Глава 1

– Батенька! Дай копеечку! – хрипло и заученно взвыл нищий, убедительно заросший мохнатой бородой, и сидевший на асфальте у ограды церкви. Испытывающе стрельнул взглядом из бороды и продолжил наступление:

– Да хранит господь тебя и детей твоих во всей семье братьев и сестёр, живущих в мире и согласии со мирским народом! Дааай последователю Григория Сковороды…

– Пошел вон, – среагировал «батенька», холодноглазый блондин в тёмных очках платиновой оправы, одетый в костюм цвета хаки и держащий в руке барсетку из змеиной кожи. Переступил через нищего, вернувшегося в ждущий режим, и вошел на территорию храма. Миновал ряд колоритных старух и постучал дверь часовни. Его ждали.

– Милости просим, милости просим, – суетливо закивал головой худой и сморщенный дьячок, слащаво улыбаясь и изучая сквозь щёлки прицела глаз гостя.

Блондин молча кивнул головой в ответ на приветствие и коротко спросил:

– Где?

Дьячок пробежался вдоль комнатушки, глянул в окно, погладил руками бородёнку и непонимающе спросил:

– Что?

По Андреевскому спуску гулко прополз тяжелый лендровер, и остановилась у ограды молельного заведения. Дьячок испуганно выглянул в окно, повернулся к блондину и повторил, скрывая появившийся страх в глазах:

– Что, Сергей Петрович?

Тот тоже скользнул взглядом по джипу и лёгким движением вытащил из кармана короткоствольный «Браунинг». Взгляд посетителя сжался и холодной сталью впился в дьячка, ухватившегося за бородёнку. Блондин медленно приблизил тяжелый ствол пистолета и упёр его в золотой крест, висевший на шее божьего прислужника. Тоном питона проговорил:

– А ну-ка, брат святой Абросим, сейчас проверим, как тебя хранит Господь.

Щелчком взвёл курок.

Из лендровера вышли люди и двинулись в сторону часовни. Святой Абросим задрожал мелкой дрожью, глядя на чёрный цилиндр глушителя, упершегося ему в грудь.

– Сергей Петровиич! – хрипло взвыл Абросим. – Что же вы делаете! – Он затрясся ещё сильней.

– Сука неуспокоенная, ты кого на меня навёл? Даю тебе три секунды, чтобы ты отдал документ.

Блондин опустил ствол «Браунинга» вниз и, направив его между ног священника, нажал спуск.

– Ааааааа!!!

Тяжелая пуля вонзилась в дубовые доски часовни со звуком упавшей гильотины. Дьячок, заикаясь, забормотал:

– Я сейчас, я сейчас… – он был в полуобморочном состоянии. Негнущимися шагами подошел к дубовому шкафу и, открыв его, принялся копаться в ящиках. Блондин подошел к двери и закрыл её на засов. Повернулся к Абросиму.

– Чьи люди?

– Это из службы безопасности митрополита. Я…Я не знаю, зачем они приехали. Возьмите. – Он протянул небольшую папку из чёрной кожи. Блондин взял. Проговорил:

– Служба безопасности? Ты меня не особо удивил, небритый. Но твоя жизнь в твоих руках. Пока ещё.

Гость быстрым движением вытащил из кармана маленькую белую капсулу и протянул её дьякону.

– Глотай.

– Что вы! Что вы! Я же вам отдал апокриф! Я же отдал всё, что вы просили!

– Пей, говорю. Это не яд.

В дверь стали стучать. Блондин прижал пистолет к низу живота дьякона и прошептал:

– Если хочешь остаться без яиц, то можешь что-нибудь сказать. Ну.…Скажи что-нибудь…

– Я молчу, – прохрипел шепотом Абросим.

– А теперь глотай.

Блондин вложил в рот парализованному страхом дьякону капсулу, продолжая прижимать пистолет к детородному органу. Абросим судорожно глотнул, побелел, перестал дрожать и, закрыв глаза, обвис на руках своего гостя.

– Москаленко, только давай одни факты. Думать не надо.

Полковник Дубина откинулся в кресле и задумчиво кинул в рот жевательную резинку. Он бросил курить, и теперь пустота оздоровляющегося организма, поедала его необходимостью постоянно быть при деле.

– Как скажете, Петр Иванович.

Худой, прокуренный майор листнул тощую тетрадочку, вздохнул, и стал говорить:

– Двенадцатого апреля сего года в девять пятьдесят утра на территории Покровской церкви, в часовне, опер группа обнаружила три трупа с огнестрельными ранениями в голову. Выстрелы произведены пистолетом системы «Браунинг», калибр 9 миллиметров. Все трое, граждане Украины. Судя по документам, работники охранного бюро «Модератор». Там же, в часовне, обнаружен подозреваемый. – Майор на секунду отвлёкся. Вытащил сигарету и полез за зажигалкой.

– Отставить, Москаленко, – притормозил его полковник.

– Понял, – вздохнул тот. Продолжил:

– Подозреваемый отец Абросим, в миру Остапенко Василий Иосифович, находился в бессознательном состоянии с пистолетом в руках. Лежал на полу часовни на расстоянии от трупов, указанном на схеме. На данный момент в сознание пришел, но симулирует сумасшествие…

Дубина внимательно слушал майора, но вторая духовная половина полковника, которая бросила курить, мыслями шагнула за пределы кабинета в здании на улице Хоревой.

Что происходит с попами? За последний месяц, это пятая проблема с ними, и все эти проблемы на Подоле. За что эта пакость валится мне на голову? На левом берегу – да хоть бы свечку украли! Нет, не крадут, не грабят, не убивают. Только молятся и поют. Советник президента по делам религий лично курирует контроль криминальной ситуации в подольских приходах! Подключён президентский уровень! А началось всё с Киево-Печерской лавры. С кражи трухлявой книжки, из-за которой американцы…

– …считают, что в самом деле сошел с ума, – продолжал прокуренный майор. – Но наши специалисты этого не подтверждают. Даже диагностика анамнеза подозреваемого весьма двусмысленна и симптоматична положительно в отношении здравого осознания реальной действительности.

– Слушай, – оборвал Дубина майора. – Это кто записывал?

– Лейтенант Лесненко.

– Я так и знал. У него два высших образования, а это означает, что он не от мира сего. – Полковник провёл рукой вокруг себя.

– Иван Петрович, я просил его писать, как положено. Ну, чтобы легко понималось. Но он мне сказал, что так надо в соответствии…забыл…Короче, новая форма.

– Тьфу, – сплюнул полковник. – Эта новая форма доводит до кондрашки. Хорошо, продолжай.

– Реквизиты агентства «Модератор» установить пока не удалось. Местожительство убитых в данный момент устанавливается…

Дубина снова уплыл из кабинета в виртуальную плоскость рассуждений.

История, случившаяся в Киево-Печерской лавре, начала цепь странных событий. Пропажей раритетной книги девятого века занялось СБУ. Это надо же! СБУ! У них больше нечем заняться, я так понимаю, если книжечки ворованные стали искать. Мда… Не совсем то была книга, значит. А какой-то документ. Прохлопали ушами их стукачки в Лавре, и документ увели.

– …последовательно и закономерно. – Майор замолк.

Дубина посмотрел на него и сказал:

– Петро, прошло пять часов. Всего пять часов. Я подключаю к тебе группу Зайца. Всю целиком. К утру, вы должны выбить из попа всё, что сумеете. Заяц специалист по психотропным веществам и их применению. Может поп наркоман? Ну, может же такое теоретически быть? И пальцы. Их не может не быть. Ищите лучше. Тот человек в костюме цвета хаки бродил возле церкви не случайно. Милостыню не дал, на верующего не похож. Не перекрестился. Неужели этот худой попик замочил троих бандитов, или кто они там, не ясно ещё! Не верю. Иди.

Поднял трубку телефона, набрал номер. Проговорил:

– Михаил Ильич, по моему предварительному мнению, это разборка частного характера. Убитые сильно похожи на «братков». Подозреваемый сумасшедший, или сошел с ума, – выясняем. Оружие убийства профессиональное. Сбивает с толку только место, где выясняли отношения. Да. Да. Да. Нет. Понял.

Закусочная «Макдоналдс» на Крещатике встречала посетителей своей муравьиной работоспособностью и конвейером молоденьких девушек, разносивших подносы со стремительностью осиного роя.

В углу, за столиком, сидел розовощёкий молодой человек и увлекательно листал страницы журнала. На столе стыла пара гамбургеров, про которые он, похоже, забыл, уйдя в альтернативность красоток в бикини.

К столу подошел человек. Блондин в очках платиновой оправы и, спросив разрешения, присел. Розовощёкий отложил журнал, уставился на гамбургеры, очевидно вспомнив о них, потом на незнакомца. Добродушно проговорил:

– Ну, как вам весна? А ведь похоже про парниковый эффект не врут! – И вцепился зубами в нерусские бутерброды.

– Приятного аппетита, – пожелал человек в очках.

Оптимист закивал головой, соглашаясь с идеей. Блондин кашлянул. Негромко уточнил:

– Вы Юра?

Оптимист уже успел проглотить один бутерброд и вцепился в другой. Звучание своего имени на аппетите не сказалось.

– Да, – сквозь бутерброд согласился он. – Я Юра.

– Очень приятно. Я Доктор.

Второй гамбургер стремительно уменьшался в размерах. Но это не помешало ответу:

– Вы Доктор, а я Юра. Это хорошо.

– Да, – согласился блондин. – Я думаю, что не плохо. Скажите мне только кодовое число.

Всё. Второй гамбургер выполнил свою миссию. Оптимист Юра взял салфетку и аккуратно промокнул губы. Затем тщательно вытер руки. Посмотрел в глаза собеседнику. Улыбнулся и сказал:

– Раз, два, три, четыре, пять. – И откинулся в кресле, ухватившись за «Кока-Колу».

– Правильно, – подтвердил Доктор. – Но этого, в принципе, было не нужно. Я вашу фотографию запомнил, наверное, навсегда.

– Да? Это хорошо. Пишите письма! – засмеялся оптимист Юра.

– Когда-то напишу, – улыбнулся Доктор. – Но хорошо. – Стал серьёзным. – У меня есть то, за чем вы сюда ходите так долго.

– Я рад, – ответил Юра. – Предчувствие меня не обмануло.

– Меня тоже. Вы такой человек, который сделает то, что ему поручено. Фотография это одно, а личное общение – другое.

– О, да! Я это всегда женщинам говорю. Ха-ха-ха!

– Ваш оптимизм меня наводит на мысль, что вы перевыполните задание.

– Нет, нет, уважаемый Доктор! Перебора допустить я не имею права. Я не один.

– Всё может быть, – сказал блондин. – Сейчас не один. Ладно. Вы приятный человек. Возьмите. – Он вытащил компьютерный диск и отдал его оптимисту. Сказал:

– Здесь все возможные варианты реакции вашей группы на изменение ситуации.

Юра взял диск и спрятал в карман. Блондин добавил:

– Вряд ли мы ещё увидимся, но мне было приятно пообщаться с вами. Желаю удачи.

Юра улыбчиво кивнул головой. Они пожали друг другу руки, и блондин вышел из закусочной.

Низенький, плотный мужчина, похожий на Винни-Пуха и в форме генерал-полковника, мажорно пробежался вдоль хмуро слушавшей его аудитории и продолжил:

– Единоначалие есть платформа управления полем контакта социума, посредством медитативного и вербального воздействия. Коммуникатив, как таковой, имеет больше минусов, чем плюсов, и поэтому недопустим в системе командного управления…

– Ох, и гонит, – зевнув, сказал сержант Дерюгин напарнику по столу с погонами капитана.

Шла лекция специальной подготовки по Высшей социологии в Киевской академии подразделений специального назначения.

– Слушай, – прошептал капитан. – Куда пойдём? Мы же два дня выходные.

– К бабам на Подол. В «Экспресс», – ответил сержант-киевлянин капитану из Конотопа.

– …Ментальный вирус блокируется отключением сенсорного восприятия, как контактных рецепторов, так и визуальных, – продолжал генерал, передвигаясь жизнерадостной тушкой перед рядами угрюмых парней в военной форме. – Ментальный вирус есть высшая степень управления ассоциативом личности. Внедрение этого вируса искусство высшего пилотажа! – Замер, и в упор посмотрел на аудиторию. – Но блокирование этого внедрения есть ещё более высший пилотаж.

– Ментальный вирус, – прошептал сержант. – Что он гонит? Он хоть сам понимает, о чём говорит?

– Вряд ли, – ответил капитан. – Он так натренирован, чтобы особые слова воспроизводить. Как магнитофон. А нам их запоминать – лишний раз крышу себе сбивать. Так в «Экспресс», говоришь?

– Да, – ответил сержант. – Это центровое место на Подоле. Там и менты, и бандиты и народ – все. А цены – полная халява.

– Это хорошо, – ответил капитан. – Я не пил уже две недели. Один нерв остался работоспособным. Остальные блокированы этим…ментальным вирусом.

– …Пример мифического Чёрного легиона показывает нам, что субъективное, постоянный враг объективного, продолжал лекцию генерал винни-пух. – Информация о так называемом Чёрном легионе пример ментального вируса.

Капитан повернулся к сержанту.

– Что за Чёрный легион?

Тот снова зевнул и посмотрел на капитана как на первоклассницу в пивном баре. Сказал:

– Военизированная секта. Международные масоны, вроде того. У нас, в Киево-Печерской лавре есть монахи-чернорубашечники. Они сдали тот легион конкретно. Как конкурентов. А эти, – сержант указал пальцем на генерала, – втирают нам мозги, что их нет. – Нагнулся к самому уху капитана: – Была стрелка у премьер-министров Евросоюза. Закрытая от прессы. Там решили разработать план борьбы с сектой. Часть плана – врать нам, что легиона нет.

Капитан расширенными глазами смотрел на сержанта.

– А он есть?

– Есть, – ответил тот. – И ещё как есть. Вон тот, – кивнул на винни-пуха, – зарплату от него получает.

– Да что ты говоришь! – прошептал капитан из Конотопа.

– Да свои пацаны всё знают, – лениво проговорил Дерюгин. – Что ты в Киеве спрячешь? Да ничего ты тут не спрячешь. В Конотопе, может быть и спрячешь. А тут – нет. – Добавил:

– Но он не знает, что это деньги легиона.

– А откуда ты знаешь? – спросил впечатлительный капитан.

– Вася, – ответил сержант. – Я с Подола. Здесь все, всё, всегда знали, знают, и будут знать. Не смотря ни на какие ментальные вирусы. – Шевельнул застывшей от сидения ногой. Добавил:

– Наши попы, тоже люди. И тоже с языками. И тоже пьют пиво и горилку. Я тебе больше скажу, мы ведь друзья до смерти, после той перестрелки. Ты мне спас жизнь.

– Ты мне тоже.

– Да ладно, какая разница. Так вот, я тебе Василий скажу. Там, – указал пальцем вверх, – сидят представители этого легиона.

– Не может быть, – прошептал капитан.

– Может. Они тоже пьют пиво и горилку. И главное, им тоже девки нужны. А подольские – как раз то, что надо.

– …Структурирование внешних воздействий на психику должно адекватно подавляться аналогичной системой вне сознательного реагирования…

– Ой, мама! Я умру. Уже два часа такой половы, прошептал сержант.

– Так они шпионы? – вопросил капитан.

– Кто, Вась? – снова обернулся к капитану сержант.

– Чёрный легион.

– Нет, они наши, хохлы. В России – кацапяры. В Штатах – америкосы. В Польше – пшеки. Они по всему миру. И, говорят, некоторые из них бессмертны.

– Чего? – дернулся на стуле капитан.

– На третьем ряду! Пожалуйста, не шумите. Продолжайте конспектировать, – подал голос генерал.

Пять минут молча слушали генераловы рассказы. Капитан не выдержал, и тихонько спросил у сержанта:

– Гриша, ты сказал бессмертные?

– Да, – сквозь зубы ответил тот. – Но их мало. Настоящих чёрных легионеров человек сто, не больше. У нас, на Украине их, может, и нет. Они в основном крутятся в Европе и Америке.

– Врёшь, – выдохнул капитан и отвернулся.

– Вру, так вру, – ответил сержант. – Но куда готовят нас, ты не догадываешься? Зачем нам приёмы защиты от гипноза?

В кабинете старинного здания на Софиевской площади шел серьёзный разговор.

– Генерал, у нас с вами совершенно автономное подразделение. И вы, надеюсь, понимаете, какая ответственность лежит на вас.

– Вы читали моё досье.

– Да. В противном случае не было бы этого разговора.

Сидящий за столом из чёрного дуба человек внимательно смотрел на сидящего перед ним офицера. Сказал:

– Нам удалось ориентировочно определить местонахождение центрального офиса Чёрного легиона. Это не территория Украины. И даже не территория России. Но, тем не менее, после уточнения координат, придётся работать.

– Я понимаю сложность задачи, но мой долг решать подобные ребусы.

– Да, я знаю. Но это не ребус. Это гораздо серьёзней. – Закурил сигарету и откинулся в кресле. Продолжил:

– Я вам даю диск с записями исповедей киевского черно монашества, и монологами одного греческого экстрасенса, судя по всему, члена Чёрного легиона. Проведите аналогии со всеми крайне правыми сектами нового времени, а также с Крестовыми походами тамплиеров. Уточняйте только технические стороны вопроса посредством фильтрации апокрифических сведений, и декодирования эзотерической маскировки.

– Мой отдел уже обработал информацию за последние тридцать столетий.

– Я знаю. Но там корни уходят гораздо глубже. Вы разберётесь. Относительно местонахождения офиса. По рассчитанной компьютерной карте ясно только одно – это озеро с островом-скалой. Аэродром где-то возле него.

– Экстрасенсорный отдел в данный момент занимается уточнением координат посредством медиума. Вас не должно удивлять использование в нашей работе колдовства. Вы должны понимать, что колдовства в природе нет. Есть народная терминология, и есть способность определённых людей входить в субстрат ноосферы, есть такое определение всенародного скопления мыслей.

– Мы давно ничему не удивляемся. Наше дело – обеспечить техническое решение вопроса.

– Вот именно. Но посредством не технических методов. В этом заключается нюанс проблемы не решения данного вопроса до настоящего времени. Христианский мир очень неоднороден и многолик. Чем и пользуется Чёрный легион. Но на хитрую мышь, есть кот с хвостом.

Генерал рассмеялся.

– Да, вы правы. Такой метод есть.

– Опять к ведьмаке приехали. Ууу…Лешие её никак не заберут! Как явится в ридну хату раз в году, так и прут к ней черти такие же. Вона, джипа какая! На дорогу не влазит. А всё лезет, лезет, лезет…Надо же до ведьмаки долезть! Она на метле уже не летает! Ей лень. К ней сами, на вот таких телегах, чертяки ползут. Ууу…Нечистая сила! – Бабка стала быстро креститься, сплюнув через плечо.

– Да ладно, тётя Дуся. Что вы так её не любите? Ну, работает она в Киеве, и друзья у неё там же. Вот и едут. Что же тут такого?

Молодая девица и пожилых лет женщина сидели на скамеечке у хаты и смотрели на медленно ползущий по сельской улочке чёрный джип громадных размеров. Медленно прополз мимо них, урча как пещерный лев.

– Она же не замужем, тётя! Не замужем! – повторила девица. – Чего же на таких красивых машинах не покататься? Я и сама бы туда села. – Вздохнула. – Но не зовут.

– Чиво?!! – обернулась к ней тётка. – Бесстыжая! Что говоришь, окаянная дурёха! К чертям в коробку хочешь залезть?

– Да не черти там, тётя Дуся. Там мужчины.

– Мужчины все черти.

– Не все. – Девка вздохнула и принялась грызть семечки.

– Все! – крикнула бабка.

– Не все, – повторила девка.

– Все!!! – повернулась к ней бабка и уставилась на племянницу всей своей индюшачьей морщинистостью. Та выдержала взгляд. Выплюнула семечку. Упрямо не отреклась:

– Не все.

– Все!!! Дурёха, дурёха, дурёха! Все, все, все!!! А енти в джипе вообще чертяки самые главные. Что ты болтаешь? Что ты несёшь? Захотела в банку к чертям? Мать твоя покойная в гробу перевернётся от такой новости. И язык у тебя не отсохнет молоть богохульные речи! Совсем совесть твоя уснула, я вижу. В коробку к чертям?!! Тьфу! Тьфу, тьфу, тьфу!!!

– Тётя Дуся, не полезу я в банку, успокойтесь.

– Такыж сказала бы сразу. Зачем старую сестру твоей матери изводить. Вон, Леська пускай свою мать изводит. Так в могиле мать давно. И батя. Одна осталась. Чего, спрашивается, одна?

– Так она же с чертями, – невинно сказала племянница.

– Тьфу!!!

Красавица Леся пристрастно глядела на собеседника сквозь полузатемненные очки и разглядывала его внешность. Нормальный парень, уверенный. Видно, что знает, чего хочет. Их разделял круглый стол из морёного дуба. Леся ещё раз вгляделась в собеседника, пока он что-то говорил. Это был человек средних лет. В глазах читалась способность мыслить. Сангвиник. Свой человек. Она ему поможет, что бы он там не просил. Решила сразу. Порядочных людей нужно ценить, беречь, лелеять и уберегать от вымирания. Это было её твёрдое убеждение.

– … очень важно для нас всех и вашего села в частности, – закончил он свою речь, которая ей была не нужна.

До этого они познакомились: «Леся Родник», – «У вас великолепное имя! Александр Успенский. Зовите просто Саша» – «А я – просто Леся», – засмеялась она. Пришёл с чистой душой, видно сразу. Меркантильностью и не пахнет. Александр Успенский, почти Македонский. Встречу организовал сам Доктор. Значит серьезно. Но справится ли моя луна? От Леси почему-то ждут чудес. Но Леся здесь не причем. Она то это понимает. Другим этого не объяснишь.

– Вы симпатичный и обаятельный мужчина, – неожиданно сказала она ему. Он не смутился. Серьезно ответил:

– Спасибо. Вы мне тоже понравились. И я теперь полностью верю вам.

Леся сняла очки и стала смотреть ему в глаза.

– Говорите.

– Мне сказали, что вы занимаетесь оккультным буддизмом, – осторожно сказал собеседник.

– Вам неверно сообщили об оккультизме. Я буддистка. И всё.

– Я думаю этого достаточно.

– Для чего?

– Для беседы о жизни.

– Вам нравится жизнь?

– Да, Я обожаю жить. Как и вы. Не правда ли?

Леся откинулась в кресле.

– Хотите чаю? – сказала. – Или кофе?

– Чай по-восточному. Это смесь зелёного и чёрного.

Леся вышла и через минуту принесла чай.

– Вы, вероятно, слышали о такой группировке как Чёрный легион? – спросил Александр «Македонский»

Леся кивнула и взяла в руки чашку с чаем. У него интересные глаза. Что сейчас они напоминают? У них двойной цвет. Один снаружи, второй льётся изнутри…

– … определить местонахождение. Вы нам можете помочь. Ориентировочно это территория Непала или Северной Индии. Главный ориентир – озеро, в котором лежит обломок метеорита из железа. Нам очень важно найти это место.

– Мне нравятся мужчины с серыми глазами. Они врут меньше других. Но всё равно врут. Хотя, порой, это святая ложь. Зачем вам это? Зачем вы ищите Чёрный легион?

– Я врать не буду. Мы хотим их уничтожить.

Чёрный джип стоял на краю большой лесной поляны. Двое с биноклями глядели вдаль, в глубину разросшихся кустов и высокой травы. Пришлось подняться на крышу автомобиля.

В трёхстах метрах от автомашин, на пушистом покрывале сидела Леся Родник. Светило яркое солнце и голубизна неба, вместе со щебетанием птиц, обращала действительность в подобие рая, как его представляют люди. Рядом с Лесей лежал пистолет. Пятизарядный «Магнум» тридцать восьмого калибра. Леся находилась в трансе. На ней были только шорты и очки чёрного света. Она только что, не торопясь, выкурила трубку высушенного пейота и приняла настойку белладонны. Перед ней на стальной треноге, темнела громадина чёрного квадрата. Размером примерно три на три. До него было шагов десять. Леся внимательно посмотрела на квадрат – и он ожил. Это был живой чёрный квадрат. Правда, треноги пока не могли ходить. Ещё не разработались.

– Слушай, – спросила Леся. – Тебе не скучно быть таким чёрным, да ещё квадратным?

Квадрат молча переминался с ноги на ногу.

– Я знаю, что ты прячешь, – сказала Леся. – Ты прячешь озеро с железным метеоритом.

Квадрат замер.

– Но от меня, – продолжала Леся, – спрятаться невозможно. И от него тоже, – показала «Магнум».

За сутки до этого она долго рассматривала фотографии со спутника. Её интересовали только ей известные кадры, которые Леся внимательно рассматривала, и думала что-то своё. Она искала место для охоты. В конце концов, определила точку, где был яркий чернобыльский след. Теперь здесь стоял чёрный квадрат.

Буддистка взяла в руки «Магнум» и направила его на чёрное треногое чудище. Квадрат быстро упал в траву и пополз, шелестя листвой. Его было видно только по прогибающимся метёлкам высокой травы. Леся проговорила:

– Ты же знаешь, что от меня нельзя уйти. Можно только ползать по кругу.

Квадрат ползал, гремя своими железными ногами.

– Встань быстро! – крикнула Леся. Квадрат испугался и встал. Он стоял, сложа свою треногу, несчастный и испуганный. Несколько раз покачал квадратной головой и замер, едва дыша.

– Ты нормальный парень, не бойся, – сказала ведунья. – Но мне придётся стрелять в тебя.

Квадрат мелко задрожал и упал в обморок.

– Вставай, вставай. Помочь тебе могу только я.

Пошатываясь, тот встал.

Я могу выпустить в тебя всю обойму – тут пять патронов. Так вот, у тебя есть выбор. Я могу выстрелить всего лишь один раз. Это как маленький укольчик. Ты скажешь, где озеро и метеорит? Ты скажешь, где озеро и метеорит!!!

Квадрат трясся и подпрыгивал на месте.

– Не нервируй меня, – сделаем всё быстро. Перестань дрожать. Ну?

Квадрат замер. Леся подняла руку с пистолетом, провела дулом по периметру чёрного чудища. Несколько раз провела прицелом по центру, по диагонали. Квадрат терпел. Рука её замерла в определённом направлении.

– Ты, я вижу, понял меня, – и выстрелила из «Магнума» Чёрный квадрат упал в траву. Леся упала на покрывало и потеряла сознание.

– И долго она будет сидеть напротив этой железяки? – спросил Александр у Доктора.

– Я не знаю. Наверное, столько, сколько нужно. Пейот и белладонна останавливают время, Саша. Попробуй, как ни будь.

– Да нет уж, спасибо.

Час назад Леся выкурила трубку с сушеным пейотом, особым видом кактуса, и выпила настойку белладонны. Затем, положив рядом с собой пистолет, замерла на покрывале в позе лотоса и стала смотреть на кусок чёрного полотна, прибитого к фанере стоящей на металлической треноге. Сидела и смотрела. Прошел час. Неожиданно она подняла руку с «Магнумом», и выстрелила. Тренога с чёрным квадратным куском фанеры упала. Упала и Леся. Подъехали к ней на машине. Доктор сделал ей укол антидота и укол снотворного. Спящую ведунью уложили на заднее сидение джипа, и машина помчалась по заросшей травой дороге. Остались только Доктор и Александр.

– Ну, теперь пойдём, посмотрим на её охоту, – проговорил Доктор.

Они побрели по высокой траве, где стрекотали кузнечики. Вытащили из травы фанеру, обшитую чёрной тканью. На поверхности было видно пулевое отверстие. Сняли ткань. Под ней была наклеена карта Непала и часть Северной Индии. Пуля попала в район Дельты Ганга, в самую глушь субтропиков.

– Координаты определены, – сказал Доктор. – Всё ясно. Ганг. Квадрат А-747. Леся не ошибается. За что её и люблю.

– Ты считаешь это достаточным основанием? – скептично спросил Александр «Македонский»

– Проверим, – проговорил Доктор. Он вытащил из машины плоский компьютер, подключил его к антенне автомобиля. Пробежался по клавиатуре. Соединился с сервером. Набрал пароль. Вышел на спутник. Ввел квадрат А-747. Минуту ждали. Вспыхнуло изображение. С высоты полёта птицы стало видно, в гуще зарослей тропического леса, крошечное озеро, сверкающее голубой поверхностью. В озере темнел обломок скалы или большой камень. Немного в стороне белела дорога, как вставка в субтропических зарослях. Длиной не более полукилометра.

– Взлётная полоса, – уточнил наугад Доктор. Со спутника, это место было найти не возможно. Пришлось бы, квадрат за квадратом проверят весь Непал не знаю сколько лет. Вот так, брат Александр.

– Невероятно! – проговорил «Македонский».

– То, что вероятно, давно пройдено, – уточнил Доктор. – Какие у тебя машины?

– «С-500 ПК».

– Неплохо. Вот здесь, по периметру, их и нужно установить. Цель явиться рано или поздно. Мы будем исполнять роль загонщиков. И мы её загоним на твои «С-500 ПК».

– А если цель не явиться?

– Все неустойки возмещает Бизон. Он это гарантирует своим именем. Я представляю его в нашей беседе. И хочу добавить, Саша. Всё должно быть в полном режиме молчания. Это очень серьезно. С президентом согласовано?

– На неофициальном уровне. Украина нейтральная страна. Реально вопросом занимается министр обороны и начальник Генштаба.

– Ну и прекрасно. Мы на вас надеемся. У вас в Непале обширные связи. Не думаю, что будут проблемы при въезде. А как декларировать «С-500», вы, я думаю, сумеете сообразить.

 

Глава 2

– Куда уплывают счета из наших банков?

В кабинете повисла тишина, не прерываемая даже дыханием. Все его затаили.

Я хотел бы это узнать от вас ранее, чем от своих агентов в оффшорах, – добавил хмурый человек, сидевший за круглым столом в окружении своих коллег. Шло заседание правления закрытого акционерного общества «Транстриумвират». Присутствовали:

Управляющий, по ведомственному имени Бизон. Плотный, худощавый мужчина пятидесяти лет, с холодными глазами независимого интеллекта, и короткой седоватой стрижкой. Он же был одним из главных акционеров общества.

Второй акционер, по ведомственному имени Леонардо, выглядел весьма своеобразно. Он был больше похож на подмосковного ковбоя и сельского любителя рыбной ловли. Его простоватое лицо ничем не выражало металлическую волю характера, приведшую его по жизненному пути в этот кабинет. Леонардо тоже был худощавого сложения, но причёска у него была, а ля Нострадамус. Длинные волосы спадали на плечи. Короткая стриженая борода поблескивала сединой. Леонардо был одних лет с Бизоном.

Третий акционер имел ведомственное имя Фридман. Он внимательно слушал Бизона, глядя честными глазами сквозь очки в золотой оправе. Фридман был человеком округлого сложения. Но лицо его контрастировало с телом. У него была внешность третейского судьи. Хотя по характеру он таковым не был совершенно. Он был достаточно молод и осторожен.

Во многих акционерных обществах вводится так называемая система параллельного управления. Туда входит контрразведка, разведка, автономное финансирование, мониторинг контактов и отдел по решению проблем не официального уровня. Было такое управление и в «Транстриумвирате». Его директор присутствовал на заседании. Он имел ведомственное имя Феликс. Мощный мужчина, в прошлом генерал разведки. Спокойный, но с жалящими глазами. Возраст – под шестьдесят.

Эти четверо, сидящие в комнате офиса, расположенного в самом центре Киева, на Европейской площади, фактически владели всем капиталом «Транстриумвирата» в абсолютно равных долях, кроме Феликса. Он имел один процент, который фактически являлся контрольным, в некотором смысле. Остальные акционеры имели ровно по тридцать три процента акций.

Имея, в принципе, равнодолевое участие своих капиталов, Бизон, Леонардо и Фридман имели также равноправное управление. Что и отразилось в названии общества, которое горело громадными неоновыми буквами на высотном здании в центре столицы Киевской Руси.

Все вместе они собирались очень редко. Леонардо большую часть времени проводил в Москве и её пригороде. Там же были его частные интересы.

Бизон больше находился на юге Украины и под Киевом, в своём коттедже в лесу возле Чернобыля.

Фридман пропадал на Ближнем востоке и странах Южной Европы.

Феликс, директор параллельного управления, был почти всегда в Москве или Киеве, но иногда исчезал. Только Бизон знал, куда. У Феликса имелась наследственная недвижимость в Токио.

Липкую, повисшую тишину нарушил предусмотрительный Фридман.

– Николай, – обратился он к Бизону по мирскому имени. – Давай пригласим нейтральный аудит. – И стал честно смотреть в глаза управляющему.

Бизон стал смотреть на Фридмана, изучая его физиологические реакции на сказанное им же. Изучил. Ответил:

– Фридман, прежде чем говорить, думай. Мы не в опере.

Фридман не стушевался.

– Я подумал очень хорошо. Мы назначаем каждый от себя аудитора инкогнито и мешаем их с остальными. Будет тройной контроль и утечка всплывёт.

Вставил своё слово Феликс:

– С утечкой может всплыть и уплыть всё остальное.

Бизон кивнул на Феликса и сказал Фридману:

– Ты слышал? Или он не прав?

– Коля, а какой дисбаланс? Ты хоть примерную цифру назови, – проскрипел Леонардо Бизону хриплым голосом и закурил.

– Сорок два миллиона, – спокойно сказал Бизон.

– Ох, ох, ох… – закивал головой Фридман.

– Сорок два миллиона переведены «Восточному синдикату». Мы не первый раз с ними имеем дело. Почему я должен дарить им наши сорок два миллиона? Опять кто-то сыграл на учётных ставках. Платеж разбросан на тысячи счетов. Мне что, больше нечего делать, как только мышей в подвале ловить? У нас отношения построены так, что у каждого из троих независимые контакты и контракты. Одно, что у нас общее, это деньги и невозможность их отделить. А за них отвечаю я. Или кто ни будь, хочет на моё место? – Повернулся к «третейскому судье» и сказал:

– Фридман, ты не думай, что в мутной воде ничего не видно. Видно, Фридман! Ты со своей самодеятельностью можешь создать крен авианосца. Не надо, уважаемый. Ни один самолёт с него самостоятельно не взлетит. Только все вместе или вверх, или вниз.

Фридман сделал невинное лицо и вид, что он собирается возмутиться. Бизон продолжил:

– Что это за фигня со строительными пирамидами? Последний скандал в строительстве жилфонда курировался тобой. Двести десять миллионов исчезло у частных лиц. – Откинулся в кресле. – Господи, да ты в цифру вслушайся! И ещё! – оборвал он открывавшего рот коллегу. – Не думай, что Бизон стареет. Или ты думаешь, что мои осведомители переселились в Брайтон бич? Или на Гавайские острова? Что за сделка по приобретению таиландского быка? Деньги расползаются как тараканы! Приобрести религиозного быка! И теперь прятать его?

– Николай, – прорвался Фридман. – Это не я.

– Какая к чёрту разница! Но ты неподалёку! Чьи уши торчат из кустов подобных афер? Феликса? Нет, у него другие интересы. Леонардо? Он полностью ушел в собаководство, и я знаю это. Или кто-то посторонний прорвался к капиталу? Может кто-то из управляющих директоров? – Повернулся к Феликсу. – А? Феликс?

– Нет, – хмуро ответил тот. – И я за свои слова отвечаю.

– Так голосуем за нового управляющего? – вопросил председательствующий.

– Нет, нет! Коля, не горячись. Сорок два миллиона, в конце концов, не смертельная цифра…

– Да, – оборвал его Бизон. – Но я предлагаю её сейчас скинуть на общий баланс. А крыс будем ловить по ходу работы.

Опять образовался вакуум звука. Первым тишину нарушил Леонардо:

– Ты прав, я согласен.

– Да, да. Я тоже, – кисло поддержал Фридман.

– А ты, – обратился Бизон к Феликсу, – свой процент не вноси. Феликс, на деньги этого процента сделай премию стукачам. Может, и сдадут утечку. Пока сами не найдём.

– Понял, Коля.

– И, Феликс, – продолжил Бизон. – Утряси наши дела в Верховной Раде. Наши независимые депутаты должны войти во фракцию. Определись, в какую. Леонардо в Москве этот вопрос уже решил. Ну, а Фридман, – посмотрел на него подобревшим взглядом, – поработал в Кнессете. Там у нас треть фракции.

– Больше, – сказал Фридман.

– Вот видишь, Феликс. Уже больше. И ещё. Я хотел бы вас попросить пользоваться спутниковой связью через наш ретранслятор и нашими телефонами. Мои разработчики гарантируют отсутствие прослушивания и определение координат телефона. Не шутите с этим. Мы все под прицелом.

– Я уже на твоём спутнике, – проскрипел Леонардо.

– Вот, молодец. Не верь японской электронике.

Оглядел всех присутствующих. Сказал:

– И ещё. Без лишнего повода не нужно светиться в поле политических структур. У них своя игра, у нас своя. Не надо забегать на чужую территорию. – Он в упор посмотрел на Фридмана.

– Понял, – мрачно ответил тот.

– И, – стал подытоживать встречу Бизон. – Я думаю, мы не скоро встретимся ещё раз в реале. Потому, что встреча наша может быть только по поводу плохой новости.

 

Глава 3

Тяжелый «Боинг-747» рейсом из Лондона, надрывно воя реверсом двигателей и выпустив все закрылки, упал на взлетно-посадочную полосу, как толстый, упитанный шмель. Покатился по бетону аэродрома, поднял облако пыли и дыма от стирающейся резины протекторов шасси. Развернувшись и въехав по сигналу светофора на рулевую дорожку, гигант-самолет, в тяжелом спокойствии гудя многочисленными силовыми системами, подполз к посадочной зоне, навстречу уже мчавшимся на всем ходу электромеханическим трапам, и замер. Скоро тоненькие струйки пассажиров потекли изо всех его выходов, и, рассаживаясь в подъехавшие автобусы аэродромной службы, направились в зону таможенного контроля.

Трое молодых мужчин с легкими дипломатами в руках, в белоснежных рубашках и с пиджаками, наброшенными на руку, – стояла майская жара, – неторопливо прошли по «зеленому коридору», предъявив паспорта и заполнив бланки прибытия. На рубашке у каждого висел большой значок «Международная ассоциация стратегического контроля и отслеживания глобальных техногенных катастроф». Молодые люди прибыли в соответствии с договоренностью стран-участниц ассоциации провести ряд контрольных замеров в зоне Чернобыльской атомной станции и в точечных местах, вдоль следа ветров апреля 1986 года на результаты присутствия цезия-137, стронция и других элементов с длительными сроками полураспада.

Пройдя таможню и получив багаж, – несколько коробок с яркими наклейками, – они поднялись в забронированный им номер гостиницы аэропорта, сложили коробки на пол, повесили пиджаки и, включив кондиционер, устало упали – кто в кресло, кто на диван.

Джон Рипли, голубоглазый атлет с аккуратно стриженой рыжей шевелюрой и золотой серьгой в левом ухе, был старшим в этой тройке экспертов. Он нашел холодильник, вытащил оттуда банку «Кока-Колы», открыл и в два глотка опустошил ее, поморщившись и что-то пробормотав себе под нос. Затем, открыв дипломат, вытащил учебник «Физическая химия», оказавшийся сверхплоским сканер-генератором. Включил, раскрыл и стал смотреть на жидкокристаллический экран. Там сразу же зафиксировались восемь несущих частот сверхмалой мощности от 0,5 до 7 гигагерц. Их слушали. Очевидно, как и всех иностранцев, для профилактики. Рипли запустил сканер-генератор с клавиатуры «Физической химии». Каждая зафиксированная им радиоволна была обеспечена таким же сигналом по частоте, амплитуде и форме, но противоположным по фазе и с легкой девиацией. Никто не мог ничего заподозрить. Глушения, как такового, не было – просто линия выдавала теперь тишину и легкий электронный шум. Микропроцессор следил за появлением новых источников передачи и за отключением уже выявленных, гася следом частоту-двойник, чтобы не засветить сканер-генератор.

Рипли вытащил из сумки небольшую импульсную квантовую пушку, в виде сувенирной елочки с рубиновым украшением на верхушке. Все прикрыли глаза – елка пыхнула лазером, все открыли глаза, и Рипли спрятал игрушку. Возможные камеры наблюдения были выведены из строя.

– О’кей, господа, – с хрустом потягиваясь, произнес рыжий, прошелся по комнате, потирая руки и поглядывая в окно:

– И жизнь – хороша! И жить – хорошо! Ведь так здесь говорят туземцы?

Его помощник Эдвард Рош, худощавый брюнет с темными пронзительными глазами и художественной небритостью на лице, сидел в кресле и разглядывал атлас топографических карт. Он недоверчиво сравнивал контрольные замеры, указанные на картах, с данными, полученными со спутника: замеры каким-то образом оказывались на порядок ниже.

Третий участник экспедиции, среднего роста полноватый блондин Уолтер Кэнни, по своему статусу в группе был одновременно всем, кем не были его напарники. Он улегся на гостиничный диван и, сняв галстук, скинув туфли и глядя в потолок, что-то шептал сам себе. Уолтер все свободное время без остатка отдавал чтению. Лишь бутылка пива могла ненадолго отвлечь его внимание от книги. Он и сейчас, лежа, вытащил из сумки фолиант в черном переплете. Взял, подержал перед глазами и положил на живот. На книге золотыми буквами горело: «Диалектика графомании».

Рипли, немного постояв у окна, принялся разбирать багаж: открывал коробки, вынимал различные датчики и приспособления. Эдвард и Уолтер присоединились к нему, неторопливо раскладывая собранные устройства в небольшие сумки-рюкзаки, а хлам и мусор складывали в большую картонную коробку. Закончив работу, вызвали такси и, погрузив туда все, в том числе коробку с мусором, помчались в сторону близлежащего мегаполиса. В дороге остановились и сожгли весь хлам в придорожной полосе столетних сосен.

Англичане не мелочились. Въехали в самую дорогую гостиницу города, заполнили документы и поднялись на лифте в трехкомнатные апартаменты под номером 1313 с тремя душевыми и тремя туалетами, плюс громадный зал отдыха.

Расположившись на дорогих коврах под сенью экзотических растений, бригада стратегического контроля несколько расслабилась в более привычной обстановке. Снова вспыхнула лазером елка и была включена «Физическая химия». Рипли поставил компьютер на журнальный столик и подключил его к гостиничному телевизору – широкоформатному плоскоэкраннику, занимавшему угол под веерами листьев гигантской монстеры. На экране появилась заставка-пароль, затем – изображение территории, снятое со спутника. Разрешающая способность видеооптики позволяла рассмотреть порхающих там птиц. Стабилизация была отработана приборами последнего поколения.

В центре экрана темными развалинами виднелся разрушенный энергоблок. В стороне от него расходились нити дорог, река Припять. Изображение сместилось, и стали видны улицы Чернобыля, заброшенные многоэтажки, заросшие колеи железной дороги.

Рипли открыл бар, хмыкнул и налил себе водки, поскольку любимой им «Черной Лошади» там не было. Расслаблено откинулся в кресле, отпил сразу треть бокала и кинул в рот дольку лимона. Эдвард уселся напротив него и налил то же самое. Уолтер открыл бутылку пива и из горлышка отпил сразу половину, блаженно вытянув ноги на персидском ковре и пошевеливая пальцами.

– Господа, – молвил Рипли, сверкнув серьгой и оглядевшись. – Мы вышли на заданную траекторию. Все контрольные замеры должны произойти вовремя и достоверно. Нашей информационной поддержкой занимается Уолтер (тот кивнул), и, насколько я понял, все проходит великолепно. Но! – он поднял палец. – Сбой в программе должен быть исключен. Абсолютно!

– Рипли, – вставил слово Уолтер, – Бога ради, не употребляй слово «абсолютно». Это состояние материи боится любого упоминания о себе. Оно очень чувствительно к семантике. Лучше его не трогать…

Командующий операцией по стратегическому контролю посмотрел на Уолтера отсутствующим взглядом. И продолжил:

– Вам известно, что в настоящее время контрольная точка и данные наведения – плавающая информация. Наша обязанность в момент подачи команды – плыть в кильватере этого указания. И мы это сделаем. Верно, Эдвард? – он допил свой стакан и посмотрел на черноглазого напарника. Эдвард отхлебнул из бокала и меланхолично ответил:

– Джон, не заморачивай. Это что, первый выезд? Это что, первые плавающие данные? Мой дед, говаривал: «Эдди, не напрягайся: не всегда левая рука должна знать то, что творит правая. Дай им волю. Руки тоже сами по себе – как и мы. И только тогда, вне контроля, они обе создадут тебе шедевр. Если захотят. Так ты их убеди! Но только не рассчетами микромиллиметров. А Верой!»

Черноглазый помощник смотрел на рыжего командира убедительным взглядом. Рыжий хмуро повертел пустой стакан, поставил его на стол, неторопливо достал длинную сигарету, закурил и снова внимательно посмотрел в глаза Эдварду Рошу.

– Эд, мы с тобой работаем не первый год. Верно? И обрати внимание: если я заморачиваю, как ты сказал, то как ты думаешь – или я ослаб и стал много болтать, или что-то есть еще?

Он выпустил дым в потолок и снова посмотрел на Роша. Тот знал Рипли много лет и моментально сообразил, что уровень операции гораздо выше, чем ожидалось, и Джон мог сообщить об этом только непосредственно перед работой.

– Я все понял. Мог бы сообщить о повышенном уровне, свои же люди. Из каталога кто-нибудь проходит?

– Да, Мерилин Монро. Ты ее должен помнить по операции в Баварии. Помнишь, рыжая такая стерва? Тогда она уволила весь западный отдел контроля. Но сейчас – серьезнее. Я не знаю, где она была три года, но вот всплыла и оказалась в списке близких к точке отработки.

Он дал на экран увеличение масштаба, и картинка показала густой смешанный лес недалеко от района тридцатикилометровой зоны отчуждения вокруг взорвавшегося чернобыльского реактора. Группы коттеджей, башню сотовой связи. Несколько голубых лесных озер. Бетонную автотрассу посреди разросшегося леса.

– Подозрительно освоенный участок, – молвил Рипли. – Впрочем, замеры по кюри в этом районе – полный ноль. Участок обнуленный. Очевидно, в 1986 году там была область очень высокого давления – гектопаскалевый пузырь, такое бывает, – и все прошло мимо. Да и сейчас там есть некоторая аномалия. Я не знаю, причем здесь Мерилин Монро, но она в списке! А у нас время максимум до шести утра.

Он налил себе еще полынной водки.

– Пока все исходные данные в режиме ожидания. Идут состыковки по времени и устранение «двойного налогообложения». Короче, ждем.

Рипли встал с кресла и прошелся по персидскому ковру, зацепив по пути ветку цветущего аспарагуса, вылезшую из тяжелой напольной вазы. Он подошел к окну размером во всю стену, поднял штору и вгляделся в глубину огней вечернего города. Везде одно и то же. Везде одно и то же… Поставил пустой бокал на фарфоровую китайскую кошку, вздохнул, подошел к проигрывателю, проглядел диски, нашел один, вставил и нажал пуск. Тяжелые звуки африканских барабанов выплели свою ритмическую паутину: дождавшись, наконец, лучика лазера, перебежали по нему, как по мостику между жизнью и смертью, из компакта – сюда. Они оказались живые-живые, но, помня о краткости существования здесь и сейчас, выдавали из себя все-все, что могли, до последнего звукоизвлечения. «Лав ми, лав ми, лав…» Хрипловатый голос знакомого тембра дал старт и вычеркнул из головы финиш. На весь гостиничный номер, с губительным для психики качеством звучания, исполнялся ремикс многолетней давности, но с тем же великим солистом.

Рыжий, хоть и с серьгой, помнил эти мелодии – мелодии юности его родителей и звуки его детства. Он нарвался на них совсем не к месту, как в капкан. Рипли выскочил на середину омархайямовского ковра и стал совершать немыслимые телодвижения, моментально удалив из головы все. Эта полнейшая пустота создавала идеальный резонанс. Эд прыгнул к нему и под грохот синкоп стал делить с Рипли танец на двоих, так же моментально уйдя в транс реанимированного рок-н-ролла.

Бах-бабабаба-бабах– бабабаба…Бахбабабабабабахбабабаба…

Включилась гитара: брунтадутии-брунтаду тьи-тью…

И саксофоны: тейрлу-тейрлу тьятью, тейрлу-тейрлу тьятью…

Бах-бабабаба-бабах-бабабаба… Бах-бабабаба-бабах-бабабаба…

Уолтер отбросил книгу – и присоединился к тандему с диким ирландским воплем. Певец же спокойно пел сквозь добрые полвека и был тут, рядом – текилы надо бы предложить. «Лав ми, лав ми, лав… Лав ми…» Бах-бабабаба-бабах-бабабаба… Бах-бабабаба-бабах-бабабаба!!!

Видимо, и многолетние монстеры, выросшие под потолками элитных номеров, не зная родины и настоящего величия, в этот момент вспомнили свою жизнь в дебрях Амазонки. Желая как-то приобщиться к ритму, они сделали единственное, что могли – они привлекли к себе внимание. Рипли зацепил ногой подставку с громадным, под потолок, растением, перебив ее бамбуковую ножку. Монстера медленно, а потом все быстрее принялась заваливаться набок и грохнулась всем своим шестиметровым весом посреди комнаты, разбив компакт-проигрыватель и всю фарфоровую утварь, расставленную повсюду в эклектическом наваждении. Музыка смолкла. Барабаны нырнули обратно в диск. Певец мог бы и остаться – свой парень, – но тоже ушел виртуальность памяти проигрывателя. Рипли упал в кресло и трясся десять секунд в гомерическом хохоте. Наконец успокоившись, он напомнил Эдварду:

– Эд, ну хоть раз, ну хоть единственный раз мы обходились без чего-либо подобного? Уже и женщин нет. И никто не пьяный. И веселиться нет причины. А оно – все туда же. Уолтер, ты умный: объясни хоть ты, что это такое?..

– Детерминизм, – коротко ответил Уолтер.

– А что это?

– Это – когда нельзя. Но если очень хочется, то можно.

– Хорошая философия, надо будет слова переписать.

Зазвонил внутренний телефон гостиницы. Рипли поднял трубку. «Вам телефонограмма». Рипли не очень сообразил, о чем речь: он ждал проблем с побитыми китайскими кошками, и еще плюс отвратительный туземный английский… «Телефонограмма?» – уточнил он. – «Примите» – «Записываю…» – «Эссе сумасшедшей экзистенции, 99» – «И все?» – «Все!» – трубку положили. Рыжий прошелся вдоль ствола монстеры, задумчиво рассматривая ее листья, напоминающие человеческие ладони. Наступил в листве на фарфоровую кошку, которая озабоченно хрустнула и рассыпалась.

– Уолтер, – произнес он, – «Эссе сумасшедшей экзистенции, 99». Это, я думаю, тебе.

Уолтер вытащил книгу – тощую, изорванную. На титульном листе было написано «В. Бобергауз. 24 эссе сумасшедшей экзистенции». Он открыл ее на девятой странице, отсчитал девятую букву, умножил ее алфавитный порядок на себя, прибавил 99 и прочитал Рипли переданный пароль. Джон быстро сделал набор на клавиатуре, и на экране появилась картинка в обрамлении пунктира.

– Так-так-так! Есть данные отработки. Плавающие, естественно. Все! Десять минут на сборы. Уолтер, оплати расходы, если возникнут. Но мы не съезжаем! Мы пока здесь!

 

Глава 4

Дочь Бизона тоже имела ведомственное имя. Она была Мэрилин Монро. Ну, а в миру – Мария Николаевна. Или просто Маша.

Мэрилин отдыхала на ферме каждый год. Она любила уединение, хотя часто подчеркивала свою экстравертность. Двойственность! Двойственность – вот основа потенциалов и магнетической красоты. Так кто-то когда-то ей говорил.

Ферма была частная, а точнее – ее отца. Не очень большая, окруженная охранным периметром из ряда натянутых в траве проводов – по некоторым шел ток высокой частоты, чтобы отгонять животных и предупреждать посторонних. Для них и пара табличек висела: «Под напряжением. Не подходить ближе 10 метров». Для жизни этот ток был неопасен, а проявлялся лишь легким шоком и щипком. Било по нервам – вот и вся профилактика. К другим проводам были подключены тепловизионные датчики и несколько широкополосных видеокамер. Было еще кое-что, но Маши это не касалось. Если необходимо, она могла в любое время суток снимать личным пультом, лежащим в кармане, защиту на 10 секунд – и «туда-сюда-проблема» не имела места быть.

Все-таки Маша была дочерью своего отца, единственной дочерью. Про ее личный пульт блокировки никто не знал. Бывало, появляясь ночью откуда-то со стороны звездного леса, она неприятно удивляла охрану и пугала живущую здесь прислугу. Никто не понимал, почему датчики не бьют тревогу при пересечении защитного периметра. Поговаривали, что она перелетала через провода по воздуху. Были-де у нее и такие способности. Но спросить никто ни о чем не решался. Дама была с характером. К ее мнению, – правда, очень редко и с вялым выражением лица, – прислушивался и отец: говори, мол, говори, чего уж тут… Прошлым летом она даже научную работу для него написала. Не он попросил, а она, услышав проблемные темы, предложила. Или он попросил? И Маша несколько дней не выходила из комнаты, пила кофе и не спала. Отдала ему, а он вроде и забыл. Или не забыл… Но ничего почти не сказал. Работы у него много. И вся нервная. Кричать не надо, не та степень нервозности. Кричать надо для профилактики и для снятия стресса. Но он же орать не будет. Вот и забыл, наверно, про рукопись. Да и Маша забыла. А что-то же там писала, старалась. Выводила какие-то каракули-закорючки, схемки, чертежики.

Но дело не в этом; дело в том, что под фермой, в глубоком железобетонном укрытии, находился коммуникационный узел космической связи организации, где работал ее отец. Фазированные антенны на крыше их фермы имели систему плавающей фокусировки и сверхточное позиционирование, но в основном держали связь с геостационарным спутником, все время висящим над этим районом в роли ретранслятора. Все это, конечно, по возможности шифровалось, секретилось и, как ни странно, цели своей добивалось. Никто толком ничего не знал. Кругом были участки богатых людей. Хозяева часто менялись. А кто они, эти люди, в этой жизни? А в той?.. Никому не хотелось лишний раз совать нос туда, откуда его можно не извлечь. В пяти километрах расположился взвод особого назначения, но был ли он с кем-то связан здесь, по месту дислокации, – никто не знал, включая его командира. Мужики из взвода были в основном контрактники и, бывало, орали песни с местными бабами до утра, поплевывая на все особые назначения. Высокоточные антенны никого не удивляли: у кого водились деньги, у того были и такие антенны. Да и не только такие, а какие угодно.

Отец Маши был крупный коммерсант – это было ясно всем, судя по дому, дочке, прислуге, охране, а вот по нему самому этого не было видно совсем. Может быть, оттого, что здесь его почти никто не видел. Где делал деньги – его дело. Но небольшое поголовье породистой скотинки в этом участие принимало. По территории фермы бродило десятка два коров и недавно появившийся молодой бык. Организм в стаде, как ни крути, необходимый. Бык был черный. Черный, как смола, только грива серая, ну – и кончик хвоста. Породистый. Аристократус. Так бы могли его назвать. Аристократуса видно даже по взгляду, совсем не теляче-лупатому, а воспитанно и спокойно на вас устремленному. Или на корову.

За скотиной ухаживало два человека, приезжих из города, с образованием. Они и жили на ферме, но в село выходили часто. Что делать-то вообще? Вот и ходили. То в село, то из села. Только с охраной ругались. На самогонку был им запрет очень строгий, в контракте даже оговоренный, но они его, конечно же, со всей душой нарушали. Но меру знали. Ну, а поэтому и проблем не было. Искусство канатохождения: в одной руке строгий наказ, в другой – бутыль с самогоном. А вот и не упали пока ни разу, сколько не ходили. Великое дело мера!

Ферма в лесу располагалась достаточно уединенно. Ближайшее село с дисциплинированными контрактными войсками находилось в пяти километрах. Это если по бетонированной дороге среди леса. В другой стороне, вниз по склону, располагалась бойня, а если точнее – убойный цех первичной переработки. Принадлежала какому-то смешанному акционерному обществу. Работы у бойни было не особо много, но акция по ее закрытию продолжалась уже давно: убойный цех первичной переработки почему-то не нравился соседям. Соседи не нравились директору бойни. Все по своим каналам, как могли, мешали друг другу жить, посылая куда подальше местного священника, который всех убеждал, что это-то и есть жизнь. Может быть, отвечали, но скорее всего – в аду. Там тоже живут.

Ферма Мэрилин была расположена ближе всех к «рассаднику холеры и чумы», но ее отец участия в фермерской войне не принимал. Как никто и не знал, что директор бойни был его подчиненным. Да и сама бойня находилась на балансе бухгалтерии, которая отчитывалась перед папой Маши. Управляющий фермой на тему «зеленого освобождения» только кивал головой, улыбался, но рот так ни разу не открыл.

Все эти детали Маше были, конечно, неизвестны. Она была дочерью своего отца. А отец у нее был один – мать несколько лет назад не очень удачно села за штурвал спортивного самолета. Парашют не взяла. Сильно торопилась, так, что и уровень топлива не проверила. А радиостанция была демонтирована на регламентную проверку. Взлетела – и все. Никаких следов не нашли. Район – одни озера и тайга. Хотела быстро, а вышло наоборот. Отец подключал к поискам наведение со спутников. Но толку не было никакого.

Оставшись для отца представительницей матери на Земле, Маша заимела доступ во все отцовские дела (ну, почти во все) и во все помещения дома с большим количеством этажей ниже нулевого уровня (за некоторыми исключениями). А отец – он же и есть отец, хоть и озабоченно хмуроудаленный. Дела! Дочери двадцать три, а для него она ну разве что не на третьем году, чуть постарше. И ведь знает папа про ее работу в европейской зоне его же организации. Знает и про стажировку во Франции. В женском легионе подготовки снайперов, и сенсорного воздействия на психику человека. А Оксфорд? А двадцать четыре прыжка с парашютом? Из них пять – с высоты сто метров. А сам бы прыгнул?.. Знает про ее поразительные способности в области высокоточного пулеметания – в том числе на звук цели. Знает и ее репутацию в определенных кругах, где котируются не деньги, где упоминать о них никому в голову не придет. Но не верит! Не верит! Неосознанно изворачивается от поступающих информативных флюидов, стремящихся изменить его представление о собственном тыловом оформлении. И уходит с хитростью старой пираньи в тихую гавань старых, незыблемых, своих законов основания. Тот еще зубр. Невгружаемый никем, только сам собою. Если захочет.

Вход в подземный бункер находился в главном коттедже, где и жила Мэрилин. Всего на ферме было три здания. Два коттеджа и просторный, автоматизированный коровник. Коровы были все породистые, высокоудойные. Да и приплод давал хорошую прибыль. Почти все мохнатые пеструхи были разных кровей. Доение их производили системой фирмы «Сименс». За системой следили те же двое городских специалистов в области молочной промышленности. Они же изучили толстую инструкцию «Сименс» и на небольшом сепараторе изготавливали сливки, масло, сметану. А в погребе на стеллажах отлеживал свой срок сыр. Все эти техническо-коммерческие вопросы решались ими под отчет управляющему. В таких делах Мэрилин была просто так, дочка.

Лето – прекрасная пора. Зимой же Маша появлялась на ферме редко. Зиму она не любила. Поездит-поездит на снегоходе, сядет на веранде и долго смотрит в морозный, белесый от снега лес. Или вечером укутается на веранде в шубу и уйдет глазами в ледяную даль зимних созвездий, пылающих в вечернем холоде огнями неведомых костров. Часами! Что там она видела? Ну, а лето… это, конечно, была ее пора. Май месяц для Мэрилин был началом года. Май – апофеоз вечной жизни! Вот так! А каждое лето – это новая, абсолютно новая жизнь, взлетающая, еще низко-низко летящая, в перспективе сама себя вполне осознающая. Но редко-редко, как случайно мелькающий и почти невидимый сознанию стоп-кадр, врезается в эту изменяющуюся всеми цветами счастья и любви реальность ледяная картина неменяемых зимних звезд.

Ну, а еще у нее была собака. Питбультерьер по имени Лорд. Имя, конечно глупое. Но давала его не Маша, а во-вторых, он и правда, был туповат, даже для своей породы. Больше собак на ферме не было. Они влияли на периметр, лезли в провода, создавали помехи видеонаблюдению. Лорд составлял проблему даже в единственном числе, но был собакой матери и поэтому чувствовал собачей своею натурой, что имеет какие-то особенные права.

Иногда в гости к Мэрилин заезжал на чай, переговорив предварительно по телефону, Николай Николаевич, директор той злосчастной бойни. Директору было под шестьдесят, жена у него была на семь лет старше, и он ее с собой не приводил. Детей у них не было. Спиртное директор не пил уже много лет, а чай с Машей под горящими углями майской Большой Медведицы – попивал с удовольствием. Мэрилин было интересно вот так с ним пообщаться. Днем они общались совсем по-другому.

Он был крепкого телосложения, роста – так себе, брился под полный ноль. Лицо – квадрат с мелкими и частыми морщинами, почти невидимыми. Нос – прямая картошка. Глаза темно-коричневые и черные, с проседью, брови. Директор, было видно, следил за собой. Протирал лицо лосьоном, выщипывал из носа волосинки. Был всегда выбрит и попахивал хорошей туалетной водой. Короче, мужик, как и положено. Даром, что не пил. Да, кстати, и не курил. Так, брал иногда сигарету в зубы, набирал в рот дыму и, поморщившись, выдувал его от себя подальше. Вместе со стрессом. Такая была у него уверенность. Мужик-то мужик – но, учитывая невидимую ментальную ауру, приходящую порою с годами, но не ко всем, Коля (так он просил его называть) сумел накинуть на себя вроде и не присущего ему шарма. Иногда, когда молчал и грустно глядел в глаза, он смахивал на стареющего контрабасиста. Для его полного, законченного профиля порою не хватало этого большого, загадочного инструмента.

Чай пили на веранде в облаках жасмина.

Мэрилин физически ощущала его пылающее либидо, скованное доспехами воли. Мэрилин! Красавица Мэрилин! Только вовсе не имеющий в крови мужской составляющей смог бы спокойно пить с тобою чай в теплую майскую ночь. На веранде, открытой со всех сторон и воспарившей к небу, на котором пылали кострами горящие майские звезды. Зачем ты соглашаешься на такие встречи? Ты хочешь посмотреть в живое зеркало? Тебе мало себя самой на всех изображениях во всех комнатах? Это скучно – кусок холодного стекла? Это – скучно. А вот – живое, такое близкое, волнующееся от каждой мелочи, от одного даже взгляда, в котором – неверя-неверя себе самому – мелькает далекая, но надежда на молодость, на любовь, на счастье, на вечность, на вечную вечность! Вот это зеркало! Да, Мэрилин! Вы знаете толк в искусстве обольщения себя собою! Посредством чего угодно. Вы гипнотически глядите на себя глазами контрабасиста, и счастливый нарциссизм выстреливает в Вас Вашими чувствами к Вам. Брависсимо! Это искусство.

– …Ну, как вам моя заварка, Николай Николаевич? Здесь не просто чай, здесь букет! Сама собирала.

Ее шепчущий голос под сенью звезд был не просто голос. Это было божественное средоточие очень многих и весьма не простых величин; неосознанно контрабасист это чувствовал, а сознательное ему и не было нужно. Она брала от его взгляда свое, но он в ответ – свое. И то, что брал он, было несопоставимо с ее приобретениями. Однако этого не сознавал никто из них. Понятия здесь были не к месту.

– Великолепно, великолепно! Вы знаете… великолепно! Я люблю чай. Я часто его пью, на кухне. Ну, а у вас, вот так… Ну, не знаю, что более и сказать. Великолепно!..

– Я тоже люблю чаевничать.

Вдали ухнул филин. В коровнике затопотали коровы. Звуки каких-то насекомых призывно переливались в темноте. В глубине жасмина огнями вспыхивали светлячки. Где начало? Где конец? Начало всегда реально. Конец всегда нереален. Они посидели еще с полчаса. Неторопливо поговорили ни о чем. Николай Николаевич изучил всю грудь Мэрилин, которую та и не прикрывала почти. Так, чуть-чуть. Да еще халат этот: случайно иногда распахивался немного, выпуская всплеск неясного мгновения, и закрывался снова. Ноги ее были закинуты одна на одну прямо перед глазами контрабасиста, неторопливо проводящего свой органный пункт в контексте ночи. Волосы распущены по плечам. А губы в алой помаде по-детски приоткрыто доверялись своему зеркалу напротив.

…Наступил нереальный конец чаепития. Николай Николаевич откланялся, сел в джип и уехал домой. К жене.

Вот так иногда проходили чаепития.

Все же Маша была не совсем та, за кого принимал ее Николай Николаевич. Ну, да он и не одинок в такого рода ошибках. В свои 23 года она вполне адекватно реагировала на природу мира, очень тщательно отделяя то, что вне, от того, что внутри. Ее ангельская внешность уже сбила с толку пару пройдох француженок из контрразведки крупного мирового синдиката. Тем и в голову не могло прийти, что эта юная девочка – агент их коммерческого противника. И те, болтая о косметике, мужском стриптизе и лесбийской любви, позволили поставить себе на тело микровидеочипы. Что привело к провалу их синдиката на важнейших рынках, падению акций и исчезновению данного предприятия как конкурента. Это была очень серьезная победа «Транстриумвирата», но свою посильную лепту внесла и Мэрилин.

Ну, а в общем это разные жизни – здесь и там. Сидя ранним утром на веранде коттеджа, Маша была спокойна, нетороплива и, можно даже сказать, вечна. Мычали коровы, пели птицы, жуки ползали по листьям и, подминая аккуратненько все это под себя, время неторопливо тянуло, протягивало через вечность это спокойное коровье мычание и на ступеньках сонное сидение юной принцессы урбанистических джунглей.

Очнувшись от дремы, она сонно посмотрела на двор. Друзья пастухи выгоняли стадо на пастбище. Гнали за охранный периметр, на участок хорошей, сочной травы метрах в пятистах, возле леса. Посередине двора стоял бык. Он просто стоял и, повернув голову, смотрел на нее. Их глаза встретились. Это были не глаза животного. Прошло пять, потом десять секунд. По телу Мэрилин пробежала неясная дрожь, трепетная волна. Глядя в глаза, держащие ее, как на цепи, она захотела скинуть всю одежду. Этот порыв был настолько сильным и ясным, что Мэрилин лишь силой воли заставила себя встать и зайти в дом. Резко обернувшись, посмотрела на быка. Тот глядел. В его глазах была только спокойная уверенность. Это был взгляд силы, молодости, надежды и зова. Зова куда-то.

Вот это да!

Маша присела в кресло. Едет крыша! От скуки, наверное, или эти фокусы с зеркалом ударили по психике. Она снова украдкой взглянула на быка. Тот стоял на месте. Красавец! Прямо не бык, а Элвис Пресли прикинулся быком, как Зевс перед Европой, и сейчас выдаст свою коронную любовную песнь.

Неожиданно бык, глядя Мэрилин в глаза, спокойно издал низкий-низкий звук, от которого у нее окаменела грудь, и все кругом потемнело, завертелось и исчезло. Замелькали пальмы, какие-то гигантские деревья, текла большая голубая река, отражая лазурное небо. Над рекой летела стая птиц, и она была одной из них. Стая сделала плавный разворот над рекой и спланировала прямо на воду. Они плыли вниз по течению, их окружали большие розовые цветы. Впереди реку переходило стадо. И черный бык, ее бык, выйдя из воды, смотрел на птицу Мэрилин. Он стоял на берегу, весь влажный, сверкающий и спокойный. Она сложила крылья и поплыла к нему. Ей нужны были только эти глаза, она плыла только к ним, она была частью его. Он смотрел на нее мягко, и неожиданно опять издал свой низкий-низкий звук.

…Мэрилин сидела в кресле и, окаменев, смотрела на животное. Наверное, какая-то галлюцинация. Но отчего? Подошел один из пастухов, ласково похлопал быка по шее: «Черный Принц! Пойдем, наш красавец, пойдем». И увел его вслед за коровами на пастбище. Маша посидела еще немного. Встала. Подошла к серванту в комнате, открыла бар. Взяла бутылку водки и налила фужер. Немного постояла и медленно выпила. Отрезала лимон. Пожевала. Взяла бутылку, налила еще. Потом вышла на веранду и снова опустилась в кресло. Фужер был в руке.

Заехал как-то в гости Василий, водитель директора бойни. По телефону позвонил, какой-то предлог был заехать, он и приехал. Симпатичный, молодой, тридцати трех лет. Ростом выше среднего, широк в плечах, улыбка скромная. Светлые волосы стриг коротко и зачесывал назад. Был воспитан, начитан и к дамам уважителен: «Чего изволите, сударыня?» Серые глаза глядели честно и слегка наивно. Идеально брит, чист, выглажен, носовой платочек в кармане, дорогой одеколончик и наше вам с кисточкой – всегда пожалуйста! Увлекается спортивной стрельбой! Небольшая коллекция оружия дома. Зарегистрирована. На кого он работает, Мэрилин знала. Василий же не ведал о ее познаниях и, входя все больше в роль умудренного опытом старшего товарища, порой до того забывался, что начинал нести полнейшую околесицу.

– …И вы знаете, Мария Николаевна, вот как тридцать лет стукнуло, все по-другому стало. Совсем по-другому. Я даже не ожидал такой перемены в характере, хотя предупреждали. После тридцати, ну буквально на другой день, за завтраком начинают появляться мысли такой высокой философичности, что даже самому страшно становится за столь жестоко прожитую жизнь! Промелькнуло все, вы не поверите, одним кадром. За тридцать лет – один, ну, пусть два кадра. Вот я в детстве, вот я в школе, вот работа моя тяжелая – и вот сижу завтракаю. Насыщенная, ох, какая насыщенная и богатая событиями жизнь! Для кого предназначены потенции мои? Использованы ли они хоть на одну тысячную долю? Подозреваю, что нет ответа на эти мои вопросы. И более того – не будет, сударыня, не будет. Вам, милая моя, может показаться смешным, но я себя порою ощущаю как механизм: настроенный, для чего-то особенного предназначенный, но маслом смазанный и под вощеной бумагой в деревянном ящике заколоченный. А ящик – в углу кладовки стоит. А кладовка на замке и ключи утеряны или вообще их нет. Но я-то есть! В полной боевой готовности! Ни одной детали бракованной. Никакой фальши в звучании. Бери меня из этой кладовой и используй по назначению! Всем только польза будет! – он испытующе заглянул в глаза Мэрилин. В ответ Маша долго глядела на него.

– Никакой фальши в звучании? Это любопытно. Вася, а, может быть, вы – рояль? В кустах!

И хохотала до упаду – но, взяв его при этом под руку, чтобы не обиделся, они шли по густой траве в направлении периметра. Ветер гулял среди трав, а в воздухе сновали туда-сюда летающие твари. И видимо их было невидимо. Но у каждой имелась своя дорога, и столкновений не происходило.

– А вы знаете, Мария Николаевна, у нас на работе племянника директора чуть живьем не съели! – меняя тему разговора, сказал Вася.

– Да что вы говорите! – изумилась Маша. – Живьем! Съели?

– Да он повадился на бойне крыс постреливать из духового ружья. Вечером, перед ужином. Ну, чтобы поголовье уменьшилось. Эти хвостастые уже совсем страх потеряли. Ходят по столовой, как по своей норе. Это же непорядок!

Вася нагнулся, сорвал несколько лесных фиалок и галантно вручил Маше. Та взяла цветы – и на мгновение улетела в детство, к матери. Маша маму любила. Та редко проводила с ней время – часто и надолго улетала в другие страны по работе. И даже особенно не ласкала дочурку. Но чувство есть. Или нет. Остальное – каракули на бумаге.

– …И тогда они начали его уже насмерть заедать! А он орет, как ненормальный, руками машет, а толку-то! Этих тварей – с десяток. Зубы – как бритвы, и страха ну совсем никакого нет. Дело уже к смертельному исходу стало подходить, как самая главная крыса, здоровенная, оранжевого цвета, что-то сказала им, ну почти по-нашему, по-русски, – сосед из туалета все видел и слышал. Они все на нее посмотрели, бросили бедолагу, всего искусанного, и вслед за ней в окно и ушли. Между прочим, со второго этажа. А было все ранним утром, как сейчас, – закончил Вася. Они подошли к машине.

– Страшные вещи вы рассказываете, Василий. Крысы по-русски говорят и нападают сводными отрядами под общим управлением и командованием?.. Где-то, Василий, здесь перебор.

– Так ведь Чернобыль рядом! – широко открыл глаза Вася. – Чернобыль!!! Вы знаете, мадемуазель, какие вещи возможны в сердце тридцатикилометровой зоны? Эти сводные отряды… да это хохма по сравнению с потенциальной возможностью местной генетики! Да там крысы размером с баранов замечены были. Такие же лохматые. И ничего! Все тихо, – Вася уверенно постучал прутиком по колесу джипа, возле которого они стояли.

– Но здесь все-таки не Чернобыль, – добавил он. – Здесь вообще чистый участок. Случайно так вышло. Роза ветров помогла. Нет у нас здесь в земле ничего. Ноль. Но они же могут черт знает откуда приходить!.. Вот беда где, – он грустно потряс сиреневый куст. Затем открыл дверь машины и галантно помог Мэрилин сесть в кабину. Секунда – и джип несся, как на вражескую передовую, минуя даже небольшой пенек. Водить машины Василий умел.

Племенное стадо во главе с черным быком расположилось прямо вдоль охранного периметра. Стояла послеполуденная жара, и почти все буренки лежали в траве. Видно их не было. Бык по имени Черный Принц (он же – Будда) стоял в глубокой траве и виден был только наполовину. Метровая трава! Здесь такое бывает. Мэрилин расположилась в своем автомобиле, включив кондиционер, и издали задумчиво разглядывала стадо. Ее «А-160» стоял в тени единственного дерева на территории фермы – большой развесистой катальпы, завезенной в эти края с Кавказа и цветущей большими белыми цветами с запахом дыни. В машине было спокойно и прохладно. Чего глядеть? Бык. С любой стороны посмотри, а все равно – бык. Стоит, траву жует, голодный, наверное. Маша ворошила в памяти тот день, те полеты наяву и голубую реку, по которой плыла птица Мэрилин. Да-а-а-а! Сильно, очень сильно похоже на галлюциноген. Ну, ЛСД или синтетика какая-то. Если и правда ЛСД, или что там так действует, то теперь ясно, зачем люди это употребляют. М-да-а. Она снова внимательно посмотрела на Будду. После того путешествия к нему по реке она так напилась, что теперь смело могла многие детали ставить под сомнение. Всему есть разумное объяснение. Есть и этому. Она подумала про секретные разработки, о которых говорил по мобильному телефону ее отец. Она вспоминала детали, но те уплывали из головы, едва появившись на горизонте памяти. Может, и это – какая-то программа? Невозможность концентрации мысли на определенных темах. Такое практиковалось в ведомстве ее отца. Однако любой сильный наркотик эту программу блокирует. Но под рукой таких серьезных вещей у нее не было.

Ага, кое-что вспомнила! Программы по перцепции. Отец спрашивал, как идут дела с программированием перцепций. И был доволен ответом. Перцепционное воздействие – это весь мир человека. Это все, что он воспринимает и как воспринимает. Мэрилин эту тему изучала во Франции. Так, может, это батюшка что-то намутил со своим регулируемым восприятием? Он любит регулировать.

Бык встал и медленно пошел вдоль ряда коров. В сторону «Мерседеса» он не смотрел. Кровь прилила к груди Мэрилин. Она взяла бинокль и навела его на Будду. Это его официальное имя, по документам. Она была в гостях у Будды! Звучит, как полная клиника. Может, это те самые перцепции были у нее в гостях, а не она в гостях у Будды?.. Бык опять стоял на месте и смотрел перед собой. И опять Маша не могла не видеть, что это не просто животное. Это походка не зверя, но чего-то необъяснимого. А может, это что-то серьезное с нервами? Она подумала об этом, снова вспомнив, как Черный Принц на свой лад спел ей песню Элвиса Пресли. При всей своей мощной фигуре бык шел – ну вроде как вышел вдоль берега рыбак прогуляться: руки в карманах, идет себе не торопясь, не волнуясь и ничего ни от кого не принимая, – ему не надо, как бы этого не хотели, хоть в ногах валяйтесь, «а я – свободный рыбак, и сейчас мне ничего не нужно». Вот и все.

Она медленно вела бинокль вслед за черной фигурой. Бык немного развернулся, стало видно его глаза. Мэрилин кинула бинокль. Она вдруг чего-то испугалась.

В этот день прилетел отец. Как всегда, почти все время провел в кабинете. Но вечером сел с ней на веранде и пил ее чай. Тот, что с травами. Пил, молчал. Спросил про Лорда. Она про собаку новостей ему не сообщила, а про быка попыталась рассказать. Но он, конечно же, не слушал. Что может наговорить о корове, ну, или о бычке, девочка Маша? Наверное, много! Да, дела… Понял он или не понял, осталось неясным, но через несколько дней Мэрилин случайно обнаружила под столом, за которым обычно пили чай, липучку-жучок. Подслушивающее устройство. Сколько она там была прилеплена – неизвестно. Заряда в батареях уже не было. Кого слушали? Когда слушали? Липучка могла там висеть и два года, и три. Кто прилепил? Людей много. Но кто-то же из них. Маша не могла знать, что липучке не три года, а три дня. И что ее разговор с отцом был записан и через спутник в нужное место отправлен. И она виновата – за свою детскую болтовню о Черном Принце. Когда кажется, нужно креститься. И молчать. Но откуда ей это было знать? Эту психотехнику она во Франции не проходила.

Ну, а пока жужжал кондиционер, тихо играли тромбон и саксофон, а директор бойни им партию провел на контрабасе. Толстые, ленивые пчелы ползали по пестикам и тычинкам, производя свое полезное дело. Точно бригада Черного Принца при помощи программируемой перцепции заимела крылышки – и с тромбонами, саксофонами, ну и, конечно же, контрабасами полезла дружно по пестикам и тычинкам красивых, пахучих цветов. Места хватило всем. Да и Мэрилин, недолго думая и стесняясь, взяла себе пару изящных пчелиных крылышек и, вспорхнув повыше, огляделась, рассмеялась и с размаха, как на огромный батут, упала на большой желтый пестик, пахнувший теплой пыльцой. Пробравшись сквозь дебри тычинок, Маша во все горло закричала песню Элвиса Пресли «Люби меня, люби…». И тромбон с саксофоном, перевернув контрабас, стали давать нужный темп и джаз, и джаз!!! «Люби меня, люби…» Стаккато-модерато! И бойня зарастет зеленым и мохнатым. Зеленым и мохнатым, покорным и проворным камышоммм… О, да-а!

 

Глава 5

Хмурый и голодный принц сидел под деревом, повернув исхудалое лицо в сторону солнца. Ветер мягко шелестел листвой горного кустарника. Шел сорок восьмой день голодного размышления и медитации.

Было раннее утро, и сияние рассвета заливало алыми лучами вершины гор Северной Индии. Утренняя роса серебрилась и таяла, превращаясь в туман, окутывающий долину внизу.

Принц встал с плетеного коврика, потянулся, зевнул и прошелся по влажной траве туда-сюда. Рядом прошуршала пятнистая кобра, не обратив на него никакого внимания. Ночная охота заканчивалась и змея, очевидно, торопилась домой. Молодой человек вернулся на коврик, наступил на колючку, упавшую с дерева, поморщился, вытянул ее за кончик и выкинул в сторону. Снова сел в позу и задумчиво ушел в себя. Медитативная аскеза давала о себе знать. Тело было легкое, как пушинка небесного облака. Абсолютная ясность восприятия делала мысли последовательными, чистыми и не подверженными внешнему воздействию.

Джина – так звали принца – посмотрел на лежащий перед ним каньон с белыми вершинами гор на горизонте и субтропическими лесами, заполонившими все вокруг. Ветви лиан свешивались и переплетались, как зеленая паутина. В густой чаще скрывались олени и пантеры. Прошуршала стайка обезьян, шумя листвой и о чем-то оживленно переговариваясь. О наступившем дне возвестил трубный рев дикого слона, который вел свою семью на водопой. Джина медленно закрыл глаза. Но темноты он не увидел. Внешние звуки плавно стихли, и перед ним – сначала призрачно и нереально – появился другой мир, неведомая далекая пустыня: желтые барханы и одинокие пальмы оазиса. Среди песков возвышалось величественное строение. Циклопическое сооружение поддерживали каменные колонны. На постаменте стояло существо из камня. Голова человека из ослепительно белого мрамора – на теле быка из черного камня, с львиными лапами и орлиными крыльями, сложенными по бокам. Он смотрел на Джину горящим взглядом сапфировых глаз. Это был сфинкс. Странное создание, случайно прибившись к четвертой династии египетских фараонов, служило им своими многочисленными копиями. Но этот был совсем не похож на копию. Джина интуитивно понимал, что перед ним прототип, основатель, архисфинкс, отец всех летающих быков с человечьими головами.

Завывали порывы начинающейся песчаной бури. Пальмы согнулись под ветром.

…Принц медленно открыл глаза и вернулся в свой мир. Свежее дыхание леса пахнуло ароматом тропических цветов. Джина вынул из сумки пергаментный свиток, развернул его и стал вглядываться в труднопонятные письмена, переводя их на санскрит. Эти рукописи по случаю были приобретены его отцом на рынке в Вавилоне. Продавец убеждал, что им двадцать пять веков. Свиток долго лежал в библиотеке отца Джины, затерявшись среди громадного скопища книг всех времен и народов. Этот царь из Шакьев постоянно пополнял свое собрание, но читать не успевал, не хотел и не желал, а лишь копил и копил, надеясь все писаные премудрости свалить на сынишку. И валил. Джину, как будущего победителя, снабдили образованием в той мере, в какой пытались сделать его богом на земле. Он знал двенадцать наречий цивилизации своего времени и несколько умерших языков, включая их транскрипцию и идеограммы.

Джина знал наизусть Зенд-Авесту. Откровения Изиды и Осириса он прочитал в древнеегипетских иероглифах. Однако странный Вавилонский свиток поддавался ему с трудом. Но принц внутренне ощущал, что это не просто каракули неизвестного компилятора.

«Единое всего есть лишь в двух мерах. Все остальное – вне».

Джина задумался над переведенным текстом. Единое – в двух мерах. Интересно, что же автор имел в виду? Похоже, двухмерный мир. Мир двухмерен?.. Любопытное умозаключение. «…Все остальное – вне». Что «остальное»? И где это «вне»? Он стал переводить дальше, шевеля губами. «Священна цифра два, рождающая разность, в дальнейшем повторяясь, сама в себя входя». Принц вскочил с циновки и прошелся под деревом. Немного похоже на Гермеса, но только в стилистике. Подобного в рассуждениях у него Джина не встречал, хоть и прочел сорок две его книги. Гермес Трисмегист был тщательно изучен юношей, рожденным, как ему твердили с детства, быть подобным богу. Он и старался. Нет, это не Гермес. Тем более, что у него везде священна, если уж так говорить, цифра три. Как, впрочем, и у всех таких же самоуглубленных. У Рамы, у Кришны, у Моисея… А вот два?! Подобное принц читал впервые. Это был абсолютно революционный подход к восприятию духовной реальности. Священная тройная ритмика давно уже начала заморачивать его весьма просвещенную голову вместе с болтливыми жрецами-брахманами. Брахман – есть Атман. Прямо чудо. Но слишком просто. Наблюдающий есть наблюдаемое. Субъект есть объект. Ну и ну! Для субъекта это можно допустить, а вот как на это рассуждение посмотрит объект? Особенно если он – субъект?..

Джина снова взял свиток и сосредоточенно вгляделся в него. Древесная улитка упала с дерева прямо на рукопись и неторопливо поползла по листу, неожиданно начав размазывать текст. Принц взял ее двумя пальцами, поднес к лицу и прочел ей прямо в глаза: «Единое всего есть лишь в двух мерах!» Прислушался, подул на нее, погладил по спинке и выкинул в кусты: «Все остальное – вне…»

Он стал читать снова: «Священна цифра два, рождающая разность, в дальнейшем повторяясь, сама в себя входя». Далекий смысл, несущийся сквозь двадцать пять веков, начал доходить до него. «Всмотревшись в продолжение Единого во многом, лишь Двойственность найдешь, а далее – повтор». Цепкий ум принца, тем более свободно владеющий герменевтикой, улавливал в тексте невиданный ранее смысл, отказать которому в присутствии было нельзя никак. Мало того, он начал осознавать действительность категорий, выражаемых неведомым автором.

«Все постижимое под солнцем расположено от меры „ничего“ до меры „все“. И обе меры бесконечны. Но третьей не дано. Лишь два конца имеет нить, связавшая все бусы бытия. Лишь два».

Принц задумчиво поводил сухой веткой по коврику. Все в мире есть подобие его основы. Подобие Брахмана. Двухмерного Брахмана? Ну, а Атман? Быть может, там, где все остальное – вне? Так где же это «вне»? Вне двух возможных мер. И значит, это «вне» – никем не постижимо? Джина замер: мысль явно скользила поблизости, но оформляться не спешила. Все сущее – и человек, конечно, – зажато между этих двух безначальных и бесконечных противоположностей. И кажущаяся свобода – лишь иллюзия. И сущность человеческая зажата, как мышь в щипцах, которая столь бы долго не дергалась, свободу обретет, лишь вырвавшись на волю из цепких лап того, неведомо чего.

Далее Джина вполне уже осознавал мысли неизвестного творца:

«И тело, и проявления души пребывают в этом мире, двухмерном мире. А то, что душа являет, служа посредником и представителем, находится вовне. Вовне всего того, что можно вообразить. Но то, что представляется душой, которая и движет всем, чем может, – оно и есть основа и зерно всего разумного и вообще живого. И меры никакой не признает».

Джина снова поднялся с коврика и обошел вокруг дерева. Медитация его была нарушена неожиданной переменой в восприятии сущего. Солнце уже встало из-за гор, залив огненной волной все вокруг. Принц принял позу лотоса и замер в таком положении, впитывая энергию неведомого Брахмана и воспринимая его эманации. Он закрыл глаза, остановил движение мысли, и мир исчез. Из небытия, из возникшей светящейся точки в глубине сознания раскрылось, как цветок, и, внезапно заполнив все вокруг, выросло видение новой реальности.

…Принц стоял перед каменным Сфинксом. Черный бык с головой человека, прижав короткие крылья и крепко расставив львиные лапы, смотрел на Джину с высоты постамента. Кругом до горизонта простерлись барханы пустыни: лишь вокруг каменного изваяния росли пальмы и блестел колодец оазиса. Джина, слегка утопая в песке, двинулся вперед, навстречу пустынной обители. Под каменной статуей на карнизе постамента большим иероглифом была вырезана идеограмма. Этот знак показался Принцу странным образом знакомым, но прочесть его он все же не смог. На ступенях, ведущих наверх, к Сфинксу, сидели большие серые птицы, прятавшиеся в тени. Казалось, они замотаны в серые тряпки.

Одна из птиц, расправив с натугой свои перепончатые крылья, низко поплыла над землей. Ее красные глаза горели плотоядным огнем, а длинный, как у гигантского аиста, клюв оказался полон зубов. Джина слышал про такие существа, но своими глазами видел их впервые. Птица внезапно изменила направление полета и, раскрыв зубастый клюв, тяжело завалилась на бок и спикировала на Джину, явно усматривая в нем продолжение своей жизни.

Неожиданно для себя принц поднял руки, в которых оказался мощной конструкции лук, натянул тетиву – и короткая стрела с широким двойным лезвием на конце вонзилась птеродактилю прямо в горло. Тот хрипло закричал, упал на песок в нескольких шагах от Джины и стал биться, лязгая зубами и не сводя с принца горящих глаз. На шее у ящера блестели золотая цепь и пластина с иероглифом. Джина подошел ближе и вгляделся в изображение иероглифа. Совсем непонятная закорючка! Но что-то напоминает.

Смысловой перевод знака вспыхнул в голове неожиданно: «ТОТ, КОГО ПРИЗВАЛ СВЯЩЕННЫЙ СТРАЖ». Джина вдруг понял, что знал это давным-давно, уже много лет. Так он не Джина! Чувство двойственного состояния молнией пронзило принца, и он замер на месте, пораженный ясностью и простотой своей мысли. Затем оглядел свое краснокожее мускулистое тело. Усилием воли он стряхнул остатки странного оцепенения, которое усыпило его бдительность и сверхчувствительность. Он понял, что это все правда, правда – а он не верил. Им овладело наваждение – а он так гордился силой своего духа. Гордился и не заметил, как почти оказался в западне. Что ему мерещилось? Какие-то горы с диковинными лесами, полными зверей, рек и озер. И это божественное спокойствие, которое лишь только снится, да и то в преддверии проблем. Но его боги остались с ним и не покидали его, вернув разум и чувство реальности.

Птеродактиль неожиданно заскулил по-собачьи и, гребя крыльями по песку, снова лязгнул зубами, но уже не так, как несколько мгновений назад. Глаза его, как угли, пылали, источая ненависть и злобу. Принц-воин подошел ближе и коротким, резким ударом меча отсек голову серой твари – ее кровь залила песок. Ветер дул все сильнее и дюны шевелились, как морские волны. Гигантская статуя на постаменте маячила темной громадой в свете солнца, почти совсем исчезнувшего из виду. Принц-воин двинулся вперед, утопая в песке и прищурив глаза. Сфинкс надвигался и начинал давить величием. Серые птицы – птеродактили жили здесь специально для кровавых жертвоприношений, проводимых каждый лунный месяц. Кругом было все завалено отполированными человеческими черепами от гекатомб далекого мира, ушедшего волею богов под воды океана. Птеродактили сторожили монумент, как крылатые псы, и принц-воин знал об этом из священного писания, которое его направляло. Псы завыли голосами, невыносимыми для непосвященных, и привстали, толкая друг друга, расправляя свои перепончатые конечности. Всех жрецов они знали в лицо. Значит, это шла жертва.

Принц-воин подошел к постаменту. Крылатые ящеры уже были в воздухе и летали кругами над Сфинксом десятикратного размера от роста пришельца. Ступени из черного камня, присыпанные песком, вели наверх. Идеограмма была видна совсем близко, на постаменте между двумя мраморными колонами. Смысл ее был ясен. Странник пустыни внимательно прочел ее снова. Все сходилось. Это было то место, куда он со своим отрядом добирался долгие годы и, наконец, достиг цели. Надпись гласила: «Священный Страж Единого во всем Единое Единым Берегущий». А ниже, более мелкими иероглифами: «Удваивая То, Которое Одно, Напрасно ожидаешь, что Удвоится Оно».

«Удвоим, не удвоим – посмотрим», – подумал принц-воин. Визжание летящей твари и шум ее перепончатых крыльев заставили странника повернуться назад. Ящер-убийца летел на него и размахом крыльев закрыл солнце. Это была особо крупная особь. Именно такие тут отрывали головы жертвам и вырывали их внутренности. Остальные, помельче, ждали, когда придет их очередь дочиста обглодать человеческий скелет. Нет, это место было явно не божественного происхождения. Здесь обитали антибоги, а их обслуживали жрецы – антилюди. Но они хранили то, что им не принадлежало и принадлежать не могло.

Ящер мчался на принца-воина, и его красные, злобные глаза светились прицелом точного наведения. Странник быстро упал на спину, выставив вперед острый меч и отвернув набок голову, скрытую плетеным металлическим шлемом. Птеродактиль рухнул на него всей своей зловонной тушей, но, напоровшись на меч, взвыл, забил перепончатыми крыльями по песку и впился пастью в голову жертвы, защищенную металлом от зубов, но не от дикой ненависти, копленной миллионами лет. Обломав зубы о металл, птеродактиль откинул голову, раскрыл во всю ширь клювообразную пасть и, взвыв, нанес стремительный удар, но напоролся на выставленный щит с металлическими шипами. Мгновение спустя сверкающий меч вонзился ему в шею, голова обвисла, глаза смертно блеснули. Судорожно дергаясь в предсмертных конвульсиях, летающий ящер упал на мокрый от крови песок, блестя золотой цепью на шее посреди кожных складок.

Меднокожий принц-воин кинулся вверх по ступеням. Выйдя на платформу под брюхом Сфинкса, победитель увидел груду человеческих черепов – еще одно место жертвоприношения. Оглянулся вокруг, втянул в себя воздух пустыни и прокричал в темень песчаной бури священное заклинание, оберегающее от чужих богов: «Я – Есть! Я – Есть!!!» Он повторил это по два раза в каждую из четырех сторон. Глаза слезились, израненное тело кровоточило, но медная кожа не ощущала многочисленных ссадин и ран. Он слишком долго шел сюда, в эти пустынные дебри. Его отряд оставил по пути в многочисленных битвах половину своих людей, но теперь оставшиеся ждали его на линии горизонта, ибо подойти сюда мог только он, Посвященный в таинства многобожия, и лишь он мог взять здесь то, за чем так долго шли люди, верящие ему. Оазис в пустыне был единственным местом, где уцелели охраняемые Сфинксом великие пророчества, связывающие священные нити бытия без начала и конца. Это было единственное место на Земле, где остались наследия великой цивилизации, ушедшей под воду. И ключ к этому был лишь у принца-воина. Он не мог умереть. Он был последним, и сила духа вела его столь долго, что прежним себя он уже не осознавал. Принц забыл свое имя, он стал только воином.

Воин прошел по постаменту к каменной двери прямо перед человеческим ликом Сфинкса. Глаза у статуи были из гигантских сапфиров, уложенных кругом, они горели пламенем отраженного солнца и смотрели прямо на человека, нарушившего покой пустыни. Воин толкнул ногой черный гранит каменной двери, и она ушла в сторону. Открылся тоннель со ступенями, ведущими вниз. Из глубины доносился низкий гудящий звук. Странник стал спускаться, держа острый меч перед собой, но полагаясь больше не на него, а на ту силу, которая довела его сюда. Он очутился в большом каменном зале, освещенном через узкие окна-щели в стенах. Посередине зала стояла колонна, вся изрезанная иероглифами. Вокруг колонны было вырублено углубление, заполненное водой. Из воды вырывались пузыри воздуха, и этот звук наполнял помещение. Воин опустился на каменный пол, прислонился к стене, вынул флягу с водой и первым делом напился. Прищурившись, он стал осматривать колонну из черного мрамора. Это и было то, зачем сюда добирался воин. Он знал, что эти тексты нельзя переписать – тогда они теряли всякий смысл и превращались в обыкновенные пустые фразы. Знаки повторенные письменно утрачивали силу пророчеств. Изображенное на камне было священно, и удвоить его, как и гласила надпись на постаменте, означало унести с собой бессмыслицу. Единственный путь – запомнить наизусть. По крайней мере – сам текст, пусть не осознавая смысла. Осознание придет потом. Может быть, и нескоро, но придет.

Воин вытащил из-за пояса туго свернутую пачку листьев особого растения, взял несколько листиков и принялся жевать. Усталость тут же стала уходить, голова прояснилась, а тело налилось бодростью. Победитель расслабленно снял шлем, расстегнул кожаные ремни с металлическими пластинами, выпил еще воды и стал внимательно читать священный текст идеограмм.

…Джина открыл глаза. Сухая ветка с дерева, сломанная порывом ветра, упала прямо ему на голову. Некоторое время он глядел перед собой и пытался понять, где находится, и что это вокруг. Осознание реальности пришло не сразу. Наконец принц таки понял, где он и кто. Черная колонна с идеограммами еще некоторое время стояла перед глазами – он все-таки успел их запомнить, – но знаки плавно поблекли, исчезли в глубинах сознания, превратившись в неведомые ему теперь иероглифы. Принц давно готов был все на свете воспринимать вне душевных волнений, но одно дело – готов, а другое дело – воспринимать. Мелькнула мысль о голодных галлюцинациях. Тем более что он давно не ел. Но дело явно было не в этом. Джина всегда верил во все, что делал, но таких результатов от медитативной аскезы не ожидал. Нет, это, конечно, не сумасшествие, а скорее экстатическое прозрение. Но только кого и в чем? Пока эти мысли неторопливой чередой скользили в его сознании, картинка только что пережитой реальности тускнела и скоро превратилась в то, что он и помнил. Остальное пропало во тьме неизвестности, да и было ль оно – неведомо.

Атман ушел в туман.

Снизу, из долины, донесся неясный шум, а затем звук шагов какого-то животного, пробирающегося сквозь чащу. Тяжелая поступь близилась, и скоро в глубине оливковой рощи показался темный силуэт зверя, тяжело поднимающегося на крутой склон. Джина сидел в своей неизменной позе и смотрел перед собой. За сорок восемь дней и ночей множество диких животных приближались к нему, но сила духа принца-отшельника, очевидно, создала ему ауру неприкосновенности. А, скорее всего, звери просто боялись человека и ближе, чем на двадцать шагов, к нему никто не подходил. Но этот неизвестный посетитель быстрыми прыжками надвигался прямо на принца. Раздвинув высокую траву, на поляну, где сидел Джина, неожиданно вышел громадного размера бык с длинными прямыми рогами и черный, как смола горной лиственницы. Это было необычное животное, принц такого существа никогда не видел, но мало ли бродило в лесах редких и неизвестных ему зверей?

Бык остановился перед медитирующим отшельником шагах в двадцати и замер, глядя ему прямо в глаза. Джина смотрел на быка. Бык оставался на месте. Его темный взгляд был на удивление осмыслен, и принц неожиданно для себя поежился. Он стал ощущать напряжение, несмотря на все свои попытки обнулить реактивность душевного состояния и превратиться в прямую линию, аффективно не отклоняющуюся по команде эмоций ни вверх, ни вниз. Нет, душа – это потемки, а вовсе не прямая, ведущая к счастливому будущему. Состояние счастья – это противоположность его антипода. И чтобы волна взмыла своим гребнем высоко вверх, к солнцу, для этого волне необходимо побывать в самой глубине провала. А прямая линия, она и есть прямая. Энтропия души. Избегая падений, забудь про взлеты: не будет разности потенциалов. Принц-отшельник это осознавал, но, по его принципиальным соображениям, путь души к счастью лежал через очень узкий коридор – и синусоида там пройти не могла, а проходила только более-менее прямая линия.

Джина смотрел животному в глаза, и необычность этой ситуации стала придавать ирреальность всему происходящему. Неожиданно в сознании всплыло недавнее видение: черная колонна с иероглифами в каменном склепе среди пустыни. Перед глазами появилась непереводимая идеограмма, но он понял ее смысл, прозвучавший в голове на санскрите: «Черный Двурог появленьем Своим Время Большой Перемены укажет».

Джина уставился на быка. Черный, с двумя рогами. Ну и что? Бык – что с него взять. Принц закрыл глаза, пытаясь вернуться в состояние тантрической уравновешенности, и стал последовательно удалять из головы все мысленные образы. Неожиданно что-то заставило его открыть глаза. Бык стоял уже в двух шагах и глядел на него искрящимся взглядом.

«Гаутама», – прозвучало в голове родовое имя, и принц, пораженный, замер, глядя в глаза неизвестного животного: «Гаутама, твой час настал!» Принцу вдруг пришло в голову, что с него впечатлений достаточно. Это уже сумасшествие. Он снова закрыл глаза, неожиданно став абсолютно спокойным и предвидя исход своих попыток назначить рандеву вечности. С него довольно – аскеза смертельна для разума. Плоть непобедима. Обе крайности имеют одинаковые последствия, возможно, даже сходятся, и сегодняшний день тому подтверждение. Пройти по тонкому канату между небом и землей не дано. По крайней мере, ему. Говорящий бык… Это уже предел! Во времена бурной молодости и многодневных праздничных пиршеств он видал среди гостей и не такое. В окна, бедняги, выпрыгивали. Тоже, видать, с богами общались – только аскезой себя для этого не изводили. Неделя пьянки – и адепт готов. Эх, Гаутама, Гаутама! Тернист путь ищущего то, о чем нельзя сказать ничего. Никакой ты не Джина, а просто бродяга, хоть и наследный принц.

Он открыл глаза и посмотрел вслед удалявшемуся силуэту черного посетителя. Тот уже темнел неясным пятном в глубине оливковой рощи, быстро растворяясь в наступающих сумерках. Еще несколько мгновений, и заросли высокой травы и кустарника сомкнулись за ним: бык исчез из виду. Все произошло настолько быстро, неожиданно и не совсем реально, что Джина толком не понял, было ли оно вообще. Краткий приступ самопрезрения прошел. Конечно, бык был. Вон даже видны его следы. Более того, хоть существо и явилось в образе быка, Джина почувствовал, что это было нечто стремящееся к просветлению и даже более того – просветления достигшее, к чему Джина пока только стремился. Лишь подобное может общаться с подобным. Круг сансары неисповедим, но внелогично истина приходит. Черный Двурог! В нем была сила духовности, непостижимая разумом. Принц до сих пор ощущал ее остаточную энергетику вокруг себя. Нет, это ему не мерещится, это не галлюцинация и не сбой разума, ослабленного аскезой. Это, возможно, то, чего он ждал.

Гаутама лег на спину в густую траву и посмотрел на алмазную россыпь звезд. Принц обдумывал слова, прозвучавшие только что в голове. Но он ведь сам видел в состоянии медитативного отрешения ту черную колонну из мрамора, покрытую белыми идеограммами. Где же это было и когда? Судя по многому, очень и очень давно. Гаутама смотрел на звезды, и ясность воспоминания, еще недавно смутного и необъяснимого, преисполнила его душу потоком такого величия всеосмысленности, что счастливые слезы вдруг потекли по его лицу. Принц лежал в густой траве среди наступающей ночи под высоким деревом и смотрел в темное небо, в глубину звезд. Он видел там все: весь мир, всю Вселенную и всю ее изнанку. Эта оборотная сторона незрима для простых людей, но легко доступна просветленному сознанию, способному духовным зрением выйти за пределы этого мира, за пределы сансары, вцепившейся в человеческую сущность мертвой хваткой, чтобы увидеть то, что есть. Но увы, на языке людей это невыразимо и непередаваемо даже аналогиями. Просветленный адепт лишь сам в состоянии зреть достигнутое своим духовным трудом: он не творец, он воин, прорвавший стальные кандалы мира, чьи цепи сковывают главное и единственное, что есть у человека, – разум и душу. Лишь разорвав эти оковы, воин обретает свободу, забрать которую уже не сможет никто.

 

Глава 6

Всё переменилось после неожиданного звонка Феликса, директора одного из отделов «Транстриумвирата». Ему подчинялись все на ферме в отсутствие отца. А тот как раз и отсутствовал и находился очень не близко.

Странный приказ Маша толком ещё не проанализировала. Он был короток: «Ликвидировать таиландского быка по имени Чёрный принц. Срочно».

* * *

О чем думают коровы, когда их везут убивать? В пыльной, пропахшей навозом автомашине с наращенными бортами, чтобы не убежали или не вывалились сдуру на дорогу да не свернули себе шею раньше недолгого срока, уже кем-то для них определенного. О чем они думают на протяжении этого последнего в их жизни путешествия? Вряд ли о том, что их везут на бойню. Что убьют и съедят потом их мясо. Чтобы жизнь продолжалась! Коровам нечего противопоставить невидимому визави в этом взаимопоглотительном процессе. Нет у них заинтересованного представителя, внедренного в плотоядный окружающий коммуникатив, который рассматривает все под углом восприятия говяжьего фарша, сквозь гастрономическую призму. И поэтому вопрос смысла их существования так гильотинно решен для всех пеструшек стальной детерминантой убойного ножа.

…В последний день мая машина мчалась по дороге среди зеленых кустарников. Кругом все цвело, пело, радовалось жизни и рождалось, рождалось, рождалось… Коровы в кузове были несколько преклонного возраста, скажем так – бальзаковского, и, возможно, поэтому их решили прикончить именно в последний день весны. Кто знает, что было в основе женоненавистнического стечения обстоятельств, которое распорядилось таким поворотом в судьбе существ, несущих женское начало прежде всего остального. Но факт: вон они, виднеются в кузове сквозь дорожные клубы пыли и мчатся навстречу будущему.

Всего в автомобиле поместились три бурых красавицы, не очень крупнорогатые, лохматые, породистые и спокойные, как утренние удои. А в качестве четвертого элемента – молодой, тоже, видать, с родословной, бык. Он-то как сюда попал? Черный, как смоль, производитель в это время года, конечно же, должен быть неподалеку от коров, но – не в этом месте, не в это время и не с этой целью, подозрительно просматривающейся впереди. Бык косил взглядом на соседок и думал свою логически непостижимую думу. Низко над машиной пролетели стрижи. Грузовик взвыл и медленно пополз по песчаной дороге-змее вверх, на пригорок. Коровы поворочались внутри и снова волооко уставились на цветущее поле ромашек и васильков. Гудели пчелы. Вдали кто-то бил кувалдой. В кузове пахло соляркой, мотор грузовика детонировал, фыркал. Шофер что-то орал на ухо своей напарнице-экспедиторше, хватал ее за пышные формы, крутил баранку, но въехал в кювет, матюгнулся и заглох. Стало тихо. Коровы жевали сено. Бык молчал. С того места, где остановилась машина, вдалеке среди мохнатых елей уже виднелось строение бойни. Все облепленное воронами, мухами и крысами. Царство жизни! Грязь, кровь, вонь, объедки и обглоданные кости. Ночью здесь можно встретить невесть кого. Питаться нужно всем…

Крысы выглядывали из многочисленных убежищ, блестели глазами-бусинками, возились, ворочались, пищали, царапались и своего мира самореализации и самоликвидации, в общем-то, не скрывали. Они были расслаблены постоянным присутствием пищи, как римские цезари, как китайские евнухи, как сиамские близнецы. Это были все больше сытые и толстые твари. Их голые, как у динозавров, хвосты лениво волочились по земле за хозяевами и даже формой своего расположения указывали на беззаботность жизненного пути того, за кем следуют в фарватере. Обладатели столь благоприятных жизненных условий даже были некоторым образом одухотворены силой человеческого интеллекта, видящего во всем проявление своего подобия, потому как откликались по имени. Впрочем, имя было одно на всех. Все крысы были Маруськами.

Сказать, что они не боялись никого вообще, было бы, естественно, перебором. Были и у крыс свои беды. Санэпидстанция, например. Хоть и бывала она у крыс лишь в каждом десятом их поколении, но генная память хранила об этом все детали в подробностях и упреждающих рефлексах – как основу селекции, естественного отбора и повышения квалификационного мышления. В санстанции только бумаги для очередного рейда оформляли, а здесь, в поле, дезинфекторов уже высматривали на горизонте.

Вот приезжают, белые такие, в халатах. Отраву по норам разложат, кое-где огонь разведут, дыму понапустят – и шасть в кабинет директора, где стол стоит как влитой, и не пропихнуться на нем тарелке между бутылками. Ну, и давай на бумаге сокращать популяцию крысиного поголовья, на то она и бумага. Но у крыс находилось с десяток умных, которые не уважали начальство, как силу неразумную, непредсказуемую, и поэтому за кормящую руку таковое не считали. Кидались на аппетитную отраву и очень быстро с воплями перевыполняли план санстанции. Умные – они нужны всем и всегда. Мудрые же в этот день вообще ничего не ели, даже воды не пили. Худели. Лежали молча в соседних норах. И на другой день – то же самое. Ну, а как пьяная санстанция уезжала, так спокойная жизнь крысиных поколений, накрепко связанных с мясомолочной промышленностью, продолжалась далее без особых проблем.

Шофер тем временем тянул машину из придорожья. Лебедка не работала – поймал трактор: сошлись на самогонке, кинули трос, зацепили, прикинули, перекурили. Грудастая экспедиторша отдала водителю документы, сказала, что скоро вернется, открыла дверь, выпрыгнула из наклонившейся кабины, да наступила прямо на лапу собаке. Та тяпнула ее несильно за толстые рейтузы, но орала экспедиторша так, что пес все понял и растворился в придорожном кустарнике без малейшей видимости того, что вообще тут был.

Трактор потянул трос – запищали тормоза, слегка затрещал кузов, коровы брыкнулись с борта на борт – и, покачиваясь на стальных рессорах, машина встала посреди дороги прямо по направлению к убойному цеху.

Пока это все происходило, одна мудрая крыса цвета соломы с хвостом, опушенным короткой шерстью, а не облезлым, как у большинства товарок, пристально глядела на далекую автомашину из своей норы. В силу ряда причин многие вещи постигались ею сразу, вне всякого размышления, и окружающие ее соплеменники это чувствовали, ценили и даже, можно сказать, уважали и прислушивались.

Что-то в ситуации с грузовиком старой крысе не совсем нравилось – настораживало и заставляло искать причину несовместимости видимого и невидимого. Диссонирующая картинка далекой автомашины с продуктами переработки в кузове возбудила неясное чувство в душе желтого зверя, и он перебежками устремился вперед всей сенсорикой своего тела, анализируя окружающую ситуацию. Хвост, шурша, последовал за ним.

Тем временем бык тоже разглядывал место скорого прибытия. Он все понимал – и не то чтобы оптимизма не испытывал, но и резвиться, как в юности на лужайке с рододендронами, желания не имел; однако в унылое, безысходное тупоумие не впадал тоже. Не мог, порода обязывала.

Продираясь сквозь местный можжевельник, крыса упрямо выдвигалась вперед. Передовая ее рубежей осталась позади, и купол присутствия своего племени защитным полем уже не экранировал сознание от воспринимаемой реальности. Все страхи нахлынули одновременно и сразу, но желтая боевая единица была уже умудрена этим опытом: глаза боялись, а лапы двигались. Главное – перейти пограничную зону. Крыса ее перешла.

Бык посмотрел в глубину леса. Там его ничто не обнадежило. Мрак. А небо слепило голубизной весны. Соседки – да что с них взять? – жевали и жевали все, что попало в рот. И запах, этот запах! Ох, не веселил он красавца вольных полей. Мертвый запах. Совсем мертвый. Зачем? Зачем здесь быть живым? Чего они вообще тут ходят? Мрачный взгляд быка еще раз скользнул туда-сюда и неожиданно встретился с глазами крысы. Та подошла уже совсем близко к машине, только ее желто-маскировочный оттенок выручал, не давая возможности быть обнаруженной и нарваться на смертельную гонку с очень возможным летальным исходом, по крайней мере, для шуршащего хвоста.

Крыса уставилась на быка, словно видела такое животное впервые. Это был не бык! Сильно похож на быка, но не настолько, чтобы обвести ее вокруг хвоста. Да-а! Старость… А чем еще объяснишь бред в голове? Зверь глядел ей прямо в глаза. Цвет его собственных глаз неторопливо изменялся. Крыса шуршаще подползла еще ближе, совсем уже рискуя жизнью.

Она была в трех метрах от машины, в самой гуще людей, собак, гусей и свиней.

Коровы, нависнув над бортами, хватали сено со стоявшего рядом трактора, груженного утрамбованным клевером. Водители вели разговоры о запасных частях, о цене на солярку, предательски сравнявшейся с бензином, мухи нарывались на коровьи хвосты, пахло навозом и сельским пейзажем. Неподалеку загоготали гуси и с разбега попадали в большую лужу. Тени от деревьев вытянулись, солнце стало клониться к горизонту. Экспедиторша с прокушенными рейтузами так и не вернулась, документы на убой скота остались у водителя машины. Дневная суета подходила к концу. Оставалось оприходовать живым весом всю эту компанию пожилых коров и красавца быка, неведомо как сюда попавшего – и гори оно все синим пламенем: будет день – будет пища, а там Бог не выдаст, свинья не съест, рак не свиснет. Так рассуждал водитель.

…Черный красавец вольных полей подозревал о причине перемен в своей жизни. Было дело, не по нраву ему пришелся хозяйский питбультерьер. Но тот – любимец семьи, а особенно красавицы дочери, отрады главы семейства, хозяина пастбища, фермы и еще много чего другого. Звали дочку Мэрилин. Вообще-то она была Маша, то есть Мария, но в контексте перемены «ух ты» на «вау» и в силу ряда некоторых других причин она стала Мэрилин.

Ну, так о питбультерьере. Любила собачка верность доказывать. И средств собачьих при том не разбирала. Имя, наверное, оправдывала – Лорд! Да! Лорд!!! Все окружающие Лорда ненавидели. А дочка – любила. И на пастбище к коровам погулять его водила. Ну, а тот давай перед ней верность показывать: траву грызть, кругами бегать, пугать пеструшек и вообще, – в огород зашел козел сторожить капусту.

Прыгал он, прыгал, кот веревочный, дергался, как мог. Осмелев, стал уже и молоденьких телок за ноги хватать! Но коровы-то рядом. И все смотрят. Пытался бык, даром, что породистый, компромисс найти. Лицо чтоб сохранить. Не себе – псу поганому. Но зверюга бешенная совсем сдурела. Вежливость, как обычно, за слабость приняла. Да и дочурка из джипа – все фас да фас… Подцепил, одним словом, пса на рога и, как подобает породистому бойцу, умертвил двумя ударами. Да и одного хватило бы.

Водитель и тракторист закурили по папиросе, пустили дым, помолчали. Сидели под березой, на теплой траве, газету развернули, все разложили – «ну, давай!» исполнили, похрустели ранним огурчиком. Сало с проростью, лук с огорода, курица запеченная, омлет с двух сторон прожаренный, бутыль березового сока, поллитра самогона, хлеб черный, хрустящий и свежий, капуста из бочки – вот и все компоненты кратковременной перемены восприятия мира и кратковременного счастья.

– Хорошим весом пойдут, – сказал тракторист. – Давно не было переработки.

Он вяло потюкал вилкой по адидасовской кроссовке:

– Да, и технология тут новая у них. Электротоком стали убивать. Высокочастотным. Как в Америке! Оно, правда, не так быстро, да и фаза уже не та, что раньше, но – дешевле. Дешевле! Бойцам платить не надо. Домой половину продукции не растащат, не пропьют, не продадут. Закрытая технология! И вообще – автоматика. Почти кибернетика! Одни фирменные надписи чего стоят! Это не пика на палке – это прогресс. Интернет!!!

– Да! – подтвердил водитель. – Фаза уж не та! Будут дергаться эти твари полчаса на ваших электроошейниках, а потом, в самый важный момент, провода в поле украдут. И повезет тогда только тем, кто успеет под вашим американским током сдохнуть! Остальных живьем, с покойными вместе, повесят кровь сливать. Вон того черноглазого – в первую очередь. Его не то что ток не убьет, он его сам, кажись, вырабатывать может. А жаль! Красавец! Породу не спрячешь. Больной он, что ли? Чего его сюда приволокли? Или там, на ферме, уже последних добивают?

Водитель недобро глянул куда-то вдаль, вздохнул, взял огурец и, с хрустом откусив половину, стал неторопливо жевать.

– А-а, радиация, говорят, – уклончиво буркнул тракторист, сам ничего толком не знающий, но слово, значимое по весу, ввернуть порой любящий. Часть этой псевдозначимости он приписывал себе, любимому; морально хиреть себе этим не давал и всегда был полон уверенности, что он-то знает, что к чему в этом мире. Мало того: он ведь, кому надо, еще и подскажет – и тем еще более возвеличит неторопливо возводимую пирамиду своего осознания мира, с каждым годом становящегося все проще и понятнее. А он сам, тракторист, был в том мире все умнее и умудреннее, и, сам себе иногда удивляясь, вопрошал в вечерней тишине, наедине с собою: «А почему не я?»

Порыв ветра тряхнул березу, и на газетный стол попадали майские жуки. Неторопливо огляделись, поползли через всю газету по всему, что на ней лежало, и, тугим щелчком распустив крылья, один за другим взмыли в свой скоротечный мир.

– Да, ты знаешь, – оживился новой мыслью тракторист, не выносящий молчания. – Тут шеф такую экономию ресурса придумал! – он понизил голос до хриплого шепота, затянулся папиросой и вдумчиво сузил глаза. – Недавно из Чечни его племянник приехал. Все работу искал, чтоб по профессии.

Тракторист налил еще стакан, понюхал хлеб, выпил, вздрогнул, передал стакан водителю, захрустел луком, впился зубами в прожаренный кусок курицы и продолжил:

– Так начальник искал ему работу, искал. Ну, куда его, если бойцов, и тех уволили. Дворником не захотел. Ну, что делать с племянником? «Нет» сказать, наверное, не смог – родственник все же, и придумал совсем уж полный бред. Купил ему пневморужье. Автомат. Калибр 4,5 мм. Тридцатизарядный барабан. «Смит энд Вессон». В прикладе – баллон под давлением. Ну, 4,5 мм, ясное дело, что за калибр. Так племянник расточил ствол, заменил барабан, поднял давление в баллоне, купил утяжеленные пули и знаешь, что вытворяет? – он поднял палец и закончил:

– Чистую, прибыльную, некриминальную (подчеркнул, помахав пальцем) коммерцию!

Он замолчал, доел курицу, взял бутерброд с салом и принялся аппетитно его жевать, макая стебли лука в соль и весь уйдя в этот процесс. Мохнатая гусеница стала взбираться вверх по бутылке с самогоном, стремясь добраться до горлышка. Тракторист сбил ее щелчком и та, кувыркаясь, улетела в траву.

– Ну? – не выдержал водитель. – И что ж это за коммерция такая?

Тракторист прищурился:

– Да он из этой бесшумной штуковины порешил уже половину крысиного поголовья! А ко второй примеривается, – и, перейдя на шепот, добавил: – Соображаешь?

Водитель изумленно глядел на собеседника.

– Так куда ж он этих дохлых крыс спихивает? Или шкуры куда идут?

Тракторист подивился такой простоте мышления:

– В продукт! В продукт идут! Вместе со шкурами! И такие пошли показатели! Не было таких никогда, не упомню. Уже и бойцов можно на работу брать, но боится, боится шеф за свое ноу-хау. И фазе не доверяет, а свидетелям – тем более.

Тракторист потянулся, зевнул, вытянул еще одну беломорину, закурил.

– Времена промышленного шпионажа! Боится за прибыль. А Марусек – любит. Но странною любовью. Они, впрочем, тоже те еще. Хоть и Маруськи, а оказались с соображением. Есть тут один момент. Странноватый. Или навел кто.? Впрочем, что я говорю… Короче, крысы въехали, в чем дело. Почему их так полюбили и вольно передвигаться позволили.

Тракторист глубоко затянулся, сбил пепел, пустил дым.

– И ты не поверишь! – вдруг хрипло заорал он. – Они «чеченцу» этому горло чуть не перегрызли. Днем! У него в кровати! Заползло с десяток – здоровые, твари, как коты сибирские, а зубы, как бритвы, – и давай кромсать его, только пыль столбом. Сосед по комнате в туалет спрятался и в обморок упал. Такого ужаса, говорит, и по видео не видел. А на окне рыжая такая сидела, вроде как старшая у них. Она-то в последний момент отбой и дала. Так они разом его бросили и через окно все ушли. А иначе бы один скелет от «чеченца» хоронили. Большего эти хори от него бы не оставили. А так, вроде, ничего – живой. Весь покусанный, правда. И пятьдесят уколов в живот. До сих пор колют. Но нервы в порядке. Чечню прошел. Мы его теперь так и зовем – Чеченец. Хотя он хохол. Не в себе, правда, теперь немного. Бинты свои в защитный цвет покрасил. На охоту выходит только ночью и только по лунному календарю. Прицепил к винтовке ночной прицел, ездил покупал. Все пули подрезает крестом, говорит – для болевого шока, а там кто его знает. И теперь это у него цель и смысл жизни. Ну, вроде как мания истребления. Естественно, показатели упали – редкая крыса ночью добежит до середины бойни. Но, говорит, качество. Качество! Вот во что стремительно перерастает количество!..

И наступит тот День, возвещает Чеченец, когда останется одна, всего одна, естественно, самая достойная крыса. А в его ружье – последняя, как раз ее дожидающаяся пуля! Вот это и будет квинтэссенция единоборства! Вот это и будет священный Армагеддон! Ради этого жить стоит!

– Короче, – добавил шофер, – поехала крыша у вашего племянника. Заберите у него эти дурацкие пули. А ружье – вон, рыбакам отдайте. Больше толку будет. Там вода рядом. А вот колбасу в вашем коопторге, спасибо, друг, брать буду обязательно. Для гостей и тещи. Если что – заходи!

Солнце склонилось еще ниже. Тени от сосновых стволов поползли мутными полосами. В воздухе посвежело. Вдалеке стали пробовать голоса лягушки. Самогон был допит. Коровы заснули. И только бойня в конце дороги стояла, как и прежде, в полной готовности, и в сон при ее виде никого не тянуло.

Вороны сидели на деревьях совсем не сонные, и страсть ожидания горела в их взглядах. Кому – беда, кому – еда. Можно наоборот. Все, как учили китайцы, рано или поздно перевернется. Обратится в свою противоположность. Только скорость перехода разная. Главное – дождаться. Вот вороны и ждут. Недаром такие умные (или, может, мудрые?). Ну, а что голодные – это точно.

Водитель завел двигатель, включил передачу и медленно пополз по песочку вниз со своими коровами. Тракторист поехал позади. Навстречу вышел хмурый человек, весь перебинтованный, в полевой пятнистой форме и с биноклем на шее. За спиной виднелась винтовка. «Племянник! – догадался водитель. – Крысиный истребитель!»

– Быка везешь? – спросил крысобой. Водитель кивнул.

– Ты с ним поаккуратнее, – предложил племянник. – Шкуру побереги, чтобы о борт не поцарапать, когда сбрасывать будешь. Шкуру сдать надо.

– Вот ты сам его и выгружай, – сплюнул водитель. – Мое дело – доставить тело, – он зевнул, взглянул на часы. – Давай взвешивай, пиши расписку, квитанцию и – будь здоров. Береги шкуру.

Неподалеку истошно завизжала свинья. Видать, к ночи. За ней другая. «Они что, тут вместо петухов? Дурдом!» – подумал водитель, вытирая пот со лба, и неожиданно ощутил сильный удар по машине. Потом еще один. Он не сразу понял, в чем дело. Послышался треск ломающихся досок, еще удар, машина качнулась влево, потом вправо. Коровы замычали не своими голосами. Борт полуторки был проломлен: черная туша легко выпрыгнула из кузова. Бык отряхнулся, осмотрелся и уставился тяжелым взглядом на перебинтованного племянника. Чеченец окаменел. Ему показалось, что он сходит с ума. На шее черного красавца, уцепившись за гриву, сидела желтая крыса. Та самая, командирша спецотряда, совершившего нападение на него, спящего. «Мать твою…» – только и вымолвил племянник, выхватил из-за спины свою семимиллиметровку и, сняв предохранитель, послал пулю прямо в крысу на мохнатом звере. Но рука дрогнула: бык – не крыса. Вот он, в пяти шагах стоит, каждый рог – по метру. Пуля с воем промчалась мимо, лязгнув о крыло полуторки. Крыло оказалось из титана: лет тридцать назад заменяли, другого материала не нашли. Пуля срикошетила (угол падения равен углу отражения) и, теряя ускорение, попала в руку трактористу, который до этого с интересом наблюдал происходящее из кабины.

Пока тракторист вопил, Чеченец снова нажал на спуск, хладнокровно не отступив ни шагу, но пневмобаллон его оружия неожиданно оказался пуст. Племянник лихорадочно выхватил из кармана другой и стал отвинчивать резьбу перезарядки.

Бык внимательно огляделся и громадными прыжками помчался к лесу, окружавшему бойню со всех сторон.

«Стой! – закричал неожиданно появившийся из конторы директор забойного предприятия. – Держи тварей!» Хотя коровы никуда и не бежали, а, вывалившись из кузова, бродили по поляне и жевали траву. Одна из них подняла голову и, глядя в сторону удалявшегося быка, пробасила печальную ноту.

В силу этих обстоятельств информация о полутора тысячах долларов за шкуру быка, потеряв статус «для служебного пользования», всего лишь через несколько минут собрала бригаду, побивая рекорды оперативности. Мужики по быстрому поделили шкуру между собой в простом соотношении – всем поровну. Столь же быстро разработали план (там – шоссе, там – река, там – мост, не уйдет!) и кинулись в погоню.

Директор бойни взял свой винчестер, хмурый племянник – семимиллиметровку. Остальные – с вилами на подхвате. Гвоздями закрепили проломленный борт, погрузились, взвыл сталинский двигатель, и старая, много чего видавшая полуторка аритмично замолотила резиной по лесной дороге.

Бык мчался через бурелом по лесным тропам. Подальше, подальше от этого негостеприимного места! Бык ушел элегантно, по-английски, не прощаясь, и этических претензий к нему быть не могло. Вот только шкура!.. Новая проблема. Бык о ней знать не мог. Но, шедшие за ним по следу, знали, чего хотят.

Крыса неслась с ним вместе, осознав свою общность с этим черным проводником, так неожиданно расширившим ее представление о пространстве. Она же ему не мешала, наоборот, вселяла в него неясное ощущение того, что было всегда и будет вечно.

Ветви кустарника били быка по морде, но он не обращал на это внимания и придерживался в беге определенного направления. Все было в его жизни и все еще будет. Добрая мама, которая была его миром, была и у всех. В раннем детстве его разлучили с ней и стали готовить из него бойца. Но злость, столь необходимая в этом деле, к нему никак не приходила, и, хотя у него были исключительные физические данные, его убрали из бойцов. Бык оказался слишком добр, несмотря на характер. Он любил воробьев, которые прогуливались у него по спине. И даже вороны, хитрые пройдохи, знали, что он свой парень. В общем, жизнь была прекрасна! Так он думал до встречи с питбультерьером. Возможно, что подобное думал и тот.

Пролесок закончился, мелькнули сиреневые кусты, бык выскочил на дорогу – мощеное шоссе отозвалось звоном гранита. Навстречу ему, метрах в двухстах, неслась старая полуторка, натужно колотя поршнями и плохо переваривая от возрастных технических проблем подаваемый внутрь бензин. В грузовике находились уже знакомые ему люди, поприветствовали его громкими воплями, и даже на таком расстоянии он почувствовал себя тем, кем он и был сейчас в первую очередь – целью.

Бык развернулся и побежал по шоссе в противоположную сторону. Что он мог понимать в стратегии и тактике охоты на братьев по жизни? Он был неплотояден, и эти вещи проходили для него как-то в стороне, параллельно. Но вот и быку пришлось осознать, что параллелей в мире живых не существует. А существует последовательность битв, проистекающих одна из другой. Каковы были его шансы выжить в вышеописанной цепи последовательных событий? Почему любовь, направленная на него, так неожиданно и без видимой причины превратилась в столь яростную противоположность? Китайцы, говорят, знают. Бык, впрочем, тоже понимал, что любовь и ненависть – это сестры. Еще недавно это было ему совершенно параллельно. Но теперь с каждым мгновением становилось все последовательнее!

Машина помчалась за ним. Хлопнул выстрел, другой. Свинцовые турбины винчестера, как механические шершни, пропели песню смерти совсем рядом и с воем умчались вдаль. «Эх, автомат бы! – крикнул из кузова Чеченец. – Или гранатомет.

До быка было двести метров. Семимиллиметровая пукалка племянника пока не покрывала дистанцию, но он давно держал ее у плеча и глаз: прорезь прицела и несущийся вдали черный зверь уже составляли точнейшую, геометрически безупречную линию, которая нуждалась в единственной математической поправке – сокращении своей длины. Чеченец замер, как каменное изваяние. Все его охотничьи лохмотья, крашенные бинты, следы зеленки и йода на многочисленных укусах и, правда, делали его чем-то похожим на воина невидимого посторонним фронта. Фронта ведомой ему одному битвы, которая шла, возможно, не здесь, и не там, где в состоянии кто-либо вообразить, но это неважно: как неважно, где воюют, а важно – за что, и неважно, когда, а важно – зачем.

– Николай Николаевич, не стреляйте! – зло крикнул из кабины водитель директору бойни. – За полторы штуки прихлопнете кого-нибудь – и тюрьма!

Полуторка неслась вперед на пределе своих возможностей. Мимо пролетела хмурая ворона. Совсем рядом с машиной промчалась стая маленьких птичек – оранжевых зябликов.

Возможно, крыса подсказала быку, что следует делать в этой ситуации. Тот вдруг резко развернулся и кинулся прямо на машину. Метровые пики его рогов были как раз на уровне радиатора. Водитель на автопилоте сбросил газ, принял влево, но, обалдев от невесть откуда взявшегося горбатого «Запорожца», с квадратными глазами рванул вправо – ударил по тормозам, вылетел на обочину и грохнулся своею многолетней конструкцией прямо на высокий, метра полтора, осиновый пень. Бригада летела еще семь метров и в разные стороны. Водителя спас от полета ремень безопасности. Старый отец-фронтовик еще закрепил тот ремешок. Помнил с войны, что раз в году все стреляет. Или летает.

Всех остальных спас песок обочины, поглотивший собой все, что в него упало. Никто не покалечился, кроме старушенции полуторки. Она же смертной грудой возлежала на песке, пробитая осиновым колом.

Встали, крича и ругаясь. Выскочили на дорогу глянуть, что за «Запорожец». Но это оказался «Мерседес А-160». Похож, возможно, на запорожца, но не горбатого, а того, что с чубом-оселедцем. А-160 мягко замедлил ход и опустил боковое стекло. Из кабины глядела Мэрилин, стальными глазами изучая сквозь очки кучку пыльных работников, так активно попавших в форс-мажор и оттого пребывавших в глубоком форс-миноре.

Директор подбежал к автомобилю, на ходу отряхивая брюки и поправляя галстук на плотной воротничковой зоне. Он делал одновременно хмурое, серьезное, озабоченное лицо, всем видом своим пытаясь совершить манипуляции с воображением того, чьи манипуляции в реальности могли сильно подействовать непосредственно на него. Мэрилин окинула директора взглядом:

– Что-то вы тут все не в форме. Да, кстати, а куда это наш черный красавец так резво помчался? Ведь это был, если не ошибаюсь, он?

Мэрилин поправила дымчатые очки, откинулась в кресле и щелкнула зажигалкой, пустив кольцо ароматного дыма.

– Цыпочка, ну что вы такой грустный? Наверное, потому, что женатый? – она понизила голос и тихо добавила:

– Никогда не делайте из жены только форму. Моногамии это противопоказано.

Пыльный директор молчал. Певец бронетанковых контрабасов многое повидал за свою карьеру чиновника и очень хорошо знал, как себя вести в невыигрышные моменты пространства и времени. И хотя нуворишей он не считал за людей, даже приближенно своих его кругу, тем не менее, трезвость директорского ума позволяла землетрясение считать свершившимся фактом, а не мистической сходкой мертвецов. Только этому ощущению и доверял многоопытный боец психологических фронтов. Как только «А-160» мягко отъехал и за шесть секунд скрылся за поворотом, директор моментально изменился в лице и стал таким, каким и был внутри, – мокрым, красным, бледным и униженным. Он вспомнил про чай под луной. Тестостерона не было, был один адреналин, рвавший душу и тело на части.

– Твою мать!.. Ну, сука… – тихо под нос пробормотал он и, подняв голову, рявкнул во все горло:

– Где бык, мать вашу?! Где эта черная тварь?!

Чеченец задумчиво рассматривал чью-то нору под елью.

Директор выхватил из кармана сотовый телефон, как казак саблю, и, набрав номер, стал что-то кричать в трубку.

Вдали, за поворотом лесной дороги, раздался протяжный, чистый звук такой басовой частоты, что, казалось, задрожали корни деревьев. Он был так низок и глубок, что на несколько мгновений все кругом стихло. Замолчали даже лягушки, разом прекратив любовные крики.

Резко взвизгнули тормоза. В оседающей пыли стоял вызванный джип. Водитель Василий опустил стекло и доложил директору о прибытии. Он безмятежно и меланхолично смотрел на всех честными глазами профессионала.

– Так, все сюда! Давай быстро, ребята! – командующий спецоперацией влез в автомобиль и пристально глянул на племянника:

– Разве я часто ТАК говорю? В машину, стрелок, мать твою за ногу. Брось свою нору!

Все вскочили в джип. Водитель разбитой полуторки хотел было остаться, но подумал о доле за шкуру, вспомнил морщинистую (но любимую) жену, сына-недоросля. Куда его приткнуть? Кем будет? За какие деньги?.. Джип, глухо заурчав, побежал вперед, к светлому будущему, а, подойдя к повороту, рванул с места и понесся черным бэкфаером к цели, которая у такового всегда имеется. Директор бойни восседал рядом с водителем. Тракторист с перевязанной рукой, водитель полуторки и бесноватый Чеченец, прижав к груди свою семимиллиметровку, сидели позади них. Джип мчался со скоростью микропроцессора, замедляя время.

Одинокая пара вил осталась лежать в лесном папоротнике, не вписавшись в парадигму обновленной реальности.

Директор бойни, как человек при офицерском звании, знавал настоящие причины и настоящие проблемы. Он давно заметил, что настоящие проблемы вырастают из бессмыслицы, а настоящие причины эту бессмыслицу рождают. И если пытаться вникнуть во все детали этого совокупительного процесса, то очень возможно, что эта попытка закончится полной бессмыслицей в голове и, следовательно, в делах. Нет, не этому его учила школа кабинетной жизни! Думать надо, но очень строгими порциями, подобно употреблению чудодейственного лекарства, имеющего в своей основе змеиный яд. И поэтому директор пользовался мыслеформами, имеющими достаточно большой объем залигованной информации со статусом своего рода монады, структура которой не рассматривалась и даже вообще не воспринималась, ибо не могла восприниматься по определению.

Бык был редкой, дорогой породы. Это директор знал хорошо. Быка взяли в лизинг в Таиланде, и лизинг тоже был весьма серьезен. Какое-то отношение к этому имел Непал, вернее – группа торговых представительств, контролируемая буддийским монастырем. Негативное было отношение, потому что сделку по лизингу они всячески пытались сорвать и затянуть. Вначале – вполне легально, по-деловому, через переговоры о контракте, а затем, убедившись, что имеют дело с контрагентами, упертыми, как непальские ослы, разбавили свое реноме колоритом неофициального воздействия. Но тут уж, неожиданно для себя, непальцы нарвались на специалистов такого уровня по части именно таких воздействий, что мгновенно вспомнили свои канонические истины и растворились неведомо куда. Ну, тайцы только вздохнули, избавившись от назойливых единоверцев, и всучили быка под бешеную комиссию, подписав все необходимые документы и санитарные листы сопровождения. Русских всегда считали дураками, ну, а в этом случае и сомнений не было.

Инерция мысли – аналог инерции цен. И наоборот. Зачем русским медведям таиландский буйвол? Да еще такой редкой породы? В лизинг. На время. Может быть, они что-то знают, чего не знаем мы? Но так размышлять могли только тертые дети царя Соломона. Превентивное обвинительное размышление чуждо последователям Гаутамы, а, видать, зря. И когда арендованное животное уже резвилось на побережье южных морей, неожиданно прошла любопытная информация о серьезной подготовке его… кражи. Готовиться украсть быка? Ну и ну! Но лизинг есть лизинг. Тем более посреднический. И оказался черный красавец в местах глухих на родине медведей. В местечке неведомом, невидимом и тщательно контролируемом. От греха подальше. В общем, нагородили с этим лизингом столько, что никто толком ничего не понимал. Но прибыль шла. А прибыль – это священно. Сразу же быка застраховали в Швейцарии. Застраховать-то застраховали, но при учете возможных рисков не учли дочку хозяина фермы. А надо было, зная характер. Хотя, с другой стороны, солому везде не постелешь. Плевать ей (дочке) хотелось на все страховки и прочие дела. Да и не знала она никаких подробностей об этой сделке, хотя, как выяснилось позже, могла и знать.

Решив отправить быка на бойню, Мэрилин с присущим ей женским хитроумием разработала зловещий план по уничтожению дорогостоящего лизинга. Впрочем, план этот сам собою возник в ее голове, как тщательно отредактированный сценарий. У девушек это бывает.

Как-то утром после соответствующего моциона, ванной, массажа, контрастного душа, солярия и медитативной релаксации дочка позвонила папе по сотовому телефону, и, настроив свой психологический тонус на состояние, требуемое моментом, сообщила, что эта черная скотина достала ее вконец! Затем, как будто от глубокого душевного потрясения, Мэрилин дала директору бойни срочное указание – от твоего, папа, имени! – об уничтожении объекта, что тот и обещал сделать методом высокочастотного электроразряда. Естественно, она умолчала, что временно заблокировала спутниковый телефонный коммутатор.

– В общем, бык мертв. Ты уж прости, папочка милый, но я тут без тебя ничего не соображаю. Это же не отдых на ферме, а каторга в колхозе: бык сам виноват, стал на меня кидаться, рогами бодать, а ведь добрый был! Ужас, ужас просто! Наш Лорд пытался меня защитить, а он его убил. Проколол рогами насмерть! Э-э-э! – она хрипло завыла, давя слезу.

Отец быстро проанализировал страховочные убытки и уставился в одну точку. Тяжело вздохнул, развернулся в кресле, вытащил таблетку – вертел, крутил ее в руке, налил воды, кинул туда транквилизатор, выпил и закурил сигарету. Волны успокоения неторопливо поплыли в сознании. Надо косить! Надо под что-то косить! Он пустил большое кольцо дыма и развернул кресло в рабочее положение. Лихорадка Эбола? Нет, не пойдет: вирус недосягаем. Сенной клещ? Не возьмет быка. И эти все справки о прививках зачем требовали, идиоты? Он даже от сглазу привит. В наших краях требуется всего одна, но очень важная прививка – от дурака. М-да! Отец задумчиво сбил пепел и снова затянулся. Инфаркт? А что, такое бывает… Инфаркт в момент осеменения? Убедительно, убедительно весьма… Инфаркт – в – момент…

Он постучал фарфоровой авторучкой по столу. Вот-вот, и мент подходящий есть.

Сделал набор на компьютере, вошел в сеть, ввел код. В женевском кабинете готического стиля на столе из мореного дуба зазвенел черный, с позолоченной отделкой, телефон: «Доброе утро, Евгений Петрович…»

Они говорили некоторое время, пока таймер отсчитывал возможность взлома линии. Потом шеф подразделения еще поговорил с друзьями. Время шло, проблема проворачивалась в опытных руках и, изловчившись, выпрыгивала из них, разом попадая в другие такие же, а то и круче, – и, не ожидая такого прессинга, теряя веру в себя и не веря этому, стала понемногу, а потом и побыстрее, решаться и принимать форму, придаваемую этими самыми руками не очень навязчиво, но безальтернативно. Вопрос инфаркта решился в одном месте, потом в другом. Электронные подписи пролетели туда-сюда по сети. Решился и вопрос с таиландской фирмой, поставившей лизинг с изъяном. И там были долгие разговоры на русском языке. Затем пришли к взаимному согласию со швейцарцами, страховавшими общие прибыли и убытки. И там тоже были очень долгие разговоры на русском и украинском языке. Наконец, отец несчастной дочурки, страдающей от любви к животным, дозвонился до директора бойни – коммуникационные линии ушли с зависания, после полудня Мэрилин включила коммутатор и связь восстановилась.

– Где Будда? Мясо ты продать еще не успел?

И завертелось. Пока бык гонял хвостом мух, а спутниковые телефоны молчали, комиссия (с участием представителей всех заинтересованных сторон) уже подписала акт о его врожденном сердечном изъяне, выявленных сердечных аномалиях и смерти в результате этих ранее не диагностируемых и в медицинские карты не включенных данных, а, следовательно, отменяющих результаты лизинговых и страховых договоренностей. Процесс загрузки имеет свои нюансы. В общем, свалили все на Таиланд, как прародителя производителя. Конец файла.

Ну, директор бойни такие приказы не обсуждает. Если на бумаге (сакральном носителе смысла) быка Будды уже нет в живых, значит, так оно и есть. Он не торопясь, отдал распоряжение, быка погрузили, добавили для веса тройку коров (не гонять же из-за него одного дорогостоящее оборудование!), и полуторка тронулась в путь. Завтра прилетят представители, завизируют констатацию факта смерти – и улетят. А неторопливое местное время поползет дальше, минуя выходные, праздники, дни рождения, поминки и прочие отвлекающие маневры бытия.

Полторы тысячи долларов за шкуру быка обещала лично Мэрилин. Ну, во-первых, для стимуляции процесса, а во-вторых… Она вполне серьезно решила сделать чучело. И даже предварительно переговорила с голландской фирмой «Бразерс Энималс», одной из ведущих в этом бизнесе, и получила по факсу прейскурант всех услуг и расценок. Цены впечатляли. Но не Мэрилин. Она оформила предварительный заказ. Сублимативное происхождение такой идеи вряд ли ею осознавалось – но это животное с некоторых пор снилось ей в очень убедительном восприятии! А что еще манипулирует физическим телом женщины, как не ее восприятие, да и другого тела она не имеет.

Во всей этой суматохе и бегах с препятствиями никто не обращал внимания на трех серо-бурых коров, мохнатых пеструшек не первой молодости – сползли они на обочину из кузова, проломленного быком откуда он выпрыгнул при побеге, и внимания к себе не привлекали. Стали мирно щипать траву вдоль дороги к бойне, но двигались все-таки в противоположном направлении. И тихим ходом, постепенно стали углубляться в заросли сирени – безо всякой задней мысли, а просто так. Неожиданно все трое замерли на месте и повернулись в одну сторону. Низкий баритон проплыл в вечернем воздухе, как привидение. Стайка ворон сорвалась с вершины и пустилась в свое броуновское движение. «Муууууууууууу…» – еще раз прозвучало в вечерней тишине. Возле бойни заверещали поджарые линялые собаки.

«Муууууууууууу…» – в третий раз, уже более далеко, печально подал голос бык. Солнце почти касалось деревьев, но было еще светло. Коровы потыкались, отбивая комаров хвостами, недолго потоптались на месте и неторопливо, годами приученные к терпению и порядку, след в след двинулись на зов черноокого красавца.

Джип, набрав за десять секунд скорость метеора, с неизменным углом наклона и на всех четырех выпрыгнул за поворот, где исчезли таиландский беглец. Быка нигде не было видно. Лесная дорога шла двойной полосой, разделенная посередине лесопосадкой: невысокими, метра полтора, сосенками и елями, среди которых прыгали белки, семенили ежи, и много прочей лесной живности шуршало и обустраивалось на летний период короткого счастья в средней полосе климатической зоны Евразии. Дорога эта упиралась в скоростную магистраль. За автострадой была река, железнодорожный мост и уходящая вдаль линия Юго-Западной железной дороги.

– Вперед! – скомандовал директор бойни. Водитель Василий переключил передачу, и внедорожник помчался по правой стороне лесопосадки.

– Не гони, не гони! – директор вылез в люк, держа винчестер, и стал пристально оглядывать пространство между дорогами. Пару раз подпрыгнули тушканчики, махнув пушистыми хвостами. Новые зверушки, завелись тут недавно и непонятно как. Директор реагировал нервно: «Здесь он, здесь. Летать не умеет. И не тушканчик, в норку не спрячется. Пять минут гудел на весь район. Где он, где?!»

Джип урчал и, ощетиненный стволами, несся вдоль молоденьких елей. Пара ежей перебежала дорогу. Один из охотников, Григорий Загибайло, вскинул в их сторону винтовку, но проводил стволом и сплюнул. Солнце коснулось деревьев. Колеса джипа мягко выкатились на асфальт трассы. По ней неторопливо ползла зеленая «БМВ» с откинутым верхом. За рулем сидел парень лет двадцати, с ним девчонка еще моложе.

Из приемника неслась музыка. Девчонка положила голову на плечо водителю, а тот, улыбаясь, что-то ей рассказывал. Глянув на джип, парень добавил скорости, и машина умчалась вдаль. Вместе с ними умчалась веселая песня о грустном: «Люби меня, люби…»

– Давай назад, – скомандовал директор. Машина развернулась, ломая кусты, и впрыгнула обратно в лесную чащу.

– На, просматривай пролесок, он здесь, – командующий операцией подал перевязанному трактористу бинокль с активной оптикой. Тот взял диковинную штуковину, приставил к глазам и замер, вглядываясь в мерцающие сетки дальномера и тепловизора. Над головой заметались ласточки, ворвавшись в облако мошкары; птицы изворачивались, как крошечные боевые истребители в фигурах высшего пилотажа. Джип сбавил ход: мотора вообще не было слышно, только резина шуршала вдоль зеленеющих елей. Директор с винчестером наперевес вглядывался и вслушивался в зеленую паутину леса. Все помощники, свесившись из боковых дверей, делали то же самое. По лесной тропе ехал Джип Большое Ухо. Загибайло смотрел назад, в дорожную пыль, выискивая в ней следы хитроумия. Пищали комары. Неожиданно вдали справа, на склоне, послышался какой-то звук. «Стой!» – сипящим шепотом прохрипел директор. Джип зарылся колесами в песок. Двигатель замолк, наступила полная тишина. Вдали явно был слышен хруст веток и чьи-то осторожные шаги. Директор забрал у тракториста бинокль и, направив в сторону звука, стал вглядываться в увеличенное изображение. Кроме зарослей цветущей бузины и густых елей, ничего видно не было.

– Николай Николаевич, – подал голос из кабины Василий. – Вы бы поаккуратнее. Может, там грибы собирают.

– Грибы? В мае?.. – главный стрелок стал еще внимательнее вглядываться в темнеющий лес, крутанул регулятор фокусного расстояния, добавил насыщенность, контрастность. Кроме леса и дистанционной сетки самого бинокля, он ничего не видел. Но звуки в зарослях снова появились, и это уже явно были шаги какого-то животного. В поле окуляров замелькали цветные пятна, старая ель со спиленной верхушкой, купы цветущей эхинацеи, и вдруг прямо перед глазами директора в эллипсе оптики выросла рогатая морда, махнула ушами и скрылась.

– Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе! Василий, подай винтовку, – напряженно тихим голосом сказал директор и не глядя протянул винчестер взамен. Он взял ружье, вогнал патрон в патронник и, направив дуло в сторону цели, стал вглядываться в окно оптического прицела. Долго глядел в сторону шевеления. Все шептал: «Искусство требует точности и терпения». Шептал, шептал. Глядел, глядел. Наконец его терпение, очевидно, выработало свой ресурс, и осталась одна точность.

Оглушительный выстрел поднял всех птиц, пуля с визжанием ушла к цели. Дикий рев был ответом. «За мной!» – крикнул командующий. Все, кроме водителя джипа, выпрыгнули из машины и двинулись с опаской следом за директором, который с винтовкой, в пыльном костюме, с обвисшим, помятым галстуком, но неустрашимый в своем поступательном движении, куда бы оно ни поступало, кинулся по следу своей пули, веря ее бескомпромиссному решению. До цели долго идти не пришлось. Пройдя метров пятьдесят, они обнаружили корову, лежащую на боку и ничего не понимающую. Пуля попала ей в плечевой сустав, слезы текли по ее пушистым ресницам и стекали на мохнатую морду. Вместо встречи с любимым, хозяином и вожаком, она получила в бок заряд свинца и не понимая, что жизнь закончилась, думала только о Будде, несколько раз пыталась встать, но вторая пуля уложила ее уже окончательно. И душа коровы отныне вольна, и никакой директор никакой бойни никогда уже не встанет на ее пути к счастью.

– Да-а, – протянул водитель полуторки. – Это не он.

– А, может, и эта шкура сойдет? – с надеждой в голосе спросил Загибайло.

– Ну, а как насчет твоей? – поинтересовался командующий спецоперацией, передернул затвор, поставил винтовку на предохранитель и закрыл оптику.

Через двадцать минут залповым огнем была расстреляна следующая корова: она шла по следу первой и немного отстала из-за непрерывности процесса своего питания от неожиданно появившегося аппетита. В этот раз даже семимиллиметровый свинцовый крест примчался в общей стае скотобойского милосердия.

Впрочем, редкая женщина в состоянии поверить, что ох как часто ее ждет судьба предыдущей. Турбина винчестера попала корове прямо в голову и ввинтилась гораздо дальше возможности мыслить. Об этом корова, к ее счастью, подумать не успела. К этому времени уже стало почти темно. Внедорожник зажег свою раму галогеновых огней, и мистерия, косвенно управляемая из зоны воспаленного воображения выросшей девочки Маши, которой повезло на доверчивого папу, продолжилась.

Корова – не корова, а понятие о смерти имеет. Третья «любовница» Черного Принца оказалась на редкость сообразительной и вполне уловила, идя позади всех, что происходит, и что нет здесь никакого ее интереса. Сделав изрядный крюк стороной, она вышла-таки на следы Принца. Осторожно ступая копытами, пригибалась к земле, как кошка, не пошевелив даже кончиком мохнатого хвоста. Вытянув его во всю длину и устремив усатую морду вперед, в полной темноте корова шла по целеуказанию инстинкта, угадывая рогами препятствия и аккуратненько обходя их. Мудрость – прерогатива старости. Сделав длинный ход конем, корова вышла прямо на автотрассу. Запах Принца был силен и вел дальше, через дорогу, к любви. Корова шагнула вперед и, цокая копытами по асфальту, осторожно стала пересекать шоссе. В это время джип, весь в галогеновом сиянии, выпрыгнул из-за поворота и, взвизгнув тормозами, стал прямо напротив, утробно урча и перегазовывая. Корова оцепенела и уставилась в слепящий огонь, став похожа в своей необычной позе на пантеру на подиуме.

– Да это ж не бык! – засомневался водитель полуторки.

– А что, хорек? – рявкнул Загибайло. Но слово и дело было за командующим операцией.

– Что это с ней такое? – удивился тот. – Она что, и была такая длинная? Выросла, что ли? В длину. Половину трассы перегородила. Ну, уж это точно не бык! Да и наша ль корова? Не припоминаю. Что только вот теперь с ней делать? Эта хитрая зверюга нам уже третью ложную цель подбрасывает.

Корова глядела на них горящими глазами и не могла даже пошевелиться. Страх сковал ее тело от кончика хвоста до кончиков усов. Она догадывалась, что эта слепящая стена огня легла непреодолимым препятствием между нею и быком. В голове промелькнуло детство, ее мама, добрая теплая мама. Потом жизнь в стаде, первый теленок, нежный, с мокрым носом. Подруги коровы, тоже добрые и теплые, с шершавыми боками и, конечно, Бык! Черный красавец бык! Такой любви она не знала. Черный бык ушел, как молодость. Корова глухо замычала, совсем не коровьим голосом, и упала, не меняя положения, на дорогу. Мужики вышли из машины, подошли к животному. Тракторист, по совместительству ветеринар, оглядел, пощупал, вытянул беломорину, прикурил, пустил облако дыма и огласил диагноз: «Инфаркт миокарда. Разрыв сердца». Загибайло пробормотал: «Пули сэкономили. Умная, видать, была скотина. Знала, что от нее требуется».

Водитель полуторки недобро глянул на него: «Умник! Куда ее теперь отсюда переть? До бойни километров пять. На шее поволокешь? А остальные? Эта хоть на дороге. А к тем уже, небось, волчары в телогрейках подбираются. Так они позубастее натуральных будут».

В трех метрах от них за дорогой, возле самой реки, в густом кустарнике, окружившем большой серый валун, стоял бык. Всю стрельбу и все охотничьи проделки бригады скотобоев он рассматривал отсюда, прикрывшись тенью гранитной скалы, вросшей в песчаную почву с многочисленными пятнами лишайников. Нельзя сказать, что бык ничего не чувствовал, когда убивали коров. Он догадывался, что это связано с ним, и старые, верные пеструшки спасли ему жизнь, приняв огонь на себя. Даже последняя, неосознанной силой духа уйдя из тела.

Через реку по железнодорожному мосту, призывно горя окнами, помчался поезд. Черный Принц задумчиво глядел в огни мчащихся вагонов. Зла в нем не было. В нем была сила.

Яркие, весенние звезды нависли алмазной россыпью и отражались в воде тысячью светлячков. На горизонте горела алая полоса ушедшего солнца, последнего солнца этой весны. Бык поднял голову, посмотрел вдаль – сквозь звезды, сквозь время. Тяжелый черный взгляд видел нечто лишь ему понятное и постижимое. Неясные чувства говорили быку на непонятном или непонятом языке, и он, вникая в их мелодию, снова издал протяжный, низкий звук, полный горечи, но и любви одновременно.

Эта низкочастотная вибрация души немедля нашла адресата. Мэрилин открыла глаза и вскочила с постели. Что это было? Ей снился удивительный, счастливый сон. Редкий сон, который вроде бы вовсе и не сон. Который не передается никакими словами. Но этот звук, этот звук, это оттуда… Она не могла понять, где она. Здесь – или там, где только что была. И вдруг ее сердце стало. Будда! Это Будда! Они еще не убили его. Он жив!

– Ха-ха-ха! – потер руки директор, услышав знакомый трубный бас. – «Вот она, настоящая цель! Круги смыкаются в воде! Ложные цели подавлены, по курсу одна – настоящая. Огонь!!!» – Дай огонь! – Загибайло услужливо протянул зажженную зажигалку. Прикурив, расслаблено оперся о крыло автомобиля. Прищурился, так и не затянувшись, выпустил горький дым, посмотрел в направлении звука, взял винтовку, включил ночной прицел и сквозь его зеленые разводы стал осматривать местность. Григорий уже держал у плеча винтовку и смотрел в свой прицел, изучая каракули инфракрасного излучения. Ярко светящуюся фигуру Черного Принца увидели оба одновременно. По дальномеру до него было триста метров.

– А-а-а! Вон он! – завопил было Загибайло, но сразу же умолк, продолжая размахивать руками и указывая пальцем в ту сторону.

– Тише! Уйдет бык – уйдешь ты. Но гораздо дальше, чем ты думаешь.

Директор осторожно передернул затвор, подав в патронник проверенный временем трехлинейный калибр 7,62 и пуля плотно вошла в ствольную камеру, где удобно расположилась, приготовившись к полету.

Расстояние было великовато для точного выстрела. Но продираться сквозь кусты, спотыкаясь о камни и пугая цель, которая вполне могла скрыться на этом участке пути, уйдя вдоль берега, а джип там не пройдет, – было бы тоже не совсем верным решением.

Недолго раздумывая, директор впился взглядом в окуляр оптики и затаил дыхание, выравнивая ось прицельной линии. Триста метров – это не триста миллиметров. Пятно быка плавало в окне прицела и никак не желало стабилизироваться. Обычно в момент произведения выстрела малейшее, микроскопическое отклонение ствола от оси прицела изменяет траекторию полета пули – и она, пройдя мимо, пусть в нескольких миллиметрах, бьет в скалу, пугает цель и та скрывается в глубине ночи, а там ищи-свищи. Где бык? Нет быка! Возможно, уже в Таиланде… Стрелок покрепче прижал приклад винтовки и сделал медленный выдох. Бык упрямо не желал оставаться в центре прицела. Директор почему-то вспомнил про геометрию Лобачевского, его теорию искривленного пространства, но хорошенько все взвесил и решил, что в этом случае Лобачевскому верить не стоит – надо прицелиться ровно, и вновь принялся ловить видоискателем зеленое пятно. В оглушительной тишине запищал комар и, исполнив стремительное крещендо, сел прямо на лоб директору, где подозрительно смолк. Григорий уставился на комара, тот глядел на директора, директор глядел на быка, а бык смотрел на Григория.

«Бах!» – командующий, бросив прицел, хлопнул ладонью по лбу, убив комара и разорвав кольцо их магической взаимосвязи. Оккультное жертвоприношение сработало. Напряжение спало, и цель теперь находилась в центре разметки. Замигал сигнал подтверждения точной наводки. Палец медленно, на выдохе потянул пусковой механизм на себя. Григорий, прикрыв пятерней рот, во все глаза смотрел в сторону реки и, привстав на цыпочки, ждал верного завершения священных манипуляций. Все затаили дыхание, в ночной тишине время остановилось. Зазвучала Музыка Сфер! А в кармане директора запищал мобильный телефон. Все оставались в исходном положении. Сотовый назойливо запищал еще раз. Снова ничего не изменилось. Телефон вызывающе повысил тон. Директор швырнул винтовку, встал, прошелся. Телефон снова запищал. «Да, – командующий хмуро прильнул ухом к трубке, глянув на номер звонившего абонента. – Да. Нет. Здесь. Да. Он отключил телефон, сунул в карман и глянул в темень горизонта, разом сникнув и расслабившись. Посмотрел на часы, на луну, зевнул и сказал, что дочь шефа зачем-то едет сюда. Надо ждать.

Отключив сигнализацию охранного периметра, Мэрилин мчалась по ночному шоссе в сторону бойни. Ее всю трясло, сердце выскакивало из груди. Она знала причуды своей натуры, но это было уже чересчур.

Колеса, взвизгнув на повороте, вынесли автомобиль на лесную дорогу. Машина мчалась по ночному лесу, выхватывая фарами стволы кленов, вязов, дубов, акаций, перепутанные зарослями чистотела, бузины, дикорастущего винограда и можжевельника. Всполохи света вызывали из чащи неясные тени, несущие воображению все, что угодно, чтобы мгновенно исчезнуть позади, не успев оформиться и стать тем, чем они были на самом деле.

Мэрилин добавила газу и малолитражка «Мерседес» врезалась огнем галогена во тьму с еще с большей скоростью, оставляя за собой облако пыли, завесой оседавшее на следы.

Она боялась, что его убьют до ее приезда. Директору в момент исполнения им своих функций верить нельзя, ибо он сам не ведает, что творит, а движется, как крыса по лабиринту. Да и цели у них, в общем, одни и те же: только директору сложнее, потому что стены его лабиринта – в его сознании, и разрушить их гораздо более трудно, вернее, почти невозможно. Потому что нельзя разрушить то, чего нет. Особенно если оно есть.

Вдали замелькали слабоосвещенные строения филиала мясоперерабатывающей районной промышленности. «Мерседес», совершив прыжок с резкого уклона, тем не менее, мягко упал на четыре точки опоры и, стал подниматься вверх по лесной дороге, которой еще недавно спускали на полуторке особей парнокопытного поголовья. Промелькнули молоденькие ели, грустно растущие в одиночестве ночи, прыгнул еще один сонный тушканчик, и машина выскочила на автомагистраль, уверенно вцепившись резиной колес в гранитные плиты шоссе. Вскоре вдали показался освещенный джип и возле него – группа людей. Неподалеку, поперек дороги, лежало тело животного, похожее на неестественно большую резиновую куклу. У Мэрилин все похолодело внутри, наступило ледяное спокойствие. Скинув газ, она неторопливо подъехала к джипу и, мягко притормозив, опустила стекло.

– Это он? – спросила небрежно предводителя.

Тот устало глянул на нее, медленно выходя из транса и находясь пока в пограничной зоне, краткой и неуловимой:

– А эта, самая нервная, наверно, умерла от инфаркта. Только что, при нас. Лежит, еще теплая. Мы ей дорогу уступили, а она бабахнулась прямо посреди шоссе и сдохла. Если бы до того или после – нет, надо посередине! Что это ей в голову взбрело?

Он протер ствол ружья, заботливо отряхивая приклад и поглаживая ночной прицел.

– Где Будда? – Мэрилин стальными глазами смотрела на боевика сосновых прерий.

– Да вон он, под скалой сидит. Спит, наверное, – директор указал направление стволом винтовки.

– Возьмите деньги, – Мэрилин протянула директору пачку серебристых купюр. – Полторы тысячи евро. Это больше, чем доллары.

Тот взял деньги и, полистав купюры, вопросительно посмотрел на дочь шефа.

– Вопрос снимается. Я только что разговаривала с отцом: решение переиграли. А вам – спасибо. От отца. За старания.

Мэрилин сделала паузу.

– Очень хорошо, что не перестарались. Мера – золотое сечение. Для этого надо иметь способности и талант. А он у вас есть, Николай Николаевич. Ведь есть? Е-е-есть! – она неожиданно протянула руку и потрепала его по голове, засмеявшись переливчатым смехом.

Директор быстро отступил на шажок, уклоняясь от руки:

– А документы? Приказ об отмене приказа? Отмена отмены лизинга? Отмена страховочных выплат? Отказ от денег!!? Не-ет, тут не все понятно, я должен ему позвонить!

– Позвоните! Позвоните, как только появится.

Мэрилин знала, что когда отец отдыхает, связи с ним нет ни у кого. Ну, почти ни у кого. Он сам появляется в виде голоса в коробочке мобильного телефона лишь тогда, когда ему необходимо. И не чаще. А в данный момент он в районе прекрасного острова Ява, что в Индийском океане. В их личной, семейной резиденции, конкретное физическое местоположение которой почти никому не ведомо. Сработано все было в старые времена, развязностью информационных нравов не страдавшие.

Ну, так об отце. Если он там, то здесь его нет. И до конца недели его физического воплощения не предвидится.

Ситуацию директор бойни обдумывал, совершая ритуал, в данный момент необходимый из-за сбоя в программе и зависания всей операции. Впрочем, процессом этим он никогда не увлекался: любил он трезвый образ жизни и, здраво рассудив, что убить быка, в конце концов, не поздно никогда, а вот обратный процесс не столь вероятен, принял верное решение – стал раздавать деньги группе захвата, выкинув сомнения из головы.

В это время у Мэрилин зазвонил телефон. На линии был отец:

– Что там у вас происходит?

– Да так, а что? Бык твой случайно в живых остался. Что-то там у них не сработало, и мне почему-то сообщили, что он мертв. А он жив! Ну, да и пусть живет, верно? Порода, сам говорил, редчайшая. Может, он вообще последний. По крайней мере, такой черный. Он же даже буйвол! – сбивчиво говорила дочка в предчувствии неясной беды.

– Включи на телефоне скремблер, – приказал отец. – А теперь отойди в сторону от тех, с кем стоишь, и, пожалуйста, быстро. – Мэрилин не подозревала, что в ее трубку вмонтирован видеочип, и отец на мониторе спокойно рассматривал картинку. Знала бы – ой как меньше болтала!

– Ты Василия, водителя, видишь? Так вот, отправь сейчас всех по домам, а он пускай останется. Только, пожалуйста, быстро!

Дочери этот тон был ох как знаком: «Пожалуйста!» «Быстро!» Да-а! Маша поговорила с директором. Тот стал давать указания, упирая на мысль о не совсем отработанных деньгах (а, по его мнению, – вообще не отработанных, бык-то жив!) и продвигая ее на первый план. Директор до того разошелся в компенсационном разборе, что договорился до благотворительной расчистки леса вокруг бойни и выкорчевывания пней. Желая выдавить возможный куш из факта денежной премии, он помнил о постулате: требуй невозможного – получишь максимум. Максимальное, чего директор добился, – угрюмого молчания и скрежета зубов о дерево. Загибайло грыз приклад винтовки. Плюнув на уже полученные евро, главнокомандующий упомянул о сверхурочной оплате за работу в ночное время с риском для здоровья, то есть в тройном размере. Это сработало. Быстро обсудили проблему, как собрать всех коров, пока местные умельцы из трех не сделали одну. Установка была такова: коровы взбесились и совершили побег. Их изловили и пристрелили. На разговоры о быке было наложено табу. За дополнительную оплату. Не видел, не знаю, не помню, забыл – все возможные варианты. Через несколько минут двинулись к бойне за трактором и веревками – тянуть коровьи туши. Было ясно, что дело темное. Стояла уже ночь. Компания удалялась, и только изредка долетал хриплый крик Загибайло: «Триста евро! За три коровы! Да я их всех перестреляю!»

– Теперь так, слушай сюда, – плавал голос отца в телефоне. – Этот твой Будда должен быть мертв, и не просто мертв, а окончательно и по-настоящему. И знаешь почему? Потому что иначе мертв могу стать я. Как тебе это, а, доченька? Нет, дело не в деньгах, сколько бы бык не стоил. Не все оценивается в денежном эквиваленте. Да, сейчас он уже ничего не стоит. Ни-че-го! Нет быка! Если ты что похожее на него и видишь, то это не бык, его уже нет. Потому что животные не думают, за них думают другие. Подумали-подумали и решили: этого вот животного нет. Партнеров не «кидают», есть такое выражение, – надеюсь, знакомо. Этот бык – производитель. Производитель денег. И если я запустил такую легенду, инфарктно-миокардную, то при неблагоприятных обстоятельствах эту же легенду применят ко мне. Тем более, опыт есть. Не поймут меня, доченька, а говоря вернее – очень хорошо поймут. Все с деньгами страховки, а я еще и с быком! За которого Непал заплатит, возможно, в десять раз больше, чем вся страховка. Хороший бычок, выгодный был и безвредный, но не повезло ему почему-то, не по-вез-ло! Кому же охота было столько работы ворочать, зная, что он жив? Это вообще отдельный разговор будет, почему так вышло, но главное сейчас не разбор совпадений. Сейчас главное – восстановить в реальности статус, оформленный документально, пока кое-кому не просочилась эта пакостная информация о жизни после смерти. Не-е-ет! Чудес не бывает!

Водитель Василий стоял метрах в двадцати и гонял веткой комаров.

Луна висела на своем месте.

– Это он тебе позвонил? – спросила Мэрилин отца.

– Какая разница! Пока не было сомнений, что бык мертв, и проблем не было. А вот сейчас – проблема! Машина запущена, и не забудь – при твоем непосредственном участии. Иди к Василию и решай вопросы до конца. Он с делами знаком и тебя ознакомит. Тобой он не руководит, но передаст тебе твои задачи. Приятной работы, – отец отключился. Вдали куковала кукушка. Рядом в кустах сцепились две сонные мухи и, жестоко жужжа, понеслись, куда нелегкая вынесет.

 

Глава 7

Мэрилин закурила длинную тонкую папиросу, окружив себя ароматом мексиканских кактусов. Прошлась около машины, пустила колечко, еще колечко. Комар запищал над ухом. Василий осторожно приблизился:

– Мария Николаевна, вы бы так не переживали, я же вижу. Не мое это дело, но время лечит. Так и отец ваш говорит.

Маша посмотрела на луну: «Где вы, лунные человечки? Мы-то – здесь». В кустах зашуршали мыши.

– Вася, я не хочу, чтобы этого быка убили. Может быть, – она прищурилась и затянулась папиросой, – есть какие-то возможные варианты? Ты подумай, подумай, Вася.

Вдали, в глубине леса, завыл бродячий пес. Наверное, чувствовал, что здесь, поблизости, происходит нечто, что чем бы оно ни было, но его присутствия требует. Хотя бы вот такого, для начала.

– Нет, – сказал Василий. – Нет таких вариантов.

– А ты подумай. Тут бык, там бык. Пристрелили, закопали. Его же никто идентифицировать не будет.

Василий подошел к Мэрилин вплотную:

– Маша, у тебя что, с головой усталость случилась? Ты же знаешь, откуда команда идет. Даже не от твоего отца. Ведь они, если надо, кого угодно закопают. И идентифицировать не будут. Я не знаю, что у тебя вышло с быком, с отцом, с кем там еще, но за убитую собаку – твоего Лорда, такого быка могли бы только наградить. Медалью «За спасение населения», к примеру. Нет, на бойню его отправила не ты, можешь совесть не трогать. Твоими руками – да. Но не твоими причинами. У тебя же глаза настоящие? Ты же видишь, что происходит! А происходит что-то не то. Ну, ответь, ответь же что-нибудь! Видишь – молчишь. Папироску куришь. Если бы ты знала, что это за бык и откуда, ты бы ее не так спокойно курила, а, может быть, другую уже взяла. Да он умнее всего управления триумвирата! – неожиданно приглушенным шепотом проговорил Василий. – Ты знаешь, что такое Бодхисаттва? Ты знаешь, кто такой Шакьямуни? Но это ладно. Эту агентурную сеть тебе и не нужно знать.

Василий огляделся по сторонам и еще ближе придвинулся к Мэрилин, пахнув дорогим одеколоном:

– Маша, ты каким-то образом связана с этим быком. Я не знаю, что там такое, может, зависают данные зонда экзистенции, но он знает тебя. И аппаратура показывает, что очень давно знает!.. – Василий смотрел на Мерилин наивно вопрошающими глазами. Маша вытащила еще одну папиросу, как предсказывал Василий. Щелкнула, прикурила, затянулась, выдохнула, посмотрела спецагенту в лицо. Глаза ее ничего не выражали.

– Майтрея? – спросила она. Вася опешил.

– Так ты в курсе Майтреи? – спросил он. Отошел в сторону. Походил возле кустов, вырвал пару веток и махнул на комаров. Подошел к джипу и стал протирать ветровое стекло какой-то тряпкой. Потом зеркало. Выкинул тряпку, подошел к Мэрилин.

– Так ты и в самом деле знаешь его давно?.. – пораженно переспросил он. Мэрилин знала Черного Принца столько же времени, сколько и все остальные на ферме. Но все эти непонятные загрузки в голову заставили ее (учитывая имя быка и страну, откуда он прибыл) почитать кое-что о буддизме как религии и культуре. И совсем это было не смешно.

– А имеет какое-либо значение, знаю я его или не знаю? Вася, скажи, что ты темнишь? Не тяни, Вася! – теперь она уставилась на него и в упор выжидательно затянулась папиросой.

– Он предвестник Майтреи. Или посланник. Это все, что я слышал. Может, это шифровка какая, или кодированная информация. Может, его геном использован в какой-то структуре в качестве основы. Много есть вариантов, но я только знаю, что он связан с Майтреей каким-то образом, и был отдан приказ о ликвидации, и немедленно. Попал он к нам, в общем-то, совершенно случайно, и никто не хочет проблем. А они могут быть. Не знаю, какой синдикат возглавляет Майтрея, но контакта с ним не хотят. Может быть, этот бык – черная метка. А кто ее вручил, так и не могут разобраться. Какая-то информация, совсем конкретная, появилась у триумвирата ну вот-вот, пару часов назад. Вернуть быка уже нельзя. Теперь он как замедленная коммуникативная бомба, может изменить ситуацию в любую сторону – сам. И рады бы продать, да никто не купит, тем более по документам, сама знаешь, что с ним произошло…

Василий говорил Мэрилин очень странные, и, похоже, очень секретные вещи. Она Васю недооценила. Профи, профи… Да. Очень, правда, похож на двойника, или даже тройника, но это – водой по вилам, а так – совсем не ожидаемая осведомленность стрелковых душ мечтательного парня. Но все теперь не так просто. Майтрея – это грядущий Будда. Так сказать, ожидаемое верховное главнокомандование просветления адептов буддизма. Ожидаемое…

Она-то знала, что это не код и не директор синдиката. И на себе испытала воздействие этого неведомого представителя в обличье быка. А себе Мэрилин верила твердо. Ее аналитический ум был нетормозим. Как оно все так могло повернуться? Но если Вася, – а теперь ясно, не просто Вася, – так с ней откровенен, то из этого можно сделать некоторые выводы. Не весьма, не весьма перспективные. В плане позитива. А вот в плане негатива – это да, в этом плане перспектива просматривается во всей своей значительности. Вася, Вася… И откуда это все ты так подробно знаешь? И какую связь использовать ты можешь? Очень, очень странновато. А ведь после быка вторым номером могу пойти и я. Не ис-клю-че-но. Н-да.

Тоненькое колечко дыма взлетело и поплыло в сторону Луны, источая ароматы далекой Мексики, пейота, опунций и горных трав. Василий с невинным видом глядел на нее.

– Ты знаешь, – сказал он. – Я на твоей стороне, я с тобой. А вот пришла команда: убрать! Может, это и правда игра случая, но страховка за него составила такую сумму, что даже по оперативке не прошла. Не прошла! Есть предел засветки. Я – и не знаю сумму страховки! А обычно такие вещи я знаю… – шофер коснулся ее плеча. – Выбрось ты из головы то, что мешает жить!

Мэрилин выбросила из головы иллюзии, закрыла на ключ свой «А-160» и перешла в джип Василия. Было около часа ночи. Луна медленно ползла дальше по орбите. Мэрилин подумала о своей (куда теперь ведущей?) орбите.

Черный Принц – предвестник Майтреи? А кто это сказал? Феликс? Феликс или его люди, это точно. Неужели отец доверился Феликсу?.. Ведь так оберегал это животное, так гордился, что сумели увести его от конкурентов. Коммуникативная бомба? Вася рехнулся от своего самообучения по ночам. Но отец ей сказал то, что сказал. Причина другая, а вот следствие идентичное.

Феликс! Все это крутит директор параллельного управления. Ему его единственный процент жить не дает и не даст, и другим не позволит, по мере возможности. Среди ночи гоняться за парнокопытным с автоматом в руках! Это в стиле только бритого параллельного управления. Она повернулась к Василию:

– Давай, что там у тебя есть.

– Цель у реки стоит, вон под тем большим камнем. Это триста пятьдесят два метра. Ты здесь, – напомнил Василий, – только по приказу твоего отца. Но твой отец не директор совета, а только его член, и поэтому все, что ты, может быть, захочешь узнать, я тебе сообщить не смогу.

Василий честен, однако. И сдал себя. Он дает информацию самому директору совета параллельного управления триумвирата. Этому бандюге. Значит, она правильно рассуждала. Нельзя брать на работу людей с честными глазами. И безгрешных. Жизнь не такая, и это – неправда. Честный человек – злой и с проблемами. От диссонанса двух миров. А вот кто диссонанса не чувствует, тот на вид и честен, и приятен, и не хмур. А не чувствует его тот, кто не знает о существовании разницы. Какая может быть разница, когда вся душа размазана по экстерьеру, а интерьера нет вообще: все ушло на фронт за бравыми нашивками?.. Что спрашивать, если пути у них разошлись на сто восемьдесят градусов по Майтрее.

Она все же оценила такт Василия и его ненапористость в таком серьезном деле. Хотя ему бы можно сделать и скидку. Он ее за дурочку считает, скорее всего. Да, да, сильно похоже. И вообще, люди не склонны менять свои реноме, все происходит в режиме психомоторной автоматики. И рад бы дубиной огреть, а ручки тянуться поприветствовать. И наоборот.

– Если к рассвету солнца Будда не будет мертв, – продолжил безгрешный Василий, – пойдет радиосигнал, 11 гигагерц, о его местонахождении. Передатчик вмонтирован ему в рог, работает от солнечного света. Мэрилин, что тебе надо?.. – Василий глянул на бледную блондинку, но осекся. Ее глаза своим сиянием заглушили все. И отца, и деньги, и характер, и даже (Василий задергался, стал что-то искать, скомкал какую-то бумажку, дернул веревочку одноразового чая) самого Василия. Вася опомнился, тряхнул головой и быстро стал говорить дальше:

– Но если бык будет мертв – сигнал не пойдет. Пойдет сообщение другого содержания, и мы его должны, Маша, обеспечить, – он честно посмотрел и поправился:

– Вернее… не мы, а вы. Есть указание мне цель не трогать, а только проконтролировать. А просто так, Маша, я стрелять не буду. Хоть и люблю. Не знаю, что там они увязали с чем, но эту цель должна поразить лично ты – ты же умеешь, я слышал, – он понизил голос:

– …И оборвать связь с Майтреей.

В лесу опять вдумчиво завыл бродячий пес, но уже не один, а с братом. И так они попали в частоты, что выдавали чисто малую терцию, минорную такую. И снова завыли – и опять чисто минор, минор: печально, жутковато, а им, братьям-бродягам, никакого дискомфорта. Даже более того – сплошной комфорт в это время суток, в это время года, в этом уютном райончике возле бойни, и в этой, кое-кому многообещающей, ситуации.

– Бык стоит у реки, вон у того камня. Это триста пятьдесят два метра. Вдоль реки весь берег в камнях, валунах, короче говоря, – вслепую непроходим. Но ты, – он посмотрел на Машу честными глазами, – пройдешь. Подойдешь к нему, – завершил инструктаж специалист Василий, – и сделаешь выстрел.

Мэрилин смотрела на него стальными глазами. С заднего сидения в джипе шофер достал винтовку с коротким, толстым глушителем и магазин с патронами. Винтовка была с лазером наведения на цель, оптикой ночного видения, системой подавления прицельных систем противника, самоликвидацией и точечной выдачей координат на спутник в случае поражения стрелка.

– АК-11,45. Ты, наверное, в курсе, но ему не будет тяжело, вернее, он мучиться не будет. Гидроудар от такой системы валит без сознания хорошего слона. Пули – молибденовые, с ртутным наполнителем. Каждая третья – кумулятивного действия с наконечником из обедненного урана. Не знаю, зачем переслали такое дорогое, я бы сказал – неадекватное средство поражения. Непрост, видать, Майтрея. И его люди. Такой автомат используется в совершенно особых случаях. Одни ртутные пули чего стоят. Да это не пули, а летающие секиры. Запрещены к использованию международной конвенцией. Они, кстати, частичного самонаведения. Ну, а кумулятивные, с урановым покрытием, лучше не используй. Неэстетичное зрелище останется от представителя Майтреи…

– Вася, я не хочу, чтобы Будду убили, – печально повторила Мэрилин. Василий нажал кнопку на панели джипа. Панель отъехала в сторону, высветился экран. Спецагент сделал необходимый набор на клавиатуре. Связь осуществлялась через базу из периметра, но кодированный сигнал шел прямо в джип. Василий ответил оператору, дал данные, набрал код, и на экране появилось изображение со спутника. Речка, мост, в углу – здание бойни. Василий повернул умножитель изображения, и в центре экрана стал виден их джип. Перед джипом – река, на берегу большой валун, а возле него темная фигура. Изображение было высокого качества и цветное, а не инфракрасное, как обычно ночью. Река была по-ночному тихой, но голубой и по-весеннему свежей. Кусты и деревья не шевелились, но были натурально зеленые, даже кое-где пурпуром виднелись цветы. Это было бы похоже на видеозапись, если бы не реальность времени. Василий пару раз открыл и закрыл дверь машины. На экране это было видно.

– Новая система, – пояснил Василий. – Интеллектуальная обработка перцепционного сигнала. В НАТО нет даже аналога. Абсолютно стопроцентная разработка триумвирата, – он улыбался, глядя на экран. Вася любил хорошую технику.

– Все, что ты сейчас видишь, это не раскрашенные картинки. Это – действительность. Прицелы ночного видения, да и вообще ночь, можно сказать, уходят в прошлое. Не верится? Поверится, – спецагент добавил увеличения изображению, и на весь экран стал виден бык. Будда стоял под прицелом спутника, и тяжелые боеголовки ракет сверхточного наведения были в состоянии полной боевой готовности.

– Вот он, красавец. Можешь получше его рассмотреть. Стоит себе и как будто ждет кого. Может, спит. Но вряд ли. Скорее думает. Он же умный. А вот что он думает? Зверюга-то здоровенная! Прямо носорог, а не бык. Или даже мамонт. И хитрющий, наверное, если на Майтрею работает. На кого-то работает, а сам – бык. Вот это прикрытие! – Василий завороженно глядел на экран монитора.

Мэрилин обдумывала ситуацию, пропуская болтовню спецагента мимо ушей. Но кроме тупиковых ходов, ничего не прорисовывалось. Стрелять в Будду она, конечно, не будет, но как среагирует Василий? Стрелять в Василия – тоже нереально. Просто уехать или, яснее говоря, убежать, – возможности нет. Агент все равно убьет Черного Принца, а у нее еще и будут проблемы. Уговорить Василия не получиться. Купить? Нет, побоится директора совета. Не возьмет никаких денег, падлюка. И не пьет же, канатоходец! Себя бережет, наверное. Для будущей карьеры спецагента. Не век же водителем быть, особенно такому красавцу.

Мэрилин провела рукой по шершавой поверхности винтовки. Она вводила себя в соответствующее состояние. Неожиданно все это, неожиданно. Здесь, дома, на даче, можно сказать, и – такие события. Во Франции было легче.

Картинка на мониторе вдруг стала искажаться, бледнеть и исчезла, оставив экран наедине с фоновым голубым освещением. Появилась надпись «Недостаточная амплитуда сигнала». Василий торопливо пробежал пальцами по клавиатуре. Надпись продолжала гореть.

– Вот черт, метеоритный дождь, что ли? Ионизированное облако. Минут на двадцать зависли, не меньше. Надо же, именно сейчас…

– А я как раз и пройдусь, посмотрю, что там к чему, – Мэрилин взяла винтовку и открыла двери джипа. Василий смотрел на нее с беспокойным подозрением:

– Может, связи подождешь? Надо, чтобы контроль был и прикрытие!

– Вася, какое прикрытие? От быка? Ты вот и есть прикрытие, давай прикрывай.

– Нет-нет-нет! Мне надо быть все время на связи. В любой момент могут запросить данные. И вообще, ты, наверное, не спеши пока, не ходи, посиди тут в машине. Бык не сбежит, оно же видно, что он какой-то сонный.

– Будда сонный? Да ты его просто не знаешь. Он тебя дурит, а ты и веришь. А если сбежит? А может, уже сбежал? Может, это он ионизированное облако навел, а его самого уже и след простыл.

Василий резко подпрыгнул, стукнулся головой о люк, схватил на заднем сиденье бинокль и быстро приставил к глазам. Стал крутить ручку настройки.

– Да нет, стоит. Плохо видно, правда, кусты мешают, но вон он, на месте… – агент продолжал беспокойно глядеть в бинокль.

– Или вроде шевельнулся? Непонятно, – Вася нервно забарабанил пальцами по рулю. Ему не нравились неожиданные ситуации. От них он нервничал и переживал. Вася любил порядок и предсказуемость, а эти все переменные данные ничего хорошего не приносят, одни проблемы. Вот что сейчас делать? Связи нет, а если что выйдет не так, кто будет крайним? Не дочка же шефа! Конечно, он, Василий Корниенко, проглядевший, недосмотревший, упустивший и не исполнивший. Пойти, что ли, самому пристрелить эту проблему?..

Да нет, сдаст дочка. А директор совета дал очень ясное указание: уничтожить посредника Майтреи должна Мэрилин. Ее отец, правда, так не говорил. Он говорил наоборот. Но директор параллельного управления – это не ее отец. Если директор сказал, то для Василия это последняя инстанция. Ему, правда, легко сказать. А если она не послушается? Если с быком убежит или еще что сделает? Как он может помешать? И потом, вдруг директор от приказа откажется?.. Ее отец его просто сотрет в порошок. И все. Нет и не было никакого Корниенко, спортсмена-перворазрядника. Корниенко? Да первый раз слышим! Вася поежился.

– Маша, ну ты давай, аккуратненько пройди, тут же совсем рядом, и метров со ста дай отработку. Ему одной пули хватит, куда бы она ни попала, – ну, только не в хвост, конечно. И кончим эту проблему, а то у меня уже почти голова заболела от недоделанных дел, – Вася в который раз пробежал пальцами по клавиатуре. Связи не было. Майтрея-Мария. Вот здесь какая-то связь даже на слух заметна. Во влип! Бред сивой кобылятины! Решай теперь глобальные вопросы в масштабе сельской местности. Легко им из своих Швейцарий и Ватиканов указания давать: «пойди – стрельни». А если осечка? Его целый день пытались убить – и даже на расстояние видимости не подошли. Кучу коров перестреляли, вот и весь толк от спецоперации. Да коровы за него, похоже, готовы под пули кидаться. И эта баба еще… Сказали, что снайперша, а там кто его знает, куда она прицелится. Вроде так себе, дочка на подхвате у папы. Ан нет, снайперша! В Европе знают. Во дела!

Мэрилин шагнула в темноту. АК-11,45 была легкой пластиковой винтовкой-автоматом. Большой калибр компенсировался малым весом. Маша первым делом вытащила из приклада блок спутникового наведения и выбросила в кусты. Отошла шагов на десять. Оглянулась на машину. Обнаружить черный джип в темной ночи с озабоченным Василием внутри было почти невозможно. Даже при Луне. Что же делать? Может, дать пару выстрелов мимо, спугнуть, и пусть идет? А если не уйдет? Да Вася тогда от страха его гранатами забросает.

Она подняла винтовку и глянула в окно прицела. Вот, стоит. И почему его должна застрелить я? Не фантазия же это самого Василия на вольную тему? Кому это нужно? Не отцу же… И не звонит – а к нему не дозвонишься. Маша неторопливо прошла еще несколько шагов, подошла к краю шоссе и спустилась ниже, на спуск к реке. Снова оглянулась. Джипа видно не было. Майтрея, кто он? Если все о нем говорят, то он должен быть в действительности. Бык – связной Майтреи? Интересная идея. Майтрея, должно быть, великая личность, если его столько людей ждут. А я? Я какое отношение к нему имею? Не буддистка, ничего об этом не знаю, в карму не верю. А в кого же я верю? В себя, в папу, в кота Барсика, в маму? Да, в них я верю. Сансара, нирвана… неужели все это правда? Как отличить действительность от мероприятия? Как можно верить кому-либо, кроме себя, когда речь идет о твоей душе?.. Ведь если серьезно подумать о таких вещах, то вся жизнь покажется полнейшей бессмыслицей. А, может быть, так оно и есть? А если так оно и есть, то какой смысл об этом думать?

Мэрилин, шурша, лезла сквозь кустарник – хорошо, что кроссовки надела. Снова вышла на ровное место. Луна висела над рекой и все освещала бледным ночным сиянием. Застрелить быка! Она что, ненормальная? В конце концов, ей никто ничего настолько конкретно не говорил, а Василий – он и есть Василий. Хоть и с амбициями. И, кажется, немного не в себе. Вроде все соображает, а как зомби. Или это все непьющие такие?

Василий, потеряв из вида в бинокле Мэрилин, смотрел в темноту лобового стекла. Посидел, понажимал на «энтер». Связи нет. Протянул руку назад и вынул магазин с патронами. Щелчком вытащил один патрон и ласково провел пальцем по молибденовой поверхности пули. Тяжелый наконечник, наполненный ртутью, манил неведомой страстью. Вася любил пули. Он любил их беспрекословность, их подчинение, их красивые аэродинамические формы, он любил их как особей женского пола. В сторону орудийного снаряда он бы и головы не повернул. А вот пули, особенно такие крупнокалиберные и с таким потенциалом разрушения – это была его страсть. Чистая любовь без просьб о взаимности. И когда случалось им вылетать из ствола его оружия, он чувствовал, что летит вместе с ними и вместе с ними превращается в поражающее облако огня, металла и разрушения.

Мэрилин вскинула винтовку и поймала фигуру Черного Принца. До него было метров сто, и он так же спокойно, как и прежде, стоял под скалой и не двигался с места. Она ясно видела очертания его мощных рогов. Постояла, поглядела. Патрона в патроннике не было. И, развернувшись, полезла сквозь кусты обратно на дорогу.

Василий открыл ей дверь автомобиля. Она кинула винтовку на заднее сидение, и устало откинулась на переднем, не глядя на водителя. Маша была бледнее обычного, и ее слегка трясло от волнения. Василий, недоверчиво поглядев, похлопал ее по плечу:

– Успокойся, ну чего ты вернулась? А выстрел, твой выстрел где?.. Ты же профессионал, Маша, ты же знаешь, что так не делают, ну… редко очень делают. Успокойся и вспомни, что иногда приходится работать. Да, иногда необходимо работать. Ты же нечасто работаешь, а сегодня – надо. Всего работы-то – одна минута. Можно даже и отсюда, но надо, чтобы надежно и сразу. И папа твой что-то вроде этого говорил. Они все вот там сидят – и ждут. Спутник заработает – они спросят: ну, как там наша цель? Цель-то ведь их, а не наша. Целятся они, а мы только медиаторы-посредники, биологические удлинители. И что же мы им хорошего скажем про цель? Что она спит под кустом? А мы тогда что тут делаем?

Вася снова сделал набор на компьютере, и связь вдруг восстановилась. Периметр был включен в спутниковую сеть, но аппарат с перцепционным устройством ушел дальше по орбите, и возможности визуального контроля не было. А на большее у Васи доступ отсутствовал: это был один канал, через который он и общался с высшим руководством. Ради его постоянных донесений Вася и был допущен в сеть. Все остальные каналы связи использовал его непосредственный начальник, директор бойни. И если Василий и знал что секретное – только подслушав у шефа. Но он очень сильно работал на перспективу. Старался и лез с невинным видом в каждую дыру, ненавязчиво, как бы мимоходом. Он мог сейчас подключиться для разговора, но что хорошего он мог сказать? Он бесился от идеи поручить такую работу такому исполнителю. Они там что, вообще уже рехнулись? Или занимаются воспитанием родственников, а ему быть крайним, если что? Какая она снайперша – вон, сидит и дрожит. Вася осторожно поинтересовался:

– Маша, а если я за тебя пробегусь и стрельну, ты меня не сдашь?

– Сдам.

– Ну, спасибо… – Василий хмуро понажимал пальчиком на селектор каналов связи. Совсем ему не нравилась тупость ситуации и своя, спецагента, роль в ней.

– Когда пойдешь стрелять?

– Слушай, Вася, – Мэрилин положила ему руку на колено. – А что ты будешь делать вечером, то есть, ну, после работы? Этой работы. А?

Василий напрягся. Никакие отношения с дочкой Бизона в его планы не входили. Он был не дурак. Холодно спросил:

– Так, когда стрелять будем?

– Я слышала про твою коллекцию пуль. Показал бы мне – что одному-то глядеть. Я пули люблю. Даже в коробке.

Василий ошарашено смотрел на дочь шефа. До него не совсем доходило то, о чем она говорила. Про свою любовь к пулям он не догадывался и сам, и эти слова как будто стали нажимать в нем какие-то кнопки, а он непонятым образом начал терять управление – и крениться влево или вправо, назад или, может, вперед.

– Ну, что ты молчишь? Пули жалко стало?

Вася молчал, уставившись в одну точку. Потом буркнул:

– Сбегаю в туалет… – и выскочил из машины.

Мэрилин быстро наклонилась к компьютеру и просмотрела возможности Василия работать через базу периметра. Пароль выхода на нужные серверы она знала. Подключившись к функциональному селектору базы, она ограничила приоритет доступа из джипа в сеть связи. Затем, вынув из кармана маленькую круглую коробочку, кинула ее вниз, под заднее сидение. И стала глядеть в окно, на реку, серебрившуюся светом луны. Василия все не было. Наконец он появился, обошел капот и залез в кабину. Хмуро взял бинокль и стал смотреть в сторону скалы.

– Ну, как бычок? – Маша вытащила папиросу и крутила ее пальцами туда-сюда. – Не сбежал?

Она дунула в мундштук. Василий обернулся и стал смотреть на нее. Честности в его глазах поубавилось.

– Нормально бычок! Тебя дожидается.

Мэрилин опустила боковое стекло, выглянула наружу и прислушалась. Где-то, уже совсем рядом, в кустах, шуршали мохнатыми лапами братья псы. Их можно было узнать по голодному урчанию. Ну, не волки же здесь лазят! Это они и есть, певуны малой терции. Но сейчас – молчат. Возятся, чего-то ищут или ждут, и не поют. А спели бы! Но – не поют. Ну, у каждого свое на уме: петь или заткнуться.

– Вася, тебе не надоело? Три часа ночи! Давай домой и баюшки, вон и бык уже давно спит. И… ты уверен насчет приказа? Знаешь ведь, каких денег стоит этот бык. Зарплаты не хватит. Вдруг переиграют? Кто виноват? Корниенко! Кто убытки принес? Корниенко! А я что, я ничего. Я предупреждала!

Но номер не прошел. Василий команды усваивал, как положено, иначе не ходил бы в адъютантах. Знал, что он просто исполнительный специальный агент и думать – не его прерогатива, хоть порою так хочется! Это главнейшее свойство служивых, – всегда думать, что нельзя думать, – Василий усвоил твердо.

– Так, мне все надоело! Ты отказываешься стрелять? Так и пишем: «она отказывается стрелять». Точка. А дальше что? Дальше я вызываю оперативного дежурного, соединяюсь со своим руководством и сообщаю: исполнитель отказался стрелять, прошу дальнейших указаний. Требую поручить ликвидацию цели мне, Василию Корниенко. Исполнение приказа гарантирую. Сейчас посмотришь, как у меня пули летают!

Он сделал набор на компьютере и включился в линию связи. Маша отбила вызов, нажав на клавишу компьютера.

– Ладно, нервный какой попался. Пошутить нельзя. Шутка продлевает здоровый образ жизни.

Она взяла на заднем сиденье автоматическую винтовку и положила на колени.

– Сейчас на мои пули посмотришь, агент Попадайло.

Отстегнула магазин. Пересчитала патроны – 28 штук. Кумулятивные заряды отложила отдельно. Заполнила магазин. Кумулятивные поставила в конце. Один из них в начале. Долго глядела в глушитель. Стучала по нему, прислушивалась. Двадцать девятый патрон загнала в патронник. Пристегнула магазин. Поставила на предохранитель.

– Там что, стадо подошло? – усмехнулся специалист по вооружениям.

Мэрилин вытащила из коробки тридцатый патрон и, взяв его за донышко гильзы двумя пальцами, подняла перед собой и стала пристально рассматривать сверкающую поверхность пули. Она женским чутьем прочувствовала природу Васиной чувствительности к объектам подобного рода. Н-ну, садомазовинегрет, как твое здоровье?

– Включи свет сильней, Василий, – шепотом попросила она. Тот беспокойно заерзал на сидении:

– Какой свет, зачем? Цель перепугаешь.

– Я должна оценить качество боеприпасов. Ты можешь мне гарантировать качество боеприпасов? – повернувшись, она уставилась на него серо-зелеными глазищами на бледном лице в обрамлении густых камышей-ресниц. И Василий неожиданно завис и снова начал самоликвидироваться в этом взгляде. Он включил свет и уставился на патрон и пулю калибра 11,45 мм, который Мэрилин держала, крутя, перед его носом.

– Ну, как качество? Это гарантированные пули? А срок гарантии еще не истек? А послегарантийное обслуживание предусмотрено? – Василий заворожено смотрел на сверкающую поверхность. Мэрилин шептала:

– А Вы лично посоветовали бы мне воспользоваться этими пулями? Ваше личное впечатление не затруднит Вам объективную оценку баллистических экспертиз? А Вы хотели бы со мной слетать на экспертизу?

И тут Василий упал в обморок. Он просто любил пули. И деньги. А через них – только смерть, как сублимацию любви. Да-а! Мэрилин в глазах не откажешь. Сложен путь программирования автомата подобия Калашникова!

Маша внимательно посмотрела на латентного извращенца в обмороке, взяла винтовку и вышла из машины. В ночной тиши комары гудели, как микробоевые вертолеты. Она огляделась по сторонам, не соображая, что делать. Может, сесть в машину – и домой, на ферму? А дальше? Что дальше? А вот что. Она осторожно стала спускаться к реке и опять принялась продираться сквозь кустарник. Вдали показался высокий камень, возле которого стоял Будда. Или уже не стоит? Она снова вскинула винтовку и заглянула в прицел. Да нет, стоит. Закинула автомат за спину и двинулась в сторону быка. Полезла по гранитным глыбам, на ощупь ставя ногу в темень. Луна что-то слабоватая. Ни черта не видать. Бац – упала. Снова полезла через большую глыбу на более-менее ровное место. Снова кусты. Колючий можжевельник. Хорошо, что джинсы, а не юбка. Зацепилась кофтой, потянула нитку – вышла к скале. Рядом серебрилась река.

Василий открыл глаза. На дисплее мигал сигнал вызова. Агент тряхнул головой, приходя в себя. Что это было? Где Мэрилин? Холодный страх проник в душу. Он не мог провалить операцию! Он не может ставить под сомнение свою карьеру. Но почему он не помнит, как заснул? Спутниковая связь продолжала выдавать сигнал вызова. Василий включился в сеть. На линии был директор параллельного управления триумвирата.

– Корниенко! Ты что там, спишь? Так, быстро давай ситуацию.

Василий сглотнул и осторожно ответил:

– Цель обнаружена, проводим осмотр местности.

– Какой осмотр? Ты конкретно отвечай: быка пристрелили?

– Товарищ директор, бык на месте, уйти не может, оператор пошла на сближение, я провожу прикрытие.

– Что-то вы там долго друг-друга прикрываете. Так, Корниенко, тридцать минут, ты понял? Тридцать, а не пять. И ты мне докладываешь. Уничтожение цели запишешь в файл.

– Спутник не работает. Картинки нет.

– Как нет картинки?

– Ушел по орбите, нет видеоконтроля.

– Уже пришел. Другой. Запиши входной пароль «ABRAKADABRA 666».

– Записал.

– Включись и запиши все в файл.

– Есть!

– Проконтролируй дочку Николая. Чтобы фокусов не было. Она должна выстрелить, а ты должен записать максимально крупным планом.

– Есть!

– Смотри, чтобы она тебе голову не заморочила. Та еще баба! Молодая, а уже ведьма, или как их там сейчас зовут. Ну, ведьма не ведьма, а быка должна пристрелить. Проконтролируй.

– Есть!

– И через тридцать минут мне позвонишь. Раньше не надо. Раньше, если надо, я сам позвоню. Ты быстрей делай запись, тут проблемы. Ты же не хочешь, чтобы они и у нас были? И я так думаю. Если вдруг позвонит Николай, – он не должен, но вдруг, – то оборви связь. Причину придумай, а тогда уж срочно свяжись со мной.

– Есть!

– Давай! – запищал сигнал отбоя. Василий вытер пот со лба: «О, господи! Пронесло!» Он быстро ввел «ABRAKADABRA 666». Оператор запросил координаты. Василий дал точные данные, и через пару секунд на мониторе появилась картинка района. Быстро дав увеличение, агент поймал скалу и с облегчением увидел темнеющую фигуру Будды. Добавил увеличения еще, и бык стал виден на весь экран. Он не шевельнулся, сколько Василий не глядел. «Может, сдох?» – с надеждой подумал Вася. Еще недавно он быка не боялся. А вот сейчас – боялся. Странным страхом, который вроде и беспричинный, а все поры души заполнил. Чувствовал Василий в быке свою противоположность. И это пугало его, кривило и тошнило. И колотило непонятной и непредсказуемой дрожью. А у него обычно все было понятно и предсказано. Во влип!

Мэрилин подошла к скале. Быка не было. Она внимательно изучила большой серый камень, искрящийся при свете луны кварцевыми вкраплениями и обвитый диким виноградом. Быка не было. Так! Так-так! Может, его и не было вообще? Удивляться нельзя ничему. Наведенная голограмма, например, вот и все дела. А вернись сейчас к машине, посмотри в бинокль – он снова будет стоять. Вот это хохма!

Сильный толчок в спину заставил ее обернуться. Бык стоял перед ней, темнея мохнатой громадой и блестя в лунном свете черными глазами. Маша опешила. В кармане запищал мобильный телефон. Заворожено глядя на Будду, она машинально вытащила трубку:

– Да.

На линии был отец.

– Так, понятно: он жив. Слушай меня внимательно. Ты должна срочно уехать, и как можно быстрей. Вылетай в Монте-Карло и остановись, сама знаешь где. Жди меня там.

– Папа, тут очень непонятные вещи происходят.

– Я знаю. Они еще более непонятные, чем ты думаешь. Все брось, прошу тебя, и любым способом уходи оттуда. Быка не трогай… – неожиданно пошла помеха и связь оборвалась. Мэрилин смотрела на Будду. Его глаза внимательно осматривали ее, но она не испытывала никакого волнения. Вот так, ночью, у реки, среди камней, в кустах, стоять нос к носу с такой громадиной – бррр! А страха нет!

Все же оробев, Маша сказала:

– Они хотят тебя убить… – Бык молчал. – Они хотят тебя убить, и заставляют меня это сделать! – она неожиданно увидела, что на шее у быка, зацепившись за гриву, сидит крыса и тоже блестит глазками-пуговками. Странно… Крыса. А Мэрилин не испытывала ничего, кроме успокоения. Звезды горели ярким пламенем, но еле-еле видимая заря уже пробивалась за бледностью горизонта.

Первые лучи солнца, попадя на фотоэлемент, вкрученный в рог быка, включают радиоэлектронный маяк наводки, и излучение сверхвысокой частоты сделает его видимым для сканирующего радара боевого спутника. Это перестраховка, которую должны были обеспечить ракеты сверхточного наведения. Естественно, про ракеты Маша не знала. Применение таких ракет в этом районе земной поверхности, на территории суверенного государства, делало весьма проблематичными все возможные последствия операции «Мертвый бык».

Вся эта стрельба с препятствиями была вовсе не экспромт избалованной дочки волнительного папы. Психотронная пушка – сверхузконаправленная антенна со спутника, летящего по минимально низкой орбите, – избирательно воздействовала на Мерилин в моменты, когда та видела свое изображение в зеркале. А таких моментов было достаточно. Психотронный генератор экзистенциальной корректировки изменял психологическую доминанту поведения человека на ближайшие 8–10 часов. Пушка, правда, не всегда попадала в фазу с резонансной частотой зеркала, но это неизбежные издержки техники. Воздействовать на Мэрилин пытались еще, но данные больше не снимались, почему – причина была неясна. Триумвират, где работал ее отец, не мог иметь к этим воздействиям на психику Мэрилин никакого отношения. Такие пушки недавно появились и у них, но пока их еще не использовали. Воздействие психотронной составляющей требует очень тщательного расчета последствий. Ведь официально все эти вещи не существовали в природе.

Машу подвергла воздействиям третья сила, на которую работал общительный Корниенко; он же продал информацию и о Черном Двуроге. Если бы об этом узнал директор совета параллельного управления триумвирата, Корниенко умер бы в этот же день. Но за деньги Вася был готов рисковать даже подобным способом: любовь слепа.

Триумвират избавлялся от быка, как от опасного балласта. Третья сила пыталась его уничтожить по принципиальным соображениям. В этом состояла разница творческих подходов. И третья сила терпеливо ждала, когда закончится успехом возня триумвирата с ликвидацией Двурога.

…Василий внимательно следил за Мэрилин, продирающейся сквозь кустарник с автоматической винтовкой за спиной. Неужели сейчас пристрелит? И как это он заснул и не заметил? Вася помнил, как она проверяла патроны и винтовку. Ага, пошла стрелять. Снайперша! Да уже давно можно было бабахнуть метров с двухсот, а не рвать кофту в колючках. Запищал вызов космической связи. Василий напрягся. Кто? Опять директор? Прошло пять минут! Он включил линию, дал свой позывной.

– Очень рады вас приветствовать, наш друг, – Василий окаменел, но взял себя в руки и бодро ответил: – Я… вас тоже рад слышать!

– Мы ждем завершения операции вашего начальства. И хотим помочь ускорить события. На ваш счет перечислено семьдесят пять тысяч евро, – Вася не верил своим ушам. – Еще столько же будет перечислено в случае завершения операции до рассвета. Ждите связи. Всего хорошего! – сигнал ушел. Василий откинулся на сидении и переваривал только что услышанное. 75000 евро уже его?!! По телу расплылась счастливая расслабленность. Деньги! Деньги!!! Да-а, одно это слово можно писать подряд многокилометровыми страницами. И даже эти многие километры не выразят мыслей Василия. Мысли эти изощренно вращались мозаикой, но доминантой этой мозаики, главнейшей детерминантой вообразительного процесса агента Василия были все-таки длинные-длинные километры, исписанные одним коротким словом: Денюжки!!!

Однако надо забрать и вторую половину. Он внутренне подобрался и уставился в монитор. Так, снайперша сквозь колючки пролезла и уже возле цели. Да нет, она уже ее обошла! Или… что это такое, непонятно. Ничего толком не видно, хоть и в цвете. Она что, стоит прямо напротив него? А выстрел? Василий схватил бинокль, поглядел и бросил; снова прильнул к монитору. Быстро сделал набор и включил видеозапись в память компьютера. Должна же выстрелить! Да нет, чего-то стоит. Дороговатый простой получается! В 75000! Настроение стало падать. Время шло. Агент Василий протянул руку назад и вытащил короткоствольный АК-74. Проверенное оружие, хоть и калибр не тот. Потянул следом пояс с магазинами. Один вставил в автомат. Автомат пристроил на коленях, на пояс прицепил четыре гранаты и посмотрел на часы. Начинал неторопливо разгораться рассвет.

Мэрилин не была бы Мэрилин, если бы Вася, пусть даже спецагент, мог водить ее за нос, как дурочку Машу. А ведь хочет, хочет! Поэтому черная коробочка висела у нее на груди и воспроизводила все, что происходило в джипе. Подслушивающий «жучок», который она кинула под заднее сидение, передавал сигнал. Этот «спец» даже не просканировал джип на всякий случай! А еще водит разговоры с такими серьезными людьми! Однако, он и в самом деле не просто Вася. Чутье не подвело: он тройник. Работает одновременно на три различные структуры. Феномен, однако! Так стараться – надо очень много сил и нервов. Он и старается. Семьдесят пять тысяч евро! Вот только кто это был? Не те ли, верные «друзья» товарища Майтреи? Похоже, что они. До рассвета?

Она посмотрела на горизонт, чувствуя теплую силу, исходящую от Будды, и неожиданно осознала, что понимает его. И он ей вполне доступно сообщал: Мэрилин, уходи отсюда, и побыстрей. Делай то, что тебе сказал отец.

Глупые люди не знают, что смерть их советов не слушает.

И Никто Никого Никогда не привел к ней своими стараниями.

Она лишь сама выбирает, и вкусы ее им неведомы.

Смешно наблюдать суетливость движений напористых.

Гордыня большая – рассчитывать быть ей соперником.

Она не потерпит такого к себе отношения… – ну, что-то вроде этого говорил ей Будда. Она все прекрасно понимала, но без слов. Зачем слова? Если и так все понятно… Лишние посредники всегда ни к чему.

Неожиданно Мэрилин услышала странный разговор из джипа. Друг Василий общался по той же закрытой, скремблерной линии с «друзьями» Майтреи. Говорил эмоционально и, похоже, передавал точные координаты местоположения Черного Принца. Она запомнила эти цифры, он их упоминал. Сильно похоже на данные для боевого спутника. Такая же точность широты и долготы. Плюс направление ветра и температура воздуха. Странновато, Вася, странновато… Она быстро взяла в руки процессор, висящий на груди, и включила подавление связи. Приоритет управления был на ее линии. А ну-ка, теперь поговори, любитель побеседовать. А? Чего это ты вдруг замолк? Наверное, убытки считаешь? Или пальчиком ищешь новую линию связи? Не найдешь, Василий, не ищи. Хва болтать! Или очень хочется?

Неожиданно сзади раздался шум, и ослепительный свет панорамы внедорожника осветил берег реки. Джип мчался с ревом сторожевого пса, подпрыгивая на камнях. На всем ходу врезался в колючки, заурчал, застряв в валунах, вырвался и, заваливаясь налево и направо, как корабль в бушующем урагане, стуча днищем о камни, быстро полз по направлению к Мэрилин и Будде.

– В воду! – закричала Мэрилин Черному Принцу. – Зайди в воду! – Бык все понимал. Сделав несколько больших прыжков, он оказался внизу, у самой воды. Мэрилин выхватила из-за спины винтовку, откинула предохранитель и сделала два выстрела, целясь в центр машины. Она ждала чего-либо подобного и действовала не задумываясь. Пули с воем ушли вперед и разворотили весь двигатель. Один из двух патронов был кумулятивного действия, и его урановая насадка создала эффект бетонной стены. Джип кинуло в сторону, он боком застрял между валунами.

Василий выскочил из кабины и побежал от булькающего выливающимся бензином автомобиля. В руках у него был автомат АК-74. Быстро прицелившись (Мэрилин упала в камни), он дал очередь из своего оружия. Пули пронеслись веером и в смертельном танце разлетелись, зацепив, что сумели. «Вася!» – крикнула Маша. – «Это же я, я!» – «Да, это ты, ты, сука!!!» – Василий вставил новый магазин. До него было метров сто. «На, падло!!!» – со скоростью шестьсот выстрелов в минуту его подарки со смещенным центром тяжести отправились в свое танго. Пули выделывали такие па, которых не исполнить никому, но пытались, ох, как пытались отыскать партнёра!

Мэрилин лежала между камней. Будду пули облетели. Бешеный Василий вставлял третий магазин. Сколько не шли его любимые к цели, а все зря! Маша приподнялась, поймала агента в прицел своей винтовки и, не решаясь стрелять, крикнула: «Брось автомат! Брось, пока не поздно!» Агент Вася в ответ передернул дымящийся затвор и снова пустил веер красоток в медных бикини, поющих нестройным хором. Мэрилин охватило ледяное, спокойное зло. Первым же ее выстрелом агенту оторвало руку. В шоке он другой сорвал с пояса гранату. Вторым выстрелом ему оторвало ногу, и он отлетел в заросли колючек. Не понимая и не веря такому вот концу, заплакал: «Ну, почему ты не умерла? Ты, а не я… Я, я…» – он захлебывался. – «А я должен был… получить деньги! За свою… очень нужную работу!.. Этот твой… мамонт… он пули отводил… я видел… Мои пули… так не летают!..»

Н-да, зверь был, а не человек. Особенно в последние минуты. Похоже, что ненависть к Мэрилин, а точнее, страсть к деньгам подавили даже психотехнические способности его как бойца и специалиста высочайшего класса. Выпустить в сторону противника больше ста пуль! В зоне прямой видимости! Контрольных попаданий нет, и вот ответ: без руки и без ноги мертвый специалист В.И. Корниенко.

Без подачи кислорода мозг живет 5–6 минут.

Но в жизни Вася таким кровожадным не был. Жадным – было, было! А кровожадным… Гена убийцы у добродушного Василия не было. У него был ген болезненного накопления материи в формах, им определенных. А это настолько близкие сущности, что часто при сбое тактовой частоты работы головного мозга, всего в несколько герц, они могут на какое-то время поменяться местами. Тогда можно наблюдать, как непрофессионал, даже более того – человек, умом не блещущий, неожиданно выдает гениальное решение и потом сам не может объяснить хода своих мыслей. Этот примитивный способ ментальных перевертышей и был испытан на Василии. Стоило подать со спутника сигнал определенной частоты и амплитуды на корпус джипа, как тот в качестве резонатора усиливал этот сигнал и воздействовал на Василия. Корниенко менял фазировку своих скрытых желаний, неосознанно поднимал их амплитуду до критического уровня, удваивал реактивные доминанты. Все оставшиеся вне задачи психологические возможности агента сильно ослаблялись, и В.И. Корниенко великолепно выполнял свою функцию без страха и упрека, но… К сожалению, на время воздействия исполнитель тупел в плане интеллекта где-то на пару порядков. Но про эту цену мало кто знал, а кто платил – тот молчал. И в момент атаки коэффициент интеллектуального развития Василия был равен интеллекту школьника младших классов. Вот такая технология. И Васю жалко, и прогресс не остановишь.

Шла третья минута смерти тела Корниенко.

– Вася, как ты себя чувствуешь? – услышал экс-агент чей-то знакомый голос.

– Кто это? Кто это, что со мной, я ничего не вижу!

– Ты и не слышишь ничего. Это сейчас только в твоей голове происходит. Ты почти мертв.

– Я? Мертв? Мама! Кто это так плохо шутит? Это врач? Это врач!!!

Директор бойни сидел в своем секретном офисе и внимательно рассматривал плоский экран перед собой.

– Вася, спокойно! – сказал он. – Это я, твой шеф. Быстро отвечай мне, быстро! Мэрилин и Будда мертвы? Что с Мэрилин и Буддой? И кто тебе отдал последний приказ на ликвидацию? Ты же еще живой, Корниенко. Отвечай, кто дал команду?.. Электронные импульсы интротомографа улавливали излучение головного мозга умирающего агента.

Мэрилин спустилась к самой воде, обойдя громадный валун. Будда ожидал ее там. Он стоял у воды и был абсолютно спокоен. В небе разгоралась заря первого дня лета. В свете первых солнечных лучей Мэрилин увидела на роге Будды крошечный блестящий предмет. Это был высокочастотный передатчик для ракетного наведения на солнечных батареях. Она аккуратно взяла его за матовое квадратное окошко фотоэлемента и выкрутила из рога. Он выглядел как небольшой серебряный гвоздик. Маша кинула его в воду. Все. Полный конец связи.

Вдали зазвучал гудок старого тепловоза, который возил песок в Чернобыльскую зону. Он приближался к мосту, чтобы пересечь его. Маша оглянулась по сторонам. Она не могла сообразить, что делать дальше. Включила процессор, который висел на груди, и через периметр вошла в диапазон космической связи. Стала быстро переключать рабочие частоты известных ей секретных каналов других организаций, особенно «Восточного Синдиката» и итальянцев, и слушать, о чем говорят операторы. Ситуация была не совсем понятной. Возникло ощущение, как будто во время скачек сонные жокеи осоловело падают носами в уютные кресла на колесиках. Разговоры в эфире между самыми заинтересованными сторонами шли о чем угодно, но так, будто ничего не происходило в районе причернобольской зоны.

И тут до нее дошло. Они с быком были целью! Они были задействованной целью! Из-за этого полный контроль разговоров и фильтрование каждого слова в эфире связи. Маша вспомнила, как Корниенко выдавал точнейшие топографические координаты. Пока ввели данные, пока тяжелая болванка спутника развернулась на орбите… и вот она уже на подлете! И вот-вот даст, а возможно, уже и дала пуск сверхточных ракет. Контейнер с ними, пожалуй, уже сгорел в атмосфере, и они вырвались на волю. А это не пули любви Василия. Ракеты терпеливо ждут своей реинкарнации из предыдущих битв, они старые вояки, опытные пожиратели материи, они любят и ценят свою роботу, так редко в последние времена предоставляемую.

И вот такие ракеты точнейшего наведения видят своими глазами-радарами и ее, и Будду, и их попутчицу. Стремительно приближаясь к этой точке пространства, так жаждут достичь ее, отмахиваясь от пролетающих птиц и облаков, что кажется – все, они уже здесь! Пуск произведен. Да здравствует смерть!

Мэрилин быстро вытащила из сумочки небольшой цилиндр, размером чуть больше губной помады. Внутри находился кристалл, выращенный на орбите в спутнике-контейнере. Вот и пригодился подарок друзей отца. Прототип из лаборатории. Не дадим завянуть вере в чудеса! Вообще-то у Маши этот прибор был для подавления слежки за ней и блокирования видео-аудиозаписи. Но есть там функции более серьезные. Основные.

Поставила цилиндр между камнями и нажала на верхнюю часть до щелчка. С этой секунды в радиусе километра все отраженные частоты перекодировались и не давали реальной информации. Все приборы, имеющие в своей основе электронные блоки, перестали работать в заданном режиме. Направленные движения электронов нарушили стройность своих рядов. Атомные ядра замедлили частоту своей вибрации. Кремний и германий стали проводниками. Все данные работали в режиме генерации броуновского движения. И это давало потрясающий эффект на всех мониторах и во всех базах данных, подключенных к реальному измерению этой точки пространства и времени.

Да, управляемая электронная перцепция – это сильнейший аргумент в пользу того, кто первым переменит условия игры.

Так вот, условия этой самой игры сейчас изменила Мэрилин. У остальных не было такой возможности. Перцепционное искажение – сильнейшая составляющая в изменении электронной картинки всех уровней. Владеть перцепционным управлением – значит владеть миром восприятия, и это (к сожалению) не преувеличение. Это печальная констатация нетленности оков и невозможности свободы. Жесток, жесток мир. Электронный гипноз. Кошмар!

Мэрилин подошла к Будде положила руку ему на спину.

– Ты умеешь плавать? Плыви, плыви, пожалуйста… – она указала рукой на тот берег, весь покрытый ромашками и зарослями плакучей ивы.

– Пожалуйста, плыви…

Принц смерил ее недолгим взглядом, зашел в реку, тихую, как гладь горного озера. И поплыл.

Над рекой уже расстилалась утренняя заря.

Железнодорожная ветка на том берегу имела ответвление. Узкоколейная дорога уходила в сторону Чернобыля. Туда постоянно возили полувагоны с кварцевым песком. И сейчас, с утра, должен был идти тепловозик. Да он уже и шел – маленький, в годах – лет пятьдесят от роду, старый чех, который рассчитывал работать и жить вечно, ибо Чернобыль – вечен.

– Вася, – терпеливо повторил директор бойни. – Мэрилин и Будда мертвы?

Он смотрел на экран, на картинку сканирующего сигнала, и ничего не смог понять. Речки видно не было, моста – тоже. Дымящийся перевернутый джип исчез в таинственном сиянии. Изображение переливалось острыми иголочками, как новогодняя елка, и рисовало интереснейшие картины, но все, как в идиотском калейдоскопе, – непонятные. Директор плюнул на этот дурдом в экран и рявкнул:

– Василий! Где эта ведьма и козлобык? Быстро, скажи быстро. Ты же такой исполнительный!

– Деньги перечислить сможешь? Тогда скажу.

До остановки работы мозга была одна минута.

Стало еще светлее. Вдали был слышен звук тепловоза, который подбирался к мосту, чтобы взять его – и неожиданным рывком пересечь речку. За мостом дорога уходила в сторону таинственной Чернобыльской зоны. В дикие леса и свободные от людей поля.

Там, за мостом, за полем с ромашками и голубыми васильками, там, среди рек с чистой водой и большой крупной рыбой, – там Царство Свободы. Которое искали и Колумб, и Марко Поло, и Папа Карло… «Да! – крикнула Мэрилин. – Да!!! – снова повторила она. – Я вижу тебя, будущее!» Она кинулась в реку и поплыла на противоположный берег, к арке моста, дверям свободы.

Директор бойни тупо смотрел туда, где хоть что-то могло сказать ему об объективной реальности. Он смотрел на монитор. Там зависла знакомая помеха в виде переливающейся елки. Корниенко давно уже был мертв. Мозг его прожил семь минут. Перед смертью он успел сказать в линию нейронной связи пару загадочных фраз: «Пули не тонут!» и «Мы с Мэрилин одной крови»…

Солнце уже показало свои утренние лучи над лесом. Еловые иглы стали переливаться и сверкать, когда новый день в который раз удивлял мир своей первозданностью.

Директор бойни вылез из укрытия и, глянув на реку, вспомнил, что пули не тонут. Тепловозик с песком как раз заканчивал пересекать мост, когда послышалось знакомое специалистам свистящее шипение прямо по вертикали, сверху. Полсекунды – и вода поднялась, как гигантский сторожевой, неожиданно обнаруживший нарушителя. Одна из ракет залпа, все-таки сделанного по топографической точке Х, очевидно, отказалась от программно-интеллектуального управления и ± левее ± правее, но прибыла к месту назначения. Немного все же отклонясь в сторону, она усыпала пылью осколков прибрежные камни и ушла головой из обедненного урана глубоко в илистое дно, всю мощность взрыва погасив там.

Пуск был совершен по наводке еще живого, но уже отжившего несостоявшегося генерала Корниенко. Остальные ракеты, не обнаружив цели в электронно-перцепционном бреду, самоликвидировались, а вот одна – самая, очевидно, близкая по духу и верная пустившей ее руке, – проникла сквозь перцепционное искажение, нарисовав электронным интеллектом свою собственную реальность, которая почти совпала с действительной.

Тепловоз остановился. Машинисты, два пожилых водителя, почему-то в танковых шлемах, выскочили и долго обсуждали ситуацию, выстраивая свои предположения длинным рядом косточек домино, которые, доходя до известного предела, обрушивались – и все начиналось сначала.

Директор бойни осторожно скрылся за кустами. Пускай ему доложат даже с выдуманными подробностями, но видеть его здесь не должны.

 

Глава 8

«…Наивысшая точка над Киевом, освящающая весь город, есть Меч. Святой Меч в руках Прародительницы Евы! Вы забыли про это? Киев не просто город! Это колыбель того духа, который мы призваны уничтожить как нашу противоположность. Или он уничтожит нас. Москва, это многоядерноголовое чудовище, родилась здесь, на этих холмах. Смешенный евразийский дух, полукровка и наш антагонист, взлетел отсюда тысячи лет назад. Весь христианский мир, в той или иной степени, сконцентрирован на кончике этого меча. Это титановая статуя Славянской Свободы, Славянского Духа! Она должна быть уничтожена. А вместе с ней и город. Стереть всё живое на этом месте. Мы перепрограммируем часть ракет, которые под нашим контролем, и направим их на Киев…»

Сержант выключил диктофон.

– Что это? – округлил глаза капитан из Конотопа.

– Это запись шоу, под названием: собрание руководства Церкви Сатанистов, – ответил Дерюгин и флегматично уставился на впечатлительного капитана.

– Гонишь, – ответил тот.

– Нет. Нафига мне гнать? Что я, клоун?

– И где же ты это взял?

– Ох, Вася, Вася…Пришло по Интернету от подруги с улицы Почайницкой. Общался с ней по молодости, а теперь она в Италии. Точнее, в Ватикане. С ней спит один грузин, член Чёрного легиона, и агент этого клуба сатанистов. Он же тупой, думает у себя дома, в Ватикане. Всё, типа, можно. Украиночку трахает, и думает, почти на халяву. Нет, Вася. Халява не проходит. Наши люди и там, а не только в Белом доме и Кнессете.

– Обалдеть! – проговорил капитан и закурил сигарету.

– Она этому грузинскому дураку в крест вмонтировала чип с инфракрасным портом. Наш чип. В Киеве сделали. Он её трахает, а она информацию с креста на свой перстень-диктофон снимает. Вот так Вася. Христос всегда за нас.

– А откуда ты всё это опять знаешь? – прищурился капитан.

– Так я же посредник между этой подругой и СБУ. Они даже не знают, что она родом из Киева. Не то, что с Подола, не говоря уже о том, что я крутил с ней шуры-муры.

Сержант меланхолично стал пить пиво из высокого бокала. Они с капитаном сидели в кафе «Экспресс» на Подоле.

– И куда ты эту запись теперь отправишь? – спросил капитан.

– Сам думаю, – ответил сержант. Она может попасть не в те руки. Она может попасть к представителю Чёрного легиона. Тогда мне конец. Да и не только мне.

К столику подошел небритый мужчина. Спросил:

– Ребята, дайте две гривны. Клянусь, не рассчитал. Влетел, не хватает…

– На, – невозмутимо положил на стол пять гривен сержант. – Отдашь, когда я просить буду.

– Брат, спасибо, спасибо…

– Может эту кассету скинуть анонимно? – предложил капитан.

– Да я и думаю так сделать. Но кому? Генералу Высшей Социологии? Бред. Он робот. Своему начальнику? Испугается, скорее всего. И выбросит её. В приёмную президента? Смешно. Там проходной двор. Тыща бумаг в день. Министру обороны? Он всё засветит и провалит дело. Его дело танками командовать.

– А может митрополиту?

– Да? Ох, Вася, Вася…Да там то все черти и сидят. – Отхлебнул пива и проводил взглядом женский бюст. – Ухх… – сказал. Снова повернулся к капитану. Налил в рюмки водку. Сказал:

– Давай, Вася, по двести. А то так мы не разберёмся.

Они медленно выпили водку.

 

Глава 9

Далеко в Индийском океане, на берегу небольшой коралловой бухты, врезанной в побережье крошечного острова, в глубине зарослей фикусов и гевей, оплетенных цветущими традесканциями, расположился двухэтажный коттедж из белого известняка. На крыше здания, сложив систему пропеллеров, стоял легкий маневренный вертолет, укрытый маскировочной сетью и почти незаметный постороннему взгляду. Дорог на острове не было. На каменной башне возле коттеджа висели тарелки спутниковых антенн, а на самом верху вращался короткофокусный радар с фазированной решеткой, глаза и уши охранного комплекса «С-400 микро». Завезена и установлена система ПВО-ПРО была вне таможенных досмотров, и о её существовании в округе не подозревали. Островок территориально принадлежал Индонезии, но уже много лет, как был продан частному лицу.

Внешне «С-400 микро» выглядел как два больших грузовых джипа высокой проходимости. Черные машины расположились за зданием, в глубине чайных зарослей и оливковых деревьев, окруженные проводами электроконтроля. Укрытые зелеными сетками маскировки, они не были видимы ни сверху, ни со стороны океана. Управление производилось двумя операторами из кабины джипа, с главного пульта из кабинета шефа, или в автоматическом режиме. При необходимости в воздух поднимались беспилотные вертолеты и самолеты-разведчики вертикального взлета – для наводки на цель и корректировки огневых ударов по земле и воде. В автоматическом режиме система не требовала операторов, работала по программе визуально-спектрального и радарного определения и классификации объекта. Она уничтожала любую потенциальную цель, распознанную ею как таковая, выпуская ракеты точного наведения или носители, разделяемые на десять отдельных боеголовок, имеющих индивидуальные процессоры и импульсные двигатели для корректировки траектории полета.

Кроме этого, был вариант запуска ракет сверхточного наведения класса «супермикро». Размером ракеты были немного больше океанической селедки, боеголовки не имели вообще. Принцип поражающего действия заключался в раскрытии сетки из особого сплава при подлете к цели – сетка ломала внешние конструкции объекта и уничтожала его без шума и возможности засечь этот перехват со спутника или радара. Это была новейшая, секретная разработка. Особенно эффективная против беспилотных самолетов, вертолетов, скоростных глиссеров высокой маневренности и других аналогичных объектов. На цель эти ракеты наводились визуально, не выдавая себя противнику сигналом радарного сопровождения.

Надежно был прикрыт с воздуха и океана аккуратный коттедж из белого известняка. Под ним, в коралловых пещерах, располагался соединенный с океаном подземный грот. При виде чудного подводного мира, освещенного преломленными сквозь воду лучами солнца, переливающегося цветными пятнами по стенам и потолкам тысячелетних коралловых образований, человек испытывал невообразимые ощущения.

В кабинете, отделанном пробковым деревом, с потолком из пластин голубого кварца, стояли стол и кресло. В кресле сидел человек. Больше в кабинете не было ничего. Все остальные предметы – стол для совещаний, полки с книгами, стеллажи с документами, мониторы, телевизоры, кресла, стулья – все это убиралось посредством сервомеханизмов в пространство между двойными стенами. Голосовая команда хозяина к этому звучала примерно так: «Все пошли вон!» Он сам, будучи в далеком прошлом инженером-разработчиком спецприборов особого назначения, руководил проектированием и созданием этой сервисной системы. Некоторые же узлы – голосовой компандер и прочие, – он конструировал на досуге собственными руками, расслабляясь и вспоминая молодость.

«Все пошли вон!» Грубовато, но команда есть команда. Срабатывала цепь датчиков – и все, что не входило в список духовных потребностей, скрывалось из виду за несколько секунд. Неизменным оставался только опустевший стол, как основная вещь, способствующая самоидентификации и положительной рефлексии хозяина кабинета. И – кресло, где он сидел. Свет лился из потолочных окон, закрытых голубыми пластинами кварца. Боковые окна арочного типа были скрыты под пробковыми панелями. В кабинете стояла свежая прохлада со всем разнообразием запахов морского бриза. Но не за счет кондиционера – это слишком примитивно, ненадежно и вредно для здоровья. Воздух подавался по длинной подземной трубе из тех самых океанических пещер, доисторических выработок коралла, и по этой самой трубе доносились далекие звуки прибоя – легкое шевеление Индийского океана, создающее в помещении невообразимые ощущения двойственности мира. Да, животные, осознающие себя, любят жить в комфорте.

Любил все эти удобства и один из акционеров «Транстриумвирата». Хотя дальним умом он, конечно, понимал, что нельзя объять необъятное, – а рано или поздно захочется. И пока не появилось такое желание, а вернее – чтобы оно и не появилось, надо продвигаться по тропе комфорта стайерским, а то и марафонским темпом. Спринтерские же забеги львов удачи имеют столь идентичную и закономерную конфигурацию, что представителей этого образа жизни можно уважать уже за то, что их микросекундное восприятие реальности носит столь яркий оттенок, так порой необходимый, как образ и стимул, иссушенному бесплодием обывательскому сознанию. Но – не более того.

Бизон сидел и думал. Он убрал все лишнее, что не могло помочь, и перебирал в памяти всю свою жизнь, по мелочам. Закинув голову, он смотрел на кварцевое небо над собой. Мысли стояли на месте. Одет он был только в большие полотняные трусы, сотканные здесь, неподалеку. Папа Мэрилин понимал толк в материях энергособирающих и энергоотдающих. Он много, к сожалению, знал. Да разве в молодости он поддался бы такой фигне, как энергособирающие трусы?.. Нет, не поддался бы. А зря! Если бы молодость знала… Если бы только она знала!.. Что ее не существует.

Он встал и прошелся по длинному пустынному кабинету, вдохнул поглубже морской воздух, опустился на колени, упер голову перед собой в пол, оттолкнулся ногами и принял вертикальное положение, вытянув ноги и через пару секунд отпустив руки и расставив их по сторонам. Вот оно, настоящее положение человека! Но об этом мало кто знает. Он постоял на голове с минуту, мягко опустил ноги и встал в исходную позицию. В глазах даже не потемнело. Сосуды – как шагреневые трубки. От отсутствия желаний.

Мэрилин. Любит ли он ее? Cложный вопрос. Возможно, в банальном смысле этого слова – нет. Но за нее он готов отдать многое! А все? Мэрилин всегда была в отдалении. Особенно при матери. Хотя, бывают ли дочери, не дистанцированные от отцов? Вот если взять отца в трусах, и больше ничего… И дочь. Будет ли она близка к нему душой? Будет ли ему говорить: папочка, ты мой любимый, я люблю только тебя, вот достанем денег и купим тебе новые трусы. В оборочках! Бред, бред, бред!!! Меркантильность – словечко мерзкое, но определяющее. Определяющее духовный «статус кво» гомо сапиенса. Возможно, все идеи, стоящие за словами, находятся только в подчиненном положении, с целью камуфляции истинного смысла самой меркантильности. А интересно, коты едят котят из меркантильности или с голоду?.. Да, не зря я с детства не люблю зеркал…

Бизон пошел в дальний угол кабинета и заглянул в маленькое квадратное углубление. Там было зеркало. Он туда посмотрел. Все в порядке. Глаза как глаза. Но что делать с Мэрилин? Он отошел от стены и стал думать дальше. Так, что мы имеем? Буддисты неожиданно собрали секретный Собор. Собрание. Все буддисты. В Амстердаме. Без лишнего шума и символизма. Не в Тибете, не в Китае, не в Перу, не в Таиланде, не возле горы Фудзи в Японии, наконец, а – в Амстердаме. Не совсем, в общем-то, традиционно и удобно для представителей этой религии. Объяснить это можно только одним: требовался определенный уровень секретности. Присутствовали все основные ветви – махаяна, хинаяна и отколовшиеся меньшинства, которых собралось немало. Все представители были или высшего уровня, или вторые лица. И никто из прессы ничего даже не заподозрил. Знала ли об этом католическая церковь? Вопрос так и остался неясным.

Спрашивается, а какое дело триумвирату до всего этого? Да никакого. Буддизм, волюнтаризм, мазохизм – ребятам из «Транстриумвирата» все одна муть, если нет прибавочной стоимости. Вот… только если бы не новейшие технологии искусственного резонанса выборочных частот. Технология эта позволяет, говоря совсем просто, услышать и записать голос конкретного человека, имея в банке данных его голосовой отпечаток-тембр (группу частот). Записать в любом шумном месте, хоть на стадионе во время футбольного матча. Весь остальной шум и помехи гасятся до нулевой отметки.

Полезное устройство разработали в лаборатории триумвирата. При помощи микрофонов получали информацию из помещений, в которые была возможность доступа. Звукотелескоп – узконаправленный звуковой радар – использовали для записи разговора в толпе людей с большого расстояния, до пяти километров. При помощи луча лазера, направленного на окна домов, автомобили, металлические крыши и даже низколетящие самолеты, снимали информативный шум, выделяли искомые частоты и, отфильтровав их, записывали разговор.

Возможности у этой аппаратуры просто уникальны. Полевые испытания прототипа проводились в Амстердаме, там, где и находилась лаборатория триумвирата. Двое разработчиков ездили по улицам и, вводя различные голосовые коды из банка данных, пытались поймать и записать разговоры известных им людей. Нарушение закона? Да. Одного прослушали, другого. Все работало прекрасно. Установили программу в режим фонетики русского языка и автопоиска. Посмеялись, слушая разговоры земляков, кое-что записали в цифровую память. Ну, и ввели в автопоиск контрольное слово «Мэрилин Монро», вспомнив про дочку шефа и ее своеобразный темперамент.

Звукосочетание «Мэрилин Монро», возможно, в Амстердаме произносится не часто, но они сразу попали на разговор, связанный именно с Мэрилин. Речь шла на русском языке. Включили запись и через пару минут поняли серьезность разговора. Засекли точные координаты, подъехали и подключились к полномасштабному прослушиванию помещения. Русский язык быстро закончился, и стали говорить вообще непонятно на каком, даже не европейском. Полностью записали все разговоры, около трех часов. За это время связались с начальством, доложили и получили инструкции. Сняли на видео лица всех, кто выходил из дорогой восточной бани «хамам» после окончания собрания, и материалы привезли в лабораторию. Там их уже ждали специалисты другого уровня. Стали обрабатывать полученные данные, просканировали лица, частично перевели на русский язык разговоры – и призадумались. Информация была настолько неожиданной, что на время ее уточнения обоих агентов, занимавшихся испытанием, отправили, под предлогом медпроверки после ночного Амстердама, в частную клинику закрытого типа – чтобы информация не расползлась по всем углам, как амстердамские пятнистые тараканы. Все лаборатории и разработки прототипов курировал Бизон. Как бывший, да и действующий специалист по электронике. Вот он и делал выводы. Уже четвертый час.

Буддисты обсуждали секретное послание Будды Шакьямуни (VI век до Рождества Христова), основателя буддизма, который сорок пять лет проповедовал свои убеждения после просветления и осознания истины под священным теперь деревом Бодхи в горах Северной Индии. Но перед смертью, то есть перед уходом в паранирвану, оставил секретное послание своему, не самому любимому, ученику, в котором описал события, предшествовавшие его просветлению на 49 день медитации. Речь шла о неком Черном Двуроге, предвестнике истины и больших перемен. Именно после общения, хоть и весьма кратковременного, с Двурогом, а точнее – Черным Быком, Гаутама стал Буддой и воссоединил в своем сознании все прошлые жизни.

Это обсуждалось еще на соборе в IV веке до Р.Х., но только среди самых посвященных, учитывая, что Будда ни разу не упомянул этот странный момент в своей жизни. Но рукописное послание также не подлежало никакому сомнению, и его скрыли от всеобщего обсуждения, чтобы не вносить раздоры в и так канонически раздваивающиеся толкования учения Шакьямуни. И концы бы в воду всей этой истории, как истории с Единорогом, но свиток всплыл. И этому была причина. По данным радиоперехвата, в нем указывались, помимо самого факта существования Двурога, приметы, по которым можно судить о его местонахождении после явления в мир со своей священной миссией.

Двурога отслеживали уже много столетий. В конце концов и верить перестали, да, видать, поспешили. Бык явился. На территории Таиланда. Но пока дошли данные о его священной сущности, быка успели продать. Потом еще раз продать. И, в конце концов, отдали в лизинг (кто отдал? фирма ликвидировалась) «Транстриумвирату», которому это животное было всего лишь одним из стада. По разведданным, триумвират ничего и не знал о священной сущности Двурога, так как просто решил на нем заработать. Но неожиданно руководство что-то почувствовало, или помогли. И Двурог исчез в глубине бескрайних евразийских просторов.

Вот эту тему и обсуждал собор буддистов. Явление быка-предсказателя. Вслед за которым, следуя рассуждениям Шакьямуни, должен был явиться Будда Нового Мирового Порядка. Будда Майтрея!

Папа опять стал ходить туда-сюда по кабинету и неожиданно произнес: «Вася!» Напротив его стола в нижней части стены заработал бесшумный микродвигатель, и небольшая пробковая панель отошла в сторону. Оттуда неторопливо, не сразу, выполз толстый кот, полосатый и хмурый. Он прошелся царапающим шагом вдоль своей норы и залез обратно. Только толстый, пушистый, сантиметров десять в ширину хвост трубой торчал наружу, выдавая настроение хозяина. Папа, шлепая босыми ногами, подошел к хвосту: «Вася!» Хвост положения не изменил. Кот был с характером. И когда его загоняли в одно мгновение за стену, в темноту, он понимал, как к нему относятся.

– Василий, ну извини, я больше так не буду. Понимаешь, служба такая! Думать часто надо. У тебя, я понимаю, свои проблемы, а у меня тоже есть – свои. Ты не обижайся: кот хозяину – товарищ!..

Василий втянул хвост в нору, развернулся там и вылез. Зацокал когтями по сандаловому паркету и потерся о ногу Бизона. Потом с разбега прыгнул в кресло, где уселся, прищурив глаза и успокоившись. Папа прошелся вокруг кота и неожиданно спросил его:

– Вася, а что ты думаешь о метемпсихозе?

Кот поднял на него глаза.

– Ты понимаешь, мне не с кем поговорить на эту тему. Меня примут за ненормального. А вот ты, ты должен быть в курсе. Я понимаю, что мы в разных ментальных зонах, а тем более в разных зонах биологического восприятия. Наше общение закодировано, кода нет – но ведь когда я тебя глажу, ты же мурлычешь?

Кот сузил глаза и его хвост перепрыгнул с места на место.

– Да, я так и знал. Но я ж тебя, болван, кормлю! И люблю! Тебе что, трудно ответить? Баран полосатый… – Папа взял котяру за шейную шкуру, поднял его перед собой и взглянул прямо в глаза:

– Говори, гад, любым текстом, когда придет Майтрея? Кто Майтрея? Где Майтрея? – Кот, весом килограмм восемь, на глазах превратился в котенка и заснул в таком положении.

– Тьфу, наваждение!..

Шеф в трусах кинул кота на стол, который чуть не перевернулся. Кот упал, но встал, с достоинством отряхнулся и лег, где стоял.

«Майтрея! Майтрея! Майтрея!!! Да брехня все это. Иисус на осле! Шакьямуни на быке! Черный Двурог! Мать его, о господи…»

Папа помнил всю стенограмму, записанную в бане в Амстердаме. Будда в своем свитке оставил детальное описание Двурога, то есть быка. Точно такой бык у Бизона на ферме, на родине. Внешние параметры сходятся, он проверил. Был бык, но уже вроде бы нет. Убили на бойне. Вроде бы. Подтверждение еще не поступило. Странно как-то он умирал, бык этот. Первый раз он поверил дочери и оформил его смертельный исход, как потом выяснилось, задним числом. Но страховка была уже получена. Пришлось добивать. Директору бойни, старому вояке, он доверял, знал его с детства. Значит, быка добили. Но подтверждения нет! Или Корниенко номер телефона забыл? А бычок-то, видать и, правда, непростой! Бизон вспомнил подробности лизинга. Ведь никто не знал, что фактически реального лизинга не было. Всплыло потом. Кто-то через очень хороших знакомых предложил взять это животное в лизинг, формально, за разумную цену. Продержать определенное время и вернуть. Оплату лизинга гарантировали, плюс сто процентов. Оплату лизинга гарантировали и я повелся? М-да-а…

Единственное условие заключалось в сверхоперативности и сверхконспиративности. Почему не взять? Конечно, что-то не то. Ну, а где «то»? Вот и взяли. И тут пишут эту невообразимую звукозапись о духовной связи Черного Двурога, которым и является его бык на ферме (!!!), с его, шефа, дочерью Мэрилин. Это по данным их разведки. Какой разведки? У них что, здесь внедрена агентура? На ферме, на пастбище, в коровнике?.. Никто в триумвирате не знал, что у него на ферме бык. А буддийский собор – знает. Да, тут одним котом не обойдешься. Бизон перешел из одного угла в другой. Кот не сводил с него глаз.

Не-ет, надеюсь, бойня уже сегодня поработала. Ведь они ориентировочно знают местоположение его фермы. Уточняли топографические координаты. Зачем? Выкрасть быка? Вывезти на вертолете? На чем они хотят пересечь столько границ? От Чернобыля до Амстердама. Или Таиланда, что еще любопытней.

В углу вдруг зажужжали шмели. Там висела клеточка с альпийскими шмелями – редчайший вид, мало кому известный своими возможностями. Клеточки со шмелями не касался никто. Никто про нее и не знал. Она всегда висела на своем месте. Специальная автоматика меняла освещенность, подавала обогащенный озоном воздух, создавая привычную для них среду обитания.

Папа подошел к шмелям. Четырнадцать штук, все на месте. Но жужжат! Папа нахмурился. Его кабинет явно кто-то сканировал и пытался взломать систему экранирования помещения. Это не есть хорошо. Шмели – последняя ступень информационной обороны. Но кто мог сюда лезть? Кроме своих, из триумвирата. Тем более так аккуратно, что компьютерная система защиты этого не уловила. Но про шмелей не знал никто! Как, впрочем, и про коралловую пещеру под коттеджем, где находился главный компьютер и вся база данных. Туда мог зайти только он, как в свое время Лаврентий Берия.

Насколько шеф понял, на соборе пришли к выводу, что черный бык на его ферме и есть Черный Двурог, предвестник неведомого Майтреи. А может, он недооценивает буддизм как явление? Это, конечно, невероятно, но это не шутки! И кого слышат шмели? И какое отношение к Будде имеет его дочь Мэрилин?

Бизон развернулся в кресле, скинул кота со стола и дал команду голосом. Моментально кабинет преобразился. Выдвинулись стулья. Мягкая ковровая дорожка прокатилась и легла на сандал паркета. Стол слегка приподнялся, декоративная панель ушла, и все стало в рабочее положение. Плоский монитор уже мягко светился и выдавал текущую информацию. Арочные окна заполняли кабинет солнечным светом. Кот убежал.

Бизон быстро активизировал систему электронной защиты и впился взглядом в цифры, бегущие на мониторе. Но нет, все чисто. Сканеры-радары прощупали всю округу, выискивая частоты от 10 герц до 100 гигагерц. Чисто. Радар ПВО-ПРО не фиксировал никаких подозрительных объектов в радиусе ста пятидесяти километров. Бизон еще раз внимательно просмотрел показания мониторинга. Чисто… Подошел к клетке со шмелями. Гудят! Он вернулся в кресло, сел и призадумался. Остается одно, наименее вероятное. Психотронная пушка на низкой орбите. Он знал, что это такое, – поэтому и шмелей держал, и зеркала отсутствовали. На него пытаются воздействовать средством самого высокого технологического уровня. Он лично принимал частичное участие в разработке этой программы еще много лет назад, наиболее секретной из всех существующих.

Это – электронное устройство, в основе и принципе работы которого лежит симбиоз живых организмов и сверхскоростных процессоров. Физический симбиоз. Страшная вещь! Моя б воля, посбивал бы противоракетами эти дьяволиды все до единой. Пока их еще немного. Система воздействует на сознательную составляющую, она в состоянии изменять, корректировать, подавлять основную психическую доминанту человека и формировать его программируемое поведение на определенное время. Воздействие это строго индивидуально, так как предварительно проводится сканирование головного мозга, выясняется точная рабочая частота, амплитуда и точки «зависания» экзистенции.

В данный момент это и пытались делать с ним. Экзистенциальное воздействие проводится вне воздействия физических частот и поэтому приборами электронной защиты не фиксируется. Да, не зря кормил шмелей! Пролет спутника около шести минут, не больше. Высота в перигее орбиты около двухсот километров. Максимальная фаза воздействия длится около минуты, когда спутник пролетает непосредственно над объектом (для уточнения местоположения объекта используются только агентурные данные, или электронные метки, но они сразу обнаруживаются сканированием), общее воздействие продолжается в зоне прямой видимости. Сколько гудят шмели, минуты две? Еще четыре минуты. Важно, чтобы в помещении не было больших зеркал. Еще важнее в этот момент не смотреть в зеркало. В этом случае данные сознания множатся рефлексией и считываются моментально.

Но есть же и контрприемы! Бизон сел в позу лотоса и стал быстро вслух читать русский алфавит от А до Я, потом наоборот, от Я до А. При такой загруженности нейронных возбудителей они ничего не снимут с первого круга. А следующий спутник, если систему не изменили, пролетит минут через сорок. Бизон быстро отдолбил алфавитную молитву туда и обратно в течение четырех минут. И тут шмели замолчали. Да, все сходится!

Он сел в кресло, включил готовность системы и стал осматривать глазами радара окружающее пространство. Вроде бы пока никого. Но все серьезнее, гораздо серьезнее, чем он предполагал! Допуск к системам психотронного оружия имеет руководство слишком высокого уровня, чтобы что-то спрогнозировать, не имея реальных данных. Разве что только априорно. М-да. Априорно. А что мы имеем для размышления априори? Какой составляющей не было до возникновения проблемы? Правильно, быка. Не надо было поддаваться на столь легкий заработок. Двойной стопроцентный лизинг! Кто-то хочет моими руками тащить жареные каштаны из костра! В наше время сто процентов – это ой как не очень подозрительно! И какое отношение этот Двурог может иметь ко мне? Никакого. Только через Мэрилин. Ладно, допустим. И что мне надо будет сделать по указанию психотронного наведения? Верно, каким-то образом повлиять на Мэрилин или еще кого и через них – на быка. А как повлиять? Вот это уже вопрос. Но если бык мертв, то повлиять уже нельзя никак. А если он жив, то я обокрал компаньонов. Любопытные данные получаются. Выходит, судя по многому, бык жив?.. Бизон уставился на потолок и стал думать, раскачиваясь в кресле. Тут зазвонил телефон. На связи был Василий, водитель с фермы, его главный осведомитель о ситуации в районе.

Бизон внимательно выслушал его доклад. Мгновенно уяснив, что происходит на ферме, сделал необходимые указания и прервал связь. Да, он прав: Двурог жив. И, похоже, это ему хорошо удается. Набрал номер Мэрилин. На мониторе вспыхнула картинка сельского пейзажа с видеочипа ее мобильного телефона. Бизон говорил и думал одновременно. Было ясно, что надо побыстрее убрать эту черную занозу, и проблемы перестанут, по крайней мере, вырастать, как снежный ком. А все идет к этому. Нет коровы – нет проблемы. Пускай себе прилетают на вертолетах. Встретим, как положено. И чего это она его вдруг так защищает? Сутки назад кричала – «черная тварь!» А сейчас – «он же даже буйвол!» Бизона осенило, и одновременно удручило собственное тупоумие. Психотронная антенна! С той же орбиты. Хорошо, что в пределах фермы много защитных полей и плюс целое стадо коров. А это хоть и крошечная, но помеха. Мозг коровы или лошади имеет мощнейшую энергетику, это известно давно.

Так, продолжим размышления. Естественный вопрос: кому это выгодно? Бизон покрутился на кресле, призадумался. Думал, думал, посмотрел на шмелей. Подошел, пипеткой положил им меда с тертыми сухофруктами. Снова сел в кресло, откинулся и глянул в потолок. Вспомнил стенограммы перевода дискуссии из амстердамской бани. Да, судя по многому, Двурог своим явлением не выгоден никому. Гипотетический грядущий Майтрея – это одно, а физический, воплощенный в неизвестную ипостась, – это несколько другое. Так примерно и в Амстердаме рассуждали: скользко, намеками. Говорили про какие-то тантрические сбои. Еще про какую-то ерунду. Компьютер там у них завис, не могли данные извлечь полчаса. А извлекли – стали говорить о вирусах. В общем, не доверяли, что Двурог явился. Вроде бы рановато слишком. Но это экстремалы, крайнее крыло. По информации большинства (от кого они могли ее получить?), он уже общается с Мэрилин. Но Мэрилин – женщина! В буддизме это имеет значение, и очень большое. Женщина не может быть Буддой даже в век эмансипации и перемены пола. И как же он общается с Мэрилин? Ха! Непроверяемо. Вне физических посредников, то есть – мысленно! Ну, индусы!.. Какой-то хитрый дурень продал (не подарил же) им коммерческий бред – а они поверили? Неужели там одни идиоты? Впрочем, нет, я что-то не так мыслю. На том уровне идиотов мало. Значит, они что-то имеют. Не ради хохмы же они съехались со всех концов в Амстердам. Даже из Австралии и Полинезии. А это означает, что Мэрилин каким-то образом включена в цепь реинкарнации Майтреи. Ну, наверное, вроде посредника.

Хотя, по большому счету, им верить нельзя никому. Все эти непроверяемые мистические интроспекции дают возможность изобразить все, что угодно. Вон, изобразили уже. В мире двести религий. Там, наверху, получается, тоже идет прирост населения. Но так-то оно так, а вот психотронная пушка над головой – это уже реально. Его собственный зенитный комплекс покрывает 150 километров. Маловато для спутника. Разве что попугать.

«С-400 микро» давно уже работал в режиме поиска с минимальной задержкой в определении цели. Эта вся возня Бизону была слишком хорошо знакома. Пару раз попробуют воздействовать на сознание, а потом дадут залп ракетами. Чисто конкретно. И, возможно, буддизм здесь не при чем. Да и, скорее всего, не при чем. Это одна из самых миролюбивых религий. Кто-то клеится под их масть, сильно похоже на это. Не он же один знает про Амстердамский собор. Вот и предлог есть. А друзей у него хватает. Врагов маловато. Слишком тут все напутано с этой черной коровой. А верить – упаси боже кому! Себе – и то, только прочитав алфавит вперед и назад три раза. Система логарифмически меняющихся координат. Вот и ищи точку отсчета. …Почему ему еще никто не позвонил и не поинтересовался вопросом? Не совпадение же? Чего-то ждут. Феликс, Фридман, Леонардо… Копии Амстердама есть у всех. И он теперь – как священный пастух со своей Мерилин, быком и еще черте-чем, что летает над головой и норовит одурачить. Но он им не просто так, электрик Коля. Он нити бытия изучал и под другим углом, чем они располагаются. Надо будет – перетянем. Или перемотаем. Электрики могут все. Главнейшее искусство – вырубить рубильник. Обучение электрика с этого и начинается. Умеющий вырубать рубильник вырубит и все остальное. Священный Электрик священен наравне с Папой Римским. Различие лишь в святости. Святость прямого действия – это и есть различие. Святое прямое действие – прерогатива лишь Святого Электрика. Триумвират, он на то и триумвират, чтобы все никому не доверяли и контролировали источники всех эманаций и вливание всех денежных потоков. Друг у друга. Кто как сумеет! На психотронную пушку есть коробка со шмелями. Но и это еще не все! Главное – не форма, а действие содержания и противодействие форме, как посреднику с содержанием, которого никто не видел, не знает и не увидит, но верят, что все видят и знают всё, или почти всё!..

Папа прильнул к монитору и стал изучать то исчезающую, то снова дающую отблеск движущуюся точку, находящуюся еще за горизонтом и странно не меняющую курс. Для цели сигнал был слишком слаб и нетипичен – девяносто процентов несоответствия. Ну, может крупная птица. Наелась рыбы и летит, куда глаза глядят. Нет, это что-то не то. Сытые чайки сидят на волнах, а голодные исполняют танец броуновского движения. Ну, а крупные особи, типа альбатроса, так низко и так упорно-геометрически не летают. Контейнер? Да, ракета-контейнер пластикового исполнения, низкоскоростная, с глушителем инверсного следа. А в контейнере – подарки. Психотропные гранулы или газ. Знакомы нам эти штучки. Может быть, конечно, и не так, но, скорее всего, придется рискнуть альбатросом. Возможно, это и не он, но тогда ему крупно повезло. Бизон нажал кнопку на пульте управления защитного комплекса и дал команду боеготовности номер один. Все члены экипажа системы «С-400 микро» заняли свои места за несколько минут. На песке пляжа остались валяться пластиковые бутылки с минеральной водой.

Бизон сделал захват движущейся цели, переключил радарный комплекс на автоматический режим и нажал пуск. С легким хлопком из одного из джипов – в боевом положении совсем уже на себя не похожего – выпрыгнули две сверхлегкие ракеты. Они развернулись к линии горизонта и помчались, не поднимаясь выше пяти метров над водой и следуя строго по азимуту. Радарное сопровождение было отключено, наводка осуществлялась визуально, по оптической матрице опознавания, получающей сигнал со спутника. Включились видеокамеры. Пока был виден только океан и линия горизонта. Внизу, слившись зеленым потоком, проносилась морская волна. Прошло две минуты. Три минуты. Есть! Надпись на экране – «Захват». Секунда, мелькнуло что-то темное, и экран погас. Прямое попадание. Бедный альбатрос!

Папа включил видеозапись последних десяти секунд полета в замедленном воспроизведении. На экране появилась знакомая по каталогу разновидность крылатой ракеты из полимеров. Радарами не определяемая, предназначенная для точечных ударов или доставки психотропных или отравляющих веществ. Теперь все понятно. Цианистый калий и его производные – давно не в моде. Нет, они хотели аккуратно свести его и людей его команды с ума. Попытка проделать все чистыми руками. Радиус зоны поражения от такого контейнера – до трех километров. Без шума, цвета и запаха. А время распада остатков химиотерапии – два часа. И все ходят по острову и смеются. Но, судя по многому, это не конец экспериментов у любителей пошутить издалека.

Откуда же произведен пуск? До ближайшего атолла сорок пять километров. Чуть подальше – еще пара островков. Поднять, что ли, вертолет? Нет, не стоит рисковать людьми. Такую пластиковою штуковину, но с другим наполнением, можно запустить даже из лодки. И отстрел теплоотводов не поможет. Выждем. Это, похоже, всего лишь пробный шар.

Он вызвал начальника охраны и некоторое время обсуждал с ним появившуюся проблему. Вызвал начальника разведки и хмуро выслушал его доводы. Складывалась непонятная, двойственная ситуация. Его лаборатории уже почти год в скоростном темпе разрабатывали секретный проект новейшего изделия. Очень перспективного проекта – это не та фраза. Революционность изобретения, лежащего в основе проекта, была столь очевидна, что большинство средств уходили на защиту от утечки информации. Режим секретности держал его людей почти год на территориях, разбросанных по всему миру, и не давал возможности даже встретиться с родственниками. Такие условия контракта. Но информация могла – какие меры защиты не принимай, – проползти сквозь бронированные заборы, и кто-то, видимо, пытался таким образом решить проблему их конкурентоспособности. Возможно. Но вряд ли. Очень и очень нетипичное решение в мире, где давно все глобализировано и сцеплено друг с другом. Сейчас только последний идиот не боится ответного удара. Все равно же кто-то продаст. Ну, а если не это, тогда что?.. Последствия Амстердама? Во-первых, – бред, а если и нет, то почему так быстро и, главное, бессмысленно? Нет, отпадает. Впрочем, после 11 сентября 2001 года и 13 августа 2009 года в этой новой эре взаимоотношений может быть все. Да, но все же это буддизм, пусть даже и самый экстремальный. Нет-нет, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Да и какое имеет отношение «Транстриумвират» к собору буддистов? Нужно быть совсем ненормальным, чтобы ставить в предполагаемую позицию взаимоотношений таиландского быка и его дочь. И в этой связи атака на остров? Зачем?.. Нет, нет, нет… Надо взбодриться.

Он отхлебнул текилы, противной кактусовой водки, но пить шоколад еще рано. Психотронное облучение – хорошо, терпимо. Психотропные ракеты – это посерьезнее, но они не пройдут зону ПРО. Не тот класс. А что дальше? Высокоточные стратегические боеголовки? Вакуумные бомбы? Спутники с пучковыми генераторами? Или сбросят с орбиты кассетный контейнер с ракетами самонаведения? Нет, это все фобия. Так не бывает. Бизон побарабанил пальцами по столу, посмотрел в окно.

– Как «Золотая Рыбка»? – шеф уставился на охранника. Тот быстро вытащил телефон и пару секунд разговаривал. Поднял глаза на шефа:

– Готовность полная. Немного понижен воздух высокого давления, но это двадцать минут работы компрессора. Выйти можно и так. Это баллоны резервные.

– Вы должны понимать, что потенциальная возможность использования субмарины пока не рассматривается, – тихим голосом проговорил командующий. Помолчал и добавил несколько другим тоном: – Но немедленно заполняйте баллоны! Немедленно!!!

Начальник охраны дал распоряжение по телефону.

Шеф оглядел всех сидящих за столом. Спросил главного разведчика:

– Костя, ты догадываешься, чьи это проделки?

Разведчик развернул пакетик, вытащил резинку, сунул в рот и задумчиво стал жевать:

– Параллельное управление.

– Феликс?

– Да.

– Ты так считаешь?

– Я могу что угодно считать, но у них предположительно есть информация, где находишься ты. Это раз. Прямой интерес только у них. Это два. Особенно после Амстердамского собора…

– Ты прочел все стенограммы?

– Не все. Но для размышления достаточно. В этих материалах многое говорит о возможности давить на тебя посредством черного быка и твоей дочери якобы в целях безопасности всех подразделений триумвирата. Загоревшийся отсек затапливают, чтобы уцелел весь корабль. Закон моря. И еще. Убить быка проще, но мертвый бык – еще хуже. Это, правда, не все понимают. В буддизме смертей не бывает. Они живут вечно. Короче говоря, время у них есть. Хороший специалист-аналитик расскажет тебе, насколько это серьезно – шутить с такими вещами. Судя по решению собора, священное животное явилось к твоей дочери. Ты же знаешь наш мир. Если собор так решил, значит, так оно и было. Возможно, так оно и есть в самом деле. Я бы посоветовал теперь перед каждым шагом немного думать с поправкой на это боковое смещение. Будет более точен результат. И еще. По моей информации, люди Феликса сильно интересовались быком и наводили справки, откуда именно он прибыл. Это еще до Амстердама.

Разведчик снова принялся медленно жевать, прищурено глядя на шефа. Бизон молчал. Начальник разведки прав. Придется принимать эвакуационные меры. Он был к этому готов. Глянул внимательно на разведчика:

– Я тоже об этом прочел в тех бумажках. Но… Но! Но пока мой личный специалист-аналитик не просчитает все варианты, до этих пор тема закрыта. Я еще не адаптирован до такой степени, чтобы поверить, что моя дочь, – а вы ее знаете, – разговаривает, общается или что там еще, с Небесным Посланником, Предвестником Майтреи, Будды Нового Мирового Порядка! Звучит? А? Как психиатрический диагноз, – он замолк и стал оглядывать окружающих. Все смотрели в потолок. Бизон молчал. Вздохнул и добавил:

– У нас нет никакой информации – и даже предположительного источника ее оттуда, с той стороны, со стороны всех этих собирателей душ. Ни-че-го. Мы можем попытаться что-либо узнать, и узнаем многое. По мелочам. Но своего, засекреченного десятилетиями поставщика реальной обстановки у нас нет. Как узнать, существует ли в самом деле Майтрея? Что такое Новый Мировой Порядок? В самом ли деле буддисты путешествуют из тела в тело? Кто нам ответит на это? Конкретно – никто. Нет агента такого уровня. Костя, а почему? – обратился он к разведчику.

– Теизм и вообще все виды религиозной интроспекции не так просты, как может показаться. Эта пирамида далеко спрятала свое основание. Что толку теребить верхушку. Возможно, она сама ничего не знает. У нас и в христианстве агентуры подобного уровня нет, не говоря уже об этих брахманах-буддистах. Дьячок на нас работать будет. Архиепископ – откажется. Ты его даже ничем не испугаешь, а деньги ему не нужны. Есть, правда, еще один вариант: возможно, ему нечего сказать.

– Неужели у них так серьезна постановка вопроса служебных соответствий? – проговорил Бизон. – Я даже никогда об этом не думал.

– В буддизме еще серьезнее, – заверил разведчик. – Их школа, включая индуизм, в два раза старше христианства. Но если хочешь откровенно мое личное мнение, то это все мистификация высокого полета.

– Что ты имеешь в виду?

– Амстердамский собор, в частности. Я не верю, что в теле какого-то животного может быть не животный дух. Да и ты не веришь. С другой же стороны, собрать представителей всех направлений буддизма только для дезинформации «Транстриумвирата»?.. Не тот уровень даже для нас, на мой взгляд.

– Ты прав, ты прав. Или не тот уровень для нас, или мы рассуждаем не на том уровне. Из стенограммы ясно, что мнения по Двурогу на соборе сильно разошлись. Верховные пауки сцепились перед лицом неожиданного явления, хотя оно было предсказано еще основателем этой религии. И они боятся. И они просто боятся перемен, прячась за канонические тексты тройственного содержания. Но, естественно, не все. Там тоже есть и правые, и левые. А мы – вернее, я и Мэрилин, – оказались между ними. Мне плевать на медитацию, пока дело не доходит до прямого действия. В этой сфере все же приоритет у нас. Прямое действие без реальных оснований – в наше время неприемлемое явление.

– И твоя дочь, похоже, становится одним из этих явлений в калейдоскопе этой тантрической шизофрении, – добавил разведчик.

– Ну, приземленней давай, к почве ближе. Возможно, это просто подготовленная атака на весь триумвират. Желающих потопить этот авианосец – предостаточно. И на фоне неясности событий в Амстердаме решили в мутной воде выловить рыбу, которая завалит триумвират, или конкретно наше подразделение. Вот только кто? Ясно пока одно: не ясно ничего.

Запищал сигнал компьютера системы «С400-микро», фиксирующий приближение полномасштабных целей, опознанных как таковые. С глухим щелчком раскрылись контейнеры системы поражения целей. Все посмотрели на главный экран.

С северо-востока приближались четыре ракеты классического типа «поверхность-поверхность». Не шедевр ракетных технологий, но из тех, которые иногда ходят конем. Почти мгновенно появилась красная надпись «ЗАХВАТ» и мигающий вопросительный знак. Комплекс работал в полуавтоматическом режиме. Время подлета ракет противника было, по данным компьютера, две минуты. И это видели все на экране монитора.

– Ну, уроды! – проговорил Папа. – Это уже слишком вежливо даже для нас… – и нажал кнопку «Пуск» с мигающим вопросительным знаком. В глубине сада громыхнуло, и ракета с десятью боеголовками, вершина технической мысли, с воем пошла навстречу своим коллегам. В это время радар захватил еще одну группу атаки. Три цели приближались градусов на десять севернее первого ракетного залпа.

Семь носителей тринитротолуола на маленький коралловый остров – это совсем серьезно. Да, это уже война! На главном экране было видно, как носитель «С-400» разделился, и семь боеголовок впились каждая в свою цель, наводясь бортовыми компьютерами, подавляя цепи управления ракет противника, уничтожая током СВЧ их системы электроники. Наверное, такой метаморфозы не ожидали смотрящие с той стороны в тот, другой экран.

Семь целей были поражены практически одновременно. Облака белого дыма стали застилать половину горизонта. Взрывная волна дошла до острова и пригнула к земле молоденькие пальмы. Оставшиеся три боеголовки, используя амплитуду полета и импульсные двигатели, умчались в точку предполагаемого пуска ракет противника, мгновенно рассчитав ее местоположение, хотя там сидели как мыши и не то, что радары – свет в помещении выключили.

– Ну, хватит. Это перебор. Передай команду: всем на дно атолла. «Золотую Рыбку» к полной готовности. Десять минут. Все. Люди дороже любых амбиций, – медленно проговорил командующий корпоративной группировкой.

– Но напоминаю: когда в субмарину зайду я, люк за мной будет загерметизирован. Все свободны.

Жалко. Жалко коттедж. Мраморную набережную. Акустический грот. Плантации кофе и авокадо. Сколько лет все растили! Еще во времена Российской Империи здесь был секретный центр разведки средневосточного отделения. Гевеи. Фикусы. Кварцевого песка дорожки в лесу. Да, все проходит. Все. А жаль. Ну, да Бог с ним. Что еще сказать? Ну, а пока… пока жизнь продолжается, и суперкомпьютер системы обороны острова еще повоюет. Это же его жизнь.

Папа нажал на панели управления кнопку, над которой было написано: «АВТОМАТИЧЕСКОЕ ОТСЛЕЖИВАНИЕ И ПОДАВЛЕНИЕ ЦЕЛЕЙ». Загорелась надпись «ПАРОЛЬ – ПОДТВЕРЖДЕНИЕ». Приложил к матовому окошку большой палец левой руки и набрал шифр. Раздался тонкий тональный звук и женский голос «Благодарю за доверие». Система с этой секунды находилась в неотключаемом положении, которое, благодаря атомным батареям, могло длиться больше трёх лет В воздух поднялись беспилотные самолеты-разведчики и два вертолета-наводчика для систем залпового огня, управляемых главным компьютером. Все они имели собственное скорострельное вооружение и систему опознавания «свой-чужой». Датчики опознавания были вмонтированы в ручные часы каждого, кто был на острове. Кот, правда, был без опознавания. «Вася!!!» – закричал на все помещение Бизон. – «Выходи!!!»

Повернувшись к экрану боевого управления, шеф засек приближение двух десантных вертолетов. Классификация целей высвечивалась в уголке монитора. Ну, это уже вообще кто-то грех на душу берет, живых людей посылая. Но микропроцессорам не прикажешь: «Стоять! Программа отменяется! Чапай думать будет!» Последовали резкие хлопки пневмовыброса, и ракеты сверхточного наведения пошли навстречу геликоптерам неизвестной принадлежности. Возможно, люди и останутся в живых. Такая ракета ломает вертолету лопасти рабочего винта. Взрывной боеголовки она не имеет. Это самая гуманная конструкция оружия этого класса. Такой моделью мог бы гордиться Циолковский! Но на все Воля Божья.

Бизон подошел к углу кабинета, забрал клетку со шмелями, банку со специальным медом и сухофруктами, нашел под столом кота и через потайную дверь стал спускаться в подземный грот, к подводной лодке. Мраморная плита толщиной в полметра плавно закрылась за ним, и на месте двери осталось изображение человека, пронзающего мечом птеродактиля. Старый рельеф, высеченный на мраморе много тысяч лет назад.

 

Глава 10

– Монте-Карло! Легко сказать!

Мэрилин мрачно обдумывала ситуацию, сидя на платформе с песком, мчавшейся следом за тепловозом по одноколейной линии Юго-Западной железной дороги, – ее проложили скоростными темпами в 1986 году и не обозначили ни на каких картах. Дорога проходила среди густого леса, разросшегося и подошедшего молодыми деревцами и кустарниками прямо к самой колее: они даже цеплялись иногда за проносившийся мимо состав.

…И доберусь ли я? Странно выражался директор параллельного управления. И отец непонятные вещи говорил. Как будто там у них что-то с ног на голову стало и обратно упасть не может. Все происходит так, как будто этого не происходит. Знакомое состояние – засовывать голову под одеяло. Как будто там что-то есть. Но с телом трудно спорить. Ему видней. Сколько бы внутренняя сущность не бесилась, не кричала, не барабанила кулаками изнутри «меня, меня слушай, дура!», телу наплевать на эти вопли. Оно делает, что хочет, а если надо, то может довести мыслительную сущность до такого состояния, что вообще от нее избавится, как от назойливой мухи. Такова цена попытки порулить без права вождения.

А себе все же верить надо. Вот это Корниенко исполнил! Не мог же он сам начать стрелять? В меня? Самую привлекательную и обаятельную? Не верю. Значит, был приказ. Или заказ? Скорее, заказ. От верных друзей, любящих европейскую валюту. Сколько же ему еще добавили? Наверное, немало. Убить блондинку?! Недаром он был похож на зомби. Мэрилин посмотрела на винтовку, лежащую у ее ног, и ласково погладила свою сонную подругу. Хоть ты и брюнетка, но пара как раз для меня.

Тепловоз неторопливо двигался вперед, углубляясь в дикорастущие дебри, и пыхтел, как упарившийся банщик, волоча за собой тяжелые корыта на колесах, заполненные серебристым песком. На солнечную поляну, желтеющую огнем одуванчиков, выбрел здоровенный лось и сонно уставился на проходящий ряд полувагонов, покачивая ветвистыми рогами и недоверчиво провожая взглядом пахнущую железом и мазутом связку платформ. Проскочили еще одну небольшую речку-ручеек, сочащуюся извилистой змеей в изумруде густой травы первого дня лета. И снова въехали в гущу мохнатых зарослей древних сосен, перемешавшихся с корявыми стволами развесистых дубов в хороводе молоденькой, увенчанной белыми коронами бузины.

Рядом на песке Будда, закрыв глаза, похоже, спал или думал.

Снова выскочили на небольшую полянку. Ну, вот и началось. Мэрилин увидела поле ромашек вперемешку с лопухами. Ромашки были размером с подсолнух, а лопухи, как стадо зеленых слонов, развесили свои трехметровые уши по всей поляне. Да-а! Правду говорили про этот Чернобыль!

Снова нырнули в чащу седых елей, запутанных с ног до головы, как морскими сетями, своими собственными иголками.

Монте-Карло! А почему не Рио-де-Жанейро? Как теперь замести следы после расстрела спецагента, спортсмена, перворазрядника, члена партии (не помню какой)? Если триумвират не нажмет на тормоза, что в свете последних событий весьма сомнительно, то картина будет ясна, как в изображении Пикассо. Кто прав? Это спрашивает подруга с повязкой на глазах и двумя безменами в руках. Бедный, пострадавший, покойный, искалеченный сельский водитель?!! Или избалованная дочка богатого родителя (смотри выше характеристики), владеющая, как известно и доказано, различными видами оружия исключительно ради самоутверждения в среде социума и более никаких оснований для этого не имеющая? Здесь не Зимбабве, не Афганистан и не Колумбия. На чьей совести смерть В.Н.Корниенко?!! Ах, вы говорите про пули калибра 5,45. Ну и что? Есть свидетели, что эти самые пули летели в вашу сторону? И, что очень важно, упреждали ли их полет ваши пули, не вылетая, естественно, в сторону пострадавшего? Нет? Ах, нет! Мои безмены врать не могут. Если желаете, есть контрольные весы. Прямо по коридору и направо. Мрак!

Мэрилин поглядела на две большие сосновые доски, при помощи которых Будда взошел на платформу. За мостом, в кустах, их лежало с десяток. Хозяина ждали. Ну, за две доски хозяин сильной обиды держать не будет.

Тепловоз мчался на всех парах к своей станции назначения, деревья и кустарники мелькали мимо, ястребы и вороны кружили и переговаривались на разных языках. Мэрилин не могла видеть человека в камуфляжной форме, с биноклем и мобильной связью. Тот сидел на дереве и говорил что-то в микротелефон, закрепленный на голове. Разлаписто промелькнул мимо дуб, на котором он сидел. Впереди, в километре, в гуще старой пятнистой березы сидел второй: приняв радиосообщение и усмехнувшись, он тряхнул копной рыжих волос и блеснул золотой серьгой в ухе. Тяжелое дуло снайперской винтовки развернулось на турели, прикрепленной к дереву, и хищно уставилось на полотно железной дороги. Ошибки быть не могло. Такое оружие способно прицельно стрелять без участия человека. Рыжий любил новинки в своем искусстве. Щелк! Патрон зашел в патронник. В прицеле был виден тепловоз, надрывно пускающий кольца дыма и ворчащий своими старыми дизелями, как пожилой хозяйский пес. Замелькали цифры на сетке наведения.

– Уолтер, – хрипло проговорил Рипли в микрофон. – Как она себя чувствует?

– По-моему, прекрасно.

– А красавец южных морей?

– Рядом с ней. Как она затащила его туда, ума не приложу.

– Нам без разницы.

– Джон, ты уверен в подтверждении цели?

– Да.

– Они выходят на тебя.

– Я вижу.

Тепловоз подходил все ближе к пятнистой березе, мерцавшей отблеском оптического прицела, и стрелок увидел ряд платформ с ослепительно белым кварцевым песком, на одной из которых черной вставкой темнел силуэт Будды и рядом – женская фигура, белевшая светлой кожей в лучах солнца. Снайпер не торопясь навел перекрестье прицела на Мэрилин, прямо в сердце, включил автосопровождение и загляделся на ее грудь, ожидая сокращения дистанции. Вот она какая – Мерилин Монро. Совсем еще, совсем, так сказать, да… Однако красавица, ничего не скажешь. И, судя по картотеке, – «спец». Такая дама – и «спец». Декаданс, сплошной декаданс.

Стрелок оторвался от прицела и потер неожиданно замутившийся глаз, вспоминая о бывшей жене – злобной каракатице. Все они рано или поздно являются в истинном обличье. Вздохнул. Посмотрел в прицел. Ему прямо в глаз уставился холодный ствол автомата, блестевшего голубым глазом оптического прицела и черной бездной ствольного глушителя. Холодный воздух, рывком втянутый в легкие, и палец, быстро нажимающий на спуск… Но сэр, это все уже в астральном теле. А лично вас оживить практически невозможно. Калибр 11,45, и прямо в голову. Великолепная смерть снайпера! Короткий, глухой звук выстрела, свист молибденовой секиры. И хруст веток пятнистой березы от падающего тела. Поаккуратней, поаккуратней, стрелок! Не повредите прическу! Гуп! Упал…

Эдвард Рош, второй стрелок, сохраняющий радиомолчание, не верил своим глазам. Рипли «сделали»! Старого, опытного волка, прошедшего весь мир. Сбили, как воробья. И кто!

Рош находился в пятистах метрах от своего шефа и спокойно жевал травинку, полностью полагаясь на решение вопроса без своего участия. Баба и корова – хороши цели. Рипли еще турель закреплял. Одна винтовка – калибр 12 миллиметров – чего стоит. Но секундное озарение во время падения снайпера сквозь ветки березы поставило в его голове все на свои места. Молчать или стрелять? Вот в чем вопрос. Но он был быстро снят. В окно прицела Эдвард видел приближающуюся амазонку и, поймав ее в кадр, сделал выстрел, передернул затвор, сделал второй. Пули шли мимо и попадали в песок, он это видел. А Монро, направив свой ствол в его сторону, как на дуэли, приближалась и приближалась. Ее уже не было видно из-за громадного ствольного отверстия, из которого вот-вот выпрыгнет Эдвардова смерть. Еще выстрел! Опять мимо. Этого не может быть! С такого расстояния Рош всаживал пулю в пятифунтовую монету. Но теперь он сдал себя полностью. Она видела его в ультрафиолете и даже просто визуально. Эдвард сорвал с пояса дымовую гранату и швырнул ее перед собой. Оранжевый дым пополз ядовитой субстанцией, окутывая местность. Рош испугался. Дымовая завеса его спасти не могла, и Мэрилин всадила в него пулю с расстояния в сто метров, холодным взглядом следя полет сквозь листья своего визави, столь разговорчивого еще недавно и столь молчаливого уже сейчас. Интересно, в какую сторону он полетел?

Уолтер, наводчик, слышал только дуэльную перестрелку, но, глядя в бинокль, он быстро догадался об исходе этой операции. Ну, что ж, если что-то имеет начало, оно неизбежно имеет и конец. Он слез с дуба и двинулся в сторону друзей. Все бывает, может, живы.

Тепловоз уже умчался вдаль.

Ошалевшие танкисты выпрыгнули, замедлив скорость, но состав не остановив. Такова инструкция – останавливаться нельзя. И теперь неуправляемая металлическая змея мчалась вперед на собственное усмотрение, таща за собой песок, Мэрилин и Будду.

Состав проскочил границу тридцатикилометровой зоны. Километров за пять стали появляться устрашающие надписи на желтом фоне. Кто-то написал на доске, приколоченной к дубу: «Режим выживания – 1стакан водки в час». И различные цифры в кюри, БЭРах и прочих эквивалентах. Промчавшись через всю эту галиматью, тепловоз не встретил никакого охранного поста или чего-либо подобного: путь был открыт, стрелки не передвинуты. Он ввинтился всей своей хвостатой металлической сигарой в тоннель между древних вязов, обвитых лишайниками и сцепившихся кронами прямо над железнодорожной колеей. Пространство между деревьями так густо заросло кустарником и молодой порослью, что пройти сквозь этот гигантский мохоподобный конгломерат не имел возможности никто, кроме местных зверей. Да и то – не больше тушканчика. Корявые ветки гигантских размеров сцепили свои ладони-лапы над ползущим составом и были полностью обвиты диким плющом, лишайником и чернобыльским мохом сине-желтого цвета. В ветках сидели вороны и пристально смотрели на живность, въезжающую на их территорию. Мэрилин навела на одну оптический прицел, но та и не шелохнулась, а глядела прямо в ствол. Непуганые зверушки, однако. Мимо промелькнула сквозь плотные заросли небольшая станция – заброшенный кирпичный домик. Название можно было еще разглядеть: «665-й километр».

Вязы неожиданно расступились, и Мэрилин увидела ответвление от их колеи. Остановив кое-как тепловоз, она, изо всех сил напрягая руки, перевела направление стрелок старинным молотообразным стрелочником и, поднявшись в кабину, медленно въехала в густую трехметровую траву. Затем вновь остановила тепловоз, вернулась и перевела стрелки на место. Да, по этим путям давно не ходили составы! Вдали виднелось несколько многоэтажных домов, белых, как египетские пирамиды. В центре этого небольшого городка виднелось странное сооружение, казалось, вросшее в траву и сверкающее яркими лоскутами материи, из которой оно было изготовлено. Это было настолько неожиданное и удивительное зрелище, что Мэрилин, схватив винтовку, стала разглядывать сооружение в прицел. Перед ней стоял индейский вигвам в боевой раскраске. Только скрещенных томагавков на высоком шесте видно не было. Вигвам! В Чернобыле! Кто сюда только не сбредается. И пролезли же через таможню! Мэрилин, не совсем веря себе, еще раз вгляделась в оптику. Да, на 666-м километре стоял вигвам американских индейцев. Высокая трава скрывала его основание, входа видно не было, но красно-белая вершина сверкала, как Эверест, политый клубничным желе. Стоп машина! Тепловоз остановился. Это все было не очень понятно даже для тридцатикилометровой зоны.

Тепловоз стоял укрытый трехметровой травой и слоноподобными лопухами. Девочка Маша из книжек, да и не только, слышала про кровожадность представителей этой замечательной расы, под общим именем индейцы, и призадумалась, стоит ли приближаться к вигваму. Мэрилин повернула голову к Будде:

– А ты что думаешь по этому поводу?

Тот глядел на белоснежную вершину, сияющую, как солнце, и молчал.

Но тревожного предупреждения, как в случае со снайперами, Мэрилин не чувствовала.

– Хорошо, мы пойдем другим путем, – она положила две доски на край платформы, и Будда легко сошел по ним в траву, которая была выше его на метр.

Мэрилин засекла азимут, и они двинулись, ориентируясь на компас, вмонтированный в приклад винтовки. Трава была хоть и очень высокая, но не жесткая, и легко раздвигалась, пропуская путников вперед. Неожиданно слева, из зарослей, выскочил кот. Полосатый и на вид ухоженный как домашний. Он уставился на Принца, потом на Мэрилин, и она увидела, что суженные зрачки его глаз расположены не вертикально, как у обычных котов, а горизонтально. Быстрым взглядом окинув крысу, сидящую на Принце, кот проворчал какой-то звук – но вовсе не «мяу», – и прыгнул обратно в лопухи, шокировав своим видом. Размером кот был с небольшую дворнягу, серый и с черными полосами до кончика хвоста.

Двинулись дальше. Вскоре подошли к крайней многоэтажке. Парадная дверь свободно открылась, и Маша, оставив Будду у входа, вошла в подъезд. Будда принялся за траву.

Мэрилин, выставив впереди себя винтовку, стала подниматься по мраморной лестнице. Внутри дома, на лестничных площадках, было достаточно чисто. Лифт, естественно, не работал. Все было присыпано легкой пылью. Двери в квартиры закрыты. Ее представления о разграбленной Чернобыльской зоне слегка изменились. Но вот на седьмом этаже квартира № 21 оказалась открыта. У входа лежал коврик. Осторожно толкнув дверь, Мэрилин вошла внутрь.

Аккуратная прихожая, хрустальный светильник под большим зеркалом. Маша оглядела себя. Красотка! Черных маскировочных разводов на лице рисовать не надо. Все есть. Прошла дальше – комната. На полу ковер. Стены оклеены обоями. Большой кожаный диван. Дубовый стол с телефоном и компьютером. Небольшой сервант, посуда, на стене – картина. А кухня? Да, вот и кухня. Все на месте. Пыли нет. Холодильник. Открыла – потянуло холодом и запахом ветчины. Откуда же электроэнергия? Солнечные батареи? Скорее всего. Однако, все это как-то не вяжется со стереотипом радиоактивной пустыни. Подошла к окну. Вдали, в высокой траве, алел вигвам-шатер. Она глянула в прицел и определила высоту сооружения. Десять метров, с учетом того, что в траве. Скачут там, наверное, веселые краснокожие; точат томагавки и готовятся покорять новую, незнакомую территорию. Им не впервой. Или, может, спят в глубине прохладного вигвама, а томагавки давно наточены и ждут лишь ночи. Что там творится на таможне?.. Уму непостижимо.

Неожиданно зазвонил телефон на столе. Мэрилин застыла в раздумье. Он еще и работает? Телефон зазвонил снова. Медленно подняла трубку. Говорили по-английски: «Монро ликвидировала исполнителей. Медиум с ней. Немедленно приступайте к нулевому варианту. Она в районе платформы 665, а, может, уже и ближе. Применение всех средств допускается. Работайте через спутник В-52, и не иначе. Докладывайте лично…» – Мэрилин положила трубку. Адреналин перестраивал состояние её психики за считанные секунды. Итак, здесь живет агент прикрытия. И теперь – ее потенциальный убийца. Не из тех ли он любителей евровалюты? Она резко повернулась к двери. Никого не было. Очевидно, агент на минуту вышел и не закрыл дверь. Чего закрывать-то? Глухомань! Она крадущимися шагами вышла на лестничную площадку. Прислушалась – тишина. Неторопливо вогнала патрон в патронник винтовки и стала подниматься выше.

На двенадцатом этаже был выход на крышу. Мэрилин поднялась по приставной лестнице и осторожно выглянула наружу. Метрах в десяти, расстелив белоснежный коврик, на солнышке загорал иссиня-черный негр. Рядом стояла раскладная спутниковая антенна, и агент вслушивался в наушники, нажимая на селектор каналов связи. Включившись в нужную линию, он неожиданно низким голосом, предварительно церемонно поздоровавшись, заговорил по-итальянски:

– Да-да, сеньор Валентино! Ночью появилось и стоит в полукилометре отсюда. Ну, как сказать, что-то вроде красно-белого шатра или индейского вигвама. Исполнено из молекулярного пластика, входа нет. Высота десять ярдов. В окружности сорок. Да нет, какое НЛО. Бред. Кое-где стоят технические цифровые штампы. Но чьи – неясно. Смахивает на Западный Восток. Я особенно не исследовал, решил дать сообщение… Да нет, проверил. Радиоактивность в норме. Даже ниже фоновой. Один микрорентген.

Негр болтал по спутниковому телефону, закинув ногу за ногу и посматривая по сторонам сквозь темные очки.

– Район чистый. Я здесь один. Жду смену и указаний. Все работы по официальным измерениям выполнены. Эксперименты записаны в файлы. Что-что? Не понял? По второй линии? О’кей! – агент нажал на кнопку селектора канала и ответил по-английски:

– Боб слушает.

– Ты где находишься?

– На крыше здания. Просматриваю местность, – он инстинктивно взял бинокль, лежавший рядом, и приставил к глазам, уставившись в небо.

– Ты слышал, что я тебе сказал по телефону?

– По какому телефону?

– Фак-файл, по телефону в твоем кабинете, в твоей комнате, две минуты назад!

– Шеф, я не понимаю, о чем речь! Уже полчаса, как я на крыше… исследую местность.

– Тогда кто поднимал телефон и слушал то, что должен был слышать ты?

– Я ничего не поднимал и никого не слушал, – негр отложил бинокль, закинул ногу за ногу и пошевелил пальцами. – Наверное, сбой в линии. Автоподнятие. Такое бывает. Мыши грызут провода, их тут тьма-тьмущая, и все твари голодные, траву-то не едят. Кабель до спутникового модуля проложен по земле. Ваши же специалисты положили. Все хотят экономии. Вот и кормят теперь мышей! – Негр хмыкнул и вслушался в линию.

– Боб, я не думаю, что все так весело, как тебе кажется. И не думаю, что какие-то мыши что-то грызли. Слушай внимательно.

Негр, подрыгивая ногой, слушал шефа, лениво жуя травинку.

– Что? Монро? – он резко вскочил и сел на своей белой тряпке. В это время в кармане у Мэрилин запищал мобильный телефон, про который она уже забыла и звук которого, казалось, был слышен на весь район. Негр поднял глаза, одновременно хватаясь за лежащий рядом пистолет, и встретился взглядом с Мэрилин. Та держала его на прицеле и мгновенно нажала на спуск, разнеся вдребезги спутниковую антенну. Затем перевела дуло винтовки на Боба. Боб с висящими из ушей проводками оборванных микротелефонов все-таки дотянулся до пистолета и схватил его.

– Брось, – холодно посоветовала Мэрилин на английском языке.

– Да-да, мисс, я все понял. – Он аккуратно отвел руку с пистолетом в сторону и кинул его.

– Боб, ты скажешь мне, с кем ты сейчас разговаривал?

– Да-да, конечно. Это мой шеф.

– Что за организация и какова цель пребывания здесь?

– Наблюдение… за естественной мутацией биосферы, включая энтомологию и зоо… – он замолчал и слегка побледнел.

Мэрилин шагнула ближе и направила дуло винтовки прямо в лицо негру.

– Ты знаешь, что на таком расстоянии сделает калибр 11,45?

– Я… я знаю. Знаю, что цель моего пребывания здесь контролируется из… ой-ой… – Боб схватился за живот и согнулся. – Это у меня нервное. Я боюсь, когда на меня наводят оружие. У меня это… нервная… язва желудка, – он покачнулся и шагнул в сторону от пистолета, к краю двенадцатиэтажки. – Я все скажу… я все скажу, но… пожалуйста, не наводите на меня свой автомат!

– Я не сомневаюсь, что ты все скажешь. Ведь ты, наверное, знаешь, что Монро – это я. А я не люблю молчаливых, особенно таких черных. Да и они не особенно любят мой калибр, и ты – вряд ли исключение. Не вой, я немного опущу ствол, чтобы ты успокоился и продолжил веселый рассказ об удачной карьере Боба; и, надеюсь, у этой карьеры будет хорошее завершение с выходом на пенсию; надеюсь, ты многое сможешь рассказать маленьким черным Бобам о мутации в районе Чернобыльской зоны, исключая, конечно, свою собственную мутацию, а она сейчас должна произойти для того, чтобы жизнь продолжалась. Как тебе нравится это предложение? Я думаю, оно конструктивно.

– Да-да, мисс Монро. – Боб опять качнулся и оперся рукой об ограждение крыши. – Боб совсем не хочет… плохого завершения своей карьеры. Я разговаривал со своим шефом. Это мой прямой начальник. Он управляет всеми операциями на территории… Ой! Он… Не смотрите так страшно на меня. Опустите ваш автомат еще ниже. Я боюсь. Я же без оружия!

Мэрилин опустила ствол еще ниже. Хитрый Боб совершил неожиданно резкий рывок и выпрыгнул за парапет крыши. Послышался глухой удар: он приземлился на балкон двенадцатого этажа. Раздался звон стекла и возня проползающего тела. Ай да Боб!

Мэрилин опешила. Опомнившись, она подобрала пистолет агента, девятимиллиметровую «Беретту», и тут обратила внимание на свой телефон, звонивший все это время. Вытащила его и включила. Это был отец. Он попросил включить скремблер.

– Ты, наверное, где-то на возвышении, и вызов прошел. Базовая станция сотовой связи на такие расстояния, в общем, не действует. Но у тебя мощный аппарат, – он замолчал на пару секунд.

– Я делаю набор постоянно. Теперь понятно, что ты не в Монте-Карло. Впрочем, это было ясно сразу. Мой спутник отслеживал перемещение твоего телефона в качестве пассивного излучателя, и я знаю, где ты сейчас. Занесло, однако, тебя в дебри. А теперь слушай внимательно. Где-то в твоем районе ты должна обнаружить нечто вроде большой разноцветной палатки.

– Да-да! Я уже обнаружила! Это индейский вигвам красно-белого цвета.

– Вигвам? Хм. Любопытный маскировочный дизайн. Это не вигвам. И что там красное – верх или низ?

– Красная вершина с расходящимися узорами, а сам он белоснежный, прямо горит.

– Отлично, отлично. Состояние энергозаряда великолепное. Этот аппарат, в упакованном, естественно, виде сброшен со спутника с высокоточной системой навигации. Разработка именно для таких экстремальных ситуаций. Хотя, конечно, все это дороговато, мягко говоря. Но тебе не кажется, что здоровье дороже? Где-то я слышал такое про здоровье. Как ни крути, а оно все равно дороже. Вроде скорости света. Не обгонишь. Ну, ладно. В трех словах опиши ситуацию. И какие проблемы.

– Была проблема, но только что выпрыгнула с двенадцатого этажа и убежала.

Мэрилин коротко рассказала про бой со снайперами и про негра.

– Так, быстро вернись в комнату, где был телефон, и уничтожь все, что хоть чем-то напоминает устройства связи. Потом снова поднимись наверх, я тебе позвоню.

Мэрилин быстро спустилась на седьмой этаж, внимательно прислушавшись к тишине дома. Негр затих. Квартира была, как и прежде, приоткрыта. Картина на стене висела, продолжая украшать собою интерьер. На ней была изображена отрубленная голова черного петуха на белом блюде, с выпученными глазами, уставившимися на смотрящего. Может, это икона? Негритянского вероисповедания. Взгляд был чем-то похож на взгляд хозяина картины. Или это автопортрет? В такой оригинальной стилистике.

Мэрилин быстро подошла к телефону и обрезала провод. Телефонный аппарат и компьютер разбила на мелкие части топориком, висевшим на кухне. В компьютере раздробила процессор, поломала жесткие диски и даже конденсаторы. Под столом нашла модем и блок скремблерного устройства: та же участь постигла и их. Обыскала всю комнату и все, хоть отдаленно похожее на электроприборы, рубила топором на мелкие кусочки. Та же участь постигла электробритву. Наконец, решив, что поработала на славу, Мария Николаевна вышла из квартиры № 21 и, опять внимательно прислушавшись, – негр молчал, – двинулась наверх, выставив винтовку впереди себя и держа палец на спуске. Она была спокойна и сосредоточена. Режим восприятия и адекватной аппликации был включен внутренним таймером синтеза, анализа и интуиции. И теперь, делая шаг вперед, она не только очень четко помнила предыдущий, но и абсолютно уверенно знала, каковы будут два последующих. Время было полностью управляемой сущностью. И все происходило вне его. В нем оставались только результаты. Состав крови несколько изменился. Такова психотехника настоящего агента всеуровневой ориентации – а Мэрилин таковым и была.

Поднявшись на крышу и обойдя ее по периметру, Мэрилин поняла, что негр в доме. Зазвонил телефон. Она включила трубку. Это был отец.

– Изолируй по возможности чернокожего и двигайся к зонду вместе с Буддой. На поверхности, на уровне метра, найдешь черное пятно диаметром пять сантиметров. Пробей его ножом или чем-нибудь острым. Откроется вход. Зайдешь внутрь. Как закрыть двери – прочтешь на них. Красная кнопка – старт. Остальное сообщу позже. Тебе все ясно?

– Мне все ясно, – ответила Мэрилин неожиданно низким голосом.

– Вперед. Удачи!

– Тебе тоже.

Мэрилин отключила телефон и спустилась на двенадцатый этаж. Тридцать шесть квартир. Точнее, тридцать пять. В одной сидит негр. В какой? Она поглядела в пролет. Был виден первый этаж. Стояла гробовая тишина.

– Боб! А, Боб! Выходи, поговорим. Я тебе отдам твою «Беретту». Не надо прятаться, у тебя ведь нервная язва. Ей противопоказано напряжение. И она сейчас начнет говорить с тобой об этом. На своем, не очень хорошем языке. А я с тобой по-хорошему, по-английски. Ну, как, не убедила? Все-таки я на твоем месте поверила бы мне, а не своей язве. Даю тебе десять секунд. Де-сять. После этого моя коллега по части разговоров, но на нехорошем языке, передаст тебе привет. Даже если язвы у тебя до этого не было вовсе. А вот теперь – будет. Ты этого хочешь? Раз! Счет пошел.

Мерилин молчала. Стояла тишина. Негр молчал тоже. Он явно перебежал в другую квартиру. На двенадцатом этаже его не было. Он хотел выбежать из подъезда, но наткнулся на мрачного Будду и ошалело кинулся назад. А вот куда? Десять секунд прошло. В глубине дома раздался сдавленный крик.

– Боб! А, Боб! Как животик? – она стала медленно спускаться, ориентируясь по памяти на крик. Где-то четвертый или третий этаж.

– Боб, я иду! Но не по-хорошему, ты это учти. По-хорошему можешь выйти только ты. А если приду я сама, то только по-плохому. Чувствуешь разницу? Чувствуешь, я вижу. Предложение такое: ты открываешь двери и спокойно, с поднятыми руками, выходишь. Затем сам себе хорошо завязываешь ноги. Ложишься – и я за спиной завязываю тебе руки. А друга оставляю тебе, – она громко передернула затвор «Беретты». – Слышишь, как он готов на компромиссные решения нашей проблемы? А у нас проблема. Ведь верно? Мне надо спокойно покинуть это гостеприимное место, а тебе – не дать мне этого сделать. Что дальше? – спросишь ты. А дальше я ухожу. Ты через полдня перетрешь веревки – ну, не из стали же они, – и черная бабушка черного Боба снова будет кормить его черничным вареньем. Но только хочу добавить тебе еще кое-что. Если ты думаешь, что я женщина, то ты глубоко ошибаешься. Как там у вас по-английски говорят – очень неверная информация. Я – агент. Боб, ты понял кто я? – Мэрилин осторожно опускалась по этажам, держа впереди себя «Беретту» и винтовку. Дойдя до четвертого этажа, она внимательно оглядела все три двери и проговорила печальным голосом:

– Боб, подумай о бабушке.

Затем повернулась спиной к лестнице и стала спускаться на третий этаж, двигаясь спиной назад и громко ступая ногами. «Беретту» она держала на уровне глаз. Не дошла она и до середины, как одна из дверей быстро открылась, и оттуда высунулся недоверчивый Боб. Но не один. В руках он держал громадное помповое ружье и резким движением потянул затвор на себя. Раньше передернуть, наверное, боялся: звук перезарядки мог выдать его местоположение в доме. Эх, Боб, Боб! Тебя обманули! Мэрилин все-таки на самом деле – женщина. Вот ее-то и опасаться надо больше всего, а не какого-то там агента. Три выстрела «Беретты» слились в один, и здоровый черный негр влетел обратно в комнату, выронив свое зловещее оружие. Все три пули попали в грудь, и шансов дожить до пенсии уже не было никаких. Агент умер быстро, и – царство ему небесное. Он не был злым человеком.

Сунув «Беретту» за пояс, Мэрилин стала спускаться вниз, вышла в парадное, дошла до дверей, вышла из подъезда. Дом обступила трава и лишь вдали, сквозь метелки гигантских трав, белели пирамиды остальных двенадцатиэтажек. Интересное, и даже весьма, местечко. Кто это здесь еще живет? И чем занимается? Правда, Боб говорил итальянцу, что он тут один. Но уж сильно он был жизнерадостен для полного уединения. Хотя, кто знает, кто знает… Боб Бобу рознь. Но в такой тишине стрельбу из «Беретты» могли услышать и в Италии. Хорошо, где Будда? Она огляделась по сторонам. Да вон он, траву жует. Пускай поправляется: худеть не стоит, когда в бегах.

Азимут на вигвам она засекла еще на крыше дома. Нож прихватила в квартире № 21. Чего-то все же не хватает. А, понятно! Маша быстро вернулась в дом, поднялась на седьмой этаж и залезла в холодильник Боба. Он наверное был нежадным чернокожим научным работником. И был бы не против того, чтоб она выгребла все, что было. Копченое мясо, консервы, трюфеля в банках и креветки. Здесь же на кухне перекусила. Остальное сунула в мешок и забрала с собой вместе с большой пластиковой бутылью арктической воды, как было написано на этикетке. Вместе с водой стоял французский коньяк. Да, Боб жил! Прямо рай в Зоне. Трехметровая трава, голубое небо, пение птиц, тишина, покой. Возможно, любимая, работа. Пляж на крыше, джакузи в квартире и выход в паутину Интернета. Все, круг замыкается. Негр в себе. Было, однако, что защищать «Береттой». Или тем ружьищем. Вспомнить страшно. Она взяла мешок и пошла вниз, к выходу.

Ориентируясь на компас, стала пробираться сквозь траву. Будда шел следом за ней. Большие лопухи приходилось обходить. Их стебли были толщиной с березу. Мутация! Мэрилин догадывалась, что дело здесь вовсе не в радиации, которой почти не было. Вместе с четвертым энергоблоком на воздух, возможно, взлетело кое-что более серьезное. До сих пор не рассекреченное. И вот теперь дает такие любопытные результаты.

Трава мягко шелестела. Гудели пчелы. Мэрилин пригляделась: вроде бы нормальные, пчелы как пчелы. Хотя кто его знает, что у них на уме. Рядом прошуршал, похоже, полосатый кот. Пробежал спереди и снова пристроился сбоку. Так кругами и стал похаживать, что-то выискивать. Генетика! Не-ет, «альфа», «бета» и «гамма» излучения здесь не при чем. Они даже, можно сказать, пострадавшая сторона. Приняли на себя удар. А сила другого рода в их тени растворилась и, возможно, все эти черные итальянцы ее и ищут. Сколько же лет им улиток в пробирочках рассматривать? Что-то здесь не совсем то. Так, где там наш вигвам с черной меткой? Кот, где вигвам? Молчишь? А мыши где, которые грызут кабеля? Их бы и грыз, а не бегал кругами, не сбивал компас. Кот неожиданно притормозил, покружился на месте, что-то подвывая сам себе, и умчался в зеленую чащу, исчезнув из виду.

Через несколько минут впереди показалась белая, сверкающая на солнце громада зонда-вигвама. Что это такое, Мэрилин не представляла. Но отцу, естественно, доверяла и особо не раздумывала. Подошла вплотную. Постучала рукой по поверхности. Теплый шелковистый пластик, так можно было бы назвать. Стала обходить вигвам в поисках черного круга. Искала недолго. Вот он, черный, как тот Боб. Мэрилин погладила рукой окружность. Та слегка выступала над поверхностью. Взяла нож и, недолго думая, вонзила его в центр черной отметки. Вытащила нож. Ничего не произошло. Куда заходить? Может, нож не тот? Хорошо, подождем. Это была верная мысль. Через минуту раздался тонкий свист воздуха, и на белой поверхности появились контуры квадрата, примерно два на два метра, в виде тонких разошедшихся швов. Еще две-три секунды, резкий хлопок – и квадрат отлетел в траву. Образовался вход.

Мэрилин заглянула внутрь. За входом шел небольшой коридор, и на стенке коридора светилась надпись на русском языке: «Зайдите и закрепите изнутри вскрытую пластину». Вскрытую пластину?.. Люк, который отлетел! Мэрилин оглянулась в поисках блестящего квадрата с черной отметиной. Увидела его метрах в пяти. Рядом сидел кот и жевал уголок люка. Прогнав прожорливого попутчика, она осмотрела пластину и обнаружила на внутренней стороне две рукоятки и большую красную кнопку. Над кнопкой надпись: «При герметизации входа нажать два раза». Так-так… Примерно ясно. «Будда, заходи!», – показала ему рукой на вход. Черный Принц вошел в коридор и двинулся вглубь. Мэрилин взяла люк за ручки с обратной стороны, и, зайдя в коридор, – в нем было достаточно светло из-за прозрачности стен, – приложила серебристый квадрат к дверному проему. Винтовку и мешок с едой она кинула на пол.

Когда края квадрата вроде бы совместились, она не очень решительно нажала на красную кнопку. Потом еще раз. Появилась легкая вибрация, и края люка срослись, не оставив и малейшего шва. Над кнопкой появилась надпись: «Герметизировано». Мэрилин выдохнула и повернулась в сторону коридора. Он был недлинный, пару метров. Все основание вигвама занимала пластиковая чаша-платформа. Будда стоял посередине и смотрел сквозь ткань стены, которая изнутри оказалась прозрачной, с зеленоватым тонированием. Но, кроме окружающей травы и бродячего кота, видно ничего не было. Потолок над головой в трех метрах темнел чернотой непроницаемого пластика. С краю платформы было небольшое углубление, стояло кресло, горел экран монитора и виднелась клавиатура компьютера. Электропитания не было.

Над монитором Мэрилин снова увидела большую красную кнопку с надписью «СТАРТ». И тут она догадалась. Да это же аэростат! Хотя и новейшей разработки. Раскладной аэростат. Отец как-то говорил о таком. В полностью сложенном виде он занимал места не больше резиновой лодки. Правда, обратного процесса уже произвести невозможно. Аэростат раскладывается один раз.

Мэрилин села в кресло, несколько минут раздумывала, вздохнула и нажала кнопку «СТАРТ». Над головой, за потолком, раздалось глухое гудение, потом шипенье и началась неясная возня и непередаваемые звуки. Красный конец аэростата стал медленно вытягиваться вверх и утолщаться в диаметре. Все вытягивался, вытягивался и утолщался, утолщался, из красного постепенно превращаясь в бело-зеленый, потом светло-голубой и, медленно оторвавшись от земли, устремился вверх. И поплыл над домами уже не индейский вигвам, а зеркально-голубой цилиндр высотой метров тридцать и, странное дело, почти невидимый глазам из-за своей прозрачной зеркальности (гордость разработчиков – высокочастотная (фотонная) система невидимости). Минута, две – и все, исчез из вида.

Мэрилин глядела с борта чаши вниз, сквозь прозрачную кромку дна. Белые многоэтажки стояли в зеленом море, заполнившем все вокруг. В стороне стоял тепловоз, тоже весь окруженный зеленым океаном. Колеи видно не было: казалось, состав просто лежит в траве, кем-то заботливо перенесенный в зеленое поле чернобыльских чудес. Кому-то он еще послужит, хорошо отлаженная единица мирных будней вечной войны времен. До самого горизонта полыхал зеленый пожар взорвавшейся жизни первого дня лета, первого дня рождения, первого дня смерти – кому как. Аэростат стремительно уносился в высоту голубого неба уже в полнейшей тишине. Упругий и освобожденный, наконец, от унизительной, горбатой, красноразмазанной индейской замаскированности.

Бип! Загорелся контрольный сигнал и включился компьютер. И сразу же запищал вызов спутниковой связи. Очевидно, антенна находилась где-то в верхней части цилиндра и ориентировалась автоматически. Мэрилин включила линию связи. Естественно, это был отец:

– Ну как, Маша, все нормально? Я и так вижу, что нормально. Поздравляю, поздравляю. Да здравствует свобода!

– Мне пришлось застрелить негра. Его звали Боб.

– Но, насколько я понимаю, в противном случае он бы застрелил тебя?

– Да, ты угадал. Но это еще не все. Убит Корниенко. Я думаю, это серьезно. Он атаковал меня и Будду из автомата и вел себя, как зомби. Когда я его остановила, он расстреливал третий магазин. У меня выбора не было…

– Да, мне доложили. Эту проблему придется решить. Ты можешь быть спокойна.

– …Он работал на сторону.

– Теперь я это знаю. Частично перехвачен разговор об условиях оплаты в случае ликвидации и Будды, и тебя. Поверь, проблемы в данный момент – у многих наших людей, и причина пока неясна. Но она выясниться, и очень скоро. Так что выбрось из головы все это, тем более оно далеко внизу. Скажи мне, какая высота? Набери на компьютере «КОНТРОЛЬ». – Мэрилин набрала. Высветилась таблица: высота, скорость ветра, температура атмосферы, температура в аэростате, направление движения, давление газа и еще целый ряд показаний.

– Пятьсот одиннадцать метров.

– Маловато. Набирайте, набирайте высоту. Наш красавец изготовлен по технологии «Супер-Стеллс». В нашей транскрипции – «Плавающий невидимка». Даже радары последней разработки его не берут, а визуально его невозможно определить, когда он выше пятисот метров. Да, а бык где?

– Он здесь.

– Это правда, что ты с ним разговариваешь?

– Нет, неправда.

– Так что же там тогда происходит? У меня по этому поводу проблемы. Впрочем, ладно. Об этом потом. Я рад, что все сошлось в точку и ты вышла, как я и рассчитывал, к «Плавающему невидимке». Это факт. Но верится с трудом. Такое попадание – с такого расстояния.

– Папа, я знаю: сам не похвалишься – никто не похвалит, но я просто не успела. Ты и, правда, гений. Как ты все рассчитал?

– Да нет, какой я гений. Все уже я тебе объяснял. Шло наблюдение за твоим мобильным телефоном. Хорошо, хоть не потеряла. Я предположил, что ты сойдешь с железнодорожной ветки в сторону. И это единственная моя заслуга. Удивляюсь, как точно сработала автоматика сброса аэростата. Мы никогда этого не делали. Это в первый раз. Вообще, испытания прошли успешно. Спроси у Будды, как он себя чувствует?

– Я не могу этого сделать.

– Спроси-спроси.

– Принц, как ты себя чувствуешь?

Неожиданно на весь аэростат прозвучал короткий, сверхнизкий звук. Мигнул экран компьютера.

– Вот это да! – закричал отец. – Разговаривает!

– Да, – ответила Мэрилин. – Похоже, он чувствует себя прекрасно, но аэростат прекратил набор высоты. Возможно, частота его голоса повлияла на какой-нибудь датчик и на генерацию газа.

– Какая высота?

– Тысяча один метр.

– И нет набора?

– Нет, – Мэрилин повернулась и посмотрела на Будду. Тот глядел на нее добрыми глазами, но понять она ничего не могла.

– Быстро набери «ТЕСТ».

Мерилин ввела необходимую команду. На экране появилась надпись «Отсутствие реакции компонентов генерации»

– Набрала. Компоненты ничего не генерируют. Газ не выделяют. Нет подъемной силы… наверно.

– Бред это все. На аэростате тройная защита по всем системам. Тройное дублирование. Не могло же сразу три аэростата поломаться в одном и том же месте! Это все равно, что взять сразу три джек-пота.

– Ну, считай, что ты их взял.

– Ну-ка, залезь снова в «КОНТРОЛЬ».

Мерилин набрала «КОНТРОЛЬ». Текст таблицы гласил «Количество энерговыделяющих компонентов – 98 %».

– 98 % газа в запасе. Но он не вырабатывается. Нет реакции окисления.

В это время Будда издал еще один, почти такой же звук. Мерилин повернулась к нему. Он все так же смотрел на нее. Крыса сидела у его ног и тоже глядела на Мэрилин.

– Что он сказал!? – закричал отец.

– Папа, ты что? Откуда же я знаю? – Но, кинув взгляд на экран компьютера, хмуро добавила:

– Да вообще-то вроде бы сказал, что генерация возобновилась. Высота – одна тысяча пятьдесят, и набор продолжается.

Отец помолчал.

– Значит, ты все-таки понимаешь его?

– Нет, это он понимает нас. Тебе не кажется, что это точнее? По-моему, он просто пошутил над тобой.

– Надо мной?

– Да, над тобой. Над твоей юмориной «Спроси… Спроси… Разговаривает – не разговаривает?». Он показал, что им управлять не может и не будет никто. Если надо – управлять будет он. Тебе так не кажется? Или ты по-другому объяснишь фокус с остановкой физической реакции? Физической, а не лирической…

Отец задумчиво спросил:

– Ты так думаешь?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, тебе там виднее. Хотя в жизни бывает столько совпадений, столько случайностей, столько накладок, столько всякой метафизики, что я ничего сказать не могу, кроме одного: рад, что все в порядке. Ты с ним там повежливее. И вообще… – Он прокашлялся:

– Уважаемый Будда! Я приношу глубокие извинения, искренние и от всей души, за то, что ненароком проявил к Вам недостаточное почтение! Поверьте, это только в силу отсутствия знаний о Вас!

– Папа, что с тобой?

– Хватит об этом, дай мне данные.

– Две тысячи четыреста пятьдесят. Горит надпись «Все параметры в норме».

– Это хорошо. А как твое самочувствие? Вообще.

– Хорошее. Немного только кружится голова.

Она посмотрела вниз. Земля была уже видна только в туманной дымке.

Тонкие ниточки дорог и спичечные головки домов казались игрушечными.

Неожиданно в тишине аэростата зажужжала муха. Влетела, наверное, перед герметизацией входной двери. Или сидела на Будде, да проснулась. И пошла жужжать и наворачивать круги, мертвые петли и бочки с переворотами. Чернобыльская красавица. Неутомимая, как буйвол. Да и размером с хорошего шмеля, если не больше.

– Что там у тебя за помеха в линии? – спросил отец.

– Это муха.

– Какая муха?

– Обыкновенная. Влетела, наверное, на старте.

– Я надеюсь, она без зубов и не перегрызет чего-нибудь.

– Не знаю, верить местной фауне нельзя. Ты же сам там, наверное, был и все видел.

– Не был ни разу.

– Не может быть! Ни разу не был в тридцатимкилометровой зоне?

– А что мне там делать? Все данные у меня и так есть.

– Зря, зря! Подозреваю, что у тебя не все данные. Там очень интересно и есть на что поглядеть.

Муха начинала давить на голову.

– Ну, я как-нибудь послушаю твои рассказы об этом. Возможно, это будет и поточнее, чем реальная действительность.

– Это как минимум. Обещаю, что не скажу ни слова. Это надо видеть. И, по-моему, там достаточно смотрят…

– Ну, твой Боб уже не смотрит. Хотя… хотя… Может быть, это и в самом деле энтомологические исследования? Они же все помешанные, эти насекомолюбы.

– …С «Беретой» под рукой? И помповым ружьем? Мне кажется, что ты устал.

– Может быть, и так… ну, а что у нас с набором?

– Три тысячи двести. Подъем нормальный.

– Как там погода?

– Ни облачка. Голубое небо. Ты знаешь, ну вот никогда так себя вольно, как птица, не чувствовала. Прямо как ангел небесный, только муха задолбала.

– Что-что?

– Муха, говорю, задолбала. Сейчас голова развалится. Летающий вентилятор.

– Муха-муха… Хорошо, набирай высоту. После восьми тысяч свяжешься. Я тут все перекодировал. Пароль спутника «ХОРЬ-22».

– Прекрасный пароль. Суперкомпьютер не вскроет. Твое творчество. Узнаю.

– Хватит болтать! Давай! – отец отключился.

Муха неожиданно тоже затихла. Слава Богу! Наверное, батарейка кончилась. Приятная тишина радовала ухо. Мэрилин присела на край платформы и стала глядеть вниз. Неведомые дали. Что там, кто там, внизу? Она вспомнила детство, вспомнила речку ранним-ранним утром. Маленьких рыбешек, которые тыкались своими губами в ее детские ноги, по колено стоявшие в воде и терпеливо не двигающиеся, чтобы не спугнуть тех рыбешек, заплывающих в стеклянную банку, которую она держала в руках. Пять утра, середина лета, свесившиеся ивы и поле цветов на том берегу. Вода, как парное молоко. И чистая, как слеза. Когда это было? Но ведь было, было? Да, конечно, было. Да и есть, наверное.

Неожиданно в глубине аэростатного объема раздался скрипящий звук, вернувший ее из прошлого. Вроде того, когда два воздушных шарика трут друг о друга. Затих. Снова по уху резануло, уже как гвоздем по стеклу. Мэрилин перегнулась через край платформы в сторону звука и увидела сидящую муху. Та грызла стенку аэростата, которая была толщиной микрон двадцать. Мать родная! Она и, правда, с зубами!.. Скржиииу! Скржиииу! Виииии… Наверное, ген от термитов проявился. Те тоже грызут все, что попало. Чем несъедобнее – тем лучше. Но дырочка в стенке аэростата на высоте пяти километров не стоит уникальности изощренного насекомого, будь оно хоть звездой энтомологии, и не только с зубами, но и даже с веселыми песнями на итальянском языке.

До красавицы чернобыльских прерий было метра два. Мэрилин не решилась спуститься из пластиковой платформы на тонкое дно цилиндра. Она сняла свою кофту и, размахнувшись, изо всех сил ударила по мухе. Та злобно оглянулась и не двинулась с места. Скржиииу! Виииии! Господи, да она пуленепробиваемая, что ли? Или на кремниевой основе. Вместо углерода в основе строения молекул – кремний. Читала где-то такое. И не боится!.. Монстр прямо, а не муха. Бах! – снова кофтой. Хррум! Хррум! Хррум! Звук изменился. Прогрызает!.. Мэрилин схватила винтовку и, взяв ее за приклад, дотянулась до мухи и кончиком глушителя толкнула ее изо всей силы в бок. Это помогло. Недовольное насекомое быстро перебежало еще выше по стенке аэростата, и до него теперь можно было достать только пулей. Скржиииу!

Наверное, подобная тварь заползла в 1986 году в четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции. И какой-нибудь важный элемент перегрызла. В результате – неуправляемая реакция. Вииии!..

Неожиданно рядом с Мэрилин мелькнула тень, и на пластик аэростата, как на поле корриды, выскочила желтая крыса, неведомо как очутившаяся на борту. Наверное незаметно вползла следом за быком. Быстро подбежав к прожорливому насекомому, она остановилась в пяти сантиметрах от него. Муха замолчала и уставилась на крысу, оценивающе разглядывая ее. Что глядеть-то? Молниеносное движение – и чернобыльская тварь оказалась в пасти. Раздался скрипящий звук: крыса пыталась перекусить муху. Насекомое заработало крыльями и гудело, как микровентилятор, издавая щелкающие звуки, очевидно, зубами. Точно кремниевая! Но поднять в воздух откормленную на бойне крысу было перебором даже для нее, летающей буровой установки. Так продолжалось с минуту, и монстр стал затихать, жужжать неуверенно, дергать лапами, и наконец замолк. Выждав еще полминуты, хвостатый тореро отпустил вредителя, и тот, кувыркаясь, скатился по стенке аэростата прямо к платформе. Мэрилин сквозь ткань кофты взяла неподвижное насекомое и придавила прикладом автомата. Было впечатление, что пытаешься раздавить косточку от персика. Тогда она ударила изо всех сил. Раздался хруст. Все, конец последней серии. Сдохла.

Мария Николаевна аккуратно завернула безжизненное тело в бумажку, обернув несколькими слоями, перевязала ниткой, вытянутой из кофты. И положила в уголок. Достала бутылку коньяка (вспомнив про Боба, царство ему небесное). Открутила пробочку, сделала глоточек. Посидела, помолчала, глотнула еще раз. Гладкие мышцы медленно расслабились. Она закрутила пробку и сунула бутылку в мешок. Глянула на экран. Высота – девять тысяч метров. Температура атмосферы – минус тридцать два градуса. Скорость воздушного потока – тридцать три метра в секунду. Направление – юго-восток. Системы работают нормально. Набор высоты продолжается. Она наугад набрала «УПРАВЛЕНИЕ». Угадала: высветилась таблица. Внимательно прочитала, набрала на клавиатуре «ПОТОЛОК». Мигающий дефис заполнила цифрой 10000. Оглянулась в сторону саркофага с мухой. Вздохнула. Замигал вызов связи. Включилась. Отец:

– Как там дела? Дай данные набора.

– Десять тысяч метров. Я остановила набор.

– Я же тебя просил позвонить, когда будет восемь. Надо, понимаешь, выбрать необходимый воздушный поток, учесть розу ветров, струйные течения, температурные перепады, скорость ветра. Это аэростат. Это не велосипед. Ты знаешь, куда тебя сейчас сносит? А я знаю. Я вот сижу, гляжу на монитор и вижу точку, а в этой точке – ты. Мне отсюда все видно, и будь добра: если я прошу сделать так, то делай так, а не эдак. Потому что эдак – это не совсем так. Тебе понятно?

– Да муха тут… Чуть не прогрызла оболочку. Крыса спасла «Плавающего невидимку». Ты же понимаешь, что такое разность давления? И я понимаю. А мухе все равно. Она не дышит.

– Слушай, под компьютером лежит аптечка. Там есть, ну, аспирин, зеленка… И таблетки. Красного цвета. Возьми одну – и выпей. Я понимаю, ты сильно переутомилась. Но, Маша, поверь: мухи не грызут аэростатов. И крысы на них не летают. У тебя стресс. Тебе что-то показалось. Галлюцинация называется. Это бывает. Это не страшно… – Мэрилин посмотрела в сторону упаковки с мухой:

– Да я уже выпила. Воды. Может, ты и прав. Может, и показалось.

– Ну, и слава Богу! Стресс дело преходящее. Главное – знать это. А теперь делай то, что я скажу. С управлением ты, насколько я понял, разобралась?

– Да так себе, немного.

– Значит, войди в «УПРАВЛЕНИЕ» и опусти аэростат на высоту восемь тысяч.

Мэрилин нашла режим спуска и набрала цифру 8000. Замигала надпись «СНИЖЕНИЕ».

– Готово.

– Снижение работает?

– Снижаемся, уже меньше десяти.

– Снижайтесь, снижайтесь. А пока разберись с работой двигателя и управлением. В аэростате принципиально новый движитель. Вся поверхность цилиндра – это солнечная батарея, разделенная пополам. Половина цилиндра – положительный заряд. Другая – отрицательный. Граница соединения – линия ионного истечения. Аэростат имеет ионный двигатель. Ты должна знать свою машину. Это обязанность любого водителя. Снова войди в «УПРАВЛЕНИЕ» и разберись там.

Мэрилин вошла и стала изучать. Оказалось, что цилиндр может летать со скоростью 250 км/ч. Ничего себе! Она думала, это воздушный шар: куда дует ветер, туда и летит. Правда, максимальная скорость достигалась лишь при попутном ветре. Ночью аэростат двигался за счет аккумуляции энергии между трехслойным покрытием – аккумулятором являлась оболочка.

– Ну, как высота? – поинтересовался отец.

– Восемь тысяч ровно. Скорость ветра – десять метров в секунду.

– Во-во!

– Направление – восток.

– Прекрасно. Включай ионизацию – и вперед по ветру.

Мэрилин сделала необходимые переключения. Компьютер показал небольшое увеличение скорости: 12 метров в секунду. Через пять минут – 13 метров в секунду.

– Что-то плохо работает двигатель. Скорость не набирается…

– Все нормально. У этой системы очень медленный разгон. Зато гарантированный. Жди.

Через полчаса аэростат набрал скорость 240 километров в час и мчался на восток.

 

Глава 11

– Послушай, – сказал далай-лама своему ближайшему советнику. – Как ты считаешь, насколько всё то, что говорили на соборе в Амстердаме, близко к истине. Я тебя знаю много лет, у тебя есть чутьё на Сансару.

Советник вдумчиво перебирал четки, слушая своего духовного наставника. Ответил, несколько секунд помолчав:

– Грядущий Мировой Порядок принесёт только Будда Майтрея. Мы все это знаем. Но в Амстердаме шла речь о женщине. Это сложно понять. Хотя рукопись Гаутамы не подлежит сомнению уже тысячи лет, а истинность даты их происхождения на молекулярном уровне доказана 50 лет назад. Но если опираться на указания этого документа, то произошла реинкарнация Священного Двурога. А тот, в свою очередь, указал на реинкарнацию Майтреи. Но Майтреей оказалась женщина с Украины! Страны, где последователей буддизма практически нет. Будда Майтрея по происхождению украинец? Мне очень сложно принять это. И вам, думаю, тоже.

– Явление этой…Кхм…Этого Майтреи, – ответил далай-лама, – свело с ума половину высших представителей всех ответвлений буддизма. Никто не хочет поверить в то, во что нельзя не верить, если верить в Гаутаму. Скоро будет секретный Вселенский всеконфессионный собор на острове в Японском море. Проблемой Майтреи заинтересовались все без исключения конфессии, ставя её в один ряд с проблемой Чёрного легиона. Самое странное, что следы, и даже корни, Чёрного легиона просматриваются в Киеве, то есть в Украине! Очень непонятный калейдоскоп. Надо решить, как будет себя вести тибетская школа в этом контексте. Пересмотр критериев Нирваны меня очень беспокоит.

– Он беспокоит весь мир буддизма, – ответил советник. Понизил голос: – Некоторые считают, что очень хорошей шахматной рокировкой была бы подмена украинской Марии, пребывающей в Сансаре, – на вненационального Майтрею, пребывающего в Нирване. И все успокоятся.

Далай-лама задумчиво перебирал чётки. Сказал:

– Возможно. Но колесница давно уже несется на автопилоте.

Хмурый индус из отдела стратегического планирования откинулся в кресле, закурил сигару, пустил столб дыма и, прищурившись, оглядел с ног до головы стоящего перед ним майора – начальника станции оперативного отслеживания и превентивной криптологической обработки.

– И это все, что вам удалось получить?

– У них плавающая скремблерная система саморастущих кристаллов. Даже то, что удалось дешифровать, – результат работы процессора последней модели, имеющегося пока только у нас. Все машины двадцать минут обрабатывали только этот сигнал.

– И это все, что они обработали?..

– Да.

– Хм! – индус опять выпустил дым и поцокал языком, вертя в руках авторучку и постукивая пальчиком по листу дешифрованного текста перед ним. – Я всегда знал, что они хитрющие, изворотливые северные обезьяны. Но они прогрессируют просто акселеративно! – Он уставился на майора. – Или мы в такой же степени регрессируем? Как вы считаете, майор?

– У нас приборы последнего поколения. То, что расшифровано – это феноменальный показатель для такого рода степеней криптозащиты.

– Вы так думаете? – индус вгляделся в текст.

Дешифрограмма (принято в 21–46)

Абонент № 1 – Славянский Бизон.

Абонент № 2 – Мэрилин Монро.

Неустойчивые пробелы требуют повторной обработки информативным анализом.

№ 1 – Вот это да! Разговаривает!

№ 2 – Если надо, управлять будет он!..

№ 1 – Я приношу глубокие извинения. Искренние…

№ 2 – Обыкновенная, влетела, наверное …

№ 1 – Я надеюсь, она без зубов…

№ 2 – Муха очень долго долбила…

№ 1 – Хватит болтать…

№ 2 – Крыса спасла слепого в воде…

Дежурный смены капитан Джеймс Фокс.

Майор смотрел на начальника и ждал оценки и комментариев.

– Насколько я знаю, минута работы вашей станции на полную мощность стоит 2500 долларов, – вкрадчиво проговорил индус. – Это только чистая окупаемая стоимость при позитивных результатах дешифровки. И если я умею считать, то ваш феноменальный результат, вот этот, – он помахал в воздухе листочком с текстом, – стоит 50000 долларов. Пятьдесят тысяч долларов! За что? За то, что крыса спасла слепого в воде?.. Кто переводил? Что за бред? Или код? Вы выяснили? Какие беззубые мухи? Майор, вы сами хоть читали текст, прежде чем положить его на стол генералу? Я сильно, я очень сильно начинаю в этом сомневаться!

Начальник отдела швырнул пепел в пепельницу и, вскочив в кресле, снова сел и налег грудью на стол:

– А что дальше? На этом все закончилось?

– Нет, но они сменили кристаллы и стали недосягаемы. Криптозащита выросла на десять порядков. Естественно, все это есть в файлах. Работали через коммерческие спутники группы А-69. Зафиксировать координаты абонентов не удалось. Односторонняя несущая частота. Радарное распыление. Не очень новый эффект. Применяется второй год.

– А откуда вы знаете, что это Славянский Бизон и Мэрилин Монро? – генерал снова откинулся в кресле, зажав сигару в зубах и, пытливо глядя в глаза начитанному итальянцу, закинул руки за голову.

В глазах майора мелькнула снисходительность.

– Генерал, это наша работа. Спектральная автоматика. Индивидуальные сканеры-ловушки. Их голоса, как отпечатки пальцев, у нас в картотеке и всегда в режиме поиска. Сканер-автомат поймал зашифрованный разговор в эфире, в шифрованных посылках которого были обнаружены интермодуляционные составляющие, более чем на 50 % совпадающие с гармоническим спектром обертонов голоса Монро. И сразу подключилась криптогруппа. Долго объяснять, но это удача. Только длинного разговора в режиме защиты такого уровня мы еще не восстанавливали.

Индус пожевал свою сигару, помолчал. Еще раз прочитал расшифрованную квитанцию на 50000 долларов. Хмыкнул. Встал. Прошелся по кабинету. Оттянул пластинку жалюзи и выглянул в июньскую духоту Майами. Снова сел в кресло.

– Что-нибудь к тексту добавить удастся?

– Я думаю, если работать непрерывно, месяца через четыре что-то получится.

Майор беспристрастно смотрел на генерала. Но тот не завелся.

– Не пойдет. Бизон и Монро не стоят этих денег. Детальней уточните перевод, особенно этот сленг с крысой. Пропустите через отдел психологический экспертизы. Копию отдайте в психосенсорный отдел. Может быть, эти бездельники что-нибудь выудят. Хотя я и ненавижу магию, но доверяю их начальнику. Уточненный вариант предоставите завтра, в десять утра. Вы свободны. – Майор вышел.

Индус снова вцепился в сигару и принялся раскачиваться в кресле, задумчиво прищурив глаза и совмещая в голове ассоциативные образы.

«Муха очень долго долбила… Крыса спасла слепого в воде…». Они, как старая мафия, пользуются смысловыми шифрами. Надо же, в наше время… Бандитов не переучить. Нет, не переучить. Сила привычки неистребима. Такая степень криптозащиты, и все равно не верят. Молодцы, молодцы. Сказать нечего… Наверное, у них страшно строгая дисциплина. Я слышал, слышал это. Нет, это не те русские, про которых пишут книжки и рассказывают анекдоты. Не хитер тот, кого хитрым считают. Они же, наверное, эти байки и запускают. Надо же: шанс декодирования один к ста триллионам; поймали, декодировали, а они смысловыми шифрами общаются – и все коту на завтрак. Славянский императив – вот как я бы это назвал. Впрочем нет: славянский стилет! Это ближе к их стилю.

Генерал набрал номер на телефоне.

Оператор подключил линию. Хриплый голос ответил:

– Да.

– Генерал Джексон, сэр. Добрый вечер.

– Здравствуйте, генерал.

– Удалось записать и декодировать фрагменты разговора Славянского Бизона и Мэрилин Монро.

– Поздравляю.

Индус кисло улыбнулся и ответил:

– Спасибо, но декодирование неполное, фрагменты сильно повреждены смысловыми пустотами.

– Я надеюсь, вы их заполните.

– Не стоит сильно рассчитывать на это, но мы делаем все возможное.

– Что сообщает агент из тридцатикилометровой зоны Чернобыля?

– Связь с ним оборвалась в момент передачи. Причина неясна. Молчит до сих пор. Приказ принять не успел. Возможно, технические неисправности в модуле спутниковой связи. Он там что-то упоминал про местных животных, поедающих медные провода, возможно, причина кроется здесь. Группа Рипли уничтожена Монро. Уцелел только наводчик. Оба стрелка убиты. Сэр, это дьяволица, а не женщина! Она застрелила лучших людей оперативного отдела. Мне непонятно, как это произошло. Они не выполнили даже первое задание в Европе!.. Наводчик дал короткое сообщение, получил приказ вернуться, но пока его нет.

– Про группу Рипли мне уже известно. Это очень странно. Я не понимаю, как на них вышла Монро. И почему именно Монро? Неужели эта женщина достигла такого уровня адаптации, что ей доверяют уничтожение такого отряда, как отряд Рипли? Я достаточно слышал об этой новой русской волне – женщины-убийцы. Но не думал, не-е-ет, я не думал, что там есть хоть доля правды. Одно дело пристрелить в подъезде какого-нибудь состоятельного клерка, или месть за измену, – адюльтер, например, – но в одиночку атаковать группу Рипли?.. Этим вопросом очень серьезно занимаются. Даже пересматривается стратегическое планирование операций – с учетом новых данных о потенциальных возможностях контрагентов. Ну, хорошо. Что там за фрагмент? Не отчет ли Монро о проделанной работе? Не говорите «нет», я буду очень разочарован.

– Я не буду вас разочаровывать. Что-то подобное, по-моему, там есть. Работа продвигается, и мы должны объем дешифрованного материала несколько увеличить. Я вам высылаю текст, так будет понятнее, – уклончиво ответил генерал. – Но, к сожалению, на мой взгляд, информативная насыщенность фрагментов не так велика, как хотелось бы, – добавил он.

– Хорошо, я прочту вашу работу. Интересно послушать диалоги Славянского Бизона, серого кардинала, непотопляемого трехмачтового фрегата. Интересный тип, интересный… Близко не подпустит – ну, разве что к радиоперехвату его хваленой защищенной линии связи. Криптозащита – его гордость и даже хобби. Он обладатель множества патентов в области цифровой обработки модулирующего сигнала, не затрагивающего основной, несущей частоты, которую можно промодулировать еще раз – уже открытым текстом. Видите, я тоже немного в курсе технологий.

Индус молчал.

– Но технологии – это одно, а идеология – это другое, – сменил тему собеседник. По данным, полученным не так давно, Бизон столкнулся именно с проблемами такого плана, не совсем ему привычными. Это проблемы с представителями буддизма. На уровне всех конфессий. У вас нет информации по этому поводу?

– Нет, впервые слышу, чтобы он был верующим.

– Я не это имел в виду. Он не адепт какой либо конфессии. Но в Амстердаме прошел засекреченный собор буддистов всех направлений. Редкое единство в наше время. Вам про это известно, надеюсь?

– Нет, вы мне сообщаете новость.

– И после этого собора Бизон каким-то образом попал, так сказать, в резюме этого собрания. Это, конечно, несопоставимые явления – «Транстриумвират» и последователи Будды, но… тем не менее, это так. Может быть, ваши фрагменты что-нибудь прояснят?

– Возможно, возможно. Там многовариантный смысл.

– Хорошо, генерал, докладывайте любую появившуюся информацию. Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Индус снова уставился в точку, попыхивая огрызком сигары. Он-то прекрасно знал, что за проблемы у Бизона с буддизмом. Генерал сам не был буддист, хотя по форме выглядел сочувствующим. Он уже знал о решениях Амстердамского собора. И выполнял их. Двойник! Но это специфика и профессиональное заболевание всех спецслужб. И он не менее своего шефа знал, как развивались события на самом деле. Более того, эти результаты доводили генерала до бешенства, насколько буддист, пусть и сочувствующий, может переживать этот аффект. Оказалось, что может, и достаточно ярко. Индус знал также, что проблемой Монро и ее нового друга уже занимаются и англичане. Непал, Таиланд и их союзники выпустили из рук инициативу. И вот теперь ее перехватила пресыщенная Европа. Вот что волнительнее всего! Апофеозом переживаний стали сведения о том, что у тех ее вырвал из рук, в свою очередь, «Транстриумвират», к которому просто так не подступишься.

«Да! Я экстремист! Но что без нас делала бы остальная масса адептов? Она бы просто исчезла со временем. Ее бы перековали и перепрягли. Никакой Новый Мировой Порядок не приходит сам по себе. Он врывается на мечах. И это так».

Индус сделал набор на компьютере, вошел в сеть и задумчиво набрал необходимый код.

Уолтер, наводчик группы снайперов, охотившихся за Монро, напрасно ждал чуда. И золотоволосый Рипли, и его напарник Эдвард Рош были столь далеки от жизни, насколько это возможно. Рипли снесло полголовы, и он лежал в густой чернобыльской траве, как полководец на Куликовом поле, всем своим видом находясь в разгаре битвы, будто сжимая невидимый приклад своего оружия. Эх, Рипли, Рипли… Золотоволосый танцор, заводивший даже монстров. Иначе умереть ты бы и не возжелал. Амбиции и ненависть к женщинам улетели вместе с золотой пулей.

Уолтер собрал всю документацию и вырыл яму под березой – последнее пристанище генерала снайперов. Потом забрался наверх, снял с турели гигантскую винтовку, так и не сделавшую выстрела. Бросил ее на землю. За ней полетела турель. Аккуратно уложил Рипли на дно глубокой ямы, оружие поместил там же. Молитву читал недолго, тем более что она короткая, чисто снайперская, – и зарыл яму, покрыв ее дерном из глубины леса. То же самое проделал и с Рошем: прочитал молитву и засыпал яму. Оглядевшись по сторонам, закурил. Было тихо. Тепловоз умчался в глубину зеленых зарослей. Да-а! Что тут еще скажешь? Их предупреждали об исключительной сложности задания. Предупреждали… И, видно, недаром. Что-то не сработало. Она настолько быстро вычислила Рипли, что впору говорить о новых технологиях снайперских войн. В общем, небо для Монро пока еще оказалось закрыто. Спасибо Гавриилу пусть скажет. Рипли не успел выстрелить первый и последний раз в жизни. Его пули не знали, что такое пролететь мимо цели, в общем, и не узнали. Ладно, земля им обоим пухом. Уолтер установил зонтик спутникового телефона и набрал номер. Ответили. Майор Уолтер доложил:

– Докладываю ситуацию. Указанные позиции заняли соответственно хронограмме. Цель проследовала через контрольную точку наводки минус семьдесят две секунды. Захват произведен непосредственно после классификации и опознавания. Контратака предпринята в момент радиомолчания. Рипли и Рош уничтожены Монро с проходящего тепловоза, в момент захвата ее как цели. Монро движется дальше по линии. Я нахожусь на 669-ом километре, жду указаний.

– Майор, надеюсь, видеозапись всего происходящего сделали?

– Разумеется. Принимайте, я ее перегоняю.

Уолтер нажал кнопку на видеокамере, подключенной к телефону, и фильм ушел.

– Уничтожьте все, что положено по инструкции, и возвращайтесь в гостиничный номер. Оттуда позвоните.

– Понял.

Уолтер отключил телефон и несколькими стремительными движениями разобрал его на части, а зонтик-антенну разорвал на несколько кусков. Все документы, приборы наведения, карты местности вместе с остатками телефона сунул в плотный пластиковый мешок, затянул его застежкой, нащупал в мешке колбу и переломил ее. В мешке забулькало, и он стал быстро нагреваться, раздувшись в размерах. «Царская водка» со специальными добавками поедала улики. Мешок он забросил в кусты.

Ракета сверхточного наведения уже неслась по координатам, полученным по пеленгу спутникового телефона.

Уолтер вытащил еще одну сигарету, прикурил и повел сам с собой внутренний диалог, выводя себя из депрессии после гибели людей, с которыми проработал не год и не два. Неожиданно вспомнив, что оставил под деревом книгу, – там, где была его позиция, – отправился быстрым шагом туда. Ракета не успела секунд на пятнадцать. Но все равно взрывной волной майора подбросило так, что он на несколько секунд потерял сознание. Осколки странным образом пролетели мимо, порубив все кусты вокруг, но его не задели. «И мне еще рановато к Гавриилу», – мелькнула мысль.

Это неожиданное событие заставило его уползти в лес, сильно прижимаясь к земле, и укрыться под кустом бузины. Что это было? Что делать? Оружия при себе никакого. Свист подлетающего снаряда он успел услышать. Миномет? В зоне Чернобыля?.. Здесь, впрочем, все может быть, но при чем здесь он, майор Уолтер? Какая-то непонятная ошибка. Не Монро же запустила в эту сторону снаряд? Размышляя таким образом, Уолтер покинул бузину и углублялся в лес быстрыми перебежками. Он знал цену времени. Если охота идет на него, то дорога каждая секунда. Выбежав к широкому ручью-речушке, помчался прямо по ней, сбивая предполагаемых собак со следа. Метров через пятьсот выпрыгнул на берег и пошел дальше, сквозь густую чащу кустарника.

Проверил карманы. Паспорт оказался на месте, еще коробочка «Тик-Так», и все. Надо срочно добираться до Киева, в гостиницу. Без денег сложновато. Неужели он их тоже сунул в мешок? Точно, так и сделал. Доллары прошли как документы США. Неожиданно пришла в голову мысль о ракете, наведенной по пеленгу его спутникового телефона. Классическое уничтожение ненужной агентуры. Уолтер вышел на поляну, сел на пенек и призадумался, вспоминая мельчайшие детали последних дней. Выбор вариантов был достаточно скромен. Если уничтожены такие «волки», как Рипли и Рош, не исключено, что они постараются скрыть это унизительное поражение. Скрыть, но не более того. Тем более ракета уже была в полете во время разговора со штабом. Впрочем, все может быть. Перестрелка на территории суверенного государства, и цель не поражена. Даже более того. Сложноватая ситуация…

Уолтер огляделся по сторонам. Кругом стояла непроходимая чаща разросшегося и одичавшего леса. Неожиданно стал слышен звенящий металлический звук. Как будто кто-то бил по наковальне кувалдой. Майор прислушался. Возможно, там лесозаготовка? Недолго подумав, он двинулся в том направлении, потом пополз. Метров через двести, высунувшись из гущи лопухов-переростков, он увидел поляну, окруженную соснами и густым орешником. Среди высокой травы виднелся каменный фундамент, крыша блиндажа или погреба. Два человека сидели на траве и курили. Третий бил кувалдой. Прищурившись, Уолтер пытался понять, что там происходит. В стороне заметил военный «джип» советского производства. Без верха, без номеров и весь в камуфляжном окрасе, ободранный и старый, как будто прибыл сюда прямиком с афганской войны.

– Дружок, ты что-то ищешь?

Уолтер резко обернулся и увидел позади себя человека. Это был молодой парень, лет двадцати семи, обритый под полный ноль, в черных солнцезащитных очках, с золотой цепью на шее, в шортах, черной майке и кроссовках. На плече была татуировка, изображающая сцепившихся змей, в левом ухе блестела серьга, а на поясе, в полотняной кобуре, висел револьвер. Правая рука парня лежала на нем. Уолтер встал. Русский язык он знал плохо, украинский вообще не изучал.

– Я есть немного заблудился, – неуверенно начал общение майор.

– Спик инглиш?

– О-о! Йес! Йес!

– А я нет. Иди сюда. Быстро! – незнакомец выволок Уолтера из кустов. Это был крепкий парень, выше майора на голову и с внушительными бицепсами. Он поднял очки и черными, угольными глазами окинул иностранца:

– Слушай меня внимательно и не морочь голову. Что ты там взорвал? – он указал рукой в сторону взрыва ракеты. – А? Что в карманах, быстро! Обыскав спецагента и выбросив коробочку «Тик-Так» в кусты, парень просмотрел паспорт:

– Англичанин? Не гони понты! У нас пол-Подола кто угодно, но не украинцы. Сейчас так модно. Модно входить в доверие. Ты мент? Я правильно определил? И ксива твоя ментовская. Пасешь, паскуда? Пасешь, пасешь.… Пойдем со мной, – он толкнул Уолтера в спину, и они пошли к остальным. Паспорт лысый оставил у себя.

– Братва! Смотри, кого я поймал!

Все трое уставились на майора. Это были молодые парни с напряженными взглядами. Тот, кто бил кувалдой, спросил:

– Кто это, Юра?

– Мент.

– Откуда здесь мент? Ты думай, что говоришь. Они по одному не ходят. Браток, ты что здесь делаешь?

Уолтер кое-как стал объяснять, что отстал от группы исследователей и заблудился. Звучало неубедительно. Тем более, что он был в камуфляже.

– А что, говоришь, исследовали? Землю?

– Стронций и скорость полураспада радионуклидов, – это Уолтер выговорил, была заготовка.

– А где приборы?

Уолтер объяснил, что все несли друзья, коллеги.

– А ты понес только коробочку «Тик-Так»? Ты кто такой? Начальник экспедиции? Спонсор? Или мент?

– Возможно, просто дурак, такое бывает, – хриплым басом сказал парень низкого роста и с крепкими плечами.

– Ладно, мент не мент, пытать тебя никто не будет. Пока. Хотя и ментяры иногда дорогу теряют и от своих отбиваются. Но без удостоверения они никуда. С голоду помрут. Дружок, будешь нам помогать. Что русскому пытка, то англичанину в радость. На, бери кувалду. Да не стесняйся! – высокий жилистый блондин с фигурой атлета вручил майору инструмент и дал инструкции:

– Видишь вот этот цилиндр в центре черного квадрата? Бей по нему, пока квадрат не побелеет. Подробности позже. Вперед! – и упал в высокую траву, закурив «Приму» с фильтром.

Уолтер топтался с метровой кувалдой, не врубаясь в ситуацию. Угольные глаза поймали его взгляд:

– Бей, твою мать! Я злой следователь!

В лицо уставилось дуло револьвера. «Магнум-44» – машинально отметил майор, схватил кувалду и стал изо всех сил бить по непонятному цилиндру из белого металла. – Бей-бей, это тебе не «Тик-Так».

Блондин докурил «Приму» и вытащил сотовый телефон. Набрал номер:

– Моня, что там так рвануло? Ты ведешь видеозапись или все еще спишь?

– Болтай меньше. Приземлилась ракета класса «воздух-земля». Соответственная траектория, определенный угол атаки. От нас далеко, но я все равно ничего не понимаю. Такого еще не было. Просто прилетела и грохнулась о землю. Повалила пару деревьев…

– Точно ракета?

– У меня видеозапись.

– Ты в курсе, где сейчас Вадим?

– Пьет, наверное. На Межигорской.

– Набери Вадима и выясни у него, что это такое. Опиши траекторию и скажи скорость подлета. Если высокоточная, должна лететь медленно и, значит, кого-то там накрыла.

– Хорошо, все узнаем. Как идет работа?

– Медленно.

– Быстро только кони напиваются.

– После Вадима звякни Седому. Выясни, что он об этом думает. Мы не договаривались, что на голову будут ракеты падать.

– Хорошо.

– Давай.

Блондин отключил телефон и стал осматривать верхушки сосен.

– Эй, англичанин! Поживее. Небось, не крест в свою могилу вбиваешь.

Уолтер мало понимал из русского разговора, но кувалдой бил изо всех сил. Выбора не было. Он без документов. Он никто. Тем более документы фальшивые, в консульство не пойдешь. Слышал он про эти края. Одно дело с чековой книжкой по барам бродить, а совсем другое – попасть в такое положение, как сейчас. Тем более на такой территории. Что им далась эта железяка? Не приведи господь, здесь что-нибудь секретное. Тогда он покойник.

Угольные Глаза говорил вполголоса с коротышкой атлетом.

– Юра, – спрашивал коротышка. – Что будем делать с немцем?

– Он англичанин.

– Да какая разница. Главное, что не слепой и не глухой. Одна надежда – забывчивый, но это вряд ли. И вообще, у него умная морда. Мне это начинает подозрительно не нравиться. Что скажет Француз?

– Славик либерал. Мы сделаем так, как сделал бы он.

– А может, его и спросим?

– Спроси свою бабушку, какая у нее пенсия. Вопросы есть?

Блондин подошел к потному Уолтеру и движением руки остановил его. Вытащил микрометр, латунный щуп и стал делать какие-то непонятные замеры по всей площади бетонной площадки, в центре которой и был черный квадрат, не желающий белеть. Замерял минут десять. Потом осмотрел цилиндр, проверил уровень посадки по боковой шкале, вздохнул и глянул на майора:

– Вперед, коллега. Осталось мало.

«Злой следователь» копался в машине. Вытащил громадных размеров маскировочную сеть и несколько табличек с надписью «Опасная зона заражения. Внимание!!! 15 р./час». Одну стал забивать в землю прямо рядом с бетонным прямоугольником, где работал Уолтер. Коротышка, наблюдая за майором, спросил:

– Слушай, а сколько сейчас в ментуре платят?

Блондин снова вытащил сотовый. Набрал номер:

– Дай Вову Подольского. Вова, ты привел клиентов? К вечеру все будет готово. Не знаю, не знаю… Я об этом не думаю, пусть об этом думает Француз. Я с ним еще переговорю. Да-да. Договорились, стрела после шести на «пятаке». Приведешь их.

Блондин отключился и побарабанил пальцами по телефону. Что делать с «немцем»? Какого черта он здесь оказался? Нет, конечно, не мент. Кто-то другой. Неужели и вправду химик-дозиметрист? Нет, не похож он на «ученую крысу». Похоже, он в самом деле заблудился.

Снова включил сотовый:

– Славик, привет. У нас проблема. Нашли в кустах англичанина. С собой ничего нет, один паспорт. Говорит, отбился от группы исследователей. Я не понимаю, что за группы здесь бродят?

– С Вадимом говорил?

– Нет. И еще. Минут двадцать назад в трех километрах от нас упала ракета. Конкретная, с боеголовкой. Порубила пол-леса. Что это?

– Что угодно, но нас это не касается. Быстрей открывай бункер. Моня на контроле?

– Да. Ракету он записал.

– Да плевать на ракету! Бункер открывайте. Я два года искал координаты. Вся документация уничтожена во время разделения границ и вывода стратегии. Почти все, кто был в курсе, поспивались и сошли с ума, другие умерли. Остальные уехали в Аргентину. Свяжись с Седым, что за артобстрел происходит. Это его компетенция.

– Моня уже разговаривает.

– Что Моня? О чем может говорить боксер с аналитиком? Да, он слушает с умной мордой и сразу слова забывает.

– Слава, ты прав, ты прав, я все решу сам.

– Решай. А англичанина пока попридержи при себе. Он может пригодиться как подставное лицо.

Блондин отключился и снова набрал номер:

– Моня, что ты выяснил?

– Вадим прозвонил по управлению, но, по их данным, ничего подобного в нашем квадрате не фиксировалось. Так доложил дежурный ПВО.

– А Седой?

– Седой сказал, что это бред от страха. Он ждет результатов по бункеру. Советует не отвлекаться.

– Спасибо, Моня, за работу. Ты хоть там просматривай местность, а видеозапись мы потом этим козлам покажем. Работа под бомбами имеет другие расценки.

Уолтер бил кувалдой уже двадцать минут. Ничего не происходило. Все четверо охотников за неведомым лежали на траве, курили и глядели на него. Неожиданно цилиндр с глухим скрежетом ушел в плиту и раздался легкий хлопок, вроде противопехотной мины. Все вскочили и кинулись в кусты. Уолтер, сообразив, в чем дело, сделал то же самое. Но стояла тишина. Блондин поднялся и подошел к сооружению. В руках у него был прибор. Он положил его на квадрат, который уже не был черным, а стал бело-матовым и, похоже, светился. Цилиндр ушел в глубину наполовину, а в двух метрах от него появилась трещина в бетоне и явно просматривался входной люк. Блондин вгляделся в шкалу дозиметра:

– Двадцать миллирентген на поверхности. Значит, внутри, максимум, столько же. Ничего страшного, но спать мы здесь не будем. Юра, иди сюда.

Тот подошел. Блондин поднял с земли лом и дал ему:

– Попробуй, у тебя получится.

«Злой следователь» взял лом и всадил его в щель металлических створок, показавшихся из-под бетона. Напрягся, полетели куски, и люк со скрежетом открылся. Под ним был другой, герметичный, затянутый задвижкой на резьбе. Крутанули несколько раз колесо и открыли вход в бункер.

– Осторожно, там может не быть кислорода, – предупредил Блондин.

Обвязал себя вокруг пояса веревкой, дал конец коротышке и полез внутрь. Кислород был. Пахло изоляцией и резиной. Никакой пыли и грязи. Горело освещение. Блондин знал: работала атомная батарея, которую они только что запустили, опустив цилиндр. Черный квадрат был кварцевым стеклом толщиной в полметра и сейчас стал белым от освещения. Помещение было довольно просторным. В глубине виднелась еще одна дверь. Блондин вернулся наружу:

– Юра, давай все маскируй сеткой и таблички по периметру расставь.

Снова вытащил телефон и набрал номер:

– Слава, мы вскрыли бункер. Все так, как ты и говорил. Похоже, все в рабочем состоянии.

– Не «похоже», а в рабочем. Он для этого и создан. Как видишь, я недаром пропадал в сумасшедшем доме. Седому звонил?

– Пока нет.

– Не спеши. Позвонишь, когда скажу я. У Вовы есть своя работа, а в тактику пусть пока не лезет.

– Что нам делать?

– Надеюсь, карту-схему ты дома не забыл?

– Она у меня в руках.

– Видишь изделия, изображенные красным цветом?

– Вижу.

– Богдан, слушай внимательно. Вы пришли с другой целью, но эти изделия – это усилительные контура сверхмощных генераторов СВЧ, – сделаны из чистой платины. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Блондин секунду помолчал и сказал:

– Я тебя правильно понял?

– Правильно. В них веса не меньше сорока килограммов в каждом. Сейчас генераторы обесточены, и можно спокойно снимать контура. А то, за чем вы пришли, находится на левой приборной стойке. На схеме я тебе все указал. Бригада пускай демонтирует панель, атомные батареи за ней, резервный комплект, две штуки. А ты с «немцем» демонтируй контура, они с другой стороны в конце комнаты управления. Стойка с батареями отключается рубильником В-2. Проверишь, чтобы была отключена. Не забудь! И больше ничего не трогай. За дверь в конце бункера не ходи. Там взять нечего, кроме проблем. И быстро, Богдан, быстро. Крыша долго держать грозу не будет. Контура вынесешь наружу и положишь в машину. Скажешь всем, что это мне. Ничего не объясняй. Если позвонит Седой, потом перезвони мне. Действуй!

– Давай все внутрь! – скомандовал Блондин, поглядев на небо.

В бункере стоял ряд кресел. Перед каждым – монитор и клавиатура. Все помещение было освещено ярким светом люминесцентных ламп.

– Шампиньон, – обратился Блондин к четвертому члену группы взлома, человеку постарше остальных, в очках. – Ты, насколько я помню, хороший архитектор. В прошлом. Держи схему. Вот эти два изделия, да вот, вот они – это то, за чем мы пришли. Не скроешь, я и не буду скрывать, да вы и сами знаете, что это такое. Это атомные батареи. Они не запущены. Опасности нет. Необходимо демонтировать и погрузить в машину. В каждой семьдесят два килограмма. Пустяк. Надо снять вот эту панель. Изделия за ней. Напряжение со всей стойки я снимаю, – он выключил рубильник В2. – Впрочем, здесь в аппаратуре задействовано напряжение 24 вольта. Но все равно я отключаю и это. Время – деньги и отсутствие проблем. Юра, будь на подхвате. Самая тяжелая работа – твоя.

– Понятно. Ты уверен, что это то, о чем говорил Француз?

– Юрик, успокойся. Больше чем уверен. Работайте быстро, а я сниму здесь кое-какой металлолом из титана. «Немец» мне поможет.

– На кой черт тебе титан?

– Надо, Юра. Надо. Иди работай.

Через двадцать минут первый контур из платины был погружен в автомобиль. Дальше работа пошла быстрее. Еще через двадцать минут два последних контура легли в машине. В это время группа Шампиньона добралась до батарей. Блондин измерил излучение на поверхности батарей без защитного кожуха и ничего не сказал.

– Сколько там? – крикнул «злой следователь».

– Немного.

– Богдан, конкретнее.

– Сто миллирентген.

– Это, получается, десять часов работы – и я хватаю один БЭР?

– Ты с ними будешь работать не больше часа. Можешь засечь время. Успокойся. В конце концов, вредность оплачивается.

Уолтер вытер выступивший пот. Он понимал, где он находится. Он физически чувствовал, как дрожат ядра атомов урана, испуганные потерей электронов, и генерируют смертоносное излучение. Этим долбанутым русским все до лампочки. Незнание освобождает от ответственности. За здоровье. Незаметно огляделся, чтобы не злить Угольные Глаза. Похоже на помещение боевого управления. Но на картах его не было. Они изучили всю зону по фотоснимкам со спутников. Мало того: почти все офицеры высшего эшелона после развала СССР сдали всю информацию, которую имели. Для группы Рипли в Чернобыльской зоне не могло быть секретов. Уолтер считал, что вскрывает какой-то забытый склад сельхозтехники или точку переправки наркотиков, в конце концов. Но действующий бункер боевого управления? С автономным ядерным энергоблоком, способным работать много лет, уж это-то Уолтер понимал хорошо. И управления чем?.. Не станцией же раннего оповещения ракетног нападения, расположенной в десяти километрах отсюда, усиленно разбираемой на металлолом вместе с бункером управления и давно уже никуда не годной.

– Чего пялишься, «дойчланд»? Хватай за ручку.

Угольные Глаза пронзительно глянул на майора. Уолтер понял смысл и ухватился за край атомной батареи. Вдвоем они доволокли ее до люка и подали коротышке и Шампиньону. Те с кряхтеньем подняли цилиндр и положили в траву. Следом выволокли и вторую, положив рядом с первой. Закурили. Зазвонил телефон. Это был Седой.

– Богдан, не тяни кота за хвост. Изделия демонтируете?

– Только что закончили.

– Быстро грузитесь и отъезжайте. Моня, хоть и боксер, заметил какое-то движение. Ты меня понял? Быстро. Я слышал, с вами завис какой-то итальянец?

– Англичанин.

– Сбрось балласт.

– Что ты имеешь в виду?

– Сбрось балласт.

– Француз сказал оставить его с нами на подставу.

– Француз где, в поле? Француз в доме-сейфе. В поле ты. Или ты хочешь сказать, что этот итальянец-англичанин будет делать то, что хочет Француз? Ты знаешь, что такое летальный исход? Бойся его, Богдан. Особенно когда он латентный. Делай, как я сказал. Позвони Моне, идиот! Только быстрей.

Блондин отключился и набрал боксера:

– Моня, в чем проблема?

– Я только что доложил Седому.

– Саша, твою мать, где Седой? Здесь? Какого черта! Говори быстро всё мне.

– По восьмой дороге проехали четыре джипа. Остановились, вышли парни и осматривали все в бинокли. Там высотка, ты знаешь.

– И что они усмотрели?

– Я навел акустику, кое-что записал. Какая-то чушь. Ищут черного быка и Мэрилин Монро. Это главная тема. Все остальное – один мат.

– Номера машин не просматриваются?

– Российские номера, девяносто девятый регион.

– Что они делают сейчас?

– Две машины углубились в лес, похоже, двигаются в вашу сторону.

– А остальные?

– Ждут на месте. Поставили спутниковый телефон.

– Все пиши на камеру, а особенно, по возможности, разговоры. Если что, сразу звони мне. Только мне.

– Богдан, я все понял.

Богдан сунул телефон в карман:

– Братва! Быстро грузим изделия.

Через минуту батареи лежали в автомобиле. Времени не было, но Богдан топтался на месте. Что делать с англичанином? Поразмышляв еще секунд десять, он принял решение. Вытащил пистолет и навел его на Уолтера. Наводчик слегка побледнел. Он часто видел смерть, но она была по ту сторону прицела. Теперь на этой линии оказался он.

– Май френд, гоу ту зе бункер! – проговорил Богдан и махнул стволом в сторону люка. – Гоу, гоу!!!

Уолтер залез в люк, и тот за ним захлопнулся. Блондин быстро закрутил герметизирующее колесо и со скрежетом захлопнул второй внешний люк. На него положил кусок бетона. Вытер пот со лба: – «Все в машину!» – Афганский джип взревел и помчался по местным колдобинам в сторону, известную водителю. На лесной поляне остался таинственный склеп с замурованным майором Уолтером.

Минут через десять из глубины леса выполз черный лендровер. Двери открылись и вышли люди. Осмотрелись. Старший группы, в черных очках и белом костюме, хмуро прочел предупреждение на щите.

– Еще один могильник. Да здесь невозможно передвигаться! Движение точно было зафиксировано здесь?

– Да.

– Может, это дикие свиньи? Или собаки, в конце концов.

– Да, это тоже может быть. Аппаратура фиксирует только наличие живого существа, а какое оно, разбираться нам.

Старший группы еще раз огляделся, сорвал метровый колокольчик, вспомнил про зараженность и выбросил:

– Ни быка, ни снайперши. Ну ничего, эта сука от меня не уйдет, а корова – тем более. Поехали!

Джип исчез среди деревьев.

 

Глава 12

Блондин разговаривал по телефону с Французом.

– Слава, все сделано. Мы успели вовремя. Приехали четыре машины, российские номера, просматривали местность и направились в нашу сторону. Моня все записал на камеру.

– Не говори мне о Моне.

– Они ищут, ты не поверишь, какую-то черную корову и Мэрилин Монро.

– Что-что?

– Мэрилин Монро.

– А кто это такая?

– Может, Седой знает. Я не в курсе.

– А где «немец»?

– Закрыт в бункере.

Собеседник немного помолчал.

– А зачем ты это сделал?

– Седой предложил избавиться от балласта. Я посчитал, что он прав. А если нас тормознут, и он откроет рот? А?

– Богдан, ты сделал глупость. Надо было привязать его к дереву. Хотя бы. Мы же не изверги. Теперь придется вытаскивать его оттуда. Бункер остался запитан?

– Ну, конечно.

– Жди проблем. Никто толком не знает, что это за управление и чем оно управляет. А «немец» еще и не лох, как я понял. Лохи сидят в английских деревнях. Где вы сейчас? Уже на Бориспольском шоссе?

– Да, подъезжаем.

– Двигайтесь до Львовской площади. За гостиницей свернешь направо, есть там маленькая такая улочка, Смирнова-Ласточкина. Поедешь по ней и по правой стороне увидишь старую двухэтажную развалюху. Во дворе тебя ждут. Изделия отдай, а металлолом вези ко мне домой.

– Еду.

Француз отключился, взял другой телефон и набрал номер:

– Вова, это я. Богдан сказал, что Седой предложил грохнуть «немца».

– Слава, фильтруй доклады дилетантов. Я сказал – сбрось балласт.

– Он его закрыл в бункере.

– Пусть посидит. Вспомнит родину. Англичане любят уединение.

– Я о другом. В нашем квадрате оказались люди. Похоже, российская бригада. Четыре машины. Наши успели уехать с изделиями в последнюю минуту.

– Мне Моня звонил насчет бригады.

– Кто это?

– Я пока не знаю.

– А он тебе говорил, что они ищут – передаю дословно, – черного быка и Мэрилин Монро.

– Мэрилин Монро?

– Мэрилин Монро… А кто это?

– Я буду выяснять. Больше ничего не говорили?

– Нет.

– Слава, в шесть стрела на «пятаке». Ты должен там быть. Вопрос цены предварительно решен.

– Я знаю.

– Весь разговор сними на камеру, но фотографии клиентов постарайся сделать сразу же, до начала серьезного разговора, и передай Вадиму, он будет ждать. Там прогонит их по картотеке и через Интерпол. Береженого бог бережет. А насчет Мэрилин Монро я разберусь. Моню снимай с вышки.

Седой отключился, взял другой телефон и набрал номер.

– Феликс, это Седой.

– Я слышу.

– У нас появились чужаки.

– Что ты имеешь в виду?

– По Зоне разъезжают джипы и ищут киноартистку.

– Кого-кого?

– Мэрилин Монро.

Собеседник помолчал. Седой ждал.

– Вова, пускай ищут. Может, и найдут. Спасибо за звонок. Я сбрасываю тебе на компьютер фотографию этой самой Монро. Если сумеешь пригласить ее на встречу со мной, я скажу спасибо. Большое.

– Я все понял. Сделаем все, что сможем.

– Ну, давай, давай. Постарайся.

Уолтер кинулся к люку и стал крутить колесо замка. Черта с два. Задвижка застопорилась: возможно, чем-то снаружи заклинили. Он огляделся. В помещении было светло. Сел в кресло. Перед ним находился монитор и компьютерная клавиатура непривычной конфигурации. Все обозначения только на русском языке. В глаза бросилась красная клавиша и надпись под ней «Запуск системы». Взял да и нажал. Ничего не произошло. Стойка с демонтированными батареями отключена, титановые спирали унесли. Но экран монитора засветился. На нем был виден длинный тоннель, уходящий в темноту. И все. Изображение было черно-белым. Внизу светилась надпись «Нулевой уровень».

Майор оглядел панель с приборами. В основном была аналоговая аппаратура контроля. Индикаторы стрелочные, довольно чувствительные, судя по шкале. Наводчик понимал, соображая в принципах электроники, что не имеет никакого значения, как выглядит прибор, аналоговый он или цифровой, большой или маленький, черный или в горошек, со стрелочкой или газонаполненный, светодиодный или жидкокристаллический, или даже акустический, дающий информацию голосом. Главное – чтобы он выдавал реальную информацию и не врал. Снайперы это понимают. Поэтому часто и пользуются оружием, конструкции которого пятьдесят, сто и даже много более лет. Старое оружие более серьезное. Не в его стиле отпускать шутки с изменением траектории полета пули. Не говоря уже о заклинивании затвора и ствольной камере, или осечке.

Майор прочитал надпись под одним из индикаторов: «Уровень генной трансформации». И – шкала из восьмисот делений. Ничего себе динамика! Под другим прибором прочел: «Бомбардировка ДНК». Оглядел всю панель с приборами. Какой-то странный бункер боевого управления! Прочитал под очередным индикатором: «Точка фокуса». Или – вот: «Уровень замещения углерода кремниевой составляющей». Уолтер стал волноваться. Похоже, что бункер как-то связан с химическим оружием. Но… слишком сложно для простого производства отравы. Больше похоже на бункер управления лабораторией, судя по приборам.

Нулевой уровень. Что это? Он поглядел в черный тоннель на экране. Вообще-то, этот уровень считается самым нижним этажом под землей. Еще раз оглядел клавиатуру. Прочитал: «Контроль атаки на геном». Клавиша была заблокирована дополнительной заслонкой. Поднял заслонку и нажал клавишу. Появилась надпись: «В камере отсутствует объект». Коридор на мониторе исчез. Весь экран был заполнен рядами цифр. Одни нули. Ну, понятно, объекта-то нет. Увидел большую красную кнопку «Сброс системы. Обнуление каналов», тоже с предохранительной заслонкой. Стал поднимать заслонку, но ее что-то заело, шла туго. Уолтер напрягся и локтем что-то нажал. Помещение заполнилось тонким свистящим звуком. Загорелись экраны всех мониторов. Он увидел мигающую надпись «Перегрузка! Нет контакта генератора с контуром СВЧ». Над дверью, в конце помещения мигала красная лампа, напомнившая о процессе десантирования из самолета.

Свистящее гудение усиливалось. Неожиданно из невидимого громкоговорителя раздался голос. Уолтер дернулся от неожиданности. «Критическая напряженность поля. Отключите генераторы СВЧ». Он стал лихорадочно искать кнопку отключения, или общий выключатель всего оборудования, но найти не мог. Завыла сирена. «Покиньте помещение, напряженность поля опасна для жизни». Как? Как покинуть? Русские варвары инструкций не дали. Температура в помещении начала подниматься, стало жарко. Уолтер кинулся к двери в конце бункера. На ней был кодовый замок. Стал дергать – закрыто. Метнулся обратно к пульту и стал нажимать все кнопки подряд и дергать все рубильники. Хорошая идея. Мониторы погасли, и на каждом появилась надпись «Управление блокировано. Несанкционированный вход».

Сирена продолжала выть. Уолтер вспомнил, как он дома готовил под Рождество индейку в микроволновой печи, и снова рванулся к двери, над которой мигал красный фонарь. Да лучше бы уж его пристрелила бесноватая Монро, чем изжариться живьем! Проклятая баба, проклятые русские, проклятые атомные батареи, проклятые генераторы! Открывайте!!! Он стал бить ногами в стальную дверь. Неожиданно громко щелкнул замок, Уолтер рванул ручку на себя, и дверь открылась. Очевидно, датчик температуры предусмотрительно снял код. Гуманное конструктивное решение. И в самом деле, а вдруг код забыли? От страха.

Уолтер впрыгнул в дверь и захлопнул ее за собой. Она щелкнула и заблокировалась. Майор находился в помещении площадью два квадратных метра. Над головой светилась люминесцентная лампа. Больше в комнате не было абсолютно ничего. Гладкие полированные стены из нержавеющей стали. Дверь с этой стороны была без ручки. Он толкнул ее – закрыто. Но жара доставала и сюда. Впрочем, если какая-то предохранительная автоматика существует и отключит питание взбесившихся генераторов, то ему не легче. Он тут просто задохнется. Нигде не было даже подобия вентиляционной решетки.

Майор плюнул на все и сел на пол. Рожденный утонуть не изжарится. Так говорят идиоты, которые не пробовали это на опыте. Он уставился в одну точку и стал думать, зачем так много читал и вообще суетился, дергался, чего-то искал, чего-то хотел, ходил иногда в церковь, иногда в кино, злился из-за испачканного пиджака, пересоленной пищи, холодного бифштекса, горячего бульона, тупого генерала, болтливого премьера…

«Господи! Господи! Я – дурак! Разве что-либо стоит чего-либо? Нет, не стоит. В камере смертников все проясняется до полного абсолюта, до оголенной истины. И вся мишура спадает пыльными клочьями, отработав и исполнив свою главную задачу: надеть человеку шоры на глаза, а лучше – вообще непроницаемую повязку, и чтобы ходил по команде: шаг влево, стоять! шаг вправо, стоять! вперед, стоять! упал, отжался и пополз».

Неожиданно Уолтер заметил, что смотрит прямо на круглую металлическую кнопку одного цвета с металлическими стенами. Даже не вставая, он протянул руку и изо всех сил надавил на свою последнюю надежду. Заурчал электродвигатель, и отошла небольшая панель. В нише находилось пять клавиш. Одна красная и четыре белые с цифрами 0, 1, 2, 3 на них. Жара прибывала. С опаской посмотрев на красную клавишу, майор нажал белую с цифрой ноль. Комната вздрогнула и поползла вниз. Лифт! Господи, как просто. Лифт! Нулевой уровень – это последняя остановка внизу. Секунд через тридцать кабина плавно замерла. Щелкнул замок двери. Майор толкнул ее и вышел наружу. Здесь жарко не было.

Он стоял на крошечной бетонной платформе. Прямо перед ним замер небольшой, размером с микроавтобус, электровоз. Были видны кресла, около десяти, и место водителя, скорее, машиниста. Сверкающие стрелы рельсов уходили в глубину тоннеля диаметром не более трех метров. Уолтер не верил своим глазам. Метрополитен! У русских под зоной Чернобыля был построен секретный метрополитен. Непостижимо! Сверху лился свет от двух ламп. Снайпер-наводчик заглянул обратно в лифт. Дверь была открыта. А что на других уровнях? Может быть, там больше шансов выбраться? Поразмыслив, майор не рискнул снова лезть в стальной гроб. Не приведи господь, заклинит, придется сходить с ума.

Он подошел к вагону и открыл дверь, которая отъезжала в сторону. Пригнувшись, забрался внутрь. Стоять было нельзя из-за низкой кабины. Прошел на место водителя и сел в кожаное кресло. Стал рассматривать систему управления. Две педали и одна кнопка. Круто. Под кнопкой надпись «Вкл.-Выкл.». С правой стороны переключатель «Экстренный вызов дежурного по объекту» и сеточка громкоговорителя. Уолтер решил кнопку вызова не трогать. Возможно, что и объект частично в действии, и дежурный сидит. Но все же нажал. Тишина. Даже нет шипения в динамике. Придется из катакомб выбираться самому. Майор с опаской поглядел на большую, красного цвета пусковую кнопку. Что делать? Идти по шпалам в темноте? Куда? Или рискнуть еще раз попользоваться техникой советской цивилизации? Господи, прости мою душу грешную за то, что остался, а друзей захоронил на поле битвы. Но почему я так глубоко в земле – и живой? Рипли, Рош, простите…

Уолтер нажал красную кнопку. По корпусу электровоза прошла легкая дрожь. В правом углу ветрового стекла загорелся индикатор. Ярким огнем запылала фара-прожектор в центре носовой части машины. Луч света высветил тоннель метров на триста, а дальше был поворот. Майор резко обернулся назад. Ему показалось, что там кто-то сидит. Но никого не было. Перекрестившись, снайпер медленно стал нажимать правую педаль. Электровоз легко, почти бесшумно, двинулся вперед, набирая скорость. Стены тоннеля были выложены гранитом, сверкающим в свете прожектора. По потолочной части шли толстые кабели. Майор никогда еще не управлял поездом метро. Все было: автомобиль, тепловоз, бронетранспортер, самолет, вертолет, дельтаплан, конвертоплан а вот метрополитена не было. Не было и никакой уверенности. Казалось, что его что-то затягивает в преисподнюю через длинную воронку. От этого странного чувства он отпустил педаль скорости. Но машина продолжала бесшумно нестись дальше в глубину подземелья.

Уолтер резко нажал на левую педаль. Электровоз остановился. Стало ясно, что тоннель уходит под углом вниз. Майор отпустил тормоз, и машина стала двигаться вперед, постепенно набирая скорость. На большом стрелочном спидометре было сорок километров в час, когда проскочили другой тоннель, уходящий в сторону. Уолтер мчался дальше. Никаких указателей, ничего – только сверкающие гранитные стены и узкое жерло исчезающего вдали тоннеля. Наклон постепенно выравнивался и теперь электровоз мчался на своем двигателе. Минут через двадцать появилась надпись на небольшом щите «77-й бункер. 300 метров». Майор притормозил и стал медленнее двигаться вперед.

Скоро появилась точно такая же станция, как та, от которой он отправился в путь. Нажав до конца на тормоз, майор остановил электровоз. Свет на перроне не горел, но хватало освещения от фары-прожектора. Майор вышел и направился к лифту. Дверь была открыта. Внутри сидел скелет в военной форме, судя по знакам различия – полковник. Уолтер аккуратно осмотрел останки и заметил на поясе кобуру. Открыл и вытащил пистолет. Двадцатизарядный пистолет Стечкина. Это хорошее оружие. Проверил магазин – все патроны на месте и даже двадцать первый в стволе. Бедный полковник, наверное, опоздал на поезд, а расписание в этот момент перестало существовать. Возле полковника лежала пустая бутылка водки и большая коричневая папка. Майор с любопытством открыл ее.

То, что он увидел, было довольно неожиданно. Это были рисунки маслом изумительного качества и красоты. В основном – пейзажи. Лесная поляна. Лунная дорожка, камыш, ночное озеро. Рассвет, закат, одинокая береза. Но особенно поразил, скорее всего, автопортрет. Человек в форме полковника, в фуражке, низко надвинутой на лоб, смотрел в упор пристальным взглядом. Худощавое лицо интроверта. За спиной был пейзаж явно Чернобыльского района. Дома, поселок, людишки ходят, едет несколько грузовиков. И темно-красное солнце над самым горизонтом, бросает длинные тени. Но дело не в этом. Китель у полковника расстегнут, а под ним – шерсть волка. И глаза смотрят, в зависимости от угла освещения, то печально и по-человечески, то стальным волчьим взором, и даже зрачки каким-то образом вытягиваются вертикально. Картина была не подписана. Майор крутил, вертел произведение, но так и не смог понять, в чем секрет.

Забрав рисунки с собой, он влез в кабину и нажал педаль скорости. Ему стало жутко. Такие эмоции Уолтер испытывал нечасто. Спидометр показывал 50 километров в час, и вагонетка мчалась, как снаряд. Неожиданно далеко впереди загорелся зеленый фонарь. Два фонаря. Уолтер затормозил. Господи! Фонари зашевелились! Подъехав ближе, он обнаружил, что это вовсе не фонари. Майор замер, не веря тому, что видит. Это были глаза. На него шел… Он узнал это животное. Он бывал в краях, где оно обитало, и имел представление об его опасности. Это был варан. Варан с острова Комодо. Но размером крупнее обычного раза в два. Майор увидел, что ящер стоит на площадке, где тоннель расширяется, и в стороны уходят другие ответвления.

Варан, не торопясь, двинулся к вагонетке своими выворачивающимися шагами. Его укус был смертелен. Не считая силы шестиметрового тела. Подошел к лобовому стеклу и уставился прямо в глаза Уолтеру. У майора возникло чувство полной ирреальности происходящего. Варан глядел на майора, майор глядел на варана. Сказать было нечего. Но майор сказал: «Ду ю спик инглиш?». В ответ варан толкнул головой стекло, и оно распалось на мелкие кусочки. Теперь между ними ничего не было. Змеиный язык животного скользил туда-сюда. И вдруг ящер прищурился и сказал: «Майор, закурить есть?» И шевельнул хвостом. «Я… я не курю… вообще-то» – «Так какого черта ты тут бродишь? За столько лет встретил человека – и тот не курит. Ты, может, и не пьешь?» – «Пью» – «Я тоже, да вот выпить нет».

Ящер придвинулся еще ближе: «А куда это ты собрался? Давно здесь никто не проезжал». – «Да, в общем-то, домой» – «Домой?» – «Домой» – «А где дом?» – «Да так, ты, может, не слышал. Южный Уэльс. Великобритания» – «Странный ты выбрал путь. Метро до Уэльса, по-моему, не ходит. Да и не в ту сторону едешь. Покойника проезжал?» – «Проезжал» – «Тоже домой хотел. Но у него хоть выпить было. Маловато, правда. Бутылка и резиновая канистра. Мы с ним по-братски: ему бутылку, мне канистру. Хороший был парень» – «А чего умер-то?» – «Водка плохая попалась. Да то и не водка была. Но мне нормально пошла, а ему нет. С полчаса о жизни поговорил и ушел» – «Куда?» – «Туда», – ящер неопределенно крутанул головой.

Майор автоматически продолжал шизофренический диалог. Он прошел много тестов и сумасшедшим себя не считал: «Слушай, друг. Ты бы мне уступил дорогу, я поеду себе потихоньку» – «Куда? В свой Уэльс? Если бы ты только знал, куда ты едешь. Я тебя не пущу. Вообще-то говоря, я сторожу этот участок, и дальше пути нет. Не положено». Варан сильнее вдвинулся в электровоз. Его метровая голова была совсем рядом. Майор поднял руку с пистолетом и нажал на спуск. Пистолет был в автоматическом режиме, и за пару секунд весь магазин со страшным грохотом вылетел в болтливого варана. Со звоном разлетелись гильзы. Все заполнил дым. Когда он рассеялся, Уолтер увидел животное, лежащее метрах в трех. Двадцать одна пуля в голову.

Варан был мертв. В состоянии ирреальности майор вышел из кабины и подошел к ящеру. Уолтера била дрожь. Чего уж скрывать, такого ужаса он не испытывал никогда. Рептилия лежала, к счастью, в стороне от колеи, метрах в двух, успела отпрыгнуть, но ее хвост перегораживал путь. Уолтер подошел и ударил в бок животного ногой. Впечатление, что ударил по мешку с цементом. Собрав волю, майор взял в руки хвост и с трудом переволок его в сторону. Варан лежал на спине, задрав лапы вверх. Голова была сильно изуродована. Пистолет Стечкина – хорошее оружие.

Сел в кабину и только сейчас вспомнил, что тоннель раздваивается. Одна колея уходит направо, другая налево. Прямо был тупик и стоял механический переключатель. Майор задумался. Он вспомнил, что варан говорил, не открывая рта. Короче, варан вообще не говорил. Возможно, на майора подействовал какой-то галлюциноген, это вполне реально – например, испарение от самого варана.

И этот диалог он вел сам с собой. Ничего нового рептилия ему не сообщила, кроме резиновой канистры, правда. Она просто, повинуясь инстинкту, кинулась на человека, не заметив стекло, и попыталась влезть внутрь. Все просто. Только как ящер сюда попал? А может быть, эта тварь может воздействовать мысленно? Да нет, чушь. У нее-то и мыслей нет. Впрочем, кто его знает. Что он там говорил? «Если бы ты знал, куда едешь?» Майор смотрел на два тоннеля, уходящие в разные стороны. Куда ехать? Направо или налево? Он вышел из кабины и прошел метров пятьдесят, выясняя, куда ведет его колея. Ладно, поверим варану, поедем в другую сторону. Подошел к механизму переключения и перевел рельсы на другой путь, в левый тоннель. Еще раз окинул взглядом гигантскую ящерицу, залез в электровоз, нажал на педаль и медленно поехал вперед.

Если эта тварь здесь бродила, то чем она питалась? Не проезжающими же мимо снайперами. Вероятнее всего, она знала дорогу наверх. И полковника она не съела. Значит, есть незамурованный выход. Майор прибавил скорости и впился взглядом в темную точку тоннеля. Через некоторое время показался еще один знак «99-й бункер. 300 метров». Стал притормаживать. Подъехал к платформе и остановился. Все было заставлено ящиками. Узкий проход вел к лифту. Дверь была открыта, внутри никого. На стене надпись черной тушью: «Виктор, ждать не можем. Если ты живой, иди пешком на 77-й бункер. Он разблокирован, и можно выйти наверх. Да хранит тебя… То же, что и всех нас. Яша тебя не тронет, он спит». И непонятная подпись.

Яша спит? Уж не варан ли? Хотя русский язык несет столько смыслов, что лучше голову не морочить. Майор прошел вдоль ящиков. В них были стеклянные колбы с запаянными горловинами. Пригляделся, протер пыль. Внутри лежали белые личинки, размером с удлиненное яйцо. Или это были яйца? Взял еще одну колбу и вздрогнул. Там сидел варан. Крошечная копия того собеседника, с кем он недавно общался. Варан сидел, свернувшись калачиком, или лежал – не разберешь, как оно вернее. Майор поставил колбу на место и вбежал в электропоезд. С него достаточно. Не хватало еще, чтобы и этот тоже попросил закурить. Нажал педаль и помчался дальше. Наконец стали попадаться конкретные указатели: «12-й км», потом «11-й км», потом «10-й км». Закономерность позволяла предположить, что впереди находится и первый километр, который и есть начало или конец, смотря как вести счет. Уолтер замедлил ход и продвигался, внимательно вглядываясь вперед. Без ветрового стекла ехать в подземелье, на сплошном сквозняке, было уже не столь комфортно. Ощущение, как будто сидишь перед вентилятором в склепе. Да так оно и было. Сырой холодный воздух бил в лицо. Влажность и сырость заметно возросли. Возможно, впереди грунтовые воды, во всяком случае, где-то рядом есть вода. Наверное, туда вараны ходят на водопой, или перекурить, будь они неладны.

Мимо проплыл пятый километр. Майор продвигался дальше. Жаль, нет пистолета. Еще несколько минут, и пожалуйста – тоннель заканчивался круглым помещением. Майор остановил машину, вышел и огляделся. Круглый зал с низким потолком, на котором висели плафоны ламп, но не светились, имел три металлические двери. Одна из них была открыта, остальные заблокированы. Недолго думая, Уолтер вошел, сразу погрузившись в темноту, и обнаружил каменные ступеньки, круто уходящие вверх. В принципе, можно вернуться назад, электровоз имел задний ход. В задней части вагона были те же приборы управления, что и в передней. Даже стекло цело. Но Уолтер шагнул в темноту и стал карабкаться по гранитной лестнице. Хватит с него и одного Яши. Тем более пустой «стечкин» остался валяться в тоннеле.

Обступившая темнота обострила все чувства. И где-то далеко-далеко снайпер услышал неясный шум и звуки. Это моментально придало сил, и он помчался вверх по ступенькам. Но через несколько минут снизил темп и, тяжело дыша, пополз дальше. Очевидно, в закрытых дверях расположены лифты, а это аварийный выход. Воздух стал чуть-чуть теплее: майор почувствовал это сразу и снова воодушевился. Но лестница казалась бесконечной. Может, она закольцована? Два раза она переходила в горизонтальный коридор и снова устремлялась вверх. Темнота была полнейшая. Ширина лестничного пролета около полутора метров. Ступени в очередной раз закончились, и потянулся коридор. Майор медленно брел по нему, иногда обо что-то спотыкаясь, но уже не обращая ни на что внимания. Снова появилась развилка: направо коридор, налево лестница. Недолго думая, майор снова стал взбираться вверх. Через несколько минут он неожиданно увидел свет.

Подойдя ближе, Уолтер оказался перед длинной, метра четыре, трубой шириной сантиметров сорок со стальной решеткой посередине. В нее вливался свежий воздух и была видна листва кустарника. Пролезть сквозь нее было невозможно. В крайнем случае, можно попробовать кричать. Но майор пока от этого воздержался. Лестница закончилась, и опять начался коридор. Уолтер, шатаясь, двинулся дальше, всполошил колонию летучих мышей и, не обращая внимания на их всполох, возню и шелест крыльев перед самим лицом, послал их по-русски в нужном направлении и брел дальше. Мыши затихли.

Минут через пять, совершив несколько поворотов и совершенно потеряв ориентацию, снайпер-наводчик уперся в тупик. Стал ощупывать пространство. Руки наткнулись на металлическую лестницу. Больше хода никуда не было. Сел передохнуть и стал прислушиваться. Да, явно был слышен гул каких-то механизмов, или шум поезда. Или это шум в голове? Где он? Документов нет. Одни картины полковника. Ну, ничего, только бы выбраться. Прикинемся глухонемым художником. Другого выхода пока не видно. Денег нет, есть нечего. В гостиницу не пустят, а сколько там всего осталось!.. Плюс кредитные карточки. Но по ним выслеживают, и очень быстро, одна секунда. Разборки же на уровне консульства могут иметь очень печальные последствия. Да от него просто откажутся, как от самозваного бродяги. Но после этого уже не скрыться. Пуля калибра 0,5 мм с ядом кураре в бок. И все. Прощай, Южный Уэльс. Операция была абсолютно нелегальной, прикрытие обеспечивал Рипли через свои конфиденциальные каналы. И все. Конец связи. Рипли – вне пределов досягаемости, а Уолтер здесь, весь в пыли, грязи, побитый и голодный, и даже для кого-то покойный.

Он вспомнил про ракету. На душе стало еще мрачнее. Собрал силы и, повесив папку с рисунками на шею, полез вверх. Лез долго. Лестница все никак не кончалась, словно он лез на вершину Эйфелевой башни. Господи, какой идиот все это проектировал? На кого рассчитан этот путь, эта адская дорога? На кого?.. Только не на нормального человека из Южного Уэльса. Нет, эта дорога рассчитана на безумца, ускользнувшего от разговорчивого Яши и миновавшего лабиринт проектировщика-психопата, параноика, заметающего следы и боящегося до ужаса, что, не приведи господь, кто-нибудь найдет дорогу назад. Да легче забраться на Эверест!

Лестница закончилась. Уолтер выкарабкался на металлическую площадку. Долго сидел и вдыхал ржавый воздух. Стал ощупывать все вокруг. За такое время пребывания в темноте можно выучить азбуку слепых по Брайлю и давать платные уроки. Он был в крошечном квадратном помещении, из которого был единственный выход – низкий лаз, высотой не более полуметра и такой же ширины. Оттуда шел поток воздуха. Майор лег и пополз по проходу. Несколько раз ход раздваивался и Уолтер, перекрестившись, полз туда, куда ползлось. Скоро проход сузился еще, потом еще больше и, в конце концов, майор уперся в чугунную решетку. Он схватил ее руками, тряхнул несколько раз. Поняв, что развернуться в этой мышеловке ему не удастся, изо всех сил прокричал проклятье и упал лицом в бетонную пыль. Конец. Ему не повезло. Так умирают английские агенты. Он повернул не в ту сторону. Невозможно представить, чтобы в темноте ползти задом и найти дорогу обратно. Очень хотелось пить, все тело пекло от усталости и многочисленных ушибов. Что лучше: изжариться в СВЧ-печи, быть съеденным рептилией или сдохнуть здесь от голода, жажды и страха?..

«Хэлп!!!» – заорал агент. Какое там! Глухомань. «Хэ-е-елп!!! Помогьите!!!» Да черта с два. Что-то гудит совсем далеко, может, в нескольких милях, – и тишина. Лучше бы в него попала ракета. Позорней смерти нет, чем сдохнуть от голода или – господи, вот еще проблема! – быть живьем съеденным крысами. «Хэ-е-елп!!!» Неожиданно, сначала тихо и вдалеке, а потом все ближе и ближе, стал нарастать неясный грохот: земля задрожала, все кругом тряслось, посыпалась пыль, уши заложило – и словно реактивный истребитель на форсаже промчался мимо и с грохотом исчез вдали.

«Господи! Где я? „Помогьите!!!“ – агент изо всех сил стал трясти решетку. – „Помогьите!!! Помогьите!!! Хэээлп!!!“

– Чего орешь? – неожиданно, совсем рядом раздался спокойный голос и в лицо ему ударил свет.

– Вася, ты смотри, какой-то придурок в вентиляцию залез. Ха! Ты чего там делаешь?

– Помогьите, я заблудился. Очьень устал.

В свете фонаря появилась рука с гаечным ключом. Человек несколько раз крутанул гайку и открыл чугунную дверцу.

– Вылазь, дружок. Бомж, наверное? Ну, давай, давай…

Двое рабочих вытащили снайпера под руки и поставили на нетвердо стоящие ноги. Он был весь в пыли и грязи. На груди болталась папка с рисунками.

– На ночлег залез, брат? Бывает. Ночью человек в темноте спрячется от холода в какой-нибудь дыре, а утром дороги найти не может. Эх, братан, братан… Пошли.

Они прошли пару шагов, освещая фонарями путь, и вышли в широкий тоннель. В глубине ярко горел огонь и раздавался неясный, грохочущий шум. Один из слесарей стал посередине и начал махать красным флажком. Потом они отошли к стене. Плавно затормозив, подошел поезд, и открылись двери. Майор понял, что он в городском метрополитене. Все трое поднялись в вагон и стали в уголке. Рабочие были в грязных, промасленных робах. Уолтер в своем камуфляже, проползя много миль, был с ними как свой. Он стоял еле живой и двумя руками прижимал к себе папку с рисунками. Все пассажиры уставились на них. Один хорошо одетый мальчик встал и дал майору десять копеек. Через минуту подъехали к станции.

– Ну, давай, браток! – хлопнул по плечу Уолтера один из «ангелов-спасителей», замаскированный метроремонтником, и они вышли. Снайпер-художник, в состоянии шока от неожиданного избавления, поехал дальше, зажав в руке монетку.

«Следующая станция Крещатик!»

 

Глава 13

Бизон анализировал ракетную атаку на атолл не слишком долго. Он понимал, что всему есть предел. И если много думать, то можно перейти середину моста и получить противоположный результат. Компьютерные и радиоперехваты уже давно выдали достаточно косвенной информации. Следы «Восточного Синдиката» настолько явно просматривались везде, где только возможно, во множестве мелких конфликтных ситуаций, что Бизон пока не мог сделать никакого предварительного вывода. Не исключено, что синдикат вообще ко всему этому не имел отношения. Слишком уж все просто. А может, и наоборот? Сверххитрый ход е2–е4 срабатывал в своей противоположной форме. Хитрость имамов перешла в режим шахматной аппликации и сама не ведает, что творит. А это мудрейшая стратегия: свидетели отсутствуют, ситуация работает сама по себе в автономном режиме. Это, конечно, шедевр хитросплетения нейронных поединков, но Бизон все же скептически относился к этой версии политической технологии дружелюбных восточных коллег. Он и сам-то искусством подобного старта с непредсказуемым финишем, на тебя работающим, вполне не владел, а того, что этот метод освоили аналитики «Восточного Синдиката»… Этого просто не могло быть из-за различных скоростей ментальных процессов в самом синдикате – Бизон не мог этому поверить, он был знаком с этими людьми.

Всплыв ночью в районе Суматры, субмарина легла в дрейф. Бизон подключился к своему спутнику-ретранслятору и стал изучать ситуацию в мире. О «Транстриумвирате» – ни слова. О соборе буддистов в Амстердаме – тишина. Ну, «Восточный Синдикат» вообще лавировал, распадаясь на тысячи номиналов, которые собрать в полную картинку мало кто мог, – о нем тоже ничего. На биржах все спокойно. Индексы и показатели течения капиталов не двигались вне естественных допусков. Очень, очень загнанная в глубину оснований ситуация. Это становилось ясно. Директору параллельного управления решил пока не звонить. Рано. Связался с дочерью. У той назревала проблема, но он пока мог только дать ей указание, что делать. Правда, успел сказать лишь несколько слов – и связь оборвалась. Какая-то помеха, там, по месту работы сотовой связи, заглушила несущую частоту спутника. Да, проблемы. Как обычно – все сразу, по закону волчьей стаи. Он нажал кнопку и запустил спутниковый автомат слежения за мобильным телефоном Мэрилин. Пока ясности не было никакой. Да и откуда ей взяться? Применение всех видов воздействий, вплоть до самых экстремальных, а в результате – полный ноль. Одни потери нападающих и теперь – тишина. Но вида, как будто этого ничего не было, уже не сделаешь! Теперь пускай та сторона – кто она, пока не известно, – и морочит себе голову: где Бизон? Мертвый? Живой? И что теперь будет? Его же, в общем, знают. Нет, не как бандита. А как человека, весьма не похожего на идиота.

Командующий корпоративного отделения перевел все спутники в режим ожидания. Неужели просочилась информация про «аналоговую метку»? Нет, это практически невозможно. Но все может быть. Все может быть… Все.

Включив низколетящий спутник, находящийся в районе его секретной резиденции, Бизон стал осматривать, что осталось от базы на атолле. И был весьма удивлен. Все и осталось. Остров атаковать так и не сумели. Даже боекомплект «С-400 микро» был полностью не израсходован – по данным телеметрической информации. Вся система продолжала находиться в поисковой готовности подавления целей. Очевидно, группа захвата на вертолетах не уцелела, и от операции отказались ввиду потерь и непредвиденной активной обороны. Неужели это все работа структуры параллельного управления? Если это так, то теперь у них остался в запасе ва-банк. И все. Но они сами на это сразу не пойдут. Необходимо все выяснить, но очень аккуратно, чтобы пули не задели случайных стрелочников. Потому что так не принято. А законы жанра необходимо соблюдать, когда находишься внутри жестко сцепленной системы. И это понимают все. Почти…

Параллельное управление, в принципе, управляется способным человеком, который вполне на своем месте. И, конечно же, владеет всеми приемами видеть действительность максимально приближенной к реальной. Не исключено, что его агентурная сеть поставила ему достаточно информации, чтобы он мог сложить мозаику, догадаться о секретных разработках Бизона и понять, чем и кому это грозит. Да и не только кому-то в «Транстриумвирате», а рыбам даже более, ох, насколько более крупным, плавающим в фарватере коммерческих подводных течений.

Капитан подводной лодки одного из таких течений, владелец 33 %-го пакета акций триумвирата, мистер Славянский Бизон, он же отец многоименной Мэрилин Монро, он же Николай Неугодник большого количества новоявленных контрагентов всех мастей и расцветок, имел прямой выход на верховное руководство «Восточного Синдиката». Личные отношения с их духовным лидером были вполне корректными и дружелюбными, несмотря на большие различия в нюансах восприятия бытия и быта. Но, во-первых, в синдикате существует несколько почти равноподчиненных ответвлений с разной степенью экстремизма, а во-вторых, Восток надо недостаточно знать, чтобы, имея нормальные отношения, рискнуть прогнозировать эту нормальность в будущее.

На «Восточный Синдикат» работало много русских. Специалистов разного уровня. В основном, конечно, электронщики, программисты, хакеры и специалисты анализа отраженного сигнала. Религиозная направленность их не касалась, работу они выполняли за деньги и только за деньги. Но это, конечно, ошибочное представление. Людей вне религии нет. Иногда ей просто дают другое имя. Маскируют эту направленность человеческой сущности различные названия, вывески, таблички, кресты, монеты, свастики, кольца в носу и еще где попало, деревянные бусы, обрисованные татуировками тела и прочий экстравертный хлам. Сами себе не верят, а вера свое дело делает. Вопрос не очень большого отрезка времени. Когда направленность ее вектора становится окончательно понятной и определенной. Или вверх – или вниз. Ну, разве что под некоторым углом падения или подъема.

Возможностей проникнуть в глубину «Восточного Синдиката», на первый взгляд, было много. Хотя там и рубили головы порой без особой причины. Ломать сейфы и внедрять «мата-харь» – не тот путь, хотя свою эффективность частенько доказывает. Но внедрение в высокий уровень – это время. Это то, чего нет. Бизон, в принципе, знал, как подключиться к точке съема информации. С начальником разведки это уже обсуждалось много раз. Но он также помнил, что многие знания несут много проблем или, в крайнем случае, срабатывают один раз и самоликвидируются, уволакивая за собой то, что в ликвидации совсем не нуждается. А то и вообще не срабатывают. А проблемы множатся на порядок. Двойственность мышеловки с задержкой ухватывания мыши и дорогостоящей приманкой. Шанс ухватить необходимое есть. И у мышеловки, и у мыши. Но… Но, откровенно говоря, разве это так уж мало? Геометрическая прогрессия отсеивания возможностей, приближенных к максимально возможному их использованию в требуемом деле, – для выявления единственно возможной. Вот такую систему подходов использовал в расчетах взаимоотношений с людьми Бизон.

Он дал команду, и за борт спустили надувной плотик. Главнокомандующий забрался туда, взялся за весла и, поскрипывая уключинами, стал удаляться от субмарины. Никто из команды не сказал ни слова. Всем было ясно: Бизон думает. Вскоре над ним было только небо, усыпанное горящими звездами, и полная луна протянула свою дорожку сквозь вечность. Бизон вспомнил детство. Да, наверное, его и не было. Кто из детей считает, что он ребенок? Покачиваясь на волнах, он лег на дно плотика и вытащил телефон. Крутил, вертел его в руках. Взял за кончик антенны, покачал и кинул рядом. Но решать что-то надо. Он знал, кому позвонить. В таких проблемах и вопросах помогает только творческий подход, любовь к искусству, ибо только это и есть любовь, а не инстинкт или сострадание. Любовь к искусству победить, в данном случае. О деньгах даже упоминать бессмысленно. Наоборот, семантическое озвучивание этой сущности, этой идеи оттянет на себя и ослабит тщательно формируемую альтернативу тысячелетиями отработанной стратегии решения подобных проблем. Но время уже другое. Старые принципы настолько размножились, что девальвировались и перестают работать. Да, любовь – это сила. Но направленность и динамика этой силы напрямую увязана с уровнем меркантильной составляющей. В обратной пропорции. Это не альтруизм. Это постфизический детерминизм. Духовное не примет и не передаст дальше, в будущее, необходимую эманацию от бездуховного. Вот так все просто.

Знал, знал лодочник, кому надо позвонить. Если тот еще в живых. Философ по прозвищу Волк. Или наоборот, значения не имеет. Специалист высокого класса по части суггестивной индукции. Таких мало, и они не изготавливаются. Они просто случайным образом вылавливаются. Бизон понимал, что Философ ему ровня. А может, даже и более. Это все генное, тут технология труда не проходит. Он любил Философа, и ему не хотелось просить его об услуге, которая могла грозить тому верной смертью.

…Они с ним столкнулись в ночной пивнушке небольшого городка Тулон, что на юге Франции, и пили пиво, до утра рассуждая обо всем, что приходило в голову. Мгновенно оценив и проанализировав встреченного им человека, тем более – почти земляка, Бизон предложил Философу поработать у себя. Консультантом по некоторым, время от времени возникающим вопросам, которые и рубить-то, как узел, вроде неудобно, но и решать все же надо. Философ согласился. Взял у Бизона корпоративный телефон с многоступенчатой защитой от прослушивания, и они расстались. С тех пор не виделись семь лет. Но общались. О существовании этого человека не знал никто, кроме, с недавних пор, Мэрилин. Бизон же частенько сбрасывал необходимую информацию на известный ему ресурс в WWW и получал реалистичное мнение со стороны, с анализом и прогнозами. Иногда и он оказывал помощь информацией или специальным оборудованием. Он доверял Волку, десятикратно проверив его технически, но главная проверка заключалась в мгновенном психоанализе этого человека. Еще тогда, в Тулоне. Бизон в людях не ошибался. Но ни одного дела, требующего присутствия самого Философа, он тому еще не поручал. Не то что берег специалиста, но как-то работа его масштаба не подворачивалась. Хронометром гвозди забивать не стоит.

Философ о «Транстриумвирате» знал многое в силу своей должности антенны загоризонтного слежения. Он располагал сведениями обо всей иерархической пирамиде и параллельных отношениях равноценных фигур. С некоторых пор знал лично Мэрилин и встречался с ней несколько раз по поручению Бизона. Но специфика образа его жизни была такова, что каждый раз, набирая номер его телефона, нельзя было быть уверенным, что он ответит, а не замолчал навсегда. Он был уже не слишком молод, и вероятность проблемного исхода его деятельности с каждым годом увеличивалась.

Лежа на дне пробкового плотика и глядя на все эти разбросанные «альфы центавров», лодочник раздумывал о жизни. Перспективы положения триумвирата на фондовых биржах после боевых действий в районе атолла оставались пока в тумане. Но странно, что пока не наблюдалось никакой реакции. Неужели что-то смогло этот процесс остановить? Невозможно же поверить, что принадлежность атолла неизвестна внешним разведкам. Почему же запись боя со спутника еще не показал тот же Си-Эн-Эн? Хорошо, есть свой отдел анализа. Но, продравшись сквозь густую цепь посреднических мнений, информация столь мощной насыщенности могла превратиться в такое посмешище для пунктуального и сверхчувствительного к деталям Бизона, что тому становилось дурно от одной мысли, что ему, возможно, придется выслушать от аналитиков, и в каких выражениях. Форс-мажор прямого действия не анализируется графиками и выкладками. И тем более не решается в качестве уравнения, опираясь на прецеденты. Подобный форс-мажор калибруется концептуальными разработками подобного же действия. А это весьма специфично.

Бизон включил телефон и набрал номер Философа.

– Мистер Бизон? Привет! Я тоже очень рад. Да нет, пока не занят. Ну, не совсем занят. Есть работа? Это уже интересно. Могу предложить новые разработки последней версии. Анекдотов. Рекламных.

– Да-да, это отлично, что ты в форме. Но меня интересует не реклама. Я постараюсь коротко. У меня проблема с диагностикой ситуации, так бы я сказал. Двухвариантный тупик. В плане – бить или не бить, но быть тогда убитым.

– Да, цитата классика звучит. И именно я подхожу для прояснения ситуации?

– Да, похоже, что так. Именно ты. – Бизон помолчал, вслушиваясь в плеск волн, – «Восточный Синдикат»… Надеюсь, хорошо знакомая структура?

– В общем-то, да. У меня с ними сложились своеобразные отношения. Я их немного знаю. И они в курсе этого.

– Мне нужно выпотрошить их, насколько это возможно. Восточный прагматизм ведет к нехорошим последствиям, если, конечно, я не ошибаюсь. Нет информации. Вот это и есть проблема.

– Ну, если они прагматики, то это путь к очень хорошей постановке дел. Так многие считают, особенно выпускники финансовых университетов. Убей ближнего, если его осиротевшие родственники принесут тебе пользу. Старая добрая американская философия, – усмехнулся в трубку Философ.

– Но войны я бы все равно не хотел. Я имею в виду то, что сказал.

– Войны? Они стали использовать террор?

– Мою базу на двадцать седьмом атолле двадцать минут обстреливали ракетами. Ракетами!

– Да что ты говоришь! Много пострадавших?

– Да нет. Вообще никого. Несоответствие технологий. Нападение не преодолело зону ПВО. Но все равно. Какого черта! А нервы моих людей? А реноме? А, в конце концов, цена противоракет? Да это все уйма деньжищ! Из-за каких-то лохов с Востока, начавших обкуренными опустошать стартовые столы, я должен болтаться между небом и землей и даже не считать убытки – это уже ни к чему, – а перестраивать стратегию отношений. Мы к войне готовы! На любом уровне. Но! Все же надо выяснить истинный источник проблемы на сто процентов. Девяносто девять не подходит.

– А где это ты сейчас?

– Да так, в океане. Плыву на плотике и гляжу в Туманность Андромеды.

– Ну, и как она?

– Кто?

– Туманность.

– Нормально. Как и положено, вся в тумане. Этим вещам можно верить.

– И это, на плотике лежа, ты все по поводу Востока решил? А ты уверен, что не ошибся?

– Если бы был уверен, с тобой бы не разговаривал. Нам надо увидеться. Впрочем, если это тебя не устраивает, можно и обойтись.

– Я знаю «Восточный Синдикат». Там, конечно, достаточно псов войны, но они, по-моему, все на цепи. А если же проблема настолько серьезна, насколько она видится тебе, – не буду спорить, тебе виднее, – то придется делать аудиторскую проверку. Я правильно понял?

– Да, ты понял все правильно.

– Хорошо, мне нравится эта задача. Считай, что с этой секунды она начала решаться. Но мне кое-что нужно.

– Естественно. Я слушаю.

– Насколько я знаю по последним данным, официальные отношения с синдикатом ты не портил… – Философ сделал паузу.

– Да, ты прав.

– Ты должен устроить мне встречу с некой Сиамской Лелей, сотрудницей управления «Восточного Синдиката». Она наша, из России. Но дело не в этом. Сейчас она фаворитка начальника внутренней и внешней разведки. Я это знаю. И ее считают специалистом по воздействию на мужчин. Это хорошее качество, и его я буду использовать. Тебе остается только устроить мне с ней встречу тет-а-тет в нейтральном месте. Придумай что-нибудь. Ты же умный. Остальное решаю я. С дамами я обращаться умею, у меня к ним тонкий, нетрадиционный подход. И еще. Обязательно купи их информацией, которая будет у меня, и которую я должен буду передать. Бармалеи тебе поверят. Твой уровень – проходная пешка. Но ты же сам сказал – крайний случай!

– Я не говорил, – удивился Бизон.

– Ну, подумал. Какая разница?

– Да, ты, конечно, прав.

– Считай, что процесс пошел. Все, что у тебя есть по синдикату, включая непроверенную информацию, перегоняй на сайт, сам знаешь какой, – прямо сейчас, с плотика. Дальше. Тебе ведь нужен полный аудит, верно?

– Да, Вова, правильно. Аудит полнейший. Перед бритьем бород требуется аудит.

– А поэтому не удивляйся. Мне нужно максимально возможное досье на оставшихся двух акционеров триумвирата. Фридмана, его друга, их жен и любовниц. Это раз. Ну, на тебя не надо, ты заказчик. Потом – досье на директора параллельного управления, на его разведку, на его охрану, на их развлечения – и все по максимуму, вместе с компроматом. Список тех, с кем активно общалась твоя дочь. С кем спала, если спит.

– А это…

– Ты слушай. Я немного более в курсе событий, чем ты, возможно, думаешь. Но ты же сам дал мне статус радиолокационной станции раннего оповещения, так что это все технологические вопросы, не более. Продолжим. Мне нужны аудиозаписи, а не стенограммы с амстердамского сборища в бане. Я пойму их речь в оригинале. Далее: подробности отдыха Мэрилин у тебя на даче в последнее время. Кто ее посещал? Подробности приобретения элитного парнокопытного поголовья. Чья идея? Подробности приобретения быка-производителя черного цвета по кличке Черный Принц, он же Будда, – чья идея? Подробности проблем, которые, по непроверенной информации, связаны с этим животным…

– Это все?

– Да нет, не все! Информация – мать интуиции. Если возможно – тему и смысл жертвоприношения последней Черной Мессы секты сатанистов крайнего толка, прошедшей 1 мая в Ванкувере. Координаты Верховного Магистра этих оборотней и корпоративный сайт, меняющий адрес каждые тринадцать часов. Ну, и плавающий пароль сайта, естественно.

– А это зачем?

– Надо. Остальное я узнаю сам, и готовь мне встречу с фавориткой. Сиамская Леля – запомни. Мне нужно минимум 24 часа на сбор информации и подготовку к операции. Раньше не звони. А позже – звони. Все, что узнаешь в тему – скидывай на сайт. Да, еще. Леля пока действующий ключ, но временного действия, как и все на Востоке. А время идет. Надо, чтобы на встречу пришла именно она. Другие контрагенты меня не устраивают. Разверни дело так, что я к женщинам слаб, но чтобы они подумали, что это их собственное соображение. И тогда точно пришлют ее! Детали еще обговорим. Смотри, не опрокинь плотик. Утонет телефон. Будь здоров, – и Философ отключился.

Бизон некоторое время смотрел на волны, зажав в руке телефон. Потом вспомнил молодость. Когда это было? Вечность назад или в прошлой жизни? Что так изменило все вокруг? Кто похитил друзей, мечты, надежды? В голове стали всплывать странные картины: полное солнечное затмение; Луна, пожираемая драконом; орел, увязший в болоте… Похищение… Веками проверенный метод. Похищение… Противоположность битвы. Похищение… Вежливый синоним воровства. Похищение… Европы? Легкая волна колыхнула плот. Похищение России…Похищение Украины…Похищение Белой Руси.

Далеко-далеко, возле линии невидимого горизонта, неожиданно завыл кит. … Умолк.

Бизон глянул за борт плота. Там мерцающим светом полыхали водоросли. Вода была теплая, можно искупаться. Лодочник снял все с себя и прыгнул в океан. Поплыл в сторону от плота. Вот оно. Вот Оно! Настоящее единение неизвестно чего неведомо с чем. Тихий плеск волн, горящие звезды и собственное дыхание. Какая сила заставит его сейчас вернуться назад? Один из основных инстинктов? Он понял, что инстинкт – цепь, огненная цепь, удерживающая душу. Субмарина далеко, кабельтовых в пяти. У него есть все возможности остаться здесь. Неужели это такая разновидность депрессии? Агрессии против самого себя в завуалированной форме.

Лодочник нырнул и открыл глаза. Подводный мир был полон огней. Как и надводный. Битва между тремя ничем не отличается от битвы между тремя миллиардами. Это настолько ясно, что потеряло ясность. Он вынырнул. Плот был метрах в двадцати и серебрился в лунном свете. А позади, метрах в ста, над водой появились два плавника и направились к Бизону. Хотели ли они ему зла? Глупый вопрос. Они просто хотели есть. Пловец отбросил философские размышления, когда мощным баттерфляем помчался к плоту и забрался в него.

Это, правда, оказалась пара дельфинов, которые стали кружиться вокруг и насвистывать что-то на своем наречии. Бизон взялся за весла и поплыл к субмарине.

Через несколько минут «Золотая Рыбка» дала дифферент на нос и ушла в прозрачные воды океана. Курс лежал на запад. Туда, где есть ответы на многие вопросы.

Спустя полчаса титановая субмарина мчалась со скоростью 50 узлов, погрузившись на недосягаемую для спутников глубину.

Х-файл 1

– Откуда известно о смерти Корниенко и, тем более, ее подробности? – человек в тронообразном кресле задумчиво глянул на собеседника, облокотившись о подлокотник мореного дуба.

– Ваше Святейшество, там были наши наблюдатели.

– Где, под Чернобылем?

– Да, ваша милость.

Человек встал и прошелся по громадному залу, освещаемому через узкие окна-бойницы. Еще раз поглядел на секретаря. Нахмурился:

– Впервые слышу, что у нас там есть кто-либо, кроме Корниенко. Или это не так?

– Есть, Ваше Святейшество.

– Кто?

– Спецагентура.

– Я спрашиваю – кто?

– Как вам сказать… – секретарь стал перебирать четки. Быстро пересчитал все и начал счет по новой.

– Ну? – напомнил о себе хозяин кресла.

– Ваше Святейшество, это… посвященные собаки…

– Что-о? Какие еще собаки?..

– Обычные псы. Местные… Они подверглись обряду посвящения, когда присутствовали при рождении молодой Луны.

– Махарашвили, у вас как с головой?..

– Но… Это новейшая психогенная технология нейролингвистического декодирования, – торопливо заговорил секретарь. – Псы… они присутствовали той ночью при разговоре Корниенко и ведьмы. Теперь остается проявить эту информацию опосредованным путем. Как фотопленку…

Человек вернулся в свое кресло, откинулся на громадную спинку и с неподдельным любопытством уставился на секретаря:

– И кто интерпретатор бреда?

– Я. И это не бред. На моей исторической родине собаки способны и не на такое. Это сильнейший индуктор активного биополя – собака. Она помнит все.

– Собак привезли из Грузии?

– Да нет, нет, – терпеливо пояснил секретарь. – Псы местные, знают территорию, обычаи, зоны влияния, отношения между собаками…

– Прекрасно, – оборвал его собеседник. – Они что же, на латыни стали разговаривать? Homo sobakus, однако. Incredibile dictu!

– Они? Нет-нет, на латыни составлен отчет, который лежит перед вами.

Человек в красной мантии раскрыл бювар и воззрился в бумажку, лежащую там:

– Но это далеко, далеко не полная информация, – быстро добавил секретарь. – Собаки устали и спят. Процесс нейролингвистического декодирования весьма утомителен.

«Совершенно секретно.

М. Махарашвили

Данные, полученные смешанной спецгруппой о событиях в ночь с 31.05 на 1.06 в районе АВ Чернобыльской зоны. Деструктивность текста субъективна и подлежит коррекции психологической экспертизой.

Зав. сек. лаб. псих. мод.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Человек оторвался от текста и поднял глаза на секретаря:

– Развести меня хочешь? Махарашвили, у меня нервы крепкие, терпения достаточно, но всему есть предел. Кто измыслил эту чушь? Не говори только, что пес из Чернобыля.

Секретарь сунул четки в карман и, уверенно глядя магистру в глаза, проговорил:

– Это записал в состоянии экстаза наш специалист по сенсорному восприятию вербальных сигналов. Он принял настойку из белладонны, гриба мухомор и еще ряда трав, – рецепт имеется, – а затем вместе с этими псами охотился на кошек в течение суток, входя в ментальный образ. Это было весьма непросто, но наш агент – крепкий человек. Потом он ел вместе с ними, спал и пытался разговорить. Результат перед вами на столе. Перевод с грузинского. Из этого документа следует, что Двурога не застрелили, и что кто-то один – или ведьма, или Корниенко – мертв. Пал от руки напарника. Исходя из общего контекста биотоков собак, наш агент склоняется к варианту смерти Корниенко.

Магистр затеребил массивную цепь на шее:

– Кто переводил?

– Я.

– Специалист еще не освоил латыни?

– Нет, – Махарашвили потянулся за четками.

– Допустим, я поверил. Какова же вероятность, что донесения истинны?

– Сто процентов, Ваше Святейшество! – невозмутимо заключил бородатый грузин, блеснув глазками.

Зазвонил мобильный телефон. Магистр вытащил из-под мантии крошечную трубочку и ответил абоненту. Поговорив пару минут на арамейском наречии, он спрятал аппарат. Еще раз прочел отчет. Сделал на нем какие-то пометки. Посмотрел на Махарашвили, спрятавшегося в бороде:

– Во сколько обошлась операция?

– Один миллион девятьсот девяносто девять тысяч двести четырнадцать евро. Это включая гонорар Корниенко, – скромно добавил секретарь.

Магистр пробежался пальцами по клавиатуре, замаскированной в подлокотнике, и сделал еще одну запись на отчете Махарашвили. Смерил документ долгим взглядом, перевел глаза на автора:

– Мне только что сообщили: Двурог ушел и не оставил следов. Подтверждают смерть Корниенко. Его застрелила ведьма. – Помолчал. – Проследи, чтобы псов как следует кормили.

– И так одни трюфеля едят.

– Пусть этот… дрессировщик, переводчик, или кто он там по штату, с ними еще поживет. Как его фамилия? Шкварчнадзе?

– Да нет, Шуршашвили.

– Ну, так пусть этот Шуршашвили выяснит у псов, о чем разговаривали ведьма и Корниенко в последние часы. Это первое. В каком направлении скрылись Двурог и ведьма. Несомненно, что ушли они вместе. Это второе. Каким образом убит наш агент, не помогал ли кто со стороны. Это третье. Какой вид оружия…

– Ваше Святейшество, для начала достаточно. Работа в вербальном ключе очень утомительна и психосоматична.

– Хорошо, ограничимся сказанным. Когда будут результаты?

– Завтра к утру, – секретарь снова вытащил четки.

– Надеюсь, отчет будет более подробен и… Махарашвили, не подсовывайте мне более этих дурацких стишков. Адаптируйте в нормальный текст и – на фирменном бланке, как полагается. Стихосложение не слишком уместно в изложении агентурных данных. Возможно, в Грузии все по-иному, но здесь… «Горы мясные, уйдя в поднебесье…» Мать святая! Больше не желаю такое видеть!.. – Магистр снова слез с трона и стал прохаживаться вокруг него.

– Все понял, Ваше Святейшество, – ответил поспешно секретарь. – Но… стихосложенный текст, на мой взгляд, необходим для адекватности передачи хода мыслей.

– Чьих?

– Псиных.

– Это псы стихами мыслят?! Еще одно сверхновое открытие…

– Нет, но адекватность…

– Махарашвили, – оборвал хозяин трона. – Изложите адекватный отчет на латыни. Напрягитесь и адекватно передайте адекватность. Вы поняли?

– Да, Ваше Святейшество.

– Тогда ступайте. Впрочем…

Верховный Магистр закрыл папку с последними донесениями из зоны Чернобыля и упрятал ее в сейф позади трона под сидением, снова поднявшись для этого со своего церемониального места. Затем начал ходить туда-сюда перед окнами. Махарашвили молчал. Большие напольные часы пробили два пополудни, громыхнув пудовым противовесом. «Собаки… Псы посвященные… Надо же!..»

– Ладно, собак пока оставим. – Секретарь облегченно бросил четки в карман. – Что с масонами? – перешел Магистр к новой теме. – Они постигли наш полутуманный намек?

– Ваше Святейшество, на мой взгляд, постигли, и весьма убедительно. Иллюминаты вторую неделю заняты оккультной защитой, то есть нападением на все, что вне их магического круга. Они считают, это действенный прием. Хотя он не подействовал даже на нашего агента среди них.

– Мне известно. У агента со мной прямая связь.

– Масоны сплотились, как никогда. Дарят друг другу подарки, вовсю роднятся – архиепископы венчают в две смены, основывают благотворительные фонды странного назначения: последний из таковых – для спившихся архитекторов… Да, возводят либеральных президентов – вы в курсе, кого я имею в виду. Сплошная политкорректность, короче. Смешно видеть. Ясно одно: боятся. Прошел слух о «Немезиде»…

– Это хорошо. Страх противника – бесценное оружие арьергарда. Предполагаю, и оффшорная учетная ставка несколько упала…

– На три процента, в среднем.

– Ха! Ну, масоны! Металл и камень пошли в гору?

– Да, вы правы, Ваше Святейшество. Золото выросло на четыре процента. Алмазы – на девять.

– Это пока цветочки, нет, это еще рассада! Но вскоре она зацветет! Махарашвили, а как себя ведут самые младшие ложи? Россия, Украина, та же Грузия?..

– Эти ничего не соображают ни в конъюнктуре, ни в оккультизме. Не понимают, что в воздухе запахло спасательными парашютами. На бумажки рассчитывают. Забыли, что единственно реальная бумажка – некролог.

– Это радует. Они будут детонатором обвала и острасткой для прочих. Впрочем, за отсутствие традиций платят все и всегда. А чем нынче занимается Фазер?

– Пишет мемуары.

– А не рано?

– Возможно, что и поздно. Актуальность вскоре исчезнет. Но он терпеливый человек.

– Да? Третьего дня на проповеди орал, как труба иерихонская, на всю площадь.

– Согласен, поляк был поскромнее.

– Махарашвили, следи! Ты у него правая рука и должен знать даже, о чем Фазер думает. А лучше – сам думай за него. Что это еще за поведение «над схваткой»? Этот не тянет на Демиурга. Положение «над схваткой» легким движением мысли переходит в положение «под каблуком». А вот под чьим?.. Тебе известен ответ на этот вопрос. Ты меня понял?

– Понял, Ваше Святейшество! Дальше своих проповедей Фазер не двинется ни на миллиметр. Поездку на Филиппины отменяем?

– Весьма логично. Там может проснуться его второе «я». А нам вполне достаточно и одного…

Магистр задумчиво перебирал свою цепь и мысленно просчитывал варианты. Бросил цепь:

– Как себя чувствует семейство Меровингов? На сепаратную сделку еще не согласны?

– Нет, Ваше Святейшество. Хотят минимум девяносто на десять. Девяносто – им.

– Я ожидал, ожидал, – покачал головой Магистр. – А жаль. Возможно, право, передумают. Девяносто процентов власти им? А нам десять? Я даже не засмеюсь. Это беспрецедентно в истории распределения дивидендов любого происхождения. Очевидно, семейство запамятовало, что «Прийе де Сион» уж давно не тот, а тамплиеры заняты другими делами…

– Это у них от Марии Магдалины, – пояснил Махарашвили. – Бешенная была баба, Сен-Жермен говорил. Терпеть не могла, когда сценарий писали не по ее тексту. И на свадьбе скандал закатила… Из верхушки Меровингов консультировать конфиденциально согласилась только Марго. Она всегда была проницательной женщиной и, по-моему, догадывается о том, что находиться в Ренн-ле-Шато, да и о нашей роли во всем этом. Как бы то ни было, Меровингов в их упертости она не поддерживает и довольно прозрачно мне о том намекнула.

– Марго умница, – констатировал Верховный Магистр. – Чувствовать ветер, нет, – ураган перемен – это большой талант и признак великолепной ДНК. Теоретически Марго может влиться в наши ряды. Ну, а прочие… Из уважения к прародителям семейства мы будем ждать, по возможности, довольно долго. Но не вечно! Махарашвили, – он испытующе посмотрел на секретаря, – ты ведь все понимаешь. Буддийский вариант Нового Мирового Порядка возник так неожиданно. Свалиться нам на голову в миг приоткрытия наших карт таро – это не совпадение. Это вызов! Мессия должна исчезнуть, исключив всякую, пусть и бредовую, миссию. Из желудя растет дуб. А за ним – бескрайний лес. Но, глядя на семя, никто не скажет, что оно породит. Ты меня достаточно понял?

– Я понял все, до последней буквы. У нас нет дороги обратно, есть только путь вперед.

– Правильно, друг мой. И пусть мы используем все десять измерений из традиционных четырех, но своего добьемся.

Магистр остановился перед узким окном и стал смотреть вниз, на площадь. Вздохнул:

– Махарашвили, передай по сети команду: «Вскрыть конверт № 200 969. Выполнять».

– Слушаюсь, Ваше Святейшество!

– И… Да ладно, ступай. Следи за Фазером.

 

Глава 14

Григорий Загибайло работал сторожем на бойне, неподалёку от коттеджа Бизона и Мэрилин. После воинской лихой службы, которая проходила не всегда на территории Украины, стал он мрачен и замкнут. Не всегда и не вечно, но очень часто, угрюмость и печаль омрачали его лицо, отражая неведомые движения души. Работы в Киеве для себя он не нашел, да и не хотелось окунаться в городскую суету, хоронящую вольный полёт души. Пристроился к родному дядьке, руководившему убойным цехом, расположенным в глуши причернобыльского леса. Стал работать «ночным снайпером». Сторожем. Ружьишко приобрёл калибра небольшого, но достаточного, на экстремальный случай. И бродил по округе в гуще леса, еденясь с природой и особо не думая о смысле жизни.

По ночам занимался тем, что отстреливал крыс на территории бойни. Для этого имел пневматическую винтовку-автомат. Прицел ночного видения помогал избегать проблем при ночной охоте.

И так вошел Загибайло в мрачноватый азарт истребления этих тварей, что для него это стало жизненным допингом – выйти ночью и пострелять.

Некоторые живущие по соседству селяне считали его слегка свихнувшимся. Возможно, так оно и было. Гриша воевал на Северном Кавказе, и радости да любви к жизни, такие вояжи обычно не приносят.

Но слова вытянуть про те события из него было невозможно. Курит, слушает, а потом скажет:

– А ты сам прокатись и посмотри.

И всё. А затем берёт автомат и начинает стрелять крыс.

А твари то божьи! Неведомо, как это всё вышло, но однажды на рассвете к нему в постель залезло с десяток этих зверюшек и едва Григория в постели не порешили. Отделался, на своё счастье, уколами от бешенства после множества укусов. Ходил измазанный зеленкой с ног до головы, но присутствия духа не потерял. Но с этого момента относился к истреблению крыс как к военным действиям. Да и те его уже давно вычисляли и по внешности и по запаху. И даже когда он подкрадывался ползком, весь обвязанный соломой, пустота крысиных заповедников встречала его первозданностью и свежестью отсутствия живого существа.

Так проходили дни бывшего военного специалиста неведомых военных действий.

Есть предположение, что охотник и жертва внесознательно хотят поменяться местами. Касательно крыс, этот постулат был явно справедливым. Они внедрили его в жизнь. Насчёт же Григория Загибайло это предположение было весьма сомнительным. Психоанализу верить – вообще не жить. Так когда-то говорил его командир.

И наступит День! Возвещал Григорий. Когда останется всего одна, естественно, самая достойная крыса. А в моём ружье – последняя, как раз её дожидающаяся пуля. Вот это и будет квинтэссенция единоборства! Вот это и будет священный Армагеддон! Ради этого стоит жить!

Ну, не совсем буквально этот текст мелькал в голове отставного сержанта, но что-то подобное было.

– Ты знаешь, у соседа собаку украли. Пса.

– Звать-то как?

– Кого, соседа?

– Да нет, пса?

– Европа.

– М-да. Ну и имечко. Наверное, уже в Америке. Или нашлась?

– Кто?

– Европа.

– Да куда там, с концами. И бродячий еще какой-то пропал. Все с Европой бегал.

– Да ладно, проблема. Их вон – тьма тьмущая под каждым кустом весной.

– Любит он ее и переживает.

– Любит? Кого это?

– Европу любит. Такого умного и верного пса, говорит, отродясь не бывало. – Тракторист зевнул во всю ширь и закрыл рот. – Но дело не в этом, – добавил. – Пес стал ему сниться. По ночам начал приходить. И жалуется – пытают, де, басурманы нерусские. Хотят, чтобы я им про родные края рассказал. Кормят халвой и шоколадом…

– Брешет, собаки халву не едят…

– … и вербуют на них работать. Забери меня домой, Ваня, не могу больше. Душа болит вдали от родных краев.

Твой пес Европа.

И тут он просыпается.

– Кто, пес?

– Да нет, болван, хозяин. Просыпается… и такая его тоска берет, такая тоска…Что он наливает стакан самогона, – бах его, выпьет, – и снова на массу. Да и уснет. А там опять Европа жаловаться начинает…Одним словом, беда у Ивана. Быстрей бы хоть жена приезжала. Еще три дня.

– И давно сперли пса?

– Да недели две. Помнишь, как мы быка черного гоняли? Тогда и пропал.

– А, помню, помню. – Григорий призадумался, вспомнив про работу, что пришла как праздник.

– Где то он сейчас? – проговорил. – Кому-то достанется. Редкий зверь. Бронебойной натуры.

– Что бык. Пес был хороший! Умный и добрый. Ивана жалко. Может поищем? – тракторист посмотрел на собеседника.

– Ты что, спятил? – ответил тот. – Чтобы я ходил по лесу и собаку искал? Ну, Вася, к ночи тебя перемыкает. Давай еще по сто и хватит. А то я так и не начну охоту.

– Ну, как хочешь. Хотя ты прав. Где его сейчас искать, если он пишет, что у каких-то басурманов в плену. Гиблое дело. – Помолчал. Налил самогонки. Выпили.

– А ты заходил в сельсовет? – спросил тракторист. – Там тебе повестка лежит в военкомат. Уже три дня.

– Я три дня в поле. Повестка, говоришь?

– Да. Ты кто по специальности был в армии?

– Да был.

– Разведчиком, наверное? Или снайпером? В группе захвата ходил? С парашютом в атаку прыгал?

– Прыгал, прыгал.

– Тебя на переподготовку вызывают. Или на спецсборы. Или служить контрактником предложат. Там сейчас, говорят, деньги платят.

– Да, надо зайти, забрать повестку. Я, вообще-то, Вася, служил оператором на зенитно-ракетном комплексе. Ну, сбивал там всякие низколетящие болванки. Или высоколетящие. «С – 400» – есть такая штуковина. Уже, наверное, устарела. – Григорий встал с травы и сел на пень. Продолжил. – Но это все было на срочной службе. Полтора года – и на дембель свалил. А потом отправился я, Вася, в Грозный, да потом еще и дальше. Там в основном… Эх, вспоминать не хочу. Тошно. А вот «С – 400» помню хорошо. Машина безотказная. Мы ей ворон сбивали.

– Каких это ворон? – лениво спросил тракторист.

– Обыкновенных. Радар настроишь на полную мощность, в пучок волну сожмешь и наводишь на стаю. Хлоп – с десяток валяется. Жаль, утки редко попадались. Но если шли утки – весь дивизион был в полной боевой готовности. Это искусство. Тут главное, чтобы твой радар кое-какие самолеты не засекли. Могли тогда быть проблемы. Рассчитываешь на утку, а в результате приходится сбивать ракету «воздух-земля», а в придачу и самолет, ее пустивший, да еще летающий командный пункт, чтобы не корректировал и не навел еще кого-нибудь. Потом меняй позицию, ставь ложные отражатели-имитаторы… но если осторожно, то можно. Один раз стаю розовых фламинго завалили. Мясо – чистая курятина. – Помолчал. – По крысам не пробовали. Наверное, одним ударом штук по сто валить можно, если только в кучу собрать их сумеешь. – Задумался. – Но этих тварей так просто на собрание не заманишь.

Григорий замолчал, шевельнул ружьем и уставился в ночную мглу, освещаемую полнолунием. Тракторист, зевая, ушел домой.

Наутро, зайдя в сельсовет, ночной охотник взял повестку, расписался за нее и вышел на улицу. Лето… Красота… вздохнул полной грудью. Еще раз прочел повестку.

«… Явиться в соответствии с Законом…

… при себе иметь…

… преследуется статьей законодательства № …

Подпись: райвоенком А. М. Плюшко.

Число… Месяц… Год…»

Осмотрел бумажку, сунул в карман и поехал в райцентр. Нашел военный комиссариат. Там его встретил майор.

– Сержант Григорий Загибайло? Отлично, давайте военный билет.

Стройная, с фигурой и бюстом звезды «Плейбоя»», секретарша сделала ему глазки и заманчиво улыбнулась.

– Как вы говорите? – томно промурчала. – Забегайло?

– Загибайло, – уточнил Григорий и отвел глаза от бюста.

– Билет и повестку, – напомнил майор. Взял, листал, глядел… – Воинская специальность – оператор АРСН, – прочел, – ВУС 1976.12.42184. Ясненько, понятненько. Ну, оператор, а стрелять умеешь?

– Стреляю, – мрачно сказал Григорий.

– А из каких, любопытно, видов оружия, Загибайло?

– АК–74… Там написано.

– Ну, это понятно, понятно… Продолжал вопросительно смотреть. Григорий глянул на ноги секретарши. Снова не майора.

– Пистолет Макарова «ПМ», пистолет Токарева «ТТ»…

– Во-во! И все? Молодец! – Майор потер ладони. Секретарша налегла грудью на стол и глядела в глаза Григорию не моргая.

– Пистолет Стечкина-2М, – дополнил оператор.

– Ну? Я его в глаза не видел. Говорят – сила! Танкам башни сбивает.

– Врут.

– Врут, так врут. – Сделал в журнале пометку. – Все, Загибайло?

– Да. – Глянул на секретаршу. – Нет. Еще. Турельный шестиствольный пулемет «Стриж – 12», калибр 12 миллиметров. Пулемет «Браунинг», калибр 12,6 миллиметра. Пулемет «Беретта», калибр 12 миллиметров. Снайперская винтовка дальнего боя «Бур», калибр 14 миллиметров. Гранатометы всех видов, начиная с «Мухи». ЗРК «Стрела-12», «Стрела-10», «Стрела-6», ЗРК «Стингер». Ну, и там мелочи еще всякие… Легкий миномет ПМ-66 с лазерным наведением. Дерьмо, а не аппарат. Калибр 29 миллиметров – это издевательство. Ну, и прочее… Могу написать список.

– Ладно, – ошеломленно сказал майор. – Это прекрасно.

Он сел за стол, накарябал на бумажке несколько строк и бахнул сверху печать – подержал и медленно отпустил. Посмотрел.

– На тебе направление. Садись на автобус и направляйся в Киев. Военкомат Подольского района. Найдешь. Я позвоню, тебя будут ждать. Давай, Загибайло, так держать! Есть еще и у нас специалисты! – И растворил перед Чеченцем дверь. Тот буркнул что-то вроде «ну-ну» – и вышел. Сел на автобус. Доехал до Киева. Вышел на автостанции Подола. Рядом Житный рынок. Народу – не пропихнешься. И все кричат, бегут и торгуют. Спросил у милиционера дорогу и, сев на трамвай, поехал в военкомат. Ехал не долго. Прошел пешком через площадь и вошел в здание. Его ждали. В кабинете сидели: толстый, упитанный полковник, похожий на пожарника, и худой лейтенант в очках, смахивающий на зубного врача. Полковник оглядел Чеченца, и сказал:

– Здорово, Загибайло!

– Здравия желаю товар… м… мхрш… – неясно закончил приветствие оператор АРСН.

– Я прочел ваше досье, – оптимистично начал говорить розовощекий полковник-мажор, – и выяснил – вы тот самый человек, который нам необходим!

Последнюю фразу он произнес тоном, с которым вручают важнейшую государственную награду.

– Партийный? – полюбопытствовал лейтенант.

– Бог миловал, – не глядя на «зубного врача» ответил Чеченец.

– И то верно, – поддакнул полковник, радостно пылая добродушным лицом. – Наша партия едина – войск вооруженные ряды! Эх, Загибайло, Загибайло… Тебя вот только нам и не хватало. Но нашли! Во-первых, операторов АРСН «С-500» в наличии у нас уже не осталось. В нормальной физической форме. Исключая вас, сержант. Я не считаю призывников срочной службы, это не наше ведомство. И во вторых. Вы знаток стрелкового оружия, включая НАТОвские стандарты. Сейчас таких мало. А чтобы эти знания совмещались с работой на АРСН «С-500» – вообще невероятное совпадение…

Полковник упад в громадное, серого цвета, кресло и рукой махнул Григорию – садись. Тот сел и сказал:

– Что я должен делать и сколько будут платить?

В уголке шевельнулся лейтенант-«зубной врач».

– Сейчас вы познакомитесь с одним представителем. Он вам все и расскажет. – Нажал кнопку. Открылась дверь в самом конце кабинета, и вошел парень, лет сорока, среднего роста, коротко стриженый, красное – обветренное лицо. Подошел к Григорию и представился: «Юра».

Полковник с лейтенантом зашуршали бумажками и вышли.

– Гриша, – ответил Загибайло.

– Где служил на пятисотке?

– Подписка.

– Ладно, намекни.

– Там, – показал рукой в сторону.

– Нефтехранилища?

– Угадал.

Юра помолчал, вытащил сигарету, закурил. Угостил оператора АРСН. Пустил пару колец из дыма. Видно было – тренировался. Кольца были солидные. Сказал:

– Две тысячи в месяц, контракт на год, возможно продление. Питание и все проблемы за счет фирмы. В случае гибели, удвоенная сумма всего контракта переводится лицу, оговоренному в том же контракте. В случае ранения, увечья, тяжелого заболевания – скользящая шкала расценок – там же, в контракте.

Юра замолчал, затянулся сигаретой и выпустил большое кольцо.

– Две тысячи евро? – уточнил оператор АРСН.

– Да.

– Это мало.

Юра удивленно посмотрел на оператора, у которого неожиданно возник торгово-спортивный рефлекс.

– Мало?

– Две тысячи евро мало.

– Хм! – представитель неведомого батальона прошелся вдоль комнаты. – И сколько же?

– Четыре тысячи евро в месяц. Подъемные – месячный оклад. За каждую сбитую цель – месячный оклад. В случае смерти, – пятикратная…

– Стой, стой, стой, – замахал рукой с сигаретой Юра. – Григорий, не гони. Тебе мало двух тысяч евро?

– Я уже сказал.

– Хорошо, настоящий специалист себя ценит. Стреляешь хорошо?

– Мало не покажется. Из «Бура» с двух километров сбиваю бутылку.

– Двадцатилитровую?

– Из-под водки.

– Верить тебе, что пойти да жениться. Но – ладно. Досье на тебя хорошее. Посиди здесь, пойду позвоню по телефону.

Через минуту вернулся. Похоже, что и не звонил, а полномочия подобного рода у него имелись. «Маржевщик», – подумал оператор. – «Разницу в карман, похоже, кладет. Или премию получает». Юра сел. Уставился на оператора АРСН.

– Слушай, Гриша. Я сделал все, что мог. 2500 евро в месяц. Подъемные – тысяча. Вылетаем завтра утром. Все остальные пункты остаются на месте, – и откинулся в кресле, прищурено глядя на Загибайло, затянувшись сигаретой.

– Хорошо, демон-соблазнитель, давай контракт. Хоть расценки и занижены, отработаем, как положено, в полную силу. И, обрати внимание, – я ничего не спросил.

– Я обратил. Загранпаспорта, конечно, нет?

– Конечно, нет.

– Давай сюда общегражданский, к утру сделаем заграничный. Фотография на первом этаже, будешь выходить – сфотографируйся. Скажешь, на паспорт в группу «А» и все. Платить ничего не надо. «Демон-соблазнитель» снял ксерокопию с паспорта Григория. Поставил на нее печать и написал: «Копия верна». Расписался возле печати. Сказал: «На случай проверки документов». Вытащил из стола визитку и протянул оператору АРСН.

– Это наша гостиница. Переночуешь, а утром, к девяти часам я жду тебя здесь. Свежим как огурец. Вопросы есть?

Вошли полковник и лейтенант со своими бумагами, о чем-то громко говоря и не обращая внимания на Юру и завербованного оператора АРСН.

– Пойдем в соседнюю комнату, – тихо сказал Юра. – Заполнишь контракт и получишь подъемные.

Григорий еще раз внимательно изучил контракт. В нем было 56 пунктов. В конце документа уже стояли четыре подписи, каждая заверенная печатью. Вздохнув, Григорий расписался, за ним расписался Юра и сверху шлепнул еще одну печать – пятую. Затем расписались во втором экземпляре, и оператор АРСН спрятал документ в карман.

– Это не место, – сказал Юра. – Схоронить надо понадежнее. Тебя никто «кидать» не собирается, а вот чужим глазам этот документ противопоказан. Сдашь его в ячейку хранения, в банке. На год. Деньги платишь, когда открываешь ячейку. Это называется долгосрочное депонирование. Один доллар в сутки. Зато гарантия.

– Какой банк?

– Да любой серьезный. «Аваль», например.

– Это где? – стал уточнять Григорий.

– Филиалы по всему Киеву. Один есть недалеко от нас, на Красной, то есть Контрактовой площади. Подойдешь к любому кассиру и скажешь: – мне нужна ячейка хранения. И все. Всё остальное они сами будут тебе говорить. Дают тебе коробку, укладываешь туда свои ценности, закрываешь, опечатываешь – и в ячейку. Наберешь с внутренней стороны свой шифр, захлопываешь. Но, кроме этого, камера еще закрывается на два ключа. Один твой. Все. Кроме тебя – только автоген.

– Это мне подходит.

– Киев знаешь?

– Так себе.

– Ну, на Контрактовой площади мимо «Самсона» не промахнешься. Есть там такое большое здание, бывшая биржа или школа, не помню. Наверху буквы светятся «Самсон». Это торговый центр. В нем и расположен банк. Все. Инструкции ты получил. Теперь – работа. С завтрашнего дня. Сразу скажу – на меня не обижайся. Я буду у тебя командиром, и гонять вас всех придется как собак. Жир лишний сбрасывать. Иначе неприлично быстро может войти в силу пункт контракта № 51 – летальный исход. Уловил?

– Я что, не один?

– Один в поле только снайпер. Подробности на месте. Вопросы есть?

– Прививки будут?

– Да, четырнадцать уколов.

– Бригада большая?

– Маленькая. Негров стрелять не будем. У нас другие задачи, посерьезней. Но проблемы могут быть всякие и стрелять, возможно, придется из любого положения. – Помолчал и добавил. – Хочу напомнить, Гриша, ты только что расписался о неразглашении и жизнь твоя – в твоих руках. – Новый командир бодро улыбнулся. – Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю. Уже подпись ставил. Только не за деньги.

– Григорий, за идею – святое дело. А за деньги, сам понимаешь, дело серьезное. Ты парень с понятием и все уловил.

– Да уловил, чего уж тут. В общем, в девять ноль ноль в этом кабинете.

– Смотри, не напейся. На Красной площади это распространенное явление.

На том и расстались. Не думавши, не гадавши, попал Григорий Загибайло в такой крутой армейский переплет. Благо, опыт был. Да и душу грели десять бумажек по сто евро, шуршащие в кармане. Тысяча евро! Но радость была не особой силы.

Вышел Гриша на улицу. Прошелся вдоль каштанов. И сразу увидел обменный пункт. Подошел и разменял шестьсот евро на национальную валюту. Денег получилось много. Узнал, где находится почта. Зашел, и в валютном отделе переслал матери оставшиеся четыреста. Да письмецо черканул. Вышел на улицу, вспомнил про контракт. Подошел к такси и проговорил: «Мне надо на Контрактовую Площадь». Водитель ранул с места и не молодой уж «Опель» понесся по Киевским улицам. Выскочили на набережную Днепра. Красота! Но мелеет речка почему-то. Трава растет уже прямо посередине. Машина соскочила с набережной и углубилась в недра Старого Подола, проехала церковь, несколько кварталов, еще церковь и выскочила на площадь.

– Контрактовая, – сказал водитель, остановив машину и заглушив двигатель.

– А где «Самсон», центр торговый? – спросил Гриша.

– Вон видишь буквы САМСОН – это и есть «Самсон», доходчиво разъяснил таксист.

– Спасибо!

Оператор АРСН расплатился, вышел из машины и двинул как на маяк, на большие, красные буквы. Банк нашел быстро. «Аваль» – светилась зелеными разводами затейливая надпись. Зашел внутрь. Здоровый верзила в красном галстуке и с радиостанцией в руке, пристально оглядел Григория. Отвернулся. Гриша подошел к окошку и сказал: «Мне нужно абонировать ячейку хранения документов». Все произошло, как и говорил командир. Набрав на внутренней стороне дверцы секретный шифр – ЗАГИБАЙЛО, Григорий захлопнул дверцу и закрыл ее на ключ. Вторым ключом камеру закрыла старший кассир. Оператор АРСН успокоено вздохнул. «Всего доброго!» – «До свидания, приходите еще». Вышел Гриша из «Самсона», огляделся. Народа – тьма. И почти все или бредут куда-то, или сидят с грустным видом на лавках. Но большинство пьет пиво. Даже совсем молоденькие девочки – и те сосут из горлышка «Оболонь». Везде полно забегаловок. Одна на одной. Прочитал название: «У тети Сони». Зашел и сел за столик. Подошла симпатичная девушка-официантка. Григорий полюбовался ее грацией и заказал пиво. Напиток оказался неплохим. Спросил у официантки, где улица Ильинская. «Да это совсем рядом. Вон за тем зданием». Она указала направление. «Спасибо», милая. А вы пиво не пьете? Засмеялась. «Пью, но не на работе» – «Жаль». Гриша снова уставился в бокал и отпил уже половину. Подошла парочка и уселась рядом, спросив: «Разрешите?» Григорий разрешил. Вытащили какие-то бумаги и стали их листать, читать, что-то выяснять, уйдя полностью в этот процесс. «Бухгалтеры», – подумал оператор АРСН. – «Кругом одна бухгалтерия». Ему захотелось домой. Он вытащил сигареты. «Вы не курите?» – спросил соседей по столику. «Нет, спасибо». И опять о чем-то своем. Еще и не курят… хоть бы пива купили, сидят на халяву, место занимают. Да нет, принесли кофе и мороженое. Мажоры, наверное, какие-то. Прибыль на бумаге вычисляют. Под кофе. Это не в «С – 500» сидеть под американскими радарами. Чеченец прислушался к разговору.

– Вова, а почему радары американские? Это сильно конкретно, надо обтекаемее.

– Хорошо, давай напишем – радары Саудовской Аравии, например. Но там те же американцы. И опять масло масляное.

Оператор АРСН напрягся и слушал подозрительно знакомые слова. Они что, пишут какой-то отчет о Ближнем Востоке? Вот так запросто, в кафе «У тети Сони»? Ну, времена…Слышал, что на Подоле все возможно. Уже начинаю верить.

– А что у тебя дальше? – продолжила дама, листая бумаги. – Это бред, я все вычеркиваю. Это… и это; и это тоже; ну и это заодно. Все. Теперь лесополоса расчищена. Можно спокойно двигаться по контексту.

– Куда? – мрачно спросил неведомый Вова.

– К светлому будущему, твои же слова.

Любопытная парочка. Наверное, какие-то геологи, или археологи или лесники… Лесополоса расчищена… Хм… Куда-то надо двигаться? …Нет, не бухгалтеры.

Григорий допил свой бокал. Подозвал официантку, заказал ещё четыре пива и коробку креветочных полочек. Извинился и спросил соседей искренним тоном: «Можно, я вас угощу пивом? Завтра надолго уезжаю, может быть навсегда, а проститься не с кем. Ребята, не обижайтесь… Уважьте… тоска душу травит…»

– Хорошо, друг. Угощай, – сказал Вова. – И не такое в жизни бывает. Некому проводить? Я тебя понимаю. – Взял в руки бокал. – Лена, давай! – обратился он к даме.

– А работа?

– Не волк, не волк. В лес не убежит. И ты же видишь, мы все равно работаем.

Коснулись бокалами за знакомство. Стали медленно пить. Лена взяла креветочный ломтик.

– Значит ты, Гриша, в командировку. И надолго? – спросил Вова, приступив к пиву и глядя на Загибайло поверх бокала.

– Ой, брат, боюсь надолго. Не от меня это зависит. И не от тебя.

– Ну, ну, – сказал Вова.

– Но платят деньги. ДЕНЬГИ! А где их сейчас еще заработаешь? Вы вон какие-то бумажки переворачиваете – уже, значит, какое-то дело есть. А что я? Я простой сельский парень. И этим все сказано.

– Вы, наверное, едете на уборку картофеля или клубники, в Польшу? – спросила дама. – Я слышала, там много зарабатывают. Соседка оттуда приехала – новый принтер купила. Лазерный.

«Компьютерщики какие-то», – подумал Чеченец.

– …Руки, правда, долго в порядок привести не могла. А на песни до сих пор тянет, – непонятно закончила Лена свой блиц-анализ.

– Да нет, мадам Лена. Какая там Польша. Похуже Сибири.

– Попал ты, наверное, дружок по контракту, – проговорил Вова, выпив свое пиво. – Это дело серьезное, но и платят серьезно. Впрочем, ты сам себе хозяин, верно?

– Если бы я знал, кто у меня хозяин. В морду дал бы. Такой у меня характер по жизни, по воле этого хозяина, что везде одна лажа, куда ни ткнись.

– Не ты такой один, Григорий. Успокойся. Лажа, она везде лажа и ты здесь ни при чем. Еще по пиву?

– Давай.

– Володя, а время? – спросила Лена.

– Мы притормозим стрелки. Ведь это в наших силах.

Расставшись с парочкой социальных работников, – так представились Володя и Лена, – Гриша двинул пройтись по площади. Наткнулся на небольшой магазинчик. Сверху название – «Вселенная сумок». Зашел, выбрал и купил красивую, черного цвета, среднего размера, сумку. Потянула на 50 евро, – прикинул по курсу Григорий. Вся в молниях и замках. Отделений и карманов, наверное, сто. В хозяйстве вещь необходимая. В отделе косметики купил бритвенный станок, лезвия, зубную пасту, щетку, крем для бритья и для рук, мыло, шампунь, одеколон и пачку черных презервативов. Все разложил по отделениям. Успокоено вздохнул. Вышел на улицу и через два шага увидел магазин сотовых телефонов. Зашел и долго бродил среди стеклянных монолитов, ощетинившихся многочисленными телефонными аппаратами, лежащими, словно египетские мумии в саркофагах. Подошел к продавцу и стал уточнять зону покрытия операторов, стоимость одной минуты разговора, наличие роуминга, наличие доступа в Интернет, стоимость текстовых сообщений, возможность выхода на ИНМАРСАТ, ИРИДИУМ… Продавец подозрительно смотрел на пытливого клиента, уже час слонявшегося по магазину, но вежливо отвечал на вопросы. В конце концов, Гриша купил телефон с возможностью выхода в GLOBALSTAR, что обошлось ему почти во все оставшиеся деньги. Продавец сразу повеселел и, с улыбкой упаковывая товар, говорил о неоспоримых преимуществах купленного телефона. Подключили аппарат здесь же, в магазине. «По этому телефону вы сможете звонить домой хоть с Эвереста или Антарктиды», – нахваливал покупку продавец, вычисляя в голове свои проценты от продажи.

Оператор АРСН еще немного прошелся по телефонному ковчегу и вышел на улицу. Посмотрел на небо. Вова из «Тети Сони» оставил ему свой мобильный номер. «Звони», – сказал. – «Когда совсем невмоготу». Вмоготу – невмоготу, а телефон проверить-то надо. Больше знакомых нет. Набрал Вову. Ответили: «Вас слушают». – «Вова, это я – Гриша. Купил телефон, решил проверить. Ты уж извини…» – «Телефон – это хорошо. Звони, Гриша. Но береги аккумуляторы. Все разговоры только за их счет». – «А! Понятно. Буду беречь. Всего тебе хорошего». – «До свидания, Гриша».

Пошел дальше по Подолу. Свернул на улицу Ильинскую, узнал, где гостиница. Вернулся обратно на Контрактовую площадь. Глянул на часы. Восемь вечера. Прошелся вдоль громадного «Самсона», пошел дальше. Магазины, магазины, кафе, пиво, забегаловка, снова магазины, о! – секс-шоп. Зашел. Через десять минут вышел. М-да! Однако! Двинулся прямо по улице Межигорской, – на табличке прочитал. Перешел перекресток. Мимо, звеня, проехал ободранный трамвай. Наверное, на покраску едет, хоть и с людьми. Забегаловка. Поднял глаза. «У дяди Вани». Не сильно разнообразит местный колорит. Или они родственники? Соня с Ваней. Зашел внутрь. Первым делом наткнулся на игральный автомат, у самого входа, на котором просаживала деньги упитанных размеров барменша. У бесхозной стойки бара стоял худой, долговязый мужичонка в тюбетейке, со всклокоченной бородой и тянул: «Таня, дай сто грамм…» Но Таня била громадными кулаками по клавишам автомата и, вся уйдя в этот процесс, ничего не отвечала. «Ну Танюшка, ну обслужи…» – «Аркаша, подожди!» – громовым голосом. За столиками сидели люди, пили пиво, водку и посматривали на несчастного Аркашу. Наконец Танюшка громыхнула последний раз по автомату, поняла, что в пролете, – «Вот падло!..» – и пошла за стойку. Налила Аркаше сто грамм и уставилась на Григория.

– Будьте добры, кружку пива, сто грамм водки, лимон и бутерброд.

Барменша в одно мгновение совершила отработанные манипуляции.

– Водку возьмите, пиво на уголке. – указала на край стойки, где уже пенилась пластмассовая посудина с пивом. «Лимон и бутерброд», – напомнила.

Загибайло огляделся и сел за столик в углу, у окна, где единственный человек за столом сидел ко всем спиной. Не глядя на соседа, медленно выпил водку и сунул в рот лимон с сахаром. Посмотрел на пиво. Пожевал лимон. Вздохнул. Осмотрелся. Прямо над головой соседа по столику цвели «Подсолнухи» Ван Гога – большая картина в золоченой раме. Григорий, рассмотрев картину, перевел взгляд на стойку бара. Над буфетчицей висели часы – пол девятого. М-да! Что уж тут скажешь… Утром к чертям на рога, а то еще похуже, а тут – тишина, Ван Гог на стене, люди пиво пьют, разговаривают, пол девятого… Грохнул сразу пол кружки и вцепился в котлету. Полегчало. Глянул на соседа. Это был среднего роста, плотный, небритый колобок. В руках пустой стаканчик. Задумчивый взгляд. Спросил его:

– Друг, пить будешь?

– Нальешь – выпью.

– Я сейчас, – Григорий сходил к стойке и принес водки и пива. – Гриша, – представился.

– Саша, – ответил «колобок» и они выпили водку.

– Ух-х, – поморщился Саша. – Мешают что попало.

– Да, не «Финляндия», – поддержал оператор АРСН.

Принялись за пиво. Закурили. Помолчали.

Неожиданно стали один за одним подходить друзья «колобка». Только успевал знакомиться.

«Саша Длинный, мой кум». – «Очень приятно, Гриша». Кум был высокий, плечистый, худощавый парень лет под тридцать. Взгляд полуинтроверта. Похож на немца. «Олег – ремонт телерадиотехники». – «Очень приятно, Гриша». Олег был парнем среднего роста, со светлыми волосами и смахивающий на поляка. Ему тоже было около тридцати. «Андрей, брат моего кума». – «Очень приятно, Гриша». Андрей был парнем лет двадцати пяти, плотно упакованный в черные очки с наушниками на голове и в больших, кожаных перчатках. На ногах фирменные кроссовки, на голове черная шапочка. Пить не стал. Начал менять на плеере компакт-диск, что-то выискивая.

Все это происходило не столь быстро, как записано, и все постепенно стали углубляться в процесс принятия напитков различного состава.

– А-а-а! – закричал «колобок», увидев подошедшего мужчину, лет пятидесяти. – Димедрол! Ну как, нашлась пропажа?

– Да черта с два. Но я того гада и в парандже узнаю.

Все за столом, кроме оператора АРСН, знали, о чем идет речь. Жена Дмитрия, то есть Димедрола, уехала на пару дней в командировку и Дима, открытая душа, пользуясь поводом своего собственного дня Ангела, пригласил к себе домой друзей, которые в данный момент почти все были здесь, за столом. Ну, присели, поздравили и, чего уже мудрить? – стали пить. И только один человек был никому не знаком. Все думали, он родственник именинника. Но этот псевдородственник просто «упал на хвост» добродушному Димедролу, рассказал какую-то чушь о жизни и ее предательском содержании и таким образом оказался со всеми за столом. Надо сказать, что Дима тоже не баран, по части незнакомой братии, но этот парень сбил его с толку знанием имен и, якобы, знакомством почти со всеми подолянами, которых знал именинник. Таким образом, никто на него не обращал внимания, считая своим. Такая вот веселая история. Ближе к вечеру, гость удалился во тьму ночи и больше его никто не видел. Как не видели больше раритетного, старинной работы, кинжала византийского происхождения, который лежал в открытом сейфе, как рыба в дырявом мешке. Подарок покойного деда.

Шум и разборка после такой подлой кражи были большие. Взбешенный Димедрол в первые часы подозревал всех, но вскоре в памяти всплыл никому не ведомый гость, его ранний уход с почти трезвой головой и все части мозаики, воспроизводящей Димедролово гулянье, встали на свои места. Вор был определен. Димедрола представил «колобок»: «Дима. Димедрол. Любитель антиквариата». – «Очень приятно, Гриша». Любитель антиквариата пробурчал что-то по поводу издевательской фразы о его любви к антиквариату и умолк. Выпили еще.

Никто на Григория внимания не обращал – свой парень, чего уж тут… Пили водку, пили пиво… Все за столом были свои и пьяная, расслабляющая волна заполнила все помещение, гудевшее как улей своими специфическими звуками.

К столу подошла дама. Поговорила недолго о чем-то с Сашей Длинным, который похож на немца. Поговорила с «колобком». Ушла. «Вера, завтра в девять», – прокричал вслед Длинный. Разговоры в баре, тем временем, достигли своего апогея. Пьяных пока еще не было и происходило вполне человеческое общение.

«Привет, Доктор!..» «Француз вообще пить бросил. Сталлоне за горло взяла…» «Димедрол, дай сигарету…» «Седой так и не появляется с того дня» «Шампиньон купил японца. MAZDA – 626, три года» – «Лаве то откуда?» – «Что-то провернул под Чернобылем. По-моему цветмет сдали» «Таня! Где пельмени!!!» «Длинный всю ночь спал на кладбище…» «Олег, когда придешь делать телевизор?» – «Выбрось его в мусорник, я еще доплачу» «Моня бросил пить…» – «Что? Ха-ха! Новый анекдот: Моня бросил пить, ты слышишь?» «Успокойся, найдем твой кинжал…» «У Философа башня едет, когда переберет» – «А у кого она стоит?» «…И тогда они стали красить холодильник…» «Самая народная украинская фамилия – ПОПУСТИЛО…»

К столику подошел человек, сильно напоминающий архитектора в отставке. На нем были очки в золотой оправе и длинный, черный, до пят плащ. Он был средних лет, грустно – серьезен и молчалив. Стула не было и он стоял.

– А! Серега! Где пропадал? Садись. Да сюда, сюда… Познакомься – Гриша. Едет в Бангладеш на уборку винограда, – продолжил серию знакомств «небритый колобок». – А это – Шампиньон. Наш штатный архитектор. Спроектировал почти половину Подола. Ну, может немного меньше. Виноград из Бангладеш! Каково, Серега!

– Правда, старина? – спросил грустно Шампиньон.

– Да, вроде, правда, – уклончиво ответил Гриша.

– Нормально.

– А где тачка? – спросил Саша «небритый колобок».

– Тачки нет.

– Совсем?

– Совсем. Француза не видел?

– Он и Сталлоне в Париже. Ноги парят.

– Ну, ну… Старина, налей сто грамм.

– Сейчас… Длинный, давай по сто.

Архитектор молчаливо глядел куда-то вдаль.

Дверь забегаловки открылась, и вошло несколько человек. Не совсем типичных для постоянного контингента. Подошли к стойке. Один – негр, черный как гуталин. Двое корейцев или китайцев и один, похоже, турок – усы до плеч. Все четверо здоровые как буйволы. Может спортсмены, может бандиты. А может быть и то и другое. С ними затесался наш, светленький, с бегающими глазками. «Сутенер, паскуда», – подумал Григорий. Таких он видал. Стал разглядывать выстроившихся у стойки нерусских. Неожиданно заметил, что за его столиком – гробовая тишина. Все смотрели в потолок, Димедрол сидел, опустив голову.

– Это он, – в пол голоса проговорил Дима – антиквар.

Компания иностранных граждан купила две бутылки коньяка и стала искать место, где присесть. Все они были уде достаточно навеселе и, судя по одежде и деньгам, гулять бы им не у «Дяди Вани», да видать приехали ночной Подол поглядеть, где доллар стоит в двадцать раз дороже, чем у них дама, где-нибудь в Сан-Франциско, Сеуле или Новой Византии. Неожиданно освободился соседний стол. Шесть парней, переговорив по мобильному телефону, резко удалились, оставив все на столе. Четверо нерусских и один непонятно кто, заняли их место. Мигом примчалась официантка и собрала все, что осталось от ушедших.

Иностранные туристы заказали закуску, – лимоны и апельсины, – разлили коньяк и выпили по рюмке.

– Игорьек, – сказал усатый турок «непонятно кому», с бегающими глазками. – Если это то, о чем я тебя просил, то десять процентов премии сверху. За оперативность и… как ее… удачу!

Соседний стол глухо молчал и слушал. Молча и выпили.

– Аттар, – проговорил Игорек. – Сталь та, что ты просил. Я ее пас два месяца. Можешь не сомневаться. Рисунок тот? Тот. Двенадцатый век, 1132 год. Хороший год, Аттар?

Димедрол скрипуче прошептал.

– Мой кинжал. 1132 год вырезан на клинке.

– Так будем бить по дыне? – шепотом стал уточнять «небритый колобок».

– Подожди, рано.

Все молча выпили еще. Выпил, предчувствуя события известного характера, и оператор АРСН.

– Давай подождем до утра, Игорьек, – сказал усатый. – И будет справка с печатью, как у вас говорят. У нас в Гамбурге верят справкам. Ха-ха! – Огляделся. – Гуд гаштет! Спокойный.

– Немец! Вот черт, никогда бы не подумал, – тихо сказал Саша Длинный. – Аостальные кто – тоже немцы?

– Да в дойчланде немцев то почти уже не осталось, – сказал Олег, похожий на поляка. – Одни чурбаны да шпрехен зю дойчи, цвета тыквы.

Димедрол сидел, опустив голову, подперевшись руками. Встал. Повернулся к Игорьку и спросил.

– Игорь! И где же это ты, дружище, пропал? Мы тебя ждем, ждем, а ты все никак не идешь. Взял кинжал на сутки, под честное слово, а сам слинял?

Нерусские ошеломленно глядели на Димедрола. Игорек побелел.

– Да только я же дал тебе лажу, – продолжил спокойным тоном Димедрол. – ЛАЖУ. Не Византию, как ты думал, а тульскую поделку, туфту. А ты этой туфтой разводишь людей? – Он посмотрел на турка. – Так пусть эти люди лучше ко мне обратятся, чем платить тебе еще сверху десять процентов за кусок железяки 21 века.

– Что это он говорит? – уставился негр на турка. Турок стал смотреть взглядом удава на посредника.

– Чего молчишь, Игорек? Или ты думал двенадцатый век, так запросто, из открытого сейфа увести? Да я его специально открыл. Лох ты поганый. Уловил?

Бледный как мел и протрезвевший Игорек только и смог сказать:

– Сука…

– Это ты мне, пацан?

Димедрол взял за горлышко бутылку из-под водки и точным ударом разбил ее о голову вора. Игорек упал лицом в салат.

– О, русс швайн, фак’ю! – вскочил усатый, а с ним и его телохранители.

– Кто швайн? Это ты нам? – Саша Длинный перегнулся через стул, – он сидел задом к басурманам, – и изо всей силы въехал кулаком в лоб усатому. Тот отлетел в сторону стойки бара и вдребезги разбил стекло, упав со стулом на пол. Корейцы (китайцы) кинулись вперед. «Небритый колобок» неожиданно выхватил из кармана пиджака нунчаки, связанные веревкой буковые дубинки и, крутанув ими, нанес удар в плечо одному из узкоглазых. Тот взвыл и упал на пол. «Колобок» вскочил на стол и, вращая над головой буковые дубинки, заорал:

– Кому не хватило, подходи!!!

Второй китаец (кореец) схватил стол, стряхнул с него Игорька и швырнул в «колобка». Тот улетел в угол со своими нунчаками. Зазвенело разбитое окно, на котором был нарисован улыбающийся «Дядя Ваня». За стойкой, в самой глубине, заорала барменша: «Все!!! Вызываю Хоревую!» На улице Хоревой находится райотдел милиции. «На!!!» – выдохнул Олег – поляк и въехал между ног боевитому корейцу бутылкой с шампанским, которую взял со стойки. «А-а-а-а!!!» – Не по русски завопил тот и скрутился в калачик. Негр вытащил нож и стал с неимоверной скоростью вращать им перед собой, надвигаясь на Олега. Сзади него поднялся усатый Аттар, шатаясь и уцепившись за ножку стула, который держал над головой. Архитектор Шампиньон сгреб со стойки бара полотенца, скрутил их в один жгут и резким ударом сбоку выбил у негра нож. Димедрол, не упуская момента, ударил черномазого приемом джиу-джитсу – обеими кулаками слева и справа по челюстям, – моментально отключив того, и надолго. Прием проверенный.

Подскочил к Игорьку, поднял за волосы голову.

– Ну, что, козел, решил заработать? На, получи… – И стал бить его лицом о тарелку с винегретом. Аттар грохнул стулом Димедрола по голове. Саша Длинный опять попал турку в лицо, но уже головой, – тот упал на пол со сломанным носом. Неожиданно в баре появился всем известный боксер Моня. В руках у него была бейсбольная бита. Оценив ситуацию, он заорал: «Ложись!!!» – и стал крушить все битой налево и направо. Один из корейцев (китайцев) сделал ему подсечку, но моментально получил перелом двух ребер и упал возле стонущего негра.

Загибайло многое повидал, но такое быстротечное и активное побоище видел впервые. Он сидел на стуле у стеночки и участия в разборке не принимал.

Димедрол поднял за шиворот Игорька.

– Где, гад, кинжал?

– Я, я, я не знаю…

«Бах!» по почкам.

– Где, гад, кинжал?

– Я… скажу. Надо ехать на Ветряные Горы.

– Поехали.

Димедрол двинулся к выходу, волоча побитого Игорька. Бар к этому моменту напоминал микроватерлоо. После Мониной биты ремонт предстоял серьезный. Нетронутой осталась только картина Ван Гога.

Вбежал Седой.

– У вас что, сбило все крыши? Линяйте быстро, едет Хоревая!

Все моментально покинули помещение. Архитектор, Олег-поляк, Длинный-немец, «небритый колобок», Димедрол, держащий вора, Моня и Григорий выбежали вслед за Седым. Им преградили дорогу трое в гражданском.

– Документы, парни. Куда спешим? – Ни формы. Ни удостоверения. Кто такие? Много ходит всяких. Моня выдвинулся вперед. Бита завалила сразу двух, третий притворился, что ничего не видел, и медленно пошел в другую сторону.

В двадцати метрах, на той стороне дороги, стоял «Шевроле» Седого. Но никто не успел сделать и шага, как неожиданно, прямо из-за угла перекрестка улиц Нижний Вал и Межигорская, выскочил черный джип «Тойота» и за секунду, промчавшись расстояние до бара, с визгом затормозил и стал. На борту автомобиля зловещими буквами было написано «Дракон». Двери распахнулись, и выскочило четверо человек в защитных шлемах, бронежилетах, с тактической радиосвязью, – за спиной торчали антенны, – и с автоматами в руках. У одного на голове был прибор ночного видения. Двое сразу спрятались за джип и выставили стволы. Двое других стали прямо перед Олегом – поляком и Димедролом, держащим вора. Люди в черном навели автоматы, держа их магазинами горизонтально. Один хмуро скомандовал:

– Всем стоять! Руки за голову! На землю! Лежать!!! Кто шевельнется – огонь на поражение.

Один из «гладиаторов» спецназа поднял вверх автомат и дал очередь в небо, – для эффекта устрашения, – перебил пулями толстый кабель электропитания и обесточил дом напротив, где расположилось кафе «Обуза». Стали выходить недовольные люди. Узнали в чем дело. Один заорал матом на «Дракона». Командир отряда повернулся к «Обузе» и зловеще передернул затвор автомата. Второй стрелок стал менять магазин, так как выпустил в небо весь боезапас. «Обуза» уже хором заорала матом, путая внимание «Дракона». В ту же секунду Монина дубина обрушилась на шлем, оборвав тактическую радиосвязь и укомплектованный «Дракон» грохнулся оземь, выронив автомат. В это время специалист по виртуозному владению дубиной, швырнул свое изделие, выбив им автомат у командира отряда, пытавшегося запугать своим оружием расползающуюся по Межигорской пьяную «Обузу». Затем Моня выхватил из кармана две гранаты, выдернул чеки, высоко поднял над головой и заорал: «Ложись!!! Всех покрошу! Ло-ожись-ь-ь!!! Я – маньяк!!!» И кинул обе гранаты в джип. Спецназовцы не растерялись и кинулись под машину, молниеносно исчезнув под днищем. Все, включая «Обузу», попадали на землю, кроме Мони, ставшего в позу Майка Тайсона. Гранаты с глухим хлопком разорвались, и все исчезло в черном как сажа облаке. Это были дымовые шашки прикрытия от снайперов, внешне похожие на смертоносные Ф-1. Все вскочили и на ощупь кинулись к «Шевроле». Ничего не было видно, но вора Димедрол держал крепко. Восемь человек вповалку запихнулись в машину, – благо салон был просторный, – и она рванула с места, включив галогеновые фары. Лица у всех были цвета таксистов из Нигерии. Проехали метров десять и едва разминулись с тремя джипами, набитыми милицией, тоже, как будто призванной служить из Нигерии. Миновав зону затемнения, помчались по ночному Киеву. Игорек слабым голосом говорил куда ехать. Через полчаса были на месте. На углу длинной многоэтажки стоял двухэтажный особняк. Таинственно светились арочные окошки. Висела луна. В темноте орали страшными голосами два кота на своей, кошачьей дуэли. Шурша в высокой траве неслышной походкой, подольская группа захвата, «побывавшая в Нигерии», пересекла территорию двора и выдвинула вперед Игорька, как магнитную карточку для вскрытия сейфа. Слабым, безжизненным голосом «магнитная карточка» выдала необходимую информацию:

– Леонид, это я, Игорь. Срочное известие от Аттара.

«Сейф» открылся. Двое крепышей пол секунды тупо рассматривали чернокожую делегацию, но Монина дубина прервала это развлечение, а все остальные довершили дело.

– Где кинжал? – терпеливо спросил Димедрол.

– Лежит на столе, – ответил эксперт по углеродному анализу антиквариата, и указал рукой направление.

Димедрол подошел к большому, лабораторному столу, заставленному приборами, и взял клинок в руки. Повертел. Вложил в ножны, инкрустированные серебряными многоконечными звездами.

– Мой, красавец. – Уставился на связанного эксперта. – Экспертизу сделали?

– Да. Вон заключение. Лежит на столе.

– Что в заключении? Я без очков.

– Византийский клинок девятого века. Аукционная цена требует уточнения. Но не менее…

– Как девятого века? Там же указан 1132 год. Двенадцатый век.

– Это клеймо поставлено позже. По-видимому, неизвестный мастер присвоил авторство оружия и поставил дату, более удобную ему. Но на торце рукоятки есть микротекст, как сейчас говорят. Вы можете посмотреть в двадцатикратном увеличении. Несколько слов на неопределенном нами языке и дата – 888 год. Хороший был год. – Эксперт, потирая скулу, – добавил. – Углеродный анализ подтверждает принадлежность изделия к стадии обработки в 9 веке. Все сходится. Насколько я понимаю, вы хозяин этого раритета? – обратился он к Димедролу. – Я вас поздравляю. Таких изделий, пока ни в каких каталогах не зафиксировано. Нашей вины ни в чем нет – мы просто эксперты, нам платят – мы работаем. Кто хозяин – нас не касается.

– Зато это сильно касается меня, – вставил Димедрол.

– Выпить есть? – спросил Архитектор.

– Есть. Водка.

– Наливай.

– Ребята, давай сваливать, какая водка, – стал уговаривать непьющий Седой. Какое там!

Налили и Игорьку, за то, что привел к пропаже.

– Как вышли на нерусских, рассказывай, – вопрошал Димедрол.

– Они сами вышли на меня. Ищут какую-то Мэрилин Монро. Если помогу, обещали сделать ПМЖ в Германии. А антиквариатом занимается этот, усатый. Это его хобби, говорит.

– Какая еще Мэрилин Монро? – спросил Моня. – Не та ли, о которой мы слышали пару недель назад? – обратился он к Седому. Тот помолчал.

– Может быть, – ответил. – Но на Подоле и в Киеве такой нет. Твои негры, земляк, прилетели зря.

– Дима, – заскулил Игорек. – Вы бы меня отпустили, я же все отдал, у меня теперь и так проблем – хоть в петлю. Мне эту историю немцы не простят. Подумают, что я их кинул и драку разыграл.

– Эксперты подтвердят, – вставил Моня, шевельнув дубиной.

– Эх, друг. Наши эксперты в этом им не эксперты.

– Ладно, – ответил добродушный Димедрол. – Вали, но чтобы глаза мои тебя больше не видели.

Игорек исчез по-английски. Вся бригада снова погрузилась в «Шевроле» и машина двинулась обратно на Подол. Было три часа ночи. Довезли Загибайло до гостиницы.

– Привет ребятам с Бангладеш! – И «Шевроле» мягко исчез в темноте, унося с собой свои проблемы.

«Уф…» – покачиваясь стал на месте оператор АРСН, глядя вслед новым знакомым. И телефона не спросил. Весело живут, однако… Зашел в гостиницу и через пять минут спал мертвым сном.

 

Глава 15

Дизель-поезд Хабаровск – Советская Гавань, урча, полз сквозь лиственно-хвойные джунгли. Тепловоз громыхал выхлопами и детонировал мутной смесью, питающей его двигатель. В хвосте плелись четыре вагона, такие же развалюхи, как и волочащий их старикан. Все ходило ходуном, перегородки скрипели и пищали. Подъемные полки не фиксировались. Половина окон были выбиты и заложены картонными листами из-под ящиков с апельсинами. В туалете отсутствовали двери.

Проводник сидел на куче тряпок и тяжелым взглядом смотрел в окно на тысячекратно виденную картину. Радовало одно: за окном была золотая осень. Огненно-оранжевый лес одним своим видом грел душу, обескураженную внутренностями металлического чудовища: оно не желало умирать, как тот же окружающий лес, – изящно и красиво, а упорно тянуло свою огнедышащую лямку до последней отвалившейся гайки.

Проводник встал и, шатаясь в такт покачиванию вагона, пошел вдоль плацкартных купе: «Чай, чай, печенье». В вагоне за боковым столиком единственный пассажир смотрел в окно. По внешности это был человек с Востока. Проводник приблизился и стал напротив: «Чай. Печенье».

– Водка есть?

Во взгляде проводника что-то мелькнуло:

– Водка есть…

– Одну бутылку.

– Двести рублей.

– Ты что, с ума сошел?

– …Двести рублей.

– Ладно, ты прав. Сумасшедший тот, кто ее не пьет.

Проводник оживился, чуя родственную душу. И стал суетиться:

– Сорок два градуса. «Полет Женьшеня». Так просто не купишь, поэтому и цена чуть-чуть подороже.

Он побежал в свое купе и принес бутылку черного стекла с красивой этикеткой. Восточный человек отдал деньги, взял бутылку и стал рассматривать. Открутил пробочку, понюхал. Проводник уселся напротив и смотрел в окно.

– А стаканы?

– Что? А-а, я сейчас, сейчас… – проводник умчался и вернулся с двумя стаканами, полбуханкой хлеба и большим, как кабачок, огурцом. Порезал огурец на части, посолил солью из спичечного коробка. Поезд тряхнуло на стыке, и коробок, подпрыгнув, свалился, но соль не просыпалась.

– К удаче твоя соль упала, – заметил пассажир.

– Да уж. Вся жизнь удача. И соль еще тут как тут, – пробурчал проводник.

Пассажир налил по полстакана водки.

– Ну, будем знакомы. Катаяма, – он протянул стакан.

– Федор, – представился проводник.

Они выпили настойку и захрустели огурцом.

– И долго эта твоя развалюха до Гавани добираться будет? – поинтересовался пассажир.

– Ну, тут же одноколейка. Пропускаем всякие там платформы с «тойотами». Часов через пятнадцать, может, будем. А ты далеко?

– Домой.

– В Гавань?

– В Японию.

– В Японию?..

– А что?

– Да так, ничего. Но не подумал бы. Говоришь совсем не по-японски.

– Ну, там заговорю.

– А здесь чего делал?

– Лес рубил.

– Да ну – лес? Что-то я, наверное, не въехал.

– Въехал, въехал. Я с поселения. Освободился. В Хабаровске получил документы и разрешение на выезд. Три года… Три года не нюхал сакуры, ты представляешь, Федя?

– И что ж ты сотворил?

– Как тебе сказать… Статья номер ноль. Есть такая.

– Да неужто и статья номер ноль есть?

– Есть. Для японцев. По ней и осудили. Хорошо хоть по половинке выпустили. Кто-то из ваших к нашим прилетел. Поели, попили, что-то там поделили, ну и – добрый жест. Иностранных заключенных, не совершивших особо… Ну, и так далее.

Японец помолчал мгновение, затем решил продолжить:

– В общем, повезло. Меня не хотели отпускать, но знакомая одна помогла. Машка любит иностранцев и сама все во Францию собирается, язык учит. Работает в прачечной, живет с начальником лагеря. Убедила того, что я – японец, а то по документам меня уже удмуртом сделали. А после Машиного протежирования снова на статью номер ноль скинули. Я ей, конечно, положенное спасибо сделал, но все равно в должниках остался. Судьба сведет – рассчитаюсь, – Катаяма взял веточку укропа и стал перебирать ее, как четки. – Двухлетний «хвост» на вашей зоне – слишком дорогое удовольствие. Через пару лет я и в самом деле удмуртом стал бы…

Федя закурил папиросу, пустил дым:

– Статья номер ноль! Ну-ну. Во дают…

Состав тряхнуло еще на одной колдобине. В последнем купе упала полка. Японец налил еще водки. Выпили.

– Ну, так как наша зона? – с интересом спросил Федор.

– Мрак, – ответил попутчик. – Но люди хорошие. Я из-за людей язык выучил. Думаю, не хуже японского. А, может, лучше. Вот приеду – проверю. Емкость, емкость – вот что мне нравится у вас. В смысле разговора, общения. Одним словом можно выразить пятьдесят идей. Сила! Я одно время на родине филологию изучал, так теперь стыдно, что учил, после русских оборотов речи. Зря терял время.

Поезд стучал деформированными колесами, шумел вагон разболтанными шурупами, тараканы бегали с места на место в поисках пропитания, а за окном горела желтым пламенем осень Приморья.

Обрусевший самурай налил еще женьшеневой настойки, они с Федором бахнули стакан о стакан и вгрызлись в приморский огурец, закусив горбушкой черного хлеба.

– У вас здесь в России можно вообще не разговаривать, а тебя все равно поймут. – Федор согласно кивнул. – Но у нас в Японии ты можешь говорить полдня – и тебя не поймут. Не поймут! Я много прочел разной русской литературы и тоже обнаружил там японские образцы мыслевыражения. Я бы тебе по памяти прочел, для сравнения, но боюсь, ты уснешь, пока я буду говорить литературный вариант.

Федор закурил еще одну беломорину и позволил:

– Не боись! Читай.

– Ну, как бы это начать… Понимаешь, Федор, в воображаемую нами реальность улетает ум, душа, но не тело. И поэтому реальное, воспринимаемое уже и телом, так отличается от воображаемого, что совсем порой различно и даже противоположно. Поэтому никакой тщательный аналитический прогноз и расчет предстоящих событий не может состояться из-за невозможности учесть субъективные моменты реактивности животного существа. Оно, существо, накладывает свой алгоритм на, так сказать, объективную реальность, возникающую посредством субъективного восприятия. Ибо верно замечено, что бытие определяет сознание, – а бытие присутствует только в настоящем времени, исключая прошлое и будущее, то есть расчетам подвергаться не может. Ну как, Федор, доступно?

– Это… перевод с японского?

– Да нет, это подобие японского, но русский. Бобергауз какой-то написал. А знаешь, как сказать это на настоящем русском?

– Ну, выдай.

– Все ништяк, когда ты в деле. Остальное – понты.

– И все?

– И все.

Федор восхищенно посмотрел на собеседника, так невозмутимо отрезающего все лишнее от главной мысли, хотя в произнесенной тем фразе не понял абсолютно ничего. Но почему-то поверил. Видно было – честный человек.

– Да ты на зоне, наверное, переводчиком был. Или священником.

– Нет, электриком. Туда, где фаза была выше 24 вольт, посылали японца, специалиста по электронике, то есть меня. Представлял лицо империи, чинил телевизоры и утюги.

– Ну, а дома ждет кто?

– Мать. А это мало?

– Это даже очень много. Меня вот никто не ждет. Уже. Так случилось. Наливай, Катаяма! Я сейчас еще принесу, за мой счет.

Тепловоз издал скрипящий звук, как сиплая заводская труба, и хрипел, хрипел не переставая.

– Чего это он? – спросил Катаяма.

– Зона повышенной медвежьей пассивности.

– Повышенной медвежьей пассивности?..

– Рельсы нагреваются на солнце, они на них и спят. Медведи. И попробуй разбуди! Несколько раз буфером на обочину сваливали, так все равно не проснулись. Жирные, как боровы. Спячка скоро. А ленивые! Ляжет под куст с малиной, откроет рот и спит, ждет, когда ягода дозреет и упадет сама. У вас там, в Японии, такие же, наверно?

– Да, есть такие же. Только не медведи.

Труба замолчала. Опять стал слышен перестук колес и скрипение вагонной утвари. Бутылка стояла опустевшая, и ее сиротливый, виноватый вид напоминал о том, что все когда-нибудь проходит. Федя сходил к себе в купе и принес еще одну, кусок сала, краюху хлеба, банку грибов, лук, чеснок, вареную картошку и миску с большими сочными помидорами. Пустую бутылку унес. От греха подальше.

Налили еще.

– Ну, так как тебе наши бабы? – не унимался Федор.

– Работящие, – ответил японец, – но водки пьют много. Правда, есть и исключения. Нормальные бабы. Бабы как бабы. У нас такие же, только по-другому называются. Водки, правда, не пьют, но у них своей дури хватает. У вашей почти все на лице, а у нашей – в башке. Попробуй залезь.

Сквозь громыхание разваливающегося вагона пробился посторонний звук. Кто-то хлопнул дверью в тамбуре и шел к ним. Подошел, постоял, поглядел на стол и сел.

– Познакомься, – сказал Федор. – Начальник поезда, Григорий.

Григорий склонил голову и пожал руку японцу.

– Катаяма, – представил японца проводник. – Едет домой из командировки. В Японию.

– Японец? – изумился начальник. – Японец в таком поезде, а не в аэропорту? Ну, тогда свой парень, свой. Знаешь, а ты у нас единственный пассажир на весь состав. Там что-то намутили с расписанием, передвинули отправление на пять часов раньше, а объявление написать забыли. Ты сам-то как сюда попал?

– Купил билет за десять минут до отхода.

– Да, повезло тебе. Незнание не освобождает от удачи.

– А в чем повезло?

– Этот рейс последний. Ветку закрывают на два месяца. Капитальный ремонт линии. Установка автоматики, новые светофоры. А самолетом – лети. Билеты проданы на сорок дней вперед. Да они и летают-то как? Раз долетел, раз упал – ресурс сопромата вышел. Крылья отпадают… – начальник поезда невозмутимо глядел на Катаяму, жуя помидор.

– Гриша, это правда? – изумленно спросил японец.

– Еще какая. Да они и летают прямо над самыми елями, чтобы если что – съамортизировать и повиснуть на деревьях. Ель все выдержит. Тут своя технология. Дальний Восток! Мгновенно сливают керосин – и падают в кусты. Пока все живые. Правда, долго потом добираются до этой Гавани.

– Ну, давай за удачу! – произнес Катаяма, слегка шокированный ментальностью русских с их национальными рулетками.

Третий стакан уже был давно на месте, и японец, не сбивая руки, продолжал наливать.

– Хха! Хоррроший настойчик, – проговорил начальник поезда и вгрызся в огурец. Немного закусив, продолжил тему:

– Нет людей. Некому работать. Да нет, люди-то есть! Но нет тех, которые могут работать. Тотальное сокращение, совмещение, кадрирование и кодирование. От алкоголя. Но это не помогает. Кодировать можно только сомнамбул, есть такие кадры. Да они и сами могут кодироваться. Написал на бумажке «Я больше не пью», положил под подушку, а наутро – трезвенник. Но лунатиков таких мало. И деньги с них даром дерут. Ну, а с остальных – тем более. Их кодировка не берет, они же не сомнамбулы. Такой вот фикус. Оттого Федор, например, совмещает в себе должности четырех проводников. Один проводник на четыре вагона. Это нормально?

– Ну, судя по заполнению состава, достаточно, – рассудил Катаяма.

– Согласен, – ответил начальник. – В таком рейсе Федора даже слишком много. Но кроме этого он совмещает обязанности электрика, сантехника, повара и ветеринарного врача.

– А что, есть и такой?

– На этих линиях есть.

– А кто обыкновенный доктор, для людей?

– Я.

– Вы совмещаете должности начальника поезда и врача? Разумно, разумно…

– Еще я совмещаю обязанности ревизора и первого машиниста.

– А кто второй машинист?

– А его нет. Сокращена должность.

– Так кто же сейчас управляет тепловозом?

– Ну, в принципе, я.

Катаяма ошарашено глядел на невозмутимого первого машиниста:

– Как это вы? А кто в кабине?..

– Никого. А что тут такого? Зону медвежьей пассивности прошли. Встречного состава не предвидится. Глухомань. Людей нет. Самолеты на автопилотах летают, а тут какой-то дизель. В первый раз, что ли? Да ты наливай!

– Так что, нас только трое на весь состав и пустая кабина? – не унимался обалдевший Катаяма. Всего он повидал на зоне, но такого вот классического образца пофигизма не встречал. Крепчает народ!

– Трое. Вернее, двое. Ты не в счет. Мы тебя везем.

Впереди по ходу движения что-то громыхнуло. В вагоне свалилась еще одна полка.

– Сбили-таки, наверное, медведяру, – проговорил первый машинист. – Спать надо в отведенных местах. В норах, например. Да нет, в норе они не хотят! Они хотят на шпалах! Ладно, пойду пройдусь в кабину, проверю уровень масла. Вы тут особо не налегайте, я скоро вернусь.

 

Глава 16

Леонардо был одним из трёх совладельцев «Транстриумвирата». Он имел треть капитала этого гигантского транснационального чудовища со штаб-квартирой на Европейской площади в Киеве.

Леонардо. Хитрый мужичонка Леонардо. Это не Фридман с орлиным взором. Все время в тени, всегда опаздывает, все переспрашивает и виновато дурашливо улыбается, глядя наивным взглядом сквозь очки в золотой оправе. Вообще-то он вовсе не Леонардо. Костя Кирпичник, прохвост со старой московской улицы Маросейки. Сделал свой стартовый капитал на мыле. Поймал момент отсутствия этого важнейшего продукта – было такое время, – и, сумев сконцентрировать все усилия в этом направлении, не стал заниматься примитивной перекупкой, а моментально организовал производство, подключив технологов и арендованный в счет будущей прибыли цех. Кирпичник исполнял свою мыльную оперу в течение 12 недель, 24 часа в сутки, 3600 секунд в час. Проблему с товарным видом мыльных кирпичей решил быстро, выменяв по бартеру за ведро водки пару тонн еще не разрезанных, как доллары в процессе изготовления, упаковочных листов для мыла различных категорий, включая дорогие французские сорта. Геометрическая прогрессия тысячи процентов прибыли свершила свое магическое действие. И к концу двенадцатой недели Костя Кирпичник благополучно покинул своих компаньонов, оставив оборудование и полностью затоваренный рынок, благо работал в этом направлении не он один. А рублевый эквивалент проделанной работы конвертировал при помощи друзей-валютчиков в американские доллары и, справедливо рассудив о бренности жизни, оставил их себе. И отбыл в неизвестном направлении.

Многозначительную и многоименную аферу «МММ» Костя тоже сумел обыграть по-своему. На седьмой день, поняв перспективу этой пирамиды, он вложил в нее все свои деньги, абсолютно не переживая и зная, что такой размах быстро не закончится, а ему, Косте, долго задерживаться в дебете компьютеров хитрого семейства не стоит. И верно решил. Свои деньги он вернул, отдав обратно билетики с портретом дружелюбного благодетеля, за десять дней до обвала пирамиды и самоликвидации «МММ» и удесятерил свой капитал. Это уже были очень серьезные средства. Едва успел их конвертировать в доллар, как тот полез вверх, уменьшая в цене рублевые бумажки чуть ли не ежечасно. Кирпичник притормозил дела, отдохнул на своей даче, повскапывал грядки, подрезал яблони, завел собаку, еще одну и стал выжидать. Тут ему и позвонил школьный товарищ Фридман, любитель стоклеточных шашек. К тому моменту Кирпичник, любивший стильные созвучия, стал именоваться Леонардо. Документы, соответственно, были заменены, и Костя Кирпичник, он же Константин Золотарев, канул в небытие прошлой жизни.

Молодой Бизон, тоже когда-то не бывший Бизоном, собирал боевой коммерческий отряд, быстро сообразив, куда клонится социальная конъюнктура. Леонардо со своими деньгами, сделанными столь быстро, что он нигде не успел засветиться, и был золотым мешком без названия, идеально подходил в создаваемую структуру. Капиталы слились. Леонардо, как и Фридман, понимали, что им нужен стратег. И бронекоммуникативная машина, ощетинившись всевозможными защитными средствами, ринулась вперед, обгоняя и, если нужно, отстреливая других. И было их – тьма-тьмущая, но сгорали почти все моментально. Место же, отныне которое свято, не то что не пустело, а более того: вместо одной головы три вырастало, и даже в процессе роста уже начинали пожирать друг друга, ибо зубы появлялись первыми.

Триумвират, ведомый сверхгибким и безжалостным Бизоном, выжил и поскакал дальше по трупам и тлеющим костям. Накопление первичного капитала требует существенного ограничения либо отключения моральной составляющей. Только те, кто успел это понять, сумели выжить и проскочили непредсказуемую полосу препятствий. Леонардо не претендовал на лидерство. Леонардо претендовал на прибыль. И, будучи очень искусным лицедеем, умел многие свои аферы сваливать на Фридмана, когда дело доходило до разборки. Фридман же, не лицедей, но мастер словесных словоплетений и искусной риторики, переводил вектор ответственности в поле виртуальности, то есть – в никуда, и таким образом выяснение проблемы затухало там, куда его направил Фридман. Нельзя сказать, что Бизон не понимал этого. Но триумвират имеет свою, очень специфическую систему взаимоотношений и противовесов. И пока положительное сальдо было достаточно положительно, составляя сотни процентов, никто никому никаких вопросов старался не задавать.

Шел период сверхприбыли, а коммерсанты в такой момент благожелательны, добродушны и улыбчивы. Улыбался и Леонардо. Но не улыбалась его жена. Ее просто трясло от бешенства, когда она видела, что реальная власть в триумвирате принадлежит Бизону. Ей в голову не приходило, что тот просто умнее. Никто, кроме нее, и не думал оспаривать интеллектуальное превосходство родоначальника специфической корпорации. Мало того: Фридман и Леонардо были весьма рады, что на переднем фронте рыночной конъюнктуры бьется один Бизон, с двуручным мечом в руках и станковым пулеметом, а они только подносят патроны и уносят мешки с деньгами. Но не-е-ет. Маловато! Маловато одних денег! «Костя, – шептала жена по ночам, прижимаясь к Леонардо. – Ты должен вести дела сам. Ты умнее его! Почему ты всегда в тени? Я хочу быть с тобой рядом на самом видном месте! Костя, он тебя дурит. Так не бывает, чтобы было все честно. А его жена, эта стерва, делает такой невинный вид, как будто она вообще не знает, чем занимается ее муж». Леонардо зевал и сонно отвечал: «Сегодня привезли двух великолепных питбультерьеров. Ты знаешь, одна из них девочка. Я выведу, выведу свою собственную породу!» – «Тьфу, дурень…» – И супруга отворачивалась к стене.

Эта была жена миллионера – худая, стройная, поджарая, с фигурой фотомодели и амбициями выпускника коммерческого колледжа. Брюнетка со жгучими вампирическими глазами, в которых светилась ненасытная жажда привлекать внимание и властвовать, покоряя все и всех. Естественно, она была в два раза моложе Леонардо и считала его дураком, которого обязана отдрессировать быть умным. Она старалась. И неудачи только укрепляли ее волю. В глазах стал появляться сатанинский блеск, но голос делался все более мягким, ласковым и вкрадчивым. В качестве первого эксперимента прямого действия она отравила любимых собак Леонардо, после чего к новым псам приставили круглосуточную охрану и проводили ежедневный медосмотр. Это ее не смутило. Она не ждала легкой победы над заснувшим разумом супруга. Безумие нарциссизма, внедренное ей в душу неведомо когда и кем, постоянно вызывало все новые извержения бесноватого энтузиазма в части повышения социального статуса ее мужа внутри триумвирата. Она всеми средствами старалась присутствовать на всех совещаниях и деловых встречах, пытаясь обольстить всех особей мужского пола и подавить представительниц своего. Конечно же, ее любили. Как бешеную лисицу на длинном поводке. Она же этого замечать не могла. Беглый, полевой психоанализ у супруги Леонардо был достаточно односторонен. Все внимание, направленное в ее сторону, она дешифровала как абсолютно положительное и оттого вполне искренне улыбалась всем, многих сбивая с толку и запуская рефлексию неврастении и фобию неуверенности.

Но красивая стерва, пытаясь управлять Леонардо, не исключала и постельный вариант, когда у мужчин голова не работает. Впрочем, с Бизоном она пролетела и с тех пор его люто ненавидела. Заимев множество знакомств, она передвигалась по министерским кабинетам, как по шахматной доске, выискивая очередную клетку для прыжка пантеры. И прыгала. Надо сказать, что некоторая польза от ее передвижений была. Окружающие стали считать Леонардо серым кардиналом, не брезгующим поделиться женой ради святейшего дела – карьеры. И когда говорили о триумвирате, всегда возникала неясность, кто де-факто его первое лицо. В итоге им стал Фридман. По крайней мере, де-юре. Все переговоры с контрагентами, правительственными чиновниками, представителями иностранного капитала, адептами конфессий, заказчиками, подрядчиками, держателями спортзалов, налоговой полицией, налоговой инспекцией, пожарниками, архитекторами и прочими аналогичными по принципу выживания службами вел он.

Фридман знал свое дело. У него было представительное лицо, низкий поставленный голос и прямой открытый взгляд, как у римских полководцев. А большего и не требовалось. Костя же Кирпичник не прошел на эту должность исключительно по физическим параметрам. Лола грохнулась в обморок и лежала неделю в постели, худея и исходя ненавистью. Но оклемалась, привела себя в порядок и первым делом помогла мужу в коммерческой сделке. Отправила на корреспондентский счет очень серьезных людей, не понимающих, что такое шутка, в оплату за приобретенное эфирное время и права на частотный канал сумму, меньшую раза в два, воспользовавшись электронной подписью мужа. Сэкономила.

Леонардо даже никто ничего не сказал. Позвонили Бизону. В тот же день Лола в сопровождении трех телохранителей отправилась в Швейцарию – подлечить духовное состояние и успокоить термоядерный темперамент. Успокоила. В Швейцарии познакомилась с Феликсом. И после достаточного общения на лыжах и в спальне сделала ему предложение поработать в триумвирате, видя в том потенциально мощный рычаг воздействия на Бизона. Лола сдала ему то немногое, что знала о делах корпорации. Но Феликсу хватило. Он давно был знаком с Бизоном, правда, пути их достаточно давно и разошлись. Будучи в недавнем прошлом генералом внешней разведки, Феликс оценил предоставленную ему точку прорыва в закрытое акционерное общество и стал мысленно прорисовывать технологию инъекции себя в преуспевающий триумвират. Да и корпорация Бизона была еще не столь независима. Короче, Лола навела Феликса и его людей на собственного мужа, желая, естественно, только добра.

Добро пришло не с тех дверей. Стали взрываться автомобили и особняки. Снайперы стреляли умышленно мимо, но совсем рядом. Бомбы с часовым механизмом находили по телефонному сообщению в кабинетах секретарей и секретарш. После достаточной артподготовки спаситель Феликс совсем случайно встретился с Бизоном в закрытом ведомственном бассейне. Ну, выпили за встречу, обсудили всякие мелочи. И договорились на днях поговорить о жизни более обстоятельно. Поговорили. В присутствии Фридмана и Леонардо, естественно. Так Феликс стал акционером триумвирата. Он получил один процент акций и должность громоотвода со своей разведкой, охраной и программой. Леонардо остался там, где и был. Лола легла в отделение неврозов. Костя стал носить ей цветы, которыми часто получал по морде, теряя золотые очки. Зато питбули активно размножались.

Феликс взялся за работу со всем усердием, и проблема несанкционированной конкуренции весьма долго не возникала. Но медленно и неотвратимо в тени сверкающей звезды «Транстриумвират» появилась звезда поменьше. Звезда-двойник – ведомство Феликса – с годами разрослось и людскими, и техническими ресурсами. Внешние проблемы практически исчезли – появились внутренние. Неявные, конечно. Но вполне гипотетически просматриваемые и имеющие очень много места быть. И те, кому положено, это чувствовали.

Спасибо, Лола! Твой верный Леонардо теперь мог уйму времени предаваться своей страсти – разведению питбулей особого, национального вида. Его личный капитал неизменно рос. Все контролировал исполнительный директор, которого контролировал штатный аудитор (женского пола, Леонардо все же был Леонардо), которого контролировала Лола, пытаясь даже как-то затеять лесбийские игры, но нимфоманка-аудитор не повелась на такие наивные предложения. Она спала с Фридманом, чья секретарша, в свою очередь, имела тайный адюльтер с исполнительным директором Леонардо. Леонардо же любил только Лолу. Но, естественно, не больше денег. И поэтому Лола, чувствуя его потребность в информации по части чужой прибыли, иногда проводила время с аудитором Фридмана, который был без ума от ее бешеного темперамента и любил ее больше денег. Хоть и слыл голубым на пятьдесят процентов. Впрочем, ей хватало даже половины его ориентации. Она нарвалась на тестостеронового потрошителя и выползала из его спальни, еле передвигаясь.

Амбиции и нарциссизм Лолы с течением лет не убывали. Куда там! Детей у нее не было, и вся энергия уходила на формирование образа себя – любимой и неповторимой, красивейшей, нежнейшей и умнейшей, хитрейшей и, конечно же, наискромнейшей, как и подобает замужней женщине неопределенного вероисповедания, но вполне определенного хватательного рефлекса. Нет, клептомании, конечно, не было. Это вовсе не ее масштаб игры с реальностью. Адреналин и менее известный, но очень Лоле необходимый гормон серотонин она получала другими способами, гораздо более экстремальными. Многочисленные сексуальные приключения, она считала, предназначались для Леонардо. Она же спала с сотрудниками триумвирата и выпытывала очень важную информацию. Так она считала вполне искренне. Ну, а коль необходим для этого интимный контакт – кому хуже? Тем более Леонардо никогда не узнает. Зачем ему знать? Действительно, незачем.

Потому что когда узнал, Лола ощутила разницу. Послав куда положено требование о присутствии адвоката, он одел ее в мятую мешковину, посадил в самолет и в сопровождении трех служащих своей псарни, мощных и тренированных сотрудниц, – все мастера спорта и злые, как черти, вернее – как выводимая порода русских питбулей, – отправил не куда-нибудь на Кипр, где все население русскоязычное, не на Канары или Соломоновы острова, даже не в приватизированную Сибирь или на китаизированный Дальний Восток, – он отправил ее в Румынию на уборку винограда и изготовление веников. В задачу телохранительниц входило контролировать десятичасовой рабочий день и складывать изготовленные веники. Смотрительниц заставлять не пришлось. Они любили Лолу особой любовью, прекрасно зная ее отношение к женщинам в триумвирате, кроме одной, самой любимой и неповторимой – госпожи Лолы. Производство веников и сбор винограда продолжались семь дней. Это по календарю. Для бешеной орхидеи прошло семьсот суток, в субъективном исчеслении. За это время она успела перекусать всех охранниц, и ее привязали веревкой к столбу, вбитому глубоко в землю.

Все-таки Леонардо произошел от Кости Кирпичника, фарцовщика и мелкого бандюги, хоть и давно забывшего свое прошлое. Но характер в подворотне не забудешь. Посчитав, что если Господь семь дней творил мир, то для воспитания какой-то рабы божьей Лолы тоже больше времени не требуется, Леонардо дал команду прекратить экзекуцию. Но, будучи по-своему мудр, велел поместить жену в отстойник, чтобы пришла в себя. Переходный период проходил в Турции и заключался в торговле теми самыми вениками и виноградом. Продавщица была за ногу прикована цепью. При первой же попытке снизить цену, чтобы быстрее продать товар, Лолу облили с головы до ног липкими помоями. Демпинг был предотвращен. Охрана не помогала. Потянулись долгие часы сбыта маловостребованной продукции, перерастая в томительные дни. Телохранительницы сидели рядом под громадными зонтами, и пили пиво. Торговля шла вяло. Зазвонил мобильный телефон. Старшая торгово-закупочной артели включила аппарат:

– Да, Жанна слушает. – Это был шеф Леонардо:

– Жанна, дай Лоле телефон, пускай позвонит мне.

Старшая группы выключила телефон, спрятала и вытащила из большой сумки другой. Протянула супруге Леонардо:

– Пожалуйста, позвоните мужу, – и псевдосочувствующе улыбнулась.

Та схватила телефон и набрала номер. Костя ответил спокойно и невозмутимо:

– Да-да, Лола. Это я. Как идет торговля? Дай отчет.

– Костик, ты хочешь, чтобы я осталась в здравом уме? Костик, прекрати издевательство. Это все неправда. Меня оговорили. На том столе лежала не я. Тебе показалось. Надо во всем разобраться!

– Милая, мы разбираемся. Ты же всегда хотела вести дела вместе со мной. Теперь я тебе доверяю. Ты торговый представитель. Продаешь наш товар, закупленный в Румынии и импортируемый в Турцию. Надеюсь, в ценовой конъюнктуре ты разберешься. Как там погода? Ты не упарилась? Береги нервы. Как распродашься – позвони.

– А-а-а!!! Дебил, урод, импотент, дегенерат!!! А-а-агр-р-р!

Она изо всех сил швырнула телефон в близстоящую охранницу. Та привычным жестом увернулась, и телефон вдребезги разлетелся, врезавшись в мостовую.

Так, не торопясь, шла торговля. Кончилось тем, что подошел турок и купил весь товар в обмен на секс с продавщицей. В балахоне из мешковины, с цепью на ноге, а все равно развела мужика. Охранниц он не заметил. Лола взяла деньги и попросила забрать товар, который уже не ее. Она настаивала. Турок передвинул веники на свою сторону и, обернувшись, увидел вместо худющей, с бешеными глазами, но сексуально вполне привлекательной продавщицы троих угрюмых плечистых славянок, хмуро глядящих на него. У одной в руке была резиновая дубинка:

– Товар купил? Купил. Проваливай.

– Вай-вай-вай! Какой дорогой веник!

Но побрел восвояси, таща за собой ворох Лолиной продукции. В тот же день артель вылетела домой.

 

Глава 17

«Ипохондрия… Ипохондрия… Плавно переходящая в депрессию. Период скрытой формы. Реактивная зависимость. Да».

«Он что, сдурел совсем?» – директор параллельного управления триумвирата стукнул рукой по клавиатуре и отключил абонента – профессора психиатрии, психоаналитика, консультирующего анонимно.

«Пятьсот долларов за то, чтобы услышать этот бред?» – Феликс посмотрел на помощников: худого и мрачного, не выпускавшего из рук трубки, прокуренного начальника внутренней и внешней разведок и плечистого, розовощекого начальника охраны.

– А вы как думаете?

Начальник охраны пожал плечами и серьезно посмотрел на шефа:

– Бред – он и есть бред.

Разведчик втянул в себя дым и медленно выпустил, почти исчезнув в тумане. Охранник замахал руками, развевая никотиновое наваждение. Он уже раз сто говорил разведчику о вреде пассивного курения, и какая страшная жертва его – он, начальник охраны.

– Может быть, тебе стоит проанализировать его слова? Хотя бы ради пятисот долларов, – флегматично проговорил разведчик.

До этого момента оба помощника прошли анонимный тест. У обоих оказалась железобетонная психика.

– Что ты имеешь в виду? – спросил директор тихим и подозрительно спокойным голосом.

– Да бред, бред, – согласился разведчик. – Наверное, ошибка в программе теста, сбой в компьютере, – а они сейчас только с компьютерами работают; свою голову никто ломать не хочет. Или посерьезней: знал, кого тестирует, и умышленно запускал самоиндуцирующую наводку на психику. Вот видишь, ты уже разволновался. Бред, бред! А возможно, и не бред, а внедрение в рефлексию соматического вируса. Нам это знакомо. Я постараюсь выйти на этого профессора и займусь им.

– Вот это более продуктивно. Займись немедленно и выясни, чьи это проделки. Я даже подозреваю, чьи. Есть один такой, крепко продвинутый… Хорошо, что мы имеем?

Разведчик кашлянул и, поглаживая трубку, промолвил:

– Бизон ушел. Пытаемся определить местонахождение. Две его точки отхода были известны, но там пусто. Мэрилин ушла. Пропала неопределенным способом. За ней шли по пятам две группы. Наша и группа Рипли, ты знаешь специфику его работы. Обнаружили только пустой тепловоз и мертвого негра – научного работника. Убит из пистолета марки «Беретта», калибр 9 мм. Связи пока не определили. Возможно, у мадемуазель сдали нервы, и она приняла лицо негра за маскировочную раскраску – бывает иногда такое. А, может быть, это и не она. «Беретта» – не ее оружие. Из района остановки тепловоза, с 666-го километра, исчезла вместе с животным. Машинисты тепловоза до сих пор не найдены, поэтому прямой информации нет. Возможно, ликвидированы. Наши люди проверили всю местность, все квартиры в домах городка. В конце концов, бык – не кошка. Но мои люди нашли бы и кошку. Ищут до сих пор. Рипли и его напарник застрелены на дистанции перегона 611-й километр. Но это уже, конечно, не новость. Наводчик их команды уцелел, но почти ничего не сообщил, – мы перехватили его доклад, – и исчез. Исчезли и трупы снайперов. Возможно, это его работа: могли перекупить люди из «Восточного Синдиката». Еще есть мнение, что это контратака Монро, но спутниковых записей нет, ее винтовка отключена и не под контролем, и конкретно ничего не ясно. В конце концов, Монро против Рипли и Эдварда, – ты их знаешь, – это не очень убедительный шанс для нее. Но что-то же произошло. Выясняем.

Да, с «Восточным Синдикатом» вопрос не решается. Всё упирается в это животное. Синдикат не верит, что у нас его нет. Представители уже согласны на летальный исход, но тело должно быть передано им. И насчет Монро. Их предложение – продать ее им. Живой, естественно. Но это перебор даже для нас. Она многое может знать. Ну, и – продать. Хм! Совсем экзотика. Бизон про эти переговоры, естественно, не знает. В общем, без этих минимумов, считают они, диалога быть не может. Мы знаем их силы, но есть сложности. Они достаточно фанатичны. Ты их знаешь. Документы и свидетельства о смерти животного прислали нам обратно со старинным иероглифом. Он обозначает недоверие и презрение. Американцы молчат, как будто не в курсе событий. Сицилия просит ускорить решение вопроса с Востоком. Но итальянцы подписываются за них. Есть данные компьютерного перехвата. Мое личное мнение – все хотят стравить нас побыстрей. Они всегда Восток ненавидели, а нас боятся. Это у них шахматный синдром.

Инициатора лизинга животного не определили. Но работу продолжаем. С кем говорил Корниенко перед смертью, выяснить нет возможности. Есть частичный перехват кодированного сигнала, но там только его голос. Ему были уплачены деньги за атаку на Монро и животное, но он не справился. Она его искалечила до неузнаваемости всего двумя пулями. И исчезла. Музыкант совершенно чист. Он никогда не был в курсе событий. Работал по месту. Вроде завхоза. Сейчас что-то с сердцем после смерти Корниенко, это же его шофер. Плохая кардиограмма. Мои люди кардиограмму проверили. Предынфарктные провалы, а он ведь не пьет и не курит. Переживает за водителя, видать.

Проверили связи и звонки всех контактирующих в любой форме с отделениями-храмами буддистов, индуистов, кришнаитов, брахманов и прочих. Их не так много, но связей не обнаружено. Ищем. Связь должна быть. Разборка с Бизоном пока управляема. Кроме нас и него, никто не в курсе событий. Он ситуацию не сдал, никто из его личной охраны пока не обнаружен. Ты сам понимаешь: не может он знать, что за ракета прилетела на его остров. Но думать ему не запретишь. Мы тоже думаем, но пока ничего не понимаем. Вода пока льется на наши грабли, а там видно будет. Рано или поздно он высветится. Все подразделения косвенно ориентированы на него и охрану. Ну и, естественно, на Монро. Возможно, он засел в норе и будет выжидать. Не исключено, что довольно долго. Но, с другой стороны, Бизон в норе – это противоестественно. Не тот темперамент, чтобы сидеть и не дергаться.

– Он уже дернулся, – мрачно проговорил Феликс. – Вышел на мой компьютер и предложил встречу, для прояснения ситуации. Просто так он не исчезнет. 33 % – не та цифра, чтобы был выбор: быть или не быть. У него 33 % акций! А у меня 1 %, контрольный. А сколько работы? М-да… Что ты думаешь по поводу явления нашего общего друга?

Разведчик, вцепившись зубами в трубку, помолчал и, выпустив новое облако на охранника, проговорил:

– Надо анализировать.

– Ну, так проанализируй.

– Я думаю, Бизон не так прост, как хочет казаться. В принципе, хотя мы его и хотели убрать из-за проблем с «Восточным Синдикатом», но он и так всегда вел почти самостоятельную политику. Это нехорошо. Не думаю, что он поверит. Бизона надо добить, а не разговаривать с ним.

– Не слишком свежая мысль. Мы не можем перехватить контроль над его спутниками, не говоря уже о нем самом. Все спутники летают, как болванки: ни приема, ни передачи. Может, какой-то новый метод применен. Но спутники спят. Или есть подвижка по спутникам?

– Пока нет. Он сильный специалист в области криптозащиты. Вполне возможно, что у него все в порядке. Наш отдел работает над частотами телеметрии, но обнаружить его управление пока не удается.

Директор хмуро побарабанил пальцами по столу. Повернулся к начальнику охраны:

– Вася, ты проверил охрану?

– Троих человек перевели в другие отделы. В прошлом были замечены косвенные знакомства с Бизоном. Остальные чисты.

– А троих где добрал?

– Не добирал никого. Я же на подпись их должен привести.

– Добери еще шестерых, и побыстрей. Сделай это сегодня.

– Понял.

– Усиль первую линию охраны.

– Понял.

– Из тех шестерых старше двадцати пяти мне не надо.

– Понял.

– И хорошо проверь своих помощников. Линию оперативной информации проверил?

– Проверил.

– Ну и хорошо. Проверь теперь помощников. Но аккуратно!

– Понял.

Директор повернулся к разведчику, рассматривающему узоры на потолке:

– Встречу надо организовать. Хотя бы для закрепления хвостов или, если получится, для летнего исхода.

– Разумно. Летом рациональнее всего летний исход.

– Займись подготовкой и прорисуй план. Он предлагает встречу в Париже или Лихтенштейне.

– Ну-ну. Если он предлагает там, то мы должны предложить, по крайней мере, в Токио.

– Да, ты правильно мыслишь. Я тоже так думал. Токио – наша территория. Бизон будет там как рыба на сковороде. Разработай план. Детальный.

– Все будет сделано. Когда он появится?

– Через семьдесят два часа. Уже меньше.

– Мне времени хватит. Завтра утром партитура будет готова.

– Да-да. Распиши все по нотам. Принесешь – вместе доработаем. Как себя чувствуют шестьдесят шесть процентов? – поинтересовался Феликс.

– Спокойно. Они не в курсе. Бизон в отпуске, отдыхает. А когда он отдыхает – он пропадает. Это уже известно.

– Пропажа Бизона – явление естественное. Но всему есть предел. У нас мало времени. Что я могу ему предложить? Да что и ни предложу, теперь уже все поздно. И не надо себя обманывать. Ты прав. Он слишком умен, чтобы поверить чему бы то ни было. И поэтому не совсем ясно, о чем он хочет договариваться.

– Ну, возможно, откупится акциями, – проговорил разведчик.

– Откупится от чего? Или от кого? Ты думаешь, что говоришь? Если ты намекаешь на нас, то в списке рассматриваемых фигур мы в конце. Думать можно что угодно, а факты? А он любитель додумывать мысли до фактов. Не иначе. Но, с другой стороны, если рассматривать нас как гипотетическое опосредование, то все может быть. И все меняется. Не знаю, надо просчитать. Просчитай все.

– Просчитаю. Все, что возможно.

– И что невозможно. Координаты Токио дадим ему за двенадцать часов. Чтобы не организовал ничего. И посмотрим, явится или нет.

– Я думаю, явится. Люди меняются. И почти всегда в критический момент переступают через себя. Воображаемое – это одно, а вот реальное – совсем другое. Общего нет ничего совершенно. Проверено неоднократно. Хоть у него и тридцать три процента, но в отношении тебя он не купит никого из профессионалов. Я даю сто процентов, что никто не возьмется за акцию в отношении тебя. Все сто. Я прав, Василий? – разведчик посмотрел на охранника.

– Да, он прав, – ответил охранник, глядя на директора. – Но мы работаем, тем не менее, в особом, усиленном режиме. Воображаемое – это одно, а реальное – другое.

Фридман лениво потрогал пальцем мягкую колючку редкого мексиканского кактуса, завезенного из пустынной Соноры. Он любил эти растения. Его галерея была заполнена колючими красавцами всех разновидностей со всего света, включая даже экземпляры, стреляющие своими иглами. Фридман пытался думать. Его иерархическое положение в «Транстриумвирате» было несколько своеобразным. Да, он владел одной третью капитала, но, в отличие от остальных директоров, был не славянином, но – россиянином. Со своеобразными генно-ментальными особенностями приемов визуально-акустической подачи самого себя. Точнее, своей формы – а это очень важно. Почти все переговоры с представителями крупных торговых домов вел он. С микротелефоном на голове. Микротелефон думал за него и говорил тихонечко на ушко, что можно, а чего нельзя; как нужно, а как – не стоит. Несложно понять, насколько релаксирующе действует подобный сервис на мыслительные способности. Не обошло это действие и Фридмана.

Он снова потрогал колючку. Мягкая, хоть и кактус. С чего бы это кактусу обзаводиться неколкими иглами? Это же его защита. Его линия обороны. Или, может, там яд? Фридман отдернул руку и вспомнил, о чем думал. Те непонятные события в Амстердаме, в восточных банях, имели такое же странное продолжение. Его личная канцелярия и отдел внешней разведки подготовили аналитический доклад, но Фридман понимал, что решение находится у него в голове. И в этот раз извлечь его придется без микротелефона. Нахмурившись, прошелся вдоль кактусов. Кто-то атаковал ракетным залпом секретную резиденцию Бизона на острове в Индийском океане. В момент, когда тот находился там со своей охраной. Неужели параллельное управление? Если не испугались даже Бизона, то эти неизвестные метатели бумерангов, должно быть, – хорошие игроки в пинг-понг. Впрочем, это их выбор. Но главное не в этом. Главное совсем не в этом. Да пусть закидывают друг друга чем угодно, Фридман от них далеко. Но не деньги. Вот в чем мог бы помочь микротелефон! А теперь думать надо самому.

Плюс ко всему пришла совершенно неожиданная информация и навела на подозрительные размышления об эмиттировании неким акционерным обществом (а по данным разведки – лично Бизоном) невероятного количества акций и размещении их на фондовых биржах. Но Бизон исчез! После непонятного конфликта на острове в районе Индонезии его никто не видел, текущие дела вел один из исполнительных директоров. И все эти события возбуждали в голове кактусовода нехорошие мысли. Дураком Фридман не был, хоть и любил микротелефоны. Перемещать объемные массы денег с места на место он самостоятельно не мог по внутреннему уставу триумвирата. Все-таки тройное равноправное управление. Под контролем каждая копейка активов. Под снайперским контролем! Но чутье наследственного специалиста по спекулятивному увеличению капитала заставляло думать… думать и искать выход, некое решение, не подпадающее под мораторий на съем денег со счетов.

Фридман предчувствовал какой-то обвал. Нерешаемую проблему. Хотя никаких оснований по текущим показателям для этого не было. Но инстинкт самосохранения, давно объединивший душу, тело, разум и КАПИТАЛ в единое, неделимое целое, подавал хоть и закодированные, но весьма ощутимые импульсы, заставляющие потеть и трястись от страха, иррационального и от этого еще более ужасного. Впрочем, это чувство известно любому игроку по-крупному. Работа с деньгами – всегда игра. А с большими деньгами – игра смертельная, побоище без взятия в плен. Разве что в рабство, с последующим суицидом. Итак, Бизон выпустил акции. Потенциально – на сумму не менее 15–20 % валового оборота триумвирата, учитывая последующие транши. Двадцать процентов валового оборота! А если эти акции полезут вверх? А если они хорошо и быстро полезут вверх?..

Фридман так задумался, что налетел на кактус и больно укололся. Тьфу, колючка проклятая! Неужели и правда подумал правду?

Директор параллельного управления срочно собирает совещание. Зачем? Опять взносы делать? Вот послушаем, что он скажет о выпуске акций. И подо что они выпущены. Бизон что, нашел золотую гору? Или думает обеспечить их своим добрым именем и станет застраивать участки на Луне? Он, кстати, почему-то любит полнолуния. Говорит, вызывают у него ностальгический прилив энергии. Странно, странно все это. Дедушка сказал бы коротко: «Бери деньги и беги!» И был бы ой как прав! Ой как прав! Но деда нет, и время другое. Бежать некуда. Разве что на Луну.

Фридман опять чуть не напоролся на любимые иглы, но вовремя отпрыгнул. Подошел к стене, открыл дверцу. Вытащил бутылку текилы, открыл ее и наполнил большой фужер. Он пил редко, но сейчас – надо. Медленно осушил бокал до дна и закурил сигарету. Сел в кресло, отряхнул пепел и посмотрел вверх. Прямо над головой сквозь стеклянный купол оранжереи светила полная луна. Полнолуние, любовь Бизона! Может, и правда решил застраивать?..

Предательская обнадеживающая мысль стала обволакивать сладостно анестезирующим успокоением. А что? Луна уже почти вся поделена на участки, вся продана. Осталось застроить. Это же суперподряд века! Бизон всегда имел чутье на такие проекты. От полюсов подвезут воду. Ее там валом, говорят. И на каждом участке появится по небольшому герметичному коттеджику, для начала. А в окне – Земля горит голубым огнем.

Фридман плеснул себе еще текилы, чокнулся с золотой опунцией и медленно выпил. Реальность незаметно менялась. Проект лунной застройки уже не казался невообразимым бредом. И многое становилось понятно и просто. Ракетный удар нанесли конкуренты, бьющиеся за строительный заказ и исчерпавшие все иные возможности обойти гений величайшего стратега. Акции размещены для, как минимум, удесятерения оборотных средств триумвирата. Все, естественно, – строго конспиративно, иначе нельзя. Бизон всегда так работал. Настоящий покер требует железной маски на лице. И тысячи космических путешественников в скором времени станут проводить пикники на лунной поверхности, принося неслыханные дивиденды. Все прекрасно!

Микротелефон все-таки заработал.

Фридман успокоился, налил еще текилы, протянул бокал к Луне и сделал соответствующий жест.

 

Глава 18

Ночной Киев прекрасен своей огненной угловатостью теней. То падающих в пучину ада, то взлетающих в поднебесье. Конгломерат теней преследует и завораживает. Многоглазые шестнадцатиэтажные чудовища не дремлют: несколько глаз горят таинственными огоньками, скрывающими таинство вершения материи из духа. Маленькие церквушки оборонительно погружены в облако неприступности и ночной мглы. Большие рестораны обворожительно зовут в свою огненную пасть мотыльков, чтобы опалить им крылья, возможно навсегда. Огни звёзд отражаются в Днепре, как души вечных странников, идущих по пути, определённым неведомо кем. Или Богом, или Дьяволом, или Человеком, то есть помесью того и другого.

Небольшой флигилёк на Подоле, на перекрёстке улиц Константиновская и Спасская мерцал слабым светом в глубине окон-бойниц. Дом Петра Первого – так было написано на табличке.

Чёрный кабриолет, приехавший издалека, мягко подкатил к флигелю и замер, слившись с темнотой Подола. Из машины вышли двое и зашли в дом, где их ждали. Над круглым столом горела неяркая лампа с зелёным абажуром, мягко освещая комнату.

– Я рад вас видеть. Располагайтесь, – приветствовал гостей хозяин, мужчина очень склонных лет, одетый в монашескую рясу.

– Вам послание от Магистра, – проговорил один из приехавших, молодой человек, с восточным типом лица и протянул старику конверт с красной печатью. Тот взял, осмотрел печать, и положил конверт на стол. Пристально посмотрел на гостя. Сказал:

– Вы из Московского анклава. Вас зовут Себастьян?

Тот кивнул. Старик повернулся ко второму гостю. Это была молодая женщина. Спросил её:

– Вы Сара?

Та кивком головы подтвердила его слова.

– Хорошо, – продолжил старик в рясе. – Подождите минуту.

Он разорвал конверт и вытащил оттуда компьютерный диск. Подошел к окну, к небольшому канцелярскому столу, и вставил диск в системный блок компьютера. Сел на стул и стал изучать на мониторе содержимое послания Магистра. Вернулся к круглому столу.

– Магистр просит ускорить поиск кинжала.

– Да, уважаемый Порфунтий. Мы прибыли с этой целью. Вы дали сигнал, что есть контакт по этому поводу.

– Есть, – проговорил старик. – Но не совсем определённый. Круг лиц несколько расширен. Придётся проделать некоторую работу. – Нагнулся и вытащил из ящика стола стопку бумаги. – Возьмите фотографии раритета и описание точных отметок на клинке. С вами будет работать группа из Германии. Они не знают настоящей функции кинжала и его бесценности. Как только операция закончится, немцев придётся убрать.

Себастьян молча кивнул головой. Старик в рясе продолжил:

– Но я удивлён малочисленностью вашей группы. Это не столь простая операция, как, возможно, предполагает Магистр. Столько лет искать контактный клинок, обнаружить наконец его, и послать такой небольшой отряд!

– Мы не одни, – сказала Сара. – И то, что нужно сделать, мы сделаем. Порфунтий, вы знаете, что после захвата кинжала, вы направитесь к Озеру? Вы много лет ждали этого, и теперь понятно ваше волнение. Не переживайте, мы достаточно подготовлены, чтобы выполнить миссию.

– Я рад, что вы уверены в благополучном исходе. Вы правы, я немного волнуюсь. Мне уже под девяносто. Я просто могу не успеть прибыть к Озеру, хотя Магистр и решил, что я остаюсь в этом мире. Оставайтесь до утра здесь, а завтра начнём работу.

 

Глава 19

Директор бойни, романтик стальных контрабасов, старый снайпер любовных бесед и любитель мистических расчетов с огнестрельным уклоном сидел в кресле трансатлантического лайнера Лос-Анджелес – Токио. Позади остались Франция, Швейцария и Лихтенштейн. Указания-приказы не обсуждаются. Старый воин ценил доверие. Он понимал, что все преходяще, и поэтому знал цену душевной чистоты. Такого сложно обвести вокруг пальца в моральном плане, – ведь это его наиважнейший план, – из-за высокой чувствительности ко лжи.

В высшем управлении директора бойни не знал никто. То, что он очень близок с Бизоном, мало того, вырос с ним в одном городе и вместе провел детство – это тоже нигде не проходило. Зачем болтать лишнее? Тем более, что до возникновения триумвирата они тридцать лет не виделись и работали в разных уголках страны. Знали только его должность – директор бойни на ферме у Бизона, исполняющий в его отсутствие некоторые поручения, да позывной – Музыкант. И все. Естественно, Бизон доверял ему, во-первых, – зная его характер и прямоту с детства, а во-вторых – работал с ним уже десять лет и в разных ситуациях наблюдал честную реакцию главного убийцы парнокопытных.

И вот пришло время востребовать Музыканта в несколько другом амплуа, в другом имидже и на другом уровне. В инспекционно-разведывательную поездку по филиалам триумвирата Бизон мог отправить только его. Больше не верил никому. Кроме себя. Старая истина: сам не сделаешь – никто не сделает, как тебе надо. Обеспечили прикрытие отсутствию Музыканта, и тот исчез в глубинах мировых экономических аномалий.

Эта поездка поднимала Музыканта на качественно новый уровень. Он теперь обладал необратимой информацией и в результате этого – необратимым статусом. Как и раньше, кадры решали все. Бизон усвоил это очень хорошо. А кто еще что-либо конкретное решит, как не кадры? Вопрос в том, где их взять… Именно те, которые решают все. Других-то навалом. Ну, а если уж повезло с таким классическим, почти все решающим исполнителем, то решение поставленных задач становится неизбежным. Вплоть до силового оттаскивания исполнителя от задачи в случае форс-мажорных ситуаций и отмены команды.

Бывшему директору необходимо было прозондировать неофициальную обстановку во всем триумвирате; выяснить центробежные и центростремительные тенденции, и в какой они пропорции. В какой они перспективе увеличения-уменьшения своих составляющих. Посетить толстого еврея Фридмана, любителя изящных растений; наведаться к Леонардо с его гигантской семьей и стадом питбулей-R (его собственная, селекционная порода). Попытаться ухватить какую-нибудь ниточку информации у директора параллельного управления Феликса, человека самого опасного. И при том сделать ряд фотоснимков, видео-аудиозаписей, компьютерных перехватов, внедрить в определенные локальные сети необходимые вирусы, одноразовые и самоликвидирующиеся после выполнения задачи. Попытаться выйти на физический контакт с людьми, которые интересны для пьяного разговора. Ну, и некоторые деликатные поручения Бизон оставил на потом. Сообщит-де по телефону в последнюю минуту. А также надлежало выполнить все, конкретно касающееся Фридмана, Леонардо и Феликса, вне малейшего намека на свое физическое присутствие. Только электронный подход к решению проблемы. И – никакой переквалификации после бойни. Квалификация появится в момент удаления со старого места работы. Так сказал Бизон. А Музыкант поверил.

Честно говоря, Бизон всегда имел Музыканта в виду. И до поры до времени придерживал его в тени, выпуская на старт в критический момент. Пружина сжималась достаточно долго. Музыкант многое понимал в передвижении фигур окружающего физического мира. И он был охотник по натуре. Но вместо этого – мрачная бойня, работа на компьютере и учет разворованного мяса. Он уже похоронил настоящую цель и смысл, как он их понимал, и полудепрессивное существование казалось ему вершиной, с которой даже еще предстояло медленно сползать.

Все изменилось, как при получении джек-пота.

Подошла стюардесса, блеснув магнитом смуглых ног в разрезе короткой юбки, и предложила поднос с напитками. Музыкант взял бокал шампанского и, неторопливо оглядев принцессу потустороннего мира аэродинамики, поблагодарил: «Сенкью!». Она улыбнулась, кивнула и пошла дальше. Отхлебнув напиток, директор задумчиво расслабился, вспомнив Париж. Наверное, стюардесса – француженка. Но там было не до них. Трое суток Музыкант вел запись эфира в определенное время, на определенных частотах, в определенных местах. Наблюдал за нужными людьми, снимал все на скрытую видеокамеру. Потом загонял все на диск и отправлял по сети Бизону. Сигнал шел на сайт, с него – на базовый спутник, а оттуда – неведомо куда. Базовый спутник имел связь со всеми спутниками группы связи, и не было на поверхности Земли точки, куда бы не мог прийти информационный пакет от Музыканта.

Разговаривал он на среднем английском, представлялся туристом из России. По-другому вести себя не стоило. Он фактически и был тем, кем представлялся. А туристы из России занимаются всем, чем только возможно и невозможно. Несколько раз в ресторане удавалось садиться рядом или даже за один стол с людьми из триумвирата, а точнее – из параллельного управления. С двумя даже познакомился, представившись коммерсантом в бегах от налогов.

– Что, Коля, поджимают? – спрашивал один, упившись водки. – Нет, прошлых времен уже не будет. Старт сделан. Остался только финиш, – продолжал он.

Директор честно отвечал про торговлю мясопродуктами, о проблемах с убоем скота, сетовал на сложность с проплатой, о глупости предоплаты. Напарники по столу, куда он подсел, слушали, кивали, попадали в индуктивное поле откровений Музыканта (правда – великая сила) и, незаметно для себя, тоже начинали откровенничать, а порой вообще болтать и обсуждать между собой секретную информацию. Не называя, правда, имен и данных, так как считали, что это достаточная информационная защита. Наивный народ… Все текло струйкой воздушной вибрации на микрочип и оставалось в кристалле памяти. Какие француженки! Пить приходилось наравне! А ведь он не пил уже много-много лет. Но импульс новой жизни, как реинкарнация, дал новые цели и смыслы – лучшее, что может быть у человека. Все остальное – блеф. Музыкант пил коньяк, шампанское и дорогие вина. Он посещал бары и казино. Никакого похмельного синдрома не было и в помине. Он родился во второй раз, вырвавшись с лесной поляны, усыпанной костями. Француженки! Как прекрасно. Но пьянящая свобода новой жизни не оставляла места другим чувствам. Ему хватало этого опьянения. Наконец, на склоне лет Музыкант стал Охотником!

Он снова отхлебнул шампанского и принялся думать о Токио. Наверное, там точно ничего общего с Лос-Анджелесом нет. Сплошные узкоглазые мировоззрения и коротконогие японки. Да, Токио не Париж. Русских там не найдешь. Но везде живут люди. Музыкант вздохнул. Они там вроде бы вообще одну рыбу и водоросли едят. И работают, работают… Верно, ничего общего с Лос-Анджелесом быть не может. В столице американского Запада Музыкант насмотрелся карнавальной распущенности. Но город понравился. Комаров нет. Океан. Красота! Мулатки с блестящими глазами. И вроде никто не работает… Жаль, что он там был всего двое суток и все время ловил лазерным лучом стекла окон фешенебельного особняка. Через преобразователь записывал в память диктофона диалоги многочисленных членов семейства и отдельно – разговоры в кабинете хозяина дома после телефонных звонков Бизона. И вот теперь Токио. Японцы умный народ. Им хитрость ни к чему. И с ними будет, возможно, сложнее. Незнание языка лишает возможности гипноза нередактируемым текстом. Все равно, что делать необходимое выражение лица перед слепым. Даже правдой – квинтэссенцией лжи, – не воздействуешь, не зная языковых шифров. Япония. Абракадабра западной цивилизации. Хотя, вроде бы, они сильно американизируются в последнее время. То есть становятся доступными прямому действию сознания, основанного на англоязычной семантике. Которая уже ближе к русскоязычной. В общем, цепь опосредований наверняка будет, и даже весьма эффективная. Музыкант успокоенно вздохнул.

Шампанское приятно холодило и растекалось по телу легкой расслабленностью. У Контрабасиста была перспектива. Он взлетел, как истребитель-перехватчик с секретного лесного аэродрома. А такой так просто в пике не пойдет. Он сам будет валить других. В редких, как этот, случаях происходят психические процессы замещения основной психологической доминанты на другую – новой формации, новой сенсорики, новой, если угодно, конфигурации. И все меняется! Все! Кто в это верит? Тот, кто испытал. Второе дыхание всегда несоизмеримо с первым.

Музыкант улыбнулся вновь появившейся красотке стюардессе и поставил пустой бокал ей на поднос: «Сенкью!» Она снова улыбнулась симпатичному, хоть и немолодому, мужчине с золотой серьгой в ухе и в костюме от Кардена. Тот развалился в кресле и искренне глядел на нее открытым, уверенным, но и чуть-чуть робким взглядом человека, осознавшего ценность текущего мгновения и понявшего его неуловимость; потому что всего остального уже нет либо еще нет.

Лайнер мчался на высоте десяти тысяч метров сквозь холодный, разреженный воздух Тихого океана. В бездонной чаше неба мерцали ярким светом звезды. Автопилот вел гигантскую металлическую птицу по воздушному коридору. Дежурный экипаж играл в покер. Все знали, что надежней автопилота пилота нет, и спокойно удваивали ставки. Старший повар, усатый пуэрториканец, заволок в комнату отдыха молоденькую стюардессу и настоятельно спрашивал ее совета, что приготовить пассажирам на завтрак. Стюардесса была согласна на все. Дежурный штурман читал книгу «Как жить вечно» и морщил лоб от непонятных слов. Командир экипажа спал.

Музыкант прокручивал в голове предстоящие проблемы с альтернативными японцами. Но цепочка воображаемых состыковок лениво уползала в глубину сознания, не желая превращаться в цельную конструкцию. Ну, нет так нет. Доверимся инстинкту. Специальный агент зевнул, сладко потянулся, снял пиджак, повесил на крючок, ослабил галстук и воротник, вытащил длинную, тонкую сигарету, включил вытяжку и, щелкнув золотой зажигалкой, прикурил, пустив колечко ароматного дыма. Спохватившись, предложил сигарету соседке лет тридцати, томной брюнетке с книгой, сосредоточенно глядевшейся в нее, как в зеркало. Та оторвалась от книги, посмотрела на него проницательным взглядом серо-зеленых глаз, поблагодарила и неожиданно сказала по-русски: «Капля никотина убивает лошадь!»

Музыкант вопросительно глядел на нее. Ответил на английском:

– Вы интересно разговариваете.

– Это русский язык. Мне запомнилась эта фраза. Она означает, что курить вредно.

– Слышал я про это, да не очень верится.

Музыкант сладко затянулся и пустил дым вверх, в вытяжку. Он не курил тридцать два года. А вот уже неделя, как купил пачку, и надо же – не был разочарован.

– Да, в общем-то, я с вами не слишком несогласна. Разрешите…

Она взяла сигарету с золотистым фильтром. Специальный агент щелкнул зажигалкой. Брюнетка была славянского типа, явно не японка, и странное ее цитирование русских афоризмов, естественно, должно бы настораживать. Но только не здесь, не сейчас, и не Музыканта, ставшего неожиданно Охотником. Он слишком стал ценить время и такие вот творческие паузы, вроде трансконтинентального перелета. Все сложится само собой. Только не надо подключать к ситуации излишне электризующие потенциалы.

– Летите к бабушке помочь составить икебану ко Дню плодородия? – он невозмутимо затянулся и посмотрел на нее честными глазами. – Мне нравится Япония.

– Вы почти угадали. Конференция по философии буддизма.

– Да что вы говорите! Такая симпатичная женщина – философ? Да еще и буддистка! Как богат внутренний мир людей! – Музыкант вздохнул и покачал головой. – А у нас торговля и только торговля. Подумать страшно!

– Вообще-то приятно слышать, но я всего лишь ассистент по стенографии. На санскрите.

– Все равно! Чтобы стенографировать, надо понимать. Ведь так, не правда ли?

– Возможно, вы и правы, но никто не знает, что он в состоянии понять, а что – нет.

– Интересная мысль, – Контрабасист посмотрел в темное окно лайнера и увидел в отражении себя, любимого, с серьгой в ухе и сдвинутым галстуком, обритого под полный ноль и на фоне шикарной брюнетки, буддистки-стенографистки. Красавец!

– И неужели даже вы не в состоянии понять, что вы в состоянии понять? – лениво-изумленно спросил он. – Вот, например, о вреде курения вы понимаете. Даже на нескольких языках.

– Понимание не меняет отношения. Разве вы не замечали? И какой смысл, поэтому знать, что тебе понятно, а что нет. Вам так не кажется?

– Кажется, кажется… Мне нравится ваша профессия. От нее веет магнетизмом вечности.

– Да, санскрит может рассказать о многом. Но немногим.

– Немногим в этом лайнере?

– Ну, можно сказать и так.

– Но вы-то, конечно, в число непонятливых не попадаете.

– Да, боюсь, что попадаю и я. Знание семантики не освобождает от необходимости рождать концепции.

– Вот как! А зачем их рождать?

– Чтобы понять.

– Что?

– То, что непонятно.

– М-да… – красавец с серьгой задумчиво сбил пепел в пепельницу. – Интересно вы мыслите.

– Вы тоже летите к бабушке на икебану?

– Знаете, а вот вы совсем не угадали. Выставка мясомолочной промышленности, сепараторы там разные, убойные ножи…

– Убойные ножи? Страшные у вас выставки.

– Вся жизнь – страсть. Нож тут не при чем. Всегда он почему-то крайним оказывается. Мысль – первична. Нож вторичен.

– О, да вы тоже философ!

– Да, немного, наверное. Философия переработки жизни в смерть. Тяжелая мясомолочная промышленность.

– Как интересно! Это и есть главный вопрос нашей конференции!

– Вот видите, как мы близки. По духу. Но по материи – вряд ли. Не думаю, что каноны классического буддизма настолько меркантильны, как моя профессия. Убить и съесть. Как вы считаете – звучит?

– Еще как!

– И я так думаю.

– Но по вашему виду не скажешь, что вы жестокий человек.

– А я добрый.

– И это не мешает вам в работе?

– Как вам сказать, – Музыкант потушил сигарету и, повернувшись к брюнетке, стал смотреть на нее задумчивым взглядом. – Может быть, и мешает. Но я, наверное, не в состоянии этого понять.

Авиалайнер слегка накренило. Автопилот делал разворот по своему воздушному коридору. Летчики продолжали играть в карты. Второй пилот рискнул, вскрылся и сорвал банк. «Ха-ха-ха!» – захлопал в ладоши. – «Бруклин всегда впереди!» – «Постой-постой!» – засомневался третий пилот. – «А где пиковая дама?» – Он сгреб колоду и стал ее пересчитывать.

Штурман оторвался от книги и уставился на курсовой указатель. Он обдумывал только что прочтенное – «Но нельзя забывать, что вечная жизнь есть вечная смерть. Ибо обе категории сливаются в одну».

Повар пуэрториканец продолжал обсуждение со стюардессой утреннего меню почти в полном молчании. Иногда короткие реплики подавала стюардесса. Обсуждение подходило к концу.

Командир экипажа спал.

Автопилот выровнял самолет, и тот несся дальше к далекой притаившейся Японии.

– А вы не хотите прийти на нашу конференцию? – спросила собеседница.

– Вы думаете, что стоит?

– Мне кажется, я вижу, кем вы были в прошлой жизни. И думаю, что стоит.

– Вы видите, кем я был в прошлой жизни? Поразительные вещи говорите. Может быть, вы вглядитесь и увидите, кем я был в этой? А то я иногда начинаю сомневаться, не сон ли она?..

– Нет, эта жизнь ваша. Я не гадалка. Законченную карму легко прочесть. Она впечатана и неизменна. А вот в действующую лезть опасно. Непредсказуемы последствия. Наложение одной кармы на другую. То есть вашей на мою. Или наоборот. В общем, это сложный вопрос. Мудрый буддист – одинокий буддист.

– Сложности я не люблю. До того момента, пока они не упростятся до минимума. Вы знаете, а почти всегда так и происходит. Странный эффект. Вы знакомы с ним? – заинтриговался Контрабасист.

– Ну, конечно. Самих по себе сложностей не существует. Все только внутри вас.

– Во мне?

– Да.

– И что же они там, извините, делают?

– Ну, как сказать. Усложняют вам жизнь. И упрощаются. Энергия-то уходит.

– Любопытное объяснение непонятного. А вот вы, например, сейчас тоже во мне? Как часть определенной сложносоставляющей?

Брюнетка слегка порозовела.

– Да, это так. Я сейчас внутри вас, можно сказать и так.

– А где тогда, по-вашему, я?

– Если по-моему, то во мне.

– Я – в тебе? – изумился Музыкант! – Извините…

– Ничего. Да. Хотя это странно звучит на первый взгляд.

– Любопытная все-таки у вас профессия. Я, наверное, воспользуюсь вашим приглашением. А где проходит ваша конференция?

– В Токио. Район Хиракава. В Куин-отеле.

– О, это престижное место встречи. В финансовом смысле.

– Ну, конференция тоже очень престижна, как вы выражаетесь. Поэтому и место встречи соответствующее.

– А наша выставка в районе Ееги-Хатиман. Не желаете посетить, мадемуазель? Или, извините, мадам?

– Да нет, мадемуазель. Спасибо большое. Убойные ножи – это, конечно, экзотика, но все же несколько своеобразная. Я, наверное, не подготовлена для такого рода зрелищ. Извините, конечно.

– Да что там. Не хотите – не надо. Но ножи – это же не вся выставка. Ну, пара ножиков стоит в углу, а остальное-то, может, и стоит поглядеть. Например, паровая обработка шкуры… Хотя нет, я наверное, не то говорю. Вы правы, это не будет интересно для вас.

Музыкант помолчал, уставившись в иллюминатор самолета и видя там лишь самого себя. Брюнетка тронула его за плечо:

– Мы так долго общаемся. Бетти. Бетти Тейлор, – представившись, она улыбнулась и протянула ему руку. Музыкант взял ее руку в свою и, тоже широко улыбнувшись, наклонил голову:

– Коля.

– Коля? Это мне напоминает Россию.

– А я русский.

– Вы – русский?! – изумленно проговорила Бетти, перейдя на родной язык Музыканта.

– Вы, похоже, тоже немного знакомы с этой страной, – отметил на русском языке агент.

– Вы правы, правы… – Бетти изумленно глядела на русского философа убойных ножей, на ее глазах сменившего ментальную ипостась с непринужденностью фотомодели.

– Моя мама – русская, – продолжила Бетти. – Она из небольшого городка Ростов.

– Да, Ростов не такой уж и маленький городок. Мама поскромничала.

– А откуда вы?

– Я из Чернобыля. Слышали?

– Из Чернобыля? И вы были там во время взрыва?

– Нет, мне повезло. Я в это время там уже не жил. Но те места знаю хорошо.

– Мне рассказывали, там погибло много людей.

– Да, это так.

– И правда, что там сейчас совсем пустой город, среди лесов?

– В общем-то, да.

– Как странно и интересно!

– Ну, наверное, не настолько, насколько вы думаете.

– Мне говорили, там мыши вырастают до размеров собаки.

– Это неправда.

– И я не поверила.

Бэтти вытащила пачку сигарет и предложила Музыканту. Тот взял. Она прикурила от его золотой зажигалки и, глядя на него, проговорила, прищурившись от дыма:

– Я бы никогда не подумала, что вы – русский мясник. Я правильно выразилась?

Агент кивнул.

– У вас совсем не та внешность.

– Вы считаете, что в эту профессию идут в соответствии со внешними данными?

– Да нет, я не это имела в виду. Я вижу вас. И это совсем другая карма.

– Мне жаль, что я не попал в карму или как там ее. Но мне моя работа, в общем, по душе.

– Нет, это не так.

– Ну, вам, конечно, видней. Со стороны.

– Да, тут вы правы. Коля, так вы придете на конференцию?

– Наверное, да.

– Возьмите визитную карточку организатора. По ней вы сможете пройти в конференц-зал. Там, с другой стороны, записан мой мобильный и гостиничный телефон.

Музыкант взял карточку.

– Спасибо, Бетти. Но я пока не могу дать своего телефона.

– Зачем? Я надеюсь, вы позвоните.

– Да, конечно.

Снова подошла стюардесса француженка с подносом. Лицо ее пылало свежестью. Бетти вопросительно посмотрела на Музыканта. Тот ответил:

– Шампанское. А вы?

– Да, конечно.

Агент взял два бокала и передал один Бетти. Буддистка-стенографистка выпила сразу треть и с любопытством смотрела на Музыканта, очевидно, представляя его настоящую карму. Контрабасист легко принялся за второй бокал, помня о любви к жизни. Золотистые пузырьки мягко ушли в голову.

– Бетти, расскажите мне о прошлой жизни.

– Это не на уровне слов.

– Ну, передайте это без слов.

– Я уже передала.

– Да? А я ничего не заметил.

– Вы вспомните. Это не так быстро. И вспоминать будете всегда. Теперь она всегда с вами. И, согласитесь: носить на цепочке, – образно, конечно, – свою прошлую жизнь, – не так уж неожиданно, и не так одиноко и страшно. Можно даже сказать, что вас теперь двое. А вы вдумайтесь в смысл, почему люди друг друга называют на вы? Откуда этот церемониал? Я вам открыла страшную тайну. Но вы про это забудете.

Агент отпил шампанское и с искренним любопытством уставился на буддийскую ведунью:

– Мне нравится ваш подход к диалогу.

– А нет никакого подхода. – Бетти смотрела ему в глаза. – Вы не должны быть тем, кто вы есть.

– Ну, спасибо.

– Нет, это в нормальном смысле. Вы не мясник и не торговец мясопродуктами. Вы, образно говоря, музыкант и стрелок.

Контрабасист ошеломленно уставился на нее.

– Это в этой карме. О прошлой вам уже все известно.

Агент осторожно проговорил, не отрывая глаз от ее взгляда:

– Вообще-то я по гороскопу Стрелец.

– Вот видите, хотя связи здесь нет никакой.

– Да и пострелять в свое время любил. На охоте. В диких дебрях среднего Нечерноземья.

Бетти засмеялась, сверкнув белизной зубов.

– Ну, зачем вы так серьезно? Это все непрямой смысл. Стрелок – это не обязательно стрелять.

– Да? Но я все равно любил стрелять. Даже просто по пустым бутылкам. Откровенно говоря, убивать мне никогда не хотелось. Сбить – да. Но не убить. Хотя в жизни все бывало.

– Ну, и я вам об этом же. Музыкант – это объединение самых разных уровней под один знаменатель. Ну, под одно знамя, если хотите. А Стрелок – это поиск этих уровней. Вам понятно?

– Ну… да. Почти. Предлагаю тост. За Бетти Тейлор – магнетическую предсказательницу кармы, – он протянул к ней руку с бокалом.

– Нет, за вас. Музыканта и Стрелка! – она прикоснулась своим бокалом к его бокалу и допила шампанское.

– Но и за вас тоже! – агент выпил вино.

Француженка-стюардесса прошелестела своей короткой юбкой с разрезом, и бокалы уплыли на серебряном подносе в глубину авиалайнера.

Автопилот сделал легкий маневр, авиалайнер немного изменил высоту и опять застыл в полете. Полусонные летчики играли в короткий покер. Банк пока никто не сорвал. Пиковая дама нашлась.

В кабину забрел охранник из группы антитеррора с автоматом за пазухой, в черном костюме и с галстуком алого цвета. Постоял, посмотрел. Задал идиотский вопрос:

– Ну что, все нормально?

Штурман широко раскрытыми глазами читал свою книгу.

Пуэрториканец, сонный и вялый, отдал помощнику помятый листочек с меню на завтрак, на котором накарябал три блюда и три напитка. «И этого хватит», – сказал, помолчал и добавил: «Нет, допиши кофе. И быстренько, быстренько всё комплектуйте. В салоне 775 пассажиров».

Командир экипажа спал.

«Банк!» – закричал во все горло пилот из Бруклина. – «Если фарт, то это навечно! Ха-ха-ха!!!» Остальные мрачно смотрели на свои карты и на его. Запищал мелодичный сигнал автопилота. Нежный женский голос ласково сообщил: «Пожар во втором двигателе. Остановлена турбина. Повреждение в топливопроводе на участке ВС. Не работает механизм гидравлики вертикальных рулей. Повторяю…». Все окаменели, и две секунды стояла побелевшая, гробовая тишина.

– Что-о?!! – закричал проснувшийся командир. – Что за карты!!! – он рукой сгреб и швырнул в проход голых баб с пиками и бубнами на шее.

Автопилот ласково повторил последние новости. И в конце добавил: «Учебная тревога. Работает программа тренинга экипажа авиалайнеров в составе федеральной системы отработки подавления террористических акций на борту. Курс 00296. Продолжаю управление».

Все глаза уставились на приборы. Аппаратура отображала полный порядок всех бортовых систем.

– Фхрр…, – прохрипел командир. Прочистил сдавленное горло и заорал на всю кабину:

– Б…дь!!! (русский эквивалент американского эмоционального выражения). Немедленно отключить этого придурка! Все по местам. Никаких автопилотов с новыми программами. Вот он, наш автопилот – он указал на кучку испуганных, еще не пришедших в себя летчиков. – Я убью этого программиста! У меня могло стать сердце. Не работает механизм гидравлики вертикальных рулей? Да он хоть знает, беловоротничковый дебил, что это такое – нарушение гидравлики рулей? Он хоть знает, крыса компьютерная, чем он пугает людей? Да пусть горит все! Все двигатели! Но пока рули высоты в порядке, старый Джек посадит эту посудину на мель, да что там на мель – на Елисейские поля, на лужайку возле Капитолия! И пусть тушат! Но вставить программу тренинга в бортовой компьютер и не предупредить командира?.. Они чему-то хотят меня научить? Они меня уже научили! Я вот этими руками задушу старшего инженера электронно-компьютерных систем и скажу, что антитеррористический эффект достигнут.

Он вытащил громадную сигару, сунул в рот, пробурчал: «Все по местам, до Токио на ручном», – и вышел в курительную комнату, хлопнув дверью.

«Бетти Тейлор – чисто» – прочел Музыкант ответ от Бизона и вышел из комнаты связи. Зашел в туалет, осмотрел себя в зеркало, выдернул из носа волосинку. Ополоснул лицо. Бетти Тейлор – чисто. Прекрасно, прекрасно. Если и, правда – чисто. Но сомневаться в проверке Бизона не стоит. Шеф – специалист по части проверок. Эта Бетти со своей магией буддизма очень может пригодиться, если станет горячо. А возможно, и в ином случае. Как это она угадала про Музыканта? Теория случайных чисел дала бы интересный ответ.

Он прошел к своему месту. Бетти спала в кресле. Агент сел в свое и, откинувшись в нем, не думая больше ни о чем, сразу уснул.

Спустя несколько часов, в шесть утра по местному времени, аэробус А-380 зашел на посадку в Токийском аэропорту. После таможенного контроля Бетти и Музыкант распрощались. Бетти встречали: двое с портфелями и один с плакатом «Бетти. Семинар». Два здоровых мрачных японца, обритых, как и агент, и один худосочный, бледный семинарист европейского типа – похоже, итальянец, не евший своих макарон лет пять. Все они сели в черный «Линкольн» и медленно уползли в гущу отъезжающих автомобилей.

Бывший директор бойни проводил взглядом буддистскую группировку и прошел к стоянке такси. Подскочила желтая машинка с круглолицым, улыбающимся водителем. Агент сел. «Хиракава. Улица Хитоцуки. Отель „Тацуно“». Рванув с места, «Мазда-626» помчалась по сонным улицам, юрко обгоняя грузовики и автобусы. Свежий воздух врывался в приоткрытый люк. Справа сверкал в лучах утреннего солнца Токийский залив.

– Деловая командировка? – спросил на английском языке водитель, оторвавшись от ленты дороги и взглянув на Музыканта. Это был парень лет под тридцать.

– Вы прекрасно водите машину. Да, в гости по делам. Старые друзья. Ждут, не дождутся посылки с континента.

– Да-да! Старые друзья! Это очень хорошо. У меня много друзей, а вот старых пока нет, – таксист увеличил скорость и обогнал большой автобус очень старой конструкции, уверенно державший свои 90 километров в час.

– Не переживайте, это вопрос небольшого промежутка времени.

Въехали в тоннель, освещенный ярким голубым светом, весь заставленный рекламными щитами. Снова выскочили наружу и помчались вдоль небольших пятиэтажных домов, одинаковых, как сестры-близнецы.

– Отель «Тацуно» – прекрасное место, – молвил разговорчивый водитель. – Один парк чего стоит! Слоны, жирафы, муравьеды там всякие – и все из различных кустарников, подстриженных особым способом. А вдоль дорожек цветет сакура – и тишина…

– Да, мне говорили про это. Тишина в Токио – дорогостоящее удовольствие. Муравьед из стриженого олеандра – это прекрасно.

Въехали в центральные районы, промчавшись по гигантскому мосту арочно-подвесной конструкции. Страна цветущего железобетона и плетеных ковриков. Стеклоалюминиевые пятидесятиэтажки неторопливо проплывали мимо, отражая темными зеркалами окон облака. Улицы уже заполнены людьми. Все спешат на работу. Однако, надо же, есть и красотки! И тоже спешат, спешат… Куда? Музыкант с любопытством смотрел на диковинный мир, о котором столько слышал. А все было обыкновенно, только очень уж торопливо. Водитель включил радиоприемник. В салон «Мазды» ворвалась музыка. Флейта, барабаны и контрабас. Изящно, очень изящно… Прекрасный контрапункт. Слегка, правда, наэлектризованный обертонами.

Еще пятнадцать минут, и машина аккуратно притормозила у белого здания с фигурными окнами первого этажа, облицованного мраморной плиткой. Агент протянул тысячеиеновую бумажку, обналиченную в аэропорту, в банкомате: «Сдачи не надо». – «Благодарю вас».

Юркая «Мазда» сорвалась с места и скрылась за поворотом. Три десятка лет. Время собирать камни на большой скорости.

Ну, где вы там, олеандровые муравьеды и слоны из традесканции? Музыкант неторопливо направился к главному входу отеля. Навстречу выбежал служащий и, наклонив голову, представился: «Мотохаси. Администратор и консультант. Что желаете?» – «Мне нужен номер с видом на парк».

 

Глава 20

«Ха-ха-ха-ха-ха!» – раскатисто смеялся упитанный японец, держа в руке кружку пива, а в другой – громадную креветку.

– Коля-сан, – еле проговорил он, – эти анекдоты нельзя рассказывать в Токио. Ну, разве что мне.

Музыкант, улыбаясь, понимающе кивнул и впился вилкой в тушеного кальмара, зацепил большой кусок, отправил в рот и принялся жевать, хитро посматривая на собеседника.

Он третий день был в Японии. С новым другом познакомился случайно, в кафе-закусочной. Во время обеда за соседним столом сели трое мужчин средних лет. И в потоке японской тарабарщины изредка кто-то из них вставлял своеобразные русские фразы. Вставлял довольно сносно, почти без акцента. Закусочная находилась в противоположном от отеля конце Токио, и Музыкант решил, что поболтать с незнакомцами риска особого нет. Выяснилось, что на русском разговаривает из них только один, остальные ничего не соображают даже на английском. Русскоязычный японец неожиданно и бурно обрадовался собеседнику из России: улыбался, кивал головой, жал руку и, совсем не по местным правилам поведения, пару раз похлопал Музыканта по плечу. Представился: «Катаяма». Познакомил с друзьями. Но те сидели, как китайские болванчики: улыбались, хлопали глазами и, ничего не понимая в разговоре на русском языке, плавно вернулись к своей беседе и исчезли в звуковой мешанине многоголосого пивного процесса релаксации.

Новый знакомый безо всяких комплексов лепил иногда свои фразы из дикой смеси фени, сленга и литературной классики. Языку он обучился в России, где отсидел почти три года в тюрьме, а точнее – на зоне общего режима. Школа оказалась настолько эффективной, что японец заговорил по-русски на третий день, в геометрической прогрессии увеличивая свои способности к коммуникации. Возможно, сыграло роль то, что в том лагере он был единственным представителем страны Восходящего солнца, и обнаружить там иероглифическое выражение мысли было столь же вероятным, как найти у себя под нарами ящик водки. Полторы тысячи русских со своими понятиями – и один японец. Весьма стимулирует к адаптации. Уже через полгода он часами спорил с соседями по нарам, взявшими его в семью, и те порой не всегда узнавали свой язык, знакомясь с некоторыми оборотами русской речи из уст разговорчивого японского коллеги. А тот напролет читал Достоевского, Чехова, Толстого и даже издания типа «Незнайка на Луне» и «Красная Шапочка», усмотрев в последней элементы теории психоанализа Фрейда. Полностью, с головой уйдя в русскоязычный социум и став думать на языке общения, он, по его словам, в первые дни по возвращении домой не вполне хорошо понимал родную речь. Сказалось влияние агрессивной среды, инстинкта выживания и неожиданного интереса к русской культуре. К концу срока Катаяма настолько перестарался в общении, что чуть было не схлопотал два года дополнительно. В это время случилась российско-японская встреча на высшем уровне, и в качестве жеста доброй воли россияне досрочно амнистировали заключенных дальневосточной империи, не совершивших особо опасных деяний. За воротами Катаяму никто не встретил, да он и не ждал никого, и упругой походкой полуголодного самурая двинулся на родину, зарекшись заниматься коммерцией на территории непредсказуемой Большой Российской Медведицы с ее виртуальными законами и вертухаями от закона.

Музыкант с любопытством слушал.

По пути домой без проблем не обошлось. Привыкнув к плотному и расписанному по минутам распорядку жизни в лагере, нерусский вольноотпущенник был довольно удивлен, обнаружив, что взял билет на поезд, который ушел в рейс на пять часов раньше расписания из-за изменения в графике движения. И он, Катаяма, оказался в составе единственным пассажиром, не считая двоих членов экипажа антикварного дизель-локомотива, который тянул несколько на ладан дышащих, рассыпающихся вагонов времен Столыпина. К тому же время от времени состав двигался в режиме «автопилота», когда единственный машинист, он же начальник поезда, уходил к единственному проводнику (электрику, сантехнику, ремонтнику по совместительству) расслабиться от монотонности одноколейного пути и выпить горького стимулятора, дозаправляясь вдохновением довести состав до намеченной цели – конечной станции. Естественно, Катаяма был третьим. Он не ожидал обнаружить в России потенциальных камикадзе, мчащихся в неуправляемом составе под звон стаканов, хотя и слышал о феномене «русской рулетки». Оказывается, российское православие имеет очень много общего с буддизмом и индуизмом. Сверхоптимистическая вера в положительную карму, независимо от ее реальной составляющей (что ни есть – все к лучшему), еще раз убедила Катаяму, что он пока далек от проникновения в сущность русской души, хотя алгоритмы ее выражения уже освоил хорошо.

В разгар обмена взглядами на жизнь уютное уединение закончилось экскурсией в кабину тепловоза – показать Катаяме искусство российских мастеров управления локомотивами, обученными двигаться самостоятельно. В этот момент и увидели прямо по курсу группу людей с красной тряпкой на длинной суковатой дубине. Бригаде с дубиной повезло: «автопилот» на красную тряпку скорее всего бы не среагировал. Оказалось, что пассажирский самолет, летя в том же направлении, куда двигался тепловоз, тренируемый работать самостоятельно, потерпел аварию и с отлетевшим хвостовым оперением, судорожно поджав закрылки и дергая элеронами, упал в густые кроны трехсотлетних дубов. Он пробороздил с десяток деревьев и глухо грохнулся в кусты, издавая вопли и отборный мат, доносящиеся из пассажирского салона и кабины пилотов соответственно. Отойдя от шока, озлобленные пассажиры выгребли из грузового отсека мешки с товаром (почти все были микро-коммерсантами) и километра три продирались сквозь колючки и заросли крапивы, ведомые испуганными летчиками. Те, боясь суда Линча, на вытянутых руках несли перед собой, как святыни, карту местности и громадный компас.

От такого фарта машинист и проводник чуть не утратили дар речи, но тем более ожесточенно торговались минут десять, ссылаясь на отсутствие свободных мест, нерегламентную остановку и международный терроризм. Наконец, взяв с каждого по полной стоимости билета класса СВ, с видом терпимых благодетелей снисходительно открыли двери и запустили в «столыпинский» состав семьдесят семь счастливых торгашей, чуть не съеденных комарами и кошмарами, да двоих угрюмых пилотов с потрепанной блондинкой-стюардессой в короткой юбчонке, разорванной сзади. Ехали около суток, пропуская составы с легковыми автомобилями марки «сэконд хенд», спешащими на скорое рандеву с новыми хозяевами, согласными брать на себя уход за автопенсионерами, да еще и за свои деньги. Веселье длилось всю дорогу, на первом этапе, исключая экипаж самолета. Но, естественно, не обошедшись без дружелюбных железнодорожников: те ощущали себя героями-спасителями и сразу включили в свой коллектив Катаяму, выдав ему темно-синий китель, фуражку и объявив штатную должность – бортовой переводчик и специалист по психоанализу. Все пассажиры, переживая состояние второго рождения, отдали этому должное, мгновенно скупив все запасы водки, бывшие в распоряжении проводника, а затем стали вскрывать свои баулы и вытаскивать все недостающе необходимое. Железнодорожная водка сработала в качестве детонатора – и цепная реакция эйфории, катализируемая неисчислимыми запасами алкоголя, китайского гашиша, женьшеня, лимонника и маковых производных, ринулась во времени вперед, сметая все на своем пути, а именно: здравый смысл, скромность, осторожность, страх, боль, ненависть, старость, черные мысли и различные комплексы психосоматического происхождения.

По темному лесу несся поезд-карнавал. Из открытых окон гремела музыка, летели пустые бутылки, жизнерадостный смех и презрение к будущему. Стюардесса в разорванной юбке танцевала с Катаямой танго, натыкаясь с одной стороны на трясущихся в рок-н-рольных судорогах, а с другой – на украинский гопак. Все нормально! Наливай! Угрюмые пилоты держались недолго, скрипя зубами и глотая слюну. Да гори оно все синим огнем! Для старта двести грамм – и развалившийся самолет изменил свой курс в сознании и уплыл в небытие, помахав на прощание крыльями. Машинист, зная время до следующего разъезда, снова доверил тепловозу все, что можно, и, подцепив кареокую мадемуазель, пил с ней на брудершафт, охмуряя железнодорожной формой, серебристой бородой и бессмысленными фразами, осмысленно внедряемыми в те точки, которыми женщины любят. Мужская половина представителей торговли стала срубаться первой, будучи более стрессоуязвимыми и, соответственно, более стрессорасслабляющимися. Заключалось это в переходе от конвульсивных танцевальных импровизаций к длинным закольцованным разговорам о прелестях жизни, выражаемых в основном классической формулой: «…А хорошо жить еще лучше». Менялись адресами, телефонами, визитными карточками и обещаниями. Все это – под грохот компакт-проигрывателей и мешанину неуспокоившихся и переплетающихся тел, хозяева и хозяйки которых надолго ушли в параллельную реальность.

…Состав не дотянул до вокзала триста метров и стал. Все поголовно спали, включая экипаж и переводчика.

По образованию Катаяма был инженер-электронщик, работал в свое время на корпорацию «Сони», но после России и ее школы жизни, получил трансформацию ментальности, плюнул на направленное движение электронов, приносящее направленное движение капитала, стал таксистом и над собой никого, кроме Бога, видеть не желал. И вот они с Музыкантом сидели в любимой закусочной Катаямы, пили благороднейший напиток – пиво.

– Так, говоришь, там у вас теперь все немного по-другому? – спросил таксист, церемонно отхлебнув сразу полкружки, и откинулся в плетеном бамбуковом кресле. Помолчал, перебирая креветки, и добавил: – Ты знаешь, а у нас… – широким жестом Катаяма провел вдоль всей закусочной и остановил руку в направлении императорского дворца: – …А у нас так же, как и у вас. Разница вся только в словах.

– Да я бы не сказал, – ответил Музыкант.

– Это только на первый взгляд, поверь. Отсиди у нас пару лет – и куда все различия денутся, как только язык выучишь. Разница, правда, все же есть. В процентном отношении механиков и священников, условно говоря. В России – один к двадцати. У нас – наоборот.

– И в чем же их различие? Этих самых механиков…

– Есть и очень большое. Начнем с того, что любой священник всегда, при желании, станет механиком, ему это раз плюнуть. А вот наоборот – полный пролет. Никакой механик вообще не в состоянии даже вообразить, что такое священник, не то что стать им. В том поезде, в котором ехал я домой, были практически одни священники. У вас это в порядке вещей. Поэтому я никогда не забуду русский язык. Надеюсь, ты понимаешь, что священник и поп, как у вас говорят, – две большие разницы. Опять же, священник всегда может быть попом, поп же – далеко не всегда. Он может быть механиком и, собственно, почти всегда так и есть. Священник умеет летать, у него есть крылья, хотя почти никто из них об этом не знает. А механик лишь в состоянии ползти, уткнувшись мордой вниз, и сортировать, перекладывая с места на место, мусор, думая, кстати, что складывает его к себе в карман.

– Я понял. Орлы и кроты. Не очень свежая мысль.

– Ничего ты не понял. Глупая улитка может настолько вылезти из своего дома, что потеряет его. А умная даже рожки не высунет – как бы чего не вышло. И обе они, идиотки, одинаковы. Ум тут совсем не при чем, вот и весь секрет. Одна сдохнет от голода, а другая кого-то накормит собой. Правда, есть еще одна – она вообще не рождается. У японцев это считается мудро.

Таксист-психоаналитик впился зубами в креветку и замолк, весь уйдя в церемониальный процесс. Музыкант отхлебнул пива:

– Выходит, эти твои священники – нерожденные, что ли? Ты прав, мы мыслим немного по-разному… – И закурил свою тонкую сигарету, пустив аккуратное кольцо дыма.

– Мы мыслим одинаково. Механики рождены полностью и конкретно. Они целиком здесь. Как те же улитки. А настоящий священник рожден только наполовину. Это и есть различие, причем тотальное.

– Тотальное различие? Хм, ты и, правда, меня убедил, что различия существуют, по крайней мере – в нашем мышлении. Священник рожден наполовину. Любопытно, а где вторая?

– Это вопрос не ко мне. Там… – японец неопределенно махнул рукой.

– Хорошо, я тебе верю на слово. Мы-то все-таки здесь. Кто его знает, где оно лучше. Все познается в сравнении. Может быть, ваши японские улитки более продвинуты в плане метемпсихоза, реинкарнации и надежд, с этим связанных, а поэтому даже рождаться не желают от горькой тоски бесконечных перерождений. Но наши, отечественные – совсем другой породы, я уверен. Может быть, оттого, что в наших краях их не едят.

– Возможно, Коля-сан, возможно. У вас там все может быть, – Катаяма грустно пожевал крабью лапу. – Ты прав, в России многое не едят. Но здесь, у нас, не пропадает ничто. Пожирается моментально. Как там у вас говорят: «Моментально в море».

– Что-то не слышал такого.

– Уже услышал. Да, как ты думаешь: тот, кто сейчас вникает в наш разговор, – он священник или механик?

– Я думаю, скорее всего, священник, если дошел до этого места.

– Да, тут ты, скорее всего, прав, хотя есть очень упорные механики.

– Мы говорим на русском языке. Если он нас понимает, значит, пришел издалека, а если не понимает, значит, это не он.

– И я так думаю.

Они некоторое время молча пили пиво, полностью уйдя в себя.

– Господи, но если это механик, – покачал головой Катаяма, – то я ему сочувствую. Дальше придется вникать в совершенно для него невозможное. Эти вещи не дешифруются. Мне его жалко.

– Да брось ты, – сменил тему Музыкант. – Ты мне скажи, семья у тебя, наверное, здоровенная. Человек восемь?

Катаяма удивленно поглядел на него. Покачал головой и усмехнулся:

– Нет, Коля-сан, не большая. Я. Матери уже нет. Ну, дочка еще, замужем за американцем. Бывшая жена, тоже замужем за парнем с авианосца. Ее считать?

– Да нет, я бы не считал.

– Ну, и я так думаю.

– Она развелась со мной, когда я был у вас в гостях. А американец как раз к нам заехал. Мне сорок четыре года, Коля-сан, и я почему-то иногда счастлив. Вот, например, в такие, как сейчас, моменты.

Он поднял высоко, как флаг, крабью лапу и закричал на всю закусочную: «Банзай!!!» Подбежал официант с громадным блюдом, немного неверно поняв атакующий вопль. Катаяма, улыбаясь, сказал ему что-то. Тот недоверчиво ответил и выставил вперед свое блюдо с какими-то водорослями и морскими ежами. Музыкант хмыкнул и стал вытаскивать еще одну сигарету, скептично глянув на нового друга. Катаяма указал рукой себе на глаза, потом на официанта, и затем на потолок и пол. Негромко произнес: «Дзэн исигуро». И откинулся в кресле, спокойно глядя перед собой. Официант сразу стал серьезным, наклонил голову, медленно, задом отошел от столика и скрылся в сизом полумраке заведения, но через минуту вернулся и принес в подарок гигантскую жареную улитку, всю пропитанную специями и душистыми травами. Вежливо произнес длинную непонятную фразу.

– С тобой не пропадешь, – усмехнулся Музыкант. – Ты что, и, правда, священник? Или бандит?

– Я вольный таксист, а это – почти священник. Этим все сказано. Подарки не обсуждаются, у вас тоже так считают. И мои священные чувства говорят, что ты хороший человек и улитку эту съешь. Это дар от души.

Музыкант с подозрением посмотрел на лежащую среди благовоний покойную и вежливо намекнул на пресыщение. Катаяма удивленно глянул на него:

– Коля-сан, в этом существе твоя сила. Никто и ничто не проходит даром. Это заблуждение присуще погибающим цивилизациям. Не смотри на меня так, это даже возведено в закон физики. Я же таксист. Верь мне.

Он схватил палочками тушку улитки размером с крошечную змею, разорвал пополам и, половину пододвинув к Музыканту, вторую стал уплетать с таким аппетитом, что через несколько мгновений ничего не осталось. Допив полкружки пива, Катаяма уставился на нового друга. Тот аккуратно откусил кусочек. Пожевал. И понял, почему самые мудрые улитки – это те, которые не рождаются.

– А что тебя занесло в наши края? – поинтересовался вольный таксист. – Я вижу, ты свой парень. А наши парни просто так, как идиоты, с видеокамерами по свету не бродят. Можно, я угадаю? Шататься по Токио и пялиться на японских баб в американском стиле – это не твоя цель и даже не хобби. Изучать искусство икебаны, основы синтоизма, психологию гейш или премьер-министров – тоже вряд ли твоя задача. Заключить контракт? Возможно, но маловероятно. Впрочем, я передумал. Угадывать не буду. Но, – нарушая этикет, он положил руку на плечо Музыканту, – если тебе потребуется помощь… Настоящая помощь двуликого русско-японского Януса, то ты свяжись со мной.

Он записал на бумажке номер мобильного телефона и церемонно, как грамоту, протянул ее Музыканту. Тот в ответ сделал то же самое и добавил:

– Звони и ты, друг. Я такой же! Только не священный таксист. А, в общем, я думаю, разницы нет никакой. Ты прав, я приехал сюда не порнофильмы снимать. Этого хватает и в России.

Музыкант подозвал официанта и заказал две порции разогретой японской водки сакэ. Тот через минуту принес на подносе два стаканчика. Взяв напиток, Музыкант протянул руку Катаяме и сказал:

– Друзья обязательно должны хоть раз, но напиться.

– О, этот обычай мне очень, очень известен! – жизнерадостно ответил Катаяма. – За верность и душу! Но только не за удачу. Просить мы не будем ничего.

– Великолепно! Я бы так и сказал!

Они соприкоснулись стаканчиками и медленно, до дна выпили японское варево, пахнущее имбирем. Несколько секунд подождали и накинулись на закуски.

 

Глава 21

Стильная блондинка сидела за столиком кафе, вынесенным прямо на улицу и, закинув ноги одна за другую, сквозь темные очки глядела на прохожих, жуя резинку и презрительно кривя губы. В руке у нее был бокал с коктейлем, время от времени она делала глоток и затягивалась тонкой сигаретой. Дама ждала нужного человека. Все остальные были в данный момент микробы. Ну, почти все. Вон тот, в джипе, – вряд ли. Но таких мало.

Филистерша сделала еще глоточек и переложила ноги наоборот, отметив впившийся взгляд прохожего парня. Смотри-смотри, урод. Оделся бы хоть как человек, а то все туда же, откуда явился.

Она вытащила зеркальце и стала красить губы, делая их более выпуклыми. Тот, кого она ждет – человек редкий. Так объяснил инструктор. Столь высокооплачиваемого задания она еще не получала. Нет, и этот не устоит. Перед Лелей еще никто не сумел устоять. Она вытряхнет его из умного, как говорят, кокона. И никуда этот феномено не денется. Все они, умные, отключают свои головы, когда с ними общается Леля. Проверено качеством! Ядовито-чарующая улыбка отразилась и улыбнулась сама себе. Дама закрыла зеркальце.

В сумочке у нее лежал цифровой диктофон и мелкокалиберный браунинг с утяжеленными разрывными пулями и коротким глушителем. Изящное дополнение к длинноногой блондинке, не знающей проблем. Кроме проблемы скуки. Но сегодня, она это чувствовала, будет весело. Рандеву обещало любопытные последствия. Адреналин уже будоражил ей кровь. Полномочий, которые получила сегодня, у нее не было еще никогда. Несколько минут назад, в туалете, она втянула дорожку кокаина, и все проблемы были теперь решаемы.

Как он хоть выглядит? Если красавец, то немного грустновато. Хотя если красавец, то может быть голубым! Тьфу! Она допила коктейль. Мимо медленно проехал лимузин длиной, наверное, с троллейбус. К столу подошел парень лет двадцати семи:

– Можно?

– Нельзя!

Парень пододвинул кресло и сел:

– Я от Бизона.

Блондинка пристально оглядела его с ног до головы, отмечая каждую деталь. Часы «Сейко», платиновая цепь, перстень с черной вставкой. Глаза серые, проницательные, не злые. Светлая кожа, но чувствуется гибкость тигра. Короткая прическа и серьга.

– Ну и что? Какой Бизон, мальчик?

– Леля, я Философ.

Она немного опешила. Да, она ждала Философа, даже мечтала о встрече с ним, но… Странно. Тот должен был быть человеком лет сорока, а этот… совсем молодой, да еще с такими глазами телячьими. Мельчают, мельчают мировые специалисты, да и клиенты. Должен был быть хитрый мужчина лет за сорок, а этот… Совсем молодой. Леля испортила себе настроение этими рассуждениями: вытащив еще одну сигарету, прикурила и аккуратно пустила струйку ароматного дыма в сторону. Она никогда раньше его не видела. У инструкторов, сидящих в машине в двух кварталах отсюда, тоже данных о внешности не было. Только примерные описание и возраст. Но представился правильно, а документы ведь спрашивать не будешь. На мента точно не тянет. Нет бычьей, тупой хитрости в глазах. Это Леля видела сразу. Нет, не мент. Философ и есть. Просто так выглядит. Ничего не понятно. Но не лох.

Ее визави глянул на часы и предложил:

– Давай к делу.

– Пройдем в зал, там я заказала кабину.

– Зачем?

– Как зачем? Мы что, тут будем светиться?

– Хорошо, пошли.

Леля встала и двинулась вперед, плавно покачивая бедрами. Интересно, как она ему? Наверное, все-таки возбуждает. Хотя на грудь даже не поглядел. Неужели голубой? Их по виду совершенно не определишь.

Вошли в кабину, задернули штору. Персонал удалился на улицу и, сев за столиком, принялся завтракать. Было еще раннее утро. Клиентов не было. В кабине работал кондиционер. Стол накрыт ненавязчиво: хрусталь, омары, коктейль…

Леля откинулась в кресле, слегка отклонив одну ногу в сторону. Высокая грудь на две трети была открыта, оттенена вуалью и должна была работать. Представительница «Восточного Синдиката» замерла, как кошка, примерявшаяся к мыши, и стала смотреть Философу в глаза:

– И как Бизон тебя определил, в смысле полномочий?

– Никак. Он мне верит. Все полномочия исходят от меня. Он авансировано дал карт-бланш.

– А что это?

– Это такая документация.

– Можно, я позвоню?

– Пожалуйста.

Она вытащила крошечный телефон, сверкающий черными бриллиантами, и сделала набор. Минуты две говорила на тарабарщине. Кинула телефон на стол:

– Хорошо, документация дело вторичное. Гарантии – дело первичное. Так что он тебе гарантировал? – прищурившись, спросила белая бестия.

– А то же, что и тебе твой. Я думаю – вечную молодость.

Черноты юмора Леля не уловила:

– Ты, однако, из тех ребят, которые знают свое дело. Если получают такие высокие гарантии…

– Умное наблюдение.

Не отрывая взгляда, она приоткрыла рот, блеснув жемчугом зубов, и еще свободней разлеглась в кресле.

– А ты не добавишь, что я лично стою наблюдения?

Философ с интересом глянул на даму, работающую кошкой:

– Ты так быстро соскучилась по зеркалу? Но лично я пока еще наблюдений проводить не собираюсь. Дела, знаешь…

Агентша не сдавалась:

– А разве у мужчин это не на уровне инстинкта? – она облизнула губы.

– Детка! Не обижаешься? Ты хоть знаешь, что такое инстинкт? Я – знаю. Да он и не один. Их много. В конце концов, знаешь, сколько их тебя окружает? – Леля с интересом расширила глаза. – А вот твой конкретный, сейчас работающий, можно читать, как запись в кулинарной книге, – так все ясно, четко и продумано. Да ты, наверное, думаешь, что я голубой? Угадал? А если и голубой? Что, по-твоему, есть разница? И в чем? Разница в чем?

Блондинка немного замешкалась:

– Ну… в том, что… это как-то не приносит пользу мне.

– Бра-а-во, Леля, я считал тебя тупее, чем ты есть. Ну-ну…

– …Вообще, когда кто-то в состоянии меня заменить, и я остаюсь без дела, – она вновь перекинула ногу за ногу, но Философ это игнорировал, – то единственное, что я ощущаю – это бешенство, – проговорила агент синдиката, теряя уверенность и не понимая, как это ее вынудили к откровенности.

– Можешь успокоиться: я не голубой и тебя заменять не собираюсь. Твои ибрагимы остаются тебе. А меня зовут Вова. Мне нравится твой крайний материализм. От слова «мать». Возможно, ты его старательно сочиняешь, но это уже искусство и потому стоит оценки. А это несколько моя стихия. Тебе же говорили? Что я искусствовед в некотором роде…

– Да говорили, говорили. Я, правда, не ожидала, что ты такой молодой. Но это ведь плюс?

– Плюс куда?

– Ну, подальше от минуса, например.

– Извини, тебя не Соней ли зовут по-настоящему?

– Нет, я Анжела. Вот это и есть настоящее.

– Однако, стильно, как на твой взгляд. Но я-то Вова от рождения. VOVA. Не моя вина в имени. Я под виной подразумеваю чувство долга.

– Вова, а тебе нравятся женщины?

– Нет, Анжела, я их терпеть не могу. Но их форма – это да. В ней что-то есть. Я понятно сказал?

– Конечно. Все женщины только формой и занимаются.

– А ты не задумывалась, почему?

– Странный вопрос. Не задумывалась…

– Потому, что они почти все от рождения уродины: с длинными тощими ногами, или наоборот – с короткими, жирными колбасками; лупоглазые, с белыми ресницами, или косоглазые и вообще без ресниц; плоскомордые, волосатые, на голове – лысые; без грудей, без шеи, но с языком, длинным и болтливым. А главное, – обрати внимание, – почти поголовно все тупые, как пули в твоем пистолете. Но это еще не совсем проблемы. Классическую точку ставит тестостерон. Гормон такой. У женщин он есть в микродозах. Правда, иногда его побольше, и это уже окончательный, убийственный фактор, завершающий женское формирование. И на фоне всего этого вашу братию держит основной инстинкт. Вот он-то и делает из обыкновенных, в общем-то, работящих плоскодонок тех непредсказуемых фурий, не знающих, чего хотят, зачем хотят и хотят ли они вообще чего-либо определенного. Все это и ведет к занятиям формой, как ты говоришь. Чтобы быть не тем, кто ты есть, а ты есть – не та, которой хочешь быть. Отсюда – и нож хирурга, и смертоубийственная ненависть. Друг к другу.

Анжела вскинула ресницы и невинно посмотрела в глаза Философу, ничего не говоря. Тот спокойно среагировал:

– Думаешь, подействует? Да меня тошнит от одной только мысли, что меня дурачат. Ты же почти умная, ты должна понять.

– Ничего не понимаю!..

– Зато я понимаю за двоих. И знаешь, в чем секрет магнетизма? В полном его отсутствии. Когда нет ничего, то может быть все. Ну, а когда есть все, – как многие предполагают, – то наступает перебор, бочка заколачивается и выбрасывается за борт. И под действием магнетизма идет ко дну. Вот и весь секрет. Теперь понятно? Тебя же готовили ко встрече со мной.

Стерва думать не умела. Не то, что говорить. Философ действовал на нее странно. Как на кобру – дудочка факира, который ее, змею, дубасит – и та начинает его «понимать», изображая нечто вроде танца, но только с дубиной над головой. Анжела не могла оценивать реальную ситуацию. Но что-то шло не так, как она предполагала. Оказывается, Философ – не просто болтун, как ей объяснили принцип философии. Он даже не смотрит на ее ноги!!! А болтуны так себя не ведут. Очень похоже, что первая часть задания просто невыполнима по техническим причинам. От такого лишнее не услышишь. Хотя… хотя еще не вечер…

– Послушай, Вова! Ты, наверное, думаешь обо мне плохо. Но я не шлюха. У меня работа такая. Ты же знаешь, что дело – делом, а тело – телом. Вова, не смотри так! Понимаешь, кажется, я тебя полюбила…

– Думаешь, засмеюсь? Нет, кобра, смеха ты от меня не услышишь. И вовсе не потому, что я умею глядеть в будущее. Чего мы тут сидим, не забыла? Ну-ка, напомни.

– Да напомню, напомню. Хоть бы мне память отшибло… Ты должен продиктовать мне номера счетов в оффшорных зонах.

– Продиктовать номера счетов?.. А список не устроит?

– Список нельзя. Это все может храниться только в голове. Необходимо проходить таможенный досмотр. Ты же понимаешь! Я прошла мнемотехническую подготовку. Я запомню. Ты же помнишь?

– Ну-ну. Курсы скоростного запоминания у твоего Бабая? Это любопытно, – хмыкнул Философ.

– Да, и я их прошла.

Анжела слегка развернулась, чтобы четче был виден рельеф груди, и неожиданно подумала: а откуда он знает про тупые пули в ее браунинге? Разве он может знать, что в сумочке лежит пистолет? Нет, не может. Это он сказал просто так, чтобы звучало. Знаем, видали таких словесных монстров. Что-то да угадывают. Вот ведь фокус!

Она взяла бутылку с коктейлем, вынула пробку и стала медленно пить из горлышка, глядя ему в глаза.

– К ведьмам я адаптирован, – напомнил Философ. – Это к тому, чтобы ты свой бредовый имидж хоть слегка корректировала. Не обижаешься?

– Обижаюсь.

– Ну и прекрасно. Обиженная женщина – это женщина в своем естественном состоянии. Впрочем, запомни: ты не женщина. Могу, правда, тебя успокоить, что я – не мужчина. Но это все – только на время нашего разговора. Доступно?

– Да доступно, доступно. А после разговора?

– После разговора мы больше не увидимся. И поэтому можно сказать, что мы вообще не люди.

– Я слышала, что философы все со сдвинутой крышей, а теперь вот увидела собственными глазами. Хорошо, давай номера счетов.

Она подвинула к себе сумочку, вытащила зеркало, по ходу дела включила диктофон и стала контуром обводить губы:

– Я вся внимание.

– Ты, наверное, считаешь себя шедевром во всех воплощениях? Ну, во всех возможных вариантах. Анжела, Анжела… Счастье не в том, о чем думаешь. Счастье – в правде. Смешно? Ха-ха! В какой такой правде? Ты знаешь, каждый раз в индивидуальной и сиюминутной. Потому что как только она начинает вытягиваться во времени или сжиматься – то тут уж бед с ней не оберешься. Эта особь такая же, как и мы все, – терпеть не может постоянства. Движение – жизнь. А правда ее любит. Жизнь. Так что правдивей мысли сама с собой. Ведь влезешь в бутылку – назад не вылезешь. Правда – это творчество. Творение! Синтез анализа, а иногда анализ синтеза. А тот, кто не творит – тот урод. В нормальном значении этого слова. Родившийся с другой целью. С какой угодно, но конечная – убивать творцов. Ну, не всегда физически – это сильно стимулирует творчество и приводит к обратному результату. А частенько – другими, порой достаточно изощренными способами, извлекаемыми из генной памяти. Весьма, весьма продуктивными…

Философ вытащил из кармана небольшую алюминиевую статуэтку, копию французской статуи Свободы, дареной в свое время США, и поставил на стол:

– Как тебе это творение?

– Ну, статуя Свободы. Я там была.

– Вот-вот. Статуя Свободы! Надеюсь, ты свободная женщина, и эта статуя поможет тебе в дальнейшей жизни. Но я ее тебе не дарю. Однако, мы отвлеклись. Оффшоры. А ты хорошо подумала, когда ввязалась в это дело? Оффшоры – это большие деньги. Ну, ты решила, надеюсь, сама. Ты же не думаешь, что я верю, будто ты такая дурочка, какой пытаешься выглядеть? Леля, не дай добить себя формой. Пробивайся всеми силами к Анжеле. Знаю, что тебе от меня надо. Ты терпишь, а я пользуюсь. Но, согласись, иногда попользоваться красивой женщиной, особенно в полуплатоническом режиме, не есть самый страшный грех. Я дам тебе информацию, ты запоминай мой текст, но… – он пытливо и с любопытством снова уставился в лицо своему контрагенту. – …Но неужели тебя послали сюда только из-за искусства делать минет? Знаю я этих ибрагимов. Такой, как ты, влезть им в душу все равно, что моське в бассейн. Других достоинств я у тебя не предполагаю.

Анжела принялась в упор глядеть на Философа, но уже несколько другим взглядом. Точно голубой! А, впрочем, нет, – наверное, просто замороченный. Таких предостаточно. А как дорвутся до того же минета, вся философия мигом улетучивается.

– Красотка, слушай:

Маршалловы острова, банк «BINGO» N AB 0006669991-129NR;

Соломоновы острова, банк «BINGO» N CD 0009996662-417OR;

Сейшельские острова, банк «BINGO» N EF 6660009993-341PR;

Федеральные Штаты Микронезии, банк «BINGO» N GH 9996660004-215RR.

Остальная информация будет передана по другому каналу. Приятно было пообщаться, хотя и не скажу, что в тебе что-то есть. Но и обо мне ты уж точно этого не скажешь.

Анжела пристально глядела на Философа. Вот это хватка! Волк! И, правда, Волк. Но странно: не злой, не обозленный. Что ни говори, Бизон умеет подбирать людей. Волк… А почему Волк? Впрочем, какая разница.

– Волк, а я тебе хоть немного нравлюсь?

– В каком смысле? Ты хоть понимаешь, что в таких вопросах есть разные смыслы?

– Я понимаю, что ты все понимаешь. Мне даже не нужно разговаривать. Но тогда скажи, ты ведь такой умный: понятие дает счастье?

– Нет, красотка, не дает. Но мужчина является на свет не для этой химеры.

– А зачем же тогда вы, мужчины, спите с нами, женщинами? Что ты можешь на это ответить? Ведь ты не исключение. Может быть, я тебя и не возбуждаю, но кто-то же есть? Или, может, это сила духа?.. Преобразила тебя в того, кто ты есть. А ты уверен, что это то, чего ты ищешь?

– Я ничего не ищу. А отношения с женщинами – производственная необходимость. Знаешь, красавица, как мерзко себя чувствует настоящий мужчина после этого технологического процесса? Это знают все! А вот вы, ведьмы, наоборот – испытываете чувства совершенно другие. Я бы даже сказал – вампирические. Что, я неправ?

– Да прав, прав. Настоящая женщина – всегда стерва. А ненастоящие мужчин не интересуют. Это ведь не тайна, – Анжела поправила прическу.

– Да, это не тайна. Но, должен признать, ты понимаешь эти вещи. Все-таки профессионализм сказывается. Девальвация сексуальности – я бы это так назвал. В документированном теизме есть на это ссылки, но они очень криволинейны, туманны, зашифрованы и не рисуют картину реальной ситуации. А она такова: люди, как вид, могут исчезнуть. Это не шутка, к сожалению. Это проблема многих конфессий и философских исследований. Интересно? Прав я в этот раз, ответь? Ты же должна отличать бесовское от божественного, являясь частью одного из них.

– Да прав, конечно, прав. Главная цель нашей встречи достигнута, и почему бы тебе теперь не быть во всем правым? И даже всегда? Хотя Волк – он и есть Волк. Скажи, а почему Волк?

– Военная тайна.

– Ну, как хочешь. Тайна – это всегда звучит. Тем более такая.

Она в который раз вытащила из сумочки зеркало и подправила губы, любуясь собой в отражении.

– Как тебе мой рот?

– Рабочий. Болтает много.

– Ты знаешь, а я все-таки начинаю чувствовать твою эрекцию. Ты не обиделся?

– Я всегда полагал, что для женщин это наименее важная деталь в отношениях полов. Или это не так?

– Как сказать. Самое главное – чувствовать себя нужной. Тогда проходят любые номера.

– Да слышал я уже этот впечатляющий бред. «Нужной-нужной»! Нужной для чего, а?

– Ты что, совсем импотент, что ли?

– Я вообще-то – на работе. Да и при чем здесь это? Или мне надлежит показать свои способности в действии? Конечно, тебе легче будет, но такого подарка я тебе делать не собираюсь.

– Знаешь, я, конечно, сука, но ты мне понравился. А почему – не знаю, – Леля положила зеркало в сумочку. – Может быть, твоей ориентацией, которую не определить. Но сука, она ведь и есть сука. Ты ведь это знал всегда.

Плавным движением блондинка вытащила свой браунинг и одну за другой всадила все пять пуль Волку в грудь. Раздавались только глухие щелчки затвора, шлепанье пуль о Философа и звон отлетающих гильз в легкой дымке сгоревшего пороха. Философ продолжал смотреть на нее и даже улыбнулся издевательской усмешкой. Анжеле показалось, что она сходит с ума. Все-таки выполнила приказ, хотя совсем не хотела этого делать. Философ почти сумел ее обнулить. Но Волк должен был умереть.

VOVA рывком протянул руку, схватил агента синдиката за горло и впился сталью взгляда в побелевшее Лелино лицо. Рубашка у него на груди разошлась, и та увидела на его теле пластиковый бронежилет, а в нем – все ее выстрелы. Антиинерционный бронежилет! Эта штука стоит полмиллиона долларов! Волк даже не шелохнулся, когда в него впивались пули!

– Оффшорные номера?! Да ты знаешь, ведьма, что твой кристалл ничего не записал из-за вот этой крошечной статуи Свободы? Знаешь, что такое жесткое подавление генерации частоты аудиосигнала? Или ты и правда все номера наизусть запомнила? Тогда, может, тебе отключить память? Не-е-ет, знаешь, что я сейчас сделаю? Ты умрешь со смеху от этой идеи!

Он вытащил из кармана небольшую пластиковую бутылочку ярко-алого цвета.

– Знаешь, что здесь? Смесь соляной и азотной кислот, перемешанных с техническим маслом. Легкое нажатие, изящное опрыскивание – и ваша чудесная кожа лица превращается в черные, дымящиеся лохмотья с трупным запахом. Впечатляет? Впечатляет. Я-то знаю, чего ты боишься больше всего, падаль меркантильная. Не буду я ломать тебе шею, – зачем? – просто вылью эту священную смесь тебе в лицо, чтобы ты и внешне стала тем, кто ты есть на самом деле. А? Нравится? Или это уже не та философия, о которой тебе рассказывали? Забыли, наверное, уточнить, что я философ крайнего, экстремального толка и прямого действия. А что это такое, знает разве что Люцифер, да и тот на эту тему думать не хочет. Зачем лишний раз переживать?

Анжела, бледная как покойница, тупо глядела на монстра в бронежилете. Оживший зомби. Вернулся оттуда и поэтому свободен полностью, вне всяких иллюзий. Стильную стерву стал бить озноб. Ее предупреждали насчет Философа, что тот очень непрост, но она не поверила, особенно когда увидела.

– Теперь вот что. Сейчас ты мне будешь говорить то, о чем я тебя буду спрашивать. И если хотя бы один ответ вызовет у меня сомнение, ты знаешь, что будет с твоим лицом. Не сразу, не сразу! А постепенно. Так сказать, искусственными пигментными вкраплениями. Надо же будет тебе оставить разум и силы для последующих ответов. Впрочем, тебе такие подробности знать не надо. Сама почувствуешь, что станет с твоей кожей. Знания и чувства – большая разница.

Волк держал ее сзади за волосы, запрокинув лицо вверх:

– Итак, начнем? Быстро факсимильный код твоего шефа! Ты не можешь его не знать. Когда он прококаиненный или ширяется герой, подпись шлешь ты. Это легко определяется по бреду, который плывет в сети, а мы перехватываем и, поверь, со смеху умираем – куда идет и ведет цивилизация. Ну?!!

– КАRАМBА 987 плюс двенадцать шестерок. Там электронный слепок.

– Проверим.

Философ включил компьютер, извлеченный из сумки, вошел в сеть и набрал код сервера. Вставил дискету и перегнал на нее электронную подпись. Леля еще не поняла, какую услугу она только что оказала.

– Правильный ответ. Тебе пока везет. Идем дальше. Номера счетов на предъявителя в Женеве. Четыре номера. Я не ошибаюсь, четыре? Четыре-четыре. Быстрей!

– Я не скажу!

Анжела была в предобморочном состоянии. Серо-белое лицо уже давно не напоминало стильную бестию. Страх никому не к лицу, а стильным блондинкам – тем более.

– Что-что? Не скажешь?

Интровертный потрошитель отвинтил пробку на бутылочке, и помещение стал заполнять едкий запах.

– Ты, может, покричать хочешь? Так кричи, кричи… Говорят, от этого легче. Вот только кому, неизвестно. И кстати, заведение наше закрыто, персонал сидит на свежем воздухе – угощаются за мой счет. Думают, я тебя трахаю! Номера, ведьма! И быстро! Ты думаешь, я забуду твои пять бронебойных подарков? Я этого делать не собираюсь. И микрочип видеозаписи этого делать не будет. Показать тебе, сука, твое лицо, когда ты нажимаешь на спуск своего пистолетика? Да мне пули до фени, мне лицо твое важно, как ты отрывалась, думая, что идиот Философ полетит на тот свет, помахав тебе ручкой. Тебе очень не повезло, что ты не стреляла в голову. Но я знал, что ты этого сделать не сумеешь. Голова – не в твоей компетенции.

Анжела обвисла, как тряпка, и заплакала.

– И ты на меня хочешь так воздействовать? Верх кретинизма седьмой жены Ибрагима, или какой там еще! Считаю до трех. ДВА!

– …Женевское отделение банка Би-эн-ди. Четыре номера-счета. Начинаются все набором букв OMEGA. Затем восьмизначное число. Первое – квадратный корень из пяти, потом шести, потом семи, потом восьми. Все.

Волк отпустил ее, и она упала в кресло, едва дыша.

– Ну вот, милая, первую серию знакомства с экстремальной философией закончили. Но если ты думаешь – это все, то это означает лишь то, что я выбил из тебя не все заблуждения. Мне известно, что тебя держит. Тебя держит кокс. Но это ненадолго.

Анжела сидела, как сдутая кукла. Лицо у нее было серое. Косметика размазана. На голове – всклокоченная пакля. Глаза потекли.

– Знаешь, а вот теперь в тебе что-то есть. Человечность часто проявляется вследствие определенного язычески-христианского обряда, искупления – можешь и так сказать, – вроде того, что мы (мы!) с тобой произвели. А ну-ка, глянь сюда!

Анжела покорно подняла голову.

– Ты понимаешь, что я одолжил у тебя не всю информацию? Но мне пока больше не нужно. Должна же быть в женщине какая-то тайна! Правда, и этого хватит, чтобы твой полудурок шейх скормил тебя крокодилам. Но это лишь в лучшем случае. Если ты сумеешь его убедить, что все прошло по твоему плану, и отдашь ему номера счетов, которые не знаешь. Второй вариант последствий твоего отчета заключается в том, что он станет варить тебя в оливковом масле. Но не всю сразу, а начиная с кончиков ног. Это гуманный вариант. Душе настолько опротивеет тело, что она с радостью выпрыгнет в мир иной и обиды держать не будет. Или у тебя есть сомнения по этому поводу? Я бы предложил, на основании некоторого опыта, верить отныне только мне. По крайней мере, я человек прямой и если убью, то сразу и без пыток. И еще. Поскольку я человек прямой, то хочу добавить: отныне ты рабыня моя, а не того обкуренного Ибрагима ибн Хасана, или кто он там, тебе виднее. Если что-то хочешь сказать, то говори сразу, потом поздно будет.

Анжела долго не раздумывала. Она мигом забыла все плохое, что было раньше, и сказала совершенно искренне:

– Я сделаю все, что ты скажешь. Но очень прошу тебя позволить мне прикончить шейха. Я смогу.

– Не сомневаюсь. Но почему ты начала разговаривать как Шехерезада из «1000 и 1 ночи»? Просить ты не будешь ничего. Но я не против обсудить проблему шейха.

Специалист по суггестивному воздействию потянулся, зевнул, снял бронежилет, вытряхнул пули, скрутил его трубочкой и сунул в спортивную сумку. Налил два бокала вина и протянул один своей свежезавербованному адепту сети разведывательной философии. Она выпила, он забрал её браунинг и сунул в карман. Анжела смотрела на него, не отрываясь, как на сына Божьего.

– Еще одна маленькая деталь, – он протянул лист чистой бумаги и ручку. – Пиши, я продиктую. Писать ты хоть умеешь?

 

Глава 22

Иссушенный араб в чалме, халате и босиком сидел на коврике в своем кабинете. За его спиной возвышался рабочий стол с компьютером. Жалюзи были приоткрыты. Кондиционеры работали. Секретарь в приемной отправляла всех в мечеть, где он пребывал по ее служебной версии. Все телефоны были или отключены, или переведены на секретаря. Араб думал. Он работал резидентом внешней разведки под дипломатическим прикрытием.

Недавно крупную гостиницу Киева посетили три англичанина. Эти люди значились в его компьютере. Группа снайперов из подразделения, ему хорошо известного еще по событиям у него на родине. Тогда их спасло чудо. Но чудес не бывает – значит, просто применили домашнюю заготовку. И, конечно, уровень. Высочайший уровень исполнения заданий – это и есть эффект чуда.

Прослушивать их номер пытались, но ничего не вышло. Сатанинские псы вершили что-то в полной тишине. Но удалось перехватить пришедшую в их адрес телефонограмму из далекого Мельбурна. Короткий текст был весьма странен: «Эссе сумасшедшей экзистенции 99». После долгих аналитических размышлений и проверок выяснилось, что в багаже одного из них была книга под названием «24 эссе сумасшедшей экзистенции». Автор – В. Бобергауз. Араб-резидент раздобыл эту редкую, как оказалось, книгу, решив просмотреть ее, и возможно, что-то понять.

Он поднял с пола громадную трубку, которую лично прокуривал лет десять, набил ее гашишем и прикурил. Это была уже четвертая трубка. Прищурясь, стал дочитывать главу:

«… P.S. Но каково действие этих законов в поле математической точки, можно вычислить, используя следующие рассуждения. Вселенная, как крайняя степень своей противоположности, может быть только точкой и только математической, то есть вне размеров этого физического мира. И, соответственно, наоборот. Математическая точка как своя полная противоположность – это бесконечная Вселенная со всеми ее законами физического мира. Исказив физические законы Вселенной до абсолютно полной противоположности, мы получим законы, управляющие миром математической точки, миром Антивселенной. Миром, лежащим за этой точкой, как за сингулярным преобразователем. Вот основной постулат познания трансцендентного путем достаточной цепи опосредований …»

Араб выпустил дым. Он ничего не мог уловить. Зачем снайперам подобные инструкции? Неужели мы начинаем отставать от гонки технологий? Мир, лежащий за сингулярным преобразователем?.. Нет, он не позволит расслабиться своему разуму. Аккуратно, чтобы не повредить трубку, резидент втянул ароматный алкалоид и перевернул страницу.

«О времени.

Время уничтожает все, кроме себя, оставляя окаменевшее прошлое, являющееся фундаментом и детерминантой будущего. Поэтому нельзя с полной определенностью сказать, что будущего нет. По крайней мере, существует его фундамент. Что касается понятия настоящего, то о нем не может быть и речи, ибо нет такой категории в физическом мире. Настоящим, в полнейшем значении этого символа, является только прошлое, и это аксиоматическая реальность. Таким образом, временная субстанция своим передним краем вгрызается в будущее острыми зубами прошлого, и происходит это вне временных категорий настоящего, вне малейшей возможности вообразить себе ту несоизмеримую величину, когда прошлого нет, а будущее еще не наступило. Что же касается будущего, то здесь больше возможностей определения его реальности, ибо его фундамент – прошлое – в нашем полном распоряжении, и абсолютно не подвержен никаким колебаниям и поправкам, кроме когнитивных. Итак, абсолютная связь прошлого с будущим наводит на ряд умозаключений.

Люди, как мыслящие сущности, глядя духовным взором в будущее, фактически видят прошлое. Абстрагируясь же еще больше, можно сказать, что будущее есть прошлое. Между ними нет и не может быть никакого различия. Люди думают, мечтают, строят планы лишь о прошлом, и, возможно, в этом есть субстратное объяснение аффекта ностальгии. Так называемое будущее, имея своим основанием прошлое, не может изменить закон основания, действующий в макромире, и таким образом прочно и абсолютно связано с прошлым, неизменяемым (не меняемое прошлое – есть не меняемое будущее) коррелятом с абсолютно всеми основаниями, имеющими место быть вообще где-либо в будущем. Безначальное прошлое держит своими цепкими лапами бесконечное будущее. И вечны живые циклы, строящие прошлое. Которое уже построено. Таким образом, все впечатано в мировую субстанцию, и глупец тот, кто, постигнув это, не сумеет понять то, что понятия не требует, а требует только Веры, Надежды и Любви…»

Араб отложил книгу и, облокотившись о стол, выглянул сквозь жалюзи на набережную. Там мчались дети на роликовых коньках, выделывая всяческие фигуры. Пробежала черная собака. Молодая пара, прислонившись к парапету, открыла пиво и стала пить его прямо из горлышка.

Наверное, он недостаточно хорошо понимает английский язык. Этот Бобергауз все подряд написал сплошным корпоративным сленгом или пунктирным контекстом. Возможно, понятным только для снайперов. Или это особый вид кодирования психики? Может, им это надо, чтобы не сойти с ума? Покой ислама ими непостижим. Резидент критически смотрел на бредовые строки. Но вирус Бобергауза уже проник в душу арабского наследника. Тот пока ничего такого не осознавал. Это же не примитивный гашиш – вдохнул, выдохнул, забыл. Резидент был достаточно развит интеллектуально и потому вполне подготовлен для внедрения ментального вируса, который из души уже не выводится, как ртуть из организма. Его не выдохнуть. Но есть определенный инкубационный период, поэтому дипломат пока еще был тем, кем он был в данный момент. Он швырнул книгу на диван и решил, что отчет о ней будет довольно краток: «К исчезнувшей группе снайперов это произведение отношения иметь не может в силу бессмысленности расположения английских фраз, не несущих ничего информативного, а умышленно разрушающих целостность цепи душевной рефлексии. Общее мнение и заключение: книга написана сумасшедшим, или это тщательно продуманный, мощный удар по сатанинской цивилизации, приближающий конец сообщества неверных, и в таком случае есть смысл кредитовать ее распространение через подставные фирмы. Квинтэссенция духовного разложения – налицо. А это самое эффективное воздействие, самоликвидирующее основы развития бездуховных сил, противостоящих исламу….» Или что-то вроде этого.

Араб встал, потянулся. Залез в ванну. Лежал-лежал, думал. И смотрел в точку на потолке. Встал. Вытерся громадным полотенцем. Надел другой халат. Прилег на диван. В голове неожиданно всплыли строки Бобергауза: «И в какой беде ты не окажешься, помни – есть вечные пленники, страждущие, на которых построен мир веселья, умиротворения, любви и надежды, о которых никто не знает, и которые погружены в вечное забвение. Зажатые со всех сторон, как стройный ряд гладиаторов с короткими мечами в руках, они кидаются в бой по первой же команде, по первому призыву того, кто ведет сражение за жизнь и смерть. И неведомы сомнения этим сущностям духа; сизифов труд – их призвание, их вера, их надежда, их любовь. Где твои беды, мой милый друг? Взвой, как волк, и твои друзья по духу ответят тебе своим кличем верности. И вдали, в темной мгле неразгаданного будущего, заплачет флейта твоего одиночества, но хоть плач ее и не будет долог, знай – она всегда с тобой, гладиаторская флейта мужской любви…»

Араб поднял трубку внутреннего телефона и сказал секретарю:

– Леся, дорогая, зайди, пожалуйста.

Вбежала особа лет двадцати пяти и встала в позу выполнения любой команды.

– Леся, скажи мне, что ты думаешь о Вере, Надежде, Любви и Вечной Молодости?

Секретарша смешалась от одновременности подачи стольких намеков:

– Я верю, что вечная молодость дает надежду любить. Очень долго.

– Браво, зайчик! Ты книги любишь читать?

– Конечно!

– Ну, прочти внимательно, потом прокомментируешь.

Он кинул ей «Эссе…»:

– Я жду тебя после прочтения этой книги.

– Я быстро…

– Нет, дорогая, не надо быстро. Надо медленно. В этот раз надо медленно.

Х-файл 2

Верховный Магистр сидел в золоченом кресле, окруженный четырьмя аргентинскими догами. Собаки застыло-тренированными взглядами контролировали территорию небольшой оранжереи, крытой хрустальным куполом, над которым пылали полярные звезды и переливалось магнитными сгустками северное сияние. Щебетали птицы. В затылок Его Святейшеству глухонемой африканец медленно работал опахалом. Воздух секретной антарктической резиденции исходил ароматами сотен цветущих орхидей, бенгальских роз, гиацинтов и бразильских монстер. Посередине оранжереи стоял круглый стол, на крышке которого был вырезан символ эзотерической принадлежности всех присутствующих. За столом расположились трое. Кроме самого Магистра – его секретарь, а также человек индокитайской наружности. Он держал в руках толстый журнал и листал его, рассматривая страницы. «Ага! – сказал заинтересованно. – Вот этот экземпляр вполне подходит под параметр „альфа-ДНК“.

Магистр вскользь глянул на гостя и обратился к секретарю:

– Проверь еще раз охрану. Здесь идеальный резонанс, и спутники иногда пролетают… с научными целями. Не стоит попадать в поле их сканеров и видеосъемки.

– Может, закрыть купол оранжереи? – предложил секретарь.

– Тогда не будет виден Сириус. Неужели непонятно, Махарашвили? Усиль-ка лучше напряженность поля глушения инфракрасной составляющей – и вся проблема. Закрыть купол оранжереи… Может, вообще улететь?..

Секретарь склонился над монитором и занялся проверкой систем охраны. Стал говорить по телефону.

Индокитаец листал журнал.

Негр продолжал махать опахалом.

«Первая линия – готовность номер один. Подтверждаю…» – прозвучало в наушнике секретаря. Вторая линия охраны доложила о том же. Третья линия находилась вне пределов Земли. Несколько ее радаров с орбиты подавляли изображение антарктического замка и о своей готовности докладывали радиомаяками.

Секретарь еще некоторое время изучал экран. Затем обернулся к Магистру:

– Ваше Святейшество, все линии охраны в полной готовности. Ситуация под контролем.

– Это похвально, – Магистр откинулся в кресле и скрестил руки на груди, пошевеливая пальцами.

– Сен, – обратился он к индокитайцу. – Мы с тобой давние друзья, и я привык доверять твоим оценкам. Объясни же мне, что происходит? Вся наша предсказательная агентура твердит о грядущих проблемах планетарного масштаба. Приход Изиды, возрождение идей Эхнатона, Новая Атлантида, Новый Мировой Порядок… Всегда и все было под контролем, ты же знаешь. Лютер – сгорел бы, если б не обеспечил себе покровительство короля. Бруно – сгорел из-за бараньей упертости. Человеческий фактор решает все. Чудес – не бывает. Какой еще Новый Мировой Порядок, а, Сен?

– Не знаю, – гость откинул в сторону журнал – на обложке было написано «Иллюминаты, и масоны нашего времени. Основные характеристики. Рассчетный год смерти», – нагнул к себе ветку орхидей и вдохнул аромат. Помолчав, начал рассуждать низким голосом, глядя на Магистра зелеными глазами:

– Не знаю. В это значение вложено много разных и даже противоположных смыслов. Эзотерически такой фразы вообще не может быть. Каждый трактует так называемый порядок по-своему. Гермес, Рам, Кришна, Моисей, Пифагор, Иисус, Симон Маг (тут Сен внимательно посмотрел на Магистра), Дольчино, наконец… У всех было собственное определение порядка, и каждый строил его, исходя из внутренних позывов – императивов. У католической церкви – тоже свой порядок. Все апокрифы – в огонь. Свадьбы с мордобитием апостолов в Кане – не было. Ангелов-наблюдателей, старых друзей деда Еноха, – не бывало. Меровинги – чушь. Может, тамплиеры и катары – тоже околесица? Нет, тут не поспоришь. «Не прелюбодействуй»? На данный момент официально известны 10 понтификов-педофилов. Бенедикт IX, Бонифаций VIII, Иоанн XXIII… Клемент VII. О чем это говорит? Порядок – в голове. А голова строит мир.

Сен сделал паузу, потом продолжил:

– Демиурга винить легко, что мир устроен не так, как кому-то хочется. Демиург внутри нас. А мы, почти все, – одна субстанция. Это мало кто понимает. Маркс понимал. И предложил изменить мир, внутри которого находился сам. Истинное решение Демиурга! Разве нет?

– Сен, однако, ты загнул. Это Маркс – Демиург? – вставил Магистр.

– Подумай сам на досуге. И поймешь. Но рывком все это не делается. Вот в чем секрет истинного приготовления коктейля, вернее – авторства новых блюд. Порядок приходит и уходит как бы сам по себе, и пути его – неисповедимы. Нынешний порядок пришел из Лос-Аламоса. Когда-то он был Новый, а сейчас не знают, как его сделать старым. Разве не так? И не надо забывать: Лос-Аламос явился из листочков бумаги, исписанных циферками и буковками, а те пришли в головы написавшим все это – непонятно как. То есть – порядок появился ниоткуда.

Индокитаец прервался и еще раз понюхал орхидею:

– Хороша! Но если долго нюхать, может случиться рак легких. Так во всем.

– Сен, я просил тебя проанализировать ситуацию вообще, и в среде Высших Посвященных в частности… – напомнил осторожно Магистр. – У тебя богатый опыт, я тебе верю.

– А с чего бы это мне не верить? Тем более что правда – крайняя степень лжи. Впрочем, как и наоборот, – намутил собеседник. – Что сейчас происходит? В общем, ничего особенного. Подобное имело место в девятом веке, но тогда было проще: всех сожгли, и цепь ремиссии удалось восстановить. Проблема, как и сегодня, исходила оттуда же, со стороны Ганга. Но сейчас все гораздо сложнее. Очистительные процедуры не проводились столетиями, и ноопотенциал приблизился к критическому объему. Ремиссия ослабла. Ее, собственно, почти уже нет. Любой думает, что хочет. Мало того – еще пишет и размножает. Геометрическая прогрессия пространственного намерения. Почти никому невдомек сила его колдовского заклинания WWW, которое даже графически свидетельствует о своем предназначении. Лично я не сомневаюсь, что эта пила перепилит сук, на котором сидит. И рухнет.

– Это и есть проблема? – спросил озабоченно Магистр.

– Да нет, это просто рассуждения. Проблема в другом. Ab ovo. Надо искать «яйцо». Надеюсь, ты понимаешь, что оно должно вот-вот появиться? Я недаром сказал о ноосфере. Ее критическая масса, наподобие урановой, рождает те же эффекты, но только в мозгах. «Яйцо» – это водородная бомба разума. Короче, надо искать.

– И где же оно может быть? – Магистр взял хрустальный бокал и отхлебнул апельсинового сока. – Где это «яйцо», Сен? Это же твоя работа.

– Где-то неподалеку.

– Я понимаю, что не на Марсе.

– Во всяком случае, оно зарождается при деятельном участии известной нам ведьмы Марии-Мэрилин и ее отца Николая.

– С чего это ты взял?..

– Интуиция, – Сен-Жермен вытащил из кармана зеленую сигару, буркнул в сторону Магистра что-то вроде «вы не против?» и закурил. Чернокожий чаще заработал опахалом.

– Черная индусская корова не зря мелькала туда-сюда, – продолжил Сен. – Совпадения в таких случаях исключаются. Если бы вы смогли нейтрализовать этого Двурога, как мы в свое время «Невидимую коллегию», то вопрос был бы уже снят. Где хваленые преимущества этой цивилизации? Как только дело коснется чего-то серьезного по-настоящему – опять суета, страх и паника. Да, плюс надежда на пилу WWW, – он пустил облако дыма в сторону негра. – Нет, люди не меняются, а если и да, то в ту, другую сторону, – Сен указал пальцем вниз. – Я не прав?

Магистр молчал. Секретарь рылся в бумагах.

– И Маркс считал, что я прав, – удовлетворился Сен-Жермен. – Но он хоть предлагал конкретное решение, а не молился, не выл, не плакал и не стенал. Хороший был парень – пил, как мамонт.

– Что-то ты, Сен, все клонишь в марксизм, – промолвил Магистр. – Это у тебя странное новое хобби. Ранее не наблюдалось…

– При чем здесь марксизм? – изумился Сен. – Я говорю о Марксе. О М-а-р-к-с-е. Эта личность мне нравится. Если, к примеру, мне нравится и Шопенгауэр, то уж волюнтаризм здесь точно не при чем! Или я не прав? Я прав, и ты со мной согласен.

– Я с тобой согласен, но давай ближе к делу, – чуть не вышел из себя Магистр. – Меня больше интересуют ведьма, ее отец, и что они там надумали, – куда больше, нежели марксизм с волюнтаризмом, вместе взятые…

Сен-Жермен заложил руки за голову и еще вольней откинулся в кресле, держа сигару в зубах. Посидел так, вынул сигару, сбил пепел. Медленно и конкретно произнес:

– «Яйцо» существует, это вне всякого сомнения. Взять его и разбить – вот наша задача. Бить, а не вопить: «Что теперь будет!». Побольше легированной стали в мозгах – и все пойдет по прежней колее. Искрошить всех. Сжечь всё. И – Полный Порядок. Другие рецепты проданы.

– А если процесс уже пошел? – вставил Махарашвили, притаившийся за своей бородой у стола.

Сен-Жермен смерил его взглядом, налил рюмку коньяка и медленно выпил. Снова посмотрел на грузина:

– Если процесс уже пошел, то я бы предложил производные урана-238.

– Сен, ты, наверное, вчера перебрал на банкете. Какой уран? – недовольно спросил Магистр.

– Руби корень любыми средствами, если дерево грозит твоему дому. Меня этому еще бабушка учила, а она знала толк в подобных вещах. Это «яйцо» поставит с ног на голову все, что ныне существует. Нечто похожее едва не случилось при Рамсесе III. Помешала война: все силы ушли туда. Эхнатон чуть было не произвел на свет «яйцо»-детерминанту. Нефертити остановила: была двойным агентом. Темная история, ее многие иллюминаты знают. Да, раньше было проще. Бац – и порядок. Ну, а сейчас… Уран-238. Другого рецепта нет.

Индокитайский денди налил еще коньяку, предложив его Магистру, – тот отказался, – и не торопясь выпил. Снова прильнул к сигаре. Негр стал махать быстрее. Магистр звякнул своей цепью с тринадцатиконечной звездой:

– Махарашвили, а что скажешь ты?

Грузин выхватил спасительные четки и стал их пересчитывать. За это время индокитаец опрокинул еще одну рюмку. Осмотрел бутылку: «Армянский?» – «Нет» – «А-а, Париж! Смерть Изиде!» Магистр взял бутылку, поднес ее к самому носу Сен-Жермена и медленно, по буквам прочел: «Джорджия». Сен, коньяк грузинский» – «Это что-то новенькое!».

– Что-что? – поднял голову Махарашвили. – Да этот коньяк пили, сидя на Золотом Руне. «Новенькое»!..

– А-а, припоминаю! – индокитаец налил еще рюмку. Сигара в размере не уменьшалась. Негр злобно глядел на нее, налегая на опахало.

– Ну? – напомнил о деле Магистр. – Махарашвили, где мысли?

– Уран-238 не подходит. Слишком велики побочные эффекты.

– А вы хотели чистыми руками извлечь из кита амбру? – усмехнулся Сен. – Не вы первые такие жалостливые. Людовик XVI тоже хотел по-хорошему. Побочных эффектов остерегался. Да и царь Коля из России всех подряд жалел. Список продолжить?

– Да чем он так ужасен, этот Новый Мировой Порядок? Конец света, что ли? Так свечи зажжем, – неуверенно предложил грузин.

– Никто не говорит об ужасе, – мрачно уточнил Верховный Магистр. – Это будет гораздо хуже. Спроси у Сена, он весьма в курсе. И вспомни про «альфа-ДНК». Или уже запамятовал? В общем, у нас есть достаточный casus belli. – Помолчал и добавил: – Exceptis excipiendis. До сих пор мы выживали и поднимали свой флаг еще выше. И во всех случаях ситуация была у нас под всецелым управлением. Сейчас – полный пас. Даже буддисты не понимают происходящего. Сен, а какого рода это «яйцо»?

– Если бы я знал, его уже бы не было.

– Ну, не военный же переворот всепланетного масштаба?..

Индокитаец поморщился, ничего не сказал и снова налил коньяка. Сделал рюмкой движение в сторону Махарашвили и посмотрел на Магистра:

– Какой еще переворот? В том и беда, что времена вооруженных путчей закончились. Раньше было как? Нет Цезаря – нет проблем. Лос-Аламос все переменил. Беда – в отсутствии Цезаря. Убирать стало некого. Тактика третьего тысячелетия, тактика декаданса. Вместо одной головы – три появляется, но уже клонированные. Без души и харизмы. Власть настолько тотальна и обезличена, что практически перешла в свою противоположность. Но этого никто не видит. Пока. Единоначалия нет, цели нет – есть пустой набор звуков и знаков. Плюс муравейники пожирателей всего, что можно ухватить. В результате хватают себя за собственный хвост и бац – получите Новый Мировой Порядок, то есть старые векселя и долговые обязательства сжигаются, а новые «от фонаря» выписываются. Доступно, Ваше Святейшество? – Магистр лишь молча моргнул. – У меня было вволю времени изучить сей феномен птицы Феникс. Только из пепла обычно вылазит такая образина, что смотреть тошно. Потом все понемногу привыкают и даже выдумывают страшилки о прошлом. Тысячелетиями проверенный процесс. Homo sapiens, говорите? Весьма сомневаюсь в массовой применимости данного определения.

Сен-Жермен опять налил коньяка и неторопливо выпил. Негр пристально следил за сигарой, которая потухла.

– Сен, никто не будет с вами спорить по поводу разума всечеловеческого, – изрек Магистр после паузы. – Нас более интересует ваш ум, наш разум и информация, которой, подозреваю, у нас всех недостаточно.

Сен-Жермен пожал плечами:

– Магический кристалл «Си-эн-эн» – для дураков.

– А что сообщает Шуршашвили? До конца ли он декодировал разговор Корниенко и ведьмы? – спросил Магистр, обратившись к секретарю.

– Нет, не успел. Трюфелями отравился. В реанимации…

– А псы?

– Тем хоть бы что. Сейчас спят, а проснутся – требуют трюфелей. Переводчик-то заболел. Вынужденный простой. Набирают вес, короче.

– Какова последняя информация, что он успел перевести?

– «За рекою собирается туман…» Больше ничего – впал в кому.

На голову Махарашвили сел попугай и тоненько закричал: «За рррекою собирррается туман!..» Грузин сгреб птицу пятерней и кинул в заросли бенгальских роз. Та зло заорала что-то на латыни.

– Сто семьдесят тысяч евро, – заметил Магистр.

Махарашвили непонимающе посмотрел на шефа.

– Цена попугайчика, – уточнил тот.

– Нервы дороже, – пробурчал грузин. – У нас в горах этих тварей на центнеры продают. Сто семьдесят тысяч! Подозреваю, что насчет цены вас…

– Закрыли тему: мы не на базаре в Тбилиси, или как там он у вас сейчас…

Верховный Магистр выпил еще апельсинового сока и обратился к прокуренному Сен-Жермену:

– Сен, а может, все это блеф?

– Нет, Ваше Святейшество, не блеф. Все контрольные голуби и канарейки, размещенные вдоль доминирующих линий лей, скончались. Остановка сердца. Результат, подтверждающий проверенный эффект. Стоунхендж стал дезориентировать компас и глушить мобильные телефоны. Скачки частотной энергии. Фоновая радиоактивность основных мегалитов, включая остров Пасхи, выросла на порядок – около 56 микрорентген в час. Черная Мадонна на Килиманджаро заплакала. Впервые за девятьсот лет. Кельнский собор стал генерировать радиоволны. Плащаница… Ну, про это спросите у Фазера.

– Он ушел в политику, – вставил Махарашвили. – Может, это и к лучшему. Политика есть концентрированная экономика.

– Фазер пошел не той дорогой. Концентрат не заменит реального продукта. Но, возможно, это некий обходной путь. Впрочем, он неисповедим, и Фазеру виднее. У нас же другие задачи. Ваше Святейшество, могу я знать: уран под нашим контролем?

– Да.

– Весь?

– Нет.

– Плохо.

Помолчали, разглядывая орхидеи.

– А кто такой Философ? – спросил Сен, прищурено глядя на Верховного Магистра.

– Какой именно?

– Тот, о котором я говорю.

– Как тебе сказать… Странная тридцать третья фигура на шахматном поле пирамид. Я бы не рискнул оценить его однозначно. Ясности нет. Apex spiritus, вот это – безусловно.

– Неужели, так?

– Его никто не видал воочию, но воду он мутит изрядно. Сам себе конфессия, короче. Редкое вкрапление в Божественную Субстанцию. Нет, «альфа-ДНК» там, конечно, отсутствует, но… Ничьи пути всецело не исповедимы, ты же знаешь… Иллюминаты, что для них редчайший случай, назначили за Философа через подставных масонов громадное вознаграждение. Потому как их оккультные действия против него бессильны. Вот только сдавать его некому. Он всегда один.

– Так существует ли он в природе? – спросил Сен-Жермен, налил себе остатки коньяка и посмотрел сквозь пустую бутылку.

– Безо всякого сомнения. Слишком характерен почерк для виртуального сборища. Это во-первых. Иллюминаты не ошибаются. Это во-вторых. Сен, я все чувствую… Ты же знаешь, что он витает в ноосфере. И он там словно летающий ящер, когда большинство, – Магистр огляделся и, увидев попугая, запутавшегося в розах, указал на птицу, – это особи примерно такого калибра… Продающиеся на центнеры…

– Ага, Симон, ты прав. Слушай, что я тебе скажу. Этот Философ – очень близко к «яйцу». Возможно, ближе не бывает. Надо его вычислять. Каббала здесь не проходит, не тот случай. Мои люди внедрены в «Восточный Синдикат» и ведут целенаправленную работу в отношении его славянской группировки. И, похоже, Философ засветился в известном «Транстриумвирате». А Двурог, как известно, завис у них – и пропал. Вместе с Марией, дочерью Николая. Вот это все мне совсем не нравится. Итак, Ваше Святейшество, я указал вам путь. Операцию в синдикате ведет Артур. Связь через него.

Индокитаец замолчал, взял в руки огрызок сигары и положил его обратно на стол. Посмотрел зеленым взглядом на Магистра. Тот спросил:

– И это все?

– Больше не будет. Традиции эзотерики не позволяют. Мария – Николай – Философ. В этом треугольнике зачат сдвиг эпох. Что делать, вы понимаете. Ну, а мне пора. Анабиоз зовет. Махарашвили, – Сен посмотрел в сторону секретаря, – сделайте одолжение: увеличьте запас вашего грузинского коньяка. Я не ожидал, что это столь интроспективный напиток.

– Ваше Святейшество!.. – Сен-Жермен, поклонившись, вышел.

 

Глава 23

Музыкант после общительного вечера с Катаямой проснулся около полудня. Встал, потянулся, выглянул в окно. Львы и жирафы гордо стояли на своих местах. Приняв ванну, побрившись и позавтракав в номере, он включил телевизор и стал неторопливо переключать на пульте селектор каналов. Мультфильмы, мультфильмы… Животный мир, глубины океана, японская опера, квинтет гитаристов, национальная кухня, искусство заточки ножей, утренние тантрические сеансы из синтоистского храма, кулинарное искусство, уроки химии. Господи, сколько у них тут всего. И сплошной японский. Ага! Шел американский фильм с суперзвездой в главной роли. Поглядел немного. Звезда была в коротенькой юбочке с четырьмя разрезами и прозрачной блузке. Н-да. Ну, что не говори, форма есть форма. Такие формы можно далеко не прятать. После четвертого трупа Музыкант переключил программу. Попал на Эн-эйч-кей, государственный телеканал Японии. Шел показ мод. Вот это да! Японки, замаскированные под скандинавок. И в кимоно. Плюс цветные разноглазые очки. Подиум оборвался выпуском новостей. Цунами невесть откуда обрушилось на узкую полосу западного побережья Японии – точная копия такой же аномальной волны 1991 года. США, Афганистан, Палестина. Украина делает пятый самостоятельный запуск ракеты последнего поколения… Конфликт в Новой Зеландии, Россия… На весь экран прошла кремлевская заставка, и появилось хмуро-серьезное лицо Феликса, директора параллельного управления «Транстриумвирата». Он давал интервью корреспонденту Эн-эйч-кей.

– Ходят слухи о конфликте, назревающем между «Транстриумвиратом» и «Восточным Синдикатом» на религиозной почве. Впервые за обозримое прошлое две столь мощные империи капитала напрямую втянуты в конфессионные разногласия. Как вы можете это прокомментировать?

– Никак. Это не комментируется в силу отсутствия предмета разговора. «Транстриумвират» – не «Христианский Триумвират». Если касаться вопросов теизма, то у нас основная масса, – вы будете удивлены, – атеисты и неверующие. Но мы с уважением относимся ко всем носителям теологических и вообще религиозных идей, ко всем вероисповеданиям, включая даже не совсем традиционные конфессии. И слухи, о которых вы говорите, – это не более чем коммерческий ход кого-то, относящегося, поверьте, не к религиозной, а к финансовой элите. Спасибо.

Феликс помахал рукой и исчез. Музыкант задумчиво продолжал смотреть на экран. Там что-то происходит. Но он свою миссию выполнил. Мобильный телефон, – прямая связь с Бизоном, – лежит у сердца и молчит. Ну что ж, он молчит, молчим и мы. В памяти всплыла Бетти Тейлор и ее конференция буддистов. Нашел приглашение, просмотрел его. Полиграфия солидная, съездить стоит. Все равно Бизон молчит. Пятые сутки. А Бетти… А что Бетти? Чего бы и не съездить, послушать умные речи. Хотя бы и на санскрите. Конечно, ничего не поймешь, но приятно ощущать вибрацию, несущую нечто стоящее. Оделся, обдал утреннюю свежесть одеколоном и элегантно спустился в холл, держа в руках барсетку из кожи питона. Проверил телефон: все в порядке. Линия не нарушена. Бизон проворачивает что-то серьезное. Так долго он не молчал никогда. Но ждать – оно и есть ждать. Все равно, что догонять. Если думать об этом. А если не думать, то все приобретает совершенно иной смысл. Тогда и Музыкант-Стрелок становится виртуально самостоятельной личностью. С платиновой кредитной карточкой в кармане, серьгой в ухе, мыслями в голове и желаниями в душе. Полный джентльменский набор. Вот только санскрита не хватает. С него и начнем.

Такси помчалось к Куин-отелю. Водитель включил кондиционер. Это было прекрасно. В душе покой, в кармане деньги, в голове пустота, а в такси – кондиционер. Омолодившийся представитель бывших управляющих меньшинств откинулся на мягкое сидение и смотрел исключительно на японок. Но их было мало. Большинство маскировалось под европейских американок или американских европеек. И эти туфли! О, господи! Женщина ростом два метра! Впрочем, в этом что-то есть. А именно – лишние сантиметры. Но зато походка компенсировала все. Редкий случай совпадения формы с содержанием. Женщина-робот. Мечта мужчины. И как они это только прочувствовали? Впрочем, дизайнеры, скорее всего, – голубоватые мужчины. А может, и красномордые регулировщики подиумов. Принцип элитарности творческих кругов тает на глазах.

Такси сделало крутой вираж и въехало в тоннель, освещенный сиянием галогеновых солнц. Выскочили наружу. Сбавив скорость, машина стала пробираться сквозь толчею автомобилей, плотными рядами шедших каждый к своей цели. А вот и отель! Вроде бы рядом, но из-за оградительных разметок ползли к нему минут двадцать, сигналя и чуть не наезжая на соседей спереди и сбоку.

– Будь он проклят, этот час пик, – проворчал водитель, пожилой японец в кожаной кепке с бубенчиком на макушке и тонкими, выбритыми усиками. Наконец, поймав момент, он резко сдал вправо, перескочил ряд и свернул на боковую улочку. К отелю подъезжали с тыльной стороны. Да, не очень получилось блестяще, но ничего, сойдет и так. Решив не мучить больше водителя, – пешком пройти было метров триста, – Музыкант расплатился, и машина, развернувшись, уехала.

Узкая улица вела к центральному входу вдоль стены отеля. Неожиданно вдали увидел знакомую фигуру. Да, это была она, Бетти Тейлор. Странно. С ней был тот самый бледный, бритый, давно не евший макарон итальянец. Они о чем-то говорили, и довольно эмоционально. Музыкант, опустив голову, чтобы не видели лица, медленно подходил к ним.

– Ты соображаешь, что делаешь, поэтесса? У тебя хоть что-то осталось в голове, чтобы думать? Ты слышала, что люди иногда думают? Так и ты, дура, научись у них хотя бы этому! Если Сандрони сказал тебе сделать это, то делай, делай, и можешь даже ничего не думать, а вот за секунду до этого все же подумай: «Это сказал Сандрони!»…

Бетти заплакала, спрятав лицо в ладонях.

– Что ты ноешь! Ты думаешь, это решение вопроса? Да нам плевать на твой санскрит. И на этих всех бритых придурков, собравшихся на своё муравьиное торжество. Посмотри на меня. Посмотри на меня! Я похож на бритого придурка? Нет, ты ответь, – я похож на бритого придурка?

Бетти подняла глаза и сказала, глядя ему в лицо:

– Нет, не похож. Ты лысый, неполноценный урод. А возможно, и сексуально озабоченный параноик. Ну, что смотришь? Не видел женщину? В это я могу поверить.

Макаронник с размаху ударил ее по лицу, и Бетти чуть не упала. Музыкант подскочил к «святому великомученику». Нейтрально проговорил:

– Сэр-синьор, вы не слишком учтивы с дамой.

Лысый семинарист злобно уставился на неизвестно откуда появившегося денди, такого же, кстати, бритого:

– Слушай, лысый! Вали мимо и забудь, что видел. А то проглотишь свою серьгу. Я доступно сказал?

– Да, в общем, доступно… – Музыкант прямым ударом кулака въехал семинаристу в лоб, и тот, пролетев пару метров, упал на спину. Из кармана вывалился револьвер – мелкокалиберный «Магнум».

Бетти вцепилась в руку Музыканта:

– Что вы наделали? Они убьют вас!

– Кто? Эти? – Он посмотрел на лысого, лежащего без признаков жизни. Подошел, потрогал пульс.

– Ему было еще недостаточно. За такие слова отправляют в реанимацию, а этот через двадцать минут поскачет, как кузнечик.

Бетти быстрым шагом подошла к макароннику и, подняв его револьвер, положила себе в сумку.

– Вы уверены, что это правильное решение? – спросил Музыкант.

– Я уверена, что другого решения нет. Это люди Сицилии и якудзы. И мой санскрит им оказался совсем не нужен.

– Но конференция через двадцать минут. Неужели вы не пойдете? Я пришел ради вас.

Бетти посмотрела на Музыканта, как на ненормального:

– Какая конференция? Это сходка! И первым делом мне приказали переспать с боссом, по-другому не скажешь, который меня пожелал. Я все это поняла час назад.

Макаронник застонал.

– Пошли, быстро, – сказал Музыкант, и, взяв Бетти за руку, повел в сторону, откуда он приехал на такси. – Ваши документы целы?

– Они все у меня в сумке.

– Это хорошо, – он махнул рукой, тормозя такси. Сказал остановившемуся водителю: – Район Касумигасэки, улица Мотахаси.

И опять помчалась машина такси по непроходимому Токио. Через минут сорок они приехали в знакомую Музыканту закусочную. Присели в дальний угол помещения. Кроме них, в заведении в это время не было никого. Бетти упала в плетеное кресло, а Музыкант, дав знак официанту, задвинул бамбуковую ширму. Приятная прохлада, тишина и покой расслабили специалистку по санскриту.

– Рассказывайте, – сказал Контрабасист и закурил свою длинную сигарету, положив пачку на стол.

– А нечего рассказывать. В Интернете было объявление: требуется специалист. Поехала, прошла тесты. Очевидно, как я теперь понимаю, визуальные. Прочитали лекцию о перспективе буддизма. Но я сама адепт, мне это было не нужно. Сказали, что рады мне предложить место переводчика по санскриту. Пока. А там видно будет. Очень обнадежили. Прислали по почте билеты. Еще сказали, что в Токио встретят. Встретили. Вот краткое содержание первой серии. Вторая была значительно короче. Есть там один такой – Сандрони. Лысый и в красном халате с иероглифом на спине. Поговорил со мной пару минут. Санскрита, естественно, не знает. Осмотрел с ног до головы. И сказал, что желает взять меня к себе в качестве ассистента. Ассистента в чем? А просто ассистента. И предложил, да нет, – приказал пройти к нему в комнату. Я сказала, что схожу в туалет, и выскочила на улицу. Ну, остальное действие вы видели.

– М-да, конференция оказалась довольно любопытная. А народу много собралось?

– Ну, человек двести было. Много женщин. Мне это знакомо. Это не буддизм. Это, я бы сказала, избирательно направленный сомнамбулизм. Под буддистским прикрытием и символикой. Подавление эго до полного нуля. Из просто чувствительных людей они делают сомнамбул – существ с абсолютной внушаемостью. И вот это – действительно нечто новое в технике переориентировки сознания, а точнее – дрессировки людей. Возможно, что-то распыляют в воздухе, не исключаю. Ну, и делай, что хочешь, с адептом. Те отдают имущество, то есть дарят. Перечисляют все деньги со счетов. Знакомо, правда? «Звезды в себе» – такое имя у секты. А Сандрони – Сын Будды. Самопровозглашенный. Это редкое ответвление, основанное здесь, в Токио. Так сказать, мазохизм в буддийских тонах. Адептов предостаточно. Не знаю, что они во мне заметили. Скорее всего, славянскую составляющую.

Бетти вытащила сигарету и, прикурив, выпустила кольцо дыма, поплывшее медленно вверх и в сторону.

– Тебе нельзя возвращаться в гостиницу, – сказал Музыкант, переходя на «ты» и уточнив у дамы возможность этого перехода. Та согласно кивнула. – Эти головорезы, особенно тот тощий макаронник, подобного не прощают. Я знаю психологию таких людей, она во всех странах одинакова.

Официант принес две порции теплой водки и жареную рыбу, усыпанную моллюсками и маринованными водорослями. Не слишком специфическое блюдо. Для европейцев. Музыкант взял деревянный стаканчик и протянул Бетти. Та взяла. Он протянул к ней свой, коснулся и проговорил:

– Сними стресс, красавица. Погляди на эту рыбу. У нее, наверное, тоже были свои заботы. Где они сейчас? А она-то здесь. Улетишь к себе домой и забудешь все, как страшный сон. Я тебя провожу в аэропорт. О-кей? – он выпил водку, которая пахла соломой. Бэтти выпила следом за ним и стала палочками брать жареных моллюсков.

– Я надеюсь, ты в номере ничего ценного не оставила?

– Да так, одни мелочи. Кофта, белье. Немного косметики. Пара книг.

– Ну, твое белье лысому дистрофику, может, и пригодится. Возможно, им ты и откупишься. Такое бывает. Особенно у агрессивных недоумков. Поедешь ко мне? – предложил он. – В гости к олеандровым муравьедам. Я остановился в хорошей гостинице. Тебе понравится. А вечерним рейсом полетишь домой. Я провожу.

– С тобой, Коля, хоть к муравьедам, хоть к австралийским аборигенам.

– Ну и прекрасно. А если хочешь, снимешь номер, и погуляем пару дней по Токио.

Они принялись за хорошо прожаренную рыбу, ловко орудуя палочками, которые уже освоили.

– Ты мне расскажешь про свои убойные ножи? Я уже не боюсь.

– Нет, дорогая, все равно не нужно. Лучше ты расскажи о своей косметике.

– А что косметика? Нет в ней никакого смысла. И говорить не стоит. Тем более, что многие ведущие фирмы добавляют в неё кокаин. Да-да! Кокаин! Пускай лысый и кокаин себе заберет. Он его, наверное, в креме сразу прочувствует. Любит быть большим и сильным. А без зелья он маленький и дохлый. Вот в этом-то плане сила любви неистребима.

– Макаронник на кокаине?..

– Да, я случайно слышала разговор. И Сандрони вроде бы употребляет. Говорит – для экстатического перевоплощения.

– Интересные религиозные разновидности. Духовный мир не терпит пустоты. Я это слышал, а теперь увидел. Вероисповедание с «Магнумом» в кармане. Любит лысый, наверное, пульки пускать. На них надеется. Не понимает, что бьет дух, а не какой-то там «Магнум». Ни одна пуля просто так к цели не полетит. Как палач не приведет в исполнение смертный приговор, не прочитав историю жизни смертника. Он должен знать, что будет проводником смерти справедливо. Так же и пуля. Мишень – это совсем не то. Это мертвая материя. А вот пустить пулю, одухотворенное в ствольной камере существо, – одухотворенное стрелком, чья часть духа вселяется в нее и с ней улетает навсегда; пустить пулю в живого человека, в общем-то, сотворившего ее своим разумом; пустить пулю в ее родителя, можно и так сказать, – это уже не мишень, а вопрос жизни и смерти, решение, которого, Бетти, не в нашей компетенции, и даже не в компетенции самой пули.

– Ты говоришь, как настоящий Стрелок. Но твои пули когда-нибудь уносили часть твоей души?

– Да, Бетти. Уносили. Это тяжелое чувство.

– Я бы, наверное, не смогла их выпустить в человека. Хотя по мишеням бы постреляла.

– Никто не знает, кто в нем сидит. «Смогла-не смогла» – вопрос, решаемый в последнюю секунду.

– Ну, сицилиец, или кто он там, наверное, так не считает.

– А как он считает, не имеет никакого значения. Это выясняется только в момент реального действия. Ты должна понимать, о чем я говорю.

– Да, в общем, понимаю. – Она помолчала. – Прочитать тебе стихотворение? Оно немного касается этой темы.

– Ты и, правда, поэтесса?

– Нет, я не знаю, почему он меня так назвал. Я не поэтесса. А просто записала то, что однажды почувствовала. Это даже не в рифму.

– Давай, Бетти. Стихи есть квинтэссенция духа.

«Стихотворение Бетти Тейлор»

Музыкант задумчиво глядел на буддистку-стенографистку.

– Тебе нравится? – спросила Бэтти.

– Нравится. Это написала ты? Поразительно. Обычно женщины так не мыслят.

– А я и не мыслила. Но это было давно.

– Ты знаешь, и я баловался такими штучками. Тоже это было очень давно.

– Коля, милый, прочти!

– Я-то прочту, но сильно подозреваю, что бред и покажется бредом.

– Нет-нет! Я уверена, ты ошибаешься!

– Хорошо, мне не жалко, но предупреждение я сделал.

«Стихотворение Музыканта-Стрелка»

Музыкант замолчал. Побарабанил пальцами по столу и стал глядеть в потолок.

– Ты прав, Коля. Стихи не от мира сего. Ты, оказывается, глубоко религиозный человек. А ведь не скажешь так сразу.

– Я религиозный? Поверь, ты ошибаешься.

– Да нет, я не ошибаюсь. Трансцендентно прочувствованный текст. Великолепно. А еще есть что-нибудь?

– Есть, Бетти. Мне нравится твой черный юмор.

– Так прочти.

– Я прочту, но больше не проси. У меня свой стиль, и я его долго выдерживать не в состоянии.

«Стихотворение Музыканта-Стрелка» № 2

Музыкант немного злорадно глядел на Бетти:

– Ну, как стишок? – Бетти молчала.

– Чего молчишь?

– Коля, тебе нужно принять буддийское вероисповедание. Твои стихи стоит перевести на санскрит.

– Любопытная идея десантирования русской семантики…

В закусочную вошли два человека. Фигура одного показалась Музыканту странно знакомой. Он непроизвольно отодвинул бамбуковую штору и увидел перед собой ушастого параноика, избегающего спагетти. С ним был гориллообразный китаец. Оба одеты в длинных плащах. Нос ушастого распух и почти удвоился в размере. Пауза опознавания длилась секунды две и была наполнена электризующей энергетикой предстоящего прямого действия. Музыкант успел сказать итальянцу:

– Будет время – почитай Бобергауза.

В ответ параноик выхватил из-под плаща израильский автомат «Узи» и, бешено глядя на сладкую парочку, дал очередь прямо от входа в заведение. В помещении никого не было, кроме Музыканта, Бетти и официанта. При скорострельности этого оружия 900 выстрелов в минуту весь залп занял секунды три. Пули изрешетили стену, побили посуду, но ни одна не влетела за бамбуковый занавес. Китаец выхватил длинный метательный нож и с воплем метнул его в Музыканта. Стальное лезвие вонзилось в деревянную стену рядом с его головой. Сицилийский живодер вытащил второй магазин и стал вставлять его в автомат. Китаец выхватил сразу два ножа – левой и правой рукой и, заведя их за спину, заорал наводящее на цель заклинание: «Йааа!!!».

«Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!» – прозвучало шесть выстрелов у самого уха Музыканта. Стреляла Бетти из «Магнума». Стреляла стоя и держа револьвер двумя руками. Мафиози не ожидали такого апофеоза их оперного выступления. Две пули попали в лицо макароннику, и он упал, дрыгнув худыми ногами. Автомат отлетел в сторону. Остальные четыре получил дружелюбный китаец. Лицо его осталось цело, но все пули попали в грудь и живот. Он упал на бок и тяжело стонал. Вот тебе и маленький калибр. Скорее всего, пули были подрезаны.

– Уходим, – быстро проговорил Музыкант. Он оставил деньги на столе (за рыбу и саке) и они быстро покинули заведение. Бледный официант не сказал им ни слова. Выскочив за угол, прошли квартал, свернули на соседнюю улицу, дошли до следующего. Музыкант остановил проезжавшее такси. Сели: «Нам до ближайшего супермаркета». Там была станция метро.

И только в подземелье обоих стала бить нервная дрожь. Но недолго. Несколько минут. Хотя Бетти, конечно, подольше.

– Ну, что я тебе говорил о разумности пуль? – спросил Музыкант у буддистки-стенографистки-снайперши, выпив изрядную порцию саке и жуя маринованного лангуста, политого горячим соусом с рыбными фрикадельками. Они сидели в китайском ресторане недалеко от отеля «Тацуно». Все это было на достаточном отдалении от злосчастной закусочной, и ее теперь стоило лишь забыть, тем более что там, скорее всего, собралась вся полиция района. Музыкант уже успокоился, но выстрелы короткоствольного «Магнума» еще гремели в ушах.

– Разум глазу не виден. Я тебе еще до практического эксперимента говорил об этом. Пули выпускает не человек. Это всеобщее заблуждение. Но, правда, есть случаи, когда их выпускает Сатана. Это уже посерьезней. Да только тот дружище тоже не так прост. И даром ничьи пули направлять не будет. Ему от этого только напряжение и никакого удовольствия. А плата за его помощь – нерентабельна. Ну, а божьи пули видят только божью цель. А эта цель нами не постижима. Представители структурализма, – есть такая неопределенная полувера, – возможно, будут со мной не согласны, и это, кстати, не совсем вяжется с твоими религиозными взглядами. Но веры разные, а Господь один. Так что верь – мне.

– А я тебе верю.

– Где «Магнум»?

– У меня в сумке.

– Подай сумку, – Бетти безропотно протянула ему сумочку. Музыкант залез в нее, держа на коленях, – они за столиком были одни, – и вытащил из барабана револьвера шесть гильз; зажал их в руке и ссыпал в карман пиджака. Потом закрыл сумку и вернул хозяйке:

– Оружие пусть будет у тебя. Как видишь, иногда это полезная в хозяйстве вещь. Но! Иди в туалет и вымой хорошо руки. И… минуточку, – он подозвал официанта и спросил, нет ли у того какого-нибудь растворителя или средства от пятен. Капнул-де соус на дорогой костюм. Тот предложил пройти в туалетные комнаты. Бетти пошла, Музыкант двинулся следом, прихватив питоновую барсетку. У входа в заведение для лиц мужского пола официант вручил Музыканту бутылочку с надписью на английском языке «Ацетон. Яд».

«Уважаемый, вы поаккуратней. Возьмите ватный тампон!» – «Спасибо». – «И хорошо потом вымойте руки!» – «Обязательно». – «Я уверяю вас, ваш „карден“ не пострадает». – «Спасибо, я рад за него». – «Бутылочку оставьте на полке для бумажных полотенец». – «Там она и будет. Благодарю вас».

Официант отошел, а Музыкант завел Бетти в мужской туалет и хорошо протер ей обе руки ацетоном. «А теперь мой с мылом, да получше!» – Она сделала все, что он говорил. – «Вот теперь прекрасно!»

Они вернулись за стол и продолжили растянувшийся на весь Токио завтрак.

– Я надеюсь, там не было видеокамер. А если были – у них такое убийственное качество изображения, что узнать нельзя никого. Если вообще там видеомагнитофоны пишут с них картинку. В чем сомневаюсь. Эти народные кормильцы экономят на всем. Иногда даже вешают игрушечные видеокамеры, но на самом видном месте. И еще. Мы там говорили по-русски. Но для японца что русский, что румынский, что цыганский – все одна муть. И помни: этого ничего не было.

Они расплатились и пошли пешком. Проходя через небольшой переулок, Музыкант выбросил в мусорный бак гильзы, протерев их предварительно платком.

 

Глава 24

Славянская составляющая в «Восточном Синдикате» оказалась не столь мала, как могло показаться на первый взгляд. Это выяснилось после первой же конфиденциальной информации, полученной оттуда. Русскоязычные наемники обоих полов, – но более всего, конечно, женского, – хоть и не имели никакого официального статуса в иерархии гигантского международного картеля, но давили своим присутствием и явно или неявно влияли на принятие различных решений. Влияли своими, славянскими способами, а именно: совращением, развращением и сексуальным завуалированным шантажом, с одной стороны. С другой же – практиковались повальные пьянки и обучение уходу в запой со всеми его прелестями и разновидностями восприятия различных психоделических состояний, несопоставимых с примитивным гашишем и его аналогами. Ислам сопротивлялся. Но вяло. А так как всего этого вроде как бы и не было, ситуация латентности только способствовала ментальной атаке полуевропейских специалистов от электроники, этилового спирта и русской кама-сутры. Естественно, все это облегчало работу специалиста по суггестивной индукции.

Благодаря схеме, разработанной Философом, Анжелу не ликвидировали (в чем не было ни малейшего сомнения). Он дал ей настоящие номера счетов, – но в этот же день заблокированные по причине спорного изменения процентной ставки, проблем с налоговой полицией, перерегистрации оффшорных зон под другие протектораты и еще ряда причин, не составляющих, в принципе, особых проблем, но требующих времени. Все это оперативно делалось людьми Бизона, но главное – все счета были открыты на Сиамскую Лелю. Нокаут. Крокодилы остались на диете. Скармливать им носителя таких счетов нерентабельно даже для нефтедолларовых бородачей. Ситуация зависла и стала затухать во времени.

Завербованная Волком славянская красавица исламской ориентации была полностью подавлена его волей. Но внешне это на ней не сказалось никак. Наоборот, она выглядела, как цветущая роза из цветника султана. Ибо воля всякого человека находится под давлением великого множества причин. Теперь же для Лели-Анжелы все они отпали. Остался один Философ. В этом – прелесть духовного рабства и единобожия.

Анжела долго и подробно докладывала Волку об отношениях внутри громадной корпорации, по количеству людей в несколько раз превосходящей «Транстриумвират». Её болтовня, в принципе, многого стоила, так как описывала эмоциональные события, а аффект всегда первичен, эффект же – вторичен. Всю наиболее важную информацию, бывшую в ее распоряжении, Философ получил от нее давно и ушел уже далеко вперед. Основные разведданные он снимал с секретных сайтов, постоянно изменяемые коды доступа к которым ему доставала Анжела. О ее встречах с Волком не знал никто. В противном случае была гарантирована смерть с пытками. Такие вопросы решались в синдикате сурово и традиционно.

Версия отхода с места их первой встречи была разработана Философом в виде шахматной заготовки задолго до самих событий, последовательность которых он вполне легко просчитал и спрогнозировал, – это было несложно. Согласно новому варианту событий в элитном кафе, все происходило так: Леля всаживает в него пять пуль, но на нем бронежилет, который, возможно, и спасает, но от травм не уберегает. В момент потери Волком сознания она скрывается, унося диктофон, на который предварительно был записан новый вариант диалога и с новой информацией. Да и как она могла знать, жив он или мертв? Не добивать же стулом по голове, если в пистолете пустой магазин?..

Все разыгралось довольно убедительно, тем более что большая часть всего этого – правда. Прибывшие по вызову Анжелы люди «Восточного Синдиката» собрали гильзы, подобрали пули, расплющенные о бронежилет, и увезли штатную обольстительницу. Допрашивали её недолго, естественно – без пристрастия. Врать она умела, да и начальник разведки помог. Но все равно, судьбу решили деньги. Ожидавший ее яд в бутылке с шампанским, – любимого Лелиного сорта, – положили в холодильник до иных времен. Имам знал: пообщавшегося с Философом необходимо уничтожить, чтобы тот не внедрил через посредника духовный вирус в среду верхушки синдиката. Но, поразмыслив, имам решил, что в данном случае можно сделать исключение. Женщина, она бездуховна по своей сути, а чтобы что-то передать, надобно это принять. Но Философ ничего не внедрял, он прибыл лично. И Анжела продолжила свою ненавязчивую работу в кабинетах синдиката.

Однако теперь жизнь стильной блондинки, перекодированная философом крайнего толка, обрела новые стимулы, смысл и ориентиры. Жесткий кокон навязанного сомнамбулизма приковал ее к опытному кукловоду. Она же от этого была только счастлива. В принципе, Анжела занималась тем же, чем и раньше. Леля была агентом внутренней контрразведки синдиката. Но только теперь уже – и агентом разведки Философового разведывательного управления. Несложная метаморфоза пошла ей явно на пользу. Очевидно, подобная женщина рождена быть двойным агентом. Но главное, что изменилось в душе Анжелы, – она получала почти физическое удовольствие, работая творчески и из любви к искусству. Настолько её хватательные императивы были перестроены шоковой гипнотерапией любителя пообщаться с необщительными.

Любовь к искусству… Поразительно, как это понятие было теперь применимо и к Анжеле. Она очень хорошо ощутила разницу творческого и нетворческого подходов к решаемой задаче. Это то же самое, что прямой укол в сравнении с пережевыванием лекарственного порошка и постепенным всасыванием его в кровь. Но через что лекарственному составу приходится попутно проходить!.. Нет, творчество – страшная сила. По-настоящему творящий человек способен умереть от одной только мысли – такова энергетика взаимодействия души и тела. Но также от одной только мысли он в состоянии сделаться во сто крат более живым, он может вообще не умереть – никогда!

Разбираясь в отношениях между синдикатом и триумвиратом, в связях их многочисленных контрагентов, выискивая ту точку, которая не пересекаема без взаимоуничтожения, секретный аудитор Бизона приходил к странным выводам. Да, конечно, обе структуры конкурировали по многим составляющим – но общий процент этих проблем был совсем не так велик, как могло показаться, не опираясь на обе бухгалтерии и их балансы. Прямого, взаимоподавляющего столкновения коммерческих интересов у них не было ни в одной сфере перераспределения, и, в принципе, – ни в одной конгломерирующей сети современных глобальных структур, работающих на основе прибавочной стоимости. Если отбросить псевдополитические факторы, изредка шизофренически возникающие сами по себе на почве бритых или небритых бород, то преобладал скорее конструктивизм, чем эгоцентрический прагматизм. Чем больше Философ проводил аудит отношений этих двух коммерческих гигантов, тем менее он подозревал какую-либо мощную причину, способную так повлиять на «Восточный Синдикат», чтобы тот развязал реальные боевые действия – да еще без предварительного коммерческого давления и дипломатического разбирательства, столь традиционного в подобных случаях. Нет, конечно, достаточной информации у Философа пока не было, но тенденция вполне просматривалась – по крайней мере, создавалось такое впечатление. Ну, а что ему, специалисту по внушениям, украдкой смогут навязывать столь убедительные и обширные аргументы – нет уж, аудитор в такое поверить не мог: все цифры сходились, а полностью всю бухгалтерию сфальсифицировать пока нет возможности ни у кого.

Итак, тенденция не внушалась, а наличествовала де-факто. Более того: выясняя отношения высшего эшелона и взламывая их защищенные телефонные линии, специалист по неофициальному аудиту неожиданно начал чувствовать некую силу, работающую параллельно ему. Вернее сказать, ненавязчиво модулирующую отношения синдиката и триумвирата. Аккуратно и очень профессионально направлялись некоторые разговоры и даже решения, а порой, наоборот, они блокировались элементарными сбоями в технике или бытовом обслуживании, но с целью какой и кому выгодной – неясно. Вот вроде бы мелочь – бытовое обслуживание, хотя нет, это очень даже не мелочь. В сущности, бытовое обслуживание – это вектор, направленный в сторону точки, черной дыры, всасывающей мириады всевозможных операций всех уровней и прикрытых кодированными, внушающими необходимую бесперебойность этих самых операций, символами. Если кто-то хочет найти центр мироздания, ему далеко ходить не надо. Вышеописанная точка-дыра – этот центр и есть.

Когда подобное происходит в общей массе множества всяческих коммуникативных отношений, то такая тонкая и неуловимая наводка, направляющий сигнал, редуктивное действие не могут, в принципе, быть замечены никем, кроме человека, занимающегося именно и только этим вопросом. Разведслужбы слишком заняты друг другом и притуплены реальной действительностью, настроением шефов, продвижением по должностям, заработной платой, мордобоями в нерабочее время, проблемами жен и любовниц. Они слишком реальны, чтобы увидеть ирреальное, вполне рационально воздействующее на ключевые точки реальных же процессов. Неожиданно зависший компьютер – сбой в подаче информации – сбой в исполнении мелкого поручения – сбой в деле посерьезней – отмена или перенесение совещания – принятие иного решения, чем могло быть, на свежую голову – изменение или отмена суммы контракта – потеря части рынка – увольнение управляющего – его самоубийство – месть родственников – массовая бойня в течение многих лет. Вот вполне типичная детерминированная последовательность, особенно для «Восточного Синдиката». Случилась вроде бы как сама по себе. Кто ищет первопричину первопричины? Считается, что ее нет. У русских даже присказка есть в духе программирования детерминант: «Знал бы, где упал – соломы подстелил бы». Если знания нет у тебя, то оно есть у кого-то. «Мелочей нет!» – хрипит все понявший герой. Кто-то ведь понял! Да поздновато. Но так всегда, иначе прецеденты не рождались бы. Неизвестный профессионал напялил на себя закон основания и бродил в нем, как снегурочка в противогазе, по исламскому предприятию, снегурочек не признающему, а потому и не замечающему.

А вот чистый дух, не обремененный бытовыми конвульсиями, не отмечающий ничего, кроме информативных флюидов, – вот то единственное, что сможет вычислить переодетого призрака, полагающего себя в противогазе невидимым. И Философ постепенно начал такового различать. Ну, не то чтобы взял и заметил, нет. Но! Когда человек стоит в чистом поле, он ощущает, что сила, колышущая колосья пшеницы или траву, – не просто порыв ветра. Он не знает этого, он чувствует – и получает соответствующее настроение. Какое – в данный момент неважно. Но он отметил кое-что, не замечая этого. И поскольку его собственная рефлексия не запускается, она не искажает картинку действительности. Вот это и есть уровень, на котором работал Волк. Ввести в заблуждение можно того, кто ищет, блуждает, мыслит и анализирует. То есть – демонстрирует наличие процесса. Все эти процессы обнажают человеческую суть, и ее довольно легко направить туда, куда кому-нибудь это нужно. Соцветие подсолнуха смотрит туда, куда ему укажет свет. И, кроме этого потока, подсолнух не видит ничего. Но стоит ему совершить всего лишь обратную метаморфозу в маленькое и незаметное семя – и все, он невидим, а, следовательно, и неуправляем. «На хитрую мышь есть кот с хвостом». Разумно. Хотя «на кота с хвостом есть норы с закоулками». Так это переведено на язык народом. А кто переводчик – имеет ли значение?

Волк-Философ собирал данные, но совершенно не интересовался ими. Он был семенем подсолнуха. Синтез, анализ, интуиция его не касались. Конечно же, эта работа проводилась, и в невообразимом темпе. Но не им. В голове вспыхивал результат, и аудитор двигался дальше. Специфика технологии использования тонких полей.

Комната, в которой он жил, была исписана до самого потолка графиками, адресами сайтов, серверными паролями, номерами телефонов и электронной почты, собственными алгоритмами, именами, именами, именами.… И везде время, время, время, время. Когда был разговор? Какова продолжительность? Какая нота окончания беседы – мажор, минор или радостный унисон? Все стены были исписаны его рукой. Он верил только ей. Естественно, он был сумасшедшим. В тот момент, когда так работал.

– Господин управляющий? У вас на это время назначен телефонный разговор со старшим дилером «Де Бирс». Вы свободны?

– «Де Бирс»? А, каменщики на проводе. Давай-давай, Сидни. Подключай, подключай.

Сидни набирает номер и переводит линию на шефа. Тот берет трубку, мысленно уже выкрикивая приветствие, но происходит вклинивание во внутренний телефонный разговор дилера, там, по месту, в Кейптауне. Дилер ругается с женой и не весьма тактично обзывает управляющего из «Восточного Синдиката», своего собственного шефа, мать своей жены, всю промышленно-торговую политику, всех общих знакомых и приводит в пример «Транстриумвират» как образец честности ведения дел. Потому что не прячут своих корней, не кокетничают, как пудренные дамы, а выдают себя за тех, кто они есть – за воров и мошенников, занимающихся психологическим демпингом. Во как! Психологическим демпингом! Дилер, да еще и психолог. Понимает силу правдивого слова! И линия обрывается. Управляющий «Восточного Синдиката» закуривает сигарету. Или сигару, или кальян – не видно.

Вот оно. Неуловимое поле воздействия! То, что прочувствывал и отыскивал Волк-Философ-Аудитор. Наконец он обнаружил физические следы и систему. Систему использования агентов влияния, которые об этом даже не подозревают и таковыми фактически не являются. Кто мог включить межконтинентальный звонок во внутреннюю линию компании «Де Бирс»? Ну, во-первых, тот, кому это нужно. А во-вторых, тот, кто может это сделать. Кто в состоянии настолько высокоточно контролировать электронные потоки и разбирается в этом? Кто? Ну, наверное, не специалист по рестлингу или лесозаготовкам.

Аналогичных тройных абонентских разговоров аудитор насчитал более трех десятков. Более тридцати сбоев цифровой автоматики телефонной связи за неделю, всего в одной телефонной компании! Прорисовывалась картина, что очень грамотная интеллектуальная группировка по неясной пока причине стравливает синдикат с триумвиратом. Это уже конкретно. Стравливает деликатно, ненавязчиво, но вполне эффективно. На уровне быта. Как известно, на самом действенном уровне. Значит, в «Восточном Синдикате» сидит троянский конь. Но не славянского происхождения. Это уже констатация факта.

Естественно, Анжела была Философу правой и левой рукой. Хотя ей и приходилось порой проводить время с шейхом или начальником разведки. Это была работа – нет, скорее, служба. Святое дело. Восточные мудрости не предполагают истинного женского коварства. Все инструкции адекватности общения с особями этого пола там сводятся к эгоцентризму типа: «пей с луноликой, утешь свое сердце и взгляд». А каковы истинные намерения самой луноликой, это не стоило, на восточный взгляд, никакого размышления. Вот они и пили. Не предполагая, что внутри куклы для утешения сердца и взгляда есть постоянное запоминающее устройство и оперативная память, программируемая опытным программистом. Специалист по сенсорному аудиту Анжелу не ревновал. Это глупое чувство было ему незнакомо. Он знал, что ее душа принадлежит ему теперь уже окончательно. Ну, и тело тоже. Она уже не обезбашенная, и давно сидит на его игле философии крайне правого толка. Нарвавшись на Абсолют, не ищи пути обратно: его просто нет.

Работа продолжалась, тысячами щупалец впившись в недра «Восточного Синдиката» и неторопливо высасывая информативные соки у замороченного проблемами с умножением прибыли донора.

Философ обнаружил, что ему стало тяжело общаться с компьютером. Любое слово, символ или даже бессмысленная, на первый взгляд, каракуля, написанные его собственной рукой, во-первых, – шли от его мысли непосредственно и оттого имели тысячекратное эманационное преимущество перед тупыми, квадратными фразами на мониторе. Глядя на свои записи по стенам комнаты, он чувствовал, что они в его душе рождают множество дискурсивных вариантов решения, из которых один-то уж точно верен. А во-вторых, он понял, что такое количество посредников, как операционная система, многократный процесс кодирования-декодирования самой формы, несущей содержание, но главное – программисты, составлявшие программу, то есть постфизически присутствующие при всех расчетах и глядящие на тебя с мониторов ревнивыми глазами, – они убьют любую сверхсенсорность, да и просто способность мыслить. Написанное рукой – свято. Ибо только это и есть истинная форма движения души. И Философ возвел эту мысль в один из основных принципов своей работы, придав ей статус аксиомы.

Наконец он подошел к такому уровню адаптации к тонким полям воздействия, что безо всяких видимых оснований делал прогноз ближайшего будущего и конкретных событий всей этой смеси дезоксирибонуклеиновой кислоты, интеллекта и духа, которую сам так тщательно изучал. Поведение раствора было устойчивым и предсказуемым на 95 %. Степень готовности лаборанта-аудитора проверялась простым, на первый взгляд, тестом. Из ста возможных вариантов «орел – решка» он угадывал положение монеты в девяноста пяти случаях. Пять оставшихся процентов играли роль буфера, чтобы полностью не уйти в зону невозврата. А это вполне реальный риск. Девяносто пять процентов сдвинутой в сторону от нормы психики легко могли притянуть к себе свои оставшиеся пять процентов. Собственно, вся проблема в этой сильной разбалансировке и заключалась. Но ходить по бритвам духовный инквизитор умел с детства, страх перед этим процессом у него не сформировался и даже, – что абсолютно естественно, – если бы этих бритв не было, то их следовало бы придумать. Поскольку страх – всего лишь противоположность своего отсутствия. А само отсутствие, как и все в этом мире, нуждается в антиподе для того, чтобы быть. На этом адекватность взаимодействия со структурными условностями общечеловеческих кодов – носителей разума – заканчивалась. И пять процентов контролировали работу бесноватых девяноста пяти.

Такова технология работы секретной аудиции. Философ-Волк перешел в режим автоиндукции прямого действия обратной суггестивности. Образно говоря, он сам был и вопросом, и ответом, и решением вопроса. Это страшное состояние. Воронка, затягивающая разум в никуда. Но оно приносит плоды, оно дает эффект, которого не достичь больше ничем, кроме, разве что, гадания на картах. Правда, не с тем процентом вероятности.

Он довольно быстро вышел на конкретных физических лиц, создающих помехи в работе и общении двух коммерческих гигантов, попутно получив гигантскую массу конфиденциальной информации про людолюбивых «ангелов», прикрывающихся религиозной робой, как красной Библией, перед метровой бритвой несущегося на взбешенном коне российского янычара. Полученные и утрамбованные на лазерный диск, эти сведения были обречены на чтение одним человеком, и не более. Деньги. Деньги, деньги… Когда дело касается самой главной религии человечества – денежной массы, то антикварный теизм отступает в тень, шаркнув ножкой, и терпеливо ждет, пока авансцена не освободится. И, естественно, проблемы создавали, используя дух теизма, даже нет – тень теизма. Создавались они умными людьми, знающими, чего хотят, как этого добиться, и что стоит на кону в этой игре с непредсказуемым количеством рисков. Они рассчитывали на сверхинтеллект своих одаренных специалистов, хотя должны были знать, что никогда ни на что нельзя рассчитывать. Особенно в войне религий. Ведь философия – суть сконцентрированная религия. И если где-то кому-то необходимы группы, группировки, отряды и бригады, то аудитор всегда был один, рассматривая любую коллективную единицу всего лишь как единицу, монаду, последовательное сложение осознаний – и не более того. Точнее, даже менее – и был, конечно, прав. Против него всегда был кто-то один, а точнее – менее чем один, сколько бы их там не было, в меловом кругу.

Используя тот же принцип и возможности Анжелы, Философ-Волк стал составлять и составил план – честный план, справедливый и оборонительного характера. Насчитав около сорока специалистов теневого воздействия на первые лица синдиката и зная уже цель, которая двигала ими, он не стал звонить Бизону и уточнять уровень и необходимость ответных санкций. В данный момент только пять процентов его психической составляющей помнили о Бизоне, а это было маловато. Тем более Бизону потребовалась бы уйма времени, чтобы войти в курс, нюансы, детали и психофизические перспективы. Аудитор же вообще не был расположен что-то объяснять. Он просто вывел разговоры руководителей этой группы воздействия прямо на компьютер начальнику разведки синдиката. Посредством Анжелы. Эти люди осознавали, на что шли, выполняя подобную работу в картеле с такими нравами и порядками, и знали, что начертано на их флаге. В тот же день шесть человек (седьмой выпрыгнул с шестнадцатого этажа) висели вниз головой над бассейном с голодными рептилиями и давали показания. Им не верили. Двоих отпустили с миром в бассейн, а остальных повернули головами вверх, зажали эти головы в стальные ободья, ко всем болевым точкам подключили электроды, пообещав стальной обруч заменить на лавровый венок в случае джек-пота, и включили переменный ток. Не слишком высокого напряжения. Вольт пятьсот. Но так как сила тока была ограничена, то долгожданной смерти при данных электрических параметрах пришлось бы ждать примерно столько же, сколько ждут приплода от слонихи. Однако на качестве ощущений это не сказывалось. Тем более, бритому бородатому правдоискателю все казалось мало направленного движения электронов, и он то и дело крутил ручку – пятьсот, семьсот, тысяча двести…

«Аааааа!..» – отвечали разговорчивые снегурочки, уже без противогазов. Но истину почему-то скрывали – так казалось комиссии следователей.

– И это все, чего вы добились? Не верю. Нет! Не верю. Ибрагим, добавь питания. Они, наверное, проголодались. Электропитания!.. – «Аааааа!..»

Самодеятельность Философа отпустила, возможно, грехи организаторам суперпровокации. Двое сошли с ума и их, согласно обычаю, растворили в кислоте. Оставшуюся парочку, не услышав от нее искомой и ведомой неведомо кому правды, кинули в вольер к голодным и злым, как черти, ягуарам: может, подобреют. После долгих раздумий о судьбе оставшихся тридцати с лишним исполнителей, участвовавших в акции непрямого воздействия на прямолинейных руководителей «Восточного Синдиката», с ними решили все же поступить гуманно и просто уволить. Они ведь были исполнителями. Зарабатывали на жизнь. Правда, хакерам отрубили пальцы на руках и ногах (эка мелочь по сравнению с крокодилами), а электронщиков лишили зрения. Лазерным лучом. Безболезненно. Ну, а лингвисты и многоуровневые переводчики отделались всего лишь отрезанием языков и удалением барабанных перепонок. Оставшимся прооперированным участникам финансового вероисповедания выдали трудовые книжки и закрытым авиационным рейсом отправили в самые глубины своего Востока, чтобы прошло время и зажили душевные раны. Ну, и физические тоже. А письма, где они писали родственникам, что весьма надолго уезжают в командировку, полетели другим рейсом к ним домой.

После этого Философ стал медленно выходить из 95 % и сел писать полный отчет. Суггестивная индукция свое дело сделала.

А он лично ничего особенного не совершил. Ну, вроде того, что называют магией. Всего лишь сверхконцентрировался и прогонял через себя массу информации, лишая ее формы и отключив свой интеллект. Решение являлось само собой. Если точнее и по научному – аудитор использовал коллективное бессознательное. Тот коллектив все и решал. Но это малопонятно даже тому, кому понятно.

 

Глава 25

Бизон сидел в своем бронированном автомобиле и внимательно читал рукопись Мэрилин. Она называлась «Теория опосредования аналоговой метки в микромире». Странно, но он даже не помнил, по какому поводу дочь ее написала. Или он сам заказал? Наверное, это многолетнее, хроническое нервное перенапряжение, если вещи подобного рода заказываются у собственной дочери. Хотя собственную мысль понять можно. Дочь он знал и порою даже побаивался неожиданных всплесков мощи ее неведомо откуда являвшегося интеллекта. Даже не интеллекта, а ясновидения, чистоты взгляда – так будет вернее и без мистики.

Много лет опытный, почти гениальный компьютерный инженер по студенческому прозвищу Бизон отдал своему увлечению, хотя давным-давно уже не служил инженером, а работал коммерсантом. Работал – и пытался в одиночку построить быстродействующий процессор. Деньги были. Лаборатория в районе Явы была. Да толку не было. Все время его обгоняли Интел, Ай-би-эм, Эй-эм-ди. Но все равно – хотелось. Хоть Бизон и не рвался, сломя голову, вперед. Он тоже прочел Бобергауза. Идея была, и не одна. Правда, все пока проваливались. И тогда он решил ограничиться единственной: не дергаться и долбить, долбить… Все бывает – может, и снова будет. Основной замысел заключался в создании процессора на основе квантов фотона. Большего быстродействия не достичь. Чего уж мелочиться? И он стал действовать строго по плану. Первая же проблема вскрыла ряд последующих. Оказывается, квантовая частица не обладает одновременно значениями координаты и импульса. Неопределяема! И есть ли она вообще, когда на нее не смотрят – неизвестно. Вот это финт! Неуправляемый хаос! Бизон никогда легко не сдавался, но квантованность материи стала его, пытающегося, как обычно, войти в самую суть проблемы, доводить до сумасшествия. Особенно – электроны, прыгающие во времени назад.

…И вот – «Теория опосредования аналоговой метки в микромире». Ни о чем не говорит совершенно. Работу Маша написала вроде бы год назад, на даче. Когда, подняв с пола, прочла выброшенные им из бешенства теоретические разработки по проблеме регулируемой квантованности фотона. Сложила в стопочку его материалы и положила на стол. А сама работала недели две. Или три? Впрочем, разницы нет. Первый раз он прочел ее записи месяцев девять назад.

Бизон вновь стал перелистывать рукопись со странным названием. Это была копия. Оригинал лежал в сейфе.

Все, к чему стремится хаос, какие бы он формы не принимал, – изначально структурировано, вполне реально и существует в физическом мире. Всякая форма упирается в вопрос длительности. Какова же та длительность сцепления детерминированных цепочек, и как возможно на эту длительность повлиять в аспекте человеческого сознания? Переходом из оценок мегамира в микромир. Хаоса, как такового, в смысловом понятии этого значения, быть не может. Хаос – это чистый лист, в котором есть все. Хаос – это полотно художника. Хаос – это примерзшие патроны в патроннике. Хаос – это кусок мрамора, ждущего, когда от него отрубят все лишнее в угоду иллюзии. Так вот, вопрос длительности заполнения чистого листа или освобождения патронов из патронника сам по себе не решается. Он решается путем опосредования. Посредством третьего звена, единственное назначение которого – изменить неизмененные формы. Это высшая, одухотворенная квазиформа материи. Квазиформа – означает условная форма, принятая только для понятийного аппарата. Одухотворенная – означает инициирующая, дающая начало.

Хорошо отточенная и точно рассчитанная духовно-материальная детерминанта может и через год, и через десять лет, и через сто – завалить слона, породить религиозное движение, возвести пирамиду, обрушить небоскреб или вонзиться сама себе в хвост. Но все это – лишь при опосредованной цепи взаимосвязи; и при наличии обратной связи, уже на постфизическом уровне. Детерминизм – это не принцип домино, хоть и звучит, и работает похоже.

Мэрилин не зря употребила термин «аналоговая метка», означающий начало бесконечной цепи оснований (!). Если две параллельные линии не могут образовать никакого угла, то аналоговая метка – это сбой, точка, момент, с которого линии (остающиеся абсолютно прямыми), уже не параллельны по причине изменения свойств материи. И разница между физическими свойствами пространства до аналоговой метки (АМ) и после АМ – несопоставима и несоизмерима. В расширяющиеся на всю Вселенную «клещи» двух (и много более) уже не параллельных линий, – не сразу, конечно, а в процессе длительности, – вмещается ВСЕ. Все, что может быть вообще. Такова роль опосредования: фактически оно играет определяющую роль и физически не является ничем. Только матерью многомерного вектора – лишь так можно сказать. Опосредование, множенное на себя; опосредование, образованное из деления на себя самого; опосредование, детерминируемое самим собой, – это есть огонь, воспламеняющий одномерность материи и рождающий многомерность, а также (вследствие перехода в свою противоположность и обратно) – самовоспроизводящиеся циклы бытия, первопричиной которых является сдвиг – аналоговая метка. Хаос же является продуктивнейшим материалом, питательным бульоном всего сущего, несопоставимым ни с какими первоосновами, выявленными работой человеческого интеллекта. Ведь интеллект уже частично программируем из-за биологических основ его носителя, требующих оградительных цепей в качестве платы за использование химии тела, за приоритетность, – и потому устанавливает ограничительные рамки в виде страха перед тем же хаосом и кажущейся пустотой. А хаос – это сверхинформативная протоплазма, из которой черпается все. Зачем чего-то добиваться последовательным перебиранием элементов хаоса, когда это «что-то» можно извлечь из него мгновенно, посредством матрицы АМ? Таков главный практический принцип теории аналоговой метки. И все, что до сих пор было выловлено оттуда, обязано этим принципу АМ. Величие хаоса непознаваемо. Хаос есть все. И если идти по его следам и читать его тени (чтобы не сгореть в огне чистого и полного хаоса), то кое-что можно понять хотя бы на изначальном, субстратном уровне.

Бизон отложил рукопись и задумался. Похоже, что Мэрилин метит своей меткой в нужном направлении. Не сознавая этого, естественно. А что она мыслит верно, можно судить хотя бы по тому, что он, Бизон, ничего не может понять. Но смысл чувствует. И концы сходятся, какой бы абракадаброй, на первый взгляд, не выглядела заполненная середина. А это уже много. Он долго перебирал в голове доводы, выведенные в тетради, но ложного логического хода в рассуждениях дочери не находил. Хотя эта его способность – ломать рассуждения, выискав ложную посылку, – была широко известна. Ломались они в зависимости от контекста. Но в работе Мэрилин контекст отсутствовал. Были мыслительные броски, совершенно не связанные логикой, но ассоциативно выводящие на следующую плоскость умозрения. Собственно, основной контекст заключался в отсутствии контекста как закрепителя и убийцы свободного полета мысли, привязанной к бумаге с буквами невидимой нитью интеллектуального рабства.

Аналоговая метка… По большому счету можно сказать – божественная метка! Это точка рождения многомерной Вселенной из одномерной. Как лишение девственности и бесконечное размножение. В общем, теория Большого Взрыва говорит об этом же, а точнее – подтверждает. В момент Большого Взрыва Вселенная лишилась девственности, навечно распространив эту идею и на все иные уровни. Но и Вселенная, и Большой Взрыв – это макроуровень, а длительность макроуровня людьми не постижима. Однако на микроуровне эти принципы могут быть использованы ими в изготовлении копии или аналога микровселенной, т. е. модели саморазвивающегося самоструктурирующегося хаоса. Вся Вселенная под микроскопом… Вот так. А не какой-то там процессор.

Потому за этот месяц Бизон читал рукопись в сороковой раз. Он не мог поверить, что его дочь написала это. Благодаря ее своеобразному стилю написания каждый раз работа обрастала в отцовском воображении все новыми конструктивными деталями и решениями. Но вначале было Слово. И принадлежало оно Мэрилин.

Инфраструктура была уже давно подготовлена ее отцом и работала в таком режиме секретности, который может обеспечить себе человек, не просто имеющий очень большие деньги, но и вмещающий в себя весь спектр технологической цепочки – по крайней мере, ее основные аспекты. Бизон был таким человеком. Компьютерным моделированием, архитектурой логических комплексов, прогнозированием программного обеспечения, а также просто различными конструктивными усовершенствованиями он занимался серьезно и давно. Будучи по глубинной своей духовной сути экстремистом-максималистом, он дальним, загоризонтным зрением провидел конец эпохи цифровых компьютеров. Впрочем, эта мысль не приснилась ему среди ночи, да и яблоко на голову не падало. Революционные взгляды на реальность формировались понемногу: конец операционной системе, конец двоичному коду, конец гигагерцевой азбуке Морзе. А взамен? Да, пока тут пустота… Ну, правда, не совсем пустота. Все было давно проработано, и все ждали прорыва. Прорыв намечался. Но вяло. Хотя, можно подумать, будто прорывы случаются бодро и по Гринвичу. Впрочем, вся конструктивная база была уже изготовлена, включая 90 % разработок, оказавшихся бессмысленными. В идею ушла уйма денег, и продолжала уходить. Не хватало чуть-чуть, чтобы концы сомкнулись, и угол стал основанием, стартом, началом, включением, семенем разраставшейся парадигмы. Но «чуть-чуть» – не считается. И этим постулатом весь вопрос был пока закрыт.

Бизон выглянул в окно, опустив стекло. Моросил дождь. Мимо прошла парочка, прижавшись друг к другу, под большим черным зонтом. За ними угрюмо прыгала на поводке через лужи мохнатая собака, исландский терьер.

Бизон еще раз перелистал все шестьдесят четыре страницы, рассматривая диаграммы и формулы. Чего стоит одно только практическое применение теории S-матрицы и выявление Машей основных взаимодействующих процессов микрочастиц, подчиняющихся универсальной формуле АМ! Одно это – уже на уровне Нобелевской премии. Все шестьдесят четыре страницы заполнены скрытыми суггестивными компонентами, и когда сработает их таймер – неизвестно. Тройное дно здесь налицо. И пока, похоже, до последнего мысли читателя так и не добрались. Бизон хорошо помнил те времена лихорадочно скоростной работы, когда большая часть труда уходила на обеспечение секретности. Приходилось создавать несколько раздельных друг от друга групп, дробить материал, шифровать его. Пусть заведомо работают на 90 % впустую, а на 10 % – по теме… Набирали башковитых студентов, любителей покурить травку. Академическое мышление здесь было ни к чему. Академиков и так развелось валом – решений не хватает. Хотя парочкой твердолобых счетоводов коллектив пришлось разбавлять. Для выравнивания слишком закрученных линий мышления.

Бизон закурил длинную сигару, что делал крайне редко. Но было необходимо чем-то отвлечь тело, освободить мысль, приглушить давивший экстерьер и уйти в тихую муть интерьера, где только ты один – и символы, из которых большинство ловушки. Но выбора нет. Включил кондиционер и вытяжку. Впустил в салон морской воздух и расслабился. Кота не хватает. Его мнение довольно характерно.

Программа. Программа… Само это слово ставит крест на развитии. Едва произнес его – и дальше можно ничего не говорить. Программисты не боги – они сизифы, труд их пуст и, по большому счету, бессмысленен. Они нужны самим себе и подобным. Какое жалкое подобие мышления – программа. Праправнучка шарманки. А ту и не думали одухотворять. Той дубасили шарманщика по голове за надоедливость. За монотонную и, кстати, монопольную программу. Нет, это не путь развития. Программу надо заменить. Тем же хаосом. А почему бы и нет? Мэрилин мыслит в верном направлении. В любом хаосе больше возможностей, чем во всех программах, взятых вместе.

Создайте-ка, господа программисты, программу лотерейного выигрыша с первого раза и по максимуму. Слабо? Хаос дает этот выигрыш моментально. Ощущается разница в подходе? Дробление и множение функций, их многомиллиардное последовательное сложение – это же смех, а не творчество. А спрограммируйте-ка падение авиалайнера в заданное место и время. Нет возможности? Хаос это делает элементарно. Смоделируйте, в конце концов, окончание собственной жизни по одной из множества причин. Ну, не своей – чужой, если свою жалко. Ну, хотя бы лабораторной мыши. Естественно, без внешних воздействий. Ну?.. Хаос это делает элементарно и изящно: бах – и нет мыши. Инфаркт. Вы чувствуете разницу между попыткой поймать рыбу и самой рыбой? Действительно, в хаосе больше, несопоставимо больше возможностей, чем в любой программе. А это уже постулат. Программа отменяется. Вместо тщательных заготовок будущего действия – плавающая аналоговая метка. М-да, это, похоже, гениальное решение. Хотя бы потому, что кажется идиотским.

Бизон так ушел в себя, что не заметил полицейского, лепившего штрафную квитанцию к бронестеклу автомобиля, где сидел исполнительный глава «Транстриумвирата». Функционально это все уже решено. Технически – пока еще доводится до необходимого уровня. Кольцо Мебиуса, сердце АМ, с хаотично расположенными тоннелями и в состоянии сверхпроводимости, – это уже разработано. А остальное будем ждать.

Полицейский пришлепнул свою бумажку и побрел к следующему автомобилю, где сидела охрана Бизона. Что за поколение выводится на глазах? Или это только она одна такая? Вот он читал, все читал, и включиться никак не мог. Наверное, это генный прорыв. А он, Бизон, – уже предыдущее поколение, предыдущего разряда. Как они так легко мыслят? И дочь. Еще ведь совсем ребенок. Почти. Написала и давным-давно забыла. Год прошел. Все, кто разрабатывают практически ее идеи, тоже мало что понимают. Но им ставится задача с конечным результатом и любым путем ее достижения. И достигают!.. Тоже – почти ее возраста.

Еще восемь месяцев назад начальник разведки сформировал через посредников под очень большие гранты четыре группы молодых, одаренных и нетрадиционно мыслящих молодых людей. Почти всех перекупил. Группы по семь человек давно уже были в работе. Условия, испытанные еще на исторической родине, были просты: весь грант работник науки получает полностью только по окончании работы. Критерии предельно прозрачны. Время не ограничено. Авансирование не предусмотрено. Питание и все остальное – бесплатно. Хоть вообще ничего не делай. Но гигантский грант висит над головой на тонкой ниточке, которую стоит лишь перерубить движением мысли – и можно вообще больше не работать. Если большие деньги сводят с ума, то до ума они уж точно должны довести людей с такой профессией. Реальный, реальный подход. Тем более что проживание – в коттеджах закрытого типа в сельской местности, кое-где кишащей крокодилами.

Одна из групп расположилась на одном из Малых Антильских островов. Подальше от соблазнов, поближе к акулам. Для стимуляции воображения. Другая – в районе Гвианского плоскогорья, среди цветущих опунций, цереусов и ядовитых змей. Тоже неплохо для концентрации сознания. Третью расположили на Гаити, в районе массовых явлений зомби и кровожадных местных работников культа – колдунов. Но потом переиграли, рассудив, что это совсем уж сильная стимуляция сознания для ребят из Гарварда, – и перевели в район дельты Амазонки, снабдив на крайний случай вертолетом. Правда, топливо залить забыли. Четвертую группу закинули на северное побережье Канады. В места излюбленных пастбищ гризли. Два дня семь носителей высокого разума окружали трехметровым забором свою хижину-лабораторию, оборудованную всей необходимой для экспериментов аппаратурой. Плюс космическая связь и Интернет. Установили все. А про гризли, больших таких медведей, – забыли. Впрочем, кто его знает: что забыли – чего не забыли. У Бизона свой подход к людям. И на эту канадскую группу он возлагал большие надежды. Ведь основные прорывы в науке сделаны в северных широтах. По его глубокому убеждению, южный климат всегда расслаблял сознание человека, если только поблизости не было достаточных стабилизаторов в виде аллигаторов, гремучих змей, полчищ мух цеце, летучих мышей-вампиров или хотя бы бешеных слонов. Потенциальные получатели грантов подписали соответствующий документ, а он фактически делал их рабами на время работы. Но перо им в руку никто не вставлял. Никто и ничто, кроме суммы гранта.

Впрочем, очень большая экспериментальная работа для создания АМ-технологии была проделана сверхскоростными темпами еще до образования этих закрытых групп. В работе принимал участие и лично Бизон. Вспышка-надежда в сознании настолько мобилизовала его творческий потенциал, в основном спящий в глубинах естества, что он неосознанно индуцировал его мощь всем своим специалистам. Идея использовать кольцо Мебиуса как первичную основу преобразования принимаемой информации в раздробленный хаос – его идея. Молодым же яйцеголовым надо было коммуникативным путем дописать, так сказать, POST SCRIPTUM, а затем удалиться в состояние POST FACTUM – и вперед, залечивать нервное истощение, пристрастие к алкоголю, отвыкать от наркотиков, избавляться от клаустрофобии и заводить личного психоаналитика, пытаясь вновь стать теми, кем они уже никогда не будут. Это – плата за грант.

Допустить утечку информации доктор психотехнических наук не мог категорически, а посему ввел жесточайшие меры для предотвращения этой самой утечки. Настоящей цели научно-экспериментальной работы не знал никто, зато все постоянно пребывали в состоянии неясного, подозрительного бреда. Казалось, что их нанял работать сумасшедший. Больше половины поставленных задач были эффектной технологической дезинформацией. Считалось, что выползет наружу именно она. Впрочем, изоляция групп от внешнего мира до окончания работ была полнейшая. Включая охрану с гранатометами. Создатель знал, что должно у него родиться. Об этом могли узнать и другие.

Каждая группа состояла из четырех женщин и трех мужчин. Идеальное соотношение, на взгляд Бизона. Энергетика такой семерки должна была совершить чудо в созданных им условиях: кругом змеи, над головой – деньги критической массы плюс либидо, как одно из высших движителей духовного мира, сублимирующее все, что угодно, как угодно и где угодно, но самое главное – во что угодно.

Читая еженедельные сообщения из секретных лабораторий, отбрасывая информацию скандально-бытового характера и вникая только в сухие строчки итогов экспериментальной и научной работы, Бизон видел – а все нити сходились только к нему, – что дело идет к реальному достижению поставленной цели. Одних только потенциальных патентов насчитывалось уже под сотню. Сто патентов на открытия и изобретения чуть больше чем за полгода! Да уж, любитель постоять на голове разбирался в штуковине, на которой стоял. Мыслям ведь не прикажешь – идите сюда, друзья, попьем кофе, обсудим жизнь, и вообще… В общем-то, вовсе и не мысль приходит в голову, а как раз наоборот. Это голова натыкается на мысль, которая есть совершенно свободная и самостоятельная сущность, и летает, где хочет. Вот и двигай тело, если хочешь думать. Или хотя бы убеди это самое тело, что оно в полете.

Итак, если процесс А (работа) пошел, идет и подходит к концу, то процесс Б (юридические формальности по ее результатам) обязан быть завершенным. Главное – эмитировать акции ненавязчиво, желательно – в момент отвлекающих фоновых событий, а еще лучше – так, чтобы это восприняли, как игру на повышение. Или понижение. Без разницы. К «Транстриумвирату» с его непонятным международным статусом конкуренты относились с очень большой осторожностью и усиленным вниманием. А лично к Бизону – особенно. Движение его тела и, по возможности, мысли отслеживали даже масонские ложи, чувствуя в нем бешеный потенциал политического магнетизма; коммерческие епархии – видя в нем конкурента по той же причине, что и ложи, только в сфере духовной магнетики, ощущаемой через монитор компьютера; крупнейшие мировые хакеры-одиночки, работавшие сами на себя просто из удовольствия (а если на кого-то и за деньги, то за очень большие) – видя в нем силу, которая может им противостоять очень реально, а не виртуально; представители основных разведок мира – ощущая в нем точку сбора такого количества информации, что были задействованы даже спутники с системами поиска, определения, подавления и сверхточной фотосъемки и видеопередачи. Впрочем, во всем мире война всех против всех давно уже достигла такого технологического уровня, что никто толком не знал – кто, где, как, с кем, зачем. Компьютерное прогнозирование делало потенциальные дорисовки картинки, текста, разговора, и все это медленно превращалось в вялотекущую электронно-разведывательную шизофрению недиагностируемого характера. В общем, работать было тяжело.

Внимание же к себе Бизон привлек, в свое время выкупив контрольные пакеты целого ряда компаний – почти банкротов, которые моментально реструктуризировались, и акции которых, постояв некоторое время на месте, прыгнули и полезли в гору, как шанхайские барсы. Никто ничего не понял. Игры на понижение не было никакой, но дилеры зафиксировали перемену вектора движения курса акций, – а им наплевать на все в жизни, кроме этого вектора, – и стали играть. Привлеченный капитал был использован со стопроцентной отдачей, а робкие пункты подъема курса сменились траекторией взлетающего истребителя. Нокаут. Больше тысячи процентов прибыли. Наркобароны прислали Бизону поздравление и сообщили, что он принят в их клуб почетным членом-советником. Сопоставимые прибыли существуют только у них, но с риском каждую минуту, что плюс уйдет в глубокий минус.

Теперь же ситуация несколько иная. Необходимо самому эмитировать акции, хотя делать этого он не имеет права, как член триумвирата. Новую компанию придется регистрировать на Мэрилин. Впрочем, эта компания будет принадлежать ей и на самом деле. Теоретические разработки Маши легли в основу всего, что сейчас происходит. Папа только вложил деньги. Мыслящая машина АМ-технологии была ее родным ребенком. Повивальные бабки к нему не имеют никакого отношения. Но это – вопросы собственности, причем еще достаточно гипотетической. Пока же все было скрыто мраком секретности, и даже Мэрилин вообще ничего не знала о проводимой работе. Однако все равно где-то что-то уже выползло, Бизон это чувствовал и понимал. Даже если исключить ракетный обстрел, оставалось психотронное воздействие. Ведь пытались же, пытались надавить на голову. Не вышло. Но проблемы создали. Он ждал отчета от Философа. Там будет очень много интересного, не заскучаешь. Бизон знал степень проникновения своего эксперта в глубь анализируемой проблемы. Но тот пока молчит. Значит, работа ведется крайне серьезная.

Коллеги по триумвирату Фридман и Леонардо не входили в предполагаемый проект, так что знать о нем им вовсе ни к чему. Параллельное управление, эта навязанная с самого верха и теряющая смысл структура, тем более не нуждалось в такой информации. Особенно в свете их собственных интересов.

Бизон завел двигатель, и его автомобиль медленно пополз по мокрым улицам Лондона. В ста метрах позади ехал «Роллс-ройс» с охраной.

С центральной дороги свернули на боковую улицу и стали углубляться в дебри старого города. На освещенной мостовой стояли стайки тинэйджеров, или кто они там такие, им видней. Что их единит? Какой магнетизм? Конечно же, коммуникативный щит от других социальных бронемашин. Дорогу медленно перешла девица в прозрачной юбке и сделала знак рукой, понятный любому мужчине. Машины проползли мимо. А Мэрилин? Ей примерно столько же, немного старше, чем эта. Она же не биоробот?.. Ей 23 года! Нет, об этом лучше не думать, как и про ее низкий голос. Она такая, какая есть. И никто никогда не мог на нее повлиять. Единственный раз – психотронная антенна. М-да. Чья? Философ должен это узнать.

…Все-таки аналоговая метка – гениальное решение! Кто раньше придавал особое значение кольцу Мебиуса? А ведь это модель односторонней бесконечности, замыкающейся сама на себя. Сама в себе. Кант должен был бы заинтересоваться этим колечком, но слишком рано съехал в нормальность. Это же модель перпендикулярного перехода в параллельный линейный мир. Мгновенного перехода! Скорость света остается позади, быстродействие квантов фотона забыто, и недостижимый былой Абсолют плетется в хвосте передовых технологий с грустно опущенной головой, с которой слетела корона. Это ли не парадигма? Возможно. Но не исключено, что нечто большее.

Биг-Бен громыхнул половину двенадцатого ночи. Машины медленно двигались друг за другом. Бронированный «Мерседес» и такой же «Роллс-ройс». Туманный Альбион был и, правда, туманен. В смысле коммерческих вопросов. Ожидаемого телефонного звонка не было уже десять минут. Не очень похоже на англичан, хотя они и не немцы. Еще один квартал. Проехали мимо фонтана. Да и народа почему-то полным-полно, хоть и дождь. А-а, да это вроде бы Гайд-парк! Кричи – не хочу…

Вдалеке, в лучах фонарей, виднелась фигурка оратора, который вещал то ли против, то ли за:

– …Тем более, что Япония давно стала той же Европой. Правда, с легкой примесью урбанистического феодализма. Мечи самураев обломаны: их сменили гамбургеры, сложенные из пиццы. Плюс «Биттлз» и агент 007. Ну, а Северная Америка, этот сброд Старого Света со своей доморощенной историей из бандитских разборок, убиенных индейцев и Американской Мечты о первичном накоплении капитала?.. Она всегда оставалась Европой, спроецированной на другой континент, но потерявшей управление, как взбесившаяся лошадь.

– Эй, ты там, поаккуратнее с Америкой, рыжий!

Но рыжий продолжал:

– Какая еще собственная история? Господа, побойтесь Бога! Вы – жалкий придаток или итог пятитысячелетней битвы. Битвы за знания. Битва эта стала тотальным побоищем, когда выяснилось, что знание – сила. А мир был и есть двуполярный: Европа – Азия. Не считая крошечного полупроводникового элемента – Евразии…

«Наш брат, наверное», – подумал Бизон. Двинулись дальше. Свернули еще на одну улицу, выскочили на магистраль, развернулись, поехали обратно.

Зазвонил телефон. Бизон поднял трубку.

– Добрый вечер, мистер Бизон. У меня почти все в порядке.

Детектор анализа голоса, правда, этого не подтверждал.

– Все нормально, – продолжил тот же голос. – Документация почти вся на диске, но я не успеваю. Мне нужно полчаса.

– Николло, я надеюсь, диск стоит моей прогулки в такое время и в такую погоду?

– Мистер Бизон, вы все посмотрите сами. Условия вашей задачи выполнены почти полностью, кроме, как я и предупреждал, пунктов первого и третьего. Мне и всему оборудованию это оказалось не под силу.

– Да, я так и предполагал. Но это не повлияет на оплату вашей работы.

Первый и третий пункты представляли собой дезинформацию. Но они были весьма интересны по поставленным задачам и в случае утечки затмили бы истинное решение. Скорее всего, ведущий инженер английской компании стратегического назначения считал свою задачу полностью не выполненной. Он, конечно, гениален, но очень самонадеян. Наверное, считает русских идиотами с цепями на шеях. Разработал какую-то второстепенную муру, стоящую в конце списка и обозначенную символом «не первостепенно». А тот датчик фиксирования и усиления до визуального изображения астрального тела человека свою функциональность не подтвердил, несмотря на великолепные исходные данные. И сумма оплаты не изменена! «Побольше бы таких заказов, сибирские бараны!»

– Николло, через тридцать минут я подберу вас в условленном месте.

Машины поползли дальше. Николло, Николло… Что-то не очень это все есть хорошо. Серьезное, серьезное ведь дело. Очень большие деньги, наконец. К тебе в гости, на твой вечно дождливый остров приехал очень деловой человек. Сам. Лично. А ты – «полчаса!» Бизон включил монитор и на карте города нашел мерцающую точку – Николло, отметку от его мобильного телефона. Добавил масштаб. Ну, дружок, так ты уже даже и не в лаборатории! А где же ты тогда? Ты, друг, в баре. В трех кварталах от своей работы. А диск где? Надеюсь, у тебя в кармане. Очень надеюсь…

Бизон прибавил скорости, и машины понеслись по ночным улицам. Затормозили возле дорогого ночного бара. Шеф вышел из «Мерседеса» и толкнул дверь в заведение. Двое охранников шли сзади. Выбрали столик вблизи от Николло, заказали пиво у подбежавшей красотки с обнаженной грудью и в крошечном передничке.

Инженер сидел с типом известной харизмы. Тип пил джин, инженер сосал через соломинку сок и что-то нервно говорил. Тип глядел на него, как удав на кролика, ну и, соответственно, наоборот. Бизон и его люди мрачно рассматривали эту картину.

– Интересно, диск при нем? – спросил начальник охраны.

– Будем надеяться. Делал ли он копию – мы определим. Копия ли это – тоже не вопрос.

Шеф вытащил телефон и, отвернувшись от охваченного жаждой исполнителя заказа, проговорил:

– Дима, на случай отхода проверь у входа в забегаловку наличие проблем.

К антисимбиотической паре подсели две красотки. Тип что-то сказал инженеру, и тот подозвал официантку. Через пару минут та принесла два запотевших бокала с соломинками – для дам.

Зазвонил телефон у Бизона. Из «Роллс-ройса» ответили, что все чисто. Кроме охраны бара, у входа никого нет.

Полчаса, отведенные для встречи, истекали.

– Мне кажется, он пытается нас кинуть, – проговорил начальник охраны.

– Да нет, нет, – поморщился Бизон. – Простой пройдоха. Хочет два раза продать один товар. Он плохо себя ведет. Я не ожидал. Все-таки верно: мыслительные способности бывают даны человеку почти исключительно за счет моральных. А почему? Горе от ума, короче.

Он вытащил телефон и набрал инженера. Было видно, как тот дернулся от звонка своего сотового, и как мрачно уставился на него тип, сжав зубами сигарету.

– Да, я слушаю.

– Николло, осталось пять минут.

Тип внимательно прислушивался к разговору.

– Я знаю, знаю. Но тут маленькая проблема. Вирусы. Тест показывает наличие вируса на семьдесят седьмом файле, а на нем – основные расчеты. Я боюсь, как бы они, эти долбаные вирусы, не переползли на диск, хотя у меня десятиуровневая защита. Необходима еще одна очистительная прогонка. Это недолго.

– А ты уверен, Николло, что диск у тебя? Мне тут сообщили, что у тебя его выкрали, а подсунули пустышку.

Инженер машинально хлопнул себя по карману пиджака. Все, прокололся. Шеф мастер на такие штучки.

– Да нет, я уверен… Мистер Бизон, вы меня немного обижаете. Вот он, передо мной, загружается, – инженер посмотрел на открытую грудь дамы напротив. – Если я передам вам его с вирусом, я знаю, что потом будет со мной. Диск в одном экземпляре и невосстановим в случае заражения. На нем – четыре месяца моей непрерывной работы. Я очень волнуюсь и хочу перестраховаться. Я прав? Мистер Бизон, я прав?

Бизон сменил тон и ласково промолвил:

– Николло, дорогой Николло. Ну конечно, ты прав. Это твоя работа, и тебе виднее, как поступить, чтобы все было о-кей. Правда? Правда-правда. Не принимай близко к сердцу, делай все, как считаешь нужным. Ну, вирус так вирус. Всех не переловить, это и так давно ясно. Главное – успеть распечатать. Я хочу попросить тебя пока только об одном. Не звони мне сейчас со своего сотового телефона. У него кончается ресурс защиты от прослушивания. Позвони с простого, из какого-нибудь кабинета у себя на работе. Только прошу, чтобы рядом никого не было, ты понял? Никого! Позвони, и я скажу тебе новое время передачи денег. Ты про деньги не забыл? Давай, Николло, действуй. Мы друзья!

Видно было, как в течение разговора с лица инженера сползала нервная бледность. Он успокаивался. И даже заулыбался. Тип подозрительно смотрел на него. Отключив телефон, Николло стал что-то ему объяснять, показал пальцами – две минуты, и пошел в туалет. Бизон неторопливо уже шел туда же, флегматично осматривая даму на шесте. Тип остался в обществе шлюх и, было видно, не знал, что делать.

В туалете на стене висели телефоны-автоматы. Николло подошел к одному из них и стал сосредоточенно набирать номер. Не так быстро, сэр. Один из охранников взял трубку у него из рук и положил на место:

– Диск!

– Какой диск? Кто вы такие? – В лицо Бизона он не знал, и тот стоял в стороне, не вмешиваясь.

– Николло, зачем же ты с нами так? Ты, оказывается, не в лаборатории, а здесь, в борделе. И что это за питекантроп с тобой сидит? Охранник, что ли? – спросил заместитель Бизона по внутренней безопасности.

Инженер молчал.

– Диск отдашь сам?

Николло вытащил из кармана конверт и передал его заместителю.

– Копии сняты?

– Нет.

– Если да, ты знаешь, что будет?

– Да.

Инженер стал дрожать мелкой дрожью.

– Успокойся. Денег ты, конечно, не получишь, но проблем тоже много не будет.

Бизон взял диск, вставил в компьютер размером с пачку сигарет и стал изучать содержание на крошечном экране. Кивнул головой заместителю.

– Бумажные файлы есть?

– Я не идиот.

– Я верю в это, – включился в разговор Бизон. Он вытащил из кармана такой же диск и отдал его инженеру. – Положи на место прежнего.

Тот положил.

– А теперь слушай внимательно. Пойдешь на свое место, выпьешь со своим питекантропом, делай, что хочешь, со шлюхами, но дай ему то, что он просит. Отдай ему диск.

– Он просит только скопировать. У себя в машине. Он не понимает, что копирование фиксируется в оригинале.

– А ты напейся и отдай ему его до завтра, но только чтобы пообещал вернуть! А мы будем неподалеку. Действуй, инженер! У тебя выбора нет, если хочешь хоть чуть-чуть поправить свое реноме. В принципе, ты парень неплохой, но нервный. А это вредно для здоровья. Нервный должен быть честным. Ты не задумывался? Вперед.

Инженер побрел на выход.

Бизон с помощниками уселись на прежние места и заказали пиццу и пиво. Впрочем, удовольствие их длилось не слишком долго. Инженер заставил весь стол шампанским и водкой. Принесли горячие закуски. И он стал поить девиц. Те не отказывались. Тип осторожничал. А инженер не стеснялся. Вскоре и он, и девицы были в такой кондиции, что тип выглядел рядом с ними пугающе трезвым. В конце концов, Николло обнял одну даму за зад, а второй стал падать лицом в грудь. О чем они все там говорили, слышно не было – ревел английский рок, под который извивались стриптизерши. Но вот питекантроп с умным, насколько для него возможно, видом стал шептать что-то на ухо инженеру. Тот согласно закивал, икнул и положил типу руку на плечо. Беседовали недолго. Инженер сказал еще что-то типу на ухо и показал на часы. Тот вытащил бумажник, передал инженеру пачку денег, а Николло, оглянувшись, отдал ему диск и, помахав пальцем, снова показал на часы. Тип схватил ее и сразу сунул в карман. На лице расплылась фальшивая улыбка старого доброго друга. Он не мудрил, а встал и ушел по-английски, направившись прямо к выходу.

Выйдя из бара с улыбкой на лице, тип двинулся к своему черному «Ягуару», споткнулся о прохожего, получил в шею электроразряд и оказался в «Роллс-ройсе» в бессознательном состоянии. По документам стало ясно – МИ-6, старые друзья, однако. Забрали диск, все документы, деньги, сняли с пальца перстень с черным алмазом, с руки – «Ролекс» с бриллиантами, сняли костюм за две тысячи фунтов и в трусах выбросили возле мусорного контейнера. Работа такая. Не всегда же с дамами шампанское пить, да еще за чужой счет.

– На аэродром, – скомандовал Бизон. – Ездить через Ла-Манш – плохая примета.

 

Глава 26

Сандрони бегал по кабинету, как подстреленная крыса.

– Застрелила? Обоих? Этого не может быть! – он упал в кресло и стал теребить четки.

– Нирвана убита. Надо смотреть правде в глаза. Кто с ней был?

– Какой-то европеец неопределенного типа, с серьгой в ухе. Разговаривали частично на английском, в основном на сербском.

– Сербия?!

В кабинете, кроме Сандрони, высшего духовного сана секты, находилось четыре человека – двое советников и двое телохранителей. Конференция была приостановлена.

– Видеокамеры в той неведомой пельменной были?

– Были, но не работали. Одна работала, но объектив потерял фокус, и видны одни пятна. Тем более она черно-белая и без микрофона. Видеомагнитофон все записал, но пятна… Еще и черно-белые…

– Великолепно! Сильно смахивает на планирование. А что сказал шеф-повар или кто он там такой?

– Он официант, и сказал, что, кроме летающих ножей и стрельбы из пулемета, ничего не помнит.

– Пулемета?

– Он перепутал. Там был автомат. Да, счет помнит. Вроде бы триста восемьдесят иен.

– К черту счет! Он точно видел, кто стрелял?

– Стреляла дама, и весьма профессионально. Джованни убила моментально. Две пули в голову навылет. Ким умер через десять минут. Четыре попадания в грудную клетку и живот. Пули, очевидно, были со смещенным центром, возможно, подрезаны. Ему разворотило все внутренности.

– А что ее напарник?

– Посоветовал Джованни почитать какого-то Бобергауза. Это было перед самой стрельбой, за секунду, и официант запомнил. Похоже на код или пароль или, может, заклинание. И больше он не делал ничего. Глядел.

Сандрони заскрипел зубами, выхватил из-за пояса старинный вавилонский кинжал и вонзил его в стол перед собой:

– Нас так не унижали никогда! Я убью этих сербов! Какое, к черту, заклинание?! Я их порву своими руками! А мясо скормлю крысам! Бетти Тейлор… У нас есть имя. А это уже почти конец охоты. – Он повернулся к советнику: – Передай всем адептам: Сын Будды в экстатическом восприятии очередного просветления, и мероприятие переносится на завтра, нет – на послезавтра. Приглашения остаются те же. Без Джованни и Кима я не уравновешен до такой степени, чтобы выравнивать кого-либо.

Советник поклонился и вышел.

– Откуда прибыла Бетти Тейлор?

Телохранитель зашуршал клавиатурой:

– Лос-Анджелес. Преподаватель востоковедения и санскрита. Больше ничего.

– Лос-Анджелес – и больше ничего?

Сын Будды включил свой компьютер и приказал всем выйти. Набрал код, вышел на нужный сервер, набрал пароль и стал ждать.

Майами ответил быстро. Мрачный голос индуса, поздоровавшись, слегка вопросительно проговорил:

– Сандрони, неужели есть что-то про Славянского Бизона и Мэрилин Монро?

– Генерал, я помню вашу просьбу, и вся структура работает в этом направлении. Но у меня тут возникли неожиданные проблемы по нашей службе и очень желательно получить необходимую информацию. Генерал, чисто бытового плана. Бетти Тейлор, она гражданка Соединенных Штатов. Все, что есть на нее. Естественно, по возможности.

– Минуточку, священник. Очень срочное и необходимое – это только предполагаемое и желаемое. У нас же все реальное и почти абсолютное. Ждите ответа.

Генерал вошел в картотеку, набрал искомое имя и уставился на вспыхнувшую картинку. Бетти Тейлор. Красивая женщина. Что у нее общего с этими мизантропами, приклеившимися к буддизму, как рыбы-прилипалы? Окончила университет востоковедения в Бостоне. Специализируется на переводах с санскрита. Мобильный телефон не под наблюдением. Буддийского вероисповедания. Уровень индексации нулевой.

– Сандрони, а что там произошло? Она чиста, как утренняя роса. На нее нет ничего. Я же не говорю – «без комментариев». Я говорю – ни-че-го.

– Все понятно: она в картотеке внешней разведки. Ну, спасибо генерал. Звоните. По Монро и Бизону работа ведется. – Сигнал ушел.

Индус пожевал сигару. Задумчиво вытянул вперед руки и пересчитал кончики пальцев. Десять. Бетти Тейлор. Был… есть у него выход на внешнюю разведку. Да стоит ли лезть? Из-за фюрера бесноватого… Нет. Конечно же, не стоит. Посидел. Все же решил залезть. Залез. Семь секунд его определить не могли. Он быстро ввел имя и появившиеся данные перегнал в оперативную память, отключаясь и не слишком спокойно себя чувствуя. Любопытство – нехороший грех. Так кто-то сказал. Оказывается, мать ее родом из России. Поэтому Бетти Тейлор и оказалась в картотеке. И все. Тьфу, нечистая сила, совратила нос совать, куда не следует!

Сандрони тем временем общался уже с пятым абонентом. Все впустую! Подключился и к иссушенному арабу на берегу Днепра. Разбудил:

– Ахмед, добрый день. Это Сандрони, Токио.

– Добрый-добрый, – зевая, ответил тот. На часах было три заполночь.

– Ахмед, как ты с сербами?

– Я? Никак.

– Мне нужно узнать все, что можно, о некой Бетти Тейлор. Тейлор.

– О Бэтти Тейлор? Из Сербии? Да ты в имя вслушайся.

– Она из Сербии. Ахмед, помоги! Сам же знаешь, в Токио для тебя никогда не будет нерешенных вопросов.

– Ну, хорошо. Но не сейчас же? Три ночи. Я только что лег спать. Перечитывал Бобергауза.

– Кого?!

– Бобергауза. В. Бобергауза. Но тебе это не будет интересно.

– Ты ошибаешься, Ахмед! Ты очень ошибаешься. Мне нужна копия этой книги. Она у тебя есть?

– У меня есть книга.

– Пожалуйста, уважаемый! Сними сканером текст и отправь мне. На каком она языке? На английском? При сканировании включи перевод на японский. Впрочем, нет-нет. Что я говорю! Оставь, как есть. Если нужно, я переведу сам. Мне нужен первоисточник.

– Хорошо, Сандрони. Я ценю наши отношения. Но поверь мне, это специальная книга. Она не воспринимается сразу.

– Спасибо, Ахмед. Я восприму. Извини, доброй ночи. Завтра я позвоню тебе.

– Да, я хотел тебе сказать, что английский язык – это не первоисточник…

Но Сандрони уже умчался по оптоволоконному кабелю.

Сын Будды мотал на руке четками. «Почитай Бобергауза!» Бедный Джованни! Я за тебя исполню совет сербского шакала и узнаю, как мыслит руководитель твоего расстрела. Сандрони кнопкой вызвал помощников. Вошли двое бритых.

– Бетти Тейлор. Она не должна вылететь из Японии, ни уплыть и ни уехать. Желательно, даже из Токио. Мотахаси! – Он посмотрел на одного. – Нисиоку! – Он глянул на другого. – Наши братья не попадут в нирвану. Более того: такая смерть вынудит их вернуться в этот мир низшим порядком. Смерть от руки женщины!.. Этого простить нельзя! Вперед, вы знаете, что делать.

 

Глава 27

– Ну, и что теперь? – спросил начальник разведки у своего заместителя, прочитав последнюю страницу отчета по ситуации в секретных лабораториях.

Бизон слушал и хмуро молчал. Люди не выдерживали нервного напряжения. Вчера охрана задержала при попытке сбежать двадцатилетнего генноэлектронного конструктора с очень результативными способностями. Родом из России. Но образование получил в Бельгии. А бежал, говорит, в Украину. При нем не было ничего, кроме фотографии девушки, которую он не видел восемь месяцев, и паспорта. Этого дурня черти понесли прямо через болото с белоголовыми гадюками – змеями, укус которых смертелен в 90 % случаев.

– Ликвидационные мероприятия готовы? – спросил шеф у разведчика.

– Давно. С самого начала.

– Парня успокоили?

– Да. Уколом транквилизатора и видеозаписью с посланием его подруги. Такие кассеты хранятся для каждого работника, на подобный случай.

– Разумно. Как, по твоему личному мнению, ситуация вообще?

– Я не касаюсь вопросов их работы и не знаю, чего они добились. Но со спиртным у них проблемы, и они ищут всякую дурь. В Мексике – марихуану и пейот…

– Что за пейот?

– Галлюциноген. Кактус особого сорта. Дохлый такой сорняк. Они его жуют. Но сумели убедить, что основных достижений в теоретических и конструктивных вопросах достигли именно в таком состоянии. Успели, мол, записать. Потом три дня расшифровывали, но – факт есть факт. Мы наблюдали. Действительно, что-то в этой колючке есть. Что-то там она стимулирует.

– Ну, так пускай жуют. Впрочем, они уже почти всё решили. Так, мелочь осталась. Хотя мелочей не бывает. Постоянно забываю.

Бизон помолчал. Посмотрел в окно на старые кедры. Дом, в котором они проводили совещание, находился в районе курортов, в горных Альпах. Старые, вековые деревья подступали прямо к окнам и лезли ветвями в кабинет. Здесь редко кто бывал. Добраться можно было на легком вертолете. Или за несколько дней со спецснаряжением.

– Хорошо, дело идет к концу. Они, конечно, все подряд нарушают условия контракта, но мы их прощаем. Автономное плавание в самом себе – тяжелое мероприятие. Да, кстати, с женщинами все в порядке?

– Это отдельный вопрос. Вот отчет по работе женского состава и взаимодействию его с мужским. В двух словах – все в порядке. Они выносливее. Но – за счет способностей хватать чертей за бороду и вытряхивать информацию. У них постоянно проблема с косметикой и друг с другом. А так все в порядке.

– Да, тут сказать нечего.

Бизон отвернулся к компьютеру и стал просматривать все, что было собрано в лабораториях за почти девять месяцев. Если АМ-технология будет работать, то это конец миру электроники. В привычном понятии. А выяснится это очень скоро. Прототип уже готов. Странно, но он ничего такого особенного и не ощущал. Поразительно, как быстро человек адаптируется. Несколько дней назад была основана акционерная компания «Славянский Бизон». Решили здорово не мудрить. Первый транш составил пятьдесят миллионов акций при номинале десять долларов и размещен на Нью-Йоркской фондовой бирже. По плану это был только старт. Если план сорвется по какой-либо причине, Бизон исчезал навсегда. Он вложил все свое личное состояние и несколько кредитов, взятых через подставных лиц, чтобы миновать кассу триумвирата. Все деньги ушли в разработку проекта.

Зазвонил мобильный телефон особого назначения. Бизон сразу понял, кто это. Это был Философ. Он молчал неделю, предупредив, что позвонит сам. Начальник разведки уловил выражение лица шефа, молча встал и вышел, забрав с собой своего заместителя и прикрыв двойную дубовую дверь.

– Да, я слушаю.

Агент триумвирата сидел в кресле, медленно пил пиво и глядел в стену. Это продолжалось довольно долго, пока он не протянул руку набрать номер.

– Добрый день. Это я.

– Здравствуй, рад тебя слышать в полном здравии. Я ждал твоего звонка.

– Могу сообщить, что решение основных вопросов закончено, и все сейчас перегружается на твой сервер. Готовься к долгому чтению.

– Это радует. Я знал, что ты справишься. Надеюсь, все прошло без проблем?

– Ну, не совсем еще и прошло, но без особых проблем. Пока. Я еще здесь. Но это уже не имеет значения. Все отчеты у тебя. Все, что тебе необходимо, – ну, почти все, – там есть. Кое-чем будешь достаточно удивлен.

– Синдикат думает предложить сотрудничество?

– Выбрось из головы синдикат. Тебе что, нужно его сотрудничество? Поверь, это ни к чему. И вообще я о другом. Речь идет о тебе.

– Обо мне?

– Да-да! О тебе лично. Что, уже удивлен?

– Знаешь, пока нет. Обо мне говорят. Иногда. Ты, наверное, устал. Я знаю твою манеру мыслить и работать.

– Если знаешь, то вспомни, что я не устаю. Пока в состоянии говорить. У меня есть данные, что ты владеешь какой-то новинкой в мире электроники, а точнее даже, я бы сказал, – биоэлектроники с любопытными свойствами. Очень любопытными. Не для меня, естественно. Твоя штуковина, очевидно, выбьет с мировых рынков все устаревшее компьютерное барахло. А они там еще думают об умножении тактовой частоты и все такое. Бедный «Майкрософт»! Вот уж кого я жалел бы да жалел. Вернее говоря, его акционеров. Сам-то успеет перестроиться и спрятать деньги.

– Постой-постой… – проговорил опешивший Бизон. – Чего это ты там говоришь? Я понять не могу.

– Коля, ты запускаешь в этот мир неведомое. Поверь. Ты же мне веришь, я знаю. А это неведомое – проблема. И для тебя тоже. Ничто не сдается без боя. Даже землеройка, бывыает, бросается на медведя. Естественно, ты намерен взорвать рынок. Нормальная реакция человека, шагнувшего вперед. Но это, сам понимаешь, не всех обрадует. Далеко не всех, кроме пользователей, конечно. Я говорю о чем-то вроде компьютера, верно? Обрати внимание: «что-то вроде…» Стараюсь выражаться адекватно.

В телефонной линии секунд пять стояла тишина.

– Конечно, может быть, я в чем-то не прав, – добавил секретный агент, отхлебнул пива и, развернув кресло на девяносто градусов, уставился в окно, на финиковую пальму, где сидела паукообразная обезьяна и грустно на него глядела.

– Это итог твоей работы? На кого ты работал? – заскрипела трубка голосом Бизона.

– Да на тебя, на тебя. Да, это частичный итог моей работы. Если что-то знаю я, то, возможно, могут знать и другие. Тебе эта сложнейшая мысль еще не пришла в голову?

– Мне пока трудно тебе ответить. Продолжай.

– Проблема из-за Двурога – чистый теизм. Никакой экономической политики там нет, и не было. Идейным вдохновителям из синдиката заморочили голову полуложной информацией, – а это похитрее, чем простое вранье, – и фальшивыми каноническими текстами. Твой покорный слуга эту маленькую неточность устранил. Почти то же самое и с сатанистами. Но те просто узнали про реальную святость животного и решили прикончить его на своем жертвеннике, – тем более, что он черный, их классического цвета, – решив, что оно одно стоит многих других и вызовет Вельзевула на прямой диалог. Ты видишь, насколько все бездуховно? Даже здесь меркантильный рационализм. Изучать противно. А вот буддизм – это то, что связано с Черным Принцем напрямую. Ты, надеюсь, знаком с амстердамскими записями. Я имею в виду – лично читал? В таком случае тебе известно, что просто так это существо не является. Оно реинкарнируется только в определенном месте пространственно-временного континуума. И – с единственной целью: Засвидетельствовать, проконтролировать, символизировать и подтвердить легитимацию определенной личности, за которой стоит определенное духовно-материальное изменение социума. Я бы выразился так. Мне лично не довелось с ним общаться, да это и ни к чему, но я говорил с Мэрилин по спутниковой связи. И она мне кое-что объяснила. Говорит, что сообщила и тебе, да ты не слушал.

– А как ты вышел на ее телефон?

– Она мне сама позвонила. У нас криптозащита по некоторым кристаллам совпадает.

– А откуда у нее твой телефон?

– Как откуда? Я дал. Это существенно?

– Да теперь-то какой смысл говорить… «Ты дал». Молодец!

– Разреши, я закончу мысль. Ну, так вот, тебе виднее, что к чему, но ты понял, что я имел в виду по поводу твоей дочери. Она, наверное, у тебя адепт буддизма в десятом колене?

– Она неверующая.

– Да все равно, какая разница. Люди не сами себя делают. Хотя некоторые так думают. В общем, твоя дочь – великий человек. Я не шучу. Если к ней приходил Двурог. Я правда, совершенно не нашел ответа, какова ее миссия. Но это не мое дело. И что-то там меняется, в мире просветления. С женщиной такого не могло быть никогда. Раньше. А вот теперь – есть. Но, возможно, тебе виднее и понятнее. Это основное, что касается Двурога. Синдикат в нем не заинтересован. Проблему снимай. Но дописывай другую. Я тебе скажу одно короткое слово: Япония.

– Что «Япония»?

– У тебя проблемы с Японией. И не с якудзой какой-нибудь, ну, и не с официальным Токио, конечно, а с деловым миром. С местными Ротшильдами электронной промышленности. Хотя, не буду спорить, все они как-то и чем-то повязаны. Про это еще французы говорили. Местные краснокрышие очень, очень недовольны прорисовывающейся перспективой. Вот это и есть то, с чего я начал. Мистер Бизон, говорю честно и прямо: отныне вид оптического прицела для вас плохая примета.

– Ты не ошибся? Мы же с ними вообще никаких дел напрямую не ведем. И какая же перспектива их настолько взволновала?

Конечно, Бизон все давно понял. Это, правда, было большой неожиданностью.

– Я знаю, что ты не говоришь так, как думаешь, но напомню. Чистый национальный доход этих скромных работяг на сорок три процента состоит из прибыли от продаж новейших компьютерных разработок; старых базовых моделей с низкой себестоимостью; периферии к ним, плюс реноме – торговля известностью. И еще масса мелких источников, питающих довольно мощный поток, и только за счет имени – «Япония!!!» Империя передовых технологий! США – не то. Там сброд народа, воюющего по принципу «все против всех». В электронной промышленности хозяйничает улыбающаяся мононация с зубами, как бритвы. Ну, как тебе перспектива, доктор Фауст? Могу добавить: все, что я сказал, возможно, не соответствует действительности. Бывает, и монетка на ребро становится.

Бизон прошелся перед окном. Поглядел на столетний кедр. На ветке сидела ворона и смотрела на него. Философ его ошарашил. Ясно одно: произошла утечка информации. Но в каком объеме? Акции уже выпущены, все может быть. Разумнее всего дать заявление о патентовании, сообщить о машине АМ-технологии, но до этого, естественно, выкупить остаток акций. Он хмуро проговорил в трубку:

– Ты прав. Но как узнали японцы? Это достаточно вероятная информация?

– Достаточно вероятная. На них работал некий Корниенко, твой человек. – Бизон чертыхнулся. – Но он толком ничего не сообщил, не знал. А вот внимание привлек. У них был задействован, – по крайней мере, в «Восточном Синдикате», – высочайший уровень агентуры. Это само по себе – уже информация. Насколько далеко они продвинулись, пока не ясно. Ясно одно: попытка стравить между собой синдикат и триумвират – это была их главная задача последних месяцев. В этом плане работа специалистов по доведению до харакири проделана почти идеально. Они не учли только крошечный нюансик: как следует не вошли в образ не совсем ясного для них мышления. Войти в образ мышления – это не всем доступно, их можно понять. Ну, и опоздали. Или не успели. Было использовано оружие массового поражения – Анжела. К сожалению, для них концентрация их собственной сверххитрой технологии достигла критической массы, и операция завершилась микрохиросимой. Все в отчете.

– Японцы… Поверить не могу.

– В синдикате поверили быстро. Ты извини, я с тобой не проконсультировался. Не было возможности. Главное – эффект достигнут в минимальные сроки. Их информационная сеть вскрыта. Бородатые очень не любят такие штучки. Сорок человек уволено и переправлено на отработку в провинцию. Пятеро пропали. Сорок пять человек! Полтора взвода разведки, по боевым меркам, пытались задавить триумвират синдикатом. Значит, они что-то знают? Я теперь даже не исключаю мирительных грамот со стороны синдиката. В их понятии, естественно, – но мирительных, а не ультимативных. Во всяком случае, проблем с Востоком больше не будет. Они исходили через них, а не от них. Это и есть главный итог моей работы. Сиамская Леля, она же Анжела, сильно продвинулась по службе. Награждена бриллиантовым ожерельем, зеленой подвязкой, получила звание генерала и назначена секретным советником шейха по проблемам двойной агентуры. Так что нет смысла ждать предложения о сотрудничестве от «Восточного Синдиката». Он теперь в нужной мере управляем из твоего кабинета, посредством меня и моего адаптированного советника шейха. Анжела для большинства управления синдиката теперь не женщина. У них такое изменение понимают очень быстро.

– Ты молчишь еще об одном вопросе. Кто запустил ракеты?

– Ракеты пустили не бородатые. Ракеты пустили не японцы. Не подтверждается оперативной и другой информацией. Есть еще одна, так сказать, третья сторона, но я не смог на нее выйти, хотя присутствие прочувствовал. Мне не хватило данных. Ты же снял с меня работу по составу триумвирата. Ею занимается другой человек, насколько я понял. Эти силы сконцентрированы в центральной части Европы. Психотронные пушки со спутников – их работа. Это довольно сложная аппаратура, чтобы с ней работал Восток. Какова цель? Понимаешь, Коля, тут вообще все напутано. Вот ты снял с меня Европу, а зря. Сейчас была бы информация. Оказывается, по непроверенным, но убедительным данным, до сих пор проводится операция под кодовым названием «Мертвый бык», единственная цель которой – физическое уничтожение Двурога и его контакта. Его контакта! Ты, надеюсь, в курсе, что в районе твоей фермы самоликвидировалась группа ракет сверхточного наведения. Так называемые ракеты-пули. Кроме одной. Но она ушла в воду, и никто не пострадал. Ракеты шли по координатной отметке, данной Корниенко на твою дочь и Двурога. У Мэрилин с собой оказалось электронное устройство перцепционного искажения, и она вывела из строя компьютеры наведения. Они с Двурогом чудом переплыли реку и вскочили на платформу тепловоза, пока он стоял. Так и ушли. Не считая двоих снайперов, которых она сбила с деревьев по пути, и негра-убийцу, который тоже хитрее не оказался и попал под ее пулю. Ладно – снайперы. Но ракеты! Это вообще отдельная тема для анализа ситуации и прогноза на будущее. Ракеты сброшены в контейнере со спутника. Это весьма высокий уровень… А причина? А смысл? Значит, есть и то, и другое, если деньги стали падать с неба. Себестоимость пуска одной такой сверхточной «пули» – примерно двадцать миллионов долларов. Больше можно вообще ничего не говорить. Я не могу тебе ответить, кто сделал по твоему острову ракетный залп, – но не синдикат и не умные мальчики из Токио. Есть только одна сила, способная работать в таком масштабе.

Это Чёрный легион.

– Что-что?

– Чёрный легион, ты не слышал о таком?

– Я думал, что это сказки для телепродюсеров.

– Нет, это не сказки. Я занимался вопросом этой секты ещё до знакомства с тобой. И я вижу, что их след просматривается совершенно явно. Но смысл и цель? Пока мне не понятны. Возможно, и правда Двурог несет что-то настолько информативно опасное, что оправданы даже такие средства его ликвидации. Зря, зря ты не дал мне Европу. От меня бы этот засекреченный командный пункт долго секретов не удержал. Я уже очень многое мог бы предположить, но промолчу. Европой занимается другой человек. Ну и что? Есть картинка?

– Да, есть. Небольшая. Но не программа «Мертвый бык». Это для меня новость, – признал Бизон.

– Догадываюсь, что он нашел. Следы объединенного духовного экстремизма. Индуизм, буддизм, бехаизм, синтоизм самых крайних толков. Противоположность понятию «дзэн». И даже викка и растафарианство. Я уже не говорю о крошечных, но весьма агрессивных явлениях типа крайнего спиритизма, правых сайентологов и ультралевых представителей Сознания Кришны. Крайний сатанизм сюда не входит. Они считают себя единственной религией в этом мире. Может, это и вполне разумное представление своих взглядов. Присутствие христиан ограничено точечными вкраплениями, не объединенными символикой. Но они весьма движущая сила. Я могу тебе написать расширенный доклад на эту тему.

– Да, ты владеешь информацией. Доклад напиши.

– Естественно, владею. Я ею питаюсь. Еще кое-что добавлю. Как ты понимаешь, это объединение суть духовного глобализма. В противовес глобализму материальному, но… Но меркантильная составляющая, как везде, так и здесь превышает девяносто процентов мотивации. И поэтому все это отслеживается, фильтруется, декодируется и, если нужно, – подавляется. Но работа титаническая. «Мертвый бык». Да само название операции несет столько информации, что можно сказать, какого цвета носки у ее руководителя. У меня лично есть очень большое преимущество перед этим сверхсекретным мировым сообществом. Я знаю об их существовании, а они о моем – нет. И еще. Глобализм – идея, а не решение группы социальной прослойки. И эта идея, как и все, – вечна. Но вот только сейчас калейдоскоп человеческой цивилизации сложил ситуативную картинку для ее материального воплощения. Подчеркну – ситуативную.

– Данные о Чёрном легионе в отчете есть?

– Конечно, есть.

– Честно говоря, для меня все это большая загадка. Что они смогли усмотреть в Мэрилин? Она дитя современного общества нигилизма и, выражаясь твоими словами, декаданса. Какой порядок? Откуда? Тем более новый. А старый где? Как может идти речь о проповедовании новой религии, если она абсолютно неверующая, не знакома с этими идеями и Еноха не отличит от енота?.. Что-то здесь не то.

– Не знаю, что тебе сказать, но, возможно, ты не совсем хорошо знаешь свою дочь.

– Я.?

– Да. Ты. Она вполне знакома с идеями буддизма, например.

– Мэрилин?

– Да, Мэрилин. И, знаешь, мы не можем знать, какой стороной кубики упадут завтра. Новое всегда приходит не оттуда, откуда ждут, и совершенно в другой форме, чем предполагается. Духовный детерминизм трансцендентен. Я еще хотел добавить, что Япония – это символ, на мой взгляд. Наши дальневосточные братья – технологические фавориты, и они есть имя. Имя этого явления. А имя – это начало, это основа, это зерно, в конце концов. Это метка.

– Ладно, Вова, ладно. Я все понимаю. Мне надо ознакомиться с твоими материалами, а до этого что я могу тебе сказать? Ничего. Ничего…

– Когда прочтешь, ты тоже много говорить не будешь. Больше будешь думать.

Х-файл 3

Серебристый авиалайнер «Дельта-12» несся над облаками в восточном направлении. Европа осталась далеко позади. Салон самолета был исполнен в виде кабинета готического стиля. Длинный черный стол с рядами кожаных кресел по бокам. В торце стола – еще одно, с тринадцатиконечной звездой на подголовнике, отделано золотом и слоновой костью. В нем – Верховный Магистр. Рядом расположился секретарь. На противоположном конце стола поблескивал экран большого монитора.

Присутствовали еще несколько человек. Мужчина лет пятидесяти, с седыми волосами до плеч, был гладко выбрит, под глазами сгустились тени. Его темный взгляд колюще упирался в даму напротив. Блондинка неопределенного возраста была сплошь обвешана бусами, цепочками, амулетами. На каждом ее пальце сверкало по перстню из белого металла. В одном горел бриллиант. Чувственные губы, холодные глаза, неопределенный дизайн формы, сексапильность ящерицы – знакомый набор аналитика, способного препарировать все, что угодно, кроме самой себя. Чуть подальше, через кресло, расположился мужчина с рыжей бородой и голубыми глазами. Лицо его лучилось оптимизмом, контрастируя с мизантропией, источаемой соседями по столу. Рыжебородый крутил в руках кубик Рубика, на пластинах которого были изображены карты таро, мгновенно разбирая и складывая его в какой-то необходимой ему комбинации, – всякий раз он улыбался, словно сорвал джек-пот.

Солнце проникало в авиалайнер сквозь иллюминаторы – классические арочные окна, – и играло на потолке салона, выложенном карельской березой. Все молчали.

– Артур, – проговорил наконец Магистр, обращаясь к выбритому длинноволосому. – Что происходит в «Восточном Синдикате»?

Седоволосый нахмурил брови и, положа руки на стол, стал на них глядеть.

– Это твоя профессия, Артур, – продолжил Магистр. – Почему не работала контрразведка? Три линии прикрытия ничего не смогли сделать. Три! И все эти линии накрылись вместе с внедренными людьми. Как только ты сам туда не попал, Артур? Почему ты туда не попал? А? Ты – капитан, судно затонуло со всем экипажем, а ты принимаешь баню, и пишешь каракули на пергаменте. Я имею в виду отчет. На черта мне отчет? И Сена ты еще не видал? Увидишь. Проект – его. А как он любит проваливать свои проекты, сам посмотришь. И прочувствуешь. И в баню пойдешь, поверь, нескоро…

Магистр оперся о сложенные на столе руки и, сверля взглядом седовласого, продолжал:

– Ты знаешь, сколько средств ушло на эту операцию? Знаешь. А что теперь? Предлагай выход из тупика.

– Я не могу отвечать за форс-мажоры, – проговорил седоволосый, сверкнув взглядом.

– Кто сдал агентуру? – жестко спросил Магистр.

Седовласый сложил руки на столе крест-накрест:

– Ваше Святейшество, единственное, что удалось выяснить, – список людей, внедренных в синдикат, оказался у начальника его внутренней разведки. Пришел по шести вальтам. По пиле паутины. Весь этот список полностью не известен даже мне. Неясно, как вся информация оказалась в одной корзине. Люди работали тройками, и я имел контакт лишь со старшим. Тройки, естественно, друг друга не знали. Валетный сигнал, естественно, перехватили, но связь со мной заняла время. А без меня никто не знал, кого предупреждать. В этом – издержки модульной системы разведки. Любой нетрадиционный форс-мажор валит всех, как девятый вал. Естественно, агентуры выложила всё, что знала. Вы знаете, что такое контрразведка «Восточного Синдиката». Затем люди исчезли, информации нет, синдикат и триумвират меняются мирительными грамотами, всю агентуру…

– Я это знаю и без уточнений, – перебил седоволосого Магистр. – Что они успели сделать? Что в остатке? В минусе – сорок агентов, невосстановимых специалистов. Уму непостижимо! А что в плюсе, Артур?

Седоволосый ответчик потеребил свою шевелюру и снова положил руки на стол:

– Если бы не потери… Это бы звучало! Но сейчас… как сказать… В общем, Философ – тот самый Философ, – общается с триумвиратом. Он, по нашим данным, и сам почти русский. Или славянин. Серб, по крайней мере…

– По каким данным, конкретно?

– Экстрасенсорным.

– Убедительно. Продолжай.

– …Общается с триумвиратом, и не исключено, что провал людей – его ума дело. Кроме этого, он засветился в Швейцарии. Встречался с представительницей синдиката. С ее стороны была попытка покушения на него, но дама не справилась.

– Это любопытно, – вставил Магистр. – Если только там был настоящий Философ…

– Судя по спектрограмме голоса – настоящий. Но сам разговор записать не удалось – он глушил все частоты. Успели записать только четыре слова – и он отрубил эфир.

– Фотографии есть?

– Нет. Глушение всех частот, я же говорил. У нас вся аппаратура цифровая, пишет сразу в чип и в файл главного компьютера.

– А на простую фотопленку нельзя было снять? Обыкновенным оптическим фотоаппаратом.

Седоволосый молчал.

– Продолжай.

– Существует большая вероятность того, что есть шанс установить координаты Философа. Вопросом занимаются очень серьезно. Это раз. Есть и два. Выяснилось, что Славянский Бизон лично, без коллег из триумвирата, готов взорвать рынок новым суперпродуктом в области компьютерных технологий. Абсолютно новым!

– А нельзя ли поконкретнее? – вкрадчиво спросил Магистр.

– Суперпроцессор, – мрачно ответил седоволосый, ощущая неадекватность конкретизации. Поднял руки и стал разглядывать ладони. – Или, я бы сказал, – постсуперпроцессор. Какая-то невероятная штуковина.

– Ну и что? – поднял брови Магистр. – Какое отношение это имеет к нам?

– Это имеет отношение ко всем, насколько я понял, – седоволосый снова опустил руки на стол. – Ваше Святейшество, спросите по этой теме у Маргариты, – он устало кивнул в сторону блондинки, с горящими глазами слушавшей разговор. Самолет слегка качнуло.

– Говорите, – кивнул ей Магистр.

Та начала низким бархатистым голосом, глядя в упор на Магистра:

– Ваше Святейшество, проблема детерминирующего взрыва, меняющего порядок вещей в нашем мире, исходит из лона триумвирата.

– Марго, что вы имеете в виду?

Блондинка звякнула всеми своими амулетами и подчеркнула:

– Именно то, что сказано, и никак не меньше. Люди Артура успели обнаружить недостающие звенья, и сейчас нет никаких сомнений – каббала расчетами подтверждает это. Славянский Бизон, его дочь Мария-Мэрилин и так называемый Философ… – Маргарита сделала паузу и повернула перстень бриллиантом вниз, – …образуют точку перемены фокуса квантования ноосферы. Изменяется размер кванта, длительность посылки и, что самое главное, – направление. Рождается нечто весьма близкое по параметрам к так называемому «яйцу» – детерминанте…

– Кто-то мне про эту троицу уже сообщал нечто подобное, – пробормотал под нос Магистр.

– Сен-Жермен, – наклонившись к нему, скрипучим шепотом прошелестел Махарашвили, весь уйдя в бороду. Магистр посмотрел на секретаря страшными глазами и снова повернулся к Марго. Самолет накренило вправо: чувствовалось, что изменился курс. Но секунд через десять авиалайнер развернулся влево и принял прежнее направление.

– Уважаемая Маргарита, и чему же вы обязаны столь категоричными выводами?

Марго стала крутить перстень на пальце:

– Постараюсь объяснить. Хотя меня просят об этом весьма редко. Меровингам верят на слово.

– Да-да, – спохватился Магистр. – Я и не думал намекать на недоверие. Но сейчас весьма критическая ситуация! – Самолет опять дернуло в сторону. – Очень критическая! Почти как в своё время у вашего далекого-далекого родственника. А поэтому надлежит обсудить рабочие нюансы. Простите, Марго, но весь груз возложен на меня лично. Вам известно это. Ну?

– Хорошо, я постараюсь. Все известные нам на планете мегалиты – особые древние камни-гиганты, – включая Стоунхендж и расположенные на острове Пасхи, Килиманджаро, побережье мыса Горн, Новой Зеландии и прочих местах, соединены линиями лей – путями, несущими геоэнергию и до сих пор не изученными научными подходами. Линии лей – это невидимые провода, соединяющие процессоры-мегалиты. Но это образ, не более. В главном замке Меровингов, – вы знаете, где это, – находится приемное устройство, сердцем которого служит Грааль. Глобальные по важности данные поступают довольно редко, примерно раз в сто – сто пятьдесят лет. Тактическая информация снимается по мере необходимости, при верной адекватности посыла запроса. Система работает безотказно минимум пятнадцать тысячелетий. Говорят, ранее вместо Грааля было сердце Изиды. Сто пятьдесят веков безотказной работы, Магистр! Я вас не утомила?

– Марго, дорогая, продолжайте.

– Благодаря этой системе мы знаем, где находятся Атлантида и Шамбала. А также упреждаем оккультные попытки оказать давление на фамилию…

– Маргарита, извините, а ваша система не скажет, где находятся Мария-Мэрилин, Двурог, Философ и Бизон? – слегка язвительно спросил Артур.

Марго восприняла вопрос серьезно:

– Нет, живые объекты слишком быстро преходящи. Зачем вы меня перебиваете?

– Извините, извините…

– Мне продолжить? – она снова посмотрела на Магистра.

– Мы вас внимательно слушаем. Артур, воздержитесь от вопросов. Вы сами сослались на Марго, а теперь путаете ей мысли. Или мне это кажется, Артур? Какого черта!..

– Ваше Святейшество! Марго! Извините! Молчу…

– Так вот… Образно говоря, вся объединенная сеть мегалитов указывает точку появления «сверхнового мегалита», а именно – детерминирующего «яйца», используя терминологию великого человека. Это может быть все, что угодно, но рано или поздно на том месте появится новый мегалит. Как – неведомо. Система расширится.

Самолет дернуло в сторону еще раз. Рыжебородый трудился над кубиком Рубика, не обращая ни на кого внимания.

– Итак, – продолжила Марго, тревожно глянув в окно, – каждый мегалит на Земле периодически начинает резонировать с определенной частотой, имеющей выраженный вектор направленности. Он генерирует излучение в сторону определенной точки Х. Каждый из этих камней раз в пятьдесят или сто лет начинает дрожать и нарушать законы физики. Но все одновременно – это происходит очень… – самолет вывернул резко вниз, и все почувствовали приступ тошноты, – …очень редко и… Ваше Святейшество, как вы считаете: авиалайнер в порядке?..

– Ха-ха-ха-ха-ха! – раскатисто захохотал рыжебородый, глядя на кубик. – Эти таро, эти карты сумасшедших оккультистов надо использовать на бирже. Махарашвили!

– Да, Ваше Преосвященство?

– Запиши в дневник: карты таро, расположенные по сторонам кубика Рубика, необходимо применить в биржевой игре. Точка. Понял?

– Да, Ваше Преосвященство! – Махарашвили кинулся делать запись. Рыжебородый снова весь ушел в разбор комбинаций кубика.

Некоторое время стояла тишина, слегка нарушаемая возней рыжего с кубиком. Верховный Магистр наклонился к секретарю и процедил сквозь зубы, не меняя выражения лица:

– Махарашвили, забери у Фазера кубик. Он меня доведет до сумасшествия.

Грузин беспомощно глядел на Магистра.

– Ладно, пока воздержись, – успокоил тот и продолжил вести заседание:

– Марго, доведите мысль до конца.

Побледневшая блондинка, еще раз глянув в иллюминатор, поспешила закончить свой доклад:

– Но когда все мегалиты резонируют и указывают конкретное направление, то эти векторы пересекаются в единственной точке Х. Эта точка – место появления сверхновой детерминанты. Последняя известная сверхновая – Иерусалим, точнее, Голгофа, 33 год нашей эры…

Маргарита снова тревожно уставилась в окно. Авиалайнер опять совершил маневр серфинга.

– Могу я услышать физические координаты точки Х? – спросил Магистр напрямую.

– Украина. Сорок пять километров восточнее Чернобыля. Система мегалитов уже около года указывает туда. В работе камней есть некоторая… инерционность, они настраиваются не все сразу. Но сейчас – один в один на Чернобыль…

Самолет дернуло резко вверх, и всех прижало к сидениям.

– Что там находится? – жестко спросил Магистр, не обращая внимания на маневры самолёта.

– Коттедж Славянского Бизона и его дочери Марии-Мэрилин, – изменившимся голосом ответила Марго, поглядывая в окно.

– И все?

– Небольшой коровник, где в свое время находился Двурог.

– Ага! Уже теплее! Где Двурог сейчас?

– Где бы он ни был, «яйцо» родилось или рождается в районе этой фермы. Двурог – символ. Символами можно пренебречь. Я удивляюсь, что ради такой цели вы устроили операцию планетарного масштаба. Двурог – номинальная величина, не более. Серьезна та сущность, ради которой он явился. Магистр, это же элементарно! На Голгофе тоже происходило подобное. Но черную корову никто не демонизировал. Мало того – ее никто даже не запомнил…

Самолет резко ушел в пике.

Авиалайнером управляли два пилота. Оба из Швейцарии, только из разных кантонов. Первый пилот был француз, второй – итальянец. Франсуа Хаммаршель, – так звали первого пилота, – меланхолично разглядывал порножурнал, поглаживая рукой глянцевые выпуклости на страницах. Адриано, второй пилот, жевал резинку и, закинув руки за голову, смотрел вперед в небо. Машина шла на автопилоте.

– Франсуа, – второй нарушил тишину по-итальянски, – куда мы везем Фазера? Если не военная тайна… – он повернулся к первому пилоту. Вытащил из кармана кубик резинки: – На, пожуй!

– Да ну его к черту, потом не отвяжешься!

– Лучше порнуху выбрось, от нее точно не отвяжешься…

– …Сам не знаю, – ответил первый на родном французском. – Район Японского моря, какой-то остров. Координаты получим через… через двадцать минут. Уже зашли на воду.

– Странно… И почти нет охраны. Три мужика и пожеванная баба. Это, что ли, охрана?

– Позади нас в двадцати милях два «Торнадо» обеспечивают прикрытие. За ними два «Харриера», две вертикалки – на случай посадки в проблемном месте. Это что, не охрана?

– Все равно странно. Таких поездок не было никогда.

– Андрэ, успокойся, – Франсуа перелистнул страницу и засмотрелся на красотку, застрявшую меж двух парней: – Эх, хороша!..

– Да она силиконовая!

– Сам ты силиконовый, глянь на позу!

– Э-э… резинку возьми!

– Жуй сам!..

Запищал сигнал радара. Впереди, прямо по курсу, что-то было. Пилоты напряглись и стали рассматривать экран. Светящаяся точка. Расстояние – восемьдесят миль. Прямо по курсу.

– Что это, Франсуа?

– Сам не пойму. Здесь всегда все чисто, никого не должно быть. В ста милях впереди и на семьсот футов выше есть коридор, – первый пилот изучал данные компьютера. – Там… там только что прошел борт на Лос-Анджелес. И все.

Точка быстро приближалась. Хаммаршель переключил управление на себя и, взяв штурвал, развернул махину самолета в сторону на десять градусов.

– Береженого бог бережет. Что еще здесь летает – нам не докладывали.

Точка на мониторе не спеша легла на новый курс и опять шла лоб в лоб. У второго пилота испуганно вырвалось:

– Хем, стань на место: видишь, она ушла из коридора!..

– Кто – «она»?

– Ну, может, он – не знаю…

Франсуа развернул самолет в прежнее положение. Щелкнул громкоговоритель. В эфире появился немецкий тенор командира отряда прикрытия – тот летел на «Торнадо»:

– Хаммаршель, что за танцы?

– По курсу неопознанный объект.

– Мы ничего не видим. Какой объект?

– Ну, может, птица.

– Визуально определили?

– Нет.

– Какого черта! Определяйте, мы вас догоняем.

До неопознанного летающего объекта оставалось лишь сорок миль. Француз включил видеоконтроль и в двухсоткратном увеличении увидел черный предмет, несущийся им навстречу.

– Святая Мадонна! Право руля! – самолет опять завалился направо. – Включи видеосопровождение объекта и скоростную фотосъемку! – крикнул Хаммаршель напарнику. Тот стал щелкать переключателями. Увидев, что объект снова идет лоб в лоб, первый завалил самолет налево. В зеркало стали видны подтянувшиеся «Торнадо». Командир отряда прикрытия проговорил в спикере:

– Вижу цель!

– Спасибо, я ее тоже вижу. – Хаммаршель потянул штурвал на себя, и самолет, задрав нос, стал резко набирать высоту, избегая столкновения. Черный предмет изменил траекторию и снова шел лоб в лоб.

– Внимание! Борт 014, атакую объект.

Две ракеты промчались мимо швейцарских итальянца с французом, уйдя к цели.

– Ух, – вздохнул Адриано. – Нервная у нас работа.

На экране радара стало видно, как ракеты приблизились к цели, обошли ее и помчались дальше. Взрыводетонация не сработала. Объект упорно шел швейцарцам прямо в лоб. Расстояние – десять миль.

– Мать родная! – заорал Хаммаршель. – Мы что, в Бермудском треугольнике?.. – и кинул лайнер резко вниз. Мимо кабины промчались еще две ракеты, сопровождаемые отборным баварским матом командира отряда прикрытия, хорошо слышном в эфире. Взрыва опять не последовало. Черный объект привычно ушел в пике и целился прямо между глаз франко-итальянского тандема, еще пытающегося управлять самолетом. Пять миль, две… Уффф… Черная штуковина, будто ястреб, пронеслась прямо над кабиной пилотов и исчезла позади, в облаках Японского моря.

Хлопнула дверь, вбежал Махарашвили:

– Что происходит? Командир, доложите!

Первый пилот едва узнал первого помощника Фазера, попытался было встать – голова ничего на соображала. Сел.

– Ваше Пре. освященство, все… все в порядке. По курсу шел неопознанный летающий объект. Проводились мероприятия по его уничтожению… и уклонению от столкновения. Первый пилот Хаммаршель.

Он снова попытался встать.

– Что за объект?

– Сделана фото и видеозапись. Еще не просматривали…

– Включай запись, живее.

Второй пилот защелкал переключателями. Через пару секунд на дисплее появилась картинка скоростной видеозаписи. Командир протянул руку, крутанул ручку и установил замедленное воспроизведение. Все уставились на экран. Вот черная точка возникла в глубине монитора, прямо по курсу самолета, и стала медленно увеличиваться в размере.

– Ворона, – уверенно заявил Махарашвили. – Нигде от них покоя нет.

– На высоте восьми километров? – усомнился Хаммаршель.

Грузин молчал. Вот объект приблизился, и стало видно, что он выворачивает вверх, избегая столкновения.

– Там тоже не идиоты, – откомментировал Махарашвили.

Ближе, ближе… Вот он уже поравнялся с кабиной, только чуть выше, не более метра…

– Стоп-кадр! – заорал грузин. Второй пилот остановил запись. На экране застыло увеличенное изображение. Все трое тупо глядели на него.

– Что это? – нарушил тишину командир. Его напарник посмотрел на Махарашвили. Тот обалдело смотрел в экран.

– Может, какая-то реклама? Они сейчас такие фокусы выделывают – уму непостижимо, – неуверенно проговорил итальянец на латыни. На экране застыла книга черного цвета. По ее обложке золотыми буквами горело: «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25».

– Все в порядке? – спокойно спросил Верховный Магистр. Махарашвили сел на свое место и схватился за четки. Ответил:

– Ваше Святейшество, с самолетом все нормально. Были небольшие воздушные ямы. Уже позади.

Блондинка недоверчиво глядела на грузина.

– А почему истребители запускали ракеты? – спросила она, звеня всей своей бижутерией.

– Разгоняли тучи, – мрачно буркнул Махарашвили. – Уже разогнали. Можно работать.

Рыжебородый неожиданно заговорил, прервав свое глубокомысленное молчание:

– Артур, объясните-ка мне покороче принципы игры на повышение и понижение в валютно-товарных конъюнктурах. Где меньше риска? Да, заодно по ходу дела объясните, исходя из данных принципов, что случилось с нашей паствой в «Восточном Синдикате». Ведь не могло же такое обширное мероприятие обойтись без денег? Значит, кто-то сыграл? Возможно, наоборот. А вы, Маргарита, делайте поправки, на ваше усмотрение. Я сейчас обдумываю новую концепцию самодостаточной теологической доктрины, опирающейся на законы прибавочной стоимости, – рыжий отбросил кубик в сторону. Указал на него рукой:

– Весьма перспективная модель будущих отношений между конфессиями. Вы согласны?

Артур и Маргарита стали что-то бормотать.

– Что там было? – тихо спросил Магистр у Махарашвили.

– Нас чуть не сбил Бобергауз, – странным шепотом проговорил грузин. Магистр ошарашенно посмотрел на секретаря:

– Какой «Бобергауз»? Это что, такая ракета?..

– Ваше Святейшество, это книга. Книга Бобергауза «Эссе № 25».

– Уж не тот ли Бобергауз…

– Тот. Тот самый…

– А что здесь делала его книга?

– Летела нам навстречу. По курсу, прямо в лоб. Увернуться не могли, ракеты не среагировали. В последний момент сама отклонилась.

Магистр откинулся в кресле и прикрыл глаза:

– Господи, кругом сплошная клиника. Что делать?.. Махарашвили! Ты отвечаешь за свои слова?

Тот вытащил фотоснимок и положил его перед Магистром. Добавил:

– Я вообще молчу.

– «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25», – прочел Магистр и задумался.

– Книги Бобергауза летают на высоте восьми километров… – медленно проговорил он. – Что это должно означать? Ясно одно: ничего хорошего.

 

Глава 28

Музыкант и Бетти прогуливались по Токио, не отходя далеко от отеля. Подошли к небольшому магазину одежды. Надо было менять внешний облик. Купили шляпу, короткую, но достаточно плотную вуаль. Красивый халат индийской расцветки и … все. Остальное Бетти покупать отказалась. Кое-как Музыкант уговорил ее взять парик за тысячу долларов – за его деньги, конечно. Весь из тонких плетеных косичек. Зашли в примерочную комнату, и красавице-стенографистке пришлось менять образ. Музыкант ненавязчиво добавил полузатемненные очки типа «взгляд пантеры», за пятьсот долларов. Он расплатился и они прошли в адаптационную комнату отдыха. Сели в кресла друг напротив друга. Великолепно! Ей все идет. Буддийские наследники умеют выбирать женщин сопровождения. Помолчали.

– Ты теперь осознаешь ситуацию? – спокойно спросил Стрелок, закурив сигарету.

Бетти смотрела на него печальными глазами, и сердце его неожиданно дрогнуло.

– Да, Коля. Я все понимаю. Я заварила кашу. Правильно я выразилась? – он кивнул.

– Что скажешь, то и будем делать. Но если бы я не стреляла, они убили бы нас. Сатана все равно взял бы управление на себя.

– Вот тут ты немного не права. Ты же видела, что ему не позволили. Посредством тебя. Ты опытный стрелок? Скажи честно.

– Нет, не опытный. Стреляла два раза с отцом, когда училась в университете. Но сейчас было много ненависти и злости.

– Бетти, дорогая! Ненависть и злость – не самые хорошие помощники в таких делах. Хорошие стрелки не имеют нервов. Они спокойны, как вон то дерево за окном. Да и то оно какое-то волнительное. Ветвями шевелит. Из твоих шести пуль ни одна не прошла мимо. Это тебе ни о чем не говорит? Твои пули, – а они стали твоими, когда ты сжала рукоятку пистолета, – любили тебя. Чтобы полюбить, им много времени не надо. Пуля вовсе не дура. Идиот тот, кто так считает. Ну, а те – из автомата, – очевидно, терпеть не могли своего хозяина. Свой долг-то они выполняли – летели по курсу. Но у них всегда есть некоторая свобода выбора. А ты не думаешь, – он внимательно посмотрел на Бетти, – что они, возможно, тоже желают реинкарнироваться ступенью повыше? Вообрази себе, сколько людей во все времена приложили свой умственный и физический труд, чтобы она, эта самая пуля, вылетела из ствола оружия и помчалась к цели. Сколько за ней тянется астральных нитей! Она центр, она остро отточенный кончик пирамиды, здесь – в настоящем. А вот сама пирамида, – Бетти смотрела на Стрелка во все глаза, – ее гигантская, несопоставимая по размерам и мощи духовно-материальная сущность – она там, в прошлом. И пуля понимает, что все ее прошлое глядит на то, что она будет делать здесь, и как. Я, конечно, повторяюсь, но просто так, по желанию стрелка, по желанию его единственного эго, по адресу, указанному лишь им, – а кто он, собственно, такой? – без корректировки ее пирамидой, без баланса всех сил Вселенной, – пуля не полетит. В абсолютных случаях несоответствия – клинит оружие. В минимальных – она свистит в миллиметре от головы. Но снова повторюсь: цель поражает не стрелок, а его духовная связь с субстанцией. Да-да! Впрочем, спроси у любого снайпера. Он скажет то же, но, возможно, другими словами. И не бери на себя груза вины, я же все вижу. Ты здесь совершенно не при чем. Пойдем, сударыня. – Он встал. – Вы прекрасны. Не снимайте этот парик.

Еще немного прогулявшись и выпив в кафе по стакану апельсинового сока, они подошли к отелю. Зашли внутрь и поднялись на второй этаж, пройдя мимо управляющего, который уставился на ноги Бетти. Хорошая фигура иногда может заменить маску. Тестостероновые шоры – самые надежные на свете. Мужчина, отбиваясь ото всех, сам натягивает этот намордник, и мало что может ему помешать в этой затее.

Войдя в номер, Музыкант уселся в кресло и стал глядеть в окно. Голубое небо, ни облачка. Но решать что-то надо. Бетти ушла в туалетную комнату приводить внешний вид в соответствие с новым образом. Как их обнаружили в этом злосчастном кафе? Это же километров сорок от места проведения конференции. Неужели совпадение? Все в жизни бывает. Но это – уже чересчур. Музыкант нашел в блокноте номер телефона Катаямы и набрал его. Тот поднял трубку:

– Вас слушают, – ответил на японском.

– Катаяма-сан, это Коля из России.

– А-а! Коля-сан! Добрый, добрый день. Как идет съемка фильмов?

– Да, знаешь, не совсем весело. Последние кадры внушают пессимизм.

– Ну-ну, не надо о грустном. А не думаешь ли ты, что креветки заждались свидания с нами? Нельзя же дам заставлять так долго скучать! Что-то случилось?

– Да как сказать… Случилось. Ты сейчас где?

– На площади Яматуто, в самом центре. Я же на работе. Жду вызова. Или ты клиент?

– Да, я клиент. Приезжай побыстрей, надо поговорить, – и назвал адрес.

Чертовы лысые придурки. Не хватало здесь, в Токио, проблем с полицией. С автоматом на женщину! Да, точно ненормальные. Надо было того добить на месте, возле отеля. И все проблемы остались бы лежать в траве газона.

Бетти вышла из ванной:

– Ну, как я? – Музыкант внимательно оглядел ее. Да, красавица. Но проблем от этого не меньше. Стенографистка наклеила громадные ресницы, оттенила лицо тональным кремом и сделала губы почти в два раза больше, чем обычно. Вообще-то она косметикой почти не пользовалась, и теперь стала заметна разница. На ней был парик, и ее можно было хоть сейчас снимать для мужского журнала.

– Бетти, великолепно. А почему ты так не делала раньше?

– А откуда ты знаешь?

– Да, верно. Я что-то не то болтаю. Хорошо, скажи лучше, как ты относишься к русскоговорящим японцам?

– С подозрением.

– Напрасно. У меня тут есть друг. Отсидел в России на зоне, то есть в тюрьме, вот и выучил язык.

– В тюрьме? Ты уверен, что он не гангстер? – Бетти испуганно глядела на Музыканта.

– Ну, что ты, – поморщился тот. – Какой гангстер. Гангстеры у вас, в Америке. А у нас бандиты. Да успокойся, успокойся. Он и не бандит. Он таксист. Сейчас приедет к нам в гости. На, съешь конфетку, – он придвинул даме вазу с шоколадными конфетами, стоявшую на столе. – И спокойней, спокойней… Ты же последовательница Гаутамы, а он, я слышал, был парень не нервный.

– Я спокойна. – Бетти села в кресло и взяла конфету. Посмотрела на Музыканта. – Я спокойна. А ты?

– А что «я»? Я же мясник, как ты сказала. Мне вообще все до лампочки.

– Как это – «до лампочки»?

– Это значит: хоть светло, хоть темно, а праздник по расписанию. А у нас, в темных лесных закоулках чистых полесских полей, каждый день – праздник. Вот и вся философия. – Он тоже взял конфету и зашуршал, разворачивая ее.

– У тебя выпить есть? – Бетти протянула руку и взяла сигарету. – Водка у тебя есть? Я слышала: где праздник – там водка. У вас, по крайней мере.

– Тебя не совсем верно информировали. Хотя – национальный напиток и неплохой катализатор счастья. Но за это надо платить. Впрочем, бесплатно даже тараканы не заводятся. Я тебе сделаю коктейль. Фирменный.

Зазвонил внутренний телефон. Музыкант поднял трубку:

– Да-да. Будьте добры, пропустите.

Через минуту в дверь постучались, и зашел Катаяма. Церемонно поздоровался с Музыкантом и с дамой.

– Познакомься – Бетти. Дочь российских просторов. Как и ты, на пятьдесят процентов. Катаяма – русский японец. Я правильно выражаюсь?

– Еще даже и слабовато.

Бетти улыбнулась:

– А вы и, правда, очень хорошо говорите по-русски.

– А почему вы удивляетесь? Когда медведь играет на барабане – это нормально. Русская же речь без акцента – почти рекорд Гиннеса.

– Главное не говорить, а думать, – сказал меланхолично Музыкант. Заложил руки за голову и откинулся в кресле: – Он – думает. Я так думаю.

Коротко изложил Катаяме суть возникшей проблемы.

– У вас тут, в Токио, часто такие вещи происходят? – спросил. – Я не ожидал, что прилетел в дальневосточный Чикаго 30-х годов. Только не говори – это редчайшее исключение, мне и так тошно.

– Коля-сан, мне жаль, что тебя тошнит, но это правда. То, что ты сказал. Такое здесь нечасто происходит.

– Хорошо, наведи на мысль, чтобы я не поверил в мистику: как они нас обнаружили?

– Господи, да тысяча и один способ. Электронная метка – это первый.

– Как это понимать?

– Радиопередатчик очень маленького размера. Заколка, прищепка, липучка, авторучка – все, что угодно. Не забывай, ты в столице мировой империи электроники. И то, что я перечислил – уже антиквариат. Последняя волна – микрогранула, принимается с пищей или напитком. Но это дорого. Больше 10000 долларов штука.

– А какой второй способ? Из тысячи и одного…

– Давай по порядку. Проверим сначала первый. Мадам, – обратился он к Бетти, – если нетрудно, посмотрите в своей сумочке, нет ли там чего-нибудь лишнего?

– Лишнего там нет ничего. Но есть подарок. Нам перед конференцией дарили памятные сувениры. Мне подарили вот это.

Она вытащила авторучку, в верхней части которой была исполнена фигурка Будды в позе лотоса.

Катаяма взял в руки подарок, хмыкнул, поглядел на Музыканта и сказал:

– Весьма подозреваю, что мы закончим свое обсуждение на способе номер один. – Раскрутил авторучку и вытащил из нее тонкую электробатарейку черного цвета.

– Вот и весь секрет. В принципе, деревенская примитивщина, в понятии Токио. Это электронный наводчик на цель, по совместительству работающий авторучкой.

Музыкант взял в руки игрушечного Будду и стал рассматривать.

– У вас любопытные единоверцы, – молвил Катаяма, обратившись к Бетти. – Мне все это что-то напоминает.

– Не трави душу, – сказал Музыкант.

– А этот ваш Сандрони нарвется на неприятности, – продолжил Катаяма.

– Пока что нарвались на них мы.

– Этот ваш божий представитель заранее предполагал, что придется гнаться за вами, – обратился продвинутый таксист к Бетти, курившей сигарету и внимательно слушавшей. – Вот это-то и есть его проблема. В мире все за счет чего-то. Закон компенсации. Если человек уходит – пусть идет. Это в Японии знают все. Ставя кому-то клетку ты, прежде всего, ставишь ее себе.

– Мне везет на философов, – вставила стенографистка.

– Его сверхдогадливость обернулась смертью помощников, – добавил Катаяма, взял из вазы конфету и тоже стал шуршать оберткой. – Если он продолжит гнаться за вами, то сильно подозреваю, что для него последствия будут еще печальнее.

– Это все, конечно, интересно, но как себя чувствует наводчик на цель? – спросил Музыкант. – Не сидим ли мы светящейся кучкой на экране?

– Я же вытащил батарейку. Не сидим, не бойся. К тому же эти устройства работают не более 8-10 часов. Необходима изрядная мощность, чтобы не потеряться в токийском эфире. В противном случае тебя бы уже посетила еще одна дружественная делегация с автоматами.

Катаяма стал рассматривать батарейку и читать технические данные вдоль корпуса.

– Она даже не наша. Из Италии. Сдохла малышка раньше положенного срока, я уверен. У них там половина электроники сделана на шару. Я правильно выразился? – он посмотрел на Музыканта.

– Правильно-правильно. Шара присутствует везде.

– А что такое «шара»? – спросила Бетти.

– О-о, это многосмысловое значение. Сразу так не переведешь. Шара – она и есть шара. И этим все сказано.

Бетти озабоченно задумалась.

– Ладно, на шару сработали и эти псевдосамураи итальяно-японского сообщества садомазохизма, – сказал таксист. – И, естественно, полиции они никаких данных не дадут, прикинутся великомучениками, оплакивающими собратьев по монастырю. Но весьма подозреваю, что они под якудзой, – а это уже посерьезней. У тех схвачена довольно обширная территория даже не только в Японии. Но сама якудза с такой фигней связываться не будет. Там настоящие самураи. Но могут помочь информативно. А вот агрессивные недоумки со своей болезненной самовлюбленностью будут идти по следу, как бешеные псы. Питающиеся чужой энергетикой очень переживают, что их так обули.

– Обули?.. – переспросила Бетти.

– Не позволили им осуществить свои планы, можно и так сказать. Даже не им, а ему, этому самому сыну, неизвестно чьему. Он и в адептах-то видит, кроме материального интереса, возможность удовлетворить эгоцентрический вампиризм. Пыжась от этого все больше и больше, он все меньше и меньше различает удаляющиеся от него, ввысь взлетающего, фигурки микроскопических окружающих его адептиков. Те уже превратились в безликую кашу, которой он, – Сын Будды, – якобы питается, а она – каша, должна за это только благодарить. Да вот на славянке подавился. В буддизме нет идеи теизма. Но свято место пусто не бывает. Вместо Всевышнего – прожорливый Сын Будды с кинжалом за поясом, – Катаяма посмотрел на Бетти и взял из вазы ещё конфету. – Все-таки либерален ваш буддизм. Допускать в свои ряды этих… как их… слово забыл… Ну, короче, в огород с капустой…

– Катаяма-сан, – возмущенно возразила Бетти. – Это вовсе не буддизм. Это секта непонятного уклона. От буддизма у нее только некоторая терминология, в основном вся собранная в имени руководителя. Да, в буддизме нет идеи Бога, но это ничего не меняет. Кем бы он ни представлялся, этот Сандрони, он тот, кто есть. Могу сказать на санскрите, кто он такой.

– Да ладно, на санскрите… Верю. Что, не видно, кто там сидит? Внутри. И так засиделся. Сколько секте? Четыре года? Засиделся, засиделся… Вы, конечно, нанесли сильнейший удар по его самолюбию. Вместо женщины у себя в кабинете он получил шесть пуль и два трупа. Он нарвался на зеркало. Я вам кланяюсь за это. Можно даже сказать, что он лично получил эти шесть пуль ниже пояса. Любопытный экземпляр, откровенно говоря Я слышал кое-что о нем. Редкой генетики. Смесь итальянца, еврея, цыгана и японца. А? И такое бывает. Но умен. Умен, как анаконда. Священника или психоаналитика не подпустит за десять километров.

Катаяма неторопливо вытащил из кармана пачку папирос и закурил, выпустив ароматный дым:

– «Беломор-Канал» не хотите? Прямые поставки из России.

– Катаяма, ты так подробно описал эту группировку, как будто был ее членом. Скажи, откуда ты все так хорошо знаешь?

– Знаю. Моя дочь там. Бросила американца, я тебе просто не уточнял детали. Он, наверное, не сумел ее приручить. Бросила этого рыжего дурня, а сама переехала к ним. Они под Токио имеют собственную землю и коттеджи за каменной стеной с колючей проволокой. Там живут приближенные. В основном боевики и их подруги. Так вот, сударыня Бетти. Ваш портрет, возможно, уже рассматривает множество мужских глаз. Что вы при этом чувствуете? А что чувствуют они, я знаю. Ненависть и злобу. Вам желательно аккуратно удалиться из Японии. Их коллеги в Соединенных Штатах пока еще далеки от такого замутнения сознания и не сбили себе крыши настолько, чтобы охотиться за вами.

– Какие крыши? – не поняла Бетти.

– Голова у них еще в порядке. В конце концов, те два сверхснайпера, что охотились за вами, – сами напросились. К женщине такой подход неуместен даже у людоедов. Им же все равно не удастся скрыть, что их люди начали стрелять первыми. Официанта уже раз в пятый допрашивает полиция. Возможно, эти сектанты его успели подкупить, но на перекрестном допросе он все равно проколется. И телевидение если и не сняло уже интервью, то ходит кругами неподалеку. В Токио семьдесят телекомпаний! Где брать хлеб? Ждать будут до посинения. Нет, вам главное – выскочить за пределы островов, а там будет все хоккей.

– Хоккей??

– О‘кей – я имею в виду. Правда, есть вариант, что они, в крайнем случае, могут подбросить вашу фамилию в полицию, и вас опознает официант. Тогда дрова.

– Дрова?

– Тогда проблемы, и надолго. В Токио такие разборки очень редки. Вас будут держать здесь очень долго и, возможно, под стражей. И главное: вы окажетесь открыты для Сандрони.

– Я про это, кстати, и думаю, – сказал Музыкант. – Ее могут тормознуть при регистрации авиабилета. Эта анаконда точно додумалась до такой идеи.

Катаяма потушил папиросу и встал:

– Конечно же, ты прав. Что бы ты без меня делал? Вернее, я без тебя. Уже стал теряться смысл существования, а тут вы – да еще с проблемами. Если смогу вам помочь, то с меня этот самый, как его, – магарыч. Ха-ха! – он мрачновато усмехнулся и вышел за дверь, сказав, что будет через пару часов.

Бетти нашла на кресле пульт, включила телевизор. Поймала Си-эн-эн. На весь экран лежал худой итальянец, последователь «Звезд в себе», – лежал, раскинув руки и ноги. На месте лица было кровавое месиво. Камера сдвинулась, и стал виден автомат «Узи». Комментатор туманно намекнул на не совсем объяснимое присутствие израильских вооружений на территории Японии и на гипотетическую разборку еврейской диаспоры чужими руками. Умно придумал. Китаец лежал на спине. Глаза честно смотрели в небо, но грудь, живот и асфальт возле него были залиты кровью. Он успел выйти из кафе и упал на тротуаре.

«Шесть выстрелов из пистолета неизвестной конструкции – и ни одна пуля не прошла мимо! Шесть выстрелов, шесть пуль, выпущенных женской рукой, – и два ближайших сподвижника основателя известной всей Японии буддийской ветви „Звезды в себе“ убиты моментально и профессионально. Киллеров было двое. Мужчина – наводчик и женщина – стрелок. Операция была рассчитана столь точно, что все произошло в течение пяти-шести секунд. Священники зашли в столовую, чтобы поесть после трудов духовных, но зловещий план не позволил им совершить этого. Единственное, что успели сделать святые отцы, – это попытаться защититься. Но убийцы оказались быстрее. Небольшие детали позволяют увязать это двойное убийство с межконфессионными или даже межрелигиозными разногласиями. Командой к началу ликвидации адептов ветви „Звезды в себе“ послужили слова наводчика: „Почитай Бобергауза“, обращенные к святым отцам. Это может пролить свет на характер и причину зверского убийства в центре Токио. Очевидно, Бобергауз – один из идеологов той или другой стороны. Но, впрочем, следствие во всем разберется объективно, и гипотезы можно строить без конца, хотя правда – одна».

Репортер отлетел в сторону, подвинутый мощным полицейским, ставившим ограничительные нейлоновые ленты.

– Да уж, – проговорил Музыкант. – Они теперь версий наплетут.

Он изготовил на кухне два коктейля по своему рецепту и принес их на подносе. Дольки киви, клубника и тертый чеснок. Плюс жареные гренки из черного хлеба. Два больших фужера с напитком красного цвета.

– Сестра, пить будешь? – он подал ей термоядерный фужер. – Любимый коктейль Хемингуэя. Был такой парень. Как бил, так и пил. Да и писал похоже.

Бетти взяла в руки громадный фужер с толстой соломиной-трубочкой внутри.

– Коля, ты, правда, веришь, что мы выскочим из этой истории? Успокой меня, пожалуйста.

– Выскочим, Бетти. Будь спокойна и не думай о покойниках. Они не виноваты, ты не виновата и «Магнум» не виноват. Глупо винить окружающий мир. Дальше ты бы могла сама продолжить. Карма виновата! – он взял фужер и приподнял его, заглянув в мутную смесь.

– Злая карма всегда приводит к своей сатанинской, завершающей цели. Иначе быть не может. Конечно, зло в мире необходимо. Дозированными порциями. В той закусочной доза псевдосвященников закончилась. При чем здесь ты? Не «Магнум», так кирпич с крыши. Или трейлер обоих переехал бы. Ты со своим револьвером была божьим представителем, выполнившим простую, рядовую миссию. Выключила сознание отслуживших свое псов. А души их забрали твои коллеги по операции ликвидации этих самых псов, которым пришло время вернуться назад. И больше не думай об этом.

Бетти вздохнула, забралась в кресло с ногами, и, расслабившись, потянула в себя из трубочки. Трубочка оказалась высокого проходного коэффициента. Бэтти отсосала четверть фужера и, покрутив головой над столом, схватила черную жареную гренку и захрустела, почувствовав привкус чеснока.

– Да, твой коктейль отражает душевное состояние.

– Я старался.

– А скажи, что это ты ему такое в закусочной сказал? Что это за Бобергауз?

– Это заклинание, чтобы пули не попали. Ведь сработало! Сама видела.

– Нет, правда. Я это имя и раньше слышала.

– Да был такой человек. Сел и книжку написал. И все. Больше он ничего не писал, и жив ли даже он – неизвестно. До этого он тоже ничего не издавал. В общем, пришел ниоткуда – ушел в никуда.

– Ну, и что там, в этой книжке, особенного? Ведь ты запомнил его.

– Понимаешь, Бетти, в том-то и дело, что особенного – ничего. Но некоторые мысли стоят всей книги. Впрочем, многие считают это полнейшим бредом. А, в общем-то, мыслей много. Вот, например одна из них, там у него даже гносеологическая формула есть: чем больше усилий человек прилагает для достижения точечной цели, тем меньше у него шансов ее добиться. Точечная цель у Бобергауза – это меркантильно-материальная конкретизированность. Ну, слава, должность, деньги… Именно это положение я и имел в виду, когда предлагал этому другу с автоматом прочесть книгу и не слишком стараться достичь попадания в цель, – и тем одновременно увеличивал наш шанс, говоря ему правду, и тем же самым не прилагал усилий для выживания в этой ситуации. Тебе понятно? Китаец же был более флегматичен и спокоен в этом плане, он не слишком старался убить. Не от души. И видишь – его нож почти влетел мне в лоб.

Ну, что он там еще пишет? Много. Считает, что Эйнштейн ограничил Вселенную своей конечностью скорости света. Говоря по-другому, ограничил Божественные возможности. И Бобергауз не верит ему, считает интеллектуальным манипулятором, использующим непроверяемые в естественных условиях результаты расчетов. Макромир, по его мнению, – пустой звук. Мегамир – это наша реальность. Ну, и микромир – это наше будущее. Не верит он в сингулярное состояние материи. Считает, что при бесконечно увеличивающейся массе материя не претерпевает коллапса, а сжимается абсолютно и вся уходит в математическую точку. Составил даже формулу относительно этого перехода. По его мнению, физики ограничили мир с двух сторон: сингулярным состоянием и скоростью света. А вне этого остается только трансцендентное, то есть внесознательное. И – тупик. Что можно сказать о трансцендентном состоянии? А ничего о нем не скажешь!

Вообще, у Бобергауза можно кое-что почитать. Что сумеешь прочесть. Но если примешь за бред – не верь глазам своим. Бред этот создан исключительно для отвлечения внимания и зрения. Да, Бэтти. Чтобы люди летали – в это я не верю. Горизонтально, имеется в виду. А в то, что бред у тебя в голове, на глазах твоей души предстает совсем в другом обличье – вот в это я верю. А вообще-то я не особо во что-либо вообще верующий. Ну, так вот. Прочесть Бобергауза можно довольно-таки легко. А вот применить на практике – тут вопрос особый. На практике его умозаключения, внедренные в рефлексию, применяются вроде как сами по себе. Читая Бобергауза, ты впускаешь в душу джинна, и с той минуты он иногда сможет сам принимать решения. В конечном счете, итоги для тебя – только положительные, но через отрицательные моменты. Потому что разрушение первично, а созидание – вторично. Это он тоже так решил. Также и аффект первичен, а эффект – его производное, хотя довольно опосредованное.

В отношении теологических мировоззрений у Бобергауза тоже особое мнение. Мир – двойственен. И не более. Все остальное – обертоны и компилятивные извращения ума. И далее. Падший Ангел – Сатана в природе, естественно, существует в натуральном физическом обличье. Его же опустили. И он теперь здесь. А не наверху. Более того, без него жизнь была бы невозможна. Многие его видят ежедневно и даже порою по пьянке дают в морду, хотя добром это, конечно, не кончается. Прости, Бетти, за русский сленг.

– Ничего-ничего. Я все понимаю. Мне так интересно! И кто же этот Сатана?

– Ну, что тебе сказать. Сатана он и есть сатана, потому что тянет к нему сила сатанинская. По Бобергаузу, все просто. Хотя и совершенно неправдоподобно – вот в чем опасность-то! Но не согласиться – нельзя. По Бобергаузу, Сатана – это женщина. Не просто женщина, стирающая белье и падающая с ног после работы. Нет. Та женщина – несостоявшийся Падший Ангел. Хотя зачатки есть у всех. Сатану состоявшегося видит каждый. Чувствует каждый. Слышит каждый. И последствия сатанинской деятельности известны всем, только зовут это другими словами. Но всем, кому Всевышний вложил разум, – все понятно. Вот это он и есть. Его единственное оружие – магнетические внешние и внутренние данные. Гетевский Мефистофель – фантазия усталого человека.

«Может быть, я неправ?» – спросил бы Бобергауз.

«Быть может, исключительно все проблемы мира, не то что быта, возникают не по сатанинской вине, этой версии формоощущения Падшего Ангела?» – спросил бы он снова, естественно, не ожидая ответа.

«Мало кому позволит согласиться с этим дьявольская зашоренность тестостероновым посредником», – добавил бы он. – «Любой химик, работая с кислотными растворами, надевает резиновые перчатки, чтобы уберечь кожу рук. Но человек, рождающий мысли, беззащитен от них. Таких перчаток нет. Кроме смеха. Если мысли позволяют добраться до него», – усмехнувшись, сказал бы Бобергауз и закурил толстую сигару, отдающую ладаном.

А кто же Бог? А Бог – мужчина! Выражаясь вернее – Сын Божий. Каждый мужчина – Сын Божий. Каждая женщина – Сатана. А дети их – вы сами видите, кто они такие. И поэтому все Сыновья Божьи отчасти имеют сатанинское происхождение. И большую часть жизни многие из них находятся под непосредственным контролем, влиянием и управлением Сатаны, его родителя. Вот откуда и идут все нерешаемые проблемы… – Музыкант замолчал. И отхлебнул огненного коктейля.

– Ну, и что там еще у Бобергауза? Ты прав, он странноват, – сказала Бетти, шокированная отрывком из бобергаузовского евангелия.

– Бетти, – мягко сказал Музыкант. – Я не разделяю мнения Бобергауза. Поверь, мне никогда в голову не придет, что ты – Сатана, а я – Сын Божий. Может быть, Бобергауз и дотянулся до мысли такого высокого полета, но я этого сделать не в состоянии. И тебя воспринимаю как женщину, только как женщину. И друга, – он слегка обнял ее за плечи. Помолчав немного, стал цитировать:

– «…В Вавилоне имело место разъединение экзистенций, а не онтологических наречий. Каждая личность выделилась из субстанции и экзистенциально осознала себя, как часть мыслящего мира. А разговорная речь – ее никто не менял, да и не смог бы, – это физический мир. Как только человек стал центром себя (и мира) и стал только тогда человеком, то плюнул на рабскую работу и ушел на свободу. А башня рухнула…»

Вот так, по его объяснению в эссе № 14, оборвалось строительство Вавилонской башни. Но только – настоящей, которую создавали задолго до Вавилона. Ну, а поствавилонское строительство продолжается и в наше время, но совсем на других объектах и с иными целями. И те, кто строит, – не ведают об этом. Это у Бобергауза надо читать. Здесь он прав. Некоторые его рассуждения понимаешь частично, но хватает и этого для осознания его мысли. Бывает, человек что-то пишет с подтекстом. Этот наш мыслящий друг, похоже, пишет наоборот. С надтекстом…

– Давай, Коля, отмочи что-нибудь еще. Я правильно выразилась?

– «Отмочи», говоришь? Да, в общем, правильно. Сейчас отмочу. Дай вспомню. А, вспомнил. Он, Бобергауз, объясняет, что все, что мы видим вокруг нас, – этого нет. Все совершенно другое, а наша голова, наш интеллект нам врет, как последняя сволочь. Правда, Бобергауз добавляет, что это никому, в общем, и не надо. Скачет белка в колесе – и порядок. Надо ей тот лес? Вот, правда, некоторым надо. Но это не мысль Бобергауза. Он только ее развивает. Это старый вопрос: глядя на невесту, угадать или (если сможешь!) увидеть – ведьма или ангел. Есть люди, которые могут такие вещи видеть. Но это не очень легко дается. Тебе интересно?

– Давай!

– Я не с начала. Долго пересказывать. Лучше процитирую. Близко к тексту…

«В психиатрических лечебницах можно видеть тех, кто сумел тем или иным путем увидеть лицо мира без защищающей косметики перцепционно-интеллектуального аппарата. Такие вещи случаются в силу ряда причин, описанных выше. Они, эти люди, расскажут об этом, возможно, очень любопытные вещи. Но вот говорить они будут на нашем, шифрованном символами языке. А окружающий мир наблюдали – реальный, не закодированный словами-кодами. И, естественно, ничего объяснить не смогут. Чтобы дешифровать их текст, нужно пойти тем же путем, то есть довести себя до сумасшествия. Сомнительный совет открыть словарик-переводчик. Но сознанию шифры только помеха. Слова – лишний резистор в цепи коммуникатива двух духов. Духовных сущностей.

Проделаем небольшой эксперимент в смысле общения сознания с сознанием без технических средств (семиотика, семантика, концепция, апперцепция…). Взгляните друг другу в глаза и достаточно долго не отрывайте взгляда. Вы почувствуете силу, постоянно скрываемую за тарабарщиной слов. Эта тарабарщина, кстати, и поможет вам прекратить эксперимент. Потому что вам это очень быстро понадобится. По причинам подобного рода не рекомендуется смотреть в зеркала, визуально не адаптированные к личности, – то есть не пялиться где попало на свое отраженное изображение. По этой же причине в домах покойного нет зеркал. Или их завешивают. По этой же причине не советуют вообще смотреть на самого себя в зеркало больше 5–10 секунд. Имеется в виду взгляд в глаза. Никогда не забывай, что это совсем не ты! А почти никто не помнит. Перцепционный сдвиг иногда весьма незаметен, но последствия могут иметь сильную прогрессию и как результат – изменение психической модели личности. По той же причине не рекомендуется смотреть в одну точку больше десяти секунд. Человек смотрит не в точку. Попробуй, посмотри в точку, нарисованную авторучкой. Теперь понятно, что взгляд направлен совсем не туда! Да, он направлен в точку – но не в эту, физическую, а в математическую, которой в нашем мире нет. Иной вдумчивый, не полностью запрограммированный шифрованной действительностью ум может начать сбрасывать с себя все корреляты, интеллектуальные шифры-коды и прочие иные шоры прикрытия действительности. Ведь он не отвлечен постоянно меняющимся и сбивающим с цели информативным полем – полем абсурда, чтобы начать мыслить, исходя из совершенно иных данных. Преодолев естественный страх. Потому что страх – единственное оружие той, трансцендентной стороны, управляющей людьми. А чистое, трезвое сознание весьма подвержено этому чувству, играющему роль бронещита, не пускающего в остальные комнаты замка действительности прорывающееся туда сознание, столь почему-то не желаемое там. А некоторые с этим не хотят согласиться. И используют этот прием – то есть преодоление страха, – умышленно и целенаправленно…

В этой точке можно увидеть все, если глядеть не в себя (медитация, интроспекция – это достаточно просто, вплоть до использования всего этого в качестве снотворного средства), а в нее (экстроспекция, вытягивание сознания наружу из уютного интерьера, чтобы влиться в эту математическую точку, что весьма сложно). Собственно, это и есть взгляд вне мира, ибо математическая точка размера не имеет. В этом мире ее нет. Есть только направление, вектор мысли, который указывает она.

Упорство в этом приеме приводит обычно в психиатрическую клинику. Но не всех».

…Это из эссе № 9. «О возможностях духовного зрения».

Бетти задумчиво слушала Музыканта. Бисер на нити нанизывали перед специалистом и ценителем подобных вопросов.

– А откуда ты все так хорошо запомнил? – спросила она.

– Из книги, – ответил он. – Мой начальник принимал у меня по ней экзамен. А память у меня – мужская.

– Ну, если мужская, то вспомни что-нибудь еще, – и потянула из трубочки коктейль.

– А у меня стакан уже пустой. Мои лекции забирают много энергии. Подай-ка хоть жевательную резинку, для растягивания удовольствия, – он раскурил ароматную сигару. Бетти сидела напротив и глядела на него блестящими глазами. Ее бокал был еще почти полон. Музыкант налил себе коктейля и продолжил:

– «Любая сущность при максимально возможном продлении и усилении своих определяющих качеств – переходит в свою противоположность». Это один из главных постулатов Бобергауза, распространяющийся на макро-, мега– и микромир. Впрочем, он считает его аксиомой. Если вдуматься, то можно и согласиться. Не забывая все же, что работа мысли есть работа той же сущности.

Музыкант смотрел на Бетти сквозь ароматный дым сигары и невозмутимо жевал резинку, держа в руке бокал.

– Неужели прямо-таки любая? – лениво переспросила переводчица с санскрита и, скользнув взглядом по ухоженному парку за окном, обратила внимание на неведомо откуда взявшуюся козу, пасшуюся в стороне от фигурно стриженых кустов.

– А вот, например, коза. Вон она, бродит. Может ли она, при достаточном усилении своих определяющих качеств, превратиться в свою противоположность? Например, в козла?..

Музыкант хмыкнул:

– А ты считаешь, что козел – это противоположность козы? Могу уточнить для непонятливых. Противоположность живой козы – ты же такую имела в виду? – есть мертвая коза. И она обязательно станет таковой, если максимально продлит во времени свои определяющие качества: будет пожирать траву в безмерных количествах – и сдохнет. Доходчиво?

– Да как сказать… А вот мертвая коза? Какие качества ей следует продлить и усилить, чтобы превратиться в свою противоположность – живую козу?

– Ты любопытно мыслишь. Неужели не понятно, что мертвая коза – уже не коза? Это уже не живое существо, которое мы именуем козой, это масса распадающейся ткани. И теперь мы можем говорить лишь о такой сущности, как масса распадающейся ткани.

Бетти поморщилась:

– Жаль, я думала, ты сейчас расскажешь мне правдивую сказку о живой и мертвой козе, попеременно реинкарнирующихся друг в друга при определенных условиях.

– Да оно же так и есть! Мертвая коза, в конце концов, превращается в компост, хорошо удобривший питательный продукт – сочную траву, поедаемую соплеменниками. И в итоге, после непродолжительного отрезка времени, – перед нами та же коза. Даже продублированная несколькими экземплярами. Штук эдак в семь. Процесс завершен. Можно идти дальше.

– Интересно рассуждает твой Бобергауз в отношении животного мира. Коза объелась травы, а в итоге – семеро козлят…

– Да это не он рассуждает, а я. Используя его постулат предельности определяющих качеств. Нет ничего беспредельного. Везде стоит стена в той или иной форме. Мы все в клетке, а как прорваться наружу, знает разве что твой Гаутама. Ну, возможно, еще и Бобергауз, да только он что-то сильно темнит в некоторых местах. Похоже, умышленно не договаривает. Да, кстати, и Шакьямуни инструкций прямого действия не выдал. Рисовал-рисовал восьмеричные схемы движения, оставил массу добрых пожеланий, которые раздробили религию, – и ушел. Вот только куда? В паранирвану? В никуда, короче.

Бетти протянула руку и взяла коктейль.

– Ну, хорошо, а вот если взять жизнь человека. Как сущность. Какие качества у этой сущности определяющие? – она стала смотреть на Музыканта сквозь бокал.

– Естественно, только гедонистические, то есть приносящие удовольствие. Это реальность. Ведь лучше быть богатым и здоровым, верно? Лишь лжец будет отрицать это. Люди – те же животные. И жизнь у них – та же, но… Они оказались снабжены такой штуковиной двойного назначения, как рефлексия – самоосознание. С одной стороны, она доводит до исступления в излишествах: в каждых новых состояниях – например, после каждого выпитого стакана вина, – осознаешь себя новой, обновленной сущностью; с другой же стороны – это надежный тормоз, предотвращающий, – например, путем самоосознания, – смерть от обжорства. Хотя все это и случается, конечно. Рефлексия – не панацея от идиотизма.

Собственно, вся теория так называемого эстетического и духовного удовольствия, или наслаждения априорно разработана многочисленными последователями во имя сохранения человека, как вида. Чтобы отвлечь, – иногда под страхом смерти! – это существо от самоуничтожения путем постоянного испытывания натурального самопожирательного удовольствия, в котором оно меры не знает. И даже, переходя в его естественную противоположность, отвращение, и к себе в том числе, – быстренько это состояние доводит до предельных границ и возвращается к противоположной противоположности, теряя на этом пути остатки самосохранительных инстинктов, отбрасывая всю навязанную извне мораль. И, втягивая в губительную воронку, образующуюся вокруг такого жизнелюбивого индивидуума, большое число адептов гедонизма, сам гедонист издыхает по какой-либо из причин, которых множество: будь то алкалоиды, излишние калории, венерические заболевания, заворот кишок или травмы при передвижении тела, не умудренного достаточной координацией.

Гедонизм! Вот одно из основных определяющих качеств животного существа, именуемого человеком. Дай ему все и забери лишь страх, во всех его формах, – и увидишь монстра, невиданного доселе никем. Кроме, разве что, Всевышнего. Но это сделать достаточно сложно. Во-первых, «всё» – это всё равно мало. А во-вторых, отсутствие страха есть признак почти полного отсутствия разума, а это еще одна проблема. Весьма, весьма труднорешаемая.

Музыкант затушил огрызок сигары, допил коктейль и, вытащив жевательную резинку, скатал ее в шарик.

– Люди изначально несчастливы, – продолжил он, – из-за отсутствия идеальных условий для гедонистического существования при неработающем разуме, чтобы душу не травил. А он травит! Он инородное тело – гедонисты это чувствуют. Многие, очень многие специалисты духовной коррекции пытались и пытаются его остановить. То есть – не думать. Вроде бы очень просто. Но не тут-то было. Суметь остановить разум – слишком большая роскошь для сверхэгоцентрического сознания. А именно оно, такое сознание, и пытается скинуть с себя этого паразита. Иногда это удается. Но пока не решена проблема обратного процесса. Тут гарантий нет никаких. История человечества – это история достижения различных удовольствий и наработки технологических процессов, связанных с этими достижениями. Но все они без исключения подпадают под главный постулат Бобергауза, и вопрос торможения состояния так и не решен. Отсюда – постоянные самоубийства, как крайние степени противоположности любви ко всему, что шевелится. Я понятно говорю?

– Понятно, но страшновато. Лучше расскажи, что мы будем есть на ужин.

– Ага! А ведь это все та же тема! Молчу, молчу, – замахал руками Музыкант, глянув в глаза Бетти. – Ужин так ужин.

Они долго читали толстое меню, которое принес упитанный японец, постоянно уточняя у него ингредиенты того или иного блюда; наконец выбрали, и через полчаса лифт поднял в номер два подноса. Запах был изумителен. Откупорив бутылку шампанского из Франции, Музыкант произнес тост: «За Веру вообще и твою – в частности!» Бетти робко улыбнулась в ответ и добавила: «За Свободу навечно!» Они выпили вино и накинулись на фирменные блюда центральной Японии. Спустя минут десять Музыкант вставил все-таки слово:

– Но одно из любопытнейших эссе магистра Бобергауза, – проговорил он, жуя крылышко фазана, обмакнутое в креветочный соус, – это идея противофазного человека.

– Какого-какого человека?.. – переспросила Бэтти, расправляясь с филе морской змеи.

– Противофазного. Как бы тебе это объяснить… Это термин из физики. Ну, скажем, противоположного в самом глубоком смысле. Ну, так вот. В момент появления младенца на свет в этот же миг определенный старец умирает. Не всегда, правда, старец, но это уже проблемы младенца. И вот, если жизнь и смерть считать своими противоположностями, то есть противофазными состояниями, то это с точки зрения младенца старец умирает, с точки же зрения старца – умирает младенец. Что же дальше? А тут происходит самое любопытное. Они оба живут нормальной жизнью, но повторюсь – противофазной. Да, забыл добавить: это все один и тот же человек. Просто раздвоенный по фазам. Ну, так дальше. Старец постепенно молодеет и грустит с годами о том, что придется уйти в мир иной. Зрелые, умные годы уходят, он все молодеет и молодеет, и скоро наступит неизбежная смерть от молодости. Он видел смерть соплеменников. Жуткая вещь.

Бетти чуть не подавилась своей змеей и уставилась на Музыканта:

– И как же это происходило?

– Да все, как у нас, только с точностью до наоборот. И напомню: не происходило, а происходит. Ну, дожил он до стадии эмбриона при полнейшей умственной деградации – и его захоранивают там, в том месте, откуда явится молодой человек нашей фазы мира. Уточняю: он превращается в обыкновенный, извини, сперматозоид. Все, как положено, 23 хромосомы. И тут система мира для конкретного человека меняет фазу. Он сливается, – безо всякой борьбы, замечу, – с яйцеклеткой (все остальные – подставные. Она ждала только его), и вперед – к новой жизни после смерти. Но – уже в противофазе. В нашем мире. Слияние с яйцеклеткой – это и есть настоящий день рождения человека.

– Твой дурак Бобергауз – сумасшедший!!!

– Ты пойми, Бетти: они – это мы. Они не могут видеть нас, а мы – их. Их мир противоположен по жизненным циклам, но они – это мы. И как ты считаешь: намного ли лучше чувствовать себя старой, больной, умирающей развалиной, как в нашем мире? Я думаю, мы равны в своих эмоциональных представлениях о смерти.

– Ну, тогда ответь на любопытный вопрос. В нашей версии мира все ясно: прожил, сколько нужно – и умер. Но что-то я ни разу не встречала покойников, начинающих постепенно молодеть. А? Или наоборот, медленно исчезать с глаз, и чтобы оставалось пустое место, – они-то там уже…

– Опять ты на те же грабли. Да пойми же: покойники не могут подниматься и ходить, или что-либо еще делать. Они – мертвая ткань, вернувшаяся в природу, чтобы накормить других. Покойник – это уже не человек. Это его останки.

– А где же человек, которому предстоит такая долгая жизнь в обратную сторону?

– Он уже там. Здесь его труп. Есть понятие – «нулевой переход». Ну, это где одна фаза кончается, а другая начинается. И он через него ушел. Вернее, его дух. Теперь уже противофазный дух. Тело-то его там ждало давно. Но только если у нас человеческое существо медленно-медленно развивается и ползет к свету кое-как, то в той фазе, как полной противоположности, он уже полностью развит, максимально развит, хоть и очень стар, – и начинает медленное, омолаживающее его сближение со смертью и с самим собой.

– Зачем?

– Чтобы встретиться. Естественно, не физически. Как ты можешь в чистом поле встретиться с самим собой? Маразм! Встретиться и передать ментально друг другу определенную информацию…

– Какую?

– …Очень важную, если они идут к этому полжизни. И все. Их функция выполнена, и они начинают расходиться и умирать. Ну, я имею в виду момент их встречи – это ровно половина жизни, и после обмена информацией жизнь каждого начинает идти на склон. Апогей пройден. В этом и был весь смысл. В апогее.

Бетти задумчиво повозила вилкой в своей тарелке:

– Так Бобергауз не уточняет, о чем общаются противофазные души?

– Естественно, уточняет.

– И как такую встречу можно констатировать?

– А никак. Констатация тут неуместна. Но каждый человек один раз в жизни чувствует этот момент и понимает: дела пошли под гору. Вершина пройдена. Он, возможно, никому ничего не скажет, но поверь, все поймет. Могу лишь добавить микроскопический нюанс: это все касается лишь мужчин.

Бетти вскинула ресницы:

– А женщины? Что же с ними в той фазе?

– Да нет, я имел в виду встречу во времени и передачу данных. У женщин своих проблем хватает, поверь. Прочти Бобергауза, он все разъяснит. А я не хочу.

– Почему?

– Тебе лучше узнать это из первых уст. Тем более что я опускаю очень много деталей.

Музыкант снова вцепился в своего фазана и посмотрел Бетти в глаза честным взглядом.

– Это давно известно, – продолжил он, – только все в вопросах квантовой физики и микромира. Гениальность Бобергауза – в виртуозном использовании субстратной информации и отточенной интуиции. Ибо все во всем. Старейшая аксиома. Ему трудно отказать в правдоподобности. Чем больше думаешь, тем больше веришь.

– Ну, а ты? Ты прошел уже свою середину?

– Ты знаешь, Бетти, прошел. Но вместо спуска с горы оказался на равнине, у которой чистый горизонт. Странно, правда? Наверное, мой противофазный друг что-то там намудрил или мудрит, или впал в летаргический сон. В таком случае – приятных ему сновидений. Мы ведь повязаны с ним одной цепью, так что я ему верю. Будь здорова!

Он протянул ей бокал с шампанским.

…………………………………………………………………..

– А много он, Бобергауз, таких вот эссе написал? – спросила Бэтти, разглядывая черную книгу, лежащую у нее на коленях.

– Двадцать четыре. Последнее называлось «Творчество». В нем автор проводит мысль, что человек своим сознанием ничего не генерирует, не создает, – не творит, короче, – а только ретранслирует, передает, и не более того. А генератор, то есть истинный Творец, – трансцендентен, непостижим. И где он может находиться и какова цель его работы – никто не может знать. Возможно, как только Бобергауз пришел к такому выводу – сразу бросил писать. Я тут его понимаю. Он на эту тему коротко и просто написал: «Творчество – это создание кодов, то есть кодирование неосознанной информации, абсолютно интуитивной, выловленной из субстратного хаоса, посредством разума. С последующим декодированием адептами вне разума – и восприятием неосознанно трансцендентного, пронесшегося сквозь неизвестность с целью, пока неясной».

Это его последние написанные слова. В эссе № 24 и вообще…

– Ну, и что дальше, где он теперь?

– Не знаю: может, умер, может, нет. Если он вбил себе в голову, что все его эссе написаны им по трансцендентной команде, а не лично его волей, то его натура может выкинуть любую штуку. Впрочем, все проходит. Говорят… В конце концов, если он сам додумался до такой идеи, то может и переиграть обратно. И не надо ни на секунду забывать, насколько он непрост. Есть у него одно эссе, которое написано все целиком ради одного-единственного слова. Последнего, естественно. Которое все путало, перечеркивало и опровергало. На первый взгляд, конечно. «Эссе № 5». Прочти, но лучше не читай. Не исключено, что двадцать четвертое эссе – это очередной логический вирус замедленного действия. Запущенный туда, в сторону генератора. Может быть, все 24 эссе имеют такую стратегическую цель. Освобождение разума человека от неволи его же…

От этого доктора Фауста можно ожидать неожидаемого. Но, что не говори, пропал! Не пишет и миру не является. Как Мелвилл. Герман Мелвилл. Был такой парень. Написал своего «Моби Дика», ну, и стишков там пару – и все. Тридцать лет молчал и умер. А оказался величайшим классиком Соединенных Штатов, да и мира, как выяснилось. Наверное, что-то осознал. Может, идею Сократа, который вообще не написал ни строчки. Платон, кстати, так и не врубился, почему. Но Мелвилл до этого своего сократовского понятия издал кучу книг. А вот Бобергауз ни до, ни после – ничего. Пропал в информативном хаосе. Семь лет ни весточки цивилизованному миру. А его оценили! Когда он пропал. Не все, конечно, – так не бывает. У всякой умнейшей мысли есть бредовая изнанка. Ну, если только ее и выискивать, то лучше рассматривать комиксы. Там конкретнее.

Эссе-то остались, что еще надо? В том, последнем, он писал, что душа человека завидует его телу – в плане возможности физически находиться в экстерьере окружающего пространства и, естественно, иметь возможность влиять на него, совокупляться с ним, изменять его, в конце концов. И поэтому пытается вырваться на волю любыми возможными способами. То есть – как-то поучаствовать реально в «цепочке уничтожения длительности», так он странно писал. Даже хотя бы в виде какой-нибудь случайной каракули во время передачи ее, души, фотографического образа на бумаге. Напиши десять раз подряд свой автограф – и увидишь, как она, душа, скачет на кончике пера. По его мнению, душа в основном тащится за телом и его желаниями, как рыба-прилипала за акулой. И пищит там что-то – советует. Дает рецепты. Лечит, короче. А акула слушает, да ест. Ну, а душа же – постоянно голодная. Ей пищи всегда не хватает. Но если – редкий случай – душа вдруг сумеет овладеть телом, – о! Это просто так не проходит! Тогда оно, тело, начинает болеть: то впадает в депрессию, то ботинки давят. Такие вот веселые дела. В общем, сплошные проблемы, вплоть до обморока. Не любит тело, когда им управляют. А само никогда не научится. Нет способностей. Да и существует-то оно только благодаря тому, что когда припрет, вот тогда-то душа может оказать небольшое влияние: научить уму-разуму, подсказать, что делать. Но только – чужая. Своя такое отмочит, что вообще все дело завалит. Рулить хочет, а не думать. Впрочем, по большому счету, своя – чужая, разницы нет. Так он считает.

– Коля, а он и правда оказывает влияние своими словами, поставленными не везде правильно. Я вот сейчас совершенно спокойна, как тот бегемот за окошком. А прочла только три странички.

– Бетти, дорогая. Это, скорее всего, мой фирменный коктейль. А тот дружище так быстро не действует, хотя все может быть. Но в основном он кружит-кружит, как ястреб, над твоим сознанием, а потом неожиданно – р-раз, и он переплелся с твоими собственными мыслями. И уже не поймешь, где ты, а где он. Такая трансформация происходит. Но он – нормальный парень, поверь мне. Коктейли тоже любит. Еще налить?

– Давай! Чеснока побольше в киви!

Музыкант приготовил еще два коктейля. Положил трубочки:

– Держи! – Бетти взяла. Чокнулись. Музыкант посмотрел ей в глаза. Она глядела на него, не отводя взгляда.

– За священный санскрит! И за красавиц из Ростова!

Бетти улыбнулась и села в кресло по-турецки, скинув туфли на ковер:

– За убойные ножи повышенной убойности. И чтобы они в нужный момент оказались под рукой! – Музыкант покачал головой: – Согласен!

Потянули трубочки и сразу выбросили их. Бетти отпила коктейль и спросила, вытянув ногу перед собой:

– А ты не боишься, что тебе неожиданно отдадут приказ лететь на запад, и мы не допьем последний коктейль? – Она невинно глядела на Стрелка.

– Ты думаешь, такое может произойти?

– Думать должен ты. Я могу только выдумывать. Я – выдумываю, а ты – думаешь. Ощущаешь разницу?

Стрелок посмотрел в окно. Все крокодилы и муравьеды почему-то глядели на него.

 

Глава 29

– Его зовут Магистр, – проговорил сержант и отхлебнул кока-колы. – Он и есть руководитель Чёрного легиона.

– Наверное, из Америки, гад, – проговорил капитан из из Конотопа.

– Да нет, не оттуда. Он вообще вроде как ниоткуда.

– Мда, – недоверчиво сказал капитан. – Умеешь ты, Дерюгин, рассказывать сказки.

– Да что я? – поднял брови сержант. – Это монах из Киево-Печерской Лавры учил мудростям мою одноклассницу. Вчерашней ночью. А она с Подола. И знает, что я собираю всё в эту тему.

– Тут у вас на Подоле не бабы, а сплошные Мата-Хари, – сказал капитан.

– Да, те ещё тёлки, – согласился сержант. Продолжил:

– Этот Магистр в первом веке зашифровал координаты очень важного для него места в тексте одного из Евангелий. – Посмотрел на скептичного капитана. – Блин, да не гляди ты на меня так. Всё чистая правда. На Подоле не врут.

– Ага, – псевдосогласился капитан. Дерюгин продолжил, выкинув пустую банку в Днепр, глянув сурово на напарника.

– Евангелие от Галиана, было такое. Сейчас это апокриф. То есть не признаётся церковью. И не сохранилось вообще это Евангелие до наших дней. Кроме одного экземпляра. И зкземплярчик этот оказался у нас, в Киево-Печерской Лавре.

– Хохол всегда всё про запас спрячет, – сказал капитан.

– Ото ж, – согласился сержант.

– Тысячи лет, как оказалось, люди Магистра искали подобные брошюрки по свету с единственной целью – сжечь. Чтобы никто случайно не расшифровал координаты секретного места, зашифрованные там.

– Ох, и брешет поп. Девку замолаживает, и сочиняет с ходу. Я представляю, как весь разговор происходил.

– Дурень ты, – сказал капитану сержант. – Та девка доверенное лицо черномонашества. Она их агент в миру.

– А для тебя она твой агент у них?

– Да. А что тут такого? Она двойной агент. Так вот, – продолжил сержант, глядя в мутную воду Днепра с Пешеходного моста. – Ты помнишь, недавно в Покровской церкви застрелили троих мужиков?

– Ну, помню.

Сержант понизил голос:

– Это были люди Чёрного легиона.

– Ха, – несмешливо произнёс капитан. – Да то же была охрана митрополита!

– Нет, – ответил сержант. – То были люди Магистра. И Евангелие с тех пор исчезло.

– Послушай, а что за карта? Там что, деньги закопаны?

– Там больше чем деньги, – ответил сержант и закурил.

– Большие деньги? – уточнил капитан.

– Нет там вообще денег.

– Наверное, алмазы, или золото?

– Дурак ты, Вася. Там лежит…Как бы тебе сказать. Ладно, всё равно не поверишь. Закроем тему.

– Да нет уж, – подскочил капитан, и стал вытаскивать спиннинг из Днепра. Крошечная рыбёшка болталась на конце длиннющей лески. – Начал – продолжай.

– Хорошо, – невозмутимо согласился сержант и кинул бычок от папиросы в воду. – Там лежит молодость. Вот так Вася.

– Как это – молодость? – не понял капитан.

– А так. Лежишь в воде секретного озера, и молодеешь. Сутки полежал и превратился в двадцатилетнего.

– Опять враньё, – поморщился капитан. И не устаёшь ты с таким серьёзным видом, гнать такую туфту.

– Вася, – повернулся к напарнику Дерюгин. – Это не туфта.

Весь Чёрный легион существует, чтобы беречь это озеро, и травить остальных людей между собой, чтобы они побыстрее поубивались. Но монах рассказал ещё кое-что. В противовес Черному легиону существует Секретная конфессия. Те парни, из конфессии, против того, чтобы жить вечно. Они считают это от дьявола. И правы.

Дерюгин подкурил новую папиросу и, вдумчиво глядя на капитана, продолжил:

Магистр и некоторые члены Чёрного легиона, прямые потомки неких Наблюдателей, которые описаны в Библии. Наблюдатели были посланы Богом наблюдать за порядком, – сержант затянулся и выпустил дым, – а они принялись трахать земных баб.

– Сказки, – протянул капитан. – Легенды и поповская брехня.

– Да нет, это всё в Библии описано. Некий Енох всё это наблюдал, и записал. За что его и прикончили. Прикончили и всех детей, родившихся от наблюдателей. Так думал отряд Сатанов, которых Бог прислал для наведения порядка. Оказалось, кое-кто выжил. Это всё по Библии! И организовался Чёрный легион. А затем организовалась Секретная конфессия, о которой вообще ничего не известно в Лавре. А мне известно.

– Да ну? – повернулся к нему заинтригованный капитан. – И что же это тебе известно? И от кого? От твоих агентов-давалок?

– То, что некий человек под именем Философ родился на Подоле.

– Ну?

– И он сейчас представляет Секретную конфессию.

– Ладно, хватит Дерюгин молоть.

– А ты знаешь, куда мы через несколько дней едем? Ты думаешь в Иран? Неет, Вася. Мы едем стрелять по Чёрному легиону.

Капитан молча смотрел на него. Сержант продолжил:

– А командир у нас Юра.

– Полковник?

– Да.

– Хороший парень, а я думаю, что он всё с нами беседы ведёт.

– Да, неплохой. Он те края знает, куда мы едем. Он и в Ираке был, в Африке…Много где был. Вся наша команда – двадцать четыре человека на четырёх пятисотках.

– Так мы из Киева своим ходом пойдём?

– Да нет, ты что. По морю баржей. И долго-долго. Приедем чёрные, – оглядел фигуру капитана, – как негры.

– Слушай, не доставай меня моим загаром. Ну, породы я такой: как первое солнце, так сразу чёрный.

– А я и не достаю. Будешь ещё черней.

 

Глава 30

Трансконтинентальный лайнер А-300 с глухим рокотом втянул шасси, изменил угол атаки рулей высоты и стал напористо добираться до отметки воздушного коридора, указанной диспетчером. Курс: Токио – Лос-Анджелес. Обратная ходка. Экипаж тот же. Все мрачно уставились в свои приборы. О картах теперь не могло быть и речи. Командир экипажа сам, лично переоделся в форму технаря, извлек автопилот и программатор к нему, сунул все это в мешок вместе с записями «черного ящика» того дня полета (с воплями пилота из Бруклина «Фарт – это навечно!») и, опечатав, положил в свой сейф. Он явно не собирался отказываться от своего обещания достигнуть антитеррористического эффекта, задушив старшего инженера электронно-компьютерных систем аэропорта. Теперь командир не спал. Работали все кондиционеры. Он развалился в кресле и курил, мрачно просматривая международные нормативы адекватности переговоров авиадиспетчеров с пилотами авиалайнеров. Толстая сигара работала в полную силу. Все молчали. Командир откинул в сторону гигантский разговорник, придуманный, по его мнению, идиотами, закинул руки за голову, повернул ее в сторону первого пилота и спросил:

– И долго еще будем набираться? Или запустить автопилот?

Если старого Джека клинило, то надолго, и рецепт был единственный: терпеть и не дергаться. Он был добрый человек. Иногда даже забывали про такое вот его обыкновение напоминать о своей второй ипостаси. Но если клинило, то уж клинило.

– Восемь сто, сэр. До полного набора пятьдесят четыре секунды.

– А! Пятьдесят четыре секунды? Посмотрим, посмотрим, – и уставился в альтиметр. Пустил клуб дыма. Спросил у штурмана:

– Джулио, ты, я слышал, собираешься жить дальше в случае, если мы врежемся в океан. Это правда?

– Шеф, это неправда! Это книжка. А откуда в них правда? Она просто называется «Жизнь после Смерти», и все. И больше ничего.

– Гм… – втянул сигарного дыма и прищурился. – Так какого же черта их тогда читать? Какого черта читать то, что заведомо есть дезинформация? Джулио, объясни старому дураку. Когда я летал бомбить Ирак, я читал. И верил в то, что там написано. Я читал Библию! И бомбы летели туда, куда мне было нужно. Они тоже не отрицали, что в той книжке написана правда. Так что же это читаешь ты?

Не меняя положения, старый Джек скосил глаза и уставился на объемистый том черного цвета, который лежал на полке возле штурмана:

– Это так долго пишут, какова жизнь после смерти? Ты меня заинтриговал. Дай-ка сюда книженцию!

– Шеф, это не она. Та была тоненькая брошюрка по сравнению с этой. А это… это… как вам сказать. Я случайно попал на презентацию… Вернее, друг моей жены… тьфу, что я болтаю? Друг моего знакомого дал билет моей подруге на презентацию этого автора. Она не захотела так далеко ехать, да и автор ее не интересовал, и она выбросила приглашение. Просто в комок его скомкала и швырнула в бассейн на площади Седьмого Восстания. Там как раз кафе наше стоит. Стоял там и я. И фонтаны заработали! Вы представляете: в тот самый момент, когда эта долбаная бумажка упала на сопло одного из них. И вот этот комок летит сквозь водяную занавесь, словно разведывательный «Мираж», – и прямо мне в лоб. Ну, попал, отлетел и лежит себе. Подбегает бродячий питбуль. Уставился на бумажку – на меня. Снова: на бумажку – на меня. Худой, паскуда; и вообще странно: я слышал, питбули в Японии запрещены. Ну, может контрабандный какой…

– Джулио, хватит болтать. Конкретнее! – дал комментарий кто-то из экипажа.

– Клянусь – питбуль! Худой – одни челюсти. Взял тот комок – пожевал, на меня поглядел, выплюнул и дальше молчит. Клянусь всеми Святыми Примадоннами, так оно и было. Кто мне не верит?.. – штурман вскочил и оглядел экипаж.

– Я, – сказал Джек. – Я тебе полностью верю. Успокойся. Что же было дальше?

– Дальше было то, что было. Я передаю хронологию событий. Та моя подруга слиняла уже давно в тумане фонтана, а эта сука или кобель, мне все едино, сидит в позе нападения и пялится на меня. И тут во мне что-то включилось. Наверное, от страха. Я сажусь напротив него, беру эту изжеванную бумажку и медленно разворачиваю. Вижу – текст. А эта паскуда зубастая на моих глазах прыгает в фонтан и шлепает на другую сторону, ну и с концами – исчезла. Читаю – приглашение на презентацию. Почти не пострадало. Полиграфия великолепная. Нахожу адрес, иду. Но что-то они напутали, Токио не Лос-Анджелес. На приглашении написано: улица Императора Гонорикава, 66. А у меня в голове цифры и буквы путаются, тем более похожие тут они, в Японии, – и прихожу я на Гомухарами, 99. Дохленькая такая улочка. И дом последний. До сотого не дотянули. Но перепутать-то я перепутал, а вот презентация была именно здесь. Они очень удивились, что я пришел, не хотели двери открывать, но увидели приглашение – и открыли. Поздоровались, кисло улыбнулись, сказали, что автор книги по странной прихоти устроил презентацию своей последней, как он сообщил, книги именно здесь, в Японии, в Токио. В приемном покое отделения для душевнобольных. Ему это так просто не обошлось. Большие деньги заплатил. Адреса напутаны не случайно, это его условие. Ну… и все. Вручили мне книгу и вытолкнули за дверь. Добавили, что я получил раритет. Книга имеет тираж тринадцать с половиной экземпляров. «А как это? – спросил я. – Не допечатанная одна, что ли?» – «Все в порядке, – ответили. – Ваша – допечатана».

– Дай сюда, – проскрипел авиалоцман Джек и, протянув руку, взял толстенный тяжелый том и положил перед собой. На черном кожаном переплете он прочел большие золотые буквы «Вольдемарус Бобергауз». А ниже – «Эссе № 25».

– Слышал, слышал я про этого астролога долбанутого, – проговорил Джек. – Такие вещи мочит – крыша у обесбашенных едет в обратную сторону. И это ты такое читаешь? – впился взглядом в штурмана лоцман. – А курс? Что будет с курсом? – он выругался по ассирийски. – На одном рейсе два травмированных: автопилот и штурман. Я не могу себе представить, что будет с тем человеком, кто прочтет произведение Бобергауза такой величины, – он заглянул в конец книги. – Мать летающих ягуаров! 1332 страницы!!! Это конкретная атака на разум. Люди столько не читают! Твой питбуль был прав.

– Шеф, не переживайте, тут автор превзошел самого себя. Его не было слышно семь лет. Я не смогу прочесть это произведение. Я решил его вообще не читать. Это эссе абсолютно отлично от всего, что он написал. Он настолько изменил свой стиль подхода к реальности, что вряд ли это можно считать литературным произведением вообще. Это нельзя читать. Даже лучше и не открывайте.

Генерал воздушных карьеров подозрительно глянул на подчиненного:

– Уж не считаешь ли ты, что этот Магистр Пустых Нулей может своими буковками оказать влияние, способное вывести меня из себя? Меня, ветерана многочисленных боевых и еще более многочисленных бытовых битв? Меня, командира полубоевого авиалайнера? Х-ха! Вот и все, что ты можешь услышать!

Он снова втянул аромат сигары и с любопытством перевернул первую страницу. Штурман отвернулся. Командир смотрел некоторое время на страницу остановившимся взглядом, затем, не торопясь, перевернул вторую. Некоторое время изучал и ее. Перевернул третью. Потом обернулся к штурману и спросил:

– Ты за нее платил деньги?

– Какие деньги, это презентация. На титульном листе автограф автора – и все.

– М-да… Понятно.

Резким движением командир экипажа отодвинул боковое обзорное стекло и швырнул книгу в окно с высоты десяти километров. В кабине все сразу задубели от холода, – а он еще глядел ей вслед. Замигал датчик «разгерметизация». Старый Джек закрыл окно:

– Ты прав, ее читать не стоит. В Америку эта книга не полетит. Чутье старого Джека еще никогда не подводило. Все. Тема закрыта!

– Шеф, это же раритет! Память о великом человеке! Там его автограф!

– Я могу тебе свой написать. И ты это хорошо знаешь. Таких бессмысленных книг, как это «Эссе № 25», видит Бог, еще не существовало. Это ясно с первой страницы. Я не прав?

Штурман молчал. Сказать ему было нечего.

– А теперь пускай пролетится над Тихим океаном и увидит, в чем правда жизни. Ладно, успокойся. Это же всего лишь кусок бумаги! Клянусь, я тебе напишу свой автограф на своей фотографии. А какое фотография имеет отличие от рукописи? Да никакого! Перед тобой на единственной страничке стоит человек, о жизни которого можно было бы написать немало. Не мало, а очень много. Но зачем? Вот он, стоит и смотрит на тебя. Чего писать о прошлом? Он-то всегда здесь. Верно, Джулио? Всегда!

Подбежал пуэрториканец: «Шеф, кофе?» – «Побольше коньяка». Забрел охранник с раскладным автоматом под пиджаком: «Сэр, все в порядке?» – «Да, Ахмед. Пока да. Но все может быть!» – «Понял!»

А-300 лег на курс и мчался в сторону Лос-Анджелеса, покидая Японские острова.

– Как там гидравлика вертикальных рулей? – спросил лоцман.

– Все в порядке, сэр. Давление в норме.

– Давление в норме – это хорошо. Ахмед!

– Да, я здесь, шеф.

– А что это за бригада русских подселилась к нам за десять минут до конца регистрации?

– Сейчас, минуту. Это… специалисты по спелеологии. В норы глубокие лазят.

– Не норы, а пещеры. И похожи они на тех, кто по норам лазит?

– Не думаю, что эти туда пролезут.

– А чем они занимаются?

– Пьют.

– Водку?

– Шампанское.

– Шампанское? И какое же?

– Если я не ошибаюсь, хорошее. Европейское.

«Странные русские. Странная книга. Странный автопилот. Чует душа старого летающего волка, что все это звенья одной цепи. Но какое до этого дело нам? Спелеологи залезли в норы, выпили шампанское и организовали презентацию „Эссе № 25“, книги, за которую известный добряк Маккарти расстрелял бы. Ладно, дай Бог долететь. В самом-то деле я думаю совсем не так, как записано. У меня свои планы. Старый Джек никому никогда по настоящему не подчинялся. Даже перу».

– Ахмед! Крикни там насчет кофе!

 

Глава 31

Зонд-невидимка, пересекая границу за границей, несся на восток. Изредка вдали пролетали серебристые точки – реактивные лайнеры. Но аэростат шел по компьютерной программе, которая тщательно обходила все пассажирские линии, рискуя, правда, взамен получить в бок удар F-117 или Миг-37. Это, конечно, был вовсе минимальный шанс, но он был. На этот случай, при определенном сближении в зоне риска, предполагалось автоматическое снятие радарной и визуальной проницаемости и превращение в видимый объект. Теоретически, пока самолет разворачивался, изменив курс и проскакивая мимо, аэростат снова исчезал, меняя высоту полета. Конечно, это уже были шутки с нехорошим исходом. Считалось, что шанс минимальный, и окончательное решение оставалось за пилотом, получающим сигнал тревоги и имеющим некоторое время для принятия необходимых мер, исходя из ситуации.

Мэрилин спала. Ее разбудил вызов по спутниковой связи. Это был отец. Он попросил дать ему все показания датчиков и приборов на мониторе бортового компьютера. Она медленно прочитала весь длинный перечень параметров. После недолгих инструкций по изменению высоты и курса полета отец проговорил:

– Маша, я хочу сообщить тебе интересную новость.

– Давай, я вся внимание.

– Мы уже говорили с тобой о нашей последней разработке.

– Ты имеешь в виду твой новый компьютер?

– Нет, это называется не так. Я имею в виду электронно-мыслящую машину АМ-технологии, которая создана на основании твоих теоретических разработок.

– Да, конечно. Я помню эти свои идеи. Не совсем хорошо, правда. Ты тогда даже и не прочел их. Так значит, все-таки из них что-то вышло?

– Вышло. В тот день я не прочел твои записи и очень жалею, что потерял много времени. Два месяца они у меня лежали в столе, и я, конечно, неправ. Девять месяцев ушло на практическую разработку твоих рассуждений. Девять месяцев. М-да. Могло быть гораздо меньше. Как ты там себя чувствуешь?

– У тебя все в порядке?

– Все в порядке. Ну, так вот. «Мэрилин» – так мы назвали прототип, – имеет два, так сказать, сердца. Ну, вроде как два полушария человеческого мозга. Левое – система магнитных колец Мебиуса и второе, правое, – это абсолютно секретная информация, – электронный слепок генома человека.

Отец помолчал.

– Ну и что? – спросила Мерилин. – Это все, конечно, интересные новости, но я этого не касаюсь.

– Это еще не новости. Главные функции работы нашей машины обеспечивает правое полушарие – этот самый дешифрованный геном. Полный генетический код человека. И, кроме твоего, не подходит ни один другой. Система не запускается. Перебирали варианты суперкомпьютером. И поэтому у меня к тебе небольшая просьба.

– Да, говори.

– Ты должна знать, что я не суеверный.

– Да, не замечала.

– А ты знаешь, что такое суеверие?

– Ну, расскажи. Учиться никогда не поздно.

– Суеверие – это несформированная, мечущаяся между ответственностями, ждущая себе только прямой выгоды от исполнения, – в частности, ритуалов, причем только даром, без малейшей доли самопожертвования, – а поэтому абсолютно ущербная вера. Тебе понятно?

– Да уж. Хороша вера.

– Это суеверие. Так вот, я не суеверный. Я – верный!

– Кому?

– Как кому? Вере! Я верен своей вере.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать только то, что я верю. Я верю в то, что я не верю.

– И давно это у тебя? Такое состояние…

– Я понял, к кому явился Двурог. Пришлось много поработать, поднять документацию апокрифического характера, добиблейские стенограммы, двенадцатое евангелие. Много думать, анализировать. Но все это было зря. Ответ был известен сразу.

– И к кому же он явился? К тебе?

– К тебе.

– Ко мне?

– К тебе. Так вот моя небольшая просьба. Спроси его прямо: «Будда, ты пришел ко мне?» Настало время спросить. И это не суеверие.

Отец замолчал. Некоторое время молчала и Мэрилин. Потом повернулась к Черному Принцу и, глядя ему в глаза, проговорила:

– Будда, ты пришел ко мне? Ты пришел к Мэрилин? Ответь.

Черный Принц посмотрел на нее спокойным взглядом, и в голове у Мерилин прозвучало четко и ясно: «Мария, твое время пришло!»

Маша глядела на быка во все глаза. Она уже не сомневалась, что это не галлюцинация. И опять потеряла свое тело. Принц смотрел на нее широко расставленными глазами, и его мысли были ясны и понятны. Река, лес, птицы, воля. Мэрилин спросила: «Где?» И услышала в ответ: «Ганг». Или не услышала? «Река Ганг?» – переспросила она, но звука голоса не было. «Река Ганг», – прозвучал в голове ответ. И снова вдруг осознала, что плывет по этой самой реке к Будде, стоящему на берегу. Она взмахнула длинными крыльями, взлетела ввысь и спланировала прямо к нему, опустившись рядом на воду: «Это все правда?» – «Это все правда». – «Я тебе нужна?» – «Ты нужна себе, а это одно и то же». – «Я не могу без тебя!» – «Ты будешь со мной». – «Я хочу быть с тобой!» – «Ты и есть я. И это так». – «А Майтрея?» – «Слов много, ты это поймешь».

Низкий голос Будды заставил Мерилин открыть глаза. Стояла тишина. Снова закрыв и открыв глаза, она произнесла: «Северная Индия. Река Ганг».

– Да, так я и рассчитывал, – подал голос отец. До этого момента он не произнес ни звука. – Вводи данные в компьютер, – проговорил он. – Я диктую.

Аэростат стал плавно делать разворот и помчался на юг, минуя коридоры воздушных авиалиний. Через несколько часов он завис немного западнее городка Тура, неподалеку от Ганга, на высоте трех километров. Отец, почти постоянно бывший на связи, приказал включить сканер и дал команду быстро снижаться, предупредив: здесь могут быть целые эскадрильи Миг-21, гоняющиеся друг за другом, так что не стоит долго испытывать судьбу. Когда до земли осталось метров пятьсот, Мэрилин разглядела североиндийские леса и блестевшую голубую ленту Ганга, вид которого сжал ей сердце. Отыскав ровную площадку, «Плавающий невидимка» мягко упал в траву, раскинув двенадцать якорей на нейлоновых нитях. Солнце было над горизонтом, на закате. Мэрилин подошла к выходу и открыла дверь. Затем вышла наружу и вдохнула в себя пьянящий воздух Дикой и Прекрасной Страны, где время остановилось. До горизонта расстилались горные кряжи и леса. Будда вышел следом за ней. Мэрилин повернулась и посмотрела Будде в глаза. Он ответил ей взглядом, в котором было все, развернулся и помчался вниз, к священным водам Ганга.

Великолепное расставание! Итак, Двурог приходил к Мэрилин. Мессией Нового Мирового Порядка оказалась она, вскоре будучи размножена генетическими копиями навечно. Мыслящая АМ-технология, созданная эмпирически, внесознательно, и соединяющая в себе две противоположности – материю и не материю, – это и есть Новый Мировой Порядок, которого никто не ждал в такой форме. Но форму не выбирают. Это поняли даже на берегах Ганга.

Закрыв люк и втянув якоря, Мэрилин уже привычным движением нажала на пусковую кнопку, и аэростат взмыл вверх.

 

Глава 32

Музыкант лежал в фаянсовой ванне круглой формы и гигантских размеров, раздумывая о бытии. Из-под плотной пены была видна лишь его голова. Протянул руку, включил гидромассаж. Да, вода – это хорошо. Телефон экстренной связи с шефом стоял тут же, неподалеку. Молчал. И вдруг зазвонил особой тональной мелодией, означающей, кто звонит. Шеф. Звонил шеф. И, правда, пора бы уже.

– Коля, добрый вечер.

– Добрый вечер, Николай Николаевич. Хотя, в общем, у нас полдень.

– Слушай, какой там Николаевич? Мы что, на телевидении?

– Я понял, Коля. Понял.

– Значит, так: что у нас со списком?

– Список закончен.

– Ты выполнил все пункты?

– Даже больше. Список расширен и закончен. – Музыкант облокотился о край ванной и уронил телефон в воду. Пошарил на дне, вытащил: – Алло?

– Что «алло»? Я спрашиваю, как расширен?

– Кроме всего остального, я был внутри и сделал четырехмерную томограмму.

– Ты был внутри?

– Пришлось рискнуть. Но дело стоит того. Схема маршрута ориентировочно готова. – В телефоне прошла пульсирующая волна: сменились кристаллы защиты от прослушивания.

– Я рад, я очень рад. Спасибо, Коля! Ты просто молодец. Все пункты! Хорошо, как у тебя дела?

– У меня дела в порядке. Отдохнул хорошо. Объект изучил. К местности адаптировался. Жду указаний.

– Сегодня вечером я буду в Токио. Мы встретимся и кое-что обсудим. Пришло время серьезной работы. Сейчас у вас полдень? В девять я тебе позвоню и скажу, куда подъехать. Будь здоров. Привет даме! – Бизон отключился.

Ну и ну! Музыкант поглядел на Бетти:

– Тебе привет!

– Мне? – Бетти в кимоно сидела в шезлонге напротив бассейна и феном укладывала волосы.

– Ну, не я же дама.

– При случае твоему шефу – тоже привет. Он, наверное, так начитался своего Барона Мюнхгаузена, что видит все сквозь границы и стены.

– Да, Бетти! Он такой.

Музыкант нырнул, проплыл под стеной и оказался в помещении для переодевания. Вытерся большим полотенцем, привел себя в порядок, надел легкий летний костюм белоснежного цвета и вышел к Бетти:

– Ну, как ты себя чувствуешь после гидромассажа?

– Мне было маловато.

– Больше нельзя, наступает привычка.

– Думаю, у меня это произошло бы нескоро.

– Вся суть не в скорости, а в том, чтобы этого вообще не произошло. Иначе окаменевшее тело идет ко дну. И его вылавливают сетями.

– Сколько слов! Коля, может, лучше без слов? А повтор массажа…

Раздался звонок внутреннего телефона. Музыкант подошел и поднял трубку. – «Извините, к вам посетитель» – «Кто?» – «Мистер Катаяма» – «Будьте добры, пропустите его». Через пару минут прозвонил мелодичный колокольчик, Музыкант открыл дверь и зашел Катаяма. Огляделся и сел в кресло. Посмотрел на коктейли, на розовую Бетти в кимоно.

– Выпьешь? – предложил Музыкант.

– Да нет, спасибо. Руль.

– Да ладно там, РУЛЬ! Мой фирменный, из российских секретных ведомостей, рецепт. Впрочем, как угодно. Но я тебе его все равно приготовлю.

– Спасибо. Я поймал свою француженку. Повезло: пару часов – и опоздал бы. Не хотел вам про нее говорить, чтобы не сглазить. Ну, и все решилось. Она очень интересная дама, и все хорошо понимает. Самое любопытное, что у нее четыре паспорта – и все действительные. На одном из них вы и впрямь с ней похожи, сударыня. Такие же стодолларовые косички а ля де негро папуасо.

Он протянул Бетти паспорт. Та взяла документ и вгляделась в псевдосебя. Лицо славянское. Серые глаза. Чувственные губы. Взгляд… Да, красавица. Бетти почувствовала неясное волнение. Она села у косметического столика и, не обращая ни на кого внимания, стала медленно-медленно ретушировать, выравнивать и вскоре совсем исчезла в зеркале.

Катаяма взял паспорт и прочел: Мария Анатуэтта Марсо. Звучит, как в титрах Голливуда. Японец внимательно оглядел Бетти:

– Вы можете быть совершенно спокойны. Паспорт ваш. Марсо подарила вам его в знак дружбы и женской солидарности. У нас здесь этот номер пройдет и в полиции, и на таможне. Мы же не в Израиле. Уверяю, никто даже не будет вглядываться в изображение на фотографии. Зачем? Оригинал гораздо любопытней.

– Вы уверены? – озабоченно спросила Марсо.

– Да, я уверен. Даже больше. Поверьте русско-японскому стереовзгляду. Но не увлекайтесь. Красота – страшная сила.

Катаяма встал с кресла:

– Я поехал, мне надо спешить, увидимся позже. Телефон Марсо на листочке в паспорте. Может, когда-нибудь пообщаетесь. Номер введи в память своего телефона. И не забывай кодировать банк телефонных номеров. Шифр должен состоять из не менее чем шестнадцати символов. И установи режим блокировки после третьего неправильного ввода кода. А листок сожги. Хао, я все сказал.

И вышел.

Директор параллельного управления «Транстриумвирата» и его начальник разведки сидели в ресторане на вершине Эйфелевой башни, возвышаясь над всем Парижем. Башня Эйфеля была очень хорошо защищена в плане помехоустойчивости и подавления всех сканирующих сигналов предполагаемого прослушивания в системе координат аудио-видео. Эта здоровенная железяка не раз выручала при необходимости замутить сигнал записи речевого общения до полной невозможности калибровки и перевода ее в цифровую. А «аналог» – это неинформативная запись. Это современный гусиный чернилоноситель: что успел, то и записал. Короче, ничего. Странное совпадение, но Эйфель, не зная о будущих технологиях и спутниковых разведывательных сканерах, соединил детали башни в такой конфигурации, что спутники даже не настраивали на нее резонансные контуры своих радаров. Уловить было невозможно ничего.

На столе лежал генератор-глушитель всех систем звукозаписи. Тем не менее, собеседники говорили вполголоса и старались не шевелить губами, чтобы не сняли информацию семиотически – с движения губ. Охрана сидела через два стола и пила минеральную воду. Все были в черных очках повышенной чувствительности к отражению оптики, чтобы заранее определить бинокль или оптический прицел.

– Феликс, – проговорил разведчик. – По моей линии все готово. В Токио обеспечен прием на самом высоком и качественном уровне. Когда наш друг последний раз выходил на связь?

– Вчера вечером. Через два часа я должен назначить ему место встречи. Где-нибудь рядом, не слишком далеко – это его слова. После нас он собирается еще попасть на благотворительный вечер в Монте-Карло. Меня удивляет, насколько он уверен в себе. Это поразительно! Но это действует. Я начинаю машинально подумывать о мирном исходе конфликта. Да нет, нет, это только в теории, – быстро среагировал Феликс на круглые глаза разведчика. – И еще нюанс. Неделю назад он зарегистрировал фирму – акционерное общество. На имя дочери. Не в Лихтенштейне, не на Мальте, а в Нью-Йорке. Теперь ясно, судя по многому, что он давно к этому готовился. Угадай название фирмы.

– «Славянский Бизон».

Феликс повернулся и посмотрел на разведчика удивленным взглядом:

– Правильно! Ты знал?

– Если б знал, я бы доложил. Нет, просто профессиональная интуиция.

– Акционерное общество открытого типа… Что бы это значило? А деньги? Со счетов триумвирата он не может взять ничего. Неужели и правда продал быка? Да шучу я, шучу. Но деньги у него явно есть. И столько, сколько нужно.

– А сколько нужно?

– Много.

– Все понятно. Еще полгода назад я начал замечать, как теперь оказывается, его деятельность. Я не знал, что это он. Мы же отслеживаем весь рынок вообще. Появилась реклама новой символики. Мы, как обычно, присвоили ей порядковый номер, и все. Номер «Питон-236». И под этой комбинацией у нас проходит, оказывается, «Славянский Бизон». Интересно, интересно… – Разведчик пошлепал пальцами по своему миниатюрному ноутбуку: – Я тебе, в таком случае, сообщу еще кое-что. «Питон-236» эмитировал акции номиналом десять долларов за штуку. Готовился долго, мы отслеживали. И дело, как вижу, стоило того. Ты знаешь, каков объем пакета акций?

– А есть такая информация?

– Есть. Только первый пакет он эмитировал количеством 50 000 000 акций.

– Пятьдесят миллионов акций? Что он затеял?

– А вот это я хочу у тебя спросить. Стратег – ты.

– Ты вполне уверен, что «Питон» – это Бизон?

Разведчик странным взглядом посмотрел на шефа:

– Вполне. Могу дать распечатку всей проделанной работы. «Питон» – это Бизон однозначно, к сожалению.

– Не весьма ты меня обрадовал такими бородатыми разведданными. Нет, я понимаю, что ты сделал все, что мог. Но… поздновато произошла идентификация. Скажи хоть, что ты лично думаешь по этому поводу?

Разведчик не выдержал, вытащил уже забытую трубку и прикурил ее, как маленькую никотиновую мину кумулятивного действия, внедряемую всем окружающим в дыхательные пути. За соседним столиком закашлялись. Выпустив клуб дыма и сразу став спокойней и сосредоточенней, начальник разведки вдумчиво сказал:

– Непонятная ситуация! – и прищурился, разглядывая дымовые разводы. – Но ясно одно: ему есть чем торговать. Эт-то очень любопытно.

Помолчали, разглядывая Париж.

– Я тебе сообщу еще более любопытные вещи, – сказал в ответ Феликс. – По моим данным из глубоко закрытых источников, он собирается работать с компьютерными технологиями. Донесения, правда, были туманные. Из Лондона. Тогда я всему этому не придал значения. Он же бывший специалист по электронике. И еще пришла информация. Из России. Там он собрал большой отряд инженеров по сверхвысоким технологиям. Суперкомпьютер там у него один из лучших. Такой, наверное, только у ФБР. И они работают на его секретном заводе на юге России. Это его зона влияния, но мы выяснили, что он там разрабатывает, – Феликс отпил из бокала и грустно сбил пепел в пепельницу. Вздохнул:

– Ты знаешь, возможно, таким путем и происходят прорывы в сбыте товара. В конце концов, почти все начинали с мелочевки. Но я, наверное, уже недостаточно молод, чтобы понять все это. И все-таки я генерал, а не коммерсант и не чиновник. Не знаю… Бизон не дурак, он знает, что делает. – Феликс посмотрел на разведчика. Продолжил: – У него полным ходом идет работа над электромясорубкой, управляемой самим мясом. Сервис для домохозяек. Подробности – в докладе. Разрабатывается электронный датчик определения настроения у собаки. Ну, наверное, нужная вещь. Потом, что там еще? Конструируют приспособление, подключаемое к компьютеру и способное через датчики на голове записать яркий сон, чтобы – в спящем состоянии, естественно, – воспроизвести его еще раз, с большой долей правдоподобия. Любопытно, правда?

Разведчик, прищурившись, смотрел на Феликса и слушал. – И последнее. Ты не поверишь – идет полным ходом разработка электрических летающих ворон, – Феликс печально посмотрел на разведчика. – Последняя разработка, откровенно говоря, меня добила окончательно. Он что, хочет этими штуковинами заманить акционеров? Я повторяю: это информация моих внедренных людей. А я им верю. Мясо, прокручивающее само себя? Я похож на сумасшедшего? А мне кажется, что я не в себе. А точнее – Бизон сошел с ума после той неразберихи с ракетами возле Явы. Впрочем, он там сам посводил кое-кого с ума. Кто догадывался, что он прячет в кустах зенитные комплексы последнего поколения? – Феликс помолчал, помешал трубочкой в бокале с шампанским. – Летающие вороны на электротяге… Этакого бреда я еще не видывал. А живые куда делись? Кто купит электрическую ворону? Зачем она нужна? Ну, фламинго, скажем, или павлин, страус, наконец, но – ворона.? Хм. Наш друг устал, я вижу. Устал. Не может же быть у него военного заказа на партию ворон? Как ты думаешь? – Он задумчиво посмотрел на начальника разведки. Тот подцепил на вилку лангуста и стал вертеть, разглядывая:

– Заказ на партию ворон? Феликс, да ты соображаешь, что спрашиваешь? Нет, не может у него быть такого заказа хотя бы потому, что он шел бы через триумвират. Я уже не говорю о самой ненормальности вопроса. Ты уверен в точности донесения?

– Да. Это надежный человек.

– Значит, Бизон рехнулся.

– Бизон рехнулся. М-да-да… Бизон… сошел… с ума. Бизон сошел с ума?

Минут пять оба молчали и обдумывали ситуацию. Разведчик стал сосредоточено выбивать трубку. Наконец Феликс отодвинул шампанское и, налив себе из квадратной бутылки имбирной водки, залпом выпил и кинул в рот огурец:

– Бизон сошел с ума? Ха-ха! – захрустел огурцом, налил еще рюмку и снова выпил. – Не верю! Не ве-рю!!! У меня есть своя, последняя ступень точности разведданных – вот здесь! – он постучал по голове. – И она мне говорит: Феликс, тебя разводят. Филя, тебя разводют! Он, как юный следопыт и верный ленинец, может заниматься всем, чем угодно, – но только не эмитировать акции на такую бешеную сумму под производство мясорубок и ворон. За акции надо платить. А платить просто так, вернее – дарить деньги Бизон не любит не менее всего остального человечества. Не верю!

– Что-то ты, Феликс, загнул. Может, там все попроще? У оперативной работы глаза велики. Надо прищуриться – и сразу все станет понятнее. Если ты так убежденно говоришь, что тебя разводят, дурачат то есть, – значит, тебя в самом деле разводят. Это же так просто. Зачем столько эмоций? Мы же с тобой знаем, что все разводят всех, и это совсем не новость. Новость – это когда к тебе пришла правда на своих коротеньких ножках. Она такая маленькая и хрупкая, что ты своими воплями ее просто убьешь. Но ты же знаешь, какова ее цена, этой маленькой и хрупкой неврастенички. Она бесценна. И поэтому не спеши со своим «Не верю!!!». Не спеши! Агентура из Лондона – высшего уровня. Ей верить можно. Хотя она толком ничего не сообщила, но и бредовых электроворон не повыдумывала. А у нас в России ментальность еще столь не удобрена поколениями испуганных сомнамбул, основой разведывательного дальнего обнаружения. Наша братия серьезно не подходит ни к какому вопросу, кроме финансового. Внедрение дезинформации – обычное явление. И даже дезинформация тоже имеет свои котировки, в зависимости от убедительности. Работа русской агентуры ой как специфична! Ой как специфична! Мне ли и тебе ли это рассказывать? Ты же все прекрасно знаешь, да подзабыл маленько, наверное. Вороны электрические! Надо хорошо проанализировать подобные донесения, даже при полнейшем твоем доверии к агентуре. Она сама не ведает, что сообщает. Лондон одно слово, и то коротенькое, выдавит, а девяносто девять оставит в уме – перепроверить. Ну, а у нас же все наоборот. Думают, что и правда – чем дальше в лес, тем больше дров.

– Ты прав, ты прав. В общем, мы выяснили, что толком ничего не выяснили. Это уже большой результат. Данные по российскому заводу будем уточнять. Лондонский источник должен расширить свою мысль. Компьютерные технологии включают в себя слишком много. Пусть конкретизирует, – согласился Феликс.

– Переведи этот источник на меня. Я думаю, у меня он даст более ясный текст.

– Хорошо, мы это решим. Но меня волнует один вопрос, всплывающий сейчас, в свете нового проекта Бизона. Я могу тебе напомнить контрактные условия существования нашего сообщества «Транстриумвират». Один из пунктов, подписанных много лет назад, гласит: если один из трех управляющих занимает на рынке личную позицию, троекратно превосходящую по прибыли весь триумвират, то статус корпорации, именуемой «Транстриумвмрат», аннулируется, и она переходит в синдикат под управлением этого управляющего. Управление всеми активами трансформированного предприятия осуществляется централизованно и единоначально. А именно – директором синдиката. Все это, конечно, маловероятно, точнее – даже невероятно. Но закреплено юридически. Точно, определенно, без малейшей возможности разночтения. Ну, как пунктик?

– Знаю, знаю я об этом параграфе. И понимаю, что ты имеешь в виду. А чем он может торговать на таком бешеном рынке? Определителями настроения у собак? Или мясорубками? Да неужто еще и компьютерными технологиями? И не просто торговать, а так, как никто не торгует уже давно. Пятьдесят миллионов акций. Хорошая цифра, но где найти столько дураков? Или ты встречал инвесторов-филантропов? – продолжал сомневаться разведчик.

– Не знаю. Я не знаю, на чем там можно подняться, кроме наркотиков, да и то уже не поднимешься. Его туда и не пустят, в конце концов. Но Бизон недаром выбросил кучу денег на эмиссию. Что-то удумал, верно? А ты можешь себе вообразить ситуацию, что он и правда нашел какую-то лазейку, и его акции прыгнут, как арабские скакуны, и помчатся в гору? А? Куда тогда поскачем мы? Акций на полмиллиарда долларов только в первом транше. А каков второй? Все же Бизон до идиота-дилетанта не дотягивает.

Феликс впился зубами в хрустальный фужер с шампанским и стал медленно делать глотки и думать, думать. Это иногда помогало. Пятьдесят миллионов акций номиналом десять долларов размещены на Нью-Йоркской фондовой бирже. Он включил компьютер в сотовом телефоне, нашел курс акций «Славянского Бизона». Покупок – продаж нет. Курс – десять долларов.

Шампанское медленно поступало в организм и пыталось расшевелить предвидение будущего. Ничего не прорисовывалось. Разве что Бизон держал какого-то кота в особом мешке. В простом – не утаишь.

Бизон с Музыкантом сидели в столовой и пили чай. Столики были заняты таксистами, госслужащими, курьерами, полубродягами и сонными полицейскими, сменившимися со службы. Были также молодые семейные пары. Время ужина, а готовить не надо – есть дешевая столовая. На каждом столе стоял автомат, из которого за монеты можно было извлечь многое. Стаканчик теплой водки – саке. Дымящийся горячий бутерброд или пиццу. Жареную рыбу. Чашку чая, кофе или бульона. Тарелку креветок. Кинул набор монет или сунул денежную купюру, нажал нужную кнопку – и все. Не надо надрываться: «Гарсон!!!». Необходимый продукт, не торопясь, выползет по ленте из глубины кухни, расположенной этажом ниже. Японское двухсотлетнее одиночество научило рационально мыслить. Эта рациональность вползла даже в такие сферы, где места ей определенно не могло быть. Нашлось! Нашлось место и там! Презервативы, поющие тоненькими голосами «Сегодня день для девочек, девочек, девочек…». Хорошо это или плохо? Буддизм, синтоизм ответа не дают. Прячутся за улыбку неясного происхождения. А смеяться-то по какому поводу? По поводу того, что какой-то озабоченный химик с другом электронщиком, желая заработать чужие деньги, советуют, как, что, где, когда и кому делать с женой (или не женой) в постели (да хотя бы и в поле)? И эти штуковины продаются в помещениях, где люди принимают пищу. Начало декаданса цивилизации, не меньше.

Но все равно приятно зайти, сесть за столик, задвинуть штору – и кидай в автомат монеты, пей, ешь, сколько хочешь, а кругом – никого. Как у себя дома. Лучше! Жены нет. Никого нет. Ты один – и мысли. Красота! Японцы соображают, как объединить духовное с материальным. Исключительно при помощи еды, принимаемой в одиночестве.

…Бизон внимательно осмотрел Музыканта. Оценил его серьгу с крошечным бриллиантиком и свежесть лица, не отягощенного тупыми буднями – ступенями, ведущими в ад. Негромко спросил, кинув монету в автомат, заказывая пиццу:

– Как настроение, Коля? Ты, я вижу, здесь полный адепт. Кието-сан? Или что-то аналогичное?

– Настроение в порядке. Ник-Колай, вот так многим почему-то нравится. Что-то вроде Миклухо-Маклая.

Бизон улыбнулся:

– Ты знаешь, вот прошел бы мимо тебя вплотную на улице – и не узнал бы. Не узнал бы совершенно. Ты изменился. Имидж не при чем. Перемены идут медленно, но верно. Изнутри. Так же, как растут деревья. И результат так же необратим. Старая истина. В общем, Ник-Колай, ты вырос в представителя концерна «Славянский Бизон». Не совсем медленно, но верно.

– А что это такое?

– Это то, о чем мы с тобой еще долго будем говорить. Теперь к делу. Где все схемы и план?

– В ячейке хранения. Как и решили.

– Ты сделал все, как положено?

– Да, даже больше. Я сделал томограмму всего дома. Сквозное четырехмерное сканирование помещений. Я имею в виду также время прохода по всем маршрутам в доме. Персонал определен. Два человека. И, возможно, я теперь знаю об этом доме-дворце больше, чем строители и тот, кто там бывает. Но там никто не бывает! Очень редко выходят на рынок за продуктами. Правда, в последний день – вчера, – стало ясно, что кого-то ждут. Появилось движение. Все увидишь сам на видеоотчетах.

– Это радует. Да, тебе привет от Мэрилин.

– Спасибо, спасибо. Как она?

– В порядке. Сейчас путешествует. Она любит экзотику.

– М-да! Кто ее не любит, экзотику. Когда все в порядке… – вздохнул Музыкант.

– Ну, порядок дело такое. Это идет от головы.

– Знаю, Коля, знаю, что ты хочешь сказать. Но у нас маленький выбор.

– Да, ты прав. Хорошо, хоть вообще какой-то есть. Я иногда сомневаюсь и в этом.

– И мне на эту тему в самолете лекцию уже прочитали.

– Хорошо, я тебе тут подарок привез.

– Подарок?

– А что, мы же сколько лет знакомы? Вот-вот. Ты вроде бы, помню, грешил живописью. И у тебя очень неплохо получалось. Особенно космические сюжеты. Луна у тебя хорошо получалась. Чего это ты бросил?

– Выдохся. Устраивает?

– Вполне. А я тебе картину купил на исторической родине.

– Картину? Коля, ты шутишь. Жидкокристаллическую?

– Да нет, обыкновенную. В Киеве, в подземном переходе возле консерватории. Ты знаешь, не удивляйся. Но она, эта картина, меня чем-то взяла. Хоть я, ты сам знаешь, как эти вещи вижу. Никак я их не вижу. А эту – увидел. Глухонемой художник продал. И ты знаешь, уперся: такую цену заломил, что я вначале плюнул, а потом подумал, что настоящая самооценка стоит настоящей цены. Картина дома осталась, в сейфе. Таможня – сам знаешь, зачем тащить туда-сюда шедевр. Я тебе привез фотографию, – Бизон полез в карман и вытащил фото. – Держи. Любуйся.

Музыкант взял в руки отпечаток и стал смотреть. На картине был волк в форме полковника Советской Армии и своенравно глядел на него. Позади был пейзаж. Внизу подпись: Яша.

– Любопытная картинка. Спасибо, спасибо… Прямо с подтекстом каким-то. Собака в военном кителе. М-да-а!

Бизон взял из рук Музыканта фотографию и удивленно стал ее рассматривать.

– Ты знаешь, эти «кодаки» и «полароиды», по-моему, полную шару начали гнать. Да на картине такого нет! Тут что-то мутно снято, глаза плохо видно, и вообще… Ладно, выбрось. Поглядишь оригинал. Там изображен полковник, типа тебя, с характером. Только немного форма одежды нарушена. Китель не застегнут и под ним – свитер. Но взгляд, взгляд! – Бизон внимательно посмотрел на Музыканта. – Ты же знаешь, что я не куплю неинтересную вещь. Этот глухонемой и сам стоит того, чтобы с ним пообщаться. Чувствуется свой парень. Яша! Добрая душа. Но две тысячи содрал.

– Сколько?

– Две тысячи.

– Наших?

– Да нет, общих.

– С ума сойти. Спасибо, Коля, за подарок.

– Хоошо, у нас есть немного времени. Проедемся до твоего отеля.

Они вышли, сели в автомобиль, тот плавно отъехал со стоянки и влился в горящую огнями автостраду. Немного помолчав, Музыкант сказал:

– Коля, я делал все в соответствии с твоими указаниями и не прокололся ни разу… – внимательно оглядел пышногрудую рекламу. – Кроме одного.

Бизон чуть не остановил машину:

– Что ты имеешь в виду? Быстро рассказывай!

– Это совершенно не касается моей миссии.

– Все, что ты здесь делаешь, включая утреннюю гимнастику и вечернюю молитву, касается твоей миссии.

– Да-да, ты прав, – и Музыкант рассказал историю про буддистку-стенографистку-снайпершу.

Бизон помолчал, обгоняя машины:

– И что было дальше?

– Мы ушли. Следов остаться не должно было. Может быть, ты скажешь, что надо было застрелить официанта, но мы этого не сделали. Кончились патроны. Но, я думаю, и при их наличии узкоглазого кончать не стоило бы. Это была бы уже не гипотетическая разборка, а чуть ли не ограбление кофейни. Здесь этого не любят. Когда стреляют в пианистов…

– Охотно верю историческим словам. А дальше?

– Гильзы от револьвера я выбросил далеко от кафе. А мадам буддийская ведунья тридцать второго калибра сидит у меня в номере и теперь она – Мария Анатуэтта Марсо. Новый французский паспорт. В миру же Бетти Тейлор. Она наполовину русская. Ищет же ее банда буддийских монахов во главе с так называемым Сыном Будды, – это некий Сандрони, не японец, неместный, – откуда только черти приперли. Экземпляр многокровный и довольно редкий. На четверть цыган, на четверть японец, ну и еще там пара четвертей примешалась. Умный, хитрый и злопамятный. Ищут ее по всему Токио, и ищут с пристрастием. Все люди Сандрони в самом деле жаждут ее найти, ну, и разорвать на части, наверно. Не венок же на голову. Тут уж такое у них воспитание. Секта – группировка обширная. Полный контакт с якудзой – местной мафией. Население якудзу боится, а этих вроде бы уважают. За святость. И у них шанс вполне есть. Сумму премии они отвалят немалую. Сандрони придется показать размах. Иностранную убийцу священников будут искать семьями по вокзалам, кинотеатрам, барам, казино и туалетам. Каково? И это вполне реально! Кто же не любит деньги? Особенно в Японии. Да они за одну иену удавятся, лишь бы она им досталась! Теперь наша Бетти суперстар, намбе ван…

– А где ты взял французский паспорт?

– Знакомый достал. Знакомый таксист. Сидел в России на зоне, язык выучил, ну, мы и подружились. Отличный парень. Правда, совсем одинокий. Катаяма-сан. Ты его увидишь, если захочешь. У него с французами, из посольства, тоже связи наладились. И тоже через русскую зону. Ты представляешь – скрытый центр подготовки знакомств в экстремальных ситуациях! Неиспользованный потенциал! Ты прогони, конечно, этого Катаяму по своим суперкартотекам, но я сразу тебе скажу: не мучай машины. Это чистый человек. Пообщаешься – поймешь.

Машина на большой скорости обошла мотоциклиста. Бизон усмехнулся:

– Коля, я тебя не узнаю. Передо мной другой человек. Ведь это ты, Коля?

– Я-я.

– И какая метаморфоза с тобой произошла? Ты же так не хотел ехать в эту командировку.

– Что тебе сказать… Привычки – цепи. А пилы – в чужих руках, к сожалению. Но ты запустил необратимый процесс. Сорвавшийся с цепи бешеный пес несется вдаль по дикой дороге, ни лева ни права не ведая, а лишь горизонта линию, а смысл-то и вовсе не в линии, а только в процессе бега.

– Это ты что, о себе так?

– Да и о тебе, наверное.

– Да, на тебя Япония влияет с каким-то уклоном.

– Ты прав, тут у всех свой уклон, иначе на таком маленьком пространстве не поместилось бы столько людей. И каждый клонит в свою сторону. Любопытная цивилизация. Я уверен, это результат двухсотлетнего железного занавеса. Был у них такой. Двести лет здорово цементируют. И учат прагматично думать. А идиллические церемонии – для дураков. Чтобы поумнели.

– Да-а, ты становишься специалистом, очень быстро…

– Просто учитель хороший – Катаяма. И его эликсир мудрости – священное японское пиво.

– Коля, да ты, оказывается, гений тактической психологии. Гений был в тебе скрыт в зародышевом состоянии, и я это чувствовал. Но вот он дождался соответствующих условий и не стал зря терять время. Я рад, что у тебя все удачно сложилось с планом. Но твоя форс-мажорная подруга может нам доставить много проблем. Ты это понимаешь вполне хорошо. Я, конечно, не могу предложить выкинуть ее на улицу, и пусть добирается домой, как сумеет…

– И что же ты тогда предлагаешь?

Бизон помолчал, следя за дорогой. Прикурил сигарету, включил вытяжку:

– Предлагаю вести себя осмотрительно. Много не есть, много не пить и максимально преобразиться в свою Марсо – это раз. Ну, и берем ее в свою группу – это два. Я прав?

– Шеф, ты всегда прав!

– В конце концов, специалист по санскриту, так хорошо владеющий револьвером, думаю, нам помехой не будет. Говоришь, шесть выстрелов из «Магнума» – ни одна пуля мимо и два трупа?

– Еще каких! У нее идеальные инстинкты.

– Да, ты тут поработал. Тебя можно на Марс высаживать. А, ты еще и куришь!

Они подъехали к отелю с муравьедами. Здание светилось цветными арочными окнами.

– Быстро забирай ее, я вас жду здесь.

Музыкант вышел, зажав в руке коробку с патронами, купленной в оружейном магазине, для «Магнума». На всякий случай, все бывает. В номере взял у Бетти револьвер, заполнил патронами и положил ей в сумочку:

– Собирай вещи, красавица. Мадемуазель Марсо будет спасена от злобных лап японских цирюльников.

– А кто это – цирюльники?

– Это те, кто отрезает головы надоевшим им красоткам.

– Ой! Я сейчас, быстро!

– Вот и я о том же.

Спускаясь по лестнице, Музыкант отметил выпученные глаза администратора. Марсо была неотразима.

 

Глава 33

Бизон сидел в своей машине, смотрел в окно и ждал вызова Феликса на компьютер. Генерал засекреченных финансовых потоков рассчитывал, что его планы верны, и потому Феликс предложит ему встречу в Токио. Множество фактов указывало именно на такой вариант. Если же тот предложит встречу в другом месте – валится вся операция. Бизон знал, что у Феликса в Токио есть недвижимость, принадлежащая ему и доставшаяся в наследство. Много лет назад здесь жил его родственник по линии матери. Эта информация считалась закрытой. На этом и основывался базис, на котором строились все последующие расчеты. Феликс довольно часто бывал в Токио. Здесь у него были личные финансовые интересы неясного происхождения и, предположительно потому, в Японии он чувствовал себя вполне уверенно. Более того – во времена его работы во внешней разведке он имел конкретное отношение к Токио и его району. Бизону это было доподлинно известно.

Дом был выстроен в русском стиле, с башенками по углам и слуховыми окнами. Дворец – называл его Музыкант. Именно этот дом он изучал и фотографировал все то время, что находился в Японии. И даже однажды туманным ранним утром, когда управляющий и повариха уехали на рынок, сумел посетить его, усмирив бдительных псов одним очень эффективным средством, проверенным на бешеных быках: усыпил мохнатых, хоть и злобных, но любителей хорошо поесть и сладко поспать. Четыре пса размером с теленка лежали по периметру усадьбы и что-то ворчали, не открывая глаз, – наверное, вспоминали детство. Это было смело! Музыкант рискнул: обошел все здание, проверил все двери и записал на видеокамеру изображение во всех спектрах излучения. Больше тайн не было. Покидая здание и проходя по газону, наступил на хвост собаке, здоровому черному псу. Тот взвыл, повернулся на другой бок и, подвывая, продолжал спать. Музыкант имел дело с животными, но сердце все же заколотилось. Тихо перелез через забор и растворился в тумане, закутавшись в кимоно.

Родственник Феликса много лет назад использовал здание для каких-то религиозных обрядов по системе известной в определенных кругах сударыни Блаватской. И держал в глубокой тайне его местоположение, считая теософию самой великой и поэтому засекреченной системой оккультных эзотерических знаний. Полурелигиозные познавательные встречи закончились странной смертью (или полусмертью – детали неясны) этого родственника. После чего кружок любителей общения с духовным космосом распался и, так как все были русские, – растворился и исчез навсегда в бескрайних просторах российской пустынной пучины. А дом остался.

Феликс не афишировал своего иностранного наследия. Все следы, как смог, уничтожил и считал дом точкой отхода, берлогой, норой, блиндажом без адреса, известного в деловом мире. Исключая Бизона. Тот знал о японском пристанище, но молчал. У всех свои интересы и, в конце концов, Бизону было все равно – есть или нет недвижимость у Феликса в Японии, а вот глядь – и пригодилось. В этом просторном строении с хитроумной архитектурой и нетрадиционными нововведениями Бизона можно было прикончить безо всяких проблем вместе с его охраной. Чего стоили только отодвигающиеся и переворачивающиеся полы, потолки в туалетных комнатах, опускающиеся до пола при блокировании дверей (любопытно, а причем здесь теософия?); камины, накапливающие в специальных емкостях угарный, очищенный от запахов газ, выпускаемый ими в помещение в определенное время; инфразвуковые генераторы, сводящие с ума и способные заставить человека умереть от страха; закрытые террариумы с голодными плюющимися кобрами, подающимися по трубопроводам в любую комнату в нужном количестве; и, наконец, банкетный зал, где к каждому стулу вокруг круглого стола была подключена линия сверхвысокого напряжения, а пульт управления был прямо тут же, у места хозяина.

Веселенький домишко. Бизон, дочитывая отчет Музыканта, даже начал смеяться. Вот в такое гостеприимное место получил приглашение прилетевший в Токио гость. Не уничтожить его Феликс не может. Это было бы полной глупостью после истории в районе Явы. Бизон знал Феликса. Да и тот Бизона знал. Вот и сказочке начало. Но конца каждый из них желал только по своему сценарию. И считали, считали, считали… Да вот беда – все были далеко не идиоты. Понимали, что поведение человека и ситуацию прямого действия с ним на 100 % просчитать невозможно. А если нет 100 %, то это уже не операция военно-технического характера, а использование религиозной доктрины в военных целях. Ведь в удачное завершение планируемой разработки приходилось верить. Но все в основном были неверующие.

Бизон знал о событиях, происходящих в данный момент в мире. Знал о них и Феликс. И совсем они его не радовали. Прорисовывался тупой цейтнот, не говоря о дальнейшей участи шахматной фигуры. Нет никакого желания находиться в таком положении – хоть это-то было для него достаточно ясно.

Бизон имел распечатки некоторых разговоров параллельного управления. Было понятно, что принято решение о его физической ликвидации. О чем же тогда они хотят с ним разговаривать? Наивный вопрос? Кто его знает… Впрочем, о чем бы они ни рассуждали, все это уже неинтересно. Разговор теней. Но проблему решать надо. А вот уровень экстремальности решения зависит только от них. Все-таки Бизон несколько другой человек, чтобы позволить придавить себя в туалете потолком. Маразм посттеософского движения.

Из подъезда вышли Музыкант и француженка Бэтти.

– Бонжур, мадам! – поздоровался Бизон. – «Бонжур», – ответила она.

Ник-Колай представил их друг другу.

– Рад вас видеть в таком прекрасном состоянии. Вы – шедевр.

– Спасибо. Но состояние не так уж прекрасно.

– Не переживайте, мадемуазель, не волнуйтесь. Мы вас в обиду единоверцам не дадим. Христиане, особенно православные, имеют опыт по этой части.

– Да какие они единоверцы! Это псы, цепные псы, а не люди. Животные. Извините, вам Коля, наверное, рассказывал эту нехорошую историю.

– Да, в основном.

– Разве могут такие люди иметь хоть малейшее отношение к буддизму? Нет, не могут. Это секта, прикрывающаяся святым именем Гаутамы и его каноническими текстами и традициями. Это религиозная пирамида! Вы знакомы с принципом пирамиды?

– Да, знаком. В финансовом плане.

– Здесь то же самое. Я имею в виду прибыль. Только формула минимизирована: адепт – секта – деньги. Рентабельность не снилась никому.

– Я вижу, вы знакомы с принципами перераспределения благ.

– Да, знакома вполне.

Бизон завел двигатель, и машина помчалась по вечернему Токио. Со всех сторон светили огни рекламы и везде женщины, женщины, женщины… На каждом щите. С тюбиком зубной пасты у рта. И улыбается. С электроутюгом у груди. И улыбается! А это что? А, и не заметил. На голом теле красавицы примостилась магнитная зубная щетка. Как раз между грудей. Ну, как тут не улыбаться! О! А это что? Так и не понял, проскочили. Но улыбка была!

Электронная империя с электронными деньгами, электронными газетами, электронными стимуляторами и электронными женщинами. Зря все-таки научились сбивать электроны с орбит. Материя может этого не простить. Мир, пронизанный дрожью. Виртуальность, искуснейшим образом вползающая в реальность, – и реальность, пытающаяся всеми силами стать виртуальностью. Грядущий апофеоз эфемерности! Синтоизм такое допускает. Двести лет одиночества. А если бы триста? Да, эти сослагательные воображения могут нарисовать картины и поэкзотичней женщины, закопанной по шею в песок и пьющей воду из сухого чайника. Кто не успел – тот опоздал. Так просто! На первый взгляд.

По дороге шли люди с работы. Уже не такие шустрые попрыгунчики, как утром. Нет, теперь они ползли, как осоловелые улитки, стайками. Заползала такая стайка, человек пять-семь, вроде нормальные, в заведение. А километров через пятнадцать, ну, точно такая же выползала, держась за стены. Может, и прав Эйнштейн? Время как-то связано с пространством?..

Охрана Бизона держалась далеко позади, метрах в двухстах. Такое было указание. В обоих автомобилях охраны рядом с водителем находился внушительный японец в темных очках и с непроницаемым лицом государственного служащего. На полицию это оказывало определенное влияние. Те думали, что это якудза, и платочками вслед махали бы (но служба, служба не давала!).

Давил, давил Токио. Этот страшный конгломерат стабилизированного псевдососуществования, засыхающей сакурой и плетеными коврами маскирующийся для тех, кто верит, что они для чего-то еще необходимы. Вообще-то, на флаге этого специфического морского пирата с электронно-космической разведкой давно пора бы изобразить борца сумо, килограммов под пятьсот, с сотовым телефоном в одной руке и чистым листом контракта, еще не заполненного, в другой.

Истина бродит где-то там, если ее еще не прикончили электрошокером.

Х-файл 4

Авиалайнер «Дельта-12» мчался над Японским морем в сопровождении двух «Торнадо» и пары «Харриеров». Пилоты получили координаты точки Х, куда следовало прибыть. Сделав воздушный маневр, пятерка самолетов ушла круто вниз, выпав из-под контроля радаров, развернулась на 90 градусов и полетела на высоте пятидесяти метров над водой.

Впереди по курсу виднелся клочок суши размером в несколько квадратных миль. Расположенный западнее острова Садо, он представлял собой жерло вулкана, потухшего миллионы лет назад. Островок имел форму почти идеально круглого кольца с высотой краев около пятидесяти метров и внешним диаметром почти две мили. Такой себе естественный Колизей посреди океана. В центре горловины кратера было пресноводное озеро, на котором серой лентой вытянулись металлопластиковые понтоны взлетно-посадочной полосы. С западной стороны часть стены кратера отсутствовала: ее обрушили направленным взрывом, образовав проход шириной около сотни метров. Сюда и надлежало влететь пилотам-снайперам.

Сверху кратер был затянут крепкими нейлоновыми нитями и покрыт сверхлегкой и особопрочной защитной пленкой базальтового цвета; она не пропускала инфракрасные лучи, дающие информацию спутникам. Во время последней войны Японии с Америкой здесь находилась секретная база камикадзе, так и не раскрытая союзными войсками и затерявшаяся в суете послевоенных лет. Император Хирохито был лично осведомлен о ней, но более об островке никому известно так и не стало. Специальный отряд островной охраны по приказу императора сделал харакири, а все камикадзе взлетели в небо без права на посадку.

С недавних пор это место среди волн Японского моря обрело новых хозяев и новое, стратегическое, положение в мире. Остров был арендован Ватиканом и отныне являлся секретным центром, где встречались представители всех крупнейших мировых конфессий. Такие встречи ранее проводились довольно редко. Но теперь двух-, трех-, четырехсторонние переговоры шли тут почти постоянно, хотя полнлстью весь религиозный мир планеты собирался на тайном острове лишь во второй раз. Первый такой собор имел место во время российско-советской империи в 1991 году.

Священный Равновесный Собор давал всем участникам единый статус и право голоса при голосовании. Впрочем, прибывшие на него лидеры официально не покидали каждый своей территории. Кто-то сказался больным. Кто-то уединился петь псалмы. За кого-то молился двойник. Высшие иерархи, как никто, знают силу информации, а также цену ее утечки. Поэтому никто из близких соратников не ведал, где находится, к примеру, католикос всех армян или тибетский далай-лама. Кристаллизация человеческой цивилизации просто-таки вменяла в обязанность появиться столь сверхмасштабному клубу пастырей.

Именно туда «Дельта-12» с Фазером и Верховным Магистром неслась на бреющем полете. Франсуа Хаммаршель сцепил зубы и вцепился в штурвал мертвой хваткой. Такого сюрприза первый пилот не ожидал. Он им что, форвард французской национальной сборной по футболу? Попасть самолетом с размахом крыльев двадцать пять метров в ворота размером 100 на 50 метров – и все это на скорости 150 миль в час?.. Да, он тренировал такие варианты посадки на остров, и неоднократно. Ясно теперь, зачем. Но реально лететь в эту каменную пасть?..

– Адриано, – проговорил Хаммаршель хриплым полушепотом. – Как баланс горизонта?

– Хэм, баланс идеальный. Можно включать автопосадку.

– Дай резинку…

– Сжевал. Больше нету. Осталась порнуха.

– Еще раз так пошутишь – будешь смотреть ее до скончания дней. В психушке.

– А почему в психушке?

– Посмотри, куда мы летим. Только псих может зайти на посадку в таких условиях.

«Дельта-12» шла на минимальной скорости, воя реверсом двигателей и выпустив закрылки. Самолеты сопровождения остались далеко позади. «Харриеры» вообще зависли над водой в миле от острова и выжидали. «Торнадо» находились ярдах в пятистах и двигались следом.

– Хаммаршель! – в динамике раздался тенор командира группы сопровождения. – Не тяни кота за хвост! Мы тут не на «вертушках», и «Торнадо» – не «Дельта». Сейчас под зад получишь, если не впрыгнешь на полосу. И отваливай сразу на рулежку: наши закрылки долго держать не будут. Вперед! Помни, с тобой Фазер!

– О, Господи, придурок нефранцузский, – пробормотал Хаммаршель и влетел своей «Дельтой» в каменные ворота. Самолет ударился о пластик взлетно-посадочной полосы, взвыли тормоза – и, выпустив тормозной парашют, авиалайнер прокатил метров триста, остановился и замигал всеми опознавательными сигналами. Потом медленно проехал вперед и свернул на рулевую дорожку. Через секунду под купол острова влетели «Торнадо», мчась друг за другом на расстоянии ста метров. Истребители чуть притормозили и лихо свернули на боковую рулежную, где осторожно ползла «Дельта». Глухо подвывая турбинами, медленные, как осы, за ними вслед влетели «Харриеры». Повисели в воздухе, подняв облако из водяной пыли, развернулись и мягко упали прямо на стоянку, миновав посадочную полосу. «Дельта» уползла в самый дальний уголок аэродрома и притаилась там. В конце аэродромной стоянки уже находилось около сорока самолетов различных модификаций. Все они были без опознавательных знаков, не считая бортовых номеров. Здесь же стояла вышка с антеннами приводной станции, радарами слежения и спутниковыми тарелками.

– Слава Всевышнему, приехали, – устало бросил швейцарский француз и выключил двигатели. – Теперь часа четыре будем валять дурака. Выходить из кабины нам запрещено.

Было видно, как подошел служащий в оранжевом комбинезоне и стал подсоединять шланг для дозаправки топливом.

– Интересно, сколько им здесь платят? – спросил Адриано, рассматривая оранжевую фигурку.

– Сколько бы не платили – все равно мало. В этой дыре нужно платить индульгенциями за будущие грехи.

Исходя из принципа ротации, на соборе председательствовал архиепископ Александрийский.

За громадным круглым столом восседало несколько десятков человек – представители религиозных конфессий со всей планеты.

На тайный собор Фазер прилетел инкогнито. Он был здесь в роли своего собственного начальника тайной канцелярии. Для этого и отпускал бороду. Махарашвили, – архиепископ, – формально являлся креатурой Фазера. Артур и Маргарита представляли церковь сайентологов апостола Хаббарда, передавшего им полномочия астральным импульсом. Так значилось в официальной заявке дианетиков.

– Братья! – хорошо прочувствованным тоном начал председательствующий. – Хочу от своего имени поздравить всех с благополучным прибытием на землю обетованную, стоящую среди волн мирских скорбей и алчности. Цель нашей экстренной встречи известна всем, и мне лишь остается объявить Священный Равновесный Собор открытым!

Архиепископ Александрийский взял в руки длинный жезл с медным шаром на конце и ударил в большой серебряный гонг, занимавший позади него чуть ли не полстены. От гула сверхнизкой частоты у всех заложило уши, так как зала с полированными стенами, вырубленная в вулканической породе, стала «гонять» звук из угла в угол и тем усиливать его.

Тишина установилась минуты через две. Охрана немного расслабилась. Рыбаки на западном побережье Японии перестали глядеть на горизонт, опасаясь цунами из-за подозрительного шума. Много лет назад после такого же тревожно воющего звука нагрянула волна высотой в 20 метров и снесла четыре поселка.

Председатель продолжил:

– Представители буддизма, последователи великого Шакьямуни, уже сообщали нам о грядущих переменах. Они имеют свои резоны для столь серьезного заявления. Инициатива Священного Равновесного Собора исходила от них. Но все присутствующие здесь осведомлены, сколь неустойчив и хрупок стал плот нашей цивилизации в последние годы, с началом эры Водолея.

Итак, буддийские намеки на Новый Мировой Порядок весьма созвучны с мнением основных конфессий. По данному поводу мы и собрались здесь, ибо в связи с этим возникли и требуют скорейшего разрешения две всеобщих проблемы, – архиепископ сделал паузу. Продолжил: – Первая – это проблема так называемого Чёрного легиона, возглавляемого неким Верховным Магистром. Со второй проблемой, я уверен, уже столкнулись все присутствующие. Это ситуация вокруг «Транстриумвирата», а также Славянского Бизона и его дочери – потенциальной мессии, как уверяют аналитики ваджраяны и синтоизма.

Начнем с Чёрного легиона. Это религиозный феномен ХХI века. Мне сложно о нем говорить, настолько неоднозначна эта тема. Если паства – море, церкви – спасительные острова в нем, то Чёрный легион – это пиранья, пожирающая основания этих островов. Мы приложили все усилия, чтобы представители этого сообщества не узнали о существовании Священного Равновесного Собора и не попытались внедрить свою агентуру…

Архиепископ взял на столе стакан и выпил воды.

– Проблема Чёрного легиона, – продолжил он, – обострилась после ее прямого вмешательства во внутренние дела Собора всех школ буддизма, созванного недавно в Амстердаме, и после попытки подменить собою Ватикан в вопросах внутреннего делопроизводства. Чёрный легион – это ложа нового порядка, включающая в себя элиты многих сообществ, организаций, школ и даже конфессий. Это явная попытка переместить центр духовного тяготения на поле своих воздействий.

Махарашвили тихонько хмыкнул. Верховный Магистр молча ткнул его коленом. Председатель продолжал:

– Впрочем, это пока лишь попытки, насколько нам известно. Они пошли достаточно далеко лишь в использовании тактики прямого действия, вплоть до операций военно-технического характера… Да-да, говорите!.. – архиепископ увидел поднятую руку.

– Секретный советник Ватикана по вопросам нетрадиционного решения межконфессионных проблем иеромонах Фома Нурсийский, – представился Верховный Магистр. – Я хочу задать вопрос Вам, досточтимый председатель. Известно ли что-нибудь о личности Верховного Магистра и о степени его влияния в так называемом Чёрном легионе?

Председатель прокашлялся, выпил еще воды и ответил:

– Да, нам известно, что он незрячий, слеп от рождения. К тому же – горбун, причем парализованный вследствие болезни. Его возят на коляске. Кроме этого, он почти ничего не слышит – врожденная аномалия. Но зато очень хорошо говорит. В те моменты, когда не страдает от приступов эпилепсии, которые терзают его довольно часто. Вдобавок у него прогрессирующая болезнь Дауна…

Махарашвили сострадательно посмотрел на магистра.

– …Но, несмотря на хрупкое здоровье, сильнейшие акты ясновидения сделали его фигурой, вокруг которой сплотилось небольшое, но весьма влиятельное сообщество. Степень его влияния оценивается как абсолютная. Впрочем, это естественно для дуализма.

– По Вашим данным, он дуалист? – продолжил допытываться Магистр.

– Несомненно, несомненно. И не скрывает этого. Верхушка Чёрного легиона – апологеты дуализма, – последние слова архиепископ произнес зловещим тоном и снова выпил воды.

– Неужели невозможно проследить связи и происхождение этого человека? – спросил Магистр изумленным тоном. – Не с Луны же он упал.

– Все попытки проявить эту личность ни к чему не привели, – печально констатировал председатель. – По нашим данным, как только выяснились его способности как ясновидящего пастыря, он тут же исчез в виртуальности. Личная же биография до этого момента – вся уничтожена, включая счета об оплате за телефон. Доподлинно известно лишь одно: он из Европы.

– Довольно широкое толкование места объективации, – вставил Магистр.

– Ну, а в общем, – оптимистичнее продолжил архиепископ, – мы ждем его скорой кончины, учитывая множество заболеваний. И недобрым словом, надеюсь, никто его не помянет. Аминь.

– У меня вопросов нет, – удовлетворился Магистр.

– Есть у меня, – поднял руку бородатый негр. – Верховный жрец Гаити Джембо Катамба, – представился он. – Вудуизм не делит мир на виртуальное и реальное. Наши взгляды, разделяемые Девой Марией, никогда не менялись в угоду конъюнктуре, формируемой кем-либо зачем-либо. Исходя из принципов прозрачности догматов нашего мировоззрения, я хочу предложить в целях информационной безопасности пройти всем нам тест на принадлежность к этому, как Вы говорите, Чёрному легиону. Для настоящего вуду секретов в этом мире нет. Это мой секретарь, – встал громадного роста, черный до синевы одноглазый негр с золотым крестом в ухе. – И он есть стопроцентный вуду. Я хочу представить Вам его лично и его способности…

– А в чем заключается тест? – спросил, представившись, рыжебородый «начальник тайной канцелярии Ватикана».

– Это несколько специфично, но эффект – 100 процентов. На голову человека надевается мешок…

– Все понятно… – в зале прошел легкий шумок. – С мешком на голове я лично сумею заставить человека признаться в чем угодно – даже в том, что он Папа Римский, – резюмировал рыжебородый и сел на свое место.

– Отклоняется, – подтвердил председатель. – Контактные методы неприемлемы.

– Мое дело предложить… – негр пожал плечами и умолк.

– Я прошу утвердить повестку дня, – сделал заявление лидер мусульман-шиитов. Сунниты его поддержали возгласами. – И, по возможности, очертите картину ситуации и выявите конкретные цели. Иначе непонятно, зачем мы здесь собрались? У нас есть очень большой опыт по части усмирения предателей ислама. Мы готовы применить его в отношении этого Чёрного легиона. Дайте нам нить, за нее мы вытащим клубок, а за ним – того, кто его держит. Он-то нам все и расскажет…

– Согласен, ставлю на голосование повестку дня. Она перед вами. И начнем по порядку, – молвил архиепископ Александрийский, нажимая на кнопку.

Результаты работы Священного Равновесного Собора не заставили себя долго ждать. Через полтора часа после удара архиепископом Александрийским в серебряный гонг волна, сгенерированная этим сакральным предметом и многократно усиленная кратером вулкана, – тот находился в точке резонанса земной коры, – достигла западного побережья Японии. Обрушавшись на узкий участок берега, она снесла там все прибрежные постройки и выбросила далеко на сушу мелкие суденышки и лодки рыбаков. Мощь объединенных конфессий проявилась внезапно и непредсказуемо. Ударив один раз, волна цунами отхлынула и больше не появилась. Солнце продолжало светить, будто ничего не произошло. Совсем так же, как и в 1991-м.

 

Глава 34

Индус, зажав в зубах сигару, набрал номер телефона и назвал пароль. Оператор подключил линию.

– Доброе утро. Генерал Джексон, сэр.

– Доброе-доброе… Новости всегда будят в доброе утро, ведь так?

– Да, сэр. В проницательности вам не откажешь.

– И что же случилось?

– Славянский Бизон неделю назад эмитировал акции на сумму полмиллиарда долларов. И разместил на Нью-Йоркской фондовой.

– Да-да. Это уже не новость.

– Созданное акционерное общество так и назвал – «Славянский Бизон».

– Честный парень.

– Но все записано на его дочь – известную как Мэрилин М. Владелица фирмы она.

– А это что за финт?

Индус втянул дым и на выдохе проговорил:

– Это не финт, это уже как бы сверхфинт. Корпорация «Транстриумвират» не допускает самостоятельной финансовой деятельности кем-либо из управляющих параллельно самому триумвирату. Но! Допускает любые денежные вливания в качестве подарка или проплаты за консультацию лично каждому из трех акционеров.

– Ну?

– Вся фирма и все акции принадлежат Мэрилин.

– Я это уже уловил.

– Но в любую секунду дочка может все переписать на отца.

– Естественно, деньги-то вложены его. Но странно, зачем ей это делать?

– Ха! Вот это и есть сверхфинт.

– Джексон, конкретнее.

– Его коллеги Леонардо де Фридманы тоже хотят конкретного объяснения, что происходит с головой Бизона. Но очень, очень скоро поймут. Я подозреваю, что уже поняли. У триумвирата есть юридически оформленный документ статуса международной корпорации. И есть там очень любопытный пункт. Даже не удивлюсь, если узнаю, что ввести его много лет назад предложил молодой хитрый человек по прозвищу Бизон. Так вот, он гласит: «…В случае, если один из членов триумвирата увеличивает свой личный долевой оборотный капитал (вне кредитов) до суммы, троекратно превышающей оборотную сумму всего „Транстриумвирата“, то статус равноправного управления тремя директорами аннулируется. А корпорация и весь оборотный и недвижимый капитал переходит в положение синдиката, полностью контролируемого акционером, набравшим троекратную сумму». Вот такая странная вставочка в договор. Глобализм по-славянски.

– Все это прекрасно, но все-таки – в чем заключается сверхфинт?

– Сэр! Это же элементарно. Дочка наращивает капитал до необходимого уровня и передает все финансы отцу. Все. Джек-пот. Триумвират убит. На плаву остались Бизон и компания. Леонардо де Фридманы висят в петлях или катапультируются с сотого этажа. Классический исход борьбы за власть.

– Джексон, ты соображаешь, что значит троекратно превысить валовые обороты «Транстриумвирата»? Мне не очень удобно тебя об этом спрашивать, но ты, наверное, что-то имеешь в виду? Или ты хочешь сказать, что эти подозрительные акции кто-нибудь будет покупать?

– Несколько минут назад по Эн-би-си было выступление дряхлого, но очень известного академика.

– Ну, и он посоветовал покупать акции?

– Нет, он про них вообще ничего не знает. Но он прочитал короткую лекцию о неизбежности научно-технических революций. А затем в присутствии нескольких крупных специалистов по компьютерным технологиям, десятка представителей крупнейших компаний, производящих интеллектуальный продукт, и около двух сотен журналистов всех мастей продемонстрировал опытный экземпляр. Прототип, еще, так сказать, игрушку новой мыслящей машины, созданной по технологии «аналоговой метки». Так он выразился. Академик подчеркивал, что это не компьютер, а мыслящая машина технологии АМ. Она не использует двоичный код, а работает по принципу ассоциативного выбора символики. Я это записал. Компьютерщики, очевидно, были подготовлены к этой передаче и стали подсовывать заготовки, которые АМ должна была решить для демонстрации возможностей. Ввод информации производили с простой бумажки. У АМ для этого стереосканер. Ну, что сказать, сэр. В общем, язык племени майя она расшифровала за четыре секунды. Взломала одновременно десять сложнейших кодов за секунду. А потом стала говорить на английском языке о принципах кодирования и бессмысленности этого процесса. После этого демонстрацию прекратили. Позвонили из Пентагона.

На том конце провода воцарилась тишина. Молчал и Джексон.

Наконец прозвучало:

– И что это означает?

– Я не знаю, еще утро. Но акции «Славянского Бизона» за двадцать минут работы биржи выросли на 400 процентов. Это же его машина технологии АМ…

– Четыреста процентов?!!

– Да, сэр. Прикупили бы и вы. Я так уже и сделал. Похоже, Бизон уходит от нас в поднебесье.

А тем временем низко над океаном летел объект «Эссе № 25», катапультированный из авиалайнера А-300. Пролетев множество километров в замерзшем состоянии, книга стремительно падала вниз, кидаемая из стороны в сторону сильными струйными течениями – и едва не столкнулась с группой самолетов, летевших ей навстречу. Вскоре эссе оттаяло, приблизившись к водам Тихого океана, и от потока встречного воздуха книга раскрылась. Ровно посередине, на 666 странице. И в таком виде полетела дальше, всматриваясь своим текстом в окружающий мир. Штурман Джулио оказался прав: последний шедевр Бобергауза действительно нельзя было прочесть. И не потому, что там отсутствовал текст или не было смысла. Все 1332 страницы были заполнены всецело осмысленным содержанием. Вот только не аппликационным, а перцепционным. Семь лет шизофренического труда достигли своего результата. Мастер реального взгляда на мир создал шедевр. Вне литературы, в физических законах Вселенной, давно уже имевший место и никого на удивлявший. Он создал противофазную книгу. Ее нельзя было прочесть, потому что она сама читала тебя. Достаточно было переворачивать листочки – и все. Читала она быстро. Куда уходила информация, не мог знать никто. Но Бобергауз надеялся, что туда, откуда она приходила в виде творчества. И он верил, что нанес ответный удар неведомому регулировщику судеб человеческих, применив к нему его же прием и создав те же проблемы, которые творчество создает здесь, в нашем мире.

 

Глава 35

Вызов пришел на компьютер Бизона уже после скачка акций и выступления по Эн-би-си многочисленных комментаторов и академика квантовой физики. Бодрый голос произнес:

– Николай, привет!

– Здорово, Феликс.

– Ну, как ты насчет встречи?

– Нормально. Мы же старые друзья.

– Я тут немного подумал. Монте-Карло – надоело, и душно там от денег. Лихтенштейн, Швейцария, Люксембург – знакомые места, но там что ни шагни, – везде наши, да еще и с семьями. Германия, Франция – сам знаешь, кухня не та. Короче, Коля, я тебе предлагаю тихое местечко – Японию. Токио. Как ты? Рыба, омары, хорошая кухня. И покой, полный покой в сравнении с нашими краями. Ну, и гейши там всякие… Экзотика, тебе понравится.

– Токио? М-да. Не совсем Европа.

– У меня там есть свой собственный дом. Достался по наследству. Приглашаю тебя в гости. Очень уютно. Красивый сад, тихий район… – Феликс говорил ровным, спокойным голосом, своей вежливой манерой придавая дополнительный импульс искренности.

– Хорошо, неплохо. В гости так в гости. Покажешь мне этих трудоголиков. Они же, оказывается, твои соседи.

– Я буду ждать тебя на аэродроме. Дай только время прилета и номер рейса.

– Время прилета примерно скажу. Ты со мной удачно связался. Я в воздухе. У меня реактивная машина. В принципе, я не так далеко, сейчас введу Токио в программатор. Секунду… Да, через четыре часа запрошу посадку.

– Так ты в воздухе?

– Ну, конечно.

– Тогда запиши прямой адрес. Я знаю твой самолет. Он сможет сесть и у нас во дворе. Шучу, шучу…

Он назвал адрес, где и был на самом деле.

– Феликс, мы давно знаем друг друга. Очень давно. Если что-то случилось, надо поправить, я так понимаю эти вещи. Ты согласен, что кое-что случилось?

– Да, ты прав, Коля, ты прав. Я немного не понимаю, как разворачивались последние события, но что-то пошло не по той колее. Нам надо поговорить.

– Да, нам надо поговорить. Я, думаю, все проблемы решаемы.

– Это прекрасно. Я с тобой согласен. Быстрей меняй курс и лети сюда. Через пару часов здесь будут все наши, я об этом позаботился.

– Да, я, кстати, с дамой. Надеюсь, это ничего?

– Гм… Ну, это еще и лучше. Без дам дела не решаются. Передавай ей привет, и мы вас ждем.

– Буду через четыре часа. Перед подлетом свяжусь. Дай адрес связи.

Феликс дал электронный адрес в сети.

– Я хотел добавить, что я без охраны. Вот вся моя охрана, рядом. Пьет коктейль и смотрит в зеркало. Феликс, встреть даму по японским обычаям, она так любит экзотику – и особенно восточные единоборства, представь себе. Я вас познакомлю, ты ей понравишься.

– Коля, все будет в порядке. Охрана тебе здесь не будет нужна.

– Ну, до встречи. О’кей!

– Давай, до встречи.

Бизон отключился. Они с Музыкантом сидели в ста метрах от Феликса. В доме, арендованном Музыкантом за неделю до этого. Пришлось уплатить упрямым хозяевам большие деньги, объясняя, что именно в этом районе много лет назад отдыхал, гулял, ностальгия и все такое прочее. Все сопровождение, включая Бетти и Катаяму, было в соседних комнатах.

Бизон включил линию прослушивания, проведенную Музыкантом в отсутствие хозяев.

– Ты представляешь, что делается? – послышался голос разведчика. – 400 % подъема за тридцать минут. Этого не может быть! Но это есть! Он все-таки обводит нас вокруг пальца.

– Наш друг об этом, возможно, еще не знает, – хмуро проговорил Феликс. – Летит над Филиппинами с какой-то моделью. На автопилоте. Какие там дела! У него такое бывает, ты же знаешь, – полный отпад суток на трое и сплошной карнавал. А вся связь переведена на секретаря и начальника охраны. Башня имеет свойство периодически отклоняться от осевой линии. Он в этом плане не исключение.

– Заработать за полчаса полтора миллиарда и не знать об этом? – усомнился Фридман. – Ох, очень, очень редкий случай…

– Да плевать: хоть знает – хоть не знает. Главное, летит сюда, – проскрипел Леонардо. – Наоборот, от такого хода дел он может расслабиться до идиотизма. На что, кстати, и похоже. Схватил бабу – и в небо. Куда? Зачем? Башка тормознулась, точно. Фарт имеет свойство убивать доверчивых.

– Я не слишком верю в то, что он летит на самолете, – раздался голос начальника охраны.

– Да нет, нет. На чем же он еще так быстро доберется, – отмахнулся Феликс от охранника. – Я предлагаю высказаться конкретно по теме. Вот ты, Фридман… Михаил Иосифович, что думаешь ты?

– Что думаю я? Я думаю, выбор невелик, учитывая последнюю информацию с биржи. Есть всего лишь два варианта, на мой взгляд. Вариант первый: мы при деле и с деньгами. Вариант второй: мы без дела и без денег. Остальные альтернативы маловероятны.

– Я бы еще уточнил, – просипел вполголоса Леонардо. – Вариант первый: мы без Бизона. Вариант второй: Бизон без нас.

– Да, присутствие Николая Николаевича гарантированно обеспечивает отсутствие денег, – добавил начальник разведки. – Ясно и попугаю, что при таком росте котировок и, главное, при таком качестве предлагаемого продукта, обеспечивающего эти котировки, дочерняя фирма наберет сумму оверкиля за неделю. А то и меньше. Я уверен, отряд юристов отточил перья и ждет сигнала к атаке.

– И все-таки было бы очень важно знать в данный момент реальное местонахождение Бизона, его охраны, его разведки, руководителя планового отдела. Узнать, откуда и чьи у него брокеры, насколько перспективна в самом деле эта непонятная машина АМ, что это был за академик на телевидении, его связь с Бизоном. Кстати, а где находится его дочь Мэрилин, владелица новой производящей фирмы, и насколько реален шанс, что это все не глобальная игра на повышение? – проговорил охранник и уставился на разведчика.

– Нам все расскажет сам Николай, – ответил Феликс. – Я думаю, большинство вопросов, если не все, мы в состоянии выяснить только в его присутствии. Потому хочу предложить голосование. Как мы решим, так и будет. Надеюсь, все вы ясно понимаете, о чем идет речь. Как это не меркантильно звучит, но вынужден произнести: кто за деньги, прошу поднять руку. Раз, два, три, четыре, пять. Надо же – полный консенсус. Ну, что ж. Вопрос решен. Предлагаю легкий тост за удачу. – Зазвенели бокалы.

Бизон посмотрел на монитор. Вход в дом был, как на ладони. Машин не было. Охраны – тоже. Катаяма специально ходил с корзиной рыбы кругами вокруг дома, но никого не обнаружил. Было одиннадцать часов вечера, но накануне Дня плодородия продавец рыбы в такое время подозрения не вызывал.

– Насколько я понимаю, они вынесли мне смертный приговор, – проговорил Бизон. Он разложил схему дома с башенками на столе. – Вот вам и двойной погреб. Прямо катакомбы. Скорее всего, там есть негашеная известь. Это традиционно для таких мест, когда они заложены в проект при строительстве. Если нет крематория, то есть негашеная известь. Принцип подхода к диалогу, в общем-то, ясен.

– Мы можем их просто перестрелять, – спокойно предложил Музыкант.

– И ты думаешь, что после этого сможешь исчезнуть из Токио с его вертолетами и полицейскими спутниками? Нет, нужен несколько другой подход. Как ты считаешь, а почему они без охраны?

– Не хотят свидетелей. Это самое главное. Охрана есть, но в двух-трех кварталах, ждет сигнала. Если ты теоретически подъедешь с эскортом бронемашин, подъедут и они.

Раздался звонок мобильного телефона. Командующий операцией поднял трубку. Это была дочь:

– Привет, Нострадамус! Что мне делать? Я уже десять часов, как в воздухе, не забывай. Твое же указание – взлететь…

– …И дрейфовать по курсу, который я установил. Или что-то не так?

– Дрейфую, но в другую сторону. Я над Фудзиямой.

– Над какой это Фудзиямой? – снисходительно-командным тоном вопросил Бизон.

– Над Фудзи. Фудзи – гора такая. Возле Токио. Ты что, забыл?

– Что?!! Как это над Фудзи?

– Нормально. ПВО прошла идеально. Тут на склоне есть лесочек. Я думаю, смогу сесть. Мне известно, что ты сейчас в Токио на каком-то местном карнавале, или как он там называется? Ты что, не рад? Подай машину. Не забывай, завтра в Японии День плодородия. И я не пропущу этот праздник! Или ты хотел, чтобы я сутками висела в воздухе?..

Бизон мрачно спросил, барабаня пальцами по столу:

– Какая у тебя высота?

– Да я уже почти села. Сажусь. Здесь никого нет. Шли джип.

– Дай точные координаты для топограммы. В разделе «местоположение», нижний столбик цифр…

– Знаю-знаю. Принимай.

– Теперь молись и жди. Дверь не открывай: на Фудзи много змей. Мои люди мигнут фонарем семь раз. Ответишь им как-нибудь, надеюсь – не выстрелом в воздух. Двери закроешь. Знаешь как – читала. Конец связи. Жди.

Бизон вышел к начальнику охраны, объяснил ситуацию и дал координаты «Плавающего невидимки». За руль сел японец, знающий пригороды Токио и район горы. Это был свой человек, много лет поставляющий коммерческую информацию из Токио, которая косвенно, и поэтому более реально, отражала положение дел в Европе.

Джип рванул с места и умчался в темноту. Бизон вернулся в дом и сел к монитору. Посмотрел на Музыканта и молча извлек из портфеля коробку с тремя бутылками шампанского:

– Вот, это нужно использовать. Помогай думать: надо, чтобы это стояло у них на столе.

– Это что, бомбы?

– Ну, Коля, ты теряешь форму. Это что, Ирландия? Нет, не бомбы. Это шампанское. Очень дорогое и известное в Японии, да и не только. Сколько там у них обслуживающего персонала?

– Шесть человек. Четверо мужчин и одна женщина. Еще одна все время на кухне. Все местные.

– В дом войти незаметно есть возможность?

– Можно, в трех местах.

– Так, времени еще хватит. Прислуга постоянная или на вечер?

– Постоянных – двое. Пожилой японец и та женщина, которая готовит на кухне.

Бизон посмотрел список имен. Прочитал:

– Нисиоку-сан. Управляющий по снабжению и кухне. Семьдесят девять лет. Томако-сам, восемьдесят семь лет. Повар. Это они?

– Да, это они. Остальные наняты со стороны.

Командующий встал, прошелся по комнате, глянул на монитор. Снова сел.

– Слушай, Коля, а почему нет никакой картинки? Ты же сидел здесь две недели.

– Они глушат генераторами. Звуковая линия идет по экранированному проводу, и это они не заглушат. А видеокамеры с экранированной проводкой поставить не удалось. Это достаточно сложно. Они и не зафиксировали их присутствие сканерами только благодаря твоей разработке прыгающей несущей частоты. Но ты сам знаешь: профилактически генераторы используют все.

– Знаю-знаю. Хорошо, надо что-то делать. Зови своего друга, Катаяму.

Зашел Катаяма. Бизон испытующе посмотрел на него, предложил присесть. Таксист развалился в кресле и прищурено смотрел на командующего.

– Катаяма-сан, нам нужна ваша помощь и совет, как японца по происхождению и достаточно русского по размышлению.

– Да, Бизон-сан, я помогу вам, если это возможно.

Командующий пригласил его к столу, где лежала схема дома:

– Это дом, который находится напротив нас. У меня лично, как руководителя, сложилась большая проблема с коллегами, которые там находятся, – он провел рукой по схеме. – Очень серьезная проблема. Из-за нее мы и находимся у вас в стране. Эти люди ждут меня через пару часов к себе в гости. Мы с ними работали много лет. Мы не бандиты, не мафия, мы – коммерсанты. Но, тем не менее, они не нашли варианта разрешения наших проблем. Кроме моего убийства. Они торопятся устранить меня из-за денег. Причем – из-за моих денег. Все мы приехали из России. Они надеются туда вернуться, оставив мой труп растворяться в извести. Вот она, указана на схеме. Как это называется у вас в Японии?

– Бунт на корабле, всех на рею.

– Ну, тут не совсем та ситуация. Я не совсем капитан. Но я им становлюсь.

– Когда станете капитаном, на рее можете оказаться вы.

– Разумный подход к действительности. Но рея – все же не наш стиль. Хотя все бывало. Катаяма-сан, идея такова. Идея! И – пока все. Надо одеться в одежду, подобную одежде обслуживающего персонала, и проникнуть в дом. Через один из трех входов, – он пристально посмотрел на японца.

– И что?

– И поставить на кухне это прекрасное шампанское, – Бизон поставил на стол бутылки.

– Цианистый калий? – невозмутимо спросил Катаяма.

– Нет, не цианистый калий, – терпеливо ответил Бизон. – Я не собираюсь убивать людей таким иезуитским способом. Тем более могут пострадать невинные, тот же Нисиоку или старушенция Томако, – Бизон помолчал, побарабанил пальцами по столу. И продолжил:

– Томако толком ничего не видит и вряд ли заметит, что вошел незнакомый человек. Она смотрит больше на одежду, чем на лицо. Надо поставить бутылки на видном месте и негромко сказать, но чтобы она ясно все расслышала: «Мистер Феликс просит шампанское!» И все. И уйти. Это вся идея.

– Где входы в дом? – Катаяма взял схему в руки. Музыкант стал объяснять:

– Вот один. Из флигеля по пристроенному коридору. Вот второй, со стороны нежилой части дома. Дверь открыта и смазана. Правда, скрипят доски пола. И вот третий, возможно, наиболее удобный. Это дверь в коридоре, проходящем из кухни в банкетный зал. Дверь находится за картиной. За картиной, изображающей дедушку Феликса. Эта дверь уже сто лет уже как закрыта, но нашлись люди – открыли, вон ключик. Все петли и замок смазаны. Открыв дверь, надо пройти под картиной, там сантиметров пятьдесят. В принципе, не очень сложно. Но страшно. Катаяма, ты сможешь?

– Мистер Феликс просит шампанское! – проговорил русский японец на родном языке. – Я пойду. В конце концов, во мне кровь самураев! Ищите одежду. Собак, я так понимаю, во дворе нет.

– Нет, – ответил Музыкант. – Они спят. Долго будут спать.

– Ну, Коля-сан, я тебе верю. Насчет крепкого собачьего сна. А то мохнатые японские овчарки гостей любят, как и котов, в любое время суток.

Было ровно двенадцать часов ночи. Полночь. Луны не было. И даже звезд. Сплошная темень. А в ней – спят мохнатые овчарки. А может, дремлют? Кто знает, что им снится. Плохие сны были бы некстати. Катаяма тревожно посмотрел в окно.

Во что одет персонал обслуживания – было видно на мониторе. Еще когда было светло, они несколько раз выходили из дому. По видеозаписи подобрали одежду. Облачившись в национальный японский наряд, Катаяма взял лежащий на столе короткоствольный револьвер с глушителем, крутанул барабан, проверив предварительно, есть ли там патроны, и сунул оружие в карман.

– Подожди немного в соседней комнате, пообщайся с Бетти. Она любит мужчин с оружием, особенно таких колоритных, – посоветовал Музыкант Катаяме. Тот глянул самурайским взглядом и вышел. Бизон включил трансляцию из соседнего дома.

– …Если он без своей группы обеспечения, то ему здесь некого набрать, кроме полиции. А это – вряд ли. Его характер известен. Странно, но он сказал, что без охраны. Не мог же он ее заранее переправить сюда, еще не зная, где состоится встреча? А за четыре часа сделать невозможно ничего. Единственное – он и в самом деле прилетит с моделью, или кто там у него на борту, – и тогда они останутся вместе. На подиуме станет немного посвободнее. Им это не помешает. В случае гибели или исчезновения главного акционера, члена правления триумвирата, остается наследница – дочь. Но дочь – не Бизон. При всех ее достоинствах. Если она присовокупит свой капитал к деньгам отца, то все равно триумвират сохраняется до выяснения проблемы исчезновения, а дополнительные доходы идут в общий фонд, – пояснил Фридман. – И еще. Дочь Бизона – не член триумвирата, и наследование именно этого поста можно оспаривать весьма долго, если не бесконечно. В крайнем случае, она может получить ассоциированное членство – без права управления. Вот и все. Могу добавить: сейчас ее фирма входит в группу дочерних предприятий нашего башковитого коллеги. Но в случае исчезновения цементирующего звена – Бизона – фирма Мэрилин зависает сама по себе. И начинаются проблемы с использованием батальонов адвокатов. Это очень сложно, нервно и дорого. Прецедентов сколько угодно. Возможно, фирма начнет терять доход. Может, Мэрилин даже продаст ее. Нам.

– Эх, Фридман, Фридман, – покачал головой Бизон. – Ты же убеждал всех, что не знаешь, что такое Тора. Так быстро менять курс, Миша, – это вредно. Для ориентации.

– Катаяма! – резко позвал он. Тот вошел. Командующий посадил его в кресло и сам сел напротив:

– Катаяма, ты наш человек. Не просто – наш. Ты наш в плане жизни. Я правильно передаю мысль? – Самурай кивнул и продолжал глядеть в глаза Бизону. – Ты будешь все время под прикрытием. Возьми вот это, – он дал японцу пластиковый шар с красной кнопкой. – Это дымовая граната усиленного действия. Надо нажать два раза. Срабатывает через четыре секунды. В крайнем случае, кидай ее и уходи в сторону через любой выход. Да хоть через окно. А мы этих иуд покрошим из пулеметов на винегрет, есть такое национальное блюдо в меню русских отморозков. И плевать на вертолеты с лазерными прицелами. Уходи к своей машине и уезжай. Но я надеюсь, конечно, что такого варианта не будет. Будет – не будет, но ты под защитой, и помни все время об этом.

Еще раз проверили датчик слежения и микрофон. Все работало. – С Богом, – сказал Бизон. – Он един.

Катаяма нырнул в темноту, унося в заплечной сумке пакет с шампанским. На дисплее была видна его схематическая фигурка, как в компьютерной игре, передвигающаяся вдоль схематического забора и перебирающаяся через него с задней стороны, прямо в сад. Было слышно его дыхание. Все молча наблюдали за происходящим. Охрана по команде руководителя операции приготовила оружие и ждала команды атаковать дом. Воздух сжался нервным ожиданием. Катаяма продолжал дышать в микрофон. В темноте наткнулся на куст роз, выругался шепотом по-японски и двигался дальше. Вот он подошел к двери, задержал дыхание, прислушиваясь всем телом, – это передавалось прямо в комнату, – и сунул ключ в замочную скважину.

– Два поворота по часовой стрелке, – напомнил Музыкант.

Катаяма повернул два раза ключ и оставил его в замке. В это время кто-то прошел по коридору, все было слышно через микрофон.

– Куда? – спросил Музыкант.

– Из кухни в сторону банкетного зала.

– Заходи и ползи под портретом.

Спецпосланник открыл дверь и пролез под картиной. Слышно было хорошо. Дыхание участилось.

– Света много? – спросил Бизон, напряженно следивший за дисплеем.

– На стенах подсвечники. Света мало.

– Это хорошо. Как твое состояние?

– Рабочее. Я же почти священник. А любой долг – священен.

– Вперед, Катаяма! Мы молимся за тебя. Не забудь про гранату. Пошел.

Было видно на дисплее, рисующем картинку при помощи датчика слежения, прикрепленного к спецпосланнику, как тот пошел на кухню. Вот поворот, слышны несколько ступенек. Вошел и что-то негромко сказал на японском языке. Женский голос проговорил несколько фраз. Катаяма снова заговорил. «Господи, хватит болтать!» – не выдержал Музыкант. Послышался легкий стук. Это он поставил шампанское. На дисплее появились три цветные точки, стоящие на кухонном столе. Еще несколько фраз, – женщина ласково засмеялась, – и Катаяма вышел из кухни. Залез под портрет, выбрался в сад и аккуратно закрыл дверь на ключ. Фигурка на экране пошла по обратному курсу, перелезла через забор, и через минуту наследник самураев вернулся в дом и прошел в комнату, где его ждали. На лице – улыбка человека, у которого, вопреки ожиданиям, раскрылся парашют.

– Ну, как? Ну, как! – закричал он, расслабившись и срывая с себя датчик слежения и микрофон.

– Великолепно! – ответил Бизон, пожав ему руку. – Что ты ей сказал?

– Сказал, что в этом году будет очень богатый урожай. Потому что хорошее расположение звезд. Ну, и про шампанское. Попросил, чтобы отнесли в банкетный зал Феликс-сану, а то я очень спешу в туалет.

– Молодец! Отличное творческое решение!

Это сказала Мэрилин, которая сидела позади всех в кресле. Джип ее нашел и уже примчал обратно. Она успела даже принять ванну. Волосы были распущены до плеч. Маша переоделась в черное платье, на груди сверкало бриллиантовое колье. Вот так Мерилин!

– Это-то откуда? – удивлялся Бизон.

– Платье и туфли купила по дороге. А колье всегда со мной. Это же подарок, ты знаешь, – рядом с ней стояла большая пластиковая сумка.

– А это что?

– Наборы продуктов для празднования Дня плодородия.

Бизон не сказал ничего. Развернулся к монитору и стал следить за местоположением бутылок с шампанским в помещении Феликса. Пока они, три разноцветные точки, стояли кучкой в одном месте, на кухне. Возможно, так и останутся стоять. Кто его знает, какая память у японской бабки. Разговаривает и сразу забывает. Такое не исключено. Да нет, нормальная память: точки дернулись и медленно поплыли в сторону банкетного зала. Наверное, дед, прищурившись, несет их на подносе по коридору, увешанному свечами. Осторожно и неторопливо. В таком возрасте спешить некуда. Три «цветка миндальной сакуры» наконец-то замерли в черном квадрате, обозначающем банкетный зал. Все, бутылки по назначению прибыли. Одна, как молодая непоседливая улитка, сразу отползла в сторону. Фридман, наверное, взял. Он любит везде совать свой нос и запоминать. На всякий случай. Читает, конечно, этикетку. «Есть!» – потер руки отправитель посылки и набрал на компьютере вызов Феликсу. Через пару-другую секунд, промчавшись через миллион километров световодов и спутниковых каналов, сигнал вежливо постучал в дверь банкетного зала, вошел, демодулировался и впрыгнул в компьютер. Хозяин гостеприимного дома ответил.

– Феликс, дорогой! – веселым голосом проговорил Бизон. – Мы на подлете, через сорок минут будем у вас. Но с наступившим праздником, – а он уже наступил, – решили поздравить вас сейчас. Вы там не забыли случайно, что есть такой праздник – День плодородия? Мы узнали недавно. Машина на автопилоте, и мы здесь немного расслабились. Надеюсь, на посадочную полосу сядем мягко. Ха-ха! – Бизон разговаривал соответствующим тоном. – Да вот проблема: не хотим пить сами, без друзей. Да, пупсик? – продолжал валять дурака главнокомандующий. – Мы пьем за ваше здоровье! Прекрасное вино. «Французский букет из Шампани». Редкий разлив, но мы вам кое-что довезем, – псевдоавиапилот стукнул два пустых бокала друг о друга. Цветные точки в черном квадрате зашевелились.

– Коля! – торжественно проговорил Феликс. – Мы хоть и не в Париже, но тоже кое-что имеем. «Цветок миндальной сакуры»! Сделано во Франции исключительно для Японии.

– О, да! Да! Слыхал про это прекрасное вино. Я видел его в коллекции. Предлагаю тост через Интернет.

– Предлагай! – во дворце с башенками захлопали пробки. «Цветы миндальной сакуры» распускались. Слышно было, как Феликс – да нет, скорее Фридман разливал шампанское и как бурчал начальник охраны, что продукты надо проверять.

– Да ладно – «проверять», – ответил ему начальник разведки. Если бы я проверял свой табак, – весь табак, – поверь, ничего бы не разведал.

Начальник охраны сразу вспомнил основной кошмар:

– Господи, ты хоть пока не кури!

– Ладно, не буду. Я сейчас спокоен. Все, что нужно, – разведано.

Он взял в руки фужер с ароматным напитком. Все уже держали «Цветы миндальной сакуры». Коммерческий психотерапевт нетрезвым голосом проговорил:

– Предлагаю тост за дружбу! За дружбу народов! Но и не только их! За верных друзей, много лет бок о бок бившихся с врагами на многочисленных полях сражений за прибавочную стоимость. За верных друзей и верное распределение всего добытого на полях этих сражений. За сражения, победа в которых всегда за нами. За победу и верных друзей. Ну, как тост? – молвил Бизон иезуитски торжественным тоном. Феликс радостно ответил:

– За тебя, Бизон! За тебя, Леонардо! За тебя, Миша! И за всю разведку и охрану!

Выпили. «М. сакура» была прекрасна и ароматна. Феликс выпил еще. И произнес глубокомысленный тост:

– За то, чтобы плохое прошлое быстро забывалось. А хорошее – оставалось.

Все снова выпили. Бизон улыбнулся:

– Великолепный тост. Мы выпили от всей души. Но пора уйти с автопилота. Подлетаем к границе скопления воздушных коридоров. Надо быть очень осторожным. Вы же не хотите, чтобы я наехал на «Боинг» или «А-300»? Говорят, их экипажи позабыли, как управлять самолетом. Только в карты играют. А все делает автопилот. А что это такое – автопилот? Кучка песка в пластмассовых коробочках да вращающаяся железяка. Им этот песок рано или поздно боком выйдет. А я обязан долететь до вас. Верно?

– Коля, постучи по дереву, а лучше – по пластмассе, – вежливо ответил Феликс.

– Вот-вот. Поэтому прошу прощения, мы пока отключимся.

Бизон отключил связь.

– Ну? – уставился на него Музыкант. – Это конец? Слишком закручено, правда. Ты любишь это. Такие штучки.

– Нет, это не конец. Не все так просто. Они люди, как и все вокруг. И мы не на поле боя. Жажда крови из желающего делает желаемое. И оч-чень быстро. Успокойся, Ник-Колай. Банкет продолжается. Пока – не на нашей улице. Но подготовка идет. Сейчас узнаем, насколько успешно.

Он подключился к Нью-Йоркской фондовой бирже. Ее работа шла уже достаточно долго. То, что увидел Бизон на табло котировок, шокировало весь деловой мир, но только не его. Одна акция фирмы «Славянский Бизон» стоила двести пятнадцать долларов. Рост – более чем на 2000 процентов с момента открытия биржи. Возможно ли такое? Нет. Но это происходило. Акции «Интел» упали на 24 %. Она еще держалась – поддерживало правительство Соединенных Штатов Америки. Но все всё понимали. В сделках с «Интел» принимали участие в основном спекулянты, выжидающие достаточной маржи, – то есть разницы в цене, – и мгновенно сбрасывали акции. По схеме: три шага вперед, пять шагов назад. «Эй-эм-ди» потеряла тридцать процентов. «Ай-би-эм» – столько же. Их тоже держали. То есть скупали в убыток их акции, чтобы не позволить им критически обесцениться. Но эта песенка стара, как мир, и столь же знакома финансовым саблезубым тиграм.

Не все саблезубые, правда, сообразили, какого масштаба грядут перемены. Капитал безлик. И течет туда, куда указывает вектор реальности. Никакие заграждения, плотины и отводы не в состоянии унять его магнетическую способность найти этот вектор и двигаться по этому направлению. В данный момент вектор реальности указывал на «Славянского Бизона», работу которого представляла, страховала и юридически обеспечивала команда из десяти лучших брокеров, которых перекупил Бизон, и двадцати юристов. Это очень большие деньги – такая группировка представителей капитала. Но они стоили того. На планете разворачивалось финансовое Ватерлоо двадцать первого века. И крупнокалиберная артиллерия, как и снайперы, были бесценны, хоть пока и не понимали, насколько. Старая пиранья видела далеко и если кусала, то смертельно. То, что происходило, случилось не одним днем, не одной телепередачей. В течение года сеть аналитиков финансовой конъюнктуры и устойчивости биржевых показателей мутила воду, вводя в противоречивое душевное состояние самых неуверенных людей на планете – крупных держателей акций. На уровне сознания, подсознания и внесознания формировалось видение будущего у самых неспокойных инвесторов, которые должны были сыграть роль паникующего детонатора – как та единственная птица в многотысячной стае своим резким поворотом меняет направление полета многих тысяч ее соплеменников в течение одной секунды.

Разработанная машина АМ настолько принципиально отличалась от компьютеров, что общего у них не могло быть ничего. Никакой совместимости, кроме, разве что, частично, периферии. И акции «Майкрософта», «титаника» компьютерной мысли, поползли вниз. За время работы биржи – на двенадцать процентов. Индексы, определяющие основные показатели трех тысяч крупнейших компаний, то падали на тысячу пунктов, то прыгали на две. Человеческая жадность и страх потеряли ориентиры и точки отсчета, в непредсказуемой ситуации мечась в попытках стабилизировать и выровнять биржевую шизофрению, а особенно – паранойю. За долгие годы спокойствия в системе глобализма основные держатели акций утратили чувство опасности, а вот теперь приобрели вновь, в одно мгновенье – и стали пожирать друг друга, брат брата, сын отца. Таков закон жанра! Бытие определяет сознание. Капитал перераспределяется, обретая новых хозяев и покидая прежних, оставшихся в непривычном и еще совершенно не осознанном вакууме. Финансовом, социальном и бытовом.

Циферки на табло и дисплеях придавали бытию непостижимую до сих пор плотность. Стоял вопрос не о приобретении или потере определенной процентной составляющей. Стоял вопрос о потере вообще всего. Стоял вопрос о Жизни и Смерти в буквальном значении этих понятий, о существовании которых многие забыли. И брокеры на своих торговых площадках соответственно превращались из мальчиков-мажоров в свирепствующих динозавров, представляя своим поведением эманирующих их работу хозяев – скрытых в фешенебельных апартаментах и застывших, как египетские мумии, возле экранов компьютеров, сжимая в руке окаменевшие мобильные телефоны.

Вот. Вот он! Карающий меч революции, переворота, изменения полярности и напоминания о бренности. Глобализм рушился, как карточный домик, взорванный своими же собственными законами, не позволяющими ничего изменять, чтобы перекрыть поток средств, пожираемых «Славянским Бизоном», будто гигантским пылесосом. О Боге? Да-да! Сразу вспомнили о Боге, но, как всегда, поздновато. Прыжок без парашюта из окна небоскреба – вот истинно божественный удел очень многих. И смена хозяев кабинетов, из которых виден весь мир, – вопрос лишь очень маленького промежутка времени. Игра на марже – суть проявление дебилизма в сравнении с реальной ценностью, сотворенной разумом. В свете происходящих событий это стало видно тем более отчетливо. Давно, слишком давно не проливалась кровь, и многие вообще забыли о ее существовании. Но зрелище вскрытых артерий напомнило о реальной действительности и звериной, каннибальской сущности вежливых наборов на клавиатуре компьютера.

Зловещая пасть парадигмы с хрустом перегрызала иллюзорные аксиомы. Элегантный инфарктно-инсультный пасьянс был разложен на компьютерах всего мира, и желающий мог рискнуть. Но цены этих рисков были почти абсолютными. Редко кто в таких играх успевает спрыгнуть с поезда. А если и успевает, то под колеса.

Мама парадигмы красила ногти. Ее же папа набирал на телефоне номер своего старшего брокера:

– Джино, это Бизон.

– Я вас слушаю, сэр!

– Дай остатки. – Минуты три слушал отчет. – Хорошо, значит, ты закрылся. А теперь слушай. Сбрось немного акций, миллионов на двести. Пусть пойдет намек небольшого отката. Если пойдет откат, сбрасывай половину минус один процент. Сделай это сейчас. А в шесть вечера по Нью-Йорку Эн-би-си будет демонстрировать в спецвыпуске расширенную модель машины АМ и ее возможности. Но до шести вечера ты аккуратно скупи, – сам знаешь, как, – все акции, которые сможешь. Все, что сможешь, учитывая и нулевую маржу. До шести вечера. Запомни, Джино! И когда грянет гром, – а он грянет, – жди пика, ты его почувствуешь, и сбрасывай небольшими пакетами, штук по пятьсот. Не больше! Джино, кто на земле сын Божий?

– Вы, господин Бизон.

– И помни постоянно об этом. Отныне ты славянский итальянец. Ты не против?

– Это честь для меня!

– Я рад это слышать. И внимательно следи за любыми дерганиями Антимонопольного комитета и всех этих подкомитетиков. Мы не можем себе позволить что-либо нарушить. Слишком велики ставки. Твои, Джино, твои! Тебе знаком принцип геометрической прогрессии?

– Да, сэр, знаком.

– Так вот, сейчас мы ухватили за гриву и оседлали этот принцип. А он редко кому такое позволяет. И теперь наша задача… Задача наша какова?

– Уничтожить всех, кого успеем. Пока мы в седле.

– Верный ответ. Мы так и сделаем. И мы не будем нарушать правила! Вернее не мы, а вы.

– Есть, сэр! Джино умрет на брокерской площадке, но не позволит никому ничего нарушить!

– Это я и хотел от тебя услышать. Даю все карты тебе в руку. Вторая у тебя всегда занята. Убей, кого сумеешь. А трупы поделим поровну. Если проблемы – звони, – Бизон отключился.

– Маша, – сказал он. – Твои дела идут в гору.

– Я свои дела знаю сама, – Мэрилин смотрелась в зеркало и щипала брови. – Ты успокоил своих однополчан? Тех, что хотят успокоить тебя.

– Сейчас узнаем, – сделав набор на компьютере, Папа позвонил во дворец с башнями. Ответил Феликс. Голос его был странно высокого тона. Простудился, что ли? Псевдопилот проговорил:

– Это я, Бизон. Мы подлетаем к Токио. Феликс, ты как относишься к летающим бизонам?

– Нормально отношусь. Все летают, все пролетают. Ты только, Коля, не пролетай, а рули прямо сюда, к дому. Твой самолетик маленький. У меня во дворе и сядешь, или присядешь. А впрочем, тебе виднее, но мы тебя ждем.

– А что, можно прямо к тебе?

– Конечно. Я же разрешаю. А мы тут песенку спели. О лагерях. Красота. «В тамбовской Сибири брательник ползет…»

– Слушай, Филя, скажи честно: все-таки, зачем ты тогда, на Яве, хотел меня ракетами замочить? А? Филя! Хоть бы позвонил, предупредил… Перекурили бы, переговорили, а ты – ракетами. Ответь мне, Филя.

– Коля, Коля… Ты понимаешь… Я сказать могу, да только сам не знаю, что тебе, братан, сказать. Бык этот религиозный у тебя на ферме. То он жив, то он мертв. Дочка твоя с ним о чем-то договаривается. «Восточный Синдикат» страшилками пугает, быка и дочку твою выдать требует. Дела твои таинственные. Ум твой слишком умный. Решил я тебя, Коля на всякий случай прикончить. А заодно – дочку твою, и корову эту черную. Да еще оказалось, что не я один такой желающий. Ракеты мои и непонятно чьи друг друга чуть не посбивали. Все торопились, кто быстрее. Но ты – хитрый жук, у тебя тоже ракеты оказались. Ой, как вспомню, так вздрогну! Сколько всего ты попалил! Сколько денежек я потратил, а ни одна, ни одна ракетка до тебя не долетела. Все в море попадало. Мы переживали сильно. Очень долго. Короче, били тебя, Коля, – не добили. А я не успел. Ракет не хватило. Ну, ракетки такое дело, их всегда не хватает.

– А спутники психические ты на меня напускал?

– Нет, Коля, не я. У меня их нет. Они у тебя.

– Ну, мне же это не приснилось. Тогда кто?

– А ты спроси у Валентина. Валек! Да брось ты ту фигню. Подойди поближе! А вообще ладно, я громкоговорящую включу.

– Валентин, это Бизон.

– Бизон! Бизонище! Как ты сумел придумать такую штуку, как ее, машинку МУ, нет – МУ-МУ, тьфу ты, МА-МА, нет, вспомнил – АМ, или как ее? И мне, разведке, ничего не сказал.

– Чьи спутники, Валентин?

– Какие спутники?

– Валя, не пудри мозги. Спутники – есть такие штуки, высоко над головой летают. И кое-кому, если нужно, могут отключать память, а взамен вставлять свою. Ну, Валя, вспомнил? А отключить голову хотели мне, да и дочке моей. Неужели забыл? Психотронные узконаправленные высокоточные антенны самонаведения на экзистенциальное поле объекта. Вспомнил?

– А! Ты про это? Не наши, не наши антенны. Мы все продали еще полгода назад. Они нерентабельные. Кого дурить? И так одни дураки кругом. Продали «Восточному Синдикату», они любят всякие фокусы. Чурки, что с них взять. А у Востока половину выдурил Ватикан – вроде бы так. Паству надо держать в намордниках с иголками! Это их главный говорил, как его, забыл … Но у нас-то ее, паствы, нет и не было. И быть не может. Зачем же нам такие дорогие намордники? Верно, Колька? Ты все понимаешь, я знаю. И итальянцев научил. Ну, а Восток давным-давно все знает, только сделать ничего не может.

– А кто же инструктор у Востока?

– Должен был быть Спортсмен, Корниенко. Должен был сменить предыдущего. Того кинули случайно к гремучим змеям. Перепутали. Но он все равно тупой был. Почти ничему их обучить не успел. Только халву жрал. А они не любят, когда их халву едят без приглашения. Не сам, тем более, эту халву хавал. Жену эмира в компанию взял. Ну, и погорел на халве. А Корниенко твоя дочка прибила. Тот бы их обучил, он сладкое не любит. И остались чурки без инструктора. А антенны летают себе без толку, только место на орбите занимают… Отдай! Отдай! – стала слышна возня, шум, и что-то разбилось.

Заговорил Феликс, очевидно, комментируя:

– Охранник Вася конфискует курительную трубку у разведывательного управления, – послышался треск и топот ног. Возможно, Василий поломал и растоптал ненавистный ему предмет.

– Феликс! – ненормальным голосом заорал Валентин. – Он поломал мне душу! Я теперь без души и без мозгов. Феликс! Помоги!

– А ты дай ему в морду. По шнобелю! Может, душа и вернется.

– На, гад… Ой!.. – прозвучал стук падающего тела. И неожиданно на мониторе вспыхнула картинка. Разведчик в полете что-то зацепил, – генератор, что же еще, – и глушение видеокамер прекратилось.

За большим, заставленным закусками столом возились пять человек. Пять высших руководителей «Транстриумвирата». Фридман залез в большой торт и ел его руками, весь измазанный кремом до самых ботинок, облизывая пальцы и жмурясь от удовольствия. Валентин, начальник разведки параллельного управления, сидел в тарелке с салатом и жаловался тоненьким голоском: «Больно! Ой, больно!». Василий, начальник охраны параллельного управления, сгреб со всего стола вилки и ложки, сложил кучкой и пересчитывал их, внимательно рассматривая каждую и протирая салфеточкой.

Леонардо рисовал майонезом из тюбика на стене большую собаку. Породу корявыми буквами он уже написал: «Питбуль-R» и ниже, прописью: «эр-питбуль». Феликс сидел с ногами в кресле и наблюдал за Мишей Фридманом, грызя ногти. А Миша ел. Потом повернулся к Леонардо: «Кривоватая собака» – «Это эр-питбуль». – «А! Ну, тогда нормальная» – «Нет-нет, Миша. Нормальных много. А это – моя. Дай кетчуп, я глаза раскрашу». – «На, но аккуратней с глазами» – «Ничего, она ест кетчуп. Она на него не смотрит». – «А торт она ест?» – «Ест тульский пряник». – «А „наполеон“?» – «Даже не показывай. Может плохо закончиться» – «Костя, а почему твоя собака не любит торт „наполеон“?» – «Это для нее не торт. Миша, это для нее цель» – «А-а!»

Все, кто был в помещении Бизона, ошарашено глядели на эту картину.

– Коля, что это с ними такое? – хриплым голосом спросил Музыкант. – Неужели твое шампанское в состоянии довести до такого опьянения?

– Нет, это не шампанское. Это результат заговора. Заговора против самих себя. Проголосовали и изменили ситуацию? Эх, Фридман. Ты же не дурак. А душа куда-то ушла по заземлению. Куда, Миша? Или ее забыли вложить с самого начала? У Феликса ее и не было, ему легче. Ну, Леонардо женат, к нему вопросов нет. Породу жалко. Эр-питбулей. – Бизон повернулся к Музыканту. – Ник-Колай! Между прочим, это еще и заговор против потенциального председателя объединенной корпорации «Славянский Бизон и К». Общий капитал триумвирата к данному моменту, если я не ошибаюсь, утонул в деньгах Мэрилин. И утонул изрядно.

– В деньгах Мэрилин? – переспросила Маша, оторвавшись от зеркала.

– Ну, конечно. Изобретение, вернее, фундаментальное открытие, и в результате – переворот в науке, коммерции и даже образе жизни, – это не преувеличение, – твоих рук дело. Я имею в виду авторучку, которой ты писала. Ты изобрела мыслящую машину, работающую по революционному принципу «аналоговой метки». Двоичный код упразднен и забыт, как азбука Морзе. Эта машинка рассуждает прямой символикой и ассоциациями, как человек. Если не обойти Эйнштейна, Бора, Планка, Гейзенберга и других ребят, в свое время хорошо поработавших головой, то дальше пути нет. И поверь, это поняли многие. Теперь ты – мессия цивилизованного мира, и отныне жизнь твоя сильно изменится. Мессия недоступен никому, кроме апостолов. После выполнения своей миссии. А ты, поверь, выполнила ее.

– Да брось ты чепуху говорить. Ты имеешь в виду тетрадку, которую я тебе отдала в том году?

– Да.

– И какой-то клочок бумаги в состоянии так менять мир?

– Да.

– Но там же были только формулы и цифры! И они могут иметь такую силу?

– Да.

– Не верю.

– Посмотришь.

Мэрилин кивнула на прямую трансляцию из банкетного зала Феликса:

– И это сделала бумажка?

– В общем, да. Но другого содержания.

Фридман бросил торт и возил по полу кувшин на колесиках, с устрицами, издавая звук: «Р-р-р-р-р!» Леонардо боролся на диване с Васей-охранником. Валентин сидел на полу и пытался соединить две половинки трубки. Потом кинул их в сторону, огляделся, вытащил табакерку, набрал пригоршню табака и высыпал на голову охранника. Тут они сцепились уже втроем.

– Феликс, – позвал Бизон. Тот перестал грызть ногти и повернулся к компьютеру:

– Да, Коля.

– Я подлетаю к твоему дому. Где удобнее сделать посадку?

– Да садись где угодно. Собак не подави.

– Феликс, дорогой. Я слышал, что вы хотите меня и мою подругу убить и кинуть в яму с известью. У тебя в подвале. Филя, это правда?

– А как ты догадался? Да мы понарошку! Это не я, это не я придумал! Это он! – Феликс стал показывать на разведчика. – Он у мамы спрашивал про известь. Мама ему сказала – это очень полезное вещество. Известь. А что тут такого? Кинем тебя в известь, поиграем!

– Феликс, какой сейчас курс акций «Славянского Бизона»?

– Чего-чего? Курс-мурс. А про бизонов мне мама читала. Лохматые такие. С горбом. Коля, прилетай быстрей. Поиграем!

– Все, – сказал командующий, отключив трансляцию. – Занавес. Голова триумвирата впала в детство, а тело требует реконструкции.

– Что же это ты им подсыпал? – спросил Музыкант. – Какой-то наркотик? Они же просто идиоты. Белены объелись!

– Это не беладонна, мой друг. Это – избирательное воздействие на определенные участки головного мозга. Редкие компоненты, высокая технология. Все с берегов Амазонки. Люблю там ромашки собирать. В общем-то, это в какой-то мере микроинсульт, вызванный определенным составом, не выводимым из тканей мозга уже никогда. Микроинсульт длится пару секунд, а последствия останутся навсегда. С головой у них, в принципе, все в порядке. С памятью, правда, проблемы. Им сейчас, в интеллектуальном понятии, около шести лет, но они уже не повзрослеют. Инфантильное оружие. Демонстрируется впервые. А в бутылках – простое вино. Уже. Никакой анализ ничего не покажет. Эта группа веществ очень летуча и не связывается жидкостью. «Цветок миндальной сакуры» уже можно спокойно пить. Там ничего нет. Не желаешь попробовать?

– Да нет, спасибо…

– Ну, как хочешь. Эликсир молодости все равно уже выдохся.

– Да, это печальная картина. Не включай монитор. Лучше скажи, какие у нас планы по поводу национального Дня плодородия? – сказала Мэрилин. – Я что, даром наборы покупала? Хватит о печальном, – она крутанулась в бриллиантовой вспышке черного бархата.

– Не здесь, не сейчас, – ответил Бизон. – Отъезжаем в гостиницу. И надо, наверное, позвонить врачам или еще кому-то. А то они там пожар или что еще могут наделать. Дети! А под руками – серьезные вещи. Впрочем, там есть персонал. Они вызовут помощь, когда ребятишки начнут плакать и звать маму. А нам пора покидать эту гостеприимную страну и ее иероглифические понятия добра и зла. Труба зовет!

Телохранители быстро собрали всю аппаратуру и погрузили в машины.

– Поедете вперед, мы за вами следом. Тут, я вижу, все спокойно, – сказал Бизон начальнику охраны. – Приведете все в порядок.

Глухо проурчав моторами, черные джипы выехали за ворота и растворились в ночи. Бизон, Музыкант, Катаяма, Мэрилин и Бетти остались. Главнокомандующий внимательно посмотрел на Бетти:

– Вы, мадемуазель, должны будете не помнить того, что, возможно, здесь видели и слышали. Считайте, в крайнем случае, что это был сон.

– Я сделаю все, что скажет Коля! – она близко придвинулась к Музыканту. – И не в моих интересах вспоминать события, произошедшие со мной в этой стране.

– Она очень хороший специалист в своей области, – сказал Ник-Колай. – Вполне можно дать ей возможность работать у нас, если она не против, – он пристально смотрел на Бизона. – Ты же уже мультимиллиардер. Люди, побывавшие с тобой в подобных ситуациях, должны больше не уходить.

– Да, ты прав, старый волк, ты прав.

Неожиданно зазвонил телефон, стоявший на столе. Бизон настороженно поднял трубку и передал ее Катаяме. Тот взял и ответил по-японски:

– Да, вас слушают.

В ответ прозвучала фраза на английском языке:

– Будьте добры, можно к телефону госпожу Бетти Тэйлор?

И Катаяма, хоть и бывший русский зек, прокололся. Английский он знал слабовато, говорил немного напрягаясь. Возможно, это и сыграло роль:

– А кто ее спрашивает?

– Ее спрашивают старые друзья, которым она необходима очень срочно. И если она выйдет одна, то вам, – сколько вас там осталось, – возможно, ничего не будет. Но только не нервируйте нас всякими идиотскими предлогами, а то мы можем передумать по поводу рандеву с ней одной и закончить вопрос массовой встречей с братьями по разуму. Дом окружен.

Был включен спикерфон, и разговор слышали все присутствовавшие в помещении.

В ночной полутьме к коттеджу подъехало с десяток тяжелых мотоциклов и четыре лендровера. Это был Сандрони и его «Звезды в себе». Мотоциклы и машины стояли полукольцом, окружив дом. Бритые водители держали под черными плащами свои скорострельные автоматы «Узи». На коттедж вышли через Музыканта, когда он арендовал дом. Дочь хозяина оказалась членом секты Сандрони; она запомнила бритого немолодого славянина с серьгой в ухе. И когда убили двух помощников святого, так сказать, отца, в разговоре между своими односектниками она услышала описание такого человека. И сообщила Сыну Будды о своем квартиранте. Хитрая многогенная анаконда поставила наблюдение. Наблюдали, наблюдали – и опознали. В приборы ночного видения сектанты видели, кто приехал. И видели, кто уехал. Осталось пять человек – трое мужчин и две женщины, не японки. И Мария Анатуэтта Марсо, как бы это сказать, – из лесу вышла и снова зашла. Осталась Бетти Тэйлор.

– Господа! Мобильная связь блокирована. Не трогайте свои сотовые. А эта линия сейчас тоже отключится. Мы даем вам время. Долгое время – ровно пять минут. Вы все, откровенно говоря, нам не нужны. Хотя, возможно, я не совсем искренен. Нам нужна только лично Бетти Тэйлор. Я хорошо выразился на английском? Бетти Тэйлор. Если среди вас есть ее напарник, бритый серб с серьгой в ухе, то он нам тоже нужен. Так что заодно пусть выйдет и он. Он же мужчина! Я включил секундомер! – Телефон замолчал.

Бизон пять секунд думал.

– Это не те сумасшедшие, чьих друзей вы застрелили, Бетти?

– Да, это они. Это говорил Сандрони.

– Так, все в машину. Быстро забирайте свои вещи.

Он включил свой телефон, но тот, как и было обещано, молчал. В одной из машин банды находился генератор подавления радиочастот.

– Быстро, схему здания и прилегающего участка, – сказал командующий Музыканту. Тот подал. Бизон вгляделся и увидел небольшую лазейку. За забором соседней усадьбы, отгороженной бамбуковой изгородью, вверх по склону уходила узкая бетонированная дорога. Перевалив через рощицу на холме, она спускалась вниз, к широкой автомагистрали. Всего около пяти километров, включая территорию соседей, которых, очевидно, придется потревожить.

– Если они не поставили засаду с гранатометом здесь, – Бизон указал на схеме предполагаемую точку, – то мы вполне можем выскочить. Все в машину! Кроме Мэрилин.

– Через минуту все сидели в бронированном «Мерседесе» Бизона.

– Наверное, придется платить много неустоек всем соседям за потревоженную ночь. Но постараемся перевести стрелу на верующих. По-моему, они того заслуживают. Я не встречал еще такой больной на голову конфессиональной группировки. Ты гранаты забрал?

– Да, забрал, – ответил Музыкант. – У нас только дымовые.

– Ничего, сойдут и дымовые.

Мэрилин опять была в готовности снайпера-убийцы и перестраивала свою душу, убирая все женское, да и мужское, если оно было, оставляя неизвестно что, – но достаточно эффективно действующее в момент движения по минному полю или лезвию бритвы. А вот подарочные наборы ко Дню плодородия в багажник автомобиля положить не забыла: «Звезды в себе», «Звезды в себе»… По-моему, это звезды не в себе. Так звучало бы значительно правдоподобнее». Говоря это, она снимала бриллиантовое колье. Винтовка была здесь. Профессионал оружие носит с собой. Мало ли что, когда ты не дома. А вот «Беретта» веселого Боба осталась в аэростате.

Бизон выдал инструкцию:

– Маша, тебе надо попробовать подбить хотя бы пару автомобилей. А мотоциклистов добьем на ходу. Кумулятивные патроны есть?

– Три кумулятивно-разрывных. Остальные обыкновенные.

– Великолепно. Это даже больше, чем им надо. Желательно выяснить, где именно сидит цыганский барон. Иди к боковому окну и попытайся запеленговать его, если поведется. Как только определишься, – сразу стреляй и быстро в машину. Помни: счет идет на секунды. Где-то рядом охрана Феликса, и наверняка уже позвонили в полицию соседи. Нам здесь маячить не стоит. Вперед!

– Сандрони! – крикнул Бизон в окно второго этажа. – Тут главный я. Ты возьмешь то, что хочешь. Я слышал про то, как убили твоих людей.

Тишина.

– Но они хотели убить моих людей! Ты должен знать это! Знаешь?

Тишина.

– Значит, знаешь. Это хорошо. Что ты мне заплатишь за Бетти Тейлор и ее напарника? У тебя есть, чем рассчитаться с деловыми людьми?

Тишина. И глухой шепот.

– Разумно ли убивать друг друга, когда товар можно просто купить? Купить – и все! И люди целы, и … Ну, и звезды светят.

Прокричали ругательство, но голос был явно не цыганского еврея. Тоненький злобный фальцет. Нет, не Сандрони.

– Сандрони! Или у тебя не все получается в постели, если ты так жаждешь от женщины крови? А? Монах недоделанный. Чего молчишь? О бабе думаешь?

– Ты, подлый неверный мертвец! Я тебе дал время, но не для того, чтобы испытывать мою волю!

Глухо ударила винтовка Мерилин. Правое переднее колесо джипа отлетело в темноту. Машина завалилась вперед. Не давая опомнится от неожиданной атаки, снайпер ударила по второй машине, тоже раздробив на части колесо. Третий выстрел влетел в салон третьей машины. Из нее вроде бы и вещал Сандрони. Мэрилин засекла его, но он говорил с заднего сидения, прикрытый толстошеими бритыми телохранителями, и прицелиться в него не было возможности. Салон вспыхнул. Стекла трескучим дождем посыпались на землю. В машине стали кричать и выскакивать из нее. Прошло две секунды с момента первого выстрела. Затрещали многоголосьем «Узи». Ударил автомат более тяжелого калибра. Коттедж стали превращать в решето. Во все стороны летели осколки камня и стекла выбитых окон. Время было растянуто длинными, темными секундами. Мэрилин уже ползла по полу, волоча винтовку. Сползла по лестнице во двор и влезла в «Мерседес». Машина сорвалась с места и, освещая галогеном путь, проломила соседский забор и помчалась по чужому двору к противоположному ограждению, завалила его и выскочила на холм.

– Господи, прости меня за нарушение покоя мирного населения, – проговорил Музыкант и кинул в окно одну за другой пять дымовых гранат. Бронированная машина, оставляя позади себя облако в виде все более растущего дымового гриба, мчалась по узкой бетонной дороге вверх по склону, в сторону бамбуковой рощи. Засада была. Справа ударил яркими вспышками пулемет. Пули веером прошли мимо машины. Мэрилин в открытое окно мгновенно засекла огневую точку. До нее было метров сто. Крикнула Бизону: «Притормози!» Машина резко стала, полуразвернувшись, и снайперша в упор расстреляла двоих сектантов, хорошо видимых в поле прицела ночного видения. «Мерседес» снова рванул вверх и достиг в несколько секунд рощи. Но сквозь дымовую завесу с бешеным ревом неслись огни фанатиков, и несколько пуль шлепнули о заднее стекло, все же не повредив его. Изготовленное по спецзаказу, по технологии высокого давления при отливке и с добавлением окиси вольфрама, оно оправдало затраты и спасло жизнь всем, кто был в салоне.

Впереди всех мчался уцелевший джип, очевидно, с дзэн-фюрером внутри. Не поедет же он на мотоцикле!

Бизон нажал кнопку на панели автомашины, и на крыше отъехал люк. Свежий воздух ворвался в салон. Достигнув середины рощи, «Мерседес» резко затормозил и остановился. Огни настигающих камикадзе были метрах в трехстах. Отчетливо слышались вопли «Банзай!!!» Командующий вытащил из-под сиденья трехствольный пулемет с заправленной лентой патронов, и, выбравшись с ним по грудь из люка, проговорил:

– Ну, суки недобритые. Сейчас я вас побрею!

Мэрилин дернулась со своей винтовкой выскочить из машины, но Папа пресек ее инициативу:

– Сиди!!!

Как отбойный шахтерский молот, заработал пулемет калибра тринадцать миллиметров. Естественно, первой целью был джип с бесноватым Сандрони внутри. Десяток тяжелых разрывных пуль пушки-пулемета подбросили машину, она завалилась набок и почти моментально взорвалась, въехав в бамбук и проделав там просеку.

– Что, щенки лысые, вам все еще нужна Бетти Тэйлор? – заорал во все горло Бизон. Но в ответ заработало несколько автоматов, пули стали шлепать о бока бронированного «Мерседеса» и свистеть у головы.

– Ты смотри, какие живучие ваньки-встаньки! – удивился закаленный в боях командир. И снова нажал на спуск. 1200 выстрелов в минуту рубили деревья, кусты и все, что было в зоне обстрела. Мотоциклы попадали. Галоген фар погас, но Бизон, движимый вскипающим адреналином, расстрелял ленту до конца. Вся округа была затянута тяжелым дымом. Пахло гарью и порохом. Где-то в темноте не по самурайски выли недобитые японцы. А может, это были и не японцы? Кто их знает, лысых, кто они такие на самом деле.

Быстро закрыв люк и сунув на место горячий пулемет, шеф расширяющейся мировой корпорации нажал на акселератор, и тяжелая машина сорвалась с места, словно пушинка. Взлетели на вершину холма и покатились вниз, к автомагистрали. От первого и до последнего выстрела всего боя прошло три минуты.

– Если нас остановят полицейские с этим арсеналом в салоне, – проговорил Музыкант, – то Славянский Бизон сможет вернуться к своим обязанностям весьма пожилым.

И закурил свою тонкую сигарету, пахнув свежестью натурального, чистого табака.

Водитель включил вытяжку.

– Дай потянуть, – неожиданно сказала Бетти. Музыкант дал. Она забрала сигарету и, очевидно, сразу забыв, что взяла на пару секунд, стала нервно затягиваться и глядеть в окно. Музыкант закурил другую.

Машина, мигнув поворотами, сползла на шоссе и, развернувшись, помчалась в сторону священной для японцев горы Фудзиямы. Бизон набрал на телефоне номер начальника охраны. Тот ответил:

– Да, шеф, я слушаю.

– Все в порядке?

– Нет, нас задержали при входе в гостиницу.

– Вы арестованы?

– Не арестованы, но задержаны. Проверили документы и багажники автомобилей. Работаем по версии. У нас все чисто. Спрашивают про тебя. Я утверждаю, что директора в Японии нет, но они явно сомневаются, не знают, что с нами делать.

– Прекрасно. Ты знаешь, где вы были, почему вы там были и, главное, где вы не были, да и быть не могли.

– Кто-то дал информацию. Видно, они знают, что ты в пределах Токио. Я сейчас разговариваю из туалетной комнаты. Просканировал ее – все чисто. В Японии так просто прослушку не поставишь.

– Хорошо, хорошо.

– Я хотел сказать: если возможно, уходите путем, которым пришла Мэрилин.

– Да-да. Ты разумно мыслишь. Мы так и поступим.

– Топограмма введена в бортовой компьютер.

– Я знаю. Все. Удачи, и действуй по плану отхода. Встретимся в эфире.

Бизон отключил телефон и поднял скорость до двухсот километров в час. Теперь главное – побыстрее добраться до горы. Здесь говорят, все пути ведут к Фудзияме.

Посмотрим. Машина мчалась по серой ленте шоссе, вдоль которой стояли густые заросли японских низкорослых елей, переплетенные вездесущим плющом и местами перемешанные с дикой цветущей аралией. Рекламы не было. Машин – тоже. Пара встречных грузовиков, четырехколесный мотоцикл – и все. Неожиданно дорогу перешел полосатый осел. Еле успел перейти, но скорости не прибавил. Бизон вывернул, в сантиметре прошел, чуть хвост не отдавил. А тому все равно. Откуда здесь полосатые ослы? Бетти долго глядела ему вслед, в заднее стекло. Может, и не осел. Кто теперь узнает, кто это был на дороге посреди ночи? Впереди темной глыбой, мерцавшей редкими огоньками, возвышалась громада священной горы. С утра толпы горожан устремятся по ее склонам к вершине, к святым местам – совершить традиционный обряд. Мигнув бегущими огнями, промелькнуло придорожное кафе, врезанное в заросли колючего кустарника. Музыкант потушил сигарету и стал смотреть на дорогу. Через несколько минут сообщил новость:

– За нами едут две машины со странно подозрительной скоростью. Почти висят на хвосте.

– Вижу. Ты думаешь, это погоня?

– Не знаю, может, и нет. Сбавь скорость, пусть обойдут.

Водитель замедлил ход и приблизился к обочине. Оба автомобиля тоже притормозили. Они шли на расстоянии ста метров, не больше. Бизон и Музыкант молча наблюдали за ними. Мимо проплыл длинный освещенный щит с улыбающимся Буддой. В свете его огней можно было лучше разглядеть преследователей. Катаяма вгляделся и сообщил, что на обеих машинах первые цифры в номерах обозначают принадлежность к якудзе. Но может быть, конечно, это совпадение.

– Я же таксист. Все таксисты знают такие вещи, – он стал описывать якудзу, и что это за явление в японском обществе.

– Да знаю я о них все, – ответил Бизон. – «Звезды в себе» находятся под их протекцией, платят им. Возможно, они успели запросить помощь и дать номер нашей машины и координаты. Может, номер и не заметили, тогда дали описание автомобиля. Здесь немецкие машины не так часто проезжают, как в Европе. Эти ребята, якудза, достаточно шустрые для этих краев. Возможно, это они. А может, и нет.

– Так это или не так, а «хвосты» – вон они висят. Каждый по двести километров, и не сбавляют. Грузовик идет со скоростью двести километров в час! Куда же он, милый, так торопится? В час ночи… И тяжелый «Ниссан», полуавтобус. Это его предел. А зачем предел? Хотя все бывает, все бывает… Когда все мерещится, правды не увидишь. И – так быстро вычислить и начать сопровождать? Маловероятно… – Музыкант скептически покачал головой. – У страха глаза велики.

– Если это спецслужбы, то еще хуже, – задумчиво произнес командующий. Закурил сигарету и опять сбавил скорость. «Хвост» тоже притормозил.

– Как ты думаешь, что это такое? – спросил он у Музыканта.

– Я думаю, что это не те, кому мы рады.

– Это надо уточнить. Скоро поворот на Фудзи, и мы расшифровываем свой маршрут.

– Давай-ка немного выждем. До Фудзи еще пятьдесят километров. С хвостом.

– Да как бы, Коля, нам этот «хвост» не удлинил тот.

– Все может быть. Прекрасно! Вот впереди заправочная станция. Сейчас заедем туда и купим сигарет. Бетти, по-моему, последнюю докурила. И глянем.

– Что глянем?

– Что будет.

«Мерседес» стал сползать в сторону заправочной станции. Бизон неторопливо, одной рукой вставил ленту с патронами в пулемет. Подъехали к колонке и стали. Одна из машин, грузовик, проехала мимо. Тяжелый «Ниссан» подрулил к бочке с дизтопливом и заглушил двигатель.

– Иди, Бетти, купи пачку сигарет. С Музыкантом, – посоветовал водитель.

Они вышли из машины. Кругом стояла ночная тишина. Сонный работник станции принялся заправлять машины. Громадный диск Луны висел прямо над головой. Низкие летние звезды рассыпались серебряными облаками. Вдалеке, в темноте ночи, завыло какое-то существо. Волк, что ли? Или какой-нибудь японский койот. Может, и обезьяна. Они, говорят, тоже еще как воют, уши закладывает. Впрочем, и на корову похоже. Но – не нашу. Наши ночью спят. Может, священная какая? Музыкант решительно направился к магазину, расположенному около станции. Бетти шла с ним. «Ниссан» заправлялся. Никто из него не вышел.

В магазине Бетти купила сигареты, сок в пластиковой упаковке и пару хлебных лепешек. Сонная продавщица отпустила им товар, забыв дать сдачу. Прозвенел колокольчик на входной двери. Вошел японец средних лет, под пятьдесят. Волосы длинные, наполовину седые. Вид усталый. Он попросил пачку кукурузных хлопьев и сигареты. Стал рыться в кармане и считать деньги. Все тихо, спокойно. «Тут не хватает пять иен!» – проснулась продавец. – «Пять иен? Да-да, извините. Вот, пожалуйста».

Музыкант незаметно оглядел японца. Да вроде бы обыкновенный водитель. На мафию ну совсем не тянет. Одет в дешевый костюм. И лицо – не бандитское. Они двинулись на выход. Бетти сунула руку с сигаретами в карман, японец посторонился, пропуская ее, – Музыкант шел сзади, – и, резким движением выхватив автоматический кольт калибра 45, направил его в лоб Музыканту. Бетти же мягко обхватил рукой вокруг шеи и стал позади нее. Улыбнулся. И сразу изменился. Проговорил:

– Господа, вы пойдете со мной. С вами хотят поговорить, – сказал по-английски, и весь вид его теперь совсем не напоминал уставшего водителя-работягу.

Музыкант замер.

– Руки, руки – махнул в его сторону тяжелым стволом кольта представитель параллельной полиции. – Где, детка, второй выход? – обратился он к перепуганной и окончательно проснувшейся продавщице. Та молча указала рукой.

– Мистер, а что случилось? – спросила Бетти. – Вы же не хотите нас ограбить?

– Мадам, мы просто поговорим. На особом языке. Вы быстро поймете, о чем.

– А мы не знаем особого. Лучше уберите свой пистолет. Это очень хороший совет для вас, поверьте. Не берите грех на душу. У вас же, наверное, взрослые дети и, возможно, внуки. Зачем же им, простите за бестактность, быть сиротами? Я женщина, вы же видите, и желаю вам только добра. Посмотрите мне в лицо. На нем видно, как я к вам отношусь.

Бандит уставился на нее с недоверчивым подозрением:

– У меня нет детей. И я не думаю, что вам стоит вообще разговаривать. Давай, оба вперед.

Музыкант шевельнул в воздухе поднятыми руками. Японец переключил всё внимание в его сторону, а Бетти сквозь карман куртки всадила в бок две пули из «Магнума». Якудза выронил свой кольт и, недоверчиво глядя на Бетти, упал лицом вниз, прямо в колючий коврик.

– А-а-а! – закричала продавщица. Бетти навела на нее свой револьвер. Та сразу замолчала. – Где телефон? – Показала. Музыкант подошел и оборвал провод. Добавил: – Девушка, не советую вам в течение часа покидать помещение. Обе входные двери будут заминированы. Через шестьдесят минут бомбы автоматически разрядятся, но не желаю вам трогать их до этого времени. Приятных сновидений!

Выскочили на улицу. «Ниссан» уже отъехал. Грузовик же, очевидно, был припаркован неподалеку. Быстро подошли и сели в машину.

– Ну что, вперед, – сказал Бизон и нажал на газ. Бронемашина сорвалась с места, развернулась на шоссе и помчалась черной торпедой к своей цели.

– Ты что, ничего не слышал? – спросил его Музыкант.

– Нет, все нормально. «Ниссан» уехал. Это не бандиты.

– Кто там, в «Ниссане», я не знаю, а вот пристреленный якудза лежит в магазине на коврике с двумя пулями в сердце.

– Что-что?

– Нас пытались уговорить пообщаться при помощи кольта. В том магазине, очевидно, звукоизоляция. Эти короткоствольные револьверы грохочут, как танковые орудия. Я думал, ты слышал выстрелы. Сестра Бетти уже вполне профессионально понимает, когда объект превращается в цель. И что с ней необходимо делать.

Музыкант рассказал все, как было. «Мерседес» перешел двухсоткилометровую отметку на спидометре.

– Коля, тебе все это не кажется подозрительно профессиональным? Ты же старый боец. Ты много видел ситуаций. Так как тебе смотрится эта? – поинтересовался Бизон, не отрываясь от ленты дороги.

– Скорее всего, на нас вышли только что, и наверняка – по случайности. Слишком уж быстро. Секта сообщила координаты, а в этом районе оказались эти машины. Якудзы или кого там, неизвестно. Может, общества ночных похитителей преподавателей санскрита. Я еще вот что подумал. Убрать тебя сейчас оказывается выгодным очень большому числу людей. Если просочится информация, что ты в Японии, да еще в определенном районе, то здесь организуют охоту на волков с флажками. Обложат со всех сторон, и не выскочим. Всему же есть предел. Нам пока очень везет. С сектой вот не повезло. Но если бы сейчас были подключены люди из полиции, национальной самообороны или разведки, то все было бы по-другому. Дали бы сирену и приказали остановиться. Представились бы и предъявили документы. Нет! Этим людям, – не знаю, кто они, – нужна твоя голова. Из-за одной только Бетти якудза бы не подписалась на такое прямое действие. Не говоря уже о других потенциальных преследователях. Мое мнение: уже известно, что в этой машине едешь ты. И поэтому скоро надо ждать кое-кого посерьезней этого облезлого «хвоста» – грузовика и «Ниссана».

– Да, тут ты прав… – Бизон глянул в зеркало и снова увидел те две машины. Они держались совсем близко. – А ну-ка, Коля, глянем, где есть мы, – командующий включил бортовой компьютер. Топограмма показала схему близлежащих дорог. Местоположение и скорость «Мерседеса». Местоположение аэростата. По дороге до него было 37 километров. Водитель еще раз взглянул в зеркало на преследующие их машины. Хорошо едут. Наверное, форсированные двигатели и усиленная ходовая часть.

– Мы сейчас сделаем, товарищ Ник-Колай, проверку технических возможностей желающих взять у нас автограф. Или что они еще там от нас хотят? Видишь по схеме, сейчас будет ответвление, дорога до мотеля-ресторана, и причем – в обратную сторону. Дальше – прямо до заправки, где мы только что были. Вернемся на десять километров. Как тебе идея? Потянут «хвосты» это кольцо Мебиуса? Вряд ли.

– Давай, мочи прилипал. Может, от сырости отпадут.

Вдали показался светящийся знак поворота. Бизон, не перестраиваясь, не включая никаких сигналов, за пятьдесят метров до поворота нажал на тормоза, поставил машину на два колеса и, как отбомбившийся штурмовой истребитель, завалившись на бок, ушел на другой курс, в сторону мотеля.

«Хвосты» поворот проскочили, ударили по тормозам, проползли метров сто и стали сдавать назад.

По схеме, длина этого обходного участка составляла 15 километров. Восемь до гостиницы и семь до заправочной станции. Водитель нажал на газ. До мотеля машина доехала за две минуты и за полторы – до поворота на главное шоссе. Перед заправочной станцией сбавила скорость, выскочила на автомагистраль, повернула в сторону Фудзиямы и пошла на крейсерской скорости – 250 километров в час. Через пару минут проскочили поворот, куда углубились преследователи, и помчались дальше. Через три минуты повернули на дорогу, ведущую прямо на священную гору. Фары высвечивали пустынную трассу, исчезающую в коридоре темноты.

Бизон набрал номер телефона начальника охраны:

– Это я, как у вас обстановка?

– По-прежнему. Мы задержаны у себя в номерах под предлогом проверки неточности в визах. Я слышал разговор двух сержантов. Они говорят, есть данные, что люди, похожие на вас, едут в юго-западном направлении от Токио. Я это слышал только что: они не знают, что я понимаю их язык. И еще. Полиция вами не занимается, и никакие государственны подразделения вообще. Им приказано ждать. За вами охотятся частные спецслужбы: они каким-то образом убедили службы правительственные, что это их корпоративный вопрос, выражающий национальный интерес страны. Проблему решали довольно долго, а внизу недоумевают и грызут свои короткие мечи. Откуда я все это знаю? Да от этих же сержантов. Они, когда злятся, начинают говорить на местном утрированном сленге и сквозь зубы. Но мне все понятно, эту школу проходил. Полиция ненавидит и презирает откормленные частные спецслужбы. В общем, у тебя проблемы с частной охраной. Назовем их так. С частными убийцами, можно и так сказать. Сержанты хорошие парни. Я долго их слушал.

– Спасибо, Витя, за информацию. Это очень важно. Они вас, сам знаешь, сколько могут держать. А потом улетайте немедленно. Я перезвоню.

 

Глава 37

В лесах Японии началась охота на Бизона. Недобитый бритый дзен-буддист ультраправого уклона по сотовому телефону, в темноте, лежа раненый под мотоциклом, набрал номер и сообщил представителю якудзы ситуацию. Попросил помощи, описал внешне автомобиль беглецов, сколько их там, но главное – передал с чипа памяти телефона речь, которую толкал главнокомандующий триумвирата, общаясь с Сандрони.

– Сын Будды убит! Сын Будды убит! – рыдала бритая голова, посыпанная пеплом и гарью от разрывных пуль калибра 13 миллиметров.

– Ладно, Томагава, заткнись! Незаменимых людей нет! Кто-нибудь еще разговаривал?

– Нет, только этот голос.

– Кто остался живой, – заберите раненых, покойников и отправляйтесь на базу. Остальное будем решать мы.

Сразу же по электронной карте определили местоположение ближайших к месту события автомашин – они оказались совсем рядом, – и дали команду наблюдать, по возможности попытаться задержать и быть на связи. Затем внимательно прослушали английскую речь Бизона. Через специальную аппаратуру разделили звучание голоса на основные обертоны и полученную синусоидальную картинку прогнали через компьютер, используя банк данных, то есть голосов известных людей. В банке данных Японии такого голоса не было. Не беда. Связались с коллегами из Соединенных Штатов, передали им акустическую спектрограмму – и моментально получили ответ. Это оказался голос Славянского Бизона, то есть человека, известного под этим именем-псевдонимом. Человека, чья появляющаяся на обломках триумвирата корпорация топила весь мировой рынок компьютерного обеспечения, разоряла тысячи богатейших людей планеты. Миллионы вкладчиков золотого миллиарда, персоны VIP, не знающие, как бороться со скукой и чего еще желать, оказались в положении оверкиль – и продолжали тонуть и гибнуть на радость более расторопным и саблезубым. Мировой теневой картель производства компьютерной техники моментально принял необходимое решение. Де-юре ничего изменить нет возможности. Но де-факто – всегда к вашим услугам! И в лесах Японии началась охота на Бизона.

Густые заросли предгорий Фудзиямы: лиственницы, ели, северный бамбук, горный каштан с полусонными совами, провожающими вас изучающим взглядом; густой кустарник, спутанный и непроходимый, с ядовитыми щитомордниками внутри и дикими кошками, сжатыми, как стальные пружины; свежий воздух, наполненный гудением множества насекомых и почти таким же количеством летучих мышей, размером от пуговицы до метрового размаха крыльев, – все это окружало шоссе, по которому мчался «Мерседес» с озабоченным миллиардером и его друзьями. События разворачивались столь стремительно, что требовалась адекватная реакция, незамедлительная и виртуозная. Такая стремительность и реактивность противодействия, естественно, была спланирована и рассчитана, но вмешался элемент случайности в виде ультраправых буддистов, изменивший дальнейшую цепочку взаимосвязанных событий. Что, в свою очередь, подключило к тактической ситуации в дебрях японского предгорья стратегические интересы конкретных людей, обладающих капиталом, который невозможно даже сосчитать. Главнокомандующему стало ясно, что есть два выхода из этой восточной мышеловки, и оба ведут на небо.

Он знал своих зубастых конкурентов, он общался с ними. Их мысли были весьма легко читаемы в данной ситуации. В ситуации обвала основных ценных бумаг – бумаг, из которых соткан плот их жизни. Сейчас медленно, но верно бумажный плот распадался, открывая бездонную пучину финансового водоворота. Тот уже всасывал в себя всех, кто оказался рядом по неудачливости, недоразумению, глупости, жадности или слишком большому уму. Стоя уже по колено в воде, исходящей кровавыми всполохами, вежливо улыбчивые коллеги готовы были дернуть стоп-кран тонущего ковчега любой ценой – и такую же цену предлагали за поиск и обнаружение этого самого крана. А тот оказался у них под носом, в легковой автомашине, почти один, без охраны и посередине темного ночного леса, способного скрыть любые интересы. Фудзияма, конечно же, – не Голгофа, но смерть мессии и ее апостолов поставила бы многое на прежние места. Разрешение проблемы неизмеряемого карточного долга таким сверхпростым способом собрало в пучок всю заинтересованную энергию, и она ринулась по следу, как самка антарктического кашалота, завидев вдали арктического самца. Впрочем, и шах, и пат – это еще не мат.

Но Славянский Бизон обо всем этом не думал. Он думал, как вписаться в повороты серпантина узкой дороги, поднимающейся вверх.

Новый Мировой Порядок надвигался не со страниц газет и не в грезах сценаристов фантастических фильмов. Явление в форме технологии АМ – вроде бы какая-то специфическая мелочь. Но, став детерминирующим основанием, она разворачивала махину будущего по линии своего многомерного Вектора, и все лишнее обрекла на исчезновение в хаосе, откуда оно и явилось. Веселенькая перспектива для сделавших ставку на Вечный Порядок! Основа АМ – душа с электронной рефлексией, невыводимой и нестираемой. На что-то похоже? Возможно, даже слишком, но остановить прогресс, запущенный неизвестно когда и неизвестно кем, может только та же неизвестность.

А пока – цыпленок вылупился, разбив яйцо и зацепив по ходу дела с десяток других; он повалил неустойчивый курятник, который упал на дом, много лет простоявший на трухлявой основе и тоже завалившийся, поломав все, что было внутри, и толкнув соседний, красивый и надежный, совсем еще новый дворец на краю обрыва. Тот полетел в пропасть, увлекая за собой камнепад на поселок, где шло праздничное торжество человеческой цивилизации. Праздник внезапно оборвался, и привычные, старые добрые строения и многовековые дворцы стали падать и валить один другой, все ширя и ширя зону тотального уничтожения совершенно не понятно по какой причине! И среди этой неразберихи и хаоса всплывало одно неподвижное, светящееся золотыми буквами и сакральными нимбами пирамидальное строение, все выше и выше уходя вверх, за облака, исчезая своей вершиной среди звезд. И было ему имя «Славянский Бизон».

…Перфокарты тоже плакали, когда умирали. Никто не любит этот процесс. Мессия, зачав новое пришествие, скромно оставалась в стороне. Разъяренная толпа желала втянуть на Голгофу апостола Бизона! И он это хорошо понимал.

– Катаяма! – предложил командующий. – Быть может, тебя высадить? Ты же местный, ты уйдешь. И про тебя никто ничего не знает.

Тот посмотрел на командира и сказал:

– Коля-Бизон, не выгоняй меня. Я буду с вами до конца. Не обижай самурая.

– У тебя документы с собой?

– У меня все с собой.

– Хорошо, Катаяма, но я свой долг выполнил. А ты свой выбор сделал.

Машина поползла со скоростью 40 километров в час. Узкая каменистая дорога и крутые повороты не позволяли двигаться быстрей. Бортовой компьютер показывал расстояние до аэростата – 12 километров. И еще два километра пешком, через кустарник. Дорога петляла, как змея, ощетинившись высокими японскими лиственницами. Изредка мелькали крошечные полянки, покрытые белой изморозью горных фиалок. Их необычайный, волнующий запах проникал даже в салон «Мерседеса».

Выскочил бамбуковый медвежонок и уставился в свет фар. Через секунду появилась мать и, схватив его зубами за шиворот, уволокла в чащу.

Неожиданно все услышали низкий, рокочущий звук. Вначале где-то вдали – но быстро нараставший и приближающийся. Бизон не шевельнулся. Музыкант стал тревожно всматриваться в небо. Мгновение – и над машиной завис вертолет, выскочив из-за деревьев, как черт из коробки.

– Ну вот, легки на помине, – отметил Бизон, нажал кнопку на панели автомобиля, и свежий воздух ворвался в отъехавший люк на крыше. Вертолет завис прямо перед ними. В мегафон прозвучала команда остановиться. «Мерседес» остановился.

– Дорожная служба, – представились в мегафон на английском языке. – Территория заповедника. Проверка документов. Просьба всем выйти из машины.

– Дорожные вертолеты покрашены в желтый цвет и совершенно другой модели, – возразил Катаяма. – У них кабина – круглый пластиковый шар, для большего обозрения. Это не полицейский вертолет.

– Ты уверен? – спросил водитель-стрелок.

– Смотри сам, что это за штука.

Вертолет стал медленно снижаться, перегораживая дорогу к вершине горы. Стало видно, что это легкая военно-штурмовая машина американского производства без опознавательных знаков. По бокам виднелись крупнокалиберные пулеметы. Бизон подтянул к себе свое оружие и в две секунды установил его. Прожектор «вертушки» захватил машину: естественно, опасность огневого поражения была там зафиксирована, да, видать, поздновато. Сонный пилот – мертвый пилот.

«Черный ворон, что ты вьешься над моею головой.!» – напевал Бизон под нос. С грохотом камнепада в ночном лесу крутящиеся стволы пулемета превратили геликоптер в решето, которое упало и взорвалось, осветив лес Фудзиямы огненным заревом: «Проверка документов закончена. Не так ли, господа?». Водитель нажал на педаль газа, и машина помчалась дальше, объехав по траве горящие обломки. Теперь время решало все. Еле выворачивая на поворотах, автомобиль несколько раз цеплял ограничительные столбы, но скорость не сбавлял, а наоборот – добавил. Секунды. В распоряжении были секунды. Вертолет не мог быть один. Координаты обнаружения он, естественно, передал. Оставались считанные километры до точки выхода и покидания машины.

«Давай, Маруська», – погонял Бизон надрывающийся «Мерседес» с ободранными боками. Через пару минут бортовой компьютер, наконец, показал стометровую отметку до конца движения. Дальше – ногами. Через секунду остановились посреди темного и, говорят, священного леса. Вдалеке среди деревьев стал слышен вой приближающейся армады. Этим ребятам только дай захватить себя лазерным прицелом – и все. Как муха в паутине. Суши весла. Дергаться нет смысла, а помолиться, может, и не успеешь. Через минуту они будут здесь со своими пушками, телеуправляемыми ракетами и спутниковой поддержкой поиска цели. Самураи, закованные в броневые коконы, готовы исполнить свой долг перед Золотым Тельцом. А может, и не самураи? Разницы, впрочем, нет. Деньги слишком часто сложены в мешки, сотканные из страха. Сейчас как раз такой случай. О судьбе подбитого вертолета знают уже, конечно, все. Мало кто подозревал у легкового автомобиля наличие системы противовоздушной обороны. И настороженно приближаются, напряженно вглядываясь в ночные прицелы и совсем по-другому оценивая ускользающую цель.

Армада зомбированных вертолетчиков вот-вот должна была выскочить из-за леса.

– Все берут самое необходимое и быстро выходят из машины, – хриплым голосом дал команду Бизон.

Все повыскакивали из салона.

– Теперь умная японская техника будет работать на нас, – он сделал несколько переключений на бортовом компьютере и захлопнул дверь «Мерседеса». Погладил машину по капоту: «Давай, малыш, вперед». Та заурчала двигателем и медленно поехала дальше сама, управляемая бортовым компьютером. Все дороги вокруг священной горы и во многих районах Японии оборудованы этой системой автоматического сопровождения автомобиля по программе бортового компьютера. По обеим сторонам шоссе, под бетоном, проложена простая медная проволока, подающая электронный импульс как ориентир автомобильному компьютеру. Все относительно дорогие автомобили с недавних пор оборудовались этой системой автопилота, управляющей машиной на небольшой скорости. Он соблюдал все правила дорожного движения и при помощи радара видел все перед собой.

Бронированная машина исчезла за поворотом. Бизон и все остальные полезли сквозь кустарник, ориентируясь на компас. Шли молча, спотыкаясь и ругаясь себе под нос. Наконец вышли на более-менее ровное место и двинулись быстрее. Но все равно Катаяма два раза падал плашмя в муравейник, но терпел и молчал, хотя красные муравьи с горы Фудзияма известны многим как сухопутные пираньи. В стороне от них пролетело несколько вертолетов, тяжело детонируя своими винтами тишину горного леса.

Вдали стали слышны команды в мегафон. Очевидно, автомобилю приказывали остановиться. Если машину атакуют и затем выяснят, что она пустая, то шансы добраться до аэростата значительно уменьшатся. При помощи сверхчувствительных тепловых датчиков обнаружить такую группу людей будет несложно.

– Быстрей, быстрей, – подгонял Бизон. Вдали раздались короткие очереди из автоматических пушек. Возможно, стреляли упреждающе – перед колесами. Если бы попали – стало бы слышно. Впрочем, конструкция машины даже без водителя-стрелка могла доставить неизвестному авиаотряду неприятности. Доработку немецкой модели производили в России, на заводе Бизона. Катапульты с пиропатронами и спасательными управляемыми парашютами, поднимающие пассажиров на высоту ста метров при возможности планирования до нескольких километров, – разработка его конструкторов. Но это не все. Днище автомобиля было залито сверхустойчивым пластитом – пластиковой взрывчаткой, – особой, специально разработанной структуры. При взаимодействии с кузовом, исполненным с добавлением магния и редкоземельных элементов, после детонации происходила реакция, превращающая автомобиль в гигантский напалмовый столб огня с температурой, достигающей в эпицентре нескольких десятков тысяч градусов. Система экстремального прикрытия – так это называлось. Секрет разработки заключался в том, что пластит детонировал при микровзрыве строго определенной, математически рассчитанной мощности – не выше и не ниже заданного энергетического уровня. И даже если внутри такого автомобиля разорвалась бы граната – основного взрыва произойти не могло. Привести в действие систему ликвидации мог только Бизон. Шифр детонатора был у него.

Спотыкаясь и цепляясь о кусты, пятерка беглецов вышла на небольшую поляну, откуда виднелся мерцающий огонек – маяк аэростата. Это уже было недалеко. Оставшийся путь прошли по достаточно ровной местности – сплошным зарослям королевской бегонии, что-то наподобие мохнатых лопухов. Приблизились к аэростату. Бизон видел в темноте. Легким движением открыл входной люк, и все по очереди полезли туда. Мэрилин с винтовкой и пакетами, Бетти с сумочкой, остальные с пустыми руками. Командующий, шатаясь от напряжения и усталости, стал закрывать люк. Тот не закрывался. Гудение вертолетов усилилось. Надо было срочно улетать. Снова попытка – не закрывается. Подняться в воздух с открытым входным люком не позволит автоматика, спасительница дураков. С третьего раза, наконец, поняв русский текст, люк закрылся. Ветка попала в щель и не давала плотно закрыться двери. А, услышав российский слог, заслушалась – и выпала. «Герметизировано» – загорелась надпись. Бизон подошел к пульту управления, нажал кнопку «СТАРТ» и повалился на дно пластиковой чаши. Все. Программирование ситуации закончилось с нажатием кнопки. Дальше – как вынесут кони. И куда вынесут. Тонкий свист газа высокого давления нарушал тишину в аэростате – и больше ничего. Все молчали. И вот, невидимый в темноте тем более, цилиндр аэростата оторвался от священной горы и медленно взлетел вверх. На обросшем мохом пне сидел бамбуковый медвежонок и глазами-пуговками глядел ему вслед.

Аэростат продолжал подниматься. Все продолжали молчать. Стресс пока не отпускал, эйфории не наблюдалось. Все понимали: один выстрел в их сторону – и братская могила на вершине Фудзиямы, в кабине воздушного шара, им обеспечена. Поднялись еще выше, и сквозь прозрачную оболочку стали видны прожектора вертолетов, держащие в своем перекрестье «Мерседес-600R», который медленно полз по горной дороге уже в обратную сторону. Очевидно, дальше проезд был запрещен, и автопилот получил команду развернуться и ехать обратно. Следом – не менее восьми вертолетов! А то и с десяток! Вот это охота!

Бизон прервал молчание:

– Ну что, пора попрощаться с машинкой? – Вытащил свой телефон и набрал комбинацию цифр. Яркая бело-голубая вспышка, словно разряд молнии, ударила по глазам, хотя до места взрыва было километров пять. Грохот взлетевшего на воздух броневика донесся значительно позже. Триста килограммов пластита – это много? Это очень много! Яркое пламя, как дуга электросварки, освещало все вокруг. Пылающую машину засекли все спутники, пролетающие в радиусе видимости. Прошла информация о начале извержения вулкана Фудзияма. Сейсмологическая служба Японии была моментально приведена в состояние полной боевой готовности, дав сигнал предупреждения по всему земному шару, включая станции на Южном и Северном полюсах. Сейсмологи побросали в постелях сонных жен и по тревоге прибыли на сейсмостанции в ожидании толчков и для компьютерного расчета ожидаемых мест смещения земной коры. Поднятые по тревоге работники службы спасения уже сидели в вертолетах, самолетах и катерах, ожидая координаты точки Х, куда кинется армада спасателей. Но самописцы рисовали прямую линию. Отбой? Куда там! Теперь это уже ни о чем не говорило. Коварство природы известно всем! И службы застыли в ожидании.

Машина продолжала пылать. Горели сосны и кустарники. Медведи из кустов с любопытством смотрели на это зрелище. Вглядевшись в свой оптический прицел, Мэрилин сообщила, что, по крайней мере, пять вертолетов горит на земле. Остальных не видно. Возможно, улетели. Но скорее в кустах валяются. От ударной волны потеряли баланс горизонта и рухнули вниз.

Аэростат продолжал набирать высоту. Картинка ночного пожара на Фудзияме медленно удалялась и превращалась в светящееся пятнышко во тьме ночи. Стала видна луна, висящая над самым горизонтом, и звезды. В кабине сделалось немного светлее. Мэрилин начала копаться в своем углу, шурша бумагой.

– Маша, – проговорил Папа. – В чем дело? Мыши?

– Да, мыши. Мыши, да не те.

– Посмотри там, на мониторе, куда хоть летим.

– Полторы тысячи высота. Ветер юго-западный. Скорость – двадцать метров.

– Двадцать метров?

– Двадцать метров.

– А не многовато ли?

– Я не знаю, двадцать метров в секунду.

– А ты знаешь, ветрище, однако. Надо быстрее набирать высоту.

– Так набираем, на автопилоте. Или ты хочешь вручную?

– Нет, опасно. Ну его к черту, это ручное управление.

– А они не перебрали, Коля? – спросил в темноте Музыкант. – Десять вертолетов с пушками на один «Мерседес» с пулеметиком.

– Перебрали, Коля. Потому что умные книги не читают.

– Но в стратегии тактики соображают. Тех книжек начитались. Наступающие-де должны иметь десятикратное превосходство над обороняющимися. Но гарантий все равно никто не даст. Никто. Никогда. Никому.

– Это верно, – подала голос Бетти. – Мне тот лысый, в халате, тоже никаких гарантий не давал, когда волок в кабинет. Так с женщиной нельзя. Не поволок бы – ничего б не было. Но карма! Его карма. И ведет она круто вниз. Он чувствовал, какое перевоплощение его ожидает. Поэтому такой бешенный и был. Назвать себя сыном Будды рискнет далеко не каждый. Этот рискнул. Ада нет, есть очень низкие ступени перевоплощения, откуда выкарабкиваться невообразимо сколько лет. Вечно.

– И кем же это он стал? – с любопытством спросил Бизон.

– Она тебе не скажет, – ответил за Бетти Музыкант. – Это внутренняя информация. Разглашению не подлежит.

– Да нет, – ответила Бетти. – В этот раз могу сказать. Очень много холодной энергии, даже не ушла полностью до сих пор. Любой достаточно сильный медиум прочувствовал бы, где лысый сейчас.

– Ну? Бетти, ты не тяни резину. Где он? – выспрашивал Бизон.

– Да он-то и есть он. И был, и есть, и будет. Как и все мы. Сейчас он варан. Такая большая, злобная холоднокровная ящерица. Живет только на острове Комодо.

– Так он перебрался на Комодо? В теплые края? Хитер, хитер… – удивился Музыкант.

– Ну, не знаю, насколько теплые, и Комодо ли это. Он сдвинулся во времени на четыре миллиона лет назад, как мы выражаемся. И теперь эти четыре миллиона, – это минимум, – надо в той шкуре отработать, постоянно перевоплощаясь. А там – как карма покажет. Нет, даже в звучании нельзя себя приравнивать к таким людям, как Гаутама.

– Кто-кто?

– Гаутама. Принц Сиддхарта Гаутама. В миру. Но более известен как Будда.

– Ну хорошо, тот лысый тебе гарантий не давал, зато ты гарантию его помощникам выдала надежную. Такую, что и для него, в общем, хватило, – сказала Мэрилин, глядя в темный потолок.

– Выдать-то выдала. Такую, какую требовали. А кто мне выдаст? Где теперь преподаватель санскрита? Где гарантия, что он жив? Он улетел вместе с пулями. Я чувствую, я слышу его прощальный голос.

– А ты не жалей о преподавателе. Сама ведь санскрит не забыла? Преподаватели в этой жизни, поверь, найдутся, – сказал Музыкант, глядя в темную пропасть.

– Да, преподаватели найдутся, – добавил Катаяма. – Я их много-много перевидал, и каждый – на своей волне. Зачем тебе чужие волны? Бетти, преподавай лучше себе. Ты сразу почувствуешь разницу и поймешь что, – в самом деле я открываю тебе тайну! – их нет вообще и быть не может. Ты должна понять, что я сказал. А вообще, преподавателям верить нельзя. Ничего страшного, что твой улетел. Скоро ты поймешь, что он освободил тебя из клетки.

– Все мы в клетке, – сказала Мэрилин. – В большей или меньшей. В клетке не страшно и уютно. Но, правда, кроме решеток, ничего не видно. А многим оно надо? Глядеть. Куда, зачем и чем? А тот, кто там – вовне, учить тебя не будет.

– Погляди лучше, куда летим, – сказал Бизон. – И дай мне данные. Все равно лежишь у компьютера.

– Три тысячи метров. Ветер западный. 20 метров.

– Подождем еще. Надо ловить струйное течение. Подозрительно скорость не меняется.

– Что ж тут подозрительного?

– Уж не знаю. Одинаковые ситуации меня начинают тревожить.

– Он набрал Нью-Йорк, своего брокера:

– Джино, рассказывай.

– После второго транша пошел обвал всего, что может падать, и курс остановить не представляется возможным. Восемьсот сорок компаний вошли в сепаратную сделку с нами, как вы и предполагали, и работают по моим инструкциям. Основные показатели ситуации видны в открытых данных, на биржевых сайтах. Закрытая информация сбрасывается на ваш сервер, и все можно просмотреть на телефоне. Мистер Бизон, меня начинает это волновать.

– С чего бы это?

– Не знаю. Я такого еще не встречал, даже в учебниках, и почему-то жутковато.

– Не бойся! Я не Мефистофель. Тот был дохляк в сравнении с нами. И запомни: дна нет! Но и крыши – тоже! Вверх можно лезть сколько угодно. Упереться не во что. Так и лезь, Джино. Лезь, не бойся. Если что – скажешь, я посоветовал. Назови курс.

– Три тысячи девятьсот девяносто девять долларов за акцию. Хочу добавить, что сильно изменились кросс-курсы всех валют.

– Хороший курс. Верно, Джино? А что с валютами?

– Полез вверх российский рубль, белорусский рубль и украинская гривна. Они обломали все фьючерсные сделки и контракты. Валютная биржа закрылась. Официально – остановка главного компьютера. Франкфуртская и Токийская объявили технический перерыв. Пока стоят.

– Ладно, ты же знаешь, мы работаем не за деньги. Мы работаем за идею. Тебе понятно?

– Почти, мистер Бизон.

– «Почти» не считается. Теперь звони каждые полчаса. Началась настоящая война. Все полномочия главнокомандующего у тебя, но парад принимать буду я лично. Пользуйся привилегиями, набирай опыт стратега. Конъюнктуру зажми в кулак, Джино. Пускай пищит, царапается, но из твоей руки она выскочить не должна. Если что – за хвост и об стенку. И крути, Джино, эти карусели, крути, – пока я не явлюсь. А я явлюсь! И посмотрим, кто к тому времени останется участвовать в параде. Работай! – Бизон отключился.

Мэрилин встала, подошла к компьютеру управления и стала просматривать данные. Повернулась к отцу:

– Мы вышли за пределы японских ПВО. Нейтральная зона. Под нами океан. Высота – десять тысяч. Направление – запад. Скорость ветра – 20 метров в секунду.

– Ну и что? А противовоздушная оборона при чем? У нас «Плавающий невидимка».

– А то! – Мэрилин нажала кнопку и, в салоне аэростата вспыхнул свет. Все зажмурились.

– Потуши, потуши! – закричал Бизон. – Я почти заснул.

– Ну, хочешь – спи. Но при свете!

Мэрилин все-таки принесла с собой подарочные наборы ко Дню плодородия. И в темноте, при свете Луны, разобрала и вытащила из коробки все необходимое.

– А ты знаешь, что нас сейчас видно за пятьдесят километров при таком освещении? Или еще дальше.

– Плевать, здесь никто не летает. Глянь в компьютер и поищи воздушные коридоры. Знаешь, почему их не видно? Потому, что их нет. Мы одни. Мы и альбатросы, да и те далеко внизу. Возникнет ли когда-нибудь еще такая возможность быть настолько далеким от цивилизации? Вряд ли. Мы здесь, как на Луне. Наливай!

На полу, на белой скатерти, стояли бутылки с шампанским плюс шесть фужеров, гравированных иероглифами. Все остальное место занимала еда.

– И ты все это волокла на себе? – изумился Бизон.

– Своя ноша тянет слабо. Сам говорил – во мне много тестостерона. И к тому же я – мессия. От меня надо ждать всяческих чудес.

– А как называется шампанское? Не «Цветок миндальной сакуры»? – не унимался Бизон.

– Нет, «Шампань № 5».

– О, я о ней слышал! И сколько ты отвалила за наборы? Честно!

– Не помню, платила кредиткой.

– Маша, надо следить за расходами! Нельзя не помнить, сколько денег отдала за покупку. Такое отношение ведет к разорению! Тебя могли обсчитать!

– Ладно – обсчитать… Впрочем, ты прав, прав, я согласна.

– Я хотел тебя еще спросить: ты разобралась, где умывальник и санузел? Надо помыть руки после такой работы.

– Представь себе, разобралась. Все нормально работает. Мой. Вода из Ганга.

– Ты набрала воды из Ганга?

– Да, а почему ты удивляешься?

– Святая вода! Ее набрала мессия из священной реки! Причем она еще и побывала на священной горе! Как я смогу мыть ей руки? Как?

– Это будет священное омовение.

– Спасибо, Маша! Теперь я все понял. А затем – священная трапеза?

– Я рада, что тебе почти ничего не надо объяснять.

– А я рад, что рада мессия!

Мэрилин вытащила бриллиантовое колье и надела его. Оно переливалось, как живое пламя. Оно горело, словно нимб.

– Для нас сегодняшний день называется по-другому, – сказала она. – Он называется… День рождения! – Мэрилин оглядела всех сталью своих улыбающихся глаз. – Не так уж и далеко от плодородия. Тем более Япония осталась там, а мы здесь. Мы-то здесь, а она там ли? Мы не знаем, не знаем, есть ли сейчас кто-нибудь вообще, кроме нас, на Земле. Это вопрос веры. За священные Небеса, где мы находимся!

Хлопнула пробка, и «Шампань № 5» вырвалась на свободу.

– Ты согласна, сестра? – спросила Мэрилин у Бетти, протянув ей фужер.

– Я согласна, – сказала Бетти, взяв вино.

Мужчины подключились к ним, и «Шампань № 5» моментально стала бестселлером именинников. А следом неторопливо, но все быстрее и быстрее пошли в употребление: крабовые спинки, мясо глубоководной креветки, филе озерной акулы, плавники красного японского карася, мясо клешней омара, котлеты из тунца, обжаренный фазан, мидии с пряностями, икра красная, черная и белая, отварной язык грудного кашалота и морская трын-трава.

Бизон не спал, Бизон ел. Наконец-то кошмары ночи, похоже, ушли, как и положено, в прошлое, и папа мессии пожирал морские деликатесы с таким усердием, что становилось ясно: стресс если и был – убит, мертв и съеден.

– Ну, – повторил в который раз Папа. – За воздушные путешествия!

Все грохнули бокалами, выпили и продолжили бессмысленную болтовню, всегда сопровождающую подобный процесс его неотъемлемой частью, как отряды куртизанок, плетущихся в хвосте боевых порядков Александра Македонского.

Мэрилин включила спутниковую связь и нашла Си-эн-эн. Да, они уже были здесь, пронырливые пожиратели действительности, перевариваемой и превращаемой в информацию. Весь экран занимал заповедный лес и горящие лиственницы и сосны. Среди них, не слишком далеко друг от друга, – показывали разные камеры, – безликими тушами с обломанными винтами лежали вертолеты. Без знаков опознавания, обгоревшие и деформированные.

Си-эн-эн, как всегда, показывал в подробностях и деталях. Опаленные трупы не успевших выпрыгнуть пилотов свисали из геликоптеров. Вот камера переместилась, и оператор стал показывать дорогу, посередине которой зияла огромная воронка с оплавленными, остекленевшими краями.

– Неопознанный летающий объект сбит японскими силами самообороны. В эпицентре температура была не менее десяти тысяч градусов, – комментировала журналистка, описывая происходящие недавно события. – Столб пламени достиг облаков и был зафиксирован, заснят и спектрально проанализирован международной космической станцией. Нетипичность реакции горения наводит на мысль о неземном происхождении компонентов неизвестного и нежданного посетителя священной горы. Но это пока лишь гипотетические размышления…

Она говорила и говорила, плавно изменяя тему, и продвигала теперь мысль, что это, возможно, не НЛО, и не японские вооруженные силы, а гигантская шаровая молния сбила с курса группу вертолетов и, дезориентировав их, вынудила врезаться в землю следом за ней. «Нам вряд ли их понять!» – произнесла комментатор. Так и не объяснив, кого именно: НЛО, шаровые молнии или японские вооруженные силы.

Все пространство вокруг воронки и вертолетов было усыпано гильзами бортовых пулеметов. Камера крупным планом показала их, но неожиданно план убрали. Возможно, что-то сказали оператору по закрытой связи из штаб-квартиры Си-эн-эн. Наконец подъехала полиция, пожарная служба, силы самообороны, служба безопасности, скорая помощь, контрразведывательное управление, служба внешней разведки, представитель императора с многочисленной свитой, комиссия от кабинета министров, силовые структуры духовенства, охраняющие гору, и бригада телеоператоров и журналистов. Все они злобно глядели на Си-эн-эн.

Мэрилин переключила канал и увидела передачу, посвященную панике на фондовых и валютных биржах мира. Да, в двадцать первом веке дела вершатся быстро. Никто не выжидал погоды, уяснив, что на рынке предлагают не пудреную туфту, а реальный продукт, не сопоставимый ни с чем. Не все, правда, сразу поверили в это. Интерактивное участие в торгах и попытки выждать у моря погоды, наблюдая за галсирующими парусниками, пожираемыми кашалотами, превратились в похоронную процессию, которая даже не в состоянии нести гроб. Вот падает на коленки, роняя его, поднимая и снова волоча дальше, поправляет покойничка – свой экономический статус, – поглаживая и целуя его в лоб: не верит, что это все – конец. Кто не успел, тот опоздал – древнейшая формула боев гладиаторов, рулеточных боев и боев на ринге. Когда в подворотне один гомо сапиенс бьет другого по голове и забирает кошелек, то это та же формула. Все во всем.

Компании, производившие микропроцессоры, практически стали банкротами. Уолл-Стрит была завалена кучами бумаги, – такого не видели много десятилетий, – которые гнал ветер. Июньская осень шокировала многих. Мальчики-мажоры сменили тональность лица на минор и неприкаянно бродили по вновь открытому миру: кое-кто, вдребезги пьяный, валялся на лавочках в парках, кто-то глядел с набережной в темную воду.

Так или иначе, пострадала большая часть компаний мира, исключая тех, которые пошли на сепаратную сделку. Лавина финансового шока обесценила бумажки большинства компаний, называющиеся акциями. Основные держатели этих бумажек пытались превратить их в наличные деньги или драгоценные металлы. Подскочило в цене золото. Потирала руки «Де Бирс» – мировая компания по добыче алмазов. Арабы кричали заветные слова и поливали голову нефтью – на их улице был праздник. Основные биржи мира напоминали поле боя к концу битвы. Все деньги съел «Славянский Бизон». Резервы правительства Соединенных Штатов никого не спасли. Остановить работу биржи и выгнать прожорливого «… Бизона» хотелось очень, но жесткая юридическая оборона давно была на позициях, держа наготове крупнокалиберное оружие, направленное против всяческих «де-факто». Резервы не спасли и японцев. Уцелели лишь только компании, производившие периферийное оборудование, тут же влившись в состав «Славянского Бизона» – открытого акционерного общества. «Майкрософт» потерял 33 % и ушел в подполье выжидать. Во время демонстрации компьютера первого поколения, использующего технологию АМ, представители фирмы заявили, что «Майкрософт» принципиально не в состоянии программировать системы, построенные на основе «аналоговой метки», и что более 90 % программирования происходит в режиме электронной рефлексии. Это означает, что программное обеспечение для нового поколения машин будет на 90 % обеспечиваться ими же самими. Это был смертельный удар. Прогнозы футурологов сбывались. Все ядерные державы привели в полную боевую готовность свое оружие. Ситуация в мире становилась неясной. Но от действительности, создаваемой разумом, управляемым неведомо кем, спрятаться было негде.

Мэрилин переключила канал и попала на те же комментарии. Везде одно и то же. Паника и эйфория. Тысячи прогнозов рисовали различные варианты ближайшего будущего: от мировой войны до всеобщего братства. Тьфу ты, дурдом. Она отключила цифровые каналы и перевела селектор на аналоговый прием. Стал слышен шум, треск, помехи метеоритного дождя, бульканье телеметрии. Мэрилин крутила ручку и неожиданно поймала какую-то музыкальную радиостанцию. Звучала старая, знакомая, рок-н-рольная мелодия. И бархатный голос заполнил сразу же объем аэростата. И эти барабаны, выбивающие все из головы. Да-да! Они сразу же добавили гормон счастья в «Шампань № 5». «Лав ми, лав…» Мэрилин где-то уже слышала все это. Мало того – она уже была здесь, сейчас, в этом месте, в этом мире, с той же целью… «Лаав ми, лав ми, лав…» И, схватив за руку Катаяму, добавив громкости, она стала танцевать. Японец не растерялся: русский зек, как-никак, да еще и почти священник. Они закружили вдвоем, не обращая ни на кого внимания. Это магнетическое наваждение так на всех подействовало, что даже Бизон принялся плясать рядом с Музыкантом, обхватившим за талию Бетти. «Лав ми, лав ми, лав…» Певец невозмутимо транслировал из прошлого свою душу. А здесь, в этом мире, прекрасно чувствовали все сквозь время. У чувств, как известно, преград нет. Вот их и не было!

Одинокий астроном-любитель, всю ночь фотографируя кольца Сатурна да спутники Юпитера, решил перестроиться и глянуть под утро на свою любимую Венеру. Телескоп был довольно мощный, с диаметром зеркала 80 сантиметров. Глотнув из бутылки очередную порцию согревающе-стимулирующего напитка – виски «Оранжевая лошадь», он нажал кнопку пуска позиционера, и электродвигатель стал медленно изменять положение зеркала, направляя его фокус в сторону Утренней Звезды, призывно горящей на горизонте. Изображение, захваченное и увеличенное зеркалом, по световодам подавалось в электронный блок и оттуда – на жидкокристаллический экран с диагональю 32 дюйма.

Зеркало разворачивалось. Астроном, развалившись в кресле и закутавшись в шерстяное пончо, – он со своей аппаратурой находился на вершине небольшой скалы, – потягивал «Оранжевую лошадь». На экране неторопливо проплывали созвездия, и астроном стал мечтать, как он наконец-то откроет новую туманность или звезду, или хотя бы астероид – малую планету, пускай даже совсем малую, и назовет ее своим именем. Или нет, он назовет ее «Оранжевая лошадь»! Поскольку она была вместе с ним все эти годы. Вот, вот – смысл жизни! Недаром он тридцать лет сидит здесь, на самой высокой скале, и смотрит по ночам в небо. И даже слушает его. Параллельно зеркалу в его комплексной системе были установлены два гигантских раструба-уха из пластика диаметром пять метров. Внутри ушей, подобных конструкции системы поиска вражеских самолетов времен Перл-Харбора, – чувствительнейшие датчики-мембраны, которые преобразовывали пойманный звук и подавали его в телефоны, закрепленные на голове астронома. Тот не желал только видеть, он хотел и слышать. Музыка Сфер звучала пока только во сне, но вера – великое дело. Верить и ждать. Что может быть прекрасней?

Астроном часто прислушивался к разговорам альбатросов, пролетающих мимо парами или по одному. Одиночки разговаривали сами с собой. Эти птицы напоминали ему себя самого, и он часто воспроизводил магнитофонную запись их разговоров, пытаясь уловить нечто, что, возможно, объединяло их. Его и альбатросов. Позиционер всегда работал на самой медленной скорости перемещения зеркала и ушей. Астроном любил смотреть на неторопливо проплывающие мимо него бесконечные миры – галактики, туманности, двойные звезды… Он их всех знал, своих старых знакомых. Он даже, кажется, чувствовал, какое у кого настроение.

Неожиданно что-то промелькнуло на экране, обдав звездную медитацию странно знакомыми звуками, но совершенно нереальными здесь. Наблюдатель быстро остановил позиционер, вернул его на прежнее место и включил автомат визуального сопровождения объекта. То, что он увидел, заставило допить «Оранжевую лошадь» в два глотка. В небе, на высоте десяти километров, в ярко-голубом освещении наподобие нимба, под музыку, прямо в воздухе, среди звезд танцевали люди! В его ушах гремели звуки гитары, и сильный голос пел о любви. Танцевали мужчины и женщины. Были даже слышны хохот и веселый смех. Астроном увеличил стабилизацию и добавил умножение кратности. Теперь они были прямо перед ним. Веселые сказочные эльфы из звездной страны ожидания. Этого не может быть! Он зажмурил глаза. Это «Оранжевая лошадь»! Открыл один глаз, потом другой. Все было на месте. Астроном покрылся мурашками. «Лав ми, лав ми, лав!…» Контрабас, саксофон, гитара и, конечно, барабаны.

Над океаном! В небе, посередине созвездия Кассиопеи… В лучах восходящего солнца! В центре компании была белокурая красавица в черном платье. Вокруг ее шеи сверкало ожерелье. Астроном онемело глядел на происходящее. Они танцевали и веселились на его территории. Это Его Территория! Здесь не летают даже самолеты! Все это священно, непроницаемо для непосвященных! Он здесь один!!! А им плевать. Десять километров высоты? Ничего, в самый раз для танца. А ты сиди, идиот, смотри, подглядывай в свою трубочку. И вдруг он узнал эту белокурую бестию в бриллиантах. Как же он не догадался! Мэрилин Монро! Это же Мэрилин Монро! Она живая! И вот, как в жизни, веселится и никогда не плачет.

Астроном заплакал. Это боги! Земные боги выбрали себе место для пикника над океаном. А кто же это с ней? Наверняка, Элвис Пресли, он и поет! А это, это… Изображение неожиданно стало быстро смещаться и исчезать. Почему-то остановился двигатель позиционера. А астроном даже не включил видеозапись! Он стал лихорадочно ловить изображение вручную, видоискателем. Но нет, никакого эффекта не было. Праздник, плывущий над океаном, был уже неуловим. Лучи восходящего солнца озарили кромку океана, за которой исчезло чудо или наваждение. Астроном сидел в кресле, опустив руки, и смотрел в океан. Тридцать лет. Волны били о скалы и шептали старую-старую сказку о том, что все было и все будет. Тридцать лет. Допив со дна «Оранжевой лошади» то, что там еще оставалось, выключил аппаратуру и встал с кресла. Легкий океанический бриз дул в лицо. Было ли это на самом деле? Вопрос веры. В доме лежат с полтонны ежедневных отчетов о наблюдениях. Что он напишет сегодня? Тридцать лет. Астроном медленно пошел по каменным ступеням вниз, со скалы. У самого подножия споткнулся обо что-то. Поднял. «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25». Откуда здесь это? Он на острове совершенно один. Присел на каменную ступеньку и открыл первую страницу. Рассвет уже заливал волшебным светом бушующие волны. Тридцать лет. Астроном стал медленно, а потом все быстрее и быстрее листать страницы книги. Он улыбался.