Обычно, после обеда Грейс с удовольствием пропускала роббер-другой бриджа, так как была очень азартным игроком, особенно если у нее на руках четыре пики, одна из которых дама, но сегодня вечером она собиралась написать поздравительное письмо Мэвис, (такие важные вещи не делают по телефону) и пошла к себе его писать. Монти, отпущенный на свободу, тоже удалился. Он хотел побыть наедине со своими мыслями. Нет, он не ожидал, что они его порадуют, но уж какие есть, такие есть.
Как он и предполагал, они оказались неприятными. Однажды он прочитал роман знаменитой Рози М. Бэнкс, которая вышла замуж за его приятеля из «Трутней», Бинго Литтла, и кое-что запомнил. Название, «Узы чести», поначалу немного его разочаровало, вкусы влекли его к крови и к гангстерам, но Бинго практически навязал ему книжку, и к удивлению Монти, она произвела на него большое впечатление. Рассказывалось в ней о таком Обри Карузерсе, который встретил на океанском лайнере такую Соню Деринфорд, которая возвращалась с Востока, влюбился в нее, а она — в него, и они обнялись на палубе при лунном свете во время какого-то маскарада.
Ну что ж, скажете вы, поскольку у Сони веселые голубые глаза, волосы цвета спелой пшеницы и прелестный мелодичный смех; но не так все просто. Обри помолвлен с одной девушкой из Англии, и не может расторгнуть помолвку, потому что он человек чести. Ни один Карузерс не нарушил своего слова.
Однако, влип, думал Монти, читая; думал и сейчас, когда сам влип. В книжке все заканчивалось замечательно, английская девушка разбилась в машине, но в его случае ни один букмекер не взялся бы поставить больше чем восемь к ста, что это повторится. Оставалось выбирать между тем, чтобы плюнуть на фамильную честь Бодкинов или провести всю оставшуюся жизнь с разбитым сердцем. Тут не захочешь, а призадумаешься.
Обри Карузерс, перед которым стоял тот же выбор, почти все время в ходил из угла в угол, сжав губы и глядя в пол, — равно как и Монти, вернувшийся к себе в комнату.
Однако Обри ходил по открытой палубе, где не на что наткнуться, а Монти, напротив, действовал в маленькой спальне. Поэтому довольно скоро он столкнулся с умывальником, и как раз тер ушиб, когда кто-то постучался. Прихромав к двери, он увидел Санди.
Многие в подобной ситуации застыли бы и выпучили глаза. Монти был одним из них; и Санди пришлось начать беседу, что она сделала при помощи своего обычного приветствия.
Монти вновь обрел дар речи. Собственно говоря, мы не назвали бы это речью, но ничего другого у него в запасе не было. Трудно быть красноречивым, если ты размышляешь о любимой девушке, а та, откуда ни возьмись оказывается в твоей спальне.
— Привет, — ответил он.
Острота ситуации ошеломила его. Рядом с ним, была та, для которой он — сказочный принц на белом коне. Ему хотелось обнять ее и обнимать, пока у нее ребра не затрещат, и он готов, пожалуйста — но что толку, когда честь Бодкинов говорит: «Нельзя»? «Какая ирония!» — думал он, потирая ушибленную ногу. Томас Харди выжал бы из этого не меньше трех томов.
Санди была как всегда собрана. Если в ней и горела страсть того рода, на которой специализировалась некогда пятая жена Лльюэлина, она ее не выказывала.
— Извини, что я так, попросту, — сказала она. — Я знаю, уже поздно.
— Нет, нет. Когда угодно!
— Я почувствовала, что должна тебя увидеть. Почему ты массируешь ногу? Ревматизм?
— Ударился.
— Почему?
— Ходил из угла в угол.
— Почему?
— Не знаю.
— Должна быть какая-то причина.
— Честно говоря, я думал.
— Да, это дело опасное. Что ж, я принесла тебе еще пищи для размышлений. Меня беспокоит Лльюэлин.
— Разве он не в порядке?
— Какое там!
— А что с ним?
— Не знаю. Должно быть что-то серьезное. Я заглянула к нему, чтобы отнести остатки десерта, ну, такой вроде крема, а он не обрадовался.
— И не стал есть? — изумился Монти, припомнив, что крем за ужином был действительно хорош, и он представить себе не мог, что Лльюэлин не кинулся на него, как погребенный под лавиной лыжник — на бочонок бренди, доставленный сенбернаром.
Нет, все-таки — чуда не было. Санди покачала головой:
— Крем-то он взял, но очень рассеянно, и взгляд у него был какой-то стеклянный, как будто он думает: «Что мне эти кремы?» Ну, словно это диетический хлебец.
Монти многозначительно, хотя и беззвучно, присвистнул.
— Не нравится мне это.
— Мне тоже.
— Скверно. Очень скверно.
— Вот и я думаю. Может, это из-за падчерицы?
— То есть как?
— Знаешь, отчимы иногда ужасно их любят. Прямо как родных. Может, он думает, каким унылым и печальным будет дом без нее. Когда миссис Лльюэлин сообщила ему новости, он был просто потрясен.
— Расстроился?
— Как будто сел на гвоздь. Наверное, оплакивает потерю.
— Кого это он потерял? Мэвис?
— Да.
Она затронула тему, правду о которой Монти знал из надежного источника. Если мистер Лльюэлин и впал в меланхолию, то уж точно не из-за того, что его падчерица покинет семью.
— Этого не может быть, — сказал он. — У него просто озноб от этой девицы. Он относится к ней примерно как к случайно повстречавшейся кобре.
— Откуда ты знаешь?
— Он мне сам рассказал. Она его извела.
Санди засмеялась. У нее, по мнению Монти, был очаровательный смех, как у Сони Деринфорд, и он бы с удовольствием его слушал так часто, как ей взбредет посмеяться.
— Да, это не совсем укладывается в мою теорию. Ты ее видел?
— Видел.
— Когда?
Монти заколебался, сомневаясь, стоит ли рассказывать ей больше. На студии «Суперба-Лльюэлин» ему удалось зайти на съемки «Отелло», и он запомнил, как жалобы этого мавра растревожили Дездемону. Если он поведает, что произошло с ним в ту злополучную ночь, Санди, которая и так пала жертвой его чар, еще глубже погрузится в безнадежную любовь. Зачем причинять ей горе?
И, тем не менее, историю он поведал.
— А потом она вытащила огромный револьвер и закрыла меня в чулане, — завершил он.
— Ну, знаешь!
— Вот именно.
— Теперь я вижу, что ты имеешь в виду. Девица на любителя.
— Золотые слова.
— Наследственное. От матери.
— И от отца, Орландо Маллигена. Он играл главные роли в этих эпических вестернах и всегда убивал кучу народу. Выйдет так это на улицу, а навстречу ему идет злодей. Они друг в друга стреляют. Конечно, злодею надеяться не на что. Так и вижу Мэвис в этой ситуации. Она ему покажет, этому Джеймсу Пондеру.
— Очень возможно. После медового месяца.
— Ну, конечно, после.
— Ладно, его дело. Нам надо выяснить, что с Лльюэлином. Может, он тоскует.
— Пойду и спрошу.
— Да, пожалуйста.
— Ты тоже пойдешь?
— Я думаю, лучше не надо. Он скорее все расскажет тебе.
Как только дверь мистера Лльюэлина открылась в ответ на стук, Монти увидел, что мрачные описания Санди никак не преувеличены. Мистер Лльюэлин не просто тосковал — он тосковал по чему-то очень серьезному. Походил он на человека, прошедшего все три вида экзотического лечения, описанного в специальных номерах журнала «Ланцет». Монти случалось видеть рыбу на прилавке, в которой было больше, скажем так, joie de vivre.
Внешне он тоже изменился к худшему. Глядя из-под нахмуренных бровей, он походил скорее на страшного владельца студии «Суперба-Лльюэлин», чем на того весельчака, который еще недавно напевал «Добрые деньки» и «Барни Гугл». Именно такого Лльюэлина, вероятно, видел мистер Баттервик через стол, уставленный морковкой и вегетарианскими утками.
— Ну? — скорбно спросил он. — Чего надо?
Монти почувствовал, что тут уместна мягкость. Опасаясь, что открытая, фамильярная улыбка добавит масла в огонь, он на нее не решился.
— Простите, что помешал, — выговорил он. — Санди Миллер мне только что сказала, что вы ее до смерти напугали. Она думает, вам очень плохо, как будто рефери уже досчитал до десяти, и послала меня узнать, в чем дело. Скажите мне, что у вас болит. Санди ужасно волнуется.
Его слова волшебным образом изменили настроение Лльюэлина. Он заметно смягчился и заметил, что недомерок — большой молодец.
— Сердце есть, вот что главное. Я ценю ее заботу. В чем в чем, а в сочувствии, я та-ак нуждаюсь! Перед тобой — погибший человек, Бодкин.
— Неужели? А что случилось?
— Садись, и я тебе расскажу.
Монти присел. Мистер Лльюэлин, еще немного побыв в Пучине Отчаяния, наконец, выбрался на поверхность и заговорил.
— Бодкин, тебя никогда не привязывали к бочке с порохом, к которой прикреплена зажженная свеча?
— Вроде бы нет. А что?
— То, что я именно в этом положении. Свеча все короче, сижу, жду взрыва. Меня уже ничто не может спасти. Ты знаешь этот жемчуг миссис Лльюэлин?
Монти сказал, что знает. Он мог бы добавить, что каждый, кто преломил хлеб с Грейс за одним столом, не мог пропустить его мимо внимания.
— Это подарок ее первого мужа, Орландо Маллигена.
— Красота!
— Да, красота в ней была. Все-таки, молодость.
— Собственно, я про жемчуг.
— Да, выглядит он ничего, хотя сделан в Японии.
— Сделан?
— Он фальшивый.
— Фальшивый?
— Подделка.
— Подделка?
— Бодкин, реши, наконец, ты человек или эхо в Альпах. — сказал Лльюэлин, возвращаясь к прежней, легкой манере. — Я понимаю, ты удивлен. Грейс тоже удивится, когда обнаружит. Больше всего меня пугает, то, что она тогда скажет.
Монти был ошеломлен. Он помнил, что Орландо Маллиген был вполне крутым парнем, всегда готовым пристрелить сколько угодно бандитов, но не мог поверить, что кому бы то ни было хватит смелости подсунуть Грейс фальшивое ожерелье. Наполеону — пожалуй, больше некому, да и ему — лишь в те годы, когда он упивался властью и совсем уж разошелся.
— Вы хотите сказать, — уточнил Монти, — что Орландо Маллиген посмел ей всучить фальшивый жемчуг? Должно быть, железный человек.
Мистер Лльюэлин заметил, что его не поняли, и поспешил объясниться.
— Нет, он-то подарил настоящий. Заменили его гораздо позже.
— Кто?
— Я.
— Господи!
— А что поделаешь? Пришлось, когда мы открыли совместный счет. На студии я зарабатываю восемьсот тысяч долларов в год, но что в них толку, если миссис Лльюэлин следит за каждым чеком? Мне была нужна небольшая заначка, вот я и подумал о жемчуге. Я взял его, чтобы заново нанизали, а на самом деле подменил. Но я еще не знал…
— Чего вы не знали?
— Насчет Мэвис.
— А что с ней такое?
— Когда Орландо Маллиген откинул копыта — цирроз печени — оказалось, что ожерелье завещано Мэвис, и она получит его, как только выйдет замуж.
— А-а!
— Бодкин, не издавай животных криков. Я в очень нервном состоянии.
— Простите.
— Слишком поздно. Из-за тебя я прикусил язык.
— Я только хотел сказать, что я понял, почему вы беспокоитесь.
— Беспокоюсь — слишком слабое слово. Я оцепенел. Наверное, ты никогда не видел миссис Лльюэлин, когда она разойдется?
— Еще нет.
— Побудешь со мной, увидишь, — заверил Лльюэлин, содрогнувшись. — Превзойдет саму себя. Конечно, я понимал, подменяя ожерелье, что иду на некоторый риск.
— Но тогда вам казалось, что это хорошая мысль?
— Точно. Не думал, что какой-нибудь псих женится на Мэвис. Шансы бесконечно малы. Их практически нет!
— Хотя она, в сущности, красавица? Сам не видел, было темно, но, судя по слухам…
Мистер Лльюэлин поворчал, но согласился.
— Да, девица ничего, но что такое красота? Видимость. Мнимость. Душа, вот что важно.
— Золотые слова.
— А ее душу давно пора отдать в чистку. Когда она узнает, что ее жемчуг
— японская поделка, из нее полезет гремучая змея.
— А вдруг она примет его за настоящий, как миссис Лльюэлин?
— Не дури. Она выходит замуж за ювелира, который способен различить подделку с пятидесяти шагов.
— Может быть, Пондер не проболтается?
— Конечно, проболтается! Бодкин, ты все-таки идиот. Уходи-ка ты лучше и посиди где-нибудь. У тебя есть своя комната, так? Сделай одолжение, иди туда. Если случайно споткнешься о ковер, упадешь с лестницы и сломаешь себе спину в трех местах, я не очень расстроюсь. Нет, что же это! Приходит, порет всякую чушь погибшему человеку. Убирайся, Бодкин. Не могу видеть твою глупую рожу.
Монти не задерживался. Ему было жаль уходить, он надеялся дать еще совет-другой, но что-то в ему подсказало, что в нем больше не нуждаются.
2
Внимательный наблюдатель, взглянув на супругов Моллой в то время, когда Грейс произносила тост о помолвке, без особого труда заметил бы, что ее речь произвела на них более сильное впечатление, чем можно было бы предположить, учитывая, что с Мэвис они совершенно незнакомы. Зато этот наблюдатель, вероятно, уловил бы, что во взглядах, которыми они обменялись, светится явная досада. Вместо того, чтобы радоваться соединению любящих сердец, они позволяли предположить, что желают этим сердцам заболеть совершенно неизлечимой холерой. Супруги Моллой одновременно вспомнили, что этот Джеймс Пондер — тот простодушный субъект, которому Мыльный продал все акции Силвер Ривер. Упоминания о Каннах и об усиках было достаточно, чтобы освежить их память. Мысль о встрече с Пондером, который, без сомнения, уже разузнал все что надо, их не пленяла.
Особенно расстроился Мыльный, ибо именно ему предстояло ответить перед разгневанным Пондером. Как только они вошли в свою комнату и стали держать совет, он выразил свое огорчение.
— Что же делать? — сказал он, и Долли согласилась, что это действительно проблема.
— Конечно, тот самый тип.
— Да уж! Имя, фамилия.
— Не иначе, успел выведать все об этих акциях.
— Да, время у него было.
— А послезавтра приедет сюда.
— Точно.
Установлено, что сердце в скорби и тоске любой надежде радо. Сердце Мыльного не было исключением.
— Может быть, он меня не узнает? — предположил он.
— Не говори чепухи, дорогой. Если уж тебя кто увидит, то не скоро забудет. Ты ведь такой вальяжный, — сказала Долли не без супружеской гордости. — В полицейском участке он выберет тебя мигом, даже если ослепнет на оба глаза.
— Завтра я отсюда смоюсь.
— Конечно. А сегодня вечером мы посмотрим, удастся ли мой план. Я не хотела начинать так скоро. Надо бы его отшлифовать. Но что сейчас говорить! В любом случае, он не так уж плох.
Мыльный, который подобно Обри Карузерсу ходил из угла в угол, резко остановился. За всеми волнениями вечера то, что у Долли есть план, напрочь выпало у него из головы.
— План?
— Я же говорила.
— Но тот был про жемчуг. Теперь мы не можем на него рассчитывать. Нам пора подумать, как бы потихоньку удрать, пока не грянул этот Пондер.
— Мне нужно это ожерелье.
— Мне тоже.
— Мне очень-очень нужно.
— И мне, но…
— Хочешь узнать, что я задумала?
— Что ж, потолковать невредно.
— Она хранит его у себя в комнате.
— Ну и что? Ворваться и огреть ее мешком по голове?
Вопрос был явно иронический, но Долли приняла его всерьез.
— Можно попробовать, но у меня есть план получше. Мы разобьем окно на первом этаже, скажем, в столовой. Как будто это воры с улицы.
— Но…
— Не перебивай, дорогой. Лучше послушай. Потом я иду к Грейс и говорю, что в доме грабители.
— Она, наверное, заберется под кровать или запрется в ванной.
— Такая женщина? Что ей воры! Она выбежит вместе со мной, чтобы их схватить, а ты проберешься к ней — и все, дело сделано. Тебе даже не придется искать. Она наверняка оставит его в шкатулке. Берешь и уходишь.
Мыльный покачал головой. Он думал о том, что даже лучшая женщина может отклониться от пути истинного, стоит ей только приняться за что-нибудь практическое.
— Ничего не выйдет, дорогая.
— Почему это? План верный. Красота, а не план! Все равно что найти деньги на улице.
— А завтра?
— Что завтра?
— Когда здесь будет куча легавых, которые будут задавать глупые вопросы?
— При чем тут мы?
— При том, что меня первого заподозрят.
— Почему это?
— Потому что Пондер ткнет в меня пальцем.
— Он приедет послезавтра.
— А мы еще не уедем. Легавые нас не отпустят.
— Да, не отпустят, и вот почему: мы уедем раньше. Как только ожерелье будет у нас, мы сядем в машину и покатим в Лондон. И не бормочи «посты на дорогах», мы проскочим до всяких постов. Сколько понадобится времени, чтобы собрать полицейских в такой дыре? Несколько часов. Мы оставим машину где-нибудь в пригороде, а в Лондоне нас не легче найти, чем пару иголок в стоге сена. Что там, труднее.
Мыльный не ответил. Он не мог. Любовь к жене и восхищение ее умом сковали ему язык. Когда она сказала ему, что у нее есть план, как он мог сомневаться, что план этот прост, эффективен, непогрешим, словом — само совершенство?
3
Ночь уже клонилась к утру, когда Грейс кончила письмо к Мэвис. Она приняла душ, положила на лицо косметическую маску, надела пижаму и легла спать. Когда ее веки уже сковывал сон, который всегда приходил к ней быстро, дверь неслышно открылась и, прижав палец к губам, как какой-нибудь член тайного общества, который пришел поговорить с другим членом тайного общества, на пороге появилась миссис Моллой. Она произнесла «Тсс!» с такой многозначительностью, что Грейс невольно воскликнула шепотом:
— Миссис Моллой!
— Тиш-ше!
Грейс могла сказать, что если говорить еще тиш-ше, будет просто ничего не слышно, но тяга к знанию преодолела обычную суровость.
— Господи, что там такое? Пожар?
— Воры!
— Что?!
— В дом пробрался вор.
— Что ж, смелый человек, — сурово отозвалась Грейс. К ней неожиданно пришла идея. — А парадная дверь открыта?
— Я не пошла посмотреть. Почему вы спрашиваете?
— Так, подумала. Моя дочь говорит, обычно им кто-нибудь помогает изнутри. Открывает парадную дверь и кричит совой, это у них сигнал. Хорошо бы этот работал один. В отличие от своего первого мужа, я не умею расправляться с бандами.
— А ваш муж умел?
— На экране. Он снимался в вестернах. Орландо Маллиген.
— А, вот это кто! Я видела его в «Шерифе Пестрой Скалы».
— Значит, вы застали его в лучшем виде. Поговаривали даже об Оскаре. Как раз в том году я получила своего Оскара за «Страсть в Париже».
— Вы замечательно там сыграли!
— Да, все говорят.
— Сколько же фильм собрал?
— Забыла, но очень много.
— Еще бы!
В этот момент им обеим пришла в голову мысль, что они отклонились от повестки дня. Долли сказала: «Так насчет грабителя», и Грейс поняла, что ценные минуты, отведенные на борьбу с преступным элементом, тратятся на пустую болтовню. Она встала с кровати и поискала глазами оружие. Вспомнив, что Мэвис оставила револьвер в верхнем ящике стола, она его вытащила.
— Господи, — сказала Долли, — да у вас револьвер!
— Только я не умею стрелять.
— Я умею.
— Тогда вы его и берите. С той поры, как Орландо себя прострелил, у меня аллергия на всякие пистолеты.
— Не может быть!
— Прострелил себе ногу. Показывал мне, как быстро он может выхватить кольт. Вы думаете, вор еще там?
— А куда он денется? Куда ему спешить? Пойдемте, посмотрим.
— Я сотру маску.
— Да Господи, вы же не к президенту собираетесь! Это просто вор.
— Даже вору я в таком виде не покажусь. Идите вперед с этой штукой, а я вас скоро догоню.
— Когда именно?
— Минут через пять.
— Тогда я лучше подожду.
— Я бы вам не советовала. Мы же не хотим, чтобы этот ворюга слонялся по дому и хватал, что попало. У вас есть револьвер. Пойдите и скажите ему, чтобы не валял дурака.
На Долли повлияла не столько сила, надо сказать — немалая, сколько мысль о том, как скажется дальнейшая задержка на нервах Мыльного. Он страдал от недуга, известного в медицине как «мандраж», и любая зацепка в программе могла привести к полному срыву. Дрожь в коленках грозила перейти выше, поэтому небольшая профилактическая беседа с женой была ему просто необходима.
Маску снять нелегко. На то, чтобы довести свою внешность до кондиции, которая удовлетворит даже самого придирчивого вора, у Грейс ушло больше пяти минут. Уверившись наконец, что теперь она не оскорбит своим видом преступный элемент, она вышла из ванной и нажала на кнопку у изголовья кровати. У Шимпа зазвонил звонок, нарушая тем самым его сон, в котором он уже покидал Меллингем-холл с ожерельем в кармане.
Звонок провели по его же собственному предложению, и любивший поспать сыщик уже сожалел об этом. Женщинам, по его убеждению, нельзя давать возможность вытаскивать человека из постели только потому, что им что-то послышалось. Сейчас он решил, что дело именно в этом и порядком рассердился. От всего сердца выругавшись, он надел халат, зевнул и пошел вниз. Если бы он был знаком с работами покойного Шопенгауэра, он бы подписался под каждым его словом, весьма нелестным для женщин.
С одного взгляда на Грейс он понял, что страха среди ее чувств не было. Редко видел он менее робкое создание. Весть о том, что к ней проник кто-то, не значащийся в списке приглашенных, пробудила в ней весь таящийся до времени огонь, и она была опять той тигрицей, которая выиграла Оскара за роль Мими, королевы апачей в фильме «Страсть в Париже». Губы ее были сжаты, глаза недобро поблескивали, и она в угрожающей манере. Размахивала зонтиком. Грейс бы первая признала, что это — не идеальное оружие, но в сочетании с кольтом тридцать восьмого калибра оно вполне убедит грабителя, что в эту ночь ему не повезло.
— А, это вы. Наконец-то, — сказала она.
— Мадам, я явился со всей возможной быстротой, — достойно промолвил Шимп, — поскольку до этого спал.
— Я тоже, пока ко мне не ворвалась миссис Моллой.
— Миссис Моллой? — со значением спросил Шимп.
— Она сказала, что в доме воры.
— Миссис Моллой… — задумчиво произнес Шимп. — Она их видела?
— Нет, слышала.
— Ха!
— Что значит «Ха»?
— Мадам, я просто хотел выразить соответствующие чувства.
— Не надо, — заметила Грейс с той раздражительностью, о которой ее муж рассказывал Монти. — Она пошла вниз с револьвером, и я сейчас туда пойду. Только еще здесь кое-то что сделаю.
— А миссис Моллой была с мистером Моллоем?
— Нет.
— Любопытно.
— Наверное, она не хотела его будить.
— Возможно, возможно, мадам.
Теперь в голосе Шимпа явно сквозила раздумчивость. Во всем, что касалось супругов Моллой, он был просто ясновидцем. Он думал о том, о чем вряд ли подумал бы человек менее с ними знакомый, и ему не нужен был план или чертеж, чтобы почуять темное дело. Словно чей-то голос прошептал ему в ухо, что выманить Грейс из комнаты и запустить туда Мыльного —именно тот замысел, который скорее всего возникнет в пытливом уме Долли.
— Разрешите заметить, мадам…
— Да, что?
— Вы собираетесь уйти, а в вашей спальне никого не будет?
— Нет, не собираюсь. Неужели я буду так рисковать, когда по дому разгуливают воры? Тут останетесь вы. Для этого я вас и вызвала. Подыщите себе местечко, где спрятаться, а когда надо — прыгайте на них как леопард.
— Отлично, мадам! — сказал Шимп, довольный, что их мысли так созвучны.
— Я спрячусь в шкафу.
Ободряющая беседа, которую Долли провела с Мыльным, оказала самый благотворный эффект, впрочем, как и все ее беседы с мужем, когда она давала ему поручение, чуждое его обычному стилю жизни. Под воздействием ее чар страхи и сомнения испарились, и на их место пришел неукротимый дух победителя. К комнате Грейс он направился твердой смелой поступью. «Дверь приоткрой, а глаза открой пошире и жди, пока не увидишь, что она идет вниз»,
—напутствовала его Долли, и он выполнил ее инструкции слово в слово.
На пороге он снова дрогнул, но вскоре преодолел себя. Дверь была открыта. Он прокрался внутрь, словно танцевал среди цветов, дошел до туалетного столика, и тут из шкафа появился Шимп.
— Могу я чем-нибудь помочь, мистер Моллой? — спросил сыщик, и Мыльный издал приглушенный крик, какой издал бы кот, которому наступили на хвост, хотя он болеет ларингитом.