Глава 1 ДОМ ЮНОГО АНГЛИЧАНИНА

1 августа 19… года

Кларенс Чагуотер глянул вокруг, сдвинув брови и стиснув зубы.

— Англия… моя Англия! — простонал он.

Кларенс — крепкий подросток четырнадцати лет. У него широкополая шляпа, яркий шейный платок, фланелевая рубашка, пучок лент, рюкзак, футбольные трусы, коричневые ботинки, свисток и хоккейная клюшка — все простенько и со вкусом. Собственно, он один из бойскаутов генерала Баден-Поуэлла.

Присмотритесь к нему внимательно. Не отворачивайтесь, бросив беглый взгляд: ведь вы взираете на судьбоносную личность, на Кларенса Макэндрю Чагуотера, того самого, что спас Англию.

Сегодня эти черты знакомы всем. Все видели колонну Чагуотера в Олдуиче, конную статую на улице Чагуотера (бывшая Пиккадилли) и открытки в витринах канцелярских лавок. Выпуклый лоб, будто набитый полезными сведениями; тяжелый подбородок; глаза, сверкающие за стеклами очков; во всем облике что-то je ne sais quoi.

Словом — Кларенс!

Он умел делать все, что положено бойскауту. Он мог реветь быком и ворковать голубем. Он мог подражать крику репы, да так, что кроликов надувал. Он мог улыбаться и свистеть одновременно, в соответствии с Правилом 8 (кто пробовал — знает, насколько это сложно). Он мог различать следы, валить деревья, узнавать характер по подошвам и издавать позывные. Он отличался во всем, а позывные издавал поистине мастерски.

* * *

Жарким августовским днем Кларенс напряженно выслеживал в столовой домашнюю кошку по следам на ковре. Подняв на секунду взгляд, он заметил других членов семьи.

— Англия, моя Англия! — простонал он.

Вид и в самом деле исторг бы горючие слезы у любого бойскаута. Стол отодвинули к стене, и на свободном месте мистер Чагуотер, вместо того чтобы подавать детям пример, выделывал трюки с йо-йо. Рядом его жена сосредоточенно ловила стаканчиком теннисный мяч. Реджи Чагуотер. старший сын в семье, ее надежда, наследник, читал спортивные новости в раннем издании вечерней газеты. Хорэс, другой брат, играл в шарики с сестрой Грейс и ее женихом, Ральфом Пибоди. Еще одна сестра, Алиса, подправляла бадминтонную ракетку.

Никто в целом семействе не выделывал ружейных экзерсисов, не занимался строевой подготовкой и не учился делать перевязку.

Кларенс испустил стон.

— Если не можешь играть без фырканья, сынок, — подосадовал мистер Чагуотер, — найди себе другую игру. Из-за тебя я подпрыгнул, а то бы побил собственный рекорд.

— Кстати, о рекордах, — вмешался Реджи. — Фрай, возможно, наберет сотню очков, восьмую подряд. Коли так пойдет и дальше, Ланкашир выиграет в чемпионате.

— По-моему, он играет за Сомерсет, — заметил Хорэс.

— Играл две недели назад. Надо быть в курсе, крикет тебе не шуточки.

Кларенс снова с горечью фыркнул.

— Наверное, тебе лучше встать с пола, Кларенс, — забеспокоился мистер Чагуотер. — Тут такой сквозняк, а ты явно простужен. Чего ради лежать на полу?

— Я выслеживаю, — отвечал Кларенс просто, но с достоинством.

— Лучше тебе выслеживать на стуле, с интересной книжкой.

— Ребенок, похоже, заболел, — сунулся с критическим замечанием Хорэс. — Хрипит чего-то. Что с тобой, Кларри?

— Я думал о своей стране, — сообщил Кларенс, — об Англии.

— Что такого с Англией?

— Англия, вперед! — подхватил Ральф Пибоди.

— Моя загубленная страна! — вздохнул Кларенс, и скупая мужественная слеза увлажнила стекла его очков. — Моя загубленная, обессиленная страна!

— Ахинею несешь, — заявил Реджи, откладывая газету. — Старина, да нынче Англия сильнее всех кругом, а ты будто не знал? Ты вообще газеты читаешь? Как же — ведь мы отвоевали кубок по крикету у австралийцев, выиграли чемпионаты, что по гольфу, что по дрибушечкам; а теннис с привязанным мячом, бирюльки, перышки, а зоологическое лото — везде победы! Тебе хоть известно, что в крокете наша пара опередила американскую на восемь воротец? Не доводилось слышать, что на последней Олимпиаде медаль за тройной прыжок была наша? Ты словно с луны свалился, братец.

Кларенс не находил слов выразить переполнявшие его чувства. Он молча поднялся и вышел.

— Видно, не в духе, — заметил Реджи. — Чудак! Слушайте, а Херст хорошо подает! Пока счет пять — двадцать три.

В унынии Кларенс побрел за ворота. Семья Чагуотеров жила в Эссексе, в превосходном, недавно построенном особнячке. То был настоящий английский дом. Назывался он «Настурции».

По пути до Кларенса донесся голос мальчишки-газетчика. Тот появился из-за угла с воплем: «Па-араженье Серрея! Неотразимые подачи на стадионе «Овал»!»

Завидев Кларенса, он приостановился.

— Газету, генерал?

Кларенс покачал головой, но, увидев заголовки, издал сдавленный крик. Там стояло:

«СЕРРЕЙ НЕ НА ВЫСОТЕ»

«ГЕРМАНСКАЯ АРМИЯ ВЫСАДИЛАСЬ В АНГЛИИ».

 

Глава 2 ЗАХВАТЧИКИ

Кларенс швырнул мальчишке полпенни, схватил газету и стал пристально изучать. Под обычными рубриками ничего важного не было, но он нашел, что искал, в разделе экстренных сообщений. «Последние новости, — гласил заголовок. — Фрай не дал себя выбить, 104 очка. Команда Серрея проиграла, счет 147:8. Сегодня днем германская армия высадилась в Эссексе. Слякотьширские скачки с гандикапом: первое место — Цыпленок, второе — Саломея, третье — Гип-гип; всего семь участников».

Эссекс! В любую минуту следовало ждать врага у ворот, более того — под дверью. С воинственным кличем на устах Кларенс помчался домой.

Будто марафонец-чемпион, он ворвался в столовую и опять не дал мистеру Чагуотеру побить рекорд.

— Германцы! — вскричал Кларенс. — Нас оккупируют! На сей раз мистер Чагуотер по-настоящему разозлился.

— Сколько можно напоминать: что за кошмарная привычка шуметь в помещении, Кларенс; сто раз уже говорено. Если бойскауту нельзя быть потише, не надо нам таких бойскаутов. Я было поднял йо-йо шесть раз подряд.

— Отец, но…

— Молчать! Сию минуту отправляйся в постель; и я еще подумаю, не оставить ли тебя без ужина. Зависит от того, как ты будешь себя вести. Марш!

— Отец, но…

Кларенс, дрожа от возмущения, уронил газету. Мистер Чагуотер стал заметно суровее.

— Кларенс! Мне повторить?

Он подался вперед и расстегнул ремень. Кларенс ретировался. Реджи подобрал газету.

— У ребенка, — заявил он рассудительно, — винтиков не хватает. Ого! Я же говорил! «Фрай не дал себя выбить, 104 очка». Молодчина, Чарлз!

— Ну и ну, — воскликнул Хорэс, сидевший у окна, — тут два чудака подошли к парадной двери, в маскарадных костюмах, что ли.

— Германцы наверное, — сказал Реджи. — Сегодня днем высадились, вот в газете пишут. Стало быть…

Громогласный стук сотряс здание. Домочадцы переглянулись. В прихожей послышались голоса, затем дверь открылась, и горничная объявила: «Господа Спринцонто и Адью Там».

— Вернее, — поправил на безупречном английском языке высокий бородач с военной выправкой, вошедший первым, — принц Отто Саксен-Пфеннигский и капитан граф фон Поппенгейм, его адъютант.

— Конечно-конечно! — учтиво согласился мистер Чагуотер. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Визитеры уселись. Установилось неловкое молчание.

— Тепло сегодня! — сказал мистер Чагуотер.

— Весьма! — сказал принц несколько принужденно.

— Чашку чаю? Вы прибыли издалека?

— Ну… э… издалека. Если можно так выразиться, с приличного расстояния. Собственно, из Германии…

— Прошлым летом я отдыхал в Дрездене. Прекрасный город!

— Несомненно. Дело в том, мистер… э-э…

— Чагуотер. Кстати: моя жена, миссис Чагуотер. Принц поклонился. То же сделал адъютант.

— Дело в том, мистер Тшагвотер, — снова начал принц, — мы не отдыхать сюда приехали.

— Безусловно-безусловно. Сперва дело, потом удовольствие.

Принц подергал усы. То же сделал адъютант, который вообще казался малоинициативным и неразговорчивым.

— Мы — оккупанты.

— Ну что вы, что вы, — запротестовал мистер Чагуотер.

— Предупреждаю: вы сильно рискуете, если окажете сопротивление. Вы не носите форму…

— Мне такое и в голову не придет, кроме как в масонской ложе, конечно.

— Вы испытываете, очевидно, такое искушение. Не думайте, будто я не догадываюсь о ваших чувствах. Здесь дом англичанина, его крепость.

Мистер Чагуотер доверительно похлопал его по колену.

— Очень уютное местечко, кстати, — сказал он. — Простите, что говорю о делах, но вы, я так понимаю, предполагаете остаться в нашей стране на некоторое время.

Принц коротко хохотнул. То же сделал адъютант.

— Вот именно, — продолжал мистер Чагуотер, — именно. Тогда вам понадобится пристанище, согласитесь. Я счастлив буду предоставить вам этот дом на очень скромных условиях, на любой срок. Давайте заглянем ко мне в кабинет на секундочку и там спокойно побеседуем. Ясно ведь, имея дело прямо со мной, вам не придется платить комиссионные посредникам, а также…

Вежливо, но твердо он оттеснил принца из комнаты в коридор.

Адъютант продолжал сидеть, уставившись на ковер. Реджи вызвал огонь на себя.

— Извините, — приступил он, — за деловые разговоры в обществе и все такое прочее. Я агент страховой компании «Будь что будет». Слышали, наверное? Мы можем предложить исключительно выгодные условия, только для вас. Не упускайте такой удобный случай. Позвольте предложить наш проспект… Хорэс незаметно зашел с фланга.

— Не знаю, ездите вы на велосипеде или нет, капитан… э-э… граф, но если хотите практически новый мотоциклет, бывший в употреблении всего ничего, с ноября…

Прошуршали юбки: Грейс и Алиса начали наступление на посетителя.

— Я совершенно уверена, — начала Грейс обезоруживающе, — вы любите театр, капитан Поппенгейм. Мы собираемся поставить «Здесь говорят по-французски», в помощь «Фонду по организации полноценного питания для пенсионеров по возрасту». С благотворительными целями, видите ли. Так, сколько билетов вам дать?

— Вы их сможете распространить среди знакомых, само собой, — добавила миссис Чагуотер.

Адъютант судорожно глотнул.

* * *

Через десять минут двое ошеломленных мужчин без гроша в кармане пробирались на ощупь к садовой калитке.

— Наконец, — выговорил один из них, принц Отто, — наконец я прочувствовал ужасы оккупации… для оккупантов.

Пошатываясь, они продолжали путь.

 

Глава 3 АНГЛИЯ ПОД УГРОЗОЙ

Когда наутро пришли газеты, выяснилось, что положение куда серьезней, чем представлялось поначалу. Не только германцы напали на Эссекс, а еще восемь вражеских армий — так удивительно совпало — выбрали то же самое время для нанесения давно задуманного удара.

Англия оказалась не просто под пятой завоевателя — под пятой девяти завоевателей.

Прямо ступить было некуда.

В прессе все было детально расписано. Пока германцы высаживались в Эссексе, российский корпус под командованием великого князя Водкиноффа занял Ярмут. Одновременно Сумасшедший Мулла вторгся в Портсмут, а швейцарский флот обстрелял Лайм-Риджис и высадил десант к западу от кабинок для переодевания. Точно в то же время пробужденный наконец Китай захватил живописный уэльский курорт Лллгстпллл и, несмотря на отчаянное сопротивление экскурсии Эвансов и Джонсов из Кардиффа, занял плацдарм. Пока шла уэльская стычка, армия Монако обрушилась на Охтермахти в устье реки Клайд. Не прошло и двух минут по Гринвичу, как неистовая банда младотурков нагрянула на Скарборо. В Брайтоне и Маргите закрепились небольшие, но решительные вооруженные силы, соответственно, марокканских разбойников под началом Райсули и темнокожих воинов с отдаленного острова Боллиголла.

Положение было нешуточное.

Корреспонденты «Дейли Мейл» сообщали подробности разворачивающейся атаки по телеграфу. Князь Пинг-Понг-Панг, китайский генерал, и Ллевеллин Эванс, предводитель кардиффских экскурсантов, провели в местечке Лллгстпллл незабываемые предварительные переговоры. Один непрерывно говорил на чистом китайском языке, другой выразительно изъяснялся на валлийском, и общее впечатление воодушевило всех до колик, сообщал корреспондент.

Нападения свершились так внезапно, что мало где развернулось действенное сопротивление. Более или менее успешную попытку предприняли в Маргите.

Когда появились чернокожие воины (как и прочие, они налетели с часу до двух в августовский выходной день), пляжи были усеяны отдыхающими. При появлении боевых каноэ экскурсанты поначалу решили, будто в них сидят загримированные исполнители негритянских песен, очень большая труппа; в толпе быстро разнеслось, что привез их сам Чарлз Фроман, в попытке возродить былую славу «Менестрелей Кристи». Скоро, однако, стало ясно, что тут не безобидные актеры. Поскольку с ними не было банджо и бубнов, возникли подозрения, а когда первый же негр ловко снял скальп с подвернувшегося мальчишки, подозрения превратились в уверенность.

Маргитские туристы дали достойный отпор. Конная пехота на осликах, под командованием дядюшки Боунса, сеяла разрушение. Женская мучительская бригада отвлекала вражеский фланг, а спешно мобилизованный отряд снайперов, расхватав шары и кокосовые орехи из аттракционов, по три за пенни, расстроил ряды авангарда. Однако силы противников были неравны. Через полчаса экскурсанты отступили с боями, побережье осталось в руках врага.

В Охтермахти и Портсмуте агрессоры, похоже, не встретили никаких препятствий. Брайтонцы позволили неприятелю высадиться целым и невредимым. Скарборо, захваченный врасплох мальчишеской энергией младотурков, оказался легкой добычей; а в Ярмуте, хотя великий князь получил по физиономии метко брошенной селедкой, сопротивление оказалось бесполезным.

Первого августа уже к чаю девять армий, вооруженных до зубов, укрепились на британской земле.

 

Глава 4 ЧТО ДУМАЛА АНГЛИЯ

Обстоятельства, и сами по себе малоприятные, еще усугублялись тем, что в Англии практически никого не осталось в строю, кроме бойскаутов.

Первым шагом была отмена регулярной армии. Тому было несколько причин. Сначала социалисты заклеймили армейские порядки как недемократичные. Рядовым, подчеркивали они, запрещено водить компанию с полковниками, хотя различие в рангах связано с чистой случайностью, кто в какой семье родился. Они требовали, чтобы каждому солдату давали звание генерала. Товарищ Квелч, в красноречивом обращении к трудящимся пригорода Ньюингтон-Баттс, среди всеобщего воодушевления напомнил, как хорошо такой подход зарекомендовал себя в южноамериканских республиках.

В Шотландии также возражали против армии, а все потому, что она профессиональная, о чем мистер Смит написал не одно колкое письмо мистеру Ч. Б. Дж. Марриоту.

Так что армия была отменена, и оборона страны пала надолго территориальных войск, Легиона разведчиков и бойскаутов.

Сначала выбыли территориальные войска. Выслушивать прозвище «терьеры» в мюзик-холлах оказалось выше их сил.

Затем были распущены добровольцы-разведчики. Поначалу они подавали надежды, но так и не пришли в себя с тех пор, как манчестерские цензоры обрушились на артистку Ла Мило. Мужество изменило им.

В конце концов защищать Англию остались одни бойскауты, чьим украшением был Кларенс Чагуотер, и гражданское население, готовое в любой момент выступить ради своей страны и размахивать флагами. Некоторые из них могли также распевать патриотические песни.

* * *

Нечего и говорить, что для прессы в разгар мертвого сезона такая новость, как одновременное нападение девяти держав, стала хлебом насущным. Каждое утро водопад писем обрушивался на лондонские газеты. По недостатку места приведем лишь отдельные выписки.

Мисс Чарльзуорт сообщала: «В нынешнем стеснительном положении у меня нет выбора. Придется исчезнуть».

Мистер Хорейшо Боттомли в еженедельнике «Джон Буль» намекал на грязные закулисные интриги и обещал вскоре напечатать тайную историю вторжения. Сам же он предпочитает какого ни есть оккупанта, даже короля Боллиголла, всяким (неназванным) королевским прокурорам, что не чета старине Мюиру. Хотелось бы знать, почему инспектор Дрю ушел в отставку.

Аргументированная передовая в «Дейли экспресс» утверждала, что свободная торговля, очевидно, подразумевает и захватчиков на всякий вкус.

Мистер Герберт Гладстон написал в «Тайме», напомнив, что он и так наводнил Англию нежелательными иностранцами, посему еще несколько погоды не сделают.

Мистер Джордж Р. Симс составил восемнадцать каламбуров из имен вражеских военачальников в одном только номере «Горчицы и салата».

Мистер Г.Г.Пелиссье убеждал общественность смотреть веселей, ведь солнышко светит, как всегда. Кроме того, как знать, вдруг какой-нибудь иностранный снайпер возьмет да подстрелит цензора?

Мистер Роберт Фитцсиммонс решил бросить вызов любому из вторгшихся генералов, а то и всем сразу. Он не он, если их не побьет, ну разве что рефери, у которого жена и семеро детишек, попросит его поддаться нокауту, в виде личного одолжения. По доброте ему приводилось проигрывать бои.

Совет директоров выставочного зала Кристал-Палас отослал акционерам уведомление, что грядут благоприятные времена. Публики прибавилось, и Кристал-Палас, при минимальном везении, еще наполнится.

Судья Уиллис задался вопросом: «Что есть вторжение?»

Синьор Скотги послал срочную каблограмму из Америки (с оплаченным ответом): «Шотландия ли стоит где стояла?»

Мистер Льюис Уоллер разразился героическим: «Сколько их там? Я и с полдюжиной справлюсь. Они убийцы? Я наброшусь на убийц, сколько бы их ни было».

Мистер Сеймур Хикс выразил надежду, что они не причинят зла Джорджу Эдвардсу.

Мистер Джордж Эдвардс сказал: если они принесут хоть малейший вред Сеймуру Хиксу, он больше не улыбнется.

Некий автор в «Ответах» подсчитал, что если всех завоевателей в стране сложить в кучу, верхушка будет на каком-то расстоянии от Луны.

Дальновидные люди рисовали мрачные перспективы. Они всерьез опасались, что новый аттракцион сильно ударит по первоклассному крикету. Уже несколько лет подряд сборы и так падали из-за растущей популярности гольфа, тенниса и других игр. Тысячные толпы устремятся глазеть на марш захватчиков через всю страну, ведь им не придется платить по шесть пенсов у турникета. Было высказано предложение: заявить протест генералам вторгшихся армий и заставить брать плату со зрителей.

В букмекерских кругах вызвала ажиотаж гонка до Лондона. Каждое утро в газетах отмечали позиции всех армий в колонке, посвященной тотализатору; на германцев предлагали ставки фаворитов — шесть к четырем, но мало кто ставил против них.

Всем было любопытно, как встретятся девять армий. Вот к какому нежданному результату привел новейший обычай: сперва нанести удар, и только потом объявлять войну. Пока враги не стали у ворот, Англия считала, будто она в самых дружеских отношениях с соседями. Противник воспользовался этим, а также и тем, что по недосмотру правительства все английские корабли, которые еще оставались на плаву, окончательно устарели. Раздавая интервью представителям ежедневных газет, правительство честно признавало: да, в некотором отношении дали промашку, но за всем не уследишь. Кроме того, они вот-вот заложат дредноут, не пройдет и нескольких лет, как он будет готов. Тем временем самое разумное — спать спокойно в своих кроватях. Так сказал сам адмирал Фишер, явно не дурак.

Тем временем марафон завоевателей продолжался.

Кто первым ворвется в Лондон?

 

Глава 5 ГЕРМАНЦЫ ПОД ЛОНДОНОМ

Германцы хорошо стартовали и не подвели тех, кто на них поставил. Опытный стратег принц Отто Саксен-Пфеннигский понимал: желая добраться как можно скорее, лучше не ехать поездом. Он принял решение следовать пешим порядком. Колоннам на марше то и дело преграждали путь толпы глазеющих селян, но продвижение шло успешно. Германские войска получили строгий приказ не отвечать ни на какие вопросы, и время не тратилось на пустую болтовню. Через день-другой стало ясно, что если ничего непредвиденного не случится, армия фатерлянда может всех опередить, даже с запасом.

Другие войска двигались медленнее. Китайцам пришлось труднее всех, поскольку они сбились с дороги возле деревушки Лланфайрпулгунгогогох, и совершенно не понимали подробные указания встречных пастухов. Только через неделю им удалось добраться до Честера, где они поймали попутный экскурсионный автобус и оказались в столице, измученные и голодные, через четыре дня после того, как позиции были заняты соперниками.

Германцы наступали до лесистых высот Тоттнема. Здесь они стали лагерем и окопались.

Марш показал, как жестока оккупация по своей сути. Сами того не желая, армады принца Отто сеяли разрушение. Крикетные площадки были затоптаны, даже поля для гольфа частенько несли отпечаток железной пяты завоевателя, который редко выполнял правило класть вырванный дерн на место — даже никогда не выполнял. Опустошение и разорение тянулись за ними следом.

Та же история повторялась и с прочими войсками. Они печатали шаг по охотничьим угодьям, распугивая дичь и доводя егерей до истерики. Стоило им форсировать реку, как всякая рыбалка сходила на нет. Крокет так и забросили от отчаяния.

Под Эппингом русские не постыдились застрелить лису…

* * *

Перед принцем Отто встал деликатный вопрос. С младых ногтей он был воспитан в убеждении: если германцы и вторгнутся в Англию, то одни, или хотя бы при благожелательной поддержке союзников. Ему и не снилась дилемма: что делать, если на поле сошлись соперники. Конкуренция полезна, но всему есть мера. Не мог же он попросить все прочие нации отвести войска. Сам отходить он также не собирался.

— И все из-за такого-сякого «броска стервятника», — ворчал он, расхаживая перед штабной палаткой и время от времени обозревая в бинокль лежащий у его ног город. — Попадись мне только тот малый, чья идея! По его милости я выгляжу полным идиотом! Правда, другие не лучше, и то слава богу! Да, Поппенгейм?

Капитан фон Поппенгейм приблизился и отдал честь.

— Осмелюсь доложить, артиллеристы спрашивают, можно им пострелять по Лондону?

— Обстрелять Лондон!

— Да, ваше высочество; так уж всегда делается. Принц Отто задумчиво подергал усы.

— Бомбардировать Лондон! Кажется… И тем не менее… Ну да ладно, у них так мало радостей в жизни.

Он стал в задумчивости. То же сделал капитан фон Поппенгейм. Он пнул камешек. То же сделал капитан фон Поппенгейм — но камешек поменьше. В германской армии очень строгая дисциплина.

— Поппенгейм.

— Здесь!

— Явились уже наши… конкуренты?

— Так точно; русские на подходе с левого фланга, прибудут через несколько часов. Райсули арестован в Пэрли за кражу кур. Армия Боллиголла примерно за десять миль отсюда. Сведений об открытии действий не поступало.

Принц погрузился в раздумье, затем в сердцах заговорил, хотя обычно не откровенничал со своим штабом.

— Между нами, Попп, — вырвалось у него, — мне чертовски жаль, что мы вообще ввязались во вторжение — глупая, черт возьми, затея. Мы-то себя считали чертовски хитрыми, готовились по секрету, пока не дойдет до грандиозного броска, и всякой такой чертовой ерундистики нагородили. А на поверку мы просто со всех чертей сели в чертову лужу.

Капитан фон Поппенгейм взял под козырек в немом согласии. Он был университетский однокашник принца. Они дружили с детства. Ему так и хотелось в немногих словах выразить согласие со старшим по званию. На языке вертелось «Да уж», но железная дисциплина германской армии не позволяла рта раскрыть. Он снова отдал честь и щелкнул каблуками.

Принц громадным усилием взял себя в руки.

— Так вы говорите, русские скоро будут здесь? — спросил он.

— Через несколько часов, ваше высочество.

— И наши люди хотят побомбардировать Лондон?

— Им будет приятно, ваше высочество.

— Ну ладно, что ж, если не мы, то все равно кто-нибудь додумается. А мы пришли раньше всех.

— Именно, ваше высочество.

— Тогда…

Подбежал ординарец и стал навытяжку.

— Телеграмма, господин командующий.

Принц рассеянно вскрыл ее. Глаза у него сверкнули.

— Доннерветтер! — вскричал он. — Мне и в голову не пришло. «Снесите Лондон и дайте безработным его восстановить. — ГРЕЙСОН», — прочел он. — Поппенгейм!

— Ваше высочество?

— Канонаду разрешаю.

— Слушаюсь.

— Только пока не подойдут русские. А там прекратим, не то возникнут осложнения.

Капитан фон Поппенгейм отдал честь и удалился.

 

Глава 6 ОБСТРЕЛ ЛОНДОНА

По Лондону били пушки. К счастью, стоял август, и все разъехались из города.

Иначе могли быть и жертвы.

 

Глава 7 КОНФЕРЕНЦИЯ ДЕРЖАВ

Русские, под предводительством генерала Водкиноффа, прибыли в Хэмпстед через полчаса после окончания канонады, а прочие завоеватели, включая Райсули, который доказал свое алиби и был выпущен, постепенно подтянулись на неделе. К вечеру субботы 6 августа даже китайцы дохромали до столицы. Чем дело кончится? Англичане демонстрировали вежливое равнодушие. Мы, в сущности, нация зевак. Нам хватало удовольствия поглазеть на оккупантов. Разбирать запутанные международные проблемы, связанные с возникшим положением, нам и в голову не пришло. Только представьте: стоит лошади кэбмена упасть на мостовой, в две минуты собирается пятьсот лондонцев, бросая все дела; неудивительно, что присутствие девяти разных и непохожих армий в столице не оставило места для размышления в британских мозгах.

Зрелище заставило многих вернуться в Лондон. Они обнаружили, что германские снаряды замечательно поработали, разрушив почти все лондонские статуи. А то, что могло бы принести неудобства — разбитые мостовые и многочисленные воронки — прошло незамеченным на фоне куда более энергичной деятельности городских властей.

В общем-то германская артиллерия только улучшила вид Лондона. Альберт-Холл, куда ударил милосердный снаряд, превратился в живописные руины; Уайтфилдская молельня стала обугленной кучей; а Королевская академия искусств сгорела ко всеобщему облегчению. На Трафальгарской площади собрался стихийный митинг, где под крики одобрения был принят вотум благодарности принцу Отто.

Лондонцы радовались, а оккупантам было не до веселья. Хитросплетения внешней политики требовали, чтобы в отношениях между странами не было трений. И надо же — столкнулись сразу несколько держав. Нечасто дипломатам приходилось распутывать подобный узелок. Когда девять собак грызутся из-за одной кости, следы зубов, случается, остаются не только на кости.

Принц Отто Саксен-Пфеннигский решительно взялся за проблему. Выход нигде не просматривался, да еще мешал поток телеграмм, которые ежедневно слал кайзер, требуя отчета, покорил он страну или нет, а если нет, то почему. Принц отвечал сдержанно, констатируя трудности, ставшие на его пути, и получил резолюцию: «Кулак нарисован, письмом отправлен. Не есть гут, будет капут. ВИЛЬГЕЛЬМ».

Вот тогда расстроенный принц понял, что пора принимать меры.

Мальчики-посыльные разнесли всем генералам тщательно составленные письма. К вечеру стали поступать ответы и, прочитав их, принц Отто пришел к выводу, что договариваться придется при личной встрече. Многие письма были совершенно не по делу.

Райсули извинялся, что ответил не сразу, был занят, долго вскрывал сейф на Собачьем острове, и предлагал германцам и марокканцам объединиться и облапошить швейцарского генерала, судя по всему, простака. «Напоминает мне старину Маклина, — писал Райсули. — Дело пахнет деньгами. Присоединитесь? Телеграфируйте утром».

Генерал армии Монако предлагал разрешить затруднение с помощью азартной игры на вылет. Он знает отличную игру «Скользкий Сэм», правила можно усвоить за полминуты.

Ответ китайского князя Пинг-Понг-Панга был, по всей вероятности, блестящим и высокоученым, вот только написан иероглифами времен династии Мин, которые принц Отто не разбирал; а разобрав, все равно не понял бы, потому что пытался читать сверху вниз, а не снизу вверх.

Младотурки — чего еще от них было ждать — выражались по-своему, легкомысленно и бесцеремонно. Как обычно, они бедокурили. Письмо, нацарапанное округлым школярским почерком, содержало главным образом подробности проделки, которую генерал сыграл над начальником штаба. «До чего же он взбеленился», — торжествующе заключал автор.

Из боллиголланского лагеря посыльный вернулся без скальпа и с устным извещением, что его величество король не умеет ни читать, ни писать.

Великий князь Водкинофф, с русской линии фронта, отвечал неопределенно и бестактно, типично по-русски: «Дорогой принц, вы, похоже, стремитесь вымарать других участников. Позвольте вам напомнить, что бывает, когда пытаются вымарать русских».

Ответ Сумасшедшего Муллы составлял уже чистый бред. Путь от Сомали и встреча со старым другом мистером Диллоном повлияли на его рассудок не лучшим образом. В первых строках он назвал себя чайником, и больше ни одного связного утверждения не было.

Принц Отто сжал пульсирующие виски. — Придется созвать конференцию, — сказал он. — Другого выхода нет.

На следующий день из германского лагеря разослали восемь приглашений к обеду.

* * *

Нельзя сказать, что обед как таковой прошел успешно. По его ходу швейцарский генерал не досчитался кольца с бриллиантом и стал бросать холодные взгляды на Райсули, сидевшего слева. Вдобавок, король Боллиголла не отличался изящными манерами. Если ему чего-то хотелось, он торопился хапнуть, а хотелось ему всего и сразу. Поведение предводителя младотурков также оставляло желать лучшего. Предполагалось, что ему позволят сесть за стол только за десертом, но он просочился, как сам выразился; и что лукавить, будто он выпил шампанского не больше, чем позволяли приличия — это не так. Кроме того, генерал из Монако принес с собой колоду карт и нарушал мирное течение вечера, пытаясь сыграть с князем Пинг-Понг-Пангом в три листика. Очень раздражал и безумный смех Сумасшедшего Муллы.

Словом, принц Отто обрадовался, когда скатерть наконец убрали, официанты удалились, а присутствующие могли закурить и поговорить о деле.

Каждый, кто хотя бы соприкоснулся с высшими дипломатическими сферами, знает, что язык дипломатии — вещь в себе. Он специально разработан, чтобы морочить случайного слушателя.

Так, когда принц Отто, повернувшись к великому князю Водкиноффу, спокойно сказал: «Слышно, виды на урожай в Кенте хорошие», завсегдатай дипломатических кругов понял бы, как понял великий князь, что на самом деле имелось в виду: «Перейдем к делу. Ваши предложения?»

Собравшиеся, за исключением представителя младотурков, который стаканами пил мятный ликер, Муллы и короля Боллиголла, заинтересованно подались вперед, чтобы не пропустить ответ русского. От него многое зависело.

Водкинофф небрежно стряхнул пепел с сигареты.

— Говорят, — протянул он. — Но в Шропшире, похоже, наблюдаются трудности с кормовой свеклой.

Принц нахмурился: типичная изворотливая русская дипломатия.

— Как успехи вашего высочества на скетинг-ринке? — спросил он сдержанно.

Русский позволил себе неуловимую улыбку.

— Средне, — ответил он, — средне. Прошлый раз, только я попробовал проехаться на внешнем крае, в меня кто-то бросил катком, так мне показалось.

Принц Отто вспыхнул. Он был человек простой, прямой и не терпел хождений вокруг да около.

— Почему утки плавают? — спросил он почти сердито. Русский приподнял брови и улыбнулся, но не ответил.

Принц твердо решил не давать ему ни одной лазейки и продолжал пылко нападать.

— Задумайте число, — воскликнул он. — Удвойте его. Прибавьте десять. Отнимите задуманное число. Разделите на три, и что получится?

Воцарилась благоговейная тишина. Уж на что русский мастерски увиливает, но ему не удастся отразить столь прямой выпад.

Тот отшвырнул сигарету и закурил сигару.

— Я так понял, — сказал он с оттенком бравады в голосе, — что суфражистки решили прибегнуть к крайнему средству: захватить мистера Асквита и спеть ему свой гимн.

Сидевшие за столом изумленно ахнули.

— Потому что перпендикуляр? — спросил принц Отто в зловещем затишье.

— Потому что перпендикуляр, — согласился русский спокойно, но то было спокойствие коварного моря.

Все снова ахнули. Тревога нарастала.

— Вы говорите не обинуясь, ваше высочество, — медленно начал принц Отто.

Тут младотурок с грохотом свалился со стула на пол, и напряжение мигом разрядилось. Все подскочили. Райсули воспользовался замешательством и сунул в карман серебряную пепельницу.

Заминка сыграла благоприятную роль. Нахмуренные лица разгладились. До спорщиков стало доходить, что они дали волю чувствам. С примирительной улыбкой принц Отто, наполняя бокал великого князя, заметил:

— Трампер искусно владеет битой, но должен признаться, что восхищаюсь сильным ударом Фрая.

Это покорило русского. Он протянул руку.

— Два в лузе, три в игре, и красный в правом дальнем углу, — сказал он с полувосточным очарованием, которым умел при случае блеснуть.

Они сердечно пожали друг другу руки.

Таким образом, раз русские, как мы видели, отказались от права бомбардировать Лондон в свой черед, препятствий для мирного урегулирования больше не оставалось. Очевидно, что превосходящие силы германцев и русских, объединившись, становились господами положения. Решение, которое они выработали описанным выше методом, было следующее. По установившемуся обычаю русский и германский генералы решили следовать правилу «только для белых». Это означало, что войска Китая, Сомали, Боллиголла, а также Райсули и младотурков исключались. Им дали неделю на то, чтобы покинуть страну. Сопротивление было бесполезно. Соединенные силы Германии, России, Швейцарии и Монако имели подавляющее превосходство, особенно учитывая, что китайцы еще не пришли в себя после блужданий по Уэльсу и не взялись бы воевать, так у них были стерты ноги.

Стоило им ретироваться, и оставшиеся четыре державы могли бы продолжать завоевание совместно.

* * *

Принц Отто Саксен-Пфеннигский отправился ночью в постель с приятным сознанием выполненного долга. Перед ним расстилался ясный путь.

Однако он просчитался. Он не принял в расчет Кларенса Чагуотера.

 

Глава 1 В БОЙСКАУТСКОМ ЛАГЕРЕ

Ночь!

Ночь в Олдуиче!

Посреди широких просторов нетронутой прерии, известной лондонцам как Олдуичские задворки, едва мерцал, будто нарочно оттеняя темную и пустынную местность, одинокий огонек.

То был костер бойскаутского лагеря.

Стояла сырая и ветреная ночь. Уже несколько часов сеял мелкий дождик. Дата — первое сентября. Ровно месяц Англия в руках завоевателей. Цветные захватчики к тому времени были уже дома или почти туда добрались. Народ проводил их с сожалением. С тех самых пор, как приезжал персидский шах, не бывало столь благодарной темы для беседы. Немало юмористов завоевали себе репутацию и хорошую построчную плату за счет одного только короля Боллиголла. На театрах благотворно сказался наплыв массы новой, неискушенной публики. В театре «Уолдорф» одна пьеса продержалась добрых две недели, а «Веселую вдову» заиграли с новой силой. Универсальный магазин Селфриджа — и тот перестал осторожничать и дал объявление на четверть колонки сразу в двух еженедельных газетах.

Младотурки уже вернулись в константинопольскую школу шаркать ногами под партой и пуляться друг в друга жеваной бумагой; Райсули в родимых горах снова раскручивал похитительский бизнес — а то халтурщик-заместитель совсем запустил дела; а китайцы, боллиголланцы и войска Сумасшедшего Муллы страдали от морской болезни посреди океана.

Швейцарская армия также отправилась по домам, чтобы вовремя подготовиться к зимнему туристическому сезону. Остались одни германцы, русские и вооруженные силы Монако.

* * *

В лагере бойскаутов шла лихорадочная деятельность. Мало кто из миллионов лондонцев подозревает, насколько громадная и влиятельная организация — бойскауты. Человек с улицы и не представляет, что бойскауты, может быть, самое сплоченное тайное общество в мире, за исключением разве «Черной руки».

Их сеть раскинулась вдоль и поперек Англии. Мальчики, что маршируют по улицам с хоккейными клюшками, — всего лишь малая часть, верхушка общества. Все английские мальчишки и многие мужчины у него на жалованье. При вступлении каждый дает клятву выплачивать в общую казну часть карманных денег или заработка. У себя в конторе, по субботам, вы суете мальчику на побегушках его три с половиной шиллинга и думаете, наверное, что он отнесет их домой матери. Ничего подобного. Два с половиной уйдет на дешевые сигареты, а остальное — в казну бойскаутов. Навещая племянника в Итоне, вы дарите ему пять фунтов или сколько там; что же, он все просадит в кондитерской? Только по видимости. На самом деле четвертая часть окажется в общей кассе.

Или другой пример могущества бойскаутов. Допустим, вы — лондонский коммерсант и, пребывая сутра в дурном настроении, срываете зло на конторском мальчишке. Он ничего не скажет, ничего не сделает, казалось бы. Но вечером в подземке тяжеленный работяга отдавит вам любимую мозоль. Только выйдете на станции Ладброук Гроув — проедет извозчик и обдаст вас грязью. Дома не лучше: кошка доберется до заливного цыпленка, а дворецкий заявит об уходе. Вы не замечаете связи, а ведь все это оттого, что вы в конторе с утра третировали мальчишку. Напротив, случись вам погладить по головке малыша в лохмотьях и дать ему шестипенсовик за спички, и наутро почта приносит шампанское от анонимного дарителя.

Страшные в гневе, бойскауты и добра никогда не забывают.

* * *

Нежный свист полосатого игуанодона раздался в ночи. Часовой перед лагерным костром застыл и вгляделся в темноту. Всматриваясь, он издавал жалостный зов заблудившейся зебры.

Чей-то голос произнес из мрака: «Йин гоньяма-гоньяма».

— Инвубу, — степенно ответил часовой. — Йа-бо! Йа-бо! Инвубу.

Приблизился неясный силуэт.

— Кто идет?

— Свой.

— Подойди ближе и скажи пароль.

— Помни Мафекинг — и смерть краснокожим.

— Проходи! Все в порядке.

Свет костра озарил подошедшего. Часовой вздрогнул, стал навытяжку и отдал честь. На его лице отразился благоговейный восторг и восхищение, будто у молодого новобранца Великой армии при виде Наполеона; ведь перед ним возник не кто иной, как сам Кларенс Чагуотер.

— Фамилия? — спросил Кларенс, пристально вглядываясь в стойкого юного бойца.

— Рядовой Уильям Баггинс, сэр.

— Хорошо несете службу, рядовой Баггинс. Такие, как вы, нужны Англии.

Он снисходительно потрепал бойскаута по щеке. Часовой залился радостным румянцем.

— Мой приказ выполнен? — спросил Кларенс.

— Так точно, сэр. Собрались все звенья.

— Назовите.

— Персидские котята, Антилопы-бонго, Зебры, Игуанодоны, Валлийские кролики, Каймановые черепахи и ползвена Лондонских тапиров, сэр.

Кларенс кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Чем занимаются?

— Одни репетируют скаутскую пьесу, сэр; другие составляют живые пирамиды; некоторые отрабатывают глубокое дыхание; остальные танцуют старинный английский танец моррис.

Кларенс кивнул.

— Время зря не тратят. Передайте им, что я на месте и скажу речь.

Часовой откозырял.

В позе углубленного размышления (ноги врозь, руки за спиной, голова склонилась на грудь) Кларенс выглядел более чем внушительно. Он покинул свой дом в Эссексе три недели назад, под конец десятидневных каникул, и вернулся на должность начинающего младшего репортера в штате небезызвестной лондонской газеты. Теперь он мог распоряжаться своим временем лишь по ночам. Днем он отдавал все силы газете, где был вынужден долгими часами считывать результаты скачек и прочих спортивных новостей с телеграфной ленты. Служение родной стране начиналось только с шести часов вечера.

Бойскауты собрались и стали, бодрые и энергичные, готовые действовать по приказанию Кларенса. Кларенс в задумчивости отдал им честь.

— Командир отряда Уагстафф, — приказал он. Командир отряда, состоящего из нескольких звеньев, вышел вперед.

— Начнем боевой танец.

Кларенс рассеянно следил за передвижениями. Не лежало у него сердце к танцам. Но так уж положено, и лучше разделаться с этим поскорее. Едва завершились последние па, как он поднял руку.

— Собратья, — раздался его чистый ясный дискант, — хоть у вас и нет возможности, как у меня, первыми узнавать новости, все вы уже осознали, что Англия, наша Англия лежит под железной пятой завоевателя. Нам предстоит спасти ее. (Приветственные клики, возглас «Инвубу!») Я здесь и сейчас призвал бы схватить хоккейные клюшки и броситься на врага, но увы! — при таком маневре нас ждет разгром, и точка. Пока завоеватель слишком силен. Мы должны выжидать; но долго ждать не придется, я уверен. (Аплодисменты.) Зарождается дух соперничества между русскими и германцами. Наша задача — всячески усугублять недружественные чувства. При нашей безупречной организации это не представит трудностей. Рано или поздно затаенный антагонизм разгорится ярким пламенем. Не за горами день, — продолжал он, воодушевляясь, — когда у вояк дойдет до мировецкой свары, и тут мы, считай, их взяли тепленькими. Дошло, ребята? Вот в чем суть. Еще немного — и они поцапаются, перегрызутся, только так, а мы как раз подкатим и приведем их к одному знаменателю.

Гром аплодисментов разразился из толпы бойскаутов.

— Что я хочу особо подчеркнуть, — завершил Кларенс более сдержанно, — наш час наступит скоро. Англия рассчитывает на нас, и нам предстоит проявить себя, чтобы рассчитывала она не зря. Усердно раздувая крепнущее пламя розни между отдельными контингентами нахлынувшей орды, мы сможем добиться окончательного развала. В ожидании этого дня посвятите себя подготовке к военным действиям. Я закончил, друзья.

— Главный бойскаут вот о чем, — пояснил командир отряда Уагстафф, — нечего болтаться без дела и всякие такие дела. Чтоб упражнялись будь здоров, а там, как придет время, уж мы поколотим русских с германцами — мало не покажется. Усекли? Ну ладно. Смотрите, уж не подведите в заварушке.

— Иин гоньяма-гоньяма! — грянули воодушевленные бойцы. — Инвубу! Йа-бо! Йа-бо! Инвубу!

Глас Молодой Англии — Молодой Англии наготове и начеку!

 

Глава 2 РЕШАЮЩИЙ АНГАЖЕМЕНТ

Историки, когда у них дойдут руки до начала двадцатого столетия, назовут его золотым веком мюзик-холлов. Ко времени великого вторжения они расплодились по всей Англии. В каждом городке, в каждом пригороде был свой, часто не один. Всеобщую жажду зрелищ приходилось так или иначе утолять, что с помощью мюзик-холла получалось легче всего: самое общедоступное место, где люди с улицы могли поглазеть на героев дня. Допустим, несдержанный джентльмен уложил на месте свою бабушку молотком для угля, тогда лишь кучка народу взирала бы на столь интересное лицо в уголовном суде Олд-Бейли. Чтобы и прочих не лишать пищи для ума, стоило пригласить его — за хорошие деньги — на эстраду. Вот где, при условии оправдательного приговора, он мог после вводного слова какого-нибудь астматика озарять широкую публику улыбкой минут десять, временами бормоча себе под нос, а потом идти восвояси. Его сменяла некая предприимчивая дама, которая едва-едва не разрешила проблему, как жить на десять тысяч в год без гроша за душой, или другую, не менее интеллектуальную.

Только к середине сентября созрела, казалось бы, очевидная идея: предложить ангажемент военачальникам вторгшихся армий.

Первым додумался Солли Куэйн, многообещающий молодой импресарио. Солли был отпрыск Авраама Коэна, известного в Викторианскую эпоху антрепренера. Его братья, Эйб Керн, Бенджамин Кохун, Джек Койн и Барни Кауэн, потянулись в Сити; но Солли продолжил семейное дело и уже завоевал прочную репутацию. Когда Лупоглазый Билл Маллинз, виртуоз смертоносного мешочка с песком, покидал Дартмур после двадцатилетнего уединения, не кто иной, как Солли с порога обеспечил ему непрерывное лекционное турне по мюзик-холлам Макгинни в течение трех лет. Его же стараниями Джо Браун, поглощавший восемь фунтов сырого мяса за семь минут с четвертью, впервые получил возможность блеснуть талантом перед куда большей американской аудиторией.

Будто молния, его озарила мысль: пора пристроить вражеских генералов.

— Милое дело! — возопил он. — По мне, успех им обеспечен, выставляй их хоть где.

Солли был человек действия. Минуты не прошло, а он уже говорил по телефону с директором-распорядителем «Колоссального зрелищного синдиката». Через пять минут директор согласился платить принцу Отто Саксен-Пфеннигскому пятьсот фунтов в неделю, если удастся уговорить его выйти на сцену. Через десять минут великий князь Водкинофф мог выступать, коль скоро пожелает, во всех мюзик-холлах Стоуна и Раффер-ти, за четыреста пятьдесят еженедельно. Через пятнадцать минут Солли Куэйн, прорвавшись сквозь толпу, — столько пародийных трагиков, комиков-универсалов и куплетистов ждали аудиенции уже полтора часа — мчался сломя голову в таксомоторе к русской линии фронта, в Хэмпстед.

Генерал Водкинофф принял посетителя учтиво, но поначалу без энтузиазма. На пути к артистической карьере ему виделись препятствия. Что, потребуется натягивать реквизитную лысину и распевать «видели бы люди мою милую» и подобные песни? Это не для него. Он пел только раз в жизни, двадцать лет назад, на студенческой пирушке в Московском университете. На то, чтобы его раззадорить, признался он мистеру Куэйну, ушло полтора графина водки, чистой, как слеза.

Импресарио поднял возражения на смех.

— Какое, ваша великосветлость, — вскричал он, — ничего подобного. Никто ведь вас не прочит в комики. Вы пойдете как интеллигентный лектор и чтец из общества. «Мое вторжение в Англию» — свет потушен, крутится кино. Фильму состряпать легче легкого.

Великий князь усмотрел другой камень преткновения.

— Я так понимаю, — сказал он, — эстрадным звездам в часы досуга приличествует есть… э-э… жареную рыбу руками. Мне тоже следует? Вряд ли я справлюсь.

Мистер Куэйн опять засемафорил.

— Милое дело! Вовсе и не нужно. Ведущие артисты как раз едят ее ложками. Господь с вами, и в мюзик-холле можно оставаться культурным, не хуже чем где угодно. Так что, ваша великосветлость, по рукам? Одно выступление за вечер, четыреста пятьдесят монет в неделю, в газетах пропечатаем, что восемьсот семьдесят пять. Милое дело! Сам Гарри Л одер столько не получает, уж точно не в Англии.

Великий князь призадумался. Вторжение обошлось дороже, чем он рассчитывал. Англичане — нация лавочников, гласит пословица, и они взвинтили цены во всех лавках будто специально ради него. Вдобавок приходилось раздавать непомерные чаевые. Четыреста пятьдесят в неделю не помешают.

— Где мне расписаться? — спросил он, протягивая руку за контрактом.

* * *

Через пять минут мистер Куэйн подстрекал таксиста превысить скорость на дороге в Тоттнем.

 

Глава 3 ПАНОРАМА СОБЫТИЙ

Театральные новости пришли к Кларенсу с телеграфной ленты в репортерской его газеты, но широкая публика узнала известия, только прочитав заголовки:

СЕНСАЦИЯ В МЮЗИК-ХОЛЛЕ

ГРОМАДНЫЕ ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ГОНОРАРЫ

ФЕДЕРАЦИЯ АРТИСТОВ ВАРЬЕТЕ [113] НЕДОВОЛЬНА?

ЧЕМ ОТВЕТЯТ «ВОДЯНЫЕ КРЫСЫ»? [114]

ИНТЕРВЬЮ С ГАРРИ ЛОДЕРОМ [115]

Кларенс саркастически усмехался, пока аппарат выстукивал новости. Пришло начало конца. Сеять раздор между генералами-соперниками просто. Сеять раздор между артистами мюзик-холла — на свете нет ничего проще.

Среди публики, разумеется, известие произвело сенсацию. В подземке и омнибусах только о том и говорили. Газеты разразились передовицами на тему. Поначалу все надеялись, что генералы выступят с комическим диалогом вроде «А с кем это я видел тебя вчера на улице?», и были разочарованы, когда ангажементы оказались в разные мюзик-холлы. Циркулировали слухи. Поговаривали, будто великий князь — опытный шпагоглотатель, хоть и не профессионал, и в Англию вторгся не в последнюю очередь для того, чтобы выйти на сцену; будто в Потсдаме принц Отто исполняет песенки в стиле Джорджа Роби, и тем знаменит; будто оба они выделывают головокружительные трюки на велосипеде.

Затем правда вышла наружу. Особого амплуа ни у того, ни у другого нет, они будут просто торчать на сцене и читать лекции.

В артистическом мире кипели страсти. Федерация артистов варьете обсуждала, не объявить ли забастовку. «Великий орден водяных крыс», встретившись под покровом тайны в пивной на улице Мейден-лейн, за час с четвертью принял пятнадцать резолюций. Сэр Гарри Лодер в интервью еженедельнику «Эра» выразил мнение, что великий князь и принц — оболтусы, которым лучше попридержать язык. Сам он намерен отправиться в Америку, где настоящие артисты собирают толпы на улицах и едят хаггис на званых обедах, и где им не запускают лапу в карман всякие иностранные выскочки-любители.

Кларенс, обозревая положение с олимпийской высоты, к радости своей, обнаружил, что новый поворот событий уже уменьшил силы завоевателей. Как только в газетах сообщили о дебюте двух генералов, военачальник армии Монако поспешил к антрепренерам в поисках ангажемента. Он поднаторел в карточных трюках, чем и мог привлечь зрителей. Импресарио встречали его с прохладцей. Браун и Дей попросили зайти попозже. Фостер передал через секретаря, что слишком занят, к сожалению, принять его не сможет. У Де-Фриса он промаялся два часа в приемной, полной искрометных субреток перекисно-блондинистого вида и плохо выбритых мужчин в обшарпанных котелках, которые наперебой рассказывали друг другу, какой успех они имели в провинции, и в отчаянии удалился.

На следующий день, кипя от возмущения, он вывел из страны свои войска.

Численность захватчиков мало-помалу таяла.

— Доколе? — шептал Кларенс, пока стучал телеграфный аппарат. — Доколе?

 

Глава 4 КЛАРЕНС ПОЛУЧАЕТ ВАЖНЫЕ ИЗВЕСТИЯ

У Кларенса вошло в обыкновение каждый день покидать репортерскую родной газеты в час дня, чтобы перекусить в соседнем кафе компании «Воздушные хлебцы». Он был там и на следующий день после выступления двух генералов в двух мюзик-холлах. Он захватил с собой дневной выпуск газеты и просматривал рецензию на представления, пока пил молоко и жевал лепешку с маслом.

И того, и другого принимали хорошо, даже если поначалу оба слегка нервничали. Русский генерал, чья манера, по утверждению критика, чем-то напоминала Т. Э. Данвилла, особенно пришелся по душе галерке. Под конец автор еще раз напоминал, что гонорары обоих — восемьсот семьдесят пять фунтов в неделю — составили рекорд за всю историю мюзик-холла по эту сторону Атлантики.

Едва Кларенс закончил чтение, как до его ушей донесся тихий призыв тарантула к детенышам.

Он поднял глаза. Напротив него, за соседним столом, сидел довольно растрепанный юноша лет пятнадцати. Он пристально смотрел на Кларенса.

Тот снял очки, протер их и снова надел на нос. Пока он манипулировал очками, тоненький скрип тарантула прозвенел снова. И глазом не моргнув, Кларенс предусмотрительно издал грудное ворчание рыбы-песчанки, застигнутой во время купания.

Этого оказалось достаточно. Сосед поднялся, вытянув правую руку перед собой на уровне плеч, ладонью вперед — большой палец на мизинце, остальные три пальца вверх.

Кларенс быстро подвигал шляпой вверх-вниз, ухватившись сзади за поля.

Сосед, не колеблясь более, подошел к его столику.

— Всего! — негромко сказал он.

— Бывай — и боже храни короля! — прошептал Кларенс. Тайная церемония, необходимая двум бойскаутам при встрече в общественном месте, состоялась.

— Рядовой Биггс из восемнадцатого звена Тарантулов, сэр, — сообщил юноша почтительно, узнав Кларенса.

Тот слегка наклонил голову.

— Можете сесть, рядовой Биггс, — благосклонно предложил он. — У вас донесение?

— Важное донесение, сэр, мне кажется.

— Приступайте.

Рядовой Биггс перенес свой шипучий лимонад и сдобную булочку с одного столика на другой, сделал глоток и пустился в разъяснения.

— Я работаю, сэр, — сообщил он, — младшим клерком и посыльным у мистера Солли Куэйна, импресарио.

Кларенс задумчиво постучал по лбу; затем его лицо прояснилось.

— Помню. Именно он устроил ангажемент для генералов.

— Он самый, сэр.

— Продолжайте.

Бойскаут возобновил повествование.

— Моя обязанность — сидеть в особой клетушке в приемной, спрашивать фамилии у посетителей, а главное — следить, чтобы никто не входил к мистеру Куэйну, пока сам не вызовет. Это самое трудное в моей работе. Вы не поверите, до чего нахальные нынче актеры. Не успеют войти, уже сочиняют, будто им назначено. Жулики мелкие!

Кларенс сочувственно кивнул.

— Сегодня утром один человек-змея, акробат из общества, поднял такой шум, что в конце концов пришлось отнести его карточку в кабинет. Мистер Куэйн говорил с одним джентльменом, собственно, со своим братом, мистером Кохуном, я его сразу узнал. Они были поглощены беседой и не обратили на меня внимания. Я и не думал подслушивать, но, так или иначе, услышал. Речь шла о генералах. «Да, я знаю, в газетах пишут про восемьсот семьдесят пять, старина, — разобрал я слова мистера Куэйна, — но строго между нами, они столько не получают. Германец потянул пятьсот монет, а русского я едва сосватал за четыреста пятьдесят. Почему — ума не приложу. На мой взгляд, скорее уж он соберет зрителей. Комик в своем роде!» Тут он меня заметил. Последовало некоторое недоразумение. В общем, меня уволили. Только я освободился, сразу отправился вас искать. Мне подумалось, что это, быть может, важная информация.

У Кларенса заблистали глаза.

— Вы сослужили хорошую службу, рядовой… нет, капрал Биггс. Не жалейте о потерянном месте. Наша организация найдет вам другую работу. Донесение, что вы доставили, — величайшей, чрезвычайной важности. Будь я проклят! — воскликнул он, забываясь от восторга. — Мы их поймали врасплох. Ну, если через день-другой они не перегрызутся, я здорово в них ошибся.

Он встал, затем снова сел.

— Капрал… нет, прах меня побери, сержант Биггс, давайте разопьем стаканчик по такому случаю. Ваши новости могут означать спасение для Англии. Что вам заказать?

Тот радостно отдал честь.

— Я бы не отказался от шипучего лимонада, спасибо большое, — сказал он.

Принесли напиток. Они подняли бокалы.

— За Англию, — произнес Кларенс просто.

— За Англию, — отозвался его подчиненный.

* * *

Быстрым шагом Кларенс вышел из кафе и, погруженный в свои мысли, поспешил к редакции еженедельника «Анкор» на Веллингтон-стрит.

— Да-а? — спросил мальчишка-посыльный.

Кларенс пустил в ход «бойскаутский экивок», особый пароль. Мальчишка мигом оставил свои замашки и почтительно отдал честь.

— Мне нужно к редактору, — сказал Кларенс. Краткая речь, но родине она сулила спасение.

 

Глава 5 СЕМЕНА РАЗДОРА

Со времени, когда Кларенс побывал в редакции «Анкор», недовольство среди завоеванных, да и завоевателей, постоянно росло. Первое возбуждение от иностранной оккупации, пока она была внове, улеглось, его вытеснила несгибаемая независимость, столь свойственная типичным британцам. В глубине души настоящий англичанин питает неистребимое отвращение к виду того, как в родную страну вторгаются чужеземные полчища. Люди стали задаваться вопросом, по какому праву всякие иностранцы попирают британскую землю. Народом овладевала все возрастающая досада.

Возможно, при отъезде сэра Гарри Лодера Англия впервые поняла, к чему может привести вторжение. В заявлении газете «Тайме» великий комик высказался без околичностей. Он откровенно и твердо возвестил, что покидает страну, поскольку сиена мюзик-холла отдана на откуп иноземным остолопам. Ему жаль Англию. Ему по душе Англия. Однако сейчас он может сказать только: «Храни вас Бог». Англичане содрогнулись, сообразив, что прежде он говорил: «Храни вас Бог, пока я не вернусь».

Понемногу подымалось зловещее ворчание.

Недовольство нарастало и по другим причинам. Полк русских, маршируя в походном порядке по крикетному стадиону во время матча Суррея и Ланкашира, сбил «экран», в результате Хейворд вышел из игры, так и не заработав ни одного очка. Отряд германских саперов вырыл траншею поперек корта в «Королевском клубе».

Ворчание усиливалось.

Завоевателям тоже приходилось несладко. Установилось суровое, как всегда, позднее английское лето, и казаки, выросшие в более мягком сибирском климате, очень страдали. За русской линией фронта мало кто не был простужен. Германцы в Тоттнеме кашляли так, что слышно было на Оксфорд-стрит.

Ну и, конечно, отношение британцев действовало им на нервы. Они готовились к яростному сопротивлению. Они рисовали себе вторжение как цепь стычек, быть может, тяжких, но захватывающих. Они предполагали, что после оккупации патрули на улицах станут провожать ненавидящими взорами. Когда их презрительно мерили взглядом, они терялись. Для нервного иностранца нет ничего ужасней, чем высокомерный снисходительный взгляд англичанина. Завоевателям вечно казалось, будто они все делают не так. Они чувствовали себя, как пассажир, застигнутый в первом классе с билетом третьего класса. Они не знали, куда девать руки и ноги. У них уши горели, когда они шли маршем по столице. Под холодным взором населения они претерпевали те же муки, что и человек, который приходит в незнакомый дом к обеду в твидовом костюме и видит остальных во фраках. Они потели и ежились.

Да и скучно им было. Начало сентября — не лучшее время в Лондоне, даже для местных жителей. Заняться было нечем. Театры почти все были закрыты. На улицах слякоть и грязь. Хорошо было генералам, те каждый вечер появлялись в огнях рампы, но основная масса оккупантов не знала, куда деваться от скуки.

Лондон был все равно что пороховой склад. Кларенсу Чагуо-теру выпала честь твердой рукой поднести спичку, чтобы забушевало пламя.

 

Глава 6 ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА

Кларенс был в редакции «Анкор» в пятницу. Выходила газета по четвергам. «Анкор» — это «Тайме» артистического мира. Она посылает проклятия одним, раздает (нещедрые) благословения другим. «Анкор», критикующую Федерацию артистов варьете, можно сравнить только с Юпитером-громовержцем, последним в наши измельчавшие времена. Ее обычай: на всю страну монаршьим криком грянуть «Пощады нет!» — и спустить дрессированных собачек войны.

По стечению обстоятельств, вечерней газете, где работал Кларенс, потребовалось взять интервью у русского генерала именно в четверг после достопамятного визита на Веллингтон-стрит. Мистер Хьюберт Уэйлз на днях опубликовал роман, настолько рискованный по форме и содержанию, что на него публично ополчился с кафедры не кто-нибудь, а сам преподобный каноник Эдгар Шеппард, доктор богословия, сонастоятель придворной часовни его величества, помощник служителя королевской опочивальни и младший подаватель августейшей милостыни. В утренней газете задали вопрос: «Нужна ли цензура в беллетристике?» — и, как водится, редакторы собирали высказывания знаменитостей, предпочтительно таких, чье мнение никого не интересовало.

Поскольку все прочие репортеры были в разгоне, редактор оказался в затруднении.

— Что, никого больше не осталось? — потребовал он. Главный заместитель поразмыслил:

— Ну, есть тот щенок Чагуотер.

(Так в редакции обычно называли спасителя Англии.)

— Его и пошлите, — приказал редактор.

* * *

Номер великого князя Водкиноффа в театре варьете «Магнум» каждый вечер начинался ровно в десять. На афишах его имя писали крупнее всех. Кларенса задержал смотр бойскаутов, и он добрался до мюзик-холла только без пяти десять. Он вошел в гримерную, когда генерал уже направлялся на сцену.

Великий князь переодевался в большой комнате вместе с другими актерами. Персональных гримерных в «Магнуме» не было. Кларенс присел на сундучок, принадлежащий «Несравненной труппе прыгучих зуавов прямо из пустыни», и стал ждать. Четверо мускулистых молодых людей, труппа в полном составе, одевались после выступления. На Кларенса никто не обращал внимания.

Наконец один зуав заговорил:

— Скажи, Билл, сегодня принимали не очень. Замороженный зал.

— Куда уж дальше, — отозвался его коллега. — Просто мурашки по коже.

— Интересно, каково придется фон-барону. Очевидно, он имел в виду великого князя.

— Ему-то что. Такую халтуру им только подавай. Настоящим профессионалам хода нет, а любители цветут и пахнут. Расческа найдется, Гарри?

Гарри, высокий молчаливый зуав, протянул расческу. Билл продолжал:

— Посмотрел бы я на него в прежнем «Великом моголе», да в понедельник. Ему быстро показали бы, что к чему. Тоска берет, как всякие хлыщи отбивают у нас кусок хлеба. А нам что, теперь не выступать? Впору волком выть, как подумаешь про такого и эти его восемьсот семьдесят пять кругляшей в неделю.

— Восемьсот семьдесят пять! Держи карман, юное дарование, — вмешался первый зуав. — Ты что, на неделе газетку не видел?

— Не-а. Чего там такое? Как рекламка наша, смотрится?

— Да нормально, не забивай голову. Вот, глянь: «Что «Анкор» желает знать». Заденет фон-барона за живое, как пить дать.

Он достал газету из кармана пальто, висевшего на двери, и передал своему прыгучему собрату.

— Читай вслух, старина.

Тот поднес ее к свету и принялся читать, медленно и осмотрительно, как человек, неискушенный в ученостях.

— «Что «Анкор» желает знать: разве принцу Отто Саксен-Пфеннигскому не сопутствовал всю неделю потрясающий успех в «Лобелии»? И разве импресарио Куэйн не задрал нос так, что пришлось потратиться на шляпную резинку? И разве, хоть газеты и пишут о равных гонорарах, принц не получает больше великого князя? Иначе почему нам сорока на хвосте принесла, что принцу платят пятьсот в неделю, а великому князю — только четыреста пятьдесят? Да и в любом случае, разве принц не заслужил на полсотни больше, чем его русский друг? Ну-ну!»

Воцарилось многозначительное молчание. Для Кларенса, который факты и продиктовал (хотя стиль был редакторский), в заметке не было ничего нового. Он только порадовался, как броско редактор подал материал. Что ж, он правильно поступил, предоставив литературную обработку опытному газетчику.

— Вот ему подарочек, — сказал зуав Гарри. — Ну-ка, прицепим тут, против него, как придет переодеваться. Есть у кого булавка? А карандаш?

Он жирно обвел четвертушку колонки и приколол газету рядом с зеркалом, затем обратился к коллегам:

— Ждать не будем, старики? Судя по морде, он фордыбака — как пойдет рубить в пух и прах этой своей саблищей, запросто. Лично я поскорее одеваюсь, а на его физиономию полюбуемся завтра, время терпит. Чего зря рисковать?

Предложение было и обоснованным, и разумным. Прыгучие зуавы, как один, попрыгали в цивильную одежду и исчезли в дверях, не успел отзвучать протяжный аккорд невидимого оркестра в конце великокняжеского номера.

Генерал Водкинофф важно вплыл в гримерную, самодовольно прислушиваясь к неумолкающим аплодисментам. Номер имел успех, было чем гордиться.

Кларенса он заметил не сразу.

— А, — бросил он, — с интервью, да? Ты по поводу… Кларенс объяснил редакционное задание. Тем временем великий князь подошел к умывальнику и начал снимать грим. Для сцены он наносил немного «Жгучего цыгана № 3». Живописно смуглый, он был больше похож на русского генерала в представлении англичан.

Зеркало висело над умывальником.

Кларенс, наблюдая за ним в зеркале, заметил, как он напрягся, читая первый абзац. Лицо его потемнело, почти как от «Жгучего цыгана № 3». Он затрясся от гнева.

— Кто притащил сюда паршивую газетку? — рявкнул он.

— Так насчет мистера Хьюберта Уэйлза и его романа, — гнул свое Кларенс.

Великий князь разнес мистера Хьюберта Уэйлза, его роман и Кларенса одним-единственным предложением.

— Вы, наверное, — долбил Кларенс, не отклоняясь от темы, как пристало цепкому репортеру, — читали колкие, но небезосновательные замечания преподобного каноника Эдгара Шеппарда, доктора богословия, сонастоятеля придворной часовни его величества, помощника служителя королевской опочивальни и младшего подавателя августейшей милостыни.

Великий князь дополнил перечень еще и видным священнослужителем.

— Ты приделал газетку на зеркало? — заорал он.

— Я не приделывал газету на то зеркало, — корректно отвечал Кларенс.

— А, — отрезал великий князь, — будь это ты, я бы свернул тебе шею, как цыпленку, и раскидал по гримерной на все четыре стороны.

— Хорошо, что это был не я, — заметил Кларенс.

— Ты читал газетку на зеркале?

— Я не читал эту газету на зеркале, — ответствовал Кларенс, продолжая строго придерживаться разговорника Оллендорфа, был у него такой грешок. — Но я знаю, что там написано.

— Ложь! — гремел великий князь. — Мерзкая ложь! Да я его по судам затаскаю. Я-то сразу раскусил: писали по его наущению, а может, он и сам приложил руку.

— Профессиональная зависть, — вздохнул Кларенс, — печальное явление.

— Я ему дам профессиональную зависть!

— Я слышал, — заметил Кларенс как бы мимоходом, — что он и правда имел успех в «Лобелии». Один мой приятель был там вчера вечером и говорит: его вызывали одиннадцать раз.

Русского генерала чуть не хватил апоплексический удар, но титаническим усилием он взял себя в руки.

— Подождем! — заявил он со зловещим спокойствием. — Подождем до завтра! Я ему покажу! Имел успех, вот как? Ха! Вызывали одиннадцать раз, вот как? Ого, ха-ха! Вызовут и завтра! Только, — в его голосе чувствовался дьявольский умысел, столь ужасный, что даже у закаленного бойскаута пошел мороз по коже, — только на сей раз его вызовут к барьеру!

Терзаемый завистью артист разразился полубезумным смехом, упал в кресло и принялся стаскивать сапоги. Кларенс ушел по-английски. Час близился.

 

Глава 7 ОШИКАН!

Великий князь Водкинофф был не из тех, кто теряет время даром. Не рак, чтобы идти на попятный, не камбала, чтобы лежать на дне. Он шел напролом — скрытный и скорый на расправу, настоящий московит. К полуночи он со своим штабом уже все расставил по местам.

Места были в партере «Лобелии».

На рассвете были розданы деньги на галерку и амфитеатр восьмому и пятнадцатому полкам донских казаков, свирепым полу-варварам, бесстрашным орудиям войны.

Великий князь полностью подготовился.

* * *

В анналах английской литературы встречаются счастливые случайности, но редко такие, как появление мистера Барта Кеннеди в тот исторический вечер в «Лобелии». Он завернул туда после обеда и наблюдал весь инцидент с начала до конца. Без четверти одиннадцать взъерошенный человек вбежал через парадный вход в Кармелайт-Хаус и, не дожидаясь лифта, бросился вверх по лестнице, громко требуя ручку, чернил, бумаги.

На следующее утро «Дейли Мейл» пестрела заголовками. Вся пятая страница была тематическая. Заголовки не виляли вокруг да около. Читателя забрасывали фактами:

СЦЕНА В «ЛОБЕЛИИ»

ПРИНЦ ОТТО САКСЕН-ПФЕННИГСКИЙ ОШИКАН РУССКИМИ СОЛДАТАМИ

ЧТО ПОСЛЕДУЕТ?

Таких было еще не меньше семнадцати, а следом шел специальный репортаж Барта Кеннеди.

Писал он так:

«Памятный вечер. Невероятный вечер. Вечер, какой мало кто увидит еще раз. Грозный вечер чудес. Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер.

Девять тридцать. Я пообедал. Я съел свой обед. Свой обед! Я съел свой обед этим вечером. Этим дивным вечером. Вечером одиннадцатого сентября. Прошлым вечером!

Я пообедал в клубе. Отбивная. Вареный картофель. Грибы на тосте. Крошечка стилтонского сыра. Полбутылки бургундского. Я откинулся на спинку стула. Я взвесил варианты. Мюзик-холл? Театр? Библиотека? Тот вечер, вечер одиннадцатого сентября, я чуть не убил за книгой в клубной библиотеке. Тот вечер! Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер!

Судьба привела меня в «Лобелию». Судьба! Мы — ее игрушки. Ее футбольные мячи. Мы — футбольные мячи Судьбы. Судьба могла направить меня в театр «Гейети». [133] Судьба привела меня в «Лобелию». Та Судьба, что правит нами.

Я передал визитную карточку администратору. Он пропустил меня. Учтивый, как всегда. Он пропустил меня за красивые глаза. Этот администратор. Любезный и учтивый администратор.

Вот я и в «Лобелии». Контрамарочник. Я был в «Лобелии» по контрамарке!»

Далее в оригинале статьи идут продолжительные рассуждения об интерьере мюзик-холла, а также отступление об эстрадных представлениях вообще. Лишь упомянув о зрителях, мистер Кеннеди возвращается к главному.

«А что за зрители собрались посмотреть дивертисмент, подготовленный любезным и учтивым администратором «Лобелии»? Зрители. Их суд не знает апелляций. Они диктаторы в мюзик-холле. Зрители».

Здесь автор отпускает ряд весьма интересных и глубоких замечаний про зрительские массы. Без них можно обойтись.

«Первые ряды партера, заметил я, сплошь занимали русские офицеры. Степные вояки. Бородачи. Русские. Они сидели молча, настороженно. Они мало аплодировали. Они равнодушны к программе. Велосипедисты-эксцентрики. Бойкая субретка и кумир Белгрейвии. Студенты-спорщики. Комик во фраке. Дрессировщик с учеными канарейками. Ничто их не затронуло. Они ждали. Ждали. Беспокойно ждали. Все мышцы напряжены. Собирались с силами. Ждали. Чего?

Мой сосед прошептал спутнику, как приятель ему рассказал, будто сам слышал от билетера, что галерка и амфитеатр битком набиты русскими. Русские. Везде русские. Почему? Так любят мюзик-холл? Или пришли по какой-то скрытой причине? В воздухе висело беспокойство. Мы все ждали. Ждали. Чего?

Атмосферу можно определить одним словом. Единственным. Зловещая. Атмосфера была зловещая.

А! Движение в переполненном зале. Зыбь на глади моря перед штормом. Сестры Сигсби в негритянском гриме, несравненные актрисы бурлеска, кончили танцевать, улыбнулись, послали воздушные поцелуи, упорхнули за кулисы, выпорхнули опять, улыбнулись, повторили воздушные поцелуи и скрылись с глаз. Протяжный аккорд из оркестра. Аккорд — почти рыдание. Рыдание над тем, что прошло. Появляются два ливрейных служителя. Они несут картонные листы. Служители несут картонные листы. Но не пустые. На каждом листе номер.

Номер пятнадцать.

Кто же под номером пятнадцать?

Принц Отто Саксен-Пфеннигский. Принц Отто, генерал германской армии. Принц Отто — вот кто под номером пятнадцать.

Гром аплодисментов в зале. Но русские не хлопают. Они молчат. Они ждут. Чего?

Оркестр наигрывает жизнерадостный мотив. Расходится тяжелый занавес. Высокий красавец в мундире вышагивает на сцену. Он кланяется. Высокий красавец в мундире кланяется. Это принц Отто Саксен-Пфеннигский. Генерал германской армии. Один из наших завоевателей.

Он говорит: «Леди и джентльмены». Человек и генерал говорит: «Леди и джентльмены».

И ничего. Ничего. Ничего. Больше ничего. Ничего. Он говорит: «Леди и джентльмены», но ничего больше.

Почему бы ему не сказать больше? Что, он закончил выступление? И это все? Он получает восемьсот семьдесят пять фунтов в неделю за два слова, «леди и джентльмены»?

Нет!

Он хочет говорить. Ему есть что сказать. То было лишь начало. Этот высокий красавец еще музыкой своей не поделился. [134]

Почему же он не говорит больше ничего? Почему он сказал: «Леди и джентльмены», — но ничего больше? Ничего. Только это. Больше ничего. Ничего.

Потому что из партера до него доносится нескончаемое сокрушительное улюлюканье. Это нескончаемое сокрушительное улюлюканье исходит от русских в партере. Так вот чего они ждали. Вот чего они ждали столь напряженно. Вот чего. Они ждали грандиозного «у-лю-лю!».

Генерал отшатывается. Он изумлен. Поражен. Может статься, напуган. Он всплескивает руками.

На галерке и в задних рядах угрожающе свистят и завывают. Как дикие звери. Как паровые котлы на грани взрыва. Как зрители мюзик-холла, чтобы ошикать актера.

Все вскочили на ноги. Некоторые — на мои. Все кричат. Весь зал кричит.

Среди вавилонского столпотворения слышны отдельные выкрики.

— Вонски! Гадский номерович! — кричат бородатые русские, нелицеприятные критики. — Гадский номерович!

Глаза германца пышут огнем. Глаза властного человека.

— Вонски! Чванка! Гадский номерович!

Зрители ужасны в гневе. Зрители. Верховный суд. Эти зрители в гневе ужасны.

Что произойдет? Германец стоит на своем. Человек, спаянный железом и кровью, [135] стоит на своем. Он намерен продолжать. Властный человек. Он не остановится ни при какой погоде.

Зрители привстают с мест. Помидор расплющивается о правый глаз принца. Помидор перезрел.

— Вонски!

По воздуху летят три тухлых яйца и дохлая кошка. Недолет — и они падают в оркестр. Эти яйца! Эта кошка! Попали в дирижера и второго тромбониста. Падают они, как тихий дождь, струящийся на землю из облаков. [136] Кошка! Яйца!

А! Наконец бдительный и находчивый распорядитель спасает положение. Этот человек. Распорядитель. Великий ум. Медленно, неотвратимо ползет вниз пожарный занавес. Он на полпути. Он опустился целиком. Зрители перед ним. Зрители. Принц за ним. Принц. Генерал. Железный человек. Артист, которого только что ошикали.

В зале звучит национальный русский гимн. Громоподобно! Победно! Национальный гимн России. Хвалебная песнь!

Возвращаются служители. Невозмутимые, бесстрастные служители. Они вынимают номер пятнадцать. Они ставят номер шестнадцать. Они, как Рок, — безжалостный, непоколебимый, невозвратный, безмолвный. Эти служители.

Гремит оркестр. Начинается выступление под номером шестнадцать…»

 

Глава 8 ВСТРЕЧА В «ШОТЛАНДСКОМ ПОГРЕБКЕ»

Принц Отто Саксен-Пфеннигский стоял за кулисами и весь трясся. Неописуемые немецкие проклятия сыпались у него с языка. На несколько шагов поодаль выжидали шесть крепких рабочих сцены с засученными рукавами. Это они скрутили генерала, пока опускался пожарный занавес, чтобы он не ринулся с саблей в партер. По первому знаку распорядителя они бы и снова его скрутили.

Распорядитель старался позолотить пилюлю.

— Бог ты мой, ваше высочество, — уговаривал он, — ничего такого. С каждым случается. Спросите самых что ни на есть зубров, как их освистывали поначалу. Да чего, и из звезд кое-кто в некоторые города носа не кажет, вечно им там достается. Не берите в голову, это…

Подошел курьер с запиской в руке.

— Тут парнишка в очках, одетый не разбери-поймешь, просил передать вашему высочеству.

Принц выхватил листок.

Послание было написано круглым детским почерком, с подписью «Доброжелатель». Там стояло: «Генерал Водкинофф сегодня специально подослал своих людей ошикать Вас, потому что завидует из-за колонки в «Анкор» на этой неделе».

Принц Отто сразу взял себя в руки.

— Извините, ваше высочество, — забеспокоился распорядитель, видя, что он двинулся с места, — вам нельзя на сцену. Стань тут, Билл.

— А как же, сэр!

Принц Отто приветливо улыбнулся.

— Опасность миновала. Я не имею намерения идти на сцену. Я думаю на минутку заглянуть в «Шотландский погребок».

— О, тогда, ваше высочество, всего доброго, ваше высочество! Ни пуха, ни пера на завтра, ваше высочество!

* * *

С тех пор как два генерала присоединились к актерскому братству, они стали захаживать после выступления в «Шотландский погребок», где беседовали, загораживая проход, по строгим правилам звездного этикета.

Принц ни капли не сомневался, что найдет Водкиноффа там.

Он не ошибся. Русский генерал был на месте, болтал у стойки с барменшей о погоде.

Он приветствовал принца нарочито небрежным кивком.

— Хорошо принимали? — бросил он мимоходом. Принц Отто сжал кулаки; но он прошел суровую дипломатическую выучку и умел владеть собой. Заговорил он на знакомом языке дипломатии.

— Дождь прекратился, — сказал он, — но мостовые еще мокрые. Ваша светлость не забыли надеть прочные галоши?

Выпад явно достиг цели, но великий князь отвечал со всей невозмутимостью:

— Дождь, — объявил он, попивая вермут, — всегда мокрый, а иногда и холодный.

— Но он никогда не идет снизу вверх, — подчеркнул принц.

— Насколько я могу судить, нечасто. Вы наблюдательны, дорогой принц.

Воцарилось молчание; затем принц, сбитый было с толку, возобновил атаку.

— От Чаринг-кросса до Хаммерсмитского Бродвея быстрее всего добираться на метро.

— Людям случалось умирать на Хаммерсмитском Бродвее, — непринужденно отметил великий князь.

Принц заскрежетал зубами. Он уступал своему изворотливому сопернику по части дипломатического языка и сознавал это.

— Солнце встает на востоке, — воскликнул он, чуть не задыхаясь, — но оно сядет… оно сядет!

— Будто курица на яйца, — прозвучал циничный ответ.

Остатки самообладания покинули принца. Эфемерная дипломатическая болтовня ужасно действует на нервы тому, кто к ней не расположен. Ей самое место в сверкающей бальной зале при каком-нибудь фривольном дворе. Если человека только что ошикали в мюзик-холле, да еще стараниями другого, и он пытается вырвать у собеседника признание, она просто бесит.

— Курица! — отозвался он, сжимая и разжимая кулаки. — Вы изучали куриные повадки?

Ему казалось, он вот-вот добьется правды, но искусный дипломат, стоявший перед ним, выкручивался и из более затруднительных положений.

— Пулярки на южной стороне, — лениво процедил он, — обычно с желтыми ножками и созревают быстрее.

Принц стал в тупик. У него не было готового ответа. Вмешалась барменша.

— Смешно как вы говорите оба!

Этого хватило. Вполне безобидное замечание стало последней каплей. Принц грохнул кулаком по стойке.

— Да, — загремел он, — ваша правда. Мы говорим смешно, но пора покончить с этим. Я устал от словесной пикировки. Прямой ответ на прямой вопрос: вы посылали сегодня свои войска, чтобы меня ошикать, или нет?

— Мой дорогой принц! Великий князь поднял брови.

— Посылали или нет?

— Мудрец, — заявил русский, все еще надеясь на увертки, — не глядит по сторонам, разве что переходя улицу.

Принц расколотил стакан.

— Посылали! — рявкнул он. — Я знаю! Слушайте, вы! Даю вам шанс. Даю вам и вашим треклятым солдатам двадцать четыре часа, считая с полуночи, чтобы покинуть страну. Если не уберетесь, то…

Он выдержал драматическую паузу. Великий князь медленно допил вермут.

— Вы видели мое профессиональное объявление в «Эре», любезный принц? — спросил он.

— Видел. Ну и что?

— И ничего не заметили?

— Нет.

— А-а. Будь вы более внимательны, вам бы бросилось в глаза: «Постоянное место жительства — Хэмпстед».

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, что не вижу надобности менять объявление ни в малейшей степени.

Снова нависла напряженная тишина. Двое мужчин вперили глаза друг в друга.

— Это ваше окончательное решение? — спросил германец. Русский поклонился.

— Вот, значит, как, — сказал принц, поворачиваясь к двери. — Имею честь пожелать вам всего хорошего.

— Вам также, — отвечал великий князь. — Осторожно, ступенька.

 

Глава 9 ГЕНЕРАЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ

Известие о том, что дошло до открытого разрыва между генералами-завоевателями, не заставило себя долго ждать. О нем взахлеб говорили в ранних изданиях вечерних газет. Поспешно заручились мнениями д-ра Эмиля Райха, д-ра Салиби, Эугена Зандова, мистера Чиозза-Мани и леди Гроув. В редакциях молодые люди с крутыми шишковатыми лбами строчили очерки о двух генералах. Все бурлило и кипело.

Тем временем устроители лондонских публичных зрелищ не отходили от телефонных и телеграфных аппаратов. Ссора произошла вечером в пятницу. Если не принять меры, бой мог начаться уже субботним утром. Не надо быть финансовым гением, чтобы подсчитать убытки для представлений, назначенных днем в субботу. Пострадали бы утренние спектакли. На ложах и партере, возможно, сражение бы не так сказалось, но сборы за дешевые места и галерку, несомненно, упали бы донельзя. Для публики, заполняющей театральную галерку, масштабная баталия неотразима. Если заурядная уличная драка собирает сотни зрителей, надо думать, никакое лицедейство на подмостках не выдержит конкуренции с битвой германской и русской армий.

Многочисленные футбольные стадионы также понесли бы тяжелый урон. В «Олимпии» должен был состояться грандиозный карнавал на роликовых коньках, и он был бы испорчен.

Не прошло и часа с появления первой вечерней газеты, как делегации от устроителей зрелищ поспешили в оба лагеря. Они представили положение дел откровенно и красноречиво. Генералы не остались глухи. Армии обменялись парламентерами, и в конце концов было решено приостановить военные действия до утра понедельника.

* * *

Хотя владельцы театров и директора футбольных клубов остались довольны, в некоторых отношениях вышло неудачно. С точки зрения историка, это все испортило. Если бы не отсрочка, читатели нашей хроники, вероятно — даже обязательно — получили бы яркий и мастерский отчет о великом сражении, с подробным описанием победной тактики. Расположение тех или иных полков, военные хитрости, стремительные атаки, стратегические отступления и уроки войны — все было бы разложено по полочкам.

А так, из-за неуместного добродушия генералов-противников назначенная дата была изменена, и историку остается лишь зафиксировать результат.

В субботу не позже четырех часов пополудни собралась легкая дымка. С наступлением ночи видимость ухудшилась, но фонари все еще можно было разглядеть на несколько шагов — для старожилов Лондона ничего из ряда вон выходящего. Только утром в воскресенье лег настоящий туман.

В воскресенье лондонцы проснулись и обнаружили, что свет застилает «лондонский особый», самый плотный и желтый за много лет. В такие дни клерка из Сити бодрит мысль: наконец-то у него появилась причина для опоздания, которую в кои веки не встретят насмешливым недоверием. Люди провели день дома в надежде, что назавтра распогодится.

— Куда им воевать в таких условиях, — судачили они.

В понедельник утром туман невероятно сгустился. Он окутал Лондон, как одеялом. Люди качали головами.

— Отложить им придется.

Такие шли разговоры, когда внезапно раздалось: «Бум!» И еще раз: «Бум-м-м!» Била тяжелая артиллерия. Сражение началось!

* * *

Не хочется ворчать или ныть, но все же досадно, что достопамятная баталия, битва, столь знаменательная для мировой истории, велась в таких условиях. Лондонские журналисты тогда блистали живописными репортажами. То было время живописных репортажей, ярких словесных картин. В каждой редакции ждали люди, способные с ходу расписать бой так, что даже лектору из Ассоциации молодых христиан захотелось бы в штыковую атаку; люди, сыпавшие эпитетами и восклицательными знаками, пока читатель чуть ли не слышал грохот пушек. Там они и оставались — без дела, в праздности — будто броненосцы в доках. Они были бессильны. Барт Кеннеди начал было статью: «Туман. Беспросветный туман. И рев орудий.

Две нации сразились в тумане», — но так ничего и не вышло. Какое-то время материал подавал надежды, но скончался от истощения на середине второй верстатки.

Тяжело, что говорить.

Жребий военных корреспондентов был и того хуже. Бесполезно было объяснять, что в тумане у них — никаких шансов. «Если им хватает света воевать, — безжалостно гнали их редакторы, — вам хватит света глядеть», и выставляли за порог.

Им пришлось несладко. Эдгар Уоллес заблудился практически сразу. Через два дня его нашли, оголодавшего, в деревушке Стипл Бампстед. Как он там оказался, неизвестно. Сам он рассказывал, что шел на звук стрельбы, и шел, и шел. Беннет Берли, искушенный ветеран, сообразил ехать подземкой. Он добрался до Хэмпстеда, места самых яростных боев, как позже выяснилось, и при минимальном везении ему было бы что опубликовать. Однако лифт застрял на полдороге, когда рядом разорвался германский снаряд, и только на следующий вечер поисковая группа услышала его и спасла.

Остальные — А. Г. Хейлз, Фредерик Вильерс, Чарлз Хэндс и прочие — заблудились, как Эдгар Уоллес, разве что поближе. Хейлз, направившись в Тоттнем, дошагал до Кройдона, падая с ног от усталости, с гвоздем в ботинке. Вильерс, столь же невезучий, финишировал в Ричмонде. Самый необычный маршрут был у Чарлза Хэндса. Насколько можно понять, он без приключений оказался на Лестер-сквер. Там он потерял ориентацию и, получается, брел без конца вокруг статуи Шекспира, в полной уверенности, что движется прямиком к Тоттнему. Через полтора дня он присел отдохнуть, и когда туман рассеялся, был обнаружен проходившим полицейским.

И все это время рокотали и громыхали невидимые пушки, а из темноты раздавались странные приглушенные кличи.

 

Глава 10 ТОРЖЕСТВО АНГЛИИ

Была среда, шестнадцатое сентября. Сражение двадцать четыре часа как завершилось. Туман поредел до бледно-лимонного цвета. Моросило.

К тому времени вся страна знала, что произошло. Детали, конечно, не были известны полностью, хотя надо отдать должное газетчикам: те не растерялись и безотлагательно принялись их измышлять, в целом удачно.

Вкратце факты сводились к тому, что русскую армию обошли с фланга и уничтожили чуть ли не целиком. От громадного войска, ступившего на английскую землю с другими завоевателями, осталась жалкая горсточка. Все, включая великого князя Водкиноффа, были в плену у германцев в Тоттнеме.

Победу нельзя было назвать бескровной. Уцелела едва пятая часть германской армии. По оценкам, не менее двух третей обеих армий полегло при последней атаке германцев на хэмпстедские высоты, когда был взят штурмом «Замок Джека Соломинки» и захвачен русский генерал.

* * *

Принц Отто Саксен-Пфеннигский почивал в походной палатке в Тоттнеме. Он выбился из сил. После утомительного сражения его ждала тяжелая работа: надо было встречаться с репортерами, раздавать автографы, позировать перед камерами, хвалить патентованные лекарства — словом, справляться с тысячей дел и хлопот, неизбежных для знаменитости. А тут еще его продуло на поле боя. На столике рядом с кроватью красовалась хинная микстура.

* * *

Пока он спал, полог палатки тихонько отодвинулся. Вошли двое. На каждом была широкополая шляпа, цветной шейный платок, фланелевая рубашка, футбольные трусы, гольфы, коричневые ботинки и свисток. Каждый нес хоккейную клюшку. Один выделялся очками и спокойным повелительным видом, как пристало командиру.

Они стояли, взирая на лежащего навзничь генерала. Затем тот, что был в очках, произнес:

— Командир отряда Уагстафф! Другой отдал честь.

— Разбудить его!

Командир отряда Уагстафф подошел к кровати и потряс спящего за плечо. Принц что-то промычал и повернулся на другой бок. Бойскаут тряхнул его. Тот сел, недовольно щурясь.

Когда взгляд его упал на суровую фигуру в очках, он вскочил с кровати.

— Что? Что? — забормотал он. — Что это здачит?

Он чихнул и, отвернувшись к столу, налил и осушил стопку хинной микстуры.

— Я же саб сказал часовобу: бедя де беспокоить. Кто вы? Незваный гость с достоинством улыбнулся.

— Меня зовут Кларенс Чагуотер, — сказал он просто.

— Тшагвотер? Де здаю такого. Что ваб дуждо? Вы из газеты? Мне сейчас декогда. Приходите утроб.

— Я не из газеты.

— Ду так фотограф. Говорю же, мде декогда.

— И не фотограф.

— В такоб случае, кто вы? Тот приосанился.

— Я — Англия, — провозгласил он горделиво.

— Адглия! Что это божет здачить: вы — Адглия! Где сбысл? Под хмурым взглядом Кларенса он притих.

— Именно так: я — Англия. Я главный бойскаут, а бойскауты и есть Англия. Принц Отто, вы решили, будто наша Англия лежит поверженная, беспомощная. Вы просчитались. Бойскауты затаились и выжидали. Ныне их час настал. Командир отряда Уагстафф, исполняйте свой долг.

Командир отряда двинулся вперед. Принц отпрянул к кровати и сунул руку под подушку. Раздался трубный глас Кларенса:

— Взять его на прицел!

Принц поднял взгляд. За два шага от него стоял командир отряда Уагстафф с рогаткой наготове.

— Он ни разу не промахнулся, — предостерег Кларенс. Принц заколебался.

— В своей возрастной категории он разбил больше всех окон в южном Лондоне.

Принц понуро вытащил руку — пустую.

— Ду, и что же ваб дуждо? — огрызнулся он.

— Сопротивление бесполезно, — сказал Кларенс. — Я ждал и готовился, и вот миг настал. Сражение доконало ваши войска, их жалкие остатки стали легкой добычей. Час назад лагерь окружили патрули бойскаутов, вооруженные до зубов рогатками и хоккейными клюшками. Бросок — и бой был кончен. Вся армия, вместе с вами, у нас в плену.

— Черт-те что! — обомлел принц.

— Англия, моя Англия! — восклицал Кларенс, и праведный патриотизм озарял его лицо. — Англия, ты свободна! Ты восстала из пепла, словно феникс. Да ведают народы: британский лев лишь кажется усмиренным, но он сможет их заставить привыкнуть бояться своих зубов.

— Граббатикадевердая, — раскритиковал принц.

— Ничего подобного, — запальчиво возразил Кларенс.

— Девердая, говорю я вам. Три идфидитива подряд. Глаза Кларенса полыхнули.

— Нечего тут хамить, — сказал он. — Командир отряда Уаг-стафф, увести пленного.

— Все равдо, — заявил принц, — идфидитива три. Кларенс молча указал на дверь.

— Вы и саби здаете, — настаивал принц. — Весь эффект дасбарку. Речь…

— Пройдемте, а? — вмешался Уагстафф.

— Иду же, чего еще? Я только объясдял…

— Сейчас я как врежу кому-то клюшкой по ногам! — пригрозил командир отряда. — Пройдемте!

Принц вышел.

 

Глава 11 КЛАРЕНС — ЗАВЕРШАЮЩИЙ ЭТАП

Ярко освещенный зрительный зал театра-варьете «Палас».

Шевеление и шепотки. Оркестр играет попурри. В партере тихонько переговариваются красивые женщины и доблестные мужчины. Там и сям удается различить несколько фраз.

— …Совсем еще мальчик, по-моему!

— Как мило, прелесть!..

— …Чесслово, леди Гасси, точно не скажу. Берти Бертисон, тот, из клуба «Холостяки», передавал — один его друг уверен, будто целую тысячу…

— …Слышали? Мистер Бертисон говорит: мальчик, а получает тысячу в неделю.

— О-о, куда больше, чем платили тем жутким генералам…

— …Хорошие деньги, ничего не скажешь.

— Разумеется, он же спас страну, ведь так?

— Будь покоен, если б он того не стоил, не получал бы…

— …Нас познакомили на танцах у герцогини. Вполне пристойный малый. Нос не задирает, ну, вы понимаете, о чем я. Э, да вот его номер!..

Оркестр умолкает. Выставлен номер семь. Взрыв аплодисментов, переходящих в овации, когда поднимается занавес. На сцену выходит толстяк в помятом фраке.

— Леди и джентльмены, — провозглашает он. — Сегодня я имею честь представить вам того, чье имя и так, как говорится, знакомо всем. Благодаря ему, тому самому герою, кого я сегодня имею честь вам представить, наша обожаемая Англия больше не корчится под безжалостной пятой чужеземных оккупантов. Именно гений этого героя и его, если можно так выразиться… э-э… гений без посторонней помощи выбрал единственно верный путь, как изгнать свирепых захватчиков из домов и дворов наших. Именно этот герой сначала дал завоевателям сцепиться, распушивши хвосты (если мне позволено будет процитировать), как всем известные два кота из Килкени когда-то, а затем твердо, без оглядки, выступил в рядах с другими героями — надо ли объяснять, что я о наших бравых бойскаутах? — и немедля показал, где раки зимуют, немногим оставшимся.

Здесь оратор поклонился и, пока зрители аплодировали, пополнил запас воздуха. Когда багровый колер понемногу сошел с его лица, он поднял руку.

— Мне остается добавить, — продолжал он, — что наш герой будет выступать исключительно в театре-варьете «Палас», а его гонорар составит цифру, неслыханную в истории мюзик-холла. Он получает весьма внушительную плату — тысячу сто пятьдесят фунтов в неделю, не больше, не меньше.

Оглушительные рукоплескания.

— Еще немного в дополнение. Наш герой сначала покажет ряд физических упражнений, которые помогли нашим бойскаутам стать тем, что они есть, а именно: глубокое дыхание, обхват шеи правой ногой и прыжки на одной ножке через всю сцену. Затем он продемонстрирует бойскаутские позывные и кличи — сплошь искусные подражания настоящим животным, как вам, несомненно, известно. В этой связи я должен заверить вас, что у него не будет во рту никаких приспособлений, о чем иногда поговаривают. В заключение он произнесет краткий доклад на тему своих великих деяний. Леди и джентльмены, я закончил, и мне остается вас покинуть, объявив выступление любимого сына Англии, героя в своем отечестве, благороднейшего украшения нации — Кларенса Чагуотера!

Секундное напряженное ожидание, грохот оркестра, и зрители вскакивают с мест, крича, топая, размахивая руками.

На сцене — крепкая невысокая фигура в очках.

То Кларенс, не муж, но мальчик судьбы.