Перевод с английского И. Митрофановой

Редактор Н. Трауберг

 

ГЛАВА I

Особняк известного финансиста Питера Пэтта на Риверсайд Драйв в Нью-Йорке бельмом торчал на этом оживленном, богатом бульваре.

Катите вы на собственном лимузине или наслаждаетесь свежим воздухом за десять центов на втором этаже зеленого, омнибуса, особняк выскакивает как из-под земли и колет вам глаза. Архитекторы, споткнувшись об него взглядом, заламывают руки, да и у зрителя непосвященного дыханье перехватит. Похож особняк и на собор, и на загородную виллу, и на отель, и на китайскую пагоду. Во многих окнах переливаются витражные стекла, а крыльцо — под охраной двух терракотовых львов, еще уродливее тех самодовольных зверюк, которые стерегут публичную библиотеку. Словом, особняк нелегко пропустить мимо глаз. Возможно, именно по этой причине миссис Пэтт настояла, чтобы муж купил его; она была из тех, кто обожает, чтоб их замечали.

По этому особняку слонялся, точно неприкаянное привидение, его номинальный владелец, мистер Пэтт. Было около десяти утра прекрасного воскресенья, но воскресный покой, Царящий в доме, ему не передавался. На лице у него, обычно — терпеливом, отразилась крайняя раздражительность, с губ сорвалось приглушенное ругательство, подцепленное, видимо, на нечестивой бирже.

— Черт подери!

Пэтта душила жалость к себе. Не так уж много он требует от жизни. Самой, можно сказать, малости, в данный момент ему хотелось одного — укромного местечка, где можно бы почитать в тишине и покое воскресную газету. Но где же его найти! За каждой дверью таятся чужаки. Дом осажден, он кишит гостями, и ситуация все ухудшается и ухудшается с каждым днем после его женитьбы, состоявшейся два года назад. В организме миссис Пэтт сидел сильнейший литературный вирус. Она не только строчила бесчисленные романы и рассказы — имя Несты Форд Пэтт знакомо всем любителям приключенческой литературы — но и стремилась создать литературный салон. Начав с единственного экспоната, своего племянника Уилли Патриджа, работавшего над новым видом взрывчатки, предназначенной модернизировать войны, Неста, продвигаясь к цели, постепенно добавляла к своей коллекции все новые и новые экземпляры, и теперь под ее крылышком, под терракотовой крышей особняка, обитало шесть молодых непризнанных гениев. Здесь кишели блестящие романисты, ничего пока что не написавшие, и поэты, на пороге сочинения великих стихов. Все они кучковались в комнатах мистера Пэтта, пока он, вцепившись в воскресную газету, блуждал, не находя покоя, точно библейская голубка. Именно в такие моменты он почти завидовал первому мужу своей жены, деловому приятелю, Элмеру Форду, внезапно скончавшемуся от апоплексического удара, и жалость к усопшему перемещалась на другой объект.

Брак, несомненно, осложнил ему жизнь, как осложнил бы любому, кто дожидался пятидесяти лет, прежде чем отважиться на такую попытку. К гениям миссис Пэтт добавила своего единственного сына, Огдена, четырнадцатилетнего мальчишку, на редкость противного. Общество взрослых, среди которых он постоянно крутился, и отсутствие намека на дисциплину сформировали такой характер, что все попытки частных учителей добиться чего-то терпели полный крах. Они появлялись в доме, полные оптимизма, но очень скоро уползали, наголову разбитые стоическим иммунитетом к образованию. Для Пэтта, который никогда не умел обращаться с детьми, Огден Форд был источником постоянного раздражения. Пасынка он терпеть не мог и подозревал, не без оснований, что мальчишка таскает его сигареты. К вящей своей досаде, он отчетливо понимал, что застигнуть того на месте преступления ему не удастся.

Прервав свое странствие, он приостановился у дверей утренней комнаты, но реплика, произнесенная высоким тенорком (о роли христианства в творчестве Шелли), просочилась сквозь дубовые панели, и он возобновил путь.

За очередной дверью стояла тишина. Пэт взялся было за дверную ручку, но от раскатистого аккорда невидимого пианино тут же отдернул пальцы и побрел дальше. Через несколько минут, методом исключения, Пэт добрался до комнаты, которая считалась его личной библиотекой; то был большой уютный зал, полный старинных книг, коллекционированием которых увлеченно занимался еще его отец.

Напряженно вслушиваясь, финансист остановился. Было тихо. Он вошел, на мгновенье испытав экстаз, доступный лишь джентльменам средних лет, любящим одиночество, когда в доме, гудящим молодежью, им наконец удается отыскать укромный уголок. Но тут же громкое восклицание вдребезги расколотило его мечты об одиночестве и покое:

— Привет, папаша!

В сумраке, в глубоком кресле развалился Огден Форд.

— Входи, входи! Места хватит!

Пэтт запнулся в дверях, разглядывая пасынка тяжелым взглядом. Ну и тон, однако! Слегка покровительственный, небрежный и особенно противный из-за того, что наглец развалился в его любимом кресле. Оскорблял его Огден и эстетически. Ну, что это — одутловатый, раскормленный, в пятнах и прыщах! Полнокровный лентяй, с желтовато-бледной кожей алчного сластены. Вот и сейчас, спустя полчаса после завтрака, челюсти его ритмично двигались.

— Что ты ешь? — требовательно спросил Пэтт. Разочарование его сменилось раздражением.

— Конфетину.

— Не жевал бы сладкое целыми днями.

— Мама дала, — просто объяснил Огден. Как он и предугадывал, выстрел сразил вражескую батарею. Пэтт хрюкнул, но вслух больше ничего не сказал. На радостях Огден забросил в рот новую конфету.

— Дуешься, папаша?

— Я не позволю так с собой разговаривать!

— Сразу догадался, — удовлетворенно подытожил пасынок. — Всегда угадываю сходу. Не пойму только, чего ты ко мне-то цепляешься? Я ведь не виноват.

— Курил? — подозрительно принюхался Пэтт.

— Я?!

— Да, курил. Сигареты.

— Ну, прямо!

— Вон, в пепельнице два окурка.

— Не я их туда бросил.

— Один еще теплый.

— Тепло потому что.

— Услышал, как я вхожу, и сунул окурки туда.

— Прям сейчас! Я тут всего — ничего. Наверное, до меня кто-то из гостей был. Вечно таскают твои гвоздики для гроба. Надо тебе что-то предпринять. Поставь себя твердо.

Чувство беспомощности охватило Пэтта. В тысячный раз он ощутил собственное бессилие перед невозмутимым и пучеглазым мальчишкой, который оскорбляет его с хладнокровным превосходством.

— Утро такое прекрасное, пошел бы да погулял, — слабо высказался Пэтт.

— А чего! Можно! Только — с тобой.

— Я… у меня другие дела, — Пэтта передернуло от такой перспективы.

— Ну и ладно. Все одно этот самый воздух чересчур раздувают. Вот говорят — дом, дом, а сами из него гонят!

— В твоем возрасте, в такую погоду я б давно уж сбежал на улицу… э… обруч бы покатал.

— А что из тебя получилось? Ты сам посмотри!

— Ты про что?

— Радикулиты всякие.

— Нет у меня никаких радикулитов! — отрезал Пэтт. Тема эта всегда задевала его за живое.

— Тебе виднее. Я просто слы…

— Неважно!

— Мама сказа…

— Замолчи!

Огден вновь принялся шарить в коробке с конфетами.

— Пап, хочешь?

— Нет!

— И правильно. В твоем возрасте надо беречься.

— Не понял.

— Набираешь вес. Не так уж ты молод. А вообще, пап, входишь, так входи, а то сквозняк.

Пэтт ретировался. Интересно, как бы на его месте справился другой с мальчишкой? Непоследовательность человеческой натуры просто бесила его. Почему на Риверсайд Драйв он превращается совершенно в другого человека, чем на Пайн-стрит? Почему на Пайн-стрит он умеет настоять на своем с людьми вполне солидными, с финансистами, похожими на бульдогов, а на Риверсайд Драйв неспособен даже турнуть из своего кресла четырнадцатилетнего кретина? Иногда Пэтту казалось, что в частной, домашней сфере его сковывает какой-то паралич воли.

Однако все-таки нужно разыскать уголок, где можно бы насладиться воскресной газетой. Пэтт задумчиво постоял, лицо у него прояснилось, и он повернул к лестнице. На верхнем этаже, пройдя весь коридор, он постучался в последнюю дверь. Из-за нее, как и из-за остальных, доносился шум, но этот как будто его не отпугивал. Бойко стучала машинка, и Пэтт одобрительно прислушался. Ему нравилась ее дробь, совсем как в офисе.

— Войдите! — крикнул девичий голосок. Комната, в которой очутился Пэтт, была маленькой, но уютной тем уютом, который присущ вообще-то мужским обиталищам, что довольно странно, поскольку тут жила барышня. Во всю стену шел огромный книжный шкаф, из него жизнерадостно улыбались разноцветные корешки — красные, синие, коричневые. Где его не было, висели гравюры, со вкусом подобранные и размещенные. Через окно, открытое ради здоровья, лились лучи солнца, принося с собою приглушенное шуршанье шин. За столом сидела девушка; ее яркие золотисто-рыжие волосы чуть колыхались на речном ветерке. Она-то и стучала на машинке и теперь, обернувшись, улыбнулась через плечо.

Когда Энн Честер улыбалась, она становилась еще красивее. Хотя примечательнее всего были полыхающие волосы, рисунок губ явно говорил о незаурядности, намекая при этом на тайную склонность к приключениям. Когда губы не двигались, так и казалось, что они оценивают шутку; улыбаясь же, они открывали ослепительно сверкающие зубы. На правой щеке к тому же появлялась ямочка, придавая лицу веселую проказливость. В общем, такие губы бывают у тех, кто способен посмеяться над рухнувшей надеждой и построить самые изощренные, самые смелые заговоры против обыденности и суеты. В уголках их проглядывали признаки своевольного нрава. Словом, физиономист заключил бы, что племянница Пэтта умеет настоять на своем.

— Привет, дядя Питер! Случилось что-то?

— Я тебе не помешал?

— Ни чуточки. Перепечатываю рассказ для тети Несты. Хочешь кусочек послушать?

Пэтт поторопился заверить, что не хочет.

— Много теряешь, — Энн перевернула страницу. — Я просто перетрепыхалась. Называется «В глухую полночь». Преступлений — куча, аж страшно. Ни за что бы не подумала, что у тети Несты такое бурное воображение! Тут тебе и сыщик, и похитители детей, и умопомрачительная роскошь. Может, я еще под впечатлением, но мне кажется, дядя, что ты идешь по следу. Очень уж у тебя целеустремленный вид! Добродушное лицо искривилось в гримасе, которая должна была обозначать горькую улыбку.

— Да нет, ищу местечко потише, чтоб посидеть и почитать. Во всем доме не отыскал. Поглядишь снаружи — громадный домище, полк разместить можно, а внутри, в каждой комнате — то поэт, то еще невесть кто.

— Ну, а библиотека, твое священное убежище?

— Там засел этот Огден.

— Безобразие!

— Развалился в моем любимом кресле, — угрюмо пожаловался Пэтт. — И курит сигареты.

— Курит? Он же тете Несте обещал не курить!

— Наврет, разумеется, что не курил. Но я не сомневаюсь. Не представляю, что с ним делать! Уговаривать такого — бестолку. Он., он снисходит до меня! — в полном негодовании заключил Пэтт. — Развалился, закинул ноги на стол, набил рот конфетами и цедит, и цедит, точно я ему… ну, скажем, внук.

— Вот свиненок!

Энн жалела дядю Питера. Уже много лет, после смерти ее матери, они были неразлучны. Отец, путешественник и охотник, кочевал по пустынным и диким уголкам мира, лишь изредка наведываясь в Нью-Йорк, а дочку почти полностью бросил на попечение Пэтта. Все самые приятные воспоминания были связаны с дядей. Во многих отношениях отец был достоин восхищения, но семьянином, скажем прямо, не был — его отношения с дочкой сводились к письмам и подаркам. Дядю она воспринимала, в сущности, как отца. Натура ее чутко отзывалась на доброту, а так как дядя был не только добрым, но еще и несчастным, она и любила, и жалела его.

В почтенном финансисте до сих пор таился мальчишка, тщетно барахтающийся в жестоком мире. На эту его черту живо откликалась ее молодость. Энн находилась в том неустрашимом возрасте, когда так и тянет защитить угнетенных, исправить неправду, и в ее головке рождались самые фантастические замыслы. Она мечтала преобразовать их маленький мирок. Тяготы дядиной семейной жизни сразу возмутили ее, и если б он попросил совета, да еще ему и последовал, то решил бы, а точнее — взорвал бы все проблемы. В минуту девичьих раздумий Энн часто изобретала планы, от которых его седые волосы поднялись бы дыбом.

— Мальчишек я навидалась, — заметила она, — но уж таких, как наш Огден, просто нету. Хорошо б отправить его в закрытую школу с суровым режимом.

— В Синг Синг, — предложил дядя.

— Нет, почему ты не отошлешь его в школу?

— Тетка твоя и слышать не желает. Боится, похитят его. Так случилось в прошлый раз, в Англии. Нельзя ее винить, что теперь она глаз с него не спускает.

— Иногда я подумываю… — Энн задумчиво пробежалась по клавишам машинки.

— Да?

— Так, ничего. Надо печатать дальше для тети Несты.

Пэтт разложил на полу пухлую воскресную газету и с удовольствием принялся просматривать юмористическое приложение. Мальчишество, которое влекло к нему Энн, побуждало начинать чтение с этих страничек. Он был уже седой, но и в искусстве, и в жизни у него сохранился вкус к грубоватым шуткам. Никто и представить не мог, как он веселился, когда Раймонд Грин, романист, подопечный его жены, споткнулся однажды о незакрепленный прут на лестнице и кубарем катился целый пролет.

С дальнего конца коридора донеслись приглушенные удары. Энн перестала трещать на машинке и прислушалась.

— Это Джерри Митчелл грушу колотит…

— Э? — встрепенулся Пэтт.

— Я говорю, это Джерри Митчелл колотит в спортивном зале грушу.

— Да, он сейчас там.

Энн задумчиво поглядела в окно, потом крутанулась на вертящемся кресле.

— Дядя Питер!

Пэтт медленно вынырнул из космических глубин.

— Тебе Джерри никогда не рассказывал про своего друга? Он держит на Лонг Айленде лечебницу для собак. Забыла, как его там, не то Смитерс, не то Сметерс. Люди, ну, всякие старые дамы, приводят к нему своих собаченций. Джерри говорит, он всех вылечивает безотказно. Кучу денег загребает.

— Денег? — при этом магическом слове Пэтт-читатель сразу преобразился в финансиста. — Есть, значит, желающие. Собаки сейчас в моде. Для хорошего лекарства могу организовать рынок сбыта.

— Вряд ли этим лекарством можно торговать. Оно для раскормленных собак, которых не выгуливают.

— Обычно этим страдают модные комнатные собачонки. Похоже, я сумею сделать тут бизнес. Спрошу его адрес у Митчелла.

— Брось, дядя Питер, забудь и думать. Никакого бизнеса тебе не сделать. Лекарство простое: когда к нему приводят разжиревшего пса, он его почти не кормит. Дает только самую простую пищу да заставляет бегать подольше. Через неделю собака здорова и счастлива.

— А-а! — разочаровался Пэтт.

Энн мягко тронула клавиши машинки.

— А про лечебницу эту я вспомнила, когда мы обсуждали Огдена. Как, по-твоему, может, такое лечение и его вылечит?

Глаза у Пэтта заблестели.

— Безобразие! Нельзя мальчишку подлечить недельку-другую!

— Пошло бы ему на пользу, а? — и Энн отбарабанила короткий мотив кончиками пальцев.

В комнате пала тишина, нарушаемая лишь стрекотом машинки. Разделавшись с юмористическим приложением, Пэтт обратился к спорту — он был пылким бейсбольным болельщиком. Бизнес не позволял ему часто посещать матчи, но он внимательнейшим образом следил за национальной игрой по газетам и восхищался наполеоновским даром Мак Гроу, что очень польстило бы этому спортсмену, знай он об этом.

— Дядя Питер! — снова повернулась Энн.

— Угу?

— Забавно, что ты вспомнил про то похищение. У тети Несты — тоже про похищение. Юного ангелочка — прообраз, видимо, Огден — выкрали, спрятали и тэ пэ. Чего она вдруг сочинила такой рассказ? Совсем на нее непохоже.

— Твоя тетя хорошо изучила предмет. Она мне рассказывала, было время, когда чуть не все похитители охотились за ее Огденом. Она послала его учиться в Англию, вернее, ее муж. Они уже разошлись, насколько я понял. Похитители на следующем же пароходе отправились следом и взяли школу в осаду.

— Вот жалко-то! Сейчас бы кто его похитил, да посадил под ключ, пока у него характер не исправится!

— Да-а! — печально вздохнул Пэтт.

Энн пристально посмотрела на дядю, но тот уже уткнулся в газету, и она, вздохнув, принялась стучать на машинке.

— Вредно перепечатывать такие рассказы, — заметила она. — Идеи всякие в голове всплывают…

Пэтт промолчал, углубившись в медицинскую статью следующего раздела — он был из тех, кто пропахивает воскресный номер, не пропуская ни строчки. Весело тарахтела машинка.

— Ой, Господи!

Энн, крутанувшись, тревожно уставилась на дядю. Тот пустым взором смотрел в газету.

— Что такое?

Страницу, приковавшую внимание Пэтта, украшала занимательная картинка: молодой человек в вечернем костюме бегает за молодой дамой в вечернем туалете вокруг ресторанного столика. Оба явственно веселились. Заголовок кричал:

«Снова Джим с Пиккадилли!» «Новые приключения Крокера в Нью-Йорке и Лондоне!»

Но не заголовок и не иллюстрация загипнотизировали Пэтта. Он неотрывно смотрел на маленькое фото, врезанное в текст, — женщину чуть за сорок, красивую грозной красотой, и надпись:

«Неста Форд Пэтт, романистка и светская знаменитость»

Энн уже встала и заглядывала дяде через плечо. Прочитав заголовок, она нахмурилась. Потом увидела фото.

— Господи! А с какой стати тут фотография тети Несты?

— Разнюхали, что она его тетка, — тяжко вздохнул Пэт. — Этого я и боялся. Что она теперь скажет?..

— А ты не давай ей газету!

— У нее своя есть. Уже читает, наверное. Энн пробежала глазами статью.

— В том же духе, что уже публиковали. Не пойму, чего они привязались к Джимми Крокеру.

— Видишь ли, он тоже был газетчиком и работал именно у них…

— Я помню! — вспыхнула Энн. Пэтт смутился.

— Да, да, конечно, — заспешил он, — все забываю. Наступила неловкая пауза. Пэтт кашлянул. Темы «Джимми

Крокер и газета» они избегали по молчаливому соглашению.

— Я и не знала, дядя Питер, что он твой племянник.

— Нет, нет, не родной, — поторопился объяснить Пэтт. — Сестра Несты, Юджиния, замужем за его отцом.

— Тогда, наверное, и я с ним в родстве.

— В очень отдаленном.

— Для меня — чем дальше, тем лучше.

За дверью торопливо простучали каблуки и ворвалась миссис Пэтт с газетой в руке. Она помахала ею перед добродушным лицом мужа.

— Ты уже прочитала, дорогая? — отшатнулся тот. — Мы с Энн как раз обсуждали…

Маленькое газетное фото весьма слабо передавало своеобразие хозяйки. В жизни она была гораздо красивее — рослая, с прекрасной фигурой и смелыми, властными глазами — и куда грознее. Мирная атмосфера комнатки мгновенно исчезла. Нависла тревога. Невысокие, застенчивые мужчины, видимо, инстинктивно, женятся на женщинах именно такого типа, словно не в силах сопротивляться, как утлые суденышки, затягиваемые водоворотом.

— Что ты намерен предпринять? — спросила миссис Пэтт, тяжело падая в кресло, из которого выскользнул муж.

Под таким углом Пэтт дело не рассматривал. Возможности для каких-то действий он тут не усмотрел. Природа сотворила его так, что вне бизнеса, вне конторы он превращался в натуру пассивную, склонную меланхолично дрейфовать в море бедствий, а не сражаться с волнами. Перехватывать камни и стрелы разъяренной судьбы, чтобы метать их обратно, он не хотел и не умел. Пэтт поскреб подбородок — и промолчал.

— Будь у Юджинии мозги, она бы это предвидела! Нет, что же это такое, увезла его из Нью-Йорка, где у него есть работа, некогда ввязываться в скандалы! Да еще куда? Бездельничать в Лондон! Шатается там с кучей денег! Ах, будь у нее мозги, она вообще не выскочила бы замуж за этого Крокера! Как я ее отговаривала!

Миссис Пэтт приостановилась. Глаза ее рассверкались от воспоминаний о стычке, случившейся три года назад, когда Юджиния объявила, что выходит замуж за актеришку средних лет по имени Бингли Крокер. Неста не видела его ни разу, но намечавшийся союз разгромила в выражениях, оборвавших раз и навсегда отношения с сестрой. Та не терпела критики, да и вообще отлита была в той же грозной формовке, что и сестра, поразительно напоминая ее и внешностью, и характером.

Неста Пэтт отряхнулась, здраво рассудив, что прошлое само заботится о себе, а вот настоящее требует хирургического вмешательства.

— Даже Юджиния могла бы понять, — заметила она, — в двадцать один год нужна постоянная работа.

На этих словах Пэтт с радостью высунул нос из скорлупы. Он был ярый поборник работы, и сентенция ему понравилась.

— Вот это правильно! — одобрил он. — Каждый должен работать.

— Только взгляни, что творит этот Крокер с тех пор, как переехал в Лондон! Вечно откалывает фортеля! То его судят за нарушение брачных обещаний, то он кого-то бьет на политическом митинге. А эскапады в Монте-Карло! А… а… Да что ни возьми! К тому же упьется скоро до смерти. По-моему, Юджиния свихнулась. Совсем не имеет на него влияния.

Пэтт постонал в знак сочувствия.

— А теперь газеты разнюхали, что я его тетка, и станут помещать мои фото при каждой статье!

Запал у нее иссяк, она распрямилась в праведном гневе. Пэтт, всегда чутко угадывавший, когда подхватывать ее арию в роли хора, понял, что момент настал.

— Стыд и позор! — сообщил он.

Миссис Пэтт накинулась на него раненой тигрицей.

— Болтать сейчас некогда!

— Верно, верно, — покивал Пэтт, осмотрительно сдерживая соблазн указать ей, что она и сама кое-что наболтала.

— Ты должен что-то предпринять!

Тут в беседу вступила Энн. Тетку она не очень любила, а еще меньше любила, когда та шпыняла мужа. В характере миссис Пэтт было именно то, что подстегивает своевольный нрав, таящийся за жизнерадостным фасадом.

— Интересно, — сказала она, — что может предпринять дядя Питер?

— Хотя бы привез его обратно! Заставил работать! Вот он — единственный способ.

— По-твоему, он поедет?

— Безусловно!

— Предположим, Джимми Крокер примет приглашение, какую работу он тут найдет? В «Кроникл» его не возьмут. Во-первых, он уже несколько лет как ушел оттуда, во-вторых, все эти годы он был героем громких скандалов. А кроме газетной — на какую еще работу он годится?

— Дорогая моя, не усложняй!

— Вот именно. И так все сложно.

Тут вмешался Пэтт. Он всегда нервничал, опасаясь столкновения между этими дамами. Волосы у Энн были огненные и характер под стать. Вспыльчивая, острая на язык, как и ее отец, она при малейшей возможности охотно кидалась в бой. Правда, раскаивалась она тоже скоро, как и большинство людей с ее цветом волос. Собственно, она предложила перепечатать новый рассказ тети Несты, чтобы достойно загладить вину за такую же сцену, которая назревала сейчас. Пэтту не хотелось, чтобы перемирие, столь недавно заключенное, взорвалось, не успев толком вступить в действие.

— Я мог бы его взять к себе, — быстро предложил он.

Брать в контору молодых людей Пэтт просто обожал. В его доме жило шестеро блестящих молодцов, которым он с восторгом поручил бы надписывать адреса на конвертах, в особенности — племяннику своей жены Уилли Патриджу, явному очковтирателю и лодырю. Пэтт упрямо не верил во взрывчатку, которая, как предполагалась, откроет новый этап в военном деле. Ему, как и всему остальному миру, было известно, что покойный Патридж-отец был великим изобретателем, но он решительно отказывался верить, что сын унаследовал его гений. К экспериментам с «патриджитом» Пэтт относился с глубочайшим скепсисом, считая, что Уилли изобрел и изобретает только хитроумные планы, как вольготно и праздно пожить на чужие денежки.

— Вот именно! — загорелась миссис Пэтт. — То, что надо!

— Ты ей напишешь? — разнежился Пэтт в солнечном тепле редкой похвалы.

— Это бесполезно. Она и внимания не обратит. Вдобавок, в письме всего не написать. Нет, способ один — поеду в Англию. Поговорим начистоту. Объясню, какая честь работать в твоей конторе, жить тут…

Энн вздрогнула.

— Под «тут» ты, надеюсь, не подразумеваешь — «в нашем доме?»

— Разумеется, в нашем. Какой смысл тащить его из Англии, а потом пускать по Нью-Йорку без привязи?

— Вряд ли Энн это будет так уж приятно, дорогая, — укоризненно покашлял Пэтт.

— А что такого?

— Спасибо, дядя Питер, что ты про это подумал, — Энн направилась к дверям. — Ты всегда такой душечка!.. Ничего, обо мне не беспокойся. Поступайте как знаете. К тому же, вам его не уговорить. Сами читаете в газетах, что он развлекается на всю катушку. Можете, конечно, воззвать к нему из глубин… но отзовется ли?

Миссис Пэтт посмотрела на захлопнувшуюся дверь и перевела взгляд на мужа.

— Почему, Питер, ты сказал про Энн? Отчего это ей будет неприятно, если Крокер поселится у нас?

— Видишь ли, Неста… — замялся Пэтт. — Пожалуйста, только не говори ей, что я тебе рассказал, она такая ранимая! Это случилось еще до нашей женитьбы. Энн тогда была совсем девочка. Ты знаешь, какие они глупенькие и сентиментальные. В сущности, виноват я. Мне следовало бы…

— Господи, Питер! Не томи! Говори толком!

— Энн была совсем ребенком…

— Питер! — миссис Пэтт поднялась в тихом ужасе. — Скажи ты наконец! Не старайся смягчить удар!

— Она писала стихи, я дал денег на публикацию книжки…

— О-о! — миссис Пэтт опустилась в кресло, выдохнув не то с облегчением, не то с разочарованием. — Из-за этого весь сыр-бор? Чего ты тянешь?

— Да, я виноват, — продолжал он. — Надо быть умнее. А я только и думал, как бы ее порадовать. Пусть увидит свою книжку, подарит друзьям… Друзьям-то она подарила, но радости, скажем так, не было, — скорбно заключил он. — Один раз она молодому человеку чуть голову не откусила, он к ней хотел подкатиться, стал читать ее стихи. Наткнулся на книжку у своей сестрицы.

— Ради всего святого, при чем тут Крокер?

— Ты смотри, как все обернулось… Газеты коротко упомянули эти стихи среди других новинок — и конец. Ну, напечатали две-три ничего не значащих строчки. А «Кроникл» углядела тут повод для воскресного очерка. Энн тогда часто появлялась в обществе, ее все знали. Ну, пришел к ней репортер, Джимми Крокер, взять у нее интервью — методы работы, вдохновение и все такое прочее. Нам и в голову не пришло, что газета затеяла. Я даже в тот вечер заказал сто экземпляров этого номера. И… — Пэтт зарозовелся от воспоминаний. — Все оказалось розыгрышем, с начала до конца. Этот охотник за скандалами обсмеял стихи и все, что ему сказала Энн. Выдергивал строчки, лишал их всякого смысла. Я думал, Энн просто не переживет. Сейчас ее старая история уже не трогает, слава Богу — не школьница, но Крокера она вряд ли встретит приветственными кликами.

— Чушь какая! — отрубила миссис Пэтт. — Я и не подумаю менять планы из-за мелкого инцидента, который случился сто лет назад. Отплываем в среду!

— Хорошо, дорогая, — уступчиво согласился Пэтт. — Как скажешь. Э… только мы с тобой?

— И Огден, конечно!

Мощным усилием воли Пэтт перевозмог судорогу. Этого он и страшился.

— Нельзя же бросить мальчика одного! После того что случилось, когда дорогой Элмер послал его в Англию… — Почти вся семейная жизнь Фордов прошла то в ссорах, то в разводах, но после смерти покойный Форд был канонизирован как «дорогой Элмер». — К тому же, морское путешествие пойдет ему на пользу. Последнее время у него что-то не очень здоровый вид.

— Раз поедет Огден, я хочу взять и Энн.

— А ее зачем?

— Она умеет… — Пэтт заметался, подыскивая эвфемизм фразе «Держать его в узде». Энн, по его мнению, была единственным противоядием для Огдена, но высказывать такие мысли невежливо… — сможет присматривать за ним на пароходе, — закончил он. — Сама знаешь, из тебя моряк никудышний.

— Ладно. Бери Энн. Кстати, Питер, вспомнила… Эта жуткая газетенка вышибла у меня из головы все. Лорд Уизбич сделал Энн предложение.

Пэтт чуточку обиделся. Обычно она поверяла ему все свои секреты.

— А мне Энн ничего не сказала.

— И мне тоже. Мне сам лорд Уизбич сообщил. Энн обещала подумать и дать ему ответ позднее. А он пришел ко мне удостовериться, что я не против. Очень любезно с его стороны.

— Так она не приняла предложения? — нахмурился Пэтт.

— Пока нет.

— Надеюсь, и не примет.

— Не дури, Питер. Партия блестящая!

— Не нравится он мне, — Пэтт переминался с ноги на ногу. — Гладкий какой-то. И скользкий.

— Если ты хочешь сказать, что у него безупречные манеры, — согласна. Лично я изо всех сил буду ее уговаривать.

— А я бы не стал, — решительнее обычного возразил Пэтт. — Ты что, Энн не знаешь? Начни ее подталкивать, упрется и не стронется с места. Отец ее в точности такой же. Когда мы, помнится…

— Не мели ерунды, Питер. Я и в мыслях не имею ее подталкивать.

— И про него мы толком ничего не знаем. Две недели назад даже о существовании его не подозревали.

— Да что нам знать? Разве его титула недостаточно? Хотя Пэтт и промолчал, доводы жены его не убедили.

Лорд Уизбич, о котором шла речь, был вежливый, приятной наружности молодой человек. Недавно он появился в конторе Пэтта проконсультироваться о вложении денег, с рекомендательным письмом от Хэммонда Честера, отца Энн, с которым познакомился в Канаде, где тот в настоящее время занимался сравнительно легким занятием — ловил рыбу. Деловым разговором их знакомство могло бы и ограничиться, будь на то воля Пэтта — лорд Уизбич не особенно ему понравился. Но Пэтт был американец, с американским гостеприимством и раз уж перед ним — друг Хэмонда Честера, он счел себя обязанным пригласить его на Риверсайд Драйв, хотя его и одолевали дурные предчувствия, которые явственно оправдались.

— Энн пора замуж! — заявила миссис Пэтт. — Хватит ей своевольничать! Конечно, решать ей. Мы никак не можем вмешиваться. — Она поднялась. — Надеюсь только, она проявит благоразумие.

И миссис Пэтт вышла, оставив мужа мрачнее, чем нашла. Он просто вынести не мог, что Энн выйдет замуж за этого Уизбича. Даже не будь у него никаких недостатков, он все равно возражал бы — ведь он увезет Энн за три тысячи миль!

Энн между тем шла в спортивный зал, который Пэтт здоровья ради оборудовал на задворках дома, в помещении, предназначенном первым владельцем под студию художника. Глухие удары по кожаной груше прекратились, но голоса, доносившиеся из зала, подсказали ей, что Джерри Митчелл, личный тренер Пэтта, по-прежнему там. Интересно, с кем это он разговаривает? Открыв дверь, Энн увидела, что с Огденом, который, привалясь к стенке, уставился на него мутным взором.

— Да, да! — говорил Огден, когда вошла Энн. — Сам слыхал, как Биггс приглашал ее погулять!

— А она ему отказала, — угрюмо проворчал Джерри.

— Прям сейчас! С чегой-то? Биггс — парень что надо!

— Огден, про что это ты рассказываешь? — вмешалась Энн.

— Как Биггс приглашал Селестину прокатиться на машине.

— Башку ему оторву! — посулил взбешенный Джерри.

— Прям сейчас! — отвечал Огден, гнусно хохоча. — Мамаша тебя мигом вышвырнет. Ее шофера колотить, это надо же!

Джерри умоляюще обернулся к Энн. Откровения Огдена, особенно — восхваления Биггса, причиняли ему смертные муки. Он знал, что ухаживаниям за горничной миссис Пэтт, Селестиной, очень мешает его внешность. Иллюзий Джерри не питал. Он и так, от природы, был не Адонис, а за долгую карьеру на ринге его еще отредактировали сотни кулаков, и в делах сердечных полагаться приходилось исключительно на свои моральные достоинства. Принадлежал он к старой школе боксеров, которые похожи были на боксеров, а не на актеров или еще каких дамских любимчиков. Ископаемое, да и только — плотно сбит, голова круглая, крепкая, глазки маленькие, челюсть большая, а от носа по ряду причин остался так, черновой набросок. Узкая полоска лба исполняла роль буферного государства между волосами и бровями. Ухо в последнем бою уподобилось цветной капусте. И все же человек он был достойный и порядочный, Энн понравился с первой встречи, а сам ее просто обожал. Он стал ее рабом, как только обнаружилось, что она охотно и сочувственно выслушивает его излияния о предмете нежных чувств. Вот и сейчас Энн пришла ему на помощь в характерной для нее откровенной манере.

— А ну-ка, выметайся! — сказала она Огдену.

Тот попытался было вызывающе ответить на ее взгляд, но потерпел провал. Почему он боится, постигнуть он не мог, но факт оставался фактом — только ее, из всех его близких, он уважал. Ясный взгляд и спокойная, властная манера неизменно укрощали его.

— Еще чего! — вяло огрызнулся он. — Тоже мне, босс нашелся!

— Давай, давай!

— Ах ты, раскомандовалась!

— А дверь прикрой тихонько, с той стороны. — Энн повернулась к Джерри, как только приказ был выполнен. — Опять вас допекал?

Тренер отер пот со лба.

— Если этот мальчишка будет врываться в зал, когда я тренируюсь… Слыхали; мисс Энн, что он про Мэгги болтает?

Родилась Селестина под именем Мэгги О'Тул, но терпеть такое имя у своей горничной миссис Пэтт категорически отказывалась.

— Ну, Джерри! Зачем вы обращаете на него внимание? Он же выдумывает все! Только и знает болтается по дому да выискивает, кого бы помучить. А найдет — наслаждается от души. Мэгги ни за что не поедет кататься с Биггсом!

Джерри облегченно вздохнул.

— Спасибо, мисс Энн, хоть вы помогаете!

Подойдя к двери, Энн ее распахнула, оглядела коридор и, убедившись, что он пуст, вернулась в зал.

— Джерри, мне нужно с вами поговорить. У меня мысль… Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

— Слушаю, мисс Энн.

— Надо наконец проучить этого паршивца! Опять дядю Питера донимал. Больше я терпеть не намерена! Предупреждала его: не отстанешь от дяди — получишь. Не верит. Джерри, что за человек этот ваш Сметерс?

— Вы про Смайтерса, мисс Энн?

— Ах, ну да! Запомнилось, не то Смитерс, не то Сметерс. Тот, с собаками… Вы ему доверяете?

— Последний грош доверил бы. Знаю с детства.

— Я не про деньги. Хочу отправить к нему Огдена. Можно на него положиться? Справится он?

— Ой, Господи!

Совершенно опупев на минуту, Джерри пришел в себя и взглянул на Энн. Ему давно было известно, что ум у нее незаурядный, но это уже тянуло на гениальность, у него даже дыхание занялось.

— То есть, вы его похитите, мисс Энн?

— Н-нет… Скорее вы, если я вас уговорю. Ради меня.

— Умыкнуть, значит, и отправить к Баду Смайтерсу в собачью лечебницу?

— Именно. На лечение. Мне нравятся его методы. Огдену они принесут огромную пользу.

— Еще бы! Бад из него сделает человека! — загорелся Джерри. — А вообще-то, не стоит. Похищение — это преступление, за него всыпят будь здоров.

— Так оно же не настоящее!

— Очень уж похоже…

— Джерри, не бойтесь! Тетя Неста не станет подавать в суд. Тогда ей придется обвинить нас, что мы упрятали Огдена в собачью лечебницу. Рекламу она обожает, но — лестную. Конечно, мы рискуем. Вы потеряете здесь работу, а меня, конечно, отправят к бабушке на неопределенный срок. Вы моей бабушки не видели? Только ее во всем мире я и боюсь! Живет в глухомани и каждое утро, точнехонько в 7.30, ставит всю семью на молитву. Ничего! Если вы готовы рискнуть работой ради доброго дела, рискну и я. Вы ведь тоже любите дядю Питера, а Огден доводит его до сердечных приступов. Ну, как? Согласны мне помочь, а, Джерри?

Джерри встал и протянул ей мозолистую руку.

— Когда приступаем?

— Спасибо, Джерри, — Энн тепло потрясла ему руку. — Молодец! Я завидую Мэгги. Наверное, пока они не вернутся, предпринять ничего нельзя. Тетя Неста уж непременно потащит Огдена с собой.

— А что, они уезжают?

— Только что дядя Питер с тетей Нестой решили плыть в Англию, чтобы притащить назад одного человека, такого Крокера.

— Крокера? Джимми? Джимма с Пиккадилли?

— Да. А вы что, знаете его?

— Встречались, еще когда он тут, в Нью-Йорке, работал. Похоже, задает он там шороху. Видали сегодняшнюю газету?

— Да. Оттого-то тетя Неста и решила его привезти. Хотя, по-моему, ни малейшего шанса. С какой стати ему возвращаться?

— В последний раз я встречался с Джимми года два назад. Тренировал, помню, Эдди Флиннадля матча с Порки Джонсоном на первенство страны. Столкнулись мы, значит, в клубе. Он сильно накачался…

— Он вообще только и знает, что пьет…

— Ну, пригласил меня на ужин в шикарное заведение. Там все в смокингах, кроме, само собой, меня. Жуть! Прямо грязный козырь в новехонькой колоде. Парень он стоящий, этот Джимми. А вот ведь как в газетах-то расписывают! Похоже, чересчур уж разогнался. Так оно и бывает, если тебя сдернут с работы и пустят по свету шататься, да еще карманы набиты — будь здоров!

— Именно потому-то я и хочу сделать что-то с Огденом. Если упустить его сейчас, вырастет в точности Джимми Крокер.

— Не-а! Джимми совсем из другого теста.

— Точно такой же!

— Слушайте-ка, мисс Энн, уж очень вы настроены против Джимми! — Джерри вопросительно смотрел на нее. — У вас на него зуб?

Энн закусила губку.

— Он не нравится мне в принципе. Не переношу таких людей. Ладно. Я рада, Джерри, что мы договорились насчет Огдена. Я знала, что могу на вас положиться. Трудиться будете не даром! Этого я не допущу. Дядя Питер вас вознаградит. Хватит, чтобы открыть эту вашу ферму здоровья. Женитесь на Мэгги и заживете счастливо.

— Эге! Так что, и босс в деле?

— Пока нет. Сейчас пойду, расскажу ему. Тш-ш! Идут. Вошел Пэтт, по-прежнему весьма встревоженный.

— Знаешь, Энн… Доброе утро, Митчелл… твоя тетя решила ехать в среду. Я хочу, чтобы и ты с нами поехала.

— Я?! Уговаривать Джимми Крокера?!

— Нет, что ты! Так, для компании. Ты очень поможешь с Огденом. Умеешь держать его в узде. Как у тебя получается, ума не приложу! С тобой он совсем другой.

Энн украдкой бросила многозначительный взгляд на Джерри, тот ответил подбадривающей ухмылкой. Пришлось растолковать значение взгляда на открытом, ясном языке.

— Джерри, вы не пойдете прогуляться на минутку? — мило попросила она. — Мне нужно кое-что сказать дяде Питеру.

— Само собой! Само собой!

Когда дверь закрылась, Энн повернулась к Пэтту.

— Дядя Питер, тебе ведь хочется, чтоб Огдена перевоспитали?

— Эх, если бы!

— Последнее время он здорово тебя допекает? — участливо поинтересовалась Энн.

— Не то слово!

— Значит, все в порядке. А то я боялась, ты не одобришь. Но раз одобряешь — приступаем!

Пэтт заметно вздрогнул. В голосе Энн, а когда он всмотрелся — то и в лице, было что-то такое, от чего его пробрал страх. Глаза ее воинственно сверкали, а огненные волосы, первопричина неистовой тяги к правде, пламенем полыхали на солнце. Что-то надвигалось, Пэтт ощущал это каждым нервом боязливой натуры. Он взирал на Энн, и ему казалось, будто с плеч его сползли годы, он опять превратился в мальчишку, которого подбивает на хулиганскую выходку волевой дружок, герой его детских лет, Хэммонд Честер. В детстве почти у каждого человека есть сильная личность, какой-нибудь юный Наполеон, под напором которого всякое здравомыслие жухнет и погибает.

В жизни дяди Питера эту роль сыграл отец Энн. Он главенствовал над ним в том возрасте, когда ум особенно податлив. Время притупляет мальчишеские воспоминания, но традиции детства живы в нас и всплывают в кризисные моменты, как всплывает от взрыва рыба, таившаяся в донном иле. Пэтт снова глядел в лицо юному Хэммонду, его неодолимо затягивали в проделку, которой он никак не одобрял, но знал, что на участие в ней обречен. Так пойманный в ловушку следит за тикающей бомбой, понимая свою собственную беспомощность. Дочь Хэммонда Честера говорила с ним его голосом. Она затевала что-то!

— С Джерри я уже договорилась, — продолжала Энн. — Он поможет мне украсть Огдена и отвезет к своему приятелю. Помнишь, я тебе только что рассказывала? У которого собачья лечебница. Тот будет держать мальчишку у себя, пока он не перевоспитается. Роскошная идея, правда?

Пэтт побелел. Реальность оказалась страшнее всех его предчувствий.

— Э-э, Энн! — сдавленным голосом заблеял он. Проделка превосходила самые жуткие его страхи; но он отчетливо понимал, что хотя и восстает против безумной беззаконности замысла, все равно согласится. Мало того: глубоко внутри сидело чувство, которому он не смел дать волю — ему это нравилось.

— Конечно, Джерри сделал бы все за просто так, но я ему обещала, ты вознаградишь его за труды. Договоритесь потом.

— Энн! Энн! А вдруг твоя тетя прознает?

— Ну, будет скандал! — безмятежно отозвалась племянница. — Придется тебе отстаивать себя. Очень хорошо. Давно пора. Слишком уж ты, дядя Питер, терпим. Вряд ли кто еще стал бы, переносить то, с чем ты миришься. Как-то отец писал мне, что мальчишкой он называл тебя Терпеливец Пит.

Пэтт вздрогнул. Через многие годы это противное прозвище восстало из могилы. Терпеливец Пит! Он-то думал, что гадкий титул навеки похоронен там, где его молодость. Терпеливец! Робкое зарево бунта затлело в его груди.

— Терпеливец Пит?

— Терпеливец Пит, — твердо подтвердила Энн.

— Энн!.. — жалобно воззвал дядя. — Я люблю мирную жизнь!

— Тебе ее не видать, если не постоишь за себя. Ты великолепно понимаешь, отец прав. Тебя топчут все, кому не лень. Как по-твоему, позволил бы мой отец Огдену донимать тебя? Или наводнять собственный дом этими гениями, так что ему и уголка бы не нашлось посидеть в покое?

— Энн, твой отец совсем другой! Он обожает шум и гром. Помню, раз полез к одному типу, который весил двести фунтов. Так просто, поразмяться. В тебе, моя душенька, много от отца. Я часто это замечал.

— Вот именно! Поэтому я и заставлю тебя топнуть ногой. Рано или поздно, ты вышвырнешь из дома всех этих прихлебателей. А для начала помоги переправить Огдена к Смайтерсу.

Повисло долгое молчание.

— Все твои рыжие волосы! — досадливо сказал Пэтт, словно решил загадку. — Из-за рыжих волос, Энн, ты такая и есть. Вот и отец твой рыжий!

Энн засмеялась.

— Не моя вина, дядя Пит. Это моя беда.

— Не только твоя, — покачал головой ее дядя.

 

ГЛАВА II

Лондон хмурился под серым небом. Ночью лил дождь, с деревьев еще капало. Вскоре, однако, в свинцовом мареве засинели водянистые просветы и сквозь эти расщелины проглянуло солнце. Поначалу робко, затем — набирая уверенности, глядело оно на несравненный газон Гровнор-сквер. Прокравшись через площадь, солнечные лучи дотянулись до массивных каменных стен Дрексдейл-хауса, где до недавних пор жил граф, носивший именно такое имя, и проникли в окна комнаты для завтрака. Шаловливо поиграв на плешивой голове Бингли Крокера, склонившегося над утренней газетой, они не коснулись его супруги, сидевшей на другом конце стола, а если б посмели, она тут же позвонила бы дворецкому и приказала опустить шторы. Вольностей она не терпела ни от людей, ни от природы.

Крокер — человек лет пятидесяти, умеренно полный, чисто выбритый, читал и хмурился. Его гладкое, приятное лицо исказила не то гадливость, не то настороженность, а может — смесь того и другого. Жена его, наоборот, сияла счастьем. Быстрыми взглядами властных глаз она выуживала суть из своей почты точно так же, как выуживала бы тайные провинности из Бингли, если бы они у него были. Она была очень похожа на свою сестру, и одним взглядом умела добиться большего, чем добиваются иные потоками упреков и угроз. Среди ее друзей ходили упорные слухи, будто за ее покойным мужем, хорошо известным питтсбургским миллионером Дж. Дж. ван Брантом, водилась привычка автоматически признаваться во всех грехах ее фотографии на туалетном столике.

Миссис Крокер улыбнулась поверх растущей кипы распечатанных конвертов, и улыбка чуть смягчила твердую линию губ.

— Карточка от леди Корстофайн. Она будет дома двадцать девятого.

Крокер, по-прежнему занятый газетой, равнодушно фыркнул.

— Хозяйка самого знаменитого салона. Имеет влияние на нужный круг людей. Ее брат — герцог, старинный друг премьера.

— У-гу…

— Герцогиня Эксминстер просит постоять за ее прилавком на благотворительном базаре для бесприданниц из клерикальной среды.

— У-гу…

— Бингли, ты слушаешь или нет? Чем ты зачитался?

— Да так… — Крокер оторвался от газеты. — Отчет читаю о крикетном матче, на который ты меня вчера погнала.

— О, я рада, что ты заинтересовался крикетом! В Англии это просто светская необходимость. И чего ты расшумелся, ума не приложу! Ты же так увлекался бейсболом, а крикет — то же самое.

Внимательный наблюдатель приметил бы, что страдание на лице Крокера стало еще горше. Водится за женщинами такая привычка — бросят мимоходом словцо и даже не хотят тебя ранить, а все равно обидно.

Из холла донеслись слабые телефонные звонки и размеренный голос дворецкого. Крокер вернулся к газете. Дворецкий вошел в комнату.

— Звонит леди Корстофайн, мадам. Просит вас.

На полпути к двери миссис Крокер приостановилась, точно бы припомнив нечто, ускользнувшее из памяти.

— А мистер Джеймс встал?

— По-моему, нет, мадам. Как мне сообщила горничная, которая проходила мимо его двери, из спальни не доносится ни шороха.

Миссис Крокер вышла. Дворецкого, собиравшегося было последовать ее примеру, остановил оклик хозяина.

— Послушайте! — сказал тот. — Послушайте, Бейлисс! Нет, подойдите на минутку. Хочу спросить кое о чем.

Дворецкий приблизился. Ему казалось, что нынешним утром хозяин несколько не в себе, лицо у него ошалелое и слегка загнанное, и он даже поделился своим наблюдением в буфетной.

По правде говоря, объяснялось это просто. Крокера точила острая тоска по родине, которая неизменно наваливалась на него как только начиналось лето. С самой своей женитьбы, случившейся пять лет назад, и одновременного отъезда из Америки он стал хронической жертвой этой напасти. Осенью и зимой симптомы притуплялись, но начиная с мая он претерпевал жесточайшие муки.

Каких только эмоций ни воспевают, начисто пренебрегая лишь этой. Поют о Руфи, о пленном Израиле, о рабах, тоскующих по родной Африке, о золотоискателях, тоскующих по дому. Но горести бейсбольного болельщика, обреченного жить за три тысячи миль от Поло Граундс, как бы и нет. Таким болельщиком был Бингли Крокер, и летом страдания его обострялись. Он чахнул в стране, где кричат: «Хорошо сыграли, сэр!», вместо: «Эй, парень, да ты молоток!»

— Бейлисс, вы играете в крикет?

— Немного вышел из возраста, сэр. Но в молодые годы…

— А разбираетесь в нем?

— Да, сэр. Я часто провожу денек на стадионе, когда матчи интересные.

Многие, поверхностно знакомые с дворецким, сочли бы это признание неожиданным проявлением человечности, но Крокер не удивился. Для него Бейлисс с самого начала был человеком и братом, всегда готовно отвлекающимся от своих обязанностей, чтобы помочь разобраться в тысяче и одной проблеме, связанной со здешней жизнью. Американский разум с трудом приноравливался к тонкостям классовых различий и, хотя хозяин излечился от изначальной склонности называть дворецкого «Билли», за советом к нему, как мужчина к мужчине, он обращался всегда. Бейлисс охотно приходил на помощь, ему хозяин нравился. Правда, человеку более тонкому, чем этот хозяин, могло показаться, что ведет он себя как снисходительный папаша, общающийся со слабоумным сыном; но проглядывала тут и искренняя привязанность.

Подняв газету, Крокер снова развернул ее на спортивной странице, тыкая в строчки коротким пальцем.

— Так объясните, что это значит. Пять лет я от него увиливал, а вчера вот допекли, отправили смотреть, как Сёррей играет против Кента. Значит, вы там бывали?

— И вчера был, сэр. Захватывающий матч!

— Что это вас захватило? Я весь день просидел, надеясь, что игра вот-вот развернется. У них никогда ничего не происходит?

Дворецкий едва не поморщился, но выдавил снисходительную улыбку. Что с него взять, уговаривал он себя, одно слово — американец, его пожалеть надо.

— Дорожка была вязкой из-за дождя, сэр.

— Э?

— Вязкая дорожка была, сэр.

— Попробуйте еще разок!

— Вчерашняя игра показалась вам вяловатой, потому что дорожка… то есть, дерн был вязкий… ну, влажный. «Вязкий» — термин технический, сэр. Когда дорожка вязкая, игрокам, отбивающим мяч, приходится быть осторожней, потому что другие игроки, просчитавшись, могут ударить слишком сильно.

— Вот она в чем штука, да?

— Да, сэр.

— Спасибо за разъяснение.

— Не за что, сэр.

Крокер ткнул пальцем в газету.

— А это финальный счет игры, которую мы вчера видели. Если вы что-то разобрали в ней, объясните, пожалуйста.

В указанном абзаце шли вперемешку фамилии и цифры. Бейлисс сосредоточенно изучил их.

— А что, сэр, для вас непонятно? Крокер шумно выдохнул через нос.

— Например, что означает «67» против фамилии Хейвард?

— Хейвард сделал 67 пробежек, сэр. — О?! За одну игру?

— Да, сэр.

— Даже Бейкер так не мог бы!

— С Бейкером, сэр, я незнаком.

— Вы, наверное, и бола не видели?

— Бола, сэр?

— Ну да, бейсбола.

— Нет, сэр. Не видел.

— Ну, разве это жизнь?! — в возбуждении Крокер вернулся к худшей привычке первых лондонских дней. — Смотри сюда, Билли!

Все остатки почтения к классовым различиям, какие он ухитрялся сохранять на начальных стадиях беседы, сгинули без следа. Глаза у него бешено сверкали. Фыркая, словно боевой конь, он схватил дворецкого за рукав, подтянул его поближе к столу и принялся манипулировать ложками, чашками и даже содержимым тарелки, энергично, почти лихорадочно, объясняя любимую игру.

— Билли!

— Да, сэр?

— Гляди в оба! — призвал Крокер голосом миссионера, готового приступить к обращению варвара.

Он вынул из плетенки булку.

— Видишь, булочка? Это база — «дом». Ложка — первая база. Вот, ставлю чашку — вторая база. Ветчина — третья. Вот тебе и «бриллиант» — ромб, то есть бейсбольное поле. Так, дальше. Эти кусочки сахара — игроки внутреннего поля. А эти — игроки внешнего поля. Вот мы и готовы! Отбивающий — весь внимание. Он стоит тут. Принимающий позади него. А за принимающим — рефери.

— Рефери, насколько я понимаю — это судья, сэр?

— Да называй как хочешь. Без него нет игры. А тут — бугорок центрального круга, вот, я кладу сюда мармелад. К этой цели стремится подающий.

— Подающий — это тот, кто бросает мяч?

— Да, да. Сказано, подающий.

— А круг, это его калитка?

— Называй как хочешь. Внимание! Начинаем! Питчер подает мяч! Бей по нему, Майк! Бей! Набавь скорость! Вот он, прямо на границе внутреннего поля! Бац! Отбивающий отбивает и мчится к первой базе. Игрок с внешнего поля — вот этот кусок сахара — промазал! Ну, кретин! Отбивающий добегает до второй базы. К третьей? Еще чего! Вернись! Не успеешь! Играй наверняка! Держись рядом, друг! У второй! Так. Мяч подают за границу внутреннего поля. Долой! На скамейку запасных! Отбивает третий! Видишь, весь перемазался. Наблюдай вон за тем! Стоящий игрок! Оставь ты вторую базу и ударь вон того прямо по носу мячом! Лети ко второй базе! Заметь, первый игрок, которого мы оставили на второй, делает пробежку к базе — «дом». Вот это игра, Билли! Уж поверь мне, вот это игра! Несколько утомленный пылом, с каким он бросился в лекцию, Крокер откинулся на спинку кресла и освежился холодным кофе.

— Очень занимательно, сэр, — одобрил Бейлисс. — Теперь, когда вы все показали, я вижу, что игра мне знакома. Хотя я знал ее под другим названием. В нее и у нас играют.

— Правда? — вскочил Крокер. — А я тут пять лет и не слышал! Когда ближайший матч?

— В Англии ее именуют лаптой, сэр. В нее играют дети, мягким мячом и чем-то вроде ракетки. Им очень нравится. Я никогда прежде не слыхал, чтобы ею забавлялись взрослые.

— Дети?! — шепотом переспросил Крокер. — Ракеткой?!

— И он буквально вытаращился на дворецкого.

— Да, сэр.

— Мя… мягким мячом?

— Вот именно.

Крокер содрогнулся. Пять лет он прожил в Англии, но только в эту минуту во всей полноте осознал, насколько же он одинок. Судьба забросила его, беспомощного, в страну, где бейсбол называют лаптой и еще играют мягким мячом!

Он рухнул в кресло, тупо уставясь в пространство. Под его взглядом стена точно растаяла, сменившись изумрудным полем, в центре которого человек в серой форме начинает танец Саломеи. Наблюдая за ним холодно и зорко, стоит еще один, тоже в форме, занеся над плечом толстую биту. Еще двое, полуприсев, осторожно бдят позади. А на деревянных скамьях, вокруг, огромное множество зрителей в одних рубашках. Воздух гудит от голосов. В гуле выделяется пронзительный тенорок:

— Орешки! Купите арахисовые ор-р-ешки!

Рыдания едва не сотрясли толстенькое тело страдальца. Бейлисс, дворецкий, встревоженно смотрел на него. Он был уверен, что хозяин занемог.

Случай был как раз из тех, который мог бы использовать священник, стремящийся внушить безденежной, скептически настроенной пастве, что богатые тоже плачут. Поэзия же отлила его в следующих строках:

В хижине, правда, Крекеру жить не доводилось, и его отношения с птичками не достигали особой близости, но подставьте вместо хижины — бейсбольный клуб, а вместо птичек — его членов, и вот она, параллель, не придерешься.

До второй своей женитьбы Бингли Крокер был актером, незаменимым исполнителем мелких ролей, какие Бог пошлет. Он со всеми ладил, денег у него не водилось, зато имелся сын двадцати одного года.

Сорок пять лет Крокер жил от получки до получки, и каждая следующая еда его приятно удивляла. Но вдруг, на атлантическом лайнере, он познакомился с вдовой Дж. Дж. ван Бранта, единственной наследницей несметных богатств.

Что углядела миссис ван Брант в Бингли Крокере, почему выделила его из прочего мира, выше разумения; но ведь фокусы Купидона давно всем известны. Лучше, не доискиваясь первопричин, довольствоваться результатом. Бурный роман зародился, расцвел и достиг апогея за те девять дней, которые потребовались, чтобы проплыть от Ливерпуля до Нью-Йорка. Крокер возвращался с театральной труппой после провальных гастролей в Лондоне, а миссис ван Брант очутилась здесь, поскольку ее уверили, что тихоходные пароходы — самые надежные. Путешествие они начали незнакомцами, а закончили — помолвленной парой. Роман, безусловно, ускорило и то обстоятельство, что Бингли сразу осознал тщетность сопротивления, если даже ему и приходило в голову сопротивляться — сбежать в таком ограниченном пространстве от сокрушительного напора было просто некуда.

Кровные родственники главных действующих лиц восприняли все это по-разному. Джимми, сын Крокера, узнав, что отец обручился с вдовой известного миллионера, бурлил благодарностью. На маленьком ужине, которым он угостил своих приятелей-газетчиков, затянувшемся до шести утра — прервал его только летучий клин официантов, справедливо считавшихся красой и славой элегантного ресторана — на этом ужине он радостно объявил, что отныне и навек простился с работой. В прочувствованных словах поблагодарил он Провидение, пекущееся о достойных молодых людях, спасая их от тягомотной необходимости приносить себя в жертву Молоху капиталистической алчности. Пособолезновал он и гостям, которым не выпало подобной удачи, советуя утопить печаль в вине. Совету этому они охотно последовали.

Совсем по-иному отнеслась к событию сестра будущей миссис Крокер. Она категорически не одобрила намечавшийся брак. В последнем разговоре с сестрой она обозвала жениха актеришкой, охотником за деньгами, нищим бродягой и вороватым прохвостом, что подтверждает предположение о том, что Неста не была горячей сторонницей этого брака. Всем сердцем согласилась она на предложение невесты никогда больше, до конца дней, не разговаривать друг с другом. Сразу же после этой ссоры та перевезла нового мужа, пасынка и все остальное хозяйство в Лондон, где семейство и жило с тех пор. Отныне об Америке миссис Крокер говорила с неприязнью и презрением. В друзьях у нее значились лишь англичане, с каждым годом — из более высокого, аристократического общества. Она стремилась стать одной из властительниц лондонского света, и уже сейчас достижения ее буквально поражали. Знакомства она водила с нужными людьми, жила в аристократическом квартале, говорила именно то, что нужно, и думала то, что следует. К весне третьего года она преуспела в борьбе со склонностью мужа начинать фразу словами «Эй, послушай!» Короче, прогресс ее принимал формы легко одержанной победы.

Лишь одно шло в разлад с ее успехами — поведение пасынка. Именно про него говорила она по телефону перед тем, как вернуться в комнату для завтраков. Бейлисс уже давно удалился, Крокер в мрачной задумчивости сидел за столом.

— Бингли, нам улыбнулась удача, — возвестила его жена. — Так любезно, что дорогая леди Корстофайн позвонила мне! Оказывается, в Англию вернулся ее племянник, сэр Перси Уиппл. Последние три года он жил в Ирландии, служил у тамошнего наместника и прибыл в Лондон вчера днем. Леди Корстофайн обещала познакомить его с Джеймсом. Мне так хочется, чтоб они подружились!

— Юджиния, — гулко проговорил Крокер, — тебе известно, что бейсбол тут называют лаптой и в него играют дети? Мягким мячом!

— Джеймс совершенно отбился от рук. Аб-со-лютно необходимо, чтобы он подружился с порядочными людьми.

— И ракеткой!

— Послушай меня, Бингли! Я говорю о Джеймсе. В нем просто засела американская вульгарность! С каждым днем он хуже и хуже. Вчера я была с Дэлефилдсами в «Карлтоне», и там же, всего за несколько столиков, сидел Джеймс с неописуемым субъектом. Как можно показываться на публике с подобными личностями! Чудовищный костюм, перебитый нос, гнусавит на весь ресторан. Буквально все оборачивались! Позже я выяснила, что этот субъект — боксер самого низкого пошиба из Нью-Йорка. Некий Спайк Диллон, так мне сказал капитан Рокстон. Джеймс угощает его в «Карлтоне»!

Крокер хранил молчание. Неустанной тренировкой он отшлифовал это искусство до совершенства.

— Джеймсу надо втолковать его обязанности. Что ж, я побеседую с ним. Только на днях я слышала, что очень достойному человеку, чрезвычайно богатому, щедрому на пожертвования во всякие партийные фонды, пожаловали только личное дворянство, потому что его сын вел себя крайне вызывающе. Нынешний двор очень строг. Джеймсу следует быть осторожным. Некоторая степень буйства в молодом человеке вполне позволительна даже в высших кругах, но при одном условии — пусть буянит в хорошей компании. Всем известно, что молодого лорда Дэтчера, пока он учился в Оксфорде, выставляли из мюзик-холла каждый год в вечер лодочных гонок, но никто не возражал.

Семья относится к этому, как к шалости. А вот у Джеймса вкус донельзя вульгарный. Профессиональные боксеры! Да, много лет назад было модно показываться с ними, но дни эти миновали. Мне определенно следует побеседовать с Джеймсом. Ему никоим образом нельзя привлекать к себе внимание. Дело о нарушении брачных обещаний было три года назад; надеюсь, о нем забыли. Но малейший промах — и газеты снова примутся полоскать его имя. Это может оказаться роковым. Будущий наследник титула должен быть осторожен…

Как уже упоминалось выше, Крокер никогда не прерывал жену, но сейчас — перебил:

— Слушай-ка!

— Бингли, — миссис Крокер сдвинула брови, — я тебе уже не раз говорила, чтоб ты не начинал с этих слов. Препротивный американизм! Подумай, вдруг, в один прекрасный день, обращаясь к Палате лордов, ты произнесешь такое! Тебе и договорить не дадут!

Крокер конвульсивно сглотнул, точно бы проверял, способен ли он к речи. Словно Савла Тарсянина, его сковала внезапная немота. Часто, в дни здешнего житья, он гадал, с какой стати Юджиния обосновалась тут, а не на их далекой родине. Не в ее привычках, думал он, совершать бесцельные поступки, однако до сего момента постигнуть ее мотивы не мог. Даже сейчас он едва верил себе. Но какой еще смысл могли таить ее слова, кроме этого, чудовищного, который шарахнул его, как дубинкой?

— Послушай-ка… то есть, Юджиния, неужели… нет, не может быть… ты не собираешься сделать меня лордом?

— Именно над этим я и тружусь все эти годы!

— А… а зачем? Не понимаю!

Прекрасные глаза миссис Крокер заискрились.

— Что ж, я тебе объясню. Перед тем как мы поженились, я беседовала с моей сестрицей. Вела она себя оскорбительнее некуда. Обзывала тебя словами, которых я ей не прощу. Видите ли, замуж я выхожу за неровню! Что ж, ты у меня станешь английским пэром. А ей я пошлю вырезку «Почетный Список на День Рождения» с твоим именем. Умру, но добьюсь! Теперь ты все знаешь.

Воцарилась тишина. Крокер машинально отхлебнул холодного кофе. Блестящими глазами его жена вглядывалась в сверкающее будущее.

— Это что, мне придется торчать в Англии, пока меня не произведут в лорды? — выговорил несчастный.

— Да!

— И я не съезжу в Америку?

— Пока не добьемся успеха — нет!

— У, черт! — воскликнул Крокер, раздирая многолетние путы.

Жена его, дама решительная, все-таки была доброй. Душевное состояние мужа было ей понятно. Она даже могла пропустить мимо ушей крепкие американские выражения, пока он привыкнет к великой идее. Так ковбой с широкими взглядами терпимо выслушивает вопли мустанга, пока его клеймит. Покорность и послушание потребуются позже. А сейчас должны улечься первые мучения. И она мягко заговорила:

— Я рада, Бингли, что мы все выяснили. Лучше, чтоб ты знал. Поймешь, какая на тебе ответственность. Таким образом, мы возвращаемся к Джеймсу. Слава Богу, лорд Перси Уиппл в городе. Они с Джеймсом приблизительно одного возраста и, судя по тому, что мне рассказала леди Корстофайн, могут стать идеальными друзьями. Ты понимаешь, конечно, что он — второй сын лорда Дивайзиса. Это старейший друг премьер-министра, человек, который, в сущности, диктует «Почетный Список». Если б только Джеймс и лорд Перси сдружились! Тогда считай, что битва выиграна. Это для нас все. Леди Корстофайн обещала устроить им встречу. А пока что я поговорю с Джеймсом. Предупрежу, чтоб был поаккуратнее.

Крокер извлек из кармана огрызок карандаша и нацарапал на скатерти:

Лорд Крокер

Лорд Бингли Крокер

Лорд Крокер из Крокера

Маркиз Крокер

Барон Крокер

Бингли, первый виконт Крокер.

И побелел, читая страшные письмена. Внезапная мысль ужалила его:

— Юджиния!

— Ну, что?

— А что скажут в нашем клубе?

— Знаешь, меньше всего меня интересует твой клуб!

— Так я и думал, — угрюмо буркнул будущий виконт.

 

ГЛАВА III

Такова уж особенность человеческого сознания — какие бы грозные опасности ни маячили в отдаленном будущем, очень скоро оно возвращается к мелким тяготам настоящего. Если нам нужно посетить дантиста, мы на минутку забываем о грядущем денежном крахе. Так и Крокера через четверть часа рывком вырвали из терзаний бедствия более близкие, чем появление его имени в «Почетном Списке»; он вспомнил, что, по всей вероятности, сегодня ему опять придется ехать на дурацкий матч.

Мерцал лишь один проблеск надежды — видимо, на крикет, как и на бейсбол, влияет дождь, если ночью прошел достаточно сильный (а ему показалось, что поливает вовсю), то, возможно, второй матч отложат. Встав из-за стола, Крокер направился в холл, намереваясь выскочить на Гровнор-сквер и проверить дерн, потыкав его каблуком на предмет пресловутой «вязности». Он затопал к парадной двери, всей душой надеясь на лучшее, но когда он дошел до нее, звякнул дверной звонок.

Еще одна дурная привычка, от которой жена излечила его за эти годы, — самому открывать дверь. Бингли воспитывался в обстановке, где всякий сам себе швейцар, и нелегких трудов стоило ему вдолбить, что настоящий джентльмен дверей не открывает, но ждет, пока слуга, как положено, пойдет и откроет за него. Эту великую истину Крокер наконец-то усвоил и теперь уже редко допускал оплошность, но сегодня мозги у него были набекрень после всех утренних треволнений. Инстинкт, сплавившись воедино с подвернувшимся случаем, победил. Когда звякнул звонок, пальцы его лежали на дверной ручке — и он машинально повернул ее.

На верхней ступеньке крыльца, соединявшего главный вход с тротуаром, стояли трое: рослая, грозной красоты женщина за тридцать, лицо которой показалось ему смутно знакомым; пухлый пятнистый мальчишка, энергично что-то жующий; а на заднем плане — невысокий человек, приблизительно его возраста, седовласый, худой, с карими глазами, застенчиво смотревшими на мир сквозь очки без оправы.

Трудно было бы найти личность неприметнее; однако именно он приковал внимание Крокера. Сердце страдальца, томимого тоской по родине, болезненно скакнуло: на незнакомце был просторный костюм с квадратными плечами — для наблюдательного глаза не меньший символ республики, чем «Звезды и Полосы»; весело пели о родной Америке тупоносые желтые башмаки; шляпа была не просто шляпой, а громогласным приветом из Нью-Йорка! Целую вечность не доводилось Крокеру видеть такого типичного, такого насквозь американистого американца. От восторга у него отнялся язык, словно у человека, который после долгого изгнания видит приметы детства.

Женщина воспользовалась этим, расшифровав его немоту, как молчаливый и почтительный вопрос о цели их визита.

— Миссис Крокер дома? Пожалуйста, передайте, что ее хочет видеть миссис Пэтт.

В закоулках мозговых извилин у Крокера завихрились, суетясь и толкаясь, шесть разных мыслей одновременно; они протискивались в главный зал, где места в обрез хватало для одной. Он понял, почему гостья показалась ему знакомой. Это же сестра его жены, та самая Неста, которая в один прекрасный день, увидев его имя в «Почетном списке», будет повержена в прах и пыль. Он очень обрадовался, что она приняла его за дворецкого. Его морозец продрал, когда он представил, как отреагировала бы Юджиния на его промах — мало того, что самолично открыл дверь, так еще Несте Пэтт, которая и так уже его презирает. Какой поднялся шум с месяц назад, когда жена застукала его на том, что он открыл дверь всего лишь сборщику благотворительных пожертвований! Учитывая, что голова у него совсем уж поплыла, он сообразил с поразительной ясностью, что любой ценой должен поддерживать заблуждение.

К счастью, обстоятельства ему благоприятствовали. Он точно знал, как ведет себя дворецкий, что говорит в подобных случаях, поскольку в наивной своей любознательности нередко выпытывал у Бейлисса мельчайшие подробности. Молча поклонившись, он направился в утреннюю гостиную; за ним следовали Пэтты. Открыв дверь, он посторонился, пропуская шествие, и сказал:

— Я доложу о вас миссис Крокер.

Миссис Пэтт, гоня перед собой жующего мальчика, прошествовала в гостиную. В свете высказанных ею мнений насчет будущего зятя любопытно отметить, что манеры его при первой их встрече произвели на нее впечатление очень и очень благоприятное. После многих месяцев подавляемого отвращения она, не вытерпев, уволила своего дворецкого за день до отплытия в Англию; и зависть к Юджинии впервые защемила ей сердце. Других приобретений сестры она не одобряла, но превосходному ее дворецкому — да, позавидовала.

Пэтт между тем тянулся в хвосте, загнанно озираясь. Всякий угадал бы в нем мужчину, которому предстоит присутствовать при стычке женщин; менее задорен лишь вымокший кот на чужих задворках. Миллионер с легкостью отдал бы не один миллион, лишь бы очутиться подальше. Настолько перенапряжены были его нервы, что, когда плеча легонько коснулись, он вздрогнул, из рук у него выпала шляпа. Обернувшись, он встретил взгляд дворецкого, впустившего их в дом. Тот пожирал его умоляющими глазами.

— Кто ведет в чемпионате Лиги? — лихорадочным шепотом спросил странный дворецкий.

Вопрос его мог бы у кого другого вызвать растерянность, что там, изумление. Но какую же сверхъестественную сообразительность и смекалку развивает любовь к национальной игре! Не запнувшись, Пэтт отвечал:

— «Гиганты».

— У-у!

Легчайшая тень удивления не омрачила чистой радости, всепоглощающей радости болельщика, так неожиданно повстречавшего на чужбине собрата. Его пригрели лучи счастья, хотя нынешним утром счастья и ждать было неоткуда.

— Как, не сдаются? — осведомился дворецкий.

— Да вроде нет. Наверняка разве предскажешь? Пока рано. Видал я раз, вели счет до конца августа, а потом их вышибли из Лиги.

— Это верно, — пригорюнился дворецкий.

— Матти в хорошей форме.

— Да? Не подводит старый вояка?

— Молотит, как машина. Перед моим отъездом не дал выиграть «Юнцам» ни очка.

— О, здорово!

Такое восклицание немного царапнуло Пэтта, и он воззрился на удивительного слугу.

— А откуда вы знаете про бейсбол?

Дворецкий оцепенел, внезапно вспомнив, что он актер, играющий роль.

— Извините, сэр. Надеюсь, я не допустил вольности. Одно время я служил у одного джентльмена в Нью-Йорке и там увлекся бейсболом. Поднахватался американских словечек, — он виновато усмехнулся. — Выскакивают иногда…

— И пусть! И отлично! — пылко одобрил Пэтт. — Вы первый напомнили мне о доме, с тех пор как я оттуда уехал. Послушайте-ка!..

— Да, сэр?

— Хорошее у вас тут место?

— Э… э… да, сэр.

— Вот, держите карточку. Если когда надумаете переменить работу, жду по этому адресу.

— Благодарю, сэр, — поклонился Крокер. — Ваша шляпа, сэр.

И протянул головной убор, обласкав его взглядом — посмотришь на такую шляпу, и словно дома побываешь. Потом он проводил Пэтта в гостиную влюбленным взором.

Торопливо, хотя спешка была не в его обыкновении, в холл вошел Бейлисс. Звонок застиг его за чтением крайне увлекательных новостей в утренней газете, и он угрызался теперь, что опоздал.

— Бейлисс, — осторожным полушепотом попросил Крокер, — доложите миссис Крокер, пожалуйста, что к ней пришла миссис Пэтт. Ждет в утренней гостиной. Если спросит, скажите, что впустили ее вы. Понятно?

— Да, сэр, — Бейлисс полнился благодарностью за такую счастливую развязку.

— Ах да, Бейлисс!

— Сэр?

— Как этот дерн, чересчур вязкий для крикета?

— Да, сэр. Вряд ли игра сегодня состоится. Слишком сильный ночью шел дождь.

На сердце у Крокера полегчало, и он удалился к себе в берлогу. Жена его годами тренировок и истового подражания лучшим образцам выработала привычку скрывать за маской вежливого безразличия любые эмоции. В аристократических кругах мужчины позволяли себе порой взрываться, но женщины — никогда. И вот она добросовестно выдрессировала себя, да так сурово, что теперь даже редко повышала голос. Манеры ее, когда она вышла в утреннюю гостиную, были спокойными и безмятежными, но внутри свербело любопытство. Неужели Неста приехала мириться? Невероятно! Однако никакой другой причины ее визита придумать Юджиния не могла.

Она удивилась, найдя в гостиной троих. Бейлисс, принесший ей новость, упомянул только миссис Пэтт, а тут целая гурьба Пэттов. Второй брак ее сестры состоялся уже после их ссоры, она никогда не видела нового зятя, но предположила, что коротышка, тершийся где-то на задворках, он и есть. Догадка ее подтвердилась.

— Доброе утро, Юджиния, — поздоровалась гостья. — Питер, это моя сестра Юджиния. Мой муж.

Миссис Крокер церемонно поклонилась. Она думала, до чего ж безнадежен американский этот Пэтт: мешковатый костюм, нелепые ботинки, смехотворная шляпа. И как мало у него волос… Вообще никаких достоинств — ни обаяния, ни культуры, ни красоты, ни элегантности, ни осанки, ни ума. Словом, ни одного из тех свойств, которые возвышают мужчин над уровнем таракана.

Пэтт, со своей стороны, ежился под ее холодным взглядом, нацеленным ему точно между глаз, чувствуя себя так, словно его разнимает на составные части неуклюжий самоучка. Он невольно подумал, каков же из себя этот Крокер, за которого вышла замуж такая тетя? Не иначе как атлетический красавец, властный, брызжущий энергией, с квадратной челюстью и мощным голосом. Мужчина более бледной наружности вряд ли согласился бы связать с ней судьбу. Да, вряд ли. Окольными путями Пэтт пробрался к дальнему креслу, юркнул в него и замер, притворяясь мертвым, как опоссум. Никакого участия в грядущей беседе он принимать не желал.

— Огдена ты, конечно, помнишь, — продолжала миссис Пэтт.

Она сидела, жестко выпрямившись, и так походила на каменное изваяние, что каждый раз, когда она открывала рот, казалось, будто вещает статуя.

— Да, — коротко ответила миссис Крокер. — Пожалуйста, попроси его, чтобы он не вертел вазу. Она очень ценная.

И она устремила на юного гостя, который небрежно крутил красивейшее изделие древней китайской поры, такой же взгляд, каким только что расправилась с его отчимом. Но что ему взгляды! Он переместил конфетину из-за правой щеки под левую, тупо посмотрел на тетку и возобновил манипуляции с вазой. В его жизни миссис Крокер не значила ничего.

— Огден, — велела миссис Пэт, — иди сюда и сядь!

— Не хочу-у…

— Ты надолго в Англию, Неста? — холодно осведомилась миссис Крокер.

— Не знаю. Мы еще не решили.

— Вот как?

Она отвлеклась. Огден, разыскав бронзовый нож для разрезания бумаг, принялся постукивать им по вазе. Звенящая нота, которой отзывался фарфор, ласкала юную душу.

— Если Огдену так уж хочется разбить вазу, — отчужденно произнесла миссис Крокер, — я позвоню дворецкому, пусть принесет молоток.

— Огден! — прикрикнула миссис Пэтт.

— Прям уж ни до чего не дотронься, — проворчал Огден, отходя к окну, где и встал, уставясь на площадь. Легкое подергивание ушей показывало, что он по-прежнему жует конфету.

— Малыш все такой же забавный, — пробормотала хозяйка.

— Я приехала не Огдена обсуждать!

Миссис Крокер вскинула бровь. Даже миссис Ланнерс, у которой она переняла эту манеру, не сумела бы вскинуть ее искуснее.

— Вот я и жду, Неста, пока ты объяснишь зачем.

— Поговорить о твоем пасынке, Джеймсе Крокере. Дисциплина, которую взращивала в себе миссис Крокер, спасла ее от унижения; ей удалось скрыть, как она удивлена. Она грациозно махнула ладошкой (точь в точь герцогиня Эксминстер, непревзойденная махальщица), сообщая, что внимательно слушает.

— О твоем пасынке Джеймсе, — повторила миссис Пэтт. — Как там его называют нью-йоркские газеты, Питер?

Опоссум ожил. Он исхитрился завернуться в такой плотный кокон небытия, что теперь, когда его включили в беседу, выскочил, как чертик из коробки или труп из могилы. Повинуясь властному зову, он сдвинул в сторону плиту и высунул голову.

— Джим с Пиккадилли, — слабо промолвил он.

— Джим с Пиккадилли! — повторила миссис Крокер. — Что за наглость!

Несмотря на все муки, тусклая улыбка тронула при этом восклицании маску смерти.

— Им бы следовало…

— Питер!

И Пэтт скончался вновь, всем своим видом выражая почтение.

— С какой стати нью-йоркским газетам вообще вздумалось писать про Джеймса? — осведомилась миссис Крокер.

— Питер, объясни.

Пэтт нехотя сбросил погребальные одежды. Он полагал, что беседу Неста будет вести в одиночку.

— Э… ну… он сейчас у всех на языке.

— Почему?

— Как же, вырос в Америке, работал в газете — и вдруг уезжает в Англию, просто герцогом каким-то становится. Знается с другими герцогами, играет в карты с королем… Естественно, они заволновались.

На лице миссис Крокер обозначилось более любезное выражение.

— Да, конечно. Газетам не помешаешь печатать, что они хотят. Итак, они опубликовали очерк о его успехах в английском обществе!

— Успехах, — хмыкнул Пэтт. — Уж это верно…

— Надо что-то предпринять, — вмешалась миссис Пэтт. Пэтт одобрил и это.

— Неста просто заболеет, если так пойдет!

Миссис Крокер вскинула бровь. Удержать на лице довольную улыбку стоило ей немало трудов.

— Всегда в тебе, Неста, говорит мелкая ревность… Миссис Пэтт разразилась металлическим хохотом.

— Чего-что. — вскричала она, — а позора я не желаю!

— Позора?

— А как еще это назвать? Разве ты не сгорела бы со стыда? Открываешь воскресную газету, а там статейка на целую полосу о твоем племянничке, который напивается на скачках, дерется с букмекером, срывает митинг! Мало того, его судят, потому что он не женился на какой-то буфетчице!

Натренированное хладнокровие миссис Крокер сохранила, но внутренне сотряслась. Эпизоды, на которые ссылалась сестра, давно отошли в область преданий, были кошмаром умершего прошлого, но вот, оказывается, в газетах они гуляют до сих пор! Она опять твердо решила побеседовать с Джеймсом, когда удастся его изловить, да так, чтоб вытряхнуть все эти скандалы раз и навсегда.

— Это не все, хотя конечно, и этого за глаза хватит. Газеты вдобавок раскопали, что я — его тетя. Две недели назад поместили мое фото в статью. Теперь нас вечно будут соединять. Вот почему я приехала к тебе. Этому надо положить конец. Единственный способ — забрать твоего пасынка из Лондона, где он носится без узды. Питер, добрая душа, согласился взять его к себе в контору. С его стороны это очень великодушно, проку еще долго не будет. Но мы все обсудили. Другого выхода нет. Я приехала просить, чтобы ты позволила Джеймсу уехать с нами. Мы убережем его от дальнейших неприятностей. Дадим честную работу. Что ты скажешь?

— А чего ты ждешь? — миссис Крокер вскинула бровь. — Что я могу сказать? Абсурд какой-то! В жизни такого бреда не слышала!

— Ты отказываешься?

— Разумеется!

— Ну и дура!

— Вот как?

Пэтт вжался в кресло. Сейчас он чувствовал себя миролюбивым и нервным посетителем салуна на Диком Западе, перед которым два ковбоя тянутся к набедренным карманам. Ни жена, ни ее сестра не обращали на него ни малейшего внимания. Между ними шла заключительная дуэль взглядов. После некоторой паузы — минуты тянулись как века — миссис Крокер небрежно засмеялась.

— Неслыханно!

Миссис Пэтт была не в том настроении, чтобы выражаться изящно.

— Сама понимаешь, в Лондоне твой Джеймс погибнет. Ради него, не ради меня…

Миссис Крокер опять издала легкий, оскорбительно переливчатый смех, вызывающий у собеседника досаду.

— Не смеши меня, Неста! Погибнет! Не спорю, давным-давно, когда Джеймс было помоложе и еще не приноровился к обычаям лондонского общества, он вел себя необузданно. Теперь с этим покончено. Он знает… — она запнулась, изготовляясь к удару, — что правительство в любой момент может пожаловать его отцу титул.

Выстрел сразил наповал. У пораженной сестры вырвался вздох изумления.

— Что?!

Двумя пальчиками, унизанными кольцами, миссис Крокер прикрыла рот, пряча утомленный зевок.

— Ну да-а! А ты не знала? Хотя, конечно, живешь в такой глуши… О да, весьма вероятно, имя мистера Крокера появится уже в следующем «Почетном Списке». Джеймс вполне осознает, что надо вести себя соответственно. Он такой милый! Сначала ему мешало то, что он угодил в дурную компанию, но теперь его ближайший друг — лорд Перси Уиппл, второй сын герцога Дивайзиса. Герцог — один из самых видных людей королевства, личный друг премьер-министра.

Под градом титулов миссис Пэтт совсем поникла, но, собрав последние силы, откликнулась в том же духе.

— О, правда? Как приятно! Я думаю, он знаком с лордом Уизбичем, нашим большим другом.

Миссис Крокер несколько опешила. Она и не предполагала, что у сестры еще остался заряд в пистолете, пусть и такой мелкокалиберный.

— Ты знакома с лордом Уизбичем?

— А как же! — чуть воспряла Неста. — Видимся с ним почти каждый день. Он всегда говорит — к вам приходишь, как домой… У него в Нью-Йорке так мало знакомых, он просто расцветает у нас.

Но миссис Крокер уже успела опомниться.

— Бедный Уизби! — томно протянула она.

— Что? — вытаращила глаза миссис Пэтт.

— Все такой же глупый и безвольный! Уехал из Лондона в кругосветное путешествие, а застрял в Нью-Йорке! Как это на него похоже!

— Ты знаешь лорда Уизбича?

— Знаю? — вскинула бровь миссис Крокер. — Да после лорда Уиппла он самый близкий друг Джеймса!

Миссис Пэтт поднялась, даже в поражении сохраняя величие. Когда она призвала взглядом сына и мужа, сын — и тот понял, что ослушаться ее нельзя. Она не вымолвила ни слова.

— Вам и впрямь пора? — осведомилась миссис Крокер. — Как мило, что приехали ко мне из самой Америки! Так странно встретить американцев в наши дни… В высшей степени необычно.

Кортеж в молчании покинул гостиную. Миссис Крокер тронула звонок, но скорбная процессия не стала дожидаться Бейлисса. Они были не в том настроении, чтобы соблюдать светские формальности. Им хотелось очутиться подальше, и как можно скорее. Дворецкий не успел и до гостиной дойти, когда за гостями захлопнулась парадная дверь.

— Бейлисс, — со счастливым, сияющим лицом распорядилась миссис Крокер, — пусть мне немедля подадут машину!

— Слушаюсь, мадам.

— Мистер Джеймс уже встал?

— По-моему, нет, мадам.

Миссис Крокер поднялась к себе. Не находись поблизости Бейлисс, она, возможно, пропела бы куплетик-другой. Ее благожелательность простиралась даже на пасынка, хотя намерений отчитать его, когда изловит, она не переменила. С этим, однако, можно и подождать. Пока что ей хотелось прокатиться по парку.

Через несколько минут после ее ухода на лестнице зашаркали шаги и в холл спустился молодой человек. Бейлисс, который только что позвонил в гараж насчет лимузина для хозяйки и собирался исчезнуть в недрах дома, повернулся и на лице у него заиграла искренняя улыбка.

— Доброе утро, мистер Джеймс! — сказал он.

 

ГЛАВА IV

Крокер-младший был молод, высок, красиво сложен. Лицо… ну, лицо, наверное, попозже станет красивым. Пока его портила мертвенная бледность, а круги под глазами намекали, что спал он плохо и сейчас его подташнивает. Остановившись у подножья лестницы, Джимми зевнул во весь рот.

— Бейлисс, — поинтересовался он, — а чего это вы выкрасились в желтое?

— Нет, сэр, я не красился.

— Да? Странно… Тогда почему лицо у вас ярко-желтое, а все остальное мелко вибрирует? Бейлисс, не смешивайте вина, вот вам дружеский совет. Есть кто в гостиной?

— Нет, мистер Джеймс.

— Тише, Бейлисс! Я нездоров. Слабость какая-то во всем теле. Проводите-ка меня в гостиную и бережно уложите на диванчик. Выпадают моменты… Истинная пытка, я вам скажу.

Солнце уже вовсю било в окна гостиной. Бейлисс опустил жалюзи, а Джимми, свалившись на диван, прикрыл глаза.

— Бейлисс…

— Да, сэр?

— Сдается мне, я сейчас вырублюсь.

— Принести завтрак, мистер Джеймс? Джимми содрогнулся.

— Бейлисс, только не надо острить! Постарайтесь отвыкнуть от этой манеры, не острите в печальные минуты. Вы очень остроумны, спору нет, но такт куда более ценен, чем юмор. Может, вы воображаете, что я забыл то утро, когда вы подкрались к моей постели и сунули ломоть ветчины? Нет! Есть я не желаю и не пожелаю никогда. Можете притащить бренди с содовой. Ма-а-аленькую порцию. Тазик-другой, и хорош.

— Слушаюсь, мистер Джеймс.

— А теперь оставьте меня, я хочу побыть один. Надо проверить, жив ли я еще. Это трудно.

Когда дворецкий ушел, Джимми взбил подушки, опять прикрыл глаза и на некоторое время отключился. Насколько позволяла жесточайшая головная боль, он пытался припомнить самые живописные моменты вчерашнего вечера, но воспоминания никак не отливались в четкие формы. Какие-то текучие, бесформенные наплывы, утомительные для человека, домогающегося твердых фактов.

Представлялось странным, что в лабиринтах сознания плавают призрачные картинки — скандал, потасовка, драка… мельтешат, настойчиво повторяясь, но где-то вдалеке, не давая себя разглядеть. Такая нелепость действовала на нервы. Либо человек порадовал себя дракой, либо нет. Третьего не дано. Неточность тут просто смехотворна. Однако, как он ни старался, уверенность не приходила. Вот — он достигал грани достоверности, но тут же невидимый субъект злобно вонзал раскаленный штопор ему в макушку, принимался ввинчивать его, и течение мыслей обрывалось. Джимми все еще плавал и гадал, когда вернулся Бейлисс, неся на подносе целительный напиток.

— Поставить рядом с вами, сэр?

— Беспременно. — Джимми приподнял одно веко. — Не слабое словечко, а, Бейлисс, для похмельного утра? Попробуйте выговорить в следующий раз. А кто впустил меня утром?

— Впустил, сэр?

— Именно. Меня тут не было, а теперь — вот он, я, лежу в гостиной. Стало быть, я должен был пройти через парадную дверь. Логично?

— Думаю, мистер Джеймс, вы сами себя и впустили. У вас есть ключ.

— Значит, я был в состоянии кристальной трезвости. Однако, если так, отчего я не могу вспомнить, укокошил я кого или нет? Трезвый человек не забудет такого события. А? Бейлисс, вам случалось убивать?

— Нет, сэр.

— Но если бы вы убили, вы бы это помнили на следующее утро?

— Полагаю, что да, мистер Джеймс.

— Чушь какая-то! Никак не могу отделаться от впечатления, будто в какой-то момент моих исследований ночной жизни Лондона я набросился на джентльмена, с которым меня даже не знакомили, и его изувечил.

Бейлиссу показалось, что пришла пора поведать Джеймсу новость, которая, как он думал раньше, ему и так известна. Он оглядел молодого хозяина с мрачным сочувствием, не в силах разобрать как всегда, говорит тот всерьез или шутит. В данном случае, похоже, тот говорил всерьез, искренне пытаясь припомнить эпизод, отчет о котором вся прислуга смаковала с того момента, как получили утреннюю газету, на которую подписались сообща.

— Мистер Джеймс, вы это всерьез? — на всякий случай уточнил он.

— То есть как?

— Вы и вправду позабыли, что подрались в клубе «Шесть Сотен»?

Джимми рывком сел, поедая глазами этого всеведущего человека. Рывок вновь вызвал такую боль, словно голову сверлят раскаленным штопором, и он со стоном рухнул.

— Д-да? Откуда вам известно? Откуда вы знаете, если я сам ничего не могу вспомнить? Виноват, ведь я — не вы.

— В сегодняшней «Дейли Сан», мистер Джеймс, помещен подробный отчет.

— Отчет? В «Сан»?

— На полстраницы, сэр. Если желаете, принесу газету. Она у меня в буфетной.

— Неплохо бы. Смотайтесь быстренько туда-назад. Не мешает взглянуть.

Бейлисс удалился и почти тотчас вернулся с газетой. Джеймс взял ее, взглянул мутным глазом и тут же сунул дворецкому.

— Переоценил свои возможности. У вас, Бейлисс, есть неотложные дела?

— Нет, сэр.

— Тогда почитайте мне отрывочек, самый интересный.

— Слушаюсь, cap.

— И вам полезно попрактиковаться. Я-то навеки останусь инвалидом, значит, придется сидеть у моего ложа и читать вслух. Между прочим, газета сообщает, кто был мой противник? Кого это я отправил в нокаут?

— Лорда Перси Уиппла.

— Какого лорда?

— Уиппла.

— В жизни не слыхал.

Джеймс устроился поудобнее и, позевывая, приготовился слушать.

 

ГЛАВА V

Из недр карманов Бейлисс извлек очешник, открыл его, вынул очки в золотой оправе, снова нырнул в джунгли, вытащил носовой платок, протер очки, водрузил их на нос и, захлопнув очешник, спрятал туда, откуда доставал. Потом он убрал платок и только тогда взялся за газету.

— Бейлисс, что за колебания? Откуда такая уклончивость? — Джимми по-прежнему лежал с закрытыми глазами. — Смелее, смелее!

— Я, сэр, очки надевал.

— Все готово?

— Да, сэр. Заголовок читать?

— Читайте все подряд. Дворецкий прочистил горло.

— О, Господи, Бейлисс! — простонал Джимми. — Не булькайте! Имейте же сердце! Ну, ну!

Бейлисс начал.

«ПОБОИЩЕ В МОДНОМ НОЧНОМ КЛУБЕ!»

«ДРАКА БЛАГОРОДНЫХ ОТПРЫСКОВ!»

Заинтригованный Джимми чуть приоткрыл глаз.

— Благородный отпрыск — это я?

— Так, сэр, в газете написано.

— Век живи, век учись.

Дворецкий принялся было прочищать горло, но спохватился.

«СЕНСАЦИОННЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ МАТЧ

СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ ПЕРСИ (Англия)

против

ЦИКЛОНА ДЖИММИ (Америка)

Подробный репортаж нашего эксперта»

Джимми привстал.

— Бейлисс, опять это ваше извращенное чувство юмора! Не может быть, чтоб так напечатали в газете.

— Напечатали, сэр. Очень крупные заголовки. Джимми застонал.

— Еще дам совет, Бейлисс. Пригодится, когда вырастете. Никогда не таскайтесь по Лондону с газетчиками. Я вспомнил. По доброте сердечной я пригласил вчера Билли Блейка из «Сан» поужинать в «Шесть Сотен». И вот она, благодарность. Наверное, считает, что все это очень смешно. Репортеры, Бейлисс, — подлый народец!

— Продолжать, сэр?

— А как же! Послушаю.

Бейлисс возобновил чтение. Он был из тех, которые — хоть про убийство, хоть про забавнейшее происшествие — читают размеренным, утробным тоном, придающим повествованию оттенок трагедии. В церкви, которую Бейлисс посещал по воскресеньям, числясь одним из влиятельнейших прихожан, детишки бледнели и жались к материнским юбкам, когда он читал отрывки из Священного Писания. Репортаж юного Блейка о вечернем происшествии в клубе «Шесть Сотен» он излагал с мрачным удовлетворением, проскальзывающим явственнее, чем ему хотелось бы. Ему было интересно, и он развернулся вовсю.

«Поздней ночью, когда миллионы наших читателей наслаждались освежающим, бодрящим сном, столь необходимым, чтобы воспринимать «Дейли Сан» за завтраком, в клубе «Шесть Сотен» на Риджент-стрит разыгрался весьма захватывающий матч, незаурядное событие спортивного сезона. В нем, после трех раундов стремительной схватки, Джеймс Б. Крокер, хорошо известный боксер в среднем весе, одержал победу над лордом Перси Уипплом, вторым сыном герцога Дивайзиса, больше известным под прозвищем Гордость Старой Англии. В матче вновь было продемонстрировано превосходство американского стиля над английским. У Перси Сокрушительного большое сердце, но у Циклона Джимми — крепкий кулак.

Непосредственной причиной боя явился спор из-за столика. Каждый гладиатор заявлял, что сделал заказ заранее, по телефону».

— Что-то такое забрезжило… — раздумчиво вставил Джимми. — Этот белобрысый пытался отбить у меня заказанный столик. Нежные увещевания пропали впустую, и я двинул ему в челюсть. Может, не вполне в себе был. Припоминается дружеская встреча раньше, в «Эмпайре». Наверное, потерял самоконтроль.

«Одно словцо повело к другому, а то, в свою очередь — к дальнейшим. Циклон Джимми нанес Сокрушительному Перси удар в нос, или, как выражались наши вульгарные предки, в сопатку. Гонг!

РАУНД ПЕРВЫЙ

Оба соперника выбежали на ринг свеженькие, полные пыла, хотя, может, освежились больше, чем надо. Сокрушительный Перси испробовал свинг справа, но угодил в официанта. Циклон Джимми ответил быстрой серией ударов, проделав ощутимую прореху в окружающей атмосфере. Оба боксера кружили, примеряясь, но им мешал на этой стадии фактор, неосознаваемый обоими, а именно — спорный столик. Сообразительный Перси устранил преграду, последовала стычка на нейтральной территории. Перси уложил противника дважды; во второй раз тому не удалось подняться на счет «десять». Раунд с небольшим перевесом остался за Сокрушительным.

РАУНД ВТОРОЙ

Мощным броском ринулся из своего угла Циклон и угодил по манишке Сокрушительного. Последовал прямой удар в подбородок. Перси здорово качнуло и он сшиб бутылку шампанского с соседнего столика. В ожесточенном бою оба дрались эффектно. Циклон уложил соперника трижды. Раунд остался за Циклоном.

РАУНД ТРЕТИЙ

Перси встал из своего угла какой-то, скажем так, вялый. В сражение вступил Циклон, боевито молотя обеими руками. Сокрушительный захватил его в клинч, но Циклон оторвался и, соизмерив дистанцию, нанес прямой удар кулаком от пола. Перси упал и отключился окончательно.

В интервью нашему корреспонденту Циклон разоткровенничался. «Лично у меня, — поведал он, — исход боя не вызывал сомнений. Однако вначале мне мешало впечатление, будто я боксирую с тремя близнецами, и я упустил несколько возможностей нанести решающий удар, отвлекшись на двух крайних. Лишь во втором раунде я сконцентрировал усилия на том, кто посередке, и тогда матч быстро подошел к концу. Нет, стать профессиональным боксером у меня намерений нет. Награды очень соблазнительны, но слишком уж бокс похож на работу».

Бейлисс умолк. Наступила тишина.

— Все?

— Да, сэр.

— И этого хватит…

— Истинная правда, сэр.

— Знаете, Бейлисс, — задумчиво сказал Джимми, перекатываясь на бок, — насколько же все-таки любопытна и даже странна жизнь. Никогда не ведаешь, что тебя подкарауливает за углом. Начинаешь день с самыми благими намерениями, но еще до наступления ночи все катится кувырком. Все намерения рассыпаются прахом. Почему это так, Бейлисс?

— Не могу сказать, сэр.

— Взгляните хоть на меня. Вышел я провести вечерок, никому не желая вреда, а вернулся весь в голубой крови. А теперь — самое тяжкое. Как вы думаете, моя высокочтимая мачеха прочитала спортивную хронику?

— По-моему, нет, мистер Джеймс.

— На чем основаны эти утешительные слова?

— Миссис Крокер, сэр, полупенсовых газет не читает.

— И то правда. Забыл совсем. Однако, с другой стороны, велика вероятность, что она узнает об этом маленьком инциденте из других источников. По-моему, простейшее благоразумие подсказывает, что не стоит болтаться у нее на глазах, если я не хочу, чтоб меня подвергли допросу. Отвечать сегодня я не в состоянии. У меня голова раскалывается. Боль начинается в пятках и чем выше, тем хуже… А где, кстати, мачеха?

— Миссис Крокер у себя в комнате, сэр. Она заказала машину, та прибудет с минуты на минуту. По-моему, миссис Крокер собирается до ленча покататься в парке.

— А на ленч она куда-то едет?

— Да, сэр.

— Значит, последуем превосходнейшей тактике разумной песчанки. Вы про нее, несомненно, знаете? Едва заслышав гон охотничьих собак, она закапывается в грязь хвостом кверху и остается в такой позиции, пока не минует опасность. Спросят, где я — раздуйте грудь, отвечайте честно и мужественно, что я ушел, а куда — неизвестно. Могу я, Бейлисс, рассчитывать на благожелательный нейтралитет?

— Конечно, мистер Джеймс.

— Ладно, пойду пересижу пока у отца в кабинете. Недурное укрытие.

С охами и стонами Джимми поднялся с диванчика, поморгал и устремился в берлогу, где его отец в глубоком мягком кресле покойно покуривал трубочку, читая разделы газеты, не повествующие о крикете.

Берлогой назывался небольшой кабинет на задворках дома, совсем не шикарный. Выходил он окнами на пустынную дорожку, но Крокер любил его больше всего в огромном особняке, где некогда звенело эхо аристократических шагов. Тут, как однажды заметил он сыну, человек может передвигаться свободно, не рискуя споткнуться о герцогиню или напороться на графа. Тут, в мирной заводи, можно выкурить трубку, забросить ноги на стол, снять пиджак — словом, купаться в свободе и счастье, которые дарует Конституция любому свободнорожденному американцу. Сюда никто не заходил, кроме него самого да еще Джимми.

Когда вошел сын, Крокер от газеты не оторвался и бормотнул что-то сквозь дым, не поднимая глаз. Джимми уселся в соседнее кресло и тоже молча закурил. Неписанным законом берлоги было утешительное молчание. Прошло целых четверть часа, прежде чем Крокер-старший наконец поднял глаза из-за газеты.

— Слушай-ка, Джимми, хотел с тобой поговорить.

— Валяй! Слушаю в оба уха!

— Серьезно…

— Приступай, не упуская, однако, из виду, что перед тобой инвалид. Вчера, папа, выдалась ночка на болотах…

— Я насчет твоей мачехи. За завтраком она говорила о тебе. Вначале оскорблялась, что ты угощал в «Карлтоне» Спайка Диллона. Не води ты его туда, Джимми! Это ее задело. Она была там со всякой знатью, а пришлось слушать, как Спайк разглагольствует о боксе.

— Чего они взбеленились? Боксер он — высший класс.

— В общем, она грозилась, что побеседует с тобой. Решил тебя предупредить.

— Спасибо, пап. Все?

— Все.

— Только про это хотела говорить? Ни про что больше?

— Вроде ничего не сказала.

— Значит, не читала, слава тебе, Господи!

Ноги несчастного отца, грохнув, слетели с каминной решетки.

— Джимми, тел что, опять ад на рога поставил?

— Ну что ты, пап! Ничего серьезного. Забавы резвого аристократа. Так и полагается в моем положении.

— Джимми, пора тебе завязывать. Честно, пора. Не о себе пекусь. Мне-то как раз по нутру, если ты развлекаешься. А вот мачеха твоя говорит, что из-за твоего шалопайства может застопориться дело с этими, наверху. Богу известно, мне-то все равно, а вот ей… Сейчас объясню. До сегодняшнего утра я сам — ни сном ни духом. А тут она и бухни. Я часто гадал, с какой такой стати все заварилось — и эта здешняя жизнь, и погоня за знатью. Никак не мог понять. А теперь выяснилось. Джимми, она от них добивается, чтобы меня произвели в пэры.

— Да ты что!

— Честное слово!

— Папаш, это ж классно! Комедия высшей пробы! Пэр! Господи! Если дельце выгорит, кем же стану я? Титулы у них такие запутанные. Конечно, придется сменить имя… скажем, буду почтенный Ролло Чолмли или там достопочтенный Обри Мейджорбенкс. Желательно бы узнать, какое именно? Хочу приготовиться к худшему.

— Так что, понимаешь, эти шишки, которые титулы раздают, за тобой следят. Ты ведь унаследуешь после меня титул, и, натурально, вляпаться им неохота. Слушай-ка, Джимми, я не требую многого, но одно ты можешь для меня сделать, не особо надрываясь.

— Пап, обязательно! Тресну, а сделаю! Давай, выкладывай.

— У этой леди Корстофайн есть племянник…

— Нет! Такие загогулины сюжета не под силу человеку с головной болью. Надеюсь, дальше все упростится…

— Твоя мачеха желает, чтоб ты с ним сдружился. Понимаешь, его папаша — друг премьер-министра и может потянуть за струну, когда дойдет до этих титулов.

— И всего-то? Положись на меня. Недели не пройдет, как мы с ним будем — не разлей вода. Включу все свое лучезарное обаяние, чтоб завоевать его симпатии. Как, говоришь, его зовут?

— Лорд Перси Уиппл.

Трубка Джимми стукнулась об пол.

— Па-па! Ты все-таки сосредоточься! Подумай как следует. Ведь ты не всерьез! Это совсем другой лорд. Не Перси Уиппл.

— А?

— А может… пап, ты сейчас обхохочешься. — Джимми хлопнул отца по плечу. — Прямо угоришь с хохоту. Вчера вечером я наткнулся на этого самого лорда и мы сцепились. Как все началось, не помню. Нам обоим почему-то приспичило занять один и тот же столик. Знаешь, папа, я бы пальцем к нему не прикоснулся, разве что ласково, по-дружески. Я представления не имел, кто он, а из репортажа следует, что я накидал бедняге шишек.

Ошеломляющая информация оказала на мистера Крокера приблизительно тот же эффект, что объявление о банкротстве на добряка-отца в мелодраме. Он вцепился в подлокотники кресла, воззрясь в пространство и не произнося ни слова. На его измученном челе отражалось смятение.

Прострация эта отрезвила Джимми. Первый раз до него дошло, что у ситуации, помимо юмористической, есть и оборотная сторона. Он-то предвкушал, что отец, который разделял его представление о смешном и всегда хохотал в нужном месте, поразится и причудливому совпадению: жертвой оказался именно тот, с кем мачеха хотела подружить его. Сейчас Джимми увидел, что отец расстроился всерьез. Ни младший Крокер, ни старший не были склонны к шумной демонстрации чувств, но их связывала глубокая привязанность. Отца Джимми любил больше всех в мире, и мысль, что он огорчил его, причиняла ему почти физическую боль. Смех оборвался и он принялся сглаживать новость.

— Мне ужасно жаль, папа. Я и не думал, что ты так расстроишься. Да знай я, в жизни бы с ним не сцепился! Могу я что-то поправить? Ах ты, черт! Прямо сейчас отправлюсь к нему, извинюсь. Башмаки буду лизать. Не волнуйся ты, пап. Я все поправлю!

От водопада слов отец очнулся.

— Неважно, Джимми. Не переживай. Ну, не повезло нам. Понимаешь, твоя мачеха заявила, что и не подумает возвращаться в Америку, пока они не дадут мне титул. Хочет пощеголять перед сестрой. Вот я и горюю — твой лорд Перси там у них очень важный. Ладно, застряну в Англии… А мне бы охота увидеть следующий бейсбольный матч! Джимми, можешь себе представить, тут у них бейсбол называют лаптой, и играют в него дети. Мало того, у них мяч мягкий!

— Какой же я дурак! — Джимми метался по берлоге. Его точило раскаяние.

— Да ладно, Джимми. Не везет, но ты не виноват. Откуда тебе-то было знать!

— Нет, виноват! Только такой болван набрасывается на первого встречного. Не волнуйся, папа. Все поправится! Я улажу! Сейчас же иду к этому Перси. Не вернусь, пока его не уломаю. Не переживай. Все будет нормально.

 

ГЛАВА VI

Джимми удрученно спустился с крыльца на Кливленд Роу, где располагался особняк герцога. Миссия его с треском провалилась. В ответ на его просьбу дворецкий ответил, что лорд Перси прикован к постели и никого не принимает. Узнав фамилию гостя, он оглядел того с интересом — как и Бейлисс, он читал «Дейли Сан» и от всей души наслаждался репортажем о вчерашнем матче. Мало того, он его вырезал и как раз наклеивал в альбом, когда раздался звонок в дверь.

Получив отказ, Джимми угас. Гадая, что же еще можно предпринять, он откатился от парадной двери, точно армия, предпринявшая неудачную атаку на неприступную крепость. Вряд ли, думал он, стоит прорываться в дом силой и разыскивать там лорда Перси.

Погруженный в глубокие думы, он брел по Пэлл Мэлл. День стоял прекрасный. Дождь, который лил ночью, избавив Крокера от тягот крикета, освежил Лондон. С бирюзового неба сияло солнце, дул мягкий южный ветерок. Джимми направился к Пиккадилли; улица эта гудела от нарядных машин и жизнерадостных прохожих. Общее веселье досаждало ему, он презирал такую радость жизни.

Не в его характере было предаваться самоанализу, но сейчас он решил произвести досмотр. Вскрылось множество пороков, о которых он и не подозревал. Слишком весело проводил он время в Англии. Как-то не выдавалось досужей минутки, чтобы понять, что на нем лежат еще и обязанности. Каждый новый день он проживал по принципу Телемского аббатства — день прошел и ладно. Но то, как принял отец рассказ о ночной эскападе, его скупые слова образовали желанную паузу. Жизнь внезапно усложнилась. Джимми не привык думать в таком русле и смутно, как в тумане, прозрел ошеломляющую правду: мы, люди — кубики головоломки, поступок одного влияет на судьбу и счастье другого кубика. Вероятно, именно так, вырисовываясь все четче, зарождался гражданственный дух у доисторического человека. Все мы — индивидуалисты, пока не очнемся от сна.

Мысль о том, что он совершил поступок, почти погубивший отца, горько ранила Джимми. С отцом они всегда были скорее братьями. Тяжкие размышления клубились в его мозгу. Омрачала их и головная боль. Он. поставил вопрос ребром. Отец страстно хочет вернуться в Америку, а он своим идиотским поведением воздвиг барьер на его пути. Что из этого следует? С ним, с Джимми Крокером, не все ладно. Если взвесить все свидетельства, этот Джимми — дурак, червяк, эгоистичный бездельник и подлый мерзавец.

После такого заключения он совсем пал духом и веселая суматоха Пиккадилли стала непереносимой. Развернувшись, он пошел обратно. Дойдя до угла Хаймаркет-стрит, он заколебался, но все-таки свернул на нее и добрался до Кокспер-стрит, где располагались агентства трансатлантических пароходных компаний.

Мимоходом взглянув на витрину, Джимми увидел за зеркальным стеклом, что по волнам картонного океана несется модель величественного парусника, и приостановился, охваченный непонятным трепетом. Во всех нас таится чувство сверхъестественного, и когда случайные происшествия вдруг отвечают ему, это кажется прямым ответом. Вопреки всем здравым резонам, мы склонны воспринимать их как предзнаменование. Джимми подошел поближе, осмотрел парусник внимательнее. Самый вид его дал толчок новому направлению мыслей. Сердце у него пустилось вскачь. Как загипнотизированный, он не мог оторваться от витрины.

«А что? — думал он. — Может, вот оно, самое простое решение всех проблем?»

За стеклом он увидел человека с бакенбардами; тот покупал билет на Нью-Йорк. Простота этого процесса заворожила Джимми. Всего и требуется войти, наклониться над стойкой, пока клерк тычет карандашиком в схему корабля, и протянуть деньги. Даже ребенок справится, если при деньгах. Рука его нырнула в карман брюк. Музыкальное похрустывание банкнот донеслось из глубин; ежеквартальное пособие выплатили ему совсем недавно и, хотя фунтами он швырялся щедро, у него еще оставалось, и довольно много. Он опять пошуршал бумажками — на целых три билета. Купить? Или, с другой стороны — не покупать?

Вроде бы для всех лучше, если он повинуется импульсу. В Лондоне он приносит вред всем, в том числе — самому себе. Ладно, справки-то навести не трудно. Возможно, пароход все равно уже набит под завязку. Джимми вошел.

— Есть у вас билеты на «Атлантик», на ближайший рейс? Клерк за стойкой был совсем не того типа, с каким ему хотелось бы общаться. Тут нужен серьезный, рассудительный человек, который опустил бы руку на плечо и посоветовал: «Не надо опрометчивых поступков, мой мальчик!» Этот же ни единой черточкой не отвечал идеалу — молодой, лет двадцати двух, он весь вспыхнул, едва Джимми заикнулся, что непрочь поплыть в Америку, и рассиялся улыбками.

— Сколько угодно! Пассажиров на этом рейсе плывет совсем мало. Дам вам превосходное местечко. Со всеми удобствами!

— А когда отплывает корабль?

— Завтра, в восемь утра из Ливерпуля. А поезд к нему отходит от Паддингтона, сегодня в шесть вечера.

Рассудительность явилась, едва не опоздав, без пяти двенадцать и обуздала Джимми. Не такое это дело, чтобы кидаться, очертя голову, повинуясь сиюминутному порыву. И вообще, надо сначала позавтракать. На пустой желудок воображение так и пляшет. Он удостоверился, что на «Атлантике» отплыть можно, а теперь самое разумное — пойти перекусить и посмотреть, не переменятся ли планы после еды. Поблагодарив клерка, Джимми направился по Хаймаркету дальше, чувствуя себя трезвомыслящим и практичным. Однако сильное предчувствие твердило: все равно, в конце концов, он сваляет дурака.

На полпути внимание его вдруг привлекла рыжая девушка. Погруженный в раздумья, он долго не замечал ее, хотя она маячила перед ним всю дорогу. Вывернулась она с Пэнтон-стрит, шагая так энергично, словно торопилась на приятную встречу. Надо заметить, походка была очаровательная.

В душе горячего поклонника прекрасных дам стал разгораться интерес. Вместе с интересом появились всякие мысли. Он гадал, кто она такая, где купила этот, отменно сидевший на ней, серый костюм. Он восхищался ее спиной, теряясь в догадках, не станет ли лицо, когда он его увидит, полнейшим разочарованием. В таких размышлениях дошагал он почти до конца улицы, где та обрывалась водоворотом мчащегося транспорта. Девушка, приостановившись, посмотрела налево и шагнула на мостовую. И в тот же миг из-за угла стремительно вывернуло такси.

Приятный сюрприз! Личико ничуть не уступало спине, что пробудило в Джимми удивительную находчивость. Скакнув вперед, он схватил незнакомку за руку и отдернул в сторону. Такси прогрохотало мимо — таксист думал свои тяжелые думы. Весь эпизод не занял и нескольких секунд.

— Спасибо! — воскликнула девушка.

Жалобно улыбаясь, она потерла руку там, где Джимми схватил ее. Она слегка побледнела и часто дышала.

— Надеюсь, вам не больно? — тревожно спросил Джимми.

— Больно. Очень. Но от такси было бы еще больнее.

Девушка рассмеялась, став от смеха еще красивее. Личико у нее было маленькое, оживленное, прелестное. Джимми, пока он смотрел, почему-то ощутил, будто он уже видел его прежде, но когда и где, никак не вспоминалось. И шапка золотых волос тоже казалась знакомой. Где-то в лабиринтах памяти забрезжило воспоминание, но он никак не мог вытащить его на открытое место. А девушка, если и встречала Джимми раньше, ничем не выказывала, что его узнает. Джимми решил, что скорее всего он видел ее, если и правда видел, в свои репортерские дни. Была она, без сомнения, американкой, а ему иногда казалось, что когда он работал для «Кроникл», он видел всех.

— Вот это правильно! — одобрил он. — Всегда надо искать светлую сторону.

— Я только вчера приехала в Лондон, — сообщила девушка, — и еще не привыкла к левостороннему движению. Живой в Нью-Йорк мне, видно, не вернуться. Может, раз уж вы спасли мне жизнь, окажете еще одну услугу? Не скажете ли, где ближайший и самый безопасный путь в ресторан «Риджент-гриль»?

— Да вон он, рядышком. На углу Риджент-стрит. А насчет безопасности, я бы на вашем месте перешел на этом углу, и отправился вкруговую. Иначе вам придется пересекать Пиккадилли-серкус.

— Ни за что! Большое вам спасибо, последую вашему совету. Надеюсь, в ресторан я попаду, хотя затея сомнительная…

И, слегка кивнув ему, девушка отошла. Джимми забежал в аптеку на углу, где так много лондонцев находят излечение и утешение в похмельное утро, и купил розовый напиток, по которому истомился, его организм с той минуты, как он встал с постели. Непонятно почему, но когда он пил его, то испытывал какой-то стыд.

Через десять минут он с легким удивлением обнаружил, что спускается по ступенькам в зал «Риджент гриля». Выходя из пароходного агентства с мыслями о ленче, меньше всего он собирался заходить сюда! Он думал зайти в тихую, спокойную забегаловку, где можно посидеть наедине со своими мыслями. Скажи ему, что пять минут спустя он будет усаживаться по собственной воле неподалеку от ресторанного оркестра, наяривающего во всю мочь «Мой домик в Западном краю» — почти единственный номер своего репертуара, — он ни за что бы не поверил.

У всякого ресторана в больших городах есть взлеты и падения. В данный момент «Риджент гриль» переживал такой пик популярности, о каком содержатели ресторанов молятся всем своим богам. Его ежедневно наводняли самые видные представители лондонской богемы. Когда, отдав шляпу шайке грабителей, засевших в пещере вестибюля, Джимми вошел в зал, тот был набит до отказа. Видимо, не было ни одного свободного столика.

Джимми отыскал глазами девушку с золотисто-рыжими волосами. Она сидела у колонны, спиной к нему, а за одним столиком с ней — коренастый человечек в очках, красивая женщина за тридцать и толстый мальчишка, сражавшийся с оливками. Пока Джимми колебался, бдительный старший официант, хорошо его знавший, тут же к нему подскочил.

— Сию минуточку, мистер Крокер! — засуетился он и принялся сыпать командами подчиненным. — Поставлю для вас столик в проходе.

— Рядом вон с той колонной, пожалуйста, — попросил Джимми.

Официанты невесть откуда, как фокусники из рукава, извлекли столик и накрыли скатертью. Усевшись, Джимми сделал заказ. За соседним столиком заказывали тоже. Коротышка приуныл при известии, что нет ни кукурузы, ни крабов, а жена его встретила весть об отсутствии моллюсков такой бурей негодования, словно это свидетельствовало о том, что Великобритания скоро утратит положение мировой державы.

Наконец заказ был урегулирован, оркестр грянул «Мой домик» и никто не пытался состязаться с ним. Когда замерла последняя нота и первая скрипка оправилась от судорог, раскланявшись в последний раз, ясный музыкальный голосок по ту сторону колонны произнес:

— Джимми Крокер — мерзавец!

Джимми поперхнулся, плеснув на стол коктейль. Вот он, голос самой совести!

— Я его презираю. Думать противно, что он — американец!

Джимми допил несколько уцелевших в бокале капель, отчасти удостоверяясь, что что-то там осталось, отчасти — чтобы подкрепиться. Ну и открытие! Тебя презирает рыжеволосая девушка, чью жизнь ты только что спас! Это не только обескураживало, но и отдавало мистикой. Когда они встретились несколько минут назад, он был ей явно незнаком. Откуда же ей столь близко известен его характер, что она только что охарактеризовала его (увы, справедливо) как мерзавца? К мистике примешивалась грусть. Узнать, что такая девушка невзлюбила тебя, весьма печально. Прямо эпизод из серии «От чего я плачу в этом великом городе», столь близкой сердцу его сентиментальных собратьев по перу.

Подскочил официант с новым бокалом. Джимми поблагодарил его взглядом. Коктейль был ему нужен. Он поднес его к губам.

— И вечно пьет…

Джимми торопливо поставил бокал на стол.

— … позорит себя на публике. Я всегда считала, что Джимми Крокер…

Джимми захотелось, чтобы кто-то ее прервал. Ну, почему бы коротышке не поболтать для разнообразия о погоде? Или этому упитанному юнцу не потрепаться на общую тему? Неужели у мальчишки его возраста, первый раз приехавшему в Лондон, нет свежих, интересных впечатлений? Но коротышка углубился в отбивную, а толстый мальчик управлялся с рыбным пирогом алчно, как оголодавший питон. Что касается красивой дамы, она явно сражалась с неприятными мыслями, и ей было не до разговоров.

— Я всегда считала, что Джимми Крокер — худший тип американца. Из тех, что болтаются по Европе и корчат из себя англичан. От таких наша страна только рада избавиться. Но он же в Америке работал! Значит, ему нет извинений, мог сообразить, что делает. Нет, он сознательно предпочитает шататься по Лондону, сам себя губит! В общем, абсолютный, полный, безнадежный мерзавец!

Особо рьяным поклонником здешнего оркестра Джимми никогда не был, придерживаясь мнения, что музыка мешает разговору и способствует вредному ритму жевания, но теперь испытал глубокую благодарность, когда музыканты сходу разразились «Богемой», самым оглушительным своим номером. Под защитой этого грохота Джимми одолел жареную рыбу. Возможно, девушка по-прежнему говорила про него гадости, но он уже не слышал.

Музыка смолкла. Еще минутку повибрировал измордованный воздух, и снова в относительной тишине раздался ее голос. Однако теперь она выбрала другую тему.

— Хватите меня Англии! Я повидала Вестминстерское аббатство и Парламент, театр Его Величества, и «Савой», и «Чеширский Сыр». У меня жуткая тоска по дому. Давайте отплывем завтра?

Впервые в разговор вступила женщина постарше. На секунду, отвечая, она приподняла вуаль мрачности.

— Хорошо, — отвечала она и снова закуталась в вуаль. Коротышка, явно ожидавший ее решения, прежде чем выразить свое, заметил, что чем скорее он очутится на борту, тем лучше. Упитанный мальчик не сказал ничего. Расправившись с рыбным пирогом, он сурово и решительно накинулся на пончик.

— Завтра наверняка есть рейс, — продолжала девушка. — Они плавают всегда. Тут надо отдать Англии должное, отсюда легко вернуться в Америку. — Она приостановилась. — Однако я не могу понять — как это, пожив в Америке, Джимми Крокер выдерживает жизнь в…

Сбоку подоспел официант с сыром, но Джимми глянул на сыр и покачал головой. Ему хотелось одного — уйти. Он уже разбух от правды о себе, больше не вмещалось. Как можно тише он положил на стол соверен, поймал взгляд официанта и тихо удалился. Официант, человек сугубо реалистических взглядов, никогда не веривший в чудеса, пересмотрел свое мировоззрение. Он взглянул на соверен, на Джимми, опять на соверен и, взяв монету, украдкой попробовал ее на зуб.

Несколько минут спустя мальчишка, подававший шляпы, которому впервые в жизни не дали на чай, взирал на Джимми так же пристально, но с другими чувствами. Немое обалдение обозначилось на юном лице.

Швейцар на выходе любезно тронул шляпу с самодовольной самоуверенностью человека, одариваемого за этот жест шестипенсовиком.

— Такси, мистер Крокер?

— Мерзавец, — откликнулся Джимми.

— Прошу прощения, сэр?

— Вечно пьет, — пояснил Джимми. — Позорит себя на публике.

И вышел. Швейцар проводил его таким же пристальным взглядом, как официант и мальчишка из гардероба. Он видывал его в таком состоянии после ужина, но после ленча — никогда.

Джимми направился в свой клуб на Нортумберленд авеню. Примерно с час он просидел в курилке, потом, очнувшись, подошел к письменному столу, подождал вдохновения и принялся писать письмо.

«Дорогой папа!

Я обдумал все, о чем мы говорили сегодня утром, и мне показалось — самое лучшее сгинуть на некоторое время с глаз долой. Если останусь в Лондоне, то, очень вероятно, в любой момент опять выкину фортель, вроде вчерашнего, и все тебе подпорчу. Самое малое, чем я могу тебе помочь — расчистить поле, не болтаться на виду. Поэтому с завтрашним пароходом я отплываю в Нью-Йорк. Забегал к Перси, хотел поваляться перед ним в пыли, но он меня не принял. Валяться в пыли на парадном крыльце, когда враг валяется в постели — бессмысленно, так что я отступил более или менее стройными рядами. Тут-то меня и осенило. Заметь, как все ловко складывается. К тебе придут и скажут: «Нет тебе никакого титула, твой сын избил нашего Перси!», а ты парируешь: «Знаю! Поверьте, уж я ему задал! Упаковал его вещички и сослал в Америку, в 24 часа. Так что, я — против Джимми, я — целиком за Перси», на что они ответят: «А, тогда ладно! В таком случае, встаньте, лорд Крокер!» Или что там говорится, когда даруют титул. Так что, сам видишь, сматываюсь, чтобы исправить ситуацию. Письмо тебе перешлю через Бейлисса. Сейчас позвоню ему, пусть упакует зубную щетку и прочие мелочи. Как только пришвартуемся в Нью-Йорке, тут же помчусь на «Поло Граундс» посмотреть лапту и протелеграфирую тебе счет. Ну вот, наверное, и все. До свидания, или даже — прощай, пока что…

Джимми.

Папа, я знаю, ты поймешь. Иначе поступить нельзя. За меня не волнуйся, у меня все в порядке. Вернусь на старую работу, добьюсь бешеного успеха. А ты — полный вперед! Заполучи титул и встретимся у входа в «Поло». Жду.

Я — мерзавец!»

Молодой клерк в агентстве прямо возликовал, увидев Джимми снова. С солнечной улыбкой он выхватил из-за уха карандаш и погрузил его в чрево «Атлантика».

— Как насчет «Е» за сто долларов восемь центов?

— Вполне.

— Немножко, конечно, опоздали, в список пассажиров уже не включишь…

Джимми не ответил. Он сурово смотрел на только что вошедшую девушку с рыжими волосами.

— Вы тоже плывете на «Атлантике»?! — воскликнула она, взглянув на схему. — Вот совпадение! И мы только что решили отплыть на нем. В Англии нас больше ничего не держит, мы так соскучились по дому. Как видите, меня не задавило после того, как мы с вами расстались.

От чудесного разрешения загадки поехавший было чердак встал на место; так гром разряжает наэлектризованный воздух. Чувство, что он сходит с ума, растаяло, разгадка тайны проста. Видимо, девушка слышала о нем в Нью-Йорке или даже знала его знакомых, и неприязнь к нему, которую так вольно и убежденно она выражала в ресторане, порождена слухами, а не личным знакомством. Она не знает, что он — Джимми Крокер!

— Ваше имя, пожалуйста.

Мозги его снова качнулись. Ну, почему именно сегодня все это о ним творится? Ему требуется нежнейшее обхождение! У него разламывается голова! Клерк смотрел выжидательно. Английские фамилии, все до единой, выскочили у Джимми из головы. Потом сверкнуло озарение.

— Бейлисс! — воскликнул он.

— Значит, вот вы кто, — протянула руку рыжая девушка. — Я — Энн Честер. Рада познакомиться, мистер Бейлисс.

Клерк кончил заполнять билет и пришлепнул на него ярлык и розовую бумажку. Бумажка, тупо сообразил Джимми, это бланк, который надо заполнить. Он просмотрел его и нашел, что документ чересчур уж доскональный. На некоторые вопросы ответить можно было с ходу, другие требовали длительных раздумий.

«Рост?» — Просто. Пять футов, одиннадцать дюймов.

«Волосы?» — Тоже просто. Каштановые.

«Глаза?» — Проще не бывает. Голубые.

Но следующий вопрос был более обидного свойства.

«Сколько раз женаты?»

Ответить Джимми мог. Один, один, один. Одной жены вполне хватит, при условии, что у нее золотисто-рыжие волосы, золотисто-карие глаза, четкого рисунка губы и ямочка на щеке. Какие бы сомнения ни роились у него относительно других пунктов, здесь он не колебался.

«Сидели ли вы в тюрьме?» — Пока нет.

И самый сложный.

«Нет ли психических заболеваний?»

Джимми засомневался. Чернила на пере высохли. Он размышлял.

В темных недрах Паддингтонского вокзала нетерпеливо фыркал поезд, готовый везти пассажиров к пароходу, изредка разнообразя фырканье пронзительным вскриком. Стрелки вокзальных часов указывали без четверти шесть. На платформе роились путешественники, носильщики, багаж, сундуки, торговцы булками и фруктами, продавцы газет и журналов, друзья, родственники и Бейлисс, стоявший, как верный пес, рядом с большущим чемоданом. На человеческий прибой, который кружил и разбивался об него, он не обращал ни малейшего внимания. Дворецкий высматривал своего молодого хозяина.

Джимми врезался в толпу, как боевой клин. Двое мальчишек с булками-фруктами, загораживающие проход, отлетели, точно листья под осенним ветром.

— Молодец! — Джимми взял чемодан. — Боялся, вы не сумеете приехать.

— Хозяйка обедает вне дома, мистер Джеймс. Вот и удалось ускользнуть.

— Упаковали все, что требуется?

— Сколько вместил чемодан, сэр.

— Чудесно. А, кстати! Передайте это письмо моему отцу, ладно?

— Хорошо, сэр.

— Рад, что вам удалось удрать. Мне показалось, что голос у вас какой-то неуверенный.

— Удивился очень, мистер Джеймс. Ваше решение крайне неожиданно.

— Как у Колумба. Слыхали про такого? Увидел яйцо — и сорвался с места, точно американский заяц.

— Извините мою вольность, мистер Джеймс, но, может, несколько опрометчиво…

— Не лишайте жизнь радости, Бейлисс. Да, я круглый болван, но постарайтесь забыть про это. Напрягите волю.

— Добрый вечер, мистер Бейлисс! — окликнул голосок позади.

Обернулись оба. Дворецкий застенчиво посмотрел на видение в прекрасном сером костюме.

— Добрый вечер, мисс, — нерешительно отозвался он. Энн удивленно взглянула на него, но тут же и улыбнулась.

— Как глупо с моей стороны! Я обращалась к другому мистеру Бейлиссу, вашему сыну. Мы с ним сегодня в пароходном агентстве познакомились. А перед этим он спас мне жизнь. Так что мы старые друзья.

Бейлисс растерянно поперхнулся, чувствуя, что ему не выдержать интеллектуального напора беседы, и изумился еще больше, заметив предупреждающую гримасу Джеймса. Такого разворота событий тот не предвидел, но не подкачал.

— Как поживаете, мисс Честер? — сказал он. — Отец вот пришел меня проводить. Это, папа, мисс Честер.

Британского дворецкого из седла вышибить нелегко, но Бейлисс откровенно провалил нежданное испытание. Челюсть у него отпала, он не мог выдавить ни словечка.

— Папа расстроился из-за моего отъезда, — доверительно шепнул Джимми. — Немного не в себе.

Энн была не только тактична, но и добра. Одним взглядом она оценила Бейлисса. Каждая черточка в нем кричала, что это — почтенный слуга из высшего круга. Ни одна девушка на земле не страдала меньшим снобизмом, чем Энн, но все-таки ей не удалось сдержать слабого приступа разочарованности. Значит, ее новый знакомый — скромного происхождения! Она сразу поняла все — и глаза у нее наполнились слезами, когда она повернулась, чтобы не мешать последним минутам расставания отца с сыном.

— Увидимся на пароходе, мистер Бейлисс! — кинула она.

— А? — тут же откликнулся дворецкий.

— Да, да, — заторопился Джимми, — до свидания.

Энн прошла в свое купе. У нее было ощущение, будто она только что залпом прочитала длинную книгу, пухлый том английского романа. Она знала всю историю. Отец — честный, добропорядочный дворецкий, чья единственная цель — воспитать любимого сына джентльменом. Год за годом он экономил деньги, возможно, послал сына в колледж, и теперь, с отцовского благословения, с остатками сэкономленных отцовских денег, тот отправляется в Новый Свет, где доллары растут на деревьях, и никому не важно, кто у тебя отец.

В горле у нее застрял комок. Бейлисс удивился бы, узнай, каким трогательным и достойным персонажем казался он ей. Потом мысли ее обратились к Джимми, и на нее нахлынуло умиление. Его отец преуспел в своих желаниях, сын стал джентльменом. Как легко и просто, без намека на снобизм или неловкость, он познакомил ее с отцом! Он — хороший человек. Не стесняется отца, который дал ему шанс в жизни. Она обнаружила, что ей на редкость нравится Джимми.

Стрелки часов передвинулись на без трех минут шесть. Водяными жуками сновали взад-вперед носильщики.

— Сейчас я не могу объяснить, — втолковывал Джимми. — Не думайте, Бейлисс, это не временное помутнение рассудка. Так диктовала необходимость.

— Ладно, мистер Джеймс. Думаю, вам уже пора занять место.

— Вот это правильно! Вся затея погибла бы, укати поезд без меня. Бейлисс, вы видели такие глаза? А волосы! Приглядывайте без меня за отцом. Не позволяйте всяким там герцогам досаждать ему. И еще, — Джимми вынул из кармана руку, — как приятель приятелю…

Бейлисс взглянул на похрустывающую купюру.

— Не могу, мистер Джеймс. Пять фунтов! Нет, не могу!

— Чепуха! Что уж вы, как чужой!

— Прощу прощения, мистер Джеймс. Правда, не могу! Вам сейчас нельзя расшвыриваться деньгами. Не так уж у вас их много. Извините за нотацию.

— Ничего подобного! Держите! О, Господи! Поезд тронулся! До свидания, Бейлисс!

Паровоз испустил пронзительный прощальный взвизг. Поезд заскользил вдоль платформы, до последнего преследуемый мальчишками, оптимистично сующими булочки на продажу. Поезд набирал скорость. Джимми, высунувшись из окошка, дивился зрелищу, которое можно приравнять к современному чуду. Нельзя сказать, чтоб дворецкий находился в расцвете спортивной формы, но бежал он храбро. Поравнялся с дверью купе, протянул руку…

— Прошу прощения за вольность, мистер Джеймс… — отпыхивался он, — но я правда не могу!

Он потянулся, всунул в руку Джимми что-то хрусткое, потрескивающее и, осуществив свою миссию, отстал, остановился, махая белоснежным платком. Поезд нырнул в туннель.

Джимми глядел на пятифунтовую купюру. У него, как и у Энн, комок застрял в горле. Он медленно сунул деньги в карман. Поезд бежал все быстрее.

 

ГЛАВА VII

Бурные волны и порывы шквалистого ветра, хлеставшего за бортом, загнали почти всех пассажиров в каюты или в теплую духоту библиотеки. Шел пятый вечер плавания. Пять дней и четыре ночи корабль несся по гладкому океану, но сегодня утром ветер повернул на север и принес шторм. Уже начинало темнеть. Нависло угрюмо-черное небо, в сумерках слабо проблескивали белые гребешки волн, свистел в снастях ветер.

Уже с полчаса Джимми и Энн гуляли одни по лодочной палубе. Джимми был хороший моряк. Его возбуждало сражение с ветром, и он охотно гулял по вибрирующей палубе, то встававшей дыбом, то опрокидывавшейся под ногами. На компанию Энн в такой вечер он не рассчитывал; но выйдя из салона — маленькое личико обрамлял капюшон, гибкая фигурка терялась в огромном плаще, — она присоединилась к нему.

Джимми пребывал в полной экзальтации. Последние несколько дней его одолевала перемежающаяся меланхолия — он открыл, что не только он один жаждет общества Энн, чтобы разнообразить монотонность океанского путешествия. Когда он пустился в приключение, мир состоял исключительно из них двоих, и до самого Квинстауна, он никак не учитывал, что в него вторгнутся другие субъекты мужского пола. Горечи добавляло то, что их нежелательное внимание Энн не отвергала. Почти сразу после завтрака, в первый же день, какой-то тип с черными усиками и сверкающими зубами обрушился на нее с бурной радостью, удивленно напомнил, черт бы его драл, что встречал ее и раньше на Палм Бич, в Бар Харборе, в десятках других мест, и увлек играть в идиотскую игру с деревянными кружочками.

И то был случай не единственный. Джимми начал прозревать. Энн, на которую он смотрел как на Еву, играющую наедине с Адамом в безлюдном саду Эдема, была очень известна и популярна. Клерк в пароходном агентстве нагло наврал, утверждая, будто на «Атлантике» в этот раз мало пассажиров. На самом деле пароход забит, его просто распирает. Нахально попирая все законы Плимсолла, он перегружен Ролло и Кларенсами, Дуайтами и Томми, которые долгие годы водили знакомство с Энн, плавали с ней, танцевали, катались на машинах, верхом, играли в гольф. Преотвратный субъект под названием не то Эдгар, не то Тедди обогнал Джимми на корпус в гонке к палубному стюарду и получил приз — шезлонг рядом с Энн. Джимми не вытерпел и убрался с палубы, не в силах смотреть, как этот мерзкий тип возлежит, укутавшись пледом, и читает Энн вслух.

С самого начала путешествия Джимми едва ее видел. Когда она не гуляла с Ролло и не играла в кружочки с Томми, то сидела внизу, ухаживая за «бедняжкой тетей Нестой», хронически страдающей от морской болезни. Иногда Джимми замечал коротышку — скорее всего, ее дядю — в курительном салоне; а раз наткнулся на мальчика, когда тот очухивался после сигары в укромном уголке лодочной палубы. Но в общем, семья была так же далеко от него, как если б он и не был знаком с Энн, и уж тем более не спасал ей жизнь.

Сейчас она явилась, как подарок небес. Они были одни; с ними гулял лишь бодрящий, чистый воздух, подстегивающий дух шквала. Все Ролло, Кларенсы, Дуайты, не говоря уж об не то Эдгаре, не то Тедди, отлеживались внизу и, как надеялся Джимми, умирали. В их распоряжении был весь мир!

— Мне нравится такая погода! — сказала Энн, поднимая личико навстречу ветру. Глаза у нее блестели. Вне всяких сомнений, другой такой девушки во всем мире не было. — А бедной тете Несте — нет. Ей и в мертвый штиль худо было, а шторм ее доконает. Я только что спускалась вниз, старалась ее подбодрить.

Джимми задрожал от восторга. И без того прелестная Энн показалась ему неотразимой в роли ангела-хранителя. Он порывался сказать ей об этом, но все слова куда-то делись. Они дошли до конца палубы и повернули. Энн взглянула на него.

— Я вас с самого отплытия почти не видела, — сказала она не без укоризны. — Расскажите мне про себя, мистер Бейлисс. Зачем вы плывете в Америку?

У Джимми вертелись на языке обвинения против всяких Ролло, но Энн закрыла вступительную часть так же быстро, как начала. Перед прямым требованием он не мог перебежать на старые рельсы. В конце концов, какое значение имеют Ролло? В маленьком, продуваемом ветрами мирке им нет места. Они остались там, где им надлежит быть, в недрах ада, где они и лежат, взывая к смерти.

— За счастьем, надеюсь.

Энн была довольна, ее диагноз подтвердился. Значит, она не ошиблась, наблюдая сцену на Паддингтонском вокзале.

— Как будет доволен ваш отец, если вам все удастся!

Легкая запутанность ситуации вынудила Джимми помолчать. Он соображал, про которого из отцов идет речь, но недолгое раздумье подсказало, что, скорее всего, о дворецком Бейлиссе.

— Да-а…

— Он такой милый, — продолжала Энн. — Наверное, очень гордится вами?

— Надеюсь.

— Вы должны добиться успеха в Америке, чтобы не разочаровывать его. А чем вы хотите заняться?

Джимми опять призадумался.

— Работать в газете.

— О! У вас есть опыт?

— Небольшой.

Энн словно бы чуточку отстранилась, энтузиазм ее капельку подмок.

— Что ж, профессия неплохая. Но мне она не очень нравится. Я встречала только одного газетчика, он был очень плохой. Из-за него у меня предубеждение.

— А кто это?

— Вряд ли вы с ним знакомы. Он в американской газете работал. Некий Крокер.

Налетевший порыв ветра отогнал их к ступенькам, сделав разговор невозможным, а заодно замаскировав прореху. Джимми не мог вымолвить ни слова. Он онемел. Оказывается, Энн встречалась с ним и раньше. Нет, это выше его разумения! Глухой тупик! Новая ее фраза дала разгадку. Теперь они укрылись подлодкой, он хорошо все слышал.

— Столкнулась я с ним пять лет назад. Говорили мы недолго, но предубежденность у меня держится до сих пор.

Джимми потихоньку прозревал. Пять лет назад! Ничего странного, что они не узнали друг друга. Он покопался в памяти, но на поверхность ничего не вынырнуло. Ни проблеска воспоминаний о той, первой встрече! И все же тогда произошло что-то очень для нее важное, раз это ей так накрепко запомнилось. Вряд ли он сам по себе показался ей таким гадом, чтобы оставить столь неизгладимое впечатление.

— Мне бы хотелось, чтобы вы занялись чем-то подостойнее, — заметила Энн. — По-моему, самое лучшее в Америке то, что это — страна приключений. Шансов там миллион! Может случится что угодно. Вы любите приключения, мистер Бейлисс?

Ни один мужчина не примет даже намека на мысль, будто у него недостает на это смелости.

— Само собой! — с негодованием воскликнул Джимми. — Брошусь в любое, что подвернется под руку.

— Я рада.

Ее теплые чувства стали глубже. Она обожала приключения, и любого мужчину оценивала, в основном, по его склонности к ним. Вращалась она в обществе, скорее вежливом, чем авантюрном, и ей это прискучило.

— Приключения… — горячо начал Джимми и выдержал паузу. — В общем, я их люблю, — слабо закончил он.

— Ну и отношение у вас! Слишком уж пресно! Приключения — главное в жизни!

Джимми показалось, что ему бросили превосходную реплику для монолога, который он намеревался произнести с той самой минуты, как встретил Энн. Часто, в бессонные ночи, куря трубку и мечтая о ней, он воображал именно такую сцену — они вдвоем, на опустевшей палубе, и она наивно подает реплику для тихих, нежных речей, от которых в ответ вздрогнет, быстро взглянет на него и, запинаясь, спросит, скрывается ли тут какой-то особый смысл. Правда, сцена представлялась ему при лунном свете, а сейчас небо черное и ревет шторм, так что нежный полушепот исключается. И все же, если отбросить эти неувязки, случай слишком хорош, чтобы его упустить. Такой реплики можно вообще больше не дождаться. Джимми потерпел, пока корабль выпрямится после самоубийственного нырка по склону огромной волны и, наклонившись к Энн, проорал:

— Главное в жизни — любовь!

— Что?! — не расслышала она.

— Любовь! — еще громче гаркнул Джимми.

Секунду спустя он уже жалел, что не отложил этого сообщения, — через несколько шагов они очутились в гавани относительного затишья; сегмент корабля, совершенно непонятного предназначения, выступал вперед, образовывая уголок, где появилась возможность слышать нормальный человеческий голос. Джимми притормозил, Энн тоже, хотя и не так охотно. Она уже испытывала разочарование, теплые ее чувства поостыли. На этот предмет у нее имелись свои устойчивые взгляды и она не собиралась их менять.

— Любовь! — Было слишком темно и лица ее не видно, но в голосе звучало презрение. — Ни за что бы не подумала, что у вас такие обывательские взгляды. Вы мне казались другим!

— Э? — тупо откликнулся Джимми.

— Ненавижу болтовню о любви. Подумаешь, какое чудо! Видите ли, главное в жизни! Каждая книга, каждая песня — все об этой любви. Прямо как будто сговорились! Убеждают сами себя, что за углом их поджидает сюрприз, вот-вот изловят! И не думают больше ни о чем, пропускают все на свете…

— Это Шоу, да? — уточнил Джимми.

— То есть как?

— Вы повторяете афоризмы Бернарда Шоу?

— Нет, — ехидно отвечала Энн. — Я сама так думаю.

— А я уверен, где-то это слыхал.

— Значит, общались и с другими разумными людьми.

— Откуда такая горечь?

— Не понимаю.

— Почему вы так настроены против любви?

Теперь Энн твердо знала, что он ей совсем не нравится. Свободомыслящей, с ясными рассудком девушке очень обидно, чтобы ее воззрения воспринимали как горькую разочарованность.

— У меня достало мужества подумать самостоятельно. Все заблуждаются, а я — нет. Весь мир сговорился, вообразив, будто есть какая-то любовь, и она — самое главное в жизни. Но это их оболванивают поэты и романисты. Сплошное надувательство в гигантских масштабах.

Волна нежного сочувствия окатила Джимми. Теперь ему все стало ясно. Конечно, всю жизнь общаясь с Ролло и Кларенсами, разочаруешься в любви.

— Вы еще просто не встретили нужного человека, — сказал он, думая о том, что она, правда, встретила, но недавно. Попозже он ей объяснит.

— Да нет никаких этих людей! Если вы имеете в виду, что существует тип мужчины, который может внушить так называемую романтическую любовь. Я сторонница брака…

— И то хорошо! — удовлетворенно воскликнул Джимми.

— …но не в результате белой горячки. Брак — это разумное партнерство между двумя друзьями, которые знают друг друга и друг другу доверяют. Чтобы не ошибиться, надо понять, что нет никакого этого трепета, а значит — выберем симпатичного, доброго человека с чувством юмора, который хочет сделать тебя счастливой…

— А-а! — Джимми поправил галстук. — Уже кое-что.

— Как это «кое-что»? Вас шокируют мои взгляды?

— Я не верю, будто взгляды эти — ваши. Начитались кого-то из мрачных писак, которым только и дай все анализировать.

Энн топнула ногой. Стука не получилось, но движение Джимми уловил.

— Замерзли? — поинтересовался он. — Давайте пройдемся.

Чувство юмора у нее воспрянуло вновь, оно редко дремало подолгу, и она расхохоталась.

— Знаю, знаю, что вы думаете! Считаете, будто я позирую! Что это не мое мнение!

— Естественно, не ваше. Но что вы позируете — не считаю. Время идет к обеду, и вы загрустили, вот и видите в жизни одно черное мошенничество. Скоро пропоет труба, и через полчаса вы снова станете сама собой.

— Я и сейчас какая есть. Просто вы не можете поверить, чтобы хорошенькая девушка придерживалась подобных взглядов.

Джимми взял ее за руку.

— Разрешите, я помогу вам. Тут на палубе — дырка от сучка. Осторожнее! А теперь слушайте. Я рад, что вы сами про это заговорили. Ну про то, что вы — самая хорошенькая девушка в мире…

— Ничего подобного я не говорила!

— Вам помешала скромность. Но факт остается фактом. Я рад, повторяю, потому что я и сам так думаю. Мне очень хотелось бы обсудить это с вами. Таких волос я вообще не видел!

— Вам нравятся рыжие волосы?

— Золотисто-рыжие.

— Очень мило, что вы их так называете. В детстве почти все мальчики дразнили меня Морковкой.

— Теперь их, несомненно, постиг дурной конец. Если на расправу с детьми, критиковавшими пророка Елисея, он послал медведей, то на ваших маленьких дружков надо бы спустить свору тигров. Но были среди них, несомненно, души и потоньше. Не все же дразнили вас Морковкой?

— Да. Некоторые — ржавым кирпичом.

— Этих, надеюсь, четвертовали. Глаза у вас на редкость красивы!

Энн отняла у него руку. Обширное знакомство с молодыми людьми подсказывало ей, что пора менять тему.

— Вам понравится Америка.

— Мы не Америку обсуждаем.

— Это вы, не я. Замечательная страна, если хочешь добиться успеха. На вашем месте я бы отправилась на Запад.

— А вы на Западе живете?

— Нет.

— Тогда зачем мне отправляться туда? Где вы живете?

— В Нью-Йорке.

— Я тоже буду жить в Нью-Йорке.

Энн держалась настороже, но ей было и забавно. Предложение, к которому Джимми стремительно продвигался, не было новостью для нее. В течение нескольких сезонов в Бар Харборе, Такседо, Палм Биче и в Нью-Йорке она занималась в основном тем, что сыпала отказами, остужая пыл у вереницы сентиментальных юношей, которые складывали свои ненужные ей сердца у ее ног.

— В Нью-Йорке жить никому не запрещается.

Джимми молчал. Он изо всех сил сражался с надвигавшейся печалью, стараясь легкомысленным тоном поддерживать бодрость духа, но явное ее равнодушие просто обескураживало. Один из молодых людей, которому пришлось подбирать брошенное было к ее ногам сердце и тащить его в починку, говорил близкому другу, что идиот, который ухаживает за Энн, испытывает страдания горячего шоколада, в который бултыхнули мороженое. Услышь это сравнение Джимми, он признал бы его абсолютную точность. Ветер с моря, колючий и бодрящий, стал ледяным, а звенящая его песня превратилась в тоскливые завывания.

— Когда-то я тоже была сентиментальной, хуже других, — вернулась Энн к брошеной теме. — После колледжа плакала, мечтала, вздыхала — ах, любовь! Ах, луна! Голубки, голубки… А потом случилось так, что я все разглядела. Да, было очень больно, но какой отрезвляющий эффект! С тех пор я совершенно переменилась. Виноват, конечно, мужчина. Метод он применил незатейливый, попросту обсмеял меня. Остальное довершила природа.

Джимми оскалился в темноте. Убийственные мысли о неизвестном гаде переполняли его душу.

— Попадись он мне! — проскрипел он.

— Вряд ли. Сейчас он живет в Англии. Его зовут Крокер, Джимми Крокер. Я вам о нем недавно говорила.

Сквозь завывания ветра донесся пронзительный рев трубы. Энн свернула к салону.

— Обед! — весело возвестила она. — Какой аппетит разыгрывается на корабле! — Она приостановилась. — А вы не идете?

— Пока нет, — придушенно прохрипел Джимми.

 

ГЛАВА VIII

Полуденное солнце ярко сияло над Парк-Роу. Улицы затопили торопливо шагавшие люди, вырвавшиеся из тысячи контор. В мыслях у них бродили образы ленча. В каньоне Нассау-стрит торопливый бег толпы замедлялся. Пришлые торговцы конфетами теснили мальчишек-газетчиков, а лошади, впряженные в телеги, старались как могли, чтобы не растоптать прохожего. Устремляясь к Сити-холл, тек густой, как обычно, поток — армия счастливых влюбленных шла покупать брачные лицензии. Из дверей метро выскакивали пассажиры и скрывались за ними точно кролики. Короче, нервный центр городского тела как всегда кипел и бурлил.

Джимми Крокер, стоявший в подъезде, завистливо наблюдал толчею. В толпе шагали мужчины, жующие жвачку; мужчины в белых шелковых галстуках с булавками — имитацией под бриллиант; мужчины, которые, выкурив семь десятых сигары, дожевывали остаток. С любым из них он охотно поменялся бы местом. У всех у них была работа. А в его теперешнем состоянии духа казалось, что ничего другого для абсолютного блаженства и не требуется. Поэт очень грубо и неприятно говорит о человеке, «чье сердце не пылало, когда вернулся он домой с чужбины»; но, может, он и простил бы Джимми за то, что тот вместо пыланья испытывал холодное, липкое смятение. Ему пришлось бы признать, что следующие строки — «хотя он очень знатен и богат» — неприложимы к Джимми Крокеру. Последний, возможно, и сосредоточился на себе, но все его богатство составляли 193 доллара и 40 центов, фамилия была отнюдь не знатна, а мелькание ее в подшивках «Нью-Йорк Кроникл», редакцию которой он только что навестил, подсказало ему, что, переменив ее на Бейлисс, он совершил разумнейший свой поступок.

Причины такой печали, когда он обозревал часть родины, видимой с порога дома, искать было недалеко. «Атлантик» вплыл в гавань субботним вечером; Джимми отправился в дорогой отель, снял шикарный номер и попросил горничную, чтоб завтрак подали в 10 часов утра, а с ним воскресный номер «Кроникл». Пять лет прошло с тех пор, как он видел милый старый листок, в который и сам сообщал про пожары, убийства, уличные происшествия и свадьбы. Читая его, думал Джимми, он официально приобщится к давно покинутой стране. Куда уж лучше и символичнее — в первое утро возвращения сидеть в кровати и читать добрый старый «Кроникл»! Среди его последних мыслей, пока он засыпал накануне, бродили добрые догадки, кто сейчас редактор, и печатаются ли по-прежнему в юмористическом приложении приключения семьи Дафнат.

Волна немужской сентиментальности захлестнула его, когда на следующее утро он потянулся за газетой. Силуэт Нью-Йорка, показавшийся, когда корабль вплывал в гавань, вызвал отклик в его душе: перестук поездов надземной дороги и специфический аромат подземки — все было добрым и приветливым. Но по-настоящему странник ощутил, что он и вправду в Манхэттене, только взяв в руки воскресную газету. Развернул он ее, как и всякий другой, на юмористическом приложении. И тут же леденящая душу, почти вещая тревога пробрала его. Семья Дафнат исчезла. Джимми понимал, что страдать так, будто ему сообщили о смерти близкого друга — неразумно: папаша Дафнат и его родственники забавляли народ своими приключениями еще лет за пять до того, как он уехал из Америки, а даже самый забавный герой приложения редко выживает дольше десяти лет. Тем не менее утренний его оптимизм подернулся тучкой. Он не получил никакого удовольствия от натужных хохм дебильной личности под названием Старый Дилл Пикл, сменившей Папашу.

Однако это, как обнаружил он почти тут же, оказалось мелочью, пустячком. Да, неприятно, но на его благополучие непосредственно не влияет, настоящая трагедия развернулась, когда он дошел до журнального раздела. Едва он развернул газету на этой полосе, как тотчас меткой пулей сразил его крупный заголовок «ДЖИМ С ПИККАДИЛЛИ ОПЯТЬ ЗА СВОЕ».

Ничто не сравнится с чувством, которое мы испытываем, неожиданно узрев собственное имя в печати. Мы или воспаряем в небеса, или сваливаемся на дно пропасти. Джимми свалился. Поверхностно пробежав очерк, он обнаружил, что ему отнюдь не поют дифирамбы. Беспощадной рукой автор пропахал его бурное прошлое, а главным стержнем, к которому пристегнул он прошлые события, было злосчастное столкновение с лордом Перси Уипплом. Эпизод этот памфлетист расписал досконально, с запалом и напором, перещеголяв даже измывательства Билла Блейка из лондонской «Дейли Сан». Того стесняли и размер площади и то, что он сдавал очерк в последнюю минуту, когда газета почти сверстана. Нынешнего автора подобные ограничения не тормозили. Пространства для самовыражения ему отвели достаточно, и он развернулся, да так, что даже дал иллюстрацию, крайне оскорбительную: бычьей наружности молодец в последней стадии опьянения замахивается кулаком на юношу в монокле и вечернем костюме. Подбородок у юноши был столь скудный, что Джимми удивился, как ему вообще удалось в такой попасть. Один проблеск утешения от мерзкого рисунка — лорда Перси художник изобразил еще противнее его самого. Среди прочего, второго сына герцога Дивайзиса нарисовали в короне пэров, чего не одобрил бы и лондонский ночной клуб.

Только трижды прочитав пасквиль. Джимми уловил нюанс, упущенный ранее его взбаламученным разумом — это не одиночный всплеск, а составная часть сериала. Несколько раз автор ссылался на другие статейки. Завтрак остывал нетронутый на подносе. Благо, которое боги так редко посылают нам — увидеть себя глазами других, окатило Джимми ушатом воды. Заканчивая чтение в третий раз, он уже оценивал себя объективно, на манер натуралиста, разглядывающего отвратительное насекомое под микроскопом. Так вот, значит, каков он! Еще удивительно, как его в порядочный отель впустили!

Остаток дня он пребывал в такой униженности, что чуть не рыдал, когда официанты проявляли к нему вежливость. В понедельник утром он отправился в Парк-Роу почитать подшивку «Кроникл» — жуткий поступок, вроде эксцентричного поведения жрецов Ваала, которые полосуют себя ножами, или писателей, которые подписываются на газетные рецензии о самих себе.

Почти сразу же Джимми наткнулся еще на один памфлет, опубликованный в том же месяце. Перерыл подшивку за несколько недель — пусто. Зашевелилась надежда — возможно, все не так паршиво, как он опасался, но тут же и разлетелась вдребезги. Джимми приступил к методическим раскопкам, полный решимости узнать худшее. Не прошло и двух часов, как он его узнал. Тут было все — и ссора с букмекером, и разнузданное поведение на митинге, и нарушение этих обещаний. Полное жизнеописание.

А прозвище, которое ему влепили!

Джимми вышел на Парк-Роу в поисках тихой улочки, где можно бы поразмышлять на эту тему. Не сразу дошел до него ее практический, финансовый аспект. Какое-то время он страдал только от обиды. Ему казалось, что все, снующие мимо, узнают его и бросают в его сторону косые взгляды. Жующие резинку жуют ее издевательски, а те, кто посасывает сигары, сосут их с едва прикрытым презрением. Потом, когда острота ощущений притупилась, ему открылось, что для страданий и раздумий есть причины повесомее.

Когда у него выстроился план внезапного побега от лондонских соблазнов, он решил, что, как только прибудет в Нью-Йорк, явится в редакцию старой газеты и подаст заявление, чтобы его приняли на прежнюю службу. О деталях ближайших планов он мало задумывался. Ему в голову не приходило, что придется что-то предпринимать — только и надо зайти, похлопать старых приятелей по спине и объявить, что готов снова приступить к работе. Работа! В газете, чье главное развлечение — памфлеты о его эскападах! Даже если бы он и набрался мужества — или нахальства — сунуться с заявлением, какой толк? Он стал притчей во языцех там, где когда-то был почтенным гражданином. Какая газета доверит задание Джиму с Пиккадилли? Леденящая растерянность заползла ему в душу. Ему чудился замогильный голос Бейлисса, шепчущего на Паддингтонском вокзале: «Может, это немножко опрометчиво, мистер Джеймс?»

Опрометчиво, точнее не скажешь. Он сейчас в стране, бесполезной для него. Конкуренция тут высокая, а работы для человека без специальности очень мало. Господи, что же он будет делать?

Можно бы, конечно, вернуться домой. Хотя нет, нельзя! Его гордость восставала против такого решения. Возвращение блудного сына само по себе недурно, но теряет всякую эффективность, если возвращается сын через две недели после бегства. Фактор времени играет огромную роль — срок, проведенный среди свиней, должен быть убедительный. Кроме того, нельзя забывать об отце. Возможно, Джимми и неважный представитель рода человеческого, но не настолько никудышный, чтобы явиться преждевременно и испакостить все своему предку, едва совершив достойный поступок, очистив поле боя. Нет, о возвращении не может быть и речи.

Что же остается? Воздух Нью-Йорка, конечно, бодрит и лечит, но все-таки им одним не проживешь. Необходимо найти работу. Но… какую?

Что же делать?

Сосущее ощущение в области жилета ответило на вопрос. Решение, которое оно подсказывало, было, правда, временным, но весьма заманчивым. Средство это чудесно действовало и раньше во многих критических ситуациях. Надо пойти и поесть, а после еды его, возможно, озарит вдохновение.

Выйдя из аллейки, Джимми направился к метро. Он успел вскочить на подоспевший экспресс и через несколько минут вышел на 42-й стрит, где пошел к отелю, вполне, как он надеялся, отвечавшему его целям. Едва войдя, он заметил в кресле у дверей Энн Честер, и тут же все его уныние как рукой сняло. Он вмиг стал самим собой.

— О, здравствуйте, мистер Бейлисс! Вы зашли поесть?

— Если только вы не предпочитаете другое место, — отозвался Джимми. — Надеюсь, я не заставил вас долго ждать.

Энн засмеялась. В чем-то пушисто-зеленом она была неотразима.

— Я совсем не собиралась обедать с вами. Я жду Ролло и его сестру. Помните? Он с нами на пароходе плыл. Его шезлонг стоял на палубе рядом с моим.

Опять удар! Когда он подумал, что несчастная едва спаслась от этого несносного Тедди — или Эдгара? — он чуть в обморок не шлепнулся.

— Во сколько вы договорились встретиться? — строго спросил он, оправившись от слабости.

— В час.

— А сейчас уже пять минут второго. Не собираетесь же вы сидеть тут и ждать его целую вечность? Пойдемте со мной, свистнем такси.

— Ну, что вы!

— Пойдемте! Я хочу обсудить с вами мое будущее.

— И не подумаю, — возразила Энн и двинулась с ним к выходу. — Он никогда не простит меня. — Она забралась в такси. — Еду только потому, что вы попросили обсудить ваше будущее, — сказала Энн, когда они отъехали. — Больше ничто бы меня не сманило…

— Ясно. Я знал, что могу положиться на вашу женскую чуткость. Куда отправимся?

— А куда вам хочется? Ох, я и забыла! Вы же не бывали в Нью-Йорке. Кстати, каковы ваши впечатления от этой грандиозной страны?

— Самые благоприятные. Только бы еще работу найти.

— Скажите шоферу, пусть едет в «Делмонико». Это за углом 44-й стрит.

— За углом нас много чего подкарауливает, верно?

— Как таинственно! К чему вы клоните?

— Вы забыли нашу беседу на пароходе? Вы отказались признать, что чудо ждет за углом. И говорили всякую чушь. О любви. Помните?

— Не станете же вы говорить о любви в час дня! Лучше говорите о своем будущем.

— Любовь и мое будущее связаны неразрывно.

— Но не ближайшее. Мне показалось, вы хотите найти работу. Значит, служба в газете вас больше не прельщает?

— Абсолютно.

— Что ж, в общем, я рада.

Такси подкатило к ресторанной двери, и беседа прервалась. Когда они уселись за столик и Джимми сделал заказ, Энн вернулась к теме.

— Что ж, теперь главное для вас — выбрать занятие. Джимми окинул зал оценивающим взглядом. До летнего бегства из Нью-Йорка оставалось еще несколько недель, и зал был забит посетителями процветающего вида. Ни у одного вроде бы не было ни забот, ни хлопот. Атмосфера прямо благоухала солидными банковскими счетами. Платежеспособность светилась на чистовыбритых лицах мужчин, сияла в нарядах дам.

— Наверное, — вздохнул Джимми. — Хотя, будь тут выбор, я бы предпочел стать богатым бездельником. На мой вкус идеальная профессия — залетать в контору и выманивать у старого папочки тысчонку-другую.

— Какая гадость! — сурово осудила его Энн. — В жизни не слыхала ничего постыднее. Вы должны работать!

— Очень скоро я буду сидеть с судком для супа у обочины, а вы проедете мимо в лимузине. Я взгляну на вас и скажу: «Вот до чего вы меня довели!» Каково вам будет тогда?

— Буду собой гордиться!

— В таком случае и говорить не о чем. Я б лучше поболтался в людных местечках. Может, какой миллионер усыновит. Но если вы настаиваете, чтобы я работал… Официант!

— Что это вы выдумали?

— Принесите мне справочник профессий, пожалуйста, — попросил Джимми.

— Зачем вам? — удивилась Энн.

— Поищу, что мне подходит. В любом деле методичность превыше всего.

Официант вернулся с красной книгой. Джимми поблагодарил и распахнул ее наугад.

— Кем же станет наш мальчик? Как насчет аудитора?

— Вы считаете, что сумеете аудировать?

— Наверняка не скажу, пока не попробую. Может, очень даже сумею. А монтировщик?

— Монтировщик — чего?

— Справочник умалчивает. Тут ремесла в широком смысле. Монтировщик вообще. Насколько я понимаю, сначала человек решает стать монтировщиком, а потом выбирает, что ему монтировать. Например, спаржу.

— Как это?

— Неужели не знаете?! Монтировщики спаржи продают шпагатики, штучки разные, чтобы отправлять спаржу в рот. Вернее, процесс этот осуществляет, разумеется, лакей. Обедающий откидывается на стуле, а лакей собирает механизм где-то на задворках. Это напрочь вытесняет старомодный способ брать овощи и попросту класть в рот. Но, я подозреваю, чтобы стать искусным монтировщиком спаржи нужна большая тренировка. Ладно… Есть еще обивщики мебели. Газонокосильщики. Нет, вряд ли это по мне. Косить газоны весной — жалкое занятие на заре жизни. Взглянем дальше.

— Лучше взгляните на омлет. На вид он вкусный. Джимми покачал головой.

— Нет, полистаю справочник. Инстинкт подсказывает мне, что подходящей работы для… — на краю пропасти Джимми спохватился, содрогнувшись от ее глубины: он едва не брякнул: «Для Джеймса Крокера» и, запнувшись, докончил, — … для Алджернона Бейлисса тут нет.

Энн удовлетворенно улыбнулась. Очень типично, что отец назвал его так. Время не подточило ее уважения к старику, которого она видела в тот краткий миг на вокзале. Он был такой милый, и она вполне одобряла подобное проявление гордости.

— Вас правда зовут Алджернон?

— Не могу отрицать.

— Мне кажется, отец у вас очень милый, — непоследовательно сказала Энн.

Джимми опять нырнул в справочник.

— «Д»! — возвестил он. — Потомство узнает меня как Бейлисса-дерматолога. Или Бейлисса-штамповщика горячих деталей. Хотя нет, штамповщик мне не очень нравится. Может, занятие и респектабельное, но мне как-то режет ухо. Есть в нем что-то преступное. Приговор за штамповку фальшивых денег — двадцать лет строгого режима.

— Отложили бы справочник да поели.

— А может, — продолжал Джимми, — внуки в один прекрасный день прильнут к моим коленям и пролепечут детскими голосками: «Дедушка, расскажи нам, как ты стал Королем Эластичных Чулок?» Как вы думаете?

— Постыдились бы! Теряете время попусту. Лучше поболтайте со мной. Либо всерьез задумайтесь, чем заняться.

Джимми быстро листал страницы.

— Через минуту — весь ваш. Постарайтесь развлечься, пока я занят, загадайте себе загадку. Или свежий анекдот расскажите. Поразмышляйте о жизни. Нет. Опять не то. Не вижу себя в роли импортера вентиляторов, резальщика стекол, брокера отелей. Уничтожение насекомых, сбор макулатуры. Не то, не то! Работник прачечной, строитель мавзолеев, окулист, кровельщик, жестянщик, гробовщик, ветеринар… так, так, так… парики, рентгеновская аппаратура — нет, не то. Даже свинцовые чушки не по мне. — Джимми захлопнул справочник. — Что ж, придется помирать с голоду в канаве. Скажите мне, вы ведь знаете Нью-Йорк, где самая удобная канава?

Тут в ресторан вошла сама элегантность — молодой человек в костюме безупречного покроя, в туфлях без пылинки, со строго вымеренной бутоньеркой в петлице. Через монокль он оглядел зал. Смотреть на него было сплошное удовольствие; однако Джимми вздрогнул, как ужаленный, и удовольствия не испытал. Он узнал нового посетителя. Он хорошо его знал, и тот превосходно был знаком с Джимми. Видел он его всего каких-то две недели назад, в клубе холостяков. В нашем мире мало достоверного, но одно было вернее некуда: если Бартлинг — так назывался пришелец — заметит Джимми, то непременно подойдет и назовет по имени, тогда как тот стал Бейлиссом с головы до пят, Бейлиссом и никем больше. Может, если отрицать категорически, пронесет? В конце концов, Реджи Бартлинг славится слабыми умственными способностями, он поверит чему угодно.

Монокль продолжал обзор, пока не уткнулся в профиль Джимми.

— Вот это да! — воскликнул пришелец.

Реджинальд Бартлинг приплыл в Нью-Йорк только сегодня утром, но его уже давило одиночество чужого города. Приехал он, чтобы поразвлечься, карманы у него были набиты рекомендательными письмами, но их он еще не пустил в ход. Его томила тоска по родине, ему не хватало приятелей. А тут нате вам, Джимми Крокер собственной персоной. Один из лучших! И он заспешил к столу.

— Крокер, дружище! А я и не знал, что ты тут! Когда приехал?

Джимми радовался до глубины души, что углядел его раньше и успел приготовиться к встрече. Внезапно атакованный, он несомненно изобличил бы себя признанием; но предугадав, что Реджи подойдет, сумел победить его. Он сказал Энн целую фразу, прежде чем понял, что обращаются к нему.

— Ой, да тут Джимми Крокер!

Джимми напустил на себя недоумевающий вид, взглянул на Энн, перевел взгляд на Бартлинга.

— По-моему, — сказал он, — произошла какая-то ошибка. Моя фамилия Бейлисс.

Под его каменным взглядом безукоризненный Бартлинг сник. Ему припомнилось все, что он читал и слышал о двойниках, и он смешался, полыхнув румянцем стыда. Какая невоспитанность! Подскакивать к совершенно незнакомому человеку, прикидываясь, будто узнаешь его. Пожалуй, друзья сочтут его нахалом. Нет, какая вульгарность! Реджи пунцовел и пунцовел. Со стороны могло показаться, что покраснел он до самых щиколоток. Он отступил, бормоча сбивчивые извинения. Джимми сочувствовал страданиям приятеля. Истовая приверженность того к хорошему тону была ему хорошо известна, и он представлял его неописуемый ужас. Но необходимость диктовала жесткий курс. Пусть душа его корчится в муках, пусть он проводит бессонные ночи после такого ляпа, Джимми все равно готов стоять на своем хоть до осени. И вообще, Реджи только на пользу получать иногда встряску. Поддержит его в резвой, энергичной форме.

С такими мыслями Джимми снова повернулся к Энн, тогда как пунцово алевший Бартлинг засеменил восстанавливать нервы в другой ресторан. Энн смотрела на Джимми изумленно, широко распахнув глаза, приоткрыв рот.

— Как странно! — легко и небрежно, восхищаясь сам собой, обронил Джимми. — Наверное, я чей-то двойник. Как он назвал меня?

— Джимми Крокер!

Подняв бокал, Джимми отхлебнул и поставил его на место.

— Ах да, вспомнил! Любопытно, имя почему-то знакомое… Где то я его уже слышал, как будто…

— Да я же вам рассказывала! В тот вечер, на палубе!

— Н-да! — Джимми с сомнением взглянул на нее. — Ах, ну да, конечно! Припоминаю, тот самый субъект, которого вы так не любите.

Энн по-прежнему всматривалась в него, словно бы он превратился в кого-то нового и незнакомого.

— Надеюсь, это сходство не настроит вас против меня? — осведомился Джимми. — Одни рождаются Джимми Крокерами, другие — становятся. Надеюсь, вы не упустите из виду, что лично я принадлежу к последним.

— Нет, ну до чего необычно!

— Хм, не знаю… Каких только историй нет про двойников! Несколько лет назад в Англии жил один человек, его регулярно упрятывали в тюрьму за чужие проступки. Кто-то, по случайности, как две капли воды походил на него…

— Я не про это. Конечно, двойники существуют. Но любопытно, что вы приехали в Америку и мы вообще встретились. Понимаете, я ведь ездила в Англию, чтобы уговорить Джимми Крокера вернуться.

— Что?

— Нет, не лично я, конечно. Я ездила с дядей и тетей. Это им хотелось его уговорить.

— Ваши Дядя с тетей? — Джимми обалдел вконец. — С какой стати?!

— Забыла объяснить, что они и его дядя и тетя. Сестра моей тети замужем за его отцом.

— Но…

— Все просто, хотя на первый взгляд вроде запутанно. Вы, наверное, давно не читали «Санди Кроникл»? Там публиковались статьи про его дикие выходки в Лондоне. В газете его называют «Джим с Пиккадилли».

В напечатанном виде прозвище шокировало Джимми. Произнесенное вслух, да еще Энн, оно показалось просто дерзким. Его раздирали угрызения совести.

— Вчера появился новый…

— Я видел, — перебил Джимми, чтобы избежать пересказа.

— Ах, вот как? Вот еще доказательство, что за тип этот Джимми. Лорд Перси Уиппл, на которого он набросился в клубе «Шесть Сотен» — его лучший друг. Его мачеха сама сказала это моей тете. Абсолютно безнадежен, — и Энн улыбнулась.

— Что-то вы приуныли, мистер Бейлисс? Веселее! Может, вы и похожи на него, но все равно вы — не он. Главное — душа. У вас добропорядочная алджерноновская душа. Да, вы так сильно похожи, что даже его друзья подходят в ресторане и с вами заговаривают. Ничего, так даже лучше. Я думаю, если бы вы явились к моей тете как Джимми Крокер, все-таки прикативший сюда в припадке раскаяния, она обрадуется и сделает для вас что угодно. Вы даже могли бы осуществить свои притязания, вас усыновил бы миллионер. Кстати, почему бы вам не попробовать? Я не выдам.

— И прежде чем меня разоблачат и отправят в тюрьму, я смогу побыть рядом с вами. Буду жить с вами в одном доме, разговаривать… — голос у Джимми дрогнул.

Энн повернулась к нему.

— Да послушайте вы! А то распелись, честное слово… Прямо оратор, поистине златоуст!

Джимми сурово глядел на нее. Такого легкомыслия он не одобрял.

— Когда-нибудь вы меня доведете…

— Разве вы услышали? — встревожилась Энн. — Однако, я серьезно. Вы и впрямь златоуст. С таким чувством говорите!

Джимми подладился к новой интонации.

— Ах, что вы! Я только-только разогрелся. Еще минутка, и вы услышали бы кое-что стоящее. Но вы меня обескуражили. Лучше вернемся к моей работе.

— А вы что-то надумали?

— Мне хотелось стать одним из тех, кто сидит в офисе, подписывает чеки и приказывает рассыльному передать Рокфеллеру, что после обеда, так и быть, выкроит для него минуток пять. Хотя тут нужна чековая книжка, а у меня ее нет. Ладно, неважно, подыщу что-нибудь. А теперь расскажите мне о себе. Оставим на время мое будущее.

Час спустя Джимми свернул на Бродвей. Шагал он печально, ему надо было о многом подумать. Как странно, что Пэтты ездили в Англию уговаривать его! И как горько, что теперь, когда он в Нью-Йорке, эта дорога к богатому будущему перекрыта из-за поступка, который он совершил пять лет назад… Он даже не помнил ничего, и это приводило его в бешенство; однако, ничего не попишешь. Энн его возненавидела. Он нежно замечтался о ней, наталкиваясь на прохожих.

Из транса его вывел седьмой, пробормотав имя, от которого он недавно отрекся:

— Джимми Крокер!

Удивление выдернуло Джимми из мечтаний, возвратив в суровую реальность — удивление и некоторая досада. Нет, чушь какая! Приехал в город под чужим именем, инкогнито, можно сказать, не был тут пять лет, а тебя узнает каждый второй! Джимми кисло взглянул на коренастого парня с квадратными плечами, потрепанного в битвах, и увидел на некрасивом лице почтительную, радостную улыбку. На лица у Джимми была не очень хорошая память, но вот такое запомнилось бы даже при самой плохой. Оно, как говорится в рекламных объявлениях, несло печать индивидуальности — перебитый нос, низкий лоб, уши-лопухи… последний раз Джимми видел Джерри Митчелла два года назад, в Лондоне, в национальном спортивном клубе; и мгновенно изготовился, как перед недавней стычкой с несравненным Реджи.

— Привет! — сказал Джерри.

— И вам привет! — вежливо отозвался Джимми. — Чем могу озарить дни вашей жизни?

Улыбка растаяла, сменившись недоумением.

— Вы ведь Джимми Крокер?

— Ну, что вы! Я Алджернон Бейлисс.

— Прощенья прошу. — Джерри покраснел. — Обознался.

И пошел было прочь, но Джимми окликнул его. После расставания с Энн в жизни его образовалась зияющая пустота, и он жаждал заполнить ее общением.

— А я вас узнал!? Вы — Джерри Митчелл. Помню, помню, как вы уложили Кида Берка четыре года назад!

Улыбка шире прежней вернулась на лицо боксера. Он просиял от удовольствия.

— Э-эх, как вспомнишь!.. Бросил я спорт. Работаю для одного старикана, такой Пэтт. Потеха, честное слово! Он как раз дядя Джимми Крокера, за которого я вас принял. Нет, ну прям вылитый Джимми! Слушайте, а вы сейчас заняты?

— Не особенно.

— Пойдем, посидим, поболтаем. Тут за уголком одно местечко…

— Пойдем.

Они отправились в местечко.

— Тебе что? — спросил Джерри. — Сам я в завязке.

— Да и я, — отозвался Джимми. — Что поделаешь! Нельзя вечно пить, позориться.

Джерри Митчелл молча принял эти мудрые слова. Они окончательно рассеяли остатки сомнений, таившихся в его душе. Вроде бы согласившись, что встречный этот — не Джимми, от грызущих сомнений Джерри избавиться не мог; но теперь — убедился. Ничего подобного Джимми в жизни бы не сказал, ни за что бы не отказался; и, облегченно вздохнув, Джерри завязал беседу с новым знакомцем.

 

ГЛАВА IX

В пять часов вечера, дней через десять после возвращения в Америку, миссис Пэтт была для друзей дома. Получился настоящий прием — она не только уведомила официально, что самая знаменитая хозяйка салона снова принимает гостей, но и решила произвести впечатление на Хэммонда Честера, который заехал дня на два в Нью-Йорк, перед очередным путешествием в Южную Америку. На свой отстраненный манер он очень любил Энн, хотя в тайниках сердца считал неразумным с ее стороны родиться девчонкой, а не мальчишкой, и всегда заезжал ненадолго в Америку по пути из одной дикой пустынной местности в другую — если, конечно, выкраивалась минутка.

Большая гостиная, выходящая на Гудзон, была битком набита. Миссис Пэтт благоволила к представителям самых разных групп человечества. Она гордилась богемными экспонатами, а за последнее время превратилась в истинного дракона, похищала гениев из их укромных логовищ и выставляла на свет Божий. В толпе бродили шестеро гениев, гостивших у нее, против чего так возражал муж. Но сегодня она наприглашала еще много народу из ближайших окрестностей Вашингтон-сквер, и воздух звенел надрывными воплями футуристов, буддистов, верлибристов, реформаторов сцены, а также художников по интерьеру. Все они толкались в гуще заурядных членов общества, которые пришли их послушать. Мужчины с новыми теориями развлекали женщин в новых шляпках. Апостолы свободной любви проповедовали тем, кто десятки лет занимался ею на практике. Одним словом, здесь напрягали связки и воспитывали умы.

Честер, стоявший у дверей рядом с Энн, оглядывал собрание с добродушным презрением большого пса к многочисленной своре мелкоты. Рослый, обветренный всеми ветрами, в чем-то очень похожий на Энн, он был бы похож на нее еще больше, если б не то, что часть лица ему содрал рассерженный ягуар, с которым у него вышли разногласия несколько лет назад в перуанских джунглях.

— Тебе нравится? — поинтересовался он.

— Да нет, мне все равно.

— Грустно, конечно, расставаться с тобой, но я рад, что уезжаю сегодня вечером. Кто все эти люди?

Энн оглядела гостей.

— Вот Эрнс Уисден, драматург, вон, разговаривает с Лорой Диллейн Портер, дамской писательницей, феминисткой. А там — Клара, скульптор, со взбитыми волосами. Рядом с ней…

Честер прервал этот перечень сдавленным зевком.

— А где старина Питер? Разве он не посещает эти сборища?

— Бедный дядя Питер! — засмеялась Энн. — Если ему случается вернуться из конторы прежде, чем разойдутся гости, он прокрадывается к себе и сидит там до полной безопасности. Последний раз, когда я заставила его идти на вечеринку, на него набросилась дамочка и битый час трещала о безнравственности бизнеса. По-моему, она была твердо убеждена, что миллионеры — грязная накипь земли.

— Он никогда не умел постоять за себя, — взгляд Честера, блуждая по залу, внезапно остановился. — А кто вон тот парень? По-моему, где-то я его встречал.

Постоянное кружение гостей оживляло обстановку. Всякий раз, как толпа чуть-чуть успокаивалась, тут же снова что-то будоражило ее. Объяснялось это неумеренной активностью миссис Пэтт — она считала, что хорошая хозяйка не оставит гостей в покое. С того момента, когда зал начинал заполняться, и до минуты, когда он пустел, она неустанно сновала взад-вперед, напоминая ястреба, парящего над цыплятами, или гарцующего коня. В результате гости беспрестанно образовывали новые комбинации и сочетания, сталкиваясь на манер тех движущихся манекенов, которых можно увидеть в витринах бродвейских магазинов, где они вращаются на металлическом диске, а, столкнувшись друг с другом, вынуждены менять направление. В этом и состояла изюминка светских приемов, способствующих обогащению ума, о котором уже упоминалось: слушая дискуссию об искренности Оскара Уайльда, гость никогда не знал, не сменится ли она на середине фразы спором о глубинном смысле русского балета.

Нырнув в группу, в которой царила резковатая женщина, громогласно и весело разглагольствовавшая о суффражистках, миссис Пэтт извлекла из гущи высокого блондина с милым и пустым лицом. Несколько последних минут он сидел, напряженно выпрямившись, сложив руки на коленях, настолько походя при этом на хориста, замыкающего ряд в шоу, что вряд ли кто-нибудь удивился бы, если бы он запел.

Энн проследила за взглядом отца.

— Ты про кого? Того, что с тетей Нестой говорит? А теперь они подошли к Уилли Патриджу? Вон того?

— Да. Кто это?

— Ну, знаешь! Ты же сам ввел его к нам. Это лорд Уизбич! Пришел к дяде Питеру с рекомендательным письмом от тебя. Ты с ним в Канаде познакомился.

— А-а, теперь вспомнил! Да, переночевали вместе одну ночь в палатке. Раньше его не видел. Говорит, ему нужно письмо к старому Питу, не знаю уж зачем, я и нацарапал карандашом на конверте. В покер играет — блеск! Досуха меня выдоил. Да, в нем что-то есть. Ты не смотри, что он похож на опереточного простофилю. Он очень умный.

Энн задумчиво взглянула на отца.

— Странно, папа, что ты открываешь мне скрытые достоинства лорда Уизбича. Я как раз пытаюсь принять решение. Он хочет, чтобы я вышла за него замуж.

— Вот как! Думаю, не он один, а? — Честер с интересом взглянул на дочку. То, что она так выросла и стала красавицей, всегда приводило его в недоумение. Он никак не мог избавиться от образа долговязой девчонки в короткой юбочке. — Отказываешь, наверное, без конца?

— Каждый день. С 10-ти до 4-х, с перерывом на ленч. Как на службе.

— А лорд Уизбич тебе нравится?

— Не знаю, — честно ответила она. — Вроде симпатичный. Главное, совсем другой. Большинство мужчин, которых я знаю, все на одну колодку. А лорд Уизбич, и еще один… Вот эти двое — другие.

— А второй кто?

— Его я едва знаю. Познакомились на пароходе. Честер снова взглянул на часы.

— Решай сама, Энн. Хорошо иметь такую дочь — нет, я не так сказал. Хорошо знать, что насчет тебя я могу не беспокоиться. Не надо давать тебе советов. Ума у тебя раза в три больше, чем у меня. Да и не из тех ты девушек, что примут совет. Ты всегда знала, еще совсем малышкой, чего хочешь. Ну что ж, если идешь проводить меня на пароход, пора и отправляться. Где машина?

— Ждет у дверей. А с тетей Нестой прощаться не будешь?

— Что? Нырять в эту свору койотов? — встревожился Честер. — Да меня на куски разорвут ошалелые художники! Вдобавок, глупо поднимать шум из-за ерунды — уезжаю я ненадолго и недалеко, всего лишь в Колумбию.

— Сможешь на воскресенье к нам заглядывать, — пошутила Энн.

Приостановившись в дверях, она оглянулась на светловолосого лорда Уизбича — тот оживленно беседовал с ее теткой и Уилли Патриджем, и последовала за отцом. Садясь за руль, она была чуть задумчива. Нечасто ее независимой натуре требовалась поддержка со стороны, но сейчас ей полубессознательно хотелось, чтобы отец у нее был не такой безразличный. Тогда она попросила бы его помочь ей, и они решили бы проблему, мучившую ее больше трех недель, с того дня, как лорд Уизбич попросил ее выйти за него замуж и она пообещала дать ответ по возвращении из Англии. Уже несколько дней она в Нью-Йорке, но так ни на что и не решилась, хотя была из тех девушек, которым нравится решительность в действиях и мыслях и у себя, и у других. Отца Энн любила умозрительно и отстраненно, как и он ее, и великолепно понимала, что надеяться на совет не стоит.

Распрощавшись с отцом на пароходе и по-матерински пошутив над неудобствами плавания, Энн медленно покатила обратно. Впервые в жизни она испытывала неуверенность. Уезжая в Англию, она, в сущности, уже решила выйти замуж за лорда Уизбича, а формальное согласие отсрочила лишь потому, что хотела, как всегда — хладнокровно, взвесить все на досуге. Раздумья не принесли отвращения к нему, до самого Нью-Йорка Энн не колебалась, но потом, по неведомой причине, мысль выйти за него замуж стала ей противна. Теперь она поймала себя на том, что новое настроение борется с прежним.

Энн уже доехала до своего дома на Риверсайд драйв, но скорость не сбросила. Она знала, там ее ждет лорд Уизбич, но не хотела пока что встречаться с ним. Лучше побыть одной. Настроение у нее было подавленное — может быть, из-за того, что она снова рассталась с отцом? Да, скорее всего, решила она. Его короткие набеги в ее жизнь и столь же внезапные исчезновения всегда вызывали в ней какую-то тревогу. Машина ехала вдоль реки. Энн хотелось до возвращения домой решить, наконец, свои проблемы.

Лорд Уизбич между тем беседовал с миссис Пэтт и Уилли о патриджите. Услышав, что его окликают, изобретатель обернулся — медленно, важно, рассеянно, как великий мыслитель, которого оторвали от дум. Он всегда глядел так, когда с ним заговаривали, но находились люди (в том числе хозяин дома), которые придерживались мнения, что за душой у него только и есть этот взгляд. Репутацию великого ученого, считали они, он выстроил из такого взгляда, гривы волос, которую вечно лохматил пятерней, да славы покойного отца.

Уилли был сыном Дуайта Патриджа, уж точно великого изобретателя, и многие полагали, что работа над «патриджитом» — это продолжение экспериментов, которые не закончил отец перед смертью. То, что Дуайт Патридж в последний год жизни ставил опыты, изобретая мощное взрывчатое вещество, не было тайной в тех кругах, для которых это представляло интерес. Ходили слухи, что иностранные правительства пытались вступить с ним в контакт, но внезапная болезнь с фатальным исходом резко оборвала его карьеру, и мир позабыл об экспериментах, пока в «Санди Кроникл», этой сокровищнице сведений, не появилось сообщение, что Уилли продолжил труд своего отца с того места, на котором тот оборвался. С тех пор общество будоражили неопределенные слухи, что вот-вот грянет сенсация. Уилли не подтверждал их и не опровергал, храня таинственное молчание, которое очень ему шло.

Медленно обернувшись, он уставил глаза на бесхитростное лицо лорда и помолчал с тем самым выражением, с каким позировал для «Кроникл».

— А, Уизбич, — уронил он.

Лорд Уизбич, по-видимому, не вознегодовал на покровительственный тон. Он бодро ринулся в беседу. Манеры у него были приятные, простые, очень располагавшие к нему людей.

— Только что говорил миссис Пэтт, — начал он, — что ничуть не удивлюсь, если вы получите предложение, и очень скоро, от наших ребят. Знаете, когда я был в Англии, я встречал ребят из военного министерства. Очень интересуются этой вашей штукой.

Уилли не нравилось, когда патриджит называли штукой, но он стерпел. Что с англичанина возьмешь, все они так разговаривают!

— Вот как?

— Разумеется, — вступила хозяйка, — Уилли, как патриот, первый шанс предоставит нашему правительству.

— Да, да!

— Но вы же знаете, каковы чиновники во всем мире! Такие скептики, так медленно разворачиваются…

— Знаю. И у нас, в Англии, тоже самое. Приятель один изобрел что-то там такое, забыл уж что, очень полезное. Так вот, он никак не мог добиться от них ответа — ни да, ни нет. Как это вы не позондировали почву, пока были в Лондоне?

— Ах, мы там пробыли несколько часов! Между прочим, лорд Уизбич, моя сестра, — миссис Пэтт приостановилась, не хотелось ей упоминать сестру, но подталкивало любопытство, — сестра говорила, что вы большой друг ее пасынка, Джеймса Крокера. А я и не знала, что вы с ним знакомы…

Лорд Уизбич слегка замялся.

— А он к вам сюда не приезжает? Нет? Жаль. Ему это принесло бы огромную пользу. Да, мы с Джимми Крокером и правда близкие приятели. Он, конечно, малость того… прошу прощения! Я имею в виду… — лорд сконфуженно оборвал фразу и снова повернулся к Уилли. — Так как же у вас делишки с этой штуковиной?

Если Уилли супился, когда патриджит называли штукой, то еще меньше нравилось ему именование «штуковина».

— Я перестал этим заниматься, — холодно отозвался он.

— А что такое? — посочувствовал лорд Уизбич. — Напоролись на сучок?

— Напротив, мои эксперименты вполне успешны. В лаборатории хватит патриджита, чтобы весь Нью-Йорк к чертям собачьим взорвать!

— Уилли! — воскликнула миссис Пэтт. — Что же ты не сказал? Ты ведь знаешь, я очень интересуюсь твоими опытами!

— Завершил работу только вчера. Вечером.

И, важно кивнув, Уилли отошел. Он устал от Уизбича — было в том что-то… ну, противное — и присоединился к более родственной компании у окна.

Уизбич повернулся к хозяйке. Простоватое выражение слетело у него с лица, как маска, на миссис Пэтт смотрели, острые и умные глазки.

— Миссис Пэтт, — спросил английский лорд, — разрешите с вами поговорить?

Хозяйка так удивилась, что ответила не сразу. При всем ее расположении к лорду Уизбичу она никогда не считала его умным, а сейчас на нее смотрел человек, у которого были мозги, и незаурядные.

— Если ваш племянник и вправду добился успеха, вам следует проявлять крайнюю осторожность. Вещество не должно валяться в лаборатории. Хотя, несомненно, он тщательно его спрятал. Оно должно храниться в сейфе — например, в вашей библиотеке, новости такого рода распространяются со скоростью света. Уже сейчас, возможно, есть люди, которые только и стерегут момент, чтобы похитить взрывчатку!

Каждый нерв миссис Пэтт, каждая клеточка мозгов, уже несколько лет впитывавших и выдававших лихо закрученные сюжеты, неудержимо завибрировали при этих словах, произнесенных тихо и веско. Как ошибалась она в лорде Уизбиче!

— Шпионы? — выдохнула она.

— Сами они себя так не называют. Агенты секретной службы. В каждой стране есть такие люди.

— Они попытаются выкрасть его изобретение? — голос ее совсем угас.

— Для них это не кража. Мотивы — самые патриотические. Уверяю вас, миссис Пэтт, я слыхивал от приятелей из Английской секретной службы удивительные истории. Люди, в частной жизни честные, как стеклышко, на службе способны на что угодно. Все средства для них хороши. Не останавливаются буквально ни перед чем. На вашем месте я бы подозревал всякого, особенно незнакомцев. — Лорд обаятельно улыбнулся. — Наверное, вы думаете, что это странный совет от человека, который сам, в сущности, вам незнаком? Что ж, подозревайте и меня, если желаете. Подстрахуйтесь!

— Ну что вы, лорд Уизбич! — ужаснулась миссис Пэтт. — Вам я доверяю безоговорочно. Даже если предположить, что такое возможно, разве стали бы вы предупреждать меня, будь вы сами… э…

— И то правда. Не подумал. Хорошо, давайте скажем так, подозревайте всех, кроме меня… — Уизбич оборвал фразу. — Миссис Пэтт, не оглядывайтесь. Погодите, — прошелестел он почти неслышно, — кто это стоит позади вас? Он подслушивал наш разговор. Обернитесь, но медленно.

Хозяйка с наигранной небрежностью повернула голову. Сначала она решила, что ее собеседник говорит о молодых людях, которые на всю громкость (вполне понятно в такой шумихе!) обсуждали перспективы разных клубов, состязающихся за вымпел чемпионата Бейсбольной Национальной Лиги. Затем, расширив поле зрения, поняла, что ошиблась. Между ними и этой группой торчала одинокая фигура — плотный человек во фраке, держащий перед собой поднос с чашками. Когда она обернулась, человек с чашками поймал ее взгляд и, виновато вздрогнув, заторопился дальше.

— Видели? — осведомился лорд Уизбич. — Подслушивал! Кто он? Очевидно, ваш дворецкий. Что вам о нем известно?

— Он у нас новенький. Некий Скиннер.

— Ах, новенький! Значит, недавно у вас?

— Всего три дня как из Англии.

— Как же он попал к вам? То есть, по чьей рекомендации?

— Службу ему предложил мистер Пэтт, когда мы встретили его у моей сестры, в Лондоне. Мы ездили в Англию повидаться с моей сестрой Юджинией, а этот человек служил у нее дворецким. Он впустил нас, стал расспрашивать мужа о бейсболе, и тот так обрадовался, что предложил ему место, если он переедет в Америку. Сразу он определенного ответа не дал, но, видимо, отплыл на следующем же пароходе и явился к нам через несколько дней после вашего возвращения.

Лорд Уизбич тихонько рассмеялся.

— Блестяще разыграно! Разумеется, внедрили его к вам специально.

— Что же мне делать? — разнервничалась миссис Пэтт.

— А ничего. Пока что ничего сделать вы не сможете. Держите глаза открытыми. Наблюдайте за этим Скиннером. Последите, нет ли у него сообщников, маловероятно, чтобы действовал он в одиночку. Подозревайте всех. Поверьте мне…

Его перебил рев, обрушившийся откуда-то, по-видимому, с верхнего этажа, настолько неожиданный и мощный, что его можно было принять за неурочное испытание огромной пригоршни патриджита. Только через несколько минут он распался на членораздельные визги, которые издавала травмированная жертва смертоносного изобретения. Они разносились по дому каскадами, оповещая всех и каждого под этой крышей о двух фактах: кому-то больно и, кто бы он ни был, легкие у него отменные.

Эффект оказался немедленным и ошеломляющим. Словно натуго завернули кран, оборвались беседы. Двенадцать дискуссий на двенадцать высокоинтеллектуальных тем умерли разом, точно пропела труба Судного дня. Футуристы бледно взирали на верлибристов, замолкли реформаторы сцены, ошеломленно глядя на буддистов.

В тишину еще резче всверлился непонятный звук, который стал пронзительней, но и обрел смысл, по крайней мере, для одних ушей. Вслушавшись получше, миссис Пэтт (время словно бы вытянулось по стойке «смирно») испустила протяжный вопль и метнулась к двери.

— Огден! — она полетела вверх по лестнице, на бегу набирая скорость. Лучший друг мальчика — его мать.

 

ГЛАВА Х

Пока пиршество доводов и воспарение душ царило в гостиной, в спортивном зале, наверху, Джерри Митчелл коротал время, совершенствуя и без того отменную физическую форму. Если бы гости не так оживленно беседовали, они услышали бы приглушенные удары — бам-бам-бам-м-м-м — оповещавшие, что наверху кто-то бьет по груше.

Только отвлекшись минут через пять от трудов, Джерри обнаружил, что имеет удовольствие наслаждаться компанией юного Огдена. Упитанный отрок привалился к двери, не сводя с тренера внимательных глаз.

— Чего делаешь? — спросил он.

— По груше бью.

Джерри отер кулаком вспотевший лоб и принялся стягивать перчатки, глядя на Огдена с неодобрением, которое не собирался скрывать. Истового поборника спортивной формы вид пухлого отпрыска просто оскорблял. В дни, когда миссис Пэтт принимала гостей, он, следуя своему неизменному обычаю, торчал на лестнице, взимая дань с угощений, проносимых мимо. Видимо, он уже объелся, рот у него был перепачкан.

— А зачем? — вопросил он, слизывая языком застывшую капельку джема с правой щеки.

— Для поддержания формы.

— А чего тебе ее поддерживать? Джерри кинул перчатки в стол.

— Исчезни, — устало попросил он. — Исчезни!

— А? — избыток сладкого, видимо, притупил отроческий рассудок.

— Вали отсюда!

— А я вот не хочу!

Раздосадованный боксер уселся и критически оглядел гостя.

— Ты никогда не делаешь того, чего не хочешь? — осведомился он. — Да?

— Да, — просто ответил Огден. — Какой у тебя нос смешной! С чего бы это?

Митчелл беспокойно заерзал. Тщеславием он не страдал, но именно этой черты своего лица всегда стыдился.

— Лиззи говорит, в жизни такого не видала. Ну, говорит, прямо из комикса!

Темный румянец, какого не вызвало и битье груши, расползся по своеобычному лицу Джерри. Не то чтобы он считал Лиззи Мэрфи непререкаемым авторитетом в области красоты, но все-таки понимал, что в этом случае основания у нее есть. Вдобавок его, как и многих, раздражал самый тон Огдена. Пальцы у него нервно прыгали, и он угрюмо глянул на нахального юнца.

— Убирайся!

— А?

— Топай давай отсюда!

— Не хочу, — твердо ответил Огден и, сунув руку в карман, извлек оттуда липкую массу — не то раздавленное пирожное, не то меренгу, которую с наслаждением заглотил.

— Чуть не позабыл! — сказал он. — Мэри на лестнице сунула. Она тоже считает, нос у тебя — будь здоров, — прибавил он, как человек, пересказывающий приятную новость.

— Заткнись! — взревел измученный боксер.

— Да я только передаю, что слышал.

Джерри рывком вскочил и шагнул к мучителю, тяжело сопя раскритикованным органом. Он был истинным рыцарем, глубоко почитал женщин, но сейчас хотел бы задать Мэри то, что он называл «трепкой». То была одна из горничных, некрасивая, суровая женщина, он ее вообще не любил, потому что Мэгги, иначе — Селестина, завязала с ней пылкую дружбу. Хотя улик у него не было, он подозревал, что Мэри использует свое влияние, поддерживая ухаживания главного соперника, шофера Биггса. Разоблачения Огдена подбавили горючего в его неприязнь. С минуту Джерри потешился соблазнительной мыслью облегчить чувства, отшлепав юного гада, но нехотя сдержался, прекрасно понимая, какой это повлечет урон. Он достаточно долго прожил в доме и не имел ни малейших сомнений, что сам Пэтт здесь — пешка, и ничем не поможет, случись столкновение с его женой. Задать Огдену трепку — очень полезно, лучше всяких лекарств, но тут уж точно будет буря. И, обуздав себя, Джерри потянулся за скакалкой, надеясь разрядиться новыми физическими упражнениями.

Огден, дожевывая пирожное, глядел на него со слабым любопытством.

— А это еще зачем? Джерри угрюмо прыгал.

— Зачем это-то? Через скакалку одни девчонки скачут! Джерри не обращал внимания. После минутной задумчивости Огден вернулся к первоначальному течению мыслей.

— Недавно рекламу видел в журнале, машинка, носы исправлять. Сам ложишься, а ее на нос прикрепляешь.

Джерри трудно дышал.

— Тебе ведь охота поприличней быть? А? То-то и оно! Я сам слыхал, Мэри говорила Биггсу и Селестине. Как увидит, так хохочет. Прям удержаться не может!

Сбившись с ритма, скакалка запуталась в ногах у прыгальщика и тот, споткнувшись, кувыркнулся. Огден, запрокинув голову, залился веселым смехом. Бесплатные развлечения он обожал, а это ему особенно понравилось.

В жизни каждого человека выпадают минуты, когда ради преходящего удовольствия он жертвует будущим. Правда, человек волевой таким порывам не поддается. Джерри тоже был не из слабаков, но слишком уж долго и изощренно над ним измывались. Самое присутствие Огдена, тем более его сплетни, подточили самообладание боксера; так капля точит камень. Недавно он задушил в себе искушение прикончить настырного мальчишку, но осмеянная любовь добавила яда к оскорбленному самолюбию и, наплевав на все последствия, Джерри ринулся через зал на Огдена. В следующее мгновенье началось его воспитание, весьма запущенное, а с ним — обвал воплей, которые докатились до гостиной и вырвали миссис Пэтт из общества гостей.

Одолев последний лестничный пролет с резвостью серны, перепрыгивающей с утеса на утес в снежных Альпах, она резко финишировала, ворвавшись как раз тогда, когда карающая десница вскинулась в одиннадцатый раз.

 

ГЛАВА XI

Не прошло и четверти часа (с такой быстротой Немезида, обычно медлительная, настигла Джерри Митчелла), как он, с чемоданчиком в руке, вышел из задних дверей и отправился к дешевым, чистеньким, приличным меблирашкам, расположенным на 97-й стрит между Риверсайд Драйв и Бродвеем. Его безмятежные нервы были в полном раздрызге от сегодняшних передряг, а уши-лопухи все еще пламенели при воспоминании о нелестных словах, которые произнесла миссис Пэтт перед тем, как выставить его из дома.

Вдобавок его охватывала легкая паника при мысли о предстоящей встрече с Энн. Как он сообщит ей о катастрофе? Она уже настроилась поместить Огдена в более суровую обстановку, а теперь, когда ее союзник больше не живет в доме, замысел этот вряд ли удастся. Джерри составлял в нем существенное звено — и вот, ради мимолетного желания, все погубил! Задолго до того, как он дошагал до дома, похожего на все остальные дома этих улиц, первый, безоглядный порыв улегся, сменившись опаской. Энн ему очень нравилась, он обожал ее и уважал, но гнева ее побаивался.

Джерри вошел в меблирашки. Ища компании в час печали, он поднялся на второй этаж, дошел до двери, из-за которой тянуло табаком и постучался.

— Да? — послышалось оттуда. — Входите.

— Привет, Бейлисс, — грустно поздоровался Джерри, послушно входя, и, присев на краешек кровати, испустил тяжкий, долгий вздох.

Комната была светлая, полная воздуха, но тесная до невозможности. Наличие мебели воспринималось почти как чудо; на первый взгляд казалось, что сюда и кровать-то не втиснешь. Однако осталось несколько пустых местечек, где расположили раковину, комод и лилипутскую качалку. Окно, которое вдумчивый архитектор спроектировал раза в три больше, чем надо для такой комнатушки, выходило на заброшенные задние дворы. Через него обильно лился свежий вечерний воздух. В меблирашках лишь окна богатых и заносчивых выходят на улицу.

На кровати, с трубкой меж зубов, лежал Джимми Крокер, без башмаков и пиджака. На полу топорщилась смятая газета. Видимо, он отдыхал после тяжких трудов.

Гость вздохнул. Джимми приподнял голову, но, найдя эту позу чересчур утомительный для шеи, снова упал на подушку.

— Джерри, что такое? Чего ты раскис. Прямо как будто судьба двинула в солнечное сплетение! Или скажем так: будто ты с зажженной свечкой ищешь щель в газовой трубе жизни. Что стряслось?

— Шабаш!

После долгого отсутствия Джимми не всегда улавливал мысли Джерри, запеленутые в особый жаргон.

— Не доехало, друг. Брось парочку примечаний.

— Меня турнули с работы.

Джимми резко сел. Тут уже не воображаемые беды, не томление души, а конкретное дело!

— Тьфу ты, черт! То-то ты кислый. Как это все произошло?

— Заявился этот Билл Тафт и давай измываться над моей сопелкой. Уильям Брайен, и тот не выдержал бы. Ну, я ему и вжарил.

Джимми снова упустил нить. Обилие политических аллюзий сбило его с толку.

— А Тафт откуда взялся?

— Ну, не настоящий, конечно. Мальчишка такой, Огден. В том доме, где я работал. Приплелся в спортзал, стал меня доставать — нос, понимаешь, ему плохо! Я и сорвался… А опомнился, глядь — колочу его. — На мрачном лице зарделся слабый отблеск радости. — Ну уж я ему и вмазал! — Отблеск потух. — В общем ясно. Вот он я. Тут. Без работы.

Теперь Джимми понял. В меблирашках он поселился в вечер их встречи на Бродвее. Последующие беседы с боксером ввели его в курс всех дел в доме Пэттов. Заочно он перезнакомился со всей обслугой и знал в точности, что опасно наказывать Огдена, неважно за какие провинности. Не требовалось ему и объяснений, как могла миссис Пэтт уволить человека, служившего у ее мужа.

— По-моему, — сказал он, — действовал ты похвально! Одно жаль, зря его не прикончил. Насколько я понимаю, тебе помешали. А теперь рассмотрим будущее. Мне оно видится не таким уж черным. Правильно, ты потерял хорошую работу. Но существуют и другие, тоже неплохие для спортсмена твоего ранга. Нью-Йорк набит миллионерами с плохим пищеварением, которым требуется умелый тренер для спортивных разминок. Выше нос, солнце еще не закатилось!

Джерри покачал головой. Он не хотел утешаться.

— А мисс Энн? Что я ей-то скажу?

— Да она тут при чем? — сразу встрепенулся Джимми.

Сдался Джерри не сразу, но жажда сочувствия и совета победили. Да и, в конце концов, ничего нет предосудительного довериться доброму приятелю.

— Дело такое… Мы с мисс Энн сговаривались похитить этого гада!

— Что?!

— Нет, ты слушай! Не взаправду! Вот оно как все случилось. Заходит ко мне как-то мисс Энн, мы с ней поболтали и оба сошлись, что Огден этот — гад, каких мало. Ему нужна крепкая рука, чтоб в норму привести. Вот мы и надумали отправить его к моему дружку одному, он собачью клинику держит на Лонг Айленде. Бад Смайтерс такой. Пускай выдрессирует. Ух, поглядел бы ты, Бейлисс! Попадет к нему собаченция — ни кожи, ни рожи, одно сало, а превращается в тако-ого пса! Я и подумал, пару недель Огдену в самый раз. Мисс Энн со мной согласилась. Вот мы с ней и сговорились. А теперь, надо ж — такой оборот! Все кувырком! С таким здоровущим типом мисс Энн без моей подмоги не справится. А раз меня выперли из дома, как же я помогу?

Джимми вновь восхитился той, кого и так считал истинной королевой. Как редко в нашем мире можно отыскать девушку, соединяющую все женские прелести с энергичной решимостью воздавать полной мерой при малейшей провокации.

— А что? Здорово! Просто блеск!

Джерри ухмыльнулся было похвале, но тут же угрюмо помрачнел.

— Теперь доехало? Что мне ей-то говорить? Она ведь расстроится!

— Проблема, как ты и предполагаешь, представляет определенные…

Тут Джимми прервал стук и в дверь просунулась голова.

— Мистер Бейлисс, а мистера Митчелла… Ах, вы тут, мистер Митчелл! Там внизу вас дама спрашивает, сказала, Честер фамилия.

— Что делать? — Джерри умоляюще взглянул на Джимми.

— А ничего, — поднявшись, Джимми дотянулся за туфлями. — Сам спущусь, повидаюсь с ней. Объясню все за тебя.

— Ну, спасибо!

— Ничего, ничего. Положись на меня.

Энн, вернувшаяся домой после несчастья с Огденом, тут же отправилась в меблирашки, где ее и проводили в гостиную. Когда вошел Джимми, она задумчиво рассматривала статуэтку «Пророк Самуил в детстве», стоявшую рядом с восковыми фруктами на каминной полке. Энн обижалась на судьбу и очень сердилась на Джерри. Услышав, что открылась дверь, она повернулась, воинственно сверкая глазами, но в них тут же вспыхнуло удивление.

— Мистер Бейлисс!

— Добрый вечер, мисс Честер. Вот мы и опять встретились. Я пришел как посредник. Джерри не смеет показываться вам на глаза, я и предложил, что спущусь вместо него.

— Но как… почему вы здесь?

— Живу тут, — Джимми проследил за ее взглядом; тот задержался на картине «Коровы в поле». — Поздняя американская школа, — пояснил он. — Приписывается хозяйкиной племяннице, выпускнице Заочной школы изобразительных искусств. Ходят слухи, что это подлинник!

— Живете тут? — повторила Энн. Всю жизнь она провела среди интерьеров, тщательно продуманных искусными дизайнерами, и гостиная показалась ей еще кошмарнее, чем была на самом деле. — Какая отвратительная комната!

— Ну, ну! Вы проглядели пианино. А эта плюшевая накидушечка?.. Разве ее не видно с того места, где вы стоите? Подвиньтесь чуть влево и посмотрите из-под ладошки. По вечерам слушаем тут музыку… Те, кому не удается вовремя улизнуть.

— Да с какой стати вы тут живете, мистер Бейлисс?

— С такой, мисс Честер, что я в затруднительном финансовом положении. С такой, что наличные Бейлисса текут как водичка!

— Но… но… — Энн недоверчиво на него взглянула. — Так вы говорили тогда правду! А я думала, вы шутите! Я не сомневалась, что вы сможете устроиться на работу, когда захотите, а то вы не разводили бы цирка! Значит, вы ничего не можете подыскать?

— Искать-то я ищу, да только за поиски не платят. Я исходил множество районов, прыгал во множество машин, нырял в десятки лифтов, отпахивал десятки дверей с возгласом: «Доброе утро!». Но мне отвечали, что работы для меня нет. Дни мои забиты, а вот бумажник…

В приливе сочувствия Энн начисто забыла о цели прихода.

— Ой, какой ужас! Какой кошмар! Я считала, вы что-нибудь подыщете!

— Я тоже так считал, пока работодатели Нью-Йорка не ответили мне отказом. Люди самых разных религиозных воззрений и политических взглядов, расходящиеся во мнении по сотням других пунктов, в этом проявили редкостное единодушие, правда, один раз я чуть не разбогател, когда меня взяли на работу. Демонстрировать патентованные зажимы для галстуков за десятку в неделю. Какое-то время сама Природа надрывалась криком: «Десятка! Десятка!» О, какое слово! Но в полдень, на второй день, меня уволили, и Природа сменила репертуар.

— Почему?

— Не моя вина. Судьба. Изобретение называлось «Зажим Клипстона». Приспособление такое, легче застегивать галстук. От меня требовалось, чтобы я стоял за стеклом витрины в рубашке и скрипел зубами, изображая зверские муки и ярость, когда я действую старомодным способом, и сиял блаженнейшими улыбками, застегивая галстук зажимом Клипстона. К несчастью, я все перепутал. Сиял, когда показывал прежний способ, и чуть не разрывался от ярости, демонстрируя зажим. Я никак не мог сообразить, отчего это толпа у витрины покатывается с хохоту, пока босс, случайно затесавшийся сбоку, возвращаясь из кафе, любезно не объяснил мне. Никакие оправдания не смогли убедить его, что я не нарочно потешаю публику. Жалко было терять работу, хотя, когда ты за стеклом, кажешься себе золотой рыбкой. А разговоры об увольнении снова приводят нас к Джерри Митчеллу.

— Ах, да наплевать мне теперь на Джерри…

— Напротив. Надо обсудить его случай и все вытекающие последствия. Тщательно и вдумчиво. Джерри рассказал мне все!

— То есть как? — Энн вздрогнула.

— Словечко «все» означает то, что случилось. Можете рассматривать меня как доверенное лицо. Одним словом, я в курсе.

— Вам известно?..

— То, что случилось. А это — разговорное выражение, обозначающее «все». Об Огдене. О вашем замысле. О заговоре. О предприятии.

Энн не нашлась, что сказать.

— Я всецело «за». Я даже предлагаю вам помощь — возьмите меня вместо Джерри.

— Не понимаю…

— Помните, за ленчем, когда этот эксцентричный субъект принял меня за Джимми Крокера, вы мимоходом бросили: приди я в кондору вашего дяди и заяви, будто я Джимми Крокер, меня примут без вопросов? Так я и намерен поступить. А потом, оказавшись на борту, то есть в вашем доме, я готов служить. Используйте меня в точности так, как хотели использовать Джерри.

— Но… но…

— Тоже мне, Джерри! Подумаешь! Неужели я не способен на то, что сумел бы он? Такой простодушный человек наверняка провалил бы затею на каком-то этапе. Знаю я его. Неплохой парень, но если требуется сообразительность, смекалка, тонкость — мертвец от шеи и выше. По-моему, вам повезло, что он выпал из игры. Люблю его как брата, но черепушка у него — слоновой кости. А вам нужен человек тактичный, разумный, проницательный, озаренный и одухотворенный… — Джимми выдержал паузу. — Одним словом — я!

— Нет, это нелепо! Об этом не может быть и речи!

— Да почему же? Ведь ясно, я очень похож на вашего Джимми, иначе тот тип в ресторане не обознался бы. Предоставьте все мне. Я справлюсь.

— И не подумаю…

— Завтра в девять утра, — твердо перебил Джимми, — я буду в конторе у Пэтта. Все решено.

Энн молчала, стараясь переварить эти мысли. Первое потрясение поулеглось. Затея на редкость отвечала ее характеру. Такую идею она могла бы выдвинуть и сама, приди та ей в голову. Резкое неприятие сменилось восторгом. Да, этот человек ей под стать!

— Если помните, на пароходе вы спросили меня, — продолжал Джимми, — авантюрная ли у меня душа? Вот я и представляю доказательства! Вы очень хвалили Америку, как страну людей предприимчивых. Теперь я вижу, что вы правы.

Энн подумала еще минутку.

— А если я соглашусь на это безумное предложение, вы пообешаете кое-что?

— Все что угодно!

— Прежде всего, я категорически не разрешу вам участвовать в похищении, — она жестом остановила Джимми, который порывался возразить. — Однако я вижу, как вы могли бы помочь мне. Помните, я говорила, что моя тетка сделает все что угодно для Джимми Крокера, появись он в Нью-Йорке. Обещайте, что попросите ее взять обратно Джерри Митчелла?

— Ни за что!

— Вы же сказали «все что угодно»!

— Кроме этого.

— Тогда все отменяется.

— Да это чушь какая-то!

— Я согласна обсуждать только такой вариант.

— Ладно… Но все равно я протестую.

— Знаете, — Энн присела, — вы, мистер Бейлисс, великолепны. Спасибо вам большое.

— Не за что.

— Огдену такое лекарство пойдет на пользу, правда?

— Несомненно.

— А теперь надо продумать детали, чтобы все получилось гладко. Например, хоть это. Вас несомненно спросят, когда вы прибыли в Нью-Йорк. Как вы объясните, почему не сразу явились? Почему тянули?

— Это я уже обдумал. Завтра приплывает пароход «Каро-ния». Проверю еще в газете, у меня лежит наверху, и скажу, что прибыл на нем.

— Недурно. Слава Богу, что вы с дядей Питером не встретились на «Атлантике».

— А теперь — как мне появиться в доме? Как вести себя? Нахально или скромно? Как бы вел себя давно исчезнувший племянник?

— Давно исчезнувший племянник в стиле Джимми Крокера приполз бы, по-моему, с белым флагом.

В холле стукнул гонг.

— О, ужин! — объявил Джимми. — Вдаваясь в мучительные подробности —, если меня не обманывает нюх — тушеная солонина с гарниром и компот.

— Мне пора идти.

— Что ж, пойду и я.

Джимми проводил гостью до дверей и постоял на крыльце, наблюдая, как растворяется в сумерках легкая фигурка. Потом, глубоко вздохнув, задумчиво направился по коридору подкреплять силы тушеной солониной.

 

ГЛАВА XII

Джимми прибыл в контору Пэтта в 10.30 на следующее утро в отменнейшей боевой форме (его громогласное намерение подняться спозаранку и успеть к девяти обернулось пустым бахвальством). Он подготовился к разговору, который мог оказаться весьма мучительным, позавтракав в дорогом отеле, а не в меблирашках, где оскорблял желудок последние дни. Костюм у него был отутюжен, подбородок гладко выбрит, туфли глянцевито сверкали. Все это, да вдобавок прекраснейшее утро и неопределенное ликование человека, которому в такой денек не грозит работа, превращало его природный оптимизм совсем уж в радужный. Что-то подсказывало ему — все получится превосходно. Меньше всех стал бы он отрицать, что положение его подзапутано, а точнее — без карандаша и без бумаги в ситуации не разобраться. Ну и что? Легкие осложнения в жизни — прекрасный тоник для мозгов. Его неподдельная радость привела в оторопь непривычного к таким посетителям конторского мальчишку; этот наблюдательный юноша даже проглотил жвачку.

— Твоему боссу, мой друг! — объяснил Джимми, вручая ему карточку. — Галопом, галопом!

В полном изумлении рассыльный отбыл.

За барьером, отгораживающим посетителей от зала, где трудились служащие, перед Джимми развертывалась панорама: десятки сосредоточенных молодых клерков в бумажных нарукавниках сосредоточенно корпели над таинственной работой, требующей неимоверного количества бумаг. Рядом с одним, к примеру, их было столько, что тот напоминал пловца, застигнутого прибоем. Спокойным, благодушным взором озирал Джимми этих тружеников. Зрелище приводило его в блаженное настроение — приятно было думать, что кое-кто на свете еще трудится.

Вернулся рассыльный, промолвив при этом:

— Сюда, пожалуйста.

Почтительность его заметно возросла. На него произвело впечатление, как принял хозяин имя гостя. Поразительно, но финансист, сущая пешка в собственном доме, здесь воспринимался чуть ли не с благоговением.

Весть о появлении Джеймса Крокера показалась ему чудом. После возвращения в Америку не проходило и дня без причитаний жены. Она никак не могла смириться с тем, что миссия их провалились. Чтение статьи в «Санди Кроникл», описывающей инцидент с лордом Уипплом, выделялось даже в семейной истории несчастного Пэтта. Впервые, с тех пор как он познакомился с Нестой, эта неукротимая женщина сломалась. Из всех печальных слов, известных языку, нет горше, чем слова «Ах, если б…». Ах, если б она только знала про это происшествие, у нее было бы оружие во время беседы с сестрой! Такого не мог вынести даже сильный дух миссис Пэтт, когда, оглядываясь назад, она вспоминала небрежность, с какой сестра говорила о лучшем друге ее пасынка, лорде Перси, и понимала, что этот лорд в тот самый момент лежал в постели, лечась от последствий их первой встречи. Несчастная женщина сгибалась под грузом тоски, отказываясь принимать утешения. Ей сразу же пришли в голову шесть четких доводов, которые она могла бы высказать своей сестрице, один сокрушительней другого. Теперь их уже никогда не удастся произнести…

И вот — внезапно, необъяснимо — под рукой оказалось лекарство, которое поможет ей обрести безмятежность и самоуважение. Несмотря на все речи своей мачехи, возможно, вопреки ее воле, Джимми Крокер все-таки приехал в Америку. «Ну, обрадуется! — подумал Пэтт, имея в виду жену. — Прямо в усмерть». Едва дождавшись, когда уйдет рассыльный, он подскочил к Джимми, как резвый ягненок, и шлепнул его по спине, бурля дружелюбием.

— Мой дорогой мальчик! Дорогой мальчик! Я в восторге, в восторге!

Джимми удивился, но и обрадовался — на такую теплую встречу он и не рассчитывал. Самое большое, на что он надеялся — церемонная, холодная вежливость. Ему уже дали понять, что в доме Пэттов на него смотрят как на паршивую овцу. А паршивую овцу могут снова пустить в стадо, но ворковать и радоваться ей никто не станет.

— Спасибо… — промямлил Джимми. — Я тоже… э… э.

Они рассматривали друг друга. Пэтт решил, что Джимми гораздо симпатичнее, чем рисовалось ему в воображении; он ждал кого-нибудь погрубее, поразвязнее и понадменнее. Крокеру финансист тоже сразу понравился. И над ним подшутило воображение: ему всегда представлялось, что все миллионеры с Уолл-стрит — ушлые ребята, с пронзительным взором и сомнительным лексиконом. На пароходе он видел Пэтта только издалека, а сейчас нашел его премилым человечком.

— Мы уже оставили всякую надежду, что ты приедешь! — воскликнул тот.

Джимми показалось уместным проявить легкое покаяние.

— А я и не мечтал, что вы меня так примите. Вроде бы, я у вас… м-м… непопулярная личность.

Одним взмахом руки Пэтт похоронил прошлое.

— Когда прибыл?

— Сегодня утром. На «Каронии».

— Хорошо доплыл?

— Превосходно.

Наступило молчание. Джимми показалось, что Пэтт рассматривает его несколько пристальнее, чем требуется, чтоб налюбоваться его красотой. Он уже собирался небрежно осведомиться о здоровье миссис Пэтт или рассказать какое-нибудь происшествие, случившееся в пути, подбавив местного колорита; но тут сердце у него екнуло. До него дошло, что он допустил ляп. Как и многие заговорщики-любители, они с Энн перемудрили. Ему показалось крайне хитроумным притвориться, будто он прибыл только нынешним утром. И впрямь, идея вроде бы недурная. Но теперь ему в первый раз вспомнилось — ведь он видел Пэтта на «Атлантике», а значит и Пэтт мог заметить его. И тут же, в следующую минуту, Пэтт подтвердил его опасения.

— Где-то я тебя видел… Но где — никак не припомню.

— Как дома, все здоровы?

— Да, да.

— Горю нетерпением познакомиться со всеми.

— Н-да, где ж это я тебя встречал?..

— Я всюду бываю.

— Э?

Пэтт несколько подозрительно прокручивал в уме эту реплику. Джимми поскорее сменил тему.

— Для человека вроде меня, перед которым простирается жизнь, есть что-то завораживающее и бодрящее в современной конторе. Как они все заняты!

— Верно, — покивал Пэтт. Он был доволен, что беседа свернула в это русло. Ему хотелось обсудить будущее блудного сына.

— Работают все, кроме папочки! — воскликнул Джимми.

— А? — не понял Пэтт.

— Так, ничего.

Пэтт насторожился. Он подозревал, что гость издевается, но не мог уловить, как именно. Однако радости в нем поубавилось, он стал деловитым.

— Надеюсь, ты намерен устроиться солидно, — произнес он тем тоном, который тщетно старался взять дома, с Огденом. — И трудиться изо всех сил.

— Трудиться? — без особо пыла откликнулся Джимми.

— Подыщу для тебя местечко в конторе. Я обещал это твоей мачехе.

— Минутку! Что-то я не пойму. Вы что, намерены засадить меня за конторскую работу?

— Разумеется! Как я понимаю, ради этого ты и приехал. Понял, что тратишь жизнь попусту, решил заняться полезным делом…

Жаркий протест трепетал у Джимми на кончике языка. Никогда прежде его намерения не истолковывали столь превратно. Но, вспомнив об Энн, он себя обуздал. Нельзя предпринимать ничего, что могло бы сорвать ее планы; любой ценой надо ублажить новоявленного дядю. С минутку он предавался нежным грезам об Энн. Хоть бы она поняла, что он терпит ради нее! Это с его-то отвращением к труду, в любом виде! Вид этих рабов жалования, конечно, бодрил, он уже сказал об этом Пэтту, но лишь оттого, что ему так работать не придется. Стоило же взглянуть на них как на сотоварищей, и стимул тут же исчез. Черт знает что! Просто мерзость. Но ради Энн он готов стать одним из них. Разве рыцарь средних веков совершал такие подвиги во имя своей дамы? Навряд ли.

— Ладно уж, — проворчал он. — Видимо, мне придется заниматься чем-то таким, как они?

— Да, конечно.

— Не хочу диктовать, просто предлагаю: дайте мне часть работы вон того типа, с бумагами. Когда я проходил, над бумажным морем торчал кончик его носа. В жизни не видал, чтоб столько народу так усердно трудились! И все норовят попасть боссу на глаза! Вы, наверное, чувствуете себя, как снайпер.

Ответил Пэтт сухо. Он не одобрял подобной фривольности на священные темы. Многие молодые люди обсуждали с ним в этом кабинете будущую работу, но ни один не смел говорить в такой манере.

— Ты на серьезном перекрестке, — наставительно заметил он. — Тебе представляется возможность подняться.

— Ага. В семь утра и каждый день.

— Такое несерьезное настроение…

— Это у меня смех сквозь слезы, — пояснил Джимми. — Постарайтесь представить, что означает подобная перспектива для блестящего молодого человека, который терпеть не может работу. Будьте добрее ко мне. Проинструктируйте своих служащих, пусть разговаривают со мной понежней. Возможно, конторский труд гораздо достойнее всего, чем я занимался прежде, но не просите меня получать от него наслаждение! Вам хорошо говорить, вы — босс. В любой момент, как захочется, можете бросить все и смыться на бейсбол. Предупредил рассыльного: «Ушел на совещание с Рокфеллером» — и все, чешите. А мне-то придется нырнуть в эти ваши бумаги и выскакивать, глотать воздух, только в самой крайности!

Может быть, от упоминания любимой игры, но Пэтт смягчился. Ледок, подернувший его речь, растаял.

— Зачем ты вообще явился, раз у тебя такие мысли?

— По велению долга. В жизни каждого человека наступает момент, когда он должен выбирать между удовольствием и необходимостью.

— Стало припекать в Лондоне из-за этой идиотской драки с лордом Перси Уипплом?

— Объяснение не такое романтическое, как мое, но что-то в нем есть.

— А тебе приходило в голову, что я очень рискую, принимая тебя в контору?

— Не стоит пугаться. Ту каплю работы, которую сделаю я, невооруженным глазом не заметишь.

— Знаешь, меня так и тянет отправить тебя обратно.

— Может, заключим компромисс?

— К примеру?

— Нет ли у вас уютненькой секретарской работенки? Почему-то мне кажется, секретарь из меня получился бы идеальный!

— Секретари у меня тоже трудятся в поте лица.

— Ага, ага, ясно! Предложение отпадает.

— Ты меня в тупик ставишь. — Пэтт задумчиво потер подбородок. — Это сущая правда.

— Молодец! Всегда говорите правду.

— Черт меня побери, прямо не знаю, куда тебя сунуть! Ладно, сейчас отправимся домой, тебе так и так нужно познакомиться с теткой. А потом обсудим ситуацию. В конце концов, главное — уберечь тебя от беды.

— Формулируете вы грубовато, но верно.

— Жить будешь с нами, конечно.

— Спасибо большое. Вот это правильно.

— Мне надо поговорить с Нестой. Может, она что придумает.

— Не возражал бы стать компаньоном, — услужливо подсказал Джимми.

— А почему бы тебе снова не пойти в газету? У тебя ведь недурно получалось.

— Вряд ли прежняя моя газета меня примет. Теперь они смотрят на меня как на скандальный персонаж.

— Верно. Слушай-ка, а чего ты дурака строил? Какие-то барменши, суды…

— Давайте похороним прошлое. Грехов мне больше приписывали, чем я на самом деле грешил. Вы же знаете, дядя Пит, как это бывает. — Пэтт дернулся, но промолчал. — Стараешься по доброте сердца расточать сладость и свет, защищаешь бедных, трудящихся девушек — в общем, ясно. А они на тебя набрасываются. И вообще, это была не барменша. Она служила в цветочном магазине.

— Какая разница!

— О, нет! Разница огромная, как между низменной жизнью и поэзией. Испытывали ли вы гипнотический дурман таких магазинов? Поверьте мне, дядя Пит, любая девушка в окружении цветов кажется ангелом. Я просто не в силах был устоять. Очнулся я, когда встретил ее вне магазина. Но теперь все иначе. Я — другой человек. Рассудительный, уравновешенный, серьезный!

Пэтт снял телефонную трубку и поговорил с кем-то. До Джимми донеслось жужжание женского голоса.

— Твоя тетка говорит, — сообщил босс, положив трубку, — чтоб мы сейчас же ехали домой!

— Я готов. И для вас распрекрасный предлог слинять из конторы. Рады, а? Хорошо. Нас ждет экипаж, или на подземке поедем?

— Да, на подземке быстрее. Твоя тетка очень удивилась, что ты приехал. И обрадовалась.

— Сегодня я всем приношу радость. Пэтт задумчиво смотрел на него.

— Вы что-то там соображаете, дядя Пит. Что означает такой взгляд?

— Так, думал кое о чем.

— «Джимми», — подсказал племянник.

— Э?

— Добавляйте к своим фразам «Джимми». Так я быстрее почувствую себя как дома и преодолею застенчивость.

— Ничего себе застенчивость! — хихикнул Пэтт. — Будь у меня твое нахальство… — Он вздохнул и ласково посмотрел на Джимми. — А думал я о том, что парень ты неплохой. По крайней мере, не такой как весь этот сброд…

— Какой именно?

— Твоя тетка, понимаешь ли, писательница, у нас полон дом всяких поэтов. Как хорошо, что ты будешь рядом! Хоть на человека похож! Вряд ли в конторе от тебя будет толк, но я очень рад, что ты тут, Джимми.

— Дайте вашу руку, дядя Пит! Вы абсолютно правы! И вообще, вы самый лучший из всех акул.

 

ГЛАВА XIII

Дядя с племянником вышли из метро на 96-й стрит и зашагали по подъездной дороге. Как и любой, увидевший особняк Пэттов впервые, Джимми испытал легкую встряску, но, справившись с собой, последовал по мощеной дорожке.

— Твоя тетя, наверное, в гостиной, — заметил Пэтт, отпирая дверь своим ключом.

Джимми одобрительно озирался. Снаружи, конечно, просто жуть, но над интерьером потрудился лучший нью-йоркский декоратор.

— В таком домике можно жить счастливо, — заметил Джимми. — Если еще не отравлять свои дни работой.

— Смотри, не брякни такого при тете! — встревожился Пэтт. — Она считает, ты приехал осесть серьезно.

— Правильно! Я и намерен присосаться, как моллюск к скале. Надеюсь лет двадцать прожить тут, не меньше. Сюда?

Пэтт открыл дверь гостиной. Из корзинки выпрыгнуло маленькое волосатое существо и встало, зевая, посреди зала. Это был шпиц хозяйки, Аида. Холодно обойдя собачонку, он ее терпеть не мог, Пэтт возвестил:

— Неста, вот и Джимми Крокер.

Джимми увидел красивую женщину за тридцать. Как, однако, похожа на его мачеху! Его едва не покинуло самообладание, и он, спотыкаясь, промямлил:

— К-как… как поживаете?

На миссис Пэтт это произвело самое благоприятное впечатление. Она приняла такую трусость за похвальную стыдливость и даже раскаяние.

— Я очень удивилась, когда твой дядя позвонил мне. Вообразить себе не могла, что ты вдруг приедешь. Очень рада тебя видеть!

— Спасибо…

— А это — твой кузен Огден.

Джимми заметил толстого юнца, валявшегося на канапе. Тот не встал, когда они вошли, не встал и теперь, даже не опустил книжку.

— Привет, — буркнул он.

Подойдя к канапе, Джимми его оглядел. Он уже оправился от минутного замешательства, и, как обычно бывает, его охватила неуемная веселость. Он ткнул Огдена под ребро, плотно прикрытое жирком, что вызвало у дитяти вопль удивленного протеста.

— А, это Огден! Так, так, так! Растешь, Огден, не вверх, а вширь! Ты что же, совсем круглый, шестьдесят на шестьдесят?

Благоприятное впечатление, сложившееся у миссис Пэтт о племяннике, рассеялось как дым. Ее неприятно поразила такая бесцеремонность с обожаемым инфантом.

— Пожалуйста, Джимми, не беспокой Огдена, — сдержанно попросила она. — Он сегодня неважно себя чувствует. У него слабый желудок.

— Переел, наверное? — жизнерадостно осведомился Джимми. — Я в его возрасте был таким же. Что ему требуется — уменьшить порции наполовину. И побольше спорта!

— Ну уж! — запротестовал Огден.

— Вот, полюбуйся-ка! — Джимми захватил в горсть жировые отложения на ребрах. — Ого! Согнать, согнать! Знаешь, что я сделаю? Куплю фланелевые брюки, свитер и кеды, и сегодня же вечером пробежимся с тобой по Риверсайд Драйв. Принесет тебе массу пользы. И хорошая скакалка не помешает. Через пару недель ты у меня станешь, как…

— Случай Огдена, — холодно перебила миссис Пэтт, — очень сложный. Его наблюдает доктор Бриджиншоу, которому мы очень доверяем.

Наступила тишина, действие которой Пэтт тщетно старался смягчить, шаркая и покашливая.

— Надеюсь, раз ты тут, Джимми, — продолжала хозяйка, — ты намерен обосноваться солидно и трудиться усердно.

— Само собой! Как бобер! — откликнулся Джимми, памятуя о дядином предупреждении. — Одна загвоздка: не совсем ясно, для какого труда я гожусь больше всего. Мы обсуждали вопрос в конторе у дяди Пита, но не пришли к определенному выводу.

— А сам ты ничего не можешь придумать? — осведомился Пэтт.

— Просматривал справочник на днях…

— На днях? Ты же сегодня приехал…

— Ну да. Я хотел сказать: «Недавно». То есть утром, когда искал ваш адрес, — гладко соврал Джимми. — Сейчас мне это кажется далеким прошлым!.. Состарился вмиг, увидев этих клерков в конторе. По-моему, лучше всего — поселиться у вас и учиться заочно инженерному делу или еще чему-нибудь. Как раз наткнулся на рекламу, когда мы в метро ехали. Они гарантируют, что изготовят кого угодно — хоть металлурга, хоть птичника. Начинается так: «Вы топчетесь на месте, потому что вам недостает квалификации». По-моему, как раз мой случай. Черкну им сегодня же пару строчек, попрошу несколько простых советов насчет цыплят…

Какие бы комментарии ни пожелала высказать миссис Пэтт, ей помешала Энн. Из окна своей комнаты та видела, как пришли Джимми с дядей и, выждав достаточное время, спустилась взглянуть, как разворачиваются события.

То, что она увидела, ей вполне понравилось. Легкую напряженность в атмосфере она приписала замешательству, вполне естественному при первом знакомстве.

Энн вопросительно взглянула на Джимми. Миссис Пэтт не сообщила ей про телефонный звонок, так что она сама с Джимми не знакома. Вот она и ждала, пока их познакомят.

Это взял на себя Пэтт.

— Джимми, — сказал он, — вот моя племянница, Энн Честер. Это Джимми Крокер, Энн.

Джимми пришел в восторг, так искусно, артистично, убедительно вздрогнула она от изумления.

— Джимми Крокер!

Пэтт чуть было не напомнил, что Энн не в первый раз видит Джимми, но воздержался. В конце концов, то интервью случилось пять лет назад, Джимми почти наверняка напрочь забыл о нем. Не к чему лишний раз вгонять его в смущение. Захочет Энн выкапывать древнюю обиду, ее дело.

— Вы как будто не собирались приезжать! — заметила Энн.

— Передумал.

Пэтт, внимательно смотревший на них, вскрикнул.

— Вспомнил! Все время старался вспомнить… Так на «Атлантике» же я тебя и видел!

Энн перехватила взгляд Джимми и с облегчением поняла, что такой поворот его ничуть не встревожил.

— Значит, вы на «Атлантике» приплыли, мистер Крокер? — сыграла удивление Энн. — Не может быть! Мы сами на ней плыли. Тогда мы встретились бы.

— Не надо называть меня мистер Крокер. Зовите меня Джимми. Все-таки второй муж сестры жены брата вашей матери — мой отец, а кровь — не водица. Нет, приплыл я на «Каронии». Пристали сегодня утром.

— Значит, на «Атлантике» был кто-то очень похожий, — уперся Пэтт.

— Внешность у меня весьма обычная.

— Ты же помнишь, Неста, про кого я говорю, — наивно продолжал Пэтт, не ведая, какие недружелюбные мысли вызывает у двоих своих слушателей. — Он еще за два столика от нас сидел. Помнишь, Неста?

— Я ведь была нездорова и не ходила обедать.

— Мне кажется, Энн, я видел, как ты разговаривала с ним на палубе.

— Правда? Не помню никого, хоть капельку похожего на Джимми.

— Как странно! — совсем озадачился Пэтт. — Ладно, ошибся, наверное. — Он взглянул на часы: — О, давно пора в контору!

— Провожу тебя, дядя Пит, немного, — вызвался Джимми. — Надо пойти распорядиться, чтобы мои вещи перенесли сюда.

— А почему бы тебе не позвонить в отель? — удивился Пэтт.

Джимми и Энн казалось, будто говорит он все это специально.

— В каком отеле ты оставил вещи?

— Нет, мне нужно самому зайти. Упаковаться, то-се…

— Но к ленчу вы вернетесь? — осведомилась Энн.

— Да, спасибо. Я на полчасика.

После их ухода Энн расслабилась — в конце концов, все сошло великолепно; но когда заговорила миссис Пэтт, содрогнулась всем телом. Наклонясь к ней, та возбужденно, приглушенным шепотом, спросила:

— Ты ничего не заметила? Тебе ничто не показалось подозрительным?

Энн с трудом овладела собой.

— Про что ты, тетя Неста?

— Про того субъекта, который называет себя Джимми Крокером.

— Что значит — называет? — Энн вцепилась в подлокотники. — Не понимаю! — Она попыталась засмеяться, но прошло лет сто, пока ей удалось издать какой-то звук, совершенно, впрочем, не напоминавший смеха.

— Что ты, честное слово! Если он говорит, что он — Джимми Крокер, нелепо сомневаться! Откуда кто-то еще может знать, что тебе так хотелось заполучить Джимми? Ты ведь никому не рассказывала?

Довод чуточку поколебал миссис Пэтт, но не отбрасывать же такое подозрение из-за каких-то там пустяков вроде нелогичности!

— У них всюду шпионы!

— Это у кого?

— У секретных служб. Вчера лорд Уизбич мне про них рассказывал. Предупредил, чтоб я всех подозревала. В любой момент могут выкрасть изобретение Уилли.

— Твой лорд шутил.

— О, нет! Он говорил очень серьезно. В каждом новом человеке, который явится в дом, надо подозревать преступника.

— А уж этот тип — наглый, как не знаю что! — подал голос Огден с канапе.

— Огден! — вздрогнула миссис Пэтт. — Я и забыла, что ты тут. — И вскрикнула; сын подтолкнул ее мысли в новом направлении: — Может, этот субъект явился, чтобы тебя похитить?! Как же я не подумала?

Энн почувствовала, что пора решительно одернуть ее. Слишком близко кружила она от правды.

— У тебя, тетя Неста, разыгралось воображение! Наверное, из-за романов, которые ты сочиняешь. Ну подумай сама! Не стал бы он так рисковать! Ты же можешь в любой миг его изобличить. Стоит тебе позвонить миссис Крокер и спросить, в Америке ли ее пасынок.

Ход был смелый. Осуществи это и вправду миссис Пэтт, и все, конец всем замыслам. Но Энн рискнула. Ей хотелось выведать, намерена ли тетка проверять что-то у сестры, или же их вражда настолько остра, что гордость не позволит общаться с нею ни по какому поводу.

Миссис Пэтт, мрачно застыв в кресле, сказала:

— Звонить Юджинии? Ни за что!

— Понимаю, — кивнула Энн, вздохнув с облегчением. — Но самозванец ведь об этом не знает?

— О чем ты?..

Энн расслабилась снова, но передышка опять оказалась кратковременной.

— Не могу все-таки понять, отчего твой дядя так уверен, что видел этого субъекта на «Атлантике»?

— Ну, случайное же сходство! Дядя Питер сам говорит: видел, как один пассажир болтает со мной. Будь тут и правда сходство, я бы раньше заметила, правда?

Помощь подоспела с неожиданной стороны.

— Помню, помню, про кого он говорит, — вмешался Огден. — Совсем не похож.

Энн была слишком благодарна, чтобы удивиться. Всего на минутку замявшись, она решила, что Огден, скорее всего, видел ее еще с кем-то, не с Джимми. Уж кого-кого, а искавших ее общества на пароходе было предостаточно. На миссис Пэтт свидетельство сына произвело впечатление.

— Видно, и вправду воображение разыгралось…

— Конечно, тетя Неста. У тебя такая буйная фантазия. Ты даже сама не осознаешь. Когда я печатала твой последний рассказ, я просто рот открывала — какие сюжетные повороты! Помню, даже дяде Питу сказала. При таком воображении что только не почудится!

Миссис Пэтт скромно улыбнулась и с надеждой поглядела на племянницу. Но та высказала все.

— Ты права, дорогая, — заметила тетя, убедившись, что похвал больше не предвидится. — Конечно, глупо с моей стороны заподозрить этого молодого человека. Но, естественно, предупреждения лорда Уизбича сильнее повлияли на меня, чем на кого-нибудь другого.

— Разумеется…

Энн чувствовала себя вполне счастливой. Тряхануло ее будь здоров, но теперь все уладилось.

— И к счастью, — продолжила миссис Пэтт, — есть верный способ проверить, точно ли он — Джимми Крокер.

— Какой? — снова оцепенела Энн.

— А разве ты сама не сообразила? Скиннер уже много лет знает Джимми Крокера…

— Скиннер?..

Что-то знакомое, но сейчас Энн никак не могла вспомнить, кто это такой.

— Мой новый дворецкий. Он же к нам от Юджинии перешел. Тот, который открыл нам дверь в ее доме. Вернее него никто не скажет, Джимми это или нет.

Энн почувствовала, что она — на грани. Неожиданный удар просто подсек ее. Что ж, тупо думала она, придется смириться, признать поражение, даже не приступив к делу. Сообщнику нельзя возвращаться в дом, его ждет разоблачение. Если Бейлисс вернется, он угодит прямо в западню. Она быстро поднялась. Надо его предупредить. Появиться он может в любую минуту.

— Конечно, — через силу, но ровно согласилась она. — Я и не подумала. Тогда все просто. Надеюсь, ленч подадут вовремя. Есть хочется.

Не торопясь, она направилась к выходу, но, едва прикрыв за собой дверь, рысцой помчалась к себе, схватила шляпку и кубарем слетела по лестнице. Не успела она выскочить на улицу, как из-за угла вышел Джимми. Энн побежала навстречу, вскинув руки.

 

ГЛАВА XIV

Джимми резко застопорил. Видение изумило его. Он как раз думал об Энн, но совсем не ожидал, что она выскочит ему навстречу, размахивая руками.

— Что случилось?

Энн увлекла его на боковую улочку.

— Не ходите в дом! Все рухнуло!

— Почему? Мне показалось, я произвел фурор. У вашего дяди, во всяком случае, я имел большой успех. Расстались мы самым дружеским образом. Договорились завтра пойти на бейсбол, а в конторе он скажет, что у него встреча с Карнеги.

— Не в нем дело. Тетя Неста…

— А вот тут меня грызет совесть. Вел себя немножко бестактно с Огденом. До того как вы вошли в гостиную. В этом беда?

— Да нет! — нетерпеливо отмахнулась Энн. — Все гораздо хуже. Тетя Неста догадалась, что вы — не настоящий Джимми Крокер!

— А, черт! Как же это?

— Я пыталась успокоить ее, но она еще подозревает. Она решила подождать и посмотреть, узнает ли вас Скиннер, дворецкий. Если — нет, значит, ее подозрения правильны.

Джимми откровенно зашел в тупик.

— Э-э, не совсем уловил логическую связь. Проверка, ей Богу, весьма специфическая. Почему она считает, что если ее дворецкий не знает человека, то этот человек — самозванец? Наверняка ее дворецкому неведомы тысячи честных, вполне достойных людей…

— Скиннер несколько дней назад приехал из Англии. Он служил там у миссис Крокер. Теперь понимаете?

Джимми остановился. Слова эти Энн произносила медленно и разборчиво. Ослышаться или понять ее неправильно он не мог — и все-таки не верил своим ушам. Откуда вынырнул неведомый Скиннер? С первого дня их приезда в Лондон дворецким у них служил Бейлисс.

— Вы уверены?

. — Конечно! Мне тетя Неста сказала. Именно Скиннер впустил их, когда они пришли к миссис Крокер. И дядя Питер рассказывал. У них еще был разговор тогда, в холле, и оказалось, тот тоже любит бейсбол…

В голове у Джимми полыхнула дикая догадка — настолько дикая, что он даже устыдился. Но каких только странностей последнее время ни случалось…

— А каков из себя этот Скиннер?

— Довольной плотный, чисто выбрит. Мне он нравится. Больше похож на человека, чем все наши дворецкие. А что?

— Так, ничего…

— Значит, вам нельзя возвращаться в дом. Понимаете? Он скажет, что вы — не Джимми Крокер, и вас арестуют.

— Не согласен. Если я так похож на Джимми, что его друзья, и те путают, почему бы дворецкому не ошибиться?

— Но…

— Мало того. Опасности в любом случае нет. Если не узнает меня, когда откроет дверь, мы сразу поймем — игра проиграна. Я вполне успею исчезнуть, если же обманется сходством, все будет хорошо. Итак, идем, звоним, а когда Скиннер откроет дверь, я воскликну: «А, Скиннер, старина!» — что-нибудь эдакое. Либо он пусто уставится на меня, либо примется вилять хвостом, вроде преданной овчарки. Вот и выстроим дальнейшие действия в зависимости от этого.

Трели звонка замерли. Раздались шаги. Энн вцепилась в руку Джимми.

— Сейчас! — шепнула она.

Дверь отворилась. И тут же все дикие догадки обернулись реальностью: в дверях, сияя улыбками, удивительно респектабельный, вполне похожий на дворецкого, стоял его родитель. Как он очутился тут, Джимми понятия не имел. Но вот, он — тут.

Джимми не очень верил, что отец сумеет что-то скрыть. Старший Крокер был из тех простодушных, наивных людей, которые, удивившись, удивления не прячут, а не поняв ситуации, незамедлительно просят разъяснений. Действовать требовалось мгновенно, прежде чем изумленный родитель, обнаружив его у дверей нью-йоркского дома, не издаст возглас, который разоблачит все! Он так и видел, как его имя трепещет на губах отца.

— Скиннер, и вы тут! — весело воскликнул Джимми. — Мисс Честер говорила, что вы уволились от мачехи. Видно, приплыли раньше меня. Я лично — на «Каронии». Не ожидал, не ожидал так скоро увидеть вас снова!

По лицу Крокера пробежала судорога, и оно вновь обрело ясность и безмятежность. Ему бросили реплику и, как старый опытный актер, он легко подхватил ее, не путаясь и не смущаясь.

— И то правда, сэр, — расплылся он в почтительной улыбке, отступая, чтобы пропустить их.

Джимми поймал взгляд Энн, когда та проходила мимо него. Глаза ее сияли облегчением и восторгом. Настроение у него скакнуло вверх, словно он выпил вина. Когда она стала подниматься по лестнице, он дал выход чувствам, шлепнув отца по спине. Раздался глухой хлопок, как от пистолетного выстрела.

— Что там? — обернулась Энн.

— Машина, скорее всего! — объяснил Джимми. — Выхлоп… Правда, Скиннер?

— Весьма вероятно, сэр.

Джимми последовал за Энн, а когда стал подниматься по лестнице, вслед ему просвистел шепот:

— Ну, ты даешь!

Так одарил его отец родительским благословением. Энн вошла в гостиную с высоко поднятой головой и метнула торжествующий взгляд на ничего не подозревавшую тетку.

— Очень занимательная сценка, тетя Неста, случилась внизу, — возвестила она. — Встреча преданного старого слуги и молодого хозяина. Скиннер чуть не лопнул от радости, увидев Джимми.

Миссис Пэтт не сдержала невольного восклицания.

— Так Скиннер узнал… — начала она и тут же оборвала себя.

— Узнал ли он Джимми? — рассмеялась Энн. — Разумеется! Вряд ли он мог забыть его, как по-твоему? Ведь всего неделю назад Скиннер обслуживал его в Лондоне!

— Очень впечатляющая встреча! — добавил Джимми. — Весьма похожа на воссоединение Улисса и его любимой собаки, о которых этот смышленый мальчуган… — он потрепал Огдена по голове, тот дернулся, — несомненно читал. Я был Улиссом, Скиннер играл роль ликующего пса.

Миссис Пэтт не могла разобраться в себе: то ли облегчение она чувствует, то ли разочарование. В общем, как будто преобладало облегчение.

— Да, конечно, — сказала она — он был рад увидеть тебя снова. Наверное, удивился?

— Еще бы!

— А через минуту-другую ты увидишь еще одного старого друга, — пообещала миссис Пэтт.

Джимми застыл, садясь в кресло, он так на полпути и замер.

— Еще одного?

Миссис Пэтт взглянула на часы.

— К ленчу приглашен лорд Уизбич.

— Лорд Уизбич! — воскликнула Энн. — Да он же не знает Джимми.

— Юджиния говорила, они друзья. Очень близкие.

Энн беспомощно оглянулась на сообщника. Опять ее охватило чувство, что от пинков судьбы не отбиться. У нее не хватит сил одолеть барьеры, которые та воздвигает на пути.

Джимми тоже клял злосчастье, столкнувшее его с лордом Уизбичем. Он четко предугадывал: еще пара близких друзей опознает Джимми Крокера, и у Энн зародятся подозрения. То, что она видела его с Бейлиссом и предположила, будто тот — его отец, пока что не давало расцвести ее подозрениям полным цветом, но это не может длиться вечно. Лорда Уизбича он отлично помнил — неугомонный балаболка, он вполне способен пуститься в воспоминания, да так подробно, что Энн в первые же пять минут раскусит правду. Дверь распахнулась.

— Лорд Уизбич! — объявил Крокер.

— Боюсь, что немного опоздал, миссис Пэтт, — сказал молодой лорд.

— Нет, вы очень пунктуальны. А тут ваш старый друг приехал, Джимми Крокер.

После почти неуловимого замешательства Джимми протянул ему руку.

— Хэлло, Уиззи!

— Х-хэлло, Д-джимми…

Глаза их встретились. Во взгляде его светлости читалось явное облегчение с некоторой примесью изумления. Лицо, мгновенно побледневшее, зарделось румянцем, словно он пережил потрясение и теперь оправляется. Джимми не удивился его переживаниями. Что за игру ведет он, сказать Джимми не мог, но в одном был уверен — перед ним не лорд Уизбич. Этого человека он в жизни не встречал.

— Ленч подан, мадам, — звучно возвестил от дверей Крокер.

 

ГЛАВА XV

Нечасто Энн находила случай радоваться присутствию в доме шести гениев. Как правило, она не выносила их и каждого по отдельности, и вместе взятых. Но сегодня их компания была ей весьма кстати. Были у них, конечно, и свои недостатки, но, по крайней мере, при них за столом поддерживалась общая беседа, не выливаясь в диалог между лордом Уизбичем и Джимми на темы старых времен. Энн не оправилась еще после встречи друзей, когда этот лорд поздоровался с Джимми как со старым знакомцем.

Она и надеяться не смела, что и этот барьер будет взят. Ей представлялось, как лорд Уизбич отступит, озадаченно хмурясь и вскрикнет: «Это не Джимми Крокер!» Напряжение сменилось облегчением, но говорить не хотелось, и она рассеянно отзывалась на реплики Говарда Бемиса, поэта, сидевшего слева от нее. Она оглядела стол. Уилли Патридж занимал хозяйку беседой о разнице между пикриновой кислотой и тринитротолуолом — приятнее темы для ленча и придумать нельзя; а голос Кларенса Реншоу заглушал все соперничающие шумы соображениями о хореическим спондее. Словом, трапеза не отличалась от всех остальных.

Радость омрачало одно: она заметила, как лорд Уизбич бросает украдкой взгляды на Джимми. Тот уписывал яства со сосредоточенностью человека, который после обедов в меблирашках дорвался наконец до истинных шедевров. За последние несколько дней он пережил столько передряг, что какие-то взгляды уже не волновали его. Конечно, он уловил их и не сомневался, что после еды лорд улучит момент для беседы. Однако пока что все его внимание было отдано желудку. Джимми щедро накладывал себе с подносов, которые предлагал ему отец.

Вдруг он расслышал свое имя, произнесенное миссис Пэтт.

— Простите?

— Совсем как в прежние времена, — добродушно заметила его тетя. Все ее подозрения испарились после того, как лорд Уизбич узнал гостя, и угрызения совести побуждали вести себя с чрезмерной любезностью. — Присутствие Скиннера, наверное, напоминает тебе о Лондоне.

Джимми поймал бесстрастный взгляд отца.

— Скиннер — замечательный человек, — ответил он. — Его натура раскрывается перед вами, словно редкостный цветок.

Блюдо в руках Крокера-старшего качнулось, но лицо сохранило непроницаемость.

— В нем нет ни единого порока, — продолжал Джимми. — Он чист, как ребенок.

Миссис Пэтт удивленно взглянула на образчик добродетелей. У нее шевельнулось смутное чувство, что над ней издеваются, и названный племянник снова стал ей неприятен.

— Много лет Скиннер был для меня настоящим отцом, — говорил тем временем Джимми. — Бросался помочь мне, когда я падал. Рассказывал всякие истории. Целовал ушибленные места.

Несмотря на напряженность, Энн невольно восхищалась своим сообщником, так хорошо справляющимся с деликатной, нет — взрывоопасной ситуацией. Она всегда считала, и довольно справедливо, что обладает немалым запасом мужества и находчивости, но сейчас не сумела бы вести беседу, не выдавая беспокойства. Да, Энн восхищалась Джимми, но все-таки ей бы хотелось, чтоб он держался понезаметнее. А вдруг он изображает этого Крокера непохоже, и Скиннер или лорд Уизбич усомнятся в том, что видят? Надо бы предупредить, чтобы поубавил прыти, но сидели они по разные стороны огромного стола.

Джимми между тем наслаждался от души. Он чувствовал, что сейчас поистине вносит в дом свет и сладость, и купался в блаженстве. Ему нравилась еда; нравилось, как отец играет роль дворецкого; нравились забавные полудурки, которые, как оказалось, тоже живут в этом желанном пристанище. Жаль только Пэтт ушел! К нему он испытывал сильнейшую симпатию и сделал мысленно зарубку: не теряя времени, надо излечить старикана от пагубной привычки. Ну что это, в самом деле? Зачем он позволяет, чтобы контора портила ему жизнь? Хорошо бы устроить пикничок с Пэттом, отцом и компанией… Но тут его мечты были прерваны. Вскинув от тарелки глаза, Джимми обнаружил, что все обедающие уставились на Уилли Патриджа, а тот сверкает глазом на пробирку, которую достал из кармана и положил рядом с тарелкой.

— Порошка хватит, чтоб пол-Нью-Йорка разнести! — небрежно бросил он.

Тишину взорвал гром и грохот на заднем плане — Крокер выронил электрическую кастрюлю.

— А вот оброни я эту пробирочку, — воспользовался Уилли подвернувшимся случаем, — никто из нас тут не сидел бы!

— Не надо ронять, — посоветовал Джимми. — Что в ней?

— Патриджит.

Миссис Пэтт, совершенно белая, поднялась из-за стола.

— Уилли, как ты мог! — вскричала она. — О чем ты только думаешь?

— Тетя Неста, опасности нет ни малейшей, — снисходительно улыбнулся Уилли. — Взрывается оно от удара. И только. Я целое утро таскаю его в кармане.

И он обласкал пробирку тем взглядом, каким любящий родитель ласкает свое дитя. Но миссис Пэтт эти слова не убедили.

— Ступай, спрячь ее подальше. В дядин сейф!

— Да я кода не знаю…

— Позвони дяде в контору и спроси!

— Ладно, раз уж ты настаиваешь, тетя Неста. Но опасности никакой.

— Да не тащи ты ее с собой! — завизжала миссис Пэтт, когда он, поднявшись, потянулся за пробиркой. — Еще уронишь! Потом заберешь!

— Ладно…

Беседа после его ухода увяла. Как труп на пиру египтян, лежала пробирка, лишая компанию веселости. Говард Бемис, сидевший рядом с ней, все отодвигался бочком, пока чуть не столкнул Энн со стула. Вскоре вернулся Уилли, небрежно сунул пробирку в карман, и снова вышел.

— Если услышите внезапный гром и обнаружите, что летите, — заметил Джимми, — это оно самое и есть.

Вернувшись, Уилли снова занял место за столом, но веселье улетучилось. Голос Кларенса упал до шепота, Говард уже не мог рассуждать о влиянии Эдгара Ли Мастерса на современную литературу. Миссис Пэтт покинула столовую, следом за ней — и Энн. Разбрелись и гении, кто куда. Допив кофе и закурив сигарету, Джимми обнаружил, что остался наедине со своим старым приятелем и что приятель этот вот-вот пустится в откровенности.

Светловолосый пэр начал с того, что подошел к двери и выглянул. Проделав это, он вернулся на место и пристально уставился на Джимми.

— В чем ваша игра? — осведомился он.

— Простите? — ответил Джимми, лукаво и ласково глядя на него.

— Хватит! — резко прикрикнул лорд. — Говорите толком! Нас могут прервать в любой момент. Как вас зовут? Зачем вы здесь?

Джимми вскинул брови.

— Я — блудный племянник, вернувшийся в стадо.

— Кончайте придуриваться! Вы из группы Поттера?

— Кто такой Поттер?

— А то вы не знаете!

— Нет, не имел счастья его лицезреть.

— Правда?

— Абсолютная и чистейшая.

— Значит, от себя работаете?

— В данный момент я не работаю. Ходят разговоры, что неплохо бы мне окончить заочные курсы монтировщика спаржи.

— Ой, сил моих нету! Что вы крутите? Чего не раскроете карты? Оба мы явились сюда ради одного и того же! Нет смысла срывать задание.

— То есть, вы хотите внушить мне, будто я не ваш старый друг Джимми Крокер?

— Будь вы Крокером, вы бы не стали притворяться, будто узнали меня. Да я чуть не спекся, пока вы не подмигнули!

— Вот бы вы влипли, — улыбнулся Джимми, — будь я и вправду Крокером! Кстати, а кто вы?

— Ребята зовут меня Джек-Джентльмен.

— Почему? — удивился Джимми.

Лорд Уизбич отмахнулся от неуместного вопроса.

— Работаю сейчас на Бэрка. Слушайте, давайте по-умному.

— Что ж, буду прямым, как шнурок…

— Кто-кто? Нырок?

— Надеюсь, вы собираетесь играть в открытую.

— Пооткровенничаем шепотком?

Лорд Уизбич снова подскочил к двери и подверг коридор вторичной проверке.

— Как вы нервничаете, — заметил Джимми.

— Не нравится мне здешний дворецкий, что-то у него за пазухой припрятано.

— Вы думаете, он от Поттера?

— Не удивился бы. Во всяком случае, что-то с ним нечисто. Иначе зачем бы ему притворятся, что он вас узнал?

— По-видимому, признать во мне Джимми Крокера — это лакмусовая бумажка, такая проверка на честность.

— Его загнали в угол, как и меня, — пояснил лорд Уизбич. — Он не мог знать, что вы не Крокер, пока вы сами его не надоумили. Ну, и притворился будто узнал. — С невольным восхищением лорд взглянул на Джимми. — А у вас, я вижу, нахальства хоть отбавляй! Явиться сюда вот эдак! Здорово рисковали. Могли ведь напороться на человека, который и правда знает Джимми Крокера. Как вы поступили бы, будь дворецкий настоящим?

— Без риска в нашей профессии никуда!

— Как вспомню, сколько мне пришлось попотеть, — продолжал лорд, — так противно становится, что другой взял да ввалился в дом без всяких.

— Почему вы выбрали имя лорда Уизбича?

— Да это же верняк! Познакомился с настоящим лордом на пароходе. Вызнал, что тот отправляется в кругосветное путешествие, а в Нью-Йорке задержится надень. Но все-таки пришлось мне потрудиться, чтоб втереться в дом. Бэрк приказал мне изловить этого Честера и заручиться письмом. А вы ъот ввалились без всяких там писем, да и заявили сходу, что будете у них жить, — лорд Уизбич поскорбел минутку о несправедливостях жизни. — Что ж вы намерены делать, приятель?

— Насчет чего?

— Насчет того, что оба мы тут. Мой вам совет, давайте сотрудничать, а потом поделимся. Или желаете заграбастать все целиком? Ну и провалите задание. Я с вами по-честному. Да и нет мне толку блефовать. Мы тут по одному делу. Вам нужен этот порошок и мне тоже.

— Так вы, значит, верите в патриджит?

— Ох, не могу! — скривился Уизбич. — Чего кричите? Конечно, верю. Бэр уже за ним следит. О Дуайте Патридже слыхали? Ну! Этот самый — его сын. Всем известно, что Дуайт перед смертью разрабатывал такую взрывчатку. А тут сынок и является с пробиркой и сам говорит, могу взорвать к черту целый город. Ясно? Доработал папашину штуку. Я так понимаю, тому оставалось всего ничего, сынку-то больше не осилить, мозгляк он, но факт налицо, взрывчатка у него есть. А мы с вами объединимся и заключим сделку. Если не желаете, ладно, можете сорвать мне игру, как и я вам… но есть ли в том смысл? Только риску больше. Если же поладим, нам и на двоих хватит. Сами понимаете, за такой порошочек драться будут десятки рынков. Если насчет Бэрка тревожитесь, как бы ни обдурил, — забудьте. Бэрка я беру на себя. По справедливости обойдемся.

Джимми раскрошил на тарелке окурок.

— Я не красноречив, как, скажем, Брут, — отвечал он. — Вы меня знаете, я человек простой и откровенный. И просто, откровенно отвечаю — ничего не выйдет.

— Что? Не хотите вместе работать? Джимми покачал головой.

— Жаль разочаровывать вас, Уиззи, если я еще могу называть вас так, но предложение меня не соблазняет. Не хочу играть с вами или с кем-то еще. Напротив, я намерен пойти к миссис Пэтт и сообщить ей, что в ее Эдеме завелась змея.

— Вы что же, настучать вздумали?

— Как по барабану. Громко и четко. Лорд Уизбич неприятно рассмеялся.

— Ага, беги, беги! А как ты объяснишь, почему признал во мне старого приятеля? Перед едой — старый друг, а после еды — мошенник. Выдашь меня, выдашь и себя. Если я не лорд Уизбич, так и ты — не Джимми Крокер.

— Н-да, — вздохнул Джимми. — Жизнь сложная штука, правда?

— Подумай получше, старик, — поднялся лорд. — Ничего ты не добьешься. Меня тебе все одно не остановить. А не желаешь работать пятьдесят на пятьдесят, совсем тебя выкину. Обставлю, моргнуть не успеешь!

И лорд Уизбич вышел из зала, а Джимми, закурив новую сигарету, погрузился в размышления. Все, что сказал Джек-Джентльмен, или как там его, верно. Разоблачая его, выдашь себя. Джимми задумчиво курил. Не в первый раз ему захотелось, чтоб досье его за последние несколько лет было бы капельку белее. Он начал проникаться чувствами доктора Джекила, которому вечно ставил препоны беспутный мистер Хайд.

 

ГЛАВА XVI

Покинув столовую, миссис Пэтт заглянула в гостиную, посидеть у ложа больного дитяти. Она тревожилась за него. Бедный ягненок был сегодня поистине сам не свой. Чашка чистого бульона, предписанная доктором Бриджиншоу, стояла нетронутая на столике.

Она тихонько подошла и опустила прохладную руку на больной лоб.

— А, отстань! — устало мотнул головой Огден.

— Ты себя получше чувствуешь, Огги?

— Нет! — твердо отрезал сын. — Гораздо хуже.

— Даже свой вкусный бульончик не выпил.

— Отдай его кошке.

— А может, дорогой, попьешь молочка? С хлебом.

— Отстань ты! — откликнулся страдалец.

Миссис Пэтт скорбно вернулась на свое место. Ее поражало необыкновенное совпадение: бедный ребенок почти всегда бывал таким по утрам после приема гостей. Она приписывала это реакции тонкой натуры на возбуждение вечера. Но нынешний упадок сил отчасти вызвали, конечно, и зверства Джерри. Каждая капля материнской крови вскипала от ярости и ужаса при одной мысли о страшном тренере. Никогда она ему не доверяла! Его лицо ей сразу не понравилось, и не только с эстетической точки зрения. Нет, она разглядела в нем жестокость, и события доказали, что материнское чутье не лжет.

Миссис Пэтт была не настолько вульгарна, чтобы назвать все это, даже про себя «нутром почуяла». Но именно нутром она и почуяла, и оно подсказало верно. В разгар горького горя она испытала все-таки легкое удовлетворение: да, интеллект у нее, безусловно, выше среднего.

Умиротворенность раннего дня царила в гостиной. Хозяйка взялась за книгу. Огден сопел на тахте. Слабое похрапывание доносилось и из корзинки в углу, где, свернувшись клубочкам, отдыхала Аида. В открытые окна плыли тепло и лето. Поддавшись сонному спокойствию, миссис Пэтт тоже погрузилась было в приятную дрему, но дверь распахнулась и влетел лорд Уизбич.

Он быстренько прикинул, что к чему. Смекалка — главная особенность тех, кто известен как Джек-Джентльмен, тех, кто зарабатывает на жизнь жаркими битвами и против общества, и против Поттера с командой. После того как он оставил Джимми, размышления его свелись к тому, что лучшая оборона — нападение. Выигрывает тот, кто не боится вести смелую игру. Заговорщик потупее удовольствовался бы пассивностью. Проанализировав ситуацию тренированным умом, лорд изобрел хитрый план и теперь влетел в гостиную приводить его в исполнение.

Это вдребезги раскололо мирную атмосферу: Аида, апоплексически рыча, метнулась из корзинки и, пронзительно лая, бросилась на чужака.

Маленьких собачонок лорд Уизбич на дух не переносил. Он и ненавидел их и боялся. Многие храбрецы подвержены такой идиосинкразии. Отпрыгнув за кресло, он крикнул:

— Пошла! Пошла!

Аида, чья атака сводилась к шуму и ярости, продолжала бесноваться на безопасном расстоянии, пока хозяйка, наклонившись, не подхватила ее на руки и не уложила себе на колени. Там собачонка и пригрелась, приглушенно рыча. Выступив из-за кресла, лорд Уизбич боязливо присел на него.

— Можно с вами поговорить, миссис Пэтт?

— Разумеется, лорд Уизбич.

— Наедине, понимаете? — Его светлость значительно взглянул на Огдена и перевел значительный взгляд на свою собеседницу.

— Огден, миленький! — воскликнула она. — Тебе лучше пойти к себе, раздеться и лечь. Поспи немножко, это пойдет тебе на пользу.

Тот встал с поразительной покладистостью, только буркнул:

— Ладно.

— Бедняжка Огден плохо себя чувствует, — объяснила мать, когда он ушел. — У него бывают приступы. О чем вы хотели поговорить, лорд Уизбич?

Его светлость придвинулся ближе.

— Миссис Пэтт, вы помните мои вчерашние предупреждения?

— Разумеется!

— Могу я спросить, что вам известно о человеке, который явился к вам под именем Джимми Крокера?

Миссис Пэтт вздрогнула. Ведь она употребила почти те же выражения в разговоре с Энн! Ее подозрения, убаюканные было Скиннером, да и самим лордом Уизбичем, пробудились снова. Вот вам одно из последствий нутра: сработав удачно, оно уже трудится, не покладая рук. Миссис Пэтт оказалась права насчет Митчелла; так, может, она права и насчет самозванного Джимми Крокера?

— Вы ведь никогда не видели своего племянника?

— Никогда. Но…

— Этот человек, — веско перебил лорд Уизбич, — не ваш племянник!

Миссис Пэтт пробрала сладкая дрожь. Итак, она опять права!

— Но вы же сами…

— Притворился, будто узнал его? Правильно. Специально. Чтоб он решил, будто я ничего не заподозрил.

— Так вы считаете…

— Вспомните, о чем я вчера говорил.

— Но его ведь и Скиннер узнал…

— Вот именно. Доказывает только, что про Скиннера я говорил верно. Орудуют вместе. Это очевидно. Взгляните с нашей точки зрения. Как все просто! Человек прикидывается, будто близко знаком со Скиннером. Нам кажется, что это свидетельствует о честности Скиннера. Скиннер узнает этого человека. Вам кажется, что это доказывает его честность, но Скиннер узнал Джимми Крокера в самозванце!

— Так вы же сами…

— Говорю вам, я притворился. Пока что ничего нельзя предпринять. Самозванство — не преступление. Разоблачи я его при первой встрече, вы бы ничего не выиграли. Только выставили бы его из дому. А вот если мы выждем, если притворимся, будто ни о чем не подозреваем, то несомненно застанем его на месте преступления. Он попытается выкрасть изобретение вашего племянника.

— Вы уверены, что он за этим явился?

— Зачем же еще?

— А вдруг его цель — похитить Огдена?

Лорд Уизбич задумчиво нахмурился, подобный мотив ему на ум не приходил.

— А что, весьма возможно… — медленно вымолвил он. — Ведь уже было несколько попыток похитить вашего сына?

— Когда-то ни одного ребенка в Америке не приходилось охранять бдительнее, — гордо сообщила миссис Пэтт. — Похитители, вы представляете, даже прозвище ему дали, Наш Самородок.

— Что же, очень может быть… В любом случае, усилия должны быть направлены на одно. Надо неотступно наблюдать за ним. За каждым его шагом, — Уизбич выдержал паузу. — Я мог бы помочь — простите, что сам предлагаю — помочь куда эффективнее, если б вы пригласили меня пожить у вас. Вы были так любезны, что пригласили погостить в деревню. Но до отъезда еще две недели, и за это время…

— Немедленно переезжайте к нам, лорд Уизбич! Сегодня же!

— Да. Думаю, так будет лучше всего.

— Не могу передать, как я вам за все благодарна!

— Вы были так добры ко мне, миссис Пэтт, — с чувством произнес лорд. — Мой долг — отблагодарить вас. Значит, на этом и порешили, перебираюсь к вам сегодня же вечером. Главная моя задача — следить за этими двумя. Пойду упаковываться и перешлю сюда вещи.

— Вы изумительны, лорд Уизбич!

— Ну что вы, что вы!

Лорд протянул было руку, но тут же и отдернул — Аида кинулась на нее, так и норовя цапнуть. И, заменив официальное рукопожатие более небрежным «до свидания», он отбыл.

После его ухода миссис Пэтт несколько минут размышляла, вся пылая. Ум ее, настроенный на сенсации, алчно поглотил разоблачения. Лорду она вполне доверяла. Одно сомнение одолевало ее — сумеет ли он, при всех своих стараниях, уследить за обоими заговорщиками разом, без помощника? Уж очень они удалены географически: один самозванец обитает наверху, другой, Скиннер — внизу, в комнатах прислуги. Пункта этого они при обсуждении не коснулись, но миссис Пэтт казалось невозможным, чтобы лорд Уизбич, при всем своем рвении, ухитрится следить за Скиннером, не упуская из виду Джимми. Или наоборот, следить за Джимми, не отвлекаясь на Скиннера. Ему необходимо подкрепление.

Для миссис Пэтт — несомненно, из-за ее склонности сочинять леденящие душу истории — в словечке «детектив» крылось особое волшебство. Детективов она обожала — их проницательные глаза, уверенные улыбки, мягкие шляпы. Когда они появлялись на сцене, она подавалась вперед в своем кресле, а когда они начинали действовать в ее собственных рассказах, то строчила с особым пылом. Не будет преувеличением сказать, что с детективами у нее существовала связь почти мистическая. Самая мысль о том, чтобы упустить случай, не нанять детектива здесь, в реальной жизни, когда обстоятельства складываются так, что помощь его необходима, представлялась ей самоубийственной. В былые дни, когда на Огдена покушались, бальзам на душу ей проливали лишь ежедневные беседы с детективами. Ей страстно захотелось позвонить в агентство.

Удерживало лишь соображение о чувствах лорда Уизбича. Он так добр и проницателен, предложение нанять ему помощь со стороны глубоко ранит его. Однако ситуация требовала квалифицированного специалиста. Конечно, сам лорд считает, что вполне способен справиться с заговором в одиночку. Но как ни достоин он восхищения, в этой области он — дилетант. Помощь ему необходима, пусть даже вопреки его желаниям.

Счастливое решение снизошло на миссис Пэтт. Лорду вовсе необязательно сообщать об этом. Можно внедрить детектива, пощадив чувства союзника, не обмолвившись ему и словом.

Телефон стоял у ее локтя, скрытый по просьбе декоратора внутри искусственного чучела совы. Рядом, имитируя томик Шекспира, лежал телефонный справочник. Неста Пэтт отбросила колебания. Ни телефона, ни адреса детективного агентства, куда она обращалась последний раз, когда похищали Ордена, она не помнила, но название не забыла. Помнила она и фамилию владельца, и ту чуткость, с какою он выслушивал тогда ее беды.

Сняв трубку, она назвала номер.

— Я хочу поговорить с мистером Старджисом, — попросила она.

— Мистер Старджис у телефона.

— О, мистер Старджис! Не могли бы вы приехать ко мне? Да, прямо сейчас! Это миссис Пэтт говорит. Помните, мы встречались несколько лет назад, когда я была еще миссис Форд? Да, мать Огдена. Мне бы хотелось проконсультироваться… Приедете? Благодарю. До свидания.

И миссис Пэтт повесила трубку.

 

ГЛАВА XVII

Внизу, в столовой, Джимми курил и размышлял, когда вошла Энн.

— А, — сказала она, — вы тут! А я думала, наверх ушли.

— Только что у меня была презанимательнейшая беседа со старым моим дружком, лордом Уизбичем.

— О, Господи! О чем?

— Да так… О том, о сем.

— Не о старых временах?

— Нет, старых времен мы не касались.

— Он все еще уверен, что вы — Джимми Крокер? Я так нервничала, едва говорить могла.

— Не стоит! — подбодрил Джимми. — Все идет — лучше не придумать!

— Оттого-то я и нервничаю. Чересчур уж все гладенько катится, вот-вот споткнемся. Слишком велик риск. И без Скиннера, с одним лордом Уизбичем, опасностей хватает. В любой момент вы можете промахнуться. Слава Богу, подозрения тети Несты пока что рассеялись: и Скиннер, и Уизбич приняли вас за настоящего. Но видели-то они вас несколько минут! А пообщаются подольше, и у них тоже могут вспыхнуть подозрения. Не могу представить, как вы изловчились с Уизбичем. Все время боялась — вот-вот он заведет речь о Лондоне, где вы так дружили. Нет! Мы не должны испытывать удачу! Пожалуйста, сейчас же отправляйтесь к тете Несте, попросите взять обратно Джерри.

— Вы по-прежнему не хотите, чтоб его роль выполнил я?

— Конечно, нет! Тетя Неста наверху.

— Ладно. А если я не сумею убедить ее?

— По-моему, она выполнит любую вашу просьбу. Сами видели, как она приветлива была за ленчем. Вряд ли с тех пор что-то переменилось.

— Хорошо. Сейчас же поднимусь к ней.

— А потом идите в библиотеку и ждите меня там. Это вторая комната отсюда по коридору. Я обещала подвезти лорда до отеля. Только что встретила его, и он сказал тетя Неста пригласила его погостить у нас. Вот он и идет упаковываться. Минут через двадцать, самое большее, вернусь.

От этой новости Джимми охватило смутное беспокойство.

— Лорд Уизбич переезжает к вам?

— Да. А что?

— Хм. Ничего. Ладно. Пошел к тете Несте.

В гостиной, когда туда вошел Джимми, и следов не осталось недавнего переполоха. Телефонная трубку лежала на месте, миссис Пэтт сидела в кресле, собачонка Аида посапывала в корзинке. После звонка Старджису несчастная мать читала свою собственную книгу, с головой погрузившись в сюжет. Аида шумно завозилась.

Приход Джимми выдернул его тетю из литературных хитросплетений. Теперь, когда лорд Уизбич протер их, глаза ее увидели в племяннике нечто зловещее и по телу у нее забегали мурашки. В «Клубе Душителей» (цена 1 доллар 65 центов; о правах запрашивать у издательства, включая перевод на скандинавские языки) она сама вывела, именно такой персонаж: обходительный, лицемерный, страшный… и вот, ей вспомнилось беспредельно подлое поведение ее героя, Марсдена Тьюка, чьи злодейские махинации разоблачают только в предпоследней главе. Ей показалось, что он перед ней. Да, да, именно такой, приятный с виду, чтобы обманывать наивных и честных людей. От того, что Джимми хорош собою, он казался ей еще порочнее. Словом, менее подходящего настроения для просьб у нее и быть не могло. Она усмотрела бы коварный умысел, даже поинтересуйся он, который час.

Но Джимми об этом не ведал. Ему показалось, правда, будто смотрит она на него холодновато, но он отнес это за счет ее подозрений и попытался ее смягчить, обаятельно улыбнувшись. Худшей тактики придумать он не мог! Обаятельная улыбка Марсдена Тьюка была смертоносным оружием, под воздействием которого одураченные простаки доверяли ему деньги и драгоценности…

— Тетя Неста, — немедленно приступил он к делу, — могу я вас попросить о личном одолжении?

Миссис Пэтт содрогнулась, как бойко он выговорил «тетя»! Сам Марсден, негодяй из негодяев, и тот не сумел бы сказать это без запиночки. Значит, он еще хуже Тьюка…

— Д-да? — едва выдавила она.

— Утром я встретил одного старого приятеля. Он был очень-очень грустный. Оказывается, вы его уволили, конечно, по самым основательным причинам. Я говорю про Джерри Митчелла.

Ужас ее подскочил до пиковой отметки. Заговор разбухал на глазах! Его щупальца охватывали этого субъекта, а теперь, оказывается, и уволенного тренера! Кого же еще? Ей Джерри Митчелл никогда не нравился, но что он — заговорщик, ей и в голову не приходило! Однако, если этот самозванец, старый его приятель, иначе и быть не может!

— Митчелл, — продолжал Джимми, не ведая, какие чувства будит каждое его слово в груди собеседницы, — рассказал мне о вчерашнем происшествии. Он очень подавлен. Сам не понимает, как это с ним случилось. Умолял меня замолвить за него словечко. Просил передать, что сожалеет о своих зверствах. Да, и еще просил напомнить, что до вчерашнего дня никаких провинностей за ним не числилось. — Джимми выдержал паузу, но одобряющего знака не последовало, как будто речь эта не произвела никакого впечатления. Прямая и неприступная, миссис Пэтт сидела в кресле с видом человека, ни капельки не тронутого его красноречием.

— В общем, он раскаивается… — снова начал Джимми. Тетя ответила не сразу.

— Откуда вы с ним знакомы?

— Познакомились, еще когда я в Нью-Йорке трудился, в «Кроникл». Видел его матчи. Отличный парень, удар просто превосходный!

— Не люблю боксеров. А против этого Митчелла я была с самого начала.

— То есть вернуться ему вы не позволите? — осторожно спросил Джимми.

— И не подумаю!

— Но он раскаивается! Очень!

— Естественно. В конце концов, что-то человеческое в нем осталось.

Джимми замолк. Дело оборачивалось не так, как хотелось бы. Он опасался, что на этот раз Энн не получит того, что хочется. Соображение, что иной раз это полезно, переплеталось с другим, пожалуй — главным: за провал она станет винить его. Что неприятно.

— Джерри так любит Огдена…

— Ха!

— Наверное, он от жары распалился. В нормальном состоянии Митчелл ягненка не ударит. Он на это неспособен.

— На что?

— Ягненка ударить!

— Пфе! — фыркнула миссис Пэтт.

Джимми впервые слышал, чтоб этот примечательный возглас срывался с чьих-то уст, и истолковал его, вполне правильно как знак неодобрения, сомнения и досады. Теперь он не сомневался, что миссия его терпит крах.

— Так я могу передать, что все улажено?

— Что именно?

— Ему можно вернуться в дом?

— Конечно, нет.

Миссис Пэтт была не из робких, но не могла унять дрожи, видя, что заговор плетется прямо на глазах. Теперь ее благодарность лорду Уизбичу превратилась чуть ли не в благоговение. Если б не он, она определенно поддалась бы на уговоры и разрешила Митчеллу вернуться. Да, она его недолюбливала, но так торжествовала при мысли, что Джимми приехал к ней вопреки воле мачехи, так радовалась, что все вдруг получилось, что, конечно, не отказала бы ему ни в чем. Но теперь складывалось так, что она невидимо наблюдает, как шайка плетет свои сети. Стратегическую позицию она занимала выгодную: вроде бы обманута, а на самом деле знает все.

Мелькнула мысль: а может, пустить Джерри в дом? По-видимому, его присутствие необходимо для заговора, в чем бы тот ни состоял. Значит, надо бы согласиться, хотя бы для того, чтобы свить для заговорщиков веревку подлиннее, пускай вернется и сыграет свою роль. Но тут явилась другая мысль: с мнимым Джимми и мошенником Скиннером у лорда Уизбича и у детектива и так хлопот будет много. Не стоит осложнять дело. Миссис Пэтт взглянула на часы; вот-вот явится Старджис, если и вправду он вышел, как обещал. Это хорошо. Приятно отдать себя в руки специалиста.

Джимми приостановился на полпути к двери, точно бы не желая смириться с таким ответом.

— Он больше не будет. Правда, правда! Вам нечего бояться.

— А я и не боюсь! — парировала миссис Пэтт.

— Видели бы вы его…

— А, кстати, когда ты его встретил? Ты ведь только сегодня утром с парохода и сразу отправился в контору к Питеру, а потом вы вместе приехали сюда. Интересно, когда же ты успел повидать Митчелла?

Миссис Пэтт тут же пожалела об этих словах, почувствовав, что он может насторожиться, но устоять она не смогла. Все ж приятно видеть, как он смешался!

— Встретил, когда за багажом ходил.

Именно так выкрутился бы и Марсден Тьюк, ужом ускользавший из любых ловушек. Ужас перед Джимми возрастал.

— Я, конечно, сказал ему, — продолжал мнимый племянник, — что вы пригласили меня погостить, а он рассказал о своей беде. Умолял попросить за него. Видели б вы его, каким видел я! Весь мрачный, страдает, кается… Непременно пожалели бы. Женское сердце…

Речь о женском сердце прервала распахнувшаяся дверь. Густой почтительный баритон объявил:

— Мистер Старджис!

Детектив вошел энергичной деловитой походкой. «Время — деньги!» — кричала она и, в общем, не обманывала. Международное детективное агентство, которым он владел, захлебывалось от клиентуры. Сам он был худощавый, голодного вида человек лет около пятидесяти, с запавшими глазами и тонкими губами. Одевался он по последней моде, твердо веря и повторяя: может, ты и сыщик, но выглядеть должен джентльменом. Походил он, скорее всего, на завсегдатая клубов или, вернее, на старшего приказчика, вырядившегося для воскресной прогулки. Нарядный его вид успешно обманул Джимми, и тот отбыл в полной уверенности, что пришел обычный визитер.

Когда Джимми выходил, детектив окинул его острым и проницательным взглядом. У него давно выработалась такая привычка. Пустячок, а клиентов впечатляет!

— Я так рада, что вы пришли, мистер Старджис! — воскликнула миссис Пэтт. — Садитесь, пожалуйста.

Старджис сел, подтянув штанины на те полдюйма, что предохраняют их от пузырей, обеспечивая джентльменский вид, и остро, проницательно взглянул уже на хозяйку.

— Кто этот молодой человек, который только что вышел?

— Насчет него я и хотела посоветоваться с вами, мистер Старджис.

Сыщик откинулся на спинку кресла, сложив кончики пальцев.

— Расскажите, как он тут очутился.

— Прикидывается, будто он — мой племянник, Джеймс Крокер.

— А вы что, своего племянника не знаете?

— Никогда не видела! Понимаете, несколько лет назад моя сестра вышла замуж во второй раз. Я этот брак не одобряла и отказалась видеться с новой родней. Муж ее был вдовцом. Недавно я по личным причинам отправилась в Англию, где они сейчас живут, и попросила сестру, чтобы она отпустила пасынка сюда поработать в конторе у моего мужа. Она отказалась. Мы с мужем сразу вернулись в Нью-Йорк. Сегодня утром, к моему удивлению, мне из конторы звонит муж и сообщает, что Джимми Крокер все-таки приехал. Сидит у него. Они пришли сюда. Никто ничего не заподозрил. Этот человек даже проявил оскорбительное легкомыслие, вполне в духе настоящего Джимми Крокера, насколько я слыхала.

Старджис кивнул.

— Понятно, понятно. Читал в газетах и сам. Итак?

— А теперь самое любопытное! Почти с самого начала у меня была какая-то настороженность. Когда я сказала: «Никто ничего не заподозрил», я подразумевала, что он совершенно обманул моего мужа и мою племянницу, которая живет с нами. Но у меня были причины держаться с ним осмотрительно. Я что-то чувствовала. Понимаете, мужу показалось, что он его видел на «Атлантике». А сам он говорит, что приплыл на «Каронии» только сегодня утром.

— Вы уверены, миссис Пэтт? Он положительно утверждает, что приплыл сегодня?

— Да. К несчастью, у меня нет возможности судить, правду ли он говорит. Моряк из меня плохой, почти все путешествие я не выходила из каюты. И все равно, как я уже сказала, у меня шевелились подозрения. Я не знала, как проверить их, пока не вспомнила, что новый дворецкий приехал к нам от сестры.

— Это тот, что впустил меня?

— Вот именно. У нас он всего несколько дней, прямиком из Лондона. Я решила подождать, пока они встретятся. Понимаете, когда самозванец появился в доме, вошел он с моим мужем, тот открыл своим ключом, так что Скиннер его не видел.

— Понятно! — бросил Старджис, остро и проницательно взглянув на Аиду, которая нюхала что-то у его ног, выбравшись из корзинки. — Вы полагали, что если дворецкий узнает молодого человека, это докажет его подлинность?

— Именно.

— И что же, Скиннер его узнал?

— Да. Но погодите, я еще не кончила. Узнал, и на минутку я успокоилась, но у меня были свои подозрения и насчет Скиннера. Должна сказать вам, что против него меня остерег мой большой друг лорд Уизбич, английский пэр. Близкий наш друг, которого мы давно знаем. Из йоркширских Уизбичей. Вам они известны?

— Да, да.

— Лорд Уизбич дружит с настоящим Джимми Крокером. Сегодня лорд встретился у нас с самозванцем и притворился, будто узнал его, чтобы сбить с толку. Но после ленча он зашел ко мне и рассказал, что на самом деле никогда его в глаза не видел. Кто бы это ни был, но уж ни в коем случае не мой племянник Джеймс Крокер!

Приостановившись, Неста Пэтт выжидающе посмотрела на Старджиса. Детектив улыбнулся спокойной улыбкой.

— Но и это еще не конец! У Пэтта служил тренер, некий Джерри Митчелл. Вчера я уволила его по причине, к делу не относящейся. А сегодня, как раз перед вашим приходом, субъект, который выдает себя за Джимми Крекера, очень просил меня взять его друга в дом, чтобы тот снова работал у Питера. Скажите, мистер Старджис, разве это не подозрительно?

Детектив прикрыл глаза, снова улыбнувшись уверенной улыбкой. А открыв их, пристально уставился на миссис Пэтт.

— Давненько не попадалось такого любопытного дельца. Позвольте сказать вам кое-что. Одно из моих отличительных качеств — я никогда не забываю лиц. Значит, этот ваш молодой человек утверждает, будто высадился в Нью-Йорке сегодня утром? Так вот, я сам видел его неделю назад в кафе на Бродвее!

— Н-неуже-е-ли?!

— Разговаривал он с Джерри Митчеллом. Того я хорошо знаю в лицо.

Миссис Пэтт испустила изумленный возглас.

— А этот ваш дворецкий Скиннер… Сказать вам про него кое-что? Возможно, вам известно, что когда в большие детективные агентства обращаются с просьбой разыскать человека, те иногда переадресуют просьбу в агентства помельче, вроде моего. Экономит им время, расширяет круг действий, а мы только рады оказать услугу. К нам обращается агентство «Андерсон», достаточно крупное, чтобы нанять нас. Так вот, несколько дней назад мой приятель из «Андерсона» зашел ко мне с кучей фотографией, их прислали из Лондона — то ли клиент, то ли Скотланд Ярд. Не знаю, почему разыскивается этот человек, но «Андерсон» попросил выследить его и сразу позвонить им. Благодаря моему дару, памяти на лица, я не раз оказывал им услуги. Фото я изучил очень внимательно, оставил себе экземпляр-другой на всякий случай. Вот, одно у меня с собой. — Он выудил фото из кармана. — Узнаете?

Миссис Пэтт впилась в него глазами. На нее смотрел плотный добродушный человек средних лет, застывший, как застывают только на снимке.

— Скиннер!

— Он самый. — Старджис забрал у нее фото и снова спрятал в карман. — Узнал его сразу, как только он открыл мне дверь.

— Но я почти уверена, он — тот самый человек, который впустил нас в дом сестры!

— Почти! — значительно повторил детектив. — Вы внимательно на него смотрели?

— Н-нет. Наверное, не очень.

— Тип лица весьма распространенный. Очень легко для ловкого мошенника прикинуться дворецким вашей сестры и обмануть тех, кто видел оригинал лишь однажды, да и то мельком. В чем их игра, пока сказать трудно, но, учитывая все, нет сомнения, что человек, выдающий себя за вашего племянника, и человек, выдающий себя за дворецкого вашей сестры, орудуют сообща. А Джерри Митчелл пособничает им. Как я уже говорил, цель их мне пока что неясна, но несомненно, что увольнение Митчелла спутало им планы. Вот почему они так хотят внедрить его снова в дом.

— Лорд Уизбич считает, что они замыслили украсть взрывчатку другого племянника. Возможно, вы читали в газетах, что Уилли Патридж завершил работу над исключительно мощным веществом. Его отец — о нем вы, конечно, слышали — Дуайт Патридж.

Старджис кивнул.

— Так вот, он работал над этим перед смертью, а Уилли продолжил эксперименты с того места, где он их оборвал. Сегодня за ленчем Уилли показал нам пробирку с порошком и спрятал ее в сейф моего мужа в библиотеке. Лорд Уизбич убежден, что эти мерзавцы попытаются выкрасть образец. Но меня не оставляет предчувствие, что назревает новая попытка выкрасть моего сына Огдена. Как по-вашему?

— На этой стадии делать определенные выводы невозможно. Пока что мы можем заключить одно — варится заговор. Вы отказались, конечно, принять Митчелла обратно?

— Да. Как вы думаете, это разумно?

— Несомненно. Значит, его отсутствие препятствует им, раз они так добиваются его водворения в дом.

— Что же мне делать?

— Вы хотите, чтоб я взялся за расследование?

— Конечно.

— Самому мне действовать бесполезно, — задумчиво нахмурился Старджис. — Не повезло, но субъект, прикинувшийся вашим племянником видел меня. Если я буду у вас гостить, он учует неладное и насторожится. — Прикрыв глаза, Старджис отдался размышлениям. — Мисс Тримбл! — воскликнул он наконец.

— Простите?

— Я пришлю к вам мисс Тримбл. Одна из самых искусных сыщиц. Именно с таким делом она справится запросто.

— Женщина?.. — с сомнением проговорила миссис Пэтт.

— Одна на тысячу! — жарко заверил Старджис. — На миллион!

— Но разве женщина сумеет…

— В джиу-джитсу мисс Тримбл преуспела больше, чем ее японский учитель. Одно время она выступала силачкой в цирке. Кроме того, она прекрасно стреляет из пистолета. Я не беспокоюсь, справится ли мисс Тримбл с работой, я только соображаю, в каком качестве ей лучше всего войти в дом. У вас есть вакансия горничной?

— Найдется.

— Так найдите, не откладывая. У мисс Тримбл лучше всего получается роль горничной. Именно в этом обличье она состряпала развод Марлингов. Где у вас телефон?

Миссис Пэтт приподняла чучело совы и сыщик связался со своей конторой.

— Мистер Старджис у телефона. Попросите мисс Тримбл… Мисс Тримбл, я говорю от миссис Пэтт с Риверсайд Драйв, знаете этот дом? Приезжайте немедленно, на такси! Войдете через черный ход, попросите миссис Пэтт. Скажете, насчет места горничной. Поняли? Правильно. Слушайте, мисс Тримбл! Алло! Не вешайте трубку! Минутку! Помните фото, которое я вам вчера показывал? От «Андресона»? Нашел я человечка. Он тут дворецким. Внедритесь в дом, приглядитесь к нему. А теперь — бегом за такси! Миссис Пэтт вам все объяснит, когда приедете. — Старджис повесил трубку. — А мне, я думаю, лучше уйти. Нечего мне тут рисоваться, те ребята настороже. Вполне могу оставить дело на мисс Тримбл. Доброго вам здоровья.

После его ухода миссис Пэтт тщетно старалась заинтересоваться книгой, но в сравнении с сенсациями жизни литература., пусть и собственного ее сочинения, просто блекла. Ей казалось, что мисс Тримбл еле-еле плетется пешком, а не мчится в такси; но взгляд на часы уверил ее, что прошло всего пять минут. Подойдя к окну, она выглянула на улицу. Ей никак не сиделось на месте.

Наконец на углу тормознуло такси, из него вышла молодая женщина и направилась к дому. Если это была мисс Тримбл, то она, безусловно, способна на что угодно: коротконогая, с квадратными плечами, а лицо, даже на расстоянии, полно проницательности и решимости. В следующий миг она свернула к черному входу и через несколько минут появился Крокер-старший.

— Мадам, к вам молодая особа, некая мисс Тримбл. — Спазм боли пробил тело хозяйки, когда она слушала его размеренный тон. Настоящая трагедия — такой безупречный дворецкий, а мерзавец! — Говорит что она нужна вам в связи с ситуацией.

— Проводите ее сюда, Скиннер. Это наша новая горничная. Пришлю ее к вам вниз, как только закончу с ней разговор.

— Слушаюсь, мадам.

В манере мисс Тримбл, когда та вошла, миссис Пэтт почудился вызов. Объяснялось это тем, что сыщица была ярой сторонницей равного распределения частной собственности, и дома богачей всегда вызывали в ней злобу. Крокер удалился, мягко прикрыв за собой дверь.

Гостья презрительно фыркнула, оглядывая достижения декоратора, который именно здесь, в гостиной, дал волю безудержной фантазии. На малой дистанции она вполне оправдывала впечатление от дальнего обзора. Лицо у нее было не просто проницательное, оно дышало угрозой. Из-под густых мохнатых бровей, словно хищные зверьки из норки, посверкивали щелочки глаз. Эффект еще усиливался от того, что когда левый ее глаз смотрел в упор, правый блуждал по окрестностям. Сейчас, например, левый буравчиком сверлил хозяйку, правый же обозревал узор потолка.

Нос у этой замечательной женщины был короткий и агрессивный, а рот напоминал наглухо сомкнувшиеся двери метро. Он словно приказывал держаться подальше, а то хуже будет. Миссис Пэтт, сама не слабая, вдруг почувствовала робость, глядя на эту особу. Таких грозных женщин она не встречала и ощутила чуть ли не жалость к несчастным, на которых ее спустят. Как ни странно, она подрастерлась, не зная, как начать объяснения.

Однако мисс Тримбл не терялась ни в каких обстоятельствах и разговор предпочитала начинать сама. Губы ее разомкнулись. Затарахтели пулеметной очередью слова. Насколько могла заметить хозяйка, зубы разжимать сыщица считала излишним и говорила, крепко стиснув их, что добавляло грозности ее речам.

— Дъбр дънь! — пальнула мисс Тримбл, и миссис Пэтт конвульсивно отпрянула под укрытие кресла. Ей показалось, будто в нее метнули кирпичом.

— День добрый, — слабо откликнулась она.

— Ръда знъкомству. Старджис вызвал. Ръбота, грит, для меня. Пръскъкала поскрее.

— Простите?

— Тъкси медлън пъпалось.

— А… да…

Правый глаз гостьи обежал гостиную лучом прожектора; левый, гипнотизирующий, она с лица хозяйки не убрала.

— В чъм дел? — правый глаз на минутку задержался на великолепной картине Коро над каминной полкой, и девица-детектив снова фыркнула. — Естессн, у въс непъятности. Бъгачи! Бездельники, вот и ищут бьд на св гълъву.

И девица неодобрительно насупилась на творение Каналетто.

— Вы… э… похоже, недолюбливаете богатых, — сказала миссис Пэтт, стараясь сохранить величественность манеры.

Мисс Тримбл обрушилась на нее, как гоночный автомобиль на мелкую домашнюю птицу, и переехала, размазав манеры по шоссе.

— Тьфу!

— Извините? — робко переспросила миссис Пэтт. Девица-детектив начинала давить ей на психику.

— Тьфу! Къкой от вас всъх тълк? Бънарда Шоу читали? А Элтона Синклера? Ы? Пъчитайте! Мъжет, пръберет. Лъдно, так чтэ за непрътности?

Миссис Пэтт уже от всей души сожалела о порыве, толкнувшем ее позвонить Старджису. На своем жизненном пути она частенько сталкивалась с детективами, реальными и вымышленными, но таких еще не встречала. Самое досадное было то, что она робеет перед этой мымрой. Однако, в конце концов, в детективе ценятся проницательность и мастерство, а не обходительные, изысканные манеры. Лучше получить за свои деньги детектива, который, обстреливает вас словами сквозь стиснутые зубы, чем идеального гостя, который ничего не умеет. Миссис Пэтт, как большинство людей, подсознательно считала, что чем грубее держится человек, тем он компетентнее. Очень редко находится клиент, которого не ослепляет грубость.

И задавив свое возмущение, она попыталась сосредоточиться на том, что вопрос у нее деловой, и ей нужны результаты, а не красивые слова. Оказалось, что говорить легче, если смотреть прямо в лицо собеседницы — не очень привлекательное, да, зато весьма энергичное. Мисс Тримбл перестала разговаривать, рот ее находился в покое, и в таком состоянии выглядел эффективнее любого другого рта тех же размеров.

— Я бы хотела, чтобы вы, — начала миссис Пэтт, — переехали к нам и последили за двумя… м… джентльменами.

— Мъжчины! Естесссно! Всегда ищи мущън.

— Вам не нравятся мужчины?

— Тьфу! Суффръжсткъ, — представилась она, пронзительно глянув на миссис Пэтт, причем казалось, что левый глаз вот-вот выпрыгнет из-под мохнатой брови. — Ъ вы кък?

Миссис Пэтт суфражисткой не была, но, хотя у нее имелись веские доводы против этого движения, ничто не заставило бы ее предать их сейчас огласке. Все ее существо содрогалось от одной мысли о споре с такой женщиной. И она поспешно вернулась к главной теме.

— Сегодня утром к нам явился молодой человек и назвался моим племянником, Джеймсом Крокером. Но он — самозванец. Я хочу, чтобы вы пристально следили за ним.

— Чь ему нъдо?

— Не знаю! Лично я думаю, он намерен похитить моего сына, Огдена.

— Тък, тък, — отозвалась мисс Тримбл и доверительно прибавила: — Слышът-ка, двърецкий этъ въш — еще тьт тип!

Миссис Пэтт широко распахнула глаза. Да, вот это — сыщик!

— Вы это уже установили?

— Ръз плюнъть! — мисс Тримбл залезла в сумку и вынула фотографию. — Вън, смътрить! В ръзъске. Тъчно.

— Мы с мистером Старджисом оба думаем, что он орудует заодно с моим мнимым племянником.

— А то! Лъднъ, обоих застукъю.

И сунув фотографию в сумку, она зловеще клацнула замком.

— Есть еще одна версия, — объяснила миссис Пэтт. — Другой мой племянник, Уильям Патридж, изобрел необыкновенную взрывчатку. Вполне вероятно, что эти люди явились, чтобы украсть ее.

— А то! Мущины, чъ с них взять! Эх, зъсадить бы их всех, къкая бъ жъзнь пъшла!

Девица-детектив бросила хмурый взгляд на Аиду, точно заподозрила в ней признаки ненавистного пола, хотя та, выбравшись из корзинки, мирно стряхивала остатки сна ритмическими упражнениями. Миссис Пэтт невольно гадала, какая же трагедия вызвала у ее гостьи такую острую ненависть к мужчинам. По внешнему виду не скажешь, что ее легко одурачить. Да и вообще, только слепой, и уж очень влюбчивый станет с ней связываться! Она все еще ломала голову над тайной, когда гостья заговорила.

— Ну, чъго тъм еще у въс?

— Простите?

— Факты, фъкты. Дъвайте, гьните!

— Да-да, — заспешила миссис Пэтт и приступила к краткому обзору подозрительных обстоятельств, которые заставили ее прибегнуть к помощи специалистов.

— Лорд Уизбич? — перебила мисс Тримбл. — Кть тъкой?

— Наш большой друг.

— Лично за него ручътесь? Не мъшенник?

— Ну что вы! Он — мой большой друг.

— Ладно, пърядок. Все? Тъгда я пъшла.

— Вы можете переехать в нам сразу?

— А то! Чъръз десять мънут. Къстюм тут, рядом. Я в нем ръбътъла у Марлингов. Ръзвод. Тьфу, бъгъчи! Бъздъльники! Вечно вляпъются! Ну, пъка.

Почти теряя сознание миссис Пэтт обмякла в кресле. Силы ее были на исходе.

Внизу, в холле, мисс Тримбл приостановилась и оглядела статую, стоявшую у подножья лестницы. Это творенье искусства ей явно не понравилось.

— У-у, бъздъльники! — сказала она — Бр-р! Тьфу. Дородная фигура Крокера маячила у заднего крыльца,

грозная девица устремила на него пронзительный левый глаз. Крокер содрогнулся. Его грызла совесть, что, как утверждают философы, хуже всего для преступника. Почему этот взгляд пробрал его до печенок, объяснить бы он не сумел. Она была ему совершенно незнакома и не могла ничего о нем знать. И все-таки он содрогнулся.

— Эй! — заметила она — Мъня съда гърничной бърут.

— О? — жалко пролепетал Крокер. — Э?

— Гр-р-р! — рыкнула на него мисс Тримбл и удалилась.

 

ГЛАВА XVIII

Библиотека, куда Джимми направился после разговора с тетей, располагалась на первом этаже и выходила окнами на юг. Стеклянные двери вели из нее на лужайку, доходившую до высокой каменной ограды с маленькой калиткой. В общем, все планировалось так, чтобы создать впечатление, будто тут загородный коттедж, а не дом в центре города. Городская резиденция Пэттов изобиловала такими сюрпризами.

В один из углов был вделан массивный сейф, сразу бросавшийся в глаза среди книг всех видов и размеров, забивавших полки. Книги забрались даже на маленькую галерею, огибающую северную сторону зала. Туда вел коротенький лестничный марш.

Джимми посмотрел на сейф, за стальными дверцами которого, видимо, хранилась пробирка патриджита, и перенес внимание на полки. Беглый обзор не открыл ничего такого, чем можно было бы поразвлечься, пока не вернется Энн. Литературные вкусы влекли его к современным романам, а у Пэтта, по всей видимости, не было ни единой книги, написанной позднее XVIII века, да и то в основном — стихи. Джимми повернулся к письменному столу у окна, на котором тоже стояла полка с книгами более современного вида. Вытянув одну наугад, он распахнул ее.

И тут же с отвращением отбросил. Опять стихи! Этот Пэтт просто помешан на поэзии. Бросив последний взгляд на полку, Джимми приготовился нести вахту без чтения, но тут глаз зацепил имя на обложке последней книги в ряду — столь неожиданное, что он вгляделся попристальнее, не веря своим глазам.

Нет! Все правильно! Вот оно, золотыми буквами:

ЭНН ЧЕСТЕР «ОДИНОКОЕ СЕРДЦЕ»

В полном оцепенении Джимми взял томик. Еще и сейчас он был склонен выгораживать рыжеволосую богиню, тешась предположениями, что стихи написала ее однофамилица. Среди многих его недостатков был и такой: он терпеть не мог, прямо презирал, сентиментальную поэзию, а уж тем паче — сентиментальных поэтов, в особенности женщин. Не может быть, чтобы Энн, его Энн, полная достоинств, Энн, сумевшая вдохновить почти незнакомого человека на такое преступление, как самозванство, написала «Одинокое Сердце» или вообще стихи! Наскоро пробежав первые подвернувшиеся строфы он содрогнулся. Ну и патока! Из той муры, какой забивают журнальные страницы, когда не хватает детективных рассказов. Именно это длинноволосые идиотки читают своим дефективным дружкам в провинциальных салонах. Короче, полная гадость. Нет, не может быть, чтобы это сочинила Энн!

Но в следующий миг страшная правда оглушила его. На титульном листе вилась надпись:

Моему дорогому и любимому дяде Питеру

С любовью от автора

Энн Честер

Зал завертелся, да так, словно лучший друг ранил его нежнейшие чувства или возлюбленная огрела сзади мешком с камушками. Долю секунды он просто стоял. Преданность прекрасной Энн пошатнулась, будто он застиг ее на преступлении, разоблачившим в ней такие пороки, о которых он и не подозревал.

Но тут он заметил дату издания — и тучи рассеялись. Он снова любил свою Энн. Мерзопакостная книжка опубликована пять лет назад!

Волна жалости окатила Джимми. Больше он ее не винил. Пять лет назад она была в том нежном возрасте, когда человек еще не отличает добра от зла. Ее нельзя винить, что она сочиняла сентиментальные стишата; он и сам в таком возрасте мечтал стать эстрадным певцом. Юности надо прощать. И, умиляясь всепрощению, он принялся листать страницы.

Но тут с ним стало твориться нечто любопытное — ему казалось, будто он уже листал их. Рано или поздно такое чувство испытывает каждый. Он был почти убежден, что не в первый раз видит стишок на двадцать седьмой страничке, озаглавленный «Элегия». Встречались строчки совершенно знакомые. Люди, разбирающиеся в таких вещах, объясняют, что дело тут в клетках мозга, которые что-то такое делают; ну, в общем, что-то, связанное с мозговой деятельностью. Скорее всего, это и происходит с ним сейчас.

Но нет! Все-таки дело не в этом. Смутное чувство, что он уже читал эти стихи, росло, а не тускнело. Читал, определенно читал! Когда? Где? А главное, с какой стати? По собственной воле читать их он ни за что бы не взялся.

Именно эта мысль и подтолкнула его память в верном направлении. За всю свою жизнь он всего какой-то год был обязан читать книги, которые ни за что бы не стал читать сам — когда работал в «Кроникл». Может, так случилось, что ему давали их на рецензию? Или…

И тут память, в обычной для нее затейливой манере, едва плетясь в начале, вдруг одним легким скачком завершила путешествие. Он вспомнил! А за озарением наступило смущение… и ужас.

— Господи!

Теперь до него дошло, почему там, в Лондоне, ему сразу почудилось, будто он уже видел такие волосы. Туман рассеивался, все проступало с беспощадной четкостью. Он вспомнил, что случилось пять лет назад, в ту встречу, на которую таинственно намекала Энн. Он понял, что она, подразумевала тогда, на пароходе, обвиняя Джимми Крокера в том, что он излечил ее от сентиментальности. На лбу у него проступил холодный пот. Теперь интервью вспомнилось ему ясно и четко, словно случилось пять минут, а не пять лет назад.

Вспомнил Джимми и свою статейку в газете, и мерзкую радость, с какою он ее кропал. В ту пору его распирало буйное, неудержимое, мальчишеское чувство юмора. Оно взбрыкивало, как молодой жеребенок, не оглядываясь, кого лягает. Вспомнив, что он тогда ликующе настукал на машинке, Джимми содрогнулся и поймал себя на том, что ему гнусен человек, который мог без малейших угрызений совести совершить такую жестокость. Помнится, он еще прочитал избранные места восхищенному коллеге… Могучее сочувствие к Энн взбурлило в нем. Неудивительно, что ей ненавистны даже воспоминания о Джимми Крекере!

Возможно, раскаяние вконец истерзало бы его, не попадись ему случайно сорок шестая страница. «Похороны любви» он прочитал за две минуты, стишок был совсем коротенький — и настроение его кардинально переменилось. Больше он не чувствовал себя подлым убийцей. «Похороны любви» подействовали как тоник, оживили, влили новую энергию. Какие кошмарные стихи! Какие нелепые, какие слабые! Все, понял он, обернулось к лучшему.

На пароходе Энн призналась, что его насмешки отбили у нее склонность к поэзии. Если так, то он сыграл в ее жизни роль спасителя! Он представил, какой она стала бы, сочиняй и сейчас такую чушь, и возликовал от того, что совершил пять лет назад. В сущности, сегодняшняя Энн — восхитительная, несравненная девушка, задумавшая похитить Огдена, — его творенье! Именно он растоптал в ней вирус сентиментальной поэзии. Наум ему пришел напев старой песенки:

Не просто доволен — горд! Однако после первых восторгов ликование упало до умеренного. Кару за свой добрый поступок он все равно несет. Для нее Джимми Крокер — не спаситель, а помесь людоеда с вампиром. Нельзя допустить, чтоб она узнала, кто он на самом деле. Никогда! Или хотя бы, до тех пор, пока ему не удастся усердным трудом стереть ее отношение к давнему проступку.

Дробный стук каблучков ворвался в его мысли. Он быстренько сунул книжку на место. Вошла Энн, плотно притворив за собой дверь.

— Ну? — нетерпеливо спросила она.

С минуту Джимми не мог отвечать. Он смотрел на нее, думая, какое она совершенство. Без всех этих сантиментов, решительная, требовательная, энергичная — словом, Энн, а не автор «Одинокого Сердца».

— Попросили вы ее?

— Да, но…

— О! — лицо у Энн вытянулось. — Значит, не хочет брать Джерри обратно?

— Отказала наотрез. Я старался как мог.

— Понятно… Они помолчали.

— Это решает дело, — сказал наконец Джимми. — Теперь вы, волей-неволей, разрешите мне участвовать.

— Это же большой риск! — встревожилась Энн. — Ведь самозванство — уголовное преступление?

— Ну и что? Говорят, в современных тюрьмах — очень хорошие условия, концерты, пикники, то-се… С удовольствием посижу там. У меня недурной голос, хор организую.

— Мне кажется, мы нарушаем закон. Я говорила Джерри, что нам ничего не грозит. Ему — только потерять работу, а меня отослали бы к бабушке. Но это я так, ради его успокоения. Как по-вашему, стоит сначала выяснить, какое тут полагается наказание?

— Это можно. Заодно проясним и мои дальнейшие планы. Если мне грозит пожизненное заключение, не нужно заботиться о выборе профессии.

— Меня-то вряд ли отправят в тюрьму, — проговорила Энн, — я все-таки родственница. Хотя лучше в тюрьму, чем к бабушке. Она живет в жуткой дыре и вечно сердится. Но с вами они церемониться не станут, как бы я ни заступалась. Нет, правда, лучше все это бросить! Я чересчур увлеклась. Не учла все обстоятельства.

— Ни за что! Умру, но не брошу. Победа иль провал. Что вы ищете?

Энн копалась в пухлом томе, стоявшем у окна.

— Это каталог, — коротко объяснила она, листая страницы. — У дяди Питера кипы юридических справочников. Я ищу «похищение». Вот. «Энциклопедии — полка «х». А, она наверху. Минутку.

Вбежав по короткой лесенке, Энн скрылась.

— Вот она! — донесся голос с галереи. — Нашла!

— Давайте! — крикнул Джимми.

— А сколько страниц! Сейчас, сейчас! Минутку. С галереи доносилось шуршанье и чиханье.

— Ох, ну и пылища тут! Густым слоем. А сигаретных окурков! Надо дяде сказать. Угм… А, вот! Наказание за похищение…

— Тш-ш! — прервал Джимми. — Идут. Дверь открылась. Вошел Огден.

— Привет! — заметил он. — А я тебя искал. Не думал, что застану тут.

— Входи, мой мальчик, устраивайся как дома! — радушно пригласил Джимми.

— Нахальный ты, жуть! — Огден неприязненно оглядел его.

— В устах сэра Хьюберта Стэнли это похвала.

— Э? Кто такой?

— Один дядя. Разбирался, что к чему.

Огден прикрыл дверь.

— Я тоже не промах. Знаю, к примеру, кто ты. — Он хихикнул. — Раскусил тебя!

— То есть?

Толстый отрок хихикнул снова.

— Думаешь, такой ты ловкий, дальше некуда? А я тебя просек. Джимми Крокер! Пхе! Какой там Джимми! Какой там Крокер! Ты — мошенник! А зачем ты тут? Ясно. Чтобы меня спереть.

Уголком глаза Джимми поймал потрясенное лицо, выглянувшее между балясин галереи и торопливо нырнувшее за них. Оттуда не доносилось ни звука, но Джимми знал, что Энн ловит каждое слово.

— С чего вдруг такие догадки?

Огден бухнулся в глубины любимого кресла, вольготно забросил ноги на письменный стол и встретил взгляд Джимми стеклянным, но проницательным взором.

— Сигаретка найдется?

— Извини — нет. Очень жаль.

— Мне еще больше.

— Однако, с твоего разрешения, вернемся к первоначальной теме, — попросил Джимми. — С чего ты решил, будто я хочу тебя похитить?

Огден зевнул во весь рот.

— Сидел в гостиной после ленча, когда этот тип, ну, лорд, зашел к мамаше. Хотел, видите ли, «побеседовать наедине». Ну, мать меня отослала, а я, само собой, сел под дверью.

— Тебе известно, куда попадают мальчики, которые подслушивают под дверьми секретные беседы? — сурово вопросил Джимми.

— А то! На свидетельское место в суде. Так вот, сижу я, значит, и слышу: этот лорд говорит матери, что он притворился. А на самом деле, никакой ты не Джимми Крокер, он в жизни тебя не видал. Еще, говорит, ты мошенник, за тобой надо следить. Тут я и догадался, что к чему. А что, ловко ты это, в дом втерся! Хвалю.

Джимми не отвечал, обдумывая лихой контрудар Джека-Джентльмена. Невольно он восхитился простотой стратегии, тут была какая-то артистичность, достойная уважения.

— Слушай-ка, — продолжал Огден, — давай обсудим с тобой это дельце. Понимаешь, меня дважды крали, и все — им, ворам. Обнаглели, сил нету. Фиг они меня получат! Хоть бы немножко отстегнули. Обрыдло, сказать не могу! Крадут меня, крадут, а навар — другим. Ну, ладно, я твердо решил — следующий раз пускай берут меня в долю. Усек? Пятьдесят на пятьдесят. Согласен — валяй, похищай. Нет — сделка расторгается. Фиг ты меня тогда похитишь! Раньше, когда меня похищали, я совсем маленький был, а теперь — не дамся. Ну, чего скажешь?

Джимми подрастерялся. Видимо, он толком не проник в особенности этого характера. Чем ближе он знакомился с Огденом, тем больше ему нравился ее план. Все верно, только владелец собачьей клиники способен совладать с этим примечательным юнцом.

— Н-да, век коммерции.

— А то! Я человек деловой. Слушай-ка, а ты в одиночку работаешь или с Баком Маджинисом и его парнями?

— Н-нет… Маджиниса я не знаю.

— Он меня первый упер. Крутой парень. А вот потом — Фишер. Значит, ты с Сэмом?

— Нет.

— Так я и думал. Вроде он женился и отошел отдел. Жалко все-таки, что ты не от Бака. Бак мне нравился. Когда я жил у него, он здорово меня развлекал. Когда меня от него забрали, газетенка одна интервью у меня взяла. Притопала такая тетя, наваляла статейку «Даже у похитителей под грубой кожей бьется нежное сердце». У меня в альбоме наклеено. Прям сейчас, нежное сердце! Нет, Бак — парень что надо. В кости с ним сражались, жвачку меня научил жевать. До смерти охота, чтобы он меня снова похитил. Ладно, от себя работаешь — мне без разницы. Половину отстегнешь, и привет.

— Занимательный ты юноша!

— Полегче, полегче! Сколько и так терплю, без наглостей твоих. Ну, как? Говорим конкретно. Согласен или нет? Решай.

— Решить легко. Обещаю тебе половину от того, что мне перепадет.

Огден с вожделением глянул на письменный стол.

— Расписочку бы, конечно. Ладно, в суде все равно не пройдет. Доверимся тебе на слово.

— Как говорится, воровская честность.

— Полегче! Кто тут воры? Обычная сделка. Я — ценный товар, черта с два даром уступлю! И как это я раньше не додумался? Ладно. Договорились. Теперь дело за тобой. План придумывай сам!

И, выдравшись из кресла, Огден удалился из библиотеки. Спустившись с галереи, Энн нашла Джимми в раздумье. На стук ее каблучков он поднял глаза.

— Что ж, это облегчает дело, — заметил он. — Решает проблему способа и средств.

— Это ужасно! Это губит все! Вам нельзя оставаться в доме! Сейчас же уезжайте. Вас разоблачат, арестуют!

— Это соображение побочное. Главное — провернуть дельце. А тогда уж будем думать, как быть со мной.

— Неужели вы не видите, какой это риск?

— Мне все равно. Я хочу вам помочь.

— А я не позволяю.

— Придется позволить.

— Что вы подумаете обо мне, если я разрешу пойти на такую опасность…

— Мои мысли не переменятся. Мнение уже сложилось, ничто его не поколеблет. Я вам еще на пароходе пытался сказать, да вы не дали. По-моему, вы — самая совершенная, самая чудесная девушка в мире. Я полюбил вас с первого взгляда тогда, в Лондоне. Мы были незнакомы, а я все понял. Именно вас я искал всю жизни. Господи вы еще рассуждаете о риске! Разве вы не понимаете, что находиться с вами рядом, говорить, знать, что мы делаем общее дело — вполне достаточно? Для вас я готов на что угодно. Не думайте, что я отступлюсь из-за какой-то ничтожной опасности!

Энн, отойдя к дверям, смотрела на него широко раскрытыми глазами. С другими молодыми людьми — а их было предостаточно с самого первого ее появления в обществе — с другими, когда они так говорили, она держалась холодно и высокомерно, немножко их, возможно, и жалея, но не сомневаясь в собственных чувствах и в способности устоять перед их мольбами. Но сейчас сердце ее неслось скачками. Мало того — она побаивалась, что хладнокровная, сдержанная Энн Честер вот-вот окажется в очень глупом положении. Совершенно внезапно, без всякого предупреждения, она поняла, что в Джимми есть качество, которое находит в ней отклик. Что-то такое, бунтарское. В общем, они с ним — одного сорта. Мужчины редко ей нравились; она не могла определить — отчего, но ни один из тех, с кем она играла в гольф, ездила верхом, плавала на яхте, не вызывал отклика в ее душе. С тех пор как она узнала власть самоанализа, она поняла, что виновата некая ее изначальная черточка. Она не могла бы сказать какие качества ей требуются, но не сомневалась, что узнает их сразу. И сейчас она их узнала, безрассудство, бесшабашность, жизнерадостность — все было под стать ее озорному своеволию.

— Энн! — окликнул Джимми.

— Слишком поздно.

Она не собиралась отвечать так. Она хотела сказать, что это невозможно, об этом не может быть и речи. Но сердце вырвалось из-под контроля, подхлестываемое иронией событий. Теперь она знала, почему ее так тянуло к этому человеку. Они созданы друг для друга. Она загубила свое счастье.

— Я, — проговорила она — обещала выйти замуж за лорда Уизбича.

— Замуж! За Уизбича! — Джимми оцепенел, словно его ударили.

— Да.

— Но… когда?

— Только что. Всего несколько минут назад, когда везла его в отель, предложение он мне сделал еще до нашего отъезда в Англию, и я обещала дать ответ, когда вернусь. Но дни катились и катились. Меня что-то удерживало. А сейчас он начал уговаривать снова, нелепо было опять тянуть. Я и согласилась…

— Вы же не любите его! Не может быть… Энн открыто встретила его взгляд.

— Со мной будто что-то случилось в те несколько минут. Я не могла думать ясно. Недавно для меня замужество не играло большой роли. Лорд мне, в общем, нравился, симпатичный, спокойный. Я чувствовала, мы хорошо поладим и будем счастливы не хуже других. Брак наш будет счастливым, насколько вообще бывают счастливыми браки в наши дни. Вот так оно все и получилось.

— Вы не можете выйти за него замуж! Это бред какой-то!

— Я обещала.

— Так нарушьте обещание!

— Не могу.

— Нарушьте!

— Нет. Человек должен играть до конца.

— Но не в данном случае… — Джимми подыскивал слова. — Вы не должны… Это ужасно… именно в этом случае… — Он осекся, разглядев ловушку, в которую попал. Он не может разоблачить мошенника, не разоблачив себя. И это не все. Предубежденность против Джимми Крокера уходила корнями в дурацкую обиду, но с годами разрослась, и кто может знать, насколько сильна теперь!

Энн шагнула к нему, приостановилась в нерешительности и, точно бы отважившись наконец, подошла и тронула за рукав.

— Мне очень жаль!.. Наступило молчание.

— Простите.

Она отошла. Тихонько притворилась дверь. Джимми едва заметил, что Энн уже нет. Он опустился в кресло, любимое кресло Пэтта, и невидящим взглядом уставился в потолок. А потом — не то несколько минут спустя, не то несколько часов — очнулся от резкого щелчка дверной ручки. Он выпрыгнул из кресла. Может, вернулась Энн?

Нет. Не она. Из-за двери вопросительно высунулась светловолосая голова лорда Уизбича.

— О! — воскликнул пэр, узрев Джимми. И голова унырнула.

— А ну-ка, пойди сюда! — резко закричал Джимми. Голова вынырнула вновь.

— Меня зовешь?

— Тебя, тебя!

Вслед за верхним этажом показался и весь лорд, на вид — вкрадчивый и невозмутимый. Но в глазах его тлел опасливый огонек, и от двери он отдаляться не стал, придерживаясь за ручку. Вряд ли, думал он, Джимми прослышал о его беседе с хозяйкой, но в голосе у того перекатывались угрожающие нотки и лучше поостеречься. Безопасность превыше всего.

— Мне сказали, мисс Честер в библиотеке, — сообщил он, чтобы разрядить напряженность.

— А тебе что нужно от мисс Честер? Нет, какой гад! Какой змий! Одно слово, взломщик!

Даже самый солнечный оптимист и тот не сумел бы предположить, что с ним говорят по-дружески, с сердечной теплотой. Пальцы несчастного лорда крепче ухватили дверную ручку, скулы слегка зарделись.

— Что это все значит? — поинтересовался он.

— То, что ты — мошенник!

— Не ори так! — лорд Уизбич встревожился всерьез. — С ума ты, что ли, сошел? Еще услышат!

Джимми глубоко вдохнул и выдохнул.

— Надо мне держаться от тебя подальше. Иначе я за себя не отвечаю. Не хотел бы тебя убивать. Вернее, хотел бы, но не стоит.

Джимми медленно попятился, пока не наткнулся на письменный стол, за который и схватился мертвой хваткой, прочно встав на якорь. Он страшился опрометчивых поступков, но от вида Джека-Джентльмена кровь просто кидалась в голову. Один соперник оперся о стол, уцепившись обеими руками в массивную столешницу; другой накрепко держался за дверную ручку. В такой напряженной позиции и продолжилась беседа.

— Мисс Честер только что сообщила мне, — Джимми изо всех сил заставлял себя говорить спокойно, — что согласилась выйти за тебя замуж.

— Верно. Об этом объявят завтра. — Он чуть не сказал, что надо бы, как положено, прислать какой-нибудь подарок, но прикусил язык, не совсем нанимая, какие именно чувства испытывает враг. Казалось бы, с какой ему стати возражать против его брака с Энн? Но нет, он явно принял это близко к сердцу. При всей своей любви к тихим шуткам, лорд Уизбич рассудил, что, раз соперник фунтов на пятьдесят тяжелее и дюймов на шесть повыше, задираться не стоит.

— А что?

— Ничего завтра не объявят! — отрубил Джимми. — Потому что к завтрашнему дню ты будешь очень далеко. Конечно, если совсем не опупел.

— Э… э… ты про что?

— Про то самое… Выкатишься к завтраку! А то я тебя разоблачу.

Хотя нельзя сказать, чтоб лорд Уизбич находился на седьмом небе от счастья, но он расхохотался.

— Ты!

— Я.

— Да ты сам-то кто?

— Представь, племянник миссис Пэтт, Джимми Крокер.

— Так вот какой курс ты взял!

— Это правда.

— Отправишься, значит, к миссис Пэтт и заявишь, что ты ее племянник, а я мошенник?

— Именно.

— И думать забудь! — Уизбич веселился от души, забыв о всех тревогах. — Ничего, мысль неплохая, но я тебя опередил. Уже наведался к миссис Пэтт с этой самой историйкой. Отправился сразу после ленча. Думаешь, она тебе поверит? Не-ет! У этой дамы я котируюсь высоко. Тебе меня не обскакать!

— Представь, обскачу. По той причине, что я действительно Джимми Крокер!

— Ох! Прям сейчас.

— Тем не менее.

Улыбка Уизбича дышала терпимостью.

— Блеф — не грех, но — не сработало! Понятно, ты бы рад меня выпихнуть. Что ж, придумай чего поубедительнее.

— Какой блеф! Взгляни. — Джимми стянул пиджак и бросил лорду Уизбичу. — Изнутри, на подкладке кармана — ярлык портного. Там имя и адрес заказчика. «Д. Крокер. Дрексдел хаус, Гровнор сквер. Лондон».

Уизбич взял пиджак, посмотрел. Лицо у него немного вытянулось, но он еще не сдался.

— Тоже мне доказательство!

— Да? Подумай о репутации портного. Вряд ли он войдет в сговор с самозванцем. А желаешь доказательств покрепче, я тебе газетчиков приглашу, которые со мной работали. Сразу меня опознают. Или уже убедился?

Тут лорд капитулировал.

— Не разберу, что за идиотская игра! Почему тогда не сказал?

— У меня свои причины, какие — неважно. Суть та, что ты выметешься отсюда к завтрашнему утру. Доехало?

— Уловил.

— Вот, пожалуй, и все. Не хочу больше отнимать у тебя драгоценное время!

— Нет, послушай! — теперь Джек-Джентльмен говорил жалобно. — Дай мне хотя бы шанс уйти достойно! Дай время договориться, пусть приятель из Монреаля пришлет мне телеграмму, попросит выехать немедленно. Иначе, считай, ты на меня копов напустил. Старушка здешняя знает, у меня в Канаде бизнес. Зачем уж так бесцеремонно меня вышвыривать?

Джимми задумался.

— Ладно, не возражаю.

— Спасибо.

— Но смотри, не затевай никаких фокусов!

— Не понимаю даже, про что ты!

— Кончай, друг моей юности, — Джимми указал на сейф. — Между нами секретов нет. Я знаю, ты охотишься за порошком, и ты знаешь, что я знаю. Сегодняшний вечер, пока ты в доме, проведешь у себя в комнате. Выспись хорошенько перед долгой дорогой. Понятно, старый приятель?

— Да-да…

— Тогда все. Намокай улыбочку на морду и сгинь с глаз моих.

Бабахнула дверь. Лорд Уизбич долго обуздывал чувства, но на прощанье не сумел отказать себе в небольшой демонстрации. Джимми пересек зал, поднял пиджак со стула… и тут его окликнули.

— Эй, слушай-ка!

Джимми круто обернулся; в зале, по всей видимости, было абсолютно пусто. Что за чертовщина?! Снова раздался голос,

— Ах, ах, ах, как смешно!

Говорили сверху. Про галерею Джимми и забыл и, обратив взор туда, обнаружил пухлую физиономию, маячившую над перилами на манер химеры.

— Ты чего там прячешься? — возмутился он.

— Покурить заскочил.

— Как туда попал?

— А дверь тут есть, прямо с лестницы. Я сюда часто забегаю, сигаретку спокойно выкурить. Чего ты устраиваешь? Похититель, видите ли! Дуришь, как последнего болвана! Значит, ты и вправду — Джимми? Тогда чего ребенка обманывать? Про долю в выкупе? Ай, устал я от тебя!

Физиономия скрылась, и Джимми услыхал тяжелый топот. Стукнула дверь. В библиотеке воцарился мир.

Джимми уселся в любимое кресло Пэтта, которое обычно занимал Огден. От стремительного разворота событий у него слегка плыло в голове. Ему хотелось обдумать положение.

В круговороте сбивчивых происшествий ясно было одно: он упустил шанс, теперь не удастся похитить Огдена. Все устраивалось так просто и красиво до последней минуты, но теперь, раз мальчишка раскусил, кто он, нечего и пытаться. Джимми никак не желал мириться с фактом. Наверняка даже сейчас способ есть… И вдруг его озарило. Превосходнейший план! Правда, тут требуется пособничество отца. Жизнь мчалась теперь таким галопом, что он, собственно, не успел задуматься над удивительнейшей загадкой. Каким манером здесь оказался отец?

Хорошо бы понезаметнее встретиться с ним. Спускаться в буфетную, или где там он обретается в новом своем воплощении, нельзя. Тут возникла счастливая мысль: можно попросту позвонить в звонок для прислуги. Конечно, есть риск, что придет другой слуга, но попробовать стоит. И он позвонил.

Вскоре дверь открылась. Джимми обернулся и увидел никак не отца, а жуткую особу неопределенного возраста, одетую как горничная. Его душе, терзаемой муками совести, показалось, что она глядела неприязненно и подозрительно. Ему не понравились ни сурово поджатые губы, ни бусинки глаз под нависшими бровями. Словом, редко встречал он таких непривлекательных дам.

— Звънили, сэр?

Сморгнув, Джимми почти утонул в кресле. Слова пальнули по нему картечью.

— Э… а… да…

— Чтъ жълаете?

Усилием воли он привел смятенный ум в равновесие. — О… э… Пожалуйста, пришлите ко мне Скиннера, дворецкого.

— Слъшсь, сэр.

Призрак исчез, а Джимми, вынув платок, промокнул лоб. Его охватило чувство вины, точно кто-то обвинил его в безымянном преступлении, а он не может обвинение отрицать. Такова была магическая мощь левого глаза, когда он смотрел прямо на предмет. Подумать страшно, что было бы, если бы грозная сыщика смотрела на мерзавца-мужчину, паля из двух стволов. Сейчас половина заряда расходовалась впустую, изрешетив зону в нескольких футах от цели.

Вскоре дверь отворилась снова и появился Крокер, похожий на благожелательного священника.

 

ГЛАВА XIX

— Ну, Скиннер, как жизнь? — поинтересовался Джимми. Крокер осторожно огляделся. Священническое обличье свалилось, точно мантия, и он прыгнул к сыну.

— Джимми! — схватив руку сына, он яростно потряс ее. — Слушай-ка, до чего ж здорово тебя видеть!

Джимми высокомерно выпрямился.

— Скиннер, добрый мой старый слуга! Вы забываетесь. Вас вышвырнут отсюда, если вы будете так фамильярно обходится с гостями, — он хлопнул отца по спине. — Ну, пап! Как ты-то тут очутился? Давай, выкладывай, почему ты дворецкий? Когда приехал?

Крокер скромно пристроился на краешке стола и, покачивая ногой, сиял улыбками.

— Это все твое" письмо! Слушай-ка, Джимми! Не нужно тебе было удирать из-за меня.

— Понимаешь, решил, у тебя больше шансов стать пэром, если я не буду под ногами крутиться. Между прочим, папа, а как мачеха приняла эту историю с лордом Перси? На счастливое лицо Крокера набежала тень.

— И вспоминать не хочется… Разозлилась из-за Перси — ужас! И из-за того, что ты сбежал в Америку. Черт побери, что же она чувствует теперь, когда и я смотался! Представить, страх берет!

— Кстати, ты еще не объяснил. Как ты тут оказался?

— Тоска взяла по родине. Со мной всегда так в бейсбольный сезон. А после разговора с Пэттом совсем уж невмоготу стало.

— Когда ты умудрился с ним поговорить? Ты его, что, в Лондоне встречал?

— Не то слово! Я этих Пэттов самолично в дом пустил!

— Вот это да!

— Подошел как раз к парадной двери, на погоду взглянуть — проверить, сильный ли ночью шел дождь, на крикет не хотел идти, и только-только подошел — звонят. Я и открыл…

— Гадость какая! Папа, мне стыдно за тебя! В Палате лордов такого не потерпят!

— Ну вот, я и моргнуть не успел, как они уже приняли меня за дворецкого. Я не хотел, чтоб твоя мачеха узнала, что я дверь открыл — ты ж помнишь, какая она чувствительная — и решил: ладно уж, подыграю им. А по дороге в гостиную не удержался и спросил старикана, как идет бейсбольный чемпионат. Его это так ублажило, что он сходу предложил мне у них служить, если я захочу сменить место. А тут еще твое письмо, что ты отплываешь в Нью-Йорк. Ну, я и не вытерпел. Надоел мне этот Лондон. Ушмыгнул, почти сразу за тобой, и явился прям сюда. Приплыл на «Кармантике». Пэтты сразу дали мне место. — Крокер примолк, святой свет энтузиазма преобразил простые черты его лица. — Слушай-ка, Джимми, я ведь матчи смотрю чуть не каждый день! Ну, Ларри Дойл! Ну, гоняет он противников! А уж этот Клемм! Одно слово, молоток. Глянь-ка сюда! — соскочив со стола, он сгреб охапку книг и начал раскладывать их на полу. — В шестой двое парней стояли на базах, а этот, как уж там его, схватил биту… Послал мяч в центр «ромба», вот, где эта книженция…

— Эй-эй! Возьмите себя в руки, Скиннер. Нельзя так швыряться хозяйскими книгами! — Джимми расставил книги по местам. — Тише, папаша. О бейсболе поговорим в другой раз. Скажи мне лучше вот что, какие у тебя планы? Ты уже заглядывал в будущее? Не намерен же ты служить дворецким всю жизнь! Когда возвращаешься в Лондон? Свет на лице Крокера померк.

— Н-де, вернуться, конечно, надо. Но не сейчас же! Ведь «Гиганты» ведут счет в Лиге!

— И ты просто смылся от мачехи, ничего не сказал?

— Записку ей оставил. Сообщил, что уезжаю в Америку отдохнуть. Да, Джимми, думать жутко, что она со мной сотворит, когда доберется до меня…

— Папа, не падай духом! Объясни, что место женщины дома, а мужчины — на бейсбольном поле.

— Хорошо так говорить, — Крокер сомнительно покачал головой, — когда ты за три тысячи миль от дома. Но ты, Джимми, не хуже моего знаешь, что с твоей мачехой, хотя женщина она замечательная, не очень-то разгуляешься. Взгляни хоть на ее сестрицу. Правда, ты в доме недолго, может, и не заметил, до чего она похожа на Юджинию. Такой же тиран. Старик Пэтт — чистый подкаблучник. Знаешь, наверное, и я тоже. Есть такие мужчины, которые рождены, чтоб их подминали властные женщины. Я — из них, а твоя мачеха — из этих самых женщин. Да-а, достанется мне… Все, что причитается. Значит, надо побольше развлекаться, пока я тут!

В том, что говорил Крокер-старший, была своя правда, и Джимми это признал. Он сменил тему.

— Ладно, неважно. Какой смысл тревожиться о будущем? Скажи, папа, где это ты научился говорить: «Кушать подано, мадам?». Так ловко дворецкого изображаешь!

— Бейлисс меня в Лондоне научил. А потом, я ж играл дворецких!

Джимми помолчал.

— А не случалось ли тебе, папа, играть похитителя детей? — осведомился он.

— Как не случаться! Ты что, Эда забыл?! Помнишь, пьеска у нас шла, «Выход — тут»? Ты же видел меня в ней.

— А, да, да, — покивал Джимми. — Помню, была у тебя такая роль. Ты выходил на темную сцену…

— Вспыхивал свет…

— И ты брал под прицел всю команду, пока они не проморгались. Играл ты, папа, потрясающе!

— Хорошая была роль, что говорить! — скромно согласился Крокер. — Эффектно сделана. Да, я мог бы еще разок сыграть похитителя. Есть в них что-то такое…

— И сыграешь. Я ставлю маленький скетч, главная роль там — похититель.

— Скетч? Ты, Джимми? Где ж это?

— Да здесь, в этом доме. Называется «Похищение Огдена». Премьера сегодня вечером.

Крокер тревожно взглянул на своего единственного сына, подозревая, что тот бредит.

— Любительский спектакль? — предположил он.

— В том смысле, что гонорара не заплатят — да. Пап, ты ведь знаешь этого Огдена? Так вот, дело просто. Я хочу, чтобы ты его похитил.

Крокер тяжело опустился на стул и помотал головой.

— Не понял…

— Да, конечно. Я еще и объяснять не начал. Пап, надеюсь, пока ты шатался по дому, ты заметил девушку с золотисто-рыжими волосами?

— Энн Честер?

— Да. Энн Честер. Я женюсь на ней, папа.

— Джимми!

— Правда, она этого пока не знает. Теперь слушай меня внимательно. Пять лет назад Энн Честер выпустила книгу стихов. Вон, стоит на полке, минуту назад ты клал ее вместо второй базы. Так вот, тогда я работал в газете и тиснул разносную рецензию. Ясно?

— А Энн затаила на тебя злобу?

— Именно. Запомни это, потому что тут — корень, из которого расцвела вся эта история.

— Не понимаю! — перебил его Крокер. — Ты говоришь, у Энн на тебя зуб. Как же так получилось, что утром, когда я впускал вас, вы были в самых лучших отношениях?

— Я ждал, что ты про это спросишь. Понимаешь, она не знает, что я — Джимми Крокер.

— Но ты же назвался Джимми Крекером!

— Правильно. Тут сюжет густеет. Я познакомился с Энн в Лондоне, мы плыли на одном пароходе, выяснилось, что Джимми Крокера она ненавидит больше всех в мире. Я и назвался другим именем. Я для нее — Бейлисс.

— Что?!

— Так уж получилось. Надо было придумать что-то быстренько, на ходу. Клерк в пароходной компании ждал, чтоб вписать мое имя в билет. А я только что разговаривал с Бейлиссом по телефону, ну, его имя и выскочило. Знаешь, как оно бывает. Теперь смотри, как все развернулось дальше. Старик Бейлисс приходит на Паддингтон проводить меня. Энн видит меня там, кричит: «Добрый вечер, мистер Бейлисс!» Натурально, Бейлисс откликается. Оставалось выдать его за моего отца, что я и сделал. А Энн решила, что некий человек по фамилии Бейлисс катит в Америку за счастьем. Переходим к третьему акту. Случайно я встретил Энн, приглашаю в кафе. Пока мы ели, подскочил этот урожденный идиот Реджи Бартлинг, которому непонятно с чего приспичило поехать в Америку. Ну, обратился ко мне по имени. Я понимал — стоит Энн узнать, кто я на самом деле, она больше и не взглянет в мою сторону. Поэтому я окинул его надменным оком и ответил: «Обознались, приятель». Бедняга уковылял, может — уже покончил самоубийством, а мы с Энн остались обсуждать столь необычное совпадение: я — двойник мерзкого Джимми Крокера! Не упустил еще нить моей истории?

Крокер, слушавший со сосредоточенным вниманием, быстро кивнул.

— Пока все понятно. Но зачем ты оказался тут, в этом доме?

— А это уже акт четвертый, я как раз к нему подхожу. Оказалось, что Энн — самая добрая девушка на земле. Она решила, что, ради Огдена, надо вырвать его из семьи, где его балуют и губят, и отвезти к ветеринару. Тот подержит мальчишку у себя, пока не вобьет в него достойные принципы. Напарником ее был Джерри Митчелл.

— Джерри!

— Которого, как ты знаешь, вчера отсюда выгнали. На его долю выпадала черная работа. Теперь его уже не используешь, и я вызвался занять его место. Вон я, пожалуйста!

— Ты что, собираешься похитить мальчишку?

— Нет. Его похитишь ты.

— Я?!

— Ну да. Вроде бенефиса, выступишь в роли, которая принесла тебе славу. Позволь объяснить дальше. Не буду вдаваться в подробности, но Огден разнюхал, что я действительно Джимми Крокер, и теперь отказывается иметь со мной дело. Сначала я обманул его, уверил, что я — профессиональный похититель, и он предложил отдать ему половину выкупа. На этих условиях он согласен, чтоб его похитили.

— Ничего себе!

— Да, такой вот сообразительный юноша, битком набит свежими идеями. А теперь, все разнюхав, он не хочет действовать со мной заодно. Значит, ты меня подменишь. В пятом акте, который развернется сегодня вечером, когда дом отойдет ко сну, звездой станешь ты. До завтра откладывать нельзя. Узнав, что лорд Уизбич — мошенник, Огден, пожалуй, кинется со своим предложением к нему.

— Лорд Уизбич! Мошенник!

— Самого худшего разбора. Его цель — выкрасть эту взрывчатку. Игру я ему заблокировал, и он может переметнуться на Огдена.

— Джерри, если этот субъект — мошенник… Кстати, откуда ты узнал?

— Сам мне сказал.

— Почему же ты не разоблачишь его?

— Потому что для этого, Скиннер, добрый мой друг, мне придется объяснить, что я — настоящий Джимми Крокер, а пора еще не приспела. И, по моим прикидкам, не приспеет, пока ты не похитишь Огдена. Тогда я смогу подойти к Энн и сказать: «Может, в прошлом я вас обидел, но сейчас оказал большую услугу. Так что, похороним прошлое!» Теперь ты сам видишь, папа, все зависит от тебя. Я не прошу тебя ни о чем особенном. Сбегаю сейчас в меблирашки и расскажу Джерри Митчеллу, как мы все организуем. Пусть дожидается у дома, в машине. От тебя только и потребуется зайти к Огдену в образе Эда и проводить его в машину. А потом ложись и спи себе на здоровье. Главное — убедить Огдена, что ты профессиональный похититель. Тогда все сойдет гладко. Ты помни, он только и мечтает, чтоб его похитили. Конечно, ты справишься с такой легкой, привлекательной работой. Тебе самому приятно еще разок сыграть эту роль.

Джимми затронул нужную струнку. Глаза у его отца загорелись, ноздри защекотал запах театра.

— Бандиты мне всегда удавались… — раздумчиво произнес он. — Да, очень удавались.

— Вот именно. Взгляни на это под правильным углом! Я тебе добро делаю.

— А загримироваться нужно? — Крокер потер шею указательным пальцем.

— А как же!

— Значит, сегодня вечером?

— Часа в два ночи, я думаю.

— Я согласен!

Джимми схватил его за руку.

— Я знал, папа, что могу на тебя положиться! Крокер следовал своему ходу мыслей.

— Темный парик… синий подбородок… брови погуще… Да, в самый раз… В точности, как у Эда. Слушай-ка, Джимми, а как мне к твоему Огдену подобраться?

— Все будет в порядке. Подождешь в моей комнате, пока не наступит время. Это, считай, твоя гримерная.

— А из дома как с ним выберемся?

— Вон, через эту дверь. Я велю Джимми ждать на боковой улочке с двух часов ночи.

— По-моему, нормально…

— Да, я все учел.

— Сбегаю в город, куплю грим.

— А я — к Джерри. Крокера осенила идея.

— Посоветуй, пускай он тоже загримируется. А то мальчишка его узнает, а потом донесет.

Джимми восхитила сообразительность отца.

— Ну, пап, молодец! А мне и в голову не пришло… У тебя прямо талант к преступлениям!

Крокер скромно ухмыльнулся.

 

ГЛАВА XX

Крепость заговора зависит от крепости всех его звеньев. Блистательнейшие замыслы расползаются, если хоть одно из звеньев страдает умственной отсталостью, а среди заговорщиков — человек вроде Джерри Митчелла.

Селестина, урожденная Мэгги О`Тул, которую Джерри любил до одури, лишаясь и той скромной доли интеллекта, которая была ему отпущена природой, вошла в комнату экономки около десяти вечера. Вся прислуга ушла в кино, сидела тут только новенькая горничная, читавшая томик Шопенгауэра.

Лицо у Селестины разрумянилось, темные волосы растрепались, глаза сияли. Дышала она учащенно, левую руку прятала за спину. Новенькая ей не понравилась. Такая внешность не располагает к откровенности, но Селестине не терпелось поделиться секретом, а массовый исход выбора ей не оставил. Приходилось либо запереть секрет в трепещущей груди, либо выложить его этой слушательнице. В подобных обстоятельствах не заколебалась бы ни одна чувствительная девушка.

— Знаете… — приступила Селестина.

От Шопенгауэра нехотя поднялось лицо. Сверкающий глаз встретил взгляд Селестины. Второй глаз, не менее блестящий, уперся в потолок.

— Знаете, а я сейчас на свиданье была. С моим парнем, на улице… — с лукавой усмешечкой продолжила Селестина. — Ой, он такой шикарный!

Тонкогубый рот неодобрительно фыркнул. Но Селестину распирали новости, фырканье ее не испугало.

— Ну и что? — вопросила последовательница Шопенгауэра.

— Это Джерри Митчелл. Вы ведь его не видели? Ой, какой парень!

Теперь Селестина-Мэгги добилась безраздельного внимания. Новая горничная отложила книгу на стол.

— Да-да? — подбодрила она.

Утаивать сюрприз Селестина больше не могла. Спрятанная рука вынырнула на свет. На пальчике поблескивало колечко.

— Красивенькое правда? — спросила Мэгги, в благоговейном восторге глядя на него, и еще с минутку посозерцала искрящееся великолепие.

— Ой, я не могу! — продолжала она. — Звонит мне, значит, и просит чтоб я вышла к черному входу. Хочет мне кое-что сказать. Войти-то он не может, его ведь уволили. Ну, я выскакиваю, а он уже ждет! «Привет», — говорит, а я отвечаю: «Нахал какой!» А он: «Слышь-ка, у меня тут кое-что есть. Имею полное право нахальничать». Лезет в карман и достает колечко! Это самое. Я спрашиваю: «А чего это?» А он говорит: «Обручальное кольцо. Для тебя, если носить пожелаешь». Я прям ослабла вся, чуть наземь не грохнулась. А он, глядь, уже надевает мне его на палец…

Селестина скромно умолкла.

— Нет, правда, красота! — она полюбовалась снова. «Повезло — говорит — мне». Я спрашиваю: «Работу, что ли нашел?» А он: «Нет, не нашел. Сегодня вечером проделаю одну штуку, и мне отвалят столько, что смогу завести этот самый санаторий». Знаете, он всегда мечтал о такой ферме на Лонг-Айленде. Он все знает про тренировки и про здоровье, боксером ведь был. Я спрашиваю, что за штука, но он не говорит. Обещался рассказать, когда поженимся. Прям завтра пойдет покупать лицензию.

Селестина ждала поздравлений, с надеждой глядя на слушательницу.

— Пхе! — коротко бросила та и снова уткнулась в Шопенгауэра. Она была явно не из приятных.

— Нет, правда — красота? — спросила обескураженная Селестина. Новенькая издала непонятный горловой звук, саркастически хмыкнула и добавила потише, Селестина едва расслышала, да и то вряд ли правильно:

— Всъх пръпеку!

 

ГЛАВА XXI

Улица спала. Луна отсвечивала в темных окнах и на пустынных тротуарах. Шел второй час ночи. Порочные Пятидесятые еще сверкали огнями и шумели фокстротами, но в добродетельных Сотых, где располагался особняк Пэттов, царило добропорядочное сонное царство. Лишь случайный рокот проезжавшей машины нарушал тишину, да любовный вопль кошачьего Ромео, пробиравшегося на свиданье по закраине стены.

Джимми не спал. Усевшись на край кровати, он смотрел, как отец наносит последние штрихи грима, творя и создавая зверски устрашающую наружность. Широкими жирными мазками Крокер превращал себя в Эда, Короля Похитителей. С первого взгляда на него даже самый тупой зритель понял бы, что с ним не стоит гулять ночами по безлюдным аллеям и проулкам.

Крокер и сам это видел.

— Одно, Джимми, плохо, — сетовал он, смотрясь в зеркало, — не напугаю ли я его до полусмерти? Может, предупредить как-нибудь?

— А как? Уведомление послать?

Крокер с сомнением оглядел мерзостную физиономию, таращившуюся на него из зеркала.

— Опасно все-таки набрасываться с такой рожей на ребенка. Вдруг с ним припадок случится?

— Смотри, как бы с тобой не случился. Не страдай, папа, за Огдена. Уж кто-кто перепугается, только не он!

На туалетном столике стоял пустой бокал. Крокер грустно покосился на него.

— Зря ты, Джимми, вылил вино. Я б хлебнул. Для храбрости.

— Какая чушь! С тобой все в порядке. Пришлось вылить. Я сейчас не пью. Долго ли продержался бы, стой оно рядом и улыбайся мне? Неизвестно. Я дал себе зарок не опускаться больше до уровня животных, которые выпивают. Видишь ли, у моей будущей жены твердые воззрения на этот счет, и я не хочу рисковать. Соблазн — дело хорошее, но не на собственном столике. Тебе, папа, пришла недурная мысль поставить вино туда, но…

— Что? Я вина не приносил.

— А я думал, такие услуги входят в твои обязанности. Разве не дворецкий снабжает благородных и достойных? Ладно, неважно. Сейчас оно увлажняет почву под окном. Соблазн с моего пути устранен. Как-то лучше без соблазнов, — Джимми взглянул на часы. — Так. Пожалуй, что и пора. — Он подошел к окну. — Внизу ждет машина. Думаю, это Джерри. Приступай, папа. Да, кстати, скажи-ка Огдену, что ты от такого Бака Маджиниса. Последний раз его похищал именно Бак, и между ними завязалась крепкая дружба. Главное для визитера — достойные рекомендации.

— Однако! — Крокер-старший кинул в зеркало последний взгляд. — Встреть я себя на пустынной дороге, напутался бы!

Приоткрыв дверь, он прислушался. Откуда-то дальше по коридору доносился приглушенный храп.

— Третья дверь налево, — напомнил Джимми. — Третья! Посчитай. Смотри, не перепутай!

Толстеньким привиденьем Крокер выскользнул в темноту, и Джимми тихонько прикрыл за ним дверь.

Запустив своего покладистого родителя на стезю преступления, он выключил свет и вернулся к окну. Высунув голову на улицу, он на минутку отдался романтическим мечтаниям. Какая тихая ночь! Сквозь деревья огромными светляками светили фары. Ниже по реке задумчиво прогудел пароход. Какая прелесть! Джимми мог бы стоять тут вечно, уносясь в мечтах, но он знал, что пора идти в библиотеку. Ему выпало закрыть стеклянные двери за отцом и Огденом, и он намеревался пока что спрятаться на галерее. Главное — не допустить, чтоб его заметил Огден.

Прикрыв дверь, Джимми спустился вниз. В доме не было и признака жизни. Все замерло. Он разыскал лестницу и полез на галерею.

Там было пыльно. От запаха старой кожи Джимми задыхался. Он осторожно сел на пол, прислонился головой к нижней полке и стал гадать, как продвигается беседа между Эдом и его жертвой.

Между тем Крокер, в маске до ушей, пробирался к двери, указанной Джимми. Стояла могильная тишина. Веселый энтузиазм, с каким он ринулся в это дело, уже совсем растаял. Теперь, когда он попривык к новизне роли, брала верх его респектабельность. Одно дело играть Эда на сцене бродвейского театра и совсем иное — давать представление в реальной жизни. Когда он на цыпочках крался по коридору, перед ним четко встали ужасающие последствия его действий в случае провала. Он повернул бы назад, если б не мысль, что Джимми надеется на него, что там — от успеха зависит счастье сына! Подстегиваемый такими соображениями, Крокер приоткрыл дверь нужной комнаты — тихонько, дюйм за дюймом — и наконец вошел.

Мягко прокравшись к кровати, он гадал, как же действовать поосторожнее, чтоб, не дай Бог не напугать ребенка, но тут его избавили от беспокойств. С внезапностью разорвавшейся бомбы вспыхнул свет и какой-то голос крикнул: «Руки вверх!»

Когда Крокер проморгался и глаза у него привыкли к свету, он увидел, что Огден сидит на кровати с револьвером в руке. Оружие свое ребенок поставил на коленку, и дуло смотрело незваному гостю прямо в обширный живот.

Какие бы мучительные думы того ни терзали, о таком повороте он и не помышлял и растерялся вконец.

— Ты поосторожнее! — хрипло проговорил он. — А то еще выстрелит!

— Ну и что? — хладнокровно отозвался Огден. — Я — с безопасного конца. Зачем явился? — Он любовно оглядел смертоносное оружие. — Получил на купоны от сигарет, кроликов стрелять. А тут такой шанс! Могу пальнуть в человека.

— Ты что, убить меня хочешь?

— Ну!

Грим потек разноцветными жирными каплями, но маска помешала Огдену полюбоваться этим зрелищем. Он с интересом разглядывал посетителя. Вдруг его осенило.

— Слушай-ка, ты что, похищать меня явился?

На Крокера нахлынуло облегчение — так иногда бывало на сцене, когда память подводит, а партнер подбросит нужную реплику. Мы не скажем, что он совсем очухался, под дулом револьвера в себя не придешь, но все-таки дышать стало полегче.

— Ну, держись! — сиплым басом прохрипел он. — Сейчас тебя выволоку.

— Рук не опускать!

— Ах ты, какой сердитый! — прорычал Крокер. — Револьверчик может пальнуть! Слушай, а ты подрос с последнего раза, как мы тебя похищали.

Огден, как по волшебству, стал дружелюбным.

— Так ты что, от Бака Маджиниса?

— А то! — Крокер благословлял вдохновение, подсказавшее Джимми прощальный совет. — От Бака.

— А чего Бак сам не пришел?

— Занят. На другой работе.

К глубочайшему его облегчению, Огден опустил револьвер.

— Хороший парень. Мы с ним старые кореша. Читал в газете, как он меня тот раз похитил? Заметка у меня в альбоме наклеена.

— А то!

— Тогда порядок. Сейчас, минутку. Оденусь и двинемся.

— Ты потише только! Без шума!

— Это кто шумит? Слушай, а как ты сюда забрался?

— Через библиотеку.

— Всегда знал, что туда может влезть грабитель! Не пойму, чего эту дверь решетками не заберут?

— Внизу нас ждет тачка.

— Ого, клево! — одобрил Огден, натягивая рубашку. — А кто у тебя напарником? Я его знаю?

— Не. Новый один.

— А-а. Между прочим, я и тебя что-то не помню.

— Не помнишь? — в замешательстве переспросил Крокер.

— Хм, может из-за маски. Ты — кто?

— Эд, прозвище — Чикаго.

— Не помню никакого Эда Чикаго…

— Ничего, — утешил он, — теперь запомнишь! — Крокера озарила счастливая мысль.

Огден подозрительно рассматривал его.

— А ну, сними маску! Хочу взглянуть!

— Нельзя.

— Откуда мне знать, что ты по-честному играешь? Крокер пошел ва-банк.

— Ну, ладно. — Шагнул он к двери. — Тебе решать. Считаешь, нечестно? Так я сматываюсь!

— Эй, эй, минутку! — Огден не желал, чтоб рассыпалось выгодное дельце. — Я ж против тебя ничего не имею. Чего в бутылку лезешь?

— Передам Баку, не сумел захватить тебя. — Крокер сделал еще шаг к двери.

— Эй, стой! Ты чего?

— Идешь со мной?

— Конечно, если ты согласен на мои условия. Бак мне отстегивает половину.

— Ладно. Ровно половину того, что получит.

— Ну, договорились! Погоди, башмак натяну и двинулись. Готов!

— Потише ты!

— А что, по-твоему, мне делать. Петь, что ли?

— Степ отбивать! — пошутил Крокер.

Они осторожно выбрались из комнаты. На минутку Крекеру показалось, что чего-то не хватает, но только у лестницы он сообразил, чего именно. Не гремели аплодисменты, а эпизод их заслуживал.

Джимми в галерее услыхал, как тихонько скрипнула библиотечная дверь и, выглянув между балясин, увидел два неясных силуэта: один большой, другой поменьше. Они пересекли зал.

До него донесся шепот.

— Ты вроде говорил, тут влез.

— Ну!

— А чего ж она заперта?

— Вошел — и запер за собой.

Раздался слабый скребущий звук, за ним щелчок. Темноту комнаты рассеял свет луны. Силуэты исчезли. Джимми прикрыл стеклянные двери. Не успел он запереть их, как из коридора явственно донеслись шаги.

 

ГЛАВА XXII

Первым вспыхнул грубый инстинкт самосохранения. Думать он мог сейчас только о том, что от него потребуют объяснений, если его тут застукают; а потому, надо избежать всяких встреч. Одним прыжком очутился он на лестнице и достиг укрытия в тот миг, когда открывалась дверь. Он замер, сейчас его окликнут. Нет, все-таки успел во время, и снова стало тихо. В зале по-прежнему было темно, и это подало ему утешительную мысль: пришелец, равно как и он, не желает нарываться на любопытных. В припадке первой паники он решил, что его присутствие в библиотеке не выдержит яркого света расследований. Но теперь, спрятавшись на галерее, невидимый снизу, он принялся обдумывать действия вошедшего и вывел новое заключение.

Прежде всего, любой честный человек сразу же включил бы свет. И вряд ли честный крался бы так. Что ж, ясно! Пока он, перегнувшись через перила, пытается разглядеть что-то в потемках, внизу творятся темные делишки. Едва он пришел к такому выводу, как ум его сделал следующий виток, и он догадался, кто пожаловал в зал. Конечно же старый его приятель, лорд Уизбич, Джек-Джентльмен! Джимми даже удивился, как это он сразу не сообразил. А еще больше он удивился, что после недавнего разговора в этом самом зале мнимый пэр все-таки осмелился на грабеж.

В эту минуту темноту пробил луч. Пришелец зажег электрический фонарик, и Джимми увидел, что не ошибся. Да, это Уизбич. Он стоял на коленях перед сейфом. Что он там делал, видно не было, все загораживала его спина. Фонарик освещал мрачное лицо, совсем не похожее на приветливую, слегка придурковатую маску, которую молодой лорд являл миру. Пока Джимми наблюдал, в озерке света, скрытого от него, что-то случилось. Джек-Джентльмен удовлетворенно крякнул, дверца сейфа распахнулась. В воздухе едко потянуло горелым металлом. Джимми в таких делах не разбирался, но читать о современных взломщиках читал, и догадался, что лорд работает кислородно-ацетиленовой паяльной трубкой. Она резала сталь как сыр.

Фонарик осветил распахнутый сейф, рука нырнула туда и вытащила что-то, зажав в кулаке. Бережно и осторожно, Уизбич спрятал неопознанный предмет в нагрудный кармашек. Потом выпрямился, выключил фонарик и двинулся к стеклянной двери, бросив все оборудование у раскуроченного сейфа. Поднял жалюзи, отодвинул шпингалет. Джимми показалось, что пора вмешаться.

— Аи, я-я-яй, — мягко пожурил он.

Это оказало на лорда ошеломительный эффект. Он конвульсивно скакнул от двери и, перекрутившись по собственной оси, прочесал фонариком каждый уголок.

— Кто там? — выдохнул он.

— Твоя совесть!

При осмотре лорд пропустил галерею. Теперь он направил яркий луч туда, осветив местечко на противоположном конце от Джимми. В руках у него появился пистолет, он неуверенно водил им вслед за лучом.

— Кидай пистолет и фонарь! — приказал Джимми, лежа плашмя на полу. — Держу тебя под прицелом!

Фонарик блеснул над головой, но перила балюстрады его прикрывали.

— Даю пять секунд! Не бросишь — стреляю!

Начиная счет, Джимми от всего сердца жалел, что увлекся драматизмом момента и влип в такую ситуацию. Ведь проще простого на самый прозаический манер разбудить весь дом! Что, если блеф не удастся? Что, если и через пять секунд лорд не бросит пистолет? Лучше бы сказал — десять! Как доказывали недавние события, Джек-Джентльмен предприимчив. Вполне может пойти на риск. Или вообще не поверил, что Джимми вооружен. Это ведь только слова. Вдруг у лорда не больше наивной, простой веры в слова, чем норманской крови?

— Че-ты-ре! — проворковал Джимми, смакуя каждую буковку.

И замер, не дыша. К его несказанному облегчению пистолет и фонарик одновременно стукнулись об пол. В мгновенье ока Джимми пришел в себя.

— Иди и встань лицом к стене! — отрывисто скомандовал он. — Подними руки!

— Зачем?

— Хочу посмотреть, сколько у тебя еще пистолетов.

— Да нет их больше…

— Проверю. Пошевеливайся!

Джек-Джентльмен нехотя повиновался. Когда он достиг стены, Джимми спустился, включил свет, стал ощупывать его карманы и почти тут же наткнулся на что-то тяжелое и металлическое.

Он укоризненно покачал головой.

— Ах, как ты небрежен! К чему столько оружия? «Я сына своего растил не для войны, не для стрельбы…» Теперь можешь повернуться. Опусти руки.

Джек-Джентльмен оказался натурой философского склада. Горестные сожаления уже миновали. Он присел на подлокотник кресла, окинув Джимми совсем не враждебным взглядом и даже слабо улыбнулся.

— А я-то считал, обставил тебя! — признался он. — Наверное, ты все-таки умней, чем я думал. Вот уж не предполагал, что ты догадаешься, не станешь пить.

Джимми все понял.

— Так это ты притащил ко мне коктейль? Снотворного туда подсыпал?

— А ты что, не знал?

— Да-а, — протянул Джимми. — Я и не ведал, что добродетель в нашем мире так быстро вознаграждается. Нет, я ничего не заподозрил, просто решил — хватит с меня выпивок.

Его собеседник засмеялся. Води с ним Джимми более близкое знакомство, это встревожило бы его. Друзья знали: если Джек-Джентльмен заливается мерзким смехом, значит — за пазухой у него припрятан не менее мерзкий сюрпризец.

— Сегодня ночью тебе везет! — сообщил Джек-Джентльмен.

— Видимо, да.

— Однако ночь еще не кончилась…

— Почти утро. Ступай, положи пробирку. Ты что, думаешь, я забыл про нее?

— Какую еще пробирку?

— Кончай, приятель! Ту, с патриджитом. Она у тебя в нагрудном кармане!

Снова закатившись хохотком, Джек-Джентльмен двинулся к сейфу.

— Аккуратненько смотри положи, на верхнюю полку!

И тут каждый нерв в его теле встрепенулся. Воздух разодрал оглушительный вопль. Джек-Джентльмен, явно спятив, орал во все горло:

— Помогите! Помогите!

Беседа до сей поры велась полушепотом, и внезапные вопли оглушили Джимми, как взрыв. Они прокатывались по библиотеке, сотрясая стены.

На минуту Джимми оцепенел, но тут случилось совсем уж дикое. В руку ему прыгнуло что-то живое, крутящееся, и он поймал себя на том, что обалдело глядит на дымящуюся дырочку в ковре. Таков был эффект внезапного крика, непредвиденной атаки, что Джимми напрочь позабыл, что держит в руках пистолет и нажал курок.

В ту же минуту все завихрилось и забурлило. Джимми получил оглушительный удар в челюсть. Он пошатнулся, а когда опомнился, на него смотрел черный глазок пистолета, который минуту назад чуть не продырявил ему ногу. Поверх дула мрачно улыбалось ироническое лицо Джека-Джентльмена.

— Я ж предупреждал, ночь еще не кончилась!

Удар в челюсть временно затуманил умственные способности Джимми. Он стоял, изо всех сил стараясь взять себя в руки, ну хоть избавиться от ощущения, что голова у него вот-вот оторвется. Отступив к столу, он оперся на него.

Сзади спросили:

— Этъ еще чтэ тъкое?

Он обернулся. Любопытная процессия входила через открытые двери. Первым шел Крокер, по-прежнему в жуткой маске, следом субъект с лохматой бородой в больших очках — прямо машина, вынырнувшая из стога! — за ним — Огден; а замыкала шествие здоровенная, решительная особа с блестящими, несколько вразброд глазами и большим револьвером в твердой руке — воплощение современной женщины, которая не терпит глупостей. Процессия хорошо вписывалась в атмосферу страшного сна, который никак не кончался. Особа показалась Джимми той самой горничной, которая сперва явилась на звонок, а потом прислала его отца. Однако он знал, что этого быть не может. В горничных он не разбирался, но все-таки понимал, что они не разгуливают в глухую полночь, вооружившись револьвером.

Пока он лихорадочно распутывал этот бред, отыскивая в нем смысл, дверь распахнулась, и в зал ввалилась разношерстная толпа, разбуженная криками о помощи. Джимми обернулся и увидел тетю, двух-трех гениев, Уилли Патриджа. Все они были в той или иной степени раздеты и все недоумевали.

Командование мгновенно и безапелляционно приняла на себя особа с револьвером. Она крикнула:

— Двърь за-крыть! Дверь послушно закрыли.

— Тък, — приказала она. — А тъперь, этъ чтъ тькое? — она повернулась к Джеку-Джентльмену.

 

ГЛАВА XXIII

Джек-Джентльмен, опустив револьвер, ждал возможности приступить к объяснениям с тем несносным видом, какой бывает у людей, когда они намерены сообщить, что выполнили свой долг и не требуют благодарности.

— Кто вы? — осведомился он.

— Нъ важно, — оборвала, мисс Тримбл. — Мъсвис Пэтт все знаът.

— Надеюсь, вы не обиделись, лорд Уизбич, — вступила миссис Пэтт из группки от дверей. — Я наняла детектива вам в помощь. Подумала, в одиночку вам не справиться. Надеюсь, вы не возражаете…

— Что вы, миссис Пэтт! Наоборот, очень умно.

— Рада, что вы так считаете.

— Превосходный ход.

— Чтъ этъ знъчит? — перебила мисс Тримбл обмены любезностями. — Кък тък — пъмочь?

— Лорд Уизбич любезно вызвался охранять взрывчатку моего племянника, — пояснила миссис Пэтт.

Джек-Джентльмен скромно улыбнулся.

— Надеюсь, что хоть немного помог. Кажется, пришел я сюда вовремя, взгляните, — указал он на сейф. — Уже успел взломать! К счастью, при мне был пистолет. Я взял негодяя под прицел и позвал на помощь. Еще минута, и он бы улизнул!

Подойдя к сейфу, мисс Тримбл осмотрела его, нахмурясь так, словно это ей не понравилось. Пробурчав что-то, она вернулась и окну, признав:

— Нъчъго ръбътенка!

Вперед выступила Энн. Лицо у нее пылало, глаза горели.

— Вы хотите сказать, что застали Джимми, когда он взламывал сейф? — спросила она. — Что за нелепость! В жизни ничего подобного не слыхала!

— Энн, это не Джеймс Крокер! — вмешалась миссис Пэтт. — Это самозванец! Он втерся в дом, чтобы украсть изобретение Уилли. — Она ласково взглянула на Джека-Джентльмена. — Лорд Уизбич мне все объяснил. Днем он просто притворился, будто его узнал.

Огден удивился, из его открытого рта донеслось бульканье: поворот событий ставил его в тупик. Разговор, подслушанный им в библиотеке, открыл ему, что Джимми — настоящий, а лорд — фальшивый, и он не мог понять, отчего же тот не представит теперь доказательств. Он не подозревал, что в голове у Джимми едва-едва рассеивался туман после удара в челюсть. Сам Огден готовился категорически отрицать все, если Джимми призовет его как свидетеля. Нельзя же, в конце концов, чтоб дельце вытаскивали на свет божий!

Энн смотрела на Джимми полными ужаса глазами. Первый раз ей подумалось, как мало она его знает. А что, если он и правда проник в дом, чтобы выкрасть этот порошок? Она боролась, как могла; внутренний голос напоминал ей, что она сама предложила ему назваться Джимми Крокером. Да, да, но как быстро, как охотно он согласился на этот безумный проект! Такой ли уж безумный? Не стало ли это прикрытием для другой авантюры? Если лорд Уизбич застал его в зале у взломанного сейфа, какое другое можно найти объяснение?

И тут же, вместе с убежденностью, что он — преступник, пришла уверенность: она его любит. Увидев его в беде, она четко увидела и это. Энн подошла и встала рядом с ним, чтобы как-то ему помочь, но не зная, что сказать. Тогда она взяла Джимми за руку, беспомощно ожидая неизвестно чего.

Зато Джимми от прикосновения ее пальцев сразу очнулся. Вдруг, как от толчка, он пришел в себя. Как сквозь туман, до него доносились какие-то слова, но сам заговорить он не мог. Теперь, совершенно неожиданно, Джимми вновь обрел все способности и с жаром кинулся в битву.

— Да, Господи! Все наоборот! Это я застал его у сейфа!

— Очень правдоподобно! То есть, я хочу сказать — какая нелепая выдумка!

— Смешно! — согласилась миссис Пэтт, повернулась к мисс Тримбл и махнула рукой. — Арестуйте этого человека!

— Мънутку! — отозвалась здравомыслящая девица, задумчиво ковыряя в зубах дулом револьвера. — Мънутку! Нъдо внъкнуть. Пъслушать обе върсии.

— Нет, вы подумайте, какой абсурд… — вкрадчиво начал Джек-Джентльмен.

— Зъткнись! — отозвалась справедливая сыщица. — Зъкройсъ и слушай.

— Я знаю, что ты этого не делал! — сказала Энн и крепче сжала руку Джимми.

— Полъгчъ, полъгче! — вынув револьвер изо рта, девица ткнула им в него же. — Чть мъжешь скъзать? Бъстро!

— Спустился я сюда случайно…

— Зъчем? — рявкнула мисс Тримбл, будто взорвала бомбу. Джимми запнулся. Он предвидел немалые сложности.

— Случайно, — повторил он. — Этот человек вошел через несколько минут с электрическим фонарем и паяльной трубкой и стал возиться у сейфа.

В повествование вмешался изысканный Джек-Джентльмен.

— Нет, ну действительно! Зачем время терять! — Он повернулся к мисс Тримбл. — Лично я спустился на шум, а не оказался тут случайно, по какой-то неведомой причине. Лежал без сна, и что-то привлекло мое внимание. Миссис Пэтт известно, что этого субъекта я подозревал давно. Ждал, что он попытается выкрасть взрывчатку. Поэтому я взял пистолет и потихоньку спустился в библиотеку. Когда вошел, сейф был взломан, а вот он бежал к двери.

Мисс Тримбл ласково погладила дулом подбородок, задумалась на минутку и набросилась на Джимми, словно гремучая змея.

— А! — орала она. — Пъпался! На мъсте застигли, ясно!

— Нет! — закричала Энн.

— Да! — отрубила миссис Пэтт. — Дело очевидное.

— Думаю, самое лучшее, — вмешался опять Джек-Джентльмен, — пойти и позвонить в полицию. Я пошел.

— Ах, лорд Уизбич! Вы думаете обо всем! — восхитилась хозяина.

— Ну, что вы, что вы!

Джимми смотрел, как лорд направился к дверям. В глубине сознания у него барахталось чувство, что он избавился бы от всех неприятностей, вспомни только какой-то ускользающий факт. Нет, все еще мешали последствия удара. Он силился сообразить — и не мог. Джек-Джентльмен уже достиг двери, открыл, но тут раздалось тявканье, до сих пор заглушаемое дубовой панелью и громкими голосами. Джек-Джентльмен торопливо прихлопнул дверь.

— Слушайте, там эта собачонка! — жалобно оповестил он. Царапанье деловитых лапок по дереву заглушало его слова. Лорд в замешательстве огляделся.

— Там собака! — мрачно повторил он.

Что-то подалось в сознании Джимми. Простенькая верткая деталька далась в руки.

— Не выпускайте его! — закричал он. — Я вспомнил! Говоришь, ты застиг меня у взломанного сейфа? Говоришь, шум услышал? Хорошо! А что тогда делает в твоем кармане пробирка? — Джимми развернулся к мисс Тримбл. — Не верьте на слово ни мне, ни ему. Есть простой способ выяснить, кто мошенник. Обыщите нас обоих. — Джимми поспешно начал выворачивать карманы.

— Смотрите тут, и тут, и здесь! А теперь попросите, пусть сделает то же самое!

Он обрадовался, заметив тревогу, пробежавшую по спокойному до сих пор лицу. Мисс Тримбл уставилась на его светлость с внезапным подозрением.

— Тък что? — сказала она. — Слышь, как тъбя — теперь ты! Дай взглънуть, что тъм в кармане.

— Я не могу допустить… — Джек-Джентльмен заносчиво выпрямился.

— Неслыханно! — негодующе поддержала миссис Пэтт. — Лорд Уизбич старый друг…

— Пълегче! — перебила ее мисс Тримбл, чей левый глаз уподобился глазу василиска. — Все ръвно пъкажешь, Билл, тък чтъ шустрей дъвай!

На лице Джека-Джентльмена заиграла усталая улыбка. Пресыщенный аристократ, молчаливо протестующий против того, что не принято, запустил изящные пальцы в карман. Вынув пробирку и высоко подняв ее, он заговорил с такой медлительностью и таким хладнокровием, что Джимми даже восхитился:

— Ла-а-адно! Проиграл — так проиграл.

Сенсация, произведенная этими словами и действиями, точнее всего характеризуется словом «сногсшибательно». Миссис Пэтт приглушенно вскрикнула. Уилли Патридж тявкнул, как собака. У гениев разом вырвались резкие изумленные восклицания.

Джек-Джентльмен подождал, пока улегся переполох, и проговорил мягким речитативом:

— Но я еще не сдался. Сейчас я выйду через стеклянную дверь. Если кто-то попытается остановить меня, это будет последний его или ее, — он вежливо поклонился мисс Тримбл, — поступок на этом свете. Если кто-то сделает хоть шаг, чтобы помешать мне, я брошу пробирку, и дом взлетит на воздух!

Если его первое выступление произвело впечатление на аудиторию, второе начисто парализовало ее. Тишина наступила, как в могиле. Не затихало лишь тявканье Аиды.

— Стой! — приказала мисс Тримбл, когда оратор двинулся было к двери. Она навела на него револьвер, но, впервые в эту ночь, а может — и в ее жизни, приказ прозвучал нерешительно. Даже ее, при всей ее сверхловкости, ситуация поставила в тупик.

Джек-Джентльмен медленно двинулся через залу, держа пробирку наотлете указательным и большим пальцами. Он поравнялся с мисс Тримбл, та опустила револьвер и отшатнулась, явно не зная, как действовать в столь кризисном положении, но тут распахнулась дверь и мелькнуло лицо Говарда Бемиса, поэта.

— Миссис Пэтт, я позвонил… Его прервали:

— Гав! Гав! Гав!

Радуясь устранению преграды, Аида прокатилась через щель меховой муфтой, почему-то снабженной лапами и пастью, и ринулась через зал туда, где соблазнительно маячили лодыжки Джека-Джентльмена. С самой первой их встречи она ждала своего шанса, но ей вечно ставили препоны.

— Черт! — завопил Джек-Джентльмен.

Слова его потонули в обвальном шуме. Из каждого горла вырвался вопль, взвизг или вскрик: пробирка, выскользнув из пальцев, описала в воздухе параболу…

Энн кинулась к Джимми, он крепко ее обнял, а сам закрыл глаза, подумав мельком, что если ему суждено умереть сейчас, то лучшей смерти нельзя и желать.

Пробирка стукнулась о письменный стол, разлетелась на миллион осколков. Джимми открыл глаза. Обстановка осталась прежней: он живой, зал в целости и сохранности. Никого не разорвало на куски… Только одной деталью пейзаж отличался от того, каким был минуту назад. Тогда его украшал Джек-Джентльмен, теперь — нет.

Глубокий вздох прошелестел по залу. Стояла тишина… Потом с улицы донесся рев рванувшегося с места автомобиля. Бородач в очках из процессии мисс Тримбл издал протяжный вопль.

— Э-эй! Он укатил на моей тачке! А я ее напрокат нанял! Крик точно снял оцепенение. Один за одним компания приходила в себя. Мисс Тримбл, эта необыкновенная девушка, опомнилась первой. Она поднялась с пола, куда, перепутав все на свете, кинулась для большей безопасности и, резкими взмахами руки отряхнув юбку, снова приступила к делу.

— Дъ, дура я… Бъмба-тъ фальшивая! — горестно прокомментировала она и поразмышляла с минуту. — Зъкройте двери, въшвырнъте събачонку! Невъзможно дъмъть, къда над ухом тявкают.

Бледная, испуганная миссис Пэтт взяла Аиду на руки. Энн высвободилась из объятий Джимми. Она не смотрела на него. Застенчивостью она никогда не отличалась, но сейчас многое бы отдала, лишь бы очутиться где-то в другом месте.

Мисс Тримбл снова приняла командование. Затихло вдали тарахтенье мотора. Джек-Джентльмен исчез из жизни. Факт этот ее огорчал.

— Смълсь! — кисло признала она. — Тъперь снъва мвжем дълом заняться. Вот что, — обратилась она к хозяйке, и та нервно вздрогнула. Пройдя посреди сени смертной и осознав теперь, что она — одно целое, а не тысячи кусочков, несчастная лишилась обычной властности. — Вът чтъ. Тут шла двойная игра. Этът лърд — только первая часть. Пъреходим ко второй. Видите мъшенников? — Сыщица ткнула револьвером в Крокера и его бородатого компаньона. — Пътались пъхитить въшего сына.

— Огги! — пронзительно вскрикнула мать.

— Да брось ты! — беспокойно пробормотал Огги. Он предвидел неловкие минуты и старался сосредоточиться, бросив всю мощь ума на то, как сыграть роль. Вот-вот, предполагал он, Эд кинется приуменьшать собственное преступление, притворяясь, будто это он, Огден, пригласил его сюда. Надо стоять намертво. Отпираться от всего — вот лучшее оружие.

— У мъня были пъдъзрения, — продолжала мисс Тримбл, — что нъчью въкинут трюк, и я къраулила снаружи. Вон тът тип, — она ткнула в бородача, который жалобно моргал через очки, — ждъл в машине на углу битый час. Я слъдила за ним. Ръскусила его фъкос. А пътом выбъгает мъльчишка с этъ вът страшилой, — она ткнула в Крокера. — Эй, ты! А ну, скидай маску! Пъгъвърим с тъбой!

Крокер нехотя стянул с лица завесу.

— Тьфу! — в сильнейшем отвращении плюнула мисс Тримбл. — Слъшь-ка, у тебя чума, чтъ ли? На ръзноцветную къртинку пъхож, из юмъристичского пръложения, — она подошла в съежившемуся Крокеру и мазнула когтистым пальцем по щеке. — Грим! — скривилась она на запачканный палец.

— Скиннер! — ахнула миссис Пэтт. Мисс Тримбл вгляделась попристальнее.

— И то пръвда. Если чуть пъмыть, он съмый и есть, — она повернулась и бородачу. — Нъвърняка этът кустарник тоже фъльшивка! — она дернула бороду несчастного Джерри и та осталась у нее в руках, обнаружив квадратный подбородок.

— Если у тъб пърик, бъдет гьлъва болеть! — И запустив пальцы в роскошную шевелюру, она с силой дернула. — Тък… А-а, пъричок! Очки дъвай! — она мрачно обозревала результаты своих трудов. — Слышь-ка, а ты не дърак. В бъръде връде пълучше. А этого никто не знает?

— Это Митчелл, — сообщила миссс Пэтт. — Тренер моего мужа.

Развернувшись, мисс Тримбл подошла к Джимми и многозначительно постучала револьвером по его груди.

— Интъресно! — заметила она. — Тъперь пънятно, как ты тут очътился пъка тът тип возился с сейфом. Сдъется мне, ты заъодно с ними!

Джимми ощутил, что он — на грани кризиса; это часто бывает на гладкой тропке жизни. Скрывать от Энн, кто он, невозможно. Он готовился заговорить, когда вмешалась она сама:

— Тетя Неста! Я не могу допустить, чтоб это продолжалось. Джерри Митчелл не виноват. Это я приказала ему похитить Огдена!

Последовала неловкая пауза. Миссис Пэтт нервно засмеялась.

— Моя дорогая, иди-ка лучше спать. Ты перенесла жестокий шок. Ты сама не своя!

— Это правда! Я ему приказала. Правда, Джерри? Мисс Тримбл жестом остановила Джерри.

— Тъбе и пръвда в кръватку пора, как тетя вълит, — поддержала она. — Значът, пъхитить пръкъзала? Ну, а нъсчет Скиннера? Ему-то ты не вълела?

— Я… э… — начала Энн. Насчет Скиннера она не знала ничего.

На помощь подоспел Джимми. Он и думать не хотел, как она примет новость, но ради нее самой знал, что надо открыть все. Только очень жестокий человек мог не отозваться на немую мольбу загримированного лица. Крокер-отец был крепкий орешек и не проронил бы словечка без знака от Джимми, даже чтобы спастись от тюрьмы. Но он надеялся, что сын заговорит.

— Все очень просто, — вмешался Джимми, изображая небрежность, тут же рассыпавшуюся прахом под оком мисс Тримбл. — П-просто… Я и правда, Джимми Крокер, — он избегал взгляда Энн. — Не пойму, из-за чего вся эта суета поднялась.

— Тъгда чъво в зъговор впутался, мъльчишку пъхищать?

— Конечно — ха, ха! — на первый взгляд это и непонятно, и требует объяснений…

— Пръзнаешься, знъчит?

— Да. В общем, это я подал идею похитить Огдена. Хотел переправить его в собачью лечебницу, — Джимми попытался выжать веселую обаятельную улыбку, но, встретив взгляд левого глаза, отказался от попытки и носовым платком вытер со лба бисеринки пота. Какая нелепость! Как сложно объяснять самые простые факты. — Сперва я должен кое-что объяснить, — продолжал он. — Скиннер — да, да, вон он — мой отец.

У миссис Пэтт перехватило дыхание.

— Скиннер — дворецкий моей сестры!

— В каком-то смысле это правильно, — согласился Джимми. — История довольно запутанная. Получилось, видите ли, так…

Мисс Тримбл издала презрительное восклицание.

— В жъзни не видъла тъких бълтливых типов! Не пойму, чъ ты въляешь! Слышь-ка, — она ткнула в Крокера, — этъ събъекта ръзыскивают за что-то в Англии. У нас в кънторе есть его фътъ. Наъвернъ, ложки слямзил или еще чъ. Слышь-ка, — она пронзила одного из гениев властным взглядом, — пора и тъбе на чъ-тъ сгъдиться. Стъпай, звякни в «Астор». Там жъвет дъма, котор ищщет этъ жулика. Она к «Андерсону» обърътилась, а тот пъредал дело нам. Велела звънить в любой мъмент. Днем или нъчью. Ръзыщи ее по тълъфону, пъскай катит сюда на тъкси. Онъ знает.

— Кого спросить? — замялся у порога гений.

— Миссис Крокър! — сообщила сыщица. — Миссис Бингли Крокер! Передай, ръзъскали субчика!

Гений вышел в дверь, пятясь задом. Донесся вопль боли.

— Извините! — пробормотал он.

— Чтъ, не видъшь, къда идешь?

— Виноват!

— Бррр!

В зале появился Пэтт, подпрыгивая на одной ноге. Другую, в шлепанце, он нянчил в руке, на ходу пытаясь массировать. Сразу стало заметно, что этот мягкий и добросердечный человек в дурном расположении духа. Он оглядел собравшуюся компанию.

— Что тут творится? Я терпел, сколько мог. Но разве заснешь в таком гаме!

— Гав-гав! — Аида залилась лаем в объятиях хозяйки.

— Уберите вы эту псину! — взорвался Пэтт. — Вышвырните ее! Сделайте с ней что-нибудь!

Миссис Пэтт растерянно моргала, никогда прежде не видела она его таким. Что же это, честное слово? Точно кролик разъярился! После всех происшествий ночи это доконало ее. За всю свою замужнюю жизнь она его не узнала. С покойным Фордом, человеком вспыльчивым, Неста управлялась неустрашимо, а уж слабовольного Пэтта просто топтала ногами. Но теперь она испугалась. Новый Пэтт был страшен.

 

ГЛАВА XXIV

Поразительной его метаморфозе способствовало несколько причин. Прежде всего, из-за внезапного увольнения Джерри, он два дня не делал упражнений, к которым привык, а это раздражало и душу, и тело. Уныло размышляя о том, как все несправедливо, он почти настроился на восстание. А тут, как иногда случалось, когда он нервничал, ко всем его бедам добавился приступ подагры. По природе терпеливый, Пэтт и снес бы испытания безропотно, если б ему дали поспать ночью. Однако не успел он задремать, беспокойно провертевшись с боку на бок часа два, как в библиотеке поднялся шум. Он проснулся, смутно ощущая, что внизу бушует шторм.

Душа его от всех этих бед была в таком состоянии, что сначала даже крики о помощи не возбудили в нем интереса. Он не сполз с кровати. Он знал, что ходить ему очень больно, и не желал терпеть новые муки из-за того, что кого-то убивают в библиотеке. А вот пронзительных тявканий Аиды нервы его не выдержали, и он приковылял вниз, отнюдь не в благодушном состоянии. Он не собирался спасать неизвестного, вставать между убийцей и жертвой. Нет, он шел для того, чтобы угомонить собаку. Однако, на пороге библиотеки, гений отдавил ему больную ногу, распылив тем самым его гнев, как-то рассредоточив. Злость уже не сосредотачивалась на Аиде. Ему захотелось наброситься на всех разом.

— Что тут творится? — клокотал Пэтт. — Объяснит кто-нибудь? Мне тут, что, всю ночь торчать? А это кто? — сверкнул он глазом на мисс Тримбл. — Зачем у нее револьвер? — Он неосторожно споткнулся о больную ногу и взвыл от боли.

— Питер, это детектив, — робко пояснила жена.

— Детектив? С какой стати? Откуда она взялась? Теперь за объяснения взялась сама сыщица.

— Мъссис Пътт пъслала за мной, чтъб въшего сънка не похитили.

— Огги! — вступила миссис Пэтт. — Мисс Тримбл охраняла нашего Огги.

— Зачем?

— Чтобы его не похитили, Питер…

Пэтт оглядел толстого пасынка, потом взгляд его упал на жалкую фигуру Джерри Митчелла, и он вздрогнул.

— Мальчишку он похищал?

— Съмо събой! — отрубила мисс Тримбл. — Зъстукан на мъсте пръстъпленья. Пъджидал на улъце в мъшине. Зъдер-жала его, и вън того, с ръвольвером. Пръвезла сюда.

— Джерри, — сказал Пэтт, — не твоя вина, что тебе не удалось. Я поступлю с тобой по-честному. Ты бы сделал это, не помешай они тебе. Ты получишь деньги на эту ферму, не волнуйся. А теперь — все спать! Больше вам тут делать нечего!

— Слъш-ка! — в гневе вскричала сыщица. — Вы чъто, не станьте дело възбъждать? Дъ он мъльчишку чуть не пъхитил!

— Я сам ему приказал, — огрызнулся Пэтт.

— Питер!

Пэтт обернулся на жену, словно лев-маломерок. Воспоминания обо всем, что он выстрадал от Огдена, укрепили его решимость.

— Два года я тебя уговаривал отослать его в хороший пансион, но ты не соглашалась. Я не мог дольше выносить, как он слоняется по дому, и велел Джерри Митчеллу отвезти его к своему приятелю. Тот держит собачью лечебницу на Лонг Айленде. Мы бы его попросили, чтобы он подержал Огдена у себя, вбил в него разум. На этот раз ты испортила дело, вызвала эту особу, но ничего, все поправимо. Даю тебе выбор. Или на следующей же неделе ты отсылаешь мальчишку в пансион, или он отправляется в собачью лечебницу. Больше терпеть его в доме я не намерен! Вечно разваливается в моем кресле, курит мои сигареты… Что выбираешь?

— Но, Питер…

— Отвечай!

— Если я отправлю Огги в пансион, его могут похитить!

— Ну и что? Он только того и хочет! В любом случае платить буду я. И с радостью заплачу. Отправь его в постель немедленно! А завтра подыщем для него школу. О, Господи! — Пэтт подскакал на одной ноге к письменному столу и сморщился, в отвращении глядя на беспорядок. — Что за помойка! Кто устроил? Единственная комната в доме, которую я попросил для себя, чтоб сидеть тут в покое! И ее превратили в свинюшник! Да еще дрянь какую-то по всему столу рассыпали! Кофе, что ли?!

— Питер, это не кофе, — слабо пискнула миссис Пэтт. Пещерный человек, за которого она вышла замуж, полагая, будто он — ласковое домашнее животное, лишил ее всякого запала. — Это взрывчатка.

— Взрывчатка!

— Лорд Уизбич, то есть человек, который выдавал себя за лорда, швырнул ее туда.

— Швырнул?! Отчего же она не взорвалась? Почему обломки дома уже не улетели за реку?

Миссис Пэтт беспомощно взглянула на Уилли. Тот запустил пальцы в лохматые волосы и выкатил глаза.

— К счастью, дядя Питер, случилась легкая ошибка в формуле, — объяснил он. — Завтра проверю все снова. Толи тринитротолуол…

Пэтт взревел, как раненый зверь. Он колотил стиснутыми кулаками по воздуху. На него налетел припадок безумия.

— Так эта… эта рыба, этот недоумок… жил за мой счет столько времени… я ему устраивал сладкую жизнь… а он копался со взрывчаткой, которая не взрывается?! — Пэтт ткнул обвиняющим пальцем в изобретателя. — Завтра проверишь? Да, проверишь! После шести часов. А до шести, как миленький, будешь вкалывать у меня в конторе! Поработаешь в первый раз в жизни! Давно тебя туда следовало засадить! — Пэтт воинственным взором окинул зал. — А теперь, все — в постель! Дайте людям хоть немного отдохнуть! А вы — домой! — приказал он сыщице.

— Хвътит гръбить, мист Пътт, — хладнокровно сказала она. — Мне тожъ нужно пъспать. Но я останусь тут. Из «Астьора» едът дама, опъзнать того мъшенника. Ръзыскива-ла его, кък-нъкак.

— Что? Скиннера?

— Еслъ он Скиннър.

— Что он сделал?

— Нъ знаю. Она скъжет.

В парадную дверь раскатисто позвонили.

— Она, скърей всъго, — объявила мисс Тримбл. — Ктъ двърь откроъет? Я не могу.

— Я, — вызвалась Энн. Пэтт кинул на Крокера подбадривающий взгляд.

— Не знаю, что вы натворили, Скиннер, но я буду стоять за вас. Вы лучший болельщик, каких я встречал. Если сумею, от тюрьмы спасу.

— Мне не тюрьма грозит, — скорбно отозвался Крокер. В дверях появилась высокая, красивая, решительная дама. Она встала у порога, оглядывая зал. Глаза ее упали на Крокера. С минуту она недоверчиво смотрела на его разноцветное лицо, потом подошла поближе, всматриваясь.

— Знаъте его, мъм? — осведомилась мисс Тримбл.

— Бингли?!

— Его ръзыскъвали?

— Это мой муж! — воскликнула миссис Крокер.

— За этъ ареста не пълъгаеся, — недовольно пробурчала сыщица и спрятала револьвер обратно, в недра костюма.

— Пъхоже, мъгу идти, — сурово нахмурилась она. — Ну, ръботка! В жизнъ такой не бъло! Пръказали слъдить за шайкой, я слъжу, нъ сплю — а у них, окъзъвътся, съмейная въчъринка! — Она ткнула пальцем в Джимми. — Знъчит, вът этът — сын вън тьго?

— Это мой пасынок Джимми Крокер!

Энн коротко вскрикнула, но вскрик затерялся в оглушительном фырканьи. Сыщица повернула к стеклянным дверям.

— Пъду скърее, — бросила она напоследок. — А то окажътся, я вашъдочкъ Дженни.

 

ГЛАВА XXV

Миссис Крокер повернулась к мужу.

— Ну, Бингли, — не без суровости бросила она.

— Что, Юджиния?

Странный свет сиял в добрых глазах Крокера. Только что он видел чудо. Женщину, еще более грозную, чем его жена, укротил мужчина, еще более робкий, чем он. Это его потрясло. Ему и в голову такое не приходило, но вот, значит — возможно! Чуточку решимости и дело в шляпе. Он покосился на Пэтта. Тот сокрушил сестру Юджинии тремя твердыми фразами. Значит, возможно…

— Что скажешь, Бингли? Крокер подобрался.

— Только одно! Я — американский гражданин и мое место в Америке! Не стоит, Юджиния, мусолить этот вопрос. Извини, если расстраиваю твои планы, но в Лондон я не вернусь! — Он бестрепетно оглядел онемевшую жену. — Я остаюсь тут. И буду ходить на матчи. А потом, заметь — чемпионат Америки!

Миссис Крокер открыла было рот, захлопнула его, снова открыла… И обнаружила, что сказать ей нечего.

— Надеюсь, — продолжал он — у тебя хватит ума остаться по эту сторону океана. Тогда мы будем счастливы. Извини, что я так говорю, но слишком уж мучила меня. Ты женщина, тебе не понять, каково это — пять лет не видеть бейсбольных матчей. Поверь, это выше сил человеческих! Я чуть не умер. Не хочу рисковать снова. Согласен мистер Пэтт держать меня в дворецких — останусь у него. А нет, найду работу еще где. Но в любом случае, я остаюсь здесь!

Пэтт издал одобрительный вопль.

— Старина, в моем доме для вас всегда есть место! Когда у меня такой дворецкий…

— Бингли! Как ты можешь? Служить дворецким…

— Вы бы посмотрели на него! — с восторгом откликнулся Пэтт. — Он чудо! Такую церемонность изобразит, точно с одними герцогами водился. А потом сорвется, да и швырнет кукурузный початок прямо в судью! Замечательный человек!

Похвала пропала впустую, миссис Крокер разразилась слезами. Муж неловко на нее смотрел и решимость его испарялась.

— Юджиния… — тихо сказал он и отер ей глаза.

— Я не вынесу! — рыдала несчастная. — Сколько я старалась все эти годы! А теперь, когда успех совсем близко… Бингли, вернись! Осталось совсем немножко! — И она умоляюще посмотрела на мужа.

— Немножко? А драка с этим лордом Перси?.. Я понимаю, Джимми, у тебя, конечно, были веские причины, но это прихлопнуло крышку… Уж, конечно, теперь шансов не осталось.

— Осталось! Осталось! Драка ничему не повредила. На другой же день лорд Перси явился к нам — с подбитым глазом, бедняжка. Он сказал, что Джимми — настоящий спортсмен, он хочет с ним поближе познакомиться. Джимми ему очень понравился. Он просил научить его какому-то там удару, свингу, что ли. Драка расположила его к Джимми! Леди Корстофайн говорит, герцог Дивайзис прочитал отчет о сражении премьер-министру, и оба хохотали до упада. С герцогом чуть удар не приключился.

Джимми был глубоко тронут. Он и не подозревал, что в его сопернике горит спортивный дух.

— Молодец, Перси! — воскликнул он. — Папа, ты должен вернуться! Это по-честному.

— Ты-то уж мог бы понять! Между «Гигантами» и «Филадельфией» всего одно очко, а «Храбрец» дышит им в затылок! Сезон в разгаре!

— Бингли, это же совсем ненадолго! — умоляюще смотрела на него жена. — Леди Корстофайн говорит, твое имя непременно появится в следующем списке. Она знает все. Потом езди себе в Америку, сколько хочешь. Будем проводить лето тут, а зиму в Англии, или где тебе захочется.

Крокер капитулировал.

— Ладно, Юджиния! Едем!

— Бингли! Нам придется вернуться первым же пароходом. Все недоумевают, куда ты подевался. Я объясню, что ты в поместье отдыхал. Если ты сразу не появишься, заподозрят неладное!

Лицо Крокера исказили муки. Он никогда не испытывал такой любви к жене, как сейчас, когда она пролила неожиданные слезы и просит-молит об одолжении. Перед ним встал образ матча в теплый денек — но он его подавил.

— Хорошо. Едем.

— К чемпионату успеете вернуться, — утешил Пэтт.

— И то правда! — просветлел Крокер.

— А я буду каждый день телеграфировать тебе, папа, — пообещал Джимми.

Миссис Крокер взглянула на него, и счастливое ее лицо подернулось тучкой.

— А ты, Джимми, разве остаешься? Не вижу смысла. Тебе надо тоже вернуться. Если ты решил изменить образ жизни…

— Изменить я решил, но только здесь, в Нью-Йорке. Дядя Питер хочет дать мне работу у себя в конторе. Начну снизу и пробьюсь до самого верха.

Пэтт хрюкнул от восхищения. Он испытывал примерно то, что испытывает проповедник, когда видит, как заполняется скамья раскаявшихся грешников. Обретя Уилли Патриджа, которого он намеревался привести в царство высоких финансов, начиная с надписывания адресов, он был вполне доволен. Но то, что Джимми, имея выбор, выбрал контору, просто восхитило его. Он только что не затанцевал на больной ноге.

— Не беспокойся обо мне, папа. В Америке легче легкого сколотить состояние. Утром я наблюдал за дядей Питером в конторе. У него только и дел посиживать за столом красного дерева, а уж рассыльный передает посетителям — ушел, мол, на целый день. Работа прямо по мне!

 

ГЛАВА XXVI

Джимми взглянул на Энн. Они остались одни. Пэтт ушел наконец досыпать. Миссис Крокер уехала в отель, Крокер смывал у себя в комнате грим. После их ухода наступила тишина.

— Вот и конец чудесного дня, — заметил Джимми. Энн шагнула к двери.

— Не уходите! Энн остановилась.

— Мистер Крокер!

— Джимми, — поправил он.

— Мистер Крокер, — твердо повторила она.

— Или Алджернон, если вам больше нравится.

— Могу я спросить, — Энн пристально смотрела на него, — могу я спросить…

— Почти всякий раз, как люди начинают так, жди какого-нибудь подвоха…

— Могу я спросить, почему вы пустились в такие хлопоты, чтобы выставить меня дурой? Разве нельзя было сказать с самого начала, кто вы?

— А разве вы забыли все гадости, которые регулярно говорили про Джимми Крокера? Я думал, если вы узнаете правду, вы сразу от меня отвернетесь.

— И были абсолютно правы!

— Но вы же не допустите, чтобы случай пятилетней давности повлиял на наши отношения!

— Я никогда не прощу вас!

— А вот с полчаса назад, когда бросили взрывчатку, вы кинулись но мне!

Энн полыхнула заревом.

— Я равновесие потеряла!

— Может, не стоит его восстанавливать?

— Вы совершили жестокий, бессердечный поступок, — Энн закусила губку. — Какое имеет значение, сколько лет прошло? Если вы были способны на это тогда…

— Энн, Энн, где ваш разум? Разве вы не признаете перевоспитания? Возьмите хоть свой случай! Пять лет назад вы были сентиментальной поэтессой. А теперь! Похитительница детей, умная, прелестная, при чьем приближении все кидаются запирать дверь на ключ. А я… Да, пять лет назад я был бессердечным животным. Но зато теперь — трезвый деловой человек, специально вызванный своим дядей, чтобы вытащить гибнущую фирму из трясины! Почему бы не похоронить прошлое? Оно мертво. Кроме того — не из похвальбы, просто хочу обратить внимание… кроме того, подумайте, что я для вас сделал! Вы сами признавали, что под моим влиянием характер ваш круто поменялся. Если б не я, вы так бы и кропали стишата. Да еще верлибр! Я вас спас, а вы презрительно пинаете меня!

— Я вас ненавижу!

Джимми, подойдя к письменную столу, снял с полки томик.

— Положите на место!

— Хочу почитать вам «Похороны любви», чтобы проиллюстрировать свою точку зрения. Посмотрите на себя, какая вы сейчас, и вспомните, что совершенствованию способствовал я. Ага, вот! «Похороны любви»! «Сердце мое мертво…»

Энн выхватила у него книжку, швырнула ее, и та, взлетев, задела за перила галереи и со стуком свалилась на пол. Энн стояла, глядя на Джимми сверкающими глазами. Потом отошла.

— Извините, — сухо сказала она. — Вспылила.

— А все ваши волосы, — успокоил ее Джимми. — Вам и полагается быть вспыльчивой с такими-то волосами! Какой оттенок… А замуж вам надо выйти за голубоглазого человека, милого, но решительного и с ба-а-льшим будущим! Он приведет вас в норму.

— Мистер Крокер!

— Ласково, конечно, по-доброму, бархатной, а не железной рукой. Но все-таки — твердо.

Энн была уже у дверей.

— Для такой натуры просто необходим муж, с которым можно ссориться. Мы с вами подходим друг другу. Наш брак будет идеально счастливым. Если вам попадется матрасик с надписью «Топчи меня», вы будете несчастны. Вам нужен кто-то попрочнее. Собственно, вам нужен партнер. С кем вы будете ссориться, точно зная, что он не свернется мячиком, чтоб вы его гоняли, а всегда сумеет дать сдачи? Может, у меня и есть недостатки… — Джимми с надеждой примолк. Энн молчала.

— Мелкие. Но я именно тот человек. Резкие перепалки — основа счастливого брака. Так и вижу нас в преклонном возрасте. Вы — по одну сторону радиатора, я — по другую. По-прежнему влюбленные. Греем конечности и придумываем, как бы поддразнить друг друга. Если я уйду сейчас из жизни, вы будете несчастны. Вам будет не с кем ссориться. Разумеется, вы знаете, что ягуарша выражает симпатию к супругу, цапая его за ноги. Если она цапнет воздух…

Из всех колкостей, которые Энн намеревалась вставить во время этой речи, вынырнула лишь одна, к ее стыду — самая слабая.

— Вы просите меня выйти за вас замуж?

— Да.

— Ну уж, нет!

— Вы говорите так, потому что я сейчас не в форме. Я нервен, робок, косноязычен. Ничего, это пройдет! Вы себе не поверите, когда поймете истинную мою натуру. Под поверхностью — разумеется, я говорю фигурально — я истинный фейерверк!

Дверь за Энн захлопнулась. Джимми остался в одиночестве. Он задумчиво подошел к креслу Пэтта, уселся и — заброшенный, одинокий — меланхолично приняться пускать клубы дыма. Ну, что он за болван? Наболтать такого! Разве девушка с характером это выдержит? Ведь самый подходящий был момент проявить ласковость и серьезность, умолять, убеждать, а он такого наплел!..

Тянулись минуты. Девять, десять… Джимми вскочил. Ему показалось, что он услышал шаги. Он распахнул дверь. Пусто. Он снова свалился в кресло. Конечно, Энн не вернется. С какой стати?

— Джимми! — окликнул голос.

Он опять вскочил и ошалело огляделся. Потом взглянул наверх. Над перилами галереи улыбалось ее лицо.

— Джимми, я обдумываю твое предложение. Только хочу спросить… уточнить… Ты признаешь, что пять лет назад вел себя чудовищно?

— Да!

— А с тех пор ведешь себя еще хуже?

— Да!

— И вообще ты жуткий тип?

— Да-а!!!

— Тогда я согласна. Так тебе и надо!

— В каком смысле?

— Ты заслужил такую жену. Я боялась за тебя, жалела, но теперь вижу — это самое подходящее наказание! — Она подняла руку. — Вот оно, мертвое прошлое! Ступай, похорони его! Спокойной ночи.

Маленький томик свалился ему на ногу. Он тупо смотрел на него. Потом, с диким воплем, долетевшим до спальни Пэтта и вновь разбудившим страдальца, только забывшегося сном в третий раз за ночь, ринулся на галерею. С дальнего конца прозвенел музыкальный смех.