Глава I

В Нью-Йорк пришла весна, на Пенсильванский вокзал пришел поезд, а в свой офис пришел Эллери Кобболд, готовый выкачать из честных людей очередную порцию денег.

Прекрасное утро дышало пивом и новым бейсбольным сезоном. В жилах мистера Кобболда бродили соки. Он напоминал Капитал с карикатуры в рабочей газете, но чувствовал себя хорошо, так хорошо, что охотно пустился бы в пляс, а будь у него розы, принялся бы их разбрасывать.

Поднимаясь в лифте, он подсчитывал свои удачи и остался доволен. Фурункул на затылке поддался лечению. Гандикап в гольфе снизился до двадцати пяти. Стэнвуд, то есть Кобболд-младший, был в Лондоне, где его не достанут щупальца этой актриски. Сам он вот-вот закончит переговоры с Симмсом и Вайнштейном (Детройт) и Объединенной компанией по производству пилочек и пинцетов (Скрэнтон, Пенсильвания). Наконец, заглянув в блокнот, он убедился в том, что сегодня день рождения лорда Шортлендса.

Легко вплывая в офис, мистер Кобболд увидел мисс Шарпл, свою секретаршу, как всегда — за работой. Конверты в мусорных корзинах свидетельствовали о том, что она просмотрела корреспонденцию и готова к ответу. Обычно ему писали Пинцеты-и-Пилочки, но сегодня подключились негоциации с Англией.

— Доброе утро, мисс Шарпл, — сказал он тем тоном, каким говорят: «Ну и утро; тра-ля-ля-ля!». — Записывайте.

— Сию минуту, мистер Кобболд.

— «Уэстерн Юнион».

— «Уэстерн Юнион», — повторила секретарша, изображая что-то вроде микроба с картины импрессиониста.

— Пусть позвонят… Как вы думаете, когда проснется английский граф?

Что-что, а это она знала.

— В одиннадцать, мистер Кобболд.

— В одиннадцать?

— Именно в это время просыпается лорд Пиблс из романа, который я читаю. Он звонит, и Мидоус, его камердинер, приносит алька-зельцер, а также анчоус на тосте.

Мистер Кобболд сердито фыркнул.

— Граф, а не шалопай, — пояснил он, — живет в замке, сегодня ему исполнится пятьдесят два года. Думаю, он просыпается в семь утра. Итак, в 7.00 по английскому времени они звонят графу Шортлендсу в Кент и поют песенку.

— Песенку, — пробормотала мисс Шарпл, присовокупляя две закорючки и одного стрептококка.

— Скажите, чтобы нашли певца с приятным тенором.

— Хорошо, мистер Кобболд.

— А может быть, лучше квартет?

— Навряд ли, мистер Кобболд. Один голос больше впечатляет.

— Да? Словом, вот так. Это очень важно. Не хотелось бы, чтобы он подумал, что я забыл о его годовщине. Видите ли, лорд Шортлендс — глава нашего рода.

— Вы подумайте!

— Да. Его фамилия — Кобболд. Сын, лорд Бивер — в Кении, а остальные — просто Кобболды. Скажем, три дочери. Старшая замужем за неким Топпингом, мы с ним учились. Судьба — это судьба. Сижу как-то в клубе, листаю английский журнал, а там портрет исключительно красивой девицы с подписью «Леди Тереза Кобболд, младшая дочь графа Шортлендс кого». «Кобболд? — думаю я. — Интересно». Обратился к английским экспертам…

— И что же? Оказалось, что вы в родстве?

— Вот именно. Правда, дальнем. Написал я этому лорду, и не один раз, но он молчит. Как бы то ни было, в плюс-минус 1700 году один из младших отпрысков рода уехал в Америку.

Мистер Кобболд спохватился, заметив, что Дух весны побудил его к откровенности с подчиненной.

— Вот так, — закончил он. — Что нового? Романтическая секретарша предпочла бы рассказ о лордах, но понимала, что всему свое время и место.

— Симмс и Вайнштейн согласны, — сообщила она, заглянув в записи и переводя на обычный язык.

— Давно пора.

— А вот Пилочки — не совсем.

— Что им нужно?

— Они не все поняли.

— Я их вразумлю. Что еще?

— Телеграмма от мистера Стэнвуда.

— Просит денег?

— Да, мистер Кобболд.

— Так я и знал. Видимо, жизнь в Лондоне дороже, чем здесь.

Эллери Кобболд помрачнел, вспомнив куплет своей юности:

Однако чело его тут же разгладилось. Как бы то ни было, от Эйлин Стокер сын далеко. И Кобболд-отец стал диктовать письмо Пилочкам-и-Пинцетам, напоминая им, что мы приходим в мир не только для наслаждений.

Утро тем временем двигалось вперед со всеми своими заботами. Подошел и ушел час ланча. В шесть, окончив труды, мистер Кобболд отбыл в Грейт-Нек, на Лонг-Айленд, пообедал там и расселся в кресле, чтобы почитать вечернюю газету, поскольку говорливый попутчик не дал это сделать в поезде.

Однако теперь мешали мысли о сыне. Сонно посасывая сигару и прихлебывая виски с содовой, он сокрушался о том, что Стэнвуд увлекся актеркой. Узнав о недостойной страсти к голливудской звезде, несчастный отец дня два отказывался от второй порции спагетти, а его чувствительный гандикап держался на тридцати.

Сына он любил, но в разум его не верил. В колледже Стэнвуд играл в футбол, но этим дело ограничилось. На поле — король, ничего не скажешь, а вот насчет разума — не густо. Словом, Кобболду-старшему казалось, что его надо спасать от самого себя.

Влюбился бы, честное слово, в леди Терезу! А то — звезда, видите ли! Да эти звезды не успеют зайти в дом, как требуют развода по несовместимости характеров. Разорит подчистую! А счета кто будет подписывать? Отец.

Мысли эти приводили Кобболда-старшего в умоисступление и, отсылая Стэнвуда в Англию, он приставил к нему слугу из слуг, который пленил его в бюро по найму роговыми очками. Финансовым магнатам хорошо. Пока мы чешем в затылке, они р-раз — и подпишут договор.

Итак, отец утешался тем, что три тысячи миль отделяют сына от его недостойной пассии. Посмаковав эту мысль, словно тропический плод, он наконец развернул газету.

Сперва он обратился к финансам, потом к юмору, который по-мальчишески любил, и затем его взгляд стал порхать по страницам, словно мотылек. Остановила его фотография весьма недурной особы с большими глазами, капризным ртом и светлыми локонами.

Он мгновенно очнулся. Особа смотрела на него так, словно нашла наконец сильного, надежного мужчину. Но суть не в этом; под фотографией стояла подпись:

Мисс Эйлин Стокер…

Кобболд-отец перекосился, словно обнаружил в кресле змею. Эйлин, видите ли! Стокер, чтоб ее так! Кино он не любил, актрис не видел, а эта ему не понравилась. Сирена, решил он. Плетет сети. Только и ждет, как бы ограбить хорошего человека. Осторожно взглянув еще раз, он прочитал:

…любимая всеми кинозвезда…

Прямо сейчас, «всеми»! Кто их пересчитывал? Он, во всяком случае, к ним не принадлежит. Искусство не знает границ и по всему миру множились клубы ее поклонников, но Эллери Кобболд не вступил бы ни в один из них, зато охотно поддержал бы сообщество, намеревающееся обмазать ее дегтем и выкатать в перьях.

Нижние строчки, помельче, он разобрал с трудом, но, разобрав, подскочил, словно пес, которому наступили на лапу тяжелым ботинком.

…приехала в Англию, чтобы сняться в двух фильмах на студии «Боннет и K°» (Лондон)…

Какое-то время он только пускал пузыри. Потом, собравшись с духом, кинулся к телефону.

— «Уэстерн Юнион», — потребовал он. — Алле! Это «Уэстерн Юнион»?

Он овладел голосом и произнес:

— Примите телеграмму.

 

Глава II

На следующее утро, примерно в тот час, когда просыпался лорд Пиблс, в Блокэм-хаусе (Парк-лейн, Лондон) спал молодой человек. У его кровати разместились цилиндр, брюки, вечерние туфли, два воздушных шарика и свистулька. Иногда он глухо стонал, словно страдая. Ему снилось, что его перекусила надвое акула, а это неприятно.

Мы не знаем, почему осторожно сказали «молодой человек». Скрывать нам нечего, то был Стэнвуд Кобболд, а заспался он потому, что пришел под утро с вечеринки, которую сам и давал в честь Эйлин Стокер, только что приехавшей в Англию.

Кроме горы, покрытой одеялом, мало что было видно, да и то не радовало глаз, поскольку природа, должно быть — из лучших соображений, одарила Кобболда-младшего не только золотым сердцем, но и лицом приветливого гиппопотама. А каждый знает, что гиппопотамы, если ты на них не помешан, заслуживают лишь одного поверхностного взгляда.

В комнату мягко вошел слуга по имени Огастес Ворр. Он всегда входил мягко. До того как обратиться на религиозном собрании, он был преуспевающим взломщиком и привык ступать как можно тише.

Однако, войдя, он обрел и резкость — громко поставил поднос на столик и шумно раздвинул шторы.

— Эй! — крикнул он так, словно сзывал коров на дюнах Ди. Стэнвуд расстался с акулой и вернулся в мир. Там он немедленно сжал виски руками, заметив при этом: «О, Господи!» Ему показалось, что слуга, равно как и все остальное, сильно пожелтел.

— Завтр-рык, — прорычал упомянутый слуга, явственно полагавший, что обращается к глухому, который лежит в четверти мили от него. — Ешьте, пока не простыл. Вот яичко всмятку.

Некоторые слова доходят до глубин души. Одно из них — «яичко», тем более «всмятку». Чувствительный Стэнвуд задрожал.

— Унесите его, — сказал он мрачно и тихо. — И не громыхайте. У меня болит голова.

Огастес поправил роговые очки, пленившие Кобболда-старшего, и посмотрел на глыбу с рыбьими глазами, как смотрит пастух на непокорную овцу. Сам он был широким в плечах, лысым и ушастым. Глазки у него были маленькие, лицо — мучнистое. Иногда он цыкал зубом, чтобы выразить неодобрение.

— Голова, э? — переспросил он. — Сами виноваты, дорогуша. Слышал-слышал, как вы пришли. Всю мебель поопрокидывали. «Дэ, — сказал я, — он еще дождется, близок день отмщения». Плач, дорогуша, и скрежет зубов, вот как! Что ж, проснулись — ешьте завтрык, а потом пробежитесь вокруг парка.

Такая перспектива добила Стэнвуда Коббодда. Он натянул одеяло повыше, чтобы не видеть Огастеса. Даже в самом лучшем состоянии он полагал, что слуга в роговых очках — это уж слишком.

— День-то какой! — не унимался тот. — Птички щебечут, дорогуша, чуть не лопнут. Ну — раз-два! Помойтесь, а я пока костюмчик приготовлю.

Как это ни трудно, Стэнвуд приоткрыл один глаз.

— Выпить дайте.

— Не дам, дорогуша.

— Вы уволены!

— Ну прям! Глупость какая, уволен! Выпить я вам не дам, а дам СРЕДСТВО. Сходил, это, в аптеку, спросил, что у них от перепоя.

Оглядев пузырек, Стэнвуд немного оживился, словно встретил старого друга.

— Да, — сказал он, встряхивая темную жидкость. — Бывало, принимал. Очень помогало.

Вынув пробку, он отхлебнул лекарство, и, хотя вид у него был такой, словно в него попала молния, ему явно стало легче. Как-никак он убрал руку, которой придерживал голову, чтобы не раскололась.

— Уф-фф! — произнес он.

Огастес все еще удивлялся, что его думали выгнать.

— Уволен, это надо же! Как же вы меня уволите, если папаша меня к вам приставил, на манер ангела? Прям и сказал: «Ворр…» Так и вижу: стоит, эт-та, в офисе, жилетка расстегнута, и молит-просит. Значится, «Ворр, дорогуша, доверяю вам моего сына. Смотрите за ним, чтобы он стал такой, как вы».

— А как насчет взлома? — поинтересовался Стэнвуд.

— С этим я, дорогуша, завязал, — сухо ответил Огастес. — Прозрел, слава Господу, и завязал. А что ж это вы дружку своему сказали, что я, эт-та, взломщик?

— Ничего я не говорил.

— Уж прям, дорогуша! А как он узнал бы? То-то с вами и плохо, много болтаете. Третьего дня зашел я к мистеру Кардинелу, позаимствовать журнальчик, а он и спроси: «Значит, вы взламывали сейфы?». Я говорю: «А что?» Он говорит: «И фамилия ваша Ворр. Смешно получается!» Я говорю: «Мне пятьдесят семь человек на это у-ка-зы-ва-ли». Он говорит: «Что ж, поздравляю, у вас пятьдесят семь умных знакомых». И кладет, эт-та, мелочь какую-то в ящик, а ящик запирает. Нехорошо, дорогуша, обидно.

— Майк никому ничего не скажет, — заверил Стэнвуд.

— Не в том дело, дорогуша. Если кто спасен, нехорошо тыкать ему в морду былые грехи. Мистер Кардинел был на этой вашей вечерушке?

— Был, — сдержанно ответил Стэнвуд.

Мысль о друге вызывала неприятные воспоминания. На упомянутой вечеринке тот уделил слишком много времени мисс Стокер, а она, в свою очередь, не протестовала. Конечно, это ерунда, но Майк так непозволительно красив, что всякий воздыхатель заволнуется, тем более если у него нет иллюзий о собственной внешности.

— И не пил, — продолжал Огастес. — Он свою меру знает. Вот обедал тут, у нас, и что? Полбутылочки. Брали бы с него пример. Уж как страдает, как терзается, а пить — не пьет.

— Что такое? — удивился Стэнвуд.

— Чего-чего, дорогуша?

— Почему Майк терзается?

— Любовь! Никак эту куколку не уломает.

— Какую куколку?

— Да леди Терезу Кобболд.

Стэнвуд удивился. Он давно дружил с леди Терезой.

— Быть не может! — воскликнул он.

— Может, дорогуша, может.

— А я и не знал! Майк ничего не говорил.

— Не все, дорогуша, болтают, как попугай какой-нибудь.

— Вам же он сказал.

— Нет, я письмо увидел. На конверте такие слова: «Кент, Биворский замок, леди Терезе Кобболд», а рядом — листочек, там написано: «Терри, мой ангел без крыльев!» Тут уж не хочешь, догадаешься.

— Черт! Нельзя читать чужие письма.

— Не выражайтесь, дорогуша. Надо вам дать брошюрку на этот счет. Значит, дальше он ее просит-молит. Хорошо написано! Я ему так и сказал.

Стэнвуд перекосился, словно от боли, но тут зазвенел телефон. Трубку схватил Огастес.

— Алле! — сказал он. — Э? Привет, мистер Кардинел. Мы как раз про вас говорили. Передам. Значит, — обратился он к хозяину, — не забудьте, что сегодня вы его угощаете в этом «Баррибо».

— Угощаю? — Стэнвуд вздрогнул. — Скажите, что меня нет. Я умер.

— И не просите, дорогуша. Слово — это вам не кот намяукал. Передам, передам. Ясно, четверть второго, в баре. Пока-пока. — Он положил трубку. — А вам, я скажу, надо бы поторопиться. С души воротит, дорогуша, прямо труп какой-то. Ну, поболтали, и ладно, некогда мне лясы точить. Работа не ждет, дорогуша. Ой, звонок! Кого ж это принесло?

— Если ко мне, не пускайте, — напутствовал его Стэнвуд. Оставшись один, он предался размышлением, и они были приятны, хотя им мешал невидимый враг, ввинчивающий в череп раскаленные болты. Сообщение о Терри сняло бремя с души, а поскольку к бремени он не привык, ему стало немного легче.

Если Майк любит Терри, думал он, ему безразлична Эйлин.

А может, небезразлична?

Нет-нет!

Или «да»?

Все-таки — «да», решил Стэнвуд. На этой вечеринке Майк просто был любезен. Не грубить же будущей невесте хозяина! Странно, что он ничего не сказал. Хотя, если все обстоит так, как говорит Огастес…

Что ж это она? Жаль-жаль. Вроде у Майка все есть: красив, обходителен, богат, как-никак — совладелец голливудского агентства. Понять невозможно, почему он ей не нравится.

Да, жаль Майка. Тот был ему другом; а с Терри он подружился, когда она целых два месяца прожила в Лондоне, пела в хоре популярного мюзикла. Они ходили в кафе, он ей рассказывал о своей любви к Эйлин, она ему — о жизни дома и о том, почему она убежала.

Прелесть, а не девушка, думал Стэнвуд. Хороша собой, остроумна, весела, словом, в самый раз для Майка. Но ничего не попишешь, так уж оно есть. С этой мыслью он перешел к более приятным предметам, конкретно — к тому, какие радости ожидают их с Эйлин, и от счастья задремал.

Дремал он недолго. Прямо над ним раздался рык, и, открыв глаза, он опять увидел Огастеса.

— Что еще? — устало спросил он. Огастес размахивал каким-то листочком.

— Телеграмма от родителя, — объяснил он. — Сейчас прогляжу и передам самую суть.

Он снял очки, положил их в футляр, а там — и в карман, извлек из кармана другой футляр, вынул очки, надел их, положил в карман второй футляр и откашлялся так, что присевший было Стэнвуд свалился на постель, словно его ударили тупым орудием.

— Суть, значит, — сообщил Огастес.

— Он деньги послал?

— Да, дорогуша, перевел тыщу долларов, но деньги — тлен. Не прилагайте, эт-та, к ним сердца. А тут вот чего: «Что такое вопросительный знак».

— А?

— «Ну запятая знаешь точка».

— Ничего не понимаю!

— «Ну запятая знаешь». Родитель, — раскрыл сокровенное Огастес, — велит, чтобы вы немедленно ехали в этот замок. Прям, я скажу вам, совпадение.

— Какой еще замок?

— Биворский. Ехали, значит, туда и сидели, пока он не даст отбой. Ну, дело ясное. Узнал, что Стокерша ваша явилась, и, эт-та, принимает меры. А насчет совпадения, там живет барышня мистера Кардинела.

Стэнвуд никак не мог вместить отцовского повеления.

— Уехать из Лондона в какой-то замок?

— Я бы на воздух съездил. Оч-чень полезно. Вам, дорогуша, вам. Воздух, молочко, яички свеженькие.

— Не поеду я ни в какой замок!

— Это вы говорите, дорогуша, а велит-то родитель. Не поедете, он денег не даст, что вы тогда запоете? Прям как в Писании: один сказал «Иду» — и не пошел, а другой сказал «Не иду», и пошел как миленький. Против отца, дорогуша, не попрешь.

Даже туманный разум понял, что это правда. Стэнвуд застонал и зарыл лицо в подушку. Что теперь мечтать о долгих беседах с Эйлин? Да, он готовил неделями то, что прошепчет в ее перламутровое ушко, но ничего не выйдет. Она будет здесь, он — в замке. Как во многих фильмах, где она играла, молодые сердца разлучены в самую что ни на есть весеннюю пору.

— Биворский замок!.. — мечтательно произнес Огастес, так, словно смаковал бесценное вино. Среди миллионов, населяющих Лондон, никто не любил аристократию больше, чем он. Из преступного прошлого он вспоминал с удовольствием одно — как проник в кладовую графини, где его укусил жесткошерстный терьер. — А я его видел когда-то. Катался там на велике. Красивые места. Романтические. Кто бы мог подумать! Вот как бывает, а? Ну, дорогуша, подъем. Мойтесь-купайтесь, а я вам одеться приготовлю. Синий костюм, розоватую рубашку, носочки в тон, — перечислял Огастес, большой поклонник красоты. Он полагал, что хозяина никак не превратишь в картинку, но розоватая рубашка все-таки поможет.

 

Глава III

Среброголосый певец «Уэстерн Юниона», превзошедший соловья благодаря особым пастилкам, спел в трубку ту прекрасную песню, которая начинается словами:

а продолжается, если кто забыл, так:

Через час с небольшим Клод Персиваль Джон Деламер Коббодд, пятый граф Шортлендский, стоял у окна своего кабинета (Биворский замок, Кент), перебирая в кармане два шиллинга восемь пенсов, оставшихся от месячного пособия, выданного старшей дочерью. Думал он о том, насколько было бы лучше, если бы он ощупывал двести фунтов.

Солнце, пленившее в одиннадцать Огастеса Ворра, пленило в четверть двенадцатого и графа. Оно сияло. Оно золотило воду рва и башни замка. Оно играло на стенах, увитых плющом, от необитаемого крыла, сооруженного в 1259 году, до приспособленных к современности комнат, где обитало семейство. Но когда расшалившийся луч решился заглянуть в кабинет, он наткнулся на коренастого, незлобивого с виду человека, напоминающего дворецкого в скорби, и быстро исчез.

Дело в том, что двенадцатое мая, день его рождения, застало лорда Шортлендса не в лучшую минуту. Он пребывал в унынии и не ждал ничего хорошего от грядущих дней. Завидев ров, он подумал, как думал часто, что тот исключительно противен.

На самом деле, если отвлечься от легкого запаха тины и дохлых угрей, ров был достаточно хорош. Однако мы зря потратим время, пытаясь внушить это лорду Шортлендсу. Он давно невзлюбил обитель предков, а сейчас, вдобавок, у него был приступ болезни, которую, за неимением лучших терминов, называют хандрой.

Это нередко бывает с теми, кого разбудили в семь утра песенкой «С днем рожденья», но судьба не пожалела для графа и других стрел. У его собаки Усика был жар. Любимая шляпа со сломанными полями куда-то исчезла; скорее всего, ее забрала средняя дочь Клара для благотворительных целей. Завтрак стряпал Бог знает кто, поскольку кухарка миссис Пентер гостила в Уолэм Грин у родственников, и бекон походил на выжженную землю. Космо Блейр, драматург, гостивший уже неделю в замке, явно не думал уезжать, хотя, казалось бы, собирался отбыть сегодня. Наконец, старшая дочь, Адела, жена одного из американцев, при имени которых финансисты снимают шляпу, отказала собственному отцу в двухстах фунтах. Хочет, видите ли, знать, зачем они ему нужны. Не скажешь же ей, что он собирается купить на них кабачок, чтобы жениться на кухарке. Лорд Шортлендс не знал, сколько бед полагается графу в день рождения, но полагал, что это уж слишком, и погрузился бы снова в жалость к себе, если бы не заметил, что вошла Клара.

Жалость к себе сменилась праведным гневом. Есть время красть шляпы и есть время не красть их. Лорд полагал, что у него их вообще нельзя отнимать. Глаза его грозно сверкнули, а голос подошел бы королю Лиру.

— Клара, — сказал он, — это ты ее взяла?

Она не обратила на вопрос никакого внимания, поскольку интересовалась только своими делами. Конечно, к людям она лезла, как лезут сельские леди в грубых башмаках и спортивных костюмах, исправляющие нравы и манеры ближних так, что тем пора бы поднять хорошее восстание. На месте опекаемых селян, нередко думал лорд Шортлендс, он бы сдался без боя и просто лежал лицом к стене.

— Чье это? — спросила она, протягивая ему какую-то пакость, оказавшуюся альбомом для марок.

Как ни странно, этот альбом, сыгравший впоследствии огромную роль в жизни пятого графа, не произвел на него особого впечатления. К концу недели граф нарушил из-за него заповедь и пережил потрясение, но сейчас едва взглянул в его сторону, словно дворецкий, обнаруживший бутылку плохого вина. Грядущее не всегда отбрасывает тень.

— Что ты мне суешь?

— Это альбом для марок.

— Очень грязный. Положи на стол. Где ты его откопала?

— Он лежал в шкафу, — сказала Клара, отказываясь на сей раз от привычки оставлять вопрос без ответа. — Если он ничей, я возьму его для базара.

Тут бы заговорить о шляпе, но лорда заинтересовал альбом. Как все мы, он когда-то собирал марки и теперь испытал странную тоску, а потому, подойдя поближе, осторожно тронул находку, словно щенок, заигрывающий с черепахой.

— Да он мой!

— Почему это — твой?

— Я собирал марки.

— Чушь какая! Я сказала Дезборо, чтобы он посмотрел. Кто-кто, а он в марках разбирается.

Она не ошиблась. Муж Аделы, Дезборо Топпинг, увлекался с малых лет марками и детективами.

— Может быть, там есть что-нибудь ценное, — продолжала Клара, знавшая меру в благих делах. — Тогда мы это вынем.

Она направилась к двери, но отец вспомнил, что главного они не обсудили.

— Постой, а как шляпа? Оставил ее вчера на вешалке, а утром смотрю — нету. Шляпы не бегают. Мало того, шляпы не прыгают с вешалок. Ты ее не видела?

— А ты не видел Терри? — спросила средняя дочь, с которой вообще было трудно разговаривать.

— Терри? — удивился граф.

— Да. Ты ее не видел?

— Нет.

— Что ж, если увидишь, скажи, что Космо хочет прочитать ей второй акт.

Это имя не вызвало у графа радости.

— Космо!

— Да, Космо. Почему ты так говоришь?

— Как?

— Так.

— Нет, как?

— Ну, вот так.

— А что? — спросил лорд Шортлендс, открывая карты. — Он пузатый оболтус.

— Ничего подобного!

— Оболтус, — повторил пэр, словно Роджет, нашедший удачное слово. — Я к нему присмотрелся и знаю, что говорю.

— Он талант, — возразила Клара и вышла, хлопнув дверью, но тут же заглянула в нее и прибавила: — Его пьеса шла девять месяцев.

Лорд Шортлендс не был терпеливым. Ему не нравилось, что дочь уподобляется кукушке в часах. Когда дверь снова открылась, он чуть не закричал, но обнаружил, что входит не Клара, а вальяжный полубог с небольшими баками, несущий на подносе стакан молока. Один из недостатков Аделы состоял в том, что она заставляла отца пить по утрам молоко. Принес его дворецкий.

Природа рассеянна, и лучшее тому доказательство — граф со своим мажордомом. Графа она создала по модели дворецких, дворецкого — по модели графа. Мервин Спинк был высок, вальяжен и важен. Лорд Шортлендс был коренаст и походил на замухрышку. Ни один судья не усомнился бы, кому дать приз за красоту; и граф это понимал. Он отдал бы все свое состояние (сейчас, как мы помним, — два шиллинга восемь пенсов) за то, чтобы поменяться местами со своим слугой.

Тот шествовал по комнате, словно посол, приближающийся к монарху, и бедный граф отвернулся. Он не любил Мервина Спинка. Мы не знаем, любил ли бы он его при благоприятных обстоятельствах, скажем — если бы тот спас его от огня или от воды, но обстоятельства не были благоприятны. Оба они хотели жениться на Элис Пентер. Приятно ли отпрыску гордых графов соперничать с дворецким?

Собственно, это никому не приятно, тем более, хозяину замка. У слуги — немалое преимущество, они с кухаркой вечно рядом, тогда как сеньор довольствуется редкими встречами, дрожа при одной мысли о своей старшей дочери Аделе. Кроме того, слуга красив и многоопытен. Он повидал мир, включая Соединенные Штаты. Мало того, у него племянник — актер, не очень известный, правда, на характерных ролях, но сцена — это сцена.

Подумайте о том, что он подражал Спенсеру Трейси и умел делать фокусы, а потом представьте себе, как отнесется к этому живущая в затворе кухарка. Лорд Шортлендс представил, задрожал и издал тот звук, который издает сифон при последнем издыхании.

Будь обстоятельства благоприятны, могли бы прозвучать хоть какие-то фразы, смягчающие отношения между хозяином и слугой, скажем «Доброе утро, Спинк» — «Доброе утро, милорд» или «Ваше молоко, милорд» — «А? О! Спасибо». Но царило молчание. Спинк поставил поднос на столик, граф глядел в окно. Между ними маячил призрак кухарки.

Когда дворецкий удалился, зазвонил телефон. Граф поднял трубку с той осторожностью, которая понятна у человека, разбуженного сладостным тенором.

— Алло, — сказал он.

— Алло, — ответил приятный мужской голос. — Нельзя ли попросить леди Терезу?

— Леди Терезу? Я ее сегодня не видел.

— А с кем я говорю?

— С лордом Шортлендсом.

— Здравствуйте, лорд Шортлендс. Наверное, вы меня забыли. Я Майк Кардинел.

Граф признался, что это имя ему незнакомо.

— Так я и думал. Передайте, пожалуйста, Терри, что я звонил. Всего хорошего.

— До свиданья, — ответил лорд, снова погружаясь в раздумья. Однако на этот раз ему помешала та самая леди Тереза, о которой говорил мужской голос.

Мы не скажем, что лорд просиял. Люди, утратившие шляпу и соперничающие с дворецким, который мог бы служить манекеном, не сияют. Но легче ему стало. Только что мы бы приняли его за труп, отлежавшийся в воде; сейчас он скорей походил на труп свежий. Если мы сравним его с тем, кто пережил кораблекрушение, Терри показалась ему чем-то вроде паруса.

Даже в безднах уныния он знал, что у тучи есть кой-какая каемка — младшая дочь, сбежавшая в Лондон, на свободу, вернулась домой и могла его поддержать в меру своих сил.

Старшую дочь вынести трудно, среднюю — тоже нелегко, Космо Блейр и Мервин Спинк могут довести до удара. Зато Терри, дай ей Бог здоровья, девушка хорошая.

 

Глава IV

Леди Тереза Кобболд была намного красивее леди Клары. Средняя дочь пошла в отца, который был добрым (хотя бы для палаты лордов), но походил скорее на Эрика Блора, чем на Роберта Тейлора. Младшей хватило здравого смысла, чтобы пойти в мать, которая была в свое время красивейшей дебютанткой Лондона. От ныне покойной графини Терри унаследовала стройность, голубые глаза, золотистые волосы и вообще все то, что побуждало увидевших ее мужчин нервно поправить галстук.

— Привет, Шорти, — сказала она. — Поздравляю, мой дорогой.

— Спасибо, душенька.

— А вот и подарок. Увы, только трубка.

— Хорошая, — признал граф. — Как раз такую я хотел. Да, тебе сейчас звонил какой-то молодой человек.

— Майк Кардинел?

— Он самый. Вроде бы мы знакомы, но я его не помню.

— Конечно. Вы сто лет не виделись. Ну, Бог с ним. А вот скажи, — спросила она, присаживаясь на край потертого дивана, — как у тебя с праздником?

Граф помрачнел. День рождения оказался довольно убогим.

— Адела вручила мне два галстука, Дезборо — «Убийство где-то там», а Клара…

— Как насчет денег? Совсем нет?

— В сущности, совсем.

— Безобразие! А я-то надеялась, что мы съездим в Лондон покутить. Хорошо, совсем, а конкретней?

— Два шиллинга с небольшим. У тебя тоже пусто?

— Три шиллинга.

— Д-да… маловато.

— Такова жизнь.

— Именно, такова, — согласился граф, снова погружаясь в уныние.

Наше время неблагоприятно для графов. Прошли их денечки. Кое-кто еще крутится, но большей частью они, после уплаты налогов (земельный, подоходный и прочая), а также — поддержки скороспелых проектов, подходят вплотную к нищете. Лорд Шортлендс, с его двумя шиллингами и восемью пенсами, еще неплохо устроился.

Когда-то он все-таки мог заказать в своем клубе бутылку лучшего вина. Теперь приходилось довольствоваться молоком, поскольку он полностью зависел от щедрот леди Аделы, которой хватило ума выйти за Дезборо Топпинга.

Зависимость как таковая графа не мучила; он предпочитал, чтобы деньгами занимались другие. Но старшая дочь была прижимиста, тверда (скажем, не дала бы двести фунтов, чтобы он женился на кухарке) и настолько привязана к родовому гнезду, что все там жили круглый год. Граф понять не мог, почему ей нравится это гнездо, где летом очень жарко, зимой — очень холодно. Вот и сейчас он сказал:

— Представляешь, Терри, последний раз, и то ненадолго, я уезжал отсюда прошлым летом, когда тут жили американцы. Да и то Адела потащила меня в Харрогит. У Дезборо, видите ли, подагра! Я хотел поселиться в клубе, но она считает, что меня нельзя оставлять одного в Лондоне.

— И верно, нельзя.

— Надеюсь! — не без гордости заметил граф.

— Ты там такое вытворял…

— Бывало, бывало. Что с того? Я — в золотой клетке.

— Золотой?

— Если хочешь, в гробнице.

— Бедный старый Шорти! Ты не очень любишь фамильную цитадель?

— Я не люблю, чтобы мной помыкали. «Дай мне шиллинг, милочка!» — «На что?» — «На табак». — «Он не кончился». — «Кончился». — «Вот как? Много куришь». Это меня оскорбляет. Сказать не могу, как я восхищался твоим побегом. Да, ты вырвала клочок свободы. А у меня духа не хватает.

— Надо было вместе сбежать. Играли бы в оперетках, на пару. Старичок и простушка.

— Почему ты вернулась?

— Голод пригнал, мой ангел. Шоу провалилось, больше работы не было. Ты никогда не голодал?

— Неужели ты ничего не ела?

— Ела, один приятель кормил, истинный ягненок. Водил в кафе и рассказывал про свою девицу. Отец отослал его в Англию, чтобы он с ней не виделся. Он американец, но — вот странно! — фамилия у него такая же, как у нас.

— Кобболд?

— Не Шортлендс же!

Графу стало интересно. С некоторых пор это имя запечатлелось в его сердце.

— Хотел бы я знать, связан ли он с моим занудой. Какой-то Элл ери Кобболд все время шлет мне из Нью-Йорка письма и телеграммы. А сегодня он подговорил дружка, чтобы тот позвонил мне пораньше и запел в самое ухо. В семь часов! Ты только подумай. Ровно в семь. Часы над конюшней пробили — и пожалуйста.

— Насколько я понимаю, Стэнвуд — его сын. Он говорил, что они живут в Нью-Йорке или где-то поблизости. Так вот, он меня спас, но я все равно не выдержала.

— Пошла бы еще куда-нибудь. Ты такая красавица!

— Что ты, я ползти не могла. И ждать — тоже.

— Совсем денег не было?

— Совсем.

Лорд Шортлендс с пониманием кивнул.

— То-то и оно. Что ни возьми, нету денег. Вот, скажем, если бы у меня было двести фунтов, я бы женился на миссис Пентер.

— Знаю, она мне говорила.

— Хочет завести кабачок. Отдохнуть от трудов на склоне жизни. Что ж, это понятно. Женщине нужен дом со всеми финтифлюшками. Но мне-то, мне каково? Где я раздобуду деньги? А Спинк не дремлет. У него кое-что есть. Этот Блейр ему сунул фунтов пять, меня чуть не стошнило. А прошлогодние американцы? Тоже, я думаю, озолотили. Да, к цели он ближе.

— Заметь, он играет на скачках.

— Верно. А вдруг много выиграет?

— Миссис Пентер говорит, что он все время проигрывает. Это ей не нравится. Муж должен быть надежным.

— Она сама сказала?

— Да. Я заходила к ней попрощаться и хлопотала за тебя. Ты знаешь, у нее была несчастная любовь. Кто-то ее обманул, и она ищет надежности.

— Хочет прислониться к крепкому стволу?

— Вот именно. Я тебя расписала, но ты ей и так нравишься. «Ваш папаша, — говорит, — не такой красивый, как мистер Спинк, и не такой обходительный, он попроще, зато верный человек».

— Ха!

— Словом, иди вперед. Плюнь ты на эту красоту! Душа, вот что главное, а у тебя ее сколько хочешь. Поверь, мой ангел, ты выиграешь.

Граф был польщен, но не решился отбросить сомнения. Когда живешь так, как он, становишься реалистом.

— Если, — напомнил он, — раздобуду двести фунтов.

— Что ж, попробуем.

Зазвонил телефон. Теперь граф смелее поднял трубку.

— Это тебя.

— Майк?

— Да. Спрашивает, получила ли ты письмо.

— Получила. Передай ему: «Нет».

— Нет?

— Вот именно.

— В каком смысле?

— Он поймет, не бойся.

— Письмо получила, — сообщил лорд Шортлендс трубке, — и просит сказать: «Нет». А? Сейчас-сейчас. Он хочет знать, изменила ли ты прическу.

— Не изменила.

— Не изменила. А? Я ей передам. До свидания. Он говорит, очень хорошо, а то не будешь похожа на ангелов Боттичелли. А что значит «Нет?»

Терри засмеялась.

— Он спрашивает, выйду ли я за него.

Лорд Шортлендс по мере сил уподобился заботливому отцу.

— Выходи, — сказал он. — Надо же выйти замуж.

— Вообще-то надо.

— Ты подумай, что это значит. Свобода. Сво-бо-да. И потом, ты не будешь смотреть на ров.

— Адела хочет, чтобы я вышла за Блейра.

— Не стоит.

— Я и не выйду.

— Молодец. Ров рвом, но не за такую же цену!

— Это верно. И потом, он женится на Кларе.

— Батюшки! Он об этом знает?

— Пока — нет.

Граф немного подумал.

— А ты права. Она мне чуть голову не откусила, когда я его назвал пузатым оболтусом. Помню, я удивился. Что ж, спасибо, что тебе он не нравится.

— Ни в малейшей мере. Какая спесь! Говорит со мной, как с соплюшкой.

— Со мной он говорит, как с кретином. Расскажи-ка лучше про Кардинела. Когда вы познакомились?

— Помнишь, восемь лет назад Тони пригласил приятеля?

— Как я могу помнить этих жаб?

— Майк не жаба. Он очень красивый. Как-то мы сидели в кафе со Стэнвудом, а он зашел. Они подружились в Америке.

— Что, он тоже американец?

— Да, из Калифорнии. А учился здесь. Так вот, он подошел и спросил, не забыла ли я его.

— Ты не забыла?

— Конечно. Он к нам подсел, потом Стэнвуд ушел писать своей девице, и Майк прямо над кофе сделал мне предложение.

— Однако!

— Я тоже удивилась. Но он сказал, что любит меня с тех пор. Тогда не смел признаться.

— Что-то я в нем робости не заметил.

— Он ее преодолел.

— А кто он, собственно?

— Греческий бог, Шорти.

— Нет, что он делает?

— Работает в голливудской фирме, вроде актерского бюро. Уломают звезду, им — десять процентов гонорара.

Лорд Шортлендс оживился. Он читал о том, сколько получают звезды.

— Господи! Да он богач.

— Ну, он — младший партнер, но в общем — не жалуется.

— Я бы в него вцепился!

— А я не вцепилась.

— Он тебе не нравится?

— Нравится. Но замуж я за него не выйду.

— Почему?

— Есть причина.

— Какая?

— Ах, просто причина! Бог с ней. Поговорим лучше о тебе и о двух сотнях.

— Прямо не знаю, где мне их раздобыть.

— Может, попросить у Дезборо?

— Да я пытался. Он от меня убегает, как кролик.

— Сейчас он сюда придет поглядеть на эту марку. И не убежит, у него приступ.

— Да, верно.

— Хватай его и держи. Не подлизывайся, действуй шоком. А, Дезборо! Привет.

Зять лорда Шортлендса, щуплый человечек в пенсне, на пятом десятке, был вылитым вице-президентом любой компании. Шел он медленно, опираясь на трость, но взгляд его был зорок и бодр. Когда речь заходила о марках, он походил на вице-президента, подметившего непорядок в отчете.

— Скажи, Терри, — начал он, — где этот… А!

Завидев альбом, он отрешился от всего сущего. Граф и Терри переглянулись. «Ну!» — говорила она. «Сейчас, минуточку…» — отвечал он. Передав такой сигнал, лорд подошел к зятю и нежно тронул его плечо.

— Интересные марочки? — как можно сердечней спросил он. — Дезборо, старина, вы не дадите мне две сотни?

— Две сотни?

— Я был бы очень признателен.

— Почему не спросить Аделу?

— Я спрашивал. Она не дает. Дезборо ощутил, что он загнан в угол.

— Я бы отдал вам последнюю рубашку…

Лорд Шортлендс заверил, что рубашка ему не нужна, в отличие от двухсот фунтов.

— Понимаете, — объяснил зять, — у нас с Аделой общий счет.

То был конец, можно сказать — судьба. Граф побрел к окну, а там бросил на ров взгляд, по сравнению с которым прежние казались просто кроткими.

— Эти общие счета… — пылко начал он, но продолжать ему не дали. Дверь снова открылась, и вошла старшая дочь.

Леди Адела Топпинг, лет на пятнадцать моложе своего мужа, была высока и красива. Екатерину II, русскую императрицу, она напоминала не только внешностью, но и той непреклонностью, благодаря которой властные женщины не терпят всякой ерунды. Судя по ее виду, с ерундой она только что столкнулась; и результат был настолько ясен, что муж свернулся бы в клубок и закатился под диван, если бы не рассматривал марки.

— Отец, — спросила она, — ты знаешь этого субъекта? И прибавила, сверившись с бумажкой:

— Подписывается «Эллери Кобболд».

Если пикадор потревожит быка, тот оставит матадора. Распаленный мыслями об этом счете, граф дерзко произнес:

— Эллери Кобболд? Из Нью-Йорка? Конечно, знаю. Он мне жить не дает.

— Откуда ты его взял?

— Мы — родственники. Во всяком случае, он так считает.

— Это не дает ему права посылать сюда сыночка.

— А он послал?

— Да. На неопределенное время. В жизни не слышала о такой наглости!

— Чистое хамство, — согласился граф, но не удивился. После того, что случилось рано утром, его не могли удивить американские поступки Кобболда.

Обрадовалась только Терри.

— Стэнвуд приедет? — сказала она. — Как я рада!

— Ты его знаешь?

— Мы с ним — как яичница с беконом.

— Что-что?

— Очень дружим. Он меня спас в Лондоне.

Что-то зашевелилось у стола. Дезборо Топпинг вышел из транса.

— Эллери Коббодд? — проговорил он. — Я с ним учился. Толстый такой…

— Вот как?

— А сейчас — ужасно богатый. Леди Адела вздрогнула.

— Во-от как?!

— Я думаю, миллионер, — сообщил ее муж, снова ныряя в альбом с марками.

Строгое чело просветлело, грозный взор умягчился. Железная леди мелодично воскликнула:

— Вот как?

И продолжала со всей сердечностью:

— Так он наш родственник? Терри дружит с его сыном? Конечно, мы его пригласим. Дезборо, ответь ему немедленно. Вот адрес. Подпишись «Шортлендс»! Он обращается к тебе, папа.

— А не к тебе? — осведомился граф, возвращаясь к мыслям об этом счете. — Почему же ты прочла телеграмму?

— Сообщи, что отец встретится с его сыном…

Граф вздохнул. Его отпускают в Лондон, а денег нет. По-видимому, именно это Космо Блейр имел в виду, когда говорил за обедом о трагической иронии.

— …и привезет в замок. Все ясно? Да, прибавь, что мы очень рады. Нью-Йорк, заметь — одно слово.

— Сейчас, дорогая. Прихвачу альбом, он очень интересный. Я нашел марку, которая стоит фунтов десять.

— Значит, Клара не потащит его на базар, пока ты всего не просмотришь, — решительно сказала леди, знавшая, как и средняя сестра, до какой черты простирается помощь неимущим селянам.

— Минутку, минутку, — заторопился граф, взволнованный ценой марки. — При чем тут Клара? Какая чушь!

— Что ты имеешь в виду?

— Полная чушь! Вздор, я сказал бы!

— А при чем тут ты?

— Это мой альбом.

— Не говори глупостей.

— Мой. Я собирал марки.

— Бог знает когда.

— Он и в шкафу лежит давно. Смотри, сколько пыли. Проще простого — спрятал марки и забыл.

— Мне не до марок. Дезборо, чего ты ждешь?

— Сейчас, дорогая, сейчас.

Когда дверь за ним закрылась, леди Адела сказала отцу:

— Вот что, папа, езжай. Тогда ты сможешь угостить мистера Кобболда.

— Что!

— Угостить. В ресторане.

Граф закрыл на минутку глаза, словно погрузившись в молитву.

— Превосходная мысль, — одобрил он. — Я думаю, в «Ритце».

— Не угадал, — заметила Терри. — Он вечно торчит в «Баррибо».

— Значит, там, — согласился лорд Шортлендс.

— Можешь прихватить Терри. Младшая дочь часто заморгала.

— Ты слышал, Шорти?

— Вроде бы да.

— Ты не ошиблась, Адела?

— Прихорошись как следует.

— Чудеса! — воскликнула Терри и пошла прихорашиваться.

Граф был счастлив, но удивлен. Что бы это значило? Прижимистая дочь расщедрилась. Поневоле вспомнишь, что случилось со Скруджем рождественской ночью.

— Как удачно! — продолжала оттаявшая леди. — Терри очень привлекательна, и они давно дружат. Она говорит, он ее спас. Интересно, от чего? Могла бы раньше сказать. Словом, если они оба будут здесь, в замке…

— Господи! — вскричал граф, немного шокированный. — Какие вы все, однако, свахи.

— Терри давно пора замуж. Она хоть немного уймется.

— Зачем?

— Что ты говоришь! После этого побега….

— Хорошо-хорошо. Лучше потолкуем о расходах. Как я его буду кормить?

— Хватит с тебя двух фунтов.

Редко удается видеть, как графы не верят своим ушам. Леди Аделе посчастливилось. Глаза лорда Шортлендса чуть не вывалились из орбит.

— Два фунта? — переспросил он — Господи Боже! А коктейль? А сигары? А ликеры, вина…

— Напиваться незачем. Вино тебе бросается в голову.

— Мне? Ну, знаешь ли! Хорошо, предположим, — а ему? Ты хочешь, чтобы он считал нас скупыми? Не понимаю! — Он снова задрожал от жалости к себе. — Гонишь меня в Лондон, отрываешь от дел ради какого-то юнца, чей отец — редкий зануда, и даешь истинные гроши.

— Ну, ладно-ладно.

— Значит, приносят нам кофе, а я и говорю: «Нет, мой друг, ликеры нам не по карману. Сосите зубочистку». Я сгорю от стыда.

— Ладно, бери пять фунтов.

— А не десять?

— Нет. Пять.

— Ну, что ж… Приносят нам бутылку, а я и скажи: «Пейте помедленнее, Кобболд, больше не дадут». Может, отвалишь семь фунтов десять шиллингов? Для ровного счета, а? Нет-нет, я просто спросил, — добавил граф, обращаясь к захлопнувшейся двери.

Какое-то время он смотрел на ров, правда — помягче. В сущности, думал он, и на этом спасибо. Валтасарова пира не закатишь, а все-таки — кое-что. Многие графы при виде пяти фунтов верещали бы от радости. Но если бы какой-нибудь ангел принес еще пятерку, можно было бы лучше выразить себя.

Дверь отворилась так тихо, что лорд заметил зятя, когда тот подошел к нему вплотную. Дезборо напоминал нервного члена банды, впервые посетившего собрание.

— Ш-ш-ш! — прошептал он, оглядываясь. Дверь была закрыта надежно. Однако он продолжал хриплым шепотом заговорщика:

— Две сотни я вам дать не могу, но…

Что-то с хрустом скользнуло в руку графа. Удивленно встряхнувшись, он увидел, что зять пятится к выходу, умоляюще глядя сквозь пенсне, и без труда опознал семейный лозунг: «Ни слова Аделе!»

Благодетель ушел, Терри вернулась и отдала должное рассказу о манне небесной.

— Десять фунтов, ты подумай! Пришел и дал десять фунтов! Герой, ничего не скажешь. Люди получали орден за такие подвиги. Значит, всего у меня пятнадцать, не считая двух фунтов с лишним.

— Вот это — день рождения!

— То ли еще будет! Закачу такой пир, что его воспоют в песнях и сагах.

— Очень рада за Стэнвуда.

— А? — граф фыркнул. — Какой Стэнвуд? Для нас с тобой, душенька. При чем тут Стэнвуд? Его отец подбивает дружков будить меня чуть не ночью. «С днем рожде-е-енья», видите ли!

Тем временем леди Адела вызвала звонком дворецкого.

— Спинк, — сказала она, когда он вальяжно вошел в гостиную.

— Да, миледи?

— К нам приезжает мистер Кобболд. Приготовьте голубую комнату.

— Приготовлю, миледи, — холодный взор смягчился. — Разрешите спросить, это не мистер Эллери Кобболд из Америки?

— Его сын. Вы их знаете?

— Проживая в Штатах, миледи, я у них служил.

— И видели мистера Стэнвуда?

— Конечно, миледи. Очень приятный джентльмен. Леди Адела обрадовалась. Приглашая этого гостя, она полагала, что он ест ветчину с ножа, и свидетельство надежных людей ее утешило.

 

Глава V

Мы рады сообщить, что турецкая баня принесла немалую пользу, окупив свою цену. Стэнвуда мяли, томили, выпаривали, его терли и скребли, его окатывали ледяной водой, чтобы выпустить в мир крепким и свежим, как огурчик. В начале второго он почти вбежал в отель и выбрал меньший из двух баров, не потому, что больший был хуже (это не так), а потому, что именно в меньшем он назначил встречу с Майком.

Тот еще не пришел. Кроме ангела за стойкой, в баре находился только коренастый человек лет пятидесяти, похожий на дворецкого. Опытным взором Стэнвуд определил, что он пьет особый коктейль, изготовляемый упомянутым ангелом, которого звали Алоизий Сент-Ксавьер Макгаффи. Если опытный взор не ошибся, что бывало, симпатичный посетитель пил не первый бокал.

Взор был прав. Завтрак из завтраков, истинный пир, достойный песен, требует подготовки. С той минуты, как леди Адела взмахнула волшебной палочкой, отец ее думал о том, как он все устроит. Прибыв в Лондон, он сразу выделил Терри три фунта на новую шляпу, договорившись, что она придет к половине второго в вестибюль отеля. Потом он заглянул в клуб, где выпил шампанского и виски с содовой, приуготовляя себя к напитку Алоизия Макгаффи.

Стэнвуд сел к соседнему столику, заказал упомянутый напиток, и в баре воцарилось молчание. Иногда граф поглядывал на Стэнвуда, иногда Стэнвуд на графа. Ни один из них не говорил даже о погоде, которая была прекрасна, но оба ощущали тяготение друг к другу.

Быть может, людей объединяет аура или эманация, сообщающая им, что их поймут. Во всяком случае, граф при взгляде на Стэнвуда чувствовал, что с этим гиппопотамом хорошо бы подружиться. Когда же смотрел Стэнвуд, он думал примерно так: «Да, он похож на дворецкого, спущенного с поводка, но что-то подсказывает мне, что мы — родственные души».

Однако оба они молчали, пока первая оса в Лондоне не нарушила мирную картину. Так и хочется назвать ее Осой Судьбы, иначе зачем влетела она в бар знаменитого отеля? Даже для сельской местности двенадцатое мая — слишком ранняя дата, осиный сезон начинается к июлю, и почему эта проникла в каменно-стальные джунгли, неподвластно разуму.

Как бы то ни было, она проникла и кружила над графом, немало его беспокоя. Потом она перелетела на широкую спину Стэнвуда, а услужливый граф прихлопнул ее одним ударом, словно шекспировский герой.

Если пьешь коктейль, такой удар небезопасен. Стэнвуд посинел, а обретя дыхание, резонно вскричал: «Ну, что это!»

Граф поспешил объясниться.

— Оса, — сказал он.

— Оса?

— Оса.

Граф указал на останки и прибавил для верности:

— Оса.

Стэнвуд на нее посмотрел и убедился в добрых намерениях незнакомца.

— Оса, — сказал он.

— Оса, — согласился лорд. — Села к вам на спину. Я ее прихлопнул.

— Спасибо большое!

— Не за что.

— Ну что вы! Тут нужна смелость.

— Скорее, присутствие духа. Заказать вам коктейль?

— А может, вам?

— Нет-нет, вам.

— Что ж, согласен, — уступил Стэнвуд. — А следующий — я вам.

Лед был сломан. Не только любовь, но и коктейль объединяет сердца, располагая к доверию. Все больше приближаясь духом к услужливому незнакомцу, Стэнвуд хотел поделиться с ним своими бедами.

Собственно говоря, делиться можно с Макгаффи, который для того и поставлен, но тогда надо встать, дойти до стойки, поставить ноги на планку, податься вперед и тронуть ангела за плечо. Проще излить душу симпатичному соседу.

Тем самым он приступил к делу и поведал о своей любви к Эйлин Стокер, о противодействии отца, о приезде все той же Эйлин, о своих надеждах, наконец — об их крахе, связанном с телеграммой, приказывающей покинуть Лондон и ехать в какой-то мерзкий замок.

Граф слушал его с вниманием человека, приступившего к трапезе, вставляя временами «Да?» или удивленное: «Ну, знаете!» При слове «замок» лицо его помрачнело. Молодой человек нравился ему все больше. Легко ли глядеть, как тот движется к пропасти?

— Держитесь подальше от замков, чтоб им пусто было! — посоветовал он.

— Я не могу.

— Замки… — горько произнес лорд Шортлендс. — Я бы вам о них порассказал! К примеру, там есть рвы.

— Да, но…

— Мерзкие, вонючие рвы. Воняют со Средних веков. Поверьте мне, мой мальчик, держитесь подальше от замков.

Стэнвуд подумывал о том, не стоило ли, в старом добром духе, излить свою душу ангелу. Собеседник, при явном сочувствии, был вроде бы туповат.

— Как вы не понимаете? Я должен туда поехать.

— Почему?

— Отец велит.

Лорд Шортлендс это учел. До сих пор данный аспект проблемы не был ему ясен. Он поразмыслил и вскоре сказал:

— Дайте ему в глаз.

— Я не могу. Он в Америке.

— Ваш отец?

— Да.

— Я бы вам кое-что рассказал и об отцах в Америке. Сегодня утром, когда часы над конюшней пробили семь…

— Если я не послушаюсь, он не будет давать мне денег. Ну, вот в Писании, — Стэнвуд поискал пример и вспомнил замечание Ворра, — один субъект говорит «Иди», и кто-то там идет…

Теперь лорд Шортлендс понял положение дел.

— А, ясно! — сказал он. — Отец вас содержит.

— Вот именно.

— Как меня моя дочь Адела. Неприятно зависеть от людей.

— Это уж точно.

— Особенно от женщин. Скажу вам по секрету, Адела меня притесняет. Никому бы не сказал, но у вас приятное лицо. Да, так вот, притесняет. Обычно подкаблучниками называют мужей, а я — подкаблучник-отец. Из-за нее я и живу в замке.

— У вас есть замок?

— Еще бы! Из самых мерзких. Она заставляет меня там жить. Я — птичка в клетке.

— А я — последняя собака. Нет, вы подумайте, уехать из Лондона, когда я прилип к Эйлин, как пластырь! Положеньице, а?

Добрый лорд согласился с тем, что положение нового друга чрезвычайно прискорбно.

— Хотя, — прибавил он, — мне еще хуже. Я — жаба под колесом.

— Вы говорили — птичка.

— И птичка, и жаба.

— Вам надо ехать в замок?

— Я там живу. Вы что, не поняли?

— Да, неприятно…

— Как вы сказали, «это уж точно». Но не в том моя главная беда.

— А в чем?

Лорд Шортлендс немного поколебался. До сей поры британская сдержанность побеждала пинту шампанского, двойное виски и три бокала особого напитка, но сейчас она сдалась. Не устояв в духовной борьбе, сдался и он.

— Понимаете, у нас есть кухарка.

— Ах, ку-харка, как мне жарко!

— Простите?

— Вспомнил песенку.

— А… Так вот, у нас есть кухарка.

— Еще одна?

— Нет, все та же. И я… э… мэ-э… хочу на ней жениться.

— Это хорошо.

— Вы так считаете?

— Конечно.

— Очень рад, мой мальчик, очень рад. Ваше мнение чрезвычайно важно. Значит, жениться на ней?

— На кухарке из замка?

— Да.

— Конечно.

— Но тут есть трудность. Мой дворецкий тоже ищет ее руки.

— Дворецкий?

— Да. Сложная проблема. Стэнвуд задумался.

— Оба вы жениться на ней не можете.

Лорда пленила такая ясность мысли. Молод, а мудр!

— Вот именно. Что вы мне посоветуете?

— Проще всего выгнать дворецкого.

— Я не могу. «Мой» я сказал, не подумав. Платит ему моя дочь, Адела. Слуги — в ее ведении, и она не уступит.

— Смотрите-ка, как я с Огастесом! Ну, тогда надо его затмить.

— А как? Он исключительно хорош. Вы бы видели его. У него один недостаток, играет на скачках.

— Он часом не знает, кто победит в пятницу?

— Вряд ли. Он вечно проигрывает. На это я и надеюсь. Элис не нравится, что он зря тратит деньги.

— Элис?

— Ну, кухарке.

— На которой вы хотите жениться?

— Той самой. Ей нужен надежный муж. На ее взгляд, я надежен.

— Да?

— Я это знаю из верных источников.

— Что ж, дело в шляпе. Главное — не сдавайтесь. По-моему, вы перетянете.

— Правда, мой мальчик? Вы меня утешили. Однако есть еще одно препятствие. Она требует, чтоб ее жених, кто бы он ни был, купил кабачок за двести фунтов.

— Значит, нужны деньги?

— Вот именно. Как всегда. Я живу давно, пятьдесят два года, и все больше в этом убеждаюсь. Да, пятьдесят два, сегодня мой день рождения.

Стэнвуд откинул голову и запел густым басом:

Он остановился и сжал руками виски. Именно о таких промахах говорили ему друзья. Ну что это, петь всякую чушь, да еще откинув голову!

— Простите, ради Бога, — сказал он, вставая. — Пойду, умоюсь холодной водой. Вы никогда не ощущали, что вам ввинчивают в череп раскаленные болты?

— Бывало, — с тоской отвечал лорд, — давно, в молодости. Вот помнится…

— Конечно, лучше приложить лед, — сказал Стэнвуд, — но глупо заказывать ведро льда и совать в него голову. Может, и вода ничего.

Он удалился, а лорд Шортлендс погрузился в думы, приоткрыв рот.

Думал он о том, как развлекается миссис Пентер в этом Уолэм Грин. Думал и о Терри, надеясь, что она купит хорошую шляпу. Думал о здешнем напитке, не заказать ли еще, но решил, что не стоит. И тут мысли его перенеслись к таким предметам, что он мгновенно протрезвел, словно все эти часы пил молочное пиво.

Мудро ли, спросил он себя, разумно ли доверять тайну своей любви этому милому юноше? А вдруг через него что-то дойдет до Аделы?

Разум, однако, его успокоил. Они с милым юношей — как корабли в ночи. Встретились, побеседовали, и больше никогда не увидятся. При чем тут Адела? Словом, беспокоиться не о чем.

Успокоенный и приободренный, но нуждающийся в подкреплении, он стал искать взглядом Алоизия Макгаффи и увидел, что на него глядят очень красивые близнецы, слившиеся по рассмотрении в одного человека, незаметно присевшего к соседнему столику. Как ни странно, человек этот (заметим, в сером костюме) поднялся, подошел к нему и сказал:

— Здравствуйте.

 

Глава VI

Лорд Шортлендс помигал, а потом осторожно ответил:

— Здравствуйте.

Шестнадцать лет назад у него занял пять фунтов вот такой незнакомец в баре. Фунты не вернулись; и сейчас, имея при себе двенадцать купюр, лорд подумал: «Осторожно, Клод Персиваль Джон Деламер».

— Я не ошибся? — продолжал незнакомец. — Вы лорд Шортлендс?

Решив, что это признать можно, боязливый пэр ответил: «Да», а молодой человек сообщил, что он так и знал, поскольку пятый граф почти не изменился, даже помолодел.

Придерживая карман, лорд Шортлендс ощутил, что незнакомец ему нравится.

— Вы меня не помните, — говорил тот. — Это естественно, мы давно не виделись. Ваш сын Тони как-то пригласил меня на каникулы. Моя фамилия Кардинел.

— Кардинел?

— Да. Сегодня утром я упомянул это по телефону, но вы меня не узнали. Хорошо встретиться снова. Как Тони?

— Ничего, в порядке. Он в Кении, разводит кофе. — Тут одурманенный напитком мозг откликнулся на призыв: — Кардинел? Это же вы влюблены в Терри!

Молодой человек кивнул.

— Да, это самое главное, — признал он. — Прямо к сути. Не сегодня-завтра я стану президентом США, но в истории хотел бы остаться как тот, кто влюблен в Терри. Приятно, я думаю, иметь такую дочь.

— О, да!

— Веселит сердце?

— Еще как!

— Удивляюсь, что вы не поете от счастья. Я очень обрадовался, когда вы сказали, что она причесывается все так же. Нельзя менять совершенство. Хотя никакие прически не уменьшат ее очарования. Первый раз я увидел ее с косичками, и что же? Сама красота.

— Да, у Терри хорошие волосы.

— Я бы сказал, великолепные. А глаза! Как они вам? Лорд Шортлендс полагал, что они недурны. Молодой человек нахмурился.

— Недурны? Говоря о Терри, надо тщательно взвешивать слова. У нее небесные глаза. Таких больше нет. А как насчет носа? Если помните, он чуть-чуть вздернут.

— Э… — проговорил граф, благоразумно избегая определений.

Молодой человек, этот придирчивый критик, стал зажигать сигарету. Граф смотрел на него серьезно и вдумчиво. Он понимал, почему Терри одобряет его внешность. Красив, ничего не скажешь; что там, ослепителен. Сидел он вполоборота, и справедливый пэр видел, как четок его профиль. Да, красота — это красота.

Майк Кардинел зажег сигарету и снова заговорил.

— Да, кто-кто, а она прекрасна. Вы не представляете, как я ее люблю. Она вернулась в мою жизнь — наяву, не в мечтаниях — совершенно случайно. Представьте себе, именно тогда я думал не о ней, а о котлетах, брюссельской капусте и картошке-фри. Искал вот тут место и увидел, что мой приятель сидит с какой-то девушкой. Подошел к ним…

— Да, она говорила

— Она говорила обо мне? Это хорошо. Кстати, вы позволите за ней ухаживать?

— Вы и так ухаживаете.

— Без разрешения. И без успеха. Почему «без успеха»? Потому что без разрешения.

— Повторите, если не трудно, — взмолился растерянный граф.

— Я хочу сказать, что неправильно подошел к делу. Мне нужна поддержка. Если бы вы были за меня, все пошло бы лучше. Знаете, отцовское влияние… Вставите словечко, напомните вовремя, а главное — пригласите меня в замок. Там, в поэтической обстановке…

— Нет, не приглашу. Это не в моем ведении.

— Что вы говорите! Ребенок, и тот мог бы…

— А я не могу. Адела не позволит.

— Вот как? Прискорбно, прискорбно. Я не знаком с леди Аделой.

— Разве ее не было, когда вы гостили у Тони?

— Не было.

— Везет же людям! — вздохнул лорд Шортлендс. Майк строго на него взглянул.

— А как насчет Стэнвуда? — спросил он.

— Что-что?

— Вы говорите, что не можете никого пригласить. Однако я звонил Стэнвуду, и его слуга сказал мне, что вы послали ему телеграмму с приглашением.

— Не я, Адела. Что ему нужно, кстати? Болван какой-то.

— Ну уж нет.

— Тогда отец болван.

— Не знаю, не видел. Вам Стэнвуд понравится, он всем нравится. Я лично люблю его как брата. Да, вернемся ко мне. Я в замке был, ничего плохого не сделал, так что ваша старшая дочь может смело меня пригласить.

— О, нет! Она приглашает только тех, кто что-нибудь пишет — романы, картины, музыку. Так сказать, служителей искусства.

— Стэнвуд ничего не пишет.

— Значит, он исключение.

— Словом, меня она не пригласит?

— Ни за что на свете.

— Прискорбно, прискорбно. У меня связаны руки. Нельзя ухаживать, если ты в Лондоне, а она — в Кенте, да еще не подходит к телефону. Вам дворецкий не нужен?

Лорд Шортлендс печально вздохнул.

— К сожалению, нет. А зачем все это? Терри за вас не выйдет.

— Да, ей так кажется. Но только пустите меня в замок…

— У нее есть какая-то причина. Майк нахмурился.

— Причина! Она сама не знает, что ей нужно. Упряма, как не знаю кто. Вот эту черту я бы подправил. Стоит ли быть похожей на ангела, спросил бы я, если не можешь опознать верное сердце? На ангела она похожа, тут спору нет. Последние годы я жил в Голливуде, на мне буквально висли красотки, но перед Терри они — тьфу! Она неповторима.

— Терри говорила, что вы там работали. Контракты с актерами, да?

— Да.

— Выгодное дельце?

— Ничего, не жалуюсь. Прокормлю вашу дочь, если что. Но в замок мне приехать надо, почта и телефон не помогают. Подумайте как следует.

Лорд Шортлендс стал думать. Приятный, обеспеченный зять со связями в Голливуде ему не помешал бы. Думы эти прервал Стэнвуд, заметно посвежевший. Холодная вода помогла.

— Привет, Майк, — бодро возгласил он.

— Привет, — отвечал Кардинел. — А ты — совсем ничего. Я к тебе заходил, и твой Огастес сказал, что ты практически скончался.

— Понимаешь, я был в турецкой бане, а сейчас поливал голову холодной водой.

— А, вон что! Ты знаком с лордом Шортлендсом?

— В жизни о нем не слышал.

— Вот он, прошу.

— Ах, да, знаком! Мы тут поболтали. Он много рассказывал про кухарку.

— Это ваш гость, — сообщил Кардинел графу. — Тот самый Стэнвуд Кобболд. Что с вами?

Пятый граф оцепенел от ужаса.

— С-с-стэнвуд К-к-коб-б-б-олд? — выговорил он. — Это вы?

— Конечно. А что такого? Что с нашим лордом, Майк? Кардинел сам удивлялся, но предложил гипотезу:

— Наверное, это от радости. Огастес говорил, что сегодня ты едешь в Кент. Значит, лорд Шортлендс — твой хозяин. Соответственно, он радуется.

Пятый граф с трудом проговорил:

— К-к-какой ужас!

— Ну, что вы! Стэнвуд — прекрасный человек.

— Понимаете, я хочу жениться на кухарке…

— Одобряю. А ты как, Стэнвуд?

— …и ему об этом сказал. То есть Кобболду. А он, то есть Кобболд, может сказать Аделе.

— Она огорчится?

— Она меня загрызет. Как по-вашему, Кобболд любит поболтать?

— Боюсь, что любит.

— О, Господи!

— Видите ли, Кобболд чист, как дитя. А дети болтают беспрерывно. Если есть, что выдать, он выдаст. Когда мать его ждала, ее напугал диктор Би-Би-Си.

— Ой, Боже мой!

— Если им с леди Аделой не хватит тем для разговора, он, то есть Кобболд, займется вами и кухаркой. Заметьте, не ведая зла. Так, ради беседы.

— Господи Милостивый!

— Скорее всего, беда нагрянет сегодня же, за ужином. Представьте эту сцену. Рыба подана, Стэнфорд ее ест. «Да, леди Адела, — говорит он с набитым ртом, — кухарка у вас превосходная». — «Спасибо, мистер Кобболд. Возьмите еще». — «А это на ней хочет жениться лорд Шортлендс? Я его понимаю».

— Ужасно, ужасно!

— Да, вы смутитесь. Вам придется нелегко. Но, к счастью, могу предложить недурной выход. Что, если задержаться в Лондоне? Тебе, мой друг, тебе.

Стэнвуд помрачнел. Вроде бы ему стало лучше, а тут эти разговоры.

— Ты пойми, отец велел! Не обрадовался и граф.

— Мой дорогой, что вы говорите! Адела послала меня за Кобболдом. Что она скажет, если я вернусь один?

— Вы вернетесь со мной.

— С вами?!

— Подумайте как следует. Я хочу поехать в замок, Стэнвуд хочет остаться в Лондоне, вы хотите привезти гостя, который вас не выдаст. Мой простой проект отвечает всем желаниям.

Лорд Шортлендс думал медленно.

— Адела ждет не вас, а Кобболда.

— Вот я и приеду под псевдонимом.

Стэнвуд взвизгнул от радости. Голову снова пронзила боль, но есть вещи поважнее.

— Майк, ты гений!

— Не без того.

— А я полчаса назад звонил Эйлин, прощался! Побегу скорее к ней.

— Ты еще не поел.

— Ну и Бог с ним!

— А как же Огастес?

— Ну его к черту!

— Он очень хочет поехать.

— Пикнет, дам в глаз, — сообщил Стэнвуд и улетел, как фея. Лорд Шортлендс, способный во всем разобраться, если дашь ему время, спросил на всякий случай:

— То есть вы поедете в замок вместо Кобболда?

— Вот именно.

— Как будто вы — это он?

— Да.

— Но, Господи…

— Что такое?

— Терри же вас знает. Что там, она и его знает! Они ходили в кафе.

— Я это учел. Положимся на ее любовь к вам.

— Ой, верно! Она ничего не скажет.

— Но все же лучше ее предупредить. Позвоните ей.

— Она здесь. Сколько сейчас, полвторого?

— Минута в минуту.

— Тогда она в вестибюле. Мы так договорились.

— Прекрасно. Мне как раз надо бы с ней потолковать. «Нет», видите ли! Эй, что там?

В бар вошел мальчик, обладавший, как все служители отеля, нежным и сладким голосом. Голос этот выпевал:

— Лорд Шо-орт-лендс! Лорд Шо-орт-лендс! Пятый граф посмотрел на Майка.

— Это он меня?

— Естественно.

— Эй, мальчик!

— Лорд Шортлендс, милорд? Вас к телефону.

— Кто бы это мог быть? — пробормотал граф.

— Пойдите и узнайте, — посоветовал Майк, — а я пока что потолкую с Терри. Вы не возражаете, если я намылю ей голову?

— А? Что?

— «Нет», видите ли! — сурово сказал красавец.

 

Глава VII

Поскольку отель «Баррибо» — пристанище богатых, а богатые почти всегда противны, вестибюль в 13.30 являл собой неприятное зрелище. Глаз отдыхал только на Терри в новой шляпе. Сидела она (Терри, не шляпа) между двумя финансистами с четырьмя подбородками на каждого, и Майк возвестил о себе, громко крикнув: «Эхей!» Подскочив на полфута, она недоверчиво воззрилась на него.

— Это вы?

— Нет, не так, — сказал он. — Надо закатить глаза и схватиться за сердце. «Это вы!?» Но я вас понял. Опять я тут как тут, да? Можно себе представить, что чувствовала Мэри.

— Да, в вас есть что-то овечье. Конечно, я рада вас видеть.

— Еще бы!

— Как вы узнали, что я здесь?

— Ваш отец сказал.

— Вы с ним встретились?

— Да, недавно.

— Поистине тесен мир.

— Чему вы удивляетесь? Я вошел в бар, он там сидел, как же мы могли не встретиться?

— Он был в хорошем настроении? Я имею в виду, до вашей встречи.

— Вполне.

— Не слишком разрезвился?

— Нет.

— Понимаете, сегодня у него праздник. Я не совсем спокойна, когда он сидит в баре.

— Сидел он не так уж долго. Его позвали к телефону.

— К телефону?

— Да. А что?

— Кто ему может звонить?

— Не спрашивайте, мы с ним едва знакомы.

— Я хочу сказать, никто не знает, что он здесь. Кроме нас, конечно.

— Значит, звонили из дома. Вот что, переменим тему. Поговорим о моем письме. Хорошо написано, а? Мысли, стиль…

— Да, неплохо.

— Мой друг Огастес тоже так думает. Захожу, а он его читает. «Здорово! — сказал он, хотя вообще-то суров. — Мне больше всего нравится композиция. А слог! Камень растопит». «Ну, это ее проймет», — думал я, когда лизал марку, но, видимо, ошибся. Или ваш отец неточно передал ваши слова. Вернее, одно слово: «Нет».

— Точно. Именно это я и просила сказать вам.

— Со всей возможной деликатностью?

— Не с грубостью же!

— Естественно. Значит, вы за меня не выйдете?

— Да, не выйду.

— Это вы так говорите, но я не отчаиваюсь.

— Не отчаиваетесь?

— Ни капельки. Терпение и труд, знаете ли. Буду ходить за вами, смотреть, и однажды мой пристальный взгляд сделает свое дело. Представьте себе собаку. Она клянчит еду. Вы думаете: «Ничего не дам, ей же вредно». Но она смотрит, смотрит — и вы сдаетесь. Кстати, о браках. Ваш отец сказал, что он хочет жениться на кухарке. Я не возражаю.

— Ох, Шорти, Шорти! Так я и знала, нельзя его пускать в Лондон с кучей денег. Душу выложил, да? Вы уж его не выдавайте.

— Что вы, как можно!

— Если Адела услышит, она его заест.

— От меня — не услышит. Я скрытен, как шпион.

— Это хорошо. А теперь откройте мне, почему вы здесь. Свидание с девицей?

— О, нет. Со Стэнвудом Коббоддом.

— Правда? Добрый старый Стэнвуд!

— Золотые слова. Он ведь нас свел. Помните? Вы сидели в малом зале, он вам рассказывал про Стокершу, и тут появился я. «Господи, — сказал я себе, — да это же Терри!»

— И угадали?

— Да.

— Что же тут такого?

— А что вам еще нужно? Блистательный сюжет.

— Стэнвуд вам сказал, что он к нам едет?

— Он не едет.

— Едет, не сомневайтесь. Мы везем его с собой. Его отец прислал Шорти телеграмму…

— Это я все знаю. Хочет оторвать его от Стокерши. А вы знаете не все. Сейчас я дополню сценарий. Для этого мы вернемся к началу. Я пришел сюда, чтобы повидаться со Стэнвудом, и встретил вашего папашу. Усвоили?

— Да.

— Прекрасно. Папаша, как я говорил, был достаточно весел. Я представился, мы поболтали — о вашей прическе, о красоте ваших волос, о форме вашего носа и, наконец, о том, что я бы хотел на вас жениться. Словом, болтали мы тихо-мирно, и тут ворвался Стэнвуд. На этом папашино веселье кончилось.

— Ему не понравился Стэнвуд?

— Скорее, слишком понравился. Я бы сказал, горячая, но глупая любовь. Насколько я понял, они познакомились до моего прихода и сразу подружились. Знаете такие дружбы — А ничего не может скрыть от Б, и наоборот.

— Неужели он?..

— Вот именно.

— Ох, Шорти, Шорти, Шорти!

— Несомненно, Стэнвуд рассказал вашему отцу о своей любви, а ваш отец, чтобы не отстать, рассказал о своей. Заметьте, они друг другу не представились. Так обычно и бывает, когда знакомятся в баре. Пока я не назвал Стэнвуда, он был для лорда Ш. приятным незнакомцем, похожим на гиппопотама.

— А ведь похож!

— Больше, чем некоторые гиппопотамы.

— Но не в том дело.

— Не в том.

— Главное, может ли он хранить тайну. Если он приедет к нам…

— …он встретит вашу Аделу. А если он проговорится, мы все пойдем прахом. Да, эта самая мысль терзала нашего лорда. Он ждал утешения, но не дождался. Мне пришлось открыть ему, что Стэнвуд — сплетник самого высокого ранга. Мы в Америке не даем рекламы в газетах, просто сообщаем что-нибудь Стэнвуду. Оно и дешевле.

— Какой ужас!

— Так сказал и граф.

— О, Господи!

— И это он, кажется, говорил. Какая драма, а? Но не пугайтесь, я все уладил.

— Уладили?

— Естественно. Где я, там счастливая развязка.

— Для вас пределов нет?

— Пока их не обнаружили. Так вот, я предложил, чтобы Стэнвуд остался здесь, а я поехал в замок.

— Выдавая себя за него?

— Вот именно.

Майк улыбнулся, ожидая похвал, но Терри задумалась.

— По-нятно…

— Какой ум, а?

— Могучий.

— Другого выхода нет. Конечно, я принимаю как данность, что вы меня не подведете.

— Ну, что вы! Зачем мне губить Шорти?

— То-то и оно. В общем, такой вот план, по-моему — идеальный. Вашей сестре нужен Стэнвуд, и она получит его в улучшенном издании. Ваш отец хочет, чтобы Стэнвуда не было, и его не будет. Я хочу попасть в замок, чтобы обхаживать вас, и я туда попаду. Живя в этом мире, пытаешься хоть как-то распространять сладость и свет — и что же, просим! Все счастливы.

— Кроме меня.

— Ну-ну, что за тон?

— Повторяю, кроме меня.

— Вы не хотите, чтобы я поехал в замок?

— Да, не хочу.

— Ничего, погодите, пока я разверну лепестки. Или, если угодно, открою свои глубины.

— У вас их нет.

— Что вы, есть.

— А я все равно не хочу, чтобы вы ехали в замок.

— Да это же истинная благодать! Как хорошо я помню старый Бивор, рай для влюбленных! Гуляя в рощах, сидя на скамейках, топча зеленые газоны, ловя угрей во рву, мы быстро преодолеем ваши предрассудки. «Ах ты, Господи! — подумаете вы. — Как же я не углядела, что именно он сужден мне судьбой?» Может быть, уроните слезинку — как-никак, мы давно могли пребывать в счастливом браке.

— А вы не задерживаете Стэнвуда?

— Он ушел. Видимо, есть не хочет. А я, так и быть, перекушу с вами и вашим отцом.

— Вас никто не приглашал.

— Мне приглашения не нужны, я из Голливуда. А вот и граф!

Действительно, лорд Шортлендс шел к ним. Вид у него был такой, что Терри вскрикнула. Больше всего он был похож на Стэнвуда в те минуты, когда тот выпил целебное снадобье. Глаза у него тоже вращались в орбитах, и он напоминал человека, сраженного молнией.

— Терри! — крикнул он. — Ты помнишь этот альбом? Он проглотил что-то раза два и продолжал:

— Сейчас я говорил с Дезборо. Он нашел там марку, которая стоит больше тысячи фунтов.

 

Глава VIII

Когда бой Биг-Бена плыл от Вестминстера над Лондоном, возвещая половину третьего, Огастес Ворр неслышно вошел в гостиную квартиры № 7 в Блоксем-хаусе, на Парк-лейн. Он только что окончил второй завтрак, заметим — несколько поздний, и намеревался увенчать его хорошей сигарой. Как ни прискорбно, подойдя к коробке, он заметил, что на тахте лежит хозяин.

— А, вы тут, дорогуша, — сказал он, поспешно пряча добычу в недра своих одежд. — Не заметил, как вы пришли.

Стэнвуд не отвечал. Он отвернулся к стене, и верный слуга сделал из этого выводы.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Опять! Однако вы даете. Суток не прошло, как я вас откачал, еле справился. И что же? Надрались, как зюзя. Скажите спасибо, что вы не… э-э… грабитель, им пить никак нельзя. Помню, был такой Гарри Коркер, мы его звали Насос. Зашел он в один дом, занялся сейфом, нашел со второго раза какие-то кнопочки и глянь — музыка играет, для танцев, из приемника. Если бы он не догадался прыгнуть прямо в окно, была бы ему крышка. После этого случая он немного одумался. Что ж, пойду за другой бутылкой этого зелья. Попрошу молодого человека, чтобы покрепче сделали.

Стэнвуд присел на тахте. Лицо его было мрачно, голос — ясен.

— Я не пьян.

— Вон как? — удивился Огастес. — А с виду — хуже некуда. На воздух вам надо, дорогуша. Я уже вещи сложил.

— А теперь разложите.

— То есть как это? Мы же едем в замок.

— Нет, — ответил Стэнвуд и объяснил, в чем дело.

Мы гордимся Огастесом Ворром. От лысеющей головы до массивных стоп он был снобом и мечтал о том, как будет писать письма на бумаге с короной, а позже между делом упоминать о всяких там графах. Сейчас он чувствовал себя как пери, изгнанная из рая.

Однако его золотое сердце вынесло удар. Пробормотав: «Ну и ну..» — он взял себя в руки. Никакое занятие не укрепляет дух так, как кража со взломом. Посудите сами, трудишься полночи над сейфом, чтобы обнаружить только затхлый запах да дохлого паука, — и принимаешь это, зная, что земная жизнь полна разочарований.

Но при всей своей мудрости Огастес проекта не одобрил.

— Помяните мое слово, — сказал он, — толку не будет.

— Почему?

— А потому, дорогуша, что вранье к добру не приведет. Запутаетесь, как миленькие. Помню я такой стишок: «Ты попадешь в густой туман, когда решишься на обман». На память читал, дядя Фред даже давал мне леденцов, чтобы я, это, остановился. Ему, понимаете, мешало обед переваривать. Сядет к столу, а кулечек наготове. Ладно, если вы не надрались, что ж у вас вид, простите, поганый?

— Какой-какой?

— Ну, эдакий. Наподобие тухлой рыбы, — отвечал честный слуга.

При обычных обстоятельствах Стэнвуд остерегся бы доверять заветнейшие тайны тому, кого считал несколько фамильярным. «Ему только дай палец, — подумал бы он, — совсем распустится». Но глубокая скорбь настигла его, морозы и смерчи крушили сад его мечтаний, а в такие минуты изольешь душу любому.

— Если хотите знать, — сказал он, — у меня разбито сердце.

Огастес удивился и выказал интерес.

— Вон как! — заметил он. — А я-то думал, когда ваша девица приехала, вы будете петь, будто птичка. Что, отставку дала? Они всегда так, эти, прямо скажу, любимицы публики. Избаловали, одно слово. Им бы заехать в глаз, сразу бы стали как шелковые. Другого нашла, что ли? Так я и знал.

Стэнвуд тихо взвыл. Тон, да и смысл этой речи ему не нравился, но потребность в наперснике снова оказалась сильнее.

— Не в том дело, — сказал он. — Сейчас я у нее был…

— И зря, дорогуша, зря. Девицы всегда злятся с перепоя.

— Она не злилась.

— Вот она, корысть! Держитесь подальше, дорогуша.

— Какая корысть, чтоб вас черти драли!

— Однако, выраженьица…

— Она говорит, что брак не продержится, если жена богаче мужа.

Огастес присел на тахту, сдвинув ноги хозяина, и сложил кончики пальцев.

— Это верно, — согласился он. — Тут ничего не попишешь. Ну и ну, актерка-то — не дура. Последнее дело за всяким грошом идти к жене. Помню, мой дядя Реджинадд…

— К собачьей матери!

— Да, выраженьица… — обиженный Огастес встал. — Собирался про него рассказать, а теперь не буду. А девица — она права. Я думал, вы и сами знаете. Нехорошо от жены зависеть. Надо себя уважать.

— Уважать, трам-та-ра-рам!

— Выраженьица. Вы что, вечного огня не боитесь? Ну, ладно. Что делать-то будем?

— Не знаю.

— И я не знаю. Раз уж такое дело, я лично бы выпил. Пойду, намешаю бренди с содовой.

— Побольше бренди, если можно!

— Не беспокойтесь, дорогуша. Мне не жалко.

Огастес вернулся не сразу, его задержал звонок в передней. Когда же он пришел, он увидел, что хозяин сидит и курит.

— Я вот что сделаю, — сказал Стэнвуд, благодарно принимая бренди. — Поговорю с ней начистоту.

Огастес покачал головой.

— Нет, дорогуша, — сказал он, — ничего у вас не выйдет. Тут надо молить, просить, распинаться.

— А что? Я так и сделаю.

— Это навряд ли. Сами посудите, она — тут, а вы — в замке. Мистер Кардинел был в таком же, как говорится, положении, только его девица сидела в замке, а он — тут.

Несмотря на животворящий напиток, Стэнвуду не хотелось слушать всякую чушь. Преданный служитель явно рехнулся.

— Что вы порете? — спросил хозяин, сурово глядя на него. — Сказано вам, я не еду ни в какой замок.

— Едете, дорогуша, раз уж телеграмма пришла.

— Какая еще телеграмма? Огастес хлопнул себя по лбу.

— Ах ты, забыл сказать! Совсем голова дырявая. Да от родителя. Прочитал я ее в передней и на столик положил. Новые, как говорится, распоряжения.

— Ой, Господи! Что случилось?

— Да эти, как их, фотографии.

— Какие фотографии?

— Тихо, дорогуша, не сбивайте. Сейчас скажу. Она длинная, все не упомнишь, но самая суть — такая: родитель, значится, просит, чтобы вы послали ему побольше снимков. Тут — зала какая-нибудь, а тут — вы, собственной персоной.

— Что?

Огастес снисходительно улыбнулся.

— И то, смех один. Кому нужна, прошу прощения, такая физиономия? Я так понимаю, будет друзьям показывать. Усекли? Придет, это, в клуб или куда еще, а приятель и спросит: «Как там твой сынок? Я что-то я его не вижу». — «Хо! — говорит родитель. — Ты что, не слыхал? Он сейчас у английского графа». — «Ого! — говорит приятель. — Так-таки у графа?» — «У самого главного, в самом лучшем замке. Вот, взгляни-ка. Это у них янтарная зала, это — портретная галерея. Ничего местечко, а уж он там — как свой». Такие дела, дорогуша. Оно, конечно, грех, называется гордыня, но ничего не попишешь.

Стэнвуд стал мутно-зеленым.

— Тьфу ты!

— Вот уж не скажу, можно так выражаться или нет. Вроде бы — выраженьице, а кто его знает?

— Откуда я возьму фотографии?

— То-то и оно. Как говорится, бремя греха. Я так полагаю, надо изловить мистера Кардинела и поехать с ним. Сами посудите…

Стэнвуд, вероятно, посудил и через пять минут сидел в такси, направлявшемся к отелю. Выскочив, он схватил за локоть знакомого швейцара и проговорил, отдуваясь:

— Кардинела не видели?

— Как не видеть, сэр, — отвечал тот. — Только что ушел. Сел в машину с пожилым джентльменом и молодой дамой.

Оставалось одно — подбежать к бару и заказать Макгаффи здешний напиток. С бокалом в руке Стэнвуд глядел туманным взглядом в не менее туманное будущее, напоминая выброшенный морем мусор, на который презрительно косятся чайки.

 

Глава IX

Машина миновала ворота Биворского замка, переехала по мосту ров и остановилась у главного подъезда. Майк с чувством вздохнул.

— Переношусь в прошлое, — сказал он. — Здесь я вас впервые увидел.

— Здесь? — переспросила Терри. — Не помню.

— А я вот помню. Вы смотрели из того окна.

— Там классная комната.

— Это я понял, увидев, что вы перемазаны джемом. Пили чай между уроками?

— Ничего я не перемазывалась.

— Перемазывались. Малиновым джемом. Он был прекрасен. Подчеркивал, можно сказать, нежную белизну лица.

Лорд Шортлендс тем временем выходил из ступора, сменившего в конце пути неземную откровенность. Майк узнал буквально все о романе с кухаркой и о поверженном сопернике. Мог он и ответить на любой вопрос, связанный с маркой.

Судя по неоднократным рассказам, марка эта появилась в 1851 году и называлась «Испанская голубая неиспользованная dos reales». Дезборо, чьи заслуги поистине несравненны, обнаружил ее, когда гонг звал к ланчу, и так вознесся духом, что, не убоявшись жены, пошел не к столу, но к телефону, чтобы сообщить тестю поразительную новость. По его словам, тысяча фунтов — далеко не предел. Точно такую же марку продали недавно за полторы.

— Насколько я понял, — объяснил лорд Шортлендс, вылезая из машины, — там что-то не то с цветом.

Собственно, он говорил это в ресторане раз шесть, не меньше, да и раза четыре — в начале пути, но решил, что этого мало.

— Неверная окраска, как он выразился. Не знаю, почему она так важна.

— Когда я собирал марки, — сказал Кардинел, — такая штука ценилась ого-го-го!

— Собирали марки? — спросила Терри.

— Да, в юные годы. Разве вы не помните…

— Что именно?

— Ах ты, забыл!

— Как жаль.

— Видимо, что-то несущественное.

— Я ловлю каждое ваше слово.

— Знаю. Но — забыл. Может, вспомню, тогда скажу. Есть чего ждать.

Лично он, вступил в беседу лорд Шортлендс, ждет встречи с этим гадом дворецким. По-видимому, слухи о нежданном богатстве уже проникли за зеленую штору, и пятый граф очень хотел бы посмотреть на былого соперника. Да, очень хотел бы, просто ждет, не дождется. При всей своей мягкости пэр гадов не жаловал.

Однако, к его разочарованию, двери открыла горничная.

— Что такое? — вскричал граф. — Где же дворецкий?

— Мистер Спинк уехал на мотоциклете, милорд.

— На мотоциклете? А зачем?

По-видимому, дворецкий был одним из молчаливых, сильных мужчин, столь популярных в наше время. Он не сообщил горничной, зачем куда-то едет.

— Вот как? — сказал граф. — Ну, что же. Подождем, подождем. Леди Адела в гостиной?

— Да, милорд.

— Тогда идемте, Кобболд. Я вас ей представлю. Горничная исчезла, а ее хозяин был очень доволен собой.

— Заметили, как я вас назвал?

— Очень кстати.

— Да уж, начинать — так начинать.

— Главное — начать верно.

— Только вы сами не ошибитесь.

— Ну, что вы! Никогда.

— И ты, Терри.

— Не беспокойся.

— Один ложный шаг, и нам конец.

— Да-да. А вот ты ни о чем не забыл?

— Что ты имеешь в виду?

— Аделин характер. Она может вцепиться в эту марку.

— Вцепиться? То есть забрать себе?

— Вот именно. Можно говорить прямо при нашем синтетическом Кобболде…

— Можно, — заверил Майк. — Люблю откровенность.

— Тем более, ты и так ему все поведал, хоть биографию пиши. Представь, что Адела потребует платы.

У графа отвисла челюсть.

— Ну, знаешь ли!..

— Знаю. Потребует. Мы с тобой и с Кларой должны Дезборо больше тысячи. Кто-кто, а она таких вещей не забывает.

— Что же нам делать?

— Меня послушаете? — осведомился Майк.

— У вас есть план?

— И какой!

— Он всегда так, — заметила Терри. — Его называют Мозговым Трестом.

— И не зря, — сказал Майк. — Вот вам план, пожалуйста. Меня знакомят с леди Аделой. «Мистер Кобболд», — говорите вы.

— Точнее, «Разреши представить тебе мистера Кобболда».

— Да, так лучше. Что же за этим следует, спросите вы. Пока я пожимаю ей руку, лорд Шортлендс хватает альбом и где-нибудь прячет. Как говорится, работаем командой.

Глаза пятого графа наконец засияли. Майк явно получил один голос.

— Какой прекрасный план!

— Еще бы! Другой рукой можно ее удушить.

— Не стоит.

— Как вам угодно. А вот скажите, если я не вторгаюсь в потаенную сферу, леди Адела — железная женщина?

— Железнее некуда.

— Так я и думал. Но я смело предстану перед ней, хотя разоблачение грозит мне смертью. А, каково?

— Недурно.

— Должно быть, вы говорите про себя: «О, мой герой!»

— Говорю, как без этого.

— Опять угадал. Женщины любят отвагу. А там путь недолог: сперва — отвагу, потом — тебя. Скоро вы будете плакать горючими слезами, каясь в том, что мучили меня отказом. Даю вам самое большее неделю. Что это за дверь?

— В гостиную. Вижу, вы подзабыли географию замка.

— Меня в гостиную никто не пускал. Почему-то считалось, что мое место — сарайчик, где мы играли в карты с Тони и младшим лакеем. Что ж, лорд Шортлендс, ведите нас.

Когда Майк впервые увидел леди Аделу, даже его отвага заколебалась. Ему говорили, что хозяйка Биворского замка — женщина железная, но такого он все же не ждал. Она только что пришла из сада, держа ножницы, и он с дрожью подумал о том, какие раны они оставят.

Поразила его и сама леди, походившая больше обычного на Екатерину II. А Екатерина, при всех ее достоинствах, была, как известно, строга и величава.

Однако, взяв себя в руки, он прекрасно провел первую сцену. Помогло ему и то, что хозяйка приветливо улыбалась. Ее пленила красота, и настолько, что она приписала такие же чувства младшей сестре. На взгляд хозяйки замка, только совсем уж тупой человек устоит против таких чар, а Терри, при всей ее непредсказуемости, навряд ли останется равнодушной к греческому богу, который, кроме того, приходится сыном миллионеру.

— Рада вас видеть, мистер Кобболд, — сердечно сказала она.

— Как и я, леди Адела, как и я!

— Надеюсь, вам у нас понравится. После чая сестра вам все покажет.

— Леди Тереза уже предлагала мне…

— Розовый сад…

— Да, именно сад. По словам леди Терезы, он романтичен и полон тайн.

— Ваше окно туда выходит. Терри, покажи нашему гостю его комнату. Как раз успеешь до чая. Мы соберемся в голубой гостиной.

Когда дверь за Терри и Майком закрылась, граф, нетерпеливо шаркавший ногой, приступил к заветной теме:

— Где марка?

Леди Адела словно бы очнулась. На пути к дверям Майк явил свой профиль, а совершенство линий вместе с отцовским богатством способно ввергнуть в экстаз.

— Марка? А, марка!.. Которую нашел Дезборо?

— Дай ее мне.

— Она не твоя.

— Моя. Чья ж еще?

— Прости, забыла. Это не твой альбом. Клара искала тут что-нибудь для своей благотворительности и обнаружила твой за шкафом, в кабинете. Ошибки быть не может, на нем — твой титул. Значит, этот принадлежит Спинку.

Граф почувствовал, что из-под него уходит пол.

— Спинку!

Фамилия эта хороша тем, что сперва можно пошипеть. Лорд Шортлендс пошипел, а потом — вскрикнул, и с такой силой, что дочь его дрогнула.

— Папа! Я чуть не оглохла.

— Спинку?.. — повторил пэр чуть потише.

— Да. Дезборо сказал про марку за ланчем, а Клара сказала Блейру про твой альбом, и когда мы вышли из-за стола, Спинк сообщил мне, что первый альбом подарил ему мистер Росситер, сын прошлогодних американцев. Он, то есть Спинк, а не Росситер, всюду его искал.

Лорд Шортлендс схватился за стул. Такие речи — не для людей с высоким давлением. Как-никак дядя Джервис, передавший ему титул, умер от удара.

— Спинк так сказал?

— Да.

Граф внезапно ожил.

— Это ложь! — крикнул он.

Все инстинкты как один подсказывали ему, что дворецкий лжет или, если хотите, говорит неправду. С какой стати американец будет дарить ему альбом? Начнем с того, что у американцев вообще нет альбомов, а если есть, зачем их дарить? Дворецкие не собирают марок. Словом, чистая ложь.

— Почему? — спросила леди Алела. — Спинк сказал, что собирает марки с детства. Не вижу, что тут подозрительного. Как бы то ни было, он требует, чтобы альбом отдали ему.

— Пусть требует, пока не посинеет. Леди Адела подняла брови.

— Что с тобой, папа?

— Он лжет!

— Все равно альбом не твой. Отдадим его Спинку. Мистер Росситер вполне мог сделать такой подарок. Американцы славятся своей щедростью.

— Пусть докажет! Пусть свяжется с Росситером!

— Он как раз думает это сделать. Мрак осветила слабая надежда.

— Значит, альбом еще у тебя?

— Конечно, я не могу верить кому-то на слово. Спинк думает, что Росситер в Лондоне, и недавно сам туда уехал. А пока что марка — в безопасности. Я ее спрятала. А, вот и чай!

Пятый граф любил попить чайку, но сейчас не выказал радости. Он предпочел бы порций шесть-семь особого напитка Макгаффи.

 

Глава X

С песней на устах, победно сверкая глазами, Мервин Спинк ехал домой на своем мотоциклете, но вид у него был такой, словно он восседает на вершине мира. Если бы не руль, за который надо держаться обеими руками, он бы похлопал себя по плечу. Мир, заметим мы, был несравненно прекрасен. Мервин Спинк глядел на синее небо, на трепетных бабочек, на цветущие кусты, на поля в колосьях, напоминающие бархат, если погладишь его против шерсти, и все это ему нравилось. Он не кричал: «Ура-ура!», но как бы и кричал. Словом, во всем Кенте не было такого ликующего мажордома.

Завидев лорда Шортлендса у ворот замка, он еще больше обрадовался. Приятно полюбоваться унижением соперника. Мервин Спинк не щадил тех, кто вставал на его пути.

Остановив мотоциклет, он слез с сиденья и сказал:

— А, Шортлендс!

Граф удивился. Малиновый и без того, он совсем побагровел, а глаза его вылезли, словно у креветки или улитки.

— Как вы смеете так ко мне обращаться? Мервин Спинк нахмурил белоснежное чело.

— Давайте-ка, — сказал он, — уладим все тихо-мирно. Там, за воротами, вы «милорд», не спорю. А тут я — свободный человек. Так, повстречались на дороге. Тут я вам не слуга.

Доводы были хороши и складно изложены, но граф не угомонился.

— Слуга!

— А вот и нет. Оба мы — свободные люди. Не согласны — жалуйтесь миледи. Тогда я ей расскажу про наши с вами дела.

Лорд Шортлендс стал просто малиновым. При его давлении не побледнеешь, но он был к этому близок. Ему казалось, что позвоночник заменили желатином. Оставив манеру, свойственную средневековым графам, беседующим со смердами, он почти уподобился воркующему голубю.

— Ну-ну, Спинк! Что вы так разволновались? Это, в сущности, пустяк.

— Верно, Шортлендс.

— Пустая условность. А как насчет марки?

— Не понял.

— Леди Адела говорит, что вы на нее претендуете.

— Она моя и есть.

— Какая чушь! — вскричал граф. — Росситер подарил? Как бы не так! Вы лжете.

Ярость предков ожила в пятом пэре. Сама леди Адела не могла бы с ним сравниться.

Дворецкие не смеются, но Мервин Спинк едва не нарушил первое из гильдейских правил. Однако он сдержался, заменив саркастический смех снисходительной улыбкой.

— Послушайте-ка, — сказал он. — Очень советую, послушайте.

До сей поры мы встречали Спинка в его лучшем виде. Нашему взору представал вальяжный трезвенник, только украшавший родовое гнездо. Теперь он сбрасывает маску. Перед нами — последователь Макиавелли. Машинке, и той стыдно передавать его слова. Услышав их, пятый граф, резонно заподозривший неладное, все-таки удивился.

— Да, Шортлендс, я лгу. Ну, что будете делать? Сразу скажу, ничего не выйдет.

Граф понял, что дворецкий прав. Страх перед Аделой не позволит разоблачить козни. Придавленный грузом унижений, он слабо крякнул, хотя Огастес на его месте воскликнул бы: «Хо!» Дворецкий тем временем продолжал:

— Росситер мне никаких альбомов не дарил, я их вообще в жизни не видел. Зато у меня есть племянник, он играет на сцене и, заметьте, своего не упустит. Завтра он сыграет новую роль. Только что мы все с ним обговорили.

Тут он прервал свою речь, лицо его потемнело. Он ощутил, что надо было еще поторговаться. Скостил бы мзду до пятидесяти фунтов, тогда как теперь этот актеришка получит сто, хотя и частями. Однако человек, который вскоре выручит полторы тысячи, не должен мелочиться; и Спинк, вполне оправившись, продолжил свою речь:

— Леди Аделе я скажу, что перехватил америкашку чуть не на пути во Францию. Он обещал заехать в замок, так это, к ланчу. Ну, что? Как говорится, без сучка и задоринки.

Лорд Шортлендс, не отвечая, повернулся и направился к дому. Мервин Спинк следовал за ним, ведя в поводу мотоциклет.

— Прекрасный вечер, милорд, — заметил он, войдя в ворота.

Сказав эти слова, он посмотрел на хозяина и остался доволен. Пятый граф напоминал Стэнвуда Кобболда после возлияний. Радовала глаз и местная флора, равно как и фауна. Дворецкий с удовольствием глядел на сирень, цветущую слева, и на птичку с красным клювом, щебечущую справа. Ему доставил радость даже Космо Блейр, курящий сигарету, хотя даровитый драматург, буквально загребавший деньги и в Англии, и в Америке, не отличался красотой. Обычно, завидев его, люди моргали и отводили взгляд.

Драматурги, как правило, изящны. Рост их неограничен, а вот объем — таков, что сбоку их, в сущности, не видно. Космо Блейр не соответствовал стандарту, он был невысок и тучен. Граф называл его «пузатым оболтусом», поскольку он имел неприятную привычку говорить «мой дорогой Шортлендс» и спорить, что бы ты ни сказал.

Сейчас он посмотрел на странную пару сквозь сверкающий монокль.

— А, мой дорогой Шортлендс!

Пэр Англии издал тот звук, который издает медведь, подавившийся костью.

— А, Спинк! — продолжал Космо.

— Добрый вечер, сэр.

— Катались на мотоциклете?

— Да, сэр.

— Какая погода?

— Великолепная, сэр.

— Да, кстати…

Драматург тоже был доволен жизнью. К чаю подали пончики, буквально сочившиеся маслом, а после чая он читал Кларе второй акт. Ее непритворный восторг породил в нем благоволение к ближним, которому способствовала и упомянутая погода. Тем самым, он был рад оказать Мервину Спинку небольшую услугу.

— Да, кстати, — сказал он. — Помнится, вы меня просили помочь вашему племяннику. Роланд Уинтер, если не ошибаюсь?

— Вот именно, сэр.

— Как он сейчас, занят?

— Нет, сэр. Свободен.

— Что ж, у меня в пьесе для него кое-что есть. Странная вещь, мой дорогой Шортлендс, я все гадал, почему мне знакомо это имя, а сегодня вспомнил. В прошлом году он играл в моем шоу, и недурно, скажу вам, не…

Его прервал сдавленный крик. Мотоциклет упал на землю.

— Вы с ним знакомы, сэр? — с трудом проговорил Спинк.

— Естественно. Такой стройный, слегка косит, губы необычного рисунка. И рыжеват, да? Ну, конечно, в сущности — рыжий. Так вот, передайте ему, чтобы он заглянул к Чарли Кокберну. Я пошлю Чарли записочку.

Довольный собой, Космо двинулся дальше. Лорд Шортлендс радостно засмеялся.

— Ну как, Спинк? — осведомился он. Дворецкий не отвечал. Лицо его затуманилось.

— Если этот толстый нахал знает вашего племянника, — развернул свою мысль пятый граф, — навряд ли удастся выдать его за Росситера. Да, Спинк, вам крышка. Кончились ваши козни.

Мервин Спинк молчал. Подняв мотоциклет, он мрачно сел на него и мрачно направился в деревню.

Радость его сменилась скорбью. Синее небо было отвратительным. Бабочки — хуже некуда, колосья — это черт знает что! Словом, настроение пресловутой Пиппы, столь понятное у человека, которому светят полторы тысячи фунтов, начисто исчезло.

— Тьфу, та-ра-рам! — мрачно бормотал Мервин Спинк.

Добравшись до почты, он отправил телеграмму племяннику и мрачно поехал обратно, в замок, чтобы укрыться в своем логове.

Просидев там немалое время с мыслью о том, что нет на свете слов, печальнее чем: «Так могло бы статься», он услышал звонок из комнат леди Аделы. Когда вызывает хозяйка, надо идти, что бы ты ни чувствовал.

— Да, миледи?

— О, Спинк, приехал мистер Кобболд. Вы не посмотрите, все ли в порядке? Быть может, ему что-нибудь нужно.

— Сию минуту, миледи.

— Мистера Росситера нашли?

— Нет, миледи. К сожалению, он уехал.

— Но вы с ним свяжетесь?

— Непременно, миледи.

Мервин Спинк удалился, ничуть не страшась встречи с новым гостем. Когда он (Спинк, не гость) служил в роскошном доме Кобболда-старшего, младший ему очень нравился, поскольку, от щедрости душевной, нередко заглядывал к нему, чтобы поболтать и выпить. Мало того, несколько раз они ходили вместе на матч.

Однако, приближаясь к голубой гостиной, он был достаточно сумрачен.

 

Глава XI

Майк сидел в своей комнате, переодевшись к обеду, и ему все нравилось. Пятый граф мог терзаться и томиться, как Шильонский узник, но на свежий взгляд комнаты замка были выше всех похвал.

Скажем, окна, как справедливо заметила хозяйка, выходили в розовый сад, а дальше ласкали взор поля и рощи, где каркали грачи и бегали кролики. В самой комнате было уютно, если не сказать — роскошно. Особенно понравилось Майку мягкое кресло. В сельских спальнях сплошь и рядом обнаруживаешь мебель, сделанную в далеком прошлом по заказу инквизиции; но тут было не так.

Сидя в этом кресле, положив на столик ноги, Майк думал о Терри. Мысли его прервало то, что дверь открылась и появился вальяжный незнакомец, по-видимому — дворецкий, то есть тот самый Спинк, соперник лорда Шортлендса. Вон он каков, этот Адонис или, если хотите, змий в эдемском саду! Что ж, понятно, почему пятый граф его боится.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Адонис.

— Добрый вечер.

Хотя Спинк и страдал, уста его тронула улыбка, какой улыбается дворецкий, когда один из вышестоящих совершит промах. Хозяйка сказала ему, что в голубой спальне находится Стэнвуд Кобболд, однако в кресле сидел кто-то другой.

— Простите, сэр, — произнес Спинк. — Должно быть, я что-то перепутал. Мне показалось, что, по словам миледи, здесь обитает мистер Кобболд.

— Да. Это я.

Дворецкие не вздрагивают, и Спинк только покрылся зыбью.

— Мистер Стэнвуд Кобболд, сэр?

— Он самый.

Они помолчали, и Спинк осторожно спросил:

— Вот как, сэр?

Надо быть особенно глупым, чтобы ничего не заподозрить, если вместо гиппопотама видишь греческого бога. Спинк был умен. Он сразу распознал, что дело нечисто, и взгляд его стал суровым.

Повторим, Спинк был умен и тут же смекнул, что на этом можно нажиться, мало того — восстановить рухнувшие упованья. Молодые люди, приезжающие в замок под чужим именем, зачем-нибудь это делают. Значит, надо узнать их тайну и назначить свою цену. Дворецкий приободрился.

— Разрешите заметить, сэр…

— Да-да. Прошу.

— Дело в том, сэр, что я знаю мистера Кобболда.

Майк обнаружил, что кресло не так уж удобно. Чем-то оно напоминало раскаленную сковороду.

— Знаете? — переспросил он, быстро вскочив.

— Да, сэр. Я служил почти целый год у мистера Кобболда-старшего, на острове Лонг-Айленд. С мистером Кобболдом-младшим мы виделись ежедневно.

— Тут есть над чем подумать, — проговорил Майк.

— Вот именно, сэр.

Словечко «сэр» подсказывало, что дворецкий не принимает его за вора. По-видимому, какая-то черточка, быть может — особое достоинство, побудила отвергнуть самую простую разгадку.

Что ж, подумал Майк, тем лучше. Должно быть, можно сговориться за сходную цену. Как видите, оба они стремились к одному и тому же.

— Присаживайтесь, — сказал Майк. — Ваша фамилия Спинк, если не ошибаюсь?

— Да, сэр.

— Так вот, дражайший Спинк, не будем делать глупостей. Договоримся тихо-мирно за круглым столом.

— Согласен, сэр.

— Начнем с того, что я не Стэнвуд Кобболд.

— Вот именно, сэр.

— Прекрасно. Теперь встает вопрос, кто же я. Как вам кажется?

— Фамилии не знаю, сэр, но имя ваше, по-видимому, Майкл. Кроме того, смею предположить, что вы — друг мистера Стэнву-да. Приехали вы вместо него, чтобы ухаживать за леди Терезой.

— Однако! Как это вам удается? Наверное, фокус с зеркалами.

Мервин Спинк снисходительно улыбнулся.

— Недавно леди Тереза получила… э-э… весьма пылкое послание с подписью «Майк».

— Господи! Она его показывала?

— Отнюдь, сэр. Одна из служанок нечаянно прочитала его, убирая туалетный столик, а позже пересказала в нашей гостиной.

Майк покраснел, что было ему к лицу, и слегка скрипнул зубами.

— Да? — зачем-то переспросил он.

— Да, сэр. Одна из горничных. Конечно, я сделал ей выговор.

— А шею не свернули?

— Нет, сэр.

— Зря. И как, ей понравилось?

— О нет, сэр. Я был очень строг.

— Не выговор. Письмо.

— Понравилось, сэр.

— Что ж, и то хлеб. Доставил человеку удовольствие. Огастес тоже его похвалил.

— Кто, сэр?

— Один лондонский критик. Если как-нибудь встретите, познакомьте его со служанкой. Явное родство душ. А что до ваших слов, вы правы. Что будем дальше делать? Кстати, фамилия моя — Кардинел.

— Я часто слышал о вас от мистера Стэнвуда.

— Мы старые друзья. Прибавлю, что он полностью согласен с моими теперешними планами.

— Так я и думал, сэр. Мистер Стэнвуд исключительно добр, тем более — к друзьям. Но вы говорили…

— …что будем делать дальше?

— Простите, сэр?

— Ну-ну, Спинк, где ваш разум? Прежде всего, надо обеспечить ваше молчание. Если Алела узнает, мне конец.

— Несомненно, сэр.

— Итак?

— Если разрешите, сэр…

— Разрешу, разрешу.

— …я бы предложил полюбовное соглашение.

— Финансового характера?

— Вот именно, сэр.

Майк облегченно вздохнул и улыбнулся Спинку, как улыбались жители Гента гонцам из Аахена.

— Значит, дело ясно, — сказал он. — Как вам десятка?

— Ну, что вы, сэр!

— Это немалые деньги.

— Меньше, сэр, чем двести фунтов. Майк засмеялся.

— Что-то у меня со слухом. Мне послышалось «двести фунтов». Или с акустикой комнаты…

— Я так и сказал, сэр. Майк щелкнул языком.

— Слушайте, Спинк! Все мы любим пошутить, но это уж слишком. Вы, наверное, имели в виду двадцать?

— Нет, сэр, двести. Мистер Стэнвуд часто говорил о ваших доходах. Мне кажется, указанная сумма не так велика по сравнению с вашими чувствами к леди Терезе. Я сужу по письму.

— А если я дам вам в глаз?

— В глаз, сэр?

— Очень уж тянет, руки чешутся.

— Весьма прискорбно, сэр.

— Нет, это подумать — двести фунтов!

— Они мне нужны, сэр.

— Знаю.

— Его светлость поделился с вами, сэр?

— Еще как! Вот вам и другая причина. Я не хочу ему мешать.

— У каждого бывают неудачи. То солнце, сэр, то дождик.

— Что-что?

— Другими словами, сэр, омлета не сделаешь, не разбив яиц.

— До омлета ли нам, Спинк? Надеюсь, вам понятно, что вы — подлый шантажист?

— Понятно, сэр.

— И вы не стыдитесь?

— Нет, сэр.

— Тогда говорить не о чем.

— Перья и чернила на письменном столе, сэр. Майк медленно подошел к столу и взял ручку.

— Что ж, утешение одно, — сказал он. — Рано или поздно вы за это ответите. Так и вижу, как вы, шаг за шагом, погружаетесь в трясину зла. Аппетит растет во время еды.

— Несомненно, сэр.

— Не хотите остановиться, пока не поздно?

— Нет, сэр.

— Дело ваше. Что ж, бегите к печальной развязке. Шантажируйте, но однажды вы оступитесь и — бамц! — упадете в яму. «Рад познакомиться», — скажет судья и вынесет приговор. Буду вас навещать, поболтаем через решетку.

— Весьма признателен, сэр.

— Не за что. Какое сегодня число?

— Двенадцатое мая, сэр.

— А как вас зовут?

— Мервин, сэр.

— Красивое имя.

— Моя матушка, сэр, тоже так считала.

— Вам не стыдно о ней вспоминать, когда вытягиваете двести фунтов из незнакомого человека?

— Нет, сэр.

— Подумайте, Спинк. Она смотрит на вас с небес.

— Она в Далидже, сэр.

— Значит, из Далиджа. Смотрит и…

— Если не трудно, сэр, чек на предъявителя.

— Ладно. Вот, прошу.

— Большое спасибо, сэр.

— Итак, ваша матушка…

Майк замолчал, услышав, что кто-то к нему стучится.

— Войдите! — сказал он. Вошла леди Адела.

— Решила посмотреть, как вы устроились, — сияя, сообщила она. — Вам ничего не нужно?

— Нет, спасибо.

— Наверное, вы болтаете со Спинком о старых временах? Он ведь служил у вашего отца. Мистер Кобболд очень изменился?

Многое в Мервине Спинке могло и не понравиться, но деньги он отрабатывал.

— Ничуть, миледи. Мы вспомнили разные оказии. Мистер Стэнвуд был чрезвычайно добр ко мне, когда я пребывал в Соединенных Штатах.

Издалека донесся жалобный голос мужа в беде. Дезборо Топпинг, страдающий подагрой, пытался завязать галстук. Леди Адела кинулась к нему, словно тигрица — к детенышу.

— Спасибо, Спинк, — сказал Майк.

— Не за что, сэр.

— Теперь я в безопасности.

— Несомненно, сэр.

— Хотел бы я вас отблагодарить. Мервин Спинк благосклонно улыбнулся.

— Вы отблагодарили, сэр.

— Как, чеком? С вас этого хватит?

— Конечно, сэр.

— Очень рад. Вижу, вам легко угодить. Но чек не годится. Он подписан «Майкл Кардинел». А я, видите ли, Майкрофт, как брат Шерлока Холмса.

Мервин Спинк, наконец, дрогнул. Лицо его перекосилось. Если бы у него были усы, он был бы похож на сбитого с толку баронета.

— Я пойду к миледи… — проговорил он.

— И признаетесь? Не советую. Придется многое объяснять. Нет-нет, инцидент исчерпан. Ваша матушка счастлива, Спинк. Любимый сын избежал ловушки. Скорее всего, — прибавил Майк, — она поет от радости.

 

Глава XII

Отцу, чья дочь обращается с ним, как с трудным ребенком, непрестанно угрожая поставить в угол и не давать карманных денег, нелегко ввести в ее дом подкидыша, и потому на первых порах граф очень волновался. Можно сказать, что он пережил целую гамму эмоций.

Поначалу главенствовал страх, побуждавший вздрагивать при громких звуках и припоминать Дамокла, о котором он читал в школьные годы. Потом пробудилась слабая надежда. Только на третий день, под вечер, когда он сидел в кабинете, ожидая обеда и почесывая собаку, пятый граф ощутил, что бояться нечего. Интрига, чувствовал он, удалась на славу.

Конечно, этот змий еще мог преподнести сюрпризец. Да, он повержен в прах, но очень живуч. Подумать страшно, что он едва не одержал победу. Если бы не редкостная сметливость нового друга, Кардинела, именно в эти дни дворецкий праздновал бы свой триумф.

Когда Майк описывал поединок, лорд Шортлендс был потрясен. Он понять не мог, почему его младшая дочь не кидается на шею этому замечательному юноше. Она как раз пришла и тоже занялась собакой, пощекотав ей брюшко.

— Вот что, — сказал отец.

Но тут дверь снова открылась, и вошел Майк. Семейная сцена умилила его донельзя. Будущая жена, будущий тесть и будущий свойственник Усик предстали его взору. Поистине, сам домашний уют! Жаль нарушать его, но он, Майк, пришел сообщить новость и должен это сделать.

— Привет, лорд Шортлендс, привет, — начал он. — Собственно, какие лорды? Вообще-то полагалось бы назвать вас «папаша» или «папочка», раз уж я буду вашим зятем. Кстати, этот Дезборо ни на что не годится. Я надеялся перенять обращение от него, но он говорит вам: «Э-э…»

— Моя сестра, — объяснила Терри, — хотела, чтобы он говорил: Papa.

— Отвратительно!

— Папе тоже не нравится, это уж слишком. Вот Дезборо и крякает.

— Может, и мне крякать? Лорд Шортлендс думал иначе.

— Называйте меня Шорти, — предложил он.

— Спасибо, — ответил Майк. — Что ж, Шорти, вам хочется узнать, зачем я нарушил ваш покой?

— Ни в малой мере, мой мальчик, ни в малой…

— Нарушил, тут спору нет. Но я принес новости, и не очень хорошие. Держитесь за кресло.

При этих словах граф снова пал духом. Задрожав, как желе, он последовал совету Майка.

— Она все узнала? — проговорил он.

— Нет-нет, дело не так плохо. Приехал Стэнвуд Кобболд. Если можно покачнуться, сидя в кресле, пятый граф покачнулся.

— Быть не может!

— Может, может. Приехал. Собственной персоной.

— Сюда, в замок? — вскрикнула Терри.

— Пока что — в местную гостиницу. Прислал мне записку, я к нему пошел. Он собирался нанести визит.

Собачка Усик дала понять, что остались непощекоченные места, но графу было не до этого.

— Господи, он встретится с Аделой!

— Мало того, — поддержал его Майк, — он представится: «Стэнвуд Коббодд». Вот я ему и растолковал, что сюда ходить не надо, и пообещал, что лучшие умы займутся его проблемой. Понимаете, отец прислал ему телеграмму. Хочет, чтобы он сфотографировал здешние интерьеры.

— О, Боже ты мой!

— Видимо, она пришла, когда мы уже уехали. Он совсем растерялся, но вчера вечером его осенило. Я сниму его в этих интерьерах очень рано утром.

Граф опять задрожал, а Терри — вскрикнула.

— Рано утром! — простонал отец.

— Самое плохое время, — пояснила дочь. — Всюду кишат служанки.

— Они примут его за взломщика…

— Начнут верещать…

— Привлекая тем самым леди Аделу, — завершил Майк, — которая нас и укокает. Именно такая картина стояла передо мной, когда он излагал свой замысел. Но не тревожьтесь. Оснований нет.

Казалось бы, приятное сообщение, однако Терри снова вскрикнула, на сей раз — от гнева, вызвав тем самым вдумчивый вопрос Майка.

— Скажите, как вам удается издавать этот удивительный звук? Я полагал, что он доступен только нескольким щенкам сразу.

Терри не собиралась обсуждать звуки.

— Зачем же вы нас напугали?

— А зачем вы пугались? Вы же знаете, что со мной не пропадешь.

— У вас не было случая это показать.

— Верно, не было. Но это правда. Могли бы привыкнуть к тому, что мой могучий разум решает любую проблему.

— Вы что-нибудь придумали?

— Естественно.

— Вот и рассказали бы сразу, чем пугать. У Шорти высокое давление.

— Наследственное, — заметил граф. — Выше некуда. Майк понял их доводы.

— Да, вы правы. Не подумал. Я всегда сперва сообщаю худшее, чтобы потом сильнее обрадовать. Многие жалуются.

— Не удивляюсь.

— Что поделаешь, художественная натура! Люблю довести до предела, а уж после — снять напряжение. Значит, снимем? Пожалуйста. Насколько я понял, в теплые месяцы ваш замок открыт для обозрения по субботам.

— Конечно.

— Что за легкий тон! Вы об этом не думали так с миллион лет.

— Стэнвуд придет с экскурсией…

— И с камерой.

— А как же Спинк? Он же их водит.

— Плюньте на Спинка. Что он может сделать? Он — пыль под моей колесницей.

Терри охнула.

— Знаете, вы просто бесподобны.

— Без «просто» как-то сильнее.

— Стэнвуд знает?

— Еще нет. Меня осенило после визита. Зайду к нему завтра с утра и успокою, а то он очень волнуется. То-то в нем и плохо, нежная душа. А теперь не пойти ли нам в столовую? По-видимому, леди Адела не терпит опозданий.

— Гонг слышали? — спросил испуганный граф.

— Нет, еще не звонили. Но уже половина девятого.

— Идем-идем-идем! — воскликнул лорд Шортлендс и в два прыжка вылетел из комнаты.

Майк и Терри медленно пошли за ним.

— Знаете ли вы, — спросил Майк, — что блоха, весящая восемьдесят тысячных унции, подскакивает на тринадцать дюймов?

— Нет, — отвечала Терри.

— Научный факт. Кстати, отец ваш очень проворен.

— Он испуган. Аделы боится.

— Вполне понятно. Если бы мы, Кардинелы, знали страх, я бы и сам ее боялся. Серьезная дама.

— Вы бы видели ее в роли разгневанной хозяйки!

— Любопытное зрелище, я думаю. Странно, что сестры настолько разные. Вы вообще не умеете гневаться. Милость, кротость, доброта — словом, истинная голубка. Идеал для семейной жизни. Вы за меня выйдете?

— Нет.

— Тут вы не правы. В один прекрасный день, двигаясь к алтарю под пение хора, я вам это напомню. «А кто говорил, — скажу я, — что за меня не выйдет?» У вас будет очень глупый вид.

Графа они застали у двери в столовую и немного успокоили. Собственно говоря, гонг еще не звонил.

Довод был так разумен, что пятый граф смог войти в комнату едва ли не с вызовом. Обнаружив, что все собрались, он дрогнул, но тут же одумался.

— Добрый вечер, — заметил он. — Что-то обед запаздывает. Леди Адела совсем не сердилась.

— Да, — отвечала она. — Мы ждем мистера Росситера.

Переступив порог, граф схватил китайскую вазочку, чтобы укрепить свое мужество. При этих словах он ее уронил.

— Росситера!

— Да, зачем ты все бьешь, папа?

Должно быть, в другое время несчастный пэр сказал бы, что кто-то толкнул его под руку, но сейчас ему было не до таких мелочей.

— То есть как — Росситера? — вскричал он.

— Насколько я поняла, мистер Росситер приехал порыбачить. Живет он в местной гостинице. Какое совпадение, правда? Спинк у него был. Конечно, я его пригласила. Росситера, не Спинка.

Открылась дверь, вошел Мервин Спинк. Когда его взор упал на хозяина, во взоре этом что-то мелькнуло.

— Мистер Росситер, — доложил он.

Входя в комнату, Стэнвуд Кобболд, как обычно, споткнулся о ковер.

 

Глава XIII

— И не просите, Шорти, — сказал Майк. — Я — во прахе.

Обед кончился, совет трех собрался в кабинете. Глава его мерил шагами ковер, заложив руки за спину, а иногда, в порыве чувств, выбрасывая руку вперед. Майк и Терри сидели тихо. Собачка Усик была тут, но участия не принимала. Она пыталась поймать назойливую блоху.

— Во прахе, — повторил Майк. — Побежден, повержен, разбит. Если вам приятней французский, «bouleversd».

Застонав, лорд воздел руки, словно семафор в отчаянии. Он вспоминал лицо Мервина Спинка. При исполнении, так сказать, тот был бесстрастен, но когда леди Адела спросила гостя, давал ли он властителю слуг альбом с марками, гость, по-видимому — нервный, опрокинул стакан и проговорил: «О, да!..», а упомянутый властитель незаметно улыбнулся. Жест, которым он предлагал овощи, искушал дать ему в ухо или, если хотите, пронзал сердце.

— Нет, — резюмировал Майк, — притворяться не стоит. Я — пас. Что это все значит?

Терри щелкнула языком, словно учительница, которую довели до ручки отсталые ученики.

— Вы что, не слышали?

— Чего именно?

— Того, что Адела сказала про марки.

— Простите, упустил.

— Спинк утверждает, что их подарил ему младший Росситер…

— Бывают же гады! — вставил граф.

— … и как-то уговорил Стэнвуда выступить в его роли. На вопрос Аделы Стэнвуд ответил «Да». Теперь ясно?

Майк свистнул. Истерзанный граф попросил его не свистеть, и Майк обещал сдерживаться, но объяснил, что первый свист вызван сложностью ситуации.

— Однако мне пришла в голову мысль, — заверил он. — Марка у змия?

— Еще нет. Он попросил ее после обеда, но Адела сказала, что лучше подождать до тех пор, пока Дезборо поедет в Лондон. По ее словам, он знает нужных людей и выручит больше.

— Умно.

— Спинк попытался спорить, но Адела его прихлопнула.

— Очень хорошо. У нас есть передышка. Если хотите — отсрочка.

Лорд Шортлендс не внял утешениям.

— Ну и что? Все равно он ее получит не сегодня — завтра.

— Отсрочка, любезный Шорти, исключительно важна. У меня есть план.

— План, — пояснила Терри.

— Да, именно — план, — поддержал ее Майк. — Не удивляйтесь, вы знаете, как я умен. Пока вашего Дезборо терзает подагра, мы не будем сидеть, сложа руки. Друзья, мы ее украдем.

— Что!

— У-кра-дем. Умыкнем. Стащим. Когда противник низок и подл, жантильничать нельзя. Его девиз — «Все дозволено». Что ж, переймем его и мы.

Справедливая Терри считала, что удачные мысли надо хвалить, даже если это и повредит их автору.

— Замечательно! — сказал она. — До чего же приятно встретить прирожденного преступника. Видимо, это — одна из тех глубин, о которых вы говорили?

Совесть пятого графа оказалась менее гибкой. Он задумчиво щупал подбородок.

— Я красть не могу.

— Почему это?

— Какого дьявола…

— Шорти!

— Отец ваш прав, — сказал Майк, — и я его понимаю, мало того, уважаю. Не хочет пятнать старый добрый герб. Не беспокойтесь, Шорти, вы просто возвращаете собственность владельцу. Альбом принадлежит Терри.

Она покачала головой.

— Спасибо, но это не пройдет. Шорти знает, что я не собирала марок с детства.

— Ценный экземпляр достался вам в те годы. Я хотел об этом напомнить, когда мы вылезали из машины, но Шорти был уверен, что она принадлежит ему, и я его пожалел. Ну, обратите взор в прошлое. Вы сидите в классной, перемазанная клеем, и рассматриваете марки. Я вхожу и говорю: «Привет. На марки смотрите?» — «Да», — отвечаете вы. — «Что-то их немного», — замечаю я и прибавляю, что как раз получил альбом в подарок от дяди, который еще не знает, что в школе это утратило престиж.

— Ах ты, Господи! Помню.

— На это я и уповал. Итак, я подарил марки вам.

— Не зная, что это — золотые россыпи.

— На что мне россыпи? Мы, Кардинелы, щедры к тем, кого любим. Представьте, какие из нас получаются мужья.

— А мы, Кобболды, не принимаем ценных подарков от красавчиков из Голливуда.

— Я совершенно на них не похож. И потом, что значит «не принимаем»? Вы его приняли.

— Могу вернуть.

— Лучше отдайте Шорти.

— Прекрасная мысль. Так и сделаю. Видишь, Шорти, марка — твоя. Поблагодари дяденьку.

— Спасибо, — рассеянно сказал граф. События развивались слишком быстро, словно он попал в водоворот. Кроме того, он ощущал, что тут есть какая-то неточность.

— Кончилась духовная брань, — продолжал Майк. — Заша совесть может поплевать на ладони и взяться за дело. Вы согласны?

— Д-да… К-конечно… Но…

— Что такое?

— Эта проклятая марка стоит полторы тысячи. Я не могу отнимать у тебя столько денег, — обратился он к дочери. — Лучше одолжи мне две сотни.

— Какая чепуха, Шорти! Все мое — твое.

— Спасибо, душенька. Прямо не знаю, что сказать.

— Поблагодари Майка.

— Спасибо, Майк. Вы щедры, как принц.

— Да, — согласился Майк. — Я вообще прекрасен. Но вернемся к делу. Марку мы крадем. Принято? Хорошо. Теперь — как? Думаю, это нетрудно. Выведаем у Дезборо со всей нашей тонкостью, где его жена держит альбом. Вероятно, в столе или в секретере. Берем хорошую отвертку…

— Но…

— Шорти, миленький, не усложняй, — попросила Терри. — Другого пути нет. К Дезборо подъеду я.

Она вышла. Граф подрагивал. Майк заботливо на него смотрел.

— Вижу, — заметил он, — вы еще в упадке. В чем дело? Опять совесть?

Лорд Шортлендс понял, что ему мешало.

— Мой дорогой, если Адела увидит, что ее стол взломан, она заподозрит меня.

— Ну и что? А вы засмеетесь. «Что будешь делать?» — осведомитесь вы, присовокупив: «Хо-хо» или «Э?», по вкусу. Леди Адела будет молча кусать губы.

— Молча?

— А что она может ответить?

Лорд Шортлендс издал такой печальный звук, что Майк похлопал его по спине.

— Хвост пистолетом! — сказал он. Лорд Шортлендс не ободрился.

— Хорошо вам говорить «хвост». Мне это все не нравится. Да я и не смогу взломать никакой стол.

— И это вас тревожит? Я же вам помогу.

— Поможете?

— Конечно. Это дело для молодых.

— Спасибо вам большое.

— Не за что.

— Надо бы Терри за вас выйти. Где она найдет такого хорошего мужа?

— Так ей и скажите. Я сам это чувствую. Она вам не давала понять, в чем загвоздка?

— Нет.

Открылась дверь, вернулась Терри, села, и Майк заметил, что она погасла. Лорд Шортлендс тоже бы это заметил, если бы что-нибудь замечал.

— Ну? — сказал Майк.

— Ну? — сказал граф.

— Я видела Дезборо, — призналась Терри.

— Узнала то, что нужно?

— Узнала то, что ненужно.

— Говори понятней. Она вздохнула.

— Я просто не хотела сразу вас пугать. Дезборо подозревает Стэнвуда.

— В чем? — вскричал граф.

— В том, что он — не Росситер.

— Спинк же его признал!

— Он подозревает и Спинка. «Что мы, в сущности, о нем знаем?» — сказал он и привел массу примеров, когда дворецкий оказывался преступником. Лучше бы он не читал столько детективов.

— Почему он заподозрил Стэнвуда?

— Заговорил с ним о марках, а тот ничего не знает. Жаль, что у Стэнвуда такая преступная внешность!

— Что Дезборо думает делать?

— Понятия не имею. Пока что положил марку в конверт и запер в сейф.

Они помедлили.

— В сейф? — спросил наконец Майк.

— Да.

— А где он?

— В библиотеке.

— Какая глупость! Да, этого я не предусмотрел. Пойду, подумаю. Если что нужно, я — у себя. Нет, это надо же, в сейф!

Когда он вошел в свою комнату, с кресла поднялся Стэнвуд.

 

Глава XIV

Стэнвуд выглядел неважно. Обед с устрашающей леди и беседа с ее мужем сделали свое дело. Когда представители Индианы или Миннесоты садились ему на лицо или на живот, он испытывал неудобство, но таких испытаний у него еще не бывало. Посмотрев на него, вы бы сказали, что душа его прошла сквозь горнило, и попали бы в точку. Во всяком случае, Майк после первого взгляда кинулся к шкафу, вынул фляжку и вручил ее другу

— Спасибо, — сказал тот, отхлебнув побольше. — Ох, что я пережил!

— Что ж, — отвечал Майк, переходя к суровости, — сам напросился.

— А кто этот субъект в очках?

— Дезборо Топпинг, муж хозяйки.

— Он говорил со мной о марках, — поведал Стэнвуд, содрогаясь при одном воспоминании.

— Чего же ты хочешь? Втерся в дом под видом филателиста, а тут еще один филателист. О чем ему с тобой разговаривать?

— Да я в жизни не видел этих альбомов! Раньше я думал, только дети собирают марки. А теперь куда ни взгляни — филателист. С ума посходили, как ты думаешь?

Майк не собирался вступать в академическую дискуссию.

— Зачем ты сюда полез? Я же тебе сказал, сиди на месте, жди указаний.

— Да-да. Но мне показалось, ты немного спекся. Скажем так, утратил хватку. В общем, когда Спинк пришел, я принял его план.

— Куда он пришел?

— Ко мне, сразу после тебя. Мы же с ним давно знакомы. Он служил у отца.

— Да, знаю.

— Вот. Я ему рассказал про эти снимки и попросил совета. А он говорит, это легче легкого. Выдайте себя за Росситера, и дело в шляпе. Ну, я согласился, он позвонил вашей леди, а она меня пригласила в самое логово.

— Что он сказал про альбом?

— Да ничего, в сущности. Просто он ему нужен.

— Еще бы! Там марка в полторы тысячи.

— Вот это да!

— Мало того, она принадлежит Терри. Доказать это нельзя, а твой Спинк теперь докажет все что угодно. Ты, несчастный, обобрал бедную девушку.

— Не понимаю.

— Сейчас объясню, — ответил Майк и объяснил. Когда он закончил речь, Стэнвуд корчился от муки. Оружие просто торчало из его души.

— Что же ты раньше не сказал?

— А как я мог знать, что ты полезешь в замок?

— Если Спинк получит марку, Шортлендс не сможет жениться на этой поварихе.

— Спинк купит ее согласие. Стэнвуд сокрушенно покачал головой.

— За Спинка ей выходить нельзя. Ты смотри, а я-то думал, он хороший парень! Откуда я мог знать, что это — бес в человеческом облике? Если ты бес, так себя и веди. Вот что, старик, теперь дело за тобой. Забудь, чему учили в детстве, и сопри марку.

— Я об этом думал. Но она в сейфе.

— Значит, надо взломать сейф.

— Как?

— Попроси Огастеса.

Майк просто ожил. Глаза его засияли тем светом, которым сияют глаза осажденного гарнизона, заслышавшего, что идет морская пехота.

— Ах ты, Господи! Я и забыл, что он медвежатник.

— Взломает за милую душу.

— Он тут, с тобой?

— Конечно.

— Старик, — произнес Майк дрожащим голосом, — забудь все, что я наговорил. Назвал тебя толсторылым кретином…

— Нет, не назвал.

— В уме, про себя. Начал ты плохо, а кончаешь — блестяще. Огастес! Так всегда, время рождает героя. Прости, отлучусь на минутку, скажу сообщникам.

Однако, не успел он выйти, появилась Терри, а за нею — лорд Шортлендс.

— Мы больше не могли ждать, — сказала она. — Мы решили… О, Стэнвуд! Здрасьте.

— Привет Терри. Пип-пип, ваша светлость. Терри глядела сумрачно и с укоризной.

— Да, натворили вы дел, теперь не распутаешь!

— Простите. Майк мне растолковал.

— Поздно сокрушаться, — прибавил пятый граф.

Он был так печален, что Майку захотелось его приободрить. Для начала он крикнул «Огэй!» отчего граф подпрыгнул, как лосось на крючке, а Терри задрожала.

— У меня хорошие новости, — пояснил Майк. — Благая весть. Проблема решена.

— Что!

— Решена. Все очень просто. Взламываем сейф. Терри закрыла глаза, явственно страдая.

— Видишь, Шорти, он всегда найдет выход. Мы взламываем сейф.

— Вы умеете их… э… взламывать? — осведомился граф.

— Лично я не умею. Но у меня есть друзья-специалисты. Пригласим Огастеса Ворра.

— Вора?

— Что еще за Огастес?

— Мой камердинер.

— Пока он не попал на собрание методистов, — пояснил Майк, — он был медвежатником.

Терри утратила мрачность. Мало того, лицо ее озарилось радостью.

— Это просто чудо! А он хороший специалист?

— Великолепный. По его словам, имя Ворра высоко ценилось в преступном мире.

— Однако, удачная фамилия!

— Я это заметил по своей тонкости. Вижу, тонки и вы. Приятно представить, что нас ждут словесные поединки у камина. Вообще-то насчет фамилии говорят все, кому не лень, но это — другое дело. Только у нас с вами — тонкий, острый ум.

— Если он обратился, он не станет красть.

— Ничего, убедим. Он увидит, что мы правы. Кроме того, он сноб. Будет счастлив выручить графа. У вас есть корона, Шорти?

— А, что? Корона? Да, где-то лежит.

— Тогда наденьте ее на время переговоров, так это, набекрень.

Советы не пригодились, поскольку раздался громкий стук, потом — возглас «Хо!», и вошел герой, рожденный временем.

— Пришел посмотреть, дорогуша, как вы тут, — сказал Огастес. — А, мое почтение! Не знал, что у вас гости. Пардонт.

Он повернулся, чтобы уйти, но Майк его перехватил.

— Не дурите, Огастес. Вы нам как раз нужны. Мы собирались послать за вами ищеек. Значит, приехали в старый замок?

— Ну! Неплохое местечко. Куда окно выходит? В сад? Вот это да, одни розы! Как говорится, шик-блеск. Что ж, наслаждайтесь, как их, земными благами. Расплата не дремлет.

— К чему эта грозная нота?

— Да так, чувство такое. Как говорится, нечестивый цветет-цветет, да и завянет.

— По-вашему, я нечестив?

— А то как же! Обманщик. Дал бы вам одну книжечку, но я их все в спешке забыл. — Огастес покосился на Терри и произнес, прикрыв рот рукой: — А это, пардонт, что за особа?

— Простите, забыл представить, — сказал Майк. — Ну, Стэнвуда вы знаете. А лорда Шортлендса, скорее — нет.

— Рад познакомиться, — сказал граф.

— Здрасьте, милорд, — отвечал взволнованный Огастес.

— Добро пожаловать в наш замок.

— Благодарствуем, милорд. Это надо же, в замок! Снаружи-то я его видел, как говорится, в молодые дни. Помню, приехал на велосипеде, сэндвичей прихватил…

— Кроме того, — заметил Майк, — вас удивляет, должно быть, что вы вошли в дверь, а не влезли в окно.

Огастес был явно шокирован, и Майк извинился.

— Виноват. Но эту тему мы скоро затронем. Перед вами — дочь лорда Шортлендса, леди Тереза, известная вам по моей корреспонденции. Благодарю, — вставил он, увидев, что верный слуга поднял большой палец. — Рад, что вы одобрили мой выбор. Присаживайтесь, вот — удобное кресло.

— Подложить подушечку, мистер Ворр? — спросила Терри.

— Сигару не хотите? — осведомился лорд Шортлендс.

— Я предложил бы выпить, — сказал Майк, — но Стэнвуд ничего не оставил.

Эти слова были не к месту. Огастес, пребывавший в состоянии, которое буддист сравнил бы с нирваной, а именно — куривший сигару, откинувшись на подушку, поджался и помрачнел.

— Хо! — сказал он. — Опять вы пьете? Ладно, умываю руки. Хотите сгубить печень, дорогуша, губите, мне-то что? Как говорится, полная индифергентность.

Все смущенно помолчали. Майк смотрел на графа, Терри — на Стэнвуда, и с многозначительным намеком. Стэнвуд был не очень умен, но понял, что надо внести мир.

— Вы уж простите, Огастес, — сказал он. — Провинился!..

Огастес цыкнул зубом.

— Он больше не будет, мистер Ворр! Огастес не отвечал.

— Леди Тереза с вами говорит, — мягко заметил Майк. — Кстати сказать, дочь лорда Шортлендса связана по материнской линии с Бинг-Браун-Бингсами и Фостер-Френчами. Конечно, сассекскими, а не этими, из Девоншира.

Огастес словно очнулся от обморока, бормоча: «Где я?» Он поморгал сквозь роговые очки, буквально впивая родовитость Терри, и мгновение-другое казалось, что он отвесит поклон. Во всяком случае, он склонил голову, а суровость исчезла из его взгляда.

— От это да! Ясно.

— Значит, все в порядке? Хвалю. Как кресло? Вам удобно?

— Еще одну подушечку? — предложила Терри.

— Сигару? — вступил в беседу граф.

— Что ж, Огастес, — сказал Майк, довольный своей работой. — Повторю, мы только вас и ждали.

— Вот именно, — поддакнул Стэнвуд.

— Да-да, — сказал граф.

— Мы так вас хвалили, мистер Ворр! — сообщила Терри, понимая, что немного сюсюкает. Что поделаешь, бывают минуты, когда грех не посюсюкать.

Огастес закашлялся. Голова у него слегка кружилась.

— Понимаете, Огастес, — продолжил Майк, — мы влипли. Под «мы» я подразумеваю прежде всего пятого графа Шортлендского, чей род, как известно, восходит к Вильгельму Завоевателю. Услугу, которую вы можете ему оказать, он никогда не забудет. Через годы, в палате лордов, беседуя с графами, а то и с герцогами, он, как и они, станет приводить примеры истинной верности. Один пэр расскажет о секретаре или управляющем, другой (скорее всего, герцог) — о преданной собаке по имени Понго, но лорд Шортлендс затмит их повествованием о вас. Все будут зачарованы. «Хо! — вскричат они, когда он кончит. — Да, это человек. Хотел бы я его увидеть».

Огастес снял и протер очки. Разум его мутился, грудь вздымалась. До сих пор он жил среди людей, говоривших, что придет в голову, а в голову им приходили низменные мирские мысли. Таких речей он практически не слышал.

— Золотые слова, — поддержал хозяина Майк. — Лорда Шортлендса буквально осаждают дворецкие. Часом, вы не видели нынешнего?

Огастес вздрогнул.

— Ну! А вы?

— Несомненно.

— Молились о нем?

— Нет, до этого я еще не дошел.

— Что же вы, а? Я-то думал, он в вас пробудит, как его, сокрушение.

— Нечестивец?

— А то! Самый отпетый грешник. Посланец Сатаны, если они баки носят.

Как сказали бы в парламентских кругах, он встретил всеобщее понимание. Лорд Шортлендс радостно засопел, Стэнвуд сказал: «Точно!», Терри ослепительно улыбнулась, Майк похлопал его по плечу.

— Прекрасно, — сказал тот же Майк. — Если так, слушайте.

Слушая историю марки, Огастес поначалу испугался. Он трижды вскрикнул: «Ого!», словно тьма греховной души все больше открывалась ему, пробуждая отвращение. Майк, несомненно, держал аудиторию.

Но когда изложение событий сменилось, скажем так, просьбой, Огастес заметно изменился. Теперь страх был направлен не на Мервина Спинка, а на того, кого он называл искусителем. В конце концов он поднялся, тяжело дыша.

— Что? Вы хотите, чтобы я взломал ящик?

— Сейф, — услужливо поправил лорд Шортлендс.

— Ящик и есть, так?

— Так?

— Несомненно, — отвечал Кардинел. — Сейфы именуют ящиками в самых лучших кругах. Ну, что скажете, Огастес?

— Что скажу? «Нет!».

Майк заморгал, словно это короткое слово пробило его навылет.

— Я не ослышался? Вы сказали «Нет»?

— Сказал.

— Да это же займет какую-нибудь минуту!

— Нет, и все.

— А как же услуга графу?

— Никаких графов.

Майк заморгал снова, потом оглядел сообщников, но не утешился — граф поник от удара, Стэнвуд скрипел зубами, что никакой пользы не приносит.

— Чего-чего, Огастес, — произнес он с укоризной, — но этого я не ждал.

— Вы знали, что я спасен?

— Да, конечно, но мы же просим о добром деле. Можно сказать, праведном.

— Кража — она кража и есть, ничего не попишешь.

— Вы не забыли, что род лорда Шортлендса восходит к Завоевателю?

Огастес чуть-чуть дрогнул.

— А что подумают Фостер-Френчи? Огастес взял себя в руки.

— Изыди, Сатана, — сказал он. — Чего прицепился?

— О Бингах-Браун-Бингсах и подумать страшно.

— Да что с ним говорить? — крикнул Стэнвуд. — Дай ему в ухо!

Майк удивился. Это мысль!

— Молодец, Стэнвуд, — одобрил он. — Это мысль.

— Скрути его, а я обработаю.

— Лучше сперва переобуйся. А вы, Терри, оставьте нас. Зрелище не для женщин.

Огастес побледнел. Он был миролюбивым человеком.

— Это что, как говорится, насилие?

— Оно самое, — произнес Стэнвуд, утративший недавнюю мягкость. — Насилие в чистом виде. На размышление даю две секунды.

Огастесу хватило одной.

— Ладно, — сказал он. — Если вы так, дорогуша, ничего не попишешь.

— Вот это разговор.

— Молодцом, Огастес.

— Только я…э… рас-тре-ни-ро-вал-ся.

— Ничего, талант не убьешь.

— И потом, это самое, невры. Слаб я стал. Не выпью — не взломаю. А пить я не буду, грех.

Он победно расправил плечи, но Терри нежно улыбнулась.

— Ну, ради меня, мистер Ворр! Малю-юсенький глоточек.

— Ы-ы… Малюсенький! Да мне ведра не хватит.

— Дадим ведро, — пообещал лорд Шортлендс. Казалось бы, дельное предложение, но Огастес не сдался.

Он покачал головой.

— Переобуйся, Стэнвуд, — сказал Майк. — И поскорее. Именно тут Огастес рухнул. Он не видел Стэнвуда на футбольном поле, но прекрасно представлял.

— Ладно, чего там, будь по-вашему. Только добра не выйдет.

— Молодец, — сказал Майк. — Мы знали, что вы не подведете. Инструменты есть?

— Придется в Лондон смахать.

— Храните их, голубчиков?

— Ну! Никак руки не доходят. Схожу, значит, к другу, на Севен Дайелз. Да, не было заботы… — и он угрюмо побрел к дверям.

— Стэнвуд! — вскричала Терри. — Вы — волшебник! Как вы до этого додумались?

— Пришло, знаете, в голову, — скромно ответил он.

— В таких деликатных делах, — пояснил Майк, — часто побеждают не тонкие, хитроумные дипломаты, а грубые практичные люди, переходящие прямо к делу. Теперь, как мы добудем выпивку? Не лезть же в погреб. Лучше я поеду с ним в город и все куплю.

— Побольше, — сказал Стэнвуд.

— Естественно.

— А главное — разного, — прибавил прозорливый пэр. — Кто его знает, что он пил. Некоторые, к примеру, не выносят виски. Накупите, мой мальчик, всего, что только бывает, и поставьте ко мне. Ему нужно тихое местечко, чтобы подготовиться. Чего не допьет, — прибавил граф, заметно оживляясь, — я использую попозже.

 

Глава XV

Если ты хочешь добиться успеха, за твоим замыслом должен стоять направляющий разум. Когда речь зашла о взламывании сейфа и извлечении марки 1851 года, план кампании разрабатывал Кардинел. Соответственно, он постановил:

1. Час 0–1.30 (полвторого ночи).

До этого времени, разъяснил он, кто-то может еще ходить по замку. Позже — самим заговорщикам не удастся толком поспать. Лично он поспать хотел, равно как и граф, поддержавший его решение.

2. Общий сбор — 1.15 в кабинете.

Надо же где-то собраться. Кроме того, Огастесу стоит вынуть в кабинете стекло и оставить отметку на мебели, наводя тем самым на мысль, что взломщик проник извне. Граф горячо поддержал эту уловку.

3. Лорд Шортлендс занимается Ворром.

Конкретно — приглашает к себе в спальню и накачивает до тех пор, пока тот не достигнет нужной кондиции. Потом он ведет его в кабинет (1.15). Собравшиеся располагают четвертью часа. Восемь минут уходит на окно и мебель, две — на то, чтобы подняться по лестнице. Пятиминутный зазор необходим, чтобы образумить Огастеса, если в нем проснется совесть.

4. Стэнвуд идет в постель.

И в ней остается, поскольку иначе может тем или иным способом испортить игру.

5. Терри тоже ложится.

Поскольку от волнения она верещит, как целая корзина щенков, да и вообще дело — не женское. (Граф поддержал и это, заметив, что в детективе, который Дезборо подарил ему на день рождения, сыщику серьезно мешает златокудрая Мейбл.)

6. Та же Терри прекращает спорить и подчиняется приказу.

Действительно, спор затянулся, но Майк поставил ее на место, указав, что и у нее — золотистые волосы.

Однако в час ночи Терри лежала здесь же, на тахте, читая второй из трех томов романа Марсии Хаддлстоун «Преданный Перси» (1869). Он валялся на столе, и она его взяла за неимением лучшего. Заметим, что ей удивительно шли пижама, халатик и домашние туфли.

В 1.03 вошел граф, которому тоже шли пижама, халат и туфли. Глаза его, и так вылезавшие от волнения, совсем уподобились улиточьим, когда он увидел дочь.

— Ой, Господи, Терри! Что ты тут делаешь?

— Читаю, Шорти, чтобы занять время.

— Он же велел тебе идти в постель!

— И то правда. Какой самоуверенный, а? Это мне, в постель! А у тебя неплохие книги. Все, как одна, изданы не позже 1870 года.

— Что-что? А, они не мои, — рассеяно бросил граф, радуясь тому, что сможет замолвить словечко за своего фаворита. — Дядины.

— Он любил викторианские романы?

— Наверное.

— Да и ты их любишь. Этот лежал на столе, чуть ли не раскрытый.

— Его брал Майк. Только что вернул. Говорил, очень помогло, не знаю уж, в каком смысле. Терри, — ловко свернул он, — я о нем немало думал.

— Вот как, Шорти? Ясное дело, он вечно лезет в глаза.

— Знаешь, он мне нравится.

— И себе тоже.

— Посмотри, как он обставил Спинка.

— Ловко, ничего не скажешь.

— Храбр, как лев. Не боится Аделы.

— К чему ты ведешь, мой дорогой?

— Я… э-э… хочу узнать, не переменила ли ты мнения.

— Поня-ятно…

— Так переменила?

— Нет.

Лорд Шортлендс печально помолчал. Все шло хуже, чем он думал.

— А почему? — спросил он.

— Есть причина.

— Какая такая причина? Он — то, что тебе нужно. Богат. Красив. Занятен. И заметь, влюблен, как не знаю кто. Обрати внимание на его взгляд…

— Преданный?

— Вот именно. Ты его сразила наповал.

— А сама не поддаюсь. Это тебя огорчает?

— Естественно.

— Хорошо, я тебе кое-что скажу. Как выразилась бы героиня «Перси», я не осталась равнодушной. Этот самый взгляд пробирает меня до костей.

— Пробирает? — обрадовался лорд.

— В высшей степени. Я чувствую себя так, словно сияет солнце, шляпка, туфли и платье — лучше некуда, и кто-то подарил мне тысячу фунтов.

— Ну, вот! В чем же дело?

— Минуточку, Шорти, потерпи. Кроме того, я ощущаю, что у меня нет на эти взгляды эксклюзивных прав.

— Не понял.

— Должно быть, он смотрит точно так же на всех женщин.

— То есть, по-твоему, он… э-э… ветреник?

— Да, если это слово обозначает человека, который ухаживает за каждой мало-мальски приятной девицей.

— Он говорит, что любит тебя с давних пор. Тебе было пятнадцать или сколько там…

— Нужно же что-то сказать, а то разговор угаснет.

— Почему ты так думаешь?

— Чутье! Оно мне подсказывает, что твой Кардинел — мотылек, порхающий от цветка к цветку. Очень может быть, что порхал он не далее как вчера. Ты его видел, когда он вернулся из столицы?

— Нет, я гулял с Усиком.

— А я видела. Мало того, мы поболтали. От него на несколько ярдов пахло чем-то эдаким, терпким, словно он провел немало времени с экзотической женщиной. Не думай, я его не виню. Он не виноват, что похож на Аполлона. Но мне поддаваться нельзя. Благоразумная Терри Кобболд в очках и в митенках шепчет на ухо, что с Аполлонами связываться опасно. Словом, сердце — за, разум — против. Наверное, так относится к Спинку миссис Пентер.

Граф удрученно запыхтел.

— По-моему, ты делаешь большую ошибку.

— Что ж, бывает.

— Насчет этого, запаха. Наверное, он просто столкнулся с какой-нибудь дамой.

— Вот именно.

— Ах, Господи! Да выходи ты за него!

— Зачем это тебе нужно?

— Он мне нравится.

— Мне тоже.

— И потом, ты думала, что будет, когда Ворр украдет марку? Я женюсь, оставлю тебя один на один с Аделой — если, конечно, Клара подцепит Блейра. Тебе придется плохо, душенька. Лучше выйди за него, а?

Картинка, нарисованная им, тронула Терри. О чем, о чем, а об этом она не думала. Когда она как следует нахмурилась, вошел Майк.

— Что вы здесь делаете? — строго спросил он. — Я полагал, вы легли.

— Да-да, но я встала. Не могу заснуть. И вообще, я не видела, как взламывают сейфы.

— И незачем. Это — не для женщин.

— Мне очень хотелось!

— Теперь я понимаю, почему в газетах вечно пишут о своеволии современных девушек.

— Жадных до сенсаций.

— Именно, жадных до сенсаций. Что ж, благодарите Бога, что у вас будет добрый муж.

— Будет?

— Несомненно. Я придумал новый метод. Где Огастес?

— Наверное, у Шорти в спальне.

— Почему же Шорти не с ним? Где дух команды?

— Он меня выгнал, — жалобно промолвил граф. — Я не хотел уходить, но он сказал, я ему мешаю. Очень чувствительный, по-видимому.

— Как он там?

— Вроде бы ничего.

— Пойдите-ка лучше, посмотрите.

— А почему не вы?

— Мне надо поговорить с Терри.

Перенапрягшийся граф нервно провел рукой по седеющим волосам и пробормотал что-то насчет выпивки. Майк удивился.

— Вы что, с ним не пили?

— Он не позволил. Сказал, что это грешно. Я стал было спорить, но он заметил, что даст мне бутылкой. Ох, — размечтался несчастный пэр, — я бы миллион отдал за глоточек!

— Зачем? — возразил Майк. — Можно и дешевле. Пойдите ко мне, пошарьте в шкафу, на верхней полке. Там вы найдете фляжку. Отхлебните, сколько надо, и положите на стол два пенса.

Хозяин резво выбежал. Гость закрыл за ним дверь.

— Наконец мы одни, — сказал он. Нежное сердце Терри тронули муки отца.

— Бедный Шорти!

— Не без того.

— Он не годится для таких дел.

— Это верно.

— У него высокое давление…

Майк осторожно взял ее за локоть, подвел к креслу, усадил, а сам сел сбоку на ручку.

— Когда я воскликнул: «Мы одни!» — объяснил он, — я имел в виду не беседы о Шорти. О нем мы потолкуем позже, в нашем доме, у камина. «Давай, — скажете вы, — обсудим его давление». — «Давай», — отвечу я, но теперь актуальны другие вопросы. Входя, я услышал, что наш граф…

— Разве можно подслушивать?

— Можно, время от времени. На сцене для этого ставят ширмы, и все рады. Словом, он говорил: «Почему ты за него не выйдешь, дурья твоя голова?»

— Не совсем так…

— А надо бы. Кого он имел в виду, меня?

— Да.

— Молодец. А как вы обо мне заговорили?

— Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.

— Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.

— Да?

— Да. Я слишком легковесен, если хотите — поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с ней в оранжерее?

— Еще нет.

— Сейчас я вам прочитаю. Готовы?

— Что ж, если хотите…

— Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть — закон для меня». Ну, как?

— Недурно.

— А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это — не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?

— Не очень.

— Странно. На ту девицу это подействовало. ««Вы молчите, — вскричал он, прижимая ее к груди, — но ваше молчание лучше многих слов. Вы бледны, но вскоре лилия сменится розой». Он склонился к ее губам, и то ли со вздохом, то ли с рыданием она потянулась к нему». Каково? Дело в шляпе, тут и спорить не о чем. У Перси все в порядке. А у меня?

— У вас — нет.

— Вы не издали то ли рыдания, то ли вздоха?

— Ни в малейшей мере.

— Ясно! У Перси, если верить автору, шелковистая бородка, которую он приобрел — надеюсь, честно, — к двадцати четырем годам. Значит, ждем, пока я ее выращу. С утра и начну.

— Я бы не начинала. Сказать, почему вы меня не тронули?

— Давно пора.

— Ну, что ж… Вам непременно надо сидеть на ручке?

— Нет. Я просто хотел быть поближе на всякий случай. Ну, если что, я успею. Лилия, знаете, сменится розой и тому подобное. Ладно, слушаю.

Терри еще помолчала.

— Слушаю, — подбодрил ее Майк. — Говорите.

— Звучит глупо, но я боюсь.

— Ничего, ничего. Так в чем же дело?

— В том, что вы такой красивый.

— Что-о?!

— Кра-си-вый. Я же вам сказала, что это звучит глупо. Майк был совершенно потрясен.

— Глупо? — повторил он — Да за такие слова сажают в желтый дом! Это я, по-вашему, красивый?

— А какой же? Просто кинозвезда. Разве вы не замечали?

— Вроде бы нет. Лицо как лицо.

— Посмотрите в зеркало.

Майк посмотрел, закрыл один глаз, потом покачал головой.

— Ничего особенного. Ну, приятен на вид. Такая хорошая, надежная внешность.

— Анфас — может быть. Тут главное профиль. Поглядитесь как-нибудь боком.

— Я кто, по-вашему, мужчина-змея? — он отошел от зеркала. — Неужели вы из-за этого не выходите за меня замуж?

— Да, из-за этого.

— Знаете, ждал я какой-нибудь чуши, но все-таки не такой. Видимо, в детстве, глядя из окна, вы упали и обо что-то стукнулись.

— Спасибо, что ищете мне оправданий.

— А что еще делать? Дитя мое, вы слабоумны.

— Нет. Я благоразумна.

— Предположим. Что же плохого в красивых мужчинах?

— Я им не доверяю.

— Даже мне?

— Даже вам.

— Но я — сама добродетель!

— Так вам кажется.

— При чем тут «кажется»? Это — бесспорный факт. Может, одумаетесь?

— Нет.

Майк тяжело запыхтел.

— Насколько я понимаю, невежливо дать даме в глаз.

— Все графство подожмет губы.

— Ох уж, эти условности! Так до какого уродства надо дойти, чтобы получить вашу руку? Если бы я был вроде Стэнвуда…

— Ой!

— Нет, не сумею. Вот что, займусь боксом, я его люблю. Даст Бог, мне порвут ухо или сломают нос. Тогда вы перемените мнение?

— Во всяком случае, подумаю.

— На этом и остановимся. Разумеется, пока что я буду по-прежнему любить вас.

— Спасибо.

— Не за что. Рад служить. Но вообще-то Шорти мог бы выложить три гинеи и показать вас психиатру. А вот и он, то есть Шорти, — заметил Майк, поскольку подкрепившийся граф входил в комнату. — Приятно смотреть на оленя, идущего от потоков вод. А знаете ли вы, что сказала мне ваша дочь Тереза? Что я, на ее вкус, слишком красив.

— Быть не может!

— Еще как может. Сказала, и во взоре ее, прибавлю, мелькали искры безумия. Но почему вы один? Что вы сделали с Огастесом?

— Его нигде нет.

— Даже у вас в спальне?

— Он оттуда ушел.

— Может быть, в библиотеку? — предположила Терри. Майк нахмурился.

— Да, наверное. Где дисциплина, хотел бы я знать? Где послушание старшим?

— Виновата, мой генерал!

— Никак с вами не справишься! Что ж, идемте в библиотеку. Терри оказалась права. Огастес ходил по библиотеке, держа бутылку creme de menthe. Когда они вошли, он бесшабашно крикнул: «Хо!»

 

Глава XVI

Да, слово «бесшабашно» точнее всего обрисует его поведение. Именно оно, в своем французском виде, пришло бы на ум такому стилисту, как Флобер, скрупулезно подыскивавшему mot juste. Лицо разгулявшегося Ворра стало пунцовым, глаза сверкали, уста растянулись в доброжелательной улыбке.

— Пр-ривет, дор-рогуши! — пророкотал он, приветливо помахивая бутылкой. Звук его голоса в ночной тиши напугал бы любого.

— Ш-ш-ш! — сказал Майк.

— Ш-ш-ш! — сказал лорд Шортлендс.

— Ш-ш-ш! — сказала Терри. Пунцовое лицо осветилось удивлением.

— Почему это «шы»? — осведомился он.

— Не так громко, Огастес. Уже ночь.

— Ну и что?

— Людей перебудите.

— Хо! И точно. Вот не подумал, — отозвался Ворр и хлебнул ликера. — Мятой пахнет, — прибавил он, стремясь просветить сообщников — Дэ, мятой, не иначе.

Майк понял, что предусмотрел не все. Он надеялся, что Огастес выпьет столько, сколько нужно, но не подумал, что тот может войти во вкус. Что он во вкус вошел, сомнений не было. В стельку он еще не напился, но был к этому близок. Оставалось пресечь зло, пока не поздно.

— Дайте-ка мне бутылку, — сказал Майк.

— Почемуй-то?

— Мне кажется, с вас хватит.

— С меня? Да я только начал.

— Ну-ну, старый друг. Я жду.

В глазах Огастеса мелькнула угроза.

— Ты только тронь, дорогуша, только, эт-та, тронь, дам по куполу. — Он отхлебнул еще. — Мята. Хорошая травка. И для здоровья полезно. Помню, любил я мятные леденцы. Дядя Фред мне давал, чтобы я не дек-ла-ри-ро-вал. Такой эт-та стих, дорогуша, туман там, обман. — Он с упреком взглянул на Майка. — Обман, дорогуша. Это грех, ложь называется. Возьмем Ананию и Сапфиру…

Лорд Шортлендс испуганно тронул локоть Майка.

— Кардинел!..

— А?

— Вы ничего не заметили?

— Э?

— Я думаю, он напился.

— И я так думаю.

— Что же нам делать?

— Прервать операцию. Огастес!

— Чего?

— Ш-ш-ш, — сказал Майк.

— Ш-ш-ш, — сказал граф.

— Ш-ш-ш, — сказала и Терри. Ворр очень обиделся.

— Заладили, «шы» да «шы»! — горестно воскликнул он. — Народ перебужу, да? Ну, что «шы»? Что «шы»?

— Простите, Огастес, — сказал миролюбивый Майк. — Больше не будем. Может, все-таки приступите к делу?

— Какому такому делу?

— К сейфу.

— Какие еще сейфы?

— Который вы собирались открыть.

— А, этот! Что ж, дорогуша, потопали. Эй!

— Что?

— Где инструменты?

— Не у вас?

— Да вроде бы нет…

— Не могли же они пропасть!

— Почему это «не могли»? Могли, как миленькие. У слесаря может пропасть инструмент? Может. А я что, хуже? То-то и оно, дорогуша. Сперва подумайте, а потом уж и, эт-та, говорите.

— Наверное, вы оставили их у папы, — предположила Терри.

— Ну, здрасьте! Теперь вы начали. Какие такие папы?

— Я хочу сказать, Шорти. Огастес повернулся к графу.

— Это вы, что ли?

— Сокращение от «Шортлендс», — пояснил Майк.

— Надо же… — удивился Огастес. — Со-кра-ще-ние… — он хрюкнул, и так громко, что измученный пэр подскочил на шесть дюймов, а спустившись, вцепился в рукав Майка.

— Зачем вы хрюкаете?

— Ды ладно, не буду.

— Адела и так плохо спит.

Майк понял, что надо было дать железной леди снотворное, скажем — в теплом молоке. Именно такие мелочи упускают стратеги.

Огастес тем временем бродил по комнате, бормоча: «Значит, от Шортлендс». Потом он опустился в кресло, благодушно бормоча и там, словно попугай, чью клетку накрыли зеленой бязью.

— Сбегайте, Шорти, посмотрите, не у вас ли они, — сказал Майк.

Граф убежал. В библиотеке воцарилась странная тишина. Огастес закончил монолог и сидел, опустив голову. Терри тронула Майка за локоть.

— Майк! — прошептала она.

— Да, моя дорогая?

— Посмотрите, он плачет.

Майк посмотрел. Действительно, из-под очков медленно текли слезы.

— Что случилось, Огастес? — спросил он. Обратившийся медвежатник утер жемчужные капли.

— Про нее вспомнил, дорогуша.

— Про кого?

— Да про нее. Потерял я одну, эт-та, особу… Майк облегченно вздохнул.

— Ничего, — шепнул он Терри. — Впал в сентиментальность.

— Да-а?

— Да. И слава Богу, следующая стадия — буйство. Не знал, Огастес, что у вас несчастная любовь. Когда вы в последний раз ее видели?

— Я не видел. Она не пришла.

— Куда?

— Да в эту, ре-гис-тра-туру. Наверное, вы думали, дорогуша, чегой-то он плывет один по, эт-та, морю житейскому. Сейчас скажу. Собирался я жениться, а она не пришла.

— Ай-я-яй!

— То-то и оно.

— Какая жалость, мистер Ворр!

— Пропала, наверное. Я ей про все рассказал, она вроде бы простила, а явился я на Бик-стрит, смотрю — ее нету. Два часа просидел.

— Какой ужас! Что же вы сделали?

— Ну, выпил шипучки, съел сэнгвич с ветчиной… А забыть — не забыл, дорогуша. Прямо вижу ее физиогномию, а сердце-то гложет, будто мыши.

Майк понимающе кивнул.

— Любовь, это вам не сахар. Вот они, женщины. Рыцарственный Огастес с ним не согласился.

— Прям сейчас! Я так думаю, — начал он, допивая сгёте de menthe, — может, это перст судьбы, а может — и нет. Эти ре-ги-стра-ту-ры есть и на Бик-стрит, и на Мик-стрит, и на Грик-стрит. Трудно ли перепутать? Я пошел на Бик-стрит, а она, значит, на Мик-стрит…

— Или Грик-стрит.

— Ну!

— Что ж вы ее не спросили?

— Опоздал, дорогуша. Целую неделю обижался, а там и подумал: не иначе как не-до-ра-зу-мнение. Пошел к ней, да не застал. Говорят, нету, уехала. Ну, я и сам уехал в Америку с одним джен-тле-ме-ном. Как говорится, пролег меж нами океан.

Воцарилось молчание. Потрясенные Майк и Терри с сочувствием смотрели на Огастеса, тогда как он, если бы не икал, мог бы сойти за статую печали.

Однако вскоре он ожил, словно Галатея.

— А ка-ак она стряпала! — проговорил он. — К примеру, пирог с почками. Одно слово, таял во рту.

— Какой ужас!

— Да, дорогуша.

— Шекспир бы написал неплохую пьесу, — предположил Майк.

— Ну! — согласился Огастес, снимая очки, чтобы утереть новую слезу. Надев их, он печально смотрел на сообщников. — Куда ни глянешь, беда. У вас-то как, мистер Кардинел? Вот с ней, с ней!

Терри залилась краской, что позволило Майку сравнить ее щеки с предвечерним багрянцем на летнем небе, а заодно подумать о том, что бы тут сделал лорд Перси. Ответ не замедлил: он бы сам превратился в розу.

— Переменим тему, — предложил он.

Огастес помрачнел и резко выставил подбородок.

— С чегой-то? — осведомился он — Тему, понимаешь! Будут мне указывать всякие…

Он замешкался, отыскивая mot juste, но тут появился лорд Шортлендс и сообщил, что инструментов нигде нет.

— Каких эт-та ин-скру-ментов?

— Да ваших.

Огастес поджался. Последний глоток cr’eme de menthe переместил его в следующую фазу алкогольной интоксикации, а потому он зорко взглянул на графа.

— А на что они вам? Тронете — дам в рыло.

— Вы же сами меня послали!

— Это кто, я?

— Послал, послал, — заверил лорд Шортлендс Майка, на которого Огастес тут же сурово взглянул, спросив при этом:

— А он тут при чем?

— Понимаете, Огастес, — сказал Майк, — без инструментов нам не обойтись. Значит, их надо найти.

— Зачем это? Они под диваном, я сам положил. Как сюда явился, так сразу и засунул.

— А, ясно! Произошло недоразумение.

— Не люблю я этого…

— Ну, ладно. Вот они, просим.

Огастес отрешенно взял сумку. Смотрел он на лорда Шортлендса, по-видимому, ощутив неприязнь к безобидному пэру.

— Графы! — произнес он, и его сообщники поняли, что сгёте de menthe обратил записного сноба в бескомпромиссного мятежника. — Чихать я на них хотел. Тоже мне, графы!

— Они совсем неплохи, — возразил Майк, пытаясь остановить дрейф в сторону Москвы.

— Прям сейчас! Рыщут, как говорится, обирают сирот и вдов. И вообще, никакой он не граф.

— Поверьте, граф. Завтра он покажет вам корону, можете поиграть с ней. Так вот, Огастес…

— Мистер Ворр.

— Простите.

— Еще чего, простить! Я вам не Огастес. Пораспустились! Чего не люблю, того не люблю. Надо бы Стэнвуду сказать, а то он… Может, я и не граф, но тоже человек, себя, эт-та, уважаю.

— Конечно, мистер Ворр, — заверила Терри.

— Ну!

Лорд Шортлендс ощутил, что пора переменить тему.

— Я постоял у Аделы под дверью. Кажется, спит.

— Это хорошо, — откликнулся Майк.

— Какие такие Аделы? — спросил Огастес.

— Леди Алела, моя дочь.

Огастес нахмурил лоб. Он знал, что разум его почему-то затуманен, но не мог уловить, где же тут ошибка.

— Прямо! — наконец догадался он. — Вон ваша дочка.

— Нас трое, мистер Ворр, — сообщила Терри.

— Хо! — заметил Огастес тоном, каким говорят, чтобы не обидеть даму. — Ладно, потолкуем с этой Аделой.

— Может, попозже? — предложил Майк, видевший, что граф — в агонии. — Сделайте дело, и потолкуете. Кстати, сейф у окна.

— Справа от окна, — уточнила Терри.

— Почти рядом, — добавил граф, чтобы не допустить и малейшей ошибки.

— Ы-р-р, — сказал Огастес. — Чего ж время теряли? Ой! Его сообщники вскочили разом.

— Ш-ш! — сказал Майк.

— Ш-ш! — сказал лорд Шортлендс.

— Ш-ш! — сказала и Терри.

— Опять за свое, — огорчился Ворр. — Судорга, как говорится. Ногу схватило.

Он медленно встал, размялся, подошел к сейфу и постучал по нему, а потом презрительно хмыкнул.

— Хо! Тоже мне сейф! Сообщники приободрились.

— Значит, вам легко его вскрыть? — проверил Майк.

— Да хоть ножом от сардинок! Дайте-ка… Не-а, лучше шпильку.

Растерянный граф, которого Огастес явно считал чем-то вроде подмастерья у слесаря, сидел на тахте, обхватив голову руками. Урезонивать героя пришлось Терри.

— Может быть, лучше ваши орудия, мистер Ворр? Как-никак, ездили за ним в Лондон.

Огастес, большой поклонник красоты, все-таки не сдался.

— Шпильку.

Майк пожалел, что отослал Стэнвуда. Вот кто тут нужен. Что ж, придется заменить его по мере сил.

— Ладно, — сказал он, — хватит. Кончайте комедию, работать пора.

Однако он ошибся. Суровость обидела Огастеса.

— Ах, вот как? — поинтересовался он. — Да я их в окно выброшу!

И, подняв сумку, он стал ею размахивать.

— Майк! — закричала Терри.

— Остановите его! — вскрикнул граф.

Майк кинулся к Огастесу и застыл на месте. Он услышал женский голос за дверью. Сумка, полная острых инструментов, ударила его по лицу. Вслед за этим раздался звон, она вылетела в окно и, судя по всплеску, упала в ров.

— От это да! — заметил медвежатник.

— Майк! — вскричала Терри. — Вы ранены?

Но Майк выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

 

Глава XVII

Сообщники удивленно смотрели друг на друга. Первым заговорил граф.

— Пойду-ка я лягу.

— Почему он убежал? — спросила Терри.

— Глаз промыть, дорогуша, — объяснил Огастес. — А то распухнет, будь здоров. Ловко я его, однако!

— Шорти! — воскликнула дочь — Как ты думаешь, он ранен?

Лорд Шортлендс уклонился от обсуждения этой проблемы. Майк ему нравился, и при нормальных обстоятельствах он бы ему посочувствовал, но сейчас им владела мысль о том, что Огастес, должно быть, выпил не все. Отсюда следовало, что можно хлопнуть стаканчик, а после того, через что прошел бедный граф, это поистине необходимо. Время ли размышлять об увечьях человека, который скорее знакомый, чем близкий друг?

— Спокойной ночи, — сказал он, уходя. Огастес тем временем сокрушался.

— Что ж это я, а? — сетовал он. — Много кому я дал бы в глаз, но не мистеру Кардинелу. Я его очень уважаю.

Терри кинулась на него, как самка леопарда.

— Вы его убить могли!

— Ну уж, дорогуша! — возразил он. — Одно дело — убить, другое — заехать в глаз. А что вы орете, это хорошо. Значит, как говорится, в сердце проснулась любовь.

Негодование исчезло. Чувство юмора у Терри надолго не засыпало.

— Вы так считаете, мистер Ворр?

— А то! Зря силы тратите, как этот, фараон. Помните, жабы у них расплодились, а он и ожесточись? Эй, пить больше нечего!

— Какая жалость!

— Мята, — констатировал Ворр. — Вас и на свете не было, а мой дядя Фред, помнится…

— И я помню, вы рассказывали.

— Вон как? Так о чем мы говорили?

— О жабах.

— Это я так, к слову. А говорили мы об, эт-та, ожесточении сердец. Значит, проснулась любовь. Самое время пойти к мистеру Кардинелу. Обнимете-поцелуете…

— Да?

— А то как же! Он вас, что называется, любит.

— Он вам говорил? Ах, забыла, вы же прочитали письмо.

— Ну! На столе лежало.

— Вы всегда читаете чужие письма?

— Могу, так читаю. Интер-ресно, как люди живут, а уж мистер Кардинел — и подавно. Всем хорош. В Америке сказали бы — туз.

— Вам нравится Америка?

— Да ничего. Хаш с кукурузой ели?

— Нет, не доводилось.

— Будете там, поешьте. И вафли у них — ого!

— Расскажите мне про вафли.

— Прям сейчас! Я вам про мистера Кардинела скажу. Одно слово, туз.

— Вы часто видите тузов? Огастес молчал, он был в трансе.

— А рыба печеная? — проговорил он наконец. — А курица по-мэрилендски? А пирог с клубникой?

— Я вижу, вы любите поесть.

— Это да. И мистера Кардинела люблю. Вот с кого Стэнвуду пример брать. С ним хлопот не оберешься. Уж как я за ним смотрел, а что толку? Пьет как не знаю кто, и еще дворецких всяких слушает. Росситер он, это надо же!

— Не знала, что Стэнвуд пьет.

— Сосет, как насос, дорогуша. Прямо, эт-та, жаждущий цветок. То ли дело мистер Кардинел! Посадите его в погреб, он выйдет — ни в одном глазу. И такая пигалица выйти за него не желает!

— Вы грубоваты, мистер Ворр.

— Для вашего блага, дорогуша.

— А! Ну, тогда простите.

— Ничего, ничего. Значит, выходите, не прогадаете. Положение занимает.

— Вроде бы да.

— Веселый такой.

— Да, веселый.

— Играет на укулеле.

— Просто идеал.

— И кошку-собачку не обидит. Как сейчас помню, подобрал он песика, грязный такой, мокрый — и отнес к нам. Прямо Авраам, одно слово. — Огастес утер слезу. — Она тоже собачек любила. Ладно, так вы к нему пойдите и, эт-та, скажите: «Да».

— Не стоит, мистер Ворр.

— Вы что ж, за него не выйдете?

— Не выйду.

— Ума у вас нету, дорогуша. А, привет, мистер Кардинел!

— Майк! — вскрикнула Терри.

Огастес глядел на дело своих рук — один глаз закрыт, по щеке расползается пятно, словно пчелы искусали.

— От это да! Виноват, мистер Кардинел. Майк отмахнулся.

— Да ладно, с кем не случается! Где Шорти?

— Собирался лечь, — отвечала Терри. — А почему вы убежали?

— Услышал голос вашей сестры.

— О, Господи!

— Не беспокойтесь. Я все уладил.

— Как?

— Думать пришлось на месте. Она спросила, что со мной. Так Шорти лег? Это хорошо. Пусть поживет, пока можно. Бедный он, бедный! Сердце кровью обливается.

— Что вы ей сказали?

— Сейчас, сейчас. А вам я сказал, что думать пришлось на месте?

— Да.

— Так вот, я заложил Шорти. Как русский крестьянин, знаете. Бегут за ним волки, он им ребенка и выбросит, все же саням легче. Итак, я сказал вашей сестре, что Шорти напился и бьет окна. «Посмотрите, — говорю, — и мне перепало». Она хотела зайти, но я ее убедил, что с ним справлюсь. Она меня благодарила: «Какое утешение, что вы тут!» И ушла. Что-то вы не радуетесь.

— Шорти жалко.

— Мне, собственно, тоже. Но, как выражается Спинк, омлета в белых перчатках не сделаешь.

— Да, наверное. И вам пришлось думать на месте…

— Именно. А Шорти не рассердится. Он меня похвалит.

— Не очень пылко.

— Может быть, не очень. Но увидит, что иначе я поступить не мог.

— Надеюсь, это его поддержит при беседе с Аделой. А что будем делать с глазом? Его надо промыть.

— Мяса сырого положите, — твердо сказал Огастес. — Пойдите в кладовую, возьмите хороший кусочек. Сразу легче станет.

— Я думаю, вы правы.

— А то! Мясо — его ничем не пробьешь.

— Жестокие забавы старины, — заметил Майк. — «Пробивать мясо». Сколько со мной хлопот!

— Ничего, — ответила Терри и ушла делать доброе дело. Огастес осмотрел глаз и вынес приговор эксперта:

— Фонарь, дорогуша.

— Да, Огастес. А как распух! Вроде свинки.

— И не ко времени. Эти, особы, что они любят? Красоту. Так-то, дорогуша. Пожалеть — пожалеют, а уж любить — не обессудьте. Вот ваша сейчас…

— Я бы сказал «леди Тереза».

— Ладно, леди. Что бишь я? А, помню! Я, значит, ей говорю чтобы она, эт-та… Ух ты, прям черный! Помню, один со-ци-а-лист тоже мне в глаз заехал, за консервированные взгляды. Так где мы были?

— Не знаю.

— А я знаю. Значит, сказал я вашей…

— Огастес!

— Ничего девица, хо-хо! Как говорится, пупсик.

Майк вздохнул. Ему хотелось обойтись без методов Стэнвуда, но становилось ясно, что других в данном случае нету.

— Вы не заняты? — спросил он.

— Вроде нет. А что?

— Не могли бы вы повернуться ко мне спиной?

— Зачем это?

— Не важно. Сделайте одолжение, повернитесь — и наклонитесь.

— Вот так?

— Именно. Р-раз! — и Майк ударил в зад добровольную жертву с силой, которой позавидовал бы Стэнвуд.

— Ой! — заорал Огастес и что-нибудь прибавил бы, если бы в это мгновение не появилась Терри с миской теплой воды и мясом на тарелке.

— Прошу, — сказала она. — Какой вы суровый, мистер Ворр!

Тот не ответил. Поправив роговые очки, он бросил на Майка долгий, скорбный, укоризненный взгляд и удалился.

— Что это с ним? — спросила Терри.

— Пришлось ему врезать.

— Врезать?

— Да.

— Почему?

— Он непочтительно отзывался о даме.

— Быть не может!

— Еще как может! Назвал вас пупсиком.

— А это не так?

— Не в этом дело. Если мы допустим, чтобы медвежатники непочтительно отзывались об ангелах, нас ждет печальная участь Вавилона и Рима. Где иерархия, где порядок? Нет, вы подумайте, «пупсик»!

— Пригнитесь немного, — сказала Терри, отерев ему глаз губкой. — Я думаю, вы еще пожалеете.

— О чем мне жалеть, если вы не будете лить мне воду за шиворот?

— О том, что вы его ударили. Он — ваш верный защитник. Перед тем как вы пришли, он уговаривал меня за вас выйти.

— Что!

— Вот, пожалели.

— Да уж, совесть не молчит. Как мне искупить вину?

— Лучше послушайте. Он удивлялся, что такой человек нашел в какой-то пигалице.

— Однако! С утра попрошу прощения. Удивительно…

— Не дергайтесь. Вода потечет за шиворот.

— Мне это нравится. Так вот, удивительно, что все как один за меня хлопочут. Сперва Шорти, теперь Огастес. Почему бы вам не прислушаться к гласу народа?

— А теперь мясо. Так. Привяжу вашим платком. Майк сентиментально вздохнул.

— Думал ли я в одинокие дни, что здесь, у вас в доме, вы будете привязывать к моему глазу сырой бифштекс!

— Вы были одиноки?

— Еще как!

— Странно.

— Что тут странного?

— Стэнвуд говорит, на вас вечно висели дюжины девушек.

— Он так говорит?!

— Да. Увидит вас, и думает, как в старой песенке: «Ну, что это творится? Еще одна девица…»

Майк не в первый раз подумал, что Стэнвуду самое место в хорошей психушке.

— Разве это неправда? — продолжала Терри.

Трудно ответить с достоинством, если у тебя бифштекс на лице, но Майк сделал, что мог.

— Иногда я общался с особами женского пола. Там это принято. И что же?

— О, ничего! Просто сказала.

— Голливуд — не монастырь.

— Я слышала.

— Там есть женщины, мало того, они на вас виснут. Приходится быть вежливым.

— Ну, вот. Я думаю, держаться будет. Хотела бы я, чтобы вы посмотрелись в зеркало.

— А что, очень страшный?

— Страшнее некуда. Вроде гангстера после драки.

— Что ж, самое время возобновить мои старания. Если помните, вы сетовали на мою… э-э… красоту. Пожалуйста, она пропала.

— Я думаю, только на время. Если мясо не упадет, завтра будете, как раньше. Ну, я пошла.

— Нет, что за глупости! Вы не уйдете, пока не образумитесь.

— В каком смысле?

— Сами знаете, в каком. Итак, вы за меня выйдете?

— Нет.

— Почему?

— Я же вам сказала.

— А я ответил, что это бред. Девушки не отвергают мужчин за то, что у тех правильный профиль.

— Кто как. Я — отвергаю.

— Вы же знаете, что я вас люблю!

— Знаю? Не уверена.

— Зато я уверен. Кроме вас мне никто не нужен.

— А Стэнвуд…

— К черту Стэнвуда! Его давно пора отдубасить.

— Да? Тогда он вас отдубасит так, что вы себя не узнаете.

— Верно. И почему бессовестные люди обычно бывают такими глыбами? Праведным остается терпеть.

— Расскажите мне про этих девушек.

— Что тут рассказывать? Ну, танцевали.

— Ага!

— При чем здесь «ага»? Танцуют обычно парами. Как вы думаете, через сколько времени вышвырнут из «Трокадеро» субъекта, который кружит пируэты один?

— Что такое «Трокадеро»?

— Одно местечко в Голливуде.

— Там вы держите свой гарем?

— Опять! Какой гарем? Это — просто знакомые. Плюньте на них.

— Не могу. Понимаете…

— Нет.

— Хорошо, я объясню. Я не доверяю красивым мужчинам потому, что уже обожглась.

— Господи! Когда же?

— Не так давно. Когда служила в оперетте. Там был герой-любовник, Джеффри Харвест.

Майк закричал от ужаса:

— Боже мой! Этот червь? Этот смазливый гад? Помню, мне всегда хотелось перескочить через рампу и врезать ему как следует.

— Но вы не можете отрицать, что он красив.

— В самом мерзком, слащавом, приторном духе.

— Мне он казался Аполлоном.

— Стыдитесь!

— Я и стыжусь.

— Герой-любовник! Нет, только подумайте: вы — и герой-любовник! Заметьте, не чечеточник, не куплетист, те еще ничего, а сладенький тенор! Какой позор! Что вас подвигло на такие глупости?

— Сказано, красота. Но пелена упала с моих глаз. Он оказался ветреником.

— Кем-кем?

— Так называет это Шорти.

— Где он берет такие словечки?

— Если хотите — ловеласом. Когда я это заметила, я разорвала помолвку. И решила, что больше меня не поймать. Теперь ясно?

— Да я же не ветреник! Откуда вы взяли?

— Так, чутье.

— Оно вас обманывает.

— Может быть. Но рисковать я не хочу. Второго раза мне не вынести.

— Я вас никогда не оставлю!

— Кто его знает…

— Ну, попытайтесь хотя бы.

— Это не игра, Майк. Боюсь, я старомодна. Брак для меня очень серьезен.

— И для меня.

— Неужели?

— Почему вы мне не верите?

— Ну, вы вечно шутите, и…

Майк стал бить себя в грудь, как Гость на свадьбе.

— Так я и знал! Так и знал! Так и чувствовал! Значит, дело в том, что я — клоун. Сколько раз я себе говорил: «Брось, не паясничай, смени пластинку» — но не могу. Надо же как-то прикрывать свою робость.

— Робость?!

— А то что же? Все влюбленные робеют. Я вас люблю всерьез. Я вас люблю с самой первой встречи. Ну, поверьте мне, Терри! Я же умру без вас!

— Если бы вы так говорили…

— Но еще не поздно? Терри, не поздно? Больше мне случая не представится.

— Почему?

— Мне надо ехать.

— Куда?

— Туда, в Голливуд.

— Ой! — тихо выдохнула Терри.

— Да, на той неделе. Меня ждала телеграмма. Старший партнер заболел. Так что это — мой последний шанс. Через шесть тысяч миль не объяснишься.

— Ой! — повторила Терри.

Советы опытного Ворра припомнились Майку. Как он сказал, «обнимете-поцелуете»? Конечно, напился дальше некуда, но эти слова достойны внимания. У некоторых cr’eme de menthe обостряет разум.

Тем самым, Майк обнял Терри и поцеловал. Совет сработал на славу.

 

Глава XVIII

Стэнвуд Кобболд присел в постели и зажег свет. Он посмотрел на часы. Было самое начало третьего.

Футбол приучил его к послушанию, и когда Майк велел ему лечь, он лег. Конечно, он жалел, что отстранен от дела, но понимал, что так лучше. Действительно, того и гляди, он бы испортил всю игру. Оглядываясь назад, он видел, что всю свою жизнь портил игру где только мог, значит — испортил бы и эту.

Однако сейчас, проснувшись, он подумал, что не будет особого вреда, если сходить в библиотеку и посмотреть, все ли в порядке. Операция должна бы уже закончиться; интересно, как там что. Кроме того, интересно посмотреть на Огастеса. Все-таки, исключительное зрелище.

Где библиотека, он знал. Этот очкастый тип водил его туда после обеда. Облачившись в халат, Стэнвуд спустился по лестничке и пошел по коридору. Из-под заветной двери сочился свет; значит, компания — на месте. Конечно, они могут рассердиться, что он нарушил приказ, но все-таки стоит войти. Он и вошел, словно мокрая собака, проникающая в гостиную, чтобы присоединиться к людям, и опасающаяся, что ее плохо примут.

Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.

— Эй! — произнес он, как ему казалось, шепотом. Терри очнулась и вскрикнула. Майк понес посуду на кухню, а она осталась, пообещав, что ляжет в постель; но не легла, поскольку хотела хоть как-то развеять чары. Голос Стэнвуда, похожий на вопль приемника, когда ты повернешь эту штуку больше чем надо, ее напугал.

— Стэнвуд! — сурово сказала она. — Почему вы кричите?

— Я шепчу, — возразил огорченный гость.

— Шепчите тише. Садитесь сюда, на тахту, и говорите мне на ухо.

Стэнвуд подошел поближе, свалив по дороге столик.

— Все в порядке? — хрипло выговорил он.

— О, да! — отвечала Терри, сияя.

Стэнвуд обрадовался. Его это дело не касалось, но за друзей — приятно.

— Очень хорошо. Значит, она у вас?

— Кто именно?

— Да эта марка.

— А, марка! Нет, не у нас. Видите это окно? Мистер Ворр бросил в него свои инструменты, и они упали в ров.

Стэнвуд заметил сразу, что откуда-то дует, но решил, что ему кажется.

— Зачем он их бросил?

— Обиделся. Майк с ним грубо говорил.

— Вон как! Напился, я думаю.

— Да, напился.

— Жаль, я его не видел.

— Жаль. Исключительное зрелище.

Стэнвуд испытал много чувств — сострадание к графу, не получившему марки; жалость к себе (см. выше); а главное — растерянность. Если все провалилось, почему Терри так рада?

— Помнится, вы говорили, что все в порядке, — намекнул он.

— Конечно. Вам казалось когда-нибудь, что вы плывете на розовом облаке?

— Еще бы! — воскликнул он, живо припомнив оба случая: когда Эйлин, стряхнув пепел, ответила ему: «Да», и несколько раньше, когда именно его удар в последние полминуты обеспечил команде счет 7:6.

— Вот и мне сейчас так кажется. Понимаете, я выхожу за Майка.

— Да? А я думал…

— И я думала. Но изменила мнение.

— Рад за вас.

— Рады?

— Конечно.

Они помолчали. Терри покачивалась на облаке, сияя глазами, а Стэнвуд с облегчением думал о том, что Майк любит не Эйлин.

— Это приятно, — объяснил он наконец. — Старый добрый Майк уходит с поля. Все же легче.

— Я не совсем поняла.

— Когда человек так красив, как-то страшновато.

— Почему?

— Кто его знает, что случится! Мне казалось, ему нравится Эйлин.

Облако выскользнуло из-под Терри, она упала в океан, причем не сверкающий, а холодный, и кишащий, вдобавок, колючими чудищами.

— Какая глупость! — сказала она чужим, незнакомым голосом.

Но Стэнвуд продолжал, как ни в чем не бывало:

— Началось все на этой вечеринке. Позвал я гостей в честь Эйлин, Майк пришел и как-то так на нее поглядывал. Вы не замечали, как он смотрит на женщин? Такой, знаете, взгляд… А, что?

— Ничего.

— Вы хотели что-то сказать?

— Нет-нет.

— Значит, он на нее глядел, и мне это не понравилось. Конечно, они знакомы по Голливуду…

— Близко?

— Ну да. И когда она мне сказала вот это…

— Что именно?

— Я вам не говорил? Да, конечно, случая не было. Она сказала, что не выйдет за меня, пока у меня нет денег. Понимаете, она выходила замуж за бедных, и ничего не получалось. А сейчас, когда я лег, мне подумалось, что она крутит.

— Крутит?

— Финтит, — пояснил Стэнвуд. — Понимаете, вспомнил я вечеринку и этот самый взгляд… В общем, а вдруг она просто хочет от меня отделаться? Но сейчас я успокоился. Если вы за него выходите, значит, мне просто показалось.

Терри не разделяла эту наивную веру. Простодушный Стэнвуд успокоился, а она — нет. Ей припомнился Джеффри Харвест, непостоянный красавец. Он глядел и на нее, и на всех других. С болью подумав об этом, она вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Эй! — заволновался Стэнвуд. — Что это вы?

Простодушные люди мыслят штампами. Когда добрая приятельница вскрикивает, словно умирающая утка, и закрывает руками лицо, они знают, что делать. Взволнованно спросив: «Эй, что это вы?», они по-братски ее обнимают. Когда Стэнвуд все это сделал, он услышал голос:

— Мистер Росситер!

В дверях стояла леди Алела, неприязненно глядя на происходящее.

Когда женщина строгих правил хочет в два часа ночи посмотреть, какие разрушения произвел ее пьяный отец, и видит младшую сестру в пижаме и халате с молодым человеком, тоже в халате и пижаме, она, то есть женщина с правилами, бывает очень суровой. Так оно и случилось, а потому Стэнвуд взвился ввысь, словно под него подложили тринитротолуол.

У таких, как он, есть заповедь, начертанная золотыми буквами: если честный человек скомпрометировал даму, он должен немедленно это исправить, не щадя затрат.

Тем самым, он знал, что делать. Путаясь в полах халата и свалив по пути бюст покойного Гладстона вместе с подставкой, он промолвил с неброским благородством:

— Не беспокойтесь, миледи. Мы помолвлены.

— Вот как? — откликнулась леди Адела, глядя еще суровей. — Не говорите ерунды. Какая помолвка? С моей сестрой вы познакомились вчера, за обедом.

Тут ей припомнилось, что муж бормотал что-то попозже, когда она мазала кремом лицо. Получалось, что Росситер — самозванец, поскольку совершенно не разбирается в марках.

Тогда она не обратила внимания, мало ли что бормочет муж, но теперь склонилась к тому, что гипотеза его интересна. Еще через мгновение она стала ее пламенной сторонницей. Конечно, Дезборо прав не бывает, но тут он не ошибся.

Примерно год назад, в Харрогите, она читала ежемесячный отчет дворецкого и сейчас ясно вспомнила одну фразу. Мервин Спинк сообщал, что Росситер-младший разбил очки, а потому нечаянно толкнул большую китайскую вазу.

Очки!

Посмотрев на Стэнвуда огненным взглядом, она спросила:

— Где ваши очки?

— Простите?

— Вы очки носите?

— Н-нет.

— Тогда КТО ВЫ?

— Стэнвуд Кобболд, — честно ответил Стэнвуд. Майк не ошибся в своих предсказаниях.

Леди Адела ахнула. Чего-чего, но этого она не ждала.

— Стэнвуд Кобболд?

— Да.

Как обычно бывает в запутанных случаях, леди Адела проверила его слова.

— Это правда, Терри?

— Правда.

— Кто же тот, другой?

— Друг Стэнвуда. Его фамилия Кардинел.

Леди Адела стала пунцовой. Ни одну хозяйку не обрадует такая весть, а ее — меньше прочих.

— Зачем же он назвался Кобболдом? — опять обратилась она к ночному гостю.

Стэнвуд откашлялся, развязал пояс халата и завязал заново. Кроме того, он почесал подбородок и коснулся рукой затылка.

— Понимаете… — начал он.

Терри догадалась, что сейчас он расскажет историю графа и кухарки, и побыстрее вмешалась в беседу:

— Стэнвуд не мог покинуть Лондон, у него дела… Благодарный за помощь, он это подтвердил, — …и мистер Кардинел предложил его заменить.

— Вот-вот!..

— …Они поспорили, что никто не догадается…

Терри замолчала. Несмотря на поддержку, ей казалось, что объяснения неубедительны.

— Ну, такая шутка, — неуклюже прибавила она.

Дочери графов не фыркают, но леди Адела издала очень похожий звук.

— Шутка?

— А потом Стэнвуд все-таки смог приехать…

Терри снова помолчала.

— …и приехал.

Как ни странно, сестра вроде бы смягчилась, словно возобладало ее лучшее «я». La chatelaine одарила гостя улыбкой.

— О, понимаю! — лукаво заметила она, несказанно удивив Терри, которая никогда не видела ее лукавой. — Вы не могли выдержать разлуки. Я угадала?

Стэнвуд с трудом проговорил:

— Д-да.

— И Спинк предложил, чтобы вы представились Росситером?

— Д-д-да…

— Сегодня же с ним поговорю, — сказала леди Адела, подходя ближе к прежней манере. — На вас я тоже сержусь, мистер Кобболд.

— Э-э…

— Но не очень. А теперь — идите к себе.

— Э-э-э…

— Мне надо побеседовать с Терри. Спокойной ночи. Беседа сестер была краткой.

— Ну, знаешь!

Терри молчала.

— Странная ты, все-таки. Но я не сержусь. Я рада.

Леди Адела обняла младшую сестру и нежно ее поцеловала.

— Дезборо говорит, — пояснила она, — что у его отца миллионы.

 

Глава XIX

Солнце нового дня позолотило древние стены Биворского замка. Часы над конюшней мелодично пробили девять раз. Лорд Шортлендс, входя в столовую для завтраков, увидел Дезборо и вздохнул. Хотя мысли его были тяжки, он надеялся побыть наедине с ними.

— О, привет! — сказал Дезборо. — С добрым вас утром.

— Добрым утром… — отозвался граф.

Голос его был тускл, лицо бледно, ибо он почти не спал. Мало что препятствует сну больше, чем крах всех надежд. Забросив в ров свои орудия, Огастес обрек хозяина на бессонницу. С двух часов ночи злосчастный пэр ворочался в постели, на мгновение отключаясь и тут же просыпаясь снова. Так и шло до того часа, когда приличная птичка приступает к ловле червей.

— Какая погода, а? — не унимался зять. — Бекона не берите, подгорел.

— Да? — произнес граф, равнодушный к чужим несчастьям.

— Просто уголь, — продолжал тот. — Слава Богу, миссис Пентер сегодня вернется.

Граф совсем опечалился. Он знал, что она вернется, и думал порадовать ее счастливыми новостями, но Огастес разрушил мечту. Оставалось налить себе кофе, достаточно черного, но не чернее этих дум.

Завтракали в замке по обычаю предков. В обычном состоянии лорд начал бы с овсянки, перешел к копченой рыбе, колбаскам, яичнице, бекону и, наконец, к мармеладу. Судите сами, что он чувствовал, если взял только тостик, хотя славился утренним аппетитом. Друзья нередко говорили: «Что-что, а позавтракать он умеет».

Когда он снова налил себе кофе, Дезборо, оторвавшись от яичницы, поднялся и взял колбаску.

— Этот Кобболд уехал, — сообщил он, садясь на место.

— А?

— Уехал. Наскоро поел и сказал, что у него дела.

— О!

— Наверное, хочет показать глаз.

Лорд Шортлендс был тугодумом, но даже он понял, что про глаз знать не должен.

— Что-что?

— Ему глаз подбили.

— Как же это?

— Ума не приложу. Я ему сказал: «Вижу, у вас синяк», а он ответил: «Бывает, бывает». Странно!

— Может быть, обо что-то ударился.

— Да, наверное.

Дезборо молча занялся колбаской.

— Но обо что? — спросил он наконец.

— А?

— Обо что он ударился? Граф немного подумал.

— О дверь?

— Почему же прямо не сказать?

— Не знаю.

— И я не знаю. Загадка!

— Да уж…

— Тут вообще что-то творится. Слышали ночью грохот?

— Грохот?

— Я даже проснулся.

— А я ничего не слыхал.

— Что-то упало. Часа в два. Мало того, — прибавил Дезборо, глядя сквозь очки, как сыщик, идущий по следу. — Как быть с этим субъектом, который выдавал себя за Росситера?

Граф облизнул губы — нет, не «облизнулся», а именно облизнул, молясь при этом, чтобы tete-a-tete кто-нибудь нарушил. Молитва была услышана. Дверь открылась, вошла Клара в сопровождении драматурга.

— Здрасьте, Шортлендс, — сказал тот.

— Доброе утро, папа, — сказала средняя из дочерей.

— Доброе утро, — отвечал пэр, чувствующий то, что чувствует человек, из которого изгнали беса, но тут же явились семь других. Молясь, он не имел в виду замены Дезборо на Блейра. Тот, кстати сказать, был в прекрасном настроении.

— Грохот слыхали? — спросил Топпинг.

— Мой дорогой, — отвечал Космо, — мне не до того. Спешу сообщить, что сегодня — счастливейший день моей жизни. — Он подошел к столу и положил руки на скатерть. — Прошу внимания! Наполните чашки и выпейте за здравие молодой четы.

— Мы обручились, папа, — прямо сообщила Клара.

— Не беспокойтесь, — заверил он. — Вы не теряете дочь. Вы обретаете сына.

— Жить мы будем здесь, — прибавила Клара.

— Словом, все в порядке, — поддержал ее жених, спешивший утешить будущего тестя. — Мы вас не оставим.

Графу захотелось поскорее уйти от всего этого. Общество Космо Блейра часто давало такой эффект. Только что пэр собирался налить себе третью чашку кофе, но теперь решил перебежать к младшей дочери, которая, скорее всего, завтракает у себя. Терри всегда была для него лучшим лекарством или, точнее, противоядием.

Он вскочил. Дезборо удивился.

— Как, и все?

— Да.

— Больше ничего не съедите?

— Аппетит пропал.

— Это нехорошо.

— Примите пилюльку, Шортлендс, — посоветовал Космо. — От печени. Запейте водой.

— А, кстати! — воскликнула Клара. — Аделе от тебя что-то нужно.

— Аделе? Что именно?

— Не знаю. Я заглянула в дверь, чтобы сказать о помолвке, а она просила передать.

Лорд Шортлендс задумчиво направился к Терри. Весть о том, что драматурга придется терпеть пожизненно, потрясла его, но не больше, чем весть об Аделе. Когда старшая дочь говорила с ним, слова ее бывали неприятны, а сейчас он мог бы выдержать только нежную, щадящую речь.

Однако он быстро утешился. Как-никак, совесть его была чиста, как голубка. Аделе не в чем его винить, кроме каких-нибудь мелочей. Да, он хочет жениться на кухарке, он протащил в замок самозванцев, он склонил ко греху былого взломщика, но ничего этого она не знает. По-видимому, сейчас речь идет о домашних делах. Стучась к Терри, он был преисполнен той нравственной мощи, которой наделены отцы, когда суровой дочери не в чем их обвинить.

Дезборо доел тем временем колбаску и, как обычно, пошел к жене. Она сидела в постели, опершись на подушки, а на коленях у нее помещался особый столик. Преданный муж с удовольствием отметил, что она — в прекрасном настроении.

— Доброе утро, душенька, — сказал он.

— Доброе утро, милый. Ты видел Клару?

— Да, только что. Она сообщила мне о помолвке. Вижу, ты рада.

— Еще бы! Космо мне очень нравится.

— И деньги у него есть.

— Да. Удивительно! Такие события — одновременно.

— А?

— Разве ты не знаешь? Терри обручилась со Стэнвудом Кобболдом.

— Быть не может!

— Может. Истинное чудо! Он так мил, и потом — у него миллионы.

— Да уж, старый Эллери не беден. А когда же это они?

— Я узнала под утро.

— Почему он мне не сказал? Прибежал, поел наскоро — и куда-то делся. Значит, обручились. А вид у него такой, будто он подрался в баре. Глаз подбит. Интересно, кто его отделал?

Леди Адела стала суровой.

— Могу тебе ответить. Папа.

— Кто?

— Мой отец. Он страшно напился. Утром я зашла к нему, там полно бутылок.

Дезборо был потрясен. Он не ждал от тестя такой прыти, не ждал и такой силы.

— Вот это да! — сказал он. — Спасибо, что мне не досталось. То-то я вижу, сегодня он какой-то странный. Естественная реакция. Я спросил про синяк, а он ничего не помнит.

— Я ему напомню, — сухо обещала леди Адела. — Только это был не Стэнвуд, а некий Кардинел. Вот мистер Росситер — Стэнвуд.

Дезборо опустился на постель.

— Что-что? Не понимаю.

— Я сама немного запуталась. Терри говорит, что Стэнвуд не мог приехать, и этот Кардинел его заменил. Что-то вроде пари.

— Чушь какая-то!

— Да. Надо мне будет поговорить с Кардинелом.

— Он уехал в Лондон.

— Ну, когда вернется.

— Все равно не понимаю. Ты сказала, он приехать не мог, а он приехал.

— А, это ясно! Через день-другой он затосковал по Терри. Приехал, поселился в гостинице, а Спинк посоветовал ему прийти сюда под видом Росситера.

Дезборо протяжно свистнул.

— Значит, Спинк…

— Вот именно. Спинк это подстроил, чтобы завладеть маркой. Я его немедленно уволю.

— Правильно. Какой подлец! Да, в этих книжках все верно, дворецким доверять нельзя. Помнится, в «Убийстве на ферме»… Что ты думаешь делать с маркой?

— В толк не возьму. Теперь нам никогда не узнать, чья она. Возьми лучше себе.

— Себе?

— Знаешь, пора возместить все, что ты на нас потратил. Как-никак ты много лет содержишь семью.

Дезборо был тронут. Он наклонился и поцеловал супругу.

— Спасибо, душенька. Пополню свою коллекцию. Это тебе не шутка, dos reales с изъяном! Расскажи-ка мне еще про папашу. Значит, напился?

— До отвращения.

— Ты его видела?

— Собственно говоря, нет. Я слышала ночью грохот.

— Я тоже что-то слышал.

— Мне показалось, что это — из библиотеки. Бегу туда, а мне навстречу выбегает мистер Кардинел с подбитым глазом. Он и сказал, что папа в ужасном состоянии. Разбил окно, ударил гостя, но беспокоиться незачем, Кардинел отвел его в постель.

— Вот это да!

— Я очень сержусь на Кардинела, но тут он, видимо, справился. Во всяком случае, я больше ничего не слышала. Через какое-то время я решила пойти взглянуть, что же разбилось, и увидела, что Терри сидит на тахте со Стэнвудом. В половине третьего ночи!

— Да-а!

— Он ее обнимал.

— Ну что такое!

— Увидев меня, он вскочил, и я вспомнила про это письмо. Помнишь, насчет очков.

— Каких очков?

— Спинк писал мне прошлым летом, что Росситер-сын носит очки. Соответственно, я спросила, кто он. Он ответил: «Стэнвуд Кобболд», и прибавил, что они обручились.

— Что им понадобилось в библиотеке?

— Видимо, услышали грохот и пошли посмотреть. А там сели на тахту. Нет, ты подумай, в половине третьего! Терри совершеннейшее дитя. Слава Богу, что она пристроена.

— И заметь, жених будет очень богат, если Эллери даст дуба. А он даст, как без этого.

— Лучше ты пошли ему телеграмму. Такую дружескую, сердечную.

— Сейчас, душенька.

— А папе скажи, что он мне нужен.

— Скажу, скажу.

Дезборо вернулся довольно скоро.

— Телеграмму я послал. «Эллери запятая старик запятая как ты там вопрос твой сын обручился леди Терезой точка очаровательная девушка точка поздравляю восклицательный знак». Хорошо?

— Замечательно. Папу видел?

— Никак не мог отыскать, потому и задержался. Наконец, Клара сказала, что они с Терри уехали в Лондон. Собирались пойти в ресторан.

— У папы же нет денег! Я подарила ему пять фунтов на день рождения, но их он, я думаю, истратил, когда ездил в прошлый раз. Как он расплатится?

Дезборо поспешил сменить тему.

— Знаешь, — осторожно сказал он, — в утренней газете очень занятная статья о современных девушках. Сейчас покажу.

 

Глава XX

Решение лорда Шортлендса было одним из тех решений, которые принимают в час беды. Когда он узнал о хитрой уловке, при помощи которой Майк не допустил его старшую дочь в библиотеку, ему тут же пришло в голову, что надо бы убраться из замка.

Повествование Терри он слушал со смешанными чувствами. Как человек разумный, он понимал, что перед лицом этой грозной фигуры Майку пришлось что-то делать, и все-таки жалел, что тот не сделал чего-нибудь другого. Выслушав рассказ, он за тридцать секунд уговорил младшую дочь поскорее одеться и поехать с ним в город.

Конечно, побег давал только отсрочку, но ему представлялось, что после ланча в «Баррибо» или в чем-то подобном будет легче встретиться с Аделой. Кроме того, он помнил, что большая часть десяти фунтов, подаренных ему зятем, еще при нем. Словом, он походил на узника, который собирается позавтракать перед казнью.

Сели они на поезд 11.03, с одной остановкой в Севеноксе. Граф прибыл в столицу почти таким же мрачным, а вдобавок и растерянным. Его измученный разум не мог вместить рассказов Терри. За кого же она, в сущности, выходит — за Майка, за Стэнвуда или за обоих?

«Туманно, туманно», — думал он. Заботливые дочери не обрушивают такие рассказы на отца, проведшего почти бессонную ночь. Одно было ясно: самое время поспешить в клуб и спросить там карту вин; что он и сделал, договорившись с Терри встретиться в «Баррибо» не позже половины второго. После этого он устремился к клубу, как стрела.

Терри, со своей стороны, пошла побродить, поглядеть на прохожих, а главное — на витрины, особенно те, где красовались шляпы, туфли, косметика и драгоценности. Это подбодрило ее, и она, равно как и лондонцы, ощутила свое сходство с каким-нибудь духом весны. Да, на шляпу ей денег не хватило бы, но что с того? Безоблачная радость не нуждается в шляпах. Словом, Терри плыла сквозь мир, полный солнца и роз.

Как известно, радость приходит поутру. Сомнения и заботы, смущавшие Терри в ночи, исчезли при свете дня. Теперь она могла оценить по достоинству бормотание Стэнвуда, которое казалось недавно таким зловещим. После того что было в библиотеке, и коту ясно, что Майк любит только ее. Предполагая, что он увлекся какой-то актриской, Стэнвуд расписался в полном невежестве.

Да уж, этот Стэнвуд! Близко общаясь с ним, всякий убедится, что он несет чепуху, но нельзя же, в конце концов, доходить до таких глупостей. Надо быть с ним похолодней, вернувшись в замок, решила она; но тут же увидела, что можно сделать это и раньше.

Блуждая примерно час по залитым солнцем улицам, она добралась до Беркли-сквер, где остановилась, сокрушаясь о том, что этот прелестный оазис испорчен министерством и многоквартирными домами. Тогда она и заметила, что к ней ковыляет именно Стэнвуд в таком жалком виде, что враждебные мысли мгновенно покинули ее.

— Что с вами? — вскрикнула она.

Он отряхнулся, словно выходя из транса.

— Привет!.. — глухо проговорил он, по всей вероятности, не помня об их последней встрече. Видимо, какие-то беды оттеснили ее в разряд событий, не стоящих внимания.

— Привет… — повторил он, глядя на Терри, как гиппопотам, услышавший дурные вести. — Что вы тут делаете?

— Мы с Шорти сбежали из темницы. Собираемся зайти в «Баррибо». А вы что делаете?

Стэнвуд, должно быть, ее не слышал. Взор его блуждал, и Терри пришлось легонько пнуть его по лодыжке.

— Ой! — вскрикнул он и провел ладонью по лбу. — Что вы сказали?

— Я спросила, почему вы в Лондоне. Лицо его искривилось.

— Хотел повидать Эйлин.

— И как она?

— Не знаю. Я ее не видел.

— Каким вы поездом ехали?

— Я взял в гостинице машину. Терри, мне конец.

— Бедный вы, бедный! А что случилось? Терри взглянула на часы.

— Ох, мне пора. Шорти ждет меня к полвторого. Я бы вас пригласила, но он тоже совсем расстроен.

— Мне хуже. Червю пришлось бы уши прижать, чтобы со мной сравняться. Конечно, есть я не могу, кусок в горло не полезет.

— Тогда проводите меня и расскажите, в чем дело.

— Началось с письма, — сказал он, приноравливаясь к ее шагу. — Я его увидел в гостинице.

— Адресовано вам?

— Да.

— Значит, вы там живете под собственным именем?

— Конечно.

— О, Господи! Хотя теперь это не важно.

— Теперь все не важно.

Терри подумала о том, что в такой радостный день она общается только с сокрушенными духом, и благодарно вспомнила Майка. Да, у него есть недостатки — Адела к этому часу, должно быть, нашла не меньше дюжины, — но тоску он ненавидит.

— Ну, подбодритесь! — предложила она.

— Подбодриться? — переспросил он и глухо засмеялся. — Да уж, самое время!

Дальше они шли молча. Облако скорби, окутавшее Стэнвуда, понемногу втягивало Терри. Прежние сомнения нет-нет, а возвращались, словно рядом шла та особа в очках и митенках, о которой она говорила Шорти, и нашептывала в своей излюбленной манере, что общение с греческим богом к добру не приведет.

«Они такие, — говорила особа, — они все одинаковые. Вспомни, как ты относилась к Джеффри Харвесту. Да-да, ты считала его совершенством. А кем он оказался? Мотыльком».

Терри отмахнулась. Майк — не Джеффри. Майку можно доверять.

— Что же с этим письмом? — спросила она. — Почему оно вас расстроило?

— Эйлин отвечала на мое послание. Я ее просил забыть к собакам всякую чушь насчет денег. Помните, я вам рассказывал?

— Помню.

— Она писала, что не сдается.

— А вы чего ждали? Конечно, она не сдастся сразу. Тут горевать незачем.

— Я читал между строк. Прошу, взгляните, — ответил он. — Сами увидите.

В отличие от Огастеса Терри не любила читать чужие письма и хотела отказаться, но он уже вынул из нагрудного кармана большой белый конверт, издающий сильное благоухание.

Некоторые ароматы буквально неповторимы. Аромат, издаваемый письмом, был густым и терпким. Он принадлежал к тем запахам, которым их изготовители с такой поспешностью дают неподобающие названия. Во всяком случае, он запоминался, и Терри его запомнила. Именно так пахло вчера прошлой ночью от злосчастного рукава.

Они свернули на Дьюк-стрит. Отель «Баррибо» громадой вздымался перед ними, но был не настолько прочен, чтобы не шататься, словно пьяный. Словно во сне, Терри слышала скорбную речь.

— Помните, я говорил о шутках? Ну, о розыгрышах. Насчет того, что Эйлин морочит мне голову. Я еще сказал, что Майк затеял это ради нее. Так, хорошо. Приехал я в Лондон, звоню ей, а она вешает трубку. Бегу к ней, она меня не принимает. Это еще что! Захожу в бар, к «Баррибо», а Макгафи говорит, что вчера она была там с Майком. Ели ланч. А, каково?

Терри заставила себя выдавить:

— Что же тут такого?

Стэнвуд не принял столь легкомысленного мировоззрения.

— То, — отвечал он.

— Я же бывала с вами в ресторане.

— Это другое дело. Ланч ланчу рознь.

— Почему? — спросила она, не желая сдаваться.

— Потому. Между ними что-то есть. Иначе он нам сказал бы. Не-ет, ясно, куда ветер дует!

Ветер и впрямь подул, мешая говорить. Когда он утих, разговору помешало другое препятствие.

Перед главным входом отеля стоял ревностный служитель футов восьми ростом, да еще в парадной форме руританского адмирала. Дело его состояло в том, чтобы встречать машину, распахивать дверь перед владельцем или нанимателем и помогать ему выйти. Сейчас орнаментальная фигура склонилась к подъехавшему такси.

Адмирал был не только высок, но и объемист, а потому заслонил на мгновение новоприбывшую пару. Вскоре, однако, она стала видна. Даму узнал бы каждый из многочисленнейших поклонников, основавших по миру клубы Эйлин Стокер. Терри со Стэнвудом, однако, узнали и ее спутника.

Майк Кардинел прошел мимо них, не глядя. Внимание его было сосредоточено на прекрасной спутнице. Задержавшись на секунду у вращающихся дверей, он бросил на нее взгляд, который лорд Шортлендс определил бы сразу.

Улица поплыла перед Терри, а заодно и потемнела. Из плотного тумана донеся вскрик, какой издают в агонии, когда же туман немного рассеялся, она оказалась одна.

Терри стояла на месте, бледная и прямая. Лондон шумел вокруг, но она его не замечала. «Дура! — говорила она себе. — Какая же ты дура!» Особа в очках и митенках удовлетворенно поддакивала.

— А, вот и ты! — сказал кто-то. — Я не опоздал? Заметно повеселевший граф вступил на тротуар обутыми в гетры ногами. Детская вера в погреб его клуба не подвела. Он был резв, даже слишком, и встреча с Аделой больше не пугала его. Смелость эту породило не только вино, но и внезапное озарение.

Если Терри, подумал он, выходит за Кардинела — а беседа в поезде явно свидетельствует об этом, — он запросто даст искомые двести фунтов.

У графа, как и у нищих, были свои правила, запрещавшие, к примеру, брать деньги у чужих. Знакомым опасность не грозила. Но если они собирались стать зятьями, их могла спасти разве что верхушка дерева — конечно, если они, в отличие от глупого Дезборо, имеют отдельный счет. Словом, дело в шляпе. Как тут не ликовать?

— Идем, — благодушно сказал он. Утреннее воздержание обострило его аппетит, и он радостно предвкушал, как отведает прославленных блюд. Терри не шевельнулась.

— Шорти, лучше не сюда!

— Что?

— Я тебя прошу!

— Ну, хорошо. В «Ритц»?

— Ладно.

— Такси! — крикнул граф, и адмирал кинулся ловить машину. — «Ритц», — прибавил он уже адмиралу.

Граф не поскупился. Адмирал снял шляпу. Шофер что-то завел, и машина тронулась.

— Терри, — сказал отец.

— Шорти, — сказала дочь в тот же самый миг.

— Да?

— Прости, ты что-то хотел сказать?

— После тебя, дорогая.

Такое великодушие приостановило ее. То, что она хотела сказать, могло огорчить отца. Майк ему явственно нравился.

— Понимаешь, — начала она, — я немного ошиблась. Это он понимал. Ошибок он наделал достаточно.

— Ошиблась?

— Да. Я не выйду за Майка.

— Не выйдешь?!

— Нет.

Графу показалось, что солнце фукнуло и погасло. В полной прострации он откинулся на спинку сиденья.

 

Глава XXI

Дворецкие, как и моллюски, умеют скрывать свои эмоции. Когда Мервин Спинк величаво подошел к телефону в кабинете хозяина, никто бы не догадался, что стервятник терзает его утробу. Шерлок Холмс, и тот не определил бы, что недавно он претерпел достаточно бурную беседу с леди Аделой. Конечно, бурным был не он; а сейчас, ровно в четыре часа пополудни, держался с обычным достоинством и превосходно владел голосом.

— Алло! — сказал он. — Это редакция «Кентиш Тайме»? Не окажете ли любезность… Кто выиграл в 3.30, в Кемтоне? Благодарю.

Он повесил трубку. По его лицу нельзя было определить, какую он услыхал новость. Покинув кабинет, он направился в холл, там всегда найдется дело — выбросить окурки, сложить аккуратно бумаги. Да, леди Адела вроде бы его выгнала и завтра он, по-видимому, уедет, но долг есть долг. Пока он здесь, девиз его — служение.

Обычно в четыре часа удавалось выкурить в холле с полдюжины сигарет из серебряной шкатулки, стоящей на центральном столике. Однако сейчас там сидели хозяин с младшей дочерью. Граф выглядел так, словно перенес кораблекрушение; леди Тереза бессильно откинулась в кресле. Когда дворецкий вошел, она посмотрела на него исключительно скорбным взглядом.

— Мистер Кобболд вернулся? — спросила она.

— Да, миледи. Должно быть, он в своей комнате.

— Передайте ему записку, если вам не трудно.

— Сию минуту, миледи.

Лорд Шортлендс немного ожил.

— Спинк!

— Милорд?

— Миссис… э-э… Пентер вернулась?

— Да, милорд.

Мервин Спинк почтительно подождал, не будет ли новых указаний, и, убедившись, что хозяин — в скорби, тихо вышел. Граф повернулся к Терри. Голос его был хриплым, как у разбойника в старинной оперетте.

— Знаешь что…

— Нет.

— Ты ничего не заметила?

— В каком смысле?

— Ну, этот змий. Мне кажется, у него глаза блестят.

— Да?

— А я заметил. Блестят. Это неспроста. Ты слышала, что он сказал? Миссис Пентер вернулась.

— Слышала…

— Я думаю, он от нее не отходит. Ему и карты в руки, между ними нет преград. Наверное, посочувствовал: «Ах, вы устали» — и угостил хересом. Именно такие действия прельщают женщин. Но важно ли это? — он тяжело вздохнул. — Если ты не выходишь за Кардинела, мне конец.

Вздохнула и Терри. И в «Ритце», и в поезде, и позже, когда она писала записку, отец немало говорил об ее оборвавшейся помолвке. Казалось бы, тема исчерпана.

— Прости, — сказала она.

— Никак не пойму, почему ты порвала с ним.

— Я же объяснила.

— А я не понял. Может, они просто друзья. Заглянули в ресторан…

— Сказано тебе, я заметила его взгляд.

— Ну и что?

— После того, как я намучалась с Джеффри…

— Ерунда!

Реплики эти были исключительно неприятны, но Терри, сжав зубы, как-то держалась.

— Ради Бога, Шорти! — сказала она. — Хватит об этом говорить.

Лорд Шортлендс вылез из кресла. Он понимал, что дочери плохо, но все же обиделся.

— Пойду, — сообщил он, — прогуляюсь.

— Да, прогуляйся. А то сидишь, ждешь. Припомнив, чего он ждет, граф вздрогнул.

— Прогуляюсь у рва, — сказал он. — Можно бы туда броситься. — Эта мысль его оживила, но ненадолго. — Интересно, где твоя сестрица?

— Я думаю, в саду.

— Как она играет на нервах! Я в таком состоянии, что, не поверишь, хотел бы на нее наткнуться.

Граф удалился, но через минуту-другую пришел Стэнвуд, скорбный и молчаливый, как все, у кого разбито сердце. Он тоже видел Майкла с Эйлин и тоже простился с последней надеждой.

— А, вот вы где, — мрачно промолвил он. — Спинк передал мне записку.

— Что! Я писала Майку, а не вам.

— Знаю. Спинк перепутал. Не вините его, он уволен. Это нелегко. Значит, разорвали помолвку?

— Да.

— И правильно. Покажете ему, что почем. Вот оправлюсь чуть-чуть и напишу ей. Как звали эту злодейку в Библии?

— Далила?

— Нет, Иезавель. Огастес часто ее поминает. Так и начну: «Иезавель!» Она у меня попляшет. Еще есть вавилонская блудница, надо и ее ввернуть. А вот скажите, дать мне Майку в ухо?

— Нет.

— И то верно.

Он угрюмо замолчал. Терри хотела бы, чтобы он оставил ее наедине с горем, но он явно не собирался этого делать, и она поискала нейтральной темы для беседы.

— Вы Аделу не видели? Он всполошился.

— А что? Она меня искала?

— Вроде бы нет.

— Слава тебе, Господи! Почему вы спросили?

— Сама не знаю.

— Лучше не надо. Я ее боюсь.

— А ночью не растерялись.

— Что?

— Ну, ночью. Помните, «мы обручены»…

— Ах, вот вы о чем! Надо же было что-то сказать.

— Да…

— И, заметьте, сработало. О! Вы мне подали мысль. Почему бы нам с вами…

— Что-что?

— …не обручиться?

Терри едва не задохнулась.

— Вы серьезно?

— Да.

— Нашли время для предложения!

— Очень удачное. Посмотрите: вы должны показать Майку, а я — Эйлин. Мне худо, вам худо. Ну, как?

Терри расхохоталась. Ему это не понравилось. Смех был мелодичный, ничего не скажешь, но какой-то истерический. Что делать, когда у дамы истерика? Совать ей в нос жженые перья? Или бить по спине?

— Эй! — крикнул он. — Уймитесь!

— Не могу. Слишком смешно.

— Что тут смешного? — обиделся Стэнвуд. Терри стало стыдно.

— Простите, — сказала она. — Очень уж это неожиданно. Вы что, всерьез?

— А то как же?

Терри задумчиво глядела на него. Он ей всегда нравился. Она испытывала к нему материнские чувства. Кроме того, он надежен. Брак с ним — далеко не худший удел. Она обретет мирную гавань, укроется от бури. Может быть, судьба и припасла для нее тихий, лишенный романтики союз, основанный на дружбе.

И еще одно — она уедет из замка, в широкий мир. Там легче забыть. «Больше не могу!» — думала она, представляя одинокую жизнь в этой ловушке, где все напоминает о нем. Собственно говоря, ей предложили бежать из темницы.

— Если вас беспокоят деньги, все в порядке, — продолжал Стэнвуд. — Когда отец узнает, что я женюсь на вас, он мигом раскошелится.

— Какие деньги! — сказала Терри. — Я о вас беспокоюсь. Зачем это вам? Будете жалеть.

— Вы не будете — и я не буду.

— Это точно?

— Еще как! А что такого?

— Понимаете, я боюсь, что не разлюблю Майка.

— А я — Эйлин, чтоб ей пусто было. Ну и что? Любовь, видите ли! Одно мучение. Посмотрите на этих, влюбленных. Месяца два держатся за руки, пылинки друг с друга сдувают, и глядишь — они в суде, разводятся. Любовь! Ха-ха! Да я ее даром не хочу.

— Вам больше нравится дружба?

— Естественно. Крепче как-то.

— В этом что-то есть…

— А мы с вами всегда ладили. Как в этой песенке: «Тамтам, та-ра-рам, у меня хороший друг».

Терри вздохнула.

— Что ж, Стэнвуд, я согласна.

— По рукам?

— По рукам.

— Можно, я вас поцелую?

Он клюнул ее в щеку. Они помолчали, не зная, о чем говорить. Однако и ей, и ему было полегче, когда явился пятый граф.

Ров, как обычно, усугубил его тоску. Вид у него был такой, что дочь немедленно сообщила:

— Спинк уволен, Шорти.

Слова эти и впрямь оживили его на минутку, но эффект их быстро прошел. «Ну и что? — подумал лорд. — Денег все равно нету».

— А мы со Стэнвудом обручились, — добавила она же. Пятый граф сжал голову руками. Опять эта неразбериха!

— Со Стэнвудом?

— Да.

— Не с Кардинелом?

— Нет.

— Значит, ты и Стэнвуд?

— Вот именно.

Лорд Шортлендс наконец понял.

— Желаю счастья, — сказал он. — Мой мальчик, вы уж ее не обижайте! Кстати, вы не можете дать мне двести фунтов?

Стэнвуд очень удивился.

— Конечно, — ответил он.

— Мой дорогой! Спасибо!

— То есть, конечно, не могу.

— Не можете?

— У меня их нет. Отец послал мне тысячу долларов, но я почти все истратил. Подождите немного, пока я снова получу.

— А… сколько мне ждать? Стэнвуд подумал.

— Примерно месяц.

— Месяц?

Если в замке нет Спинка с его роковыми чарами, это совсем небольшой срок, подумал пэр.

— Месяц?

— Может, и поменьше.

— Это замечательно, мой мальчик!

Лорд Шортлендс закрыл глаза, как бы погрузившись в молитву. Когда он их открыл, он увидел Спинка.

— Вас вызывает Нью-Йорк, сэр, — сказал тот.

— Нью-Йорк? — переспросил Стэнвуд.

— Да, сэр.

— Не иначе как отец!

С этими словами он выбежал из холла.

— Слышал, вы нас покидаете, Спинк?

— Да, милорд.

— Какая жалость.

— Весьма признателен, милорд. Я тоже сожалею, что ухожу из замка. Мне посчастливилось провести здесь много незабываемых часов.

— Завели друзей?

— Да, милорд.

— Будете по ним скучать?

— Да, милорд. Но есть и утешение.

— А?

— Мне повезло на скачках, милорд. Сегодня, в половине четвертого, победил мой фаворит. Ставка — сто к восьми.

Челюсть у графа медленно отвисла, словно ее тянула невидимая рука.

— Сколько вы поставили? — почтительно прошептал он.

— Пятьдесят фунтов, милорд.

— Пятьдесят фунтов? Постойте, постойте! Сто к восьми…

— Да, милорд. Я рискнул всеми сбережениями.

Мервин Спинк удалился, но граф этого не заметил, поскольку стоял у стола и что-то подсчитывал.

Потом он обратил к собравшимся посеревшее лицо.

— Шестьсот двадцать пять! Этот змий получил шестьсот с лишним фунтов! Я говорил, что он себя еще покажет! — граф отер мокрый лоб. — Пойду-ка я прилягу, — добавил он. — В библиотеке. Адела не подумает, что я там. Если что, вы меня не видели.

Он вышел. Минуты через две раздался веселый свист, и вошел Майк.

 

Глава XXII

Сразу стало ясно, что он доволен собой. Свист намекал на это, манера — утверждала. Он источал bien etre, и самая мысль о том, что этот король мотыльков чем-то доволен, глубоко оскорбила Терри. Она посмотрела на него, как Снежная королева. Так и казалось, что у ее висков образуются сосульки.

Однако он этого не заметил, поскольку поцеловал ее, мало того — приподнял и опустил в кресло. По-видимому, он полагал, что она ему рада.

— Мой ангел! — сказал он. — Мой херувим! Мой серафим! Как мы давно не виделись! А ты все такая же, не постарела.

Терри не отвечала. Что тут скажешь?

— Глаз заметила? — спросил он.

Терри как можно холодней посмотрела на глаз. Синяка под ним не было.

— Зашел в косметический кабинет, — пояснил он. — Ради тебя. Огастес сказал, что девушки не любят фонарей под глазом, а он такие вещи знает. Кстати, у меня новости. Где Шорти?

— Наверху, в библиотеке.

— Сейчас он будет прыгать, как холмы. Огастес согласен! Терри его не поняла, что и показала, холодно подняв брови.

— Да, Огастес снова в деле, — продолжал Майк. — Начнет с того, где остановился. Я разыскал его с утра и уговорил. Поначалу он был довольно сдержан. Но я указал на то, что он сам довел меня до ручки, и попросил взглянуть на предмет либеральнее, шире. В конце концов он отмяк и сообщил, что если я зайду за инструментами на Севен Дайлз, остальное он сделает. «Передайте, — сказал он, — что Гасу нужны отмычки». Я, конечно, зашел, этот тип оказался очень милым, только глазки слишком близко к носу, — так вот, я зашел, передал, а совсем недавно вручил инструмент по назначению. Твоя сестра Адела, несомненно, в саду, морит несчастных улиток, а Дезборо Топпинг — у себя, держит в горячей воде больную ногу. Словом, берег свободен. Если Шорти в библиотеке, он горячо приветствует Огастеса, понимая, как поймешь и ты, что счастье близко. Огастес обещал управиться за пять минут.

Майк завершил рассказ. И менее внимательный человек подметил бы, что Терри не рада.

— Не вижу девичьего восторга, — сказал он.

— О, я счастлива!

— Тогда почему ты не визжишь? Какой тут, однако, странный запах!

Терри усмехнулась.

— Вероятно, — сказала она, — вы не заметили, что он исходит от вас.

— От меня? А ведь верно! Ай-я-яй!..

Терри удивила такая реакция. Казалось бы, он должен сгореть со стыда. Неужели его ничем не пробьешь?

— Ничего странного, — горько прибавила она. — Хороший был ланч?

— При чем тут ланч? Мы говорим о запахе.

Терри закусила губу, чтобы та не дрожала. Лучше умереть страшной смертью, думала она, чем расплакаться.

— Какой такой ланч? — настаивал Майк.

— Я случайно видела, как вы входите в отель.

— Не знал, что ты была в Лондоне.

— Была.

— И заходила в «Баррибо»?

— Нет. Стояла у входа.

— И увидела меня?

— Да, увидела.

— Значит, — обрадовался Майк, — ты подстерегла мой звездный час?

— Что-что?

— Я уломал Стокершу. Контракт на пять лет. Добрая старая фирма будет платить ей не так уж много. Если она попробует вырваться, ее растерзают дикие юристы. Это сделал я, Кардинел. Здорово, а? Здорово, здорово, здорово!

Терри охнула. Сердце ее, судя по всему — омертвевшее, тем не менее часто забилось. В руинах души зазвучала небесная музыка, хотя разум подозревал, что леди Тереза Кобболд сделала глупость.

— О, Майк! — воскликнула она.

— Надо было тебе сказать, что босс прислал мне телеграмму, — продолжал он. — Перед отъездом Стокерша порвала с нами отношения. Он просил меня найти ее и умаслить. Вчера я угостил ее за счет фирмы так, что она закачалась на тонких каблуках, сегодня закрепил результаты. И не зря, мой ангел, не зря. Понимаешь, она очень упрямая. Много раз мне хотелось дать ей по башке бутылкой, но я добился победы. Одного не понимаю, почему ты не скачешь? Что с тобой?

Терри испытывала странные чувства. Должно быть, под воздействием музыки сердце ее кружилось в медленном танце.

— Это все правда? — проверила она.

— Ты о чем?

— Вы встречались по делу?

— Конечно.

— О, Майк!

— Правильно, восторгайся. Я превзошел самого себя. Чего я только не делал — шептал комплименты, невзначай трогал руку, улыбался, смотрел таким это взглядом…

Терри смущенно засмеялась.

— Взгляд я видела.

— Да? Надеюсь, тебе не пришло в голову…

— Пришло. Ты же ничего не сказал.

— Кардинелы слов не тратят. Они действуют.

— Уехал рано утром…

— Не так уж рано, в 9.45. И честно, заметь, не скрываясь. Вышел из замка, расправив грудь, помахивая тростью. Значит, ты решила, что я ловелас?

— Да. Порхающий с цветка на цветок.

— Ловеласы это делают?

— Конечно. Они очень похожи на мотыльков. И не смотри на меня, как Артур на Гвиневеру!

— Я смотрю не с упреком, а с болью. Могла бы знать, что кроме тебя я никого не люблю. И вообще, только полный дурак станет порхать, если он с тобой помолвлен. Ты смотрелась когда-нибудь в зеркало?

— Но ты на нее так глядел!..

— Думая, заметь, о контракте.

— Любой ошибся бы. Даже Стэнвуд…

— При чем тут он?

— Он тоже видел.

— Вот это да! Что же он подумал?

— Самое худшее. Собирался написать ей письмо, называя вавилонской блудницей.

— Откуда он знает про эту блудницу?

— От Огастеса. А потом он сделал мне предложение.

— Что?!

— Предложение. Я согласилась. Майк задрожал.

— Согласилась?

— Хотела тебе показать…

— Если Шорти пожалеет три гинеи, я сам раскошелюсь на психиатра. Какие предложения? Ты выходишь за меня.

— Да, за тебя.

— Это ясно?

— Ясно.

— Нет, что за легкомыслие! Играет, видите ли, сердцами. Теперь мне придется огорчить старого друга.

— Ты ему скажешь?

— Естественно.

— О, Майк, как благородно! Я бы не смогла.

— Где этот злодей?

— Звонит отцу, в Нью-Йорк.

— А теперь я тебя утешу. Он не будет очень страдать. К концу, когда мы все обговорили, я стал работать на него. Она согласится, как только он попросит. Надо было раньше сказать.

— Да, надо.

— Грешен, люблю нагнать страха. Но Бог с ним, со Стэн-вудом. Его любовные дела нас, в сущности, не касаются. Перейдем к нашим.

— Перейдем.

— Поженимся как можно скорей, а?

— Если хочешь.

— Вот это разговор! Хочу. Только время теряем! Мне уезжать на той неделе.

— Голливудские девицы будут очень рады.

— Там есть девицы?

— Стэнвуд говорит, есть.

— Не замечал.

— А если они закричат: «Майк, наш дорогой!»?

— Обращусь в полицию. Да, так я говорил, поскорей поженимся. Запросто, в регистратуре.

— На Бик-стрит?

— Или на Грик-стрит, не важно. Только не спутай, как невеста Огастеса. А! — сказал Майк, услышав тяжелые шаги. — Ватсон, вот и наш клиент.

 

Глава XXIII

Сразу было ясно, что разговор по телефону дал свои плоды. Глаза у Стэнвуда сияли, волосы стояли дыбом в тех местах, где он ерошил их от волнения, сам он походил на Пробуждение Души, насколько это возможно. Представьте гиппопотама, узнавшего, что гиппопотамша отвечает на его пылкую любовь, и вы увидите Кобболда-младшего в счастливейшей час его жизни.

— С-с-с… — зашипел он, и Майк, призывая к порядку, стукнул кулаком по столику.

— Сплюнь, — посоветовал он.

Стэнвуд не сплюнул, а сглотнул раза два-три и овладел своими чувствами.

— Сейчас я говорил с Эйлин, — сообщил он.

— Ты хочешь сказать, с отцом.

— Нет, я хочу сказать «с Эйлин». Поговорив с ним, я позвонил ей. Она за меня выйдет.

— Выйдет?

— Да.

Майк нахмурился.

— Постой, постой…

— Ждать не могу, — возразил Стэнвуд. — Надо снова нанять эту машину.

— Однако, — возразил и Майк, — постой минутку. Значит, ты женишься на Эйлин?

— Да.

— А я слышал, ты женишься на Терри.

— Ой, забыл! — спохватился Стэнвуд. — Как же это я? Он немного подумал.

— Да-а… Терри, вы не против?

— Нет-нет.

— Ну и слава Богу.

— Хорошо, что вы все уладили, — заметил Майк. — Потому что Терри выйдет за меня. Не хватало, чтобы ты явился в регистратуру и сказал: «Запрещаю».

— За тебя?!

— Да.

— После того, как…

— Майк мне все объяснил, — сообщила Терри. Стэнвуд подозрительно взглянул на друга. Если он это смог объяснить, для него поистине нет предела.

— Он чист, как снег, — прибавила Терри.

— Чище, — поправил Майк. — Твои подозрения, мой милый, совершенно необоснованны. Спроси свою Эйлин, когда вы встретитесь, и она тебе скажет, что я вел с ней чисто деловые переговоры, не имеющие никакого отношения к так называемому сексу. Между мной и твоей пассией ничего не было и не будет. Если хочешь знать, она мне даром не нужна. Я бы ее и шестом не коснулся.

Стэнвуд обиделся, а Терри спросила, не грубы ли такие метафоры. Майк немного подумал.

— Прости, — сказал он. — Хорошо, коснулся бы, но если шест очень длинный.

— Спасибо, старик.

— Не за что.

— Ну, все в порядке, — обрадовалась Терри.

— Приятно, — заметил Майк, — видеть счастливую любовь.

— Молодец она, — одобрила Терри. — Согласилась, хотя денег у вас нет.

— Денег? — удивился Стэнвуд. — Есть, есть. Забыл вам сказать. Этот очкарик сообщил отцу, что я женюсь на вас, и тот сразу выделил мне сто пятьдесят тысяч. Потому он и звонил.

С этими словами Стэнвуд нырнул в дверь, чтобы поскорей нанять машину.

— Да!.. — сказала Терри, и Майк признал, что больше тут ничего не скажешь.

— Надеюсь, он будет счастлив, — неуверенно прибавила она.

— Еще как, — заверил Майк, — хотя и не в том духе, что мы. Она вообще-то ничего. Любит поговорить о своем последнем фильме, но ему это нравится.

— Духи у нее противные.

— Ему нравятся и они, он мне сам говорил.

— А как насчет верности? Порхать она не будет?

— Да что ты! Тихая, домашняя женщина. Любит читать, в интервью это особенно подчеркивается, любит и стряпать, подвязав простой ситцевый передник.

— Я бы очень хотела, чтобы Стэнвуд был счастлив.

— Не беспокойся, они созданы друг для друга. Оба — чистая слоновая кость, с головы до пяток. А, вот и Шорти!

Как и Стэнвуд, граф ожил, обретя редкостное сходство с «Пробуждением Души». Терри вопросительно взглянула на Майка.

— Скажем ему сразу или сначала подготовим?

— Я думаю, сразу.

— Хорошо. Рада тебе представить…

— Нет, лучше: «Разреши…»

— Намного лучше. Так вот, разреши тебе представить моего жениха, мистера Кардинела.

Граф растерялся, ощущая, что это все-таки слишком.

— Жениха? — переспросил он.

— Да.

— Кардинела?

— Да.

— А не Стэнвуда?

— Нет.

— Значит, Кардинела?

— Да.

— Господи! — пробормотал пэр, отирая лоб рукой.

— Понимаете, любезный Шорти, — пояснил Майк, — дела немного запутались, но нам удалось их распутать. Были и ошибки, и недоразумения, очень похожие на те, что описаны в «Преданном Перси» (том второй). Вероятно, вы читали этот роман, а может быть, не читали. Сейчас все распуталось, повторю, так что готовьте старый добрый цилиндр, предстоит свадьба. Колокола деревенской церкви, точней — небольшой регистратуры, скоро издадут свой веселый звон. Огастеса не видели?

Лорд Шортлендс снова уподобился «Пробуждению Души». После того что случилось прошлой ночью, он не думал, что имя Ворра усладит ему когда-нибудь слух, но теперь питал к нему искреннее уважение.

— Как не видеть! Только что расстались.

— Вы не хотели подождать?

— Он не разрешил. Ему это действует на нервы. Очень чувствительный человек. Я сказал ему, что иду сюда.

— Значит, с минуты на минуту. А, вот и он!

Огастес вошел, словно актер, ожидающий аплодисментов. Приняли его прекрасно.

— Мистер Ворр! — воскликнула Терри.

— Ну, как? — воскликнул лорд Шортлендс.

— Порядок, дорогуша, — отвечал он. — Всем привет! Значит, порядок. Но…

Неожиданное вмешательство заставило Майка замолчать. В дверях возникла леди Адела.

На ней были садовые перчатки. В руках она держала ножницы. Завидев отца, она бросила на него взор, который бросает тигрица, прежде чем прыгнуть на козленка, которому выпало стать ей ужином. Праведный гнев возрастал в ней с половины десятого, и она, несомненно, собиралась спустить пары.

— А! — сказала она. — Мне надо с тобой поговорить. Наедине, — прибавила леди, оглядев помещение.

Огастес был учтив, как всегда. Социальное чутье его еще не подводило, а кроме того, он собирался подслушивать у дверей.

— Убраться нам, дорогуша? — благодушно спросил он. — Это можно.

Леди Аделу никто не называл «дорогушей», и она брезгливо подняла брови.

— Кто вы такой?

— Фамилия — Ворр, дорогуша. Огастес Ворр.

— Камердинер Стэнвуда, — пояснила Терри.

— Вот как? — только и сказала леди, проглотив прочие слова. Вассалы Кобболда-младшего неприкосновенны. Позже, быть может, придется указать дорогому мальчику, что его камердинер не совсем таков, как следует, но пока что наглеца надо пощадить. Тем самым она только на него поглядела.

Этого вполне хватило, ибо взгляд ее разил не хуже молнии. Огастес удалился, равно как и Майк с Терри, и леди обернулась к отцу.

— Та-ак, — сказала она.

— Да? — откликнулся лорд Шортлендс.

Слово это, если, например, увидишь его в книге, навряд ли поразит вас. Казалось бы, оно совершенно безобидно. Но услышьте, как его громко и дерзко произносит человек, распрямивший плечи и сунувший пальцы в проймы жилета, и у вас перехватит дыхание. Леди Адела испытывала то же, что испытывает тигрица, если козленок укусит ее за лапу.

Ничто не вселяет такой прыти в неимущих графов, как мысль о том, что у них есть тысяча пятьсот фунтов. Дух предков, отличившихся и при Гастингсе, и среди нечестивых, осенил графа. Так и казалось, что он, одетый в кирасу, взмахнул боевым топориком.

— Да? — спросил он. — В чем дело? Не доводи меня, Адела. Все равно толка не будет.

Старшая дочь, женщина храбрая, попыталась стряхнуть наваждение. Нельзя же поверить чувству, что тебя ударили по лбу мокрой рыбой.

— Отец! — вскричала она.

Лорд Шортлендс громко фыркнул. Упомянутых предков особенно раздражало, когда подавали голос женщины.

— Ну что «отец»? Что «отец»? Сказано, больше я этого терпеть не буду. Мне давно не нравится твоя манера. Когда я был молод, дочери почитали родителей.

Тут бы и заметить, что, наверное, родители были другими, но чувство, что тебя ударили рыбой, никак не проходило.

— Я решил уехать, — продолжал граф. — И немедленно. Мне достались большие деньги, зачем же мне здесь жить? Меня давно тошнит от этого рва, и от крыла, построенного в 1259 году, и от прочей мерзости. Если хочешь знать, я куплю кабачок.

— Отец!

— Что «отец»? Ну, что «отец»? Ты не попугай.

Разум леди Аделы был в таком смятении, что она сама не знала, можно ли причислить ее к попугаям. Знала она одно — ей грозит что-то похуже Французской революции.

— Да, кстати, — прибавил лорд Шортлендс. — Я женюсь на миссис Пентер.

Судите сами, в каком состоянии была его дочь, если она не поняла, о ком он говорит.

— Пентер? — растерянно спросила она. — Из дорсетширских Пентеров или из эссекских? Пентер…

— Да. Пентер, Пентер, Пентер. Ты ее прекрасно знаешь. Наша кухарка.

— Кухарка? — закричала леди Адела.

— Кухарка, — ответил граф. — И не ори.

Заговорив снова, несчастная леди не орала, она шептала, а перед этим издала звук, который только врач с очень хорошим слухом отличил бы от предсмертного хрипа.

— Ты не можешь на ней жениться!

— Не могу? — спросил лорд Шортлендс, утверждая пальцы в проймах. — Посмотри на меня!

Леди Адела поняла, что остается потолковать с кухаркой, которая всегда казалась ей разумной женщиной. К замыслу она приступила так быстро, что граф не понял, что происходит. Прыжок, резкий свист — и дочь исчезла. Через миг-другой вошел Огастес, довольный тем, что слышал.

— Хо! — одобрил он. — Можно сказать, врезали.

— Ха! — отозвался граф, козырем пройдясь по паркету.

— Что я вам скажу, — продолжал Огастес. — Минуточку! Он подождал, пока войдут Майк и Терри. Она волновалась, он гладил ее руку.

— А дочка ваша, Тереза, прямо намучалась. Думала, сестрица вас заест. Да и я пред-по-ла-гал, что пора покупать венок или там букет лилий. А смотрю, вы целы.

Лорд Шортлендс с этим согласился.

— Ух, он ей показал! — сообщил Огастес новоприбывшим. — Р-раз — и готово. В лёжку.

Терри была потрясена.

— Шорти! Это правда?

— Естественно, — отвечал граф с той гордостью, какая приличествует победителю. Должно быть, после Ватерлоо Веллингтон вел себя примерно так же. — Я ее распустил, да, распустил. Пришла пора исправить ошибку. Как справедливо заметил мистер Ворр, теперь я показал ей. Ха! Вы бы видели ее лицо, когда я сообщил, что женюсь на Элис.

— Сообщил?

— Конечно.

— Аделе?

— Кому же еще? Так и сказал, я женюсь на миссис Пентер.

— Нет, дорогуша, — мягко вставил медвежатник. — Ни на ком вы не женитесь.

— Э? — удивился граф. — Что-что?

Огастес снял очки, протер их и надел снова.

— Это я на ней женюсь, — ответил он.

— То есть как?

— Так, дорогуша. Помнится, я говорил мистеру Кардинелу, мы давно хотели пожениться, только она пошла на Мик-стрит, а я ее ждал на Бик-стрит. Бывают такие случаи.

Терри охнула.

— Значит…

— Именно, дорогуша. Ее я любил, ее и утратил. А сейчас иду с этой самой маркой, чтобы у себя где-нибудь припрятать, а навстречу кто? Она.

— Господи!

— Верно, дорогуша. Я чуть не грохнулся. Ка-ак закричу: «Элис!», а она — «Гас!» — «Ты?» — говорю. — «Я. Хорош, однако, голубчик». Ну, разобрались мы, что к чему, на той неделе поженимся. Теперь не перепутаем, хо-хо! На Бик-стрит.

— Можете встретить там нас, — сказал Майк. — От всей души поздравляю.

— Благодарствуем, дорогуша.

— Что люблю, то люблю — счастливые сердца, соединившиеся после разлуки, особенно — по весне. Но вы учли, что у миссис Пентер очень высокие идеалы? Ее избранник должен иметь двести фунтов, чтобы купить кабачок.

— У меня есть и побольше.

— Банк ограбили?

— Нет, банк я не грабил. Такой у меня, дорогуша, тайный источник. Куплю ей хоть дюжину кабачков.

Замечание это вызвало глухой стон. Лорд Шортлендс сидел в кресле, словно лишился костей. Терри виновато на него посмотрела. Рассказ Огастеса был так интересен, что она забыла, как он огорчает отца.

— Шорти! — вскричала дочь. — Я о тебе не подумала.

— Ничего, — подбодрил ее Майк. — У него остаемся мы…

— Да, Шорти, мы с тобой, — …и марка.

Граф приподнялся, словно покойник, восстающий из гроба. О марке он чуть не забыл.

— Где она? — слабо проговорил он.

— Дайте его милости марку, — обратился Майк к Огастесу. Тот почему-то растерялся. Переминаясь с ноги на ногу, он смущенно поглядывал на собравшихся.

— Такое дело, — начал он. — Случился, дорогуша, случай.

Положил я эту марку в рот, чтобы вернее припрятать, а увидел ее и, как говорится, от полноты чувств…

— Что? — закричал лорд Шортлендс, полностью вставая. — Что-о-о?

— Проглотил, дорогуша.

Давление у графа подскочило, словно кто-то его подстегнул.

— Такова, дорогуша, жизнь, — заметил Огастес. — Самому жалко. Ну, привет.

И он исчез с такой быстротой, какую не смогла бы развить леди Адела.

Первым из оставшейся троицы отреагировал лорд Шортлендс.

— Не верю! — вскричал он. — Этот гад унес ее! Майк сочувственно кивнул.

— Боюсь, Шорти, что вы правы. То-то он говорил о тайном источнике.

— Я в суд подам! В палату лордов!

— Х-мм… — отозвался Майк, и граф, поразмыслив, тоже сказал: «Х-мм…».

Но тут же заорал так, что Терри подпрыгнула, и даже Майк испугался. Будущий тесть напомнил ему дворецкого, который увидел муху в своем портвейне.

— Что мне делать? — причитал пэр, заметно дрожа. — Я сказал Аделе про миссис Пентер! Она меня загрызет! Будет следить за каждым шагом! Узник в оковах, и тот…

У Терри округлились глаза. Майк похлопал графа по плечу.

— Ничего, — сказал он, — не волнуйтесь. Если Майкрофт Кардинел с вами, судьба бессильна.

— У тебя есть план? — спросила Терри.

— Да. Шорти поедет с нами.

— Ну конечно!

— Когда я тебя отучу от восклицаний?

— Виновата, мой повелитель!

— Так и быть, повелительница.

— А куда? — спросил лорд Шортлендс.

— Да есть один городок у Тихого океана. Иногда его называют «Голливуд». Поженимся как можно скорей, выправим вам паспорта — и в путь. А пока соберите самое нужное и переезжайте в клуб. Кстати, любезный Шорти, вы созданы для роли дворецкого.

Терри вскрикнула.

— А я все гадала, кого мне отец напоминает! Конечно, ты прав. Вылитый дворецкий.

— Неужели? — удивился граф.

— Один к одному, — отвечала Терри.

— На них огромный спрос, — пояснил Майк. — Звездой вы не будете, текста мало. Скажите-ка: «Сию минуту, милорд».

— Сию минуту, милорд.

— Великолепно! Вы украсите экран. А теперь мы вас покинем. Моя будущая жена хочет показать мне розы.

— Разве вы их не видели?

— Видел, но не с ней.

Оставшись в одиночестве, граф постоял немного, глядя в радужное завтра. Потом медленно подошел к зеркалу и повторил, поставив локти под правильным углом:

— Сию минуту, милорд.

Лицо его озарила улыбка. Да, вылитый дворецкий. Один к одному.

Мервин Спинк появился бесшумно, граф увидел его отражение. Сильные люди, связанные любовной бедой, посмотрели друг на друга. Спинк думал, что хозяин — неплохой старик; граф думал, что слуга не так уж и страшен.

— Слышали, милорд? Граф кивнул.

— Какой удар, милорд!

— Ужасный.

— Не будем падать духом, милорд.

— Не будем. Мы — британцы.

— Если хотите выпить, милорд, у меня есть все, что нужно.

Граф облизнул сухие губы. Выпить! Ну конечно. Как он только мог недолюбливать этого сенбернара?

— Пойдемте, Спинк.

— Сюда, милорд.

— Не называйте меня «милорд».

— Сюда, Шортлендс.

— Какой Шортлендс? Шорти.

Он взял друга под руку, и они удалились.