Как только началась война, было установлено строгое наблюдение за всеми письмами, как прибывавшими в Англию и в зону военных действий, так и посылавшимися из Великобритании. Было также установлено тщательное наблюдение за всеми иностранцами, проживавшими в Англии, приезжавшими или уезжавшими из нашей страны.
Контроль над всеми радиостанциями был передан адмиралтейству, которое установило строжайший надзор за радиопередачами.
Телеграф, телефон, каблограммы и почтовая цензура находились под контролем других органов, точно так же, как и цензура над печатью; но все эти органы поддерживали связь между собой, и каждый из них имел в виду только одну цель — изъять всякие сообщения, могущие принести пользу неприятелю.
За корреспонденцией, написанной симпатическими чернилами, всегда наблюдали особенно зорко. Конечно, шпионы пользовались также и шифром, но употребление симпатических, или невидимых, чернил было излюбленным способом неприятельских разведчиков. Симпатические, или невидимые, чернила — это жидкость, которая не оставляет никакого видимого следа на бумаге, но которую можно обнаружить при помощи нагревания или химической реакции.
Вот некоторые сорта невидимых чернил, обычно употребляемых агентами разведки. Список далеко не исчерпывает всех видов этих чернил.
Раствор свинцового сахара в чистой воде не оставляет следа на бумаге, когда он высыхает, но под влиянием тепла буквы становятся черными.
Азотнокислая медь при том же способе расшифровки дает красные буквы.
Буквы, написанные азотнокислым никелем, при нагревании становятся зелеными.
Бромистая медь употребляется особенно часто, так как следы ее легко обнаруживаются при нагревании и исчезают при охлаждении.
Следы рисовой воды на бумаге невидимы, но йодовая реакция делает их синими.
Серная кислота или купорос, разведенные в воде, если писать острым концом стального пера, дают прекрасные невидимые чернила, которые при нагревании становятся неизгладимо черными.
Птичьим пером, смоченным соком луковицы или репы, также можно писать невидимые письма, которые под действием тепла становятся ярко-коричневыми.
Молоко и лимонный сок являются хорошими симпатическими чернилами, но ими нельзя писать на глазированной бумаге, которая является одним из средств для проявления этих «невидимых» чернил.
Шифрованные коды для передачи сообщений представляют собой элементарную и старую систему. Два человека могут очень легко создать код для сообщений между собой, но при частом употреблении этого кода эксперт без труда может его раскрыть. Много таких кодов было раскрыто во время войны. Вот текст, который является копией шифрованного сообщения.
«Дорогой Густав, я получил предложение на 500 фунтов.
Я не удовлетворен, дело стоит больше предложенной суммы. Я получил другое предложение на тысячу, но я откладываю это предложение, пока не увижу вас снова в сентябре.
Пока всех благ, ваш искренний друг Альфред».
Ясно, что приведенное сообщение означало:
Пятьсот. Тысяча. Сентябрь.
Цензура над фотографиями была очень строгая и в Англии, и на театрах военных действий. В рядах действующей армии было запрещено иметь фотоаппараты. Однако везде и повсюду офицеры и солдаты не считались с этими строгостями, запретами и правилами. Было бы неблагоразумно скрывать это.
Всевозможные слухи и сплетни распространялись беспрестанно. Солдаты, приезжавшие домой в отпуск, рассказывали фронтовые новости, слышанные ими рассказы, и через эту болтовню просачивалось немало секретной информации. На крупных базах и складах правила сохранения тайны сообщались в объявлениях, которые вывешивались для всеобщего сведения. Французы читали такие плакаты во всех кафе Франции. Какой английский офицер или солдат не помнит: «Молчите! Остерегайтесь! Неприятельские уши вас подслушивают!» Или английский лозунг такого содержания:
«Жила одна мудрая старая сова в дубе.
Чем больше она слышала, тем меньше она говорила.
Чем меньше она говорила, тем больше она слышала.
Все солдаты должны подражать этой мудрой старой птице».
* * *
Мои замечания о различных факторах, помогавших деятельности контрразведки, были бы неполными без краткого описания работы военных собак.
Отчеты отдела военных собак изобилуют любопытными инцидентами.
Я помню немецкую собаку по кличке «Фриц», о которой один английский солдат однажды сказал, что «она может все делать, только не говорить». За ней стали наблюдать с начала 1916 года. С разных пунктов фронта поступали сведения о том, что по утрам, на рассвете, солдаты видели собаку, которая внезапно то появлялась со стороны неприятельских линий, то направлялась к ним. Собаку видели несколько раз в течение недели, но никто ее не мог поймать.
В один прекрасный день тайна раскрылась. Немцы бомбардировали несколько домов, расположенных позади наших линий. В одной из разрушенных построек был найден труп штатского. При осмотре тела обнаружили немецкий матрикул и пачку писем от неприятельского отдела собак, из которых следовало, что убитый был разведчик, переодетый германским унтер-офицером. Стало известно, что этот разведчик время от времени пробирался к нашим линиям и по ночам посылал с собакой по кличке «Фриц» свою информацию немцам. Был отдан строгий приказ поймать «Фрица» живьем. Для этого мы пустились на хитрость, прибегнув к помощи нашей суки «Розы». Мы подстерегали четвероногого посыльного две ночи. На третьи сутки в полночь «Роза» помчалась во всю прыть по темной пустынной улице. Мы за ней проследили и увидели, что немецкий «почтальон» побежал «Розе» навстречу. В каких-нибудь пять минут «Фриц» был пойман. На ошейнике собаки мы нашли письмо для убитого теперь ее хозяина. В письме запрашивали информацию относительно нашего ночного транспорта, для того чтобы германская артиллерия точно могла направить свой огонь.
* * *
В свое время стало известно, что немцы собираются в начале 1918 года сделать отчаянную попытку разгромить союзников посредством ряда сильнейших ударов на протяжении огромного фронта.
Союзный генеральный штаб был в неизвестности относительно двух обстоятельств: когда и какими силами немцы намерены осуществить свой план.
Вдоль всего фронта с начала февраля у немцев выросло количество аэродромов, усилились ночные движения войск в ближайшем тылу. Много других признаков говорило о близости большого наступления.
Для того чтобы добыть нужную информацию, один английский офицер был отправлен на самолете и выброшен на парашюте позади германских линий. Результат был изумительный. Постепенно офицер собрал множество сведений о происходивших повсюду приготовлениях к выполнению задуманного Людендорфом гигантского наступления. Опытный глаз разведчика оценил всю силу подготовлявшегося мощного удара.
Теперь нужно было вовремя передать информацию союзному командованию. Один неверный шаг — и смерть неминуема.
Путешествуя под покровом ночи, разведчик сделал сотни миль пешком (он не смел доверяться поезду или другому средству передвижения) и добрался наконец к домику одного бельгийца, который до войны занимался контрабандой и мог пригодиться контрразведке. Переходить границу, имея при себе важную информацию, было слишком рискованно и даже безрассудно. Если он попадется потом,— не страшно, можно умереть. Но сейчас главное — доставить информацию. Кроме того, он должен был еще взорвать большой склад военного снаряжения.
Найдя бельгийского знакомого, он рассказал ему о своем неотложном задании.
— Пустяки! Мы как-нибудь передадим письмо. Моя жена имеет разрешение ехать в любое время. Только сегодня днем ее документы подписал местный германский комендант. Она уезжает завтра на рассвете.
Таким образом, союзникам стало известно о подготовке этого крупного внезапного наступления в марте 1918 года.
Немцы начали свое большое наступление 21-го числа утром и продвигались по всему фронту наступления. Но в то время союзное командование уже поняло замысел Людендорфа, который состоял в том, чтобы обойти правый и левый фланги союзных армий. Германский главнокомандующий хотел вбить клин между союзными армиями, чтобы пойти на Париж. Он надеялся, что французы отступят к юго-западу для защиты Парижа. Это означало бы повторение Марнского сражения 1914 года. Но немецкого генерала побили. Союзники отказались разделиться. Первая битва в наступлении 1918 года поставила друг против друга обе стороны, готовые к следующей отчаянной схватке. Новая битва должна была скоро разразиться между англичанами и немцами на севере.
* * *
Со шпиономанией во Франции мне пришлось столкнуться впервые во время отступления из Монса. Настроение у офицеров и солдат было скверное. При малейшем подозрении людей убивали на месте.
Много французов было расстреляно нашими солдатами. Много англичан было расстреляно при таких же обстоятельствах возбужденными патриотами-французами, у которых было либо слишком много, либо слишком мало воображения.
Я помню, как покойный капитан Роз, из моего же полка, подозвал меня однажды к группе пыльных и сердитых английских солдат.
Одного старого француза застали на дереве с биноклем в руках. Это показалось крайне подозрительным! Один солдат из моего полка увидел француза и стащил его на землю. Началось объяснение между людьми, не понимавшими друг друга.
Старик хотел что-то объяснить. Солдаты окружали его.
— Сержант, мы его нашли на дереве с биноклем в руках.
— Расстрелять его, сукиного сына!
— Расстрелять его, презренного кровавого шпиона!
Я никогда не забуду этой сцены. Маленькая ферма, группа свирепых английских солдат, дрожащий старик, которого держали за обе руки и на которого было направлено 12 винтовок, готовых дать залп.
Когда я с ним заговорил на его родном языке, он почувствовал облегчение, которое было в высшей степени трогательным.
— Послушайте,— сказал он мне,— в этом лесу находятся более 50 немецких уланов. У них имеются пулеметы, и они собираются внезапно напасть на наших солдат, которые пройдут по этой разрытой дорожке, ведущей к главной дороге. Этот бинокль не мой, его здесь оставил один французский офицер.
Когда я перевел это объяснение, то прошло меньше времени, чем понадобилось мне, чтобы написать эти строки, как каждый из наших солдат понял серьезность положения.
Немедленно была собрана рота, которая выстроилась в боевом порядке и отправилась в лес, граничивший с дорогой.
Старый француз был прав. Мы нашли в лесу отряд немецкой кавалерии, направивший пулеметы на дорогу. Все немецкие солдаты были захвачены нами без боя.
Некоторые происшествия, которые я сам пережил, были не лишены юмора.
Однажды французская жандармерия прислала в генеральный штаб 3-й армии, срочную телеграмму с просьбой послать меня к ним, так как они поймали около Эстера шпиона.
Я поспешил приехать, чтобы посмотреть на пойманного, которого захватили в форме британского солдата. Этот «шпион» оказался солдатом ирландской гвардии. Он говорил с таким резким кельтским акцентом, что было действительно трудно что-либо понять. Солдат проводил время в одном маленьком кафе и возвращался оттуда ночью. На дороге, ведущей в Мервиль, его окликнули два французских жандарма. Ирландец ответил на своем языке. Добрые французские жандармы, привыкшие к английскому акценту британских солдат, приняли его странную болтовню за какой-то чужой язык и арестовали позднего путника.
Я вспоминаю случай, который произошел на Сомме в 1916 году. Я провожал на автомобиле начальника полиции 3-го корпуса майора Брирлей. Мы должны были осмотреть некоторые дома около Альберта. Майор Брирлей любил производить расследования лично. Расспрашивая людей, он поставил некоторые вопросы, вызвавшие подозрение одного английского солдата, который заявил:
— У нас война. Откуда я знаю, кто вы? Нас предупредили, чтобы мы не отвечали на вопросы тем, кого мы не знаем.
— Но разве вы не видите, что я высший офицер? Я начальник военной полиции вашего корпуса.
— Возможно, милостивый государь, но...
В эту минуту появился офицер того полка, в котором служил осторожный солдат. Зная высокий ранг майора, он тут же уладил дело и стал упрекать солдата в недисциплинированности. Но майор запротестовал:
— Нет, этот солдат абсолютно прав. Я восхищаюсь его тактом. Вы меня знаете, а он — нет; ведь для шпиона очень легко пробраться за наши линии, переодевшись в форму высшего офицера.
Перед отъездом начальник военной полиции крепко пожал солдату руку и еще раз выразил ему благодарность.
Во время войны меня несколько раз арестовывали, но я всегда принимал это за неизбежные случайности и никогда не терял своего хорошего настроения.
Мне известен случай в конце 1918 года. Один очень самонадеянный сержант разведки ослушался приказа молодого офицера, который велел ему остановиться, когда тот переходил пустынное поле. Сержанта застрелили. Между тем минутного объяснения было бы достаточно, для того чтобы спасти его жизнь.