Я радушный хозяин, и тем горжусь. Я умею создавать для гостей непринужденную обстановку, встречая их веселыми улыбками и блистая светским остроумием. Но признаюсь, при виде этой парочки от моего гостеприимства не осталось и следа, а что до остроумных шуток, то я сумел выдавить из себя лишь хриплый взвизг, похожий налай больного ларингитом пекинеса. Вот почему начать беседу пришлось Планку.

– Нам повезло, Кук. Они еще не успели удрать. В противном случае,- рассудил он,- этого прохвоста здесь не было бы, не так ли?

– Вы правы,- согласился Кук и обратился ко мне: – Где моя дочь, негодяй?

– Да, крыса, где она? – подхватил Планк.

И тут на меня вдруг снизошло глубочайшее спокойствие. Из пекинеса с больным горлом я мгновенно превратился в одного из тех героев исторических романов, которые щелчком стряхивают пылинку с безупречных брабантских манжет, перед тем как задать жару отрицательным персонажам. Своим быстрым умом я сообразил, что вторая сторона в лице ее двух представителей все перепутала, и это дает мне явное преимущество, я могу посадить их в такую калошу, в какой никто из обоих представителей противоположной стороны еще никогда не сидел.

– Потрудитесь ответить мне на два вопроса, мистер Планк и мистер Кук,- проговорил я,- а) почему вы занимаете место в моем доме, которое мне самому нужно для совсем иных целей, и б) что вы, черт побери, такое мелете? Что за шум и крики насчет каких-то дочерей?

– Вот, слышите, как он нагло врет,- взвился Планк.- Что я вам говорил? Он напоминает мне одного человека, я встречался с ним в Восточной Африке, тот тоже всегда все отрицал. Если его ловили за руку, когда он шарил в ящике с сигарами, он уверял, будто просто укладывал их в ящик поплотнее. Аберкромби-Смит была его фамилия, его в конце концов сожрал крокодил на Нижней Замбези. Но даже этот мошенник сдавался, когда его прижимали к стенке неопровержимыми уликами. Предъявите этому прохвосту неопровержимую улику, Кук.

– Сейчас,- сказал Кук и достал из кармана конверт.- Вот письмо от моей дочери. Оно подписано «Ванесса».

– Очень важная деталь,- ввернул Планк.

– Я вам его зачитаю. «Дорогой отец, я уезжаю с человеком, которого люблю».

– Посмотрим, как он теперь станет выкручиваться? – злорадствовал Планк.

– Да,- подхватил Кук.- Что вы на это скажете?

– Всего-навсего следующее,- парировал я. Выходит, Орло заблуждался, утверждая, что девушки не умеют писать кратко. В жизни не читал ничего короче и яснее, чем эта записка. Возможно, мелькнула у меня мысль, что Ванесса тоже сотрудничает в «Нью стейтсмене».- Кук, вы исходите из… как это говорится… из ложных предпосылок.

– Вот! – заорал Планк.- Я же говорил, что он будет отпираться!

– Эта записка не имеет никакого отношения ко мне.

– То есть вы отрицаете, что вы именно тот человек, которого любит моя дочь?

– Да, отрицаю.

– И это при том, что она по сто раз на дню прибегала в этот мерзкий дом и, наверное, в эту самую минуту прячется под кроватью в соседней комнате,- снова вмешался Планк, хотя его не спрашивали. У этих африканских путешественников нет никакого понятия о такте, никакой выдержки.

– Да будет вам известно,- продолжал я,- что тот, кого вы ищете, – это Орло Портер. Они полюбили друг друга, когда Ванесса жила в Лондоне, со временем их любовь достигла апогея – если слово «апогей» означает то, что я думаю,- и они почувствовали, что больше не могут жить в разлуке. Тогда Ванесса угнала вашу машину, и они вместе отправились на ней в регистрационное бюро.

Однако мои слова их не убедили. Кук заявил, что я лгу, а Планк еще прибавил, что чем больше он на меня смотрит, тем больше видит сходства с Аберкромби-Смитом, который, как он полагает, получил бы длительный срок тюремного заключения, если бы крокодил не взял дело в свои руки.

Мне следовало бы отметить, что в продолжение нашего обмена мнениями лицо Кука все более темнело. И сейчас оно сравнялось по цвету с клубным галстуком «Трутней», то есть стало багрово-красным. Одно время в клубе раздавались предложения сделать галстук ярко-алым в белую крапинку, но сторонники такой реформы не получили поддержки большинства.

– Как вы смеете нагло предполагать, что я такой дурак, чтобы поверить, будто моя дочь влюблена в Орло Портера? – бушевал Кук.- Да разве девушка в здравом уме может влюбиться в Орло Портера?

– Смешно, – вставил Планк.

– Ванесса бежала бы от него в отвращении.

– Со всех ног, – ввернул Планк.

– Но что она нашла в вас, я не могу понять.

– И я тоже,- подхватил Планк. – У него же борода, как у викторианского романиста. Омерзительное зрелище.

Я действительно утром не побрился, но это уже было слишком. Я терпимо отношусь к критике, однако не намерен сносить грубые оскорбления.

– Фуй! – произнес я. Я нечасто прибегаю к этому выражению, а между тем Ниро Вольф [ Ниро Вольф – главный герой многотомной серии детективных романов американского писателя Р. Стаута.] постоянно его использует и притом весьма успешно, и мне показалось, что в данной ситуации оно как раз подходит.- Хватит глупой болтовни. Вот прочтите.- Я протянул Куку письмо Орло.

Должен сказать, что эта, как выражается Планк, неопровержимая улика оказала на Кука желаемое воздействие. Челюсть у него отвалилась. Дыхание стало хриплым. Лицо смялось, как лист копирки.

– Боже милосердный! – просипел он.

– Что такое? – встревожился Планк.- Что случилось?

– Это от Портера. Он пишет, что убежал с Ванессой.

– Наверняка подделка.

– Нет, это несомненно рука Портера…- Кук поперхнулся.- Мистер Вустер…

– Не называйте его мистером, как добропорядочного члена общества,- возразил Планк. – Это отъявленный преступник, он когда-то чуть было не надул меня на пять фунтов. Он известен полиции как Альпийский Джо. Так его и зовите. Вустер – это псевдоним.

Но Кук его не слушал,- и я не могу его за это упрекнуть.

– Мистер Вустер, я приношу вам свои извинения.

Я решил проявить милосердие. Зачем топтать беднягу железной пятой? Правда, он вел себя крайне недопустимо, но многое можно простить человеку, который на протяжении одного дня лишился и дочери, и кошки.

– Забудем об этом, дражайший,- сказал я.- Всем нам свойственно ошибаться. Я от души прощаю вас. Если это небольшое недоразумение научит вас не торопиться с выводами, пока не проверены факты, значит, время потрачено не зря.

Я замолчал, сомневаясь, не слишком ли я взял высокомерный тон, как вдруг кто-то тихо сказал «мяу», и, опустив глаза, я увидел, что в комнату вошла кошка. Еще ни одна кошка на свете не выбирала более неподходящий момент, чтобы выйти пообщаться с компанией. Я смотрел на нее онемев, в безумной догадке, как те матросы на вершине Дарьена. Сжав в ладонях голову, чтобы на ней, чего доброго, не выросли голубиные крылышки [ …выросли голубиные крылышки.- Аллюзия на Псалом 54, ст. 7: Ия сказал: Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился бы.] и не вознесли меня к потолку, я спрашивал себя, что же теперь будет? Ответ не заставил себя ждать.

– Ха! – воскликнул Кук, схватив в охапку и прижав свое животное к груди. Интерес к сбежавшей дочери он, похоже, совершенно утратил.

– Я же говорил вам, что кошку наверняка похитил Альпийский Джо,- торжествуя, сказал Планк.- Вот зачем он в тот день рыскал около конюшни. Выбирал удобный случай.

– Ждал своего часа.

– И ему нечего сказать в свое оправдание.

Планк был прав. Я не мог произнести ни слова. Оправдывать себя означало выставить престарелую родственницу перед судом света. Да они бы и не поверили, что я собирался вернуть кошку. Вы могли бы сказать, что я запутался в тенетах рока, если бы додумались до такого выражения, но когда это случается лично с тобой, тут уж не до выражений. Можете спросить в Дартмуре или Пентонвилле [ Дартмур или Пентонвилль. – Британские тюрьмы.], там подтвердят. Одна надежда, что Кук на радостях смягчится и отпустит меня с миром.

Но не тут-то было.

– Я буду настаивать на показательном приговоре,- заявил Кук.

– А пока не огреть ли мне его по голове моей тростью,- предложил Планк со свойственной ему бесцеремонной навязчивостью.- Лучше бы, конечно, зулусской дубинкой с шипами, но я оставил ее дома.

– Я бы попросил вас сходить за полицией.

– А что вы будете делать?

– Отнесу кошку Потейто Чипу.

– А если он тем временем удерет?

– Вы правы.

– Когда в Бонго на Конго ловят вора, его связывают и сажают в муравейник, а сами тем временем идут за уолла-уолла, что на местном диалекте означает «судья». И провинившемуся приходится несладко, если он не любит муравьев, а уолла-уолла уехал отдыхать на уик-энд, но в каждой жизни иногда идут дожди [ …в каждой жизни иногда идут дожди.- Строка из стихотворения Г. Лонгфелло «Дождливый день».], и надо было раньше думать, а потом уж воровать. Правда, у нас тут нет муравьев, но можно привязать его к дивану. Надо только вытянуть пару шнуров из штор.

– Давайте же скорее так и сделаем, как вы предлагаете.

– Хорошо бы еще сунуть ему кляп в рот. Не в наших интересах, чтобы он позвал на помощь.

– Мой дорогой Планк, вы все предусмотрели.

Я очень люблю приключенческие романы, и меня всегда интересовало, что ощущают их герои, когда злодей связывает их по рукам и ногам где-то ближе к середине книги. Теперь же я мог составить себе на сей счет представление, правда, только приблизительное, поскольку их обычно привязывали к бочке с порохом и сверху ставили горящую свечу, что, несомненно, придавало ситуации особую остроту.

От этого дополнительного развлечения я был избавлен, но все равно на душе у меня было не слишком легко. Особенно угнетал кляп- Планк вставил мне в рот свой кисет, втиснув его между верхними и нижними зубами, а от кисета так сильно отдавало африканским путешественником, что удовольствия мне это совсем не доставляло. У меня гора с плеч свалилась, когда раздались шаги, и я понял, что это Дживс вернулся после кутежа у миссис П. Б. Пиготт из Балморала, Мейфкинг-Роуд.

– Доброе утро, сэр,- приветствовал он меня. Увидев своего хозяина привязанным к дивану шнурами от штор, он не выразил никакого удивления,- он сохранил бы такую же невозмутимость, если бы обнаружил, что меня съел крокодил, как покойного Аберкромби-Смита, хотя в этом последнем случае у него, быть может, и вырвался бы вздох сожаления.

Дживс вынул кляп и освободил меня от пут, справедливо полагая, что свободу я предпочту плену.

– Вы завтракали, сэр? – спросил он.

– Да,- ответил я,- завтракал.

– Тогда, быть может, кофе, сэр?

– Прекрасная мысль. И сварите покрепче,- попросил я в надежде, что кофе отобьет вкус табака Планка у меня во Рту.- А когда вы вернетесь, я поведаю вам повесть, которая заставит вас подпрыгнуть, словно вы сели на разъяренного Дикобраза.

Разумеется, это было преувеличением. Дживс слегка приподнимет бровь, и не более того, даже если, войдя в буфетную, обнаружит в раковине одного из тех редких представителей фауны, о которых упоминается в Апокалипсисе. Но все равно, когда Дживс вернулся с дымящимся кофейником, я поведал ему свою повесть. Он внимательно слушал, ничем не давая понять, что считает мой рассказ сенсационной новостью с первой полосы. Лишь когда я упомянул, что примирение Орло и Ванессы освобождает меня от почетных обязательств перед последней, слабый проблеск интереса мелькнул в его каменных чертах. По-моему, он даже настолько оживился, что готов был принести мне подобающие случаю поздравления, но в этот момент в комнату ворвался Планк.

Он был один. Мне следовало бы загодя предупредить его, что в это время суток связаться с полицейскими силами Мейден-Эгсфорда невозможно: в местной полиции состоит один-единственный полицейский, и по утрам он на велосипеде патрулирует свой участок.

Увидев Дживса, Планк изумился.

– Инспектор Уидерспун! – воскликнул он.- Поразительно, как это вы, ребята из Скотланд-Ярда, выслеживаете того, кто вам нужен. Наверное, вы шли по следу Альпийского Джо много дней, как горностай за кроликом. А ему и невдомек, что за каждым его шагом следит инспектор Уидерспун, человек, который никогда не дремлет. Вы выбрали чрезвычайно удачный момент для ареста, поскольку, помимо прочих преступлений, из-за которых его разыскивает полиция, он еще украл ценную кошку, принадлежащую моему другу Куку. Мы поймали его с поличным, насколько это возможно, когда речь идет о краже кошки. Но странно, что вы отвязали его от дивана. Мне казалось, что полиция всегда следит за тем, чтобы на месте преступления все оставалось в неприкосновенности.

Признаюсь, я растерялся и не находил слов, зато, к счастью, у Дживса их нашлось достаточно.

– Я не понимаю вас,- произнес он таким ледяным тоном, что Планк, должно быть, пожалел, что не надел шерстяного белья.- Будьте любезны объяснить, почему вы называете меня инспектором Уидерспуном? Я вовсе не инспектор Уидерспун.

Планк раздраженно поцокал языком.

– Конечно, вы Уидерспун! – заспорил он.- Я вас отлично помню. Вы еще станете уверять меня, что не арестовывали этого человека в моем доме в Глостершире, когда он жульническим способом пытался вытянуть у меня пять фунтов.

Дживс не носит безупречных брабантских манжет, а то бы он непременно смахнул с них пылинку. Однако его голос стал еще более ледяным.

– Вы ошибаетесь во всех отношениях,- проговорил он.- Мистер Вустер – состоятельный человек. И весьма маловероятно, что он пытался получить от вас какие-то пять фунтов. Это я могу утверждать авторитетно, так как являюсь поверенным мистера Вустера и ежегодно заполняю налоговую декларацию о его доходах.

– Вот так-то, Планк,- сказал я.- Любому мыслящему человеку ясно, что у вас галлюцинации, вероятно, вследствие солнечного удара, который вы перенесли, отравляя существование туземцам Экваториальной Африки. На вашем месте я бы прямиком направился к доктору Э. Дж. Мергэтройду и попросил бы у него какое-нибудь лекарство, пока болезнь не зашла слишком далеко. А то, чего доброго, она распространится по всему организму, и вы будете глупо выглядеть, если нам придется закопать вас еще до захода солнца.

Было видно, что Планк опешил. Он не мог побледнеть под загаром, так как загар у него был такой темный, под ним не побледнеешь. Не уверен, что четко выразил свою мысль. Я хочу сказать, что побледнеть-то он мог, но под загаром вы бы этого не заметили.

На лице у Планка появилось задумчивое выражение. Я знал, о чем он задумался: соображал, как он будет объясняться с Куком, которому из-за него придется платить крупный штраф за нанесение побоев, оскорбление действием и покушение на свободу личности.

Эти африканские путешественники быстро смекают, что к чему. Ему потребовалось ровно пять секунд, чтобы прийти к выводу: оставаться здесь для объяснения с Куком не надо. И он исчез из комнаты, по всей видимости, устремившись в направлении Бонго на Конго, где его не достигнет рука правосудия. Наверное, он не развивал такой скорости с того раза, когда, решив, что туземцы расположены дружески, остался у них ночевать, а они пришли по его душу с копьями.

Расставшись с Планком, я прежде всего поспешил выразить заслуженную благодарность Дживсу за его содействие и помощь. Затем мы перешли на более неофициальный тон.

– Приятно провели время вчера вечером, Дживс?

– Чрезвычайно приятно, сэр, благодарю вас.

– Как поживает ваша тетушка?

– Поначалу она была несколько огорчена,

– Из-за чего?

– У нее пропала кошка, сэр. Уезжая отдыхать, она оставила ее на попечение своей приятельницы, но кошка пропала.

Я раскрыл рот. Внезапная догадка осенила меня. Такие уж мы, Вустеры. Нас постоянно осеняют внезапные догадки.

– Дживс! Не может быть, что?.. Не думаете ли вы, что, возможно, это?..

– Да, сэр. Она описала мне животное во всех подробностях, и у меня не осталось никаких сомнений, что это именно та кошка, которая в настоящее время находится на территории Эгсфорд-Корта.

От радости я даже заплясал. Я всегда наперед вижу счастливые концы.

– Значит, у нас есть средство нейтрализовать Кука!

– Похоже, что так, сэр.

– Мы пойдем к нему и скажем, что он может держать кошку до конца скачек, разумеется, за соответствующее вознаграждение вашей тете. Ленд-лиз, так это называется?

– Да, сэр.

– И вдобавок выдвинем одно условие… Условие, правильно?

– Да, сэр.

– По которому он обязан будет отдать Орло Портеру его деньги. Мне бы хотелось, чтобы Орло наконец обрел свое счастье. Кук не сможет отказаться, потому что ему нужна кошка, а если он попытается заявить nolle prosequi, мы предъявим ему обвинение в нападении и оскорблении действием. Я прав, Дживс?

– Несомненно, сэр.

– И еще одно. Последнее время меня не покидает мысль, что жизнь в Мейден-Эгсфорде с ее безумным темпом и вихрем событий едва ли соответствует тому, что имел в виду доктор Э. Джимпсон Мергэтройд, когда рекомендовал мне отдохнуть на лоне природы в деревенской глуши. Мне нужно перебраться в какое-нибудь тихое, мирное место, например в Нью-Йорк. Если меня там и ограбят, ничего страшного. Просто к этому надо привыкнуть, и все дела. Вы согласны, Дживс?

– Да, сэр.

– И вы поддерживаете мое предложение пойти в атаку на папашу Кука?

– Да, сэр.

– Тогда вперед. Мой автомобиль ждет у дверей. Следующая остановка – Эгсфорд-Корт.