Дым в клубе «Трутни» становился все гуще, а это означало, что его члены, подобно антилопам или другой дичи, собирались к источникам вод, чтобы вкусить аперитива. Когда напитки разлили, Виски-с-Лимоном, сделав животворящий глоток, сказал:

— А вы знаете, кого я вчера встретил на Пикадилли?

— Кого? — поинтересовался Мартини-без-Оливки.

— Монти Бодкина.

— Монти Бодкина? Не может быть!

— Может.

— Да он в Голливуде.

— Значит, вернулся.

— Ах, вернулся! — сказал с облегченьем Мартини. — А то я подумал, что ты видел астральное тело, или как его там. Сплошь и рядом бывает. Сидит человек, обедает у себя в Америке, или еще где, и смотрит на своего приятеля в Лондоне. Так это был настоящий Монти Бодкин?

— Загорелый и поджарый.

— Сколько же он пробыл в Голливуде?

— Год. Контракт на пять лет, но ему нужен только один.

— Почему?

— Потому.

— Почему ему нужен только один год?

— Потому что ее отец поставил такое условие.

— Чей отец?

— Гертруды Баттервик.

— Ты не мог бы говорить яснее? — спросил Виски-с-Апельсиновым соком. — Вчера вечером я немного припозднился, и сейчас не в самой лучшей форме. Кто, если говорить по порядку, эта Гертруда Баттервик?

— Девушка, с которой помолвлен Монти.

— Кузина Реджи Тениссона, — пояснил образованный Виски-с-Вермутом. — Играет в хоккей.

Апельсиновый сок поморщился. Прошлой ночью он как раз старался утопить в вине свои печали, вызванные девушкой, которая играет в хоккей. Опрометчиво согласившись быть судьей на ее матче, он лишился невесты, утверждавшей, что он шесть раз незаслуженно удалял ее с поля.

— Какие условия, какие отцы? — совсем растерялся Виски-с-Лаймом.

— Я только что сказал.

— Он поставил условие?

— Да.

— Ее отец?

— Да.

— То есть Гертруды?

— Да.

— Прости, не понимаю.

— Все очень просто. Мне объяснил сам Монти за бутылкой превосходного

зелья. Чрезвычайно интересная история, вроде Иакова и Рахили, только Иакову надо было служить семь лет, а Монти — всего один.

Апельсиновый сок слабо застонал и приложил лед ко лбу. Лимонный продолжил:

— Как-то на обеде или ужине он повстречал Гертруду и решил, что она — именно то, что надо. Вероятно, она подумала то же самое, потому что через неделю они были помолвлены. И когда им осталось собрать подружек да шаферов и побежать за епископом, ее отец отказался дать согласие.

Виски-с-Лаймом был заметно тронут, впрочем, как и все присутствующие за исключением Апельсинового сока, который слишком увлекся кубиками льда.

— Что он сделал?

— Не дал согласия.

— Постой-ка, Разве в наши дни оно кому-нибудь нужно?

— Другим — не знаю, а Гертруде Баттервик нужно. Викторианская барышня. Слушается папу.

— Это ее хоккей попутал, — заметил Апельсиновый сок.

— Монти, конечно, был озадачен, сбит с толку, поражен, как и вы. Он умолял плюнуть на запрет и бежать, но она не согласилась. Знаете, вся эта чепуха — у отца слабое сердце, потрясение его убьет, и так далее.

— Какая дура!

— Несомненно. Тот же Реджи Тениссон мне поведал, что папаша Баттервик не только похож на лошадь, но и здоров как лошадь. Тем не менее, вот так!

— Моим дочерям я не позволю притронуться к клюшке — сообщил Апельсин. — Да уж! Не позволю!

— Почему ее отец не дал согласия? — спросил Ликер-со-Льдом. — У Монти куча денег.

— В этом — ответил Лимонный сок, — как раз и проблема. Монти получил наследство от тетушки, а старый Баттервик — из тех субъектов, которые начинают с самого низа в шестнадцать лет, а о наследстве и не слышали. Он сказал, что не отдаст дочь за бездельника.

— Ах, вон как!

— Вообще-то, не совсем так. Монти поговорил со старым перечником, и тот пошел на попятный. Если Монти удастся проработать где-нибудь хотя бы год, — пожалуйста, женитесь. Вот Монти и устроился в кинокомпанию Лльюэлина в Лльюэлин-Сити, Южная Калифорния.

Соку было трудно повернуть голову, но он это сделал, чтобы бросить суровый взгляд на оратора. Он не любил неряшливо рассказанных историй.

— Вот ты говоришь: «Монти устроился…», как будто это легче легкого. А всякий знает, что в Лльюэлин-Сити может пробраться, в самом худшем случае, незаконнорожденный сын одного из владельцев. Как же Монти это удалось?

Лимон добродушно хмыкнул.

— Ты будешь смеяться.

— Не буду, — заверил Апельсин. — По крайней мере, не сегодня.

— Все началось на борту «Атлантика» по пути в Нью-Йорк. Гертруда Баттервик отправлялась на соревнования в Америку с английской женской сборной по хоккею. Монти хотел быть рядом с ней. Реджи Тениссона семья хотела сплавить в какую-то канадскую контору. Пока все ясно?

Присутствующие согласились, что пока — все ясно.

— Среди пассажиров был и Айвор Лльюэлин, глава компании, и сестра его жены, Мейбл Спенс. На этом перечень действующих лиц заканчивается. И сейчас все понятно?

— Да.

— Подходим к решающему моменту. Все вошли на борт в Саутгемптоне за исключением этой Мейбл. Она присоединилась к ним в Шербуре, куда явилась из Парижа, где была вместе с женой Айвора, Грейс. Теперь представьте, что он чувствовал, когда она сказала ему, что прихватила с собой алмазное ожерелье, не сообщив о нем на таможне! Грейс рассчитывала, что Лльюэлин провезет его контрабандой в Нью-Йорк. По всей вероятности, она считает, что делиться с американским правительством — очень глупо. Обычно она говорит, что у них и так слишком много денег. Пускай с этими справятся, а лишнее только навредит. Все понятно?

Аудитория дружно кивнула.

— Как вы можете легко представить, Лльюэлин разволновался. Он всегда боялся таможенников. Даже когда его совесть была чиста, он прятал глаза от их неприятного взора. Он дрожал, когда они смотрели на него, пожевывая жвачку. Когда же они молча указывали на его чемодан, он открывал его так, будто в нем лежит труп.

Ликер-со-Льдом сказал, что ему знакомо это чувство, и попытался начать длинную историю о том, как он однажды попытался провести лишнюю сотню сигарет в Фолькстоун, но Апельсиновый сок продолжил свое повествование.

— Естественно, сперва он решил от всего откреститься, но тут призадумался, что скажет Грейс. Таможенных инспекторов он боялся, но все же не так как жены, и причины у него были. Когда она еще снималась, ее называли пантерой экрана, а если уж ты была пантерой, ты пантерой и останешься. Поэтому он пришел к заключению, что как ни тяжко, он все же подчинится. Это его не радовало.

— Какая уж тут радость! — вставил Виски-с-Лаймом.

— Проблема была в том, как вообще провезти контрабанду.

— Да уж, проблема!

— С того дня он потерял покой и сон.

— Тут потеряешь!

— Но однажды вечером Реджи нашел выход.

— Реджи Тениссон?

— Да. Я же сказал, что он тоже был на корабле и, пока они плыли, очень сдружился с Мейбл Спенс, а она поведала ему о страшной проблеме. Тогда Реджи пошел к Лльюэлину и сказал ему, что все будет хорошо, если только они возьмут у Монти мышь. Должен упомянуть, что Монти купил для своей Гертруды плюшевого Микки Мауса с отвинчивающейся головой. Такая, понимаете, банка для шоколадных конфет.

Апельсин нервно вздрогнул. Сейчас он не мог слышать о шоколаде.

— Монти и Гертруда немного поссорились — это часто бывает между влюбленными, и она вернула ему мышь, а Реджи сказал Лльюэлину, что положит туда ожерелье, так что Монти и не узнает.

— Умно, — признал Виски-с-Лаймом.

— Гениально! — отозвался Ликер. — И все прошло, как он задумал?

— Без задоринки. На берегу, конечно, Лльюэлин рассказал все Монти, и тот увидел, что ему прямо с неба упало волшебное кольцо — теперь он сможет получить работу на этот самый год. Короче говоря, все так и вышло. Перед тем как они расстались, Лльюэлин подписал с ним контракт на пять лет и взял его к себе в помощники.

— И Монти помирился с Гертрудой?

— О, да! Сегодня они обедают в Баррибо. Апельсин заметил, что это пустая трата денег. Рано или поздно, предсказал он, Гертруда Баттервик бросит жениха, а денег не вернешь.

— Почему ты так думаешь? — спросил Лимон.

— Она играет в хоккей, — ответил Апельсин.

 

2

Монти сидел в холле всемирно известного отеля, и взоры его постоянно обращались к вращающейся двери, из которой в любой момент могла появиться Гретруда. Его чувства, хотя и близкие к экстазу, окрашивало легкое беспокойство. Уверенный в выборе, который он сделал еще год назад, он поневоле думал о том, что у Гертруды было достаточно времени взвесить все за и против и изменить свое решение, особенно если мы учтем, что ее отец и не пытался скрыть аллергию на само слово «Бодкин», и не собирался ослабить влияние на преданную дочь.

Правда, она согласилась прийти без явных колебаний, но с прежним ли пылом, с прежним ли огнем? Именно об этом спрашивал себя Монти, и именно это мешало ему находиться в том состоянии, которое французы называют bien etre. Его дух то поднимался, то опускался, и когда он только что сумел его приободрить, почти убедив себя, что все его страхи безосновательны, в дверь, которой судьба предназначила впускать только индийских магарадж и техасских миллионеров, вошел пожилой человек с лошадиным лицом, в котором Монти не без труда распознал мистера Баттервика, главу компании «Баттервик, Прайс и Мандельбаум Импорт-Экспорт». Мистер Баттервик подошел к тому месту, где сидел Бодкин, вызывающе фыркнул и произнес такие страшные слова:

— День добрый, мистер Бодкин. Гертруда не будет с вами обедать.

Описать воссоединение разлученных сердец особенно трудно, когда одно из них отсутствует. Простой хроникер в таких обстоятельствах растеряется и сникнет, как будто он во всю прыть бежал, чтобы успеть на субботний поезд и вдруг узнал, что тот ходит только по воскресеньям. Но насколько хуже, насколько горше тому, кто рассчитывал быть одним из главных действующих лиц! Чувства влюбленного, который собирался пообедать с возлюбленной, а вместо нее получил ее отца, легче представить, чем описать. Скажем только, что Монти пережил их сразу все, и если бы не сидел в глубоком кресле, закачался бы и рухнул на пол.

Мистер Баттервик выглядел как лошадь, готовая взять высокий барьер, и, надо сказать, это его не красило. Но не поэтому Монти смотрел на него как на змею, и заговорил с ним не сразу.

— Что! — вскричал Монти.

— Не будет обедать? — добавил он же.

— Черт! — обобщил он свои впечатления. — Как так не будет? Мы договорились по телефону еще вчера вечером.

— Верно, — признал Баттервик, — но потом я поговорил с ней и объяснил, что лучше пойти мне.

Монти понял из этих слов, что старая образина решила угоститься за его счет, и это ему не понравилось. Мистер Баттервик, однако, рассеял его сомнения.

— Есть я не собираюсь, — сказал он с легкой, но слишком холодной улыбкой. — После того, что я вам скажу, вам захочется побыть одному, а я в любом случае буду ужинать в ресторане, где знают мою диету. Дело в том, что Гертруда очень чувствительная девушка и ей неприятно причинять людям боль. Будет лучше если я сообщу вам новости.

Монти не очень понимал, о чем идет речь. Мистер Баттервик оставил шляпу на вешалке, а то бы он напомнил ему Безумного Шляпника.

— Я не совсем вас понял, — сказал бедный Бодкин.

— Что ж, объясню, — ответил мистер Баттервик. Менее суровый человек сказал бы: «Что ж, напущу еще морозу». — Я решил, что вы не должны видеться с моей дочерью.

Отель Баррибо построен на славу, и не было случая, чтобы потолок обрушивался кому-нибудь на голову, однако в тот момент Монти был уверен, что случилось именно это, и очень удивился, почему магараджи и техасские миллионеры так спокойно это восприняли. Затем здравый смысл вернулся на положенное ему место, и Монти недоверчиво посмотрел на собеседника.

— Что! — вскричал он.

— Не видеться? — прибавил он же.

И обобщил:

— Черт знает что! Опять за прежнее?

— Выражение странное, но смысл я улавливаю, — сказал мистер Баттервик.

— Да, именно так.

— Мы же договорились!

— Я как раз к этому подхожу. У-ох!

— Что значит: «У-ох!»? Это не ответ.

— Это междометие, — сказал с достоинством мистер Баттервик. — Я застонал от боли. Желудочные колики.

Монти это знал, и очень радовался, хотя было бы лучше, если бы старый гад болел бубонной чумой.

— Хорошо, — уступил он, — если хотите говорить «У-ох», говорите, дело ваше. Но вернемся к теме. Вы обещали, что если я буду целый год зарабатывать сам, вы не станете мешать нам с Гертрудой. Я думал, что это глупо, и сейчас думаю, но я сказал себе, что нет толку спорить, принялся за дело и честно выполнил условие. Весь последний год я был помощником режиссера на киностудии Лльюэлина в Южной Калифорнии. Как вы думаете, Лльюэлин платит своим сорудникам? Каждую пятницу я получал маленький конвертик с тысячей долларов внутри. И у вас хватает духу сказать, что наше соглашение — пустой звук? Может, вы прямо так не сказали, но явно собираетесь. Что ж, мистер Баттервик, если такие приемы обычны в вашем кругу, я могу только посочувствовать экспорту и импорту. Люди с более высокими понятиями назвали бы это жульничеством.

— Вы кончили, мистер Бодкин?

— Нет.

— И все же, отложите дальнейшие рассуждения и дайте мне возможность ответить.

— А у вас есть что сказать?

— Да, и много.

— Сказать, а не пороть чепуху.

— Это не чепуха. Вы утверждаете, что честно выполнили условия. Я в этом сомневаюсь.

— Уж не хотите ли вы намекнуть, что я не служил у Лльюэлина? Вы с ума сошли, Баттервик! Позвоните на студию Александре Миллер и спросите ее. Она — моя секретарша. Сидели вместе каждый день.

— Нет, я не это имел в виду. Просто ваша работа не считается.

— Не считается?

— Нет, потому что вы получили ее нечестно. Вы получили ее,… Я хотел сказать «хитростью», но шантаж — более подходящее слово. Вы запугали Лльюэлина этим плюшевым Микки Маусом с бриллиантами. Разумеется, когда я заключал наше соглашение, я ожидал не этого. Я предполагал, что вы используете обычные способы, с помощью которых приличные люди находят работу. Тем самым, как я уже сказал, этот год не считается.

Он замолчал, и снова Монти показалось, что большая порция отеля Баррибо падает ему на голову. Он сник, притих и растерянным видом напоминал пойманного на вокзале воришку. Но вместе с тем он почувствовал невольный трепет. Он никогда не подозревал, что мистер Баттервик — ясновидец, но сейчас стало ясно, что он владеет шестым чувством, экстрасенсорными способностями и тому подобными вещами, а этим не хочешь — восхитишься, даже если вам кажется, что более умные родители утопили бы его в младенчестве.

— Как вы узнали? — слабо произнес Монти.

— От дочери.

— Она вам рассказала?

— Она мне все рассказывает.

Монти был потрясен. Он поверить не мог, что какая бы то ни было девушка могла себя так вести. Обычно он полагал, что королева всегда права, но сейчас чуть не произнес неосторожных слов. Какому отцу понравится, если его дочь назовут полоумной идиоткой? Но он их не произнес. Да, стало бы легче, но — не произнес, поскольку надеялся, что такт и мягкость сделают свое дело.

— Может, мы это обсудим? — спросил он.

Мистер Баттервик ответил, что они именно этим и заняты, а пора бы кончить, ему надо идти в свой целебный ресторан.

— Понимаете, — не унялся Монти, — в духе… ну, в таком женевевском духе. Я признаю, что с этим Микки Маусом вел себя… скажем так, не совсем нравственно, хотя и сумел уломать Лльюэлина.

— Какая мерзость!

— Да, да, конечно. Теперь, когда вы со всей ясностью показали мне, как я оступился, я и сам это вижу. Это был неверный шаг, и он никогда не повторится. В следующий раз я буду осмотрительней.

— Я что-то не понял. В следующий раз?

— Вы поймете, если послушаете внимательно. Предположим, вы дадите мне еще один год. Если я буду зарабатывать себе на жизнь, и вы будете уверены, что я не жульничаю, вы дадите согласие и позволите мне жениться на девушке, которую я люблю, то есть — Гертруде, — прибавил Монти для ясности. — Короче, вы позволите епископу, подружкам невесты и всем прочим собраться и исполнить то, чего от них ожидают, — добавил он, выражая мысль еще яснее.

Мистер Баттервик выслушал предположение в суровой задумчивости. На его взгляд, это не было идеальным решением. Он надеялся, что беседа, которая, кстати, все не кончалась, разлучит его дочь и этого неподходящего ухажера, и терпеть еще год ему не хотелось. С другой стороны, он был честным человеком и признавал, что речи Монти не лишены своей логики.

— Хорошо, — согласился он.

— Замечательно, — отозвался Монти.

— Гертруду, вы, конечно, не увидите.

— Если вы настаиваете.

— Но против писем возражать не буду.

— Великолепно! А сейчас осталось подумать о подходящей работе. У вас случайно не найдется свободного места?

Мистер Баттервик заверил Монти, что не найдется.

— Жалко. А чем вы, собственно, занимаетесь в этом Экспорте-Импорте?

— Мы экспортируем и импортируем.

— Так я и думал. Вероятно, это подошло бы мне как нельзя лучше, но если вы говорите, что ничего нет, поищу где-нибудь в другом месте. Мне надо подумать.

— Что ж, я вас оставлю, мистер Бодкин.

— А? Ах да, всего хорошего, — сказал Монти.

Он прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться и подумать, но тут же услышал мелодичный голос, который сказал в его левое ухо: «Привет», и, когда он взглянул наверх, то увидел, что к нему присоединилась Александра (Санди) Миллер, которую он никак не рассчитывал увидеть по эту сторону Атлантики.

 

3

Он ей об этом сказал.

— Санди! — вскричал он, — Что ты здесь делаешь?

— Обедаю с тобой, да?

— Я имел в виду…

— Или ты кого-то ждешь? Если нет, проведи меня к столику и как следует накорми. Я умираю с голоду.

— Коктейль?

— Нет, спасибо. Только поем. О, Монти! Какая же все-таки удача, что я на тебя натолкнулась. Я думала, мне придется искать тебя по всему Лондону с ищейками. Ты удивлен, что меня здесь увидел?

— Потрясен. Почему ты не в Лльюэлин-Сити?

— Все объясню, когда будем есть, разве что упаду от голода. Нет, какая удача!

— А?

— Я думала, что ты развлекаешь какую-нибудь прелестную девицу.

— Я и развлекаю.

— Премного благодарна, сэр.

— Не за что, — сказал Монти со всей ожидаемой от него бодростью. Пока они шли к столику, он почувствовал, что ему становится легче. Да, он страдал, что у него отняли Гертруду, но уже не так сильно. Санди, конечно, не Гертруда, но все-таки лучшей замены не найти. Он подумал, что она как-то особенно хороша, и не удивился, когда какой-то техасский миллионер восхищенно присвистнул.

К ним подошел официант и взял заказ. Потом Монти спросил:

— Так что ты делаешь в Лондоне?

— Здесь мой хозяин, и мое место рядом с ним. Если же ты спрашиваешь, почему я сюда приехала, ответ прост. Я гоняюсь за любимым человеком.

— Не знал, что ты кого-то любишь.

— Люблю, и еще как!

— Он в Лондоне?

— Да.

— Вон оно что…

На секунду Монти показалось, что он, скажем так, расстроился. Он беззаветно любил Гертруду, о чем говорить, но когда девушка обедает с молодым человеком и рассказывает, что она в кого-то влюблена, это все-таки бестактно. Однако первобытная ревность быстро уступила природной доброте. Монти напомнил себе, что за такой привлекательной девушкой как Санди, непременно кто-нибудь ухаживает, и она имеет полное право поделиться этим со своим старым приятелем.

— Хороший парень? — спросил он.

— Очень.

— И ты его нашла?

— Да, нашла.

— Что ж, желаю удачи.

— Спасибо. Конечно, есть загвоздка, как ты бы выразился. Он кем-то помолвлен.

— Это плохо.

— Да, так труднее.

— Но ты все преодолеешь.

— Ты думаешь?

— Уверен. Только оставайся такой, какая ты есть, и считай, что дело в шляпе. Если, конечно, его пассия — не прекрасная Елена.

— Ну, нет, она помясистей.

— Ты ее знаешь?

— Видела фотографию.

— Морда какая-нибудь?

— Да нет, ничего, но, знаешь, властного типа. Мужу пришлось бы нелегко.

— Ты должна его спасти.

— Попробую.

— Что ж, буду наблюдать за твоими успехами с превеликим интересом.

— Спасибо.

— Но ты мне так и не рассказала, как ты здесь очутилась. Какой-то хозяин…

— Скорей хозяйка. Я работаю у Грейс Лльюэлин.

— Уж не родственница ли нашего Лльюэлина?

— Жена. Как ты помнишь, она тоже собиралась в Европу.

— Ну конечно. А как ты получила работу?

— Именно об этом я тебя спрашивала, если помнишь. Но ты решил тогда строить из себя сильного, молчаливого мужчину. Я просто услыхала, что ей нужна секретарша, и предложила свои услуги.

— Какие именно?

— Так, что-то вроде горничной и компаньонки, не говоря о массажистке. Если надо что-то для нее сделать, зовут меня. К примеру, почти все утро я растирала ей спину, а потом искала секретаря для Айвора. Грейс хочет, чтобы он написал историю их кинокомпании. Что случилось?

— Случилось?

— Ты подпрыгнул, как удивленная креветка, словно я сказала что-то важное. Сказала я?

— Честно говоря, да. Насчет секретаря для Лльюэлина.

— Что в этом такого особенного?

Монти решил рассказать все. Ну, почти все.

— Дело в том, что примерно это я и сам ищу, — сказал он. — Видишь ли, один человек побился об заклад, что я не смогу заработать себе на жизнь, хотя бы один год, и я просто должен выиграть.

— Ты уже целый год зарабатывал!

— На студии? Это не считается. Оппозиция поймала меня на технической уловке, и я должен начинать заново. Ты не могла бы придержать для меня это место?

Санди посмотрела на него с нескрываемым удивлением.

— Ну, конечно. Ставка, должно быть, приличная.

— Очень.

— Хорошо. Сделаю, что могу. Машину водить умеешь?

— Конечно.

— Для Грейс это очень важно.

— А она не умеет?

— Нет. Ни она, ни муж.

— И у них нет шофера?

— Нет. На этой статье она экономит. Очень экономная женщина. И еще. У тебя случайно нет аристократических родственников?

— Нет. Зачем они?

— На Грейс это бы сильно повлияло. Ну да ладно, я все равно ей скажу, что есть. Так что если она спросит тебя о двоюродном братце, герцоге, не отвечай: «А кто это?». Упомяни, что надеешься увидеть его на следующей неделе.

— Хорошо. Санди, спасибо тебе.

— Да не за что. Я рада, что ты составишь мне компанию в Меллингеме.

— Где?

— В Меллингем-холле. Грейс там остановилась. Мы сейчас допьем кофе, и я сразу пойду к ней наверх, поговорю.

— Наверх?

— Они сняли здесь номер на четвертом этаже. Кстати, мне в голову пришла забавная мысль. Хочешь, поделюсь?

— Валяй.

— Я просто представила, какое лицо будет у Лльюэлина, когда он услышит, что ты станешь его секретарем.

Монти чуть не выронил чашку кофе. Об этом он не подумал.

— О, Господи! Все пропало! Он никогда не согласится.

— Согласится, если Грейс прикажет, — ответила Санди.