Слоновая болезнь

У моей двоюродной сестры Мередит слоновая болезнь. Под этим я имею в виду не только то, что она толстая, хотя она и вправду толстая. Не просто очень полная, а на самом деле патологически жирная. С этим своим обильным телом она вынуждена покупать одежду только в специальных магазинах для толстяков и прикидывать на глаз ширину кресла с подлокотниками, прежде чем в него погрузиться. У нее настолько обширная плоть, что в супермаркетах, в приемной у врача или, что еще хуже, в Клинике планирования семьи она постоянно чувствует на себе косые взгляды тонких, как тростинки, девиц с лебедиными шейками и гривами белокурых волос, которые эти худышки ловко перебрасывают с одного плеча на другое отработанным движением головы.

Слоновая болезнь имеется не только у самой Мередит. Ее домик — один из кирпично-черепичных тройняшек в зеленом квартале — тоже страдает слоновой болезнью. Диваны в гостиной завалены пухлыми подушками, на которых слоны вышиты гладью и крестиком, связаны на спицах или выполнены в технике батика. Остальные подушки имеют форму слонов.

На страже домашнего очага стоят два красного дерева слона. Так как древесина обработана грубо и ее фактура напоминают шерсть, становится очевидным семейное сходство этой пары с их предком, волосатым мамонтом. На каминной полке — целый парад слонов из яшмы, змеевика, оникса, черного дерева и мрамора. Слоны пробрались даже в ванную комнату, где пена для ванн хранится в пластиковых флаконах в форме слоников Бабары и Селесты.

В кухне на дверце холодильника висит не меньше шести листовок (к одной, случайно попавшей к Мередит в почтовый ящик, прибавилось еще пять подаренных заботливыми друзьями), призывающих пожертвовать на протез для несчастного тайского слона, которому оторвало ногу миной. Каждая листовка прикреплена к холодильнику отдельным магнитом в форме слоника.

Мередит и сама удивляется, насколько быстро эта ее слономания набрала силу. Первого слона, фигурку из светлого дерева размером с ладонь, она получила в подарок от одной случайной знакомой, которая сидела рядом с Мередит на семинаре по развитию личности лет пять тому назад. Это была долговязая, сутулая женщина с жесткими седеющими волосами, которая все время беспокойно ерзала на стуле. Женщина сказала, что собирается провести отпуск в Африке, и после окончания семинара, на парковке, Мередит подарила ей надувную подушку, которую подкладывают под голову в самолете. Сама Мередит нашла эту подушку неудобной, потому она уже много месяцев валялась в свернутом виде в бардачке ее машины.

Второй слон был мягкий, светло-серый и плюшевый. Это был подарок соседки в знак признательности за то, что Мередит поливала ее перистый агапантус, когда та уезжала ухаживать за своей больной матерью. Мередит по сей день не известно, выбрала ли соседка эту игрушку в комплект к деревянному африканскому слону на ее каминной полке (в то время относительно свободной) или это было чистое совпадение. Во всяком случае, после этого вирус слоновой болезни распространился на дни рождения, Рождество и даже Пасху, потому что тематические подарки привлекали друзей, родных и коллег простотой выбора.

 

По правде говоря, слоны никогда не нравились Мередит. Вернее, она была к ним равнодушна, пока те не заполонили всю пространство вокруг нее. И теперь, когда слонопоклонство приобрело угрожающие масштабы и весь дом превратился в храм, посвященный отряду хоботных, они стали ее раздражать. «Может быть, — не раз приходило в голову Мередит, — слоновая болезнь послана мне в наказание за нечестность, за то, что я подарила надувную подушку, зная, что она неудобная?»

В конце концов Меридит почувствовала, что наказание зашло слишком далеко, ведь вся ее жизнь как бы раздулась и деформировалась под напором неконтролируемой слонизации. В состоянии ли она прекратить это нашествие своими силами? Да, почти наверняка. Например, она могла бы упомянуть в разговоре, что предпочитает собирать бабочек. Или газелей.

Во время очередного приступа слонофобии она снова и снова задается вопросом, почему не сделала этого до сих пор. Ведь не только потому, что от природы не любит ссор и считает, что, как бы ужасен ни был подарок, обязательно следует из вежливости за него поблагодарить. Но все дело в том, что ей известно, что ее друзья, родные и коллеги считают эту ими же самими выдуманную любовь к слонам доказательством ее жизнерадостности. Свидетельством того, что она принимает свое ожирение с легким сердцем. Колоссальной шуткой над самой собой. Она — слоноподобная женщина, окружившая себя собратьями по несчастью. Она чувствует, что если веселая толстушка перестанет веселиться, то превратится в самую обычную толстуху.

 

Слово Рози Литтл

О поклонении тотемам

Сувенирные лавки процветают благодаря тем, кто выбрал себе или, как в случае с Мередит, кому выбрали другие тотем в виде зверя. Возможно, именно желание одомашненного гомо сапи-енс войти в контакт со своей внутренней дикостью вызвало столь широкую популярность африканских животных. Жирафы, львы и слоны обычно представлены в ассортименте в виде резных деревянных фигурок, сережек, пеналов с молниями, ластиков, сувениров из дутого стекла и мягких игрушек. Считается, что слоны приносят счастье, поэтому они чаще, чем остальные, позванивают на браслетах среди других подвесок; сердечек, листиков клевера, подков, кошельков и прочих талисманов.

Например, семья Ховард, обитающая в собственном замке, прославленном фильмом «Возвращение в Брайдсхед», собирает гиппопотамов. Я видела там гиппопотамов, умещенных на портике над входом в замок. Среди древнегреческих статуй, фресок на потолке и вездесущей позолоты они выглядели крайне нелепо. В стеклянной витрине на обозрение были выставлены забавные фарфоровые бегемотики в костюмах для гольфа, изысканный гиппопотам Фаберже и, наконец, группа безмятежно пасущихся гиппопотамов, выгравированных на стекле знаменитым лондонским мастером.

Некоторых из этих гиппопотамов Ховардсы получили друг от друга на день рождения. Другие зверюшки поступили к ним от друзей семьи и благожелателей, знавших о пристрастии четы к этим животным и, без сомнения, вспоминавших о Ховардсах каждый раз, когда они в очередной раз натыкались на какого-нибудь оригинального бегемота. Ховардсы с гордостью рассказывают, что один из их любимых гиппопотамов — ушастый, сделанный из дерева, — был куплен за один фунт пятьдесят пенсов в магазине Оксфам. Кроме того, они искренне сожалеют, что не могут выставить на показ подаренного одним из знакомых очаровательного гиппопотама, вырезанного из картофелины, — по причине ограниченного срока хранения.

 

Единственное, что не нравится Мередит в профессии учительницы начальных классов, — это последний день учебного года. В этот день ученики, сияя от радости, несут учительнице подарки. Даже самые отъявленные шалуны выглядят милыми и робкими, с нетерпением ожидая, когда же она развернет их сюрприз. Среди подарков, которые в этот день преподносят Мередит, всегда найдется кружка в форме слона с ручкой в виде хобота. Некоторые из этих кружек, обычно они сделаны из толстого фаянса, изображают слоника Думбо с тучным тельцем светло-серого цвета и ушами, окрашенными с внутренней стороны в розовый цвет. Другие, из тонкого фарфора, представляют собой слонов посолиднев, с морщинистыми хоботами и светлыми полупрозрачными бивнями. Как правило, среди подарков обнаруживалась и наволочка с рисунком в стиле индийского сари, украшенная мелкими круглыми зеркальцами, посверкивающими на розовых и оранжевых слоновьих попонках.

Мередит работает в частной школе, и среди родителей ее учеников нередко попадаются нувориши, которые обожают делать широкие жесты в виде дорогих подарков, соответствующих масштабам их благодарности. Вот так и появился у нее во дворе размещенный с соблюдением всех правил фэн-шуй фонтанчик, окруженный величественными слонами из гипса, песчаника, мыльного камня и гранита.

Когда Мередит было девять лет, то есть столько же, сколько ее нынешним ученикам, ее мать Рона взяла ее с собой в больницу навестить тетю Пэт, которая только что родила девочку Розмари (да, это была я). По дороге в больницу Мередит с мамой остановились у газетного киоска, чтобы купить поздравительную открытку. Мередит, высокой девочке с толстыми лодыжками и ямочками на коленках, было позволено сделать выбор самой. Ей очень понравилась маленькая квадратная открытка, на которой была изображена лужайка с ярко-розовой свинкой посередине. На голове у свинки, как раз между остренькими ушками, красовалась зеленая в горошек шляпка. Мередит подумала, что появление двоюродной сестрички — это счастливое событие, а у свинки как раз был очень веселый вид. Она взяла открытку и с радостной улыбкой передала ее матери, но Рона с рассерженным видом швырнула ее на полку так резко, что при этом помялся уголок.

— Нельзя дарить женщине такое, Мередит! — сердито сказала она. — Это все равно что обозвать ее свиньей!

Это была одна из многих психологических пощечин, которые Рона, сама о том не подозревая, отвесила своей дочери. Эту сцену у киоска Мередит запомнила на всю жизнь и с тех пор старалась не покупать поздравительных открыток с картинками, которые даже с большой натяжкой можно было бы трактовать как двусмысленные. Вот почему в последний день каждого учебного года, усилием воли преодолевая засевший в глубине души страх, от которого тошнит и хочется сказаться больной, она через силу тащится на работу. И радостно улыбается, когда благодарит очередного поздравителя. Но, разворачивая каждый сверток, она думает: «Это все равно что обозвать меня слонихой».

 

Некоторое время у Мередит был друг по имени Адриан Перди. Он преподавал информатику в средних классах той же школы, и ему, как мне кажется, так и не удалось избавиться от подросткового увлечения ролевыми играми. Дыру, которую оставили в его жизни старые университетские товарищи, перейдя от «Замков и Драконов» к гольфу, заполнил Интернет. Хотя Адриан встречался с Мередит не один год, жил он по-прежнему с матерью, поскольку та считала, что пары, которые начинают жить вместе, не поженившись, не заслуживают свадебных подарков. «Они ничего не принесли в жертву», — говорила она.

У этой Джин Перди в наличии имелись длинный торс, короткие ноги и походка вразвалку. Адриан как-то проговорился Мередит, что все это, вместе взятое, — характерные черты самки тролля (а еще он добавил, что их издавна называют троллопами). С тех пор как только Джин, свято уверенная в своей правоте, начинала рассуждать о чем угодно, от законного права родителей шлепать детей до пользы клетчатки или от средств против засыхания листьев лимонных деревьев до наглости туземцев, ожидающих извинений за то, что делается без их согласия ради их же блага, Мередит тут же представляла себе мать Адриана, выглядывающей из-под деревянного моста в рогатом шлеме викингов.

Джин была твердой и тяжелой, как надгробный камень. После минуты общения с ней Мередит начинало казаться, что она набила об нее синяки. Джин всегда вещала на максимальной громкости, тогда как Мередит старалась говорить как можно тише, словно это могло каким-то образом повлиять на ее массу в сторону уменьшения. Обычно Джин начинала обсуждение диеты с фразы «надеюсь, ты не обидишься, но…». И уже за этими вступительными словами Мередит слышался треск разрываемой ткани, как будто с нее сдирали покровы невидимости. Джин произносила как будто ничего не значащие слова: «Разумеется, это заметно, Мередит… Ты что, думаешь, кто-то может смотреть на тебя без мысли…» А Меридит слышалось: «Толстуха! Толстуха! Толстуха!»

Через некоторое время Мередит усвоила, что слова «надеюсь, ты не обидишься…» следует воспринимать как сигнал к уходу в глухую оборону. Ее тело, возвышаясь, словно монумент, посреди обставленной в стиле Лоры Эшли претенциозной гостиной Джин, оставалось на месте, стойко перенося вербальные побои, тогда как душа ее преспокойно покидала место экзекуции.

Сын Джин Перди больше всего любил в Мередит именно ее плоть. Адриан боготворил каждый грамм ее тела, не говоря уже о килограммах, и был вовсе не против того, чтобы она набирала вес. Лишь бы не сбрасывала, потому что в этом случае она, по его словам, потеряла бы слишком много себя. Как-то раз она шепнула мне, прикрывая рот пухлой рукой, что, когда он занимается любовью, он не может не хватать ее за жировые складки. Хотя она не раз в смущении просила его перестать, он ничего не мог с собой поделать.

Руки Адриана Перди, как и все его тело, отличались неестественной бледностью, у него были ладони белоручки с ногтями тонкими, как чешуйки слюды. Этими руками он взбивал телеса Мередит, словно кот подушку, перед тем как устроиться на ночлег. В те редкие ночи, которые он проводил у нее дома, его хрупкое тельце бледным ободом обвивалось вокруг ее туши, а руки продолжали месить ее плоть даже во сне.

Как-то раз Мередит решила открыть Адриану всю правду о слонах. Хотя они были знакомы уже несколько лет, он подарил ей всего одного слона: вафельницу с пластмассовой крышкой в форме слоновьей головы, Именно в тот момент, когда Мередит доставала эту вафельницу, кстати, после того, как они все утро провели в постели, наслаждаясь ощущением необыкновенной близости, она вдруг поняла, что пришло время рассказать ему обо всем.

Когда он вышел из ванной, она уже была готова произнести что-то вроде: «Адриан, мне очень нравится эта вафельница. Но, если честно, на самом деле я ненавижу слонов. Правда, смешно?» Она представила себе, как засмеется, и он тоже, и вся кухня наполнится весельем и теплом понимания. Но Адриан вышел из ванной с нервным и озабоченным видом. Его белесые волосенки были аккуратно причесаны на висках, однако топорщились на макушке. Он надел свою замшевую куртку и спросил Мередит, нельзя ли пропустить завтрак, потому что у него есть одно важное дело. Потом они сели в машину и куда-то поехали.

Хотя вокруг были хорошо знакомые улицы, Адриан сидел за рулем с таким сосредоточенным видом, будто за одну только ночь они с Мередит попали за границу в совершенно не известный им город. Наконец он остановился на берегу реки, достал из кармана куртки повязку и нервными движениями рук принялся заматывать Мередит глаза. Это была та самая повязка, которой она всегда пользовалась, подолгу принимая ванны. Ей вдруг стало досадно оттого, что он взял ее повязку без разрешения. Потом машина тронулась с места, и они снова куда-то поехали. Сначала Мередит пыталась ориентироваться в пространстве по времени движения и числу поворотов, но вскоре сбилась со счету и окончательно перестала понимать, где они могут находиться.

Через некоторое время она поняла, что Адриан паркует машину. Тут он помогает Мередит выйти и берет ее за руку. Они идут недолго, а вскоре она слышит, как он с кем-то шепчется и как в чьем-то кармане звякнули монеты. Потом что-то металлическое и холодное стискивает ей живот и бока. Кажется, Адриан ведет ее через какой-то турникет: она проходит сквозь него, как вареное яйцо через горлышко бутылки. Лишенная возможности видеть, Мередит, тем не менее, чувствует запах еды и слышит звонкие детские голоса. Адриан шагает рядом с ней, громко рассуждая о необходимости доверия и о том, как легко компенсируют потерю зрения все остальные чувства.

— Ну вот, Мери, можешь снять повязку, — говорит он.

Сначала она зажмурилась от яркого солнца. Потом несколько раз моргнула, а когда привыкла к яркому свету, у нее перед глазами начали возникать картинки, сменявшие друг друга, как в слайд-шоу. Ей даже показалось, что она слышит пощелкивание слайдов в проекторе. И вот что она увидела!

Перед ней стоял, куртуазно преклонив колено, Адриан с подрагивающим в руке букетом белых ромашек.

Щелк!

Неподалеку от Адриана застыл малыш в полосатом джемпере с палочкой от круглого леденца в руке. Красный шарик конфеты завис над землей и никак не может упасть, а малыш улыбается во весь рот, измазанный красной краской.

Щелк!

За спиной у Адриана появилась решетка ограды.

Щелк!

Из-за ограды тянется, покачиваясь, и ложится на плечо замшевой куртки Адриана длинный слоновий хобот…

 

Моя тетя Рона, мамина старшая сестра и мать Мередит, совсем не помнит той свинской открытки и драмы у киоска. И если бы Мередит призналась ей, какое глубокое влияние оказал на нее тот случай, Рона добродушно засмеялась бы и сказала: «Девочка моя бестолковая, что за чепуха тебе лезет в голову?» Она считает Мередит самой легкой из своих детей, в том смысле, что та отличается сговорчивостью, всегда покладиста, и всем довольна, и никогда не выходит из себя. Ее можно было бы даже назвать хорошенькой, ведь у нее такая замечательная, безупречно-гладкая кожа и блестящие темно-каштановые кудряшки.

На двадцать пятый день рождения дочери Рона решила сделать ей особый подарок. Она заказала рамку для увеличенной на заказ фотографии: самка слона стоит на коленях у водопоя и поддерживает хоботом детеныша, чтобы тот не увяз в грязи. Рону терзало беспокойство за дочь. Хотя Мередит не уставала повторять, что у нее все в порядке, она явно упала духом после своего внезапного и немотивированного разрыва с Адрианом.

Рона заранее представляла себе, какое счастливое выражение появится на лице Мередит, когда та развернет упаковку и увидит заветное фото. Для Роны эта картинка была символом необыкновенно сильной любви к дочери и свидетельством твердой решимости вытащить ее из любых жизненных трудностей и передряг. И к тому же она была уверена, что Мередит с ее трогательной любовью к слонам непременно поймет глубокий смысл, заключенный в этом трогательном обнимании детеныша хоботом.

 

Я тоже была на обеде в тайском ресторанчике, когда мы отмечали день рождения Мередит. Кстати, в подарок я приготовила сделанную в форме головы слона ручку, пишущий стержень которой высовывался из хобота. Так вот, мне тогда показалось, что подруги Мередит в большинстве своем слишком ярко накрасились, а друзья мужского пола переборщили с клоунскими галстуками, украшенными изображениями веселых героев мультфильмов. Собравшиеся явно решили компенсировать таким образом отсутствие на празднике Адриана и явились на торжество в неестественно бодром и жизнерадостном настроении.

Катрина Кинг, будучи самой близкой ее подругой, взвалила на свои плечи бремя ответственности за всеобщее веселье. Она все время обнимала Мередит за шею и прижимала к себе. Через некоторое время друзья именинницы начали роптать и удивляться, почему это Мередит не разворачивает свои подарки, ведь у нее за спиной на отдельном столике уже образовалась целая пирамида презентов. В ее основании покоился огромный плоский сверток в бумаге ручной работы с прицепленной к нему карточкой, украшенной надписью «С любовью от мамы».

Кто же знал, что Мередит не открывает подарки из опасения, что это может помешать ей исполнить задуманное! Она наконец-то собралась сделать это, пообещав себе, что встанет перед родителями, братьями и сестрами, близкими людьми, друзьями и коллегами и признается, что на самом деле терпеть не может слонов. Для этого она заранее написала себе речь.

 

Речь Мередит

Я долго искала для слонов коллективное наименование. Я знаю, что вы сейчас подумали: «Это ведь слоновье стадо, Мередит!» Но у меня дома столько слонов, что мне просто необходимо иметь более длинное коллективное обозначение, чем это слово из пяти букв.

Сначала мне казалось, что это слоновье нашествие. Потом — что это слоновья оккупация. Потом я поняла — это слоновий крест, который я вынуждена нести, хотя его не выбирала.

Понимаете, произошла ужасная ошибка. Я и сама уже не знаю, когда все это началось. Кто-то подарил мне слона, потом кто-то еще одного, а потом все стали дарить мне слонов. Я никогда не выбирала слонов сама, понимаете? Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я не ценю ваши подарки. Хоть я и не люблю слонов, я очень люблю всех вас и превыше всех богатств мира ставлю любовь, которую вы вложили в каждого из этих чертовых слонов. У меня слоновая болезнь — опасный недуг, вызванный перебором со слонами, и я прошу вас, члены моей семьи и дорогие друзья, помочь мне найти от него лекарство.

Речь у Мередит получилась короткой и, как она надеялась, достаточно теплой, чтобы ее поняли правильно. Хотя и возникли у нее сомнения насчет того, на месте ли здесь слово чертовы или лучше обойтись без него, чтобы не задеть религиозное чувство жениха Катрины Кинг, который готовился стать проповедником.

Дело было во вторник вечером, и в тайском ресторане находились только гости Мередит, занявшие длинный узкий стол, разделенный на три части с помощью двух огромных вращающихся подносов. Мередит, ее друзья и родные уточнили меню банкета. Официанты убирали остатки вкусных блюд, тарелки со следами острого соуса чили и шкурками лайма. Десерт — бананы в карамели и мороженое-ассорти — был еще впереди. И вот наконец настал момент, когда стол совсем опустел, если не считать подносов, пары бокалов и нескольких пятен карри на розовой скатерти.

Мередит выбрала этот промежуток между переменой блюд, чтобы встать, прокашляться и вынуть из кармана сложенный вчетверо листок бумаги, который весь вечер грел ей бедро, словно тайное оружие или заряженный разрывными пулями пистолет в кобуре.

Когда Мередит поднялась из-за стола и собравшиеся замолчали, ее бравада сошла на нет. Она осталась стоять, задыхаясь от волнения и втайне надеясь, что еще не поздно вернуть бумажку в кобуру, промямлить, как это принято у воспитанных людей, несколько приличествующих ситуации слов благодарности и сесть на место. Но тут она вспомнила Адриана в зоопарке, как он встал на колени между ней и слоном по имени Бутан и сделал предложение. И ее решимость стала тверже стали. Она больше не позволит слоновой болезни отравлять самые лучшие и важные минуты ее жизни. Она так сосредоточилась на своей задаче, что, пропустив меж ушей гомон, доносившийся из холла ресторана, начала свой спич:

— Я долго искала для слонов коллективное наименование. Я знаю, что вы сейчас подумали: «Это ведь слоновье стадо, Мередит!»

Шерилин Грей, смешливая помощница Меридит, которая проводила вместе с ней занятия в классе по четвергам, одобрительно хмыкнула. Мередит благодарно улыбнулась в ответ, полагая, что Шерилин оценила ее остроумие.

— Но у меня дома столько слонов, — продолжала именинница, — что мне просто необходимо иметь более длинное коллективное обозначение, чем это слово из пяти букв.

В это время музыкальный центр ресторана ожил, в помещении раздалось шипение опустившейся на виниловую пластинку иглы. Мередит окинула взглядом присутствующих и поняла, что гости, как, впрочем, и до этого, совсем не обращают на нее внимания. Все они, застыв, как восковые фигуры, смотрели на дверь, ведущую в холл.

И вдруг колонки буквально взорвались вступительными аккордами известной мелодии… «Нет, только не это, — вздрогнула Мередит и подумала: — О боже! Это именно это и есть!» Из динамиков хлынули звуки «Прогулки Слоненка». В дверях помещения показался мешкообразный, косолапо ступающий розовый слон. Он состоял из двух половин: задняя часть композиции опасно кренилась плево. Гости с другой стороны стола расступились, чтобы пропустить шатающегося зверя к Мередит.

Розовая снаружи шкура распалась надвое. Складчатые половинки слона упали на пол, словно ярко-голубые коконы, к ногам двух обнаженных блондинов с бронзовыми спинами и ягодицами: оба красавца дергались в такт музыке. Прикрывая ладонями пах, они вскочили на стол и заняли свои места на двух подносах. Когда стриптизеры убрали руки и повернулись к Мередит, она увидела слоновьи уши, хлопающие по рельефной мускулатуре на животах танцоров, а внутри игрушечных глаз — черные кружочки, которые вращались в одном ритме с размещенными, сами знаете где, длинными серыми хоботами с розовыми кончиками, подрагивающими на манер кисточек на сосках шоу-дивы.

Шерилин Грей смеялась почти беззвучно, приоткрыв рот и содрогаясь всем телом. Катрина Кинг вытирала уголки глаз салфеткой почти того же оттенка, что и тушь цвета электрик, стекавшая с ее ресниц. Ее жених согнулся от смеха на стуле, и лицо у него сделалось того же малинового цвета, что и волосы мультяшной девчонки у него на галстуке. Стриптизеры махнули хоботами влево, вправо, потом в противоположных направлениях. Они подняли хоботы в воздух и издали трубный глас. Они улыбались. Их превосходные зубы сверкали белизной.

Тетя Рона, притворяясь, что шокирована, закрыла рукой глаза. Тайские официантки в узких изумрудно-зеленых саронгах выстроились вдоль стойки бара и наслаждались зрелищем, повизгивая от удовольствия. Стриптизеры исполнили последний пируэт своего номера, спрыгнули со стола и застыли в эффектной позе, позируя для фотографии с именинницей. Они обступили ее монументальную фигуру с двух сторон, внушительные, как розовато-бронзовые колонны. Их покрытые потом глянцево-мускулистые груди едва заметно вздымалась.

И долго еще никто из гостей — ни те, кто снимал Мередит на видеокамеру, ни стриптизеры, ни даже, стыдно признаться, я, ни сама тетя Рона — не замечал, что Мередит не смеется, а напротив, лицо ее искажено гримасой страдания, и по нему, оставляя за собой мокрые дорожки, одна за другой текут большие, как горошины, слезы.