Несколько следующих дней я был в пике своей формы, кипел энергией и очаровывал всех и каждого бодрыми улыбками и остроумными замечаниями. В этот благодатный период, если слово «благодатный» здесь подходит, я, можно сказать, ожил, как цветок после поливки.

С моих плеч свалился колоссальный груз. Только те, кто испытал на себе, каково это, когда отдыхаешь в курительной комнате, а из воздуха то и дело упрямо материализуется Дж. д'Арси Чеддер, подкрадывается сзади и дышит тебе в затылок,- только изведовавшие эту муку способны до конца оценить облегчение, испытываемое от того, что можно спокойно развалиться в кресле и заказать порцию подкрепляющего, совершенно не опасаясь, что вот-вот опять появится этот выдающийся бич Божий. Я чувствовал себя приблизительно так же, как девочка Мэри, если бы, оглянувшись, не обнаружила у себя за спиной неизменного барашка.

Но тут, как раз когда я говорил себе: «Вот это жизнь!»,- посыпались телеграммы.

Первая настигла меня дома после завтрака, когда я раскуривал первую утреннюю сигарету, и мне стало не по себе, словно передо мной лежит и тикает адская машина. Телеграммы в моей жизни слишком часто служили провозвестниками, или знамениями, или как там еще это называется, назревающей катастрофы, я не жду от них ничего хорошего и всегда готов к тому, что вот сейчас из конверта что-то выпрыгнет и цапнет меня за ногу. С телеграммы, например, если помните, начался трагический эпизод с сэром Уоткином Бассетом, Родериком Сподом и серебряным молочником в виде коровы, который я, посланный тетей Далией, выкрал в Тотли-Тауэрс из колекции сэра Уоткина.

Не приходится удивляться поэтому, что теперь я с подозрением разглядывал прибывшую телеграмму, спрашивая себя, не наступит ли сейчас опять очередное землетрясение?

Но как бы то ни было, телеграмма пришла и лежала передо мной, и, взвесив все «за» и «против», я пришел к выводу, что мне ничего другого не остается, как вскрыть ее.

Так я и сделал. Телеграмма оказалась отправлена из Бринкли-кум-Снодсфилд-ин-де-Марш и подписана «Трэверс», из чего с очевидностью следовало, что она – дело рук либо моей тети Далии, либо ее мужа Томаса П. Трэверса, пожилого симпатичного господина, за которого она со второй попытки вышла замуж несколько лет назад. А поскольку текст начинался со слов: «Берти, чудовище»,- я сразу узнал руку тетушки. У них в семье так несдержанна в выражениях только женская половина, а дядя Том, как правило, называет меня «Мой мальчик».

Содержание телеграммы было следующее:

Берти, чудовище, требуется твое скорейшее прибытие. Брось все и приезжай сюда, с тем чтобы остаться подольше. Совершенно необходимо взбодрить субъекта с бачками. Целую. Трэверс.

Я до полудня ломал голову над этим посланием и, идя обедать в клуб «Трутни», отбил по дороге ответ, точнее – краткий запрос:

С бачками или бочками? Целую. Вустер.

По возвращении домой я нашел вторую телеграмму от нее:

С бачками, осел. У субъекта короткие, но четко выраженные бакенбарды. Целую. Трэверс.

Удивительная вещь – память. Как часто она оказывается не способна поразить желаемую цель! Где-то у меня в мозгу шевелилось смутное воспоминание, что где-то от кого-то я слышал о чьих коротких бакенбардах, но в какой связи, я ну никак не мог вспомнить. И тогда, следуя старому доброму правилу обращаться за информацией к первоисточнику, я вышел из дома и отправил такую телеграмму:

О каком субъекте с короткими бачками речь и почему его требуется взбадривать? Телеграфируйте все подробности, так как в настоящий момент недоумеваю, озадачен и не могу взять в толк. Целую. Вустер.

Тетя ответила со свойственным ей размахом и пылом, из-за которых многие в их кругу держатся за шляпы, когда она пускается во все тяжкие:

Слушай, ты, позорище. Ты что это, хочешь разорить меня на телеграммах? По-твоему, я сделана из денег? Какое тебе дело, кто таков этот субъект с бачками и почему его требуется взбадривать. Просто приезжай немедленно, как тебе сказано, да смотри не тяни с этим. И кстати, съезди в ювелирную мастерскую «Эспиналь» на Бонд-стрит и возьми у них мое жемчужное ожерелье. Усвоил? Бонд-стрит, «Эспиналь», жемчужное ожерелье. Жду тебя завтра. Целую. Трэверс.

Слегка ошарашенный, но не спустивший флага, я ответил следующим образом:

Вполне уразумел Эспинально-Бонд-стритовскую – жемчужно-ожерельную сторону, но вы упускаете из виду, что приехать в Бринкли мне в настоящий момент не так-то просто, как вы, похоже, воображаете. Имеются разные трудности и т.п. Сложные взаимозависимые обстоятельства, если вы меня понимаете. Требуется глубокий анализ. Тщательно все взвешу и сообщу решение. Целую. Вустер.

Видите ли, Бринкли-Корт – мне, конечно, как дом родной и заслуживает пяти звездочек по путеводителю Бедеккера как местопроживание месье Анатоля, французского повара моей тети, так что в обычных условиях, получив от нее приглашение, я лечу туда со всех ног. Однако в данном случае я сразу сообразил, что для моего приезда в дом тети сейчас имеются серьезные препятствия. Не приходится объяснять, что я имею в виду тот факт, что там гостит Флоренс и в скором времени ожидается Сыр Чеддер.

Из-за этого-то я и колебался. Кто может ручаться, что последний, обнаружив в доме меня, не решит, что я приехал по следам первой, как юный Лохинвар, прибывший из западных стран? [ …Лохинвар, прибывший из западных стран.- Зачин поэмы В. Скотта «Мармион» (1808).] А стоит такой мысли мелькнуть у него в мозгу, и к чему, спрашивается, это приведет? Его прощальные слова про мой позвоночник все еще кровоточили у меня в памяти. Я знал его как человека, зря словами не бросающегося, если он говорит, что разломает мне хребет на четыре части, можно быть уверенным, что ровно на четыре части он и будет переломан.

Я провел вечер в волнении и беспокойстве. Будучи не в настроении пировать в «Трутнях», я рано вернулся домой и только было взялся за свою «Загадку красного рака», как зазвонил телефон. Нервная система у меня была в таком расстройстве, что я подпрыгнул чуть не к потолку. Из последних сил доковыляв до телефона, я снял трубку.

Голос, долетевший до меня по проводам, принадлежал тете Далии.

Я сказал: «долетевший», но, вероятно, правильнее было бы употребить слово «прогудевший». Недаром в девичестве и в молодые замужние годы моя тетка при любой погоде вместе с товарищами из «Куорна» и «Пайчли» [ «Куорн» и «Пайчли» - два из многих английских охотничьих клубов.] скакала по лугам и оврагам, беспокоя британских лис,- с тех пор у нее остались кирпично-красный цвет лица и небывалая мощь голосовых связок. Сам я никогда за лисами не гонялся, но кто этим занимается, вынужден, как мне говорили, постоянно орать во всю глотку, перекрикивая встречный ветер на дальние расстояния, и это становится привычкой. Если у тети Далии есть недостаток, то это – манера, разговаривая в небольшой гостиной, кричать вам в лицо так, будто вы – старый закадычный друг, скачущий с собачьей сворой по дальнему краю поля. А в остальном это – добрая, веселая, крупная женщина, сложением напоминающая Мэй Уэст [ Мэй Уэст (1893-1980) – американская киноактриса и сценаристка, обладавшая довольно пышными формами.] и, любимая всеми, включая нижеподписавшегося. Наши с нею отношения всегда были дружественными до мозга костей.

– Алло, алло, алло! – прогудела она на свой неискоренимый охотничий манер.- Это ты, Берти, голубок?

Я подтвердил.

– В таком случае, что это за разговоры про какие-то затруднения и обстоятельства, свинья ты Гадаринская? [ …свинья ты Гадаринская.- Сюжет со свиньями в Гадарине описан в Ев. от Луки. Гл. 8, ст. 37.] Он, видите ли, должен взвесить! В жизни не слыхала такого вздора. Немедленно приезжай, а не то получишь с обратной почтой вечное проклятие родной тети. Если мне и дальше придется в одиночку управляться с этим чертовым Перси, я рухну под тяжестью такого бремени.

Она замолчала, чтобы перевести дух, и я изловчился ввернуть вопрос:

– Перси – это и есть субъект с бачками?

– Он, миляга. Распространяет по всему дому непроницаемый мрак. Живем, как в густом тумане. Том говорит, если в ближайшее время положение не будет исправлено, он примет меры.

– Отчего же он в таком мраке?

– Оттого что влюбился до безумия в Флоренс Крэй.

– А-а, тогда понятно. И огорчается из-за того, что она помолвлена с Чеддером?

– Ну да. Исстрадался весь. Бродит в тоске из угла в угол, вылитый Гамлет. Так что приезжай и расшевели его. Води его гулять, пляши перед ним, рассказывай анекдоты. Все что угодно, лишь бы вызвать улыбку на этой физиономии с бачками и в роговых очках.

Конечно, она была права. Ни одна хозяйка дома не потерпит Гамлета под своей крышей. Но как подобный субъект очутился в Бринкли и отравляет там атмосферу,- это было выше моего разумения. Моя старая родственница была очень разборчива в том, что касалось приглашения гостей. Не всякий член кабинета министров был к ней вхож. Я задал ей этот вопрос, и она ответила, что все объясняется просто.

– Я же рассказывала тебе, что веду деловые переговоры с Троттером. У меня здесь гостит вся семейка: отчим Перси Л.Дж. Троттер, мать Перси миссис Троттер и лично Перси. Я-то звала одного Троттера, но миссис Т. и Перси позвонили и напросились.

– Понятно. Так называемое пакетное соглашение.- Тут я в ужасе смолк. Память моя вдруг заработала, и я вспомнил, почему короткие бачки, о которых шла речь, показались мне знакомыми.- Троттер? – воскликнул я.

Тетя неодобрительно охнула.

– Не ори, пожалуйста. У меня чуть не лопнула барабанная перепонка.

– Но вы сказали, Троттер?

– Ну да, я сказала, Троттер.

– А этого Перси фамилия не Горриндж?

– Несомненно так. Он сам это признает.

– Тогда мне очень жаль, старушка, но я к вам приехать никак не смогу. Упомянутый Горриндж не далее как позавчера пытался стрельнуть у меня тысячу фунтов на постановку пьесы, которую он лично соорудил из книжки Флоренс. Я его просьбу беспощадно отклонил. Так что сами видите, получилась бы большая неловкость, встреться мы с ним во плоти. Я бы не знал, куда глаза девать.

– Если это все, что тебя смущает, выкинь из головы. Флоренс сказала, что он раздобыл эту тысячу еще где-то.

– Вот это да! У кого же?

– Она не знает. Он держит это в секрете. Сообщил просто, что деньги достал и можно ставить. Поэтому не бойся с ним встретиться. Да даже если он и считает тебя первым гадом на земном шаре, тебе-то что? Разве мы не все такого мнения?

– Н-да, в этом что-то есть.

– Значит, приедешь?

Я в сомнении прикусил губу, вспомнив про Чеддера по прозвищу Сыр.

– Ну, что ты молчишь, бессловесный? – строго спросила моя тетя.- Говори.

– Я думаю.

– Перестань думать и ответь толком. Если это поможет тебе принять положительное решение, замечу, что Анатоль сейчас в наилучшей форме.

Я вздрогнул. Раз дело обстоит так, безусловно, было бы безумием отказаться от места за пиршественным столом.

До сих пор я лишь мельком упоминал этого Анатоля, но сейчас воспользуюсь случаем и сообщу, что его продукцию надо самому отведать, чтобы в нее поверить, степень ее совершенства никакими словами не передашь. После того как приготовленный Анатолем обед растаял у тебя во рту, расстегиваешь жилет и, отдуваясь, откидываешься на спинку стула в полном убеждении, что сверх этого жизнь уже ничего больше не может тебе подарить. Но не успел опомниться, как наступает вечер и подают ужин, еще того неописуемее, и ты испытываешь блаженство, настолько близкое к райскому, насколько способен пожелать здравомыслящий человек.

Ввиду всего вышесказанного я счел, что, как бы ни выражался и как бы ни поступил Сыр Чеддер, обнаружив меня если и не совсем бок о бок с его возлюбленной, то все же в непосредственной близости от нее, однако на риск разбудить в нем зверя придется пойти. Конечно, малоприятно быть разорванным на тысячу кусков рукой стопудового Отелло, который потом еще спляшет чечетку на твоих останках, но если в желудке у тебя при этом находится созданная Анатолем Timbale de ris de veau Toulousiane [Запеченная в горшочке сладкая телятина по-тулузски (франц.). ], неприятные ощущения в значительной мере сгладятся.

– Еду,- сказал я.

– Умница. Ты освободишь меня от Перси, и тогда я смогу сосредоточиться на Троттере. А чтобы пробить до конца эту сделку, мне понадобится вся мыслимая сосредоточенность.

– Что за сделка? Вы мне так и не сказали. И что такое этот Троттер, если он вообще что-то собой представляет?

– Я познакомилась с ним у Агаты. Он ее приятель. Владеет чуть не всеми газетами в Ливерпуле, но хочет заполучить плацдарм в Лондоне. И я добиваюсь, чтобы он купил у меня «Будуар».

Я изумился. Вот уж чего никак не ожидал. Мне всегда казалось, что журнал «Будуар светской дамы» – ее любимое детище. И вдруг оказывается, она его продает. Меня это поразило – все равно как если бы Роджерс продавал Хаммерстайна. [Хаммерстайн, Оскар (1895-1960) и Роджерс, Ричард (1902-1979) – соавторы знаменитых мюзиклов, таких как «Оклахома» «Звуки музыки» и мн. др.]

– Но как же так? Почему? Вы же его любили, как родного сына.

– И люблю. Но у меня нет больше сил то и дело ходить к Тому за денежными вливаниями. Всякий раз, как я обращаюсь к нему с просьбой об очередном чеке, он спрашивает: «А разве ваш журнал еще не окупается?» Я отвечаю: «Нет, дорогой, пока еще нет». А он на это: «Гм!» – и добавляет, что, мол, если так будет продолжаться, мы все к Рождеству перейдем на пособие как неимущие. Мое терпение лопнуло. Я – как те нищенки, которые с младенцами на руках умоляют на улице купить у них веточку вереска. И когда я встретила у Агаты Троттера, то решила: вот человек, которому я передоверю «Будуар», если только человеческим ухищрениям под силу это осуществить. Ты что-то сказал?

– Я сказал: «Ох, ах!» Хотел еще добавить, что очень жаль.

– Да, жаль. Но деваться некуда. С каждым днем добывать У Тома деньги становится все труднее. Он говорит, что любит меня всей душой, но всему есть предел. Ну, ладно, жду тебя завтра. Не забудь про ожерелье.

– Завтра с утра пошлю за ним Дживса.

– Хорошо.

Тетя Далия, кажется, хотела еще что-то сказать, но тут женский голос за кадром произнес: «Три минуты истекли»,- и она сразу повесила трубку, как женщина, которая испугалась, как бы с нее не содрали еще пару шиллингов, или сколько там полагается.

В комнату неслышно просочился Дживс.

– Э-э, Дживс,- сказал я.- Завтра мы едем в Бринкли.

– Очень хорошо, сэр.

– Тетя Далия зовет меня, чтобы я немного взбодрил нашего знакомца Перси Горринджа, который у них там завелся.

– Вот как, сэр? Тогда, может быть, вы позволите мне на той неделе съездить на один вечер в Лондон?

– Конечно, Дживс, конечно. Собираетесь поразвлечься?

– В клубе «Подручный Ганимед» состоится ежемесячный банкет, сэр. Меня попросили занять кресло председателя.

– Занимайте, разумеется. Вы более чем достойны этой чести.

– Благодарю вас, сэр. К исходу дня я вернусь.

– Вы выступите с речью, я полагаю?

– Да, сэр. Без речи председателя какой же банкет?

– Не сомневаюсь, что они у вас все будут кататься от смеха. Да, чуть не забыл. Тетя Далия просила меня привезти ее ожерелье. Оно в мастерской «Эспиналь» на Бонд-стрит. Не могли бы вы утром за ним зайти?

– Разумеется, сэр.

– И вот еще что, я чуть было не упустил вам рассказать. Ту тысячу фунтов Перси все же раздобыл.

– Неужели, сэр?

– Нашел себе благотворителя. Интересно, кто этот простофиля?

– Да, сэр.

– Глупец какой-нибудь.

– Несомненно, сэр.

– Тем не менее – вот. Только подтверждает слова покойного Барнума [ Ф. Т. Барнум (1810-1891) – американский шоумен, «отец рекламы».], что простофили родятся каждую минуту.

– Вот именно. Это все, сэр?

– Да, это все. Доброй ночи, Дживс.

– Доброй ночи, сэр. Утром я упакую вещи.