24

Пустынный край аутбек окутала ночь. За силуэтами эвкалиптов едва угадывались далекие горные хребты, а небо сверкало россыпью звезд, которым не было числа. Среди тьмы золотилось пламя костра. Это был бивачный костер, и усталые мужчины, расположившиеся вокруг, терпеливо дожидались, когда закипит вода в котелке. Тишина казалась необъятной, как небо и горизонт, который невозможно увидеть, но аутбек все равно подавал голос: одиноким воем динго, потрескиванием и шипением огня. И вдруг в темноте громкий и сильный голос начал декламировать:

Голос продолжал рассказ о Великом аутбеке, с танцующими кенгуру, где скрыто бродят своими тропами аборигены, где стоят хижины из тонких бревен и коры, и у молодой женщины по имени Рут, проживающей в глуши Никогда-Никогда, спит на руках малыш. Рассказ шел своим чередом, а люди у костра занимались тем временем своими привычными делами: раскатывали тюфяки, расседлывали лошадей, раскуривали трубки и сигары, а над ними огромным шатром простиралось небо, и звезды светили им «холодным и чистым светом». Они двигались как тени, привычно разыгрывая пьесу, усталые и ссутулившиеся, сломленные и подавленные, но с верой и надеждой, что ночь сулит удачу впереди. В конце действия костер угас, и путники устроились «укрывшись одеялами – приятелями старыми». А голос произнес завершающую фразу: «Но, несмотря на тягот череду, мы б не отказались суровость дней тех снова пережить».

На сцене стало темно, и театр, казалось, затерялся во времени и пространстве. Затем вновь зажегся свет, и новая картина предстала перед зрителями, притягивая их внимание. Теперь на сцене торжествовал день. Из трубы маленького домика вился дымок, а за домиком вдаль на мили золотились под голубым небом нивы, и голос проговорил: «Разве не диво, что женские руки столько грубой работы переделать смогли…»

После завершения баллады «Сердце Ханны», домашняя обстановка фермы сменилась видом на красную равнину, над которой возвышался, пламенея в лучах заката, монолит Айерс Ром, и невидимый чтец продекламировал известнейшую балладу «Мечтания: посвящается Джоанне».

С каждым новым стихотворением декорации на сцене менялись, создавая вереницу взятых с натуры пейзажей континентальной Австралии и морских видов. Среди публики, заполнившей в этот вечер за две недели до Рождества все места в мюзик-холле, нашлось бы всего несколько человек, для которых не оказалась знакомой хотя бы одна из сцен, несмотря на то что все эти люди в большинстве своем были городскими жителями. Увиденное оживляло в их памяти детские впечатления или рассказы старших. Обращенные к их сердцам баллады рассказывали об укладе жизни, исчезающем навсегда. Картины давнего прошлого, хранившиеся в памяти, предстали на сцене в щедром многообразии деталей, начиная от мерцания звезд в небе над пустыней и смеха зимородка-хохотуна до щелканья кнута погонщика воловьей упряжки и шелеста ветра в ветвях акаций.

Джоанна с Хью смотрели представление из ложи. Вместе с ними в белом кружевном платье с цветами в волосах сидела двенадцатилетняя Бет, а также Сара в вечернем платье изумрудного цвета и восемнадцатилетний Адам в строгом вечернем костюме. В той же ложе находилась чета Даунз. Фрэнк и Айви приехали в Мельбурн на премьеру «Рассказов из аутбека в лицах» – художественной постановки сборника баллад, опубликованного три года назад в книге «Поэмы сына аутбека». Хью пригласил Айви Даунз сделать к ним цветные иллюстрации, изображающие сосны Снежных гор, где «темно-зеленые эвкалипты касаются ярко-голубой чаши неба», и просторы пустыни, такой огромной и ясной, что, «заслонив глаза можно в завтрашний день заглянуть». Книга имела шумный успех в австралийских колониях, самая популярная баллада Хью «Свэг-мен» («Бродяга») была положена на музыку. Ее распевали в школах и пабах, в пути и на привале у костра. Книга пользовалась большим успехом во всей Британской империи, и повсюду читали историю о ссыльном, чьи «грехи были записаны, прежде чем он появился на свет», и о жизненном пути стригаля, что «вел к смерти прямиком».

Далее на сцене появился амбар, где проходил сельский праздник. Стригали с девушками лихо отплясывали польку, а публика хлопала в ладоши в такт музыке. Рассказчик тихо читал «Коротая время». А когда сцена превратилась в арену родео, и публика покатывалась со смеху и кричала от восторга, глядя, как гоняется за шустрым теленком «Лаклан Пит», тогда голос чтеца совсем почти потерялся в оглушающем шуме.

– Ты устроил отличное представление, Хью, – сказал Фрэнк, наклоняясь к другу. – Они уж точно не пожалеют, что пришли. Нет ничего грубее и шумливее, чем довольная австралийская публика!

Свет на сцене в последний раз потух, остался лишь силуэт старика-погонщика на лошади, и удаляющийся голос подытожил: «Такова жизнь, жизнь погонщика». После этого занавес закрылся.

Джоанна затаила дыхание. Зал замер. Потом раздались аплодисменты. Сначала негромкие, они нарастали, как лавина, и, когда зажглись недавно установленные электрические люстры, театр сотрясал уже гром оваций. На сцену вышел известный актер Ричард Готорн, один из любимцев мельбурнской публики. Это он читал баллады своим всем знакомым баритоном. Дважды поклонившись, он протянул руку в сторону Хью, и взгляды всех присутствующих устремились к сидящим в ложе. Один за другим зрители поднимались со своих кресел, и скоро весь зал аплодировал стоя.

– Они воспринимают тебя, как своего рода героя, – сказал Хью позднее Фрэнк Даунз, когда они ждали перед театром свои экипажи. – Господи, ты доказал всему миру, что у нас здесь не какое-нибудь сонное царство и мы тоже не лыком шиты.

– Ты должен отдать должное и своей жене, Фрэнк. Ее рисунки подсказали идею постановки.

– Вы вдвоем достойны похвалы, – сказала Джоанна.

Все пространство перед театром заполняли дамы в вечерних туалетах и господа в накидках и цилиндрах. Это был особый вечер для жителей Мельбурна. Впервые они смотрели представление, поставленное не французом, не итальянцем и даже не англичанином – с чем они успели смириться по причине молодости своей нации – в этот вечер им представил свою работу коренной австралиец Хью Уэстбрук. Многие подходили к нему с поздравлениями.

– Бесподобная постановка, Хью, – говорил Джон Рид, с чувством пожимая руку Хью. – Клянусь, у меня даже слезы навернулись на глаза. Пусть я родом из Англии, но сердцем австралиец.

– Приезжайте к нам с Мод ужинать, Джон. Мы заказали в гостинице зал.

– Спасибо за приглашение, Хью, но нас уже ждут в другом месте, извини.

Полин, приехавшая на спектакль в сопровождении Джадда, сказала, пожимая руку Хью:

– Замечательный вечер, ты должен гордиться, Хью.

– Ты поедешь с нами в гостиницу? – спросил он. – Мы собираемся откупорить все шампанское, что найдется в «Короле Георге».

– Я немного устала, и мне хочется успеть на ранний поезд домой в Килмарнок. – Она пожала руку Джоанне. – Мои поздравления вам двоим.

Среди зрителей был Иан Гамильтон и Ангус Макклауд с молодым Декланом. Они расхваливали баллады Хью, а Гарольд Ормзби заявил, что австралийцы грядущих поколений будут высоко ценить стихи Хью.

Подошла со своим семейством Луиза Гамильтон, и, пока они поздравляли Хью, семнадцатилетняя Афина, дочь Луизы, бросила выразительный взгляд на Адама.

– Здравствуй, Адам, – поздоровалась она, улыбаясь из-под черных ресниц. Джоанна заметила, что немало молодых особ стремились поймать взгляд Адама. Он был хорош собой, и его серьезность и ученость по какой-то причине воспламеняли сердца молодых дев. Джоанна гордилась приемным сыном. В следующем месяце ему исполнялось девятнадцать, и вскоре он должен отправиться учиться в Сиднейский университет, удостоивший его стипендии, как лучшего выпускника средней школы Камерона. Адам страстно желал учиться в этом университете, так как там, по его словам, имелась «бесподобная научная кафедра, где совсем недавно стал работать профессор, занимающийся изучением ископаемых позвоночных. Он является членом Лондонского Королевского общества и работал с самим Чарлзом Дарвином!»

Адам мечтал пойти по стопам Дарвина, вступить в члены Королевского общества, и, как естествоиспытатель, изучать окружающий мир, открывать новые виды, разыскивать кости динозавров, подкрепляя этим теорию эволюции. Целеустремленность Адама и задор, уверенность и блеск в глазах говорили Джоанне, что он должен добиться успеха.

– Хороший получился спектакль, правда, Джоанна? – спросил Хью.

Она чувствовала сквозь перчатку тепло его руки, видела его улыбку и вспоминала молодого человека, встретившегося на ее жизненном пути пятнадцать лет назад. Хью исполнилось сорок пять. Но в этот вечер он виделся ей таким же красивым, как и тогда, а годы лишь оставили на его лице отпечаток мудрости и спокойного достоинства.

– Да, Хью, – подтвердила она, – представление было очень хорошее.

– Как ты себя чувствуешь, Джоанна? – спросил он, присматриваясь к ней. – Все нормально?

Вопрос ее не удивил. Она не говорила ему о появившейся недавно трудности, стараясь скрыть от него свои тревоги, но знала, что Хью это почувствует.

– Со мной все хорошо, – уверила она его.

– Ты пойдешь ужинать в зал? Но если хочешь, мы можем сразу подняться к себе в номер.

– Я и думать об этом не стану. Не позволю, чтобы такой знаменательный для тебя вечер испортила моя очередная нелепая головная боль.

Но на этот раз дело не ограничивалось только головной болью – последствием еще одного ночного кошмара. Весь день ее не оставляло тревожное предчувствие, появляющееся перед грозой. И не первый день посещало оно ее: на протяжении недель ей не давало покоя смутное, но неуклонно нарастающее ощущение чего-то ужасного.

– Ах, папа! – к отцу подошла Бет, оставив небольшую компанию подруг, – все под таким сильным впечатлением! Ты просто замечательный!

Глядя, как обнимаются отец с дочерью, Джоанна вернулась мысленно к тому дню, когда появилось странное предчувствие беды. Все началось два месяца назад, когда у Бет пришли первые месячные. Объясняя дочери, какие изменения происходят в ее организме, к чему ей надо готовиться и как ухаживать за собой, Джоанна вдруг впервые почувствовала слабые признаки страха. Тогда она подумала: Бет уже не маленькая девочка, она становится взрослой. В ту ночь Джоанна не могла уснуть. Она снова просмотрела дневник матери, надеясь найти там что-либо существенное, относящееся к периоду, когда у нее самой начались месячные и тоже в двенадцать лет. Но в дневнике ей не встретилось никаких записей насчет этого события и никаких намеков на последующие тревоги.

Будущее Джоанну страшило. Она знала, что кошмары у ее матери начались сразу же после дня рождения Джоанны, когда ей исполнилось шесть лет; и она стала видеть их, когда Бет исполнилось шесть. На Джоанну в семнадцать лет набросилась бешеная собака; ждет ли такая же участь через пять лет и Бет? Было ли нападение двух собак динго своеобразным предзнаменованием? Что же делать? Как поступить? Она не могла всю жизнь держать Бет при себе. Ей не хотелось становиться матерью-собственницей, но как защитить дочь от тех сил, что, по всей видимости, преследовали потомков Нейоми Мейкпис? Джоанне было известно, что Бет панически боится собак. Ей мучительно больно было смотреть на жизнерадостную веселую дочь и думать о скрывавшемся в ее душе темном зерне страха. Джоанна знала об этом, потому что такой же страх носила в душе и леди Эмили, с этим же страхом жила и она сама. Это походило на реально существующую болезнь, передающуюся из поколения в поколение. Проклятие, неизбежно переходящее по наследству, из-за чего каждое предыдущее поколение сочувствовало последующему, зная, что его ждет.

Джоанна намеренно избегала говорить с Бет о прошлом, о леди Эмили. Она надеялась разорвать круг, не дать возможности воображению Бет воссоздать его, как сделала она сама. Бет не читала дневника бабушки, ничего не знала о бедах леди Эмили и ее странной необъяснимой смерти. Бет считала, что Джоанна занимается поиском Карра-Карра из-за участка земли, перешедшего к ней по наследству. И все же в этот жаркий декабрьский вечер Джоанне становилось холодно при мысли о тех тревожных признаках, что начинали проявляться у Бет. И на этот раз их причина никак не хотела связываться с игрой воображения.

Она не могла забыть те недели и месяцы после нападения динго на Бет. На морском курорте залечивались телесные и душевные раны дочери с помощью целительных сил солнца, морского воздуха и любви. И Бет поправилась. Раны от укусов зажили, истерия и горечь переживаний остались в далеких воспоминаниях. Но с возвращением в «Меринду» Джоанна обнаружила, что исцеление оказалось неполным: Бет стала бояться даже самой дружелюбной пастушьей собаки.

– Ах, мама, – сказала Бет, когда они стояли перед театром в ожидании своего экипажа, – я подумала, как бы ты не упала в обморок от всего этого волнения! Все отца просто обожают! Он – настоящая знаменитость!

– Ну, долой разговоры, не будем терять времени, – сказал Фрэнк, когда экипажи наконец подъехали. – Я просто умираю от голода.

Гостиница «Король Георг» находилась на фешенебельной Элизабет-стрит совсем недалеко от квартиры, где когда-то жила Айви Дирборн. Когда их экипаж поравнялся со знакомой зеленой дверью с медным, надраенным до блеска дверным кольцом, Фрэнк сжал руку Айви, и тепло общих воспоминаний согрело ей душу.

Во втором экипаже Сара с Адамом с воодушевлением обсуждали постановку, и Бет снова говорила отцу, как она им гордится. А Джоанна смотрела в окно, стараясь усилием воли прогнать уже много дней досаждавшую ей головную боль. Экипаж проехал мимо конторы корабельной компании, и Джоанне вспомнилось, как они с Хью вели поиски «Беовульфа» – корабля, на котором прибыли в Австралию ее дед с бабушкой. В итоге им удалось узнать, что в 1868 году корабль вышел в море со всей командой. Судно это принадлежало частному лицу. Капитан, он же судовладелец, утонул вместе с кораблем и всей командой, и после гибели судна не осталось ничего: ни архивов, ни судовых журналов, ни списка пассажиров. Джоанна разослала запросы в Ассоциацию отставных моряков и в различные родственные организации, надеясь, что отыщется кто-либо из тех, кто плыл на борту «Беовульфа» вместе с четой Мейкпис. Пришло несколько ответов, но дело они не прояснили.

Сара коснулась ее руки, выводя из задумчивости. Джоанна отвернулась от окна и ответила улыбкой.

– А какая сцена понравилась тебе больше всего? – спросила она Сару.

– Мне все очень понравилось, – ответила Сара. Она думала о Филипе и очень жалела, что он не видел представления, которое бы ему тоже доставило большое удовольствие. Ей вспомнился тот день, когда они случайно встретились среди полей и поцеловались, а потом несколько часов ходили и разговаривали, даже не касаясь друг друга, сближаясь не телом, а душой. Он рассказал ей о прошедшем в Америке детстве, о своей семье, о том, как изменила их жизнь война между штатами. А она поделилась с ним воспоминаниями о жизни в миссии, как росла там, наполовину аборигенка, наполовину белая. Говорили они о многом: об архитектуре и врачевании, о музыке и овцах, о навахо и Змее-Радуге. А затем, как он и обещал, их пути разошлись.

Он отправился обратно к Тиларрара заканчивать рисунок, а она повезла в «Меринду» почту его жене.

За пять лет после его отъезда Сара получила несколько весточек от Филипа: рождественскую открытку из Германии, письмо из Занзибара, где он изучал мусульманскую архитектуру, открытку из Парижа с видами города. Еще он прислал ей экземпляр своей книги с изображением фермы «Меринда» на обложке. Тон его кратких посланий неизменно оставался легким и бодрым. Он никогда не упоминал о своей любви и их случайной встрече. Но Сара читала между строк, что ему одиноко и душа его по-прежнему в поиске. Последнее письмо от него она получила полгода назад. «Я попросил Элис дать мне развод, – писал Филип. – Мы с ней слишком разные, и мой образ жизни совершенно не для нее. Ей от него только одно мучение. Но согласия на развод она не дает».

Экипажи подкатили к сияющему огнями отелю «Король Георг». Уэстбруки и Даунзы пересекли вестибюль и вошли в небольшое фойе ресторана, где служащие в форме приняли у дам манто и у мужчин головные уборы.

– Надеюсь, ростбиф сегодня будет отменным, – высказал свое пожелание Фрэнк, и в этот момент им навстречу вышел метрдотель.

– Мистер Уэстбрук, примите мои извинения, – затараторил он. – Произошла, как выяснилось, путаница. Вы намечены у нас на завтра, а тот зал, что вы просили на сегодня, был сдан кому-то другому.

– Послушай-ка, – начал Фрэнк, но Хью перебил его.

– Ничего. Ошибки случаются, – миролюбиво заметил Хью. – А у вас есть свободные столики?

– Есть, мне кажется, мистер Уэстбрук. Я сейчас проверю. – Он исчез за портьерой, отделяющей фойе от ресторана.

– Дурак, – заключил Фрэнк.

– Что будем делать, если не окажется свободного столика? – спросила Джоанна.

– Может быть, места есть у «Каллахана», – предположил Адам.

– Там такие маленькие столики, – возразила Бет.

– Можно попробовать съездить к Моффату в его «Хрустальное кафе», – внес свое предложение Хью.

– Уже очень поздно, – заметила Джоанна. – Мне кажется, кафе закрываются рано.

– Мне не нравится, как у Моффата готовят пуддинг, – прибавил Фрэнк.

Появился метрдотель.

– Мы сможем устроить ваших гостей, мистер Уэстбрук, – сказал он. – Прошу вас следовать за мной.

Хью зашел за портьеру и в первую минуту не понял, что перед ним знакомые лица и все в зале стоят. И только услышав дружный возглас: «Сюрприз!» – Хью наконец понял, что рядом с оркестром стоит Иан Гамильтон, двое мужчин с бокалами шампанского – отец и сын Макклауды, а дама с немыслимыми перьями в волосах – это Мод Рид собственной персоной. Музыканты заиграли знакомую мелодию «Свэгмена». Хью заметил и другие хорошо знакомые ему лица: Камеронов, Макклинтов, Гамильтонов и других. Казалось, в этом зале собрался весь Западный район. К нему подошла Полин и подала бокал шампанского.

– Я думал, тебе надо успеть на ранний поезд, – проговорил он под общий смех.

– Удивлен? – спросила Джоанна.

– У меня просто слов нет. А ты знала?

– Мы все знали. Пойдем, для нас двоих заказан отдельный столик.

– Боже, да здесь сам губернатор.

Хью с Джоанной шли между столиками под звуки «Свэгмена», и, когда песня закончилась, аплодисменты звучали так долго, что Хью жестом попросил тишины.

– Спасибо вам всем, мои дорогие старые друзья, – поблагодарил он. – Я даже не знаю, что сказать.

– Никогда не думал, что доживу до такого дня! – сказал Иан Гамильтон.

– Отец, – к Хью подошла Бет. – У нас для тебя еще один сюрприз. – Она повернулась к губернатору Виктории и улыбнулась.

В обязанности назначенного Британской короной губернатора входило наблюдение за тем, как ведутся дела в колонии Виктория. Говорил он торжественно и с подъемом, словно обращался не к сотне слушателей, а выступал с речью в парламенте.

– Вы дали своему народу его собственную культуру. И в знак ваших заслуг… – он взял в руки лист плотной глянцевой бумаги, перевязанной ленточкой и запечатанный печатью, – мне выпала большая честь вручить вам, Хью Уэстбрук, это особое свидетельство похвалы от королевы императрицы Виктории.

Хью взял письмо и стал читать, но у него сорвался голос. Тогда письмо взяла Джоанна и зачитала гостям: «Ваша поэзия, – писала королева, – позволяет нам лучше понять наших подданных, отделенных от нас таким большим расстоянием, что делает редким общение с ними, но все они тем не менее любимы нами». Джоанна выдержала паузу, обвела глазами гостей и сказала в заключение: «Подписано: Виктория, королева и императрица».

На несколько мгновений в зале стало тихо, затем тишину прервал голос Ангуса Макклауда:

– Хью, скажи нам несколько слов.

– Я не готовился произносить сегодня речи, – откашлявшись, начал Хью. – Не приходится и говорить, что Ее Величество оказала мне большую честь своим вниманием к моим стихам. Мне вспоминается мой старый друг Билл Ловелл, давно уже покинувший этот мир. Он не был особенно образован, едва мог читать и писать, но умел высказаться, когда считал нужным. Как-то раз хозяин фермы, на которого Билл работал, заявил ему: «Ловелл, если ты не прекратишь свои выходки, я вышвырну тебя с моей фермы». На что Билл ему ответил: «Вы не можете так со мной обращаться. Я – британский субъект».

Дорогие мои друзья, – продолжал Хью, когда стих смех. – Мои стихи о том, кто мы и где мы живем. – Он посмотрел на Джоанну. – Пусть мы прибыли сюда из дальних краев и не должны забывать, что Великобритания наша мать, мы знаем, что Австралия наш дом и наше будущее.

Гром аплодисментов был слышен даже через закрытые двери банкетного зала. Докатился он и до вестибюля гостиницы, когда вошедший туда человек в офицерской морской форме с вещевым мешком направился к конторке портье. Видно было, что повидать моряку довелось немало. У него была аккуратно подстриженная седая бородка и когда-то голубые, но успевшие выцвести глаза.

– Простите, – обратился моряк к портье. – У вас остановились мистер и миссис Уэстбрук?

– Одну минуту, – сказал портье, просматривая книгу регистрации. – Да, у нас. Но боюсь, что их нет в номере. Они не брали ключи, значит, в гостинице их нет.

– А вы не знаете, когда они вернутся?

– Не знаю, но вы можете, если хотите, оставить им записку.

Незнакомец на минуту задумался.

– Не думаю, что от этого будет толк, – пробормотал он. – Мне нужно успеть на корабль. А там, куда я отправляюсь, писать некуда, так что им меня потом не найти.

Из банкетного зала донесся взрыв смеха. Капитан дальнего плавания повернулся в ту сторону, откуда слышался смех.

– Кто-то славно веселится, – улыбнулся он.

– Должно быть, званый ужин, – ответил портье. – Мне сказали, что сегодня ресторан закрыт. Сообщить мне мистеру и миссис Уэстбрук, что вы их спрашивали?

– Не вижу смысла. Они меня не знают, а я не знаю их, – он на секунду задумался. Затем пожал плечами. – Да это и не столь важно. До свидания, – прихватив свой мешок, моряк растворился в ночи.

Музыканты исполняли вальсы и польки и веселый мотив «Щелкают ножницы», официанты разносили на подносах шампанское и закуски. Джоанна ходила среди гостей, благодарила за то, что пришли, и принимала похвалы в адрес мужа.

К ней подошла Полин.

– Поздравляю, Джоанна, – сказала она. – Вечер удался на славу.

– Я очень рада, Полин, что ты и Джадд смогли приехать.

Полин скользнула взглядом мимо Джоанны и увидела, как Бет подошла к Адаму и отцу, и они фотографируются. В ней шевельнулась зависть. Но Хью был здесь ни при чем, потому что она давно примирилась с его потерей. Завидовала она, что у Джоанны есть дочь. Полин хотелось бы иметь как раз такую дочь, как Бет: умную, хорошенькую и жизнерадостную. Такую девочку представляла себе Полин, когда еще продолжала надеяться, что у нее появится ребенок, но потом ей пришлось смириться и признать, что она из тех женщин, кому не дано стать матерью.

– Жаль, что Колина нет здесь, – сказала Джоанна. Глядя на нее, Полин вспоминала, как впервые увидела Джоанну пятнадцать лет назад, когда устраивала праздник для Адама. Было странно сознавать, что с годами представление о человеке настолько изменится.

– Спасибо, – поблагодарила Полин, зная, что Джоанне, как и всем в районе, известно, почему три месяца назад Колин покинул Австралию.

Над Килмарноком сгустились тучи. Фермы, сдаваемые Колином в аренду, пришли в упадок, а поскольку в колониях разродилась экономическая депрессия, после выселения разорившихся фермеров продать освободившиеся фермы сразу же не удавалось. Пытаясь возместить потери, Макгрегор обратил внимание на недвижимость в Мельбурне. Он скупал большие участки новостроек на окраине, надеясь продать затем дома с большой прибылью. Но депрессия превратила в тоненький ручеек могучий поток эмигрантов, стремившийся в Австралию все предыдущие десять лет, сводя в результате на нет строительный бум в Виктории. Стих стук молотков, остававшийся приметой Мельбурна так долго, что никто уже не помнил времени, когда было иначе. Предложение превысило спрос; на новые дома покупателей не находилось, и новая примета стала теперь привычной для Мельбурна: резкие возгласы аукциониста, продающего собственность несостоятельных должников. Колин остался с пустующими домами, не находилось и желающих взять в аренду его фермы, и они также не приносили дохода. Все в районе знали, что ему пришлось заложить Килмарнок, чтобы заплатить долги.

Полин хорошо запомнила выражение его лица, когда он вошел в гостиную и сказал:

– Полин, я разорен. Банк собирается требовать возврата займа. У меня отбирают Килмарнок.

Полин уже некоторое время подозревала, что возможна такая развязка, но теперь ее подозрения стали жуткой реальностью. В этом убедил ее его жесткий тон и безнадежность, с которой он произнес эти слова. Она представила себе, что произойдет, если Килмарнок отойдет банку: имение будет разделено на мелкие части и продано по отдельности. И когда Колин прибавил, что едет в Шотландию и попытается найти там деньги для спасения фермы, Полин уже знала правду: он не вернется никогда.

Теперь Полин осталось только изумляться, что, всегда стремясь к победе и завоеванию, преуспевая в соревновании и живя ради трофеев, она в конечном счете оказалась в проигрыше: ее постигла неудача и с материнством, и с замужеством.

К ним присоединилась Айви с бокалом шампанского в одной руке и канапе с икрой в другой.

– Джоанна, вечер просто замечательный! – похвалила она.

Айви было пятьдесят два, в ее рыжих волосах уже проглядывала седина. На ней было черное длинное платье, которое шло ей необыкновенно. Известность Айви принесли не только иллюстрации к «Стихам сына аутбека», но и ее картины. В заметке, помещенной в «Газетт», печатном издании Камерона, сообщалось: «Миссис Даунз с удивительной точностью удалось передать на своих замечательных полотнах прозрачную синеву неба Австралии и ясность ее далей. Нам впервые предлагаются картины местной природы без попыток придать им сходство с сельскими видами Англии за счет затейливых живых изгородей и стелющейся дымки тумана. Пейзажи миссис Даунз дают почувствовать жар северного ветра, сухость травы и силу света. Она пишет свои полотна с сознанием того, что живет в Австралии, а не в одном из английских графств, и этот подход радует новизной!»

– Да, вечер прекрасный, – подтвердила Полин. Ее предубеждение против жены Фрэнка осталось далеко в прошлом. С годами собственные разочарования заставили ее проявлять больше сдержанности в суждениях о других. С Айви Фрэнк был счастлив, и Полин ценила это, а еще Айви восхищала ее тем, что своей решимостью нашла путь в жизни и добилась успеха в профессии, где главенствовали мужчины.

– Есть известия от Колина? – поинтересовалась Айви.

– Он обещал, что напишет, когда доберется до Шотландии. Я жду письма со дня на день.

– Жаль, что он не захотел принять помощь Фрэнка, – сказала Айви.

– Я пыталась говорить с ним об этом, но Колин такой упрямый. Он сказал, что новые долги ему ни к чему, а ты знаешь, как он относится к безвозмездной помощи, даже если ее предлагают родственники. Он не взял бы у Фрэнка ни единого шиллинга.

– Полин, – сказала Айви, – а положение на самом деле так серьезно, что вы можете лишиться Килмарнока?

– Да.

На другом конце зала раздался треск: это фотограф при вспышке магния делал снимок Хью с губернатором.

– Ты же знаешь, Полин, у тебя всегда есть дом в Лизморе, – сказала Айви.

– Спасибо, Айви, но все уладится. Колин найдет выход. Он вернется с деньгами.

Они умолкли среди музыки и шума всеобщего веселья.

Полин вспомнила последние часы перед расставанием с Колином, как стояли они на причале, дожидаясь, когда придет время подняться ему на борт. Колин не хотел, чтобы она провожала его, но Полин настояла на своем. В поезде они промолчали всю дорогу и на причале творили мало. Потом они церемонно обнялись, и он поднялся по трапу. В тот момент Полин подумалось, что ей на память приходит только хорошее: о начале супружеской жизни, жарких ночах и соперничестве днем. Она думала о его крепком теле и о том, как он возбуждал ее. Ей вспомнились блестящие приемы в Килмарноке, где они главенствовали, и утонченность их совместной жизни. Она пыталась представить, удалось ли бы ей привнести счастье в их брак, если бы она приложила к этому больше старания. Может быть, не на нем, а на ней лежит вина за то, что между ними не было любви? Но ей теперь никогда не узнать истины. В конце концов, она все же осталась одна, как видно, ей суждено было стать «бедняжкой Полин».

– Хочу тебя предупредить. Джоанна, – сказала Айви, – мой муж и еще кое-кто стараются уговорить Хью баллотироваться в парламент.

Они обратили внимание на группу мужчин у бара и услышали, как Фрэнк сказал: «Уверяю вас, когда мы объединимся в федерацию, нам понадобятся в правительство такие люди, как Хью Уэстбрук».

Несмотря на протесты Хью, его друзья единодушно согласились с мнением Фрэнка.

Мельбурнская «Таймс» превосходила по тиражу другие газеты в колонии Виктория. Вместе со своим детищем раздался вширь и сам Фрэнк. Со времени его женитьбы на Айви цепочка от часов, тянувшаяся по его жилету, удлинилась вдвое. Волос надо лбом не осталось совсем, как, впрочем, и на макушке, так что, только зайдя со спины, можно было заметить, что Фрэнк седеет.

– Я читал в последнем номере твою редакционную статью, Фрэнк, – сказал Иан Гамильтон. – Должен заметить, ты основательно прошелся по Совету защиты прав аборигенов. Ты предлагаешь ни много, ни мало, как упразднить его и передать туземцам управление в резервациях!

– Боже мой, Иан, – Фрэнк допил джин с тоником и отдал пустой стакан бармену. – Да этот Совет форменное сборище идиотов. Это им пришло в голову, что государственные резервации должны быть только для чистокровных аборигенов. В результате метисам пришлось отправляться в города, где они должны были каким-то образом себя содержать. О катастрофических последствиях говорить не приходится: вы сами были их свидетелями. Они не могут прижиться в нашем обществе и нуждаются в опеке.

– Я не вижу для этого причин, – возразил Гамильтон.

– Да неужели не ясно, что мы некоторым образом в долгу перед ними? По данным последней переписи, в штате Виктория осталось всего восемьсот аборигенов, и среди них нет чистокровных.

– Вот о том я и веду речь, Фрэнк. Через двадцать лет аборигены, как видно по всему, вообще исчезнут. На Тасмании их уже не осталось. Стоит ли копья ломать из-за проблемы, которая скоро сама себя изживет?

– Это глупость чистейшей воды, – возмутился Фрэнк и отступил в сторону, пропуская Джадда, который со словами: «Прошу прощения» потянулся за бокалом шампанского.

Разговор от аборигенов перешел на овец, и Джадд, отвернувшись от стойки, окинул зал. Взгляд его остановился на юной Бет Уэстбрук, весело хохотавшей над чем-то, сказанным Декланом Макклаудом. Деклану, как и Бет, было двенадцать, и в следующем месяце они должны были стать учениками школы Тонгарра.

Глядя на дочь Уэстбруков, Джадд вспомнил о встрече Хью и Джоанны с директором школы Майлзом Карпентером и его помощником Скоттом Макинтайром. Присутствовал там и Джадд. В школе было принято приглашать на обсуждение представителя преподавательского состава, когда возникали спорные вопросы относительно приема какого-либо будущего ученика. Джадд вызвался представлять учителей.

С самого начала Майлз Карпентер подивился, что Уэстбруку могла прийти в голову мысль определить дочь в школу для мальчиков.

– Это просто невероятно, – недоумевал он. – Девочка хочет стать овцеводом. Уму непостижимо. – Но тем не менее, он пригласил Хью с женой для беседы.

– Бет смышленая девочка и очень хочет учиться, – объяснил Уэстбрук. – К тому же она успела немало узнать о животных и ведении дел на овцеферме. Она будет достойной ученицей вашей школы.

– Но, мистер Уэстбрук, наши ученики живут при школе, – пытался переубедить его Карпентер, – у них здесь свои комнаты. Теперь вы понимаете сложности с поступлением девочки.

Но Уэстбрук спутал им карты, предложив выход:

– «Меринда» в нескольких милях отсюда. Бет может приезжать сюда на занятия утром, а вечером уезжать домой.

Тогда Карпентер попробовал другой ход.

– Наш курс обучения включает и тяжелый физический труд. Занятия у нас проводятся не только в классах, мистер Уэстбрук. Наши ученики обучаются шорному делу, ковке лошадей, землепашеству. Им даже приходится клеймить скот. Занятие это мало подходит для юной леди.

– Моя дочь способна освоить все эти работы, – сказал Уэстбрук, чем явно озадачил своих собеседников.

Тогда Джадд решил спасти положение и укрепить пошатнувшиеся позиции.

– Мистер Уэстбрук, – сказал он, – упускает из виду самый важный момент. А именно: его предложение неуместно, поскольку противоречит приличиям. Девочка будет отвлекать мальчиков. Ее присутствие станет помехой занятиям. Как учитель, я счел бы большой сложностью ее пребывание в моем классе.

Тогда Уэстбрук достал чековую книжку.

– Я готов на щедрое пожертвование в пользу школы.

– Это не имеет отношения к деньгам, – поторопился сказать Джадд, увидев, как переглянулись Карпентер с Макинтайром. – Это вопрос чести. Мы должны заботиться о нашей репутации. Тонгарра известна первоклассным уровнем образования и высокими моральными нормами. Наше учебное заведение одно из самых лучших в колониях. Если у нас появится ученица, наш престиж будет подорван, не говоря уже о том, насколько снизится доверие к диплому нашей школы.

Но в конечном итоге Джадд остался один со своими доводами. Уэстбрук внес в фонд школы крупную сумму, и Бет при условии некоторых ограничений становилась в наступающем году ученицей школы.

– Мистер Макгрегор, – сказал Карпентер в ответ на протесты Джадда, – вам не кажется, что вы слишком остро все воспринимаете? Ответственность ложится не только на вас. В конце концов, школа берет девочку под свою ответственность. И если ее пребывание здесь создаст трудности, в том не будет вашей вины.

Джадд отошел от бара, где продолжался разговор об овцах и политике, и, потягивая шампанское, вернулся мыслями к разговору с отцом, произошедшем два месяца назад. Попутно он ответил рассеянным кивком на улыбку мисс Минервы Гамильтон. Разговор происходил в Килмарноке в кабинете отца, и в то время Джадд еще не знал, что говорят они с отцом в последний раз. Он слышал собственный голос: «Отец, неужели ты серьезно собираешься уехать? До сезона стрижки всего две недели». Но Колин, как одержимый упаковывал саквояж. Джадд видел напряженные плечи отца, следил, с какой яростью швыряет он в саквояж бумаги и документы. Джадд узнал их: это были исконные документы, подтверждающие права собственности на старый замок в Шотландии и прилегающие к нему земли, часть документов относилась к XVI веку, времени царствования короля Генриха VIII. В саквояж отправилось также свидетельство о рождении Колина, его паспорт и билет на пароход.

– Вот на что человек может рассчитывать, Джадд, – говорил Колин. – Состояние сегодня есть, а завтра его нет, землю можно купить и потерять, друзья порой становятся врагами. Чужими оказываются сыновья, но одна истина остается незыблемой: унаследованное право по рождению. Банк может отнять у меня овцефермы, кредиторы способны отобрать все имущество, но одного они не в силах меня лишить: моей родословной. Я лорд, владелец Килмарнока.

Тогда-то Джадд понял, что отец собирается сбежать, чтобы никогда не вернуться. В отчаянной попытке удержать его Джадд наговорил ему много такого, о чем теперь жалел. То были обидные и злые слова, которые должны были задеть отца за живое, вызвать агрессивность, всегда, как он знал, таившуюся в нем. Он надеялся, что ему удастся разъярить отца, зажечь в нем желание бороться за Килмарнок. За тот, что был здесь, а не за старый, полуразвалившийся – пристанище призраков.

– Ты никогда не ценил свое наследие, – с горечью заключил Колин.

– Я – австралиец, отец, – ответил ему Джадд. – Вот моя родословная, она здесь, в этом месте.

– Родословная учителя.

– Да, учителя! Я не лорд, я не хочу быть лордом.

– Тогда, отправляйся в свою сельскохозяйственную школу и живи там. Можешь бросить все, что я для тебя построил, все, что создал, чтобы передать тебе. Иди же и будь простым учителем и учи простых детей в простой школе. Боже, Джадд, это же совсем не одно и то же, что преподавать в Оксфорде, а? Это какая-то паршивая сельскохозяйственная школа в захолустной колонии.

Отец с сыном меряли друг друга взглядами, стоя по разным сторонам ненавистного кабинета, и сказанные ими обоими слова уже невозможно было вернуть назад. Эхо их оставалось висеть в напряженной тишине кабинета, и оба испытывали такую душевную боль, горечь и сожаление, что ни один не смог пересилить себя и сказать: «Прости».

Стиснув бокал с шампанским, Джадд наблюдал за женщинами, столпившимися вокруг Луизы Гамильтон, яростно обмахивавшейся веером. Он видел, как Джоанна Уэстбрук поднесла к носу Луизы флакон с нюхательной солью. Дочери Луизы, молодые избалованные особы, беспомощно суетились вокруг матери. А потом он увидел в толпе мачеху. Полин было уже тридцать девять, но Джадд считал ее все еще красивой. Он знал, что в ее стройном грациозном теле поселилась боль, ему было прекрасно известно, как отражалось на ней бегство Колина. Ему вдруг пришло в голову, что все эти годы он, возможно, держался от нее на расстоянии, полагая, что Полин такая же, как отец, только потому, что она вышла за него замуж. Последние три месяца Джадд наблюдал, как стойко она переносит тяжесть отъезда Колина, и постепенно он начал восхищаться ею.

Джадд допил шампанское и вернулся к бару.

Джоанна, сидя рядом с Луизой, искала глазами Бет. Она увидела ее под портретом короля Георга. Забыв о бокале шампанского в руке, Бет стояла и куда-то пристально смотрела. Джоанна проследила за взглядом дочери и установила, что объектом ее внимания был Джадд Макгрегор. Выражение лица Бет снова всколыхнули в Джоанне чувство тревоги и предчувствие беды. Ей хорошо были понятны чувства дочери к красивому молодому человеку, потому что Бет только и говорила, что о мистере Макгрегоре.

– Мама, я и не думала никогда, что он такой обаятельный, – сказала Бет после ежегодной сельскохозяйственной выставки, на которой Джадд получил приз за племенного барана. – Я видела его много раз, но только теперь поняла, какой он замечательный. И он будет моим учителем в новой школе, подумать только!

Джоанна понимала, что не так уж далек тот день, когда Бет выйдет замуж. Она уедет и будет жить где-либо в другом месте. Как же тогда ей защитить дочь?

– Боже, – говорила Луиза, неожиданно ставшая центром женского внимания. – Должно быть, ночь слишком жаркая, но мне что-то на самом деле нехорошо.

Полин стояла рядом, наблюдая, как Джоанна хлопочет, стараясь помочь, и вдруг поймала мельком брошенный на нее взгляд Луизы с таким знакомым выражением испуга. И Полин тут же поняла, в чем дело: Луиза снова ждала ребенка, а тринадцать лет ей так хорошо удавалось этого избегать.

– Луиза, – сказала Джоанна, – ты на самом деле выглядишь неважно. Я пойду поищу место, где бы тебе прилечь.

Джоанна вышла из зала и подошла к портье. Ей пришлось немного подождать, пока он разбирает какие-то квитанции.

– Я миссис Уэстбрук, – представилась Джоанна, когда портье наконец оторвался от своего занятия. – Я хотела спросить, нет ли свободной комнаты, где одна из наших гостей могла бы немного отдохнуть? Ей стало немного нехорошо.

– Вы миссис Уэстбрук? – перебил ее портье. – Простите, но меня не предупредили, когда я пришел на дежурство, что это вы устраиваете сегодня званый ужин. Вас здесь спрашивал один джентльмен. Я сказал, что вас с мужем нет в гостинице.

– Что за джентльмен? Как его зовут?

– Он сказал, что вы его не знаете, а он – вас. Он моряк, думаю, капитан дальнего плавания.

– Капитан! И он не оставил никакой записки?

– По его словам, ему надо было успеть на корабль, а там, куда он отправляется, вам его не разыскать.

Я искренне сожалею, миссис Уэстбрук, – сказал портье, увидев, насколько она огорчена. – Если бы я знал, что вы в ресторане…

– Он ушел давно?

– Минут десять, я думаю, прошло.

Джоанна поспешила через вестибюль к входным дверям. На улице она посмотрела по сторонам и увидела на углу под фонарем двух мужчин: один из них был продавец газет, другой – моряк. Она подошла поближе. Моряку на вид было лет семьдесят. Годы выбелили его волосы и аккуратно подстриженную бородку и оставили на лице борозды морщин.

– Извините, – сказала она.

Оба взглянули на нее с удивлением.

– Это вы сейчас были в гостинице и спрашивали миссис Уэстбрук?

– Да.

– Я Джоанна Уэстбрук.

– Приятно познакомиться, миссис Уэстбрук. Мое имя Гарри Филдинг.

Джоанна пожала его руку, жесткую, как дерево.

– О чем вы хотели поговорить со мной, капитан Филдинг?

– Я находился далеко. Большей частью в Азии, – начал объяснять он. – Вернулся я совсем недавно. Обычно у меня уходит целая неделя, чтобы просмотреть газеты и быть в курсе всех событий, вот поэтому я не сразу увидел в газете ваше объявление. Газета была настолько старой, что я не стал об этом задумываться. А в сегодняшнем номере «Таймс» мне на глаза попалась заметка о том, что вы с мужем будете на представлении и остановились в этой гостинице. Очень рад, что мы не разминулись.

Она выжидательно улыбнулась.

– Капитан Филдинг, прошу вас, продолжайте. Он достал из кармана газетную вырезку.

– Так вы и есть миссис Джоанна Уэстбрук, верно? Та дама, что поместила в газете это объявление?

Джоанна посмотрела на объявление, помешенное в газете Фрэнка давным-давно.

– Да, это мое объявление.

– В нем сказано, что вы интересуетесь сведениями о корабле «Беовульфе». В молодости я служил на нем помощником боцмана. Я могу рассказать, что вы хотите узнать.

– А я уже потеряла всякую надежду! – воскликнула Джоанна. – Капитан Филдинг, я пытаюсь проследить судьбу двух пассажиров, находившихся на борту «Беовульфа» в 1830 году. Вы были в то время на этом судне?

– Так точно, был. Мне было двадцать в ту пору, и я отправился открывать мир.

– Не могли бы вы припомнить пассажиров? – спросила Джоанна, с трудом скрывая волнение. – Я понимаю, конечно, что прошло очень много времени.

– Когда вам будет столько лет, сколько мне, а это, поверьте, немало, вы узнаете, что плохо помните то, что произошло на прошлой неделе, а давние события память хранит во всех деталях. Это было мое первое место службы. Я могу сказать вам даже, какого цвета были глаза у нашего капитана.

– Помните молодую чету по фамилии Мейкпис? Их звали Джон и Нейоми?

– Мейкпис? – переспросил он. – Ну как же, конечно, помню. Это тот парень, что интересовался религией. Он говорил, что ищет Эдемский сад или что-то вроде того. Помню я и его привлекательную жену. Я подумал тогда, что их фамилия немного странная. Брови Филдинга сошлись на переносице. – И еще вспоминается мне одна странность. Когда я делал там остановку спустя несколько лет, мне рассказали о них совершенно невероятную историю.

– Где это было, капитан Филдинг? Вы помните, где именно они сошли с корабля?

Она ждала ответа, затаив дыхание.

– Еще бы не помнить, – сказал он. – Мы все еще подивились, что молодожены выбрали такое неподходящее место, чтобы обосноваться и начать совместную жизнь. Я могу точно назвать вам это место, миссис Уэстбрук. А что, это для вас так важно?

 

25

Джадд Макгрегор прочитал первые параграфы домашнего задания и уже знал, что работа выполнена на «отлично». Но, перевернув лист, чтобы узнать, кто из его учеников отличился, увидел подпись: Бет Уэстбрук. Он заколебался, девочка не может так хорошо знать биологию.

– У девочек нет тех способностей к учебе, которыми наделены мальчики, – заявил в декабре Джадд Макгрегор Майлзу Карпентеру, узнав, что Бет Уэстбрук была принята в школу. – Ни одной лишней минуты на ее обучение я не уделю, уверяю вас. Она будет получать те же задания, что и остальные. Времени на ее обучение мною будет тратиться столько, сколько и на мальчиков. А когда она отстанет в учебе, в чем нет сомнений, я буду настаивать на ее отчислении. И долго ждать этого момента не придется, мистер Карпентер, одной недели, думаю, хватит с избытком.

Но занятия начались в январе и шли уже четыре недели, а Бет Уэстбрук не отставала от одноклассников. Мало того, Джадд не мог не замечать, что она училась лучше многих мальчиков. И у него закралась мысль, что ей помогают заниматься дома.

С улицы донесся смех. Джадд выглянул в окно и увидел нескольких учеников на лужайке перед зданием школы. Они выкриками встречали Бет Уэстбрук, которую высадила у школы аборигенка Сара Кинг. Джадд видел, как напряглась Бет, стараясь не замечать колкостей. Он знал, что мальчишки досаждают ей, но вмешиваться не собирался. Преподаватели в Торгарра редко занимались личными проблемами своих учеников. Учащиеся выработали свой кодекс поведения и сами следили за его соблюдением. Одно из установленных правил предписывало ученику самому – или в данном случае самой – отстаивать свои интересы и не бегать к учителям жаловаться.

Джадду вспомнились его первые школьные дни. Для своего возраста он был ростом маловат, и другие ученики не давали ему пощады. Отец сказал Карпентеру: «Не делайте Джадду никаких поблажек из-за того, что он ростом мал. Относитесь к нему, как к остальным мальчикам. Это закалит его, сделает мужчиной». Джадд выдержал все проверки и посвящения, проявив стойкость, которой требовали неписаные правила поведения, и все испытания сделали его сильным и научили рассчитывать только на себя, не дожидаясь чужой помощи. Он также завоевал восхищение своих мучителей – тех, кого больше всего уважали и ценили.

– Нам не нужны здесь девчонки! – крикнул вслед Бет один из мальчишек.

Джадду сразу пришли на память слова отца: «Ты должен прилагать больше старания. Не хочешь же ты, чтобы все считали тебя девчонкой, верно?»

Джадд взглянул на февральское небо. Как видно, в этом году осенние дожди задерживаться не собирались. Джадд подумал об отце, со дня отъезда которого прошло уже пять месяцев. Он пытался представить, как Колин сидит среди кельтских реликвий в своем замке, где разгуливают сквозняки. Джадду очень хотелось бы знать, счастлив ли отец, или его сколько-нибудь тревожит раскаяние, или ему хотя бы немного стыдно.

– Что с тобой? – крикнул Бет другой мальчик. – Или ты никуда ни шагу без своей черномазой няньки?

Бет обернулась, чтобы ответить, и Джадд закрыл окно, думая о том, что единственным недостатком жизни при школе были подобные отвлекающие распри. Ему недоставало тишины и спокойствия Килмарнока, но он обнаружил, что не может там жить. Слишком уж болезненным были постоянные напоминания. Отец продолжал оставаться там в каждом кирпиче и доске, в каждом наборе рыцарских доспехов, каждой чашке и каждой пылинке. Джадд вспомнил о письме с извинениями, которое начал писать отцу с просьбой вернуться. Он никогда его не закончит, и оно никогда не будет отправлено.

Джадд снова принялся читать работу Бет и сразу же ему представилась девочка, появившаяся в его классе одним январским утром. В ней не было заметно ни робости, ни нерешительности. Она просто стояла, как будто в ожидании какого-то события. На ней было длинное белое платье, и волосы сияли, а Джадду вспомнилась другая Бет Уэстбрук, которую он видел на ежегодной животноводческой выставке в Камероне. С косичками, в сарафане и с мальчишечьими ухватками, она бегала среди экспонатов в компании мальчишек. Но та девочка, что появилась в его классе до прихода остальных учеников, совсем не походила на мальчишку-сорванца. Из школьных документов он знал, что в прошлом сентябре ей исполнилось двенадцать лет, и уже были заметны признаки, которые, не пройдет и несколько месяцев, станут все больше и больше отвлекать его класс. Возможно, пока они воспринимали ее как обычного ученика и цеплялись к ней, как в свое время задирали одноклассники тщедушного Джадда Макгрегора. Но скоро, Джадд не сомневался, они начнут смотреть на нее совсем по-другому, и на занятиях им все труднее будет сосредоточиться по той же самой причине.

Наблюдая, как мальчишки дразнят ее, Джадд все больше склонялся к мысли, что долго ей в Тонгарра не задержаться. Ученики основательно портили ей жизнь. Им не нравилось ее присутствие, что было вполне объяснимо, тем более что училась она очень хорошо. Джадд знал, что один преподаватель отказался вызывать Бет, когда она поднимала руку. А другой учитель говорил, что подумывает уволиться в знак протеста. Возмущалась и часть родителей. Четверых мальчиков перевели в другие школы, когда отцы узнали, что занятия посещает девочка. Джадд оценивал возникающие сложности. Он пошел к мистеру Карпентеру и напомнил директору о вреде, который причинит школе присутствие в ней девочки, но в глазах Карпентера финансовый аргумент затмил все доводы Джадда.

– Мистер Макгрегор, – сказал директор, – взнос Уэстбрука более чем компенсирует нам потери из-за ухода этих учеников. Он обещал нам, что за каждый год пребывания в школе его дочери мы будем получать от него очередной взнос.

Но Джадд продолжал упирать на то, что это дело чести, а не денег. Посмотрите, доказывал он, на неприятности, ставшие следствием принятия в колониях нового законодательства, разрешающего лицам женского пола учиться в высших учебных заведениях. Массовые протесты в Мельбурнском университете, вызванные недавним приемом в него женщин, привели к длительному перерыву в занятиях. И ушедшие в знак протеста преподаватели отказались вернуться. Джадд гордился Тонгаррой. Ему не хотелось даже думать о возможных последствиях для репутации школы, этого снижения стандартов. Он сказал себе, что если повезет, девочка сама захочет уйти из школы. И если когда-либо она прибежит к нему жаловаться, что ей досаждают мальчишки, он будет просить, чтобы ее исключили из школы. Он снова взглянул на работу Бет и, решив, что слишком много времени раздумывал над такой незначительной проблемой, написал на листе сверху «отлично».

– Что с тобой? – крикнул мальчик по имени Рандольф Кэри. – Не можешь обойтись без своей черномазой няньки?

Это было уже слишком. Терпению Бет пришел конец. Мальчишки приставали к ней от самых ворот школы, где она вышла из экипажа, доставившего ее из «Меринды», и сказала «до свидания» Саре. Бет оставляла без внимания их оскорбления и злые насмешки, но тут она смолчать не смогла.

– Сара не черномазая, – отрезала она. – И она не нянька, а мой друг.

– Все знают, что твоя мать любовница черномазого, – внес свою лепту Майкл Каллахан. – Мой отец говорит, что ей надо идти жить с аборигенами, если они ей так нравятся.

– А твой отец пишет стишки, – продолжал цепляться Рандольф. – Он что, баба?

– Многие мужчины сочиняют стихи!

В этот момент Бет заметила игру солнечного зайчика. Она подняла голову в тот момент, когда Джадд Макгрегор закрывал окно своей комнаты на втором этаже. Слышал ли он? Она решила, что нет, потому что знала: мистер Макгрегор – джентльмен. Если бы он слышал те гадости, что ей говорили мальчики, он бы заставил их замолчать.

Бет нравилось, что Джадд Макгрегор не относился к ней по-особому. Он не выделял ее, не подшучивал над ней и не обращался с ней так, словно она хрустальная ваза и может разбиться, как поступал старый мистер Кармайкл, который не давал ей выполнять тяжелую работу и не требовал, что она вставала, когда он входил в класс. А когда она ошибалась при ответе и мальчишки смеялись, мистер Макгрегор никогда не смеялся вместе с ними, как это делал мистер Тайлер. Вообще мистер Макгрегор относился к ней с оттенком равнодушия, что ей казалось признаком его уверенности в ней. Вероятно, он считал, что она скорее добьется успеха своими заслугами, чем с чужой помощью, и от этого она еще сильнее влюблялась в него.

– Убирайся в свою Англию, англичанка поганая, – не унимался Рандольф Кэри, рыжий веснушчатый верзила.

– Я не англичанка!

– Твоя мать англичанка. Мой отец говорит, что она английская с…

Он осекся, увидев вышедшего из здания учителя латыни мистера Эджуэра. Мальчишки разом притихли, потом дружно поздоровались, когда он торопливо шел мимо:

– Доброе утро, сэр.

– Почему вы не оставите меня в покое? – спросила Бет насмешников.

– Слушай, Уэстбрук, – сказал Рандольф Кэри, – если ты хочешь, чтобы мы от тебя отстали, тебе надо стать одной из нас, ты должна к нам присоединиться.

– А что для этого надо? – она смотрела на него с подозрением.

– Тебе придется пройти испытание. Каждый должен пройти посвящение, кто хочет быть с нами.

– И что это за посвящение?

– Я не могу сказать тебе раньше времени. Иначе все будет слишком просто. Но если ты считаешь, что сможешь…

– Смогу, – решительно заявила она.

– Ладно, тогда слушай, что надо делать.

Ученики готовились к ежегодному представлению, которое включало песни, стихи и сценки, сочиненные и поставленные самими учениками без помощи учителей.

– Завтра вечером в актовом зале состоится репетиция, – сказал Рандольф. – Тебе надо сказать своей няньке-аборигенке, что ты останешься на эту репетицию.

– Но мои родители знают, что я не участвую в концерте.

– Скажи, что хочешь посмотреть репетицию. Она заканчивается в девять часов. Но ты в зал не ходи. Будь в семь часов у овечьей купальни. Там все и узнаешь. Если, конечно, не боишься прийти.

Бет колебалась. Она посмотрела на окружавших ее мальчишек, увидела злую усмешку, игравшую на губах Рандольфа, и вспомнила змею, которую он подсунул ей в парту.

– Я приду, – решилась она.

Рандольф со своими приятелями ушел, и тогда Билли Аддисон сказал ей:

– Будь осторожна. Кэри что-то замышляет.

Но Бет знала, что на следующий день ее ждет какая-то проверка. Мертвая змея в парте была лишь одной из глупых шуток, которые с ней постоянно играли. То ей пачкали чернилами стул, то заклеивали парту, случалось, что у нее исчезал обед. Все эти выходки устраивались для того, чтобы проверить, станет ли она жаловаться учителям либо родителям. Но Рандольфу с приятелями этого было мало, и они задумали что-то еще.

– Если ты пойдешь, – сказал Билли, – они могут сделать тебе какую-нибудь гадость.

– А ты мне поможешь? Билли колебался.

– Я все понимаю, – сказала Бет.

– Я не трус, – оправдывался Билли. – Просто отец предупредил меня, что если я ввяжусь еще в одну драку, он заберет меня из школы и заставит работать на ферме. Тебе не нужно никуда завтра ходить, а надо, как всегда, ехать домой.

Но Бет понимала, что ей нельзя не принять вызов Кэри. Она играла с мальчишками всю жизнь, знала их ритуалы и испытания, которые они устраивали друг другу. И еще она знала, что ей не будет покоя в школе, если она откажется пройти испытание.

– Я должна это сделать, Билли. Если я не проявлю себя, меня никогда не признают своей. Все будет в порядке. Вот увидишь.

Джоанна постучала в комнату Бет и вошла, услышав приглашение.

– Что-нибудь случилось, милая? – спросила она дочь. – Ты почти ничего не ела за ужином.

– Нет, мама, у меня все хорошо. Просто я устала немного.

Она всмотрелась в ее лицо и погладила по голове.

– В школе все в порядке?

– Да. В школе все замечательно. Когда вы с папой вернетесь, я уже сдам экзамены на «отлично»!

Джоанне очень не хотелось оставлять Бет дома, но капитан Филдинг не советовал им брать ее с собой в Западную Австралию. По его словам, те края были неподходящим место для юной девушки. Бет уверяла родителей, что с ней ничего не случится и она достаточно взрослая, чтобы о себе позаботиться, к тому же с ней оставалась Сара. Через неделю Хью, Джоанна и капитан Филдинг собирались отплыть из Мельбурна в Перт на борту судна, курсирующего вдоль побережья. Адам уже учился в университете в Сиднее.

– Может быть, нам лучше остаться, Бет? – спросила Джоанна.

– Нет, мама, тебе обязательно надо ехать. Ты должна найти место, где родилась бабушка.

Всякий раз, когда Джоанну одолевали сомнения по поводу необходимости поездки в Западную Австралию, она напоминала себе, что делает это не только ради себя, но и в равной степени ради Бет. Как она ни старалась помочь Бет преодолеть появившийся у нее страх перед собаками, ее усилия были тщетными, поскольку тот же страх жил и в ней самой. И леди Эмили, также безумно боявшаяся собак, верила, что причина ее страха, а возможно, и средство избавления от него, находится в Карра-Карра. Неужели она наконец приближается к концу путешествия и скоро ей удастся завершить поиски? То, что начиналось как долг перед матерью, стало затем долгом по отношению к себе и теперь оказалось необходимым для Бет. Джоанне пришло в голову сравнение с песенной линией, конечная точка которой находилась где-то в Западной Австралии. Джоанна смотрела на Бет, и ей хотелось сказать: «Я еду туда ради тебя, моя милая, чтобы найти способ остановить отраву, не дать ей погубить тебя». Но слова эти остались в мыслях, а прозвучали совсем другие:

– Я беспокоюсь, что ты будешь скучать, что тебе будет одиноко.

– Все будет хорошо, мама. У меня в школе много друзей, и мне очень нравится учиться.

К Бет постепенно возвращалась уверенность, и она в свою очередь думала, что мальчишки не могут надоедать ей своими выходками вечно. Когда-нибудь они устанут от своих глупых шуток и признают ее. К тому же не все мальчики ее мучили, а только те, которые вертелись вокруг Рандольфа Кэри. Но она решила, что скоро и он убедится в бесполезности своих проделок и отстанет от нее, потому что Бет дала себе слово, что не доставит ему удовольствия увидеть ее сломленной.

Вечером следующего дня экипаж из «Меринды» не появился в положенное время у ворот школы, и в семь часов Бет была у овечьей купальни. Мальчики подошли через несколько минут и принесли с собой узкую доску. Они установили ее поперек купальни – большущего корыта, в котором овец приучали к дезинфицирующим ваннам. В ширину оно было метров шесть с небольшим. Из-за туч выглянула луна и отразилась в заполнявшей купальне грязной воде.

– Ты должна пройти через купальню по доске, и тогда мы будем считать тебя своей, – объявил Рандольф.

Бет задумчиво кусала губу. При свете луны все было видно хорошо, но стоило набежать облакам, и тьма скрывала доску и купальню. К тому же доска была очень узкая, и от поверхности грязной воды ее отделяли считанные сантиметры. Она вдруг засомневалась в разумности своего решения принять вызов Рандольфа. Она обвела взглядом школьный двор. Большинство зданий были темными, дорожки освещали газовые фонари. Из зала доносились голоса учеников, сильно пахло коровами и овцами.

– Ну? – нарушил молчание Рандольф. – Даже попробовать трусишь?

Ей вспомнилась мертвая змея в парте, и она подумала о том, что сделал бы мистер Макгрегор, если бы это увидел. Он казался ей человеком справедливым и был бы на ее стороне.

– Ну? – настойчиво повторил Рандольф, и Бет увидела, что глаза всех устремлены на нее.

– Если я пройду по доске до самого конца, вы примите меня к себе?

– Ясное дело.

Подойдя к концу доски, Бет обнаружила, что она на самом деле еще уже, чем ей казалось, и вдобавок провисала посередине. Было и еще от чего прийти в ужас: юбка закрывала ей ноги, и она не могла видеть, куда ступать.

– Иди, – скомандовал Рандольф.

Она посмотрела на Билла Аддисона, но он стоял потупившись. И Бет пустилась в путь по доске. Окружившие купальню мальчики наблюдали, как Бет нетвердыми, но верными шагами продвигается над водой. Луна показалась и скрылась снова. Из зала послышался взрыв смеха. В хлеву неподалеку тихо замычала корова.

Бет шла, расставив в стороны руки, осторожно переставляя ноги и не сводя глаз с доски и воды, которой почти касался подол юбки. С юга подул холодный ветер, поднимая на воде рябь. Затаив дыхание, Бет продолжала продвигаться вперед.

– У нее получается, – сказал один из мальчиков.

– Заткнись, – оборвал его Рандольф.

Бет чувствовала, как прогибается под ней доска. Во рту у нее пересохло, и ночь, казалось, стала холоднее. Ее начало трясти.

– Ты прошла половину, Бет, – сказал Билли.

Она на мгновение остановилась. Купальня казалась необъятной и глубокой, а вода слишком холодной. Из-за облаков выглянула луна, и стали видны насекомые, плавающие по поверхности воды.

– Иди дальше, у тебя получится, – тихо подбодрил Билли.

Она снова пошла. Ветер крепчал и все сильнее трепал ее юбку. Доска подрагивала под ней.

– Она здорово идет! – сказал Деклан Макклауд.

– Давай, Бет, иди, – сказал другой мальчик. Почувствовав, что цель близка, она подняла голову и увидела дожидающегося ее Рандольфа Кэри. Она улыбнулась.

И в следующий момент замерла на месте. Она увидела рядом с ним собаку, одну из живших при школе пастушьих собак.

– Ну же, Уэстбрук, – сказал Кэри. – Что с тобой? Ты же не боишься старой собаки?

Ее начала бить дрожь, во рту сразу пересохло, неприятное ощущение появилось внутри. Она старалась не смотреть на собаку, не думать о ней. Еще один шаг, потом еще один, а там уже и конец доске.

Но неожиданно взгляды их встретились. Глаза пса золотились в лунном свете. Пес не рычал, никак не угрожал ей. Она даже знала, что его зовут Уизард. Дружелюбная австралийская овчарка. Но он смотрел ей в глаза, и в этом была вся беда. И ей вдруг привиделись динго: они гнались за ней, а Баттон отчаянно пытался ее защитить.

Все вокруг поплыло у нее перед глазами, и ей показалось, что под ногами пустота. С оглушительным всплеском она упала в воду и ушла в нее с головой. Когда вода сомкнулась над ней и намокшие юбки потянуло вниз, ее охватил панический страх. Потом она почувствовала под ногами дно и попыталась встать, но ноги скользили по грязи, покрывавшей дно. Она неистово махала руками, хватая ртом воздух. И вдруг ей на помощь пришли Билли Аддисон и Деклан Макклауд. Они подняли ее и помогли выбраться из купальни.

Рандольф Кэри покатывался со смеху, и ему вторили несколько мальчишек. Но когда Бет выбиралась из воды, она заметила сквозь мокрые волосы, закрывавшие ей лицо, что смеялись далеко не все, и на лицах их читалась неуверенность.

– Так нечестно, Кэри, – сказал Билли Аддисон. Но Рандольф от этих слов засмеялся еще громче.

– Да вы все здесь слабаки, девчонки! – выпалил он. – Думаю, вам не быть в нашей компании, мисс Задавака. Ты не прошла испытание, если испугалась какой-то старой собаки! – Он ушел, уводя с собой пса, и несколько мальчиков последовали за ним.

– Ну и вид у тебя, жуть просто, – сказал Деклан Макклауд.

Бет дрожала так сильно, что у нее зуб на зуб не попадал.

– И что ты теперь будешь делать? – поинтересовался Билли. – Расскажешь все старине Карпентеру?

– Тебе надо домой, – рассудительно изрек Деклан. – Нельзя, чтобы тебя кто-нибудь увидел.

Но домой Бет добраться было не на чем: экипаж должен был приехать за ней не раньше, чем через два часа. Она старалась изо всех сил сдерживать дрожь и оглядывала двор, стараясь придумать, как поступить. Никогда еще она так сильно не замерзала.

– Ты простудишься, и у тебя будет воспаление легких, а от этого и умереть можно, – поделился своими познаниями Деклан.

– Можешь посидеть пока в коровнике, – предложил Билли. – Там, может быть, согреешься.

– Ничего, все будет нормально. Идите, – ответила Бет.

– А ты как? Куда ты такая пойдешь?

Бет посмотрела на освещенное окно второго этажа здания, где жили преподаватели. Она знала, у кого ей искать помощи.

– Господи, что с тобой стряслось? – спросил пораженный ее видом Джадд, когда, открыв дверь, увидел промокшую до нитки Бет.

– Я упала.

Он оглядел мокрые волосы, платье и быстро собиравшуюся у ее ног лужицу от бежавшей с нее ручьями воды.

– Входи, – сказал он и прежде, чем закрыть дверь, оглядел коридор.

– Расскажи, что с тобой случилось, – подводя ее к огню, велел Джадд.

– Я проходила мимо купальни и упала в нее.

– А как ты там оказалась? И вообще, почему ты еще в школе?

Она молчала, а Джадд соображал, что делать. Бет представляла жалкое зрелище: мокрые волосы обвисли, юбка липла к ногам. И ее бил сильный озноб.

– Вот, – Джадд снял с кровати одеяло и протянул ей. – Сними мокрую одежду и завернись в одеяло. Сядь поближе к огню. Я пойду и пошлю кого-либо в «Меринду» к твоим родителям.

Когда он вернулся немного погодя, она сидела у огня, закутавшись в одеяло, а на каменной плите сохли ее вещи.

– В «Меринду» поехали, – сказал он, глядя на нее сверху. – Бет, кто это сделал? Это не шутки, ты же сама понимаешь. Ты должна сказать мне, кто это сделал.

– Я упала, вот и все.

Джадд взглянул на часы. Когда еще приедут ее родители. Он знал, как поступить, когда неприятности случались с мальчиками, но история с Бет поставила его в тупик. На рабочем столе у него стояла маленькая спиртовка. Джадд подогрел воду и заварил чай, поглядывая на молчаливую девочку.

– Бет, я хочу тебе помочь, – он подошел к ней с чаем. – Обещаю, что у тебя не будет никаких неприятностей. Просто расскажи, что произошло.

Она молча смотрела на огонь глазами, полными слез. Несколько мокрых прядок прилипли к ее щеке.

– Мальчики тебя дразнят, да? – спросил он.

– Ничего, я не обращаю внимания.

По щеке ее прокатилась слеза, и Джадд вдруг почувствовал необъяснимое стеснение.

– Если ты скажешь, кто это сделал, я позабочусь, чтобы их наказали.

Она промолчала.

В дверь постучали, и в комнату вошел мистер Карпентер в сопровождении Джоанны и Хью. Джоанна увела Бет в соседнюю комнату, вытерла и помогла одеться в привезенную из дома одежду.

– Как ты, детка? Расскажи, что случилось, – попросила он.

– Ах, мама, – Бет изо всех сил старалась крепиться, но не сдержала рыданий. – Это был вызов. Они сказали мне пройти по доске. А там была собака.

Джоанна обняла дочь и прижала к себе, словно стараясь вобрать в себя ее боль. А мысли ее были все о том же: это не прекратится и будет продолжаться и продолжаться.

Джоанна с Бет вернулись в комнату.

– С ней все будет хорошо, мистер Карпентер. – сказала Джоанна. – Я хочу знать, кто в этом виноват.

– Уверяю вас, миссис Уэстбрук, – проговорил директор, – мы стараемся во всем разобраться.

– Бет, – сказал Хью, – скажи нам, кто толкнул тебя в купальню.

Бет села поближе к матери и ничего не ответила.

– Раньше такое случалось, Бет? – продолжал расспрашивать Хью. – Мальчики обходились с тобой жестоко?

– Я предупреждал вас, мистер Уэстбрук, о возможных сложностях, – высказал свое мнение Джадд. – Девочке трудно прижиться в школе для мальчиков.

– А вы сделали хоть что-нибудь, чтобы ей помочь? – повысил голос Хью.

– Папа, мистер Макгрегор не виноват, – подала голос Бет.

– Я отдам распоряжение учителям, чтобы в будущем они были более внимательны, – пообещал мистер Карпентер. – И прошу мне поверить, мистер Уэстбрук, больше подобное не повторится.

– Мистер Карпентер, – обнимая Бет за талию, заговорила Джоанна. – Через несколько дней наша семья отправляется в поездку в колонию Западная Австралия, и Бет едет с нами.

– Но, мама, – попыталась возразить Бет.

– Как жаль, миссис Уэстбрук, – всполошился Карпентер. – Мне бы очень не хотелось, чтобы вы забирали дочь из школы. Уверяю вас, что…

– Я не собираюсь забирать ее из школы. Мы вернемся через несколько месяцев, как раз к началу следующей четверти. Надеюсь, к этому времени вы отыщете виновника всего этого и примете надлежащие меры.

– Мне кажется, я догадываюсь, миссис Уэстбрук, кто за этим стоит. Я сейчас же пойду и поговорю с ним, – сказал Джадд.

Майлз Карпентер снова принялся заверять Хью с Джоанной, что все будет в порядке, и в этот момент Бет сорвалась с места и выбежала из комнаты вдогонку за Джаддом.

– Подождите, пожалуйста, мистер Макгрегор, – остановила она Джадда.

– Извини, Бет, но мы должны разобраться с этим до конца.

– Я не об этом хотела поговорить. Я хотела сказать, как мне жаль, что я вас подвела.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, что вы верили в меня, и я старалась изо всех сил доказать, что вы не ошибаетесь во мне. Должно быть, я вас сильно разочаровала. Простите меня.

Не ожидавший такого признания Джадд ошеломленно смотрел на нее. Облака освободили луну, и ее свет упал на лицо Бет. На какое-то мгновение Джадду показалось, что перед ним не двенадцатилетняя девочка, а женщина его лет, и свела их здесь совсем иная причина.

– Мне не хочется уходить из Тонгарра, – тихо проговорила она. – Я сюда еще вернусь.

– Для тебя это так важно? – спросил он, наблюдая, как ерошит ее мокрые волосы ночной ветерок.

– Важнее всего другого, – призналась она. Из здания вышли Уэстбруки.

– Пойдем, дорогая, – позвала Джоанна. – Поедем домой.

– Миссис Уэстбрук, – сказал Джадд. – Я поговорю с мальчиками. Они меня послушают. Я уверен, что они оставят вашу дочь в покое, когда я с ними поговорю откровенно. – Он посмотрел на девочку и улыбнулся. – Мы будем ждать здесь Бет во второй четверти.

 

26

– Мама, по-твоему, здесь есть песенные линии? – спросила Бет, глядя в окно купе.

– Мне представляется, что по одной из них мы как раз сейчас и движемся, моя дорогая, – ответила Джоанна. – Как мне говорили в Перте, железная дорога повторяет давние пути аборигенов.

Бет от волнения едва удавалось усидеть на месте. Прижавшись лицом к стеклу, она смотрела на дикий край, по которому шел поезд, и думала о людях, ходивших этим путем в давние времена. С трудом сдерживала волнение и сама Джоанна. Когда капитан Филдинг сказал: «Мейкписы высадились в Западной Австралии», – Джоанна боялась поверить, что это правда, боялась позволить себе снова надеяться. Он мог оказаться второй мисс Толлхилл, которая явно ошиблась насчет Боуманз-Крик и Дурребара. Мог он быть и одним из тех, кто откликался на ее объявления, предлагая сведения за деньги. Но Филдинг рассказывал ей подробности, которые не могли быть известны мошеннику: «Молодой Мейкпис искал Эдем или Рай… У него такая красивая жена, в конце путешествия она была беременна… ребенка родила в Перте… кажется, это была девочка…».

И вот они отправились в путь. В их небольшую компанию входили Хью, Джоанна, Бет и капитан, развлекавший их рассказами о своих приключениях все четыре недели плавания вокруг южного побережья Австралии. В знак благодарности Фрэнку Даунзу за содействие они взяли с собой репортера «Таймс» Эрика Грэхема, который должен был писать отчет о путешествии, обещавшем, по его мнению, быть весьма увлекательным. Сары с ними не было, так как она решила остаться, чтобы Адам приехал на каникулы не в пустой дом. И еще она сказала: «Я буду ухаживать за садом, а если мы все уедем, кто за всем присмотрит?»

Перед самым их отъездом беспокойство вызвала неприятная новость от Джеко. В одной из отар он заметил у овец признаки заражения личинками мясной мухи. Поселяясь в шерсти, мухи жили за счет животных, что вызывало их болезнь и последующую гибель. Несмотря на это, Хью был за то, чтобы не отменять поездку.

– Лучшего случая не представится, Джоанна, – говорил он. – Капитан Филдинг готов стать нашим проводником, да и в «Меринде» все спокойно. Адам в университете, а Джеко справится с паразитами у овец.

Но в Перте Хью дожидалась телеграмма от Джеко: «ЗАРАЖЕНИЕ СЕРЬЕЗНОЕ. НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬ РАСПРОСТРАНЕНИЕ. УГРОЗА ВСЕМУ ПОГОЛОВЬЮ. СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ».

– Ах, Хью, что же нам делать? – переживала Джоанна.

– Телеграмма недельной давности. К этому времени положение, возможно, улучшилось, – предположил Хью. – Я сейчас же пошлю телеграмму Джеко.

Но от сообщения, присланного Джеко на следующее утро, уже веяло настоящей паникой: «ХЬЮ, СИТУАЦИЯ В «МЕРИНДЕ» ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ. БОЮСЬ, МНЕ НЕ СПАСТИ СТАДО».

– Тебе надо ехать домой, – сказала Джоанна. – Мы с Бет останемся здесь.

– Джоанна, мне не хочется тебя оставлять, – ответил Хью. – Мы никогда прежде не расставались. Но я постараюсь обернуться как можно быстрее. За четыре недели я доберусь до дома, неделя уйдет, чтобы разделаться с этой напастью, ну и на первом же пароходе, что пойдет вдоль побережья, я рассчитываю вернуться. Все должно быть хорошо. С тобой остаются мистер Грэхем, капитан Филдинг и Бет. Да и я вернусь, ты и оглянуться не успеешь.

После отъезда Хью, Джоанна с Бет занялись поиском следов деда с бабушкой в самом Перте. Город насчитывал менее восьми тысяч жителей, и Джоанна обследовала его самым тщательным образом. Она посетила архив, расспрашивала людей, побывала на местных кладбищах. Но ей не удалось найти даже намека на пребывание Мейкписов в Перте.

– Но это было более полувека назад, – объяснял возможную причину неудачи поиска капитан Филдинг. – Когда «Беовульф» бросил здесь якорь, на Гарден-айленд стояло всего несколько палаток первых поселенцев, прибывших туда за год до нас. Службы регистрации иммигрантов не было, потому и записей никаких не велось!

Также ничего не удалось узнать ни о Карра-Карра, ни о Боуманз-Крик и Дурребаре. Никто о них никогда не слышал. Однако Джоанне рассказали истории о «сумасшедшем белом», который много лет назад ушел вместе с женой жить в одном из родов аборигенов. Рассказ имел множество вариантов в зависимости от того, с кем говорила Джоанна. Глава местной миссионерской группы рассказывал: «Я слышал эту историю в детстве. Возмутительное было дело. Аборигены съели его вместе с женой. Они в те времена были людоедами». В изложении чиновника из Земельного комитета, которому Джоанна показывала свой документ о собственности на землю, рассказ звучал так: «Мне рассказывали эту историю, когда я сюда приехал. Говорили, что белый повредился умом. Он женился на туземной женщине и ушел с ней в пустыню, а белую женщину с ребенком бросил». Наслушавшись самых невероятных вариантов, Джоанна пришла к выводу, что никому неизвестно, какая на самом деле судьба постигла Мейкписов, а история «белого человека, отправившегося искать Рай», входила, как многие другие, в копилку легенд и мифов, отражающих живописное прошлое колонии Западная Австралия.

Однако три дня поисков позволили Джоанне сделать два вывода. Во-первых, если им нужно племя, когда-то обитавшее в окрестностях Перта, следует искать его в восточном направлении, следуя по линии железной дороги, поскольку здесь же проходил путь племени, когда оно отправлялось в свои странствия. Во-вторых, им требовалось встретиться в комиссаром Фоксом, который знал, как им сказали, «все, что можно об этом районе». В это время Фокс находился в Калагандре по делам службы. Такие инспекторские поездки он совершал дважды в год.

И вот поезд вез их в город золотодобытчиков. Поглядывая время от времени в окно, что-то писал в блокноте Эрик Грэхем, вероятно, набрасывал вводную часть для своего репортажа. Рядом с ним сидела Бет, ее лицо светилось радостью в предвкушении приключений. Капитан Филдинг дремал в кресле по соседству. Джоанна сидела напротив дочери по ходу поезда и наблюдала, как местность постепенно менялась: после лесов побережья пошли возделанные земли, сменившиеся пустынным краем. В переполненным поезде было шумно. В нем ехали на прииски со своими котомками, лопатами и кирками полные надежд золотоискатели и любители искать удачу в заброшенных, а чаще в чужих выработках. Все были в золе и саже. Аккуратист Эрик Грэхем постоянно отряхивался и хмурился по поводу состояния своего нового котелка, а шляпка Джоанны лежала на верхней полке в специальном бумажном пакете, предоставлявшемся дамам железнодорожной компанией.

Калагандру отделяли от Перта триста пятьдесят миль в глубь материка, спать пришлось сидя. Теперь близился полдень, и до приисков было уже рукой подать. Калагандра являлась конечной остановкой, а дальше, как объяснили Джоанне, были только заросли кустарника и кенгуру.

– Как по-твоему, там есть песенные линии? – спросила ее Бет. Глядя в окно и стараясь что-нибудь разглядеть сквозь черные клубы паровозного дыма, Джоанна представляла себе песенные линии среди дикой местности, которыми, возможно, шла аборигенка с маленькой англичанкой Эмили, направляясь через пустоши к реке, где выгибали свои шеи прекрасные черные лебеди. Джоанна рисовала их в своем воображении: женщину и ребенка, одних под палящим солнцем в безводном краю, где унылое однообразие окрестностей цвета беж разнообразили акации да сухой кустарник.

Джоанна видела, с каким волнением смотрела в окно Бет. И впервые она заметила на щеках Бет ямочки, но расположенные необычно высоко, прямо под глазами. Джоанна вспомнила, что такие же ямочки были у ее матери. Еще ей пришло на память, что все отмечали неотразимую улыбку леди Эмили. Джоанна смотрела на дочь, и у нее было ощущение, словно в это путешествие все же отправилась и ее мать.

Она думала о ритуале, происходившем внутри священной горы, о котором писал в своих заметках ее дед. Паломничество к этому месту совершали периодически дочери с матерями. Не это ли стремление вело ее теперь? Что, если ее поиск объясняется не только страхом за дочь и ее будущее? Может быть, она и Бет находились под влиянием тяги, когда-то очень давно внушенной древней расой и их верованиями? Что, если это путешествие есть в действительности поиск, продиктованный не только страхом, как она всегда считала, а также и добрыми силами? Неожиданно у нее возникла мысль: «Кажется, я и Бет держим путь, чтобы завершить какое-то важное дело». Близилось время, когда она собиралась открыть Бет правду, настоящую причину их поездки сюда. Она закрыла глаза и колеса принялись выстукивать: ско-рей, ско-рей…

Под громкий свист тормозов поезд подошел к станции. Не дожидаясь полной остановки, охотники за удачей прыгали на платформу. Джоанну и ее спутников моментально захлестнула толпа кричащих, возбужденных людей, снующих в разных направлениях. Калагандра выросла в неприветливом, засушливом краю. К западу от города находилось несколько земледельческих ферм, где выращивали пшеницу. Вокруг, насколько хватало глаз, деревья были вырублены, и песчаная, изрытая сотнями ям равнина, простиравшаяся на много миль, напоминала лунный ландшафт. Горы наводили на мысль о нашествии кротов. Повсюду в ямах копошились старатели. Их головы бесконечно то опускались, то поднимались; со всех сторон доносился звон кирок, дребезжание лотков и глухой шум беспрерывно работающих паровых дробилок кварца.

Сколько же вокруг было народа! Золотоносные поля находились в окружении поселка из бараков и палаточного лагеря. Грубые жилища сооружались наскоро, чтобы дать кров тысячам людей с кирками на плечах, стекавшихся в этот район. Какая-то лихорадочная поспешность ощущалась в построенных наскоро бревенчатых салунах, театрах на открытом воздухе с матерчатыми стенами, самодельных кегельбанах, палатках с боксерскими рингами. Продавцы джина расставляли бутылки прямо на доске, положенной поперек двух бочонков, красотки призывно кивали с порога. Джоанна предположила, что палаток насчитывалось тысячи. Их увенчивали флаги, наверное, всех на свете стран, ей даже показалось, что над одной из хибар ветер трепал флаг с российским орлом. Сам город представился Джоанне каким-то грубым и неотесанным, с изобилием деревянных лавок, наспех возведенными деревянными зданиями и скрипучими тротуарами.

– Мне помнится и другой случай золотой лихорадки, – говорил им капитан Филдинг по дороге в гостиницу. – Это было в 1850 году, один за другим уходили в Сан-Франциско переполненные корабли. Вскоре после этого золото было открыто в колонии Виктория, и грандиозному исходу в Калифорнию пришел конец.

– Похоже, они здесь не бедствуют, – сказала Джоанна, глядя на разнообразие выставленных в витринах товаров – от башмаков для золотоискателей до массивных золотых часов.

– Но те, кто наживает здесь состояние, родом не отсюда, – пояснил Филдинг. – Еще год назад о Калагандре они и слыхом не слыхивали. Они съехались сюда со всей Австралии, даже со всего мира. Разбогатев, эти люди уедут. А когда золото закончится, городу тоже придет конец.

– А где аборигены? – спросила Джоанна.

– Полагаю, что где-то здесь. Мне думается, они живут, как и везде, на краю города, на обочине, так сказать. Когда-то это была их земля, и называли они это край, как и распространенный в здешних местах кустарник, галагандра. Но сейчас в городе они не живут, и от его нынешнего процветания им нет никакой пользы.

В гостинице «Золотой век» им пришлось некоторое время подождать, пока портье пытался усмирить публику, требующую номера, несмотря на табличку: «МЕСТ НЕТ». Джоанна окинула взглядом переполненный вестибюль, где люди спали на стульях и на диванах. Получив наконец ключи, Джоанна поднялась наверх вместе с Бет, которая горела желанием как можно скорее засесть за письма отцу, Саре и Адаму. Убедившись, что дочь устроена, Джоанна спустилась в вестибюль к дожидавшемуся ее капитану Филдингу. Эрик Грэхем уже отправился в ближайшую редакцию газеты узнать, нет ли сведений о Мейкписах. Джоанна с капитаном пошли через улицу в расположенный напротив полицейский участок и спросили комиссара Фокса.

Почти сразу же из кабинета к ним вышел человек и обратился к ней:

– Вы миссис Уэстбрук? Я Пол Фокс, комиссар полиции этого района. Вы, как я понимаю, хотели меня видеть.

Комиссару Фоксу было под пятьдесят, и его красивую внешность не портил, а, как ни странно, подчеркивал ее привлекательность шрам на щеке. На нем была защитного цвета форма с офицерским ремнем и пистолетом в кобуре. И хотя рубашка его пропиталась потом, достоинство, с каким он носил форму, выявляла в нем человека, привыкшего держать марку без скидок на обстоятельства.

– Надеюсь, вы сможете мне помочь, комиссар, – сказала Джоанна, подавая ему руку.

Когда Фоксу доложили, что некая миссис Уэстбрук хотела бы встретиться с ним по поводу разыскиваемых ею родственников, комиссар ожидал увидеть женщину одного из двух типов, обычных для Калагандры. Они приезжали либо нарушать закон, либо распространять Библию. И он был приятно удивлен, что ему не грозит подобная компания. Миссис Уэстбрук оказалась миловидной дамой тридцати с небольшим лет, держалась она, как и положено леди. На ней был хорошо сшитый костюм и модная шляпка. Он также отметил, что перчатки ее были из мягчайшей замши.

– Мистер Фокс, – начала Джоанна после того, как представила ему капитана Филдинга. – Я приехала в Западную Австралию попытаться отыскать след моих деда и бабушки. Как мне сказали в Перте, вы человек, знающий все об этих местах. Он улыбнулся.

– Не знаю, миссис Уэстбрук, известно ли мне все. Но чем могу, я постараюсь вам помочь. Когда ваши родственники прибыли сюда?

– Они сошли с корабля в Перте в 1830 году, но, куда отправились после, я не знаю. Однако у меня есть причина предполагать, что их путь лежал сюда.

– С тех пор прошло пятьдесят шесть лет, миссис Уэстбрук. Сомневаюсь, что вам удастся обнаружить их след, – он невольно любовался ею. Такие привлекательные и благородные женщины встречались в Калагандре крайне редко. Он гадал, где был ее муж. – По словам моего заместителя, вы приехали из самого Мельбурна. Путь этот очень неблизкий, миссис Уэстбрук, чтобы совершить его ради поиска следа деда с бабушкой.

– Не только эта причина привела меня сюда, мистер Фокс. Возможно, где-то в этих краях родилась моя мать. Если бы мне удалось это установить, тогда был бы заполнен пробел в истории нашей семьи. Кроме того, ко мне по наследству перешел документ на участок земли, находящийся, по моим предположениям, где-то неподалеку, но пока я не смогла уточнить, где именно находится это место.

– Понятно. Есть у вас еще какие-то сведения, кроме имен родственников? Возможно, вам известны подробности, на которые можно было бы опираться?

– Некоторое время, около трех лет, они жили вместе с родом аборигенов. И мне кажется, их приняли в состав этого рода.

– Ну и ну, – поразился он. – А как название племени?

– К сожалению, мне это неизвестно. Но они жили возле места с названием Карра-Карра.

– Карра-Карра, – раздумчиво повторил он. – Что-то я не слышал о таком.

– Мистер Фокс, в гостинице мне сказали, что много перемещенных аборигенов живет за городской чертой. Вы не знаете, есть ли среди них те, что жили в свое время в окрестностях Перта?

– Трудно сказать, миссис Уэстбрук. Они приходили отовсюду. После того как их племена распались, они рассеялись, пошли к поселениям белых в надежде, что о них позаботятся. При этом они пересекали традиционные границы обитания племен, о чем в свое время и подумать не могли. Поэтому здесь у нас живут туземцы, ушедшие далеко от исконных земель своих племен.

– Не могли бы вы проводить меня к ним, чтоб я могла с ними поговорить?

– С большим удовольствием, миссис Уэстбрук, – ответил Фокс. – Мне не часто представляется возможность сопровождать по городу даму. В основном, приходится заниматься пьяными и ловить воров, так что это будет приятное разнообразие. Через два часа вас устроит? Я встречу вас у гостиницы.

День клонился к вечеру, и над просторами песчаных равнин катилось на запад по безоблачному небу солнце. Однако работа в золотоносных ямах не прекращалась. Комиссар Фокс с Джоанной шли по деревянным мосткам впереди, за ними следовали парами Бет с капитаном Филдингом и Эрик Грэхем в компании с темнокожим полицейским по имени Майкл. Воздух наполняли аромат кофе и запах пыли. По улице тяжелой поступью шли люди с лопатами и кирками, и взгляды их были прикованы к лежащим впереди золотоносным полям.

– Мистер Фокс, а кроме золота здесь что-либо добывается? – спросила Джоанна. – Опалы, например?

– Никогда не слышал об опалах в Западной Австралии, – покачал головой комиссар. – Если бы хоть раз их здесь нашли, начался бы новый приступ лихорадки!

Они вышли к северной окраине города, к каменистому склону холма, покрытого язвами заброшенных выработок. В этой унылой безводной местности не росли ни деревья, ни кустарники, и защиту от солнца можно было найти лишь в тени выходов скальных пород либо в неказистых убежищах, созданных руками человека, разбросанных по склону и внизу в лощине. Джоанна остановилась, разглядывая открывшуюся перед ней картину. Местность была сплошь занята аборигенами. Каменные постройки можно было пересчитать по пальцам, основная же масса жилищ представляла собой лачуги, сооруженные из сплющенных керосиновых фляг, причудливым образом соединенных деревяшек, клочков картона, материи и даже бутылок и банок. Дым, поднимавшийся от множества костров, закрывал лощину плотной завесой. Отчетливо слышалось жужжание мух, наполовину прирученные динго с выпирающими от худобы ребрами рылись в мусоре и отходах.

На всей картине лежала печать странной апатии. Джоанне представилось, что все обитатели этого поселения движутся, словно во сне: жесты их были замедленные, лица ничего не выражали. Сидевшие на стульях и на земле взрослые вели тихие разговоры, в пыли играли дети. Все без исключения были плохо одеты: женщины в платьях не по размеру, мужчины в разномастных пиджаках и брюках. У некоторых стариков на плечи были наброшены одеяла. Джоанна заметила несколько человек в шкурах кенгуру и опоссума.

– Мистер Фокс, как эти люди дошли до такого состояния? – тихо спросила Джоанна, когда они шли мимо жалких времянок.

– Много лет назад они пытались противостоять нам, когда первые белые стали селиться на землях аборигенов. Поселенцы в отместку жгли стоянки туземцев, разгоняли дичь. Когда опустели их охотничьи угодья, аборигены стали добывать пропитание, воруя на фермах, за что их ждало наказание. В конечном итоге им пришлось сдаться. Они решили, что смогут выжить, присоединившись к нам, подражая нам. Но они не знали, как это сделать. Они ходят в обносках, которыми их снабжает церковь, пытаются говорить по-английски, пьют, курят, но им никогда не стать такими, как мы.

Они остановились понаблюдать, как женщина пекла хлеб на горячих углях. Она была босая, в платье, сидевшем на ней мешком. Убогое жилище за ее спиной было составлено из упаковочных контейнеров с хорошо заметными словами: аделаидская компания-производитель. В укрытии, рассчитанном на одного человека, лежал рваный матрац с вылезающей из прорех набивкой. Женщина равнодушно взглянула на незнакомцев и вернулась к своему занятию. Джоанна с удивлением отметила, что мало кто из аборигенов обратил внимание на появление в их поселке компании белых.

– Мама, – тихо сказала Бет, – неужели этим бедным людям некому помочь?

– Вообще говоря, правительство проявляет заботу об аборигенах через Совет по защите прав аборигенов, который обеспечивает их пищей и одеждой, поддерживает их интересы в целом. Но справиться с застарелыми проблемами не так-то просто. Первые миссионеры ставили перед собой цель трудиться на благо не поселенцев, а коренных жителей. Но боюсь, что их добрые намерения не принесли ничего хорошего. К примеру, они настаивали, чтобы аборигены отказались от традиционных накидок из шкур кенгуру и одевались, как европейцы. Но у туземцев такие накидки предназначались для разных целей, в том числе они служили защитой от непогоды. Дождевая вода скатывалась с меха, и человек под ней оставался сухим. А одежда из ткани промокала насквозь, в результате многие заболели воспалением легких и умерли. Добрые намерения, миссис Уэстбрук, могут порой приводить к отрицательным последствиям.

Но в этом жалком зрелище Джоанна видела больше, чем результат неудачи воплощения добрых намерений. Ничего не выражающие лица людей, мимо которых они держали путь, несли на себе печать поражения, словно окончательно сломленные жизнью, они потеряли к ней всякий интерес. Джоанна подумала, что и преступление деда, совершенное пятьдесят два года назад, могло сыграть свою роковую роль. А еще хуже, если среди них есть члены рода, в котором когда-то жили Мейкписы.

– Но что-то определенно можно сделать для этих людей. Нельзя ли вернуть их на земли предков?

– Даже если земля окажется свободной, миссис Уэстбрук, большинство из них не знают своих мест, – пояснил Фокс, отгоняя надоедливых мух. – Они не смогут распознать песенные линии – пути, соединяющие священные места.

– Можно выяснить, есть ли здесь выходцы из окрестностей Перта?

– Надо попытаться их расспросить. Другого пути нет. Мы не ведем их учет. Число их постоянно меняется. Они приходят и уходят по своей воле. Кто-то сегодня здесь, а завтра их уже и след простыл.

– Я ищу племя с тотемом кенгуру. Они должны помнить свой тотем.

Фокс покачал головой.

– Многие из них не знают даже названия своего племени.

– Я хочу поговорить с ними, – сказала Джоанна. – Хочу узнать, есть ли здесь кто-нибудь из Перта.

– Должен предупредить вас, миссис Уэстбрук, – заметил Фокс. – Эти люди приноровились говорить то, что вы хотите услышать. Поэтому нельзя полностью доверять их словам.

Под единственным деревом в лощине сидел старик с седой бородой, опускавшейся ниже пояса. Он курил трубку. Джоанна нашла в нем большое сходство с Иезекиилем. Эрик Грэхем, вооружившись карандашом, принялся что-то писать в блокноте.

– Ты говоришь по-английски? – спросил комиссар Фокс.

– Говорю, – ответил старик.

– Из какого ты племени?

Маленькие глазки буравили комиссара из-под нависших бровей.

– Старик, я здесь не по службе, – сказал Фокс, не дождавшись ответа. – Мы просто хотим кое-что узнать. Ты знаешь что-либо о роде Карра-Карра?

– Да, – последовал ответ. – Я знаю Карра-Карра.

– Мистер Фокс, спросите его, – взволнованно начала Джоанна, но Фокс ее остановил:

– Подождите, пожалуйста, миссис Уэстбрук. Старик, а ты знаешь место, куда тарелка убежала с ложкой?

– Да, знаю. Могу вас проводить туда.

– И конечно, за деньги, – буркнул Фокс и отвернулся. – Теперь, вы сами видите, миссис Уэстбрук, с чем можно столкнуться. Может быть, вам есть смысл поговорить с сестрой Вероникой. Она прожила в этих краях не один десяток лет. Возможно, ей известно что-либо.

– А кто она, сестра Вероника?

– Она одна из монахинь-католичек, которые устроили школу и больницу на краю города. Она живет здесь целую вечность. Если хотите, я могу вас проводить к ней прямо сейчас.

Они двинулись в обратный путь. Эрик Грэхем размышлял, будет ли ему о чем писать или нет, а капитан Филдинг остановился раскурить трубку. Внимание Бет привлек покосившийся столб. К нему было прибито несколько досок с коряво написанными на них названиями. На одном указателе значилось: «Бастард-Крик, 20 миль южн.». Бет не могла сдержать улыбки. Какой-то шутник переправил в названии букву, и получилось бранное слово. На других досках было написано: «Джонсонз-Уэлл», «Дурракаи» и «Лавертон».

Бет смотрела на эти доски с недоумением. Ей казалось, что они вообще указывают в никуда.

Монастырская школа своим видом приятно поразила Джоанну. Она ожидала увидеть нехитрую деревянную постройку среди сухого кустарника. Но перед ней предстала совсем иная картина. Несколько каменных зданий тесной кучкой расположилось на берегу водного источника, должно быть, единственного на многие мили вокруг. Когда Джоанна увидела растущие вдоль чистого ручья деревья и зеленеющую по его берегам траву, ей сразу же пришло в голову сравнение с оазисом. Фокс проводил их к большому обшитому досками дому с широкой верандой и жестяным баком на крыше для сбора дождевой воды. Выцветшая надпись над парадным входом гласила: КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ СВ. АЛБАНА, ПАСТОР ОТЕЦ МАГИЛЛ СЛУЖИТ МЕССУ В ЧЕТВЕРТОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ КАЖДОГО МЕСЯЦА. Ниже шла другая надпись: ШКОЛА И БОЛЬНИЦА.

– Монахини живут вон в том здании, – указал мистер Фокс, поднимаясь со своими спутниками по ступенькам веранды. – Но думаю, сестру Веронику мы найдем здесь. Она в больнице с утра до вечера.

Джоанна удивилась еще больше, оказавшись в прохладном тихом вестибюле, где пахло лимонной мастикой и цветами. Как на приисках, так и в лагере аборигенов пыли и мух было предостаточно, но сюда, на этот форпост религии, существовавший заботами двенадцати преданных своему делу монахинь, как объяснил Фокс, пыли и мухам доступа не было.

Сестра Вероника в свои неполные семьдесят лет выглядела здоровой и крепкой. Белые одежды подчеркивали ее загар, и, хотя полные тягот годы жизни под солнцем пустыни не могли не оставить след, безупречность ее речи приводила в изумление.

– Приятно видеть тебя, Пол, – обратилась она к Фоксу, пожимая ему руку. – Ты у нас нечастый гость.

Фокс представил Джоанну, капитана Филдинга и юную Бет. Эрик Грэхем старался остаться незамеченным и держал наготове блокнот с карандашом.

– Миссис Уэстбрук разыскивает след своих деда с бабушкой, возможно, побывавших в этих краях много лет тому назад, – объяснил комиссар Фокс. – Их звали Джон и Нейоми Мейкпис. Какое-то время они жили с аборигенами в месте с названием Карра-Карра.

– Сожалею, – сказала монахиня, порывшись в памяти. – Мне не приходилось слышать фамилию Мейкпис, и я не знаю, где находится Карра-Карра. Но, может быть, вам стоит расспросить аборигенов, что живут за городом…

– Мы там уже были, – сказала Джоанна. – Но я там ничего не добилась.

– Но если вы сообщите мне какие-либо подробности, это, возможно, освежит мою память, – предложила сестра Вероника, заметив разочарование своей собеседницы. – Я как раз шла сменить в палате сестру Агату. Пойдемте со мной и поговорим по дороге.

Они вышли с обратной стороны здания во двор к дорожке, что проходила через лужайки, радующие глаз сочной зеленью. Деревья с красными, похожими на ершики соцветиями, и шелест листьев на ветвях эвкалиптов высоко над головой напоминали Джоанне «Меринду».

– Какое красивое место, – похвалила она. – Насмотревшись на город и прииски, трудно представить, что рядом может находиться такой прелестный уголок.

– У нас здесь нет недостатка в воде. Бастард-Крик, что находится в двадцати милях отсюда, питают воды подземной реки, которая течет под землей по пещерам в известняке. Мы можем выращивать здесь все, что захотим.

– Вам очень повезло, что у вас есть такой участок, сестра.

– Земля нам не принадлежит, миссис Уэстбрук, – сказала Вероника. – Власти колонии разрешили устроить здесь больницу, чтобы оказывать помощь нескольким золотоискателям, имевшим в этом районе участки для разработки. А затем началась золотая лихорадка, и у нас оказалось полно работы. Нам постоянно приходится перевязывать раненные головы и ноги. И все из-за неосторожного обращения с лопатами и кирками!

– Я уверена, что все очень благодарны вам и другим сестрам за помощь.

– Скучать нам не приходится, уверяю вас. Но у нас возникли трудности, миссис Уэстбрук. На власти оказывают давление золотодобывающие компании, которым хочется вытеснить нас отсюда. Наш орден не располагает большими средствами, и тех небольших сумм, что выделяют нам, хватает только на приобретение медикаментов и самого необходимого. Я представить себе не могу, куда мы денемся, если нас выселят отсюда.

Они прошли небольшое ухоженное кладбище, миновали теплицу, где трудились монахини в белых одеждах, огород и двор с разной живностью.

– Мы стараемся сами себя обеспечивать, – сказала Вероника. – Но годы идут, и мы не молодеем. Самой младшей из нас пятьдесят. Нам сложно из-за недостатка средств привлекать молодых сестер.

Они подошли к деревянному домику с табличкой над дверью: «Больничная палата».

– Миссис Уэстбрук, в какое время здесь находились ваши дед с бабушкой? – спросила Вероника.

– Между 1830 и 1834 годами.

– И вы говорите, они жили где-то в этих местах вместе с аборигенами?

– Возможно, но с уверенностью говорить не могу. Сестра Вероника остановилась и посмотрела на Джоанну.

– Если они были здесь в то время, миссис Уэстбрук, то их путь лежал через Перт тогда же, когда там была и я. В Австралию я приехала в семнадцать лет молодой послушницей. Я и со мной еще две сестры прибыли с первыми поселенцами. Три года мы прожили в поселении Перт, а затем отправились на восток, где основали ферму и школу для детей поселенцев. Подождите, кажется, я что-то припоминаю.

Джоанна ждала, а тем временем солнце скрылось за деревьями и неожиданно начал затихать беспрерывный шум, доносившийся с ближних приисков.

– Это было в 1834 году, – сказала сестра Вероника. – Мне запомнился год, потому что как раз в то время я принимала монашество. Из пустыни тогда привезли маленькую девочку, белую, и лет ей было около четырех. Состояние ее было ужасное. Физически с ней все было в порядке, о ней хорошо заботились, но вот когда дело доходило до расспросов о родителях, с ней неизменно случались истерики. Она была настолько напугана, что нам с трудом удавалось разобрать, что она хочет сказать. Помню, она пыталась рассказать о собаках, диких собаках, и огромной змее. Но больше всего нас поражало то, что она не говорила по-английски, а только на наречии аборигенов!

Власти направили ребенка к нам, чтобы мы присмотрели за ней, пока ее можно будет посадить на корабль, идущий в Англию. Нам сказали, что у нее там живут родственники. Этот ребенок мог иметь отношение к вашим деду с бабушкой?

– Это их дочь и моя мать, – проговорила Джоанна, ее охватило сильное волнение. Так, значит, они были здесь все-таки. Они точно шли этим путем. А если так, то Карра-Карра должна находиться где-то недалеко.

– Что теперь вы собираетесь делать, миссис Уэстбрук?

– Я должна выяснить, куда они отправились и где жили.

– Сомневаюсь, что вам что-то удастся узнать: ведь прошло столько лет.

– Там что-то есть, сестра. Моя мать верила, что ее там что-то ждет, и теперь у меня такое чувство, что это ждет и меня.

Маленькие умные глаза сестры Вероники всматривались в лицо Джоанны.

– Так, значит, это духовное странствие? – спросила она. – Мне показалось, я почувствовала это, когда мы обменивались рукопожатиями. В вас я чувствую целеустремленность, миссис Уэстбрук. Возможно, в этом есть предопределенность, ощущение своей судьбы. – Она посмотрела на Бет. – И судьбы вашей дочери, полагаю. Господь привел вас сюда не без причины.

– Что-то меня сюда привело, – сказала Джоанна, – потому что это путешествие длится уже много лет. И начала я его не совсем по своей воле. И моя мать ощущала такую же тягу.

– Понимаю, – улыбнулась Вероника. – Много лет назад мне тоже было суждено приехать сюда. Я родом из богатой семьи, миссис Уэстбрук. И могу сказать, что была в молодости весьма недурна собой. У меня было много возможностей, но я была призвана приехать сюда, чтобы нести в этот дикий край Божью доброту и любовь.

– Что вы будете делать, если вас все же вынудят уйти отсюда?

– Тогда мы найдем другое место. Нам всегда это удавалось. – Она взяла Джоанну за руку. – Да будет Господь с вами в вашем путешествии, моя дорогая. Я буду молиться, чтобы вам удалось найти то, что вы ищете.

 

27

– Не нравится мне все это, и даже очень, – вздохнул Хью, закончив осмотр павшей овцы. Он встал на колени, чтобы лучше рассмотреть раны животного. Характер язв на коже и клочьями лезущая шерсть указывали на поражение личинками мясной мухи. Поднявшись с колен, он снял перчатки и окинул взглядом печальную картину. Повсюду лежали мертвые овцы. Живые тоже выглядели не намного лучше, так что не приходилось надеяться, что они протянут долго.

Хью добирался в «Меринду» пять недель и сразу с дороги оседлал коня и поскакал на пастбища к Джеко. Не прошло и часа, как он понял, что положение значительно сложнее, чем ему представлялось. По всему району наблюдался массовый падеж овец. Животные гибли сотнями. Они валились замертво все в язвах, сплошь покрытые кишащими личинками, а шерсть лезла с них клочьями. Пораженными оказались все стада от Уильямз Грейндж до Барроу-Даунс. Пока погода стояла прохладная, но Хью подозревал, что с потеплением, когда выведется новое поколение личинок, по равнинам прокатится новая, еще более грозная волна заражения.

Сбросив перчатки, он прошелся рукой по волосам. Все сильнее давала о себе знать усталость. Почти без передышки он проделал весь путь от Калагандры: сначала поездом до Перта, затем четыре с половиной недели на пароходе и еще два дня заняла дорога от Мельбурна до Западного района. Теперь ему было ясно, что вернуться к Джоанне ему удастся далеко не так скоро, как он рассчитывал.

– Знаешь, Джеко, это необычный случай, – говорил своему управляющему Хью. – Что-то здесь не так. Овцы погибают гораздо быстрее, чем обычно при такой напасти.

– Потому-то, Хью, я и отправил тебе телеграмму. Я знал, что мне одному не справиться.

Чем дольше ходил Хью среди погибших овец, тем сильнее становилось его недоумение. Его смущал слишком короткий срок между заражением и гибелью животного. Он теперь был рад, что уехал из Калагандры. Требовалось срочно установить причину всех странностей и найти способ предотвратить гибель остальных животных, в этой ситуации на счету был каждый день. Он подошел к еще живой овце. Она лежала на боку, и на ней кишмя кишели личинки. Хью взял ружье и выстрелил овце в голову.

– Ров вырыли, Джеко? – спросил он. – Закопайте всех мертвых овец.

– А что потом?

– Мы осмотрим все отары. Зараженных животных изолируем. У чистых надо немедленно подстричь шерсть на задних ногах. Не понимаю, в чем дело, Джеко, но это все очень серьезно. Не помню, чтобы личинки поражали животных так быстро и столько овец погибало. Инкубационный период необычно короток. Может быть, это какой-то новый вид мух?

– До сезона стрижки у нас всего четыре месяца, – мрачно напомнил Джеко. – Думаю, нам следует начать обработку раствором.

– Мне кажется, Джеко, в этом случае купание в дезинфицирующем растворе не поможет. Пусть тушу этой овцы отнесут на ферму. Хочу сделать вскрытие. Возможно, мне удастся что-нибудь установить. А пока я проедусь по другим фермам, посмотрю, как справляются они.

Хью вернулся домой совершенно без сил. В доме кроме него никого не было, если нее считать миссис Джексон, готовившей на кухне обед. Он переоделся наконец после дальней дороги, вышел в гостиную и налил себе виски. Было очень приятно оказаться в знакомых стенах. Красота дома в «Меринде» несла покой растревоженной душе, радуя блеском натертых полов, современными, отделанными кафелем ванными комнатами, витражными стеклами парадных дверей, искусно сделанной мебелью и газовыми светильниками. Дом был солидный, большой, и от него веяло спокойствием и уверенностью, как… от храма, – думал Хью. Еще больше, чем спокойная элегантность «Меринды», согревали душу милые сердцу вещицы, каждая со своим значением. Особенно много было фотографий всевозможных размеров и форм в серебряных или деревянных рамочках либо без них вообще. Ими были увешаны стены и уставлены столы: вот девятилетний Адам держит пойманную в реке рыбу, а там Бет в наряде для детского костюмированного бала, Сара с Джоанной в оранжерее. Они стоят, склонясь над растениями, щедро залитые солнцем, не замечая, что их фотографируют. Разные вещицы вызывали в памяти приятные воспоминания: сувениры с Международной выставки, награда, полученная Бет на животноводческой выставке за выращенную овечку, грамоты Адама за успехи в учебе из средней школы Камерона.

Хью старательно гнал от себя ужасные картины, которые пришлось наблюдать за последние несколько часов: заживо гниющие овцы, отчаяние в глазах людей, знающих, что им придется потерять фермы, – все, ради чего они трудились. Он решил, что на следующий день примется, засучив рукава, искать способ победить очередную напасть, свалившуюся на головы овцеводов западной части колонии Виктория. Но в этот вечер ему требовался покой и уют семейного очага. Он скучал по Джоанне, и ему хотелось бы, чтобы она приехала с ним или у него была возможность остаться с ней. Нашла ли она что-либо за те пять недель, что заняла у него дорога? В «Меринде» его ждала телеграмма, отправленная четыре с половиной недели назад: «ОТПРАВИЛИСЬ В КАЛАГАНДРУ. ОСТАНОВИЛИСЬ В ГОСТИНИЦЕ «ЗОЛОТОЙ ВЕК». ЛЮБЛЮ, СКУЧАЮ. ДЖОАННА». С тех пор не пришло больше ни одной весточки.

Хью обернулся на шаги в коридоре и увидел в дверях Сару.

– Вы вернулись! Они обнялись.

– Как Джоанна? – спросила Сара. – Нашла она что-нибудь?

– Пока ничего, к сожалению. По крайней мере, не нашла до моего отъезда. Я надеялся, что новости будут меня дожидаться здесь.

– Жаль, но ничего нет, – ответила Сара. – Но, зная Джоанну, могу сказать, что сложа руки она не сидит, это уж точно! А от Адама есть кое-что. – Она достала из ящика стола письмо. – На целый час хватит читать. Ему очень нравится в университете. Он просто в восторге!

Хью взглянул на знакомый почерк и прочитал первые слова: «Дорогое семейство, привет вам всем от вашего умного разумного сына!»

Хью улыбнулся. На какой-то миг в памяти возник маленький мальчик с забинтованной головой, растерянный и испуганный.

– Как овцы? – спросила Сара. – Вы знаете, что с ними? Я слышала разговоры, что это новый вид мясной мухи.

– Думаю, так и есть. Но на этот раз имеются осложнения с микозным дерматитом, чего раньше мне никогда не приходилось видеть при нашествии мясной мухи.

– Что вы собираетесь делать?

– Для начала мы пострижем задние ноги у всех овец в стаде, затем снимем как можно больше шерсти с баранов валухов. Потом я хочу поместить в карантин суягных овец: у нас их более двух тысяч. Если муха доберется и до них, тогда мы можем лишиться всего поголовья. Затем мы начнем купать их в растворе от паразитов и посмотрим, что поможет.

– Хью, я могу чем-нибудь помочь?

– Спасибо, Сара, – сказал Хью и подумал, что ей придется отправиться в Камерон и огорчить Джоанну телеграммой с сообщением, что скоро приехать в Калагандру ему не удастся.

Саре не спалось, на душе было тревожно. Она пыталась понять, почему к ней не идет сон. Возможно, не давала покоя новая беда, пришедшая на ферму, и тревога за Хью. Но, может быть, причина ее беспокойства не имеет отношения к «Меринде», а коренится в событиях, происходящих за тысячу миль на западном побережье континента? Она накинула на плечи шаль и неслышно выскользнула из дома. Была полночь. Западный район дремал в свете капризной осенней луны. Спускаясь к реке, где поспевал новый урожай базилика и мяты, она думала о том, где в этот момент была Джоанна, как у них с Бет шли дела, что им удалось узнать. Сара жалела, что не поехала с ними в Западную Австралию. Джоанна говорила: «За садиком присмотрит миссис Джексон». Но Сара побоялась, что миссис Джексон не сможет ухаживать за растениями, как надо. И еще ей хотелось быть на ферме, когда приедет Адам. Но Адам написал, что у него появилось множество друзей, которые пригласили его к себе в гости в Сиднее, поэтому он там останется и в «Меринду» не приедет.

«Мне следовало ехать с Джоанной», – думала Сара, стоя на коленях и рассматривая при свете фонаря первые наметки цветочных головок. И когда мысль о том, что она должна была поехать с Джоанной, снова пришла ей в голову, оказавшись еще настойчивее, Сара решила, что в этом и крылась причина ее беспокойства. Может быть, у Джоанны возникли трудности и ей нужна помощь? Возможно, там, в далеком краю, Джоанна хочет, чтобы с ней была она, Сара?

На базилике и мяте было меньше листвы, чем следовало, поэтому она осторожно отщипнула цветки, чтобы стимулировать рост листвы. Ее окружали ночные звуки, она наблюдала за спешащими по лесу тенями от набегающих на лунный лик облаков и пыталась перенестись за многие мили, туда, где находилась Джоанна. Сара старалась почувствовать, что происходило в Западной Австралии. Шорохи позади насторожили ее. Она сначала подумала, что какое-то животное остановилось, почуяв человека, и собирается скрыться в свою нору. Но вдруг внезапное озарение заставило ее вскочить. Затаив дыхание, она стала всматриваться в ночь. И тут она увидела его, с чемоданом в руке, он шел по тропе, ведущей от главной дороги к дому. С криком «Филип!» она побежала к нему.

– Сара! – он уронил чемодан и кинулся ей навстречу. Они бросились в объятия друг к другу. Он сразу же приник к ее губам, и они долго не могли оторваться друг от друга. Наконец он проговорил: «Сара, Сара».

– Ты здесь! Неужели это правда!

– Разве ты не получила мое письмо? Ах, Сара, боже, моя милая Сара. – Он снова целовал ее, утопая руками в ее волосах. Она прижималась к нему, не веря, что он с ней, что он рядом. У нее кружилась голова от его близости, его тепла, его запаха.

– Сара, как же я скучал по тебе, – сказал он, бережно охватывая ладонями ее лицо. – Но, Сара, я писал тебе… я все еще женат.

Теперь она поцеловала его и уткнулась лицом ему в шею.

– Ты здесь, Филип. Ты здесь.

– Я должен рассказать тебе все, объяснить. Я много странствовал, и, куда бы ни ехал, повсюду со мной была ты. Мои старания жить с Элис, принять ее образ жизни ни к чему не привели. Моя душа тосковала. Все мои мысли были о тебе и об Австралии, как мне хорошо и спокойно было здесь, рядом с тобой. Я попросил ее дать мне свободу. Она сказала, что я могу уйти. Мы совсем разные. У нее есть семья, Дэниел, Англия, ее дом. Я ей не нужен. Но она сказала, что не может дать мне развод, пока не может. Сара, любовь моя, я хочу быть с тобой.

– Хорошо, Филип, – она вдруг почувствовала, что из души ушло вдруг заполнявшее ее беспокойство. Она смотрела на его губы, о которых так часто мечтала, и коснулась их, а затем поцеловала сначала нежно, затем страстно.

– Что бы ни было впереди, Филип, мы встретим будущее вместе, – сказала она. – И как-нибудь справимся со всем.

Он увлек ее на влажную траву, и высокие эвкалипты вместе с кустарником и вьюнами заслонили их от всех на свете. Меж ветвей она увидела блеск Южного Креста, прежде чем Филип накрыл ее своим крепким телом и сказал: «Ну зачем только я уехал от тебя…» И дальше слова уже были лишними.

 

28

Капитан Филдинг советовался с Сэмми, темнокожим проводником, нанятым ими в Калагандре. По тому, как капитан направлялся в ее сторону, Джоанна поняла, что ничего хорошего он ей не скажет. Они находились в полупустынной дикой местности, называемой малли, как и одноименные кустарниковые эвкалипты, встречавшиеся здесь достаточно часто. Этот обширный район лежал на краю Большой Пустыни Виктория. Прошло четыре недели, как они покинули Калагандру и ехали на верблюдах по пустынной безлюдной местности. Последние девять дней их маленький караван придерживался одного и того же направления. Но пока аборигены им не встречались, они не видели никаких следов стоянок, а также ничего, что можно было принять за Карра-Карра. С высоты своего верблюда Джоанна оглядывала окрестности, и ей казалось, что пустыне не будет ни конца, ни края. Унылое однообразие нарушали серо-зеленая листва акаций разновидности малга, чахлые, низкорослые эвкалипты и дубы пустыни с необычными игольчатыми листьями.

Джоанна уже успела хорошо разглядеть резкие черты сурового лица Австралии. На картах изображалась узенькая прибрежная полоса, окаймляющая континент, где быстро росли и множились города и селения, буйно зеленели густые леса и поросшие травой равнины. Но внутри этого ободка простиралось огромное пыльное сердце Австралии, и с недавних пор сюда стали завозить верблюдов, чтобы передвигаться по этим местам. Путь маленького отряда пролегал по песчаным равнинам, где росли корявые деревья, мимо маленьких соленых озер, возле которых в изобилии водились ящерицы, мухи и змеи. Очень редко им случалось видеть валлаби и эму. Но ничто не указывало на присутствие человека, на мили вокруг не было ни малейших признаков цивилизации.

Июньский день выдался жарким, а у далекого горизонта ходили, зловеще чернея, тучи. Джоанна думала о тысячелетиях, когда создавались песчаные гряды, скреплявшиеся кустарником и остролистой колючей травой спинифексом, а еще о том, какое это неприветливое место. Не верилось, что молодая аборигенка и маленькая девочка смогли пересечь эти пустынные просторы пешком. Ее теперь сопровождало четверо мужчин, в их распоряжении было восемь верблюдов, запасы воды и продовольствия, ружья, палатки, аптечка и компас. Но поход давался с большим трудом. Возможно, кто-то помогал аборигенке с ребенком.

Сэмми направился куда-то с ружьем и бумерангом, а Филдинг направился на верблюде к ней. Его лицо заслоняла широкополая шляпа, на которую он сменил свою капитанскую фуражку.

– Я отправил его поискать воду. Наши запасы требуют пополнения, – сказал он.

– Но вы, я вижу, еще чем-то обеспокоены, капитан. В чем причина?

– Очень сожалею, миссис Уэстбрук, но у меня серьезные подозрения, что мы заблудились.

– Заблудились? Но как это могло случиться?

Он протянул ей компас.

– Посмотрите, что с ним творится.

Джоанна положила компас на ладонь. Подпрыгивая, стрелка некоторое время указывала на север, но затем вдруг ни с того ни с сего метнулась вниз и уткнулась в «юг».

– Она ведет себя так уже не один день, – стал объяснять Филдинг. – Сначала было еще ничего. Мы с Сэмми рассчитывали, что сможем внести свои поправки. Но дело шло все хуже и хуже. А теперь, к сожалению, от компаса нет никакой пользы.

– Но в чем причина? – Джоанна в недоумении наблюдала, как стрелка, совершив очередной рывок, снова указывала на север.

– Ума не приложим, в чем тут дело. Я в жизни не видел, чтобы компас так себя вел.

– Может быть, он испорчен?

– Мне тоже приходила в голову такая мысль. Но хороший моряк никогда не выйдет в море с одним компасом. – Он запустил руку в седельный вьюк и достал шар размером с большой апельсин, нижняя его часть была из металла, а верх – стеклянный. Внутри в жидкости плавала стрелка компаса. – Мы пользуемся такими приборами на кораблях, – пояснил Филдинг. – Видите, стрелка плавает в спирте. Этот компас надежнее, чем тот, что надо держать на ладони. Теперь смотрите, что делается с ним.

Как завороженная, Джоанна наблюдала за плавающей в шаре стрелкой, которая сначала поплыла к обозначению «север», а затем медленно переместилась к метке «юг».

– Я вам так скажу. – Филдинг скользил взглядом по окружающему их пустынному ландшафту. – Здесь действуют какие-то непонятные силы.

– И никак нельзя определить, где мы находимся?

– Миссис Уэстбрук, у нас нет возможности определить направление. Обычно в этом могут помочь часы, – он достал из кармана часы и показал ей. – Надо направить цифру двенадцать в сторону солнца, тогда линия север-юг пройдет посередине расстояния между двенадцатью и часовой стрелкой. Но мне не удалось привязаться к солнцу.

Небо напоминало плоскую белую тарелку. Высокие облака прикрывали землю, как суровая марля горло кувшина. Одного источника света не было, а казалось, он лился одновременно отовсюду. Среди этой загадочной белизны выделялись только тучи над горизонтом, маячившие там уже который день. По словам Филдинга, в том районе бушевала буря, но не представлялось никакой возможности установить, на севере, юге, западе или востоке это происходило и как далеко.

– А что же Сэмми? Разве он не знает, как вывести нас отсюда?

– Сэмми из Пилбара, миссис Уэстбрук, и земля его предков не здесь. Он говорит, что не может читать песенные линии в этих местах.

Подъехала на своем верблюде Бет. После нескольких уроков, взятых в Калагандре, она управлялась с верблюдом вполне уверенно. Как и у ее спутников, шарф закрывал рот и нос Бет, не давая пыли проникать в легкие, а широкополая шляпа защищала от солнца лицо. На ней были юбка-брюки, заправленные в голенища ботинок.

– Что случилось, мама? – поинтересовалась она. – Мы возвращаемся? – спросила Бет, когда Джоанна объяснила историю с компасом.

Джоанна подумала о Хью, который, как она считала, уже был на пути в Западную Австралию. Уезжая в «Меринду» шесть недель назад, он пообещал, что ему удастся справиться с одолевшими овец мухами за неделю самое большее, и затем он сразу же отправится в обратный путь в Западную Австралию. А значит, в Калагандру он приедет в ближайшие две недели. В гостинице «Золотой век» Джоанна оставила для него письмо с объяснениями, что и почему она сделала, и указанием, в каком направлении двинулся ее маленький отряд. Она также писала, что рассчитывает вернуться в Калагандру в середине июня, а до этого срока оставались считанные дни.

– А мы можем найти обратную дорогу? – обратилась Джоанна к капитану Филдингу.

– Для начала, миссис Уэстбрук, необходимо установить, в каком направлении находится город. Ошибка может нам дорого обойтись. Мы окажемся в Большой Пустыне Виктории и, скорее всего, погибнем.

– А что там, в этой пустыне, капитан? – заинтересовалась Бет.

– Этого никто не знает. Пустыня совсем не исследована. Смельчаки отправлялись туда, но назад не возвращались. Но мне представляется, что там во сто крат хуже, чем в тех краях, по которым мы ехали эти четыре недели. И лучше нам туда не попадать, это я вам могу сказать совершенно точно.

Эрик Грэхем слез со своего верблюда и, растирая затекшую спину, бурчал что-то насчет «идиотского способа передвижения».

Появился Сэмми, улыбаясь во весь рот из-под видавшей виды шляпы.

– Видеть много воды там, капитан, – указал он.

– Большой колодец? – спросила Джоанна.

– Видеть много воды, миссис, – широко разводя руками, объяснял Сэмми.

Шесть дней им не встречались колодцы, одежда их запачкалась и пропиталась потом, пыль въелась в лица. А посуду приходилось чистить только песком, потому что воду надо было экономить. Джоанна с нетерпение ждала, когда можно будет устроить хорошую стирку.

– Предлагаю остановиться здесь, капитан, – сказала Джоанна. Она думала о том, что, если они на самом деле заблудились и не смогут вернуться в Калагандру через неделю, Хью непременно отправится на их поиски.

– Согласен с вами, – Филдинг заставил верблюда опуститься на колени и осторожно спустился на землю.

– Капитан Филдинг, отсюда очень далеко до Калагандры, как по-вашему? – спросила Бет.

– Точно ничего не могу сказать. Думаю, последнюю неделю мы двигались кругами. Я бы посоветовал оставаться здесь, пока не удастся точно определить наше местоположение. Может быть, через пару дней небо очистится. Продолжать путь наугад опасно.

Они разбили лагерь, как делали каждый вечер, останавливаясь на ночлег. Сэмми, как обычно, отправился добывать пищу. Грэхем с Филдингом ставили палатки, а Бет собирала хворост для костра. Джоанна пошла к себе в палатку, чтобы освежиться перед ужином. Она зажгла фонарь и вынула из прически шпильки. Как следует расчесав волосы, она заботливо их уложила, тщательно закрепляя каждую шпильку. Затем умылась водой, принесенной Сэмми, и слегка протерла лицо и руки одеколоном с лавандой. А поскольку колодец был рядом, она переоделась в последнюю чистую блузку и сказала себе, что на следующий день устроит большую стирку.

Когда Джоанна вышла из палатки, стол и стулья уже были расставлены и тарелки были на столе. В роли повара выступал Сэмми, но Джоанна всегда проверяла его стряпню, прежде чем кормить ей всех. В этот вечер у них на ужин ожидался попавшийся в ловушку Сэмми валлаби, которого он теперь тушил:

– Смотри, чтобы мясо протушилось как следует, Сэмми, – предупредила Джоанна, а сама достала из углей пресные лепешки из муки и воды, такие, как пекли аборигены, и положила на тарелку, отряхнув золу.

Сэмми предпочитал есть руками, устроившись у костра, остальные спутники сидели на стульях и ели, пользуясь ножами и вилками.

– Капитан Филдинг, а те тучи, что мы несколько дней видим на горизонте, не могут они быть над Большой Пустыней Викторией? Я хочу сказать, может там идти дождь?

– Да, миссис Уэстбрук, в пустыне случаются дожди, – подтвердил Филдинг, отмеривая себе ром из бутылки, захваченной им в дорогу. – Но поскольку дождь в пустыне редкость, то когда это случается, на землю обрушиваются потоки воды, дождь льет как из ведра. На всякий случай нам лучше держаться от этих туч подальше.

– Я подумала вот о чем. Если гроза над пустыней, тогда Калагандра должна находиться в противоположном направлении, и мы так сможем определить, куда нам ехать, – сказала Джоанна.

– Это нам ничего не дает, поскольку дождь может с таким же успехом идти и в Калагандре, а значит, пустыня там, – Филдинг ткнул пальцем за плечо.

– Я одного не могу понять, – включился в разговор Эрик Грэхем, – как умудряются выживать здесь аборигены. Как они находят дорогу в облачную погоду? Ведь у них нет компаса.

– У них существует собственная система дорог, мистер Грэхем, – сказала Джоанна. – Это не такие дороги, как мы их себе представляем, а особые невидимые пути, пересекающие континент в разных направлениях. Для аборигенов путешествовать по ним все равно что для нас ходить по улицам.

– Но если эти пути невидимые, как они тогда их находят?

– Они запоминают ориентиры на местности, – объяснил капитан Филдинг. – Посмотрят они, к примеру, на то дерево и вспоминают, что в этом месте надо повернуть направо. Или груда камней подскажет им, что они на полпути от колодца. Мы можем сидеть посреди их главной дороги, даже не подозревая об этом.

Грэхем повертел головой, недоверчиво вглядываясь в темноту.

– То есть, по-вашему, выходит, что мы нашли бы дорогу обратно в город, если бы смогли определить такие пути?

– Если бы могли установить верную песенную линию, – сказала Джоанна, – она привела бы нас точно к Карра-Карра, и нам не пришлось бы блуждать по этим пустынным краям, надеясь на удачу.

Ей вспомнилось, как Сара когда-то указала песенную линию Прародительницы Кенгуру, проходившую через «Меринду». Возможно, Саре удалось бы такое и здесь. Для нее служили указателями и груда камней, и группа деревьев.

После ужина, пока Сэмми мыл посуду, остальные собрались у костра выпить чаю. Хотя чай готовился в котелке, Джоанна захватила с собой керамическую сахарницу, чашки с блюдцами и ложечки. Эрик Грэхем взялся за свой блокнот, куда каждый вечер заносил свои впечатления. Капитан Филдинг принялся набивать трубку. Бет устроилась поудобнее и принялась за чтение. Джоанна смотрела на своих спутников и размышляла. Эрик Грэхем переносил дорогу очень неплохо, несмотря на досаждавших ему насекомых. Несколько раз ей приходилось лечить его от различных укусов, которые, по-видимому, не беспокоили других. С Бет тоже все было в порядке. Но вот капитан Филдинг вызывал у нее серьезное беспокойство. В его возрасте ему не следовало бы подвергать себя таким суровым испытаниям. Он не жаловался, но Джоанна ясно видела признаки усталости, щеки его приобрели сероватый оттенок. Она начала подумывать о том, что ей, возможно, следовало бы прислушаться к предостережениям комиссара Фокса и повременить с походом в пустыню.

– Дождитесь мужа, миссис Уэстбрук, – убеждал ее Фокс. – Возьмите с собой больше людей и провизии.

Но Джоанне было жаль тратить время на ожидание, ей не терпелось отправиться в путь, особенно после того как сестра Вероника рассказала, что этим путем пришла Эмили Мейкпис, а значит, Карра-Карра должна была находиться где-то неподалеку, и там же могли оказаться остатки рода Джугал. На снаряжение в Калагандре их маленькой экспедиции ушло целых две недели, поскольку требовалось время на доставку верблюдов из Албани, расположенного на побережье. И надежного проводника аборигена тоже надо было подыскать. Джоанна не могла больше ждать: она проделала такой длинный путь, так долго продолжались ее поиски, и теперь разгадка была почти рядом… она просто должна была найти ответ.

Капитан Филдинг раскурил трубку, и в воздухе запахло дымком.

– А рассказывал ли я вам, друзья мои, – обратился капитан ко всей компании, – о том времени, когда…

Он принялся рассказывать о своих путешествиях в дальние страны, где жили экзотические красавицы, свирепые моряки и морские змеи. Его слушали с вежливым внимание, но без особого интереса, поскольку успели наслушаться рассказов Филдинга. К тому же капитан начал повторяться. Но все же это было значительно лучше, чем вслушиваться в тишину пустыни, которая все больше пугала и угнетала. Вполуха слушая рассказы капитана, они не прекращали следить за тишиной, которая могла оказаться предательской. В Калагандре комиссар Фокс предупредил их о змеях и скорпионах и об аборигенах, которым ничего не стоило пронзить человека копьем только ради того, чтобы завладеть его табаком. Джоанна с Бет особенно остерегались диких динго, о которых их также предупреждал комиссар.

Филдинг продолжал говорить, а Джоанна наблюдала за компасом у себя на ладони. Ее завораживали непредсказуемые колебания стрелки между положениями «север» и «юг». Она подняла голову и сказала себе под нос: «Странно… ни луны, ни звезд. Сплошная темень». Эрик Грэхем думал о том же. Скрип его карандаша был слышен очень отчетливо. «Мне еще никогда не доводилось слышать такой тишины, – писал он. – Порой кажется, что мы перенеслись в какой-то чужой мир, где нет ни луны, ни звезд».

По мере того как перспектива найти Карра-Карра отдалялась, Эрик все больше падал духом. Его угнетала мысль, что возможность вернуться в Мельбурн не вполне реальна. Когда Фрэнк Даунз спросил, не хочет ли он сопровождать экспедицию, Эрик с радостью ухватился за это предложение. Ему изрядно наскучило писать очерки общего плана о китах, замеченных у побережья. Он хотел заявить о себе солидным репортажем. Это была редкостная возможность для честолюбивого репортера, готового пойти на риск, поскольку впервые подобный рассказ будет представлен репортером-очевидцем, а не записан, как обычно, со слов. Он надеялся, что такой репортаж поднимет его престиж, принесет славу и поможет доказать, что в профессии он лучший. А еще его успех должен был переменить настроение некой юной леди, отклонившей его предложение выйти за него замуж. Но все это потом. А сначала им необходимо было найти что-либо, заслуживающее внимания.

– Что-то холодновато сегодня, – зябко потирая руки, проговорил Эрик.

Капитан Филдинг умолк на полуслове, и Джоанна спросила:

– Что-нибудь не так?

– Не знаю, – он прищурился, вглядываясь в темноту. – Но воздух… я чувствую, что в нем что-то не то.

– Бет, ты тепло одета? – спросила Джоанна, кутаясь в шаль.

– Да-да, мама, – откликнулась Бет, не отрываясь от чтения.

Джоанна дала Бет дневник леди Эмили в первый день, когда они выехали из Калагандры, и тогда же объяснила дочери, что пришла пора ей узнать настоящую причину их путешествия в пустыню. Бет читала дневник понемногу каждый вечер, и Джоанна видела, как увлекали ее дочь слова из прошлого, как сидит она неподвижно с рассеянным взглядом, и мысли ее далеко-далеко. Потом перед сном Джоанна с Бет разговаривали о прочитанном, и у Бет обычно находилось столько вопросов, что иногда они могли проговорить целый час. Бет оставалось дочитать совсем немного, и она с головой ушла в чтение.

– Ну и ну, – сказала она, переворачивая последнюю страницу. – В чем тут дело, хотелось бы знать. Я хочу сказать, почему же мы все-таки боимся собак, мама? Со мной все понятно. Я боюсь из-за того, что произошло с динго и беднягой Баттоном. Но собак боялась бабушка, и ты их боишься. По-твоему, на нас на самом деле лежит проклятие? Как интересно!

– Интересно? – переспросила Джоанна. – В какой-то степени действительно интересно.

– Ты считаешь, что прадедушка совершил какое-то преступление? И что он такое сделал? Может быть, он похитил опал? Я знаю, что этот камень очень ценный, но мне казалось, что у аборигенов нет никакого имущества. Для них опал не мог быть ценным, так ведь?

– Возможно, опал представлял для них другую ценность, имел значение для их верований. – Джоанна показала камень Бет на первом же привале. Бет видела опал и раньше, но, узнав его истинное значение из объяснений Джоанны, она смотрела на него по-другому и, держа в руках, чувствовала исходящее от него особое тепло, а взгляд ее притягивали яркие красные и зеленые переливы в глубине камня.

– А почему ты думаешь, что он был спрятан в Руперте? – спросила тогда Бет, не сводя глаз с опала.

Теперь же, окончив чтение дневника, она заключила:

– Могу поспорить, прадедушка Мейкпис нашел опаловый рудник! Ведь бабушка сама говорит здесь о другом наследстве, – передавая дневник Джоанне, говорила Бет. – Она писала, что ей обязательно надо вернуться и заявить о своих правах. Я уверена, что документ как раз на этот участок!

Но у Джоанны совсем не было уверенности в том, что именно имелось в виду под другим наследством. Джоанна вернула дневник в кожаную сумку, где лежал опал. Там же находились путевые записки деда и документ на землю. Джоанне вдруг пришли на память слова Сары, сказанные ей много лет назад: «Книга эта – Мечтания твоей матери. Это теперь твоя песенная линия, а раньше была ее. Следуй этой линии и найдешь то место, которое ищешь».

Но как ей идти по этой линии, не зная указателей? Возможно, в дневнике имелись приметы, указывающие путь, но по какой-то причине ей так и не удалось их обнаружить.

Филдинг вдруг поднялся и пошел куда-то в сторону от костра.

– Капитан, куда вы? – спросила она.

– У меня нехорошие предчувствия, – ответил он.

– Эй, а что это за шум? – в свою очередь поинтересовался Грэхем.

Они прислушались.

– Похоже на гром, – предположила Бет.

Но тут Сэмми вскочил на ноги с криком: «Вода!»

Все повернули головы в сторону нарастающего шума. Что-либо разглядеть во тьме было невозможно, но они чувствовали, как под ногами все явственнее гудит земля.

– Что за… – начал Грэхем, но договорить не успел. Что-то невообразимое надвинулось на них из темноты и поглотило их.

– Мама! – закричала Бет.

– Бет!

Джоанна открыла глаза и увидела над собой небо. Стоило ей поднять голову, как к горлу подступила тошнота. Она полежала, собираясь с мыслями, стараясь восстановить в памяти произошедшее. Что случилось? Она поднесла руку к голове, и песок посыпался ей в глаза и в рот. Закашлявшись, Джоанна села, перед глазами все поплыло. Она дотронулась до лба и обнаружила болезненную шишку. Окрестности были неузнаваемы. Это было не то место, где они разбили лагерь накануне вечером: холмы и деревья изменили свое положение, не было ни палаток, ни верблюдов и никого из людей. И тут она вспомнила: на них обрушился неизвестно откуда взявшийся водяной вал.

Бет!

Она с трудом встала и, озираясь, как безумная, начала искать глазами Бет и остальных. Она не верила своим глазам. Кто-то должен был быть рядом, она не могла остаться одна! Ее спутники сейчас тоже где-то приходят в себя, потрясенные, как и она, и скоро вернутся.

– Господи, не дай Бет погибнуть! – молила она.

Покрепче обхватив себя руками, Джоанна внушала себе, что не должна впадать в панику, не должна терять голову. Она стала восстанавливать в памяти последовательность событий. Сначала все сидели у костра, потом Грэхем спросил, что это за звук, и как раз в этот момент увидели мчащуюся на них темную стену. Джоанна вспомнила, как к ней потянулась Бет. А дальше – темнота и беспамятство.

Ее стало сильно трясти, перед глазами снова все завертелось, как карусель, и она поняла, что близка к шоку.

Джоанна увидела неподалеку эвкалипт. Каким-то образом дерево избежало ярости стихии и устояло. Нетвердо ступая, она дошла до него и прислонилась к стволу, дрожа всем телом и выбивая зубами дробь. Свет вокруг начал меркнуть, потом появился вновь. Джоанна чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Она поспешила сесть, опустив голову между коленями.

– О Боже, – рыдала она. – Пусть все останутся живы. Бет.

Головокружение вскоре прошло, и Джоанна смогла взять себя в руки. Теперь она осмотрелась с большим вниманием. По яркости света она предположила, что час полуденный. Вокруг оставался все тот же коричневый пустынный пейзаж с рассеянными по нему акациями и низкорослыми эвкалиптами, к которым она успела привыкнуть за четыре недели путешествия. Однако теперь вся эта растительность выглядела несколько иначе: деревья и кусты были вырваны из земли и корни их торчали вверх. От лагеря не осталось и намека. Казалось, с лица земли было смыто все.

Но где же Бет?

До сознания Джоанны также дошло, что она потеряла сумку, а с ней опал, дневник матери, документ на землю, – потеряла все. Она снова поднялась, постояла, держась за дерево, чтобы не упасть, если закружится голова. Недалеко от нее по земле двигались какие-то тени. В небе медленно кружили большие птицы. Она внимательно посмотрела на то место, над которым летали птицы. На песке что-то темнело. Можно было узнать морской китель с медными пуговицами.

– Капитан Филдинг! Слава Богу! – она бросилась к нему с радостным криком.

Он лежал на спине с закрытыми глазами и открытым ртом. Она проверила пульс на шее. Капитан был мертв.

Обхватив колени руками, Джоанна изо всех сил старалась подавить панический страх и не впасть в истерику, хотя и было от чего. Она не помнила другого случая, когда была напугана до такой же степени. Ей хотелось пить.

Где взять воду? Сухая земля вызывала у нее недоумение. Как это могло быть после такого наводнения? Возможно, она пролежала без сознания дольше, чем предполагала? Прищурившись, Джоанна наблюдала за орлом, в одиночестве описывавшим круги высоко над ее головой. Орлы, случалось, уносили новорожденных ягнят, а иногда и младенцев. Вдруг этот одиночка решится напасть на беззащитную женщину? Она заставляла себя крепиться. Неожиданно нагрянувшее наводнение смыло все, но пощадило ее. Могли также уцелеть и другие, возможно, частично уцелело что-то из припасов.

Все время, пока Джоанна заваливала тело Филдинга песком и камнями, по земле скользили тени продолжавших свое кружение орлов. Закончив эту работу, она соорудила крест из веток, воткнула его в головах могильного холмика и, обессиленная, прочитала молитву. Китель капитана она оставила себе.

От горизонта до горизонта все также простиралась белесое небо. По вывороченным с корнем деревьям и кустам она определила направление ливневого потока и пустилась в путь. Она шла, приглядываясь и прислушиваясь, нет ли поблизости чего-либо подозрительного или странного. Ей хотелось есть, но жажда мучила еще сильнее, и воду надо было найти как можно скорее. Время от времени она громко звала:

– Бет! Сэмми! Мистер Грэхем!

Через несколько сотен шагов стали попадаться первые находки: бурдюк, полный воды, банка говяжьих консервов, жестянка с печеньем, шляпа Эрика Грэхема. Утолив жажду, она задумалась над своим положением. При экономии еды и воды могло хватить на несколько дней.

Надо обязательно найти Бет. Но где искать? И далеко ли удастся пройти с такими скудными припасами? Ей вспомнилось, как капитан Филдинг предупреждал, чтобы они держались подальше от Большой Пустыни Виктории, края еще более враждебного, чем места, где она теперь находилась, и там ей ничего не стоило заблудиться и погибнуть. Хью, думала она, вероятно уже в Перте, а может быть, даже в этот момент поезд вез его в Калагандру. А когда она не вернется в назначенный срок, он обязательно отправится на поиски. И она решила не трогаться с места и ждать помощи.

Джоанна отпила немного воды из бурдюка и долго держала воду во рту, прежде чем разрешила себе ее проглотить. Воды оставалось у нее чуть больше чашки, а утром она доела все, что оставалось из еды. Она вышла из своего шалаша, опорой которому служил ствол эвкалипта, и оглядела окрестности. За пять дней ничего вокруг не изменилось. Небо по-прежнему закрывала белесая пелена, мешавшая определить направление. На закате тьма наступала так стремительно, что понять, где запад, а где восток, было совершенно невозможно. Восход ей также не случалось видеть ни разу: она постоянно просыпалась белым днем. Но теперь определить, где она находилась, было просто необходимо, так как ей придется покинуть свой маленький лагерь.

Пять дней Джоанна жила надеждой, что найдется кто-либо из ее отряда, что, откуда ни возьмись, появится Бет или Хью; каждый день она ходила на разведку в разных направлениях, но никогда не теряла из виду шалаш. Кроме того, она бросала камешки, отмечая дорогу. Под вечер незадолго до темноты она возвращалась по камешкам-меткам к своему укрытию, где съедала немного мяса с печеньем и засыпала беспокойным сном, кутаясь в китель капитана Филдинга. Другого способа согреться у нее не было, поскольку она не знала, как развести огонь без спичек. Она часто просыпалась, охваченная ужасом, потому что ей снова и снова приходилось во сне переживать ливень либо ее мучили сны, в которых по-разному погибала Бет. Разбуженная собственными криками, Джоанна просыпалась, вся дрожа, и молилась, чтобы и это все оказалось дурным сном, и она скоро проснулась бы в своей постели в «Меринде». И еще она плакала, жалея Бет, беднягу капитана Филдинга и себя.

Но вот закончилась провизия, и на исходе была вода. Джоанна понимала, что дольше оставаться в лагере невозможно. Чтобы выжить, надо покинуть это место. Но куда идти? Нашелся компас с обезумевшей стрелкой и кожаная сумка со всем драгоценным содержимым. Но все они не могли указать, где восток, а где запад, и не могли привести ее к воде и пище. Окидывая взглядом унылый пейзаж, она старалась припомнить все, что долгие года ей довелось слышать о способах выживания в необжитых краях. Несомненно, здесь была вода, но требовались навыки, чтобы ее найти. И пищи вокруг было вдоволь, но добыть ее без ловкости и умения оказалось совсем не просто.

В первую очередь необходимо отыскать воду. Но как идти, полагаясь на случай? Надо было выбрать верное направление. Она внимательно осмотрела низко расположенные холмы справа, которые обследовала еще в первый день. Воды там не оказалось. Слева земля на мили была усеяна валунами, словно в давние времена там взорвалась гора и взрыв разметал обломки на многие мили. Позади простиралось монотонно ровное пространство. Больше всего шансов обещала местность впереди, где росли кустарниковые эвкалипты, соляные кусты и невысокие эвкалипты-деревья.

Итак, направление было выбрано. Но прежде чем отправиться в путь, она оставила знак, привязав к ветке эвкалипта одну сережку из лазурита, а затем камнем вырезала на стволе свое имя. А также она выложила из камешков большую стрелку, указывающую направление. Закончив все приготовления, Джоанна рассталась со своим относительно безопасным убежищем, к которому успела привыкнуть, и пошла в избранном направлении, унося с собой китель Филдинга, кожаную сумку и легкий бурдюк. Она решила, что будет идти, сколько сможет, и даже, несмотря на слабость, будет беречь воду до последнего, какой бы сильной ни становилась жажда.

Путь ее лежал через полупустыню, по песчаным равнинам, высохшим соленым озерам, мимо акаций и эвкалиптов со многими перекрученными стволами, совсем не похожих на высоких и стройных красавцев «Меринды». Она шла час за часом, поддерживая себя мыслями о доме: читала балладу Хью, вела воображаемые разговоры с Бет и Сарой. Ей представлялось, как она найдет Бет в маленьком шалаше и какой радостной будет их встреча. Джоанна отвлеклась от своих мыслей и вдруг обнаружила, что начинает темнеть. Оглянувшись, она не увидела своего шалаша, и местность вокруг была незнакомой. Сколько прошла, она не представляла, но ей очень хотелось есть, и такой жажды она не испытывала еще никогда. Усевшись возле груды валунов и молясь, чтобы по соседству не оказалось ядовитых змей, она долго сидела с бурдюком в руках, прежде чем решилась сделать до безумия желанный глоток. Снова подбирался к ней панический страх. Она посмотрела на небо: ни звезд, ни луны. «Здесь я и умру», – подумала она и заплакала.

Проснулась Джоанна все под тем же небом молочной белизны, и окружала ее все та же оглушающая тишина, от которой можно было сойти с ума. Оставив вторую сережку и еще одну стрелу-указатель, она пошла дальше, осматривая по пути русла пересохших речушек в поисках водяных карманов и подкапывая кусты в надежде добыть хоть немного воды из неумолимо суровой земли. В полдень она выпила последний глоток воды, но не рассталась с бурдюком. Ей мучительно хотелось есть, и, заставляя себя идти к неприветливому горизонту, она с ужасом представляла, какая кошмарная ее ожидает смерть. Через час-другой пришлось остановиться. Брести, не зная куда, было бесполезно. Вода не могла упасть с неба, и рассчитывать, что из земли забьет источник, тоже не приходилось. Необходимо найти воду, пока еще голова оставалась ясной.

Джоанна собрала растрепавшиеся волосы и крепко закрепила шпильками. Она подумала о женщине, которая прошла когда-то по этим же диким местам со своим молодым мужем и маленькой дочкой. «Нейоми была сильная». Так говорили и Патрик Лейтроп, и Элси Добсон. И только теперь Джоанна осознала, насколько сильна духом была ее бабушка, если смогла выжить в таком месте.

«Я внучка Нейоми и тоже буду сильной» – убеждала она себя.

И тут ей вспомнилась мать, леди Эмили, которая прошла по этим местам ребенком вместе с молодой аборигенкой. Как им это удалось? Как смогли два беззащитных создания пешком преодолеть столько миль в пустынном, безводном краю? Внезапно пришло озарение: они знали, как идти по песенным линиям. Именно в этом и состоял секрет. Джоанна пыталась выжить, рассуждая, как изнеженная молодая англичанка, в то время как ей следовало думать как дети этих краев – аборигены. Они выживали, следуя песенным линиям. Ей было известно, что песенные линии соединяли Места Мечтаний, каждое из которых представляло этап путешествия предка, и, как правило, они находились друг от друга на расстоянии одного дневного перехода. Но как ей найти место?

Она оглядела окрестности. На глаза попадались камни, деревья-карлики, небольшие песчаные холмы, пересохшие речушки. А как вообще должна выглядеть песенная линия? Вдруг память вернула ее в прошлое. Джоанна вспомнила, как они пришли с Сарой к реке, она рассказала, что путь Прародительницы Кенгуру прошел через «Меринду», и показала на поросший травой холм: «Там спала Прародительница Кенгуру. Видишь большие задние ноги, длинный хвост и совсем маленькую голову?» И присмотревшись, Джоанна на самом деле разглядела на холме очертания спящего кенгуру. Может быть, так и надо поступить? Посмотреть как следует вокруг, поискать природой созданные образы? Взглянуть на окружающее глазами аборигенов, а не так, как смотрят на этот край чужие здесь англичане?

Джоанна принялась усердно всматриваться в окружающий пейзаж и чем дольше смотрела, тем интереснее он ей казался. Камни, деревья, русла начали меняться. Они остались на своих местах, но с ними произошли удивительные превращения. Ей показалось, что куча валунов напоминает очертания эму. Она бросилась к камням, чувствуя, как кружится голова от голода и жажды. Но это были всего лишь голые камни и ничего больше. А вон русло речки делает изгиб. Не похоже ли оно на змею? Джоанна поспешила туда, упала на колени и стала рыть твердую глину. Но снова ее ждала неудача: воды не было.

Полными слез глазами смотрела она на местность вокруг. Природа словно издевалась над ней, показывая Места Мечтаний, но каждый раз обманывала. Отчаяние давило грудь. Вспомнился бедный капитан Филдинг, лежавший в безымянной могиле. Вместе с ним была похоронена и его мечта провести остаток дней, нежась под солнцем на островах Фиджи.

– Как же все несправедливо! – вырвалось вдруг у Джоанны. – Бет! Где ты? О Господи!

Она рухнула на колени, закрыв лицо руками. Соленые слезы, попавшие в рот, заставили ее вздрогнуть. Сначала ей показалось, что пошел дождь, но потом она увидела влагу на руках и, облизывая ладони, думала, до какой крайности дошла. На глаза ей попалась кожаная сумка с потускневшими пряжками и инициалами «Дж. М.». Заметки деда, записанные так скрупулезно, теперь стали для нее совершенно бесполезны. Хотя его наблюдения за жизнью аборигенов и были увлекательны сами по себе, но практической ценности не имели. Он писал, что женщины занимались сбором пищи, но не указывал, как именно они это делали. Он сообщал, что род передвигался от колодца к колодцу, но ни словом не обмолвился, как аборигены эти колодцы находили. Все эти записи – бесполезная куча бумаги.

Раздосадованная, она схватила сумку и с неожиданной силой отшвырнула от себя. Ударившись о камень, сумка шлепнулась на землю. Вконец измотанная, упавшая духом, смотрела Джоанна на сумку и тут вдруг вспомнила, что кроме бумаг в ней лежал документ на землю, опал и дневник. Сумку надо было подобрать. Она подняла ее и заглянула внутрь проверить, не разбился ли камень. В сумке лежали и ее собственные записи – перевод бумаг Джона Мейкписа. Взгляд Джоанны упал на фразу, написанную ее рукой: «У рода Джугала тотем Кенгуру».

Джоанне вдруг пришло в голову, что, пытаясь найти песенную линию, она была права наполовину. Надо искать не песенную линию вообще. Она должна быть определенного вида, а не просто представлять нечто, напоминающее эму, змею или любой образ, какой ей вздумается. Надо знать точно, какая именно песенная линия находится на исконной территории рода Джугала, ей следует искать песенную линию Прародителя Кенгуру. Взобравшись на берег высохшей речки, Джоанна принялась вновь медленно осматривать окрестности, стараясь определить путь, которым в незапамятные времена должен был пройти Прародитель Кенгуру, песней сотворяя мир вокруг. Она постаралась представить, что она не Джоанна Уэстбрук, а Джугал, или кто-либо из его рода, либо девушка по имени Ринадина. Что открылось бы их глазам, если бы они стояли на ее месте и искали песенную линию Прародителя Кенгуру? Не она ли это там, вдали? Скальная порода, миллионы лет назад вытесненная из недр земли? Раньше Джоанна могла бы сказать, что эти камни напоминают спящего лирохвоста или дерущуюся сумчатую крысу – бандикута. Но теперь ей виделись два кенгуру: большой и маленький, которые, наклонив головы, щипали траву.

«Вот оно. Не здесь ли останавливался в давние времена Прародитель Кенгуру, чтобы отдохнуть и поесть?» – подумала она. И Джоанна пошла туда, не обращая внимания на гаснущий день, не замечая легкого головокружения и неровного постукивания пульса в висках. Еще на подходе к скалам она знала, что нашла Место Мечтаний Прародителя Кенгуру.

Счет дням Джоанна вела, собирая маленькие прутики. Каждое утро, прежде чем пуститься в путь, она брала прутик и прятала его в сумку. Затем оставляла знак: либо выцарапывала на скале свое имя, либо вырезала на стволе дерева инициалы, после чего выкладывала из камешков очередную стрелу-указатель. К тому времени, как она покинула относительно безопасную, ставшую привычной местность, поросшую кустарниковыми эвкалиптами малли, и вышла на просторы Большой Пустыни Виктории, в сумке находилось четырнадцать прутиков. Теперь у нее была вода и еда. На первом Месте Мечтаний ей удалось докопаться до воды, хоть и солоноватой, но вполне пригодной для питья. Следующее Место Мечтаний она различила в очертаниях озера соли. Там Прародитель Кенгуру соединился со своей парой. В этом месте Джоанне повезло добыть из корней акаций белые личинки, и она съела их. Как-то раз ей удалось поймать ящерицу, которая тоже стала ее обедом. Она вспомнила, как Билл Ловелл рассказывал ей когда-то, что лубяные волокна годятся в пищу. Теперь эти знания пришлись очень кстати.

Одно из Мест Мечтаний представляло собой огромную выемку в земле. Вероятно, это метеоритный кратер, оставшийся после звездного дождя, выпавшего в доисторические времена. Дно кратера покрывал плотный слой глины. Сара как-то рассказывала Джоанне, что лягушки одного из видов зарываются в глину и, сохраняя в теле воду, отсиживаются под глиняной коркой от дождя до дождя. Покопавшись в глине, она разыскала лягушек и выжала из них пресную, вполне сносную воду для питья. Как-то ближе к вечеру Джоанна заметила пролетающую стаю краснохвостых какаду и подумала: «Они летят к воде». Доверившись птицам, она не ошиблась: они привели ее к колодцу с пресной водой.

На пятый день следования по пути Кенгуру, Джоанну ждала ужасная находка, изрядно испортившая ей настроение. Это был человеческий скелет. Одежда давно истлела, и от тела остались одни лишь кости, так что скелет не мог принадлежать никому из членов ее отряда. Этого человека смерть застала в одиночестве. Джоанна подобрала лежавшие рядом с черепом очки. В тот день ей удалось развести огонь. Она направила одну из линз на то место, где, по ее предположению, должно было в этот момент находиться солнце. Наконец-то она смогла приготовить себе еду на костре.

На восьмой день мимо пролетали два орла, и один из них держал в когтях детеныша валлаби. Птицы передрались из-за добычи, валлаби упал, и Джоанна, не мешкая, схватила его. Она освежевала свой трофей, как кроликов, которых готовила на обед в «Меринде». Запеченного на углях мяса хватило ей на несколько дней.

Джоанна следовала древней песенной линии и чувствовала, что становится сильнее, хотя пища ее была самой простой, а суровая местность не радовала глаз. Новой необычной силой наливалось ее тело, не оставляя места слабости и беспомощности. Она растеряла все шпильки, и, чтобы волосы, доходившие до пояса, не закрывали лицо, она заправляла их за уши. Когда стало жарче, она расстегнула верхние пуговицы на блузке, а также закатала длинные рукава. Она сняла нижние юбки и зарыла их. Чтобы защитить лицо от солнечных ожогов, она покрыла его разведенной в воде глиной. Из связанных ветвей акации получилась сносная шляпа. Кожаную сумку она увязала в китель капитана Филдинга и закрепила полученный узел вокруг талии, чтобы руки при ходьбе оставались свободными.

Вид местности резко изменился. В один из дней Джоанна решила, что попала в страну чудес. Пустыня сверкала и искрилась. На месте пересохших колодцев остались углубления в песке, напоминающие формой блюдца и заполненные многоцветными минералами, которые переливались, как стеклышки, сверкали соляные пласты, небо словно раскаленное добела, светилось белесым светом. Джоанну охватило чувство, как будто она возвратилась к началу времен, во Время Мечтаний.

Наконец выглянуло солнце, и появилась возможность, пользуясь часами, определить стороны света. Линия север-юг проходила между цифрой 12 и часовой стрелкой. Получалось, что она двигалась на восток, углубляясь в Большую Пустыню Викторию. Однако ей нельзя было повернуть назад. Возвращаясь, она легко могла сбиться с пути и заблудиться. Возможно, безопаснее и дальше держаться песенной линии. Джоанна также сознавала, что ее ведет другая сила. У нее не было сомнений, что влечет ее песенная линия рода Джугала. Этим путем прошли со своими палатками и надеждами Нейоми и Джон Мейкпис. Этой же дорогой Ринадина уводила от опасности маленькую Эмили. Джоанна больше не чувствовала себя одинокой. Теперь ее сопровождали духи.

На пятнадцатый день пути по тропе Мечтаний Кенгуру она собиралась развести костер, чтобы испечь немного личинок, но тут на нее упала чья-то тень. Джоанна подняла голову и увидела стоявшего над ней мужчину с копьем. Поодаль стояли еще несколько человек, тоже вооруженных. Их обнаженные тела были натерты жиром и золой; на головах и вокруг пояса они носили волосяные шнурки, наподобие того, что сплела для Джоанны Сара во время эпидемии тифа. Они смотрели на Джоанну без всякого выражения на лицах.

– Вы из рода Джугала? – спросила она. Они молчали.

– Из Карра-Карра? – снова спросила она.

Ответом опять было молчание.

Она отчетливо ощущала тяжесть горячего полуденного воздуха и необъятные просторы пустыни, простирающиеся за ней. Чувствуя запах пекущихся на углях личинок, она вспоминала, какие они на вкус сырые. Вспомнилось ей, как она высасывала горьковатую воду из корней акации, и ее вовсе не беспокоило что корни грязные и что нечем вытереть руки. Поэтому она считала, что стоять в чужом краю и открыто, без страха, смотреть в эти глубоко посаженные красновато-карие глаза было для нее совершенно в порядке вещей.

Не проронив ни слова, мужчины повернулись и пошли прочь. Джоанна некоторое время провожала их взглядом, затем сообразила, что ей полагалось следовать за ними. Она быстро подхватила китель капитана Филдинга вместе с кожаной сумкой и пошла следом. Они достигли места стоянки, когда закатное солнце уже касалось горизонта. Джоанна вошла в лагерь – группу маленьких времянок из сучьев эвкалиптов, среди которых горело несколько костров. Поражало ее в этой ситуации две вещи: собственное бесстрашие и безразличие аборигенов при ее появлении. Она шла мимо женщин, занимавшихся разными делами: одни готовили еду, другие свежевали добытых животных, третьи нянчили детей, и все они улыбались ей так спокойно, словно она была у них частой гостьей. Эти женщины также были обнажены. Джоанна заметила только на нескольких девушках юбки из перьев какаду, а остальные ходили совершенно нагие. И как ни странно, но Джоанна чувствовала себя неловко в блузке, юбке и ботинках.

Мужчины остановились. Они обернулись, и шедший впереди указал куда-то копьем. Джоанна посмотрела в ту сторону и увидела молодую белую девушку, лежавшую поперек ямы с эвкалиптовыми ветками, от которых шел пар.

– Бет! – крикнула Джоанна, бросаясь к дочери.

Девочка была без сознания. Сильно обгорела на солнце и, коснувшись лба, Джоанна обнаружила у нее сильный жар. Ей уже приходилось видеть эту характерную бледность: во время эпидемии тифа и на лице мертвого капитана Филдинга. Джоанна подняла дочь на руки и прижала к себе, и тогда женщина, которая, как видно, ухаживала за Бет, сказала что-то, но Джоанна ничего не поняла.

«Я пришла слишком поздно, – думала она, – слишком поздно».

 

29

На застекленной веранде Сара готовила мази из окопника с календулой. Ее окружали ампельные растения, маленькие деревца вьюна и кустистые травы в глиняных горшках. К густому духу суглинка и компоста присоединялись нежные ароматы розмарина и вербены лимонной и крепкий запах растопленного пчелиного воска. Когда Джоанна полгода назад уезжала в Западную Австралию, Сара обещала ей ухаживать за лекарственными растениями и пополнять запасы лекарственных трав. Она каждый день подстригала и пересаживала растения, собирала урожай листьев, стеблей и корней.

Она часто думала о Джоанне с Бет, старалась представить, чем они заняты. Думала Сара и том, что Джоанна, может быть, вернется сама, не дождавшись приезда Хью. Он должен был уже давным-давно уехать в Калагандру, но все еще оставался в «Меринде», продолжая бороться с заражением овец личинками мух, которое разрослось до масштаба эпидемии.

Сара проверила густоту растопленного воска, и вдруг руки ее замерли сами собой. Она посмотрела через стеклянную стену на серебрящуюся сквозь просветы между деревьями гладь пруда и подумала: «Филип идет». Быстро погасив огонь под плошкой с воском, она сняла фартук и поспешила через весь дом к себе в комнату, там она причесалась и стряхнула с шерстяной темно-коричневой юбки прилипшие листки и мелкие цветки. Затем она торопливо сменила ситцевую кофточку на голубую шелковую блузку, чувствуя, как дрожат руки. Встречи с Филипом приносили ей радость и в то же время тревожили. После его возвращения в Австралию они вели себя очень осмотрительно. Сара хорошо понимала, что им надо быть осторожными, чтобы Филип, как архитектор, мог добиться успеха в районе. Слуги, а также рабочие фермы всегда готовы были посудачить. И все знали, кроме того, что он по-прежнему женат. Больше они не давали волю страсти.

К счастью, Филип был очень занят, получив заказы на строительство особняков для Камеронов и Макклаудов. Ему приходилось часто ездить в Мельбурн, чтобы проконсультироваться с поставщиками, и он целые дни проводил на кирпичных заводах и лесных складах. Свободного времени у него почти не оставалось, и возможностей видеться с ним у Сары было немного. Несколько раз он приезжал в «Меринду» на обед, и еще он ездил в компании Хью и Сары на концерты в парк Камерона. Но им страстно хотелось только одного: свободы любить друг друга и быть вместе. Однако для них это была недосягаемая роскошь.

И вот он приехал в «Меринду» без предупреждения. Она чувствовала, как он идет по дорожке, и казалось, могла бы даже различить, во что он был одет. Она заспешила вниз в прихожую и открыла дверь, не дожидаясь стука. Они стояли и смотрели друг на друга.

– Здравствуй, Сара, – улыбнулся Филип.

– Здравствуй, Филип. Входи, пожалуйста. Рада тебя видеть.

Он снял шляпу и оглядел прихожую, а потом поцеловал ее в щеку, не спеша отстраниться. Задержавшись на ней долгим взглядом, он тихо сказал:

– Сара, ты такая красивая. Как у тебя дела?

Она видела перед собой высокого красивого Филипа, смотрела на его чуть кривоватый нос, и ей до боли хотелось быть с ним.

– У меня все хорошо, – ответила она. – Я все время думаю о тебе.

– Я стараюсь держаться в стороне. Я не могу сосредоточиться на работе. Меня тянет к тебе. Я ничего не хочу больше, чем быть с тобой.

– И я, – проговорила она, касаясь его руки.

– Сегодня пришло письмо от Элис, потому я и заехал. Она по-прежнему не дает мне развод. Она не хочет, чтобы я возвращался к ней, но и опасается, что официальный развод может повредить Дэниелу. Она говорит, что надо дать ему подрасти.

Сара кивнула. Она понимала, что развод становится для женщины своеобразным клеймом, но и свое положение она также сознавала. Клеймо лежало и на ней – она любовница женатого мужчины.

– Как дела у Хью? – спросил Филип, хотя говорить ему хотелось совсем о другом.

– Хью у северной границы фермы, – ответила Сара. – Его не было дома уже три дня.

– Значит, все по-прежнему плохо?

– Боюсь, что так и есть.

– По пути сюда я встретил мистера Ормсби. Он опасается, что вполне может лишиться Стратфилда, если эпидемия не прекратится.

– Да, я слышала об этом, – подтвердила она.

Они помолчали. В гостиной по соседству пробили часы.

– Если хочешь, можешь съездить к Хью, – предложила Сара. – Он тебе обрадуется.

– Думаю, надо съездить. – Филип достал из кармана письмо. – Сегодня утром я заходил на почту, и меня спросили, не собираюсь ли я в «Меринду». Это письмо, важное на вид, для Хью.

Она прочитала обратный адрес: оно пришло от комиссара Фокса из колонии Западная Австралия.

– Оно из Калагандры, Филип, и не от Джоанны. Что-то случилось. Я чувствую. У меня несколько недель было неспокойно на душе. Нужно немедленно отвезти письмо Хью.

Хью отложил перо и посмотрел в окно палатки, некоторое время наблюдая, как по лагерю ходят рабочие, угощаются чаем из котелка, который готовился непрерывно. Хью считал свой лагерь военным, а людей – солдатами. Ежедневно они ездили осматривать овец, пристреливать заболевших и закапывать туши. Они провели частичную стрижку овец, которых можно было спасти, и купали их в дезинфицирующем растворе. Процедура нужная, но в высшей степени неприятная. В лагерь они возвращались измотанные, и дух от них шел тяжелый. Подкрепившись чаем с бутербродами, приготовленными Пинг-Ли, они отправлялись на новую битву, приносящую одни разочарования. Сам Хью тоже сильно устал, ему хотелось бы передохнуть, но работы еще оставалось непочатый край. Случилось то, чего он и боялся три месяца назад. С наступлением тепла над западными равнинами появились, откуда ни возьмись, полчища мясных мух и пронеслись над фермами, как тучи, сеющие смерть. По всей Юго-Восточной Австралии овцы гибли тысячами. И фермеры повсюду, от Аделаиды до границ с Квинслендом, сбивались с ног, делая все, чтобы найти способ остановить эпидемию.

Хью взялся за ручку, чтобы продолжить записи, но прежде посмотрел на фотографию Джоанны, стоявшую на походном столе. Как ему не хватало ее! Он жалел, что не смог остаться в Западной Австралии и что не смог вернуться туда скоро. Он писал ей регулярно. Рассказывал о ходе бесконечного сражения с нашествием мух, но от нее не было никаких известий. Появились сообщения о штормах в Большом Австралийском заливе, ставших причиной гибели нескольких судов, часть из которых везла почту. Кроме того, забастовка портовых рабочих парализовала пассажирское и грузовое сообщение вокруг южного побережья Австралии. Не приходилось особенно надеяться на телеграфную связь. Лесные пожары уничтожали линии передач, и аборигены, случалось, подрубали столбы.

«Скоро мы увидимся, дорогая», – мысленно пообещал Хью, представив себе Джоанну, дожидающуюся его в гостинице «Золотой век».

Он вернулся к своему журналу, который все больше становился похожим на летопись поражений уже с самой первой записи:

«Шерсть годовалых овец, обработанных табаком и серой, осталась зараженной яйцами мух.

Третья неделя – валухи в стаде заболели после известково-серной ванны. Джон Рид подозревает отравление ядовитыми парами. Буду прекращать.

Пятая неделя – экспериментировал с горячей водой. Выяснилось, что с шерсти смывается жиропот, отчего она портится. Попробую снизить температуру воды, хотя Иан Гамильтон пробовал – эффекта никакого.

Восьмая неделя – Ангус Макклауд сообщил экспериментальный рецепт, он использовал его для обработки шестимесячных ягнят. Выяснил, что окрашивается шерсть. Муха остается.

Десятая неделя – Фрэнк Даунз сообщил о катастрофическом падеже в Лизморе.

Одиннадцатая неделя – в «Меринде» сильно поражены бараны. Должен их ликвидировать».

Хью взял ручку и записал:

«Двенадцатая неделя – Убежден, что зеленая мясная муха выводится почти исключительно на живых овцах. В этом причина, почему отлов мух не приводит к сокращению заражения. Необходимо найти способ прервать жизненный цикл мясной мухи».

Он окинул взглядом сосуды, стоявшие на его рабочем столе. В них находились образцы, собранные с овец в «Меринде» после обычных дезинфицирующих ванн. На сосудах имелись наклейки: «яйца мясной мухи, в возрасте одного дня», «мясная муха на стадии куколки и личинки, обнаруженные на остриженных овцах» Образцы подтверждали, что в борьбе с этой разновидностью мясной мухи традиционные ванны не давали результата.

Хью продолжал писать: «Проверю результаты использования ванн с мышьяком».

Когда он объявил, что собирается попробовать на своих овцах радикальный метод, с использованием мышьяка, многие фермеры предостерегали его.

– Не знаю, не знаю, – сомневался Иан Гамильтон. – Мышьяк – штука опасная. Он может навредить твоим овцам еще больше, чем мухи. И о стригалях надо подумать.

Если они решат, что в шерсти яд, то не возьмутся за стрижку.

Но Хью пришел к заключению, что настала пора рисковать. За последние три месяца он сделал несколько удивительных открытий. В частности, он установил, что одна зеленая мясная муха способна отложить две тысячи яиц. Используя эти данные, Хью произвел расчеты для нескольких циклов разведения исходя из того, что хотя бы половина молодняка даст по две тысячи яиц. Результаты оказались ошеломляющими. Если с очередным приходом тепла мушиное потомство выведется полностью, заражение будет настолько мощным, что никакими мерами уже не удастся остановить катастрофический падеж овец.

Он посмотрел на мешки у стены палатки. К ним были прикреплены бирки с надписями: «племенные бараны, табак и сера, 10 июля 1886 года» и «валухи, сублема, 30 июня 1886 года». Оба способа эффекта не дали. И вот две недели назад Хью решился опробовать на выбракованных овцах в высшей степени спорное средство: ванны с мышьяком. Джеко перед этим принес образцы, и Хью решил их просмотреть.

Он взял мешок с биркой: «выбракованные овцы, северное клеверное поле, рецепт с мышьяком № 12». К выбракованным относились овцы, вышедшие из случного возраста, их держали на ферме для вскармливания осиротевших ягнят. Хью достал несколько образцов из мешка и понес к рабочему столу. Уложив несколько волокон на предметное стекло, он настроил микроскоп и посмотрел в окуляр. Он сдвинул брови, наклонил зеркало, чтобы поймать больше света, и подрегулировал резкость. Увеличенные шерстинки на стекле заполнили все поле зрения объектива. Поворачивая стекло, Хью установил максимальное увеличение и принялся рассматривать волокна шерсти.

Никаких следов мясной мухи.

Хью вернулся к мешку и взял другой образец; этот был взят у другой овцы, но из той же отары. Все волокна, рассмотренные под микроскопом, оказались чистыми. На них не было ни единого мушиного яйца. Он брал образцы один за другим и пересмотрел их не меньше двадцати. И все они были чистыми. Мышьяк оправдал ожидания.

Хью выглянул из палатки, чтобы позвать Джеко, и, к своему удивлению, увидел въезжающую в лагерь коляску.

– Это пришло тебе сегодня, Хью, – сказала Сара, входя с Филипом в палатку. – Филип его привез. Мы подумали, в нем может быть что-то важное.

Хью распечатал конверт, развернул единственный листок и начал читать: «Уважаемый мистер Уэстбрук, нам только что сообщили о повреждении телеграфных линий у границ колонии Южная Австралия. Я послал вам несколько телеграмм, которые, как я теперь понимаю, до вас не дошли. С большим сожалением должен сообщить вам, мистер Уэстбрук, что ваша жена приняла решение и отправилась в пустыню 6 мая в сопровождении дочери, мистера Эрика Грэхема, капитана Филдинга и темнокожего проводника. Очевидно, они стали жертвами ливневого паводка. Уцелел только Эрик Грэхем, но и он находится в критическом состоянии. Миссис Уэстбрук и остальных членов ее экспедиции разыскать не удалось».

Он смотрел на письмо, не понимая смысла. Затем прочитал его еще раз.

– Господи, – проговорил он. – Сара, Боже…

– Что там? – она взяла письмо и быстро пробежала глазами. – Не может быть… – Хью, – Сара тронула его за плечо. – Джоанна жива. Я это чувствую. Если бы она погибла, я бы знала. Но ей грозит серьезная опасность. Мы должны ее разыскать.

Джадд Макгрегор работал за столом в кабинете отца. Страх перед этой комнатой оставил его; призраки покинули кабинет вслед за отцом. В дверь постучали, и вошла Полин.

– Здравствуй, мама, – сказал Джадд. – Ты выглядишь просто потрясающе.

Она улыбнулась, надевая перчатки.

– Спасибо, Джадд. Я еду в Лизмор навестить Фрэнка. Надо еще уладить кое-какие дела. И тогда я получу право собственности на Килмарнок. Над чем ты так усердно работаешь?

– Знаешь, я подумал, что поскольку мы не можем сохранить оставшееся стадо из-за заражения личинками мясной мухи, мы могли бы пустить его на сало, и в результате освободилась бы земля. У меня есть мысль выращивать в Килмарноке пшеницу, сейчас это очень выгодно. Помнишь акции серебряного рудника Брокен-Хилл, которые дядя Фрэнк подарил мне в прошлом году на мой двадцать первый день рождения? Как ты думаешь, он не будет против, если я их продам?

– Не думаю, что он станет возражать. Тем более что они твои. Значит, возделываем пшеницу? А что, мне очень нравится эта мысль.

– Это потребует меньше первоначальных капиталовложений, значительно меньше рабочей силы, и в итоге принесет высокие доходы. Особенно если учесть, что я занимаюсь выведением нового сорта, способного давать хороший урожай в засушливых районах.

Полин следила за движением его рук, когда он рассказывал о своем плане, видела слегка приподнятую бровь – признак волнения. Она находила в нем очень много общего с отцом, каким тот был много лет назад, до того, как горечь и разочарование отпечатались на его лице бороздами морщин. Она видела, что Джадд много черт унаследовал от него: упрямство, преданность мечте, но в нем также чувствовалась мягкость, унаследованная от Кристины.

– Я вернусь к обеду, – пообещала Полин, наклоняясь, чтобы поцеловать его в щеку. – Я попросила Дженни приготовить твой любимый пудинг.

– Знаешь, он никогда не ценил тебя, – сказал Джадд, когда она была уже в дверях.

– Может быть, ценил, по-своему, – грустно улыбнулась она.

– Как по-твоему, он когда-либо вернется к нам?

– Не знаю, Джадд.

– К тому времени Килмарнок станет твоим. Ты позволишь ему вернуться?

– Тоже не знаю.

Полин старалась не думать о том, что может сулить будущее. Она была настроена и дальше жить, как считала нужным, независимо от того, что думали, как она подозревала, ее подруги. Такое уже случалось и раньше: ей приходилось наблюдать, как общество возлагало вину на оставленную женщину. Но Полин отказывалась считать, что Колин оставил ее. Он сбежал, потому что стыдился себя, потому что надеялся спасти остатки уважения к себе, вернувшись в Шотландию в замок своих предков. Она не винила его за желание избавиться от брака, который, вероятно, не следовало заключать, а также от финансового краха. Полин не стала затворницей, она постоянно бывала на людях и неизменно ходила с гордо поднятой головой, хотя на нее и поглядывали украдкой. И она отказалась расстаться с Килмарноком. Чтобы расплатиться с долгами Колина, Полин использовала свое наследство и приняла финансовую помощь Фрэнка. Теперь этот дом стал ее, и она была решительно настроена никогда с ним не расставаться.

– Теперь все будет хорошо, мама, – сказал Джадд. – Вот увидишь.

Полин взялась за ручку и подумала о чуде, произошедшем как-то само собой, когда она перестала видеть в Джадде чужого ребенка. Полин собиралась еще что-то добавить, но вдруг позади нее раздался голос: «А, вот вы где!»

Она вздрогнула и обернулась: перед ней стоял Фрэнк.

– А я собралась к тебе в Лизмор, – сказала она.

– Да, знаю, но планы изменились. Я должен сейчас же ехать в «Меринду», поэтому заехал предупредить тебя, что нам придется отменить нашу деловую встречу.

– А что случилось в «Меринде»?

– Джоанна попала в беду в Западной Австралии, и Хью попросил меня помочь.

– Что с ней за беда?

– В записке Хью ничего точно не говорилось. Но дело срочное, по всему видно.

– Я еду с тобой, – сказала Полин.

– И я хочу поехать, – потянулся за пиджаком Джадд.

Когда они ехали по аллее к дому, Фрэнк сказал: «Там лошадь Рида».

– А вон тот, мне кажется, экипаж Гамильтона, – заметила Полин. – Хью, похоже, попросил помощи у многих.

– Тогда дело на самом деле очень серьезное, – заключил Фрэнк, помогая сестре выйти из экипажа.

К своему удивлению, они увидели гостиную, полную народа. Даже Иезекииль был там, его густая белая борода была аккуратно заправлена за пояс. Когда они вошли, старик-абориген говорил:

– Мои глаза зоркие. Возьми меня с собой. Я найду твою миссис.

– Спасибо, Иезекииль. Я пеню твое участие.

Полин потряс вид Хью. Он был непричесан и одет не так, как обычно одевался для приема гостей. И в глазах и голосе его она заметила что-то новое, чего раньше не видела.

Она сразу подошла к нему.

– Хью, что случилось?

Он рассказал о письме комиссара Фокса и о том, как пытался послать телеграмму в Западную Австралию. Но когда на телеграфе в Камероне ему объяснили, что линии в Налларборе по-прежнему нарушены, он решил организовать спасательную экспедицию.

– Это по моей части, – заявил Фрэнк. – У меня больше опыта снаряжения экспедиций, чем у кого другого. И на этот раз никаких репортеров не будет. Я еду с тобой. Никогда себе не прощу, если Эрик Грэхем умрет.

К Хью подошел Джадд.

– А что с вашей дочерью? Бет ведь тоже поехала в Западную Австралию?

– Она тоже пропала, – Хью едва мог говорить.

– Если можно, я бы тоже хотел поехать с вами на их поиск, – вызвался Джадд.

Но Хью покачал головой.

– Для всех нас будет лучше, если ты останешься здесь. Мой эксперимент с использованием для дезинфекции мышьяка удался. Надо рассказать об этом другим овцеводам. Некоторым еще, может быть, удастся спасти свои фермы. Ты именно тот человек, который нужен, Джадд.

Ты знаешь рецептуру, которую я использовал. Тебе люди доверяют, тебя послушают.

Позднее, когда план экспедиции был составлен и участники ее утверждены, все разошлись. На дом опустилась зловещая тишина. Сара подошла к Хью.

– Я поеду с тобой в Западную Австралию. Я помогу тебе найти Джоанну и Бет, – сказала она.

 

30

– Мама, что происходит? – спросила Бет. – Женщины ведут себя не так, как всегда.

Прищурившись, Джоанна оглядела горизонт. Все те пять месяцев, что они прожили вместе с аборигенами, Джоанна изо дня в день устремляла взгляд к горизонту, там не было видно ни людей, ни верблюдов, – ничего, кроме бескрайней красной пустыни, теряющейся за горизонтом. Но она не расставалась с надеждой на спасение. У нее не было сомнений, что Хью обязательно их разыщет.

– Ты боишься, дорогая? – спросила она у Бет, наблюдая, как их друзья женщины собирали все, что годилось в пищу. В этот день что-то лишило их обычного спокойствия, и странное оживление в них заметить было не трудно.

– Не могу сказать, что боюсь, – ответила Бет, – но я раньше не видела их такими. Но они же не оставят нас здесь, правда, мама? Я хочу, чтобы папа нас нашел. Хочу домой.

В начале их жизни среди аборигенов Джоанна пыталась найти способ вернуться в Калагандру. Как только Бет окрепла, Джоанна обратилась к старейшинам в надежде, что они помогут им вернуться к цивилизации. Но род держал путь строго на восток к месту сбора, где им предстояло принять участие в важном корробори – ритуальном танце. Их нельзя было уговорить идти на запад к Калагандре, и они не могли дать Джоанне и Бет проводников. Тогда Джоанна заикнулась о том, что, может быть, ей с Бет отправиться назад вдвоем, но старейшины напомнили ей, что до Калагандры надо идти сотни миль по местности, полной опасностей. Одни они погибли бы неизбежно. Но старая мудрая Налиандра, чье имя в переводе означало «бабочка», сидевшая, сгорбившись, у своего костра, уверила их, что после корробори род снова пойдет на запад и поможет Джоанне с Бет вернуться к своему народу. Они поверили ей, потому что к мудрой Налиандре люди приходили за советом. Старейшины советовались с ней перед охотой, влюбленные девушки просили у нее любовные амулеты, бесплодные женщины приходили к ней вдохнуть дым магического костра с надеждой забеременеть. Она даже устраивала браки, не отходя от своего костра. Она была маленькая, словно кукла, пропыленная и сморщенная, с длинными, выбеленными годами голосами, но проницательные глаза ее, светившиеся мудростью и пониманием, всегда смотрели прямо на собеседника.

Джоанна вела счет дням, проведенным среди аборигенов, и не могла дождаться момента, когда они достигнут места, где повернут назад. Шел ноябрь. По ее предположениям, Хью должен был, несомненно, их искать. Она продолжала оставлять след своего пребывания: отмечала каждое место стоянки и выкладывала камешками знаки, указывающие, куда направился род. Каждый день Джоанна смотрела на компас и замечала, что беспорядочность колебаний стрелки усиливалась по мере их движения на восток, как будто они направлялись непосредственно к источнику, влияющему на компас. Теперь стоянка рода находилась в месте с названием Вунона, что в переводе с языка аборигенов означало «место, где живут валлаби». Место оправдывало название, и у рода мяса было вдоволь. Мужчины ловили этих маленьких животных, а женщины занимались своим постоянным делом: искали и собирали съестное, Джоанна с Бет помогали им в этом.

Вдруг раздался внезапный взрыв смеха: молодая вдова по имени Кунаварра изображала вождя рода, старого Йолгерупа. Был он сердитый на вид и говорил грозно, но, как узнала Джоанна, его стоило бояться не больше, чем ленивого старого кота. Йолгерупа все любили, и женщины подшучивали над ним с любовью. Кунаварра, что значит «жимолость», расхаживала с важным видом со своей палкой-копалкой и грозно рыкала, как делал старый вождь, когда хотел напомнить членам рода о своем статусе, а в следующий момент она изображала, как старик-вождь сидит на земле и играет с детьми, смеясь беззубым ртом. Женщины покатывались со смеху и обменивались репликами, непонятными Джоанне. За то время, что она путешествовала с родом Йолгерупа, она сумела выучить всего несколько слов, так как язык их оказался исключительно сложным и трудным для усвоения. Хорошо еще, что Налиандра, помогавшая Джоанне выхаживать Бет, в молодости жила в христианской миссии и немного говорила по-английски. Все, что теперь знала Джоанна о людях, среди которых жила, она узнала от Налиандры.

Как-то раз один из молодых мужчин рода вернулся с охоты со сломанной рукой. Старая Налиандра освежевала валлаби и плотно обернула руку теплой, покрытой кровью шкурой, закрепив ее бечевой. Шкура оставалась на руке несколько недель, и, как объяснила Налиандра Джоанне, за это время дух валлаби вошел в руку и залечил кость. Но Джоанна наблюдала, как шкура, подсыхая, твердела и в конце концов стала жесткой, как доска. По сути дела, высохшая шкура выполняла роль шины, поддерживающей в неподвижном состоянии кость, концы которой постепенно срослись. От Налиандры узнала Джоанна и о многочисленных законах и обычаях, определяющих жизнь племени начиная от запрета произносить имена умерших до брачной церемонии, необыкновенно простой: женщина спала с мужчиной, затем прилюдно он объявлял себя ее мужем, а она себя – его женой.

– А у твоего мужа есть еще жены? – спрашивала Налиандра Джоанну, когда рассказывала, что у мужчины-аборигена может быть не одна жена.

– А сколько у тебя было мужей? – поинтересовалась старуха у Джоанны и объяснила, что аборигенки выходят замуж в десять лет, а мужчина берет первую жену, не раньше, чем достигнет зрелого возраста, поэтому, когда аборигенке, как и Джоанне было за тридцать, она уже успевала несколько раз побывать замужем.

Труднее было разобраться в более сложных понятиях, например, в том, как аборигены представляли время. Основой всего было Время Мечтаний, причем Джоанна обнаружила, что оно относилось не только к прошлому, но также к настоящему и будущему. В их языке даже не существовало слов для обозначения прошлого, настоящего и будущего. У них все было Время Мечтаний. У рода не имелось слов вчера, сегодня, завтра, все заменяло одно выражение «в другой день».

Джоанна узнала, что всю жизнь аборигенов определяла природа. Например, они пользовались своеобразной системой счета. У них не было слов, обозначающих числа, и количество выражалось через названия животных. Собака означала число четыре, так как у нее четыре ноги, птица – число два, кенгуру – три. Смерть аборигены считали как другую часть жизни. Человек не умирал, а «уходил назад». Умереть значило стать Прародителем. Налиандра спросила у Джоанны:

– Кто твой Прародитель?

И услышала ответ:

– Не знаю.

Мудрая женщина грустно покачала головой:

– Тогда что же станет с твоей душой, когда ты умрешь? Джоанна узнала, что аборигенки называли себя не женщинами, а «дочерьми Времени Мечтаний».

В свою очередь, их восхищала Джоанна. Они видели, что Джоанна следовала песенной линии Прародителя Кенгуру, и спросили о ее тотеме. А когда она ответила: «Кенгуру», вспомнив, что говорила ей когда-то Сара, они с пониманием закивали головами. Аборигенки заключили, что она связана с ними родством, а поскольку ее кожа белая, как у призрака, она, должно быть, одержима духом Предка. Тогда они открылись ей, поведали свои секреты, охотно отвечали на ее вопросы о духовных связях между матерями и дочерьми, о песенных линиях, связывающих поколения. Женщины откровенно рассказывали ей о своих ритуалах, касавшихся толкования расположения звезд, предсказания будущего, целительства и рождения детей.

Но стоило Джоанне спросить:

– Вы знаете род Джугала? Вам известно что-нибудь о Карра-Карра? – они тут же умолкали, закрывались, как створки раковины. Она видела перед собой непроницаемые лица.

– Они выглядят веселее, чем обычно, – сказала Джоанна Бет, наблюдая, как Кунаварра развлекает своим шутовством других женщин. – Не думаю, что нам стоит чего-то бояться.

Но взгляд Бет оказался острее. Пристально следя за женщинами, она заметила, что они не только были веселыми, но и нервничали. «С чего бы это вдруг?» – гадала она.

Молодая Виннинг-Арра продолжала веселить женщин. Она бросала свою палку, словно это было копье, и прыгала на одной ноге, подражая мужчинам рода. Глядя на полные корзины и плетеные мешки за спинами, Джоанна не переставала удивляться, как им удавалось находить так много всего съедобного на, казалось бы, совершенно бесплодной земле. Ей вспомнился скелет человека в пустыне, чьи очки она подобрала. Тот несчастный умер голодной смертью, уверенный, что в пустыне нечего есть. Но Кунаварра, Виннинг-Арра и другие женщины с легкостью находили корни и семена, дикие орехи и ягоды, муравьев-медосборщиков, личинок и ящериц, – все, что могло стать вкусным угощением для членов рода. Они находились в центре огромной, пышущей жаром пустыни, где деревья не вырастали выше пояса. И тем не менее волосяной пояс Кунаварры был увешан сотнями извивающихся белых личинок. Джоанна находила, что, запеченные, они по вкусу очень напоминали лесной орех. А Виннинг-Арра поймала пару упитанных ящериц, которые назывались вараны, другие женщины также могли гордиться своей добычей: крысами, змеями и пойманными в силки птицами. Вечером ожидалось настоящее пиршество, отчего воздух наполнится букетом аппетитных ароматов.

Джоанна с глубочайшим интересом наблюдала за своей новой «семьей». За исключением старой Налиандры. в обязанности которой входило смотреть, чтобы не гас огонь в кострах, все остальные женщины рода – от самой старой прабабки до малых детей – занимались собирательством. Там были нескладные подростки, гибкие, грациозные молоденькие девушки, молодые матери и женщины преклонных лет, высохшие от жизни под палящим солнцем пустыни. Их тела со шрамами – знаками племени украшали ожерелья и пояса, сплетенные из человеческого волоса, перья и зубы динго. Иногда женщины раскрашивали свое тело, если собираемая пища имела для них особое религиозное значение.

Между этими разными родственницами и разными поколениями была крепкая связь. С завистью наблюдала она ступени родословной – картину, которую она представляла себе очень давно. Перед ней была последовательность поколений от прабабок до правнучек. Самый маленький ребенок, глядя на седую женщину, опирающуюся на палку, мог видеть предшествовавшие поколения. И Джоанне подумалось, что в этом и состояла причина, почему аборигенам не нужны были слова, обозначающие прошлое, настоящее и будущее. Они все были здесь и сейчас.

Она пожалела, что Бет не знала ни бабушки леди Эмили, ни прабабушки Нейоми. Бет унаследовала черты жен-шин рода Мейкпис: густые каштановые волосы, высокий лоб и пушистые ресницы. Росла она быстро и обещала быть высокой. Два месяца назад Бет исполнилось тринадцать лет, она превращалась в очаровательную девушку. Как и Джоанна, Бет продолжала носить европейскую одежду, хотя ее блузка и юбка успели изрядно износиться. Ходила он с распущенными волосами на манер аборигенов, а лицо ее сильно загорело, как и у Джоанны. Теперь Бет была полна сил, но выздоравливала она очень медленно. В первые дни Джоанне казалось, что дочь не выживет после стольких дней блужданий по пустыне без еды и воды, до того, как на нее не наткнулись аборигены. Джоанна интересовалась лечебными свойствами корней и ягод, которые старая аборигенка давала Бет. Мудрая женщина отвечала, что существует Змея-Радуга, создательница всех рек и колодцев, а на небе есть Мать Всего, и это их силы лечили ее дочь, а не свойства корней и ягод. Сначала сил Бет хватало только на то, чтобы есть, пить и говорить, но спустя неделю она уже могла садиться. Но прошло много времени, прежде чем ей хватило сил встать и сделать первые шаги, и Джоанна с Налиандрой помогли ей дойти до реки.

Заметив, с каким вниманием Бет наблюдает за Кунаваррой, Джоанна снова задумалась над необычным поведением женщин. Смех и шутовство всегда составляли часть их ежедневных походов за пищей, но в этот день они смеялись какими-то неестественно высокими голосами и больше танцевали, что выделяло этот день из ста пятидесяти других дней, прожитых Джоанной среди них. Они были возбуждены больше обычного, смех их резал ухо своей резкостью, и все это несколько настораживало Джоанну.

Наконец сбор пищи закончился, и женщины вернулись в лагерь. Джоанна с Бет шли в толпе женщин ниже их ростом, темнокожих, тела которых не прикрывало ничего, кроме слоя жира эму и пепла. Джоанна и Бет несли свои корзины за спиной, как аборигенки, чтобы руки оставались свободными. Женщины пели, благодаря за щедрость Прародителя Белых Личинок, а также Прародителя Варана и Прародителя Розового Какаду, потому что брать, не выражая благодарности, запрещалось. Подходя к стоянке, находившейся среди вулканических глыб у колодца с пресной водой, женщины услышали песню мужчин, благодаривших Прародителя Валлаби за удачную охоту. Кунаварра шла, пританцовывая, и твердила, что собирается наесться в этот вечер до отвала, так, чтобы никогда больше не хотеть есть!

Джоанна с Бет жили в отдельном шалаше, и у них был собственный тлеющий костер, а рядом стоял шест, чтобы вешать имущество. У аборигенов личных вещей почти не было, и потому на шестах у других палаток мало что висело, кроме плетеной сумки, копья и священных камешков и перьев для отпугивания Яиу – Ночного Зверя. Но на шесте возле жилища Джоанны, на который она повесила корзинку с извивающимися личинками, висел китель капитана Филдинга, кожаная сумка Джона Мейкписа, два одеяла из шкур валлаби, которые они ежедневно вывешивали проветриваться, а также связка гребней, изготовленных из кости и дерева Джоанной вместе с Бет.

– Бет, принести воды умыться, – попросила Джоанна. – А я пока поговорю с Налиандрой. Может быть, она расскажет мне, что происходит.

Как и всегда, Налиандра горбилась у своего костра, помешивая угли и бормоча магические формулы.

– Налиандра, – Джоанна присела рядом со старухой. – Есть причина нам с дочерью сегодня беспокоиться? Нам есть чего бояться?

Их взгляды встретились. Почти невидимые под нависшими бровями, на Джоанну смотрели меленькие, проницательные глазки, светившиеся умом.

– В тебе есть страх, – сказала мудрейшая. – В тебе всегда жил страх.

Уже давно Джоанна объяснила Налиандре причину своего путешествия в пустыню. Она рассказала старой женщине о своей матери, о песне-отраве, которая, как та верила, была пропета, и о чувстве, что ее что-то ждет в Карра-Карра. Налиандра слушала с каменным лицом, прикрыв глаза, словно пряча их под веками. Когда Джоанна закончила свои рассказы, мудрейшая не сказала ей ничего. Теперь же она поразила Джоанну словами:

– Ты подходишь к концу своей песенной линии, Джана. Осталось совсем немного.

– Что вы имеете в виду? – потрясенно спросила Джоанна.

– Ты все узнаешь сегодня, во время корробори.

Корробори состоялось, когда высоко поднялась луна. Угощение включало жареного валлаби, варанов и птиц, а также соты диких пчел и ягоды. Распределялось все, как и каждый вечер, в соответствии с очень сложной системой приоритетов и табу. Никто ничего не хватал, не было никаких ссор из-за еды, порции раздавались, как требовали строгие правила. Охотник, убивший валлаби, сначала давал куски своим родителям и родителям жены, своим братьям и тем, кто с ним охотился. Они, в свою очередь, делились со своими семьями или теми, кому были должны, иногда ничего не оставляя себе. Затем женщины раздавали собранные за день фрукты в соответствии с семейной родословной, брачными узами и другими критериями, в которых Джоанна до конца не разобралась. Молодые люди не нарушали строгих запретов: юноше, добывшему варана, не полагалось есть его самому, а следовало отдать его своим родителям. Женщина могла принять пищу только от мужчины, прошедшего посвящение. Девочке, которая начала менструировать, запрещалось есть определенную пищу.

Джоанна смотрела на это, как на веселое и шумное зрелище. Несмотря на все правила и табу, род ел досыта. Но ее не оставляло беспокойство, что этот вечер чем-то отличается от других. Сильнее обычного был шум, и в смехе чувствовалась какая-то суетливость. После окончания трапезы Джоанна удивилась, что часть еды осталась. Это противоречило обычаю аборигенов. Джоанна знала, что им случалось голодать, а когда еда была в изобилии, они предпочитали наедаться до отвала, пока не распирало животы. Но в этот вечер аппетит намеренно был ограничен, и еду собрали и отложили про запас – такое она видела впервые.

Пока мужчины готовились к исполнению танца, Джоанна пошла в свой шалаш за одеялами из шкур валлаби для себя и Бет. Становилось прохладно, а танец, как ей было известно, мог продолжаться до рассвета. Она посмотрела на луну, блестевшую на небе начищенной серебряной монетой. Джоанна попыталась представить, что в этот момент Хью тоже мог смотреть на луну. Может быть, он где-то неподалеку и скоро приедет?

Перед тем как вернуться к общему костру, Джоанна проверила компас, как делала каждый вечер. Теперь стрелка кружилась не переставая.

Она заняла место рядом с Бет в большом круге сидевших вокруг костра аборигенов. Женщины вокруг оживленно переговаривались, но слишком быстро, и Джоанне ничего не удавалось разобрать. Она смотрела, не отрываясь, на пустое пространство внутри круга, где мужчины скоро должны были исполнить свой танец – корробори. Представление наблюдали всем родом почти каждый вечер, однако некоторые танцы, имевшие религиозное или ритуальное значение для мужчин, не разрешалось наблюдать женщинам, и такого же значения танцы женщин были закрыты для глаз мужчин. Бывали корробори для развлечения: в танце передавалась какая-нибудь история, либо исполнялись шутливые танцы, или представлялись сцены особенно удачной охоты. Но в этот вечер Джоанна не сомневалась, что корробори будет необычным.

Мужчины и юноши готовились к представлению: раскрашивали себя, втыкали в волосы перья, надевали ожерелья из раковин и зубов животных, а женщины в это время жевали листья ядовитого кустарника питури. В малых количествах яд не убивал, а служил сильным возбуждающим средством. Действие его Джоанна наблюдала по суженным зрачкам и быстрой речи женщин.

Наконец танцоры завершили свои приготовления.

При первом знакомстве с корробори Джоанне с Бет показалось, что они наблюдали дикую пляску без порядка и смысла. Но в дальнейшем они поняли, что каждое движение, каждый жест и прыжок имели свое значение и место в общем рисунке танца. И вот теперь среди необъятных просторов пустыни под бледным светом звезд и луны в круг вышли исполнители танца.

Налиандра сидела с Джоанной и Бет, и они вместе наблюдали за началом представления. Самым лучшим танцором в этих краях считался Тумимбери. Когда все племя собиралось на общее корробори, роды приходили отовсюду ради того, чтобы посмотреть на искусство Тумимбери. Танец начался, и он стал прыгать с ноги на ногу, сгибался, раскачивался и кружился в центре круга. Затем к нему присоединился другой танцор, раскрашенный голубой и красной красками с веточками и листьями в волосах. Он с Тумимбери исполняли какую-то неистовую пляску: они сходились, затем отскакивали друг от друга, как будто изображали борьбу. Сидящие по кругу женщины взяли копья с бумерангами и начали выстукивать ими четкий ритм.

– Что это за история? – обратилась к Налиандре Джоанна.

– Очень важная легенда, – ответила премудрая. – Смотри дальше.

Мужчины танцевали вокруг огня под оглушительный бой барабанов и стук бумерангов. Женщины запели высокими голосами. Слова из песни Джоанна не понимала.

– Пожалуйста, Налиандра, – попросила она. – Расскажите мне эту историю.

Старуха объяснила, что это легенда о Дьяволе Макпидже, о том, как он однажды сражался с Змеей-Радугой. Джоанна наблюдала, как двое мужчин взметали пыль вокруг костра; их движения походили одновременно и на военный танец и на вальс. Голос Налиандры, напоминавший сухой бумажный шелест, рассказывал историю о Макпидже и его беременной жене, которых считали духами, посланными мертвыми, потом что кожа их была белая.

К танцу присоединился новый исполнитель, который поразил Джоанну своим видом и приковал к себе ее внимание. Его тело с ног до головы покрывала белая краска, а на голове был длинный травяной парик.

– Но Макпидж был очень плохой, – продолжала свои объяснения Налиандра. – Он рассердил Змею-Радугу, и она проглотила Макпиджа.

В круге появилось больше танцоров. Раскрашенные в цвета радуги, они слаженно двигались змейкой. Приблизившись к танцору, выкрашенному белой краской, они окружили его, и он исчез.

– Но из-за того, что Макпидж был очень плохой, – говорила Налиандра, – Змея-Радуга срыгнула, и из нее вышла девочка, белая, как Макпидж.

Появился покрытый белой краской танцор маленького роста и принялся кружить, пошатываясь, вокруг костра под нарастающее клацанье бумерангов.

– Теперь Змея-Радуга должна уничтожить белого ребенка, – объясняла Налиандра, – но молодая женщина племени обратилась к своему тотему – Прародителю Черному Лебедю. Она с белым ребенком взобралась ему на спину, и они улетели на запад, к заходящему солнцу.

Джоанна смотрела во все глаза, как двадцать или более исполнителей пританцовывали и топали по пыльной площадке, а их тела блестели от пота. Она обвела взглядом женщин, сидевших по кругу: пламя костра освещало их возбужденные лица. Ночь заполнялась бешеным ритмом пения. Джоанна чувствовала, что Бет рядом с ней напряглась, как струна.

– Мама, ты знаешь, о чем это?

Она видела в глазах дочери страх, смешанный с любопытством, слышала настойчивость в ее голосе. Джоанна повернулась к премудрой.

– Так, значит, вы все знали. Знали с самого начала, кто мои дед с бабушкой и что они делали здесь. Налиандра, пожалуйста, расскажите, что с ними случилось.

Но старуха покачала головой.

– Я ничего не могу тебе сказать, Джана. Ответы в тебе самой. Ты должна их найти сама.

В ту ночь никто не спал. Танец продолжался, снова принесли еду: все поели, в костре поддерживался огонь. Возбуждение достигло пика. Женщины, взбодрившие себя листьями питури, вскочили со своих мест и танцевали сами по себе. На рассвете Джоанна ожидала, что утомившиеся люди разойдутся по своим шалашам и проспят целый день, как обычно бывало после корробори, но в этот раз они снова удивили ее тем, что вместо отдыха собрали свои пожитки и продолжили путь на восток.

Род всегда путешествовал налегке. Чтобы выжить, им требовалась ничем не обремененная свобода. Налиандре доверялось нести драгоценную дымящуюся головню, чтобы на следующей стоянке было чем разжечь костер. Остальные женщины несли палки-копалки, корзины и жернова, а также детей. В руках у мужчин было только оружие, на случай, если по пути им встретится валлаби или эму. Перед тем как покинуть стоянку Вунона, они набросали на себя грязи для защиты от насекомых.

Джоанна шля рядом с Налиандрой, которая «пела» ориентиры на пути, проложенном в древние времена: старицы реки, колодцы и странной формы скальные образования, созданные предшествующими духами-властителями. Она показала Джоанне священное место, где семья добывала охру для корробори, оно называлось Мечтание Собаки. Высохший овраг носил название Мечтание Белого Журавля, а сухая акация была Мечтанием Муравья. Люди Йолгерупа приветствовали духов, обитающих в таких местах, и тщательно следили, чтобы никто не ступил на священную землю, не потревожил ни камня, не задел ни ветки. Они шли, растянувшись длинной неровной линией, навстречу солнцу. И хотя ночь они танцевали и угощались, все выглядели бодрыми и веселыми.

– Что с ними такое? – спросила Бет. – Глядя на них, можно подумать, что они все пьяны. Посмотри на Кунаварру. Она такая нервная, что пугается любого звука. А Йолгеруп совсем не выглядит усталым, хотя и не спал всю ночь. Он шагает так бодро, разговаривает с мужчинами, размахивает руками. Что все это значит, мама?

Джоанна обняла дочь за талию.

– Я уверена, что скоро мы все узнаем.

Они шли все дальше и дальше, а солнце потихоньку ползло своим путем над красной пустыней. Джоанне в какой-то момент стало казаться, что ветер, дувший навстречу, приносил с собой какие-то незнакомые звуки.

– Мама, ты слышишь? – спросила Бет. Неожиданно Йолгеруп остановил своих людей. Когда Джоанна с Бет поравнялись с ними, они увидели, что род стоит у края огромного плато. Казалось, земля обрывалась у их ног, и открывался простор равнины.

– О, мама, – выдохнула в изумлении Бет.

На песке внизу расположились лагерем сотни, а может быть, тысячи аборигенов. Дым от их костров, сливаясь в сплошную завесу, тянулся над стоянкой, насколько хватало глаз.

– Бет! – Джоанна чувствовала, как ее охватывает восторг от увиденного зрелища. – Это, должно быть, встреча родов!

– Но, мама, я никогда еще не видела так много аборигенов. Откуда они все взялись?

Джоанна смотрела, потрясенная, а люди Йолгерупа тем временем торопливо спускались в долину. Она увидела, как навстречу им бегут люди из разных лагерей. Встречаясь, они радостно обнимались, высоко поднимали малышей, прижимали их к седым бородам. Все говорили наперебой, указывали друг на друга с радостными возгласами и смеялись. Ей наконец стало понятно общее волнение, в котором находился род несколько последних дней. Их волновало приближение этого грандиозного события.

– Бет, – сказала она, – все в точности так, как описывал это в своих записках мой дед пятьдесят два года назад! Они устраивают такие встречи раз в пять лет: возобновляют дружбу, обмениваются рассказами, укрепляют связи между родами.

– Посмотри на Кунаварру! – Бет показала в конец тропы, где у подножия скалы собралась большая группа людей. – Должно быть, этот тот мужчина, о котором она говорила, что хочет выйти за него замуж. А вон Йолгеруп! Неужели та женщина, которую он обнимает, его мать?

Но Джоанна ей не ответила. Как зачарованная, смотрела она на огромную гору, возвышающуюся над равниной. Куда ни кинь глаз, ровная пустыня тянулась до самого горизонта. Но неожиданно вздымалась над ней, выпирая из песка, квадратная громада красной горы. Джоанна стояла на краю равнины, горячий ветер овевал ее лицо. Мимо спешили вниз люди Йолгерупа, и внезапно она вдруг начала ощущать свою причастность к происходящему. Воздух вокруг горы дрожал от зноя, и она, казалось, двигалась, дышала. Джоанна почувствовала, как неведомая сила исходит от горы и притягивает ее к себе.

Бет достала из кармана компас.

– Мама, посмотри, как вертится стрелка! Может быть, на нее так действует гора? Может гора быть намагниченной каким-то образом?

Джоанна не могла отвести глаз от громады, возвышающейся перед ней. Горячие красные стены, казалось, излучали волны тепла, лужицы серебра появились у основания, дрожа на солнце, и вдруг исчезли, чтобы возникнуть в другом месте. Джоанне показалось, что она слышит, как от горы доносится глухой шум, словно от гудения миллиона пчел.

Налиандра подошла и встала рядом.

– Карра-Карра, – сказала она, указывая на гору.

– Почему вы не сказали, что мы идем сюда? – спросила Джоанна. – Вы же знали с самого начала, что я ищу Карра-Карра?

– Я не могла привести тебя, Джана. Ты должна была привести себя сюда сама. Ты следуешь своей песенной линии, и никто другой не может пройти ее вместо тебя.

– Тогда вы, может быть, знали моего деда. Вы были здесь, когда вождем был Джугал?

– Это было очень давно, Джана. Меня тогда здесь не было. Я была в школе христианской миссии.

– Но вы знаете о церемонии, которая проходила когда-то внутри горы? Думаю, моя мать могла принимать в ней участие.

– Только тем, кто входит внутрь, известны секреты горы, Джана. Я не бывала внутри. К тому времени, когда я подросла, сила Карра-Карра была похищена.

«Похищена моим дедом», – подумала Джоанна.

– Мама, если это и есть Карра-Карра, что мы буем делать дальше? – спросила Бет.

С благоговением, чувствуя присутствие тайны, смотрела Джоанна на гору в окружении дрожащего марева. Это была скала, но она казалась одушевленной. Джоанна подумала о том, что преследовало мать, виделось ей во снах, невыразимое словами событие, свидетелем которого стала Эмили, и по этой причине ее разлучили с родителями. Песня-отрава, раскрытие тайны Змеи-Радуги и диких собак и, наконец, «другое наследство», ждавшее возвращения леди Эмили – все было заключено в ней, в этой горе. Думая о долгих годах поисков, о милях, которые ей пришлось изъездить, Джоанна с трудом верила, что наконец-то нашла это место. Но теперь ее охватило необычное нетерпение. Она не станет ждать еще день, даже час.

– Я пойду в эту гору, Бет, – заявила Джоанна.

– Мама, а это разве не опасно? – забеспокоилась Бет.

– Бет, милая, это то, что я должна сделать, – успокаивала ее Джоанна. – Со мной ничего не случится. Как говорится в записях деда, женщины веками совершали ритуалы внутри горы. Разве это могло быть опасно?

– Тогда я пойду с тобой.

– Нет, Бет, ты останешься с Налиандрой, – она повернулась к старой женщине. – Вы покажете мне, как войти туда? Мой дед писал, что у подножия горы есть пещера.

– Я покажу ее тебе, – согласилась Налиандра. – Но помни, Джана, Змея-Радуга все еще живет в этой горе.

 

31

– Странно, – озадаченно проговорил Фрэнк, постукивая по стеклу компаса. – Он никак не хочет работать. Чертова стрелка все время поворачивается на юг. Ты только посмотри, Хью.

Был вечер, они сидели у костра, оставив за плечами четыре недели пути от Калагандры. Им пришлось долго добираться до Западной Австралии из-за штормов, бушевавших в Большом Австралийском заливе. Капитану их судна приходилось то и дело искать тихую бухту и пережидать непогоду. И в Калагандре не сразу нашлись желающие отправиться в пустыню на поиски потерявшейся женщины, когда золото лежало буквально у них под ногами. И вот, 1 ноября, спустя почти три месяца после отъезда из «Меринды», люди, верблюды и припасы – все необходимое было в наличии, и экспедиция смогла наконец отправиться навстречу неведомому.

По расчетам, они должны были находиться поблизости от места, где прошел ливневый паводок. Фрэнк с Хью навестили Эрика Грэхема в больнице св. Албана, где за ним ухаживала сестра Вероника.

– Так получилось, что мы заблудились, – объяснял Грэхем. – Компас как будто сошел с ума. А потом на нас обрушился ливневый паводок. Если бы на меня не наткнулись золотоискатели, я бы погиб, как и остальные.

Хью достал свой компас.

– Да, с моим тоже творится непонятное, – сказал он Фрэнку. – И мы как раз в тех местах, где это начинает происходить, как и говорил Эрик.

Грэхем начертил приблизительную карту их похода в неизведанные земли. Его блокнот пропал во время паводка, но он смог восстановить в памяти несколько ориентиров. Хью достал теперь карту Эрика и принялся рассматривать ее при свете костра.

– По словам Эрика, они старались, сколько могли, выдерживать направление на восток и делали примерно двадцать пять миль в день. Через четыре недели они находились приблизительно здесь, где на карте изображена гряда крутых холмов. Мы миновали их три дня назад, значит, до места, где их застиг паводок, совсем недалеко, – заключил Хью.

Фрэнк посмотрел на карту, обозначения заканчивались на этом месте.

– А куда нам идти дальше?

– А дальше будем рассчитывать на знания Иезекииля и двух местных проводников, – с этими словами Хью скатал карту и отправил в свой седельный вьюк. – Завтра поищем в окрестностях следы первоначального лагеря Джоанны. Если она и Бет или кто-то из них спасся, они, возможно, собрали уцелевшие припасы, устроили новый лагерь неподалеку и ждут спасателей. Они едва ли отважились бы идти куда-то наугад.

– А что, если они были вынуждены уйти? – предположил Фрэнк. – Я к тому, что мы не нашли поблизости воду. Возможно, им пришлось отправиться на поиски воды.

– Если и так, то уйти пешком далеко они не смогли и остались бы у первого попавшегося на пути источника. Идти дальше не имело смысла.

Хью пристально посмотрел на друга, сидевшего по другую сторону костра.

– О чем задумался, Фрэнк?

– Хью, зная Джоанну, могу предположить, что она могла продолжить поиски Карра-Карра. Проделав такой путь, она, может быть, не смогла сидеть и ждать, когда ее придут спасать.

– Да, мне тоже приходила в голову такая мысль, – Хью задумчиво отхлебнул из кружки.

Он посмотрел на Сару, не сводящую с огня красновато-карих глаз. Она продолжала утверждать, что Джоанна и Бет живы, ее уверенность крепла по мере их продвижения на восток.

– По крайней мере, у нас есть возможность ориентироваться по солнцу и звездам, – сказал Фрэнк, убирая в карман бесполезный компас. – Слава богу, небо ясное.

Спасательная экспедиция состояла из десяти человек. Хью с Фрэнком, трое рабочих с фермы «Меринда» и Сара со стариком Иезекиилем прибыли из Мельбурна в Перт на пароходе, а в Калагандре к ним присоединился констебль Ральф Каррадерз и два проводника-аборигена Джеки-Джеки и Том. В их распоряжении было пятнадцать верблюдов, провиант и вода на несколько месяцев, медикаменты, компасы, палатки и инструменты, ружья и патроны.

– В какую сторону отправимся завтра, мистер Уэстбрук? – полюбопытствовал констебль Каррадерз. Он видел в этом походе увлекательное приключение. Бесконечная череда дней пути в неизвестность под жарким солнцем и ночевки у костра. Каррадерз был молод и не женат, а в полицию в малообжитых краях его в первую очередь привела любовь к приключениям. И когда он услышал от комиссара Фокса о готовящейся спасательной экспедиции, он не мог упустить возможность утолить жажду приключений.

– Мы продолжим путь на восток, мистер Каррадерз, – ответил Хью, всматриваясь в обступившую их ночь. Мысли его были о Джоанне. В эту ли сторону она направилась? На самом ли деле она где-то неподалеку? В небе висела белая круглая луна, и, глядя на нее, Хью пытался представить, смотрит ли в этот момент и Джоанна на эту луну. Сколько ночей они провели вместе, как страстно любили друг друга. Он вспоминал, как они смеялись и радовались вместе, вспоминал обо всем, что им пришлось разделить: о печалях и радостях. Он молился, чтобы Джоанна и Бет остались живы, и отказывался верить, что это не так. Он решил найти их, во что бы то ни стало, и намерен был оставаться в этих местах, пока не найдет их.

– Интересно, куда ушел Иезекииль? – спросил Фрэнк.

Хью смотрел на друга, мысленно подсчитывая, сколько лет они знакомы. Ему вспомнился несколько напыщенный молодой владелец Лизмора и мельбурнской «Таймс», который поддержал его в то время, как другие овцеводы оставили его, неопытного выходца из Квинсленда, в одиночку бороться с трудностями. На память ему вдруг пришли давнишние воспоминания: как с ним впервые заговорил на овцеводческой выставке Иан Гамильтон и как на одном из сельских праздников Фрэнк предупредил его: «Берегись, Хью, кажется, моя сестра Полин положила на тебя глаз». И Хью подумал, что звезды и молчание пустыни влияют на память очень странно.

– Старик сказал, что собирается пройтись и поискать следы лагеря. Иезекииль видит в темноте не хуже кошки.

– Ну, а я пойду на боковую, – Фрэнк поднялся, потирая спину. Он заметно сбавил вес, но все же для такого путешествия закалки у него недоставало. Он ругал на чем свет стоит свой сидячий образ жизни и жалел, что не прислушался к советам Айви сделать свою жизнь более активной. Фрэнк стоял на пороге пятидесятилетия, и в этот вечер все эти годы давали о себе знать особенно отчетливо. Направляясь к палатке, которую он делил с Хью, Фрэнк дал себе слово, что после возвращения домой будет ездить верхом, охотиться, кататься на лодке и даже попробует заняться новым видом спорта – теннисом.

Каррадерз объявил, что намерен как следует выспаться, чтобы раньше встать и быть готовым к долгому пути, и с этими словами он отправился осуществлять свое намерение. Проводники-аборигены и трое парней из «Меринды» устроились на своих тюфяках возле привязанных верблюдов, и у костра остались только Хью и Сара. Некоторое время они сидели молча, наблюдая за паром, поднимающимся над котелком с чаем, и время от времени поглядывали на небо, словно желая убедиться, что звезды никуда не исчезли. Хью чувствовал, что Сара за последние недели изменилась. Ее кожа потемнела от солнца, жара разгорячила. Но были и другие изменения. Она стала очень молчаливой и все больше уходила в себя. Он подумал о том, что каждую ночь она отправлялась в пустыню, когда, по ее расчетам, все должны были спать. Иногда она проводила там час. А иногда возвращалась на рассвете.

– Думаю, пора спать, – сказал Хью. – С завтрашнего дня нам придется двигаться без карты и компасов.

– Я еще посижу немного. Спокойной ночи, Хью. Она снова уставилась на тлеющие угольки и вернулась мыслями к Филипу, вспоминая, как он поцеловал ее на прощанье в гавани у всех на глазах, не обращая внимания, кто и как на него смотрел. За четыре недели у нее было предостаточно времени, чтобы о многом передумать: о Джоанне, которая сделала свой выбор, отправившись на поиски своей судьбы, о Филипе. «Так и мне надо поступать, – думала Сара. – Я должна решить, что хочу, и следовать своей песенной линии, пока не приду к цели. Но как это сделать? Все, что мне нужно – это Филип. Он – все для меня. Но на нашем пути столько законов и запретов».

Когда, как ей казалось, все уснули, Сара ушла от лагеря как можно дальше, но не теряя его из вида. Она остановилась и посмотрела на звезды. Сара чувствовала вокруг себя предков, ощущала движение духов, прошедших этим путем до нее, либо как творцы-прародители, либо как реальные люди: молодая чета Мейкпис, ищущая рай, Эмили, мать Джоанны, и девушка аборигенка, спасающиеся от опасности. Она знала, что чувства и мечты всех, кто проходил по этим местам, продолжали здесь существовать. Они перешептывались, собравшись вокруг Сары, как стая мелких рыбешек вокруг большой рыбины. Она ощущала их дыхание, слышала трепет их сердец и подумала: «И я оставлю свою страсть на этом месте».

Сара закрыла глаза и попыталась перенестись душой сквозь ночь, представив, что Филип за тысячу миль ее ждет. Она почувствовала крепость и жар его тела, вкус поцелуя на губах. Ей до боли захотелось, чтобы он был рядом. Но внезапно перед ней промелькнула другая картина: лица людей на причале, которые смотрели, как белый мужчина целует на людях аборигенку. А они не знали, что он к тому же и женат.

Ах, Филип, что же нам делать?

Она услышала шаги в темноте и обернулась. К ней по песку шел Иезекииль. Он сел рядом и поднял глаза к звездам.

– Вот наше место, – тихо сказал он. – Здесь, в этом краю аборигенов. Мы с тобой аборигены: ты и я.

Сара молчала. Старик протянул к ней раскрытую ладонь. Она присмотрелась и увидела голубую сережку.

– Это сережка Джоанны! – узнала она. – Где ты ее нашел?

– Вон на том дереве. Она отметила место, оставила знак. Она идет туда, – он указал на восток. – Миссис там.

– Ты говоришь, что она оставила след?

– Она сотворяет песенную линию.

– Это же замечательно, Иезекииль! Мы должны сейчас же рассказать Хью!

Но он остановил ее жестом и сказал:

– Я не пойду. Вы теперь ее найдете.

– Почему ты не пойдешь, Иезекииль?

– Меня зовут Гириджин, – сказал он. – Давно-давно белые забрали у меня мое имя. Они называют меня Иезекииль. Но я Гириджин. Сегодня мы прошли мимо Места Мечтания Прародителя Эму. Я вернусь туда и там останусь. Я возвращаюсь к моим предкам.

Он замолчал, в его глазах был влажный блеск. Потом он обнял ее. Она почувствовала на лице его колючую бороду и поразилась его худобе. Иезекииль всегда казался здоровым и крепким, но теперь перед ней был уставший старик, жаждущий покоя. Она смотрела ему вслед, пока он не исчез в ночной тьме. Сара не пыталась его удержать, зная, что он следует обычаю своего племени и хочет встретить смерть в одиночестве, достойно и в положенный срок.

И вдруг собственный путь предстал перед ней настолько явственно, словно это была тропа, проложенная по песку, залитому лунным светом. Эта тропа вела через землю аборигенов, через землю белых людей прямо к Филипу. И в конце Сара увидела, как бежит она в объятия любимого человека и целует его у всех на виду, потому что нечего было стесняться, потому что они не нарушали никаких законов. Она аборигенка, как сказал ей Иезекииль-Гириджин, а по законам ее народа она могла объявить мужчину своим мужем, и у него могла быть не одна жена.

Ей захотелось продолжить поиски, чтобы как можно скорее возвратиться в «Меринду». Сара задержалась, молча прощаясь с Гириджином, и поспешила в лагерь рассказать Хью радостную новость.

Джоанна вступила под темные своды пещеры и, прежде чем идти дальше, проверила, крепко ли привязана к поясу кожаная сумка. Она высоко подняла факел. Гора издавала приглушенное гудение. Джоанна ощущала идущую от горы силу, и ей казалось, что она входит внутрь чего-то живого. От самого входа в непроглядную темень уходила утоптанная тропа, выбитая, как видно, многими поколениями матерей и дочерей. Дневной свет за спиной ее слабел, она углублялась в недра громадной пульсирующей горы с мыслью о том, что может ждать ее в конце тропы.

Снаружи, волнуясь, прислушиваясь к затихающим шагам матери, осталась ждать Бет. Она смотрела на аборигенов, собравшихся внизу на равнине, чувствовала запах дыма многочисленных костров, слышала пение и бой барабанов. Когда шаги матери затихли во тьме пещеры, Бет вдруг стало страшно. Спокойствие и уверенность, которое давало присутствие рядом матери, ушли вместе с ней, и Бет осталась одна в окружении сотен аборигенов. Не в силах усидеть на месте, она вскочила и заходила перед входом в пещеру. Бет посмотрела на солнце, неспешно ползущее к зениту, и подумала, долго ли мать пробудет внутри горы? Она волновалась все сильнее и сильнее. У одного из костров мужчины в танце рассказывали об охоте на кенгуру. Тела их были раскрашены, в руках они держали копья и бумеранги, сопровождая танец яростными воплями и криками. Бет смотрела на вход в пещеру. Солнце освещало начало тропы, теряющейся во тьме. Она оглянулась на шумную дымную долину и без дальнейших раздумий скользнула внутрь горы.

Двигаясь по темным извилистым коридорам, Джоанна потеряла счет времени. Пламя факела отбрасывало на стены пугающие тени. Она видела разноцветные прожилки в камне стен: ярко-зеленые полосы пересекались с красными, оранжевыми и коричневыми. Она чувствовала, как приподнимаются волосы на затылке, но не от страха, а от силы горы, возможно, это был магнетизм, как предположила Бет, или что-то еще. А могли быть у горы, как у человека, пульс и энергия?

Коридор сузился настолько, что она задевала стены плечами. И ей приходилось наклоняться, чтобы не удариться головой о низко нависший свод. Тропа уводила ее все дальше в глубины земли. Некоторые коридоры были такими узкими, что она сомневалась, сможет ли протиснуться сквозь них. Время остановилось, тьма стала еще плотнее. Джоанна ощущала давящую массу горы. Она слышала собственное дыхание, казавшееся очень громким. Ели бы она остановилась, то смогла бы услышать грохот своего пульса, эхом отражающийся от стен подземелья. Коридору не было конца. У нее начало закладывать уши. Изменился воздух, становилось трудно дышать. Трещал и шипел, грозя погаснуть, факел. Джоанна страшно боялась этого. Остаться без факела было все равно что ослепнуть.

До нее донесся какой-то звук. Она остановилась, прислушалась, напрягая слух. Это было тихое ритмичное постукивание. Джоанна шла, широко раскрыв глаза. Свет факела позволял видеть всего на пару шагов вперед. Ей казалось, что еще шаг, и она натолкнется на гладкую глухую стену, но тропа вела дальше. Джоанна остановилась, прислушиваясь. Постукивание не прекращалось, становясь временами то громче, то тише.

На стенах начали появляться непонятные рисунки. Она разглядывала их при свете факела. Пляска пламени, казалось, оживляла фигуры на стенах, создавая впечатление, что они движутся. Это были изображения мужчин, женщин, животных, мифических зверей из давних времен. Дальше рисунки увеличивались в размере, и их становилось все больше. Изображения о чем-то рассказывали, но Джоанна не могла уловить мысль древних художников. Ощущая заряжающую энергию горы Мечтания, Джоанна спускалась все глубже и глубже.

Внезапно перед ней открылся простор огромной пещеры. Мощные сталактиты спускались с потолка навстречу растущим вверх гигантским сталагмитам. Джоанна гадала, не то ли это место, куда пришла с женщинами ее бабушка, и не здесь ли совершали свои тайные обряды матери и дочери. Постукивание слышалось очень явственно, это был звук падающих капель. Она увидела большой пруд с черной, как смоль, водой, которая приливала к берегам и откатывалась, подчиняясь какой-то неведомой силе. Пещера напоминала Джоанне виденный когда-то в Лондоне собор. Там, так же как и здесь, звучало эхо, и кладка готического собора была очень похожа на чрево этой сказочной горы.

Что-то лежало на полу. Она наклонилась и увидела разбросанные вокруг кости мелких животных, высохшую кожуру от фруктов, семена, скорлупу орехов. Может быть, это обитель какого-то духа? Не наблюдает ли за ней хозяин пещеры? Осторожно вступила она на уступ, окаймляющий черное озеро, и у нее сразу же возникла мысль, что под водой могло таиться какое-нибудь страшилище. Уступ сужался, прижимаясь к стене, и стены и уступ оказались очень скользкими. Джоанна хотела опереться о стену и оступилась. Поскользнувшись, она сумела удержаться, но факел выпал у нее из рук и полетел в черную воду.

Джоанна в ужасе следила за гаснущим пламенем. И в следующее мгновение у нее захватило дух от необычного зрелища: пещера внезапно наполнилась бледно-зеленым свечением. Оно исходило от стен, от известковых образований и сводчатого потолка. Этот призрачный свет придавал пещере еще больше таинственности, и его было вполне достаточно, чтобы видеть, куда идти. Она продолжила свой путь по уступу и, достигнув противоположной стороны озера, увидела проход в дальней стене: там было продолжение тропы. Джоанна остановилась в нерешительности. Проход зиял чернотой, что была еще гуще той, что осталась позади. Она подумала о солнечном свете, о ждущей у выхода Бет. Но потом магия пещеры властно позвала ее вперед.

И она пошла.

Бет медленно двигалась по темному коридору, держась за стены, ступая очень осторожно. Ей и в голову не приходило, что тьма может быть настолько полной. В «Меринде» даже в безлунные пасмурные ночи темнота не была такой глубокой и пугающей. Хотя она почти сразу же пошла за матерью, но, двигаясь так медленно, могла и не догнать ее. Пробираясь ощупью в кромешной тьме, она молила Бога, чтобы поскорее мигнул впереди свет факела. Один раз она остановилась и оглянулась. Тьма позади была такая же непроглядная. Во рту у нее пересохло. Медленно, шаг за шагом, она шла по тропе; с ужасом думая о том, чего может коснуться в следующую минуту и какие пропасти могут поджидать ее на пути.

Бет твердила себе, что мать не побоялась войти в пещеру, она напомнила себе, что этим путем вошла и благополучно вышла ее бабушка. Она сосредоточилась на мысли, что по этой тропе проходили многие поколения женщин и оставались целыми и невредимыми. К тому же тропа не может быть бесконечной и когда-нибудь да закончится.

– Мама! – позвала она. – Мама, ты здесь?

Но ответом ей было эхо, многократно повторившее ее зов.

– Мама! – снова крикнула она, стараясь подавить страх.

Войдя в отверстие в стене у дальнего берега подземного озера, Джоанна почти сразу с облегчением обнаружила такое же свечение. Она оказалась в большом туннеле, стены которого покрывали нарисованные и выбитые в камне рисунки. Но эти рисунки выглядели более древними. Грубые линии изображали только женские фигуры, представляя беременность, рождение ребенка, циклы жизни. Запах вокруг казался странным, но она не могла определить, чем пахнет: на ум не приходило ничего, кроме крови и пыли. Джоанна шла дальше, и ее сопровождала череда рисунков с изображением женщин с большими грудями и животами, младенцев в чреве матерей и людей, идущих по линии, составленной из завитков, точек и кругов, в которых Джоанна узнала знакомые элементы, типичные для искусства аборигенов. Она поняла, что перед ней записи древних песенных линий, нарисованных давным-давно женщинами, память о которых затерялась в бесконечной веренице лет. Возможно, эти рисунки были сделаны в далекие времена матриархата.

Она спускалась все ниже в чрево горы, и новые запахи обступали ее. Она чувствовала запах глины и плесени – густой грибной дух, а еще пахло чем-то приторно сладким. Зеленое сияние колыхалось вокруг нее, словно море тропиков. Ей даже чудился запах соленой воды и резкое дыхание океана. И тут внезапно туннель закончился, и Джоанна оказалась на краю огромной пещеры в виде грота, залитой зеленым сиянием и блестевшей влагой. Она замерла в оцепенении. Прямо перед ней находилось то, что вело ее сквозь годы и расстояния и привело наконец к этому месту.

– Мама! – крикнула Бет. – Ты где?

Она старалась не поддаваться страху. Пыталась сохранять спокойствие. Но темнота нагоняла ужас. Что, если она пропустила нужный поворот? Что, если от матери ее отделяют многие мили? Вдруг она заблудилась и навеки останется внутри этой ужасной горы, потому что у нее не хватило терпения или мужества дождаться там у входа в пещеру?

Руки ее касались влажных стен, а ноги поскальзывались на скользкой тропе. Бет в сплошной темноте старалась не упасть. Сдерживая рыдания, молила она Бога о помощи и обещала, что никогда не ослушается матери. И вдруг, словно в ответ на свою мольбу, она увидела впереди свет. Это не был собственно свет, она поняла это, когда вышла из узкого туннеля в большую пещеру с черным подземным озером. Вся внутренность горы излучала зеленое сияние, и зрелище было настолько захватывающим, что Бет забыла на минуту весь свой страх.

Она увидела вокруг озера уступ, а на другой стороне темнело отверстие, куда уходила тропа. Теперь она могла видеть, что делается вокруг, и уверенности у нее прибавилось. С мыслью о том, что мать, скорее всего, прошла этим же путем и что она уже где-то совсем близко, Бет вступила на узкий уступ и осторожно двинулась по нему вокруг пугающего чернотой озера.

В первое мгновение вид Змеи-Радуги вызвал у Джоанны приступ страха. Затем она принялась разглядывать красивое массивное тело, раскрашенное в цвета радуги. Она отмечала тысячи деталей, составляющих змею, мистические символы и изображения, ее окружающие, и вдруг различила у змеи груди и поняла, что это была змея женского пола. Можно было только догадываться, сколько лет, а может быть, и веков назад была создана эта змея, и сколько искусных мастеров трудились над ней. Медленно приближаясь, Джоанна поняла, что картина находится высоко и настолько длинная, что конца ее не было видно. Она восторгалась необыкновенным мастерством, с которым была выполнена эта картина на стене. Искусно выписана была каждая чешуйка гигантского тела и с такой же любовью раскрашена. Змея казалась полной жизни, извиваясь и выгибаясь во всю ширь огромной пещеры. Должно быть, это был результат титанического труда целых поколений.

Долго смотрела она на змею на стене и начала различать под слоями краски полосы в самой скале, геологические пласты, идущие вдоль стены красными, оранжевыми и зелеными лентами. И чем дольше она смотрела, тем яснее понимала, что змея была на этом месте задолго до того, как по ней прошлись красками. Ее взгляд бродил по гроту, поднялся к сводчатому потолку, коснулся известковых образований, скользнул по рисункам на стенах, вбирая в себя мягкий свет, похожий на сияющий ореол. И ей подумалось: это похоже на храм. По пещере протекал ручей. По полу были разбросаны самые разнообразные сосуды для питья: сосуды из тыквы и скорлупки кокосов, чашки из коры и глины, выдолбленные камни, – все они были расписаны такими же мистическими знаками, что окружали Змею-Радугу. То были знаки, относящиеся к жизни и рождению – женские символы, как подумала Джоанна. Именно здесь на протяжении бесчисленных веков совершали женщины свои тайные ритуалы. Здесь, где эта вода выходила из центра, чрева земли, здесь, где начиналась жизнь. Она взяла глиняную чашку и зачерпнула хрустально чистой воды. Потом поднесла чашку к губам и выпила воду.

Бет смотрела на рисунки в залитом зеленом светом туннеле и вдруг поняла, что ее подводят глаза. Она могла бы поклясться, что фигуры на стенах движутся. Бет ускорила шаг, боясь, что у нее может закружиться голова и она, чего доброго, потеряет сознание. Когда она увидела, что туннель заканчивается еще одной пещерой, она пустилась бежать туда. Бет вошла в грот и остановилась, как вкопанная. Изумительный зеленый свет заливал все вокруг. Воздух казался наэлектризованным, как будто она находилась с центре грозы. Все ее чувства разом приобрели особую остроту и яркость. Она увидела сначала Змею-Радугу, а потом и Джоанну, стоявшую у ручья.

– Мама! – позвала Бет. Джоанна резко обернулась.

– Бет? Как ты здесь оказалась?

– Мне стало страшно сидеть и ждать тебя. Я хочу пить.

Джоанна взяла Бет за руку и подвела к ручью. Она набрала кристальной воды в кружку и протянула дочери. Бет выпила воду.

– Мама, что это за место?

– Сюда из поколения в поколение приходили женщины праздновать создание и воссоздание жизни.

– А что за обряд они здесь совершали? – допытывалась Бет.

– Не знаю, – ответила Джоанна. – Может быть, они передавали здесь тайные знания и премудрости. Твоя бабушка была здесь… много лет назад. Возможно, она видела, как передавались от матерей к дочерям песенные линии.

Бет смотрела на нее с удивлением.

– А я думала, что песенная линия это такая дорога.

– Мы сами песенные линии, Бет: матери и дочери. И может быть, это и есть то другое наследство, о котором говорила моя мать. Возможно, ей сказали, что придет день, и она вернется сюда со своей матерью и прочувствует красоту этого места. Но этого не случилось. Она умерла, так ничего и не узнав.

Бет чувствовала таинственную силу горы.

– А что, по-твоему, говорили здесь матери своим дочерям? – спросила она.

Джоанна смотрела на Бет и думала: «Ты дочь, которую я хотела. Ты моя радость. Ты – это ты, отдельный человек и в то же время часть меня. Я научу тебя нашей песенной линии. Научу прислушиваться к себе самой, своему чутью». И ей подумалось, что, возможно, аборигенки говорили эти же слова своим дочерям на протяжении тысяч лет. Может быть, все было именно так просто.

– Это та же змея, которую видела в своих снах моя бабушка? – спросила Бет, глядя на Змею-Радугу.

– Да, думаю, она самая. Присмотрись, Бет, и сможешь увидеть под слоем краски природный узор камня. Видишь, как слои образуют гигантское тело змеи? Мне кажется, в далеком прошлом сюда пришли люди, и когда они увидели, как им показалось, змею, попавшую в плен камня, они стали почитать ее. На протяжении веков они украшали ее, разрисовывали, совершенствовали ее красоту.

– Мама, посмотри на глаз змеи! – указывая на змею, сказала Бет.

Джоанна присмотрелась к приподнятой голове Змеи-Радуги. Она была изображена в профиль, так что виден был только один глаз. Но вместо глаза в стене зияла дыра, словно что-то было выковыряно оттуда ножом.

– Опал! – догадалась Бет. – Вот, должно быть, откуда он взялся!

Джоанна раскрыла сумку и достала драгоценный камень. Он грел руку, полыхая красным и зеленым огнем. Она подняла глаза к рисунку. Дыра в стене, где следовало быть глазу, совпадала с опалом формой и размером.

– Бет! – сказала Джоанна. – Должно быть, это и было то преступление, что совершил мой дед! Вероятно, он прокрался в пещеру и похитил глаз Змеи-Радуги!

– Посмотри-ка теперь сюда! – голос Бет громко отдавался под сводами пещеры.

Джоанна посмотрела туда, куда она указывала, и увидела маленькие скелеты, лежавшие на полу в разных местах пещеры – скелеты собак.

Джоанна снова перевела взгляд на змею и только теперь заметила то, что раньше не разглядела: у основания картины, изображающей змею, были рисунки, выбитые в скале – фигурки собак.

– Боже, – проговорила она наконец. – Налиандра была права. Помнишь, Бет, во время танца-корробори она сказала мне, что ответы во мне? Ну, конечно же! Теперь мне все ясно. Я знала ответы с самого начала, но не сумела их свести воедино.

– Ты о чем? – не поняла Бет.

– Эти собаки, – она указала на рисунки и разбросанные скелеты, – должно быть, были стражами Змеи-Радуги. И когда кто-то совершал преступление против змеи, наподобие того, что совершил мой дед, преступника карали собаки. Помнишь, Налиандра рассказывала, что Змея-Радуга проглотила его целиком. Нет, Бет, проглотила его не змея, это сделали собаки… – Джоанна закрыла глаза, осознавая всю чудовищность значения своих слов. – Должно быть, таким было наказание, выбранное племенем для Джона Мейкписа: они натравили на него диких собак. И это, как видно, произошло на глазах Эмили, которой было всего три с половиной года.

Теперь я все понимаю, – сказала Джоанна, пытаясь представить, что произошло поблизости от этого места более полувека назад. Молодой англичанин оказался не в силах побороть искушение и похитил опал. Род узнал, напустил на него собак. Но что же стало с Нейоми? Постигло ли ее также страшное наказание?

– Место опала здесь, – заключила Джоанна. – Мы должны вставить его обратно. И тогда, подумала она, проклятию моей семьи придет конец.

Джоанна передала сумку Бет, а сама перешагнула через ручей и протянула руку к стене, чтобы вставить опал в отверстие. Пока Джоанна вертела камень, прилаживая его на место. Бет смотрела на сумку и ее содержимое заметив угол документа о собственности на землю. Она вытащила его и стала читать выцветшие строки в призрачном свете пещеры. Дойдя до места, где было сказано: «Два дня пути от… и двадцати миль от Бо-Крик», она вдруг вспомнила столб, который видела возле больницы сестры Вероники. На указателе значилось: Бастард-Крик, 20 миль южнее» и «Дурракан».

– Мама! – неожиданно воскликнула Бет. – Я знаю, где земля, – участок земли, указанный в документе! Это там, где живут монахини. Это их больница! Я уверена!

– Если это то место, что указано в документе, значит, там мой дед собирался строить ферму. Мы нашли этот участок, сами не зная о том.

– Что ты станешь делать с участком, мама?

Джоанна думала о сестре Веронике, о том, как она заботилась о маленькой Эмили Мейкпис в первое время, после того как ребенка вывели из пустыни. Если документ сохранил силу и можно заявить о правах на участок, в этом случае Джоанна знала, как им распорядиться.

Когда камень занял свое место и засверкал красными и зелеными огнями, Бет спросила:

– А как ты думаешь, мама, аборигены будут приходить в гору снова и совершать свои ритуалы, как раньше? Камень ведь теперь на месте?

– Не знаю, Бет. Возможно, что нет. Цикл был нарушен, и со времени последней церемонии прошло очень много лет. Даже Налиандра точно не знает, какой обряд совершался в этих пещерах. Очень может быть, что знания о нем утеряны навсегда, и мы с тобой последние, кто предстал перед Змеей-Радугой.

Бет на мгновение задумалась.

– А было ли на самом деле наложено проклятие на нашу семью, как по-твоему?

– Думаю, что в какой-то мере оно существовало. Моя мать верила в него, вне всяких сомнений, и своей уверенностью закрепила его пусть даже в своем воображении. Но теперь все закончено. Конец этой истории – мы свободны.

Джоанна вспомнила о Хью, о том, как он необходим ей. В последний раз они окинули взглядом величественное изображение Змеи-Радуги, затем вернулись на тропу и начали медленное восхождение к белому свету.