ЕГИПЕТ. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЭКСПЕДИЦИИ

Пробираясь по темному туннелю, он на мгновение остановился, чтобы вытереть пот со лба. «Так вот, значит, что чувствует человек, когда умирает…» — подумалось ему.

Передвигаться приходилось на четвереньках, опираясь при этом на единственную здоровую руку, и он проделал уже немалый путь: то ползком, то скатываясь по наклонному полу, он добрался до конца тридцатиметровой шахты. У него не было фонарика, но по отвратительному запаху, наполнившему воздух, он понял, что склеп уже близко.

Он лежал на животе, пот градом катился по лицу, правое плечо пронзала невыносимая, резкая боль — давала о себе знать кровавая рана. У него была перерублена кость, и потому рука безжизненно свисала вдоль тела, постоянно задевая о грубые стены узкой шахты. Он был последним членом экспедиции, остальные шестеро были мертвы. Он знал, что времени ему отпущено мало. Возможно, его ожидает долгая, мучительная смерть, но сейчас это было ему безразлично. Единственное, что было важно, это проникнуть в склеп, прежде чем его настигнут демоны.

Тогда все наконец-то закончится.

Он знал, что время пролетит очень быстро, поэтому он стиснул зубы и, опираясь на здоровую руку, собрав последние силы, прополз еще несколько метров. Внезапно туннель закончился, он полетел вниз, в бездонную темноту и всем телом ударился о холодный каменный пол первого зала склепа. Несколько мгновений он словно парализованный лежал на камнях и ему хотелось кричать от боли.

«Я просто останусь лежать здесь, пока не умру, — подумал он. — Черт побери, это было бы так легко…»

Но он знал, что не может этого сделать, не может, тюка не завершит того, что должен был завершить. Только тогда он сможет позволить себе последние минуты покоя.

Он почувствовал боль в бедре и, застонав, откатился в сторону. Нащупав под собой что-то твердое, он вытащил какой-то длинный металлический предмет. Карманный фонарик, вероятно оброненный кем-то во время панического бегства.

Он включил его, и небольшую комнату залил янтарный свет. «Ага, — прошептал он, с трудом приподнявшись, — значит, вы здесь.»

Семь отвратительных холодных существ неподвижно взирали на непрошенного гостя. Их лица были изображены в профиль, так что у каждого был виден только один глаз. И все эти глаза смотрели на него.

— Вы, грязные твари, — с трудом выкрикнул он. У него в горле совсем пересохло. — Вы еще не победили. Не победили до тех пор, пока во мне еще теплится жизнь. Вы еще не… справились со мной…

Ни один из семерых не ответил ему, ведь это были просто нарисованные на стене фигуры.

Амон Сокрытый, чье обнаженное мускулистое тело было сделано из чистого золота.

Ам-мут Пожирающий, чудовище с задними ногами бегемота, передними ногами льва и головой крокодила.

Апоп Змееподобный, человекообразное существо с головой кобры.

Акер Окрыленный, антилопа с крыльями и головой сказочной птицы.

Двуногий, кабан с человеческими руками.

Богиня, пленяющая мертвых, изящная женщина с безупречной фигурой и головой скорпиона.

И, наконец, Сет, убийца Осириса, самый страшный из всех египетских демонов, ужасное чудовище с огненно-рыжими волосами и сверкающими глазами…

Его охватила безграничная ненависть, заглушившая все остальные чувства. Вопль отчаяния вырвался у него из груди и гулким эхом раскатился по пустой пещере. Опустив фонарик, он запрокинул голову и закричал:

— Вы еще не справились со мной!

В его памяти мгновенно пронеслись ужасные сцены, те, которые ему хотелось бы навсегда выбросить из памяти: как шесть человек, один за другим, погибли самым невероятно чудовищным образом. Все члены экспедиции, один за другим, встретили смерть от рук какой-то невидимой загадочной силы, каждый стал жертвой одного из семи стражей, охраняющих гробницу. Один за другим. Все они были мертвы. Все они были убиты. Он один остался в живых. Теперь пришла его очередь.

— Я буду бороться с вами… Я доберусь до саркофагов, и тогда все закончится… — проговорил он, с трудом сдерживая рыдания.

У него вдруг закружилась голова, он знал, что умирает. Страх остановил кровотечение из раны на его плече.

Он упал на спину, ударившись головой о каменный пол. Сумерки вокруг него то сгущались, то снова рассеивались. На какое-то мгновение он забылся, потом снова пришел в себя и в отчаянии закричал:

— Свиньи, ее-то зачем нужно было убивать?

Потом он вспомнил о саркофагах — главной причине его появления здесь три недели назад, о тех закрытых наглухо саркофагах фараонов, которые содержали ответы на все загадки. Три ужасные роковые недели, проведенные здесь. А началось все еще раньше, четыре месяца назад, четыре напряженных месяца, в течение которых он с каждой секундой неотвратимо приближался к тому самому моменту, когда он наконец узнал, кто здесь похоронен, и понял, почему понадобились такие неимоверные усилия, чтобы сохранить эту тайну…

 

ГЛАВА 1

«Сексуальные отношения древних египтян отличались своеобразием, поэтому их ни в коем случае нельзя рассматривать с точки зрения современных норм поведения. Книги древних египетских мудрецов проповедуют справедливость и честность, перекликаясь порой с вечными идеями христианства; книги мертвых, напротив, навязывают грехи, за которые человек может лишиться вечной жизни на небесах, вопросы же сексуальной морали никогда не становились предметом размышления. Это не означает, однако, что древние египтяне поощряли неразборчивые связи, напротив, мы знаем, что они наказывали супружескую неверность. Но такое отношение к узам брака было продиктовано не нравственными законами, как в нашем сформировавшемся под влиянием пуританской морали обществе, а всего лишь необходимостью сохранять общественный порядок. Другими словами, Марк Дэвисон, ты снова городишь обычную чушь.» Марк выключил диктофон и взглянул в окно. Перед ним до самого горизонта простирался бушующий океан. Его дом на пляже, построенный на деревянных сваях, сотрясался от грохота разбивающихся о скалы волн прибоя. Марк снова поднес к губам микрофон и продиктовал: «Вычеркните последнее предложение, оно лишнее.»

В последний раз бросив мрачный взгляд на океан, Марк Дэвисон взял пустой стакан, подошел к бару и приготовил себе бурбон со льдом. В комнате быстро темнело и становилось неуютно, но он не включал свет.

Сегодня в его жизни произошел решающий перелом. Но, к сожалению, не в лучшую сторону. А все — звонок этого мерзавца Гримма. Что за дурацкое имя — Гримм.

— Мне очень жаль, Марк. — Его голос звучал как-то неестественно. — Они голосовали против тебя. Мне искренне жаль. Но уверяю тебя, что…

Марк не стал слушать дольше. Гримм продолжал что-то говорить, пытаясь успокоить его: «Ты же можешь сохранить место доцента, и если в следующем году освободится кафедра…» Он говорил и говорил, но единственное, что для Марка было действительно важно, так это последний, роковой приговор, вынесенный после целого года напряженной работы, когда он уже не сомневался в своем успехе. Проснувшись сегодня утром и взглянув на сияющее голубизной февральское небо, тридцатишестилетний египтолог доктор Марк Дэвисон был полон уверенности, что получит кафедру. Ведь только вчера вечером — Боже мой, только вчера вечером! — Гримм сидел здесь, вот на этом самом диване, и говорил: «Уверяю тебя, Марк, можешь считать, что кафедра уже у тебя в кармане. Ни один член правления не станет голосовать против тебя.»

А потом: дзынь! — этот казенный звонок, и для Марка Дэвисона мир прекратил свое существование.

Он залпом выпил остатки бурбона и снова наполнил стакан, при этом он пристально всматривался в свинцовую даль бушующего океана. Марк думал о незаконченной научной статье для журнала. Он думал о жизни, которая ожидала его в будущем, о сотнях статей, которые ему предстоит написать. Он представил себе книги, которые он должен будет сочинить, доклады, с которыми он будет выступать — в женских клубах, вечерних школах и на воскресных семинарах. Планы, как убить время, как заработать на жизнь, как, наконец, убедить себя, что он чего-то достиг в своей области.

Но одно было ясно: он не будет профессором. А ведь именно он должен был получить это место в Лос-Анджелесском университете. Ради этого он упорно работал. Шесть лет он преподавал в университете и разделил с ним всю славу за издание своей последней книги. Он активно занимался политикой, не раз выставлял свою кандидатуру на различные посты и стал любимцем в университетских кругах. Он действительно работал как одержимый, чтобы получить место профессора.

А теперь Гримм говорит: «Мне очень жаль, Марк…»

Марк выбросил лед из стакана, снова наполнил его виски и осушил одним залпом.

Проблема египтологии сегодня состоит в том, размышлял Марк, что она не дает ученому возможности профессионально расти и делать карьеру.

Марк поставил стакан в бар и, покачиваясь, направился к дивану. Он включил маленькую лампу, стоявшую на столике рядом с диваном, и подумал: не разжечь ли огонь в камине. В доме постепенно становилось холодно и сыро. Марк направился было к камину, но на полпути остановился, заметив три пары глаз, которые неподвижно смотрели прямо на него. Справа и слева на каминной полке стояли гипсовые бюсты Нефертити и Эхнатона, конечно, не оригиналы, но вполне приличные копии. Третье лицо отражалось в зеркале над камином: усталые глаза и всклокоченная борода делали его немного старше, чем оно было на самом деле.

Марку много раз говорили, что он привлекательный мужчина, но он этому не верил. Темная борода скрывала старящие его глубокие морщины, пролегающие от носа до уголков губ. Глаза были еще вполне сносными, возможно, только чуть тусклыми, а вот лоб был весь покрыт морщинами, как у старика. Его темные волосы преждевременно поседели на висках, хотя Марк и не был уверен, что существует определенный возраст для появления седины.

В любом случае ему предстояло превратиться в малоизвестного среднестатистического преподавателя. Только это имело для него значение.

Гримм, конечно, утверждал обратное: «Ты везучий человек, Марк. Ты стал именно тем, что называют сегодня «популярный ученый». Понимаешь, как Карл Саган. Человеком, который делает науку доступной простому обывателю. Публике нравятся твои книги о Египте.»

Но «публике» свойственно непостоянство, и если Марк в течение нескольких лет не опубликует ни одной книги, его имя будет вскоре забыто. Для археолога очень не просто, не участвуя в раскопках и не совершая новых открытий, привлекать внимание публики новыми, неизвестными фактами. Марк наклонился вперед, облокотился на колени и стал неподвижно смотреть в камин, на золу и редкие еще тлеющие головешки. Ему казалось, что его профессиональный путь закончился.

Стук в дверь прозвучал настолько робко, что Марк сначала его не услышал. Когда же он наконец обратил на него внимание, он посмотрел на часы: было полшестого вечера. Когда постучали в третий раз, он пошел открывать. Через открытую дверь был отчетливо слышен доносящийся с верхней части пляжа шум движения по шоссе вдоль побережья. На пороге стоял человек, которого Марк прежде никогда не видел.

На первый взгляд ему было около шестидесяти, его серебристые, блестящие, безупречно причесанные волосы и ухоженная борода придавали ему благородный вид. Высокий незнакомец был одет в темную тройку и держал в руке небольшой черный портфель. Мужчина сдержанно поклонился и спросил мягким носовым голосом:

— Доктор Дэвисон? Доктор Марк Дэвисон?

Марк испытующе посмотрел на гостя:

— Да.

— У меня здесь лежит нечто, что, несомненно, представляет для вас интерес.

Марк опустил взгляд на портфель.

— У меня уже есть место на кладбище, спасибо, — буркнул он грубо и собрался уже закрыть дверь. Но от незнакомца было не так-то просто избавиться.

— Извините, доктор Дэвисон, профессор Гримм сказал мне, что я застану вас дома.

— Я не просил его сообщать мой адрес каждому встречному.

— Он этого и не делал, уверяю вас. Доктор Дэвисон, пожалуйста, на улице собирается дождь, разрешите мне войти.

— Нет.

— Доктор Дэвисон, меня зовут Холстид. Сенфорд Холстид. — Он сделал паузу, как будто надеялся увидеть признаки того, что его имя произвело на Марка впечатление. Затем он продолжил: — Уверяю вас, что здесь есть кое-что, представляющее для вас интерес.

— У меня нет ни малейшего желания принимать гостей, мистер Сенфорд.

— Холстид, — быстро поправил незнакомец. — Я вполне понимаю, что вы именно сегодня никого не хотите видеть, доктор Дэвисон. Могу себе представить, что у вас на душе, после того как вы не получили кафедры.

Марк нахмурился и испытующе посмотрел в лицо посетителю, слабо освещенное лампочкой над дверью. Но во взгляде его было уже больше заинтересованности. Холстид производил впечатление проницательного человека, которого не так-то просто смутить. Он держался необычно прямо и излучал непринужденную раскованность и дружелюбную вежливость.

— Как вы узнали?

— Профессор Гримм предупредил меня, что вы, вероятно, не захотите принимать гостей, и объяснил почему. Но я уверен, доктор Дэвисон, когда вы увидите то, что я хочу вам показать…

— Ну хорошо. — Марку показалось, что он догадывается о причине этого визита. Он шагнул в сторону, распахнул дверь и впустил незнакомца.

Мистер Холстид проследовал вслед за Марком в гостиную и расположился на диване. Когда Марк сел напротив гостя, он заметил, что дождь начал барабанить в окно.

Сидя на диване и бережно обнимая свой портфель, Сенфорд Холстид начал излагать причину своего визита:

— Я приехал к вам, доктор Дэвисон, потому что мне нужен совет специалиста. Вы пользуетесь большим авторитетом, и не только среди специалистов. К тому же два ваших коллеги на Восточном побережье отзывались о вас самым лучшим образом.

В то время как незнакомец продолжал говорить своим изысканным ровным голосом, Марк взял трубку и начал ее набивать. При ярком свете в гостиной безупречный вид гостя и его дорогой, со вкусом подобранный гардероб еще больше бросались в глаза.

— Ваши рекомендации впечатляют, доктор Дэвисон. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году вы стали доцентом. Четыре раза вы лично руководили раскопками в долине Нила и дважды участвовали в экспедициях в качестве заместителя руководителя. Вы шесть лет преподавали в Лос-Анджелесском университете. Я прочел все ваши книги и журнальные статьи.

Марк примял табак в трубке, поднес огонь и сделал несколько затяжек, пока табак не разгорелся. Когда голубое облако дыма рассеялось под потолком, гость продолжил:

— Причина моего визита к вам, доктор Дэвисон, заключается в том, что мне нужен ваш совет в чрезвычайно важном для меня деле.

Взгляд Марка остановился на портфеле, лежавшем на коленях у Холстида. Он знал, что произойдет дальше. Это будет история, которую он слышал тысячу раз. Археологов постоянно преследуют люди, твердо убежденные в том, что они обладают бесценным раритетом. Бронзовая статуэтка, глиняная дощечка, иногда даже папирус. Но чаще всего они оказываются поддельными или речь идет о предметах, находящихся в весьма плачевном состоянии или настолько распространенных, что ими не стоит заниматься, как, например, скарабеями. Марк с любопытством посмотрел на портфель, который мистер Холстид подчеркнуто бережно держал в руках, и попытался угадать, что может находиться внутри.

— Перейдем прямо к делу, доктор Дэвисон. Я хочу поехать в Египет.

Марк отрешенно курил трубку, наблюдая, как дождь все сильнее барабанит в окно.

— На бульваре Сансет много туристических агентств, мистер Холстид.

— Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду, доктор Дэвисон. В моих руках находится предмет, который, я полагаю, для вас, так же как и для меня, послужит поводом, чтобы отправиться в Египет.

— Подобные вопросы я предпочитаю решать сам.

— Ну разумеется.

— Я имею в виду, захочу ли я вообще иметь дело в вашим «предметом». А в этом я вовсе не уверен. Понимаете ли, мистер Холстид, у меня слишком много работы, чтобы отвлекаться на разные пустяки.

— Я понимаю, доктор Дэвисон, — спокойно прервал его посетитель. На его строгих тонких губах появилась легкая улыбка. — В настоящий момент вы сочиняете статью о сексуальных отношениях древних египтян для популярного женского журнала.

Марк удивленно поднял брови.

— Кроме того, вы работаете над проектом своей следующей книги, которая будет посвящена вопросу: кто был фараоном во времена исхода израильского народа из Египта? Я думаю, что вы так же, как в свое время Зигмунд Фрейд, будете придерживаться непопулярной теории, что это был Эхнатон.

Марк вынул изо рта трубку и всем телом подался вперед:

— Как вы…

— Я многое о вас знаю, доктор Дэвисон. Вы даже представить себе не можете, как много я знаю. Например, что вы недовольны положением, в котором находится сейчас египтология. Вы полагаете, что эта наука переживает кризис. Интерес к этой науке недостаточен, чтобы развивать ее дальше; деньги, которые могли бы пойти на раскопки, используются для того, чтобы положить конец охоте на тюленей или для протеста против строительства атомных электростанций.

Марк ошеломленно посмотрел на гостя.

— Я лишь повторяю ваши собственные слова, доктор Дэвисон, и хочу вас заверить, что я полностью с вами согласен. Я именно тот человек, доктор Дэвисон, который готов финансировать раскопки, в то время как вы полагали, что такая возможность вам больше никогда не представится. С тех пор как была построена Асуанская плотина, в долине Нила почти не проводились значительные раскопки. Мы с вами оба, доктор Дэвисон, знаем, что научный интерес к Древнему Египту значительно упал. Сегодня нелегко найти спонсоров, желающих финансировать раскопки, таких как лорд Кенавен или Дэвис, а еще несколько десятков лет назад таких было предостаточно. Теперь египтологи вынуждены довольствоваться лабораторным анализом предметов, давно уже найденных, и пытаться построить с их помощью новые теории.

Марк с трудом сдерживал растущее негодование.

— Кажется, вы действительно многое обо мне знаете. Вы даже точно повторяете мои слова, хотя я и не представляю себе, откуда вам стали известны вещи, о которых я говорил только в узком кругу друзей. Как бы то ни было, — Марк решительно встал, — меня не интересует то, что вы собираетесь мне показать.

Сенфорд Холстид оставался невозмутимым.

— Пожалуйста, доктор Дэвисон, дайте мне договорить. Это и в моих, и в ваших интересах. Я предлагаю вам возможность продолжить исследования в поле, о чем вы, по-моему, уже давно мечтаете.

— Тем не менее, мистер Холстид, у меня есть одна черта, которая вам, возможно, еще неизвестна, а именно: я не выношу, когда кто-то говорит за меня, что я думаю или какое значение имеет для меня то или иное дело.

Гость встал, и его тень упала на сидящего Марка.

— Доктор Дэвисон, — ответил он сдержанно, — вы не можете позволить себе выпроводить меня. Я — единственный человек, который в ближайшее время может предложить вам то, о чем вы больше всего мечтаете: работу в поле.

— Пожалуйста, уходите, мистер Холстид.

— Хорошо, как вам будет угодно.

Но вместо того чтобы направиться к выходу, подозрительный Сенфорд Холстид сделал нечто неожиданное. Он остановился, взглянул на свинцовый пенящийся океан, потом осторожно поставил свой портфель на стоящий рядом с диваном столик из мореного дерева, открыл его и достал обернутый бумагой четырехугольный предмет. Он положил сверток на стол, выпрямился и сказал, глядя Марку прямо в глаза:

— Я приду завтра вечером, в шесть часов.

Затем он покинул помещение.

Реакция Холстида была настолько неожиданной и сбивающей с толку, что Марк просто застыл на месте и молча проводил гостя взглядом к выходу. Сквозь распахнутую дверь Марк заметил отъезжающий от дома «роллс-ройс».

Закрыв дверь за загадочным мистером Холстидом, Марк подошел к бару и снова налил себе бурбона.

Бушевавшая за окном непогода, казалось, отражала душевное состояние Марка. Дождь с неистовой силой барабанил по стеклам. Кто бы ни был этот Холстид, Марк ненавидел его. Он ненавидел его за то, что тот был так хорошо осведомлен о мучительном разочаровании, постигшем Марка.

Что в этот ненастный вечер действительно мучило Марка, так это мысль о Нэнси, его невесте. Это проклятое место профессора значило для нее, пожалуй, больше, чем для него самого. Это было именно то, чего ей не хватало, чтобы выйти замуж, завести детей и купить собственный дом, как это делают все нормальные люди. До сих пор как доцент он зарабатывал недостаточно, чтобы прокормить семью. Каждый год поднималась плата за его качающийся барак на пляже в Малибу, пригороде Лос-Анджелеса. Нэнси была первой женщиной, которой он сказал: «Я тебя люблю», первой женщиной, ради которой он был готов на жертвы.

Он познакомился с ней семь лет назад, когда занимался раскопками и часто был вынужден надолго уезжать в далекие экспедиции. Нэнси была недовольна его частым отсутствием. Поэтому из любви к ней Марк попытался приспособиться к академической работе, научился писать книги и статьи, выступать с докладами, чтобы они с Нэнси могли больше времени проводить вместе. После того как он получит кафедру, они собирались пожениться. Он был так уверен в своем назначении, что даже назначил день свадьбы. А теперь он потерял место профессора и не знал, как он скажет об этом Нэнси. Он пробурчал: «Проклятье!» — и снова наполнил стакан.

Вдруг душная, наполненная настоящими и поддельными антикварными вещами комната с ее беспорядочно нагроможденными друг на друга пыльными стопками книг показалась ему тюрьмой. Холстид был прав: ему нужна была работа в поле. Он тосковал по духовному и физическому напряжению раскопок: по знойным дням, когда он, обливаясь потом, прочесывал песок в поисках следов античных цивилизаций, окруженный руинами, оставленными народом, которым он восхищался и который пытался понять.

Внезапно взгляд его остановился на завернутом в бумагу предмете, который оставил Холстид.

Звон кирки, когда она натыкается на камень, чувство, которое испытываешь, когда лопата погружается в песок, возгласы арабских рабочих, которые снова что-то нашли…

Он как зачарованный смотрел на сверток.

Черт возьми, кто же такой этот Холстид? Чокнутый, который полагает, что обладает бесценным раритетом и потому может заставить любого археолога, взяв в руки лопату, помчаться в Египет.

Марк поставил пустой стакан в бар и с некоторым любопытством приблизился к столику у дивана. Бурбон несколько успокоил его и уменьшил его принципиальное неприятие всего того, что было связано с Холстидом. В надежде на то, что одного взгляда будет достаточно, чтобы покончить с этим нелепым делом, Марк сел на край дивана и не торопясь начал разворачивать коричневую бумагу.

К своему великому удивлению, под бумагой он обнаружил книгу большого формата, обтянутую в стиле девятнадцатого века кожей.

 

ГЛАВА 2

Марк проснулся с восходом солнца. Зажмурившись, он отвернулся от ярких солнечных лучей, пробивавшихся сквозь рассеивающиеся тучи и светивших ему прямо в лицо. Он рассеянно осмотрел комнату и только тогда вспомнил, что заснул в кресле, после того как дочитал до конца дневник Невиля Рамсгейта. Марк почесал в затылке, потянулся и медленно встал. «Невероятно! — пробормотал он, посмотрев на тяжелую, обтянутую кожей книгу, которая лежала у его ног. — Это просто невероятно…»

Из темной гостиной Марк прямиком направился в ванную комнату, там он стащил с себя одежду и встал под горячий душ. Намыливая голову, он начал вспоминать о том, что произошло с ним вчера: роковой звонок Гримма; неудачная попытка надиктовать статью для женского журнала; неожиданный визит Сенфорда Холстида и, наконец, — дневник. Марк еще некоторое время подержал голову под струей воды, затем выключил душ. Стараясь с помощью энергичных растираний стимулировать кровообращение, Марк не переставал думать о необыкновенной истории, прочитанной им этой ночью.

Теперь он почувствовал себя немного лучше, хотя в голове все еще шумело и ему страшно хотелось есть. Одевшись, Марк тут же схватил телефон и набрал номер Рона Фэрмера. Он насчитал по меньшей мере гудков двадцать, прежде чем положил трубку. Марк посмотрел в окно и отметил, что дождь прекратился еще ночью.

Он решительно повернулся на каблуках, прошел через гостиную и надел ветровку, висевшую на вешалке рядом с дверью. На улице, предоставленный всем ветрам, стоял его старенький, помятый «вольво». Буквы на номерном знаке составляли слово Нил. Пока прогревался мотор, у Марка не выходила из головы невероятная история, которую он читал сегодня до поздней ночи.

Дневник Невиля Рамсгейта содержал заметки одного из пионеров египтологии, жившего в девятнадцатом веке. Это была рукопись человека, исследовавшего древний египетский город Ахетатон.

Марк и раньше слышал имя Невиля Рамсгейта и читал об экспедиции старого профессора в долину Нила. Было известно, что Рамсгейт в 1881 году руководил раскопками где-то вблизи Тель Эль-Амарны, где он искал описанную в легендах гробницу фараона Эхнатона. Но дальнейшая судьба Невиля Рамсгейта и его экспедиции была неизвестна. Об экспедиции знали только то, что ученый расположил свой лагерь где-то в окрестностях Тель Эль-Амарны, некоторое время там работал, а потом исчез при загадочных обстоятельствах. Больше о нем никто ничего не слышал.

Это было все, что Марк, как и любой другой археолог на земле, знал о Невиле Рамсгейте. До вчерашнего вечера. До тех пор пока неизвестный по имени Сенфорд Холстид не появился на пороге его дома и не передал ему дневник, написанный собственноручно загадочным Невилем Рамсгейтом.

Когда двигатель «вольво» уже достаточно прогрелся, Марк тронулся с места и, дождавшись просвета в непрерывном утреннем потоке машин на Тихоокеанском шоссе, помчался на юг.

Через полчаса он добрался до Марина-дель-Рей, маленького порта для яхт. Проезжая мимо бесконечного ряда машин, припаркованных вдоль канала Б, Марк заметил старенький «комби» Рона Фэрмера, на котором красовалась огромная надпись: «Археологи без ума от старушек.» Марк припарковался рядом, выключил мотор и помедлил несколько минут, собираясь с мыслями.

Рона Фэрмера было нетрудно найти. Он обитал обычно в одном из трех мест: в фотолаборатории у себя дома, в университетской библиотеке или на своей яхте. Так как Марк позвонил Рону домой и там никто не ответил, а библиотека была еще закрыта, он точно знал, где может найти своего лучшего друга в этот ранний час.

Ворота порта были открыты, так что Марку не пришлось перелезать через решетку ограды, чтобы спуститься к причалу. Место швартовки Рона было в самом конце, поэтому Марк быстро зашагал между двумя рядами блестящих на солнце яхт, которые со скрипом покачивались на волнах. Дойдя почти до самого конца причала, Марк заметил своего друга, сидевшего по-турецки на правом поплавке своей лодки, двадцатишестифутового тримарана, на борту которого было написано «Тутанхамон».

— Привет! — крикнул Марк.

Рон поднял голову, быстро кивнул и снова недовольно уставился в люк правого борта.

Марк спрыгнул на борт и спросил, держась за ванты:

— Что случилось?

Рон ответил, не поднимая головы:

— Дождевая вода в трюме, черт бы ее побрал!

Марк сдержал улыбку и в нетерпении потер руки.

Рону Фэрмеру было тридцать пять лет, но он выглядел намного моложе. На нем были голубые потрепанные джинсы и заштопанная матросская роба с состиранной надписью на груди. Его длинные светлые волосы спадали на лицо, скрывая его недовольное выражение. Марк заглянул в кубрик, где на фоне разорванной виниловой обшивки увидел такие знакомые предметы, опознавательные знаки Рона Фэрмера: оплетенную бутылку дешевого калифорнийского кьянти, роман Станислава Лемма и камеру со вспышкой. Марк знал привычки Рона: сейчас он отправится в открытое море, ляжет в дрейф, спустит парус и, отдавшись на волю волн, будет плыть, пока вино не пойдет на убыль. Иногда он пропадал по нескольку дней, когда ему приходило в голову отправиться к Исландскому проливу или к острову Каталины. Случалось, Марк не видел Рона целую неделю. Поэтому он был чрезвычайно рад, что вовремя успел перехватить своего приятеля.

— Рон? — Марк начал замерзать на пронизывающем морском ветру.

Наконец его друг пожал плечами, захлопнул крышку люка и выпрямился. Он был одного роста с Марком, но из-за своей невероятной худобы казался гораздо выше. Чисто выбритое лицо, васильковые глаза и длинные, почти до плеч, платиновые волосы делали его похожим на сёрфера лет двадцати пяти.

— Что стряслось? — спросил он. — Никогда еще не видел тебя здесь в такую рань. Бог ты мой, ну и видок у тебя!

— Да, чувствую себя отвратительно, не спал всю ночь. Я хочу, чтобы ты поехал ко мне домой. Мне обязательно нужно тебе кое-что показать.

— Сейчас? Я занят. Нужно выкачать воду из трюма, пока она не добралась до корпуса.

Задумчиво пощипывая бороду, Марк оглядел «Тутанхамон». Несмотря на все усилия, постоянно прилагаемые Роном, яхта все равно выглядела изрядно обшарпанной. Хотя, с другой стороны, Рон никогда не придавал большого значения внешнему виду. При попутном ветре «Тутанхамон» мог, пожалуй, развить скорость до тринадцати узлов.

— Рон, ты слышал что-нибудь о Невиле Рамсгейте? — спросил Марк.

Рон спрыгнул в кубрик, наклонился и стал рыться в вещах.

— Да, — крикнул он Марку, — один из первых египтологов. Еще до Питри, я думаю. Он занимался измерением пирамид.

— Он также проводил раскопки в Тель Эль-Амарне.

— Точно. Об этом я тоже что-то читал. — Пытаясь что-то найти, Рон шарил руками в воде, которая проникла даже в поплавки. — Черт побери! — пробурчал он.

— Что случилось?

— Не могу найти насос.

— Рон, ты не можешь это отложить?

Рон снова выпрямился.

— А в чем, собственно, дело?

Марку хотелось бы выговориться и разделить с другом возбуждение, от которого у него сосало под ложечкой. Но он сдержался.

— Я бы хотел, чтобы ты взглянул на одну вещь у меня дома.

Рон откинул назад спадающие на лицо светлые пряди.

— Снова сенсационная находка?

— Поедем ко мне.

— А это не может подождать?

Марк отрицательно покачал головой.

— Ну ладно… — Рон выразительно взглянул на небо и вздохнул. — Все равно, похоже, снова пойдет дождь.

Они ехали на машине Марка. По дороге Марк рассказывал о коротком, необычном визите Сенфорда Холстида, при этом он старался точно вспомнить все сказанное гостем. Хотя он и обмолвился о содержимом свертка, принесенного Холстидом, но рассказал далеко не все, закончив словами:

— Знаешь, после того как меня прокатили с местом профессора, я чувствую себя ужасно неуверенно и с радостью хватаюсь за все, что мне предлагают. Этот Холстид хочет, чтобы я поехал в Египет и начал там раскопки. Звучит слишком заманчиво. Поэтому я подумал, что будет лучше, если ты посмотришь на все это еще раз и скажешь, что ты об этом думаешь.

Когда они вышли из машины и почувствовали на лице первые капли моросящего дождя, Рон подумал вслух:

— Для начала мне нужно выпить кофе. Я тоже почти всю ночь не спал.

Марк искал ключ от входной двери:

— Все писал о своем Эхнатоне?

— Нет, проявлял пленку с дельфинами, которую отснял на острове Каталины. Из тридцати шести кадров получился только один. — Рон поежился, когда на него из дома пахнуло леденящей сыростью. — И как только ты это выносишь?

— Хочешь, разведу огонь? — крикнул Марк, направляясь в кухню, которая была все еще не убрана со вчерашнего дня.

Через пять минут, когда дождь уже начал барабанить по крыше, оба египтолога сидели у пылающего камина и пили горячий кофе. Марк молча протянул Рону потертую книгу.

— Выглядит довольно старой.

— Сто лет, если быть точным. Прочти первую страницу.

Рон внимательно пробежал глазами размашистый, кудрявый почерк:

— Невиль Рамсгейт, а как же ты…

— Мне принес ее Сенфорд Холстид вчера вечером. Я прочел весь текст, но тебе не обязательно это делать. В первой части сплошные восторги по поводу Каира и его путешествия на пароходе вверх по Нилу. Перелистни на июнь — это приблизительно в середине книги и начни читать примерно с двадцатого числа.

Рон устремил на Марка испытующий взгляд и спросил:

— И тут написано, что он нашел в Тель Эль-Амарне?

Марк отвел глаза и стал неподвижно смотреть на огонь.

— Читай сам… — тихо ответил он.

 

ГЛАВА 3

— Ну и?

Рон Фэрмер поднял голову. На его лице было написано замешательство.

— Он не дописал до конца. Последняя запись обрывается в середине предложения.

— Что ты думаешь об истории Рамсгейта?

Рон закрыл дневник и осторожно положил его на столик рядом с диваном. Затем он встал, потянулся и подошел к раздвижной стеклянной двери. Наблюдая за тем, как свинцовая масса океана то вздымается, то опускается под сильным дождем, он спокойно произнес:

— Я бы сказал, что Невиль Рамсгейт нашел гробницу Эхнатона.

Марк стоял позади него, облокотившись на каминную полку, и изо всех сил старался справиться с волнением. Слова Рона разожгли надежду, которая теплилась в нем с тех пор, как он прочитал дневник.

— Сто лет назад, — начал он тихо, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, — сто лет назад Невиль Рамсгейт отправился во главе экспедиции, состоящей из семи человек, в Тель Эль-Амарну, где он разбил лагерь и собирался приступить к раскопкам руин на равнине. Затем благодаря счастливой случайности в его руки попадает документ, подтверждающий существование неисследованной гробницы. С этого момента он все свои силы направляет на поиски этой гробницы — полагая, что это гробница фараона Эхнатона, — и, следуя целому ряду доказательств этого, он в конце концов находит ее. Но… — Марк понизил голос, — дневник заканчивается непосредственно на том месте, где Рамсгейт сообщает, что он собирается открыть дверь гробницы.

Рон неподвижно смотрел на дождевые потоки, бегущие снаружи по оконным стеклам. Его взгляд потемнел и лицо стало бледным. Он повернулся к Марку, прислонившись спиной к холодному стеклу:

— Могу поспорить, что гробница до сих пор находится там и все еще не открыта. На тех страницах, где заканчиваются записи, Рамсгейт сообщает о том, что они очистили последнюю ступень и увидели дверь гробницы…

— … которая была отмечена древними печатями жрецов.

— С Рамсгейтом, должно быть, что-то случилось, прежде чем он открыл гробницу, так как, во-первых, он не закончил свой дневник, во-вторых, я никогда не слышал о гробнице, которую он описывает. Мне кажется вероятным, что он умер прежде, чем вошел в нее, и что после него по какой-то причине ни у кого больше не было возможности открыть эту дверь.

— Рон, он, наверняка, унес эту тайну с собой в могилу, — сказал Марк и мрачно посмотрел на тяжелую книгу, лежащую на столике рядом с диваном.

— Все, о чем мы только что прочитали, произошло сто лет назад. Египтология находилась тогда еще на заре своего развития. Невиль Рамсгейт случайно наткнулся на гробницу, но он умер прежде, чем открыл ее, и тайна ее местоположения, вообще сведения о ее существовании исчезли вместе с ним.

Марк отошел от камина и опустился на диван.

— Эта гробница существует на самом деле. Она находится где-то в окрестностях Тель Эль-Амарны и, возможно, до сих пор еще не тронута.

Рон некоторое время задумчиво смотрел на Марка и наконец проговорил:

— Ты думаешь, ее можно снова найти?

— Боже всемогущий, Рон, — прошептал Марк. — Гробница Эхнатона! Самого знаменитого и таинственного из всех египетских фараонов. Вот это была бы сенсация! Почище могилы Тутанхамона. И для человека, который ее найдет, это означало бы…

— …безграничную славу и богатство. Он был бы героем, более знаменитым, чем Хауард Картер. Если… — Рон засунул руки в карманы брюк, сделал несколько размеренных шагов по комнате и опустился на диван рядом с Марком, — … если ее можно снова найти.

Марк окинул друга тревожным, испытующим взглядом.

— Рамсгейт же нашел ее, разве нет?

— Конечно, но из дневника следует, что своим открытием он в значительной степени обязан счастливому стечению обстоятельств, например этой пожилой женщине, которая передала ему первый фрагмент камня.

— Но Рон, — быстро возразил Марк, — все, что нам нужно сделать, это повторить шаги Рамсгейта.

— Не знаю, Марк, в описании так много пробелов. Рамсгейт писал свой дневник не для того, кто придет вслед за ним через сто лет. Это скорее изложение исключительно личных впечатлений. Он знал то, о чем писал, поэтому ему не нужно было углубляться при описании в подробности, например приводить точные параметры местоположения гробницы.

— Но в дневнике есть кое-какие зацепки. Мы знаем хотя бы, что она находится в Тель Эль-Амарне.

— И это, пожалуй, единственное, что мы знаем. Черт возьми, Марк, ты говоришь о шестидесяти квадратных километрах пустыни, состоящей из песка, долин и ущелий! Сведения о местоположении гробницы, приводимые Рамсгейтом, настолько ничтожны и получены им самим благодаря чистой случайности. Вот, только послушай.

Рон поднял дневник и начал осторожно листать ветхие страницы.

— Здесь. — Он положил книгу на колени и начал читать.

1 июля 1881.

Вскоре после восхода солнца в наш лагерь пришла пожилая женщина, ведущая за собой осла. Она рассказала Мухаммеду, что она искала в развалинах себах, спрессованные остатки ила из реки, которые местные жители используют как удобрение для полей, и случайно наткнулась на кое-что, что наверняка заинтересует «чужеземцев с севера». Мухаммед как раз собирался ее прогнать, когда я вмешался, вспомнив, что многие ценные находки, находящиеся сегодня в Британском музее, попали в руки европейцев именно таким образом. Поэтому я сказал ей, что хочу взглянуть на ее находку.

Каково же было мое удивление, когда эти старые узловатые руки достали из мешка, висевшего на спине осла, отлично сохранившуюся верхнюю часть стелы, какие находят в этой местности выдолбленными на скалах. Изображая на лице равнодушие, чтобы старухе не пришло в голову назначить бесстыдно высокую цену, я осведомился, где она нашла этот камень.

Мухаммед при этом переводил, так как я плохо владею местным диалектом. Фрагмент был найден недалеко от устья большого Вади, где он лежал, засыпанный песком равнины.

Я спросил старуху, где находятся остальные части стелы, так как заподозрил, что она, следуя старой арабской хитрости, разбила находку на несколько частей, чтобы потом продать их по отдельности и выручить побольше денег. Как же я, однако, был поражен, когда она заверила меня, что не знает этого.

На этом месте наш разговор прервался, так как мой вопрос, казалось, испугал старуху и она решила вместе со своим ослом отправиться в обратный путь. Я сказал Мухаммеду, чтобы он предложил ей за этот фрагмент один египетский фунт (что, конечно, составляло для нее целое состояние) и еще два, если она поможет нам отыскать оба остальных. Но она отказалась, сказав, что вообще не возьмет денег! Сэр Роберт и я заподозрили неладное, так как, пожалуй, нет на свете более алчного народа, чем арабы.

Но Мухаммед стал переводить дальше: по словам старухи, жители деревни были бы рады избавиться от камня, потому что с тех пор, как несколько месяцев назад сильный ливень вымыл его из Вади, их постоянно преследуют несчастья. В то время как Мухаммед продолжал разговаривать со старухой, пытаясь задержать ее и получить новые сведения, я стал внимательно рассматривать то, что было у меня в руках. И когда мне стало ясно, что это был фрагмент надгробной стелы, камня, который помещают у входа в гробницу, причем в данном случае речь явно шла о месте захоронения особы царского происхождения, я уже едва ли мог скрыть свое волнение.

— Этот камень из царской гробницы? — спросил я через Мухаммеда. — Он стоял перед гробницей, которая находится в четырех милях вверх по Вади?

Она отчаянно затрясла головой и пробормотала что-то о «запретной зоне».

Я снова попытался ее уговорить, но мои слова на нее не подействовали. Я поднял цену, но она снова отказалась, постоянно бормоча что-то на своем сбивчивом языке, как будто пытаясь отговориться. После того как старуха ушла, Мухаммед перевел мне слова, которые она сказала в конце: этим камнем отмечено запретное место, которое их народ уже несколько веков благоразумно обходит стороной. Но теперь гроза и дождь раскололи предостерегающий камень, который стоял под «собакой», и разбросали в разные стороны его фрагменты. «Теперь демоны вышли на свободу.»

По утверждению Мухаммеда, таковы были ее последние слова.

Рон посмотрел на Марка.

— Пункт номер один. Стела, которой был отмечен вход в гробницу, стояла под «собакой», что бы это ни было, удар молнии расколол ее на три части, а внезапно начавшийся сильный ливень выбросил одну из частей на равнину. Итак, Рамсгейт отправился на поиски гробницы, используя этот фрагмент стелы и высматривая упомянутую «собаку».

— И он ее нашел.

— Да, но снова благодаря случаю, а не каменному фрагменту. На протяжении нескольких страниц он описывает поиски этой «собаки», а когда он ее находит, то не говорит ни слова о том, где конкретно она находится, а только: «Наконец-то, я нашел собаку.»

Рон пожал плечами.

— А теперь пункт номер два.

Когда он начал перелистывать пожелтевшие страницы, в проносящихся над домом облаках блеснула молния, и через секунду послышались оглушительные раскаты грома.

— Теперь гроза прямо над нами, — пробормотал Марк и посмотрел на потолок.

— Вот здесь, — тихо продолжал Рон.

3 июля 1881.

Есть что-то странное в этой стеле. Вчера вечером я подверг тщательному анализу вырезанный на ней рельеф и сделал поразительное открытие, что она не похожа ни на одну из до сих пор известных. Она не является ни обычной плитой, изображающей царя на поле битвы, ни одним из таких надгробий, на которых умерший преклоняется перед Осирисом и Анубисом. На самом деле в верхней части камня нет ни одного человеческого существа, вместо этого здесь изображены семь довольно необычных и удивительных фигур, которые, я полагаю, являют собою богов. Только одно имя можно различить, и оно стоит в картуше неизвестного фараона по имени Тутанхамон. Я еще ни разу про него не слышал, и сэр Роберт тоже.

Стела напоминает обычную надгробную плиту, однако иероглифы, начертанные горизонтальными рядами и читаемые справа налево, судя по всему, содержат предупреждение.

Рон перевернул страницу, и снова дом до самого фундамента содрогнулся от раската грома.

4 июля 1881.

Я перевел надпись на камне. Как я и предполагал, речь идет о надгробной плите, которая указывает на местоположение гробницы, принадлежащей кому-то, кого называют «Он, Не Имеющий Имени». К сожалению, именно в этом месте стела раскололась на две части, и я не могу расшифровать, к кому относится это «Он, Не Имеющий Имени».

— Под этим наверняка подразумевается Эхнатон, — прокомментировал Марк, глядя в окно на бушующий океан. — Когда закончилось его правление, жрецы Амона запретили произносить его имя.

Рон проворно листал дальше.

— Потом Мухаммед, работавший сторожем у Рамсгейта, находит десятого июля второй фрагмент стелы, но Рамсгейт не сообщает, где именно. А теперь, Марк, послушай вот это. — Рон понизил голос и начал читать, затаив дыхание.

12 июля 1881.

Всех нас охватило непреодолимое желание найти «собаку» и третий фрагмент. Переводя текст второго фрагмента, я обнаружил начало нового абзаца, который, я уверен, содержит сведения о местоположении гробницы.

Держа книгу все еще раскрытой на коленях, Рон поднял глаза.

— На всех последующих страницах Рамсгейт описывает раскопки — прокладывание траншей, шурфов и пробных отверстий, — он описывает даже жизнь в лагере, которая в это время была исключительно тяжелой. Но он ни разу не упоминает, где именно он копал.

— Читай дальше, Рон. Прочти абзац о загадке.

— Ах да, загадка. Пункт номер три. — Он полистал дальше и хлопнул ладонью по нужной странице. — Заключительный пассаж.

16 июля 1881.

Вскоре после восхода солнца, когда группы рабочих продолжили раскопки уже в самом русле, был найден третий фрагмент. Это был не отдельный камень, а цоколь скалы, торчащей из песка. Стела была высечена из целой скалы. Поэтому цоколь неподвижно стоял на месте. Хотя этот фрагмент находился в гораздо худшем состоянии, чем остальные части стелы, надпись на нем все же можно было прочитать. Мне пришлось проработать весь день, чтобы перевести последний отрывок иероглифического текста. И вот теперь, пока бедная Аманда беспокойно спит, мучимая кошмарами, я сижу рядом с ней и ломаю голову над загадочными словами, которые я перевел. Они тоже содержат предупреждение. Предостережение, заклинающее всех путников обходить это место стороной. А последняя строка иероглифов гласит: «Если Амон-Ра плывет вниз по течению, то преступник лежит под ним, дабы глаз Исиды мог отметить его.»

Сэр Роберт и я весь вечер пытались разгадать эту загадку. Без всякого сомнения, последняя строка указывает на местоположение гробницы, но я не вижу здесь ни одного намека на «собаку». Как связано содержание этого абзаца с тем, что рассказала нам старуха, нашедшая первый фрагмент?

— Черт, — буркнул Марк и быстро пошел к бару, — он как будто бы специально хочет свести нас с ума!

Пока Марк наливал себе бурбона, мрачно глядя в окно на непрекращавшуюся бурю, Рон читал дневник дальше. Несколько минут они молчали, в тишине были слышны только раскаты грома. Наконец, Рон произнес почти беззвучно:

— Эта часть занимает меня больше всего. Надпись, которую Рамсгейт обнаружил при входе в гробницу…

Марк не слушал его. Наблюдая за пенящейся серой массой океана и ощущая, как дом содрогается от каждой новой волны, Марк был целиком поглощен мучительной мыслью о своей нерешительности.

Холстид предложил ему отправиться в Египет. И только одно мешало ему сразу же согласиться: он дал Нэнси обещание.

Марк снова думал о Нэнси, представлял себе ее милое лицо, вспоминал ее тихий непринужденный смех. Они познакомились семь лет назад в Лос-Анджелесском музее искусств, где он выступал с докладом о королеве Нефертити. Их отношения ограничивались сначала редкими встречами, но после каждой его экспедиции в Египет они становились все ближе, пока наконец после его последнего путешествия не стало ясно, что они любят друг друга. С тех пор они уже не хотели больше расставаться надолго. Нэнси путешествовала неохотно и мечтала о размеренной жизни, и однажды, в одну из тех долгих ночей любви, которые она проводила в его постели, Марк сдался.

Он пообещал ей, что время его экспедиций прошло, что он хочет покоя и больше не оставит ее. И до тех пор, пока Гримм не позвонил ему вчера вечером, он держал свое слово. Но потом появился Холстид и предложил ему редкий в жизни любого египтолога шанс. Только дурак, как бы сильно он ни был влюблен в такую женщину, как Нэнси, отказался бы от подобной возможности. Голос Рона, казалось, долетал до него издалека.

— Семь демонов и семь проклятий на двери гробницы, Марк. Ничего подобного я еще не слышал, ни разу за те годы, когда я занимался египтологией. Вот послушай:

Берегись стражей неверного, поставленных здесь на веки веков. Такова будет кара чудовищ:

Один превратит тебя в огненный столб и уничтожит тебя.

Один заставит тебя есть свои собственные экскременты.

Один сорвет волосы с твоей головы и скальпирует тебя.

Один придет и разрубит тебя на части.

Один придет как тысяча скорпионов.

Один прикажет насекомым поедать тебя.

Один вызовет страшные кровотечения и будет иссушать твое тело, пока ты не умрешь.

Рон откинулся назад и осторожно закрыл дневник.

— Здесь что-то не так. Рамсгейт наверняка неправильно перевел. Египтяне никогда не писали подобные вещи на своих могилах…

Рон снова замолчал, а Марк продолжал спорить с собой. Он знал, что не имеет права нарушать обещания, данного Нэнси; но он должен быть честен по отношению к себе самому.

Марк так сильно сжал стакан, что его пальцы побелели. Его трясло от собственной нерешительности.

Сколько он себя помнил, египтология всегда была для него самым главным.

Марк Дэвисон родился в Бейкерсфилде, в семье фермера. Оттуда его отец, грубый, огромного роста мужчина, перевез свою жену и четырех сыновей на север Калифорнии, так что им снова пришлось собирать урожай, который здесь к этому времени еще только поспел. В юности Марк никогда не перечил отцу, он относился к нему с благоговением, к которому примешивалась глубокая ненависть. Уже в возрасте пяти лет, работая согнувшись под палящим солнцем на поле Салинеса, где он вместе с отцом и тремя братьями собирал артишоки, Марк понял, что рожден для лучшей доли. Он не знал, как появилась у него любовь к древностям, но он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы ему не приходилось копаться в земле. Поначалу Марку приходилось туго, так как отец презирал образование и его семья никогда не задерживалась настолько долго на одном месте, чтобы Марк мог окончить там хотя бы один учебный год. Но время шло, и Георг Дэвисон стал жертвой собственного многолетнего пьянства. И когда старшие братья один за другим покинули дом, оставив Марка одного с вечно пьяным отцом и изможденной матерью, им овладело отчаянное желание чего-то добиться в этой жизни. Он подрабатывал на бензоколонках и ходил в вечернюю школу. Он подал заявку на стипендию в Чикагский университет и сразу же получил ее. Один из профессоров — из тех, что обладают особым чутьем и умением увлекать других, — пробудил в нем почти болезненную страсть к Древнему Египту. Ему пришлось многим пожертвовать ради осуществления своей мечты, он подрабатывал в двух местах, использовал каждую свободную минуту, чтобы заниматься и писать свою диссертацию, которую он защитил в двадцать пять лет. Свободный стиль жизни его поколения едва ли коснулся Марка, он с головой ушел в египтологию и, полагаясь только на себя, упорно боролся за место на академической лестнице. С детских лет он привык жить в стесненных условиях и довольствоваться малым, и теперь эта привычка помогала ему держаться на плаву. Все годы учебы и лишений он ждал именно этого момента… Марк внезапно повернулся и заявил:

— Рон, я приму это предложение.

— А как же Нэнси?

Марк нервно крутил в руках стакан. Он знал, это означало бы потерять ее.

— Не знаю. Надеюсь, что она поймет. Рон, эта гробница существует, и она принадлежит мне.

Рон откинулся на спинку дивана и испытующе посмотрел на друга. Таким решительным и жаждущим славы он не видел Марка с тех пор, как тот в последний раз работал на раскопках. И так как Рон знал, что чувствовал его друг в этот момент — возбуждение от перспективы совершить сенсационное открытие, — волнение Марка частично передалось и ему.

Они смотрели друг на друга через наполненную табачным дымом комнату, и каждый думал о своем.

Марк и Рон оба родились в те бурные шестидесятые, ознаменовавшиеся небывалым взлетом рождаемости. Подростками они сидели в переполненных классах и стали свидетелями университетского бума. После школы они вместе с такими же, как они, молодыми людьми наводнили университетские аудитории и, сдав последние экзамены, занялись поиском работы на уже переполненном рынке труда. Как свежеиспеченные египтологи, они едва ли могли получить место. Так как раскопки в то время не проводились и находки для анализа отсутствовали, им оставалось выбирать между профессией преподавателя и работником музея — а на каждое свободное место претендовало десять квалифицированных египтологов. Многим пришлось сменить профессию, чтобы получить работу; так, один из их общих друзей, окончив учебу, открыл автомастерскую и зарабатывал как владелец крупного предприятия гораздо больше, чем Марк или Рон.

Марку еще повезло. Ему посчастливилось принять участие в немногочисленных раскопках, которые еще велись после строительства Асуанской плотины; он написал несколько популярных книг и поэтому получил место преподавателя в Лос-Анджелесском университете. Рон же, напротив, был вынужден оставить свою профессию из-за нехватки средств к существованию. Чтобы платить за свой сарай в калифорнийской Венеции, ему пришлось опубликовать под тремя женскими псевдонимами рассказы ужасов. Гонорара хватило на то, чтобы покрыть текущие расходы и осуществить заветную мечту: оборудовать фотолабораторию и купить яхту. И все же он неизменно остался верен своей специальности и время от времени издавал свои научные статьи, которые всегда вызывали большой интерес в среде археологов. Три его работы: «Гомосексуализм в Древнем Египте», «Господство женского начала в Древнем Египте — распространенное заблуждение» и «Бес: фаллический Бог», которые он написал для журнала «Ближний Восток», были включены в новый учебник по антропологии, которым пользовались студенты по всей стране.

Его специализация была — мумии. Своей диссертацией о «Применении рентгеновских снимков при определении родственных связей фараонов Новой Империи» и многочисленными опубликованными работами он завоевал себе некоторую славу в этой области. Год назад он в составе группы врачей по приглашению Веслианского университета ассистировал при разпеленании и анализе мумии из двадцатой династии, которая была передана в дар местному Музею естествознания.

Сначала Марк и Рон были непримиримыми противниками. Они познакомились восемь лет назад на семинаре в Бостоне, куда оба были приглашены выступать с докладами. Марк в своем выступлении отстаивал теорию всеобщего господства Эхнатона и Аменхотепа Третьего, в то время как Рон пытался опровергнуть ее. Они начали спор на эту тему еще во время торжественного обеда, затем перенесли его в конференц-зал, продолжили за коктейлем на ужине, после чего до поздней ночи проспорили в баре. На следующее утро они уже не сторонились друг друга и всю оставшуюся неделю каждый занимался внимательным изучением точки зрения противника, не сильно беспокоясь при этом о дальнейшем ходе семинара. Именно эти различия связали их друг с другом. Каждый из них был асом в своей области, что в конце концов им и пришлось признать. Марк обладал хорошей интуицией, он знал, где нужно копать, еще прежде чем брал в руки лопату. Рон, напротив, отличался исключительным абстрактным мышлением. Он мог угадать историю, стоящую за находкой. По одному иероглифу, кусочку ткани или локону волос он мог восстановить всю картину событий, свидетелем которых стал этот предмет. Рон ненавидел грязь, а Марк был не слишком силен в анализе. Но вместе они были непобедимы.

— Рон, — начал Марк тихо, — я хочу, чтобы ты поехал со мной.

Его друг улыбнулся и медленно покачал головой:

— Зачем?

— Во-первых, нам будет нужен фотограф. Во-вторых, если мы найдем мумию, ты единственный настоящий специалист в этой области.

— Все так, Марк, но… — Рон встал. — Я должен вовремя сдать в редакцию мою статью об Эхнатоне.

— Это — отговорка, и ты сам это прекрасно знаешь. Тебе предоставляется уникальная возможность, прикоснуться к мумии человека, о котором ты пишешь. Ты сможешь сам выяснить, был ли Эхнатон бесполым. Черт побери, Рон, это же твой шанс, — Марк стукнул кулаком по колену, — написать книгу, которая попадет в список бестселлеров нью-йоркской «Таймс». А тебя при этом волнует лишь срок сдачи статьи в какой-то там журнал с тиражом в двести экземпляров.

— Ну не злись так. Мне просто не хочется ехать в Египет, вот и все.

— Чего ты боишься, Рон?

— Ничего. Но если ты лелеешь тайную надежду прославиться, то это не означает, что я тоже об этом мечтаю.

— Ты живешь в сарае в Венеции и носишь барахло, которое любой другой давно бы выбросил. Ты пишешь дешевые романы, чтобы заработать на жизнь, плаваешь на своей ветхой посудине, молясь каждую минуту, чтобы она не пошла ко дну, при этом прекрасно знаешь, что мог бы стать первым в своей области.

— У тебя свой взгляд на вещи, у меня — свой.

— Неужели? Посмотри на себя, Рон, ты же просто переворачиваешь с ног на голову старые, давно известные факты, пытаясь приспособить их к своей последней теории. Ты ведь сам не веришь, что Эхнатон был бесполым…

— Ну, это уж слишком! Как раз в этом я твердо убежден…

— Ну конечно. Еще год назад тебе бы и в голову не пришло ничего подобного, хотя ты сто раз видел фотографии этой статуи. А теперь тебе нужно поставить яхту в сухой док для профилактики, а это дорого. И тебе внезапно приходит в голову, что еще никто не писал о статуе фараона, изображающей его обнаженным, но без половых органов! Ты просто попусту растрачиваешь свои профессиональные знания, Рон.

Рон молчал, глядя в остывший темный камин.

Через некоторое время Марк продолжил:

— Рон, если мы найдем гробницу, и в ней окажется мумия, я хочу, чтобы ты был поблизости и мог первый взглянуть на нее. — Он подошел к Рону и встряхнул его за плечи. — И мне нужен фотограф. На раскопках им может быть только египтолог. У тебя будет возможность наконец с толком использовать твое дорогое оборудование.

— У меня нет опыта работы в поле, Марк. Оборудовать фотолабораторию в своей квартире — это одно, а в палатке — совсем другое.

— Ты можешь использовать для этого одну из гробниц.

— А ты, оказывается, осквернитель могил!

— Соглашайся, Рон. Ты заработаешь кучу денег, которых хватит не только на ремонт «Тутанхамона», но и на покупку новой яхты, на которой ты выиграешь Трансатлантическую регату.

Рон подумал немного и сказал:

— Думаешь, ты сможешь ее найти?

— Не знаю. Тель Эль-Амарна — довольно обширная область и уже основательно изученная. В дневнике содержится не много намеков на то, где мы должны копать.

— Где бы ты стал искать?

— Думаю, я бы сначала попытался определить, где был лагерь Рамсгейта, а потом поиграл бы немного в детектива и выяснил, нельзя ли отыскать фрагменты стелы. Они наверняка все еще там, только засыпаны песком. Затем я бы стал искать «собаку», что бы под этим ни подразумевалось, и попытался бы разгадать загадку. Рамсгейт пишет, что все отправные пункты уже известны, остается только правильно соединить их вместе.

— В этой загадке нет никакой логики, Марк. Для начала, Амон-Ра никогда не плывет вниз по течению: Солнце движется с востока на запад, а не с юга на север, даже в Египте. И я еще ни разу не слышал о глазе Исиды, а также о том, что она может являться в образе собаки. Я думаю, Рамсгейт неправильно перевел.

— Даже если это и так, он же нашел гробницу.

— Да, пожалуй…

— И он не вошел в нее. Она все еще там — возможно, не открыта. — Марк повернулся и снова пошел к бару. Он взглянул в окно, буря немного улеглась.

— Как ты думаешь, что могло произойти? Ведь что-то заставило его в самом конце все бросить и обратиться в бегство. И эти две загадочные смерти…

Рон пожал плечами:

— Думаю, местные жители решили избавиться от экспедиции, чтобы завладеть сокровищами. Подобное и сейчас случается в Египте; вспомни только, что произошло в Курне. Нетрудно представить, что деревенский староста заплатил феллахам за то, чтобы они напугали археологов или просто прогнали их. Мне кажется, что в обоих случаях речь идет о подлых убийствах.

— Но если деревенские жители так старались избавиться от экспедиции, почему же они не открыли гробницу раньше. Во всяком случае ясно одно, — Марк бросил в стакан кубик льда, — что между жителями Эль-Тилль и Хаг Кандиль уже давно идет война не на жизнь, а на смерть. Остается только надеяться, что мы не попадем под перекрестный огонь.

Рон отошел от камина и встал около окна, наблюдая за вздымающимся океаном.

— Что ты вообще знаешь о Холстиде?

— В общем, совсем ничего, он пробыл у меня не больше десяти минут.

— У него есть деньги?

— Думаю, да.

— Откуда ты знаешь, что у него серьезные намерения?

— Этого я не знаю.

— Как попала к нему книга?

Марк пожал плечами.

— Эта затея кажется мне абсолютно безнадежной, — подвел итог Рон.

— Может быть.

— Кроме того, — Рон потер руки, только сейчас почувствовав, как холодно было в комнате, — прошло уже сто лет. За это время Тель Эль-Амарна не раз становилась объектом вандализма. Там все растащили. Вполне возможно, гробница уже давно разграблена, а мы об этом даже не знаем.

— Рон, я хочу, чтобы ты был здесь, когда Холстид придет вечером.

— У тебя есть вино?

— Только двухлитровая бутылка. Но, если хочешь, я сейчас же ее принесу.

Рон улыбнулся. Затем его лицо снова стало серьезным.

— Нэнси знает, что ты не получил кафедру?

Марк мрачно посмотрел на стакан, который он держал в руке, и залпом осушил его.

— Мне нужно еще придумать, как ей это преподнести.

— Возьми ее с собой в Египет.

— Нет, она не очень-то любит дальние путешествия, и еще меньше — пустыню. Кроме того, это будет не развлекательная прогулка…

— Одно мне не дает покоя, — проговорил Рон, задумчиво засунув руки в карманы брюк.

— Что же?

— Что случилось с Рамсгейтом? Почему никто больше ничего не слышал ни о нем, ни об одном из членов его экспедиции?

— Не знаю.

— И почему его дневник обрывается на середине предложения?

 

ГЛАВА 4

— Это он!

Рон вскочил и посмотрел на свои часы:

— С точностью до минуты. Сейчас ровно шесть часов.

Рон и Марк заказали по телефону пиццу и рано поужинали. После этого они удобно устроились в гостиной.

Марку не нравилось, что он был так взволнован. У него были влажные ладони, и хотя он постоянно вытирал их о брюки, они все равно оставались потными.

Когда он открыл дверь, то снова заметил медленно отъезжающий от дома «роллс-ройс». За рулем можно было различить фигуру шофера. Перед Марком стоял Сенфорд Холстид, одетый точно так же, как и вчера вечером, только на этот раз он ничего не держал в руках. Издалека доносился шум нескончаемого потока машин, движущихся по еще мокрому асфальту Тихоокеанского шоссе.

— С точностью до минуты, — сказал Марк и распахнул перед ним дверь.

Сенфорд Холстид вежливо кивнул и вошел. Когда Марк закрыл за ним дверь, взгляд гостя остановился на Роне Фэрмере, который стоял, прислонившись к камину.

— А, доктор Фэрмер, вы, как я вижу, уже здесь и готовы принять участие в нашем разговоре, — сказал он спокойным голосом, немного гнусавя.

Рон и Марк переглянулись. Рон вздрогнул, как будто мороз пробежал у него по спине. Они только недавно развели огонь в камине, но с приходом статного, важного гостя уютная атмосфера гостиной мгновенно улетучилась.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить, мистер Холстид?

— Нет, спасибо, доктор Дэвисон. Я не пью алкогольные напитки и не курю.

— Тогда, пожалуйста, присаживайтесь, и перейдем прямо к делу.

Все трое расселись у камина, и на их лицах заиграли слабые отблески огня.

— Я полагаю, вы уже прочли дневник, — начал Холстид.

— Да, мы оба прочли его.

— И что вы об этом думаете?

— Не хочу ничего обещать, но вполне вероятно, что гробница существует на самом деле.

— И что она еще не открыта?

— Мистер Холстид, когда находят гробницу, то об этом либо заявляют властям, либо сохраняют это в тайне, чтобы нелегально распродать ее содержимое. В первом случае этот факт освещается в научных журналах и быстро становится известным в профессиональных кругах. Во втором случае, даже при соблюдении строжайшей тайны, все в конце концов выходит наружу, поскольку ценности, проданные нелегальным путем, так или иначе попадают на рынок, где они не могут остаться незамеченными, тем более если речь идет о таких приметных вещах, как предметы погребального культа. Подобные экспонаты тут же становятся объектом пристального внимания, так как они могут навести на след новой, еще неизвестной гробницы. Но в последние годы даже на «черном рынке» такие вещи встречаются редко. Разве что какие-нибудь маленькие статуэтки, украшения и скарабеи. Да и прежде, пожалуй, не попадались предметы, о которых можно было бы с уверенностью сказать, что они относятся к захоронению восемнадцатой династии.

— Но гробница могла с самого начала оказаться пустой.

— Не думаю. Рамсгейт сообщает, что печати жрецов были на месте. Значит, кто бы ни был там погребен, он все еще хранит свои богатства, так как древние египтяне всегда хоронили своих умерших вместе с вещами, которые принадлежали им при жизни.

— Каковы наши шансы найти гробницу?

— Это зависит от многого. Сначала нам нужно поехать в Амарну и осмотреть местность. Нам следует попытаться найти точное местоположение лагеря Рамсгейта, что будет нелегко. Потом необходимо выяснить, находятся ли фрагменты стелы все еще там или нет. Подумайте сами, ведь мы ничего не знаем о дальнейшей судьбе экспедиции Рамсгейта. Прежде чем я получу подробные сведения из Каира, я не могу сказать, насколько велики наши шансы что-нибудь найти.

— С чего вы предполагаете начать поиски?

Марк наклонился вперед, положив руки на колени.

— Дневник дает нам три отправные точки: беспорядочно разбросанные осколки стелы, которая указывает на местоположение гробницы, «собака» и загадка иероглифического текста на цоколе стелы.

— Надеюсь, вам удалось ее разгадать, доктор Дэвисон?

Марк взял дневник, положил его на стол и раскрыл на странице с записью от 16 июля 1881 года. Затем он прочел вслух:

— Если Амон-Ра плывет вниз по течению, то преступник лежит под ним, дабы глаз Исиды мог отметить его.

Он закрыл книгу и откинулся на спинку дивана.

— По словам Рамсгейта, гробница находится именно в том месте, на которое указывает загадочная надпись. И под «собакой», что бы под этим ни подразумевалось.

— Но в надписи нет ни слова о «собаке».

Марк развел руками:

— Возможно, здесь есть все необходимые нам данные. Но чего-то все-таки явно не хватает, так как доктор Фэрмер и я при всем желании не можем понять смысла загадочного иероглифического текста. Посмотрите, мистер Холстид, Амон-Ра — это солнце, а вниз по течению — означает на север. Значит, в надписи говорится: «Когда солнце плывет на север…»

— Значит, здесь что-то не так.

— Вполне возможно, но Рамсгейт не сообщает в своем дневнике о какой-нибудь ошибке. Ведь эта явная бессмыслица должна была и ему броситься в глаза. Но он был полностью уверен в правильности своего перевода. И когда он наконец благодаря случайности находит «собаку», то пишет, что все точно соответствует иероглифическому тексту.

Сенфорд Холстид задумался на мгновение, а потом спросил:

— Доктор Дэвисон, вы полагаете, что речь идет о гробнице Эхнатона?

— Рамсгейт не обнаружил имени при входе в гробницу, но в надписи на стеле упоминается «преступник». Именно так жрецы Амона назвали после смерти Эхнатона. Это еще раз подтверждает то, насколько сильно древние египтяне верили в магические свойства имени. Они считали, что, называя человека по имени, придают ему силу и власть. Отняв же у него имя, они лишали его личности, а значит, и влияния. Все мумии и гробницы должны были иметь имена, ведь иначе души умерших не смогли бы найти свои тела, а значит, и вести жизнь после смерти. За то, что Эхнатон хотел расстаться со старыми богами и заставить свой народ поклоняться лишь одному богу Атону, жрецы Амона отомстили ему, запретив после смерти произносить его имя и разлучив тем самым его тело и душу. Да, мистер Холстид, я полагаю, что Рамсгейт нашел гробницу Эхнатона.

— Почему он не был похоронен в так называемой царской гробнице, которая была обнаружена в тысяча девятьсот тридцать шестом году в одной из долин?

— Потому что ни в одной из гробниц в Тель Эль-Амарне не было произведено ни одного захоронения, — объяснил Марк и взял в руки трубку. Набив ее табаком, он продолжил: — После смерти Эхнатона жители покинули построенную им новую столицу, которая раньше называлась Ахетатон, а теперь по-арабски — Тель Эль-Амарна. Семьи забрали своих умерших родственников из могил и перенесли их в старую столицу Фивы, где заново захоронили. Жрецы объявили Ахетатон проклятым местом, так что никто не хотел оставлять там умерших. Даже мать Эхнатона и его старшая дочка были перенесены из Амарны в Фивы и там заново похоронены. Его отец, оба брата, сестра и остальные дочери тоже нашли свое последнее пристанище в Фивах. Вы наверняка знаете, что его зятем и преемником был знаменитый молодой фараон Тутанхамон.

— Почему же Эхнатон не был погребен с остальными членами семьи в Фивах?

— Я полагаю, что жрецы Амона не хотели осквернять свою священную землю его телом. Не следует забывать, что Эхнатон в их глазах был еретиком. Когда он около тысяча триста пятидесятого года до нашей эры, тогда еще как Аменхотеп Четвертый, взошел на трон, Египет имел за спиной уже двухтысячелетнюю историю процветания, а его народ на протяжении веков почитал множество богов. Как только молодой Аменхотеп пришел к власти, он изменил свое имя на Эхнатон и решил покончить с монотеизмом и заставить народ поклоняться только одному богу, а именно Атону. Жрецы других богов во время правления Эхнатона потеряли свое влияние, так как он закрыл их храмы, и втайне вынашивали планы мести. После смерти фараона в Ахетатоне, то есть вблизи Тель Эль-Амарны, старые жрецы вышли из подполья, объявили его бога неверным и наложили запрет на произнесение его имени. С тех пор его называли «преступник Ахетатона». Жрецы не хотели, чтобы его тело было похоронено в священной земле царской долины, так как они боялись, что его дух станет преследовать их. Я думаю, они решили оставить его там, где он был, то есть на его собственной проклятой земле.

Сенфорд Холстид задумался.

— Доктор Дэвисон, если жрецы Амона так сильно ненавидели Эхнатона, почему же они попросту не уничтожили его тело? Насколько мне известно, в египетской религии душа не может существовать без тела, хотя бы даже мумифицированного. Зачем им вообще потребовалось тратить силы на его погребение?

— Потому что они были глубоко верующие люди, мистер Холстид, а в древнеегипетской религии фараон олицетворял бога, даже если его имя было Эхнатон и все его ненавидели. Он был божеством, и, осквернив его тело, жрецы рисковали навлечь на себя гнев других богов. Я думаю, они одновременно ненавидели и боялись его. Поэтому они оставили его на принадлежавшей ему некогда земле, чтобы держаться подальше от его духа, но вместе с тем во избежание осложнений устроили ему похороны с подобающими почестями.

— Зачем им понадобилось сооружать новую гробницу? Почему они не использовали уже существующую царскую гробницу?

Марк бросил быстрый взгляд на Рона и наморщил лоб.

— Это, мистер Холстид, мне самому, к сожалению, еще не до конца понятно. Возможно, это одна из загадок, которыми окружен закат восемнадцатой династии. Но полагаю, мы получим ответ, если найдем гробницу.

Сенфорд Холстид задумчиво кивнул. Его серебристые волосы блеснули в свете огня.

— Как по-вашему, доктор Дэвисон, нам удастся получить у египетских властей разрешение на археологические раскопки?

— Да, если в данный момент там не работают другие археологи.

— Вы можете заняться подготовкой?

— Каковы будут мои полномочия?

— Я бы хотел, чтобы вы позаботились обо всем необходимом, доктор Дэвисон. Вы можете нанять на работу всех, кого захотите, и купить все, что вам потребуется для экспедиции. А теперь скажите мне, когда мы сможем отправиться в путь.

— Лучшее время для раскопок — с октября по апрель. Я узнаю, на какой месяц приходится в этом году Рамадан. Мусульмане придерживаются лунного календаря, так что их месяцы не совпадают с нашими.

— Рамадан?

— Великий пост. С утренней зари до заката запрещено принимать любую пищу и жидкость. Они не решаются проглотить даже собственную слюну. Поверьте, в это время работа спорится как никогда. Лучше всего начать в октябре. Тогда у нас будет еще семь-восемь месяцев для подготовки.

— Доктор Дэвисон, я хочу начать как можно скорее.

Марк покачал головой:

— Поверьте мне, до октября вы и сами не захотите ехать в Египет.

— Доктор Дэвисон, скажите только, как скоро вы сможете все подготовить.

— По самым приблизительным подсчетам, мне потребуется три, возможно, четыре месяца.

— Замечательно, это и определит дату нашего отправления.

Марк отложил в сторону трубку и сказал с серьезным видом:

— Мистер Холстид, никто не ведет раскопки в Египте в июне или в июле. В это время там стоит невыносимая жара!

— Как можно скорее, доктор Дэвисон. Я настаиваю.

Марк злобно уставился на Сенфорда Холстида, пытаясь подавить в себе возмущение, вызванное столь повелительным тоном. Тут в разговор вступил Рон Фэрмер.

— Скажите, мистер Холстид, видел ли еще кто-нибудь, кроме нас троих, этот дневник? — спросил он спокойно.

— Только моя жена.

— Как он к вам попал? — поинтересовался Марк.

— Я приобрел его несколько месяцев назад на аукционе. Я собираю антикварные вещи и древности, доктор Дэвисон. Женщина, имущество которой распродавалось на аукционе, была богатой вдовой из Беверли-Хилз, которая умерла в девяносто шесть лет, не оставив после себя наследников. Дневник был частью ее имущества, которое было продано за несколько миллионов долларов. Я приобрел коллекцию произведений искусства и собрание разных мелких вещиц и безделушек девятнадцатого века, чуть позже я обнаружил среди них и этот дневник. На мой запрос о дневнике судебный исполнитель сообщил мне, что он уже несколько десятилетий принадлежал старой даме.

— Вам известно, как он к ней попал?

— Мне известно только то, о чем говорится в дневнике, не более того. При этом нельзя сказать, что я читал его внимательно, у меня слишком много своих дел…

— Но когда вы прочитали дневник, — продолжил Марк, внимательно наблюдая за строгим лицом гостя, — вы все же сумели оценить его значение.

— Напротив, доктор Дэвисон. Прочитав дневник, я даже и не подозревал, какой важный документ попал мне в руки. Меня интересовала лишь антикварная стоимость книги, а не ее содержание. Я обратился к моему другу, ассириологу из Бостона, и описал ему свое приобретение. Он сказал, что дневник, судя по всему, представляет несомненный интерес, и посоветовал обратиться к специалисту в этой области. Поэтому я связался с египтологом из Нью-Йорка, неким доктором Хоксбиллом. Вы его знаете?

Марк презрительно скривил губы и снова взялся за трубку:

— Еще бы! Это ведь именно он распространяет сумасшедшие теории, согласно которым египтяне как будто бы связаны с обитателями других галактик.

— И тем не менее он — египтолог.

— Вполне возможно, но тогда мы с ним представляем два противоположных полюса этой науки.

— Стараясь не углубляться в подробности, я объяснил доктору Хоксбиллу, о какой именно книге идет речь, и он проявил живейший интерес. Так я узнал, что Невиль Рамсгейт был, если можно так выразиться, пионером египтологии, и поэтому написанный им собственноручно дневник может иметь огромную ценность. Не говоря уже о гробнице, которую он описывает.

— И поэтому вы решили самостоятельно искать гробницу.

— Вы возьметесь за это дело, доктор Дэвисон?

Марк встал с дивана и подошел к большому окну. Над океаном снова бушевал шторм, густые черные тучи медленно и устрашающе кружили над побережьем. Марк знал, что через несколько минут ливень разразится и над Малибу.

— Вы же еще до того, как пришли ко мне сегодня вечером, знали, что я возьмусь за это дело.

— Тогда нам следует немедленно приняться за сборы.

— Если вы действительно хотите начать раскопки в июне, — проговорил Марк, сделав несколько затяжек, — мне придется немедленно взяться за работу. Мне нужно связаться с несколькими людьми. Я хочу узнать, свободен ли Абдула, с которым я работал несколько лет назад. Я должен связаться с Управлением по охране памятников древности в Каире, купить оснащение, провиант и палатки.

— Я предоставляю вам полную свободу действий, доктор Дэвисон.

— Но вы должны знать: все, что мы найдем, должно будет остаться в Египте.

— Мне не нужны сокровища, доктор Дэвисон. Я хочу только узнать правду о загадочном Эхнатоне.

Марк удивленно посмотрел на гостя.

На строгом лице Холстида появилась едва заметная сдержанная улыбка.

— Вы удивлены, доктор Дэвисон?

— Ну, если быть до конца честным, я предполагал другие мотивы.

— Доктор Дэвисон, я весьма состоятельный человек. У меня нет никакой необходимости обогащаться за счет древних сокровищ, особенно если они получены нелегальным путем. Мне интересны новые открытия и, если хотите, научные исследования. Я бы только хотел выяснить, что кроется за фигурой легендарного фараона, который стал причиной большего числа научных споров, чем любой другой царь Египта.

Марк задумчиво рассматривал гипсовый рельеф, висевший на стене гостиной. Это был профиль фараона Эхнатона, возносящего моления своему новоявленному богу Атону. Марк внимательно разглядывал необычную фигуру царя: женскую грудь и округлые бедра, отвислый живот, продолговатое лицо с выступающей нижней челюстью, — его уродство бросалось в глаза. Кем или чем был этот загадочный человек, жизнь и деятельность которого занимает ученых с тех пор, как существует египтология, и они до сих пор не могут прийти к единому мнению.

Некоторые, например Зигмунд Фрейд, утверждали, что именно он познакомил народ Израиля с монотеизмом; они предполагали, что появление основателя иудейской религии Моисея и исход еврейских племен из Египта совпадали по времени с периодом правления Эхнатона. Другие полагали, что Эхнатон был жертвой загадочной болезни, душевнобольным фараоном. Рон Фэрмер считал его бесполым существом, ни мужчиной, ни женщиной.

Марк Дэвисон, напротив, считал его мечтателем с уродливой внешностью, которого никто не смог понять.

— Я кое-что читал о фараоне Эхнатоне, — продолжал Сенфорд Холстид, — и вот что удивительно: никто так и не знает, что же на самом деле произошло с фараоном-еретиком. Он правил семнадцать лет, в течение которых успел многое сделать, а потом исчез при весьма загадочных обстоятельствах. Эхнатон унаследовал трон от своего отца Аменхотепа Третьего, но он перенес столицу из Фив в Ахетатон, город, который он построил в отдаленном уголке пустыни, вниз по течению Нила, чтобы там беспрепятственно молиться своему новому богу. Но после его смерти цветущий город опустел, люди вернулись в свои родные места, а имя Эхнатона было проклято. Но что стало с его знаменитой женой Нефертити? Кем была она и где была ее родина? И почему его зять Тутанхамон был убит после нескольких лет правления? Надеюсь, доктор Дэвисон, гробница, к которой нас ведет Невиль Рамсгейт, хранит ответы на все эти вопросы.

Марк оторвался от гипсового рельефа, подошел к бару и налил себе бурбона.

Холстид одним движением, плавно, почти по-кошачьи поднялся с места.

— Держите меня, пожалуйста, в курсе. Моя секретарша будет звонить вам каждое утро ровно в девять часов. Вы должны сообщать ей, как продвигаются дела и в каких суммах вы нуждаетесь. Чек на покрытие текущих расходов будет доставляться вам каждый понедельник около трех часов.

Когда Холстид собрался уходить, Марк остановил его:

— Минутку, мы еще не договорились о гонораре или о чем-нибудь вроде этого.

— Моя секретарша пришлет вам текст договора, из которого вы узнаете о размере и времени выплаты гонорара. Вы останетесь довольны, уверяю вас.

— Но как мне вас разыскать, если это потребуется?

— В этом не будет необходимости, доктор Дэвисон. Мы встретимся снова только в аэропорту, незадолго до нашего вылета в Египет.

Марк проводил Холстида до дверей, еще раз отметив, что для шестидесятилетнего мужчины его гость обладает удивительно хорошим телосложением.

— Я постараюсь поскорее сообщить вам дату нашего отлета.

В дверях Холстид обернулся еще раз и сказал, как будто бы все это время дожидался подходящего момента:

— Да, вот еще что. Я хотел предупредить вас, доктор Дэвисон: меня будет сопровождать моя жена.

Марк открыл дверь и увидел перед домом стоящий под проливным дождем элегантный черный «роллс-ройс». Шофер, державший над головой большой зонт, как раз открывал в этот момент заднюю дверцу машины. Марк не мог удержаться, чтобы не ответить на последнее замечание Холстида:

— Возможно, она и будет сопровождать вас, мистер Холстид, но только до тех пор, пока не поймет, что это не воскресная прогулка.

— Уверяю вас, доктор Дэвисон, она вполне готова к экспедиции. Доброй ночи, господа.

Когда «роллс-ройс» отъехал от дома, Марк быстро закрыл дверь. Рон встретил его в гостиной словами:

— Похоже, мне придется поехать с тобой, Марк. Я не доверяю этому человеку.

— Я тоже, дружище, — пробормотал Марк, — я тоже.

 

ГЛАВА 5

ЕГИПЕТ. ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ

Марк Дэвисон был рад предстоящему путешествию по железной дороге, поезд шел долго и без остановок, так что времени было достаточно, чтобы привести в порядок свои мысли и разобраться с самим собой. Ему было о чем подумать.

Он сидел, прислонившись к окну, и смотрел на пробегающие мимо бесконечные поля сахарного тростника, почти не обращая на них внимания. Было раннее утро, и прилежные обитатели долины Нила уже приступили к работе. Ослы, нагруженные огромными связками сахарного тростника, тяжело ступали по глиняным тропинкам; полуголые ребятишки и тощие собаки из близлежащих деревень бежали вдоль железнодорожного полотна, приветствуя проходящий поезд; женщины в черных одеждах с кувшинами на головах останавливались, чтобы поглазеть на паровоз. Прошел уже час с тех пор, как поезд миновал густонаселенные пригороды Каира, и, когда они остались далеко позади, перед пассажирами предстала древняя долина Нила во всей своей первозданной красе.

Но Марку Дэвисону было не до пейзажей. Вместе со своими молчаливыми спутниками он сидел в вагоне первого класса, задумчиво потягивал давно потухшую трубку и все пытался последовательно разобраться со всеми волновавшими его вопросами.

Проблема с Нэнси, ставшая главной причиной трех бессонных ночей в отеле «Нил-Хилтон» в Каире, мучила его больше всего. Чем больше он старался избавиться от этих мыслей, чтобы заняться тысячью мелочей, связанных с экспедицией, — тем труднее ему было выбросить из памяти картины последнего проведенного вместе с Нэнси вечера, которые постоянно стояли у него перед глазами. К его сообщению о том, что место профессора досталось не ему, она отнеслась с дружеским пониманием. Будут и другие возможности, не хуже этой, сказала она, ведь получил же он заказ от своего издателя на новую книгу, и она с радостью поможет ему написать ее. А когда она попыталась снова перевести разговор на тему женитьбы, он сообщил ей о предстоящих раскопках.

Марк знал ее вспыльчивый характер и ожидал бурную реакцию. Нэнси была наполовину ирландка, наполовину латиноамериканка, и Марку уже не раз доводилось испытать на собственной шкуре, что происходит, когда два горячих темперамента взаимно усиливают друг друга. Вот и теперь он внутренне приготовился к выяснению отношений. Как же он был, однако, удивлен, когда она сначала посмотрела на него отсутствующим взглядом затем погрузилась в свои мысли и, наконец, взглянув на него печально и разочарованно, сказала: «Я знала, что когда-нибудь это случится. Глупо было с моей стороны надеяться, что я смогу удержать тебя и что ты сдержишь свое обещание.»

Он хотел было возразить ей, но она продолжала обезоруживающе нежным голосом: «Я люблю тебя больше, чем когда-либо. Так сильно, что готова отпустить тебя. Я имею в виду не только в Египет, но и навсегда. Я понимаю, насколько нужна тебе работа в поле, Марк, но я хочу иметь дом и детей. Нет, я не поеду с тобой, и я не выйду за тебя замуж сегодня вечером. Это ничего не изменит. Поступай так, как ты должен поступить, Марк, и если я буду еще тут, когда ты вернешься…»

Она не закончила предложение. И теперь, когда поезд с грохотом несся вдоль оросительных каналов, мысли Марка беспрерывно кружились вокруг той прощальной ночи, проведенной в ее объятиях, когда он страстно любил ее, а она тихо всхлипывала у него на плече. Она не пришла в аэропорт попрощаться с ним. Когда же он решил позвонить ей из аэропорта, телефонистка ответила ему, что номер снят.

Шелест бумаг вернул Марка к реальности. Он отвернулся от окна и посмотрел на Рона, который сидел спиной по ходу движения и торопливо строчил что-то в своем блокноте. Блокнот скрипел под его пером. Рон толково использовал трехдневное пребывание в Каире. Он побывал в Египетском музее и завел знакомство с его директором, который разрешил ему осмотреть залы с мумиями, закрытые для простых посетителей. Он истратил две пленки, снимая фараонов и их величественных супруг. Третью пленку он использовал для того, чтобы со всех сторон заснять так горячо обсуждаемую профессионалами статую Эхнатона.

Рон Фэрмер занимался анатомией древних египтян. Различные статуи и рельефы Эхнатона легли в основу его новой теории, согласно которой фараон не имел половых органов. Кроме того, Рон сделал в музее снимки некоторых рельефных надписей, относительно которых ученые расходились во мнениях. Эти надписи подкрепили его теорию, по которой шесть знаменитых дочерей Эхнатона в действительности были вовсе не дочерьми, а его сестрами.

Рон был целиком поглощен в этот момент своими мыслями и записями и не замечал, что поезд ехал уже по среднему Египту и приближался к конечной цели их путешествия.

Марк посмотрел на других пассажиров купе. Сенфорд Холстид сидел с запрокинутой головой и закрытыми глазами, почти неподвижно и, казалось, даже не дышал. Он выглядел таким спокойным и безмятежным, что походил на мертвеца. Рядом с ним сидела его красавица жена Алексис. Она листала журнал мод, при этом нефритовый браслет на ее гонком запястье позвякивал при каждом ее движении.

Марк был просто потрясен, когда он впервые три дня назад увидел Алексис Холстид в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Он сидел в зале ожидания первого класса и гадал, кем же могла приходиться Холстиду потрясающая молодая дама, вошедшая вместе с ним. Алексис Холстид выглядела лет на тридцать моложе своего мужа, она была высокая, стройная, загорелая и очень спортивная. Ее рыжие непослушные волосы удивительным образом контрастировали с холодным взглядом темно-зеленых глаз. Холстид лишь коротко представил ее, после чего они снова отделились от египтологов. Алексис Холстид не удостоила Марка при этом даже улыбки, она лишь небрежно кивнула ему, а Рона, казалось, и вовсе не заметила.

Марк долго смотрел ей вслед, когда она проскользнула мимо него и заняла место на противоположном конце зала ожидания. Уже при этой мимолетной встрече она показалась ему удивительно знакомой. И сейчас, когда он смотрел на ее изящный профиль, напоминающий вырезанный из коричневого мрамора бюст, его снова не покидало чувство, что он ее где-то видел.

Он отвернулся от Алексис и посмотрел через проход на Хасима ель-Шейхли, молодого служащего из Управления по охране памятников древности, который был назначен наблюдать за экспедицией.

Они познакомились два дня назад в Каире, когда Марк пришел в министерство, чтобы выяснить, нельзя ли найти в архиве какие-нибудь сведения об экспедиции Невиля Рамсгейта. Документов, касающихся неудачной экспедиции Рамсгейта, там было, однако, совсем мало, и те немногие новые факты, которые обнаружил Марк, содержали лишь новые загадки. И все же он выяснил две удивительные вещи.

Прежде всего его поразило правительственное распоряжение, подписанное пашой в 1881 году. Согласно этому документу все члены экспедиции Рамсгейта умерли от оспы. Поэтому на местность налагался карантин, а лагерь предписывалось сжечь. С одной стороны, это проливало свет на загадочную судьбу группы Рамсгейта, с другой же стороны, Марку не давали покоя несостыковки по времени. На распоряжении паши стояла дата — 5 августа 1881 года, тогда как последняя запись в дневнике была сделана 1 августа. Как могли все члены экспедиции, у которых 1 августа еще не было никаких признаков болезни (ведь Рамсгейт не упоминает об этом ни единого слова), так быстро заразиться оспой и умереть в течение четырех дней, причем все сразу?

Второй вопрос возник после того, как Марк внимательно изучил семь свидетельств о смерти, которые были написаны по-арабски и подписаны известным доктором Фауадом. Невиль Рамсгейт, его жена Аманда, работник Мухаммед и трое других мужчин значились умершими от оспы. В свидетельстве же сэра Роберта причиной смерти была названа холера. Смущал также и тот факт, что в этих печальных актах ничего не сообщалось о том, что сталось с телами.

Марк перевел взгляд с симпатичного молодого служащего на последнего члена экспедиции, и ему невольно вспомнился разговор с местным помощником, состоявшийся три дня назад, когда они прибыли в Каир.

Абдула Рагеб ожидал четырех американцев в аэропорту за таможенным контролем. Как обычно, друг Mаpка, высокий, худощавый, неопределенного возраста египтянин с аристократической осанкой, предстал перед ними в безупречно белой галабие, которая подчеркивала необычную худобу его тела и темный цвет кожи. Абдула Рагеб обнял Марка сердечно, но вместе с тем сдержанно, как это было принято в этой стране, а потом поприветствовал его на ломаном английском. Он принимал гостей так, как будто он был королем своей страны, при каждом приветствии он лишь слегка наклонял голову, не вынимая рук из широких рукавов своего платья. Он называл Марка «эфенди», турецким титулом давно минувших дней, из чего Марк сделал вывод, что Абдула был намного старше, чем это могло показаться.

В «мерседесе», по пути в «Нил-Хилтон» они обсудили последние детали.

— Абдула, ты все подготовил к нашему путешествию вверх по Нилу?

— Все в порядке, эфенди, через три дня мы можем отправляться в путь, иншаллах.

— Груз не повредился при перевозке?

— Нет, эфенди. Ящики прибыли целыми. Я оставил их в камере хранения на вокзале Рамсес. Завтра я со всем снаряжением отправлюсь вверх по Нилу и разобью лагерь, так что к вашему приезду все будет готово. Я также забронировал для вас и ваших спутников отдельное купе в поезде, чтобы вам никто не мешал во время путешествия.

— Отлично. Огромное спасибо.

Оставив позади лежащий в пустыне аэропорт, они ехали через пригороды Каира, мимо трущоб и заброшенных жилых кварталов, и все это время Марк чувствовал, как в нем нарастает необычайное волнение. Какая-то верблюжья повозка застряла на перекрестке, образовалась пробка, машины неистово загудели на все лады. Марку вдруг стало необыкновенно хорошо от того, что он снова оказался в Египте.

— Теперь расскажи мне, что происходит в Тель Эль-Амарне. У нас могут возникнуть трудности?

Лицо Абдулы помрачнело.

— Нет ничего, с чем нельзя было бы справиться, эфенди. Я встретился с умдой каждой деревни и договорился о цене. Десять пиастров в день за каждого человека, при этом рабочие будут меняться группами, чтобы не запускать работу на полях.

— И все-таки какие-то проблемы?..

— Никаких, эфенди. Уже тогда, когда вы были здесь в последний раз, в деревнях было неспокойно. Многие молодые мужчины оставили свои дворы и отправились искать работу на нефтедобыче или фосфатных рудниках Красного моря. В наше время нет ни одного человека, который хотел бы быть феллахом и обрабатывать землю.

Марк внимательно посмотрел на строгий профиль Абдулы. В его поведении было что-то настораживающее.

— Абдула, что-то не так?

— Нет, эфенди.

— Ну хорошо, что насчет жилья в Амарне?

— Мы расставим палатки. Вы, конечно, не хотите жить в деревенских домах.

— А как насчет воды?

— Я обо всем позаботился, эфенди. У нас будет бочка для воды с подключенной к ней насосом. Один из рабочих будет следить за тем, чтобы в ней всегда была вода. Когда мы приедем в Амарну, то сначала поговорим с умдой из Эль Тиль, так как он самый влиятельный. Потом зайдем и к другим.

— А как свет, сантехника, кухня?

— Все в порядке, эфенди, как и раньше.

Марк покосился на египтянина.

— Ты уверен, что наше присутствие не вызовет недовольства?

— Напротив, они рады вашему приезду, так как это внесет разнообразие в их жизнь и сулит хороший заработок. Мы ведь уже много лет работаем в руинах Амарны.

Марк удивленно поднял брови:

— Мы? Это значит, что ты уже работал в Амарне?

Абдула старался не смотреть Марку в глаза.

— Много лет назад, эфенди. Я был сторожем в лагере у англичан, которые были здесь. Я присутствовал при раскопках Северного дворца.

— Ты никогда мне не рассказывал! Ты, должно быть, был в то время еще совсем молодым. Оказывается, ты можешь пригодиться мне намного больше, чем я думал.

Движение становилось все более насыщенным и беспорядочным. Настоящая свинцовая лавина двигалась к центру Каира. Повсюду слышались оглушительные, резкие гудки и скрип тормозов. Мимо проезжали покрытые пылью переполненные автобусы, из дверей которых гроздями свисали пассажиры.

— Мне бы хотелось, чтобы ты разбил лагерь у подножия восточных гор, на южном берегу Королевского Вади. Доктор Фэрмер будет участвовать в раскопках в качестве фотографа, поэтому ему нужна палатка для оборудования фотолаборатории. Если мне не изменяет память, ты знаешь, как это сделать, Абдула.

— Да, эфенди.

— Ты позаботился об особой пище для мистера Холстида?

— Я выполнил все указания, которые были в ваших письмах, эфенди.

— Отлично!

Лимузин с трудом пробирался в бесконечном потоке машин на центральной площади города. На противоположной стороне площади возвышалось здание отеля «Нил-Хилтон». Когда лимузин приблизился к гостинице, Марк взволнованно потер руки. Он был необыкновенно рад, что Абдула будет снова работать с ним.

— И последнее. Будет у нас врач? Я писал тебе, что хочу, чтобы в группе был врач, так как мы будем работать в отдаленном, Богом забытом месте, а мой работодатель — очень важный господин.

— Тут я столкнулся с некоторыми трудностями, эфенди, так как очень непросто найти врача, который бы изъявил желание надолго отправиться в пустыню, даже принимая во внимание щедрую оплату, которую вы предлагаете. Скоро лето, время, когда ни один разумный человек не станет работать под палящим солнцем. Кроме того, врачей в Египте становится все меньше. Получив медицинское образование, они уезжают в Европу или Америку, где можно заработать.

— Абдула, я не поеду в Тель Эль-Амарну без…

— Но я позаботился и об этом, эфенди. Одна студентка, которую я хорошо знаю, согласна сопровождать нас во время каникул. Она учится на последнем курсе университета и уже работает в клинике в Каире. Единственная проблема в том, что она не мужчина, а женщина. Вас это не смущает, эфенди?

Марку нужно было сперва поразмыслить над этим неожиданным обстоятельством и попытаться представить себе, что сказал бы по этому поводу Холстид.

— Эта девушка отлично знает специфику археологических экспедиций и при этом очень интересуется историей Египта. У нее превосходные знания в области медицины, и ее все очень хвалят, — поспешно добавил Абдула.

— Ну хорошо, я доверяю твоему мнению, Абдула. Если ты считаешь, что она нам подходит, можешь принять ее на работу.

Блестящий «мерседес» остановился перед входом в отель, и портье бросился открывать двери.

— Скажи ей, чтобы обязательно пришла, — прибавил Марк после паузы. — Может быть, это даже и к лучшему, что среди нас будет еще одна женщина. Она составит компанию миссис Холстид.

Теперь, сидя в купе и глядя на студентку Жасмину Шукри, Марк думал про себя: «Надо же было так промахнуться!» Когда сегодня утром их представили друг другу на вокзале Рамсес, от Марка не ускользнула ее враждебность. Хотя она и сказала вежливо: «Я рада познакомиться с вами, доктор Дэвисон», — в ее манере держаться сквозила явная неприязнь. Судя по всему, она ненавидела иностранцев.

Поезд наконец замедлил ход, и в поле зрения появилась выцветшая вывеска с надписью на английском и арабском: «Маллави». Пока спутники Марка медленно поднимались с мест и разминали затекшие после долгого сидения ноги, он поспешил к выходу и спрыгнул на платформу еще до полной остановки поезда. Абдула вышел из тени обветшалого здания билетной кассы и поприветствовал его:

— Ах-лаан, эфенди. Все готово. Лагерь разбит, генераторы уже работают. Все так, как вы хотели, иншаллах.

Невыносимая летняя жара приняла новоприбывших в свои объятия, когда они один за другим вышли из поезда. Проходящий мимо высокий, широкоплечий мужчина остановился рядом с Абдулой. Застыв в неподвижной позе, он с высокомерным выражением лица смотрел куда-то поверх голов приезжих. В глаза бросался не столько его необычный рост, сколько большой крючковатый нос. Бронзовая кожа туго обтягивала его впалые щеки. На нем была голубая галабия, просторная верхняя одежда арабов, и тюрбан. На плече висело ружье. Его вид напомнил Марку мумию Сети Первого. Абдула представил его как главного гафира, который будет отвечать за безопасность экспедиции.

Марк бросил на мужчину быстрый взгляд и отметил, что один его глаз был сильно поражен трахомой.

— Ты хорошо справился со своим делом, Абдула. Машины уже здесь?

— Здесь, эфенди.

От перрона Абдула новел группу к грунтовой дороге, проходящей вдоль канала с соленой водой. Мухи роились там в таком количестве, что воздух был наполнен оглушительным жужжанием. Двое мужчин сидели по-турецки на заболоченном берегу канала и играли в триктрак. На улице стояли три черных помятых «шевроле», на крышах которых был уже привязан багаж американских туристов. Марк распределил группу по транспортным средствам, и сам сел в последнюю машину вместе с Роном, Хасимом ель-Шейхли, молодым служащим из Управления по охране памятников древности, и гафиром, который, чтобы занимать поменьше места, выставил свое ружье в окно.

Машины, подпрыгивая, ехали по ухабистой дороге, идущей мимо оросительных каналов, хлопковых полей, среди раскидистых финиковых деревьев, при этом пассажиров подбрасывало всякий раз, как нагруженные автомобили из одной рытвины попадали в другую. Толпы детей бежали вдоль дороги, крича и размахивая руками. Машины проезжали мимо, а они оставались позади, в палящих лучах полуденного солнца и облаках дорожной пыли. Когда кортеж достиг наконец берега Нила, никто из пассажиров все еще не проронил ни слова. Водители открыли дверцы, и все высыпали из машин, кашляя и отряхивая с одежды пыль.

Марк протер глаза от пыли и взглянул на остальных членов группы. Как всегда холодная и равнодушная, Алексис Холстид медленно удалялась от машины. Сенфорд Холстид, одетый в брюки цвета хаки и футболку, недоверчиво наблюдал за приближающимися фелюгами. Абдула, гафир и оба его помощника помогали водителям разгружать багаж, который они затем перетаскивали на деревянную пристань. Хасим эль-Шейхли подошел к Жасмине Шукри, которая в это время как раз повязывала на голове платок, пряча под ним свои длинные черные волосы, и они начали о чем-то тихо переговариваться.

Рон с висящей на плече камерой подошел к Марку и пробурчал:

— Слушай, ну и жара! Прямо пекло!

Марк не отрываясь смотрел на обе лодки, которые приближались к ним, пересекая по диагонали реку.

— Это еще только цветочки, мой друг.

Нил простирался перед ними подобно коричневому полю, взрыхленному кильватерами фелюг и легким северным ветерком. Участники экспедиции разбрелись в поисках какой-нибудь тени.

— Марк, что ты думаешь о Хасиме ель-Шейхли? Ты ему доверяешь?

— С ним все в порядке. Думаю, не ошибусь, если скажу про него, что он молод, неопытен и одержим желанием выслужиться. Египетское правительство пытается компенсировать недостаток иностранных экспедиций в долине Нила тем, что обучает своих людей. Только это не действует, никто не хочет работать в поле. Местные жители в основном интересуются работой в офисах и скорейшим продвижением по службе. С Хасимом, я думаю, не будет никаких проблем. Он только что окончил университет и живет еще идеалистическими представлениями. Его еще не коснулась коррупция.

— Когда ты собираешься рассказать ему о дневнике?

— Сегодня вечером.

Рон смахнул муху со своего лица.

— А Холстид держится молодцом.

Пятидесятидевятилетний Холстид прислонился к финиковой пальме и, сложив ладони, выполнял упражнение на расслабление.

— Ничего не скажешь, он в хорошей форме, — ответил Марк и тихо рассмеялся.

— Его жена потрясающе выглядит. Могу поспорить, она вышла за него исключительно ради денег. Хотелось бы знать, как долго она протянет без прислуги.

Марк наблюдал за Алексис Холстид, как та спустилась к реке и остановилась у воды. Ее густые огненнорыжие волосы блестели в ярких солнечных лучах. Она была одета так же, как и ее муж, и выглядела скорее так, будто собирается играть в поло, а не принять участие в экспедиции в пустыне. Странно, но со стороны казалось, что жара и пыль ничуть не беспокоят ее. Сначала Марк подумал, что ее спокойствие только напускное, но потом, наблюдая за ней, он вдруг почувствовал себя потным и грязным.

— Думаю, вторая не очень-то нас жалует.

— Какая вторая?

Рон повернул голову в сторону Жасмины Шукри, которая оживленно разговаривала с Хасимом.

— Да, она встретила нас не слишком дружелюбно.

На Жасмине Шукри тоже были брюки цвета хаки и рубашка, а волосы были убраны под пестрый платок. Молодые египтянки такого типа все чаще встречались Марку в последние годы. Всеобщая эмансипация и образование сделали свое дело — они отказались от традиционного образа жизни и стали намного самостоятельнее. Жасмина Шукри выглядела воинственно. Когда она стояла так, со скрещенными на груди руками и слегка запрокинутой назад головой, слушая, как Хасим тихо говорит ей что-то по-арабски, ей не хватало только ружья за спиной.

— Я доверяю мнению Абдулы. Он сказал, что она сдала все экзамены в университете на отлично и ей уже предложили три хороших места, осталось только получить диплом. Уж не говоря о том, что она единственная, кого мы смогли найти.

Рон пожал плечами, пробормотал что-то о фотографиях, которые он хотел бы еще сделать, и ушел.

Марку, пожалуй, было бы трудно сравнить этих двух женщин. По возрасту они отличались примерно лет на десять — Алексис, наверное, было чуть больше тридцати, а Жасмине двадцать два или двадцать три.

Алексис Холстид была холодной и ослепительно красивой, как сапфир, Жасмина, напротив, казалась теплой и темной, как полированное черное дерево. Каждая была привлекательна по-своему.

Презрение в зеленых глазах Алексис Холстид было вызвано высокомерием и самодовольством, злоба в пылающих глазах Жасмины свидетельствовала о ненависти к иностранцам. С каждой из них, думал Марк, по определенным причинам обращаться нужно крайне осторожно.

Он развернулся и не торопясь пошел вниз, туда, где вода омывала глинистый берег. Он смотрел на пальмы, растущие на другой стороне, за которыми простиралась песчаная возвышенность с руинами Ахетатона.

Подойдя к самой кромке воды, он стал пристально всматриваться в огромную желто-коричневую пустыню, начинающуюся вдалеке на границе плодородных полей за Эль-Тиль, у подножия горного массива. Он снова думал о том, как обидно, что Рамсгейт почти ничего не написал о местоположении своего лагеря. А вдруг его решение поставить палатки у входа Королевского Вади окажется ошибочным. Лагерь Рамсгейта мог находиться в любой точке области размером в шестьдесят квадратных километров. И, кроме того, где им следует начинать поиски цоколя? Что подразумевалось под этой «собакой» и где она может быть? Ведь, по словам Рамсгейта, там и находится гробница.

Марк закрыл глаза и, ощущая на лице теплый ветерок, попытался представить ослепительно белые соборы и дворцы, некогда возвышавшиеся на этом безлюдном пустынном плато. Он представил себе, как фараон Эхнатон и царица Нефертити едут по улицам города в своей блестящей, украшенной серебром и золотом колеснице, ему показалось, что он слышит возгласы тысяч людей, восторженно приветствующих своего живого бога.

Ахетатон, «Горизонт Атона», самый романтический и загадочный из всех древних городов, от которого теперь осталась лишь груда камней, напоминающая о некогда великолепных постройках.

Что-то случилось здесь три тысячи лет назад, что-то страшное и необъяснимое, что побудило жрецов Амона объявить эту пустынную местность проклятым местом и спрятать тело царя-еретика в неизвестной гробнице…

— Эфенди?

Марк обернулся.

— Простите, вы, кажется, не слышали меня.

Теперь и Марк услышал крики вдалеке и увидел собравшихся на причале людей, которые яростно размахивали руками, и по их взбешенным лицам было ясно, что там происходит что-то неладное.

— Что случилось, Абдула? — спросил он.

— Эфенди, у нас проблемы.

 

ГЛАВА 6

Между двумя владельцами фелюг разгорелся спор, так как каждый из них хотел переправлять экспедицию через Нил. Марк разрешил спор полюбовно, распределив груз и пассажиров между двумя лодками и заплатив каждому перевозчику по пять фунтов. В одну лодку сел Абдула, два его помощника и гафир, туда же поместили и весь багаж, а другую лодку заняли американцы, Марк, Жасмина и Хасим.

Фелюгам потребовалось полчаса, чтобы переплыть широкую реку. Никто не нарушал задумчивого молчания, пока старомодные суденышки спокойно скользили по воде. Сидя в грязной лодке, дно которой было усеяно окурками и обломками сахарного тростника, они слушали мерный плеск воды о ее борт.

Когда они добрались до противоположного берега, там уже собралась целая толпа народа. Жители деревни, оставившие по особому случаю работу в поле, молча наблюдали, как иностранцы один за другим сходили на глинистый берег. Были слышны только короткие приказы Абдулы, пока багаж под его руководством грузили на ослов. Когда Алексис Холстид, поддерживаемая своим мужем, последней ступила на берег, тишину полуденного зноя внезапно разорвал оружейный залп. Грохот долетел до близлежащих скал и вернулся обратно гулким эхом, похожим на раскаты грома. Когда шум утих, Абдула подошел к Марку и сказал:

— Так они торжественно приветствуют вас и вашу группу, эфенди.

Толпа расступилась, чтобы пропустить иностранцев. На лицах крестьян было написано нескрываемое любопытство. И когда Марк поднял руку и поприветствовал их громким и отчетливым «ах-лаан!», то со всех сторон послышалось: «Ах-лаан ва салаан!» Затем круг деревенских жителей снова сомкнулся, и они последовали за новоприбывшими.

Абдула вел группу вдоль по тропинке, идущей между двумя только что вспаханными полями. Это были плоские участки земли, покрытые сетью оросительных канавок, с растущими кое-где финиковыми пальмами. Зимний урожай пшеницы был уже собран, и землю готовили к летнему посеву фасоли. Молодая феллаха сидела на земле и лепила из кукурузного теста плоские круглые лепешки, которые она затем выставляла в больших деревянных тарелках сохнуть на солнце. Когда группа проходила мимо, она застенчиво улыбнулась и прикрыла лицо платком. Поблизости скрипели колеса деревенского саккие, водяного насоса, который приводился в движение тощим ослом, ходившим бесконечными кругами вокруг колодца. Набирающие воду женщины остановились, чтобы поглазеть на проходящих мимо иностранцев, при этом они поспешно прикрыли лица черными платками.

Деревня выглядела как беспорядочная кучка земляных холмиков на границе плодородных полей и безводной пустыни. Ее бедные, прилепившиеся друг к другу, покрытые хворостом хижины проглядывали сквозь окружающие деревню пальмы, акации и платаны. Гости шли теперь по пыльной дороге вдоль зеленого пруда с застоявшейся водой, который одновременно служил водопоем для скота и купальней для детей. Кроме того, из него брали воду для изготовления кирпичиков из спрессованного ила и для стирки. От пруда исходил гнилостный запах. Иностранцы наморщили носы и быстро отвернулись.

Рядом с прудом находилось деревенское гумно, площадь, покрытая утрамбованным песком и коровьим навозом. Медленно вращались, перемалывая свежие стебли, тяжелые деревянные жернова с особыми плоскими лезвиями для измельчения соломы, приводимые в движение старым буйволом. На козлах сидел феллах и управлял животным. Другие мужчины, облокотившись на вилы, провожали проходившую мимо группу равнодушными взглядами.

Повсюду роились мухи, и воздух был наполнен отвратительным запахом. Марк бросил быстрый взгляд через плечо и заметил, что Алексис Холстид прикрывает нос надушенным платком.

Мужчина, которому прежде всего надлежало нанести визит, был высшим авторитетом в деревне. Хотя официально каждой провинцией в Египте управлял комиссар, так называемый мамур, в распоряжении которого находилась группа вооруженных полицейских, реальная власть на самом деле принадлежала умде, деревенскому старейшине, выбранному феллахами. Умда был всегда самым уважаемым человеком, тем более что в его распоряжении обычно находился единственный в деревне телефон. Умдой в Эль-Тиль, самой большой деревне Тель Эль-Амарны, оказался мужчина преклонных лет, чей дом единственный в деревне был выкрашен в белый цвет.

Гостей повели по пыльной улице, настолько узкой, что им пришлось идти друг за другом гуськом.

Местные жители не отставали от них ни на шаг, теперь они перестали смущаться и шли, весело болтая. Они то и дело поглядывали на огненно-рыжие волосы Алексис Холстид и отпускали замечания по поводу качества ее хны. Из узких дверей домов разносились всевозможные запахи, хотя, конечно, резкий запах жженого коровьего навоза заглушал все остальные. Марк и его спутники постоянно отмахивались от мух, и когда они наконец добрались до маленькой, залитой солнцем площади, на которой стоял побеленный дом умды, они были мокрые от пота и мечтали только о том, как бы поскорее добраться до лагеря.

Но ритуал должен был быть соблюден, и они не могли пренебречь правилами приличия.

На земле были расстелены длинные ковры, чтобы гостям было куда сесть. Пугливые босоногие ребятишки подали гостям пальмовые ветви, которыми можно было обмахиваться и отгонять мух.

Марк послушно занял свое место, сев на ковер по-турецки, остальные тут же последовали его примеру. Затем, улыбаясь направо и налево собравшимся, он попытался определить, нет ли каких-нибудь признаков враждебности. Но ничего подобного он не заметил.

Еще по прошлым экспедициям ему была хорошо знакома бесконечная вражда местных деревень. Спор из-за воды, земельных границ или оскорбленной чести чьей-нибудь дочери мог стать причиной соперничества, выливавшегося в кровопролития и убийства. Пять лет назад, когда Марк руководил раскопками в дельте, одна коза убежала из близлежащего поселка и забрела на гумно соседней деревни. Оскорбленный феллах в бешенстве примчался к хозяину козы и обрушил на него нескончаемый поток брани. На шум поспешили друзья и родственники, многие из них прихватили с собой тяпки и мотыги. Кто-то кого-то нечаянно толкнул, в ответ последовал удар. Дело дошло до рукопашной, и мамуру пришлось прислать полицейских, чтобы утихомирить разбушевавшихся драчунов. Ночью, когда все уже успокоились, кто-то тайком пробрался в деревню и перерезал козе горло. Через день был отравлен буйвол того самого феллаха, на чье гумно забрела коза. Затем последовали два дня кровавой войны, когда обе деревни подняли своих мужчин на защиту семейной и родовой чести. Двое мужчин были убиты, еще трое других — опасно ранены, и полицейским мамура пришлось оставаться в деревне до тех пор, пока обиды не забылись, а на это потребовался целый год.

Марк окинул взглядом крестьян, темнокожих, коренастых феллахов из Эль Тиль, которые столпились вокруг гостей. Мужчины были одеты в длинные грязные галабии и ходили босиком, а когда они улыбались, то было видно, что во рту у них не хватает многих зубов. Женщины носили выцветшие хлопчатобумажные платья до пят, разноцветные пластмассовые браслеты на запястьях, а на головах — длинные черные платки, которыми они быстро прикрывали лицо, пряча его от глаз иностранцев. Многие из них были беременны, другие держали младенцев на руках, в то время как еще несколько ребятишек цеплялись за подол юбки. У большинства женщин волосы были выкрашены хной в рыжий цвет, а глаза густо обведены сурьмой.

Марк старался не смотреть подолгу ни на одну из женщин, так как отец, муж или брат мог увидеть в этом оскорбление и тут же выплеснуть свой гнев как на Марка, так и на женщину.

Он внимательно рассматривал лица людей. Марк знал, что большинство египтян, даже деревенские феллахи, принадлежали к древнейшей расе, которая в течение тысячелетий, отгороженная от мира горами и пустыней, сохраняла свои первобытные черты. Ее типичные признаки: вытянутые череп и лицо, узкий лоб, выступающие скулы, большой нос и сильная нижняя челюсть — едва ли изменились за пять тысячелетий. Они не смешались ни с греками, ни с римлянами, ни с арабами, ни с турками. Эти люди, которым удалось, несмотря на проникновение ислама и христианства, сохранить свои древние традиции, не только работали и жили так же, как их праотцы, но и внешне остались точно такими же. Как прямые потомки крестьян, населявших долину Нила в древние времена, феллахи из Эль Тиль принадлежали к народу, который некогда обрабатывал здесь землю для себя и для фараона. Они были народом Эхнатона, не изменившимся и не поддающимся изменениям.

Взволнованный шепот пробежался в толпе, когда на пороге дома появился пожилой мужчина с длинной седой бородой, которого Марк уже однажды видел. На нем была белая галабия и сандалии, при ходьбе он опирался на деревянную палку. На голове умды красовалась белая вязаная шапочка — знак того, что он совершил паломничество в Мекку. Толпа затаив дыхание, боязливо-почтительно смотрела на старика, когда он, подобно библейскому патриарху, освещенный лучами солнца, вышел из дому, на мгновение остановился, а затем горделиво опустился в плетеное кресло, стоявшее у дверей. Умда был здесь кем-то вроде короля.

— Ах-лаан ва салаан, — выкрикнул он старческим хриплым голосом.

Марк ответил на приветствие и добавил:

— Саббах ин-нуур.

Старик благосклонно улыбнулся и поднял костлявую руку. Тотчас из дома вышла молодая женщина с закрытым лицом и медными браслетами на руках и ногах. Она держала в руках медный поднос, на котором стояли стаканы с чаем.

Когда Марку почтительно поднесли поднос, он взял в руки свой чай, налитый в простой стакан. Еще не попробовав его, он заранее знал, что напиток будет отвратительно сладким. Слой сахара осел на дне стакана. Марк сделал небольшой глоток, облизал губы и похвалил по-арабски:

— Какой изысканный вкус. Это лучший чай из тех, что мне доводилось когда-либо пить.

Умда лукаво улыбнулся, показав при этом скрывавшиеся за белой бородой темно-коричневые зубы, и ответил:

— Да простит меня Аллах за то, что я подаю моему достопочтенному гостю чай, который недостоин даже осла, но это лучшее, что я имею.

Марк, знавший, что это был чай из специальных запасов умды и что его жена потратила все утро на то, чтобы приготовить его по всем правилам кулинарного искусства, ответил:

— Я недостоин его пить.

Из дома вышла женщина и остановилась рядом со стариком. Она была невысокая и тоже довольно старая, ее рыжие волосы у корней были белыми, а лицо походило на смятый пергамент, однако руки были покрыты оранжевой краской, а на запястьях позвякивали золотые браслеты. Она была самой почитаемой женщиной в Эль Тиль, чем вызывала зависть всех остальных крестьянок.

— Это моя жена, мать Ахмеда, — представил ее умда.

Марк ограничился вежливым поклоном в ее сторону — чужеземец не должен оказывать чрезмерное внимание женщине. У феллахов было принято называть женщину не ее собственным именем, а по имени ее старшего сына.

Затем умда обратился к остальным мужчинам группы Марка, лично поприветствовав каждого из них, при этом на обеих женщин, Алексис и Жасмину, он вообще не обратил внимания. Свою речь он закончил словами:

— Да благословит Аллах вашу работу и ниспошлет вам успех.

Это был сигнал к началу деловой части. Абдула объяснил умде, что Марку нужны две группы по десять человек, которые будут сменять друг друга каждые две недели или в тех случаях, когда этого потребует работа в поле. Умда, называющий Абдулу «хадш» — арабским словом для обозначения пилигрима, великодушно выслушал его. Потом он повернулся к Марку и проговорил, растягивая, как это принято в среднем Египте, слова:

— Ваше присутствие необходимо нам всем, доктор Дэвисон. Нашим людям нужна работа, вам нужна наша помощь, и мы все почитаем то, что называется кадим. Давно минули те времена, когда в руинах велись работы.

Марк кивнул и попытался, не морщась, отпить невыносимо сладкого чая. «Кадим» значит «старый». С суеверием и благоговением перед прошлым своих предков почитали феллахи долины Нила все то, что пришло из глубины веков. Они верили, что предметы из их далекого прошлого обладают магической силой.

Сенфорд Холстид наклонился к Марку и прошептал:

— Может быть, сделаете нам одолжение и переведете?

— Речь идет только о соблюдении формальностей, мистер Холстид. Абдула уже давно обо всем позаботился, все уже готово. Мы просто разыгрываем здесь спектакль, так как этого требуют местные обычаи и нравы.

— Но это же пустая трата времени.

— Согласен, но так или иначе нам придется потерпеть. Иначе мы обидим старика и навлечем на себя кучу неприятностей. Нравится вам это или нет, но умда — высшая власть в деревне, и люди делают то, что он скажет.

Холстид снова выпрямился и мрачно посмотрел на свой чай. Он не притронулся к нему.

— И я бы посоветовал вам выпить это.

— Лучше не надо.

— Это обидит его, а никто не воспринимает обиды так серьезно, как эти люди. Отказаться от гостеприимства египтянина все равно что плюнуть ему в лицо. Пожалуйста, выпейте.

Когда Сенфорд Холстид неохотно, с каменным лицом поднес стакан с теплым чаем к губам, Марк сказал старику:

— Мой друг спрашивает, нельзя ли ему выпить еще стаканчик.

Старик довольно ухмыльнулся и быстро отдал приказ своей дочери, которая тут же исчезла в доме.

Переговоры продолжились.

— Предоставить вам необходимое число рабочих будет несложно, доктор Дэвисон. Собственно, каждый здесь хотел бы работать на американцев. В последние недели мне пришлось серьезно подумать. Непросто было решить, кто из мужчин отправится с вами, а кто останется работать на полях.

Марк знал, что это был самый скользкий момент переговоров, так как между Эль-Тиль и лежащей южнее деревней Хаг Кандиль существовало ревностное соперничество. Нужно было как-то умаслить обоих умд. Марк надеялся на то, что Абдула нанял равное количество мужчин из каждой деревни.

— Что касается оплаты, доктор Дэвисон, то десять пиастров за человека в день будет, я думаю, достаточно. За эти деньги они смогут купить себе сахару и новый плуг. Всяк будет рад поработать у вас. Деньги нужны всем. У Самиса вот сын собрался жениться, а денег на калым нет. Мухаммед задолжал ростовщику и должен заплатить пятьдесят процентов с суммы долга. У Рами мальчики-близнецы, которым нужно сделать обрезание. Так что, доктор Дэвисон, нам всем нужны приработки, так как мы, как вы видите, бедны, подобно той игле, которая всех одевает, а сама остается без одежды.

Марк нетерпеливо ждал. Он уже знал, что за этим последует. Поэтому он не удивился, когда умда продолжил:

— Из этого можно было бы заключить, что десяти пиастров будет все таки недостаточно.

— Ну а сколько бы вы бы хотели получить за эту работу, чтобы никому не было обидно, хагг? — Марк произнес титул «хадш» на диалекте среднего Египта.

— Было бы хорошо, если бы вы прибавили к десяти пиастрам еще и мерку чая.

Марк посмотрел на Абдулу, который, слегка наклонившись, объяснил по-английски: «Я так и думал, эфенди. Среди груза, который я привез сюда два дня назад, есть несколько ящиков с самым отборным чаем, какой только можно найти в Египте. Два гафира охраняют его днем и ночью со дня прибытия.»

Марк кивнул. Он уже давно заметил, что феллахи помешаны на чае. Так как религия запрещала алкоголь, крестьяне долины Нила с давних пор прибегали к другим источникам наслаждений. И так как гашиш был слишком дорог и мешал работе на полях, чай стал для миллионов крестьян наслаждением номер один. Марк знал, что ни один феллах не пойдет на поле без кувшина крепкого, очень сладкого чая. Он бодрил и доставлял физическое удовольствие. Он был их единственной роскошью и, таким образом, неотъемлемой частью их жизни. Египтяне литрами пили густой, черный, сдобренный хорошей порцией сахара чай.

— Хорошо, хагг, вы получите свой чай.

— И сахар, доктор Дэвисон.

— И сахар.

— Я узнал, — продолжал умда, — что вы берете к себе на работу и мужчин из Хаг Кандиль. Я должен предупредить вас, что вам придется иметь дело с отпетыми негодяями. Сейчас мы живем с ними в мире, и все же я каждую ночь подпираю дверь бревном.

— Что вы предлагаете, хагг?

— Я попытаюсь выступить в роли посредника между вами и мужчинами из Хаг Кандиль. Хотя, конечно, мне придется пойти на унижение, — он развел костлявыми руками и поднял худые плечи, — но я все же смогу попробовать для вас все уладить.

— Что, собственно, происходит? — рассерженно прошипел Холстид.

— Обычные игры. Договор об обязательствах сторон. Ты нам платишь, а мы за это не будем вставлять тебе палки в колеса.

Марк снова обратился к умде:

— Что я могу сделать, чтобы помочь вам в этом, хагг?

— Я — старый человек, доктор Дэвисон, и дни мои, увы, сочтены. Сколько раз я еще увижу восход солнца, ведает только Аллах. Единственным утешением была бы мне в моем преклонном возрасте и при моей бедности совсем маленькая, ничтожная роскошь. То, что для такого большого и состоятельного человека, как вы, вообще не имело бы значения. — Его улыбка стала еще шире. — Мне бы хотелось получить кока-колу.

Марк бросил нетерпеливый взгляд на Абдулу, который быстро подтвердил по-английски:

— Она прибыла вместе с чаем. Целый ящик.

— Умда из Хаг Кандиль знает об этом?

— Нет, эфенди.

— Тогда пусть так и будет. Чего нам только не хватало, так это дурацкой распри из-за нашей кока-колы. — Он заставил себя улыбнуться и сказал, обращаясь к умде: — Договорились!

Старый патриарх заметно расслабился и снова откинулся на спинку кресла, довольный, он улыбался, отчего на его лице играли тысячи морщинок.

Сенфорд Холстид, наблюдавший в это время за женщиной, которая искала блох в волосах маленького мальчика, прошептал Марку:

— Долго еще это будет тянуться?

— Уже недолго. Улыбнитесь старику и проглотите чай. Если вы после этого громко рыгнете, он станет вашим другом до гроба.

— Вы шутите!

— Нужно уметь приспосабливаться к обстановке, мистер Холстид.

— Я не могу больше выносить эту вонь, Дэвисон, и я не думаю, что это подходящее место для моей жены.

— Ваша жена, мистер Холстид, в данный момент настолько не имеет значения, что умда был бы более высокого мнения об осле, если бы у вас таковой имелся. Еще пару минут, и мы отправимся в лагерь. Я хочу задать ему несколько вопросов о Рамсгейте.

Проглотив остатки невыносимо сладкого чая, Марк заметил мужчину, который стоял в толпе с самого края и, казалось, не слушал беседы. Маленький, тучный и потный, он резко отличался от жителей деревни, особенно необычно выглядели его белая, застегнутая до самого ворота рубашка и темные брюки. У него было толстощекое лицо и длинные, волнистые, блестящие от жира волосы. Воротник и манжеты рубашки были грязные, а спереди она была вся в пятнах. Мужчина стоял, прислонившись к забрызганной мочой стене, и ковырял пальцем в ухе. Его мнимое равнодушие насторожило Марка.

Марк знал, кто он такой. Это был деревенский грек, единственный лавочник, спекулянт, торговец сукном, делец и ростовщик. В каждой деревне от дельты до Судана был такой человек: греки уже давно появились в долине Нила, почуяв возможность поживиться за счет бедных крестьян, которым не к кому было обратиться, когда им нужны были деньги. Дело переходило от отца к сыну. Они редко вступали в смешанные браки с местными жителями и предпочитали выписывать невест из Греции. Они селились на краю деревни, не принимали участия в общественной жизни и вели за счет наивных феллахов вполне приятное существование.

Марк запомнил одутловатое лицо торговца и снова обратился к умде:

— У меня есть несколько вопросов, хагг.

— А у меня есть ответы, иншаллах.

— Сто лет назад сюда приехал англичанин, чтобы копать в руинах. Это было еще до Питри, хагг. Он умер от болезни, и на его лагерь и место вокруг него был наложен карантин. Вы знаете это запрещенное место?

В первый раз за то время, что умда провел на улице, взгляд его маленьких умных глаз помрачнел.

— Это было давно, очень давно, доктор Дэвисон, и сейчас здесь уже нет никакого запретного района. Я, честно говоря, что-то не припомню, чтобы такое место вообще было, а мне ведь уже больше восьмидесяти лет.

— Это было во времена последнего турецкого паши, до того как власть перешла к англичанам. Тогда был опубликован документ, в котором говорилось о конкретном месте, куда запрещалось ходить. Я думаю, что оно находилось где-то среди холмов.

— Мой дед был в те времена умдой в этой деревне, доктор Дэвисон. Когда я был еще ребенком, он рассказывал мне о первых иностранцах, которые приехали сюда проводить раскопки. Они называли себя учеными, хотя на самом деле просто охотились за сокровищами. Они проникли в руины наших предков и забрали красивые вещи, которые они там нашли. Они ничем не поделились с нами.

«Ничем, — думал Марк про себя, — кроме английских фунтов, которые они заплатили вам за то, что вы помогли им при раскопках».

— Вам знакомо имя Рамсгейт?

— Нет, — ответил умда после короткой паузы.

— Вы помните что-нибудь, что было бы связано с запретной зоной?

— Я не знаю, почему вы спрашиваете меня об этом. Какое значение могут иметь события, которые произошли сто лет назад?

— Они имеют значение, хагг. Вы знаете, где находилась запретная зона? Или вам в вашем преклонном возрасте изменяет память?

Его живые маленькие глазки сверкнули.

— Годы не притупили мою память, доктор Дэвисон! Да, я вспоминаю, что мой дед рассказывал мне о британском исследователе, который вместе со своей женой и друзьями умер в руинах. Они были больны, так он мне сказал. И тогда правительство запретило нашим людям входить в эту область.

— Где это было, хагг?

— Не знаю. Мой дед никогда не упоминал об этом при мне. Когда я стал достаточно взрослым и сам мог посещать древние места, запрет уже больше не действовал, так как к власти в стране пришло новое правительство с новыми законами и новой полицией. Старые руины были забыты.

— Когда это было?

Умда отвел глаза.

— Когда я был молодым.

Марк задумчиво посмотрел на рисунок ковра, на котором он сидел, и провел рукой по вспотевшему затылку.

— Известно вам имя Рамсгейт?

— Нет.

— Значит, поблизости нет больше запретных мест?

— Нет.

— И вы разрешили бы играть своим внукам везде, где они захотят.

— Да.

— Вы оказали нам большую услугу, хагг, и я вам очень благодарен. Один из моих людей доставит сегодня вечером к вашему дому три бутылки кока-колы.

Мгновенно настроение старика переменилось. Его лицо просветлело, и он засиял, как восходящее солнышко.

— Доктор Дэвисон, вы смущаете меня своим великодушием!

Жена умды, воспользовавшись возникшей в разговоре паузой — вздумай она прервать мужскую беседу, получила бы хорошую взбучку, — наклонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо. Весьма довольный, умда приподнял свои белые густые брови и объявил:

— Мать Ахмеда просит вас принять участие в празднике, который мы устраиваем сегодня вечером.

— Что за праздник, хагг?

— Обрезание дочки Хамдиса.

Холстид дотронулся до плеча Марка:

— О чем идет речь?

Когда Марк перевел ему, сидящая позади мужа Алексис Холстид удивленно воскликнула:

— Обрезание дочки?

Марку пришлось повернуться, чтобы ответить ей:

— По местному обычаю обрезание делают не только мальчикам, но и девочкам.

— Но что же они могут обрезать у девочек?

— Они удаляют им клитор.

Она испуганно подняла свои тонкие брови, а Марк снова повернулся к хозяину дома.

— Вы оказали нам большую честь, хагг, но мы совершили долгое путешествие и хотели бы отдохнуть в лагере. Скажите матери Ахмеда, что мы тронуты ее гостеприимством и нам бесконечно тяжело отказаться от ее радушного приглашения.

Умда снисходительно кивнул.

Когда были сказаны необходимые слова вежливости, все встали и хорошенько потянулись. Жасмина, которая во время всего приема сидела неподвижно, как статуя, вдруг совершила нечто неожиданное. Она подошла к умде, бросилась перед ним на колени и дотронулась пальцами правой руки до груди, губ и лба. Когда она снова поднялась, Марк посмотрел на нее удивленно, тем более что умда ответил на ее преклонение доброжелательной улыбкой и, казалось, нисколько не был удивлен. Наконец умда тоже поднялся, и собравшиеся начали медленно расходиться. Марк остался стоять на месте, растирая себе затекшую спину и скользя взглядом по маленькой площади. Он высматривал грека, но тот исчез.

 

ГЛАВА 7

Пока три «лендровера», оставив позади заходящее солнце, мчались по ухабистой равнине, поднимая клубы песка и пыли, члены экспедиции рассеянно смотрели на руины древнего города, раскинувшиеся справа и слева от них.

Перед ними простиралась равнина, настолько пустынная и одинокая, что душа готова была кричать от отчаяния. Они смотрели на груды камней, единственное, что осталось от некогда роскошного города Эхнатона, и пытались создать в своем воображении из разрушенных стен и песчаных дюн картины богатых белых дворцов и окаймленных деревьями аллей. Но это было нелегко.

Чем дальше удалялись они от Нила и плодородных полей, тем отчетливее вырисовывались перед ними отвесные склоны известковых гор. Скалы представляли собой древние отвалы голой горной породы, которые походили на уменьшенную копию Большого Каньона — доисторический ландшафт, разрушенный до геологических слоев. Когда вдали показались палатки лагеря, Марк вытер со лба пот и подумал: «Кажется, время здесь остановилось.»

Когда машины наконец остановились, все подождали, пока уляжется пыль. Сквозь облако пыли они увидели, что переехали Королевское Вади, а потом обогнули каменное предгорье, которое врезалось в равнину на южном берегу сухого русла. У подножия предгорья в лучах вечернего солнца можно было различить множество стен высотой около метра, которые напоминали лабиринт. Это были остатки поселения, именуемого на языке египтологов «рабочим поселком», который представлял собой небольшую колонию, где во времена фараонов в стороне от города жили рабочие, строившие гробницу, и их семьи. Все говорило о том, что во многих помещениях снова живут люди. Нанятые Абдулой рабочие предпочли разбить свой временный лагерь, чтобы сэкономить на ежедневной дороге из отдаленных деревень.

На другой стороне предгорья было расставлено по кругу семь просторных белых палаток. Они расположились у подножия отвесной скалы, которая защищала их от ветра, а в первой половине дня и от солнца. Генераторы гудели под временным навесом, откуда ко всем палаткам был протянут кабель. На расстоянии тридцати метров от лагеря находились две душевые кабины и два туалета.

Было самое жаркое время суток. Путешественники вяло вылезли из «лендроверов», отряхнули пыль с одежды и недоверчиво осмотрели лагерь. Рон, самый энергичный из всех, тут же схватился за свою камеру. Он бегал туда-сюда и делал снимки всех членов экспедиции, чтобы запечатлеть настроение при вступлении в лагерь.

Абдула начал резким голосом отдавать приказы двум феллахам, поспешившим на помощь из рабочего поселка. Из лагеря можно было увидеть их свернутые постели и костер среди руин. Марк обошел лагерь, внимательно все осмотрел и проверил, как все подготовлено.

Остальных участников экспедиции развели по палаткам. Четыре палатки были предназначены для жилья: Холстиды в одной, Рон и Марк в другой, Хасим и Абдула в третьей, а в последней Жасмина Шукри со своим медицинским оборудованием. Пятая палатка должна была служить Рону фотолабораторией, шестая была отведена для работы, в ней находились инструменты для раскопок, измерений и лабораторного анализа, а седьмая, самая большая, должна была стать общей комнатой, в первую очередь для совместных трапез.

Марк остановился, наблюдая за Сенфордом и Алексис Холстид, которые шествовали в свое жилище, а три феллаха тащили вслед за ними багаж. Холстид предъявил определенные требования относительно условий размещения, и Марк в глубине души надеялся, что Абдуле удалось их выполнить.

Когда они исчезли в своей палатке, Марк не спеша пошел дальше. Вдруг он почувствовал, что какое-то насекомое, пролетая, задело его по лицу. Он хлопнул по нему и поднял голову, чтобы еще раз получше прицелиться, но тут же остановился. Прикрыв ладонью глаза от солнечного света, он посмотрел вверх, на вершину скалы, которая на несколько сотен метров возвышалась над лагерем. Там наверху стояла молчаливая фигура, выделявшаяся на фоне голубого неба и наблюдавшая за оживленным движением внизу.

Марк стоял, задрав голову, пытаясь получше разглядеть силуэт на скале. Потом он опустил руку и стал искать Абдулу.

Он знал, что по возвышенности над Вади проходит старая дорога, построенная еще солдатами Эхнатона и используемая иногда местными гафирами во время их обходов. Но этот человек не был похож на гафира. Во-первых, у него не было оружия, а во-вторых, он не вел за собой ни мула, ни верблюда. Марк не мог даже с уверенностью сказать, был ли это действительно мужчина.

Абдула как раз выяснял что-то с одним из своих помощников. Очевидно, речь шла о том, чтобы наполнить емкости душа достаточным количеством воды, которой бы хватило на шестерых человек. Помощник размахивал руками и так быстро тараторил по-арабски, что Марк так и не понял, в чем дело.

Когда он снова взглянул на вершину, темный силуэт исчез.

Жасмина тихо сказала «шукран» одному из феллахов, который нес ее багаж. Когда он вышел на улицу, она повернулась, раскатала плотную сетку над входом в палатку и застегнула ее на молнию. Она знала, какие проблемы могут создать здесь насекомые. Жасмина окинула палатку внимательным взглядом. Абдула поработал на славу. Походная кровать выглядела вполне удобной, над ней длинным балдахином свисала противомоскитная сетка, собранная в пучок под потолком. Рядом с кроватью лежал пестрый ковер. Кроме стула и маленького стола в палатке был еще рабочий стол и полки, на которых она могла разместить свои инструменты. У стены стоял ящик с лекарствами.

Уставшая после напряженного путешествия, Жасмина обошла палатку и постаралась привести в порядок свои мысли. Было так много вещей, о которых ей нужно было подумать, ее переполняли противоречивые чувства, в которых ей предстояло разобраться. Жасмина опустилась на край кровати и устало сняла с головы платок. Когда ее длинные тяжелые волосы упали на плечи и спину, она облегченно вздохнула.

Первым, с чем она хотела бы справиться, было ее одиночество, хотя оно было почти постоянной ее проблемой, к которой Жасмина Шукри уже давно привыкла. Одиночество преследовало ее в школе и в колледже, постоянно присутствовало в кругу друзей, и она знала, что оно не оставит ее даже тогда, когда она получит докторскую степень и станет практикующим врачом.

Она сама не знала, почему согласилась на эту экспедицию, если не принимать во внимание хорошую оплату и слова бригадира Абдулы Рагеба, который утверждал, что ей будет легко работать на американцев.

Жасмина сидела на своей кровати, слегка наклонившись вперед и безжизненно опустив руки на колени. Некоторое время она думала об иностранцах, причем Холстидов она намеренно обходила вниманием. Она считала, что супружеская пара вообще не заслуживает того, чтобы тратить на них свои мысли. С обоими египтологами дело обстояло несколько иначе. Блондин казался очень милым, хотя его не следовало принимать всерьез, другому, руководителю группы, Жасмина, однако, не очень-то доверяла. За свою жизнь она повидала достаточно людей типа Марка Дэвисона, чтобы понять, что ими движет и чего от них можно ожидать. Он будет действовать так же, как и другие грабители, которых она уже давно презирает. Поэтому она будет соблюдать дистанцию и использовать его для своих целей.

Жасмина почувствовали, как что-то скользнуло по ее щеке, и машинально махнула рукой.

Абдула Рагеб не сказал ей, что ищут египтологи, да Жасмина и сама не знала, интересует ее это или нет. Все, что было важно, — это хорошие деньги, которые ей пообещали. Кроме того, великодушный работодатель мистер Холстид предоставил ей полную свободу при покупке медицинского оснащения. Не сравнить с условиями городской больницы!

Снова что-то коснулось ее щеки. Она махнула рукой.

Потом Жасмине опять вспомнился Хасим ель-Шейхли, с которым у нее уже был долгий разговор. Хотя он, возможно, чересчур заботился об американцах — но ведь по сути дела в этом и заключалась его работа, — он был молодым человеком, хорошо относиться к которому не составляло для нее большого труда. Он был симпатичным и энергичным, с ней он держался достаточно уверенно и не боялся ее. Основной причиной одиночества Жасмины были архаические традиции ислама, согласно которым женщина была подчинена мужчине. Даже студенты в институте чувствовали себя неуютно в ее присутствии и избегали близких с ней отношений. Скоро она станет врачом, и шансы найти в этой мусульманской стране мужчину, который позволил бы ей работать и иметь положение в обществе, практически равнялись нулю. Хасим ель-Шейхли был первым мужчиной за многие годы, который…

Что-то снова скользнуло по лицу и на этот раз вывело Жасмину из задумчивости. Она провела рукой по щеке и осмотрела палатку, которая была в этот момент хорошо освещена косыми лучами вечернего солнца. Она искала надоедливое насекомое и так как не нашла его, то дотронулась до лица в поисках упавшего волоска.

Жасмина надеялась, что экспедиция продлится целое лето, хотя Абдула Рагеб не мог этого обещать. Если она действительно пробудет здесь целое лето, то она заработает достаточно денег, чтобы…

На этот раз прикосновение было похоже на легкий хлопок, как будто ночной мотылек налетел на оконное стекло. Жасмина встала и подошла к туалетному столику, на котором были расставлены кувшин, тазик, мыло и стопка полотенец. На стене над столиком висело зеркало. Она наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть то место, куда укусило ее насекомое, и обнаружила на щеке едва заметную красную точку. Жасмина сразу же проверила оба окна, но сетка против москитов ни на одном из них не была повреждена. Затем она открыла ящик с медикаментами и достала пакетик с липучкой для мух и аэрозоль против насекомых. Скорее всего именно этим и ограничится в это лето ее профессиональная деятельность — лечением укусов насекомых.

Хасим ель-Шейхли не спеша, аккуратно распаковал свои вещи, достал туалетные принадлежности и расставил их на столике в идеальном порядке. Он строго контролировал свои движения, так как не хотел, чтобы его волнение привело к небрежности. Хасим придавал очень большое значение своей аккуратности и рассчитывал на то, что мужчина, с которым он будет делить палатку, имеет такое же представление о порядке. Хасим надеялся, что это будет именно так. Абдула Рагеб своей внешностью и поведением производил впечатление вполне порядочного человека и благодаря находчивости и трудолюбию пользовался у всех большим уважением. Хасим был поражен, когда узнал при назначении на должность, что будет работать вместе с необыкновенным и всеми уважаемым Абдулой Рагебом.

Вообще, об участии в такой экспедиции Хасим, который уже давно горел желанием сделать что-нибудь значительное, мог только мечтать. Это было похоже на выигрыш в лотерею. Все его коллеги уже давно мечтали о подобной возможности самоутвердиться. Но тот факт, что его дядя занимает высокий пост в министерстве, сыграл свою роль. Для Хасима ель-Шейхли, который только два года назад закончил колледж и с тех пор почти без дела сидел в своем бюро, эта экспедиция могла означать счастливый поворот судьбы. Если американцы сделают свое сенсационное открытие, на которое они явно рассчитывают, — хотя лишь одному Аллаху известно, что могло сохраниться в этой безлюдной пустыне, — Хасим может получить желанное повышение.

Хасим покачал головой и продолжил распаковывать вещи. Он мог бы поклясться, что в какой-то момент в палатке, кроме него; находился кто-то еще.

Рон сделал достаточно фотографий того, что он обозначил как «первоначальный беспорядок», и теперь страстно желал осмотреть свою «фотолабораторию». Поэтому он направился к палатке, которая должна была служить ему рабочим помещением. Хотя с Нила дул вечерний бриз и светлая материя палатки отражала солнечные лучи, внутри была невыносимая жара. Рон постоял у входа, пока глаза не привыкли к темноте, и затем осмотрелся.

Невероятно, но Абдула устроил все до мельчайших подробностей именно так, как Рон и просил. Он даже позаботился о том, чтобы палатка была разделена на «сырое» и «сухое» помещения. Прямо перед ним у противоположной стены палатки стоял деревянный рабочий стол. Под ним находились аккуратно поставленные друг на друга ящики, которые он сам упаковал и послал из Лос-Анджелеса. Над столом висели три патрона с ввинченными электрическими лампочками. Рон опустился на колени и проверил по написанным на ящиках номерам, все ли на месте. К его огромной радости, все они прибыли в целости и сохранности.

Он сразу же принялся открывать ящики по порядку их значимости. Прежде всего он достал тяжелый ящик с номером 101, на котором жирными красными буквами было написано: Осторожно! Стекло! Не кантовать! Взломав перочинным ножом верхние рейки, он обеими руками выгреб упаковочный наполнитель. Этот ящик имел для него совершенно особое значение.

Рон облегченно вздохнул и радостно улыбнулся. Он запустил руку в ящик, вытащил оттуда четырехлитровую бутылку кьянти и нежно погладил ее.

Алексис Холстид стояла руки в боки, критически осматривая свое жилище. Кровати с сатиновыми простынями и пуховыми одеялами были поставлены как можно дальше друг от друга. У каждой из них стоял туалетный столик из темного дерева, инкрустированный слоновой костью. Между кроватями была протянута вязаная занавеска, которую Абдула прикрепил к каркасу палатки. Эта занавеска, которая сейчас была отодвинута и связана у стены, будет в дальнейшем служить границей, разделяющей палатку на две маленькие комнаты.

Не обращая ни малейшего внимания на своего мужа, который рылся в чемодане, набитом одеждой для бега и обувью фирмы «Адидас», Алексис отметила приятные мелочи и предметы роскоши, которыми Абдула дополнил интерьер.

Эмалированные керамические кувшины и тазики стояли на тумбочках, на которых были приготовлены стопки накрахмаленных полотенец, мыльницы и большое количество гладких полотенец для ванны. Над каждой кроватью висела изящная медная лампа, выключатель от которой находился на тумбочке рядом. Стены были украшены фотографиями цветов и закатов. Каждому был отведен собственный маленький электрический вентилятор. На полу был расстелен ковер.

Когда один из феллахов поставил последний чемодан у ее кровати, Алексис развернулась и опустила полог палатки. Теперь внутри палатки был полумрак, только слабый вечерний свет пробивался сквозь занавешенные тюлем окна. Она включила свет над кроватью, развязала занавеску у стены и задернула ее на всю длину кровати. Когда она, освещаемая медной лампой, наклонилась над своим чемоданом, из-за занавески внезапно послышался голос ее мужа:

— Что ты говоришь, Алексис?

— Что?

— Что ты сказала, Алексис?

— Я вообще ничего не говорила.

Он появился, раздетый до пояса, у края занавески.

— Ты что-то сказала, но я не расслышал.

— Сенфорд, я не проронила ни звука с тех пор, как мы сидели в этой отвратительной деревне! Если ты хочешь заняться джоггингом, поторопись. Солнце скоро зайдет.

Он быстро исчез за занавеской:

— Я готов поклясться…

До краев наполнив бумажный стакан, Рон осторожно положил бутылку обратно в ящик и снова задвинул его под стол. Он знал, что должен экономно обращаться с вином, так как раздобыть еще будет невозможно.

Он открыл второй по значимости ящик, тот, в котором находился кассетный магнитофон и кассеты с записями Дага Робертсона. Он выбрал свою любимую кассету, вставил ее в магнитофон, нажал кнопку, и душный воздух палатки тотчас наполнился нежными звуками классической гитары.

Когда он хотел подняться, то почувствовал, как что-то скользнуло по его ноге. Он быстро ударил по ноге рукой и посмотрел на пол. Что бы это ни было, оно было проворнее Рона.

— Что? — Алексис нетерпеливо выпрямилась. — Сенфорд, что ты сказал?

По ту сторону занавески было тихо.

— Ты что, издеваешься надо мной? — крикнула она раздраженно.

Так как ответа снова не последовало, Алексис отдернула занавеску. Ее мужа там не было.

Ванночку для проявки — сюда, фиксатор — туда, увеличитель — в угол напротив, красные лампочки — в ряд на потолок… Рон подпевал Дагу Робетсону, то и дело прихлебывая вино.

«Проклятье!» — прошептал он, когда что-то снова скользнуло ему по ногам. Это было уже в третий раз.

Марк ощущал на спине тепло заходящего солнца, наблюдая за Сенфордом Холстидом, как тот, обливаясь потом и пыхтя, демонстрируя, однако, удивительно хорошую форму, совершал пробежку вокруг лагеря.

Рон опустился на четвереньки и стал светить карманным фонариком в каждую щель, за каждый ящик. Что бы это ни было, по прикосновению оно казалось достаточно большим. Таким большим, что его можно было без труда найти.

Но он совершенно ничего не нашел.

До наступления темноты Марк снова обошел лагерь. Из фотолаборатории до него долетали слабые звуки гитары, исполняющей Вивальди. Марк знал, что его друг уже занят работой и выйдет не раньше, чем закончит проявлять снимки. Сквозь закрытые сеткой входы трех жилых палаток можно было различить темные силуэты тех, кто пытался там обустроиться. Жасмина Шукри занималась тем, что превращала свою палатку в мини-больницу. Хасим ель-Шейхли сидел за маленьким письменным столом и сочинял письмо своему начальству. А Алексис Холстид, отбрасывающая на стену палатки расплывчатую тень, казалось, вообще ничего не делала. Марк решил взглянуть на общую палатку.

Марк вошел в палатку и остановился у дверей. В первый момент он ничего не увидел, а только лишь услышал звуки и почувствовал запахи, так как внутри было очень темно и накурено. Марк уловил запах пищи и шипение жарящегося мяса. Через несколько мгновений его глаза привыкли к темноте, и то, что он увидел, ошарашило его.

Она была самой старой женщиной из тех, каких Марк когда-либо видел. Феллаха сначала не отрывалась от работы и продолжала усердно возиться с горшками и сковородками. Она была с ног до головы одета в черное, и в глаза бросались сгорбленная спина и натруженные руки темнокожей старухи. В следующий момент, когда она подняла голову и остановила свой неожиданно светлый взгляд на Марке, он невольно подумал о старой собирательнице ила из дневника Рамсгейта.

— Как вас зовут? — спросил он и удивился тому, что вдруг почувствовал себя неуютно под ее взглядом.

Старая феллаха еще некоторое время смотрела на него. Ее пергаментное, морщинистое лицо, брови и лоб которого скрывал черный платок, было совершенно непроницаемым. Не сказав ни единого слова, она снова повернулась к своим горшкам.

Он повторил вопрос, на этот раз по-арабски, но она не ответила.

В дверях появился человек, на мгновение заслонивший свет. Это был Абдула.

— Кто это? — спросил Марк.

— Ее зовут Самира, эфенди.

— Она глухая?

— Нет, эфенди.

Марк внимательно посмотрел на маленькую, щуплую старуху, ее скрюченные руки, выглядывающие из длинных черных рукавов, и золотое кольцо в правой ноздре. Она выглядела как изможденная отшельница.

— Откуда она? — поинтересовался Марк.

— Она живет в Хаг Кандиль, но выполняет свою работу во всех деревнях.

— Работу?

Абдула помедлил.

— Она — шейха, эфенди.

Марк понимающе кивнул. Каждая деревня в долине Нила имела свою шейху или ее мужское олицетворение. Мужчина назывался шейхом, что означало нечто вроде мага или волшебника. Шейха была тем же самым, только женского рода, она была посвящена в тайны древней магии. Обычно это ремесло передавалось от матери к дочери. Только шейхе были известны древние заклинания, заговоры, как отвести сглаз, как помочь женщине зачать, как при помощи злых чар справиться с врагом, а при помощи добрых — с урожаем. Шейха знала, как вызывать джиннов, как приготовить любовный напиток и как предсказать рождение ребенка мужского пола. Она творила непостижимые чудеса, и чем запутаннее и экзотичнее выглядело ее колдовство, тем большая сила ему приписывалась.

— Почему ты пригласил именно ее?

— В этой местности нелегко найти женщину, которая могла бы готовить для американцев, эфенди. Она знает, какие у вас чувствительные желудки и что вы предпочитаете есть. Я искал именно ее, так как у нее хорошая репутация. И к тому же она много лет назад работала у английских египтологов, которые раскапывали дворцы.

Марк искоса взглянул на своего замкнутого работника, подозревая, что в нем с детства сохранилось слишком много суеверий. Потом он сказал:

— Мне лично все равно, что я буду есть. Но она должна запомнить, что мистеру Холстиду нужна особая пища.

— Хорошо, эфенди.

Марк вышел из палатки, посмотрел на заходящее солнце и вдохнул полной грудью теплый воздух пустыни. Перед ним на горизонте тонкой зеленой лентой вилась река, которая не спеша продолжала свой доисторический путь. Вдалеке виднелась пальмовая роща, темнеющая на фоне заходящего солнечного диска. На мгновение Марк закрыл глаза.

— Всем построиться! — раздалось внезапно в тишине лагеря.

Марк открыл глаза и увидел Рона, идущего к нему по песку. За ним следовали Хасим ель-Шейхли, Жасмина Шукри и Сенфорд Холстид. На шее у Рона висела его камера. «Самое время для последнего снимка!» В руках он нес штатив.

Марк тихо рассмеялся и отошел от общей палатки.

— Соберитесь, пожалуйста, вместе! Где миссис Холстид? Я хочу сделать отличный снимок: наш первый вечер в лагере. А сейчас самое подходящее освещение. Да, вот там будет замечательно! — Рон размахивал руками, как режиссер. — Ближе друг к другу! Куда же запропастилась миссис Холстид?

Она распахнула двери палатки и, как королева пустыни, вышла в затухающем свете дня наружу. Марк не мог удержаться, чтобы не посмотреть на нее. Алексис остановилась на мгновение, прежде чем подошла изящной походкой к группе. Ее бронзовые волосы развевались на ветру. За семь лет, проведенных вместе с Нэнси, которая была всего сто шестьдесят сантиметров ростом, Марк совсем забыл, какими длинными могут быть женские ноги. Одетая в шорты и футболку, Алексис Холстид напоминала испуганного секс-идола. Она передвигалась с совершенной грацией, и даже когда временами вскидывала голову, это казалось не высокомерным или жеманным, а приятно соблазнительным.

Как и при их первой встрече в аэропорту Лос-Анджелеса, Марка удивило то, каким необъяснимо знакомым казалось ему ее лицо…

— Это снимок для географического журнала! — объявил Рон, взяв Хасима за руку и подвинув его ближе к Жасмине. — Давайте попытаемся выглядеть так, как будто мы точно знаем, что мы здесь будем делать. Где Абдула?

— Оставь это, Рон, — ответил ему Марк, подошел к группе и встал рядом с Холстидом. — Я еще ни разу не видел, чтобы Абдула фотографировался. Поторопись, солнце уже почти зашло.

Рон в последний раз поправил штатив, посмотрел в объектив, засек время и, прежде чем камера щелкнула, успел положить руку на плечо Хасима.

— Еще разок! — крикнул он, увидев, что собравшиеся уже решили расходиться.

— Ну пойдем, Рон, мы устали и хотим есть.

— Это последний кадр на пленке, Марк. Я хочу проявить ее сегодня вечером.

Марк вымученно улыбнулся и хотел было что-то возразить, но он не успел этого сделать, так как внезапно в вечерней тишине раздался пронзительный, леденящий душу крик.

 

ГЛАВА 8

— Вы думаете, он умер именно от этого? От инфаркта?

Жасмина Шукри сидела одна за небольшим столиком в общей палатке и маленькими глотками пила кофе. Она кивнула, думая о мужчине, которого она нашла в руинах рабочего поселка. Он умер, сидя на корточках. Судя по всему, он как раз собирался приготовить себе чай на костре. Он был один.

— Часто люди здесь умирают от инфарктов? — спросил Марк.

— Нет, — пробормотала она. Она не могла забыть выражение лица несчастного. Он, несомненно, умер внезапно от ужасной боли. Она нашла его с вытаращенными глазами и страшно искривленным ртом.

Марк отвел взгляд от Жасмины и мрачно уставился в свой кофе. Все так удачно складывалось! А теперь, когда они должны были заняться подробным изучением карт, Абдула уехал в Эль-Тиль, чтобы утешить вдову умершего.

— Какие планы на завтра, доктор Дэвисон?

Марк посмотрел на мужчину, сидевшего напротив него за столом, и сделал над собой усилие, чтобы быть как можно дружелюбнее.

— Абдула и я исследуем плато, чтобы определить, где начинать поиски. Вы, вероятно, помните, что Рамсгейт сообщает в дневнике о надгробной стеле, которой отмечен вход в гробницу. Она была высечена из высокой скалы, то есть из скалы, возвышающейся над песком. Когда-то в стелу ударила молния и расколола ее на три части. Примерно сто лет назад внезапно разразившийся ливень сбросил верхнюю часть в ущелье, а потом вымыл ее на равнину. Старая женщина принесла ее в лагерь Рамсгейта. Она сказала ему, что фрагмент указывает на гробницу, которая находится «под собакой». Через несколько дней Рамсгейт нашел цоколь стелы, затем «собаку» и, наконец, гробницу. Мы направим наши поиски на цоколь стелы и на тот неизвестный предмет, который должен выглядеть как собака.

Сенфорд Холстид терпеливо слушал. Его не беспокоила жара и духота в столовой. Несколько мух проникли в помещение и отвратительно жужжали. Запахи от плиты поднимались к потолку и образовали над головами шестерых членов экспедиции, которые уже почти закончили ужин, чадное облако. Холстид съел салат из свежих овощей и йогурт, в то время как остальные с аппетитом набросились на стряпню Самиры, состоящую из жареного ягненка с рисом и пряным соусом из тушенной в масле фасоли, сильно охлажденного мятного чая и вкусного, только что испеченного пшеничного хлеба. На десерт старая феллаха приготовила сладкую мухаллабею, египетский рисовый пудинг.

— Как именно вы собираетесь искать, доктор Дэвисон?

— У нас с Абдулой есть подробная карта этого района. Завтра мы осмотрим всю местность и разработаем систему деления ее на участки. Равнина и плато будут разделены на квадраты, при этом за каждым человеком будет закреплен определенный квадрат. Я предполагаю сосредоточить поиски вокруг водоканала, который идет с плато над нами.

— А что насчет «собаки»?

Марк не знал, почему он так раздражается, но этот выдающий себя за аристократа господин, который приехал в Египет в бежевых прогулочных брюках и футболке для поло, не вызывал в нем особой симпатии.

— Думаю, «собака» найдется сама собой. Мы с Абдулой дадим указание феллахам обращать внимание на все, что может быть похоже на собаку.

— Вы думаете, им можно доверять? Где гарантия того, что один из этих арабов не станет просто лежать на боку, вместо того чтобы исследовать квадрат?

Марк посмотрел на Самиру, которая молча склонилась над овощами. Во время ужина он случайно поднял глаза и заметил, что ее платок сполз со лба и открыл нечто похожее на татуировку. Старая феллаха быстро отвернулась и поправила свой платок.

— Деньги сделают свое дело, мистер Холстид. Каждый, кто найдет что-нибудь ценное для нас, получит внушительную сумму. Поверьте, это подействует.

— Во сколько мы начнем?

— Очень рано, с восходом солнца. Прежде чем станет жарко.

— Доктор Дэвисон. — Марк обернулся и увидел Алексис Холстид. Он был удивлен, услышав ее голос. Она, казалось, откровенно оценивала его своими зелеными глазами. — Мне бы очень хотелось взглянуть на пещеры в скалах.

Марк удивленно поднял брови и сказал:

— Конечно, мы можем взять вас с собой, когда поедем осматривать равнину.

…Со вздохом облегчения Марк стащил свои потные носки и прошелся на цыпочках в вечерней прохладе. Лежа в удобной постели, он знал, что будет спать глубоким крепким сном, пока Абдула не разбудит его утром. Когда Марк осторожно налил себе бурбона из бутылки, стоявшей на ночном столике, он почувствовал, как его наполняет чувство удовлетворенности. Да, это была именно та страна, которой он принадлежал!

Он мысленно произнес тост в честь Нэнси, фотография которой стояла на столике, и подумал про себя: «Я обещаю тебе свадебные колокола и детей после того, как здесь все закончится.» Затем он залпом выпил виски.

Брезентовая дверь палатки распахнулась; и вошел Рон Фэрмер. В одной руке он держал бумажный стаканчик с кьянти, в другой — только что проявленные фотографии.

— Некоторые неплохо получились, — объявил он и протянул Марку снимки. Он громко зевнул. — Мне кажется, я мог бы проспать сейчас целые сутки! — Ты слишком много работаешь. Это могло бы подождать до утра.

— Но мне хотелось сделать это сегодня. Придется еще немало повозиться, чтобы устроить фотолабораторию. Но завтра мне нужно проверить, нет ли в палатке дырок. Сегодня какая-то тварь ползала по полу.

Марк держал перед собой фотографии.

— Боже мой, неужели я действительно так выгляжу?

— Ты только посмотри на Холстида. Готов поспорить, что он ковыряет в носу.

Марк внимательно посмотрел на снимок, который представлял собой их групповой портрет. Шесть измученных, покрытых пылью людей, пытающихся перед камерой выглядеть как можно лучше. Улыбка Рона, опирающегося на Хасима, была самой широкой, в то время как стоящая рядом с ним Жасмина Шукри только слегка скривила губы. Затем Алексис Холстид, изображающая абсолютную скуку на лице. А Сенфорд Холстид, несмотря на пробежку, которую он только что закончил, выглядел совершенно спокойным. И, наконец, Марк.

Он нахмурился.

— Что это?

— Что значит что?

Марк протянул Рону снимок.

— Эта тень за мной на последнем снимке.

Рон поднес фотографию к глазам.

— Ты поймал меня. Наверное, это из-за брака на пленке.

— Да ладно, — сказал Марк, стаскивая футболку, — я собираюсь ненадолго прогуляться в душ, если, конечно, после Холстидов осталась еще хоть капля воды. А затем я погружусь в кому.

Рон подмигнул:

— Представляю себе!

Но Марк ошибся. Когда он вернулся, он вообще не смог заснуть. Он пришел из душа и нашел Рона крепко спящим с раскрытым ртом, прямо в футболке и джинсах. Марк осторожно расправил противомоскитную сетку над кроватью своего друга и закрепил ее на углах. Потом он, обнаженный, проскользнул в свой кокон, лег на спину и стал ждать, когда усталость возьмет свое.

Но внезапно им овладела сильная тревога, и он никак не мог избавиться от чувства, что в любой момент может произойти что-нибудь ужасное…

Он лежал на одеяле и неподвижно смотрел через тонкую паутину противомоскитной сетки в потолок. В темноте было слышно спокойное дыхание Рона. Потом палатка наполнилась вдруг необыкновенным холодом, который коснулся обнаженного тела Марка и вызвал у него дрожь. Желтые мухоловки, висевшие над входом и окнами, закачались из стороны в сторону.

Марк пролежал неподвижно до поздней ночи, до тех пор пока не смолкли последние шорохи, долетавшие до него из пустыни. Потом он постепенно погрузился в дремоту, не подозревая, что по лагерю бродит незваный гость, который не оставляет следов на песке.

Сенфорд Холстид беспокойно ворочался из стороны в сторону, он никак не мог найти удобного положения. Он попробовал одну позу, потом другую, затем приподнялся на локтях и взбил кулаком сатиновую подушку. За занавеской, отделяющей его от Алексис, глубоким, спокойным сном спала его жена.

Холстид откинулся на спину, сбросил с себя шелковое покрывало, вытянул вперед руки и закрыл глаза.

Он, без сомнения, был измучен и срочно нуждался в отдыхе, но долгожданный сон все-таки не наступал. Может быть, ему нужно сконцентрироваться на чем-то скучном, заставить себя подумать о чем-нибудь банальном и так убаюкать себя — ведь он, в отличие от жены, которая привыкла к снотворному, старался без особой нужды не принимать таблеток.

Он думал о своих акциях и ценных бумагах, слышал гнусавый голос биржевого маклера, монотонно диктующего суммы, цифры, изменение курса и дивиденды…

Наконец он задремал.

Это началось, как приглушенный шум издалека: тяжелые шаги по холодному песку.

В то время как Сенфорд спал, шаги снаружи становились все ближе и скоро послышалось уже тихое, ритмичное дыхание.

Шаги обогнули палатку и остановились у входа. Потом занавеска на дверях палатки как будто бы сама приподнялась, и на фоне звездного неба показался силуэт.

Сенфорд тихо застонал во сне. Ему снился кошмар. Огромное худое существо бесшумно проникло в палатку и встало в ногах его постели. Сенфорд проснулся, раскрыл глаза и некоторое время смотрел на противомоскитную сетку, которая, как купол цирка, сходилась у него над головой. Вдруг он почувствовал, что находится в палатке не один, и испуганно поднял голову. Через марлю он не мог рассмотреть гостя, но увиденного было достаточно, чтобы понять, что это был мужчина, большой и сильный, с обнаженным блестящим телом. Мускулистые руки свисали у него по бокам. Но главное, у него были те же глаза, что Сенфорд видел в кошмаре.

Они горели как два ослепительно белых овала. Это были глаза без тела, которые парили в воздухе, уставившись на него расширенными зрачками, напоминающими глаза монстра из фильма ужасов. Они не мигали и держали Сенфорда в оцепенении, как будто зажали его в тиски. Его тело покрылось потом и так задрожало, что кровать заскрипела.

Глаза испепеляли его, а когда обнаженное по пояс тело покачнулось и мускулы на груди отразили слабый лунный свет, Сенфорд Холстид вдруг понял, что его гость целиком сделан из чистого золота. Это гладкое, полное силы тело блестело в серебристом свете луны, отливая желто-золотым, металлическим цветом. Привидение состояло из чистого золота и имело два глаза из слоновой кости, которые светились в темноте, как два маяка.

Холстид издал сдавленный гортанный звук и постарался успокоиться, но это ему не удалось.

Тут монстр поднял свою огромную правую руку, блестящим золотым пальцем указал прямо на него и проговорил хриплым шепотом, который можно услышать только в страшном сне: «На-кемпур. На-кемпур…»

Холстид хотел что-то сказать, но не смог выдавить ни слова.

Находясь в плену светящихся глаз, он снова и снова слышал: «На-кемпур, на-кемпур, на-кемпур…» — пока не упал в изнеможении на спину, погрузившись в глубокий обморок.

Марк проснулся от того, что кто-то, сопя и отдуваясь, тяжело ступал по лагерю. Он несколько раз моргнул, застонал и раскрыл глаза. Рон сидел на краю своей кровати и вытирал полотенцем влажные волосы.

— Солнце уже взошло! — объявил он.

— Что? О, черт! Где Абдула? — Марк освободился от противомоскитной сетки и почувствовал, что у него раскалывается голова.

— Он только что был здесь. Я сказал ему, что разбужу тебя.

Марк обеими руками схватился за голову:

— Боже, мой череп…

У входа в палатку послышалось вежливое покашливание.

— Простите, эфенди.

— Я уже проснулся, Абдула! — крикнул Марк, и его лицо исказилось от боли. — Сейчас выйду.

Покачиваясь, он встал и взял с туалетного столика кувшин с водой.

— Не могу поверить, что я так крепко спал. Я даже не видел снов. Проклятье, я собирался с восходом солнца быть уже за работой…

Он мужественно наклонился над тазиком и вылил себе на голову кувшин холодной воды. Когда он выпрямился и встряхнул волосами, то снова услышал приближающиеся глухие шаги.

— Это Холстид, — объяснил Рон, натягивая через голову футболку с надписью «Гринпис».

Марк поморщился:

— Он в лучшей форме чем я, хотя и годится мне в отцы.

— Сегодня я возьму с собой обе камеры, — продолжал Рон, надевая сапоги. — Я даже прихватил новый объектив. Скажи только, что нужно снимать.

Марк кивнул, вытирая лицо полотенцем. Он только собирался залезть в джинсы, как вдруг услышал снаружи какой-то шум и насторожился:

— Что это?

— Похоже, там какой-то скандал.

Они выскочили на улицу и поспешили по еще холодному песку к общей палатке, куда подоспели как раз вовремя, чтобы еще услышать поток резких ругательств на арабском. Внутри они обнаружили Жасмину Шукри, которая стояла с искаженным от бешенства лицом и неистово спорила со старой феллахой.

Не обратив на вошедших мужчин ни малейшего внимания, Самира продолжала и дальше осыпать свою противницу бранью. Затем она схватила пустой горшок, резко подняла его над головой и со всего размаху бросила на стол.

— Что здесь происходит? — крикнул Марк.

На его вопрос обратила внимание только Жасмина. Феллаха же продолжала сверлить свою противницу сверкающими от гнева глазами.

— Доктор Дэвисон, — сказала молодая женщина, явно стараясь взять себя в руки, — она отказывается кипятить питьевую воду.

— Великолепно! — Марк потер голые руки, чтобы немного согреться, и обратился к старой феллахе по-арабски. Но ему пришлось с досадой отметить, что она вообще не замечает его и не отрывает ядовитого взгляда от Жасмины. Он снова повторил свои слова, чуть громче и медленнее, но старуха опять не обратила на него внимания.

— Что это значит? Она меня не понимает?

— Она вас понимает, эфенди. — Марк и Рон обернулись. В дверях стоял Абдула. — Старая женщина считает, что вода из Нила полезна для здоровья. Если ее прокипятить, ее покинут добрые духи.

Марк осторожно помассировал виски.

— Абдула, воду для питья и варки нужно обязательно кипятить. Проследи, чтобы она придерживалась этого правила. — Он повернулся к Жасмине. — Мисс Шукри, нет ли у вас случайно чего-нибудь от головной боли?

Он вышел вслед за ней в утренние сумерки и невольно поежился. Так как солнце еще не вышло из-за скал, лагерь до сих пор находился в тени, и песок под его голыми ступнями был еще холодный. Правда, впереди уже показалась золотая полоска, медленно поднимающаяся и заливающая доисторические холмы желтоватым светом.

Жасмина вошла в палатку, и Марк последовал за ней, совсем не замечая, что его поведение привело ее в замешательство.

Она взяла с полки над рабочим столом какой-то пузырек без надписи и высыпала из него на ладонь две белые таблетки. Марк бегло оглядел медпункт, и увиденное произвело на него впечатление.

Белая накрахмаленная простыня покрывала рабочий стол, на котором симпатичными, аккуратными рядами были расставлены бутылочки с разноцветными жидкостями, ножницы, стетоскоп, металлический поднос со стерильными инструментами и, к его удивлению, маленький микроскоп. На висящих над столом полках рядом с перевязочным материалом стояли бутылочки с лекарствами, инструменты для накладывания швов, операционные перчатки, средства анестезии, иглы и шприцы. На крючке висел измеритель давления.

Жасмина налила в небольшой стакан воды из кувшина и подала Марку таблетки.

Марк быстро проглотил их, запив водой, и вернул стакан. Он попытался улыбнуться:

— Будем надеяться, что они прогонят злых духов!

Но Жасмина ответила ему лишь откровенно холодным, сдержанным взглядом. Тут только Марк осознал, что он наполовину раздет и находится в одной палатке с незамужней мусульманкой. Чтобы хоть как-то загладить свою вину, он решил пошутить, но вместо этого сморозил какую-то глупость и пулей вылетел из палатки.

…Посещение умд трех близлежащих деревень нельзя было отложить, но, так как ни один из них не был столь влиятельным, как умда из Эль Тиль, гости ограничились только коротким обменом любезностями. Основным занятием этого утра было исследование равнины и плато в пределах старых границ Ахетатона и составление плана раскопок. Вся группа отправилась в путь на двух «лендроверах» с помощниками Абдулы за рулем. В первой машине сидели Марк, Рон, Абдула и Хасим, во второй — Алексис Холстид, Жасмина Шукри с сумкой первой медицинской помощи через плечо и гафир с орлиным носом, который не расставался со своим ружьем. Сенфорд Холстид остался в лагере. После утренней тренировки у него пошла кровь из носа.

Сначала они ехали параллельно Нилу по краю полукруглой равнины и через два часа сделали привал на ее северной оконечности, там, где скалы делали поворот к реке.

Пока Рон, сидя в тени финиковой пальмы, заряжал новую пленку в фотоаппарат, Марк осмотрел ближайшие окрестности. Перед ним лежал разрушенный лабиринт из низких коричневых стен. Это было единственное, что осталось от знаменитого Северного дворца Эхнатона. Марк изучал равнину в бинокль, и, когда он собрался повнимательнее рассмотреть возвышающиеся в пяти километрах известковые горы, он почувствовал, что кто-то приблизился к нему. Через мгновение ему в нос ударил резкий запах гардении.

— Можно взглянуть? — спросила Алексис Холстид.

— Там почти не на что смотреть. — Не оборачиваясь, он протянул ей полевой бинокль.

— Мы все осмотрим? — спросила она, приложив бинокль прямо к темным очкам. Она внимательно смотрела на зияющие черные отверстия, которые располагались примерно на одной высоте, так что казалось, будто они делят гору пополам.

— Все? Что вы имеете в виду?

— Гробницы.

— Если нам позволит время, то да. Нам придется карабкаться по скалам, а уже становится жарко.

Она долго смотрела в бинокль, при этом ее рыжие волосы горели в лучах южного солнца, как огненный венок. Марку было совершенно непонятно, на что она могла так долго смотреть, и это стало постепенно раздражать его. Он даже не заметил, что дыхание Алексис Холстид изменилось.

Она опустила бинокль и устремила на Марка свой холодный, непроницаемый взгляд.

— А гробница Маху, — беззвучно прошептала она, — на нее у нас будет время?

Он нахмурился.

— Как вам будет угодно. Почему именно гробница Маху?

Она вернула ему бинокль.

— Из-за наскальных рисунков, доктор Дэвисон. Я хочу… посмотреть наскальную живопись…

Не в состоянии отвести от нее глаз, Марк вдруг ясно осознал, как близко она стояла, и сладкий гардениевый запах ее духов сводил его с ума.

Он думал, что бы ответить, когда вдруг услышал позади металлический щелчок. Марк обернулся и заметил Рона, который махнул ему рукой.

— Здорово я вас подловил!

Недалеко от Рона, прислонившись к большой высокой пальме, стояли Жасмина и Хасим и тихо разговаривали.

— Это бывший Северный дворец? — осведомилась Алексис, показывая томным жестом на земляные холмики и рвы.

— Так называют его египтологи.

Марк отошел от нее и не спеша зашагал между кучками гальки и обломков кирпичей, образующих очертания того, что некогда было фундаментом дворца.

— Никто не может точно сказать, для чего служили эти строения. Об этом можно только догадываться.

Он присел у одной из разрушенных стен на корточки и провел рукой по ломким камням. Термиты уже давно проникли в кирпичи из ила и съели последние остатки соломы. Затем в них вонзились тонкие корни травы. Кое-где виднелись даже корни пальм, пробивающиеся наружу сквозь галечный пол дворца.

— Тель Эль-Амарна — удивительное явление в археологии, миссис Холстид. На самом деле это не совсем Тель. Тель — это древний курган, состоящий из различных слоев. Каждый слой свидетельствует об определенном периоде поселений на этом месте. Если город погибал в результате пожара, эпидемии или войны, то на его обломках часто возводили новый. Вспомните, например, Трою. Различные слои раскопок дают сведения о следующих друг за другом периодах поселений, а нижний пласт представляет самый ранний из них. Но Ахетатон был построен, населен и снова оставлен менее чем за двадцать лет. Жители покинули этот город и никогда больше не вернулись обратно. — Марк встал и отряхнул руки о джинсы.

Ее голос прозвучал отрешенно и немного грустно:

— Тогда бы от города осталось больше, чем мы видим…

Марк покачал головой и посмотрел на гальку, которая, возможно, когда-то была великолепным мраморным полом.

— Люди, уезжая, забрали все с собой. Мебель, двери, даже колонны. А потом уже природа взяла свое. Незащищенные строения из речного ила были в течение трех тысячелетий предоставлены ветру и дождю. Да еще туристы, которые уже сотни лет приезжают сюда и останавливаются, чтобы прихватить с собой сувенир. Нельзя забывать и про феллахов из окрестных деревень, которые растаскивают кирпичики из ила и делают из них удобрение. Удивительно, что здесь вообще хоть что-то еще осталось.

Марк прошелся между остатками стен, галька хрустела у него под ногами. Алексис не отставала от него ни на шаг.

— Почему вы не уверены, что здесь был дворец? Мне кажется, каждое здание может быть точно идентифицировано.

Они остановились рядом с лестницей, ведущей в никуда.

— Все базируется на предположениях, миссис Холстид. Многие специалисты делают выводы из того, что ни один из них толком не знает. Пример тому — строение, которое мы называем зверинцем Эхнатона. Мы именовали его так только потому, что его крохотные помещения без окон слишком малы для спален и украшены фресками животных. Кроме того, там были найдены необычные каменные ванны, которые могли служить кормушками. Так как нам ничего другого не пришло в голову, то мы назвали его зверинцем.

Алексис пристально посмотрела на Марка сквозь темно-зеленые стекла очков. Он сам не знал почему, но ему вдруг стало не по себе.

— Ну а вы-то верите в то, что здесь когда-то был дворец, доктор Дэвисон? — спросила она нежным голосом.

Он отвел глаза.

— Я не совсем уверен. Во-первых, здесь нет ни кухонь, ни помещений для слуг. Во-вторых, хотя здесь и есть ванны, но у них нет сливных труб, как это было принято в других жилых домах. Этому так называемому дворцу не хватает многих необходимых удобств царского жилища. Кажется, будто это огромное здание было построено не для того, чтобы служить жилищем, а только для того, чтобы его символизировать.

Марк оглянулся и увидел, что остальные члены группы в нетерпении столпились вокруг машин.

— Что было раньше на этом месте, миссис Холстид? Дворец или что-то другое? Определенно что-то, что современный человек не в состоянии постичь, что-то, что принадлежало народу, жившему здесь более трех тысяч лет назад и унесшему эту тайну с собой в могилу.

Алексис внимательно слушала, не отрывая глаз от его лица.

— Так же как и так называемый дворец в Кносе, — продолжал Марк, — который постепенно навел археологов на мысль, что это вовсе не дворец, а огромный склеп, населенный не живыми, а мертвыми. Кто знает, что будут думать археологи через три тысячи лет, в четыре тысячи девятьсот девяностом году, о каруселях и платных туалетах?

— Эй, вы, давайте сюда!

Марк обернулся. Рон звал их к «лендроверам».

— Статуя в Египетском музее представляет его обнаженным и без половых органов. А здесь вы видите его в наряде, напоминающем женское платье. У него широкие бедра и грудь кажется женской. И тем не менее он носит титул царя.

Голос Рона разносился в холодной тишине выдолбленной в скале пещеры. Они тесной кучкой столпились в гробнице Юи и после того, как их глаза привыкли к темноте, стали рассматривать огромный рельеф, который занимал почти всю стену. Освещаемый проникающим через вход солнечным светом, перед ними сидел фараон Эхнатон, который откинулся на спинку кресла и мирно глодал кость. За ним сидела его жена Нефертити и пила вино из бокала. За несколько столетий рельеф слегка закоптился факелами многочисленных посетителей.

— Загадка той статуи из музея объясняется легко, — продолжал Рон, — дело в том, что Эхнатон повелел изображать себя символично, как «отца и мать человечества», и его портреты никогда не имели ничего общего с мужскими чертами. Но это еще ничего не значит, поскольку Тутмес Третий также носил титул «отца и матери человечества», его изображения, однако, производят впечатление исключительной мужественности. Эта теория опровергается также, если принять во внимание революционный стиль искусства при Эхнатоне. Прежде всего искусство должно было изображать жизнь такой, какой она была на самом деле, и Эхнатон настаивал, чтобы даже уродство его лица, следуя традициям его нового искусства, было правдиво отображено. Радикальным формам искусства во время правления Эхнатона было не свойственно аллегорическое изображение. И так как его тело тоже должно было изображаться таким, каким оно было на самом деле, можно с большой вероятностью предположить, что у Эхнатона действительно не было половых органов.

Шесть пар глаз были прикованы к гигантскому изображению фараона, имевшего столь необычный вид, а Рон не был уверен, что хоть кто-нибудь его слушал, но это его нисколько не волновало.

— Некоторые факты свидетельствуют о том, что шесть предполагаемых дочерей Эхнатона были вовсе не дочерьми, а его сестрами. Где бы ни появлялось имя одной из царевн, оно постоянно сопровождалось титулом царская дочь. Царь, однако, ни разу не упоминается по имени, хотя имя матери везде присутствует. Например, здесь. — Рон поднял руку и указал на вертикальный ряд иероглифов. — Здесь говорится о царевне Бакетатон: «Бакетатон, царская дочь, плоть от плоти его, рожденная от главной жены Тии. Мы знаем, что отцом Бакетатон был Аменхотеп и что она была сестрой Эхнатона. А Тия была главной женой Аменхотепа и матерью Эхнатона. Но к его так называемым дочерям относится, однако, и «царевна Анхесенпаатон, царская дочь, рожденная от главной жены Нефертити». В любом случае они обозначаются как дочери царя, как будто имя царя неизвестно, тогда как имя матери должно быть точно обозначено.

Хасим откашлялся.

— Итак, вы считаете, доктор Фэрмер, что неназванный царь — это Аменхотеп?

— Я полагаю, Эхнатон много лет правил вместе со своим отцом. Когда Аменхотеп был единственным фараоном, его дочерей называли «царская дочь». Но когда правили оба фараона, дочери Нефертити получили тот же титул, а ее называли по имени. Если упоминается мать, когда ее имя изменилось, можно предположить, что будет назван и отец, если его имя тоже стало другим. Сцены, изображающие Эхнатона вместе с шестью принцессами, считались замечательным примером отцовской привязанности. Но, думаю, они точно так же могут свидетельствовать и о братской любви. — Не обращая внимания на духоту в пещере, Рон продолжал свой доклад: — Другой тайной, окружающей Эхнатона, является тот факт, что его жена Нефертити, считавшаяся ему необычайно преданной, покинула мужа незадолго до конца его правления и переехала в другой дворец. Никто не знает почему.

Голос Алексис прозвучал почти как шепот:

— Она действительно его покинула? Я думала, они считаются самой знаменитой в истории влюбленной парой?

— В том, что она его покинула, нет никаких сомнений, так как начиная с двенадцатого года его правления Эхнатон изображается на картинах не со своей женой Нефертити, а с братом Сменхкара, который одет в ее платье и называется ее титулом. Но мы знаем, что королева была еще жива, так как в одном из дворцов были найдены доказательства того, что она жила там вместе с маленьким Тутанхамоном. На одной из стел братья представлены в чувственном объятии, и кажется, что они целуют друг друга.

— Это правда? — Алексис широко раскрыла глаза. — Можем мы посмотреть на эту стелу?

Рон провел ладонью по лбу, он сильно вспотел.

— Стела находится в берлинском музее. — Он посмотрел на Марка, который стоял, равнодушно прислонившись к стене, со скрещенными на груди руками.

— Я не могу согласиться с вашей теорией, доктор Фэрмер, — вмешался Хасим ель-Шейхли. — Только потому, что король в отличие от матери не был назван…

Рон направил свой взгляд на молодого египтянина, раздосадованный тем, что тот говорит слишком тихо и его слова очень трудно разобрать.

— …в это время был только один царь, а именно Эхнатон, но у него было много жен. Все знали, кто был царем, но…

Рон наморщил лоб:

— Не могли бы вы говорить немного громче. Я не…

— …мать должна была быть названа по имени, чтобы отличить ее от других жен.

Пот струился у Рона по лбу и застилал глаза. На мгновение он перестал отчетливо видеть. Становилось все жарче. Он услышал собственный голос: «Но в то время было два царя, мистер Шейхли… — Рон хотел схватиться за голову, но у него не было сил. — Для восемнадцатой династии не было необычным иметь сразу двух правителей. Так как сын не мог зачать, вполне естественно, что старый фараон… взял на себя задачу обеспечить… трон наследниками…» Рон протер глаза от пота и увидел, что его попутчики с застывшими лицами неподвижно уставились на него. В сгущающихся сумерках он заметил, как Марк внезапно отделился от стены.

Рон почувствовал, как у него пересохло во рту, когда он снова хотел заговорить. «По другой теории Эхнатон был гомосексуалистом…» — Рон провел языком по пересохшим губам. Пять блеклых пар глаз были направлены на него. Бородатое существо отделилось от группы и направилось в его сторону.

«Стела… — голос Рона перешел в шепот, — изображающая Эхнатона со своим братом в интимной позе, указывает, по мнению некоторых египтологов, что он не был совершенно бесполым… О Боже, ну здесь и жара!»

Хасим открывал рот, но слов не было слышно.

Рон почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

— Мне нужен свежий воздух…

Потом он услышал страшный грохот, перед глазами у него поплыли круги, и он, как пьяный, повалился на землю.

 

ГЛАВА 9

— Как ты себя чувствуешь?

Услышав голос Марка, Рон открыл глаза и увидел, что сидит на своей кровати. На его руке был манжет для измерения давления.

— Что случилось?

— Ты не помнишь?

— Я потерял сознание?

Марк кивнул.

— Ты помнишь хоть что-нибудь?

Рон закрыл глаза руками и зажмурился, напрягая память.

— Мы были в гробнице. А потом я помню только, как Абдула и гафир несли меня вниз по склону.

Он убрал ладони с лица и посмотрел на оранжевые лучи палящего вечернего солнца, пронизывающего палатку.

— Как долго я был без сознания?

— Около двух минут.

— Но с тех пор прошло уже несколько часов! Я проспал все это время?

— Хочешь верь, хочешь нет, но в течение последних четырех часов ты сидел тут и тараторил как пулемет…

— Привет.

Они обернулись, когда в дверях показалась голова Жасмины Шукри.

— Как себя чувствует пациент?

Марк встал и отошел в сторону, чтобы освободить ей место. На плече у Жасмины висела ее сумка. Она присела на край кровати и молча положила свои холодные пальцы на запястье Рона.

— Я буду жить? — спросил он, когда она сосчитала пульс.

Жасмина улыбнулась и ответила нежным голосом:

— А это мы сейчас узнаем.

Она вытащила из сумки стетоскоп-тонометр, накачала манжет и измерила Рону давление. Она повторила это дважды, прежде чем отложила стетоскоп и осторожна сняла манжет. Она ожидала, что состояние больного будет хуже, но пульс и давление — все было в порядке. Затем она взяла маленький фонарик и проверила зрачки Рона на световой рефлекс. Они быстро увеличивались, что свидетельствовало о нормальной реакции.

Потом она немного отодвинулась и внимательно посмотрела своими влажными карими глазами Рону в лицо:

— Как вы себя чувствуете?

— Думаю, вполне нормально, если не принимать во внимание шишки на голове.

— Вы можете мне сказать, как вас зовут?

— Только если вы мне скажете, как зовут вас.

— Рон, — вмешался Марк, — прояви же такт по отношению к даме.

— Ну хорошо, Рон Фэрмер.

— Вы помните, какой сегодня день недели?

— Пятница.

— А число?

— Десятое июля тысяча девятьсот девяносто первого года. Теперь вы мне скажете, что произошло?

— Мне бы самой хотелось услышать это от вас.

— Марк утверждает, что все это время я просидел здесь и проговорил.

Жасмина кивнула и снисходительно улыбнулась:

— После удара головой и обморока, длящегося более нескольких секунд, это часто случается. Вы очнулись, сами того не осознавая, и заговорили бессвязными предложениями. У вас произошла временная потеря памяти и вы не могли вспомнить, что были в гробнице. Но теперь вы снова это вспомнили, не так ли?

— Да. И монолог, который я там произнес, тоже. От душного воздуха гробницы я потерял сознание.

— Вы можете поднять обе руки? Вот так, хорошо. А теперь, — она протянула ему свои руки, — сожмите мои ладони как можно сильнее.

Он повиновался и сжал ее руки так сильно, что она поморщилась. Затем она осторожно отодвинула назад его длинные волосы и осмотрела уши.

— Что вы там ищете? Мои мозги?

— Я проверяю, нет ли в ваших ушах мозговой жидкости.

— О Господи!

— Но все в порядке. Теперь, когда вы полностью пришли в сознание, я думаю, больше нечего опасаться. Вы сильно разбили голову.

— Пожалуй, да! — Он осторожно прикоснулся к шишке на затылке. — Я слышал удар.

Жасмина сложила инструменты в сумку и встала. Марк впервые заметил, насколько маленькой она была. Она едва доставала ему до плеча.

— Доктор Фэрмер скоро снова встанет на ноги. Но ему нужен покой. И если произойдут какие-нибудь изменения, например провалы в памяти, тошнота или насморк, сразу же зовите меня.

— Насморк!

Она улыбнулась Рону:

— Это может говорить о том, что вытекает мозговая жидкость. Вполне вероятно, что образовался отек. Но, думаю, это всего лишь небольшое сотрясение мозга.

— Спасибо, мисс Шукри, — сказал Марк, поднимая занавеску на дверях. Когда она ушла, он снова повернулся к своему другу, качая головой. — Ты готов на все, лишь бы привлечь к себе внимание?

Рон усмехнулся и попробовал прислониться головой к брезенту палатки, но тут же вздрогнул и снова сел прямо.

— У меня был друг, который попал в аварию на мотоцикле. Он был лишь одну минуту без сознания, а потом пять часов нес несусветную чушь. Он говорил и говорил, и мы просто не могли заставить его замолчать. А потом внезапно его голова снова просветлела, и он все вспомнил. Я даже подумал, что он разыгрывает спектакль, чтобы получить инвалидность.

Марк опустился на край кровати и внимательно посмотрел на друга:

— Ты уверен, что это случилось из-за жары, Рон?

— Не знаю, что это было, и догадываюсь, о чем ты думаешь. Не беспокойся, дружище, я больше не кувырнусь.

Он отбросил покрывало, занес ноги над краем кровати и встал.

— Могу я полюбопытствовать, куда ты собрался?

— У нас много работы, Марк. Плато ждет нас.

— Абдула и я отправляемся через пару минут. На мой взгляд, у нас есть еще три часа для работы при дневном свете. Но ты с нами не поедешь.

— Тебе потребуются снимки!

— На этот раз с нами никто не поедет. Это будет тяжелая поездка, и я не хочу терять время. — Марк поднялся. — Рон, тебе прописан постельный режим. Я надеюсь застать тебя в палатке, когда вернусь, иначе мне придется вправить тебе мозги.

Плато, расположенное на высоте ста тридцати метров над равниной, представляло собой дикую, безжизненную местность, которая под горячими лучами палящего солнца казалась еще более грозной и отталкивающей. Помощнику Абдулы, который вел машину, приходилось отвоевывать у горы каждый метр старой дороги, ведущей к алебастровому каньону. Вся земля здесь была испещрена опасными трещинами, так что водитель ни на секунду не мог отвлечься от дороги. В то время как он напряженно следил за тем, чтобы «лендровер» не упал на тридцатиметровую глубину одного из многочисленных ущелий равнины, Марк и Абдула сравнивали свои топографические карты с тем, что они видели, делали пометки и обсуждали места, возможные для поисков и раскопок.

Когда наступил вечер и жара стала еще сильнее, плато приняло вид лунной поверхности: глубокие сухие русла превратились в ужасные пропасти, крутые склоны холмов блестели алебастром или известковыми массами в виде кристаллов, вершины гор и высохшие водяные стоки сверкали рифами из прозрачного шпата. Не было видно ни следа растительного или животного мира в этой безнадежной глуши, оживляемой лишь беспорядочными пурпурными ущельями и крутыми вершинами, на которых солнечные лучи переливались невообразимыми бликами.

Им удалось проехать на «лендровере» по старой щебеночной дороге, где некогда патрулировала полиция Эхнатона. Холмики из извести и кремния отмечали трассу. Отсюда, с высоты, открывался необычный вид на Тель Эль-Амарну, на крестьянские дворы за ней, на Нил и плодородные земли на другой стороне реки. За ними снова начиналась пустыня, напоминавшая дно моря, вода которого испарилась. Пески тянулись до самого горизонта и доходили, казалось, до самого края земли.

Когда все трое, вконец измученные, вернулись в лагерь, солнце уже клонилось за горизонт, и пустыня погружалась в вечерние сумерки.

— Что вы можете нам сообщить, доктор Дэвисон? — спросил Сенфорд Холстид, сидящий в столовой над миской люцерны с миндалем и благоухающий одеколоном. Он придерживал у носа накрахмаленный белый платок.

Марк сел на скамейку напротив него и закрыл лицо ладонями. Старая феллаха поспешила его обслужить, так как все остальные уже ужинали, но у Марка не было аппетита. Ему казалось, что его желудок набит песком.

— Ничего особенного, — ответил он, наливая в кофе жирные сливки, — но я и не надеялся что-нибудь увидеть. Мы собирались только разметить квадраты, чтобы рабочие завтра утром могли приняться за работу. Потом я хотел бы заглянуть в Царскую гробницу.

— Что такое Царская гробница? — поинтересовалась Алексис Холстид, которая равнодушно ковырялась в своей тарелке.

— Это гробница, которую Эхнатон приказал построить для себя и своей семьи, но которая никогда не была закончена, и египтологи не знают точно, была ли она когда-нибудь использована. Рано утром я загляну туда, хотя и не думаю, что она приблизит нас к гробнице, найденной Рамсгейтом.

Алексис неподвижно смотрела на жареную утку в своей тарелке.

— Рамсгейт пишет, что он раскопал лестницу, ведущую к гробнице преступника. Как вы думаете, может быть, эта лестница сохранилась до сих пор?

Марк покачал головой и тихо сказал «шукран», когда Самира поставила перед ним тарелку.

— За сто лет пустыня похоронит все, не оставив и следа. В этой стране ведется постоянная борьба с песком.

— Где рабочие начнут поиски?

— На плато, в устье Вади и в некоторых ущельях, которые кажутся наиболее интересными.

Запах утки и риса с приправами внезапно вызвал у Марка волчий аппетит. Во время еды он раз или два взглянул на Жасмину, которая сидела одна за другим столом.

— Кто-нибудь отнес Рону ужин?

Когда никто не ответил, Жасмина повернулась к Марку и сказала:

— Нам не удалось удержать его в постели, доктор Дэвисон. Он сейчас в своей лаборатории и сказал, что поест позже, когда проявит фотографии.

Они выглядели как жертвы концлагеря. Их лица вызывали ужас и казались обгоревшими. Черные дыры зияли на том месте, где глаза в процессе разложения провалились в череп. Широкие безгубые рты обнажали отвратительные остатки зубов, а безобразные улыбки напоминали об ужасе смерти. Костлявые плечи торчали из впалых грудных клеток, а черная кожа обтягивала ввалившиеся животы. Руки и ноги походили на голые ветки обугленного дерева. Пальцы рук были растопырены в ужасе перед внезапно надвигающейся смертью. Рон довольно улыбался. Это была пленка, отснятая им в зале мумий Музея Египта, и каждый отдельно взятый кадр был уже сам по себе великолепен. Рон принялся за фотографии, которые он сделал утром на равнине.

Рон осторожно снял пленку, которая висела на протянутой через всю палатку веревке, и положил ее на стол. Затем он выключил все лампы, кроме желтой лабораторной, висевшей на высоте одного метра над столом, достал из пачки на полке лист фотобумаги и расстелил его на проявочном столе. На нее, темной стороной вниз, он положил негативы и прижал их тонким стеклом. Он зажег семиваттную лампочку, висевшую над стеклом, и медленно сосчитал до десяти. Затем он выключил свет, осторожно вытащил бумагу из-под стекла и опустил ее в проявитель. Мерно покачивая из стороны в сторону ванночку с проявителем, он наклонился вперед, чтобы разглядеть показания градусника на полке. Вечер был лучшим временем для проявки. Было не так жарко, как днем, хотя в этот вечер температура, похоже, не собиралась падать, и не было риска, что через какое-нибудь отверстие в палатку проникнет свет. Он потратил целый час, проверяя, нет ли в стенах дырок, после чего закрыл окна черной светонепроницаемой бумагой и крепом. Черная занавеска, которую он сворачивал над входом, когда не проявлял, была сейчас опущена вниз и тщательно закреплена на всех углах. Снаружи на палатке он повесил табличку с надписью на английском и арабском «Прошу не беспокоить», которую он прихватил с собой из отеля «Нил-Хилтон».

Вытирая свободной рукой пот со лба, он достал снимок из проявителя и, дав ему немного обсохнуть, опустил его в прерыватель. Он покачал ванночку семь минут и положил лист в закрепитель. Через две минуты он снова включил свет.

Он внимательно осмотрел получившиеся фотографии, пробормотал: «Черт побери», — и сделал большой глоток из наполненного вином бумажного стаканчика.

Что-то было не в порядке со снимками. Наверное, ему придется начать все с начала.

Марк снова почувствовал себя намного лучше. Абдула был прав, Самира, несмотря на ее подозрительную внешность, была отличной поварихой. Теперь воздух заметно остыл, взошла луна, и в лагере воцарился приятный покой.

Еще десять лет назад Марк не курил, но один опытный «искатель сокровищ» раскрыл ему секрет, что трубка отпугивает насекомых. Так Марк начал курить трубку и обнаружил, что она действительно немного спасает от мух и комаров, которые так донимали его в пустыне. Сегодня же вечером, когда он не спеша вышел из столовой, ему захотелось покурить исключительно ради удовольствия и разрядки. Он вышел из света развешанных вокруг лагеря фонарей и спокойно побрел по камням к старой стене, которая примерно на метр возвышалась над песком. Там он присел, достал свой кисет и начал набивать трубку.

Справа от него, на расстоянии нескольких сот метров неровной пустыни, лежали едва различимые в лунном свете руины рабочего поселка. Три тысячи лет тому назад рабочие вместе со своими семьями, загнанные в этот лабиринт из жалких домишек, влачили свое существование в переполненных, душных трущобах, обреченные на рабский труд в царских гробницах. По всей видимости, лагерь, обнесенный высокой стеной со сторожевыми башнями, имел много общего с тюрьмой. Есть также доказательства того, что многие из рабочих тайно почитали старых богов, а не избранного Эхнатоном бога Солнца Атона.

Теперь впервые за тридцать веков в руинах снова поселились люди. Марк видел свет костра, и легкий вечерний ветерок доносил до него голоса феллахов. Абдула как раз был у них и объяснял, что они должны будут завтра искать и как им следует это делать.

Когда Марк раскуривал трубку, он заметил темную фигуру, двигающуюся между двумя слабо освещенными палатками. Это была Самира, которая, покончив с работой на кухне, спешила в свою хижину на краю рабочего поселка. Некоторое время Марк с любопытством наблюдал за тем, как она, подобно ночной бабочке, то появлялась на свету, то снова исчезала.

Когда шейха исчезла в темноте, он опять предался мыслям о Нэнси. Он спрашивал себя, что она сейчас делает, отделенная от него шестнадцатью тысячами километров, почему она изменила номер телефона, будет ли она его ждать. Он все еще надеялся, что она разделит с ним его успех, если он вообще к нему когда-нибудь придет, что она выйдет за него замуж и примет его таким, какой он есть.

Звук шагов, шуршащих по песку, оторвал Марка от его мыслей. Рон с бумажным стаканчиком вина в одной руке и пробными снимками в другой шел к нему. Места на разрушенной стене как раз было достаточно для того, чтобы Рон мог сесть рядом с Марком.

— Как твоя голова?

— Уже в порядке. Мне придется что-нибудь придумать, чтобы палатка лучше проветривалась.

— Возьми вентилятор из рабочей палатки. Что это у тебя?

— Точно не знаю. Может быть, ты сможешь с этим разобраться.

Марк щелкнул зажигалкой и в свете огня внимательно посмотрел на ряд фотографий. Немного помолчав, он спросил:

— Что это за тени?

— Именно это я и не могу объяснить. Посмотри: здесь, в Хаг Кандиль, когда ты выходишь из «лендровера». И здесь, когда ты разговариваешь с умдой из Эль-Хавата. И здесь, — Рон указывал своим тонким пальцем на каждую фотографию, — и здесь, у Северного дворца. И здесь, когда ты как раз входишь в гробницу Юи. Она видна на каждом отдельном снимке. Ни с кем другим этого не происходит, только с тобой. На всех фотографиях рядом с тобой появляется тень.

Марк поднес к глазам снимок, на котором он стоял в Северном дворце. Он находился в помещении, называемом тронным залом, и, повернувшись спиной к камере, разговаривал с Алексис. Тень, которую он отбрасывал, освещенный лучами утреннего солнца, была отчетливо видна на переднем плане. А другая тень, та, которая появлялась на каждой фотографии, располагалась справа от него и, казалось, не лежала на полу, а была вертикальной, как будто стояла рядом с ним.

— Что-то не в порядке с пленкой. Или с твоей камерой.

Он вернул Рону снимки.

— Это не может быть из-за пленки. Смотри, на каждой фотографии тень имеет одинаковый размер и форму и появляется всегда на одном и том же расстоянии от тебя, где бы ты ни стоял…

Марк прислушался и дотронулся до руки Рона.

— Послушай… мне кажется, у нас будут гости.

Рон выпрямился и повернулся в ту сторону, куда смотрел Марк. В темноте он различил необычный силуэт, который, раскачиваясь, надвигался на них, и услышал тяжелые шаги.

— Что это, черт возьми?

Марк вскочил.

Когда неуклюжее существо приблизилось, оба американца услышали сопение и страшный топот. Потом постепенно очертания стали все более узнаваемыми, и наконец перед ними остановился верблюд, и голос сверху крикнул: «Добрый вечер, джентльмены!»

Верблюд, управляемый мальчиком в галабии, с упрямым рычанием опустился на колени, и наездник неуклюже сполз на землю. «Добрый вечер», снова поздоровался он на ломаном английском.

Марк снова сел на обломки стены и принялся раскуривать потухшую трубку.

Света от фонарей лагеря было достаточно, чтобы узнать гостя. Это был грек из Эль-Тиль.

— Меня зовут Константин Доменикос, — представился коренастый мужчина и остановился перед сидящими египтологами. — Желаю вам самого доброго вечера.

Марк опустил голову:

— Наши имена вы, по-видимому, уже знаете.

— Конечно, в Амарне все только и говорят об американских ученых Дэвисоне и Фэрмере. — В его улыбке сквозила алчность. — Я приехал, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение.

Рон недоверчиво рассматривал незнакомца, смутно припоминая, что видел его день назад среди толпы в Эль-Тиль. Что особенно выделяло Константина Доменикоса, так это неуклюжее тело, жирные волосы и глаза навыкате с тяжелыми веками.

— Где бы мы могли поговорить с вами без свидетелей, джентльмены?

— Зачем? — ответил Марк.

— Чтобы предложить вам сделку, доктор Дэвисон. Мне кажется, я могу быть вам полезен. Я бы не отказался, между прочим, от чашечки чая.

— Какого рода сделку, мистер Доменикос?

В его змеиных глазах блеснул огонек, но улыбка осталась прежней.

— Для меня было бы большой честью быть полезным вашей экспедиции. Но пожалуйста, — он растопырил свои толстые, как сосиски, пальцы, — не могли бы мы поговорить… э-э, в более подходящем месте?

— Это место подходит так же хорошо, как и любое другое. Присаживайтесь, мистер Доменикос.

Грек осмотрелся кругом и опустился на большой камень напротив американцев.

— У моей экспедиции есть все необходимое, — объяснил Марк.

— Запасы могут иссякнуть, доктор Дэвисон.

— Мой бригадир позаботится о том, чтобы этого не произошло.

— Он не может предусмотреть все, как бы я сказал, неприятности, которые могут произойти.

— Например?

Грек набрал побольше воздуха.

— Ходят слухи, доктор Дэвисон, что в этой стране скоро начнется война. Мы живем в неспокойные времена. Ненадежный мирный договор между Египтом и Израилем может быть нарушен. Палестинские экстремисты… Я человек, живущий с мыслью о будущем, доктор Дэвисон. Я рассчитываю на худшее и готовлюсь к нему.

— Не могли бы вы перейти прямо к делу?

— Итак, доктор Дэвисон, думаю, что в ближайшее время произойдет следующее: палестинские освободительные силы предпримут нападение на Египет и изобразят все это так, как будто бы на самом деле это дело рук Израиля. Египетский президент решит напасть на Израиль, а возмущенный Израиль нанесет ответный удар всеми своими вооруженными силами. Ваша страна, доктор Дэвисон, в полной уверенности, что это Египет развязал войну, поспешит на помощь Израилю. Дипломатические отношения будут нарушены, мирный договор президента Картера будет похоронен, а эта страна в одно мгновение будет втянута в самую кровавую со времен фараонов войну.

Марк выбил трубку о стену из речного ила и проговорил, вынимая кисет:

— Пожалуй, вы несколько преувеличиваете, мистер Доменикос, но даже если это правда, почему вы пришли по этому поводу к нам?

— Если начнется война, вам понадобятся друзья в Египте.

— У нас есть друзья. — Марк щелкнул зажигалкой и поднес огонь к трубке. В короткой вспышке света Марк увидел хитрые, расчетливые глаза грека.

— Но вам потребуются таковые поблизости, — продолжал он подобострастно. — Вам наверняка известна вражда между Эль-Тиль и Хаг Кандиль. В последние годы в этой долине царит шаткий мир, но это лишь вопрос времени, когда начнутся новые столкновения. Тогда вы можете легко оказаться между двух огней, джентльмены, так как они будут использовать вас как пешек в своей игре и каждая из сторон захочет сделать вас своими союзниками. Вы потеряете рабочую силу, и враждующие умды начнут диктовать вам условия.

— Полиция мамура знает, как найти управу на этих людей.

— Конечно, но она вмешивается лишь тогда, когда причинен очевидный ущерб.

— И вы, мистер Доменикос, разумеется, предлагаете нам свою помощь, так как вы являетесь нейтральной стороной. При вашей поддержке с нами ничего не может произойти. Так?

— Вы поражаете меня своей проницательностью, доктор Дэвисон.

Марк выпрямился и встал.

— Короче говоря, мистер Доменикос, мы не нуждаемся ни в вашей защите, ни в ваших угрозах.

— Ну, доктор Дэвисон, зачем же вы так. Садитесь. Вы же еще не дослушали меня до конца. Поверьте мне, я пришел не для того, чтобы нагонять на вас страх или чтобы угрожать вам! Возможно, я просто не так выразился! — Доменикос ударил себя кулаком по круглой груди. — Пожалуйста, разрешите мне договорить, доктор Дэвисон.

Марк продолжал стоять.

— У вас ровно три минуты времени.

— Я, собственно, хотел поговорить с вами о деле, доктор Дэвисон. В этом я могу вам действительно быть полезным. Остальное, — он махнул толстой рукой, — это лишь так, досужие вымыслы. Конечно, если возникнут трудности и вам понадобится помощь, я могу вам помочь. Но сегодня вечером я пришел, собственно, для того, чтобы сообщить, что в любое время к вашим услугам, чтобы… э-э, ну, скажем, помочь вам сбыть товар.

На мгновение воцарилась полная тишина. Затем Марк снова медленно опустился на прежнее место.

— Товар? — переспросил он удивленно.

Константин Доменикос наклонился вперед, чуть не упав при этом с камня, и понизил голос:

— Вы же и раньше занимались раскопками в Египте, доктор Дэвисон. Со мной вы можете не притворяться. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Марк почувствовал, как Рон беспокойно заерзал на своем месте.

— Все правильно, мистер Доменикос, я и раньше работал в Египте, и мне также и раньше доводилось встречать людей вашего сорта. Поэтому я говорю вам коротко и ясно, что от меня вы ничего не добьетесь. Я не участвую в подобных сделках. И кроме того, вы даже не знаете, что я ищу. Могу вам сказать, что никакого товара не будет.

Грек ничуть не смутился:

— Доктор Дэвисон, мой отец жил в этой долине еще до того, как я родился, а до него его отец. Я слышал рассказы стариков. Из них возникли мифы и легенды. В юности я считал их нелепыми фантазиями, но сейчас я думаю совсем иначе. Много лет назад здесь была запретная зона. Возможно, я все-таки знаю, что вы ищете, доктор Дэвисон, и, возможно, я также знаю, что у вас много шансов обнаружить что-то очень ценное.

Марк постарался подавить отвращение:

— Во-первых, мистер Доменикос, то, что мы ищем, вас ничуть не касается. Во-вторых, если мы даже что-нибудь найдем, это совершенно точно не пойдет на черный рынок антиквариата. Вы не на того напали.

— Доктор Дэвисон, я всего лишь бедный грек, но с моей помощью Вы можете заработать кучу денег. В Париже и Афинах есть люди, которые…

Марк резко встал:

— Вы — мерзкая жаба, Доменикос. Убирайтесь обратно в свою нору, из которой вы выползли.

На лице грека появилась холодная улыбка:

— Простите, доктор Дэвисон, но вы ошиблись, когда сказали, что я не на того напал. Я знаю, что ученым ничтожно мало платят и что их заработок абсолютно не соответствует их честолюбию. Мы все имеем свою цену, доктор Дэвисон, даже вы, и я знаю, что вы согласитесь со мной, когда услышите пункты договора, который я хотел бы вам предложить.

Марк посмотрел на Рона, который молча сидел на своем месте:

— Как сказать «проваливай» по-гречески?

Константин Доменикос проворно встал, все еще улыбаясь, но уже с меньшим самодовольством. На его знак мальчик в галабии вскочил и схватил поводья верблюда.

— Ну что ж, единственное, что я могу еще вам напоследок сказать, доктор Дэвисон, так это то, чтоб вы не слишком обольщались. В долине есть люди, которым ваш приезд совсем не по душе.

— Кому же это, например?

— Старикам. Они еще помнят те ужасы, которые постигли это место много лет назад. У меня есть уши, доктор Дэвисон. Старики разговаривают тихо и испуганно, когда остаются одни. Сто лет назад семь иностранцев погибли здесь при чудовищных обстоятельствах. Они тоже пытались найти то, что вы сейчас ищете. А ваша группа тоже состоит из семи человек, не так ли?

Марк почувствовал, как его тело напряглось.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Думаю, все-таки понимаете. Что касается меня, то я деловой человек и не доверяю легендам. Но старики суеверны. Они шепчутся о том, что вы снова выпустите демонов и что все, как и раньше, закончится катастрофой.

— Исчезните, Доменикос.

— Я больше не вернусь, доктор Дэвисон, — заявил грек, забираясь на спину животного, — потому что в следующий раз вы сами придете ко мне. Однажды вам еще очень понадобится моя помощь, уверяю вас.

Марк и Рон смотрели ему вслед, как он, мерно покачиваясь, удалялся прочь, постепенно растворяясь в ночи. Потом Марк снова посмотрел на лагерь.

— Пойдем, Рон, нам еще нужно вздремнуть пару часиков. Утром мы начинаем поиски.

Хасиму ель-Шейхли было нелегко составить свой доклад. Он знал, что его начальство ожидает краткого сообщения о ходе экспедиции. Ему было также ясно, что эти сведения могли повлечь за собой прибытие более важных персон, чем он сам. Такое с ним уже случалось. Не так ли произошло с его лучшим другом Мустафой на раскопках храма Солнца в дельте Нила?

Хасим рассеянно постукивал ручкой по маленькому письменному столу и потому не обратил внимания на странные шорохи, напоминавшие чьи-то тихие мелкие шажки. Шуршало где-то внизу, у самых его ног.

Бедный Мустафа, посланный тогда в дельту, чтобы наблюдать за работой британской археологической экспедиции, к своей огромной радости, обнаружил, что найден античный храм Солнца. Он уже поверил в то, что ему гарантировано блестящее продвижение по службе. Но начальство внесло свои коррективы в его планы, так как, получив его письмо, они все прибыли на место, а ему отвели лишь роль походного секретаря.

Нечто маленькое, желтое и блестящее медленно приближалось к босым ногам Хасима.

Но с ним этого не произойдет. Он был рад, что доктор Дэвисон не упомянул в министерстве о дневнике, иначе доктор Фаузи лично стал бы руководить экспедицией, а Хасим все еще сидел бы в своем бюро в Каире.

Он заерзал на стуле и пошевелил ногами. Скорпион испуганно остановился. Когда Хасим опять сел спокойно, он снова настойчиво устремился к цели. Они там наверху считают это незначительным предприятием, просто безумной затеей, ведь что могло сохраниться в песках Амарны? Но Хасим ель-Шейхли вовсе не дурак, хотя он совсем недавно окончил колледж. Его доклад будет…

Скорпион, который уже почти коснулся голых ног Хасима, поднял свой хвост…

…как можно неопределеннее и двусмысленнее. Только если гробница будет найдена и он как единственный представитель правительства сможет гарантировать себе место, тогда он…

Хасим снова изменил позу. При этом он внезапно заметил движение у своей ноги. «Аллах!» Он стремительно вскочил, так что стул опрокинулся назад. Скорпион продолжал неподвижно сидеть. Его хвост был поднят для нападения. Дрожа всем телом, молодой египтянин медленно отступал назад, не отрывая глаз от отвратительно существа.

Наткнувшись на стену палатки, он очнулся от оцепенения и осмотрелся в поисках предмета, которым он мог бы прихлопнуть чудовище.

Он схватил сапог и стал осторожно подбираться к скорпиону, который застыл в прежней позе. Хасим чувствовал, как пот проступает у него на лбу и тело покрывается мурашками. Ночной воздух показался ему внезапно необыкновенно холодным.

Он опустил сапог на скорпиона и резко ударил прямо по цели.

Дрожа, с колотящимся сердцем, Хасим несколько секунд прижимал скорпиона сапогом. Потом он осторожно поднял его с пола.

Скорпион исчез.

Она несколько мгновений внимательно смотрела на спящего мужа. Убедившись, что он крепко спит, она бесшумно поднялась с постели, отодвинула москитную сетку и легкими шагами заскользила по палатке.

У ее туалетного столика стояло зеркало в человеческий рост, и когда Алексис Холстид остановилась перед ним, она очутилась в мерцающем свете луны. Он падал на нее серебристым шлейфом и делал ее загорелую кожу похожей на белоснежный известковый шпат. Она представляла собой картину лучащейся белизны и чистоты. Алексис восторженно смотрела на совершенство своего обнаженного тела. Она любовалась своими роскошными рыжими локонами, спадающими на бледные плечи и большие, упругие груди. Ее осиная талия переходила в великолепные округлые бедра. Ноги были длинными и стройными, такими же необыкновенно белыми, как и все тело.

Алексис положила ладонь на тугой живот, почувствовала, как напряглись все мускулы, и ощутила мощные пульсирующие токи. Кожа была горячей и холодной одновременно. Ей казалось, что она вся пылает.

Она встретилась глазами со своим отражением в зеркале и улыбнулась, как во сне. Она и была во сне — хотя ее глаза были открыты, Алексис Холстид находилась в состоянии глубокого сна.

В полночь Марк внезапно проснулся. Он напряг слух и прислушался к тишине, спрашивая себя, что могло его разбудить. Что-то же должно было вывести его из глубокого, крепкого сна, ведь он проснулся в одну секунду и чувствовал себя совершенно бодрым. Лежа на спине и глядя в темноту, он почувствовал, как бьется его сердце, но не в груди, а в животе — тяжелые, ритмичные удары пульса.

Он удивленно сел. Легкая испарина покрывала его тело, поэтому ночной воздух казался ему холодным. Болезненные удары распространялись по телу.

Потом он услышал это. Нежные, разрывающие душу причитания плачущей женщины.

Тихо поднялся он с кровати, ощущая при этом сильное душевное и физическое напряжение. Ему казалось, что его тело может в любой момент взорваться. Босиком пробрался он к выходу, закрытому сеткой от москитов. Прислушиваясь к мерному дыханию Рона, он медленно расстегнул молнию и вышел наружу.

Его, словно ледяной водой, обдало пронизывающим, холодным воздухом. Начиная замерзать, он потер руки и прислушался. Тихий жалобный плач был все еще слышен, теперь даже отчетливее.

На цыпочках он прокрался к другим палаткам, сначала прислушался у палатки Холстидов, потом Жасмины Шукри. Ничего. Везде было темно и тихо.

Марк рассеянно потер виски. Головная боль становилась все сильнее. Потом он повертел головой и насторожился, как будто почуял след. Как загипнотизированный пошел он туда, откуда слышался плач.

Он увидел ее чуть в стороне от лагеря, грациозно сидящую на камне, на котором недавно сидел грек. Она закрывала лицо руками, и ее изящная спина сотрясалась от всхлипываний. Марк восхищенно смотрел на нее. Что-то вроде ауры окружало женщину, слабое свечение, которое, казалось, исходило от ее гибкого тела. На ней было развевающееся белое платье, которое, как молоко, струилось по ее хрупкому телу.

В какое-то мгновение она показалась ему знакомой, потом это ощущение ушло. Она была незнакомкой, с которой, как он думал, ему следовало познакомиться.

Марк не мог оторвать от нее глаз. Он смотрел на стройные ноги, которые она по местному обычаю подобрала под себя, на женственную округлость ее рук и изгиб ее спины.

Потом Марк заметил, что почему-то видит как камень, на котором она сидит, так и известковые скалы за ней.

Женщина была прозрачной.

 

ГЛАВА 10

Марк машинально помешивал кофе. Он ждал, что аспирин в конце концов подействует.

Кроме него, в палатке были еще Жасмина Шукри и Хасим ель-Шейхли. Они сидели за другим столом и уже заканчивали завтрак.

Марк снова проснулся с головной болью и смутным ощущением, что ему снился сон. Но сон как будто сдуло ветром — он даже не мог вспомнить, о чем он был и единственное, что от него осталось, — страшная головная боль.

Самира попыталась навязать ему тарелку с омлетом, но он отказался. Когда она повернулась к нему спиной, он заметил кожаный мешочек, висящий у нее на поясе, и задумался, а не в этом ли кроется причина неприятного запаха, который, казалось, постоянно исходил от нее. Он знал, что шейха повсюду носит с собой разные порошки, и для него не было секретом, что она жует наркотические растения. Но в этом запахе было что-то человеческое, вот почему он решил, что он исходил от самой женщины. Марк собирался поговорить об этом с Абдулой и попросить его проследить за тем, чтобы она помылась.

Сетка на дверях приподнялась, и вошла Алексис Холстид.

— Где ваш муж? — поинтересовался Марк. — Мы сейчас отправляемся.

— Сенфорд не поедет с нами. Он не может.

— А что с ним случилось? Я слышал, он бегал на заре.

— У него снова пошла кровь из носа.

Жасмина оторвалась от своего чая:

— Может, мне его осмотреть?

Даже не взглянув на молодую женщину, Алексис Холстид ответила:

— В этом нет никакой необходимости. Ему скоро станет лучше.

Она села напротив Марка, положила руки на стол и выжидающе посмотрела на него. Самира подошла, шаркая ногами, и поставила перед Алексис стакан чая. При этом ее взгляд случайно упал на лицо миссис Холстид. На мгновение ее маленькие глазки расширились от ужаса. Казалось, беззвучный вскрик слетел с ее губ. Она отпрянула, задев соседний стол, и, спотыкаясь, быстро удалилась к плите.

— Какие планы на сегодня, доктор Дэвисон? — спросила Алексис, не заметившая реакции шейхи.

Марк достал из полевой сумки свернутый лист бумаги, развернул его на столе и прижал углы баночками с солью и перцем.

— Это топографическая карта местности, а вот эти линии, — он провел по ним пальцем, — разбивка, которую сделали мы с Абдулой. Рабочие исследуют сегодня территорию, это значит, что каждый внимательно осмотрит закрепленный за ним квадрат. Завтра мы подробнее изучим интересные места и будем так продолжать, пока не найдем какую-нибудь зацепку.

— За нами тоже будут закреплены квадраты, доктор Дэвисон?

— Я выбрал себе один, но остальные члены экспедиции не будут непосредственно участвовать в раскопках и подготовке к ним. Они понадобятся нам позже, в лагере, когда мы что-нибудь найдем.

Жасмина и Хасим встали из-за стола, чтобы тоже взглянуть на карту квадратов.

— А эти обведенные красным буквы, — продолжала Алексис, — что они значат? И почему вы соединили их красной линией?

— Это те места, где фараон Эхнатон поставил метки, обозначающие границы священного города. Некоторые из них были высечены в скалах, они видны и по сей день. Другие представляли собой каменные плиты, установленные на земле, и теперь они находятся в музеях. Когда Эхнатон вместе со своим двором покинул Фивы и избрал это место для нового города, он повелел своим каменотесам отметить его границы. Затем он объехал в колеснице каждое из этих мест, где торжественно поклялся своему богу в том, что его нога никогда больше не ступит за пределы этой области. Ни в этой жизни, ни в иной.

— Почему они помечены буквами?

— Это делали первые египтологи, когда они в начале века обнаружили эти стелы. Они отмечали их буквами по алфавиту в том порядке, как находили, при этом некоторые буквы алфавита были сознательно пропущены. Так вы видите, что нет стелы О или Т. Это делалось на тот случай, если в будущем будут найдены новые места, которым в зависимости от их положения можно будет присвоить соответствующую букву.

— Вы не разбили квадраты за пределами границ города?

— Если жрецы Амона так боялись мести духа Эхнатона, что похоронили его в особой гробнице, то я полагаю, что они, желая его задобрить, сделали это в пределах его священной области. Так… — Марк сложил карту и засунул ее в полевую сумку. — С этого момента нам нужно попытаться проследить ход мысли жрецов. Где бы мы на их месте воздвигли гробницу?

Из наполненной чадом палатки все вслед за Марком вышли на улицу, под яркие лучи утреннего солнца, где к ним присоединился Рон. На нем была футболка с надписью «Гринпис» и большой платок, который он повязал себе на голову от солнца. Марк подошел к двум открытым «лендроверам» и распределил группу по машинам. Вести должны были два вооруженных гафира. Остальные гафиры охраняли рабочую палатку, где хранились запасы чая и кока-колы. После разговора с Константином Доменикосом у Марка было как-то неспокойно на душе.

Путешествие вверх по Королевскому Вади было не из приятных. Гафиры отчаянно гнали, как будто бросая вызов рытвинам и ухабам. Алексис Холстид в своих темных очках сидела рядом с Марком и равнодушно молчала. Рыжие пряди волос, как языки пламени, выбивались из-под платка и хлестали ее по лицу. Рон на заднем сиденье изо всех сил старался уберечь штатив и камеру от тряски, что ему, однако, не удавалось, так как при каждом толчке его подбрасывало вверх. Позади них, во второй машине, Жасмина и Хасим, бледные от ужаса, сидели, вцепившись в щиток.

Вади, еще широкое и плоское вблизи равнины, постепенно превращалось в узкое, глубоко врезавшееся в плато ущелье, которое через шесть километров достигало входа в Царскую гробницу. Когда они добрались до нее, Марк поднял руку, показывая водителям, чтобы те остановились. Он взялся за арматуру над лобовым стеклом и приподнялся, чтобы окинуть взглядом местность. Когда пыль улеглась, он спрыгнул на землю. Щебень на дне Вади захрустел под его сапогами.

Солнце в этой голой лощине жгло еще сильнее. Теперь, когда встречный ветер не приносил больше облегчения, зной казался просто невыносимым. Выходя из машины, Хасим ель-Шейхли недоверчиво осмотрел песок, прежде чем опустил на него ноги. После происшествия прошлой ночью он очень плохо спал. Его мучили кошмары, в которых его преследовали гигантские скорпионы, а потом ему привиделась изящная женщина, которая подошла к нему, чтобы поцеловать, но в последний момент ее голова превратилась в щупальце скорпиона. Слишком измотанный, чтобы присутствовать при осмотре гробницы, Хасим решил остаться и подождать у «лендроверов».

Гафир, назначенный правительством охранять гробницу, сидел на корточках в пыли, развернув над своим тюрбаном пожелтевшие страницы газеты «Эль Ахрам», чтобы хоть немного защититься от солнца. Он поднял руку в знак приветствия, медленно встал и принялся возиться с ключами, висевшими у него на поясе.

Когда железные ворота распахнулись, Алексис спросила:

— Это помогает?

— Нет. Охранников легко подкупить.

Войдя в гробницу, они с первого взгляда поняли, что это значит: грязь на стенах и следы вандализма повсюду бросались в глаза. Эта картина производила ужасное, гнетущее впечатление. По наклонному коридору и крутой лестнице они попали в помещение, где некогда стоял саркофаг. Воздух внутри был влажным и затхло-душным. Через эту комнату Марк повел своих спутников, которые почти не разговаривали, в зал, стены которого были украшены сильно поврежденным рельефом, изображающим сцену поклонения царской семьи богу Солнца Атону.

— Когда эта гробница была открыта в тысяча девятьсот тридцать шестом году, — рассказывал Марк, направляя фонарик на схематично вырисовывающуюся перед ними настенную картину, — в ней был лишь саркофаг и несколько капонов. Это широкие кувшины, в которые помещают внутренности умершего. Капоны, найденные в этой гробнице, никогда не использовались, а саркофаг был пуст. Исходя из этого можно сделать вывод, что здесь определенно никто никогда не был похоронен.

Рон отделился от группы и начал устанавливать свой штатив.

— Почему не была использована? — прошептала Алексис. Она протянула руку к соседней настенной картине, но не прикоснулась к ней. Марк посмотрел на профиль ее запрокинутого лица, и снова его поразило ощущение чего-то знакомого, которое он испытывал каждый раз, когда смотрел на нее. Игра света и тени подчеркивала ее неповторимую красоту, выступающие скулы, чувственные губы и прямой классический нос. Лицо Алексис как будто бы изменилось в сумерках гробницы. Незаметное при дневном свете выражение появилось теперь на нем.

— Не знаю, — пробормотал Марк себе под нос.

— А гробница, открытая Рамсгейтом, выглядит, наверное, так же, как эта? — Голос Алексис немного изменился, он звучал ниже и более грубо.

— Не знаю…

Алексис повернулась чуть в сторону и из-под полуприкрытых век смотрела на причудливые фигуры на стене: Эхнатона и Нефертити, воздающих моления своему богу. Ее голос перешел в странный хриплый шепот:

— Такое впечатление, что эти настенные изображения были специально испорчены и стерты. Но зачем?

Марк попытался облизнуть губы языком, но заметил, что у него во рту стало необычно сухо.

— Жрецы Амона хотели лишить Эхнатона и Нефертити жизни после смерти.

— Что вы имеете в виду?

Запах гардении ударил ему в голову. За спиной раздался щелчок камеры Рона, прозвучавший в пустом каменном зале неестественно громко.

Сам того не замечая, Марк понизил голос:

— Древние египтяне полагали, что нарисованные или высеченные на стенах фигуры обладают жизненной силой. Звери могут передвигаться, а птицы способны слететь со стены.

— А люди?

Марк почувствовал, как у него сдавило в животе. Возможно, это было что-то вроде боязни замкнутого пространства. Внезапно ему захотелось как можно скорее выбраться из гробницы.

— К людям это тоже относилось. Нарисованные на стене, люди тоже как бы обладали магическими силами. Они в любую минуту могли сойти на землю…

Алексис отвернулась от него, спокойная и немного вялая, передвигаясь как будто во сне, она вошла в темный дверной проем. Перед ней раскрылась кажущаяся бесконечной пропасть.

— Что там внутри?

Марк как прикованный остался стоять у стены, силясь разглядеть молочно-белый силуэт Алексис. Неужели его глаза решили подшутить над ним? Ему казалось, что Алексис светится изнутри огнем.

— Склеп дочерей Эхнатона.

— Он когда-нибудь использовался?

В помещении снова раздался металлический щелчок — сработал затвор, поставленный на продолжительную экспозицию.

— Нет.

Алексис обернулась и посмотрела на него из кромешной тьмы дверного проема. Ее лицо оставалось в тени.

— Где были похоронены его дочери?

Марк хотел просунуть палец за воротник рубашки, но рука не слушалась его.

— Никто не знает…

— Никто не знает? Неужели все шестеро исчезли?

Марк заставил себя отвести взгляд от Алексис и принялся разглядывать фреску. Как завороженный смотрел он на лицо Нефертити, на ее профиль, ее профиль…

Голос Рона, казалось, донесся издалека.

— Их гробницы наверняка разграблены уже тысячу лет назад — щелк, — а их золотые украшения переплавлены на монеты — щелк, — и их мумии использованы для приготовления целебных порошков.

Профиль, профиль Нефертити, ее профиль невозможно было спутать…

Казалось, ворот рубашки сдавил ему шею. У него перехватило дыхание и было такое чувство, будто что-то скребется в животе, он едва стоял на ногах.

— Отличные снимки! — вдруг заявил Рон громогласно, шумно складывая штатив. — Волнующие мотивы, жалкие человеческие существа у ног гигантского живого бога!

Марк раскрыв рот смотрел на царицу гигантского роста, увековеченную здесь на известковой стене, ее профиль… профиль Алексис Холстид…

У Марка вырвался какой-то нечленораздельный звук, он попятился, потом резко повернулся и сказал твердым голосом:

— Мы попусту тратим время. Давайте-ка отсюда выбираться!

В общей палатке было неприятно жарко и чадно, но обедать было больше негде, разве что на улице, где все кишмя кишело насекомыми. Два переносных вентилятора, работающих от бензинового генератора, приводили воздух в постоянное движение, но свет был слишком тусклый, и чад от плиты заполнил все помещение.

Самира, закатав до локтей рукава, месила тесто из кукурузной муки. Она то и дело останавливалась, чтобы добавить в тесто немного воды или тмина. Под тесто были приготовлены деревянные тарелки, на них раскладывались лепешки, которые затем выпекались в каменной печи в дальней части палатки. В результате должны были получиться вкусные желто-коричневые хлебцы. Они назывались питта-хлеб, на среднеегипетском диалекте беттав, от древнего слова птав, которым во времена фараонов называли хлеб. Сам того не замечая, Марк все время, пока пил чай, не сводил глаз с Самиры. Один раз ее черный платок соскользнул, снова обнажив красную татуировку на лбу, но феллаха одним движением руки нахлобучила его обратно, не прерывая при этом своей работы.

Рон был единственным, кто ел, при этом он щедро приправил свое блюдо перцем. Рядом с его тарелкой стоял бокал с кьянти.

— Когда Абдула доложит вам о результатах дня? — поинтересовался Сенфорд Холстид, сидящий перед пакетом изюма с миндалем.

— Где-нибудь через час. — Марк заставил себя оторвать глаза от Самиры.

— Думаете, они что-нибудь нашли?

Марк старался оставаться дружелюбным. Холстид, сидящий напротив него в модной облегающей спортивной рубашке и белых брюках, выглядел на зависть молодым и сильным. Марк спрашивал себя, в чем секрет этого человека. Может быть, его молодит сексуальность Алексис?

— Если бы было найдено что-нибудь значительное, Абдула немедленно сообщил бы мне.

— Скажите, доктор Дэвисон, — вмешалась в разговор Алексис, — почему с монотеизмом Эхнатона так отчаянно боролись?

В будничной обстановке общей палатки и при лучшем освещении Алексис Холстид больше не казалась Марку зловещим призраком. Теперь она была просто необыкновенно красивой женщиной. Но Марк должен был признать, что и теперь сходства нельзя было не заметить. Оно бросалось в глаза. Если бы она зачесала назад волосы и сделала древнеегипетский макияж, ее можно было бы принять за точную копию царицы Нефертити.

— Потому что тем самым он разрушил существующий государственный и общественный порядок. Древние египтяне полагали, что мир нельзя менять. То, что было вчера, должно было остаться и сегодня, и завтра, и всегда.

— Почему они так противились изменениям?

Марк взглянул на Сенфорда и заметил, что из одной его ноздри медленно начинает вытекать капелька крови.

— Потому что египтяне жили в стране, которая сама не изменялась. Природа в долине Нила из года в год оставалась неизменной и предсказуемой, здесь устойчивый климат. Нет ни дождей, вызывающих наводнения, ни внезапных гроз. В своей религии и философии египтяне подражали природе. Для них мир оставался неизменным с момента сотворения. Поэтому и люди должны были оставаться такими, какими они были раньше. По этой же причине в египетском пантеоне нет по-настоящему злых или враждебных богов.

Марк снова взглянул на Холстида, который уже приложил к носу салфетку. В том месте, где просачивалась кровь, медленно расплывалось большое алое пятно.

— Сравните египетских богов с богами вавилонцев и ассирийцев в Месопотамии, — продолжал Марк. — Эти народы живут в непредсказуемых природных условиях, они в любую минуту могут стать жертвой наводнения или землетрясения. И их боги отображают природу. Они мрачные и таинственные, зловещие и мстительные, как Яхве у иудеев. Египтяне же, напротив, постоянно представляли богов веселыми и доброжелательными, так как они привыкли к приятному постоянству природы и не знали различий времен года.

Марк снова бросил беглый взгляд на Холстида. Кровь появилась на его верхней губе и уже стекала по седым усам.

— Единственным исключением является бог Сет, убивший своего брата Осириса. Он был богом тьмы в образе рыжеволосого демона. Он наверняка происходит от какого-нибудь ужасного доисторического животного. Есть еще несколько менее значительных богов, похожих на чертей, но по сути своей они больше походят на навязчивый полтергейст.

— Как появилась у Эхнатона идея монотеизма? — спросил Холстид, теперь уже плотно прижимающий окровавленную салфетку к носу.

— Точно этого никто не может сказать. Существует множество теорий по этому поводу, но ни одна не представляется убедительной. Некоторые считают его первым воплощением Иисуса и полагают, что он потерпел неудачу из-за того, что мир тогда еще не созрел для того, чтобы понять его миссию. Да, важно еще то, что Эхнатон представлял себя сыном богов.

Холстид убрал салфетку от носа и тактично спрятал ее под столом.

— Я читал Гимн Солнцу. Удивительно, как он похож на сто четвертый псалом Библии. Если мы найдем гробницу Эхнатона и, возможно, даже его тело и вещи, это, несомненно, станет толчком для развития истории и теологии…

Холстид застыл на полуслове. На его лице появилось выражение удивления. В следующий момент кровь фонтаном брызнула из его носа и залила стол.

— Боже всемогущий! — закричал Рон, вскочил от страха и повалился на спину через скамейку.

Алексис вскрикнула, и, прежде чем Марк успел пошевелиться, Жасмина была уже на ногах. Она положила руку Холстиду на плечо, схватила скатерть и быстро поднесла ее к его лицу.

Словно в оцепенении Марк медленно поднялся. Его рот все еще оставался открытым от удивления. Кровь из носа Холстида ручьем текла на пол.

— Лед! — крикнула Жасмина, прижимая к себе голову Холстида. Кровь пропитывала материю так быстро, что Жасмина едва успевала менять тампоны, которые она прикладывала Холстиду к носу.

Марк наконец вышел из оцепенения. В углу среди множества ящиков стоял маленький холодильник. Он рванул дверцу и среди окороков, масла, овощей и упаковки пива нашел в маленьком морозильнике плоский поддон с кубиками льда. Его руки дрожали, когда он доставал лед и складывал его в салфетку. Когда он вернулся к столу, Жасмина и Холстид были уже с ног до головы облиты кровью. Она держала его на руках, как ребенка. Он был без сознания.

Жасмина быстро схватила кулек со льдом и отбросила окровавленную скатерть. В то время как голова Холстида покоилась на ее локте, она пальцами одной руки зажала ему нос, а другой рукой положила лед ему на лицо.

На мгновение показалось, что время остановилось. Откуда-то доносились тихие стоны Рона. Хасим наблюдал ужасную сцену, широко раскрыв глаза и дрожа при этом так сильно, что ему пришлось прислониться к Марку. Алексис от удивления молча застыла на месте.

Марк сначала посмотрел на пропитанную кровью одежду Холстида, потом на руки Жасмины, которые выглядели так, как будто их окунули в ведро красной краски. Наконец он поднял глаза и огляделся.

Самиры в палатке не было.

Зной тяжелыми, удушливыми волнами спускался со скалистой возвышенности. Когда Марк шел по лагерю к палатке Жасмины, он почувствовал, что его свежая рубашка прилипает к телу. Он остановился у входа и крикнул:

— Эй! Мисс Шукри?

Ее силуэт виднелся по ту сторону тонкого полога.

— Я хотел спросить, не могли бы мы поговорить? Можно войти?

Она отодвинула противомоскитную сетку:

— Пожалуйста, входите, доктор Дэвисон.

Он проследовал за ней в палатку и, подождав, пока его глаза привыкнут к изменившемуся освещению, опустился на один из двух складных стульев. Он огляделся в палатке и заметил, что оторвал ее от работы за микроскопом.

— Как Холстид?

Жасмина присела на другой стул и положила руки на колени.

— Скоро ему станет лучше, — ответила она мягким голосом. — Я дала ему успокоительное, так что он сейчас спит.

— В чем причина его постоянных кровотечений?

— Думаю, что перспектива найти гробницу слишком сильно возбуждает его, а это в свою очередь вызывает повышение давления. Но, возможно, его нос реагирует на песок. С этого момента я порекомендую ему на всякий случай носить респиратор.

— Он потерял много крови.

— Не больше полулитра. Когда она разбрызгана повсюду, то кажется, что ее намного больше, чем на самом деле. Потеря крови вызовет у него только слабость.

— Я думал, он истечет кровью.

— Можно предложить Вам чашечку чая? — спросила Жасмина после некоторого раздумья.

Марк покачал головой. Он старался не смотреть особо по сторонам, но все же любопытство было сильнее. Случайно его взгляд остановился на липучке для мух, висящей над ее кроватью и усеянной насекомыми. Некоторые из них еще шевелились. Он отвернулся и указал взглядом на микроскоп:

— Можно спросить, для чего вам микроскоп?

— Он мне нужен для работы по моей специализации, доктор Дэвисон. Я занимаюсь паразитами. В этих краях многие люди страдают страшными заболеваниями, которые переносятся живущими в земле паразитами. Но их можно было бы от этого уберечь, если вовремя разъяснить им, как и почему это происходит. Сейчас я изучаю бильгарзиоз. Он вызывается глистами, личинки которых живут в земле и проникают в человеческий организм через кожу. Феллахи справляют свою нужду где попало, и паразиты попадают с мочой в землю. Потом другие люди ходят босиком по этой земле. Личинки попадают в кровь и расщепляют красные кровяные шарики. Зараженный бильгарзиозом человек может умереть в возрасте двадцати пяти лет, даже не подозревая, как легко он мог избежать преждевременной смерти.

Жасмина опустила глаза. Она сама вдруг смутилась от собственной разговорчивости.

— Я бы хотела найти лекарство против этих болезней и способ просветить людей. Но они необразованы и с большим трудом усваивают достижения современной медицины.

— Поэтому вы так плохо ладите со старой феллахой?

Жасмина подняла глаза, в ее взгляде появилось беспокойство.

— Она презирает меня из-за моих западных взглядов.

— Вы знаете, что означает татуировка у нее на лбу?

— Самира — копта. Татуировка напоминает о том времени, когда она совершила паломничество в Иерусалим.

— Копта…

— Доктор Дэвисон, — легкая улыбка заиграла на ее губах, — я случайно узнала, что вы сказали мистеру Доменикосу. Я считаю ваш ответ просто великолепным.

— Хм, ну да… — Марк потер ладонью колено, смущенно обдумывая, как бы закончить разговор. — Вам обязательно нужен вентилятор в палатке. Возможно, он разгонит мух.

Ее лицо немного помрачнело.

— Вы коснулись вопроса, доктор Дэвисон, который меня очень сильно беспокоит. Как только я открываю полог на двери, чтобы выпустить одну муху, внутрь залетают десять других. Кажется, они преследуют только меня, ведь больше никто на это не жалуется.

Взгляд Марка снова скользнул по закрученной липкой ленте, свисающей с потолка палатки. Она была уже вся облеплена мухами.

— О Боже! Давно она у вас здесь висит?

— С утра.

Марк нахмурился:

— Может, эти твари летят на лекарства?

— А ночью, когда мухи спят, меня изводят комары. Противомоскитная сетка, кажется, совсем не помогает.

— Я попрошу Абдулу позаботиться об этом.

Жасмина снова улыбнулась, и это поразило Марка. В тусклом свете ее уютной палатки он почувствовал, что должен как-то приветливо ответить на ее взгляд. Она совершенно по-особому смотрела на него: ее взгляд казался ему оценивающим, как будто он был мужчиной, которому она, с одной стороны, не доверяла, но к которому ее, с другой стороны, влекло, мужчиной, который одновременно привлекал ее и вызывал у нее презрение.

У нее были поразительно красивые глаза. Но ему почему-то казалось, будто нижнюю половину ее лица закрывает платок, какой носили когда-то ее мать и бабка. Со времен Магомета многим поколениям женщин приходилось мириться с тем, что их щеки, нос и рот должны были быть закрыты, возможно, именно поэтому их глаза стали со временем такими чувственными, что они могли одним только взглядом осчастливить или уничтожить мужчину.

Марк подозревал, что она сама не отдает себе отчета, как смотрит на него, и не знает, какое впечатление производят на него ее глаза. Но полной уверенности у него не было.

— Думаю, мне пора послушать доклад Абдулы. Пожалуйста, сообщите мне, если состояние мистера Холстида изменится.

Жасмина поднялась вместе с ним:

— Конечно, доктор Дэвисон.

Он подошел к выходу и в последний момент снова обернулся:

— Послушайте, возможно, мы пробудем здесь все лето, и все это время нам придется работать бок о бок. Почему бы нам уже сейчас не начать называть друг друга просто по имени?

Жасмина стояла в нескольких шагах от него, положив руку на стол. Прошло не мало времени, прежде чем она тихо ответила:

— Я попробую.

Они ничего не нашли. Шесть часов поисковых работ на местности абсолютно ничего не принесли. Но Марк в сущности не был удивлен. Только работа последующих нескольких недель, подробное исследование квадратов и, возможно, разработка нескольких пробных шурфов в наиболее многообещающих местах могут принести результаты. Он сидел за небольшим письменным столом и читал при мерцающем свете дневник Рамсгейта, подвергая самому тщательному анализу каждое предложение и каждое слово в надежде найти что-то такое, что он упустил. 1 июля старая феллаха принесла в лагерь Рамсгейта верхний фрагмент стелы, на котором были изображены семь удивительных фигур. При этом она заявила, что гробница находится «под собакой». 16 июля Рамсгейт обнаружил цоколь стелы, на котором в форме загадки было описано местоположение гробницы: «Если Амон-Ра плывет вниз по течению, то преступник лежит под ним, дабы глаз Исиды мог отметить его.» И потом, наконец, 19 июля он пишет: «Там, где тысячу раз равнодушно блуждал мой взгляд, наконец обнаружилась собака. Теперь я знаю, насколько просто решение этой загадки…»

Марк откинулся назад и потер шею. Это было бессмысленно. При описании местоположения гробницы Рамсгейт выражается слишком расплывчато. Здесь значится только: «…окружные рвы в песке… Мухаммед охраняет группу во время работы.»

Марк закрыл тетрадь, взял трубку и кисет и вышел на улицу.

Он прошел через лагерь и посмотрел на руины рабочего поселка, освещаемые костром феллахов. Издалека до него долетали голоса мужчин, которые под звуки какой-то незатейливой дудки пели печальную песню.

Марк опустился на старую стену из речного ила и раскурил трубку. Он думал о Нэнси, размышляя, не следует ли ему написать ей письмо и отправить его из Эль-Миньи. Ему бы хотелось, чтобы она поехала с ним. Как было бы здорово видеть ее здесь, разговаривать с ней, спать с ней и попытаться еще раз ей объяснить, что значит для него работа в поле…

Внезапно он почувствовал запах гардении.

— Можно к вам присоединиться?

Он испуганно обернулся и поднял глаза. На фоне звездного неба подобно валькирии вырисовывалась Алексис. Она что-то держала в руках.

— Пожалуйста. — Марк немного подвинулся, освобождая ей место. — Как ваш муж?

— Нам пришлось сжечь рубашку и брюки, потому что кровь не отстирывалась. Выпьете со мной?

Марк посмотрел на бутылку и стаканы, которые она принесла с собой, и узнал этикетку. Это было дорогое шотландское виски.

— С удовольствием.

Алексис налила понемногу в каждый стакан, протянула один Марку и поставила бутылку между ног на песок.

Некоторое время они молча пили виски. Алексис постоянно отбрасывала назад волосы. Марк чувствовал себя неуютно в ее присутствии. Холод, который исходил от Алексис Холстид, можно было, пожалуй, сравнить с ледяным душем — бодрящий, но не всегда приятный.

— Доктор Дэвисон, когда мы начнем осматривать другие гробницы?

— Боюсь, на это нам не хватит времени. С экскурсиями уже покончено. Мы здесь для того, чтобы работать, а с каждым упущенным днем приближается Рамадан и самое жаркое время лета.

— Как жаль!

Они снова замолчали. Хотя они сидели настолько близко, что почти соприкасались локтями, они не смотрели друг на друга.

— Я чувствую запах гашиша, — проговорила Алексис.

— Им пахнет из рабочего поселка. Они курят его каждый вечер.

Она горько усмехнулась:

— Я не могу понять, как живут эти люди. Какие дикие нравы! Как только представлю, что они удаляют девочкам клитор! Женщины даже не подозревают, что они при этом теряют!

Марк не ответил. Он подбирал арабское слово. Вдруг оно пришло ему в голову: барда. Это значит «холодный, ледяной».

— Доктор Дэвисон?

— Да?

— Взгляните на меня.

Он повиновался.

Алексис раскрыла рот, чтобы заговорить, но в последний момент остановилась. Ее влажные красные губы остались немного приоткрытыми. Ее зеленые глаза, казалось, затуманились, а лицо застыло. Это состояние длилось всего пару секунд, потом она тихо сказала:

— Расскажите мне снова о египетских гробницах, доктор Дэвисон.

— Что вы хотите узнать? — спросил он удивленно.

Она отвернулась от него, отрешенно глядя в темноту.

— Египтяне всеми средствами стараются сохранить тела своих умерших. Они не жалеют сил и пускаются на изощренные хитрости, чтобы утаить места захоронения. Почему?

— Потому что древние египтяне верили, что жизнь после смерти возможна лишь в том случае, если тело не повреждено. Пока тело остается целым и невредимым, душа может наслаждаться потусторонним миром, который, по мнению египтян, находится в горах на западе пустыни. Искусство бальзамирования никогда больше не было возрождено и не знает себе равных в истории. Тайны древних египтян, позволяющие уберечь тело от разложения, и сегодня еще не до конца раскрыты. А что касается обычая прятать мертвецов, миссис Холстид, так это делается для того, чтобы уберечь их от тех, кто грабит могилы. Чтобы душа могла жить после смерти, имя умершего должно быть написано где-нибудь на его теле. Обычно для этого использовали золотые амулеты и браслеты, на которые грабители были, естественно, особенно падки. Если тело оставалось без такого амулета, душа прекращала свое существование.

Алексис глубоко вдохнула и надолго задержала дыхание, прежде чем выдохнула, прошептав:

— Не по этой ли причине… не по этой ли причине…

Он ждал.

Алексис застыла в оцепенении.

— Не по этой ли причине… что, миссис Холстид?

Она едва заметно пошевелилась, потом наконец взглянула на Марка и нахмурилась.

— Что?

Она посмотрела на стакан в своей руке и, казалось, была удивлена, увидев его там.

— Я устала, доктор Дэвисон. Прошлой ночью меня мучили кошмары, и я проснулась с таким чувством, будто вообще не спала.

Покачиваясь, она встала и подняла с земли бутылку виски.

— Простите, я пойду…

Марк посмотрел вслед Алексис, которая будто бы парила над песком. Ее загорелые руки и ноги казались в лунном свете необыкновенно белыми. Допив последние остатки виски, он услышал позади себя тяжелые шаги. Вскоре перед ним предстал Рон Фэрмер.

— Что случилось?

— С меня довольно!

— Садись и расскажи, что произошло.

Рон плюхнулся на стену и с мрачным видом уставился в песок.

— Что ты тут пьешь?

— Виски. Что случилось?

— Вот, взгляни. — Рон бросил Марку пленку.

— Что это?

— Негативы снимков, которые я сделал в Царской гробнице.

Марк попытался разглядеть что-нибудь на пленке при свете луны.

— Ну и?

— Они засвечены, черт бы их побрал, все засвечены.

— Может быть, свет проник в аппарат.

— Но тогда и другие кадры на пленке должны были бы быть засвечены. Но это не так. Фотографии, сделанные до того, как мы вошли, и те, которые я отснял снаружи, безупречны. Засвечены только снимки в гробнице, те, на которых присутствуешь ты.

— Возможно, в гробнице слишком тусклый свет…

— Это четырехсотая пленка и к тому же автоматическая камера! С ОМ-2 не может быть таких фокусов!

— Сдаюсь. — Марк вернул ему пленку. — Тебе нужно немного поспать, Рон. Жасмина сказала мне, что ты снова ушиб голову, когда упал со скамейки.

— А что мне было делать? Этот пижон забрызгал кровью всю мою фасоль! — Рон встал. — Завтра исследуем твой квадрат?

— Я выбрал для себя самый многообещающий. Спокойной ночи, Рон.

Марк подождал, пока шаги удалятся, и затем сам поднялся. Сказывался тяжелый день, он чувствовал это. Он надеялся, что в эту ночь будет спать лучше.

Марк уже собирался было идти, но вдруг как прикованный застыл на месте.

В темноте прямо перед собой он увидел похожую на привидение женщину, которая наблюдала за ним.

 

ГЛАВА 11

Марк опустился на колени, очистил предмет от песка и осмотрел его со всех сторон. Потом он обернулся в поисках Рона.

Рон находился поблизости — он прощупывал шестом песок и исследовал дно каньона при помощи увеличительного стекла. Сенфорд Холстид и Жасмина, прислонившись к скале и вытянув ноги, сидели в тени крутого берега. Сенфорд Холстид настоял на том, чтобы Марк взял его в это утро с собой, и так как его невозможно было отговорить, то Марк попросил Жасмину поехать вместе с ними. Сегодня Сенфорду Холстиду снова стало лучше, и его нос не преподносил больше никаких сюрпризов. Но по настоянию Жасмины на нем была белая операционная маска.

Участок, который Марк выбрал для себя, находился на расстоянии десяти километров вверх по Вади, на том месте, где один из рукавов ущелья превращался в песчаный каньон, окруженный с трех сторон отвесными скалами. Марк выбрал это место не случайно — сначала ему пришла в голову одна смелая идея, а потом, когда он все тщательно обдумал, у него почти не осталось больше сомнений в том, что искать следует именно здесь. Нетрудно было бы предположить, что жрецы Амона поместят новую гробницу Эхнатона не очень далеко от старой, но в то же время на самом краю его владений.

Через четыре часа поисков ему повезло.

— Рон! Неси сюда фотоаппарат! — крикнул он. Его голос эхом разлетелся по каньону.

Через секунду Рон был уже рядом с ним.

— Что ты нашел? Дай посмотреть…

— Я хочу, чтобы он был сфотографирован в том виде, как мы его обнаружили.

Марк вытащил из полевой сумки пятидесятисантиметровую линейку и положил ее на землю рядом с предметом.

— Думаешь, он имеет значение? — спросил Рон, быстро выставляя диафрагму.

— Выглядит очень старым.

— Но его мог здесь оставить кто угодно. Один из членов экспедиции Пита мог забрести сюда во время охоты.

— Не думаю… — Марк застыл, стоя на коленях, пока Рон не сделал шесть снимков. Потом он осторожно вытащил пистолет из песка.

Он методично исследовал каждый квадратный сантиметр каньона. Он зарывал свои сапоги в песок, поднимал осколки скал, склонялся над огромной лупой и то и дело опускался на колени, чтобы прощупать руками песок. Наконец его пальцы наткнулись на что-то твердое.

— Ты разбираешься в пистолетах?

— Нашел кого спросить. Однажды я, правда, участвовал в акции протеста — мы блокировали Тихоокеанское шоссе двадцатью четырьмя машинами, чтобы не пропустить грузовик с химикатами, но об оружии я не имею ни малейшего представления.

Марк повертел пистолет в руках.

— Я думаю, что бы это значило?

— Что у вас там? — крикнул Холстид.

Марк повесил полевую сумку на плечо и размашистым шагом подошел к Холстиду. Он протянул ему пистолет:

— Вы разбираетесь в этом?

Глаза Холстида округлились. Он вскочил, схватил пистолет и стал внимательно рассматривать его со всех сторон.

— Я эксперт по оружию, доктор Дэвисон. Я коллекционирую старинные пистолеты.

— Вы можете сказать мне тип и возраст этого?

— Это револьвер двойного действия системы Боумонт-Адамс. Он был изобретен в середине девятнадцатого века в Англии и пользовался большой популярностью, потому что позволял простым движением одновременно взводить курок и производить выстрел. Если мне не изменяет память, он уже заряжался патронами с центральным бойком.

Холстид попытался открыть шестизарядный барабан револьвера, но ему это не удалось.

— Каков его возраст?

— Трудно сказать, доктор Дэвисон, ведь он сильно пострадал от ржавчины.

Он вертел револьвер в своих руках, подвергая каждую деталь тщательному осмотру, пока не дошел до приклада. Дерево выцвело и прогнило, но на нем, хотя и с трудом, можно было различить гравировку.

— Разрешите?

Холстид взял увеличительное стекло и молча посмотрел на буквы.

— Что там написано?

— Я, к сожалению, не могу составить полное имя, но кажется, пистолет принадлежал сэру Роберту.

Марк взял револьвер и лупу и принялся исследовать его с той же тщательностью.

— Вы правы, — пробормотал он. — По крайней мере, это вполне вероятно. — Он обернулся. — Рон, порядок, приступаем к работе!

Каньон имел форму трапеции, при этом самым широким местом была его дальняя часть. У входа он сужался примерно на пятьдесят метров и превращался в узкий извилистый проход, ведущий к основному Вади, поэтому «лендроверам» пришлось медленно ехать друг за другом. Уже на месте рабочих распределили по заново размеченным участкам. На этот раз каждый получил квадрат в пять раз меньше того, что нужно было исследовать раньше. Но все равно это были довольно большие участки — каньон был размером с два футбольных поля, — нужен был не один день, чтобы все тщательно обыскать.

Пока Абдула и два его помощника следили за феллахами, чтобы те добросовестно осматривали каждый камень и каждую скалу и тщательно обыскивали землю, как будто речь шла о потерянной золотой монете, Марк и Рон задержались у «лендроверов», где они расположили свой временный штаб. Марк расстелил на капоте новую карту и прижал ее камнями. Время от времени он осматривал каньон в бинокль. Жасмина Шукри в это время сидела в одной из машин на случай, если понадобится обрабатывать укусы скорпионов и ядовитых змей. Хасим ель-Шейхли расхаживал по каньону и делал какие-то записи. Алексис предпочла остаться в лагере, она жаловалась на сильные головные боли.

Именно Сенфорд Холстид нашел кострище. Он настоял на том, чтобы принять участие в поисках, и выбрал себе небольшой участок в тени. Полчаса он провел, ворочая обломки скалы при помощи лома, и вдруг ему повезло.

На его взволнованные крики сбежались все. Абдула разрешил рабочим сделать перерыв, а сам тут же помчался к нему. Жасмина, решив, что Холстида укусила змея, бросилась к нему бегом со своей медицинской сумкой. Марк опустился перед находкой на колени, а Рон сразу же начал делать снимки.

— Ложки и вилки, — взволнованно сообщил Марк, — почерневшие и обгоревшие, но их еще можно опознать. А тут еще старомодные проволочные очки. А это что? Похоже на перьевую ручку. Какой-то лоскуток… — Марк говорил быстро, почти задыхаясь, но ничего не трогал. Потом он посмотрел на остальных и сказал: — Это был не просто костер для приготовления пищи. Это место, где солдаты паши все подчистую сожгли.

С плато подул ветер и со свистом пронесся по каньону. Навевающая страх тишина воцарилась в группе из трех американцев и трех египтян, когда они посмотрели на жалкие остатки экспедиции Рамсгейта. Тут Рон нашел нечто, что, несмотря на полуденный зной, заставило их похолодеть от ужаса.

— Посмотрите вон туда. Что это?

Все повернулись и посмотрели туда, куда он показывал.

— Похоже на кость, — сказал Хасим.

— Может быть человеческая? — прошептал кто-то.

Но никто не ответил. Снова поднялся сильный ветер, они молча стояли вокруг обугленного кострища. Через какое-то время Марк встал и сказал:

— Я хочу, чтобы мы провели здесь раскопки.

Теперь нужно было оборудовать лабораторию для предстоящих исследований, и Марк был рад, что это занятие не оставляло ему времени для размышлений. После того как он и Рон прокопали шурфы в песке и обнесли веревкой нужный участок, феллахи, поднимая осколки скал, наткнулись и на другие обгоревшие кости. Все они были человеческие.

Больше уже не оставалось никаких сомнений в том, что произошло с телами членов экспедиции Рамсгейта.

Марк не мог понять, почему на него так сильно подействовала эта находка. Вся его жизнь была посвящена изучению мертвых предметов, а выкапывание трупов было неотъемлемой частью его профессии. Но на этот раз все представлялось совсем иначе. Речь шла об останках людей, которые жили сравнительно недавно и не слишком отличались от него самого. Прикасаясь к этим костям, он чувствовал что-то родное и близкое, чего никогда с ним не случалось при изучении мумий тысячелетней давности.

Это задумчивое настроение навеял на него Хасим ель-Шейхли. После того как он обнаружил череп, на котором еще виднелись остатки седых волос, молодой араб спросил: «вы хотите похоронить тело по христианскому обычаю?» Марк не знал, что он должен ответить. Он был атеистом и не верил в загробную жизнь. А главное, Марк не знал, как он должен отнестись к предложению Хасима, и поэтому оставил вопрос без ответа. Сейчас Абдула внимательно следил за тем, чтобы все кости осторожно складывались в ящик и все, что осталось от экспедиции Рамсгейта, было вывезено из-под груд камней и песка. Позже, когда ящик будет опечатан и доставлен на склад, Марк решит, что с ним делать.

Когда помощники Абдулы прибыли с первыми находками, Марк уже закончил подготовку лаборатории.

Эта палатка была больше остальных, так как одновременно служила и складом для всех припасов, кроме продовольственных. Упакованное оборудование: кирки, лопаты, ковши и ломы — лежало в заколоченных ящиках под рабочими столами. Маленький вентилятор гудел в углу, приводя воздух в движение, когда Марк работал. На «грязных» столах он разложил все, что необходимо для очистки находок, — кисти, тряпки, щетки, кубики парафина, миски с водой, пинцеты и ножи разной величины. Сюда феллахи бережно складывали найденные предметы: потемневшие и изогнутые металлические вещи, обгоревшие кусочки бумаги и материи, глиняные черепки и деревянные щепки.

После того как предмет был очищен и занесен в каталог, Марк перемещал его на «чистый» стол, где лежали блокноты, карандаши, транспортиры, линейки, треугольники, лупа, микроскоп и журнал. Он работал молча и сосредоточенно.

Жасмина вернулась в лагерь со следующей повозкой. Рон, Хасим и Холстид остались на раскопках, занимаясь каждый своим делом: Рон фотографировал, Хасим вел протокол работ, а Холстид при этом наблюдал за ними обоими. Жасмина показалась в дверях рабочей палатки и вежливо покашляла.

Марк, который в этот момент сидел на высоком табурете и очищал гребень из слоновой кости от копоти, поднял голову:

— Привет, заходите. Как работа?

— Мистер Рагеб приступил уже к последнему участку.

— Отлично. Тогда завтра мы сможем начать раскоп. Как Холстид? Как его нос?

Она пожала плечами и осталась нерешительно стоять в дверях.

Марк пошарил рукой под столом и вытащил второй табурет.

— Боюсь, что вы загораживаете мне свет.

— Простите. — Жасмина вошла и пододвинула к себе табурет. Взобравшись на него и поставив ноги на перекладину, она спросила: — Доктор Дэвисон, я хотела бы поговорить с вами кое о чем, что меня очень беспокоит.

Он отложил гребенку в сторону и вытер руки о рабочие брюки защитного цвета:

— Конечно. Что случилось?

Она окинула взглядом палатку, очевидно, не зная, с чего начать.

— Это из-за костей, доктор Дэвисон. С ними что-то не так. Должно быть, здесь произошло что-то ужасное.

— Да?

Она старалась не смотреть на него, продолжая говорить приглушенным голосом:

— Когда феллахи выкопали кости из песка и сложили в ящик, я осмотрела их. На костях остались следы ран, доктор Дэвисон, переломы и порезы. Один из черепов полностью расплющен, что свидетельствует о сильном физическом воздействии.

— По-видимому, причина в обломках скал. Или солдаты паши закрыли ими тела, или они сами упали с плато…

— Нет, доктор Дэвисон. Сначала я тоже так подумала, но потом сравнила повреждения на костях с формой камней, лежавших на них, и поняла, что они не совпадают. Кроме того, скалы не объясняют того, почему кости разбросаны в разные стороны. Черепа лежали на расстоянии нескольких метров от других костей. Доктор Дэвисон, — Жасмина подняла на него глаза, — тела была разрублены на части, прежде чем их сожгли.

Марк почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке.

— Их наверняка растащили животные, которые питаются падалью, возможно, собаки.

— Доктор Дэвисон, когда собака разрывает труп на части, она уносит добычу далеко в сторону, чтобы там спокойно съесть ее. Если бы до этих тел добрались животные, то мы нашли бы кости разбросанными по всему каньону. Но это больше похоже…

— Похоже на что?

— На то, что тела были разрублены и затем по частям сожжены.

— Но это полный абсурд! Зачем солдатам паши понадобилось это делать?

— Может быть, это было сделано еще до них.

Марк удивленно посмотрел на Жасмину и хотел было ей возразить, но какой-то тихий звук отвлек его от мыслей.

Жасмина повернула голову:

— Что это?

Марк прислушался. Это был глубокий вибрирующий звук похожий на звучание низких тонов духового инструмента типа флейты. Ритмичная, постоянно повторяющаяся мелодия состояла из четырех нот и, казалось, звучала очень далеко и в то же время совсем близко.

— Кто-то из феллахов играет на рожке, — предположил Марк, нахмурившись.

Она покачала головой:

— Там кто-то поет, доктор Дэвисон. Вы слышите, это слова.

Заинтригованный, Марк соскочил с табурета и вышел на улицу, Жасмина последовала за ним. Под палящим полуденным солнцем они обошли лагерь и наконец добрались до общей палатки. Там за палаткой они обнаружили старую Самиру, которая сидела скрестив ноги на земле рядом с печью. Закрыв глаза и раскачиваясь всем телом, она пела.

— Что это значит?

— Похоже, она в трансе.

Старуха, ничего не замечая, продолжала петь свое магическое заклинание. Марк присел на корточки и заметил, что у нее из уголка рта течет блестящая коричневая слюна. Вдруг на него упала тень, Марк поднял глаза и узнал Абдулу, который остановился рядом с ним.

— Мы готовы, эфенди. Рабочие доставили последние находки в рабочую палатку.

Марк выпрямился, вид у него был решительный.

— Я хочу, чтобы ты заменил Самиру кем-нибудь другим.

— Она сделала что-нибудь не так, эфенди?

— Она совершенно не в себе, Абдула. Наверняка она жует какие-то листья. Мне все равно, что она делает в свободное время, но когда она работает на меня, у нее должна быть светлая голова. Найми вместо нее кого-нибудь другого!

Как только Марк повернулся, чтобы уйти, старая феллаха подняла страшный вой, и когда он взглянул на нее, то заметил, как она смотрит на него горящими черными глазами. Самира перестала раскачиваться и заговорила теперь громко и настойчиво.

— Что она говорит? Я ее не понимаю.

— Она предостерегает вас перед надвигающейся опасностью, эфенди.

Марк мрачно посмотрел на морщинистое лицо Самиры. Он видел, как губы ее беззубого рта быстро шевелились, произнося слова, которые были ему неизвестны, но в то же время звучали удивительно знакомо.

— Это ведь не арабский?

— Нет, эфенди, она говорит на древнем языке.

— Коптский? — Марк повернулся к Абдуле. — Ты уверен? Я ни разу не слышал раньше этого диалекта.

Самира все говорила и говорила. Теперь она повторяла предложения, и Марк уловил несколько слов, которые он знал. В своей докторской работе о разговорном языке древних египтян он касался также и коптского. Никто не знал, как звучал язык фараонов, так как египтяне опускали на письме гласные. Иероглифы содержали только согласные звуки. Копты, христианский народ, чья церковь, согласно легенде, была основана две тысячи лет назад святым Марком, были потомками древних египтян и утверждали, что они сохранили язык фараонов. Так Марк, пытаясь воспроизвести язык в его первоначальном звучании, проследил развитие корней коптского языка до древних времен и многие из них обнаружил затем в иероглифических текстах. Трудность состояла в том, что коптский язык в течение тысячелетий подвергался влиянию других языков, так что Марк не мог окончательно доказать свою теорию о звучании древнего языка.

Марк смотрел на старуху. Напрягая слух, он смог уловить некоторые ключевые слова, и, когда он стал вслушиваться в ее причитания, он почувствовал, как в его памяти что-то шевельнулось.

— Откуда она?

— Она живет в Хаг Кандиль, эфенди.

— Нет, я имею в виду, откуда она родом? Где она родилась? Где провела свое детство?

— Не знаю, эфенди.

Пораженный, Марк снова опустился перед феллахой на колени. Ее маленькие черные глазки следили за каждым его движением.

— Женщина, — обратился он к ней на коптском, — я хочу спросить у тебя кое-что.

Но Самира никак не отреагировала на его слова и продолжала свою песню.

— Она вас не понимает, эфенди.

— Думаешь, она меня не слышит? Наркотик, который она жует, должен быть очень сильным. Готов поспорить, она выращивает его на своем заветном огороде.

— Старуха, я говорю с тобой.

— Не мучайтесь с ней, эфенди. Я найму другую женщину.

Марк поднял руку:

— Переведи, что она говорит. Я понимаю только седьмую строчку, которую она постоянно повторяет.

— Она предупреждает вас об опасности. Она говорит о двух силах, которые столкнулись здесь в решающей битве, она считает, вы находитесь как раз в центре…

— Переводи дальше.

— В этом нет смысла, эфенди.

— Все равно, переводи дальше, Абдула.

— Она говорит, здесь есть злая сила, но есть и добрая, и вы должны научиться отличать их друг от друга и разрешить доброй помочь вам. Это бессмыслица, эфенди.

Марк пораженно смотрел на старую феллаху:

— Это невероятно! Я понимаю почти половину из того, что она говорит! Хотя она говорит на диалекте, который намного древнее всех тех, что я до сих пор слышал. Только послушай… — Он смотрел на нее с серьезным лицом, затаив дыхание. — Один сгорит в огне. Правильно, Абдула, она сказала именно это?

— Да, эфенди.

— Один превратится в огненный столб, а другой… — Он недоверчиво взглянул на Абдулу.

— … медленно истечет кровью, эфенди.

— … его тело будет терять влагу, пока он не умрет. Это просто фантастика, Абдула! Она действительно говорит на диалекте, который почти полностью сохранил древний язык! Я должен это обязательно записать!

Абдула Рагеб, с неподвижным лицом и полузакрытыми веками, смотрел прямо перед собой, а Жасмина, нахмурившись, поглядывала то на Марка, то на Самиру.

— О чем она говорит?

Он махнул рукой:

— Не имеет значения. Она находится под действием наркотика, у нее галлюцинации. Главное, что она говорит на диалекте, который, кажется, очень близок к древнему языку, и я почти все понимаю!

Старуха продолжала говорить, а Марк взволнованно слушал.

— Демоны, — прошептал он, — это слово она постоянно повторяет. Если демоны выйдут на свободу… — Внезапно его лицо помрачнело. Он вдруг понял, что он слышит. Это был дневник Рамсгейта! Старая феллаха цитировала дневник Рамсгейта!

Марк нетерпеливо встряхнул головой:

— Абдула, я хочу знать, откуда она. Что у нее за семья, из какой она деревни. Может статься, что она выросла в отдаленном районе Верхнего Египта, где люди настолько отрезаны от внешнего мира, что сохранили древний язык. Она может мне здорово помочь.

— Значит, вы не хотите ее заменить?

— В данный момент нет. У меня еще есть для нее применение.

Марк потер виски и тут же твердо решил поговорить с Абдулой о проветривании палатки. Хотя все занавески на окнах были подняты и три вентилятора непрерывно работали, помещение было настолько переполнено дымом и запахами от плиты, что почти невозможно было дышать. Марк отодвинул от себя тарелку. В то время как его коллеги наслаждались пряным кебабом из молодого барашка с рисом, Марк страдал отсутствием аппетита. С тех пор как прошлым вечером ему из темноты явилась женщина, которая позже оказалась обманом зрения, его больше не отпускала головная боль. А сильный запах гардении, исходящий от Алексис Холстид, едва ли способствовал выздоровлению. Марк наблюдал за Самирой, как та убрала тарелки и поставила на стол поднос с мухаллабеей. Она, казалось, уже забыла о том, что произошло после обеда, и, похоже, уже отошла от наркотика. Она по-прежнему ни с кем не разговаривала.

— Доктор Дэвисон, — послышался голос Сенфорда Холстида, который сидел над тарелкой с орехами и свежими овощами, — мы можем поговорить о сегодняшней находке?

Марк ощущал жгучее желание выпить чего-нибудь крепкого и втайне надеялся, что Алексис снова поделится с ним виски. Но когда он увидел, как она молча пережевывает пищу, и в глаза ему бросилась ее необыкновенная бледность, он задумался над тем, что могло заставить ее целый день просидеть в своей палатке. По какой-то непонятной причине она стала заметно бледнее, в то время как остальные от постоянного пребывания на солнце становились все более загорелыми…

— Хорошо, давайте поговорим. Что у вас на душе?

— Я сегодня внимательно осмотрел в бинокль весь каньон и не нашел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало собаку. Метр за метром я исследовал горизонт, но там не было ни одной скалы, которая бы выглядела как собака. Может быть, Невиль Рамсгейт неправильно понял старуху. Есть еще какое-нибудь арабское слово, которое звучало бы похоже на то, что означает собаку?

Марк призадумался. Эта мысль ему еще не приходила в голову.

— Собака по-арабски звучит «кальб». Единственные слова, которые звучат похоже — это «квальб», что означает сердце, и «кааб», то есть пятка. Но Рамсгейт пишет, однако, что он нашел собаку. Он не говорит, что это в конце концов оказалось чем-то другим, например сердцевидной скалой, или что он ошибся, полагая, что речь идет о собаке.

— И все-таки у меня есть сомнения. Думаю, было бы наивно предполагать, что гробница находится в каньоне.

— Этого я никогда не утверждал, мистер Холстид, но это место не хуже любого другого подходит для поисков. Мы нашли следы стоянки Рамсгейта и, по всей вероятности, даже его самого. В своем дневнике он сообщает, что перенес лагерь, чтобы быть поближе к гробнице. Теперь мы нашли его лагерь, и поэтому я полагаю, что мы не очень далеки и от гробницы.

— Одно мне не дает покоя, — проговорил Рон, облизывая с ложки остатки рисового пудинга.

— Что же?

— Дневник, — ответил он. — Если люди паши действительно все сожгли, даже тела, каким образом дневник в целости и сохранности оказался за пределами Египта?

…Когда Марк вышел из палатки, солнце уже клонилось за горизонт. Он глубоко вздохнул, поднял руки и встал на цыпочки, как будто хотел дотянуться до неба цвета лаванды. Чуть поодаль, на краю лагеря, Абдула и гафиры, стоя на коленях лицом к востоку, клали поклоны. Рядом со своей палаткой, тоже стоя на коленях на тонкой циновке, Хасим ель-Шейхли читал четвертую молитву дня. Из фотолаборатории доносилась тихая и успокаивающая мелодия. Среди руин рабочего поселка виднелся свет костра.

Марк удовлетворенно улыбнулся и направился к рабочей палатке. Все шло хорошо, лучше, чем он ожидал. Он был полон надежд.

Марк снова занял свое место на табурете и начал сортировать оставшиеся предметы, найденные на месте костра. Они главным образом состояли из личных вещей: маленькое зеркало, запонка, каблук от сапога… Все обгоревшее, покрытое сажей, бесформенное. Абдула с крайней добросовестностью позаботился о том, чтобы все, именно все, что нашли его рабочие в каньоне, было упаковано в ящик. Поэтому Марк постоянно натыкался на ничего не значащие камни или головешки, которые после первого же осмотра отправляли в мусорное ведро. Это был кропотливый, изнурительный труд, и Марк, с головой погрузившись в работу, даже не заметил, что на долину уже опустилась ночь.

Из рабочего поселка доносился приглушенный голос рассказчика историй. Подыгрывая себе на ребабе, однострунной скрипке с пронзительным звуком, шаир занимал своих слушателей песней о героических подвигах Абу Саид ель-Хилали и его отважных товарищей. Голос шаира, исполненный тоски, воспевал прелести Алии, жены Абу Саида, и нежные слова растворялись в пурпурной ночи. Ветер доносил трогательную мелодию до притихшего лагеря.

Марк настолько был занят своей работой, что почти не замечал песни. Он даже не слышал одобрительных возгласов феллахов, звучавших время от времени, когда певец рассказывал о подвигах, которые им особенно нравились. Марк взял в руки кисть и начал счищать копоть с большого плоского камня, который Абдула упаковал в ящик вместе с остальными находками. Это был кусок известняка, около тридцати сантиметров длиной, двадцати сантиметров шириной и примерно шести сантиметров толщиной. Сначала Марк подверг его предварительной очистке, как он это делал с остальными предметами, которые, как правило, выбрасывал после первого же осмотра через лупу.

Шаир рассказывал слушателям легенды о мужестве заколдованного Антара, и когда феллахи в знак одобрения воскликнули: «Аллах! Аллах!» — Марк взял в руку лупу и начал внимательно исследовать камень, который казался гладким на ощупь.

Шаир закончил свой героический рассказ и перешел к хвалебным песням Магомету и Иисусу, добродетелям которых он посвятил целую эпопею, полную невероятных подвигов и чудесных деяний. Феллахи, сидящие вокруг него, начали прихлопывать в такт песни.

Марк перевернул камень и склонился над лупой. Затем он встал и поднес камень ближе к свету.

Когда шаир достиг высшей точки своего восхваления, феллахи радостно закричали и стали подбрасывать вверх шапки.

Раскрыв рот от удивления, Марк так и остался стоять на месте, глядя на кусок камня в руке.

 

ГЛАВА 12

— Фу! — сказал Рон. — Жара совсем уже невыносимая. Долго мы еще здесь пробудем?

Марк оторвался от работы, вытер пот со лба и быстро окинул взглядом каньон. За полчаса, которые он провел, склонившись над фотографиями, исчезли последние остатки тени. Солнце было в зените. В каньоне, несмотря на его выцветшие, ослепительно белые стены и светлое дно, было жарко, как в раскаленной печи. Рабочие Абдулы, выстроившись длинными рядами, работали медленно, но терпеливо. В длинных одеждах, с тюрбанами на головах, они без устали орудовали кирками и лопатами, делая раскоп по заранее подготовленной разметке. В другом ряду стояли подростки и молодые мужчины, которые передавали по цепочке ведра с галькой. Высокий стройный Абдула Рагеб горделиво расхаживал между ними.

Марк поправил солнечные очки.

— Мы скоро закончим. Еще час или около того.

Он снова принялся изучать фотографии, разложенные на капоте «лендровера». Это были снимки известковых фрагментов, обнаруженных им накануне вечером. После того как Марк при осмотре находок наткнулся на второй фрагмент, они с Роном провели полночи, очищая и исследуя камни. Только на рассвете они разочарованно оставили работу. Хотя и выяснилось, что оба камня действительно являлись частями первого из найденных Рамсгейтом фрагментов, но они были уже далеко не в том состоянии, в каком он их обнаружил. Рано утром Марк еще раз собственноручно просеял кострище через сито и с горечью признал, что эти потемневшие осколки и горстка пепла были единственным, что осталось от великолепных фрагментов стелы. Но, несмотря на это, они понимали ценность находки, которая попала им в руки.

Рамсгейт был прав, утверждая, что «со стелой что-то не так». Она действительно не была похожа ни на одну из до сих пор известных. В результате долгой и кропотливой работы Марку и Рону удалось различить очертания семи вырезанных на камне фигур, но назвать они могли пока только четыре из них, это были Амон, защитник Фив, известный также под именем Сокрытый; Ам-мут, чудовище, состоящее из частей различных животных и называемый Пожирающим; Акер, антилопа с головой птицы; и, наконец, Сет, убийца Осириса.

Амон Сокрытый находился в центре фрагмента, остальные шестеро преклонялись перед ним. Ни одна из представленных фигур не была похожа на человека. Картуш Тутанхамона был хорошо читаем и содержал объяснение того, почему эти существа высечены не в том особом стиле, который был принят в Амарне. После падения Эхнатона на трон взошел Тутанхамон, и искусство вернулось к своим старым формам, как будто бы царя-еретика вообще никогда не существовало. Стела была, очевидно, заказана жрецами Амона, после того как был восстановлен прежний порядок.

Марк приподнял солнечные очки, чтобы смахнуть с глаз капельки пота.

— Нам нужен цоколь стелы, Рон. Без него мы никогда не узнаем, где искать гробницу.

Хасим ель-Шейхли вылез из «лендровера», где он делал заметки для своего отчета, и присоединился к египтологам.

— Я решил повременить с моим докладом начальству в Каире, пока мы не сможем представить им что-нибудь существенное.

Марк кивнул в знак согласия. Он отвлекся от Хасима, увидев Жасмину, которая шла к ним по песку. Позади нее виднелись несколько феллахов, которые с закрытыми глазами и опущенными головами сидели, прислонившись к скале. Когда она подошла ближе, Марк заметил, что ее смуглая кожа покрыта мелкими капельками пота. Он также отметил про себя, что ему нравится ее стройная фигура и экзотические черты лица. Он приветливо улыбнулся ей.

— Рабочим больше негде укрыться от солнца, доктор Дэвисон. Этих людей нужно доставить обратно в лагерь. У них солнечный удар.

Марк кивнул. Потом он обернулся и позвал Абдулу. Когда тот посмотрел в их сторону, Марк замахал руками над головой. А Жасмине он сказал:

— На сегодня все.

Сенфорд Холстид рассматривал полуденный перерыв как откровенную трату времени, несмотря на то что температура в каньоне была значительно выше сорока градусов. Разве эти люди не привыкли к жаре?

Он посмотрел на занавеску, разделяющую палатку на две половины, и услышал, как его жена беспокойно ворочается во сне. Затем он отвернулся и, сложив руки на животе, стал снова смотреть в потолок. Он опять задумался над проблемой, которая занимала его целый день. Утром Холстид обнаружил кровь в моче. Возможно, это совсем ничего не значит, возможно, он напрасно беспокоится. Но если это не прекратится, ему придется поговорить с глазу на глаз с доктором Дэвисоном.

Гафир переступил с ноги на ногу, снял ружье с одного плеча и повесил его на другое. Его работа, состоявшая в охране лаборатории с запасами чая и колы, была исключительно нудным, но очень прибыльным делом. Он зарабатывал семь фунтов в неделю и уже знал, на что их потратит.

Солнце достигло зенита, так что стены палатки не отбрасывали ни малейшей тени. Все члены экспедиции отправились отдыхать, что он и сам с удовольствием сделал бы. Кроме бесконечных песчаных холмов, вокруг не было ничего, что могло бы его хоть немного развлечь. Когда мучительная жара и смертельная скука начали его одолевать, он снова подумал о деньгах.

Когда гафир услышал шорох за спиной, он обернулся. Белая стена палатки ослепила его. Он затаил дыхание и прислушался. Что-то тихо и плавно передвигалось внутри палатки.

Он метнул быстрый взгляд на лагерь. На улице никого не было и ничто не шевелилось. Единственным звуком под безбрежным океаном безоблачного неба был слабый гул генератора.

Только в палатке что-то продолжало царапаться и скрестись.

Гафир не отрывал слегка прищуренных глаз от входа в палатку. Он не мог себе представить, чтобы что-то проскользнуло мимо него внутрь. Значит, где-то была дыра.

С ружьем наперевес он медленно обошел палатку, выискивая своим здоровым глазом дырки в брезенте и то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться к шуршанию внутри. Что бы это ни было, оно было или очень большим или его там было много.

Когда гафир вернулся на прежнее место, его губы искривились в злорадной усмешке. Он уже давно хотел на деле испытать свое ружье и подстрелить хотя бы несколько крыс.

Осторожно, чтобы они от него не ускользнули, он приоткрыл дверной полог и вошел в полумрак палатки. Через щель внутрь проникло немного дневного света, осветившего ящики, табуреты с высокими сиденьями и рабочие столы. Он пробежался глазами по полу, но ничего не заметил. Внезапно кто-то ударил его и вырвал из рук полог. Дверь закрылась, и в палатке мгновенно стало темно. Гафир успел только испуганно вскрикнуть, как кто-то выхватил у него ружье, и черный силуэт вырос перед ним — он был темнее, чем свет в палатке, и настолько ужасным и огромным, что у гафира подкосились ноги.

С перекошенным от страха лицом египтянин бросился на колени. Незнакомец грозно возвышался над ним, уставившись на него продолговатыми глазами. Он поднял свои гигантские руки. Гафир прошептал: «Аллах…» — и оцепенел.

Марк вытянул перед собой руку с фотографией Нэнси и долго рассматривал ее. В его воображении она была как живая, и он перебирал в памяти счастливые моменты, проведенные вместе с ней: их первую встречу, выходные дни в Санта-Барбаре, ночные купания в морском прибое на южнокалифорнийском побережье. Ему бы хотелось, чтобы она была сейчас здесь и лежала вместо Рона на кровати рядом с ним. Они могли бы любить друг друга, пока все остальные спят. У Марка устала рука, и он опустил ее.

Нет, все было бы совсем не так, как он рисовал себе в своем воображении. Нэнси не стала бы здесь спать с ним. Походную кровать она сочла бы неудобной, она бы с трудом выносила жизнь в лагере и была бы постоянно всем недовольна.

Тут ему вспомнилась Жасмина, ее темные, влажные глаза, ее коричневая кожа. Какой все-таки хрупкой и ранимой она казалась. В последнее время Марк все чаще думал о Жасмине Шукри.

Высокий, пронзительный крик прервал послеобеденный отдых Марка. Он прозвучал как голос совы или сокола. Но когда крик повторился, Марк понял, что это был человеческий голос. В одно мгновение они с Роном были уже на ногах.

Когда они выскочили на солнечный свет, который на время ослепил их, они заметили и других членов экспедиции, пробегающих мимо них. Они услышали взволнованный голос Холстида и потом снова истошный, похожий на птичий крик.

Марк и Рон побежали вслед за остальными и увидели старую Самиру, которая, как черные крылья, раскинула руки в своем широком платье и, устремив глаза к небу, пронзительно завывала. У ее ног лежало человеческое тело.

— Боже мой! — крикнул Рон. — Что это?

Марк внезапно остановился. Ужас как будто парализовал его. На песке, прямо перед лабораторией, которую он должен был охранять, лежало скрюченное обнаженное тело гафира. Его лицо, с застывшими, вытаращенными глазами и испуганно перекошенным ртом, все было покрыто какой-то коричневой жидкостью, которая вытекала у него изо рта и капала на песок. Его руки и ягодицы были тоже измазаны этой жидкостью.

На мгновение Марку показалось, что земля уходит у него из-под ног. Потом он снова овладел собой и заметил остальных — полураздетые, они стояли, застыв от удивления.

Холстид попятился назад и схватился за живот, его начало рвать.

Хасим ель-Шейхли, так же как Рон и Марк без рубашки, повалился на стену палатки и медленно сполз на землю.

Марк огляделся в поисках Абдулы. Угрюмый египтянин только что появился. Он стоял чуть в стороне и затуманенным взором смотрел на обезображенное тело гафира.

— Марк! — прошептал Рон. — В дневнике Рамсгейта…

— Да замолчи ты! — Марк повернулся к своему бригадиру. — Абдула!

Абдула Рагеб подошел к нему:

— Да, эфенди?

— Что здесь произошло?

— Не знаю.

Марка трясло от злости.

— И ты не имеешь понятия, кто это сделал?

Выражение лица египтянина оставалось непроницаемым.

— Нет, эфенди.

— Убери тело, Абдула, разыщи его семью и взгляни, не украдено ли что-нибудь из палатки.

— Я хочу знать, кто это сделал, черт бы его побрал! — прорычал Марк и ударил кулаком по столу.

Абдула, доводивший его своей невозмутимостью почти до белого каления, упрямо молчал.

— Это произошло не из-за колы, в палатке ничего не тронуто! Следовательно, он был убит по личным мотивам! Кто-то должен был затаить на него злобу! Итак, я хочу, чтобы с этим было покончено, и причем немедленно! Понятно?

Марк смотрел на своего бригадира и впервые за долгое время их знакомства чувствовал непреодолимое желание придушить его. Остальные с каменными лицами молча сидели в палатке. Только старая Самира ходила взад и вперед, механически выполняя свою работу. Обнаруженный труп настолько потряс ее, что потребовалось немало усилий, чтобы ее успокоить. Только появление шприца из сумки Жасмины заставило ее замолчать. Единственным, кого с ними не было, был Сенфорд Холстид, у которого снова открылось сильное кровотечение из носа.

Голос Абдулы звучал спокойно и размеренно:

— Его не любили, эфенди. У него было много недоброжелателей. Думаю, он обидел чью-нибудь жену.

— Послушай, Абдула, я не хочу, чтобы мой лагерь становился полем битвы для этих людей! Пусть они разбираются где угодно, но только не здесь! Понятно?

— Да, эфенди.

Марк съежился на скамейке и закрыл лицо руками. Он задыхался от запаха кипящей на плите чечевицы.

— Его семья уже знает об этом? — спросил он с мукой в голосе.

— У него был только престарелый дядя в Хаг Кандиль. Я позабочусь о том, чтобы ему сообщили и чтобы его племянника похоронили подобающим образом. Кроме того, я выплачу старику компенсацию.

— Да, сделай это. И, Абдула… — Марк посмотрел на своего старого друга, — …спасибо.

После того как Абдула ушел, все некоторое время сидели молча и неподвижно, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Вместо этого они мрачно рассматривали свои руки или чай. Три часа прошло после страшного происшествия, но ужас все еще глубоко сидел в них.

Наконец Рон прервал молчание:

— Чего я не понимаю, так это… все произошло абсолютно бесшумно. Думаю, некоторые из нас не спали, но никто не слышал ни единого звука.

— Это еще ничего не значит, — возразил Марк сдавленным голосом. — Они могли убить его в другом месте, а потом принести сюда тело.

— Но зачем?

«Боже, — подумал Марк, — если бы я только знал зачем!»

— Зачем кому-то понадобилось это делать? Думаю, это действительно выглядит так, как будто он…

Марк глубоко вздохнул и посмотрел другу прямо в лицо.

— Рон, давай не будем больше продолжать эту страшную тему. Нам нужно как можно быстрее забыть о случившемся.

— Марк, убить человека — это одно дело. Но заставить его есть дерьмо…

— Рон, пожалуйста…

— Мне представляется это… — послышался тихий голос Хасима ель-Шейхли, — как будто кто-то хочет нагнать на нас страху.

Марк, почувствовав, что его снова начинает колотить, судорожно стиснул кулаки. Он должен был взять себя в руки и, кроме того, успокоить других.

— Нам не следует больше ни слова упоминать о происшествии. Мужчина стал жертвой какой-то внутренней распри в его племени. Будем надеяться, что они ограничатся только одним убитым, так как мне не хотелось бы, чтобы полиция мамура начала расследование и прервала нашу работу. Что касается… того, как он был убит, то это сделано не для того, чтобы нагнать на нас страху. Это нужно рассматривать как предостережение его друзьям или тому, кто задумает отомстить за него. Теперь я предлагаю, — Марк устало поднялся, — всем отдохнуть до ужина.

Марк снова провел вечер, исследуя в лаборатории жалкие остатки экспедиции Рамсгейта. Потом к нему присоединилась Жасмина. Она нервничала и не могла заснуть, объяснила она, почти что извиняясь. Они уселись на высокие табуреты и спокойно болтали за чашкой чая из корицы. Она называла его Марком и казалась более раскованной, чем прежде.

Теперь он, уставший, медленно брел к своей палатке, которую делил со своим другом. К своему огромному удивлению, он обнаружил, что в ней все еще горит свет.

Внутри он увидел Рона, который, сидя по-турецки на кровати, держал на коленях раскрытый дневник Рамсгейта. У его левого колена лежала фотография верхнего фрагмента стелы. Когда Марк вошел, он даже не поднял головы.

— Что ты тут делаешь? — спросил Марк, расстегивая рубашку.

Около правого колена Рона лежал блокнот, в котором он быстро делал какие-то заметки.

— Я пытаюсь идентифицировать этих богов.

Марк отвернулся, вытащил рубашку из-под ремня брюк и снял ее через голову. Потом он включил лампочку над своей кроватью, плюхнулся на одеяло, взял со столика бутылку бурбона, стакан и налил себе немного виски.

— И что ты выяснил?

Рон опустил ручку и поднял голову:

— Я вспомнил, что Рамсгейт идентифицировал семь существ, когда нашел вход в гробницу, и что он занес их имена в дневник. Мы с тобой сумели определить только четырех из этих богов — Амон Сокрытый, который стоит в центре, Ам-мут Пожирающий, у которого тело из разных частей — задние ноги бегемота, передние ноги льва и голова крокодила, Акер Окрыленный, тоже отличающийся от других своим необычным телосложением — у него тело антилопы с крыльями и головой птицы, и, наконец, отвратительный гигант по имени Сет, убийца Осириса. Все остальное так обгорело, что фигуры трудно опознать. Можно различить только силуэты. Поэтому я заглянул в дневник, и так как выяснил, что сделанная Рамсгейтом идентификация четырех богов совпадает с нашей, я сделал вывод, что остальных богов он определил тоже правильно.

Марк налил себе еще виски.

— Кто же эти остальные?

Рон громко прочитал из дневника:

— Апоп Змееподобный, человекообразное существо с головой кобры и мечом в руке, Двуногий, стоящий на задних ногах кабан с человеческими руками, и, наконец, богиня, пленяющая мертвых… — Рон взглянул на Марка. — …женщина с головой скорпиона.

Марк опустил уголки губ и поднял брови:

— Весьма впечатляющая компания.

— Ничего подобного не встречается больше в пятитысячелетней истории Египта.

Марк поставил свой стакан и с большим трудом стянул сапоги.

— Выглядит так, как будто жрецы Амона сделали все для того, чтобы никто не вошел в гробницу.

Рон на мгновение посмотрел на друга, потом начал вслух читать дневник:

— Один превратит тебя в огненный столб и уничтожит тебя. Один вызовет у тебя страшные кровотечения и будет иссушать твое тело, пока ты не умрешь. Один…

— Ну перестань, Рон, это же не фильм про Франкенштейна.

Рон ничуть не смутился.

— Один сорвет волосы с твоей головы и скальпирует тебя. Один придет и разрубит тебя на части. Один придет как тысяча скорпионов. Один прикажет насекомым поедать тебя. И один… — Он посмотрел на Марка. — …один заставит тебя есть собственные экскременты…

Порыв прилетевшего из пустыни ветра просвистел над лагерем и ударился о стены палатки. Марк и Рон долго смотрели друг на друга, слушая, как мелкий песок стучит по тонкому брезенту. Наконец Марк махнул рукой и начал снимать носки.

— У меня какое-то странное чувство, Марк.

Марк старался не смотреть в большие, голубые глаза Рона и снова взялся за бутылку. У него начало стучать в голове.

— Экспедиция Рамсгейта, Марк… мы нашли всех ее участников разрубленными на части и с разбитыми черепами…

— Хватит болтать ерунду!

— Что обнаружили солдаты паши, когда они пришли в каньон, Марк? Конечно же не жертв оспы, это ясно. Человек, который выписывал свидетельства о смерти, был настолько напуган, что уже ничего не соображал. В панике он написал, что сэр Роберт умер от холеры.

Марк как раз собирался поднести стакан ко рту, но остановился. Стук в голове усилился. Какое-то мгновение он неподвижно смотрел в одну точку. Он кое-что вспомнил.

Странная женщина, плачущая на скале, которую он видел четыре дня назад. Прозрачная женщина.

— Я чувствую себя здесь очень неуютно, Марк. От всего этого места у меня мурашки бегают по коже. А когда я нахожусь в фотолаборатории и выключаю свет, мне кажется, что я не один…

Марк рассерженно вскочил. Он схватил рубашку, снова надел ее и проговорил:

— Происшествие с гафиром совершенно выбило тебя из колеи, мой друг. И кроме того, ты пьешь слишком много красного вина. Ты воображаешь себе вещи, которых вообще не существует. Здесь нет ничего подозрительного.

Но тут его посетило новое воспоминание. Старая Самира, как она сидела за общей палаткой и в потоке слов на коптском постоянно повторяла седьмую строчку. «Один будет превращен в огненный столб, а один медленно истечет кровью», — пела она.

— Марк?

Он перестал застегивать рубашку. Как могла Самира узнать о семи проклятьях? Она же никогда не читала дневник…

— Марк, тебе нехорошо?

— У меня ужасно болит голова. Пойду подышу еще немного свежим воздухом.

— Сегодня холодная ночь, Марк, прими лучше…

Но его друг уже ушел.

Когда Марк приблизился к краю освещенного пространства, за которым простиралась бескрайняя ночная пустыня, он, к своему великому удивлению, наткнулся на Алексис Холстид. Но еще больше поразило его то, что она была одета лишь в тонкий прозрачный пеньюар.

— Миссис Холстид!

Она медленно повернулась к нему. Ее алые губы приоткрылись, но с них не слетело ни звука.

Он осторожно приблизился к ней:

— Миссис Холстид? С вами все в порядке?

Хотя она смотрела ему прямо в лицо, казалось, что она его совсем не замечает. Ее взгляд был направлен в пустоту.

— Я… я кое-что ищу.

— Здесь холодно, миссис Холстид. Пойдемте, я провожу вас до вашей палатки.

Под прозрачными складками неглиже выступали ее большие упругие груди с торчащими сосками. Марк протянул ладонь и нежно прикоснулся к ее руке, неожиданно почувствовав, как горит ее кожа.

— Пойдемте со мной, миссис Холстид.

— Нет… Вы не понимаете. Я должна с вами поговорить.

Но ее сопротивление было совсем слабым.

— Мы можем поговорить в палатке. Пожалуйста, миссис Холстид.

Ледяной ветер пустыни закружил вокруг его босых ног, и мелкий песок тысячами иголочек вонзился ему в лодыжки. Марк невольно задрожал.

— Вам, должно быть, ужасно холодно.

— Сейчас же лето.

Марк бережно взял ее за руку и повел из темноты обратно в лагерь. Хотя она и следовала за ним медленно, но послушно, она не переставала протестовать слабым голосом:

— Вы должны знать… Как мне вам сказать… Мы должны поговорить…

Когда они проходили мимо палатки Жасмины, полог на дверях приоткрылся, и молодая египтянка в махровом халате вышла наружу.

— Марк, что случилось?

— Она ходит во сне.

Жасмина остановилась пред Алексис и заглянула в ее отсутствующие, как будто загипнотизированные глаза.

— С некоторых пор ее мучают по ночам кошмары. Я дала ей несколько таблеток снотворного.

Марк, нахмурившись, посмотрел на Жасмину. У нее на шее был прилеплен свежий пластырь.

— Что это?

— Ничего страшного, просто укусил комар.

— Комары совсем уже обнаглели.

— Нам нужно отвести миссис Холстид в ее палатку. Здесь ей слишком холодно.

Они взяли Алексис с двух сторон и без особых приключений довели ее до постели. Послушно, как ребенок, она легла под одеяло и медленно закрыла глаза.

После того как они закрепили москитную сетку на углах кровати Алексис и направились к выходу, взгляд Марка случайно упал на Сенфорда, который так крепко спал, что, казалось, почти не дышал.

По его сатиновой подушке расплывалось красное пятно.

 

ГЛАВА 13

Долина наполнилась печальным плачем женщин из Хаг Кандиль. Пронзительные, душераздирающие причитания, провожавшие тело гафира до могилы, были слышны даже высоко в горах, где они отражались от известковых стен ущелий многократным эхом. Марк боялся, что это может обеспокоить рабочих. Но Абдула заверил его, что, кроме двух его помощников, на молчание которых можно было рассчитывать, больше никто не знает, при каких обстоятельствах погиб гафир. Феллахи работали так же упорно, как и в предыдущий день, и рвы заметно углубились.

Время от времени Марк садился в «лендровер» и объезжал каньон, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Рон, Жасмина и он были сегодня единственными, кто покинул лагерь и выехал в пустыню. Холстиды остались в лагере. У Сенфорда была небольшая рана, которая не переставала кровоточить, а Алексис приняла снотворное, чтобы пережить день. Хасим писал в своей палатке письма.

В полдень работы были остановлены, и когда они вернулись обратно в лагерь, то увидели там маленького чумазого мальчишку, сидящего на корточках и дожидавшегося их. Ему было лет двенадцать, у него было круглое смуглое лицо и трахома на одном глазу. Во рту у него не хватало зубов. Заметив приближающиеся машины, он быстро вскочил.

— Умда послал меня, — объяснил мальчик, тараторя по-арабски. — Я пришел из Эль-Тилль, мне велели поговорить с бородатым. Это вы сын Дэвида, сэр?

— Я доктор Дэвисон, да, в чем дело, мальчик?

— Матери Искандера нужна шейха. Она рожает. — Зачем ей нужна шейха? Неужели нет ни одной акушерки?

— Аллах! У матери Искандера большие трудности! Она кричит уже три дня, но ребенок просто не хочет появляться на свет. Акушерки не знают, чем ей помочь. Ей нужна шейха.

— Неужели никто не позвал доктора из Эль-Миньи?

Мальчик сплюнул в песок и вытер рот рукавом.

— Отец Искандера не хочет, чтобы городской врач увидел интимную область его жены. Нам нужно торопиться, доктор Дэвисон!

Марк повернулся к Жасмине и спросил по-английски:

— Самира действительно может помочь?

— Все, что старая ведьма может сделать, так это наклониться над женщиной и петь. Мать и ребенок — оба погибнут. Я видела это уже много раз.

Марк задумчиво почесал бороду.

— Как насчет вас? Вы — женщина. Они наверняка не будут иметь ничего против, если роженице поможет женщина. Вы можете это сделать?

— Я могу попытаться, доктор Дэвисон, но они вряд ли придут от этого в восторг. Они не доверяют врачам.

Он улыбнулся:

— Возможно, если вы будете петь, принимая ребенка…

Жасмина улыбнулась в ответ:

— Мне нужно захватить кое-что в палатке.

Когда она быстро удалилась, мальчик в замешательстве посмотрел ей вслед.

— Жасмина поможет матери Искандера, — объяснил Марк.

— Аллах! Меня прислали, чтобы я привел шейху! Меня прибьют!

Марк как раз хотел подбодрить мальчугана, похлопав его по плечу, когда краем глаза заметил в стороне темный силуэт. Повернув голову, он увидел старую Самиру, мрачно смотревшую на него из дверей общей палатки. Она смотрела так пристально, что ему пришлось отвести глаза.

Когда вскоре после этого вернулась Жасмина со своей медицинской сумкой, старая феллаха затрещала, как попугай, указывая на свою соперницу костлявым пальцем.

— Ты одеваешься как мужчина и выставляешь напоказ свое бесстыдство! — пронзительно кричала она по-арабски. — Ты скрываешь свое происхождение, но когда раздеваешься, ты по-прежнему остаешься феллахой!

На мгновение Жасмина остановилась и, словно окаменев, застыла на месте. Но тут она почувствовала, что Марк бережно взял ее за локоть, и услышала, как он сказал:

— Пойдем.

Мальчик помчался впереди них, вскочил в «лендровер» и, встав ногами на заднее сиденье, как герой-победитель осмотрел лагерь. Перебросившись парой слов с Роном, Марк сел за руль, и они поехали.

Люди удивленно смотрели им вслед, когда они шли за мальчиком по узким переулкам, но никто не проронил ни слова. Жасмина ловила на себе подозрительные, полные презрения взгляды, когда она, в защитной рубашке и брюках, шагала рядом с Марком. Временами из темных дверных проемов домов до нее долетали приглушенные ругательства.

Когда они приблизились к амбару, Марк услышал хриплый голос выступающей по радио Умм Култум, самой популярной певицы Египта, и догадался, что они находятся недалеко от выбеленного дома умды.

В тот же момент перед ними предстал и сам умда. Облокотившись на свою трость, он стоял в пустом дверном проеме дома из речного ила и с опущенными уголками губ смотрел на обоих гостей. Мальчик быстро исчез.

— Добрый день, хагг, — поздоровался Марк, улыбаясь и подняв обе руки. — Мир вам и вашему дому.

— Мне нужна была шейха.

Марк сразу же перешел в наступление:

— Шейха работает на меня и не может прийти. Но вместо нее я привел кое-кого другого…

— Вы пришли один, доктор Дэвисон.

Марк тихо присвистнул сквозь зубы и заметил, как Жасмина сделала шаг назад. Из дома доносились тихие стоны женщины.

— Вам нужна помощь, хагг.

— Нам нужна шейха.

— Я привел врача.

Умда сплюнул точно так же, как это сделал мальчик в лагере, и ответил:

— Шейха не принадлежит вам.

Марк не знал, что больше раздражает его, упрямый старик или невыносимая жара. Но как только он собрался выплеснуть свою злобу, из-за угла появился еще один человек и присоединился к ним.

Это был маленький круглый мужчина в черных брюках и белой рубашке, рукава которой были высоко закатаны. Он прислонился к грязной стене, рассматривая гостей с таким выражением лица, как будто ему все уже надоело.

— Они ждут ее колдовства.

— Кто вы?

— Я доктор Раман из городской больницы Эль-Миньи.

Марк заметил, что молодой мужчина имел при себе такую же черную сумку, что и Жасмина, и выглядел очень устало.

— Вас вызвали жители деревни?

Доктор Раман покачал головой:

— Я как раз совершал свой обычный обход. За мной закреплены тридцать деревень, и раз в месяц я заезжаю в Эль-Тиль. Я увидел женщину внизу у реки. У нее начинались роды, и она пыталась есть речной ил. Здешние жители, знаете ли, верят в то, что так они обеспечат себе рождение сына. Я собирался отвести ее обратно в деревню, но, как только я прикоснулся к ней, мужчины пригрозили мне вилами. Я поговорил с акушеркой. Ребенок лежит головкой вверх. Но мать скорее согласна умереть, чем подпустить меня к себе. Что же я могу поделать?

— Мисс Шукри учится на врача. Я подумал, что она, возможно, сможет помочь.

Доктор Раман бросил на нее беглый равнодушный взгляд.

— Эти деревенские бараны ничего другого и не заслуживают, — произнес он затем.

— Аллах! — прошептала Жасмина.

Доктор Раман отошел от стены дома.

— Я не играю здесь роль спасителя. Я уже давно отказался от идеализма. Надежды, которые я питал, когда учился на врача, улетучились после первого же года работы в городской больнице. Я получаю пятьдесят фунтов в месяц и должен за это заботиться о двух тысячах крестьян, которые мне не доверяют и ненавидят меня. Они необразованы, и мне приходится воевать с ними каждый раз, когда я хочу им помочь.

— Они имеют право не доверять вам, — внезапно заговорила Жасмина, чем очень удивила Марка. — Вы же даже не станете осматривать феллаха, если он не заплатит вам пяти фунтов. И если его семья не сможет раздобыть деньги, вы просто оставите его умирать.

Доктор Раман пожал плечами:

— Хотя я сам никогда этого не делал, но я не стал бы упрекать моих коллег, которые так поступают. Правительство взваливает на нас непосильное бремя, не желая за это платить соответствующим образом. Почему мы должны лечить этих животных бесплатно, когда наше образование досталось нам тяжелым трудом и мы заслуживаем, чтобы наш труд оплачивали не хуже чем любой другой? Феллах не станет мне дарить свое зерно, почему же я должен бесплатно его лечить?

— Где женщина? — поинтересовался Марк.

— Ее муж вас не впустит. Я знаю этого Хабиба и могу вам рассказать, что это за человек. В прошлом году он пришел ко мне в клинику, чтобы его вылечили от болезни, и я отправил его с лекарством домой. Когда я осматривал его в следующий раз, он страдал все той же болезнью. Тогда я спросил его: «Ты принимал лекарство, которое я тебе дал?» На что он мне ответил: «Я не мог, доктор. Ложка слишком большая. Я просто не могу просунуть ее в бутылочку!»

Марк обратился к умде:

— Разрешите мисс Шукри осмотреть женщину. Может быть, она сможет помочь.

— Хабиб — мой племянник, — ответил старик. — Его ребенок будет принадлежать моему роду. Мне следует быть осторожным.

— Чего вы хотите, хагг? Чай? Кока-колу?

— Мир перевернулся! — фыркнул доктор Раман. — Мы дошли уже до того, что врач должен платить пациенту.

Но умда подозрительно притих, у него был сосредоточенный вид, и казалось, что он размышлял. Наконец он сказал:

— Мы молим Аллаха за мать Искандера.

В этот момент в дверях появился человек, темнокожий феллах, который то заламывал руки, то утирал слезы. Он так быстро говорил что-то умде, что Марк ничего не смог понять. И снова он был удивлен, когда Жасмина вмешалась:

— Прошлой ночью я видела сон, хагг, в котором мне явился ангел. Он возвестил мне, что сегодня у меня будет сын и все жители долины будут ликовать. Сначала я приняла это за бессмыслицу, но теперь вижу, что это было пророчество. Разрешите мне помочь жене Хабиба, хагг.

Марк три часа прождал около дома. Многие мужчины из Эль-Тиль составили ему компанию. В наполненном запахом чая и гашиша воздухе раздавались отрывистые голоса феллахов и постоянно повторяющиеся крики роженицы. Из дома много раз выбегала феллаха с закрытым лицом, державшая в руках наполненную кровавой жидкостью миску, потом она быстро возвращалась обратно с чистой водой из Нила. Сидя на корточках в тени у стены, Марк не переставал надеяться, что предсмертные страдания вот-вот закончатся.

Незадолго до заката солнца из дома вышла Жасмина с мокрым кричащим ребенком на руках, и мужчины повскакали с мест. Она положила новорожденного, у которого на шее была повязана защищающая от сглаза голубая ленточка, перед Хабибом. Потом она откинула край пеленки, чтобы показать, что это был мальчик. В то время как мужчины кричали, смеялись и хлопали друг друга по плечу, из дома вышла феллаха со свертком в руках, в котором находились несколько колосков и пуповина ребенка, она собиралась закопать это на поле Хабиба. Послед она уже зарыла в доме.

Марк был потрясен, увидев Жасмину. Ее бронзовое лицо казалось бледным, а темные глаза утратили свой блеск и были блеклыми и безжизненными. Ее блузка спереди была вся забрызгана кровью.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он.

— Да, — вздохнула она, — но теперь нам нужно уйти.

Когда они ехали по равнине назад, солнце уже заходило и пустыня постепенно погружалась в темноту. Невысокие руины Ахетатона как будто бы раздвигались, скользя по песку, когда «лендровер» с грохотом проезжал мимо них. Жасмина сидела, прислонившись к дверце машины и прижав лоб к оконному стеклу. Ее глаза были закрыты.

— Вы были просто великолепны, — заметил Марк после долгого молчания. — Вы действительно видели сон?

— Нет.

Ведя машину по кургану и объезжая руины, Марк рискнул взглянуть на молодую женщину, сидевшую рядом с ним. Она, казалось, ушла в себя и была очень мрачной.

— Жасмина, что же, все-таки, стряслось? Вы ведь спасли ребенка!

— Да, Марк, но женщина этого не вынесла.

Сумерки были его самым любимым временем суток. Ужин был позади, основная работа закончена, и невыносимая дневная жара сменялась мягким, по-тропически теплым ветерком. Марк слышал, как феллахи в рабочем поселке хлопали в ладоши и пели. Он слышал также звуки классической гитары Дага Робертсона, долетавшие до него из фотолаборатории Рона. По бряцанью посуды и сковородок Марк определил, что Самира была все еще в кухне, заканчивая там свои дела.

Раскуривая трубку, Марк принял решение поговорить сегодня вечером со старой феллахой, когда она будет возвращаться из лагеря домой. Вероятно, с ней можно будет договориться — немного гашиша в обмен на ее коптские формы глаголов.

Он опять сидел в нескольких шагах от лагеря, на обломках старой стены, и умиротворенно покуривал трубку. Вдруг он заметил, что к нему кто-то приближается. Сначала запахло гарденией, а вскоре послышался и ее голос:

— Можно к вам присоединиться?

Марк поднял голову и недоверчиво посмотрел на нее:

— Пожалуйста. Как чувствует себя ваш муж?

— Ему снова лучше. Он сейчас занимается гимнастикой.

Марк напряженно соображал, что бы еще такое сказать.

— Вам еще не надоело жить в пустыне?

Она подняла брови:

— Я отправилась в это путешествие не ради удовольствия, доктор Дэвисон. Я приехала сюда, чтобы найти гробницу.

— И все же это, должно быть, утомительно для вас?

Она сидела к нему так близко, что почти касалась его, но Марк не чувствовал тепла ее тела.

— Доктор Дэвисон, откуда вы знаете, что для меня утомительно, а что нет?

Ее взгляд был строгим, а голос ледяным. Марк весь напрягся.

— Ну, большинство людей, которые отправляются в экспедицию, но не принимают непосредственного участия в ее работе, через какое-то время теряют обычно всякий интерес. Наше пребывание здесь может продлиться еще очень долго, миссис Холстид.

— Я терпеливая.

Марк вспомнил, как она выглядела прошлой ночью, когда как загипнотизированная в легком пеньюаре бродила по лагерю. Он мучительно подбирал слова, чтобы заполнить затянувшуюся паузу:

— Должен сказать, миссис Холстид, ваши духи действительно очень… стойкие.

— Что?

— Ваши духи. Гардения, не так ли?

— Доктор Дэвисон, я не пользуюсь духами. Я никогда не пользуюсь ничем таким, так как не придаю этому никакого значения. Духи фальшивы и неестественны. У меня нет ни одного флакона.

Он рассеянно взглянул на нее и снова отвернулся. С какой стати ей потребовалось оспаривать очевидное, этот сильный запах, которым она, казалось, была пропитана насквозь?.. Но в общем-то его это совершенно не касается.

— Кстати. Доктор Дэвисон, сегодня утром у меня был очень интересный разговор с мистером Доменикосом.

Марк резко повернул голову:

— Что?!

— Этот отвратительный человек явился сегодня утром в лагерь, пока вы были на раскопках. Он предложил моему мужу сделку.

— Проклятье! Как он прошел мимо гафира? Не трудитесь. Я и сам знаю ответ. И как отнесся к этому ваш муж?

— Вы нас недооцениваете, доктор Дэвисон! Доменикосу ни за что на свете не удастся уговорить нас ввязаться в его бизнес. Мой муж не допустит, чтобы наши находки попали в руки мошенников.

— А вы, миссис Холстид?

Она выразительно взглянула на него своими зелеными глазами, и ему показалось, что ее взгляд стал как будто бы мягче, чем обычно. Внезапно ему захотелось, чтобы она не сидела так близко от него. Но тут она вдруг посмотрела в сторону, чуть заметно вздрогнула и прижала ладони к вискам.

— Что-то не так?

Она ответила не сразу, а лишь наклонила голову, как будто хотела сосредоточиться. Наконец она опустила руки, снова повернулась к Марку и как-то ласково улыбнулась ему:

— Это все песок. Я не привыкла к нему…

Глядя ей в лицо, Марк спрашивал себя, действительно ли ее голос звучит теперь нежнее, или ему это только кажется.

— Вы считаете, что гробница находится в каньоне, да?

— Да, правильно… — теперь он почувствовал, как Алексис прижалась к нему, значит, это не плод больного воображения. — Рамсгейт пишет, что он перенес свой лагерь, чтобы быть поближе к гробнице, и я почти уверен, что черное кострище расположено там, где раньше стояли палатки Рамсгейта.

— А для чего нужны эти рвы?

— Я надеюсь, что мы таким образом или наткнемся на цоколь стелы с загадкой, в которой зашифровано местоположение гробницы, или найдем лестницу, ведущую в гробницу. Рамсгейт сообщает, что она имеет тринадцать ступеней. Миссис Холстид… — Марк быстро поднялся. — Вы должны меня извинить, но мне нужно еще поработать.

Когда она подняла к нему голову, он заметил оттенок смущения на ее лице. Потом она сказала:

— Уже поздно, доктор Дэвисон. Мой муж и я хотим завтра рано утром отправиться с вами на раскопки. — Она поднялась и теперь стояла перед ним. Ее слегка качало. — Я… я плохо спала…

Марк проследил взглядом, как она прошла по песку и исчезла в своей палатке. Потом и он сам не спеша отправился к своему жилищу.

Когда Марк достиг границы освещенного круга, он вдруг почувствовал, что он не один. Он остановился и прислушался. В лагере не было слышно ни звука. В фотолаборатории Рона было тихо, никаких признаков жизни. Старая Самира, вероятно, уже покинула общую палатку, пока он разговаривал с Алексис. Сумерки сменились темной ночью, и все погрузилось в сон.

Марк обернулся и на расстоянии нескольких метров увидел женщину, наблюдающую за ним. Он узнал ее, он уже дважды видел ее раньше. Но на этот раз она не исчезла, когда он осторожно приблизился к ней.

Когда он был от нее уже на расстоянии трех метров, она медленно подняла руку и произнесла одно-единственное слово.

Марк вытянул шею:

— Что?

Она повторила слово.

— Я вас не понимаю. Кто вы?

Последовала пауза, а когда женщина наконец ответила на его вопрос, то она употребила слова, смысла которых Марк не понимал. Пока она говорила, Марк отметил, что на ней был все тот же развевающийся белый наряд, что и раньше. Она снова, плача, уселась на скалу и стала смотреть на него из темноты, так что он засомневался, не сон ли все это. Пока женщина повторяла одно и то же предложение, он вдруг заметил, что губы у нее шевелятся, а звук ее голоса существует только в его сознании. В его мозгу раздавался тихий шепот, но слова принадлежали совершенно незнакомому языку.

— Кто вы? — снова спросил он и почувствовал стук усиливающейся головной боли в висках.

Терпеливо и медленно она снова начала говорить, и опять все тот же мягкий шепот звучал в его голове. Тут Марк заметил, что ее ноги не касаются земли и что она то слегка поднимается, то опускается, будто раскачиваясь на волнах.

— Доктор Дэвисон!

Он обернулся.

— А, вы здесь, Дэвисон! — Сенфорд Холстид шел к нему по холодному песку. — Очень хорошо, что вы еще не спите. Мне нужно с вами поговорить. Со мной случилось нечто неприятное!

Марк в недоумении посмотрел на него. Он почувствовал какое-то легкое покалывание в затылке и, даже не оборачиваясь, знал, что женщина исчезла.

 

ГЛАВА 14

Марк нетерпеливо ерзал на сиденье, изо всех сил стараясь вникать в то, что ему говорилось. Хасим без умолку рассказывал о раскопках в дельте Нила, когда неожиданно был найден Храм Солнца, и Марк всячески выказывал заинтересованность.

Было десять часов. Работа спорилась. Уже пять длинных прямых рвов пересекали дно каньона. Холмики выкопанного гравия постепенно росли и приобретали внушительные размеры. В верхнем конце каждой траншеи стоял деревянный ящик, в который должно было собираться все необычное, что оставалось на сите, — но они до сих пор стояли пустыми.

Рон засучив рукава систематически фотографировал раскопки. Холстиды сидели на деревянных стульях в тени у отвесной скалы и пили холодный чай из термоса. Жасмина оказывала медицинскую помощь рабочему, которого укусил скорпион. Марк вдруг понял, что солнце уже довольно сильно печет на крышу «лендровера».

— Как долго вы собираетесь работать в этом каньоне, доктор Дэвисон?

Марк посмотрел на Хасима, слегка нахмурившись:

— Что вы имеете в виду?

— Вы уже установили сроки?

— Хм-м… еще нет. — Марк пытался вспомнить, что он читал о галлюцинациях как следствии сильного воздействия солнечных лучей. Ведь вчера вечером снова появилась прозрачная женщина.

— Извините, пожалуйста, доктор Дэвисон. Я взгляну, как продвигается работа.

Марк почувствовал, как качнулась машина, когда молодой египтянин спрыгнул на землю. Спустя мгновение Марк увидел Жасмину, спешившую к «лендроверам». Когда она села рядом с ним в машину и отряхнула брюки от пыли, Марк почувствовал, как к нему снова вернулась способность сосредотачиваться.

— Как у него дела?

— Он скоро поправится. Я вовремя успела перетянуть ему руку жгутом и ввести сыворотку против укусов скорпионов. Но, несмотря на это, он еще несколько дней не сможет работать.

— До сих пор нам везло. Было не много травм.

Жасмина странно взглянула на Марка, открыла было рот, чтобы что-то ответить, но потом передумала и промолчала. Некоторое время они молча сидели рядом друг с другом и наблюдали через ветровое стекло за работающими феллахами. Наконец Марк спросил:

— Что у вас с рукой?

Жасмина дотронулась до свежего пластыря на запястье:

— Да опять кто-то укусил. Никак не заживает.

— Вы, кажется, пользуетесь у комаров особой популярностью.

— Похоже на то.

— Я, может быть, повторюсь, но меня действительно потрясло вчера, как вы вели себя с людьми в деревне, когда принимали роды. Они были с вами не слишком любезны.

— Доктор Дэвисон, они меня ненавидят.

— Зачем же вы тогда так стараетесь помочь им?

Пожатие плечами выглядело неубедительно.

— Вчера вы обращались ко мне по имени.

Она не ответила.

Он пристально посмотрел на нее и почувствовал, как приятно ему было находиться рядом с ней. Потом он сказал:

— Доктор Раман производит впечатление не слишком добросовестного человека.

— По правде говоря, я не могу его в этом упрекать. Он занимается неблагодарным и безнадежным делом. Часто случается, что феллах, который уже выздоровел, из-за своего невежества заражается снова. Хотя его предупреждают о том, что грязь таит в себе болезни, он все равно будет продолжать ходить босиком и умрет совсем еще молодым. Государственные врачи постоянно натыкаются на стену невежества. За каждый шаг вперед им приходится платить двумя шагами назад.

Марк наблюдал за лицом Жасмины, пока она говорила. До чего же все-таки симпатичной она была, и как легко он чувствовал себя в ее обществе.

— Я рад, что вы приняли участие в экспедиции. Из вас когда-нибудь получится отличный врач.

— Спасибо.

Задумавшись на мгновение, Марк проговорил:

— Можно задать вам личный вопрос?

Она помедлила с ответом.

— Да.

— Что имела в виду вчера Самира, когда сказала, что вы — феллаха?

Жасмина теребила края светлого пластыря, который отчетливо выделялся на ее смуглой коже. Ответ прозвучал тихо, почти что шепотом:

— Потому что я и есть феллаха. Я родилась в крошечной деревушке Верхнего Египта и там же выросла. Ее название вам, по-видимому, ничего не скажет, ведь она еще меньше, чем Эль-Тиль. Я была единственным ребенком моего отца, который всегда мечтал о сыне. Поэтому он научил меня читать, писать и обращаться с цифрами. Наш умда как-то заметил, что я не так глупа, как остальные дети, и позаботился о том, чтобы меня отправили в миссионерскую школу неподалеку от Асуана. Когда мой отец и умда узнали от сестер, что я была их лучшей ученицей, то отец обратил на меня внимание мудира нашей провинции. Тогда мне было четырнадцать, и я знала толк в книгах, но совершенно не знала толка… в людях.

Пока Жасмина говорила, голова ее была опущена. Казалось, что она совершенно забыла о присутствии Марка.

— Мудир рассказал мне о Каире и его замечательных школах. Он расписал мне в красках, как я закончу одну из этих школ и стану одной из немногих ученых нашей деревни. Например, шейхой. Но сначала я должна была заслужить это образование. Конечно, это предложение было для меня очень заманчивым. Он договорился с моим отцом, и я осталась на год в доме мудира. — Она снова затеребила пластырь своими тонкими смуглыми пальцами. — По истечении этого срока мои обязанности были выполнены, и мудир сдержал свое обещание. Он послал меня в Каир и обеспечил мне образование.

Жасмина подняла голову и испытующе посмотрела на Марка.

— Мой отец уже умер, и у меня больше нет родственников. Даже старый толстый мудир уже умер, и больше не осталось никого, кто бы помнил о тех временах. Но я навсегда сохраню их в памяти. Я боролась за то, чем я сейчас стала, так же, как городские врачи вынуждены бороться за каждый пиастр. Но моя борьба совсем другая. Я хочу освободить феллахов от их оков.

Когда она замолчала, наступила неловкая пауза, которую Марк не решался нарушить. Его приковал к себе взгляд темных сверкающих глаз Жасмины. Вдруг им овладел внезапный порыв, обыкновенное желание, которое он не испытывал уже в течение семи лет со времен первых свиданий с Нэнси.

Звон кирки о скалы вывел его из оцепенения.

— Послушайте, — начал он, откашлявшись, — прежде чем кто-нибудь снова к нам подойдет, я хотел бы обсудить с вами еще одно дело. Это связано с мистером Холстидом. У него проблемы.

Она молча слушала, пока Марк рассказывал ей о разговоре, состоявшемся у него с Холстидом прошлой ночью. Он закончил словами:

— Он отказывается поехать в Эль-Минью, чтобы обратиться там к врачу. И он также не хочет, чтобы вы его осмотрели.

— Что, по его мнению, вы можете для него сделать?

— Поговорить с вами. Он надеется, что вы могли бы дать ему какое-нибудь лекарство.

— Сначала его нужно осмотреть. Я не могу прописать лекарство, не зная причины его болезни. Мистер Холстид говорит, у него в моче кровь. Это только симптом. Возможно, это инфекция мочевого пузыря, но вы говорите, что он не жалуется на боли или жжение. Тогда это, может быть, инфекция почек или почечный камень. Это может быть вызвано физическим перенапряжением от его тренировок. Вполне вероятно, что ему нужны антибиотики. Возможно, потребуется даже срочная операция. Мужчина в его возрасте может подвергнуться самым разнообразным заболеваниям мочевых путей. Если он не согласится, чтобы я его обследовала, ему придется обратиться к специалисту в Каире.

— То же самое и я ему сказал, но он отказывается покинуть место раскопок.

— Что же ему остается делать?

— Он сказал, что если вы не сможете дать ему лекарство, то он будет просто ждать, когда все пройдет само собой. Если же этого не произойдет или ему станет хуже, то он вызовет самолетом врача из Каира…

— Эй!

Марк и Жасмина повернулись на крик и увидели Рона, размахивающего над головой красным платком. В нижнем конце самого дальнего от «лендроверов» рва царила оживленная суета, и Марк разглядел Абдулу, стоявшего на четвереньках на краю и пристально смотревшего вниз.

Холстиды были уже на ногах и наперегонки с Хасимом бежали посмотреть на находку. Феллахи оторвались от работы и наблюдали за общим оживлением.

Когда подбежали Марк и Жасмина, Рон уже расчистил верхнюю часть засыпанного песком фрагмента известковой плиты. Она была около шестидесяти сантиметров шириной, примерно восемь сантиметров толщиной и почти на три сантиметра выступала из песка на дне траншеи. Сверху находилось место разлома, которое было шероховатым на ощупь. Когда Марк попробовал пошевелить фрагмент, он не сдвинулся с места.

— Это цоколь стелы! — ликовал Рон, хватаясь за камеру.

Марк встал и отряхнул руки.

— Рон, мы с тобой должны выкопать ее. Абдула, скажи феллахам, пусть продолжают работать там, где они остановились.

— Да, эфенди.

— Нам нужны кисти, ножи, лопаточка, шесты для насаживания флажков, два проволочных сита, уровень… — Он повернулся к Жасмине и коснулся ее руки. — Я хочу, чтобы вы взяли на себя заполнение полевого журнала и делали в нем записи вместо меня, хорошо? Да еще, Абдула, — Марк говорил так быстро, что совсем не заметил внезапно появившегося недовольного выражения в глазах бригадира, — мне понадобятся аспидная доска и крепкий шпагат. Натяни тент от солнца. Мы проработаем до вечера. И немедленно поставь вооруженного гафира у этой скалы!

— Черт побери, опять дрянь какая-то!

Марк даже не поднял головы. Его спина разламывалась от напряжения, а натянутый над ним тент почти не спасал от жары, но даже когда его друг в ярости пнул ногой песок, Марк не отвлекся от работы. За два часа он расчистил пятнадцать сантиметров камня.

— Я просто не понимаю, в чем тут дело! — продолжал Рон, глядя на пробные снимки в руке. — Опять все размазано, хоть ты тресни!

— Заведи себе другую камеру.

— Вот смотри! — Рон спрыгнул к Марку в раскоп. — Эти снимки сделаны незадолго до того, как был найден камень. Идеальные, все как один. А здесь, двенадцатью кадрами дальше, панорама каньона, тоже в полном порядке. А вот эти двенадцать, в центре пленки, смазаны, Марк. Только фотографии камня. Уму непостижимо!

— Наверняка пленку повредили при транспортировке.

— Невозможно. Тогда не было бы такой резкой разницы. Один негатив безукоризненно четкий, а другой совершенно смазанный.

Марк снова присел на корточки и провел рукавом по лбу. Его брови и борода блестели от пота.

— Рон, это ты фотограф. А я всего лишь землекоп, давай так и договоримся? Посмотри сюда, ты еще не видел, как далеко я продвинулся за это время.

Рон опустился на колени. Обратная сторона широкого плоского камня, теперь уже примерно на восемнадцать сантиметров торчавшего из песка, была покрыта горизонтальными, аккуратно вырезанными рядами иероглифов.

— Черт возьми, — прошептал он, — да ведь это действительно она.

— Без сомнения. Прочти вот это. — Марк указал кисточкой на правую колонку.

— «Преступник из Ахетатона», Боже милостивый…

— Не знаю, как глубоко она еще уходит в землю, но, по-видимому, мы скоро сможем прочесть загадку, в которой зашифрована информация о местоположении гробницы. Тогда мы сами сможем убедиться, допустил ли Рамсгейт ошибку или нет.

Рон облизнул губы.

— Просто не верится…

У него подкосились ноги, и он сел на землю. Теперь он заметил остальных, расположившихся в тени развевающегося тента. Жасмина, скрестив ноги, сидела на песке и была занята составлением подробнейшего протокола работ. Сенфорд и Алексис Холстид, царственно восседавшие на своих деревянных раскладных стульях, походили на зрителей теннисного турнира, настолько невыразительными были их лица. Хасим делал какие-то заметки, а Абдула Рагеб равнодушно стоял рядом с гафиром. Вокруг царила полная тишина, если не считать свиста ветра, дувшего с плато. Феллахи были отправлены назад в рабочий поселок.

— Рон, нам нужны фотографии, и причем хорошие, четкие и контрастные. Если стела действительно выдолблена из целой скалы, то мы не сможем увезти ее отсюда. Нам придется исследовать надписи на ней только по фотографиям.

Рон кивнул:

— Хорошо, я принес новые пленки, которые лежали в пакете из освинцованной бумаги. К тому же я собираюсь проделать несколько экспериментов с камерой. Но получить яркие, четкие фотографии будет совсем не просто. Надпись врезается в камень не глубже чем на два миллиметра. Контрастность не увеличить. Надо посмотреть, смогу ли я поймать солнечные лучи, падающие под нужным углом…

У Марка страшно ломило спину, и ему казалось, что он никогда больше не сможет разогнуться, но это была приятная боль. Ему и раньше доводилось ощущать ее, когда он часами ползал на четвереньках над находкой, так сильно углубившись в работу, что забывал обо всем на свете. Теперь, когда он, разделавшись с ужином и высоко закинув ноги, сидел в общей палатке, он даже наслаждался напряжением и покалыванием в спине, так как это напоминало ему о его успехе на раскопках.

Он предполагал, что они выкопали уже около половины стелы.

— Жаль, что со снимками ничего не получилось, — сказал Рон.

Марк махнул рукой и взял стакан с вином.

— Да не переживай. Завтра мы займемся иероглифами. Только бы нижняя половина сохранилась так же хорошо, как и верхняя. Тогда мы запросто переведем текст.

— Одного не могу понять, почему такая редкая и ценная стела до сих пор не вывезена другими египтологами.

— Элементарно, мой друг, они ее просто не нашли. По приказу паши эта область почти сто лет находилась на так называемом карантине. Поэтому долгое время никто не решался войти в каньон и стелу засыпало песком. А о Рамсгейте просто забылись.

— Откуда же тогда взялся дневник?

— Я же уже говорил — его скорее всего взял какой-нибудь феллах еще до того, как явились солдаты паши. Кто знает? Да это, в общем-то, и не важно.

Рон угрюмо смотрел на свой стакан. Они с Марком были одни в палатке. Только Самира тихо шаркала взад и вперед в углу у плиты.

— Еще и с фотографиями творится что-то неладное. Мне даже как-то не по себе.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Рамсгейт пишет, что у сэра Роберта были проблемы с камерой. Когда он проявил пластину, снимки оказались черными. Тогда он снял Рамсгейта и его жену, используя магниевую вспышку. И эта фотография, сообщает Рамсгейт, также была необычной. Рядом с Амандой была видна странная тень, выглядевшая как столб дыма. Тебе это ничего не напоминает.

Марк не ответил. Он вспомнил о другом месте в дневнике, где говорилось: «Моя Аманда начала бродить во сне. Ее мучают страшные кошмары, и она бормочет что-то на непонятном языке. Когда ее рассудок проясняется, и у нее как будто бы снова пробуждается интерес к жизни, она уверяет, что видела призрак женщины, разгуливающий по лагерю в ослепительно белых одеждах…»

— Пойдем-ка лучше спать, — внезапно сказал Марк. — Завтра будет трудный день.

Пока они разговаривали, на улице стало намного холоднее. Звезды на темном небе напоминали рассыпанные кристаллики льда. Друзья вышли из столовой и, дрожа от холода, зашагали по лагерю.

— Удивительно, как только земля не растрескается от таких внезапных перепадов температуры. Рон, куда ты идешь?

— Я еще загляну ненадолго в фотолабораторию. Мне нужно выяснить, что случилось с моими пленками.

— Смотри, приятель, не налегай на вино, — пробормотал Марк, глядя Рону вслед.

Он как раз собирался войти в палатку, когда вдруг почувствовал, как на него сзади пахнуло холодом. Он невольно сдвинул лопатки, как если бы кто-то бросил ему за воротник кубик льда. Марк неподвижно застыл на месте, все еще держа в одной руке полог палатки. У него сильно стучало в висках.

Потом он услышал его.

Приглушенный звук тяжелых шагов.

Они доносились откуда-то из-за пределов лагеря, из черного мрака позади его палатки, глухие, ритмичные шаги — тук-тук, тук-тук. Ужасный звук, похожий на тяжелую поступь огромного сонного зверя.

У Марка зашевелились волосы на затылке. Ему хотелось посмотреть, что это было, но он не решался. Он судорожно вцепился в брезент палатки, крепко сжимая его в руке, чтобы не упасть на землю.

Тук-тук. Тук-тук.

Накурившийся гашиша феллах. Нет, судя по звуку, это не могут быть шаги человека, иначе он должен был бы весить не меньше лошади. Может быть, это верблюд грека. Доменикос вернулся, чтобы еще раз попытаться его уговорить.

Марк начал дрожать. Он почувствовал, как у него взмокли подмышки. Это был не верблюд; это было не четвероногое животное. Чем бы ни было то, что надвигалось на него, оно стояло вертикально, на двух ногах… Внезапно поднявшийся сильный пронизывающий ветер с шумом пронесся по палатке. Висевшие на улице фонари закачались, и в их свете заиграли причудливые тени. Марк почувствовал, что теряет самообладание. Его голова раскалывалась от боли.

Тук-тук. Все громче, все ближе. Тук-тук.

Невероятный ужас, панический страх охватил его, внезапное необъяснимое желание упасть на колени и кричать до тех пор, пока хватит сил. Что бы ни надвигалось на него из кромешной тьмы, это было… И тут совершенно неожиданно он заметил странное свечение. Он увидел перед собой очертания собственной тени, четко вырисовывающиеся на стене палатки. Белое сияние, наполнившее лагерь неестественным светом, шло сзади, а не с той стороны, откуда приближалось к нему неведомое чудовище. Внезапно ветер стих, и в лагере снова воцарились тишина и покой. Шаги прекратились.

Все еще в оцепенении, Марк медленно и неуклюже повернулся, встав спиной к палатке и притаившемуся в темноте ужасу. В центре лагеря он снова заметил похожую на видение женщину.

Она появилась точно так же, как и три раза до этого: в мерцающем белом свечении. Она печально смотрела на него большими нежными глазами и медленно шевелила ярко-красными губами. Ошарашенно глядя на нее сквозь ледяную ночь, Марк снова слышал, а скорее чувствовал, ее голос у себя в голове.

«Энтек сетемет ер анхуи-к.»

Марк заметил, что его рубашка взмокла от пота. Он совсем окоченел от холода.

«Сексем-а ем уту арит ер-а теп та.»

Его дыхание замедлилось. Дрожь пробежала по телу. Он словно каменный застыл на месте. Силы как будто оставили его, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему казалось, что он уже не принадлежал сам себе.

Губы женщины беззвучно шевелились, но у него в голове отчетливо раздавалось ее странное бормотание: «Ун-на! Нима тра ту энтек? Нук уа ем тен. Нима енти хена-к?»

Марк раскрыл рот, но язык не хотел больше его слушаться.

«Нима тра ту энтек?»

Он дышал тяжело и отрывисто. Я, кажется, начинаю понимать! Я понимаю! — осознал вдруг Марк.

«Нима тра ту энтек?»

Слова кажутся мне знакомыми. Я почти…

«Нима тра ту энтек?»

Он дрожал всем телом, а его рубашка промокла до нитки. Как прикованный смотрел он на губы женщины. И снова слышал: «Нима тра ту энтек?»

Да! Теперь я почти понял! Почти…

Но тут внезапно ее слова заглушил другой голос, который с такой силой зазвенел в ушах Марка, что он чуть было не потерял равновесие. Женщина в белом исчезла, и в тот же миг со всех сторон засверкали огни. Марк прикрыл глаза рукой. Крик взбудоражил весь лагерь.

Вместе с остальными Марк помчался к палатке Жасмины. Ее пронзительные испуганные крики разносились в ночи. Марк и Рон распахнули двери палатки и быстро расстегнули молнию противомоскитной сетки. Внутри царила кромешная тьма, но они слышали, как Жасмина хлопала по себе ладонями и звала на помощь.

Когда они ворвались внутрь, Марк почувствовал, как что-то на лету ударилось о его лицо. Казалось, будто кто-то бросил в него целую пригоршню крупного песка. Воздух наполнился пронзительным жужжанием, а в его голые руки вонзились тысячи иголочек.

Рон нащупал в темноте выключатель, и когда он включил свет, то вскрикнул от ужаса. В палатке Жасмины носились тучи насекомых. Они гудели и жужжали, ползали по всем открытым поверхностям, а в центре сидела Жасмина, одетая лишь в тонкую ночную сорочку, и, дико размахивая руками, отчаянно кричала.

Насекомые покрывали каждый кусочек ее кожи, ползали у нее в волосах и черной маской облепили лицо — комары, осы, мухи и саранча беспорядочно гудели и беспощадно впивались в свою жертву.

Марк обхватил ее за талию и вытащил из палатки. Когда он посмотрел назад, на густое облако насекомых в палатке, то увидел, как Рон, крича и хлопая по себе, тоже прорывался к выходу. Остальные столпились у палатки и в полном недоумении молча смотрели на Марка, обнимавшего плачущую молодую женщину.

Он быстро провел рукой по ее лицу и волосам, тогда насекомые отлепились от нее и исчезли в темноте. Марк с отвращением прислушался к жужжанию паразитов. Потом он повернулся к Абдуле и распорядился:

— Позаботься, чтобы палатку очистили от этих тварей!

— Да, эфенди. — Ни один мускул не дрогнул на лице высокого египтянина, но взгляд его вдруг стал каким-то жестким и недружелюбным.

— Рон, сегодня ночью мы с тобой будем спать в лаборатории. Жасмина может занять мою кровать.

Она постепенно перестала всхлипывать, но все еще крепко держалась за Марка. В ночной рубашке Жасмина казалась очень хрупкой и совсем беззащитной, как маленькая девочка. Она спрятала свое лицо у него на груди, а он, продолжая прижимать ее к себе, почувствовал бесчисленные волдыри и укусы у нее на спине и руках.

Когда он наконец снова заглянул в палатку, насекомые исчезли.

Зной струился над раскаленным песком и искажал пропорции скал на противоположной стороне. Подобно ртути, которая вблизи превращается в ничто, горячий воздух растекался по дну каньона. Они все еще с интересом ожидали, чем кончится сегодняшний решающий день, но их внимание постепенно притуплялось. Хотя им и не хотелось покидать место раскопок, ожидание становилось утомительным.

После пяти часов работы Марк наконец-то расчистил последний ряд иероглифов.

Он, так же как и его товарищи, уже как-то сник. Ужас ночного нападения насекомых на Жасмину все еще не давал ему покоя, и в то же время у него из головы не выходила женщина в белом. Большую часть ночи он проворочался на полу рабочей палатки, постоянно вскакивая от ужасных кошмаров и слыша рядом с собой спокойное дыхание Рона. Даже сейчас, когда он очищал камень от последних песчинок, чтобы наконец прочесть загадочную надпись, Марк чувствовал, как его наполняет страшное предчувствие.

Рано утром Жасмина настояла на том, чтобы поехать вместе с ними на раскопки. Теперь она сидела неподалеку от Марка и, кое-как держа ручку забинтованными пальчиками, вела протокол раскопок. Ее лицо, казавшееся при дневном свете ужасно распухшим, стало постепенно проходить. Несколько ссадин и укусов были единственным, что напоминало о злоключениях прошлой ночи. Рон сидел рядом с ней, обхватив руками колени, и его лицо было хмурым и озабоченным. Он наблюдал за ящерицей, которая копалась в песке в поисках скорпионов, но голова его была занята проблемой бесплодных попыток сделать хотя бы одну фотографию стелы.

Алексис Холстид сидела на песке чуть в стороне от остальных. На ее лице было странное выражение. Она склонила голову, как будто прислушивалась к тихому шепоту.

Ее муж, сидевший от нее чуть поодаль, казалось, очень сильно изменился за ночь. Он снова видел кошмар: огромный мужчина из золота стоял в ногах его кровати и смотрел на него светящимися глазами, и в это время со всех сторон одновременно раздавался голос, повторяющий одни и те же слова: «На-кемпур, на-кемпур…»

Хасим ель-Шейхли был единственным, кто следил за работой Марка с подлинным интересом. Каждый появляющийся из-под грязи иероглиф постепенно вытеснял из его памяти воспоминания о собственных постоянно повторяющихся ночных кошмарах, в которых его соблазняла женщина с головой скорпиона, и Хасим все больше сосредотачивал свое внимание на сенсационной находке, которая должна была принести ему серьезное продвижение по службе.

Марк выпустил из рук лопаточку, вытер платком лицо и шею и, кряхтя, опустился на песок.

— Готово! Последние строчки, которые раскроют нам тайну местоположения гробницы, расчищены.

 

ГЛАВА 15

— Если Амон-Ра плывет вниз по течению, то преступник лежит под ним, дабы глаз Исиды мог отметить его.»

— Вы уверены?

Рон мрачно отбросил карандаш.

— Мы с Роном перепроверили текст несколько раз. Все сходится, надпись звучит именно так.

— Не может быть. Здесь какая-то ошибка.

— Мистер Холстид, я защитил диссертацию о языке древних египтян. Я читаю иероглифы так же свободно, как любой английский текст. Я знаю свое дело.

— Но в том, что вы сейчас прочитали, нет никакого смысла!

— Кому вы это говорите?

Хасим откашлялся и спокойно проговорил:

— Друзья мои, мы все постепенно начинаем терять терпение. Но если мы будем спорить, это не пойдет экспедиции на пользу. Может быть, мы пока оставим эту надпись, а потом…

— Никаких потом, — перебил его Холстид. — Наступает самая жара, и скоро уже совсем будет невозможно работать. А там — Рамадан. Нет, мы должны найти гробницу сейчас или никогда.

Марк еще раз взглянул на лежавший перед ним лист бумаги, на котором была довольно точная копия стелы. Так как Рону не удалось сфотографировать стелу, Марк в конце концов взял бумагу для бутербродов, наложил ее на камень и заштриховал углем. Этим способом он пользовался и раньше при изучении настенных рельефов, когда освещение было недостаточным для того, чтобы на фотографиях проявились мельчайшие детали. Потом, чтобы удобнее было работать, он скопировал кальку на новый лист бумаги, который и принес с собой, чтобы показать всем остальным за ужином.

— Вы уверены, что надпись не содержит дополнительных сведений, доктор Дэвисон? — спросил Холстид.

Марк развел руками:

— Но я же вам все прочитал. Предостережение держаться подальше, имена семи стражей, несколько заклинаний и в конце эта загадка.

— Вы говорите, что под Амон-Ра подразумевается солнце, а вниз по течению — значит на север.

— Да, мистер Холстид.

— Значит, в этом месте допущена ошибка. Или это не Амон-Ра, или он плывет не вниз по течению.

Марк вздохнул и покачал головой:

— И то и другое переведено правильно, мистер Холстид. Поверьте мне, я тоже в недоумении, как и вы.

Рон взял стакан, одним залпом осушил его и снова наполнил из бутылки, которую он принес с собой на ужин.

— Меня больше всего смущает этот «глаз Исиды». Как преступник может быть им отмечен и почему?

Марк перевел взгляд на нижнюю строку иероглифов и снова принялся изучать тот фрагмент текста, о котором говорил Рон. Там был отчетливо виден треугольный символ, который произносился как «септ» и использовался в значении глагола «быть отмеченным», далее следовала фигура сидящей Исиды и слово «юдят», обозначающее «глаз».

— А что насчет собаки? — спросил Холстид. — Собака здесь вообще не упоминается.

— Нет, даже напрягая все свое воображение, ничего подобного здесь невозможно вычитать.

— Доктор Дэвисон. — Холстид сцепил руки и положил их на стол. Он, казалось, нервничал и дрожал. — Невиль Рамсгейт пишет, что он взглянул наверх и там, «где тысячу раз равнодушно блуждал его взгляд», обнаружил собаку. Потом он говорит, что понял, насколько простым было решение этой загадки. Почему же вы не можете найти его?

— Тот же самый вопрос я могу задать и вам, мистер Холстид.

— Черт побери, Дэвисон, кто из нас египтолог?

Марк спрятал руки под стол и изо всех сил сжал кулаки. Со спокойным и равнодушным видом он перевел разговор на другую тему:

— Абдула нанял двух женщин из Хаг Кандиль, которые будут стирать белье. Они придут завтра утром. Я прошу вас всех собрать свои грязные вещи и отдать их в стирку до того, как мы отправимся в каньон. Если у вас есть какая-нибудь особенная одежда, миссис Холстид, например вещь, требующая бережной стирки… миссис Холстид?

Алексис, смотревшая ему прямо в лицо, моргнула и спросила:

— Что вы говорите?

После того как он повторил свой вопрос, она немного поморщилась и рассеянно ответила:

— О, да-да… у меня действительно есть… несколько вещей…

Марк встал и свернул лист с иероглифами. Когда остальные начали тоже неторопливо подниматься с мест, он сказал:

— Пока мы не сможем разгадать загадку, мы будем продолжать прокладывать канавки. Никто из вас не обязан выезжать на место раскопок, если он этого сам не хочет…

— Мы будем с вами, доктор Дэвисон. — Сенфорд Холстид взял жену за локоть и повел ее к выходу, там он ненадолго остановился и прошептал ей что-то на ухо. Но Алексис, казалось, его не слушала, так как ее лицо оставалось безучастным. Она машинально кивнула и вышла из палатки на солнечный свет.

Когда Холстид повернулся и слегка прихрамывая пошел обратно, Марк удивился. Еще больше он был удивлен, когда Холстид обратился к нему с наигранной небрежностью:

— Дэвисон, скажите, не могли бы вы мне еще кое в чем помочь. Я… хм… недавно случайно услышал одно слово и теперь постоянно спрашиваю себя, что бы оно могло значить.

— Как звучит это слово?

— На-кемпур.

Марк сложил губы трубочкой, немного подумал и повернулся к Рону, который как раз вставал.

— Ты не знаешь, что значит «на-кемпур»?

Рон покачал головой.

— Оно… — помедлив, начал Холстид. — Оно современное или древнее?

Марк поднял брови:

— Ну, если вы его услышали от кого-то недавно, то оно, должно быть, современное. Но теперь, когда вы спросили об этом, мне кажется, что оно действительно звучит как древнеегипетское.

— Но вы не знаете, что оно значит?

— Нет, что-то ничего не приходит в голову…

— Ну, ничего страшного. Это не так уж и важно.

Холстид повернулся на каблуках и направился к выходу. Вскоре к Марку подошел Хасим и тихо проговорил:

— Думаю, будет разумнее всего пока ничего не сообщать в министерство. Я хочу подождать, пока не будет найдена сама гробница, понимаете?

Марк рассеянно кивнул.

Вместо того чтобы уйти, Хасим в некоторой нерешительности остался стоять рядом с Марком, как будто бы о чем-то размышляя. Затем он спросил приглушенным голосом:

— Доктор Дэвисон, вам или кому-нибудь другому не докучают скорпионы?

— Абсолютно нет. А вам?

— Хм, да. Не так чтобы очень часто… Но все-таки, не могли бы вы мне что-нибудь посоветовать?

— Ну, прежде всего проверьте, нет ли в палатке дырок. Постоянно следите за тем, чтобы полог на двери был плотно закрыт. Можно еще поставить ножки вашей кровати в миски с керосином. Поговорите об этом с Абдулой.

— Да-да, спасибо.

Хасим, казалось, все еще находился в некотором замешательстве, однако, решив, по-видимому, удовлетвориться этим ответом, он быстро вышел из палатки. Рон последовал за ним с бутылкой в руке, бормоча что-то о том, что он собирается разбить свою камеру о камни. В общей палатке остались только Марк, Жасмина и старая феллаха.

Странно, что Самира в столь поздний час была еще в лагере. Ужин уже давно закончился, огонь в плите был потушен, а посуда убрана. Но, несмотря на это, она сидела в своем темном углу и возилась там с чем-то, что издалека невозможно было рассмотреть.

Марк взглянул на Жасмину. Ее руки и кисти были все еще забинтованы марлей, а шея и лицо усеяны мелкими красными пятнышками. Ему вспомнилось, как приятно было держать ее в своих объятиях.

— Как вы себя чувствуете? — осторожно поинтересовался он.

— Уже совсем хорошо.

Они впервые решились заговорить о том, что произошло прошлой ночью. Жасмина тихо сказала:

— Не знаю, как это могло произойти. Я внезапно проснулась, а воздух был наполнен… — Ее голос сорвался.

Марк положил руку ей на плечо:

— Этого больше не случится. Абдула тщательно проверил вашу палатку. Просто невозможно, чтобы такие стаи насекомых снова смогли проникнуть в нее. — Он помедлил. В какой-то момент ему показалось, что он и сам не верит в то, что говорит. — В любом случае рабочие переставили вашу палатку, так что она находится теперь рядом с моей. Возможно, это с самого начала было связано с местом, которое по какой-то причине привлекало насекомых. Я распорядился, чтобы Абдула опрыскал окна и двери средством против насекомых. Теперь они оставят вас в покое.

Она посмотрела на него темными выразительными глазами.

— Спасибо, — пробормотала она и вышла из палатки.

Марк принялся искать в кармане рубашки резинку, чтобы скрепить свернутые бумаги. Его взгляд невольно остановился на старой феллахе — та механически продолжала заниматься своим делом в углу. Похлопывая свернутыми бумагами по ладони, он снова задумался о видении, которое весь день не выходило у него из головы, преследовало его на каждом шагу и отвлекало от научной работы. Женщина в белом…

— Старая женщина, — обратился он к Самире по-арабски.

Она, казалось, не слышала. Ее руки проворно работали.

— Шейха, я хочу поговорить с тобой.

Она не обернулась.

— Ты говоришь на коптском, шейха. Возможно, на диалекте, которым я не владею. Я бы хотел изучить его.

Старуха не ответила.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я тебе заплатил. Не сомневайся, ты получишь свой чай.

Снова не последовало никакой реакции. Самира стояла к нему спиной и не оборачивалась. Марк постепенно начал злиться. Подумав с минуту, он проговорил:

— Нима тра ту энтек?

На этот раз Самира повернулась к нему. Ее глаза округлились от ужаса.

— Значит, ты все-таки слышишь меня, — констатировал он по-арабски.

Она поджала тонкие губы и наконец недоверчиво спросила:

— Где вы слышали эти слова, господин?

— Это коптский?

— Нет, это древний язык.

— Разве коптский — не древний язык?

— Нет, этот язык древнее, чем коптский, господин. Это язык кадим.

Марк поднял брови. «Кадим» — древние. Феллаха сверлила его своими маленькими глазками.

— Что значат эти слова?

Самира спрятала руки в широких рукавах своего наряда, подошла к нему поближе и недоверчиво оглядела его.

— Они означают: «Кто ты?»

— Кто ты… Ну конечно же, теперь я вспомнил…

Ее глаза сверкнули.

— Где вы слышали эти слова, господин?

— Я… во сне.

В ее глазах появилось беспокойство.

— Вы уже видели его. Началось! Началось!

— О чем это ты?

Ее морщинистая коричневая рука быстро выскользнула из рукава и с невероятной силой сдавила его запястье.

— Вы должны найти гробницу, господин, и вы должны сделать это быстро, прежде чем нас всех уничтожат!

Марк оттолкнул ее руку и нервно рассмеялся.

— Что ты болтаешь?

— Демоны, господин, они уничтожат вас и ваших друзей, всех по очереди. Каждому из вас предначертана своя, особая смерть. Но если вы найдете гробницу и если вы сделаете то, что должны сделать, тогда демоны исчезнут…

Ее голос превратился в хриплый шепот, и она все ближе наклонялась к Марку. Неприятный запах ее тела заставил его отшатнуться.

— Семеро должны уничтожить всех вас, так как это предначертано. Каждого из вас ждет ужасный конец. Если только вам не удастся найти гробницу и сделать то, что вы должны сделать, так как в ней лежит ваше единственное спасение! Но вы должны торопиться! — в ее голосе слышалась мольба, она быстро моргала. — В конце концов решение придется принимать вам, господин. Начнется война, война за жизнь и смерть. Добро и зло будут бороться за вас, и вы должны будете узнать добро и победить зло.

— Что за чушь ты несешь…

— На-кемпур!

— Что?

— Тот высокомерный господин, — сказала она презрительно, — он же спрашивал вас о значении этого слова.

— Ты знаешь, что оно значит?

— Это действительно древнее слово, господин. Оно принадлежит языку богов, которые когда-то населяли долину Нила. Оно древнее, чем письменный язык, древнее даже, чем само время.

— Что значит «на-кемпур»?

— Оно означает «истекать кровью», господин…

Марк оцепенел, как будто его поразило громом. Сердце неистово заколотилось.

— Он… он, конечно же, неправильно понял. Мистер Холстид услышал что-то, что похоже звучит…

Самира саркастически скривила губы. Ее взгляд снова стал твердым, и она презрительно посмотрела на него.

— Найдите гробницу, господин, пока еще не поздно!

Когда «лендроверы» замедлили ход и пыль постепенно улеглась, Марк увидел Абдулу Рагеба, бегущего к нему по песку. На протяжении всех лет его знакомства с аскетичным, постоянно сдержанным египтянином, Марк ни разу еще не видел, чтобы тот так быстро бегал.

— Эфенди, — выпалил Абдула — на его лице лежала странная тень, — у нас неприятности, вы должны задержать остальных.

Марк выскочил из машины и быстро взглянул через плечо бригадира на то место, где стояла стела. Несколько феллахов собрались вокруг раскопа.

— Где остальные рабочие?

— Я отослал их, эфенди. Я сказал им, что сегодня праздник по американскому календарю.

— Почему?

— Сейчас увидите. Пойдемте со мной, но остальных оставьте здесь.

Марк повернулся к Рону, который уже вылезал из второго «лендровера», и сказал, подойдя к нему поближе:

— Проследи за тем, чтобы все оставались в машинах. Абдула говорит, что у нас неприятности. Придумай какую-нибудь отговорку.

Марк зашагал по песку вслед за Абдулой, расстроенно глядя на заброшенные раскопки. Он как раз собирался высказать египтянину свое недовольство, но они уже пришли на место. Ему потребовалось одно лишь мгновение, чтобы понять, что произошло. Он пошатнулся, и ему пришлось опереться на бригадира.

Гафир, который должен был ночью охранять стелу, лежал в канаве, расчлененный на две половины. Он был разрублен посередине.

— Боже мой, Абдула…

— Я первый обнаружил его, эфенди. Поэтому я и отослал рабочих обратно в лагерь. Только те, которые находятся здесь, знают, в чем дело. Но на их молчание мы можем рассчитывать.

Марк едва ли обратил внимание на посеревшие, переполненные ужасом лица помощников Абдулы. Он не мог оторвать глаз от убитого.

— Почему, Абдула? — услышал он свой голос. — Почему это случилось?

— Не знаю, эфенди. Ничего не тронуто. Стела все там же, где мы оставили ее вчера вечером.

Марку наконец удалось поднять глаза. Он никогда еще не видел Абдулу таким потрясенным.

— Абдула, это какая-то чудовищная месть.

— Похоже на то, эфенди.

Услышав приближающиеся шаги, Марк обернулся, но было уже поздно. Позади него стояли Холстиды: Сенфорд судорожно схватился руками за живот, а Алексис в ужасе смотрела в канаву.

— Мне не удалось их удержать, Марк, — объяснил Рон извиняющимся тоном. — Им непременно хотелось посмотреть, что произошло… — Тут он и сам заметил тело и оцепенел.

Марк вдруг заметил темные тени на песке и, подняв глаза, увидел коршунов, круживших у них над головами.

— Абдула, ты со своими людьми поднимешь тело! Проклятье! Канава залита кровью!

— Я позабочусь об этом, эфенди.

— О Господи! — вырвалось у Марка. Отчаянная ярость поднималась в нем. — Я хочу, чтобы это немедленно прекратилось! Кто это сделал, Абдула?

— Мои люди говорят, что никто из наших рабочих не мог этого сделать. Ни один из них не покидал прошлой ночью рабочего поселка.

— Может быть, они выскользнули незаметно:

— Мои люди абсолютно уверены в своих словах. Им известны отношения между рабочими, и они утверждают, что нет никакой вражды.

— Но ведь она существует! О прошлом гафире ты сказал мне, что он обидел чужую жену.

— Правильно, эфенди, но я не говорил, что это дело рук одного из рабочих. Убитые были гафирами, а они не общаются с простыми рабочими.

— Значит, это кто-то из деревни?

— Может быть, эфенди.

Марк старался не смотреть больше в канаву, но ничего другого он просто не мог делать. Еще страшнее, чем беспорядочно разбросанные внутренности и лужи крови, было выражение лица покойника. Глаза вылезли из орбит, а раскрытый рот, казалось, все еще продолжал кричать. Его потухший взгляд выражал бесконечный ужас.

— Хорошо, сегодня мы не будем работать. Как можно скорее убери следы этой бойни. Я еду в Эль-Тиль.

Марк оставил Холстидов на попечение Жасмины, а Рона и Хасима взял с собой в качестве сопровождающих. В приступе ярости, какие с ним не часто случались, он вел «лендровер», не обращая внимания на каменные глыбы и ухабы. Прежде чем они выехали из лагеря, он увидел шейху, сидевшую в тени от палатки, и заметил, что она почти осуждающе смотрела на него своими черными как смола глазами. И теперь, когда он мчался среди руин древнего города, в его памяти, словно звуки похоронного марша, вертелись слова из дневника Рамсгейта: «Верный помощник Мухаммеда, да хранит Господь его душу, был найден разрубленным пополам…»

Когда они добрались до окраины деревни и машина не могла уже проехать дальше, все трое вышли из «лендровера» и зашагали друг за другом по узким переулкам. Большинство домов были пустыми, а маленькие дети, которые обычно играли в пыли, куда-то исчезли. Далеко впереди слышалось пение.

— Что случилось? — спросил Рон.

Чуть позже им повстречалась целая процессия. Люди шли толпой за повозкой, нагруженной мебелью, которую тянул осел. Они хлопали в ладоши и распевали хвалебные песни.

— Это свадьба, — объяснил Хасим.

Все трое последовали за процессией и вскоре остановились около дома из речного ила. Молодые мужчины в галабиях столпились у входа. Прищелкивая языками, они распевали незатейливые любовные песенки. Марк пробрался сквозь толпу вперед и сквозь раскрытую дверь разглядел в сумрачном помещении приготовления к крестьянскому пиршеству. Молодой феллах, с наигранной застенчивостью прикрывая лицо носовым платком, стоял в кругу своих друзей, которые одобрительно хлопали его по плечу. Его руки были выкрашены хной, и на нем была новая галабия.

Марк протиснулся сквозь группу мужчин и остановился в поисках умды. Но, не найдя его, он обернулся к своим спутникам и сказал:

— Пошли к дому невесты.

Они пошли по грязным, узким деревенским улицам на громкие крики женщин. Когда они наконец-то нашли нужный дом, то встретили там, как того и следовало ожидать, всех женщин и детей деревни, которые занимались тем, что готовили молодую девушку к брачной ночи. Она уже приняла единственную в своей жизни ванну, и теперь ее подруги красили хной ее руки и ноги и время от времени щипали ее за бедра, что должно было принести счастье. Когда вдалеке раздались оружейные выстрелы, подруги покрыли голову девушки красным и белым платками и обсыпали ее солью.

Марк, Рон и Хасим отделились от толпы и увидели процессию жениха, шествующую за повозкой вниз по узкой улице. Среди мужчин находился и умда.

— Это он, — пробормотал Рон.

— Подожди. Не сейчас.

Они снова ушли в тень, чтобы их не заметили. Жених и его друзья вошли в крохотный домик и расступились перед умдой. В то время как остальные жители деревни толпились снаружи, ближайшие друзья и родственники наблюдали за тем, как будет проходить проверка невинности невесты. Все свершилось быстро и примитивно. Невеста вскрикнула от боли, и ее кровь оросила белый платок. Все захлопали в ладоши и выпили за здоровье невесты. Честь была спасена. Теперь пришло время празднования.

— Это будет не просто, — заметил Рон, когда они вышли из тени.

— Меня это абсолютно не волнует. Я сейчас же поговорю со стариком, хочет он того или нет.

Только Марк начал было прокладывать себе дорогу сквозь толпу, крестьяне, к его удивлению, расступились, и в дверях появился умда. Когда толпа сомкнулась за ним, он подошел к трем гостям и поприветствовал их с чрезвычайно доброжелательной улыбкой.

— Вы удостоили нас сегодня огромной чести. Заходите и празднуйте с нами.

— Нам нужно поговорить, хагг.

Улыбка слетела с его лица.

— Нам не о чем говорить, доктор Дэвисон. Этот мужчина жил в Эль-Хавата. Вот и говорите с умдой из Эль-Хавата.

Марк вскинул брови:

— Так ты знаешь?

— В нашей округе нет ничего, чего бы я не знал.

— Тогда ты, наверное, знаешь, кто его убил. Лицо старика помрачнело:

— Это то, чего я не знаю.

— Послушай, хагг…

— Доктор Дэвисон, здесь нет никакой междоусобной вражды. Наши деревни живут в мире, и мы собираемся и дальше поддерживать его. Я не такой глупец, как вы, вероятно, считаете. Я ни за что бы не допустил, чтобы тха'р помешал археологическим работам, вы наняли многих из моих людей и дали нам отличный чай. И я не настолько глуп, чтобы не знать, к чему может привести тха'р в таком прибыльном деле. Кто бы ни был убийцей, доктор Дэвисон, это не крестьянин из Эль — Тиль. Я не разрешаю кровную месть.

— Хагг, ты самый могущественный человек в этой долине. Ты можешь приказать другим умдам…

Старик предостерегающе поднял руку:

— Вы обижаете меня, доктор Дэвисон. С вашим гафиром случился несчастный случай, не более того.

— А теперь послушай меня! — внезапно закричал Марк, так что все вокруг вздрогнули. — И слушай внимательно! Двух трупов у меня в лагере вполне достаточно! Я сыт по горло! Резня прекратится немедленно! А если нет, то я подниму полицию мамура и потом найму рабочих из Эль-Миньи, а твои люди уйдут ни с чем!

Приступ ярости Марка поразил умду, и он уставился на него разинув рот.

— Решайте свои мелкие споры на своей территории, хагг! Если в дальнейшем произойдет еще хотя бы один случай, даже если это будет всего лишь синяк под глазом, тогда я вызову полицию и продолжу свою работу! Это я тебе обещаю, и, к сожалению, вполне серьезно, хагг!

Когда Марк развернулся на каблуках и зашагал прочь, Рону и Хасиму пришлось бежать, чтобы поспевать за ним. Они быстро удалялись от умды, который стоял, опершись на свою палку, и в недоумении смотрел им вслед.

— Эта дорога ведет не к «лендроверу»! — воскликнул Рон.

— Нам нужно зайти еще в одно место!

Они добрались до западной окраины деревни, где начинались поля. Несколько мужчин вращали саккие, а пожилая женщина, стоя по колено в заросшем пруду, искала на себе вшей. Вокруг царила полная тишина.

Дом, к которому они направлялись, стоял чуть в стороне от деревни и был больше и красивее, чем хижины феллахов. Дети играли с козами и курами у распахнутой входной двери, и, когда трое гостей подошли ближе, на них пахнуло приятным запахом жареного барашка. Марк остановился на некотором расстоянии от входа и крикнул по-английски:

— Доменикос! Выходите! Я хочу с вами поговорить!

Дети перестали носиться по двору и удивленно уставились на незнакомцев. Мухи садились на их лица и залепляли глаза. В ту же минуту на пороге появился человек. Грек, улыбаясь, застегивал рубашку.

— Какая честь для меня и моего дома! Пожалуйста, проходите и выпейте со мной чаю.

— Я пришел не для того, чтобы заниматься с вами болтовней. Доменикос, я пришел, чтобы предупредить вас.

Константин Доменикос был настолько поражен, что его маленькие глазки, казалось, вылезли из орбит.

— Что вы сказали?

— За последние четыре дня были убиты двое из моих людей. Мне абсолютно наплевать, прячется ли за этим кровная вражда или это дело рук одного человека. Я хочу, чтобы это немедленно прекратилось. Поэтому я здесь.

— Доктор Дэвисон, я не понимаю…

— Может быть, сейчас вы поймете меня лучше. — Марк подошел к нему и ткнул указательным пальцем ему в грудь. — Еще одно происшествие, и правительственная полиция направится сюда. Меня не волнует, помешает ли это раскопкам, даже если из-за этого будут остановлены все работы! Убийства прекратятся, Доменикос!

Грек растерянно моргал.

— Ради всего святого, я не понимаю, о чем вы говорите. При чем тут я…

— Это на тот случай, если вы думаете, что я захочу купить ваше покровительство.

— Но я же не убивал их…

— Меня не волнует, вы это были или нет. Позаботьтесь только о том, чтобы этого больше не произошло! Понятно?

— Но доктор Дэвисон…

— Запомните одно, Доменикос, — голос Марка звучал устрашающе, — еще одно происшествие, и я сообщу о вас властям. Я расскажу им о маленькой сделке, которую вы мне предложили, и не думаю, что ваших друзей в Афинах это очень обрадует.

Марк быстро развернулся, оставив ошарашенного грека стоять на месте. Застыв от изумления, он смотрел, как Марк со своими спутниками размашистым шагом уходил прочь. Когда они уже сидели в «лендровере», Рон спросил:

— И что теперь?

— Теперь мы повторим представление в Хаг Кандиль и Эль-Хавата.

Свежевыстиранное белье было развешено на длинных веревках и легонько покачивалось на ветру, по всему лагерю разносились запахи стряпни Самиры. Американцы, Жасмина и Хасим сидели на раскладных стульях в тени от лаборатории и пили холодный чай.

— Вы правильно поступили, — проговорил Сенфорд Холстид, выслушав доклад Марка.

Он казался очень бледным в оранжевых лучах заходящего солнца. После пережитого утром шока Холстида целый день тошнило. В рвотной массе была кровь, но он никому ничего об этом не сказал.

— Поживем, увидим. Не знаю, чьих это рук дело и в чем здесь причина, но, думаю, с этим покончено.

— А что если вам все-таки придется вызвать полицию мамура? — спросил Хасим.

— Вы, наверное, лучше меня знаете ответ на этот вопрос. Есть у них полномочия остановить нашу работу?

Молодой египтянин печально покачал головой:

— Не знаю. Это, вероятно, всегда зависит…

Его восторг от экспедиции заметно поубавился. Он снова обнаружил скорпиона в своей постели. Казалось, они появлялись только ночью и только тогда, когда Абдулы не было в палатке. Кроме того, его снова посетил этот необычный кошмарный сон. Соблазнительная длинноногая женщина, обнаженная, стояла перед ним, одобрительно кивала ему и заключала его в свои объятия. Но в тот же момент ее красивая голова превращалась в отвратительные щупальца скорпиона. Нет, теперь Хасиму здесь было не по себе. Он даже подумывал, не отказаться ли ему от этой должности и не вернуться ли обратно в Каир, чтобы уступить это место кому-нибудь посмелее.

— Ну а что будет дальше с нашей работой? — поинтересовался Холстид.

— Мы продолжим раскопки, и каждый из нас должен будет между делом внимательно рассматривать скалистую гряду в поисках того, что могло бы быть похоже на собаку.

Марк не мог спать. Даже после трех бокалов кьянти и порции бурбона сна у него не было ни в одном глазу. Он знал, что злость и досада не дадут ему заснуть. Кроме того, он чувствовал усиливающуюся головную боль. Марк следил глазами за таинственной траекторией луны, медленно восходящей над лагерем. Ее серебристый диск просвечивал сквозь тонкую материю на крыше палатки.

Ему не верилось, что он всего лишь две недели назад был еще в Лос-Анджелесе, где, набрав номер Нэнси, вместо ответа услышал сообщение: «Номер снят». Он также не мог поверить, что прошло еще только четыре месяца с тех пор, как Холстид роковым дождливым вечером постучался к нему в дом.

Вдруг Марк услышал снаружи около палатки какой-то звук. Он приподнялся на локтях и посмотрел через москитную сетку на улицу. Слабо светящийся белый силуэт, едва различимый, вырисовывался на стене палатки. Он походил на вертикально падающий луч лунного света, столб неестественного свечения, который Марк принял за оптический обман. Он, конечно же, исходил от костра феллахов или от фонарика гафира, патрулирующего по лагерю. Но он все равно приковывал внимание Марка. Не отрывая глаз от странного свечения, Марк встал с постели и прокрался к выходу. Затем он поднял брезент и выглянул наружу.

Это снова была она. Она стояла чуть в стороне и смотрела на лагерь. Через ее прозрачное тело были видны огни лежащей на расстоянии трех километров деревни Эль-Хавата.

Марк вышел из палатки и опустил за собой брезентовую дверь. Он долго смотрел на нее, стараясь не обращать внимания на невольную реакцию своего тела. И все-таки все признаки были налицо: внезапный стук в голове, влажные ладони, пересохший рот и холодный, пощипывающий пот на лбу. Мираж возбудил его любопытство. Тяга к научным исследованиям заставила его приблизиться.

И снова в его мозгу начался слабый шум, похожий на стук крыльев мотылька, бьющегося о стекло. «Пер-а ем рути. Бу пу уа метет енрма-а. Ерта на хекау апен.»

Стук в его голове усилился, боль стала еще невыносимее. Марк чувствовал, что женщина магически притягивает его к себе. Он шел по песку словно в трансе — и все же это был не сон. Его сознание было абсолютно ясным, а способность восприятия, казалось, бесконечно усилилась. «Сперу ти ерек ту ем бак. Петра? Петра? Ан ау кер-нек ер-с. Петра?»

Марк остановился в нескольких метрах от нее. Прислушиваясь к незнакомым звукам в своей голове, он любовался ее необыкновенной красотой. «Сперу ти ерек ту ем бак.»

Он хотел сглотнуть, но не смог этого сделать. Каждый вздох причинял ему боль. Марк сжал губы и попытался снова овладеть своим телом. Она была не чем иным, как сном, видением… «Петра? — шептала она. — «Петра?»

И тут Марк подумал: «Я знаю! Я понимаю!»

Это понимание пришло к нему так внезапно отчетливо, что он сделал шаг назад. Чем бы она ни была — сном или видением, — она завораживала его и одновременно навевала страх; ему хотелось стоять на месте и в то же время умчаться прочь.

Женщина, казалось, почувствовала, что он ее понял, так как замолчала, продолжая смотреть на него печальными глазами. Марк открыл рот и попытался заговорить, но у него вырвалось лишь хриплое сипение.

Она ждала, не сводя с него глаз.

Он облизнул губы и сглотнул. Потом он медленно зашевелил губами, так сильно напрягаясь, что все его тело дрожало. «Нима… — прошептал он. — Нима тра ту энтек?»

Мысленно он услышал: «Я жду…»

Он попятился, как от удара. Ему показалось, что в одно мгновение перед ним раскрылась вся Вселенная. Его пульс забился так сильно, что у него заболела шея. Он повторил: «Нима тра ту энтек?» Кто ты?

И видение ответило: «Я спала… я ждала…»

Но то, что он слышал, не было знакомым ему языком. Внезапно незнакомые звуки отошли на задний план, и он стал улавливать смысл. Он слышал ее голос, ее слова и понимал их — как будто она говорила на языке, которым он давно владел.

Теперь, казалось, женщина сама испытывала трудности: «Я… я та, что пробудилась ото сна… я…» Ожидание мучило Марка. Он стоял неподвижно и дрожа, а пот ручейками струился у него по спине и груди. Он наблюдал, как женщина-мираж боролась со своей памятью, как будто пыталась что-то вспомнить. И наконец он услышал.

Теперь это был не просто шепот, а отчетливо звучащий голос, который сказал: «Я… я… я Нефертити…»

 

ГЛАВА 16

Марк наблюдал, как медленно растворяются сливки в кофе, и краем уха слышал голос Рона, просившего у Самиры добавки мухаллабеи. Он был занят своими мыслями и не обращал внимания на то, что происходило в палатке.

Вчерашняя женщина не выходила у него из головы. Нефертити, сказала она. «Нефертити», — царица Нефертити. Сон, видение, плод больного воображения. Это все от усталости. И все-таки он не мог не думать о ней.

— Эй!

Кто-то тряс его за руку. Все еще погруженный в свои мысли, Марк поднял глаза на Рона.

— Хватит ломать себе голову, Марк. Мы скоро найдем собаку. Не мучайся, тебе надо отдохнуть.

Рон продолжал говорить, но Марк больше не слушал его. Мысленно он снова был уже в другом месте.

Восемь изнурительных часов они провели, внимательно осматривая каждую скалу, каждую каменную глыбу на плато. В конце долгого дня они, вернувшись в лагерь, привезли с собой лишь солнечные ожоги и скверное настроение. Но Марк думал не об этом дне, и никто даже не подозревал, что его сейчас занимало, ведь он никому не рассказывал о ночном происшествии. Только гафир во время своего обхода прошлой ночью видел его, когда он, полуголый, покрытый потом и разговаривающий сам с собой, стоял посреди пустыни. Гафир решил, что американец напился. Он направил свет своего фонарика на Марка и тем самым спугнул удивительную женщину в белом. Она только и успела, что произнести свое имя.

Когда все шумно поднялись со своих мест и разбрелись кто куда, Марк как будто очнулся и вышел из оцепенения. Он знал, что Алексис Холстид пойдет к себе в палатку и примет снотворное, чтобы забыться и не чувствовать изнурительной жары. Хасим уединится, чтобы писать письма своей многочисленной родне. Рон будет сидеть в лаборатории, а Сенфорд Холстид, наверное, займется своими обычными упражнениями на свежем воздухе.

В столовой осталась только Жасмина.

— Вы сегодня не слишком разговорчивы, — сказала она ему.

Марк отодвинул в сторону тарелку с нетронутой едой и встал:

— Есть много вещей, о которых мне нужно подумать.

— Вы должны что-нибудь поесть. Вы уже и так похудели.

— Да? — Марк пощупал свой живот и обнаружил, что складки жира спереди и по бокам над ремнем брюк исчезли. Его тело стало крепче и стройнее.

Он вместе с Жасминой вышел из палатки и снова предался своим мыслям. Они молча шли по лагерю. Около своей палатки Жасмина остановилась и взглянула на Марка.

— Марк, я беспокоюсь.

— Из-за чего?

Она огляделась и понизила голос:

— Речь идет о мистере Холстиде. У него сильные кровотечения, но он не хочет, чтобы я его лечила. Не знаю только почему.

— В этом весь Сенфорд Холстид. Ему очень трудно открыто признать свои слабости, особенно перед женщиной.

— Что вы имеете в виду?

— Дело в том, что Холстид один из тех мужчин, которые считают себя невероятно сильными и мужественными. Думаю, ему приходится постоянно доказывать это самому себе. Он старается казаться человеком со стальным здоровьем и никому не может признаться в том, что он не такой уж исключительный.

— Но это же глупо. Ему нужен врач.

— Вы можете ему помочь?

Она покачала головой.

— Он настолько плох?

— Этого я не могу сказать, пока не осмотрю его. Он разговаривал с вами еще раз о своем здоровье?

— Нет. Я уже почти совсем забыл об этом.

— Ну, хорошо… — Она посмотрела вниз, на свои ноги, и поводила голым пальцем по песку.

— Как ваша палатка? Вы замечали каких-нибудь насекомых?

— Только нескольких…

— Хм.

Марк посмотрел на ее склоненную голову, любуясь густыми черными прядями, спадающими ей на спину и плечи. Она была такой маленькой, такой спокойной, такой нежной, но в то же время такой возбуждающе-чувственной. Он спрашивал себя, что она, интересно, думает о нем. Но, в общем-то, он мог себе это представить. Пропасть, разделяющая мусульманскую и европейскую культуры, была слишком велика. Он не был уверен, что она чувствует то же, что и он, — желание заключить ее в свои объятия, упиваться ее поцелуями и лечь с ней в постель…

Жасмина подняла голову, и Марк мгновенно устыдился своих мыслей. Она смотрела на него со слегка приоткрытым ртом, как будто ждала, что он что-нибудь скажет.

— Ну, тогда спокойной ночи, — наконец проговорил он.

После того как она исчезла внутри палатки и застегнула молнию москитной сетки, Марк побрел прочь от палаток, решив перед сном спокойно выкурить еще одну трубку.

Недалеко от старой стены он наткнулся на Алексис Холстид, неподвижно стоявшую на месте и как будто прислушивающуюся.

— Миссис Холстид?

Когда он приблизился к ней, то снова почувствовал знакомый запах гардении, но на этот раз к нему примешивалось еще что-то. Это был своеобразный, едва уловимый запах… Он остановился перед ней и увидел, что Алексис неподвижно смотрит прямо перед собой пустыми остекленевшими глазами. К сладкому запаху гардении примешивался еще какой-то другой, неприятный запах.

— Миссис Холстид?

Ее глаза оживились, и она перевела взгляд на Марка. Это выглядело так, как будто ее только что разбудили.

— Вы слышите шелест ветра в листве деревьев?

Марк окинул взглядом безветренную ночную пустыню:

— Здесь нет деревьев, миссис Холстид.

Внезапно ему пришло в голову, что это был запах перегара.

— Но я слышу его совершенно отчетливо…

— Это невозможно, миссис Холстид. Вам только кажется.

— Конечно. — Алексис глубоко и шумно вздохнула.

— Вам не холодно?

Она немного поежилась, но тут же энергично затрясла головой:

— Нет, я превосходно себя чувствую. Воздух пустыни вызывает у меня удивительные видения…

— Почему вы не идете спать?

— Я не устала. Садитесь же и поболтайте немного со мной.

После того как они опустились на стену из речного ила, Марк полез в карман рубашки и вытащил оттуда трубку и кисет.

— Тоскливо, правда? — заметила Алексис.

Марк кивнул, набил трубку и закурил.

— Как только археологи это выносят?

Марк потягивал трубку, глядя прямо перед собой. Он почувствовал, как Алексис придвинулась к нему.

— Доктор Дэвисон…

— Да?

Она положила свою ладонь на его руку:

— Вы никогда не пытались представить себе?..

— Что?

— Как здесь все выглядело три тысячи лет назад?

Он неестественно рассмеялся:

— Конечно. Ведь в сущности это и есть моя профессия — представлять себе, как все было когда-то, миссис Холстид. Я — египтолог.

— Зовите меня просто Алексис.

Марк чувствовал себя неуютно. Казалось, как будто она хотела приласкать, раздеть и изнасиловать его мутным взором своих зеленых глаз. Это была Алексис Холстид, но в то же время это была не она, как будто что-то постороннее вселилось в нее. И снова его удивило, насколько знакомым казалось ему ее лицо, сводившее с ума своей красотой. Как античный, высеченный из камня профиль…

Ему было холодно.

— Сегодня холодно, миссис Холстид. Почему вы не возвращаетесь к своему…

— Я спрашиваю вас не как египтолога, а как простого человека. Что вы как человек думаете об этом городе и людях, живших здесь так много лет назад?

— Миссис Холстид…

— Алексис. Пожалуйста, не обращайтесь со мной как с чужой. Давайте будем друзьями. — Ее голос прозвучал очень нежно, и она прильнула к нему.

На мгновение Марк задумался, потом выбил трубку о стену и сказал:

— Миссис Холстид, это же естественно, и к тому же это одно из моих основных правил — никогда не завязывать близких отношений с женой работодателя. — Он хотел встать.

Она тихо рассмеялась, схватила его за руку и усадила обратно.

— А нет ли у вас правила, запрещающего вам устанавливать отношения со своим работодателем?

— Как это понимать?

— Доктор Дэвисон, это я, а не мой муж наняла вас в эту экспедицию.

— Что?

— Я прочитала ваши книги, и они произвели на меня впечатление. Когда Сенфорд принес дневник, я уже знала, что для этого дела подходите именно вы. Я запросила некоторые сведения о вас и пришла к выводу, что вы не откажетесь от нашего предложения, или, лучше сказать, не сможете от него отказаться.

В то время как она это говорила, в ее голосе появились жесткие нотки. Она откинулась назад и при этом немного отстранилась от Марка.

— У моего мужа лично нет ни единого цента, доктор Дэвисон. Он никто и ничто. Когда я познакомилась с ним девять лет тому назад, я была богатой наследницей, а он продавал галстуки в универмаге. Я заключила с ним соглашение, и оно до сих пор отлично функционирует.

— Соглашение?

— Мне нужен был муж, доктор Дэвисон, но я не хотела, чтобы он меня связывал. Так я пригласила на эту роль Сенфорда. Он производил хорошее впечатление и отлично разыгрывал спектакль, когда это было нужно. — Она обхватила руками одно колено и стала слегка покачиваться взад и вперед. — Меня еще никогда не тянуло к мужчинам, доктор Дэвисон. Сама мысль о сексе с мужчиной мне неприятна, и я рассматриваю это как обычное времяпровождение. Мне кажется, это просто отвратительно, когда к тебе прикасается мужчина. Но по нелепому стечению обстоятельств мне все-таки нужен был мужчина. Как незамужняя, состоятельная женщина я была идеальной добычей для охотников за приданым. А также и для донжуанов, которым хотелось завоевать меня ради спортивного интереса. Я и шагу не могла сделать, чтобы не стать жертвой постоянных назойливых заигрываний и лицемерной болтовни. Некоторые мужчины были настолько настойчивы, что я в конце концов наняла себе мужа — актера, который играл роль необходимого мне жениха, а на самом деле абсолютно не интересовался мной. Сенфорд, продавец галстуков, вполне соответствовал этим требованиям. — Алексис лукаво взглянула на Марка. — Знаете, Сенфорд ведь импотент…

— Миссис Холстид…

— Он не проявляет ни малейшего интереса к моему телу. И за деньги он сделает все, что угодно. Я сделала его президентом правления одной фирмы, дала ему машину, шикарную одежду и деньги на карманные расходы. Взамен он одолжил мне свою фамилию и сопровождал меня всегда, когда от него это требовалось.

«О Господи», — подумал Марк и стал озираться в безбрежной пустыне, как будто ища выход из создавшейся ситуации.

— Я всегда получаю то, что захочу, доктор Дэвисон. Было совсем не сложно предопределить решение комиссии. У меня есть влиятельные друзья в университете Лос-Анджелеса…

Он ошеломленно уставился на нее:

— Что? Что вы сказали?

— Да ладно вам, доктор Дэвисон, только не говорите мне, что вы никогда не связывали вместе эти два события. Вы теряете кафедру, а в следующий момент Сенфорд уже стоит с заманчивым предложением перед вашей дверью. Не могли же вы поверить в случайное совпадение!

— Вы? Вы это сделали?

Она скривила губы в ехидной улыбке:

— Вы действительно не догадывались? Вы разочаровываете меня, доктор Дэвисон! Конечно же, вы получили бы кафедру. Вы же знали это. Вы и правда не задавались вопросом, почему внезапно все проголосовали против вас, когда дело казалось уже решенным?

Марк напрягся всем телом. Он с такой силой стиснул зубы, что на шее вздулись вены.

— Между прочим, против вас было и так довольно много голосов, доктор Дэвисон. И если бы вы все-таки получили это место, думаю, вас было бы не так уж легко уговорить поехать с нами в Египет. Вы бы не рискнули снова потерять кафедру. Но к тому моменту вам абсолютно нечего было терять. Об этом я уже позаботилась.

— Но есть же и другие египтологи, — с трудом возразил Марк. — Ради всего святого, почему именно я?

— Потому что я решила нанять вас, только по этой причине. В вас есть целеустремленность, которая мне импонирует. Ваша безраздельная преданность своей науке, даже несмотря на риск потерять женщину, которую вы любите…

— Что?

— Я все знаю про Нэнси. Вам нелегко было выбрать между ней и вашей профессией, не так ли? Такого мужчину я и искала. Того, который не остановится ни перед чем ради достижения своей цели, который никому не позволит себя удержать, даже женщине. В этом мы с вами чрезвычайно похожи.

Марк встал и устремил взгляд в темноту, как будто надеясь там, вдали, на горизонте увидеть Нил. Ему нужно было хоть что-нибудь, за что он мог бы зацепиться взглядом. Ему было невыносимо смотреть на эту женщину, чьи слова, словно ножом, резали его на куски.

— Мы с вами совершенно не похожи, миссис Холстид, — ответил он прямо. — Вы заблуждаетесь.

— Неужели? — Она поднялась, покачиваясь. — У вас был выбор, доктор Дэвисон, и вам был известен риск. Вы решили в пользу Египта. Вы действительно верите, что Нэнси будет ждать, пока вы не вернетесь обратно?

Голос ее звучал резко. Марк смотрел на реку вдали, черную на черном, он как будто застыл.

— И это тоже мне в вас нравится, — услышал он ее слова, — Вы не сдаетесь. Вы начинаете защищаться. Именно поэтому я убеждена, что Вы найдете для меня эту гробницу, доктор Дэвисон. Теперь я даже не сомневаюсь.

Марк опустился на землю рядом со старой стеной и закрыл лицо руками. Больше всего убивало его в ее словах то, что они были правдой.

Победоносно улыбаясь, Алексис стояла над ним и наслаждалась видом его поражения. Но в следующей момент она закачалась, чуть было не упав в обморок, и дотронулась кончиками пальцев до висков. Ее зеленые глаза остекленели, ее взгляд потемнел, лицо окаменело, и снова Алексис на мгновение стала похожа на мраморную статую.

Потом она моргнула, глубоко вздохнула и снова заулыбалась Марку. Теперь ее глаза опять излучали тепло, черты лица казались нежнее, а тело — грациознее.

— Да, вы найдете для меня гробницу, Марк, — сказала она мягким голосом, — я знаю. И… вы… уже не так далеки от этого. Вы… уже почти… на месте.

Удивленно Марк поднял глаза. Алексис казалась теперь такой же чувственной и соблазнительной, как и в начале разговора. Она тяжело дышала. Марк растерянно смотрел на нее. Этот голос был уже не ее. Зелень ее глаз приняла необычный темный оттенок. Она смотрела на него, но, казалось, не замечала.

— Что вы имеете в виду? — спросил он недоверчиво.

— Я имею в виду, что гробница находится в каньоне и вы скоро ее найдете. Но вы… сейчас идете по неверному пути… Вам нужно повернуть обратно…

Она снова зашаталась. Испугавшись, что она вот-вот упадет, Марк вскочил и схватил ее за руку.

— Идите спать, миссис Холстид.

— Нет-нет, — возразила она, тяжело дыша, с полузакрытыми глазами. — Я должна говорить… Я должна говорить с тобой. Ты должен слушать. Я не та, а другая, я должна сказать тебе то, что подскажет тебе, где он лежит…

Он осторожно потряс ее.

— Миссис Холстид, пожалуйста, возвращайтесь в свою палатку. Уже поздно. Мы все устали.

Она поморщилась:

— Я должна с тобой поговорить! Почему же ты не хочешь слушать?

Марк отчаянно озирался в поисках помощи. Может быть, Жасмина…

Вдруг Алексис вырвалась у него из рук и отступила назад, яростно глядя на него:

— Что это вам вздумалось хватать меня?

— Миссис Холстид…

— Вы недооцениваете меня, доктор Дэвисон! Я не покупаюсь ни за какие деньги!

Она повернулась на каблуках и быстро пошла в лагерь, ее огненно-рыжие волосы развевались на ветру, издали напоминая языки пламени. Марк озадаченно посмотрел ей вслед и тут же почувствовал холодное дуновение на своем затылке.

Он обернулся и увидел перед собой женщину в белом.

Его сознание тут же просветлело, и удивление от поведения Алексис как будто сдуло ветром. Появление похожей на ангела женщины полностью завладело им и заставило обо всем забыть. Потом он услышал:

— Нима тра ту энтек?

— Я — Дэвисон, — прошептал он.

Позже Марк вспомнил и другие подробности: ветер внезапно стих, ясное звездное небо покрылось облаками, женщина была в прозрачном одеянии, сквозь которое было виднелось обнаженное тело. Но в тот момент он чувствовал только неудержимое любопытство, как и всякий ученый, имеющий дело с удивительным неизвестным феноменом.

Сначала они говорили запинаясь и пытаясь приспособиться к образу мыслей друг друга. Древние египетские слова женщины входили в Марка как бы сами собой, а его шепот по-английски, казалось, преобразовывался, пока он говорил, в понятные ей слова, так что оба объяснялись на одном универсальном языке.

— Что ты? — спросил он.

— Я — Нефертити.

— Нет, я хочу знать не кто ты, а что ты?

— Я — Нефертити.

— Я сплю? Это мне только кажется, что я тебя вижу?

Она парила над самой землей, и на ее неземной красоты лице отражалась глубокая печаль.

— Я спала, но теперь я проснулась.

— Ты действительно существуешь, ты живая?

— Да…

Марк снова сел на стену, опершись руками о колени. Она стояла к нему ближе, чем раньше, так что он мог различить каждую деталь ее необыкновенно тонких, пропорциональных черт лица.

— Почему ты здесь? — спросил он.

— Я спала! Видишь, я спала несколько тысячелетий… — Она подняла свои тонкие руки и простерла их к небу. — У меня большое горе, и я с нетерпением жду! Я одинока! Так одинока…

— Что ты? Ты сон? Дух? Как это происходит, что мы можем понимать друг друга?

Нефертити опустила руки и беспомощно посмотрела на Марка.

— Ты говоришь странными, незнакомыми словами, и все-таки я понимаю, — пробормотал он.

— Ты… Ты изучал их, Дэвисон. Ты изучал мой язык, и он все еще дремлет в глубине твоего сознания. Я снова пробудила его к жизни.

Он пораженно посмотрел на женщину.

— Изучал его… — прошептал он.

Тут перед ним вдруг снова всплыли символы и картинки из того времени. Он увидел строчки иероглифов, которыми занимался много лет назад, и услышал собственный голос, диктующий на магнитофон для того, чтобы опробовать убедительность своей теории. Слова, которые она сейчас произносила — петра (что), тенну (где), тес-а (я), — много раз встречались ему в течение этого трехлетнего курса.

— Ты говоришь, что ты Нефертити. У тебя есть супруг?

— Да.

Марк сполз почти на самый край стены.

— Где он?

— Он спит…

— Где?

— В каньоне…

Марку показалось, что ему сдавило горло.

— Как его имя?

— Он тот, к кому благоволил Атон. Его зовут Кхнатон.

Марк провел рукавом по губам. Он изо всех сил старался держать себя в руках, чтобы не разрушить все одним неосторожным словом. Женщина казалась такой хрупкой, такой ранимой, а связь между ними была не надежнее паутины.

— Другие могут тебя видеть?

— Нет.

— Могут они тебя слышать?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю, Дэвисон. Ты для меня не меньшая загадка, чем я для тебя.

— В каком времени ты живешь?

— Во времени настоящего момента.

— Это твое будущее или мое прошлое?

— Не знаю.

Марк не знал, потерял ли он рассудок или он только спал. «Я разговариваю с галлюцинацией.»

— Ты что-нибудь знаешь обо мне?

— Нет.

— Я ищу гробницу. Ты знаешь, где она находится?

— Т-с! — Нефертити подняла молочно-белую руку и поднесла ее к щеке. — Там кто-то идет.

Марк огляделся. В лагере было темно и тихо.

— Мы одни.

— Нет, мой дорогой, здесь кто-то есть. Мне нужно идти. Но я приду опять, Дэвисон. Слушай старуху…

Он все еще смотрел на нее, когда она исчезла, и сияние, исходящее от нее, постепенно померкло, подобно угасающей звезде. Теперь Марк услышал шорох за спиной. Он вскочил и увидел, что к нему приближается Самира. Когда между ними было уже несколько шагов, она остановилась, ее глаза сверкнули в темноте.

— Что это было? — спросил он по-арабски. — Объясни мне.

— Началось, господин. Теперь вы должны действовать быстро.

— Я спал? Она всего лишь плод моего воображения или я постепенно схожу с ума?

— Время пришло, господин. Борьба скоро начнется. Нам нужно спешить! — Ночной ветер развевал ее черный наряд. — Сейчас вы должны следовать за мной, господин.

— Куда?

— Я должна вам кое-что показать.

Прежде чем он успел задать ей еще какой-нибудь вопрос, старуха отвернулась от него и зашаркала по песку.

Марк в растерянности последовал за ней.

Самира вела его вверх по Королевскому Вади — она семенила впереди. Полная луна и звезды освещали им путь, но все равно был ужасно темно, и Марку приходилось поторапливаться, чтобы не потерять ее из виду. Трижды — один раз даже на коптском — он крикнул ей, чтобы она остановилась, но Самира, казалось, его совсем не слышала. Она без устали шагала вверх по Вади, то и дело спотыкаясь о камни, но не обращая на это никакого внимания.

Воздух становился все холоднее. Они свернули в узкое ущелье, которое уходило в сторону от Вади недалеко от Царской гробницы. Голые стены скал устрашающе обступили их. Марк последовал примеру старухи и с двух сторон уперся руками в скалы, чтобы не потерять равновесия.

Эта глубокая расселина начинала круто подниматься в гору и местами была настолько опасной, что Марку и Самире приходилось ползти на четвереньках. Насквозь пропитанная потом рубашка Марка ледяным саваном облепила его тело. Он дышал часто и отрывисто. Старая феллаха неустанно продвигалась вперед. Она проворно карабкалась по скалам, ни разу даже не взглянув назад.

Это был долгий, опасный подъем, и когда они наконец добрались до находящегося наверху пустынного плато, Марк опустился на колени и стал судорожно глотать воздух. Сильный, резкий ветер проносился над ним, и от холода было трудно дышать. Когда Марк провел рукой по лицу, он заметил, что его ладонь расцарапана и кровоточит.

Самира, которая тоже пыталась отдышаться и при этом шаталась так, что Марк было подумал: ей пришел конец, — все же настойчиво продолжила свой путь. Он попытался окликнуть ее, но у него не хватило на это ни сил, ни воздуха. Потом он споткнулся и всем телом упал на песок. Когда он чуть позже снова пришел в себя и поднял глаза, то на расстоянии нескольких метров увидел Самиру, которая, подобрав под себя ноги, сидела на песке. Она раскачивалась всем телом и тихо пела точно так же, как делала это раньше, когда они с Жасминой нашли ее рядом с общей палаткой. Когда Марк тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел к ней, он заметил в серебристом свете луны, что феллаха снова жует какие-то листья.

— Ну и что все это значит? — спросил он. Его голос нарушил тишину пустыни и эхом унесся к звездам.

Вокруг него простирался голый, лунный ландшафт. Поверхность плато ночью выглядела совсем не так, как днем. Теперь ужасные отвесные скалы походили на фантастические руины. Их можно было принять за обломки колонн и разрушенные дворцы какой-то внеземной цивилизации. Ущелья и овраги, как огромные змеи, извивались по равнине. Это был невероятно опасный мир.

Он присел рядом с Самирой.

— Зачем ты привела меня сюда?

Хотя ее глаза были широко раскрыты, она, казалось, не видела его. Она все еще раскачивалась взад и вперед и невозмутимо продолжала распевать свою монотонную песню.

— Проклятье! — закричал Марк. — Сумасшедшая старая ведьма!

Марк выпрямился и стал озираться в темноте в поисках тропинки, которая вела бы вниз. Он знал, что больше никогда не сможет найти ту дорогу, по которой они пришли сюда.

Слишком многие из этих узких ущелий переходили в глубокие пропасти или каньоны, которые не имели выхода и в которых он был бы безнадежно отрезан от мира. На следующий день Абдуле, по-видимому, не удастся сразу найти его, и тогда на него нападут дикие звери.

— Послушай! — закричал он. — Отведи меня обратно в лагерь!

Самира продолжала свои монотонные завывания, не отрывая глаз от одной точки на востоке.

В ярости Марк наклонился к ней и схватил ее за костлявые плечи:

— Я не знаю, где мы! Отведи меня обратно!

Когда он начал ее трясти, старуха быстро с невероятной силой схватила его за руки:

— Подождите, подождите, господин. Уже, уже.

— Подождите, подождите! Чего я должен ждать? Боже всемогущий!

Марк оттолкнул ее руки и отступил назад. Он повернулся вокруг своей оси, чтобы сориентироваться, и попытался успокоиться. «Мы ведь не могли далеко уйти, — размышлял он. — Но все же мне кажется, что мы карабкались несколько часов. Зачем я только пошел за ней?» Абдула… Абдула начнет завтра утром искать меня. Сколько ему потребуется времени? Дни…

— Господин!

Когда он взглянул на нее, Самира вытянула правую руку, указывая кривым коричневым пальцем наверх. Она показывала на одну точку на горизонте.

— Сейчас, господин! — закричала она.

Марк повернулся. Он увидел начало утренней зари, первые тонкие пастельного цвета лучи восходящего солнца. И прямо над горизонтом, на линии, где, казалось, пустыня соприкасалась с небом, он заметил маленькую светящуюся точку.

Задул утренний бриз и растрепал его волосы, а Марк затаив дыхание смотрел на неподвижную звезду, висящую на краю света. Как прикованный следил он за ней, в то время как небо становилось все светлее. Внезапно он заметил золотую солнечную корону в виде слегка мерцающей полоски на горизонте, но не отводил взгляда до тех пор, пока свет не стал слишком ярким и ему не пришлось отвернуться.

Он еще долго стоял на плато, пока тьма не уступила место сияющей утренней заре, и слушал пение Самиры «Невероятно», — прошептал Марк, когда солнце уже совсем взошло и звезда стала невидимой. Он нашел собаку.

 

ГЛАВА 17

— Сириус… — повторил Рон, задумчиво постукивая по столу пустым бумажным пакетом.

— Как и написано у Рамсгейта. Все до смешного просто.

Марк вернулся в лагерь совершенно разбитый. Только после того, как он принял освежающий душ и плотно пообедал, ему стало немного лучше. Теперь, в свежевыстиранных джинсах и темно-зеленой рубашке, он сидел, высоко закинув ноги, в общей палатке и отдыхал. Он провел уже тридцать два часа без сна.

— Когда я стоял там и смотрел на восход солнца, мне вдруг все стало ясно. Я заметил какое-то свечение на небе, и мне сразу же пришло в голову, что сегодня девятнадцатое июля. Это был Сириус, чье ежегодное гелиактическое появление возвещает египтянам о начале прилива Нила.

— Что вы имеете в виду под гелиактическим появлением? — поинтересовалась Жасмина.

— Так называют восход вместе с солнцем. Звезду можно видеть только одно мгновение на утренней заре, потом солнце светит уже слишком ярко.

— Но почему именно сегодня? — спросила Алексис. Ее голос звучал равнодушно.

— Лучше я покажу вам, как это выглядит. Хасим, дайте мне, пожалуйста, на минутку ваш блокнот.

Все с любопытством подались вперед, когда Марк начал что-то чертить на листке.

— Эта линия — горизонт. Этот кружок — солнце. Всем нам известно, что солнце восходит на востоке и заходит на западе. Но при этом мы обычно выпускаем из виду, что солнце также движется относительно линии горизонта в направлении с юга на север. Ежедневно путешествуя с востока на запад, за год оно описывает дугу с юга на север. Полгода солнце восходит где-то здесь внизу. Но так как земная ось имеет наклон, мы видим, что солнце немного сдвигается на север.

— Вниз по течению, — заметил Рон.

— Именно. Итак, здесь у нас Сириус. — Он нарисовал карандашом точку рядом с кружком, изображающим солнце. — Несколько месяцев в году Сириус не виден, потому что его заслоняет солнце. Но так как солнце перемещается на север, в определенный момент Сириус появляется к югу от него, и тогда его можно увидеть на горизонте. Как сегодня утром.

— Каждый раз девятнадцатого июля, — удивилась Жасмина.

— Да, каждый раз. Египтяне знали это. Они были первоклассными астрономами. Они заметили, что эта звезда ровно через триста шестьдесят пять дней появляется на одном и том же месте. По ней они отмеряли год. Для древних египтян Сириус был священным.

— Но каким образом это связано с собакой?

— Все очень просто. В том, что я сразу же этого не понял, частично есть и моя вина, так как я неправильно перевел загадку. А частично это объясняется тем, что нас и людей, высекших стелу, разделяет более чем три тысячи лет. — Марк написал иероглифы, находящиеся в последней строке стелы. — «Амон-Ра, вниз по течению плывет, лежит преступник, под ним, глаз Исиды, быть отмеченным». В общем-то, догадаться несложно, но я совершил ту же ошибку, что и Рамсгейт в свое время. Могу объяснить это только тем, что его перевод уже засел в моей голове, так что я просто не мог думать о других вариантах. Этот символ здесь, — он указал на большой треугольник, — как и большинство иероглифов, имеет два значения. Он обозначает глагол «быть отмеченным», но употребляется также для обозначения звезды Сириус. Так как я познакомился с переводом Рамсгейта еще до того, как сам прочел эту строку, то я совсем упустил из виду второе значение.

— Почему вы так уверены, что второе значение правильное?

— В этом нет никаких сомнений, ведь когда мне стало ясно, что здесь имеется в виду звезда, я сразу же вспомнил, что Сириус иногда называют «глазом Исиды». Новый перевод звучит примерно так: «Когда солнце на горизонте сдвинется на север, преступник лежит под Сириусом, глазом Исиды».

Холстид зашмыгал и приложил к носу платок.

— Но при чем же тут собака?

Марк отдал Хасиму ручку и блокнот.

— Мистер Холстид, Сириус — самая яркая звезда на небосводе. Это единственная неподвижная звезда в созвездии Большого Пса.

Холстид медленно опустил носовой платок.

— Созвездие Пса…

— Люди древности по-своему называли звезды, не так, как мы сегодня. Себбаха сказала Рамсгейту, что он должен искать под собакой. Наша с ним ошибка заключалась в том, что мы выпустили из виду изменение языкового употребления слов, которое могло произойти за три тысячи лет. То, что древние египтяне обозначали «глазом Исиды», мы называем «Псом».

— Но почему вы в этом так уверены? — спросил Хасим.

— Незадолго до восхода солнца Самира привела меня на край плато. Я посмотрел вниз и увидел там вдали наш маленький, ограниченный с трех сторон каньон. Первые солнечные лучи уже осветили наши раскопки. Тут я увидел, что моя тень падает как раз на цоколь стелы.

Молодой египтянин удивленно раскрыл глаза.

— Теперь мы сделаем следующее, мистер Шейхли. Завтра перед восходом солнца мы снова заберемся на плато, прихватив с собой измерительные инструменты, и, когда взойдет Сириус, рассчитаем линию, соединяющую его со стелой. Затем мы построим треугольник и при помощи полученных от звезды и камня координат сможем локализовать гробницу на одной из скал каньона.

На какое-то мгновение все погрузились в задумчивое молчание. Наконец Жасмина тихо произнесла:

— Мы приближаемся к концу…

Марк улыбнулся ей, вспоминая, как она бережно обрабатывала ссадины на его руках.

— Жаль, что нам придется ждать до утра… — проговорила Алексис, не отрывая глаз от своих пальцев.

— Боюсь, если мы займемся этим сегодня после обеда и определим положение звезды только приблизительно, то мы можем ошибиться в вычислениях на несколько сот метров. Тогда мы наверняка совсем потеряем гробницу и будем копать до самого Китая, так и не найдя ее.

— А ночью звезда совсем не видна? — спросил Хасим.

— Нет, видна, ведь она уже показалась из-за солнца. Но мы не сможем работать в темноте. — Марк встал и потянулся. — До завтрашнего утра осталось не так уж долго ждать, думаю, нам всем следует еще немного отдохнуть. Мистер Холстид? Холстид, с вами все в порядке?

— Сенфорд! — закричала Алексис и тоже встала с места.

Холстид поднял голову, и все увидели пропитанный кровью носовой платок.

Марк без рубашки и ботинок сидел на кровати. Он не мог спать при такой жаре. Расстелив перед собой карту квадратов равнины, он разыскивал на ней каньон.

Рон, сидя по-турецки на своей кровати и потягивая вино, долго наблюдал за ним, а потом сказал:

— Знаешь, Марк, мне это совсем не нравится.

Не поднимая головы, Марк в свою очередь спросил:

— Что тебе не нравится?

Он нашел каньон и обвел его карандашом.

— Да все, что происходит. У меня такое чувство, Марк, очень странное чувство.

Марк поднял на него глаза и нахмурился:

— Почему?

— Ты знаешь почему. Из-за всей этой затеи.

Марк отвел глаза. На этот раз он не смог вынести пристальный взгляд своего друга.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты прекрасно понимаешь. Мы все видим, что здесь творится что-то неладное, только ни у кого из нас не хватает смелости заговорить об этом.

— Да что ты имеешь в виду?

— Во-первых, кошмарные сны, которые всех нас преследуют. Потом это необычное поведение миссис Холстид. Она почти все время как лунатик бродит по лагерю. А когда она смотрит на тебя, в ее глазах появляется безумное вожделение, как будто она впервые увидела мужчину после долгого воздержания. И, наконец, кровотечения Холстида. А Хасим, который сражается в своей палатке со скорпионами. И…

— Ну перестань, Рон!

— Это семь стражников, Марк, они не станут нас здесь терпеть.

Марк мрачно посмотрел на друга:

— Не верю своим ушам. Ты, ученый…

— А что происходит с тобой? Что тебя беспокоит? Да ты только взгляни, какие у тебя синяки под глазами. Ты состарился здесь на десять лет.

Марк неподвижно смотрел на карту, размышляя, не рассказать ли Рону о явлении Нефертити. Но сейчас был, пожалуй, не самый подходящий момент, ведь древние заклятия видятся Рону в романтическом свете, и он переносит реальнообъяснимые явления в область парапсихологии. Отправляясь в пустыню, вполне естественно рассчитывать на встречу со скорпионами к стаями насекомых. У Сенфорда Холстида, очевидно, не все в порядке с кровообращением. А его жена, как известно, пристрастилась к таблеткам…

— Я хочу уехать отсюда, Марк.

Марк вскинул голову:

— Что?

Рон оставался спокойным и невозмутимым.

— На нас надвигаются роковые события. Чем ближе мы к гробнице, тем страшнее становятся кошмары. У меня такое чувство, будто… Конечно, Марк, я ученый, египтолог. И как египтологу мне лучше, чем кому бы то ни было, известна магическая сила древних египтян.

Марк удивленно посмотрел на своего друга:

— Ты шутишь?

— Я говорю абсолютно серьезно. И думаю, остальные чувствуют то же самое. Марк, — он сел на самый край кровати, — оба гафира умерли точно так же, как и гафиры Рамсгейта. А его жена Аманда стала бродить во сне. У его переводчика внезапно начались кровотечения. Марк, теперь все это происходит с нами!

Марк отложил в сторону карту и потянулся за бутылкой.

Он страшно разозлился, но в глубине души вынужден был признать, что все это правда. Он тоже заметил, что происходит что-то не то. Но гробница, в которой покоится царь-отступник, уже совсем близко, и тот, кто откроет ее, прославится больше, чем Хауард Картер.

— Ты сам-то посмотри на себя, — продолжал Рон. — Ты пьешь больше, чем когда-либо.

Конечно, ему хотелось почестей и славы, но еще сильнее его притягивала та женщина-призрак, называвшая себя Нефертити. Он не мог оставить ее, не проникнув в ее тайну…

— Что это?

Марк поднял голову.

— Там кто-то кричит. Это Жасмина!

Оба тут же вскочили и выбежали из палатки. На улице они столкнулись с Абдулой, который тоже бежал на крики. Почти одновременно с ним они подбежали к палатке Холстидов. Марк откинул полог на двери и первым ввалился внутрь.

Как прикованный он остался стоять у дверей.

На кровати сидела старая Самира, державшая на коленях голову Сенфорда Холстида. Она как раз подносила к его губам бокал с какой-то жидкостью. Потом Марк заметил Жасмину и Алексис, сцепившихся друг с другом, при этом молодая египтянка так громко кричала, что ее лицо сделалось багрово-красным.

— Эй, вы! — крикнул Марк во все горло.

Три женщины удивленно повернулись к нему. Самира опустила бокал.

— Что здесь, черт возьми, происходит?

— Старая ведьма хочет его отравить! — закричала Жасмина, вырываясь из рук Алексис.

— Это не яд, — тяжело дыша, возразила Алексис. — Это лекарство. Оно остановит кровотечение.

Марк с любопытством оглядел парочку на кровати: одетая во все черное старая Самира держала на руках Сенфорда Холстида, который как будто бы глубоко спал.

— Что она хочет ему дать?

— Это что-то из ее мешка, который она носит на поясе, — объяснила Жасмина. — Я случайно зашла, чтобы взглянуть, как он, и застала ее, когда она подмешивала ему что-то в чай. Я хотела помешать ей, но…

— Он совсем плох! — послышался с кровати хриплый голос. — Это ему поможет. Это хорошее лекарство, господин.

— Что это?

Она недоверчиво посмотрела на него своими круглыми блестящими глазками:

— Целебный напиток, господин.

— Открой, пожалуйста, свой мешок, шейха.

Ее глаза округлились:

— Нет! вы не должны этого делать!

— Я только хочу посмотреть, что ты ему даешь, — спокойно возразил Марк.

Он сделал несколько осторожных шагов в ее сторону, но Самира тут же уклонилась от него. Она поставила бокал и обеими руками, словно добычу, прижала к себе спящего Холстида.

— Нет, господин! Он обладает добрыми чарами, но никто не должен до него дотрагиваться! Он предназначен только для больного! Он истекает кровью!

Никто не заметил, как вошел Рон. Прямо от дверей он бросился на старуху и схватил ее, прежде чем кто-нибудь успел понять, что произошло. Она завизжала, как обезьяна, и приготовилась защищаться когтями, но тут Рон отпустил ее, уже держа в руке ее кожаный мешочек.

— Я только хочу взглянуть, что у тебя там, шейха — примирительно сказал Марк.

Рон вытряхнул ему на ладонь содержимое мешочка, состоявшее из засушенной веточки и черного порошка.

— Что это? — спросил Марк, взяв в руки тонкую веточку.

— Священная реликвия, господин. Это веточка с дерева, под которым отдыхала Святая Дева с сыном своим Иисусом, когда они бежали в Египет.

— А этот черный порошок?

Самира поджала губы, воинственно выставив вперед подбородок.

— Я знаю, что это… — тихо проговорил Рон, размяв шепотку порошка между большим и указательным пальцами. — Это измельченная мумия.

— Что?

— Он обладает большой магической силой, господин! Этот мужчина истекает кровью не потому, что он болен, а потому что в него вселился дьявол!

— Ты не можешь ему это дать, шейха.

Тут рука Самиры словно змея выскользнула из рукава, что Марк даже успел сообразить, что происходит. Она уже поднесла бокал к губам Холстида, когда Марк бросился вперед и выбил его у нее из рук.

— Аллах! — закричала она.

— Шейха, — Марк изо всех сил старался сдержать свой гнев, он знал, что женщина делала это не с дурными намерениями, — он не должен этого пить.

Она разъяренно засверкала на него глазами:

— Вы совершаете большую ошибку, господин. Я могу помочь вам победить демонов…

Марк смотрел на нее угрюмо и растерянно. Ему не хотелось обидеть ее, ведь, по правде говоря, именно она привела его к «собаке».

— Шейха, пожалуйста, предоставь это дело нам.

Когда Абдула сделал шаг вперед, феллаха подняла руку, приказывая ему остановиться. Затем она осторожно приподняла тело Холстида, бережно положила его голову на подушку и с королевским достоинством поднялась:

— С этого момента я больше ничем не смогу вам помочь, господин. Я сделала все, что было в моих силах. Теперь вам придется рассчитывать только на себя.

Марк открыл было рот, чтобы что-то ответить, но Абдула уже стоял рядом с Самирой, готовый проводить ее к выходу. Презрительно фыркнув, она забрала у Рона мешочек и веточку.

Марк заметил, как Жасмина наклонилась к Холстиду, щупая его пульс. Потом он перевел взгляд на Алексис, сидевшую на кровати и рассеянно рассматривавшую свои руки. Жасмина в это время пыталась стащить рубашку с находящегося в полуобморочном состоянии Холстида.

— Мне придется отправить его в Каир.

— Нет! — Алексис вскинула голову, ее глаза сверкали. — Он ни за что на это не согласится. Он останется на раскопках.

— Ему необходимо стационарное лечение в больнице…

Алексис гневно взглянула на Марка:

— Сенфорд останется здесь, доктор Дэвисон. Он так хочет.

Когда Жасмина взяла свою сумку и повернулась к выходу, Марк хотел было еще что-то сказать, но по взгляду Алексис он понял, что его слова не возымеют действия. Тогда он развернулся на каблуках и вслед за Жасминой вышел на улицу, под палящие лучи вечернего солнца.

— Простите, Марк, — сказала она по пути к своей палатке. — Я, наверное, вела себя очень глупо.

— Вы поступили правильно. Хотя я и не думаю, что порошок из мумий сам по себе мог бы повредить ему, до кто знает, что она еще туда подмешала.

Возле палатки Жасмины они остановились.

— У меня есть немного чая, который я сама приготовила, — начала она смущенно. — Может быть, выпьете со мной чашечку?

— Конечно, я только накину рубашку.

Ужином пришлось заняться Абдуле, так как Самиру нигде не могли найти. Он приготовил вкусное жаркое из риса, мяса ягненка и фасоли, но его стряпне все-таки не хватало тех особенных трав, которыми так искусно приправляла свои блюда старая феллаха.

Ужинали все молча. Холстид, бледный, сидел тут же — проснувшись, он настоял на том, чтобы ему накрыли вместе со всеми в общей палатке. У сидящей рядом с ним Алексис был рассеянный и отрешенный вид. Она, казалось, была погружена в свои мысли и не притрагивалась к еде. Рон, занявший место напротив Марка, без всякого аппетита пережевывал куски мяса, щедро подливая себе вина. За другим столом разместились Хасим, который во время еды непрерывно строчил что-то в блокноте, и Жасмина, молча ковырявшая в своей тарелке. Во время еды Марк постоянно думал о молодой женщине. Ему было необыкновенно приятно болтать с ней за чашкой чая. Она была с ним чуть более откровенной, поведала о своих личных проблемах и трудностях на работе, о своем отчаянном желании быть признанной равной среди мужчин, хотя это было почти нереально в стране с мусульманскими традициями. Она увлеченно рассказывала о своих попытках стать независимой, и все же теперь, во время ужина, она отделилась от всех точно так же, как это сделали бы ее сестры в Каире. Как того требовали обычаи, она ела отдельно от иностранцев и не принимала участия в их разговоре. Марк вспомнил, как она вздрогнула, когда он случайно прикоснулся к ее руке.

Потом ему на ум пришел Абдула, который был несколько шокирован, когда однажды после долгих поисков обнаружил его в палатке у Жасмины. На этот раз от Марка не ускользнуло выражение лица Абдулы, и он прекрасно понимал, что оно означало: Абдула был предан традициям и не одобрял подобных доверительных разговоров между мусульманами и христианами, между мужчиной и женщиной, даже если оба они или хотя бы один из них был его старым добрым другом.

Марка занимали и другие мысли. Он думал о женщине, которую видел прошлой ночью незадолго до того, как Самира отвела его на плато. Как получилось, что он разговаривал с этим… загадочным… призраком на древнем языке? И чем можно было объяснить ненормальное поведение Алексис? Можно было даже подумать, что она страдает раздвоением личности. Но больше всего его беспокоил уход старой Самиры. После того как Марк побывал с ней на плато, он стал испытывать к ней еще большее уважение и твердо решил брать у нее уроки древнего языка. Но теперь она исчезла, и никто не знал куда.

Слабый грохот вдалеке отвлек Марка от размышлений. Он взглянул на своих товарищей, увидел Абдулу, который суетился у плиты, и подумал, что это он гремит посудой. Марк снова принялся за еду.

Тут грохот повторился снова, и на этот раз Жасмина тоже подняла голову. Они долго смотрели друг на друга.

Опять раздался грохот, похожий на раскаты грома. Тут и остальные оторвались от еды. Все начали озираться.

— Что это было? — спросила Алексис.

Марк пожал плечами:

— Не знаю…

Внезапный хлопок, похожий на глухой удар, прозвучал в ночной тишине, и через минуту все были уже на ногах.

— Кажется, гром, — сказал Рон.

— Но это невозможно…

От следующего удара затряслась вся палатка. Все побежали на улицу.

Ясное небо было усеяно звездами, и уже взошла луна. Когда снова загрохотало, все повернулись в сторону скал.

— Похоже, что гроза над плато, — сказал Хасим.

— Дождь? — спросил кто-то.

Взгляд Марка был прикован к горным вершинам. Раскаты грома звучали как пушечные выстрелы. Рон, стоявший рядом с ним, пробормотал:

— Мне это совсем не нравится…

Все семеро неподвижно смотрели наверх, на вершины отвесных скал, а раскаты грома становились все ближе. Они были похожи на стук колес тяжелых железнодорожных вагонов, грохочущих по возвышенности. Вдруг Хасим быстро провел рукой по лбу и закричал:

— Дождь!

Он опустил руку, его лицо было мокрым. Тут и остальные почувствовали слабые удары первых капель дождя.

— Какое счастье! — закричал Холстид, улыбаясь впервые за много дней. — Теперь будет не так жарко!

Дождь становился все сильнее и уже очень громко барабанил по брезенту палатки. Когда через мгновение он превратился в настоящий ливень, все, крича и смеясь, побежали в палатку. Только Марк и Абдула остались стоять снаружи под проливным дождем, все еще глядя наверх.

— Это все плотина, эфенди. Из-за нее наша погода стала непредсказуемой.

Марк продолжал всматриваться в ночное небо. Он знал, что имеет в виду Абдула. Поверхность водохранилища была настолько огромной, что его обильные испарения изменили климат в долине Нила, растения росли теперь в пустыне в таких местах, где они раньше не смогли бы выжить, количество осадков резко увеличилось, коварная влага проникла в древние памятники и стала их разрушать, как, например, наскальные росписи в Долине Принцесс, которые благодаря естественной постоянной влажности Египта сохранялись на протяжении трех тысячелетий.

Но можно ли было и на этот раз списывать все на плотину? Проливной дождь и гроза среди безоблачного, ясного неба?

Наконец и Марк побежал в палатку. Он промок до нитки.

— Тебе забыли сказать, что от дождя нужно прятаться? — съязвил Рон.

Внутри шум дождя был просто оглушительным, как будто тропический ливень исполнял на крыше палатки симфонию для ударных инструментов. Палатка дрожала на ветру. Когда буря заревела еще сильнее и удары грома послышались прямо у них над головами, а ураганный ветер с шумом пронесся по лагерю, смех в палатке утих.

Все семеро застыли в испуганном молчании, вслушиваясь в завывание разгулявшейся непогоды. Земля содрогалась при каждом раскате грома, а дождь лил все сильнее. Они испуганно переглядывались. Марк взглянул на Абдулу, и выражение лица египтянина ужаснуло его. В его глазах отражался неподдельный ужас.

Тут Марку пришло в голову, что они же находятся в устье Королевского Вади, и он подумал: «Только этого не хватало!»

— Слушай, — сказал Рон между двумя раскатами грома, — что теперь будет с генераторами? При такой сырости…

Как раз в этот момент свет погас, а вентиляторы стали вращаться медленнее, пока совсем не остановились. Какую-то долю секунды все, словно окаменев, неподвижно смотрели в темноту. Потом кто-то вскрикнул, еще кто-то пронзительно завизжал, и в палатке началась паника и неразбериха.

— Успокойтесь! — закричал Марк. — У нас есть керосиновые лампы и фонарики! Возьмите себя в руки, из-за этого не следует терять голову! Постарайтесь на что-нибудь сесть!

Тут мгновенно воцарился полный мрак. Марк еще ни разу не видел такой кромешной тьмы, такой черной, непроглядной ночи. Только в гробницах ему доводилось сталкиваться с подобной чернотой. Стараясь справиться с собственным паническим страхом, он бросился к стоящему у стены ящику, который он только что вытащил. Там он нашел четыре фонарика и две лампы, работающие на батарейках, и раздал их своим товарищам. Семь призрачных фигур с искаженными неестественным освещением лицами в ужасе прислушивались к звукам разбушевавшейся непогоды.

Жасмине пришлось закричать, чтобы ее услышали:

— Феллахи в рабочем поселке! Им негде укрыться!

— Мы ничем не можем им помочь! — Марк закрыл уши ладонями. Ему казалось, что он находится внутри перевернутой пластмассовой миски, по которой барабанит вода.

— А крестьяне! — прокричала она. — Их дома размоет!

— Здесь ведь и раньше бывали дожди, Жасмина!

— О Боже, — вырвалось у Рона, — мои пленки! А что если палатка промокает? Моя бумага, мои фотографии!

От очередного раската грома перевернулась одна из ламп. Когда Марк наклонился вперед, чтобы поправить ее, чья-то тонкая коричневая рука схватила его за запястье и невероятно сильно сжала его. Марк увидел лицо Абдулы. Египтянин выглядел как привидение из фильма ужасов. Мерцающий свет вызывал необыкновенную игру теней на его лице, его щеки казались еще более ввалившимися, глаз было почти не видно, зато нос и скулы сильно выдавались вперед. Голова Абдулы походила на истлевший череп.

— Эфенди, — произнес он так спокойно, как только мог, — вы не забыли про Вади?

— Нет, черт побери, не забыл.

— Нам нужно уходить.

— Каким образом? По-твоему, мы должны идти под дождем по размытой глине? На километры вокруг нет ни одного укрытия! Мы не сможем пройти и пятисот метров, чтобы не заблудиться и не растерять друг друга. При такой непогоде мы не проедем даже на джипе!

— Если мы останемся здесь, эфенди…

Марк гневно взглянул на бригадира и отдернул свою руку. На ней остались глубокие следы от пальцев Абдулы.

— Мы все равно ничего не сможем сделать. Поэтому не будем морочить голову остальным.

Марк смотрел на крышу палатки. Мысленно он представил Вади — русло, которое всего лишь в нескольких метрах от лагеря, выходит на равнину. Ущелье, за сотни лет вымытое в плато непредсказуемыми ливнями и внезапными наводнениями. Вот поэтому-то вблизи Вади и не было ни одной деревни. Однажды по сухому руслу может помчаться настоящий водный поток, который с невероятной силой обрушится на долину, сметая все на своем пути. Ничто не сможет сдержать натиск воды.

«Сейчас же прекратись! — мысленно приказал Марк ливню. Его охватила паника. — Прекратись! Уйди с плато. Пусть дождь идет здесь внизу, тогда Вади будет для нас не опасно…»

Еще чья-то рука тянулась к нему в темноте. Сидевшая рядом с ним Жасмина вплотную прижалась к нему. Ее маленькие холодные пальцы искали у него защиты. Он крепко сжал ее руку в своих ладонях. Все остальные сидели неподвижно, застыв от ужаса.

Так же внезапно, как и началась, гроза вдруг действительно прекратилась. Когда дождь и гром утихли, палатка мгновенно наполнилась тишиной, которая казалась еще более пронзительной, чем бушующая стихия. Несколько мгновений никто не шевелился. Потом Хасим прошептал:

— Неужели все?

— Всем оставаться на местах, — скомандовал Марк. — Мы с Абдулой идем на разведку.

Они осторожно расстегнули молнию на двери и выглянули наружу. Затем Марк робко шагнул за дверь. Абдула последовал за ним. В глубоком молчании застыли они посреди безмолвной ночной пустыни.

— Много разрушений? — послышался из палатки голос Рона.

Прежде чем Марк успел ответить, снова зажглись фонари и загудели генераторы.

— Ух ты! — закричал Рон. — Просто не верится!

Марк отошел в сторону, услышав в дверях шаги друга. Рон вздохнул полной грудью и медленно выдохнул:

— Бог ты мой!

Теперь и остальные стали один за другим робко выбираться на улицу. Все члены группы собрались у дверей палатки, с немым удивлением озирая последствия недавних событий.

Земля у них под ногами была сухой и пыльной, а простиравшаяся от лагеря до Нила и огней Эль-Хавата угрюмая пустыня выглядела так, как будто ее вообще не коснулась ни одна капля дождя.

Марк сам вел «лендровер». Он никому не захотел доверить руль, так как их осторожность только действовала бы ему на нервы. Он мчался по гальке, непрерывно наскакивая на каменные глыбы, как будто преследуя одну лишь цель — угробить себя и машину. Он был в бешенстве, от которого его могла избавить только такая отчаянная, сумасшедшая гонка. Далеко позади него остальные «лендроверы» медленно пробирались по дну узкого ущелья. Они были почти не видны за облаками пыли, которые Марк оставлял за собой. Раз Абдула даже схватился за щиток приборов и закричал: «Аллах!» Гафир сидел с посеревшим лицом, крепко зажмурив глаза и обеими руками вцепившись в сиденье. Но Марк упорно давил на газ, с грохотом наскакивая на обломки скал и груды камней и продвигаясь все выше в гору. Так он пытался избавиться от мучительных мыслей, которые неотступно преследовали его.

Даже без помощи Самиры Марку удалось незадолго до рассвета найти то место, откуда он впервые увидел звезду. Когда на горизонте показался Сириус, Марк успел рассчитать его координаты относительно цоколя стелы, прежде чем звезда поблекла в солнечном свете. При помощи измерительных инструментов и карты ему наконец удалось определить местоположение гробницы. И все-таки его мысли постоянно возвращались к жутким сценам ночной грозы.

Это был просто ветер, так объяснил он остальным, очень сильный ветер, похожий на гром и дождь. Но по их вытянутым лицам он понял, насколько неубедительно звучали его слова. Все сами чувствовали капли дождя на щеках, слышали грохот и видели, как развевались стены палатки. Это был не просто ветер.

Настроение участников экспедиции заметно ухудшилось. Ни один из присутствующих не пришел в восторг, когда они, стоя в ледяных утренних сумерках, наблюдали за восходом Сириуса. Марк не спал уже третьи сутки. Только отчаянное упрямство еще заставляло его держаться на ногах.

Ущелье становилось все уже и уже, и Марку наконец пришлось сбросить скорость. Пыль понемногу улеглась, и им стало видно дно каньона.

— Эфенди, — сказал Абдула, показывая на землю.

Марк остановил машину.

— Что это?

— Сейчас посмотрю.

Когда Абдула выпрыгнул из машины и поднял предмет с земли, Марк так сильно вцепился в руль, что его пальцы побелели. Одного лишь беглого взгляда было уже достаточно…

— О Боже…

Это был кожаный мешочек Самиры, на котором были видны свежие следы запекшейся крови.

— Абдула, я пойду пешком вперед. А ты задержишь здесь остальных. Проследи, чтобы «лендровер» не сдвинулся с этого места.

Марк был почти рад непредвиденному обстоятельству, которое помогло ему выбросить из головы ночную грозу. Он так быстро бежал по голым камням ущелья, как будто от этого зависела его жизнь.

Добравшись до входа в каньон, он остановился и осмотрел местность в бинокль. Он не знал толком, что он ищет… может быть, смятый черный бугорок. Но на песчаном, залитом солнцем дне каньона ничего не было видно. Он поднял глаза к небу и убедился, что там наверху не кружат коршуны.

Когда он вернулся назад, то увидел там всех остальных. Они спокойно дожидались его у машины. Он заметил, что Абдула уже спрятал мешочек феллахи.

— Чем вы занимались? — поинтересовался Сенфорд Холстид.

— Я только хотел убедиться, что мои координаты совпадают, — ответил Марк, стараясь не смотреть ему в глаза. — Здесь как раз хороший ориентир. Порядок, все по машинам, едем дальше!

Они работали уже три часа. Солнце было почти в зените, и каньон на глазах превращался в раскаленную печь. Рабочие Абдулы были расставлены полукругом у подножия восточной стены, звон их кирок и лопат эхом разносился по всей долине.

Марк почувствовал, что силы покидают его. Остальные члены экспедиции безучастно сидели в машинах — жара была невыносимой, и всем ужасно хотелось спать. Феллахи выкопали восемь пробных шурфов, четыре раза по два. Марк копал в том, который, как ему казалось, был самым многообещающим, так как он находился в самом центре его расчетов. Остальные были выкопаны с учетом возможного смещения почвы.

Марк ползал на коленях с проволочным ситом в руках. Пот застилал ему глаза, а спина ужасно ныла. Он работал изо всех сил. Марку нужна была находка, и он знал, что и остальным нужна встряска, чтобы они могли выйти из оцепенения и снова вернуться к нормальной жизни. Если бы они сейчас нашли гробницу, то все тревоги из-за грозы тут же улетучились бы.

— Эфенди, — длинная тень склонилась над ним, — вы переутомились. У нас есть время, эфенди, пожалуйста, сделайте перерыв.

— Абдула, займись своим делом!

Египтянин обиженно поджал губы, сказав только:

— Как скажете… эфенди.

Марк отбросил в сторону лопаточку, стащил перчатки и начал копать голыми руками. Испуганный скорпион выскочил у него из-под пальцев, но Марк даже не заметил его. Вдалеке послышался крик феллаха, который увидел змею, но Марк упорно продолжал копать.

Солнце висело прямо у них над головами, превращая каньон в адское пекло. Температура перевалила уже за сорок градусов, и вокруг был полный штиль. Несколько феллахов упали в обморок. Жасмина и Рон поспешили им на помощь. Но Марк, ничего не видя и не слыша, как сумасшедший продолжал работать. У него начало стучать в голове. Его тело покрылось мелкими пузырьками ожогов, которые ужасно чесались. Но он не переставал копать.

— Эфенди…

— Следи, чтобы они продолжали работать!

— Марк… — послышался голос Жасмины.

— Займитесь своими пациентами!

Он остановился только на мгновение, чтобы скинуть футболку, и продолжил копать. Он работал все быстрее и быстрее. Он забыл о сите, погрузился в песок и копал руками, как собака, почуявшая кость. Он не чувствовал больше ни злости, ни подавленности, ни жажды славы. Он просто механически, отчаянно продвигался вперед и больше ни о чем не думал. Вдруг перед глазами у него поплыли разноцветные круги. В ушах глухо зашумело. Марк не слышал, как Рон что-то громко кричал ему из «лендровера», он не видел, как Жасмина со всех ног бросилась к нему, и не чувствовал, как Абдула схватил его своими сильными руками за плечи. Окровавленные, покрытые волдырями руки Марка продолжали автоматически работать.

— Нет, — прорычал он, когда уже несколько рук тащили его назад. На небе вдруг рассыпался разноцветный фейерверк: пурпурно-голубой, малиново-красный и другие цвета радуги сверкающими огоньками посыпались на него из взорвавшегося солнца. Потом Марк услышал какой-то металлический звук, похожий на звон колокола, и увидел, что его медленно тащат на спине по песку.

— Что случилось?

— Мудрый вопрос, — ответил Рон.

Марк взглянул на друга.

— Я был… я был без сознания?

— Вы переутомились, — ответил другой голос.

Марк, кряхтя, поднял голову и увидел сидевшую у него в ногах Жасмину. Потом он заметил, что кисти его рук забинтованы.

— Что это?

— Это из-за ступени. Скажи спасибо, что не остался без пальцев.

— Ступень? Какая ступень? — Постой, так ты действительно совсем ничего не помнишь? Слушай, тебе еще повезло, что мы вовремя успели вытащить тебя оттуда. Ты бы видел, как ты копал. Был бы хоть песок, а то ведь набросился с голыми руками на твердый камень.

— Рон! О чем это ты?

— О ступени, Марк. Ты расчистил первую ступень лестницы, ведущей к гробнице.

 

ГЛАВА 18

Теперь, пожалуй, они должны были бы радоваться, и у них были все основания устроить праздник. Но вместо этого в группе царило подавленное, унылое настроение. Никто не мог забыть вида найденного прошлой ночью беспощадно растерзанного тела Самиры.

Марк выглянул из-под тента, натянутого Абдулой неподалеку от места раскопок, и увидел, что рабочие уже расчистили седьмую ступень. Держа карандаш забинтованными пальцами, он делал наброски лестницы под всевозможными углами зрения. Такая скрупулезность требовалась потому, что Рону снова не удалось сделать ни одного снимка. За два дня, прошедшие с тех пор, как была найдена первая ступень, рабочие, по мнению Марка, расчистили уже добрую половину лестницы. Марк посмотрел на феллахов, работавших под палящим солнцем в ослепительно белых галабиях. Их коричневые руки без устали орудовали археологическими инструментами, выкапывая и просеивая землю. Двое самых проворных рабочих Абдулы помогали Рону непосредственно на ступенях, так как Марк со своими забинтованными руками не мог участвовать в раскопках. Остальные, выстроившись в ряд, просеивали выкопанный песок и передавали его по цепочке из рук в руки, как муравьи. Так они постепенно расчищали древнюю лестницу, ведущую внутрь горы.

Среди феллахов было заметно необычное нервное возбуждение. Они больше не разговаривали друг с другом, как это бывало раньше, и между ними постоянно ни с того ни с сего возникали какие-то мелкие стычки и споры. Причиной тому была мертвая шейха.

— Некоторые из них хотят вернуться обратно в деревни, эфенди, — сказал Абдула Марку, — им не нравится это место.

— Отпусти их. У нас теперь все равно рабочих больше, чем нужно.

Марк ни в чем не упрекал феллахов, труп Самиры на всех навевал леденящий ужас.

Обнаженное тело феллахи было найдено прошлой ночью неподалеку от лагеря. Изо рта у нее вытекало то же коричневое вещество, что и у первого убитого гафира. Ее лицо распухло и посинело, а руки и ноги были вывернуты, что свидетельствовало о борьбе с какой-то неведомой, чудовищной силой. Ее худое тело лежало на песке неестественно изогнувшись, как будто она перед смертью, сцепившись со своим противником, каталась по земле.

Темно-синий цвет ее лица говорил о том, что она была еще жива, когда ее рот набивали этим коричневым веществом.

— Многие затаили на нее зло, — прошептал Абдула Марку на ухо. Его лицо было бледным как мел. — Когда она не выполнила приказ умды помочь матери Искандера, многие крестьяне решили, что она отвернулась от них. Мать Искандера умерла, и они потребовали возмездия.

Марк почувствовал, как его голова снова начала раскалываться от боли, и ответил почти беззвучно:

— Да, конечно, так оно и было. Ты… похоронишь ее, Абдула, и прочтешь для нее положенные молитвы?

— Да, эфенди. Вы поговорите об этом с умдой?

Марк только покачал головой:

— Это их страна, Абдула. И это их представление о справедливости…

Несмотря на отвратительный запах, исходящий от разлагающегося тела Самиры, он не мог оторвать от нее взгляд. Как прикованный смотрел он на ее худое лицо, вытаращенные, остекленевшие глаза, в которых до сих пор еще сохранилось выражение безумного страха. Что могло вызвать у шейхи такой ужас? У той, которая, казалось, никогда ничего не боялась?

— Эфенди.

Марк поднял глаза на Абдулу:

— Да?

— Мы дошли до верхнего края двери.

Когда Марк опустился на колени перед каменной стеной, все присели вокруг него. Они находились у подножия восточных скал каньона и смотрели вниз, на то место, где копали феллахи. Природный слой известняка внезапно заканчивался, и прямо из-под него выглядывал гладкий, украшенный рельефом каменный блок, лежащий горизонтально и уходящий в песок. Посередине были вырезаны два соколиных глаза, которыми обычно завершают надгробные плиты.

— Что это значит? — прошептал Холстид.

Марк протянул руку и осторожно провел кончиками пальцев по рельефу.

— Это глаза Гора. Считается, что с их помощью умерший может смотреть из могилы во внешний мир.

— Но они же…

— Испорчены, да. И к тому же умышленно. Это сделано не случайно. Вот здесь отчетливо видны следы камнереза.

— Но зачем?

— Пожалуй, это сделано для того, чтобы ослепить их.

Все поднялись и отряхнули ладони.

— Сколько потребуется времени, чтобы расчистить дверь? — осведомился Холстид.

Марк окинул взглядом каменную лестницу, уходящую под землю.

— До порога еще метра три. Думаю, еще день или два.

Причитания траурной процессии из Хаг Кандиль разносились по всей долине, они были слышны даже в общей палатке, где все члены экспедиции молча сидели за ужином. Они слушали жалобный плач, и их мысли снова и снова возвращались к чудовищной сцене смерти шейхи.

Сенфорд Холстид отодвинул от себя тарелку с нетронутым салатом и натянуто спросил:

— Ну теперь-то вы можете наконец сказать, открывали гробницу до нас или нет?

Марк резко повернул голову. Смерть старой феллахи глубоко потрясла его. Боль все еще не утихла. Он так о многом не успел ее расспросить.

— Как вы думаете, — продолжал Холстид, — эти покалеченные глаза на двери могут быть делом рук грабителей?

Марк постарался сосредоточиться на мысли о гробнице. Ведь это же она была конечной целью всех его усилий. Угрюмые лица его товарищей напомнили ему о том, что именно на нем лежит здесь основная ответственность. Им нужна была его сила и стойкость. Стоит ему проявить сейчас слабость, и вся экспедиция будет обречена на провал.

— У грабителей просто не хватило бы времени. Да и какой смысл им это делать? Нет, это дело рук жрецов.

— Неужели они стали бы так старательно вырезать глаза из камня, чтобы потом их уничтожить?

— Все очень просто, ослепить можно только того, у кого есть глаза.

— Что вы имеете в виду?

— Кто бы ни лежал в этой гробнице, жрецы хотели лишить его возможности смотреть во внешний мир. Для большей уверенности в том, что он действительно ничего не сможет видеть, они сначала наделили его глазами, а потом уничтожили их.

Все перестали есть и посмотрели на Марка.

Он рассматривал свои руки. Они уже были без бинтов, но кончики пальцев все еще не зажили. Вдруг он увидел какое-то насекомое, выползающее из-под его тарелки, и резко ударил по нему.

— Нельзя ли как-нибудь избавиться от этих паразитов, Дэвисон? — спросил Холстид, отмахиваясь от мух.

— Ничего не поделаешь, это один из минусов жизни в пустыне.

Хасим ель-Шейхли, писавший все это время заметки в блокноте, откашлялся и сказал:

— Доктор Дэвисон, завтра я не поеду с вами на раскопки. Я собираюсь добраться на лодке до Эль-Миньи и связаться там по телефону с моим начальством.

Марк быстро повернулся к нему.

— Пришло время сделать доклад. К тому времени, как мы расчистим вход в гробницу, правительство как раз успеет прислать к нам своих уполномоченных. Мое начальство должно присутствовать при открытии двери.

Лицо Марка помрачнело:

— Я надеялся, что мы можем рассчитывать еще на несколько дней до того…

Никто не заметил, как лежавшая рядом с тарелкой Хасима свернутая льняная салфетка слегка пошевелилась. И никто не услышал, как застучали по столу восемь маленьких ножек с острыми щупальцами на концах.

— Понимаете, доктор Дэвисон, мы здесь уже две недели. В министерстве ждут отчета…

Край салфетки приподнялся, и из-под него показалась маленькая желтая голова. Два красных немигающих глаза огляделись вокруг, оценивая обстановку. Два твердых, покрытых панцирем щупальца угрожающе защелкали.

— Теперь уже ясно, что мы сделали замечательное открытие. Я, конечно, понимаю dac, доктор Дэвисон, вам бы хотелось еще на несколько дней сохранить свободу действий, но я не в праве больше все это утаивать…

Тонкий блестящий желтый хвост изогнулся под салфеткой в дугу.

— …иначе я получу выговор.

Марк равнодушно пожал плечами:

— Надеюсь, хотя бы газетчики не сразу об этом пронюхают.

— Этот вопрос я затронул в моем отчете.

Хасим засунул блокнот в карман и опустил руку на салфетку.

— Аллах! — Он так резко отдернул руку, что перелетел через скамейку и шлепнулся на пол.

Увидев скорпиона, который со все еще поднятым хвостом семенил по столу, все с криками повскакали с мест. Марк схватил тарелку и, прежде чем скорпион успел добежать до края стола, со всего размаха ударил по нему. Все, оцепенев от ужаса, не двигались с места, только Жасмина быстро подбежала к Хасиму и открыла свою сумку.

— Дайте мне на него взглянуть! — закричала она, перетягивая жгутом руку Хасима. — Дайте мне взглянуть на скорпиона!

У Марка дрожали руки, когда он осторожно поднимал тарелку. На скатерти ничего не было.

— Ба! — воскликнул Рон. — Все-таки смылся!

— Не может быть, — ответил Марк. Он сделал шаг назад и быстро осмотрел пол.

— Я уверен, что попал по нему.

— О черт, слушай, его нигде нет!

Сенфорд Холстид быстро развернулся и пулей вылетел из палатки на улицу.

— Ну же, вылезай! — Рон взял в руки лампу со стола и посветил ей под стол.

Хасим лежал на полу и стонал, бормоча что-то по-арабски, а Жасмина осматривала его руку.

— Мне нужен лед.

Марк бросился к холодильнику, взглянув мимоходом на Алексис, которая как во сне неподвижно смотрела на чистую скатерть. Собрав и завернув в салфетку кубики льда, он присел рядом с Жасминой и приложил сверток к руке Хасима.

— Мне необходимо точно знать, что это был за скорпион, — настаивала она. — Я не успела его рассмотреть.

— Я не разбираюсь в скорпионах.

— Он был толстый или тонкий?

— Пожалуй, тонкий.

— На нем были волосы?

— Точно не знаю.

Марк взглянул на Рона, который все еще ползал на четвереньках по полу с лампой в руках.

— Он был желтый?

— Да.

Жасмина достала из своей сумки небольшой шприц и иглу. Наполнив его, она тихо сказала:

— Это очень опасный вид скорпионов.

Марк заметил, что Хасим покрывается потом. Он лежал с закрытыми глазами и постоянно что-то бормотал.

— Он поправится?

— Сыворотка действует быстро, но ему еще несколько часов будет плохо. — Жасмина закатала рукав Хасима и сделала ему укол в вену. — Теперь нам нужно отнести его в палатку.

Задумчиво почесав в затылке, Марк вслед за Жасминой вышел из палатки Хасима на улицу. Хасиму стало еще хуже. Когда они уложили его в постель, он вдруг начал бредить и беспокойно метаться из стороны в сторону. Его пульс невероятно участился, а температура подскочила до сорока градусов. Марку пришлось изо всех сил прижать Хасима к кровати, чтобы Жасмина смогла сделать ему жаропонижающий укол. Потом они сидели рядом с ним до тех пор, пока судороги не прекратились и температура не спала.

— Обычные симптомы проявляются у него слишком сильно, — заметила Жасмина, когда они шли по лагерю. — Ему будет плохо еще около двенадцати часов. Потом он начнет поправляться. Но еще некоторое время он не сможет шевелить рукой.

— Абдула присмотрит за ним.

Не доходя до палатки Жасмины, они наткнулись на Рона, который шел им навстречу, качая головой.

— Не представляю, куда улизнула эта тварь. Я с четырьмя помощниками перевернул вверх дном всю палатку.

— Значит, где-то есть лазейка.

— Мы не нашли ни одной. — Рон поежился. — С детства не выношу пауков! Мне срочно нужно выпить!

Он побрел мимо них в фотолабораторию.

Марк пристально посмотрел на Жасмину:

— Вы хорошо себя чувствуете?

Она удивленно взглянула на него:

— Да, а почему бы мне не чувствовать себя хорошо?

Он взял ее за плечи:

— Вы устало выглядите.

— Я совсем не сплю. Шейха…

— Я знаю.

У нее на глазах навернулись слезы, и когда первые капельки побежали по щекам, Марк бережно смахнул их рукой.

— Хасим только вчера признался мне, что хочет отсюда уехать, — начала она, и в ее голосе звучал страх. — Он сказал, что собирается вернуться в Каир и уступить это место кому-нибудь другому.

— Почему?

— Он не может здесь спать. Его мучают кошмары и постоянно преследуют скорпионы.

— А вы? Что вы об этом думаете?

— Я останусь там, где я нужна, но…, — ее лицо помрачнело, — мне очень страшно. Если Хасим выдержит кризис и снова встанет на ноги, то, возможно, я вернусь вместе с ним в Каир.

Марк невольно стиснул руками ее плечи:

— Неужели вы так боитесь?

Она опустила голову:

— Я тоже вижу кошмары…

— Но вы нужны мне здесь!

Жасмина удивленно посмотрела на него.

— Пожалуйста, не уезжайте, — беспомощно попросил Марк.

— Не беспокойтесь, Марк. Я не уеду до тех пор, пока вы не найдете мне замену. Может быть, доктор Раман…

— Дело не в этом. Мне нужен не врач, мне нужны вы…

Она сделала шаг назад, высвободившись из его рук.

— Нет, — ответила она тихо. — Если я вам нужна, то я останусь, но как врач, а не по какой-то другой причине.

Она быстро развернулась и исчезла в своей палатке. Через некоторое время Марк вошел в свою палатку, сел в полумраке на край кровати и начал стаскивать сапоги. Из фотолаборатории Рона доносились тихие звуки мелодии Вивальди.

Только Марк принялся за носки, как снаружи послышался какой-то шорох. Он остановился и прислушался. Звук был еле слышен и казался необычно близким и далеким одновременно, словно раскачивающийся огромный маятник. Марк опустил ногу на пол и замер, сидя на краю кровати. Вдруг в палатку проник слабый ветерок, повеяло холодом, как будто резко захлопнулась дверца холодильника. Марк невольно содрогнулся.

Он поежился. Тупая боль пронзила его голову. Беспомощно опустив руки на колени, Марк во все глаза смотрел на стену палатки. Он напряженно вслушивался в ритмичный звук, доносившийся из жуткой темноты за пределами лагеря и становившийся все ближе и ближе.

Панический ужас охватил его, а пульсирующая головная боль становилась все сильнее. У него пересохло в горле, и он задрожал всем телом.

Опять оно…

Полог на двери приподнялся.

Он обернулся и приглушенно вскрикнул.

— Доктор Дэвисон?

Он испуганно посмотрел на стоявшую перед ним Алексис Холстид. Ее огненно-рыжие волосы были растрепаны, а одежда в беспорядке.

— Можно войти?

Он пристально посмотрел на нее:

— Да…

Алексис осмотрелась в палатке и пододвинула себе стул, стоявший рядом с маленьким письменным столом Марка. Опустившись на него, она проговорила:

— На улице жуткий холод!

Марк подозрительно посмотрел ей в лицо. У нее опять был отрешенный, рассеянный вид.

— Миссис Холстид… вы случайно ничего не заметили сейчас на улице?

Она посмотрела на него своими необыкновенно затуманенными глазами:

— Нет…

На мгновение Марк задумался, вслушиваясь в ночную тишину вокруг палатки. Потом он снял носки. Соблазнительные зеленые глаза Алексис следили за каждым его движением.

— Я случайно услышала, как вы сказали своему другу, что у вас есть бурбон.

— Да, так оно и есть.

— А вы не поделитесь со мной?

Он пошарил рукой под кроватью и достал еще закрытую литровую бутылку.

— Вообще-то я привез эту бутылку, чтобы отпраздновать тот момент, когда мы найдем гробницу.

Он наполнил два стакана на ночном столике и один из них протянул Алексис.

Она пригубила виски и немного поморщилась.

— Вам не понравился бурбон?

— Нет…

Алексис дотронулась пальцами до висков и слегка помассировала их.

Марк с тревогой посмотрел ей в лицо. Жасмина рассказала ему, что Алексис потребовала еще больше снотворного.

— У вас бессонница, миссис Холстид?

Ее взгляд бесцельно блуждал по палатке.

— Я все время вижу сны…

Марк ожидал, что она скажет еще что-нибудь, но так как она не произнесла больше ни слова, он спросил:

— Сны? Какие сны?

— Удивительные сны… — Алексис сделала большой глоток бурбона и продолжала говорить, а ее глаза остекленели еще больше. — Раньше я никогда не видела снов. А если и видела, то они были черно-белые. Но с тех пор как мы находимся в Тель Эль-Амарне, мне каждую ночь снятся живые, яркие сны. Из-за них я просыпаюсь и уже больше не могу заснуть.

Марк выпил бурбона. Голова болела все сильнее.

— О чем эти сны?

Алексис глубоко вздохнула. Ее глаза становились все безумнее, а голос доносился словно издалека.

— Я вижу разные вещи. Я чувствую их. Необъяснимые эмоции. Иногда я просыпаюсь и вижу, что плакала во сне.

Марк сидел неподвижно, вслушиваясь в звук ее голоса. В палатке как будто стало еще сумрачнее, и все помещение как-то сузилось.

— Что за вещи вы видите?

— Башни… высокие белые башни. И стены. И сады. И я вижу людей. Я брожу среди них. Я одна из них. Мне снится, что я совсем другая женщина, принадлежащая к этим темнокожим людям. Там еще есть мужчина, отвратительный мужчина… — Алексис мрачно посмотрела в свой стакан, ее голос сорвался. — И во сне я чувствую такое непреодолимое желание… что-то искать.

Марк не мог оторвать глаз от ее профиля, ее волосы переливались, как раскаленная лава.

— Во сне… я чувствую, как я изменяюсь. Я становлюсь другой женщиной, и она… навевает мне странные мысли, заставляет чувствовать то, что я никогда не чувствовала… — Алексис резко вскинула голову, недовольно сдвинув брови. — Все это глупости! Сны!

Она откинулась назад и одним махом допила остатки бурбона. Марк сделал маленький глоток, наблюдая за ней поверх стакана. Когда она снова взглянула на него, его испугал безумный блеск в ее глазах.

— Можно еще стаканчик?

— Да, конечно…

Когда он налил ей еще, Алексис вдруг как-то обмякла. Она откинула волосы с плеч.

— Вы ведь все еще сердитесь на меня, правда?

— За что?

— За ту маленькую хитрость, на которую я пошла, чтобы заполучить вас. — Она разразилась сумасшедшим, неестественным смехом. — Вы, мужчины, все-таки такие забавные! Вы счастливы только тогда, когда чувствуете свое превосходство над женщиной. Бьюсь об заклад, вы бы не разозлились так, если бы то же самое сделал Сенфорд. — Алексис гордо вскинула голову. — Мужчины всегда нагоняли на меня скуку. Они как дети, ненадежные и неуверенные в себе. Им постоянно нужны доказательства собственной силы. Со временем это надоедает. — Она снова взялась за стакан. — Женщины — совсем другое дело. На них можно положиться. Они не такие глупые и тщеславные. К тому же они куда лучше, чем мужчины, разбираются в искусстве любви!

Марк взял бутылку и наполнил свой стакан. При этом он случайно встретился глазами с Алексис и заметил, что ее взгляд стал вдруг нежнее и соблазнительнее, чем раньше. В ее глазах заиграли подозрительные огоньки.

— Мне еще не встречался мужчина, который умел бы по-настоящему любить, — заявила она с кокетливой улыбкой. — Все они думают только о себе и собственном удовлетворении. Прикосновение же женщины нежное, полное магии. По правде говоря, по-настоящему удовлетворить женщину может только женщина. Вас не шокирует, что я занималась любовью с женщинами?

Он не ответил.

— Никакого распределения ролей, никаких предрассудков, никакой лести. Только равноправная любовь и взаимное удовлетворение. — Алексис допила остатки бурбона и протянула Марку свой стакан.

— Миссис Холстид, вам не кажется, что…

— Так мне легче уснуть, Марк, ну пожалуйста…

Он наполнил ее стакан и поставил бутылку на пол рядом с собой.

— Миссис Холстид, почему вы не ложитесь спать?

Она улыбнулась ему:

— Это предложение?

Марк удивленно раскрыл глаза.

Алексис хрипло рассмеялась и начала заигрывать с ним.

— Ну пойдем же, Марк, не хочешь же мне сказать, что ты об этом ни разу не думал. Я ведь заметила, как ты на меня смотришь. Неужели ты этого не хочешь?

— Миссис Холстид…

Она поставила свой стакан и опустилась рядом с ним на кровать. Положив руку ему на бедро, Алексис продолжала:

— Мой муж спит, а мистер Фэрмер у себя в лаборатории. Марк, ты первый мужчина, который меня возбуждает.

Марк изо всех сил сопротивлялся дурманящему запаху гардении, блеску ее глаз и прикосновению упругой груди к его руке.

— Давай попробуем, — шептала она. — Я сделаю все, что ты захочешь.

Ее теплое влажное дыхание касалось его лица. Ее рука медленно скользила вверх по его ноге.

— Послушайте, Алексис…

Свободной рукой она начала расстегивать свою блузку.

— Пойдемте, я провожу вас до вашей палатки.

— Там у нас ничего не получится. — Она касалась губами его уха. — Марк, ну скажи, что ты этого хочешь.

Она уже расстегнула блузку, обнажив свою красивую грудь. Марк провел рукой по ее пышным волосам.

— Да, — прошептал он и поцеловал ее в губы.

Алексис набросилась на него с необузданной страстью. Она обхватила рукой его шею, жадно раскрыла рот и с такой силой впилась в его губы, что он едва мог дышать. Коснувшись рукой ее груди, Марк застонал. Он начал гладить и ласкать ее, а когда он сдавил пальцами ее твердые соски, Алексис тоже застонала. Когда они ложились на кровать, Марк случайно задел босой ногой бутылку бурбона. Она опрокинулась, и дорогое виски пролилось на пол.

— Черт! — прошипел он. Высвободившись из ее объятий, он наклонился к бутылке. Тут его взгляд случайно остановился на железном ящике, в котором хранился дневник Рамсгейта, и несколько мгновений он как загипнотизированный смотрел на него.

18 июля 1881 г.

Моя бедная Аманда совсем обезумела! Она делает бесстыдные попытки сблизиться с сэром Робертом! Моя Аманда, образец добродетели и целомудрия, теперь предлагает себя сэру Роберту! Какими чарами она околдована?

Со смешанным чувством ужаса и отвращения он поднял голову и ошарашенно уставился на Алексис.

— В чем дело? — едва слышно прошептала Алексис, лежа с полузакрытыми глазами и протягивая к нему руки.

— Миссис Холстид, — сказал он и, покачиваясь, встал. — Нам не следует этого делать. Вам лучше вернуться в свою палатку.

— О, Марк, Марк! — Она протягивала к нему руки. — Чего ты хочешь? Скажи только, и я все сделаю.

— Мне не следовало допускать, чтобы это зашло так далеко. Я провожу вас обратно.

— Ты хочешь, чтобы я взяла его в рот? Так ведь?

Марк схватил ее за руку и резко поднял с кровати:

— Миссис Холстид!

Он схватил ее за плечи и начал трясти, но она лишь сонно улыбалась.

— Алексис! Пойдемте, разрешите мне вас проводить! Послушайте, я не знаю, какие таблетки вы приняли, прежде чем прийти сюда, но в том, что ситуация вышла из-под контроля, есть и моя вина.

— Ты не понимаешь меня! — прокричала Алексис решительно. — Она противостоит мне, она не разрешает мне говорить с тобой! Конец близок, Дэвисон, я должна поведать тебе тайну вечной жизни!

Марк поспешно застегнул ее блузку и попытался отвести ее к выходу, но она упиралась.

— Ты глупец, Дэвисон! Слушай меня! Я знаю тайны! Ты должен поспешить, время уходит! Но она… но я… — Алексис удивленно посмотрела на него и, как пьяная, затрясла головой. — Она не делает того, что я хочу. Мне нужно с тобой поговорить, но она думает только о своем удовлетворении. Она не пропускает меня, Дэвисон.

Марк крепко обхватил ее за талию и потащил вон из палатки.

Вокруг было темно и пусто. Он вел ее по лагерю, а когда они дошли до ее палатки, он сказал:

— Ложитесь спать, миссис Холстид.

Ее веки задрожали и она нахмурилась.

— Миссис Холстид?

— Да… я засыпаю…

— Все в порядке?

— Да… теперь вы мне не нужны… — Алексис развернулась и, покачиваясь, вошла в палатку. Марк подождал немного, пока не послышался скрип ее кровати. Потом вокруг снова воцарилась тишина.

Внезапно поднявшийся ветер пронесся по лагерю, поднимая и закручивая в воздухе мелкий песок. Марк задрожал и зажмурился, чтобы песчинки не попали ему в глаза. Когда ветер улегся, ночной воздух показался ему еще более холодным и пронизывающим.

Его голова раскалывалась от боли.

Марк удалялся от палатки Холстидов, всматриваясь в темную даль ночной пустыни. Вдруг он услышал чье-то пение. Сначала звук был очень тихим, как будто долетал издалека, но постепенно голос — женский голос — становился все громче, и он уже мог различать слова.

«Та ем серту ен маа сатет-к. Убен-ф ем ксут абтет энт пет».

Звуки нежной, печальной песни непреодолимо притягивали Марка, и он побрел в ту сторону, откуда она доносилась. Завораживающая мелодия как бы протягивала к нему руки, обнимала его и нежно подталкивала вперед.

Наконец он ее нашел. Она сидела на обломках старой стены. Ее голова была низко опущена, а руки покоились на коленях. Казалось, Нефертити не замечала его.

— Тела томятся со времен богов, и молодые люди приходят на их место. Ра появляется на утренней заре. Атум уходит на покой за Западные горы.

Ее гибкое тело раскачивалось в такт музыке. Она пела высоким, очаровательно-нежным голосом.

— Мужчины производят, а женщины принимают. Каждая ноздря вдыхает воздух. Когда приходит рассвет, все дети уже лежат в могиле. — Она подняла руку и долго смотрела на Марка. — Здравствуй, Дэвисон.

Он, нахмурившись, взглянул на нее и почувствовал, как застучало у него в висках.

— Я привожу тебя в смятение?

— Ты заставляешь меня сомневаться в моем рассудке.

— Ты все еще не веришь в мое существование?

— Ты лишь продукт моего воображения.

На этот раз ее лицо выглядело отчетливее и естественнее. Марк уже не мог видеть сквозь ее тело огни соседней деревни. Но она все еще светилась, словно была покрыта фосфором. Сегодня ветер доносил до него запах ее духов. Это был резкий запах гардении.

— Поэтому я и пыталась говорить с тобой через нее. Ты ведь не веришь в мое существование, когда я появляюсь в этом облике! Что мне делать, Дэвисон?

Марк внимательно изучал видение. На этот раз ему удалось различить орнамент на ее ожерелье в форме лотоса. Он разглядел изображения коршуна и кобры на ее диадеме и скарабея на браслете. Через тонкую ткань ее одежды просвечивали розовые соски и идеально гладкая кожа.

— Я нашел гробницу, которую искал? — внезапно спросил он.

— Ты нашел гробницу, Дэвисон.

— Я нашел гробницу Эхнатона?

— Да.

Он не сводил глаз с ее лица, которое походило скорее на неподвижную известковую маску. Она выжидающе смотрела на него своими бездонными миндалевидными глазами. Марк вытер о колени влажные руки.

— И… — у него по спине между лопатками заструился пот, — открыв гробницу, я найду его там?

— Да.

У него подкосились ноги. Он опустился на землю, глядя на ослепительнокрасивую женщину.

— Кажется, мое воображение играет со мной злые шутки. Я слышу то, что хочу услышать.

Аура вокруг женщины на мгновение ярко вспыхнула.

— Как ты посмел усомниться в моих словах? Разве я не отвечаю на все твои вопросы? Дэвисон, ты обижаешь меня.

— Прости, но откуда мне знать, что это не игра моего воображения? Как я могу убедиться, что я не сплю?

— Мой дорогой, ты упрям как осел, но я умею ждать. Я расскажу тебе кое-что, чего ты не можешь знать. Я открою тебе, как умерла старая ведьма. Тогда ты мне поверишь? Это дело рук Двуногого.

— Что?..

— Она бросила вызов богам и проиграла битву. Ее смерть была долгой и мучительной. Таково могущество Двуногого.

— А это вещество у нее во рту…

— …Один заставит тебя есть свои собственные экскременты.

Он отчаянно затряс головой.

— Нет!

— Неужели, мой дорогой, ты не видишь, что тебе угрожает опасность?

— Какая?

— Семеро стражей, охраняющих гробницу. Ты знаешь их, Дэвисон, и ты должен их победить. Их семеро, и месть каждого из них предопределена. Ты должен помнить о них, Дэвисон, ведь каждый из них будет убивать по-своему. А тебя, Дэвисон, главного зачинщика, тебя ожидает самая страшная месть… — ее голос эхом раскатился по ночной пустыне, — … медленное расчленение.

Марк обеими руками потер глаза:

— У меня галлюцинации!

— Ты все еще не веришь в мое существование? Я многое знаю, мой дорогой. Я знаю древние тайны. — Нефертити грациозно поднялась, ее одежда мерцала при каждом ее движении. — Пойдем со мной, мой дорогой, и я покажу тебе удивительные вещи!

Марк проснулся оттого, что солнце светило ему прямо в глаза, он огляделся и понял, что лежит одетый на своей кровати, а первые лучи рассвета уже пробиваются сквозь противомоскитную сетку раскрытого окна палатки. В полном недоумении Марк сел на постели и тут же застонал, почувствовав пульсирующую головную боль. Опустив босые ноги на пол, он вскрикнул. Он взглянул на свои ступни и обнаружил, что они расцарапаны и покрыты засохшей кровью.

Марк так и остался сидеть на краю кровати, обхватив голову руками.

Он начал вспоминать события прошлой ночи, сначала как-то смутно, затем все отчетливее, пока наконец не восстановил их со всеми подробностями. Она привела его к руинам. Он шел в ледяной ночи, не обращая на холод никакого внимания, его босые ноги наступали на острые края гальки, но он этого совсем не замечал. Он находился во власти ее сияния. Она шла впереди, указывая ему путь своей тонкой рукой. Нефертити вела его по фантастическим аллеям, где им встречались украшенные перьями лошади, запряженные в сверкающие серебром и золотом колесницы. Он видел аккуратные ряды пальм, выкрашенные в яркие цвета фронтоны домов с расписными колоннами и папирус, растущий в прудах формы лотоса. Тут и там бегали голые ребятишки, а красивые женщины и мужчины в развевающихся одеждах с довольным видом прогуливались в лучах Атона.

Она вела его мимо грандиозных дворцов, на огромных пилонах которых полоскались на ветру разноцветные флаги, мимо храмов, к которым стекались бритоголовые священнослужители в белых одеждах. Они заходили в великолепные дворы с экзотическими растениями и газелями. На улицах Марк видел худощавых купцов с острова Крит, предлагавших товары, привезенные с их далекого острова. Здесь были и коренастые бородатые вавилонцы, которые, оживленно жестикулируя, торговались с покупателями. Из кабачков доносились звуки музыки и возгласы пьяных посетителей. Куда бы они ни пошли, какую бы ни выбрали дорогу, везде им встречались вымощенные улицы, свежевыбеленные дома, деревья, шум и оживление.

Они шли среди унылых руин, стены которых были не выше полуметра, но Марк видел только великолепие огромного Храма Солнца. Вслед за призраком Нефертити он шел по песку и камням, но ему казалось, что он ступает по стеклу и мрамору. Черное небо было усыпано звездами, но Марку оно представлялось темно-голубым, а на спине он чувствовал теплые лучи солнца.

Они ушли за несколько километров, пересекли равнину и повернули обратно. Они путешествовали всю ночь, и все это время Нефертити говорила с ним и показывала ему роскошь Ахетатона.

Теперь он, обхватив голову руками, сидел на кровати и чувствовал себя совершенно разбитым.

Вдруг в палатке стало еще светлее, и он услышал голос Рона:

— А, ты уже проснулся. Очень хорошо.

Марк с трудом поднял голову.

— Что случилось?

— Ну и видок же у тебя! Вчера, видно, здорово перебрал? Сочувствую, но тебе придется все-таки выйти на улицу.

— Зачем?

— Случилось кое-что, что вряд ли тебе понравится.

 

ГЛАВА 19

Марк в недоумении смотрел на приближавшуюся делегацию, но первое удивление вскоре сменилось раздражением.

— Не нравится мне это, — буркнул Рон, стоявший рядом с ним.

Марк ничего не ответил. Скрестив на груди руки, он стоял у входа в палатку и с откровенной неприязнью смотрел на непрошеных гостей. Сегодня ему было совершенно не до них. Ему хотелось побыть одному и спокойно обдумать тот сон, который приснился прошлой ночью, вспомнить Нефертити, еще раз насладиться их путешествием, заново перебрать в памяти те невероятные вещи, которые он увидел. Меньше всего он сегодня был настроен на встречу с деревенскими жителями.

Умду сопровождали трое молодых мужчин в полосатых галабиях. За ними шли две женщины в платках с какими-то свертками в руках и грек Константин Доменикос. Старый немощный умда ехал на осле, остальные шли пешком. Процессия медленно приближалась. В утренней тишине слышны были только стук копыт и человеческие шаги. К Марку и Рону уже успели присоединиться Жасмина, Абдула и Холстиды. Когда осел остановился, один из молодых мужчин помог умде спуститься на землю и подвел его к палатке.

— А-лаан, — поздоровался умда, подняв руку.

Марк сразу заметил враждебность в глазах старика.

— Добро пожаловать, хагг, что привело тебя к нам?

— Мой долг, доктор Дэвисон. Я пришел как посол от четырех деревень и хочу с тобой поговорить.

— Пожалуйста, я к твоим услугам.

Старик беззвучно пошевелил своими тонкими губами.

— Не могли бы мы где-нибудь присесть и поговорить об этом за чашкой чая?

— У нас много дел, хагг. Что случилось?

Маленькие глазки старика гневно сверкнули:

— Ты разочаровываешь меня, доктор Дэвисон, я считал тебя более цивилизованным человеком.

— Цивилизованным! — презрительно фыркнул Марк. — А кем ты считаешь себя, хагг? Как называется то, что ты и твои люди сделали с шейхой?

Старик задрожал:

— Мы непричастны к ее гибели! Мы уважали шейху, она была нам нужна! А теперь жители Хаг Кандиль упрекают нас в ее смерти, хотя на самом деле она на твоей совести!

— Перейдем к делу, хагг.

— Долгие годы мы почитали кадим! — воскликнул умда дрожащим голосом. — Много лет мы не мешали и даже помогали работе иностранных ученых в нашей долине. Но теперь все пошло кувырком, и мы хотим, чтобы ты со своими людьми покинул это место.

Марк опустил руки.

— Ты это серьезно?

— Ты нарушил древние запреты, доктор Дэвисон. Ты вызвал в долину злых духов. И мы хотим, чтобы ты ушел.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

Умда сделал знак тростью, и обе женщины в черном робко приблизились к нему. Одна из них опустила свой сверток и стала его разворачивать. К ногам Марка и его товарищей упало мертвое животное.

Марк быстро взглянул на него и сказал:

— У вас и раньше рождались телята с двумя головами, хагг. Уж тут мы ни при чем.

Тут вторая женщина опустилась на колени и бережно развязала свой узелок. Марк невольно отшатнулся, а Алексис испуганно вскрикнула.

— Это мой внук, — печально объяснил умда. — Но он родился на четыре месяца раньше срока. Из-за злых духов у моей дочери случился выкидыш.

Марк взял себя в руки и ответил:

— Значит, он был больным и слабым. Природа распорядилась его судьбой, а не я. Твоей дочери уже почти пятьдесят. Она слишком стара, чтобы рожать детей.

— Наша вода испортилась! На наших полях гибнет фасоль! Наши женщины кричат по ночам, потому что им снятся страшные сны! Ты должен уйти!

— Мы не уйдем, хагг.

— Я требую, чтобы мне дали поговорить с человеком из Каира.

Марк повернулся к Жасмине:

— Где Хасим?

— Он все еще не пришел в себя, Марк.

— Сожалею, хагг, но мистер ель-Шейхли не может сейчас с тобой говорить. Хотя это все равно ничего не меняет. У нас есть официальное разрешение на работу здесь.

— Я обращусь к мудиру.

— По мне, так идите хоть к президенту. Мы все равно останемся.

Лицо старика побагровело, а глаза запылали от гнева. В какой-то момент Марку даже показалось, что умду хватит удар, но приступ ярости скоро прошел, и старик продолжил смиренным тоном:

— Я умоляю тебя. Пожалуйста, оставь нас в покое.

Марк взглянул в лицо толстому Константину Доменикосу, у которого был на удивление безразличный вид, затем опять повернулся к умде:

— Все твои страхи, хагг, — обычные предрассудки. Здесь нет никаких злых сил. Мы всего лишь ученые и делаем свою работу. Зачем нам ссориться с тобой, когда мы можем жить в мире.

— Не можем, доктор Дэвисон. — Старик, казалось, сник. — Я знаю, что ты будешь продолжать свою работу, навлекая на себя одно несчастье за другим, — проговорил он подавленно. — Но я сделаю все, что только в моих силах, чтобы предотвратить наихудшее. Я отзову своих людей обратно в деревню.

— Может быть, ты хочешь повысить цену? Больше чая? Кока-колы?

Старик тихо покачал головой:

— Ты так и не понял меня!

— Тогда, может, ты беспокоишься из-за вещей, которые мы найдем в гробнице? Угрозами ты ничего не добьешься, хагг. Я лично прослежу за тем, чтобы все, что будет найдено в гробнице, — только не делай вид, что ты о ней ничего не слышал, — попало в Музей Египта в Каире.

— О Аллах! Доктор Дэвисон, мои люди хотят жить с тобой в мире, но если ты этого не хочешь, я отзову рабочих обратно в деревню. Они послушают меня.

— Я могу нанять рабочих в другой деревне.

— Посмотрим, доктор Дэвисон, посмотрим.

С этими словами старик заковылял обратно к своему ослу и с большим трудом опять взобрался на него. Прежде чем двинуться в обратный путь, умда поднял указательный палец и воскликнул:

— Я предупредил тебя!

Американцы, Жасмина и Абдула остались стоять у палатки, глядя вслед трогательной молчаливой процессии. Потом Марк сказал Абдуле:

— Убери отсюда эту гадость.

— Эфенди, что мы будем делать с рабочими?

— Не знаю. Не сможет же он их всех заставить вернуться обратно.

— Нет, эфенди, думаю, надо повысить оплату, и тогда мне удастся уговорить рабочих из Хаг Кандиль остаться. Но что делать с водой и свежими продуктами, ведь их тоже доставляли люди умды.

— Как только Хасиму станет лучше, он отправится с докладом в Каир. Правительственные чиновники, которые прибудут к нам, смогут привезти с собой новых рабочих. А пока людей у нас вполне достаточно, чтобы продолжать раскопки входа в гробницу. Продукты же мы можем привозить с того берега Нила из Маллави. Теперь, пожалуйста, убери это.

Египтянин кивнул и с мрачным видом сам поднял с земли оба свертка. Когда он ушел, Рон спросил:

— Думаешь, у нас будут неприятности?

— Кто его знает. В любом случае власти на нашей стороне, особенно теперь, когда мы нашли гробницу. Старику не удастся выжить нас из долины. Возможно, наша жизнь теперь станет и не слишком приятной, но он все-таки не настолько глуп, чтобы конфликтовать с властями. Вспомни, что его люди сделали с шейхой. Это убийство, Рон.

Когда все направились к общей палатке, откуда доносился запах кофе и перегоревшего жира, Жасмина подошла к Марку:

— Вы хромаете. У вас что-то с ногами?

— Да, гулял тут и забыл надеть ботинки, пошел босиком.

— Позвольте мне взглянуть.

Они вошли в палатку, Марк сел на раскладной стул, а Жасмина опустилась рядом с ним на колени.

— Вам, наверное, очень больно.

— Ну, в общем, да.

Жасмина протянула руку к полке с лекарствами, стоявшую позади Марка.

— Закатайте рукав, — попросила она.

— Зачем?

— Я сделаю вам укол.

Поставив у его ног миску с мыльной водой, она спросила:

— Как же так получилось?

— Я… я пошел прогуляться, но почему-то забыл надеть сапоги. Как чувствует себя Хасим?

Осторожно смывая прилипший песок и запекшуюся кровь, она ответила:

— Честно говоря, даже не знаю, что вам ответить. Сегодня утром Абдула разбудил меня и сказал, что у мистера ель-Шейхли снова начались судороги. Его лицо распухло и сильно покраснело, что не характерно для укусов желтых скорпионов. Я сделала ему укол морфия, и теперь он спит, но я прямо не знаю, что делать.

— А как дела у Холстида?

— Все по-прежнему. Сегодня утром он пришел ко мне и спросил, что он должен сделать, чтобы остановить кровотечение. Но на мой вопрос, какое именно у него кровотечение, он не захотел ответить. Я ничем не могу ему помочь.

Марк покачал головой. Он огляделся в палатке и заметил на ее туалетном столике фотографию пожилого мужчины, украшенную букетиком засушенных цветов, Коран и маленький кусочек лавандового мыла в фарфоровой мыльнице. Потом он перевел взгляд на ее тонкие загорелые руки, которые в этот момент обрабатывали его ссадины.

— Вам плохо здесь? — спросил он тихо.

Она вытерла его ноги мягким полотенцем и намазала их какой-то оранжевой мазью. Не поднимая глаз, она ответила:

— Плохо неподходящее слово, Марк. Мне здесь очень страшно. Умда был прав. Здесь действуют злые силы, и это происходит из-за нас.

Марк продолжал наблюдать, как она работает. Он вспомнил о путешествии с Нефертити и подумал, не рассказать ли Жасмине о своих видениях. Она бы поняла его.

— Мне кажется, нам всем лучше уехать отсюда, Марк, — продолжала она, забинтовывая его ноги. — Я не хочу оставлять вас в трудную минуту и ни за что не брошу Хасима, пока он не поправится. Поэтому мы должны уехать отсюда все вместе, как и приехали, одной группой.

Марк прикусил губу. Его охватило горькое разочарование. Нет, она все-таки не смогла бы этого понять. Никто из них не смог бы понять…

В общей палатке его дожидался взвинченный Холстид.

— Ситуация вышла из-под контроля, Дэвисон! — воскликнул он, возбужденно расхаживая взад и вперед по палатке и нервно сжимая кулаки.

Рон и Абдула тоже были тут. Жасмина остановилась позади Марка.

— Что вы такое говорите?

— Я хочу уехать, Дэвисон. Собрать вещи и уехать.

— Вы шутите?

— Да что вы себе позволяете, Дэвисон, мне, наверное, лучше знать, когда я говорю серьезно, а когда нет! — Холстид держал у носа завернутый в платок большой ватный тампон. — Я не хочу кончить так же, как Невиль Рамсгейт!

Марк взглянул на Абдулу и Рона, их лица были непроницаемо-серьезными.

— Но вы же не верите в этих демонов, мистер Холстид…

— Мне все равно, демоны это или феллахи, Дэвисон. Я не хочу стать жертвой очередного преступления. Этот старик не шутит. Сначала он отзовет всех рабочих и охранников, а потом, когда мы останемся без поддержки, подошлет кого-нибудь отправить нас всех на тот свет!

В полном недоумении Марк перевел взгляд с Холстида на Абдулу, неподвижно смотрящего прямо перед собой, а с Абдулы на Рона, который тихо сказал:

— Он прав, Марк.

Марк опустился на скамейку.

— Но почему?

— Я ничего не смыслю в демонах и проклятиях, знаю лишь, что от нас здесь хотят избавиться и что уже произошло три страшных убийства. То же самое случилось и с Рамсгейтом сто лет назад. А когда он собирался открыть дверь гробницы, он погиб, и я не верю, что это была оспа. Марк, эти люди хотят, чтобы мы убрались отсюда, и они не остановятся ни перед чем, лишь бы избавиться от нас.

Марк схватился за голову:

— Да это же просто безумие! Теперь, когда мы стоим на пороге грандиозного открытия, ты позволишь нескольким суеверным крестьянам запугать себя!

— Марк… — Рон положил руку на плечо друга. — Взгляни правде в глаза. Здесь нам угрожает опасность…

— Нет! — Марк ударил кулаком по столу.

— Ну давай хотя бы дождемся на безопасном расстоянии, пока не приедут чиновники из Каира. Большего мы не требуем. Мы поедем в Эль-Минью, пошлем телеграмму и будем ждать людей из министерства.

— Нет! — Марк оттолкнул руку Рона. — Мы будем продолжать работать!

— То, что ты сейчас делаешь, — абсолютная глупость! Боже мой, Марк, ты просто медленно сходишь с ума! Куда делся тот сдержанный, рассудительный ученый? Да ты только взгляни на себя!

Марк старался не смотреть в полные упрека глаза друга. Они не понимают его! Как же им втолковать, что он должен остаться здесь. Он не может уехать, что бы ему ни грозило. Гробница была слишком важна для него, и к тому же была еще она… Как он мог уехать, так и не узнав, кто такая и откуда взялась эта женщина, называющая себя Нефертити…

— Марк!

Он растерянно посмотрел на Рона.

— Одумайся, Марк. Больше я ни о чем тебя не прошу. Давай переедем в Эль-Минью, сегодня же после обеда…

— Я сказал, нет. Послушай, Рон, — воскликнул Марк, — как долго, ты думаешь, гробница останется закрытой в наше отсутствие? Как только мы причалим к противоположному берегу, крестьяне толпами бросятся туда и взломают дверь. Они разграбят ее, повредят хрупкие мумии и предметы искусства, а золото продадут Доменикосу. А мы тем временем будем преспокойно сидеть в Эль-Минье и дожидаться вмешательства властей!

Рон долго смотрел на Марка и наконец признался, нахмурив брови:

— Не знаю… Об этом я как-то не подумал.

— Нет! — истерично взвизгнул Холстид. Его платок был уже насквозь пропитан кровью.

— Я сказал, мы едем. Это моя экспедиция, и здесь я решаю, что нам делать дальше…

— Сенфорд!

Все оглянулись.

Высокая и величественная Алексис Холстид с победоносным видом стояла в дверях палатки.

— Мы никуда не едем.

— Но Алексис…

— Сенфорд, еще одно слово, и ты отправишься туда, откуда я тебя вытащила.

Он испуганно посмотрел на нее и сразу же как-то съежился под ее властным взглядом.

— Так-то лучше. — Она твердым шагом вошла в палатку и в решительной позе остановилась перед остальными. — У нас у всех здесь расшатались нервы! Мы же не допустим, чтобы несколько примитивных крестьян лишили нас того, что нам принадлежит. Я этого не потерплю. Это моя экспедиция, и я говорю вам: мы остаемся.

Все с удивлением смотрели на нее, впечатленные ее невероятно презрительным взглядом и вызывающей позой.

— Если вы хотите обратиться за помощью к властям, доктор Дэвисон, то вы можете это сделать. Поступайте так, как считаете нужным, я предоставляю вам полную свободу действий. Но мы останемся здесь, это мое последнее слово.

Марк ползал на четвереньках, осторожно очищая мягкими губками и кисточками верхнюю часть двери гробницы. Она уже примерно на полметра показалась из песка, и вырезанный на камне текст можно было легко прочитать. С трубкой в зубах и взмокшим от пота платком на голове Марк усердно работал под палящим солнцем, отмывая иероглифы от грязи.

Несколько феллахов, которых Абдуле удалось подкупить, продолжали откапывать лестницу. Уже показалась ее девятая ступень. Они все глубже и глубже уходили под землю, приближаясь ко входу в гробницу. Холстид сидел вместе с Алексис под развевающимся тентом и от нечего делать ловил мух, а Рон экспериментировал с камерой и штативом. Жасмина предпочла остаться с Хасимом в лагере.

Очистив последний символ самой нижней строки, Марк откинулся назад и потер затекшие плечи. Теперь наконец он мог заняться чтением того, над чем он так долго работал.

Сначала он пробежался по тексту глазами и мысленно сделал приблизительный перевод. Потом он взял в руки блокнот и начал внимательно разбирать каждый отдельный иероглиф. Ему не пришлось долго размышлять, слова как бы сами собой ложились на бумагу.

«Здесь покоится царь-отступник, преступник, Он, Не Имеющий Имени, и да будет проклят тот путник, который произнесет имя его и подарит жизнь ему, ибо тогда увидит он Сета и свиту его, и увидит он воплощение сил зла, тьмы, противостоящих свету и порядку.

Берегись стражей неверного, поставленных здесь на веки веков!»

Затем следовало изображение тех же семи фигур, что были вырезаны в верхней части стелы. Под ними находилось продолжение текста:

«Горе тому, кто, путешествуя вверх по Нилу, нарушит покой обитателей этого дома или войдет в него или что-нибудь возьмет из него. И горе тому, кто, путешествуя вниз по Нилу, произнесет имя неверного. Такова будет кара чудовищ».

Марк отложил карандаш и отодвинулся от двери. Выступившие у него на лбу капельки пота ручьем потекли по лицу. В глазах у него потемнело, а летняя жара в одно мгновение превратилась в зимнюю стужу, и он задрожал от холода.

— Рон, иди сюда…

Рон присел рядом с ним, рассматривая надпись.

— Так, — пробормотал он тихо, чтобы остальные его не услышали, — значит, Рамсгейт все-таки правильно перевел. Вот они, те же самые, что и в дневнике. Семь проклятий…

Жасмина закрыла книгу и подняла на Марка свои темные глаза. Она продолжала молчать.

Чтобы не смотреть на нее, он занялся своей трубкой, выбил ее и снова набил, но раскуривать не стал. Ночной ветер жалобно завывал среди палаток, а Марк напряженно искал подходящие слова.

— И вы полагали, что Невиль Рамсгейт допустил ошибку? — наконец спросила она.

Они сидели в ее палатке и пили мятный чай.

— В конце прошлого века египтология еще только зарождалась. Тогда у нее не было даже названия. Поймите же, Жасмина, — он наконец решился взглянуть на нее, — это не обычная дверь гробницы. Когда я впервые прочел этот текст в дневнике Рамсгейта, то был почти уверен, что он неверно перевел его. — Он опустил глаза на свою трубку. — Египетские гробницы всегда охраняют боги света и возрождения, а не демоны. Если на некоторых гробницах и написаны проклятия, то они не такие уж и страшные и служат больше для того, чтобы отпугнуть грабителей. Надписи обычно обращены к проезжающим мимо с просьбой произнести имя умершего и тем самым помочь его душе обрести жизнь. Но… — он жестом показал на дневник, — здесь…

Взглянув на загадочный текст, Жасмина тихо сказала:

— Мне кажется, жрецы Амона стремились не столько отпугнуть грабителей, сколько не выпустить наружу то, что находится в гробнице.

Марк поднял голову.

Она продолжала:

— Жрецы Амона, наверное, ужасно боялись духа Эхнатона, если они даже не написали его имени на дверях гробницы. А если его имя нигде не написано, то его душа не может жить и все еще дремлет. Без имени дух бессилен. Марк, — ее глаза испуганно распахнулись, — почему жрецы Амона так боялись его духа?

— Не знаю. — Он рассеянно потер лоб. — Если не принимать во внимание то, что современники считали его отступником, из-за того что он хотел покончить с политеизмом, в остальном Эхнатон представляется мне вполне миролюбивым мечтателем и поэтом. Если в его характере и были какие-то дурные черты, сегодня нам о них ничего не известно.

Марк поморщился.

— Что случилось?

— Пожалуй, мне нужны очки, у меня постоянно болит голова…

Она хотела встать, но он схватил ее за руку и усадил обратно:

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Аспирин все равно не действует. Ничего не помогает. Боль начинается так же внезапно, как и проходит. — Он заставил себя улыбнуться. — Ничего, скоро пройдет.

Жасмина посмотрела на свою руку, которую он крепко сжимал. Она хотела высвободить ее, но он не отпускал.

— Жасмина…

— Нет, Марк. Так нельзя. Пожалуйста, мне очень неловко.

— Значит, вы тоже что-то чувствуете?

— Марк, пожалуйста…

Внезапно он отшатнулся от нее, схватившись за голову, а его лицо перекосилось от боли.

Жасмина вскочила:

— Что с вами?

— Опять эта боль! О Боже, снова начинается…

Рон выпил слишком много вина, поэтому, когда шел по лагерю, он даже не заметил, что на улице было необыкновенно холодно. Не слышал он и странного шипения, доносившегося из темноты за палатками и похожего на звук вырывающегося под давлением пара. Потом послышался шорох, как будто от ползущей огромной змеи. Но ничего этого Рон не заметил.

Войдя в палатку, он повесил на дверь табличку «Прошу не беспокоить», застегнул молнию и опустил черную светонепроницаемую занавеску, закрепив ее концы на полу. Включив свой магнитофон, он осторожно прошел между пленками, развешенными на протянутой через всю палатку веревке, пошарил под рабочим столом и вытащил новую бутылку вина. Насвистывая в такт музыке, он наполнил бумажный стаканчик и сделал несколько торопливых глотков.

Только спрятав бутылку обратно под стол, он почувствовал внезапный холод в палатке. Рон наклонился к висящему над столом термометру, но тот показывал двадцать градусов по Цельсию. Он пожал плечами и принялся за работу. Рону нужна была чистая вода, чтобы развести проявитель, ведь, возможно, причиной нечеткости его фотографий была просто какая-нибудь грязь в воде из Нила. Отмерив воду и осторожно размешивая в ней пакетик химиката, он услышал за спиной какое-то шуршание. Он перестал помешивать воду и прислушался, но, кроме звуков классической гитары, ничего не было слышно.

Перелив проявитель в тазик, Рон потянулся за лежавшей на полке над столом камерой. Тут он почувствовал, как что-то скользнуло по его руке.

Он резко отдернул руку, встал на цыпочки и осмотрел полку. Потом он взглянул на руку. Ничего.

Рон снял с камеры кожаный чехол и положил ее на стол. Потом он вывернул висевшие над столом электрические лампочки, и в палатке стало абсолютно темно.

Он быстро открыл аппарат и стал вытаскивать из него кассету с пленкой. Но тут он почувствовал, что пальцы совсем не слушаются его, как будто их сковал необычно сильный мороз. Рон пошарил рукой в темноте и нащупал на столе штопор. С его помощью он вытащил кассету. Взяв пленку за край, он осторожно стал вытаскивать ее из кассеты.

Вдруг что-то ударилось о его ногу.

Рону захотелось как можно быстрее покончить со своей работой, но у него дрожали руки. Казалось, пленка упорно не слушалась его. Он изо всех сил всматривался в темноту, но не мог ничего различить. В окружавшей его кромешной тьме он мог передвигаться только на ощупь.

Рон почувствовал, как что-то едва заметно прикоснулось к его спине. Он вздрогнул.

Теперь он еще больше заторопился, стал судорожно разматывать пленку и чуть было не выронил ее из рук. Он на ощупь вытащил лист бумаги, расстелил его на столе и быстро раскатал на нем пленку.

В тот же момент он почувствовал холодное дыхание у себя на затылке.

Дрожащими, непослушными пальцами Рон нащупал ванночку с проявителем, при этом он чуть было не опрокинул ее. Он бросил туда пленку и взял в руки крышку. Но не успел он закрыть ванночку, как что-то холодное и чешуйчатое ударилось о его щеку.

Рон вскрикнул.

Охваченный паническим ужасом, он ринулся к выходу, отдернул светонепроницаемую занавеску и схватился за молнию. «На помощь! На помощь!»

Что-то упало ему на руки, холодная скользкая лента сплела его пальцы, не давая им пошевелиться. Он почувствовал легкий удар в лицо, и тут же холодная игла вонзилась в его щеку.

— Помогите! Вытащите меня отсюда!

Невидимая рука схватила Рона за волосы и с такой силой потащила его от выхода, что он потерял равновесие и повалился на пол. В схватке с неизвестным врагом он яростно размахивал руками. Он с криками катался по полу, натыкаясь на ящики и разбивая бутылки с химикатами. Что-то шипело на него из темноты и обматывало его ноги. Почувствовав вкус крови во рту и теплую, растекающуюся жидкость на груди, он продолжал отчаянно сопротивляться. Скользкая змея обвивала его шею и с каждым его криком сжимала ее все сильнее. Рон попытался высвободиться, но его руки были связаны.

Лежа без сил на полу, он почувствовал, что его волосы заплетаются в узел и начинают постепенно вместе с кожей отделяться от головы.

Рон раскрыл рот и, обезумев от страха, издал долгий пронзительный вопль.

Там, где висела занавеска на двери, вдруг показалось звездное небо. Он заметил, как кто-то подошел к нему и в следующий же миг его ослепил луч фонарика. Он вскинул руку, чтобы прикрыть глаза от света, и услышал голос Марка:

— О Господи, что здесь происходит?

— Помоги мне! — пронзительно крикнул Рон. — Оно держит меня за волосы!

— Что с тобой? — Марк опустился на колени и положил руку Рону на плечо. — Что случилось?

Рон опустил руку и удивленно посмотрел на друга:

— Где оно? Ты его видел?

— Что я должен был видеть? О чем ты?

Все еще дрожа всем телом, Рон приподнялся на локтях и осмотрелся в палатке. Вокруг царил невероятный беспорядок: разбросанная фотобумага, разлитая вода, осколки стекол. Потом он перевел взгляд на самого себя. Его рубашка была разорвана на груди, и на коже виднелась тонкая красная полоска. Ноги и руки были обмотаны беспорядочными витками скрученной пленки.

— Что за черт…

— Этого и следовало ожидать! — Марк осторожно распутал волосы Рона и вытащил из них кусок шпагата. — Твоя бельевая веревка, приятель.

Рон молча уставился на шпагат. На его рубашке и брюках болтались бельевые прищепки и скрепки для бумаги, а веревка обмотала его шею и запуталась в волосах.

— Нет… — прошептал он.

В дверях появилась Жасмина со своей медицинской сумкой:

— Что случилось?

Вслед за ней вошли заспанные и растерянные Сенфорд и Алексис. Абдула протиснулся между ними и вопросительно посмотрел на Марка.

— Он запутался в темноте в своей веревке.

— Нет…

— Ты можешь встать?

— Лучше сначала я его осмотрю, — поспешно вмешалась Жасмина.

— Нет… я в полном порядке…

Марк помог Рону встать на ноги. Он с содроганием освободил свою шею и руки от веревки и озадаченно уставился на пленки.

— Ну пойдем же, — дружелюбно сказал Марк.

Но Рон в сердцах отвернулся.

— Слушай! В палатке кто-то был! Говорю тебе! Оно было длинное и покрытое чешуей, и оно напало на меня. Оно напало на меня, черт бы его побрал! Оно хотело сорвать с меня волосы!

Марк крепко схватил Рона за руку.

— Ты ошибаешься. Здесь совершенно никого не было. Я лично расстегнул молнию, и уж поверь мне, никто не смог бы мимо меня прошмыгнуть. Ты работал в темноте и случайно запутался в веревке…

Рон отдернул руку.

— Клянусь тебя, здесь что-то было! Я даже слышал, как оно дышало!

Жасмина достала из сумки шприц и начала его наполнять, но как только Рон это заметил, он тут же отскочил в сторону.

— Нет, ни за что! Никаких уколов! Черт возьми, ну почему вы мне не верите?

Марк развел руками:

— Рон, здесь ничего не было…

Рон развернулся на каблуках и стремглав бросился прочь.

Силы Марка были на исходе. Но вопреки предостережениям Абдулы и просьбам Жасмины он продолжал работать, несмотря на жару, которая была настолько невыносимой, что даже феллахам пришлось сделать перерыв. Абдула стоял рядом с Марком и держал у него над головой зонт от солнца, пока тот с губками и кисточками в руках ползал на четвереньках перед дверью гробницы. Она была выкопана больше чем наполовину, и уже были расчищены почти все ступени лестницы. Теперь можно было различить три последующих горизонтальных ряда иероглифов, и, наконец, показались печати царского города мертвых в Фивах, на каждой из которых была изображена собака с девятью пленниками. Печати были нетронуты.

Вдруг Марк увидел нечто, что заставило его взять в руки увеличительное стекло. На каменной двери виднелись вертикальные царапины, и казалось, что они шли до самого порога, который все еще был засыпан песком.

— Что могут означать эти линии?

— Даже не знаю. Они начинаются где-то на высоте двух метров и уходят глубоко в песок. Похоже на следы когтей.

Пока Рон возился с лупой, Марк обратил внимание на его руки. Они были покрыты черными синяками.

— Думаешь, управимся до завтра?

— Похоже на то.

Марк поднес к губам стакан с виски, но не стал пить, а пристально посмотрел на Рона, который, сидя по-турецки на своей кровати, продолжал вертеть в руках разбитую лупу.

— Рон?

— Что?

— Как ты?

Боль и негодование отразились в голубых глазах Рона.

— Ну и что я должен на это ответить?

— Поверь, мне очень жаль. Но я же ничего не видел.

— Вот именно.

— Ну перестань, ты же целый день пил вино…

Рон вскочил с кровати.

— Куда ты собрался?

— Хочу подготовиться. В следующий раз, когда оно снова заявится, я успею его сфотографировать!

Когда шаги Рона утихли, Марк вдруг почувствовал странных холод в желудке, как будто его сдавил чей-то ледяной кулак. Он сделал большой глоток бурбона, но это не помогло, только в горле неприятно защипало.

Марку вдруг стало совсем одиноко. Он посмотрел на стоявшую на ночном столике фотографию Нэнси и на мгновение задумался: кем же она была на самом деле. Потом он неожиданно для самого себя схватил куртку, трубку и табак и обратился в бегство.

Примерно в тридцати метрах от лагеря, на возвышении, используемом некогда полицейскими Эхнатона в качестве наблюдательного пункта, стояла Алексис Холстид, одетая лишь в тонкий пеньюар. Марк наглухо застегнул куртку и осторожно приблизился к ней. Когда до нее оставалось всего несколько шагов, Марк заметил, что глаза ее были открыты, а на губах играла легкая улыбка, хотя было абсолютно ясно, что она спит.

— Привет, Дэвисон.

Это был ее голос, и все-таки он звучал как-то по-другому. Ночной ветер отбросил назад ее длинные волосы и плотно прижал прозрачную ткань к ее обнаженному телу. Марк удивленно смотрел на нее, не замечая, что холодный ветер насквозь продувает его куртку, и у него снова начинает болеть голова.

— Миссис Холстид?

— Да… и нет.

Ее силуэт расплывался у него перед глазами. На мгновение она раздвоилась, как будто у него стали косить глаза, резкая боль ударила в затылок… Теперь Алексис Холстид выглядела уже по-другому.

У нее было то же тело, тот же пеньюар и те же длинные белые ноги и руки, но на прозрачной голове, которая походила на освещенную с двух сторон фотографию, был черный, заплетенный косичками парик. А на шее красовалось тяжелое ожерелье в форме лотоса. Марка захватила эта игра воображения. Зачарованный, следил он за тем, как изменялся ее облик, как знакомый образ Алексис Холстид постепенно становился все более нежным и мягким.

— Теперь я смогу с тобой поговорить, Дэвисон, ведь когда я прихожу одна, ты не веришь в мое существование.

— Нефертити…

— Ты, наверное, думаешь, что я всего лишь сон. Когда я показала тебе мой чудесный город, тебя охватили сомнения и ты не поверил мне. Поэтому я решила доказать тебе, что я существую на самом деле.

Алексис призывно улыбнулась и протянула ему свою молочно-белую руку:

— Ее ты послушаешься, ведь она привлекает тебя, Дэвисон. Не знаю, какую власть имеет над тобой эта рыжая женщина, и не знаю, как она это делает, но я прочла это в ее снах. У этой женщины есть власть над тобой. Она станет моим орудием.

Он осторожно приблизился к ней на шаг и прищурился. Марк определенно видел перед собой совершенные черты Алексис Холстид, но их затмевал другой облик: темные миндалевидные глаза, красиво очерченные губы, дрожащие веки.

— Уже слишком поздно, мой дорогой, у нас мало времени. Слишком долгими были мои попытки объяснить тебе, что ты должен сделать. Подойди ко мне, Дэвисон.

Как зачарованный Марк подошел к ней, пораженный необычным лицом и изменившимся голосом Алексис и перебирая в памяти предыдущие случаи ее лунатизма.

— Ты думаешь, эта женщина сумасшедшая, страдающая раздвоением личности. Возможно, ты никогда не поверишь в мое существование, Дэвисон, но по крайней мере выслушаешь меня. Если я заговорю ее устами, ты исполнишь мою волю, равно как ты должен будешь ей подчиниться.

Марк стоял, запустив руки в карманы брюк, и с любопытством разглядывал ее.

— Тебя терзают сомнения, Дэвисон. Это из-за надписи на двери гробницы. Она не дает тебе покоя.

Он удивленно взглянул на нее:

— Да, это так. Но откуда ты…

— Ты считаешь, что в Египте нет ни одной подобной надписи. Я скажу тебе почему, Дэвисон. Причина в том, что человек, который лежит там, не имеет себе равных.

— У него нет ни имени, ни глаз Гора, через которые он мог бы смотреть во внешний мир.

— Ты прав, Дэвисон. Мой возлюбленный Кхнатон — пленник в этом дворце. Но они поместили его туда не ради его безопасности, а для того чтобы отлучить его от мира. Жрецы Сокрытого боялись, что он может быть опасным для них.

— Почему?

— Они считали его преступником. Они думали, что он совершил ужасную несправедливость и сможет продолжить свое дело даже из могилы.

— И поэтому они лишили его имени?

Ветер чуть приподнял пряди ее густого черного парика.

— Они запретили произносить его имя, так как не хотели, чтобы он проснулся. Он спит глубоким сном, лишенным грез. Он не знает, кто он. У него нет сознания. Они навеки заключили его в темницу.

— Почему они не похоронили его в заранее подготовленной для этого гробнице в Вади?

— Жрецы Сокрытого боялись, что кто-нибудь любивший Кхнатона и хранивший ему верность может проникнуть в гробницу и пробудить его к жизни. Поэтому они повелели тайно построить в скале новые покои для его тела, которые никто не смог бы найти.

— А семь демонов?

— Они были приставлены там, чтобы никто не смог произнести его имя.

— Значит, его так просто пробудить? Достаточно только произнести его имя?

— Нет, этого недостаточно, мой дорогой, ведь Кхнатон был похоронен без амулета с именем на теле. Его тело покоится неузнаваемым. Никто не написал его имени на амулете и не положил его ему на грудь.

— Его убили?

— Даже жрецы не осмелились бы поднять руку на священную персону фараона. Когда Кхнатон понял, что его мечтам не суждено сбыться и что страну разрывают политические распри, его охватила глубокая печаль и он умер. Теперь вместо него правит его брат Тутанхамон, а он еще совсем ребенок.

— Если они хотели раз и навсегда избавиться от Эхнатона, почему же они тогда не уничтожили его тело?

— Они боялись катастрофы, мой дорогой. Осквернение тела фараона — ужаснейшее из преступлений, какое только можно себе представить. Какими бы жестокими они ни были, они прекрасно осознавали возможные последствия такого злодеяния. Но в то же время они боялись сохранить ему вечную жизнь, так как тогда его дух бродил бы по земле. Жрецы находились в затруднительном положении.

— И они нашли выход.

— До тех пор пока кто-нибудь не откроет гробницу и не вернет моему супругу его имя. Тогда он обрушит свой гнев на жрецов.

— Жрецы уже давно мертвы. Эхнатон спит уже три тысячи лет.

— Правда? А мне показалось, одно лишь мгновение…

Она вдруг замолчала и прикоснулась изящной ладонью к щеке. Марк нащупал в кармане зажигалку и стал раскуривать трубку, в короткой вспышке света он успел разглядеть лицо Алексис.

— Вы плачете… — сказал он тихо и потушил огонь.

Грациозным движением руки она смахнула слезы.

— Все эти годы, пока я ждала своего возлюбленного, мне было так одиноко. Без него мне нет жизни! Он — моя душа, мое дыхание! Одиночество, Дэвисон, тебе не понять того одиночества, которым наполнены мои странствия по этой бескрайней пустыне…

— Но я думал… — помедлив, начал он. — Считается, что ты покинула Эхнатона и уединилась в другом дворце. Разве не так?

Алексис удивленно посмотрела на Марка:

— Да, так оно и было. Но никто не знает почему. В последние годы Кхнатон был тяжело болен, и врачи не могли исцелить его. Его поведение изменилось, и он уже перестал быть самим собой. Врачи сказали, что у него священная болезнь. Но я думаю, он просто устал и разочаровался в жизни. Кхнатон переставал быть самим собой, когда он спорил со мной. В эти моменты у него начинались приступы острой головной боли. Он рвал на себе волосы и выкрикивал проклятия в адрес Атона. Он говорил, что бог покинул его в трудную минуту и отвернулся от него. Но это было не так. Атон всегда был милостив к его детям и оберегал их. Но в тяжелые дни испытаний Кхнатону не хватило сил выстоять до конца. Он говорил о том, что хочет вернуться в Фивы и возродить культ Амона. Мы спорили. Когда я поняла, что мое присутствие еще больше угнетает его и усиливает боль, что моя безграничная любовь к нему и его богу лишает его рассудка, я рассталась с ним, надеясь, что придет еще день, когда я снова стану ему нужна. Годы, которые я провела вдали от него в другом дворце, были наполнены одиночеством.

— Вы когда-нибудь… снова соединились?

— Мой возлюбленный умер, прежде чем я успела снова увидеться с ним. Я поспешила к смертному одру, но жизнь уже покинула его несчастное, измученное тело. Ты знал его, Дэвисон? Тебе знакомы его доброта и великодушие? Он был несчастным человеком, ведь он так сильно любил мир, что хотел бы заключить его в своих объятиях. Сердце Кхнатона не выдержало пороков человечества. Он был невинен и наивен, всех людей называл он братьями и был слеп к их грехам. А потом было уже поздно. Они использовали и погубили его. Его отчаяние было настолько велико, что оно убило его.

— Разве ты не можешь вернуть его? Разве ты не можешь произнести его имя?

— Нет, это невозможно. Это может сделать только живой человек. Дэвисон, ты сделаешь это за меня.

— Сделаю что?

— Напишешь его имя на амулете или на клочке папируса и положишь на его тело. Потом ты должен снова закрыть гробницу, чтобы никто не смог осквернить ее. Тогда Кхнатон пробудится ото сна, его душа улетит в Западную страну и обретет там вечный покой.

— Но я… не могу этого сделать!

— Почему?

— Потому что… — Марк отчаянно искал подходящие слова. — Ты не знаешь, зачем я здесь, зачем я сюда приехал…

— Ты путешественник.

— Я археолог, ученый. Я приехал, чтобы изучать вашу жизнь.

— Значит, ты приехал из Вавилона. Я так и подумала, когда увидела твою бороду.

— Нет, я…

Ледяной ветер насквозь продувал его куртку. Дрожа всем телом, он подумал: «Я приехал сюда, чтобы открыть гробницу и вытащить оттуда мумию твоего мужа! Его доставят в музей за тысячи километров отсюда и там положат в стеклянный ящик, чтобы миллионы людей могли прийти и поглазеть на него…»

— Твои мысли путаются, мой дорогой, я не могу их прочесть. Тебя мучают сомнения. Это из-за меня?

— Извини… это все из-за холода.

— Сейчас лето.

— Но мне все равно холодно.

— Дэвисон… — Алексис протянула к нему руку и положила ее ему на плечо. Даже сквозь материал куртки Марк ощутил ее тепло. — Сделай так, как я говорю. Прошу тебя, верни жизнь моему возлюбленному.

Они откопали еще две ступени и последний ряд иероглифов. Марк и Рон работали вместе внизу. Они осторожно вынимали лопатами песок, просеивали его, пересыпали в ведро и передавали рабочему, стоявшему наверху. Лестница была крутой, поэтому оба египтолога постоянно находились в тени. Впереди возвышалась огромная, навевающая страх дверь гробницы.

Сенфорд Холстид сидел наверху и обмахивался, а Хасим, который, почувствовав себя утром немного лучше, потребовал, чтобы его взяли на раскопки, расположился с Жасминой в «лендровере». Алексис сидела чуть поодаль на песке и неподвижно смотрела прямо перед собой. Марк несколько раз взглянул в ее сторону, но не смог прочесть в ее застывших глазах ни малейшего признака того, что в ее памяти сохранились события прошлой ночи. Казалось, она совсем забыла о них. Марк же после этого не сомкнул глаз. Ее ошеломляющие познания, удивительная история, которую она ему рассказала, невероятный оптический обман — две женщины в одном облике… Кем бы или чем бы ни была Нефертити, она была права: когда она заговорила с ним в образе Алексис Холстид, он невольно прислушался к ее словам. И вот теперь он уже знал, что ожидает его за дверью гробницы.

— Марк, — Рон потянул его за рукав, — здесь в песке что-то лежит.

Марк снял перчатку и осторожно ощупал то место, где только что работал Рон. Он водил пальцами по песку до тех пор, пока в одном месте не наткнулся на что-то твердое.

— Точно, здесь что-то есть. Дай-ка мне щетку.

Марк начал очень бережно счищать щеткой песок, как будто сметая пыль с хрупкого фарфора. Сначала из песка показалось что-то белое, похожее на известь. Марк продолжал работать, а Рон, наклонившись над ним, помогал ему убирать песок.

По мере того как они сметали песок, предмет становился все больше. Было ясно, что он простирается до последней ступени, которая была все еще засыпана и заканчивалась в нескольких сантиметрах от двери.

Внезапно Рон тихо вскрикнул и отдернул руки.

— Боже мой! — вырвалось у Марка. Выронив из рук щетку, он растерянно смотрел на то, что они выкопали.

Из песка торчал скелет человеческой руки.

 

ГЛАВА 20

Рон еще раз щелкнул затвором фотоаппарата и подумал: «Пожалуй, хватит». Он фотографировал уже целый час без остановки и запечатлел на пленке все этапы раскопок скелета. Марк только что очистил кости от последних песчинок, и теперь они во всей своей красе лежали перед ними на нижней ступени рядом с каменным порогом. Остальные — Абдула, Холстиды, Хасим и феллахи — стояли на краю котлована и молча смотрели вниз. За последний час никто не проронил ни слова.

Марк оглядел ужасную находку, сначала кости обутых в кожаные сапоги ног и прикрытые лохмотьями бедра, потом грудь и руки, кости которых все еще были соединены хрящами, и, наконец, череп, покрытый пучками темных волос. Скелет лежал на боку с согнутыми в коленях ногами. Одна рука была наполовину вытянута вперед, скрюченные пальцы с засохшими сухожилиями и хрящами объясняли происхождение вертикальных царапин на каменной двери. Вся эта чудовищная сцена у входа в гробницу все еще сохраняла печать внезапного оцепенения перед лицом смерти.

Наконец кто-то решился нарушить молчание:

— Скорее всего это один из членов экспедиции Рамсгейта.

— Сапоги, — проговорил Марк, не поднимая головы, — такие сапоги, конечно же, не могли принадлежать феллаху. И остатки одежды. Местные жители не шьют одежду из такого материала.

— А вдруг это сам Невиль Рамсгейт? — предположил Холстид.

Ветер подхватил его слова и унес в пустыню. Их взгляды были прикованы к голове покойника, на которой местами сохранились остатки потемневшей, засохшей кожи. Рот был широко раскрыт, как будто все еще кричал.

— Царапины на двери, — заметил Рон. — Похоже на то, что он хотел… проникнуть в гробницу.

Марк не ответил. Пока он, не отрываясь, смотрел на гримасу покойника, его внезапно посетила другая мысль, ужасное предположение, которое раньше не приходило ему в голову.

— Эфенди, — крикнул ему Абдула, стоявший на краю котлована, — посмотрите туда, на затылок черепа.

Марк отошел в сторону и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть указанное Абдулой место. Потом он наклонился и кончиками пальцев провел по поверхности черепа, пока не нащупал маленькое круглое отверстие у его основания. Марк выпрямился и осмотрел дверь на высоте человеческого роста. Он скользнул глазами по иероглифам и чуть внимательнее осмотрел следы царапин. Потом он достал из кармана перочинный ножик, наклонился над скелетом и, опираясь одной рукой о дверь, начал расковыривать кончиком ножа маленькое отверстие на камне.

— Что это? — спросил Холстид.

Марк извлек из отверстия небольшой предмет, осмотрел его и протянул на ладони Холстиду:

— Пуля от револьвера!

— Готов поспорить, — сказал Марк, снова опускаясь на колени рядом со скелетом, — готов поспорить, что она не только совпадает с дыркой в черепе, но и подходит к найденному нами револьверу.

— Не понимаю, — отозвался Рон. — Кто же тогда его застрелил?

Марк еще раз окинул взглядом скелет, пытаясь представить себе ход событий. Потом он встал и отряхнул руки. Повернувшись лицом к крутой лестнице, он проговорил:

— Мы можем восстановить происшедшие события. Кем бы ни был этот человек, он бежал вниз по лестнице — возможно, его преследовали, — потом, наткнувшись на дверь, начал ее царапать, и в этот момент был убит выстрелом в голову. Тогда он упал на землю и так и остался здесь лежать.

— Но почему? — удивленно спросил Холстид. — Кто мог его преследовать? И зачем он хотел проникнуть в гробницу?

— Я же только сказал, что мы сможем восстановить ход событий. Объяснить их мы не можем.

— Но почему он пытался проникнуть в гробницу столь необычным способом? Думаю, — голос Холстида звучал уверенно, — он царапал камень своими ногтями!

— Об этом я тоже могу только догадываться.

— И почему его тело не сожгли вместе с остальными? — спросил Рон.

— Думаю, солдаты паши закопали его прямо там, где нашли, потому что побоялись прикоснуться к нему.

— Но ведь они же не побоялись прикоснуться к остальным.

— Да… — Марк теребил бороду, погрузившись в свои мысли.

— Чего я никак не могу понять, так это почему тот, кто похоронил здесь этот труп, не заявил о находке гробницы, — вслух размышлял Холстид.

Марк снова посмотрел на так хорошо сохранившийся скелет, его кости, суставы и сухожилия, засохшую кожу, изогнутую позу, именно такую, в какой тело сто лет назад повалилось на землю. Ни один хищник не прикоснулся к нему, ни собаки, ни коршуны. Даже муравьи не добрались до него.

Холстид продолжал:

— Солдаты паши вошли в каньон, нашли лагерь, полный трупов, сожгли их вместе со всеми вещами, а потом пришли сюда и просто закопали лестницу? И не сожгли этот труп вместе с остальными? И не сообщили властям о найденной гробнице? В этом нет никакой логики! Что-то здесь не сходится!

— А может быть, — вмешался Рон, — может быть, они здесь никогда и не были. Может, они побоялись дойти до этой части каньона.

— Что вы имеете в виду?

Рон поднял на Холстида испуганный взгляд:

— Может быть, кто-то до смерти напугал их.

Неожиданно Марк сказал:

— Давайте вытащим его отсюда. Абдула, ты со своими людьми должен как можно осторожнее убрать его с лестницы. Возможно, позже мы им еще займемся. — Он взглянул на часы. — Уже почти полдень. На сегодня достаточно. Завтра утром мы откроем гробницу.

После обеда они все вместе сидели в общей палатке.

— Что вы об этом думаете, Хасим? — спросил Марк, прихлебывая холодный кофе.

Молодой египтянин оторвал взгляд от своего стакана и посмотрел на Марка, чувствовалось, что он все еще был нездоров.

— О чем?

— О скелете. Мы сообщим о нем?

— Власти вряд ли им заинтересуются…

Марк заметил, что бледное лицо Хасима покрылось испариной, а белок его глаз вдруг приобрел желтоватый оттенок.

— Как вы себя чувствуете?

— Ничего… сейчас уже лучше.

Марк взглянул на Жасмину, которая чуть заметно покачала головой, и сказал:

— Этот скелет все меняет.

— Что именно? — поинтересовался Холстид.

— Свидетельства о смерти в картотеке министерства. Или в одном из них допущена ошибка, или этот скелет принадлежит кому-то другому, а не одному из членов экспедиции.

— Все эти свидетельства о смерти обыкновенные фальшивки, и ты это прекрасно знаешь, — ответил Рон, мрачно глядя в свою кружку с нетронутым чаем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу этим сказать, что даже дураку понятно, что здесь не было никакой оспы. Все члены экспедиции Рамсгейта были убиты, один за другим. Ты помнишь кости, которые мы нашли на месте кострища. Все тела еще до того, как их сожгли, были разрублены на части.

— И из этого, по-твоему, следует, что чиновники паши выписали фальшивые свидетельства. Но зачем, спрашивается, им это понадобилось? И если здесь не было никакой эпидемии, почему они тогда решили все сжечь? И почему на эту местность был наложен карантин?

— Возможно, для того, чтобы что-то скрыть.

— Дэвисон, — вмешался Холстид, — я постоянно задаю себе один и тот же вопрос: кто мог похоронить Рамсгейта или сэра Роберта у подножия лестницы, не заявив при этом о найденной гробнице?

— Очевидно, мистер Холстид, лестницу просто со временем занесло песком. Если бы кто-то сразу же закопал тело, оно находилось бы еще в лучшем состоянии. А точнее, мы нашли бы сейчас мумию. После того как произошло убийство, тело еще некоторое время было предоставлено природным стихиям, ускорившим процесс разложения, а потом ветер засыпал гробницу песком.

— Это значит, что солдаты паши никогда не были в этой части каньона. Но почему?

— Вероятно, что-то напугало их.

Все посмотрели на Рона.

— Что, например? — спросил Холстид.

— Например, то же, что и преследовало Рамсгейта до последней ступени лестницы.

В душной палатке воцарилось удрученное молчание. Каждый из них погрузился в собственные мысли. Наконец голос Холстида положил конец угнетающей тишине:

— Дэвисон, прочтите нам надпись на двери.

— Зачем?

— Просто прочтите.

Марк взял в руки блокнот, полистал свои записи и остановился на странице с переводом.

— Берегись стражей неверного, которые поставлены здесь на веки веков. Это Амон Сокрытый, Ам-мут Пожирающий, Апоп Змееподобный, Акер Окрыленный, Двуногий, богиня, пленяющая мертвых, и Сет, убийца Осириса. Такова будет кара чудовищ:

Один превратит тебя в огненный столб и уничтожит тебя.

Один заставит тебя есть собственные экскременты.

Один сорвет волосы с твоей головы и скальпирует тебя.

Один придет и разрубит тебя на части.

Один придет как тысяча скорпионов.

Один прикажет насекомым поедать тебя.

Один вызовет у тебя страшные кровотечения и будет иссушать твое тело, пока ты не умрешь.

После того как Марк закончил читать и отложил блокнот, его последние слова еще долго эхом гуляли по палатке. Наконец Рон проговорил:

— Семь стражей, семь заклинаний с ужасными угрозами.

— Не нравится мне это, Дэвисон, совсем не нравится. Я хочу знать, что здесь происходит. Что вы от нас скрываете?

Марк нахмурился:

— Скрываю? Ничего.

Он украдкой взглянул на Алексис.

— Даже не пытайтесь убедить меня, что в этой надписи нет ничего необычного! За четыре месяца, во время которых мы готовились к экспедиции, я очень много читал о Древнем Египте. Это не простая надпись, Дэвисон. Эти семь заклинаний, семь проклятий нужны не только для того, чтобы отпугнуть грабителей. Они предназначались для того, чтобы гробница навсегда осталась закрытой! Почему? — Холстид говорил все громче и уже почти кричал. — Что там внутри, чего так боялись жрецы?

— Всего лишь мертвый человек, ничего больше, — ответил Марк усталым голосом. — Жрецы считали Эхнатона воплощением зла. Поэтому они изолировали его. Только и всего.

— Не это ли имела в виду старая себбаха, когда она предупредила Рамсгейта, что он выпустит демонов… — пробормотала Жасмина.

— Мы имеем дело с древним, пришедшим из глубины веков, прочно укоренившимся суеверием, которое передавалось из поколения в поколение. — Марк печально покачал головой. — Единственное зло, находящееся в этой долине, сидит в нас самих. — Он обратился к Абдуле: — Подготовь своих людей к тому, что мы завтра открываем гробницу. С дверью нужно обращаться исключительно осторожно.

Молчаливый египтянин отошел от плиты и мрачно посмотрел на Марка своими проницательными глазами.

— Остальные рабочие тоже исчезли, эфенди.

— О черт…

— Это скелет напугал их. Они сказали, что прошлой ночью им привиделся кошмар. Их преследовали огромные чудовища, которые приказали им вернуться в деревню.

— Остался хоть кто-нибудь?

— Только три государственных гафира и четыре человека из Эль-Хавата. Я пообещал им очень высокую оплату, эфенди.

— Позаботься, чтобы они перенесли свой лагерь в каньон, и поставь у входа в гробницу гафира. Если мистеру ель-Шейхли удастся связаться завтра утром с Каиром, он попросит прислать новых рабочих, которые будут помогать нам непосредственно внутри гробницы. — Марк повернулся к молодому египтянину. — Или, может быть, вы хотите позвонить уже сегодня?

— Нет-нет, — ответил Хасим почти беззвучно. — Я все еще немного слаб. Но завтра все будет в порядке. А сейчас мне нужно отдохнуть…

Все собирались уже подняться с мест, как вдруг услышали возгласы Рона, стоявшего у дверей:

— Черт побери, вот это да! Посмотрите-ка!

Марк вскочил:

— Что еще?

— Их там целая толпа!

Марк помчался к выходу.

— Толпа?

— Туристы!

Марк схватил бинокль и выскочил из палатки. Примерно в ста метрах от лагеря шествовал караван из нескольких ослов, на спине у каждого сидел наездник. Они приближались к рабочему поселку.

— Их около тридцати, — сообщил Рон, подойдя к Марку.

Остальные тоже вышли из палатки, жмурясь от яркого солнца и прикрывая глаза руками.

— Они прибыли на одной из лодок, «Исиде» или «Осирисе», — сказал Марк, наблюдая за группой в бинокль.

— Что им здесь нужно? Туристы здесь никогда не останавливаются.

— Я, кажется, знаю, в чем тут дело… — Он протянул Рону бинокль.

Рон быстро окинул взглядом цепочку ослов, на которых ехали туристы в яркой разноцветной одежде и шляпах от солнца. Потом он удивленно опустил бинокль.

— А это случайно не сэр Джон Селфридж из Оксфорда?

— Собственной персоной. Опять привез практикантов. Наверняка застрянет здесь на несколько лет.

Застыв в угрюмом молчании, Марк и Рон наблюдали за наездниками, державшими свой путь через холмы в сторону лабиринта древних развалин. Все остановились и начали слезать с ослов, и только один из прибывших поехал дальше. Он направлялся прямо к лагерю. Это был мужчина в белых джинсах, белой рубашке и белой панаме.

Подъезжая к ним, он помахал рукой и крикнул:

— Привет!

— Что это значит? — спросил Холстид.

— Предоставьте это дело мне. Только ничего не говорите.

Незваный гость остановил своего осла и соскочил на землю. Маленький кривоногий мужчина приподнял шляпу, вытер носовым платком свою лысину и не спеша подошел к молчаливой группе:

— Добрый день! Я Джон Селфридж! Как дела?

Марк пожал потную руку англичанина:

— Добрый день, я Марк Дэвисон.

— Знаю, знаю! Когда на пароме нам сказали, что здесь ведутся раскопки, и я услышал, кто ими руководит, я понял, что мне здесь делать нечего! Я читал ваши книги, доктор Дэвисон. Они произвели на меня огромное впечатление.

— Спасибо. Разрешите представить вам, доктор Селфридж, моего ассистента. Рон Фэрмер.

— Очень приятно, очень приятно! — Они пожали друг другу руки. — Я читал ваши статьи о мумиях. Невероятно интересно! Странно, в Каире нам никто не сказал, что здесь ведутся раскопки. Простите, если мы вам помешали.

— Нисколько, доктор Селфридж.

Маленький краснолицый мужчина обмахивался платком и бросал нетерпеливые взгляды в сторону столовой.

— Вы уже давно здесь?

— Две с половиной недели.

— Вот как… — Грузный ученый из Оксфорда внимательно оглядел застывшие лица товарищей Марка и снова красноречиво покосился в сторону общей палатки.

— Э-э… а над чем вы работаете, если не секрет?

— Мы хотим восстановить один из надгробных храмов.

— Ах вот оно что! Если мне не изменяет память, некоторые ученые занимались этим и раньше, но у них ничего не вышло.

— Это было сорок с лишним лет назад, доктор Селфридж. Тогда еще не было такой техники, как у нас.

— Звучит убедительно! Но хотелось бы самому взглянуть.

— Вынужден вас разочаровать. Видете ли, мы все еще занимаемся подготовкой.

— Да-да, конечно. Надеюсь, мои люди вам не помешают? — спросил он и указал рукой на рабочий поселок.

— Да, в общем-то, нет, если, конечно, вы здесь ненадолго.

— Мы пробудем не больше часа, уверяю Вас. Мой проводник сейчас как раз показывает им наиболее сохранившиеся руины. Потом мы отправимся вверх по Вади и осмотрим Царскую гробницу.

Марк почувствовал, как стоявший позади него Холстид испуганно замер.

— Боюсь, что это невозможно.

— Почему же, доктор Дэвисон?

— В горах был обвал, и подход к Вади полностью засыпало камнями.

— Что за невезение!

— Вы планируете осмотреть гробницы в горах? — полюбопытствовал Рон.

Джон Селфридж облизнулся и бросил последний страждущий взгляд на столовую.

— В общем-то, мы собирались. Но, к сожалению, оказалось, что многие в нашей группе плохо переносят жару. Нам нужно идти дальше. Ведь две недели — слишком короткий срок, чтобы успеть все посмотреть. Да вы и сами знаете.

— Вы не собираетесь здесь ночевать?

— К сожалению, нет. Завтра утром мы должны быть уже далеко отсюда. Э-э… Не найдется ли у вас чего-нибудь холодненького?

— Доктор Селфридж, я надеюсь, вы меня простите, но я не могу вас пригласить. У нас слишком мало времени, поэтому дорога каждая минута. Нам бы хотелось как можно скорее снова приступить к работе.

Дружелюбная улыбка исчезла.

— Понимаю. Ну хорошо…

Селфридж снова поднял шляпу, вытер платком блестящую лысину и сказал:

— Было приятно с вами познакомиться, доктор Дэвисон. Со всеми вами…

Рон прокричал ему вслед:

— Приятного вам путешествия!

Они стояли молча, глядя вслед круглому коротышке, который взобрался на своего осла и не спеша отправился в обратный путь.

— Не спускай с него глаз, — приказал Марк Абдуле. — И сразу же сообщи мне, как только паром отчалит от берега.

Марк сидел за своим письменным столом и занимался составлением плана исследования гробницы и вывоза возможных находок. Вдруг Рон поднял полог на двери и молча застыл у порога. Марк обернулся и посмотрел на него:

— Что случилось?

— Все повторяется.

— Что?

Лицо Рона стало серьезным, а губы побелели.

— Мы повторяем путь экспедиции Рамсгейта. На каждом из нас лежит проклятие.

Марк отложил ручку.

— Рон…

— Я хочу кое-что тебе показать.

— Интересно что?

Но Рон не ответил. Он повернулся на каблуках и вышел из палатки в ночную темноту. Марку стало любопытно, и он последовал за ним. Они подошли к лаборатории, но вошли не сразу, так как Рону пришлось немного повозиться, прежде чем он сумел зажечь свет. На столе перед ними лежал скелет.

— Хотелось бы знать, как ты объяснишь мне вот это, — обстоятельно начал Рон. — Что ты скажешь об этом как ученый.

Рон подошел к столу и взглянул на скелет. Когда Марк остановился рядом с ним, он тихо продолжил:

— Пока ты составлял план раскопок, я осмотрел его.

Лампочки над их головами раскачивались на веревке из стороны в сторону, отбрасывая на стены палатки уродливые тени. Когда игра света и тени коснулась головы покойника, выражение его лица как будто изменилось.

— Взгляни сначала на его руки, — сказал Рон. — Указательный палец длиннее, чем безымянный.

— Да?

— А теперь посмотри на свою руку.

Марк вытянул вперед руку, указательный палец был короче, чем безымянный.

— Ну и что это…

— А теперь посмотри на изгиб бровей и форму височной кости.

Марку пришлось наклониться совсем близко к костям. Когда на него пахнуло трупным запахом, ему вдруг показалось, что скелет оскалился в отвратительной улыбке.

— И, наконец, — продолжал Рон, — бедра. Достаточно только взглянуть на них.

— Куда ты клонишь?

— Этот скелет, Марк, принадлежит не мужчине, а женщине.

Марк удивленно поднял брови:

— Женщине… ты уверен?

— Абсолютно. При помощи лупы я исследовал ее кости. Ей должно было быть около сорока.

Марк был не в силах оторвать взгляд от презрительной ухмылки черепа.

— Пусть так, тогда значит, что это скелет Аманды Рамсгейт. Что из того?

— Это наводит меня на размышления. В том, что супруги иногда ссорятся, нет ничего необычного, случается даже, что они убивают друг друга. Но Аманда? Зачем кому-то понадобилось стрелять в нее?

Марк вспомнил длинные вертикальные царапины на двери гробницы, оставленные пальцами несчастной жертвы.

— Этому должно быть какое-то объяснение, Рон.

— Естественно! Аманда Рамсгейт сбежала вниз по лестнице и попыталась проникнуть в гробницу. И в этот момент в нее выстрелил ее муж или сэр Роберт. Что может быть проще?

— И что все это значит?

— Не знаю… — Рон развернулся и пошел к выходу. — Возможно, тот, кто стрелял, хотел убить не ее, а кого-то другого…

Они долго смотрели друг на друга. Потом Рон покачал головой и медленно вышел из палатки.

Марк снова опустил глаза на скелет, разглядывая истлевшие лоскутки одежды, пучки волос, уцелевшие на потемневшей коже головы, скрюченные, окостеневшие пальцы. Наконец он тоже развернулся и покинул палатку.

Но вместо того чтобы пойти к себе, Марк медленно побрел по камням прочь от лагеря. Остановившись посреди темной пустыни, он прошептал:

— Где вы? Мне нужно с вами поговорить.

Подул холодный ветер, и рубашка на нем надулась пузырем. У него глухо застучало в голове, и перед ним предстала она, светящаяся, прозрачная женщина.

— Привет, Дэвисон. Теперь ты наконец поверил в мое существование.

— Мы нашли тело женщины. Кто она?

— Она одна из вас, Дэвисон? Ах нет… — Нефертити наморщила лоб. — Это было еще до вас. Были еще и другие… теперь я припоминаю. Я пыталась с ней поговорить, но тщетно. Я являлась ей во сне и рассказывала о Кхнатоне. Когда ей угрожала опасность, она побежала к нему.

— Что за опасность ей угрожала? Это был мужчина с револьвером?

— Что такое револьвер, мой дорогой?

— Оружие.

— Она убегала от Двуногого, который гнался за ней. А другой, ее муж, направил оружие на демона, и выстрел прогремел, как гром, но он убил свою жену. Двуногого нельзя сразить оружием.

— Гром… — Картины случившегося пронеслись у него перед глазами словно кадры замедленной киносъемки: демон гонится за Амандой, которая с криками бежит к гробнице, Рамсгейт стреляет в чудовище, пуля пролетает сквозь демона и убивает Аманду.

Что же с ними произошло, почему у них у всех начались галлюцинации?

— Я читаю твои мысли, мой дорогой. Ты ошибаешься. Стражи гробницы не видения. Они существуют на самом деле.

Марк начал дрожать.

— Я не верю!

— Ни собаки, ни коршуны не прикоснулись к телу этой женщины, Дэвисон. Разве это не доказывает могущество демонов?

— Этому должно быть логическое объяснение…

— Ты глупец, Дэвисон! — Светящаяся оболочка Нефертити вспыхнула, ослепив его. — Ты безмерно огорчаешь меня! Прислушайся же к своим чувствам, о ученый муж! Если ты веришь только в то, что видишь своими глазами и слышишь своими ушами, то будь уверен: ты еще увидишь демонов.

Марк почувствовал острую боль в животе. У него было такое ощущение, будто он проглотил раскаленный уголь. Боль была такой сильной, что он поморщился. Наверное, сказывалось волнение…

— Ну что, решил? — спросил Рон.

Марк вытянул вперед дрожащую руку:

— Здесь. Мы просверлим здесь небольшое отверстие, посветим через него фонариком и посмотрим, что там внутри.

— А что мы будем делать, если дверь окажется слишком толстой и мы не сможем сдвинуть ее целиком?

— Тогда мы распилим ее бензопилой.

Марк взял в руки долото и молоток, но, прежде чем приступить к работе, еще раз окинул взглядом своих товарищей. Они все стояли вокруг него у двери гробницы, даже бледный Хасим, который опирался на руку Жасмины. Марк сказал:

— Все ясно, можно начинать.

Он поставил долото между двумя рядами иероглифов, затаив дыхание, поднял молоток и резко опустил его. Послышался громкий металлический звон.

 

ГЛАВА 21

Когда долото наконец насквозь пробило камень, через отверстие наружу вырвался сильный поток воздуха, который так засвистел, что все присутствующие испуганно отшатнулись, опасаясь, что дверь вот-вот взорвется.

— О Господи! — закричал Рон, пытаясь укрыться от вихря.

Удивленно и растерянно смотрели они на дверь, прислушиваясь к жалобному завыванию ветра и ощущая на лицах отвратительное затхлое дыхание могилы. Потом ветер понемногу успокоился, и вокруг снова воцарилась тишина.

Марк взял фонарик и посветил им в небольшое, величиной с блюдце, отверстие, которое он прорубил в двери гробницы.

— Что вы там видите? — спросил Холстид, нетерпеливо напирая на него сзади.

— Я… — Марк удивленно отступил назад, — абсолютно ничего не вижу!

— Что? — Рон взял у него фонарик и подошел к двери. Он светил фонариком во все стороны, пристраиваясь и так и этак, чтобы удобнее было смотреть, но в конце концов и ему пришлось сдаться. — Ты прав. Совершенно ничего.

— Ладно, всем наверх! Мы начинаем пилить дверь.

Каньон наполнился пронзительным жужжанием бензопилы. Надев очки и респираторы, Рон и Марк принялись за дверь, а остальные, стоя на краю котлована, с любопытством наблюдали за тем, как дверь распадается на отдельные тяжелые блоки.

Друзья работали осторожно, то и дело останавливаясь, чтобы заглянуть внутрь и убедиться, что они там ничего не повредили. Но как только в пещеру проник дневной свет, они увидели перед собой только длинную узкую шахту, темный таинственный коридор, который, казалось, уходил в бесконечность. Они удалили остаток двери и расчистили площадку, на которой можно было удобно стоять. Потом все собрались у раскрывшейся перед ними черной пропасти и стали молча смотреть вниз.

— Мы опустимся вниз? — спросил Холстид.

— Будет лучше, если сначала пойду я один. Это может быть очень опасно. Некоторые из гробниц снабжены ловушками и другими хитростями, — объяснил Марк.

— Я пойду с тобой, — сказал Рон.

— Хорошо. Прихвати фонарь. Абдула, ты останешься здесь у входа. Возможно, очень скоро нам потребуется помощь.

Жасмина взяла Марка за руку:

— Пожалуйста, будьте поосторожнее.

Марк пожал ее руку:

— Не беспокойтесь. Готово, Рон?

Его друг серьезно кивнул.

— Ну, тогда поехали!

Марк подошел к двери и посветил фонариком в шахту. Она была узкая, с неровными, грубо отесанными стенами. Потолок нависал очень низко. Придется идти друг за другом, слегка пригнув голову. Марк наклонился и переступил через порог. Осторожно продвигаясь вперед, он услышал, как Рон тоже вошел в пещеру. Марк медленно переставлял ноги, внимательно осматривая стены при свете фонарика. Пол был не таким неровным, как стены, но его покрывала мелкая галька, которая громко хрустела под ногами. То и дело Марк останавливался, чтобы посветить в глубь шахты, но свет фонарика исчезал в бездонной темноте. Медленно, как черепахи, продвигались они по бесконечному туннелю.

Один раз Марк оглянулся назад и увидел за спиной Рона вход в туннель, маленький прямоугольник, по краям которого виднелись выделявшиеся на фоне дневного света любопытные лица.

— Фу! — пробурчал Рон, когда они прошли около тридцати метров. — Ну и запах! Меня уже тошнит!

— Этому воздуху три тысячи лет. Последними, кто им дышал, были жрецы Амона.

Рон осветил неровные стены.

— Странно, Марк. Никаких рисунков, никаких надписей, ничего. Как ты думаешь, насколько глубоко в гору уходит этот туннель?

Марк не ответил. У него неприятно сосало под ложечкой. Впереди простиралась темнота.

— Эй, — Рон попытался сострить, — тебе не кажется, что мы так и будем идти все дальше и дальше, пока наконец не упремся в другую дверь, а когда мы ее откроем, на нас уставится удивленная толпа китайцев…

Внезапно Марк остановился и вытянул вперед руку, чтобы за что-нибудь ухватиться.

— Что случилось?

— Мне кажется, мы дошли до конца.

Марк посветил вниз и увидел, что носки его сапог нависают над пустотой. Перед ним лежала таинственная пропасть.

— Посвети мне через плечо, — тихо сказал Марк, присев на корточки. — Посмотрим, что там внизу.

Два луча заскользили по чистому каменному полу, по гладким белым стенам и по неровному, грубому потолку. Тридцатиметровый туннель здесь обрывался. Внизу находилось небольшое пустое помещение.

— Похоже, здесь нам ничего не светит, — вздохнул Рон, сжимая фонарик в дрожащей руке.

— Как знать. Видишь вон там, напротив?

На другом конце комнаты в оштукатуренной стене виднелась еще одна каменная дверь. Она, казалось, была прикрыта в большой спешке.

— Нам нужна лестница, лампы и инструменты.

Марк обернулся к другу:

— Бьюсь об заклад, за этой дверью лежит тот, кого мы ищем.

Никто даже не притронулся к еде. Они не чувствовали голода, да и приготовленное на скорую руку жаркое Абдулы выглядело не очень-то аппетитно.

— Итак, — начал Марк, — окончательное решение остается за вами.

Бледный как мел представитель министерства по охране древностей не отрывал глаз от своего чая и не торопился с ответом.

Марк переглянулся с Жасминой, она молча покачала головой. Затем он продолжил:

— Нас больше ничто не задерживает, Хасим. Инструменты лежат наготове. Единственное, чего нам еще не хватает, так это вашего разрешения открыть дверь.

Хасиму ель-Шейхли в последний момент пришлось отложить свою поездку в Эль-Тиль, где он собирался связаться по телефону с министерством. Вскоре после возвращения группы из каньона ему снова стало совсем плохо, и Жасмине опять пришлось сделать ему укол, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. И вот теперь, когда он, дрожащий и слабый, сидел в общей палатке и чувствовал на себе нетерпеливые взгляды нескольких пар глаз, молодой несчастный египтянин мечтал лишь об одном — лечь в постель и спокойно умереть.

— Это… — начал он слабым голосом, — непростое решение. Мое начальство должно было бы быть уже здесь. Они не разрешили бы открыть даже первую дверь.

Марк понимал, в каком затруднительном положении находился несчастный Хасим: в его теперешнем состоянии он, конечно же, был бы отстранен от этой работы, и ему пришлось бы покинуть раскопки. Но он постоянно надеялся, что ему скоро станет лучше, и поэтому оттягивал свой разговор с начальством. Теперь решение оставалось за ним. Марк сказал:

— Давайте сейчас же поедем в Эль-Тиль и оттуда позвоним.

Хасим задумчиво покачал головой:

— Всем известно, как работают деревенские телефоны. Нам придется ждать несколько часов, прежде чем нас соединят. Я не могу… доктор Дэвисон, я очень устал, пожалуйста, дайте мне поспать.

— Хасим, чтобы продолжить работу и открыть гробницу, нам необходимо официальное разрешение. Вы же не торопитесь дать нам свое согласие и не в состоянии доехать до телефона. В таком случае разрешите хотя бы мне поехать в Эль-Тиль и сделать за вас этот звонок.

— Возможно, вам придется прождать в Эль-Тиль несколько часов, прежде чем вас соединят. К этому времени в управлении уже никого не останется. Давайте подождем до завтрашнего утра, пожалуйста… завтра мне наверняка станет лучше.

Пока Марк обдумывал это предложение, в разговор вмешалась Алексис. Она говорила необыкновенно резко:

— Еще достаточно светло, чтобы открыть внутреннюю дверь. Это же глупо, сидеть здесь и дожидаться рассвета, ведь мы все равно рано или поздно это сделаем. Думаю, мистер ель-Шейхли вполне может сам дать нам такое разрешение. Чем же иначе он здесь занимается, если не представляет власти? По-моему, он сам может принять необходимое решение.

Марк повернулся к ель-Шейхли и спокойно сказал:

— Хасим, может быть, вы хотите, чтобы мы отправили вас в больницу?

— Только не это! — Какое-то мгновение он в ужасе смотрел на Марка. — Мы уже так много сделали. Эта гробница поможет мне сделать карьеру. Теперь я не могу отступить.

— Но вы плохо себя чувствуете…

— Я чувствую себя достаточно хорошо для того, чтобы принимать решения. — Хасим тяжело и шумно дышал. Его лицо блестело от пота. — Миссис Холстид права, я нахожусь здесь для того, чтобы представлять правительство этой страны. Как полномочный представитель власти я беру на себя всю полноту ответственности… Доктор Дэвисон, вы можете открыть эту дверь…

Все было готово: закреплена веревочная лестница, налажено освещение пещеры, топоры, ломы и пилы уже лежали рядом с дверью.

Все члены экспедиции прошли друг за другом по узкому туннелю и очутились в небольшом, размером с обыкновенную комнату зале, со стен которого на них смотрели удивительные и в то же время знакомые фигуры.

— Невероятно! — воскликнул Холстид. — Это же просто… — так и не договорив, он замолчал.

На стене перед ним грозно возвышались семь огромных, наводящих ужас существ. Это были чудовища, фантастические монстры, полузвери, полулюди. Фигуры были совсем как живые, казалось даже, что совсем недавно они еще двигались, а теперь вот застыли на месте от удивления: у одной из них как бы в знак приветствия была поднята рука, другая протягивала руки, словно хотела кого-то схватить, а третья размахивала над головой изогнутым мечом, готовая в любой момент опустить его на свою жертву. Написанные яркими красками, которые были такими сочными, что казалось, будто их нанесли только вчера, семь стражей выстроились в ряд, как оловянные солдатики. Все они были изображены строго в профиль, и каждый из них смотрел вниз одним грозным глазом. Семь демонов, охраняющих гробницу.

В центре возвышался обнаженный мускулистый мужчина, чье неуклюжее тело со свисающими по бокам крепкими руками было сделано из чистого золота. Это был Амон Сокрытый. Справа от него стояла богиня, пленяющая мертвых, изящная женщина с безупречной фигурой и головой скорпиона, одна рука которой была поднята в знак поклонения. Рядом с ней находился Двуногий, стоящий на задних ногах кабан с человеческими руками. Ряд завершало четвероногое чудовище с пылающей красной пастью и такими же глазами, обратившее свой взор к Амону и приготовившееся к прыжку. Это был Сет, убийца Осириса. С другой стороны от Амона, также повернув свое лицо к Сокрытому, стоял Ам-мут Пожирающий, чудовище с задними ногами бегемота, передними ногами льва и головой крокодила. Его отвратительная улыбка обнажала ряд острых зубов. За Ам-Мутом следовал Акер Окрыленный, антилопа с крыльями и головой птицы. А в конце находился Апоп Змееподобный, мужчина с изогнутым мечом, на плечах которого вместо головы извивалась блестящая кобра.

Четверо американцев и трое египтян с немым удивлением смотрели на настенную картину, причем взгляд каждого из них был прикован к гипнотическим глазам одного из богов. Никто не шевелился, они не смели даже моргнуть. Все семеро стояли затаив дыхание.

Холстид в ужасе уставился на Амона, бога из золота, стоявшего посередине, демона, преследовавшего его в ночных кошмарах.

Хасим, опиравшийся на руку Жасмины, не мог оторвать свой взгляд от богини с головой скорпиона.

Рон застыл в оцепенении перед Ам-мутом Пожирающим, крокодильи глаза которого гипнотически приковывали его к себе. Алексис, которая не спускала глаз с рыжих, пылающих волос Сета, прошептала:

— Они… как живые…

Голос Марка прозвучал сдавленно, слова давались ему с трудом:

— Гробница была тщательно загерметизирована, поэтому краски сохранили свою яркость. Они скоро потускнеют…

Никто не пошевелился.

Семь стражей величественно и ужасающе возвышались перед ними, семь трехметровых фигур, выписанных тщательно, до мельчайших подробностей — от складок на поясе до сосков на обнаженной груди. Но особенно поражало то, что нигде не было видно ни одного слова или иероглифа.

— Что, черт возьми, это значит? — спросил Холстид дрожащим голосом.

— Не знаю, — прошептал Марк. — Ничего подобного я еще ни разу не встречал в своей практике. Эта картина совершенно не соответствует древнеегипетской религии.

— Не понимаю. Все стены абсолютно голые, только на одной изображены эти отвратительные существа! Не могли же жрецы Амона настолько бояться Эхнатона, как вы думаете?

— Не знаю.

— Мы ведь даже не знаем, его ли это гробница. Что же все-таки находится за этой дверью, если они так стараются напугать нас этими… этими монстрами.

Марк сделал над собой усилие и отвернулся от картины.

— Это гробница Эхнатона, мистер Холстид.

— Почему вы так в этом уверены? Возможно, это даже вовсе и не гробница! Может быть, здесь спрятано что-нибудь ужасное, и древние египтяне не хотели, чтобы оно было найдено!

— Холстид…

— Они сделали все возможное, чтобы остановить нас. Нам следует поскорее убраться отсюда!

— Сенфорд!

Все посмотрели на Алексис. Ее голос звучал резко и истерично. Она схватила мужа за рукав и гневно закричала:

— Сейчас же прекрати! Ты понял? Никто отсюда не выйдет! Мы откроем эту дверь и посмотрим, что там внутри!

Холстид смотрел на нее с бесконечным ужасом.

— Мне это не нравится! — прокричал он, тыльной стороной руки вытирая текущую из носа кровь. — Я не хочу умирать…

— Их взгляды направлены прямо на нас, — послышался испуганный голос. Это была Жасмина. — Антилопа с головой птицы. Она смотрит прямо на меня.

Несколько мгновений Марк неподвижно смотрел на нее, и у него самого кровь стыла в жилах. Потом он внезапно захлопал в ладоши.

— Пора приступать, у нас еще очень много дел! — воскликнул он с наигранной бодростью. — Солнце уже скоро зайдет, нам нужно спешить. Я хочу открыть дверь еще до наступления темноты!

…Это была обычная известковая плита, на которой не было никаких знаков, кроме печатей города мертвых. Марк и Рон внимательно осмотрели дверь, простучали ее в разных местах молотком и решили начинать прямо по центру.

Марк приставил к двери долото и, собравшись с духом, поднял молоток. Он не знал, что ожидало его внутри — возможно, опять поток затхлого воздуха или завывание разбуженного мертвеца. Вонзив долото в камень, он напрягся всем телом, готовый в любой момент броситься бежать. Остальные в оцепенении застыли на месте. Они сосредоточили все свое внимание на острие инструмента, стараясь не замечать семи огромных фигур, которые смотрели на них со стены.

Звук ударов молотка глухо и беспорядочно отражался от стен. Оглушительный грохот наполнил пещеру, вылетел через туннель наружу и эхом раскатился по каньону. С каждым ударом на зрителей осыпалось облако пыли и осколков. Все замерли в напряженном ожидании.

Марк ударил еще раз, и долото прошло насквозь. Мороз пробежал у них по коже, когда они, приготовившись к худшему, неподвижно уставились на отверстие. Когда ничего не произошло, они облегченно вздохнули и немного расслабились. Марк отошел от двери и дрожащей рукой вытер лицо. Его борода была мокрая от пота. Потом он снова поднял инструменты и, собрав все свое мужество, начал долбить.

Когда отверстие стало достаточно большим, чтобы через него можно было заглянуть внутрь, он посветил туда фонариком, но ничего не увидел.

Когда они выпилили бензопилой еще большее отверстие, воздух в пещере стал настолько тяжелым, что они едва могли дышать. Но никто не захотел выходить наружу. Медленно, сантиметр за сантиметром перед ними открывался вход в склеп.

Марк отложил пилу, взял фонарик и наклонился вперед, просунув голову в выпиленное окно.

— Что там? — спросил кто-то странным голосом.

— Так, — у Марка стало необычно сухо во рту, — это действительно склеп.

— Там есть саркофаг? — поинтересовался Холстид.

Марк глубоко вздохнул:

— Да…

Все отпрянули назад и нервно переглянулись. Марк и Рон с фонариками в руках вошли в склеп. Быстро осветив голые стены, гладкий пол и неровный потолок, египтологи остановились, глядя друг на друга в сумрачном свете.

— Это все, — пробормотал Марк. — Здесь больше нет никаких помещений. Только это. Мы дошли до конца.

— И здесь ничего нет.

— Нет, — подтвердил Марк, — только эти два.

Он направил луч фонарика на два массивных гранитных саркофага, стоявших в центре зала.

В склепе они не обнаружили никаких надписей, сообщающих имена усопших, на каменных гробах тоже не было сделано никаких пометок, намекающих на то, кто или что находится внутри. Марку с Роном не удалось вдвоем поднять тяжелые крышки саркофагов. Поэтому все семеро, расстроенные, вернулись обратно в лагерь, но никому из них не удалось избавиться от глубоко засевшего леденящего ужаса, навеянного семью стражниками. Теперь, четыре часа спустя, в лагере было темно и тихо. Хасим, приняв успокоительное, беспокойно бормотал что-то в полусне. Холстид лежал на своей кровати со льдом на носу и стонал. Алексис погрузилась в глубокий крепкий сон. Она почти не дышала, а ее лицо казалось спокойным и умиротворенным, как у покойника. Абдула стоял на коленях на молитвенном коврике рядом со своей кроватью и, обратившись в сторону Мекки, распевал торжественно-монотонную молитву. Жасмина лежала на боку, поджав ноги, и смотрела в темноту. Только оба египтолога были еще на ногах: Рон возился в своей лаборатории, а Марк совершал прогулку по песчаным холмам в стороне от освещенного лагеря. Ему было холодно, поэтому он спрятал руки в карманах ветровки. За все то время, которые он провел в Египте, еще ни одна ночь не была такой холодной, как эта. Ночи становились все холоднее и холоднее, как будто на пустыню сползал ледник. Он окинул взглядом темные, заброшенные руины рабочего поселка. Все феллахи ушли, никого не осталось. Мысли Марка были заняты саркофагом, гранитная крышка которого ни на миллиметр не сдвинулась с места, когда они с Роном вместе налегли на нее. Он думал о том, какой инструмент потребуется им, чтобы открыть ее. Если Хасим завтра утром будет звонить в Каир, стоит попросить, чтобы прислали подъемный механизм…

— Дэвисон…

Он резко остановился. Перед ним внезапно возникла Нефертити.

— Ты нашел его, — сказала она. — Теперь ты должен помочь ему вернуться к жизни.

— Я нашел два саркофага.

— Да, мой дорогой.

— Кто лежит во втором?

Ее глаза погрустнели, она протянула к нему руки:

— Разве ты этого не знаешь? Это я, Дэвисон. Я лежу во втором саркофаге.

Марк сдавил руками пульсирующие виски:

— Это безумие!

— Дэвисон, ты должен выслушать меня! Я должна заставить тебя понять. Прошу тебя, выслушай меня до конца…

Он опустил руки и растерянно посмотрел на нее:

— В гробнице нет ни одного картуша, ни одной надписи, ни одного капона. А четыре стороны света не отмечены амулетами. Я не могу этого понять.

— Будь милосердным, Дэвисон! Найди в своем сердце частицу доброты и сострадания! Ты должен нас освободить!

— Освободить от чего?

Она говорила торопливо и жалобно:

— Саркофаги — наши темницы. Жрецы похоронили нас без имени. Они обрекли нас на вечную пустоту, приговорили к смерти, но не дали умереть. Безымянные, мы спим, но у меня сохранилась память, а у моего возлюбленного — нет. Он дремлет в бесконечном забытьи, в которое я не могу проникнуть, и он не слышит меня. Пойми, все эти годы я постоянно пыталась разбудить его, но это должна сделать не я.

— Но почему твой дух может повсюду бродить?

— Не знаю, Дэвисон. Я проснулась, и это все…

— Тогда ты можешь покинуть это место и улететь к солнцу…

— Я не могу! — запричитала она. — Я не покину моего возлюбленного. Да, сама не знаю как, но я проснулась, и мой дух ожил. Но я не могу оставить моего бесконечно любимого Кхнатона, моего мужа, моего единственного! Как могу я наслаждаться счастьем, если буду знать, что он все еще лежит в этом холодном гробу, лишенный снов и сознания? Дэвисон, ты глупец, разве смогла бы я покинуть моего возлюбленного?

Марк крепко зажмурился: «Я схожу с ума…»

— Ты должен поскорее довести начатое дело до конца, Дэвисон, ты должен нас освободить, ведь семеро уже разгневались. Ты должен пробудить нас к жизни, прежде чем они с тобой расправятся. — Она начала причитать. — Я мечтаю о том, чтобы вновь соединиться с моим возлюбленным! Верни нам наши имена, Дэвисон, произнеси магическое заклинание воскрешения. Тогда я и мой возлюбленный сможем покинуть это место и насладиться благоденствием Западной страны.

«Почему именно я?» — возмутился про себя Марк.

— Потому что только ты можешь понимать мой язык.

— Я не за этим прибыл сюда! У меня другие цели! Я должен вывезти эти мумии…

— Я потратила столько сил! — жаловалась Нефертити. — Все эти долгие, безутешные годы! Как я старалась открыться той другой, но у меня не хватило на это сил. Та другая, чью голову расколола молния, приехала сюда, и я попыталась завладеть ее мыслями. Но я не смогла этого сделать, потому что она потеряла голову от страсти и совсем обезумела, отдавшись во власть своим желаниям. Я не смогла заставить ее сделать то, что было мне нужно.

— Аманда Рамсгейт…

— А эта с огненными волосами противостоит мне. Ее собственная сильная воля пересекается с моей. Когда ее охватывает моя любовь к Кхнатону, я уже больше ничего не могу с ней поделать, да ты и сам уже это заметил. Ты должен стать моим помощником, Дэвисон. Тебе знакома наша жизнь и наша религия. Как долго я ждала такого человека, как ты, который был бы знаком с нашими обычаями. В твоей голове уже достаточно знаний, Дэвисон. Ты знаешь, что душа умершего не может улететь в Западную страну без имени. Если никто не произнесет необходимого заклинания, то душа навсегда останется в плену у тела…

Марку хотелось воскликнуть: «Да, я знаю!» Ему слишком хорошо были известны представления древних египтян о жизни после смерти, согласно которым душа умершего днем улетает к солнцу, а ночью покоится в теле. Но душа должна знать, где лежит тело. Что сталось с душами тех мумий, которые лежат теперь в музейных витринах, разбросанные по всему свету? Какое чудовищное злодеяние совершают египтологи от имени науки? Что если душа, вернувшись в гробницу, найдет ее пустой? Сколько боли и страданий причиняется ради науки! И он, Марк Дэвисон, был готов взять на себя ответственность за такое преступление, увезти тела царя и царицы в далекий город, так что их души стали бы в смятении и страхе метаться во тьме гробницы, так и не найдя свой кров и пристанище…

Он посмотрел на нее, борясь со своими противоречивыми чувствами.

— Поверь в египетских богов, мой дорогой, ведь они являют собой воплощение Атона! Они существуют…

— Я не верю в это.

— Торопись, Дэвисон, пока еще не поздно. Демоны оставят вас в покое, если ты освободишь нас, а пока мы дремлем, вам всем угрожает серьезная опасность.

— Почему ты не оставишь меня в покое?

— Началось, Дэвисон. Там! — Нефертити вытянула вперед свою прозрачную руку, указывая на какую-то точку у него за спиной. — Началось…

Марк обернулся и увидел, как поднимается полог на двери фотолаборатории. Рон, пошатываясь, вышел на улицу и стал озираться по сторонам. Казалось, он прислушивался к чему-то витающему в воздухе. Марк быстро пошел к нему через лагерь.

— Рон, что случилось?

Рон медленно окинул взглядом спящий лагерь и странно уставился в темноту позади палаток.

— Там что-то движется, — прошептал он. — Что-то приближается к нам вон с той стороны.

Марк прислушался и невольно задрожал:

— Я ничего не слышу.

— Ты и не можешь это услышать. Это просто предчувствие. Я проявлял пленки, и вдруг меня охватило чувство бесконечного… отчаяния. — Он посмотрел Марку в глаза. — Ты тоже это чувствуешь. Я вижу по тебе.

Марк старался не морщиться, когда почувствовал пульсирующую боль в висках. Да, он снова испытывал то же самое, что и дважды до этого: непреодолимый ужас, мучительную тоску, внезапное желание упасть на колени и зарыдать.

— Прислушайся! — Рон поднял руку. — Теперь уже слышно.

Марк широко раскрыл глаза, всматриваясь во тьму ночной пустыни. Оно было там. Было слышно, как оно идет к ним сквозь кромешную мглу, сначала тихо, потом все громче и громче: бом-бом, бом-бом… Звук был похож на неровные шаги пьяного, на удары пульса, бом-бом, бом-бом, как будто кто-то полусонный, с трудом переставляя ноги, брел по холодной пустыне.

Оно приближалось все ближе.

Рон раскрыл рот, уже готовый закричать.

Марк попятился, наткнулся на остов палатки и как каменный застыл на месте.

Оно прошло пешком весь путь от гробницы до маленьких белых палаток — сначала по длинному туннелю, потом тринадцать ступеней наверх, по темному каньону, вниз по Вади и, наконец, вдоль скал до самого лагеря. Ужасные шаги медленно и настойчиво приближались к ним. Оно шло босиком по песку.

Потом они увидели ее. Она вышла из темноты на свет. Высокая стройная женщина с кожей цвета слоновой кости и красивой фигурой. У нее были длинные руки и ноги, а сквозь ее прозрачную одежду просвечивали небольшие упругие груди с розовыми сосками и широкие бедра.

На ее плечах вместо головы находились два глаза без век и твердое щупальце скорпиона.

У Рона вырвался тонкий сдавленный возглас, походивший больше на жалобный писк котенка.

Выйдя на свет, чудовище ненадолго остановилось, зловеще щелкая своим блестящим желтым щупальцем. Затем женщина-скорпион с неподвижно висящими руками, покачиваясь, двинулась дальше. У входа одной из палаток она остановилась. Марк хотел закричать, чтобы предупредить об опасности, но у него пропал голос и он не мог даже дышать. Он был парализован, как во сне. Он мог только с ужасом наблюдать за тем, как она вытянула вперед свои тонкие руки, будто хотела кого-то обнять, и исчезла в палатке.

Из палатки послышался ужасающий пронзительный вопль. Марк, очнувшись от оцепенения, упал на колени. Один за другим в палатках зажглись огни. На улицу выбежала Жасмина, поспешно запахивая на ходу свой халат. Полуголый Сенфорд Холстид, с испуганным лицом, спотыкаясь, выскочил из своей палатки.

В ночи снова раздался пронзительный крик. На этот раз и Рон зашевелился. Он сдвинулся с места, пошатываясь, пробежал по лагерю и распахнул дверь палатки, в которую только что проникло чудовище.

На полу с перекошенным от ужаса лицом сидел Абдула. Он запрокинул голову и снова пронзительно закричал.

Тут все ввалились в палатку: Жасмина, судорожно сжимавшая в руках свою медицинскую сумку, Холстид, тупо смотревший перед собой вытаращенными глазами, Рон, дрожащий и всхлипывающий, и, наконец, Марк, который, налетев с разбегу на арматуру палатки, ошарашенно уставился на тело Хасима.

Он лежал на спине, обнаженный, с широко раскрытыми, безжизненными глазами, а его тело было сплошь покрыто отвратительными желтыми скорпионами, которые снова и снова вонзали в него свои щупальца.

 

ГЛАВА 22

Марк изо всех сил старался сдержать дрожь в руках, но ему это не удавалось. Наливая себе бурбона, он расплескал на пол добрую половину виски. Вдруг полог на двери приподнялся, и он, вскрикнув от ужаса, выронил стакан из рук. Это была Жасмина.

Она выглядела очень усталой, ее волосы были растрепаны. Она села напротив Марка на кровать Рона:

— Они уже спят.

Марк поднял стакан, плотно прижал к его краю горлышко бутылки, и таким образом ему наконец-то удалось налить себе виски, которое он тут же залпом выпил.

— Пойдемте, я дам вам успокоительное, — сказала Жасмина.

— Не надо, уже все в порядке. Не беспокойтесь. Я не собираюсь напиваться. — Он поставил бутылку и стакан на ночной столик и провел рукой по волосам. — Так значит, остальные уже пришли в себя.

— Я вынуждена была сделать мистеру Холстиду и Абдуле укол, чтобы они заснули. А миссис Холстид, как ни странно, даже не проснулась от криков Абдулы, она и сейчас спокойно, крепко спит.

— А как Рон?

— Он занимается тем, что расставляет камеры вокруг лагеря и возится с проводкой. Он говорит, что если это произойдет еще раз, то он сделает снимки.

Марк прислушался, но ему было совсем не до веселья.

— В этом весь Рон!

Он внезапно закрыл лицо руками и начал всхлипывать:

— О Господи, она же предупреждала меня…

— Марк… — Жасмина попыталась успокоить его.

Он поднял голову.

— Мы должны уехать отсюда — продолжала она.

— Нет, — ответил он.

— Мы должны уехать отсюда, все вместе, и причем немедленно.

— Этого они и добиваются, — сказал он сдавленным голосом. — Доменикос и умда. Разве вы этого не понимаете? Они хотят избавиться от нас. Мы нашли для них гробницу, и теперь они хотят прикарманить ее. Они выручат за мумии уйму денег.

Жасмина оставалась абсолютно спокойной, ее голос прозвучал ровно и твердо:

— Марк, вы же и сами в это не верите. Вы видели чудовище, которое убило Хасима. Рон говорит, что это был один из демонов гробницы, богиня, пленяющая мертвых.

— Но вы же не станете верить в эти глупости!

Жасмина пристально посмотрела на Марка. Его поведение противоречило здравому смыслу, при этом он беспорядочно жестикулировал, его глаза странно блестели, а в голосе слышались истерические нотки. Он просто не хотел смотреть правде в глаза. По какой-то непонятной причине он хотел непременно остаться здесь…

Она встала с кровати Рона, затянула потуже пояс своего халата и, сев рядом с Марком, взяла его за руку:

— Пожалуйста, примите успокоительное. У вас совсем расшатались нервы.

— Нет. — Марк изо всех сил старался взять себя в руки. Он несколько раз глотнул воздуха и медленно, с шумом выдохнул. — Это просто последствия первого шока от увиденного… Я уже пришел в себя. — Он схватил ее руку и, пытаясь ее успокоить, улыбнулся. — Не беспокойтесь обо мне, Жасмина.

— И все-таки я беспокоюсь, Марк. Я просто не могу иначе.

Он посмотрел в ее темные глаза, а когда она прислонилась к нему и он почувствовал тепло ее тела, ему стало намного лучше.

— Вы очень мужественная, — прошептал он. — Вы единственная из нас, кому удается сохранить трезвую голову, хотя вам и приходится разрываться между больными, делать уколы, приводить в чувство впавших в истерику. А ведь все должно было бы быть совсем иначе. В подобной ситуации вполне вероятно было бы ожидать, что это вы потеряете самообладание, а я буду тем мужчиной со стальными нервами, который станет Вас успокаивать.

Он замолчал, и они посмотрели друг другу в глаза. В палатке было слышно, как Рон все еще возится на улице со штативами.

— Мы сделаем вот что, Жасмина. Завтра утром я созвонюсь с Каиром. А потом я лично буду охранять гробницу. Мы с Абдулой справимся с этим. Вы же с Роном тем временем доставите Холстидов и тело Хасима в Эль-Минью.

Она решительно затрясла головой:

— Нет, Марк. Я вас здесь не оставлю. К тому же я не верю, что правительственные чиновники и полиция смогут нам помочь. Здесь мы имеем дело с какой-то сверхъестественной силой, которая безраздельно властвует над нами.

Он стиснул ее руку:

— Мне очень жаль, Жасмина, но я не могу остановиться на полпути и уехать.

— Тогда я тоже останусь.

В глубокой ночной тишине были слышны ругательства и проклятия Рона, который расставлял по всему лагерю камеры на штативах. К основному проводу он привязал тонкую проволоку, которую пропустил затем между палатками. То и дело он щелкал вспышкой, не переставая что-то тихо бубнить про себя.

— Если вы так боитесь, — спросил Марк, — почему же вы тогда хотите остаться?

Жасмина раскрыла было рот, но тут же отвернулась. Марк погладил лежавшую в его ладони маленькую руку и сам удивился внезапно нахлынувшим на него чувствам. С Нэнси у него не было ничего подобного, ни разу, даже в самом начале. Он встретил Нэнси в тот период своей жизни, когда у него никого не было, ни друзей, ни семьи. Он как раз заканчивал тогда свое связанное с лишениями и радужными надеждами обучение. Так как ему приходилось не только учиться, но еще и зарабатывать себе на жизнь, то у него не хватало времени не только на развлечения и подружек, но и на мимолетные знакомства. Только когда он получил звание доктора и приглашение поехать в Асуан, он понял, что готов связать свою жизнь с какой-нибудь женщиной. Теперь он спрашивал себя, удивляясь тому, насколько сильно притягивала его эта удивительная женщина, что было бы, если бы он встретил тогда кого-нибудь другого, а не Нэнси, и неужели он стал бы считать это тоже любовью.

— Знаете, Марк, — прошептала она, все еще отвернувшись, — когда я вас впервые увидела, я возненавидела Вас. Я думала, вы такой же, как и все остальные, которые приезжают в мою страну, грабят феллахов и обращаются с ними как с животными. — Она взглянула на него, в ее глазах блестели слезы. — Но вы совсем другой. Вы хорошо относитесь к рабочим и обращаетесь с ними как с людьми. А потом я поняла, насколько велика ваша любовь к прошлому нашей страны, как высоко вы цените наше культурное наследие и что вы никогда не продадите такому человеку, как Доменикос, то, что по праву принадлежит Египту. Моя ненависть начала постепенно проходить и перерастать в уважение, а потом…

— И что потом?

— Я не могу выразить это словами, хотя и чувствую это.

Он взял ее за плечи и повернул лицом к себе:

— Тогда я сам вам это скажу…

— Нет, пожалуйста, не надо, Марк. Не забывайте, что я феллаха! Наши с Вами миры слишком далеки друг от друга. Наши традиции и религии, обычаи и взгляды отличаются. Как-то раз вы спросили меня, почему в общей палатке я сажусь отдельно от мужчин, хотя сама борюсь за эмансипацию египетских женщин. По-другому я просто не могу! Хотя мой разум и требует равноправия, я в сущности продолжаю оставаться феллахой. Во мне слишком глубоко сидят старые обычаи. Я раба традиций!

Слезинка скатилась по ее щеке.

— Может быть, я никогда не смогу измениться, Марк, даже в душе, во всяком случае так сильно, чтобы беспрепятственно любить такого далекого мне человека, как вы. Правда, у меня было бы достаточно проблем и с мужчиной моей культуры. Но я не могу отвергать наши традиции!

Марк с пониманием смотрел на нее. Ему было слишком хорошо известно, что она имела в виду. В Каире у него было много друзей, молодых, образованных и прогрессивных. Но в различных ситуациях Марк сам убеждался в том, насколько глубоко, несмотря на все это, засели в них старые традиции. Когда, например, мужчины собирались за чашечкой крепкого кофе в гостиной, женщины удалялись на кухню. Однажды Марк попытался предложить женщинам присоединиться к мужской компании — тем женщинам, которые изучали в Каирском университете право, медицину, экономику, — но они испуганно отклонили его предложение.

Он нежно погладил ее по щеке, глядя ей прямо в глаза:

— Мы можем изменить старые обычаи, Жасмина.

— Нет! — всхлипнула она. — Это невозможно! вы заметили, как на нас смотрит Абдула, когда мы вместе. Как бы сильно он вас ни уважал, Марк, ему не по душе любые контакты между нами.

— Ты меня любишь?

— Я не могу…

— Ты меня любишь? — Он схватил ее за плечи. — Ответь мне, Жасмина, ответь мне!

У нее из глаз хлынули слезы и заструились по щекам, но она не сдерживала их.

— Марк, я уже не девственница! С тех пор как я год прожила в доме мудира! Теперь ни один мусульманин не прикоснется ко мне, как ты можешь этого хотеть?

Он обнял ее, прижав ее лицо к своей груди:

— Потому что я люблю тебя и потому что хочу тебя. И я надеюсь услышать от тебя то же самое.

Ее хрупкие плечи вздрагивали от испуганных всхлипываний. Потом она сказала неуверенно и тихо:

— Если я даже скажу, что люблю тебя, что из того? Ты скоро вернешься в Америку, и мы никогда больше не встретимся.

Он взял ее за плечи и усадил перед собой:

— Ты поедешь со мной, Жасмина.

Она смотрела на него красными распухшими глазами:

— Я не могу поехать с тобой, Марк. Я решила посвятить свою жизнь заботе о феллахах. Я им нужна, Марк, им нужен кто-нибудь, кто бы им помог. Я не могу отсюда уехать. Они — моя жизнь.

— А что будет со мной? Что я буду делать без тебя?

Она молчала, опустив голову.

— Ну хорошо. Тогда я останусь в Египте. Я смогу работать на правительство.

— Нет, Марк, — возразила она. Ее голос вдруг стал спокойным, а слезы высохли. — Ты не будешь здесь счастлив. Или только очень недолго. Ведь Каир совсем не похож на Калифорнию. Сколько времени ты выдержишь, пока тебе снова не захочется оказаться среди таких же, как ты, ходить на вечеринки, где женщины и мужчины веселятся вместе, пьют вино и ведут себя так раскованно, как мы в Египте не можем себе позволить. Как долго ты сможешь жить без американских фильмов, гамбургеров и твоего Тихого океана?

Ее слова ранили его в самое сердце. Так оно и есть, он не сможет жить в Каире долгое время, и уж тем более всю оставшуюся жизнь. Этот город с его переполненными улицами, грязью, нищетой и строгими исламскими законами был слишком чужим для него, все это можно выносить только недолго, когда ты знаешь, что твое пребывание здесь скоро закончится.

— И как бы мы стали жить? — тихо продолжала она, смахивая со щек слезинки. — Мне приходится работать в разных деревнях долины Нила. Мои исследования и занятия с феллахами заставляют меня постоянно переезжать с места на место. А что будет с нашими детьми? С кем они будут дружить? Нам придется бороться с таким количеством предрассудков. Поначалу, может быть, все еще и будет хорошо, но как долго сможет выдержать наша любовь такие испытания?

Понимая, что она права, он отпустил ее плечи.

— Марк, — она уже снова овладела собой, — по исламским законам к женщине может прикасаться только ее муж. А если она не замужем, то ни один мужчина не должен дотрагиваться до нее, даже из дружеских побуждений.

Он кивнул. Ему снова вспомнились его друзья из Каира, одна знакомая, которая в течение семи лет была помолвлена с его приятелем-архитектором, но за все это время даже ни разу не поцеловала его.

— Но наша работа здесь все равно подходит к концу, Марк, скоро мы уедем. Мы расстанемся и скорее всего никогда больше не встретимся. И поэтому… если ты этого хочешь, только на одну эту ночь…

Он приложил палец к ее губам:

— Нет, не так.

— Тогда разреши мне спать рядом с тобой, Марк. Оставь меня до восхода солнца. Я так боюсь…

Уставшая и измученная, она легла на кровать. Он обнял ее, и она положила голову ему на грудь. Они замерли, прислушиваясь к тоскливым завываниям ветра над долиной.

Марк раскрыл глаза и увидел перед собой темную крышу палатки. Как долго он спал? Жасмина, как котенок, свернувшись калачиком, все еще спала рядом с ним.

Марк прислушался. Его разбудил какой-то звук. Теперь он послышался снова: протяжный, унылый плачь: «Дэвисон…» Женский голос, мечтательный и тревожный: «Дэвисон…» печальный, манящий зов.

И потом эта боль.

Он отвернулся к стене и застонал.

Жасмина села на постели.

— Что случилось? — прошептала она.

— Оно… оно снова надвигается.

«Дэвисон…»

Она обернулась и через плечо посмотрела назад.

— Кто-то тебя зовет, Марк. — Жасмина встала.

— Нет. — Он схватил ее за руку. — Не ходи туда.

— Кто это, Марк? Кто тебя зовет?

— Это просто ветер.

«Дэвисон…»

— Нет… это похоже на женский голос. Надо пойти посмотреть.

Жасмина пошла к выходу. Он тоже вскочил, опередил Жасмину и распахнул дверь. На улице стояла Алексис Холстид, на ней был мерцающий белый наряд.

— Дэвисон…

— Аллах, — прошептала Жасмина. — Это не ее голос!

Марк схватился за голову и застонал.

— Что с тобой, Марк?

— Оно возвращается, разве ты не слышишь?

Она прислушалась, теперь и она слышала это. Из темноты, окружающей лагерь, доносилось шипение…

Что-то поднялось высоко над землей и со всего размаху обрушилось вниз. Топор, меч…

— Не выходи из палатки, Жасмина!

— Марк…

Он силой затолкал ее обратно в палатку, а сам, покачиваясь, вышел наружу.

— Кто это? — закричал он и, с трудом переставляя ноги, зашагал к Алексис.

— Это тот, который предназначен для тебя, Дэвисон. Он идет к тебе.

— Нет! — Он заметался по песку, схватившись руками за виски. — Я не верю! Это неправда!

На пороге фотолаборатории появился Рон.

— Марк, что… — Увидев Алексис, он так и остался стоять с раскрытым ртом.

— Берегись, Дэвисон! Спасайся. Беги к гробнице, ведь там лежит твое спасение.

Рон в недоумении смотрел на Алексис:

— Что, черт возьми…

— Если ты сможешь разбудить нас, Дэвисон, демоны снова вернутся в царство тьмы. Но ты должен торопиться.

Шипение достигло уже границы лагеря и продолжало приближаться.

В следующий момент он вышел на свет.

Марк в ужасе застыл на месте. У чудовища было тело мужчины, с широкими плечами и узкими бедрами, но там, где должны были находиться шея и голова, извивалась огромная кобра, поднявшая голову и готовая к нападению. Монстр замедлил свой шаг и, покачнувшись, остановился. В свете фонарей были хорошо видны все детали: обнаженная мускулистая грудь, складки на животе, жилистые руки, раскачивающееся из стороны в стороны блестящее чешуйчатое тело змеи и злобно блестящие зеленые глаза.

Потом Марк заметил, что чудовище держит в одной руке длинный изогнутый меч, сверкающий в свете фонарей.

— О Боже! — воскликнул Рон. — Беги, Марк, беги!

Зеленые глаза змеи остановились на Марке, и монстр пошел прямо на него.

Огромными решительными шагами чудовище надвигалось на него, а кобра не сводила с него своих зеленых глаз, держа его в постоянном гипнотическом оцепенении. Он не слышал, как Рон и Жасмина позади него кричали от ужаса. Их вопли не доходили до него.

Когда до Марка оставалось всего лишь несколько метров, отвратительный исполин поднял свой огромный меч и занес его над своей змеевидной головой.

Алексис закричала:

— Спасайся, Дэвисон…

Марк, задрав голову, смотрел на блестящие глаза кобры, похожие на сияющие изумруды. Из пасти чудовища то и дело показывался тонкий, раздвоенный на конце язык.

С поднятым над головой мечом ужасающий гигант подходил все ближе. Марк как прикованный продолжал смотреть ему в глаза и уже совсем запрокинул голову, потому что трехметровое чудовище стояло теперь прямо перед ним. Меч ярко блеснул в свете фонарей, когда демон еще крепче сжал его в руке. В следующий момент монстр размахнулся и со свистом опустил меч.

Марк услышал: «Эфенди!» — и почувствовал, как кто-то всем телом налетел на него. От удара Марк полетел на землю. Стоя на четвереньках и мотая головой, Марк увидел, как демон свободной рукой сорвал тюрбан с головы Абдулы.

Не успел Абдула опомниться, как огромная ручища уже схватил его за волосы и высоко подняла над землей. Египтянин закричал. Он барахтался, пытаясь освободиться от мертвой хватки демона, но ему это так и не удалось. Отточенный клинок блеснул, и меч со свистом обрушился на шею Абдулы.

…Напрягаясь всем телом, Марк пытался сдержать внезапные приступы дрожи, которые начинались снова и снова. Он сидел один в общей палатке.

Он услышал какой-то шорох у дверей и тут же вскочил. Но когда он увидел, что это была всего лишь Жасмина, он снова погрузился в свои мысли.

— Как вы? — спросил он хриплым голосом.

Она опустилась на скамейку напротив него.

— Мистер Холстид отнес свою жену в постель. Он наблюдал всю эту сцену из дверей своей палатки, а когда миссис Холстид упала в обморок, то он не позволил мне подойти к ней и сам отказался принять успокоительное. — Жасмина так внимательно рассматривала свои руки, как будто никогда их раньше не видела. — У него опять носом пошла кровь.

Марк зажмурился, пытаясь оживить в памяти события прошедшего часа: Алексис, разбудившая его среди ночи, появление чудовища, его медленное приближение, Марк не в состоянии пошевелиться или позвать на помощь, вмешательство Абдулы, стоившее ему жизни, лежащее на песке безголовое тело, из шеи которого льется кровь.

Марк закрыл лицо руками, стараясь выбросить из памяти эту последнюю чудовищную сцену: демон стоит перед ним, одной рукой он снова заносит меч, а в другой сжимает истекающую кровью голову Абдулы, — но эта картина намертво отпечаталось у него в мозгу, и он знал, что никогда не сможет ее забыть.

А потом этот кошмар закончился так же быстро, как и начался. В то время как все они, оцепенев от ужаса, наблюдали за происходящим, демон на их глазах вдруг растворился в воздухе, а голова Абдулы с отвратительным глухим стуком упала на песок. Все происшедшее потом походило скорее на сон. Холстид, рыдающий над безжизненным телом своей жены. Рон, украдкой схвативший свою камеру и удалившийся в лабораторию. Жасмина, склонившаяся над телом Абдулы… Чуть позже Марк вместе с Жасминой отнес останки Абдулы в рабочую палатку, где уже лежало тело Хасима.

— Очень холодно, — прошептал Марк, — как никогда…

Жасмина обошла вокруг стола и села рядом с ним. Она прислонилась к нему, взяла его ледяную руку и начала растирать.

— Скоро рассвет.

— Не знаю, что делать с… с его телом, — пробормотал Марк и положил голову ей на плечо. — Правильнее всего будет, наверное, поехать к умде и вызвать по телефону полицию.

— А как ты объяснишь его смерть?

— Не знаю…

— И что будет потом?

— Когда прибудут эксперты из министерства древностей, я надеюсь, мы сможем продолжить работу. Мы откроем саркофаги и исследуем мумии.

Жасмина выпустила его руку и отшатнулась от него. Она смотрела на него печально, почти с состраданием.

— В чем дело?

— Неужели ты еще не понял, что мы не должны нарушать покой тех, кто лежит в этих саркофагах? В этом причина всех наших несчастий. Это проявилось уже в самом начале, когда с феллахом, готовившим в руинах чай, случился удар. Он что-то увидел, Марк, что-то, что до смерти напугало его.

Лицо Марка помрачнело, он казался обиженным. Жасмина встала и ласково потянула его за руку:

— Пойдем.

Они уныло брели по темному лагерю. Над ними нависало холодное, ледяное небо. На востоке уже начиналась заря, и еще недавно яркие звезды постепенно растворялись в бледной голубизне. Переступив порог своей палатки, Жасмина включила свет и направилась к рабочему столу. Она взяла упаковку каких-то желтых таблеток и протянула Марку:

— На, прими.

— Я не хочу спать. Почему бы тебе самой их не принять?

— Потому что я не могу позволить себе такую роскошь. У меня есть обязанности перед больными. Я не могу оставить их без присмотра. Марк, пожалуйста, иди и немного поспи.

Он беспомощно посмотрел на нее, глубоко вздохнул и вышел из палатки.

…Примерно час спустя он проснулся от рева мотора и был удивлен не столько тому, что ему удалось заснуть, как тому, что кому-то пришло в голову завести «лендровер».

Услышав взволнованные возгласы, он вскочил и все еще полусонный, спотыкаясь, бросился к выходу. Он выглянул наружу и увидел Рона и Жасмину, бегущих позади машины, которая, набирая скорость, стремительно удалялась от лагеря.

— Что здесь случилось? — спросил он.

— Эти мерзавцы украли наш «лендровер», вот что случилось! — прорычал Рон.

— Кто?

— Последний гафир и помощник Абдулы! Они дезертировали! Теперь мы остались совсем одни, на нас кто угодно может напасть!

Небритый Сенфорд Холстид вышел из своей палатки.

— Что здесь происходит?

Марк быстро развернулся:

— Я еду в Эль-Тиль.

Рон пошел вслед за ним к общей палатке:

— Я с тобой.

— Нет. — Марк поспешно сбросил рубашку, облился холодной водой и насухо вытерся полотенцем. — Ты останешься здесь и будешь следить, чтобы больше ничего не произошло. В течение часа здесь будет полиция.

— Так дело не пойдет! Я здесь не останусь! — Рон тоже стащил покрытую пятнами от химикатов рубашку и надел футболку с надписью «Greenpeace». — Мы поедем вместе.

— А теперь послушай меня, Рон. Мы не можем поехать вместе. Иначе у Доменикоса появится лишний шанс украсть наши мумии.

— Боже всемогущий! — закричал Рон. — Неужели ты все еще думаешь, что это дело рук толстого грека? — Он схватил проявленную пленку, лежавшую у него на кровати, и швырнул ее Марку в лицо. — Посмотри на это, только внимательно посмотри!

Марк увидел стоявшего Абдулу и его голову с перекошенным от ужаса лицом, парившую примерно на высоте метра от тела.

Марк отшатнулся.

— Этого проклятого демона нет на фотографиях, он… дух, Марк! А ты продолжаешь во всем обвинять беднягу Доменикоса! Марк, мы попали в смертельную западню!

Марк ответил почти беззвучно:

— Я только позвоню из дома умды и сразу же назад. Уже к полудню ситуация будет под контролем.

Он опустился на колени перед своей кроватью, долго шарил под ней и наконец, кряхтя, вытащил небольшой ящик, который все еще был опечатан.

— Что это?

— То, что я беру с собой в каждую экспедицию, но до сих пор ни разу не использовал. Это только на крайний случай. — Он взломал крышку, и в ящике среди соломы Рон увидел четыре револьвера тридцать восьмого калибра системы «Смит-и-Вессен».

— О нет, послушай…

Марк достал один револьвер и пачку патронов. Хладнокровными, привычными движениями он нажал кнопку с правой стороны, легко откинул барабан и в каждое отверстие вставил по патрону. Потом, еще раз внимательно оглядев барабан и убедившись, что все патроны на месте, он защелкнул его обратно.

— Против демонов это вряд ли поможет!

— Послушай, Рон. — Марк встал и протянул ему пистолет. — Он может тебе понадобиться, если сюда заявится Доменикос или еще кто-нибудь.

— О, несчастный безумец…

Дверь палатки приоткрылась, и внутрь просунулась голова Сенфорда Холстида. Он прикрывал нос окровавленным платком.

— Что вы тут делаете?

— Подождите, мы скоро выйдем, — ответил Марк.

— Минуточку… — Холстид заметил револьвер и вошел в палатку. — Это еще зачем?

— На случай, если нам придется защищать себя или гробницу.

— В этом нет никакой необходимости, Дэвисон, — зло ответил Холстид. — Мы уезжаем.

— Что?

— И вам не удастся нас задержать.

Марк вопросительно взглянул на своего друга:

— Рон?

— Мы должны уехать, Марк. Нам нужно спасаться.

— Ну что ты говоришь! Послушай, я немедленно отправляюсь в Эль-Тиль и обещаю тебе, не пройдет и часа, как полиция будет здесь.

— А теперь послушайте меня, Дэвисон! — закричал Холстид сквозь свой окровавленный платок. — Я не знаю, что за тварь была здесь и разделалась с египтянином, но я не собираюсь сидеть здесь и ждать, когда ей взбредет в голову вернуться! Меня абсолютно не волнует, кто или что это было. Знаю только, что моя жизнь в опасности!

— Куда же вы поедете?

— Мы едем в Маллави. Свяжитесь с Каиром, пусть они сами заканчивают раскопки. Меня они больше не интересуют.

Когда Холстид повернулся, чтобы уйти, Марк схватил его за рукав:

— Вы не можете оставить лагерь на произвол судьбы! Разве вы не понимаете, что именно так вы и поступаете?

— Ну и что? Оставьте вы им этот проклятый лагерь! Ни одна мумия не стоит того, чтобы я рисковал ради нее своей жизнью! — Холстид оттолкнул Марка и выскочил из палатки.

— Не понимаю!

— А я присоединяюсь к нему, — сказал Рон и поспешил вслед за Холстидом.

Марк некоторое время задумчиво стоял на месте, держа в руке пистолет. Потом он отшвырнул его на кровать, схватил рубашку и тоже выбежал из палатки.

Когда Марк догнал их, они уже были в «лендровере». Сенфорд сидел, прислонившись щекой к стеклу, а Рон занял место за рулем. Жасмина стояла рядом, заламывая руки. Когда она увидела Марка, то сразу же бросилась к нему навстречу:

— Я не могу их остановить! Он не может ехать! Он слишком болен, не разрешай им уехать, Марк!

Он посмотрел на Холстида, рубашка которого уже вся была залита кровью.

— Будьте же благоразумны. Дайте мне всего лишь один час. Я привезу полицию и врача…

Когда «лендровер» тронулся с места, Марк все еще кричал что-то им вслед. Потом он бросился к другой машине, на ходу обращаясь к Жасмине:

— Ты останешься здесь с миссис Холстид.

…Через несколько минут оба «лендровера» остановились в облаке песка и пыли. Но никто не стал дожидаться, пока оно уляжется. Холстид и Рон выпрыгнули из машины и со всех ног понеслись к реке.

— Подождите же! — закричал Марк, почти наступая им на пятки. — Пойдемте со мной к умде! Там вы будете в безопасности!

— Лучше тебе поехать с нами и позвонить из Маллави! — бросил ему Рон через плечо.

Марк, сжав кулаки, посмотрел им вслед, а потом быстро направился к дому умды.

В деревне было необычно тихо. Узкие переулки как будто вымерли. Нигде не было видно детей, играющих в песке. Двери домов были наглухо закрыты, из темных окон не раздавалось ни единого звука. На осиротевших полях виднелись оставленные плуги. Только ветер гулял между глиняными домами.

Когда Марк подошел к дому умды, он увидел, что дверь заперта, а окна забиты соломой. Сначала Марк громко и настойчиво стучал, а потом попытался силой открыть дверь, но дом был крепко заперт.

Он развернулся и пошел по тропинке на окраину деревни, к дому Константина Доменикоса. Но на этот раз во дворе не играли дети. Двери и окна были заколочены.

Марк растерянно остановился и снова бросил взгляд на опустевшие поля. Один-единственный буйвол лениво жевал пучок травы.

Марк зашагал обратно к выбеленному дому умды. Изо всех сил барабаня в дверь, он закричал:

— Выходи, я знаю, что ты дома! Я не уйду, пока не поговорю с тобой!

Он остановился и прислушался. Кругом было тихо, только завывающий ветер кружил песок на крохотной пустынной площади.

— Черт возьми! — завопил Марк. — Мне срочно нужен твой телефон! Это очень важное официальное дело, хагг. Нам срочно нужно связаться с властями, а для этого нам нужен твой телефон!

И снова никто не отозвался. Вокруг царила мертвая тишина, и на него вдруг нахлынуло неприятное ощущение, что за ним наблюдают сотни невидимых глаз.

Потом он услышал, что кто-то бежит к нему по узкому переулку, ведущему к дому умды. Марк обернулся, готовый к худшему. На площади появился Рон, который тащил за собой спотыкающегося Холстида.

— Что случилось?

— Они отказываются нас перевозить, — возмущенно выпалил Рон. — Мы предложили им тысячу долларов, но они ни за что не хотят переправить нас на тот берег! Они говорят, что с нами они пойдут ко дну!

— Сколько человек на берегу у реки?

— Только владельцы фелюг. — Рон огляделся кругом. — А где умда и все остальные?

— Сам не знаю.

— Ого! — произнес Рон, глядя Марку через плечо.

Марк обернулся и увидел позади себя четырех здоровенных феллахов, которые медленно приближались к ним. В руках у них были увесистые дубины.

— Где умда? — спросил он по-арабски.

Мужчины остановились перед домом умды.

— Нам нужно воспользоваться телефоном хагга!

Тут один из них заговорил. Он обрушил на них возбужденный, почти бесконечный поток слов. Марк резко остановил его. Обменявшись с ними несколькими фразами, Марк понурил плечи и расстроенно вздохнул.

Холстид, у которого из уголков рта сочилась кровь, спросил:

— Что они говорят?

— Они говорят, что, когда последний гафир побывал в деревне, умда попытался связаться с мамуром.

— И что?

— Ничего не вышло. Телефон не работает.

— Тогда заставьте старика выйти на улицу! Нам нужна лодка!

— Это невозможно, Холстид, он мертв. Они говорят, он умер прямо у телефона. Это случилось, когда он стоял с трубкой в руках и ждал ответа. Теперь они хотят, чтобы мы убрались отсюда.

— Но для этого нам нужно переправиться через реку!

— Холстид, паромщики не хотят нас везти!

— Тогда мы сами справимся с этими проклятыми лодками! — Он повернулся к Рону. — Доктор Фэрмер, вы же ходите на яхте, может быть, вы справитесь и с фелюгой?

— Не знаю. Обычно я хожу по морю, а по рекам еще ни разу не пробовал. На Ниле, как и на Миссисипи, полно мелей. В этом надо очень хорошо разбираться. Не думаю, что у меня получится.

— Ничего, будем надеяться, что все обойдется. Это все-таки лучше, чем сидеть здесь! — Холстид протиснулся между феллахами и, пошатываясь, зашагал прочь. Рон поспешил за ним.

Когда они пришли на пристань, навстречу им двинулась целая группа феллахов, вооруженных вилами. Холстид опешил.

— Поговорите с ними, Дэвисон. Скажите, что мы отдадим им все, что угодно. Лагерь, гробницу и все остальное.

— Вы совсем спятили?

— Скажите им!

Марк хотел было заговорить с разъяренными крестьянами, которые подобно отряду солдат рассредоточились по берегу. Но когда он заметил выражение их лиц, то передумал.

— Это бесполезно, Холстид. Они не станут нас слушать.

— Но нам нужно переправиться, Дэвисон!

— Ну хорошо, хорошо! Только без паники! Послушайте, в Эль-Хавата и Хаг Кандиль тоже есть пристани. Мы вернемся сюда с кока-колой и чаем и…

— Марк, — пробормотал Рон.

Феллахи наступали на них.

— Марк, мне кажется, они не шутят!

— Черт бы их побрал!

Прежде чем феллахи успели приблизится к ним, англичане быстро развернулись и со всех ног бросились бежать. За спиной у них послышался глухой топот босых ног.

Холстид постоянно спотыкался и дважды даже упал. Поэтому Марку и Рону пришлось схватить его под мышки и тащить за собой. Из носа у него так сильно текла кровь, что они стащили с него рубашку и обмотали ему лицо.

Когда они добежали до «лендроверов» и завели моторы, феллахи начали бросать в них вилы. Они градом посыпались на машины, сопровождаемые проклятиями и разъяренной бранью. Джипы буквально летели по холмам среди руин. Когда все трое, запыхавшиеся, с дрожащими коленями, вернулись в лагерь, Холстида осенило:

— Револьверы! С ними мы прорвемся к лодкам!

Увидев, что Холстид уже готов бежать за револьверами, Марк попытался его остановить:

— Не будьте дураком, Холстид! Если мы сейчас туда вернемся, их будет уже не меньше сотни! Прольется море крови!

Только Марк бросился к Холстиду, чтобы задержать его, как тот рухнул без сознания у дверей палатки.

Когда Жасмина вошла в палатку, Марк поднял голову:

— Ну как?

— Он очень плох, и в таком состоянии его нельзя никуда везти. Ему нужен врач, Марк.

— Я попытаюсь найти способ переправиться через реку, но днем это невозможно. — Марк взглянул на часы. — Солнце зайдет через пару часов.

— Как ты собираешься переправиться?

— Не знаю. Может быть, придется украсть лодку. Не думаю, что я смогу перебраться вплавь, но, возможно, ничего другого мне просто не останется. В любом случае, — он решительно посмотрел Жасмине в глаза, — я должен сделать это один. А это значит, что вам четверым придется остаться здесь одним, без меня. Ты справишься?

— Да… — помедлив, ответила она.

— Но ты хотела бы, чтобы я остался?

— Ты должен идти, Марк. Тебе не помогут и в других деревнях, а к востоку от нас нет ничего, кроме пустыни. Ты должен добраться до Маллави и заявить в полицию.

Услышав хлопок закрывающейся двери автомобиля и рев заведенного мотора, они вскочили и, подбежав к двери, выглянули на улицу.

— Что бы это могло значить?

Марк и Жасмина выскочили на улицу и увидели Рона, который уже как раз тронулся с места. Марк с криками помчался за ним, и машина остановилась.

— Можно поинтересоваться, куда ты собрался? — спросил запыхавшийся Марк, подбежав к своему другу.

— Я еду к гробнице.

— Зачем?

Рон с такой силой сжимал руль, что у него побелели пальцы.

— Хочу посмотреть, что в этих саркофагах.

— Рон, не сейчас…

— Я хочу знать, ради чего мы рискуем жизнью.

— Рон, послушай…

Рон бросил на Марка красноречивый взгляд:

— Время не ждет, Марк. Мне нужно это выяснить. Я должен увидеть, что лежит в этих саркофагах. И как бы ты ни старался меня отговорить, я все равно поеду к гробнице.

Уверенность в голосе Рона несколько успокоила Марка.

— Подожди, я с тобой.

Потом Марк обратился к Жасмине:

— Ты справишься тут с остальными?

— Они спят.

— Пойдем со мной, Жасмина. Рон, я на минуту.

Марк повел Жасмину к своей палатке. Когда они вошли, он повернулся к ней и сказал:

— Я не могу его остановить. Мне придется поехать вместе с ним. Но я обещаю тебе, что вернусь до наступления темноты. Вот, — он взял с кровати револьвер, — возьми, и пусть он всегда будет при тебе.

Жасмина посмотрела на пистолет, который он вложил ей в руку.

— Ты сможешь им воспользоваться, если понадобится?

— Да.

— Если Холстиды проснутся до моего возвращения, скажи им, что я уехал за помощью. Хоть это и неправда, но она все-таки их успокоит. Ты справишься?

— Да…

Он обнял ее за плечи и крепко поцеловал. Потом он быстро вышел из палатки.

— Рон, ты совершаешь ошибку.

— Мне все равно.

— Мумии все еще в безопасности. Сейчас к ним никто не прикоснется. Но когда мы откроем саркофаги, мы уже не сможем остановить грабителей.

— Можно подумать, что грабители сейчас наша основная головная боль.

Весь остаток пути Марк угрюмо молчал, но когда они приехали в каньон, он заметил две вещи, которые сильно обеспокоили его: во-первых, день уже клонился к закату, а во-вторых, бензобак был почти пуст. Когда машина остановилась у входа в гробницу, Рон спрыгнул на землю, подбежал к багажнику и вытащил тяжелый моток нейлонового каната.

— Надеюсь, он достаточно длинный, — выкрикнул он, сбегая вниз по ступеням. — Если нет, я взорву крышки.

Сквозь прорубленное в двери отверстие Рон вбежал в пещеру. Марк не отставал от него ни на шаг. Освещая себе путь фонариками, они быстро добрались до конца тридцатиметрового туннеля. Потом они проворно спустились вниз по веревочной лестнице, оттолкнули в сторону оставшиеся после раскопок инструменты и вошли в зал, где стояли саркофаги. При этом Марк заметил, что недавно расставленные ими лампы были разбиты и разбросаны по полу. Их фонарики были теперь единственным источником света.

Рон и Марк работали быстро и молча. Они обмотали конец каната вокруг крышки одного из саркофагов и надежно закрепили его. Когда Рон, разматывая канат, начал медленно продвигаться к выходу, Марк задержал его и в последний раз предупредил:

— Рон, это ошибка.

В тусклом свете фонариков лицо Рона казалось каким-то чужим.

— Да, но она не будет нашей последней ошибкой. Когда услышишь гудки, начинай толкать.

Марк положил фонарик на крышку второго саркофага и приготовился толкать. Когда Рон ушел, в зале стало ужасно темно. Оставшийся фонарик отбрасывал только небольшой конус света, все же остальное помещение погрузилось в такую пугающую тьму, с какой Марк не встречался еще ни разу в жизни. Когда он услышал быстро удаляющиеся шаги Рона и положил ладони на холодный гранит, у него от страха перехватило дыхание.

Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он наконец услышал шум мотора. Потом прозвучал гудок. Марк услышал хруст гальки под колесами, увидел, как натянулся канат, и в следующий момент тяжелая крышка саркофага со скрипом сдвинулась с места.

Вскоре шум мотора стих, и в туннеле послышались шаги Рона. Через несколько секунд показался луч второго фонарика и послышался голос Рона:

— Ну и что у нас получилось?

— Около пятнадцати сантиметров… — собравшись с духом, проговорил Марк.

Рон осветил фонариком край крышки и заметил, что между ней и толстой стенкой саркофага образовалась крохотная щель.

— Отлично, давай попробуем еще раз. Думаю, метра будет достаточно, чтобы рассмотреть, что там внутри.

Как только Рон ушел и унес с собой второй фонарик, страдания Марка начались снова. Он так вспотел, что его рубашка, влажная и холодная, прилипла к телу. Его сковал невероятный ужас. Он старался избавиться от страшных картин, которые одна за другой возникали в его фантазии и слишком сильно действовали на него. Он изо всех сил пытался сконцентрироваться на предстоящей задаче, которая, как он себя убеждал, заключалась лишь в том, чтобы сдвинуть тяжелый камень, только и всего.

Но когда крышка под его ладонями снова начала двигаться, а темная щель стала еще больше и еще ужаснее, Марка охватил леденящий ужас и ему с большим трудом удалось сдержаться, чтобы не закричать.

Скрежет крышки заглушил такой родной и успокаивающий шум мотора. Он походил на скрип ржавых ворот, за которыми находилась преисподняя.

Когда Марк, кряхтя, налег на медленно, сантиметр за сантиметром сдвигающуюся крышку, у него по лбу градом покатился пот. Теперь он еще больше наклонился над раскрытым саркофагом, и перед ним разверзлась черная дыра. Он зажмурился, и ему представилось, как из гроба вдруг появляется огромная рука, которая хватает его за горло.

— Ну как там?

Марк вскрикнул.

— Ты что? — Рон подбежал к Марку и потряс его за плечо. — Это всего лишь я! Ну, пойдем же!

Марк отошел от саркофага и, тяжело дыша, прислонился к Рону.

— Ты… до смерти напугал меня…

— Брось, — Рон положил руку Марку на плечо, — ты слишком уж стараешься. А тебе нужно было только направлять камень. Остальное сделал «лендровер». Ну ладно, возьми себя в руки.

Марк несколько раз глубоко вздохнул. Сглотнув, он почувствовал жгучий, металлический привкус во рту.

— Все нормально…

— Ты уверен?

— Да… — Откашлявшись, Марк сказал уже более твердым голосом. — Все в порядке. Давай посмотрим, что у нас там.

Они подошли к саркофагу и посветили фонариками в черную дыру под крышку. Оба египтолога замерли от изумления.

 

ГЛАВА 23

Спустя полчаса они заглянули и во второй саркофаг.

Рон вернулся к «лендроверу» и окончательно стащил крышку с первого саркофага. Упав на каменный пол, она раскололась на две половины. Потом они сдвинули крышку второго саркофага, которая тоже разбилась. После этого они принялись внимательно осматривать содержимое обоих саркофагов. Марк заговорщически прошептал:

— Ни разу еще не встречал такого замечательного препарирования.

— С этой точки зрения они само совершенство, — согласился с ним Рон. — Кажется, что после бальзамирования их сразу же доставили сюда. Никаких признаков разложения!

Оба египтолога стояли, склонившись над первым саркофагом и освещая мумию лучами своих фонариков. Каждая деталь говорила о мастерской работе: тщательность, с которой было завернуто тело, стройный рисунок бинтов, исключительная белизна льняных полотен.

В саркофагах лежали два маленьких человеческих тела, завернутых одинаково и с одинаковой тщательностью. Но на их лицах не было масок мертвых, а на льняных полотнах не были вытканы заклинания. Это были простые, ничем не примечательные, аккуратно забинтованные свертки, лежавшие в холодных гранитных гробах.

— Это женщина, — тихо заметил Рон. — Посмотри, как сложены ее руки.

Марк уже заметил это. У первой мумии руки были скрещены на груди, что свидетельствовало о том, что это было тело царя. У второй же, маленькой, похожей на куколку мумии на грудь была положена только одна рука, а вторая лежала вдоль тела, именно так, как это делали, когда хоронили царицу.

— Как ты думаешь, кто это? — спросил Рон приглушенным голосом.

Вдруг фонарик Марка осветил какой-то предмет. Крохотный клочок папируса, закрепленный между бинтами на груди мумии. Он уже знал, что это. Он протянул руку и осторожно вытащил его наружу. Он был желтым и истлевшим, но иероглифы на нем сохранились достаточно хорошо, и их можно было прочесть. Марк посветил на папирус.

Рон наклонился так низко, что пряди его длинных светлых волос упали на руку царицы.

— Написано рукой жреца, — прошептал он, — и в большой спешке. Похоже, здесь всего одно только слово. Кажется, я могу его прочесть…

Рон обернулся. Он несколько мгновений смотрел на папирус, а потом медленно выпрямился. Он посмотрел на Марка поверх саркофага и прошептал почти беззвучно:

— Нефертити!

Марк, не в силах оторвать глаз от спокойно, почти безмятежно лежавшей перед ним молодой женщины, прошептал:

— Поэтому она может двигаться. Поэтому она вспоминает…

— Что ты говоришь?

Он поднял голову:

— Думаю, мы никогда не узнаем, кто положил сюда папирус. Возможно, одна из ее дочерей, а может быть, даже маленький Тутанхамон. Или одному из приближенных удалось подкупить какого-нибудь жреца или проникнуть в дом, где осуществлялось бальзамирование, и, рискуя своей жизнью, спрятать папирус между бинтов. Возможно, — он обернулся, — возможно, этот человек собирался сделать то же самое и для Эхнатона, но его застукали…

— Что ты там болтаешь?

Далекие раскаты грома нарушили тишину. Оба в ужасе повернулись к темному проему, ведущему из склепа наружу.

— Неужели опять дождь? — удивился Рон, с содроганием вспоминая о прошлой грозе.

Но когда гром прогремел во второй раз, Марк сказал:

— Это не гром, это выстрелы!

Они поспешно выбежали из гробницы и очутились в кроваво-красном сиянии заката. Рон быстро отцепил от машины канат и на ходу вскочил в машину, так как Марк уже тронулся с места. Когда они, подпрыгивая на камнях, неслись по узкому ущелью к главному Вади, в воздухе прогремели новые выстрелы.

— Ну давай, жми! — прокричал Рон, в очередной раз подпрыгивая на сиденье.

Марк метнул быстрый взгляд на счетчик бензина и с такой силой вцепился в руль, что у него заболели пальцы.

Они на полном ходу приближались к устью Вади, а выстрелы становились все громче. Освещенные последними лучами необыкновенного заката, впереди уже простирались руины рабочего поселка. Но не успели они добраться до руин, как «лендровер» замедлил свой ход и в конце концов совсем остановился.

— Зачем ты остановился?

Марк одним махом выпрыгнул из машины.

— Бензин кончился. Пойдем пешком!

Остаток пути они преодолели бегом, передвигаясь короткими перебежками по песку, огибая холмы и перепрыгивая через развалины. Им казалось, что теперь, в свете кроваво-красного заката, лагерь вдруг стал намного дальше, чем раньше. Тяжело дыша, Рон и Марк жадно глотали воздух, налетали на каменные глыбы и ругались при каждом новом долетавшем до них звуке выстрела.

Когда они, абсолютно обессиленные, поддерживая друг друга, добежали до палаток, солнце уже зашло. В центре лагеря на песке, судорожно сжимая в руках револьвер, сидела Жасмина. Держа пистолет в вытянутых руках, она направила его прямо на Рона и Марка.

— Эй! — закричали они. — Это же мы!

Марк подбежал к ней и, торопливо озираясь, выхватил у нее пистолет. Жасмина дико вращала глазами, ее лицо было перекошено от ужаса.

— Чудовища! — простонала она. — О Аллах! Чудовища!

Марк взял ее за плечи и попытался поднять на ноги. Вдруг между палатками проскользнул какой-то темный силуэт.

— О черт! — закричал Рон и, выхватив у Марка пистоле, наугад выстрелил вслед неизвестному животному.

— Какого черта…

Не успел Марк опомниться, как из темноты появилась вторая тень, огромное отвратительное черное чудовище, которое чуть было не набросилось на него. Рон в упор выстрелил в животное, но оно побежало дальше.

— Оно величиной с сенбернара! — воскликнул Рон, поспешно собирая с земли просыпавшиеся из коробки патроны и судорожно пытаясь зарядить барабан.

Потом появилось еще одно чудовище, за ним другое. Жасмина закрыла глаза руками и пронзительно завизжала.

У каждого животного были задние ноги бегемота, передние лапы льва и голова крокодила. Все они отвратительно скалились и пыхтели.

— В палатку! — прохрипел Марк. — Скорее!

Он схватил Жасмину за руку и поднял с земли, но когда он бросился бежать, что-то с силой ударило ему по ногам. Он перекувырнулся в воздухе и упал на спину.

Из темноты появлялись все новые и новые монстры, с визгом и хрюканьем они носились по лагерю. Марк хотел было сделать шаг, но силы оставили его. От страха у него перехватило дыхание.

— Они кусаются! — закричала Жасмина. — Они разорвут тебя на куски!

Рон, успевший в это время перезарядить пистолет, выпустил в животных целую очередь грохочущих выстрелов. Они уже давно бегали вокруг него, хватая его за ноги и визжа так пронзительно, как будто их резали. Он выстрелил еще раз, но патроны кончились. Рон отчаянно озирался в поисках боеприпасов, но все они были рассыпаны по песку. Он отшвырнул пистолет и схватил Марка за ногу.

— Хватайте за вторую! — крикнул он Жасмине.

Целая стая монстров бросилась прямо на них. Они отвратительно скалились, показывая острые, крепкие зубы.

— Тяните! — скомандовал Рон.

Жасмина схватила лежавшего на спине Марка за вторую ногу и потащила его вместе с Роном к общей палатке. Зубы одного из животных, как капкан, стиснули ногу Рона. Он закричал. Жасмина изо всех сил ударила чудовище ногой по голове, и оно отцепилось. Тут их настигли и остальные, сопящие и скулящие, как собаки. Они хватали их за края одежды, разрывая ее на клочки. Один впился зубами Марку в руку. Когда Рон отогнал животное, на месте укуса осталась кровоточащая рваная рана.

Волоча за собой Марка и пытаясь пинками и криками отогнать от себя разъяренных животных, Рон и Жасмина со всех ног бросились к общей палатке. Рон быстро распахнул двери палатки, наклонился, обхватил Марка за пояс и, собрав все свои силы, втащил его внутрь. Жасмина влетела вслед за ним и, когда Рон начал торопливо застегивать молнию на двери, без сил рухнула на пол.

Закрыв дверь, Рон в ужасе отшатнулся, увидев, как темные тени с визгом налетают на стену палатки.

Услышав стоны, Рон обернулся и увидел, что Марк, схватившись за рану, катается по полу. Но тут он заметил еще кое-что, отчего в изумлении застыл на месте. В залитой ярким светом множества карманных фонариков палатке сидели Сенфорд и Алексис Холстид.

— Ах вы трусы! — прорычал он. — Не могли нам помочь!

— Рон…

Он взглянул на Марка, который все еще лежал на полу. Жасмина в это время перевязывала ему руку.

— Рон, не надо…

Рон отвернулся от него, злобно сверля глазами обоих Холстидов, но тут он заметил, что в лагере воцарилась внезапная тишина.

— Их больше нет, — простонал Марк.

— Все будет хорошо, — успокоила его Жасмина, погладив рукой по голове. — Поранены только мышцы, вены, к счастью, не пострадали. Кровотечение скоро остановится.

Марк попытался сесть, но она уложила его обратно.

— Лежи спокойно. Я дам тебе успокоительное. Вот, — она взяла его свободную руку и положила на повязку, — держи крепко и не отпускай.

Все еще дрожа, Жасмина поднялась и осмотрела палатку в поисках своей сумки. Она увидела ее в противоположном конце палатки и уже было направилась к ней, как вдруг услышала крики Рона.

— Что случилось?

— Моя нога… у меня, кажется, перелом…

Присев рядом с ним, она закатала брюки у него на ноге. На голенище сапога внизу виднелись следы множества зубов. Она осторожно расстегнула сапог и, отогнув его края, обнаружила огромный синяк.

— Пошевелите ногой.

Она ощупала кость.

— Не думаю, что она сломана. Садитесь, я вас перевяжу.

Еще раз взглянув на Марка, она принесла свою сумку.

Спустя полчаса они все еще молча сидели в общей палатке, прислушиваясь к завыванию ледяного ночного ветра.

Марк уже принял успокоительное, а его рука была туго забинтована. Наконец он сказал:

— Нам нужно найти способ сбежать отсюда, и причем как можно скорее. Генераторы не работают. У нас почти не осталось продуктов. Мы могли бы сесть в «лендровер» и…

— И куда же мы поедем? — перебил его Рон. — Крестьяне любой из трех деревень убьют нас, как только мы приблизимся. Я уверен, что феллахи уже расставили посты. Нам не добраться и до Бени Хасана — просто не хватит бензина. А если мы останемся здесь…

Он так и не договорил. Когда Рон заметил, в каком состоянии находятся Холстиды, его возмущение по поводу их трусости сразу же улеглось. Сенфорд держал у носа уже целую окровавленную простыню, проснувшись, он обнаружил на своих брюках кровавое пятно, которое теперь становилось все больше. Алексис находилась в трансе, и с ней было бесполезно разговаривать.

Рону стало жаль их. Теперь, когда Жасмина перевязала ему ногу, он почувствовал себя намного лучше. Марк тоже отошел и уже сидел на скамейке, а Жасмина сумела справиться со своей истерикой. Спасение группы зависело теперь только от них троих.

— Что это… были за существа? — спросил Холстид слабым голосом.

Марк старался не смотреть на него. Его лицо там, где на нем не было пятен крови, было мертвенно бледным, а глаза глубоко ввалились в глазницы.

— Не знаю, — тихо ответил он и закрыл глаза, вспоминая то, что с ними произошло.

На самом же деле он знал, что это были посланцы Ам-мута Пожирающего, ужасного чудовища, которое, как считали древние египтяне, сидит в преисподней рядом с весами правосудия, готовое проглотить сердце умершего, если Осирис, судья мертвых, признает того лжецом. Марк закрыл лицо руками: ему вдруг снова вспомнилась парящая в воздухе голова Абдулы. Только Абдула пришел ему на помощь, когда все остальные бросились бежать. Абдула, тело которого, накрытое простыней, лежало теперь в рабочей палатке и начинало уже разлагаться.

— Экзорцизм.

Марк поднял голову:

— Что ты сказал?

— Помнишь ту статью, которую я не так давно написал для «Национальных исследований»? Та, в которой говорилось о древнеегипетском экзорцизме? — быстро проговорил Рон.

Марк кивнул.

— Если я найду подходящие слова…

— Ты шутишь!

— Почему же? Если мы не можем покинуть это дьявольское место, то нам нужно попытаться как-нибудь по-другому избавиться от этой чертовщины!

— Рон, нам нужно подумать о том, как мы можем вырваться отсюда! Двое из нас тяжело больны! Кто-то один должен отправиться за помощью!

— Дэвисон… — попросил Холстид слабым голосом. — Мы должны сделать то, что говорит Фэрмер. Это наша единственная надежда…

— Это пустая трата времени!

— Марк, демоны не дадут нам уйти.

Марк вскочил:

— Я все равно попытаюсь это сделать, будь уверен!

— Что ты собираешься предпринять? — спросила Жасмина.

— Сяду в машину и попытаюсь прорваться к реке южнее Эль-Хавата. А там уж я найду способ переправиться на другой берег, или они согласятся перевезти меня за деньги, или мне придется пустить в ход оружие. На худой конец, я просто возьму и переплыву реку.

Марка, однако, никто не слушал.

— Что нам нужно делать, Фэрмер? — спросил Холстид.

— Во-первых, нам нужен песочный алтарь, потом еще систрум, древнеегипетская трещотка. Сейчас посмотрим, — он огляделся в палатке, — из чего мы сможем ее сделать?

Марк хотел было что-то сказать, но потом передумал и направился к выходу. Расстегивая молнию на двери, он услышал, как Рон сказал:

— Мы должны призвать на помощь богов света. Для этого нам нужно найти созвездие Орион…

Марк распахнул дверь и вышел из освещенной палатки в кромешную ночную мглу. Жасмина выбежала вслед за ним.

Когда Марк пришел в свою палатку, он достал из ящика один из револьверов и зарядил его.

— Пожалуйста, не уходи, — умоляла его Жасмина. — Ты не можешь сейчас нас оставить!

— Тогда иди со мной, — машинально ответил он, не поднимая головы.

— Я не могу их бросить, Марк!

Он заткнул револьвер за пояс и, посмотрев ей прямо в лицо, спросил:

— А как же я?

— Я… — помедлив, начала она.

Марк так сильно схватил ее за плечи, что она вздрогнула.

— А теперь послушай меня! Единственное, чего нам следует бояться, так это собственного безумия. А избавиться от него мы сможем только тогда, когда наведем здесь порядок! Сначала мне пришлось бороться с предрассудками феллахов, а теперь дошло уже до того, что мои люди совсем свихнулись! Спрашиваю в последний раз, ты идешь со мной?

— Нет, — прошептала она.

Он оттолкнул ее в сторону, и, взяв пачку патронов и ветровку, выскочил из палатки.

На улице он резко остановился, так что Жасмина, вышедшая вслед за ним, налетела на него сзади.

В центре лагеря сидели Рон и Холстид, они накопали кучу песка и теперь, как дети, строящие замок на пляже, старательно прихлопывали ее со всех сторон. Позади них, у дверей общей палатки, неподвижно глядя в пустоту своими огромными глазами, стояла Алексис. Холстид держал в руке вилку, на которую был нанизан мешочек с сухим горохом. Когда он тряс ее, то у него получался звук, похожий на детскую погремушку.

Марк и Жасмина изумленно посмотрели на Рона, который, закончив алтарь, простер руки к небу и воскликнул:

— Гор, освободи нас от злых духов, Сет, придай нам силы, Сет, освободи нас от злых духов, Гор, придай нам силы!

— Боже всемогущий! — прошептал Марк.

Рон, как пророк, продолжал говорить, его слова долетали до плато и возносились к ночному небу.

— Мы призываем вас, о дети Гора! Мы призываем четверых, живущих в преисподней! — выкрикивал одетый в джинсы и футболку с надписью «Greenpeace» Рон Фэрмер длинные, светлые волосы которого развевались на ветру. — Услышь нас, Амсет! Услышь нас, Хапи! Услышь нас, Дуамутеф! Услышь нас, Кебексенуф! Слуги света приносят вам жертву!

Марк в ужасе наблюдал за Роном, а тот с торжественным видом взял в руки лежавший рядом с ним сверток, развязал его и, достав оттуда часть замороженной тушки ягненка, бережно водрузил ее на вершину песочной кучи.

Потом он снова простер к небу руки:

— Вы будете расчленены, и каждый ваш член будет разрублен на части, и вы уничтожите друг друга!

По лагерю со свистом пронесся налетевший с плато ветер. Он разметал светлые волосы Рона, когда тот прокричал:

— Так празднует Ра победу над врагами, так празднует Хепри, великий бог, властелин неба, победу над врагами!

Ветер задул еще сильнее и странно засвистел над Вади. Его вой был похож на стоны и плач сотни голосов. Песок кружился в воздухе, стены палаток развевались. Пропитанная кровью рубашка Холстида облепила его тело. На его обнаженных руках и ногах образовались красные пузырьки, которые лопались и кровоточили. Кровь текла у него из носа, рта и ушей и собиралась в большую лужу на песке у его ног.

— Услышьте нас, о боги света!

Стоны превратились в рычание, земля затряслась. Жасмина схватила Марка за руку, и он прижал ее к себе.

Рон и Холстид, стоя в нелепых позах, пели с торжественной серьезностью, но их нестройное пение скорее вызывало жалость:

— Мы призываем Хора, укротителя Сета! Мы призываем…

— Марк! — закричала Жасмина, показывая на землю.

Под рев ветра песок вздулся, на нем образовалось что-то похожее на длинную черную вену, и эта извивающаяся линия, словно трещина в земной коре, медленно ползла от края лагеря к стоящим на коленях Рону и Холстиду.

Тут Марк заметил, что это была огромная блестящая змея, появившаяся из темноты и теперь приближавшаяся к алтарю.

Взгляд Рона был прикован к созвездию Ориона, его голоса из-за сильного ветра было почти не слышно.

— Мы молим вас, Гор, Исида и Осирис! Вы — боги света и обновления!

— Рон! — прокричал Марк, но его голос не долетел до него.

Ветер был теперь настолько сильным, что было трудно удержаться на ногах. Огромная змея с высунутым языком ползла мимо кучи песка к ничего не подозревающим мужчинам.

Послышался новый звук, заглушивший даже ветер, и Марк в ужасе увидел, как одна из стен рабочей палатки начала разрываться.

Он хотел сделать шаг вперед, но его отбросило назад. Он закрыл глаза рукой и открыл рот, чтобы закричать, но ветер не давал ему вздохнуть. Огромная змея в это время упорно приближалась к стоявшим у алтаря. Все еще прикрывая глаза рукой, Марк сквозь пальцы наблюдал, как буря разорвала общую палатку и разметала ее части в разные стороны. Он видел, что губы Рона шевелятся, но слов он не слышал.

Потом он почувствовал, как кто-то толкнул его в грудь. Это Жасмина пыталась нащупать пистолет. Они вцепились в друг друга, а разъяренная буря невидимой рукой прижала их к палатке Марка. Жасмине удалось медленно вытащить пистолет у Марка из-за пояса.

Жасмина зажмурилась, собираясь с духом. Преодолевая яростный порыв ветра, она все-таки как-то сумела вытянуть вперед руку с револьвером. Ее качало из стороны в сторону.

Рон и Холстид, казалось, не обращали никакого внимания на грохот вокруг. Их взгляды были прикованы к звездному небу, и они громко распевали имена древнеегипетских богов. Алексис стояла неподвижно, не замечая, как палатка позади нее надулась пузырем и повалилась набок.

Змея доползла уже до алтаря и подняла свою отвратительную голову. Кончик ее подвижного языка был уже в нескольких сантиметрах от Рона.

Жасмина положила палец на курок и нажала на него.

Потом она выстрелила еще раз. Потом еще.

Ветер внезапно стих, и в лагере воцарилась ужасающая тишина.

Марк раскрыл глаза, стряхнул с лица песок и увидел Рона и Холстида, которые, все еще стоя на коленях у алтаря, испуганно смотрели на извивающуюся рептилию.

Окаменев от ужаса, Марк и Жасмина смотрели на змею, которая извивалась на песке, потом сложилась кольцами и, наконец, исчезла. Только тогда они смогли пошевелиться.

Жасмина бросилась к Холстиду, который сразу же после того, как ветер стих, потерял сознание. Его тело сотрясали судороги. Кровь фонтаном лилась изо рта.

— Марк! — жалобно закричала Жасмина.

Но взгляд Марка был прикован к смотревшей на него Алексис. Подняв одну руку, она показала на него своим длинным тонким пальцем:

— Спасайся…

— Марк! — закричала Жасмина. — Он умирает! Помоги мне!

Зеленые глаза Алексис держали его в оцепенении, ветер отбросил с лица ее огненно-рыжие волосы, и она нараспев повторила знакомым голосом:

— Ты — мое спасение, Дэвисон. Только ты. Иди же, мой дорогой, и закончи то, что начато.

Потом он услышал слова Рона:

— О Господи, ох, проклятье…

Марк обернулся и увидел Сенфорда Холстида, который лежал в луже крови и со стонами извивался точно так же, как это недавно делала змея. Его рубашка и брюки были насквозь пропитаны кровью, красная жидкость словно пот выступала изо всех его пор.

Оцепенев от ужаса, Марк смотрел на капельки крови, катившиеся из вытаращенных глаз Холстида и смешивающиеся с кровью, текущей изо рта. Холстид словно затравленный зверь дико вращал глазами. Он попытался поднять руки, но у него не хватило сил. Сквозь кровавую пелену он бросил на Марка последний, полный упрека взгляд, потом в ночи послышался его страшный, мучительный хрип, и смерть приняла Холстида в свои объятия.

Несколько мгновений никто из четверых присутствующих не шевелился. Потом Рон вскочил, злобно засверкав на Марка глазами.

— Ты гнусный негодяй! — прорычал он. — Это все из-за тебя! Если бы не ты, этого бы не случилось!

Марк взглянул на друга:

— Рон…

Глаза Рона горели безумным, злобным огнем.

— Я знаю, что надо делать! — закричал он, брызжа слюной. — Я позабочусь о том, чтобы это прекратилось!

Он развернулся и пустился бежать. Перепрыгнув через алтарь, он исчез в темноте.

— Останови его, Дэвисон… — слабым голосом простонала Алексис. Ее неподвижное тело слегка покачнулось, а необычный свет в ее глазах вспыхнул еще сильнее. — Он уничтожит нас. Спаси нас, Дэвисон, прошу тебя…

Добежав до опрокинутой рабочей палатки, Рон опустился на четвереньки и начал что-то искать в темноте. Он ползал среди разбросанных обломков генератора, путаясь в проводах и вдыхая запах сброшенных бурей на пол разлагающихся трупов.

Наконец он нащупал то, что искал. Канистра дизельного топлива. Она уцелела и была до краев наполнена бензином.

Он обхватил ее обеими руками, покачиваясь, поднялся на ноги и, пыля и спотыкаясь, медленно пошел обратно к центру лагеря…

Увидев Алексис Холстид, которая шла к нему, протягивая руки, он остановился.

— Нет! — закричал он, развернулся и бросился бежать.

— Стой! — крикнул Марк, мотая головой, как будто пытаясь стряхнуть оцепенение.

Рон продолжал бежать. Марк бросился вслед за ним и нагнал уже у машины.

— Рон, оставь…

— Пусти меня, слышишь! Это единственный выход!

— Пожалуйста, не делай этого!

Они бежали совсем рядом, и канистра путалась у них под ногами.

— Я должен это сделать, понимаешь! Я сожгу мумии! В них причина всех несчастий! Когда демонам больше нечего будет охранять, они уйдут! Это наш последний шанс, Марк!

— Ты не можешь этого сделать! Ты не можешь их уничтожить!

Вдруг кто-то сбил Рона с ног, и он, описав в воздухе большую дугу, с ужасным криком шлепнулся на землю.

Похолодев от ужаса, Марк наблюдал за тем, как Рон, лежа на спине и дико размахивая руками, исчезал в темноте, оставляя за собой две глубокие борозды от каблуков сапог. Позади Рона виднелось огромное темное существо, которое словно беспомощную куклу тащило его за волосы по песку.

Марк не мог пошевелиться, какая-то неведомая сила парализовала его. Он мог только стоять и смотреть на то, как Ам-мут Пожирающий потащил за собой, словно рыбу на крючке, барахтавшегося Рона и исчез вместе с ним в темноте.

Яркий луч света ослепил его, и он почувствовал резкую головную боль. Марк отшатнулся, прикрывая лицо рукой. Потом он услышал голос Жасмины:

— Где Рон?

— Что?

Она опустила фонарик и подошла к нему:

— Марк, куда подевался Рон?

— Он… он…

— Марк! — Она схватила его за руку, так сильно сдавив при этом его окровавленную повязку, что он вскрикнул от боли. — Он прав, Марк! Рон прав! Мы должны уничтожить мумии!

Он в ужасе посмотрел на нее:

— Нет… и ты тоже…

— Да, Марк! Посмотри на меня! Послушай! Я не сошла с ума, я знаю, что говорю! Послушай же меня, черт побери! Твой друг прав. Это все из-за мумий! Мы должны уничтожить их, прежде чем демоны уничтожат нас!

За ее спиной вдруг появилась Алексис, тихая и неподвижная, как античная статуя, и все еще простирающая вперед руки. Марк снова услышал знакомый шепот у себя в голове: «Спаси нас, мой дорогой, спаси нас, спаси нас…»

— Мы не можем этого сделать, Жасмина! — простонал он. — Я обещал ей!

— Черт бы тебя побрал, Марк! Перестань упрямиться и поезжай к пещере! Может быть, она и есть воплощение зла? Откуда ты знаешь?

Он удивленно посмотрел на Жасмину.

— Марк, откуда ты знаешь, что она действительно та, за кого себя выдает? А что если она одна из них? Она использует тебя, Марк. Кем бы она ни была, она ведь околдовала миссис Холстид. Она колдунья! Она злой дух! О Марк, до чего же ты глуп!

Марк взглянул на Алексис:

— Нет, я прав…

— Может быть, у египетских жрецов были благие намерения, когда они замуровали гробницу! Может быть, там прячется зло! Ты не должен их спасать! С ними на землю опять придут кошмары! Я знаю, чего она хочет!

Но его внутренний голос шептал: «Не слушай ее, мой дорогой. Она обманывает тебя. Я говорю правду. Напиши имена на наших телах, скажи заклинание возрождения, только скорее, скорее…»

— Марк, если ты дашь имена этим чудовищам, они снова вернутся на землю, как это было три тысячи лет назад! Неужели ты не видишь, Марк? Ведь она же использует тебя! Ты нужен ей, чтобы снова разрушить гармонию мира!

Марк раскрыл было рот, чтобы возразить, но в этот момент в ночи раздался пронзительный, жуткий крик.

— Рон! — прошептал он. — Боже мой!

— Не ходи…

— Рон! — Марк вырвался от нее.

— Пожалуйста…

Он развернулся и побежал на крики.

Марк нашел его, лежавшего на песке на краю рабочего поселка. Он на минуту остановился, чтобы собраться с духом, и, поборов страх, осторожно опустился перед ним на колени. Когда он поднял Рона на руки, у него по щекам покатились слезы. С Рона был снят скальп.

Когда Марк прижал Рона к себе, его умирающий друг пошевелился и застонал. Марк немного отстранил его от себя, чтобы видеть его лицо. Над самыми его бровями на том месте, где вместе с длинными светлыми волосами была сорвана кожа, зияла огромная рана.

Рон раскрыл глаза и зашевелил губами. Он хотел что-то сказать, но кровь заливала ему лицо.

— Не надо, — сказал Марк, сдерживая рыдания. Он осторожно вытер кровь с лица Рона.

— Нет, — послышался хриплый шепот, — ты был прав, дружище. Мне очень жаль. Под конец я уже сам не соображал, что делал, понимаешь? Ты не виноват. Так и должно было быть…

Рон закашлял, и брызги крови полетели Марку в лицо. Марк нежно погладил его по щеке и тихо сказал:

— Тебе не надо разговаривать.

— Понимаешь, все так и должно было быть, они с самого начала все так и задумали. — Он захрипел, слова давались ему все труднее. — Послушай… ты сделал фантастическое открытие, Марк. Ты станешь знаменитым. Не допускай, чтобы демоны расправились с тобой. Америка встретит тебя как героя. О черт…

— Рон?

— Послушай, ты присмотришь за «Тутанхамоном»?

— Да, — прошептал Марк.

Рон глубоко, судорожно вздохнул, и в следующее мгновение Марк увидел, что жизнь угасает в его остекленевших глазах. Марк бережно опустил друга на песок.

Потом он вскочил и, как пьяный, не разбирая дороги, бросился обратно в лагерь. Там, все еще рыдая, он с разбегу наскочил на «лендровер». Он прислонился к машине, вспоминая изуродованную голову Рона и ощущая на губах соленую горечь слез. И тут в нем закипела отчаянная ненависть, вырвавшаяся наружу пронзительным, истошным воплем. Он сжал кулак и прокричал, обращаясь к Алексис:

— Ах ты проклятая тварь! Ты хочешь, чтобы я тебя освободил? Погоди же, у меня есть идея получше! Я сделаю то, что нужно было сделать уже три тысячи лет назад!

Он схватил канистру с бензином и бросил ее в машину.

— Нет, Дэвисон, — зарыдала Алексис. — Прошу тебя!

— Жасмина была права! — закричал он так громко, что у него проступили вены на шее. — Это ты зло! Рон был прав, вас нужно уничтожить!

— Дэвисон, Дэвисон, Дэвисон…

Марк схватил Жасмину и грубо втолкнул ее в машину.

— Дэвисон! Дэвисон, подожди же, подожди, прошу тебя, спаси нас, спаси нас…

Когда он повернул ключ зажигания, на лице Алексис появилось выражение удивления. Покачнувшись, она сделала шаг назад, как будто кто-то ударил ее, и произнесла:

— Что…

В следующий момент ночь озарилась вспышкой яркого света. Руки и ноги Алексис задергались, как у марионетки, ее волосы загорелись, и она превратилась в огненный столб.

Марк и Жасмина изумленно, не веря своим глазам, наблюдали за страшной сценой, а Алексис, сообразив наконец, что произошло, испустила душераздирающий предсмертный вопль.

Это было долгое, мучительное сожжение. Алексис не двигалась с места, как будто была прикована к невидимому столбу, и до самого конца истошно кричала. Потом пламя потухло, и обгоревшее тело упало на землю.

Жасмина, не проронив ни слова, уткнулась лицом в колени. Марк отжал сцепление, и машина с визгом тронулась с места.

 

ГЛАВА 24

Когда Марк и Жасмина, сидя в машине, мчались по ухабистому дну ущелья, вдалеке позади них раздавалось зловещее завывание множества голосов. Это были визг и хрюканье напавших на лагерь демонов. Марк знал, что им уже нет пути назад.

Каньон был залит необычно ярким светом, как при вспышке молнии. Можно было рассмотреть все до мельчайших подробностей: слои известняка, черное кострище, где были найдены обгоревшие кости членов экспедиции Рамсгейта, пять длинных траншей и в дальней части каньона отгороженная канатом лестница, ведущую в гробницу.

Марк ехал с сумасшедшей скоростью, проносясь по самому краю траншей, при этом он так сильно давил на газ, как будто хотел раздавить семерых демонов.

Марк не стал дожидаться, пока машина остановится, а выпрыгнул прямо на ходу и, схватив канистру, побежал к лестнице.

Перед ним зияла черная дыра, ведущая в гробницу. В голове у него эхом звучали слова старой Самиры: «А тебя, господин, ожидает самое страшное наказание, ведь ты здесь самый главный. Медленное расчленение…»

Охваченная бесконечным ужасом и не в силах выйти из машины, Жасмина смотрела вслед Марку, который медленно спускался по лестнице. Внезапно послышавшееся отвратительное жужжание заставило ее снова прийти в себя.

Огромная оса села ей на руку и медленно поползла вверх к плечу.

Оцепенев от ужаса, она покосилась вниз на сиденье и увидела, что оно все облеплено ужасными черными жуками. Они словно живое покрывало застилали пол, сиденья и окна.

Она почувствовала, как сотни насекомых карабкаются вверх по ее ногам, заползают в сапоги и больно жалят ее. Потом они доползли до шеи и забрались в волосы.

Сквозь облепленное жуками ветровое стекло она уже больше не видела Марка. Она не могла даже кричать, так как ее рот вдруг тоже наполнился шевелящимися насекомыми.

Отвратительные твердые тельца с острыми щупальцами на ногах заползли ей под блузку и в брюки, в нос и уши.

Онемев от ужаса, Жасмина неподвижно застыла на сиденье. От страха у нее перехватило дыхание, и она задрожала.

Черная маска покрывала ее лицо. Желтые тельца ползали по ее груди и заползали под мышки. Тысячи жал впились в ее тело, а голова раскалывалась от оглушительного жужжания, казалось, что насекомые проникли даже туда.

Жасмина собрала все свои силы и, несмотря на набившуюся в рот саранчу, все-таки зашевелила губами. Когда насекомые начали заползать ей в горло, задыхаясь, она зашептала: «Да восславится Аллах, господин всего мира, великодушный и милосердный…»

Когда Марк шагнул на следующую ступень лестницы, в каньоне завыл сильный ветер и какая-то невидимая сила подняла его над землей, пронесла по воздуху и бросила обратно на песок.

Она вырвала у него из рук канистру, и та скатилась в соседнюю траншею.

Охая и судорожно хватая воздух, Марк попытался встать. Тут он получил удар по ребрам, как будто кто-то лягнул его в бок ногой. Он закричал и согнулся от боли.

Только он хотел снова подняться, как невидимое копыто ударило его по лицу. Из глаз у него посыпались искры, а позвоночник пронзила невыносимая боль.

Марк затряс головой и снова попытался встать, но вместо того, чтобы подняться, он покатился по песку до самого края лестницы. Едва успев сгруппироваться, он, как мячик, запрыгал по ступеням.

Он с грохотом скатывался со ступени на ступень, повредил себе колено, локоть и копчик, но все равно продолжал закрывать голову руками, так что, остановившись внизу, он все еще был в сознании и мог шевелиться.

Над каньоном сиял необычный свет.

Яркие лучи словно лазеры метались от скалы к скале. Вдруг послышался дьявольский крик, жутким эхом раскатившийся по ночной пустыне.

Марк поднял глаза и наверху у края лестницы увидел великана, который, злорадно улыбаясь, смотрел на него.

Это был Апоп, широкоплечий мужчина со змеей вместо головы. Он начал спускаться.

Марк вскочил, но тут же почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и снова упал. Он стал карабкаться вверх по отвесным стенам, но только ободрал себе руки и беспомощно скатился вниз.

Только мысль о том, что он должен уничтожить мумии, еще заставляла его двигаться вперед. Он знал, что, если ему удастся добраться до них, демоны отступят, ведь им больше нечего будет охранять.

Змееголовый монстр воинственно шагал вниз по ступеням, а в голове у Марка звучали его слова: «Твой конец будет долгим и мучительным. Я буду медленно отсекать тебе руки и ноги, пока смерть не заберет тебя».

Собрав все свои силы, Марк встал и одним махом очутился у входа.

Вытянув вперед свою огромную лапу, демон схватил Марка за руку. Резкая боль пронзила плечо. Потом демон отпустил его, и он кубарем полетел прямо в шахту. Когда он чуть живой, постоянно задевая разрубленной рукой о грубые стены, полз по туннелю, ему вдруг подумалось: «Так вот, значит, что чувствует человек, когда умирает…»

Потом туннель вдруг закончился, и он полетел на пол склепа. Лежа на земле и не переставая охать и стонать, он подумал: «Я просто останусь лежать здесь, пока не умру. Черт побери, это было бы так легко…»

Но тут ему снова вспомнились мумии, и жажда мести подстегнула его. Он представил себе, как приятно было бы собственноручно разорвать их на куски…

Марк почувствовал, что лежит на чем-то твердом, это оказался фонарик, и он включил его. Луч света скользнул по семи грозным существам, возвышавшимся перед ним на противоположной стене.

— Грязные твари! — задыхаясь, выкрикнул он. — Вы еще не победили. Этого не будет, пока во мне еще теплится жизнь. Вы еще не справились со мной…

Вдруг комната начала расплываться у него перед глазами. Марк упал на спину, ударившись головой о каменный пол. Сначала он не видел ничего, кроме разноцветных кругов, потом в глазах у него посветлело, и он различил стоявших над ним четырех демонов. Они сошли со стены: Амон Сокрытый, Двуногий, Ам-мут Пожирающий и рыжеволосый Сет взирали на него сверху вниз. Каждый из них держал в руке тупой топор.

— Сначала твои ступни, — шептал Марку его внутренний голос, — потом кисти рук, потом твои колени и локти, так же как рубят дерево на дрова…

Марк закрыл глаза. Парализующий ужас лишил его сил. Когда он увидел, как первый топор взлетел в воздух, приготовившись отсечь ему ногу, он услышал другой голос, и ему вспомнилась холодная ночь, когда ему явилось ослепительное видение. Нефертити: «Поверь в египетских богов, Дэвисон, ведь они — воплощение Атона…» Потом в его сознании пронесся удивительный поток мыслей. Когда топор разрубил его ногу и от резкой боли он чуть было не потерял сознание, ему вспомнилось нечто, о чем он уже давно забыл.

Семинар о египетских богах, который он посещал во время учебы в университете, все те многочисленные подробности и на первый взгляд незначительные факты, о которых он давно уже забыл. Но теперь, теперь, когда он лежал, закрыв глаза, и чувствовал, как второй демон занес над ним свой топор, перед глазами у него снова предстал написанный жрецами древний папирус, который он тогда изучал. Он глубоко вздохнул и, собрав последние силы, закричал:

— О великие сестры возрождения, я ваш сын, ваш наследник! Их нежные матери, я призываю вас. Прекрасная Исида, увидевшая вашу печаль и боль и пробудившая Осириса к жизни, смиренно прошу тебя… — Мучительная боль пронзила его ногу, и он закричал: — Молю тебя, Исида, великая мать. И тебя, милая Непит, мать Инпу и защитница тех… — Из глаз у него посыпались искры. Его тело пронзила адская боль. — Защитница тех, кто спасается от Сета… божественная сестра, молю тебя, приди на помощь смиренному слуге твоему. Я верю в тебя…

Когда топор разрубил его правую руку, боль превратилась вдруг в очищающую силу. Марк без труда повторял заклинание, древнеегипетские слова сами собой слетали с его потрескавшихся губ: «Ии куа ксер-тен ту нэ ари-а ма энну ари эн тен эн ксу апу аммиу сес эн энв-сен… Исида, Непит…»

Вокруг вдруг стало темно, и он приготовился принять смерть.

Когда Марк снова пришел в себя, он лежал на спине. По залу разливался слабый свет. Он так и остался лежать, глядя в потолок и напряженно вспоминая, что же произошло. Ему снился сон. Но теперь он уже почти не мог его вспомнить. В его памяти сохранились лишь отдельные картины: две красивые, нежные женщины защищают его своими благоухающими телами.

Во сне он почувствовал, как на него снизошел необыкновенный покой. От него исходило свечение, и он слышал чудесное пение.

Но больше Марк ничего не помнил. У него осталось лишь смутное ощущение, что он вернулся из далекого путешествия или проспал несколько веков подряд.

Он проснулся спокойным и отдохнувшим. Когда он сел, то увидел, что раны исчезли. У него не осталось ни одной царапины и ни одного синяка.

Растерянно рассматривая свои руки, сгибая и разгибая пальцы, Марк сначала не заметил приближающихся шагов, доносившихся из туннеля.

Потом он услышал шорох и, обернувшись, увидел стоявшую в зале Жасмину.

Они долго смотрели друг на друга, а потом Марк прошептал, медленно поднимаясь:

— Жасмина, а я уже подумал, что они добрались до тебя…

— Так и было, Марк, они добрались до нас обоих.

— Что произошло?

— Не знаю. Я молилась. Но послушай, Марк, что бы нас ни спасло, у нас осталось совсем мало времени. Семеро демонов вернутся снова. Марк… — Она подошла к нему. — Теперь я понимаю. Я была на краю гибели и молила Аллаха о помощи. И вдруг я ясно поняла, что нужно делать. Мы должны написать их имена и произнести заклинание. Мы должны вернуть им то, в чем они так нуждаются, Марк. Мы не можем их уничтожить.

Он отшатнулся от нее.

— Откуда я знаю, что я должен делать? — спросил он срывающимся голосом. — Как я вообще могу что-то знать? А что если жрецы Амона все-таки были правы?

Жасмина с мольбой протянула к нему руки:

— Освободи их, Марк. Верни им то, что им принадлежит.

Он продолжал пятиться от нее:

— Я не знаю, что я должен делать!

— Марк…

Он внезапно развернулся и бросился в залитый таким же таинственным светом склеп. Налетев с разбегу на один из саркофагов, он заглянул внутрь. Там лежал завернутый в полотенца мужчина, который спал, забыв обо всем на свете, и который был бессилен без имени. Кем он был? Чем он был? Дьявол в облике человека или сын богов? Это было бы так просто — схватить его хрупкое тело и разорвать его на части. И тогда уже никто бы не смог разбудить его дремлющий дух…

— Нет! — закричала Жасмина и побежала к нему. — Не вымещай на них свое зло! Они не виновны! Верни им свободу! Верни им покой!

Марк взглянул ей прямо в глаза, а потом произнес почти беззвучно:

— Я сделаю то, что ты хочешь.

— Нам нужно торопиться. Время не ждет. Демоны могут вернуться в любой момент.

Марк огляделся кругом в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы писать, но, не найдя ничего подходящего, он оторвал кусок своего рукава. Потом он поднял с покрытого пылью и песком пола острый камень, расцарапал им себе указательный палец и выдавил из ранки несколько капель крови. Очень осторожно написал он иероглифы на куске материи, предназначенном для Эхнатона.

После этого он в нерешительности склонился над саркофагом. Он посмотрел вниз на забинтованную голову царя, спрашивая себя, какое лицо спрятано под бинтами. Вдруг он почувствовал легкий толчок сзади, это Жасмина поторапливала его. Услышав поднимающийся в каньоне ветер, Марк вытянул вперед руку и положил лоскуток мумии на грудь.

Выискивая в памяти давно забытые слова, он зашептал:

— Отдаю тебе, о великий Ра, того, кто будет угоден Атону. Что бы ни произошло с твоим телом, его сердце никогда не перестанет биться. Твой голос никогда не покинет тебя. Будь счастлив, Эхнатон, твои губы разомкнулись, твое Ка освобождено. Дорога к солнцу открыта…

Марк закрыл глаза и запел: «Рер-к ксент-к ту Ра маа-нек рексит нев…»

Прошептав древнее заклинание, Марк почувствовал, что к нему присоединился второй голос. Он был глубоким и мелодичным, сначала тихим, но с каждым словом становящийся все громче. Они пели хором, наполняя склеп древними заклинаниями, написанными еще в незапамятные времена, на заре человечества.

Марка охватило чувство безграничной радости, как будто он оторвался от земли и вознесся к небу.

— Та-к-ту эр ка-к эм Ра убен-к эм ксут Осирис ан Кхнатон!

Его переполняла такая радость, что он задрожал всем телом. Его голос звучал громко, сливаясь с другим в удивительной гармонии:

— Кхнатон ан Осирис мааксеру т'эт-ф а неб-а себеби хех унт-ф эр т'этта не небу сутениу апхи нетеру Осирис!

Марка ослепил сияющий свет.

— А та рет пер эм аксакс ан тен-а а ам снеф пер эм неммат ан ари ахннуит а неб Маат Кхнатон!

Он прикрыл лицо рукой, защищая глаза от ослепительного света.

— А теннемуи пер эм Осирис! Кхнатон! Кхнатон!

Выкрикнув последние слова, он без чувств упал на саркофаг.

Очнувшись совершенно разбитым и обессиленным, он поднял голову и увидел Жасмину, которая смотрела на него, положив ему руку на плечо.

— Подействовало, — сказала она. — Все получилось. Скорее пойдем в пещеру.

Марк выпрямился и вышел вслед за Жасминой в другой зал. Жасмина прислонилась к стене, неподвижно глядя на настенную картину. Они испуганно заметили, как свет их фонариков замерцал, словно пламя свечи, готовый вот-вот потухнуть. Марк тоже устало прислонился к стене, не сводя глаз с картины напротив.

Изображения демонов блекли одно за другим. Амон, Сет и остальные пять дьявольских стражников, растворяясь в воздухе, исчезали у них на глазах. Жасмина с облегчением прильнула к груди Марка:

— Все позади, Марк. Ты выиграл.

Несколько минут он стоял, неподвижно глядя перед собой, потом двинулся вперед, увлекая Жасмину за собой. Он удивленно посмотрел на голую стену, где еще недавно стояли боги. На полу лежали семь маленьких кучек разноцветной пыли.

— Их больше нет, Марк. Демонов больше нет.

— А царь и царица?

Жасмина печально посмотрела на него.

Он отошел от стены и, покачиваясь, вернулся в склеп. Мумии спокойно лежали в саркофагах.

— Она была удивительной женщиной, — пробормотал Марк про себя, глядя на ее маленькое кукольное тело. — Еще три тысячи лет назад могла она отправиться в Западную страну и познать там счастье вечной жизни. Но она предпочла остаться здесь, в этом ужасном месте, и три тысячи лет бродила по пустыне в поисках кого-нибудь, кто разбудил бы ее мужа. Как же сильно она его любила…

Задумчиво глядя на хрупкое тело, маленькую забинтованную голову, Жасмина пыталась сообразить, о чем он говорит. Потом она прошептала:

— Что ты собираешься с ними делать?

— Надо сообщить властям. Мне еще нужно будет как-то объяснить пять смертей. Я не могу показать властям гробницу. Они увезут мумии в Каир, чтобы выставить их в музее. — Он схватил Жасмину за руку. — Она три тысячи лет ждала того момента, когда они снова будут вместе. Если их души вернутся сюда, чтобы отдохнуть, и не найдут своих тел, они погибнут. — Марк поднял голову и взглянул на Жасмину. — Мы должны исполнить наш последний долг.

Жасмина вопросительно взглянула на него.

— Я уберу отсюда «лендроверы». Этот каньон пересекают глубокие ущелья. Я выберу одно из них, лежащее за пределами священной земли Эхнатона. Думаю, будет нетрудно похоронить мумии глубоко в скале и так замаскировать вход, чтобы никто никогда не смог их найти. А потом я напишу на скале их имена, чтобы они смогла найти то место, где покоятся их тела. Жасмина, ты мне поможешь?

— Да.

Когда Марк склонился над саркофагом, чтобы достать оттуда хрупкую мумию, Жасмина спросила:

— Что ты имел в виду, Марк, когда сказал, что она три тысячи лет искала в этой долине кого-нибудь, кто разбудил бы ее мужа? Что это значит?

— Это очень длинная история, Жасмина, а у нас очень мало времени. Позже, когда все будет уже позади, когда мы похороним их и произнесем молитву, чтобы вернуть их души, когда мы сообщим властям и поговорим с полицией и журналистами, когда все будет позади… — Марк взглянул на нее в сумерках склепа.

— Тогда у нас будет время, — прошептала Жасмина. — У нас впереди целая вечность.

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.