Если вы молоды, энергичны и в радужном настроении, то вам по силам пройтись пешком от Джон-стрит, Мейфэр, до Берберри-роуд, Вэлли-Филдз. И Сэм прошел. Настроение у него было сверхрадужным. Перебирая в уме недавние события, он решил, что действительно уловил в глазах Кей выражение, напоминающее первый намек на приход весны после особенно суровой зимы. И хотя костюм его мало подходил для соревнований по легкой атлетике, он покрыл семь миль, отделявших его от дома, с быстротой, которая всю дистанцию навлекала на него насмешки пролетариата. Лондонца на суррейском берегу всегда интригует зрелище куда-то поспешающего человека, а если поспешающий к тому же во фраке и в цилиндре, указанный лондонец высказывает свое мнение, не стесняясь в выражениях.

Но зубоскальство не достигало ушей Сэма. Не замечая ничего вокруг, он стремительно шагал вперед, оставил позади Брикстон, пронесся через Херн-Хилл и вскоре, разгоряченный и счастливый, достиг дверей «Мон-Репо».

Он отпер дверь своим ключом, вошел и заметил на столике записку.

Он машинально развернул ее. Почерк был незнакомый и женский.

«Дорогой мистер Шоттер! Я буду весьма обязана, если вы попросите вашего слугу не чирикать надо мной, сидя на дереве.

Искренне ваша, Кей Деррик».

Он дважды перечел эту краткую эпистолу, прежде чем разобрался в ее смысле. А когда разобрался, им овладела неизбывная жалость к себе. Он делает все, что в человеческих силах, чтобы установить приятные добрососедские отношения со смежным домом, а тем временем Фарш сводит на нет все его попытки, рассиживая с утра до вечера на деревьях и чирикая. Жестоко! Так жестоко и горько!

Он стоял и питал свой закипающий гнев, перечитывая письмо в третий раз, когда со стороны кухни внезапно донесся долгий страдальческий вопль. Словно стенала погибшая душа, и Сэм, даже не подобрав цилиндр, который выронил, потрясенный этим жутким звуком, ринулся туда.

— Привет, — сказал Фарш, отрываясь от вечерней газеты. — Вернулся?

Его невозмутимость поразила Сэма. Если слух его не обманывал, всего несколько секунд назад тут произошло зверское убийство, а этот железный человек сидит и читает отчет о скачках, даже глазом не моргнув.

— Что это было такое, черт побери?

— Какое такое?

— Да этот звук.

— А! Это была Эми.

Взгляд Сэма привлекло какое-то движение в тени по ту сторону стола.

С пола там поднималось нечто огромное, оказавшись затем гигантской собакой. Она кончила подниматься и, положив морду на стол, уставилась на него мечтательными глазами, а лоб наморщила, словно близорукий человек, старающийся решить, знакомо ему это лицо или нет.

— Ах да! — сказал Сэм, припоминая. — Так ты его купил? — Ее.

— Так он — она?

— Бог знает, — без обиняков ответил Фарш. Эту загадку он лениво попытался отгадать еще в начале вечера. — Я назвал ее в честь моей старой тетки. Немножко на нее смахивает.

— Видимо, привлекательная женщина.

— Уже покойница.

— Ну, может быть, все к лучшему, — сказал Сэм, наклонился и дружески подергал уши животного. Эми, очень довольная, жеманно поскулила. — Полагаешь, она мастиф, Фарш?

— А кто ее разберет? Тут лучше ничего не полагать.

— Так сказать, коктейль из собак, — заметил Сэм. — То, что мерещится судьям собачьих выставок, когда их мучают кошмары.

Тут он заметил что-то на полу, нагнулся и обнаружил, что, заигрывая с псиной, выронил записку Кей. Он ее поднял и смерил Фарша суровым взглядом. Эми, очарованная его недавними знаками внимания, пофыркивала, булькая, точно вода в засоренной водопроводной трубе.

— Фарш! — сказал Сэм. — А?

— Какого черта, — сокрушающе осведомился Сэм, — ты чирикал на мисс Деррик с деревьев?

— Я только сказал «уу-уу», Сэм, — заявил в свое оправдание мистер Тодхантер.

— Ты сказал… что?

— Уу-уу.

Плавания по морям и океанам придали щекам Фарша цвет орехового дерева, но в эту секунду на них словно бы заиграл румянец.

— Я думал, это та девушка.

— Какая еще девушка?

— Горничная. Клара ее зовут.

— Ну и почему ты счел нужным сказать ей «уу-уу»? Вновь физиономию Фарша окрасил тот же мимолетный

румянец. Сэм с отвращением обнаружил в ней подобие стыдливого смущения.

— Ну, тут такое дело. Одним словом, мы помолвлены.

— Что?!

— Ну, помолвлены, чтобы пожениться.

— Помолвлены!

— А! — сказал мистер Тодхантер. И вновь омерзительная стыдливая ухмылка придала его чертам безобразие свыше нормы, отведенной им природой.

Сэм сел. Это нежданное признание совсем его огорошило.

— Ты помолвлен? -А!

— Но я думал, ты женщин не терпишь.

— Ну да. По большей части.

Тут Сэм взглянул на это событие под другим углом, и его удивление усугубилось.

— Но когда же это ты успел?

— Успел?

— Но ты же видел ее от силы полдесятка раз.

И еще одна загадка этого бурного романа поставила Сэма в тупик. Он с откровенным любопытством посмотрел на победительного любовника.

— Но чем тут можно увлечься? — сказал он. — Не понимаю.

— Она очень даже хорошая девушка, — возразил Фарш.

— Я не о ней, я о тебе. Что в тебе есть такое, толкнувшее эту заблудшую девицу на столь поспешный и опрометчивый шаг? Будь я девушкой и умоляй ты меня подарить тебе розочку из моего букета, я бы тебе ее ни за что не подарил бы.

— Но…

— Нет, — твердо перебил Сэм, — и спорить нечего. Я бы тебе не подарил бы, и все тут. Что она в тебе увидела?

— Ну-у…

— Твою наружность можно сразу же сбросить со счетов. И не интеллект, не умение чаровать беседой — ничего этого у тебя в помине нет. Тогда что же?

Мистер Тодхантер застенчиво ухмыльнулся:

— Ну-у, Сэм, у меня есть подходец. Вот так.

— Подходец?

— А!

— Какой подходец?

— Ну, просто подходец.

— Он и сейчас при тебе?

— Это с какой бы стати? Нет, конечно, — сказал Фарш.

— Приберегаешь для особых случаев, э? И ты еще не рассказал, как, собственно, все произошло.

Мистер Тодхантер кашлянул:

— Ну, дело было так, Сэм. Вижу ее в саду и говорю: «Привет!», а она говорит: «Привет!», и тогда она подходит к изгороди, и я подхожу к изгороди, и она говорит: «Привет!», и я говорю: «Привет!», и тут я ее целую.

Сэм выпучил глаза:

— И она не возражала?

— Возражала? А чего ей возражать? Нет уж! Это, можно сказать, разбило лед, и после все было очень хорошо и по-дружески. Ну и одно вело к другому, усек?

В Сэме всколыхнулась обида на мировую несправедливость.

— Очень странно! — сказал он.

— Что странно?

— Ну, я знавал человека, одного типа… ну, он… э… поцеловал девушку при первом знакомстве, так она просто в ярость пришла.

— А! — сказал Фарш, сразу же находя правдоподобное объяснение. — Так у него наверняка была рожа, Господи спаси и помилуй, а из ушей волосы росли. Тут, уж конечно, ни одна не захочет, чтоб вот такой ее чмокал.

Сэм отправился наверх лечь спать. Но прежде чем отойти ко сну, он долго и сосредоточенно рассматривал себя в зеркале. Он поворачивал голову так, чтобы свет падал ему на уши. Его томило непонятное уныние.