Я помню, — должно быть, это было в школе, потому что сейчас я такими глупостями не занимаюсь, — одну поэму, а может, не поэму, о чём-то таком, забыл о чём именно, где, если мне не изменяет память, одна строчка звучала следующим образом: «Мальчишка в постоянном страхе рос, что дверь тюрьмы закроется за ним». Так вот, я это к тому говорю, что в течение последних двух недель оказался в точно таком же положении. Я имею в виду, мне чудилось, что свадебные колокола, звонившие сначала в отдалении, становились громче день ото дня, а я понятия не имел, как мне открутиться от женитьбы. Дживз, несомненно, придумал бы кучу планов один толковее другого за несколько минут, но он всё ещё дулся, а у меня не хватало духу задать вопрос ему в лоб. Я хочу сказать, он прекрасно видел, что его молодой господин попал в переплёт, а если этого было недостаточно, чтобы он позабыл о кушаке, которым я продолжал потрясать Ровиль каждый день, значит, старый феодальный дух умер в груди бессовестного малого, и с этим ничего нельзя было сделать.

Просто чудно, как семейство Хемингуэев в меня вцепилось. Понимаете, я отнюдь не считаю себя каким-то особенным, а многие, не стесняясь, называют меня ослом, но братец с сестричкой, казалось, души во мне не чаяли. По всей видимости, счастье их жизни заключалось именно в том, чтобы постоянно находиться рядом со мной. Я шагу не мог ступить, пропади всё пропадом, чтобы не наткнуться то на одного, то на другую. По правде говоря, у меня вошло в привычку прятаться у себя в номере, когда хотелось хоть немного отдохнуть. Должен вам сказать, что я занимал очень недурные три комнаты с видом на набережную.

Однажды вечером я улизнул в свой номер, уселся у окна и с облечением вздохнул. Тётя Агата навязала мне мисс Хемингуэй с самого утра, и я только что умудрился от неё отделаться. Глядя на освещённую набережную и человечков, спешивших по своим делам (кто в казино, кто в ресторан, а кто ещё куда-нибудь), я почувствовал, что моя тоска уступает место радостному возбуждению. Мне невольно подумалось, как весело я смог бы провести здесь время, если б тётя Агата и её прилипалы отдыхали бы в каком-нибудь другом месте.

Я глубоко вздохнул, и в этот момент в дверь постучали.

— Стучат, Дживз, — сказал я.

— Да, сэр.

Он открыл дверь, и в комнату впорхнули мисс Хемингуэй и её братец. По правде говоря, я совсем не ожидал их увидеть. Уж по крайней мере в моём номере они могли бы оставить меня в покое.

— О, это вы! — воскликнул я.

— Ах, мистер Вустер! — немного задыхаясь, произнесла девица. — Право, не знаю, как и начать.

Только теперь я заметил, что она была явно не в своей тарелке, а её братец выглядел как овца, опечаленная до глубины души.

Я встрепенулся и внимательно посмотрел на обоих. Сначала я решил, что они просто пришли потрепаться, но, видимо, я ошибся. Уж больно встревоженный у них был вид. Впрочем, я всё равно не понял, с какой стати они пришли именно ко мне.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Бедный Сидней… это я во всём виновата… мне нельзя было отпускать его одного… — не совсем внятно высказалась девушка. Она казалась жутко возбуждённой.

В этот момент её братец, хранивший молчание с тех самых пор, как разместил на стуле своё мешковатое пальто и шляпу, слегка кашлянул, совсем как овца, застигнутая туманом на горной вершине.

— Дело в том, мистер Вустер, — сказал он, — что произошло одно печальное, прискорбное событие. Сегодня днём, когда вы гуляли с моей сестрой, у меня выдалось немного свободного времени, и я поддался искушению и — ах! — отправился играть в казино.

Я посмотрел на бедолагу с уважением, которого раньше не испытывал. Должен вам сказать, что проявленный им спортивный дух делал его более человечным в моих глазах. Знай я раньше, что он на такое способен, мы могли бы неплохо провести время.

— Ого! — воскликнул я. — Ну и как, сорвали куш?

Он тяжело вздохнул.

— Если вы спрашиваете, повезло мне или нет, я вынужден ответить отрицательно. Я необдуманно решил, что красный цвет, выпавший семь раз подряд, должен неизбежно смениться чёрным. Я ошибся, мистер Вустер, и потерял то немногое, что имел.

— Не подфартило, — посочувствовал я.

— Я ушёл из казино, — продолжал бедолага, — и вернулся в отель, где случайно встретился с одним из моих прихожан, полковником Музгрэйвом. Я, э-э-э, попросил его дать мне сто фунтов наличными, а взамен выписал чек на мой лондонский банк.

— Ну, тогда всё в порядке, что? — сказал я, надеясь своим весёлым тоном показать бедняге, что нельзя видеть во всём только плохое. — Я имею в виду, вам крупно повезло, что вы встретили знакомого, который вас выручил не сходя с места.

— Напротив, мистер Вустер, мне ужасно не повезло. Я сгораю от стыда, делая это признание, но, получив деньги, я немедленно вернулся в казино н проиграл всю сумму, ошибочно предположив, что на этот раз должен был выпасть чёрный цвет.

— Ого! — повторил я. — Да вы загуляли!

— И самое прискорбное, — продолжал бедняга, — что на моём счету нет ни гроша. Банк не оплатит чек, когда он будет предъявлен.

Должен вам признаться, что хоть я и понимал, что разговор этот затеян с одной целью: вытряхнуть из меня деньги, причём немалые, — мне стало от души жалко несчастного дурачка. По правде говоря, я им немного восхищался. Мне никогда не приходилось встречать среди викариев таких живчиков.

— Полковник Музгрэйв, — сказал он, судорожно сглотнув слюну, — не из тех, кто отнесётся к данному поступку снисходительно. Полковник — человек суровый. Он наверняка доложит о происшедшем моему приходскому священнику. Мой приходской священник — человек суровый. Короче говоря, мистер Вустер, если полковник Музгрэйв предъявит в банке мой чек, меня ждёт крах. А полковник уезжает в Англию сегодня вечером.

Девушка, стоявшая рядом с братцем, жевала платок и судорожно вздыхала, пока он изливал свою душу, но как только викарий закрыл рот, она тут же вскричала:

— Мистер Вустер! Помогите нам, помогите! О, не откажите нам в помощи! Нам так нужны деньги, чтобы забрать чек у полковника Музгрэйва! Он уезжает в девять тридцать! Я была в полном отчаянии, пока не вспомнила о вас и о вашей доброте, мистер Вустер! Вы ведь не откажетесь ссудить Сиднею деньги под залог? — И прежде чем я понял, что она делает, девица открыла сумочку, достала плоский футляр и открыла его.

— Моё жемчужное ожерелье, — пояснила она. — Не знаю, сколько оно стоит… это подарок моего бедного папы…

— …который, увы, покинул нас навек, — вставил братец.

— …но я уверена, его ценность значительно выше, чем требующаяся нам сумма.

Мне стало ужасно неловко. Я почувствовал себя как приказчик в ломбардной лавке, который берёт в заклад вещь, чтобы нажить на ней большие проценты.

— Нет, что вы, знаете ли, — запротестовал я. — Ни к чему это, сами понимаете, и всё такое. Ерунда какая-то. Я с удовольствием ссужу вас деньгами просто так. Кстати, у меня они при себе. К счастью, сегодня утром я снял их со счёта.

И, запустив руку в карман, я достал деньги и положил их на стол. Братец покачал головой.

— Мистер Вустер, — сказал он — мы ценим вашу щедрость и ваше доверие, но мы не можем ими воспользоваться.

— Сидней имеет в виду, — пояснила девушка, — что, по существу, вы ничего о нас не знаете. Вы не должны рисковать, одалживая деньги людям, которые вам практически не знакомы. Если б я не была уверена, что вы отнесётесь к нашему предложению как человек деловой, я никогда не осмелилась бы обратиться к вам за помощью.

— Как вы понимаете, — сказал братец, — мысль о том, чтобы заложить жемчуг какому-нибудь ростовщику, была нам омерзительна.

— Если, соблюдая формальности, вы дадите мне расписку…

— Ох, ну ладно!

Я написал расписку и протянул её мисс Хемингуэй, чувствуя себя как последний болван.

— Вот, возьмите, — смущённо сказал я.

Она выхватила расписку, сунула её к себе в сумочку, сгребла деньги со стола, протянула их братцу, а затем, прежде чем я успел сообразить, что происходит, подбежала ко мне, крепко поцеловала и выскочила из комнаты.

Должен вам честно признаться, у меня отвалилась нижняя челюсть. Я имею в виду, всё случилось так внезапно и неожиданно, в общем, сами понимаете. Ну и девица! Всегда такая спокойная, скромная, и всё такое, уж никак не из тех, что кидаются парням на шею и чмокают их изо всех сил. Как сквозь туман я видел, что в комнате появился Дживз. Он помогал братцу облачиться в пальто, и помнится, я подумал, что только полный болван может нацепить на себя пальто, ничем не отличающееся от обычного мешка. Затем викарий подошёл ко мне и стиснул мою руку.

— Даже не знаю, как вас благодарить, мистер Вустер!

— Ну что вы, не стоит благодарности, знаете ли…

— Вы спасли моё доброе имя. Доброе имя мужчины или женщины, — заявил он, то сжимая, то разжимая мою правую верхнюю конечность, — это сокровище, принадлежащее их бессмертным душам. Тот, кто крадёт мой кошелёк, крадёт ненужный хлам. Сегодня он мой, завтра твой, раб тысяч и тысяч. Но тот, кто ворует моё честное имя, не обогащается сам, а меня делает нищим навек. Я благодарю вас от всего сердца. Спокойной ночи, мистер Вустер.

— Спокойной ночи, старичок, — ошеломлённо произнёс я, не совсем соображая, что говорю. Когда дверь за ним закрылась, я уставился на Дживза и несколько раз моргнул, чтобы рассеять туман перед глазами.

— Печальный случай, Дживз, — сказал я.

— Да, сэр.

— Хорошо, что у меня при себе оказались деньги.

— Может быть, сэр.

— Ты говоришь таким тоном, словно тебе что-то не нравится.

— Я не могу позволить себе критиковать вас, сэр, но осмелюсь предположить, что вы поступили несколько опрометчиво.

— Одолжив деньги?

— Да, сэр. Французские морские курорты приобрели печальную славу как место пребывания разного рода мошенников, сэр.

Это было уж слишком.

— Послушай, Дживз, — сурово произнёс я. — Я многое готов тебе простить, на сейчас ты собираешься окле-как-бы-там-дальше это слово ни называлось парня, который носит сутану…

— Возможно, я слишком подозрителен, сэр, но мне довелось побывать на многих французских курортах. Когда я находился в услужении у лорда Фредерика Ранелая, незадолго до того, как получил место у вас, сэр, преступник по кличке Сентиментальный Сид очень ловко обманул его светлость в Монте-Карло с помощью своей сообщницы. Я никогда не забуду обстоятельств этого дела.

— Мне, конечно, очень интересны твои воспоминания, Дживз, — холодно сказал я, — но ты несёшь чушь. Хотел бы я знать, как меня могли обмануть? Разве мне не оставили залог? Так вот, сначала думай, а потом говори. И вообще, чем стоять столбом, отнеси ожерелье менеджеру. Пусть положит его в сейф. — Я взял со стола футляр и открыл его. — Боже всемогущий!

Футляр был пуст.

— О, господи! — воскликнул я и посмотрел на Дживза. — Значит, меня всё-таки надули?

— Совершенно верно, сэр. Лорд Фредерик, о котором я говорил, был обманут точно таким же образом. В то время как сообщница отвлекала его светлость, Сентиментальный Сид подменил футляры и унёс с собой ожерелье, деньги и расписку. Предъявив последнюю через некоторое время, он потребовал вернуть ему жемчуг, и его светлость вынужден был компенсировать пропажу, выплатив огромную сумму. Очень простое, но эффективное мошенничество.

Мне показалось, что я лечу куда-то в пропасть.

— Сентиментальный Сид? Сид? Сидней? Братец Сидней! Разрази меня гром, Дживз, ты думаешь, этот викарий — Сентиментальный Сид?

— Да, сэр.

— Но как же так? У него даже воротничок сзади застёгнут, и вообще, я хочу сказать, он обманул бы самого епископа. Ты действительно считаешь, что он Сентиментальный Сид?

— Да, сэр. Я узнал его, как только он вошёл в комнату.

— Ты его узнал?

— Да, сэр.

— Пропади всё пропадом! — в сердцах воскликнул я. — По-моему, ты мог бы предупредить меня, Дживз!

— Я решил, что неприятной сцены можно будет избежать, если я просто вытащу футляр из кармана мошенника, когда буду подавать ему пальто, сэр.

И, клянусь своими поджилками, он положил на стол второй футляр, который как две капли воды был похож на первый. А в футляре лежало старое, доброе ожерелье, поблескивавшее как чёрт те что и улыбавшееся мне приветливой улыбкой. Я посмотрел на сметливого малого, чувствуя слабость в коленках. Я был потрясён до глубины души.

— Дживз, — сказал я, — ты гений!

— Да, сэр.

У меня словно гора с плеч свалилась. Благодаря Дживзу я не выкинул на ветер несколько тысяч фунтов.

— Ты спас меня от разорения, Дживз. Я имею в виду, даже у такого жулика, как Сид, вряд ли хватит нахальства потребовать, чтобы я вернул ему этих маленьких красоточек.

— Вы безусловно, правы, сэр.

— Ну, тогда… Послушай, а может, жемчуг поддельный или какой он там бывает?

— Нет, сэр. Это — настоящий жемчуг, и очень ценный.

— Значит, прах побери, я внакладе не остался! Полный порядок, Дживз! Может, я и потерял сотню фунтов, зато приобрёл ожерелье — высший класс! Я прав или нет?

— Думаю, нет, сэр. Мне кажется, ожерелье придётся вернуть.

— Что? Сиду? Ни за какие коврижки!

— Законному владельцу, сэр.

— Законному владельцу?

— Да, сэр. Мисс Грегсон.

— Что?!

— Час назад стало известно, что у мисс Грегсон пропало жемчужное ожерелье. Я разговаривал со служанкой мисс Грегсон за несколько минут до вашего прихода, сэр. Эта новость облетела весь отель. Менеджер сейчас находится в номере мисс Грегсон.

— Должно быть, ему несладко приходится, что?

— Скорее всего вы правы, сэр.

Постепенно ситуация начала проясняться.

— Значит, сейчас я иду и возвращаю ей ожерелье, а? Один-ноль в мою пользу, что?

— Несомненно, сэр. И если позволите, я посоветовал бы вам деликатно намекнуть, что жемчуг был украден не кем иным, как…

— Боже всемогущий! Той самой треклятой девицей, на которой она насильно хотела меня женить, разрази её гром!

— Совершенно верно, сэр.

— Дживз, — сказал я, — один-ноль — самый большой счёт, с которым кому-либо удавалось победить мою тётю Агату за всю её жизнь.

— Вполне возможно, сэр.

— Это её немного утихомирит, что? Может, она хоть на какое-то время от меня отвяжется.

— Должно быть, так, сэр.

— Ох ты ж! — сказал я и бросился вон из комнаты.

* * *

Задолго до того, как я добрался до логова тёти Агаты, мне стало ясно, что охота была в самом разгаре. Служащие отеля в форме сновали по лестницам и коридорам, а перед номером пострадавшей стояли несколько служанок и лакеев, слушая громовой голос, доносившийся из-за двери. Я постучал и, не дождавшись ответа, бочком скользнул в комнату. Среди присутствовавших я заметил горничную, бьющуюся в истерике, тётю Агату с растрёпанными волосами и деятеля в бакенбардах, похожего на бандита, — менеджера отеля.

— Всем привет! — весело сказал я. — Привет, привет, привет!

Тётя Агата тут же на меня шикнула. При виде Бертрама на её губах не появилось приветливой улыбки.

— Лучше не лезь ко мне сейчас, Берти, — рявкнула она, глядя на меня, как на ту самую последнюю каплю.

— Что-нибудь случилось?

— Да, да, да! У меня пропало жемчужное ожерелье!

— Жемчужное? Ожерелье? — спросил я. — Нет, правда? Какая досада! Где ты в последний раз его видела?

— Какое это имеет значение? Его у меня украли.

Тут король бакенбардистов, видимо, отдохнувший между раундами, кинулся в бой и разразился длинной речью по-французски. Горничная в углу рыдала взахлёб.

— Ты уверена, что всюду посмотрела? — спросил я.

— Естественно, я посмотрела всюду.

— Я потому спрашиваю, что сам часто терял воротнички, а потом, знаешь ли…

— Берти, не своди меня с ума! Я сейчас не в том состоянии, чтобы выслушивать твой бред! Да замолчите же вы! Немедленно замолчите! — прогрохотала она голосом, которым майоры отдают приказы солдатам, а ковбои усмиряют быков. И таким был её магнетизм, или как там это называется, что менеджер заткнулся на полуслове, словно ему внезапно отрезали язык. Впрочем, горничная в углу не сдалась и продолжала реветь, как пароходная сирена.

— Послушай, — сказал я, — по-моему, с этой девушкой что-то происходит. Она случайно не плачет, как ты думаешь? Возможно, ты не обратила на это внимания, но у меня глаз намётанный, знаешь ли.

— Она украла моё жемчужное ожерелье! Я в этом убеждена!

Специалист по бакенбардам немедленно разразился новой речью, но к этому времени тётя Агата превратилась в кавалерственную даму и произнесла голосом, приготовленным для особых случаев:

— Я вам в сотый раз повторяю, мой милый…

— Прости, что я тебя перебиваю, и всё такое, — сказал я, — но ты случайно не этих красотулечек ищешь? — Я вытащил ожерелье из кармана. — Похоже на жемчуг, что?

Я не знаю, был ли я когда-нибудь в жизни так счастлив, как в эту минуту. Об этом событии я стану рассказывать моим внукам, если они у меня когда-нибудь появятся, в чём, если задуматься, я сильно сомневаюсь. Тётя Агата, казалось, сморщилась прямо на глазах, совсем как воздушный шар, из которого выпустили газ.

— Где… где… где… — забормотала она.

— Я забрал ожерелье у твоей лучшей подруги, мисс Хемингуэй.

Даже сейчас до неё не сразу дошло, о чём я говорю.

— У мисс Хемингуэй? У мисс Хемингуэй! Но… но как к ней попало моё ожерелье?

— Как? — переспросил я. — Да очень просто. Она его украла. Стырила. Свистнула. Она так зарабатывает на жизнь, прах её побери! Втирается в доверие к людям, проживающим в отеле, и тащит их драгоценности почём зря! Не знаю, какое у неё прозвище, но её братец широко известен в уголовном мире под кличкой Сентиментальный Сид.

— Мисс Хемингуэй — воровка! Я… я… — Она умолкла и нерешительно на меня посмотрела. — Но, Берти, дорогой, как тебе удалось забрать у неё ожерелье?

— Не всё ли тебе равно? Если хочешь знать, я воспользовался одним из своих методов.

Я призвал на помощь всю свою мужскую отвагу и выдал ей, как полагается.

— Разрази меня гром, тётя Агата! — сурово произнёс я. — Должен тебе сказать, по-моему, ты поступила крайне неосторожно. В каждом номере висит объявление, что ценности следует сдавать менеджеру для хранения в сейфе, а ты не обратила на это никакого внимания. Первый попавшийся вор спокойно зашёл в твою комнату и стащил ожерелье, вот тебе результат. И вместо того, чтобы признать свою вину, ты сделала из менеджера, несчастного бедолаги, свиную отбивную. Ты была очень, очень несправедлива к несчастному бедолаге.

— Да, да, — простонал несчастный бедолага.

— А бедная девушка, что ты о ней скажешь? Посмотри-ка на бедняжку. Ты обвинила её в краже ценностей, не имея никаких доказательств. Я думаю, она запросто сможет подать в суд за… сама знаешь, за что, и стребовать с тебя кругленькую сумму.

— Mais oui, mais oui, c`est trop fort! — вскричал бандит менеджер, поддакивая мне, как истинный друг. А горничная, должно быть, увидев просвет в тучах, подняла голову и вопросительно на меня посмотрела.

— Я возмещу ей ущерб, — слабым голосом произнесла тётя Агата.

— Вот именно, и советую тебе поторопиться. Дело у неё выгорит на все сто, и будь я на её месте, то согласился бы только на двадцать фунтов и ни на пенни меньше. Но больше всего я потрясён тем, как ты размазала несчастного бедолагу по стенке и подпортила репутацию его отеля…

— Да, клянусь всеми проклятьями! — вскричало чудо в бакенбардах, — вы подпортила! Вы неосторожная старая женщина! Вы подпортила репутация моего отеля, так это или не было? Завтра вы покидаете моего отеля, клянусь Боже мой!

И на этом он не успокоился, продолжая говорить о тёте Агате в смачных, сочных выражениях, радовавших мою душу. А затем он ушёл, прихватив с собой горничную, сжимавшую хрустящую десятку в руке, как в тисках. Я полагаю, ей пришлось поделиться с бандитом поровну. Вряд ли менеджер французского отеля позволил дармовым деньгам уплыть у него из-под носа.

Я повернулся к тёте Агате, которая была похожа на усмирённую дрессировщиком львицу.

— Мне бы не хотелось сыпать соль на твои раны, тётя Агата, — холодно сказал я, — но должен тебе напомнить, что девица, укравшая у тебя жемчужное ожерелье, это та самая девица, на которой ты настойчиво пыталась меня женить, не желая слушать никаких возражений. Великие небеса! Ты хоть понимаешь, что, повернись по-твоему, у нас мог бы родиться ребёнок, который стащил бы мои часы, пока я нянчил бы его на коленях? Как правило, я человек покладистый, но мне кажется, в следующий раз тебе не мешает как следует призадуматься, прежде чем вешать на мою шею всяких там особей женского пола.

Я бросил на неё многозначительный взгляд, повернулся и ушёл.

* * *

— Всего десять часов, вечер прекрасен, и жизнь хороша, Дживз, — сказал я, заходя в свой старый, добрый номер.

— Я рад за вас, сэр.

— Если тебе пригодятся двадцать фунтов, Дживз…

— Очень вам признателен, сэр.

Наступило молчание. А затем… ну, может, и не стоило этого делать, но я решился. Сняв кушак, я протянул его Дживзу.

— Вы желаете, чтобы я погладил его, сэр?

Я бросил тоскливый взгляд на эту шикарную деталь моего туалета, которая была так дорога моему сердцу.

— Нет, — сказал я. — Унеси его, отдай беднякам, мне он никогда больше не понадобится.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Дживз.