Спросите кого угодно в «Трутне», и вам скажут, что надуть Бертрама Вустера — задача тяжёлая, дальше некуда. Глаз у меня намётанный. Я наблюдаю и делаю выводы. Я взвешиваю улики и прихожу к определённому мнению. И поэтому дядя Джордж не пробыл в моём обществе и двух минут, как я, так сказать, разгадал его секрет. Человеку с моим опытом это было раз плюнуть.

Само собой, ситуация сложилась, глупее не придумаешь. вспомните факты, если вы понимаете, что я имею в виду.

Я имею в виду, на протяжении многих лет, с тех самых пор, как я пошёл в школу, моего дядю Джорджа считали бельмом на глазу Лондона. Он и тогда был толстым, и день за днем жирел, как свинья, так что сейчас портные измеряют его вместо зарядки по утрам. Дядя Джордж принадлежит к числу людей, которых называют завсегдатаями лондонских клубов; он один из деятелей в обтягивающих фигуру визитках и серых цилиндрах, разгуливающих по утрам (естественно, если стоит хорошая погода) по Сент-Джеймс-стрит. Забросьте невод в любой из престижных клубов от Пикаддили до Пэлл-мэлл, и вы вытащите с дюжину дядей Джорджей.

Всё своё время он проводит в «Старых ребятах», где в промежутке между ленчем и обедом сидит в курительной комнате и рассказывает каждому, кто соглашается его слушать, подробности о своём желудке. Примерно два раза в год печень дяди Джорджа начинает протестовать против его образа жизни, и он отправляется в Хэрроугэйт или Карлсбад, чтобы немного её утихомирить.

Затем он возвращается и как ни в чём не бывало берётся за старое. Короче, о ком, о ком, а о дяде Джордже никак нельзя подумать, что он может стать жертвой божественной страсти. И тем не менее, хотите верьте, хотите нет, все признаки были налицо.

В то утро вредный старик ввалился в мою квартиру сразу после завтрака, как раз в тот момент, когда я собрался покурить в тишине и покое.

— Послушай, Берти, — сказал он.

— В чём дело?

— Где ты покупаешь галстук?

— У Блюхера, в арлингтонском Пассаже.

— Спасибо.

Он подошёл к зеркалу, остановился и начал внимательно себя разглядывать.

— Испачкал нос? — вежливо осведомился я. Внезапно до меня дошло, что он самодовольно ухмыляется, и, должен признаться, кровь заледенела у меня в жилах. Мой дядя Джордж не слывёт красавцем; попросту говоря, на него тошно смотреть, и самодовольная ухмылка придала его лицу какое-то жуткое выражение.

— Ха! — сказал он и, глубоко вздохнув, повернулся ко мне.

По-моему, он отошёл от зеркала вовремя. Ещё секунда, и оно не выдержало бы и покрылась бы трещинами.

— Я не так стар, — задумчиво произнёс он.

— Как кто?

— Здраво рассуждая, я в расцвете сил. Кроме того, молодой и неопытной девушке нужен зрелый мужчина, обладающий весом в обществе, чтобы она могла на него положиться. Могучий дуб, а не молодое деревце.

Именно в этот момент, как уже говорилось выше, я разгадал его секрет.

— Святые угодники и их тётушка, дядя Джордж! — вскричал я. — Надеюсь, ты не хочешь жениться?

— Это кто не хочет жениться? — осведомился он.

— Это ты не хочешь жениться.

— Нет, хочу. Что тут такого?

— Ну, видишь ли…

— Брак почётен.

— О, конечно.

— Брак сделает из тебя человека, Берти.

— Это кто сказал?

— Это я сказал. Вступив в священный союз, ты запросто сможешь превратиться из легкомысленного бездельника в… э-э-э… нелегкомысленного бездельника. Да, прах тебя побери, я хочу жениться, и если Агата попробует сунуть свой нос куда не следует, я… я… я знаю, что я с ней сделаю.

И с этими словами он величественно удалился, а я нажал на кнопку звонка, вызывая Дживза. Мне казалось, данную ситуацию необходимо обсудить как можно скорее.

— Дживз, — сказал я.

— Сэр?

— Ты знаешь моего дядю Джорджа?

— Его светлость знаком мне много лет.

— Я не о том тебя спрашиваю. Я имею в виду, знаешь ли ты, что надумал мой дядя Джордж?

— Его светлость собирается вступить в брачный союз, сэр.

— Боже великий! Он тебе сам сказал?

— Нет, сэр. Как ни странно, я совершенно случайно знаю невесту.

— Девушку?

— Да, сэр. Молодая особа живет со своей тётей, которая и сообщила мне о предложении, сделанном его светлостью.

— Кто она такая?

— Мисс Платт, сэр. Мисс Роза Платт. Проживает в меблированных комнатах Вистэрии Лодж, на Кичинер-роуд, в Восточном Дульвиче.

— Молоденькая?

— Да, сэр.

— Старый осёл.

— Да, сэр. Естественно, я никогда в жизни не позволил бы себе употребить это выражение, но, должен признаться, я считаю, что его светлость сделал неправильный выбор. Однако не следует забывать, что джентльмены, достигшие определённого возраста, нередко поддаются сентиментальным порывам. У них начинается период, который называют бабьим летом, когда они переживают свою вторую молодость. Данный феномен, как мне говорили, чаще всего можно наблюдать в Соединённых Штатах Америки среди самых богатых людей Питтсбурга. Печально известные факты повествуют о том, что рано или поздно, если их не остановить, они обязательно женятся на хористках. Почему так происходит, я не могу объяснить, но…

Я понял, что это надолго, и решительно перевёл разговор на нужные мне рельсы.

— Судя по высказываниям дяди Джорджа, Дживз, в особенности когда он говорил о тёте Агате, я сделал вывод, что невеста не из noblesse.

— Нет, сэр. Она работает официанткой в ресторане клуба его светлости.

— Боже великий! Пролетарка!

— Мещанка, сэр.

— Ну, с натяжкой можно и так её назвать. Тем не менее ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да, сэр.

— Чудно, Дживз, — задумчиво произнёс я. — По правде говоря, я никак не могу понять, почему сейчас так модно жениться на официантках. Если помнишь, Бинго всё время пытался это сделать, пока не остепенился.

— Да, сэр.

— Странно.

— Да, сэр.

— Ну, с модой не поспоришь. Нам следует рассмотреть другой вопрос: как отнесётся к женитьбе дяди Джорджа тётя Агата? Ты ведь, знаешь её, Дживз. Она совсем на меня не похожа. Я человек широких взглядов. Если дядя Джордж хочет жениться на официантках, пускай себе женится. Я считаю, что чин — не более, чем марка за два пенса…

— Марка за гинею, сэр.

— Пусть будет за гинею. Хоть я и не верю, что марка может стоить так дорого. Лично я не видел ни одной дороже пяти шиллингов. Итак, возвращаясь к сказанному, я считаю, что чин — не более, чем марка за гинею, а девушка — небесное создание.

— «Созданье», сэр. Поэт Бернс писал на северо-британском диалекте.

— Ну, созданье, если тебе так больше нравится.

— Я не оказываю предпочтение тому или иному варианту, сэр. Но поэт Бернс…

— Поэт Бернс здесь ни при чём.

— Нет, сэр.

— Забудь о поэте Бернсе.

— Слушаюсь, сэр.

— Выкинь поэта Бернса из своей головы.

— Уже выкинул, сэр.

— Нам следует обсуждать не поэта Бернса, а мою тётю Агату. Она взбрыкнёт, Дживз.

— Вероятнее всего, сэр.

— И, что ещё хуже, она обязательно впутает меня в эту историю. У нас остается единственный выход, Дживз. Упакуй мою зубную щётку, и давай умотаем отсюда, пока не поздно.

— Слушаюсь, сэр.

В этот момент раздался звонок в дверь.

— Ха! — сказал я. — Кто-то пришёл.

— Да, сэр.

— Наверное, дядя Джордж решил вернуться. Я открою, Дживз, а ты иди укладывать чемоданы.

— Слушаюсь, сэр.

Я прошёл по коридору, беззаботно насвистывая, и, открыв дверь, увидел перед собой тётю Агату собственной персоной.

— Ох! — невольно вырвалось у меня. — Здравствуй.

Если б я сказал ей, что уехал из Лондона и вернусь через несколько недель, она всё равно мне не поверила бы, поэтому я не стал врать.

— Мне необходимо поговорить с тобой, Берти, — заявило Проклятье нашей семьи. — Я крайне обеспокоена.

Она проплыла в гостиную и спланировала в кресло. Я шёл за ней следом, с тоской думая о чемоданах, которые Дживз укладывал в спальне. Само собой, ни о каком отъезде теперь не приходилось и мечтать. Я знал, с чем ко мне пожаловала тётя Агата.

— Только что от меня ушёл дядя Джордж, — сообщил я, чтобы помочь ей начать разговор.

— Я его видела рано утром. — Тётя Агата передернула плечами, выражая своё возмущение. — Он поднял меня с постели, чтобы сообщить о своем намерении жениться на какой-то непристойной девице из Южного Норвуда.

— Я имею информацию от cognoscenti, что она из Восточного Дульвича.

— Пусть из Восточного Дульвича. Какая разница? А кто тебе сказал?

— Дживз.

— Откуда, скажи на милость, об этом знает Дживз?

— В нашем мире мало такого, чего не знает Дживз, — проникновенно произнёс я. — Он знаком с невестой.

— Кто она?

— Официантка в ресторане «Старые ребята».

Я не сомневался, что моё сообщение произведёт эффект, и, как выяснилось, оказался прав. Моя родственница взревела, как корнуэльский экспресс, входящий в тоннель.

— Как я понял, тётя Агата, — сказал я, когда в ушах у меня перестало звенеть, — ты не хочешь, чтобы этот брак состоялся.

— Естественно, он не должен состояться.

— Тогда я знаю, что делать. Необходимо позвать Дживза и спросить его совета.

Тётя Агата вздрогнула, поджала губы и приняла позу grande dame старого regime.

— Ты собираешься обсуждать интимные семейные дела с твоим слугой? Надеюсь, ты шутишь.

— Ничуть. Дживз найдёт выход из положения.

— Я всегда знала, что ты идиот, Берти, — сообщила мне моя плоть и кровь, и температура в комнате сразу упала до трёх градусов по Фаренгейту, — но я предполагала, что у тебя сохранилась капля гордости, капля собственного достоинства, капля чести. Я думала, ты осознаёшь своё положение в обществе.

— Ну, ты ведь помнишь, что сказал по этому поводу поэт Бернс.

Она бросила на меня свой знаменитый взгляд, и я прикусил язык.

— Совершенно очевидно, — заявила тётя Агата, — нам следует предложить этой девице деньги.

— Деньги?

— Безусловно. За твоего дядю не в первый раз приходится давать откупного.

Некоторое время мы сидели молча, предаваясь грустным размышлениям. В нашей семье всегда предаются грустным размышлениям, когда речь заходит о первой любви дяди Джорджа. Я тогда был слишком молод, чтобы принимать участие в семейном совете, но с тех пор я слышал эту романтическую историю много раз, в частности, от самого дяди Джорджа. Он очень любит рассказывать её в мельчайших подробностях, иногда дважды за вечер, когда выпьет лишнюю рюмку. Девушка была буфетчицей в «Крэйтерионе», а он тогда ещё не имел титула. Её звали Мод, и он был от неё без памяти, но семья и слышать не хотела о браке. Родитель запустил руку в чулок, и всё было кончено. Короче, душещипательная история, если вы понимаете, что я имею в виду.

План тёти Агаты мне не понравился.

— Делай, конечно, как знаешь, — сказал я, — но ты сильно рискуешь. Во всех романах и пьесах люди, которые предлагают в подобных ситуациях деньги, остаются в дураках. Она выпрямляется во весь рост и смотрит на них чистым, ясным взором. Симпатии зрителей всегда на стороне девушки. Был бы я на твоём месте, я бы не торопился. Природа возьмёт своё.

— Я тебя не понимаю.

— Сама подумай, как выглядит дядя Джордж? Он не Грета Гарбо, смею тебя уверить. Ну и пусть девушка смотрит на него, сколько ей вздумается. Я изучал человеческую натуру, тётя Агата, и, можешь не сомневаться, знаю, о чём говорю. Нет такой женщины в мире, которая, глядя каждый день на дядю Джорджа в облегающем фраке, не дала бы ему от ворот поворот. Кроме того, невеста каждый день видит его во время еды, а когда дядя Джордж с головой зарывается в тарелку…

— Если тебя не затруднит, Берти, будь так любезен, сделай милость, прекрати пороть чушь.

— Как скажешь, тётя Агата. Но всё равно я считаю, ты попадешь в ужасно неловкое положение, когда начнёшь предлагать девушке деньги.

— Я не попаду в неловкое положение. Деньги предлагать будешь ты.

— Я?!

— Естественно. Мне кажется, сто фунтов — достаточная сумма. Тем не менее я выдам тебе незаполненный чек, и, если потребуется, ты заплатишь ей больше. Сколько бы это ни стоило, твоего дядю необходимо спасти.

— Значит, ты решила впутать меня в эту историю?

— Тебе давно пора сделать хоть что-нибудь для нашей семьи.

— А когда девушка выпрямится во весь рост и посмотрит на меня чистым, ясным взором, что прикажешь мне делать?

— Я больше не желаю обсуждать этот вопрос. Ты сможешь доехать до Восточного Дульвича за полчаса. Поезда идут каждые пять минут. Я подожду тебя здесь. Когда вернёшься, доложишь мне о результате переговоров.

— Но, послушай!

— Берти, ты немедленно отправишься к этой девице.

— Да, но, прах побери!

— Берти!

Я выбросил полотенце.

— Ох, ну хорошо, будь по-твоему.

— Иначе и быть не может.

— Хорошо, хорошо, уже иду.

* * *

Не знаю, ездили ли вы когда-нибудь в Восточный Дульвич, чтобы предложить незнакомой девице сотню монет за то, что она оставит в покое вашего дядю Джорджа. Если не ездили, могу сообщить вам, что на свете существует множество куда более интересных развлечений. Я чувствовал себя не в своей тарелке, когда ехал на вокзал. Я чувствовал себя не в своей тарелке, сидя в пригородном поезде. И я чувствовал себя не в своей тарелке, когда шёл по Кичинер-роуд. Но больше всего я чувствовал себя не своей тарелке после того, как нажал на кнопку звонка и неряшливого вида служанка, открыв дверь, проводила меня по длинному коридору в комнату с розовыми обоями, где в углу стояло пианино, а на каминной полке красовалось множество фотографий.

Если не брать в расчёт приёмную зубного врача, нигде не испытываешь столь тягостных ощущений, как в общей комнате одного из пригородных домов. Как правило, в таких комнатах на столиках стоят чучела птиц под стеклянными колпаками, и у человека чувствительного душа уходит в пятки каждый раз, когда он ловит на себе укоризненный взгляд какой-нибудь куропатки, которую лишили внутренних органов для того, чтобы засунуть туда опилки.

В общей комнате Вистэрии Лодж было три таких столика, и в какую бы сторону вы не посмотрели, перед вашим взором вставало одно из чучел. Под двумя стеклянными колпаками находилось по одной птице, а под третьим — семейная группа, состоящая из папы-снегиря и мамы-снегиря и ребёнка-снегиря. Этот последний выглядел как самый настоящий бандит и, по правде говоря, испортил мне настроение больше, чем все остальные чучела вместе взятые.

Я подошёл к окну и уставился в сад, чтобы избежать кровожадного взгляда, когда дверь открылась, и, обернувшись, я увидел особу, настолько непохожую на девушку, что она могла быть только её тётей.

— Э-э-э, здравствуйте, — сказал я. — Доброе утро.

Слова дались мне с большим трудом, потому что я внезапно почувствовал себя как рыба, вытащенная из воды. Я имею в виду, комната была такой маленькой, а особа — такой необъятной, что на мгновенье мне стало нечем дышать. Должно быть, на свете есть люди, не предназначенные для нахождения с ними в одном помещении, и эта тётушка явно принадлежала к их числу. Её тело колыхалось, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я подумал, что в молодости она была очень хорошенькой, хотя и тогда, по всей видимости, обладала пышными формами. Сейчас же, мягко говоря, она набрала лишний вес и выглядела совсем как одна из оперных певиц восьмидесятых на старых фотографиях. К тому же у неё были жёлтые волосы и ярко-красное платье.

И тем не менее она была добрячкой, потому что при виде Бертрама расплылась в улыбке. Бертрам пришёлся ей по душе.

— Наконец-то! — воскликнула она.

Честно признаться, я ничего не понял.

— А?

— Вот только к племяннице вам лучше зайти немного попозже. Она только что уснула.

— О, в таком случае…

— Не стоит её будить, как вы думаете?

— Конечно, нет, — с облегчением сказал я. — Из-за инфлюэнцы она промучилась всю ночь, а утром задремала. Пускай немного поспит, вы не возражаете?

— У. мисс Платт инфлюэнца?

— Это мы с ней так решили. Но, конечно, ваше мнение решающее. Знаете что, не будем терять времени даром. Раз уж вы здесь, взгляните на моё колено.

— Колено?

Я ничего не имею против коленей, но в определённое время и, если так можно выразиться, в определённом месте, а сейчас, как мне казалось, момент был неподходящий. Однако она привела свой план в исполнение.

— Что вы думаете об этом колене? — спросила она, открывая мне тайну за семью печатями.

Само собой, вежливость — прежде всего.

— Жуть! — восхищённо сказал я.

— Вы не поверите, как оно меня мучает.

— Правда?

— Простреливает изо всех сил. Адская боль. И знаете, что самое забавное?

— Что? — спросил я, чувствуя, что смех пойдёт мне на пользу.

— В последнее время я испытываю точно такую же боль в конце позвоночника. Может, посмотрите?

— На ваш позвоночник?

— Да.

Я покачал головой. Я люблю повеселиться, как никто другой, и ничего не имею против богемного образа жизни, ну, и всего прочего. Но существуют определённые границы, и мы, Вустеры, никогда их не переходим.

— Это невозможно, — сурово произнёс я. — Только не позвоночник. Колени — да. Позвоночники — нет.

Она удивлённо на меня посмотрела.

— Вы какой-то странный. Впервые вижу такого доктора.

— Доктора?

— Но ведь вы доктор?

— Кто сказал, что я доктор?

— А разве вы не доктор?

— Неужели я похож на доктора?

Наконец-то мы выяснили отношения. Наши глаза раскрылись. Мы разобрались, что к чему.

Я с самого начала подумал, что у неё добрая душа, и сейчас моё предположение оправдалось. Я никогда не слышал, чтобы женщина так сердечно смеялась.

— Ох, давно мне не было так смешно! — всхлипнула она, одалживая у меня платок, чтобы вытереть глаза. — Ну, вы даёте! Но если вы не доктор, кто вы такой?

— Меня зовут Вустер. Я пришёл поговорить с мисс Платт.

— О чём?

Наступил решающий момент. Сейчас я должен был вытащить чек и сделать всё возможное, чтобы тётушка невесты его взяла. Но, хотите верьте, хотите нет, рука отказалась мне повиноваться. Сами знаете, как это бывает. Предлагать деньги за то, чтобы твоего дядюшку оставили в покое — задача не из лёгких, а в определённых ситуациях она просто невыполнима.

— О, ни о чём, знаете ли. Просто решил её навестить. — Внезапно мне в голову пришла блестящая мысль. — Мой дядюшка узнал, что она прихворнула, вот в чём дело, и поручил мне проведать её, чтобы узнать, как она себя чувствует.

— Ваш дядюшка?

— Лорд Яксли.

— О! Вы племянник лорда Яксли?

— Он самый. Должно быть, дядюшка у вас днюет и ночует, что?

— Напротив. Я ни разу его не видела.

— Ни разу?

— Ни разу. Рози, конечно, мне всё о нём рассказывает, но почему-то никак не хочет пригласить в гости, даже на чашечку чая.

Я начал понимать, что Рози — девица не промах. Если б я был девушкой и на мне хотели бы жениться, а я знал бы, что в моей квартире обитает такой экспонат, как эта тётушка, я бы тоже крепко подумал, прежде чем пригласить своего жениха к себе домой до того, как брачная церемония завершится и он поставит свою подпись где полагается. Я имею в виду, у тётушки, несомненно, были добрая душа и золотое сердце, но тем не менее не стоило демонстрировать ей Ромео раньше срока.

— Наверное, вы были поражены, когда обо всём узнали? — спросила она.

— Это уж точно.

— Само собой, окончательно ничего не решено.

— Вот как? Я считал…

— О нет. Рози пока ещё не дала согласия.

— Ясно.

— Она, конечно, понимает, что ей оказали большую честь, но иногда её беспокоит мысль, что он слишком стар.

— Моя тётя Агата придерживается того же мнения.

— И всё-таки титул — это титул.

— Вы правы. А сами-то вы что об этом думаете?

— Ну, меня никто не спрашивает. Разве современные девушки слушаются старших?

— Должно быть, не очень.

— Вот и я говорю. Боюсь, ничего хорошего их не ждёт. Но нам с вами от этого не легче.

— Вы опять правы.

Я подумал, что наша беседа может продолжаться до бесконечности. У неё был такой вид, словно она решила проболтать весь день. Но в эту минуту служанка вошла в комнату и доложила, что прибыл доктор.

Я поднялся на ноги.

— Ну, мне пора.

— Жаль, что вы так торопитесь.

— Дела, знаете ли.

— Что ж, будьте здоровы.

— Пока-пока.

Я вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий воздух.

* * *

Зная, что ждёт меня дома, я с удовольствием отправился бы в клуб и провёл бы там остаток дня. Но опасности следует встречать лицом к лицу.

— Ну? — спросила тётя Агата, как только я появился в дверях гостиной.

— И да, и нет, — ответил я.

— Что ты имеешь в виду? Она отказалась взять деньги?

— Не совсем.

— Значит, взяла?

— Ты не понимаешь.

И я объяснил, что произошло. Я не ждал, что она придёт от моего сообщения в восторг, и поэтому не огорчился, когда моё предчувствие сбылось. По правде говоря, во время моего рассказа она отпускала в мой адрес всё более колкие замечания, а когда я закончил, издала шипящий звук такой силы, что в комнате задребезжали стёкла. По-моему, она собиралась воскликнуть «сукин сын», но вовремя спохватилась, вспомнив о своём благородном происхождении.

— Приношу свои извинения, — сказал я. — Я готов честно признаться, что струсил. Мне стало совестно. Такое с каждым может случиться.

— Ты самое мягкотелое беспозвоночное из всех, кого я знаю.

Я задрожал, как воин, которому разбередили старую рану.

— Я буду крайне тебе признателен, тётя Агата, — попросил я, — если ты в моём присутствии воздержишься от упоминаний о позвоночнике. Это слово будит во мне неприятные воспоминания.

Дверь открылась, и на пороге показался Дживз.

— Сэр?

— Да, Дживз?

— Мне показалось, вы меня звали, сэр.

— Нет, Дживз.

— Слушаюсь, сэр.

В моей жизни бывают минуты, когда даже под пристальным взором тёти Агаты я могу проявить твердость характера. Я видел, что каждая чёрточка лица Дживза светится разумом, и неожиданно понял, какую неимоверную глупость совершаю, отказываясь воспользоваться этим целительным источником в угоду предрассудкам тёти Агаты, не желавшей обсуждать семейные дела с прислугой. Возможно, она зашипит на меня сильнее прежнего, но я решил обратиться к Дживзу за советом, что, кстати, мне следовало сделать с самого начала.

— Дживз, — сказал я. — Ты знаешь моего дядю Джорджа?

— Да, сэр.

— Ты знаешь, что произошло?

— Да, сэр.

— Ты знаешь, чего мы хотим?

— Да, сэр.

— В таком случае дай нам совет. И не мешкай, Дживз. У нас мало времени. Давай, шевели мозгами.

— Насколько я понимаю, вы навещали молодую особу у неё дома, сэр?

— Только что оттуда вернулся.

— В таком случае вы, вне всяких сомнений, видели её тётушку?

— Дживз, это единственное, что я там видел.

— Тогда моё предложение должно вам понравиться, сэр. Я порекомендовал бы вам познакомить его светлость с этой женщиной. Она всегда намеревалась остаться жить со своей племянницей, когда та выйдет замуж. Если его светлость узнает об этом после того, как встретится с тётушкой невесты, он крепко задумается, прежде чем связать себя брачными узами. Вы не могли не заметить, сэр, что тётя мисс Платт, несмотря на свою добрую душу, самая настоящая простолюдинка.

— Дживз, ты абсолютно прав. Не говоря обо всём прочем, у неё жёлтые волосы.

— Вот именно, сэр.

— И ярко-красное платье.

— Совершенно верно, сэр.

— Я завтра же приглашу её на ленч и познакомлю с дядей Джорджем. Вот видишь, — обратился я к тёте Агате, которая всё ещё извергала лаву за моей спиной, — Дживз попал в яблочко, не сходя с места. Разве я тебе не говорил…

— Это всё, Дживз, — сказала тётя Агата.

— Слушаюсь, мадам.

Когда он ушёл, тётя Агата в течение нескольких минут высказывала своё мнение по поводу того, как Вустер роняет престиж всего клана, позволяя слуге мнить о себе бог весть что. Затем она вновь вернулась, если так можно выразиться, к основной теме разговора.

— Берти, — заявила моя престарелая родственница, — завтра ты опять поедешь к девушке и на этот раз поступишь так, как я тебе велела.

— Но, прах побери! У нас имеется шикарный альтернативный план, основанный на психологии индивида…

— Хватит, Берти. Я всё тебе сказала. Мне пора. До свидания.

И она удалилась, даже не догадываясь, что Бертрама Вустера на испуг не возьмёшь. Едва дверь за ней затворилась, я позвал Дживза.

— Дживз, — сказал я, — моя тётушка, — ты знаешь, о ком я говорю, — и слышать не хочет о твоём шикарном альтернативном плане, но я, тем не менее, намерен привести его в исполнение. Я считаю, это верняк. Ты сможешь устроить так, чтобы эта женщина пришла ко мне завтра на ленч?

— Да, сэр.

— Прекрасно. А я тем временем позвоню дяде Джорджу, Мы сделаем тёте Агате доброе дело помимо её воли. Как там говорит поэт, Дживз?

— Поэт Бернс, сэр?

— Нет, не поэт Бернс. Какой-то другой поэт. О добрых делах украдкой.

— «Дела благие, не оставшиеся в памяти», сэр.

— Вот-вот. В самое яблочко.

* * *

Должно быть, тот, кто делает доброе дело украдкой, должен радоваться, дальше некуда, но, честно признаться, я не горел желанием усесться за один стол с дядей Джорджем. Мой дядя Джордж зануда, каких мало, и во время ленча рта никому не даёт раскрыть, рассуждая о симптомах своей болезни, причём ему невозможно объяснить, что присутствующие отнюдь не жаждут слышать подробностей о его желудке. Прибавьте, так сказать, к дядюшке Джорджу тётушку мисс Платт, и вы поймёте, что в подобном обществе трудно находиться даже самому мужественному воину. Когда на следующий день я проснулся, у меня возникло какое-то зловещее предчувствие, и тучи, если вы понимаете, о чём я говорю, продолжали сгущаться над моей головой всё утро. Когда пришло время коктейлей, я совсем упал духом.

— Если б мне предложили ломаный грош, Дживз, чтобы я плюнул на это дело и умчал бы на весь день в «Трутень», я согласился бы не раздумывая.

— Я понимаю, вам предстоит тяжёлое испытание, сэр.

— Откуда ты знаешь этих людей, Дживз?

— Меня привёл к ним домой мой старый знакомый, сэр, камердинер полковника Мэйнуэринг-Смита. Когда между молодой особой и моим старым знакомым возникло взаимопонимание, он пригласил меня в Вистэрии Лодж.

— Они были помолвлены?

— Нет, сэр. Но к тому моменту у них возникло взаимопонимание.

— А почему они поссорились?

— Они не ссорились, сэр. Когда его светлость начал ухаживать за молодой особой, она, вполне естественно, почувствовала себя польщённой, и в ней стала происходить борьба между любовью и честолюбием. Но даже сейчас она ещё не приняла окончательного решения.

— Ты имеешь в виду, если дядя Джордж от неё отвяжется, твоему приятелю крупно повезёт?

— Да, сэр. Смитхэрст, — его зовут Смитхэрст, сэр, — сочтёт такой исход дела осуществленьем всех его мечтаний.

— Здорово сказано, Дживз. Сам придумал?

— Нет, сэр. Это «Бард Эйвона», сэр.

В этот момент кто-то невидимый позвонил в дверь, и я собрался с силами, приготовившись играть роль гостеприимного хозяина. Испытание началось.

— Миссис Уилберфорс, сэр, — объявил Дживз.

— Ума не приложу, как мне удержаться от смеха, когда ты будешь стоять за моей спиной и говорить: «Мадам, не хотите ли ещё картошечки?» — сказала тётушка невесты. Почему-то она показалась мне ещё необъятнее, желтее и дружелюбнее, чем в прошлый раз. — Я его знаю, вот в чём дело, — тыкая в Дживза пальцем, объяснила она. — Этот молодой человек не раз заходил к нам на чашечку чая.

— Он мне говорил.

Она окинула гостиную взглядом.

— А у вас тут недурно. Хотя лично мне больше нравятся розовые обои.

Обожаю что-нибудь весёленькое. Что это у вас? Коктейли?

— Мартини с абсентом, — ответил я, наливая в бокал подкрепляющую силы жидкость.

Она взвизгнула, совсем как девочка.

— Не вздумайте угощать меня этой дрянью! Вы не представляете, что со мной будет, если я выпью хоть капельку. Да я просто загнусь от боли! Для желудка нет ничего вреднее коктейлей.

— Ну, не знаю.

— А я знаю. Если б вы поработали с моё буфетчицей, тоже знали бы.

— Э-э-э… вы работали буфетчицей?

— Много лет подряд, когда была молодой. В «Крэйтерионе».

Я уронил бокал с коктейлем на пол.

— Вот! — торжествующе воскликнула она. — Теперь поняли, что значит пить коктейли? У вас дрожат руки. Я всегда говорила мальчикам: «Пейте портвейн. Портвейн полезен. Я сама пью только портвейн. Ни к чему вам глотать эту новомодную американскую гадость». Но они меня не слушали.

Я смотрел на неё во все глаза. В своё время в «Крэйтерионе» наверняка были тысячи буфетчиц, но всё равно я получил некоторый шок. Много воды утекло с тех пор, как дядя Джордж пытался вступить в мезальянс, — тогда он ещё не получил титул, — но при упоминании «Крэйтериона» Вустер всё ещё дрожал с головы до ног.

— Э-э-э, когда вы работали в Кр., — спросил я, — к вам не заходил парень с такой же фамилией, как у меня?

— Знаете, а я забыла вашу фамилию. У меня жуткая память на имена.

— Вустер.

— Вустер! А мне вчера показалось Фостер. Вустер! Не заходил ли ко мне парень по имени Вустер? Ну, вы даете. Да Джордж Вустер и я, — Свинюшка, вот как я его называла, — собирались пожениться, и обязательно поженились бы, если б его папаша не прослышал бы про это и не вмешался бы. Он предложил мне кучу денег, чтобы я его бросила, а я, как последняя дура, дала ему себя уговорить. Я часто вспоминала Свинюшку; всё думала, куда он подевался. Неужто он ваш родственник?

— Ради бога простите, — сказал я. — Совсем забыл, что мне надо дать последние указания Дживзу.

Я быстро прошёл на кухню.

— Дживз!

— Сэр?

— Знаешь, что?

— Нет, сэр.

— Эта женщина…

— Сэр?

— Она буфетчица дяди Джорджа!

— Сэр?

— Ох, прах побери, ты не мог не слышать о буфетчице дяди Джорджа. Ты в курсе всей нашей семейной истории. Та самая буфетчица, на которой он собирался жениться много лет назад.

— Ах да, сэр.

— Она единственная женщина, которую дядя Джордж когда-либо любил. Он говорил мне об этом миллион раз. После четвертого бокала виски с содовой он всегда плачет пьяными слезами, вспоминая эту особу. Нам не повезло, дальше некуда. Мы и оглянуться не успеем, как в дяде Джордже проснутся воспоминания молодости. Я это печёнками чувствую, Дживз. Она именно та особа, которая придётся ему по сердцу. Знаешь, о чём она мне сообщила, едва мы успели начать разговор? О своём желудке. Зловещий признак, Дживз. Любимая тема дяди Джорджа — его желудок. У них родственные души. Они похожи друг на друга, как…

— Две половинки одного яблока, сэр?

— Вот именно.

— Неприятная история, сэр.

— Что же делать?

— Не могу сказать, сэр.

— В таком случае я немедленно позвоню дяде Джорджу и сообщу ему, что ленч отменяется.

— Вряд ли это возможно, сэр. По-моему, его светлость уже пришёл. Звонок в дверь.

Дживз, как всегда, оказался прав, и, поздоровавшись с дядей Джорджем, я пошёл следом за ним в гостиную. Когда он переступил через порог, на мгновение наступила мёртвая тишина, а затем оба моих гостя наперебой стали обмениваться восклицаниями, как закадычные друзья, которые не виделись тысячу лет.

— Свинюшка!

— Моди!

— Вот это да!

— Будь я проклят!

— Надо же, как!

— Господи прости!

— Подумать только, теперь ты лорд Яксли!

— Получил титул вскоре после того, как мы расстались.

— Ну, ты даёшь!

— Сколько лет, сколько зим.

Я стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу. Впрочем, если бы Бертрам Вустер растаял в воздухе, они этого не заметили бы.

— Моди, ты совсем не изменилась, прах меня побери!

— Ты тоже, Свинюшка.

— Как ты жила все эти годы?

— Совсем неплохо. Вот только желудок меня беспокоит.

— Да что ты говоришь? Будь я проклят! Желудок — моё больное место.

— Как поем, сразу испытываю тяжесть.

— И я, как поем, испытываю тяжесть. Что ты принимаешь?

— Таблетки Перкинса.

— Дрянь. Дрянь, каких мало. Дорогая моя девочка, я принимал их много лет, и всё без толку. Если хочешь знать, единственное лекарство:…

Я выскользнул из гостиной, в то время как дядя Джордж уселся рядом со своей буфетчицей на диван и начал что-то убеждённо ей доказывать.

— Дживз, — сказал я, заходя на кухню.

— Сэр?

— Накрой стол на двоих. Меня можешь не принимать в расчёт. Если они заметят моё отсутствие, объясни, что меня вызвали по срочному делу. Ситуация оказалась сильнее Бертрама, Дживз. Если я тебе понадоблюсь, я в «Трутне».

— Слушаюсь, сэр.

Было довольно поздно, когда один из лакеев вошёл в бильярдную, где я в одиночестве играл снукер, и сообщил мне, что тётя Агата требует меня к телефону.

— Берти!

— Слушаю?

Честно признаться, я удивился, потому что она разговаривала голосом тёти, которая довольна жизнью, дальше некуда. Прямо-таки щебетала, как птичка.

— Берти, ты ещё не заполнил мой чек?

— Нет?

— Можешь его порвать. Он тебе больше не понадобится.

— А?

— Я говорю, разорви мой чек. Я только что беседовала с твоим дядей по телефону. Он отказался от своего намерения вступить в брак с той ужасной особой.

— Отказался?

— Окончательно и бесповоротно. Оказывается, после долгих размышлений он понял, что она ему не пара. Но, знаешь, что самое удивительное? Твой дядя всё-таки женится!

— Женится?

— Представь себе. На своей давнишней знакомой, миссис Уилберфорс, судя по его словам, женщине весьма разумного возраста. Интересно, из каких она Уилберфорсов? Существуют две основные семейные ветви: эссекские Уилберфорсы и кумберлендские Уилберфорсы. Насколько я помню, есть ещё младшая линия, где то в Шропшире.

— И ещё одна в Восточном Дульвиче.

— Что ты сказал?

— Нет, ничего. Тебе послышалось.

Я повесил трубку и отправился домой. Я чувствовал себя так, словно меня стукнули пыльным мешком по голове.

— Ну, Дживз, — спросил я, осуждающе на него глядя, — ты считаешь, дело сделано?

— Да, сэр. Между сладким блюдом и сыром его светлость официально объявил о своей помолвке с миссис Уилберфорс.

— Официально?

— Да, сэр.

Я сурово посмотрел на недогадливого малого.

— Возможно, тебе невдомёк, Дживз, — произнёс я холодным, строгим тоном, — но после происшедших событий твои акции сильно упали. Я привык видеть в тебе советчика, которому нет равных. Я, можно сказать, ловил каждое твоё слово. А ты вот что натворил, и всё потому, что твой дурацкий план основывался на психологии индивида. Мне кажется, встречаясь с той женщиной не один раз и даже сидя с ней за одним столом, ты обязан был догадаться, что она — буфетчица дяди Джорджа.

— Я догадался об этом, сэр.

— Что?!

— Упомянутый вами факт был мне известен, сэр.

— Тогда почему ты не предвидел, что он на ней женится?

— Я это предвидел, сэр.

— Ну, знаешь!

— Если позволите, я всё вам объясню, сэр. Молодой человек, Смитхэрст, — мой близкий друг. Недавно он обратился ко мне с просьбой придумать какой-нибудь план, чтобы молодая особа, которая близка его сердцу, прислушалась бы к своим чувствам, а не к разуму, отуманенному звоном золота и социальным положением его светлости. Теперь на пути двух молодых людей не осталось преград.

— А как насчёт дяди Джорджа? Тебе не кажется, что ты подложил ему большую свинью?

— Нет, сэр. Простите, что осмеливаюсь вам возразить, но я считаю, что миссис Уилберфорс — идеальная партия для его светлости. Если говорить об образе жизни лорда Яксли, можно отметить его чрезмерную любовь к яствам…

— Ты имеешь в виду, он обжора, каких мало.

— Я никогда не посмел бы употребить данное выражение, сэр, но вы, безусловно, правы. К тому же врач его светлости вряд ли одобрительно относится к тому количеству спиртных напитков, которые его светлость поглощает каждый день. Пожилые, богатые холостяки, не знающие, чем заняться, часто ведут подобный образ жизни, сэр. Будущая леди Яксли поможет его светлости взять себя в руки. Когда я подавал рыбу, она недвусмысленно на это намекнула. Заметив, что у его светлости одутловатое лицо, она заявила, что за ним нужен хороший уход. Я убеждён, сэр, что их брак окажется весьма удачным.

Это звучало — какое слово тут подойдёт? — правдоподобно, да, правдоподобно, но тем не менее я покачал своей черепушкой.

— Тут есть одно «но», Дживз.

— Сэр?

— Ты сам говорил, что она простолюдинка.

Он посмотрел на меня с упрёком.

— Представительница мелкой буржуазии, сэр, крепко стоящая на ногах.

— Гм-мм.

— Сэр?

— Я сказал «гм-мм», Дживз.

— Кроме того, сэр, вспомните слова поэта Теннисона: «Добрые сердца важнее, чем короны на гербе».

— А кто из нас объяснит это тёте Агате?

— Если позволите, сэр, я посоветовал бы вам какое-то время не общаться с миссис Спенсер Грегсон. Ваши чемоданы уже уложены. Буквально через несколько минут можно сесть в вашу машину…

— И умчаться в дальние дали?

— Совершенно верно, сэр.

— Дживз, — сказал я. — Я не уверен, что твои действия были правильными. Ты считаешь, что всех облагодетельствовал, — в этом я тоже не уверен. Но твоё последнее предложение не лишено смысла. Внимательно его изучив, я пришёл к выводу, что в нём нет ни одного изъяна. Оно именно то, что доктор прописал. Я немедленно иду в гараж. За мной, Дживз!

— Слушаюсь, сэр.

— Помнишь, что сказал поэт Шекспир, Дживз?

— Что, сэр?

— «Быстро уходит, уводя за собой медведя». Ты можешь прочесть это в одной из его пьес. Я прекрасно помню, как нарисовал на полях книги медведя, когда учился в школе.