Суетливую ночь провела мистрисс Рэвенсберд. Она, несомненно, обладала находчивостью француженки. Она приготовила теплые постели для потерпевших кораблекрушение, горячую фланель, подкрепляющее питье. Только троих вышеупомянутых отвезли в «Отдых Моряков», другие нашли приют в карауле береговых стражей и в других местах — ах, немного было спасенных!

Пожилого пассажира поместили в лучшую комнату, удобную и красивую комнату в первом этаже. Когда ему помогали выйти из повозки, мадам Софи бросила на него пытливый взгляд и решила, что это высокий старик. Волосы его были серебристые, черты бледны, насколько ей позволили видеть мокрые волосы и капюшон шинели, которую, сказать мимоходом, подал Мичель, береговой страж. Он настолько оправился от своего истощения, чтобы отказаться от всякой помощи в своей комнате, в которой он заперся, вытерся досуха перед огнем, лег в постель с нагретыми простынями, а потом позвонил в колокольчик. Он желал, чтоб ему дали большую чашку горячей каши с водкой.

Когда служанка отнесла ему это, она передала поручение от молодого человека, спасшегося пассажира, который спрашивал, может ли он войти и не может ли быть ему полезен.

«Нет, — было сказано в ответ. — Молодому человеку нечего было терять время, а самому ложиться в постель. Он мог придти утром, если будет так добр, и никто не должен беспокоить его, пока он не позвонит».

Мистрисс Рэвенсберд, как почти все в Дэншельде, не ложилась в постель в эту ночь. У нее были полны руки дела, и она рада была предлогу, чтоб не ложиться спать, хотя ветер, сделав свое свирепое дело, начал стихать. Она ухаживала за спасенным матросом с больной головой и сушила одежду младшего пассажира, потому что он был одет, когда его спасли.

Оказалось, что только эти два пассажира спаслись. Все другие потонули и находились теперь в лоне Господа. Офицеры погибли, трое других спасенных были простые матросы. Когда мистрисс Рэвенсберд перевязывала голову тому, который находился на ее попечении, она стала расспрашивать о тех двух, которые спали наверху, но моряк не мог сказать ей ничего; он сказал, что это пассажиры первого класса, но не знал их имен.

— Это джентльмены, — спросила любопытная трактирщица, которая была сведуща в общественных различиях, вероятно, в результате ее пребывания в Дэнском замке, — или купцы, или что-нибудь в таком роде?

Матрос не мог сказать, но выразил мнение, что они, должно быть, купцы, потому что множество торговцев постоянно путешествовало из Англии в Соединенные Штаты и обратно.

— Странно, что вы были спасены, между тем как все другие погибли, — заметила Софи, — совершенное чудо!

— Не знаю, чудо ли это, — отвечал матрос, — а я думаю это потому, что мы спустили с парохода спасательную лодку и успели в нее сесть; она опрокинулась через несколько времени, с нею вместе некоторые из нас, все остальные, вы видите, попали в спасательную лодку, приехавшую с берега.

— Должно быть, какая у вас была драка на пароходе, кому сесть в лодку!

— Бог с вами! — закричал матрос. — Какая драка! Скорее наоборот. Насилу решились сесть; пароход казался безопаснее. Капитан сказал, что лодка не удержится на таких волнах, и был прав: недолго продержалась она. Пожалуйста, не обрезывайте мои волосы более чем нужно.

Очень рано на следующее утро младший пассажир позвонил, чтоб ему принесли его платье. Ему подали его сухое платье с лучшим бельем мистера Рэвенсберда для временного употребления.

Вскоре после восьми часов мистрисс Рэвенсберд была в буфете одна, довольно шумно выражая неудовольствие на своем языке — она не забыла и никогда не оставляла эту привычку, — когда вдруг ее прервали на таком же беглом французском языке, как ее собственный, и даже еще более чистом. Обернувшись, к удивлению своему, она увидала младшего пассажира в его высушенном платье, по которому она узнала его, потому что накануне почти его не видала. Мадам Софи в первую минуту показалось, будто она никогда не видала такого привлекательного человека. Ему было лет двадцать пять, лицо его было очень красиво, черты прекрасно обрисованы, волосы черные, физиономия и обращение чрезвычайно привлекательные.

— Вы француз? — заметила Софи с поклоном.

— Вы француженка, как я слышу, — отвечал он о легким смехом, — и, кажется, немножко рассержены.

— Вам надо было бы иметь моих слуг хоть на один день, — возразила она. — Экая противная тварь служанка, думает только о нарядах, а не о своей работе!

— Вы умеете хорошо шить? — спросил незнакомец по-английски так же чисто и хорошо, как и по-французски.

Все более и более привлекаемая интересной наружностью, вежливым обращением и приятным голосом, мистрисс Рэвенсберд уверила, что нет на свете женщины, которая умела бы владеть иголкой лучше ее. Она сказала, что семь лет была приходящей ученицей в одном французском монастыре, а уж кто лучше французских монахинь умеет приучить девушку к шитью! Угодно пришить пуговицу?

Незнакомец улыбнулся. Если бы только это, он думал, что мог бы сам это сделать, не беспокоя ее, только бы она дала ему иголку с ниткой.

— Со мной это было, — продолжал он, — но все пропало с моими вещами.

— Вы ничего не спасли, сэр?

— Ничего, кроме записной книги и нескольких бумаг, которые были на мне. То, что я желаю, чтобы вы сшили мне, — продолжал он, — требует побольше искусства, чем пришить пуговицу. Мне нужен зонтик для глаз.

Софи взглянула на его глаза; это были чистые, светлые, темно-серые глаза; она удивлялась, зачем для этих глаз нужен зонтик.

— Это для моего товарища, — объяснил он, — я заходил к нему в комнату, и он желает иметь зонтик для глаз. Я заметил, что он страдал глазами во время путешествия, и утренний свет в комнате очень вреден для них. Он желает иметь зонтик очень большой, из тонкого картона, покрытого синей или зеленой шелковой материей, с тесемкой, чтобы можно было завязать.

— С тесемкой! — с упреком воскликнула Софи: — Вы хотите сказать с лентой, сэр.

— С чем-нибудь. Все равно, какие будут материалы, только бы иметь зонтик для глаз. Я спросил, заказать ли ему завтрак, но он только и желает зонтик.

Софи скоро достала необходимые материалы, кусок картона и малиновой шелковой материи, остаток от платья, и принялась за работу. Незнакомец сел на ручку старого соломенного дивана против Софи и смотрел, как она работала. Он сказал, смеясь, что ему приказано было не приходить без зонтика.

— Кто он? — спросила Софи, работая. — Он показался мне вчера стариком. Вы коротко его знаете, сэр?

— Я часто видел его на пароходе!

— Пассажиры на пароходах очень скоро знакомятся, — заметила мистрисс Рэвенсберд, которая никогда не лезла за словом в карман. — Он купец?

— Не думаю.

— Зачем он приехал в Англию?

Незнакомец засмеялся.

— Вам надо спросить его, мистрисс Рэвенсберд, если вы желаете знать. Я не так любопытен.

— Я полагаю, он американец, — продолжала свое Софи. — Как его зовут?

— Я задал ему этот вопрос, потому что на пароходе не слыхал, чтобы его называли по имени. Он, сказал, что его зовут Гом.

— Мистер Гом! — повторила Софи, глядя на маливый зонтик, который значительно подвигался. — Я надеюсь, что вы доставите мне удовольствие слышать ваше имя, сэр; я уверена, что оно очень приятно.

— Вы так думаете? — отвечал он смеясь. — Сам же я ничего такого в нем не вижу. Лидни.

— Лидни! — повторила Софи. — Это не французское имя.

— Отец мой был не француз. Мать моя уехала в Америку из своего отечества и вышла за него замуж там.

— А! — сказала Софи. — Это объясняет, почему вы говорите на обоих языках одинаково хорошо. Стало быть, вас будут называть американцем, сэр, а не французом; это просто стыд!

— Должно быть так, — согласился Лидни, — и его светлые глаза сверкнули веселостью.

— Вы приехали сюда по делам, сэр?

— Сказать по правде, я думаю, что я приехал для удовольствия, посмотреть старую Англию; я еще не имел чести видеть ее, — отвечал он весело. — Сколько еще вопросов угодно вам задать мне, мистрисс Рэвенсберд?

— Это уж в моей французской натуре, и я должна просить вас извинить меня, — отвечала она с находчивой вежливостью.

— Что если я задам вам взаимно один вопрос? Есть здесь — как вы называете это местечко? Дэншельд? — портной? Взгляните-ка на меня.

Он протянул ногу и руку. От соленой воды сукно сморщилось. Софи засмеялась и защебетала на своем родном языке. Да, здесь есть чудесный портной из одного лондонского магазина. Он занемог в удушливой столице и приехал сюда, где живут родные его жены, и открыл лавку возле мистера Уайльда, доктора, и фасону него прекрасный. Лорд Дэн сам заказал ему на прошлой неделе целую пару. Вы не знаете милорда Дэна?

— Нет, — отвечал Лидни. — Он, верно, здесь знатный человек?

— Знатнейший на несколько миль в окружности, — отвечала Софи, — и живет в Дэнском замке. Он был на берегу вчера, когда спасательная лодка привезла вас, мистер Лидни, и всех остальных. Ах, Господи! какое было кораблекрушение!

Вся веселость сбежала с лица мистера Лидни, когда Софи напомнила о кораблекрушении, и сменилась истинным и серьезным огорчением. Он на минуту закрыл глаза рукой.

— Я просыпался три раза ночью, и каждый раз, когда засыпал, мне снилась вся эта сцена, — сказал он тихим голосом. — Я чувствую, что она будет представляться мне во сне еще много дней.

— Вы должны быть благодарны Богу за то, что вы спаслись в числе немногих, сэр.

— Я благодарен, — отвечал он очень спокойно. — Когда лодку спустили с парохода, тот пассажир, что теперь у вас наверху, взял меня за руку.

— Я сяду в лодку, — сказал он, — может быть, это даст нам возможность на спасение. Я прыгнул за ним в лодку, не думая, однако, чтобы нам оставалась какая-нибудь возможность спастись и на лодке и на пароходе.

— Что он сделал с своим платьем? — спросила Софи.

— Он выбежал на палубу без платья, прямо с постели. А большой теплый суконный плащ, который он набросил на себя, потерялся в воде.

— Он казался мне вчера больным, кроме того, что потерпел от кораблекрушения.

— Он был болен во все время путешествия; кажется, у нею какая-то внутренняя болезнь. А, вот и прекрасно!

Мистрисс Рэвенсберд подала ему оконченный зонтик. Он сказал несколько любезных слов об ее искусстве и проворстве.

— Я сделала не так хорошо, как умела бы, — заметила она. — Вы слишком меня торопили. Когда вам угодно завтракать, сэр?

— Сейчас. Посмотрим прежде, что нужно этому больному господину; он старше меня.

Лидни пошел наверх с зонтиком, а мистрисс Рэвенсберд начала допрашивать свою память. Она была уверена, что видела где-то эти красивые черты, и не сомневалась, что в молодости, вероятно, знала во Франции его мать.

— Сердце мое было привлечено к нему с первого взгляда, — сказала она. — Может быть, окажется, что его мать была в числе моих друзей.

Утром лорд Дэн зашел в «Отдых Моряков» спросить о спасенных. Ричарда Рэвенсберда не было в эту минуту, но жена его приняла его сиятельство. Она не забыла то время, когда он, бедный ничтожный Герберт Дэн, любил болтать с нею, с Софи Деффло, и ее обращение с ним было гораздо непринужденнее, чем многих его арендаторов в Дэншельде. Она начала рассказывать ему все новости, какие она успела узнать о двух пассажирах, с своими собственными прибавлениями, потому что мистрисс Рэвенсберд была одною из тех женщин, которые составляют заключения сообразно своему деятельному воображению и считают их фактами.

Она сказала, что они приехали из Америки; старший, мистер Гом, путешествует для своего здоровья, особенно по случаю слабости глаз; другой, Лидни, для удовольствия. Они познакомились и подружились на пароходе, и младший казался признателен и внимателен к старшему, потому что по его настоянию сел в лодку и спасся.

— Они, верно, оба американцы — заметил лорд Дэн.

— Мистер Гом — да, наверно; мистер Лидни — полуамериканец, полуфранцуз, — было ответом мистрисс Рэвенсберд. Ах, какое несчастье! — она приняла его за чистого француза. Такого произношения нигде не услышишь, кроме Парижа. И какой приятный человек, с очаровательным обращением, любезный и ласковый, как был сам милорд в прежнее время. И мадам Софи бросила лукавый взгляд на милорда с этими словами.

— Они джентльмены? — спросил лорд Дэн.

— Конечно, по крайней мере младший, с жаром отвечала мистрисс Рэвенсберд. — Он с ног до головы, исключая его панталон, которые сморщились от соленой воды, похож на такого же британского вельможу, как вы, милорд. Его нельзя принять за человека низкого происхождения, и, знаете ли, лицо его напоминает мне какую-то даму, которую я знала во Франции в молодости. Но хоть умереть сейчас, не могу вспомнить, кто, хотя целое утро ломала себе голову. Не правда ли, как будет странно, если окажется, милорд, что я была знакома с его матерью?

Лорд Дэн улыбнулся.

— Он встал? — спросил он.

— Встал ли! — повторила Софи. — Он на ногах уже давным-давно, с семи часов утра. Он вышел после завтрака отдать письмо на почту и отыскать портного, и я уверена, что он пошел на берег, потому что он очень беспокоится о своих пещах; особенно об одной шкатулке, которая была между его вещами, и желает знать, нет ли какой возможности вытащить эти вещи. А вы как думаете, ваше сиятельство?

— Может быть, некоторые вещи вытащат, право, не знаю.

— А другой еще не встал, — болтала Софи. — Я сама отнесла ему завтрак и спрашивала о здоровье, но он не много мне отвечал. Я видела только его седые полосы и малиновый зонтик, который я сделала ему. Он лежал, зарывшись в подушки, под одеялом, лицом к стене, велел поставить поднос возле постели и уйти.

— Бедняжка! Наверно, он совершенно истощен. Потрудитесь сходить к нему, мистрисс Рэвенсберд, и скажите, что я лорд Дэн, буду очень рад оказать ему помощь, какую могу, и если ему угодно принять меня, я могу сейчас нанести ему визит.

Мистрисс Рэвенсберд побежала наверх в комнату больного и воротилась, качая головой.

— Побьюсь об заклад, что это сердитый старый холостяк! — закричала она. — Он как будто боится глядеть на нас. Он не хочет видеть вас, милорд; я считаю это просто грубостью с его стороны.

— Поблагодарите от меня лорда Дэна, — сказал он, — но скажите ему, что я ищу теперь только спокойствия и не желаю знакомиться ни с кем. Я явлюсь к его сиятельству, когда мне будет лучше. Эти американцы не понимают, что значит вежливость.

— О, очень хорошо! — отвечал лорд Дэн, которому, по-видимому, было не совсем приятно, что его дружеские предложения были отвергнуты. — Я не стану беспокоить его более; он может придти ко мне, когда ему будет угодно. А каков бедный матрос?

— Он тоже еще в постели, — закричала Софи: — лентяй! Но эти матросы любят валяться, когда представится случай. Порядочно пришлось мне потрудиться с его — головой вчера. Наверно, я пробилась с нею целый час, и он сам не понимает, как он ее ушиб. Он, должно быть, стукнулся обо что-нибудь с острым концом. Прощайте, милорд, если уже вы уходите. Благодарю, что зашли.

Когда лорд Дэн отправился из гостиницы к городу, Лидни приближался к «Отдыху Моряков» с берега. Лорд Дэн не смотрел в ту сторону и, следовательно, не приметил его.

— Кто этот господин? — спросил Лидни хозяйку, которая проводила лорда Дэна до дверей и смотрела ему вслед.

— Лорд Дэн.

— Лорд Дэн! — с удивлением повторил Лидни, — как он моложав!

Софи несколько обиделась за лорда Дэна.

— А вы разве думали, что он стар? — спросила она. — Почему вы это думали?

После непродолжительного молчания Лидни захохотал.

— Вы мне говорили, что лорд Дэн — глава Дэншельда, и мое воображение тотчас представило мне почтенного человека, с волосами белыми, как у пассажира наверху, или еще белее. А это высокий, красивый мужчина и очень моложавый.

— Все Дэны были таковы.

— Это уж, верно, в их роду?

— Да. Он пришел узнать о вас и старом господине, хотел его навестить и предлагал свои услуги. Я передала это мистеру Гому, но тот не захотел его видеть, и его сиятельство ушел очень недовольный.

— Может быть, он его примет, когда встанет.

— А может быть, и нет, — отвечала бойкая Софи. — Лорд Дэн сказал, что он не придет больше; если мистер Гом желает его видеть, он может придти к нему. Я должна сказать, что ваш друг поступил не весьма вежливо.

— Я полагаю, что это вовсе не относится к вежливости, мистрисс Рэвенсберд. Может быть, мистер Гом был физически не способен принять лорда Дэна, по крайней мере, так показалось мне сегодня утром.

— Почему же он не пригласит доктора?

— Я советовал ему это, он отказался, говоря, что ему нужны только спокойствие и тишина. Я думаю, что он прав; он не болен.

— А как же его обед? — с досадой продолжала мистрисс Рэвенсберд. — Я сама ходила незадолго до прихода лорда Дэна спросить, чего он хочет, жареного ли цыпленка или суп, но он проворчал, что ему не нужно никакого обеда, и просто не хотел мне отвечать. Может быть, вы постараетесь узнать, сэр.

Лидни засмеялся и побежал наверх, говоря, что, может быть, больной и ему не будет отвечать.

Комната, в которой лежал мистер Гом, была очень удобная и спокойная, лучшая в «Отдыхе Моряков»; мистрисс Рэвенсберд называла ее парадной комнатой. Кровать стояла на дальнем конце, против двери, а камин находился в середине, между дверью и комнатой. Если бы не постель, эта комната могла быть красивой гостиной, но Софи украсила ее на свой французский вкус. Мебель была красного дерева, занавески у постели и окон были из синей шерстяной материи. К камину был придвинут диван, среди комнаты стоял круглый стол, боковые столики и другая мебель — у стены. Большая некрасивая балка шла через потолок, это правда, но она не портила убранство комнаты. Лидни занимал комнату на противоположной стороне коридора, комнату небольшую и мало меблированную. Мистрисс Рэвенсберд втайне желала, чтоб ее постояльцы поменялись комнатами. Она намекала об этом в своем пристрастии к молодому человеку, а он с своим обыкновенным добродушием и непринужденностью отвечал, что его комната была раем в сравнении с спасательной лодкой. В конце коридора была гостиная, выходившая к морю. Лидни занял эту комнату и ему подавали туда завтрак и обед.

Больной лежал в постели целый день. В сумерки Ричард Рэвенсберд вошел туда и нашел комнату совершенно темной. Тяжелые занавески были задернуты у окон из-за слабых глаз больного, огонь в камине потух. Рэвенсберд развел его и спокойно подметал на каминном ковре, когда мистер Гом вдруг обратился к нему.

— Какого рода эта местность?

— Что прикажете, сэр? — спросил Рэвенсберд, обернувшись.

— Какого рода эта местность?

Рэвенсберд, вероятно, спрашивал себя, в каком смысле был задан этот вопрос, общественном или политическом. Но он не спрашивал.

— Местность довольно скучная, — ответил он. — Кроме тех случаев, когда она оживляется таким происшествием, какое случилось вчера, или браконьерством, или контрабандой. Впрочем, теперь контрабандистов почти нет. Отсутствие лорда Дэна, продолжавшееся несколько лет, не сделало Дэншельд веселее.

— Этот лорд Дэн, кажется, здесь первое лицо, как я слышал от моего товарища-пассажира?

— О, да, сэр! Дэны были владельцами Дэншельда с незапамятных времен, и жили они очень парадно. Но когда замок был заперт, это очень повредило здешней местности. Настоящий лорд Дэн не жил здесь.

— Почему же?

— Он поехал за границу, как только сделался наследником, и долго не возвращался. Он был в отсутствии лет восемь или девять, а может, быть и больше, время летит. Думают, что он теперь останется, я сам так думаю; он совершенно преобразовал все хозяйство в замке.

— Он женат?

— Нет, сэр. Его сестра, мисс Дэн, живет с ним в замке как хозяйка.

— Может быть, вы сообщите мне, о чем вы говорите? — закричал больной после некоторого молчания. — У лорда Дэна нет сестры.

— Есть, сэр, и она живет с ним, как я вам говорю, в замке.

— А я вам говорю, что у него нет сестры, — раздражительно отвечал больной, хотя его тон был замечательно тих и спокоен во все время. — Я помню, что встречал в Париже мистера Дэна, это теперешний пэр, у него не было сестры.

Ричард Рэвенсберд имел обыкновение, когда люди настаивали на каком-нибудь ошибочном предположении, не противоречить им. Так сделал он и теперь. Он вытянул шею, чтоб взглянуть в лицо больному, будучи уверенным, что на этом лице выражается упорство, но ему это не удалось: верхняя часть лица была под малиновым зонтиком, а нижняя часть под одеялом.

— Да, я встречал теперешнего пэра в Париже и был с ним знаком, — продолжал больной. — Потом я слышал о том, что он сделался лордом Дэном, и о несчастии, случившемся с младшим сыном, капитаном Гэрри Дэном. Ничего о нем не слыхали?

— О ком, сэр? — спросил Рэвенсберд.

— О капитане Дэне.

Рэвенсберд не сразу ответил; он спрашивал себя, известно ли этому незнакомцу, что он, Рэвенсберд, был обвинен в убийстве — это до сих пор была его чувствительная струна — и не говорит ли он это нарочно, чтоб оскорбить его.

— Вы знаете подробности этого несчастья, сэр? — спросил он наконец.

— Знаю, хотя слышал их не от мистера Дэна. Плохо пришлось капитану. Узнали что-нибудь о нем, хозяин?

— Узнали, сэр, только то, что тело его нашлось. Он был похоронен в фамильном склепе.

— Где оно было найдено?

— В море, одною из наших рыбачьих лодок. Если бы не я, не думаю, чтоб тело его было узнано. Я узнал его по некоторым признакам, как только взглянул; я случайно проходил по берегу, когда тело привезли.

— Почему же вы узнали его скорее других?

— Я был слугою капитана Дэна, сэр, я жил у него несколько лет.

— Ах, да! Стало быть, я о вас слышал, — заметил мистер Гом. — Кажется, говорили о какой-то ссоре?

Ричард Рэвенсберд пришел к заключению, что этот господин слышал и о другом, относившемся к нему — об обвинении, и вел речь к тому. Вследствие этого он стал говорить спокойно и открыто, как говорил всегда с теми, кто знал о его аресте; в других случаях он предпочитал молчать обо всем относившемся к той ночи.

— Да, гибельное было падение, скверная борьба, — заметил Рэвенсберд, — а кто был противником, остается тайной до сих пор. Подозрение пало на двух или трех. Я, между прочим, был взят по подозрению, потом один разносчик, которого видели в сердитом споре с капитаном на утесе в ту ночь. Я же в душе подозревал совсем другого человека.

— Позвольте спросить, кого подозревали вы?

— Мне не хотелось бы об этом говорить, — отвечал Рэвенсберд.

— А по каким же причинам подозревали вас?

— Я имел ссору с капитаном Дэном. Она случилась утром, и он выгнал меня из замка, катастрофа случилась вечером, и подозрения — довольно естественно, я сознаюсь, — обратились на меня. Но подозрения были ошибочны. Я готов был пожертвовать моей собственной жизнью, чтоб спасти жизнь моего господина; я даже теперь готов бы возвратить ему жизнь, пожертвовать моей жизнью, если б это зависело от меня. Я очень был к нему привязан и свято чту его память.

— Несмотря на то, что он выгнал вас? — сказал мистер Гом.

— Извините, сэр, — отвечал оскорбленный Рэвенсберд. — Минутная ссора, в которой мы оба вышли из себя, не может уничтожить дружбу многих лет. Да, сэр, я осмеливаюсь сказать — дружбу. Он был высокородный капитан Дэн, а я только его слуга, и хотя он никогда не терял своего достоинства, а я не забывал моего звания, между нами было чувство, которое можно назвать дружбой. Ни один человек не имел никогда более верного слуги, каким я был для моего господина.

Наступило молчание. Рэвенсберд поправлял огонь в камине, который начинал потухать, а мистер Гом повернулся на постели.

— Что сделалось с его кузеном, Гербертом Дэном? — Я слыхал о нем. Он должен был жениться на какой-то молодой девушке, гостившей в замке; по крайней мере, думали, что между ними была привязанность.

— На леди Аделаиде Эрроль, — сказал Рэвенсберд, который не совсем расслышал первую часть вопроса, потому что бренчала кочерга. — Да, между ними была привязанность, но она не захотела за него выйти и вышла за джентльмена, которого мы называем сквайром Лестером. У ней была другая тайна.

— В каком отношении?

— Я так думал в то время. Теперь у ней куча детей. Молодой человек, который спас вас в прошлую ночь, сэр, старший сын сквайра Лестера, мистер Уильфред Лестер. Мать его была первой женой сквайра Лестера. Если бы не он, спасательная лодка не вышла бы в море. Он теперь находится в затруднительных обстоятельствах, бедняжка.

— Какого рода?

— Разного рода, сэр. Карманы у него пусты, и ходят слухи, что он и его молодая жена умирают с голода; а когда джентльмен доведен до такого положения, он не станет разбирать, за что ему взяться. Вообще это дело пренеприятное, и леди Аделаида тому причиной.

— Вы говорите мне загадками, хозяин.

Рэвенсберд объяснил, рассказав вкратце обстоятельства, которые довели сына сквайра Лестера до его настоящего положения, и не пощадил леди Аделаиду в своем рассказе.

— Жаль, — заметил мистер Гом, выслушав Рэвенсберда. — Я не обратил на него вчера большого внимания, я был не в состоянии, но он показался мне красивым молодым человеком. Мы говорили о мистере Герберте Дэне, хозяин. Что сделалось с ним? Он в Дэншельде?

— Да, сэр, теперь. Я так и сказал. Он в замке.

— В замке! Это как?

Рэвенсберд опять вытянул свою шею, думая, что если ему удастся взглянуть на лицо, закутанное в одеяло, он, может быть, выведет заключение, в здравом ли рассудке этот господин. Напрасно! Он не мог видеть ничего, кроме кончика носа — тонкого и красивого носа, это правда, но что ж из этого?

— Он поселился в замке на житье, сэр.

— Он! И лорд Дэн позволяет ему это?

Обыкновенно бесстрастное лицо Ричарда Рэвенсберда на этот раз выразило глубокое удивление.

— Возможно ли, сэр, чтоб вы не знали, что Герберт Дэн — настоящий пэр? Лорд Дэн, тот, о котором мы говорили, тот, который приходил узнавать о вашем здоровье сегодня, был прежде Герберт Дэн. Он сделался наследником старого лорда.

Мистер Гом приподнялся на локте и взглянул на Рэвенсберда из-под малинового зонтика.

— Что же сделалось с старшим сыном, с Джоффри, с которым я был в Париже? Где был он, если Герберт Дэн сделался наследником?

— Он умер в одно время с своим братом, — отвечал Рэвенсберд, качая головой. — Прежде чем тело моего господина было найдено, останки мистера Дэна были привезены домой для погребения в фамильном склепе.

— Где он умер? От чего он умер? — повторял Гом, который, по-видимому, не мог опомниться от изумления.

— Он умер от горячки, сэр. Но где именно, я забыл, близ Рима, кажется; я знаю, что тело было отправлено из Чивитта-Веккии. Миледи скончалась очень скоро после того, да и старый лорд прожил не больше двух месяцев.

— Знаю, знаю, — сказал незнакомец с нетерпением, которое казалось почти лихорадочным, — я читал о смерти их в газетах, читал о наследстве нового пэра, Джоффри лорда Дэна, не Герберта.

— Его зовут Герберт Джоффри, сэр, — объяснил Рэвенсберд. — Как только он сделался наследником, его стали называть не Гербертом, а Джоффри. Это любимое имя лордов Дэнов.

Гом лег и закрыл свое лицо. Рэвенсберд ждал молча с некоторым удивлением.

— Видите, хозяин, это было для меня неожиданностью. Я думал возобновить мое прежнее знакомство с Джоффри Дэном, которого я знал, предполагая, что он настоящий пэр. Когда мне пришли сказать сегодня, что пришел лорд Дэн, я принял его за прежнего Джоффри Дэна; но мне не хотелось, чтоб он меня видел в моем настоящем положении. Герберт лорд Дэн! Как-то и теперь не верится.

— Право, это он, сэр, и вот уже десять лет, как он лорд Дэн.

— Его любят здесь?

— Очень, хотя он почти не имел случая заслужить любовь или нелюбовь, так долго находясь в отсутствии, — прибавил Рэвенсберд. — Он сделался популярен с тех пор, как воротился, да и великодушно поступил с завещанием лорда Дэна. В завещании было отказано множество подарков и денежных сумм, но милорд умер прежде чем подписал завещание, следовательно, оно было недействительно. Новый пэр, однако, буквально выполнил все, будто он по закону обязан был это сделать.

— Это хорошо.

— Пятнадцать тысяч фунтов было отказано леди Аделаиде Эрроль, сумма большая, — но он выплатил ее.

— Почему он не женился на ней? — довольно резко спросил больной, как бы забыв свой прежний вопрос об этом. — Он был тогда и довольно богат, и довольно знатен.

— Она передумала, сэр, как я вам сказал, и не хотела за него выйти. Это походило на внезапный каприз, на какую-то непонятную причуду. Моя жена была горничной леди Аделаиды в то время, она знала об отказе и сказала мне, но мы не говорили об этом. Вообще не было известно, что между ними было что-нибудь.

— Может быть, никогда ничего и не было?

— Было, сэр, когда он был просто Гербертом Дэном, — значительно отвечал Рэвенсберд. — Ни он, ни леди Аделаида не думали тогда, что он будет лордом Дэном.

— И вы говорите, что он не женат?

— Нет еще, и наследника нет. Если он умрет, титул исчезнет. Думают, что он, может быть, женится теперь, так как приехал поселиться здесь навсегда.

Гом не отвечал. Он повернулся лицом к стене и ничего не было видно, кроме его серебристых волос и малинового зонтика.