Прозрачная история

Уже четвертое утро Шабдрунг просыпался в настроении, которое прямо вело к «качелям равновесия», иначе и на улицу не стоит выходить. Лежа на спине и закрыв глаза, он представил себе весь спектр – от густо-фиолетового, почти черного, до раскаленного красного, и прочувствовал их все по очереди, постепенно уменьшая амплитуду, пока не замер в синей точке равновесия. Оттенок все равно был не тот, но он уже опаздывал на работу.

Смешно, – укорял себя Шабдрунг, – что его так выводит из себя мысль о неявившемся клиенте.

Когда его приятели из голубятни сообщили, что дали его адрес одному дикому, который настолько цветился, что его пришлось посадить в одиночку, и то он прошибал своим горем вплоть до входных дверей, Шабдрунг почти обрадовался. Частный сыщик, который открыл свое бюро всего три месяца назад, не должен перебирать заказчиками. И пусть работать с дикими физически тяжело, сама работа обычно была несложной и почти не требующей умственных усилий.

Но дикую радугу выпустили уже почти неделю назад, и он пока не торопился появиться в конторе Шабдрунга. Сыщик успел забыть, как тяжело ему далось последнее дело с диким, который сидел на «флегме», и помнил только о состоянии своего счета.

Оно оставляло желать лучшего. Этот факт раздражал, и как-то незаметно вел за собой цепочку рассуждений о землянах вообще и о том, что унизительно настоящему аллурцу использовать только глаза, но не голову.

Но, когда его клиент явился, сыщик все равно невольно зажмурился и глубоко вздохнул, прежде чем предложить молодому землянину сесть и изложить суть дела.

Неделей ранее

– Нет, мы должны его провести как полагается!

– Тебе тогда годового жалованья на хватит на штрафы. Не забывай, мы на Аллуре.

– Черт, как я про это забуду? Мы выбрали самую гнусную портовую забегаловку, и все равно бармен косится, стоит сдвинуть солонку на миллиметр!

– Потише, Кентон!

– Хорошо. А ты поставь солонку на место.

– Нужно смириться с тем, что эта планета не предназначена для праздников.

– И особенно для дня взятия Каринтиса, – педантично уточнила Эме, скрывая улыбку.

– Но почему? – жалобно вздохнул Кентон. Его права на этот день были неоспоримы – еще не прошло и двух лет, как закончилась Закатренская война. Тогда двадцатилетний Кентон Раш и начал искать себе гражданскую работу, обнаружив, что медаль «За мужество» еще не гарантирует хорошей оплаты и медицинской страховки. «Ванда Ли» была третьим кораблем, на котором он работал, и первым, где его наняли на почтенную должность младшего механика. Поэтому Кентон собирался оставаться на «Ванде» так долго, как только это будет в его силах. К счастью, экипаж ему попался хороший. Кентон почувстовал необходимость сказать это вслух, но очередной стакан переперцовки на минуту вышиб из него дыхание вместе с голосом.

Лин Иффенс тоже успел побывать десантником, но, так сказать, на два поколения раньше Кентона – во времена флота Ричера. Поэтому нынешний доктор, повар и на все руки мастер «Ванды» спокойней переносил особенности планеты, в чьем порту их угораздило приземлиться.

– Ну почему? – еще тоскливей протянул Кентон, получив возможность говорить вместе с новой порцией.

– Подумай, – слегка насмешливо предложил механик «Ванды» Фелт. – Ты ведь знаешь, что почти все на Аллуре видят чувства.

– Знаю, и что? Как это объясняет, что они помешанные на своих чертовых правилах выстроенные под линейку зануды? – старательно выговорил Кентон.

Фелт вздохнул и жестом приглушил ненавязчивое курлыканье синт-музыки.

– В обществе, где ты полностью в курсе о чувствах каждого, кто ближе двух метров, волей-неволей научишься защищаться от этих самых чувств. Поэтому, малыш, общение на Аллуре в высшей степени ритуализировано.

После его речи разговор угас на несколько минут – Кентон переваривал услышанное, остальные просто отмалчивались.

Тут на экране за головой бармена бесшумно закувыркались в невесомости игроки в синей и алой форме. Работая ногами и головой, они ловко перепасовывали друг другу продолговатый белый мяч. Иффенс перехватил вмиг ставший стеклянистым взгляд Кентона и с усмешкой повернул голову к второму пилоту Эме. «Надо же, даже здесь играют в спелл», – одними губами произнес он, и Эме слегка улыбнулась, хотя в ее глазах Иффенсу почудился промельк досады. Они оба знали, что спустя секунду или две Кентон скажет именно эту фразу.

– Надо же, даже здесь играют в спелл! – оправдал их ожидания Кентон, фанатичный поклонник этого вида спорта.

– Аллурцам тоже нужно выпустить пар, – снисходительно сказал Иффенс.

– Закончим вечер в вакууме? – полувопросительно сказал Кентон и, не дожидаясь ответа, стал выбираться из-за столика, который услужливо поджал углы.

– Нет, я пас, – торопливо отказалась Эме. – Я сегодня утром за последний семестр заплатила.

– Я не пойду, – синхронно произнесли Иффенс с Фелтом и синхронно же взглянули друг на друга с недовольством.

Кентон махнул рукой.

– Мне еще жалованье за полгода потратить нужно!

– Хочешь справиться за один раз?

– А почему бы и нет? – раззадорившись, ответил Кентон, уже предвкушая игру.

– Может быть, тебе тогда лучше купить курсы от ЭмТиАй? – мягко предложила Эме. – там несколько очень хороших вариантов для начинающих…

– Потом, – серьезно пообещал Кентон. – Это не последнее жалованье. И только не сегодня!

Пожалуйста, пойдем вместе! Допивайте и пошли! Это же спелл!

Кентон обвел взглядом компанию.

Я и один могу пойти, конечно… – разочарованно прибавил он и едва не смахнул стакан со столика. Глаза его горели, нет, пылали.

– Ладно, пойдем, – пробасил Иффенс, с тревогой глядя на парня.

– А мы успеем? – Фелт недовольно взглянул на экран.

– Эме поведет, – Кентон вопросительно взглянул на второго пилота. (Первый пилот, он же капитан, остался на корабле).

– Автопилот сейчас надежней, – со смехом отказалась девушка. – Тем более, что с нами аллурцы сделают, если поймают – застрянем здесь на месяц, а то и больше…

Кентон уже расплачивался у стойки с барменом.

* * *

– Значит, у входа на стадион охрана обнаружила у вас оружие? – подытожил Шабдрунг несвязные излияния своего клиента.

– Да. Я еще даже билеты купить не успел, – горько подтвердил Кентон. – Дрянной сувенирный ножик-зажигалка, но и этого хватило. Меня сразу отправили в участок и на два дня общественных работ. Для вас, аллурцев, это холодное оружие, и точка. Да пошли они по тяге, эти два дня, но ведь меня занесли в черный список! Год пройдет, прежде чем я смогу прийти на самый занюханный стадион, если не буду нарушать, а через месяц – финал Галактики! Это же… это несправедливо! Отпраздновал, называется.

Шабдрунга снова едва не ослепило багрово-красной волной возмущения, с черными и пурпурными осколками обиды и горечи. Следом мгновенно пришла тоска утраты, ничуть не потускневшая, щафранно-желтая до головной боли. Сыщик едва не попросил Кентона сохранять спокойствие и не цветиться так, но он видел, что мальчик и так сдерживается изо всех сил. Мимолетно Шабдрунг удивился, что для простого зрителя, не для игрока, спелл может значить так много.

– И вы уверены, что нож подбросил вам кто-то из команды?

– Ну а как иначе? Мы на Аллур прилетели в первый раз, весь день работали на разгрузке и в город выбрались только к вечеру. Не общались ни с кем, кроме бармена в припортовой забегаловке для землян. И то, знаете, его перекосило, когда мы попросили музыку погромче сделать! Про танцы я вообще молчу. Так вот, мы уже хотели наплевать на праздник и вернуться на корабль, когда я увидел афишу со спеллом. Нет, я уже думал об этом. Этот нож подбросил мне кто-то из наших, кто-то с корабля!

Чистая белизна и синь. Кентон был уверен в том, что говорил.

– И вы хотите отомстить?

– Нет, – энергично мотнул головой Кентон. – Я хочу узнать, за что? Я ни с кем не ссорился, и мне казалось, что я в команде нормально пристыковался… У нас все честно делают свою работу – никто не пересекается, не мешает, не подсиживает… после армии трудно найти себе место, и я очень старался…

Опустив голову, младший механик почти прошептал, стесняясь своей обиды.

– Я думал, мы друзья. И вот, кто-то из них так меня подставил…

И вдруг на белый цвет легла серая тень сомнения.

– Вы думаете, что это может быть ошибкой? Глупым розыгрышем? – уточнил Шабдрунг. – Потому что я чувствую, вы не до конца уверены в своих словах.

Кентон замялся.

– Я..я думаю, может быть. Это не мне… не меня… мы с Фелтом одеваемся почти одинаково, и со спины…вдруг и случилась такая перепасовка…

– Фелт – ваш корабельный механик?

– Да, и он просто гений, – без тени сомнения сказал Кентон. Тускло-золотой свет восхищения, чистый, беспримесный, блекло-зеленая дымка от осознания собственного несовершенства.

– Видели бы вы, как однажды мы нарвались на метеоритный рой! – выпалил помощник механика. – Это был просто как расстрел целым взводом… А Фелт бросался от стены к стене, работал, как четверорукий, накладывал заплаты по восемь штук сразу, я не успевал подавать ему материал. Одновременно он разогнал двигатель до предела, чтобы мы могли уйти. Я думал, что, если нас не пробьет, то взорвемся мы точно. А он смог. Два часа в таком адском темпе, и мы ушли. Я потом полдня спал, так вымотался, а ему хоть бы что! Настоящий титановый сплав. Даже капитан сказал, что это было чудо.

– Так почему вы думаете, что нож хотели подбросить ему?

– Ну… – смутился Кентон. – Характер у него такой… Вспыльчивый, и о других о не очень думает… В общем, совсем недавно мы из-за него на штраф попали, всем кораблем, да и до этого… Сразу Фелт расплатиться не смог, он никогда деньги не копит, и капитан теперь эту сумму из жалованья у него вычитает. Все думали, что он просто уволится, не будет еще три месяца на половинном пайке сидеть. Может, и капитан так думал. Если бы Фелт сам ушел, он бы кораблю разрыв контракта «простил», а капитан ему – штраф, по деньгам приблизительно то на то и выходило…А Фелт остался. Вдруг кто-нибудь решил его так выкрутить… А получилось, что нож попал мне.

Смущение и гнев, растерянность и обида темным облаком, сливаясь и переплетаясь, клубились вокруг Кентона, но стержневой синий цвет уверенности в принятом решении оставался неизменным.

– Я в участке получил несколько советов. Один парень дал мне адрес, сказал, что вы работаете и с людьми. Потом я поговорил с капитаном Рокашем, – пустился Кентон в объяснения. – Сказал ему, что я не брал ножа с собой. Показал билеты на финал Галактики… И капитан мне поверил. Он объявил экипажу, что мы будем с вами сотрудничать, кто откажется поговорить с сыщиком – тот и виноват. И все согласились к вам прийти.

Шабдрунг мысленно поморщился от такой сомнительной удачи. Он уже успел ознакомиться с материалами дела. Нож – штампованная поделка, которую можно купить в любом сувенирном автомате. Чистый, никаких следов, но это неудивительно – погода прямо-таки обязывает к термоперчаткам. Толпа у входа на стадион, никаких свидетелей. И никаких улик. Слепое дело. Но зато есть четко очерченный круг подозреваемых, а все, что ему, Шабдрунгу, остается – разговаривать с ними.

Столь изящная месть…единственный поступок, совершенный в нужное время в нужном месте, на год лишил его клиента едва ли не главного удовольствия в жизни. Он не попадет на финал Галактики – Шабдрунг ощутил, как при мысли об этом Кентона охватило самое настоящее, самое черное отчаяние.

Такая месть должна была вырасти из глубоко укоренившейся в сознании ненависти. По-настоящему сильное чувство при всем желании не скроешь полностью. И все, что нужно Шабдрунгу – найти эту ненависть.

Проще и не придумаешь.

Полностью прозрачная история.

Опять.

* * *

Экипаж составил своеобразное расписание, чтобы не слишком нарушать работу корабля, и первой на встречу с Шабдрунгом пришла пилот Эме Таркин.

Правая и левая половины ее лица были симметричны всего на 83. 5 процента, следовательно, по стандартам людей, не говоря уже об аллурийском, ее трудно было назвать красавицей. Рост ее превышал средние параметры, а грудная клетка была увеличена в объеме. Шабдрунг предположил, что Эме из «корабельных детей» и росла при пониженной гравитации. Одежда, как с удовольствием заметил аллурец, была подобрана в золотисто-коричневой гамме спокойствия и готовности сотрудничать, шоколадного цвета волосы собраны в высокую прическу, не закрывая лица и не затрудняя чтение эмоций.

Эме села в кресло напротив Шабдрунга и постаралась улыбнуться.

– Пусть ритм и цвет совпадают, – поздоровалась она.

– Пусть цвет и ритм совпадают, – приятно удивленный, ответил Шабдрунг. Эме не просто бездумно скопировала местное приветствие, она понимала его смысл – пусть все события в жизни собеседника приходят вовремя и тогда, когда он будет к ним готов.

– Вы не в первый раз на Аллуре, пилот Таркин? – мягко спросил он. Но даже при столь безобидном начале золотисто-коричневый замутился, к нему сигнальными флажками волнения прибавился оранжевые кляксы.

– В первый.

– А пилотом вы работаете…?

– Четыре года, пришла сразу после академии.

Простенькие, стандартные вопросы, которые задают, чтобы набрать материла для сравнения – но от оранжевого цвета у Шабдрунга просто рябило в глазах. Как жаль, что люди так плохо себя контролируют! – раздраженно подумал он и тут же устыдился, поняв, что отвлекся. Это просто замечательно, что пилот Таркин разговорчива – чем длиннее ответ, тем проще поймать и понять эмоции.

Таркин перечислила системы, в которых они обычно летали, и начала объяснять, как случилось, что они взяли заказ на Аллур, но вдруг запнулась, перебила сама себя на полуслове:

– Я… я очень хорошо отношусь к Кентону, и мне бы и в голову не пришло поступить с ним подобным образом.

На оранжевый словно плеснули водой, оставив первоначальное белое сияние. Затем к белому стал примешиваться мягкий янтарный цвет, с каждой секундой становясь все насыщенней – но без золотого отлива любви. Симпатия… дружеская, не отягощенная красным цветом желания. И, судя по интенсивности оттенка и скорости обретения цвета, привязанность искренняя и глубокая.

– Вы говорите правду, – подтвердил Шабдрунг. – А, как вы думаете, кто это мог быть?

Серый, глубокий, туманный серый цвет.

– Я в полной растерянности и не знаю, на кого и думать, – призналась Таркин. – Кентон такой… совсем мальчишка, энергичный, прямолинейный, всегда готов повеселиться сам и развеселить других, очень терпимый, щедрый…

Говорить о Кентоне Эме нравилось. Шабдрунг засмотрелся на облако ее эмоций всех оттенков пронизанного солнцем янтаря. Хоть люди и на удивление негармоничны, но в первобытной яркости и скорости чувств, рваном ритме их жизни тоже есть нечто привлекательное. Во многом они похожи на детей…

И вдруг появился холодный бледно-голубой, прошивающий облако молниями. Раздражение. На кого? Или на что?

– …только он из всего экипажа еще ухитряется терпеть Фелта, и Фелт постоянно у него одалживается…

– Ваш главный механик Териам Эккелс Фелт? – Шабдрунг специально произнес его полное имя, наблюдая, как бледно-голубой вытесняет все остальные цвета.

– Да, именно он.

– А почему вы чувствуете к нему… такую… злость? – медленно, всматриваясь в видимое только ему, спросил Шабдрунг.

– Злость? Вот еще! – фыркнула Таркин. – Вы ее, наверное, с презрением перепутали.

– Хорошо. Так почему вы презираете Фелта?

– Ооо, список будет длинным. Во-первых, потому что он считает, что гражданский пилот – это половина пилота, а гражданский пилот-женщина – вообще четвертушка; во-вторых, он при этом не стеснялся за мной ухаживать; в-третьих, он скандалист и чудовищный эгоист, в-четвертых, он учит Кентона так, что лучше бы и не учил…

Бледно-голубой рваным узором змеился по белому, не оставляя сомнений, что Эме говорит то, что сама считает правдой.

– А Кентон Раш утверждал, что Фелт как механик гениален, – заметил Шабдрунг.

– Ну еще бы, – Эме погрустнела. Бледно-голубой сгустился до фиолетового, почти черного. – Фелт очень талантлив, я не спорю. Мы бы никогда не заполучили механика такого класса, если бы не его репутация и характер. Но дело даже не в характере, при желании общение можно свести к минимуму, корабль позволяет. Просто Фелт делает все быстро, но слишком красуется и небрежничает там, где это просто недопустимо. Знаете, за что его уволили с перевозчика линии А?

– За что?

– Он не проверил вовремя систему циркуляции в грузовом шлюзе, и антисептик распылился в четверть силы: все пассажиры вместе с экипажем подцепили каманианскую лихорадку. А ведь могли и что похуже! Хотя и так, конечно, вышло невесело: все распухли, как баллонеты, и пришлось надевать сплошные костюмы, обработанные внутри дико вонючей мазью. Что самое ужасное, этот корабль вез девушек для участия в конкурсе красоты от системы Олимп, и, когда они сели, в порту собралась толпа журналистов. «Красавиц» хотели провести незаметно через грузовой трюм, но нашелся один ушлый пройдоха с камерой…В общем, заголовки были те еще. Например, «Сардельки под соусом».

– Печальная история.

– Фелту про нее лучше не напоминать даже намеком, расскандалится. Но показательная, согласитесь. А всего неделю назад мы из-за него заглохли прямо перед дырой, застопорили движение, из последних денег пришлось нанимать буксировщика. Я надеялась, что он не захочет штраф платить, уйдет, но с другой стороны – идти ему особо некуда, Фелт персона печально известная. И Кентона он учит быстро, небрежно, в расчете на эффект. А новичку это смерть, он так не сможет ни скорости, и точности наработать. Хорошо еще, что Кентон парень терпеливый и не настолько высокого о себе мнения, чтоб думать, будто ему не нужно учиться…

– А что вы скажете про остальных членов экипажа?

– Про капитана с Иффенсом? Ну, капитан вообще остался в тот день на корабле. Он-то давно знает, что у вас День космодесантника не отпразнуешь. Хотя видите – все ведь равно ухитрились вляпаться…Ну а Лин на такую пакость неспособен.

Снова белый и темно-синий – уверенность в своих словах.

– Знаете, в наших историях для детей есть такой персонаж – домовой. Это добрый дух, который следит за домом…

– Я читал ваш фольклор, – похвастался Шабдрунг.

– Отлично, – улыбнулась Эме. – Так вот, Иффенс такой же домовой, только наш, корабельный. Биография у него – закачаешься. Он на флоте Ричера десантиком был, потом его серьезно ранили, сердце пришлось заменить. После такого десантником уже не поскачешь, так он закончил во время перемирия ускоренные курсы и медбратом пошел в госпиталь, где сам лечился. Отработал там три года, а когда Ричер стал-таки президентом, военный госпиталь расформировали, а в гражданском его диплом не котировался. В охрану из-за сердца путь заказан, работы нет, денег нет – а он не перегорел на топливо, как большинство, а спокойно взялся в одной забегаловке за уборку и мытье посуды. Постепенно до повара дорос – оказалось, у него талант… Устроился в забегаловку рангом повыше, купил себе старый космокатер и принялся его не то чтобы чинить – буквально с каркаса заново строить. Построил, участвовал в гонках туманности Зазубренная Пила, занял шестое место из тысячи трехсот участников. На призовые открыл в порту на Гекко свой бар, и однажды туда зашел наш капитан, с которым они, оказывается, вместе служили и вместе в госпиталь попали. Про… беседовали всю ночь. А утром Иффенс решил, что ему в порту слишком скучно живется, и он нанялся на нашу «Ванду». Почти год уже с нами летает.

Облако Эме затянуло горчично-желтым цветом неуверенности, серым туманом сомнения – и так густо, что почти нельзя было различить, как внутри в красном облаке играют золотые искры.

– Иффенс никогда бы не действовал так, из-за угла. Он ни за что бы не лишил Кентона его любимого спелла.

И вдруг на этой фразе Шабдрунг снова заметил бледно-голубой и тускло-желтый цвет, некруглое сочетание раздражения и обиды.

– Значит, для моего клиента и вправду так важен спелл?

– Кентон настоящий фанат, – нахмурилась Эме. – Он из-за того, что ему на год спел запретили, бродит по кораблю и страдает, как фентонианец без симбионта. А когда билет на финал Галактики продавал, попросил меня нажать на «принять предложение». Сам не смог.

На лице Эме было сочувствие, но, как ни странно, в бледно-лиловом цвете искренней жалости сияли алые блики довольства.

– Думаю, я вам уже все, что смогла, рассказала, – полувопросительно произнесла Эме, не дождавшись новых вопросов от Шабдрунга.

– Позвольте выразить сам свою признательность, – поклонился Шабдрунг, все еще продолжая размышлять над алыми бликами. Но главным было то, что ни разу за время их беседы не проявился болотно-зеленый, глухой и тяжелый цвет ненависти.

* * *

Шабдрунгу было любопытно взглянуть на Фелта, которого так по-разному описали его клиент и Таркин.

Несимметрично-симметричен, и доволен своей дисгармонией – пришло в голову Шабдрунгу, когда механик опустился напротив него в кресло. Основным цветом его была серо-синяя уверенность, слегка расцвеченная бледно-желтыми штрихами любопытства.

Он сразу перешел к делу.

– Я против малыша Кена ничего не имею и точно не знаю, кто и за что взялся бы ему мстить. И ножа, понятное дело, не подбрасывал.

Фелт взял паузу, позволив Шабдрунгу внимательно его разглядеть. Желтый уже почти исчез, словно, едва появившись в конторе Шабдрунга, Фелт утратил интерес к происходящему. Серо-синий тоже таял, бледнел и наконец медленно выгорел до белого.

– Кстати, мой клиент высказывал предположение, что его перепутали с вами.

Серо-синее облако даже не дрогнуло.

– Я про это думал, – признал Фелт, устраиваясь в кресле поудобнее. – Я знаю, что меня на «Ванде» нет толпы обожателей, но смысл этой выходки? Спелл мне безразличен как таковой, безумно дорого и глупо. Я туда отправился, чтобы малыша без присмотра не оставить. Ну, поработаю два дня на сборе эфениума – так ведь по сравнению с моей основной работой это будет чистый отдых и нефильтрованный кислород, а вот Кентону придется придется тянуть за себя и за меня – то есть за четверых, к тому же вдвое медленней. Среди вандалов клинических идиотов нет.

– Вандалов?

– Созвучие, – устало и слегка разочарованно пояснил Фелт. «Ванда Ли» – вандалы.

– Это имя супруги капитана?

– Совершенно верно.

– И он согласен с таким переименованием? Просто от других членов экипажа я его не слышал.

– Главное, что это забавно, – уклонился от ответа Фелт, и в застывшем, как желе, облаке проскочила серебряная искра иронии.

– Значит, вы уверены, что нож подбросили именно Кентону?

– Уверен, что его не перепутали со мной, – уточнил Фелт, и снова его фигуру медленно окружило матово-белое сияние.

– Кентон Раш хороший механик?

– Когда-нибудь станет неплохим, – признал Фелт, и в облаке появился намек на янтарный цвет симпатии, растворенный в ржаво-коричневой снисходительности. Кое-где, кажется, сверкали даже бледно-голубые искры, но их было недостаточно для полноценного презрения. Насмешка? Насмешливая снисходительность? Но все очень быстро вернулось к равнодушию и серо-синей уверенности в себе.

– Малыш Кентон старается быть очень хорошим, – двусмысленно похвалил его Фелт. – Но скоро он поймет, что невозможно быть хорошим для всех. Может, уже начал понимать.

– Пилот Таркин говорила мне, что сейчас он страдает, словно каманианскую лихорадку подцепил.

Снова вспыхнули бледно-голубые точки, но их было слишком мало, чтобы сложиться в полноценный узор, похожий на вчерашние чувства Таркин. Фелт только дернул уголком рта.

– Похоже на то, – абсолютно равнодушно подтвердил механик.

Шабдрунг задал еще несколько второстепенных вопросов, постепенно убеждаясь, что и здесь он ненависти не найдет. Териам Эккелс Фелт все чувства направлял исключительно на собственную персону, считая, что весь мир постоянно недооценивает его и его работу. Эта тема вызвала у него легкий всплеск оживления, и, так как Шабдрунг не мешал ему выговориться, Фелт несколько повеселел.

Уже прощаясь, он снисходительно произнес:

– Знаешь, ты, может, и зря ненависть ищешь. А вдруг все наоборот?

– Что вы имеете в виду? – решил спросить Шабдрунг, не рассчитывая на внятный ответ. Он его и не получил:

– Может, кое-кто решил дать малышу горькое лекарство? Понимаешь?

И Фелт, довольно хохотнув, вышел из конторы Шабдрунга, не попрощавшись.

* * *

Иффенс после целиком замкнутого на себя Фелта вызвал у сыщика искреннюю симпатию, хотя множество уродливых побрякушек на его руках и шее сделало суперкарго похожим на передвижную сувенирную лавку. Увесистые кольца с остроносыми копиями боевых кораблей в оправах в драке вполне могли заменить кастет, но выглядел Иффенс, несмотря на его исключительный рост и мускулатуру, вполне добродушно, а двигался легко и плавно.

Шабдрунг понимал, что после беседы с пилотом и механиком, если не считать капитана, остался только Иффенс. Он со смешанными чувствами присматривался к облаку, в любой момент рассчитывая обнаружить плесневеющую зелень. Но пока спокойный серо-синий цвет, более насыщенный и переливчатый, чем у Фелта, разбавляла только легкая оранжевая рябь волнения.

– И вы ничего не увидели?

– Ничего до тех пор, пока на Кентона указка не упала. Но там такая теснота и толпа была, словно уже финал Галактики…

Иффенс огорченно вздохнул, и все цвета в его огорчении были чистыми.

– А вы тоже поклонник спелла?

Иффенс пожал плечами.

– Хороший спорт. Не лучше других.

– Тогда почему вы решили пойти на стадион?

– Я решил пойти с Кентоном. Мальчик совсем в раж вошел. Здесь, кажется, это не принято.

Легкий и неожиданно изящный серебряный узор иронии, но лаконичная манера Иффенса давало очень мало времени для наблюдений.

– Мы с Эме договорились вернуть ему деньги за билеты. Еще в баре.

– А почему только с пилотом Таркин? Вы ведь собирались пойти вчетвером?

– С Фелтом об этом разговаривать бесполезно, – отрезал Иффенс.

И вот, наконец-то если не подлинная ненависть, то очень близкий к ней оттенок, запятнавший ровное синее сияние.

– Я вижу, вы его недолюбливаете.

– Есть за что, – ответил Иффенс. Выжидательное молчание Шабдрунга на него не подействовало, а грязно-зеленый цвет сжимался, выцветал и таял с поразительной скоростью. Шабдрунг невольно подумал, что самоконтроль Иффенса не посрамил бы и аллурийца.

– И вы с самого начала были против того, чтобы Фелта наняли на корабль?

– Да.

– Так почему же капитан Рокаш к вам не прислушался?

– Рокаш уже три кредитных обвала пережил. Научился экономить. Думал, что механик класса Л – выгодное приобретение.

– А вы?

– Решения принимает капитан.

– Как вы думаете, не мог Кентон купить этот нож сам и забыть про него? – доверительно спросил Шабдрунг. Эта версия возникла у него тогда, когда он ознакомился с протоколом и увидел процент алкоголя в крови на момент задержания.

Иффенс задумался.

– Не думаю. Нет. Кентон был не настолько пьян, и у него нет привычки копить барахло. Хотя… – Иффенс выразительно пожал массивными, как горный кряж, плечами.

– Вы бы хотели в это поверить?

– Хотел, но не могу.

Мягкий белый свет плеснул на синеву молоком и без остатка растворил ее в себе. Иффенс не лгал и не собирался поддерживать самую удобную для экипажа версию. Скорее всего, он понимал, что, даже будучи официально принятой, она не исправит ситуацию, и черный осадок неприятных вопросов неизбежно будет подниматься на поверхность, отравляя атмосферу на корабле.

Шабдрунг еще немного побеседовал с Иффенсом о Кентоне. Суперкарго отвечал охотно и спокойно, и синева, перевитая темно-коралловыми лентами опеки и покровительства, ни разу мне замутилась зеленым. Облако вздрогнуло, только когда Шабдрунг снова упомянул пилота Эме Таркин. Пожалуй, если бы Шабдрунг не отчаялся выследить ненависть, и снова стал смотреть на игру оттенков в целом, он бы не заметил эту вспышку. Словно в вечернем небе на мгновение пробилось несколько лучей красно-золотого закатного солнца; и тут же их поспешил скрыть, затянуть, приглушить чернильно-синий туман. Но золото, хоть и невидимое, осталось там, надежно упрятанное в спокойствие.

Шабдрунг почувствовал себя донельзя неловко и на несколько секунд отвел глаза от чужой тайны. К счастью, Иффенс будто был ничего не заметил, оставаясь в своих ответах таким же невозмутимо лаконичным. Сыщик сам поторопился закончить их беседу.

* * *

Оставшись в одиночестве, Шабдрунг заварил себе эфениум и меланхолично уставился на радужные переливы. Горячий терпкий напиток играл и искрился в прозрачной чаше, как невиданная драгоценность. Почти машинально Шабдрунг начал старое упражнение – глядя на цвет, назвать чувство, а учитель размешивал эфениум все быстрей…

Тревога. Смущение, радость, страх. Недовольство, любопытство, смирение. Гнев, сожаление, спокойствие, уверенность… ярость… счастье…

Здесь не было только ненависти; не было и быть не могло, недаром эфениум называли благожелательным даром.

Точно так же не было ненависти в чувствах экипажа к Кентону. Но почему? – задался вопросом Шабдрунг, едва замечая вкус питья. Что он пропустил? Как вообще можно спрятать такую злобу? Может быть, он сам виноват? Ведь он едва не упустил чувство Иффенса к Эме Таркин!

– С-с-слепота! – вслух, пусть и шепотом, выругался Шабдрунг, благо услышать его было некому.

Он еще раз перебрал в памяти каждое звено из цепочки событий, которые привели Кентона Раша в его контору. Прибытие… разгрузка в порту…. бар… стадион…участок…

Снова и снова, пытаясь отыскать мотив и возможность. Возможностей было слишком много, зато ни одного мотива. И тут в голову сыщика одновременно с последним глотком эфениума пришла интересная мысль. Он отстучал на визоре номер клиента и почти сразу увидел его взволнованное лицо.

– Кентон, ко мне вы пришли на девятый день? А из участка вас выпустили в еще в пятый, верно? Почему вы так промедлили?

Выслушав подробный ответ, он попросил связать его с капитаном Рокашем. Беседа с ним заняла меньше минуты: капитан согласился принять аллурца у себя на борту завтра в восемь по местному времени, и обещал, что все будут на корабле и никто, кроме него, не в курсе его внезапного визита.

* * *

«Ванда Ли» оказалась небольшим, но на удивление изящным для транспортника кораблем, и Шабдрунг не мог не одобрить ее жизнерадостную ало-золотую расцветку. Одежда коренастого и круглолицего, начинающего лысеть капитана была выдержана в тех же тонах.

Рокаш вгляделся в Шабдрунга без уверенности, что это сыщик, а не посторонний зевака. Люди, несмотря на определенное сходство с аллурцами, вообще могли различать их только по росту, цвету волос и приметам возраста. Несовершенный человеческий аппарат зрения не позволял им оценить черты лица аллурцев, которые варьировались в несколько более узких рамках, чем у людей.

Сыщик поздоровался и представился. Несмотря на отчаянно оранжевое волнение, внешне капитан остался невозмутим.

– Вы уверены в своих выводах? – только и спросил Рокаш, ведя сыщика по узкому коридору в кают-компанию.

– Я не вижу других вариантов. Именно поэтому мне так важно застать всех врасплох.

– Хорошо. Я тоже хочу убрать эту занозу, – негромко пробубнил капитан, и его облако затянуло серой паутиной. Но в голосе, когда он по комму отдал приказ всем собраться в кают-компании, не было ни сомнения, ни волнения.

Через полминуты команда явилась в полном составе. Их эмоции едва не ослепили Шабдрунга. Он болезненно зажмурился и подождал, пока все не сядут по своим привычным местам.

– Дело в том, – начал Шабдрунг, – что мой клиент задал мне исключительно сложную задачу. Вчера, когда я поговорил со всеми причастными к этому делу, я думал, что так и не найду ответ. Собственно, я и сейчас так думаю. Но все же мне хотелось бы попытаться еще раз. Я по очереди задам вам два вопроса. На них можно будет сказать только «да» или «нет», но я прошу вас ответить максимально подробно.

– Напоминает те игры, с которыми пристают чокнутые мозголомы, – фыркнул механик.

– Так вы отказываетесь отвечать? – вежливо уточнил Шабдрунг.

– Нет, – ответил за него капитан. – Он не отказывается.

Фелт нехотя отвел взгляд. В бледно-голубой мощно вливался шафранно-желтый цвет, на пересечении давая зеленую злобу. Зеленый с каждой секундой становился все темней.

– Эме, – обратился сыщик к девушке. – Вы чувствуете горечь, обиду, неприязнь или ненависть к Кентону Рашу?

Кентон переводил взгляд с Эме на сыщика, подавшись вперед в неудобном кресле и до боли сцепив пальцы.

– Нет, – твердо ответила Эме, и, вспомнив, что отвечать надо как можно подробней, торопливо добавила:

– Не чувствую и никогда не чувствовала. Ненависти точно нет. Кентон мой друг. Ну, может, иногда обиду или раздражение, но ведь это нормально… не всерьез…

Ее голос затих, а Шабдрунг уже повернулся к Иффенсу. Ему он задал тот же вопрос.

– Нет, – пробасил Иффенс. – Я никогда не чувствовал к Кентону Рашу ненависти. И сейчас не чувствую.

Шабдрунг кивнул и сделал шаг к Фелту.

– Да за что мне ненавидеть малыша? И мстить, кстати, тоже не за что. Нет, – пожал плечами тот.

– Чтобы не было исключений, я хочу спросить о том же у капитана, – произнес Шабдрунг. Рокаш слегка растерялся, но послушно повторил, что нет, он не испытывает к своему младшему механику ничего похожего на ненависть, хотя злиться случалось.

– Все вы сказали правду, – торжественно объявил Шабдрунг.

Минутное облегчение в кают-компании снова сменилось тревогой. Эме Таркин переводила взгляд с Кентона на Иффенса, пытаясь ободряюще улыбнуться, но получившаяся гримаса мало походила на улыбку. Кентон ссутулился в своем кресле, не поднимая глаза. Веселое злорадство на лице Фелта чуть поблекло под грозным взглядом капитана. Иффенс незаметным движением выкатил свое кресло вперед, чуть заслонив Эме, и машинально, не замечая этого, крутил на пальце одно из своих жутких колец.

– Тогда кто подсунул мне нож? – не выдержал Раш. – Кто?

– Я думаю, второй вопрос уже не понадобится, – невпопад ответил Шабдрунг. – Почтенный капитан, мне очень жаль, но вам все же придется выплатить неустойку за разрыв контракта. Нож моему клиенту подбросил ваш старший механик Фелт.

– Что? – Фелт возмущенно вскочил. – Да я же тебе только что сказал, что не мстил малышу!

Иффенс, чуть вытянув ногу, ловко подсек Фелта обратно в кресло и вдавил кнопку на подголовнике. Механика с тихим змеиным шипением тут же оплели ремни безопасности. Фелт возмущенно забился в кресле, но добился только того, что упал вместе с ним.

Капитан рывком установил кресло в нормальное положение.

– Объясни! – потребовал он у Шабдрунга. – А ты замолчи!

Фелт послушно притих.

– Я ошибся с самого начала, когда принялся искать ненависть, – заговорил Шабдрунг, и в каюте-компании воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как укладывается на место выбитая из ковра пыль.

– Ненависть и месть казались мне единственным объяснением для случившегося. Это было логично. Потом… у меня появился еще один вариант, на который мне намекнул сам Фелт.

Шабдрунг сделал небольшую паузу.

Заметно, что вас, Эме, раздражает фанатичное увлечение Кентона спеллом, – мягко сказал он. – Подброшенный нож и год без любимой игры, может быть, исцелили бы его от этой зависимости.

– Я… я бы никогда так тайком, исподтишка… – дрожащим голосом произнесла Эме, и, сама не заметив этого, нашла себе опору – руку Иффенса.

– Это же подло! Мне и правда было чуточку приятно, что теперь Кен обязан жить без спелла, мы с ним часто спорили на эту тему… Но не так! Никогда!

– И это правда, – улыбнулся девушке Шабдрунг. – На самом деле, здесь вообще не было замешано никакое сильное чувство, кроме патологической любви к себе. И ведь все твердили мне об этом. Я знал, что Фелт оштрафован и вынужден три месяца жить на довольно унизительном положении. Говорили, что Кентон единственный, кто восхищается старшим механиком, единственный, кто продолжает одалживать ему деньги без возврата. И что не в характере Фелта терпеть такие неудобства.

Вот он и не собрался их терпеть. Он хотел выплатить штраф деньгами, которые он займет у Кентона. Он знал, что у него есть нужная сумма, и был уверен, что помощник ему не откажет. Не знаю, почему он медлил и не попросил об этом еще до посадки – может быть, мешали остатки совести. Но, когда вы очутились в баре, ситуация стала критической. Если Кентон купит всем безумно дорогие билеты на игру, у него не останется нужной вам суммы – правильно?

Шабдрунг мимолетно взглянул на Фелта, чье лицо не обнаруживало никаких признаков раскаяния или стыда – одну чистую беспримесную багровую ярость.

– Что вам оставалось? Нужно было сделать так, чтобы Кентон не смог, не успел потратить деньги, которые вы уже считали вашими. И, надо признать, вы нашли очень изящное решение. Скорее всего, нож вы взяли в том же баре – там целая полка с такими безделушками. Или купили в предыдущем, неважно. Подбросить нож вам было очень легко, внимание моего клиента было в тот вечер изрядно притуплено. А сразу после выхода моего клиента на свободу вы встретили его просьбой. И Кентон одолжил вам нужную сумму – верно?

Именно поэтому вы, господин Кентон, пришли ко мне только через четыре дня после того, как вас выпустили. Вы никак не могли заставить себя продать единственный оставшийся у вас капитал – билет на финал галактики.

– А еще ждал, когда цена поднимется, – нехотя сказал Кентон.

– Но если вы все это и так поняли, если ненависть не причем, зачем вы пришли сюда снова спрашивать? – торопливо выпалила Эме.

– Я был не уверен до конца. Дело в том, что я нашел еще один мотив, но с ним не вязалось отсутствие ревности…

Иффенс не отвел глаза, не переменился в лице, но каким-то непостижимым образом он за секунду ушел в себя так, что при взгляде на него в голове звучало эхо захлопнувшейся двери.

– Но тут я вспомнил про еще одно несоответствие в моем разговоре с Фелтом. Мне говорили, что характер у вашего механика очень вспыльчивый; но, когда я для выяснения фона, еще ничего не подозревая, захотел увидеть его гнев и упомянул про каманианскую лихорадку, реакция была гипоэргической… то есть, очень бледной, слабой. Нетипичной для человека, которого называли скандалистом. Когда я задумался над этим, у меня появилось только одно объяснение – «флегма», успокоительный коктейль, который сбивает эмпата. Уверенность в своих словах, отсутствие волнения – и ложь выглядит для нас как истина. Но Фелт был спокоен не только тогда, когда говорил о ноже – он и вообще был слишком спокоен! Чтобы убедиться в своих подозрениях, я хотел увидеть естественный фон его эмоций, встретиться с ним неожиданно для него самого, чтобы он не успел принять препарат.

Я рассказал о своих выводах капитану, и тот согласился устроить эту встречу. Когда Фелт увидел меня, его облако так вспыхнуло, что никаких сомнений не осталось – его естественный фон намного ярче того, что был в моей конторе. Но я все же хотел довести эксперимент до конца. Прошу прощения, если доставил вам неприятные переживания, – слегка поклонился Шабдрунг.

* * *

Когда сыщик ушел, и кресло с Фелтом, – которому на грудь прилепили контракт и карту с компенсацией, – выкатили из корабля, в каюте снова наступило молчание. Если бы Шабдрунг еще было здесь, он определил бы в общем облаке облегчение, горечь и смущение в равных пропорциях, слегка подкрашенное радостью.

– Так, – медленно и веско сказал капитан Рокаш, и все головы повернулись к нему. – Знать ничего не знаю, но следующую годовщину взятия Каринтиса вы проведете здесь, на корабле!

Конец