Глава I

Шталькенберг

Прошло больше года. В Шталькенберге, небольшом городке в Германии, известном своими минеральными водами, поселилось одно английское семейство по имени Кросби. Оно состояло из мистера и миссис Кросби, их дочери и гувернантки. Элен Кросби была прелестной молодой девушкой семнадцати лет, наследницей тридцати тысяч фунтов стерлингов, доставшихся ей после смерти дяди.

«Тридцать тысяч фунтов стерлингов и хорошенькая девушка! — размышлял молодой граф Отто фон Шталькенберг, сын местного богача. — Это именно то, что мне нужно!» Молодой человек начал все чаще посещать семейство Кросби и в один прекрасный день осмелился сделать предложение, которое было… принято.

Вне себя от восхищения, Элен устремилась в комнату своей гувернантки.

— Знаете новость? Я перестаю брать у вас уроки; меня выдают замуж!

Гувернантка подняла свое бледное, грустное лицо.

— Неужели? — спросила она кротко. — Вы же еще слишком молоды, чтобы выходить замуж, Элен…

Теперь взгляните на женщину, которая произнесла эти слова! Вы, конечно, узнаете ее, потому что это леди Изабелла Вэн. Увы! Как страшно она изменилась!

Да, таковы последствия страшной катастрофы на железной дороге и, прибавим также, последствия тяжкой душевной борьбы и угрызений совести. Она слегка хромает и горбится, а потому кажется меньше ростом. На лице у нее шрам, идущий от подбородка до самого рта; несколько зубов выпало, так что она говорит пришепетывая, а поседевшие волосы спрятаны под большим чепчиком. Она старается быть неузнаваемой и с этой целью носит зеленые очки, а широкая повязка из черного бархата низко спускается на ее лоб. Она никогда не носит платья, которое обхватывало бы ее стан, а надевает широкие кофты, как будто бы нарочно сделанные для того, чтобы скрыть некрасивые формы. Когда она выходит из дома, то надевает огромную шляпу и прикрывает лицо толстой вуалью.

В Шталькенберге леди Изабелла встретила миссис Дучи и ее дочерей, но никто не узнал ее. Да и кто мог бы узнать в этой женщине, состарившейся от страданий, прелестную леди Изабеллу с ее замечательным цветом лица, с ее красотой, ее темными локонами и стройным станом. А между тем она все еще была недурна собой, кротка и изящна, и все удивлялись: отчего у такой молодой женщины уже седые волосы?

Она жила у Кросби около двух лет. Выздоровев после ужасной катастрофы, она поселилась в тихом немецком городке и здесь познакомилась с семейством Кросби. Леди Изабелла сказала им, что она вдова, а ее покойный муж был французом. Сначала она давала уроки Элен и приходила к ней в определенные часы, но потом Кросби так привязались к ней, что пригласили ее к себе в дом.

Расставшись со своей молоденькой воспитанницей, леди Изабелла стала лелеять в своем тревожном сердце единственную, никогда не покидавшую ее и, быть может, безумную мечту — снова увидеть своих детей!

Нужно быть матерью, чтобы понять, как тоскует сердце матери в разлуке с детьми. Приходит минута, когда мать уже не выдерживает, когда она стремится к своим милым малюткам, горя желанием увидеть их и обнять. Не правда ли, каждая мать согласится с этим? Что же чувствовала леди Изабелла, эта несчастная, убитая горем мать, столько времени томившаяся в разлуке со своими детьми? Она невыразимо страдала. Леди Изабелла всегда сохраняла горячую привязанность к своим детям, и самой тяжелой пыткой было для нее горькое осознание, что, ослепленная ревностью, она изменила святому материнскому долгу и покинула детей. Что теперь с ними станет? А ее дочь? Вырастет ли она с мыслью, что ее мать была бессердечной, жалкой женщиной?

В последнее время желание леди Изабеллы увидеть своих детей стало настолько нестерпимым, что она почти заболела. Бледные губы ее были постоянно сухи, а горло болело от сдавленных рыданий.

Прошло уже три года после ее свидания с лордом Моунт-Сиверном, и с тех пор она ничего не слышала об Ист-Линне. Она могла бы о многом расспросить миссис Дучи, но как ей это сделать? Под каким предлогом? О! Если бы она могла увидеть своих детей и запечатлеть поцелуй на их устах! Она не могла больше обходиться без этого, не могла жить, не видя своих детей!..

В это время в Шталькенберг приехала миссис Лэтимер, обитательница Вест-Линна, а с ней и Эфи Галлиджон — в качестве горничной и компаньонки. У миссис Лэтимер был прекрасный характер, и она привязалась к Эфи. Последняя сумела по-своему изложить ей обстоятельства, сопровождавшие убийство, так что хозяйка отнеслась к ней с состраданием.

В Шталькенберге миссис Лэтимер остановилась в одной гостинице с миссис Кросби; не прошло и недели, как дамы познакомились; они стали часто видеться и даже поклялись друг другу в вечной дружбе.

В тот вечер, когда Элен Кросби сообщила о своей помолвке леди Изабелле, бедная женщина пошла в сумерках в уединенную часть сада, к скамейке, на которой любила сидеть. Так случилось, что Эфи пришла в ту же самую аллею.

«А! Вон и гувернантка Кросби, — подумала Эфи, увидев леди Изабеллу, — ее за милю видно по этому старушечьему чепцу. Пойду поболтаю с ней».

Эфи, никогда не отличавшаяся застенчивостью, села возле леди Изабеллы.

— Добрый вечер, миссис Вин, — сказала она.

— Добрый вечер, — ответила Изабелла, вовсе не подозревая, кто такая Эфи.

— Вы, кажется, не знаете меня, — продолжала Эфи, — я компаньонка миссис Лэтимер. А так как миссис Лэтимер в гостях у Кросби, то я вышла немного погулять. Какая тоска в Шталькенберге!

— Вы находите?

— По крайней мере для меня; я не говорю ни по-французски, ни по-немецки. Меня так тянуло сюда, но теперь я раскаиваюсь в том, что не осталась в Вест-Линне…

Леди Изабелла не поощряла свою собеседницу ни словом, ни взглядом, но последняя фраза заставила ее сердце забиться сильнее.

— Так вы из Вест-Линна? — прошептала она.

— Да. Препротивное местечко! Миссис Лэтимер переехала туда вскоре после того, как я поступила к ней.

— Вы, конечно, знаете и Ист-Линн? — осторожно спросила Изабелла, слегка отвернувшись в сторону.

— Как же мне не знать Ист-Линн, когда моя родная сестра, мисс Галлиджон, в нем главная горничная! А вы откуда его знаете, миссис Вин?

— Несколько лет назад я какое-то время жила рядом с поместьем, — сказала леди Изабелла после минутного колебания. — Мне хотелось бы узнать о Карлайлях — это была славная семья.

— А! У них в доме произошло много перемен. Вы, вероятно, знали их при леди Изабелле?

— Да, кажется, это была жена мистера Карлайля…

— Нечего сказать, хорошая была жена! — с иронией воскликнула Эфи. — Вы, конечно, слышали о ней, миссис Вин. Ведь она покинула Ист-Линн, бросив и мужа, и детей…

— А живы ли ее дети?

— Да, бедняжки! Но один ребенок очень болен и, похоже, скоро умрет. Джойс — моя сестра — ужасно рассердилась на меня, когда я сказала ей об этом. Она уверяет, что дитя непременно поправится.

Леди Изабелла вытерла носовым платком свой влажный лоб.

— Какой это ребенок? — спросила она слабым голосом. — Не Изабелла ли?

— Изабелла? — с удивлением переспросила Эфи. — Кто это — Изабелла?

— Старшая дочь — мисс Изабелла Карлайль.

— Изабеллы у них никакой нет. Есть Люси — единственная дочь.

— Когда… когда я знала Карлайлей, у них была только одна дочь, и ее звали Изабеллой.

— Постойте, — сказала вдруг Эфи, — я вспомнила. Кажется, Уилсон говорила мне… Да, именно, Уилсон говорила, что в ту самую ночь, как жена Карлайля убежала, он приказал, чтобы девочку называли не Изабеллой, а Люси, ее вторым именем. Неудивительно, что он не желал больше слышать этого имени и не позволил ребенку носить его.

— Разумеется, неудивительно, — прошептала леди Изабелла. — Какой же ребенок болен?

— Уильям, старший мальчик; он худ, как селедка, на щеках у него яркий болезненный румянец, а глаза так и блестят.

— А видели вы когда-нибудь леди Изабеллу?

— О нет, не видела, да никогда и не желала бы увидеть.

— Если я не ошибаюсь, — продолжала бедная гувернантка, — у Карлайлей был еще один мальчик… Арчибальд… кажется, так его звали…

— О да! Шалун и прездоровый мальчишка! За него нечего бояться, у него чахотки не будет. Он живой портрет мистера Карлайля. И вот что я скажу вам, — продолжала Эфи, резко меняя тему разговора, — если вы когда-нибудь бывали в Вест-Линне, то, может быть, слышали злые сплетни на мой счет?

— Да, помнится, я слышала ваше имя, но точно не могу сказать, по какому поводу.

— Быть может, вы слышали о том, что моего отца убили…

— Да-да, это я помню.

— Его убил Ричард Гэр, который тотчас после этого убежал неизвестно куда. Вы, вероятно, слышали о Гэрах… После похорон я уехала оттуда. И что же, вы думаете, обо мне сказали? Что я последовала за Ричардом Гэром! Не правда ли, это самая гнусная клевета, которую только можно придумать?

— Так вы не последовали за этим молодым человеком?

— Да разве я могла бежать с убийцей моего отца? Вот если бы этих сплетников повесили, другие, быть может, побоялись бы выдумывать разный вздор! Я так и сказала мистеру Карлайлю.

— Мистеру Карлайлю? — повторила Изабелла.

— Да, и это замечание заставило его рассмеяться. Он единственный человек, который не судил обо мне дурно; мистер Карлайль — благородный и добрый господин… А что касается меня, то я сначала была компаньонкой одной старушки, а затем прожила два года у графини Моунт-Сиверн.

— У графини Моунт-Сиверн? — с живостью переспросила леди Изабелла. — Позвольте… это, кажется, родственница жены мистера Карлайля.

— Да, я жила у них как раз в то время, когда это случилось. Леди Изабелле порядочно досталось от графини. Она целыми днями толковала об этом с миссис Левисон. Но что с вами, миссис Вин? У вас голова разболелась? Что вы так поддерживаете ее руками?

— Ничего, ничего, продолжайте!..

— Так вот, после лестных комплиментов, которыми меня наградили в Вест-Линне, я, разумеется, не торопилась туда возвращаться, миссис Вин. И если бы место у миссис Лэтимер не было таким превосходным, я отказалась бы от него, чтобы только не жить там. Но теперь все сгладилось… Кстати, знакомы ли вы с мисс Корни?

— Я видела ее.

— Эта особа всю жизнь была со мной на ножах.

— Она все еще в Ист-Линне?

— Как можно? Ее давно выпроводили и очень хорошо сделали, потому что у нее были бы вечные препирательства с миссис Карлайль.

При этих словах кровь застыла в жилах леди Изабеллы.

— С миссис Карлайль? Кто такая миссис Карлайль?

— Жена мистера Карлайля, разумеется.

Изабелла прижала руку к своему сильно бьющемуся сердцу.

— Я не знала, что он снова женился…

— Это было год тому назад. Я ходила в церковь смотреть, как они венчались. Признаюсь вам, невеста была чудо как хороша!..

Леди Изабелла в волнении сжимала руки.

— Он, вероятно, женился на Барбаре Гэр?

— Само собой разумеется, — ответила Эфи. — Если верить слухам, то говорят, что молодая Гэр выражала свое расположение мистеру Карлайлю еще до того, как он женился на леди Изабелле. Я слышала об этом от Уилсон, а ей это известно лучше, чем кому-либо, потому что она жила у Гэров. У них уже есть ребенок.

— Вот как! — сказала Изабелла слабым голосом.

— Такой красавчик! Ему три или четыре месяца. Миссис Карлайль очень им гордится — он похож на ее мужа, которого она обожает.

— А добра она к детям от первой жены?

— Кажется. Впрочем, ей почти не приходится о них заботиться — Арчибальд еще с няней, а старшие двое с гувернанткой.

— Так у них есть гувернантка?

— После побега жены мистер Карлайль тотчас взял гувернантку. Но, кажется, она оставляет их, потому что выходит замуж; так, по крайней мере, сказала мне Джойс.

— Вы часто бывали в Ист-Линне?

— Нет, — ответила Эфи, покачав головой, — там слишком косо на меня смотрят. Миссис Карлайль не любит меня. Барбара знала, что ее брат, Ричард, отдал бы все на свете, чтобы жениться на мне, и она до сих пор не может мне этого простить. Нечего сказать, завидный жених — этот Ричард Гэр! — продолжала Эфи тоном лисицы, которая смотрит на недосягаемый для нее виноград. — Во-первых, у него не было ни ума, ни мужества… Ах, боже мой, чего только не бывает на свете! Если бы леди Изабелла не совершила этой непростительной глупости — не бросила своего мужа, — то мисс Барбара никогда бы не стала миссис Карлайль. В Ист-Линне есть особа, которая до сих пор хранит преданность леди Изабелле, — это Джойс. При ней никто не посмеет дурно сказать о ее прежней госпоже. Она почти так же любила леди Изабеллу, как и сам мистер Карлайль.

— А разве он очень любил ее?

— О да! Он до такой степени любил ее, что готов был целовать ту землю, но которой она ступала!

— А как восприняли в Ист-Линне известие о ее смерти? — тихо спросила Изабелла.

— Не знаю, но, во всяком случае, это должно было всех поразить! Подумайте сами: кто решится покинуть несчастных малюток? Даже бессловесная тварь — и та привязывается к своему детенышу, а эта женщина бросила своих детей… Вы уходите, миссис Вин?

Сердце леди Изабеллы было переполнено страданием. Она не могла продолжать эту мучительную беседу. Женщина поднялась со скамейки, пожелала Эфи доброго вечера и вернулась в свою комнату.

Она легла в постель, но сон не шел к ней. Ее собственный ребенок был при смерти!.. Лихорадка не переставала мучить ее, постель казалась раскаленной; наконец она вскочила и принялась ходить по комнате. Кровь стучала у нее в висках, а сердце разрывалось на части. Она снова бросилась на постель и спрятала голову в подушки.

На следующий день случилось непредвиденное. После утреннего чая миссис Кросби вошла в комнату миссис Вин и сообщила ей о предполагаемом замужестве Элен, затем с сожалением сказала, что не нуждается больше в ее услугах, но с удовольствием поможет ей получить другое место. Захочет ли миссис Вин поехать в Англию? Леди Изабелла уже собралась ответить отрицательно, но миссис Кросби перебила ее:

— Подождите, я позову миссис Лэтимер, она обо всем вам расскажет.

Болтливая гостья не замедлила явиться.

— Ах, моя милая миссис Вин, как вы были бы счастливы, если бы попали в это семейство! Это превосходные люди! Его так любят и уважают, а она такая милая и привлекательная. Вы будете в доме не посторонней особой, а членом семьи. У вас будет одна только ученица, девочка; с мальчиком придется заниматься всего только час или два, а жалованье — семьдесят гиней. Карлайли мои друзья. Они живут в Ист-Линне, это место — настоящий рай.

Быть гувернанткой в Ист-Линне! У леди Изабеллы перехватило дыхание.

— Миссис Карлайль просила меня об этом лично. Она сказала, что для Люси необходима гувернантка, хорошо знающая французский и немецкий языки. А мне известно, что вы в совершенстве владеете и тем и другим. Не написать ли мне миссис Карлайль?

Чтомогла ответить леди Изабелла? Голова ее кружилась.

— Будьте так добры, позвольте мне подумать. Завтра я дам вам ответ.

В душе у Изабеллы происходила тягостная борьба. То она решалась рискнуть и поехать, то отказывалась от этой мысли. Что она перенесет, увидев Карлайля мужем другой? Оставаясь с ним под одной кровлей, она будет свидетельницей семейного счастья. Хватит ли у нее терпения?

Настал вечер, а Изабелла еще ничего не решила. Она провела еще одну ночь, полную мучений и тревоги. Наконец горячее желание увидеть своих детей победило остальные чувства. Искушение было слишком велико, и она решила ехать. «Что может меня удержать? — подумала она. — Что мне мешает? Опасение, что меня узнают? Но если это и случится, то что же со мной сделают? Меня с позором выгонят из Ист-Линна, однако я готова все это вынести, лишь бы только увидеть моих детей!»

Миссис Лэтимер написала миссис Карлайль и предложила ей новую гувернантку. В письме было сказано, что особа эта англичанка, вдова француза, протестантка, владеет несколькими языками, превосходно поет и играет на фортепьяно — одним словом, женщина вполне подходящая для должности наставницы. «Не следует обращать внимания на ее наружность, — писала миссис Лэтимер, — так как это женщина несколько странная: носит огромные черепаховые очки, высокие чепчики и чудовищные шляпы. На подбородке у нее большой шрам, и, хотя ей всего тридцать лет, волосы ее уже поседели. Но вообще эта женщина прекрасно воспитана и обладает изящными манерами».

Когда Барбара и Карлайль получили это странное описание, они не могли не посмеяться над ним, тем не менее решили пригласить к себе миссис Вин.

Леди Изабелла старательно принялась пересматривать все свои вещи, зная, что малейший клочок бумаги, малейшая строка, написанная ею, могут выдать ее. Бо`льшую часть своих вещей она оставила в Париже. Затем постаралась отобрать самые подходящие платья и головные уборы. Что касается ее почерка, то она целых два года старалась изменить его. А между тем, когда она отвечала на письмо миссис Карлайль, рука ее невольно дрожала, и в этом не было ничего удивительного. Леди Изабелла пишет миссис Карлайль! Пишет в Ист-Линн, где она некогда была королевой и кумиром и куда она теперь возвращается в качестве простой гувернантки!

Наконец наступил день отъезда. Леди Изабелла отправилась в путь вместе с миссис Лэтимер и Эфи Галлиджон — последняя возвращалась в Вест-Линн.

— Вы, конечно, знаете судьбу, постигшую этих бедных малюток, которые будут отданы на ваше попечение, — сказала ей миссис Лэтимер. — Никогда не следует говорить с ними об их матери — она их покинула.

— Да, я это знаю.

— Кроме того, мне кажется, их так воспитывают, что они считают миссис Карлайль своей настоящей матерью.

Каково было бедной Изабелле услышать эти жестокие слова!

Был пасмурный вечер; солнце уже клонилось к западу, когда путешественницы прибыли в Вест-Линн. Миссис Лэтимер, остановившись перед своим домом, простилась с миссис Вин, которая поехала дальше, по направлению к замку. И вот она снова едет по этой знакомой и милой дороге; вон, в стороне, и дом судьи Гэра; тысячи знакомых предметов представлялись ее отуманенному слезами взору. Вот перед ней возник Ист-Линн, дорогой, старый Ист-Линн!.. Карета въехала в аллею, в окнах мелькали огоньки. Все здесь дышало весельем и счастьем; сердце Изабеллы заныло, и она с тоской вступила на порог этого дома. Не помня себя, она отворила дверь; выйдет ли Карлайль ей навстречу? Как проклинала она теперь свой безумный поступок и какие муки переживала!..

 

Глава II

Возвращение

Двери распахнулись, и она очутилась в ярко освещенной передней. Первым, кто попался ей на глаза, был Питер, старый верный слуга. И как это странно, что она не могла теперь сказать ему: «Как поживаете, Питер?» Войдя в это жилище, когда-то принадлежавшее ей, она не знала, что сказать, куда ступить; голос ее прерывался.

— Мистер Карлайль дома? — спросила она наконец.

— Да, сударыня, — ответил Питер.

В эту минуту к ней навстречу выбежала Джойс.

— Я имею честь говорить с миссис Вин, не так ли? — произнесла она почтительным тоном. — Прошу вас следовать за мной.

Изабелла не в силах была сдвинуться с места; сердце сильнее прежнего билось у нее в груди. Слуга вынул вещи из кареты и внес их в переднюю; затем Джойс проводила гувернантку в небольшую комнату, где горел яркий огонь.

— Это ваша приемная, миссис Вин, — сказала служанка.

Затем Джойс предложила Изабелле отправиться в ее спальню. Изабелла в сопровождении Джойс поднялась по лестнице; оказавшись на втором этаже, она на минуту остановилась на площадке, будто для того, чтобы перевести дыхание. Отсюда она могла украдкой взглянуть на свою прежнюю спальню: двери в ней были настежь открыты. Яркое пламя камина, как и в былые дни, бросало отсветы на мебель. Как и прежде, роскошный туалетный столик у стены был уставлен серебряными коробочками, флаконами для духов и разными дорогими вещицами. На диване лежала шаль и полураскрытая книга. На кровать было небрежно брошено шелковое платье. Изабелла быстро отвернулась и последовала за Джойс, которая указала ей предназначенную для нее комнату. Это была очень удобная, красиво меблированная спальня; тут жила мисс Карлайль в те дни, когда Изабелла только вышла замуж.

— Не затопить ли у вас камин, миссис Вин? — спросила Джойс, поставив на маленький столик подсвечник.

— Нет, не надо, — ответила Изабелла.

Вошел слуга с ее чемоданом. Джойс снова обратилась к Изабелле, все еще безмолвно стоявшей перед ней:

— Hе прикажете ли чего-нибудь, миссис Вин?

Изабелла отрицательно покачала головой, ей хотелось только одного: чтобы ее оставили в покое. Мысли ее путались.

— Если вам что-нибудь понадобится, — продолжала Джойс, — вы можете позвонить, и к вам придет служанка Энн, которой поручено прислуживать вам.

Джойс удалилась, но тут же вернулась. Леди Изабелла, снявшая шляпку, поспешила надеть ее снова.

— Извините, сударыня, — сказала Джойс, — сумеете ли вы найти дорогу в другие комнаты?

— Да-да, — с волнением ответила Изабелла.

Ей — и не найти дороги в этом доме! Бедная женщина! Она вся дрожит, несмотря на то, что она одна в комнате; она чувствует такой страх, что едва смеет раздеться. Но к чему теперь колебаться? Отступать уже поздно, да она и не в силах этого сделать. Ей нужно во что бы то ни стало свыкнуться со своим настоящим положением, сыграть взятую на себя роль, затаить сокровенные чувства, а если понадобится, даже прибегнуть к притворству, к разным хитростям, чтобы обмануть тех, с кем она будет жить. Но как подавить эти рыдания, которые так сдавливают горло?..

Она сложила свои худые руки, и из уст ее вырвалась мольба к Богу, мольба, вернувшая ей прежнее мужество. Она встала уже совершенно оправившись, взяла свечу и сошла по лестнице в приемную комнату, где для нее был приготовлен чай. На столе стоял поднос, прикрытый салфеткой, а на ней чайник и серебряная сахарница. Эти предметы были ей так знакомы, что одного взгляда на них оказалось достаточно, чтобы в ее сердце проснулись тысячи воспоминаний. Она села, намереваясь поужинать, но была слишком взволнована, чтобы приняться за еду. Изабелла со страхом задавала себе вопрос, где мог быть в этот час Карлайль, где находились ее дети. Она машинально взялась за колокольчик, и на его сухой звук немедленно явилась Энн. Служанка вошла и тотчас удалилась, забрав с собой поднос согласно полученному приказанию.

И снова леди Изабелла осталась одна. Она не переставала думать о тех, кого так жаждала видеть. Где они, что делают? Вдруг она вскочила с кресла, вздрогнув всем телом. Рядом с приемной послышались голоса — свежие, нежные голоса детей. Неужели это ее дети? И они войдут к ней? Она их увидит?..

Нет, они только прошли через коридор, направляясь в свою спальню. Леди Изабелла слышала, как они поднялись по лестнице, и вскоре во всем доме воцарилась полная тишина. Она взглянула на свои часы. Это были уже не те часы, которые она носила прежде. Из всех прежних драгоценностей у нее остались только медальон с портретом ее матери и изумрудный крестик, оправленный в золото.

Этот крестик — вы должны его помнить, читатель, — был тем самым, который Фрэнсис Левисон сломал в свою первую встречу с леди Изабеллой. Изабелла не хотела с ним расставаться, так же как и с медальоном. Она свято хранила эти две вещицы, и теперь они лежали, старательно завернутые, на дне ее рабочего ящика.

Была уже половина восьмого.

— Сударыня, — послышался вдруг голос Питера, который внезапно появился перед леди Изабеллой, — не угодно ли вам пожаловать в гостиную? Госпожа будет рада принять вас — она поручила мне передать вам это.

У леди Изабеллы потемнело в глазах. Итак, опасный момент наступил! Страшным усилием воли она заставила свое сердце замолчать и, опустив голову, приготовилась последовать за старым слугой.

— Миссис Карлайль одна? — спросила она, дрожа.

— Да, сударыня, господин не ужинал дома сегодня. Как прикажете доложить о вас? — прибавил он, когда они подошли к дверям гостиной.

— Миссис Вин.

Он отворил дверь и впустил леди Изабеллу в комнату. Возле камина сидела Барбара. Лицо ее, освещенное мягким светом свечей, казалось миловидным и юным. Оно оставалось таким же, каким было в тот день, когда Изабелла в первый раз встретила Барбару возле церкви и, пораженная ее красотой, спросила Карлайля: «Кто это?» Она показалась ей красивее чем когда-либо в своем бледно-голубом шелковом платье, в золотой цепочке и изящных браслетах; черты ее лица были все так же безукоризненно правильны, щеки свежи, в глазах светилась радость, а роскошные волосы еще свидетельствовали о чудной поре юности и любви. Барбара встала и пошла навстречу к гувернантке.

— Я надеюсь, что путешествие не очень вас утомило? — сказала она, приветливо пожимая ей руку.

Леди Изабелла села с другой стороны камина, немного отодвинув предложенное ей кресло и скрыв таким образом свое лицо от яркого света.

— Кажется, вы не совсем здоровы? — спросила Барбара, потому что не могла не заметить, как бледна была новая гувернантка.

— Нет, — тихо возразила Изабелла, — просто я очень устала. Но пожалуйста, не обращайте на это внимания.

— Надеюсь, вам здесь понравится, — сказала Барбара. — Долго вы жили в Англии?

— Да, когда была еще молодой девушкой.

— Я слышала, вы потеряли мужа и детей…

— Да… — пробормотала Изабелла.

— Сочувствую вам. Должно быть, это ужасно — потерять детей… У меня есть ребенок, и если бы он умер, то мне кажется, я не пережила бы его. Но вернемся к делу, — сказала Барбара. — Вам известно, что у моего мужа есть дети от первой жены — мать их бросила.

— Она умерла! — прервала ее Изабелла, желая избежать этого разговора.

— Это была дочь лорда Моунт-Сиверна, — продолжала Барбара. — Она была очень хороша собой, но я имею основание думать, что она не сильно любила своего мужа. Как бы то ни было, она убежала из этого дома.

— Она очень дурно поступила, — заметила леди Изабелла, чувствуя, что если будет и дальше молчать, то возбудит подозрение.

— Скажите лучше, что это гадко, непростительно! Потому что мистер Карлайль ничем не заслужил такой неблагодарности. У мистера Карлайля открытое сердце и добрая и возвышенная душа — вы сами убедитесь в этом, когда узнаете его ближе. Мы никак не могли объяснить себе, почему леди Изабелла покинула его. Проклятия сыплются на этого презренного Фрэнсиса Левисона.

Миссис Вин дрожащей рукой поправила очки.

— Без сомнения, от этого пострадали ее бедные малютки — они все еще вспоминают о своей матери… Но я должна попросить вас, миссис Вин, постараться сделать так, чтобы они совсем забыли о ней.

— Вероятно, так распорядился мистер Карлайль? — осмелилась спросить гувернантка.

— Разумеется, — ответила Барбара, — и это весьма естественно. Скажу больше, — прибавила она, — вы должны будете серьезно заняться воспитанием девочки, чтобы впоследствии она не последовала примеру матери.

— За это я ручаюсь, — взволнованно произнесла Изабелла. — А вы часто бываете с детьми?

— Нет, я придерживаюсь убеждения, что дети до известного возраста должны находиться подальше от матери. Конечно, я не хочу сказать, что мы должны оставлять их целиком и полностью на попечение гувернанток или нянек. Нет, я не сочувствую тем матерям, который небрежно относятся к своим детям и предаются светским развлечениям, — тем не менее я не хвалю и тех, которые постоянно проводят время с детьми, не могут ступить без них и шагу, сами одевают, моют и кормят их — словом, становятся их рабами. Из этого ничего хорошего не выходит. Впоследствии дети до такой степени усваивают себе известные привычки, что им трудно избавиться от них, они делаются требовательными, раздражительными и капризными; мать, до сих пор удовлетворявшая исключительно их материальные потребности, уже теряет в их глазах нравственный авторитет, не может направлять их умственное и духовное развитие. Дело кончается тем, что мать теряет терпение, вооружается против детей, бранит и бьет их. А бедный муж, постоянный свидетель этих плачевных сцен, начинает тяготиться и детьми, и женой; ему надоедает эта тягостная обстановка, в которой он слышит одни только крики, и он ищет где-нибудь в другом месте то спокойствие, которого не находит у себя дома. По моему мнению, великий материнский долг заключается в нравственном воспитании детей… Вероятно, вы разделяете мое мнение?

Леди Изабелла склонила голову в знак согласия.

— Когда я поселилась в Ист-Линне, ваши обязанности исполняла мисс Мэнинг. Могу заметить, что она превосходно воспитывала детей. Я нисколько не сомневаюсь, что вы будете в точности следовать принятой нами системе. На вас возлагается главным образом воспитание девочки: она почти постоянно будет с вами.

— Да, я знаю, — ответила Изабелла с замиранием сердца. — Надеюсь, это здоровые дети?

— У них превосходное здоровье. Но в прошлую зиму у Уильяма была корь, и следствием этой болезни стал кашель, который и теперь беспокоит его.

— Он кашляет! Неужели? — с горечью воскликнула Изабелла.

— Да, в особенности ночью и по утрам, когда просыпается.

— Не чахотка ли у него? — со страхом спросила Изабелла.

— О нет, у меня нет причин предполагать что-либо подобное, — ответила Барбара. — Во всяком случае, эта болезнь не наследственная… Сколько у вас было детей, миссис Вин?

Этот вопрос, заданный так внезапно, сильно смутил леди Изабеллу.

— Трое…

— Значит, вы потеряли троих детей? Но ведь это ужасно! Отчего же они умерли?

И снова леди Изабелла смутилась.

— Они умерли от… от… разных болезней, — пробормотала она.

— Раньше отца? — продолжала расспрашивать Барбара.

— Да… да… раньше отца! — повторила Изабелла, отирая со лба крупные капли пота.

От Барбары не ускользнуло волнение гувернантки, которое она приписала тягостным воспоминаниям, вызванным ее вопросами. Она поспешила сменить тему:

— Миссис Лэтимер говорила мне, что вы из знатного рода. Извините, что я об этом спрашиваю, но вы, вероятно, понимаете, почему я это делаю. Всегда приятно знать, кого принимаешь под свою кровлю.

— Да, я действительно из хорошей семьи, — холодно ответила Изабелла. — Я была рождена не для того, чтобы впоследствии стать гувернанткой.

— А муж не оставил вам никакого состояния?

— Никакого. Я лишилась всего в тот день, когда лишилась моего мужа.

Наступило молчание. Барбара догадывалась, что в жизни этой женщины кроется какая-то мрачная история, какое-то роковое событие, но она не осмелилась больше ее расспрашивать. В эту минуту вошла горничная.

— Не угодно ли вам пойти в детскую? — обратилась она к миссис Карлайль. — Ребенок раздет.

Миссис Карлайль поднялась, но тотчас села снова.

— Нет, — сказала она горничной, — я не пойду в детскую, пусть ребенка принесут ко мне. В этот час мой малютка обычно ужинает, — объяснила она Изабелле.

Вскоре пришла Уилсон с ребенком и положила его на колени миссис Карлайль. Это был прелестный малыш, крупный и полный, с большими голубыми глазами. Ему еще только миновало полгода, но, по словам его матери, он был рассудителен, как взрослый.

Уилсон пожирала глазами Изабеллу — она никогда не видела женщины более уродливой, в особенности ее ужасали зеленые очки; что же касается одежды миссис Вин, то Уилсон с удивлением спрашивала себя, из какой мастерской могло выйти платье такого странного покроя. Осмотрев с головы до ног новую жительницу Ист-Линна, она удалилась.

Между тем Барбара прижимала ребенка к груди и осыпала его нежными поцелуями; потом, поднявшись с кресла и держа его на руках, она подошла к леди Изабелле.

— Видели ли вы когда-нибудь такого прелестного ребенка?

— Действительно, он прелестный, — ответила Изабелла, — но позвольте мне заметить, что он совершенно не похож на вас.

— Да, я знаю. Он живой портрет своего отца, моего возлюбленного мужа.

— В таком случае мистер Карлайль должен быть очень хорош собой, — осмелилась заметить бедная гувернантка.

— О да! Он очень красив, — согласилась Барбара, — а кроме того, добр, снисходителен и благороден; все относятся к нему с уважением. Скажу больше: он любим всеми, кто его знает. Знаете, — прибавила она, — весь Ист-Линн удивляется, как первая жена могла его покинуть, как она могла полюбить другого человека…

Леди Изабелла вздрогнула.

— Вы слышите стук колес? — вдруг воскликнула Бapбapa. — Это он… я не ошибаюсь, это его экипаж остановился у крыльца.

Как описать то, что почувствовала при этих словах несчастная женщина? Изабелла слышала, как входил Карлайль; она узнала звук его шагов; она снова увидела его перед собой, и наконец… О! Как выразить эту сцену и это горе! Ее глаза на минуту сомкнулись, чтобы не видеть нежного поцелуя, который Арчибальд запечатлел на устах ее соперницы.

Карлайль так торопился подойти к жене и ребенку, что, казалось, не заметил присутствия гувернантки. Барбара поспешила загладить эту забывчивость и тотчас представила мужу миссис Вин. Карлайль повернулся к ней с просьбой извинить его. Взгляд его на минуту задержался на Изабелле с удивлением и любопытством; потом он сделал шаг вперед и дружески протянул ей руку, приветствуя ее самыми сердечными словами. Леди Изабелла невольно привстала ему навстречу, но она с трудом держалась на ногах, дрожала и боялась быть узнанной. Тем не менее она взяла протянутую руку, ту самую руку, которая когда-то так крепко сжимала ее собственную; она тихо, почтительно пожала ее и, подавленная волнением, медленно опустилась в кресло.

Карлайль не мог не заметить болезненного вида и необыкновенной бледности их новой гувернантки. Он задал ей несколько вопросов о состоянии ее здоровья, спросил также, не слишком ли утомилась она во время путешествия.

Леди Изабелла ограничивалась самыми короткими ответами, стараясь скрыть свое волнение и избегая его взгляда. Между тем ребенок на коленях Барбары издавал оглушительные крики.

— Послушай-ка, дружище, — обратился к нему Карлайль, — кажется, тебе давно пора отправляться в постельку?

Ребенок, как бы поняв эти слова, спрятал свою белокурую головку на груди матери, затем снова приподнял ее и устремил веселый взгляд на отца. Карлайль взял его на руки, а затем посмотрел на леди Изабеллу, безмолвную свидетельницу этой радостной семейной сцены, и произнес:

— Не правда ли, прелестный ребенок, миссис Вин?

— Да, премилый, — ответила Изабелла. — Как его зовут?

— Артур.

— Артур Арчибальд, — поспешила прибавить Барбара. — Видите ли, миссис Вин, мне очень хотелось назвать его Арчибальдом, но, к сожалению, другой ребенок уже носит это имя.

Тут явилась Уилсон, чтобы отнести ребенка в детскую. Она еще раз устремила пристальный взгляд на леди Изабеллу, взяла ребенка из рук Карлайля и вышла, обернувшись еще несколько раз. После ее ухода Изабелла встала, чтобы в свою очередь удалиться. Барбара дружески пожала ее руку, а Карлайль пожелал ей доброго вечера и проводил до двери.

— Не правда ли, презабавная особа? — сказала Барбара, оставшись наедине со своим мужем. — Я никак не могу объяснить себе, зачем она носит эти ужасные зеленые очки. Они придают ей такой смешной вид.

— Странно, — прошептал Карлайль, задумавшись и как бы говоря с самим собой. — Странно, — повторил он. — В чертах ее лица есть что-то такое, что мне напоминает…

— Что напоминает? — спросила Барбара.

Он вдруг замолчал, и горькая усмешка мелькнула на его губах.

— О! Ничего, ничего! Это странная, невероятная мысль, Барбара. Мне нужно поговорить с тобой о многом другом.

 

Глава III

Тревога матери

На следующий день рано утром леди Изабелла уже стояла в дверях своей комнаты, прислушиваясь, не идет ли кто. Она не хотела ни с кем столкнуться. Еще вчера она заметила, как внимательно Карлайль посмотрел на нее. Он был для нее теперь так недосягаемо высок, она так истинно любила его — мужа другой! Итак, она должна была всеми силами избегать встреч с ним.

В ту минуту, как она стояла на пороге своей спальни, из комнаты напротив вдруг выбежал верхом на щетке прелестный мальчуган с красивым и смелым лицом, веселый и резвый, каким только может быть ребенок в пять лет. Это был ее собственный сын, ее маленький Арчибальд. Она узнала его по сходству с Карлайлем, но прежде всего по учащенному биению своего сердца. Не отдавая себе отчета в собственном поступке, увлекаемая материнским чувством, она устремилась навстречу ребенку, остановила его, подняла на руки, крепко прижала к своей груди и, задыхаясь от радости, унесла в свою спальню.

— Ты не должен бояться меня, дружок, — прошептала она, заметив испуг на лице ребенка, — я вовсе не злая, нет! Я очень люблю маленьких мальчиков!..

Несчастная мать со слезами на глазах принялась покрывать его поцелуями. В это время в комнату вошла Уилсон, остановившись при виде столь странной сцены. Леди Изабелла поспешила выпрямиться; она поняла, каким непонятным должно казаться ее поведение.

— Видите ли, — проговорила она, как бы оправдываясь, — я очень люблю маленьких детей, а этот мальчик, — прибавила она, зарыдав, — напомнил мне моего собственного ребенка, которого я похоронила. Вы, конечно, понимаете это чувство?

Уилсон из вежливости кивнула, но в глубине души осталась убежденной в том, что новая гувернантка слегка тронулась рассудком. Обменявшись с ней несколькими фразами, Уилсон обратилась к маленькому Арчибальду, который не без любопытства смотрел на зеленые очки леди Изабеллы.

— Зачем ты убежал, негодный мальчишка? — строго прикрикнула на него Уилсон. — Зачем ты унес щетку? Ведь я запретила тебе ее брать; подожди, вот я скажу твоей маме.

С этими словами Уилсон довольно резко встряхнула его, крепко схватив за руки.

— О, прошу вас, — взмолилась Изабелла, — не делайте ему больно.

— Больно? — повторила служанка. — О! Вы его еще не знаете! Это настоящий маленький проказник!..

Уилсон вскоре увела мальчика из комнаты, оставив Изабеллу наедине с ее горем, с ее тоской и бешенством, которые она теперь испытывала при одной мысли, что не может выпроводить эту служанку со словами: «Этот ребенок мой, не смей бить его!..»

Она спустилась в свою приемную. Завтрак был уже готов, и в комнате вместе с Джойс находились и двое других детей леди Изабеллы. Заметив гувернантку, Джойс тотчас вышла.

Люси, старшая из детей, была очень милой и грациозной восьмилетней девочкой, а Уильям — худеньким мальчиком с болезненным цветом лица. Оба они поразительно походили на свою мать, по крайней мере на ту, какой она была прежде: у обоих были такие же нежные черты лица и задумчивые выразительные глаза. Изабелла хотела поцеловать их, но не посмела этого сделать из боязни выдать себя; она заставила свое сердце замолчать. Между тем Люси не сводила с нее глаз, а Уильям, менее пугливый и застенчивый, чем его сестра, обратился к ней с вопросом:

— Это вы наша новая гувернантка?

— Да, и надеюсь, мы подружимся.

— Почему нет? Мы всегда дружили с мисс Мэнинг, нашей прежней гувернанткой. Знаете, — продолжал он все тем же доверчивым тоном, — я скоро начну учить латынь. Да, как только перестану кашлять. А вы могли бы научить меня латыни?

— Увы, нет, — ответила Изабелла, — я плохо знаю этот язык.

— И я не удивляюсь этому. Папа сказал, что вы наверняка не знаете латинский язык, и пообещал поговорить с мистером Кэном — не возьмется ли он преподавать мне этот предмет.

— С мистером Кэном? — повторила леди Изабелла. — Мистер Кэн, учитель музыки?

— Ах! Так вы его знаете? — удивленно воскликнул мальчик.

При этом вопросе краска залила щеки леди Изабеллы; она поняла, что совершила еще одну оплошность, и, чтобы загладить ошибку, вынуждена была прибегнуть ко лжи.

— Нет, — ответила она, — я его не знаю, но мне говорили о нем.

— Это чудесный человек, — продолжал мальчик, — и вдобавок ко всему знает латинский. С тех пор как уехала мисс Мэнинг, он давал нам уроки музыки. Мама очень хотела этого.

«Мама» — это слово, относившееся к Барбаре, отозвалось болью в сердце Изабеллы.

— Вы завтракаете только хлебом с молоком? — спросила она, заметив, что едят дети.

— Как придется, — ответил Уильям, — один день нам дают хлеб с молоком, другой — хлеб с маслом или с медом, хотя тетя Корнелия и выражала желание, чтобы мы постоянно ели хлеб с молоком, — она уверяет, что таким образом воспитывала папу.

— Да, — наконец присоединилась к разговору Люси, — но это нисколько не мешало папе давать мне крутое яйцо, когда я с ним завтракала.

— А теперь вы больше с ним не завтракаете?

— О да, мы перестали завтракать с ним с тех пор, как приехала наша новая мама.

Когда завтрак окончился, леди Изабелла начала расспрашивать детей, сколько времени они занимаются и сколько отдыхают. В то время как она с ними разговаривала, в передней неожиданно раздался голос Карлайля. Люси устремилась к двери.

— Останьтесь, останьтесь здесь, Изабелла! — невольно вырвалось у гувернантки.

— Что? — спросил Уильям удивленно. — Вы, кажется, назвали ее Изабеллой? Это не ее имя. Ее зовут Люси.

— Да-да, — прошептала несчастная женщина в страшном волнении.

— Да, меня действительно зовут Изабеллой, — проговорила Люси, — но как вы это узнали? Меня никто не называл Изабеллой с тех пор, как ушла моя мама, моя настоящая мама.

— Так ваша мама ушла? — спросила леди Изабелла, вся дрожа.

— Да, — ответила девочка, — ее у нас украли.

— Украли?

— Да, украли. У нас гостил один человек, очень злой человек, которого папа приютил в замке. Так вот этот человек однажды уехал и увез с собой маму. С тех пор папа не хочет, чтобы меня называли Изабеллой.

— А как же вы это узнали?

— Папа при мне просил Джойс называть меня Люси, а Джойс передала это другим горничным… Нашу настоящую маму звали Изабеллой, и мы ее очень любили; но после того, как она ушла, Уилсон и тетя Корнелия запретили нам любить ее. Уилсон сказала нам, что если бы мама нас любила, то никогда не покинула бы.

— Как! — возмутилась несчастная мать. — Как Уилсон посмела говорить такое!

— Да, она думает, что если мама позволила себя украсть, то потому, что хотела этого. Но я не верю. Я думаю, что тот человек сильно бил маму, чтобы заставить ее покинуть нас. Теперь она умерла; я не знаю, отчего именно, но думаю, что от ударов того человека.

Разговор этот был прерван неожиданным появлением Джойс, которая предложила леди Изабелле проводить ее в классную комнату. Леди Изабелла встала и в сопровождении Люси и Уильяма отправилась в вышеупомянутую комнату на втором этаже. Только она села за стол, как перед ней появилась Барбара и начала объяснять ей, какого рода системы следует придерживаться при обучении ее детей. Правда, она высказывала свои мысли на этот счет самым почтительным и любезным тоном, тем не менее это были приказания. Сколько раз леди Изабелла готова была перебить ее — до такой степени сердце ее восставало против ее воли, а гордость чувствовала себя оскорбленной.

В тот же день вечером, когда Изабелла сидела с детьми в предназначенной для нее комнате, Уильям сильно раскашлялся. И вновь материнское чувство вырвалось наружу. Бедная женщина привлекла к себе ребенка, нежно прижала его к своей груди и осыпала поцелуями. В эту минуту Карлайль, услышавший кашель Уильяма, вошел в комнату.

Взглянув на него, Изабелла страшно смутилась и дрожащей рукой отстранила от себя маленького Уильяма.

— Зачем же вы его оттолкнули? — произнес Карлайль, растроганный ее нежностью. — Вы любите детей, я очень рад, это говорит в вашу пользу.

Что она могла ответить? Из ее горла вырвалось несколько бессвязных слов, затем, смутившись еще больше, она отошла в самый темный угол комнаты.

Карлайль внимательно посмотрел на Уильяма. Мальчик уже не кашлял, но казался изможденным, и на лице у него появился лихорадочный румянец.

— Миссис Вин, — сказал Карлайль, — после ужина приходите, пожалуйста, с Люси в гостиную. Нам очень хочется послушать, как вы поете.

Когда он вышел, Изабелла снова привлекла ксебе маленького Уильяма.

— Ты кашляешь и ночью, дружок? — спросила она.

— Да, иногда. Джойс всякий раз ставит варенье возле моей постели; когда я закашляюсь, то съем ложечку этого варенья, и мне лучше…

— Ты спишь один в комнате?

— Да, у меня собственная комната.

Леди Изабелла снова замолчала. Она размышляла о том, как ей ухаживать за больным ребенком, как устроить так, чтобы Уильяму позволили спать в ее комнате, возле нее.

— Дитя мое, — сказала она вдруг, — ты хочешь, чтобы твою постельку поставили в моей комнате?

— Не знаю. Зачем?

— Я стала бы за тобой ухаживать, подавать тебе все необходимое, а если бы пришел этот противный кашель, то я постаралась бы прогнать его. Да, дружок, я стала бы беречь тебя и любить, как любила тебя настоящая мама.

— Настоящая мама! — воскликнул Уильям. — Она не любила нас, она нас бросила!

— Это неправда. Что ты там болтаешь? — перебила его Люси гневным тоном. — Мама нас очень любила. Я знаю. И Джойс мне это говорила…

— Замолчи, Люси, ты говоришь глупости, — сказал Уильям.

Крупные слезы выступили на глазах Изабеллы.

— Дети мои! — тяжело вздохнула она. — Ваша мама любила вас, она очень, очень любила вас. Поверьте мне.

— Откуда вы это знаете, миссис Вин? — спросил Уильям, бойко вскинув голову. — Ведь вы ее никогда не видели, не правда ли?

— He видела, но я в этом убеждена, — настаивала несчастная мать, — потому что я нахожусь с вами всего лишь один день, а я уже люблю вас.

С этими словами Изабелла крепко обняла обоих детей и дала волю своим слезам.

— Отчего вы так плачете? — спросил Уильям.

Изабелла посмотрела на него и прошептала:

— Я плачу потому, что, глядя на тебя, думаю об одном маленьком мальчике, которого я похоронила. Ему было бы теперь столько же лет, сколько и тебе.

— А как его звали?

— Вильямом! — ответила она, не задумываясь ни на минуту.

— Вильям Вин! — произнес Уильям. — Его папа был французом, не правда ли? А он говорил по-английски?

— Да, говорил, — сказала Изабелла не без некоторого колебания. — Но пей же свой чай.

Позже Барбара, выйдя из-за стола, чтобы покормить своего ребенка, заметила маленькую Люси. Девочка стояла в дверях той комнаты, где находилась леди Изабелла.

— Можно нам теперь пойти в гостиную, мама? — воскликнула Люси.

— Да, — ответила Барбара, не останавливаясь, — и скажи миссис Вин, чтобы она также пришла и захватила с собой ноты.

В ту самую минуту, как миссис Вин собиралась войти в столовую, Карлайль столкнулся с ней в коридоре.

— Миссис Вин, — обратился он к ней, — разбираетесь ли вы в детских болезнях?

Изабелла уже намеревалась ответить «нет», но, к счастью, вовремя вспомнила, что ее считают матерью троих детей, которых она похоронила, и потому поспешила ответить:

— Да, сэр, немного.

— Не находите ли вы, — продолжал Карлайль, — что Уильям очень болен?

Нужно сказать, что мальчик в эту минуту не был со своей наставницей — его отослали в детскую спать. Что же касается Люси, то она уже сидела в гостиной.

— Я думаю, — ответила Изабелла, — что ему нужен особенный уход; по моему мнению, необходимо, чтобы кто-нибудь находился при нем постоянно, в особенности ночью. Если вы позволите, сэр, я с радостью возьму его всвою спальню. Можно перенести его кроватку и поставить рядом с моей.

— Благодарю вас за это предложение, — возразил Карлайль, — но я не могу принять его. Я не смею причинять вам такое беспокойство.

— О, это не причинит мне беспокойства. Кроме того, я успела горячо привязаться к этому ребенку.

— Вы очень добры, но, право же, это невозможно. Если необходимо, чтобы кто-нибудь спал с ним в одной комнате, то я поручу это кому-нибудь из слуг.

С этими словами Карлайль отворил дверь перед миссис Вин. Больше всего она боялась, что ее попросят сесть за фортепьяно и спеть что-нибудь. Ее могли узнать по голосу. Правда, он сильно изменился с тех пор, как случилась ужасная катастрофа на железной дороге, — она пришепетывала и растягивала слова, но странное дело: все эти недостатки исчезали, когда она пела.

Но тяжелое испытание на этот раз миновало ее; Барбара, вернувшись в гостиную к мужу, села за фортепьяно и играла до тех пор, пока не доложили о приходе гостя. Гостем этим был сам почтенный судья Гэр.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула Барбара. — Миссис Вин, позвольте представить вам моего отца.

Леди Изабелла и судья обменялись поклонами. Затем Изабелла уединилась в своей комнате и погрузилась в печальные думы. На часах пробило десять. Она огляделась вокруг, затем нетвердыми шагами добрела до лестницы и спустилась на этаж ниже, опираясь на перила. На площадке она встретила служанку Сару и остановилась, озаренная новой мыслью.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась она к служанке, — где комната маленького Карлайля?

— По коридору направо, — ответила та.

Леди Изабелла подождала с минуту, потом, уверившись в том, что служанка ушла, на цыпочках вошла в комнату, где спал ее возлюбленный ребенок. Она подошла к постели. Уильям спал; на лице его отражалось страдание, а тонкие руки были сложены на груди. Возле постели на маленьком столике стоял стакан со сладкой водой и блюдечко с вареньем.

Изабелла упала на колени возле постели ребенка, склонила голову к подушке, прислушиваясь к его дыханию. Бедная мать плакала.

— Боже милосердный! — раздался вдруг чей-то резкий и звучный голос. — Я подумала, уж не горим ли мы?

Резкий голос принадлежал Уилсон. Она увидела свет в комнате Уильяма и, испугавшись, прибежала. Услышав ее восклицание, леди Изабелла быстро выпрямилась.

— Я… я… я сидела возле Уильяма, — пробормотала она. — Мистер Карлайль… очень… беспокоился сегодня вечером. Ребенок действительно казался больным… очень больным…

— Напрасно вы тревожитесь, — ответила Уилсон, — болезнь вовсе не опасна.

— Будем надеяться, — прибавила леди Изабелла. — Будем надеяться! — повторила она, поспешно удаляясь.

— Спокойной ночи, миссис Вин, — произнесла Уилсон, провожая ее взглядом. — Я решительно не понимаю эту женщину! — пробормотала она себе под нос. — Право, я начинаю думать, что у нее голова не в порядке!

 

Глава IV

«Вспомни обо мне»

Судья Гэр отправился в Лондон в сопровождении мистера Риннера. Миссис Гэр, приняв приглашение Карлайлей, поселилась на время со своей дочерью. Однажды вечером после ужина, на котором присутствовала также мисс Карлайль, леди Изабелла, не в силах больше выносить пристальный взгляд старой девы, отказалась последовать за всеми в гостиную и, сославшись на сильную головную боль, удалилась в свою приемную.

Миссис Гэр, почувствовав глубокую симпатию к новой гувернантке, последовала за ней.

— Мне, право, грустно видеть вас больной, — проговорила эта добрая и сердечная женщина, садясь возле леди Изабеллы.

— Благодарю… благодарю вас, — ответила та, — сегодня я действительно чувствую себя очень плохо.

Наступила минута молчания. Миссис Гэр с сочувствием разглядывала леди Изабеллу. Казалось, она понимала, что огорчения, а не годы состарили это молодое лицо, убелили эту голову, и ей почему-то захотелось расспросить гувернантку о прошлом, о причине ее несчастий и страданий.

— Вы испытали много горя, — начала она своим тихим мелодичным голосом. — Моя дочь рассказывала мне, что вы потеряли своих детей, лишились положения, занимаемого вами в свете. Это поразило меня, глубоко поразило. Мне бы так хотелось вас утешить.

Услышав эти слова, полные самой искренней нежности, Изабелла не смогла сдержать чувств; из груди ее вырвался горестный стон, и она закрыла лицо обеими руками. Крупные слезы покатились по ее впалым щекам.

— О, не жалейте меня! — воскликнула она. — Не жалейте меня, дорогая миссис Гэр! На этом свете, — прибавила она с горькой улыбкой, — есть существа, рожденные для страданий!

— Все мы рождены для страданий, всех нас ожидают бо`льшие или меньшие испытания. И я также не избежала общего закона… Никто и представить себе не может, сколько горя и тревог испытало мое несчастное сердце!

— Да, вы правы, но есть страдания, которые нельзя выразить, страшные, ужасные страдания, которые не убивают, а медленно подтачивают наше сердце и которые мы должны безропотно переносить…

— На долю каждого из нас приходится много тяжелых дней, — произнесла старушка. — Одни с самого рождения испытывают физические муки, другие всю свою жизнь больны душой. Страдания очищают душу христианина. Так мы смягчаем справедливый гнев Божий и обретаем спокойствие за пределом нашей жизни.

— О! Это моя единственная надежда, мое единственное утешение…

— Вы похоронили своих детей, — продолжала миссис Гэр, — признаюсь, это ужасное испытание. А представьте себе ту муку, которую испытывает мать, видя, что ее ребенок обесчещен и отвергнут обществом? Ах, поверьте, каждая из нас несет свой крест; жизнь полна страданий.

— Но есть и исключения, — заметила леди Изабелла, — есть люди, жизнь которых не омрачает ни одно облачко.

— Я не знаю таких; счастья — безусловного счастья, я хочу сказать, — не существует в мире.

— Взгляните на мистера и миссис Карлайль. Разве они не счастливы? — произнесла Изабелла отрывисто.

— Да, миссис Карлайль счастлива, я с радостью могу подтвердить это, — сказала миссис Гэр с улыбкой. — До сих пор ничто не нарушало ее счастья. Но вы жестоко ошибаетесь, если думаете, что мистер Карлайль никогда не знал горя. Напротив, он перенес тяжелое испытание. Его первая жена покинула его… и его, и детей. Это было тяжкое потрясение в его жизни, потому что он горячо любил эту женщину и отдал ей всю свою любовь.

— Ей, вы говорите? Но в таком случае Барбара…

Едва леди Изабелла произнесла эти слова, как поняла, до какой степени она забылась. Она, простая гувернантка, осмелилась назвать миссис Карлайль одним ее именем!

К счастью для нее, миссис Гэр не заметила этого.

— Барбара, — с живостью продолжала она, — только унаследовала ту любовь, которую Карлайль всецело отдавал своей первой жене. О! Леди Изабелла была таким прелестным созданием! Я всегда чувствовала к ней необыкновенное расположение и, несмотря на все, что произошло впоследствии, не могу разлюбить ее. Очень многие возмущались ее поведением, но во мне оно возбудило только сострадание. Это была славная пара: она — такая очаровательная и грациозная, он — такой благородный и добрый!

— И она решилась расстаться с ним, покинуть его! — проговорила Изабелла с отчаянием. — Отказалась от такого блаженства, от такого счастья!

— Да, но не будем больше говорить об этом, это слишком грустная тема для разговора. Следствием ошибки леди Изабеллы стало счастье моей дочери. Но леди Изабелла страдала, очень сильно страдала…

— Откуда вы знаете? Кто вам рассказал о ней? — воскликнула гувернантка с лихорадочным нетерпением. — Неужели Фрэнсис Левисон?

— Фрэнсис Левисон? Да что он мог сказать? Что он нарушил свое слово и отказался жениться на леди Изабелле?.. Лорд Моунт-Сиверн виделся с ней; он отыскал ее в одном швейцарском городке, где она жила, убитая горем, больная, состарившаяся от угрызений совести и мучительного раскаяния. Теперь она уже умерла, и, надеюсь, Господь облегчил ее страдания еще при жизни…

— А как мистер Карлайль воспринял известие о ее смерти?

— Не знаю. На глазах у других он сохранял свое обычное достоинство. Никто не мог прочесть того, что было у него в душе… Но, кажется, в гостиной, — прибавила миссис Гэр, по-видимому, желая прекратить этот разговор, — меня уже могут хватиться.

— Я сейчас же пойду и узнаю, — воскликнула Изабелла, воспользовавшись удобным предлогом, чтобы дать волю слезам.

С этими словами она вышла из комнаты и машинально добрела до гостиной. Там никого не было. Из соседнего будуара доносились мелодичные звуки фортепьяно. Напев показался ей знакомым, вскоре она узнала и романс: это был тот самый романс, который она когда-то пела и который так любил Карлайль.

Леди Изабелла чуть слышно, затаив дыхание, подошла к полуотворенной двери и остановилась. Она видела сидевшую за фортепьяно Барбару и Карлайля, опиравшегося на спинку ее стула. Барбара пропела первые слова этого чудесного, разрывающего душу романса; голос ее не был так звучен и силен, как голос леди Изабеллы, но все равно это был прекрасный голос. Гувернантка слушала ее со слезами на глазах.

«Когда другие уста и другое сердце будут говорить тебе о любви с увлечением и восторгом, тогда, быть может, эти самые звуки пробудят в душе твоей воспоминание о прошлых, радостных днях. О, вспомни тогда обо мне! Вспомни обо мне!»

Изабелла невольно прикрыла глаза и предалась воспоминаниям о молодости. Наконец голос замолк, последние ноты мало-помалу затихли, и в доме снова воцарилась тишина. Изабелла, словно пробудившись ото сна, огляделась вокруг.

Барбара подняла на Карлайля свои прекрасные голубые глаза, исполненные любви, и Карлайль протянул руки, чтобы обнять ее. Изабелла поспешно скрылась.

В воскресенье она должна была сопровождать семейство Карлайлей в церковь Святого Иуды. Во время службы она оставалась безмолвной, не смела поднять глаз, боясь, что кто-нибудь узнает ее. Никогда служба не казалась ей до такой степени длинной.

На обратном пути они прошли через кладбище. Вот перед ней могила ее отца: она не смеет даже остановиться, не смеет взглянуть на нее — так сильно душат ее слезы, и, стараясь сдержать их, она шепчет: «О! Почему я сама не лежу в этой могиле? И зачем я сюда вернулась?»

 

Глава V

Депутат в члены парламента

Наступала весна. Сирень была уже в цвету, деревья и кустарники покрылись зеленью. Карлайль был счастлив — он получил предложение представлять Вест-Линн в парламенте. Это очень его обрадовало, так как он желал быть полезным обществу.

Был прекрасный вечер; Барбара сидела в гостиной Ист-Линна, с нетерпением дожидаясь возвращения мужа. Услышав шаги Арчибальда, она побежала к нему навстречу.

— Что вам от меня нужно? — спросил он шутливым тоном.

— Я хочу, чтобы вы меня поцеловали, — кокетливо произнесла молодая женщина, — но если вы строите из себя такого чопорного джентльмена, сэр, то я лишаю вас этого удовольствия на целую неделю.

— В самом деле? — продолжал Карлайль, смеясь. — Вот уж не знаю, кто больше от этого пострадает!

— Что вы хотите сказать, сэр? Разве для вас это не наказание? Разве вы меня больше не любите?

— Вот мой ответ, — произнес Карлайль, прижимая Барбару к своей груди и осыпая ее личико поцелуями.

Леди Изабелла, немая свидетельница этой нежной сцены, вся дрожала от ревности. Боясь выдать себя, она поспешила выйти из комнаты.

— Барбара, — воскликнул Карлайль, — хотела ли бы ты проводить несколько месяцев в году в Лондоне?

— Я не понимаю тебя, мой друг. Надеюсь, ты не собираешься поселиться в Лондоне?

— Напротив, собираюсь. Сегодня утром мне сделали одно предложение.

— Какое же?

— Быть членом парламента в качестве представителя от Вест-Линна.

— Ах, мой друг, как я рада! Как я горжусь тобой! Да, ты заслуживаешь этой чести, Арчибальд.

С этими словами Барбара кинулась ему на шею, как ребенок, и крепко целовала его. Тут в передней раздались громкие шаги. Кто мог появиться в этой час? Не кто иной, как мисс Корни, со сжатыми губами и высокомерным взором.

Корнелия видела своего брата, бегущего по улице в сопровождении местных судей; но она совершенно напрасно стучала и барабанила в окно, стараясь обратить на себя его внимание. Наконец Дилл, последним покинувший контору, заметил мисс Карлайль и, догадавшись, что она знаками просит его зайти, поспешил к ней. Между ними произошел следующий разговор.

— Что это за толпа народа, мистер Дилл?

— Это депутация, мисс.

— Какая депутация?

— Депутация от города. Мистеру Арчибальду Карлайлю предложили стать членом парламента, дорогая мисс.

— Надеюсь, Арчибальд выпроводил их, как они того заслуживали.

— Он обещал дать им ответ завтра утром.

— Что? — воскликнула разгневанная мисс Корни. — Уж не намекаете ли вы, что он примет это предложение?

— А почему бы и нет, мисс Карлайль? Это очень большая честь, которой мой хозяин достоин во всех отношениях; это, так сказать, возвысит его надо всеми нами.

— Если ему так нужно повышение, то пусть сделается флюгером на крыше своего дома и вертится в разные стороны.

С этими словами мисс Корни быстро вышла из комнаты, сбежала по лестнице, ведущей в ее уборную, надела шляпку, схватила первую попавшуюся под руку шаль и устремилась в Ист-Линн.

— Где Арчибальд? — грозно спросила она, заметив Барбару.

— Он здесь. Что случилось?

Карлайль, услышав голос сестры, вышел к ней навстречу.

— Мне сказали, будто ты подумываешь стать членом нижней палаты в качестве представителя от Вест-Линна! — заявила Корнелия.

— Да, мне сделали такое предложение.

— Я желаю знать, отказался ли ты?

— Напротив, я намерен согласиться.

— А подумал ли ты о расходах, которые тебе предстоят?

— Да, я обо всем подумал. Расходы предстоят самые незначительные, всего лишь несколько сотен фунтов, — заметил он добродушно.

— В таком случае ты откажешься от своей профессии? — продолжала она с негодованием.

— Вовсе нет, Корнелия; Дилл станет во главе конторы.

Мисс Карлайль, вне себя от гнева, быстро повернулась к Барбаре:

— Это вы надоумили его, сударыня?

— Нет, — ответила Барбара, — он решил принять это предложение еще прежде, чем посоветовался со мной. Во всяком случае, я одобряю его решение, — прибавила она.

— В самом деле? Так позвольте же мне вас поздравить и позавидовать печальной жизни, которую вы будете вести в одиночестве.

— Но я не имею ни малейшего намерения оставаться здесь, — возразила Барбара, подходя ближе к Карлайлю. — Он берет меня с собой.

Возмущенная донельзя Корнелия окинула своего брата и Барбару негодующим взором.

— Так это дело уже решенное?

Арчибальд ответил утвердительно, и мисс Карлайль, не произнося больше ни слова, собралась уйти, но прежде перевязала ленты на своей шляпе, скомкав их дрожащими пальцами, отчего получился самый безобразный бант в мире.

— Ты не должна уходить от нас вот так, Корнелия, — заметил ей брат, — останься и пообедай с нами.

— Благодарю вас, кушайте себе на здоровье, а я сыта, — проговорила Корнелия с разгневанным видом. — Дожить до того, чтобы увидеть, как сын моего отца пренебрегает своей профессией! И ради чего?..

С этими словами она торопливо вышла из замка и направилась к себе.

Через три дня во всех местных газетах напечатали объявление о том, что Карлайль выбран представителем Вест-Линна, и на всех стенах городка было написано крупными буквами:

«Да здравствует Карлайль! Мы все за Карлайля!»

 

Глава VI

Сэр Фрэнсис Левисон у себя дома

Сэр Фрэнсис Левисон был самым ярым последователем тори и вдруг перешел в ряды оппозиции, став ревностным радикалом. Узнав об этом превращении, друзья его крайне изумились; со всех сторон слышался вопрос: что могло побудить его так быстро изменить убеждениям своих предков? Между тем причина была самая простая. Денежные обстоятельства сэра Фрэнсиса Левисона крайне расстроились, и, чтобы поправить их, он прибегнул к единственному средству, то есть отрекся от своих политических убеждений — если только он когда-нибудь их имел — и польстил радикалам в надежде занять у них какое-нибудь выгодное местечко.

Едва получив наследство от сэра Питера, он начал вести самую беспорядочную жизнь. Он взял в жены сестру той самой Бланш Чаллонер, с которой поступил бессердечно, подавая ей напрасные надежды. Женитьба эта только ускорила его крах, потому как с тех пор он стал жить на широкую ногу, предаваясь всевозможным развлечениям, играм и попойкам. У него ничего не осталось, кроме долгов, и так как он не пользовался уважением соседей, то никто не изъявлял желания выручить его из беды. Такое безвыходное положение и внушило ему мысль устроиться в качестве секретаря при одном богатом лорде. Благодаря родственным связям с семейством этого последнего и участию в делах парламента ему удалось получить желаемое место.

В одно прекрасное солнечное утро в одном из аристократических кварталов Лондона, в великолепной гостиной, сидела молодая белокурая женщина с голубыми глазами и нежным цветом лица. Она сидела с опущенной головой, пребывая в глубокой печали. Это была леди Левисон. Уже три года ее судьба была связана с судьбой Фрэнсиса Левисона, и любовь, которую она некогда чувствовала к этому человеку, сменилась ужасом и презрением.

Двухлетний мальчуган, их единственный ребенок, весело резвился в этой же самой комнате. Но мать, казалось, не обращала на него ни малейшего внимания. Вдруг дверь с шумом распахнулась, и молодая женщина, увидев перед собой сэра Фрэнсиса Левисона, гордо выпрямилась.

— Мне нужны деньги, — обратилась она к мужу, бросив на него яростный взгляд.

— В самом деле? — отозвался Левисон. — И что же? Мне они также нужны.

— Я вчера говорила вам и сегодня повторяю: мне нужны деньги!..

— Вечно одна и та же песня! — холодно произнес муж. — Разве я могу сделать невозможное? Ты точно с таким же успехом можешь требовать у меня денег, как у этого мальчугана.

— У этого мальчугана! — в бешенстве воскликнула женщина. — Зачем только Бог дал ему такого отца?!

Левисон, до сих пор отвечавший довольно сдержанно на замечания своей супруги, готов был в свою очередь разразиться гневом, но, к счастью, в эту минуту в комнату вошел слуга.

— Извините, сударь, — сказал он, — но пришел этот Броун…

— Слышать о нем не хочу! — в ужасе перебил слугу сэр Фрэнсис. — Не впускай его.

— Мы с трудом отделались от него, — продолжал слуга, — но во время нашего пререкания с ним в комнату ворвался мистер Мередит; он прошел в вашу библиотеку и поклялся, что не выйдет оттуда, не повидавшись с вами.

Черты Левисона исказились. Он выбежал из гостиной.

Вот уже целых три дня сэр Фрэнсис Левисон приказывал своим слугам не пускать никого в дом. Слуги уверяли посетителей, что их хозяин опасно болен; это обстоятельство вскоре сделалось известным всем, кто имел с Левисоном какие-нибудь дела. Бесчисленные кредиторы отлично поняли, что за этим предлогом скрывалось желание спастись от их назойливого преследования.

— Клянусь честью! — воскликнул мистер Мередит, увидев Фрэнсиса в библиотеке. — Я уже думал, что вы чуть ли не при смерти. А у вас цветущий вид!..

— Мне несколько лучше, — пробормотал Фрэнсис, стараясь кашлянуть.

— Вы выбрали самое неудобное время болеть, — продолжал мистер Мередит, важный чиновник при министерстве, — в парламенте есть вакантное место.

— И что же?

— Что же? Мы рассчитываем на вас; предлагайте себя в кандидаты.

— Невозможно. Я должен выступить представителем Вест-Линна?

— Именно. И так как ваши владения соприкасаются с землей Вест-Линна, то вы имеете некоторые шансы.

— Я все-таки не могу принять это предложение, вы должны понять меня, Мередит.

— Подумайте хорошенько, Левисон. Речь идет о вашем будущем.

— Повторяю вам: это немыслимо.

— В таком случае я не отвечаю за последствия. Вы потеряете важнейший пост, и Торнтон станет нашим кандидатом.

Сэр Фрэнсис ничего не ответил; им овладело какое-то смутное чувство.

— Я понимаю, что вам не слишком приятно показываться в Вест-Линне, — продолжал мистер Меридит, — после того происшествия, в котором вы играли главную роль; но в настоящее время никто об этом не вспоминает. Ну, что вы на это скажете? Да или нет?

— Разве я один могу заявить притязание на вакантное место? — спросил Левисон.

— Нет, у вас есть противник.

— Кто именно?

— Карлайль.

— Карлайль? — удивился сэр Фрэнсис. — Но я не могу пойти против него.

— В таком случае мы пригласим Торнтона, — заявил Мередит.

— Право же, ваше предложение кажется мне смешным! Вест-Линн не захочет меня выбрать, если Карлайль в числе депутатов.

— Не бойтесь, мы имеем некоторые основания рассчитывать на успех. Ну, каково ваше решение?

— Хорошо, я согласен, — сказал Фрэнсис Левисон.

Через несколько минут он вышел из дома и направился в полицейское отделение, откуда послал начальнику полиции Вест-Линна депешу следующего содержания:

«Известно ли вам, где Отуэй Бетель? Если в настоящую минуту его нет в Вест-Линне, то скоро ли он там появится?» Он дождался ответа, который заключал в себе следующие слова: «Отуэй Бетель уехал из Вест-Линна; думают, что он в Норвегии».

Вернувшись домой, Левисон зашел к жене и сообщил ей, что уезжает из Лондона на несколько дней.

— Если в вашем сердце осталась хоть капля чести, — воскликнула она, — то вы откажетесь от дерзкого замысла, который уже успел созреть в вашей голове! Я знаю, каковы ваши намерения, я знаю, что вы желаете оспаривать у мистера Карлайля место, на которое он имеет полное право и которого вы недостойны. Нужно быть слишком дерзким, слишком наглым, чтобы поступать таким образом!

— Замолчите! — гневно прикрикнул на нее сэр Фрэнсис.

— Нет, я не замолчу! Вы и так слишком долго заставляли меня молчать. Теперь я буду говорить и прежде всего скажу вам, что вы мне ненавистны. И день и ночь я молю Бога, чтобы он помог мне расторгнуть существующую между нами связь.

— В таком случае почему вы не уступили меня вашей сестре, Бланш? — заметил Левисон с усмешкой.

— Одумайтесь, пока еще не поздно! — воскликнула она. — Вы наносите мистеру Карлайлю сильное оскорбление.

— Какое вам дело до мистера Карлайля? Ведь вы его даже не знаете.

— Нет, я знаю его, по крайней мере по той репутации, которую он себе приобрел. Я знаю, что он обладает благородным сердцем, знаю, что он имеет множество горячо преданных ему друзей, и знаю, как велика разница между ним и вами.

— Потому-то мне и хочется помешать ему на выборах. Карлайль — мой противник, и это подстрекает меня. Я употреблю все зависящие от меня средства, чтобы только подставить ему ногу.

— Берегитесь, чтобы вам также не подставили ногу! Счастье не всегда благоприятствует злым.

 

Глава VII

Приключение с очками

Карлайль и Барбара сидели за завтраком, когда в столовую неожиданно вошел старый Дилл в сопровождении судьи Гэра, мистера Риппера и полковника Бетеля. Задыхаясь, все четверо заговорили разом, так что Карлайль с трудом мог ухватить смысл их бессвязных речей.

— Успокойтесь, друзья мои, — начал он весело. — Вы сообщаете мне, что объявился другой претендент на вакантное место. Так что же? Тем лучше! В этом нет ничего печального!

— Но, мистер Арчибальд, — произнес бедный Дилл чуть не со слезами на глазах, — вам еще неизвестно, кто этот претендент.

— Кто же он? — спросил Карлайль.

Наступила минута тягостного молчания. Гости посматривали друг на друга с некоторым колебанием: ни один из них не решался произнести имя соперника Карлайля. Наконец Дилл, поборов свою застенчивость, наклонился над его ухом и произнес:

— Это тот человек… Левисон!

Краска залила щеки Карлайля; Барбара склонила голову, но ее прелестные глаза метали молнии.

— Да, — подтвердил судья Гэр, — на стенах наклеены афиши гигантских размеров с надписью:

«Да здравствует Левисон! Мы все за Левисона».

— Он, должно быть, сошел с ума, если осмелился заявлять здесь свои права, — добавил полковник Бетель.

— Он хотел оскорбить вас, — произнес мистер Риннер.

— Скажите лучше, оскорбить всех нас, — поправил его полковник.

— Мы больше чем когда-либо готовы поддерживать вас, Карлайль, — провозгласил судья Гэр.

Карлайль продолжал хранить молчание.

— В десять часов мы назначили заседание в гостинице «Оленья голова», — произнес он наконец, — тогда и потолкуем об этом вопросе.

— Разве он остановился не в этой гостинице? — спросил мистер Риннер.

— О, его оттуда выпроводили, — поспешил ответить старый Дилл.

Обменявшись еще несколькими фразами, друзья вышли, а Карлайль снова сел за стол, чтобы окончить завтрак. Барбара тихо подошла к нему и с нежностью произнесла:

— То, что ты сейчас услышал, Арчибальд, не заставит тебя поменять своих планов? Ты не уступишь место этому человеку?

— Не думаю, Барбара. Все, что я могу сделать, — это обращать на него столько же внимания, сколько обращаю на грязь, приставшую к моим сапогам.

— Да, — согласилась она, — ты тысячу раз прав.

При этих словах яркая краска залила щеки молодой женщины — чувство благородной гордости было удовлетворено.

Выйдя из дома, Карлайль встретил свою сестру, которая быстро шла ему навстречу.

— Ну что? — воскликнула она. — Знаешь новость?

— Да, Корнелия, знаю.

— Ага! Но, разумеется, ты не отступишься от своего? Видишь ли, сначала мне не понравилось твое решение, но теперь другое дело.

— Будь спокойна, Корнелия, я не имею ни малейшего намерения уступать ему свое место.

— В таком случае иди прямо своей дорогой, не обращая никакого внимания на этого человека. А теперь нужно приступить к делу: заручиться голосами, не скупиться на обещания…

— Ничего подобного я делать не буду, — покачал головой Карлайль.

— В таком случае я все возьму на себя и обещаю поставить в залу заседания на двадцать пять тысяч франков самого лучшего эля.

— Сделай одолжение, не компрометируй меня, Корнелия. Наши законы строго преследуют всякое взяточничество и развращение.

В этот день Барбара проводила своего мужа до самой решетки парка. На обратном пути она встретила миссис Вин, гулявшую с двумя старшими детьми.

— Какая вы красная, мама! — воскликнула маленькая Люси. — Что это с вами?

— Я очень взволнована и сердита! — ответила Барбара.

— Почему же?

— Потому что явился один человек, который оспаривает у твоего папы место в парламенте.

— Но ведь он имеет право, — вмешался Уильям. — Ведь это место открыто для всех?

— Это правда, но человек, о котором я говорю, не должен был заявлять своих притязаний, потому что это презренный, низкий и лживый человек.

— Как его зовут? — спросил Уильям.

— Сэр Фрэнсис Левисон.

Услышав это имя, гувернантка невольно вздрогнула; он закрыла лицо обеими руками, и из груди ее вырвался глухой крик.

— Что? Что с вами? — спросила Барбара.

— Ничего… ничего… — пробормотала несчастная женщина. — Легкая боль, и только!

Миссис Карлайль устремила проницательный взгляд на гувернантку. «Как это странно! — думала она про себя. — Быть может, она знает этого Фрэнсиса Левисона».

Но она не стала расспрашивать миссис Вин, и та продолжила свою прогулку. Дети резвились на лугу, а леди Изабелла следила за ними, как вдруг ее внимание привлекли две фигуры, быстро идущие ей навстречу. Изабелла вся затряслась, колени ее подогнулись, и она с трудом удержалась на ногах. Недалеко от нее стоял лорд Моунт-Сиверн со своим сыном, лордом Вэном.

Граф подошел к детям, поцеловал их, затем, остановившись перед леди Изабеллой, снял шляпу.

— Это миссис Вин, наша гувернантка, — произнесла Люси.

Миссис Вин ответила на поклон графа и быстро отвернулась.

— Ваш папа дома? — спросил лорд Моунт-Сиверн.

— Да, я думаю, он завтракает.

— А вы еще больше похорошели, мисс Люси, — произнес лорд Вэн, обнимая девочку одной рукой за талию. — Надеюсь, вы не позабыли своего обещания и сдержите слово.

— О да, конечно! — воскликнула девочка, смеясь.

— Миссис Вин, — пояснил лорд Вэн, — Люси обещала выйти за меня замуж, и я не желаю для себя другой невесты. Одним словом, мы уже давно любим друг друга.

Изабелла не знала, что ответить; сердце ее переполнилось горечью.

— Мисс Люси, я попрошу вас на минутку удалиться, — продолжал молодой человек, — мне надо поговорить наедине с миссис Вин.

Люси быстро убежала.

— Вы, конечно, знаете о несчастье, происшедшем в нашей семье, миссис Вин, — начал лорд Вэн. — Удивляюсь, как это Карлайль не убил этого презренного негодяя Левисона. Он должен был всадить пулю в сердце этого неблагодарного человека, если только оно у него есть, или просто раздавить его, как ничтожного червя. И он еще осмелился стать Карлайлю поперек дороги!.. Несколько лет назад я жалел, что был слишком юн и не имел права раскроить ему череп. Видели вы когда-нибудь леди Изабеллу?

— Да… нет… да… — пробормотала едва внятно несчастная женщина.

— Это была мать Люси, — продолжал благородный юноша с воодушевлением. — Я любил эту женщину и теперь люблю ее дочь, потому что она на нее похожа. Где же вы познакомились с леди Изабеллой? Вы встречались с ней здесь, в замке?

— Нет, я знаю ее… только по слухам.

— Ах! Так вы никогда не видели ее? Очень жаль. Но скажите, пожалуйста, — воскликнул лорд Вэн, продолжая горячиться, — неужели Карлайль не убьет этого презренного Левисона?

— Право, не знаю, — пробормотала леди Изабелла, — я не вмешиваюсь в это дело.

С этими словами она отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство, и ускорила шаг.

В тот же день после обеда миссис Карлайль попросила гувернантку поехать вместе с ней и Люси в Вест-Линн, где она намеревалась сделать некоторые покупки. Несмотря на то что леди Изабелла страшно боялась встретить сэра Фрэнсиса Левисона, она все-таки согласилась исполнить желание Барбары. Итак, они втроем отправились в город. Когда они доехали до владений судьи Гэра, им встретилась мисс Карлайль.

— Вашей матери опять нездоровится, Барбара, — сказала она.

— В самом деле? В таком случае я навещу ее.

— А все из-за этих глупых снов… Измучил ее негодный Ричард…

— Я постараюсь успокоить ее, — ответила Барбара. — Миссис Вин может заехать к вам, если вы позволите, и подождет меня у вас.

Барбара исчезла и увела за собой маленькую Люси. Корнелия и леди Изабелла вдвоем направились по дороге в город. Вдруг на повороте в одну из аллей порывистый ветер сорвал с леди Изабеллы вуаль. Она хотела поднять ее и, желая прикрыть лицо руками, поспешно поднесла их к лицу, но тут — о ужас! — зеленые очки, те самые очки, с которыми она никогда не расставалась, упали на землю и разбились вдребезги.

Несчастная поникла головой, дрожа всем телом. Что ей оставалось делать? Она не могла закрыться даже вуалью, потому что ветер унес ее на другую сторону дороги.

— Боже милосердый! Какое поразительное сходство! — воскликнула Корнелия, пристально всматриваясь в лицо гувернантки.

Леди Изабелла притворилась, что ничего не поняла или, скорее, что ничего не слышала. Но тут она увидела вдали человека, одно имя которого заставляло ее содрогаться от ужаса… это был сэр Фрэнсис Левисон! Неужели он узнает ее?..

 

Глава VIII

Как искупали одного джентльмена

Мисс Карлайль и леди Изабелла Вэн остановились на повороте дороги. Ветер бушевал по-прежнему. Смущенная Изабелла подбирала осколки разбитых очков; Корнелия, смущенная не меньше, с удивлением вглядывалась в это лицо, казавшееся ей до такой степени знакомым. Посмотрев в сторону, она вдруг увидела перед собой сэра Фрэнсиса Левисона.

Он шел вместе с мистером Дрейком и другим товарищем, не считая сопровождавшей его свиты. Мисс Карлайль в первый раз в жизни встретилась с ним лицом к лицу. Она устремила на него презрительный и высокомерный взгляд, с поразительной ясностью выражавший ее неприязнь.

Поравнявшись с Корнелией, сэр Фрэнсис поклонился ей. Сделал ли он это из вежливости, или это была ирония с его стороны — трудно сказать. Но мисс Карлайль приняла его поклон за насмешку. Губы ее побледнели от гнева.

— Не ко мне ли относится это оскорбление, Фрэнсис Левисон?

— Это как вам будет угодно, — ответил он дерзко.

— И вы смеете со мной раскланиваться? Разве вы позабыли, кто я?

— Кто видел вас хоть раз, тому трудно позабыть… — Эти слова были произнесены с сарказмом.

Леди Изабелла поспешно закрыла лицо руками — она страшно боялась, что Левисон увидит ее. Между темнесколько прохожих, среди которых были рабочие с фермы мистера Риннера, остановились поблизости.

— Презренный земляной червь! — воскликнула Корнелия. — Не думай, что это оскорбление останется безнаказанным!

Говоря это, она не думала о немедленном исполнении своей угрозы, но окружившая их толпа поняла все иначе. Неизвестно, подстрекнули ли рабочих слова мисс Карлайль, которая, несмотря на свой вздорный характер, сумела заслужить всеобщее уважение, или их надоумил мистер Риннер, но все хором воскликнули:

— В воду его! В воду! Болото рядом. Воздадим ему по заслугам! Зачем этот негодяй появился в нашем городе? Ну же, к делу, друзья! Живее!..

Левисон побледнел, колени его затряслись; каждый негодяй — трус в душе. Леди Изабелла, в свою очередь, затрепетала, услышав эти угрожающие слова. Двадцать пар мускулистых рук принялись за дело; последовали многочисленные толчки, насмешки, издевательства, аплодисменты… Шум поднялся ужасный!

Левисона потащили к соседнему болоту.

— Спасите! Спасите! — кричал он. — Спасите, ради бога!

Но увы! Вновь раздались оглушительные крики, и сэр Фрэнсис Левисон искупался в зеленой тине. Толпа ликовала, издеваясь над дерзким джентльменом, позволившим себе оскорбить достопочтенную мисс Карлайль.

Затем Левисона вытащили из болота. Даже утонувшая крыса не имела бы такого жалкого вида, какой был у Фрэнсиса Левисона, — он весь дрожал, испуганно озирался по сторонам и оправлял на себе платье, походившее скорее на старое отрепье, чем на одежду порядочного человека.

Окончив свое дело, рабочие разошлись. Мисс Корни также удалилась. Но и сам Левисон, весь продрогший и беспомощно стоявший на берегу, был менее смущен, чем леди Изабелла, нетвердыми шагами следовавшая за Корнелией.

Корнелия не произносила ни слова. Она по-прежнему шествовала впереди, высоко подняв голову. Впрочем, изредка она посматривала на миссис Вин. «Странное дело! — размышляла она. — Какое необыкновенное сходство, особенно в глазах!» Когда они проходили мимо магазина, миссис Вин остановилась и взялась за ручку двери.

— Я хочу отдать очки в починку, — пояснила она тихо.

Мисс Карлайль вошла вместе с ней. Леди Изабелла попросила новые очки, но в лавке не оказалось очков зеленого цвета. Ей предложили старые синие очки в черепаховой оправе, и она тотчас взяла их и надела. Между тем Корнелия изучала черты лица, казавшиеся ей до такой степени знакомыми.

— Зачем вы носите очки? — спросила она.

Краска вновь залила щеки бедняжки, и она произнесла с заметным колебанием:

— У меня слабое зрение.

— Но зачем вы носите очки такого противного цвета? Думаю, простые белые очки подошли бы вам больше.

— Я предпочитаю цветные очки и никогда не ношу других.

— Скажите мне ваше имя, миссис Вин.

— Жанна! — ответила воображаемая француженка с необыкновенной уверенностью.

Разговор на этом оборвался. В тот же день вечером Корнелия обедала в Ист-Линне. Выйдя из-за стола, она немедленно отправилась в комнату Джойс.

— Джойс, — прошептала она, — не напоминает ли вам кого-нибудь гувернантка?

— О ком вы говорите, мисс Карлайль? О миссис Вин? — произнесла Джойс, удивленная этим вопросом.

— Разумеется, о миссис Вин.

— Она очень часто напоминает мне мою прежнюю госпожу и лицом, и манерами, — ответила Джойс, понизив голос. — Но я никому не говорила об этом, мисс Карлайль, потому что — вы это очень хорошо знаете — нам запрещено упоминать имя леди Изабеллы.

— Видели ли вы ее без очков?

— Нет, никогда, — ответила Джойс.

— Ну а я видела ее сегодня без очков и объявляю вам, что я нашла поразительное сходство. Можно подумать, что призрак леди Изабеллы разгуливает по земле!

— О, мисс Корнелия, не шутите такими вещами, это слишком серьезно!

— Разве я когда-нибудь шутила?.. Но пусть это останется между нами, Джойс.

Вернувшись в гостиную, мисс Карлайль села возле лорда Моунт-Сиверна.

Молодой Вэн, Люси и мистер Карлайль играли вместе, и в комнате раздавались смех и шумные восклицания. Воспользовавшись удобным моментом, Корнелия обратилась к графу с вопросом:

— Точноли леди Изабелла умерла?

Граф широко раскрыл глаза от изумления.

— Какой странный вопрос вы мне задаете, мисс Карлайль! Умерла ли она? Разумеется.

— И нет ни малейшего сомнения?

— Как можно в этом сомневаться? Она умерла в ту самую ночь, когда случилась катастрофа на железной дороге.

Наступило молчание. Корнелия задумалась, а затем снова обратилась к графу:

— И вы считаете, что не произошло никакой ошибки?

— Я так же твердо уверен в том, что она умерла, как и в том, что мы с вами живы, — ответил граф. — Но почему вы задаете мне этот вопрос?

— Сегодня мне в первый раз пришло в голову, что она могла и не умереть.

— Если бы она была жива, то наверняка продолжила бы пользоваться процентами с той суммы, которую я положил на ее имя в банке. А денег этих никто не требовал. Затем она непременно написала бы мне — мы так условились. Поверьте, нет никакого сомнения в том, что бедняжка умерла…

Мисс Карлайль не нашлась что ответить; решительный тон графа, по-видимому, убедил ее.

 

Глава IX

Медведь в вест-Линне

Карлайль говорил речь с балкона гостиницы «Оленья голова» — старого здания, построенного в те времена, когда еще не было железных дорог. Балкон был обширный, выкрашенный в зеленую краску, и на нем свободно помещались друзья Карлайля. Оратор говорил красноречиво и искренне. Карлайль пользовался в Вест-Линне большим уважением. Кроме того, все горожане были настроены против сэра Фрэнсиса Левисона.

Последний произносил свою речь в гостинице «Ворон», но оратор он был самый посредственный. Окружавшая его толпа шумела, бранилась и беспорядочно теснилась на дороге. Впрочем, сэр Фрэнснс Левисон не мог пожаловаться, так как в слушателях не было недостатка: большая часть обитателей Вест-Линна сочла своим долгом явиться перед гостиницей «Ворон» — одни для того, чтобы аплодировать, другие для того, чтобы свистеть и шикать.

Вдруг все заметили невдалеке медленно двигавшуюся коляску, запряженную парой лошадей. В коляске сидела дама — это была миссис Карлайль. Вскоре шумевшая толпа замолкла, и речь Левисона также затихла; он не желал даром тратить свое красноречие. Он не поклонился Барбаре, вероятно, вспомнив последствия вежливости, оказанной им Корнелии.

Сквозь прозрачную бахрому зонтика Барбара смогла разглядеть его. В ту минуту, когда она подняла глаза на оратора, он стоял, высоко подняв правую руку, слегка откинув голову и поправляя волосы, падавшие ему на лоб. Его рука без перчатки была бела и нежна, как у женщины, и Барбара заметила блестевший на его пальце бриллиантовый перстень. Щеки молодой женщины побагровели. На этот жест указывал ей Ричард!

Около нее раздались веселые крики:

— Ура, Карлайль! Карлайль, ура!

Барбара наклонила голову в ответ на приветствия, и экипаж выехал на простор.

В волнующейся толпе неожиданно встретились мистер Дилл и мистер Эбенезер Джеймс. Мистер Джеймс начал с того, что служил писарем у Карлайля, и наконец снова вернулся к этому занятию, но уже в конторе других адвокатов, Билла и Тредмена. Мистер Джеймс былдобродушным малым, весельчаком, прямым, откровенным, но несколько склонным к лени.

— Ну, дружище, как дела? — спросил его Дилл.

— Дела мои идут недурно — только не в ту сторону, в какую следует… Но послушаем оратора!

Оратором этим был не кто иной, как Левисон. Дилл слушал его с серьезным, а Джеймс с насмешливым видом. Но вскоре толпа отодвинула их далеко назад, где они уже не видели, хотя все еще слышали оратора. Тут они увидели в конце улицы человека, идущего в их сторону и походившего на медведя на задних лапах.

— Боже милосердный! — воскликнул Эбенезер. — Да ведь это Бетель!

— Бетель! — повторил Дилл, устремив взгляд на человека в медвежьей шкуре.

Действительно, это был Отуэй Бетель, вернувшийся из путешествия и надевший на себя меховое одеяние с медвежьими хвостами. Шапка из таких же хвостов украшала его голову. Мистер Дилл посторонился, словно боясь, что он его укусит.

— Я вижу, Эбенезер, что вы еще живы и по-прежнему коптите небо, — сказал он.

— Да, и рассчитываю еще некоторое время покоптить его!

— Когда вы вернулись, Отуэй? — обратился к нему Дилл.

— Только что, с четырехчасовым поездом. Но скажите, пожалуйста, что здесь происходит?

— У нас здесь выборы, старина, — ответил Эбенезер.

— О том, что у вас выборы, я узнал еще на станции. Скажите, что здесь происходит? — И онуказал на толпу.

— Ах, боже мой! Да это же Левисон!

— Вот как! Какой смельчак! — воскликнул Бетель. — Неужели он одержит верх над Карлайлем?

— Что вы! Разве это возможно? У него нет никаких шансов на победу.

— Но послушаем Левисона. Я никогда не видел его.

Разговор был прерван проездом нагруженного обоза. Засуетившаяся толпа подвинула их ближе к дому, и они оказались как раз напротив Левисона. Бетель смотрел на него изумленными глазами:

— Вот тебе на! Кто позвал сюда этого человека? Зачем он здесь?

— О ком вы говорите?

— Я говорю о том господине, который держит в руке белый носовой платок.

— Это сэр Фрэнсис Левисон.

— Не может быть! — воскликнул Бетель. — Этот человек никогда не был сэром Фрэнсисом Левисоном.

Тут взгляды Отуэя Бетеля и Левисона встретились. Бетель поклонился Левисону, приподняв свою медвежью шапку, Левисон вздрогнул, поднял лорнет и осмотрел Бетеля. Его лицо побледнело.

— Разве вы знаете Левисона, мистер Бетель? — спросил Дилл.

— Да, я был с ним когда-то знаком… очень короткое время.

— Я помню, — усмехнулся Эбенезер, — когда он был еще не Левисоном, а совсем другой особой. Правду я говорю, Бетель?

Бетель бросил на Эбенезера презрительный взгляд и немедленно исчез.

— Разъясните мне, пожалуйста, мистер Эбенезер, что означает эта маленькая сцена? — спросил Дилл.

— О, сущие пустяки! Дело в том, что этот напыщенный оратор никогда не был такой важной персоной, какую строит из себя теперь.

— Ах, вот как!

— Я не хотел ничего рассказывать, потому что, видите ли, это дело меня не касается, но вам я могу довериться. Можете ли вы себе представить, что именитый баронет, который желает выступить представителем Вест-Линна в парламенте, некогда ухаживал за Эфи Галлиджон? В то время он еще не носил громкого титула сэра Фрэнсиса Левисона!

Слова эти пробудили в уме Дилла тысячу смутных воспоминаний относительно Ричарда Гэра и некоего Торна. И вдруг, схватив Эбенезера за руку, он спросил:

— А как его звали в то время?

— Торном!

— Но вам, конечно, было известно, что на самом деле его звали Левисоном?

— Ничего подобного! Когда я узнал, что он приехал сюда с целью оспаривать у Карлайля звание члена парламента, то был поражен подобной дерзостью не меньше самого Бетеля. «Вот чудо! — подумал я. — Значит, Торн погребен, а его место занял двойник Торна Левисон».

— Но почему же он сменил имя?

— Не знаю… Каково его настоящее имя — Левисон или Торн, — для меня до сих пор остается тайной.

Горя желанием сообщить Карлайлю это странное известие, Дилл поспешил выбраться из толпы. Добежав до конторы, он вошел в кабинет своего патрона. Последний сидел за письменным столом и подписывал разные бумаги.

— Что случилось, Дилл?

— О! Я пришел к вам с самыми невероятными известиями!.. Я все разузнал о Торне! Как вы думаете, кто он такой?

Отложив перо в сторону, Карлайль посмотрел на своего помощника.

— Торн не кто иной, как Левисон! — воскликнул Дилл.

— Я не понимаю, — произнес Карлайль.

— Ваш противник Левисон — тот самый Торн, который ухаживал за Эфи Галлиджон. Это непреложная истина, мистер Карлайль.

Дилл рассказал все в подробностях: как Бетель узнал Левисона и что сообщил ему Эбенезер.

— Бетель не раз клялся мне, что не знает Торна, — прошептал Карлайль.

— Вероятно, он имел свои причины клясться в этом, — воскликнул Дилл. — Сегодня они узнали друг друга.

— Бетель узнал его как Торна, а не как Левисона?

— Да, в этом нет никакого сомнения. Он ни разу не упомянул имени Торна, но его удивило то, что этого человека называют Левисоном.

В то время, когда происходил этот разговор, Барбара вернулась домой. Она побежала к себе и принялась писать.

— Я желаю, чтобы он приехал сюда хотя бы на час! Посмотрим, что из этого выйдет… Я уверена, это тот самый человек, которого мы ищем. Ричард описывал именно этот жест, и потом это бриллиантовое кольцо!..

Она набросала несколько строк:

«Дорогой мистер Смит! Ваше присутствие здесь необходимо; произошло одно событие, которое можете разъяснить только вы; приезжайте сюда в субботу, я встречу вас в крытой аллее в сумерках.

Преданная вам, Б.».

Письмо было адресовано на имя мистера Смита, в Ливерпуль. Адрес ей оставил Ричард. «Сию же минуту, — думала Барбара, складывая письмо, — нужно послать ему банковский билет в пять фунтов стерлингов для того, чтобы он мог заплатить за проезд. Но у меня, кажется, нет этой суммы…»

Она выбежала из комнаты и в коридоре встретила Джойс.

— Не найдется ли у вас пятифунтового билета, Джойс?

— Нет, сударыня.

— Быть может, такая сумма есть у миссис Вин; на прошлой неделе я заплатила ей жалованье и, кажется, дала два пятифунтовых билета.

Барбара побежала в маленькую гостиную.

— Миссис Вин, не могли бы вы одолжить мне пятифунтовый билет?

Миссис Вин отправилась за ним в свою комнату. Между тем Барбара спросила Уильяма, виделся ли он с доктором Мартеном.

— Он прослушал мне грудь, — ответил ребенок, — и сказал, что приедет в среду после обеда.

— Где же ты с ним увидишься?

— В конторе у отца или у тетушки Корни. Миссис Вин сказала, что лучше в конторе, потому что отцу будет приятно самому поговорить с доктором. Мама, скажите мне, пожалуйста…

— Что такое, дитя мое? — спросила Барбара.

— Миссис Вин не перестает плакать с тех пор, как она виделась с доктором. О чем она плачет?

— В самом деле? Я не знаю. Разве она плачет?

— О да! Но она отирает слезы под очками и думает, что я этого не замечаю. Я очень хорошо знаю, что я опасно болен, но почему же она об этом плачет?

— Ты скоро поправишься, Уильям. Кто тебе сказал, что ты опасно болен?

— Никто, но я знаю, что у меня очень слабое здоровье.

— Ты вечно что-нибудь придумаешь. Вероятно, миссис Вин плачет вовсе не о том, что ты болен.

В эту минуту гувернантка вошла с билетом в руках. Барбара поблагодарила ее и поспешила отвезти письмо на почту. Вернувшись домой, она пошла к себе. Вскоре пришел и Карлайль.

— Боюсь, я совершила страшную глупость, Арчибальд, — сказала она.

— Мы все иногда делаем глупости, Барбара. В чем дело?

— Я хочу поверить тебе то, что тяготит меня уже много лет…

— Уже много лет?

— Ты, конечно, помнишь ту ночь, много лет тому назад, когда Ричард встретил в лесу на тропинке того…

— О какой ночи ты говоришь, Барбара? Он приходил сюда не раз.

— Я говорю о той ночи… о той ночи, когда леди Изабелла покинула Ист-Линн, — ответила она, не находя другого средства пробудить воспоминание мужа. Затем, с нежностью вложив свою руку в руку Карлайля, она прибавила: — Помнишь ли ты, как Ричард вернулся еще раз, после того как простился с нами, и сказал, что встретил в переулке настоящего Торна? Он упомянул о том, что этот человек имеет обыкновение откидывать со лба волосы, говорил о необыкновенной белизне его руки и о бриллиантовом перстне, блестевшем при лунном свете. Помнишь ли ты это?

— Очень хорошо помню.

— С той самой ночи я нисколько не сомневалась в справедливости его слов. Я была убеждена, что Торн и капитан Левисон — одно и то же лицо.

— Почему же ты не сказала мне об этом, Барбара?

— Как же я могла сказать тебе об этом, в особенности тогда? Позднее, когда Ричард был здесь, в тот снежный, морозный вечер, он уверял меня, что знает сэра Фрэнсиса Левисона, что он видел его вместе с Торном, — эти слова сбили меня с толку. Но сегодня, проезжая в коляске мимо гостиницы «Ворон», я видела, как он произносил речь, и узнала тот самый жест… Я убеждена, что Торн и Левисон — одно и то же лицо, и если Ричард уверял, что знает и того и другого, то он жестоко ошибался. Прости меня, Арчибальд, мне не хотелось напоминать тебе об этих вещах, но я убеждена, что Левисон выдавал себя за Торна.

— Я также убежден в этом, Барбара.

Молодая женщина, смутившись, отступила назад и взглянула на мужа:

— Как! Неужели ты знал это и тогда, Арчибальд?

— Я узнал только сейчас. Дилл, Эбенезер и Бетель, с которыми я только что виделся, стояли перед гостиницей «Ворон», слушая речь моего противника. Бетель узнал его, но был чрезвычайно удивлен, когда ему сказали, что это Левисон. Говорят, что, увидев его, Левисон сконфузился, а Бетель, не отвечая на расспросы товарищей, удалился. Эбенезер объяснил Диллу, что выдающий себя за Левисона — не кто иной, как прежний Торн, тот самый, что ухаживал за Эфи Галлиджон.

— Арчибальд, — продолжала молодая женщина, — я послала за Ричардом.

— В самом деле?

— Я попросила его приехать сюда в субботу вечером. Письмо уже отправлено. Милый, возлюбленный мой Арчибальд, что можно сделать, чтобы оправдать моего брата?

— Виновный — Левисон, следовательно, я не могу действовать.

— Как! Даже ради Ричарда? Арчибальд!..

Карлайль взглянул на жену своими честными глазами:

— Дорогая моя, как же я могу действовать?

По щеке Барбары скатилась слеза, выдававшая ее гнев и горечь.

— Подумай хорошенько, Барбара! Я готов действовать против всякого другого, только не против Левисона; если я выступлю против него в качестве обвинителя, то могут подумать, что я хочу отомстить ему!

— Прости меня, ты совершенно прав. Но что же мне делать?

— Это довольно запутанная задача… Дождемся приезда Ричарда.

 

Глава X

Предсмертная агония ребенка

Это было в один апрельский вечер. Уже стемнело, надвигалась ночь. Уильям Карлайль и леди Изабелла сидели в полуосвещенной детской. Догоравшие в камине угли уже не вспыхивали ярким пламенем, но миссис Вин не заботилась об этом. Уильям тихо лежал на диване; она сидела возле него, сняв очки, потому как знала, что дети не могут узнать ее. Уильям лежал с полузакрытыми глазами, и она думала, что он заснул. Вдруг мальчик тихо спросил:

— Когда же я умру, миссис Вин?

Эти неожиданные слова горько отозвались в сердце бедной женщины.

— Что это ты говоришь, дружок? Кто сказал тебе, что ты умрешь?

— О, я это очень хорошо знаю. Вокруг меня все хлопочут. Вы слышали то, что сказала недавно Энн?

— Что такое?

— Помните, когда она принесла чай? В то время я лежал на ковре, но не спал. Вы еще сказали ей: «Энн, пожалуйста, будьте осторожнее: может быть, ребенок не спит».

— Я что-то этого не помню, — тихо заметила Изабелла.

— Она сказала, что я на краю могилы.

— Не обращай внимания на то, что она сказала, мой милый. Скоро наступит хорошая погода, и ты непременно выздоровеешь.

— Миссис Вин!

— Что, дружок?

— Зачем меня обманывают? Я уже не такой маленький мальчик, как Арчибальд. Скажите мне, что со мной?

— Ничего. Ты немного слаб. Как только к тебе вернутся силы, все пойдет очень хорошо.

Уильям с недоверчивым видом покачал головой. Это был вдумчивый и не по годам развитый мальчик. Он и без неосторожных слов Энн мог бы догадаться, что он опасно болен; он понимал, что его почему-то жалеют и берегут больше других. Ребенок ясно понял, что смерть приближается быстрыми шагами, и не ошибся в этом.

— Но если я не очень болен, то почему же доктор Мартен не захотел сегодня разговаривать с вами при мне? Почему он отослал меня в другую комнату и тогда только рассказал вам о моей болезни?.. Умереть легко, когда нас любит Бог. Это мне сказал лорд Вэн, у него умер маленький брат.

— Это был болезненный ребенок, который не мог выжить; он с самого детства был очень хилым.

— Ах! Так вы его знали?

— Да, я слышала о нем, — ответила Изабелла, стараясь скрыть собственный промах.

— А вы, миссис Вин, почему вы так опечалились после того, как поговорили с доктором Мартеном? И с чего вам жалеть меня? Ведь я не ваш ребенок.

Эти слова, вся эта сцена наполнили сердце матери несказанной горечью. Она опустилась на колени возле дивана и дала волю слезам.

— Ну, вот видите! — воскликнул Уильям.

— О, Уильям, у меня также был когда-то маленький сын, и когда я смотрю на тебя, то думаю о нем… Вот почему я плачу!

— Я знаю, вы уже говорили об этом… Его звали, кажется, Вильямом, не правда ли?

Она наклонилась над ним:

— Знаешь, милый Уильям, кого Бог очень любит, того Он скорее других призывает к себе. Когда ты умрешь, то полетишь на небо. Я знаю многих, кто счел бы себя счастливым, оказавшись на твоем месте.

— Вероятно, вы сами сочли бы себя счастливой.

— Да, — прошептала она сдавленным голосом. — На мою долю также выпало много горя. Иногда мне кажется, что я не в силах больше переносить его.

— Разве ваше горе еще не прошло?

— Оно не оставит меня до моего последнего вздоха. Ах, если бы я умерла ребенком, я избавилась бы от стольких мучений! Мир полон мучений, дорогой Уильям, полон разных невзгод: горя, болезней, забот, огорчений, грехов, упреков совести, скуки и отвращения… Вот скажи, Уильям, когда ты очень утомишься, то — не правда ли — ты хочешь лечь в свою постельку и уснуть сладким сном?

— Да, это правда, и я часто чувствую себя очень, очень уставшим.

— Вот точно так же устаем и мы от житейских волнений и жаждем лечь в могилу, потому что в ней мы отдыхаем от всех страданий; об этом благе молим мы Бога непрестанно — и днем и ночью.

— Но ведь нас не запирают в могилах, миссис Вин.

— Нет, нет, дитя, мое; в могилу кладут только наше тело, а душа улетает туда, где нет печали! О, как мне хотелось бы улететь вместе с тобой, дитя мое!

— Вы говорите, что мир полон скорби, миссис Вин, а я нахожу его таким светлым, радостным, в особенности когда светит солнце, и так тепло, и бабочки резвятся в воздухе. О! Если бы вы увидели Ист-Линн в ясное летнее утро, если бы вы могли бегать по зеленому лугу, любоваться листочками деревьев, синим небом, цветущими розами, то вы не сказали бы, что мир печален!

— Да, но страдание и горе в нем неизбежны. Есть люди, которые боятся смерти: без сомнения, они боятся, что не попадут на небо. Но когда Господь призывает к себе маленьких детей, то это значит, что он их любит. Небо, дитя мое, — это рай, где цветут розы без шипов и где не встречаются ни репейник, ни крапива…

— Я видел эти небесные цветы, — прервал ее Уильям, в восхищении приподнявшийся на диване. — Они в сто раз красивее садовых!

— Так ты видел небесные цветы?

— Я видел их на картине. Мы ездили в Линнборо смотреть на картину «Страшный суд» Мартена… Я говорю не о докторе Мартене.

— Я понимаю.

— Там были три большие картины, и одна из них называлась «Небесная долина». Она понравилась мне больше всех, и другим также. Ах, если бы вы ее видели! Там были изображены река и лодки — такие прекрасные гондолы, в которых плыли к райским берегам. Это были легкие воздушные создания, тысячами возносившиеся в небо, а из далеких облаков как бы нисходил сам Господь. На берегу реки росли цветы: и розовые, и голубые, и фиолетовые. Они очень походили на обыкновенные, только были гораздо ярче и красивее наших цветов.

— Кто возил вас смотреть эти картины?

— Отец. Он возил меня и Люси. С нами ездила миссис Гэр, а также Барбара. Тогда она еще не была нашей мамой. И вы не можете себе представить, миссис Вин, — произнес Уильям, понизив голос, — какую глупость сделала тогда Люси.

— Какую же?

— Она спросила у отца: нет ли нашей мамы среди этих небесных созданий в белых одеяниях?

Изабелла закрыла лицо обеими руками.

— И что он ответил?

— Не знаю, он разговаривал с Барбарой. Это было очень дурно со стороны Люси, потому что Уилсон тысячу раз повторяла ей, чтобы она не упоминала при отце о леди Изабелле.

— Почему же при нем нельзя упоминать о леди Изабелле?

— Я вам скажу почему, — проговорил Уильям шепотом, — она убежала от отца. Глупенькая Люси почему-то уверена, что ее увезли насильно, но она ничего не знает…

— Она когда-нибудь улетит на небо, Уильям, и возьмет тебя с собой.

Ребенок опустил усталую головку на подушку и замолк, ничего не ответив на ее слова. Леди Изабелла тоже молчала, склонив голову, но рыдания ребенка вывели ее из задумчивости.

— О! Я не хочу, не хочу умирать! Не хочу покидать отца и Люси!

Она обняла его обеими руками; их слезы смешались; она говорила ему те ласковые и нежные слова, которые так благотворно действуют на душу; наконец мальчик успокоился.

— Слушайте! Что это? — вдруг спросил он.

За дверью раздавался смех. Из столовой вышли Карлайль и лорд Моунт-Сиверн с сыном; они направились прямо в гостиную, и, как только дверь за ними затворилась, Барбара поспешила войти в комнату, где лежал Уильям.

Гувернантка тотчас встала, надела очки и спокойно села на стул.

— Как! Вы сидите здесь без огня! И камин потух!.. — воскликнула Барбара, подходя к камину и размешивая потухающие угли. — Я подложу немного дров… А кто это лежит на диване? Уильям, пора в постель.

— Нет еще, мама; право, я не хочу спать.

— Но тебе необходимо восстановить силы, — ответила она и позвонила. — Ты слишком много бодрствуешь, мой друг!

Итак, Уильяма отослали, а миссис Вин вынуждена была передать Барбаре то, что сказал ей доктор.

— Доктор нашел, что легкие ребенка сильно повреждены, но, как и все врачи, он не захотел высказать более определенного мнения.

Миссис Карлайль взглянула на нее. Свет от камина падал прямо на лицо леди Изабеллы. Она отодвинула стул в тень.

— Доктор Мартен увидится с ним на следующей неделе, — продолжала гувернантка. — Он приедет в Вест-Линн.

— Я сама отвезу Уильяма в Вест-Линн, — произнесла Барбара. — Доктор скажет мне всю правду. Я пришла отдать вам мой долг, — прибавила она, подавая леди Изабелле пятифунтовый билет.

Та машинально протянула за ним руку.

— Кстати, раз мы заговорили о деньгах, — продолжала Барбара, — позвольте мне заметить, что мистер Карлайль и я очень недовольны тем, что вы делаете детям такие дорогие подарки. Вы тратите на них почти все ваше жалованье!

— На что же еще мне тратить деньги? Я от души полюбила этих детей, — ответила она довольно резко, недовольная тем, что Барбара вмешивается в ее отношения с вверенными ей детьми.

— Тратьте их на себя или помещайте в банк. Пожалуйста, обратите внимание на мои слова, миссис Вин, иначе я буду вынуждена положить конец вашей щедрости. Вы очень добры, у вас любящее сердце, но если вы будете забывать о себе, то нашей обязанностью будет вам об этом напомнить.

— Хорошо. И все же время от времени я нахожу необходимым подарить им какую-нибудь безделицу на память о себе.

— И прекрасно. Вы можете изредка преподносить им что-нибудь не очень дорогое, но, пожалуйста, не дарите им таких ценных игрушек. Кстати… знали ли вы когда-нибудь сэра Фрэнсиса Левисона? — вдруг спросила Барбара.

Гувернантка внутренне содрогнулась, щеки ее покрылись яркой краской.

— Нет, миссис Карлайль.

— Мне почему-то показалось, когда я в первый раз вам о нем рассказывала, что вы его знаете или когда-нибудь знали.

— Нет, я совсем его не знаю.

Барбара с минуту помолчала.

— Верите ли вы в фатализм, миссис Вин?

— Да, верю.

— А я, наоборот, не верю! — продолжала Барбара, подходя к дивану, на котором лежал Уильям.

Она села напротив миссис Вин и слегка наклонилась к ней.

— Известно ли вам, что сэр Фрэнсис Левисон принес несчастье в этот дом?

— Несчастье? — пробормотала миссис Вин.

— Да, — произнесла Барбара, принимая колебание Изабеллы как доказательство того, что она ничего не знает о прошлом семьи, в которой живет, — да, этот человек заставил леди Изабеллу изменить своим обязанностям, своему долгу, хотя, быть может, она последовала за ним далеко не против своей воли. Не знаю…

— О! Нет! Нет! — воскликнула миссис Вин, забывшись. — Этого не могло быть!

— Как бы то ни было, она ушла. Знаете ли вы, как все произошло? Нет? Так я расскажу вам. Он гостил в Ист-Линне: приехал из-за границы, так как по английским законам не смел показаться на родине, не выплатив долгов. Мистер Карлайль был так добр, что пригласил Левисона в Ист-Линн, где его не могли найти должники, на то время, пока он не уладит свои дела. Он был очень дружен с семейством леди Изабеллы. И вот в благодарность за гостеприимство мистера Карлайля бессовестный гость похитил неверную жену. Вы спросите, зачем Арчибальд пригласил его? Да разве он знал, что Левисон такой гнусный человек? А если бы и знал, то разве леди Изабелла не была его женой? Мог ли он опасаться предательства со стороны жены?.. О чем вы думаете, миссис Вин?

О чем думала несчастная! Она опустила голову на дрожащие руки. Барбара продолжала:

— Сейчас я сидела одна в гостиной и перебирала в своей памяти события прошлого; признаюсь, они навели меня на мысль о фатализме. Представьте себе: человек, который принес несчастье в этот дом, — тот самый, что запятнал позором и мою семью… Знаете ли вы… что у меня есть брат… живущий в изгнании и… позоре?

Леди Изабелла не осмелилась ответить утвердительно. Кто мог поведать ей, никому не известной гувернантке, о приключениях Ричарда Гэра?

— Да, он опозорил себя, таково мнение света, — вздохнула Барбара, — но позор, павший на голову Ричарда, — дело рук Левисона.

И она рассказала Изабелле историю своего брата с мельчайшими подробностями и всевозможными комментариями; она упоминала при этом и о своих частых свиданиях с Карлайлем по делу Ричарда и в конце концов открыла гувернантке, что Ричард невиновен, а убийца Галлиджона, так называемый Торн, по ее мнению, не кто иной, как сэр Фрэнсис Левисон.

Леди Изабелла слушала ее молча, но в ту минуту, когда Барбара обвинила Левисона в убийстве Галлиджона, она с ужасом воскликнула:

— Не может быть! Этот человек, Левисон, не может быть убийцей!

— О! Я в этом окончательно убедилась, — повторила Барбара. — Я узнала его, когда он произносил речь перед народом.

— Мне это кажется невозможным, — повторила Изабелла.

— Я вас понимаю, но заметьте: когда я высказала свои подозрения Карлайлю, он, в свою очередь, сообщил мне, что этот Фрэнсис Левисон был узнан сегодня двумя джентльменами, которые уверяют, что он не кто иной, как Торн, убийца Галлиджона… Да, это любого может привести в ужас, и все-таки я утверждаю, что это он совершил преступление. Когда мой брат встретился с ним в известный вам вечер в переулке, этот негодяй пробирался в Вест-Линн для того, чтобы взять там карету, в которой он увез свою сообщницу; мой отец видел, как они ехали; он возвращался домой позднее обыкновенного и приметил быстро мчавшийся экипаж, запряженный четверкой лошадей. О, если бы эта несчастная леди Изабелла могла знать, какому человеку она доверилась! Она хотела соединить свою судьбу с убийцей! Для нее было бы теперь отрадным даже то, что он отказался впоследствии на ней жениться. Она счастлива, что не дожила до такого позора!..

И действительно, леди Изабелла испытывала теперь жестокие муки. Полюбить убийцу!.. Несмотря на все попытки скрыть волнение, она не могла овладеть собой, и из уст ее вырвался сдавленный крик отчаяния.

Миссис Карлайль была удивлена этим. Наверно, миссис Вин знала сэра Фрэнсиса Левисона гораздо ближе, чем признавалась.

— Миссис Вин, разве судьба Левисона вас трогает?

Миссис Вин, собравшись с силами, ответила как можно равнодушнее:

— Извините, миссис Карлайль, ваш рассказ произвел на меня такое сильное впечатление… Этот Левисон не человек, а чудовище!

— Он не знаком вам? Он для вас ничего не значит?

— Совершенно ничего. Что же касается знакомства с ним, то я видела, как вчера его выкупали в болоте. Это ужасный человек! Я упала бы в обморок, если бы с ним встретилась.

— Вы, конечно, понимаете, миссис Вин, — прибавила Барбара, — что я по дружбе рассказала вам эту историю. Она должна остаться в тайне.

Изабелла ничего не ответила, она сидела неподвижно.

— Все это похоже на эпизод из какого-нибудь романа, — продолжала миссис Карлайль. — Ему повезет, если этот роман не окончится для него виселицей! Представьте себе, миссис Вин, сэр Фрэнсис Левисон — повешенный убийца!

— Барбара! Милая моя!

Это был голос Карлайля. Барбара побежала к своему обожаемому мужу, оставив в одиночестве ту, которая некогда была этим мужем обожаема. Несчастная Изабелла бросилась на диван; она думала, что душа ее вырвется из груди; она звала к себе смерть. Она дрожала от ужаса, потому что видела на руках того, кого она предпочла Карлайлю, кровавое пятно!

 

Глава XI

Появление Ричарда

Был вечер субботы. В окрестностях Ист-Линна поднялся порывистый ветер. Небо потемнело, в воздухе пахнуло свежестью, и целая гряда мрачных туч грозила оросить долину обильным дождем. По уединенной дороге шел путник; на нем было матросское платье и шляпа, надвинутая на глаза. Густые черные баки и голубой воротник наполовину скрывали его лицо. Он уверенным шагом направился по тому узенькому переулку, о котором не раз упоминалось в этой истории, затем, пройдя через небольшую калитку, ступил во владения Ист-Линна.

«Посмотрим! — сказал он себе, затворяя калитку. — Крытая аллея! Она, должно быть, находится возле акаций; в таком случае повернем направо».

В крытой аллее кто-то прогуливался, и это была сестра Ричарда, жена Карлайля.

— Ричард! Мой бедный брат!

Они крепко обнялись.

— Зачем ты позвала меня, Барбара?

— Кажется, что Торн… Ты не забыл его, Ричард, не правда ли? Ты узнаешь его?

— О, я слишком ненавижу его для того, чтобы забыть!

— Известно тебе, что в Вест-Линне идут споры за звание члена парламента?

— Да, я читал об этом в газетах. Карлайль и Левисон — два кандидата. Скажи, Барбара, как он осмелился соперничать с Карлайлем после того, как увез его жену?

— Не знаю. Я также удивляюсь, как он мог сюда приехать, но по совершенно иным причинам… Ричард, ты уверял меня, что знаешь Левисона и видел его вместе с Торном.

— Да, это правда. Мне его показали. Я увидел Торна в то время, как он прогуливался под руку с каким-то господином. «Не знаете ли вы этого человека?» — спросил я своего знакомого, указывая на Торна, потому что мне хотелось знать, было ли это его настоящее имя. «Право, не знаю, кто этот человек, о котором вы спрашиваете, — ответил он мне, — но я знаю его товарища. Это Левисон, баронет».

— Послушай, Ричард, ты и твой знакомый — вы поняли друг друга. Торн не кто иной, как сэр Фрэнсис Левисон.

Ричард растерянно посмотрел на нее.

— Это ты видела во сне, Барбара?

— Нет, не во сне. Я была убеждена в этом с той самой ночи, как ты встретил его в соседнем переулке. Кроме того, Карлайль уверен в этом также. Скажу больше: Отуэй Бетель и Эбенезер признали Торна в баронете Фрэнсисе Левисоне.

— Ну да! Они должны были признать его… Барбара! — вдруг с ужасом воскликнул Ричард, увидев в темноте высокую фигуру.

Это был Карлайль.

— Я вижу, что вы еще не перестали трусить, Ричард? — произнес Арчибальд, пожимая ему руку. — Вы даже сменили костюм!

— Да, я побоялся прийти сюда в прежнем платье… Я узнал от сестры, что Левисон и этот негодяй Торн — одно и то же лицо…

— Это правда, Ричард. По крайней мере, так уверяют. Но все-таки вам необходимо самому взглянуть на этого Левисона. Нужно придумать какое-нибудь средство; например, вы можете бродить неподалеку от гостиницы «Ворон», лучше всего вечером, и наверняка с ним встретитесь, так как он беспрестанно туда ходит.

— Я боюсь возбудить любопытство — в Вест-Линне мало моряков.

— Вас даже не заметят; у нас здесь есть русский медведь.

— Русский медведь! — повторил Ричард.

— Отуэй Бетель вернулся к нам, одетый в медвежью шкуру, — вот почему он носит такое прозвище. Удастся ли нам доказать его участие в убийстве? — прошептал Карлайль.

Ричард покачал головой.

— Не знаю, я всегда сомневался в этом. Но если я признаю в Левисоне Торна… то как мы поступим? Кто начнет нападение?

— Конечно же, вы сами, Ричард.

— Я? Вы желаете, чтобы я действовал сам?

— Разумеется! Кому же вы хотите передать это дело?

— Вам, мистер Карлайль.

— Я не могу действовать против Левисона!

— Отбросьте свою щепетильность, мистер Карлайль. На вашем месте всякий муж не задумываясь воспользовался бы этим случаем, чтобы отомстить!

— Я без колебаний стал бы преследовать убийцу Галлиджона, но этот человек похитил у меня жену. О, сколько раз я побеждал в себе злобу, чтобы не всадить ему пулю в лоб!..

— И зря не всадили — он этого стоит!

— Нет, я предоставляю месть его собственной совести.

— В таком случае, — проговорил Ричард с мрачным видом, — мне придется отказаться от надежды быть оправданным. Что я могу сделать? Я только наврежу себе еще больше!

— Действовать ради самого себя — не значит вредить себе. Вам необходимо пробыть здесь еще несколько дней.

— Я не осмелюсь это сделать, — заметил испуганный Ричард.

— Послушайте, Ричард, постарайтесь прогнать эту бессмысленную робость, или вы никогда не освободитесь от тяжкого обвинения. Подумайте, что от этого зависит не только ваше счастье, но и счастье вашей матери, скажу больше: жизнь вашей матери! Вы говорили, что в нескольких милях отсюда можете найти безопасный приют; так воспользуйтесь им, Ричард. Я придумал для вас маленький план. Обратитесь к адвокатам Беллу и Тредмену и поручите им защищать вас.

— Почему бы вам не посоветовать мне отправиться прямо в полицию?

— Вы не понимаете меня, Ричард. Я не говорю, чтобы вы шли прямо в контору Белла и Тредмена, как это сделал бы всякий другой клиент. Вот что я вам посоветую: постарайтесь расположить к себе мистера Белла, он всегда был о вас хорошего мнения. Расскажите ему все откровенно, ему одному. Если вы убедите его в вашей невиновности и фактами докажете виновность другого, он возьмется за ваше дело. Тредмен может пока ничего не знать об этом.

— Да, если Белл даст мне слово, я могу на него рассчитывать; но как устроить, чтобы он взялся за мое дело?

— Я избавлю вас от этого труда. А вы, дорогой Ричард, отправляйтесь в известное вам безопасное место и оставайтесь там до понедельника. В понедельник в сумерках приходите сюда. Тем временем я увижусь с Беллом. Но, разумеется, прежде чем обратиться к нему, мне необходимо узнать от вас: правда ли, что Торн и Левисон — одно и то же лицо.

— Я сейчас же побегу к гостинице «Ворон»! — воскликнул Ричард.

Через некоторое время он уже стоял перед гостиницей. Едва он дошел до нее, как увидел двух джентльменов, под руку спускавшихся по ступеням парадного крыльца. Рядом с гостиницей постоянно толпился народ. Надвинув шляпу на глаза, Ричард присоединился к зевакам.

Увидев выходивших господ, толпа оживилась, и послышались крики: «Да здравствует Левисон!» Один из джентльменов был Торн, другого Ричард видел в Лондоне вместе с Торном. На этого господина ему и указывали раньше, его-то он и принял за сэра Фрэнсиса Левисона.

— Который из двух Левисон? — спросил он у своего соседа.

— Неужели вы не знаете? Тот, который держит шляпу в руках и раскланивается с нами.

Это был тот самый Торн, которого Ричард никогда и нигде не забывал.

— А как зовут его товарища? — спросил Ричард.

— Дрейк. Он приехал из Лондона.

Получив эти сведения, Ричард немедленно вернулся в Ист-Линн, чтобы сообщить о них Карлайлю. В понедельник утром Карлайль отправился к Беллу.

Мистер Белл завтракал, когда доложили о приходе Карлайля.

— Ах, это вы, мистер Карлайль! Вот ранний гость!

— Пожалуйста, не беспокойтесь, не звоните, я завтракал. Я пришел к вам поговорить о деле; но прежде чем я начну говорить, дайте мне слово, что если вы откажетесь принять мое предложение, то сохраните нашу беседу в тайне.

— Разумеется, я даю вам слово.

— Я хочу поговорить с вами о деле Галлиджона. Об убийстве… вы помните?

— Но это старая история, мертвое дело, давно погребенное!

— Не совсем. Есть некоторые обстоятельства, которые подтверждают невиновность Ричарда Гэра и доказывают, что убийство совершено другим.

— Его соучастником? — перебил Белл.

— Нет, Ричард здесь ни при чем. Он может быть оправдан.

— В таком случае кто же совершил преступление?

— Ричард обвиняет некоего Торна. Много лет назад — десять по меньшей мере — явиделся с Ричардом, и он сообщил мне факты, которые вполне его оправдывают. С тех пор я совершенно убедился в его невиновности. Я давно взялся бы за это дело, если бы только мне удалось арестовать этого Торна, но я никак не мог отыскать его; даже само это имя — не настоящее! А теперь он здесь, в Вест-Линне. Я всегда желал вступиться за Ричарда, как только выдастся удобный случай; теперь этот случай представился, но одно обстоятельство помешало мне действовать.

— Какого рода обстоятельство?

— Вот почему я и обратился к вам, — продолжал Карлайль, не отвечая на вопрос. — Я говорю с вами от лица Ричарда. Я недавно беседовал с ним. Я объяснил ему причины, мешающие мне действовать, и посоветовал ему обратиться к вам. Согласитесь ли вы повидаться с Ричардом и поговорить с ним? Обещаете ли вы сохранить это свидание в тайне, если даже не возьметесь за дело?

— Обещаю; я не имею ни малейшего желания вредить Ричарду; пусть он убедит меня в своей невиновности, и я приложу все усилия, чтобы спасти его. Но скажите, пожалуйста, что же мешает вам самому взяться за его дело?

— Я не могу преследовать того человека, которого он обвиняет.

Слова эти только возбудили любопытство мистера Белла.

— Мистер Карлайль, я не могу догадаться, кто этот обвиняемый!

— Вы догадаетесь, когда поговорите с Ричардом.

— Неужели он обвиняет своего отца?

— Ваши догадки ни к чему не приведут, мистер Белл.

— Ну да! Вы правы… Не может быть, чтобы сын обвинял отца! А между тем кого еще вы стали бы щадить? Я просто теряюсь…

— Позвольте мне проститься с вами, — прибавил Карлайль, вставая. — Где вы можете повидаться с Ричардом?

— Пусть он сегодня же приходит ко мне, здесь он будет в полной безопасности.

— Хорошо, на этом моя роль окончена.

 

Глава XII

расследование мистера белла

Свидание между мистером Беллом и Ричардом состоялось в понедельник. Ричарду не без труда удалось убедить адвоката; он в мельчайших подробностях рассказал ему о своей встрече с Левисоном в ту ночь, когда тот бежал из Ист-Линна с леди Изабеллой, затем о случайной встрече в Лондоне, о том, как Левисон испугался и стал его преследовать, а также о том, как он узнал сэра Фрэнсиса в субботу вечером, когда тот выходил из гостиницы «Ворон». Ричард не забыл упомянуть и об анонимном письме, которое было получено судьей Гэром в то самое утро, когда он, Ричард, спрятался у Карлайля. Кто еще, кроме Левисона, мог опасаться, что Ричард попадется в руки полиции?

— Я верю, мистер Ричард, — проговорил Белл, — всему, что вы говорите о Торне, но как же я могу поверить, что Торн и Левисон — одно и то же лицо? Это кажется мне совершенно невероятным.

— Не я один могу вам это подтвердить. Отуэй Бетель может сказать вам то же; боюсь только, что он не пожелает этого сделать. Могу указать вам еще на Эбенезера.

— А что известно ему? Он как раз служит в нашей конторе.

— Несколько лет назад он довольно часто видел Торна, которого и узнал в Левисоне. Спросите у него.

— Если вы сможете доказать мне, что Торн и Левисон — одна и та же личность, я без колебаний возьмусь за ваше дело. Левисон — отъявленный негодяй, достойный виселицы. Позвольте, я сейчас же позову Эбенезера.

Ричард подпрыгнул как ужаленный.

— Пожалуйста, не в моем присутствии! Я не хочу, чтобы он меня видел! Ради самого неба, мистер Белл, пощадите меня!

— Успокойтесь, мой друг! Неужели вы думаете, что у меня только одна приемная комната?

С этими словами мистер Белл провел Ричарда в отдельную комнату и затем, вернувшись в свой кабинет, приказал позвать Эбенезера, который тотчас явился.

— Вам угодно дать мне какое-нибудь поручение? — спросил он.

— Нет, я желаю задать вам пару вопросов. Слышали ли вы когда-нибудь, что сэр Фрэнсис Левисон жил под чужим именем?

— Да, он называл себя Торном.

— Когда это было?

— Той осенью, когда разнеслась весть об убийстве Галлиджона. Тогда Торн по вечерам разъезжал верхом в окрестностях.

— Что же заставляло его разъезжать?

Эбенезер рассмеялся:

— То же самое, что и других джентльменов. Он желал понравиться Эфи Галлиджон. Он являлся на великолепной чистокровной лошади, беседовал с мисс Эфи, а затем уезжал.

— Откуда же он приезжал?

— Из окрестностей Суассона, миль за десять отсюда, как говорила Эфи. Теперь, когда он раскинул здесь свое знамя, я могу с точностью определить его местожительство. Это Левисон-парк. Вероятнее всего, что он проживал там у своего дяди.

— Твердо ли вы уверены в том, что сэр Фрэнсис Левисон не кто иной, как Торн?

— Я нисколько не сомневаюсь в этом.

— И можете подтвердить это под присягой? Вы можете поклясться?

— Могу и даже желаю подтвердить это перед судом хоть завтра.

— Очень хорошо! Можете идти. Но прошу, чтобы это осталось между нами.

— Будьте спокойны, мистер Белл!

Почти целую ночь мистер Белл и Ричард Гэр просидели вместе. Последний отвечал на бесчисленные вопросы адвоката.

На следующий день, во вторник, мистер Белл обдумал все показания Эбенезера. После завтрака он отправился в Левисон-парк и разузнал все, что могло помочь ему распутать дело. В тот же день Ричард Гэр отправился в Ливерпуль, оставив свой адрес сестре. В среду с утренним поездом прибыли граф Моунт-Сиверн и лорд Вэн. ВВест-Линне царила страшная суматоха. Результат выборов должны были огласить на этой неделе, и горожане были поглощены этой мыслью. Друзья Карлайля собрались в гостинице «Оленья голова».

— Я вернусь к вам через несколько минут, — сказал Карлайль, пожимая руку лорда Моунт-Сиверна, когда тот зашел к нему в контору. — Мне необходимо прочесть несколько писем.

Граф направился в гостиницу «Оленья голова», а лорд Вэн поспешил в гостиницу «Ворон», горя желанием посмотреть, что там происходит.

Карлайль вошел в кабинет, пересмотрел несколько писем и, позвав Дилла, дал ему некоторые поручения. Затем он закрыл бюро.

— Вы торопитесь, мистер Арчибальд? — спросил Дилл.

— Да, меня ждут в гостинице «Оленья голова».

— Вчера вечером до моего сведения дошло нечто весьма любопытное. Я слышал спор между Левисоном и Бетелем.

— В самом деле? — произнес Карлайль, искавший что-то в глубине ящика.

— Того, что я слышал, совершенно достаточно, чтобы повесить Левисона или по крайней мере Бетеля. Послушайте, кажется, что Левисон…

— Остановитесь, мне лучше не знать этого. Я не желаю вмешиваться в это дело.

Старый Дилл был ошеломлен.

— А между тем, мистер Арчибальд, бедный Ричард страдает!

— Да, я знаю.

— А разве справедливо, что невинный несет наказание за виновного? Если бы кто-нибудь взялся оправдать Ричарда, то можно было бы доказать, что он невиновен.

— Да, и есть человек, который взялся за это, Дилл! Это мистер Белл. Он уже виделся с Ричардом. А меня это не касается.

Глаза Дилла засветились.

— Очень хорошо! Я вас понимаю. А я немедленно отправлюсь к Бэллу и доведу до его сведения то, что сейчас слышал.

Дилл побежал в контору адвокатов. Там он заперся вдвоем с мистером Беллом.

Только в третьем часу дня судьи заняли свои места. Их было только двое — Герберт и Риннер. Они говорили о делах, связанных с выборами. Тут в зал суда вбежал запыхавшийся мистер Белл и объявил, что должен сообщить об очень важном деле, потребовав аудиенции за закрытыми дверями.

Судьи посовещались между собой, а затем согласились исполнить просьбу своего собрата. Они удалились в отдельную комнату и вышли из нее только спустя четыре с половиной часа, причем на их лицах было написано неподдельное изумление.

 

Глава XIII

Визит доктора

— Сегодня после обеда я увижусь с доктором Мартеном в конторе отца, — воскликнул за столом маленький Уильям. — Мы с вами поедем, миссис Вин, не так ли?

— Не знаю, Уильям. Миссис Карлайль сама повезет вас.

— Нет, не она, а вы со мной поедете.

Краска разлилась по лицу гувернантки при одной мысли о том, что она поедет в контору Карлайля; ей не верилось, что это могло случиться.

— Миссис Карлайль сама сказала мне, что поедет с вами, — заметила она ребенку.

— А мне мама говорила, что вы поедете.

Вошла миссис Карлайль и разрешила сомнение.

— Миссис Вин, пожалуйста, будьте готовы к трем часам — вы повезете Уильяма к отцу.

Сердце сильнее прежнего забилось в груди Изабеллы.

— Мне показалось, вы сказали… — пробормотала бедная женщина.

— Да, я хотела ехать, но так как яожидаю гостей, то не выйду сегодня.

Для Уильяма заложили пони. Ребенка сопровождал грум, которому приказано было вернуться с экипажем, а Уильям должен был прийти назад пешком вместе с миссис Вин.

Карлайля не было, когда они явились в контору. Ребенок побежал в кабинет отца, миссис Вин последовала за ним.

— Я приехал повидаться с доктором Мартеном. Где же папа, мистер Дилл?

— Не знаю. Но зачем вам видеться с доктором? У вас такие розовые щечки! Вероятно, вы чувствуете себя не так уж плохо.

— Да, я очень хотел бы этого, мистер Дилл. Мне так надоело глотать противные лекарства!..

— Как здоровье вашей мамы?

— Она здорова, мистер Дилл!.. А какой шум поднялся в полицейской конторе! Мы ехали мимо, и мой бедный пони страшно испугался, так что я вынужден был его сдерживать… Я видел, как топтали желтую розу…

— После выборов все успокоится. Как бы мне хотелось, чтобы выборы поскорее окончились и этот кандидат убрался отсюда.

— Вы хотите сказать — Левисон?

— Он самый, — подтвердил старик. — Это не человек, а чудовище.

Щеки Изабеллы покрылись яркой краской.

— Разумеется, ему не удастся взять верх над отцом, — изрек маленький Уильям пророческим тоном.

— Он никогда не возьмет верх над таким честным человеком! Нет, Господь не допустит этого! — воскликнул Дилл.

В дверях показался клерк, за ним вошел какой-то клиент — клерк думал, что Карлайль у себя. Дилл проводил клиента в кабинет и мимоходом осмотрел странную фигуру гувернантки. На ней, по обыкновению, было черное шелковое платье. Иногда она одевалась довольно нарядно, иногда просто, но неизменно в черное. На этот раз она надела кофту, скрывавшую ее тонкую талию. На голове у нее была соломенная шляпа, а дополняли туалет некрасивые очки, за которыми никто не мог увидеть ее глаз.

Вдруг в приемную вошел Карлайль. Дилл шел за ним.

— А! Вы здесь, миссис Вин! — воскликнул хозяин с удивлением. — Я, кажется, просил Дилла передать вам, чтобы вы шли к мисс Карлайль. Дилл, разве я не просил вас?

— Нет, я слышу об этом в первый раз.

— Значит, я забыл. Посмотрим, который час… Сказал ли вам доктор, в котором часу его ждать, миссис Вин?

— Я поняла из его слов, что он приедет довольно поздно.

Согласно предложению Карлайля, Изабелла отправилась с Уильямом к мисс Корни. Последней не было дома. Уильям устроился на удобном диване и вскоре заснул сладким сном. Как медленно тянулись эти часы! Как тихо и пусто казалось в доме! Изабелла часто вглядывалась в бледное личико спящего ребенка и с нетерпением дожидалась прихода доктора. Пробило половину шестого.

Вдруг она услышала, что кто-то подходит к дверям комнаты. Но это был не доктор — его шаги не заставили бы ее сердце так сильно забиться.

— Доктор Мартен, кажется, опаздывает, — произнес Карлайль, входя.

— О, ничего страшного, — ответила она тем робким и тихим голосом, которым говорила почти всегда.

— Ах, вот и он! — радостно воскликнул Карлайль.

— Ну что? — осведомился вошедший доктор. — Как здоровье маленького больного?

Ребенок проснулся; доктор внимательно осмотрел его, пощупал пульс, послушал дыхание.

— Дайте мне воды, я хочу пить, — прошептал Уильям, — папа, могу я позвонить, чтобы мне дали воды?

— Иди разыщи служанку, — сказал ему Карлайль.

Уильям вышел. Карлайль стоял, опершись на подоконник. Изабелла не отходила от доктора; густая вуаль скрывала ее черты.

— Что вы скажете нам, доктор? — начал Карлайль. — Прошу вас ответить откровенно, в каком состоянии его здоровье.

Доктор колебался.

— Мистер Карлайль, иногда очень горько выслушивать правду.

— Да, и темне менее необходимо. Я прошу вас ничего не скрывать от меня; здесь нет матери, которую нужно было бы поберечь.

— Пусть будет по-вашему…

— Итак, жизнь ребенка в опасности?

— Да, с самого рождения ребенок был предрасположен к чахотке, и теперь болезнь достигла полного развития.

Карлайль не без труда овладел собой — он слишком нежно любил своих детей. Через несколько мгновений он прервал молчание:

— Каким образом так могло получиться? Никто не страдал этой болезнью — ни в моей семье, ни в семье… матери ребенка!

— Извините, мистер Карлайль, — возразил доктор, — бабка Уильяма, графиня Моунт-Сиверн, умерла от чахотки.

— Но ее болезнь не называли чахоткой, — заметил Карлайль.

— Однако это была чахотка — если хотите, медленная, не изнурительная, но все-таки чахотка!

— Инет надежды?..

— Вы желаете, чтобы я сказал правду?

— Правду, только правду, — ответил Карлайль с горечью, но решительно.

— Ну так я вам скажу: нет никакой надежды — болезнь зашла слишком далеко.

— Сколько же он проживет?

— Не знаю. Он может протянуть еще несколько месяцев, год, пожалуй, но может умереть и очень скоро! Не утомляйте его больше уроками, бедному ребенку это никогда не понадобится!

С этими словами доктор посмотрел на гувернантку. Он видел, как она затряслась всем телом.

— Вам дурно, сударыня?

Изабелла открыла рот, чтобы ответить, но не смогла. Чтобы лучше видеть ее лицо, доктор снял с нее зеленые очки; она поспешила взять их дрожащей рукой и упала на стул, прикрыв лицо другой рукой.

Удивленный Карлайль приблизился к ней и спросил:

— Не больны ли вы, миссис Вин?

— Прошу вас, господа, не прерывайте из-за меня ваш разговор, — прошептала она, надевая очки. — Благодарю вас обоих за внимание. Я подвержена легким приступам. Мне уже гораздо лучше.

Доктор успокоился, а Карлайль отошел к окну.

— Какое же вы пропишете лекарство для ребенка? — спросил он.

— Что вы пожелаете сами или что пожелает ребенок. Пусть он играет или отдыхает, катается или ходит пешком, ест или пьет — всебудет хорошо, потому что все это не имеет значения.

— Но мне думается, доктор, что вы слишкомлегко отказываетесь от всякой надежды.

— Вы желали знать мое мнение, и я вам его озвучил.

— Поможет ли более теплый климат?

— Ну, он мог бы протянуть лишние две-три недели, и только. Да и кто сопровождал бы его? Право, я вам не советую.

— Но вы будете от времени до времени приезжать к нам, чтобы проведать Уильяма?

— Если вам угодно. Прощайте, сударыня, — прибавил доктор, обернувшись к гувернантке.

Та молча поклонилась. Мартен вышел в сопровождении Карлайля.

— Как эта гувернантка любит вашего ребенка! Я заметил это еще тогда, когда она привозила его в Линнборо. А видели вы, как она разволновалась, когда я сказал, что надежды нет?..

— Да… До свидания, доктор! — Карлайль пожал ему руку. — Ах, если бы вы могли, вы спасли бы его, не правда ли?

— Если бы мы, смертные, могли совершать подобные чудеса… Вам предстоит тяжкое испытание, мой друг, но что делать! Иногда несчастье поражает нас для того, чтобы мы выздоровели. Прощайте, скоро увидимся!

Карлайль вернулся в комнату и подошел к Изабелле, которая все еще сидела в кресле.

— Какие грустные вести, миссис Вин, — заметил он печально, — но, думаю, вы предвидели это, как и я сам.

Женщина встала, подошла к окну и выглянула на улицу; тысяча различных чувств теснились в ее груди.

— Ятак привязалась к этому ребенку, — начала она. — Приговор доктора смутил, расстроил меня…

— Как вы добры, миссис Вин, — сказал Карлайль, подходя к ней, — вывыказываете моему ребенку столько участия.

Она ничего не ответила.

— Пожалуйста, не говорите ничего миссис Карлайль, — продолжал Арчибальд. — Я сам желаю сообщить ей это грустное известие и постараюсь, чтобы оно как можно меньше ее опечалило.

— Отчего же вы так за нее боитесь? Ведь она не мать этому ребенку!

В ее словах слышалась гордость, проникнутая горечью. Карлайль раздраженно бросил:

— Прошу вас, сударыня, думать о том, что вы говорите.

Этот упрек напомнил ей, кто она. Бедная гувернантка осмелилась сказать такое о жене Карлайля! Для этого нужно было потерять рассудок!

Он уже собрался уйти, но Изабелла вдруг повернулась в его сторону и с мольбой произнесла:

— Когда вы говорили про теплый климат, доктор заметил, что Уильяма некому сопровождать… Позволите ли вы мне взять на себя это беспокойство?

— Нет, миссис Вин, он останется со мной. Вы, вероятно, слышали, что сказал доктор: это путешествие не принесет большой пользы моему ребенку!

В полуотворенной двери показалось бледное личико Уильяма.

— Доктор ушел? Я не хотел приходить, пока он не уедет; он непременно заставил бы меня выпить эту противную микстуру!

Карлайль сел и, усадив ребенка на колени, с любовью прижался лбом к вьющимся волосам Уильяма.

— Ну что, папа, доктор сказал, что я умру?

— О нет! Мы постараемся тебя вылечить!..

Говоря это, Карлайль старался подавить в своей душе горькое чувство. Но он не в силах был этого сделать и, чувствуя, что вот-вот разрыдается, поспешил передать ребенка миссис Вин и вышел из комнаты.

— Папа! Папа! — закричал ребенок, вырываясь из рук учительницы и устремляясь вслед за Карлайлем. — Вернемся домой вместе, мне так хочется!

Как он мог отказать?

— С удовольствием. Подожди меня здесь, я зайду за тобой.

И действительно, Карлайль вскоре вернулся, и все трое пошли домой. Отец вел сына за руку, а леди Изабелла шла возле ребенка.

— Где же Уильям Вэн? — спросил мальчик у отца.

— Он с лордом Моунт-Сиверном, — сказал мистер Карлайль.

Едва он успел произнести эти слова, как из почтовой конторы торопливо вышел какой-то джентльмен и загородил им дорогу. Но, посмотрев на них, смутился и бросился в сторону. Быть может, читатель догадывается, что это был Левисон. Узнав его, Уильям воскликнул:

— Ах, папа, я ни за что на свете не хотел бы быть таким злым!

Карлайль хранил молчание; он казался равнодушным, и только на губах мелькала едва заметная презрительная улыбка.

Дойдя до жилища судьи Гэра, они увидели, что последний расхаживает взад-вперед по комнате в сильном волнении.

— Скажите на милость, Карлайль, что же это такое происходит? — воскликнул он, увидев их. — Сегодня я не пошел в суд, но мистер Риннер поведал мне о совещании, которое происходило при закрытых дверях.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — заметил Карлайль.

— Наши судьи будто бы решили доказать, что Ричард не убивал Галлиджона! — продолжал судья Гэр шепотом.

— В самом деле?

— Да… и что убийство совершено Левисоном, понимаете, Левисоном!.. Но это невозможно. Ричард не может быть невиновен…

— А я вполне этому верю. Ричард невиновен, и это будет доказано всему свету.

— Карлайль, это немыслимо! Подумайте сами! Ну, зачем тогда он стал бы скрываться? Почему же он не показывал сюда носа и не хлопотал об оправдании?

— Почему он не приходил сюда, когда вы сами поклялись предать его, мистер Гэр?

Лицо судьи позеленело. Он помолчал, а потом воскликнул:

— О, Карлайль, как могли бы вы отомстить Левисону! Если бы одна особа была жива, вы бы заставили ее опомниться!

— Каждый сам себя заставляет опомниться, — ответил Карлайль, взяв ребенка за руку.

И, поклонившись миссис Гэр издали, продолжил путь. Изабелла шла возле ребенка; она вся дрожала от горя и волнения. Судья с сосредоточенным видом смотрел им вслед. Он никак не мог понять того, что происходит. Ричард невинен! Ричард, которого он так немилосердно преследовал и которого сам хотел подвести к виселице!

 

Глава XIV

Дамы во всем своем блеске

В среду утром колокола в Вест-Линне весело звонили. Народ валил со всех сторон; остававшиеся в домах теснились к окнам; всюду замечалось необыкновенное оживление. В десять часов должны были объявить имя избранного кандидата.

Барбара с детьми и гувернанткой выехали в коляске. Гувернантка выразила желание остаться дома, на что Барбара не согласилась. Она была почти оскорблена таким равнодушием, так как дело касалось Карлайля. Прежде всего необходимо было, чтобы миссис Вин взяла на свое попечение Люси, в то время как она, Барбара, присматривает за другими детьми. Итак, миссис Вин вынуждена была сесть в коляску; она поместилась напротив миссис Карлайль, закутав лицо густой вуалью и надев синие очки.

Подъехав к дому мисс Корнелии, они вышли из коляски. Там уже собралось целое общество. Из окон дома можно было видеть всю церемонию. Корнелия красовалась в пышном атласном платье и с такой яркой алой розеткой на груди, которая могла бы смутить целое стадо быков.

Наконец церемония началась. Карлайль был предложен сэром Джоном Добидом. Два другие господина предложили Левисона. Перевес оказался на стороне Карлайля, так как он получил на двадцать голосов больше. Друзья сэра Фрэнсиса Левисона потребовали перебаллотировку. Поднялся страшный гвалт, толпа хлынула в избирательный зал.

Карлайль и сэр Джон Добид шли под руку. Чтобы попасть в здание суда, нужно было пройти мимо дома мисс Корнелии. Молодой лорд Вэн, находившийся в толпе, замахал шляпой в воздухе и крикнул: «Да здравствует Карлайль и честь!» Толпа отозвалась на крик лорда Вэна с таким неистовством, что заглушила все прочие толки: «Да здравствует Карлайль и честь!»

Барбара и плакала, и улыбалась; глаза ее встретились с глазами мужа.

— Посмотрите на балконы! Точно корзинки с цветами! — шепнул мистер Дрейк на ухо Левисону. — Как все женщины вокруг него увиваются! Между нами говоря, Левисон, на твоем местея бы вовремя ретировался.

— Как презренный трус, не правда ли? Нет, я пойду до конца!

— Какая красавица его жена! — продолжал Дрейк, не сводя глаз с Барбары. — Скажи, пожалуйста, Левисон, его первая жена была так же хороша собой?

Левисон бросил на него яростный взгляд. В эту самую минуту полицейский чиновник подошел к друзьям и схватил баронета за воротник со словами:

— Сэр Фрэнсис Левисон, вы — мой пленник!

— Пусти, негодяй! Прежде узнай, кто я! — воскликнул последний, с бешенством вырываясь из его рук.

Полицейский наклонился, сделал торопливое движение, и руки Левисона оказались в цепях.

— Мне очень жаль, что я вынужден арестовать вас публично, но я не мог сделать этого раньше. Приказ об аресте лежит у меня в кармане только со вчерашнего дня, я получил его в пять часов вечера. Я арестую вас, сэр Фрэнсис Левисон, как убийцу Джорджа Галлиджона!

Толпа отхлынула назад, парализованная этим неожиданным объявлением. Дамы, видевшие эту сцену из окон дома Корнелии, не могли догадаться, в чем дело, тем не менее все были бледны от волнения.

Но бледность их была ничтожна в сравнении со смертельной бледностью, покрывшей лицо Левисона. На него было жалко смотреть. Губы его скривились в беспомощной улыбке. В эту минуту он узнал Отуэя Бетеля, стоявшего неподалеку, и страшное проклятие сорвалось с его уст. Вскипев от бешенства, он закричал:

— Это ты, собака, поддел меня!

— Нет, клянусь…

Неизвестно, кем или чем поклялся Бетель, — его речь была прервана появлением второго полицейского, который надел ему на руки кандалы, как и Левисону.

— Мистер Отуэй Бетель, арестовываю вас как сообщника убийцы Джорджа Галлиджона.

Все взоры устремились на арестованных. Полковник Бетель направился к ним.

— Что все это значит? — с достоинством спросил он у полицейских.

— Полковник, просим извинить нас! Мы приводим в исполнение приказ об аресте. Вашего племянника обвиняют в сообщничестве с убийцей Галлиджона.

— В сообщничестве с Ричардом Гэром?

— Полковник, говорят, что Ричард Гэр невиновен!

— И я невиновен! — воскликнул Отуэй Бетель запальчиво.

— В таком случае вам остается только доказать это, сударь, — вежливо ответил полицейский.

Корнелия перегнулась через балкон, желая знать, в чем дело. Миссис Гэр стояла позади. Наконец им сказали, что эти два господина — выскочка, желающий попасть в парламент, и молодой Бетель — арестованы за убийство Галлиджона и за то, что они взвалили это преступление на плечи Ричарда Гэра.

Слабый крик раздался с балкона — бедная мать Ричарда упала в обморок.

Среди общего шума и насмешек толпы Левисон и Отуэй Бетель были препровождены в полицейскую контору.

Нам остается рассказать еще об одном эпизоде. Читатель уже видел мисс Корнелию в дорогом атласном платье. О! Если бы она только знала, кто находился в это время на балконе верхнего этажа, то, пожалуй, трудно было бы поручиться за последствия. А находилась там одна весьма незначительная особа — Эфи Галлиджон!

Прислуга мисс Корни провела ее туда тайком. На ней было шелковое белое с зеленым платье с оборками до самой талии, фантастическая шляпка с гирляндой и вуалью, безукоризненной белизны перчатки и легкая кружевная косынка, надушенная мускусом. Счастье, что Корнелия не знала о такой неслыханной дерзости!

— А ведь он, право, недурен! — заметила Эфи, обращаясь к служанкам Корнелии, когда Левисон повернулся лицом к ее балкону.

— О, презренное создание! — воскликнули те хором. — И этот человек еще осмелился состязаться с мистером Карлайлем!

— Что это! Посмотрите, пожалуйста! — вскрикнула вдруг Эфи. — На него надели кандалы! За что же это? Что он сделал?

Бедная Эфи ничего не могла понять.

— Боже мой! — воскликнула одна из служанок. — Это сэр Фрэнсис Левисон и Отуэй Бетель! Говорят, что их арестовывают за убийство Джорджа Галлиджона… вашего отца, мисс Эфи! Левисон убийца, а Ричард Гэр вовсе не виновен в этом преступлении…

Эфи напрягла все свои умственные способности, чтобы понять смысл этих слов, но вдруг почувствовала сильное головокружение, покачнулась и упала на пол.

 

Глава XV

Мистер Джеффин

Когда Эфи Галлиджон пришла в себя, то поспешила убраться из дома мисс Карлайль. Она величественно шествовала по улице, возвращаясь к миссис Лэтимер.

Недалеко от квартиры мисс Карлайля находилась лавочка, в которой продавали сыр, ветчину, масло и сало. Один молодой человек приятной наружности вычитал в объявлениях, что эта лавочка продается, и приехал из Лондона специально для того, чтобы сделаться ее обладателем. Его предшественник нажил порядочный капитал, прежде чем продать лавку, и мистеру Джеффину предсказывали точно такой же успех. Уже одно то, что мисс Карлайль закупала в этой лавочке провизию, свидетельствовало о высоком качестве товара.

Когда Эфи поравнялась с лавочкой, мистер Джеффин в белом фартуке возник в дверях. Эфи остановилась. Мистер Джеффин посмотрел на нее с восхищением.

— Здравствуйте, мисс Галлиджон, — воскликнул он с жаром.

— Как поживаете, Джеффин? — сказала она с некоторым высокомерием и соблаговолила вложить в протянутую руку кончики пальцев. — А я думала, что вы закрыли сегодня свою лавочку.

— Мы должны быть при деле, — ответил мистер Джеффин, с прежним восхищением рассматривая личико красавицы. — Если бы я знал, что вы сегодня пользуетесь свободой, мисс Галлиджон, быть может, и я позволил бы себе прогуляться в надежде встретиться где-нибудь с вами.

— Ах, боже мой! — произнесла Эфи, насмешливо улыбаясь. — Вы могли бы увидеть меня час или два часа тому назад, если бы у вас были глаза. Я ходила к мисс Карлайль, — прибавила она таким тоном, каким может говорить особа, навестившая какую-нибудь знатную графиню.

— Где же были мои глаза? — воскликнул мистер Джеффин с горьким сожалением.

— Что значит весь этот гам? — спросила вдруг Эфи.

— Это народ провожает радостными криками мистера Карлайля. Неужели вы не знаете, что его выбрали представителем Вест-Линна в парламенте?

— Нет, я этого не знала.

— Мы все за мистера Карлайля. Да благословит его Бог! Таких людей мало!.. Ах, кстати, мисс Галлиджон, не слышали ли вы, чем так провинился тот, другой? Говорят, он убил кого-то? Правда ли это?

— Пожалуйста, не говорите со мной об этом, — заметила Эфи. — Убийство — не лучшая тема для разговора с дамой. — И, нежно взмахнув батистовым платочком, мисс Эфи продолжила свой путь.

Проводив красавицу восхищенным взглядом, мистер Джеффин вернулся в свою лавочку.

«В конце концов, он не такой уж и плохой парень, — рассуждала про себя Эфи. — А комната за лавкой очень удобная, и я постараюсь как можно красивее ее меблировать. Потом заставлю его купить фортепьяно для гостиной, как во всех порядочных домах. Я найму двух нянек, кухарку и горничную. Я не прочь выйти за него замуж, только одно меня смущает — его имя. Джо Джеффин! Ни за что на свете не соглашусь сделаться миссис Джо Джеффин!.. Хотя… Господи!»

Перед ней внезапно вырос Эбенезер Джеймс.

— Как поживаете, Эфи?

— Прошу вас оставить меня, мистер Джеймс. Как вы смеете называть меня Эфи?

— Что это вы так возгордились, любезная мисс? Я не желал оскорбить вас.

— Да, вы уже успели всем растрезвонить, что я ваша старая знакомая, даже мистеру Джеффину, хотя я вас не просила об этом. Сделайте одолжение, избавьте меня от вашего общества, право, оно никому не может сделать чести.

— Прекрасно! Я с удовольствием избавлю вас от своего общества, но прежде должен передать вам одно поручение. Позвольте доложить вам, что вас ждут в суде. Потрудитесь явиться туда немедленно.

— Меня? В суде? С чего вы взяли?

— Повторяю, потрудитесь явиться туда немедленно, — повторил Эбенезер. — Вы видели, как арестовали Левисона, вашего старинного ухажера?

— Как вы смеете говорить мне подобные вещи, Эбенезер Джеймс!

— Не притворяйтесь глупенькой, Эфи, это ни к чему не приведет. Вы отлично знаете, где я видел вас и где явидел его.

Выражение лица Эфи мгновенно изменилось.

— Я ничего не знаю об убийстве, — прошептала она испуганно, стараясь придать равнодушный тон своему голосу. — Я ничего не знаю и потому никуда не пойду!

— Это необходимо, Эфи, — ответил он, сунув ей в руку сложенный листок бумаги. — Вот повестка.

— Я ни за что на свете не буду давать показания против Левисона, — произнесла она, разорвав повестку на мелкие кусочки. — Клянусь вам, что я не пойду! — И Эфи умчалась прочь.

— Приходите непременно! — прокричал ей вслед Эбенезер.

«Она улизнет, если ее не арестовать, — подумал он. — А вот, кстати, и Белл, надо предупредить его».

Между тем Эфи дошла до дома миссис Лэтимер. Хозяйка была нездорова и лежала в постели.

— Ах, госпожа, я получила сегодня очень печальное известие, — начала Эфи, войдя в комнату, — одна моя родственница при смерти и желает меня видеть. Мне необходимо ехать с первым же поездом.

— Боже мой! — воскликнула миссис Лэтимер. — Как же я обойдусь без вас, Эфи?

— Но моя родственница при смерти, сударыня, — повторила Эфи, — иначе я не решилась бы вас оставить.

— Куда же вы едете? — осведомилась миссис Лэтимер.

Эфи назвала первый пришедший ей на память город и сказала, что надеется вернуться на следующий день.

— Какая же это родственница? Я думала, что у вас нет родственниц, кроме Джойс и тетушки Кэн.

— Это другая тетушка, — произнесла Эфи неуверенно. — Я никогда вам о ней не говорила, потому что мы были в ссоре. И теперь я чувствую, что мне необходимо к ней поехать.

Эфи прекрасно владела собой, и ее трудно было поймать. Миссис Лэтимер согласилась отпустить ее. Эфи быстро поднялась наверх, переоделась, положила несколько вещей в кожаный мешок, а в кошелек несколько фунтов стерлингов и вышла из дома.

Полицейский, расхаживавший по мостовой возле этого дома, приблизился к Эфи.

— Здравствуйте, мисс Галлиджон. Не правда ли, прекрасная погода?

— Да. Но я не могу с вами разговаривать. Я тороплюсь.

Однако чем быстрее она шла, тем быстрее он следовал за ней. Эфи уже не шла, а бежала, и полицейский также не шел, а бежал.

— Отчего вы так торопитесь? — спросил он.

— Это вас не касается. Поговорим в другой раз.

— Можно подумать, что вы торопитесь потому, что боитесь опоздать на поезд.

— Это правда. Я действительно хочу совершить маленькое путешествие ради удовольствия.

— И надолго вы уезжаете?

— Гм! Возможно, я вернусь уже завтра. Правда ли, что мистера Карлайля выбрали членом парламента?

— Да, пожалуйста, не идите этой дорогой.

— Не идти этой дорогой? Но ведь это кратчайший путь к станции!

Полицейский взял ее за руку.

— Что это значит? Пустите! — сказала она раздраженным тоном.

— Мне очень жаль, что приходится поступать таким образом с дамой, и в особенности с вами, мисс, но я должен препроводить вас в залу свидетелей — вас желают кое о чем расспросить.

Из груди Эфи вырвался пронзительный крик, но она тотчас овладела собой.

— От меня не дождутся никаких показаний. Я ничего не знаю о том, что тогда произошло.

— Я также ничего не знаю, — ответил полицейский. — Я даже не знаю, зачем вас зовут. Мне приказано следить за вами, не выпускать вас за черту города и по возможности препроводить в залу свидетелей. Я готов убрать свою руку, мисс Галлиджон, если вы дадите мне обещание не убежать.

— Я пойду спокойно, — сказала Эфи, — уберите руку.

Она сдержала слово. Эфи была невиновна и твердо верила в невиновность Левисона. Но вместе с тем она понимала, что некоторые факты из ее прошлой жизни будут выставлены в невыгодномдля нее свете и она снова попадет на язычок кумушкам из Вест-Линна.

 

Глава XVI

Следствие

Судьи заняли свои места. Зала была полна. Все друзья сэра Фрэнсиса Левисона были в сборе. «Это скандал!» — кричали они. Лорд Моунт-Сиверн сидел на заранее отведенном для него месте. Лорд Вэн занял лучшее место, какое только мог отвоевать в толпе. Судья Гэр председательствовал, непреклонный и суровый. Он не хотел выказать ни капли слабости и снисходительности. Полковник Бетель был тут же, с лицом не менее строгим. Защитником Фрэнсиса Левисона выступал мистер Ребинг.

Мистер Белл открыл прения, изложив известные ему сведения. Казалось, что сложнее всего будет установить факт тождества между Левисоном и Торном. Эбенезер Джеймс взялся доказать это.

— Что вам известно о подсудимом сэре Фрэнсисе Левисоне? — спросил один из судей.

— Немногое, — ответил Эбенезер. — Я знал его под именем капитана Торна. Эфи Галлиджон называла его капитаном, но я понял, что он был только лейтенантом.

— Из чего же вы это поняли?

— Из слов Эфи. Она — единственный человек, от которого я слышал что-либо о Торне.

— И вы утверждаете, что видели его в упомянутом месте — в аббатстве Вуд?

— Я видел его там несколько раз, так же как и в домике Галлиджона.

— Разговаривали ли вы с ним как с Торном?

— Два или три раза. Я заговаривал с ним, называя его Торном, и он отзывался на это имя. Отуэй Бетель также знал его под именем Торн, как и несчастный Галлиджон. Последний однажды при мне сказал Эфи, что не позволит приходить этому франту Торну.

— Он употребил именно такие выражения?

— Да. Я припоминаю ответ Эфи на эти слова. Она закричала, что Торн так же волен приходить, как и любой другой.

— Это нисколько не проясняет дела. Знал ли Торна кто-либо другой, кроме вас?

— Я думаю, что старшая сестра Эфи — Джойс — была с ним знакома, но лучше всех нас его знал молодой Ричард Гэр.

— Что заставляло Торна приходить в лес так часто?

— Он ухаживал за Эфи.

— С намерением жениться на ней?

— О нет! — воскликнул мистер Эбенезер насмешливо. — Я не думаю, что он когда-либо имел подобное намерение… Он приезжал обыкновенно из Суассона или из окрестностей верхом на великолепной лошади.

— Каково было, по-вашему, его положение в обществе?

— Я полагал, что он из высшего общества.

— Видели вы его в ту ночь, когда был убит Галлиджон?

— Нет.

— Не приходило ли вам раньше в голову, что капитан мог быть виновен в убийстве Галлиджона?

— Никогда.

— Давно ли вы его знаете? — вмешался мистер Ребинг, заметив, что допрос свидетеля окончен.

— Позвольте подумать… лет двенадцать, если не больше.

— И вы решаетесь утверждать под присягой, что сэр Фрэнсис Левисон — тот самый человек, о котором вы говорите? Решаетесь, несмотря на такой долгий промежуток времени?

— Клятвенно утверждаю, что он — тот самый человек.

— Несмотря на то, что не видели его с тех пор! — насмешливо возразил адвокат.

— Я этого не говорил, — сказал Эбенезер.

Судьи навострили уши.

— Вы видели его после убийства? — спросил один из них.

— Один раз. В Лондоне. Совершенно случайно. Года через полтора после того, как было совершено преступление.

— Говорили вы с ним?

— Нет.

— Кем же вы считали его тогда? Торном или Левисоном?

— Разумеется, Торном. До тех пор, пока он не приехал сюда, чтобы побороться с мистером Карлайлем, я не думал, что он мог быть Левисоном.

Дикое проклятие едва не вырвалось у сэра Фрэнсиса Левисона при этих словах. Какой демон подтолкнул его рисковать своей шеей, кладя ее в львиную пасть?

— Позовите Афродиту Галлиджон, — сказал судья.

Молодая особа вошла в сопровождении того самого полицейского. Мистер Белл выразил желание, чтобы Эбенезер Джеймс оставил залу на то время, пока ее будут допрашивать.

— Как ваше имя?

— Эфи.

— Скажите свое полное имя. Ведь не Эфи же вас назвали при крещении.

— Афродита Галлиджон. Вы так же хорошо знаете мое имя, как и я сама. К чему задавать бесполезные вопросы?

— Приведите свидетельницу к присяге, — сказал судья Гэр. Это были первые слова, которые он произнес.

— Я не буду присягать, — сказала Эфи.

— В таком случае мы вынуждены будем посадить вас в тюрьму за оскорбление правосудия.

Эфи побледнела. Вмешался сэр Джон Добид:

— Вы участвовали в убийстве вашего отца?

— Я?! — воскликнула Эфи с негодованием. — Как вы можете задавать мне подобный вопрос, сэр? Это был лучший из отцов, я нежно любила его… я отдала бы свою жизнь, чтобы спасти его.

— А между тем вы отказываетесь дать показание, которое помогло бы покарать его убийцу!

— Кто знает, какие вопросы мне будут задавать…

— Вас будут спрашивать только о том, что касается убийства.

Эфи подумала.

— Хорошо, я готова присягнуть.

Она приняла присягу, впрочем, очень неохотно.

— Как вы познакомились с капитаном Торном?

— Ну вот! — воскликнула Эфи возмущенно.

— Вы поклялись отвечать на все вопросы.

— Я встретила его в Суассоне. Я отправилась туда однажды прогуляться и встретила его в кондитерской.

— И он влюбился в ваше хорошенькое личико? — сказал адвокат Белл, ловко затронув тщеславие Эфи.

— Да, это правда, — ответила она.

— Он сумел выведать, где вы живете, и стал ухаживать за вами. Он приезжал к вам верхом почти каждый вечер?

— Что ж, в этом нет ничего дурного!

— О! Разумеется, ничего, — подтвердил адвокат мягким и приятным тоном, чтобы ободрить свидетельницу. — Я, например, был бы счастлив иметь такой же успех. Вы знали его в ту пору под именем Левисона?

— Нет, он называл себя капитаном Торном, и я этому верила.

— Вы знали, где он жил?

— Нет. Он никогда не говорил мне этого. Я полагала, что он временно проживал в Суассоне.

— Ах, боже мой! Какая на вас прелестная шляпка!

Тщеславие было наименьшим из грехов Эфи, и все-таки его хватило бы на десять красивых женщин. С этой минуты она целиком принадлежала мистеру Беллу.

— А сколько времени прошло с вашей первой встречи до того, как вы узнали его настоящее имя?

— Недолго… несколько месяцев.

— После убийства, я полагаю?

— О да!

Мистер Белл подмигнул судьям. Эфи, не заметив этого, пригладила выбившиеся из-под шляпки пряди волос.

— Кто еще, кроме капитана Торна, был в лесу в ночь убийства?

— Там были Ричард Гэр, Отуэй Бетель и Локсли.

— Который из двух, Гэр или Торн, был с вами в доме?

Эфи призадумалась.

— Вы присягнули, свидетельница! — прогремел судья Гэр. — Если это был мой… если Ричард Гэр был с вами, скажите. Не прибегайте ни к каким уверткам!

Эфи перепугалась.

— Со мной был Торн, — ответила она мистеру Беллу.

— А где был Ричард Гэр?

— Не знаю. Он приходил, но я не приняла его.

— Не оставлял ли он у вас ружья?

— Да, оставил… Он обещал дать его на время моему отцу. Я поставила его у двери. Он сказал мне, что оно заряжено.

— Как скоро после этого отец прервал вашу беседу?

— Он нас совсем не прерывал, — возразила Эфи. — После этого я увидела отца уже мертвым…

— Значит, вы не все время оставались в доме?

— Нет, не все время. Мы вышли прогуляться за дом, и там капитан Торн простился со мной.

— Вы слышали выстрел?

— Да, выстрел я слышала. Я сидела в задумчивости на пне, когда он раздался, но я не обратила на него никакого внимания, так как даже не предполагала, что стреляли в коттедже.

— Что понадобилось капитану Торну в доме после того, как он с вами простился? Что он там позабыл?

Это был ход наудачу. Адвокат Белл взвесил все подробности рассказа Ричарда, так же как и другие доводы в пользу виновности Левисона, оживил их своими собственными выводами и вел допрос на основании этих выводов. Эфи была поймана.

— Он позабыл свою шляпу, больше ничего.

— Я думаю, он убеждал вас в том, что Ричард Гэр — убийца вашего отца? — Другой ход совершенно наудачу.

— Да меня и не нужно было убеждать. Я и так это отлично знала.

— Разумеется, — продолжал адвокат тем же ободряющим тоном. — Скажите, капитан Торн видел, как совершилось преступление? Говорил он вам об этом?

— Он взял свою шляпу и уже вышел влес, как вдруг услышал в доме голоса и узнал в одном из них голос моего отца; вслед за этим раздался выстрел, и капитан догадался, что случилось какое-то несчастье.

— Торн говорил вам это? Когда?

— Той же ночью, гораздо позднее. Один мальчик пришел в коттедж и сказал, что какой-то иностранец желает повидаться со мной в лесу. Он дал мальчику двенадцать пенни, чтобы он позвал меня. Я вышла в лес и увидела капитана Торна. Он спросил, что означает этот шум, и я сказала ему, что Ричард Гэр убил моего отца. Тогда он сказал, что теперь, когда я напомнила ему о Ричарде Гэре, он припоминает, что другой споривший голос несомненно принадлежал ему.

— Что это был за мальчик, приходивший за вами?

— Сын вдовы Уайтмена.

— Взгляните на подсудимого, сэра Фрэнсиса Левисона. Не его ли вы знали тогда под именем капитана Торна?

— Да, его, но ведь это не делает его виновным в убийстве?

— Конечно, нет, — любезным тоном произнес адвокат Белл. — А как долго вы пробыли с ним в Лондоне, когда посетили его там?..

Эфиостолбенела, точно пораженная громом.

— Ведь вы уехали отсюда после несчастья, чтобы присоединиться в Лондоне к капитану Торну. Как долго, я вас спрашиваю, вы оставались с ним? — Еще один ход наудачу.

— Кто вам сказал, что я была с Торном? Кто сказал, что я поехала к нему? — вскрикнула Эфи, вспыхнув.

— Я, — ответил адвокат Белл, пользуясь ее смущением. — Послушайте, ни к чему отрицать это теперь.

— Вы приняли присягу, — снова сказал судья Гэр. — Вы были с подсудимым Левисоном в то время или с Ричардом Гэром?

— Чтобы я была с Ричардом Гэром! — закричала Эфи. — Да я ни разу не видела Ричарда Гэра после ночи убийства! Клянусь! Поехать кнему!!

— Ну, — сказал адвокат Белл, — поговорим по-дружески. Я совершенно уверен, что вы не были с Ричардом Гэром. Вест-Линн всегда был склонен к злословию. Вы только посетили капитана Торна, как… как могла бы сделать всякая другая молодая особа.

Эфи потупилась под тяжестью глубочайшего унижения.

— Отвечайте на вопрос, — снова резким голосом потребовал председатель. — Вы были с Торном?

— Да.

— Скажите, вы пробыли с ним два или три года?

— Не три.

— Немного больше двух, быть может?

— В этом не было ничего дурного, — пробормотала Эфи, вздыхая.

— Конечно. Что же дурного? Я и не хочу сказать, что в этом было что-либо дурное, — продолжал адвокат Белл, прищуривая глаза. — А во время этого посещения вы уже знали, что это Левисон?

— Да, знала.

— Объяснял он вам когда-нибудь, для чего назвался Торном?

— Он говорил, что это была чистейшая фантазия. В тот день, когда он впервые заговорил со мной в кондитерской, он назвался первым пришедшим ему на ум именем.

Адвокат Белл сказал несколько слов судебному приставу, и свидетельницу увели. Эбенезер Джеймс снова занял ее место.

— Вы сообщили сейчас господам судьям, что встретили Торна в Лондоне года через полтора после убийства, — начал адвокат Белл. — Это было, надо полагать, в ту пору, когда с ним жила Эфи. Вы видели и ее также?

Мистер Эбенезер вытаращил глаза. Он был в крайнем изумлении, что суду удалось узнать о пребывании Эфи у Торна. Он никому не выдавал этой тайны.

— Эфи? — пробормотал он.

— Ну да, Эфи, — сухо ответил адвокат. — Господа судьи знают, что Эфи ускользнула из Вест-Линна затем, чтобы присоединиться к Торну, а не к Ричарду Гэру. Я вас спрашиваю, видели вы ее? Она еще была с ним в то время?

— Да, я ее видел… Однажды я отправился после обеда в Пэддингтон и увидел, как какая-то дама звонит в дверь очень богатого дома. Это была Эфи Галлиджон, она занимала там большую квартиру. Она пригласила меня пить чай, и я принял приглашение.

— И вы видели у нее в гостях капитана Левисона?

— Я видел Торна, или по крайней мере того, кого я принимал за Торна. Эфи просила меня уехать в восемь часов, так как она ждала к себе одного знакомого. Едва только я перешагнул порог комнаты, как к крыльцу подкатил кеб, из него вышел Торн и направился к двери, которую он отпер потайнымключом. Вот и все, что мне известно.

— Почему по возвращении в Вест-Линн, где ходили слухи, будто Эфи Галлиджон последовала за Ричардом Гэром, вы не сообщили этого факта?

— Я не считал себя обязанным разглашать это, к тому же Эфи просила меня никому не говорить, что я ее видел.

Следующим свидетелем был слуга, исполнявший обязанности грума у покойного сэра Питера Левисона. Он подтвердил, что Фрэнсис Левисон гостил у его хозяина все лето и часть осени как раз после того, как убили Галлиджона; далее он довел до сведения судей, что Левисон часто ездил в сторону Вест-Линна, особенно по вечерам, а когда возвращался домой, то лошадь его была вся в пене.

— Я очень хорошо помню бесчисленные толки по поводу убийства Галлиджона, — заявил свидетель на вопрос мистера Робина, помнит ли онсам то время, когда было совершено преступление. — Оно наделало много шуму в окрестностях. И я помню, что как раз тогда мистер Левисон положил конец своим визитам и вернулся в Лондон.

Последним свидетелем был мистер Дилл. Вечером в прошлую среду он возвращался к себе домой от мистера Бошана, как вдруг в поле, напротив дома мистера Гэра, услышал чей-то горячий спор. Оказалось, что это Левисон повстречался с Бетелем. Первый, казалось, желал насладиться уединенной прогулкой при лунном свете, но второй помешал ему, встретившись с ним совершенно случайно. Последовал разговор. Отуэй Бетель обвинял Левисона за то, что тот его эксплуатирует. Сэр Фрэнсис с досадой ответил, что он ничего о нем не знает и знать не желает. «Да, вы были вполне удовлетворены нашим коротким знакомством в ту ночь, когда было совершено убийство Галлиджона, — ответил Бетель. — Но знаете ли вы, что если я пророню хотя бы одно слово, то вас непременно повесят?» — «Глупец! — выкрикнул тогда сэр Фрэнсис. — Вы не подумали, что если меня повесят, то и вы попадете на ту же самую веревку? Разве я не зажал вам рот деньгами?» — «Вы говорите о ничтожнейших пятидесяти фунтах? — взревел Отуэй Бетель. — Я бы к ним и не притронулся, если бы не был тогда так ошеломлен!..»

После того как мистер Дилл окончил свои показания, полковник Бетель выступил вперед. На лице почтенного судьи было написано глубокое страдание.

— Уверены ли вы в том, что собеседником Левисона был Отуэй Бетель?

Мистер Дилл с грустью кивнул.

— Неужели вы считаете меня человеком, способным дать ложное показание, полковник?

Сэр Фрэнсис Левисон защищался до сих пор со свойственной ему дерзостью и высокомерием. Но после показаний мистера Дилла его дерзость перешла в панический ужас, и он затрясся всем телом.

Судьи начали расходиться. Мистер Отуэй Бетель, взглянув на сумрачную физиономию своего дяди, молча повиновался решению суда. Оба пленника были единогласно осуждены за умышленное убийство Джорджа Галлиджона. Их препроводили в тюрьму недалеко от Линнборо.

Но к чему привела несчастная звезда тщеславную Эфи? Ответив на вопросы судей, она сидела одна в маленькой приемной. «Я не позволю, чтобы в меня бросали камни, — думала она не без некоторой гордости, — я слишком дорожу своим достоинством».

— Чем кончилось дело? — спросила она, увидев мистера Белла.

— Оба обвинены в умышленном преступлении, — сказал адвокат. — Через час они уже будут в Линнборо.

У Эфи внутри все похолодело; в эту страшную минуту она впервые осознала, что услышанные ею обвинения могут оказаться справедливыми. Торн! В глазах у нее помутилось, кровь прилила к вискам, из груди вырвался крик, и она без чувств упала на пол.

 

Глава XVII

Пожар

В Ист-Линне устраивали вечер. Пробило полночь, когда последняя карета отъехала от замка. Через два часа после этого весь дом погрузился в молчание. Все спали или собирались ложиться, когда резкий звонок вдруг нарушил общее спокойствие.

Уилсон первой высунула голову в окно.

— Пожар? — возопила она в неописуемом ужасе.

Уилсон очень боялась пожара и часто ставила весь дом вверх дном, уверяя, что она его предчувствует. Схватив ребенка, которому было уже около года, она выскочила в коридор, крича: «Пожар! Пожар! Пожар!»

Она направилась в комнату Уильяма и стремительно стащила его с постели, затем к Люси, где сделала то же самое; потом распахнула дверь в спальню миссис Вин, не переставая кричать: «Пожар! Пожар! Пожар!»

После этого Уилсон без церемоний ворвалась в спальню своих господ. Дети, страшно перепуганные, подняли плач. Миссис Вин, подумав, что по меньшей мере половина дома объята пламенем, также вышла в коридор, накинув на плечи случайно попавшуюся шаль; затем прибежала Джойс.

— Пожар! Пожар! Пожар! — вопила Уилсон.

Бедная миссис Карлайль выскочила в коридор в одной рубашке. Все остальные были также в ночных костюмах. Карлайль явился после всех, успев наскоро одеться.

Он обвел взглядом переднюю и убедился, что лестница огнем не объята, а следовательно, все они могли спастись.

— Где же горит? — спросил Карлайль. — Здесь вовсе не пахнет дымом.

Звонок громче прежнего раздался в передней. Карлайль открыл окно.

— Кто там? — спросил он с нетерпением.

— Это я, сударь, — ответил один из слуг мистера Гэра. — С моим хозяином случился нервный припадок, он в опасности, и я пришел предупредить вас.

Карлайль закрыл окно.

— Кто вам сказал, что в доме пожар? — воскликнул он, обращаясь к Уилсон.

— Человек, который звонил, — простонала служанка. — Слава богу, я забрала всех детей.

Карлайль без труда догадался, что тревога была ложной. Его жена дрожала всем телом, в ужасе цепляясь за него и спрашивая, можно ли спастись.

— Дитя мое, успокойся! Это недоразумение.

В эту минуту другие слуги поспешили отпереть парадную дверь. Вошел Джаспер; Барбара заметила его прежде, чем Карлайль успел предупредить ее. Когда ей объяснили, в чем дело, она залилась слезами.

— Ты не обманываешь меня, Арчибальд? Мой отец не умер?

— Успокойся. Одевайся, и мы поедем навестить его.

В эту минуту Барбара подумала об Уильяме. Странно, что она первая вспомнила о больном ребенке. Она снова устремилась в коридор, где стоял мальчик, дрожа от холода.

— О! Уилсон, что вы наделали? Его рубашка вся влажная и холодная!

И Барбара понесла Уильяма на свою собственную постель.

— Уилсон, уложите детей в постель, — произнес Карлайль, заглядывая в зал. — Джон, вы здесь? Заложите карету немедленно. Миссис Вин, пожалуйста, не носите на руках этого тяжелого мальчика. Джойс, помогите же миссис Вин.

Направляясь через коридор в свой кабинет, Карлайль прошел мимо миссис Вин и заметил, что она вся дрожит под тяжестью маленького Арчибальда. Джойс, крепко обнимавшая Люси, приблизилась к миссис Вин, чтобы взять Арчибальда. Карлайль вышел. Барбара взяла свой пеньюар и закутала в него дрожащего и бледного Уильяма. Затем зажгла свечу и принялась одеваться.

Вдруг за стеной раздался страшный крик ужаса. Карлайль снова выбежал в переднюю. Барбара последовала за ним, она подумала, что Уилсон уронила ребенка в гостиной.

К счастью, этого не случилось. Уилсон с ребенком и Люси уже ушли, и миссис Вин также уходила в свою комнату. Арчибальд лежал на мягком ковре в коридоре. Что же касается Джойс, то, когда она брала ребенка у миссис Вин, он вдруг выскользнул из ее рук, и сама она покачнулась от ужаса.

Теперь бедная женщина стояла, опершись на перила лестницы, с помутившимся взглядом.

— Что с вами, Джойс? — воскликнул Карлайль. — У вас такой вид, как будто перед вами привидение.

— О, сударь, — простонала служанка. — Я и в самом деле видела привидение…

Джойс упала на колени и скрестила на груди свои дрожащие руки.

— О, мой дорогой господин! Да хранит нас всех Господь! — послышался необъяснимый ответ.

— Джойс, что все это значит?

Ответа не последовало. Джойс встала, все еще дрожа, взяла маленького Арчибальда за руку и направилась к лестнице, ведущей наверх.

 

Глава XVIII

Спустя три месяца

Наступил солнечный июль. Прошло три месяца с тех пор, как Карлайль был выбран членом парламента.

За свое несправедливое обращение с сыном судья Гэр поплатился параличом, после которого оправлялся весьма медленно. Тревога, которую поднял Джаспер в Ист-Линне, когда пришел сообщить о болезни своего господина, привела к весьма горестным последствиям. В ту ночь Уильям простудился, и чахотка обострилась.

Что касается Джойс, то она ходила как тень и почти ни с кем не разговаривала.

Карлайль и Барбара жили по большей части в Лондоне; при них находились Уильям и Джойс, а также другие слуги. Во всех аристократических салонах без умолку толковали об аресте сэра Фрэнсиса Левисона.

Кстати, скажем несколько слов об Эфи. После допроса в суде нелестная молва распространилась о ней всюду. Миссис Лэтимер попросила ее удалиться, и, если бы не горячая любовь, которую Эфи внушила мистеру Джо Джеффину, она не нашла бы себе ни одного уголка в мире, где ее приняли бы радушно. Мистер Джеффин, как истинный влюбленный, не поверил ни одному из тысячи рассказов, которые ходили об Эфи. Однажды он даже осмелился стать перед ней на колени и предложить ей свое сердце и свою лавочку.

Итак, в один теплый июльский день Эфи прогуливалась по улицам Вест-Линна. Когда она проходила перед лавочкой, Джо Джеффин поспешил к ней навстречу.

— Ах, вот и вы, мисс Эфи! Все идет превосходно: в настоящее время обустраивают вашу гостиную. Вам необходимо зайти хоть на минуту, мисс.

— Мне! Зайти к вам? О чем вы только думаете, мистер Джеффин?

— Я не хотел оскорбить вас, мисс.

— Я вас прощаю, но в будущем постарайтесь быть осмотрительнее. Ах, кстати, — заметила она вдруг, — я надеюсь, что вы наконец перестанете носить эти отвратительные белые фартуки, по которым каждый может узнать, что вы такое…

Мистер Джеффин слегка закашлялся.

— Мисс Эфи, вы знаете, как я вас обожаю, но то, о чем вы меня просите, совершенно невозможно. Расстаться с этими фартуками! Но ведь это значит скомпрометировать достоинство моих панталон!

Услышав подобное выражение, Эфи вскрикнула от возмущения, и щеки ее покрылись ярким румянцем.

— Завтра с утренним поездом вы отправляетесь в Линнборо, не правда ли, мисс?

— Да, я и многие другие. Суд начнется в девять часов. Знаете, что говорят о Ричарде Гэре?

— Нет. Что же?

— Говорят, что его также будут судить.

— Ах! В самом деле? — воскликнул мистер Джеффин. — Значит, его нашли?

— Этого я не знаю. Мне совершенно безразлично, он виновен или Левисон. Один другого стоит.

На этом Эфи простилась с мистером Джеффином. Не успела она пройти и нескольких шагов, как повстречалась с Карлайлем.

— Я слышал, что вы выходите замуж, Эфи, — сказал он, останавливаясь.

— По крайней мере, так думает Джеффин, сударь!

— Поздравляю вас, Эфи, вы выходите замуж за честного человека, которого все уважают.

— Да, мистер Карлайль, но он торговец съестными припасами! Не слишком подходящая для меня партия. Тем не менее Джеффин уже переделывает для меня свою квартиру, и я смогу держать двух служанок. Он зарабатывает довольно много… Но скажите мне, пожалуйста, мистер Карлайль, что такое приключилось с Джойс?

— Не знаю, — ответил тот. — Она очень изменилась.

— Изменилась до такой степени, что ее трудно узнать, — продолжала Эфи. — Можно подумать, что у нее большая тяжесть на сердце.

— Мне иногда то же самое приходит в голову, — заметил Карлайль.

И они расстались.

 

Глава XIX

Суд

Заседание суда присяжных происходило в Линнборо, в очень обширной зале. Публика проявляла к этому процессу живейший интерес. Тому способствовало высокое общественное положение обвиняемого, его прежний образ жизни, его отношения с леди Карлайль, приговор, произнесенный ранее против Ричарда Гэра, и тысяча других обстоятельств. На особых местах сидели полковник Бетель, судья Гэр, друзья Карлайля и сторонники обвиняемого.

В девять часов первый судья вошел в залу. Вскоре все присутствовавшие узнали, что Отуэй Бетель перешел на сторону правосудия и обещал сообщить весьма ценные сведения.

Наконец подсудимого, сэра Фрэнсиса Левисона, ввели в залу. Он был бледен, взгляд его блуждал, волосы были растрепаны. В глазах время от времени появлялось странное выражение: злоба, смешанная с ужасом. Он был одет в черное, и на одной из его белых рук все еще блестел знакомый нам бриллиантовый перстень.

Призвали свидетелей. Эбенезер высказался так, что у присяжных не осталось ни малейшего сомнения в том, что Левисон и Торн — одно и то же лицо. Эфи, установив тот факт, что Торн был в коттедже в ночь убийства, вынуждена была дать некоторые объяснения. Наконец настал черед Ричарда Гэра.

Понятно, что он снял то платье, в котором скрывался от преследований, и надел другое, более соответствовавшее его прежнему положению в обществе.

— Ваше имя? — спросили его.

— Ричард Гэр.

— Вы сын судьи Гэра?

— Его единственный сын.

— Вы тот самый Ричард Гэр, который был осужден за преднамеренное убийство?

— Тот самый, милорд.

— Сегодня вы призваны в качестве свидетеля и не обязаны отвечать на те вопросы, которые могут каким-то образом доказывать вашу собственную преступность.

— Милорд, — возразил Ричард Гэр с твердостью и хладнокровием, которых никогда не замечали в нем раньше, — я буду отвечать на все вопросы, какие мне сочтут нужным задать. Я пришел сюда с этой целью и надеюсь, что истина будет наконец открыта.

— Посмотрите на подсудимого и скажите, знаете ли вы его.

— Да, это Фрэнсис Левисон. До апреля я знал его как Торна.

— Потрудитесь рассказать, что произошло в ночь убийства.

— Эфи Галлиджон назначила мне свидание в своем коттедже, и я отправился туда.

— Украдкой? — вставил адвокат.

— Почти. Мои отец и мать не одобряли моих отношений с этой девицей, и я старался, чтобы они знали о них как можно меньше. В тот вечер, когда было совершено убийство, мой отец заметил, что тотчас после ужина я вышел из дома, захватив ружье. Он вернул меня и спросил, куда я иду. Стыжусь признаться в этом, но тогда я солгал: я сказал, что иду прогуляться вместе с молодым Бошаном. Я взял ружье, намереваясь дать его на время Галлиджону, который отдал свое в починку. Когда я пришел, Эфи не хотела меня впускать, уверяя, что она очень занята. Я был убежден, что она меня обманывает и что у нее сидит Торн. Она уже не в первый раз так поступала, и всегда оказывалось, что настоящей причиной, мешавшей ей принять меня, было именно присутствие Торна.

— Существовала ли неприязнь между вами и Торном?

— Я ревновал к нему, но не знаю, ревновал ли он ко мне.

— Какого рода влечение вы чувствовали к мисс Эфи Галлиджон?

— Я любил ее, как любят женщину, которую хотят сделать своей законной женой.

— И не имели относительно нее других намерений?

— Нет! Я слишком любил Эфи, уважал ее отца и чтил память ее матери.

— Продолжайте рассказ.

— Эфи, как я уже сказал вам, не захотела меня принять; я удалился, но прежде отдал ей ружье, предупредив, что оно заряжено. Потом я отправился в лес и спрятался за деревом, дожидаясь, когда выйдет Торн, так как я был убежден, что Эфи выпроводила меня из-за него. В это время проходил Локсли и, заметив меня, спросил, что я там делаю. Я ничего не ответил и отошел подальше. Минут через двадцать или больше до меня донесся ружейный выстрел, и в то же самое время я увидел, как Отуэй Бетель побежал к дому Эфи. Этот выстрел и убил Галлиджона. Но во всяком случае Бетель стрелять не мог — он был еще слишком далеко от коттеджа. Гораздо раньше я увидел другого человека, с бледным лицом, дрожащими губами и блуждающим взглядом, — он быстро шел прочь от коттеджа; проходя мимо кустов, где я стоял, он не узнал меня. Не прошло и минуты, как он ускакал галопом на своей лошади, отвязав ее от дерева.

— И вы не побежали за ним?

— Нет. Я и не подозревал о случившемся. Я поспешил к дому Эфи. Едва я переступил порог комнаты, как ноги мои наткнулись на какую-то массу, распростертую возле двери, и я повалился на труп Галлиджона. Возле него лежало мое ружье — разряженное. Мрачная тишина царила в доме. Я начал звать на помощь, звал Эфи, но не получил ответа. Тогда я машинально схватил ружье и хотел убежать, но неожиданно увидел Локсли, уже возвращавшегося из леса. Я испугался, бросил ружье и как безумный пустился бежать. Мною овладел ужас при мысли, что меня могут принять за убийцу Галлиджона. И в то время, как я бежал вне себя от страха, я снова столкнулся с Бетелем. Я знал, что он пришел в дом Галлиджона в момент выстрела, и сказал ему об этом, но он ответил, что не заходил туда. Тогда я спросил, не встретил ли он Торна, и он уверил меня, что нет. Я испугался еще больше, потерял всякую способность трезво мыслить и убежал из города. Конечно, это было глупо и неблагородно с моей стороны, но я сходил с ума.

— Все, что вы рассказываете, — правда?

— Клянусь, это правда. Если бы сам Бог восседал на том месте, которое вы теперь занимаете, я готов был бы повторить то же самое.

Затем призвали к допросу Эфи Галлиджон.

— Почему вы не приняли Ричарда Гэра, — спросил ее адвокат, — после того, как сами же назначили ему свидание?

— Если вы настаиваете… Я не приняла его потому, что в то время у меня был капитан Торн. Я боялась ссоры между ними.

— Вы знали, зачем Ричард Гэр принес ружье?

— Для моего отца — он отдал свое в починку.

— И вы поставили это ружье у входной двери?

— Да.

— Трогали ли вы его потом? Брал ли его в руки обвиняемый?

— Нет, я его не трогала и не видела, чтобы к нему прикасался обвиняемый.

Судья приказал привести свидетеля Отуэя Бетеля. После присяги он дал следующее показание:

— В тот вечер, когда убили Галлиджона, я был в лесу и видел Ричарда Гэра, направлявшегося к коттеджу с ружьем.

— Ричард Гэр узнал вас?

— Нет, он не мог меня видеть, так как я стоял за кустами. Я видел, как он подошел к двери дома и Эфи поспешила к нему навстречу, как будто желая помешать ему войти; потом я заметил, что Эфи взяла ружье из рук Ричарда, а он, расставшись с ней, спрятался на некотором расстоянии от коттеджа. Через несколько минут я услышал выстрел. Я невольно направился к коттеджу и на повороте в аллею столкнулся с капитаном Торном. «Что с вами?» — спросил я, заметив, что он дрожит с головы до ног. Ему хотелось ускользнуть от меня, но, видя, что я не расположен его отпускать, он устремил на меня умоляющий взгляд и сказал: «Пожалуйста, не говорите никому о том, что вы меня встретили, Бетель… Уверяю вас, что я сделал это не умышленно… он упрекал меня, и мы горячо поспорили». С этими словами он вынул из своего бумажника десятифунтовый банковский билет и сунул его мне в руку. Я взял билет и обещал молчать. Увы! Я не знал тогда, что произошло убийство. Торн исчез, а я еще некоторое время следил за ним взглядом. Позднее я снова встретил Ричарда Гэра. Он засыпал меня вопросами, не встретил ли я «этого презренного Торна», не видел ли, как он вышел из коттеджа. Я ответил отрицательно, и он ушел от меня. Затем я узнал об убийстве старика Галлиджона.

— Итак, сударь, — с негодованием воскликнул судья, — вы прельстились десятью фунтами стерлингов?

— Да, и я признаюсь теперь в этом с чувством глубокого стыда, но повторяю, что я не знал тогда, что дело касается убийства, иначе не взял бы денег.

— Почему же потом вы не раскрыли всего, что знали?

— Для чего? Было слишком поздно. Торн исчез, я совершенно потерял его из виду и только весной узнал его в сэре Фрэнсисе Левисоне. Ричард Гэр тоже пропал без вести, все считали его умершим.

— Что с того? — возразил судья с прежним негодованием. — Даже предполагая, что Ричард Гэр умер, разве вы не должны были помочь нам обелить его в глазах общества?

Отуэй Бетель опустил голову.

Затем последовала речь в пользу обвиняемого, возбудившая только недоверчивые улыбки, нетерпение и неудовольствие слушателей. В четыре часа присяжные ушли на совещание. Через четверть часа они вернулись. Обвиняемого попросили встать. Он был смертельно-бледен.

— Господа присяжные! — сказал председатель суда. — Соблаговолите сообщить ваше мнение: виновен этот человек или не виновен?

— Виновен! Но мы считаем своим долгом просить суд о снисхождении к преступнику. Мы думаем, что преступление было совершено непреднамеренно, а в припадке гнева.

Судья с минуту молчал; потом, вынув из-под мантии черную шапочку, произнес:

— Подсудимый! Вам угрожает смертный приговор. Вы хотите что-нибудь сказать в свое оправдание?

Сэр Фрэнсис Левисон судорожно оперся на решетку, за которой стоял, затем, тряхнув головой, произнес:

— Милорд! Мне нечего сказать, кроме того, что господа присяжные поступили разумно, прося вас о снисхождении. Я не стану отрицать, что я убил Галлиджона, но я убил его непреднамеренно. Поверьте мне! Клянусь вам!.. Когда в ту роковую ночь я покинул Эфи, чтобы забрать шляпу, забытую мною в коттедже, я не собирался никого убивать… Между отцом Эфи и мной завязался спор… и как произошла эта катастрофа, я и сам не знаю…

Судья надел свою черную шапочку, потом, скрестив руки, начал:

— Подсудимый! Присяжные признали вас виновным, и я утверждаю их приговор. Вы убили беззащитного человека. Это отвратительное преступление, поступок подлеца. Ваш защитник надеялся смягчить нас, указывая на то, что вы джентльмен, член английской аристократии. Признаюсь, я был удивлен и оскорблен. По моему мнению, положение, которое вы занимаете в обществе, только отягчает ваше преступление. Когда человек образованный, человек из вашего общества, позволяет себе пасть так низко, он лишается права на всякое сочувствие, на малейшую жалость; впрочем, ваша прошлая жизнь была длинным рядом развратных и бесстыдных деяний. С честным ли намерением вы ухаживали за Эфи Галлиджон? Нет, вы хотели погубить ее… И вы исполнили это даже после того, как умертвили ее отца. Что касается меня, я могу лишь предложить вам воспользоваться теми немногими днями, которые вам остались, чтобы постараться спасти свою душу искренним раскаянием и подумать о другом милосердии, которое не во власти человеческой. Идите к Господу. Он один может теперь сжалиться над вами и простить ваше преступление. Что же до нас, то мы обязаны исполнить свой долг перед обществом, и нам остается только произнести приговор. Фрэнсис Левисон! Вы вернетесь в тюрьму, далее будет приказано отвести вас на место казни, где вы будете повешены и останетесь повешенным до тех пор, пока не испустите последний вздох. Идите же, и да помилует милосердный Бог вашу бессмертную душу! Аминь!

Толпа разошлась, но в тот же самый день в суде должно было рассматриваться другое, не менее интересное дело. Читатель догадывается, что оно касалось Ричарда Гэра, так несправедливо осужденного и изгнанного из общества.

О! Это была трогательная сцена. Здесь собрались люди, знавшие Ричарда еще ребенком и юношей. Все пришли теперь с желанием порадоваться его счастью, его возвращению. А между тем некоторые из них когда-то первыми бросили в него камень, первыми поверили несправедливому обвинению, возведенному на молодого человека, — тем горячее старались они теперь выразить ему свое раскаяние.

Вырвавшись из толпы бесчисленных друзей, оглушенный поздравлениями и пожеланиями, он бросился в объятия отца, который, стыдясь самого себя, крепко прижал сына к груди.

— Отец! — воскликнул Ричард со слезами на глазах. — Я все позабыл с той самой минуты, как тебя увидел! Будем опять счастливы!

Но старик не в силах был ответить; губы его нервно затряслись, лицо перекосилось, дрожь пробежала по всему телу, и несчастный судья, во второй раз сраженный параличом, был отнесен домой Ричардом и полковником Бетелем.

 

Глава XX

Смерть Уильяма

Уильям Карлайль лежал при смерти. В изголовье его постели сидела леди Изабелла. Ребенок был тих и спокоен. Его бледное личико осунулось.

— Миссис Вин, — прошептал ребенок, — теперь уже недолго остается ждать?

— Чего ждать, дитя мое? — спросила Изабелла.

— Ждать, пока придут папа, мама, Люси…

Бедная мать почувствовала, что сердце ее разрывается на части.

— А я, Уильям, — произнесла она, — разве я для тебя ничего не значу?

— Нет-нет, миссис Вин, значите; но скажите, пожалуйста, можем ли мы там, на небе, узнавать наших родных?

— Дитя мое, там, на небе, у нас не будет родных. У всех будет один общий отец — Господь!

Откинув голову на подушку, Уильям посмотрел на небо. Небо было чистым, и теплые лучи июльского солнца проникали в комнату.

— А ведь это очень любопытно! — воскликнул мальчик. — Я увижу это небесное жилище с дверями, украшенными жемчугом и драгоценными камнями, с золотыми мостовыми… Там, на берегу реки, растут душистые цветы и деревья с чудесными плодами; там играют на арфах, на фортепьяно, поют… и что еще, миссис Вин?..

— Все, что хочешь, Уильям, все, о чем только может мечтать наша душа.

— Миссис Вин, — немного помолчав, продолжал ребенок, — Христос сам придет за мной или пошлет ко мне своего ангела?

— Христос обещал посетить тех, кого Он искупил своей кровью, кто возлюбил Его и ищет в Нем успокоения.

— О да! Да! Я буду очень счастлив…

Изабелла закрыла лицо обеими руками.

— Ты будешь счастлив! О! И почему я не на твоем месте?!

— Миссис Вин, — продолжал ребенок, не слышавший этого тягостного вздоха, — как вы думаете, встречу ли я на небе мою маму… мою настоящую маму?

— Да, встретишь, — прошептала Изабелла, — и я думаю, скоро.

— Но как же я ее узнаю?

Изабелла наклонилась над головкой ребенка, и крупные слезы скатились по ее щекам.

— Будь спокоен, Уильям, твоя мама узнает тебя непременно, она не забыла тебя.

— Видите ли, — продолжал больной мальчик, — я не совсем уверен, что она попадет на небо, ведь она не была добра ни к нам, ни к отцу. Она нас бросила!

— Уильям, не говори так, друг мой. Твоя мама раскаялась… она искупила свою ошибку страданием… она терпеливо несла свой крест и… и…

— И что? — спросил ребенок, заметив, что миссис Вин остановилась.

— И она упала под тяжестью этого креста; ее сердце разбилось от тоски по вам и вашему отцу!

— Миссис Вин, — воскликнул мальчик, стараясь приподняться на постели, — так вы знали нашу маму?

Леди Изабелла с трудом владела собой.

— Да, — ответила она, поддавшись порыву, — я познакомилась с ней за границей.

— Отчего же вы не сказали нам об этом раньше? Что она вам говорила?

— Она говорила… говорила, что надеется встретиться с тобой на небе, там, где все будет позабыто, где все наши слезы будут осушены.

— На кого она похожа?

— На тебя… но больше всего на Люси.

— Миссис Вин! — простонал ребенок, почувствовав сильнейшую слабость. — Поддержите меня! Помогите мне!

Изабелла наклонилась над ним, подняла его красивую головку, потом, испугавшись, быстро потянула за шнурок, желая позвать кого-нибудь на помощь.

В комнату поспешно вбежала Уилсон; Джойс не было дома — она выехала с миссис Карлайль. Это было накануне суда, и Барбара, зная, как сильно потрясет это ее отца, отправилась к нему с самого утра.

— У него опять обморок? — спросила Уилсон, подходя к постели.

— Да, — ответила Изабелла, — кажется, он потерял сознание. Помогите мне приподнять его.

Уильям протянул к ним обе руки и воскликнул:

— Поддержите меня! Я упаду!

— Успокойся, дитя мое, успокойся! — прошептала Изабелла. — Ты не можешь упасть!

Но ребенок, словно под впечатлением от страшного кошмара, продолжал повторять:

— Поддержите меня! Поддержите меня!

Это был один из тех мучительных припадков, которые медленно и вместе с тем упорно разрушали его нежный организм; он продолжался дольше обыкновенного.

— Что это может быть? — произнесла леди Изабелла взволнованным голосом.

— Ах, боже мой! Все же ясно! Разве вы не замечаете, что это предвестник смерти?

— Что вы говорите, Уилсон? — воскликнула Изабелла. — Уильяму вовсе не так дурно, как вы думаете. Сегодня утром его видел доктор Уэнрайт; он уверил меня, что ребенок может прожить еще по меньшей мере две недели.

— Уэнрайт! — повторила Уилсон, состроив презрительную гримасу. — Он невежда! Я не имею к нему ни малейшего доверия.

Леди Изабелла, сидевшая возле постели ребенка, с трепетом прислушивалась к его учащенному и прерывистому дыханию.

— Можете себе представить, эта глупая Сара спросила меня сегодня, — продолжала Уилсон, — где похоронят Уильяма. Вот вопрос!.. Я, разумеется, ответила, что его похоронят в склепе, где лежат умершие родственники Карлайлей. Если бы его мать не убежала из дома, если бы она умерла здесь, то это была бы другая история — тогда их обоих похоронили бы в другом склепе, рядом с лордом Моунт-Сиверном.

Миссис Вин ничего не ответила, она погрузилась в печальные раздумья.

— Да! — произнесла вдруг служанка с иронией. — Желала бы я знать, как себя чувствует виновник всех бед и несчастий.

Леди Изабелла подняла на нее вопросительный взгляд.

— Я говорю о нашем пленнике в Линнборо! — поспешила пояснить словоохотливая Уилсон.

— Разве он осужден? — спросила леди Изабелла глухим голосом.

— Разумеется, осужден, и на Бетеля также надели кандалы, а Ричард Гэр оправдан. Вы, конечно, понимаете, что никто из наших не присутствовал на суде; это было бы крайне неловко. Но мы узнали все подробности от знакомых. Вчера вечером, когда мистер Карлайль рассказал своей жене, с каким энтузиазмом было встречено возвращение молодого Ричарда Гэра, ей едва не стало дурно. Мистер Карлайль только сегодня утром и с большой осторожностью сообщил ей о том, что приключилось с судьей Гэром.

— Что же с ним приключилось?

— Ах, миссис Вин, вы живете здесь, точно в мышиной норе. Старого судью опять разбил паралич, и потому миссис Карлайль сегодня нет дома.

— Кто вам сказал, что Ричард Гэр вернулся? — произнес вдруг Уильям.

— Виданное ли это дело? — вскрикнула изумленная Уилсон. — Кто бы мог подумать, что этот мальчуган прислушивается к нашему разговору!

Уильям опустил свою головку на подушку. Он беспрестанно ворочался на постели до самого вечера.

Мистер Карлайль был в Линнборо, где его удерживали серьезные дела. Между семью и восемью часами он вернулся и поспешил в комнату Уильяма. Потускневшие глаза умирающего снова засветились радостью.

— Папа! — прошептал ребенок.

Поцеловав мальчика, Карлайль сел на край его постели. Последние лучи заходящего солнца упали на лицо Уильяма, и несчастный отец почувствовал, как что-то дрогнуло в его груди, когда он пристально взглянул на личико ребенка.

Смерть накладывает какой-то необыкновенный отпечаток на черты человека. Этот знак смерти и заметил Карлайль на лице своего обожаемого сына.

— Ему хуже? — прошептал он, повернувшись к миссис Вин.

— Да, — ответила она.

— Папа, — спросил Уильям прерывающимся голосом, — суд окончился?

— Какой суд, дитя мое?

— Суд над Фрэнсисом Левисоном! Я хочу знать, повесят ли его.

— Да, его присудили к этому.

— Ведь это он убил Галлиджона?

— Да, — нетерпеливо ответил Карлайль, а затем, посмотрев на миссис Вин, спросил, как случилось, что ребенок знает об этом деле.

— Уилсон рассказала ему, — ответила Изабелла.

— Папа, — продолжал ребенок, — что с ним будет? Простит ли его Христос?

— Надеюсь, Уильям. Надеюсь, что Он будет так же милосерден к нему, как и ко всем нам. Ты сегодня очень взволнован, дорогой мой.

— Я знаю. Мне так неудобно на этой постели. Поправьте мне, пожалуйста, подушку, миссис Вин.

Карлайль сам приподнял ребенка и поправил ему подушку.

— Миссис Вин была очень добра к тебе, — продолжал несчастный отец, устремив на миссис Вин взгляд, в котором выражалась глубокая благодарность.

Уильям молчал.

— Я никак не могу вспомнить! — воскликнул он вдруг, схватившись за свою горячую головку обеими руками. — Я хотел о чем-то спросить. А Люси дома?

— Не думаю.

— Позовите ко мне Джойс.

— Хорошо. Я пришлю ее к тебе после обеда, когда пойду за мамой.

— За мамой! — повторил ребенок. — А! Теперь я вспомнил! Папа, скажи мне, каким образом я узнаю на небе мою настоящую маму?

Карлайль, не ожидавший подобного вопроса, поник головой, ничего не ответив.

— Ведь она будет на небе? — продолжал Уильям.

— Да… да… — ответил Карлайль с видимым усилием.

— Мне сказала об этом миссис Вин. Она знала мою маму; она встретила ее за границей и разговаривала с ней.

Карлайль посмотрел на гувернантку, которая быстро отошла к окну.

— Мистер Карлайль, — воскликнула леди Изабелла, — простите меня, пожалуйста… Я упрекаю себя за то, что сказала Уильяму о его матери… но я говорила это для того, чтобы успокоить, утешить его.

— Мама искупила свою ошибку тяжким страданием, — продолжал ребенок, — она хотела увидеться с тобой, папа, и со всеми нами, и это разбило ей сердце.

— Я вас решительно не понимаю, — сказал Карлайль Изабелле, нахмурившись. — Разве вы действительно знали его мать?

— Нет, — ответила она, закрывая лицо дрожащими руками, — нет, я ее вовсе не знала.

Карлайль стоял у окна, опершись локтями на подоконник.

— Как мне тяжело терять его! — простонал он в ответ на слова гувернантки.

— Уильям переходит в лучший мир, — продолжала Изабелла, подавляя собственные рыдания. — Пусть эта мысль утешит вас!

В эту минуту слуга доложил, что подан обед. Карлайль отправился в столовую. Когда он вернулся к умирающему, была уже ночь; свеча, поставленная в отдаленном углу комнаты, разливала вокруг свой бледный, мерцающий свет. Карлайль взял ее и подошел к постели ребенка.

— Папа, — произнес мальчик, открыв глаза, — унеси эту свечу, умоляю тебя.

— Сейчас, Уильям, сейчас, дитя мое, позволь мне только взглянуть на тебя.

И бедный отец рассмотрел синеватые круги под глазами Уильяма, потускневший взгляд ребенка и мертвенно-бледный цвет лица. Теперь ему было ясно, что смерть приближается быстрыми шагами.

В комнату вошли Люси и Арчибальд. Ребенок поднял на них потухающий взгляд.

— Прощай, Люси, — произнес он тихо, протягивая ей руку.

— Но я никуда не еду, — возразила девочка, — отчего ты со мной прощаешься?

— Прощай! — повторил умирающий.

Люси взяла руку, которую ей протягивал ребенок, и почтительно поцеловала.

— Прощай, Уильям, если ты этого желаешь, но повторяю тебе, что я никуда не еду!

— Знаю… Но я скоро уеду от вас, — продолжал он, — я уйду на небо. Где Арчи?

Карлайль поднял Арчи. Малютка стал на колени на краю постели и широко раскрыл удивленные глаза.

— Прощай, Арчи, прощай, я ухожу, ухожу на небо. Там, высоко, я увижу маму и скажу ей, что ты и Люси также скоро придете к ней.

Люси принялась громко рыдать. Уилсон тотчас явилась на шум и увела детей с собой.

Леди Изабелла, не в силах больше сдерживать свое горе, упала возле постели умирающего сына. Сердце ее точно исходило кровью. И в то время, как она лежала так на полу, подавленная немым отчаянием, Карлайль, в свою очередь старался справиться с тягостным волнением. Он склонился над подушкой сына, и крупные слезы, скатившиеся с его ресниц, упали прямо на лицо мальчика.

— Не плачь, милый папа, — прошептал Уильям, обнимая шею Карлайля своими немеющими ручками, — я не боюсь… за мной придет Христос!

— Ты прав, возлюбленный мой мальчик, тебе нечего бояться! Ты идешь прямо к Богу, ты идешь к счастью! Быть может, скоро мы все придем к тебе, дитя мое.

— Да, это правда… ты также придешь ко мне и увидишься с мамой; я ей скажу это. Вероятно, она ждет меня на берегу ручья; она стережет лодку.

Без сомнения, ребенок думал о картине Мартена. Заметив на блюдечке несколько ягод земляники, Карлайль взял одну ягоду и выдавил сок на сухие губы ребенка.

— Папа, — продолжал Уильям, — а Христос будет с нами в лодке?

— Да, дорогой мой, Христос придет за тобой.

— Он проводит меня к Богу и скажет: вот маленький мальчик, нужно простить его, нужно дать ему место на небе, и за него я также пролил свою кровь. Знаешь, папа, моя мама умерла оттого, что горе разбило ей сердце.

— Очень может быть, Уильям, но не волнуйся так, мой милый.

— Папа, — вскрикнул ребенок, совершенно изнемогая, — мне трудно дышать! Где Джойс?

— Она сейчас придет.

Уильям, казалось, задремал. Карлайль несколько минут не произносил ни слова; потом, высвободив свои руки, собрался уйти.

— О, папа! — жалобно прошептал ребенок. — Не уходи… простись со мной!

Карлайль нежно поцеловал мальчика и залился слезами.

— Папа ненадолго уходит от тебя, — сказал он, выпрямляясь, — он вернется вместе с мамой.

— И с крошкой Артуром?

— И с крошкой Артуром, если ты желаешь. Постарайся успокоиться, дитя мое, и отдохнуть. Я очень скоро вернусь к тебе.

— Папа… прощай! — простонал в последний раз ребенок, но уже таким слабым голосом, что он не мог донестись до слуха отца.

Едва только дверь за Карлайлем затворилась, как Изабелла быстро вскочила с места. Лицо ее было страшно бледно.

— Уильям! — воскликнула она. — Уильям! В этот роковой час посмотри на меня как на свою мать!

Уильям поднял отяжелевшие веки и тотчас снова опустил их.

— Мою мать! — прошептал он. — Папа пошел за ней!

— Нет… нет, Уильям, я говорю не о ней… о себе. Разве ты меня не понимаешь? Я… я… твоя…

Она не окончила фразы. Не посмела. Даже тогда, когда смерть навсегда разлучала ее с Уильямом, у нее не хватило сил, не хватило мужества крикнуть: «Я твоя мать!»

Вошла Уилсон.

— Он спит? — спросила она.

— Да, да, оставьте меня. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.

Уилсон, всегда избегавшая чувствительных сцен, поспешно удалилась. Оставшись одна, Изабелла снова упала на колени, но на этот раз для того, чтобы послать свою молитву Богу и поручить ему душу невинного ребенка, покидавшую грешную землю. И вся ее жизнь, все ее несчастное существование промелькнуло перед ней. Она думала о своей прошлой жизни, о Карлайле, о том мимолетном луче счастья, который едва осветил ее жизнь. О, чего не отдала бы она в эту минуту, чтобы заслужить прощение, чтобы он, Карлайль, утешил ее хотя бы одной улыбкой, одним нежным, сочувственным словом!

Так она просидела больше часа. Никто не нарушал ее покоя; Уильям не произносил ни слова. Вдруг она встала и бросила на дверь блуждающий взгляд. В комнату вошла Джойс.

— Мистер Карлайль сказал мне, что Уильям желает меня видеть.

Джойс медленно подошла к постели ребенка. Она приподняла одеяло, чтобы взглянуть на личико ребенка, и отскочила от постели с горьким стоном.

Бедная мать потеряла всякое самообладание. Ее ребенок умер, умер, — и она этого не знала, не видела, как он испустил последнее дыхание! Последовала ужасная сцена. Изабелла устремилась к безжизненному телу Уильяма, обхватила руками охладевшую головку сына, затем начала плакать, кричать, рыдать, называя ребенка по имени, говоря ему: «Я твоя мать! Я твоя мать!»

Она била себя в грудь и срывала с глаз очки, мешавшие ей созерцать безжизненное тело обожаемого сына.

Страх овладел Джойс, холодный пот выступил у нее на висках. Поняв наконец ужасную истину, она подбежала к леди Изабелле и, схватив ее за руку, с нечеловеческой силой оттащила ее от постели умершего.

— Миледи! Миледи! Умоляю вас, успокойтесь! Не выдавайте себя таким образом!

Услышав этот титул, от которого она уже давно отвыкла, Изабелла застыла от ужаса.

— Миледи, — продолжала бедная служанка, — позвольте мне отвести вас в вашу комнату. Сейчас придут мистер и миссис Карлайль. Умоляю вас, подумайте о последствиях… Уйдем отсюда.

— Но как вы узнали меня? — спросила Изабелла глухим голосом.

— Миледи, я узнала вас в тот вечер, когда нас так напугали пожаром. С тех пор, миледи, я не знаю ни минуты покоя. Я приняла вас за привидение. Миледи, не будем терять времени, уйдем отсюда! Я слышу шаги мистера Карлайля…

Изабелла склонила голову и, покорно следуя за Джойс, прошептала:

— Сжальтесь надо мной, не выдавайте меня. Я уйду, я покину это жилище, клянусь вам!

— Не бойтесь, миледи, я ничего не скажу. Вот уже несколько месяцев, как я храню этот секрет и чуть было не сошла от этого с ума. О, миледи! Зачем вы вернулись сюда?

— Затем, чтобы еще раз увидеть моих детей! Я много страдала, вы должны это понять, Джойс. Я здесь, у моего мужа, а он женат на другой! Джойс, эта мысль убивает меня!

— Уйдем отсюда, — шептала Джойс. — Вот он идет!.. Я слышу!..

Изабелла согласилась пройти в дверь, ведущую в смежную комнату. Вернувшись одна в спальню, Джойс увидела Карлайля.

— Что с вами, Джойс? — спросил он глубоко взволнованным голосом.

— Сэр… господин мой… Уильям, Уильям…

— Он не умер, Джойс?

— Увы! Его уже нет, — прибавила она и удалилась, закрыв лицо обеими руками.

Карлайль затворил дверь, запер на ключ и, окинув комнату блуждающим взглядом, тихо подошел к постели, на которой лежало бесчувственное и холодное тело его сына. Опустившись на колени, он прошептал:

— Дитя мое! Мой бедный Уильям!.. О Боже! Прими в руки Твои эту юную душу, как ты уже принял к Себе, я надеюсь, душу его несчастной матери!

 

Глава XXI

Предсмертная исповедь матери

Леди Изабелла была больна и телом и душой. Джойс ни на минуту не отходила от нее и, как могла, утешала несчастную женщину. Единственная мысль занимала теперь Изабеллу и не давала ей покоя: как можно скорее покинуть Ист-Линн. Она боялась, что ее узнают в том случае, если ей придется умереть в замке.

Была и другая причина, заставлявшая ее торопиться со своим решением: присутствие Барбары, ее голос — голос счастливой соперницы — пробуждал в сердце Изабеллы жгучую ревность.

На следующий день после похорон Уильяма Изабелла направилась к миссис Карлайль, чтобы сообщить ей о своем решении. Барбара приняла ее в кабинете.

— Я искренне сожалею, что вы нас покидаете, — произнесла Барбара, выслушав гувернантку. — Мы все уже успели привязаться к вам и так благодарны вам за вашу заботу о Люси; кроме того, мистер Карлайль очень ценил вашу привязанность к его больному ребенку… Останьтесь у нас — это наше общее желание. Вы заболели от чрезмерного утомления, и наш долг дать вам возможность поправить здоровье.

— Тысячу раз благодарю вас, миссис Карлайль, но, пожалуйста, не считайте меня неблагодарной, если я откажусь от вашего предложения. Я чувствую себя слишком слабой и, вероятно, никогда не поправлюсь.

— Не говорите так, миссис Вин. Если внимательнее отнестись к своему здоровью, то оно может восстановиться. Не хотите ли поехать вместе со мной к морю? — продолжала Барбара. — Я уеду вместе с ребенком в следующий понедельник.

— Нет, — произнесла Изабелла, — эти издержки были бы совершенно лишними. Мне необходимо спокойствие.

— Так останьтесь в Ист-Линне по крайней мере до моего возвращения. Мистер Карлайль будет дома. Я поручу вам Люси и Арчибальда, но только с условием, чтобы вы отдохнули. Согласны ли вы на это?

— Да, — прошептала бедная женщина, обрадовавшись.

— Будьте так добры, подержите мою девочку, — произнесла Барбара, стараясь приподняться.

— Какую девочку? — с удивлением спросила Изабелла.

— Да, — пояснила Барбара, звонко рассмеявшись, — она здесь. Заснула под шалью.

Миссис Вин приблизилась и взяла в руки ребенка.

— Благодарю вас, — продолжала Барбара, вытягиваясь на кушетке. — Не правда ли, очень миленькая девочка? Мы назвали ее Энн.

Леди Изабелла вышла из кабинета. В коридоре ей встретился молодой лорд Вэн, звавший Люси.

— Что вам от нее нужно? — спросила гувернантка.

— Не могу вам сказать, — бойко ответил молодой человек по-французски.

— Люси играет на фортепьяно, так что вы не можете ее увидеть.

— Но мне это необходимо, — пылко возразил молодой виконт, — я имею полное право звать ее, потому что она принадлежит мне, миссис Вин.

На бледных губах Изабеллы мелькнула улыбка.

— Она дала мне слово поехать со мной кататься, — продолжал лорд Вэн. — Неужели вам никто не говорил, что Люси будет моей женой? О! Я так счастлив, миссис Вин! Она напоминает мне свою мать, покойную леди Изабеллу. Потому я так горячо люблю ее!

В эту минуту дверь из гостиной отворилась, и на пороге появилась Барбара. Выслушав просьбу молодого виконта, она пожала ему руку и позволила Люси выехать со своим женихом не иначе как в сопровождении кучера.

Спустя некоторое время миссис Карлайль уехала на морские купанья, а леди Изабелла окончательно слегла в постель. Бедная Изабелла! Она осталась в Ист-Линне только ради своих детей, так как Барбара обещала оставить их на ее попечение. Но ввиду болезни гувернантки Карлайль отослал их к мисс Корнелии. И она простилась, простилась навсегда со своими детьми.

Было чудесное, светлое утро. Изабелла лежала в постели. Возле нее стояла Джойс. Добрая служанка усердно ухаживала за своей прежней госпожой, когда-то веселой и счастливой, а теперь исхудавшей и умирающей женщиной. Больная с трудом переводила дыхание; прерывистый кашель изредка потрясал ее больную, измученную грудь.

Чтобы освежить воздух в комнате, Джойс открыла окно. Вдруг на песчаной дорожке в саду послышались чьи-то шаги. Изабелла, сделав над собой усилие, приподнялась на постели. О, она узнала его шаги. Это был Карлайль.

— Джойс! — воскликнула умирающая с отчаянием. — Это он! Джойс, я не могу умереть, не увидевшись с ним… Джойс… скажите ему, чтобы он ко мне пришел.

— Вы говорите о мистере Карлайле, миледи?

— Мне остается жить всего несколько минут… Но я не умру, не повидавшись с ним. Я так долго желала этого! О, Джойс! Не откажите мне, умоляю вас!

— Миледи… я не могу исполнить того, о чем вы меня просите. Это невозможно.

Горячие слезы струились по исхудалым щекам Изабеллы.

— Джойс, — произнесла она умоляющим голосом, — мое сердце перестанет биться только тогда, когда я его увижу. Джойс, сделайте то, о чем я прошу вас. Я хочу видеть своего мужа.

Ее мужа! Несчастное создание! Наступила минута молчания; затем послышался стук в дверь. Приоткрыв дверь и увидев перед собой мисс Карлайль, Джойс побледнела от ужаса.

— Не входите сюда, — пробормотала она, встав в полуотворенной двери.

— Кто посмеет запретить мне войти? — холодно спросила мисс Карлайль. — Прошу посторониться, Джойс.

Джойс поняла, что бесполезно настаивать, и пропустила мисс Карлайль, а сама в страхе убежала в другую комнату.

О! Теперь уже ни к чему было обманывать себя и других. И леди Изабелла лежала неподвижно, откинув голову на подушку. Она уже не скрывала глаз за зелеными очками, не прятала исхудалый стан под безобразными и бесформенными одеждами.

Это была она, дочь лорда Моунт-Сиверна, и хотя лицо ее страшно изменилось, а волосы поседели, Изабеллу все-таки можно было узнать. Ее потускневшие, грустные глаза были теми самыми глазами, в которых когда-то светилось столько детской простоты и невинности.

— Боже праведный! — воскликнула мисс Карлайль, с ужасом отскакивая от постели.

В прошлом сходство миссис Вин с покойной леди Изабеллой поразило мисс Карлайль, но она очень скоро оставила эту мысль.

— Как вы могли решиться поступить в этот дом гувернанткой? — наконец спросила Корнелия, собравшись с духом.

Леди Изабелла скрестила на груди свои бледные руки.

— Пощадите! Пощадите меня! — простонала она. — Я пришла сюда ради детей, я хотела увидеться с ними… я не могла больше жить с ними в разлуке. О! Простите меня, Корнелия, я умираю… Я иду к Богу, который судит и карает всех!

— Я вас от души прощаю!

— Благодарю, благодарю вас! — продолжала бедная женщина. — Я умру спокойнее. Я надеюсь на милость Спасителя, ведь Он пришел в мир не для того, чтобы спасти таких праведниц, как вы, но для того, чтобы спасти грешников, как я.

«Таких праведниц, как вы!» — эти слова, произнесенные тихим торжественным голосом, проникли прямо в сердце Корнелии, пробудив в нем мучительные укоры совести.

— Дитя мое, — произнесла она ласковым голосом, — можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня? Не способствовала ли я каким-нибудь образом… вашему бегству?

— Нет, — ответила Изабелла, печально качая головой, — нет, я одна виновата. Вы вовсе не виноваты в том, что я ушла из дома. Вы меня прощаете, не правда ли?

— Прощаю вас?! О да, я прощаю вас, бедное создание, — сказала Корнелия глубоко взволнованным голосом и крепко сжала в своих руках похудевшие руки умирающей. — Я могла, я должна была постараться сделать вашу жизнь более спокойной и приятной, и я очень сожалею, что не сделала этого. С тех пор я жестоко себя упрекаю за прошлое.

Леди Изабелла привлекла ее к себе, прижала к своему сердцу и прошептала:

— А где Арчибальд? Мне необходимо его увидеть! Необходимо услышать его голос и узнать, что он меня прощает! О! Не откажите мне в моей просьбе! Вы видите, я умираю, мне остается несколько минут. Позвольте мне провести их вместе с ним! Корнелия, Корнелия, скажите ему, чтобы он пришел ко мне!

Мисс Карлайль кивнула и поспешно выбежала из комнаты.

— Разве миссис Вин хуже? — боязливо спросил Карлайль, взглянув на растерянное лицо сестры. — Могу ли я войти к ней?

— Да, иди. Я сама пришла за тобой.

В эту минуту в кабинет Карлайля вбежала Джойс.

— О, господин! Подождите! — закричала она. — Подождите минутку! Нужно приготовить вас к этой неожиданности!

Карлайль изумленно смотрел то на сестру, то на Джойс. Мисс Карлайль, всегда такая твердая, равнодушная и суровая, с трудом скрывала свое волнение. Джойс была смущена не меньше. Карлайль, поняв, что от них не добиться разъяснений, нахмурил брови и направился в комнату больной. Джойс и мисс Карлайль остались в коридоре на площадке.

Карлайль подошел прямо к постели, желая сказать несколько утешительных слов.

— Миссис Вин, меня очень огорчает…

Вдруг он остановился, изумленный, растерявшийся, опустил руки и задрожал всем телом. Кто это? Кто лежит перед ним в постели? Привидение… нет, тень — тень Изабеллы! Вне себя от ужаса, он сделал несколько шагов назад.

— Арчибальд! — простонала умирающая, протягивая к нему руки. — Не уходи! Останься, останься на одну минуту! Поговори со мной, скажи мне, что ты меня прощаешь, и я умру счастливее.

— Изабелла, — пробормотал он, не понимая, что говорит. — Изабелла… разве ты была миссис Вин?

— Да, сжалься над моими страданиями! Я воспользовалась тем, что меня считали погибшей, чтобы поселиться здесь, под этой кровлей… О, прости меня!

Карлайль не знал, что и думать. Голова его горела.

— Я не могла больше жить вдали от тебя… вдали от моих детей… мое сердце разрывалось от боли… я сходила с ума! С тех пор как я имела слабость покинуть тебя, я не знала ни минуты покоя. Угрызения совести неотступно преследовали меня с того рокового часа, как я переступила порог этого жилища. Вот, посмотри, Арчибальд, посмотри, — прибавила она в лихорадочном бреду, — вот что сделало угрызение совести, — и она указала ему на свои безжизненные руки, на свои поседевшие волосы. — Я страдала, насколько возможно страдать!

— Почему ты убежала? — спросил Карлайль спокойным, почти строгим голосом.

— Как! Неужели ты до сих пор этого не понял?.. Так знай же, я покинула тебя только потому, что слишком любила.

Карлайль вздрогнул. Недоверчивая и даже презрительная улыбка мелькнула на его губах.

— О! Не смотри на меня так, — продолжала несчастная женщина. — Ты видишь — силы мне изменяют, но я хочу убедить тебя. Я нежно любила тебя, я любила тебя до безумия, и это меня погубило. Я ревновала тебя. Я думала, что ты изменил мне, что ты отдал свое сердце другой… И тогда, руководимая одной только ревностью, прислушиваясь к голосу одного только недоверия, я сдалась… я поверила обещаниям этого низкого человека, его признаниям в любви — и он указал мне средство отомстить тебе. Но подозрения мои были несправедливы и безосновательны, не правда ли?

Карлайль стоял возле постели Изабеллы.

— О, ответь мне! — взмолилась она. — Я несправедливо подозревала тебя?

— Как ты можешь у меня это спрашивать? Ты слишком хорошо знала меня, Изабелла.

— Я была как безумная, Арчибальд! Но можешь ли ты простить меня, забыть прошлое?

— Простить? Да, я тебя прощаю, но я не в силах забыть того, что было.

— О! Не говори этого! Обещай мне забыть прошлое, — продолжала она, и по ее впалым щекам текли горячие слезы. — Помни только те дни, когда ты встретил меня здесь, в этом замке, при жизни моего отца, — молодой, невинной девушкой. Помни меня как Изабеллу Вэн. О, Арчибальд! Помнишь ли ты то благословенное время? Помнишь ли, с какой безмерной нежностью ты утешал меня, когда умер мой отец? А помнишь ли, как ты положил банковский билет на колени бедной сироты? И как ты приехал в Марлинг? А твой первый поцелуй? О, Арчибальд, помнишь, как мы с тобой обвенчались и как нам весело и отрадно жилось вместе? Потом у нас родилась маленькая Изабелла! Я заболела… и помнишь, как горячо ты благодарил Господа, когда я начала выздоравливать?..

Да, да, все это он отлично помнил! И сердце его разбилось бы, если бы он ответил на все эти вопросы. Одну руку он крепко прижал к сердцу, как бы желая унять его биение, а другой машинально перебирал длинные и сухие пальцы умирающей.

— Можешь ли ты в чем-нибудь упрекнуть меня? — спросил он кротко.

— Упрекнуть! — повторила она. — Упрекнуть тебя, который окружал меня самыми нежными ласками и заботой! О! Как только я подумаю о высоте твоей души, о твоем добром сердце, мне становится стыдно смотреть тебе в лицо. О, как жестоко я раскаиваюсь в своей ошибке! Подумай, чего мне стоило решиться приехать сюда, под эту кровлю! Подумай, насколько тяжело мне было видеть, как ты окружаешь свою жену той любовью, которая когда-то принадлежала мне одной… Да, я еще горячее полюбила тебя с тех пор, как потеряла на это всякое право. Чего только не перенесла я! Подумай, как изнывало мое сердце при виде страданий Уильяма, когда я стояла вместе с тобой возле постели умирающего ребенка и не смела крикнуть: «Дитя мое!» А когда малютка умер, ты утешал свою жену, между тем как я не смела облегчить свое истинное материнское горе даже слезами. Как жестоко поразило меня наказание Божье!..

— Что заставило тебя вернуться сюда?

— Я уже говорила: моя любовь к тебе и к детям.

— Это было дурно, очень дурно, Изабелла!

— Да, я знаю! Но ты видишь, как жестоко покарало меня небо за мою ошибку! Я хотела уйти отсюда, чтобы умереть в другом месте, но смерть неожиданно настигла меня здесь. Да, это было дурно! Быть может, то, что мы сейчас видимся, также дурно. Но ведь я… умираю… Мне остается прожить еще несколько… мгновений. Неужели кто-нибудь решится порицать это последнее прощание? Когда-то ты был моим мужем, Арчибальд, и мне хотелось бы умереть, унеся с собой в могилу твое прощение.

— Я уже простил тебя…

— Но не забыл, Арчибальд… И, быть может, никогда не забудешь? Я умираю, Арчибальд… Будь добр к нашим детям… и пусть твоя привязанность к другим детям не вытеснит из твоего сердца должной любви к нашим!

— Разве я заслужил этот упрек, Изабелла? Разве я не так же нежно люблю Люси и Арчибальда, как любил прежде?

— О да! — простонала она. — Как ты любил прежде и как продолжал бы любить, если бы не мое недостойное поведение…

— Да, да! — Его голос невольно дрогнул.

— Арчибальд, послушай! Я скоро перейду в другой мир. Умоляю тебя… благослови меня… скажи мне одно… одно только слово любви… это меня… утешит. Это поможет мне умереть… спокойнее. Мое сердце жаждет этого. О, Арчибальд, моя душа не может без этого угаснуть!

Карлайль наклонился к ней, тихонько убрал несколько прядей волос со лба, и из глаз его брызнули слезы, которые он больше не в силах был сдерживать.

— Изабелла, — прошептал он, — ты разбила мне сердце, но да простит тебя Бог, как я теперь тебя прощаю!

— Прощай, — произнесла Изабелла. — Я верю, что ты простил меня, и умираю счастливее. Быть может, мы увидимся в лучшем мире, Арчибальд. Уильям сказал, что его ждет на небе мама, но он ошибся, мой милый ребенок уже там и ждет к себе свою маму.

Изабелла с трудом дышала. Крупные капли пота выступили на ее лице. Карлайль отер их своим платком.

— Прощай, Арчибальд! До свидания там, где мы когда-нибудь встретимся. Пусть память о бедной Изабелле сохранится в твоем сердце.

— Да… да… — прошептал он.

— Как! — воскликнула она, выпрямившись на постели. — Разве ты уходишь?

Она повернула к нему свое бледное лицо, порывисто схватила его руки и привлекла его к себе, а потом снова упала на постель. Карлайль несколько минут поддерживал ее, и голова его, отягченная горем, склонилась на подушку… и их губы встретились в последнем, прощальном поцелуе. Через несколько минут он вышел. К нему в кабинет явилась Корнелия.

— Что ты намереваешься делать? — спросила она, заметив, что он взялся за шляпу.

— Корнелия, ты, конечно, побудешь там, возле нее… А я иду послать телеграмму лорду Моунт-Сиверну. Все кончено… но это долг, который я желаю выполнить.

— Арчибальд! — проговорила Корнелия, устремляя на него кроткий взгляд. — Она умерла! С той самой минуты, как ты от нее вышел, она не произнесла больше ни слова; душа ее тихо и мирно заснула, чтобы проснуться на небесах!

 

Глава XXII

И. М. В

Депеша, адресованная лорду Моунт-Сиверну, привела последнего в крайнее изумление. Его просили как можно скорее прибыть в Ист-Линн. Само собой разумеется, благородный лорд не верил собственным своим ушам, когда Карлайль поведал ему грустную историю.

— Право, я не понимаю… как же это могло случиться? Зачем же она сюда приехала? — восклицал он в недоумении. — Я просто теряю голову, Карлайль. Бедная женщина! Бедная моя Изабелла!

Голос почтенного лорда дрожал. Его добрые глаза наполнились слезами.

— Мы похороним ее как можно проще, чтобы не возбудить ни малейшего подозрения, — проговорил старый граф. — На мраморной плите нужно вырезать только буквы: И. В., а затем пометить день и час ее смерти.

— Да, И. М. В, — согласился Карлайль.

Вечером того же дня, когда похоронили леди Изабеллу, граф Моунт-Сиверн покинул замок, а спустя несколько часов приехала Барбара. Карлайль накануне послал ей письмо, сообщив о смерти гувернантки и объяснив, почему не приехал к ней в субботу согласно своему обещанию.

— Получив твое письмо, я решила немедленно вернуться домой, — воскликнула Барбара, обращаясь к мужу. — Как неожиданно умерла миссис Вин!

— Да, совершенно неожиданно, — произнес он задумчиво.

— Что с тобой, Арчибальд? Ты нездоров? — спросила она, заметив его бледность.

— Я должен сообщить тебе кое-что, Барбара. В субботу вечером Джойс вошла ко мне в кабинет и сообщила, что миссис Вин умирает. Я подумал, что мне необходимо пойти к ней. Я подошел к ее постели… Барбара, особа, лежавшая на смертном одре, была не миссис Вин.

— Как! Что ты хочешь сказать?

— Это была моя первая жена… это была Изабелла Вэн!

Барбара не могла произнести ни слова. Лицо ее покрылось яркой краской, затем вдруг сделалось смертельно-бледным; она с ужасом отступила на несколько шагов.

— Она не могла больше жить в разлуке с детьми, — продолжал Карлайль, — и, воспользовавшись тем, что страдания состарили ее прежде времени, а несчастье на железной дороге исказило ее черты, приехала сюда.

Барбара стояла с опущенными глазами. Тягостная мысль волновала ее ум: она была женой еще женатого человека!

— И ты этого не знал? Ты не подозревал об этом? — прошептала она с усилием.

— Барбара, — произнес Карлайль, — как ты можешь задавать мне подобный вопрос?

— Забудь что я сказала, — воскликнула молодая женщина с отчаянием. — Я теряю рассудок!

Он подошел к ней, привлек к себе и с любовью прижал к своему сердцу.

— Я счел нужным сказать тебе всю правду, Барбара, а теперь постараемся забыть эту тягостную историю. Сделай все, что можешь, чтобы я позабыл это ужасное испытание.

— Да, Арчибальд, клянусь, я постараюсь своей любовью и преданностью прогнать всякое воспоминание о прошлом. Быть может, я не до конца исполняла свои обязанности по отношению к твоим детям. Быть может, я не любила их так, как должна была любить, но я постараюсь загладить свою вину.

— Благодарю тебя, благодарю, Барбара!.. Счастье на земле доступно только тем, кто умеет бороться со своими страстями, искоренять в себе дурные инстинкты и исполнять свои обязанности по отношению к людям и к Богу.