ДАНИЛА ВРАНГЕЛЬ. Красота и страсть крыльев весны

Пурпурное пятнышко на линии горизонта стремительно переросло в пламя несущегося огнемета крылатой ракеты и с вибрирующим воем пронеслось над низкими крышами пригородной зоны мегаполиса, полыхнув бликом работающего реактивного двигателя.

— Ещё одна, — сплюнув, сказал комбат. Глянул на медсестру. — Промедол есть?

Та закурила папиросу с гашишем, медленно втянула дым, и отвлеченно ответила на выдохе:

— Есссть…

Протянула косяк майору. Тот взял. Прищурился. Втянул. Сказал:

— Это хорошо.

Протянул папиросу обратно. Взял позиционер ГЛОНАСС и стал всматриваться в дисплей. Не глядя, нащупал протянутую папиросу и снова втянул ароматный дым конопляного пластилина. Вдали громыхнул откат тяжелого разрыва, упруго пронесшись над притихшими домами волной детонации.

— Опять попали, — сказала сестра, откинувшись в бархатном кресле, стоящем на площадке для тенниса, окруженном кустами можжевельника, маячившими зеленью автономности частной собственности.

— Угу, — держа во рту папиросу, кивнул головой майор. — Добивают завод. Нафиг он им? Там ничего не делают три года.

— Значит нужно, — рассудительно сказала сестра. — Останкино тоже зачем–то завалили.

— Это башня. Стратегическая цель.

— Таких целей слишком много. У нас может закончиться трава. И промедол. Что мне делать с трупами?

— Ничего. Пусть лежат. — Блеснул взглядом. — А что ты предложишь с ними делать? Закопать?

— Я не знаю. Копай, если тебе нужно. Но их очень много.

— Я об этом и говорю.

Свистяще пронеслась ещё одна ракета на высоте метров двадцати, уйдя из зоны видимости.

— Сейчас гахнет, — сказал майор. Посмотрел в прибор. — Да, опять по заводу.

— Послушай, а что это наши замолкли? — спросила сестра.

— Они зачищают Париж и всякие городишки помельче. Все там.

— А мы, выходит, остались здесь одни под ракетами?

— Чего одни? Китайцы на подлете.

— Я слышала, что китайцы будут зачищать Москву.

— Пусть чистят. Нам—то что? Мы задачу выполнили. Вон они лежат, исполнители. Человек семьсот.

— Больше.

— Ну больше. Какая теперь разница, когда живые сидят по норам, а мертвые рады что сдохли. Ширнемся?

— По половине.

— Хорошо.

Вкололи наркотик и иглы концентрации сжали мир в контрастную точку момента, прекрасного воплощением стоячего времени. Ракеты стали лететь одна за одной с периодом минут в пять. Рассвет поднимался над притихшими клумбами пригорода, мерцающими ореолом бутонов свежих майских роз.

— Красиво летят, — сказал майор. – Жизнь прекрасна, когда идет движение!

— Красиво, это точно. За кольцом, наверное, уже ничего нет.

— Как ничего? Всё не исчезнет. Мы же с тобой, например, есть?

— Да. Есть ещё как.

Вползла на майора и стала делать минет.

Клинья весенних крылатых красавиц совершенства, трудолюбия и религии поколения next прилетали из-за горизонта и ласково стирали ластиком технологий всю навороченную столетиями демагогию урбанизма, поедающего себя с эстетизмом амброзии.

Шло Новое Время!