29

Фатма уже беспокоилась. Праздник начался на закате, а Уммы, целительницы, все еще нет. Умма непременно хотела научиться получать ланолин из овечьей шерсти. В качестве ответной услуги она собиралась посвятить Фатму в некоторые тайны своего чудесного ящика. Но теперь женщины уже принялись за работу, которая служила поводом для праздника. Фатма не могла понять, почему Уммы все нет.

Извинившись перед сестрами и кузинами, которые, смеясь и распевая песни, сидели вокруг чана с водой и мяли овечью шерсть, она встала, подошла к двери шатра и выглянула наружу. Внимательным взглядом она окинула лагерь, расположившийся в пустыне. Забывчивость и неточность были несвойственны Умме.

Она не уставала дивиться на эту молодую женщину, которая поражала ее своей неутолимой жаждой знаний. Все, что было ей ново, она хотела понять и изучить, и когда, наконец, несколько дней назад племя бедуинов достигло этого летнего лагеря и приступило к стрижке овец, Умма пришла к Фатме и спросила, не могут ли женщины ее племени показать ей, как из овечьей шерсти вытягивают воск и в каком соотношении смешивают этот воск с животным жиром, готовя таким образом основу для мазей и кремов. Так как получение ланолина было женским делом, которым обыкновенно занимались раз в году, женщины всегда превращали это в веселый праздник. Они собирались в одном шатре вокруг чана с водой и мыли шерсть, пили вино и болтали. В этот раз и Умму пригласили на этот праздник, она должна была помочь в чистке шерсти, а потом снять жир с поверхности воды, что требовало определенной ловкости.

Но время шло, женщины работали и веселились уже давно, а Уммы все не было.

Уже полтора года Умма и ее странный светловолосый спутник жили в племени Фатмы, с того дня, когда их обоих нашли под открытым небом в пустыне, умирающих от голода и жажды, совсем обессилевших. И за эти полтора года Умма ни разу не упустила возможности поучиться у бедуинов. Где же она сейчас?

Фатма снова поискала ее глазами по всему лагерю.

Они разбили свои шатры в большом оазисе, недалеко от города Вавилона: несколько кланов бедуинов, караваны и путешественники-одиночки. Они делились друг с другом водой и финиками, которые росли здесь в изобилии. Почти тысяча человек и вдвое больше животных. Дым от сотни костров поднимался над шатрами в воздух, гул голосов, песнопения и смех раздавались весь вечер. Может быть, Умма наткнулась на солдат? Может быть, она почуяла опасность и притаилась в укромном месте? Или, в надежде спрашивала себя Фатма, она нашла наконец возможность побега, которую так давно искала?

Фатма знала, что ее юную подругу преследовали и что она была одержима какой-то мечтой о своем особом предназначении, кроме того, она была одержима любовью к мужчине, с которым ее жестоко разлучили. Однажды ночью, когда все уже спали, она с горящими глазами рассказала Фатме свою историю.

— Я видела так много беспомощных людей, — страстно говорила она, — людей, нуждающихся в уходе и лечении, у которых никого нет, кто мог бы им помочь, и нет места, которое могло бы стать для них убежищем. Это мое предназначение, Фатма, — помогать этим людям. Работать вместе с Андреасом.

Фатма покачала головой. От всего сердца ей было жаль обоих молодых людей. Они не знали ни минуты покоя или мира и жили в постоянном страхе, что их найдут, они постоянно искали возможность побега. Они стремились продолжить свой путь, они так хотели вернуться к своим семьям, к людям, которых они любили. Какая ужасная жизнь у бедняжки!

Из глубины палатки донесся смех. Потирая лоб, она еще раз окинула взглядом лагерь. Аллат, не допусти, чтобы с моей подругой что-нибудь случилось!

Какое-то ужасное проклятие как черная тень преследует Умму и Вульфа. Муж Фатмы рассказал ей о царском указе, о котором он слышал, когда однажды вечером, полтора года назад, загонял своих овец на ночь в хлев. Солдаты ехали мимо, как он рассказывал, и расспрашивали о двух беглецах, ускользнувших из дворца Магны, далеко на севере. За их поимку обещали высокое вознаграждение, любому же, кто предоставит им убежище, грозила страшная кара. Всю же невероятную историю бедуины узнали несколько дней спустя, когда нашли в пустыне и приютили беглецов, изголодавшихся, изможденных и сожженных солнцем.

Бедняжка Умма, думала Фатма. Разгневать такую жестокую царицу, и, что еще хуже, — ей приходится жить вдали от родины, без семьи. Бедуины, для которых семейные узы значили все, считали величайшим несчастьем Уммы то, что она не знала своих родителей, что она потеряла не только отца и мать, но и брата. Мужа, говорили арабские женщины, можно всегда найти, сына можно всегда родить, но брата заменить невозможно.

Если бы Фатма могла помочь Умме! Как-никак она была шейхой, мудрейшей женщиной рода, и поэтому обладала огромной властью. Никогда она не забудет, как Умма спасла жизнь ее новорожденному ребенку полтора года назад. Совсем измученная схватками и тяжелыми родами этого позднего ребенка — Фатме шел уже сороковой год, — она отвернулась от младенца, когда целительница хотела приложить его к ее груди. И тут Умма приняла решение и вмешалась. Она взяла младенца, который родился раньше срока и был слишком слаб, и привязала его длинным куском ткани к груди Фатмы так, чтобы он не упал и мог сосать грудь, пока Фатма спала. На следующее утро, когда она проснулась, ребенок спокойно спал у неё на груди. И теперь она любила этого ребенка больше всех остальных детей.

Женщины позвали Фатму в шатер. Пришло время снимать жир с воды. Сестра Фатмы затянула песню, и другие женщины, хлопая, поддержали ее. Чудесный аромат наполнил вдруг вечер — это пахло миндальное масло, которое нагревали, чтобы потом смешать его с ланолином, так делалась основа целебных мазей.

Фатма в последний раз огляделась в поисках Уммы и вошла в шатер.

Селена сидела в своем укрытии. Ни в коем случае не хотела она, чтобы ее увидели. Она знала, что уже поздно и что она пропустила мытье шерсти в шатре Фатмы, но ей хотелось дослушать этот разговор. Это могло означать возможность побега и выживания для нее и для Вульфа.

Она притаилась за толстым стволом финиковой пальмы. Мужчины не замечали ее, а если бы даже и заметили, то увидели бы всего лишь одну из многих арабских женщин: черное одеяние оставляло открытыми только глаза и руки. Но путешественники из Иерусалима ее просто не замечали.

Днем Селена наблюдала издалека, как они в свете огня демонстрировали свое магическое искусство. В любом лагере пустыни были свои фокусники и факиры, которые показывали свое искусство за обед или пару монет. Эти двое превращали деревянные палки в змей, а змей — обратно в деревянные палки. Селену они нисколько не интересовали, пока она случайно не услышала, как они объясняли кому-то, что едут в Вавилон, и для этого есть определенная причина.

Теперь Селена сидела на корточках за пальмой, напряженная, сгорая от любопытства, и прислушивалась к их разговору. Легкий ветер доносил до ее слуха слова фокусников, ее сердце билось все быстрее и быстрее.

Им нужно было попасть на цирковой корабль, который скоро отправлялся из Вавилона в Армению.

«Армения, — возбужденно думала Селена. — Страна, лежащая далеко на севере. Возможно ли это? Неужели она наконец нашла путь к спасению?» Селена не стала терять времени. Услышав то, что хотела знать, она поспешила из своего укрытия через весь лагерь к шатру, который она делила вместе с Вульфом. Если то, что она слышала, — правда, то уже на рассвете они покинут этот лагерь и двинутся в сторону дома.

После побега из Магны Селена и Вульф уходили все дальше и дальше на восток, в то время как им нужно было на запад. Но у них совсем не было выбора. Солдаты Лаши блокировали пути на запад, — об этом они очень скоро узнали. Казалось, будто через всю пустыню, от Евфрата до Аравии, протянулась невидимая стена. Сначала Лаша выслала небольшой отряд, который должен был разузнать все о беглецах, а через несколько месяцев, после свадьбы с молодым честолюбивым принцем, она послала по их следу почти всю свою армию.

Все дороги охранялись, путешественников останавливали и допрашивали, все караваны обыскивали. Однажды и караван Фатмы остановили, но мужчины — свирепые воины, если их разозлить, — прогнали солдат. Селена и Вульф вскоре поняли, что самое безопасное — отдать свои жизни в руки этих кочевников. Но племя двигалось на восток и уводило беглецов все дальше и дальше от родных мест.

Нам ведь нужно на запад, кричала душа Селены всякий раз, когда лагерь собирали и караван на рассвете отправлялся в путь. Эти люди следовали древними путями, и их невозможно было убедить изменить маршрут.

Вот так и случилось, что теперь они остановились в оазисе недалеко от Вавилона, чтобы провести здесь лето, подстричь своих овец и дать время только что родившимся ягнятам подрасти и окрепнуть. Именно теперь Селена и Вульф должны попытаться вырваться на свободу. Должна же быть хоть какая-то дыра в сети Лаши, через которую они смогут уйти, чтобы затем, сделав большой крюк, отправиться на запад безопасным путем.

Человек из Иерусалима сказал, что цирковые корабли повезут целую толпу комедиантов, фокусников и артистов вверх по Евфрату в Армению, находившуюся далеко за пределами владений Лаши. Мы должны попытаться!

Идя через лагерь, Селена взглянула на небо и нашла, как учила ее Фатма, Большую Медведицу, которую бедуины почитали как богиню, как дарующую жизнь и владеющую миром. В эту ночь хвост божественной Медведицы указывал на восток — это означало, что пришла весна.

Фатма, гордая и умная женщина, которую считали главой рода, за эти месяцы посвятила Селену в практические знания арабских женщин, которые передавались от матери к дочери на протяжении веков. Фатма могла читать знаки, она знала множество действенных заговоров, могла предсказывать погоду. Барашки на небе, объясняла она Селене, предвещают дождь в течение дня, низко летающие летучие мыши предвещали бурю. Фатма научила Селену готовить средство от головной боли из фиников и показала, как из папируса скрутить тампон, который можно применять во время кровотечений, вызываемых луной. Все знания, которые Селена получила от Фатмы, она хотела взять с собой и разделить их с Андреасом.

Селена прижала руки к груди и нащупала под платьем око Гора, теплое и утешающее. Пусть мы далеко друг от друга, любимый. Но мы все же связаны.

В последний раз взглянув на ночное небо, она вошла в шатер, который она делила с Вульфом. Это было типичное жилище бедуинов, сотканное из козьей шерсти и разделенное на две части. Мужская половина располагалась с подветренной стороны, как повелевал закон гостеприимства. Здесь всегда горел маленький костер на случай, если заглянет гость. В женских покоях Вульф и Селена хранили свои скромные пожитки, здесь же они и спали.

Одевались они тоже как бедуины. Вульф носил длинное платье, сверху — накидку, а на голове — большой платок, подвязанный кожаным шнурком. Когда они кочевали от одного источника к другому, что бедуины обычно делали зимой, Вульф всегда натягивал уголок своего головного платка, так что, если не считать голубых глаз, выглядел он так же, как и другие мужчины племени.

Жить в пустыне было нелегко — ежедневная борьба с засухой, песком и ветром, скудная пища, состоявшая из простокваши, сыра и сухих фруктов, и все же здесь, среди бедуинов, Селена и Вульф чувствовали себя в безопасности. Их приняли в племя как своих, несмотря на то что внешне они отличались от бедуинов — белокожие, рослые, Селена и Вульф выделялись среди худых и не слишком высоких арабов, которым нисколько не мешало то, что они почитают других богов и соблюдают иные традиции, хотя их несколько удивляло, что Селена и Вульф не прошли обряд обрезания.

— У меня новости, — сказала Селена, войдя в шатер и сняв чадру. Вульф, который чинил верблюжьи седла, оторвался от работы и посмотрел на нее. Ее лицо раскраснелось, глаза возбужденно блестели.

— Я случайно услышала разговор о короле Армении. Говорят, он живет во дворце, похожем на крепость. Он страшно богат, но страдает от одиночества, потому что его королевство лежит далеко в горах. Раз в год король посылает гонцов, чтобы они собрали разного рода фокусников и артистов и привезли их к нему во дворец. В Вавилоне стоят семь кораблей, чтобы принять на борт всех, кто может хоть чем-то развлечь короля Армении. Их хорошо охраняют, и они пользуются королевским покровительством. Завтра в полдень корабли отправляются. Может быть, нам удастся поехать с ними, Вульф. Ты можешь исполнить свой танец охотника, а я, может быть, удивлю их, когда разожгу огонь прозрачным камнем.

Вульф задумался.

— Мимо Магны корабли пройдут? — спросил он.

— Они пойдут вверх по Евфрату, а Магна находится как раз на этой реке, так что они неизбежно должны проплыть мимо дворца Лаши. Но на корабле будет такое столпотворение, — продолжала убеждать Вульфа Селена, — там будет полно народу, со всех концов света, так что нас вряд ли кто сможет заметить. К северу от Магны проходит граница Киликии, — объясняла она возбужденно, — солдаты Лаши не смеют ее переступать, так как это враждебное ей королевство. А за Киликией лежит Армения. Оттуда ведет безопасный путь домой.

Селена села перед ним на корточки и взяла его за руки.

— Вульф, — сказала она тихо, но настойчиво, — мы должны попытаться. Может быть, это знак богов — ворота на запад, которые открываются всего лишь на мгновение, а потом опять захлопнутся.

Вульф не отрываясь смотрел на ее красивые губы, пока она говорила. Он их рассматривал уже несколько месяцев, пока она пыталась обучить его греческому языку, без которого здесь, на востоке, было не обойтись. И однажды вечером, внимательно следя за тем, как ее губы выговаривали незнакомые слова, он вдруг представил себе, как приятно было бы их поцеловать.

— Да, — сказал он и перевел взгляд с губ на глаза, — да, я думаю, мы можем сделать это.

— Мы должны сделать это, — прошептала она и сжала его руки.

Они молча сидели друг против друга, объединенные возродившейся надеждой. Завтра! — думали оба, и их сердца начинали биться быстрее.

Вдруг Селена резко отпустила руки Вульфа и отвернулась.

«В Армении я распрощаюсь с тобой навсегда», — подумала она грустно.

Расставание с этим человеком, с которым она полтора года делила изгнание, будет нелегким для нее. Ни на мгновение не бросил он ее на произвол судьбы, пока они бок о бок бежали по вражеской земле, он нес ее на руках, когда она, обессилев, не могла больше передвигать ноги, он утешал ее, когда она сомневалась, он согревал ее своим телом холодными ночами. Она рассказала ему об Антиохии, и об Андреасе, и о судьбе, которая звала ее. Вульф в свою очередь рассказал ей о своей родине на Рейне, о своей жене и маленьком сыне, которых он оставил и без которых очень тосковал.

Селена испытывала к Вульфу нежность и была ему предана всем сердцем, она чувствовала себя с ним в безопасности и одновременно испытывала потребность защищать его. Его внешность, его закаленное борьбой и усеянное шрамами тело воина были обманчивыми. У этого человека была нежная душа, и он нередко, особенно во время уроков греческого, своим доверием и старанием угодить ей напоминал маленького мальчика. Теперь она знала, каков он на самом деле — нежный отец и муж, любящий защитник своей семьи в далеких лесах Германии.

Селена понимала, что двигало Вульфом, — жажда мести. В его памяти неугасимо отпечаталось лицо римского офицера, который со своим войском ворвался в его леса и вырезал весь народ Вульфа. Это лицо заставляло его жить прошедшие полтора года, хотя в минуты отчаяния он был уже близок к тому, чтобы сдаться. Каждый раз, когда он произносил имя этого римлянина, в глазах вспыхивал огонь — Гай Ватиний был тем человеком, которого он ненавидел всем сердцем.

Это он, человек с узким продолговатым лицом и жестокими глазами, появился на белом скакуне. Он учинил насилие над Фридой, женой Вульфа, он уничтожил лес, он сровнял с землей его деревню, заковал мужчин в цепи, оставил женщин и детей без опоры.

Селена вспомнила одну из ночей полтора года назад. Они спали в пустыне, крепко прижавшись друг к другу на ледяном ночном ветру. Вдруг Вульф заворочался, а потом стал громко кричать и бить вокруг себя руками, как будто тонет. Селена испугалась и прижалась к нему еще крепче, пытаясь успокоить его, пока он наконец не очнулся от кошмара и имя Гая Ватиния не смолкло на его губах.

Она любила Вульфа, она любила его за доброту и мягкость, и она знала, что эта любовь — не измена Андреасу. Она любила Вульфа совсем иначе. Ее чувство к Андреасу было страстью, которой она не сможет испытать более ни к одному человеку, он разбудил ее душу и тело. Она чувствовала, что связана с ним духовно, и не сомневалась, что скоро будет связана с ним и телесно. Чувство, которое она испытывала к Вульфу, скорее напоминало нежную дружбу. Они так много пережили вместе, он заботился о ней, а она — о нем. Селене очень хотелось обнять его и ощутить, как он обнимает ее в ответ, поцеловать его, чтобы показать, как он ей дорог, и чтобы смягчить боль, которая давила на него.

Но она знала, что вся любовь Вульфа отдана Фриде, его жене. Воспоминание о ней не покидало его никогда, он часто говорил о том дне, когда вновь соединится с ней. Селена не могла себе представить, чтобы у него появилась потребность в другой женщине. Поэтому и таила она от него свои чувства и желания.

Вульф встал, чтобы разжечь огонь. Ночной ветер, несмотря на теплое время года, был еще холодным. Он с грустью думал о том, что в его родных краях сейчас празднуют весну.

Время на чужбине казалось ему бесконечным. Он был пленником в стране, в которой никогда не слышали о его богах Одине, Торе и Вальдуре. Они ничего не знали ни о великанах Иггдрасиле и Ангрбоде, ни о волке Фенрисе, который сидел на цепи в преисподней. Они также не знали, что облака на небе — это волосы убитого великана Имира, а звезды — золотые слезы Фригг.

Вульф страшно тосковал по родине. Ему не хватало деревьев и снега, охоты на кабана, людей своей общины. И надежной, мудрой любви Фриды.

Всякий раз, когда отчаяние, казалось, уже было невыносимым, он строил из камней маленький алтарь и молился Одину. И в молитве вновь оживали воспоминания о жестоком вторжении римлян на его родину. Он вызывал в памяти лицо Гая Ватиния и вновь переживал ужас той последней ночи: пылающий огонь, пронзительные крики и холодное равнодушие на лице римского генерала. И тогда вновь закипевшая злоба придавала ему новые силы и решительность. Месть Гаю Ватинию! Потом на какое-то время он успокаивался и принимал как судьбу свои скитания, и что он снова и снова был вынужден раскалять свою душу на наковальне Одина, дабы она всегда была готова к отмщению. Но вечером его снова охватывало желание, его снова тянуло к Селене. Обычно они сидели вместе у костра, и он наблюдал, как пляшет огонь в ее глазах, или лежал на своей циновке и прислушивался к ее ровному дыханию. Ему все время страстно хотелось сократить расстояние, разделявшее их, сжать Селену в объятиях и любить ее.

Ему казалось, будто он провел с Селеной всю жизнь. Как это было бы чудесно когда-нибудь дать выход своим чувствам! Это было не то глубокое чувство, которое он испытывал к Фриде, а нежная привязанность, которая каждый раз давала о себе знать, когда Селена улыбалась или прикасалась к нему. Но Вульф знал о том враче-греке в Антиохии, с которым Селену связала судьба, и о том, что она принадлежала ему душой и телом. Вульф боялся оскорбить или разочаровать ее, если приблизится к ней.

Селена снова надела чадру, которая скрывала ее красивое лицо и делала из нее безымянную жительницу пустыни. Арабы звали ее Уммой. Вульф знал, что она была счастлива, когда он называл ее Селеной.

— Я пойду к Фатме, — сказала она, — и расскажу ей о нашем плане отправиться утром в дорогу.

Когда Селена ушла, Вульф снова предался своим размышлениям. Завтра они отправятся на один из кораблей, идущих в Армению, а когда прибудут в ту далекую страну, он без труда доберется оттуда до своих родных мест. Он вернется к Фриде и сыну Эйнару, который за это время уже превратился в мужчину. И он прольет своим мечом кровь Гая Ватиния.

Когда Селена вернулась в шатер, они решили встать на рассвете и, попрощавшись с Фатмой и всем ее родом, отправиться в путь в сторону Вавилона.

Селена погасила лампу, свисавшую с потолка, и юркнула, не раздеваясь, под одеяло. Они лежали на циновках, разделенных всего лишь узкой полоской. Достаточно было протянуть руки, чтобы прикоснуться друг к другу. Но они этого не делали, потому что каждый из них думал, что другому это не понравится. Они лежали в темноте и оба думали о том далеком дне, когда они будут в Армении, когда их пути, наконец, разойдутся.

 

30

Они были все время настороже и ни на шаг не отходили друг от друга, когда старались затеряться в толпе, которая двигалась через огромные ворота Иштар с их голубыми изразцами, сверкавшими на утреннем солнце. Селене, которая видела в жизни только маленькие дома Антиохии, а с Магной познакомилась лишь через окно башни, Вавилон показался громадным. Вульф, видавший большие города только с борта корабля, перевозившего рабов, не мог поверить своим глазам. Уже сам лагерь, который римляне раскинули при нападении на прирейнские долины, был таким впечатляющим, что германцы приняли туземцев за богов. Но эти стены, эти сооружения, подпираемые колоннами и контрфорсами, величественно возвышавшиеся над Евфратом, должно быть, построены великанами. Вульф, прищурившись, взглянул наверх и различил в сторожевых башнях темные тени лучников.

Селена все время смотрела на дорогу. Вавилон был далеко от Магны, но она знала, что такое гнев Лаши. Разъярившаяся царица Магны несомненно от горизонта до горизонта раскинула свои сети на двух людей, которые осквернили ритуал в храме и вынудили ее взять нового супруга. Селена и Вульф слышали о расточительстве нового короля, который опустошил сокровищницу гробницы Лаши, чтобы вырыть озера и построить роскошные корабли. План Лаши проникнуть в седьмую сферу властительницей рухнул. Селена знала, что она отдаст все, чтобы найти беглецов, которые были в этом повинны.

Но на улицах Вавилона она не встречала солдат с серпом — символом Магны — на щитах, и римские солдаты ей тоже не попадались.

И все же и здесь их поджидала опасность. Селена и Вульф, спрятав ящик с лекарствами в кожаный мешок, держались наиболее оживленных улиц, ведущих к реке, где, по рассказам людей из Иерусалима, у подножия храма Мардука стояли на якоре семь кораблей, отправляющихся в Армению. Увидев солдат, они ныряли под арку или в боковой переулок. Даже одежда бедуинов не могла скрыть великанский рост и сложение Вульфа, он возвышался над здешними мужчинами более чем на голову.

В беззвучной молитве Селена обратилась к богине, умоляя ее помочь им беспрепятственно достичь реки. Селена инстинктивно подняла руку и прижала ее к оку Гора под своими одеждами. Там же она нащупала амулет, который ей подарила Фатма, когда они прощались этим утром. Арабы называли его «шамрах»; это был трилистник клевера, символ трех фаз богини луны, который защищал своего владельца от опасностей и несчастий.

Увлекаемые толпой, Селена и Вульф вошли еще в одни ворота и попали на огромную площадь.

Они озадаченно остановились.

— Что это? — спросила Селена шепотом, но ошарашенный Вульф ничего не ответил, только покачал головой.

Площадь раскинулась у подножия небесной горы, которая выделялась своим темно-коричневым цветом на фоне неба цвета слоновой кости. Башня называлась Ба-Бел, что означало божественные ворота, и площадь гудела от людских голосов. Люди продвигались к стенам, скапливались вокруг фонтана в центре площади, они лежали и сидели на циновках, на соломе или на голом полу, везде. Повсюду стоял оглушительный гомон, многоголосый хор людских страданий.

Медленно, постоянно озираясь, Селена и Вульф продвигались все дальше. Мужчины стояли, прислонившись к стене, плачущие дети лежали на покрывалах, молодые женщины сидели на корточках, стыдливо опустив головы. Там почти некуда было ступить — так близко друг к другу лежали люди на глиняных кирпичах площади — больные и калеки, мужчины и женщины, от мала до велика. Те, у кого еще хватало сил, тянули руки, чтобы подергать за подол одежды прохожего, другие еле слышно звали на помощь.

У многих больных висели таблички на шее либо на больной части тела, на табличке было написано имя человека и род заболевания. «Небе из Урука, — было написано на одной из них, — ожог». Или: «Шимакс из Вавилона, плотник, у которого отнялась одна рука». Те, кто не умел писать, рисовали картинки, сообщавшие о болезни, — сердце, сыпь, опухоль. Самые бедные просто обвязывали кусочками ткани голову, руку или колено.

Когда Вульф и Селена подошли к фонтану, Селена воскликнула:

— О, что же это за место?

Она произнесла это громко, чтобы Вульф мог расслышать ее, и тут же кто-то у нее за спиной крикнул:

— Вы, должно быть, нездешние, если не знаете площади Гилгамеш. Она известна во всем мире.

Селена обернулась. Мужчина позади нее, видный и хорошо одетый, встал со скамеечки. Но прежде чем встать, он протянул кубок воды женщине, лежавшей рядом с ним на покрывале.

— Это моя жена, — сказал он. — Вы можете помочь?

Селена взглянула на женщину, от которой остались лишь кожа да кости. Она лежала под светлым весенним небом, рядом с мужчиной, чесавшим гноящийся нарыв на ноге.

— Почему ты привел сюда свою жену? — спросила Селена. — Почему здесь собрались все эти люди?

Он непонимающе посмотрел на нее:

— Она больна! Куда же еще я мог привести ее?

— Но почему именно сюда, в это ужасное место? Почему не к врачу?

— Обратиться к врачу было бы богохульством, а мы, жители Вавилона, — люди благочестивые. Обращение к врачу — это вызов богам, поэтому мы приводим наших больных на площадь Гилгамеш и просим богов о помощи. Ты видишь, у каждого таблички.

Он показал на свою жену, на вздувшемся животе которой лежала глиняная табличка с надписью «Я Нанна, мой ребенок умер внутри меня».

— Мы приходим сюда в надежде, — объяснил мужчина, — что боги пошлют сюда людей, которые когда-то страдали тем же и знают средство исцеления.

Селена огляделась и заметила то, на что прежде не обратила внимания: рядом со многими больными стояли или сидели на коленях люди, которые что-то говорили больным или предлагали какие-то средства. Но далеко не у каждого был кто-то, кто заботился о нем.

— Разве это не то же самое, что обратиться к врачу? — спросила она.

— Нет, это совсем другое, — возразил мужчина, слегка раздражаясь, — если обращаешься к врачу, значит, ты протестуешь против приговора богов, это попытка отменить его с помощью человеческого вмешательства. Но ведь только боги сами могут отменить наказание.

— Наказание за что?

— За грехи, конечно.

Селена опять взглянула на лежащую без сознания женщину.

— А твоя жена? Какой грех совершила она?

Лицо мужчины омрачилось.

— Ребенок, видимо, был не мой, раз боги его взяли себе.

Селена уставилась на него:

— Ты хочешь сказать, что она прелюбодействовала?

— Она отпирается. Но что же еще может означать смерть неродившегося ребенка?

Селена опустилась на колени рядом с женщиной и осторожно приложила руку к ее животу. Она сразу почувствовала, что там нет жизни. Лоб женщины был удивительно холодным и сухим. Пульс был учащенным, а дыхание затрудненным. Селене хотелось бы осмотреть ее более внимательно, но не здесь, в этом публичном месте. Она встала и бросила взгляд на Вульфа, который, похоже, уже нервничал.

— Мне хотелось бы ей помочь. Может быть, еще можно кое-что сделать.

Мужчина смерил ее недоверчивым взглядом:

— Что, например?

Селена помедлила. Необходимо извлечь ребенка. Селена только однажды, много лет назад, видела, как Мера совершала эту операцию.

— Так ты можешь помочь моей жене или нет? — спросил мужчина грубо.

Не успела Селена ответить, как Вульф схватил ее за руку и бросил на нее предупреждающий взгляд.

— Я не верю, что вас послали боги, — резко заметил мужчина и посмотрел на их бедуинскую одежду и тюки путешественников.

— Не прикасайтесь к моей жене. Убирайтесь отсюда. Прочь!

Селена хотела возразить, но Вульф уже тянул ее в сторону. Он сказал, что им нужно к реке. Что уже поздно.

Но уже через пару шагов Селена опять остановилась и огляделась. Она увидела мужчину с больной ногой, пытавшегося передвигаться с помощью клюки, она увидела женщину, склонившуюся над больным ребенком, подростка, сидевшего прислонившись к ограде фонтана и вытянув перед собой безжизненные ноги, — он был мертв.

— Вульф, это ужасно, — шептала она.

Он поднял глаза к солнцу. Оно приближалось к зениту. Скоро полдень.

— Нам пора идти, — сказал он и снова взял ее за руку.

— Пожалуйста, — раздался тоненький голосок. Селена опустила взгляд и увидела маленькую девочку, цеплявшуюся за ее подол. — Помоги моей маме.

Селена последовала за ней к молодой женщине, которая лежала на покрывале, прижав руки к низу живота, и стонала.

— Что случилось? — спросила Селена, присев рядом и пощупав ее горячий лоб.

— Это случилось ночью, — ответила девочка, — совершенно неожиданно. Отец привел нас сюда, но ему нужно работать. Пожалуйста, помоги моей маме.

— У тебя есть кровотечение? — спросила Селена молодую женщину, осторожно нажимая на точку около паха. Женщина вскрикнула от боли.

— Да, есть, — сказала она, — а лунное кровотечение в последний раз было два месяца назад. — Селена в задумчивости покачалась на пятках. Затем она попросила у Вульфа свой ящик с лекарствами. Он неохотно протянул ей то, что она просила, глядя на стражников, охраняющих ворота, которые соединяли улицы с площадью.

Селена налила в кубок вина с опиумом и поднесла его к губам женщины. Потом она встала и произнесла так тихо, чтобы только Вульф мог расслышать ее:

— С этим я ничего не могу сделать. Это ребенок, развивающийся вне матки. Она скоро умрет, но опиум по крайней мере снимет боль.

Мужчина, который издалека наблюдал за Селеной, встал, опираясь на костыль, и заковылял к ней. На шее у него висела табличка с надписью «Подагра». Пока Селена насыпала в кубок толченый безвременник — старинное средство от подагры, — к ней подошел еще один человек, к уху которого была прикреплена табличка с надписью «Тугой на ухо». Не успела Селена осмотреть его, как за руку ее схватила полная женщина и попросила что-нибудь от артрита.

Увидев толпу, обступившую Селену, Вульф, недолго думая, схватил ее за руку и потащил за собой. Только он собрался обратить ее внимание на солдат, патрулировавших на площади, как Селену остановил какой-то мужчина, состоятельный на вид.

— Взгляни, пожалуйста, на мою жену, — сказал он и показал пальцем, унизанным кольцами, на статную матрону, которая сидела на стуле в окружении группы людей, очевидно — членов ее семьи.

— У нее болит голова, — озабоченно пояснил мужчина, — а из левого глаза у нее сыплются искры.

Селена знала, что это такое. Злой дух отложил яйцо в мозгу женщины. С этим недугом она ничего не могла сделать. В лучшем случае здесь помог бы Андреас.

— Селена, — произнес Вульф тихо, но строго.

Когда она посмотрела на него, он молча кивнул в сторону площади, где двое стражников уже начали проявлять к ним интерес. Вульф схватил ящик с лекарствами, засунул его в кожаный мешок, перекинул мешок через плечо и взял Селену за руку.

Они прошли несколько шагов, и тут Селена услышала, как один прохожий посоветовал больному с гнойником чай из олеандра.

— Нет, — закричала она, — олеандр — это яд!

В ту же секунду к ней подошла красивая молодая женщина, одетая как жрица храма любви, и поспешно сказала:

— У моей сестры уже четыре дня схватки. Пойдем, пожалуйста, со мной, она там, под аркой.

— Нет, — произнес Вульф, заметив, что оба стражника медленно пробираются через площадь. Он потянул Селену дальше.

— Может быть, это ничего не значит, — сказал он ей на ухо, — но они видели твой ящик и видели, как ты осматривала женщину с ребенком.

Селена бросила взгляд через плечо Вульфа. Солдаты приближались к ним уверенными шагами. Они уже были около благочестивого вавилонянина, который сидел на коленях рядом со своей женой и прижимался лицом к ее распухшему телу.

— Он обязательно скажет им, что мы нездешние, — предположил Вульф, — он опишет тебя, Селена, и твой ящик тоже.

Мысль об этом привела Селену в ужас, и она ускорила шаг, не обращая внимания на крики людей, моливших о помощи, тянувших к ней руки со всех сторон. Вульф еще раз обернулся и заметил, что стражники, которые уже побеседовали с вавилонянином, решительно направляются к ним через площадь.

На востоке от площади отделялись несколько узких, темных, извилистых переулков. Если бы они могли добраться до лабиринта переулков и побежать изо всех сил, то, возможно, им удалось бы оторваться от стражников и успеть на один из кораблей, где с ними уже ничего не могло случиться.

Быстро пробираясь между больными, Селена пыталась убедить себя в том, что им совершенно нечего бояться, что эти люди наблюдали за ними просто из любопытства, а сейчас идут через площадь, занятые своими делами.

— Стоять! — раздался крик у нее за спиной.

Они обернулись.

— Эй, вы, двое! Стоять! — закричали стражники, и один из них вытащил стрелу из колчана, висевшего у него за спиной.

— Идем, — тихо сказал Вульф, и они нырнули в тень ближайшего переулка.

Злобные крики позади усилились. Селена и Вульф бросились бежать. Они неслись между лавками, мимо фонтана, через древние арки. Они слышали стук подбитых гвоздями сандалий — это стражники бросились вдогонку за ними. Люди испуганно отскакивали в сторону при виде бедуинов, продирающихся сквозь толпу. Одни выкрикивали им вслед ругательства, другие подзадоривали. Дети и куры рассыпались перед ними, где-то опрокинулся стол с финиками. Селена потеряла свой узелок, сворачивая за угол, она хотела вернуться, но Вульф тянул ее дальше.

Она наступила себе на подол и, недолго думая, подняла его и понеслась дальше, сверкая голыми ногами. Вульф скинул черный капюшон, его светлые волосы развевались и блестели на солнце. Стражники что-то кричали им вслед, но они бежали и бежали дальше. Задыхаясь, они мчались по лабиринтам улиц, петляли и карабкались через стены, опрокидывали бочки и корзины, чтобы преградить путь преследователям. Но стражники, знавшие город лучше беглецов, неумолимо приближались.

Селена вбежала в какую-то дверь вслед за Вульфом, а через мгновение над ее головой просвистела стрела, вонзившись в дверной косяк. Они пробежали через сад, перелезли через стену и опять пересекли сад, а потом снова нырнули в извилистый переулок. Ящик с лекарствами Вульф все время держал в руках, но свой узел теперь и он потерял. Длинное платье трепыхалось на ветру, обвивая его ноги, и мешало двигаться. Один раз Селена упала, и он подхватил ее, не останавливаясь. Вторая стрела пролетела всего лишь на волосок от плеча Вульфа, а третья чуть не застряла в чадре Селены. Когда они наконец добежали до реки, Вульф остановился, чтобы оглядеться, а заметив, что последний корабль как раз отчаливает, он опять схватил Селену за руку и понесся к нему.

Беглецы уже были на сходнях, когда в ногу Селене вонзилась стрела. Она вскрикнула и упала, прижимая обе руки к бедру.

— Помоги мне, — выпалила она в отчаянии, — не оставляй меня им на растерзание, я должна… уехать отсюда.

Вульф отломил торчавший конец стрелы, подхватил девушку на руки и побежал дальше. Стражники уже наступали им на пятки, когда они добежали до конца сходней. В общей суматохе отчаливания судна никто из его пассажиров не заметил, что происходит. Вульф забросил мешок с ящиком на борт, потом перенес Селену через поручни. Когда он перелезал, вслед за ней, стрела просвистела прямо у его ноги.

Сходни убрали, и корабль отчалил от берега.

— Стоять! — орали стражники. — Остановите судно, именем царской охраны!

Капитан, увидев форму стражников и натянутые стрелы, поспешил отдать приказ бросить канат на набережную, и матросы побежали на нос корабля, чтобы подтянуть его к берегу.

Вульф и Селена, стоя в толпе на палубе, с ужасом наблюдали за тем, как снова приставили сходни. Вульф быстро сорвал с себя черное платье и начал делать то же самое с Селеной. Когда ткань задела торчащий из ее бедра конец стрелы, Селена вскрикнула. Все пассажиры обернулись и с открытыми ртами уставились на нее. Они видели, как Вульф стянул мешок с ящика и бросил его вместе с черными одеждами в открытый люк. Потом он поднял Селену на руки и перенес ее на борт корабля, обращенный к реке.

Все сразу поняли, что эти двое попали в беду, и потому толпа сомкнулась в плотное кольцо, преграждая путь блюстителям порядка, которых все эти циркачи и артисты не слишком-то жаловали.

Два карлика помогли Вульфу и Селене спуститься к воде, а фокусник следом передал им ящик. Какая-то жутко толстая женщина с обезьяной на плече ловко загородила путь стражникам.

Селена и Вульф висели, уцепившись за поручни и погрузившись в воду, и ящик покачивался на волнах рядом с ними.

Два акробата, заметив, в каком отчаянном положении находятся беглецы в воде, перегнулись через поручни и срезали маленький круглый плотик, который был там прикреплен. Он с плеском плюхнулся в воду. Вульф кивком поблагодарил акробатов, поймал плотик и поднял на него Селену и ее ящик. Через одно мгновение сверху слетела ярко-красная дорожная накидка. Вульф заплыл за плот и сильно забил ногами, чтобы подальше оттолкнуть плот от корабля.

Не упуская из виду армянский корабль, он толкал плот по воде изо всех сил, пока они не скрылись за камышами. Там он сделал короткую передышку. Селена лежала тихо, прижав обе руки к раненому бедру. Он накрыл ее красной накидкой и поплыл дальше — прочь от Вавилона.

Прежде чем свернуть в изгибе реки, Вульф в последний раз обернулся и увидел, что люди на корабле указывают на север. Убедившись, что преследователей направили по ложному следу, он взобрался на плот и, совершенно изможденный, лег отдохнуть. Течение реки уносило плот все дальше и дальше на юго-восток.

 

31

Только когда уже опустились вечерние сумерки, Вульф отважился причалить к берегу, прикрытому зарослями камыша. Вся река была усеяна лодками, которые бросили здесь якорь на ночь и теперь, покачивались на волнах, освещенные фонарями. Вульф собрал камни и глину для маленького очага, в котором он развел костер из сухих веток. В ящике Селены он нашел керамическую лампочку с льняным фитилем, наполненную оливковым маслом, такую маленькую, что она свободно помещалась на его ладони, и зажег ее.

Селена не спала. Она лежала и слабо постанывала. Когда Вульф хотел остановиться ранним вечером, чтобы осмотреть ее рану, она настояла, чтобы он не спешил с этим, она считала, что до наступления темноты им нужно как можно дальше уплыть от Вавилона. Теперь, после нескольких часов плавания, они были уже достаточно далеко от города, но не исключено, что берега реки охранялись солдатами. Безопасность давали только камыши и ночь.

Вульф опустился на колени, чтобы осмотреть рану. Обломленный конец стрелы, торчавший из ноги, выглядел безобидно, но Вульф знал, что его необходимо удалить как можно быстрее. Он с облегчением заметил, что из раны сочится кровь светло-коричневого цвета. «Черная кровь» означала бы, что стрела отравлена. Теперь Вульфу нужно было решить, как ее вытащить.

Будь он в своих родных местах, он сначала определил бы точное положение острия стрелы с помощью магнита, но в ящике у Селены магнита он не нашел. Потом, чтобы быстро вытащить стрелу, он привязал бы ее обломанный конец к узде лошади, а затем так напугал бы ее, что она дернула бы головой и вырвала стрелу, или можно было привязать обломок к молодому дереву, пригнув его к земле, а потом резко отпустить. Но на этом болотистом берегу реки не было ни лошадей, ни деревьев. Вульф знал, что ему не оставалось ничего иного, как вытаскивать стрелу собственными руками.

Селена открыла глаза и увидела тревогу в глазах Вульфа. Она знала, что его беспокоит. Существовало лишь одно средство.

— Протолкни ее, — зашептала Селена, — толкай, пока стрела не покажется с другой стороны, и оттуда вытащи ее. Это единственный способ…

Вульф положил ей руку на лоб и попросил помолчать. Ему нужно было подумать. Способ, предложенный Селеной, был очень опасен. Вульф знал это точно. Острие стрелы могло надеть нерв, и тогда нога будет парализована, или повредить кровеносный сосуд, и тогда Селена умрет от потери крови.

Вульф поставил перед собой ящик Селены. Дома он воспользовался бы сосновой иглой, чтобы нащупать наконечник стрелы, сейчас же он выбрал длинный серебряный зонд. Прежде чем, приступить к работе, он приподнял Селену — ее голова теперь покоилась на сгибе его локтя — и дал ей выпить опиума. Потом он положил ее поудобнее на бок, накрыл красной накидкой и сунул в руку статуэтку Исиды.

Обратившись с короткой молитвой к Одину, он склонился над бедром Селены, чтобы найти наконечник стрелы. Едва только зонд коснулся тела, она вскрикнула. Вульф хотел дать ей еще опиума, но она не могла глотать. Ее дыхание стало неровным, лицо исказила боль.

— Быстрее, — выдохнула она, — протолкни ее.

Вульф опять взялся дрожащей рукой за зонд. Решившись действовать своим методом, он достал из ящика целый бинт и сунул Селене в зубы. Если она будет кричать, он приглушит звуки.

Потом он приступил к зондированию. Он много раз видел, как это делают, и даже однажды испытал на себе. Но дома рядом всегда была мудрая женщина со своими травами и курениями, дома раненого клали на мягкий мех и обогревали утешающим огнем. Жрицы Великой Матери сжигали злых духов, а раненому давали выпить медового вина, чтобы приглушить боль. Здесь он мог положиться лишь на самого себя. Никто не мог ему помочь, некому было утешить и успокоить Селену.

С четвертого раза он все же обнаружил наконечник. Вульф обозначил его положение каплями крови на белой коже Селены. Потом присел на корточки и осмотрел рану.

Есть лишь одно средство удалить стрелу, не разрывая рану еще больше, — если воспользоваться пером орла. Вульф взглянул на небо, будто одной лишь силой желания мог наколдовать появление этой мощной птицы. Он с удовольствием заметил, что там появились звезды. Ночь была очень тихой, лишь поскрипывали доски плота да вода плескалась. То и дело раздавались голоса людей с других лодок, смех, звенящие напевы арфы.

Он опустил взгляд на лицо Селены. Ее глаза были закрыты. Она прерывисто дышала через бинт во рту.

Вульф снова порылся в ящике. Многие предметы, лежавшие в нем, он уже видел много раз за то время, пока они жили у бедуинов, когда она лечила больных, но с большинством из них он просто не знал, что делать. Он доставал предметы один за другим и снова клал на место — прозрачный камень, флакончики с маслами и мазями, рыбьи иглы для наложения швов, коробочки с сухими травами. Он не нашел то, что искал. Наконец, он сорвал стебель камыша и попытался расщепить его посередине, но тот был еще слишком зеленым и распался на волокна. Вульф искал что-нибудь круглое, длинное и полое — оболочку для остьев стрелы. Отчаявшись, он снова склонился над ящиком.

И тут он заметил коробочку с письменными принадлежностями, прикрепленную к внутренней стороне крышки. Он открыл ее и с облегчением увидел перо, судя по всему — гусиное. Вытащив его, он разрезал его поперек, получились две полые трубочки. Теперь он мог надеяться, что они достаточно прочны.

Прежде чем вернуться к ране, он смочил бинт опиумом и снова сунул его Селене в рот. Селена испуганно смотрела на него.

— Сейчас я ее вытащу, — сказал он тихо.

Она бессильно покачала головой.

— Я не буду делать того, что ты хочешь, Селена, — твердо произнес он, — я не буду проталкивать ее. Я сделаю то, чему меня научил отец. Это больно, но быстро и аккуратно.

Несколько секунд она молча смотрела на него, потом кивнула.

Вульф подвинул лампу поближе, склоняясь ниже над воспаленным бедром. Обломок стрелы торчал всего лишь на толщину пальца. Если он случайно протолкнет ее дальше, то, чтобы вытащить стрелу, ему придется разрезать ногу Селене.

Он так осторожно взялся за работу, будто приближался к бабочке на цветке. Конец трубочки коснулся открытой раны и скользнул внутрь. Селена застонала и слегка дернулась, но Вульф крепко держал ее ногу, запуская вторую половинку пера в рану; он ощутил, как она едва коснулась остьев стрелы и как скользнула поверх них, будто чехол.

Он сделал паузу и провел рукой по вспотевшему лбу. Ночной воздух веял прохладой, но Вульфу было жарко, несмотря на то что на нем была надета всего лишь набедренная повязка. Он снова взглянул на Селену. Она опять закрыла глаза. Лицо ее было бледным и влажным. Она дрожала под красной накидкой, хотя ночной воздух обдувал лишь поврежденную ногу.

Он осмотрел обломок стрелы, торчавший из бедра. Если решительно за него взяться, если его рука не дрогнет, когда он будет тащить, то Селене недолго придется терпеть боль и не придется еще больше разрывать рану.

Вульф осторожно положил обе руки на холодное бедро. Пару раз глубоко вздохнув, он крепко сжал левой рукой трубочки пера, а правой взялся за обломок стрелы.

Селена безжизненно откинула голову, и бинт выпал у нее изо рта.

Резким рывком Вульф вырвал стрелу. Селена громко вскрикнула. Он с быстротой молнии зажал ей рот и обнял ее. Она, всхлипнув, прижалась к его груди. Он принялся убеждать ее, покачивая и гладя, что все позади, прислушиваясь одновременно к звукам в ночи и всматриваясь в темноту.

На берегу реки росла молодая зеленая трава. Вульф нарвал горсть, растолок и посыпал ею рану, прежде чем наложить плотную повязку. Он знал по собственному опыту, что зелень препятствует развитию воспаления. Потом он смочил в реке конец платка и прижал его к губам Селены. Она потеряла сознание после того, как он вытащил стрелу. Придя в себя, девушка заснула.

Ему удалось аккуратно вытащить обломок стрелы из бедра, рана почти не кровоточила, но Вульф знал, что осложнения еще могут дать о себе знать. Раны от стрел были самыми опасными. Воспаление могло вызывать лихорадку, иногда смертельную, а потом нога могла начать чернеть — гангрена, против которой нет других средств, кроме ампутации. Поэтому Вульф долго не спал, постоянно трогая лоб Селены, следил за ее дыханием, проверял повязку, и только когда луна уже почти исчезла с небосклона, он вытянулся рядом и прижал ее к себе, чтобы она могла спать, согреваемая теплом его объятий.

Когда Вульф проснулся, еще не рассвело. У него затекли ноги, и теперь все тело ужасно ныло. Он почувствовал тяжесть тела Селены, которая лежала, прижавшись к нему. Осторожно ощупав ее ногу, Вульф с облегчением обнаружил, что повязка сухая. Селена крепко спала. Она дышала ровно, но кожа ее была неестественно холодной и липкой, будто смерть уже держала ее в своих ледяных объятиях. Охваченный новым беспокойством, Вульф начал энергично растирать Селене руки, пытаясь согреть ее дыханием. Девушка не шевелилась. Она спала глубже, чем он думал, — слишком глубоко. Это пугало его.

Неужели он дал ей слишком много опиума? Неужели по неопытности он влил ей смертельную дозу? Убил ее своими собственными руками?

«Ты не должна умереть, — кричал он беззвучно, покачивая ее на руках. — Теперь, когда мы избежали таких опасностей, смерть не может разлучить нас». Слезы капали у него из глаз на ее белое безжизненное лицо. «Не уходи, — кричал он вслед ее отлетающей душе. — Не бросай меня».

В полном отчаянии Вульф наклонился и прижался губами к ее губам. Ее губы были холодны, но она еще дышала.

Один, взмолился про себя Вульф, Исида, помогите нам…

Вульф подставил мокрое от слез лицо холодному утреннему ветру, и вдруг увидел Венеру на светлеющем горизонте, над кораблем, который покачивался на волнах. Он воспринял это как знак надежды.