Перевод с английского Е. Доброхотовой-Майковой

 

Глава I

В то июньское утро Гораций Эпплби собирался на веллингфордские скачки и беседовал с Костоломом Эвансом, когда к нему нежданно заявился чикагский гангстер Чарли Йост.

Ферди объявил посетителя.

— Пришел Чарли, шеф, — сказал он.

Гораций нахмурился. Он был недоволен заокеанским гастролером и не желал впредь вести с ним никаких дел.

Гораций Эпплби возглавлял банду Эпплби, весьма известную и уважаемую в преступных кругах; Чарли, который по некоторым соображениям счел за лучшее временно променять Чикаго на Англию, до недавних пор подвизался у него. В своей долгой и успешной карьере Гораций во многом зависел от подчиненных, таких, как Костолом Эванс, специалист по сейфам, или Ферди Муха — сей последний, хоть и не блистал интеллектом, умел взобраться по любой стене, используя лишь руки, ноги и личный магнетизм. Сам Гораций исполнял роль боевого генерала, то есть планировал и направлял кампанию, не покидая ставки.

Они жили душа в душу. Гораций по-отечески заботился о благополучии «ребят», ко взаимному удовольствию вознаграждая каждого после успешного дела. Однако ему случалось бывать строгим родителем. Чарли Йост вышел на задание с пистолетом, а в этом отношении Гораций был непреклонен. Он запретил огнестрельное оружие, о чем Чарли своевременно уведомили. Тот не подчинился старшему, за что был наказан. Гораций твердой рукой удержал причитающуюся ему долю, отказавшись выплатить даже символическое вознаграждение.

Поэтому сейчас он нахмурился. Неприятно, когда наказанные сотрудники нарушают твой покой. Кроме того, Гораций немного нервничал. Чарли, узнав, что не получит своей доли, явно выказал неудовольствие, и сейчас злополучный пистолет наверняка был при нем. Человек импульсивный, с младых ногтей приученный сначала стрелять, потом объясняться, вполне может выразить свою мысль пулей.

— Да впустите его, шеф, — сказал Костолом, читая мысли Горация. — При мне он бузить не станет.

Гораций взглянул на него и сразу понял, что означают эти слова. К Льюэллину (Костолому) Эвансу можно было применить лишь одно определение, которое немедленно пришло бы на ум любому обитателю Голливуда — «колоссальный». Он изумлял даже не столько исключительным ростом, сколько телосложением. Везде, где мускулы могут бугриться, они бугрились. Более того, они выпирали даже там, где мускулам выпирать не положено. Костюм его безусловно соорудил портной, но трудно поверить, чтобы такой масштабный труд осилил кто-нибудь, кроме Омара Делателя Палаток.

Беглый осмотр еще раз убедил Горация, что в присутствии этого исполина ему и впрямь не страшны самые взбешенные снайперы.

— Отлично, — сказал он. — Введите его, Ферди. — И через мгновение вошел Чарли.

Бытует мнение, будто в силу некоего строгого кодекса все американские гангстеры обязаны походить на Хэмфри Богарта и криво ухмыляться при разговоре. Отступника отводят на пустырь, где в кругу мрачных типов по прозвищу Билли-Бык или Беф-Строганофф прилюдно лишают атрибутов гангстерского ремесла — черных пальто и шляпы.

В действительности же правила не столь строги, и рядовые гангстеры могут невозбранно следовать собственным вкусам.

К примеру, Чарли Йост был невысок, с тихим приятным голосом и открытым лицом, безобидность которого подчеркивали большие очки в роговой оправе. На улице вы бы приняли его за мелкого банковского служащего, а отнюдь не за головореза.

Впрочем, Чарли Йост и впрямь был по натуре человек мирный, а к насилию прибегал лишь в силу деловой необходимости, когда было нужно устранить зарвавшегося конкурента. Он отличался сентиментальностью, исправно жертвовал на приюты для бездомных животных и всегда плакал в кино, если картина плохо кончалась.

Гораций, черпая уверенность в присутствии Костолома, встретил его холодно.

— Ну?

Величавая манера Горация, так не похожая на все, что он видел в Чикаго, обычно внушала Чарли трепет, но столь велика была обида, что сейчас он не дрогнул. Скривив рот, что делал лишь в минуты величайшего волнения, он с такой же холодностью процедил:

— Деньги гони.

— Какие деньги?

— Какие мне причитаются.

Гораций выпрямился в полный рост. Рост этот не был велик, но само движение впечатляло. Этим умением мастерски владел Наполеон.

— Ничего вам не причитается, — сказал Гораций. — Вы знали правила, когда вступали в мою организацию. Вам простыми словами объяснили, что я не разрешаю носить огнестрельное оружие. Вы сознательно не подчинились, и я в воспитательных целях наложил на вас денежное взыскание. Разговор окончен. Костолом, проводите мистера Йоста.

— Пошли, Чарли, — сказал Костолом, и Чарли остановил на нем долгий, задумчивый взгляд.

Вообще-то Льюэллин Эванс был кроток и прозвание Костолом получил не за то, что ломал людям кости, а за то, что всем своим видом внушал подобные опасения. Ничто в его внешности не развеивало опасений самого мрачного рода, и Чарли, как было предсказано, не предпринял ни малейших поползновений к тому, что Костолом определил метким словом «бузить». Он покорно двинулся к двери, однако на пороге обернулся и тихим, но угрожающим голосом произнес:

— Еще увидимся.

С этой многозначительной речью он удалился.

Костолом вернулся в комнату и увидел, что Гораций уже вернул себе обычное, спокойное расположение духа. Подобные пустяки никогда надолго не выводили его из равновесия.

— Ушел, — сказал Костолом, — и вам лучше двигать, шеф, не то на поезд опоздаете.

— Вы совершенно правы, — отвечал Гораций. — Опаздывать нельзя. Мне намекнули, какие лошади придут первыми в два тридцать и три часа, так что я рассчитываю сорвать неплохой куш.

С этими словами он вышел из дома, чтобы сесть на поезд до Веллингфорда, где, неведомо для себя, должен был встретить Майка Бонда, Аду Кутс, Джил Уиллард, сержанта Клода Поттера из Скотланд-Ярда и других лиц, которые сыграют важную роль в его жизни.

Верно говорят: мы не знаем, что ждет нас за следующим поворотом.

 

Глава II

1

Продиктовав приятным голосом несколько малоинтересных деловых писем, Майк Бонд замолчал и словно впал в тяжелое забытье. Ада Кутс воспользовалась передышкой, чтобы поднять глаза от блокнота и оглядеться. До сих пор она исполняла секретарские обязанности исключительно в банке, а в Мэллоу-холл попала впервые и была потрясена его пышностью. Она много слышала о здешнем великолепии от своей подруги Джил Уиллард, сиделке при тетушке Майка Изабелле, но сейчас, подобно царице Савской, чувствовала, что ей не сказали и половины.

Усадьба Мэллоу-холл — одна из достопримечательностей Вустершира — на протяжении четырех столетий принадлежала семье Армитейдж, пока последний представитель рода не уступил ее сэру Хьюго Бонду из «Банка Бонда». Изящная елизаветинская постройка высится среди обширного парка неподалеку от городка Веллингфорд, что в долине Ившем. Первой мыслью Ады было, что покупка наверняка стоила сэру Хьюго немыслимых денег. Впрочем, такие мелочные соображения не могли остановить легендарного человека, который всегда жил по принципу: довольствоваться лучшим, пока не подвернется что-нибудь еще лучше.

Сейчас они сидели в комнате, где, как догадывалась Ада, старик разместил свой кабинет. Все изумляло габаритами: письменный стол, камин, портрет румяного сэра Хьюго в охотничьем костюме, напольные часы и буфет в углу у окна. Лишь люди, сидевшие в кабинете, не вязались с его героическими масштабами: Ада была низенькая и коренастая, Майк — худой и жилистый. Он много ездил верхом, а студентом Кембриджа успешно выступал как боксер в весе пера.

Недавно он унаследовал от дяди «Банк Бонда», один из тех процветающих банков, которые переходят от отца к сыну (или, как в данном случае, от дяди к племяннику) из поколения в поколение, богатея с каждым новым владельцем. Майк не особо стремился сделаться банкиром, но, как ближайший родственник старого холостяка, счел своим долгом продолжить семейную традицию.

Молчание длилось так долго, что Ада забеспокоилась. Верная секретарша наблюдала за Майком как мать или нянюшка и заметила, что после смерти сэра Хьюго в нем произошла разительная перемена. Он утратил ту веселость, которая прежде скрашивала их совместную работу в конторе. Аду это удивляло и настораживало.

Дверь отворилась и вошел Коулман, дворецкий.

— Простите, сэр, — сказал он извиняющимся тоном дурного вестника. — К вам дамы.

Майк вышел из транса и непонимающе уставился на дворецкого.

— Дамы?

— Числом шесть, сэр. Как я понимаю, они явились за портретом сэра Хьюго.

— Для статуи, которую они хотят поставить на рыночной площади, мистер Майк, — напомнила Ада. — Скульптор будет лепить ее с портрета. Леди Пиннер недавно вам об этом писала.

Майк перевел на нее отсутствующий взгляд.

— Правда?

— На прошлой неделе. От имени Веллингфордской Женской Ассоциации. По ее словам, комитет единогласно проголосовал за установку памятника. Наверное, это дамы из комитета. Вам нужно их принять.

— Обязательно?

— Да, мистер Майк. — Ада Кутс умела при необходимости проявить твердость. Майк вышел в настроении еще более подавленном, чем минуту назад. Иные мужчины возликовали бы при мысли побеседовать с шестью общественницами, но он явно не принадлежал к их числу.

Ада вернулась к своим раздумьям. Одно из писем, которые она только что записала, разбудило ее воображение. Письмо это, адресованное мистеру Дж. Б. Ричардсу из конторы «Ричарде, Прайс и Грегори», содержало просьбу встретиться и обсудить крайне срочное дело. Спешка наводила на мысль, что у банка возникли какие-то финансовые затруднения. Впрочем, поверить в это было трудно — стабильность «Банка Бонда» вошла в пословицу.

Ада все еще перебирала в голове тревожные мысли, когда ее раздумья прервала особа, куда более привлекательная, чем дворецкий Коулман, а именно, Джил Уиллард.

Ада обрадовалось. Они с Джил познакомились в детективном отделе местной библиотеки, подаренной городу сэром Хьюго Бондом. Дружба, возникшая на почве общих литературных пристрастий, быстро окрепла. Теперь Ада знала о Джил все: что та — дочь бедного сквайра, получила, как пишут в «Кто есть кто», домашнее образование, рано оставила родителей, чтобы не быть им финансовой обузой, и пошла учиться на сиделку, а теперь скромно зарабатывает на жизнь этой профессией.

— Привет, Джил, — сказала она. — Освободилась?

— Нет, просто выскочила на минутку передохнуть. Коулман сказал, ты здесь.

— Как ты ладишь с мисс Бонд?

— Отлично.

— Говорят, она — самодурка.

— Только не со мной. Мы отлично спелись. Водой не разольешь. А ты как здесь оказалась?

— Мистер Майк хотел надиктовать несколько писем.

— В субботу?

— Я не в претензии. Он ужасно милый.

Еще недавно Джил от всей души поддержала бы это высказывание. До последнего времени их с Майком отношения были более чем теплыми, но внезапно наступило охлаждение, и, как следствие, обида. В ее голосе прорезались стальные нотки.

— Нда?

— Заботливый и все такое. Минут десять извинялся за то, что просит меня поработать в субботу.

— Еще бы не извиняться!

— Он думал, может быть, я собираюсь на скачки.

— А ты собиралась?

— Еще не хватало! — строго ответила Ада. — Все равно, согласись, разве не мило с его стороны?

— Просто исключительная доброта. Ада осторожно понизила голос.

— Знаешь, Джил, у мистера Майка что-то неладно.

— Простудился?

— Да нет, я не о том. Какой-то он сам не свой. Я это заметила сразу после смерти сэра Хьюго. Раньше он был веселый и приветливый. Когда я приносила чай, мы всегда болтали.

— О чем?

— Обо всем. О булочках.

— О каких булочках?

— Которые я ему пекла. Говорил, какие они вкусные. Теперь ни словечка не проронит. Все время хмурится, будто что-то его гложет. Должно быть, что-то с банком.

— Что ему беспокоиться о банке? Это все равно что беспокоиться о «Стандарт Ойл».

— Ты не думаешь, что там могут быть какие-то неприятности?

— Конечно, нет. С какой стати?

— Но что-то его мучает.

— Совесть, наверное.

Впервые до Ады начало доходить, что подруга не разделяет ее восторженного отношения к начальнику.

— Тебе не нравится мистер Майк? — удивилась она.

— Не очень, — ответила Джил. Тут вошел Коулман и сказал, что мисс Бонд просит мисс Уиллард подняться к ней.

— Что-то стряслось?

— Мисс Бонд просила передать, что не может решить кроссворд.

— Да, и впрямь беда, — согласилась Джил. — Ладно, иду. Она вышла и, преодолев два лестничных пролета, оказалась в комнате окнами на парк, где мисс Бонд томилась со сломанной ногой — результат неудачной автомобильной поездки.

2

Страдалица возлежала в обществе таксы и двух кошек. Это была властного вида старая дама; вероятно, лет сорок назад она блистала красотой, но уже тогда внушала почтительный трепет. Все окружающие ее боялись, но Джил ей с самого начала понравилась, так что они и впрямь чудесно ладили. Сейчас в ее голосе звучала лишь самая слабая нотка укоризны.

— Вот и вы, наконец.

Джил ласково похлопала ее по руке.

— Я бежала со всех ног, капрал. Слышала, у вас заминка с кроссвордом? Может, я чего подскажу?

— Не надо. Я решила его бросить. Слишком сложный. Вот, двенадцать по горизонтали, «крупная река в Южной Америке», восемь букв. И все остальное в таком же духе. Самое удивительное, что в следующем номере напечатают список победителей, и все они будут из Лидса, Хаддерфидда и других подобных мест.

— Там народ более мозговитый.

— Я решила не тратить время. Жизнь так коротка. Еще раз попробовала читать книжку, которую вы вчера принесли мне из библиотеки.

— Ну как, хорошая? Я из-за названия взяла.

— Смотря что называть хорошим. Это про молодого человека по имени Торквил, который все не может решить, идти ли ему к психоаналитику. То соберется, то снова передумает.

— Чем не интрига?

— Не нужна мне интрига. Мне нужен честный любовный роман, чтобы губы дрожали, глаза горели и грудь вздымалась. Только нынче таких не пишут. Кстати, о любви. Как продвигаются ваши дела с юным Майком?

Джил не помнила, как ее сокровенные сердечные тайны стали достоянием пациентки. Видимо, мисс Бонд была из тех проницательных старух, от которых ничто не скроешь. В один прекрасный день она неожиданно выказала полную осведомленность и с тех пор имела обыкновение задавать бестактные вопросы.

— Никак, — коротко ответила Джил. Мисс Бонд подняла брови.

— Милые бранятся?

— Для этого мы слишком редко видимся.

— Он вас избегает?

— Изо всех сил.

— А при встрече смущается и нервничает?

— Думаю, можно сказать так.

— Тогда мне все ясно. Он собирается с духом, чтобы сделать предложение. Мужчины всегда так себя ведут перед решительным шагом. Боятся отказа. С Хьюго в молодости постоянно такое было. Просто узлом завязывался. А поскольку ему всегда отказывали, он мог бы не мучиться, а посвятить это время полезному чтению. Майк надеется, что, если долго ходить и трястись от страха, вы не выдержите и сделаете первый шаг.

— Предложу ему руку и сердце?

— Почему бы нет?

— А если он потупится и промямлит: «Ах, очень, очень жаль, но это невозможно. Давайте останемся добрыми-предобрыми друзьями»? Что мне тогда делать? Покраснеть и уехать в Африку?

— Думаете, он так ответит?

— Судя по его поведению, да.

— Вам кажется, его чувства остыли?

— Впечатление такое.

— Вот болван! Чего ему надо? Внешность? Красивее вас он не найдет. Характер? Он отлично знает, что девушка, которая способна столько времени выносить меня, обладает всеми качествами идеальной жены.

— Кроме одного.

— Это еще какое?

— Деньги, — горько ответила Джил. — Думаю, он наконец осознал, что если не поостережется, то взвалит себе на шею нищую жену, хотя мог бы жениться на богатой.

Мисс Бонд возмутилась.

— Майк не такой.

— Вы уверены?

— Да. Чего-чего, а корысти в нем нет. Если он странно себя ведет, значит, что-то неладно с банком.

— Ада тоже так считает.

— Какая Ада?

— Ада Кутс, его секретарша.

— А, видела. Приятная девушка. Значит, она права.

— Нет. Вы обе ошибаетесь. Права я.

— Ничего подобного.

— Да.

— О, дьявол! Видела я упрямых дурех, но такую — в первый раз. Идите, принесите мне виски с содовой.

— А доктор одобрит?

— Он не узнает, — ответила мисс Бонд.

3

Майк, успешно спровадив дам из женского комитета, вернулся в комнату и взглянул на часы.

— На сегодня все, Ада, — сказал он. — Я и так вас слишком задержал. Спасибо за терпение. Я отвезу вас домой.

— Ой, мистер Майк, спасибо, не надо.

— Мне не трудно.

— Да нет, не стоит. Тут всего миля.

— Две.

— Хорошо, две. Погода чудесная. Я с удовольствием пройдусь пешком.

— Вы уверены? Не забывайте, сегодня бега. Публика может быть самая разная, в том числе нехорошая.

Ада резко выпрямилась. Ее гордость была уязвлена.

— Спасибо, мистер Майк, я могу сама за себя постоять, — ответила она уверенным тоном девушки, которой дважды приходилось усмирять подгулявших сограждан с помощью зонтика, да так успешно, что те еще долго пытались прийти в себя. При малом росте она отнюдь не страдала хрупкостью телосложения и, вооруженная своим Эскалибуром, могла дать отпор любому врагу, что в латах, что без. Ее крепкая рука была вполне способна преподать достойный урок.

Соответственно она без всякого страха вступила в город. Погода и впрямь стояла чудесная, двухмильная прогулка взбодрила Аду Она уже собиралась свернуть в проулок к своему дому, когда взгляд ее внезапно привлекло зрелище, которое, по счастью, не часто увидишь в Веллингфорде даже в дни скачек. Дородный господин, осанкой напоминающий римского императора, вытащил бумажник, намереваясь, вероятно, полюбоваться содержимым, и тут верткий тип вынырнул ниоткуда, как свойственно вертким типам по всему миру, выхватил у господина бумажник и со всех ног припустил в сторону Ады.

Если не считать двух стычек с подгулявшими согражданами, Ада вела безбурную жизнь, и сейчас не опыт, но только женское чутье помогло ей сориентироваться. С решимостью, достойной Жанны д'Арк, она выставила вперед верный зонтик. Верткий тип, получив подножку, исполнил несколько танцевальных па, и бумажник вылетел из его руки. Тип, не останавливаясь, продолжил стремительное движение вперед, а римский император торопливо подошел, нагнулся и прижал свое сокровище к груди.

Таким драматическим образом судьба свела Аду Кутс и Горация Эпплби, чьи пути в противном случае могли бы не пересечься. Судьбе свойственны неожиданные выкрутасы.

4

Гораций стоял ошеломленно, по-прежнему сжимая раздутый, как при водянке, бумажник (заезды в два тридцать и три действительно принесли удачу). Мысль, что, если б не Ада, он мог бы утратить все это богатство, наполняла душу благодарной теплотой. Успешная деятельность на протяжении многих лет сделала его человеком состоятельным, однако он предпочитал не кичиться достатком, жил в скромном домике неподалеку от Лондона и, как многие богатые люди, к деньгам относился бережливо. Утрата бумажника поразила бы его в самое сердце.

Он принялся благодарить спасительницу. Слова лились нескончаемым потоком, а особа, которой предназначались эти хвалы, краснела и ножкой чертила на мостовой арабески.

Как мы уже сказали, Гораций был бережлив. Однако он чувствовал, что не жаль раскошелиться, дабы отблагодарить эту замечательную девушку за доблестное противостояние силам тьмы. Даже если ее предпочтения склоняются в сторону шампанского, признательность требует не мелочиться.

— А сейчас, мэм, если вы никуда не спешите, думаю, мы могли бы где-нибудь посидеть, чтобы успокоиться после пережитого волнения. Позволите вас угостить?

Лишь огромным усилием воли Ада не ответила: «Блеск!». Слово уже готово было сорваться у нее с языка, когда она осознала его неуместность и заменила на более изящное: «О, спасибо, буду очень рада!».

— Замечательно, — сказал Гораций, — замечательно. Тут за углом бар, — добавил он, и Ада содрогнулась от столь недолжного предложения. Не только мать, но и обе тетки учили ее никогда не заходить в бары. Что там творится, она не ведала, но воображению смутно рисовалось что-то вроде тех оргий, которым Вавилон обязан своей дурной репутацией. Она предложила взамен чайную, которых на Хай-стрит целых четыре, и Гораций с облегчением принял поправку. В чайных шампанское не подают.

Через пятнадцать минут в «Медном Чайнике», за желтым столиком, расписанном синими колибри, окончательно разомлев от приятной беседы, чая и вполне сносных булочек (хотя и не таких вкусных, как Адины домашние), Гораций задал вопрос, который не давал ему покоя с самого приезда.

— Скажите мне, мисс Кутс, — спросил он, — почему все в этом городе носит имя Бонда? Бондовская библиотека, бондовская больница, бондовское то, бондовское се. Я почти ожидал, что букмекер представится бондовским жучком. Кто этот Бонд, о котором я все время слышу?

Ответ последовал немедленно, но не сильно прояснил дело.

— О, это банк. Но он умер.

— Простите?

— Сэр Хьюго Бонд. Он скончался примерно месяц назад. Гораций ответил, что все мы там будем, и Ада согласилась, что в этом высказывании есть определенный резон.

— Но почему вы назвали его банком? — спросил Гораций, по-прежнему недоумевая.

— Он им владел. Пока был жив, разумеется.

— Разумеется, — поддержал Гораций, чувствуя, что это логично.

— Теперь им владеет племянник. Мистер Майк. Я — его секретарша. Сэр Хьюго строил все эти библиотеки и больницы на свои деньги. Очень был щедрый человек. Если город в чем-то нуждался, надо было только попросить сэра Хьюго.

— Замечательный человек. Наверное, очень богатый.

— Ну да. «Банк Бонда» гребет деньги лопатой. Сэр Хьюго ведь не только библиотеки строил, но и Мэллоу-холл купил. Тут есть деревушка, Мэллоу, в двух милях от города, и там усадьба. Раньше она принадлежала судье, сэру, не помню как зовут, Армитейджу. Не знаю, слышали ли вы про него.

Гораций слышал. Всего восемнадцать месяцев назад сэр Роджер Армитейдж приговорил его друга по имени Рыжий Моффет к пяти годам тюремного заключения.

— Да, — сказал он, — фамилия звучит знакомо.

— Я как раз сегодня там была, писала письма для сэра Майка. Это надо видеть! Роскошное место.

— Большое?

— Огромное. Акры сада, мили парка. Сэр Хьюго был такой. Сорил деньгами направо-налево.

Гораций завороженно слушал, боясь пропустить хоть слово. Они с ребятами специализировались именно на усадьбах сельских богачей, а в таком деле половина успеха — внедрить в дом своего представителя. Обычно Гораций устраивался дворецким, чтобы проложить дорожку Ферди и остальным. Как правило, это не составляло труда. Внешность и манеры образцового дворецкого действовали безотказно; домовладельцы сразу соглашались взять его на работу, и только что не расстилали перед ним красный ковер.

Дородство и лысина милы сердцу сельского домовладельца. Разумеется, дворецкие бывают всех форм и расцветок; иные хозяева вынуждены довольствоваться долговязым и кудрявым, но они всегда чувствуют некоторую ущербность и втайне мечтают, что агентство пришлет им кого-нибудь поплотнее фигурой и пожиже шевелюрой. Гораций Эпплби идеально отвечал этим требованиям. Лорд Уонтаг («брильянты Уонтага»), сэр Руперт Финч («жемчуга Финча») и другие считали, что обрели сокровище. Разумеется, в действительности все было наоборот. Сокровище обретали Гораций и его присные.

— А внутри! — продолжала Ада.

— Шик?

— Не то слово.

— По описанию похоже на Нортон-корт.

— А что это?

— Поместье сэра Руперта Финча в Шропшире. Я там служил дворецким.

Ада взволнованно вскрикнула:

— Так вы дворецкий?

— Да, от случая к случаю. Вообще-то у меня есть средства, но я иногда нанимаюсь на службу, больше из любви к искусству. Надеюсь, у вас нет предубеждения против этой профессии?

— Отнюдь. Мой отец служил дворецким, пока не скопил денег и не ушел на покой.

— Надо же! Он служил в Мэллоу-холле?

— Нет, в другом месте.

— А там кто дворецкий? Может быть, я его знаю. Мы составляем довольно тесную гильдию.

— Кажется, мистер Майк называет его Коулманом. Гораций покачал головой.

— Нет, такого не знаю. А кто еще работает у мистера Бонда? Наверное, у него большой штат прислуги?

— Нет, совсем маленький для такого большого дома. Только мистер Коулман, кухарка, камеристка и Айви.

— Кто такая Айви?

— Горничная. Больше никого.

— Довольно скромно. Не как у сэра Руперта Финча. Но расскажите о себе, мисс Кутс. Вам нравится работа секретаря?

— Очень.

— И что за человек ваш мистер Майк?

— Ой, он — душка. Если вы часто бываете на бегах, то наверняка его видели. Он известный жокей-любитель. Участвует в Национальном Кубке.

— Вот как?

— Один раз даже пришел третьим.

— Удивительно! Опасные скачки — Национальный Кубок. Странно, что его жена не возражает.

— Он не женат.

Гораций огорчился. Он надеялся, что у мистера Майка есть обожаемая супруга, которую тот задаривает украшениями — такими, какие обычно хранят в верхней комнате, вполне доступной для Ферди Мухи. В его деятельном мозгу уже зрела мысль устроиться к мистеру Майку дворецким. Лорд Уонтаг и сэр Рупер Финч осыпали жен драгоценностями — привычка, которую Гораций всячески одобрял. Дом, где нет бриллиантов и жемчугов, не представлял для него ни малейшего интереса.

И вдруг, как часто случалось с этим даровитым человеком, сердце озарив желанным светом, на ум уловка дерзкая пришла. Да, Мэллоу-холл не отвечает необходимым требованиям. Но ведь есть еще банк, который гребет деньги лопатой! Прежде ему не приходило в голову расширить свою деятельность на банки, но все когда-то бывает в первый раз, и теперь он видел, какие богатые возможности сулит эта идея. В Веллингфорде он пробыл всего день, но знал, что в таких сонных городках полиция обычно пребывает в приятной дреме, не подозревая о готовящемся преступлении. Наверняка в банке даже ночного сторожа нет!

Из мечтаний, становящихся с каждой минутой все более радужными, его вывел возглас спутницы.

— Ой, мне пора! — воскликнула она. — Я еще должна приготовить ужин на троих!

Гораций моргнул раз-другой и вновь превратился из финансового воротилы в обаятельного собеседника.

— Ужин? Неужели секретарша должна еще и готовить? Ада музыкально хихикнула.

— Ой, какой вы глупый! Не для мистера Майка. Я пригласила двух подружек.

— Утомительное завершение рабочего дня.

— Для меня — ничуть. Я люблю стряпать. Наверное, потому что хорошо умею.

Гораций встрепенулся. Готовка была одной из любимых его тем. Разговор вновь оживился, зазвучали названия экзотических блюд.

Аду осенила внезапная мысль.

— Ой! А может, вы к нам зайдете? Или вам надо возвращаться в Лондон?

— Я не спешу, — сказал Гораций. — Могу сесть на последний поезд. Спасибо огромное, мисс Кутс. С радостью приму ваше любезное приглашение.

 

Глава III

1

Айви, горничная, кормила на кухне кошек, которые всегда обедали в этот час, когда с черного хода зазвонил колокольчик. Она пошла открывать и увидела перед собой, как выразился бы поэт Теннисон, мужа величавейшей осанки. Тот обратился к ней отеческим тоном — так говорило бы выдержанное бургундское, если бы обрело голос.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Добрый вечер, сэр.

— А как вас зовут, милочка?

Айви ответила, что ее зовут Айви. Посетитель одобрительно кивнул.

— Какое красивое имя! Мистер Коулман дома?

— В буфетной, сэр.

— Сделайте одолжение, проводите меня к нему. Коулман возлежал в кресле, читая детективный роман.

— К вам джентльмен, мистер Коулман, — сказала Айви и вернулась к кошкам. Джентльмен спросил, может ли он переговорить с мистером Коулманом по очень спешному делу, и, чтобы сразу создать доверительную атмосферу, предложил сигару весьма отменного качества. Гораций был бережлив, но на табаке не экономил.

— Моя фамилия Эпплби, — представился он. — Вы, вероятно, спрашиваете себя, в чем причина этого неожиданного визита. Если совсем коротко, мистер Коулман, я предложу вам способ улучшить свое материальное положение.

Юстас Коулман сигару взял, но всем своим видом выказал, что это не накладывает на него никаких обязательств. Человек он был осторожный, а первые слова прозвучали подозрительно похоже на речь страхового агента. Вскоре, предполагал он, визитер вытащит из внутреннего кармана брошюрку и начнет рассказывать о мудрой системе накопления, при которой всю сумму страховки (включая проценты) получит член фонда, переживший остальных. Он сдержанно сказал: «А!», и Гораций продолжал:

— Но прежде я должен сообщить дурные известия о вашем отце.

— Мой отец умер десять лет назад.

— У вас неверные сведения, — поправил Гораций. — Он не умер, но тяжело болен, и я приехал вас подменить, чтобы вы могли поспешить к болящему. Вероятно, вы думаете про себя, что Коулман незаменим, но я буду стараться изо всех сил. Позвольте сказать, что я служил дворецким в лучших домах. Сейчас временно на покое.

Коулман слегка встревожился. У него зародились сомнения в душевном здоровье собеседника. Посетитель выглядел вполне нормальным, но детективный роман учил не доверять первому впечатлению. Безумец, совершивший четыре убийства и замышляющий пятое, описывался там как человек с внешностью скромного университетского профессора. Коулман задрожал и уронил пепел с сигары, но тут, на его счастье, Гораций поспешил с объяснением.

— Мне необходимо закрепиться в Мэллоу-холле, мистер Коулман. Я намерен развернуть наступательную кампанию. Поскольку это выражение несколько расплывчато, выражусь яснее: я собираюсь ухаживать. Я влюблен, мистер Коулман.

— Что-что?

— И единственная надежда привести дело к счастливой развязке — обосноваться в доме, где работает моя обожаемая, чтобы ежедневно ее видеть и, по возможности, внушить ответное чувство. Вряд ли необходимо объяснять, что предмет моих воздыханий — Айви, — продолжал Гораций, надеясь, что правильно запомнил имя.

Мистер Коулман успокоился. Стало ясно, что гость — не сумасшедший убийца. Счастливо овдовев после нескольких бурных лет брака, он сам не имел ни малейшего желания ухаживать за Айви, поскольку считал женитьбу игрой в наперстки и не рассчитывал со второй попытки сорвать куш. Однако ясность взгляда он не утратил и понимал, что Айви вполне способна увлечь мужчину ладной фигуркой и смазливым личиком в обрамлении густых белокурых волос. Еще он знал, что Айви встречается с сержантом веллингфордской полиции, о чем и сказал, считая своим долгом предупредить о возможных преградах. Гораций ответил, что знает о сопернике, но не намерен воспринимать его всерьез. Сержант — тьфу, деревенский увалень.

— Думаю, что без труда сумею ее отбить, — сказал он, — но для этого мне надо быть на месте. Отсюда маленькая уловка, которую я выдумал.

— И вы хотите, чтобы я заявил об уходе.

— Вот именно.

— Я должен предупредить за месяц.

— Но не когда ваш отец лежит на смертном одре. Уверен, в этом случае мистер Бонд разрешит вам уехать незамедлительно.

— Возможно.

— Всенепременно. И потом, вы же не увольняетесь. Ему придется промучиться без вас лишь некоторое время — скажем, несколько недель.

Мистер Коулман выпустил облако дыма. Глаза его сузились. При обсуждении серьезной сделки всегда наступает такой момент.

— И что, — спросил он, — я получу взамен? Гораций ждал этого вопроса.

— Десять фунтов? — предложил он.

Коулман улыбнулся как человек, услышавший забавную шутку.

— Двадцать?

Снова улыбка.

Чувствуя, что его бережливая душа завязывается морским узлом, Гораций сказал:

— Пятьдесят?

Казалось бы, такая щедрость должна была произвести на Коулмана впечатление, но тот лишь скривился.

— Так я и поверил.

— Во что?

— В то, что у вас есть пятьдесят фунтов.

— Думаете, нет?

— Уверен.

— Вот как? — оскорбился Гораций. — Так позвольте сказать, что сегодня я выиграл на бегах сто фунтов и все они при мне.

— На том и сойдемся, — сказал Коулман с довольным видом человека, нашедшего взаимоприемлемое решение. — Сто будет в самый раз.

Слишком поздно Гораций понял, что собеседник хитростью выманил у него неосторожное признание. Безумием было посвящать Коулмана в тайну своего богатства. Короче, он поддался соблазну, от которого столько предостерегал ребят, — соблазну похваляться деньгами.

Разумеется, он мог изменить планы и вернуться домой ни с чем, однако рассказ Ады воспламенил его до такой степени, что отступить было невозможно. Кроме того, это значило бы подвести ребят. Разумеется, они не посвящены в новый проект и не разочаруются, однако на его совести тяжким грузом будет лежать мысль, что он по скупости лишил их возможных доходов. Разумеется, больно расстаться со ста фунтами, но деньги будут потрачены не зря, если в итоге ему не стыдно будет смотреть ребятам в лицо.

Он вздохнул. Другая сторона ожидала решения, и тянуть не имело смысла. Гораций вытащил искомую сумму, и Коулман спрятал деньги в задний карман брюк.

— Посидите тут, пока я ему скажу, — произнес он.

— Как вы объясните, что я оказался здесь с вестями о вашем отце?

— Не подумал.

— Всегда обо всем думайте. Лучше сказать, что я — ваш двоюродный брат.

— Или родной?

— Двоюродный. Для родных мы недостаточно схожи.

Гораций всегда был внимателен к мелочам. И впрямь, Юстас Коулман не дотягивал до его высоких стандартов, будучи щуплым и без единой залысины.

Через несколько минут Коулман вернулся и сообщил, что человеколюбивый хозяин не только не возражает против смены мажордома, но и выражает всяческое сочувствие.

— Разумеется, он хочет вас увидеть.

— Естественно, — сказал Гораций. Он и сам не согласился бы на другой вариант. Все приличия должны быть соблюдены.

Гораций и Майк произвели друг на друга приятное впечатление, особенно Гораций на Майка. Если управляющего банком и тяготили какие-то заботы, они не помешали ему с ходу распознать идеального дворецкого.

— Кажется, Коулман не сказал, как вас зовут.

— Эпплби, сэр.

— Вы — его двоюродный брат?

— Да, сэр.

— Спасибо, что вызвались помочь. Сочувствую вашему дядюшке.

— Печальная история, сэр.

— Я так понимаю, он совсем плох?

— Его состояние вызывает худшие опасения.

— Хорошо, что вы оказались свободны. Можете приехать сразу?

— Как только заберу веши, сэр. Они у меня дома, в одном из лондонских предместий. И рекомендации.

— Да ладно.

— Я предпочел бы, сэр, чтобы вы их посмотрели. — Гораций по праву гордился своими рекомендациями. — Я привезу их с собой. Последний раз я служил у сэра Руперта и леди Финч в Шропшире. Сэр Руперт был так добр, что отозвался о моих услугах в самых восторженных выражениях.

— Отлично. Финч, говорите? В Шропшире?

— Нортон-корт, сэр. Недалеко от Бриднорта.

— Это там была крупная кража?

— Да, сэр, и как раз во время моего пребывания. Полиция считает, что действовал вор-форточник.

— Так, наверное, и есть.

— Я уверен, сэр. Этим негодяям ничего не стоит вскарабкаться по внешней стене здания. Отрадно сознавать, что все драгоценности были застрахованы. В таком случае, я забираю веши и вернусь завтра.

Гораций вышел из кабинета очень довольный. Мысль об утраченных ста фунтах по-прежнему жалила, как змея, но он был человек практичный и понимал, что, не вкладывая, не заработаешь. Просто не хотелось бы вкладывать так много, и мысли его на пути через холл были мстительны. Горация порадовала бы весть, что Юстас Коулман, спеша положить в банк сто фунтов, поскользнулся на банановой кожуре и вывихнул ногу

Он как раз собирался свернуть в буфетную, свою новую штаб-квартиру, когда изумленный голос окликнул его сзади.

— Эпплби! — сказал голос.

2

Гораций несколько испугался. Его душевное равновесие отнюдь не восстановилось, когда, развернувшись, он узнал в говорящей мисс Уиллард, которая работала в Нортон-корте сиделкой, когда он состоял там в ранге дворецкого. Менее всего он нуждался в знакомцах из недавнего прошлого.

Однако суровое ремесло приучило Горация носить личину. Ничуть не выказав внутреннего смятения, он сказал:

— Доброе утро, мисс.

— Никак не думала вас здесь встретить! Вы ведь меня помните?

— Разумеется, мисс. Вы были в Нортон-корте, ухаживали за вдовствующей леди Финч.

— Сейчас я ухаживаю за теткой мистера Бонда. Как вас занесло в Мэллоу-холл?

— Я замещаю дворецкого, мистера Коулмана.

— Странно. Не слышала, что он уходит.

— Неожиданный поворот событий. Его спешно вызвали домой.

— А вы случайно проходили мимо и предложили свои услуги?

— Не совсем так, мисс. — Гораций снисходительно улыбнулся. — Я — двоюродный брат мистера Коулмана. Меня попросили известить его о тяжелой болезни отца. Чтобы он смог поспешить к недужному, я вызвался заменить его в качестве дворецкого.

Ах, если бы Гораций мог вернуть эти слова! Слишком поздно он вспомнил, что и к сэру Руперту поступил на место дворецкого, спешно вызванного к больному отцу. Мисс Уиллард, особа проницательная, вполне могла прийти к определенным умозаключениям.

Гораций не ошибся. В отличие от сэра Руперта и леди Финч, для которых он всегда был женой Цезаря, Джил частенько задумывалась, не связан ли этот внешне безупречный человек с пропажей драгоценностей. Странно, думала она, что вор точно знал, где искать знаменитые жемчуга. То ли он обладал сверхъестественным чутьем, то ли в доме имелся сообщник — например, дворецкий. Она не высказывала своих соображений, ибо от сиделок не ждут детективных расследований, но и отделаться от них не могла.

Теперь ее подозрения обрели новую жизнь. Подобно Юстасу Коулману и Аде Кутс, Джил любила детективы, и обширное чтение принесло плоды. О повадках преступного мира она знала практически все. Гораций, прежде лишь один из подозреваемых, окончательно занял место персонажа, отлично известного любому читателю детективов как «наводчик». Преуспев в Нортон-корте, он теперь намеревается осуществить свои гнусные планы в Мэллоу-холле.

— Ясно, — беспечно отвечала она, потому что тоже умела носить личину. — Что ж, надеюсь, вам здесь понравится.

— Я в этом уверен, мисс. Мистер Бонд — крайне любезный молодой человек, и, разумеется, я знаю свою работу досконально.

Джил не сомневалась, что это так, если под словом «работа» они разумеют одно и то же. Едва выждав, пока он уйдет, она вихрем устремилась в кабинет. Разумеется, Майк не заслужил, чтобы его предупреждали о нависшей над домом опасности, и Джил, по доброте сердца, решила презреть обиду. Она влетела в кабинет, преисполненная самого искреннего рвения.

Майк сидел над бумагами. Он поднял усталый, отрешенный взгляд.

— Да? — сказал он.

Стакан холодной воды в лицо и то не произвел бы столь сильного действия. Джил вспыхнула от праведного негодования. «Да?» сказал он тоном, подразумевающим, что самое ее общество ему утомительно. И это человек, который две недели назад, не прерви их, сделал бы ей предложение! Тут Джил не испытывала ни малейших сомнений. В ухажерах, как выразился бы Гораций, у нее недостатка не было; нескольким уже пришлось отказать, и всякий раз перед решительным объяснением у молодого человека внезапно садился голос, в точности как тогда у Майка. В изображении больного ларингитом Майк даже превзошел остальных.

Больше всего Джил хотелось разразиться гневной тирадой (на что девушка в такой ситуации безусловно имеет полное право), однако она решила, что лучше повести себя с женским достоинством, и сказала:

— Не могли бы вы уделить мне минутку?

— Да?

Оскорбительное слово, прозвучавшее во второй раз, решило исход дела. Джил поняла, что Майк заслужил свою участь. Если однажды вечером Гораций Эпплби и его сподручные вынесут все содержимое Мэллоу-холла — что ж, поделом. Будет урок: впредь не говори «Да?» девушкам, которые желают тебе помочь. В приступе злости она сама охотно помогла бы собрать и упаковать ценности.

— Ничего, пустяки, — сказала она.

 

Глава IV

1

Дом Горация Эпплби (21, Кроксли-род, Вэлли Филдс, что под Лондоном), был мил и уютен, хотя его хозяин и мечтал со временем перебраться на Французскую Ривьеру. Увы, с этим шагом приходилось повременить — человек в столь деликатном положении вынужден соблюдать осторожность. Неизбежно возникнет вопрос: откуда у него столько денег, и Горацию ответить было бы непросто. Поэтому вот уже несколько лет он жил в этом славном предместье, в доме под несколько пугающим названием «Упокоение».

Жизнь в лондонском предместье, при всей своей скромности, не лишена преимуществ. Такой дом не требует большого штата прислуги. Гораций обходился без дворецкого, судомойки, старшей и младшей горничных: с уборкой и готовкой вполне справлялся Ферди Муха. Готовил он хуже, чем взбирался по стенам, но в одном ему не было равных: он великолепно жарил яичницу.

Превосходная глазунья с ветчиной стояла перед Горацием наутро после визита в Мэллоу-холл, однако тот не уделял ей должного внимания. Он думал об Аде Кутс.

Гораций Эпплби не был дамским угодником. В юности он пережил несколько мимолетных увлечений, но с годами остепенился и полностью посвятил себя бизнесу. Собственно, он относился к противоположному полу примерно как Юстас Коулман, в чьей жизни, после неудачного опыта семейной жизни, женщины не играли практически никакой роли.

Ада тем не менее произвела на Горация неизгладимое впечатление, хотя он и сознавал, что внешность новой знакомой не лишена недостатков. Ее личико, хоть и приятное, не погнало бы в дальний путь тысячи судов, коренастая же фигура вполне подошла бы игроку в регби. Однако Гораций вспоминал о ней с сентиментальной теплотой. С лица не воду пить, думал он. Куда важнее женские добродетели, которые так трудно сыскать. Ими Ада Кутс была наделена в достатке, и особенно умением готовить.

Она не преувеличивала, говоря о своих кулинарных талантах. Вчерашний ужин стал для Горация откровением. Такой стряпни не подавали даже в доме сэра Руперта Финча, чей француз-повар гремел на весь Шропшир. Простая пища — мясо с почками в тесте, два овощных гарнира и домашний пудинг — но каждый кусочек таял во рту. Вчера, украдкой расстегивая нижнюю жилетную пуговицу, Гораций прекрасно сознавал, что переживает нечто необычайное.

От прогулки по аллее воспоминаний его оторвал Ферди Муха. Вчерашний ужин у Ады заставил Горация припоздниться, а его служитель укладывался спать рано, так что возможность побеседовать представилась им только сейчас.

Ферди был щуплый, сморщенный, с постоянно озабоченным лицом человека, которому частенько приходится удерживаться на высоте сорока футов исключительно силой природного дарования. Жизнь домушника состоит не из одних радостей. Горация он приветствовал с почтением и любовью, достойными этого великого ума.

— Доброе утро, шеф.

— Доброе утро, Ферди.

— Хорошо съездили?

— Прекрасно, спасибо. Чем вы занимались в мое отсутствие?

— Мы с Костоломом пошли в кино.

— Что-нибудь интересное?

— Очень. Про шпионов.

Гораций нахмурился. Он не разделял любви Ферди к шпионским фильмам, считая шпионаж вульгарным занятием.

— Вам понравилось? Что ж, у каждого свои вкусы. Кстати, позвоните, пожалуйста, Костолому и сообщите, что я хотел бы его видеть. Скажите, что это спешно.

Ферди вышел и через минуту вернулся с известием, что Костолом едет.

— Хорошо, — сказал Гораций, чувствуя, что на Костолома всегда можно положиться. — Ну, Ферди, что новенького?

Ферди откликнулся сразу:

— Про Рыжего Моффета читали?

Ферди имел в виду довольно известного специалиста по сейфам, который некоторое время подвизался у Горация, а затем основал свое собственное дело. На беду, его застигли с паяльной лампой в руке и отправили в Дартмур.

— Нет, а что?

— Махнул из тюряги.

— Да неужели!

— Вчера вечером. Славная оплеуха старику Армитейджу. Гораций согласился, что для сэра Роджера Армитейджа, судьи, приговорившего Рыжего Моффета к пяти годам тюремного заключения, побег осужденного должен стать тяжелым ударом. Любому судье обидно сознавать, что его труд пропал понапрасну. Впрочем, нет худа без добра, на что он и не преминул указать.

— Отрадно думать, Ферди, что нынешнее тюремное начальство утратило всякую бдительность, и можно покинуть места лишения свободы, как только сочтешь нужным. Современный заключенный — не более чем постоялец. Как говорится, сегодня здесь, завтра там. Можно не горевать, когда твой друг угодил в кутузку. Просто говоришь себе словами песни: «Он вернется, когда в полях забелеют маргаритки». Думаю, Ферди, в этих обстоятельствах вы можете поджарить мне еще яичницу.

Покончив со второй порцией, Гораций закурил утреннюю сигару и вновь погрузился в воспоминания о рассыпчатом тесте и превосходно отваренном картофеле в дивной густой подливке. Тут вернулся Ферди и привел с собой Льюэллина Эванса.

2

Тот приветствовал Горация обычной кроткой улыбкой. Он был, как подсказывает имя, валлиец по рождению и в речи сохранил свойственную этому народу напевность. Слова «Доброе утро, шеф» прозвучали, как первые ноты музыкального шлягера.

— Ферди сказал, вы хотите срочно меня видеть, шеф.

— Да, Костолом, и это моя последняя возможность, поскольку этим утром я отбываю в сельскую местность, Ферди, запишите адрес, куда пересылать почту. Мэллоу-холл, Мэллоу. Это деревушка в Вустершире.

— Там какой-то отель? — спросил Костолом.

— Большая усадьба. Я в ней теперь дворецким.

Смысл фразы не ускользнул от слушателей. Оба заметно встрепенулись.

— Ба, шеф! Работа?

— И большая.

— Как в Нортон-корте?

— На этот раз нет. В самом доме ничего интересного. Холостяцкое хозяйство — ни женщин, ни драгоценностей.

— Так зачем нам туда?

— Мне нужно закрепиться на месте. Моя цель — местный банк.

— Будем его чистить?

— Да. Вижу, вы огорчены, Ферди. Что-то случилось?

— Ничего, шеф, просто, если это банк, я вам не понадоблюсь.

— Еще как понадобитесь! Вы залезете в чердачное окно и впустите нас внутрь.

— Тогда отлично, — сказал Ферди, светлея. — Нельзя обчистить банк, пока не попадешь внутрь. А у банков есть чердачные окна?

— У этого — есть. Заведение старинное. Полагаю, сто лет назад хозяин жил на втором этаже. Что-то и вы, Костолом, кажется, не в восторге. Какие у вас возражения?

— Только одно. В деревне банк, должно быть, не ахти.

— Успокойтесь, Костолом. Ваша беда в том, что вы — лондонец. Сельский банк представляется вам чем-то вроде ломбарда. Я навел справки и уверяю: работа вполне достойна вашего уровня. Мне сказали, банк гребет деньги лопатой, как, впрочем, любой уважающий себя сельский банк. Думаю, у «Банка Бонда», как он называется, вкладчики по всему Вустерширу, Глостерширу, да и Шропширу тоже. Возможно, мой бывший хозяин, сэр Руперт Финч, держит там свои сбережения. И, разумеется, банк расположен не в деревушке Мэллоу, а в городке Веллингфорд, в двух милях от нее. Надеюсь, я развеял ваши сомнения? Все препоны убраны?

Слово «препоны» было для Костолома новым, как, впрочем, и многие другие слова, которые произносил Гораций, но главную суть он уловил и сказал, что больше скрипеть не будет. Костолом по-детски верил в своего вождя. Если шеф поставил на работе печать «Одобрено», то и размышлять не о чем.

— А когда мы вам понадобимся?

— Я вас извещу. В таких делах спешка противопоказана. Однако будьте готовы ехать в Веллингфорд по первому моему зову. А пока угощайтесь сигарой. Вам же, Ферди, пора заняться обязанностями по дому.

— Хорошо, шеф.

Ферди собрал остатки завтрака и удалился, но через минуту вернулся с виноватым видом.

— Простите, шеф, забыл сказать. Вчера, пока вас не было, снова заходил Чарли.

Гораций заметно вздрогнул.

— Чарли?

— Да. Чего ему нужно, не сказал, просто спросил вас, а когда я ответил, что вы уехали, не поверил. Весь дом обошел, вас искал, а не найдя, сказал, что зайдет еще.

— Зайдет еще, — вдумчиво повторил Гораций.

Лишь через несколько минут он вновь обрел душевное равновесие, вспомнив, что уезжает в Вустершир, где Чарли вряд ли его разыщет. Он как раз наставлял Ферди при встрече с Чарли ни в коем случае не упоминать Мэллоу-холл, когда Ферди сказал, что его просят к телефону.

3

Для людей деловых время — деньги, поэтому их телефонные разговоры обычно бывают краткими, и Гораций в этот раз не стал отступать от правил. Сказав «Алло» и выслушав несколько крайне неприятных слов, он нервно повесил трубку, не видя причин продолжать беседу. Когда он вернулся и рухнул в кресло, лицо его выражало величайший душевный дискомфорт, а в голосе отсутствовала обычная звучность.

— Звонил Чарли.

Так Костолом и думал. Капельки пота на лбу господина и повелителя были достаточно красноречивы.

— Говорит, если я не отдам то, что ему якобы причитается, он отстрелит мне голову.

Здесь Костолом смог вставить слова утешения:

— Не станет он этого делать, сэр. Здесь не Чикаго. Он знает, что в Англии порядки другие. Охота ему рисковать пожизненным за мокрое дело. Продырявит вам руку или там ногу.

Гораций не успокоился. Он не хотел, чтобы ему дырявили руку или там ногу, о чем и сказал Костолому. Костолом согласился, что мысль резонная, и предложил другой вариант.

— А чего бы ни отдать ему деньги?

Глаза Горация, до сих пор просто выпиравшие из орбит, вспыхнули огнем.

— Нет! Это дело принципа! — вскричал он, и Костолом понял, что уговоры бессмысленны. Если шеф пошел на принцип, его не переубедить.

— Ну ладно, в этой деревне он вас не найдет.

Гораций признал, что тоже черпает утешение в этой мысли. Однако на пути к счастливой развязке всегда возникают преграды.

— Как я туда попаду? Чарли сказал, что будет поджидать на улице.

— Не выходите на улицу.

Горацию подумалось, что из всех тупоголовых кретинов, которыми в избытке населен Лондон, Костолом в наибольшей степени обделен серым веществом. Ему показалось, что даже умственно отсталому кролику природа подарила больше мозгов. С трудом сохраняя спокойствие, он сказал:

— Если я не выйду на улицу, то как попаду в Мэллоу? Костолом признал, что это хороший вопрос. Довольно долго он сидел в глубоком раздумье.

— Знаю! — воскликнул он наконец.

— Что именно? — спросил Гораций, явственно показывая, что любое знание со стороны подчиненного будет для него неожиданностью.

— Придумал, — сказал Костолом. — Выйдете в сад, сиганете через изгородь в соседний и так до автобусной остановки. Чарли до такого не додумается. Он будет ждать у парадного входа. А я привезу вам чемоданы на вокзал.

Горация захлестнула волна раскаяния и стыда. Еще минуту назад он ставил этого человека ниже умственно отсталого кролика и лишь сейчас осознал всю глубину своего заблуждения. В решении сложных задач ни одному умственно отсталому кролику за ним не угнаться. Даже кролик с исключительно высоким уровнем интеллекта вынужден был бы признать, что встретил достойного соперника.

— Костолом, — вскричал он, расплываясь в улыбке, — вы нашли выход! Сейчас же пойду укладывать вещи.

4

Стратегия, предложенная Костоломом, сработала безотказно, однако натяжкой будет сказать, что ее осуществление доставило Горацию много приятных минут. Выйти в сад не составило труда, чего не скажешь о скачках через изгороди. Человеку солидной комплекции даже через одну изгородь трудно сигануть, не повредив лодыжку, и к концу путешествия ноги Горация пребывали в самой плачевном состоянии. Более того, в одном из садов он имел несчастье повстречать враждебного пса.

Однако в конце концов он выбрался на дорогу, сел в автобус и попал на вокзал к двенадцати двадцати, когда отходил экспресс до Веллингфорда. Костолом, как было обещано, ждал его с чемоданами, и не только встретил, но и усадил в поезд. С тем приятным чувством, которое приходит после пережитой смертельной опасности, Гораций устроился на угловом сиденье. В купе был только один пассажир — молодой человек с жидкими светлыми волосами и такими же усиками, создававшими впечатление, будто он ел мед и забыл вытереть верхнюю губу. Попутчик искоса взглянул на Горация и снова углубился в газету. Поезд тронулся, и на некоторое время в купе установилась тишина, столь ценимая британскими путешественниками.

Однако Гораций всегда был общительным собеседником, особенно в то утро: мысль, что Чарли ходит под дверью «Упокоения» в Вэлли Филдс, шепча про себя: «Он верно не придет», как Мариана на уединенной мызе, наполняла душу блаженством и любовью ко всему человечеству. Хотя единственный представитель человечества в купе не выказывал особого дружелюбия, Гораций без колебаний вступил в разговор.

— Хороший денек, — сказал он, воспользовавшись тем, что попутчик отложил газету и закурил.

Молодой человек повернулся, и Гораций с изумлением увидел, что глаза у него умные. Было видно, что спутник исключительно высокого мнения о себе, и, несмотря на розовое лицо и усики, не без оснований. Он напомнил Горацию одного из прежних ребят, который при обманчивой внешности пустого красавца взбирался по стенам не многим хуже Ферди Мухи.

— А?

— Я сказал, хороший денек.

— О?

Начало не слишком обнадеживало, но Гораций не сдался.

— Далеко едете?

На миг показалось, что молодой человек возмутится такой назойливостью и ответит ледяным взглядом, однако он нехотя процедил: «В Веллингфорд», и Гораций, восхитившись совпадением, сообщил, что направляется туда же.

— О?

— Живописный городок. Я был там вчера на скачках.

— О?

Гораций счел, что содержательную беседу, вероятно, лучше отложить на потом.

— Не позволите взять вашу газету, сэр?

— Конечно.

— Спасибо. Я забыл купить на вокзале.

В утренней газете оказалось много интересного, и в купе снова надолго воцарилась тишина. Однако Гораций не мог молчать вечно.

— Вижу, этого типа так и не поймали.

— Какого типа?

— Некоего Моффета. Он сбежал из тюрьмы. Я особенно заинтересовался этой историей, поскольку лично присутствовал на процессе.

— Я тоже.

— Так вы адвокат?

— Скотланд-Ярд.

Гораций нервно вздрогнул. Он никогда не сидел так близко к сотруднику Скотланд-Ярда, и сейчас не испытывал никакого восторга. Ничего путного, чувствовал он, такое сомнительное соседство не принесет. Гораций хрипло выдавил: «Да что вы?!». Молодой человек принял его нервический тик и хриплый тон за дань восхищения и, не будучи избалован столь лестными знаками внимания (поскольку был всего лишь мелкой шестеренкой в огромном механизме Скотланд-Ярда) сделался необычайно разговорчив.

— Да, я пошел в Скотланд-Ярд сразу после Оксфорда. Туда начали брать университетских выпускников с научным складом ума. И вовремя. Скотланд-Ярд закоснел. Нельзя ловить сегодняшних преступников вчерашними методами. Нужна свежая кровь, свежие мысли.

Гораций, слегка оправившись от первого потрясения, согласился, что сегодняшние преступники очень умны.

— Интересная, наверное, жизнь.

— Да. Только очень многое раздражает.

— Что именно?

— Приходится постоянно иметь дело с сельскими блюстителями порядка. Вот ведь олухи!

— Олухи, говорите?

— Всегда считают, что смогут разобраться сами, и за нами посылают, когда уже поздно.

— Поэтому вы и едете в Веллингфорд? За вами послали?

— Нет, я в отпуске. Я говорю про дело в Нортон-корте.

И вновь Гораций содрогнулся всем своим внушительным телом. Он сглотнул, прежде чем переспросить:

— В Нортон-корте?

— Это в Шропшире. Усадьба сэра Руперта Финча. Там недавно было крупное ограбление.

— Кажется, я читал в газетах.

— Нас позвали только через неделю. Безнадежно. Что можно сделать по остывшим следам?

— Вы там были?

— Вместе с коллегой. И пришел к выводу, что за ограблением стоял дворецкий. Видно невооруженным глазом.

Гораций был потрясен.

— Какая проницательность! Вы его арестовали?

— Он скрылся. Подал в отставку и растворился в воздухе.

— Какая жалость! Вы и впрямь считаете, что он украл драгоценности?

— Я этого не говорил. Я сказал, что он стоял за кражей.

— Боюсь, что не совсем вас понимаю.

Молодой человек покровительственно улыбнулся. Наивность Горация его тронула.

— Мне, но не этому дурачью, которое зовет себя местной полицией, было ясно, что в доме работал, как мы говорим, наводчик — сообщник воров, который рассказал им, где искать драгоценности. Все указывает на дворецкого. Если бы я его увидел, то сразу вывел бы на чистую воду.

— Взяли бы за жабры и раскололи? Так это называется, да?

— В Америке, кажется, да. Мы задерживаем подозреваемых для дознания. Однако это бы не понадобилось. Я узнаю мошенников с первого взгляда. Шестое чувство.

— Как интересно, — сказал Гораций.

Вопреки обыкновению, он замолчал, и до конца пути разговор больше не возобновлялся. Его деятельный ум анализировал ситуацию. Как появление в Веллингфорде столичного детектива может повлиять на его планы? Гораций пришел к выводу, что никак. Даже человек, обладающий шестым чувством, не заподозрит, что дворецкий в усадьбе планирует ограбить банк в ближайшем городке. Иное дело Нортон-корт, где обстоятельства требовали его личного присутствия.

Совершенно успокоенный, Гораций погрузился в мысли об Аде Кутс и ее превосходной кухне.

 

Глава V

1

Решительно тряхнув головой, мисс Бонд объявила, что в жизни не слышала ничего глупее. Пусть Джил и думать забудет про эту ерунду.

— Я не смогу без вас обойтись, — сказала она.

— Конечно, сможете, — отвечала Джил. — Я уеду всего на одну ночь, и с вами будет Айви. Она говорит, что, прежде чем поступить сюда, постоянно ухаживала за тетками, сестрами и бабушками. Уверена, она вам понравится. Приятный мягкий голос и куча историй про передряги, в которые вечно попадают ее родственники. Попросите, пусть расскажет, как ее брата чуть не до смерти искусал ангорский кролик.

Она только что попросила мисс Бонд (которая, по обыкновению, возлежала в обществе таксы и двух кошек) отпустить ее домой на похороны дяди Вилли.

— Не понимаю, зачем вам это надо, — сказала мисс Бонд. — Вы что, очень любили дядю?

— Девочкой — просто обожала. Всякий раз, выпросив у папы пять фунтов, он дарил мне шестипенсовик. Позже у меня возникли сомнения. Он был из тех, кто живет смекалкой, но что-то им все время мешает как следует развернуться.

— Пройдоха?

— Я слышала, отец его так называл.

— Знаю этот тип. Сорок лет назад я чуть не вышла за одного такого. Все шло к свадьбе, но тут он сбежал в Австралию. Ладно, езжайте.

— Спасибо, дорогая мисс Б. Я знала, что могу рассчитывать на вашу доброту. Разгладить вам подушку?

— Нет.

— Смешать прохладительное питье?

— Нет.

— Вывести песика побегать?

— Куда ему бегать, такому жирному. Только что съел половину моего завтрака.

— Надо же ему подкреплять силы.

— Порой мне кажется, что это солитёр под личиной таксы. Когда вы едете?

— После обеда. Вернусь утренним поездом.

— Смотрите, не опоздайте на него. Странно, — задумчиво произнесла мисс Бонд, — что вы заговорили о похоронах. Перед вашим приходом я читала колонку некрологов в «Дейли Телеграф» и узнала, что умер Реджи Вулс. От сердечного приступа. В возрасте семидесяти лет.

— Ой, сочувствую. Вы его знали?

— Очень близко. Одно время казалось, что наша дружба перейдет в нечто большее.

— Это он сбежал в Австралию?

— Нет, то был Берти Понсфорд-Йетс. За Реджи я сорок лет назад чуть не вышла замуж.

— Такое впечатление, что сорок лет назад вы чуть не вышли замуж практически за всех.

— Да, как посчитать, их набегает порядочно.

— А почему вы не вышли за мистера Вулса?

— Он струхнул, как многие другие. Я их распугивала.

— Уже тогда были с характером?

— Сейчас я вижу, в чем была моя ошибка: язык без костей. Я так и не усвоила главный урок: если хочешь удержать молодого человека, не критикуй его. Даже из лучших побуждений. Однажды я чистосердечно высказалась о том, как Реджи играет в бридж. Оглядываясь на тот день, я думаю, что тогда у него и закрались первые сомнения. Я сказала всего-то: «Реджи, понимаю, что ты учишься бриджу с сегодняшнего утра, но мне интересно, с какого часа», а он почему-то обиделся. С тех пор его как подменили. Стал какой-то пугливый. Видимо, понял, что жена, которая будет высказывать такие замечания каждый вечер, — не очень большой подарок. Через два месяца он обручился с самой глупой девушкой Вустершира, а это что-то да значит. Кстати, вы говорили, что Майк к вам переменился. Наверное, вы его критиковали.

— Нет.

— Точно?

— Ни словечком.

— Тогда мы с вашей Кутс правы. Он беспокоится из-за банка.

— Думайте, что хотите, — сказала Джил. — И спасибо, что отпустили меня.

Она спустилась в холл и увидела нового дворецкого за работой — тот метелочкой из перьев обметал старинное кресло.

— Доброе утро, Эпплби, — холодно сказала Джил.

— Доброе утро, мисс, — отвечал Гораций с той старомодной учтивостью, за которую его так справедливо ценили.

2

Гораций жил в Мэллоу-холле уже пять дней. Как и предсказывала Джил, ему тут нравилось. Нет ничего лучше холостяцкого жилья, говорил он себе. Владетельные дамы, даже самые лучшие, способны проесть дворецкому плешь, хотя в его случае это выражение можно было применить только фигурально. Например, леди Финч, женщина, достойная всяческого восхищения, имела один изъян. Она увлекалась переселением душ и настойчиво снабжала Горация соответствующей литературой, которую тот вынужден был читать, вместо того чтобы шлифовать планы по извлечению жемчугов. В Мэллоу-холле ему ничем подобным не докучали.

От раздумий его отвлек хозяин.

— Ой, Эпплби, — сказал Майк.

— Сэр? — отозвался Гораций.

— Сегодня я угощаю ленчем мистера Ричардса — он едет на север и заглянет к нам по дороге. Передайте миссис Девис, пусть расстарается.

Гораций изобразил почтительное изумление.

— Разве вас не поставили в известность, сэр?

— О чем?

— Сегодня миссис Девис подвернула ногу. Споткнулась о Томаса. Это один из наших котов, сэр. Она не сможет готовить еще несколько дней.

Майк застыл. Убеждение последних недель, что рок нарочно его преследует, сейчас еще окрепло. Он возлагал на завтрашний ленч большие надежды, поскольку хотел просить мистера Ричардса из конторы «Ричарде, Прайс и Грегори» об одолжении, и рассчитывал, что кулинарные чары миссис Девис создадут у того нужный настрой. Дядя Хьюго всегда говорил: «Хочешь человека о чем-нибудь попросить — накорми его хорошим ленчем». Майк не сомневался, что миссис Девис, если расстарается, сможет привести мистера Ричардса в благостное расположение духа. Она досталась ему по наследству от сэра Хьюго, который, как уже говорилось, выбирал все самое лучшее, и его кухарка, безусловно, отвечала названным требованиям.

И вот она, вместо того чтобы готовить банкет, который войдет в легенду или, по крайней мере, растопит сердце мистера Ричардса, ходит по дому и спотыкается о кошек. Такое может приключиться лишь с человеком, которого судьба намерена доконать.

— Эпплби, — сказал Майк тоном ребенка, в отчаянии прибегающего к мудрому отцу, — что мне, черт возьми, делать?

— Отменить визит?

— Невозможно. Я не знаю, где мистер Ричарде. Он едет на машине.

— И впрямь большое затруднение, сэр.

— Как насчет Айви?

— Сэр?

— Сможет ли она заменить миссис Девис?

Гораций задумался. Выражение его лица не обнадеживало. Он питал к Айви отеческую приязнь, но по отдельным замечаниям миссис Девис смог заключить, что готовит та не лучше Ферди Мухи.

— Позвольте осведомиться: джентльмен, которого вы ожидаете, привык к самой изысканной кухне?

— Боюсь, что да.

— Тогда, к сожалению, я вынужден ответить на ваш вопрос отрицательно. Миссис Девис и впрямь преподает Айви уроки кулинарного мастерства, но, увы, дальше азов та пока не продвинулась.

— О, Господи!

— Понимаю вашу озабоченность, сэр. Однако, если позволите высказать предложение…

На осунувшемся лице Майка мелькнул проблеск надежды.

— У вас есть идея?

— Да, сэр. Позвольте сказать, что мисс Кутс вполне способна заменить миссис Девис.

Разум Майка настолько ослабел под натиском бед, что в первый миг имя показалось ему пустым звуком.

— Мисс Кутс?

— Ваша секретарша, сэр.

— Ада?!

— Именно, сэр. Я по личному опыту могу засвидетельствовать, что она прекрасно готовит. Мы познакомились в тот день, когда вы приняли меня на службу, и скажу, не преувеличивая: обед у нее стал для меня откровением. Мисс Кутс ограничилась столь непритязательными блюдами, как мясо с почками в тесте и домашний пудинг, но я читал между строк. Она — прирожденная кулинарка. Самый взыскательный гурман — а из ваших слов я заключаю, что джентльмен, которого вы ожидаете, относится к этой категории, — найдет готовку мисс Кутс достойной всяческих похвал.

Майк растерянно пробормотал, что всегда любил Адины булочки.

— Просто проба пера, сэр. Убежден, что она способна на более высокий полет, — сказал Гораций, и Майк испустил вздох облегчения. Тучи не рассеялись, но впервые сквозь них проглянул солнечный лучик.

3

Джил, как и обещала, вернулась на следующий день. Она приехала сразу после обеда и едва успела смыть дорожную пыль, как позвонила Ада с просьбой о встрече. В полпятого Джил сидела в «Медном Чайнике», вдыхая запахи чая, кофе, булочек и посетителей. Через десять минут появилась Ада.

С первого взгляда Джил поняла, что подруга чем-то взбудоражена. Это не стало неожиданностью: по телефону та говорила с не свойственной ей ажитацией и загадочно намекнула, что при встрече сообщит потрясную новость. Не могу, сказала она, звоню из банка, и любопытные кумушки обоего пола уже навострили уши.

Однако и сейчас Аду словно что-то сдерживало. Она краснела. Хихикала. В том, как она откусывала пирожное с розовой глазурью, явно сквозила робость. Наконец она раскрыла душу — разумеется, шепотом, потому что свои кумушки есть не только в банке, и одна из них сидела за соседним столиком.

— Гораций сделал мне предложение, — сказала Ада, и Джил спросила: «Что?» — поскольку в шепоте не разобрала ни одного слова. Тут кумушка из-за соседнего столика встала и вышла. Ада повторила свою новость чуть громче.

Джил страшно обрадовалась. Она частенько думала, что Ада создана для семейной жизни, и горевала, что прекрасные принцы на белом коне объезжают Веллингфорд стороной.

— Ой, Ада, как здорово! И, конечно, ты от него без ума.

— Да.

— Это тот, с которым ты познакомилась в день скачек?

— Он самый. Говорит, что влюбился с первого взгляда.

— Самая правильная любовь. И ты будешь миссис Кто? Или леди Что? Или герцогиня Каковская? Ты не называла его фамилию.

— Разве?

— Если и называла, то я забыла.

— Гораций Эпплби, — сказала Ада, и улыбка сошла с лица Джил.

— Это ведь не… не… не дворецкий?

Ада напряглась. В словах подруги ей почудился обидный снобизм.

— Дворецкие ничем не хуже других людей.

— Разумеется.

— Мой папа служил дворецким.

— Знаю. Ты говорила.

— А если ты хочешь сказать, что Гораций слишком старый…

— Не в этом дело.

— Или слишком толстый…

— Да нет же!

— Или слишком лысый…

— Нет, нет!

— Тогда зачем ты говоришь ерунду?

— Я не говорю ерунду. А если и говорю, то просто от растерянности. Я никак этого не ждала.

— Я сама не ждала.

— Когда это случилось?

— Вчера. После ленча.

— Вы вместе ели ленч?

— Да. В Мэллоу-холле. После того, как откушали мистер Майк и его гость.

— Как тебя занесло в Мэллоу-холл?

— Это все Гораций.

— Что все?

— Устроил, что я там оказалась. Кухарка споткнулась о кошку и подвернула ногу. Теперь она лежит, а мистер Майк ждал к ленчу очень важного гостя. Какого-то большого воротилу, как объяснил мне Гораций со слов мистера Майка. Он едет на север, а мистер Майк уговорил его заглянуть на ленч. Хотел особенно хорошо накормить, и тут эта история с кухаркой. Мистер Майк был в отчаянии. И тут Гораций сказал, что я отлично готовлю, а мистер Майк обрадовался и пригласил меня подменить кухарку. И знаешь, ленч мне действительно удался. А когда мы доедали остатки, Гораций внезапно подался вперед и сказал: «Ада, я вас люблю. Выйдете за меня замуж?». Я чуть жареной картошкой не подавилась.

Она засмеялась забавному воспоминанию, однако Джил было не до смеха. В чайных атмосфера всегда несколько тяжеловатая, а сейчас как будто самый воздух давил на плечи. Голосом, который должен был явно показать подруге, что не все на свете одобряют ее выбор, Джил выдавила:

— Ты выйдешь за него?

Ада от удивления широко раскрыла глаза.

— Конечно! Что за вопрос!

— Ты ему это сказала?

— Не совсем.

— Что значит «не совсем»?

— Ну, я решила для приличия сказать, что мне нужно подумать. Но я позволила себя поцеловать, — сказала она, расцветая от воспоминания о нежной сцене.

Обычно Джил за словом в карман не лезла, но сейчас, едва ли ни первый раз в жизни, не нашлась, что сказать. Ада, судя по всему, разглядела в Горации Эпплби нечто, ускользнувшее от взгляда Джил, и, коли так, не жестоко ли будет ее разочаровать? Джил по собственному опыту знала, как больно разувериться в любимом человеке. Как ни слабо верилось, что кто-то может полюбить Горация Эпплби, Аде, по всей видимости, удался этот подвиг. Правда о его истинной сущности сразит ее наповал.

С другой стороны, можно ли допустить, чтобы подруга связала себя с человеком, которого могут прямо из-под венца забрать в Брикстон, Пентонвиль или другое место лишения свободы? Джил решила, что нет. Лучше бедной девушке разочароваться сейчас, нежели потом, в начале счастливой семейной жизни. Однако слова по-прежнему не шли, и Джил предприняла обходной маневр.

— Он говорил тебе, зачем заходил в Мэллоу-холл? Чтобы повидаться с Коулманом?

Ада мотнула головой.

— Нет, он спросил у меня, кто там дворецкий, вдруг это его знакомый, и я сказала, что мистер Майкл обращается к нему «Коулман», и Гораций ответил, нет, впервые слышу. Думаю, он просто хотел посмотреть усадьбу, я так восторженно ее расписывала. Тут выяснилось, что Коулман уезжает, и Гораций ухватился за это место, потому что хотел быть рядом со мной. Сказал, удивительное везенье, что место освободилось как раз в тот день. Сказал, что ему вообще везет. Вот посмотрите, сказал он, как мы с вами познакомились. Сказал, это самое большое везенье в его жизни. Он все время говорит приятные вещи.

Глаза ее горели, голос так и заливался. Джил на мгновение дрогнула. Однако тягостное дело надо было довести до конца.

— Ада, — сказала она, — ты выдержишь потрясение? После этого слова полились сами собой, и хотя каждое ранило Джил душу, она сказала все без утайки. Она обратила внимание на странное противоречие в словах Горация, который сказал Аде, что не знает Коулмана, а Джил — что они двоюродные братья. Она отметила необычное совпадение, что и в Мэллоу-холле, и в Нортон-корте Гораций заменил дворецкого, срочно вызванного к больному отцу. Знаменательно, сказала она, что вскоре после его появления в Нортон-корте воры похитили знаменитые жемчуга, точно зная, где их искать. Закончила она тем, что Ада — девушка сообразительная и сама сможет сделать выводы.

Судя по лицу, Ада выводы сделала. Она ничего не говорила, только все сильнее бледнела с каждым словом Джил. Дослушав до конца, она встала.

— Я пойду, — сказала Ада, и Джил осталась одна, чувствуя себя особо бессердечной убийцей.

4

Если бы внимательный наблюдатель вошел на следующее утро в буфетную, от него бы не ускользнуло, что Гораций Эпплби пребывает отнюдь не в лучшем расположении духа. С тех самых пор, как он забрал утреннюю почту и прочел письмо, адресованное ему округлым девичьим почерком, на яркий цвет решимости природной легла бледная немощность заботы, и весь он поник, как под тяжелым ударом Судьбы.

Более того, ударом совершенно непредвиденным. Конечно, Ада сказала, что должна обдумать его предложение, но Гораций без малейших сомнений отнес эти слова на счет похвальной девичьей скромности. Что она может ответить ему отказом, не приходило Горацию в голову. Девушки, которые намерены ответить отказом, не млеют, выслушивая нежности. Ада вела себя так, будто считает идею совместной жизни удачной и достойной всяческого развития. Как музыкально она хихикнула, когда он заключил ее в объятия и поцеловал — только сумасшедший букмекер принял бы ставку против счастливого исхода в соотношении один к двум. Скорее уж два или даже три к одному.

И тут такое.

Она не объяснила причин, не привела резонов, просто сообщила (правда, другими словами), что свадебные колокола не зазвонят, и Горацию, если он собирался сшить к свадьбе новые штаны, стоит пойти к портному и отменить заказ.

Вскоре первое недоумение уступило место обиде. Некоторые литераторы, особенно философ Шопенгауэр, крайне нелестно отзывались о противоположном поле, но никто из них больше Горация не возмущался изъянами женской натуры. Если бы Шопенгауэр вошел сейчас в буфетную, они бы полностью сошлись во мнениях.

Однако вместо Шопенгауэра в буфетную вошла горничная Айви и сообщила, что к мистеру Эпплби джентльмен. Тот, как ни мало стремился сейчас к общению, вынужден был ответить, что примет посетителя, и через минуту появился сморщенный человечек, с лицом озабоченным, как будто сейчас ему предстоит взбираться по стене дома.

Гораций застыл от неожиданности.

— Ферди! — вскричал он. — Какого черта вы здесь?

— Мы все здесь, шеф, все наши ребята. Решили быть на месте, вдруг вам срочно понадобимся.

Эти слова произвели на Горация самое благотворное действие. Пусть женщины ветрены и непостоянны, у мужчины всегда остается его работа.

— Разумеется, — согласился он. — Кстати, я как раз собирался вам звонить — сказать, чтобы приготовились. Где вы?

— В одном из городских пабов. «Голова Короля» называется.

— Кто там кроме тебя?

— Смити и Фрэнк. Костолом приезжает завтра.

— Фрэнк? Кто такой Фрэнк?

— Приятель Смити.

— Никогда о нем не слышал.

— Он недавно в Англии.

Гораций вздрогнул. Явное смущение в голосе Ферди внушало опаску.

— Янки?

— Ну, в общем да, шеф, — виновато ответил Ферди. — Только он не такой, как Чарли. Знает, что нельзя носить с собой пушку.

— Думаете, надежный человек?

— Смити за него ручается.

— Что ж, Смити я доверяю. И все же предпочел бы, чтобы все американцы вернулись восвояси.

— Подумайте, сколько денег они увезут тогда из страны.

— Верно.

— Плохо для торгового дефицита.

— Да. Ладно, тогда, наверное, ничего.

— Вы уже все продумали, шеф?

— Да, все готово. Банк видели?

— Вчера ходили смотреть.

— Он не составит для вас затруднения?

— Я могу забраться туда хоть со сломанной рукой.

— Инструменты готовы?

— Все, что нужно.

— Тогда, как только вы удалитесь, я возьму хозяйское ружье и выстрелю в окно.

Ферди наморщил лоб. Он знал, что хозяин все делает, как надо, но последние слова поставили его в тупик. Он не видел за ними стратегической перспективы и робко выразил свое сомнение:

— И что это нам даст, шеф? Гораций снисходительно улыбнулся.

— Представьте Ферди: я сообщаю в полицию, что кто-то выстрелил по окнам самого значительного дома в округе. Хотите знать, что будет дальше? Я вам скажу. Полицейские проведут осмотр на месте и заверят хозяина, что будут тщательно следить за развитием событий. Когда же это повторится…

— А это повторится, шеф?

— Разумеется. Первый выстрел будет только для затравки. На следующий раз все полицейские города встанут в дозор — думаю, на целую ночь. По совпадению, в ту же самую ночь мы и возьмем банк.

— А легавые будут здесь.

— Вот именно.

— Ух ты, — сказал Ферди. Примерно то же испытывал доктор Ватсон, когда Шерлок Холмс объяснял ему свои методы. Он понял, как глупо было сомневаться в действиях этого блистательного ума.

— Лопни моя селезенка, — добавил он.

— Одобряете план?

— Как сказал бы Смити: «Узнаю Эпплби».

— Ребята от меня другого не ждут.

— Верно, шеф. Все знают, какой вы головастый. Великий человек, навроде Чарлза Писа.

Гораций не смог сдержать самодовольной усмешки.

— О, это природный дар. Или он есть, или его нет. А сейчас, Ферди, — сказал Гораций, вставая на звук колокольчика, — я вынужден вас оставить. Мистер Бонд зовет меня в кабинет.

5

Майк вышел из кабинета, как раз когда показался Гораций. В этой самый миг Джил, спускаясь по лестнице, увидела его и застыла на месте. Как всегда при виде Майка, сердце ее временно остановилось.

— Ой, Эпплби, — сказал Майк. — Сегодня утром я жду двух банковских попечителей. Когда они придут, проводите их в мой кабинет.

— Как я определю, что это именно они, сэр? — вкрадчиво осведомился Гораций, и Майк досадливо хохотнул, как человек, который только что сморозил глупость.

— Да, надо сказать, как их зовут, верно? Один — генерал Федерстон, другой — мистер Мортлейк.

— Генерал Федерстон и мистер Мортлейк. Очень хорошо, сэр.

— Я должен вернуться до их прихода, но, если не успею, скажите, что я уехал в банк за бумагами и прошу подождать в кабинете.

— Очень хорошо, сэр.

— И достаньте бутылку шампанского. Немного рановато, но им, наверное, понадобится. — Майк глухо рассмеялся и вышел через парадную дверь. Как только она захлопнулась, Джил пришла в голову внезапная мысль.

Предположение Ады, будто перемена в Майке вызвана деловыми неприятностями, поначалу не показалось Джил убедительным, но поддержка мисс Бонд, особы безусловно проницательной, добавила ему вес. Что мужчины под гнетом деловых забот становятся раздражительны, Джил знала с тех пор, как вообще стала что-то замечать. Антони Уиллард, ее отец, любил вкладывать деньги в экзотические деловые начинания вроде золотых рудников, и неприятности, которые за этим следовали, всякий раз подхлестывали его природный темперамент. Он ложился спать веселый и бодрый, но, как только утренняя почта приносила печальные известия, тень его дурного настроения ложилась на весь дом. Отец смотрел на Джил стеклянными глазами, словно не узнавая свою вчерашнюю любимицу, и, если обращался к ней, то лишь с раздраженной просьбой шуметь поменьше.

Не так ли — исключая просьбу не шуметь — ведет себя Майк? Отец смотрел на нее стеклянными глазами, Майк смотрит стеклянными глазами. Отец почти с ней не разговаривал, Майк почти не разговаривает. Разумеется, Ада и мисс Бонд правы! Какие-то ужасные деловые неприятности похитили всегда приветливого Майка Бонда и вместо него подкинули в Мэллоу-холл мрачного буку.

Слова «я жду банковских попечителей» сказали ей все. Просто поболтать и выпить пару коктейлей попечители заходят в пять вечера, а никак не в столь ранний час. Утренний визит означает серьезные неприятности.

И последние слова Майка насчет шампанского. «Им понадобится», — сказал он с глухим смехом. Что это может предвещать, как ни развязку, от которой мурашки пойдут по коже? Огненные письмена, представшие на пиру Валтасару, и то не были столь зловещи.

Джил охватило неудержимое желание узнать, что произойдет, и, по счастью, устроить это было несложно. Мы уже упоминали, что в кабинете покойного Хьюго Бонда стоял огромный буфет. Джил частенько разговаривала в этой комнате с Майком, и буфет не укрылся от ее внимания. Она чувствовала, что он стоит тут, словно по заказу.

Через две минуты после того, как парадная дверь захлопнулась и Гораций вернулся в буфетную, она уже сидела в шкафу, идеально приспособленном для подслушивания, и жалела, что там нет сиденья поудобнее, чем кипа журнальных подшивок.

Через десять минут, которые показались ей вечностью, в коридоре послышались шаги, дверь отворилась, и Гораций ввел посетителей.

6

Джил никогда не видела генерала сэра Фредерика Федерстона и его коллегу Огастеса Мортлейка, но знала их по рассказам мисс Бонд, которая живописала обоих весьма нелестными красками. По ее словам (она любила старомодные выражения), выходило, что генерал — напыщенный балабол. Интеллектуальный уровень Гасси Мортлейка мисс Бонд оценивала еще ниже — он определялся как балбес. Термин «пустозвоны» она относила к обоим и отказывалась понимать, почему брат Хьюго назначил их банковскими попечителями. Не желая бахвалиться, но с полной уверенностью в своих силах, мисс Бонд уверяла Джил, что сделала бы попечителей получше из замазки и пары кусков угля.

Беседа двух джентльменов сполна подтвердила мнение мисс Бонд. Генерал заговорил первым. Это был один из тех сухопарых седоусых отставников, которых так много в верхних эшелонах британской армии. Ему было к семидесяти, его коллеге Гасси Мортлейку, тоже высокому, но, в отличие от генерала, тучному — к сорока.

— Почему вы в бриджах для верховой езды, Огастес?

— Катался верхом.

— А, — сказал генерал, довольный, что вопрос решился так просто. — Я в молодости много ездил верхом. Конечно, не как Бонд, в Национальном Кубке не участвовал, но один раз выиграл стиплчез.

— Я часто гадал, почему он так называется.

— Надо ж было как-то назвать.

— Наверное.

Наступившее задумчивое молчание нарушил Гораций — он вошел осторожной походкой, чтобы не пролить шампанское на подносе. Поставив бутылку на стол, Гораций удалился, и оба попечителя сразу встрепенулись. Как и сказал Майк, час был еще ранний, но для искрометного вина любой час впору. Более того, генерал увидел в бутылке доброе знамение.

— Шампанское! Видно, молодой Бонд хочет сообщить какую-ту радостную новость.

— Да, шипучкой запивают только приятные известия. Генерал осмотрел этикетку и остался доволен.

— «Вдова Клико» пятьдесят первого года. Лучше и быть не может. Любимое шампанское старого Хьюго.

— У него все было самое лучшее.

— Знаете, чего я никогда не понимал, — сказал генерал, — это как пили шампанское из дамских туфелек.

— А что, пили?

— В старые времена — сплошь и рядом.

— Мда, мне бы не хотелось.

— Мне бы тоже.

— А они все-таки пили.

— Да, у каждого свой вкус.

— Вы правы.

— Сколько людей, столько мнений.

— Верно. Очень точно подмечено.

Возможно, хоть и маловероятно, что разговор достиг бы новых глубин, но тут снова вошел Гораций.

— Простите, джентльмены, но я подумал, возможно, вы захотите, чтобы я откупорил бутылку.

Это он и сделал, причем мастерски, после чего вышел. Гасси проводил его взглядом.

— Он тут недавно, да?

— Всего несколько дней, Майк мне говорил. Коулману пришлось срочно уехать.

— Вроде свое дело знает.

— Да, очень толковый малый.

— Хорошие дворецкие в наше время редкость.

— Днем с огнем не сыщешь.

— Хотя кому сейчас по средствам держать дворецкого! Только таким богатеям, как Майк. У меня вот приходящая домработница.

— И у меня. По воскресеньям она не ходит.

— И что, супруга заставляет вас мыть посуду?

— Только вытирать. Мытье она мне не доверяет.

— Тяжелая у нас жизнь, генерал.

— Да уж, нелегкая.

— Не знаю, как бы я сводил концы с концами, если бы не жалованье попечителя. Вот почему я не могу спокойно смотреть на эту бутылку. Месяцев шесть шампанского не нюхал. Может, начнем?

— Не дожидаясь Майка?

— А что? Если он велел принести бутылку, значит, хотел, чтобы мы ее выпили.

— Вы совершенно правы, Огастес. Хьюго не стал бы томить нас ожиданием. Эх, какой человек ушел!

— Да, нам всегда будет его не хватать. Как сказал кто-то: «Он человек был, человек во всем. Ему подобных нам уже не встретить». Так что, начнем… А, Майк. Мы тут гадаем, что вас задержало.

— Простите, что запоздал. Пришлось заехать в банк, взять некоторые бумаги. Разве Эпплби вам не сказал?

— Ах да, теперь припоминаю. Мы только что обсуждали, что он, видимо, очень толковый малый.

— Как открывал шампанское! — добавил Гасси. — Прямо мастер!

— Уже открыл? — сказал Майк. — Так что же вы не пьете? А, вижу, пьете.

— Решили обмыть сразу, — сказал генерал. — Я всегда говорю: собрался праздновать — не тяни. Ну, Майк, выкладывайте свои хорошие новости.

— Не знаю, можно ли назвать их хорошими, Гасси. Чтобы не тратить лишних слов, сразу перейду к главному и скажу, что со дня на день в банке будет ревизия. Она обнаружит недостачу примерно на сто тысяч фунтов, — сказал Майк, и Джил свалилась с кипы журналов. Трое мужчин в комнате должны были явственно различить грохот.

 

Глава VI

1

Они ничего не заметили: грохот утонул в тех звуках, которые разом издали Гасси и генерал. Что-то подобное можно было бы услышать, если бы два увесистых пешехода одновременно наступили на двух связанных хвостами котов. Мгновение оба сидели, в немом ужасе вытаращив глаза, потом разом рефлек-торно потянулись к бутылке. Гасси, более молодой и проворный, ухватил ее первым, налил себе бокал, выпил и обрел дар речи.

— Это шутка?

Майк помотал головой.

— Увы, нет. Наверное, я мог бы сообщить новость более мягко, но таковы факты.

Генерал, который пыхтел, как автомобиль, взбирающийся на слишком крутой подъем, совладал наконец с голосовыми связками.

— Этого не может быть! «Банк Бонда» всегда был надежен, как Английский банк.

— До недавнего времени, — поправил Майк.

Генерал пригвоздил его взглядом, который так часто нагонял страх на провинившихся адъютантов. Природа подарила ему исключительно кустистые брови; когда они сходились, сильные люди трепетали. Сейчас он свел их, устремив на Майка испепеляющий взгляд.

— Майк! Вы хотите сказать, что мухлевали с деньгами банка?

— Да, увы.

— Господи.

— Я оказался в трудной ситуации. Единственное, что оставалось — рискнуть. Основательно подумавши, я так и сделал. К сожалению, итог неутешителен: мы все в очень тяжелом положении.

— Мы? Не понимаю вас, — сказал генерал. — Мы с Огастесом не участвовали в ваших подлых делишках.

— Конечно, — вступил Гасси. — Я немедленно подаю в отставку.

— Я тоже, — добавил генерал.

— Мы не собираемся ни в чем участвовать.

— Ни в коем разе.

— Если вы заварили кашу, мы не имеет к этому ни малейшего касательства.

— Вот именно.

Майк предполагал, что разговор получится тягостным, и его ожидания полностью сбылись. Он не испытывал приязни к попечителям, назначенным покойным дядюшкой, но сейчас вполне им сочувствовал.

— Боюсь, — сказал он, — что сейчас поздно уходить в отставку.

— Поздно?!

— В качестве попечителей вы должны были наблюдать за банковскими активами. Вам это было скучно, и вы завели опасную привычку подписывать бумаги, не читая.

Наступила тишина. Попечители мучительно сознавали всю правдивость услышанного. Оба всегда думали только о вознаграждении, а не о тех обязанностях, за которые оно причиталось.

— Так что теперь вы оба глубоко втянуты в то, что назвали моими подлыми делишками.

Снова наступила долгая тишина. Гасси заговорил первым.

— Бонд, — сказал он, — вы — бессовестный негодяй.

— Никогда бы не подумал, — подхватил генерал. — Мы вам верили, верили безраздельно.

— А вы все время вели двойную игру, — сказал Гасси.

— Старый Хьюго перевернулся бы в могиле, — добавил генерал.

Майк криво улыбнулся. Они приближались к сути дела.

— Сомневаюсь, — сказал он. — Не думаю, что дядя сильно бы удивился. Понимаете, всю эту кашу заварил он. Я лишь унаследовал череду подлогов.

— Что?!

— Я выразился вполне ясно.

У генерала начались перебои с дыханием, так что задавать вопрос пришлось Гасси.

— Вы хотите нас убедить, что старый Хьюго был мошенником?

— Высокого полета. Как вы помните, он все делал с размахом. Когда я вступил в права наследства, то обнаружил, что дела банка, мягко говоря, запутаны. Видимо, дядя Хьюго на протяжении многих лет запускал руку в кассу.

Лучшие друзья не назвали бы Гасси интеллектуалом, однако порой не нужен интеллект, чтобы осознать очевидное.

— Так вот на какие деньги он строил больницы и библиотеки!

— Да.

— Чтоб мне провалиться!

— Боюсь, нам всем скоро захочется провалиться. Дядя об этом позаботился.

Генерал преодолел дыхательные затруднения и заговорил — правда, не обычным решительным тоном, а глухо и сбивчиво:

— Старик Хьюго! Поверить не могу! Самый популярный человек в стране! Мы возвели его на пьедестал! До хрипоты распевали на банкетах: «Наш друг — отличный малый». На похоронах все плакали. Вот о ком бы никогда не подумал… Зачем он это делал?

— Думаю, что могу объяснить, зачем, — сказал Майк. — Ради того, что назвал Гасси. Больницы, библиотеки. Популярность вскружила ему голову. Все на него молились, и он хотел сохранить эту любовь, а чтобы ее сохранить, надо было по-прежнему осыпать Веллингфорд своими щедротами. Думаю, начинал он честно, со своих собственных денег, а когда они кончились, надо было либо отказаться от роли ангела-хранителя, либо залезать в чужие. Обычная история. У меня был однокашник, которого все обожали, — в школьной лавчонке он проявлял чудеса щедрости. «Чего тебе купить, Джонс? — спрашивал он. — А тебе, Смит? Робинсон, хочешь еще сандвич с джемом?» Денег словно вовсе не считал. Только некоторое время спустя выяснилось, что он вот уже несколько недель лазает у одноклассников по карманам. Вероятно, он тоже начинал с собственных денег, а когда они кончились, не смог расстаться с образом всеобщего любимца.

— Вот скотина!

— Ничего подобного, Гасси. Вполне славный малый. Мы все его любили, даже после того, как узнали правду. Сейчас он в парламенте.

— Неудивительно!

— Да, и так же, думаю, рассуждал дядя Хьюго. Он грабил одних, чтобы облагодетельствовать других. Благодеяния достались Веллингфорду, роль ограбленных — вам.

Оба слушателя дернулись, как будто обоих разом прихватил ревматизм. Первым раздался хриплый голос генерала.

— Нам?!

— У вас обоих счета в доверительном управлении.

— Не хотите же вы сказать, что Хьюго обокрал нас… своих компаньонов… друзей… своих ближайших товарищей?

— Часть документов, которые вы не удосужились прочитать, относились к вашим деньгам. Подписав их, вы автоматически перешли в разряд ограбленных.

— Чудовищно! Невероятно!

— В страшном сне не привидится! — сказал Гасси. — Попадал я в переделки, но в такие — не случалось. Значит, когда вы принимали банк, в нем была недостача?

— Да.

— И вы не сказали ни слова!

— Как я мог? После похорон? Весь город в трауре, все говорят, что таких уже не будет… какая щедрая душа… какой отзывчивый филантроп. И что, я должен был встать и сказать: «Ошибаетесь, ребята. Человек, которого вы так превозносите, был обманщик и плут»? Немыслимо. А потом, когда управляешь банком, не будешь кричать на каждом углу, что в нем двести тысяч фунтов недостача.

— Двести тысяч?

— Такова была сумма, когда умер дядя Хьюго. В результате моих рискованных операций она снизилась до ста тысяч, но не все прошло гладко, и теперь мы в том неприятном положении, которое я обрисовал.

Генерал стиснул руками голову.

— Крах! — вскричал он. — Полный крах!

— Разумеется, есть простой способ погасить недостачу, — сказал Майк. — Моя страховка.

Гасси встрепенулся.

— Вы действительно застрахованы на столько?

— На эту самую сумму. Дядя Хьюго сделал первый взнос и обещал выплачивать последующие. Думаю, он сдержал слово. Он всегда был щедр. На чужие деньги, но щедр.

Генерал с шумом выдохнул.

— Господи, какое облегчение!

— Не вижу, что тут хорошего, — сказал Гасси. — Могут пройти годы, прежде чем Майк сыграет в ящик.

— Если только не… Гасси заметно просветлел.

— Кажется, я вижу, куда вы клоните, генерал. Вы хотите сказать…

— Вот именно.

— Если он…

— В точности это самое.

— А он согласится?

— Конечно. В Европе это обычное дело. Человек попадает в переплет — скажем, передернул в картишки, и его на этом поймали. Без шума, без скандала, кто-нибудь из нас приходит и оставляет ему заряженный револьвер. Он понимает намек и…

— Вы предлагаете…

— Да. И всем так спокойнее.

— Себе же лучше, вы хотите сказать.

— В точку.

Майк понял, что пора вмешаться. Жаль было разочаровывать собеседников, но иного выхода не оставалось.

— Прежде чем мы продолжим, вынужден сказать, что моя жизнь застрахована на пять тысяч фунтов.

Он ожидал, что этот факт разочарует слушателей, и не ошибся. Челюсть у Гасси повисла, как усталая лилия, у генерала возобновились перебои с дыханием.

— Но вы сказали, что застрахованы на…

— Мелкое недоразумение. Я говорил не о страховании жизни. Дядя Хьюго купил мне несколько иной полис. Я получу деньги, если кто-то причинит мне телесные повреждения с целью убийства, так это называется юридически.

— Не валяйте дурака.

— Я и не валяю. Дядя Хьюго сделал это на случай, если какой-нибудь обиженный вкладчик решит меня укокошить после того, как он сам, дядя то есть, отправится на небеса или куда там он собирался. Тогда я не понял, о чем он говорит. Теперь понимаю.

— От этого не страхуют.

— Я тоже так думал, но, как выяснилось, в «Ллойде» страхуют от всего. Дядя Хьюго привел мне пяток примеров: владельцы кинотеатра застраховали зрителей на случай смерти от страха на премьере фильма ужасов; магазин в Сиднее — на случай падения советского спутника, парижский парфюмер — на случай утраты обоняния, и еще несколько. Так что если кто-то нанесет мне телесные повреждения с целью убийства, я получу деньги.

Гасси задумчиво теребил подбородок.

— Это мысль, — сказал он. Генерал внезапно очнулся.

— Глупость несусветная, — возмущенно пробасил он. — За такое можно получить десять лет. А когда выйдете, никто не захочет с вами знаться.

Майк по-прежнему пытался помочь.

— Не обязательно делать это самим. Можете скинуться и нанять безработного убийцу. Наверняка кто-нибудь из них не откажется от честного заработка.

— Тьфу!

— Что вы сказали, генерал?

— Я сказал «тьфу», мистер Бонд.

— Что ж, боюсь, больше мне предложить нечего, — сказал Майк. — А теперь, когда мы все обсудили, я вас провожу. Думаю, вам обоим не помешает прогулка на свежем воздухе.

2

Джил вылезла из шкафа. Как известно, женщины могут отбросить частности и сосредоточиться на главном. Вот и Джил сейчас была исполнена ликования. Так вот что омрачало их отношения! Не перемена в сердце Майка — он всего лишь переживал, что разорен, как будто на такие пустяки стоит обращать внимание. Когда Майк, распрощавшись с двумя самыми несчастными попечителями в истории банковского дела, вернулся в кабинет, она, без предварительных неофициальных переговоров, бросилась ему на шею с криком: «О, Майк, Майк, Майк!» — и прижалась так, словно они вдвоем пережили кораблекрушение и благополучно выбрались на необитаемый остров.

Первое чувство Майка — что о чем-то подобном он мечтал с начала знакомства — длилось всего миг. Совесть шептала, что именно этого он мучительно избегал последние недели. Разумеется, он был на седьмом небе, но как раз туда таким неудачникам вход строжайше заказан.

— Нет! — сказал он. — Нам нельзя.

— Майк!

— Нет!

— Но, Майк!

— Нет!

Джил рассмеялась счастливым смехом.

— Ты будешь и дальше притворяться, будто не любишь меня? Помнишь то утро, когда мы были здесь, и пришел Коулман сказать, что к тебе посетитель?

— Я не забыл.

— Не станешь же ты отрицать, что, если бы не приперся болван-дворецкий, ты бы сделал мне предложение?

— Не стану.

— Так может, ты боишься, что я — как это говорят? — не разделяю твоих чувств? Думаю, такие сомнения должны бы давно рассеяться. Однако на всякий случай внесу полную ясность. Майк, хочешь ли ты, чтобы я стала твоей женой? И не смей потупиться, покраснеть и сказать, что лучше нам остаться добрыми-предобрыми друзьями, потому что добрых-предобрых друзей из нас как раз не получится. И не говори, будто мы не можем пожениться, потому что твой банк вот-вот рухнет! Какое нам до этого дело?

Майк вздрогнул едва ли не энергичнее своих недавних собеседников, которые при упоминании этой темы вздрогнули с исключительной силой.

— Ты знаешь?

— Конечно. Я сидела в шкафу и объясню тебе, почему. Потому что хотела узнать, из-за чего ты ходишь чернее тучи и ведешь себя так, будто мы дальние знакомые, а тебе хотелось бы еще увеличить дистанцию. Почему ты мне не сказал? Не поверю, будто ты думал, что я от тебя отвернусь. Я люблю тебя, а не твои деньги. Ну и что, если у тебя нет ни пенни? Как-нибудь проживем.

Лицо Майка свела судорога.

— Джил, — с усилием проговорил он, — сядь, пожалуйста. Я должен кое-что тебе объяснить. Суть не в том, что у меня нет ни пенни. Все гораздо хуже.

— Что такое?

— Не знаю, как сказать помягче. Через несколько месяцев я почти наверняка буду в тюрьме.

— Майк! — завопила Джил. — Не может быть!

— Не вижу другого исхода. Ты слышала, что я сказал этим двоим. О том, как пытался вытащить банк из ямы. Одни мои операции были успешными, другие провалились. Вот за провалы и сажают в тюрьму. Я рисковал, а банкирам не позволено играть в азартные игры на деньги вкладчиков. Если игра успешна, она сходит с рук. Если нет, то зовется мошенничеством. Я уже слышу, как прокурор спрашивает: «Должны ли мы понимать, мистер Бонд, что вы использовали вверенные вам средства для биржевых спекуляций?». И что я смогу ответить? «Да, сэр, верно, сэр, но, честное слово, сэр, я делал это из лучших побуждений». Присяжные даже в комнату для совещаний выходить не будут. Видит Бог, как мне больно это говорить, но ты не можешь выйти за человека, который вот-вот окажется за решеткой.

— Могу!

— Нет, милая, я тебе не позволю.

Целую минуту Джил молчала. Потом проговорила сдавлено:

— Так надежды нет?

— Я не вижу. Вчера сюда заезжал крупный финансист, я надеялся одолжить нужную сумму, но ничего не вышло. Если какой-нибудь добрый взломщик не возьмет на себя труд обчистить банк до ревизии, мне конец.

Джил опешила.

— Не понимаю. Как это поможет?

— Это бы разрешило все затруднения. Если кто-то проник в банк и вынес крупную сумму денег, как ревизоры узнают, сколько там было? Они полностью растеряются, наверное, даже бросят аудит и пойдут торговать сеном и соломой. Однако за последние сто сорок лет ничего подобного не случалось, так что надежда слабая. Я просто размечтался. Ладно, мне, наверное, пора возвращаться на соляные копи, — сказал он, вставая, — хотя прока от этого теперь чуть. Увидимся, когда вернусь, Джил, милая, и постарайся не очень огорчаться. Наверняка есть какие-то пути, до которых я еще не додумался. Надо просто рыть землю носом и не складывать лапки. Главное, что ты меня любишь, все остальное ерунда. Как я могу называть себя неудачником, если это знаю?

Оставшись одна, Джил уставилась на портрет сэра Хьюго, словно задаваясь вопросом, который поставил в тупик генерала Федерстона… Зачем он это сделал? Она слышала, как отъехала машина Майка, но не тронулась с места. Просидев так довольно долго, Джил встала, подошла к телефону, набрала номер банка и попросила Аду.

— Ада? Это Джил. Сможешь вырваться? Ада замялась.

— Ну, не знаю. Мистер Майк только что пришел, и мы разбираем почту.

— А потом?

— Постараюсь на несколько минут сбежать.

— Так сбегай, и встретимся в «Медном Чайнике». Я тебя жду.

3

«Медный Чайник», как уже говорилось в этом повествовании, не создан для тайных переговоров — это популярное место обычно забито до отказа, а столики стоят до того близко, что любое сказанное вслух слово немедленно становится достоянием гласности. Многие самые занятные веллингфордские скандалы начинались с того, что кто-то неосторожно повысил голос за кофе с пирожными.

Однако в этот час дня посетителей было совсем немного, и Джил смогла рассказать Аде историю с банком, не опасаясь, что их подслушают. По ходу дела ей пришла в голову мысль, что последнее время она постоянно сидит в «Медном Чайнике» и расстраивает подругу. Она ждала, что та примет услышанное близко к сердцу, и не ошиблась. Лицо у Ады было скорее флегматичное, чем выразительное, но вскоре на нем отразились изумление, отчаяние, ужас и множество других чувств. Единственное, чего на нем не было, так это сомнения. В отличие от Гасси, ей и на миг не пришло в голову, что история с недостачей в банке — шутка. Она безропотно выслушала убийственные новости, а, когда Джил закончила, воскликнула чисто по-женски: «Я ж тебе говорила!»

— У меня несколько недель было нехорошее чувство, — продолжила Ада. — Я видела, что мистер Майк чем-то встревожен. Иначе он по-прежнему хвалил бы мои булочки! Ох уж этот сэр Хьюго! Швыряться деньгами на больницы и библиотеки, зная, что он роет яму мистеру Майку, банку и всем нам. Самое обидное, что теперь ничего не поделаешь.

— Тут ты ошибаешься, — сказала Джил. — Мы можем помочь.

— Чем?

Секунду Джил молчала. Не то чтобы она затруднялась с ответом, просто не знала, способна ли Ада сразу после одного потрясения выдержать второе. Может быть, стоит повременить, пока нервная система подруги освоится с услышанным, а не вываливать все сразу.

Потом Джил рассудила, что Ада девушка крепкая, менее всего склонная ломаться под бременем обстоятельств, и решила продолжить.

— Скажи, Ада, что бывает, когда Майку надо что-нибудь из большого сейфа? Он велит тебе это принести?

— Или идет сам.

— Так ты знаешь комбинацию?

— Конечно.

— Тогда все в порядке. Можно приступать.

— К чему?

— Мы с тобой ограбим банк.

К несчастью, Джил сказала это, когда Ада поднимала чашку. Та вздрогнула, пролила кофе на стол, и прошло некоторое время, прежде чем разговор возобновился. Когда справедливо возмущенная официантка сменила скатерть и, выслушав последние извинения, удалилась с ледяным видом, Ада спросила:

— Что ты сказала?

Лицо у нее было ошарашенное, и Джил поняла, что первое, быть может, чересчур резкое заявление, необходимо дополнить.

— Ты, конечно, думаешь, что я рехнулась, — сказала она, — но сейчас я все объясню, и ты поймешь, что другого выхода нет. Дело в том, что мы с Майком хотим пожениться.

— Неужели?!

— Да.

— Ты же уверяла, будто он тебе не нравится.

— Просто оговорилась.

— И вы правда поженитесь?

— Да. Точнее, нет. Понимаешь, он сказал, что банк лопнул, и его посадят в тюрьму, потому что объявят виноватым, и мы не можем пожениться, поскольку это нечестно по отношению ко мне.

Ада выхватила ключевое слово.

— В тюрьму?! Посадят в тюрьму?!

— Он говорит, что да, если кто-нибудь не ограбит банк. Все очень просто. Если мы откроем сейф, вытащим много денег и где-нибудь их спрячем, ревизоры не смогут сказать, сколько там было изначально. Они не заметят недостачу, и все будет прекрасно, потому что Майк, конечно, ее покроет — он страшно умный, ему надо только дать время. Так ты мне поможешь? Я без тебя не справлюсь и знаю, что ты ради Майка пойдешь на все.

Она исчерпала слова и откинулась на стуле, умоляюще глядя на Аду. В подруге происходила перемена, при виде которой Джил затрепетала от радости: лицо Ады приняло то выражение суровой решимости, с каким она однажды отбилась зонтиком от двух хмельных сограждан, а после тем же орудием остановила верткого типа, покушавшегося на бумажник Горация Эпплби. Вероятно, с таким лицом Жанна д'Арк отдавала своим воинам приказ к наступлению.

— Когда начнем? — спросила Ада.

 

Глава VII

1

Утро подошло к тому часу, когда даже в маленьких городках вроде Веллингфорда люди берутся за дела. Почти все чем-нибудь да занимались, пусть даже пили кофе с булочками в чайной или дожидались, когда откроются пабы. Мисс Бонд показывала свою ногу врачу. Гораций чистил серебро. Айви достала шитье, до которого у нее прежде все не доходили руки. Ферди Муха ушел на вокзал встречать Костолома Эванса. Смити и Фрэнк резались в картишки. Майк и Ада трудились в банке. А в невзрачном кабинете невзрачного домика с табличкой «Полиция» на двери суперинтендант Джессоп играл в шахматы со своим шурином Клодом Поттером, сержантом Скотланд-Ярда, приехавшим к нему в отпуск.

Суперинтендант Джессоп горячо любил жену, с которой много лет прожил в мире и согласии. Единственное, чего он не разделял — ее привязанности к брату Клоду, и с тайным огорчением выслушал весть о том, что вышеупомянутый Клод приедет к ним в отпуск. Манера шурина себя держать, высокомерная и покровительственная, раздражала его и выбивала из колеи. В присутствии родственника суперинтендант переставал быть заметным человеком в округе и становился, по снисходительному выражению все того же Клода, сельским блюстителем порядка.

Порой он чувствовал, что мог бы это стерпеть, будь Клод тем пустым фанфароном, каким выглядел. Тогда его можно было бы просто не брать в расчет. Однако суперинтендант не мог отказать шурину в уме. Клод был первым учеником в школе, блистал в Оксфорде, а если до сих пор не продвинулся в Скотланд-Ярде, то лишь потому, что чины там идут не быстро. Не было сомнений, что его ждет блестящая карьера. При всей своей неприязни суперинтендант вынужден был признать, что слушать его интересно. За шахматами Клод рассказывал про Скотланд-Ярд. Суперинтендант завистливо вздохнул.

— Вы нашли себе дело по душе, Клод. Все время чем-то заняты. А у нас тут тишь да гладь. Никогда ничего не происходит.

Клод хохотнул.

— Я бы поостерегся так говорить.

— Почему?

— Мат, — сказал Клод.

Суперинтендант скорбно взглянул на доску, убеждаясь, что так оно и есть.

— Где мне с вами тягаться, Клод!

— Просто надо работать мозгами.

— Да, наверное. Так почему бы вы поостереглись так говорить?

Клод погладил усики.

— Я когда-нибудь рассказывал вам про человека по фамилии Йост?

— Нет, не припомню. Кто это?

— Чикагский гангстер и специалист по взлому сейфов. Нам телеграфировали из Нью-Йорка, что он здесь. Мы задержали его по поводу ограбления в окрестностях Уимблдона, но ничего не нашли, и вынуждены были отпустить. Он в Веллингфорде.

— Не может быть!

— Видел его вчера в кинотеатре. Сидел передо мной.

— Но что ему здесь понадобилось?

— Именно этот вопрос я задал себе. Потом вспомнил ваши слова об успехах здешнего банка и понял — он затевает ограбление.

Суперинтендант ахнул. Веллингфордец по рождению, он сызмальства глубоко чтил «Банк Бонда». При мысли, что какой-то злоумышленник, пусть даже из Чикаго, печально известного своей беспринципностью, способен на такое святотатство, он временно утратил дар речи.

— Вряд ли американец слышал про ваш банк, но кто-то ему, наверное, сказал, вот он и решил попытать счастья, — продолжал Клод. — Так что напрасно вы рассчитываете на спокойную жизнь.

— Вы точно видели именно его?

— Точно.

— Вы могли ошибиться.

— Я не ошибаюсь.

Лицо суперинтенданта приняло еще более озабоченное выражение.

— Его не должны были пускать в страну.

— Не было причин для отказа. Его документы в полном порядке.

— Так депортировали бы!

— Депортируют, если он будет плохо себя вести. А пока будьте начеку, и поосторожней, если с ним встретитесь — известно, что он носит при себе огнестрельное оружие. Ну ладно, я пошел.

— Может, еще партию?

— Какой смысл? Все равно я выиграю. И потом, мне пора на утреннюю прогулку. Нужно сделать девушкам приятное, — ответил сержант, поглаживая усики.

Он вышел легкой походкой, преисполненный сознанием своих обязательств перед женским населением Веллингфорда, а суперинтендант остался в глубокой задумчивости. Он размышлял, как сильно шурин действует ему на нервы, и жалел, что не проявил большую твердость, когда жене пришла фантазия пригласить того в гости.

Из раздумий его вывел телефонный звонок.

— Кто там? — грубо спросил суперинтендант, не отличавшийся вежливостью в телефонных беседах. — А, здравствуйте, мистер Эпплби, — добавил он, услышав голос уважаемого знакомца. — Что?!. Кто-то выстрелил вам в окно?.. Господи… Вы, небось, перепугались. А я только сейчас говорил, что в Веллингфорде никогда ничего не происходит. Немедленно выезжаю, мистер Эпплби.

2

Когда прибыл суперинтендант, Гораций успокаивал Айви. Бедная девушка до сих пор видела перестрелки только по телевизору, и даже там их боялась, поэтому бурно отреагировала на выстрелы в окно дома, где служит горничной. Гораций оставил ее поправлять самочувствие с помощью рюмочки бренди, и с приличествующим трагическим видом повел суперинтенданта в зал.

— Спасибо, что приехали незамедлительно, мистер Джес-соп, — сказал он. — Вот это окно.

— Ба! И правда разбито! — воскликнул суперинтендант, обозревая ущерб. — Вы случаем не разглядели этого фрукта?

— Как ни странно, разглядел. Я как раз проходил через зал и, само собой, сразу выскочил наружу.

— Без оружия?

— Иногда приходится рисковать.

— Ну и ну!

— Я успел увидеть его мельком. Высокий рыжий детина. Лица я, разумеется, видеть не мог, потому что он убегал, тем не менее мне хватило увиденного, чтобы составить гипотезу. Вы читаете газеты, мистер Джессоп?

— Да, «Миррор».

— Тогда вы, наверное, знаете о побеге заключенного Моффета из Дартмура.

— Да, читал.

— Я убежден, что стрелявший был этот самый Моффет. Мне случилось быть на процессе, и я приметил его рост и рыжий цвет волос. Думаю, мистер Джессоп, это он.

На этом месте суперинтендант Джессоп, подобно Ферди Мухе, открыл рот. Ход его мыслей, медлительный, как у Ферди, не поспевал за столь быстрым полетом ума.

— Но Дартмур — в Девоншире. Чего бы Моффета понесло в Вустершир?

— Очевидно, он пробрался сюда с определенными намерениями. Эти намерения озадачили бы меня, не будь я на процессе. Вы, вероятно, знаете, что покойный сэр Хьюго Бонд приобрел эту усадьбу у сэра Роджера Армитейджа?

— Да, слышал.

— Однако вы, возможно, не в курсе, что сэр Роджер — судья? И что именно он председательствовал на процессе Рыжего Моффета и приговорил того к пяти годам тюрьмы? Оглашение приговора сопровождалось неприглядной сценой. Осужденного силком волокли из зала, а тот выкрикивал угрозы в адрес судьи и клялся страшно отомстить, как только выйдет на свободу. Вот теперь он и стреляет сэру Роджеру в окна — показывает, что вышел на его след. Как видите, все сходится, мистер Джессоп.

— Но ведь сэр Роджер больше здесь не живет!

— Этот человек только что сбежал из Дартмура. Откуда ему знать?

Последние сомнения развеялись. Суперинтендант восхищенно смотрел на Горация, чувствуя, что умозаключения такого масштаба были бы достойны его шурина Клода.

— Думаю, мистер Эпплби, вы правы.

— Я в этом убежден. И полагаю, что вам следует направить своих людей — всех, коли потребуется — на охрану Мэллоу-холла. Разумеется, если такое повторится. Естественно, вы не можете дежурить тут каждую ночь. Однако, если будут еще выстрелы… Возможно, преступник хотел просто напустить страху и теперь покинет окрестности, но я лично в этом сомневаюсь. Думаю, он настроен более решительно. Как он буйствовал в суде! И если только он не узнает, что сэр Роджер съехал из Мэллоу-холла, что весьма маловероятно, мы еще о нем услышим. Вы согласны?

— Да. Еще выстрел, и мы немедленно выставим оцепление.

— Спасибо, мистер Джессоп. Я знал, что на вас можно положиться. Я поставлю в известность мистера Бонда, а пока зайдемте ко мне в буфетную и откупорим бутылочку портвейна.

3

Угостив суперинтенданта изрядной порцией портвейна из запасов покойного сэра Хьюго, Гораций вернулся к себе в наилучшем состоянии духа. Пошатнувшаяся было вера в собственную звезду полностью восстановилась. Он был суеверен — отказ Ады не только нанес удар по самолюбию, но и оставил неприятное чувство, что удача от него отвернулась. Гораций невольно припомнил, что подобное случалось с Наполеоном, Джеком Демпси и другими, которые хорошо начинали, а после входили в полосу невезения. Его самоуверенность была поколеблена. Он уже почти решил отойти от дел сразу, как завершит операцию с «Банком Бонда», поскольку будет достаточно богат, чтобы никогда больше не работать. Однако легкость, с которой суперинтендант заглотил историю про Моффета и сэра Роджера, убедила Горация, что глупо уходить на пике формы.

Таковы были мысли Горация Эпплби, когда тот, проводив посетителя, сидел в буфетной, и настолько они укрепили его дух, что, когда зазвонил телефон, он уже готов был услышать голос Ады, берущей назад свои жестокие слова.

Однако услышал он не Аду, а Ферди Муху, и человек, настроенный менее оптимистично, немедленно распознал бы нотку беспокойства в приветственном: «Шеф?». Гораций, впрочем, ничего не заподозрил.

— А, Ферди, — сказал он. — Костолом приехал?

— Приехал, шеф.

— Замечательно.

— Не так уж замечательно, шеф.

— Что вы хотите этим сказать, Ферди?

— Знаете, что стряслось с Костоломом?

Только сейчас Гораций встревожился. Костолом был краеугольным камнем, на котором строился план кампании. С дрожью в голосе он проговорил:

— Снова под машину попал?

Он не забыл, как Костолом столкнулся на Фулхем-род со спортивным автомобилем. Автомобиль пострадал сильнее, но и ценный сотрудник банды был доставлен в больницу для ремонта и на целую неделю вышел из строя.

Тут Ферди смог его успокоить:

— Нет, шеф, не под машину.

— Так что с ним?

— Подал в отставку.

— Что?!

— Да, шеф. Подал в отставку. Завязал. Ударился в религию.

Гораций ахнул. Удар был столь же тяжелый, сколь и неожиданный. Как всякий руководитель, он порою сталкивался с трудностями в коллективе, но еще никто из его подопечных не ударялся в религию.

— Это случилось вчера, он мне рассказал, — продолжал Ферди. — Зашел на молитвенное бдение. Самое смешное, что он просто хотел спрятаться от дождя. Часа в четыре была гроза, ливень, и как раз подвернулся молитвенный дом. Боюсь, шеф, все пропало. Говорит, покажи мне сейф с драгоценностями короны, пальцем не притронусь, хоть бы епископ Кентерберийский умолял меня на коленях.

Гораций все еще не обрел дар речи. Ну вот, полагайся на этих валлийцев, горько думал он. На миг выпустишь их из виду, а они уже — бац! — и обрели спасение. Ни чувства долга, ни благодарности, одна эгоистичная забота о собственных удовольствиях. Только когда Ферди второй раз произнес: «Вы здесь, шеф?» — Гораций сумел выговорить сдавленным голосом: «Где он?».

— В баре, пиво пьет. Я звоню из гостиницы.

— Скажите, чтобы сейчас же был у меня. Пусть возьмет такси.

Дожидаясь отступника, Гораций в праведном негодовании мерил шагами буфетную. Наконец появился Костолом, с виду еще более раздавшийся в плечах, и произнес свое мелодичное приветствие.

Оно отнюдь не умиротворило бывшего начальника. Существовало два Горация: один нашептывал нежные слова на ушко любимой, весь — сладость и свет, другой же — каменное лицо, голос сержанта на плацу, взор, как у Марса, властная гроза — предстал сейчас перед провинившимся Эвансом.

— Что за чушь, Костолом? — резко и отнюдь не мелодично вопросил он. Таким голосом мог бы заговорить ветхозаветный пророк, обличая грехи народа израильского. Человек послабее духом дрогнул бы, но Костолом, очевидно, вооружился доблестью так крепко, что все угрозы проносились мимо него, как легкий ветер. Его спокойствие осталось неколебимым.

— Чушь, шеф?

— Ферди сказал, ты ударился в религию.

— Верно, шеф, — сказал Костолом и заголосил «Аллилуйя» так, что вазочка с нарциссами едва не рухнула со стола. Глаза его в экстазе закатились к потолку. — Да, я узрел свет и… того… этого… мир. Я был заблудшей овцой, но услышал голос пастыря и вернулся в эту… ну… овчарню, и как же все жутко обрадовались. Их главный сказал, на небесах больше радости об одном грешнике кающемся, чем о девяносто девяти, вроде он сказал, которым нечего каяться, а потом мы пили чай с плюшками, и я почувствовал себя просветленным, да, шеф, прямо-таки почувствовал. Аллилуйя, — присовокупил он, считая, видимо, это своего рода музыкальной заставкой.

— Костолом! — рявкнул Гораций, и вазочка на столе вновь закачалась.

— Шеф?

— Кончай нести ахинею, Бога ради!

Дрожь прошла по массивному телу Костолома, как тень по склону горы.

— Божба! — осуждающе произнес он, потеребив губу. — Вам надо следить за своим языком, шеф. Не поминай всуе, сказал их главный. Не то, что входит в уста, оскверняет человека, сказал он, но то, что исходит из уст.

Тоскливое чувство, что все впустую, посетило Горация, но, как хороший полководец, он умел быстро изменить тактику. Было видно, что суровостью этого фанатика не проймешь. Может быть, убеждение подействует лучше. Он заговорил с дрожью в голосе:

— Я потрясен, Костолом, потрясен и расстроен. Вот уж о ком не думал. Если бы мне сказали, что Льюэллин Эванс нас подведет, я бы смеялся, смеялся до колик.

Менее удачный подход трудно было бы сыскать. Костолом словно ждал этого слова:

— Смеялись бы, шеф? Вы сказали «смеялись»? Вы бы смеялись от всей души, если бы, как я, узрели свет и сбросили бремя грехов. Вы бы веселились, как дитя. Я смеюсь без умолку, вспоминая, что все мои греховные деяния позади.

Тоскливое чувство усилилось. Не такие слова рассчитываешь услышать от своей правой руки. Вы не слишком ошибетесь, назвав их роковыми. Однако Гораций не сдавался.

— Костолом, ты спятил. При твоих дарованиях нельзя оставлять карьеру. Вспомни притчу о талантах. И вспомни, что писали газеты после Нортон-корта: «Сейф явно вскрыл настоящий мастер своего дела». Не о каждом так напишут. Тех, кто вскрывает сейфы, обычно и не упоминают. И подумай о ребятах.

— О ребятах?

— Они на тебя полагаются. Верят в тебя. Рассчитывают на твою помощь. Им нужны деньги.

— Плата за грех. Лучше совсем без денег.

— Я увеличу твою долю, — сказал Гораций, но Костолом только помотал головой.

— Я этого ждал, шеф, — ответил он. — Главный выступавший сказал, что меня будут соблазнять, но он верит в меня и знает, что я устою. Отыди от меня, сатана, и забери с собой свою лишнюю долю. Не узри я света, я бы сказал, куда вам засунуть эти деньги.

В самом начале разговора лысина Горация порозовела. Теперь она стала пунцовой. Встреть он сейчас их главного, за последствия трудно было бы отвечать. Суеверная сторона его натуры снова взяла верх, и он думал, что опасно игнорировать такое упорное невезение. Сперва Ада, теперь Костолом. Судьба словно советовала ему поостеречься.

— Я затем и пришел, — продолжал Костолом, запуская могучую лапищу в карман и вытаскивая толстую пачку банкнот, — чтобы вернуть злосчастные деньги. Все я вернуть не могу, потому что потратил, но вот, что осталось.

С этими словами он выложил деньги на стол и вышел, оставив Горация пересматривать вопрос о собственном невезении. Удача все же не совсем ему изменила. Пересчитывая упавшие с неба деньги, он решил, что они вполне восполняют утрату Ады и уход Костолома. В пачке были сотни фунтов, а Гораций, при всей своей состоятельности, никогда не отказывался от нескольких лишних сотен.

Он как раз пересчитывал злосчастные деньги Костолома, когда открылась дверь, и вошла Айви.

— К вам еще джентльмен, — сказала она, и вошел Чарли Йост.

 

Глава VIII

1

За дни, прошедшие с тех пор, как он вынужден был отказать своему виноградарю в динарии, который сей виноградарь столь явственно считал заслуженным, Гораций не раз задумывался, что будет, когда Чарли Йост застанет его наедине. В прошлую встречу рядом был Костолом, чье присутствие действовало умиротворяюще на самого взвинченного посетителя. Как Ада Кутс никого не боялась в обществе верного зонтика, так и Гораций готов был бестрепетно встретить любого врага, покуда рядом оставался Костолом.

Теперь он понял, что будет делать. Он обмякнет всем телом, как кролик перед удавом, и будет стоять, уронив челюсть, в ожидании худшего. По мере того как Чарли приближался, Гораций мучительно сознавал, что не создан для таких переделок. Он был человек мирный, выезжавший за счет умственного превосходства, и чувствовал, что исход этой схватки решит не ум.

Мысль, что где-то под сшитым на заказ костюмом у Чарли прячется пистолет, из-за которого и начались все неприятности, могла бы привести в замешательство и человека более храброго, ибо Гораций подозревал, что на этом пистолете имеется множество насечек по числу жертв, а вскорости прибавится еще одна.

Невозможно описать его облегчение, когда посетитель начал разговор с бодрого: «Привет!». Дружелюбный тон наводил на мысль, что старые обиды забыты и прощены. Кое-как совладав с голосовыми связками, Гораций отвечал: «Здравствуйте, Чарли», стараясь, чтобы прозвучало как можно более радушно. Получилось сдавленней, чем он предполагал, но Чарли, по-видимому, остался доволен, поскольку продолжил тем же приятельским тоном:

— Небось ломаете голову, как я вас выследил? Встретил американского знакомого по имени Фрэнк, и тот сболтнул, что вы здесь. Неплохо устроились.

Гораций согласился, что Мэллоу-холл имеет много достоинств.

— Нет ничего лучше старых английский усадеб, — произнес Чарли, впадая в лирический настрой. — Парки, сады, террасы, туда-сюда. Вспоминаются былые времена, рыцари в доспехах, все такое. Я видел одно кинцо с Фредом Астером и помню, прямо-таки умилился. Чей это дом?

— Мистера Майка Бонда. Его дядя, покойный сэр Хьюго Бонд, приобрел усадьбу у сэра Роджера Армитейджа, чья семья обитала здесь несколько столетий. Сэр Роджер — судья.

— Судья? Денег, небось, куры не клюют.

— Полагаю, сэр Роджер располагает значительным состоянием.

— Небось на взятках заработал. Кстати о деньгах, — с неожиданной сердечностью подхватил Чарли Йост. — Вижу, вы их уже приготовили. Вот это я называю сервис.

На глазах у потрясенного Горация он подскочил к столу и сгреб в карман пачку банкнот. Гораций сделал, что мог.

— Вы не можете их взять, Чарли, — сказал он. — Это деньги Костолома.

— Были, — отвечал Чарли Йост.

Наступило молчание. Не приходилось ожидать, что после этой сцены беседа пройдет в благожелательной атмосфере. Внимательный наблюдатель различил бы, по крайней мере со стороны Горация, некоторую натянутость, как если бы он, подобно поэту Вордсворту при виде самого скромного цветка, думал думу, что слишком для слез глубока. Вместо того чтобы утешаться мыслью, что Чарли со своими методами убеждения так или иначе вытянул бы из него деньги, и пусть уж это будут деньги Костолома, он — увы! мог думать лишь о том, с каким удовольствием огрел бы Чарли графином по голове. Это явно выходило за рамки реальной политики — как бы он потом избавился от трупа? Поэтому Гораций просто сел и нахмурился, предоставив собеседнику улыбаться за двоих.

По счастью, с этим затруднений не было. Успех поднял Чарли настроение. У него камень упал с души. Он предвидел тягостный деловой разговор, может быть, даже вульгарную перебранку, а вместо этого беседа прошла в светском русле — два старых приятеля собрались поболтать за рюмочкой чего там есть в графине.

— Что это? — спросил он. Гораций мрачно ответил, что портвейн, и Чарли, никогда прежде не пробовавший портвейна, поспешил восполнить пробел в образовании. Он придвинул графин, отхлебнул большой глоток и, довольный результатом, отхлебнул второй.

— Славно, — сказал он. — Что-то легонькое, да?

Горация передернуло. Кощунственные слова, прозвучавшие сразу после утраты денег, переполнили чашу его терпения. Он натянуто отвечал, что содержание алкоголя в портвейне весьма значительно.

— Ну, такое содержание алкоголя мы и любим, — веско произнес Чарли. Он еще раз приложился к графину, и Гораций отвел глаза. До эпизода с пистолетом он не питал к Чарли приязни, а глядя, как тот хлещет драгоценный напиток, который положено смаковать по глоточку, окончательно укрепился в своем нерасположении.

— Да, — продолжал Чарли. — Содержание алкоголя в самый раз. Что доктор прописал. Как вы сказали, портвейн?

— Портвейн.

— Думаете, в Чикаго такой есть?

— Вероятно, какую-то разновидность портвейна в Чикаго приобрести можно.

— Надо будет купить. А вы в Америке бывали?

— Нет.

— А зря, — сказал Чарли. — Обязательно съездите. Вот это страна, так страна. Благодатная. Я ничего не имею против Англии, а все-таки здесь не то. Знаете, чего мне не хватает? Наших фараонов. Ваши им в подметки не годятся. Слишком вежливые. Меня допрашивали в Скотланд-Ярде — разве это та хватка? Разве сравнишь с тем чувством опасности, которое испытываешь у нас, когда тебя приводят в комнату для допросов и сажают напротив лампы? Можно подумать, здесь боятся тебя обидеть. Да, сэр, вам обязательно надо побывать в Штатах. Вы бы там развернулись. И Ферди. Про Костолома не знаю. У него котелок слишком плохо варит. Кстати, вы сказали, что деньги — Костолома? Что-то я не понял.

— Он был здесь перед вашим приходом и оставил их на столе.

После портвейна со значительным содержанием алкоголя мозг Чарли работал не лучшим образом. Объяснение показалось ему недостаточным.

— Костолом?

— Да.

— Оставил на столе?

— Да.

— Забыл, что ли?

— Нет, отдал мне.

— Отдал?!

— Да.

— Он, верно, спятил.

— Да, — горько отвечал Гораций. — Он назвал их платой за грех и решил от них избавиться. Костолом ударился в религию.

— Шутите!

— Нет. Он попал на молитвенное бдение и обратился, болван этакий.

Тактичнее со стороны Чарли Йоста было бы не рассмеяться, видя, как опечален бывший начальник, однако содержимое графина привело его в то состояние духа, когда практически все вокруг кажется уморительным. Мысль об уверовавшем Костоломе показалась ему смешнее любого комедийного шоу, и он загоготал, как студийная аудитория.

— Думаете, это смешно? — с кислой миной произнес Гораций. — Мне так не кажется. Он разбил все мои планы.

Чарли все еще вполголоса хихикал, протирая запотевшие очки (он дохохотался до слез), но при последних словах резко встрепенулся.

— Какие планы? Есть работа?

— Да.

— И вам нужен Костолом?

— Да.

— Что-нибудь насчет сейфов?

— Да.

— Так чего бы вам не взять меня в дело? Я свободен, а с сейфами справляюсь почище Костолома.

Гораций вздрогнул. Предложение прозвучало крайне неожиданно, и, как всякую новую мысль, его надо было переварить. В начале разговора ему бы в голову не пришла мысль возобновить отношения с человеком, который не только отобрал у него крупную сумму денег, но еще и хлещет бесценный портвейн покойного сэра Хьюго, как какой-нибудь американский бурбон. Он говорил с Чарли, даже угощал его портвейном, пусть и не по собственной воле, но не собирался снова включать его в число своих ребят. В том, что касалось Чарли, он надеялся, что впредь их дороги не пересекутся.

Однако дезертирство Костолома все изменило. Бывают минуты, когда надо отбросить личную неприязнь. Гораций сознавал, что для операции «Банк Бонда» нужен не приятный и обаятельный взломщик, а первоклассный специалист, в этом же смысле Чарли не вызывал никаких нареканий. Гораций честно признавал, что, будь у него Чарли, он никогда не поручил бы эту работу Костолому. Поэтому он не долго колебался и на вопрос Чарли: «Ну как?» — ответил, что находит предложение вполне приемлемым. Сказано это было без теплоты, но Чарли так нагрузился портвейном, что не заметил.

— Что ж, идет, — сказал Чарли. — И на этот раз, — строго добавил он, — чтобы без фокусов, — с каковыми словами и удалился.

С песней на устах Чарли вышел в сад Мэллоу-холла и сразу же увидел Костолома, склоненного над розовым кустом. По пути сюда они разминулись, поскольку любитель цветов отошел к беседкам полюбоваться на душистый горошек. Костолом жил в Брикстоне, где не так много цветников, и сад покойного сэра Хьюго его очаровал. Он совершенно слился с Природой и не осознавал, что рядом кто-то есть, пока Чарли дружески не хлопнул его по мощному заду. Эванс в изумлении выпрямился.

— Ой, Чарли! Как ты здесь очутился?

— Босса навещал.

— Я тоже. Только что от него.

— Он говорил.

— Пришлось его огорчить.

— Знаю. Ты ударился в религию?

— Да, Чарли. Я обратился и спасен. Как говорится, головешка из огня.

— Хорошо тебе. А вот боссу — нет. Говорит, ты его бросил и не пойдешь брать банк.

— Я поступил, как требовала моя совесть, и ликую при мысли, что разрушил его греховные замыслы.

— А вот и нет, приятель. Я тебя заменю.

— Что?

— Да. Уже договорились. Мы снова друзья-приятели, и я У него в штате.

Широкое лицо Костолома приняло озабоченное выражение.

— Зря ты, Чарли. Загляни в себя и спроси свое сердце, правильно ли ты поступаешь.

— Спросил, и оно меня всецело одобрило. Озабоченность Костолома усилилась.

— Ох достанется тебе на Страшном Суде, Чарли.

— Кто так сказал?

— Главный на молитвенном бдении, где я просветлился. Он сказал, если бы я не бросил старое, была бы мне крышка. Сказал, я вовремя покаялся. Еще одно или два дела, и пиши пропало. Ты бывал в пекарне, Чарли?

— Вроде не случалось.

— Пойди и погляди в тамошние печи, какой там огонь. А то ли еще ждет тебя, если не бросишь грабить банки! Где ты остановился, Чарли?

— В «Синем льве».

— Я зайду к тебе сегодня вечером, помолясь.

— Заглядывай, как надумаешь, — дружески отвечал Чарли.

С веселым: «Увидимся!» он двинулся прочь и вскоре уже выходил через ворота на дорогу. Пройдя по ней — не очень твердой походкой, но в самом лучшем расположении духа — примерно милю, он увидел, как из домика, полускрытого деревьями, медленным удрученным шагом вышел человек в бриджах для верховой езды.

2

Выйдя от Майка, Гасси Мортлейк отправился вместе с генералом Федерстоном к сему последнему, дабы обсудить ситуацию, а теперь направлялся домой, где собирался еще раз обдумать сложившиеся затруднения над виски с содовой. Обычно он не пил по утрам, хотя, как мы видели, не отказывался от возможности пропустить бокальчик шампанского. Однако человеку, у которого под ногами только что разорвалась бомба, простительно отступить от размеренных привычек. Гасси стремился к виски с содовой, как лань стремится к потокам вод.

День был ясен и безмятежен, чего не скажешь о жертве финансовых махинаций покойного сэра Хьюго. Выходя на дорогу, он недобрым словом поминал усопшего и горько сожалел о пятидесяти шиллингах, которые понапрасну выбросил тому на венок. Не чувствовал он особого расположения и к генералу Федерстону: тот еще раз презрительно отмел предложение Майка нанять бандита, который выстрелил бы в него с намерением убить. На взгляд Гасси, это был бы идеальный ход, конец всем их затруднениям.

Разумеется, оставался вопрос, где найти бандита, и Гасси сознавал, что придется поломать голову. То ли дело Соединенные Штаты Америки, где подобные представители фауны водятся в изобилии. Там, если тебе нужен бандит, достаточно дать объявление в газету или полистать телефонный справочник, но здесь, в Англии, такая процедура весьма хлопотна. Тем не менее Гасси был убежден, что небольшие разыскания непременно увенчаются успехом, и настолько утвердился в этой мысли, что в тот миг, когда Чарли Йост приставил ему к животу пистолет со словами: «Стоять, это ограбление», первым делом подумал: вот он, тот головорез, которого мы собирались разыскивать по всей стране. Как говорится, на ловца и зверь бежит.

Экстравагантная мысль ограбить Гасси пришла Чарли под воздействием портвейна, выпитого в буфетной. Просто для смеха, решил он, не рассчитывая на значительную выручку. По молодости в начале карьеры он частенько грабил прохожих ради заработка, однако те дни давно миновали. Переместившись в более высокие сферы и занявшись сейфами, он давно забросил это занятие, недостойное солидного человека. Однако портвейн пробудил в нем ностальгию по юношеским безумствам. Итак, как уже описано, он приставил пистолет к животу Гасси, и дальше произошла заминка. Гасси видел много гангстерских фильмов и знал, что положено делать в таких случаях, поэтому поднял руки вверх, а Чарли, слегка одумавшись, уже спрашивал себя, не слишком ли далеко зашел и не раскается ли в поступке, на который толкнула его ностальгия. В этот момент из-за угла выехал на велосипеде Герберт Брюстер, сержант веллингфордской полиции.

Ранее упоминалось, что между сержантом и Айви, горничной в Мэллоу-холле, существовало нечто больше простой Дружбы. Они встречались уже несколько месяцев, и сержант завел привычку, проезжая мимо Мэллоу-холла, заглядывать к Айви на кухню — выпить чашечку кофе и поболтать. Сейчас он как раз ехал от нее, когда на дороге ему предстал маленький человек в больших очках и другой, повыше, в бриджах для верховой езды, которого сержант узнал. Это был мистер Мортлейк, с которым они вместе играли в городской крикетной команде. Мистер Мортлейк стоял, держа руки вверх.

Подобно Гасси, сержант Брюстер часто ходил в кино и без объяснений понял, что происходит. Как ни трудно вообразить такое в сердце мирного Вустершира, он стал свидетелем вооруженного ограбления. Человек сердобольный пожалел бы преступника, поверившего, будто у Гасси Мортлейка могут быть деньги. Однако единственной мыслью сержанта было: вот он, счастливый случай задержать преступника и продвинуться по службе. Глаза его загорелись, он приналег на педали, и Чарли Йост, увидев приближающегося полицейского, понял, что его сомнения в разумности предпринятых действий были вполне оправданы.

Полисмены — люди скорее дела, чем слова, и многие в сходных ситуациях, не зная, с чего начать разговор, ограничились бы официальным окриком: «Эге!», однако сержант Брюстер не испытывал подобных затруднений. Суровым голосом, от которого у Чарли Йоста все внутри похолодело, он спросил:

— Что тут происходит? — и добавил: — Попали в беду, мистер Мортлейк?

Чарли застыл, со страхом ожидая ответа.

Страх этот был вполне оправдан. Гораций, делая ему выговор, внятно объяснил, как неблагосклонно английские законы смотрят на пистолеты, и сейчас Чарли с мучительной четкостью вспомнил его слова. Насколько Чарли понял, в Англии можно совершать практически любые преступления, лишь бы при тебе не было огнестрельного оружия, но если у тебя обнаружат хотя бы один ствол, то расплата наступит задолго до Страшного суда. Чарли, который без пистолета всегда чувствовал себя голым, в свое время пропустил эти мудрые слова мимо ушей, но сейчас его чувства были совсем иными. Он сжался под обличающим взглядом сержанта Брюстера. Гадалка как-то сказала, что ему следует опасаться брюнета. Шевелюра сержанта Брюстера вполне подходила под это описание, и Чарли понял, что роковой час наступил.

Гасси опустил руки.

— А, привет, Герберт, — сказал он. — В беду? Нет, спасибо, все замечательно. Этот джентльмен попросил у меня спички.

— Вы держали руки вверх.

— Просто разминался. Затекли что-то.

— Это не ограбление?

— Помилуй Бог, конечно нет! Какая нелепость!

— Эге, — отвечал сержант голосом, тусклым от огорчения. Разумеется, именно с этого он и должен был начать, хоть и совершенно другим тоном. Ничто так не расстраивает сержантов, как крушение надежд в тот самый миг, когда все, казалось, так хорошо складывается. Он мрачно влез на велосипед и понуро поехал прочь. Если случалось в истории британской полиции сержанту пить горькую чашу разочарования и катить на велосипеде в безутешной тоске, то это был сержант Брюстер.

Однако частенько случается, что когда один человек — назовем его А — пребывает в горе и мрачно размышляет о несбывшемся, другой — назовем его Б — чувствует себя преотлично. Чарли Йосту казалось, что солнце сияет исключительно ярко, а пернатые певцы заливаются с мелодичностью, необычной даже для Вустершира, где птицы, как правило, в голосе. Еще он осознавал, что обязан всем этим чрезвычайной любезности Огастеса Мортлейка. Чарли с изумлением таращился на своего спасителя. Ему и в голову не приходило, что какой-нибудь человек в бриджах для верховой езды способен на подобную доброту.

— Жутко благородно с вашей стороны, — сказал он, обретая наконец дар речи.

Гасси только отмахнулся.

— Пустяки. Не стоит благодарности.

— Если бы я мог чем-то вам отплатить…

— Можете.

За очками Чарли блеснула самая трогательная признательность. Голос его задрожал.

— Только скажите, и я сделаю!

— Все не просто. Должен предупредить, что в две минуты этого не объяснишь.

— Располагайте моим временем!

— Так, значит, вот… — начал Гасси.

3

Майк сидел в своем кабинете в банке и диктовал Аде Кутс, когда доложили, что к нему Огастес Мортлейк.

Даже в самых благоприятных обстоятельствах Майк не слишком стремился к обществу Гасси, а после недавней беседы и вовсе утратил вкус к его компании. Единственное, что в нем можно было найти хорошего, — это то, что он — не генерал Федерстон. Однако управляющий банком не может скрыться от посетителей, и через минуту вошел Гасси в сопровождении щуплого человечка. Очки в роговой оправе, да и весь вид незнакомца наводили на мысль о безработном клерке, пришедшем просить места. Майку показалось, что щуплый человечек погружен в какие-то размышления.

Так оно и было. По пути к кабинету Чарли Йост заметил большой сейф и несколько приуныл. Он сразу понял, что с этим сейфом придется изрядно попотеть, и даже засомневался, справится ли с этой работой. Однако истинный профессионал не позволяет сомнениям надолго себя одолеть. Чарли вспомнил прежние многочисленные победы, отбросил неуверенность и даже сумел выдавить улыбку.

— Это мистер Йост, Майк.

— Очень приятно, — произнес Майк, в последний миг удержав сорвавшееся было с языка: «Мистер Кто?».

— Мистер Бонд, Чарли.

— Рад познакомиться, мистер Бонд. Отличный денек.

— Замечательный.

— Мы пришли к вам, — сказал Гасси, — по важному делу.

— Да?

— По важному личному делу.

— А? Вас не затруднит, Ада?

— Конечно, мистер Майк.

Ада вышла, и Чарли задал вопрос:

— Здесь жучков нет?

— Чего-чего?

— Чарли имеет в виду микрофоны, — пояснил Гасси. — Потому что в противном случае нам лучше придержать язык и перенести разговор в подвал или куда-нибудь еще.

— А! Микрофонов нет, — отвечал Майк, гадая, мерещится ему или Гасси еще более поглупел. — Я довольно занят, — заметил он, и Гасси сказал: — О да, конечно, конечно.

— Простите, что мы так к вам ворвались, — продолжал он, — но когда вы нас выслушаете, то поймете, что мы пришли не просто отнять у вас время. Вспомните наш утренний разговор. Я рассказал о нем мистеру Йосту. Нет, я не про начало разговора, — поспешил успокоить Гасси, заметив тревогу на лице Майка, — а то, что вы сказали в самом конце. Помните? Речь шла о том, что вам нужно много денег и быстро. Вы упомянули, что застрахованы на крупную сумму от увечья, полученного при покушении на вашу жизнь. Если кто-то покусится на вашу жизнь и вы получите телесное повреждение, то вы — кум королю. Не забыли?

Майк ответил, что не забыл.

— Если помните, — продолжал Гасси, — генералу идея не понравилась, но военные, особенно старые отставники, страдают некоторой косностью. Мне мысль показалась очень удачной. Мгновенное решение всех наших — то есть ваших — затруднений. Однако оставалась одна загвоздка — как найти исполнителя. Люди, готовые покуситься на чужую жизнь, на дороге не валяются. По счастью, мне встретился мистер Йост, который успешно занимается этим много лет. Он говорит, что будет счастлив продырявить вас в любое удобное для вас время и не возьмет за свои услуги ни цента. Благодарите свою звезду, Майк, — заключил Гасси.

Со смешанным чувством Майк перевел взгляд на щедрого благодетеля. Во-первых, он изумился. Судя по виду, Чарли не мог бы покуситься даже на жизнь комара, и Майку нелегко было переварить услышанное.

Во-вторых, он испытывал то, что Гораций назвал бы резонными опасениями. Сколько бы ни выигрывал человек оттого, что его продырявят, перспективу трудно назвать заманчивой. Даже то, что идея была его собственной, не добавляло ей привлекательности.

— Продырявить меня? — повторил он. — Где?

— Ну, предпочтительнее всего у вас дома, — ответил Чарли, внезапно обретая голос. — Понимаете, надо, чтобы выглядело правдоподобно, а то, когда пытаешься сорвать со страховой компании хороший куш, они обычно начинают задавать вопросы. Например, вы приходите с перевязанной рукой и говорите: «Гляньте-ка! Один тип только что пальнул в меня на улице!» Они спрашивают: «А кто он?» Вы отвечаете: «Убейте, не знаю». «Ваш враг?» — спрашивают они. «Говорю вам, что видел его первый раз в жизни, — отвечаете вы. — Я шел, никого не трогал, а он выхватил пушку и начал палить в белый свет, как в копеечку». «Тогда откуда вы знаете, что он покушался на вашу жизнь? — говорят они. — Может, это просто случайность. Рука у него дрогнула». Единственный, кто может пальнуть именно в вас, это грабитель. Потому что, если грабителя застукали, он в девяти случаях из десяти начнет палить. Вот как мне это видится. Мы обговариваем дату. Я забираюсь к вам в дом, вы меня ловите, я стреляю. Все довольны. Самое обычное дело. Комар носа не подточит.

— Ясно. Правда, спрашивая «где», я, собственно, хотел узнать, в какую часть тела.

— А, понял. Да в какую угодно, — отвечал Чарли с веселостью, которая показалась Майку несколько неуместной. — Ногу, руку, плечо — что вам больше нравится. Ваше дело назвать, мое дело — продырявить.

Гасси, внимательно наблюдавшему за Майком, показалось, что тот проявляет недостаточно энтузиазма. Ему подумалось, что надо было яснее растолковать, как важны для общего благополучия услуги отзывчивого мистера Йоста. Объяснить это в присутствии Чарли было затруднительно, и он попросил нового знакомца выйти.

— Жутко извиняюсь, но мне надо сказать несколько слов мистеру Бонду с глазу на глаз.

— Да, конечно, — благодушно ответил Чарли. — Рад был познакомиться, мистер Бонд. Если понадоблюсь, найдете меня в «Синем льве».

— Конечно, понадобитесь, — сказал Гасси.

Он не сомневался, что его красноречие возымеет действие. Едва дверь закрылась, он устремил на управляющего банком взгляд, полный строгой укоризны.

— Что за муха вас укусила? — спросил он. Майк вышел из задумчивости.

— Муха?

— Да, муха. Когда я привел мистера Йоста и объяснил, как он вытащит вас из переделки, я ждал, что вы если не запрыгаете от счастья, то, по крайней мере, оцените, какая удача свалилась вам на голову. Не каждый бандит возьмется за такую работу совершенно бесплатно. Вы могли хотя бы поблагодарить его за щедрое предложение. А вы просто сидели и смотрели на него, как не знаю на что.

— Ну, любоваться особенно нечем.

— Не в этом дело. Согласен, ему никогда не победить на конкурсе мужской красоты, но, Господи, когда человек должен вас продырявить, неужто ему обязательно быть эталоном внешности? Вы должны задать себе один вопрос: меткий ли он стрелок?

— И что, меткий?

— Разумеется. Это видный чикагский гангстер, по людям стреляет всю жизнь, и я настоятельно рекомендую вам безраздельно ему довериться. Вы только выиграете, и больно не будет, если вас это тревожит. Не страшнее сильной простуды.

— Кто вам сказал?

— Все говорят. Вы наверняка читали про людей, в которых стреляли. Они вообще ничего не чувствуют, и только через полчасика замечают: «Батюшки, да во мне дырка! И откуда бы это?» Чарли говорит, его дырявили чаще, чем талон на социальную помощь, и хоть бы хны. И вообще, Майк, хватит выдумывать глупые отговорки. Постарайтесь понять, что это единственный способ выпутаться. Доверьтесь Чарли Йосту, и банк не лопнет, я, вы и генерал не попадем за решетку, и все будет отлично. В противном случае мы будем хлебать баланду, уж не знаю, что это такое, и шить мешки для почты. Не глупите, Майк. Вы упускаете случай, который больше не повторится.

Гасси не зря верил в силу своего красноречия. Преувеличением будет сказать, что Майк расцвел, однако он больше не пытался возражать.

— Ладно, — сказал он.

— Вы согласны сотрудничать с Чарли?

— Кажется, ничего больше не остается.

— Верно. Идемте.

— Куда?

— В «Синего льва», — отвечал Гасси.

 

Глава IX

1

Ночь окутывала Веллингфорд с той обстоятельностью, с какой она обычно окутывает подобные городки. Магазины закрылись, улицы вымерли, оба кинотеатра были давно заперты. Только в «Банке Бонда» жизнь не прекращалась. Разумеется, он тоже закрылся несколько часов назад, но, в отличие от магазинов и кинотеатров, не опустел. Ада и Джил стояли посреди главного помещения в кромешной тьме, какая наступает в банках, когда час поздний и весь свет выключен. Джил, хоть и не видела Аду, черпала уверенность в присутствии подруги, ибо, вдобавок к естественному трепету, с которым любая девушка берется за первое в жизни ограбление, ощущала близость множества призраков. Они не оскорбляли слух ужасным воем, как те, что метались по улицам накануне гибели Цезаря, но чувствовалось, что они здесь и настроены враждебно — духи былых Бондов, Бонды времен Регентства в узких панталонах и крахмальных шейных платках, викторианские Бонды в цилиндрах и с пышными усами, возмущенные вторжением в их доселе неприкосновенное обиталище. Джил подумалось, что среди них есть и дух покойного сэра Хьюго — ему бы как раз хватило на это наглости, — но, если бы не он, вторжение не потребовалось бы. Она сжала кулаки и набрала в грудь воздуха.

— В глухой ночи без берегов, когда последний свет потух, благодарю любых богов за мой несокрушимый дух, — сказала она, и Ада спросила: «Что?».

— Просто подбадриваю себя. Научилась в детстве у дяди Вилли. Он всегда цитировал эти строчки, чтобы поддержать себя в опасности, а уж он-то этих опасностей навидался. Он был в семье паршивой овцой, постоянно балансировал на грани разорения, и, когда он сваливался нам на голову, папа, как леди из Шалотта, чувствовал, что скоро свершится проклятье — придется дать в долг по меньшей мере пять фунтов, а с фунтами у нас всегда было не густо.

— Кто такая леди из Шалотта? — спросила Ада.

— Ой, это долгая история. Как-нибудь в другой раз. По тому, как я болтаю без умолку, — добавила Джил, — ты, наверное, уже догадалось, что я напугана до полусмерти. А ты?

— Я — нисколечко, — отвечала невозмутимая Ада. — Это ты просто от темноты. Сейчас свет включу.

— А не опасно?

— Все равно рано или поздно придется, — резонно заметила Ада, — иначе как мы увидим сейф? Да и ставни закрыты. Вот.

Зажегся свет, и Джил сразу полегчало. Она редко надолго поддавалась девичьим страхам.

— Хорошо, — сказала она, — но одно меня по-прежнему беспокоит. Мы рассчитываем, что все поверят, будто банк ограбили профессионалы. А вот поверят ли?

— А почему нет?

— Как они открыли сейф? Не просто же отперли?

— Просто отперли. Нашли комбинацию.

— Как?

— Она у мистера Майка в записной книжке. Книжку он держит вот в этом маленьком сейфе. Вечно забывает, вот я и сказала, чтобы он записывал. Они просто поискали как следует и нашли. Мы оставим сейф открытым, когда будем уходить.

— Ясно. Да, вполне правдоподобно. Все равно жалко, что мы — бедные слабые женщины и не можем воспользоваться настоящим воровским инструментом, чтобы вышло поубедительней. С другой стороны, оно и к лучшему, не то пришлось бы изрядно помучиться. Думаю, это оборотная сторона воровской жизни — тяжелый физический труд. Что такое?

— Ничего.

— Ты вздохнула.

— Я нечаянно.

— Но все равно вздохнула.

— Ну, если ты действительно хочешь знать, я подумала про Горация.

— Я так и решила.

— Мне порой так горько думать, что он этим занимается.

— Вообще-то нет. Мистер Эпплби не принимает участия в практической стороне операций. Он — мозговой центр. Сидит, как паук в паутине, и плетет свои замыслы. Сомневаюсь, что он когда-нибудь держал в руках фомку или отмычку.

— И все равно это в конечном счете одно и то же. О, Господи!

— Выше нос, старина!

— Не могу.

— Ты правда его любишь?

— Да.

— Ой, Ада, как грустно. Я думала, ты выбросила его из головы.

— Нет, никогда!

И снова Джил онемела от такого чуда, что кто-то может полюбить Горация Эпплби. Она пожалела, что открыла Аде глаза на его истинную сущность. Лучше б уж та вышла за него замуж, и будь, что будет. В конце концов, многие беспринципные люди оказывались замечательными мужьями. Она тоже вздохнула.

— Нам обеим не повезло, Ада. Ты не можешь выйти за Горация, потому что не одобряешь его профессию, а я не могу выйти за единственного, которого люблю, потому что ему грозит тюрьма. И самое обидное, что я — однолюбка. Если я не смогу выйти за Майка, то останусь старой девой и буду разводить кошек.

— Мистера Майка правда могут посадить в тюрьму?

— Он сказал, что да, и, думаю, ему виднее. Ужасно обидно. Он не хотел заведовать банком, мечтал эмигрировать в Америку, или в Канаду, или куда еще, и работать на свежем воздухе, но сэр Хьюго убедил его, что надо поддержать семейную традицию. Знаешь, Ада, чем больше я думаю о сэре Хьюго, тем труднее мне согласиться с тем, что о мертвых можно говорить только хорошее. Если Майк попадет в тюрьму, то исключительно по его милости. Ладно, мне должно быть стыдно за такой пессимизм. Майк не угодит в тюрьму, мы его спасем, и лучше приступить к этому сейчас же, не тратя времени на разговоры. Комбинацию надо смотреть в записной книжке или ты ее помнишь?

— Помню.

— Тогда вперед, и позволь заметить мимоходом, что пусть страшны тяготы борьбы, пусть муки ждут меня в тиши — я властелин своей судьбы, я капитан моей души.

Через несколько минут они стояли в огромном сейфе, которым банк, как и недостачей, был обязан покойному сэру Хьюго. Джил изумленно вскрикнула.

— Ну и ну! А еще говорят, что банку не хватает денег! Их здесь тьма-тьмущая. Мы и половину не сможем засунуть в этот чемоданчик.

Ада возилась с пачками купюр. Она критично осмотрела чемодан.

— Да, маловат.

— Надо было брать пароходный кофр. Тут Аду осенило.

— Знаю! — сказала она. — Подвал!

— Где это?

— Вниз по лестнице.

— И что в нем?

— Холщовые мешки. Я принесу.

— Давай я, а ты пока упаковывай. У тебя лучше получится.

— Мешки в дальнем углу.

— Найду, — пообещала Джил.

Она вышла, радуясь, что выбралась из душного сейфа, и была уже на лестнице, когда сверху донесся звон разбиваемого стекла. Джил застыла от ужаса. Он сразу догадалась, что в «Банк Бонда» залезла конкурирующая шайка грабителей, и первым делом подумала, что они не должны увидеть помещение ярко освещенным. Она метнулась к выключателю, затем в полной темноте ощупью добралась до лестницы и как раз успела укрыться в относительной безопасности подвала, когда со второго этажа, держа в руке факел, спустился Ферди Муха.

Смити и его американский дружок Фрэнк ждали на улице. Когда дверь открылась, Смити, всегда отличавшийся безукоризненными манерами, красноречиво поздравил Ферди с успехом. Он сам, сказал Смити, не взобрался бы в окно второго этажа даже на спор. Ферди отвечал приличествующими словами, и в главном помещении банка, куда вошли трое грабителей, воцарилась приятная атмосфера взаимного уважения.

Как и в случае Чарли Йоста, ничто во внешности Смити не выдавало, что этот человек привык жить за рамками закона. Длинное кроткое лицо, обвислые усы и честные глаза, прятавшиеся, как и у Чарли, за очками в роговой оправе, наводили на мысль о работяге-садовнике, который живет в пригороде, разводит кроликов, а по воскресеньям обходит церковь с подносом для пожертвований. Единственный раз, когда ему пришлось предстать перед судом, судья был так потрясен респектабельным видом обвиняемого, что зачитал приговор к полутора годам тюрьмы почти виноватым тоном, как будто боялся нарушить благопристойность.

Фрэнк, со своей безвкусной манерой одеваться и лицом второразрядного киногероя, больше походил на классического преступника. Он любил яркую одежду, туфли с заостренными носами и носил гвардейский галстук, хотя и не принадлежал к личной охране Ее Величества. Он был гораздо моложе Смити и потому не обладал его невозмутимостью. Джил в подвале как раз на что-то наткнулась, и он подпрыгнул, как лосось в сезон икрометания.

— Что это?

Смити хранил величавое спокойствие.

— О чем ты, Фрэнки?

— Я что-то слышал.

— Ерунда, здесь никого нет. Ты просто немного нервничаешь, приятель. Ясное дело, в чужой стране. Я бы в Америке тоже нервничал.

— Это все парики, — отвечал Фрэнк, вытирая лоб. — Я давеча заглянул в Олд Бейли, и они там все в париках.

— Не понравилось?

— У меня от них мурашки по коже.

— Странно. Меня судили в Олд Бейли, и я, помнится, еще подумал, как живописно они выглядят.

— Я уже думаю, не завязать ли. Смити неодобрительно покачал головой.

— Не советую. Бросаешь работу, и что дальше? Начинаешь пить, опускаешься, теряешь самоуважение. Нет, держись своего ремесла, мой мальчик, и не сдавайся.

— А если войдут фараоны?

— Мы обольем их молчаливым презрением, — весело ответил Смити. — Только не будет никаких фараонов. Шеф отправил их всех в Мэллоу-холл. На шефа всегда можно положиться. У него все проходит без сучка, без задоринки.

Фрэнк не согласился.

— Скажешь тоже! А почему этот ваш Костолом слинял?

— Такого даже шеф предусмотреть не мог. И мы найдем кого-нибудь на замену.

— Кто это говорит?

— Я. И Ферди скажет, если ты его спросишь. Верно, Ферди? — произнес Смити, оборачиваясь. — Эй, погоди, что ты такое делаешь?

Ферди склонился над маленьким сейфом, в котором Майк хранил документы. В руке он держал банку и наносил содержимое на кончики пальцев. Вид у него был сосредоточенный.

— Думаю, что сумею, — сказал он. — Да, думаю, что сумею.

— Что сумеешь?

— Открыть сейф на ощупь. Как Джимми Валентайн. Он сумел, а я чем хуже?

Фрэнк только фыркнул. Смити в своей мягкой манере попытался урезонить товарища.

— Это же литература, Ферди. Не стану спорить, может быть, кто-нибудь и впрямь на такое способен, но тут нужен особый дар, как для поэзии. Сверхчуткие пальцы, чтобы уловить движение механизма.

— Может, у меня как раз такие. И я изучал замки. Чего я про них не знаю, того и знать не стоит.

— А чего ты про них знаешь, того и подавно знать не стоит, — кисло заметил Фрэнк.

— О чем спор? — осведомился ехидный голос.

Ферди повторил прыжок лосося, и даже флегматичный Смити вздрогнул. Рядом стоял Гораций. Вся его дородная фигура излучала достоинство и надежность.

Смити очнулся первым.

— Я не слышал, как вы вошли.

— Я старался войти неслышно, мой дорогой Смити. Что Ферди делает с сейфом?

— Пытается открыть его при помощи пальцев.

— И уже открыл, — сказал Ферди, распахивая дверцу. — Я же сказал, что смогу.

Если он собирался произвести сенсацию, то не просчитался. Смити сказал: «Ну, здорово!», и даже Фрэнк не поскупился на похвалу.

— Ба! — сказал он. — С таким талантом ты далеко пойдешь.

— Да, — произнес Смити, — мы должны беречь тебя, мой мальчик. Надо будет заняться твоим кашлем.

— Вы и впрямь обнаруживаете неожиданные таланты, Ферди, — сказал Гораций. — Мы знали, что вы прекрасно взбираетесь по отвесным стенам, но это уже новая ступень.

— Подумал, надо иметь что-то про запас, шеф, на то время, когда уже не смогу взбираться по стенам.

— Разумеется. Всегда стоит подстраховаться. А что там внутри?

— Все больше записные книжки.

— А нас интересует наличность. Полагаю, ваши чуткие пальцы не смогут так же успешно совладать с большим сейфом?

— Боюсь, что так, шеф. Этот — старый. Чувствуешь, как Щелкает механизм. Тот, большой — экстра-класс.

— Тогда придется ждать Чарли.

— Кого?

— Чарли Йоста, Смити. Ферди, без сомнения, проинформировал вас о прискорбном поведении Костолома. Чарли его сменит.

— Я думал, вы с ним не разговариваете.

— Да, между нами было некоторое охлаждение, но мы сумели прийти к согласию. А, вот, наверное, и он, — сказал Гораций. Его чуткое ухо различило шаги.

Однако вошел не Чарли, а Костолом Эванс.

2

Главное помещение банка было просторным, чтобы при необходимости вместить много клиентов, ожидающих очереди услышать, что в данных обстоятельствах превышение кредита невозможно, однако Костолом, казалось, заполнил его от стены до стены.

Он вошел, мурлыча псалом и ничем не выказывая, что ожидает неласковой встречи — возможно, оттого, что людей его комплекции все обычно принимают ласково. Лицо его, впрочем, было сурово — он явно горевал, что старые друзья затеяли предприятие, которое сулит им неприятности в будущей жизни. Они еще пожалеют, когда сыграют в ящик и предстанут перед Страшным Судом, говорил он себе. Утешало то, что они еще недалеко продвинулись в своем греховном начинании, а значит, им не поздно покаяться.

Гораций, со своей стороны, хоть и удивился, но не огорчился явлению блудного взломщика. Он решил, что Костолом одумался и пришел проситься обратно в лоно коллектива. Предводитель банды не отличался мстительностью, однако обида была еще свежа, и он с удовольствием сказал бы Костолому, что раскаяние запоздало и в его услугах больше не нуждаются. Только когда тот заговорил, стало ясно, как превратно Гораций истолковал его мотивы.

— Если вы, сыны Велиаловы, ждете Чарли, — сказал Костолом, не обращая внимания на приветствия, — то вы его не дождетесь. Он не придет.

До сих пор беседа велась вполголоса, и даже Гораций умерил свой звучный бас, однако при словах «не придет» все разом отбросили осторожность. Смити, Ферди и Фрэнк хором сказали: «Что?!»

Костолом, по-видимому, остался доволен произведенной сенсацией и развил высказанную мысль.

— Не придет, и не думайте, — сказал он. — Я его переломил. Пришлось попотеть, конечно. Он был как глухой аспид, который упирается всеми четырьмя ногами и никого не желает слушать. Только когда я сказал, что снесу ему башку, если он близко подойдет к банку, Чарли увидел свет и пообещал воздержаться от греха. Перетрухнул, — добавил Костолом, немного снижая стиль.

Услышанное сильнее всего проняло Фрэнка. С лицом, как у Джорджа Рафта, он процедил сквозь зубы, что зря Чарли не всадил в Костолома обойму, и что сам он, Фрэнк, так бы и поступил. Костолом ответил, что такое предложение выдвигалось.

— Пришлось объяснить, как это неразумно. Чарли не дурак, и знает, что бывает в Англии, когда начинаешь палить по людям. Это только в Чикаго запросто, а у нас за такое по головке не гладят. Он понял, какая дурость — схлопотать петлю за минутное удовольствие меня укокошить.

Гораций стоял, безмолвный и недвижный, как будто, подобно Лотовой жене, обратился в соляной столп. Удар сразил его наповал. Он учил в школе слова Бернса о том, что рок одинаково обманывает мышей и людей, но настолько привык к череде успехов, что не ждал подвохов от судьбы. Он был Эпплби, шеф, человек, который всегда прав.

Верно, Ада отвергла его предложение. Что-то тут определенно пошло наперекосяк. Впрочем, это не показатель. Известно, что даровитым людям часто не везет в любви. Взять хоть Наполеона… Шекспира, доктора Криппена… И вот теперь провал, несмываемое пятно на профессиональной репутации.

Гораций принял неудачу стоически, как пристало сильному человеку. В лишениях, он, как и дядюшка Вилли, о котором недавно вспоминала Джил, остался в крови, но несогбен. Только порозовевшая лысина выдавала бурю переживаний. Несмотря на ощущение, будто внутри его взбивают венчиком для яиц, он продолжал недрогнувшим голосом:

— В таком случае, ребята, думаю, операция откладывается.

— Вы будете спать спокойнее, — одобрительно кивнул Костолом. — Что ж, доброй всем ночи.

— Шеф!

Этот возглас издал Ферди, который подошел к большому сейфу в надежде, что тот поддастся его чутким пальцам. Гораций скорбно повернул голову.

— Да, Ферди?

— Сейф открыт!

— Открыт?

— Да, и…

Он осекся, вглядываясь во тьму. Гораций ожил, как засохший цветок, который полили водой.

— В таком случае, мы можем обойтись без Чарли, Костолом, — сказал он.

Эванс не стал тратить время на ответ. С резвостью, неожиданной в человеке его габаритов, он пересек комнату, отодвинул Ферди и одним движением могучей лапищи захлопнул сейф.

— Это уберет искушение с вашего пути, — самодовольно произнес он и со словами: «Еще раз доброй ночи» вышел, оставив по себе гробовое молчание. Его нарушил Ферди.

— Что я собирался сказать, шеф, — произнес он, — там в сейфе девушка.

3

За долгие годы совместной работы Гораций очень привязался к Ферди. Он любил его по-человечески и ценил за высокий профессионализм. В припадке щедрости он не раз говорил, что без Ферди вся организация бы развалилась.

Однако шуток в такое время, когда все планы рухнули, он спускать не собирался. Лысина стала почти малиновой, в голосе прорезалась сталь.

— Сейчас не время шутить, Ферди.

— Я и не шучу, шеф. Я ее видел. Лежала головой на чемодане.

— Зачем девушке лежать в сейфе головой на чемодане?

— А, — сказал Ферди, — я тоже об этом подумал. Странно мне показалось.

Странным это показалось и Смити, который изрек, что нынешние девушки вытворяют невесть чего. Впрочем, он тут же предположил более правдоподобную гипотезу, что Ферди нализался до чертиков и ему мерещится. Последний с жаром отмел обвинение.

— Вовсе я не нализался! Ничего мне не мерещится! Она там, говорю вам, лежит головой на чемодане.

Гораций поневоле заколебался. Он знал, что Ферди человек трезвомыслящий и не страдает галлюцинациями. Приходилось поверить, что, вопреки всякому вероятию, в его словах что-то есть. Однако сомнения оставались.

— Ферди, банк закрывается в три, и все служащие расходятся в пять. Если девушка лежит там с пяти часов, значит, она мертва. За какое время кончается воздух в герметичном сейфе?

— Дверь была приоткрыта, шеф, и воздух туда шел. Костолом только сейчас ее захлопнул. А на чемодане она лежала, потому что лишилась чувств, когда дверь захлопнулась. Думаю, она здесь работает, за чем-то вернулась, а, услышав нас, испугалась и спряталась в сейф. Все сходится.

У Фрэнка нашлось возражение.

— Сходится, скажешь тоже! А как она попала в сейф?

— Открыла его, разумеется.

— Откуда она знала комбинацию?

Под таким нажимом Ферди пришлось задуматься, однако он быстро нашелся.

— Наверное, она секретарша босса или что-нибудь в таком роде, — сказал он, и ледяная рука стиснула сердце Горация. Желая по возможности избавить ребят от лишней работы, он осторожно заговорил с Адой про комбинацию к сейфу. Разговор остался безрезультатным, однако Ада сказала, что комбинацию знают только мистер Майк и она сама. Основательное помещение банка поплыло у Горация перед глазами, как будто его затрясла исполинская рука. Он схватил Ферди за локоть.

— Как она выглядела?

Ферди снова пришлось задуматься. Составление словесных портретов не входило в число его талантов.

— Ну, я видел ее всего полсекунды, шеф, но вроде низенькая и полненькая. Лицо круглое.

Горацию этого было довольно.

— Где телефон?

— Здесь, шеф? А что?

— Я позвоню мистеру Бонду и спрошу комбинацию.

Сказать, что эти слова повергли всех в ужас, значит не сказать ничего. Ферди ахнул. Фрэнк издал тот звук, который слышится, когда кто-то полощет больное горло. Даже Смити, вопреки обычной невозмутимости, уронил челюсть, как будто обходил церковь с подносом для пожертвований и кто-то из прихожан положил туда пенни. Однако таков был авторитет Горация, что ни один из трех не сделал попытки его остановить. Даже Костолом не был бы столь огражден от физического насилия.

— Веллингфорд, восемьсот тридцать четыре, — сказал Гораций. — Мистер Бонд. Добрый вечер. Это Эпплби.

 

Глава X

1

Майк был почтительным племянником, и после злополучной аварии старался чаще заглядывать к тете Изабелле, чтобы хоть как-то ее подбодрить. Ему, как жокею-любителю, не раз случалось лежать со сломанной ногой, и он знал, как это тоскливо.

Сегодня он с беспокойством увидел, что его обычно невозмутимая тетка чем-то взволнованна. Она приветствовала племянника возгласом, который, по тембру, могла бы издать одна из двух кошек, деливших с ней ложе.

— Где ты пропадал, негодник? Я несколько часов не могу тебя дозваться.

— Правда? Извини. Я обедал с викарием. Не смог отвертеться. Он хотел поплакаться мне в жилетку насчет церковного органа, которому, судя по всему, нужны инъекции витаминов, подкормка птичьим пометом и все прочее, но ничего такого, как я отметил, чего бы не исцелил один хороший деревенский концерт. А что случилось? Нога снова болит?

Мисс Бонд фыркнула так, что обе кошки разом брызнули с кровати, и даже такса в легком изумлении приоткрыла один глаз.

— К чертям ногу! Что там у тебя с банком?

Майк сглотнул. Он не ожидал, что тетка затронет эту тему.

— Я не собирался тебе говорить.

— Очень мило с твоей стороны! Думал, мне будет неинтересно?

— Боялся, что это станет для тебя потрясением.

— Еще бы! Я чуть из кожи не выпрыгнула!

— Но как ты узнала?

— Этот пустобрех генерал Федерстон позвонил мне и рассказал.

— Вот болван!

— Сказал, мне следует знать, что банк скоро лопнет к чертям собачьим, а тебе, ему и Гасси Мортлейку светит кутузка. Я по первости не поверила. Как такое может быть с «Банком Бонда»?

— Под руководством дяди Хьюго — запросто. Генерал сказал тебе, что дядя Хьюго тратил деньги вкладчиков на благотворительность?

— Да, он не преминул это сообщить.

— Он вообще ничего не должен был говорить. Только расстроил тебя, и совершенно понапрасну.

На этот раз мисс Бонд фыркнула так сильно, что такса открыла оба глаза.

— Ты сказал «понапрасну» или я ослышалась?

— Сказал. Успокойся, тетя Иззи. Беспокоиться не из-за чего. Не могу объяснить в подробностях, но я придумал, как добыть деньги, чтобы покрыть недостачу.

— Придумал?

— Да, мэм.

— И как?

— Это моя маленькая тайна.

— И ты мне не скажешь?

— Не скажу.

— Что-то тут нечисто.

— Есть отчасти. Но это сработает.

— Так мне теперь не спать ночь и гадать, что же ты все-таки задумал?

— Да. Можешь скоротать ее за кроссвордом.

— И это называется племянник! Ладно, так все действительно устроится?

— Да.

— Это официальное заявление?

— Официальней не бывает.

— Тогда, может быть, я все-таки сумею заснуть, — сказала мисс Бонд, — хотя все равно ты поросенок. Знаешь, Майк, я должна была предвидеть что-то подобное. Я всегда думала, что Хьюго слишком легко швыряет деньги направо-налево. При нынешней дороговизне невозможно осыпать город библиотеками и больницами. Даже Ротшильдам это было бы не по карману. Только Хьюго ничего и слышать не хотел. Он был из тех, кто говорит женщинам не забивать свои хорошенькие головки лишними сложностями — все равно не поймут. То же самое он сказал бы мне, вздумай я его предупреждать, хотя моя головка давно уже не хорошенькая. Сколько тебе недостает?

— Сто тысяч плюс-минус несколько фунтов.

— И ты правда можешь столько раздобыть? По-моему, это очень много.

— Могу.

— Ну, дай тебе Бог! Кто это в такой час ночи? — спросила мисс Бонд, потому что зазвонил телефон. — Если генерал, то передай от меня, что по нему плачет дом для буйнопомешанных.

Майк подошел к телефону, немного послушал, потом бросил трубку и вернулся, смеясь.

— Ну-ну, — сказал он. — Кто бы мог подумать?

— Генерал?

— Нет, Эпплби. Пьян в стельку.

— Кто такой Эпплби?

— Новый дворецкий. Ты не знаешь, что у нас новый дворецкий?

— Никто мне ничего не рассказывает. Что сталось с Коул-маном?

— Ему пришлось уехать. Его сменил Эпплби.

— Почему ты решил, что он пьян?

— Он сказал, что грабит банк.

— Грабит банк?!

— Именно. «Я в банке, сэр, граблю его», сказал он, и не спрашивай меня, как эта мысль взбрела ему в голову. Удивительно, что выпивка делает с людьми. Я читал где-то про одного дворецкого, который с пьяных глаз вошел посреди ночи к хозяйке в спальню и принялся ставить ей на одеяло тарелки, рюмки и все такое. Думал, что накрывает стол.

— В моей юности один знакомый вернулся после встречи Нового года, принял совок для угля за бешеного пса и попытался пристрелить его из кочерги. Некий Фиш. Он не был дворецким.

— Не можем же мы все быть дворецкими. Однако должен признать, что я удивлен. Эпплби выглядел сверхреспектабельным. И рекомендации отличные. До меня он служил у сэра Руперта Финча в Нортон-корте, что в Шропшире. Я сам Финча не знаю, но слышал о нем. Он не возьмет человека на работу, если тот не будет квинтэссенцией дворецкого. О, Господи, снова он, — сказал Майк и пошел к телефону, намереваясь на этот раз пресечь разговор в зародыше. — Эпплби! — взревел он громовым голосом.

2

Временно оглохнув на правое ухо, Гораций переложил трубку к левому. Даже трясясь от ужаса и отчаяния, он понимал, что должен принудить себя к спокойствию. Это был случай, когда необходимо тщательно подбирать слова, дабы достичь той убедительности, о которой столько пишут театральные критики. Он всегда находил Майка вполне разумным молодым джентльменом, а вполне разумные молодые джентльмены редко сразу верят утверждению своего дворецкого, что тот грабит банк. Рука, державшая трубку, дрожала, но голос был по-всегдашнему ровен.

— Простите, что вынужден снова побеспокоить вас, мистер Бонд, — сказал Гораций, — но дело в высшей степени срочное.

(«Что он говорит? — спросила мисс Бонд. — Просто несет околесицу?»

«Что-то насчет срочного дела. И голос вроде не пьяный».)

— Возникла очень серьезная ситуация, которая требует вашего немедленного вмешательства. Должен еще раз заверить, что мы с моими коллегами в банке, грабим его…

(«Что он там мелет? — спросила мисс Бонд. — Не томи меня, Майк, скажи».

«По-прежнему уверяет, будто грабит банк».

«Звучит малоправдоподобно. Грабят ли дворецкие банки? Наверное, ты ошибся, и он все-таки подшофе. Икает?»

«Нет».

«Впрочем, это еще ничего не доказывает. Можно быть пьяным и не икать. С Хьюго такое часто случалось».)

— …и вынужден с прискорбием сообщить, что ваша секретарша мисс Кутс оказалась заперта в большем из двух сейфов. Если ее безотлагательно не извлечь, она задохнется.

— Что?! — вскричал Майк, подпрыгивая. — Что вы сказали?

(«Что он сказал?»

«Говорит, Ада Кутс заперта в большом сейфе». «Эта милая девочка? Господи!»)

— В этих обстоятельствах я вынужден просить, чтобы вы любезно сообщили мне комбинацию. С каждой секундой опасность возрастает. Еще несколько секунд, и воздух закончится… Простите, сэр… Я не вполне расслышал. Приедете сейчас же? Боюсь, вы не сможете поспеть вовремя. Мне необходимо знать комбинацию… Сэр!.. Вы меня убили… Вспоминайте, мистер Бонд, вспоминайте. Речь идет о жизни и смерти… О!

Побледневшее лицо Горация внезапно осветилось. Он положил трубку.

— Мистер Бонд говорит, что не может вспомнить комбинацию, но она в красной записной книжке в маленьком сейфе, который, по счастью, поддался вашим чутким пальцам, Ферди. Да, вот она. Да, и комбинация в ней, записана восхитительно четким почерком. Смити!

— Да, шеф?

— Вы обычно берете на вылазки фляжку. Она при вас?

— Да, шеф.

— Отлично. Бедной девушке потребуется укрепляющее. Что там? Бренди?

— Виски.

— Превосходно. Отнесите фляжку в кабинет мистера Бонда. Я буду там через минуту.

Ада лежала, в точности, как описал Ферди, головой на чемодане, который они с Джил так старательно набили банкнотами. Гораций бережно поднял ее на руки и понес, как вышколенный дворецкий несет послеобеденные напитки. Могло показаться, что он предпочел бы нести ее на подносе.

Этого Ферди не выдержал. Уже во время телефонного разговора он выказывал явные признаки беспокойства — елозил блестящими ботинками, теребил гвардейский галстук, смотрел на аппарат, как будто хотел вырвать у Горация трубку, — но всякий раз съеживался под его взглядом. Только теперь долго сдерживаемые чувства обрели выход.

— Эй! — крикнул он, и Гораций остановился.

— Вас что-то смущает, Фрэнк?

— Еще как! Что вы собираетесь делать с этой дамой?

— Вернуть ее в чувства.

— Чтобы она нас увидела и смогла потом опознать? Вы рехнулись? Тип, которому вы звонили, уже наверняка брякнул в полицию. Через две минуты здесь будут фараоны.

— Они все в Мэллоу-холле, ловят беглых преступников. Я об этом позаботился.

— А я позабочусь о том, чтобы смотать отсюда, не поцеловав вас на прощание. Бывайте!

— Разумеется, Фрэнк, если вы торопитесь, я не смею вас задерживать, — спокойно заметил Гораций. — Однако, если хотите послушать моего совета, сбоку от сейфа есть дверь в подвал, которой я рекомендую воспользоваться. На улице кто-то может быть. Маловероятно в такой час, но не исключено. Право, Смити, — произнес он, когда Смити вышел из кабинета, а Фрэнк загрохотал по ступенькам, — должен сказать, я несколько удивлен, что вы привели нам такого слабонервного субъекта. Ему следовало избрать для себя другой род деятельности.

Он вошел в кабинет и бесконечно бережно опустил Аду в удобное кресло для посетителей. Глаза ее были закрыты, дыхание затруднено. На столе лежала фляжка Смити, и Гораций к ней потянулся.

Снаружи Ферди беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Может и нам, Смити?

— Что и нам?

— Сматывать удочки. Похоже, Фрэнк правильно сообразил.

Во внешности Смити особенно примечательны были уши. Они оттопыривались, как ручки греческой вазы. Сейчас он выглядел так, будто не верит им.

— Ферди, я потрясен! Бросить шефа?

— Но фараоны! Они будут здесь с минуты на минуту!

— Не будут, потому что сейчас они в Мэллоу-холле. И даже если они нагрянут несметными полчищами, я не брошу шефа в трудную…

Возможно, даже вероятно, что он хотел добавить «минуту», но тут из подвала донеслись звуки возни и появился Фрэнк, таща за локоть Джил.

— Это возмутительно! — с негодованием произнес он. — Вот еще одна! Дамы! Суются повсюду, никакого житья от них нет!

Из кабинета вышел Гораций.

 

Глава XI

1

Подвал банка не был тем уютным уголком, где можно понежиться, лениво перебирая в голове разные приятные мысли. Здесь пахло в равных долях плесенью, старыми документами и мышами, а привидений было даже больше, чем в главном помещении. У Джил по спине уже не раз пробегал холодок, а ее душевное спокойствие отнюдь не укрепляли доносящиеся сверху звуки.

Она слышала приглушенные голоса, но не разбирала слов, однако уже оттого, что они раздаются там, где голосам раздаваться не положено, у самой решительной девушки по спине бы побежали мурашки. Не помогала даже панацея дяди Вилли. Хотя в подвале действительно была глухая тьма без берегов, а последний свет потух, Джил не обольщалась по поводу несокрушимости своего духа. Даже в обычных обстоятельствах это был робкий и чувствительный дух, скорее как у слабонервного кролика. Как только раздался звон бьющегося стекла, она поняла, что их любительскую попытку ограбить банк нарушили профессионалы, явившиеся сюда с той же целью, и теперь в ужасе гадала, что будет, когда они обнаружат Аду. Как грабители поступают с девушками, которых находят в сейфах? В любом случае как-нибудь нехорошо.

И вдруг словно один из призраков, быть может, сам покойный сэр Хьюго в приступе запоздалого раскаяния, шепнул ей, что можно сгладить обстановку, если выйти через подвальную дверь на улицу и вызвать полицию. Джил сама изумилась, что не подумала об этом раньше, и ощупью двинулась туда, где, как ей казалось, была дверь. В этот самый миг Фрэнк, сбегая по ступеням, налетел на нее, заорал от неожиданности и, схватив Джил за локоть, вытолкал наверх, как уже описывалось.

Заморгав от света, Джил в первые мгновения поняла только, что ее окружают несколько мужчин, возможно, бандитской внешности, но совершенно неразличимые. Постепенно глаза привыкли, и она увидела Горация.

Без всякого удивления — после всего, что Джил знала о его прошлом, можно было не сомневаться, что за любой преступной акцией в Веллингфорде стоит именно он, — однако, как ни странно, с облегчением. Джил чувствовала, что на его благородство можно положиться. Он выглядел в ее глазах человеком, которому воспитание не позволит поднять руку на женщину, а именно в таком человеке она сейчас больше всего нуждалась.

Тем не менее, когда Джил обратилась к Горацию, в ее голосе сквозила холодность. Можно испытать облегчение при виде прожженного преступника, но нет надобности держаться с ним запанибрата.

— Добрый вечер, Эпплби.

— Добрый вечер, мисс.

— Так я не ошиблась в своем предположении, что за делом в Нортон-корте стояли вы?

— Напрасно было бы отрицать.

— А это ваши сообщники?

— Я предпочитаю называть их коллегами.

— Вы меня не представите?

— Конечно. Простите великодушно, что не сделал этого раньше. Во-первых… под какой фамилией вы фигурируете, Фрэнк? Ах да, вспомнил. Мистер Фонтескью.

— Очень приятно. Не соблаговолите ли отпустить мою руку, мистер Фонтескью?

— Отпустите руку мисс Уиллард, Фрэнк. В грубом обращении нет никакой надобности.

Фрэнку казалось, что надобность очень даже есть.

— Разве мы не свяжем ее и не заткнем ей рот кляпом?

— Следующий в списке, — продолжал Гораций, пропуская вопрос мимо ушей, — Смити.

— Очень приятно, мистер Смити.

— Взаимно, мисс Уиллард. Прекрасная погода.

— И Ферди, человек-муха.

— Так вот как вы залезли в окно! Добрый вечер, Ферди.

— Добрый вечер, мисс.

— А где Ада?

— Отдыхает в кабине мистера Бонда.

— Так вы ее видели. Интересно, хватило ли вам духа взглянуть ей в глаза.

— Такая возможность представилась не сразу, — величественно ответил Гораций. — Она нечаянно оказалась заперта в сейфе.

— Что?!

— Да, мисс.

— Дверь не была закрыта!

— Она захлопнулась. Джил опешила.

— Не понимаю, как вы ее вытащили. Вы же не знали комбинацию!

— Я позвонил мистеру Бонду, и он любезно ее сообщил.

— Позвонили мистеру Бонду?!

— Ничего другого не оставалось. Нельзя было допустить, чтобы бедная девушка задохнулась.

— Почему?

Вопрос задала не Джил. Он исходил от Фрэнка, который стоял на лестнице, готовый дать стрекача. Отказ Горация связать незваную даму и заткнуть ей рот кляпом утвердил его решимость как можно быстрее расстаться с организацией Эпплби. Фрэнк был приверженцем традиций, и такое отступление от профессионального кодекса чести ужаснуло и возмутило его. Это, думал Фрэнк, не работа, а безобразие.

Он задержался лишь для того, чтобы бросить напоследок обидные слова.

— А Смити заливал мне, будто вы — гений! — И Фрэнк с негодующим видом устремился вниз по лестнице, окончательно утратив веру в людей.

Смити снял очки и секунду в молчании протирал стекла.

— Простите, сэр, мне не следовало обольщаться, будто Фрэнк подходит для этой работы. Я думал, у него есть чувство локтя.

— Все в порядке, Смити. Вы не могли знать заранее.

— Знаете, я думаю, его подкосили парики. Он только что рассказывал. Был в Олд Бейли, увидел судей в париках и сдрейфил. И все равно он не должен был бросать вас вот так.

— Не важно. Его ничто здесь не удерживало. Вам с Ферди тоже разумнее удалиться.

— Мы точно вам больше не нужны?

— Точно. Банкет окончен.

— Тогда мы откланиваемся, — с облегчением произнес Смити. — Доброй ночи, мисс Уиллард.

— Доброй ночи, — рассеянно ответила Джил. Она думала не о Ферди и Смити, а смотрела на Горация так, будто с глаз ее наконец упала пелена.

— Мистер Эпплби, — сказала она. — Должна перед вами извиниться. Я заблуждалась на ваш счет.

— Да, мисс? Когда?

— Когда убедила Аду не выходить за вас замуж. Гораций вздрогнул, и краска медленно залила его лицо.

Глаза вспыхнули недобрым светом, и на мгновение показалось: сейчас он забудет, что воспитание не позволяет ему поднять руку на женщину. В своей полной приключений жизни Джил впервые оказалась настолько близка к тому, чтобы мужчина поднял на нее руку.

— Видите ли, мне не понравилась мысль, что она выйдет замуж за человека, которого могут в разгар медового месяца упечь на пять лет. Сами согласитесь, это неприятно. Я посоветовала ей немедленно разорвать знакомство. Сказала, что вы ее недостойны. Откуда мне было знать, что вы — Сидни Картон и шевалье Байяр в одном лице. Теперь я ваша самая восторженная поклонница.

Гораций вздохнул.

— Приятно слышать, — сказал он, — но, боюсь, что перемена в ваших взглядах несколько запоздала.

Джил не собиралась разделять этот пораженческий настрой.

— Ничуть. Сейчас я к ней пойду, и все недоразумения мигом устранятся. Я скажу, что для спасения ее жизни вы позвонили мистеру Бонду и спросили комбинацию, понимая, на что себя обрекаете, и ее мнение о вас разительно переменится. Она скажет, что в жизни не слышала ничего чудесней, и что это урок нам всем: не торопиться с вердиктом и не судить людей только за их отношение к чужому добру, пусть даже несколько неординарное. Кстати, делу помогло бы, если бы я могла добавить, что эта сторона вашей жизни — в прошлом. Можно?

— Конечно, мисс. Еще до сегодняшней ночи я подумывал, как говорится, уйти с ринга непобежденным, и теперь уверен, что это время настало. Я спел свою лебединую песню.

— Тогда ждите меня назад с хорошими известиями, — сказала Джил.

2

О чувствах Горация к Аде можно судить по тому, что, оставшись один, он не ринулся к сейфу, не схватил набитый деньгами чемоданчик и не устремился прочь с максимально возможной скоростью. Сидни Картон и шевалье Байяр могли бы так поступить, но, к чести Горация, подобная мысль даже не пришла ему в голову. Он стоял недвижим, жалея, что дверь в кабинет Майка такая толстая, и сквозь нее не доносится ни звука.

Он думал об Аде. Как нам известно, именно готовка впервые обратила его мысли в сторону флердоранжа и свадебного пирога, однако восхищение ее кулинарным искусством было лишь той искрой, от которой занялось пламя. С тех пор он настолько оценил другие ее достоинства, что сейчас был влюблен сильней, чем на заре юности, когда, двенадцати лет от роду, сходил с ума по девочке, изображавшей Золушку в пантомиме. Он был толст, лыс и немолод, а толстый, лысый немолодой человек не разбрасывается своим сердцем, и если уж отдает его, то навсегда. Он ясно сознавал, что без Ады его жизнь будет пустой.

Когда он примерно в двадцатый раз пришел к этому выводу, дверь открылась, и вышла Ада, а за ней Джил. Одного взгляда на Джил было довольно, чтобы понять — все тревоги напрасны. Она самодовольно улыбалась, как адвокат, чье красноречие вынудило присяжных вынести вердикт «Не виновен». Последние сомнения рассеялись, когда Ада сделала несколько шагов, подняла заплаканные глаза и бросилась к нему на шею с возгласом: «О, Гораций!», убедившим бы самых закоренелых скептиков.

Джил смотрела на них благожелательно. Она чувствовала, что слов от нее больше не требуется, да и не успела бы их сказать, поскольку на лестнице снова загремели шаги и вбежали Ферди со Смити.

Даже самый невнимательный наблюдатель отметил бы, что они чем-то взволнованы. Смити не замедлил объяснить причину своей ажитации.

— Шеф, — сказал он, без преамбулы переходя к тому, что адвокат назвал бы сутью, — здесь фараоны.

3

Именно в критические минуты такие люди, как Гораций, разворачиваются в полную силу. Опасность подстегивает их мыслительный процесс. На пятнадцать секунд он опешил, как всякий работающий грабитель, при последних словах, но слабость прошла, и он снова стал собой, гениальным тактиком, способным принимать решения на ходу.

— Слушайте, вы все, — произнес он на строгой начальственной ноте, — и не заставляйте меня повторять, на это нет времени. Если будете держаться спокойно и выполнять мои указания, все пройдет гладко. Смити!

— Шеф?

— Садитесь за этот стол!

— Сел.

— Ферди!

— Шеф?

— Садитесь вот за тот стол. Ада!

— Да, милый?

— Принеси пару гроссбухов и дай им ручки. А вы с мисс Уиллард берите блокноты и садитесь вот сюда.

— Ясно, солнышко. Чтобы казалось, будто мы проводим аудит.

— Верно, — ответил Гораций, радуясь, что Провидение послало ему невесту, которая не только готовит, как Эскофье, но еще и соображает на лету. — Вы, Ферди и Смити, будете читать цифры, — сказал он, и тут в дверь позвонили. — Иду, иду! Кто там?

— Полиция.

— Минуточку. — Гораций открыл входную дверь. — О, добрый вечер, мистер Джессоп, — проговорил он, выражая изумление и радость от нежданной встречи с добрым знакомцем каждой нотой своего звучного голоса.

В банк суперинтендант Джессоп отправился по совету своего шурина Клода. Совет был преподнесен в невыносимо покровительственной манере, которая всегда его раздражала, однако саму мысль он был вынужден признать здравой. Узнав, что практически всех веллингфордских полицейских отрядили стеречь Мэллоу-холл, Клод недвусмысленно выказал презрение. Мой разлюбезный, ах, мой разлюбезный, сказал он, и выразил изумление, что суперинтендант не различил за стрельбой в Мэллоу-холле руку Чарли Йоста. Ясно, как день: Чарли поручил сообщнику палить по окнам Мэллоу-холла, зная, что хозяин первым делом вызовет полицию, после чего берег расчистится и можно будет не спеша ограбить банк. Если отправиться туда немедленно, возможно, удастся взять его с поличным. Не забывайте, присовокупил Клод, что он вооружен. Мне пойти с вами? Мой разлюбезный, не забывайте, что я тут на отдыхе.

Поэтому суперинтендант отправился осматривать банк в одиночку. Его неотвязно преследовала мысль о вооруженном преступнике, поэтому он с большим облегчением увидел в дверях безобидного дворецкого. Правда, присутствие дворецкого показалось ему странным, но, по счастью, Гораций тут же прояснил ситуацию.

— Входите, мистер Джессоп, — сказал он. — Мы здесь немножко заняты. Скоро ревизия, и мистер Бонд хочет, чтобы все было готово. Запарка такая, что приходится работать ночью. Даже я вынужден был зайти по поводу хозяйственных счетов. Ничего, если мы продолжим?

— Мой разлюбезный, ах, мой разлюбезный, — воскликнул суперинтендант, попирая закон об авторском праве. — Вижу, у вас пополнение.

— Да, кое-кого из старичков пришлось заменить, мистер Джессоп. Годы берут свое. Все мы не молодеем.

— Я никогда не видел, чтобы счетоводы работали в перчатках.

— Мистер Бонд хочет, чтобы бухгалтерские книги были идеально чисты.

Смити прочистил горло и обратился к Джил скрипучим голосом профессионального бухгалтера.

— Мисс Джонс?

— Сэр?

— Запишите следующие цифры. Семь, четыре, три, шесть, запятая два, девять. Пятьдесят, триста сорок один запятая семь, девять.

— Помедленней, мистер Каллахан.

— Восемь, пять, два, шесть запятая семь, четыре. Сложите, пожалуйста.

— Уже сложила. Два миллиона шестьсот тысяч восемьсот семьдесят четыре запятая ноль два.

— Верно.

— Она сложила все это в уме? — изумился суперинтендант Джессоп.

— Такая редкая способность, — заверил Гораций. Теперь и у Ферди прорезался голос. Вдохновленный примером Смити, он обратился к Аде:

— Скажите, мисс, включаются ли форвардные расчеты в пробный баланс?

Ада вздрогнула. Вопрос застал ее врасплох. Она думала о Горации, о том, как сильно его любит.

— Меня бы это не удивило, — сказала она, и Ферди ответил: «Хорошо», чувствуя, что Смити его не переплюнуть.

— Ладно, не буду больше мешать занятым людям, — сказал суперинтендант. — Доброй ночи всем. Доброй ночи, мистер Эпплби.

— Доброй ночи, мистер Джессоп.

— Дайте-ка вспомнить, когда у нас следующий платежный день? — спросил Ферди.

— Пожалуйста, не говорите таких слов, не то я заплачу от смеха, — сказала Джил. — Вы удовлетворены нашим выступлением, мистер Эпплби?

— Вы были великолепны, мисс Уиллард, а наши два счетовода вполне убедительны. До свидания, Смити, до свидания, Ферди.

— До свидания, шеф.

— А теперь, Ада, думаю, мне надо проводить тебя домой. Ты пережила тяжелый вечер. Мисс Уиллард, вы простите, если мы оставим вас в одиночестве?

— Обо мне не беспокойтесь, — ответила Джил. — И вряд ли я долго буду в одиночестве.

Она не ошиблась. Гораций и Ада не успели выйти, как подъехала машина, и вошел Майк.

 

Глава XII

1

Майк, подобно Отелло, был в буре чувств. Он обладал недюжинным умом, однако события этой ночи сбили бы с толку любого мыслителя. Когда молодой человек слышит от дворецкого, что он, дворецкий, грабит банк и его, молодого человека, секретарша заперта в сейфе, а прибыв на место, застает там свою невесту, ему можно простить некоторую растерянность. Он воззрился на Джил, и чувство, что все это происходит во сне, не покидавшее его с телефонного разговора, еще усилилось.

— Что… что… что?.. — спросил он.

— Я здесь делаю? — подхватила Джил. — Граблю банк, милый. Ты сам меня на это толкнул, если помнишь, — продолжала она, не обращая внимания на раздавшееся в ответ слабое блеяние. — Практически поручил мне это сделать. Сказал, твои финансовые затруднения разрешатся, если кто-нибудь ограбит банк, потому что ревизоры совершенно растеряются, разведут руками и подадутся в торговлю сеном, соломой и фуражом. Как видишь, все очень просто.

Под этим высказыванием Майк не подписался бы; он по-прежнему чувствовал, что многое требует объяснений. Одно, впрочем, было совершенно ясно. Эта девушка пошла ради него на чудовищный риск, поэтому Майк заключил ее в объятия и выразил благодарность потоком слов, многие из которых удивили его самого.

Он был изумлен и потрясен, услышав ее смех.

— Ничего смешного, — укоризненно сказал он.

— Я просто вспомнила про аудит.

— Про что?

Джил объяснила про аудит, и Майк согласился, что Гораций проявил изрядные смекалку и выдержку. Впрочем, он еще раз повторил, что горячо не одобряет всю затею.

— Так можно заикой на всю жизнь остаться.

— Это должна была сказать Ада!

Майк с ужасом осознал, что совершенно забыл про Аду. Он примчался сюда в тревоге за свою секретаршу, и начисто упустил ее из виду под влиянием более насущных забот.

— Где она? — спросил он, глядя на сейф, хотя рассудок подсказывал, что Джил не щебетала бы так беспечно, будь Ада по-прежнему внутри. — Эпплби ее отпер?

— Да, благодаря тому, что ты назвал ему комбинацию. Он только что ушел ее провожать. Они собираются пожениться.

Майк приложил руку ко лбу и удивился, что у него не жар.

— Собираются пожениться? — глухо повторил он.

— Да.

— Эпплби и Ада?

— Они самые.

— Ты уверена, что не перепутала имена?

— Не понимаю, чему ты так удивляешься. Разумеется, Ада его любит. Он спас ей жизнь с большим риском для себя — откуда он мог знать, что ты не выдашь его полиции? Ты ведь не выдал?

— Разумеется, нет. Так он правда грабил банк?

— Да, тут он тебя не обманул. Он и двое его милейших товарищей, Смити и Ферди, появились после того, как мы с Адой набили чемоданчик деньгами. Тебе трудно поверить, что он этим занимается.

— Есть отчасти. Несколько неожиданно для дворецкого.

— Он необычный дворецкий. Почему ты помрачнел?

— Думаю об Аде. Мне как-то не по душе мысль, что она выйдет за человека, который грабит банки.

— Ну, ты женишься на девушке, которая грабит банки. Он любит Аду, Ада любит его, а любовь движет миром, так что о чем тут тревожиться?

— Если отбросить то, что он мошенник, тебе не кажется, что он для нее староват?

— Кажется. Этот вопрос возник, когда он сделал ей предложение. Однако Ада так не думает. Кроме того, она решительно отрицает, что он слишком лысый и толстый. У Ады все будет тип-топ. И у нас с тобой все будет тип-топ. И вообще, как кто-то сказал, все будет тип-топ в этом тип-топейшем из миров.

— Да, мысль утешительная, но мне было бы приятней, если бы Эпплби не прихватил те деньги, которые вы с Адой упаковали в чемодан. Я собирался со временем вернуть их вкладчикам. Он ведь забрал их?

— Разумеется, нет. Мистер Эпплби считает, что теперь, когда он собрался жениться, ему следует бросить старые привычки.

— Так ты хочешь сказать, что чемодан здесь?

— В сейфе, где мы его и оставили.

— Тогда хватаем его и едем домой, а там где-нибудь спрячем.

— Превосходная мысль, — одобрительно произнес Гораций. — Именно это я намеревался посоветовать.

Он стоял на лестнице в подвал, по которой поднялся своей обычной бесшумной походкой, и Майк подпрыгнул, как ягненок по весне. Он был не расположен слышать внезапные голоса из-за спины, и слова Горация подействовали на его взвинченную систему, как взрыв бомбы. Разговор пришлось поддержать Джил.

— А, мистер Эпплби, — сказала она. — Вы благополучно проводили Аду?

— Да, мисс.

— Я рассказала Майку про вас и про Аду. Когда он выйдет из транса, вызванного вашим внезапным появлением, то поздравит вас. Верно, Майк?

— А?

— Ты хочешь поздравить мистера Эпплби, верно?

— Ах. Да. Да, конечно. Мои поздравления, Эпплби.

— Спасибо, сэр.

— Таких девушек, как Ада, поискать. Думаю, вы будете очень счастливы.

— Уверен, что так, сэр.

— Если сумеете не угодить в тюрьму.

— Да, разумеется, сэр. Это sine qua non. Однако мне казалось, я слышал, как мисс Уиллард говорила о моем уходе от дел.

— Она права?

— Совершенно, сэр. Пора остепениться. Моя прежняя деятельность плохо совместима с семейной жизнью. Однако возвращаясь к вопросу о том, чтобы передислоцировать чемодан в Мэллоу-холл и отыскать ему подходящее укрытие, я рекомендовал бы не мешкать. Лучше всего поручить это мисс Уиллард, а мы с вами останемся, чтобы сообщить в полицию об ограблении. Вероятно, самый разумный ход — позвонить суперинтенданту домой. Отнести чемодан в машину?

— Нет, — отвечал Майк, возможно, с чрезмерной поспешностью. — Я справлюсь.

2

После того как суперинтендант ушел, чтобы осмотреть банк, Клод Поттер поднялся в спальню и начал готовиться ко сну. Он всегда делал это неторопливо, поэтому все еще любовно созерцал себя в зеркало, чем неизменно занимался каждый вечер, когда дверь распахнулась, и ворвался его свояк, распираемый чувствами, которых хватило бы на двух свояков. Широкое лицо суперинтенданта было искажено, вытаращенные глаза сильнее обычного вылезли из орбит.

— Клод! — с трудом выговорил он. — Банк ограбили!

Клод безусловно удивился, но тут же вспомнил, что предсказывал это, и нашел в себе силы не порадовать родственника своим изумлением.

— Как я и ожидал.

— Но я не понимаю!

— Проще простого, мой разлюбезный. Я объяснил вам, как это будет.

— Я заходил туда, и все было в порядке. Они проводили аудит.

— Кто «они»?

— Два счетовода, две девушки и дворецкий мистера Бонда.

— Что там делал дворецкий?

— Что-то по поводу хозяйственных счетов.

— Ночью?

— Он объяснил. Со дня на день ожидается ревизия, и у них запарка.

— Откуда вы знаете, что это были не жулики?

— Одна из девушек — секретарша мистера Бонда, а дворецкого я знаю.

— Значит, грабители прятались в подвале. Что ж, идем.

— Вы со мной?

— Разумеется. Ни за что не упущу такую возможность. Суперинтендант мысленно издал вздох облегчения. Он не любил Клода, но глубоко уважал его за ум, и понимал, что человек с таким опытом способен оказать неоценимую помощь в расследовании. Сам он несколько растерялся. В его долгой практике самым тяжелым случаем был несанкционированный перегон свиней, если не считать скачек с их обычной квотой пьяниц и дебоширов.

Майк и Гораций ждали на месте преступления. Майк, подобно суперинтенданту, нервничал, Гораций был по обыкновению спокоен и радушен. Майк рассчитывал предоставить объяснения талантливому союзнику, однако, как владелец ограбленного банка, он должен был произнести несколько вступительных слов, что и сделал со всем возможным хладнокровием.

— Очень любезно с вашей стороны прийти так быстро, мистер Джессоп и мистер… — сказал он, гадая, кто такой Клод. Надо думать, кто-то из полиции, хотя с виду больше похож на танцора из варьете.

— Мой шурин сержант Поттер.

— Из Скотланд-Ярда, — добавил Гораций, и нервозность Майка возросла на пятьдесят процентов. Он, как всякий рядовой гражданин, относился к этому учреждению с пиететом.

— Несколько дней назад я имел удовольствие ехать с мистером Поттером в одном купе, — продолжал Гораций. — Мистер Поттер рассказывал про Скотланд-Ярд, и я слушал, как зачарованный.

Майк тоже слушал, как зачарованный, радуясь, что Гораций, подобно главному выступающему Костолома Эванса, кажется, взял бремя разговора на себя.

— Мистеру Бонду повезло, что здесь оказался специалист из Скотланд-Ярда, — с чувством продолжал Гораций. — Мистер Поттер упомянул в поезде, что он здесь на отдыхе, но я убежден, что он не преминет оказать мистеру Бонду всяческую помощь. Впрочем, боюсь, ему потребуется все умение, чтобы распутать это загадочное дело.

— Загадку я вижу только одну, — сказал Клод, — что ограбление произошло при вас, — и Майку, который от нечистой совести сделался особенно чуток к оттенкам речи, в этих словах послышался холодок.

У Горация, возможно, сложилось такое же впечатление, однако он продолжал невозмутимо:

— Меня здесь не было, мистер Поттер. Мы с несколькими банковскими служащими работали сверхурочно в ожидании ревизии. По завершении работы я вышел проводить мою невесту. Она состоит при мистере Бонде в должности секретаря и помогала с аудитом. Проводив ее, я к собственной досаде заметил, что забыл отчет о хозяйственных расходах, и вернулся его забрать. Разумеется, уходя, я запер дверь, и был крайне изумлен, когда, вернувшись, нашел сейфы открытыми и понял, что произошло ограбление.

— Как, по-вашему, грабители проникли в здание? — спросил суперинтендант.

— Очень хороший вопрос, мистер Джессоп. Меня он тоже поначалу поставил в тупик. Однако с тех пор я обнаружил, что окно второго этажа разбито. Очевидно, действовал, если я не путаю слово, вор-форточник. Насколько я понимаю, такие люди могут вскарабкаться по стене любого здания. Он проник внутрь через разбитое окно и впустил сообщников.

— Мой шурин считает, что, пока вы проводили аудит, они прятались в подвале.

— Весьма вероятно.

— Вы ничего не слышали?

Гораций снисходительно улыбнулся. Не очень хороший вопрос, казалось, подумал он.

— Надо полагать, они приложили усилия, чтобы не обнаружить свое присутствие.

— Верно.

Клод заговорил. Его голос по-прежнему был холоден:

— Что вы сделали, когда вернулись назад?

— Незамедлительно позвонил мистеру Бонду, который спешно прибыл сюда на автомобиле и сразу позвонил в полицию.

— Сколько вы отсутствовали?

— Около двадцати минут.

— И по возвращении обнаружили, что сейфы вскрыты?

— Оба стояли, как вы их сейчас видите.

— Без применения насильственных методов?

— Да.

— Следовательно, грабители знали комбинацию.

— Вероятно.

— Откуда?

Майк уже достаточно оправился, чтобы присоединиться к разговору. Преувеличением будет сказать, что он успокоился, ибо внутри у него по-прежнему трепетали крылышками множество бабочек. Однако он сумел прояснить вопрос, который затронул Клод. Отрадно заметить, что сделал он это, не погрешая против истины.

— Боюсь, это моя вина. Я так часто забывал комбинацию, что секретарша велела записывать ее в записную книжку, которую я, уходя, запираю в маленький сейф. Наверное, у грабителя были стамески или что-то в таком роде, и даже если он забыл их дома, кто-нибудь вроде Джимми Валентайна мог сделать это на ощупь.

Суперинтендант встрепенулся.

— Кто такой Джимми Валентайн? Думаете, один из шайки?

Клод устало вздохнул.

— Мой разлюбезный, ах, мой разлюбезный. Джимми Валентайн — герой рассказа покойного О. Генри. Мне трудно представить, чтобы он мог материализоваться здесь сегодня ночью. Подозреваемого придется искать в другом месте. Возможно, вы позволите нам осмотреть помещение, мистер Бонд?

— Да, — любезно отвечал Майк. — Вы, наверное, не хотите, чтобы мы путались у вас под ногами. К сожалению, не могу предложить вам по рюмочке, я здесь ничего не держу. Впрочем, вы бы все равно не стали пить при исполнении, верно? В детективах всегда так говорят. Тогда мы вас оставим. Идемте, Эпплби.

— Эпплби! — вскричал Клод.

Он замер, глядя на закрывшуюся за ними дверь. Суперинтендант сочувственно прищелкнул языком.

— Бедный мистер Бонд! Надо же было такому случиться, как раз когда у банка неприятности, — сказал он, и Клод развернулся, словно в сиденье франтоватых брюк воткнули что-то острое.

— Что-что? Что вы сказали? У банка плохи дела?

— Так я слышал.

— Откуда?

— Ну, все началось с того, что Айви подслушивала под дверью. Конечно, очень дурно с ее стороны, но ничего не попишешь, девичье любопытство.

— Кто такая Айви?

— Горничная в Мэллоу-холле. Она встречается с одним из моих людей и рассказала ему про неприятности у мистера Бонда, а тот рассказал кому-то еще — под строжайшим секретом, разумеется, — и так это стало, как говорится, достоянием гласности. Мистер Бонд угощал ленчем одного из крупных финансистов — ну, из тех, про которых пишут в газетах, и Айви им прислуживала, а когда подала кофе, стала подслушивать под дверью, и мистер Бонд спросил финансиста, не одолжит ли тот ему сто тысяч фунтов, а финансист ответил, что у него столько нет. Дал ему от ворот поворот, по словам Айви. А тут ограбление. Вот что я называю человеческой трагедией.

Клод рассмеялся неприятным смехом.

— Вот что я называю человеческим мошенничеством.

— Не понимаю вас, Клод.

— Вы хотите сказать, что не разглядели за этим маленькой игры? Я думал, даже сельский блюститель порядка… Однако надо сделать вам скидку, — уже терпимей добавил Клод. — Мне следовало помнить, что вы не знаете про Эпплби.

— А что с мистером Эпплби?

— Я забыл это имя, пока его не упомянули. Он был дворецким в Нортон-корте, когда там похитили драгоценности, и я всегда знал, что ограбление организовал он. А здесь он помог Бонду обчистить банк. Шустрый малый.

Суперинтендант ошарашенно уставился на шурина.

— Мистеру Бонду! Обчистить банк! Вы шутите, Клод.

— Не делайте изумленные глаза, мой разлюбезный. Такое происходит не впервые. Владелец сельского банка понимает, что у него обнаружат недостачу, и решает разыграть ограбление — кто тогда скажет, сколько денег было изначально? «Конечно, в банке недостача! — говорит он на вопрос ревизоров. — А как иначе, если грабители ходят в сейф, как к себе домой?» Именно такая мысль пришла бы в голову человеку вроде Эпплби, и он присоветовал ее Бонду. Значит, когда вы пришли, они проводили аудит? Как вы вошли в здание?

— Позвонил и сказал: «Полиция».

— То есть дали им время схватить гроссбухи и ручки. Разумеется, вы ничего не заподозрили. Ах уж мне эти сельские блюстители порядка!

— Но одна из девушек была секретарша мистера Бонда.

— Первая, кого они должны были взять в сообщники. Разумеется, она получит свою долю. Эпплби об этом позаботится.

На это суперинтендант не нашел, что сказать, а если б и нашел, все равно не смог бы произнести. Человек с более сильным характером попытался бы спорить, но суперинтенданта доводы Клода убедили, и мир его рухнул. Мистер Бонд, носитель августейшей фамилии Бонд, опустился до жалкого мошенничества! А мистер Эпплби, которого он так уважал, оказался волком в шкуре дворецкого! Тут у любого суперинтенданта откажут голосовые связки.

Он стоял, чувствуя, что осушил горькую чашу до дна, однако, по мере того как Клод продолжал, стало ясно, что в ней осталась еще капля-другая.

— Где этот Мэллоу-холл, где живет мистер Бонд? — спросил Клод, и суперинтендант, хоть и в тумане, сумел выдавить:

— В Мэллоу. Это деревня неподалеку.

— Значит, там сейчас и спрятаны денежки. Завтра первым делом возьмите ордер на обыск и отправляйтесь туда.

С тех давних пор, когда на веллингфордских скачках, его, тогда еще молодого констебля, ударил под дых мускулистый карманник, которого он вознамерился задержать, суперинтендант не испытывал неприятного чувства, будто конец света наступил внезапно и без предупреждения. В отличие от дяди Вилли он вскрикнул и содрогнулся:

— Нет, не могу! Мэллоу-холл! Нет!

— Сможете, — твердо произнес Клод. — Я пойду с вами и поддержу вас морально.

 

Глава XIII

1

На следующее утро в десять часов Майк был уже в кабинете, ждал, когда Гораций принесет кофе, в котором управляющий «Банком Бонда» отчаянно нуждался. При сэре Хьюго завтраки в Мэллоу-холле проходили весьма торжественно, за столом в обеденном зале собирались Майк, сэр Хьюго, мисс Бонд и гости усадьбы, однако смерть исхитила дядюшку, сломанная нога — тетушку, и теперь Майк завтракал в кабинете.

Майк чувствовал себя скверно. Он плохо спал, а недолгий сон тревожили кошмары. Его веки, как у Моны Лизы, были несколько тяжеловаты, и он предпочел бы откинуться в кресле и лежать, пока не принесут живительный кофе. Однако прежде надо было выполнить первоочередную задачу — позвонить Гасси Мортлейку, чтобы тот срочно связался с мистером Йостом и отменил прежнюю договоренность.

Майк желал внести полную ясность. Хотя обстоятельства вынудили его согласиться на предложение Гасси, чтобы Чарли Йост продырявил ему ногу, руку и или плечо — ваше дело назвать, мое дело продырявить, — Майку никогда не улыбалась эта перспектива. Обещание Гасси, что будет не страшнее простуды, оставляла определенные сомнения, как и уверения самого Чарли, будто его дырявили чаще, чем талон на социальную помощь, и хоть бы хны. С заметно полегчавшим сердцем Майк встал и пошел через комнату к столу, на котором стоял аппарат.

Телефон зазвонил в ту самую секунду, когда Майк подошел, и через мгновение в трубке уже звучал взволнованный голос.

— Алло, алло… можно попросить мистера Бонда?.. Алло… Это вы, Майк? Это Гасси.

Представляться не было надобности. Из всех знакомых Майка один Гасси имел привычку блеять, как заблудившаяся в тумане овца.

— Добрый день, Гасси, — сказал Майк. — Я собирался вам звонить. Что там у вас?

Вопрос, очевидно, подействовал на последнего из Мортлейков самым неблагоприятным образом. Некоторое время он только мекал, как овца, подавившаяся травинкой, но постепенно обрел голос.

— Что у меня?! Я расскажу, что у меня, черт возьми! Помните Йоста?

Вопрос мог бы показаться излишним. Чарли Йост был не из тех, кого легко забыть, однако Гасси имел собственную манеру вести разговор. Майк сказал, что да, он помнит Йоста.

— Что с ним?

— Подвел нас. Ушел в кусты. И это после того, как пообещал продырявить вас совершенно бесплатно! Позвонил сейчас и сказал, что все отменяется. А ведь он обещал! Обещал твердо! Поневоле утратишь веру в людей. Какого черта вы так пыхтите?

Майк так пыхтел, потому что новость взбодрила его не хуже кофе. Пыхтение было на самом деле хвалой Небесам. Он опасался, что Чарли Йост не примет его отказ. Есть люди, настолько обязательные, что, взявшись за работу, неукоснительно доводят ее до конца. День, чувствовал Майк, начался хорошо.

— Отчего он передумал? — спросил Майк.

— Насколько я понял, его переубедил товарищ по имени Костолом.

— Здесь необходимо примечание. С какой стати этот Костолом решил вмешаться?

— Он ударился в религию.

— Поздравляю его. Надеюсь, он станет епископом. Однако я все равно не понимаю.

Речь Гасси снова на некоторое время утратила связность, и лишь минуты через две он смог внести разъяснения.

— Йост неосторожно сболтнул что-то, чем вызвал подозрения Костолома, и Костолом стал наседать. Пришлось Йосту рассказать о нашей договоренности. Тогда Костолом сказал, что так не пойдет и дырявить вас — грех.

Теперь, когда Майк убедился, что его руке, ноге или плечу ничего не грозит, его интерес стал чисто академическим, однако из любопытства он все же продолжил расспросы.

— И Йост кротко согласился?

— Не знаю, насколько кротко, но согласился.

— Почему?

— Что, почему?

— Чем Костолом его так загипнотизировал? По моим представлениям, Йост должен был вытащить старый уравнитель и продырявить Костолома, как талон на социальную помощь. Разве не так поступают бандиты, когда на них пробуют давить?

— Как я понял, этот Костолом — гора мускулов под восемь футов ростом. Он пообещал отлупить Йоста, если тот не послушается.

— Не понимаю, как рост может быть помехой. В крупного человека легче попасть.

— Да, но кто-то объяснил Йосту, что бывает в Англии за такие дела, и тот испугался.

Забавно было держать Гасси в напряжении, однако Майк чувствовал, что пришло время проявить доброту и рассеять его тревогу.

— Ясно, — сказал он. — Жаль, конечно. Ладно, Гасси, у меня есть для вас одна забавная история. Вчера ночью…

Из трубки донесся яростный вопль.

— Господи, неужели вы не понимаете, что я на грани нервного срыва? Не хватало мне только выслушивать ваши анекдоты! Я отправляюсь к Йосту, может быть, еще сумею его умолить…

— Но, Гасси…

Майк не договорил — на другом конце провода трубку с грохотом бросили на рычаги. Оскорбленный, как всякий человек, которого так бесцеремонно прервали, он вернулся в кресло. Тут дверь открылась, и Майк обернулся, думая, что явился Гораций с завтраком.

Однако вошел не Гораций. Вошла Джил.

2

Хоть она была не на подносе, Майк ничуть не огорчился. Никогда она не выглядела такой веселой, жизнерадостной, цветущей и прекрасной. Султан старой школы, никогда не упускающий возможность пополнить гарем, без колебаний велел бы визирю записать ее телефончик, и очень огорчился бы, если бы дело не выгорело. Казалось, она только что из салона красоты, а совесть ее абсолютно чиста. Майк был восхищен и потрясен.

— Поразительные существа женщины, — сказал он, — ничто их не берет. Я тут чувствую себя так, будто мою душу отжали в стиральной машине, и выгляжу, как труп, который несколько дней пролежал в пруду…

— Ты выглядишь прекрасно. Скорее, как греческий бог.

— …а ты могла бы пойти на конкурс «Мисс Мира», и все судьи в один голос завопили бы: «Первое место!» И это после всего, что было вчера ночью!

— Пустяки. Мне даже понравилось. А что было после моего ухода?

Она опустилась ему на колени, и на какое-то время мысли Майка отвлеклись от заданного вопроса. Джил пришлось его повторить.

— А, это? — сказал Майк. — Так, рутинный осмотр.

— Кто пришел?

— Суперинтендант Джессоп.

— Я его видела. Он — душка.

— И его шурин. Из Скотланд-Ярда. Джил вздрогнула.

— Плохо. На людей из Скотланд-Ярда я не рассчитывала.

— Я тоже. Впрочем, все прошло гладко. Не буду отрицать, что я поседел за одну ночь, но нашу историю они проглотили.

— Даже инспектор Лестрейд?

— Да, он остался вполне удовлетворен.

— Наверное, ты говорил очень убедительно.

— Говорил Эпплби. Я очень его зауважал. Если буду грабить еще банк, то непременно с ним. Он придает уверенность.

— Так все хорошо?

— Пока да. Разумеется, если хоть что-нибудь выплывет, придется мне мотать срок.

— И мне. Но это пустяки, раз мы будем вместе.

— Боюсь, вместе мы не будем. Тюрьмы, в отличие от школ, никто объединять не собирается.

— Ладно, зато как чудесно будет, когда мы оба выйдем. Впрочем, ничто не всплывет. Ты завтракал?

— Еще нет.

— Так вот почему ты киснешь и мелешь вздор про тюрьму. Подкрепишься и станешь другим человеком. Только не подумай, будто я хочу, чтобы ты стал другим. Меня ты и такой устраиваешь.

— А ты завтракала?

— Нет, но мне и не нужно. Меня поддерживает любовь. Я думаю о тебе, мой повелитель, и яичница с ветчиной для меня — ничто.

— Давай перекусим вместе.

— Извини, я уже приглашена. Завтракаю с твоей тетушкой. Обещала прийти к ней сразу от тебя, дабы она могла высказать, что о тебе думает. Она вне себя, и я ее не виню. Ты сказал, что дворецкий грабит банк и Аду захлопнули в сейфе, а потом умчался, и больше она тебя не видела. Естественно, она ждала, что ты вернешься и дашь ей полный отчет.

— Я заходил, когда вернулся, но она уже спала, и я не стал ее будить. Она была очень красноречива?

— Очень. Называла тебя разными словами, некоторые из которых я слышала в первый раз.

— У нее обширный словарь.

— И она употребила его весь. Мне пришлось проявить твердость. «Капрал, — сказала я, распрямляя плечи, — вы говорите о человеке, которого я люблю», и она ответила: «Знаю, бедная замороченная глупышка, но что толку любить его, если он вас не любит?», а я сказала: «Он меня любит, и мы поженимся, если не угодим за решетку». А потом я рассказала ей все: про тебя и про меня, и про нас с Адой в банке, и как появились мистер Эпплби и его друзья, и почему Ада оказалась в сейфе. Она заметно успокоилась и сказала, что я храбрая девочка.

— Верно сказала, — с нежностью произнес Майк. — Да, тут она безусловно права. Скажи, что буду у нее, как только обрету способность передвигаться. Сейчас я не в силах подняться по лестнице.

Он снова сел в кресло и закрыл глаза, чтобы через мгновение снова их открыть, поскольку в комнату вплыли бодрящие запахи кофе и копченой селедки, а следом появился Гораций с полным подносом.

3

— Доброе утро, сэр, — сказал Гораций.

Большой глоток кофе расположил Майка к разговору. Им есть что обсудить, чувствовал Майк. Короткий путь домой прошел вчера в молчании: Майк был как в тумане, Гораций — погружен в свои мысли.

— Доброе утро, — сказал Майк. — Как спали, Эпплби?

— Хорошо, спасибо, сэр.

— Чего не скажешь обо мне. Ну и ночка была, правда?

— Да, сэр. Очень утомительная для нервной системы.

— Даже для вашей? Разве вам такое не в привычку?

— Вообще-то нет, сэр. Я обычно был скорее организатором, чем исполнителем, и редко играл активную роль.

— Мозговой центр?

— Именно так, сэр. Думаю, меня можно назвать скромным вариантом профессора Мориарти.

— Хорошо, что наш суперинтендант — не Шерлок Холмс.

— Подобные умы редко встречаются в провинции. Более значительную угрозу представляет его шурин. Мне он показался проницательным.

— Да, хотя по виду не скажешь. И все-таки вы считаете, что мы проскочили?

— У меня нет причин в этом сомневаться.

— Надеюсь, вы правы. И позвольте заметить, что очень мило с вашей стороны не докучать мне расспросами. Ведь наверняка ночные события возбудили ваше любопытство?

— Ничуть, сэр.

— Вы не спрашиваете себя, что там делали девушки?

— Нет, сэр. Моя невеста объяснила мне обстоятельства, пока я провожал ее домой. Как я понял, в банке возникла временная нехватка средств, и они с мисс Уиллард надеялись, изъяв некую сумму, ввести в замешательство ревизоров и выгадать передышку. По моему разумению, весьма мудрая мысль. Кстати, я слышал, что вас можно поздравить. Ада сказала, что вы, как и я, намерены вступить в брак.

— Если все будет хорошо.

— Я в этом убежден. Вижу лишь одно слабое место — то, что сейф был открыт с помощью комбинации, а не взорван.

— Почему, кстати?

— Исполнитель, на которого была возложена эта задача, не смог прибыть. По счастью, как выяснилось, поскольку взрыв, без сомнения, убил бы мою Аду. До сих пор содрогаюсь при этой мысли.

— Еще бы. Ад Кутс не столько, чтобы взрывать их динамитом.

— Да, сэр. Однако, если позволите, я предпочел бы не обсуждать этот аспект вчерашних событий. У меня ноги подкашиваются, как вспомню. Странно, что чудесное избавление подействовало на меня сильнее, чем на нее.

— Ада такая. Ее трудно выбить из колеи.

— Удивительная девушка. Завидую этой ее способности. Однако, когда я думаю, как легко вы могли не дать мне комбинацию…

— Еще бы! Я думал, вы пьяны.

— Вполне объяснимо. Нечасто дворецкий сообщает джентльмену, что грабит банк.

— Наверное, такое случается не чаще раз-двух в год. И, коли уж мы затронули тему дворецких, полагаю, женившись, вы меня оставите?

— Да, сэр. Я хотел бы, хоть и с сожалением, заблаговременно известить об уходе.

— Ады я тоже лишусь?

— Боюсь, что да. Мы планируем поселиться на Французской Ривьере. В юные годы я входил в банду Дюплесси, которая орудовала на Лазурном берегу, и сохранил самые нежные воспоминания о синих небесах и величественных горах. Я присмотрел замечательный дом неподалеку от Канн, который мы обчистили много лет назад.

— Когда вы еще были исполнителем?

— Да, и одним из лучших. Сейчас трудно поверить, но в ту пору я взбирался по стенам не хуже Ферди.

— Кого?

— Одного из моих бывших коллег, известного как человек-муха.

Майк кашлянул. Предстояло затронуть деликатный вопрос.

— Не сочтите за бестактность, Эпплби, но можно задать вам личный вопрос?

— Конечно, сэр.

— «Бывший» в вашей прошлой фразе — ключевое слово?

— О, сэр, можете не беспокоиться. Я безусловно отхожу от дел. Я обещал моей будущей дражайшей супруге, да и в любом случае нехватка грамотных специалистов по сейфам делает мою работу чересчур трудоемкой. Вы не поверите, какие разочарования мне пришлось пережить. Принести еще кофе, сэр?

— Нет, спасибо.

— Могу еще чем-нибудь быть полезен?

— Ну, разве что позвоните суперинтенданту и спросите, как продвигается расследование.

— Я не счел бы это благоразумным.

— Наверное, вы правы. Тогда все. Спасибо, Эпплби.

— Спасибо, сэр.

Через двадцать минут Майк, все еще страшась грядущего испытания, но уже несколько подкрепленный селедкой и кофе, отправился к тетушке Изабелле.

4

Когда он вошел в комнату, ему подумалось, что в искусстве умиротворения разбушевавшихся тетушек Джил нет равных. Под ее благотворным влиянием огнедышащий вулкан приутих настолько, что племянник мог взирать на грозную тетку почти без трепета. Если не считать, что она обозвала его мокрицей и присовокупила замечание по поводу мерзкой рожи, мисс Бонд ничем не проявила обычного темперамента. Сейчас даже дитя, при достаточной отваге, могло бы играть с ней.

— Джил говорит, ты якобы заходил ко мне вчера, — сказала она. — Держу пари, что это не так.

— Я заходил. Ты спала.

— Учитывая, что я за всю ночь не сомкнула глаз… Ладно, проехали. Что она говорит, будто вы решили пожениться?

— Брак согласован и состоится вскорости, при условии, конечно, что меня не упекут за решетку. В противном случае церемонию придется отложить на несколько лет.

— Ну…

— Не говори этого!

— Чего?

— Мне вспомнился старый мюзикл. Молодой человек знакомит мать с невестой, а мать смотрит на девушку и восклицает: «Бедный Джон! Бедный Джон!». Ты собиралась сказать: «Бедная Джил!»

— Ничего подобного. Я собиралась тебя поздравить. Такие девушки встречаются раз на тысячу.

— Я бы сказал, еще реже.

— Хоть я и не одобряю ее вчерашнюю выходку. Что тут, разбойничье гнездо? Мой брат грабит банк, моя сиделка грабит банк, мой дворецкий грабит банк, мой племянник грабит банк, его секретарша грабит банк…

— И ты бы грабила банк, если бы не лежала со сломанной ногой.

— Может быть, ты прав. Мы все мошенники, и ничего тут не поделаешь.

На лице Майка отразилось сомнение, как будто тетка в своих последних словах хватила лишку.

— Надеюсь, что так.

— В каком смысле?

— Я вспомнил шурина нашего суперинтенданта. Боюсь, как бы он чего не сделал.

— Что ты несешь? Какой шурин?

— Из Скотланд-Ярда. Гостит у Джессопа и заявился вместе с ним вчера ночью.

— Не может быть!

— Может, и мне показалось, что он не вполне поверил нашим объяснениям, хоть я и не сказал этого Джил, чтобы ее не тревожить.

— Ладно, меня ты встревожил. Что ему не понравилось?

— Дело в комбинации к сейфу. Я сказал, что всегда забываю ее и, по совету Ады, стал записывать в книжку. Самое смешное, что это правда. Грабители нашли ее — тут в нашей истории слабое место — и открыли сейф.

— На мой слух — очень правдоподобно.

— Не уверен, что на его тоже. Он промолчал, но у меня создалось впечатление, что он не вполне поверил. Мне не понравился его прищур. Он из этих, из новых — выпускников Кембриджа, Оксфорда или Хэпдонского полицейского колледжа, — а они известны своей башковитостью.

Мисс Бонд сердито фыркнула.

— Гори они синим огнем со своей башковитостью! Ничего не бойся. Этот обормот не заподозрит, что ты ограбил собственный банк.

— Заподозрил бы, если бы взял меня с поличным.

— Что невозможно.

— Наверное.

— Ну, разумеется!

— Ты меня очень успокоила, тетя Иззи. Значит, просто выбросим его из головы?

— Начисто. Нечего его боятся. Он успокоится на том, что работали профессионалы. А почему бы нет? Банки грабят сплошь и рядом. Странно, что «Банк Бонда» еще не обчистили.

— А не было чего-то такого в восемнадцатом веке?

— Вроде было, но в следующие сто лет — ни разу.

— Это потому, что рядом не оказалось Эпплби.

Мисс Бонд вспомнила, что давно хотела спросить про Горация. Из всех актеров ночной драмы он вызывал у нее самое жгучее любопытство.

— Расскажи мне про него. Абсолютно в твоем духе взять дворецким жулика. Ты и в детстве ничего не соображал. Явно криминальная физиономия, полагаю?

— Ничего подобного. Сама респектабельность. Надень на него гетры и шляпу с загнутыми полями — сойдет за епископа.

— Ну ты скажешь!

— Правда. Большинство епископов ему в подметки не годятся. Тебе надо на него посмотреть.

— Где он?

— В буфетной, надо думать.

— Наверное, ворует ложки.

— Он не украдет ложку, даже если родная бабушка будет просить его на смертном одре. Он переродился. Уходит от дел и женится на Аде Кутс. Будут жить безупречной жизнью на Ривьере. Он присмотрел дом недалеко от Канн. Из сентиментальных соображений, потому что ограбил его в юности, когда входил в шайку Дюплесси.

— Как сердцу те детские сцены милы.

— В таком духе, хотя сомневаюсь, что он был тогда ребенком. Говорит, что взбирался на стены домов.

Мисс Бонд минуту лежала в задумчивом молчании.

— Женится на этой милой девочке?

— И считает, что должен быть ее достоин.

— Очистился любовью хорошей женщины?

— В точку.

И снова мисс Бонд погрузилась в задумчивость. Возможно, она размышляла об идиллической жизни, которая ждет Эпплби, мистера и миссис, но вероятнее, нет, потому что заговорила о более приземленных вещах.

— Чемодан с деньгами. Где он?

— В шкафу, в кабинете. А что?

— На твоем месте я бы его перепрятала.

— Перепрятала?

— И поживей. Ты говоришь, этот Эпплби переродился. Все может быть, но вдруг он задумается и поймет, что не так уж очистился любовью хорошей женщины? Все бывает.

Майк вынужден был признать, что такое возможно. Многие люди, увидевшие свет, склонны его выключать, когда в них проснется ветхий Адам.

— Я понимаю, о чем ты.

— Иди и принеси его сюда. У меня он будет в безопасности.

Майк согласился, что совет здравый. Даже если Гораций, поддавшись алчности, решит взяться за старое, он не посмеет войти в святая святых мисс Бонд.

— Ты всегда права, тетя Иззи, — сказал он. — Сейчас же принесу. Он весит примерно тонну, и я наверняка надорвусь, пока буду втаскивать его по лестнице, но что с того? Если я умру в конвульсиях, всего лишь одной могилой станет больше среди холмов.

Чемодан, вынутый из шкафа, оказался весом и впрямь в тонну. Майк поставил его возле стола и без радости предвкушал, как они вместе будут преодолевать лестницу, когда сзади открылась дверь и раздался звучный голос Эпплби.

— Суперинтендант Джессоп и сержант Поттер, сэр, — сказал Гораций.

 

Глава XIV

В поведении двух служителей закона, когда те переступили порог кабинета, наблюдалась такая разница, что даже самый невнимательный взгляд не преминул бы ее отметить. Суперинтендант вошел первым с неловким видом кошки на раскаленных кирпичах или школьника, вызванного к директору. Для веллингфордца было почти святотатством вторгнуться в Мэллоу-холл с целью обыска. Феодальный дух в Англии сегодня уже не тот, но в тихих городках вроде Веллингфорда он еще сохраняется, особенно если его поддерживала такая сильная личность, как покойный сэр Хьюго. Суперинтенданту казалось, что портрет сэра Хьюго смотрит на него с гневным осуждением. Он полез за носовым платком и украдкой промокнул лоб.

Клод, в противоположность вспотевшему свояку, держался сверх обыкновения нагло. Он видел себя безраздельным хозяином ситуации, в отличие от Скотланд-Ярда, где ему приходилось почтительно оставаться в тени. До сих пор в подобных случаях его свободу самовыражения ограничивал инспектор, считавший, что сержанты должны молчать, пока к ним не обратятся.

— Доброе утро, — сказал он резким, властным голосом, с самого начала беря руководство операцией на себя. Суперинтендант, радуясь, что говорить будет человек, более к этому способный, поспешил отступить назад и занял позицию у Клода за спиной, где постарался стать маленьким и незаметным — трудная задача для человека его комплекции. Когда весишь пятьдесят стоунов, нелегко притвориться, будто тебя нет.

Майк вел себя скорее как суперинтендант, чем как его шурин. Спокойствие ему изменило. Если бы поэт Бернс вошел сейчас в кабинет и сравнил его с полевой мышью, чье гнездо разрушил своим плугом, Майк вынужден был бы подписаться под каждым словом.

— Доброе утро, — отвечал он, дивясь своему словообилию. Появление гостей произвело на него то же действие, какое в пору юношеских занятий боксом производил удар в солнечное сплетение. В любое другое время они застали бы его спокойным и вальяжным, но сейчас, когда чемодан стоял на виду, словно приглашая задать вопрос, беспечность начисто улетучилась. Оставалось надеяться, что он не слишком реалистично изображает гангстера в кинофильме, застигнутого сотрудниками ФБР.

Гораций, чья обычная невозмутимость слегка пошатнулась при виде чемодана, уже овладел собой и направился к двери, когда его маневр пресек повелительный окрик: «Стоять!». Обернувшись, он сказал:

— Простите, сэр, вы мне? Клод ответил, что ему.

— Вы желаете, чтобы я остался? Клод подтвердил, что желает.

— Очень хорошо, сэр, — сказал Гораций, и Клод перенес свое внимание на Майка.

— Я хотел бы, — сказал он, с каждым слогом беря все более официальный тон и чувствуя себя в отсутствие инспектора, как спущенный с поводка пес, — еще раз вспомнить события прошлой ночи. Не возражаете?

Если это было все, что он хочет, Майк не возражал. Покуда разговор не сворачивает в сторону чемоданов, он готов был вспоминать события прошлой ночи, сколько гостю заблагорассудится.

— Ничуть, — ответил он, надеясь, что это прозвучало достаточно искренне. — Давайте, сержант, давайте.

— Спасибо. — Клод повернулся к Горацию, который, как любой хороший дворецкий в подобных обстоятельствах, принял вид изделия, вышедшего из рук таксидермиста. — Вы сказали, что, выйдя из банка, вернулись.

— Да, сэр.

— И обнаружили, что сейфы открыты.

— Да, сэр.

— При помощи комбинации.

— Да, сэр.

— И оставлены открытыми.

— Да, сэр.

— Кто-то был очень небрежен.

— Да, сэр.

— Но к вашей выгоде.

— Не понимаю вас, сэр.

— Вы смогли обчистить банк без помощи мистера Йоста. Не требуется большой проницательности, — продолжал Клод, — чтобы проследить ваш с мистером Йостом план: вы отвлекаете полицию, он приходит и не спеша грабит банк. Однако вам подумалось, что Йост может улизнуть с денежками, и вы пошли в банк за ним присмотреть. Почему-то он не прибыл, а вы обнаружили комбинацию и поняли, что сможете обойтись без него. Просто, мой разлюбезный, совсем просто.

Гораций был ошеломлен. Дворецкий, что бы ему ни сказали, редко поднимает брови больше чем на четверть дюйма, но Гораций поднял их на целые полдюйма. Можно было бы сказать, что у него перехватило дух, если бы он не заговорил:

— Вы шутите, мистер Поттер?

— Я не шучу, мистер Эпплби.

— Тогда, — с ледяным достоинством произнес Гораций, — я вынужден буду Принять Меры.

Многие, раздавленные его величавой манерой, дрогнули бы, но Клод только рассмеялся своим немелодичным смехом. Жизнь в Скотланд-Ярде очерствляет сердца.

— Великолепно, Эпплби! Сама оскорбленная невинность.

— Английские суды понимают, что главное достояние дворецкого — репутация. От нее зависит его способность зарабатывать на жизнь. Вы — при свидетелях — обвинили меня в преступлении, и я не могу этого так оставить. Вы будете иметь дело с моими поверенными.

И тут зазвонил телефон.

Внезапный звук, когда, казалось, вся Природа, замерши, внимает только что приведенным словам, парализовал Майка, и к аппарату шагнул Гораций. Далеко он, впрочем, не ушел, поскольку властное: «Стоять!» снова остановило его на полушаге.

— Я буду принимать все звонки, — сказал Клод, хватая трубку. — Алло? Кто говорит? Мистер Кто? Да, он здесь. Мистер Бонд, вас мистер Мортлейк, — сообщил он, удовлетворенный, что с этой стороны подвоха не ожидается. От свояка он слышал, что мистер Мортлейк — способный крикетист и состоит в каком-то родстве с начальником полиции графства. Очевидно, такой человек не может быть замешан ни в чем криминальном.

— Алло, Гасси, — сказал Майк голосом, в котором лишь самое нечуткое ухо заподозрило бы нотку приветливости.

Менее всего ему хотелось сейчас болтать с Огастесом Мортлейком.

— Кто это был? — спросил Гасси.

— Кто?

— Тип, с которым я говорил. Это ведь не дворецкий?

— Нет.

— Вот и мне так показалось. Голос другой, и не сказал мне: «сэр».

— Один человек. Зашел по одному делу.

— Какому?

— Что?

— По какому делу?

— Так, по одному.

— Ясно. Хотя это не важно.

— Да.

— Я позвонил, Майк, потому что у меня для вас радостная новость. Вам повезло. Помните Йоста?

— Слушайте, Гасси, у меня разговор.

— С этим типом?

— С каким типом?

— С которым я разговаривал.

— Да, да, да! В чем дело, Гасси? Чего вам надо?

— Я пытаюсь объяснить, а вы все время перебиваете. Сможете быть дома сегодня в двенадцать ровно?

— Уже почти двенадцать.

— Ну да. Так сможете?

— Да, я никуда не собираюсь. А что?

— Ровно в двенадцать некий Фрэнк Фонтескью зайдет вас продырявить.

— Что?!

— Да. Он друг Йоста, и Йост сплавил ему работу. Исключительно мило со стороны этого Фортескью было согласиться, а со стороны Йоста — привлечь его к этому делу. Так я и сказал, а он ответил, что весь извелся. Сказал, не привык подводить людей и жутко рад, что сумел-таки все уладить. Разумеется, вам придется отблагодарить Фортескью небольшой суммой, не может же он делать это за бесплатно, как Йост, в конце концов, он вам ни сват, ни брат, но все это можно будет утрясти позже. Да, чуть не забыл. Фортескью позвонит с черного крыльца, а не с парадного. Оказывается, Йост был в Мэллоу-холле, хотя как он туда попал, ума не приложу, разве что в тот день, когда всех пускают за два шиллинга или за сколько, но, в общем, он присоветовал Фонтескью заднее крыльцо. Кусты и все такое. Ему, разумеется, нужны какие-то зеленые насаждения, чтобы в них скрыться. И не бойтесь, что Фортескью промажет. Йост говорит, он классный стрелок. Ладно, это все, — заключил Гасси. — Не забудьте. Черное крыльцо. В двенадцать ровно. Пока.

Если Майк вообще о чем-нибудь думал, возвращаясь от телефона, то лишь об одном: как бы ни развивались события, он всеми силами постарается не приближаться к заднему крыльцу. Еще он кипел негодованием на Чарли Йоста. Вот нудный формалист! Почему нельзя было оставить все, как есть? Такие вот чарли йосты отравляют окружающим жизнь, из-за них у безобидных благонамеренных людей возникает чувство, будто мышцы в ногах заменили дешевыми ватными протезами. Он кое-как доковылял до кресла, а Клод возобновил беседу с Горацием:

— Вы говорили про поверенных, Эпплби.

— Я сказал, вы будете иметь дело с ними. Они проинструктируют адвоката, и первым его вопросом к вам в суде будет: как я заполучил комбинацию к сейфу?

— На это я отвечу, что вы получили ее от своего сообщника Бонда. Неужто я, по-вашему, так прост, что не различил здесь преступный сговор? Мой разлюбезный, ах, мой разлюбезный! — сказал Клод, и Майк подпрыгнул, как семечко бешеного огурца. Вновь он испытал то неприятное чувство, будто ему с силой двинули под дых. Глаза заволокла пелена, в центре которой сержант Клод Поттер двигался скачкообразно, как персонажи старых немых картин.

Гораций хранил невозмутимость.

— Защитник спросит: зачем мистеру Бонду грабить собственный банк?

— А я отвечу, потому что он был на грани краха и надеялся списать недостачу на грабителей.

— Мистер Поттер, ваше воображение меня изумляет.

— И меня! — вскричал Майк, внезапно обретая голос. — Из всех бредовых выдумок! Из всех диких обвинений! Из всех позорных…

— Клеветнических, сэр.

— Спасибо, Эпплби. Из всех клеветнических…

— Измышлений, сэр.

— Еще раз спасибо, Эпплби. Из всех клеветнических измышлений, которые я когда-либо слышал, это — бьет все рекорды. Кто ваши поверенные, Эпплби?

— Боджер, Боджер, Боджер…

— Хорошо.

— И Боджер.

— Еще лучше, — добавил Майк, чувствуя, что четыре Боджера — сила. — И что, толковые?

— Очень, сэр.

— Тогда очень скоро вы получите от Боджера, Боджера, Боджера и Боджера не одно послание, а два, мистер Поттер.

— Буду счастлив, — отвечал Клод. — А пока я намерен отыскать в этом доме похищенные деньги. Ордер при вас?

— Угу, — отвечал суперинтендант, внося свой первый и последний вклад в разговор.

— Тогда давайте…

Фраза осталась незаконченной. Глаза Клода зажглись внезапным огнем, как у тетушки Изабеллы, когда той случалось отгадать слово в кроссворде. Он поднял руку, как будто собирался погладить свои гадкие усики, но в действительности указал пальцем на пол.

— Что в этом чемодане? — вопросил он. — Откройте чемодан! — добавил он голосом, таким громким и звонким, что даже Гораций немного подпрыгнул, а горничная Айви, только что появившаяся в дверях, вынуждена была еще раз повторить свое сообщение. Ее первая попытка привлечь внимание хозяина утонула в словах Клода.

— Там у черного крыльца джентльмен, спрашивает вас, мистер Бонд, — сказала она.

Клод вздрогнул, или, как сформулировал бы словарь синонимов, совершил резкое непроизвольное движение. Он подозрительно относился к людям, которые звонят этому мошеннику Бонду по телефону, но стократ подозрительнее — к тем, кто спрашивает его с заднего крыльца. Его решительные глаза зажглись еще большей решительностью. Он чувствовал, что дело пошло, и хотя не завопил: «Ату!», но недвусмысленно выразил это своим поведением.

— Я поговорю с этим джентльменом, — коротко сказал он. — Будьте любезны оставаться на месте, мистер Бонд.

Майк вскочил. Ему не за что было любить Клода Поттера, которого он никогда не пригласил бы погостить в Мэллоу-холле или прогуляться на досуге по окрестностям, но он был человек.

— Нет! — вскричал Майк. — Сделайте одолжение, не надо!

Клод издал короткий, резкий, немелодичный смешок.

— Боюсь, что в своем официальном качестве я не могу делать людям одолжения, мистер Бонд.

Когда дверь за ним закрылась, Гораций кашлянул.

— Джентльмен, который нас только что покинул, действительно приходится вам шурином, мистер Джессоп?

— Угу.

— Мои соболезнования.

— И мои, — добавил Майк.

— Он показался мне резковат, — продолжал Гораций, — и не так спокоен, как Вер-де-Веров знатный род. Он запланировал длительное пребывание?

— Две недели.

Майк покачал головой.

— Сомневаюсь, что он пробудет здесь так долго, — сказал он, и при этих словах издалека донесся приглушенный расстоянием выстрел. У суперинтенданта вырвался взволнованный возглас. Он метнулся к выходу, насколько возможно метнуться человеку его комплекции. Гораций степенной походкой направился ему вслед.

Майк, закрыв глаза, осел в кресло. В углу высокие напольные часы начали бить двенадцать.

 

Глава XV

Гораций вернулся через десять минут и один.

— Простите, сэр, что замешкался и не сразу сообщил вам о произошедшем, — сказал он, — но у Айви случилась истерика, и пришлось плеснуть ей в лицо воды. Это заняло время.

— Побоку Айви.

— Да, сэр, она, как вы справедливо заметили, второстепенный сюжет. Впрочем, могу добавить, что она вполне успокоена, хоть и мокрая. Боюсь, сэр, что мы некоторое время будем лишены радости лицезреть сержанта Поттера.

— Он жив?

— Да, сэр, но получил тяжелое телесное ранение, которое ограничит его общественную деятельность примерно на неделю. Суперинтендант повез его в больницу на машине. Мы воспользовались моей рубашкой, чтобы остановить кровь.

— Много было?

— Сэр?

— Крови.

— Да уж, сэр. Если воспользоваться выражением Великолепного Башвиля из пьесы мистера Бернарда Шоу, он был весь червлень.

— Где его ранили?

— У заднего крыльца, сэр.

— Я имел в виду, куда?

— А, простите, сэр, я неверно вас понял. В мясистую часть правого предплечья. Болезненно, конечно, но не опасно.

— Не страшнее сильной простуды.

— Сэр?

— Ничего. Взглянем правде в глаза: сержант Поттер из тех, кто напрашивается на что-то подобное.

— Всецело согласен, сэр. Не помню, чтобы встречал человека, к которому испытывал бы столь отчетливую неприязнь. Хотя мне говорили, что такая манера вообще свойственна Скотланд-Ярду. Думаю, это происходит от общения с преступниками самого низкого разбора. Желаете капельку бренди, сэр?

— Нет, спасибо.

— Очень укрепляет нервную систему.

— Моя нервная система в порядке. Хотя не была, когда он заинтересовался чемоданом.

— Не отрицаю, весьма нелегкий для ответа вопрос в данных обстоятельствах. Поневоле чувствую, что приход Айви был провиденциальным. Чувствуешь, что нас, если можно так выразиться, оберегали.

— Без ангелов-хранителей здесь дело не обошлось.

— Да, сэр. Однако я должен признаться, сэр, что несколько озадачен появлением загадочного стрелка. Чем сержант Поттер вызвал его неудовольствие? Откуда он знал, что сержант Поттер здесь? И почему, если его целью был сержант Поттер, он спросил вас?

Майк замялся. У каждого человека есть свои маленькие секреты, которые он предпочел бы оставить при себе. С другой стороны, события прошлой ночи и нынешнего утра оставили у него впечатление, что тут случай особый. Их с Горацием связали неувядающие воспоминания, как двух боевых товарищей, твердо стоявших плечом к плечу. Он решил рассказать все.

— Это я могу объяснить. Его целью был не сержант Поттер, а я.

— Вы, сэр?

— Да. История долгая, попробую рассказать вкратце. Я застрахован у Ллойда на крупную сумму от телесного повреждения, нанесенного с целью убийства, и этот человек должен был в меня выстрелить, не с целью убийства, разумеется, но чтобы так выглядело. Договаривались через моего знакомого, поэтому он ни разу меня не видел и выстрелил в того, кого счел мной. Это был единственный способ добыть деньги.

Гораций покачал головой — не потому, что осуждал подобные методы, но потому, что не верил в их действенность.

— Ничего бы не вышло, сэр.

— Думаете?

— Эти страховщики всегда выкрутятся. Списали бы на несчастный случай.

— Скорее всего, вы правы. Так или иначе, я снова в затруднительном положении. Если вернуть чемодан, банку конец. Если нет, меня посадят в тюрьму. Поттер распространит свои подозрения, будет расследование, и правда всплывет.

— И впрямь дилемма, сэр.

— Да уж. Невольно пожалеешь, что этот субъект не взял левее и не прострелил Поттеру голову.

— Печальней слов не выведет перо, чем эти: «так могло бы статься». Однако у меня есть предложение, сэр, которое, полагаю…

Он не договорил, потому что открылась дверь, и вошла Айви, почти обсохшая, но еще не та веселая беспечная Айви, которая пленила сердце сержанта Герберта Брюстера.

— Ой, мистер Эпплби, — сказала она. — Два джентльмена.

— Эта фраза безусловно нуждается в глаголе, милочка. Что эти два джентльмена?

— Ждут вас, мистер Эпплби. Я проводила их в буфетную. Мистер Смита и мистер Ферди.

— Конечно, — сказал Гораций, светлея. — Мои бывшие коллеги, сэр. Я попросил их зайти. Если вы извините меня на минуту.

Не успел он выйти, как появилась Джил.

— Сообщение тебе, мой прекрасный принц, — сказала Джил. — Твоя близкая родственница желает знать, что с тобой. Поправка. На самом деле она сказала: «Пойдите узнайте, куда запропастился этот недоумок». По-видимому, ты должен был принести чемодан, но минуты ползут, а чемодана все нет. В чем заминка?

— У меня были посетители. Суперинтендант Джессоп и его шурин, сержант Поттер из Скотланд-Ярда. Боюсь, дела не совсем хороши.

Джил потемнела лицом. Она раздвинула было губы, чтобы прибегнуть к панацее дядюшки Вилли, но сказала, слабым голосом, следующее:

— Говори. Я выдержу.

Нелегко было Майку рассказать все, но он справился. Когда он закончил, Джил заговорила еще более слабым голосом.

— Ой, Майк, — сказала она, — значит, мы снова там, откуда начали?

— Да.

Долгое горестное молчание нарушил Гораций, вошедший в сопровождении Смити и Ферди.

Майк взглянул на них неприязненно. Он собирался заключить Джил в объятия и по возможности утешить, а тут эта помеха. Он не ожидал, что Гораций вернется, тем более с друзьями.

Кроме того, ему неприятен был самодовольно-бодрый вид Горация. Так, думалось ему, выглядит человек, говорящий себе, что пусть у некоторых глухая ночь без берегов и последний свет потух, сам он устроился как нельзя лучше. Гораций, казалось, предвкушает идиллическую жизнь в холмах неподалеку от Канн и плевать хотел на мрачные перспективы Майка Бонда. Не так положено вести себя боевым товарищам, твердо стоявшим плечом к плечу. Если бы сейчас Майка попросили вкратце охарактеризовать Горация Эпплби, он назвал бы его жирным бесчувственным индюком.

Гораций, не ведая об этом безмолвном осуждении, представил новоприбывших:

— Позвольте представить, сэр, мистера Монтгомери Смита и мистера Фердинанда Рипли. Мисс Уиллард с ними уже знакома.

— Добрый день, мисс, — учтиво произнес Смити. — Надеюсь, вчерашняя ночь не имела для вас никаких дурных последствий?

— К сожалению, имела.

— Печально слышать, мисс.

— Я несколько подавлена.

— Ах-ах.

— Эпплби, — сказал Майк, ерзая в кресле, как будто его кусают муравьи. — Не хочу показаться негостеприимным, но не могли бы вы на короткое время оставить нас с мисс Уиллард наедине? Нам много что надо обсудить.

— Вполне понимаю, сэр, — сказал Гораций, жестом останавливая Ферди, который собрался было открыть рот, — но если вы потерпите нас еще минутку, то увидите, что это не пустой светский визит. Мы хотим сделать вам деловое предложение, мистер Бонд. Мистер Смит и мистер Рипли избрали меня своим представителем. Можно мне говорить от вашего имени, Смити?

— Да, конечно, шеф.

— А от вашего, Ферди?

— Еще как!

— Тогда я могу продолжать. Если припомните, сэр, когда Айви вошла сообщить о прибытии этих двух джентльменов, я говорил о предложении касательно той неприятной ситуации, в которой вы оказались. «Банк Бонда» стеснен в средствах, и мы с друзьями считаем, что это недопустимо. Посему мы предлагаем внести сумму, которая покроет нехватку и вновь укрепит финансовое положение банка.

Майку снился чудесный сон, как будто он сидит в кабинете и горько размышляет о невозможности добыть денег и не попасть в тюрьму, и тут, как это бывает во сне, входит Гораций Эпплби и предлагает все уладить. Сон был невероятно четок, и в следующий головокружительный миг Майк понял, почему: все это происходило в реальности.

Первым делом его пробила дрожь, словно по креслу, в котором он сидел, пропустили ток. Невидимый оркестр заиграл тихую музыку, воздух наполнился благоуханием прорастающих сквозь пол фиалок и роз.

Это длилось несколько мгновений, потом Майк вспомнил размер того, что Гораций назвал «стесненностью в средствах». Оркестр смолк, фиалки и розы увяли на стебельках.

— Эпплби, — сказал он, — не знаю, как вас и благодарить.

— Не стоит благодарности, сэр.

— …и вас, джентльмены. Однако, когда вы услышите, о какой сумме идет речь…

— Быть может, вы будете так любезны нас просветить, сэр.

— Примерно сто тысяч фунтов.

— Это не составит затруднений.

— Не составит?!

— Примерно такую сумму я и предполагал. Помните, как я это вам говорил, Смити?

— Помню, шеф.

У Майка по-прежнему плыло перед глазами. Он хрипло проговорил:

— Но сто тысяч фунтов!

— Вполне нам по силам, сэр. Смити?

— Даю двадцать пять тысяч.

— Ферди?

— И я.

Гораций взирал на обоих финансистов со счастливой улыбкой, как гувернантка, чьи питомцы успешно ответили на вопрос о главных реках Англии или об овчине, пеньке и свечном сале, которые некоторые страны почему-то так любят экспортировать.

— Смити и Ферди всегда полагались на мои советы касательно вложения средств, и я смог заверить их, что в «Банке Бонда» капиталы и проценты будут в наибольшей безопасности. Вы спрашиваете себя: «А как же оставшиеся пятьдесят тысяч фунтов?». Я буду счастлив их внести. Много лет, сэр, мы действовали весьма успешно и жили экономно. Мне удалось сколотить скромный капиталец, и, полагаю, Смити и Ферди — два самых обеспеченных грабителя в Англии.

— Благодаря вам, шеф, — сказал Смити, и Гораций еще немного расцвел.

— Смити — мой горячий поклонник. Как говорят французы, больше роялист, чем сам король. Значит, сэр, мы можем считать, что сделка улажена. Когда вы сочтете удобным, можно будет составить нужные бумаги, пока же будем считать это джентльменским соглашением. Теперь, думаю, все, сэр.

— Не совсем, — сказала Джил. — Осталось сказать, мистер Эпплби, что вы — ангел во плоти.

— Спасибо, мисс.

— И вы, мистер Смит.

— Спасибо, мисс.

— И вы, мистер Рипли.

— Всегда рад служить, мисс.

— Подписываюсь двумя руками, — сказал Майк, — но при одном условии.

— Сэр?

— Вот оно. Я не могу допустить, чтобы вы постоянно говорили мне «сэр». Господи, Эпплби, вы понимаете, что для меня сделали? Вы спасли мне жизнь. Могу ли я слышать «сэр» из уст… как мне вас назвать?

— Душечки-зайчика? — предположила Джил.

— В точку. Но душечки-зайчика, которому я должен целовать подол платья.

Гораций заметно растрогался. Впервые за тридцать лет щеки его порозовели.

— Мой разлюбезный, ах, мой разлюбезный, — сказал он.