохнул, забыл. Резидент был достаточно развит интеллектуально и потому вполне подготовлен для внедрения ментального вируса, который из души уже не выводится, как ртуть из организма. Его не выдохнуть. Но есть определенный инкубационный период, поэтому дипломат пока еще был тем, кем он был в данный момент. Он швырнул книгу на диван и решил, что отчет о ней будет довольно краток: «К исчезнувшей группе снайперов это произведение отношения иметь не может в силу бессмысленности расположения английских фраз, не несущих ничего информативного, а умышленно разрушающих целостность цепи душевной рефлексии. Общее мнение и заключение: книга или написана сумасшедшим, или это тщательно продуманный, мощный удар по сатанинской цивилизации, приближающий конец сообщества неверных, и в таком случае есть смысл кредитовать ее распространение через подставные фирмы. Квинтэссенция духовного разложения — налицо. А это самое эффективное воздействие, самоликвидирующее основы развития бездуховных сил, противостоящих исламу….» Или что-то вроде этого.

Араб встал, потянулся. Залез в ванну. Лежал-лежал, думал. И смотрел в точку на потолке. Встал. Вытерся громадным полотенцем. Надел другой халат. Прилег на диван. В голове неожиданно всплыли строки Бобергауза: «И в какой беде ты не окажешься, помни — есть вечные пленники, страждущие, на которых построен мир веселья, умиротворения, любви и надежды, о которых никто не знает, и которые погружены в вечное забвение. Зажатые со всех сторон, как стройный ряд гладиаторов с короткими мечами в руках, они кидаются в бой по первой же команде, по первому призыву того, кто ведет сражение за жизнь и смерть. И неведомы сомнения этим сущностям духа; сизифов труд — их призвание, их вера, их надежда, их любовь. Где твои беды, мой милый друг? Взвой, как волк, и твои друзья по духу ответят тебе своим кличем верности. И вдали, в темной мгле неразгаданного будущего, заплачет флейта твоего одиночества, но хоть плач ее и не будет долог, знай — она всегда с тобой, гладиаторская флейта мужской любви…»

Араб поднял трубку внутреннего телефона и сказал секретарше:

— Леся, дорогая, зайди, пожалуйста.

Вбежала особа лет двадцати пяти и встала в позу выполнения любой команды.

— Леся, скажи мне, что ты думаешь о Вере, Надежде, Любви и Вечной Молодости?

Секретарша смешалась от одновременности подачи стольких намеков:

— Я верю, что вечная молодость дает надежду любить. Очень долго.

— Браво, зайчик! Ты книги любишь читать?

— Конечно!

— Ну, прочти внимательно, потом прокомментируешь.

Он кинул ей «Эссе…»:

— Я жду тебя после прочтения этой книги.

— Я быстро…

— Нет, дорогая, не надо быстро. Надо медленно. В этот раз надо медленно.

Х-файл 2

Верховный Магистр сидел в золоченом кресле, окруженный четырьмя аргентинскими догами. Собаки застыло-тренированными взглядами контролировали территорию небольшой оранжереи, крытой хрустальным куполом, над которым пылали полярные звезды и переливалось магнитными сгустками северное сияние. Щебетали птицы. В затылок Его Святейшеству глухонемой африканец медленно работал опахалом. Воздух секретной антарктической резиденции исходил ароматами сотен цветущих орхидей, бенгальских роз, гиацинтов и бразильских монстер. Посередине оранжереи стоял круглый стол, на крышке которого был вырезан символ эзотерической принадлежности всех присутствующих. За столом расположились трое. Кроме самого Магистра — его секретарь, а также человек индокитайской наружности. Он держал в руках толстый журнал и листал его, рассматривая страницы. «Ага! — сказал заинтересованно. — Вот этот экземпляр вполне подходит под параметр «альфа-ДНК».

Магистр вскользь глянул на гостя и обратился к секретарю:

— Проверь еще раз охрану. Здесь идеальный резонанс, и спутники иногда пролетают… с научными целями. Не стоит попадать в поле их сканеров и видеосъемки.

— Может, закрыть купол оранжереи? — предложил секретарь.

— Тогда не будет виден Сириус. Неужто непонятно, Махарашвили? Усиль-ка лучше напряженность поля глушения инфракрасной составляющей — и вся проблема. Закрыть купол оранжереи… Может, вообще улететь?..

Секретарь склонился над монитором и занялся проверкой систем охраны. Стал говорить по телефону.

Индокитаец листал журнал.

Негр продолжал махать опахалом.

«Первая линия — готовность номер один. Подтверждаю…» — прозвучало в наушнике секретаря. Вторая линия охраны доложила о том же. Третья линия находилась вне пределов Земли. Несколько ее радаров с орбиты подавляли изображение антарктического замка и о своей готовности докладывали радиомаяками.

Секретарь еще некоторое время изучал экран. Затем обернулся к Магистру:

— Ваше Святейшество, все линии охраны в полной готовности. Ситуация под контролем.

— Это похвально, — Магистр откинулся в кресле и скрестил руки на груди, пошевеливая пальцами.

— Сен, — обратился он к индокитайцу. — Мы с тобой давние друзья, и я привык доверять твоим оценкам. Объясни же мне, что происходит? Вся наша предсказательная агентура твердит о грядущих проблемах планетарного масштаба. Приход Изиды, возрождение идей Эхнатона, Новая Атлантида, Новый Мировой Порядок… Всегда и все было под контролем, ты же знаешь. Лютер — сгорел бы, если б не обеспечил себе покровительство короля. Бруно — сгорел из-за бараньей упертости. Человеческий фактор решает все. Чудес — не бывает. Какой еще Новый Мировой Порядок, а, Сен?

— Не знаю, — гость откинул в сторону журнал — на обложке было написано «Иллюминаты и масоны нашего времени. Основные характеристики. Рассчетный год смерти», — нагнул к себе ветку орхидей и вдохнул аромат. Помолчав, начал рассуждать низким голосом, глядя на Магистра зелеными глазами:

— Не знаю. В это значение вложено много различных и даже противоположных смыслов. Эзотерически такой фразы вообще не может быть. Каждый трактует так называемый порядок по-своему. Гермес, Рам, Кришна, Моисей, Пифагор, Иисус, Симон Маг (тут Сен внимательно посмотрел на Магистра), Дольчино, наконец… У всех было собственное определение порядка, и каждый строил его, исходя из внутренних позывов — императивов. У вашей церкви — извините, у католической церкви — тоже свой порядок. Все апокрифы — в огонь. Свадьбы с мордобитием апостолов в Кане — не было. Ангелов-наблюдателей, которые друзья деда Еноха, — не бывало. Меровинги — чушь. Может, тамплиеры и катары — тоже околесица? Нет, тут не поспоришь. «Не прелюбодействуй»? На данный момент официально известны 10 понтификов-педофилов. Бенедикт IX, Бонифаций VIII, Иоанн XXIII… Клемент VII. О чем это говорит? Порядок — в голове. А голова строит мир.

Сен сделал паузу, потом продолжил:

— Демиурга винить легко, что мир устроен не так, как кому-то хочется. Демиург внутри нас. А мы, почти все, — одна субстанция. Это мало кто понимает. Маркс понимал. И предложил изменить мир, внутри которого находился сам. Истинное решение Демиурга! Разве нет?

— Сен, однако, ты загнул. Это Маркс — Демиург? — вставил Магистр.

— Подумай сам на досуге. И поймешь. Но рывком все это не делается. Вот в чем секрет истинного приготовления коктейля, вернее — авторства новых блюд. Порядок приходит и уходит как бы сам по себе, и пути его — неисповедимы. Нынешний порядок пришел из Лос-Аламоса. Когда-то он был Новый, а сейчас не знают, как его сделать старым. Разве не так? И не надо забывать: Лос-Аламос явился из листочков бумаги, исписанных циферками и буковками, а те пришли в головы написавшим все это — непонятно как. То есть — порядок появился ниоткуда.

Индокитаец прервался и еще раз понюхал орхидею:

— Хороша! Но если долго нюхать, может случиться рак легких. Так во всем.

— Сен, я просил тебя проанализировать ситуацию вообще, и в среде Высших Посвященных в частности… — напомнил осторожно Магистр. — Твой опыт богаче моего, я тебе верю.

— А с чего бы это мне не верить? Тем более что правда — крайняя степень лжи. Впрочем, как и наоборот, — намутил собеседник. — Что сейчас происходит? В общем, ничего особенного. Подобное имело место в девятом веке, но тогда было проще: всех сожгли, и цепь ремиссии удалось восстановить. Проблема, как и сегодня, исходила оттуда же, со стороны Ганга. Но сейчас все гораздо сложнее. Очистительные процедуры не проводились столетиями, и ноопотенциал приблизился к критическому объему. Ремиссия ослабла. Ее, собственно, почти уже нет. Любой думает, что хочет. Мало того — еще пишет и размножает. Геометрическая прогрессия пространственного намерения. Почти никому невдомек сила его колдовского заклинания WWW, которое даже графически свидетельствует о своем предназначении. Лично я не сомневаюсь, что эта пила перепилит сук, на котором сидит. И рухнет.

— Это и есть проблема? — спросил озабоченно Магистр.

— Да нет, это просто рассуждения. Проблема в другом. Ab ovo. Надо искать «яйцо». Надеюсь, ты понимаешь, что оно должно вот-вот появиться? Я недаром сказал о ноосфере. Ее критическая масса, наподобие урановой, рождает те же эффекты, но только в мозгах. «Яйцо» — это водородная бомба разума. Короче, надо искать.

— И где же оно может быть? — Магистр взял хрустальный бокал и отхлебнул апельсинового сока. — Где это «яйцо», Сен? Это же твоя работа.

— Где-то неподалеку.

— Я понимаю, что не на Марсе.

— Во всяком случае, оно зарождается при деятельном участии известной нам ведьмы Марии — Мерилин и ее отца Николая.

— С чего это ты взял?..

— Интуиция, — Сен-Жермен вытащил из кармана зеленую сигару, буркнул в сторону Магистра что-то вроде «вы не против?» и закурил. Чернокожий чаще заработал опахалом.

— Черная индусская корова не зря мелькала туда-сюда, — продолжил Сен. — Совпадения в таких случаях исключаются. Если бы вы смогли нейтрализовать этого Двурога, как мы в свое время «Невидимую коллегию», то вопрос был бы уже снят. Где хваленые преимущества этой цивилизации? Как только дело коснется чего-то серьезного по-настоящему — опять суета, страх и паника. Да, плюс надежда на пилу WWW, — он пустил облако дыма в сторону негра. — Нет, люди не меняются, а если и да, то в ту, другую сторону, — Сен указал пальцем вниз. — Я не прав?

Магистр молчал. Секретарь рылся в бумагах.

— И Маркс считал, что я прав, — удовлетворился Сен-Жермен. — Но он хоть предлагал конкретное решение, а не молился, не выл, не плакал и не стенал. Хороший был парень — пил, как мамонт.

— Что-то ты, Сен, все клонишь в марксизм, — промолвил Магистр. — Это у тебя странное новое хобби. Ранее не наблюдалось…

— При чем здесь марксизм? — изумился Сен. — Я говорю о Марксе. О М-а-р-к-с-е. Эта личность мне нравится. Если, к примеру, мне нравится и Шопенгауэр, то уж волюнтаризм здесь точно не при чем! Или я не прав? Я прав, и ты со мной согласен.

— Я с тобой согласен, но давай ближе к делу, — чуть не вышел из себя Магистр. — Меня больше интересуют ведьма, ее отец, и что они там надумали, — куда больше, нежели марксизм с волюнтаризмом, вместе взятые…

Сен-Жермен заложил руки за голову и еще вольней откинулся в кресле, держа сигару в зубах. Посидел так, вынул сигару, сбил пепел. Медленно и конкретно произнес:

— «Яйцо» существует, это уже несомненно. Взять его и разбить — вот наша задача. Бить, а не вопить «Что теперь будет!». Побольше легированной стали в мозгах — и все пойдет по прежней колее. Искрошить всех. Сжечь все. И — Полный Порядок. Другие рецепты проданы.

— А если процесс уже пошел? — вставил Махарашвили, притаившийся за своей бородой у стола.

Сен-Жермен смерил его взглядом, налил рюмку коньяка и медленно выпил. Снова посмотрел на грузина:

— Если процесс уже пошел, то я бы предложил производные урана-238.

— Сен, ты, наверное, вчера перебрал на банкете. Какой уран? — недовольно спросил Магистр.

— Руби корень любыми средствами, если дерево грозит твоему дому. Меня этому еще бабушка учила, а она знала толк в подобных вещах. Это «яйцо» поставит с ног на голову все, что ныне существует. Нечто похожее едва не случилось при Рамзесе III. Помешала война: все силы ушли туда. Эхнатон чуть было не произвел на свет «яйцо»-детерминанту. Нефертити остановила: была двойным агентом. Темная история, ее многие иллюминаты знают. Да, раньше было проще. Бац — и порядок. Ну, а сейчас… Уран-238. Другого рецепта нет.

Индокитайский денди налил еще коньяку, предложив его Магистру, — тот отказался, — и не торопясь выпил. Снова прильнул к сигаре. Негр стал махать быстрее. Магистр звякнул своей цепью с тринадцатиконечной звездой:

— Махарашвили, а что скажешь ты?

Грузин выхватил спасительные четки и стал их пересчитывать. За это время индокитаец опрокинул еще одну рюмку. Осмотрел бутылку: «Армянский?» — «Нет.» — «А-а, Париж! Смерть Изиде!» — Магистр взял бутылку, поднес ее к самому носу Сен-Жермена и медленно, по буквам прочел: «Джорджия». Сен, коньяк грузинский». — «Это что-то новенькое!».

— Что-что? — поднял голову Махарашвили. — Да этот коньяк пили, сидя на Золотом Руне. «Новенькое»!..

— А-а, припоминаю! — индокитаец налил еще рюмку. Сигара в размере не уменьшалась. Негр злобно глядел на нее, налегая на опахало.

— Ну? — напомнил о деле Магистр. — Махарашвили, где мысли?

— Уран-238 не подходит. Слишком велики побочные эффекты.

— А вы хотели чистыми руками извлечь из кита амбру? — усмехнулся Сен. — Не вы первые такие жалостливые. Людовик XVI тоже хотел по-хорошему. Побочных эффектов остерегался. Да и царь Коля из России всех подряд жалел. Список продолжить?

— Да чем он так ужастен, этот Новый Мировой Порядок? Конец света, что ли? Так свечи зажжем, — неуверенно предложил грузин.

— Никто не говорит об ужасе, — мрачно уточнил Верховный Магистр. — Это будет гораздо хуже. Спроси у Сена, он весьма в курсе. И вспомни про «альфа-ДНК». Или уже запамятовал? В общем, у нас есть достаточный casus belli. — Помолчал и добавил: — Exceptis excipiendis. До сих пор мы выживали и поднимали свой флаг еще выше. И во всех случаях ситуация была у нас под всецелым управлением. Сейчас — полный пас. Даже буддисты не понимают происходящего. Сен, а какого рода это «яйцо»?

— Если бы я знал, его уже бы не было.

— Ну, не военный же переворот всепланетного масштаба?..

Индокитаец поморщился, ничего не сказал и снова налил коньяка. Сделал рюмкой движение в сторону Махарашвили и посмотрел на Магистра:

— Какой еще переворот? В том и беда, что времена вооруженных путчей закончились. Раньше было как? Нет Цезаря — нет проблем. Лос-Аламос все переменил. Беда — в отсутствии Цезаря. Убирать стало некого. Тактика третьего тысячелетия, тактика декаданса. Вместо одной головы — три появляется, но уже клонированные. Без души и харизмы. Власть настолько тотальна и обезличена, что практически перешла в свою противоположность. Но этого никто не видит. Пока. Единоначалия нет, цели нет — есть пустой набор звуков и знаков. Плюс муравейники пожирателей всего, что можно ухватить. В результате хватают за собственный хвост и бац — получите Новый Мировой Порядок, то есть старые векселя и долговые обязательства сжигаются, а новые «от фонаря» выписываются. Доступно, Ваше Святейшество? — Магистр лишь молча моргнул. — У меня было вволю времени изучить сей феномен птицы Феникс. Только из пепла обычно вылазит такая образина, что смотреть тошно. Потом все понемногу привыкают и даже выдумывают страшилки о прошлом. Тысячелетиями проверенный процесс. Homo sapiens, говорите? Весьма сомневаюсь в массовой применимости данного определения.

Сен-Жермен опять налил коньяка и неторопливо выпил. Негр пристально следил за сигарой, которая потухла.

— Сен, никто не будет с вами спорить по поводу разума всечеловеческого, — изрек Магистр после паузы. — Нас более интересует ваш ум, наш разум и информация, которой, подозреваю, у нас всех недостаточно.

Сен-Жермен пожал плечами:

— Магический кристалл — «Си-эн-эн» для дураков.

— А что сообщает Шуршашвили? До конца ли он декодировал разговор Корниенко и ведьмы? — спросил Магистр, обратясь к секретарю.

— Нет, не успел. Трюфелями отравился. В реанимации…

— А псы?

— Тем хоть бы что. Сейчас спят, а проснутся — требуют трюфелей. Переводчик-то заболел. Вынужденный простой. Набирают вес, короче.

— Какова последняя информация, что он успел перевести?

— «За рекою собирается туман…» Больше ничего — впал в кому.

На голову Махарашвили сел попугай и тоненько закричал: «За рррекою собирррается туман!..» Грузин сгреб птицу пятерней и кинул в заросли бенгальских роз. Та зло заорала что-то на латыни.

— Сто семьдесят тысяч евро, — заметил Магистр.

Махарашвили непонимающе посмотрел на шефа.

— Цена попугайчика, — уточнил тот.

— Нервы дороже, — пробурчал грузин. — У нас в горах этих тварей на центнеры продают. Сто семьдесят тысяч! Подозреваю, что насчет цены вас…

— Закрыли тему: мы не на базаре в Тбилиси, или как там он у вас сейчас…

Верховный Магистр выпил еще апельсинового сока и обратился к прокуренному Сен-Жермену:

— Сен, а может, все это блеф?

— Нет, Ваше Святейшество, не блеф. Все контрольные голуби и канарейки, размещенные вдоль доминирующих линий лей, скончались. Остановка сердца. Результат, подтверждающий проверенный эффект. Стоунхендж стал дезориентировать компас и глушить мобильные телефоны. Скачки частотной энергии. Фоновая радиоактивность основных мегалитов, включая остров Пасхи, выросла на порядок — около 56 микрорентген в час. Черная Мадонна на Килиманджаро заплакала. Впервые за девятьсот лет. Кельнский собор стал генерировать радиоволны. Плащаница… Ну, про это спросите у Фазера.

— Он ушел в политику, — вставил Махарашвили. — Может, это и к лучшему. Политика есть концентрированная экономика.

— Фазер пошел не той дорогой. Концентрат не заменит реального продукта. Но, возможно, это некий обходной путь. Впрочем, он неисповедим, и Фазеру виднее. У нас же другие задачи. Ваше Святейшество, могу я знать: уран под нашим контролем?

— Да.

— Весь?

— Нет.

— Плохо.

Помолчали, разглядывая орхидеи.

— А кто такой Философ? — спросил Сен, прищурено глядя на Верховного Магистра.

— Какой именно?

— Тот, о котором я говорю.

— Как тебе сказать… Странная тридцать третья фигура на шахматном поле пирамид. Я бы не рискнул оценить его однозначно. Ясности нет. Apex spiritus, вот это безусловно.

— Неужели правда так?

— Его никто не видал воочию, но воду он мутит изрядно. Сам себе конфессия, короче. Редкое вкрапление в Божественную Субстанцию. Нет, «альфа-ДНК» там, конечно, отсутствует, но… Ничьи пути всецело не исповедимы, ты же знаешь… Иллюминаты, что для них редчайший случай, назначили за Философа через подставных масонов громадное вознаграждение. Потому как их оккультные действия против него бессильны. Вот только сдавать его некому. Он всегда один.

— Так существует ли он в природе? — спросил Сен-Жермен, налил себе остатки коньяка и посмотрел сквозь пустую бутылку.

— Безо всякого сомнения. Слишком характерен почерк для виртуального сборища. Это во-первых. Иллюминаты не ошибаются. Это во-вторых. Сен, я все чувствую… Ты же знаешь, что он витает в ноосфере. И он там словно летающий ящер, когда большинство, — Магистр огляделся и, увидев попугая, запутавшегося в розах, указал на птицу, — это особи примерно такого калибра… Продающиеся на центнеры…

— Ага, Симон, ты прав. Слушай, что я тебе скажу. Этот Философ — очень близко к «яйцу». Возможно, ближе не бывает. Надо его вычислять. Каббала здесь не проходит, не тот случай. Мои люди внедрены в «Восточный Синдикат» и ведут целенаправленную работу в отношении его славянской группировки. И, похоже, Философ светанулся, в «Славянском Триумвирате». А Двурог, как известно, завис у них — и пропал. Вместе с Марией, дочерью Николая. Вот это все мне совсем не нравится. Итак, Ваше Святейшество, я указал вам путь. Операцию в синдикате ведет Артур. Связь через него.

Индокитаец замолчал, взял в руки огрызок сигары и положил его обратно на стол. Посмотрел зеленым взглядом на Магистра. Тот спросил:

— И это все?

— Больше не будет. Традиции эзотерики не позволяют. Мария — Николай — Философ. В этом треугольнике зачат сдвиг эпох. Что делать, вы понимаете. Ну, а мне пора. Анабиоз зовет. Махарашвили, — Сен посмотрел в сторону секретаря, — сделайте одолжение: увеличьте запас вашего грузинского коньяка. Я не ожидал, что это столь интроспективный напиток.

— Ваше Святейшество!.. — Сен-Жермен, поклонясь, вышел.

 

Глава 4. Шоковый императив

Музыкант после общительного вечера с Катаямой проснулся около полудня. Встал, потянулся, выглянул в окно. Львы и жирафы гордо стояли на своих местах. Приняв ванну, побрившись и позавтракав в номере, он включил телевизор и стал неторопливо переключать на пульте селектор каналов. Мультфильмы, мультфильмы… Животный мир, глубины океана, японская опера, квинтет гитаристов, национальная кухня, искусство заточки ножей, утренние тантрические сеансы из синтоистского храма, кулинарное искусство, уроки химии. Господи, сколько у них тут всего. И сплошной японский. Ага! Шел американский фильм с суперзвездой в главной роли. Поглядел немного. Звезда была в коротенькой юбочке с четырьмя разрезами и прозрачной блузке. Н-да. Ну, что не говори, форма есть форма. Такие формы можно далеко не прятать. После четвертого трупа Музыкант переключил программу. Попал на Эн-эйч-кей, государственный телеканал Японии. Шел показ мод. Вот это да! Японки, замаскированные под скандинавок. И в кимоно. Плюс цветные разноглазые очки. Подиум оборвался выпуском новостей. Цунами невесть откуда обрушилось на узкую полосу западного побережья Японии — точная копия такой же аномальной волны 1991 года. США, Афганистан, Палестина. Конфликт в Новой Зеландии, Россия… На весь экран прошла кремлевская заставка, и появилось хмуро-серьезное лицо Феликса, директора параллельного управления. Он давал интервью корреспонденту Эн-эйч-кей.

— Ходят слухи о конфликте, назревающем между «Славянским Триумвиратом» и «Восточным Синдикатом» на религиозной почве. Впервые за обозримое прошлое две столь мощные империи капитала напрямую втянуты в конфессионные разногласия. Как вы можете это прокомментировать?

— Никак. Это не комментируется в силу отсутствия предмета разговора. «Славянский Триумвират» — не «Христианский Триумвират». Если касаться вопросов теизма, то у нас основная масса, — вы будете удивлены, — атеисты и неверующие. Но мы с уважением относимся ко всем носителям теологических и вообще религиозных идей, ко всем вероисповеданиям, включая даже не совсем традиционные. И слухи, о которых вы говорите, — это не более чем коммерческий ход кого-то, относящегося, поверьте, не к религиозной, а к финансовой элите. Спасибо.

Феликс помахал рукой и исчез. Музыкант задумчиво продолжал смотреть на экран. Там что-то происходит. Но он свою миссию выполнил. Мобильный телефон, — прямая связь с Бизоном, — лежит у сердца и молчит. Ну что ж, он молчит, молчим и мы. В памяти всплыла Бэтти Тейлор и ее конференция буддистов. Нашел приглашение, порассматривал его. Полиграфия солидная, съездить стоит. Все равно Бизон молчит. Пятые сутки. А Бэтти… А что Бэтти? Чего бы и не съездить, послушать умные речи. Хотя бы и на санскрите. Конечно, ничего не поймешь, но приятно ощущать вибрацию, несущую нечто стоящее. Оделся, надушился и элегантно спустился в холл, держа в руках барсетку из кожи питона. Проверил телефон: все в порядке. Линия не нарушена. Бизон проворачивает что-то серьезное. Так долго он не молчал никогда. Но ждать — оно и есть ждать. Все равно, что догонять. Если думать об этом. А если не думать, то все приобретает совершенно иной смысл. Тогда и Музыкант-Стрелок становится виртуально самостоятельной личностью. С платиновой кредитной карточкой в кармане, серьгой в ухе, мыслями в голове и желаниями в душе. Полный джентльменский набор. Вот только санскрита не хватает. С него и начнем.

Такси помчалось к Куин-отелю. Водитель включил кондиционер. Это было прекрасно. В душе покой, в кармане деньги, в голове пустота, а в такси — кондиционер. Омолодившийся представитель бывших управляющих меньшинств откинулся на мягкое сидение и смотрел исключительно на японок. Но их было мало. Большинство маскировалось под европейских американок или американских европеек. И эти туфли! О, господи! Женщина ростом два метра! В этом что-то есть. А именно — лишние сантиметры. Но зато походка компенсировала все. Редкий случай совпадения формы с содержанием. Женщина-робот. Мечта мужчины. И как они это только прочувствовали? Впрочем, дизайнеры, скорее всего, — голубоватые мужчины. А может, и красномордые. Принцип элитарности творческих кругов тает на глазах.

Такси сделало крутой вираж и въехало в тоннель, освещенный сиянием галогеновых солнц. Выскочили наружу. Сбавив скорость, машина стала пробираться сквозь толчею автомобилей, плотными рядами шедших каждый к своей цели. А вот и отель! Вроде бы рядом, но из-за оградительных разметок ползли к нему минут двадцать, сигналя и чуть не наезжая на соседей спереди и сбоку.

— Будь он проклят, этот час пик, — проворчал водитель, пожилой японец в кожаной кепке с бубончиком на макушке и тонкими, выбритыми усиками. Наконец, поймав момент, он резко сдал вправо, перескочил ряд и свернул на боковую улочку. К отелю подъезжали с тыльной стороны. Да, не очень получилось блестяще, но ничего, сойдет и так. Решив не мучить больше водителя, — пешком пройти было метров триста, — Музыкант расплатился, и машина, развернувшись, уехала.

Узкая улица вела к центральному входу вдоль боковой стены отеля. Неожиданно вдали увидел знакомую фигуру. Да, это была она, Бэтти Тейлор. Странно. С ней был тот самый бледный, бритый, давно не евший макарон итальянец. Они о чем-то говорили, и довольно эмоционально. Музыкант, опустив голову, чтобы не видели лица, медленно подходил к ним.

— Ты соображаешь, что ты делаешь, поэтесса? У тебя хоть что-то осталось в голове, чтобы думать? Ты слышала, что люди иногда думают? Так и ты, дура, научись у них хотя бы этому! Если Сандрони сказал тебе сделать это, то делай, делай, и можешь даже ничего не думать, а вот за секунду до этого все же подумай: «это сказал Сандрони!»…

Бэтти заплакала, спрятав лицо в ладонях.

— Что ты ноешь! Ты думаешь, это решение вопроса? Да нам плевать на твой санскрит. И на этих всех бритых придурков. Посмотри на меня. Посмотри на меня! Я похож на бритого придурка? Нет, ты ответь, — я похож на бритого придурка?

Бэтти подняла глаза и сказала ему в лицо:

— Нет, не похож. Ты лысый, неполноценный урод. А возможно, и сексуально озабоченный параноик. Ну, что смотришь? Не видел женщину? В это я могу поверить.

Макаронник с размаху ударил ее по лицу, и Бэтти чуть не упала. Музыкант подскочил к святому великомученику:

— Сэр-синьор, вы не слишком учтивы с дамой.

Лысый семинарист злобно уставился на неизвестно откуда появившегося денди, такого же, кстати, бритого:

— Слушай, лысый! Вали мимо и забудь, что видел. А то проглотишь свою серьгу. Я доступно сказал?

— Да, в общем, доступно, — Музыкант прямым ударом въехал семинаристу в лоб, и тот, пролетев пару метров, упал на спину. Из кармана вывалился мелкокалиберный «Магнум».

Бэтти вцепилась в руку Музыканта:

— Что вы наделали? Они убьют вас!

— Кто? Эти? — он посмотрел на лысого, лежащего без признаков жизни. Подошел, потрогал пульс.

— Ему было еще недостаточно. За такие слова отправляют в реанимацию, а этот через двадцать минут поскачет, как кузнечик.

Бэтти быстрым шагом подошла к макароннику и, подняв его револьвер, положила себе в сумку.

— Вы уверены, что это правильное решение? — спросил Музыкант.

— Я уверена, что другого решения нет. Это люди Сицилии и якудзы. И мой санскрит им оказался совсем не нужен.

— Но конференция через двадцать минут. Неужели вы не пойдете? Я пришел ради вас.

Бэтти посмотрела на Музыканта, как на ненормального:

— Какая конференция? Это сходка! И первым делом мне приказали переспать с боссом, по-другому не скажешь, который меня пожелал. Я все это поняла час назад.

Макаронник застонал.

— Пошли, быстро, — сказал Музыкант, и, взяв Бэтти за руку, повел в сторону, откуда он приехал на такси. — Ваши документы целы?

— Они все у меня в сумке.

— Это хорошо, — он махнул рукой, тормозя такси. — Район Касумигасэки, улица Мотахаси.

И опять помчалась машинка такси по непроходимому Токио. Через минут сорок они приехали в знакомую Музыканту закусочную. Присели в дальний угол помещения. Кроме них, в заведении в это время не было никого. Бэтти упала в плетеное кресло, а Музыкант, дав знак официанту, задвинул бамбуковую ширму. Приятная прохлада, тишина и покой расслабили специалистку по санскриту.

— Рассказывайте, — сказал Контрабасист и закурил свою длинную сигарету, положив пачку на стол.

— А нечего рассказывать. В Интернете было объявление: требуется специалист. Поехала, прошла тесты. Очевидно, как я теперь понимаю, визуальные. Прочитали лекцию о перспективе буддизма. Но я сама адепт, мне это было не нужно. Сказали, что рады мне предложить место переводчика по санскриту. Пока. А там видно будет. Очень обнадежили. Прислали по почте билеты. Еще сказали, что в Токио встретят. Встретили. Вот краткое содержание первой серии. Вторая была значительно короче. Есть там один такой — Сандрони. Лысый и в красном халате с иероглифом на спине. Поговорил со мной пару минут. Санскрита, естественно, не знает. Осмотрел с ног до головы. И сказал, что желает взять меня к себе в качестве ассистента. Ассистента в чем? А просто ассистента. И предложил, да нет, — приказал пройти к нему в комнату. Я сказала, что схожу в туалет, и выскочила на улицу. Ну, остальное вы видели.

— М-да, конференция оказалась довольно любопытная. А народу много собралось?

— Ну, человек двести было. Много женщин. Мне это знакомо. Это не буддизм. Это, я бы сказала, избирательно направленный сомнамбулизм. Под буддистским прикрытием и символикой. Подавление эго до полного нуля. Из просто чувствительных людей они делают сомнамбул — существ с абсолютной внушаемостью. И вот это — действительно нечто новое в технике переориентировки сознания, а точнее — дрессировки людей. Возможно, что-то распыляют в воздухе, не исключаю. Ну, и делай, что хочешь, с адептом. Те отдают имущество, то есть дарят. Перечисляют все деньги со счетов. Знакомо, правда? «Звезды в себе» — такое имя у секты. А Сандрони — Сын Будды. Самопровозглашенный. Это редкое ответвление, основанное здесь, в Токио. Так сказать, мазохизм в буддийских тонах. Адептов предостаточно. Не знаю, что они во мне заметили. Скорее всего, славянскую составляющую.

Бэтти вытащила сигарету и, прикурив, выпустила кольцо дыма, поплывшее медленно вверх и в сторону.

— Тебе нельзя возвращаться в гостиницу, — сказал Музыкант, переходя на «ты» и уточнив у дамы возможность этого перехода. Та согласно кивнула. — Эти головорезы, особенно тот тощий макаронник, подобного не прощают. Я знаю психологию таких людей, она во всех странах одинакова.

Официант принес две порции теплой водки и жареную рыбу, усыпанную моллюсками и маринованными водорослями. Не слишком специфическое блюдо. Для европейцев. Музыкант взял деревянный стаканчик и протянул Бэтти. Та взяла. Он протянул к ней свой, коснулся и проговорил:

— Сними стресс, красавица. Погляди на эту рыбу. У нее, наверное, тоже были свои заботы. Где они сейчас? А она-то здесь. Улетишь к себе домой и забудешь все, как страшный сон. Я тебя провожу в аэропорт. О» кей? — он выпил водку, которая пахла соломой. Бэтти выпила следом за ним и стала палочками брать жареных моллюсков.

— Я надеюсь, ты в номере ничего ценного не оставила?

— Да так, одни мелочи. Кофта, белье. Немного косметики. Пара книг.

— Ну, твое белье лысому дистрофику, может, и пригодится. Возможно, им ты и откупишься. Такое бывает. Особенно у агрессивных недоумков. Поедешь ко мне? — предложил он. — В гости к олеандровым муравьедам. Я остановился в хорошей гостинице. Тебе понравится. А вечерним рейсом полетишь домой. Я провожу.

— С тобой, Коля, хоть к муравьедам, хоть к австралийским аборигенам.

— Ну и прекрасно. А если хочешь, снимешь номер, и погуляем пару дней по Токио.

Они принялись за хорошо прожаренную рыбу, ловко орудуя палочками, которые уже освоили.

— Ты мне расскажешь про свои убойные ножи? Я уже не боюсь.

— Нет, дорогая, все равно не нужно. Лучше ты расскажи о своей косметике.

— А что косметика? Нет в ней никакого смысла. И говорить не стоит. Тем более, что многие ведущие фирмы добавляют в нее кокаин. Да-да! Кокаин! Пускай лысый и кокаин себе заберет. Он его, наверное, в креме сразу прочувствует. Любит быть большим и сильным. А без зелья он маленький и дохлый. Вот в этом-то плане сила любви неистребима.

— Макаронник на кокаине?..

— Да, я случайно слышала разговор. И Сандрони вроде бы употребляет. Говорит — для экстатического перевоплощения.

— Интересные религиозные разновидности. Духовный мир не терпит пустоты. Я это слышал, а теперь увидел. Вероисповедание с «Магнумом» в кармане. Любит лысый, наверное, пульки пускать. На них надеется. Не понимает, что бьет дух, а не какой-то там «Магнум». Ни одна пуля просто так к цели не полетит. Как палач не приведет в исполнение смертный приговор, не прочитав историю жизни смертника. Он должен знать, что будет проводником смерти справедливо. Так же и пуля. Мишень — это совсем не то. Это мертвая материя. А вот пустить пулю, одухотворенное в ствольной камере существо, — одухотворенное стрелком, чья часть духа вселяется в нее и с ней улетает навсегда; пустить пулю в живого человека, в общем-то, сотворившего ее своим разумом; пустить пулю в ее родителя, можно и так сказать, — это уже не мишень, а вопрос жизни и смерти, решение которого, Бэтти, не в нашей компетенции, и даже не в компетенции самой пули.

— Ты говоришь, как настоящий Стрелок. Но твои пули когда-нибудь уносили часть твоей души?

— Да, Бэтти. Уносили. Это тяжелое чувство.

— Я бы, наверное, не смогла их выпустить в человека. Хотя по мишеням бы постреляла.

— Никто не знает, кто в нем сидит. «Смогла — не смогла» — вопрос, решаемый в последнюю секунду.

— Ну, сицилиец, или кто он там, наверное, так не считает.

— А как он считает, не имеет никакого значения. Это выясняется только в момент реального действия. Ты должна понимать, о чем я говорю.

— Да, в общем, понимаю. — Она помолчала. — Прочитать тебе стихотворение? Оно немного касается этой темы.

— Ты и правда поэтесса?

— Нет, я не знаю, почему он меня так назвал. Я не поэтесса. А просто записала то, что однажды почувствовала. Это даже не в рифму.

— Давай, Бэтти. Стихи есть квинтэссенция духа.

«Стихотворение Бэтти Тейлор»

Музыкант задумчиво глядел на буддистку-стенографистку.

— Тебе нравится? — спросила Бэтти.

— Нравится. Это написала ты? Поразительно. Обычно женщины так не мыслят.

— А я и не мыслила. Но это было давно.

— Ты знаешь, и я баловался такими штучками. Тоже это было очень давно.

— Коля, милый, прочти!

— Я-то прочту, но сильно подозреваю, что бред и покажется бредом.

— Нет-нет! Я уверена, ты ошибаешься!

— Ладно, мне не жалко, но предупреждение я сделал.

«Стихотворение Музыканта-Стрелка» № 1

Музыкант замолчал. Побарабанил пальцами по столу и стал глядеть в потолок.

— Ты прав, Коля. Стихи не от мира сего. Ты, оказывается, глубоко религиозный человек. А ведь не скажешь так сразу.

— Я религиозный? Поверь, ты ошибаешься.

— Да нет, я не ошибаюсь. Трансцендентно прочувствованный текст. Великолепно. А еще есть что-нибудь?

— Есть, Бэтти. Мне нравится твой черный юмор.

— Так прочти.

— Я прочту, но больше не проси. У меня свой стиль, и я его долго выдерживать не в состоянии.

«Стихотворение Музыканта-Стрелка» № 2

Музыкант немного злорадно глядел на Бэтти:

— Ну, как стишок? — Бэтти молчала.

— Чего молчишь?

— Коля, тебе нужно принять буддийское вероисповедание. Твои стихи стоит перевести на санскрит.

— Любопытная идея десантирования русской семантики…

В закусочную вошли еще два человека. Фигура одного показалась Музыканту странно знакомой. Он непроизвольно отодвинул бамбуковую штору и увидел перед собой ушастого параноика, избегающего спагетти. А с ним — гориллообразного китайца. Оба были в длинных плащах. Нос ушастого распух и почти удвоился в размере. Пауза опознавания длилась секунды две и была наполнена электризующей энергетикой предстоящего прямого действия. Музыкант успел сказать итальянцу:

— Будет время — почитай Бобергауза.

В ответ параноик выхватил из-под плаща израильский «Узи» и, бешено глядя на сладкую парочку, дал очередь прямо от входа в заведение. В помещении никого не было, кроме Музыканта, Бэтти и официанта. При скорострельности этого оружия 900 выстрелов в минуту весь залп занял секунды три. Пули изрешетили стену, побили посуду, но ни одна не влетела за бамбуковый занавес. Китаец выхватил длинный метательный нож и с воплем метнул его в Музыканта. Стальное лезвие вонзилось в деревянную стену рядом с его головой. Сицилийский живодер вытащил второй магазин и стал вставлять его в автомат. Китаец выхватил сразу два ножа — левой и правой рукой, — и, заведя их за спину, заорал наводящее на цель заклинание «Йааа!!!».

«Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!» — прозвучало шесть выстрелов у самого уха Музыканта. Стреляла Бэтти из «Магнума». Стреляла стоя и держа револьвер двумя руками. Мафиози не ожидали такого апофеоза их оперного выступления. Две пули попали в лицо макароннику, и он упал, дрыгнув худыми ногами. Автомат отлетел в сторону. Остальные четыре получил дружелюбный китаец. Лицо его осталось цело, но все пули попали в грудь и живот. Он упал на бок и тяжело стонал. Вот тебе и маленький калибр. Скорее всего, пули были подрезаны.

— Уходим, — быстро проговорил Музыкант. Он оставил деньги на столе (за рыбу и сакэ) и они быстро покинули заведение. Бледный официант не сказал им ни слова. Выскочив за угол, прошли, не очень торопясь, квартал, свернули на соседнюю улицу, дошли до следующего. Музыкант остановил проезжавшее такси. Сели: «Нам до ближайшего супермаркета». Там была станция метро.

И только в подземелье обоих стала бить нервная дрожь. Но недолго. Несколько секунд. Хотя Бэтти, конечно, подольше.

— Ну, что я тебе говорил о разумности пуль? — спросил Музыкант у буддистки-стенографистки-снайперши, выпив изрядную порцию сакэ и жуя маринованного лангуста, политого горячим соусом с рыбными фрикадельками. Они сидели в китайском ресторане недалеко от отеля «Тацуно». Все это было на достаточном отдалении от злосчастной закусочной, и ее теперь стоило лишь забыть, тем более что там, скорее всего, собралась вся полиция района. Музыкант уже успокоился, но выстрелы короткоствольного «Магнума» еще гремели в ушах.

— Разум глазу не виден. Я тебе еще до практического эксперимента говорил об этом. Пули выпускает не человек. Это всеобщее заблуждение. Но, правда, есть случаи, когда их выпускает Сатана. Это уже посерьезней. Да только тот дружище тоже не так прост. И даром ничьи пули направлять не будет. Ему от этого только напряжение и никакого удовольствия. А плата за его помощь — нерентабельна. Ну, а божьи пули видят только божью цель. А эта цель нами не постижима. Представители структурализма, — есть такая неопределенная полувера, — возможно, будут со мной не согласны, и это, кстати, не совсем по твоим конфессионным взглядам. Но веры разные, а Господь один. Так что верь — мне.

— А я тебе верю.

— Где «Магнум»?

— У меня в сумке.

— Подай сумку, — Бэтти безропотно протянула ему сумочку. Музыкант залез в нее, держа на коленях, — они за столиком были одни, — и вытащил из барабана револьвера шесть гильз; зажал их в руке и ссыпал в карман пиджака. Потом закрыл сумку и вернул хозяйке:

— Оружие пусть будет у тебя. Как видишь, иногда это полезная в хозяйстве вещь. Но! Иди в туалет и вымой хорошо руки. И… минуточку, — он подозвал официанта и спросил, нет ли у того какого-нибудь растворителя или средства от пятен. Капнул-де соус на дорогой костюм. Тот предложил пройти в туалетные комнаты. Бэтти пошла, Музыкант двинулся следом, прихватив питоновую барсетку. У входа в заведение для лиц мужского пола официант вручил Музыканту бутылочку с надписью на английском языке «Ацетон. Яд».

«Сер, вы поаккуратней. Возьмите ватный тампон!» — «Спасибо». — «И хорошо потом вымойте руки!» — «Обязательно». — «Я уверяю вас, ваш «карден» не пострадает». — «Спасибо, я рад за него». — «Бутылочку оставьте на полке для бумажных полотенец». — «Там она и будет. Благодарю вас».

Официант отошел, а Музыкант завел Бэтти в мужской туалет и хорошо протер ей обе руки ацетоном. «А теперь мой с мылом, да получше!» — Она сделала все, что он говорил. — «Вот теперь прекрасно!»

Они вернулись за стол и продолжили растянувшийся на весь Токио завтрак.

— Я надеюсь, там не было видеокамер. А если были — у них такое убийственное качество изображения, что узнать нельзя никого. Если вообще там видеомагнитофоны пишут с них картинку. В чем сомневаюсь. Эти народные кормильцы экономят на всем. Иногда даже вешают игрушечные, но на самом видном месте. И еще. Мы тут говорили по-русски. Но для японца что русский, что румынский, что цыганский — все одна муть. И помни: этого ничего не было.

Они расплатились и пошли пешком. Проходя через небольшой переулок, Музыкант выбросил в мусорный бак гильзы, протерев их предварительно платком.

* * *

Славянская составляющая в «Восточном Синдикате» оказалась не столь мала, как могло показаться на первый взгляд. Это выяснилось после первой же конфиденциальной информации, полученной оттуда. Русскоязычные наемники обоих полов, — но более всего, конечно, женского, — хоть и не имели никакого официального статуса в иерархии гигантского международного картеля, но давили своим присутствием и явно или неявно влияли на принятие различных решений. Влияли своими, славянскими способами, а именно: совращением, развращением и сексуальным завуалированным шантажом, с одной стороны. С другой же — практиковались повальные пьянки и обучение уходу в запой со всеми его прелестями и разновидностями восприятия различных психоделических состояний, несопоставимых с примитивным гашишем и его аналогами. Ислам сопротивлялся. Но вяло. А так как всего этого вроде как бы и не было, ситуация латентности только способствовала ментальной атаке полуевропейских специалистов от электроники, этилового спирта и русской кама-сутры. Естественно, все это облегчало работу специалиста по суггестивной индукции.

Благодаря схеме, разработанной Философом, Анжелу не ликвидировали (в чем не было ни малейшего сомнения). Он дал ей настоящие номера счетов, — но в этот же день заблокированные по причине спорного изменения процентной ставки, проблем с налоговой полицией, перерегистрации оффшорных зон под другие протектораты и еще ряда причин, не составляющих, в принципе, особых проблем, но требующих времени. Все это оперативно делалось людьми Бизона, но главное — все счета были открыты на Сиамскую Лелю. Нокаут. Крокодилы остались на диете. Скармливать им носителя таких счетов нерентабельно даже для нефтедолларовых бородачей. Ситуация зависла и стала затухать во времени.

Завербованная Волком славянская красавица исламской ориентации была полностью подавлена его волей. Но внешне это на ней не сказалось никак. Наоборот, она выглядела, как цветущая роза из цветника султана. Ибо воля всякого человека находится под давлением великого множества причин. Теперь же для Лели-Анжелы все они отпали. Остался один Философ. В этом — прелесть духовного рабства и единобожия.

Анжела долго и подробно докладывала Волку об отношениях внутри громадной корпорации, по количеству людей в несколько раз превосходящей «Славянский Триумвират». Ее болтовня, в принципе, многого стоила, так как описывала эмоциональные события, а аффект всегда первичен, эффект же — вторичен. Всю наиболее важную информацию, бывшую в ее распоряжении, Философ получил от нее давно и ушел уже далеко вперед. Основные разведданные он снимал с секретных сайтов, постоянно изменяемые коды к которым ему доставала Анжела. О ее встречах с Волком не знал никто. В противном случае была гарантирована смерть с пытками. Такие вопросы решались в синдикате сурово и традиционно.

Версия отхода с места их первой встречи была разработана Философом в виде шахматной заготовки задолго до самих событий, последовательность которых он вполне легко просчитал и спрогнозировал, — это было несложно. Согласно новому варианту событий в элитном кафе, все происходило так: Леля всаживает в него пять пуль, но на нем бронежилет, который, возможно, и спасает, но от травм не уберегает. В момент потери Волком сознания она скрывается, унося диктофон, на который предварительно был записан новый вариант диалога и с новой информацией. Да и как она могла знать, жив он или мертв? Не добивать же стулом по голове, если в пистолете пустой магазин?..

Все разыгралось довольно убедительно, тем более что большая часть всего этого — правда. Прибывшие по вызову спецагентки люди «Восточного Синдиката» собрали гильзы, подобрали пули, расплющенные о бронежилет, и увезли Анжелу. Допрашивали ее недолго, естественно — без пристрастия. Врать она умела, да и начальник разведки помог. Но все равно, судьбу решили деньги. Ожидавший ее яд в бутылке с шампанским, — любимого Лелиного сорта, — положили в холодильник до иных времен. Имам знал: пообщавшегося с Философом необходимо уничтожить, чтобы тот не внедрил через посредника духовный вирус в среду верхушки синдиката. Но, поразмыслив, имам решил, что в данном случае можно сделать исключение. Женщина, она бездуховна по своей сути, а чтобы что-то передать, надобно это принять. Но Философ ничего не внедрял, он прибыл лично. И Анжела продолжила свою ненавязчивую работу в кабинетах синдиката.

Однако теперь жизнь стильной блондинки, перекодированная философом крайнего толка, обрела новые стимулы, смысл и ориентиры. Жесткий кокон навязанного сомнамбулизма приковал ее к опытному кукловоду. Она же от этого была только счастлива. В принципе, Анжела занималась тем же, чем и раньше. Леля была агентом внутренней контрразведки синдиката. Но только теперь уже — и агентом разведки Философового разведывательного управления. Несложная метаморфоза пошла ей явно на пользу. Очевидно, такая рождена быть двойным агентом. Но главное, что изменилось в душе Анжелы, — она получала почти физическое удовольствие, работая творчески и из любви к искусству. Настолько ее хватательные императивы были перестроены шоковой гипнотерапией любителя пообщаться с необщительными.

Любовь к искусству… Поразительно, как это понятие было теперь применимо и к Анжеле. Она очень хорошо ощутила разницу творческого и нетворческого подходов к решаемой задаче. Это то же самое, что прямой укол в сравнении с пережевыванием лекарственного порошка и постепенным всасыванием его в кровь. Но через что лекарственному составу приходится попутно проходить!.. Нет, творчество — страшная сила. По-настоящему творящий человек способен умереть от одной только мысли — такова энергетика взаимодействия души и тела. Но также от одной только мысли он в состоянии сделаться во сто крат более живым, он может вообще не умереть — никогда!

Разбираясь в отношениях между синдикатом и триумвиратом, в связях их многочисленных контрагентов, выискивая ту точку, которая не пересекаема без взаимоуничтожения, секретный аудитор Бизона приходил к странным выводам. Да, конечно, обе структуры конкурировали по многим составляющим — но общий процент этих проблем был совсем не так велик, как могло показаться, не опираясь на обе бухгалтерии и их балансы. Прямого, взаимоподавляющего столкновения коммерческих интересов у них не было ни в одной сфере перераспределения, и, в принципе, — ни в одной конгломерирующей сети современных глобальных структур, работающих на основе прибавочной стоимости. Если отбросить псевдополитические факторы, изредка шизофренически возникающие сами по себе на почве бритых или небритых бород, то преобладал скорее конструктивизм, чем эгоцентрический прагматизм. Чем больше Философ проводил аудит отношений этих двух коммерческих гигантов, тем менее он подозревал какую-либо мощную причину, способную так повлиять на «Восточный Синдикат», чтобы тот развязал реальные боевые действия — да еще без предварительного коммерческого давления и дипломатического разбирательства, столь традиционного в подобных случаях. Нет, конечно, достаточной информации у Философа пока не было, но тенденция вполне просматривалась — по крайней мере, создавалось такое впечатление. Ну, а что ему, специалисту по внушениям, украдкой смогут навязывать столь убедительные и обширные аргументы — нет уж, аудитор в такое поверить не мог: все цифры сходились, а полностью всю бухгалтерию сфальсифицировать пока нет возможности ни у кого.

Итак, тенденция не внушалась, а наличествовала де-факто. Более того: выясняя отношения высшего эшелона и взламывая их защищенные телефонные линии, специалист по неофициальному аудиту неожиданно начал чувствовать некую силу, работающую параллельно ему. Вернее сказать, ненавязчиво модулирующую отношения синдиката и триумвирата. Аккуратно и очень профессионально направлялись некоторые разговоры и даже решения, а порой, наоборот, они блокировались элементарными сбоями в технике или бытовом обслуживании, но с целью какой и кому выгодной — неясно. Вот вроде бы мелочь — бытовое обслуживание, хотя нет, это очень даже не мелочь. В сущности, бытовое обслуживание — это вектор, направленный в сторону точки, черной дыры, всасывающей мириады всевозможных операций всех уровней и прикрытых кодированными, внушающими необходимую бесперебойность этих самых операций, символами. Если кто-то хочет найти центр мироздания, ему далеко ходить не надо. Вышеописанная точка-дыра — этот центр и есть.

Когда подобное происходит в общей массе множества всяческих коммуникативных отношений, то такая тонкая и неуловимая наводка, направляющий сигнал, редуктивное действие не могут, в принципе, быть замечены никем, кроме человека, занимающегося именно и только этим вопросом. Разведслужбы слишком заняты друг другом и притуплены реальной действительностью, настроением шефов, продвижением по должностям, заработной платой, мордобоями в нерабочее время, проблемами жен и любовниц. Они слишком реальны, чтобы увидеть ирреальное, вполне рационально воздействующее на ключевые точки реальных же процессов. Неожиданно зависший компьютер — сбой в подаче информации — сбой в исполнении мелкого поручения — сбой в деле посерьезней — отмена или перенесение совещания — принятие иного решения, чем могло быть, на свежую голову — изменение или отмена суммы контракта — потеря части рынка — увольнение управляющего — его самоубийство — месть родственников — массовая бойня в течение многих лет. Вот вполне типичная детерминированная последовательность, особенно для «Восточного Синдиката». Случилась вроде бы как сама по себе. Кто ищет первопричину первопричины? Считается, что ее нет. У русских даже присказка есть в духе программирования детерминант: «Знал бы, где упал — соломы подстелил бы». Если знания нет у тебя, то оно есть у кого-то. «Мелочей нет!» — хрипит все понявший герой. Кто-то ведь понял! Да поздновато. Но так всегда, иначе прецеденты не рождались бы. Неизвестный профессионал напялил на себя закон основания и бродил в нем, как снегурочка в противогазе, по исламскому предприятию, снегурочек не признающему, а потому и не замечающему.

А вот чистый дух, не обремененный бытовыми конвульсиями, не отмечающий ничего, кроме информативных флюидов, — вот то единственное, что сможет вычислить переодетого призрака, полагающего себя в противогазе невидимым. И Философ постепенно начал такового различать. Ну, не то чтобы взял и заметил, нет. Но! Когда человек стоит в чистом поле, он ощущает, что сила, колышущая колосья пшеницы или траву, — не просто порыв ветра. Он не знает этого, он чувствует — и получает соответствующее настроение. Какое — в данный момент неважно. Но он отметил кое-что, не замечая этого. И поскольку его собственная рефлексия не запускается, она не искажает картинку действительности. Вот это и есть уровень, на котором работал Волк. Ввести в заблуждение можно того, кто ищет, блуждает, мыслит и анализирует. То есть — демонстрирует наличие процесса. Все эти процессы обнажают человеческую суть, и ее довольно легко направить туда, куда кому-нибудь это нужно. Соцветие подсолнуха смотрит туда, куда ему укажет свет. И, кроме этого потока, подсолнух не видит ничего. Но стоит ему совершить всего лишь обратную метаморфозу в маленькое и незаметное семя — и все, он невидим, а следовательно, и неуправляем. «На хитрую мышь есть кот с хвостом». Разумно. Хотя «на кота с хвостом есть норы с закоулками». Так это переведено на язык народом. А кто переводчик — имеет ли значение?

Волк-Философ собирал данные, но совершенно не интересовался ими. Он был семенем подсолнуха. Синтез, анализ, интуиция его не касались. Конечно же, эта работа проводилась, и в невообразимом темпе. Но не им. В голове вспыхивал результат, и аудитор двигался дальше. Специфика технологии использования тонких полей.

Комната, в которой он жил, была исписана до самого потолка графиками, адресами сайтов, серверными паролями, номерами телефонов и электронной почты, собственными алгоритмами, именами, именами, именами…. И везде время, время, время, время. Когда был разговор? Какова продолжительность? Какая нота окончания беседы — мажор, минор или радостный унисон? Все стены были исписаны его рукой. Он верил только ей. Естественно, он был сумасшедшим. В тот момент, когда так работал.

— Господин управляющий? У вас на это время назначен телефонный разговор со старшим дилером «Де Бирс». Вы свободны?

— «Де Бирс»? А, каменщики на проводе. Давай-давай, Сидни. Подключай, подключай.

Сидни набирает номер и переводит линию на шефа. Тот берет трубку, мысленно уже выкрикивая приветствие, но происходит вклинивание во внутренний телефонный разговор дилера, там, по месту, в Кейптауне. Дилер ругается с женой и не весьма тактично обзывает управляющего из «Восточного Синдиката», своего собственного шефа, мать своей жены, всю промышленно-торговую политику, всех общих знакомых и приводит в пример «Славянский Триумвират» как образец честности ведения дел. Потому что не прячут своих корней, не кокетничают, как пудренные дамы, а выдают себя за тех, кто они есть — за воров и мошенников, занимающихся психологическим демпингом. Во как! Психологическим демпингом! Дилер, да еще и психолог. Понимает силу правдивого слова! И линия обрывается. Управляющий «Восточного Синдиката» закуривает сигарету. Или сигару, или кальян — не видно.

Вот оно. Неуловимое поле воздействия! То, что прочувствывал и отыскивал Волк-Философ-Аудитор. Наконец он обнаружил физические следы и систему. Систему использования агентов влияния, которые об этом даже не подозревают и таковыми фактически не являются. Кто мог включить межконтинентальный звонок во внутреннюю линию компании «Де Бирс»? Ну, во-первых, тот, кому это нужно. А во-вторых, тот, кто может это сделать. Кто в состоянии настолько высокоточно контролировать электронные потоки и разбирается в этом? Кто? Ну, наверное, не специалист по рестлингу или лесозаготовкам.

Аналогичных тройных абонентских разговоров аудитор насчитал более трех десятков. Более тридцати сбоев цифровой автоматики телефонной связи за неделю, всего в одной телефонной компании! Прорисовывалась картина, что очень грамотная интеллектуальная группировка по неясной пока причине стравливает синдикат с триумвиратом. Это уже конкретно. Стравливает деликатно, ненавязчиво, но вполне эффективно. На уровне быта. Как известно, на самом действенном уровне. Значит, в «Восточном Синдикате» сидит троянский конь. Но не славянского происхождения. Это уже констатация факта.

Естественно, Анжела была Философу правой и левой рукой. Хотя ей и приходилось порой проводить время с шейхом или начальником разведки. Это была работа — нет, скорее, служба. Святое дело. Восточные мудрости не предполагают истинного женского коварства. Все инструкции адекватности общения с особями этого пола там сводятся к эгоцентризму типа: «пей с луноликой, утешь свое сердце и взгляд». А каковы истинные намерения самой луноликой, это не стоило, на восточный взгляд, никакого размышления. Вот они и пили. Не предполагая, что внутри куклы для утешения сердца и взгляда есть постоянное запоминающее устройство и оперативная память, программируемая опытным программистом. Специалист по сенсорному аудиту Анжелу не ревновал. Это глупое чувство было ему незнакомо. Он знал, что ее душа принадлежит ему теперь уже окончательно. Ну, и тело тоже. Она уже не обезбашенная, и давно сидит на его игле философии крайне правого толка. Нарвавшись на Абсолют, не ищи пути обратно: его просто нет.

Работа продолжалась, тысячами щупалец впившись в недра «Восточного Синдиката» и неторопливо высасывая информативные соки у замороченного проблемами с умножением прибыли донора.

Философ обнаружил, что ему стало тяжело общаться с компьютером. Любое слово, символ или даже бессмысленная, на первый взгляд, каракуля, написанные его собственной рукой, во-первых, — шли от его мысли непосредственно и оттого имели тысячекратное эманационное преимущество перед тупыми, квадратными фразами на мониторе. Глядя на свои записи по стенам комнаты, он чувствовал, что они в его душе рождают множество дискурсивных вариантов решения, из которых один-то уж точно верен. А во-вторых он понял, что такое количество посредников, как операционная система, многократный процесс кодирования-декодирования самой формы, несущей содержание, но главное — программисты, составлявшие программу, то есть постфизически присутствующие при всех расчетах и глядящие на тебя с мониторов ревнивыми глазами, — они убьют любую сверхсенсорность, да и просто способность мыслить. Написанное рукой — свято. Ибо только это и есть истинная форма движения души. И Философ возвел эту мысль в один из основных принципов своей работы, придав ей статус аксиомы.

Наконец он подошел к такому уровню адаптации к тонким полям воздействия, что безо всяких видимых оснований делал прогноз ближайшего будущего и конкретных событий всей этой смеси дезоксирибонуклеиновой кислоты, интеллекта и духа, которую сам так тщательно изучал. Поведение раствора было устойчивым и предсказуемым на 95 %. Степень готовности лаборанта-аудитора проверялась простым, на первый взгляд, тестом. Из ста возможных вариантов «орел — решка» он угадывал положение монеты в девяноста пяти случаях. Пять оставшихся процентов играли роль буфера, чтобы полностью не уйти в зону невозврата. А это вполне реальный риск. Девяносто пять процентов сдвинутой в сторону от нормы психики легко могли притянуть к себе свои оставшиеся пять процентов. Собственно, вся проблема в этой сильной разбалансировке и заключалась. Но ходить по бритвам духовный инквизитор умел с детства, страх перед этим процессом у него не сформировался и даже, — что абсолютно естественно, — если бы этих бритв не было, то их следовало бы придумать. Поскольку страх — всего лишь противоположность своего отсутствия. А само отсутствие, как и все в этом мире, нуждается в антиподе для того, чтобы быть. На этом адекватность взаимодействия со структурными условностями общечеловеческих кодов — носителей разума — заканчивалась. И пять процентов контролировали работу бесноватых девяноста пяти.

Такова технология работы секретной аудиции. Философ-Волк перешел в режим автоиндукции прямого действия обратной суггестивности. Образно говоря, он сам был и вопросом, и ответом, и решением вопроса. Это страшное состояние. Воронка, затягивающая разум в никуда. Но оно приносит плоды, оно дает эффект, которого не достичь больше ничем, кроме, разве что, гадания на картах. Правда, не с тем процентом вероятности.

Он довольно быстро вышел на конкретных физических лиц, создающих помехи в работе и общении двух коммерческих гигантов, попутно получив гигантскую массу конфиденциальной информации про людолюбивых «ангелов», прикрывающихся религиозной робой, как красной Библией, перед метровой бритвой несущегося на взбешенном коне российского янычара. Полученные и утрамбованные на лазерный диск, эти сведения были обречены на чтение одним человеком, и не более. Деньги. Деньги, деньги… Когда дело касается самой главной религии человечества — денежной массы, то антикварный теизм отступает в тень, шаркнув ножкой, и терпеливо ждет, пока авансцена не освободится. И, естественно, проблемы создавали, используя дух теизма, даже нет — тень теизма. Создавались они умными людьми, знающими, чего хотят, как этого добиться, и что стоит на кону в этой игре с непредсказуемым количеством рисков. Они рассчитывали на сверхинтеллект своих одаренных специалистов, хотя должны были знать, что никогда ни на что нельзя рассчитывать. Особенно в войне религий. Ведь философия — суть сконцентрированная религия. И если где-то кому-то необходимы группы, группировки, отряды и бригады, то аудитор всегда был один, рассматривая любую коллективную единицу всего лишь как единицу, монаду, последовательное сложение осознаний — и не более того. Точнее, даже менее — и был, конечно, прав. Против него всегда был кто-то один, а точнее — менее чем один, сколько бы их там не было, в меловом кругу.

Используя тот же принцип и возможности Анжелы, Философ-Волк стал составлять и составил план — честный план, справедливый и оборонительного характера. Насчитав около сорока специалистов теневого воздействия на первые лица синдиката и зная уже цель, которая двигала ими, он не стал звонить Бизону и уточнять уровень и необходимость ответных санкций. В данный момент только пять процентов его психической составляющей помнили о Бизоне, а это было маловато. Тем более Бизону потребовалась бы уйма времени, чтобы войти в курс, нюансы, детали и психофизические перспективы. Аудитор же вообще не был расположен что-то объяснять. Он просто вывел разговоры руководителей этой группы воздействия прямо на компьютер начальнику разведки синдиката. Посредством Анжелы. Эти люди осознавали, на что шли, выполняя подобную работу в картеле с такими нравами и порядками, и знали, что начертано на их флаге. В тот же день шесть человек (седьмой выпрыгнул с шестнадцатого этажа) висели вниз головой над бассейном с голодными рептилиями и давали показания. Им не верили. Двоих отпустили с миром в бассейн, а остальных повернули головами вверх, зажали эти головы в стальные ободья, ко всем болевым точкам подключили электроды, пообещав стальной обруч заменить на лавровый венок в случае джек-пота, и включили переменный ток. Не слишком высокого напряжения. Вольт пятьсот. Но так как сила тока была ограничена, то долгожданной смерти при данных электрических параметрах пришлось бы ждать примерно столько же, сколько ждут приплода от слонихи. Однако на качестве ощущений это не сказывалось. Тем более, бритому бородатому правдоискателю все казалось мало направленного движения электронов, и он то и дело крутил ручку — пятьсот, семьсот, тысяча двести…

«Аааааа!..» — отвечали разговорчивые снегурочки, уже без противогазов. Но истину почему-то скрывали — так казалось комиссии следователей.

— И это все, чего вы добились? Не верю. Нет! Не верю. Ибрагим, добавь питания. Они, наверное, проголодались. Электропитания!.. — «Аааааа!..»

Самодеятельность Философа отпустила, возможно, грехи организаторам суперпровокации. Двое сошли с ума и их, согласно обычаю, растворили в кислоте. Оставшуюся парочку, не услышав от нее искомой и ведомой неведомо кому правды, кинули в вольер к голодным и злым, как черти, ягуарам: может, подобреют. После долгих раздумий о судьбе оставшихся тридцати с лишним исполнителей, участвовавших в акции непрямого воздействия на прямолинейных руководителей «Восточного Синдиката», с ними решили все же поступить гуманно и просто уволить. Они ведь были исполнителями. Зарабатывали на жизнь. Правда, хакерам отрубили пальцы на руках и ногах (эка мелочь по сравнению с крокодилами), а электронщиков лишили зрения. Лазерным лучом. Безболезненно. Ну, а лингвисты и многоуровневые переводчики отделались всего лишь отрезанием языков и удалением барабанных перепонок. Оставшимся прооперированным участникам финансового вероисповедания выдали трудовые книжки и закрытым авиационным рейсом отправили в самые глубины своего Востока, чтобы прошло время и зажили душевные раны. Ну, и физические тоже. А письма, где они писали родственникам, что весьма надолго уезжают в командировку, полетели другим рейсом к ним домой.

После этого Философ стал медленно выходить из 95 % и сел писать полный отчет. Суггестивная индукция свое дело сделала.

А он лично ничего особенного не совершил. Ну, вроде того, что называют магией. Всего лишь сверхконцентрировался и прогонял через себя массу информации, лишая ее формы и отключив свой интеллект. Решение являлось само собой. Если точнее и по-научному — аудитор использовал коллективное бессознательное. Тот коллектив все и решал. Но это малопонятно даже тому, кому понятно.

* * *

Бизон сидел в своем бронированном автомобиле и внимательно читал рукопись Мерилин. Она называлась «Теория опосредования аналоговой метки в микромире». Странно, но он даже не помнил, по какому поводу дочь ее написала. Или он сам заказал? Наверное, это многолетнее, хроническое нервное перенапряжение, если вещи подобного рода заказываются у собственной дочери. Хотя понять можно. Дочь он знал и порою даже побаивался неожиданных всплесков мощи ее неведомо откуда являвшегося интеллекта. Даже не интеллекта, а ясновидения, чистоты взгляда — так будет вернее и без мистики.

Много лет опытный, почти что гениальный компьютерный инженер по студенческому прозвищу Бизон отдал своему увлечению, хотя давным-давно уже не служил инженером, а работал коммерсантом. Работал — и пытался в одиночку построить быстродействующий процессор. Деньги были. Лаборатория в районе Явы была. Да толку не было. Все время его обгоняли Интел, Ай-би-эм, Эй-эм-ди. Но все равно — хотелось. Хоть Бизон и не рвался, сломя голову, вперед. Он тоже прочел Бобергауза. Идея была, и не одна. Правда, все пока проваливались. И тогда он решил ограничиться единственной: не дергаться и долбить, долбить… Все бывает — может, и снова будет. Основной замысел заключался в создании процессора на основе квантов фотона. Большего быстродействия не достичь. Чего уж мелочиться? И он стал действовать строго по плану. Первая же проблема вскрыла ряд последующих. Оказывается, квантовая частица не обладает одновременно значениями координаты и импульса. Неопределяема! И есть ли она вообще, когда на нее не смотрят — неизвестно. Вот это финт! Неуправляемый хаос! Бизон никогда легко не сдавался, но квантованность материи стала его, пытающегося, как обычно, войти в самую суть проблемы, доводить до сумасшествия. Особенно — электроны, прыгающие во времени назад.

…И вот — «Теория опосредования аналоговой метки в микромире». Ни о чем не говорит совершенно. Работу Маша написала вроде бы год назад, на даче. Когда, подняв с пола, прочла выброшенные им из бешенства теоретические разработки по проблеме регулируемой квантованности фотона. Сложила в стопочку его материалы и положила на стол. А сама работала недели две. Или три? Ладно, разницы нет. Первый раз он прочел ее записи месяцев девять назад.

Бизон вновь стал перелистывать рукопись со странным названием. Это была копия. Оригинал лежал в сейфе.

Все, к чему стремится хаос, какие бы он формы не принимал, — изначально структурировано, вполне реально и существует в физическом мире. Всякая форма упирается в вопрос длительности. Какова же та длительность сцепления детерминированных цепочек, и как возможно на эту длительность повлиять в аспекте человеческого сознания? Переходом из оценок мегамира в микромир. Хаоса, как такового, в смысловом понятии этого значения, быть не может. Хаос — это чистый лист, в котором есть все. Хаос — это полотно художника. Хаос — это примерзшие патроны в патроннике. Хаос — это кусок мрамора, ждущего, когда от него отрубят все лишнее в угоду иллюзии. Так вот, вопрос длительности заполнения чистого листа или освобождения патронов из патронника сам по себе не решается. Он решается путем опосредования. Посредством третьего звена, единственное назначение которого — изменить неизмененные формы. Это высшая, одухотворенная квазиформа материи. Квазиформа — означает условная форма, принятая только для понятийного аппарата. Одухотворенная — означает инициирующая, дающая начало.

Хорошо отточенная и точно рассчитанная духовно-материальная детерминанта может и через год, и через десять лет, и через сто — завалить слона, породить религиозное движение, возвести пирамиду, обрушить небоскреб или вонзиться сама себе в хвост. Но все это — лишь при опосредованной цепи взаимосвязи; и при наличии обратной связи, уже на постфизическом уровне. Детерминизм — это не принцип домино, хоть и звучит, и работает похоже.

Мерилин не зря употребила термин «аналоговая метка», означающий начало бесконечной цепи оснований (!). Если две параллельные линии не могут образовать никакого угла, то аналоговая метка — это сбой, точка, момент, с которого линии (остающиеся абсолютно прямыми), уже не параллельны по причине изменения свойств материи. И разница между физическими свойствами пространства до аналоговой метки (АМ) и после АМ — несопоставима и несоизмерима. В расширяющиеся на всю Вселенную «клещи» двух (и много более) уже не параллельных линий, — не сразу, конечно, а в процессе длительности, — вмещается ВСЕ. Все, что может быть вообще. Такова роль опосредования: фактически оно играет определяющую роль и физически не является ничем. Только матерью многомерного вектора — лишь так можно сказать. Опосредование, множенное на себя; опосредование, образованное из деления на себя самого; опосредование, детерминируемое самим собой, — это есть огонь, воспламеняющий одномерность материи и рождающий многомерность, а также (вследствие перехода в свою противоположность и обратно) — самовоспроизводящиеся циклы бытия, первопричиной которых является сдвиг — аналоговая метка. Хаос же является продуктивнейшим материалом, питательным бульоном всего сущего, несопоставимым ни с какими первоосновами, выявленными работой человеческого интеллекта. Ведь интеллект уже частично программируем из-за биологических основ его носителя, требующих оградительных цепей в качестве платы за использование химии тела, за приоритетность, — и потому устанавливает ограничительные рамки в виде страха перед тем же хаосом и кажущейся пустотой. А хаос — это сверхинформативная протоплазма, из которой черпается все. Зачем чего-то добиваться последовательным перебиранием элементов хаоса, когда это «что-то» можно извлечь из него мгновенно, посредством матрицы АМ? Таков главный практический принцип теории аналоговой метки. И все, что до сих пор было выловлено оттуда, обязано этим принципу АМ. Величие хаоса непознаваемо. Хаос есть все. И если идти по его следам и читать его тени (чтобы не сгореть в огне чистого и полного хаоса), то кое-что можно понять хотя бы на изначальном, субстратном уровне.

Бизон отложил рукопись и задумался. Похоже, что Мерилин метит своей меткой в нужном направлении. Не сознавая этого, естественно. А что она мыслит верно, можно судить хотя бы по тому, что он, Бизон, ничего не может понять. Но смысл чувствует. И концы сходятся, какой бы абракадаброй, на первый взгляд, не выглядела заполненная середина. А это уже много. Он долго перебирал в голове доводы, выведенные в тетради, но ложного логического хода в рассуждениях дочери не находил. Хотя эта его способность — ломать рассуждения, выискав ложную посылку, — была широко известна. Ломались они в зависимости от контекста. Но в работе Мерилин контекст отсутствовал. Были мыслительные броски, совершенно не связанные логикой, но ассоциативно выводящие на следующую плоскость умозрения. Собственно, основной контекст заключался в отсутствии контекста как закрепителя и убийцы свободного полета мысли, привязанной к бумаге с буквами невидимой нитью интеллектуального рабства.

Аналоговая метка… По большому счету можно сказать — божественная метка! Это точка рождения многомерной Вселенной из одномерной. Как лишение девственности и бесконечное размножение. В общем, теория Большого Взрыва говорит об этом же, а точнее — подтверждает. В момент Большого Взрыва Вселенная лишилась девственности, навечно распространив эту идею и на все иные уровни. Но и Вселенная, и Большой Взрыв — это макроуровень, а длительность макроуровня людьми не постижима. Однако на микроуровне эти принципы могут быть использованы ими в изготовлении копии или аналога микровселенной, т. е. модели саморазвивающегося самоструктурирующегося хаоса. Вся Вселенная под микроскопом… Вот так. А не какой-то там процессор.

Потому за этот месяц Бизон читал рукопись в сороковой раз. Он не мог поверить, что его дочь написала это. Благодаря ее своеобразному стилю написания каждый раз работа обрастала в отцовском воображении все новыми конструктивными деталями и решениями. Но вначале было Слово. И оно принадлежало Мерилин.

Инфраструктура была уже давно подготовлена ее отцом и работала в таком режиме секретности, который может обеспечить себе человек, не просто имеющий очень большие деньги, но и вмещающий в себя весь спектр технологической цепочки — по крайней мере, ее основные аспекты. Бизон был таким человеком. Компьютерным моделированием, архитектурой логических комплексов, прогнозированием программного обеспечения, а также просто различными конструктивными усовершенствованиями он занимался серьезно и давно. Будучи по глубинной своей сути экстремистом-максималистом, он дальним, загоризонтным зрением провидел конец эпохи цифровых компьютеров. Впрочем, эта мысль не приснилась ему среди ночи, да и яблоко на голову не падало. Революционные взгляды на реальность формировались понемногу: конец операционной системе, конец двоичному коду, конец гигагерцевой азбуке Морзе. А взамен? Да, пока тут пустота… Ну, правда, не совсем пустота. Все было давно проработано, и все ждали прорыва. Прорыв намечался. Но вяло. Хотя, можно подумать, будто прорывы случаются бодро и по Гринвичу. Впрочем, вся конструктивная база была уже изготовлена, включая 90 % разработок, оказавшихся бессмысленными. В идею ушла уйма денег, и продолжала уходить. Не хватало чуть-чуть, чтобы концы сомкнулись, и угол стал основанием, стартом, началом, включением, семенем разраставшейся парадигмы. Но «чуть-чуть» — не считается. И этим постулатом весь вопрос был пока закрыт.

Бизон выглянул в окно, опустив стекло. Моросил дождь. Мимо прошла парочка, прижавшись друг к другу, под большим черным зонтом. За ними угрюмо прыгала на поводке через лужи мохнатая собака, исландский терьер.

Бизон еще раз перелистал все шестьдесят четыре страницы, рассматривая диаграммы и формулы. Чего стоит одно только практическое применение теории S-матрицы и выявление Машей основных взаимодействующих процессов микрочастиц, подчиняющихся универсальной формуле АМ! Одно это — уже на уровне Нобелевской премии. Все шестьдесят четыре страницы заполнены скрытыми суггестивными компонентами, и когда сработает их таймер — неизвестно. Тройное дно здесь налицо. И пока, похоже, до последнего так и не добрались. Бизон хорошо помнил те времена лихорадочно скоростной работы, когда большая часть труда уходила на обеспечение секретности. Приходилось создавать несколько раздельных друг от друга групп, дробить материал, шифровать его. Пусть заведомо работают на 90 % впустую, а на 10 % — по теме… Набирали башковитых студентов, любителей покурить травку. Академическое мышление здесь было ни к чему. Академиков и так развелось валом — решений не хватает. Хотя парочкой твердолобых счетоводов коллектив пришлось разбавлять. Для выравнивания слишком закрученных линий мышления.

Бизон закурил длинную сигару, что делал крайне редко. Но было необходимо чем-то отвлечь тело, освободить мысль, приглушить давивший экстерьер и уйти в тихую муть интерьера, где только ты один — и символы, из которых большинство ловушки. Но выбора нет. Включил кондиционер и вытяжку. Впустил в салон морской воздух и расслабился. Кота не хватает. Его мнение довольно характерно.

Программа. Программа… Само это слово ставит крест на развитии. Едва произнес его — и дальше можно ничего не говорить. Программисты не боги — они сизифы, труд их пуст и, по большому счету, бессмысленен. Они нужны самим себе и подобным. Какое жалкое подобие мышления — программа. Праправнучка шарманки. А ту и не думали одухотворять. Той дубасили шарманщика по голове за надоедливость. За монотонную и, кстати, монопольную программу. Нет, это не путь развития. Программу надо заменить. Тем же хаосом. А почему бы и нет? Мерилин мыслит в верном направлении. В любом хаосе больше возможностей, чем во всех программах, взятых вместе.

Создайте-ка, господа программисты, программу лотерейного выигрыша с первого раза и по максимуму. Слабо? Хаос дает этот выигрыш моментально. Ощущается разница в подходе? Дробление и множение функций, их многомиллиардное последовательное сложение — это же смех, а не творчество. А спрограммируйте-ка падение авиалайнера в заданное место и время. Нет возможности? Хаос это делает элементарно. Смоделируйте, в конце концов, окончание собственной жизни по одной из множества причин. Ну, не своей — чужой, если свою жалко. Ну, хотя бы лабораторной мыши. Естественно, без внешних воздействий. Ну?.. Хаос это делает элементарно и изящно: бах — и нет мыши. Инфаркт. Вы чувствуете разницу между попыткой поймать рыбу и самой рыбой? Действительно, в хаосе больше, несопоставимо больше возможностей, чем в любой программе. А это уже постулат. Программа отменяется. Вместо тщательных заготовок будущего действия — плавающая аналоговая метка. М-да, это, похоже, гениальное решение. Хотя бы потому, что кажется идиотским.

Бизон так ушел в себя, что не заметил полицейского, лепившего штрафную квитанцию к бронестеклу. Функционально это все уже решено. Технически — пока еще доводится до необходимого уровня. Кольцо Мебиуса, сердце АМ, с хаотично расположенными тоннелями и в состоянии сверхпроводимости, — это уже разработано. А остальное будем ждать.

Полицейский пришлепнул свою бумажку и побрел к следующему автомобилю, где сидела охрана Бизона. Что за поколение выводится на глазах? Или это только она одна такая? Вот он читал, все читал, и включиться никак не мог. Наверное, это генный прорыв. А он, Бизон, — уже предыдущее поколение, предыдущего разряда. Как они так легко мыслят? И дочь. Еще ведь совсем ребенок. Почти. Написала и давным-давно забыла. Год прошел. Все, кто разрабатывают практически ее идеи, тоже мало что понимают. Но им ставится задача с конечным результатом и любым путем ее достижения. И достигают!.. Тоже — почти ее возраста.

Еще восемь месяцев назад начальник разведки сформировал через посредников под очень большие гранты четыре группы молодых, одаренных и нетрадиционно мыслящих молодых людей. Почти всех перекупил. Группы по семь человек давно уже были в работе. Условия, испытанные еще на исторической родине, просты: весь грант работник науки получает полностью только по окончании работы. Критерии предельно прозрачны. Время не ограничено. Авансирование не предусмотрено. Питание и все остальное — бесплатно. Хоть вообще ничего не делай. Но гигантский грант висит над головой на тонкой ниточке, которую стоит лишь перерубить движением мысли — и можно вообще не работать. Если большие деньги сводят с ума, то до ума они уж точно должны довести людей с такой профессией. Реальный, реальный подход. Тем более что проживание — в коттеджах закрытого типа в сельской местности, кое-где кишащей крокодилами.

Одна из групп расположилась на одном из Малых Антильских островов. Подальше от соблазнов, поближе к акулам. Для стимуляции воображения. Другая — в районе Гвианского плоскогорья, среди цветущих опунций, цереусов и ядовитых змей. Тоже неплохо для концентрации сознания. Третью расположили на Гаити, в районе массовых явлений зомби и кровожадных местных работников культа — колдунов. Но потом переиграли, рассудив, что это совсем уж сильная стимуляция сознания для ребят из Гарварда, — и перевели в район дельты Амазонки, снабдив на крайний случай вертолетом. Правда, топливо залить забыли. Четвертую группу закинули на северное побережье Канады. В места излюбленных пастбищ гризли. Два дня семь носителей высокого разума окружали трехметровым забором свою хижину-лабораторию, оборудованную всей необходимой для экспериментов аппаратурой. Плюс космическая связь и Интернет. Установили все. А про гризли, больших таких медведей, — забыли. Впрочем, кто его знает: что забыли — чего не забыли. У Бизона свой подход к людям. И на эту канадскую группу он возлагал большие надежды. Ведь основные прорывы в науке сделаны в северных широтах. По его глубокому убеждению, южный климат всегда расслаблял сознание человека, если только поблизости не было достаточных стабилизаторов в виде аллигаторов, гремучих змей, полчищ мух цеце, летучих мышей-вампиров или хотя бы бешеных слонов. Потенциальные получатели грантов подписали соответствующий документ, а он фактически делал их рабами на время работы. Но перо им в руку никто не вставлял. Никто и ничто, кроме суммы гранта.

Впрочем, очень большая экспериментальная работа для создания АМ-технологии была проделана сверхскоростными темпами еще до образования этих закрытых групп. В работе принимал участие и лично Бизон. Вспышка-надежда в сознании настолько мобилизовала его творческий потенциал, в основном спящий в глубинах естества, что он неосознанно индуцировал его мощь всем своим специалистам. Идея использовать кольцо Мебиуса как первичную основу преобразования принимаемой информации в раздробленный хаос — его идея. Молодым же яйцеголовым надо было коммуникативным путем дописать, так сказать, POST SCRIPTUM, а затем удалиться в состояние POST FACTUM — и вперед, залечивать нервное истощение, пристрастие к алкоголю, отвыкать от наркотиков, избавляться от клаустрофобии и заводить личного психоаналитика, пытаясь вновь стать теми, кем они уже никогда не будут. Это — плата за грант.

Допустить утечку информации доктор психотехнических наук не мог категорически, а посему ввел жесточайшие меры для предотвращения этой самой утечки. Настоящей цели научно-экспериментальной работы не знал никто, зато все постоянно пребывали в состоянии неясного, подозрительного бреда. Казалось, что их нанял работать сумасшедший. Больше половины поставленных задач были эффектной технологической дезинформацией. Считалось, что выползет наружу именно она. Впрочем, изоляция групп от внешнего мира до окончания работ была полнейшая. Включая охрану с гранатометами. Создатель знал, что должно у него родиться. Об этом могли узнать и другие.

Каждая группа состояла из четырех женщин и трех мужчин. Идеальное соотношение, на взгляд Бизона. Энергетика такой семерки должна была совершить чудо в созданных им условиях: кругом змеи, над головой — деньги критической массы плюс либидо, как одно из высших движителей духовного мира, сублимирующее все, что угодно, как угодно и где угодно, но самое главное — во что угодно.

Читая еженедельные сообщения из секретных лабораторий, отбрасывая информацию скандально-бытового характера и вникая только в сухие строчки итогов экспериментальной и научной работы, Бизон видел — а все нити сходились только к нему, — что дело идет к реальному достижению поставленной цели. Одних только потенциальных патентов насчитывалось уже под сотню. Сто патентов на открытия и изобретения чуть больше чем за полгода! Да уж, любитель постоять на голове разбирался в штуковине, на которой стоял. Мыслям ведь не прикажешь — идите сюда, друзья, попьем кофе, обсудим жизнь, и вообще… В общем-то, вовсе и не мысль приходит в голову, а как раз наоборот. Это голова натыкается на мысль, которая есть совершенно свободная и самостоятельная сущность, и летает, где хочет. Вот и двигай тело, если хочешь думать. Или хотя бы убеди это самое тело, что оно в полете.

Итак, если процесс А (работа) пошел, идет и подходит к концу, то процесс Б (юридические формальности по ее результатам) обязан быть завершенным. Главное — эмитировать акции ненавязчиво, желательно — в момент отвлекающих фоновых событий, а еще лучше — так, чтобы это восприняли, как игру на повышение. Или понижение. Без разницы. К «Славянскому Триумвирату» с его непонятным международным статусом конкуренты относились с очень большой осторожностью и усиленным вниманием. А лично к Бизону — особенно. Движение его тела и, по возможности, мысли отслеживали даже масонские ложи, чувствуя в нем бешеный потенциал политического магнетизма; коммерческие епархии — видя в нем конкурента по той же причине, что и ложи, только в сфере духовной магнетики, ощущаемой через монитор компьютера; крупнейшие мировые хакеры-одиночки, работавшие сами на себя просто из удовольствия (а если на кого-то и за деньги, то за очень большие) — видя в нем силу, которая может им противостоять очень реально, а не виртуально; представители основных разведок мира — ощущая в нем точку сбора такого количества информации, что были задействованы даже спутники с системами поиска, определения, подавления и сверхточной фотосъемки и видеопередачи. Впрочем, во всем мире война всех против всех давно уже достигла такого технологического уровня, что никто толком не знал — кто, где и как. Компьютерное прогнозирование делало потенциальные дорисовки картинки, текста, разговора, и все это медленно превращалось в вялотекущую электронно-разведывательную шизофрению недиагностируемого характера. В общем, работать было тяжело.

Внимание же к себе Бизон привлек, в свое время выкупив контрольные пакеты целого ряда компаний — почти банкротов, которые моментально реструктуризировались, и акции которых, постояв некоторое время на месте, прыгнули и полезли в гору, как шанхайские барсы. Никто ничего не понял. Игры на понижение не было никакой, но дилеры зафиксировали перемену вектора движения курса акций, — а им наплевать на все в жизни, кроме этого вектора, — и стали играть. Привлеченный капитал был использован со стопроцентной отдачей, а робкие пункты подъема курса сменились траекторией взлетающего истребителя. Нокаут. Больше тысячи процентов прибыли. Наркобароны прислали Бизону поздравление и сообщили, что он принят в их клуб почетным членом-советником. Сопоставимые прибыли существуют только у них, но с риском каждую минуту, что плюс уйдет в глубокий минус.

Теперь же ситуация несколько иная. Необходимо самому эмитировать акции, хотя делать этого он не имеет права, как член триумвирата. Новую компанию придется регистрировать на Мерилин. Впрочем, эта компания будет лично ее и на самом деле. Теоретические разработки Маши легли в основу всего, что сейчас происходит. Папа только вложил деньги. Мыслящая машина АМ-технологии была ее родным ребенком. Повивальные бабки к нему не имеют никакого отношения. Но это — вопросы собственности, причем еще достаточно гипотетической. Пока же все было скрыто мраком секретности, и даже Мерилин вообще ничего не знала о проводимой работе. Однако все равно где-то что-то уже выползло, Бизон это чувствовал и понимал. Даже если исключить ракетный обстрел, оставалось психотронное воздействие. Ведь пытались же, пытались надавить на голову. Не вышло. Но проблемы создали. Он ждал отчета от Философа. Там будет очень много интересного, не заскучаешь. Бизон знал степень проникновения своего эксперта в глубь анализируемой проблемы. Но тот пока молчит. Значит, работа ведется крайне серьезная.

Коллеги по триумвирату Фридман и Леонардо не входили в предполагаемый проект, так что знать о нем им вовсе ни к чему. Параллельное управление, эта навязанная с самого верха и теряющая смысл структура, тем более не нуждалось в такой информации. Особенно в свете их собственных интересов.

Бизон завел двигатель, и его автомобиль медленно пополз по мокрым улицам Лондона. В ста метрах позади ехал «Роллс-ройс» с охраной.

С центральной дороги свернули на боковую улицу и стали углубляться в дебри старого города. На освещенной мостовой стояли стайки тинэйджеров, или кто они там такие, им видней. Что их единит? Какой магнетизм? Конечно же, коммуникативный щит от других социальных бронемашин. Дорогу медленно перешла девица в прозрачной юбке и сделала знак рукой, понятный любому мужчине. Машины проползли мимо. А Мерилин? Ей примерно столько же, немного старше, чем эта. Она же не биоробот?.. Ей 23 года! Нет, об этом лучше не думать, как и про ее низкий голос. Она такая, какая есть. И никто никогда не мог на нее повлиять. Единственный раз — психотронная антенна. М-да. Чья? Философ должен это узнать.

…Все-таки аналоговая метка — гениальное решение! Кто раньше придавал особое значение кольцу Мебиуса? А ведь это модель односторонней бесконечности, замыкающейся сама на себя. Сама в себе. Кант должен был бы заинтересоваться этим колечком, но слишком рано съехал в нормальность. Это же модель перпендикулярного перехода в параллельный линейный мир. Мгновенного перехода! Скорость света остается позади, быстродействие квантов фотона забыто, и недостижимый былой Абсолют плетется в хвосте передовых технологий с грустно опущенной головой, с которой слетела корона. Это ли не парадигма? Возможно. Но не исключено, что нечто большее.

Биг-Бен громыхнул половину двенадцатого ночи. Машины медленно двигались друг за другом. Бронированный «Мерседес» и такой же «Роллс-ройс». Туманный Альбион был и правда туманен. В смысле коммерческих вопросов. Ожидаемого телефонного звонка не было уже десять минут. Не очень похоже на англичан, хотя они и не немцы. Еще один квартал. Проехали мимо фонтана. Да и народа почему-то полным-полно, хоть и дождь. А-а, да это вроде бы Гайд-парк! Кричи — не хочу…

Вдалеке, в лучах фонарей, виднелась фигурка оратора, который вещал то ли против, то ли за:

— …Тем более, что Япония давно стала той же Европой. Правда, с легкой примесью урбанистического феодализма. Мечи самураев обломаны: их сменили гамбургеры, сложенные из пиццы. Плюс «Биттлз» и агент 007. Ну, а Северная Америка, этот сброд Старого Света со своей доморощенной историей из бандитских разборок, убиенных индейцев и Американской Мечты о первичном накоплении капитала?.. Она всегда оставалась Европой, спроецированной на другой континент, но потерявшей управление, как взбесившаяся лошадь.

— Эй, ты там, поаккуратнее с Америкой, рыжий!

Но рыжий продолжал:

— Какая еще собственная история? Господа, побойтесь Бога! Вы — жалкий придаток или итог пятитысячелетней битвы. Битвы за знания. Битва эта стала тотальным побоищем, когда выяснилось, что знание — сила. А мир был и есть двуполярный: Европа — Азия. Не считая крошечного полупроводникового элемента — Евразии…

«Наш брат, наверное», — подумал Бизон. Двинулись дальше. Свернули еще на одну улицу, выскочили на магистраль, развернулись, поехали обратно.

Зазвонил телефон. Бизон поднял трубку.

— Добрый вечер, мистер Бизон. У меня почти все в порядке.

Детектор анализа голоса, правда, этого не подтверждал.

— Все нормально, — продолжил тот же голос. — Документация почти вся на дискете, но я не успеваю. Мне нужно полчаса.

— Николло, я надеюсь, дискета стоит моей прогулки в такое время и в такую погоду?

— Мистер Бизон, вы все посмотрите сами. Условия вашей задачи выполнены почти полностью, кроме, как я и предупреждал, пунктов первого и третьего. Мне и всему оборудованию это оказалось не под силу.

— Да, я так и предполагал. Но это не повлияет на оплату вашей работы.

Первый и третий пункты представляли собой дезинформацию. Но они были весьма интересны по поставленным задачам и в случае утечки затмили бы истинное решение. Скорее всего, ведущий инженер английской компании стратегического назначения считал свою задачу полностью не выполненной. Он, конечно, гениален, но очень самонадеян. Наверное, считает русских идиотами с цепями на шеях. Разработал какую-то второстепенную муру, стоящую в конце списка и обозначенную символом «не первостепенно». А тот датчик фиксирования и усиления до визуального изображения астрального тела человека свою функциональность не подтвердил, несмотря на великолепные исходные данные. И сумма оплаты не изменена! «Побольше бы таких заказов, сибирские бараны!»

— Николло, через тридцать минут я подберу вас в условленном месте.

Машины поползли дальше. Николло, Николло… Что-то не очень это все есть хорошо. Серьезное, серьезное ведь дело. Очень большие деньги, наконец. К тебе в гости, на твой вечно дождливый остров приехал очень деловой человек. Сам. Лично. А ты — «полчаса!» Бизон включил монитор и на карте города нашел мерцающую точку — Николло, отметку от его мобильного телефона. Добавил масштаб. Ну, дружок, так ты уже даже и не в лаборатории! А где же ты тогда? Ты, друг, в баре. В трех кварталах от своей работы. А дискета где? Надеюсь, у тебя в кармане. Очень надеюсь…

Бизон прибавил скорости, и машины понеслись по ночным улицам. Затормозили возле дорогого ночного бара. Шеф вышел из «Мерседеса» и толкнул дверь в заведение. Двое охранников шли сзади. Выбрали столик вблизи от Николло, заказали пиво у подбежавшей красотки с обнаженной грудью и в крошечном передничке.

Инженер сидел с типом известной харизмы. Тип пил джин, инженер сосал через соломинку сок и что-то нервно говорил. Тип глядел на него, как удав на кролика, ну и, соответственно, наоборот. Бизон и его люди мрачно рассматривали эту картину.

— Интересно, диск при нем? — спросил начальник охраны.

— Будем надеяться. Делал ли он копию — мы определим. Копия ли это — тоже не вопрос.

Шеф вытащил телефон и, отвернувшись от охваченного жаждой исполнителя заказа, проговорил:

— Дима, на случай отхода проверь у входа в забегаловку наличие проблем.

К антисимбиотической паре подсели две красотки. Тип что-то сказал инженеру, и тот подозвал официантку. Через пару минут та принесла два запотевших бокала с соломинками — для дам.

Зазвонил телефон у Бизона. Из «Роллс-ройса» ответили, что все чисто. Кроме охраны бара, у входа никого нет.

Полчаса, отведенные для встречи, истекали.

— Мне кажется, он пытается нас кинуть, — проговорил начальник охраны.

— Да нет, нет, — поморщился Бизон. — Простой пройдоха. Хочет два раза продать один товар. Он плохо себя ведет. Я не ожидал. Все-таки верно: мыслительные способности бывают даны почти исключительно за счет моральных. А почему? Горе от ума, короче.

Он вытащил телефон и набрал инженера. Было видно, как тот дернулся от звонка своего сотового, и как мрачно уставился на него тип, сжав зубами сигарету.

— Да, я слушаю.

— Николло, осталось пять минут.

Тип внимательно прислушивался к разговору.

— Я знаю, знаю. Но тут маленькая проблема. Вирусы. Тест показывает наличие вируса на семьдесят седьмом файле, а на нем — основные расчеты. Я боюсь, как бы они, эти долбаные вирусы, не переползли на дискету, хотя у меня десятиуровневая защита. Необходима еще одна очистительная прогонка. Это недолго.

— А ты уверен, Николло, что дискета у тебя? Мне тут сообщили, что у тебя ее выкрали, а подсунули пустышку.

Инженер машинально хлопнул себя по карману пиджака. Все, прокололся. Шеф мастер на такие штучки.

— Да нет, я уверен… Мистер Бизон, вы меня немного обижаете. Вот она, передо мной, загружается, — инженер посмотрел на открытую грудь дамы напротив. — Если я передам вам ее с вирусом, я знаю, что потом будет со мной. Дискета в одном экземпляре и невосстановима в случае заражения. На ней — четыре месяца моей непрерывной работы. Я очень волнуюсь и хочу перестраховаться. Я прав? Мистер Бизон, я прав?

Бизон сменил тон и ласково промолвил:

— Николло, дорогой Николло. Ну конечно, ты прав. Это твоя работа, и тебе виднее, как с ней поступить, чтобы все было о» кей. Правда? Правда-правда. Не принимай близко к сердцу, делай все, как считаешь нужным. Ну, вирус так вирус. Всех не переловить, это и так давно ясно. Главное — успеть распечатать. Я хочу попросить тебя пока только об одном. Не звони мне сейчас со своего сотового телефона. У него кончается ресурс защиты от прослушивания. Позвони с простого, из какого-нибудь кабинета у себя на работе. Только прошу, чтобы рядом никого не было, ты понял? Никого! Позвони, и я скажу тебе новое время передачи денег. Ты про деньги не забыл? Давай, Николло, действуй. Мы друзья!

Видно было, как в течение разговора с лица инженера сползала нервная бледность. Он успокаивался. И даже заулыбался. Тип подозрительно смотрел на него. Отключив телефон, Николло стал что-то ему объяснять, показал пальцами — две минуты, и пошел в туалет. Бизон неторопливо уже шел туда же, флегматично осматривая даму на шесте. Тип остался в обществе шлюх и, было видно, не знал, что делать.

В туалете на стене висели телефоны-автоматы. Николло подошел к одному из них и стал сосредоточенно набирать номер. Не так быстро, сэр. Один из охранников взял трубку у него из рук и положил на место:

— Дискету!

— Какую дискету? Кто вы такие? — В лицо Бизона он не знал, и тот стоял в стороне, не вмешиваясь.

— Николло, зачем же ты с нами так? Ты, оказывается, не в лаборатории, а здесь, в борделе. И что это за питекантроп с тобой сидит? Охранник, что ли? — спросил заместитель Бизона по внутренней безопасности.

Инженер молчал.

— Дискету отдашь сам?

Николло вытащил из кармана конверт и передал его заместителю.

— Копии сняты?

— Нет.

— Если да, ты знаешь, что будет?

— Да.

Инженер стал дрожать мелкой дрожью.

— Успокойся. Денег ты, конечно, не получишь, но проблем тоже много не будет.

Бизон взял дискету, вставил в компьютер размером с пачку сигарет и стал изучать содержание на крошечном экране. Кивнул головой заместителю.

— Бумажные файлы есть?

— Я не идиот.

— Я верю в это, — включился в разговор Бизон. Он вытащил из кармана такую же дискету и отдал ее инженеру. — Положи на место прежней.

Тот положил.

— А теперь слушай внимательно. Пойдешь на свое место, выпьешь со своим питекантропом, делай, что хочешь, со шлюхами, но дай ему то, что он просит. Отдай ему дискету.

— Он просит только скопировать. У себя в машине. Он не понимает, что копирование фиксируется в оригинале.

— А ты напейся и отдай ему ее всю, до завтра, но только чтобы пообещал вернуть! А мы будем неподалеку. Действуй, инженер! У тебя выбора нет, если хочешь хоть чуть-чуть поправить свое реноме. В принципе, ты парень неплохой, но нервный. А это вредно для здоровья. Нервный должен быть честным. Ты не задумывался? Вперед.

Инженер побрел на выход, так и не сходив в туалет.

Бизон с помощниками уселись на прежние места и заказали пиццу и пиво. Впрочем, удовольствие их длилось не слишком долго. Инженер заставил весь стол шампанским и водкой. Принесли горячие закуски. И он стал поить девиц. Те не отказывались. Тип осторожничал. А инженер не стеснялся. Вскоре и он, и девицы были в такой кондиции, что тип выглядел рядом с ними пугающе трезвым. В конце концов Николло обнял одну из дам за зад, а второй стал падать лицом в грудь. О чем они все там говорили, слышно не было — ревел английский рок, под который извивались стриптизерши. Но вот питекантроп с умным, насколько для него возможно, видом стал шептать что-то на ухо инженеру. Тот согласно закивал, икнул и положил типу руку на плечо. Беседовали недолго. Инженер сказал еще что-то типу на ухо и показал на часы. Тот вытащил бумажник, передал инженеру пачку денег, а Николло, оглянувшись, отдал ему дискету и, помахав пальцем, снова показал на часы. Тип схватил ее и сразу сунул в карман. На лице расплылась фальшивая улыбка старого доброго друга. Он не мудрил, а встал и ушел по-английски, направившись прямо к выходу.

Выйдя из бара с улыбкой на лице, тип двинулся к своему черному «Ягуару», споткнулся о прохожего, получил в шею электроразряд и оказался в «Роллс-ройсе» в бессознательном состоянии. По документам стало ясно — МИ-6, старые друзья, однако. Забрали дискету, все документы, деньги, сняли с пальца перстень с черным алмазом, с руки — «Ролекс» с бриллиантами, сняли костюм за две тысячи фунтов и в трусах выбросили возле мусорного контейнера. Работа такая. Не всегда же с дамами шампанское пить, да еще за чужой счет.

— На аэродром, — скомандовал Бизон. — Ездить через Ла-Манш — плохая примета.

 

Глава 5. Секретная конфессия

Сандрони бегал по кабинету, как подстреленная крыса.

— Застрелила? Обоих? Этого не может быть! — он упал в кресло и стал теребить четки.

— Нирвана убита. Надо смотреть правде в глаза. Кто с ней был?

— Какой-то европеец неопределенного типа, с серьгой в ухе. Разговаривали частично на английском, в основном на сербском.

— Сербия?

В кабинете, кроме Сандрони, высшего духовного сана секты, находилось четыре человека — двое советников и двое телохранителей. Конференция была приостановлена.

— Видеокамеры в той неведомой пельменной были?

— Были, но не работали. Одна работала, но объектив потерял фокус, и видны одни пятна. Тем более она черно-белая и без микрофона. Видеомагнитофон все записал, но пятна… Еще и черно-белые…

— Великолепно! Сильно смахивает на планирование. А что сказал шеф-повар или кто он там такой?

— Он официант, и сказал, что, кроме летающих ножей и стрельбы из пулемета, ничего не помнит.

— Пулемета..?

— Он перепутал. Там был автомат. Да, счет помнит. Вроде бы триста восемьдесят иен.

— К черту счет! Он точно видел, кто стрелял?

— Стреляла дама, и весьма профессионально. Джованни убила моментально. Две пули в голову навылет. Ким умер через десять минут. Четыре попадания в грудную клетку и живот. Пули, очевидно, были со смещенным центром, возможно, подрезаны. Ему разворотило все внутренности.

— А что ее напарник?

— Посоветовал Джованни почитать какого-то Бобергауза. Это было перед самой стрельбой, за секунду, и официант запомнил. Похоже на код или пароль или, может, заклинание. И больше он не делал ничего. Глядел.

Сандрони заскрипел зубами, выхватил из-за пояса старинный вавилонский кинжал и вонзил его в стол перед собой:

— Нас так не унижали никогда! Я убью этих сербов! Какое, к черту, заклинание?! Я их порву своими руками! А мясо скормлю крысам! Бэтти Тейлор… У нас есть имя. А это уже почти конец охоты. — Он повернулся к советнику: — Передай всем адептам: Сын Будды в экстатическом восприятии очередного просветления, и мероприятие переносится на завтра, нет — на послезавтра. Приглашения остаются те же. Без Джованни и Кима я не уравновешен до такой степени, чтобы выравнивать кого-либо.

Советник поклонился и вышел.

— Откуда прибыла Бэтти Тейлор?

Телохранитель зашуршал клавиатурой:

— Лос-Анджелес. Преподаватель востоковедения и санскрита. Больше ничего.

— Лос-Анджелес — и больше ничего?

Сын Будды включил свой компьютер и приказал всем выйти. Набрал код, вышел на нужный сервер, набрал пароль и стал ждать.

Майами ответил быстро. Мрачный голос индуса, поздоровавшись, слегка вопросительно проговорил:

— Сандрони, неужели есть что-то про Славянского Бизона и Мерилин Монро?

— Генерал, я помню вашу просьбу, и вся структура работает в этом направлении. Но у меня тут возникли неожиданные проблемы по нашей службе и очень желательно получить необходимую информацию. Генерал, чисто бытового плана. Бэтти Тейлор, она гражданка Соединенных Штатов. Все, что есть на нее. Естественно, по возможности.

— Минуточку, священник. Очень срочное и необходимое — это только предполагаемое и желаемое. У нас же все реальное и почти абсолютное. Ждите ответа.

Генерал вошел в картотеку, набрал искомое имя и уставился на вспыхнувшую картинку. Бэтти Тейлор. Красивая женщина. Что у нее общего с этими мизантропами, приклеившимися к буддизму, как рыбы-прилипалы? Окончила университет востоковедения в Бостоне. Специализируется на переводах с санскрита. Мобильный телефон не под наблюдением. Буддийского вероисповедания. Уровень индексации нулевой.

— Сандрони, а что там произошло? Она чиста, как утренняя роса. На нее нет ничего. Я же не говорю — «без комментариев». Я говорю — ни-че-го.

— Все понятно: она в картотеке внешней разведки. Ну, спасибо генерал. Звоните. По Монро и Бизону работа ведется. — Сигнал ушел.

Индус пожевал сигару. Задумчиво вытянул вперед руки и пересчитал кончики пальцев. Десять. Бэтти Тейлор. Был… есть у него выход на внешнюю разведку. Да стоит ли лезть? Из-за фюрера бесноватого… Нет. Конечно же, не стоит. Посидел. Все же решил залезть. Залез. Семь секунд его определить не могли. Он быстро ввел имя и появившиеся данные перегнал в оперативную память, отключаясь и не слишком спокойно себя чувствуя. Любопытство — нехороший грех. Так кто-то сказал. Оказывается, мать ее родом из России. Поэтому Бэтти Тейлор и оказалась в картотеке. И все. Тьфу, нечистая сила, совратила нос совать, куда не следует!

Сандрони тем временем общался уже с пятым абонентом. Все впустую! Подключился и к иссушенному арабу на берегу Днепра. Разбудил:

— Ахмед, добрый день. Это Сандрони, Токио.

— Добрый-добрый, — зевая, ответил тот. На часах было три заполночь.

— Ахмед, как ты с сербами?

— Я? Никак.

— Мне нужно узнать все, что можно, о некой Бэтти Тейлор. Тейлор.

— О Бэтти Тейлор? Из Сербии..? Да ты в имя вслушайся.

— Она из Сербии. Ахмед, помоги! Сам же знаешь, в Токио для тебя никогда не будет нерешенных вопросов.

— Ну, ладно. Но не сейчас же? Три ночи. Я только что лег спать. Перечитывал Бобергауза.

— Кого?!

— Бобергауза. В. Бобергауза. Но тебе это не будет интересно.

— Ты ошибаешься, Ахмед! Ты очень ошибаешься. Мне нужна копия этой книги. Она у тебя есть?

— У меня есть книга.

— Пожалуйста, уважаемый! Сними сканером текст и отправь мне. На каком она языке? На английском? При сканировании включи перевод на японский. Впрочем, нет-нет. Что я говорю! Оставь, как есть. Если нужно, я переведу сам. Мне нужен первоисточник.

— Хорошо, Сандрони. Я ценю наши отношения. Но поверь мне, это специальная книга. Она не воспринимается сразу.

— Спасибо, Ахмед. Я восприму. Извини, доброй ночи. Завтра я позвоню тебе.

— Да, я хотел тебе сказать, что английский язык — это не первоисточник…

Но Сандрони уже умчался по оптоволоконному кабелю.

Сын Будды мотал на руке четками. «Почитай Бобергауза!» Бедный Джованни! Я за тебя исполню совет сербского шакала и узнаю, как мыслит руководитель твоего расстрела. Сандрони кнопкой вызвал помощников. Вошли двое бритых.

— Бэтти Тейлор. Она должна ни вылететь из Японии, ни уплыть и ни уехать. Желательно, даже из Токио. Мотахаси! — Он посмотрел на одного. — Нисиоку! — Он глянул на другого.

— Наши братья не попадут в нирвану. Более того: такая смерть вынудит их вернуться в этот мир низшим порядком. Смерть от руки женщины!.. Этого простить нельзя! Вперед, вы знаете, что делать.

Помощники склонили головы и, пятясь задом, вышли.

* * *

— Ну, и что теперь? — спросил начальник разведки у своего заместителя, прочитав последнюю страницу отчета по ситуации в секретных лабораториях.

Бизон слушал и хмуро молчал. Люди не выдерживали нервного напряжения. Вчера охрана задержала при попытке сбежать двадцатилетнего генноэлектронного конструктора с высочайшими результативными способностями. Родом из России. Но образование получил в Бельгии. А бежал, говорит, в Украину. При нем не было ничего, кроме фотографии девушки, которую он не видел восемь месяцев, и паспорта. Этого дурня черти понесли прямо через болото с белоголовыми гадюками — змеями, укус которых смертелен в 90 % случаев.

— Ликвидационные мероприятия готовы? — спросил шеф у разведчика.

— Давно. С самого начала.

— Парня успокоили?

— Да. Уколом транквилизатора и видеозаписью с посланием его подруги. Такие кассеты хранятся для каждого работника, на подобный случай.

— Разумно. Как, по твоему личному мнению, ситуация вообще?

— Я не касаюсь вопросов их работы и не знаю, чего они добились. Но со спиртным у них проблемы, и они ищут всякую дурь. В Мексике — марихуану и пейот…

— Что за пейот?

— Галлюциноген. Кактус особого сорта. Дохлый такой сорняк. Они его жуют. Но сумели убедить, что основных достижений в теоретических и конструктивных вопросах достигли именно в таком состоянии. Успели, мол, записать. Потом три дня расшифровывали, но — факт есть факт. Мы наблюдали. Действительно, что-то в этой колючке есть. Что-то там она стимулирует.

— Ну, так пускай жуют. Впрочем, они уже почти все решили. Так, мелочь осталась. Хотя мелочей и не бывает. Постоянно забываю.

Бизон помолчал. Посмотрел в окно на старые кедры. Дом, в котором они проводили совещание, находился в районе курортов, в горных Альпах. Старые, вековые деревья подступали прямо к окнам и лезли ветвями в кабинет. Здесь редко кто бывал. Добраться можно было на легком вертолете. Или за неделю со спецснаряжением.

— Ладно, дело идет к концу. Они, конечно, все подряд нарушают условия контракта, но мы их прощаем. Автономное плавание в самом себе — тяжелое мероприятие. Да, кстати, с женщинами все в порядке?

— Это отдельный вопрос. Вот отчет по работе женского состава и взаимодействию его с мужским. В двух словах — все в порядке. Они выносливее. Но — за счет способностей хватать чертей за бороду и вытряхивать информацию. У них постоянно проблема с косметикой и друг с другом. А так все в порядке.

— Да, тут сказать нечего.

Бизон отвернулся к компьютеру и стал просматривать все, что было собрано в лабораториях за почти девять месяцев. Если АМ-технология будет работать, то это конец миру электроники. В привычном понятии. А выяснится это очень скоро. Прототип уже готов. Странно, но он ничего такого особенного и не ощущал. Поразительно, как быстро человек адаптируется. Несколько дней назад была основана акционерная компания «Славянский Бизон». Решили здорово не мудрить. Первый транш составил пятьдесят миллионов акций при номинале десять долларов и размещен на Нью-Йоркской фондовой бирже. По плану это был только старт. Если план сорвется по какой-либо причине, Бизон исчезал навсегда. Он вложил все свое личное состояние и несколько кредитов, взятых через подставных лиц, чтобы миновать кассу триумвирата. Все деньги ушли в разработку проекта.

Зазвонил мобильный телефон особого назначения. Бизон сразу понял, кто это. Это был Философ. Он молчал неделю, предупредив, что позвонит сам. Начальник разведки уловил выражение лица шефа, молча встал и вышел, забрав с собой своего заместителя и прикрыв двойную дубовую дверь.

— Да, я слушаю.

Агент триумвирата сидел в кресле, медленно пил пиво и глядел в стену. Это продолжалось довольно долго, пока он не протянул руку набрать номер.

— Добрый день. Это я.

— Здравствуй, рад тебя слышать в полном здравии. Я ждал твоего звонка.

— Могу сообщить, что решение основных вопросов закончено, и все сейчас перегружается на твой сервер. Готовься к долгому чтению.

— Это радует. Я знал, что ты справишься. Надеюсь, все прошло без проблем?

— Ну, не совсем еще и прошло, но без особых проблем. Пока. Я еще здесь. Но это уже не имеет значения. Все отчеты у тебя. Все, что тебе необходимо, — ну, почти все, — там есть. Кое-чем будешь достаточно удивлен.

— Синдикат думает предложить сотрудничество?

— Выбрось из головы синдикат. Тебе что, нужно его сотрудничество? Поверь, это ни к чему. И вообще я о другом. Речь идет о тебе.

— Обо мне?

— Да-да! О тебе лично. Что, уже удивлен?

— Знаешь, пока нет. Обо мне говорят. Иногда. Ты, наверное, устал. Я знаю твою манеру мыслить и работать.

— Если знаешь, то вспомни, что я не устаю. Пока в состоянии говорить. У меня есть данные, что ты владеешь какой-то новинкой в мире электроники, а точнее даже, я бы сказал, — биоэлектроники с любопытными свойствами. Очень любопытными. Не для меня, естественно. Твоя штуковина, очевидно, выбьет с мировых рынков все устаревшее компьютерное барахло. А они там еще думают об умножении тактовой частоты и все такое. Бедный «Майкрософт»! Вот уж кого я жалел бы да жалел. Вернее говоря, его акционеров. Сам-то успеет перестроиться и спрятать деньги.

— Постой-постой… — проговорил опешивший Бизон. — Чего это ты там говоришь? Я понять не могу.

— Коля, ты запускаешь в этот мир неведомое. Поверь. Ты же мне веришь, я знаю. А это — проблема. И для тебя тоже. Ничто не сдается без боя. Даже землеройка бросается на медведя. Естественно, ты намерен взорвать рынок. Нормальная реакция человека, шагнувшего вперед. Но это, сам понимаешь, не всех обрадует. Далеко не всех, кроме пользователей, конечно. Я говорю о чем-то вроде компьютера, верно? Обрати внимание: «что-то вроде…» Стараюсь выражаться адекватно.

В телефонной линии секунд пять стояла тишина.

— Конечно, может быть, я в чем-то не прав, — добавил секретный агент, отхлебнул пива и, развернув кресло на девяносто градусов, уставился в окно, на финиковую пальму, где сидела паукообразная обезьяна и грустно на него глядела.

— Это итог твоей работы? На кого ты работал? — заскрипела трубка голосом Бизона.

— Да на тебя, на тебя. Да, это частичный итог моей работы. Если что-то знаю я, то, возможно, могут знать и другие. Тебе эта сложнейшая мысль еще не пришла в голову?

— Мне пока трудно тебе ответить. Продолжай.

— Проблема из-за Двурога — чистый теизм. Никакой экономической политики там нет и не было. Идейным вдохновителям из синдиката заморочили голову полуложной информацией, — а это похитрее, чем простое вранье, — и фальшивыми каноническими текстами. Твой покорный слуга эту маленькую неточность устранил. Почти то же самое и с сатанистами. Но те просто узнали про реальную святость животного и решили прикончить его на своем жертвеннике, — тем более, что он черный, их классического цвета, — решив, что оно одно стоит ста и вызовет Вельзевула на прямой диалог. Ты видишь, насколько все бездуховно? Даже здесь меркантильный рационализм. Изучать противно. А вот буддизм — это то, что связано с Черным Принцем напрямую. Ты, надеюсь, знаком с амстердамскими записями. Я имею в виду — лично читал? В таком случае тебе известно, что просто так это существо не является. Оно реинкарнируется только в определенном месте пространственно-временного континуума. И — с единственной целью: засвидетельствовать, проконтролировать, символизировать и подтвердить легитимацию определенной личности, за которой стоит определенное духовно-материальное изменение социума. Я бы выразился так. Мне лично не довелось с ним общаться, да это и ни к чему, но я говорил с Мерилин по спутниковой связи. И она мне кое-что объяснила. Говорит, что сообщила и тебе, да ты не слушал.

— А как ты вышел на ее телефон?

— Она мне сама позвонила. У нас криптозащита по некоторым кристаллам совпадает.

— А откуда у нее твой телефон?

— Как откуда? Я дал. Это существенно?

— Да теперь-то какой смысл говорить… «Ты дал». Молодец!

— Разреши, я закончу мысль. Ну, так вот, тебе виднее, что к чему, но ты понял, что я имел в виду по поводу твоей дочери. Она, наверное, у тебя адепт буддизма в десятом колене?

— Она неверующая.

— Да все равно, какая разница. Люди не сами себя делают. Хотя некоторые так думают. В общем, твоя дочь — великий человек. Я не шучу. Если к ней приходил Двурог. Я правда, совершенно не нашел ответа, какова ее миссия. Но это не мое дело. И что-то там меняется, в мире просветления. С женщиной такого не могло быть никогда. Раньше. А вот теперь — есть. Но, возможно, тебе виднее и понятнее. Это основное, что касается Двурога. Синдикат в нем не заинтересован. Проблему снимай. Но дописывай другую. Я тебе скажу одно короткое слово: Япония.

— Что «Япония»?

— У тебя проблемы с Японией. И не с якудзой какой-нибудь, ну, и не с официальным Токио, конечно, а с деловым миром. С местными ротшильдами электронной промышленности. Хотя, не буду спорить, все они как-то и чем-то повязаны. Про это еще французы говорили. Местные краснокрышие очень, очень недовольны прорисовывающейся перспективой. Вот это и есть то, с чего я начал. Мистер Бизон, говорю честно и прямо: отныне вид оптического прицела для вас плохая примета.

— Ты не ошибся? Мы же с ними вообще никаких дел напрямую не ведем. И какая же перспектива их настолько взволновала?

Конечно, Бизон все давно понял. Это правда было большой неожиданностью.

— Я знаю, что ты не говоришь так, как думаешь, но напомню. Чистый национальный доход этих скромных работяг на сорок три процента состоит из прибыли от продаж новейших компьютерных разработок; старых базовых моделей с низкой себестоимостью; периферии к ним, плюс реноме — торговля известностью. И еще масса мелких источников, питающих довольно мощный поток, и только за счет имени — «Япония!!!» Империя передовых технологий! США — не то. Там сброд народа, воюющего по принципу «все против всех». В электронной промышленности хозяйничает улыбающаяся мононация с зубами, как бритвы. Ну, как тебе перспектива, доктор Фауст? Могу добавить: все, что я сказал, возможно, не соответствует действительности. Бывает, и монетка на ребро становится.

Бизон прошелся перед окном. Поглядел на столетний кедр. На ветке сидела ворона и смотрела на него. Философ его ошарашил. Ясно одно: произошла утечка информации. Но в каком объеме? Акции уже выпущены, все может быть. Разумнее всего дать заявление о патентовании, сообщить о машине АМ-технологии, но до этого, естественно, выкупить остаток акций. Он хмуро проговорил в трубку:

— Ты прав. Но как узнали японцы? Это достаточно вероятная информация?

— Достаточно вероятная. На них работает некий Корниенко, твой человек. — Бизон чертыхнулся. — Но он толком ничего не сообщил, не знал. А вот внимание привлек. У них был задействован, — по крайней мере, в «Восточном Синдикате», — высочайший уровень агентуры. Это само по себе — уже информация. Насколько далеко они продвинулись, пока не ясно. Ясно одно: попытка стравить между собой синдикат и триумвират — это была их главная задача последних месяцев. В этом плане работа специалистов по доведению до харакири проделана почти идеально. Они не учли только крошечный нюансик: как следует не вошли в образ не совсем ясного для них мышления. Войти в образ мышления — это не всем доступно, их можно понять. Ну, и опоздали. Или не успели. Было использовано оружие массового поражения — Анжела. К сожалению, для них концентрация их собственной сверххитрой технологии достигла критической массы, и операция завершилась микрохиросимой. Все в отчете.

— Японцы… Поверить не могу.

— В синдикате поверили быстро. Ты извини, я с тобой не проконсультировался. Не было возможности. Главное — эффект достигнут в минимальные сроки. Их информационная сеть вскрыта. Бородатые очень не любят такие штучки. Сорок человек уволено и переправлено на отработку в провинцию. Пятеро пропали. Сорок пять человек! Полтора взвода разведки, по боевым меркам, пытались задавить триумвират синдикатом. Значит, они что-то знают? Я теперь даже не исключаю мирительных грамот со стороны синдиката. В их понятии, естественно, — но мирительных, а не ультимативных. Во всяком случае, проблем с Востоком больше не будет. Они исходили через них, а не от них. Это и есть главный итог моей работы. Сиамская Леля, она же Анжела, сильно продвинулась по службе. Награждена бриллиантовым ожерельем, зеленой подвязкой, получила звание генерала и назначена секретным советником шейха по проблемам двойной агентуры. Так что нет смысла ждать предложения о сотрудничестве от «Восточного Синдиката». Он теперь в нужной мере управляем из твоего кабинета. Анжела для большинства теперь не женщина. У них это понимают очень быстро.

— Ты молчишь еще об одном вопросе. Кто запустил ракеты?

— Ракеты пустили не бородатые. Ракеты пустили не японцы. Не подтверждается оперативной и другой информацией. Есть еще одна, так сказать, третья сторона, но я не смог на нее выйти, хотя присутствие прочувствовал. Мне не хватило данных. Ты же снял с меня работу по составу триумвирата. Ею занимается другой человек, насколько я понял. Эти силы сконцентрированы в центральной части Европы. Психотронные пушки со спутников — их работа. Это довольно сложная аппаратура, чтобы с ней работал Восток. Какова цель? Понимаешь, Коля, тут вообще все напутано. Вот ты снял с меня Европу, а зря. Сейчас была бы информация. Оказывается, по непроверенным, но убедительным данным, до сих пор проводится операция под кодовым названием «Мертвый бык», единственная цель которой — физическое уничтожение Двурога и его контакта. Его контакта! Ты, надеюсь, в курсе, что в районе твоей фермы самоликвидировалась группа ракет сверхточного наведения. Так называемые ракеты-пули. Кроме одной. Но она ушла в воду, и никто не пострадал. Ракеты шли по отметке, данной Корниенко на твою дочь и Двурога. У Мерилин с собой оказалось электронное устройство перцепционного искажения, и она вывела из строя компьютеры наведения. Да, они с Двурогом чудом переплыли реку и вскочили на платформу тепловоза, пока он стоял. Так и ушли. Не считая двоих снайперов, которых она сбила с деревьев по пути, и негра-убийцу, который тоже хитрее не оказался и попал под ее пулю. Ладно — снайперы. Но ракеты! Это вообще отдельная тема для анализа ситуации и прогноза на будущее. Ракеты сброшены в контейнере со спутника. Это какой уровень задействовали!.. А причина? А смысл? Значит, есть и то, и другое, если деньги стали падать с неба. Себестоимость пуска одной такой сверхточной «пули» — примерно двадцать миллионов долларов. Больше можно вообще ничего не говорить. Я не могу тебе ответить, кто сделал по твоему острову ракетный залп, — но не синдикат и не умные мальчики из Токио. Возможно, и правда Двурог несет что-то настолько информативно опасное, что оправданы даже такие средства его ликвидации. Зря, зря ты не дал мне Европу. От меня бы этот засекреченный командный пункт долго секретов не удержал. Я уже очень многое мог бы предположить, но промолчу. Европой занимается другой человек. Ну и что? Есть картинка?

— Да, есть. Небольшая. Но не программа «Мертвый бык». Это для меня новость, — признал Бизон.

— Догадываюсь, что он нашел. Следы объединенного духовного экстремизма. Индуизм, буддизм, бехаизм, синтоизм самых крайних толков. Противоположность понятию «дзэн». И даже викка и растафарианство. Я уже не говорю о крошечных, но весьма агрессивных явлениях типа крайнего спиритизма, правых сайентологов и ультралевых представителей Сознания Кришны. Крайний сатанизм сюда не входит. Они считают себя единственной религией в этом мире. Может, это и вполне разумное представление своих взглядов. Присутствие христиан ограничено точечными вкраплениями, не объединенными символикой. Но они весьма движущая сила. Я могу тебе написать расширенный доклад на эту тему.

— Да, ты владеешь информацией. Доклад напиши.

— Естественно, владею. Я ею питаюсь. Еще кое-что добавлю. Как ты понимаешь, это объединение суть духовного глобализма. В противовес глобализму материальному, но… Но меркантильная составляющая, как везде, так и здесь превышает девяносто процентов мотивации. И поэтому все это отслеживается, фильтруется, декодируется и, если нужно, — подавляется. Но работа титаническая. «Мертвый бык». Да само название операции несет столько информации, что можно сказать, какого цвета носки у ее руководителя. У меня лично есть очень большое преимущество перед этим сверхсекретным мировым сообществом. Я знаю об их существовании, а они о моем — нет. И еще. Глобализм — идея, а не решение группы социальной прослойки. И эта идея, как и все, — вечна. Но вот только сейчас калейдоскоп человеческой цивилизации сложил ситуативную картинку для ее материального воплощения. Подчеркну — ситуативную.

— Данные о секретной конфессии в отчете есть?

— Конечно, есть. Эти ребята и правда ждут прихода Нового Мирового Порядка. Но, сильно подозреваю, — со своей подачи. Естественный, эманационный, так сказать, ход событий их, как теперь ясно, совершенно не устраивает. Больше того — пугает. Пугает своей естественностью и каноничностью.

— Честно говоря, для меня все это большая загадка. Что они смогли усмотреть в Мерилин? Она дитя современного общества нигилизма и, выражаясь твоими словами, декаданса. Какой порядок? Откуда? Тем более новый. А старый где? Как может идти речь о проповедовании новой религии, если она абсолютно неверующая, не знакома с этими идеями и Еноха не отличит от енота?.. Что-то здесь не то.

— Не знаю, что тебе сказать, но, возможно, ты не совсем хорошо знаешь свою дочь.

— Я..?

— Да. Ты. Она вполне знакома с идеями буддизма, например.

— Мерилин?

— Да, Мерилин. И, знаешь, мы не можем знать, какой стороной кубики упадут завтра. Новое всегда приходит не оттуда, откуда ждут, и совершенно в другой форме, чем предполагается. Духовный детерминизм трансцендентен. Но секретная конфессия верит. Очевидно, в свою миссию. Их право. Но не до степени же поражения целей! Я еще хотел добавить, что Япония — это символ, на мой взгляд. Наши дальневосточные братья — технологические фавориты, и они есть имя. Имя этого явления. А имя — это начало, это основа, это зерно, в конце концов. Это метка.

— Ладно, Вова, ладно. Я все понимаю. Мне надо ознакомиться с твоими материалами, а до этого что я могу тебе сказать? Ничего. Ничего…

— Когда прочтешь, ты тоже много говорить не будешь. Больше будешь думать.

Х-файл 3

Серебристый авиалайнер «Дельта-12» несся над облаками в восточном направлении. Европа осталась далеко позади. Салон самолета был исполнен в виде кабинета готического стиля. Длинный черный стол с рядами кожаных кресел по бокам. В торце стола — еще одно, с тринадцатиконечной звездой на подголовнике, отделано золотом и слоновой костью. В нем — Верховный Магистр. Рядом расположился секретарь. На противоположном конце стола поблескивал экран большого монитора.

Присутствовали еще несколько человек. Мужчина лет пятидесяти, с седыми волосами до плеч, был гладко выбрит, под глазами сгустились тени. Его темный взгляд колюще упирался в даму напротив. Блондинка неопределенного возраста была сплошь обвешана бусами, цепочками, амулетами. На каждом ее пальце сверкало по перстню из белого металла. В одном горел бриллиант. Чувственные губы, холодные глаза, неопределенный дизайн формы, сексапильность ящерицы — знакомый набор аналитика, способного препарировать все, что угодно, кроме самой себя. Чуть подальше, через кресло, расположился мужчина с рыжей бородой и голубыми глазами. Лицо его лучилось оптимизмом, контрастируя с мизантропией, источаемой соседями по столу. Рыжебородый крутил в руках кубик Рубика, на пластинах которого были изображены карты таро, мгновенно разбирая и складывая его в какой-то необходимой ему комбинации, — всякий раз он улыбался, словно сорвал джек-пот.

Солнце проникало в самолет сквозь иллюминаторы — классические полуарочные окна, — и играло на потолке салона, выложенном карельской березой. Все молчали. Двигателей авиалайнера в кабинете слышно не было.

— Артур, — проговорил наконец Магистр, обращаясь к выбритому длинноволосому. — Что происходит в «Восточном Синдикате»?

Седоволосый нахмурил брови и, положа руки на стол, стал на них глядеть.

— Это твоя профессия, Артур, — продолжил Магистр. — Почему не сработала контрразведка? Три линии прикрытия ничего не смогли поделать. Три! И все эти линии накрылись вместе со внедренными людьми. Как только ты сам туда не попал, Артур? Почему ты туда не попал? А? Ты — капитан, судно затонуло со всем экипажем, а ты принимаешь баню и пишешь каракули на пергаменте. Я имею в виду отчет. На черта мне отчет..? И Сена ты еще не видал? Увидишь. Проект — его. А как он любит проваливать свои проекты, сам посмотришь. И прочувствуешь. И в баню пойдешь, поверь, нескоро…

Магистр оперся о сложенные на столе руки и, сверля взглядом седого, продолжал:

— Ты знаешь, сколько средств ушло на эту операцию? Знаешь. А что теперь? Предлагай выход из тупика.

— Я не могу отвечать за форс-мажоры, — проговорил седоволосый, сверкнув взглядом.

— Кто сдал агентуру? — жестко спросил Магистр.

Седовласый сложил руки на столе крест-накрест:

— Ваше Святейшество, единственное, что удалось выяснить, — список людей, внедренных в синдикат, оказался у начальника его внутренней разведки. Пришел по шести вальтам. Весь этот список полностью не известен даже мне. Неясно, как вся информация оказалась в одной корзине. Люди работали тройками, и я имел контакт лишь со старшим. Тройки, естественно, друг друга не знали. Валетный сигнал, естественно, перехватили, но связь со мной заняла время. А без меня никто не знал, кого предупреждать. В этом — издержки модульной системы разведки. Любой форс-мажор валит всех, как девятый вал. Естественно, все они все рассказали. Вы знаете, что такое контрразведка «Восточного Синдиката». Затем люди исчезли, информации нет, синдикат и триумвират меняются мирительными грамотами, всю агентуру…

— Я это знаю и без уточнений, — перебил седоволосого Магистр. — Что они успели сделать? Что в остатке? В минусе — сорок агентов, невосстановимых специалистов. Уму непостижимо! А что в плюсе, Артур?

Седоволосый потеребил свою шевелюру и снова положил руки на стол:

— Если бы не потери… Это бы звучало! Но сейчас… как сказать… В общем, Философ — тот самый Философ, — общается с триумвиратом. Он, по нашим данным, и сам почти русский. Или славянин. Серб, по крайней мере…

— По каким данным, конкретно?

— Экстрасенсорным.

— Убедительно, продолжай.

— …Общается с триумвиратом, и не исключено, что провал людей — его ума дело. Кроме этого, он засветился в Швейцарии. Встречался с представительницей синдиката. С ее стороны была попытка покушения на него, но дама не справилась.

— Это любопытно, — вставил Магистр. — Если только там был настоящий Философ…

— Судя по спектрограмме голоса — настоящий. Но сам разговор записать не удалось — он глушил все частоты. Успели записать только четыре слова — и он отрубил эфир.

— Фотографии есть?

— Нет. Глушение всех частот, я же говорил. У нас вся аппаратура цифровая, пишет сразу в чип и в файл главного компьютера.

— А на простую фотопленку не могли снять?

Седоволосый молчал.

— Продолжай.

— Существует большая вероятность того, что есть шанс установить координаты Философа. Вопросом занимаются очень серьезно. Это раз. Есть и два. Выяснилось, что Славянский Бизон лично, без коллег из триумвирата, готов взорвать рынок новым суперпродуктом в области компьютерных технологий. Абсолютно новым!

— А нельзя ли поконкретнее?.. — вкрадчиво спросил Магистр.

— Суперпроцессор, — мрачно ответил седоволосый, ощущая неадекватность конкретизации. Поднял руки и стал разглядывать ладони. — Или, я бы сказал, — постсуперпроцессор. Какая-то невероятная штуковина.

— Ну и что? — поднял брови Магистр. — Какое отношение это имеет к нам?

— Это имеет отношение ко всем, насколько я понял, — седоволосый снова опустил руки на стол. — Ваше Святейшество, спросите по этой теме у Маргариты, — он устало кивнул в сторону блондинки, с горящими глазами слушавшей разговор. Самолет слегка качнуло.

— Говорите, — кивнул ей Магистр.

Та начала низким бархатистым голосом, глядя в упор на Магистра:

— Ваше Святейшество, проблема детерминирующего взрыва, меняющего порядок вещей в нашем мире, исходит из лона триумвирата.

— Марго, что вы имеете в виду?

Блондинка звякнула всеми своими амулетами и подчеркнула:

— Именно то, что сказано, и никак не меньше. Люди Артура успели обнаружить недостающие звенья, и сейчас нет никаких сомнений — каббала расчетами подтверждает это. Славянский Бизон, его дочь Мария-Мерилин и так называемый Философ… — Маргарита сделала паузу и повернула перстень бриллиантом вниз, — …образуют точку перемены фокуса квантования ноосферы. Изменяется размер кванта, длительность посылки и, что самое главное, — направление. Рождается нечто весьма близкое по параметрам к так называемому «яйцу» — детерминанте…

— Кто-то мне про эту троицу уже сообщал нечто подобное, — пробормотал под нос Магистр.

— Сен-Жермен, — наклонившись к нему, скрипучим шепотом прошелестел Махарашвили, весь уйдя в бороду. Магистр посмотрел на секретаря страшными глазами и снова повернулся к Марго. Самолет накренило вправо: чувствовалось, что изменился курс. Но секунд через десять авиалайнер развернулся влево и принял прежнее направление.

— Уважаемая Маргарита, и чему же вы обязаны столь категоричными выводами?

Марго стала крутить перстень на пальце:

— Постараюсь объяснить. Хотя меня просят об этом весьма редко. Меровингам верят на слово.

— Да-да, — спохватился Магистр. — Я и не думал намекать на недоверие. Но сейчас весьма критическая ситуация! — Самолет опять дернуло в сторону. — Очень критическая! Почти как у вашего далекого-далекого родственника. А поэтому надлежит обсудить рабочие нюансы. Простите, Марго, но весь груз возложен на меня лично. Вам известно это. Ну?

— Хорошо, я постараюсь. Все известные нам на планете мегалиты — особые древние камни-гиганты, — включая Стоунхендж и расположенные на острове Пасхи, Килиманджаро, побережье мыса Горн, Новой Зеландии и прочих местах, соединены линиями лей — путями, несущими геоэнергию и до сих пор не изученными. Линии лей — как будто электропровода, соединяющие процессоры-мегалиты. Но это образ, не более. В главном замке Меровингов, — вы знаете, где это, — находится приемное устройство, сердцем которого служит Грааль. Данные поступают довольно редко, примерно раз в сто — сто пятьдесят лет. Но система работает безотказно минимум пятнадцать тысячелетий. Говорят, ранее вместо Грааля было сердце Изиды. Сто пятьдесят веков безотказной работы, Магистр! Я вас не утомила?

— Марго, дорогая, продолжайте.

— Благодаря этой системе мы знаем, где находятся Атлантида и Шамбала. А также упреждаем оккультные попытки оказать давление на фамилию…

— Маргарита, извините, а ваша система не скажет, где находятся Мария-Мерилин, Двурог, Философ и Бизон? — слегка язвительно спросил Артур.

Марго восприняла вопрос серьезно:

— Нет, живые объекты слишком быстро преходящи. Зачем вы меня перебиваете?

— Извините, извините…

— Мне продолжить? — она снова посмотрела на Магистра.

— Мы вас внимательно слушаем. Артур, воздержитесь от вопросов. Вы сами сослались на Марго, а теперь путаете ей мысли. Или мне это кажется, Артур? Какого черта!..

— Ваше Святейшество! Марго! Извините! Молчу…

— Так вот… Образно говоря, вся объединенная сеть мегалитов указывает точку появления «сверхнового мегалита», а именно — детерминирующего «яйца», используя терминологию великого человека. Это может быть все, что угодно, но рано или поздно на том месте появится новый мегалит. Как — неведомо. Система расширится.

Самолет дернуло в сторону еще раз. Рыжебородый трудился над кубиком Рубика, не обращая ни на кого внимания.

— Итак, — продолжила Марго, тревожно глянув в окно, — каждый мегалит на Земле периодически начинает резонировать с определенной частотой, имеющей выраженный вектор направленности. Он генерирует излучение в сторону определенной точки Х. Каждый из этих камней раз в пятьдесят или сто лет начинает дрожать и нарушать законы физики. Но все одновременно — это происходит очень… — самолет вывернул резко вниз, и все почувствовали приступ тошноты, — …очень редко и… Ваше Святейшество, как вы считаете: авиалайнер в порядке?..

— Ха-ха-ха-ха-ха! — раскатисто захохотал рыжебородый, глядя на кубик. — Эти таро надо использовать на бирже. Махарашвили!

— Да, Ваше Преосвященство?

— Запиши в дневник: карты таро, расположенные по сторонам кубика Рубика, необходимо применить в биржевой игре. Точка. Понял?

— Да, Ваше Преосвященство! — Махарашвили кинулся делать запись. Рыжебородый снова весь ушел в разбор комбинаций кубика.

Некоторое время стояла тишина, слегка нарушаемая возней рыжего с кубиком. Верховный Магистр наклонился к секретарю и процедил сквозь зубы, не меняя выражения лица:

— Махарашвили, забери у Фазера кубик. Он меня доведет до сумасшествия.

Грузин беспомощно глядел на Магистра.

— Ладно, пока воздержись, — успокоил тот и продолжил вести заседание:

— Марго, доведите мысль до конца.

Побледневшая блондинка, еще раз глянув в иллюминатор, поспешила закончить свой доклад:

— Но когда все мегалиты резонируют и указывают конкретное направление, то эти векторы пересекаются в единственной точке Х. Эта точка — место появления сверхновой детерминанты. Последняя известная сверхновая — Иерусалим, точнее, Голгофа, 33 год нашей эры…

Маргарита снова тревожно уставилась в окно. Авиалайнер опять совершил маневр серфинга.

— Могу я услышать физические координаты точки Х? — спросил Магистр напрямую.

— Украина. Сорок пять километров восточнее Чернобыля. Система мегалитов уже около года указывает туда. В работе камней есть некоторая… инерционность, они настраиваются не все сразу. Но сейчас — один в один на Чернобыль…

Самолет дернуло резко вверх, и всех прижало к сидениям.

— Что там находится? — жестко спросил Магистр, не обращая внимания на авиаманевры.

— Коттедж Славянского Бизона и его дочери Марии-Мерилин, — изменившимся голосом ответила Марго, уставясь в окно.

— И все?

— …И небольшой коровник, где в свое время находился Двурог.

— Ага! Уже теплее! Где Двурог сейчас?

— Где бы он ни был, «яйцо» родилось или рождается в районе этой фермы. Двурог — символ. Символами можно пренебречь. Я удивляюсь, что ради такой цели вы устроили операцию планетарного масштаба. Двурог — номинальная величина, не более. Серьезна та сущность, ради которой он явился. Магистр, это же элементарно! На Голгофе тоже происходило подобное. Но черную корову никто не демонизировал. Мало того — ее никто даже не запомнил…

Самолет резко ушел в пике.

* * *

Авиалайнером управляли два пилота. Оба из Швейцарии, только из разных кантонов. Первый пилот был француз, второй — италоговорящий. Франсуа Хаммаршель, — так звали первого пилота, — меланхолично разглядывал порножурнал, поглаживая рукой глянцевые выпуклости на страницах. Адриано, второй пилот, жевал резинку и, закинув руки за голову, смотрел вперед в небо. Машина шла на автопилоте.

— Франсуа, — второй нарушил тишину по-итальянски, — куда мы везем Фазера? Если не военная тайна… — он повернулся к первому пилоту. Вытащил из кармана кубик резинки: — На, пожуй!

— Да ну его к черту, потом не отвяжешься!

— Лучше порнуху выбрось, от нее точно не отвяжешься…

— …Сам не знаю, — ответил первый на родном французском. — Район Японского моря, какой-то остров. Координаты получим через… через двадцать минут. Уже зашли на воду.

— Странно… И почти нет охраны. Три мужика и пожеванная баба. Это, что ли, охрана?

— Позади нас в двадцати милях два «Торнадо» обеспечивают прикрытие. За ними два «Харриера», две вертикалки — на случай посадки в проблемном месте. Это что, не охрана?

— Все равно странно. Таких поездок не было никогда.

— Андрэ, успокойся, — Франсуа перелистнул страницу и засмотрелся на красотку, застрявшую меж двух парней: — Эх, хороша!..

— Да она силиконовая!

— Сам ты силиконовый, глянь на позу..!

— Э-э, резинку возьми!

— Жуй сам!..

Запищал сигнал радара. Впереди, прямо по курсу, что-то было. Пилоты напряглись и стали рассматривать экран. Светящаяся точка. Расстояние — восемьдесят миль. Прямо по курсу.

— Что это, Франсуа?

— Сам не пойму. Здесь всегда все чисто, никого не должно быть. В ста милях впереди и на семьсот футов выше есть коридор, — первый пилот изучал данные компьютера. — Там… там только что прошел борт на Лос-Анджелес. И все.

Точка быстро приближалась. Хаммаршель переключил управление на себя и, взяв штурвал, развернул махину самолета в сторону на десять градусов.

— Береженого бог бережет. Что еще здесь летает — нам не докладывали.

Точка на мониторе не спеша легла на новый курс и опять шла лоб в лоб. У второго пилота испуганно вырвалось:

— Хем, стань на место: видишь, она ушла из коридора!..

— Кто — «она»?

— Ну, может, он — не знаю…

Франсуа развернул самолет в прежнее положение. Щелкнул громкоговоритель. В эфире появился немецкий тенор командира отряда прикрытия — тот летел на «Торнадо»:

— Хаммаршель, что за танцы?

— По курсу неопознанный объект.

— Мы ничего не видим. Какой объект?

— Ну, может, птица.

— Визуально определили?

— Нет.

— Какого черта! Определяйте, мы вас догоняем.

До неопознанного летающего объекта оставалось лишь сорок миль. Француз включил видеоконтроль и в двухсоткратном увеличении увидел черный предмет, несущийся им навстречу.

— Святая Мадонна! Право руля! — самолет опять завалился направо. — Включи видеосопровождение объекта и скоростную фотосъемку! — крикнул Хаммаршель напарнику. Тот стал щелкать переключателями. Увидев, что объект снова идет лоб в лоб, первый завалил самолет налево. В зеркало стали видны подтянувшиеся «Торнадо». Командир отряда прикрытия проговорил в спикере:

— Вижу цель!

— Спасибо, я ее тоже вижу. — Хаммаршель потянул штурвал на себя, и самолет, задрав нос, стал резко набирать высоту, избегая столкновения. Черный предмет изменил траекторию и снова шел лоб в лоб.

— Внимание! Борт 014, атакую объект.

Две ракеты промчались мимо швейцарских итальянца с французом, уйдя к цели.

— Ух, — вздохнул Адриано. — Нервная у нас работа.

На экране радара стало видно, как ракеты приблизились к цели, обошли ее и помчались дальше. Взрыводетонация не сработала. Объект упорно шел швейцарцам прямо в лоб. Расстояние — десять миль.

— Мать родная! — заорал Хаммаршель. — Мы что, в Бермудском треугольнике?.. — и кинул лайнер резко вниз. Мимо кабины промчались еще две ракеты, сопровождаемые отборным баварским матом командира отряда прикрытия. Взрыва опять не последовало. Черный объект привычно ушел в пике и целился прямо между глаз франко-итальянского тандема, еще пытающегося управлять самолетом. Пять миль, две… Уффф… Черная штуковина, будто ястреб, пронеслась прямо над кабиной пилотов и исчезла позади, в облаках Японского моря.

Хлопнула дверь, вбежал Махарашвили:

— Что происходит? Командир, доложите!

Первый пилот едва узнал первого помощника Фазера, попытался было встать — голова ничего на соображала. Сел.

— Ваше Пре. освященство, все… все в порядке. По курсу шел неопознанный летающий объект. Проводились мероприятия по его уничтожению… и уклонению от столкновения. Первый пилот Хаммаршель.

Он снова попытался встать.

— Что за объект?

— Сделана фото- и видеозапись. Еще не просматривали…

— Включай запись, живее.

Второй пилот защелкал переключателями. Через пару секунд на дисплее появилась картинка скоростной видеозаписи. Командир протянул руку, крутанул ручку и установил замедленное воспроизведение. Все уставились на экран. Вот черная точка возникла в глубине монитора, прямо по курсу самолета, и стала медленно увеличиваться в размере.

— Ворона, — уверенно заявил Махарашвили. — Нигде от них покоя нет.

— На высоте восьми километров? — усомнился Хаммаршель.

Грузин молчал. Вот объект приблизился, и стало видно, что он выворачивает вверх, избегая столкновения.

— Там тоже не идиоты, — откомментировал Махарашвили.

Ближе, ближе… Вот он уже поравнялся с кабиной, только чуть выше, не более метра…

— Стоп-кадр! — заорал грузин. Второй пилот остановил запись. На экране застыло увеличенное изображение. Все трое тупо глядели на него.

— Что это? — нарушил тишину командир. Его напарник посмотрел на Махарашвили. Тот обалдело утупился в экран.

— Может, какая-то реклама? Они сейчас такие фокусы выделывают — уму непостижимо, — неуверенно проговорил итальянец на латыни. На экране застыла книга черного цвета. По ее обложке золотыми буквами горело: «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25».

* * *

— Все в порядке? — спокойно спросил Верховный Магистр. Махарашвили сел на свое место и схватился за четки. Ответил:

— Ваше Святейшество, с самолетом все нормально. Были небольшие воздушные ямы. Уже позади.

Блондинка недоверчиво глядела на грузина.

— А почему истребители запускали ракеты? — спросила она, звеня всей своей бижутерией.

— Разгоняли тучи, — мрачно буркнул Махарашвили. — Уже разогнали. Можно работать.

Рыжебородый неожиданно заговорил, прервав свое глубокомысленное молчание:

— Артур, объясните-ка мне покороче принципы игры на повышение и понижение в валютно-товарных конъюнктурах. Где меньше риска? Да, заодно по ходу дела объясните, исходя из данных принципов, что случилось с нашей паствой в «Восточном Синдикате». Ведь не могло же такое обширное мероприятие обойтись без денег? Значит, кто-то сыграл..? Возможно, наоборот. А вы, Маргарита, делайте поправки, на ваше усмотрение. Я сейчас обдумываю новую концепцию самодостаточной теологической доктрины, опирающейся на законы прибавочной стоимости, — рыжий отбросил кубик в сторону. Указал на него рукой:

— Весьма перспективная модель будущих отношений между конфессиями. Вы согласны?

Артур и Маргарита стали что-то бормотать.

— Что там было? — тихо спросил Магистр у Махарашвили.

— Нас чуть не сбил Бобергауз, — странным шепотом проговорил грузин. Магистр ошарашенно посмотрел на секретаря:

— Какой «Бобергауз»? Это что, такая ракета?..

— Ваше Святейшество, это книга. Книга Бобергауза «Эссе № 25».

— Уж не тот ли Бобергауз…

— Тот. Самый…

— А что здесь делала его книга?

— Летела нам навстречу. По курсу, прямо в лоб. Увернуться не могли, ракеты не среагировали. В последний момент сама отклонилась.

Магистр откинулся в кресле и прикрыл глаза:

— Господи, кругом сплошная клиника. Что делать?.. Махарашвили! Ты отвечаешь за свои слова?

Тот вытащил полароидный фотоснимок и положил его перед Магистром. Добавил:

— Я вообще молчу.

— «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25», — прочел Магистр и задумался.

— Книги Бобергауза летают на высоте восьми километров… — медленно проговорил он. — Что это должно означать? Ясно одно: ничего хорошего.

 

Глава 6. Bobergauz play off

Музыкант и Бэтти прогуливались по Токио, не отходя далеко от отеля. Подошли к небольшому магазину одежды. Надо было менять внешний облик. Купили шляпу, короткую, но достаточно плотную вуаль. Красивый халат индийской расцветки и… все. Остальное Бэтти покупать отказалась. Кое-как Музыкант уговорил ее взять парик за тысячу долларов — за его деньги, конечно. Весь из тонких плетеных косичек. Зашли в примерочную, и красавице-стенографистке пришлось менять образ. Музыкант ненавязчиво добавил полузатемненные очки типа «взгляд пантеры», за пятьсот долларов. Он расплатился, и они прошли в адаптационную комнату отдыха. Сели в кресла друг напротив друга. Великолепно! Ей все идет. Буддийские наследники умеют выбирать женщин сопровождения. Помолчали.

— Ты теперь осознаешь ситуацию? — спокойно спросил Стрелок, закурив сигарету.

Бэтти смотрела на него печальными глазами, и сердце его неожиданно дрогнуло.

— Да, Коля. Я все понимаю. Я заварила кашу. Правильно я выразилась? — он кивнул.

— Что скажешь, то и будем делать. Но если бы я не стреляла, они убили бы нас. Сатана все равно взял бы управление на себя.

— Вот тут ты немного не права. Ты же видела, что ему не позволили. Посредством тебя. Ты опытный стрелок? Скажи честно.

— Нет, не опытный. Стреляла два раза с отцом, когда училась в университете. Но сейчас было много ненависти и злости.

— Бэтти, дорогая! Ненависть и злость — не самые хорошие помощники в таких делах. Хорошие стрелки не имеют нервов. Они спокойны, как вон то дерево за окном. Да и то оно какое-то волнительное. Ветвями шевелит. Из твоих шести пуль ни одна не прошла мимо. Это тебе ни о чем не говорит? Твои пули, — а они стали твоими, когда ты сжала рукоятку пистолета, — любили тебя. Чтобы полюбить, им много времени не надо. Пуля вовсе не дура. Идиот тот, кто так считает. Ну, а те — из автомата, — очевидно, терпеть не могли своего хозяина. Свой долг-то они выполняли — летели по курсу. Но у них всегда есть некоторая свобода выбора. А ты не думаешь, — он внимательно посмотрел на Бэтти, — что они, возможно, тоже желают реинкарнироваться ступенью повыше? Вообрази себе, сколько людей во все времена приложили свой умственный и физический труд, чтобы она, эта самая пуля, вылетела из ствола оружия и помчалась к цели. Сколько за ней тянется астральных нитей! Она центр, она остро отточенный кончик пирамиды, здесь — в настоящем. А вот сама пирамида, — Бэтти смотрела на Стрелка во все глаза, — ее гигантская, несопоставимая по размерам и мощи духовно-материальная сущность — она там, в прошлом. И пуля понимает, что все ее прошлое глядит на то, что она будет делать здесь, и как. Я, конечно, повторяюсь, но просто так, по желанию стрелка, по желанию его единственного эго, по адресу, указанному лишь им, — а кто он, собственно, такой? — без корректировки ее пирамидой, без баланса всех сил Вселенной, — пуля не полетит. В абсолютных случаях несоответствия — клинит оружие. В минимальных — она свистит в миллиметре от головы. Но снова повторюсь: цель поражает не стрелок, а его духовная связь с субстанцией. Да-да! Впрочем, спроси у любого снайпера. Он скажет то же, но, возможно, другими словами. И не бери на себя груза вины, я же все вижу. Ты здесь совершенно не при чем. Пойдем, сударыня. — Он встал. — Вы прекрасны. Пореже снимайте этот парик.

Еще немного прогулявшись и выпив в кафе по стакану апельсинового сока, они подошли к отелю. Зашли внутрь и поднялись на второй этаж, пройдя мимо управляющего, который уставился на ноги Бэтти. Хорошая фигура иногда может заменить маску. Тестостероновые шоры — самые надежные на свете. Мужчина, отбиваясь ото всех, сам натягивает этот намордник, и мало что может ему помешать в этой затее.

Войдя в номер, Музыкант уселся в кресло и стал глядеть в окно. Голубое небо, ни облачка. Но решать что-то надо. Бэтти ушла в туалетную комнату приводить внешний вид в соответствие с новым образом. Как их обнаружили в этом злосчастном кафе? Это же километров сорок от места проведения конференции. Неужели совпадение? Все в жизни бывает. Но это — уже чересчур. Музыкант нашел в блокноте номер телефона Катаямы и набрал его. Тот поднял трубку:

— Вас слушают, — на японском.

— Катаяма-сан, это Коля из России.

— А-а! Коля-сан! Добрый, добрый день. Как идет съемка фильмов?

— Да, знаешь, не совсем весело. Последние кадры внушают пессимизм.

— Ну-ну, не надо о грустном. А не думаешь ли ты, что креветки заждались свидания с нами? Нельзя же дам заставлять так долго скучать! Что-то случилось?

— Да как сказать… Случилось. Ты сейчас где?

— На площади Яматуто, в самом центре. Я же на работе. Жду вызова. Или ты клиент?

— Да, я клиент. Приезжай побыстрей, надо поговорить, — он назвал адрес.

Чертовы лысые придурки. Не хватало здесь, в Токио, проблем с полицией. С автоматом на женщину! Да, точно ненормальные. Надо было того добить на месте, возле отеля. И все проблемы остались бы лежать в траве газона.

Бэтти вышла из ванной:

— Ну, как я? — Музыкант внимательно оглядел ее. Да, красавица. Но проблем от этого не меньше. Стенографистка наклеила громадные ресницы, оттенила лицо тональным кремом и сделала губы почти в два раза больше, чем обычно. Вообще-то она косметикой почти не пользовалась, и теперь стала заметна разница. На ней был парик, и ее можно было хоть сейчас снимать для мужского журнала.

— Бэтти, великолепно. А почему ты так не делала раньше?

— А откуда ты знаешь?

— Да, верно. Я что-то не то болтаю. Ладно, скажи лучше, как ты относишься к русскоговорящим японцам?

— С подозрением.

— Напрасно. У меня тут есть друг. Отсидел в России на зоне, вот и выучил язык.

— В тюрьме? Ты уверен, что он не гангстер? — Бэтти испуганно глядела на Музыканта.

— Ну, что ты, — поморщился тот. — Какой гангстер. Гангстеры у вас, в Америке. А у нас бандиты. Да успокойся, успокойся. Он и не бандит. Он таксист. Сейчас приедет к нам в гости. На, съешь конфетку, — он придвинул даме вазу с шоколадными конфетами, стоявшую на столе. — И спокойней, спокойней… Ты же последовательница Гаутамы, а он, я слышал, был парень не нервный.

— Я спокойна. — Бэтти села в кресло и взяла конфету. Посмотрела на Музыканта. — Я спокойна. А ты?

— А что «я»? Я же мясник, как ты сказала. Мне вообще все до лампочки.

— Как это — «до лампочки»?

— Это значит: хоть светло, хоть темно, а праздник по расписанию. А у нас, в темных лесных закоулках чистых полесских полей, каждый день — праздник. Вот и вся философия. — Он тоже взял конфету и зашуршал, разворачивая ее.

— У тебя выпить есть? — Бэтти протянула руку и взяла сигарету. — Водка у тебя есть? Я слышала: где праздник — там водка. У вас, по крайней мере.

— Тебя не совсем верно информировали. Хотя — национальный напиток и неплохой катализатор счастья. Но за это надо платить. Впрочем, бесплатно даже тараканы не заводятся. Я тебе сделаю коктейль. Фирменный.

Зазвонил внутренний телефон. Музыкант поднял трубку:

— Да-да. Будьте добры, пропустите.

Через минуту в дверь постучались, и зашел Катаяма. Церемонно поздоровался с Музыкантом и с дамой.

— Познакомься — Бэтти. Дочь российских просторов. Как и ты, на пятьдесят процентов. Катаяма — русский японец. Я правильно выражаюсь?

— Еще даже и слабовато.

Бэтти улыбнулась:

— А вы и правда очень хорошо говорите по-русски.

— А почему вы удивляетесь? Когда медведь играет на барабане — это нормально. Русская же речь без акцента — почти рекорд Гиннеса.

— Главное не говорить, а думать, — сказал меланхолично Музыкант. Заложил руки за голову и откинулся в кресле: — Он — думает. Я так думаю.

Коротко изложил Катаяме суть возникшей проблемы.

— У вас тут, в Токио, часто такие вещи происходят? — спросил. — Я не ожидал, что прилетел в дальневосточный Чикаго 30-х годов. Только не говори — это редчайшее исключение, мне и так тошно.

— Коля-сан, мне жаль, что тебя тошнит, но это правда. То, что ты сказал. Такое здесь нечасто происходит.

— Ладно, наведи на мысль, чтобы я не поверил в мистику: как они нас обнаружили?

— Господи, да тысяча и один способ. Электронная метка — это первый.

— Как это понимать?

— Радиопередатчик очень маленького размера. Заколка, прищепка, липучка, авторучка — все, что угодно. Не забывай, ты в столице мировой империи электроники. И то, что я перечислил — уже антиквариат. Последняя волна — микрогранула, принимается с пищей или напитком. Но это дорого. 500 долларов штука.

— А какой второй способ? Из тысячи и одного…

— Давай по порядку. Проверим сначала первый. Мадам, — обратился он к Бэтти, — если нетрудно, посмотрите в своей сумочке, нет ли там чего-нибудь лишнего?

— Лишнего там нет ничего. Но есть подарок. Нам перед конференцией дарили памятные сувениры. Мне подарили вот это.

Она вытащила авторучку, в верхней части которой была исполнена фигурка Будды в позе лотоса.

Катаяма взял в руки подарок, хмыкнул, поглядел на Музыканта и сказал:

— Весьма подозреваю, что мы закончим свое обсуждение на способе номер один. — Раскрутил авторучку и вытащил из нее тонкую электробатарейку черного цвета.

— Вот и весь секрет. В принципе, деревенская примитивщина, в понятии Токио. Это электронный наводчик на цель, по совместительству работающий авторучкой.

Музыкант взял в руки игрушечного Будду и стал рассматривать.

— У вас любопытные единоверцы, — молвил Катаяма, обратившись к Бэтти. — Мне все это что-то напоминает.

— Не трави душу, — сказал Музыкант.

— А этот ваш Сандрони нарвется на неприятности, — продолжил Катаяма.

— Пока что нарвались на них мы.

— Этот ваш божий представитель заранее предполагал, что придется гнаться за вами, — обратился продвинутый таксист к Бэтти, курившей сигарету и внимательно слушавшей. — Вот это-то и есть его проблема. В мире все за счет чего-то. Закон компенсации. Если человек уходит — пусть идет. Это в Японии знают все. Ставя кому-то клетку, ты прежде всего ставишь ее себе.

— Мне везет на философов, — вставила стенографистка.

— Его сверхдогадливость обернулась смертью помощников, — добавил Катаяма, взял из вазы конфету и тоже стал шуршать оберткой. — Если он продолжит гнаться за вами, то сильно подозреваю, что для него последствия будут еще печальнее.

— Это все, конечно, интересно, но как себя чувствует наводчик на цель? — спросил Музыкант. — Не сидим ли мы светящейся кучкой на экране?

— Я же вытащил батарейку. Не сидим, не бойся. К тому же эти устройства работают не более 8-10 часов. Необходима изрядная мощность, чтобы не потеряться в токийском эфире. В противном случае тебя бы уже посетила еще одна дружественная делегация с автоматами.

Катаяма стал рассматривать батарейку и читать технические данные вдоль корпуса.

— Она даже не наша. Из Италии. Сдохла малышка раньше положенного срока, я уверен. У них там половина электроники сделана на шару. Я правильно выразился? — он посмотрел на Музыканта.

— Правильно-правильно. Шара присутствует везде.

— А что такое «шара»? — спросила Бэтти.

— О-о, это многосмысловое значение. Сразу так не переведешь. Шара — она и есть шара. И этим все сказано.

Бэтти озабоченно задумалась.

— Ладно, на шару сработали и эти псевдосамураи итальяно-японского сообщества садомазохизма, — сказал таксист. — И, естественно, полиции они никаких данных не дадут, прикинутся великомучениками, оплакивающими собратьев по монастырю. Но весьма подозреваю, что они под якудзой, — а это уже посерьезней. У тех схвачена довольно обширная территория даже не только в Японии. Но сама якудза с такой фигней связываться не будет. Там настоящие самураи. Но могут помочь информативно. А вот агрессивные недоумки со своей болезненной самовлюбленностью будут идти по следу, как бешеные псы. Питающиеся чужой энергетикой очень переживают, что их так обули.

— Обули?.. — переспросила Бэтти.

— Не позволили им осуществить свои планы, можно и так сказать. Даже не им, а ему, этому самому сыну, неизвестно чьему. Он и в адептах-то видит, кроме материального интереса, возможность удовлетворить эгоцентрический вампиризм. Пыжась от этого все больше и больше, он все меньше и меньше различает удаляющиеся от него, ввысь взлетающего, фигурки микроскопических окружающих его адептиков. Те уже превратились в безликую кашу, которой он, — Сын Будды, — якобы питается, а она — каша, должна за это только благодарить. Да вот на славянке подавился. В буддизме нет идеи теизма. Но свято место пусто не бывает. Вместо Всевышнего — прожорливый Сын Будды с кинжалом за поясом, — Катаяма посмотрел на Бэтти и взял из вазы конфету. — Все-таки либерален ваш буддизм. Допускать в свои ряды этих… как их… слово забыл… Ну, короче, в огород с капустой…

— Катаяма-сан, — возмущенно возразила Бэтти. — Это вовсе не буддизм. Это секта непонятного уклона. От буддизма у нее только некоторая терминология, в основном вся собранная в имени руководителя. Да, в буддизме нет идеи Бога, но это ничего не меняет. Кем бы он ни представлялся, этот Сандрони, он тот, кто есть. Могу сказать на санскрите, кто он такой.

— Да ладно, на санскрите… Верю. Что, не видно, кто там сидит? Внутри. И так засиделся. Сколько секте? Четыре года? Засиделся, засиделся… Вы, конечно, нанесли сильнейший удар по его самолюбию. Вместо женщины у себя в кабинете он получил шесть пуль и два трупа. Он нарвался на зеркало. Я вам кланяюсь за это. Можно даже сказать, что он лично получил эти шесть пуль ниже пояса. Любопытный экземпляр, откровенно говоря. Редкой генетики. Смесь итальянца, еврея, цыгана и японца. А? И такое бывает. Но умен. Умен, как анаконда. Священника или психоаналитика не подпустит за десять километров.

Катаяма неторопливо вытащил из кармана пачку папирос и закурил, выпустив ароматный дым:

— «Беломор-Канал» не хотите? Прямые поставки из России.

— Катаяма, ты так подробно описал эту группировку, как будто был ее членом. Скажи, откуда ты все так хорошо знаешь?

— Знаю. Моя дочь там. Бросила американца, я тебе просто не уточнял детали. Он, наверное, не сумел ее приручить. Бросила этого рыжего дурня, а сама переехала к ним. Они под Токио имеют собственную землю и коттеджи за каменной стеной с колючей проволокой. Там живут приближенные. В основном боевики и их подруги. Так вот, сударыня Бэтти. Ваш портрет, возможно, уже рассматривает множество мужских глаз. Что вы при этом чувствуете? А что чувствуют они, я знаю. Ненависть и злобу. Вам желательно аккуратно удалиться из Японии. Их коллеги в Соединенных Штатах пока еще далеки от такого замутнения сознания и не сбили себе крыши настолько, чтобы охотиться за вами.

— Какие крыши? — не поняла Бэтти.

— Голова у них еще в порядке. В конце концов, те два сверхснайпера, что охотились за вами, — сами напросились. К женщине такой подход неуместен даже у людоедов. Им же все равно не удастся скрыть, что их люди начали стрелять первыми. Официанта уже раз в пятый допрашивает полиция. Возможно, эти сектанты его успели подкупить, но на перекрестном допросе он все равно проколется. И телевидение если и не сняло уже интервью, то ходит кругами неподалеку. В Токио семьдесят телекомпаний! Где брать хлеб? Ждать будут до посинения. Нет, вам главное — выскочить за пределы островов, а там будет все хоккей.

— Хоккей??

— О» кей — я имею в виду. Правда, есть вариант, что они, в крайнем случае, могут подбросить вашу фамилию в полицию, и вас опознает официант. Тогда дрова.

— Дрова..?

— Тогда проблемы, и надолго. В Токио такие разборки очень редки. Вас будут держать здесь очень долго и, возможно, под стражей. И главное: вы окажетесь открыты для Сандрони.

— Я про это, кстати, и думаю, — сказал Музыкант. — Ее могут тормознуть при регистрации авиабилета. Эта анаконда точно додумалась до такой идеи.

Катаяма потушил папиросу и встал:

— Конечно же, ты прав. Что бы ты без меня делал? Вернее, я без тебя. Уже стал теряться смысл существования, а тут вы — да еще с проблемами. Если смогу вам помочь, то с меня этот самый, как его, — магарыч. Ха-ха! — он мрачновато усмехнулся и вышел за дверь, сказав, что будет через пару часов.

* * *

Бэтти нашла на кресле пульт, включила телевизор. Поймала Си-эн-эн. На весь экран лежал худой итальянец, последователь «Звезд в себе», — лежал, раскинув руки и ноги. На месте лица было кровавое месиво. Камера сдвинулась, и стал виден автомат «Узи». Комментатор туманно намекнул на не совсем объяснимое присутствие израильских вооружений на территории Японии и на гипотетическую разборку еврейской диаспоры чужими руками. Умно придумал. Китаец лежал на спине. Глаза честно смотрели в небо, но грудь, живот и асфальт возле него были залиты кровью. Он успел выйти из кафе и упал на тротуаре.

«Шесть выстрелов из пистолета неизвестной конструкции — и ни одна пуля не прошла мимо! Шесть выстрелов, шесть пуль, выпущенных женской рукой, — и два ближайших сподвижника основателя известной всей Японии буддийской ветви «Звезды в себе» убиты моментально и профессионально. Киллеров было двое. Мужчина — наводчик и женщина — стрелок. Операция была рассчитана столь точно, что все произошло в течение пяти-шести секунд. Священники зашли в столовую, чтобы поесть после трудов духовных, но зловещий план не позволил им совершить этого. Единственное, что успели сделать святые отцы, — это попытаться защититься. Но убийцы оказались быстрее. Небольшие детали позволяют увязать это двойное убийство с межконфессионными или даже межрелигиозными разногласиями. Командой к началу ликвидации адептов ветви «Звезды в себе» послужили слова наводчика: «Почитай Бобергауза», обращенные к святым отцам. Это может пролить свет на характер и причину зверского убийства в центре Токио. Очевидно, Бобергауз — один из идеологов той или другой стороны. Но, впрочем, следствие во всем разберется объективно, и гипотезы можно строить без конца, хотя правда — одна».

Репортер отлетел в сторону, подвинутый мощным полицейским, ставившим ограничительные нейлоновые ленты.

— Да уж, — проговорил Музыкант. — Они теперь версий наплетут.

Он изготовил на кухне два коктейля по своему рецепту и принес их на подносе. Дольки киви, клубника и тертый чеснок. Плюс жареные гренки из черного хлеба. Два больших фужера с напитком красного цвета.

— Сестра, пить будешь? — он подал ей термоядерный фужер. — Любимый коктейль Хемингуэя. Был такой парень. Как бил, так и пил. Да и писал похоже.

Бэтти взяла в руки громадный фужер с толстой соломиной-трубочкой внутри.

— Коля, ты правда веришь, что мы выскочим из этой истории? Успокой меня, пожалуйста.

— Выскочим, Бэтти. Будь спокойна и не думай о покойниках. Они не виноваты, ты не виновата и «Магнум» не виноват. Глупо винить окружающий мир. Дальше ты бы могла сама продолжить. Карма виновата! — он взял фужер и приподнял его, заглянув в мутную смесь.

— Злая карма всегда приводит к своей сатанинской, завершающей цели. Иначе быть не может. Конечно, зло в мире необходимо. Дозированными порциями. В той закусочной доза псевдосвященников закончилась. При чем здесь ты? Не «Магнум», так кирпич с крыши. Или трейлер обоих переехал бы. Ты со своим револьвером была божьим представителем, выполнившим простую, рядовую миссию. Выключила сознание отслуживших свое псов. А души их забрали твои коллеги по операции ликвидации этих самых псов, которым пришло время вернуться назад. И больше не думай об этом.

Бэтти вздохнула, забралась в кресло с ногами, и, расслабившись, потянула в себя из трубочки. Трубочка оказалась высокого проходного коэффициента. Бэтти отсосала четверть фужера и, покрутив головой над столом, схватила черную жареную гренку и захрустела, почувствовав привкус чеснока.

— Да, твой коктейль отражает душевное состояние.

— Я старался.

— А скажи, что это ты ему такое в закусочной сказал? Что это за Бобергауз?

— Это заклинание, чтобы пули не попали. Ведь сработало! Сама видела.

— Нет, правда. Я это имя и раньше слышала.

— Да был такой человек. Сел и книжку написал. И все. Больше он ничего не писал, и жив ли даже он — неизвестно. До этого он тоже ничего не издавал. В общем, пришел ниоткуда — ушел в никуда.

— Ну, и что там, в этой книжке, особенного? Ведь ты запомнил его.

— Понимаешь, Бэтти, в том-то и дело, что особенного — ничего. Но некоторые мысли стоят всей книги. Впрочем, многие считают это полнейшим бредом. А, в общем-то, мыслей много. Вот, например одна из них, там у него даже гносеологическая формула есть: чем больше усилий человек прилагает для достижения точечной цели, тем меньше у него шансов ее добиться. Точечная цель у Бобергауза — это меркантильно-материальная конкретизированность. Ну, слава, должность, деньги… Именно это положение я и имел в виду, когда предлагал этому другу с автоматом прочесть книгу и не слишком стараться достичь попадания в цель, — и тем одновременно увеличивал наш шанс, говоря ему правду, и тем же самым не прилагал усилий для выживания в этой ситуации. Тебе понятно? Китаец же был более флегматичен и спокоен в этом плане, он не слишком старался убить. Не от души. И видишь — его нож почти влетел мне в лоб.

Ну, что он там еще пишет? Много. Считает, что Эйнштейн ограничил Вселенную своей конечностью скорости света. Говоря по-другому, ограничил Божественные возможности. И Бобергауз не верит ему, считает интеллектуальным манипулятором, использующим непроверяемые в естественных условиях результаты расчетов. Макромир, по его мнению, — пустой звук. Мегамир — это наша реальность. Ну, и микромир — это наше будущее. Не верит он в сингулярное состояние материи. Считает, что при бесконечно увеличивающейся массе материя не претерпевает коллапса, а сжимается абсолютно и вся уходит в математическую точку. Составил даже формулу относительно этого перехода. По его мнению, физики ограничили мир с двух сторон: сингулярным состоянием и скоростью света. А вне этого остается только трансцендентное, то есть внесознательное. И — тупик. Что можно сказать о трансцендентном состоянии? А ничего о нем не скажешь!

Вообще, у Бобергауза можно кое-что почитать. Что сумеешь прочесть. Но коли примешь за бред — не верь глазам своим. Бред этот создан исключительно для отвлечения внимания и зрения. Да, Бэтти. Чтобы люди летали — в это я не верю. Горизонтально, имеется в виду. А в то, что бред у тебя в голове, на глазах твоей души предстает совсем в другом обличье — вот в это я верю. А вообще-то я не особо во что-либо вообще верующий. Ну, так вот. Прочесть Бобергауза можно довольно-таки легко. А вот применить на практике — тут вопрос особый. На практике его умозаключения, внедренные в рефлексию, применяются вроде как сами по себе. Читая Бобергауза, ты впускаешь в душу джинна, и с той минуты он иногда сможет сам принимать решения. В конечном счете, итоги для тебя — только положительные, но через отрицательные моменты. Потому что разрушение первично, а созидание — вторично. Это он тоже так решил. Также и аффект первичен, а эффект — его производное, хотя довольно опосредованное.

В отношении теологических мировоззрений у Бобергауза тоже особое мнение. Мир — двойственен. И не более. Все остальное — обертоны и компилятивные извращения ума. И далее. Падший Ангел — Сатана в природе, естественно, существует в натуральном физическом обличье. Его же опустили. И он теперь здесь. А не наверху. Более того, без него жизнь была бы невозможна. Многие его видят ежедневно и даже порою по пьянке дают в морду, хотя добром это, конечно, не кончается. Прости, Бэтти, за русский сленг.

— Ничего-ничего. Я все понимаю. Мне так интересно! И кто же этот Сатана?

— Ну, что тебе сказать. Сатана он и есть сатана, потому что тянет к нему сила сатанинская. По Бобергаузу, все просто. Хотя и совершенно неправдоподобно — вот в чем опасность-то! Но не согласиться — нельзя. По Бобергаузу, Сатана — это женщина. Не просто женщина, стирающая белье и падающая с ног после работы. Нет. Та женщина — несостоявшийся Падший Ангел. Хотя зачатки есть у всех. Сатану состоявшегося видит каждый. Чувствует каждый. Слышит каждый. И последствия сатанинской деятельности известны всем, только зовут это другими словами. Но всем, кому Всевышний вложил разум, — все понятно. Вот это он и есть. Его единственное оружие — магнетические внешние и внутренние данные. Гетевский Мефистофель — фантазия усталого человека.

«Может быть, я неправ?» — спросил бы Бобергауз.

«Быть может, исключительно все проблемы мира, не то что быта, возникают не по сатанинской вине, этой версии формоощущения Падшего Ангела?» — спросил бы он снова, естественно, не ожидая ответа.

«Мало кому позволит согласиться с этим дьявольская зашоренность тестостероновым посредником», — добавил бы он. — «Любой химик, работая с кислотными растворами, надевает резиновые перчатки, чтобы уберечь кожу рук. Но человек, рождающий мысли, беззащитен от них. Таких перчаток нет. Кроме смеха. Если мысли позволяют добраться до него», — усмехнувшись, сказал бы Бобергауз и закурил толстую сигару, отдающую ладаном.

А кто же Бог? А Бог — мужчина! Выражаясь вернее — Сын Божий. Каждый мужчина — Сын Божий. Каждая женщина — Сатана. А дети их — вы сами видите, кто они такие. И поэтому все Сыновья Божьи отчасти имеют сатанинское происхождение. И большую часть жизни многие из них находятся под непосредственным контролем, влиянием и управлением Сатаны, его родителя. Вот откуда и идут все нерешаемые проблемы… — Музыкант замолчал. И отхлебнул огненного коктейля.

— Ну, и что там еще у Бобергауза? Ты прав, он странноват, — сказала Бэтти, шокированная отрывком из бобергаузовского евангелия.

— Бэтти, — мягко сказал Музыкант. — Я не разделяю мнения Бобергауза. Поверь, мне никогда в голову не придет, что ты — Сатана, а я — Сын Божий. Может быть, Бобергауз и дотянулся до мысли такого высокого полета, но я этого сделать не в состоянии. И тебя воспринимаю как женщину, только как женщину. И друга, — он слегка обнял ее за плечи. Помолчав немного, стал цитировать:

— «…В Вавилоне имело место разъединение экзистенций, а не онтологических наречий. Каждая личность выделилась из субстанции и экзистенциально осознала себя, как часть мыслящего мира. А разговорная речь — ее никто не менял, да и не смог бы, — это физический мир. Как только человек стал центром себя (и мира) и стал только тогда человеком, то плюнул на рабскую работу и ушел на свободу. А башня рухнула…»

Вот так, по его объяснению в эссе № 14, оборвалось строительство Вавилонской башни. Но только — настоящей, которую создавали задолго до Вавилона. Ну, а поствавилонское строительство продолжается и в наше время, но совсем на других объектах и с иными целями. И те, кто строит, — не ведают об этом. Это у Бобергауза надо читать. Здесь он прав. Некоторые его рассуждения понимаешь частично, но хватает и этого для осознания его мысли. Бывает, человек что-то пишет с подтекстом. Этот наш мыслящий друг, похоже, пишет наоборот. С надтекстом…

— Давай, Коля, отмочи что-нибудь еще. Я правильно выразилась?

— «Отмочи», говоришь? Да, в общем, правильно. Сейчас отмочу. Дай вспомню. А, вспомнил. Он, Бобергауз, объясняет, что все, что мы видим вокруг нас, — этого нет. Все совершенно другое, а наша голова, наш интеллект нам врет, как последняя сволочь. Правда, Бобергауз добавляет, что это никому, в общем, и не надо. Скачет белка в колесе — и порядок. Надо ей тот лес? Вот, правда, некоторым надо. Но это не мысль Бобергауза. Он только ее развивает. Это старый вопрос: глядя на невесту, угадать или (если сможешь!) увидеть — ведьма или ангел. Есть люди, которые могут такие вещи видеть. Но это не очень легко дается. Тебе интересно?

— Давай!

— Я не с начала. Долго пересказывать. Лучше процитирую. Близко к тексту…

«В психиатрических лечебницах можно видеть тех, кто сумел тем или иным путем увидеть лицо мира без защищающей косметики перцепционно-интеллектуального аппарата. Такие вещи случаются в силу ряда причин, описанных выше. Они, эти люди, расскажут об этом, возможно, очень любопытные вещи. Но вот говорить они будут на нашем, шифрованном символами языке. А окружающий мир наблюдали — реальный, не закодированный словами-кодами. И, естественно, ничего объяснить не смогут. Чтобы дешифровать их текст, нужно пойти тем же путем, то есть довести себя до сумасшествия. Сомнительный совет открыть словарик-переводчик. Но сознанию шифры только помеха. Слова — лишний резистор в цепи коммуникатива двух духов. Духовных сущностей.

Проделаем небольшой эксперимент в смысле общения сознания с сознанием без технических средств (семиотика, семантика, концепция, апперцепция…). Взгляните друг другу в глаза и достаточно долго не отрывайте взгляда. Вы почувствуете силу, постоянно скрываемую за тарабарщиной слов. Эта тарабарщина, кстати, и поможет вам прекратить эксперимент. Потому что вам это очень быстро понадобится. По причинам подобного рода не рекомендуется смотреть в зеркала, визуально не адаптированные к личности, — то есть не пялиться где попало на свое отраженное изображение. По этой же причине в домах покойного нет зеркал. Или их завешивают. По этой же причине не советуют вообще смотреть на самого себя в зеркало больше 5-10 секунд. Имеется в виду взгляд в глаза. Никогда не забывай, что это совсем не ты! А почти никто не помнит. Перцепционный сдвиг иногда весьма незаметен, но последствия могут иметь сильную прогрессию и как результат — изменение психической модели личности. По той же причине не рекомендуется смотреть в одну точку больше десяти секунд. Человек смотрит не в точку. Попробуй, посмотри в точку, нарисованную авторучкой. Теперь понятно, что взгляд направлен совсем не туда! Да, он направлен в точку — но не в эту, физическую, а в математическую, которой в нашем мире нет. Иной вдумчивый, не полностью запрограммированный шифрованной действительностью ум может начать сбрасывать с себя все корреляты, интеллектуальные шифры-коды и прочие иные шоры прикрытия действительности. Ведь он не отвлечен постоянно меняющимся и сбивающим с цели информативным полем — полем абсурда, чтобы начать мыслить, исходя из совершенно иных данных. Преодолев естественный страх. Потому что страх — единственное оружие той, трансцендентной стороны, управляющей людьми. А чистое, трезвое сознание весьма подвержено этому чувству, играющему роль бронещита, не пускающего в остальные комнаты замка действительности прорывающееся туда сознание, столь почему-то не желаемое там. А некоторые с этим не хотят согласиться. И используют этот прием — то есть преодоление страха, — умышленно и целенаправленно…

В этой точке можно увидеть все, если глядеть не в себя (медитация, интроспекция — это достаточно просто, вплоть до использования всего этого в качестве снотворного средства), а в нее (экстроспекция, вытягивание сознания наружу из уютного интерьера, чтобы влиться в эту математическую точку, что весьма сложно). Собственно, это и есть взгляд вне мира, ибо математическая точка размера не имеет. В этом мире ее нет. Есть только направление, вектор мысли, который указывает она.

Упорство в этом приеме приводит обычно в дурдом. Но не всех».

…Это из эссе № 9. «О возможностях духовного зрения».

Бэтти задумчиво слушала Музыканта. Бисер на нити нанизывали перед специалистом и ценителем подобных вопросов.

— А откуда ты все так хорошо запомнил? — спросила она.

— Из книги, — ответил он. — Мой начальник принимал у меня по ней экзамен. А память у меня — мужская.

— Ну, если мужская, вспомни что-нибудь еще, — и потянула из трубочки коктейль.

— А у меня стакан уже пустой. Мои лекции забирают много энергии. Подай-ка хоть жевательную резинку, для растягивания удовольствия, — он раскурил ароматную сигару. Бэтти сидела напротив и глядела на него блестящими глазами. Ее бокал был еще почти полон. Музыкант налил себе коктейля и продолжил:

— «Любая сущность при максимально возможном продлении и усилении своих определяющих качеств — переходит в свою противоположность». Это один из главных постулатов Бобергауза, распространяющийся на макро-, мега- и микромир. Впрочем, он считал его аксиомой. Если вдуматься, то можно и согласиться. Не забывая все же, что работа мысли есть работа той же сущности.

Музыкант смотрел на Бэтти сквозь ароматный дым сигары и невозмутимо жевал резинку, держа в руке бокал.

— Неужели прямо-таки любая? — лениво переспросила переводчица с санскрита и, скользнув взглядом по ухоженному парку за окном, обратила внимание на неведомо откуда взявшуюся козу, пасшуюся в стороне от фигурно стриженых кустов.

— А вот, например, коза. Вон она, бродит. Может ли она, при достаточном усилении своих определяющих качеств, превратиться в свою противоположность? Например, в козла?..

Музыкант хмыкнул:

— А ты считаешь, что козел — это противоположность козы? Могу уточнить для непонятливых. Противоположность живой козы — ты же такую имела в виду? — есть мертвая коза. И она обязательно станет таковой, если максимально продлит во времени свои определяющие качества: будет пожирать траву в безмерных количествах — и сдохнет. Доходчиво?

— Да как сказать… А вот мертвая коза? Какие качества ей следует продлить и усилить, чтобы превратиться в свою противоположность — живую козу?

— Ты любопытно мыслишь. Неужели не понятно, что мертвая коза — уже не коза? Это уже не живое существо, которое мы именуем козой, это масса распадающейся ткани. И теперь мы можем говорить лишь о такой сущности, как масса распадающейся ткани.

Бэтти поморщилась:

— Жаль, я думала, ты сейчас расскажешь мне правдивую сказку о живой и мертвой козе, попеременно реинкарнирующихся друг в друга при определенных условиях.

— Да оно же так и есть! Мертвая коза, в конце концов, превращается в компост, хорошо удобривший питательный продукт — сочную траву, поедаемую соплеменниками. И в итоге, после непродолжительного отрезка времени, — перед нами та же коза. Даже продублированная несколькими экземплярами. Штук эдак в семь. Процесс завершен. Можно идти дальше.

— Интересно рассуждает твой Бобергауз в отношении животного мира. Коза объелась травы, а в итоге — семеро козлят…

— Да это не он рассуждает, а я. Используя его постулат предельности определяющих качеств. Нет ничего беспредельного. Везде стоит стена в той или иной форме. Мы все в клетке, а как прорваться наружу, знает разве что твой Гаутама. Ну, возможно, еще и Бобергауз, да только он что-то сильно темнит в некоторых местах. Похоже, умышленно не договаривает. Да, кстати, и Шакьямуни инструкций прямого действия не выдал. Рисовал-рисовал восьмеричные схемы движения, оставил массу добрых пожеланий, которые раздробили религию, — и ушел. Вот только куда? В паранирвану? В никуда, короче.

Бэтти протянула руку и взяла коктейль.

— Ну, хорошо, а вот если взять жизнь человека. Как сущность. Какие качества у этой сущности определяющие? — она стала смотреть на Музыканта сквозь бокал.

— Естественно, только гедонистические, то есть приносящие удовольствие. Это реальность. Ведь лучше быть богатым и здоровым, верно? Лишь лжец будет отрицать это. Люди — те же животные. И жизнь у них — та же, но… Они оказались снабжены такой штуковиной двойного назначения, как рефлексия — самоосознание. С одной стороны, она доводит до исступления в излишествах: в каждых новых состояниях — например, после каждого выпитого стакана вина, — осознаешь себя новой, обновленной сущностью; с другой же — это надежный тормоз, предотвращающий, — например, путем самоосознания, — смерть от обжорства. Хотя все это и случается, конечно. Рефлексия — не панацея от идиотизма.

Собственно, вся теория так называемого эстетического и духовного удовольствия, или наслаждения априорно разработана многочисленными последователями во имя сохранения человека, как вида. Чтобы отвлечь, — иногда под страхом смерти! — это существо от самоуничтожения путем постоянного испытывания натурального самопожирательного удовольствия, в котором оно меры не знает. И даже, переходя в его естественную противоположность, отвращение, и к себе в том числе, — быстренько это состояние доводит до предельных границ и возвращается к противоположной противоположности, теряя на этом пути остатки самосохранительных инстинктов, отбрасывая всю навязанную извне мораль. И, втягивая в губительную воронку, образующуюся вокруг такого жизнелюбивого индивидуума, большое число адептов гедонизма, сам гедонист издыхает по какой-либо из причин, которых множество: будь то алкалоиды, излишние калории, венерические заболевания, заворот кишок или травмы при передвижении тела, не умудренного достаточной координацией.

Гедонизм! Вот одно из основных определяющих качеств животного существа, именуемого человеком. Дай ему все и забери лишь страх, во всех его формах, — и увидишь монстра, невиданного доселе никем. Кроме разве Всевышнего. Но это сделать достаточно сложно. Во-первых, «все» — это все равно мало. А во-вторых, отсутствие страха есть признак почти полного отсутствия разума, а это еще одна проблема. Весьма, весьма труднорешаемая.

Музыкант затушил огрызок сигары, допил коктейль и, вытащив жевательную резинку, скатал ее в шарик.

— Люди изначально несчастливы, — продолжил он, — из-за отсутствия идеальных условий для гедонистического существования при неработающем разуме, чтобы душу не травил. А он травит! Он инородное тело — гедонисты это чувствуют. Многие, очень многие специалисты духовной коррекции пытались и пытаются его остановить. То есть — не думать. Вроде бы очень просто. Но не тут-то было. Суметь остановить разум — слишком большая роскошь для сверхэгоцентрического сознания. А именно оно, такое сознание, и пытается скинуть с себя этого паразита. Иногда это удается. Но пока не решена проблема обратного процесса. Тут гарантий нет никаких. История человечества — это история достижения различных удовольствий и наработки технологических процессов, связанных с этими достижениями. Но все они без исключения подпадают под главный постулат Бобергауза, и вопрос торможения состояния так и не решен. Отсюда — постоянные самоубийства, как крайние степени противоположности любви ко всему, что шевелится. Я понятно говорю?

— Понятно, но страшновато. Лучше расскажи, что мы будем есть на ужин.

— Ага! А ведь это все та же тема! Молчу, молчу, — замахал руками Музыкант, глянув в глаза Бэтти. — Ужин так ужин.

Они долго читали толстое меню, которое принес упитанный японец, постоянно уточняя у него ингредиенты того или иного блюда; наконец выбрали, и через полчаса лифт поднял в номер два подноса. Запах был изумителен. Откупорив бутылку шампанского из Франции, Музыкант произнес тост: «За Веру вообще и твою — в частности!» Бэтти робко улыбнулась в ответ и добавила: «За Свободу навечно!» Они выпили вино и накинулись на фирменные блюда центральной Японии. Спустя минут десять Музыкант вставил все-таки слово:

— Но одно из любопытнейших эссе магистра Бобергауза, — проговорил он, жуя крылышко фазана, обмакнутое в креветочный соус, — это идея противофазного человека.

— Какого-какого человека?.. — переспросила Бэтти, расправляясь с филе морской змеи.

— Противофазного. Как бы тебе это объяснить… Это термин из физики. Ну, скажем, противоположного в самом глубоком смысле. Ну, так вот. В момент появления младенца на свет в этот же миг определенный старец умирает. Не всегда, правда, старец, но это уже проблемы младенца. И вот, если жизнь и смерть считать своими противоположностями, то есть противофазными состояниями, то это с точки зрения младенца старец умирает, с точки же зрения старца — умирает младенец. Что же дальше? А тут происходит самое любопытное. Они оба живут нормальной жизнью, но повторюсь — противофазной. Да, забыл добавить: это все один и тот же человек. Просто раздвоенный по фазам. Ну, так дальше. Старец постепенно молодеет и грустит с годами о том, что придется уйти в мир иной. Зрелые, умные годы уходят, он все молодеет и молодеет, и скоро наступит неизбежная смерть от молодости. Он видел смерть соплеменников. Жуткая вещь.

Бэтти чуть не подавилась своей змеей и уставилась на Музыканта:

— И как же это происходило?

— Да все, как у нас, только с точностью до наоборот. И напомню: не происходило, а происходит. Ну, дожил он до стадии эмбриона при полнейшей умственной деградации — и его захоранивают там, в том месте, откуда явится молодой человек нашей фазы мира. Уточняю: он превращается в обыкновенный, извини, сперматозоид. Все, как положено, 23 хромосомы. И тут система мира для конкретного человека меняет фазу. Он сливается, — безо всякой борьбы, замечу, — с яйцеклеткой (все остальные — подставные. Она ждала только его), и вперед — к новой жизни после смерти. Но — уже в противофазе. В нашем мире. Слияние с яйцеклеткой — это и есть настоящий день рождения человека.

— Твой дурак Бобергауз — сумасшедший!!!

— Ты пойми, Бэтти: они — это мы. Они не могут видеть нас, а мы — их. Их мир противоположен по жизненным циклам, но они — это мы. И как ты считаешь: намного ли лучше чувствовать себя старой, больной, умирающей развалиной, как в нашем мире? Я думаю, мы равны в своих эмоциональных представлениях о смерти.

— Ну, тогда ответь на любопытный вопрос. В нашей версии мира все ясно: прожил сколько нужно — и умер. Но что-то я ни разу не встречала покойников, начинающих постепенно молодеть. А? Или наоборот, медленно исчезать с глаз, и чтобы оставалось пустое место, — они-то там уже…

— Опять ты на те же грабли. Да пойми же: покойники не могут подниматься и ходить, или что-либо еще делать. Они — мертвая ткань, вернувшаяся в природу, чтобы накормить других. Покойник — это уже не человек. Это его останки.

— А где же человек, которому предстоит такая долгая жизнь в обратную сторону?

— Он уже там. Здесь его труп. Есть понятие — «нулевой переход». Ну, это где одна фаза кончается, а другая начинается. И он через него ушел. Вернее, его дух. Теперь уже противофазный дух. Тело-то его там ждало давно. Но только если у нас человеческое существо медленно-медленно развивается и ползет к свету кое-как, то в той фазе, как полной противоположности, он уже полностью развит, максимально развит, хоть и очень стар, — и начинает медленное, омолаживающее его сближение со смертью и с самим собой.

— Зачем?

— Чтобы встретиться. Естественно, не физически. Как ты можешь в чистом поле встретиться с самим собой? Маразм! Встретиться и передать ментально друг другу определенную информацию…

— Какую?

— …Очень важную, если они идут к этому полжизни. И все. Их функция выполнена, и они начинают расходиться и умирать. Ну, я имею в виду момент их встречи — это ровно половина жизни, и после обмена информацией жизнь каждого начинает идти на склон. Апогей пройден. В этом и был весь смысл. В апогее.

Бэтти задумчиво повозила вилкой в своей тарелке:

— Так Бобергауз не уточняет, о чем общаются противофазные души?

— Естественно, уточняет.

— И как такую встречу можно констатировать?

— А никак. Констатация тут неуместна. Но каждый человек один раз в жизни чувствует этот момент и понимает: дела пошли под гору. Вершина пройдена. Он, возможно, никому ничего не скажет, но поверь, все поймет. Могу лишь добавить микроскопический нюанс: это все касается лишь мужчин.

Бэтти вскинула ресницы:

— А женщины? Что же с ними в той фазе?

— Да нет, я имел в виду встречу во времени и передачу данных. У женщин своих проблем хватает, поверь. Прочти Бобергауза, он все разъяснит. А я не хочу.

— Почему?

— Тебе лучше узнать это из первых уст. Тем более что я опускаю очень много деталей.

Музыкант снова вцепился в своего фазана и посмотрел Бэтти в глаза честным взглядом.

— Это давно известно, — продолжил он, — только все в вопросах квантовой физики и микромира. Гениальность Бобергауза — в виртуозном использовании субстратной информации и отточенной интуиции. Ибо все во всем. Старейшая аксиома. Ему трудно отказать в правдоподобности. Чем больше думаешь, тем больше веришь.

— Ну, а ты? Ты прошел уже свою середину?

— Ты знаешь, Бэтти, прошел. Но вместо спуска с горы оказался на равнине, у которой чистый горизонт. Странно, правда? Наверное, мой противофазный друг что-то там намудрил или мудрит, или впал в летаргический сон. В таком случае — приятных ему сновидений. Мы ведь повязаны с ним одной цепью, так что я ему верю. Будь здорова!

Он протянул ей бокал с шампанским.

* * *

— А много он, Бобергауз, таких вот эссе написал? — спросила Бэтти, разглядывая черную книгу, лежащую у нее на коленях.

— Двадцать четыре. Последнее называлось «Творчество». В нем автор проводит мысль, что человек своим сознанием ничего не генерирует, не создает, — не творит, короче, — а только ретранслирует, передает, и не более того. А генератор, то есть истинный Творец, — трансцендентен, непостижим. И где он может находиться и какова цель его работы — никто не может знать. Возможно, как только Бобергауз пришел к такому выводу — сразу бросил писать. Я тут его понимаю. Он на эту тему коротко и просто написал: «Творчество — это создание кодов, то есть кодирование неосознанной информации, абсолютно интуитивной, выловленной из субстратного хаоса, посредством разума. С последующим декодированием адептами вне разума — и восприятием неосознанно трансцендентного, пронесшегося сквозь неизвестность с целью, пока неясной».

Это его последние написанные слова. В эссе № 24 и вообще…

— Ну, и что дальше, где он теперь?

— Не знаю: может, умер, может, нет. Если он вбил себе в голову, что все его эссе написаны им по трансцендентной команде, а не лично его волей, то его натура может выкинуть любую штуку. Впрочем, все проходит. Говорят… В конце концов, если он сам додумался до такой идеи, то может и переиграть обратно. И не надо ни на секунду забывать, насколько он непрост. Есть у него одно эссе, которое написано все целиком ради одного-единственного слова. Последнего, естественно. Которое все путало, перечеркивало и опровергало. На первый взгляд, конечно. «Эссе № 5». Прочти, но лучше не читай. Не исключено, что двадцать четвертое эссе — это очередной логический вирус замедленного действия. Запущенный туда, в сторону генератора. Может быть, все 24 эссе имеют такую стратегическую цель. Освобождение разума человека от неволи его же…

От этого доктора Фауста можно ожидать неожидаемого. Но, что не говори, пропал! Не пишет и миру не является. Как Мелвилл. Герман Мелвилл. Был такой парень. Написал своего «Моби Дика», ну, и стишков там пару — и все. Тридцать лет молчал и умер. А оказался величайшим классиком Соединенных Штатов, да и мира, как выяснилось. Наверное, что-то осознал. Может, идею Сократа, который вообще не написал ни строчки. Платон, кстати, так и не врубился, почему. Но Мелвилл до этого своего сократовского понятия издал кучу книг. А вот Бобергауз ни до, ни после — ничего. Пропал в информативном хаосе. Семь лет ни весточки цивилизованному миру. А его оценили! Когда он пропал. Не все, конечно, — так не бывает. У всякой умнейшей мысли есть бредовая изнанка. Ну, если только ее и выискивать, то лучше рассматривать комиксы. Там конкретнее.

Эссе-то остались, что еще надо? В том, последнем, он писал, что душа человека завидует его телу — в плане возможности физически находиться в экстерьере окружающего пространства и, естественно, иметь возможность влиять на него, совокупляться с ним, изменять его, в конце концов. И поэтому пытается вырваться на волю любыми возможными способами. То есть — как-то поучаствовать реально в «цепочке уничтожения длительности», так он странно писал. Даже хотя бы в виде какой-нибудь случайной каракули во время передачи ее, души, фотографического образа на бумаге. Напиши десять раз подряд свой автограф — и увидишь, как она скачет на кончике пера. По его мнению, душа в основном тащится за телом и его желаниями, как рыба-прилипала за акулой. И пищит там что-то — советует. Дает рецепты. Лечит, короче. А акула слушает, да ест. Ну, а душа же — постоянно голодная. Ей пищи всегда не хватает. Но если — редкий случай — душа вдруг сумеет овладеть телом, — о! Это просто так не проходит! Тогда оно, тело, начинает болеть: то впадает в депрессию, то ботинки давят. Такие вот веселые дела. В общем, сплошные проблемы, вплоть до обморока. Не любит тело, когда им управляют. А само никогда не научится. Нет способностей. Да и существует-то оно только благодаря тому, что когда припрет, вот тогда-то душа может оказать небольшое влияние: научить уму-разуму, подсказать, что делать. Но только — чужая. Своя такое отмочит, что вообще все дело завалит. Рулить хочет, а не думать. Впрочем, по большому счету, своя — чужая, разницы нет. Так он считает.

— Коля, а он и правда оказывает влияние своими словами, поставленными не везде правильно. Я вот сейчас совершенно спокойна, как тот бегемот за окошком. А прочла только три странички.

— Бэтти, дорогая. Это, скорее всего, мой фирменный коктейль. А тот дружище так быстро не действует, хотя все может быть. Но в основном он кружит-кружит, как ястреб, над твоим сознанием, а потом неожиданно — р-раз, и он переплелся с твоими собственными мыслями. И уже не поймешь, где ты, а где он. Такая трансформация происходит. Но он — нормальный парень, поверь мне. Коктейли тоже любит. Еще налить?

— Давай! Чеснока побольше в киви!

Музыкант приготовил еще два коктейля. Положил трубочки:

— Держи! — Бэтти взяла. Чокнулись. Музыкант посмотрел ей в глаза. Она глядела на него, не отводя взгляда.

— За священный санскрит! И за красавиц из Ростова!

Бэтти улыбнулась и села в кресло по-турецки, скинув туфли на ковер:

— За убойные ножи повышенной убойности. И чтобы они в нужный момент оказались под рукой! — Музыкант покачал головой: — Согласен!

Потянули трубочки и сразу выбросили их. Бэтти отпила коктейль и спросила, вытянув ногу перед собой:

— А ты не боишься, что тебе неожиданно отдадут приказ лететь на запад, и мы не допьем последний коктейль? — Она невинно глядела на Стрелка.

— Ты думаешь, такое может произойти?

— Думать должен ты. Я могу только выдумывать. Я — выдумываю, а ты — думаешь. Ощущаешь разницу?

Стрелок посмотрел в окно. Все крокодилы и муравьеды почему-то глядели на него.

* * *

Трансконтинентальный лайнер А-300 с глухим рокотом втянул шасси, изменил угол атаки рулей высоты и стал напористо добираться до отметки воздушного коридора, указанной диспетчером. Курс: Токио — Лос-Анджелес. Обратная ходка. Экипаж тот же. Все мрачно уставились в свои приборы. О картах теперь не могло быть и речи. Командир экипажа сам, лично переоделся в форму технаря, извлек автопилот и программатор к нему, сунул все это в мешок вместе с записями «черного ящика» того дня полета (с воплями пилота из Бруклина «Фарт — это навечно!») и, опечатав, положил в свой сейф. Он явно не собирался отказываться от своего обещания достигнуть антитеррористического эффекта, задушив старшего инженера электронно-компьютерных систем аэропорта. Теперь командир не спал. Работали все кондиционеры. Он развалился в кресле и курил, мрачно просматривая международные нормативы адекватности переговоров авиадиспетчеров с пилотами авиалайнеров. Толстая сигара работала в полную силу. Все молчали. Командир откинул в сторону гигантский разговорник, придуманный идиотами, закинул руки за голову, повернул ее в сторону первого пилота и спросил:

— И долго еще будем набираться? Или запустить автопилот?

Если старого Джека клинило, то надолго, и рецепт был единственный: терпеть и не дергаться. Он был добрый человек. Иногда даже забывали про такое вот его обыкновение напоминать о своей второй ипостаси. Но если клинило, то уж клинило.

— Восемь сто, сэр. До полного набора пятьдесят четыре секунды.

— А! Пятьдесят четыре секунды? Посмотрим, посмотрим, — и уставился в альтиметр. Пустил клуб дыма. Спросил у штурмана:

— Джулио, ты, я слышал, собираешься жить дальше в случае, если мы врежемся в океан. Это правда?

— Шеф, это неправда! Это книжка. А откуда в них правда? Она просто называется «Жизнь после Смерти», и все. И больше ничего.

— Гм… — втянул сигарного дыма и прищурился. — Так какого же черта их тогда читать? Какого черта читать то, что заведомо есть дезинформация? Джулио, объясни старому дураку. Когда я летал бомбить Ирак, я читал. И верил в то, что там написано. Я читал Библию! И бомбы летели туда, куда мне было нужно. Они тоже не отрицали, что в той книжке написана правда. Так что же это читаешь ты?

Не меняя положения, старый Джек скосил глаза и уставился на объемистый том черного цвета, который лежал на полке возле штурмана:

— Это так долго пишут, какова жизнь после смерти? Ты меня заинтриговал. Дай-ка сюда книженцию!

— Шеф, это не она. Та была тоненькая брошюрка по сравнению с этой. А это… это… как вам сказать. Я случайно попал на презентацию… Вернее, друг моей жены… тьфу, что я болтаю? Друг моего знакомого дал билет моей подруге на презентацию этого автора. Она не захотела так далеко ехать, да и автор ее не интересовал, и она выбросила приглашение. Просто в комок его скомкала и швырнула в бассейн на площади Седьмого Восстания. Там как раз кафе наше стоит. Стоял там и я. И фонтаны заработали! Вы представляете: в тот самый момент, когда эта долбаная бумажка упала на сопло одного из них. И вот этот комок летит сквозь водяную занавесь, словно разведывательный «Мираж», — и прямо мне в лоб. Ну, попал, отлетел и лежит себе. Подбегает бродячий питбуль. Уставился на бумажку — на меня. Снова: на бумажку — на меня. Худой, паскуда; и вообще странно: я слышал, питбули в Японии запрещены. Ну, может контрабандный какой…

— Джулио, хватит болтать. Конкретнее! — дал комментарий кто-то из экипажа.

— Клянусь — питбуль! Худой, одни челюсти. Взял тот комок — пожевал, на меня поглядел, выплюнул и дальше молчит. Клянусь всеми Святыми Примадоннами, так оно и было. Кто мне не верит?.. — штурман вскочил и оглядел экипаж.

— Я, — сказал Джек. — Я тебе полностью верю. Успокойся. Что же было дальше?

— Дальше было то, что было. Я передаю хронологию событий. Та моя подруга слиняла уже давно в тумане фонтана, а эта сука или кобель, мне все едино, сидит в позе нападения и пялится на меня. И тут во мне что-то включилось. Наверное, от страха. Я сажусь напротив него, беру эту изжеванную бумажку и медленно разворачиваю. Вижу — текст. А эта паскуда зубастая на моих глазах прыгает в фонтан и шлепает на другую сторону, ну и с концами — исчезла. Читаю — приглашение на презентацию. Почти не пострадало. Полиграфия великолепная. Нахожу адрес, иду. Но что-то они напутали, Токио не Лос-Анджелес. На приглашении написано: улица Императора Гонорикава, 66. А у меня в голове цифры и буквы путаются, тем более похожие тут они, в Японии, — и прихожу я на Гомухарами, 99. Дохленькая такая улочка. И дом последний. До сотого не дотянули. Но перепутать-то я перепутал, а вот презентация была именно здесь. Они очень удивились, что я пришел, не хотели двери открывать, но увидели приглашение — и открыли. Поздоровались, кисло улыбнулись, сказали, что автор книги по странной прихоти устроил презентацию своей последней, как он сообщил, книги именно здесь, в Японии, в Токио. В приемном покое отделения для душевнобольных. Ему это так просто не обошлось. Большие деньги заплатил. Адреса напутаны не случайно, это его условие. Ну… и все. Вручили мне книгу и вытолкнули за дверь. Добавили, что я получил раритет. Книга имеет тираж тринадцать с половиной экземпляров. «А как это? — спросил я. — Не допечатанная одна, что ли?» — «Все в порядке, — ответили. — Ваша — допечатана».

— Дай сюда, — проскрипел авиалоцман Джек и, протянув руку, взял толстенный тяжелый том и положил перед собой. На черном кожаном переплете он прочел большие золотые буквы «Вольдемарус Бобергауз». А ниже — «Эссе № 25».

— Слышал, слышал я про этого астролога долбанутого, — проговорил Джек. — Такие вещи мочит — крыша у обесбашенных едет в обратную сторону. И это ты такое читаешь? — впился взглядом в штурмана лоцман. — А курс? Что будет с курсом? — он выругался по-ассирийски. — На одном рейсе два травмированных: автопилот и штурман. Я не могу себе представить, что будет с тем человеком, кто прочтет произведение Бобергауза такой величины, — он заглянул в конец книги. — Мать летающих ягуаров! 1332 страницы!!! Это конкретная атака на разум. Люди столько не читают! Твой питбуль был прав.

— Шеф, не переживайте, тут автор превзошел самого себя. Его не было слышно семь лет. Я не смогу прочесть это произведение. Я решил его вообще не читать. Это эссе абсолютно отлично от всего, что он написал. Он настолько изменил свой стиль подхода к реальности, что вряд ли это можно считать литературным произведением вообще. Это нельзя читать. Даже лучше и не открывайте.

Генерал воздушных карьеров подозрительно глянул на подчиненного:

— Уж не считаешь ли ты, что этот Магистр Пустых Нулей может своими буковками оказать влияние, способное вывести меня из себя? Меня, ветерана многочисленных боевых и еще более многочисленных бытовых битв? Меня, командира полубоевого авиалайнера? Х-ха! Вот и все, что ты можешь услышать!

Он снова втянул аромат сигары и с любопытством перевернул первую страницу. Штурман отвернулся. Командир смотрел некоторое время на страницу остановившимся взглядом, потом не торопясь перевернул вторую. Некоторое время изучал и ее. Перевернул третью. Потом обернулся к штурману и спросил:

— Ты за нее платил деньги?

— Какие деньги, это презентация. На титульном листе автограф автора — и все.

— М-да… Понятно.

Резким движением командир экипажа отодвинул боковое обзорное стекло и швырнул книгу в окно с высоты десяти километров. В кабине все сразу задубели от холода, — а он еще глядел ей вслед. Замигал датчик «разгерметизация». Старый Джек закрыл окно:

— Ты прав, ее читать не стоит. В Америку эта книга не полетит. Чутье старого Джека еще никогда не подводило. Все. Тема закрыта!

— Шеф, это же раритет! Память о великом человеке! Там его автограф..!

— Я могу тебе свой написать. И ты это хорошо знаешь. Таких бессмысленных книг, как это «Эссе № 25», видит Бог, еще не существовало. Это ясно с первой страницы. Я не прав?

Штурман молчал. Сказать ему было нечего.

— А теперь пускай пролетится над Тихим океаном и увидит, в чем правда жизни. Ладно, успокойся. Это же всего лишь кусок бумаги! Клянусь, я тебе напишу свой автограф на своей фотографии. А какое фотография имеет отличие от рукописи? Да никакого! Перед тобой на единственной страничке стоит человек, о жизни которого можно было бы написать немало. Не мало, а очень много. Но зачем? Вот он, стоит и смотрит на тебя. Чего писать о прошлом? Он-то всегда здесь. Верно, Джулио? Всегда!

Подбежал пуэрториканец: «Шеф, кофе?» — «Побольше коньяка». Забрел охранник с раскладным автоматом под пиджаком: «Сэр, все в порядке?» — «Да, Ахмед. Пока да. Но все может быть!» — «Понял!»

А-300 лег на курс и мчался в сторону Лос-Анджелеса, покидая Японские острова.

— Как там гидравлика вертикальных рулей? — спросил лоцман.

— Все в порядке, сэр. Давление в норме.

— Давление в норме — это хорошо. Ахмед!

— Да, я здесь, шеф.

— А что это за бригада русских подселилась к нам за десять минут до конца регистрации?

— Сейчас, минуту. Это… специалисты по спелеологии. В норы глубокие лазят.

— Не норы, а пещеры. И похожи они на тех, кто по норам лазит?

— Не думаю, что эти туда пролезут.

— А чем они занимаются?

— Пьют.

— Водку?

— Шампанское.

— Шампанское? И какое же?

— Если я не ошибаюсь, хорошее. Европейское.

«Странные русские. Странная книга. Странный автопилот. Чует душа старого летающего волка, что все это звенья одной цепи. Но какое до этого дело нам? Спелеологи залезли в норы, выпили шампанское и организовали презентацию «Эссе № 25», книги, за которую известный добряк Маккартни расстрелял бы. Ладно, дай Бог долететь. В самом-то деле я думаю совсем не так, как записано. У меня свои планы. Старый Джек никому никогда по-настоящему не подчинялся. Даже перу».

— Ахмед! Крикни там насчет кофе!

 

Глава 7. WWW. EVE

Зонд-невидимка со сборной командой на борту, пересекая границу за границей, несся на восток. Изредка вдали пролетали серебристые точки — реактивные лайнеры. Но аэростат шел по компьютерной программе, которая тщательно обходила все пассажирские линии, рискуя, правда, взамен получить в бок удар F-117 или Миг-37. Это, конечно, был вовсе минимальный шанс, но он был. На этот случай, при определенном сближении в зоне риска, предполагалось автоматическое снятие радарной и визуальной проницаемости и превращение в видимый объект. Теоретически, пока самолет разворачивался, изменив курс и проскакивая мимо, аэростат снова исчезал, меняя высоту полета. Конечно, это уже были шутки с нехорошим исходом. Считалось, что шанс минимальный, и окончательное решение оставалось за пилотом, получающим сигнал тревоги и имеющим некоторое время для принятия необходимых мер, исходя из ситуации.

Мерилин спала. Ее разбудил вызов по спутниковой связи. Это был отец. Он попросил дать ему все показания датчиков и приборов на мониторе бортового компьютера. Она медленно прочитала весь длинный перечень параметров. После недолгих инструкций по изменению высоты и курса полета отец проговорил:

— Маша, я хочу сообщить тебе интересную новость.

— Давай, я вся внимание.

— Мы уже говорили с тобой о нашей последней разработке.

— Ты имеешь в виду твой новый компьютер?

— Нет, это называется не так. Я имею в виду электронно-мыслящую машину АМ-технологии, которая создана на основании твоих теоретических разработок.

— Да, конечно. Я помню эти свои идеи. Не совсем хорошо, правда. Ты тогда даже и не прочел их. Так значит, все-таки из них что-то вышло?

— Вышло. В тот день я не прочел твои записи и очень жалею, что потерял много времени. Два месяца они у меня лежали в столе, и я, конечно, неправ. Девять месяцев ушло на практическую разработку твоих рассуждений. Девять месяцев. М-да. Могло быть гораздо меньше. Как ты там себя чувствуешь?

— У тебя все в порядке?

— Все в порядке. Ну, так вот. «Мерилин» — так мы назвали прототип, — имеет два, так сказать, сердца. Ну, вроде как два полушария человеческого мозга. Левое — система магнитных колец Мебиуса и второе, правое, — это абсолютно секретная информация, — электронный слепок генома человека.

Отец помолчал.

— Ну и что? — спросила Мерилин. — Это все, конечно, интересные новости, но я этого не касаюсь.

— Это еще не новости. Главные функции работы нашей машины обеспечивает правое полушарие — этот самый дешифрованный геном. Полный генетический код человека. И, кроме твоего, не подходит ни один другой. Система не запускается. Перебирали варианты суперкомпьютером. И поэтому у меня к тебе небольшая просьба.

— Да, говори.

— Ты должна знать, что я не суеверный.

— Да, не замечала.

— А ты знаешь, что такое суеверие?

— Ну, расскажи. Учиться никогда не поздно.

— Суеверие — это несформированная, мечущаяся между ответственностями, ждущая себе только прямой выгоды от исполнения, — в частности, ритуалов, причем только даром, без малейшей доли самопожертвования, — а поэтому абсолютно ущербная вера. Тебе понятно?

— Да уж. Хороша вера.

— Это суеверие. Так вот, я не суеверный. Я — верный!

— Кому?

— Как кому? Вере! Я верен своей вере.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать только то, что я верю. Я верю в то, что я не верю.

— И давно это у тебя? Такое состояние…

— Я понял, к кому явился Двурог. Пришлось много поработать, поднять документацию апокрифического характера, добиблейские стенограммы, двенадцатое евангелие. Много думать, анализировать. Но все это было зря. Ответ был известен сразу.

— И к кому же он явился? К тебе?

— К тебе.

— Ко мне?

— К тебе. Так вот моя небольшая просьба. Спроси его прямо: «Будда, ты пришел ко мне?» Настало время спросить. И это не суеверие.

Отец замолчал. Некоторое время молчала и Мерилин. Потом повернулась к Черному Принцу и, глядя ему в глаза, проговорила:

— Будда, ты пришел ко мне? Ты пришел к Мерилин? Ответь.

Черный Принц посмотрел на нее спокойным взглядом, и в голове у Мерилин прозвучало четко и ясно: «Мария, твое время пришло!»

Маша глядела на быка во все глаза. Она уже не сомневалась, что это не галлюцинация. И опять потеряла свое тело. Принц смотрел на нее широко расставленными глазами, и его мысли были ясны и понятны. Река, лес, птицы, воля. Мерилин спросила: «Где?» И услышала в ответ: «Ганг». Или не услышала? «Река Ганг?» — переспросила она, но звука голоса не было. «Река Ганг», — прозвучал в голове ответ. И снова вдруг осознала, что плывет по этой самой реке к Будде, стоящему на берегу. Она взмахнула длинными крыльями, взлетела ввысь и спланировала прямо к нему, опустившись рядом на воду: «Это все правда?» — «Это все правда». — «Я тебе нужна?» — «Ты нужна себе, а это одно и то же». — «Я не могу без тебя!» — «Ты будешь со мной». — «Я хочу быть с тобой!» — «Ты и есть я. И это так». — «А Майтрея?» — «Слов много, ты это поймешь».

Низкий голос Будды заставил Мерилин открыть глаза. Стояла тишина. Снова закрыв и открыв глаза, она произнесла: «Северная Индия. Река Ганг».

— Да, так я и рассчитывал, — подал голос отец. До этого момента он не произнес ни звука. — Вводи данные в компьютер, — проговорил он. — Я диктую.

Аэростат стал плавно делать разворот и помчался на юг, минуя коридоры воздушных авиалиний. Через несколько часов он завис немного западнее городка Тура, неподалеку от Ганга, на высоте трех километров. Отец, почти постоянно бывший на связи, приказал включить сканер и дал команду быстро снижаться, предупредив: здесь могут быть целые эскадрильи Миг-21, гоняющиеся друг за другом, так что не стоит долго испытывать судьбу. Когда до земли осталось метров пятьсот, Мерилин разглядела североиндийские леса и блестевшую голубую ленту Ганга, вид которого сжал ей сердце. Отыскав ровную площадку, «Плавающий невидимка» мягко упал в траву, раскинув двенадцать якорей на нейлоновых нитях. Солнце было над горизонтом, на закате. Мерилин подошла к выходу и открыла дверь. Затем вышла наружу и вдохнула в себя пьянящий воздух Дикой и Прекрасной Страны, где время остановилось. До горизонта расстилались горные кряжи и леса. Будда вышел следом за ней. Его попутчица была на нем. Была ли у крысы цель — неведомо. Но она сумела выбраться из лесной мясорубки и оказаться у берегов священной реки. У каждого свой путь. Мерилин повернулась и посмотрела Будде в глаза. Он ответил ей взглядом, в котором было все, развернулся и помчался вниз, к священным водам Ганга.

Великолепное расставание! Итак, Двурог приходил к Мерилин. Мессией Нового Мирового Порядка оказалась она, вскоре будучи размножена генетическими копиями навечно. Мыслящая АМ-технология, созданная эмпирически, внесознательно, и соединяющая в себе две противоположности — материю и нематарию, — это и есть Новый Мировой Порядок, которого никто не ждал в такой форме. Но форму не выбирают. Это поняли даже на берегах Ганга.

Закрыв люк и втянув якоря, Мерилин уже привычным движением нажала на пусковую кнопку, и аэростат взмыл вверх.

 

Глава 8. Ночь возле эндшпиля

Музыкант лежал в фаянсовой ванне круглой формы и гигантских размеров, раздумывая о бытии. Из-под плотной пены была видна лишь его голова. Протянул руку, включил гидромассаж. Да, вода — это хорошо. Телефон экстренной связи с шефом стоял тут же, неподалеку. Молчал. И вдруг зазвонил особой тональной мелодией, означающей, кто звонит. Шеф. Звонил шеф. И правда, пора бы уже.

— Коля, добрый вечер.

— Добрый вечер, Николай Николаевич. Хотя, в общем, у нас полдень.

— Слушай, какой там Николаевич? Мы что, на телевидении?

— Я понял, Коля. Понял.

— Значит, так: что у нас со списком?

— Список закончен.

— Ты выполнил все пункты?

— Даже больше. Список расширен и закончен. — Музыкант облокотился о край ванной и уронил телефон в воду. Пошарил на дне, вытащил: — Алло?

— Что «алло»? Я спрашиваю, как расширен?

— Кроме всего остального, я был внутри и сделал четырехмерную томограмму.

— Ты был внутри?

— Пришлось рискнуть. Но дело стоит того. Схема маршрута ориентировочно готова. — В телефоне прошла пульсирующая волна: сменились кристаллы защиты от прослушивания.

— Я рад, я очень рад. Спасибо, Коля! Ты просто молодец. Все пункты! Ладно, как у тебя дела?

— У меня дела в порядке. Отдохнул хорошо. Объект изучил. К местности адаптировался. Жду указаний.

— Сегодня вечером я буду в Токио. Мы встретимся и кое-что обсудим. Пришло время серьезной работы. Сейчас у вас полдень? В девять я тебе позвоню и скажу, куда подъехать. Будь здоров. Привет даме! — Бизон отключился.

Ну и ну! Музыкант поглядел на Бэтти:

— Тебе привет!

— Мне? — Бэтти в кимоно сидела в шезлонге напротив бассейна и феном укладывала волосы.

— Ну, не я же дама.

— При случае твоему шефу — тоже привет. Он, наверное, так начитался своего Барона Мюнгхаузена, что видит все сквозь границы и стены.

— Да, Бэтти! Он такой.

Музыкант нырнул, проплыл под стеной и оказался в помещении для переодевания. Вытерся большим полотенцем, привел себя в порядок, надел легкий летний костюм белоснежного цвета и вышел к Бэтти:

— Ну, как ты себя чувствуешь после гидромассажа?

— Мне было маловато.

— Больше нельзя, наступает привычка.

— Думаю, у меня это произошло бы нескоро.

— Вся суть не в скорости, а в том, чтобы этого вообще не произошло. Иначе окаменевшее тело идет ко дну. И его вылавливают сетями.

— Сколько слов! Коля, может, лучше без слов? А повтор массажа…

Раздался звонок внутреннего телефона. Музыкант подошел и поднял трубку. — «Извините, к вам посетитель». — «Кто?» — «Мистер Катаяма». — «Будьте добры, пропустите его». Через пару минут прозвонил мелодичный колокольчик, Музыкант открыл дверь и зашел Катаяма. Огляделся и сел в кресло. Посмотрел на коктейли, на розовую Бэтти в кимоно.

— Выпьешь? — предложил Музыкант.

— Да нет, спасибо. Руль.

— Да ладно, РУЛЬ! Мой фирменный, из российских секретных ведомостей, рецепт. Впрочем, как угодно. Но я тебе его все равно приготовлю.

— Спасибо. Я поймал свою француженку. Повезло: пару часов — и опоздал бы. Не хотел вам про нее говорить, чтобы не сглазить. Ну, и все решилось. Она очень интересная дама, и все хорошо понимает. Самое любопытное, что у нее четыре паспорта — и все действительные. На одном из них вы и впрямь с ней похожи, сударыня. Такие же стодолларовые косички а ля де негро папуасо.

Он протянул Бэтти паспорт. Та взяла документ и вгляделась в псевдосебя. Лицо славянское. Серые глаза. Чувственные губы. Взгляд… Да, красавица. Бэтти почувствовала неясное волнение. Она села у косметического столика и, не обращая ни на кого внимания, стала медленно-медленно ретушировать, выравнивать и вскоре совсем исчезла в зеркале.

Катаяма взял паспорт и прочел: Мария Анатуэтта Марсо. Звучит, как в титрах Голливуда. Японец внимательно оглядел Бэтти:

— Вы можете быть совершенно спокойны. Паспорт ваш. Марсо подарила вам его в знак дружбы и женской солидарности. У нас здесь этот номер пройдет и в полиции, и на таможне. Мы же не в Израиле. Уверяю, никто даже не будет вглядываться в изображение на фотографии. Зачем? Оригинал гораздо любопытней.

— Вы уверены? — озабоченно спросила Марсо.

— Да, я уверен. Даже больше. Поверьте русско-японскому стереовзгляду. Но не увлекайтесь. Красота — страшная сила.

Катаяма встал с кресла:

— Я поехал, мне надо спешить, увидимся позже. Телефон Марсо на листочке в паспорте. Может, когда-нибудь пообщаетесь. Номер введи в память своего телефона. И не забывай кодировать банк телефонных номеров. Шифр должен состоять из не менее чем шестнадцати символов. И установи режим блокировки после третьего неправильного ввода кода. А листок сожги. Хао, я все сказал.

И вышел.

* * *

Директор параллельного управления «Славянского Триумвирата» и его начальник разведки сидели в ресторане на вершине Эйфелевой башни, возвышаясь над всем Парижем. Башня Эйфеля была очень хорошо защищена в плане помехоустойчивости и подавления всех сканирующих сигналов предполагаемого прослушивания в системе координат аудио-видео. Эта здоровенная железяка не раз выручала при необходимости замутить сигнал записи речевого общения до полной невозможности калибровки и перевода ее в цифровую. А аналог — это неинформативная запись. Это современный гусиный чернилоноситель: что успел, то и записал. Короче, ничего. Странное совпадение, но Эйфель, не зная о будущих технологиях и спутниковых разведывательных сканерах, соединил детали башни в такой конфигурации, что спутники даже не настраивали на нее резонансные контуры своих радаров. Уловить было невозможно ничего.

На столе лежал генератор-глушитель всех систем звукозаписи. Тем не менее, они говорили вполголоса и старались не шевелить губами, чтобы не сняли информацию семиотически — с движения губ. Охрана сидела через два стола и пила минеральную воду. Все были в черных очках повышенной чувствительности к отражению оптики, чтобы заранее определить бинокль или оптический прицел.

— Феликс, — проговорил разведчик. — По моей линии все готово. В Токио обеспечен прием на самом высоком и качественном уровне. Когда наш друг последний раз выходил на связь?

— Вчера вечером. Через два часа я должен назначить ему место встречи. Где-нибудь рядом, не слишком далеко — это его слова. После нас он собирается еще попасть на благотворительный вечер в Монте-Карло. Меня удивляет, насколько он уверен в себе. Это поразительно! Но это действует. Я начинаю машинально подумывать о мирном исходе конфликта. Да нет, нет, это только в теории, — быстро среагировал Феликс на круглые глаза разведчика. — И еще нюанс. Неделю назад он зарегистрировал фирму — акционерное общество. На имя дочери. Не в Лихтенштейне, не на Мальте, а в Нью-Йорке. Теперь ясно, судя по многому, что он давно к этому готовился. Угадай название фирмы.

— «Славянский Бизон».

Феликс повернулся и посмотрел на разведчика удивленным взглядом:

— Правильно! Ты знал?

— Если б знал, я бы доложил. Нет, просто профессиональная интуиция.

— Акционерное общество открытого типа… Что бы это значило? А деньги? Со счетов триумвирата он не может взять ничего. Неужели и правда продал быка? Да шучу я, шучу. Но деньги у него явно есть. И столько, сколько нужно.

— А сколько нужно?

— Много.

— Все понятно. Еще полгода назад я начал замечать, как теперь оказывается, его деятельность. Я не знал, что это он. Мы же отслеживаем весь рынок вообще. Появилась реклама новой символики. Мы, как обычно, присвоили ей порядковый номер, и все. Номер «Питон-236». И под этой комбинацией у нас проходит, оказывается, «Славянский Бизон». Интересно, интересно… — Разведчик пошлепал пальцами по своему миниатюрному ноутбуку: — Я тебе, в таком случае, сообщу еще кое-что. «Питон-236» эмитировал акции номиналом десять долларов за штуку. Готовился долго, мы отслеживали. И дело, как вижу, стоило того. Ты знаешь, каков объем пакета акций?

— А есть такая информация?

— Есть. Только первый пакет он эмитировал количеством 50 000 000 акций.

— Пятьдесят миллионов акций..? Что он затеял?

— А вот это я хочу у тебя спросить. Стратег — ты.

— Ты вполне уверен, что «Питон» — это Бизон?

Разведчик странным взглядом посмотрел на шефа:

— Вполне. Могу дать распечатку всей проделанной работы. «Питон» — это Бизон однозначно, к сожалению.

— Не весьма ты меня обрадовал такими бородатыми разведданными. Нет, я понимаю, что ты сделал все, что мог. Но… поздновато произошла идентификация. Скажи хоть, что ты лично думаешь по этому поводу?

Разведчик не выдержал, вытащил уже забытую трубку и прикурил ее, как маленькую никотиновую мину кумулятивного действия, внедряемую всем окружающим в дыхательные пути. За соседним столиком закашлялись. Выпустив клуб дыма и сразу став спокойней и сосредоточенней, начальник разведки вдумчиво сказал:

— Непонятная ситуация! — и прищурился, разглядывая дымовые разводы. — Но ясно одно: ему есть чем торговать. Эт-то очень любопытно.

Помолчали, разглядывая Париж.

— Я тебе сообщу еще более любопытные вещи, — сказал в ответ Феликс. — По моим данным из глубоко закрытых источников, он собирается работать с компьютерными технологиями. Донесения, правда, были туманные. Из Лондона. Тогда я всему этому не придал значения. Он же бывший специалист по электронике. И еще пришла информация. Из России. Там он собрал большой отряд инженеров по сверхвысоким технологиям. Суперкомпьютер там у него один из лучших. Такой, наверное, только у ФБР. И они работают на его секретном заводе на юге России. Это его зона влияния, но мы выяснили, что он там разрабатывает, — Феликс отпил из бокала и грустно сбил пепел в пепельницу. Вздохнул:

— Ты знаешь, возможно, таким путем и происходят прорывы в сбыте товара. В конце концов, почти все начинали с мелочевки. Но я, наверное, уже недостаточно молод, чтобы понять все это. И все-таки я генерал, а не коммерсант и не чиновник. Не знаю… Бизон не дурак, он думает, что делает, — Феликс посмотрел на разведчика. — У него полным ходом идет работа над электромясорубкой, управляемой самим мясом. Сервис для домохозяек. Подробности — в докладе. Разрабатывается электронный датчик определения настроения у собаки. Ну, наверное, нужная вещь. Потом, что там еще? Конструируют приспособление, подключаемое к компьютеру и способное через датчики на голове записать яркий сон, чтобы — в спящем состоянии, естественно, — воспроизвести его еще раз, с большой долей правдоподобия. Любопытно, правда?

Разведчик, прищурившись, смотрел на Феликса и слушал. — И последнее. Ты не поверишь — идет полным ходом разработка электрических летающих ворон, — Феликс печально посмотрел на разведчика. — Последняя разработка, откровенно говоря, меня добила окончательно. Он что, хочет этими штуковинами заманить акционеров? Я повторяю: это информация моих внедренных людей. А я им верю. Мясо, прокручивающее само себя? Я похож на сумасшедшего? А мне кажется, что я не в себе. А точнее — Бизон сошел с ума после той неразберихи с ракетами возле Явы. Впрочем, он там сам посводил кое-кого с ума. Кто догадывался, что он прячет в кустах зенитные комплексы последнего поколения? — Феликс помолчал, помешал трубочкой в бокале с шампанским. — Летающие вороны на электротяге… Этакого бреда я еще не видывал. А живые куда делись? Кто купит электрическую ворону? Зачем она нужна? Ну, фламинго, скажем, или павлин, страус, наконец, но — ворона..? Хм. Наш друг устал, я вижу. Устал. Не может же быть у него военного заказа на партию ворон? Как ты думаешь? — он задумчиво посмотрел на начальника разведки. Тот подцепил на вилку лангуста и стал вертеть, разглядывая:

— Заказ на партию ворон? Феликс, да ты соображаешь, что спрашиваешь? Нет, не может у него быть такого заказа хотя бы потому, что он шел бы через триумвират. Я уже не говорю о самой ненормальности вопроса. Ты уверен в точности донесения?

— Да. Это надежный человек.

— Значит, Бизон рехнулся.

— Бизон рехнулся. М-да-да… Бизон… сошел… с ума. Бизон сошел с ума?

Минут пять оба молчали и обдумывали ситуацию. Разведчик стал сосредоточено выбивать трубку. Наконец Феликс отодвинул шампанское и, налив себе из квадратной бутылки имбирной водки, залпом выпил и кинул в рот огурец:

— Бизон сошел с ума? Ха-ха! — захрустел огурцом, налил еще рюмку и снова выпил. — Не верю! Не ве-рю!!! У меня есть своя, последняя ступень точности разведданных — вот здесь! — он постучал по голове. — И она мне говорит: Феликс, тебя разводят. Филя, тебя разводют! Он, как юный следопыт и верный ленинец, может заниматься всем, чем угодно, — но только не эмитировать акции на такую бешеную сумму под производство мясорубок и ворон. За акции надо платить. А платить просто так, вернее — дарить деньги Бизон не любит не менее всего остального человечества. Не верю!

— Что-то ты, Феликс, загнул. Может, там все попроще? У оперативной работы глаза велики. Надо прищуриться — и сразу все станет понятнее. Если ты так убежденно говоришь, что тебя разводят, дурачат то есть, — значит, тебя в самом деле разводят. Это же так просто. Зачем столько эмоций? Мы же с тобой знаем, что все разводят всех, и это совсем не новость. Новость — это когда к тебе пришла правда на своих коротеньких ножках. Она такая маленькая и хрупкая, что ты своими воплями ее просто убьешь. Но ты же знаешь, какова ее цена, этой маленькой и хрупкой неврастенички. Она бесценна. И поэтому не спеши со своим «Не верю!!!». Не спеши! Агентура из Лондона — высшего уровня. Ей верить можно. Хотя она толком ничего не сообщила, но и бредовых электроворон не повыдумывала. А у нас в России ментальность еще столь не удобрена поколениями испуганных сомнамбул, основой разведывательного дальнего обнаружения. Наша братия серьезно не подходит ни к какому вопросу, кроме финансового. Внедрение дезинформации — обычное явление. И даже дезинформация тоже имеет свои котировки, в зависимости от убедительности. Работа русской агентуры ой как специфична! Ой как специфична! Мне ли и тебе ли это рассказывать? Ты же все прекрасно знаешь, да подзабыл маленько, наверное. Вороны электрические! Надо хорошо проанализировать подобные донесения, даже при полнейшем твоем доверии к агентуре. Она сама не ведает, что сообщает. Лондон одно слово, и то коротенькое, выдавит, а девяносто девять оставит в уме — перепроверить. Ну, а у нас же все наоборот. Думают, что и правда — чем дальше в лес, тем больше дров.

— Ты прав, ты прав. В общем, мы выяснили, что толком ничего не выяснили. Это уже большой результат. Данные по российскому заводу будем уточнять. Лондонский источник должен расширить свою мысль. Компьютерные технологии включают в себя слишком много. Пусть конкретизирует, — согласился Феликс.

— Переведи этот источник на меня. Я думаю, у меня он даст более ясный текст.

— Хорошо, мы это решим. Но меня волнует один вопрос, всплывающий сейчас, в свете нового проекта Бизона. Я могу тебе напомнить контрактные условия существования нашего сообщества «Славянский Триумвират». Один из пунктов, подписанных много лет назад, гласит: если один из трех управляющих занимает на рынке личную позицию, троекратно превосходящую по прибыли весь триумвират, то статус корпорации, именуемой «Славянский Триумвират», аннулируется, и она переходит в синдикат под управлением этого управляющего. Управление всеми активами трансформированного предприятия осуществляется централизованно и единоначально. А именно — директором синдиката. Все это, конечно, маловероятно, точнее — даже невероятно. Но закреплено юридически. Точно, определенно, без малейшей возможности разночтения. Ну, как пунктик?

— Знаю, знаю я об этом параграфе. И понимаю, что ты имеешь в виду. А чем он может торговать на таком бешеном рынке? Определителями настроения у собак? Или мясорубками? Да неужто еще и компьютерными технологиями? И не просто торговать, а так, как никто не торгует уже давно. Пятьдесят миллионов акций. Хорошая цифра, но где найти столько дураков? Или ты встречал инвесторов-филантропов? — продолжал сомневаться разведчик.

— Не знаю. Я не знаю, на чем там можно подняться, кроме наркотиков, да и то уже не поднимешься. Его туда и не пустят, в конце концов. Но Бизон недаром выбросил кучу денег на эмиссию. Что-то удумал, верно? А ты можешь себе вообразить ситуацию, что он и правда нашел какую-то лазейку, и его акции прыгнут, как арабские скакуны, и помчатся в гору? А? Куда тогда поскачем мы? Акций на полмиллиарда долларов только в первом транше. А каков второй? Все же Бизон до идиота-дилетанта не дотягивает.

Феликс впился зубами в хрустальный фужер с шампанским и стал медленно делать глотки и думать, думать. Это иногда помогало. Пятьдесят миллионов акций номиналом десять долларов размещены на Нью-Йоркской фондовой бирже. Он включил компьютер в сотовом телефоне, нашел курс акций «Славянского Бизона». Покупок — продаж нет. Курс — десять долларов.

Шампанское медленно поступало в организм и пыталось расшевелить предвидение будущего. Ничего не прорисовывалось. Разве что Бизон держал какого-то кота в особом мешке. В простом — не утаишь.

* * *

Бизон с Музыкантом сидели в столовой и пили чай. Столики были заняты таксистами, госслужащими, курьерами, полубродягами и сонными полицейскими, сменившимися со службы. Были также молодые семейные пары. Время ужина, а готовить не надо — есть дешевая столовая. На каждом столе стоял автомат, из которого за монеты можно было извлечь многое. Стаканчик теплой водки — сакэ. Дымящийся горячий бутерброд или пиццу. Жареную рыбу. Чашку чая, кофе или бульона. Тарелку креветок. Кинул набор монет или сунул иеновую купюру, нажал нужную кнопку — и все. Не надо надрываться «Гарсон!!!». Необходимый продукт, не торопясь, выползет по ленте из глубины кухни, расположенной этажом ниже. Японское двухсотлетнее одиночество научило рационально мыслить. Эта рациональность вползла даже в такие сферы, где места ей определенно не могло быть. Нашлось! Нашлось место и там! Презервативы, поющие тоненькими голосами «Сегодня день для девочек, девочек, девочек…». Хорошо это или плохо? Буддизм, синтоизм ответа не дают. Прячутся за улыбку неясного происхождения. А смеяться-то по какому поводу? По поводу того, что какой-то озабоченный химик с другом электронщиком, желая заработать чужие деньги, советуют, как, что, где, когда и кому делать с женой (или не женой) в постели (да хотя бы и в поле)? И эти штуковины продаются в помещениях, где люди принимают пищу. Начало декаданса цивилизации, не меньше.

Но все равно приятно зайти, сесть за столик, задвинуть штору — и кидай в автомат монеты, пей, ешь, сколько хочешь, а кругом — никого. Как у себя дома. Лучше! Жены нет. Никого нет. Ты один — и мысли. Красота! Японцы соображают, как объединить духовное с материальным. Исключительно при помощи еды, принимаемой в одиночестве.

…Бизон внимательно осмотрел Музыканта. Оценил его серьгу с крошечным бриллиантиком и свежесть лица, не отягощенного тупыми буднями — ступенями, ведущими в ад. Негромко спросил, кинув монету в автомат, заказывающий пиццу:

— Как настроение, Коля? Ты, я вижу, здесь полный адепт. Кието-сан? Или что-то аналогичное?

— Настроение в порядке. Ник-Колай, вот так многим почему-то нравится. Что-то вроде Миклухо-Маклая.

Бизон улыбнулся:

— Ты знаешь, вот прошел бы мимо тебя вплотную на улице — и не узнал бы. Не узнал бы совершенно. Ты изменился. Имидж не при чем. Перемены идут медленно, но верно. Изнутри. Так же, как растут деревья. И результат так же необратим. Старая истина. В общем, Ник-Колай, ты вырос в представителя концерна «Славянский Бизон». Не совсем медленно, но верно.

— А что это такое?

— Это то, о чем мы с тобой еще долго будем говорить. Теперь к делу. Где все схемы и план?

— В ячейке хранения. Как и решили.

— Ты сделал все, как положено?

— Да, даже больше. Я сделал томограмму всего дома. Сквозное четырехмерное сканирование помещений. Я имею в виду также время прохода по всем маршрутам в доме. Персонал определен. Два человека. И, возможно, я теперь знаю об этом доме-дворце больше, чем строители и тот, кто там бывает. Но там никто не бывает! Очень редко выходят на рынок за продуктами. Правда, в последний день — вчера, — стало ясно, что кого-то ждут. Появилось движение. Все увидишь сам на видеоотчетах.

— Это радует. Да, тебе привет от Мерилин.

— Спасибо, спасибо. Как она?

— В порядке. Сейчас путешествует. Она любит экзотику.

— М-да! Кто ее не любит, экзотику. Когда все в порядке… — вздохнул Музыкант.

— Ну, порядок дело такое. Это идет от головы.

— Знаю, Коля, знаю, что ты хочешь сказать. Но у нас маленький выбор.

— Да, ты прав. Хорошо, хоть вообще какой-то есть. Я иногда сомневаюсь и в этом.

— И мне на эту тему в самолете лекцию уже прочитали.

— Ладно, я тебе тут подарок привез.

— Подарок?

— А что, мы же сколько лет знакомы? Вот-вот. Ты вроде бы, помню, грешил живописью. И у тебя очень неплохо получалось. Особенно космические сюжеты. Луна у тебя хорошо получалась. Чего это ты бросил?

— Выдохся. Устраивает?

— Вполне. А я тебе картину купил на исторической родине.

— Картину? Коля, ты шутишь. Жидкокристаллическую?

— Да нет, обыкновенную. В Киеве, в подземном переходе возле консерватории. Ты знаешь, не удивляйся. Но она, эта картина, меня чем-то взяла. Хоть я, ты сам знаешь, как эти вещи вижу. Никак я их не вижу. А эту — увидел. Глухонемой художник продал. И ты знаешь, уперся: такую цену заломил, что я вначале плюнул, а потом подумал, что настоящая самооценка стоит настоящей цены. Картина дома осталась, в сейфе. Таможня — сам знаешь, зачем тащить туда-сюда шедевр. Я тебе привез фотографию, — Бизон полез в карман и вытащил фото. — Держи. Любуйся.

Музыкант взял в руки отпечаток и стал смотреть. На картине был волк в форме полковника Советской Армии и своенравно глядел на него. Позади был пейзаж. Внизу подпись: Яша.

— Любопытная картинка. Спасибо, спасибо… Прямо с подтекстом каким-то. Собака в военном кителе. М-да-а!

Бизон взял из рук Музыканта фотографию и удивленно стал ее рассматривать.

— Ты знаешь, эти «кодаки» и «полароиды», по-моему, полную шару начали гнать. Да на картине такого нет! Тут что-то мутно снято, глаза плохо видно, и вообще… Ладно, выбрось. Поглядишь оригинал. Там изображен полковник, типа тебя, с характером. Только немного форма одежды нарушена. Китель не застегнут и под ним — свитер. Но взгляд, взгляд! — Бизон внимательно посмотрел на Музыканта. — Ты же знаешь, что я не куплю неинтересную вещь. Этот глухонемой и сам стоит того, чтобы с ним пообщаться. Чувствуется свой парень. Яша! Добрая душа. Но две тысячи содрал.

— Сколько?

— Две тысячи.

— Наших?

— Да нет, общих.

— С ума сойти. Спасибо, Коля, за подарок.

— Ладно, у нас есть немного времени. Проедемся до твоего отеля.

Они вышли, сели в автомобиль, тот плавно отъехал со стоянки и влился в горящую огнями автостраду. Немного помолчав, Музыкант сказал:

— Коля, я делал все в соответствии с твоими указаниями и не прокололся ни разу… — внимательно оглядел пышногрудую рекламу. — Кроме одного.

Бизон чуть не остановил машину:

— Что ты имеешь в виду? Быстро рассказывай!

— Это совершенно не касается моей миссии.

— Все, что ты здесь делаешь, включая утреннюю гимнастику и вечернюю молитву, касается твоей миссии.

— Да-да, ты прав, — и Музыкант рассказал историю про буддистку-стенографистку-снайпершу.

Бизон помолчал, обгоняя машины:

— И что было дальше?

— Мы ушли. Следов остаться не должно было. Может быть, ты скажешь, что надо было застрелить официанта, но мы этого не сделали. Кончились патроны. Но, я думаю, и при их наличии узкоглазого кончать не стоило бы. Это была бы уже не гипотетическая разборка, а чуть ли не ограбление кофейни. Здесь этого не любят. Когда стреляют в пианистов…

— Охотно верю историческим словам. А дальше?

— Гильзы от револьвера я выбросил далеко от кафе. А мадам буддийская ведунья тридцать второго калибра сидит у меня в номере и теперь она — Мария Анатуэтта Марсо. Новый французский паспорт. В миру же Бэтти Тейлор. Она наполовину русская. Ищет же ее банда буддийских монахов во главе с так называемым Сыном Будды, — это некий Сандрони, не японец, неместный, — откуда только черти приперли. Экземпляр многокровный и довольно редкий. На четверть цыган, на четверть японец, ну и еще там пара четвертей примешалась. Умный, хитрый и злопамятный. Ищут ее по всему Токио, и ищут с пристрастием. Все люди Сандрони в самом деле жаждут ее найти, ну, и разорвать на части, наверно. Не венок же на голову. Тут уж такое у них воспитание. Секта — группировка обширная. Полный контакт с якудзой — местной мафией. Население якудзу боится, а этих вроде бы уважают. За святость. И у них шанс вполне есть. Сумму премии они отвалят немалую. Сандрони придется показать размах. Иностранную убийцу священников будут искать семьями по вокзалам, кинотеатрам, барам, казино и туалетам. Каково? И это вполне реально! Кто же не любит деньги? Особенно в Японии. Да они за одну иену удавятся, лишь бы она им досталась! Теперь наша Бэтти суперстар намбе Ван…

— А где ты взял французский паспорт?

— Знакомый достал. Знакомый таксист. Сидел в России на зоне, язык выучил, ну, мы и подружились. Отличный парень. Правда, совсем одинокий. Катаяма-сан. Ты его увидишь, если захочешь. У него с французами, из посольства, тоже связи наладились. И тоже через русскую зону. Ты представляешь — скрытый центр подготовки знакомств в экстремальных ситуациях! Неиспользованный потенциал! Ты прогони, конечно, этого Катаяму по своим суперкартотекам, но я сразу тебе скажу: не мучай машины. Это чистый человек. Пообщаешься — поймешь.

Машина на большой скорости обошла мотоциклиста. Бизон усмехнулся:

— Коля, я тебя не узнаю. Передо мной другой человек. Ведь это ты, Коля?

— Я-я.

— И какая метаморфоза с тобой произошла? Ты же так не хотел ехать в эту командировку.

— Что тебе сказать… Привычки — цепи. А пилы — в чужих руках, к сожалению. Но ты запустил необратимый процесс. Сорвавшийся с цепи бешеный пес несется вдаль по дикой дороге, ни лева ни права не ведая, а лишь горизонта линию, а смысл-то и вовсе не в линии, а только в процессе бега.

— Это ты что, о себе так?

— Да и о тебе, наверное.

— Да, на тебя Япония влияет с каким-то уклоном.

— Ты прав, тут у всех свой уклон, иначе на таком маленьком пространстве не поместилось бы столько людей. И каждый клонит в свою сторону. Любопытная цивилизация. Я уверен, это результат двухсотлетнего железного занавеса. Был у них такой. Двести лет здорово цементируют. И учат прагматично думать. А идиллические церемонии — для дураков. Чтобы поумнели.

— Да-а, ты становишься специалистом, очень быстро…

— Просто учитель хороший — Катаяма. И его эликсир мудрости — священное японское пиво.

— Коля, да ты, оказывается, гений тактической психологии. Гений был в тебе скрыт в зародышевом состоянии, и я это чувствовал. Но вот он дождался соответствующих условий и не стал зря терять время. Я рад, что у тебя все удачно сложилось с планом. Но твоя форс-мажорная подруга может нам доставить много проблем. Ты это понимаешь вполне хорошо. Я, конечно, не могу предложить выкинуть ее на улицу, и пусть добирается домой, как сумеет…

— И что же ты тогда предлагаешь?

Бизон помолчал, следя за дорогой. Прикурил сигарету, включил вытяжку:

— Предлагаю вести себя осмотрительно. Много не есть, много не пить и максимально преобразиться в свою Марсо — это раз. Ну, и берем ее в свою группу — это два. Я прав?

— Шеф, ты всегда прав!

— В конце концов, специалист по санскриту, так хорошо владеющий револьвером, думаю, нам помехой не будет. Говоришь, шесть выстрелов из «Магнума» — ни одна пуля мимо и два трупа?

— Еще каких! У нее идеальные инстинкты.

— Да, ты тут поработал. Тебя можно на Марс высаживать. А, ты еще и куришь!

Они подъехали к отелю с муравьедами. Здание светилось цветными арочными окнами.

— Быстро забирай ее, я вас жду здесь.

Музыкант вышел, зажав в руке коробку с патронами для «Магнума». На всякий случай, все бывает. В номере взял у Бэтти револьвер, заполнил патронами и положил ей в сумочку:

— Собирай вещи, красавица. Мадемуазель Марсо будет спасена от злобных лап японских цирюльников.

— А кто это — цирюльники?

— Это те, кто отрезает головы надоевшим им красоткам.

— Ой! Я сейчас, быстро!

— Вот и я о том же.

Спускаясь по лестнице, Музыкант отметил выпученные глаза администратора. Марсо была неотразима.

* * *

Бизон сидел в своей машине, смотрел в окно и ждал вызова Феликса на компьютер. Генерал засекреченных финансовых потоков рассчитывал, что его планы верны, и потому Феликс предложит ему встречу в Токио. Множество фактов указывало именно на такой вариант. Если же тот предложит встречу в другом месте — валится вся операция. Бизон знал, что у Феликса в Токио есть недвижимость, принадлежащая ему и доставшаяся в наследство. Много лет назад здесь жил его родственник по линии матери. Эта информация считалась закрытой. На этом и основывался базис, на котором строились все последующие расчеты. Феликс довольно часто бывал в Токио. Здесь у него были личные финансовые интересы неясного происхождения и, предположительно потому, в Японии он чувствовал себя вполне уверенно. Более того — во времена его работы во внешней разведке он имел конкретное отношение к Токио и его району. Бизону это было доподлинно известно.

Дом был выстроен в русском стиле, с башенками по углам и слуховыми окнами. Дворец — называл его Музыкант. Именно этот дом он изучал и фотографировал все время, что находился в Японии. И даже однажды ранним туманным утром, когда управляющий и повариха уехали на рынок, сумел посетить его, усмирив бдительных псов одним очень эффективным средством, проверенным на бешеных быках: усыпил мохнатых, хоть и злобных, но любителей хорошо поесть и сладко поспать. Четыре пса размером с теленка лежали по периметру усадьбы и что-то ворчали, не открывая глаз, — наверное, вспоминали детство. Это было смело! Музыкант рискнул: обошел все здание, проверил все двери и записал на видеокамеру изображение во всех спектрах излучения. Больше тайн не было. Покидая здание и проходя по газону, наступил на хвост собаке, здоровому черному псу. Тот взвыл, повернулся на другой бок и, подвывая, продолжал спать. Музыкант имел дело с животными, но сердце все же заколотилось. Тихонько перелез через забор и растворился в тумане, закутавшись в кимоно.

Родственник Феликса много лет назад использовал здание для каких-то религиозных обрядов по системе известной в определенных кругах сударыни Блаватской. И держал в глубокой тайне его местоположение, считая теософию самой великой и поэтому засекреченной системой оккультных эзотерических знаний. Полурелигиозные познавательные встречи закончились странной смертью (или полусмертью — детали неясны) того родственника. После чего кружок любителей общения с духовным космосом распался и, так как все были русские, — растворился и исчез навсегда в бескрайних просторах российской пустынной пучины. А дом остался.

Феликс не афишировал своего иностранного наследия. Все следы, как смог, уничтожил и считал дом точкой отхода, берлогой, норой, блиндажом без адреса, известного в деловом мире. Исключая Бизона. Тот прознал о японском пристанище, но молчал. У всех свои интересы и, в конце концов, Бизону было все равно — есть или нет недвижимости у Феликса в Японии, а вот глядь — и пригодилось. В этом просторном строении с хитроумной архитектурой и нетрадиционными нововведениями Бизона можно было прикончить безо всяких проблем вместе с его охраной. Чего стоили только отодвигающиеся и переворачивающиеся полы, потолки в туалетных комнатах, опускающиеся до пола при блокировании дверей (любопытно, а причем здесь теософия?), камины, накапливающие в специальных емкостях угарный, очищенный от запахов газ, выпускаемый ими в помещение в определенное время, инфразвуковые генераторы, сводящие с ума и способные заставить человека умереть от страха, закрытые террариумы с голодными плюющимися кобрами, подающимися по трубопроводам в любую комнату в нужном количестве, и наконец, банкетный зал, где к каждому стулу вокруг круглого стола была подключена линия сверхвысокого напряжения, а пульт управления был прямо тут же, у места хозяина.

Веселенький домишко. Бизон, дочитывая отчет Музыканта, даже начал смеяться. Вот в такое гостеприимное место получил приглашение прилетевший в Токио гость. Не уничтожить его Феликс не может. Это было бы полной глупостью после истории в районе Явы. Бизон знал Феликса. Да и тот Бизона знал. Вот и сказочке начало. Но конца каждый из них желал только по своему сценарию. И считали, считали, считали… Да вот беда — все были далеко не идиоты. Понимали, что поведение человека и ситуацию прямого действия с ним на 100 % просчитать невозможно. А если нет 100 %, то это уже не операция военно-технического характера, а использование религиозной доктрины в военных целях. Ведь в удачное завершение планируемой разработки приходится верить. Но все в основном были неверующие.

Бизон знал о событиях, происходящих в данный момент в мире. Знал о них и Феликс. И совсем они его не радовали. Прорисовывался тупой цейтнот, не говоря о дальнейшей участи шахматной фигуры. Нет никакого желания находиться в таком положении — хоть это-то было для него достаточно ясно.

Бизон имел распечатки некоторых разговоров параллельного управления. Было понятно, что принято решение о его физической ликвидации. О чем же тогда они хотят с ним разговаривать? Наивный вопрос? Кто его знает… Впрочем, о чем бы они ни рассуждали, все это уже неинтересно. Разговор теней. Но проблему решать надо. А вот уровень экстремальности решения зависит только от них. Все-таки Бизон несколько другой человек, чтобы позволить придавить себя в туалете потолком. Маразм посттеософского движения.

Из подъезда вышли Музыкант и француженка Бэтти.

— Бонжур, мадам! — поздоровался Бизон. — «Бонжур», — ответила она.

Ник-Колай представил их друг другу.

— Рад вас видеть в таком прекрасном состоянии. Вы — шедевр.

— Спасибо. Но состояние не так уж прекрасно.

— Не переживайте, мадемуазель, не волнуйтесь. Мы вас в обиду единоверцам не дадим. Христиане, особенно православные, имеют опыт по этой части.

— Да какие они единоверцы! Это псы, цепные псы, а не люди. Животные. Извините, вам Коля, наверное, рассказывал эту нехорошую историю.

— Да, в основном.

— Разве могут такие люди иметь хоть малейшее отношение к буддизму? Нет, не могут. Это секта, прикрывающаяся святым именем Гаутамы и его каноническими текстами и традициями. Это религиозная пирамида! Вы знакомы с принципом пирамиды?

— Да, знаком. В финансовом плане.

— Здесь то же самое. Я имею в виду прибыль. Только формула минимизирована: адепт — секта — деньги. Рентабельность не снилась никому.

— Я вижу, вы знакомы с принципами перераспределения благ.

— Да, знакома вполне.

Бизон завел двигатель, и машина помчалась по вечернему Токио. Со всех сторон светили огни рекламы и везде женщины, женщины, женщины… На каждом щите. С тюбиком зубной пасты у рта. И улыбается. С электроутюгом у груди. И улыбается! А это что? А, и не заметил. На голом теле красавицы примостилась магнитная зубная щетка. Как раз между грудей. Ну, как тут не улыбаться! О! А это что? Так и не понял, проскочили. Но улыбка была!

Электронная империя с электронными деньгами, электронными газетами, электронными стимуляторами и электронными женщинами. Зря все-таки научились сбивать электроны с орбит. Материя может этого не простить. Мир, пронизанный дрожью. Виртуальность, искуснейшим образом вползающая в реальность, — и реальность, пытающаяся всеми силами стать виртуальностью. Грядущий апофеоз эфемерности! Синтоизм такое допускает. Двести лет одиночества. А если бы триста? Да, эти сослагательные воображения могут нарисовать картины и поэкзотичней женщины, закопанной по шею в песок и пьющей воду из сухого чайника. Кто не успел — тот опоздал. Так просто! На первый взгляд.

По дороге шли люди с работы. Уже не такие шустрые попрыгунчики, как утром. Нет, теперь они ползли, как осоловелые улитки, стайками. Заползала такая стайка, человек пять-семь, вроде нормальные, в заведение. А километров через пятнадцать, ну, точно такая же выползала, держась за стены. Может, и прав Эйнштейн? Время как-то связано с пространством?..

Охрана Бизона держалась далеко позади, метрах в двухстах. Такое было указание. В обоих автомобилях охраны рядом с водителем находился внушительный японец в темных очках и с непроницаемым лицом государственного служащего. На полицию это оказывало определенное влияние. Те думали, что это якудза, и только что платочками вслед не махали (но служба, служба не давала!).

Давил, давил Токио. Этот страшный конгломерат стабилизированного псевдососуществования, засыхающей сакурой и плетеными коврами маскирующийся для тех, кто верит, что они для чего-то еще необходимы. Вообще-то, на флаге этого специфического морского пирата с электронно-космической разведкой давно пора бы изобразить борца сумо, килограммов под пятьсот, с сотовым телефоном в одной руке и чистым листом контракта, еще не заполненного, в другой.

Истина бродит где-то там, если ее еще не прикончили электрошокером.

Х-файл 4

Авиалайнер «Дельта-12» мчался над Японским морем в сопровождении двух «Торнадо» и пары «Харриеров». Пилоты получили координаты точки Х, куда следовало прибыть. Сделав воздушный маневр, пятерка самолетов ушла круто вниз, выпав из-под контроля радаров, развернулась на 90 градусов и полетела на высоте ста метров над водой.

Впереди по курсу виднелся клочок суши размером в несколько квадратных миль. Расположенный западнее острова Садо, он представлял собой жерло вулкана, потухшего миллионы лет назад. Островок имел форму почти идеально круглого кольца с высотой краев около пятидесяти метров и внешним диаметром почти две мили. Такой себе естественный Колизей посреди океана. В центре горловины кратера блестело пресноводное озеро, на котором серой лентой вытянулись металлопластиковые понтоны взлетно-посадочной полосы. С западной стороны часть стены кратера отсутствовала: ее обрушили направленным взрывом, образовав проход шириной около сотни метров. Сюда и надлежало влететь пилотам-снайперам.

Сверху кратер был затянут крепкими нейлоновыми нитями и покрыт сверхлегкой и особопрочной защитной пленкой базальтового цвета; она не пропускала инфракрасные лучи, дающие информацию спутникам. Во время последней войны Японии с Америкой в Океании здесь находилась секретная база камикадзе, так и не раскрытая союзными войсками и затерявшаяся в суете послевоенных лет. Император Хирохито был лично осведомлен о ней, но более об островке никому известно так и не стало. Специальный отряд островной охраны по приказу императора сделал харакири, а все камикадзе взлетели в небо без права на посадку.

С недавних пор это место среди волн Японского моря обрело новых хозяев и новое, стратегическое, положение в мире. Остров был арендован Ватиканом и отныне являлся секретным центром, где встречались представители всех крупнейших мировых конфессий. Такие встречи ранее проводились довольно редко. Но теперь двух-, трех-, четырехсторонние переговоры шли тут почти постоянно, хотя весь религиозный мир планеты собирался на тайном острове лишь во второй раз. Первый такой собор имел место во время российско-советской империи в 1991 году.

Священный Равновесный Собор давал всем участникам единый статус и право голоса при голосовании. Впрочем, прибывшие на него лидеры официально не покидали каждый своей территории. Кто-то сказался больным. Кто-то уединился петь псалмы. За кого-то молился двойник. Высшие иерархи, как никто, знают силу информации, а также цену ее утечки. Поэтому никто из близких соратников не ведал, где находится, к примеру, католикос всех армян или тибетский далай-лама. Кристаллизация человеческой цивилизации просто-таки вменяла в обязанность появиться столь сверхмасштабному клубу пастырей.

Именно туда «Дельта-12» с Фазером и Верховным Магистром неслась на бреющем полете. Франсуа Хаммаршель сцепил зубы и вцепился в штурвал мертвой хваткой. Такого сюрприза первый пилот не ожидал. Он им что, форвард французской национальной сборной по футболу? Попасть самолетом с размахом крыльев двадцать пять метров в ворота размером 100 на 50 метров — и все это на скорости 150 миль в час?.. Да, он тренировал такие варианты посадки на остров, и неоднократно. Ясно теперь, зачем. Но реально лететь в эту каменную пасть?..

— Адриано, — проговорил Хаммаршель хриплым полушепотом. — Как баланс горизонта?

— Хэм, баланс идеальный. Можно включать автопосадку.

— Дай резинку…

— Сжевал. Больше нету. Осталась порнуха.

— Еще раз так пошутишь — будешь смотреть ее до скончания дней. В психушке.

— А почему в психушке?

— Посмотри, куда мы летим. Только псих может зайти на посадку в таких условиях.

«Дельта-12» шла на минимальной скорости, воя реверсом двигателей и выпустив закрылки. Самолеты сопровождения остались далеко позади. «Харриеры» вообще зависли над водой в миле от острова и выжидали. «Торнадо» находились ярдах в пятистах и двигались следом.

— Хаммаршель! — в динамике раздался тенор командира группы сопровождения. — Не тяни кота за хвост! Мы тут не на «вертушках», и «Торнадо» — не «Дельта». Сейчас под зад получишь, если не впрыгнешь на полосу. И отваливай сразу на рулежку: наши закрылки долго держать не будут. Вперед! Помни, с тобой Фазер!

— О, Господи, придурок нефранцузский, — пробормотал Хаммаршель и влетел своей «Дельтой» в каменные ворота. Самолет ударился о пластик взлетно-посадочной полосы, взвыли тормоза — и, выпустив тормозной парашют, авиалайнер прокатил метров триста, остановился и замигал всеми опознавательными сигналами. Потом медленно проехал вперед и свернул на рулевую дорожку. Через секунду под купол острова влетели «Торнадо», мчась друг за другом на расстоянии ста метров. Истребители чуть притормозили и лихо свернули на боковую рулежную, где осторожно ползла «Дельта». Глухо подвывая турбинами, медленные, как осы, за ними вслед влетели «Харриеры». Повисели в воздухе, подняв облако из водяной пыли, развернулись и мягко упали прямо на стоянку, миновав посадочную полосу. «Дельта» уползла в самый дальний уголок искусственного аэродрома и притаилась там. В конце аэродромной стоянки уже находилось около сорока самолетов различных модификаций. Все они были без опознавательных знаков, не считая бортовых номеров. Здесь же стояла вышка с антеннами приводной станции, радарами слежения и спутниковыми тарелками.

— Слава Всевышнему, приехали, — устало бросил швейцарский француз и выключил двигатели. — Теперь часа четыре будем валять дурака. Выходить из кабины нам запрещено.

Было видно, как подошел служащий в оранжевом комбинезоне и стал подсоединять шланг для дозаправки топливом.

— Интересно, сколько им здесь платят? — спросил Адриано, рассматривая оранжевую фигурку.

— Сколько бы не платили — все равно мало. В этой дыре нужно платить индульгенциями за будущие грехи.

* * *

Исходя из принципа ротации, на соборе председательствовал архиепископ Александрийский.

За громадным круглым столом восседало несколько десятков человек — представители религиозных конфессий со всей планеты.

На тайный собор Фазер прилетел инкогнито. Он был здесь в роли своего собственного начальника тайной канцелярии. Для этого и отпускал бороду. Махарашвили, — архиепископ, — формально являлся креатурой Фазера. Артур и Маргарита представляли церковь сайентологов апостола Хаббарда, передавшего им полномочия астральным импульсом. Так значилось в официальной заявке дианетиков.

— Братья! — хорошо прочувствованным тоном начал председательствующий. — Хочу от своего имени поздравить всех с благополучным прибытием на землю обетованную, стоящую среди волн мирских скорбей и алчности. Цель нашей экстренной встречи известна всем, и мне лишь остается объявить Священный Равновесный Собор открытым!

Архиепископ Александрийский взял в руки длинный жезл с медным шаром на конце и ударил в большой серебряный гонг, занимавший позади него чуть ли не полстены. От гула сверхнизкой частоты у всех заложило уши, так как зала с полированными стенами, вырубленная в вулканической породе, стала «гонять» звук из угла в угол и тем усиливать его.

Тишина установилась минуты через две. Охрана немного расслабилась. Рыбаки на западном побережье Японии перестали глядеть на горизонт, опасаясь цунами из-за подозрительного шума. Много лет назад после такого же тревожно воющего звука нагрянула волна высотой в 20 метров и снесла четыре поселка.

Председатель продолжил:

— Представители буддизма, последователи великого Шакьямуни, уже сообщали нам о грядущих переменах. Они имеют свои резоны для столь серьезного заявления. Инициатива Священного Равновесного Собора исходила от них. Но все присутствующие здесь осведомлены, сколь неустойчив и хрупок стал плот нашей цивилизации в последние годы, с началом эры Водолея.

Итак, буддийские намеки на Новый Мировой Порядок весьма созвучны со мнением основных конфессий. По данному поводу мы и собрались здесь, ибо в связи с этим возникли и требуют скорейшего разрешения две всеобщих проблемы, — архиепископ сделал паузу: — Первая — это проблема так называемой «Секретной конфессии», возглавляемой неким Верховным Магистром. Со второй проблемой, я уверен, уже столкнулись все присутствующие. Это ситуация вокруг «Славянского Триумвирата», а также Славянского Бизона и его дочери — потенциальной мессии, как уверяют аналитики ваджраяны и синтоизма.

Начнем с «Секретной конфессии». Это религиозный феномен XXI века. Мне сложно о нем говорить, настолько неоднозначна эта тема. Если паства — море, церкви — спасительные острова в нем, то «Секретная конфессия» — это пиранья, пожирающая основания этих островов. Мы приложили все усилия, чтобы представители этого сообщества не узнали о существовании Священного Равновесного Собора и не попытались внедрить свою агентуру…

Архиепископ взял на столе стакан и выпил воды.

— Проблема «Секретной конфессии», — продолжил он, — обострилась после ее прямого вмешательства во внутренние дела Собора всех школ буддизма, созванного недавно в Амстердаме, и после попытки подменить собою Ватикан в вопросах внутреннего делопроизводства. «Секретная конфессия» — это ложа нового порядка, включающая в себя элиты многих сообществ, организаций, школ и даже конфессий. Это явная попытка переместить центр духовного тяготения на поле своих воздействий.

Махарашвили тихонько хмыкнул. Верховный Магистр молча ткнул его коленом. Председатель продолжал:

— Впрочем, это пока лишь попытки, насколько нам известно. Они пошли достаточно далеко лишь в использовании тактики прямого действия, вплоть до операций военно-технического характера… Да-да, говорите!.. — архиепископ увидел поднятую руку.

— Секретный советник Ватикана по вопросам нетрадиционного решения межконфессионных проблем иеромонах Фома Нурсийский, — представился Верховный Магистр. — Я хочу задать вопрос Вам, досточтимый председатель. Известно ли что-нибудь о личности Верховного Магистра и о степени его влияния в так называемой «Секретной конфессии»?

Председатель прокашлялся, выпил еще воды и ответил:

— Да, нам известно, что он незрячий, слеп от рождения. К тому же — горбун, причем парализованный вследствие болезни. Его возят на коляске. Кроме этого, он почти ничего не слышит — врожденная аномалия. Но зато очень хорошо говорит. В те моменты, когда не страдает от приступов эпилепсии, которые терзают его довольно часто. Вдобавок у него прогрессирующая болезнь Дауна…

Махарашвили сострадательно посмотрел на магистра.

— …Но, несмотря на хрупкое здоровье, сильнейшие акты ясновидения сделали его фигурой, вокруг которой сплотилось небольшое, но весьма влиятельное сообщество. Степень его влияния оценивается как абсолютная. Впрочем, это естественно для дуализма.

— По Вашим данным, он дуалист? — продолжил допытываться Магистр.

— Несомненно, несомненно. И не скрывает этого. Верхушка «Секретной конфессии» — апологеты дуализма, — последние слова архиепископ произнес зловещим тоном и снова выпил воды.

— Неужели невозможно проследить связи и происхождение этого человека? — спросил Магистр изумленным тоном. — Не с Луны же он упал.

— Все попытки проявить эту личность ни к чему не привели, — печально констатировал председатель. — По нашим данным, как только выяснились его способности как ясновидящего пастыря, он тут же исчез в виртуальности. Личная же биография до этого момента — вся уничтожена, включая счета об оплате за телефон. Доподлинно известно лишь одно: он из Европы.

— Довольно широкое толкование места объективации, — вставил Магистр.

— Ну, а в общем, — оптимистичнее продолжил архиепископ, — мы ждем его скорой кончины, учитывая множество заболеваний. И недобрым словом, надеюсь, никто его не помянет. Аминь.

— У меня вопросов нет, — удовлетворился Магистр.

— Есть у меня, — поднял руку бородатый негр. — Верховный жрец Гаити Джембо Катамба, — представился он. — Вудуизм не делит мир на виртуальное и реальное. Наши взгляды, разделяемые Девой Марией, никогда не менялись в угоду конъюнктуре, формируемой кем-либо зачем-либо. Исходя из принципов прозрачности догматов нашего мировоззрения, я хочу предложить в целях информационной безопасности пройти всем нам тест на принадлежность к этой, как Вы говорите, «Секретной конфессии». Для настоящего вуду секретов в этом мире нет. Это мой секретарь, — встал громадного роста, черный до синевы одноглазый негр с золотым крестом в ухе. — И он есть стопроцентный вуду. Я хочу представить Вам его лично и его способности…

— А в чем заключается тест? — спросил, представившись, рыжебородый «начальник тайной канцелярии Ватикана».

— Это несколько специфично, но эффект — 100 процентов. На голову человека надевается мешок…

— Все понятно… — в зале прошел легкий шумок. — С мешком на голове я лично сумею заставить человека признаться в чем угодно — даже в том, что он Папа Римский, — резюмировал рыжебородый и сел на свое место.

— Отклоняется, — подтвердил председатель. — Контактные методы неприемлемы.

— Мое дело предложить… — пожал плечами негр и умолк.

— Я прошу утвердить повестку дня, — сделал заявление лидер мусульман-шиитов. Сунниты его поддержали возгласами. — И, по возможности, очертите картину ситуации и выявите конкретные цели. Иначе непонятно, зачем мы здесь собрались? У нас есть очень большой опыт по части усмирения предателей ислама. Мы готовы применить его в отношении этой «Секретной конфессии». Дайте нам нить, за нее мы вытащим клубок, а за ним — того, кто его держит. Он-то нам все и расскажет…

— Согласен, ставлю на голосование повестку дня. Она перед вами. И начнем по порядку, — молвил архиепископ Александрийский, нажимая на кнопку.

* * *

Результаты работы Священного Равновесного Собора не заставили себя долго ждать. Через полтора часа после удара архиепископом Александрийским в серебряный гонг волна, сгенерированная этим сакральным предметом и многократно усиленная кратером вулкана, — тот находился в точке резонанса земной коры, — достигла западного побережья Японии. Обрушась на узкий участок берега, она снесла там все прибрежные постройки и выбросила далеко на сушу мелкие суденышки и лодки рыбаков. Мощь объединенных конфессий проявилась внезапно и непредсказуемо. Ударив раз, волна цунами отхлынула и больше не появилась. Солнце продолжало светить, будто ничего не произошло. Совсем так же, как и в 1991-м.

 

Глава 9. Похищение Европы

Индус, зажав в зубах сигару, набрал номер телефона и назвал пароль. Оператор подключил линию.

— Доброе утро. Генерал Джексон, сэр.

— Доброе-доброе… Новости всегда будят в доброе утро, ведь так?

— Да, сэр. В проницательности вам не откажешь.

— И что же случилось?

— Славянский Бизон неделю назад эмитировал акции на сумму полмиллиарда долларов. И разместил на Нью-Йоркской фондовой.

— Да-да. Это уже не новость.

— Созданное акционерное общество так и назвал — «Славянский Бизон».

— Честный парень.

— Но все записано на его дочь — известную как Мерилин М. Владелица фирмы она.

— А это что за финт?

Индус втянул дым и на выдохе проговорил:

— Это не финт, это уже как бы сверхфинт. Корпорация «Славянский Триумвират» не допускает самостоятельной финансовой деятельности кем-либо из управляющих параллельно самому триумвирату. Но! Допускает любые денежные вливания в качестве подарка или проплаты за консультацию лично каждому из трех акционеров.

— Ну?

— Вся фирма и все акции принадлежат Мерилин.

— Я это уже уловил.

— Но в любую секунду дочка может все переписать на отца.

— Естественно, деньги-то вложены его. Но странно, зачем ей это делать?

— Ха! Вот это и есть сверхфинт.

— Джексон, конкретнее.

— Его коллеги Леонардо де Фридманы тоже хотят конкретного объяснения, что происходит с головой Бизона. Но очень, очень скоро поймут. Я подозреваю, что уже поняли. У триумвирата есть юридически оформленный документ статуса международной корпорации. И есть там очень любопытный пункт. Даже не удивлюсь, если узнаю, что ввести его много лет назад предложил молодой хитрый человек по прозвищу Бизон. Так вот, он гласит: «…В случае, если один из членов триумвирата увеличивает свой личный долевой оборотный капитал (вне кредитов) до суммы, троекратно превышающей оборотную сумму всего «Славянского Триумвирата», то статус равноправного управления тремя директорами аннулируется. А корпорация и весь оборотный и недвижимый капитал переходит в положение синдиката, полностью контролируемого директором-управляющим, набравшим троекратную сумму». Вот такая странная вставочка в договор. Глобализм по-славянски.

— Все это прекрасно, но все-таки — в чем заключается сверхфинт?

— Сэр! Это же элементарно. Дочка наращивает капитал до необходимого уровня и передает все финансы отцу. Все. Джек-пот. Триумвират убит. На плаву остались Бизон и компания. Леонардо де Фридманы висят в петлях или катапультируются с сотого этажа. Классический исход борьбы за власть.

— Джексон, ты соображаешь, что значит троекратно превысить валовые обороты «Славянского Триумвирата»? Мне не очень удобно тебя об этом спрашивать, но ты, наверное, что-то имеешь в виду? Или ты хочешь сказать, что эти подозрительные акции кто-нибудь будет покупать?

— Несколько минут назад по Эн-би-си было выступление дряхлого, но очень известного академика.

— Ну, и он посоветовал покупать акции?

— Нет, он про них вообще ничего не знает. Но он прочитал короткую лекцию о неизбежности научно-технических революций. А затем в присутствии нескольких крупных специалистов по компьютерным технологиям, десятка представителей крупнейших компаний, производящих интеллектуальный продукт, и около двух сотен журналистов всех мастей продемонстрировал опытный экземпляр. Прототип, еще, так сказать, игрушку новой мыслящей машины, созданной по технологии «аналоговой метки». Так он выразился. Академик подчеркивал, что это не компьютер, а мыслящая машина технологии АМ. Она не использует двоичный код, а работает по принципу ассоциативного выбора символики. Я это записал. Компьютерщики, очевидно, были подготовлены к этой передаче и стали подсовывать заготовки, которые АМ должна была решить для демонстрации возможностей. Ввод информации производили с простой бумажки. У АМ для этого стереосканер. Ну, что сказать, сэр. В общем, язык племени майя она расшифровала за четыре секунды. Взломала одновременно десять сложнейших кодов за секунду. А потом стала говорить на английском языке о принципах кодирования и бессмысленности этого процесса. После этого демонстрацию прекратили. Позвонили из Пентагона.

На том конце провода воцарилась тишина. Молчал и Джексон.

Наконец прозвучало:

— И что это означает?

— Я не знаю, еще утро. Но акции «Славянского Бизона» за двадцать минут работы биржи выросли на 400 процентов. Это же его машина технологии АМ…

— Четыреста процентов?!!

— Да, сэр. Прикупили бы и вы. Я так уже и сделал. Похоже, Бизон уходит от нас в поднебесье.

А тем временем низко над океаном летел объект «Эссе № 25», катапультированный из авиалайнера А-300. Пролетев множество километров в замерзшем состоянии, книга стремительно падала вниз, кидаемая из стороны в сторону сильными струйными течениями — и едва не столкнулась с группой самолетов, летевших ей навстречу. Вскоре эссе оттаяло, приблизившись к водам Тихого океана, и от потока встречного воздуха книга раскрылась. Ровно посередине, на 666 странице. И в таком виде полетела дальше, всматриваясь своим текстом в окружающий мир. Штурман Джулио оказался прав: последний шедевр Бобергауза действительно нельзя было прочесть. И не потому, что там отсутствовал текст или не было смысла. Все 1332 страницы были заполнены всецело осмысленным содержанием. Вот только не аппликационным, а перцепционным. Семь лет шизофренического труда достигли своего результата. Мастер реального взгляда на мир создал шедевр. Вне литературы, в физических законах Вселенной, давно уже имевший место и никого на удивлявший. Он создал противофазную книгу. Ее нельзя было прочесть, потому что она сама читала тебя. Достаточно было переворачивать листочки — и все. Читала она быстро. Куда уходила информация, не мог знать никто. Но Бобергауз надеялся, что туда, откуда она приходила в виде творчества. И он верил, что нанес ответный удар неведомому регулировщику судеб человеческих, применив к нему его же прием и создав те же проблемы, которые творчество создает здесь, в нашем мире.

* * *

Вызов пришел на компьютер Бизона уже после скачка акций и выступления по Эн-би-си многочисленных комментаторов и академика квантовой физики. Бодрый голос произнес:

— Николай, привет!

— Здорово, Феликс.

— Ну, как ты насчет встречи?

— Нормально. Мы же старые друзья.

— Я тут немного подумал. Монте-Карло — надоело, и душно там от денег. Лихтенштейн, Швейцария, Люксембург — знакомые места, но там что ни шагни, — везде наши, да еще и с семьями. Германия, Франция — сам знаешь, кухня не та. Короче, Коля, я тебе предлагаю тихое местечко — Японию. Токио. Как ты? Рыба, омары, хорошая кухня. И покой, полный покой в сравнении с нашими краями. Ну, и гейши там всякие… Экзотика, тебе понравится.

— Токио? М-да. Не совсем Европа.

— У меня там есть свой собственный дом. Достался по наследству. Приглашаю тебя в гости. Очень уютно. Красивый сад, тихий район… — Феликс говорил ровным, спокойным голосом, своей вежливой манерой придавая дополнительный импульс искренности.

— Ладно, неплохо. В гости так в гости. Покажешь мне этих трудоголиков. Они же, оказывается, твои соседи.

— Я буду ждать тебя на аэродроме. Дай только время прилета и номер рейса.

— Время прилета примерно скажу. Ты со мной удачно связался. Я в воздухе. У меня реактивная машина. В принципе, я не так далеко, сейчас введу Токио в программатор. Секунду… Да, через четыре часа запрошу посадку.

— Так ты в воздухе?

— Ну, конечно.

— Тогда запиши прямой адрес. Я знаю твой самолет. Он сможет сесть и у нас во дворе. Шучу, шучу…

Он назвал адрес, где и был на самом деле.

— Феликс, мы давно знаем друг друга. Очень давно. Если что-то случилось, надо поправить, я так понимаю эти вещи. Ты согласен, что кое-что случилось?

— Да, ты прав, Коля, ты прав. Я немного не понимаю, как разворачивались последние события, но что-то пошло не по той колее. Нам надо поговорить.

— Да, нам надо поговорить. Я, думаю, все проблемы решаемы.

— Это прекрасно. Я с тобой согласен. Быстрей меняй курс и лети сюда. Через пару часов здесь будут все наши, я об этом позаботился.

— Да, я, кстати, с дамой. Надеюсь, это ничего?

— Гм… Ну, это еще и лучше. Без дам дела не решаются. Передавай ей привет, и мы вас ждем.

— Буду через четыре часа. Перед подлетом свяжусь. Дай адрес связи.

Феликс дал электронный адрес в сети.

— Я хотел добавить, что я без охраны. Вот вся моя охрана, рядом. Пьет коктейль и смотрит в зеркало. Феликс, встреть даму по японским обычаям, она так любит экзотику — и особенно восточные единоборства, представь себе. Я вас познакомлю, ты ей понравишься.

— Коля, все будет в порядке. Охрана тебе здесь не будет нужна.

— Ну, до встречи. О» кей!

— Давай, до встречи.

Бизон отключился. Они с Музыкантом сидели в ста метрах от Феликса. В доме, арендованном Музыкантом за неделю до этого. Пришлось уплатить упрямым хозяевам большие деньги, объясняя, что именно в этом районе много лет назад отдыхал, гулял, ностальгия и все такое прочее. Все сопровождение, включая Бетти и Катаяму, было в соседних комнатах.

Бизон включил линию прослушивания, проведенную Музыкантом в отсутствие хозяев.

— Ты представляешь, что делается? — послышался голос разведчика. — 400 % подъема за тридцать минут. Этого не может быть! Но это есть! Он все-таки обводит нас вокруг пальца.

— Наш друг об этом, возможно, еще не знает, — хмуро проговорил Феликс. — Летит над Филиппинами с какой-нибудь моделью. На автопилоте. Какие там дела! У него такое бывает, ты же знаешь, — полный отпад суток на трое и сплошной карнавал. А вся связь переведена на секретаря и начальника охраны. Башня имеет свойство периодически отклоняться от осевой линии. Он в этом плане не исключение.

— Заработать за полчаса полтора миллиарда и не знать об этом? — усомнился Фридман. — Ох, очень, очень редкий случай…

— Да плевать: хоть знает — хоть не знает. Главное, летит сюда, — проскрипел Леонардо. — Наоборот, от такого хода дел он может расслабиться до идиотизма. На что, кстати, и похоже. Схватил бабу — и в небо. Куда? Зачем? Башка тормознулась, точно. Фарт имеет свойство убивать доверчивых.

— Я не слишком верю в то, что он летит на самолете, — раздался голос начальника охраны.

— Да нет, нет. На чем же он еще так быстро доберется, — отмахнулся Феликс от охранника. — Я предлагаю высказаться конкретно по теме. Вот ты, Фридман… Михаил Иосифович, что думаешь ты?

— Что думаю я? Я думаю, выбор невелик, учитывая последнюю информацию с биржи. Есть всего лишь два варианта, на мой взгляд. Вариант первый: мы при деле и с деньгами. Вариант второй: мы без дела и без денег. Остальные альтернативы маловероятны.

— Я бы еще уточнил, — просипел вполголоса Леонардо. — Вариант первый: мы без Бизона. Вариант второй: Бизон без нас.

— Да, присутствие Николая Николаевича гарантированно обеспечивает отсутствие денег, — добавил начальник разведки. — Ясно и попугаю, что при таком росте котировок и, главное, при таком качестве предлагаемого продукта, обеспечивающего эти котировки, дочерняя фирма наберет сумму оверкиля за неделю. А то и меньше. Я уверен, отряд юристов отточил перья и ждет сигнала к атаке.

— И все-таки было бы очень важно знать в данный момент реальное местонахождение Бизона, его охраны, его разведки, руководителя планового отдела. Узнать, откуда и чьи у него брокеры, насколько перспективна в самом деле эта непонятная машина АМ, что это был за академик на телевидении, его связь с Бизоном. Кстати, а где находится его дочь Мерилин, владелица новой производящей фирмы, и насколько реален шанс, что это все не глобальная игра на повышение? — проговорил охранник и уставился на разведчика.

— Нам все расскажет сам Николай, — ответил Феликс. — Я думаю, большинство вопросов, если не все, мы в состоянии выяснить только в его присутствии. Потому хочу предложить голосование. Как мы решим, так и будет. Надеюсь, все вы ясно понимаете, о чем идет речь. Как это не меркантильно звучит, но вынужден произнести: кто за деньги, прошу поднять руку. Раз, два, три, четыре, пять. Надо же — полный консенсус. Ну, что ж. Вопрос решен. Предлагаю легкий тост за удачу, — зазвенели бокалы.

Бизон посмотрел на монитор. Вход в дом был, как на ладони. Машин не было. Охраны — тоже. Катаяма специально ходил с корзиной рыбы кругами вокруг дома, но никого не обнаружил. Было одиннадцать часов вечера, но накануне Дня плодородия продавец рыбы в такое время подозрения не вызывал.

— Насколько я понимаю, они вынесли мне смертный приговор, — проговорил Бизон. Он разложил схему дома с башенками на столе. — Вот вам и двойной погреб. Прямо катакомбы. Скорее всего, там есть негашеная известь. Это традиционно для таких мест, когда они заложены в проект при строительстве. Если нет крематория, то есть негашеная известь. Принцип подхода к диалогу, в общем-то, ясен.

— Мы можем их просто перестрелять, — спокойно предложил Музыкант.

— И ты думаешь, что после этого сможешь исчезнуть из Токио с его вертолетами и полицейскими спутниками? Нет, нужен несколько другой подход. Как ты считаешь, а почему они без охраны?

— Не хотят свидетелей. Это самое главное. Охрана есть, но в двух-трех кварталах, ждет сигнала. Если ты теоретически подъедешь с эскортом бронемашин, подъедут и они.

Раздался звонок мобильного телефона. Командующий операцией поднял трубку. Это была дочь:

— Привет, Нострадамус! Что мне делать? Я уже десять часов, как в воздухе, не забывай. Твое же указание — взлететь…

— …И дрейфовать по курсу, который я установил. Или что-то не так?

— Дрейфую, но в другую сторону. Я над Фудзиямой.

— Над какой это Фудзиямой? — снисходительно-командным тоном вопросил Бизон.

— Над Фудзи. Фудзи — гора такая. Возле Токио. Ты что, забыл?

— Что?!! Как «над Фудзи»?

— Нормально. ПВО прошла идеально. Тут на склоне есть лесочек. Я думаю, смогу сесть. Мне известно, что ты сейчас в Токио на каком-то местном карнавале, или как он там называется? Ты что, не рад? Подай машину. Не забывай, завтра в Японии День плодородия. И я не пропущу этот праздник! Или ты хотел, чтобы я сутками висела в воздухе?..

Бизон мрачно спросил, барабаня пальцами по столу:

— Какая у тебя высота?

— Да я уже почти села. Сажусь. Здесь никого нет. Шли джип.

— Дай точные координаты для топограммы. В разделе «местоположение», нижний столбик цифр…

— Знаю-знаю. Принимай.

— Теперь молись и жди. Дверь не открывай: на Фудзи много змей. Мои люди мигнут фонарем семь раз. Ответишь им как-нибудь, надеюсь — не выстрелом в воздух. Двери закроешь. Знаешь как, читала. Конец связи. Жди.

Бизон вышел к начальнику охраны, объяснил ситуацию и дал координаты «Плавающего невидимки». За руль сел японец, знающий пригороды Токио и район горы. Это был свой человек, много лет поставляющий коммерческую информацию из Токио, которая косвенно, и поэтому более реально, отражала положение дел в Европе.

Джип рванул с места и умчался в темноту. Бизон вернулся в дом и сел к монитору. Посмотрел на Музыканта и молча извлек из портфеля коробку с тремя бутылками шампанского:

— Вот, это нужно использовать. Помогай думать: надо, чтобы это стояло у них на столе.

— Это что, бомбы?

— Ну, Коля, ты теряешь форму. Это что, Ирландия? Нет, не бомбы. Это шампанское. Очень дорогое и известное в Японии, да и не только. Сколько там у них обслуживающего персонала?

— Шесть человек. Четверо мужчин и одна женщина. Еще одна все время на кухне. Все местные.

— В дом войти незаметно есть возможность?

— Можно, в трех местах.

— Так, времени еще хватит. Прислуга постоянная или на вечер?

— Постоянных — двое. Пожилой японец и та женщина, которая готовит на кухне.

Бизон посмотрел список имен. Прочитал:

— Нисиоку-сан. Управляющий по снабжению и кухне. Семьдесят пять лет. Томако-сам, восемьдесят лет. Повар. Это они?

— Да, это они. Остальные наняты со стороны.

Командующий встал, прошелся по комнате, глянул на монитор. Снова сел.

— Слушай, Коля, а почему нет никакой картинки? Ты же сидел здесь две недели.

— Они глушат генераторами. Звуковая линия идет по экранированному проводу, и это они не заглушат. А видеокамеры с экранированной проводкой поставить не удалось. Это достаточно сложно. Они и не зафиксировали их присутствие сканерами только благодаря твоей разработке прыгающей несущей частоты. Но ты сам знаешь: профилактически генераторы используют все.

— Знаю-знаю. Ладно, надо что-то делать. Зови своего друга, Катаяму.

Зашел Катаяма. Бизон испытующе посмотрел на него, предложил присесть. Таксист развалился в кресле и прищурено смотрел на командующего.

— Катаяма-сан, нам нужна ваша помощь и совет, как японца по происхождению и достаточно русского по размышлению.

— Да, Бизон-сан, я помогу вам, если это возможно.

Командующий пригласил его к столу, где лежала схема дома:

— Это дом, который находится напротив нас. У меня лично, как руководителя, сложилась большая проблема с коллегами, которые там находятся, — он провел рукой по схеме. — Очень серьезная проблема. Из-за нее мы и находимся у вас в стране. Эти люди ждут меня через пару часов к себе в гости. Мы с ними работали много лет. Мы не бандиты, не мафия, мы — коммерсанты. Но, тем не менее, они не нашли варианта разрешения наших проблем. Кроме моего убийства. Они торопятся устранить меня из-за денег. Причем — из-за моих денег. Все мы приехали из России. Они надеются туда вернуться, оставив мой труп растворяться в извести. Вот она, указана на схеме. Как это называется у вас в Японии?

— Бунт на корабле, всех на рею.

— Ну, тут не совсем та ситуация. Я не совсем капитан. Но я им становлюсь.

— Когда станете капитаном, на рее можете оказаться вы.

— Разумный подход к действительности. Но рея — все же не наш стиль. Хотя все бывало. Катаяма-сан, идея такова. Идея! И — пока все. Надо одеться в одежду, подобную одежде обслуживающего персонала, и проникнуть в дом. Через один из трех входов, — он пристально посмотрел на японца.

— И что?

— И поставить на кухне это прекрасное шампанское, — Бизон поставил на стол бутылки.

— Цианистый калий? — невозмутимо спросил Катаяма.

— Нет, не цианистый калий, — терпеливо ответил Бизон. — Я не собираюсь убивать людей таким иезуитским способом. Тем более могут пострадать невинные, тот же Нисиоку или старушенция Томако, — Бизон помолчал, побарабанил пальцами по столу. И продолжил:

— Томако толком ничего не видит и вряд ли заметит, что вошел незнакомый человек. Она смотрит больше на одежду, чем на лицо. Надо поставить бутылки на видном месте и негромко сказать, но чтобы она ясно все расслышала: «Мистер Феликс просит шампанское!» И все. И уйти. Это вся идея.

— Где входы в дом? — Катаяма взял схему в руки. Музыкант стал объяснять:

— Вот один. Из флигеля по пристроенному коридору. Вот второй, со стороны нежилой части дома. Дверь открыта и смазана. Правда, скрипят доски пола. И вот третий, возможно, наиболее удобный. Это дверь в коридоре, проходящем из кухни в банкетный зал. Дверь находится за картиной. За картиной, изображающей дедушку Феликса. Она сто лет уже как закрыта, но нашлись люди — открыли, вон ключик. Все петли и замок смазаны. Открыв дверь, надо пройти под картиной, там сантиметров пятьдесят. В принципе, не очень сложно. Но страшно. Катаяма, ты сможешь?

— Мистер Феликс просит шампанское! — проговорил русский японец на родном языке. — Я пойду. В конце концов, во мне кровь самураев! Ищите одежду. Собак, я так понимаю, во дворе нет.

— Нет, — ответил Музыкант. — Они спят. Долго будут спать.

— Ну, Коля-сан, я тебе верю. Насчет крепкого собачьего сна. А то мохнатые японские овчарки гостей любят, как и котов, в любое время суток.

Было ровно двенадцать часов ночи. Полночь. Луны не было. И даже звезд. Сплошная темень. А в ней — спят мохнатые овчарки. А может, дремлют? Кто знает, что им снится. Плохие сны были бы некстати. Катаяма тревожно посмотрел в окно.

Во что одет персонал обслуживания — было видно на мониторе. Еще когда было светло, они несколько раз выходили из дому. По видеозаписи подобрали одежду. Облачившись в национальный японский наряд, Катаяма взял лежащий на столе короткоствольный револьвер с глушителем, крутанул барабан, проверив предварительно, есть ли там патроны, и сунул оружие в карман.

— Подожди немного в соседней комнате, пообщайся с Бэтти. Она любит мужчин с оружием, особенно таких колоритных, — посоветовал Музыкант Катаяме. Тот глянул самурайским взглядом и вышел. Бизон включил трансляцию из соседнего дома.

— …Если он без своей группы обеспечения, то ему здесь некого набрать, кроме полиции. А это — вряд ли. Его характер известен. Странно, но он сказал, что без охраны. Не мог же он ее заранее переправить сюда, еще не зная, где состоится встреча? А за четыре часа сделать невозможно ничего. Единственное — он и в самом деле прилетит с моделью, или кто там у него на борту, — и тогда они останутся вместе. На подиуме станет немного посвободнее. Им это не помешает. В случае гибели или исчезновения главного акционера, члена правления триумвирата, остается наследница — дочь. Но дочь — не Бизон. При всех ее достоинствах. Если она присовокупит свой капитал к деньгам отца, то все равно триумвират сохраняется до выяснения проблемы исчезновения, а дополнительные доходы идут в общий фонд, — пояснил Фридман. — И еще. Дочь Бизона — не член триумвирата, и наследование именно этого поста можно оспаривать весьма долго, если не бесконечно. В крайнем случае, она может получить ассоциированное членство — без права управления. Вот и все. Могу добавить: сейчас ее фирма входит в группу дочерних предприятий нашего башковитого коллеги. Но в случае исчезновения цементирующего звена — Бизона — фирма Мерилин зависает сама по себе. И начинаются проблемы с использованием батальонов адвокатов. Это очень сложно, нервно и дорого. Прецедентов сколько угодно. Возможно, фирма начнет терять доход. Может, Мерилин даже продаст ее. Нам.

— Эх, Фридман, Фридман, — покачал головой Бизон. — Ты же убеждал всех, что не знаешь, что такое Тора. Так быстро менять курс, Миша, — это вредно. Для ориентации.

— Катаяма! — резко позвал он. Тот вошел. Командующий посадил его в кресло и сам сел напротив:

— Катаяма, ты наш человек. Не просто — наш. Ты наш в плане жизни. Я правильно передаю мысль? — самурай кивнул и продолжал глядеть в глаза Бизону. — Ты будешь все время под прикрытием. Возьми вот это, — он дал японцу пластиковый шар с красной кнопкой. — Это дымовая граната усиленного действия. Надо нажать два раза. Срабатывает через четыре секунды. В крайнем случае, кидай ее и уходи в сторону через любой выход. Да хоть через окно. А мы этих иуд покрошим из пулеметов на винегрет, есть такое национальное блюдо в меню русских отморозков. И плевать на вертолеты с лазерными прицелами. Уходи к своей машине и уезжай. Но я надеюсь, конечно, что такого варианта не будет. Будет — не будет, но ты под защитой, и помни все время об этом.

Еще раз проверили датчик слежения и микрофон. Все работало. — С Богом, — сказал Бизон. — Он един.

Катаяма нырнул в темноту, унося в заплечной сумке пакет с шампанским. На дисплее была видна его схематическая фигурка, как в компьютерной игре, передвигающаяся вдоль схематического забора и перебирающаяся через него с задней стороны, прямо в сад. Было слышно его дыхание. Все молча наблюдали за происходящим. Охрана по команде руководителя операции приготовила оружие и ждала команды атаковать дом. Воздух сжался нервным ожиданием. Катаяма продолжал дышать в микрофон. В темноте наткнулся на куст роз, выругался шепотом по-японски и двигался дальше. Вот он подошел к двери, задержал дыхание, прислушиваясь всем телом, — это передавалось прямо в комнату, — и сунул ключ в замочную скважину.

— Два поворота по часовой стрелке, — напомнил Музыкант.

Катаяма повернул два раза ключ и оставил его в замке. В это время кто-то прошел по коридору, все было слышно через микрофон.

— Куда? — спросил Музыкант.

— Из кухни в сторону банкетного зала.

— Заходи и ползи под портретом.

Спецпосланник открыл дверь и пролез под картиной. Слышно было хорошо. Дыхание участилось.

— Света много? — спросил Бизон, напряженно следивший за дисплеем.

— На стенах подсвечники. Света мало.

— Это хорошо. Как твое состояние?

— Рабочее. Я же почти священник. А любой долг — священен.

— Вперед, Катаяма! Мы молимся за тебя. Не забудь про гранату. Пошел.

Было видно на дисплее, рисующем картинку при помощи датчика слежения, прикрепленного к спецпосланнику, как тот пошел на кухню. Вот поворот, слышны несколько ступенек. Вошел и что-то негромко сказал на японском языке. Женский голос проговорил несколько фраз. Катаяма снова заговорил. «Господи, хватит болтать!» — не выдержал Музыкант. Послышался легкий стук. Это он поставил шампанское. На дисплее появились три цветные точки, стоящие на кухонном столе. Еще несколько фраз, — женщина ласково засмеялась, — и Катаяма вышел из кухни. Залез под портрет, выбрался в сад и аккуратно закрыл дверь на ключ. Фигурка на экране пошла по обратному курсу, перелезла через забор, и через минуту наследник самураев вернулся в дом и прошел в комнату, где его ждали. На лице — улыбка человека, у которого, вопреки ожиданиям, раскрылся парашют.

— Ну, как? Ну, как! — закричал он, расслабившись и срывая с себя датчик слежения и микрофон.

— Великолепно! — ответил Бизон, пожав ему руку. — Что ты ей сказал?

— Сказал, что в этом году будет очень богатый урожай. Потому что хорошее расположение звезд. Ну, и про шампанское. Попросил, чтобы отнесли в банкетный зал Феликс-сану, а то я очень спешу в туалет.

— Молодец! Отличное творческое решение!

Это сказала Мерилин, которая сидела позади всех в кресле. Джип ее нашел и уже примчал обратно. Она успела даже принять ванну. Волосы были распущены до плеч. Маша переоделась в черное платье, на груди сверкало бриллиантовое колье. Вот так Мерилин!

— Это-то откуда? — удивлялся Бизон.

— Платье и туфли купила по дороге. А колье всегда со мной. Это же подарок, ты знаешь, — рядом с ней стояла большая пластиковая сумка.

— А это что?

— Наборы продуктов для празднования Дня плодородия.

Бизон не сказал ничего. Развернулся к монитору и стал следить за местоположением бутылок с шампанским в помещении Феликса. Пока они, три разноцветные точки, стояли кучкой в одном месте, на кухне. Возможно, так и останутся стоять. Кто его знает, какая память у японской бабки. Разговаривает и сразу забывает. Такое не исключено. Да нет, нормальная память: точки дернулись и медленно поплыли в сторону банкетного зала. Наверное, дед, прищурившись, несет их на подносе по коридору, увешанному свечами. Осторожно и неторопливо. В таком возрасте спешить некуда. Три «цветка миндальной сакуры» наконец-то замерли в черном квадрате, обозначающем банкетный зал. Все, бутылки по назначению прибыли. Одна, как молодая непоседливая улитка, сразу отползла в сторону. Фридман, наверное, взял. Он любит везде совать свой нос и запоминать. На всякий случай. Читает, конечно, этикетку. «Есть!» — потер руки отправитель посылки и набрал на компьютере вызов Феликсу. Через пару-другую секунд, промчавшись через миллион километров световодов и спутниковых каналов, сигнал вежливо постучал в дверь банкетного зала, вошел, демодулировался и впрыгнул в компьютер. Хозяин гостеприимного дома ответил.

— Феликс, дорогой! — веселым голосом проговорил Бизон. — Мы на подлете, через сорок минут будем у вас. Но с наступившим праздником, — а он уже наступил, — решили поздравить вас сейчас. Вы там не забыли случайно, что есть такой праздник — День плодородия? Мы узнали недавно. Машина на автопилоте, и мы здесь немного расслабились. Надеюсь, на посадочную полосу сядем мягко. Ха-ха! — Бизон разговаривал соответствующим тоном. — Да вот проблема: не хотим пить сами, без друзей. Да, пупсик? — продолжал валять дурака главнокомандующий. — Мы пьем за ваше здоровье! Прекрасное вино. «Французский букет из Шампани». Редкий разлив, но мы вам кое-что довезем, — псевдоавиапилот стукнул два пустых бокала друг о друга. Цветные точки в черном квадрате зашевелились.

— Коля! — торжественно проговорил Феликс. — Мы хоть и не в Париже, но тоже кое-что имеем. «Цветок миндальной сакуры»! Сделано во Франции исключительно для Японии.

— О, да! Да! Слыхал про это прекрасное вино. Я видел его в коллекции. Предлагаю тост через Интернет.

— Предлагай! — во дворце с башенками захлопали пробки. «Цветы миндальной сакуры» распускались. Слышно было, как Феликс — да нет, скорее Фридман разливал шампанское и как бурчал начальник охраны, что продукты надо проверять.

— Да ладно — «проверять», — ответил ему начальник разведки. Если бы я проверял свой табак, — весь табак, — поверь, ничего бы не разведал.

Начальник охраны сразу вспомнил основной кошмар:

— Господи, ты хоть пока не кури!

— Ладно, не буду. Я сейчас спокоен. Все, что нужно, — разведано.

Он взял в руки фужер с ароматным напитком. Все уже держали «Цветы миндальной сакуры». Коммерческий психотерапевт нетрезвым голосом проговорил:

— Предлагаю тост за дружбу! За дружбу народов! Но и не только их! За верных друзей, много лет бок о бок бившихся с врагами на многочисленных полях сражений за прибавочную стоимость. За верных друзей и верное распределение всего добытого на полях этих сражений. За сражения, победа в которых всегда за нами. За победу и верных друзей. Ну, как тост? — молвил Бизон иезуитски торжественным тоном. Феликс радостно ответил:

— За тебя, Бизон! За тебя, Леонардо! За тебя, Миша! И за всю разведку и охрану!

Выпили. «М. сакура» была прекрасна и ароматна. Феликс выпил еще. И произнес глубокомысленный тост:

— За то, чтобы плохое прошлое быстро забывалось. А хорошее — оставалось.

Все снова выпили. Бизон улыбнулся:

— Великолепный тост. Мы выпили от всей души. Но пора уйти с автопилота. Подлетаем к границе скопления воздушных коридоров. Надо быть очень осторожным. Вы же не хотите, чтобы я наехал на «Боинг» или «А-300»? Говорят, их экипажи позабыли, как управлять самолетом. Только в карты играют. А все делает автопилот. А что это такое — автопилот? Кучка песка в пластмассовых коробочках да вращающаяся железяка. Им этот песок рано или поздно боком выйдет. А я обязан долететь до вас. Верно?

— Коля, постучи по дереву, а лучше — по пластмассе, — вежливо ответил Феликс.

— Вот-вот. Поэтому прошу прощения, мы пока отключимся.

Бизон отключил связь.

— Ну? — уставился на него Музыкант. — Это конец? Слишком закручено, правда. Ты любишь это. Такие штучки.

— Нет, это не конец. Не все так просто. Они люди, как и все вокруг. И мы не на поле боя. Жажда крови из желающего делает желаемое. И оч-чень быстро. Успокойся, Ник-Колай. Банкет продолжается. Пока — не на нашей улице. Но подготовка идет. Сейчас узнаем, насколько успешно.

Он подключился к Нью-Йоркской фондовой бирже. Ее работа шла уже достаточно долго. То, что увидел Бизон на табло котировок, шокировало весь деловой мир, но только не его. Одна акция фирмы «Славянский Бизон» стоила двести пятнадцать долларов. Рост — более чем на 2000 процентов с момента открытия биржи. Возможно ли такое? Нет. Но это происходило. Акции «Интел» упали на 24 %. Она еще держалась — поддерживало правительство Соединенных Штатов Америки. Но все все понимали. В сделках с «Интел» принимали участие в основном спекулянты, выжидающие достаточной маржи, — то есть разницы в цене, — и мгновенно сбрасывали акции. По схеме: три шага вперед, пять шагов назад. «Эй-эм-ди» потеряла тридцать процентов. «Ай-би-эм» — столько же. Их тоже держали. То есть скупали в убыток их акции, чтобы не позволить им критически обесцениться. Но эта песенка стара, как мир, и столь же знакома финансовым саблезубым тиграм.

Не все саблезубые, правда, сообразили, какого масштаба грядут перемены. Капитал безлик. И течет туда, куда указывает вектор реальности. Никакие заграждения, плотины и отводы не в состоянии унять его магнетическую способность найти этот вектор и двигаться по этому направлению. В данный момент вектор реальности указывал на «Славянского Бизона», работу которого представляла, страховала и юридически обеспечивала команда из десяти лучших брокеров, которых перекупил Бизон, и двадцати юристов. Это очень большие деньги — такая группировка представителей капитала. Но они стоили того. На планете разворачивалось финансовое Ватерлоо двадцать первого века. И крупнокалиберная артиллерия, как и снайперы, были бесценны, хоть пока и не понимали, насколько. Старая пиранья видела далеко и если кусала, то смертельно. То, что происходило, случилось не одним днем, не одной телепередачей. В течение года сеть аналитиков финансовой конъюнктуры и устойчивости биржевых показателей мутила воду, вводя в противор ечивое душевное состояние самых неуверенных людей на планете — крупных держателей акций. На уровне сознания, подсознания и внесознания формировалось видение будущего у самых неспокойных инвесторов, которые должны были сыграть роль паникующего детонатора — как та единственная птица в многотысячной стае своим резким поворотом меняет направление полета многих тысяч ее соплеменников в течение одной секунды.

Разработанная машина АМ настолько принципиально отличалась от компьютеров, что общего у них не могло быть ничего. Никакой совместимости, кроме, разве что, частично, периферии. И акции «Майкрософта», «титаника» компьютерной мысли, поползли вниз. За время работы биржи — на двенадцать процентов. Индексы, определяющие основные показатели трех тысяч крупнейших компаний, то падали на тысячу пунктов, то прыгали на две. Человеческая жадность и страх потеряли ориентиры и точки отсчета, в непредсказуемой ситуации мечась в попытках стабилизировать и выровнять биржевую шизофрению, а особенно — паранойю. За долгие годы спокойствия в системе глобализма основные держатели акций утратили чувство опасности, а вот теперь приобрели вновь, в одно мгновенье — и стали пожирать друг друга, брат брата, сын отца. Таков закон жанра! Бытие определяет сознание. Капитал перераспределяется, обретая новых хозяев и покидая прежних, оставшихся в непривычном и еще совершенно не осознанном вакууме. Финансовом, социальном и бытовом.

Циферки на табло и дисплеях придавали бытию непостижимую до сих пор плотность. Стоял вопрос не о приобретении или потере определенной процентной составляющей. Стоял вопрос о потере вообще всего. Стоял вопрос о Жизни и Смерти в буквальном значении этих понятий, о существовании которых многие забыли. И брокеры на своих торговых площадках соответственно превращались из мальчиков-мажоров в свирепствующих динозавров, представляя своим поведением эманирующих их работу хозяев — скрытых в фешенебельных апартаментах и застывших, как египетские мумии, возле экранов компьютеров, сжимая в руке окаменевшие мобильные телефоны.

Вот. Вот он! Карающий меч революции, переворота, изменения полярности и напоминания о бренности. Глобализм рушился, как карточный домик, взорванный своими же собственными законами, не позволяющими ничего изменять, чтобы перекрыть поток средств, пожираемых «Славянским Бизоном», будто гигантским пылесосом. О Боге? Да-да! Сразу вспомнили о Боге, но, как всегда, поздновато. Прыжок без парашюта из окна небоскреба — вот истинно божественный удел очень многих. И смена хозяев кабинетов, из которых виден весь мир, — вопрос лишь очень маленького промежутка времени. Игра на марже — суть проявление дебилизма в сравнении с реальной ценностью, сотворенной разумом. В свете происходящих событий это стало видно тем более отчетливо. Давно, слишком давно не проливалась кровь, и многие вообще забыли о ее существовании. Но зрелище вскрытых артерий напомнило о реальной действительности и звериной, каннибальской сущности вежливых наборов на клавиатуре компьютера.

Зловещая пасть парадигмы с хрустом перегрызала иллюзорные аксиомы. Элегантный инфарктно-инсультный пасьянс был разложен на компьютерах всего мира, и желающий мог рискинуть. Но цены этих рисков были почти абсолютными. Редко кто в таких играх успевает спрыгнуть с поезда. А если и успевает, то под колеса.

Мама парадигмы красила ногти. Ее же папа набирал на телефоне номер своего старшего брокера:

— Джино, это Бизон.

— Я вас слушаю, сэр!

— Дай остатки. — Минуты три слушал отчет. — Хорошо, значит, ты закрылся. А теперь слушай. Сбрось немного акций, миллионов на двести. Пусть пойдет намек небольшого отката. Если пойдет откат, сбрасывай половину минус один процент. Сделай это сейчас. А в шесть вечера по Нью-Йорку Эн-би-си будет демонстрировать в спецвыпуске расширенную модель машины АМ и ее возможности. Но до шести вечера ты аккуратно скупи, — сам знаешь, как, — все акции, которые сможешь. Все, что сможешь, учитывая и нулевую маржу. До шести вечера. Запомни, Джино! И когда грянет гром, — а он грянет, — жди пика, ты его почувствуешь, и сбрасывай небольшими пакетами, штук по пятьсот. Не больше! Джино, кто на земле сын Божий?

— Вы, господин Бизон.

— И помни постоянно об этом. Отныне ты славянский итальянец. Ты не против?

— Это честь для меня!

— Я рад это слышать. И внимательно следи за любыми дерганиями Антимонопольного комитета и всех этих подкомитетиков. Мы не можем себе позволить что-либо нарушить. Слишком велики ставки. Твои, Джино, твои! Тебе знаком принцип геометрической прогрессии?

— Да, сэр, знаком.

— Так вот, сейчас мы ухватили за гриву и оседлали этот принцип. А он редко кому такое позволяет. И теперь наша задача, задача наша какова?

— Уничтожить всех, кого успеем. Пока мы в седле.

— Верный ответ. Мы так и сделаем. И мы не будем нарушать правила! Вернее не мы, а вы.

— Есть, сэр! Джино умрет на брокерской площадке, но не позволит никому ничего нарушить!

— Это я и хотел от тебя услышать. Даю все карты тебе в руку. Вторая у тебя всегда занята. Убей, кого сумеешь. А трупы поделим поровну. Если проблемы — звони, — Бизон отключился.

— Маша, — сказал он. — Твои дела идут в гору.

— Я свои дела знаю сама, — Мерилин смотрелась в зеркало и щипала брови. — Ты успокоил своих однополчан? Тех, что хотят успокоить тебя.

— Сейчас узнаем, — сделав набор на компьютере, Папа позвонил во дворец с башнями. Ответил Феликс. Голос его был странно высокого тона. Простудился, что ли? Псевдопилот проговорил:

— Это я, Бизон. Мы подлетаем к Токио. Феликс, ты как относишься к летающим бизонам?

— Нормально отношусь. Все летают, все пролетают. Ты только, Коля, не пролетай, а рули прямо сюда, к дому. Твой самолетик маленький. У меня во дворе и сядешь, или присядешь. А впрочем, тебе виднее, но мы тебя ждем.

— А что, можно прямо к тебе?

— Конечно. Я же разрешаю. А мы тут песенку спели. О лагерях. Красота. «В тамбовской Сибири брательник ползет…»

— Слушай, Филя, скажи честно: все-таки зачем ты тогда, на Яве, хотел меня ракетами замочить? А? Филя! Хоть бы позвонил, предупредил… Перекурили бы, переговорили, а ты — ракетами. Ответь мне, Филя.

— Коля, Коля… Ты понимаешь… Я сказать могу, да только сам не знаю, что тебе, братан, сказать. Бык этот религиозный у тебя на ферме. То он жив, то он мертв. Дочка твоя с ним о чем-то договаривается. «Восточный Синдикат» страшилками пугает, быка и дочку твою выдать требует. Дела твои таинственные. Ум твой слишком умный. Решил я тебя, Коля на всякий случай прикончить. А заодно — и дочку твою, и корову эту черную. Да еще оказалось, что не я один такой желающий. Ракеты мои и непонятно чьи друг друга чуть не посбивали. Все торопились, кто быстрее. Но ты — хитрый жук, у тебя тоже ракеты оказались. Ой, как вспомню, так вздрогну! Сколько всего ты попалил! Сколько денежек я потратил, а ни одна, ни одна ракетка до тебя не долетела. Все в море попадало. Мы переживали сильно. Очень долго. Короче, били тебя, Коля, — не добили. А я не успел. Ракет не хватило. Ну, ракетки такое дело, их всегда не хватает.

— А спутники психические ты на меня напускал?

— Нет, Коля, не я. У меня их нет. Они у тебя.

— Ну, мне же это не приснилось. Тогда кто?

— А ты спроси у Валентина. Валек! Да брось ты ту фигню. Подойди поближе! А вообще ладно, я громкоговорящую включу.

— Валентин, это Бизон.

— Бизон! Бизонище! Как ты сумел придумать такую штуку, как ее, машинку МУ, нет — МУ-МУ, тьфу ты, МА-МА, нет, вспомнил — АМ, или как ее? И мне, разведке, ничего не сказал.

— Чьи спутники, Валентин?

— Какие спутники?

— Валя, не пудри мозги. Спутники — есть такие штуки, высоко над головой летают. И кое-кому, если нужно, могут отключать память, а взамен вставлять свою. Ну, Валя, вспомнил? А отключить голову хотели мне, да и дочке моей. Неужели забыл? Психотронные узконаправленные высокоточные антенны самонаведения на экзистенциальное поле объекта. Вспомнил?

— А! Ты про это? Не наши, не наши антенны. Мы все продали еще полгода назад. Они нерентабельные. Кого дурить? И так одни дураки кругом. Продали «Восточному Синдикату», они любят всякие фокусы. Чурки, что с них взять. А у Востока половину выдурил Ватикан — вроде бы так. Паству надо держать в намордниках с иголками! Это их главный говорил, как его, забыл… Но у нас-то ее, паствы, нет и не было. И быть не может. Зачем же нам такие дорогие намордники? Верно, Колька? Ты все понимаешь, я знаю. И итальянцев научил. Ну, а Восток давным-давно все знает, только сделать ничего не может.

— А кто же инструктор у Востока?

— Должен был быть Спортсмен, Корниенко. Должен был сменить предыдущего. Того кинули случайно к гремучим змеям. Перепутали. Но он все равно тупой был. Почти ничему их обучить не успел. Только халву жрал. А они не любят, когда их халву едят без приглашения. Не сам, тем более, эту халву хавал. Жену эмира в компанию взял. Ну, и погорел на халве. А Корниенко твоя дочка прибила. Тот бы их обучил, он сладкое не любит. И остались чурки без инструктора. А антенны летают себе без толку, только место на орбите занимают… Отдай! Отдай! — стала слышна возня, шум, и что-то разбилось.

Заговорил Феликс, очевидно, комментируя:

— Охранник Вася конфискует курительную трубку у разведывательного управления, — послышался треск и топот ног. Возможно, Василий поломал и растоптал ненавистный ему предмет.

— Феликс! — ненормальным голосом заорал Валентин. — Он поломал мне душу! Я теперь без души и без мозгов. Феликс! Помоги!

— А ты дай ему в морду. По шнобелю! Может, душа и вернется.

— На, гад… Ой!.. — прозвучал стук падающего тела. И неожиданно на мониторе вспыхнула картинка. Разведчик в полете что-то зацепил, — генератор, что же еще, — и глушение видеокамер прекратилось.

За большим, заставленным закусками столом возились пять человек. Пять высших руководителей «Славянского Триумвирата». Фридман залез в большой торт и ел его руками, весь измазанный кремом до самых ботинок, облизывая пальцы и жмурясь от удовольствия. Валентин, начальник разведки параллельного управления, сидел в тарелке с салатом и жаловался тоненьким голоском: «Больно! Ой, больно!». Василий, начальник охраны параллельного управления, сгреб со всего стола вилки и ложки, сложил кучкой и пересчитывал их, внимательно рассматривая каждую и протирая салфеточкой.

Леонардо рисовал майонезом из тюбика на стене большую собаку. Породу корявыми буквами он уже написал: «Питбуль-R» и ниже, прописью: «эр-питбуль». Феликс сидел с ногами в кресле и наблюдал за Мишей Фридманом, грызя ногти. А Миша ел. Потом повернулся к Леонардо: «Кривоватая собака». — «Это эр-питбуль». — «А! Ну, тогда нормальная». — «Нет-нет, Миша. Нормальных много. А это — моя. Дай кетчуп, я глаза раскрашу». — «На, но аккуратней с глазами». — «Ничего, она ест кетчуп. Она на него не смотрит». — «А торт она ест?» — «Ест тульский пряник». — «А «наполеон»?» — «Даже не показывай. Может плохо закончиться». — «Костя, а почему твоя собака не любит торт «наполеон»?» — «Это для нее не торт. Миша, это для нее цель» — «А-а!»

Все, кто был в помещении Бизона, ошарашено глядели на эту картину.

— Коля, что это с ними такое? — хриплым голосом спросил Музыкант. — Неужели твое шампанское в состоянии довести до такого опьянения?

— Нет, это не шампанское. Это результат заговора. Заговора против самих себя. Проголосовали и изменили ситуацию? Эх, Фридман. Ты же не дурак. А душа куда-то ушла по заземлению. Куда, Миша? Или ее забыли вложить с самого начала? У Феликса ее и не было, ему легче. Ну, Леонардо женат, к нему вопросов нет. Породу жалко. Эр-питбулей, — Бизон повернулся к Музыканту. — Ник-Колай! Между прочим, это еще и заговор против потенциального председателя объединенной корпорации «Славянский Бизон и К». Общий капитал триумвирата к данному моменту, если я не ошибаюсь, утонул в деньгах Мерилин. И утонул изрядно.

— В деньгах Мерилин? — переспросила Маша, оторвавшись от зеркала.

— Ну, конечно. Изобретение, вернее, фундаментальное открытие, и в результате — переворот в науке, коммерции и даже образе жизни, — это не преувеличение, — твоих рук дело. Я имею в виду авторучку, которой ты писала. Ты изобрела мыслящую машину, работающую по революционному принципу «аналоговой метки». Двоичный код упразднен и забыт, как азбука Морзе. Эта машинка рассуждает прямой символикой и ассоциациями, как человек. Если не обойти Эйнштейна, Бора, Планка, Гейзенберга и других ребят, в свое время хорошо поработавших головой, то дальше пути нет. И поверь, это поняли многие. Теперь ты — мессия цивилизованного мира, и отныне жизнь твоя сильно изменится. Мессия недоступен никому, кроме апостолов. После выполнения своей миссии. А ты, поверь, выполнила ее.

— Да брось ты чепуху говорить. Ты имеешь в виду тетрадку, которую я тебе отдала в том году?

— Да.

— И какой-то клочок бумаги в состоянии так менять мир?

— Да.

— Но там же были только формулы и цифры! И они могут иметь такую силу?

— Да.

— Не верю.

— Посмотришь.

Мерилин кивнула на прямую трансляцию из банкетного зала Феликса:

— И это сделала бумажка?

— В общем, да. Но другого содержания.

Фридман бросил торт и возил по полу кувшин на колесиках, с устрицами, издавая звук: «Р-р-р-р-р!» Леонардо боролся на диване с Васей-охранником. Валентин сидел на полу и пытался соединить две половинки трубки. Потом кинул их в сторону, огляделся, вытащил табакерку, набрал пригоршню табака и высыпал на голову охранника. Тут они сцепились уже втроем.

— Феликс, — позвал Бизон. Тот перестал грызть ногти и повернулся к компьютеру:

— Да, Коля.

— Я подлетаю к твоему дому. Где удобнее сделать посадку?

— Да садись где угодно. Собак не подави.

— Феликс, дорогой. Я слышал, что вы хотите меня и мою подругу убить и кинуть в яму с известью. У тебя в подвале. Филя, это правда?

— А как ты догадался? Да мы понарошку! Это не я, это не я придумал! Это он! — Феликс стал показывать на разведчика. — Он у мамы спрашивал про известь. Мама ему сказала — это очень полезное вещество. Известь. А что тут такого? Кинем тебя в известь, поиграем!

— Феликс, какой сейчас курс акций «Славянского Бизона»?

— Чего-чего? Курс-мурс. А про бизонов мне мама читала. Лохматые такие. С горбом. Коля, прилетай быстрей. Поиграем!

— Все, — сказал командующий, отключив трансляцию. — Занавес. Голова триумвирата впала в детство, а тело требует реконструкции.

— Что же это ты им подсыпал? — спросил Музыкант. — Какой-то наркотик? Они же просто идиоты. Белены объелись!

— Это не беладонна, мой друг. Это — избирательное воздействие на определенные участки головного мозга. Редкие компоненты, высокая технология. Все с берегов Амазонки. Люблю там ромашки собирать. В общем-то, это в какой-то мере микроинсульт, вызванный определенным составом, не выводимым из тканей мозга уже никогда. Микроинсульт длится пару секунд, а последствия останутся навсегда. С головой у них, в принципе, все в порядке. С памятью, правда, проблемы. Им сейчас около шести лет, но они уже не повзрослеют. Инфантильное оружие. Демонстрируется впервые. А в бутылках — простое вино. Уже. Никакой анализ ничего не покажет. Эта группа веществ очень летуча и не связывается жидкостью. «Цветок миндальной сакуры» уже можно спокойно пить. Там ничего нет. Не желаешь попробовать?

— Да нет, спасибо…

— Ну, как хочешь. Эликсир молодости все равно уже выдохся.

— Да, это печальная картина. Не включай монитор. Лучше скажи, какие у нас планы по поводу национального Дня плодородия? — сказала Мерилин. — Я что, даром наборы покупала? Хватит о печальном, — она крутанулась в бриллиантовой вспышке черного бархата.

— Не здесь, не сейчас, — ответил Бизон. — Отъезжаем в гостиницу. И надо, наверное, позвонить врачам или еще кому-то. А то они там пожар или что еще могут наделать. Дети! А под руками — серьезные вещи. Впрочем, там есть персонал. Они вызовут помощь, когда ребятишки начнут плакать и звать маму. А нам пора покидать эту гостеприимную страну и ее иероглифические понятия добра и зла. Труба зовет!

Телохранители быстро собрали всю аппаратуру и погрузили в машины.

— Поедете вперед, мы за вами следом. Тут, я вижу, все спокойно, — сказал Бизон начальнику охраны. — Приведете все в порядок.

Глухо проурчав моторами, черные джипы выехали за ворота и растворились в ночи. Бизон, Музыкант, Катаяма, Мерилин и Бетти остались. Главнокомандующий внимательно посмотрел на Бетти:

— Вы, мадемуазель, должны будете не помнить того, что, возможно, здесь видели и слышали. Считайте, в крайнем случае, что это был сон.

— Я сделаю все, что скажет Коля! — она близко придвинулась к Музыканту. — И не в моих интересах вспоминать события, произошедшие со мной в этой стране.

— Она очень хороший специалист в своей области, — сказал Ник-Колай. — Вполне можно дать ей возможность работать у нас, если она не против, — он пристально смотрел на Бизона. — Ты же уже мультимиллиардер. Люди, побывавшие с тобой в подобных ситуациях, должны больше не уходить.

— Да, ты прав, старый волк, ты прав.

Неожиданно зазвонил телефон на столе. Бизон настороженно поднял трубку и передал ее Катаяме. Тот взял и ответил по-японски:

— Да, вас слушают.

В ответ прозвучала фраза на английском:

— Будьте добры, можно к телефону госпожу Бэтти Тэйлор?

И Катаяма, хоть и бывший русский зек, прокололся. Английский он знал слабовато, говорил немного напрягаясь. Возможно, это и сыграло роль:

— А кто ее спрашивает?

— Ее спрашивают старые друзья, которым она необходима очень срочно. И если она выйдет одна, то вам, — сколько вас там осталось, — возможно, ничего не будет. Но только не нервируйте нас всякими идиотскими предлогами, а то мы можем передумать по поводу рандеву с ней одной и закончить вопрос массовой встречей с братьями по разуму. Дом окружен.

Был включен спикерфон, и разговор слышали все.

В ночной полутьме к коттеджу подъехало с десяток тяжелых мотоциклов и четыре лендровера. Это был Сандрони и его «Звезды в себе». Мотоциклы и машины стояли полукольцом, окружив дом. Бритые водители держали под черными плащами свои скорострельные автоматы «Узи». На коттедж вышли через Музыканта, когда он арендовал дом. Дочь хозяина оказалась членом секты Сандрони; она запомнила бритого немолодого славянина с серьгой в ухе. И когда убили двух помощников святого, так сказать, отца, в разговоре между своими односектниками она услышала описание такого человека. И сообщила Сыну Будды о своем квартиранте. Хитрая многогенная анаконда поставила наблюдение. Наблюдали, наблюдали — и опознали. В приборы ночного видения сектанты видели, кто приехал. И видели, кто уехал. Осталось пять человек — трое мужчин и две женщины, не японки. И Мария Анатуэтта Марсо, как бы это сказать, — из лесу вышла и снова зашла. Осталась Бэтти Тэйлор.

— Господа! Мобильная связь блокирована. Не трогайте свои сотовые. А эта линия сейчас тоже отключится. Мы даем вам время. Долгое время — ровно пять минут. Вы все, откровенно говоря, нам не нужны. Хотя, возможно, я не совсем искренен. Нам нужна Бэтти Тэйлор. Я хорошо выразился на английском? Бэтти Тэйлор. Если среди вас есть ее напарник, бритый серб с серьгой в ухе, то он нам тоже нужен. Так что заодно пусть выйдет и он. Он же мужчина! Я включил секундомер! — Телефон замолчал.

Бизон пять секунд думал.

— Это не те сумасшедшие, чьих друзей вы застрелили, Бэтти?

— Да, это они. Это говорил Сандрони.

— Так, все в машину. Быстро забирайте свои вещи.

Он включил свой телефон, но тот, как и было обещано, молчал. В одной из машин был генератор подавления радиочастот.

— Быстро, схему здания и прилегающего участка, — сказал командующий Музыканту. Тот подал. Бизон вгляделся и увидел небольшую лазейку. За забором соседней усадьбы, отгороженной бамбуковой изгородью, вверх по склону уходила узкая бетонированная дорога. Перевалив через рощицу на холме, она спускалась вниз, к широкой автомагистрали. Всего около пяти километров, включая территорию соседей, которых, очевидно, придется потревожить.

— Если они не поставили засаду с гранатометом здесь, — Бизон указал на схеме предполагаемую точку, — то мы вполне можем выскочить. Все в машину! Кроме Мерилин.

— Через минуту все сидели в бронированном «Мерседесе» Бизона.

— Наверное, придется платить много неустоек всем соседям за потревоженную ночь. Но постараемся перевести стрелу на верующих. По-моему, они того заслуживают. Я не встречал еще такой больной на голову конфессиональной группировки. Ты гранаты забрал?

— Да, забрал, — ответил Музыкант. — У нас только дымовые.

— Ничего, сойдут и дымовые.

Мерилин опять была в готовности снайпера-убийцы и перестраивала свою душу, убирая все женское, да и мужское, если оно было, оставляя неизвестно что, — но достаточно эффективно действующее в момент движения по минному полю или лезвию бритвы. А вот подарочные наборы ко Дню плодородия в багажник автомобиля положить не забыла: «Звезды в себе», «Звезды в себе»… По-моему, это звезды не в себе. Так звучало бы значительно правдоподобнее». Говоря это, она снимала бриллиантовое колье. Винтовка была здесь. Профессионал оружие носит с собой. Мало ли что, когда ты не дома. А вот «Беретта» веселого Боба осталась в аэростате.

Бизон выдал инструкцию:

— Маша, тебе надо попробовать подбить хотя бы пару автомобилей. А мотоциклистов добьем на ходу. Кумулятивные патроны есть?

— Три кумулятивно-разрывных. Остальные обыкновенные.

— Великолепно. Это даже больше, чем им надо. Желательно выяснить, где именно сидит цыганский барон. Иди к боковому окну и попытайся запеленговать его, если поведется. Как только определишься, — сразу стреляй и быстро в машину. Помни: счет идет на секунды. Где-то рядом охрана Феликса, и наверняка уже позвонили в полицию соседи. Нам здесь маячить не стоит. Вперед!

— Сандрони! — крикнул Бизон в окно второго этажа. — Тут главный я. Ты возьмешь то, что хочешь. Я слышал про то, как убили твоих людей.

Тишина.

— Но они хотели убить моих людей! Ты должен знать это! Знаешь?

Тишина.

— Значит, знаешь. Это хорошо. Что ты мне заплатишь за Бэтти Тейлор и ее напарника? У тебя есть чем рассчитаться с деловыми людьми?

Тишина. И глухой шепот.

— Разумно ли убивать друг друга, когда товар можно просто купить? Купить — и все! И люди целы, и… Ну, и звезды светят.

Прокричали ругательство, но голос был явно не цыганского еврея. Тоненький злобный фальцет. Нет, не Сандрони.

— Сандрони! Или у тебя не все получается в постели, если ты так жаждешь от женщины крови? А? Монах недоделанный. Чего молчишь? О бабе думаешь?

— Ты, подлый неверный мертвец! Я тебе дал время, но не для того, чтобы испытывать мою волю!

Глухо ударила винтовка Мерилин. Правое переднее колесо джипа отлетело в темноту. Машина завалилась вперед. Не давая опомнится, снайпер ударила по второй машине, тоже раздробив на части колесо. Третий выстрел влетел в салон третьей машины. Из нее вроде бы и вещал Сандрони. Мерилин засекла его, но он говорил с заднего сидения, прикрытый толстошеими бритыми телохранителями, и прицелиться в него не было возможности. Салон вспыхнул. Стекла трескучим дождем посыпались на землю. В машине стали кричать и выскакивать из нее. Прошло две секунды с момента первого выстрела. Затрещали многоголосьем «Узи». Ударил автомат более тяжелого калибра. Коттедж стали превращать в решето. Во все стороны летели осколки камня и стекла выбитых окон. Время было растянуто длинными, темными секундами. Мерилин уже ползла по полу, волоча винтовку. Сползла по лестнице во двор и влезла в «Мерседес». Машина сорвалась с места и, освещая галогеном путь, проломила соседский забор и помчалась по чужому двору к противоположному ограждению, завалила его и выскочила на холм.

— Господи, прости меня за нарушение покоя мирного населения, — проговорил Музыкант и кинул в окно одну за другой пять дымовых гранат. Бронированная машина, оставляя позади себя облако в виде все более растущего дымового гриба, мчалась по узкой бетонке вверх по склону, в сторону бамбуковой рощи. Засада была. Справа ударил яркими вспышками пулемет. Пули веером прошли мимо машины. Мерилин в открытое окно мгновенно засекла огневую точку. До нее было метров сто. Крикнула Бизону: «Притормози!» Машина резко стала, полуразвернувшись, и снайперша в упор расстреляла двоих сектантов, хорошо видимых в поле прицела ночного видения. «Мерседес» снова рванул вверх и достиг за несколько секунд рощи. Но сквозь дымовую завесу с бешеным ревом неслись огни фанатиков, и несколько пуль шлепнули о заднее стекло, все же не повредив его. Изготовленное по спецзаказу, по технологии высокого давления при отливке и с добавлением окиси вольфрама, оно оправдало затраты и спасло жизнь всем, кто был в салоне.

Впереди всех мчался уцелевший джип, очевидно, с дзэн-фюрером внутри. Не поедет же он на мотоцикле!

Бизон нажал кнопку на панели автомашины, и на крыше отъехал люк. Свежий воздух ворвался в салон. Достигнув середины рощи, «Мерседес» резко затормозил и остановился. Огни настигающих камикадзе были метрах в трехстах. Отчетливо слышались вопли «Банзай!!!» Командующий вытащил из-под сиденья трехствольный пулемет с заправленной лентой патронов, и, выбравшись с ним по грудь из люка, проговорил:

— Ну, суки недобритые. Сейчас я вас побрею!

Мерилин дернулась со своей винтовкой выскочить из машины, но Папа пресек ее инициативу:

— Сиди!!!

Как отбойный шахтерский молот, заработал пулемет калибра тринадцать миллиметров. Естественно, первой целью был джип с бесноватым Сандрони внутри. Десяток тяжелых разрывных пуль пушки-пулемета подбросили машину, она завалилась набок и почти моментально взорвалась, въехав в бамбук и проделав там просеку.

— Что, щенки лысые, вам все еще нужна Бэтти Тэйлор? — заорал во все горло Бизон. Но в ответ заработало несколько автоматов, пули стали шлепать о бока бронированного «Мерседеса» и свистеть у головы.

— Ты смотри, какие ваньки-встаньки! — удивился закаленный в боях командир. И снова нажал на спуск. 1200 выстрелов в минуту рубили деревья, кусты и все, что было в зоне обстрела. Мотоциклы попадали. Галоген фар погас, но Бизон, движимый вскипающим адреналином, расстрелял ленту до конца. Вся округа была затянута тяжелым дымом. Пахло гарью и порохом. Где-то в темноте не по-самурайски выли недобитые японцы. А может, это были и не японцы? Кто их знает, лысых, кто они такие на самом деле.

Быстро закрыв люк и сунув на место горячий пулемет, шеф расширяющейся мировой корпорации нажал на акселератор, и тяжелая машина сорвалась с места, словно пушинка. Взлетели на вершину холма и покатились вниз, к автомагистрали. От первого и до последнего выстрела всего боя прошло три минуты.

— Если нас остановят полицейские с этим арсеналом в салоне, — проговорил Музыкант, — то Славянский Бизон сможет вернуться к своим обязанностям весьма пожилым.

И закурил свою тонкую сигарету, пахнув свежестью натурального, чистого табака.

Водитель включил вытяжку.

— Дай потянуть, — неожиданно сказала Бэтти. Музыкант дал. Она забрала сигарету и, очевидно, сразу забыв, что взяла на пару секунд, стала нервно затягиваться и глядеть в окно. Музыкант закурил другую.

Машина, мигнув поворотами, сползла на шоссе и, развернувшись, помчалась в сторону Фудзиямы. Бизон набрал на телефоне номер начальника охраны. Тот ответил:

— Да, шеф, я слушаю.

— Все в порядке?

— Нет, нас задержали при входе в гостиницу.

— Вы арестованы?

— Не арестованы, но задержаны. Проверили документы и багажники автомобилей. Работаем по версии. У нас все чисто. Спрашивают про тебя. Я утверждаю, что директора в Японии нет, но они явно сомневаются, не знают, что с нами делать.

— Прекрасно. Ты знаешь, где вы были, почему вы там были и, главное, где вы не были, да и быть не могли.

— Кто-то дал информацию. Видно, они знают, что ты в пределах Токио. Я сейчас разговариваю из туалетной комнаты. Просканировал ее — все чисто. В Японии так просто прослушку не поставишь.

— Хорошо, хорошо.

— Я хотел сказать: если возможно, уходите путем, которым пришла Мерилин.

— Да-да. Ты разумно мыслишь. Мы так и поступим.

— Топограмма введена в бортовой компьютер.

— Я знаю. Все. Удачи, и действуй по плану отхода. Встретимся в эфире.

Бизон отключил телефон и поднял скорость до двухсот километров в час. Теперь главное — побыстрее добраться до горы. Здесь говорят, все пути ведут к Фудзияме.

Посмотрим. Машина мчалась по серой ленте шоссе, вдоль которой стояли густые заросли японских низкорослых елей, переплетенные вездесущим плющом и местами перемешанные с дикой цветущей аралией. Рекламы не было. Машин — тоже. Пара встречных грузовиков, четырехколесный мотоцикл — и все. Неожиданно дорогу перешел полосатый осел. Еле успел перейти, но скорости не прибавил. Бизон вывернул, в сантиметре прошел, чуть хвост не отдавил. А тому все равно. Откуда здесь полосатые ослы? Бэтти долго глядела ему вслед, в заднее стекло. Может, и не осел. Кто теперь узнает, кто это был на дороге посреди ночи? Впереди темной глыбой, мерцавшей редкими огоньками, возвышалась громада священной горы. С утра толпы горожан устремляются по ее склонам к вершине, к святым местам — совершить традиционный обряд. Мигнув бегущими огнями, промелькнуло придорожное кафе, врезанное в заросли колючего кустарника. Музыкант потушил сигарету и стал смотреть на дорогу. Через несколько минут сообщил новость:

— За нами едут две машины со странно подозрительной скоростью. Почти висят на хвосте.

— Вижу. Ты думаешь, это погоня?

— Не знаю, может, и нет. Сбавь скорость, пусть обойдут.

Водитель замедлил ход и приблизился к обочине. Оба автомобиля тоже притормозили. Они шли на расстоянии ста метров, не больше. Бизон и Музыкант молча наблюдали за ними. Мимо проплыл длинный освещенный щит с улыбающимся Буддой. В свете его огней можно было лучше разглядеть преследователей. Катаяма вгляделся и сообщил, что на обеих машинах первые цифры в номерах обозначают принадлежность к якудзе. Но может быть, конечно, это совпадение.

— Я же таксист. Все таксисты знают такие вещи, — он стал описывать якудзу, и что это за явление в японском обществе.

— Да знаю я о них все, — ответил Бизон. — «Звезды в себе» находятся под их протекцией, платят им. Возможно, они успели запросить помощь и дать номер машины и координаты. Может, номер и не заметили, тогда дали описание машины. Здесь немецкие машины не так часто проезжают, как в Европе. Эти ребята, якудза, достаточно шустрые для этих краев. Возможно, это они. А может, и нет.

— Так это или не так, а «хвосты» — вон они висят. Каждый по двести километров, и не сбавляют. Грузовик идет со скоростью двести километров в час! Куда же он, милый, так торопится? В час ночи… И тяжелый «Ниссан», полуавтобус. Это его предел. А зачем предел? Хотя все бывает, все бывает… Когда все мерещится, правды не увидишь. И — так быстро вычислить и начать сопровождать? Маловероятно… — Музыкант скептически покачал головой. — У страха глаза велики.

— Если это федералы, то еще хуже, — задумчиво произнес командующий. Закурил сигарету и опять сбавил скорость. «Хвост» тоже притормозил.

— Как ты думаешь, что это такое? — спросил он у Музыканта.

— Я думаю, что это не те, кому мы рады.

— Это надо уточнить. Скоро поворот на Фудзи, и мы расшифровываем свой маршрут.

— Давай-ка немного выждем. До Фудзи еще пятьдесят километров. С хвостом.

— Да как бы, Коля, нам этот «хвост» не удлинил тот.

— Все может быть. Прекрасно! Вот впереди заправочная станция. Сейчас заедем туда и купим сигарет. Бэтти, по-моему, последнюю докурила. И глянем.

— Что глянем?

— Что будет.

«Мерседес» стал сползать в сторону заправочной станции. Бизон неторопливо, одной рукой вставил ленту с патронами в пулемет. Подъехали к колонке и стали. Одна из машин, грузовик, проехала мимо. Тяжелый «Ниссан» подрулил к бочке с дизтопливом и заглушил двигатель.

— Иди, Бэтти, купи пачку сигарет. С Музыкантом, — посоветовал водитель.

Они вышли из машины. Кругом стояла ночная тишина. Сонный работник станции принялся заправлять машины. Громадный диск Луны висел прямо над головой. Низкие летние звезды рассыпались серебряными облаками. Вдалеке, в темноте ночи, завыло какое-то существо. Волк, что ли? Или какой-нибудь японский койот. Может, и обезьяна. Они, говорят, тоже еще как воют, уши закладывает. Впрочем, и на корову похоже. Но — не нашу. Наши ночью спят. Может, священная какая? Музыкант решительно направился к магазину, расположенному около станции. Бэтти шла с ним. «Ниссан» заправлялся. Никто из него не вышел.

В магазине Бэтти купила сигареты, сок в пластиковой упаковке и пару хлебных лепешек. Сонная продавщица отпустила им товар, забыв дать сдачу. Прозвенел колокольчик на входной двери. Вошел японец средних лет, под пятьдесят. Волосы длинные, наполовину седые. Вид усталый. Он попросил пачку кукурузных хлопьев и сигареты. Стал рыться в кармане и считать деньги. Все тихо, спокойно. «Тут не хватает пять иен!» — проснулась продавец. — «Пять иен? Да-да, извините. Вот, пожалуйста».

Музыкант незаметно оглядел японца. Да вроде бы обыкновенный водитель. На мафию ну совсем не тянет. Одет в дешевый костюм. И лицо — не бандитское. Они двинулись на выход. Бэтти сунула руку с сигаретами в карман, японец посторонился, пропуская ее, — Музыкант шел сзади, — и, резким движением выхватив автоматический кольт калибра 45, направил его в лоб Музыканту. Бэтти же мягко обхватил рукой вокруг шеи и стал позади нее. Улыбнулся. И сразу изменился:

— Господа, вы пойдете со мной. С вами хотят поговорить, — сказал по-английски, и весь вид его теперь совсем не напоминал уставшего водителя-работягу.

Музыкант замер.

— Руки, руки — махнул в его сторону тяжелым стволом кольта представитель параллельной полиции. — Где, детка, второй выход? — обратился он к перепуганной и окончательно проснувшейся продавщице. Та молча указала рукой.

— Мистер, а что случилось? — спросила Бэтти. — Вы же не хотите нас ограбить?

— Мадам, мы просто поговорим. На особом языке. Вы быстро поймете, о чем.

— А мы не знаем особого. Лучше уберите свой пистолет. Это очень хороший совет для вас, поверьте. Не берите грех на душу. У вас же, наверное, взрослые дети и, возможно, внуки. Зачем же им, простите за бестактность, быть сиротами? Я женщина, вы же видите, и желаю вам только добра. Посмотрите мне в лицо. На нем видно, как я к вам отношусь.

Бандит уставился на нее с недоверчивым подозрением:

— У меня нет детей. И я не думаю, что вам стоит вообще разговаривать. Давай, оба вперед.

Музыкант шевельнул в воздухе поднятыми руками. Японец дернулся в его сторону, а Бэтти сквозь карман куртки всадила ему в бок две пули из «Магнума». Якудза выронил свой кольт и, недоверчиво глядя на Бэтти, упал лицом вниз, прямо в колючий коврик.

— А-а-а! — закричала продавщица. Бэтти навела на нее свой револьвер. Та сразу замолчала. — Где телефон? — Показала. Музыкант подошел и оборвал провод. Добавил: — Девушка, не советую вам в течении часа покидать помещение. Обе входные двери будут заминированы. Через шестьдесят минут бомбы автоматически разрядятся, но не желаю вам трогать их до этого времени. Приятных сновидений!

Выскочили на улицу. «Ниссан» уже отъехал. Грузовик же, очевидно, был припаркован неподалеку. Быстро подошли и сели в машину.

— Ну что, вперед, — сказал Бизон и нажал на газ. Бронемашина сорвалась с места, развернулась на шоссе и помчалась черной торпедой к своей цели.

— Ты что, ничего не слышал? — спросил его Музыкант.

— Нет, все нормально. «Ниссан» уехал. Это не бандиты.

— Кто там, в «Ниссане», я не знаю, а вот пристреленный якудза лежит в магазине на коврике с двумя пулями в сердце.

— Что-что?

— Нас пытались уговорить пообщаться при помощи кольта. В том магазине, очевидно, звукоизоляция. Эти короткоствольные револьверы грохочут, как танковые орудия. Я думал, ты слышал выстрелы. Сестра Бэтти уже вполне профессионально понимает, когда объект превращается в цель. И что с ней необходимо делать.

Музыкант рассказал все, как было. «Мерседес» перешел двухсоткилометровую отметку на спидометре.

— Коля, тебе все это не кажется подозрительно профессиональным? Ты же старый боец. Ты много видел ситуаций. Так как тебе смотрится эта? — поинтересовался Бизон, не отрываясь от ленты дороги.

— Скорее всего, на нас вышли только что, и наверняка — по случайности. Слишком уж быстро. Секта сообщила координаты, а в этом районе оказались эти машины. Якудзы или кого там, неизвестно. Может, общества ночных похитителей преподавателей санскрита. Я еще вот что подумал. Убрать тебя сейчас оказывается выгодным очень большому числу людей. Если просочится информация, что ты в Японии, да еще в определенном районе, то здесь организуют охоту на волков с флажками. Обложат со всех сторон, и не выскочим. Всему же есть предел. Нам пока очень везет. С сектой вот не повезло. Но если бы сейчас были подключены люди из полиции, национальной самообороны или разведки, то все было бы по-другому. Дали бы сирену и приказали остановиться. Представились бы и предъявили документы. Нет! Этим людям, — не знаю, кто они, — нужна твоя голова. Из-за одной только Бэтти якудза бы не подписалась на такое прямое действие. Не говоря уже о других потенциальных преследователях. Мое мнение: уже известно, что в этой машине едешь ты. И поэтому скоро надо ждать кое-кого посерьезней этого облезлого «хвоста» — грузовика и «Ниссана».

— Да, тут ты прав… — Бизон глянул в зеркало и снова увидел те две машины. Они держались совсем близко. — А ну-ка, Коля, глянем, где есть мы, — командующий включил бортовой компьютер. Топограмма показала схему близлежащих дорог. Местоположение и скорость «Мерседеса». Местоположение аэростата. По дороге до него было 37 километров. Водитель еще раз взглянул в зеркало на преследующие их машины. Хорошо едут. Наверное, форсированные двигатели и усиленная ходовая часть.

— Мы сейчас сделаем, товарищ Ник-Колай, проверку технических возможностей желающих взять у нас автограф. Или что они еще там от нас хотят? Видишь по схеме, сейчас будет ответвление, дорога до мотеля-ресторана, и причем — в обратную сторону. Дальше — прямо до заправки, где мы только что были. Вернемся на десять километров. Как тебе идея? Потянут «хвосты» это кольцо Мебиуса? Вряд ли.

— Давай, мочи прилипал. Может, от сырости отпадут.

Вдали показался светящийся знак поворота. Бизон, не перестраиваясь, не включая никаких сигналов, за пятьдесят метров до поворота нажал на тормоза, поставил машину на два колеса и, как отбомбившийся штурмовой истребитель, завалившись на бок, ушел на другой курс, в сторону мотеля.

«Хвосты» поворот проскочили, ударили по тормозам, проползли метров сто и стали сдавать назад.

По схеме, длина этого обходного участка составляла 15 километров. Восемь до гостиницы и семь до заправочной станции. Водитель нажал на газ. До мотеля машина доехала за две минуты и за полторы — до поворота на главное шоссе. Перед заправочной станцией сбавила скорость, выскочила на автомагистраль, повернула в сторону Фудзиямы и пошла на крейсерской — 250 километров в час. Через пару минут проскочили поворот, куда углубились преследователи, и помчались дальше. Через три минуты повернули на дорогу, ведущую прямо на священную гору. Фары высвечивали пустынную трассу, исчезающую в коридоре темноты.

Бизон набрал номер телефона начальника охраны:

— Это я, как у вас обстановка?

— По-прежнему. Мы задержаны у себя в номерах под предлогом проверки неточности в визах. Я слышал разговор двух сержантов. Они говорят, есть данные, что люди, похожие на вас, едут в юго-западном направлении от Токио. Я это слышал только что: они не знают, что я понимаю их язык. И еще. Полиция вами не занимается, и никакие федералы вообще. Им приказано ждать. За вами охотятся частные спецслужбы: они каким-то образом убедили службы правительственные, что это их корпоративный вопрос, выражающий национальный интерес страны. Проблему решали довольно долго, а внизу недоумевают и грызут свои короткие мечи. Откуда я все это знаю? Да от этих же сержантов. Они, когда злятся, начинают говорить на местном утрированном сленге и сквозь зубы. Но мне все понятно, эту школу проходил. Полиция ненавидит и презирает откормленные частные спецслужбы. В общем, у тебя проблемы с частной охраной. Назовем их так. С частными убийцами, можно и так сказать. Сержанты хорошие парни. Я долго их слушал.

— Спасибо, Витя, за информацию. Это очень важно. Они вас, сам знаешь, сколько могут держать. А потом улетайте немедленно. Я перезвоню.

* * *

В лесах Японии началась охота на Бизона. Недобитый бритый дзен-буддист ультраправого уклона по сотовому телефону, в темноте, лежа раненый под мотоциклом, набрал номер и сообщил представителю якудзы ситуацию. Попросил помощи, описал внешне автомобиль беглецов, сколько их там, но главное — передал с чипа памяти телефона речь, которую толкал главнокомандующий триумвирата, общаясь с Сандрони.

— Сын Будды убит! Сын Будды убит! — рыдала бритая голова, посыпанная пеплом и гарью от разрывных пуль калибра 13 миллиметров.

— Ладно, Томагава, заткнись! Незаменимых людей нет! Кто-нибудь еще разговаривал?

— Нет, только этот голос.

— Кто оста лся живой, — заберите раненых, покойников и отправляйтесь на базу. Остальное будем решать мы.

Сразу же по электронной карте определили местоположение ближайших к месту события автомашин — они оказались совсем рядом, — и дали команду наблюдать, по возможности попытаться задержать и быть на связи. Затем внимательно прослушали английскую речь Бизона. Через специальную аппаратуру разделили звучание голоса на основные обертоны и полученную синусоидальную картинку прогнали через компьютер, используя банк данных, то есть голосов известных людей. В банке данных Японии такого голоса не было. Не беда. Связались с коллегами из Соединенных Штатов, передали им акустическую спектрограмму — и моментально получили ответ. Это оказался голос Славянского Бизона, то есть человека, известного под этим именем-псевдонимом. Человека, чья появляющаяся на обломках триумвирата корпорация топила весь мировой рынок компьютерного обеспечения, разоряла тысячи богатейших людей планеты. Миллионы вкладчиков золотого миллиарда, персоны VIP, не знающие, как бороться со скукой и чего еще желать, оказались в положении оверкиль — и продолжали тонуть и гибнуть на радость более расторопным и саблезубым. Мировой теневой картель производства компьютерной техники моментально принял необходимое решение. Де-юре ничего изменить нет возможности. Но де-факто — всегда к вашим услугами! И в лесах Японии началась охота на Бизона.

Густые заросли предгорий Фудзиямы: лиственницы, ели, северный бамбук, горный каштан с полусонными совами, провожающими вас стереовзглядом; густой кустарник, спутанный и непроходимый, с ядовитыми щитомордниками внутри и дикими кошками, сжатыми, как стальные пружины; свежий воздух, наполненный гудением множества насекомых и почти таким же количеством летучих мышей, размером от пуговицы до метрового размаха крыльев, — все это окружало шоссе, по которому мчался «Мерседес» с озабоченным миллиардером и его друзьями. События разворачивались столь стремительно, что требовалась адекватная реакция, незамедлительная и виртуозная. Такая стремительность и реактивность противодействия, естественно, была спланирована и рассчитана, но вмешался элемент случайности в виде ультраправых буддистов, изменивший дальнейшую цепочку взаимосвязанных событий. Что, в свою очередь, подключило к тактической ситуации в дебрях японского предгорья стратегические интересы конкретных людей, обладающих капиталом, который невозможно даже сосчитать. Главнокомандующему стало ясно, что есть два выхода из этой восточной мышеловки, и оба ведут на небо.

Он знал своих зубастых конкурентов, он общался с ними. Их мысли были весьма легко читаемы в данной ситуации. В ситуации обвала основных ценных бумаг — бумаг, из которых соткан плот их жизни. Сейчас медленно, но верно бумажный плот распадался, открывая бездонную пучину финансового водоворота. Тот уже всасывал в себя всех, кто оказался рядом по неудачливости, недоразумению, глупости, жадности или слишком большому уму. Стоя уже по колено в воде, исходящей кровавыми всполохами, вежливо улыбчивые коллеги готовы были дернуть стоп-кран тонущего ковчега любой ценой — и такую же цену предлагали за поиск и обнаружение этого самого крана. А тот оказался у них под носом, в легковой автомашине, почти один, без охраны и посередине темного ночного леса, способного скрыть любые интересы. Фудзияма, конечно же, — не Голгофа, но смерть мессии и ее апостолов поставила бы многое на прежние места. Разрешение проблемы неизмеряемого карточного долга таким сверхпростым способом собрало в пучок всю заинтересованную энергию, и она ринулась по следу, как самка антарктического кашалота, завидев вдали арктического самца. Впрочем, и шах, и пат — это еще не мат.

Но Славянский Бизон обо всем этом не думал. Он думал, как вписаться в повороты серпантина узкой дороги, поднимающейся вверх.

Новый Мировой Порядок надвигался не со страниц газет и не в грезах сценаристов фантастических фильмов. Явление в форме технологии АМ — вроде бы какая-то специфическая мелочь. Но, став детерминирующим основанием, она разворачивала махину будущего по линии своего многомерного Вектора и все лишнее обрекла на исчезновение в хаосе, откуда оно и явилось. Веселенькая перспектива для сделавших ставку на Вечный Порядок! Основа АМ — душа с электронной рефлексией, невыводимой и нестираемой. На что-то похоже? Возможно, даже слишком, но остановить прогресс, запущенный неизвестно когда и неизвестно кем, может только та же неизвестность.

А пока — цыпленок вылупился, разбив яйцо и зацепив по ходу дела с десяток других; он повалил неустойчивый курятник, который упал на дом, много лет простоявший на трухлявой основе и тоже завалившийся, поломав все, что было внутри, и толкнув соседний, красивый и надежный, совсем еще новый дворец на краю обрыва. Тот полетел в пропасть, увлекая за собой камнепад на поселок, где шло праздничное торжество человеческой цивилизации. Праздник внезапно оборвался, и привычные, старые добрые строения и многовековые дворцы стали падать и валить один другой, все ширя и ширя зону тотального уничтожения совершенно не понятно по какой причине! И среди этой неразберихи и хаоса всплывало одно неподвижное, светящееся золотыми буквами и сакральными нимбами пирамидальное строение, все выше и выше уходя вверх, за облака, исчезая своей вершиной среди звезд. И было ему имя «Славянский Бизон».

…Перфокарты тоже плакали, когда умирали. Никто не любит этот процесс. Мессия, зачав новое пришествие, скромно оставалась в стороне. Разъяренная толпа желала втянуть на Голгофу апостола Бизона! И он это хорошо понимал.

— Катаяма! — предложил командующий. — Быть может, тебя высадить? Ты же местный, ты уйдешь. И про тебя никто ничего не знает.

Тот посмотрел на командира и сказал:

— Коля-Бизон, не выгоняй меня. Я буду с вами до конца. Не обижай самурая.

— У тебя документы с собой?

— У меня все с собой.

— Хорошо, Катаяма, но я свой долг выполнил. А ты свой выбор сделал.

Машина поползла со скоростью 40 километров в час. Узкая каменистая дорога и крутые повороты не позволяли двигаться быстрей. Бортовой компьютер показывал расстояние до аэростата — 12 километров. И еще два километра пешком, через кустарник. Дорога петляла, как змея, ощетинившись высокими японскими лиственницами. Изредка мелькали крошечные полянки, покрытые белой изморозью горных фиалок. Их необычайный, волнующий запах проникал даже в салон «Мерседеса».

Выскочил бамбуковый медвежонок и уставился в свет фар. Через секунду появилась мать и, схватив его зубами за шиворот, уволокла в чащу.

Неожиданно все услышали низкий, рокочущий звук. Вначале где-то вдали — но быстро нараставший и приближающийся. Бизон не шевельнулся. Музыкант стал тревожно всматриваться в небо. Мгновение — и над машиной завис вертолет, выскочив из-за деревьев, как черт из коробки.

— Ну вот, легки на помине, — отметил Бизон, нажал кнопку на панели автомобиля, и свежий воздух ворвался в отъехавший люк на крыше. Вертолет завис прямо перед ними. В мегафон прозвучала команда остановиться. «Мерседес» остановился.

— Дорожная служба, — представились в мегафон на английском языке. — Территория заповедника. Проверка документов. Просьба всем выйти из машины.

— Дорожные вертолеты покрашены в желтый цвет и совершенно другой модели, — возразил Катаяма. — У них кабина — круглый пластиковый шар, для большего обозрения. Это не полицейский вертолет.

— Ты уверен? — спросил водитель-стрелок.

— Смотри сам, что это за штука.

Вертолет стал медленно снижаться, перегораживая дорогу к вершине горы. Стало видно, что это легкая военно-штурмовая машина американского производства без опознавательных знаков. По бокам виднелись крупнокалиберные пулеметы. Бизон подтянул к себе свое оружие и в две секунды установил его. Прожектор «вертушки» захватил машину: естественно, опасность огневого поражения была там зафиксирована, да, видать, поздновато. Сонный пилот — мертвый пилот.

«Черный ворон, что ты вьешься над моею головой..!» — напевал Бизон под нос. С грохотом камнепада в ночном лесу крутящиеся стволы пулемета превратили геликоптер в решето, которое упало и взорвалось, осветив лес Фудзиямы огненным заревом: «Проверка документов закончена. Не так ли, господа?». Водитель нажал на педаль газа, и машина помчалась дальше, объехав по траве горящие обломки. Теперь время решало все. Еле выворачивая на поворотах, автомобиль несколько раз цеплял ограничительные столбы, но скорость не сбавлял, а наоборот — добавил. Секунды. В распоряжении были секунды. Вертолет не мог быть один. Координаты обнаружения он, естественно, передал. Оставались считанные километры до точки выхода и покидания машины.

«Давай, Маруська», — погонял Бизон надрывающийся «Мерседес» с ободранными боками. Через пару минут бортовой компьютер наконец показал стометровую отметку до конца движения. Дальше — ногами. Через секунду остановились посреди темного и, говорят, священного леса. Вдалеке среди деревьев стал слышен вой приближающейся армады. Этим ребятам только дай захватить себя лазерным прицелом — и все. Как муха в паутине. Суши весла. Дергаться нет смысла, а помолиться, может, и не успеешь. Через минуту они будут здесь со своими пушками, телеуправляемыми ракетами и спутниковой поддержкой поиска цели. Самураи, закованные в броневые коконы, готовы исполнить свой долг перед Золотым Тельцом. А может, и не самураи? Разницы, впрочем, нет. Деньги слишком часто сложены в мешки, сотканные из страха. Сейчас как раз такой случай. О судьбе подбитого вертолета знают уже, конечно, все. Мало кто подозревал у легкового автомобиля наличие системы противовоздушной обороны. И настороженно приближаются, напряженно вглядываясь в ночные прицелы и совсем по-другому оценивая ускользающую цель.

Армада зомбированных вертолетчиков вот-вот должна была выскочить из-за леса.

— Все берут самое необходимое и быстро выходят из машины, — хриплым голосом дал команду Бизон.

Все повыскакивали из салона.

— Теперь умная японская техника будет работать на нас, — он сделал несколько переключений на бортовом компьютере и захлопнул дверь «Мерседеса». Погладил машину по капоту: «Давай, малыш, вперед». Та заурчала двигателем и медленно поехала дальше сама, управляемая бортовым компьютером. Все дороги вокруг священной горы и во многих районах Японии оборудованы этой системой автоматического сопровождения автомобиля по программе бортового компьютера. По обеим сторонам шоссе, под бетоном, проложена простая медная проволока, подающая электронный импульс как ориентир автомобильному компьютеру. Все относительно дорогие автомобили с недавних пор оборудовались этой системой автопилота, управляющей машиной на небольшой скорости. Он соблюдал все правила дорожного движения и при помощи радара видел все перед собой.

Бронированная машина исчезла за поворотом. Бизон и все остальные полезли сквозь кустарник, ориентируясь на компас. Шли молча, спотыкаясь и ругаясь себе под нос. Наконец вышли на более-менее ровное место и двинулись быстрее. Но все равно Катаяма два раза падал плашмя в муравейник, но терпел и молчал, хотя красные муравьи с горы Фудзияма известны многим как сухопутные пираньи. В стороне от них пролетело несколько вертолетов, тяжело детонируя своими винтами тишину горного леса.

Вдали стали слышны команды в мегафон. Очевидно, автомобилю приказывали остановиться. Если машину атакуют и затем выяснят, что она пустая, то шансы добраться до аэростата значительно уменьшатся. При помощи сверхчувствительных тепловых датчиков обнаружить такую группу людей будет несложно.

— Быстрей, быстрей, — подгонял Бизон. Вдали раздались короткие очереди из автоматических пушек. Возможно, стреляли упреждающе — перед колесами. Если бы попали — стало бы слышно. Впрочем, конструкция машины даже без водителя-стрелка могла доставить неизвестному авиаотряду неприятности. Доработку немецкой модели производили в России, на заводе Бизона. Катапульты с пиропатронами и спасательными управляемыми парашютами, поднимающие пассажиров на высоту сто метров при возможности планирования до нескольких километров, — разработка его конструкторов. Но это не все. Днище автомобиля было залито сверхустойчивым пластитом — пластиковой взрывчаткой, — особой, специально разработанной структуры. При взаимодействии с кузовом, исполненным с добавлением магния и редкоземельных элементов, после детонации происходила реакция, превращающая автомобиль в гигантский напалмовый столб огня с температурой, достигающей в эпицентре нескольких десятков тысяч градусов. Система экстремального прикрытия — так это называлось. Секрет разработки заключался в том, что пластит детонировал при микровзрыве строго определенной, математически рассчитанной мощности — не выше и не ниже заданного энергетического уровня. И даже если внутри такого автомобиля разорвалась бы граната — основного взрыва произойти не могло. Привести в действие систему ликвидации мог только Бизон. Шифр детонатора был у него.

Спотыкаясь и цепляясь о кусты, пятерка беглецов вышла на небольшую поляну, откуда виднелся мерцающий огонек — маяк аэростата. Это уже было недалеко. Оставшийся путь прошли по достаточно ровной местности — сплошным зарослям королевской бегонии, что-то наподобие мохнатых лопухов. Приблизились к аэростату. Бизон видел в темноте. Легким движением открыл входной люк, и все по очереди полезли туда. Мерилин с винтовкой и пакетами, Бэтти с сумочкой, остальные с пустыми руками. Командующий, шатаясь от напряжения и усталости, стал закрывать люк. Тот не закрывался. Гудение вертолетов усилилось. Надо было срочно улетать. Снова попытка — не закрывается. Подняться в воздух с открытым входным люком не позволит автоматика, спасительница дураков. С третьего раза, наконец поняв русский текст, люк закрылся. Ветка попала в щель и не давала плотно закрыться двери. А, услышав российский слог, заслушалась — и выпала. «Герметизировано» — загорелась надпись. Бизон подошел к пульту управления, нажал кнопку «СТАРТ» и повалился на дно пластиковой чаши. Все. Программирование ситуации закончилось с нажатием кнопки. Дальше — как вынесут кони. И куда вынесут. Тонкий свист газа высокого давления нарушал тишину в аэростате — и больше ничего. Все молчали. И вот, невидимый в темноте тем более, цилиндр аэростата оторвался от священной горы и медленно взлетел вверх. На обросшем мохом пне сидел бамбуковый медвежонок и глазами-пуговками глядел ему вслед.

Аэростат продолжал подниматься. Все продолжали молчать. Стресс пока не отпускал, эйфории не наблюдалось. Все понимали: один выстрел в их сторону — и братская могила на вершине Фудзиямы, в кабине воздушного шара, им обеспечена. Поднялись еще выше, и сквозь прозрачную оболочку стали видны прожектора вертолетов, держащие в своем перекрестье «Мерседес-600R», который медленно полз по горной дороге уже в обратную сторону. Очевидно, дальше проезд был запрещен, и автопилот получил команду развернуться и ехать обратно. Следом — не менее восьми машин! А то и с десяток! Вот это охота!

Бизон прервал молчание:

— Ну что, пора попрощаться с машинкой? — Вытащил свой телефон и набрал комбинацию цифр. Яркая бело-голубая вспышка, словно разряд молнии, ударила по глазам, хотя до места взрыва было километров пять. Грохот взлетевшего на воздух броневика донесся значительно позже. Триста килограммов пластита — это много? Это очень много! Яркое пламя, как дуга электросварки, освещало все вокруг. Пылающую машину засекли все спутники, пролетающие в радиусе видимости. Прошла информация о начале извержения вулкана Фудзияма. Сейсмологическая служба Японии была моментально приведена в состояние полной боевой готовности, дав сигнал предупреждения по всему земному шару, включая станции на Южном и Северном полюсах. Сейсмологи побросали в постелях сонных жен и по тревоге прибыли на сейсмостанции в ожидании толчков и для компьютерного расчета ожидаемых мест смещения земной коры. Поднятые по тревоге работники службы спасения уже сидели в вертолетах, самолетах и катерах, ожидая координаты точки Х, куда кинется армада спасателей. Но самописцы рисовали прямую линию. Отбой? Куда там! Теперь это уже ни о чем не говорило. Коварство природы известно всем! И службы застыли в ожидании.

Машина продолжала пылать. Горели сосны и кустарники. Медведи из кустов с любопытством смотрели на это зрелище. Вглядевшись в свой оптический прицел, Мерилин сообщила, что, по крайней мере, пять вертолетов горит на земле. Остальных не видно. Возможно, улетели. Но скорее в кустах валяются. От ударной волны потеряли баланс горизонта и рухнули вниз.

Аэростат продолжал набирать высоту. Картинка ночного пожара на Фудзияме медленно удалялась и превращалась в светящееся пятнышко во тьме ночи. Стала видна луна, висящая над самым горизонтом, и звезды. В кабине сделалось немного светлее. Мерилин начала копаться в своем углу, шурша бумагой.

— Маша, — проговорил Папа. — В чем дело? Мыши?

— Да, мыши. Мыши, да не те.

— Посмотри там, на мониторе, куда хоть летим.

— Полторы тысячи высота. Ветер юго-западный. Скорость — двадцать метров.

— Двадцать метров?

— Двадцать метров.

— А не многовато ли?

— Я не знаю, двадцать метров в секунду.

— А ты знаешь, ветрище, однако. Надо быстрее набирать высоту.

— Так набираем, на автопилоте. Или ты хочешь вручную?

— Нет, опасно. Ну его к черту, это ручное управление.

— А они не перебрали, Коля? — спросил в темноте Музыкант. — Десять вертолетов с пушками на один «Мерседес» с пулеметиком.

— Перебрали, Коля. Потому что умные книги не читают.

— Но в стратегии тактики соображают. Тех книжек начитались. Наступающие-де должны иметь десятикратное превосходство над обороняющимися. Но гарантий все равно никто не даст. Никто. Никогда. Никому.

— Это верно, — подала голос Бэтти. — Мне тот лысый, в халате, тоже никаких гарантий не давал, когда волок в кабинет. Так с женщиной нельзя. Не поволок бы — ничего б не было. Но карма! Его карма. И ведет она круто вниз. Он чувствовал, какое перевоплощение его ожидает. Поэтому такой бешенный и был. Назвать себя сыном Будды рискнет далеко не каждый. Этот рискнул. Ада нет, есть очень низкие ступени перевоплощения, откуда выкарабкиваться невообразимо сколько лет. Вечно.

— И кем же это он стал? — с любопытством спросил Бизон.

— Она тебе не скажет, — ответил за Бэтти Музыкант. — Это внутренняя информация. Разглашению не подлежит.

— Да нет, — ответила Бэтти. — В этот раз могу сказать. Очень много холодной энергии, даже не ушла полностью до сих пор. Любой достаточно сильный медиум прочувствовал бы, где лысый сейчас.

— Ну? Бэтти, ты не тяни резину. Где он? — выспрашивал Бизон.

— Да он-то и есть он. И был, и есть, и будет. Как и все мы. Сейчас он варан. Такая большая, злобная холоднокровная ящерица. Живет только на острове Комодо.

— Так он перебрался на Комодо? В теплые края? Хитер, хитер… — удивился Музыкант.

— Ну, не знаю, насколько теплые, и Комодо ли это. Он сдвинулся во времени на четыре миллиона лет назад, как мы выражаемся. И теперь эти четыре миллиона, — это минимум, — надо в той шкуре отработать, постоянно перевоплощаясь. А там — как карма покажет. Нет, даже в звучании нельзя себя приравнивать к таким людям, как Гаутама.

— Кто-кто?

— Гаутама. Принц Сиддхарта Гаутама. В ми-ру. Но более известен как Будда.

— Ну ладно, тот лысый тебе гарантий не давал, зато ты гарантию его помощникам выдала надежную. Такую, что и для него, в общем, хватило, — сказала Мерилин, глядя в темный потолок.

— Выдать-то выдала. Такую, какую требовали. А кто мне выдаст? Где теперь преподаватель санскрита? Где гарантия, что он жив? Он улетел вместе с пулями. Я чувствую, я слышу его прощальный голос.

— А ты не жалей о преподавателе. Сама ведь санскрит не забыла? Преподаватели в этой жизни, поверь, найдутся, — сказал Музыкант, глядя в темную пропасть.

— Да, преподаватели найдутся, — добавил Катаяма. — Я их много-много перевидал, и каждый — на своей волне. Зачем тебе чужие волны? Бэтти, преподавай лучше себе. Ты сразу почувствуешь разницу и поймешь, что в самом деле — я открываю тебе тайну! — их нет вообще и быть не может. Ты должна понять, что я сказал. А вообще, преподавателям верить нельзя. Ничего страшного, что твой улетел. Скоро ты поймешь, что он освободил тебя из клетки.

— Все мы в клетке, — сказала Мерилин. — В большей или меньшей. В клетке не страшно и уютно. Но, правда, кроме решеток, ничего не видно. А многим оно надо? Глядеть. Куда, зачем и чем? А тот, кто там — вовне, учить тебя не будет.

— Погляди лучше, куда летим, — сказал Бизон. — И дай мне данные. Все равно лежишь у компьютера.

— Три тысячи метров. Ветер западный. 20 метров.

— Подождем еще. Надо ловить струйное течение. Подозрительно скорость не меняется.

— Что ж тут подозрительного?

— Уж не знаю. Одинаковые ситуации меня начинают тревожить.

— Он набрал Нью-Йорк, своего брокера:

— Джино, рассказывай.

— После второго транша пошел обвал всего, что может падать, и курс остановить не представляется возможным. Восемьсот сорок компаний вошли в сепаратную сделку с нами, как вы и предполагали, и работают по моим инструкциям. Основные показатели ситуации видны в открытых данных, на биржевом сайте. Закрытая информация сбрасывается на ваш сервер, и все можно просмотреть на телефоне. Мистер Бизон, меня начинает это волновать.

— С чего бы это?

— Не знаю. Я такого еще не встречал, даже в учебниках, и почему-то жутковато.

— Не бойся! Я не Мефистофель. Тот был дохляк в сравнении с нами. И запомни: дна нет! Но и крыши — тоже! Вверх можно лезть сколько угодно. Упереться не во что. Так и лезь, Джино. Лезь, не бойся. Если что — скажешь, я посоветовал. Назови курс.

— Три тысячи девятьсот девяносто девять долларов за акцию. Хочу добавить, что сильно изменились кросс-курсы всех валют.

— Хороший курс. Верно, Джино? А что с валютами?

— Полез вверх российский рубль и обломал все фьючерсные сделки и контракты. Валютная биржа закрылась. Официально — остановка главного компьютера. Франкфуртская и Токийская объявили технический перерыв. Пока стоят.

— Ладно, ты же знаешь, мы работаем не за деньги. Мы работаем за идею. Тебе понятно?

— Почти, мистер Бизон.

— «Почти» не считается. Теперь звони каждые полчаса. Началась настоящая война. Все полномочия главнокомандующего у тебя, но парад принимать буду я лично. Пользуйся привилегиями, набирай опыт стратега. Конъюнктуру зажми в кулак, Джино. Пускай пищит, царапается, но из твоей руки она выскочить не должна. Если что — за хвост и об стенку. И крути, Джино, эти карусели, крути, — пока я не явлюсь. А я явлюсь! И посмотрим, кто к тому времени останется участвовать в параде. Работай! — Бизон отключился.

Мерилин встала, подошла к компьютеру управления и стала просматривать данные. Повернулась к отцу:

— Мы вышли за пределы японских ПВО. Нейтральная зона. Под нами океан. Высота — десять тысяч. Направление — запад. Скорость ветра — 20 метров в секунду.

— Ну и что? А противовоздушная оборона при чем? У нас «Плавающий невидимка».

— А то! — Мерилин нажала кнопку и, в салоне аэростата вспыхнул свет. Все зажмурились.

— Потуши, потуши! — закричал Бизон. — Я почти заснул.

— Ну, хочешь — спи. Но при свете!

Мерилин все-таки принесла с собой наборы ко Дню плодородия. И в темноте, при свете Луны, разобрала и вытащила из коробки все необходимое.

— А ты знаешь, что нас сейчас видно за двадцать километров при таком освещении? Или еще дальше.

— Плевать, здесь никто не летает. Глянь в компьютер и поищи воздушные коридоры. Знаешь, почему их не видно? Потому, что их нет. Мы одни. Мы и альбатросы, да и те далеко внизу. Возникнет ли когда-нибудь еще такая возможность быть настолько далеким от цивилизации? Вряд ли. Мы здесь, как на Луне. Наливай!

На полу, на белой скатерти, стояли бутылки с шампанским плюс шесть фужеров, гравированных иероглифами. Все остальное место занимала еда.

— И ты все это волокла на себе? — изумился Бизон.

— Своя ноша тянет слабо. Сам говорил — во мне много тестостерона. И к тому же я — мессия. От меня надо ждать всяческих чудес.

— А как называется шампанское? Не «Цветок миндальной сакуры»? — не унимался Бизон.

— Нет, «Шампань № 5».

— О, я о ней слышал! И сколько ты отвалила за наборы? Честно!

— Не помню, платила кредиткой.

— Маша, надо следить за расходами! Нельзя не помнить, сколько денег отдала за покупку. Такое отношение ведет к разорению! Тебя могли обсчитать!

— Ладно — обсчитать… Впрочем, ты прав, прав, я согласна.

— Я хотел тебя еще спросить: ты разобралась, где умывальник и санузел? Надо помыть руки после такой работы.

— Представь себе, разобралась. Все нормально работает. Мой. Вода из Ганга.

— Ты набрала воды из Ганга?

— Да, а почему ты удивляешься?

— Святая вода! Ее набрала мессия из священной реки! Причем она еще и побывала на священной горе! Как я смогу мыть ей руки? Как?

— Это будет священное омовение.

— Спасибо, Маша! Теперь я все понял. А затем — священная трапеза?

— Я рада, что тебе почти ничего не надо объяснять.

— А я рад, что рада мессия!

Мерилин вытащила бриллиантовое колье и надела его. Оно переливалось, как живое пламя. Оно горело, словно нимб.

— Для нас сегодняшний день называется по-другому, — сказала она. — Он называется… День рождения! — Мерилин оглядела всех сталью своих улыбающихся глаз. — Не так уж и далеко от плодородия. Тем более Япония осталась там, а мы здесь. Мы-то здесь, а она там ли? Мы не знаем, не знаем, есть ли сейчас кто-нибудь вообще, кроме нас, на Земле. Это вопрос веры. За священные Небеса, где мы находимся!

Хлопнула пробка, и «Шампань № 5» вырвалась на свободу.

— Ты согласна, сестра? — спросила Мерилин у Бэтти, протянув ей фужер.

— Я согласна, — сказала Бэтти, взяв вино.

Мужчины подключились к ним, и «Шампань № 5» моментально стала бестселлером именинников. А следом неторопливо, но все быстрее и быстрее пошли: крабовые спинки, мясо глубоководной креветки, филе озерной акулы, плавники красного японского карася, мясо клешней омара, котлеты из тунца, обжаренный фазан, мидии с пряностями, икра красная, черная и белая, отварной язык грудного кашалота и морская трын-трава.

Бизон не спал, Бизон ел. Наконец-то кошмары ночи, похоже, ушли, как и положено, в прошлое, и папа мессии пожирал морские деликатесы с таким усердием, что становилось ясно: стресс если и был — убит, мертв и съеден.

— Ну, — повторил в который раз Папа. — За воздушные путешествия!

Все грохнули бокалами, выпили и продолжили бессмысленную болтовню, всегда сопровождающую подобный процесс его неотъемлемой частью, как отряды куртизанок, плетущихся в хвосте боевых порядков Александра Македонского.

Мерилин включила спутниковую связь и нашла Си-эн-эн. Да, они уже были здесь, пронырливые пожиратели действительности, перевариваемой и превращаемой в информацию. Весь экран занимал заповедный лес и горящие лиственницы и сосны. Среди них, не слишком далеко друг от друга, — показывали разные камеры, — безликими тушами с обломанными крыльями лежали вертолеты. Без знаков опознавания, обгоревшие и деформированные.

Си-эн-эн, как всегда, показывал в подробностях и деталях. Опаленные трупы не успевших выпрыгнуть пилотов свисали из геликоптеров. Вот камера переместилась, и оператор уставился на дорогу, посередине которой зияла огромная воронка с оплавленными, остекленевшими краями.

— Неопознанный летающий объект сбит японскими силами самообороны. В эпицентре температура была не менее десяти тысяч градусов, — комментировала журналистка, описывая происходящие недавно события. — Столб пламени достиг облаков и был зафиксирован, заснят и спектрально проанализирован международной космической станцией. Нетипичность реакции горения наводит на мысль о неземном происхождении компонентов неизвестного и нежданного посетителя священной горы. Но это пока лишь гипотетические размышления…

Она говорила и говорила, плавно изменяя тему, и продвигала теперь мысль, что это, возможно, не НЛО, и не японские вооруженные силы, а гигантская шаровая молния сбила с курса группу вертолетов и, дезориентировав их, вынудила врезаться в землю следом за ней. «Нам вряд ли их понять!» — произнесла комментатор. Так и не объяснив, кого именно: НЛО, шаровые молнии или японские вооруженные силы.

Все пространство вокруг воронки и вертолетов было усыпано гильзами бортовых пулеметов. Камера крупным планом показала их, но неожиданно план убрали. Возможно, что-то сказали оператору по закрытой связи из штаб-квартиры Си-эн-эн. Наконец подъехала полиция, пожарная служба, силы самообороны, служба безопасности, скорая помощь, контрразведывательное управление, служба внешней разведки, представитель императора с многочисленной свитой, комиссия от парламента, силовые структуры духовенства, охраняющие гору, и бригада телеоператоров и журналистов. Все они злобно глядели на Си-эн-эн.

Мерилин переключила канал и увидела передачу, посвященную панике на фондовых и валютных биржах мира. Да, в двадцать первом веке дела вершатся быстро. Никто не выжидал погоды, уяснив, что на рынке предлагают не пудренную туфту, а реальный продукт, не сопоставимый ни с чем. Не все, правда, сразу поверили в это. Интерактивное участие в торгах и попытки выждать у моря погоды, наблюдая за галсирующими парусниками, пожираемыми кашалотами, превратились в похоронную процессию, которая даже не в состоянии нести гроб. Вот падает на коленки, роняя его, поднимая и снова волоча дальше, поправляет покойничка — свой экономический статус, — поглаживая и целуя его в лоб: не верит, что это все — конец. Кто не успел, тот опоздал — древнейшая формула боев гладиаторов, рулеточных боев и боев на ринге. Когда в подворотне один гомо сапиенс бьет другого по голове и забирает кошелек, то это та же формула. Все во всем.

Компании, производившие микропроцессоры, практически стали банкротами. Уолл-Стрит была завалена кучами бумаги, — такого не видели много десятилетий, — которые гнал ветер. Июньская осень шокировала многих. Мальчики-мажоры сменили тональность лица на минор и неприкаянно бродили по вновь открытому миру: кое-кто, вдребезги пьяный, валялся на лавочках в парках, кто-то глядел с набережной в темную воду.

Так или иначе пострадала большая часть компаний мира, исключая тех, которые пошли на сепаратную сделку. Лавина финансового шока обесценила бумажки, называющиеся акциями. Основные держатели этих бумажек пытались превратить их в наличные деньги или драгоценные металлы. Подскочило в цене золото. Потирала руки «Де Бирс» — мировая компания по добыче алмазов. Арабы кричали заветные слова и поливали голову нефтью — на их улице был праздник. Основные биржи мира напоминали поле боя к концу битвы. Все деньги съел «Славянский Бизон». Резервы правительства Соединенных Штатов никого не спасли. Остановить работу биржи и выгнать прожорливого»… Бизона» хотелось очень, но жесткая юридическая оборона давно была на позициях, держа наготове крупнокалиберное оружие, направленное против всяческих «де-факто». Резервы не спасли и японцев. Уцелели лишь только компании, производившие периферийное оборудование, тут же влившись в состав «Славянского Бизона» — открытого акционерного общества. «Майкрософт» потерял 33 % и ушел в подполье выжидать. Во время демонстрации компьютера первого поколения, использующего технологию АМ, представители фирмы заявили, что «Майкрософт» принципиально не в состоянии программировать системы, построенные на основе «аналоговой метки», и что более 90 % программирования происходит в режиме электронной рефлексии. Это означает, что программное обеспечение для нового поколения машин будет на 90 % обеспечиваться ими же самими. Это был смертельный удар. Прогнозы футурологов сбывались. Все ядерные державы привели в полную боевую готовность свое оружие. Ситуация в мире становилась неясной. Но от действительности, создаваемой разумом, управляемым неведомо кем, спрятаться было негде.

Мерилин переключила канал и попала на те же комментарии. Везде одно и то же. Паника и эйфория. Тысячи прогнозов рисовали различные варианты ближайшего будущего: от мировой войны до всеобщего братства. Тьфу ты, дурдом. Она отключила цифровые каналы и перевела селектор на аналоговый прием. Стал слышен шум, треск, помехи метеоритного дождя, бульканье телеметрии. Мерилин крутила ручку и неожиданно поймала какую-то музыкальную радиостанцию. Звучала старая, знакомая, немного рок-н-рольная мелодия. И бархатный голос заполнил сразу же объем аэростата. И эти барабаны, выбивающие все из головы. Да-да! Они сразу же добавили гормон счастья в «Шампань № 5». «Лав ми, лав…» Мерилин где-то уже слышала все это. Мало того — она уже была здесь, сейчас, в этом месте, в этом мире, с той же целью… «Лаав ми, лав ми, лав…» И, схватив за руку Катаяму, добавив громкости, она стала танцевать. Японец не растерялся: русский зек, как-никак, да еще и почти священник. Они закружили вдвоем, не обращая ни на кого внимания. Это магнетическое наваждение так на всех подействовало, что даже Бизон принялся плясать рядом с Музыкантом, обхватившим за талию Бэтти. «Лаав ми, лав ми, лав…» Певец невозмутимо транслировал из прошлого свою душу. А здесь, в этом мире, прекрасно чувствовали все сквозь время. У чувств, как известно, преград нет. Вот их и не было!

Одинокий астроном-любитель, всю ночь фотографируя кольца Сатурна да спутники Юпитера, решил перестроиться и глянуть под утро на свою любимую Венеру. Телескоп был довольно мощный, с диаметром зеркала 80 сантиметров. Глотнув из бутылки очередную порцию согревающе-стимулирующего напитка — виски «Оранжевая лошадь», он нажал кнопку пуска позиционера, и электродвигатель стал медленно изменять положение зеркала, направляя его фокус в сторону Утренней Звезды, призывно горящей на горизонте. Изображение, захваченное и увеличенное зеркалом, по световодам подавалось в электронный блок и оттуда — на жидкокристаллический экран с диагональю 32 дюйма.

Зеркало разворачивалось. Астроном, развалившись в кресле и закутавшись в шерстяное пончо, — он со своей аппаратурой находился на вершине небольшой скалы, — потягивал «Оранжевую лошадь». На экране неторопливо проплывали созвездия, и астроном стал мечтать, как он наконец-то откроет новую туманность или звезду, или хотя бы астероид — малую планету, пускай даже совсем малую, и назовет ее своим именем. Или нет, он назовет ее «Оранжевая лошадь»! Поскольку она была вместе с ним все эти годы. Вот, вот — смысл жизни! Недаром он тридцать лет сидит здесь, на самой высокой скале, и смотрит по ночам в небо. И даже слушает его. Параллельно зеркалу в его комплексной системе были установлены два гигантских раструба-уха из пластика диаметром пять метров. Внутри ушей, подобно конструкции времен Перл-Харбора, — чувствительнейшие датчики-мембраны, которые преобразовывали пойманный звук и подавали его в телефоны, закрепленные на голове астронома. Тот не желал только видеть, он хотел и слышать. Музыка Сфер звучала пока только во сне, но вера — великое дело. Верить и ждать. Что может быть прекрасней?

Астроном часто прислушивался к разговорам альбатросов, пролетающих мимо парами или по одному. Одиночки разговаривали сами с собой. Эти птицы напоминали ему себя самого, и он часто воспроизводил магнитофонную запись их разговоров, пытаясь уловить нечто, что, возможно, объединяло их. Его и альбатросов. Позиционер всегда работал на самой медленной скорости перемещения зеркала и ушей. Астроном любил смотреть на неторопливо проплывающие мимо него бесконечные миры — галактики, туманности, двойные звезды… Он их всех знал, своих старых знакомых. Он даже, кажется, чувствовал, какое у кого настроение.

Неожиданно что-то промелькнуло на экране, обдав звездную медитацию странно знакомыми звуками, но совершенно нереальными здесь. Наблюдатель быстро остановил позиционер, вернул его на прежнее место и включил автомат визуального сопровождения объекта. То, что он увидел, заставило допить «Оранжевую лошадь» в два глотка. В небе, на высоте десяти километров, в ярко-голубом освещении наподобие нимба, под музыку, прямо в воздухе, среди звезд танцевали люди! В его ушах гремели гитары, и сильный голос пел о любви. Танцевали мужчины и женщины. Были даже слышны хохот и веселый смех. Астроном увеличил стабилизацию и добавил умножение кратности. Теперь они были прямо перед ним. Веселые сказочные эльфы из звездной страны ожидания. Этого не может быть! Он зажмурил глаза. Это «Оранжевая лошадь»..! Открыл один глаз, потом другой. Все было на месте. Астроном покрылся мурашками. «Лаав ми, лав ми, лав!..» Контрабас, саксофон, гитара и, конечно, барабаны.

Над океаном! В небе, посередине созвездия Кассиопеи… В лучах восходящего солнца! В центре компании была белокурая красавица в черном платье. Вокруг ее шеи сверкало ожерелье. Астроном онемело глядел на происходящее. Они танцевали и веселились на его территории. Это Его Территория! Здесь не летают даже самолеты! Все это священно, непроницаемо для непосвященных! Он здесь один!!! А им плевать. Десять километров высоты? Ничего, в самый раз для танца. А ты сиди, идиот, смотри, подглядывай в свою трубочку. И вдруг он узнал эту белокурую бестию в бриллиантах. Как же он не догадался! Мерилин Монро! Это же Мерилин Монро! Она живая! И вот, как в жизни, веселится и никогда не плачет.

Астроном заплакал. Это боги! Земные боги выбрали себе место для пикника над океаном. А кто же это с ней? Наверняка, Элвис Престли, он и поет! А это, это… Изображение неожиданно стало быстро смещаться и исчезать. Почему-то остановился двигатель позиционера. А астроном даже не включил видеозапись! Он стал лихорадочно ловить изображение вручную, видоискателем. Но нет, никакого эффекта не было. Праздник, плывущий над океаном, был уже неуловим. Лучи восходящего солнца озарили кромку океана, за которой исчезло чудо или наваждение. Астроном сидел в кресле, опустив руки, и смотрел в океан. Тридцать лет. Волны били о скалы и шептали старую-старую сказку о том, что все было и все будет. Тридцать лет. Допив со дна «Оранжевой лошади» то, что там еще оставалось, выключил аппаратуру и встал с кресла. Легкий океанический бриз дул в лицо. Было ли это на самом деле? Вопрос веры. В доме лежат с полтонны ежедневных отчетов о наблюдениях. Что он напишет сегодня? Тридцать лет. Астроном медленно пошел по каменным ступеням вниз, со скалы. У самого подножия споткнулся обо что-то. Поднял. «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25». Откуда здесь это? Он на острове совершенно один. Присел на каменную ступеньку и открыл первую страницу. Рассвет уже заливал волшебным светом бушующие волны. Тридцать лет. Астроном стал медленно, а потом все быстрее и быстрее листать страницы книги. Он улыбался.