— Такси!.. Улица Жакоб, 26.

Если в данный момент, то есть в начале лета 1916 года, я нахожусь в Париже, то этим я была обязана своему хладнокровию и неслыханной удаче: комиссар Вестероса питал к Франции, которую хорошо знал, тайную симпатию, чем я и воспользовалась.

Тем не менее я была вынуждена сесть на первый же пароход, направлявшийся в Испанию, и не солоно хлебавши вернуться во Францию, твердо решив отказаться от дальнейшей разведывательной работы.

У меня было смелое намерение раскритиковать моего шефа, которого увидела на улице Жакоб.

— Мадам Рише,— сказал мне капитан Ляду, — вы отправитесь в Испанию.

— Я? Но, капитан...

Я хотела возмутиться. Я пыталась перечислить мои неудачи, объясниться.

— Будет то же, что и в Швеции,— сказала я.— Вдобавок я не знаю испанского языка, а Испания далека от войны. Я не смогу ни добыть сведений, ни привезти их.

Шеф пожал плечами. Я продолжала протестовать:

— Но что я буду делать в Испании, капитан?

— То же, чего вы должны были добиться в Швеции.

— Стать немецкой шпионкой? В Испании? Но как?..

Капитан Ляду встал.

— Марта, вы должны поверить. Вы нам очень нужны. Там очень много дела, Марта. Вот почему я прошу вас туда поехать.

— Простите меня, мой дебют был так неудачен.

— Вы еще наверстаете... В Испании вы будете в более близком контакте с нами. Деньги, которые вы получите от немцев, не попадут в руки тех, кто нас предает.

Наконец-то первый проблеск доверия... Я вздохнула с облегчением. То, что меня больше не подозревали, придало мне мужества.

Есть ли у вас деньги?

— Нет. Мне придется написать нотариусу.

Он вынул 800 франков.

— Это все, что у меня есть. Старайтесь, чтобы вам платили немцы: наш отдел не очень-то богат.

* * *

Белый хлеб, сахар, веселье...

Я оставила Францию, в которой царил режим ограничений. Сан-Себастьян в июле сверкал под солнцем и показался мне раем. Все смеялось: море, пляж, улицы, толпа. Солнце было всюду; в воздухе было раз-лито веселье, беспечность стирала все морщины и заботы. Неужели это была я, эта совсем молоденькая женщина, которая шаталась по Конче, смело рассекала волны, купаясь в море, и вела одновременно простой и шикарный образ жизни?

Официально я была мадам Рише, французская летчица, кокетливая, одетая у лучшего портного с улицы Мира, вдова, разоренная из-за своего вдовства, скучавшая и бежавшая от войны.

Не зная испанского языка, я решила симулировать незнание немецкого. Таким образом, с известным умением держать себя, при моей обычной беспечности, с приступами истинного горя и кризисами ложной веселости, я не казалась подозрительной.

Я пыталась ориентироваться, подобно моряку, старающемуся проложить себе путь в океане. Две первые недели я потратила на то, чтобы обратить на себя внимание.

В Сан-Себастьяне было много всякого народа: французские дезертиры, достаточно богатые, чтобы вести роскошный образ жизни, англичане, американцы, много немцев, множество офицеров, находящихся в командировках. Немцы, которых я встречала в городе или на Конче, украдкой присматривались ко мне.

Они держались в отдалении. Они вертелись вокруг приманки, не решаясь ее тронуть.

В часы купанья немцы, мои далекие безмолвные поклонники, становились смелее. Мы — я и они — предавались спортивным состязаниям. Мало-помалу мы постепенно познакомились. Один из них был особенно постоянным. Кто он был? Один немец, подумала я, приведет за собой другого. Мне следовало продвинуться вперед в моем деле; я начинала уже тревожиться за результат задания, порученного мне. У меня было мало денег, но я не собиралась просить их у капитана Ляду, так как он достаточно ясно дал мне понять, что 5-й отдел беден. Вскоре у меня появилось много друзей. Многие из них не знали, что я была летчицей. Я старалась скрыть от них свои денежные затруднения.

В отеле, где я остановилась, я познакомилась с одним букмекером, который, если бы я захотела, мог бы мне дать ценные сведения о лошадях. Но француз меня не интересовал. Все мое внимание я должна была обратить на немцев.

Подобное предприятие без денег было обречено на неудачу. И все же я не хотела обращаться к своему нотариусу. Шпионка должна рассчитывать на свое счастье. Я хотела испытать его в тот же вечер в казино.

И я направилась к рулетке. В игорном зале был один немец, которого я встречала на пляже и который держался на определенном расстоянии от меня.

До этого случая мне никогда не приходилось играть в рулетку. Но я поставила, выиграла первую ставку, выиграла и вторую.

Мой толстый немец следил за моими ставками и ставил на те же номера, что и я. Остальные подражали ему.

К полуночи — ура! Я пьяна от радости — у меня в руках 5000 песет. Целое состояние. Посмотрим, что будет завтра. Я чувствовала, что мне везет. В висках стучит, меня лихорадит.

Выйдя из казино, я с наслаждением ощущала свежесть звездной ночи..

Вдруг я услышала приближавшиеся шаги; какой-то человек кашлянул, чтобы дать знать о своем присутствии. Медленно обернувшись, я узнала толстого немца. Он опять держался на расстоянии. Решится ли он когда-нибудь его преодолеть?

Он поборол свою робость, когда я подошла к двери отеля.

— Мадемуазель, я вам хочу...

Он поклонился, я ответила.

— Месье...

— Вы меня узнаете?

— Да.

—- Вам очень везло сегодня вечером.

— Да. К счастью, так как иначе я не могла бы уплатить по счету.

По правде говоря, признаваясь в своей бедности, я не замышляла никакой хитрости. Мой толстяк, по-прежнему неловкий и почтительный, очень взволнованный тем, что осмелился ухаживать за молодой француженкой, пробормотал:

— Меня зовут Вальтер.

— Как же вы можете жить в Испании, когда ваша страна...

Он быстро сказал:

— Я бы, конечно, предпочел вернуться в свою страну, но я не могу, я интернирован.

Он жил в Памплоне, где испанское правительство собрало всех подлежащих мобилизации немцев, которые не пользовались дипломатической неприкосновенностью.

— Не желаете ли вы завтра позавтракать со мной в Сальдиваре? — спросил он, беря меня за руку.

— С удовольствием,— ответила я,— у меня еще не было случая посмотреть Испанию.

* * *

Сальдивар, маленькая станция с горячими серными источниками, находится в нескольких километрах от Сан-Себастьяна по дороге на Бильбао. За завтраком толстый Вальтер пытался ухаживать за мной.

— Что вы собираетесь делать завтра?

Я сделала гримаску:

— Завтра? Для меня завтра — это Париж.

— Это неправда, вы еще останетесь в Сан-Себастьяне.

Его сердце должно было забиться сильнее...

— Почему вы уже хотите уехать?

— У меня нет денег.

— Но вы же выиграли...

— Ну, выигрыша хватит только на оплату отеля и моих долгов.

Я открыто забавлялась тем, что сбивала его с толку. Я расспрашивала его о немцах, находившихся в Испании. Он был осторожен или же не знал ничего интересного для меня.

После завтрака мы отправились на прогулку в чудесный сальдиварский парк, классический парк маленького курорта.

Моя откровенность, сопровождаемая скорее циничной, нежели наивной манерой, смутила Вальтера и немного отдалила от меня. Он опасался, что я попрошу у него взаймы, воспользовавшись его сентиментальностью и тщеславием.

Вальтера беспокоил вопрос о деньгах, и поэтому он не осмеливался приступить к более решительному ухаживанию. Он спросил:

— Сегодня вечером вы играете в казино?

— Да, да... много денег...

Он уже собрался завязать со мной разговор, как внезапно, взяв меня за руку, сказал шепотом:

— Пойдем по другой аллее. Я не хочу говорить с человеком, который там идет: это — шпион и встреча с ним могла бы доставить вам неприятности.

Я пожалела об его неуместной деликатности, уверяя его, однако, что он нрав. Но вдруг на повороте одной из аллей мы столкнулись лицом к лицу с тем шпионом, которого Вальтер хотел избежать. Мой спутник вынужден был пожать ему руку.

— Кто эта женщина? — спросил шпион по-немецки.

Вальтер, как хорошо воспитанный человек, ответил ему по-французски.

— Француженка, приехавшая в Испанию, чтобы попытать счастья в казино.

— И безрезультатно,— вставила я.— Завтра уезжаю в Париж.

— Представьте меня, пожалуйста, Вальтер,— сказал шпион по-французски.

Моему спутнику при всем его нежелании пришлось познакомить меня со шпионом.

— Месье Стефан, морской офицер...

— Мадам Рише.

— В каком отеле вы остановились, мадам? — спросил меня Стефан.

— В «Континентале», но только до завтра.

Вернувшись в Сан-Себастьян, я получила от портье телеграмму: «Останьтесь и подождите. Стефан».

Вербовщик шпионов попался на удочку. Я была довольна: приближался успех.

Как обычно, после обеда я вышла из дома. Вальтер, ожидавший меня, был очень озадачен, когда я пришла в казино в сопровождении богатого испанца, моего соседа по отелю. Мне нужно было навести его на ложный след и спутать возможные подозрения.

На утро следующего дня Стефан позвонил мне по телефону и сказал, что будет ждать меня к пятичасовому чаю в ресторане «Монте-Игэльдо».

Первый ход был выигран.

Месье Стефан скрывал под этим именем свое действительное имя и звание. Он подошел ко мне спокойно, как человек, привыкший ко всяким сложным жизненным коллизиям. Он говорил по-французски, как настоящий француз.

— Вы говорите без акцента,— заметила я ему.

— До войны я жил в Париже.

Когда смущение от первой встречи рассеялось, вербовщик шпионов сказал мне:

— Если я правильно понял, мадам, вам нужны деньги?

— Увы, да.

— Знаете ли вы, почему я попросил вас отложить ваш отъезд и пригласил прийти сюда?

— О,— сказала я,— не настолько же я наивна, чтобы не догадаться о сути ваших предложений.

— Вы согласны?

Он вел этот разговор с большим тактом, стараясь не произносить неприятных слов, но в то же время ни в чем мне не уступить. Для него я была молодой самоуверенной женщиной, не имеющей денег.

— Вы согласны? — повторил он.

— Не буду скрывать, что вы мне симпатичны,— сказала я,— но этого недостаточно для того, чтобы я вам слепо доверилась. Я собираюсь ставить ставку на свою жизнь и хочу иметь гарантии. Я буду обсуждать с вами этот вопрос в том случае, если буду знать, что вы начальник.

Он честно признался, что его начальник в Мадриде.

— Если я должен буду ему написать, то вам придется ждать ответа по крайней мере два дня. Не думаю, чтобы он захотел вас увидеть. Обычно такие разговоры веду я, а не он.

— Мой случай особенный,— возразила я.— Сведения, которые я могу вам доставить, исключительны. Я — летчица и в качестве таковой могу попасть во все центры воздушного флота. Это положение дает мне возможность быть требовательной. Я должна лично объяснить вашему начальнику характер услуг, которые могу оказать. Без ведома начальника у вас не хватит денег, чтобы расплатиться со мной.

Вербовщик слушал меня восхищенный и одновременно растерянный.

— Я уверен, что мне было бы очень приятно работать с вами,— вздохнул он.— Я напишу начальнику. Подождите два дня. Но я все же очень сомневаюсь, чтобы он согласился приехать. Можете вы подождать?

— Я устроюсь так, чтобы иметь возможность подождать, если это не займет много времени.

Через два дня Стефан позвонил мне по телефону.

— В «Монте-Игэльдо»,— сказал он мне,— сегодня вечером в тот же час, что и раньше.

Мое любопытство было возбуждено. Я попыталась узнать, согласился ли его начальник со мной встретиться.

— Вы узнаете это вечером.

Мы встретились. Лицо Стефана сияло от радости.

— Мой начальник согласен повидаться с вами,— заявил Стефан.— Завтра утром в 6 часов будьте у подножия фуникулера. Мимо вас пройдет человек и скажет: «Следуйте за мной». Оденьтесь попроще и оставьте вашу собаку дома, чтобы не обращать на себя внимания.

Я вошла в трудную полосу своей миссии. Меня преследовало воспоминание о Герде Нербутт, о моем путешествии в Швецию. В тот момент, когда я достигла цели, у меня, несмотря на весь мой оптимизм, появилась боязнь. А если Стефан просто-напросто устроил мне ловушку? Особенно беспокоило меня назначенное время: 6 часов утра.

Тем не менее на рассвете я поднялась и оделась в простое спортивное платье, как будто бы собиралась на экскурсию.

Сан-Себастьян еще спал. Уже совсем рассвело; слышны были только поющие птицы. Пляж был пуст. Я отправилась на свидание пешком, так как ходьба имеет свойство восстанавливать гармонию между моими мыслями и физическим состоянием. Я пришла на место раньше назначенного срока. Солнце выходило из утреннего тумана и рассеивало его.

Ранний подъем создает обычно хорошее настроение. Я чувствовала себя самоуверенно, готовой к авантюрам.

У подножия фуникулера ожидали два священника. Они разглядывали меня, удивленные тем, что женщина одна в ранний час разгуливает по городу. Их присутствие стесняло меня: они наблюдали за мной без суровости, с чувством простого любопытства, а быть может...

Точно в указанный час мимо меня быстрым и четким шагом военного прошел высокий худой человек; на голове у него была морская каскетка, глаза закрыты черными очками. Он сказал:

— Следуйте за мной.

Я пропустила его на несколько шагов вперед. Священники продолжали смотреть на меня. Я сделала вид, что мне надоело ждать фуникулера и решила пойти пешком. На маленькой соседней улице я увидела роскошную машину. Из спортивного интереса посмотрела марку — «мерседес». Человек в морской фуражке тайком наблюдал за мной.

Движением руки, длинной и худой, он указал мне на место рядом с собой.

Шофер запустил мотор, и мы поехали быстро, не обмениваясь ни словом. Я опять начала беспокоиться.

Куда вез меня этот немец с такой быстротой? Он молча рассматривал меня через свои черные очки, скрывавшие часть его лица и мешавшие мне сделать вывод о его характере. Его тонкий рот иногда кривился. Немец сгибал и разгибал свои длинные, худые ноги, его руки все время были в движении, пальцы переплетались и выпрямлялись. Это был исключительно нервный человек, и меня эта нервозность раздражала. Когда же он заговорит со мной?

Бесплодный, холмистый, безжизненный пейзаж простирался до верхушки безлесных гор. Куда мы едем, куда везет меня этот человек?

Наконец немец повернулся ко мне и с важным видом спросил на хорошем французском языке:

— Стефан говорил вам, чего мы ждем от вас?

— Я хотела обсудить это с вами.

Он повел разговор о моих связях во Франции и спросил, есть ли у меня друзья во французских портах? Я вспомнила сейчас же об одной семье в Нанте, где у меня действительно были друзья.

Начальник придвинулся ко мне так, что его нога касалась моей,— типичная немецкая манера: сдержанный разговор и наглые жесты. Я сжалась в своем углу.

Немец стал смелее.

— Вы летчица?

— Да.

Я вкратце рассказала ему, что мой муж погиб во время автомобильной катастрофы в Швейцарии.

— Вы говорите по-немецки?

— К сожалению, нет. Это вас не устраивает?

— Нет, ничего.

Начальник снял очки, и я смогла его рассмотреть: это был некрасивый, худой человек, с тусклым, мрачным взглядом. На вид ему было около 50 лет. Во время разговора он настойчиво разглядывал меня и сказал мне несколько комплиментов. Я была смущена. Чтобы вернуть его в рамки нужного разговора, я спросила:

— Не можете ли вы мне сказать, что вы хотите знать о Франции?

Мой вопрос заставил его отодвинуться от меня, и, стремясь быть галантным, спутник начал с конца — протянул мне конверт.

— Вскройте его,— сказал он с хвастливым видом.

В конверте было 3000 песет. Я постаралась не показать ни недовольства, ни радости. Вместе с деньгами лежал список вопросов о моральном состоянии населения, о новом расположении пунктов ПВО вокруг Парижа, о местах, разрушенных бомбардировкой.

— И это все? — удивилась я, собираясь положить деньги и список в сумочку.

Он взял у меня список, зажег спичку и сжег его, советуя никогда не оставлять ничего компрометирующего. Огонек зловещим светом осветил его лицо. Мы продолжали мчаться к неизвестной мне цели.

Через минуту он достал из кармана маленький пакет и вынул из него специальное перо.

— Чтобы не царапать бумагу,— сказал он мне,— на кончике этого пера имеется маленький шарик. Он вам послужит для того, чтобы писать нашими чернилами (чернила эти имели вид зернышек серебристо-черного цвета).

— Растворите,— сказал он,— эти зерна в двух или трех ложках воды. Затем на листе достаточно плотной бумаги напишите самое обычное письмо к своей приятельнице, а между строчками поместите сведения, которые я вам заказал. Отныне вы будете для нас С-32. Именно так вы и будете подписывать ваши письма, написанные симпатическими чернилами.

— Как называются эти зернышки, которыми пишут? — спросила я.— Если я их потеряю, нужно, чтобы я смогла их купить.

— Колларгол.

Я дала ему понять, что трех тысяч песет было слишком мало, учитывая риск, которому я себя подвергала.

— Я ценю свою жизнь дороже,— заявила я.

Но он возразил:

— Я хочу сначала посмотреть, что вы сможете сделать. В дальнейшем я буду щедрее. Напишите мне все эти сведения. Вот вам адрес, куда вы должны будете направлять письма.

Он протянул мне клочок бумаги, на котором я прочитала:

«Мадлен Степино, улица Альгорта, Мадрид».

Меня немного ошеломила быстрота, с какой мы договорились, и возникло сомнение, что я плохо использовала свою победу.

Начальник наблюдал за мной еще несколько минут, затем попытался возобновить свои посягательства и придвинулся ко мне. Я отодвинулась.

Он сделал над собой усилие и сказал:

— С-32, если вы теперь не сдержите своих обязательств, о которых мы договорились и согласно которым вы должны служить Германии, я за вашу жизнь не дам и 3000 песет, где бы вы ни находились — в Париже или в Нью-Йорке.

Я пожала плечами:

— Вы ошибаетесь, я совершенно не собираюсь служить Германии и намерена служить только самой себе.

Наконец разговор принял нормальное течение. Но мой немецкий начальник все же не терял своего таинственного настроения.

— Вы вернетесь в Сан-Себастьян и, когда будете готовы к возвращению из Франции, поместите в газете «Эко де Пари» следующее объявление: «Требуется горничная...» Сообщите ваш адрес и укажите под видом часов приема кандидаток число и час вашего выезда из Парижа.

* * *

— О, — воскликнул капитан Ляду, когда я описала ему человека, завербовавшего меня,— это великолепно! Вы поймали как раз того, кого и нужно было искать в Испании. Это барон фон Крон, немецкий военно-морской атташе в Мадриде, племянник генерала Людендорфа.

Гордясь своей победой, я выложила перед своим начальником секретный способ шпионской переписки, неизвестный во Франции и никем еще не раскрытый.

Капитан Ляду с волнением рассматривал привезенные мною зерна колларгола и перо.

С самого начала войны немецкие шпионы беспрепятственно переписывались со своими руководителями, потому что незнание состава симпатических чернил, которыми они пользовались, не давало возможности перехватывать их корреспонденцию.

На этот раз капитану Ляду не пришлось меня подталкивать. Он должен был испытывать чувство гордости за мои успехи,— ведь это он «открыл» меня.

Благодаря вам, Марта, будет спасено много человеческих жизней. Это великолепно, я доволен.

В тот момент я ни о чем не жалела: ни об отказе военно-воздушного флота принять меня, ни о моих шведских злоключениях.

Я служила своей родине и была ей полезна.

Я была такой счастливой, какой могут быть лишь женщины, видящие, что их жертвы не были бесплодными. Я подробно рассказала капитану Ляду о моих первых испанских знакомствах: Вальтер... Стефан...

— Ваш барон,— прибавила я,— был очень взволнован; думаю, что я ему понравилась. Я очень хочу быть шпионкой, но не более того. Этот господин как будто бы намерен совместить приятное с полезным.

— Он вас ждет? — спросил капитан.

— Он может дожидаться, сколько ему угодно. Я не хочу его больше видеть, он слишком противен.

Всю свою жизнь не забуду сцены, последовавшей за этой фразой. Капитан вскочил и заходил по кабинету большими шагами. На его лице последовательно отражалось все беспорядочное течение его мыслей. Он взволнованно затягивался папиросой и нервным движением руки сбрасывал пепел, падавший на его жилет.

После нескольких секунд размышлений он подошел ко мне и заявил:

— Вы по доброй воле пришли к нам работать. Вы начали работу. Отступать вам нельзя. Ваш долг состоит теперь в том, чтобы уехать и продолжать работу. Вы женщина, действуйте так, как найдете нужным.

Моя радость сразу померкла.

— Да, конечно, я женщина, но ведь, если я останусь в Испании, настанет день, когда я не смогу избежать...

Капитан, подчеркивая свое хладнокровие, которое ему изменяло, облокотился на стул и сказал:

— Это неизбежно, вы должны ехать.

Мое негодование возрастало. Я вспомнила барона, противного и к тому же немца.

— Есть вещи, капитан, на которые не может согласиться женщина.

По его глазам я видела, что он меня понимает. Ему было жаль меня. В тот момент я подумала, что победа останется за мной. Но он стал продолжать по-отечески убедительным тоном:

— Марта, подумайте о наших солдатах в окопах, о нашей родине, которая, быть может, завтра уже будет занята неприятелем. Вы француженка, у вас в руках редкая возможность, вы можете послужить, как никто другой, своей родине, для которой это лишний шанс на победу. Не отказывайтесь.

Капитан, немного смущенный, но по-прежнему упорный, опять начал ходить по кабинету. Он волновался. Его, очевидно, соблазняла мысль иметь преданную женщину около такого важного лица.

— Этим вы спасете много жизней, Марта. Вы можете их спасти. Если же вы этого не сделаете, то возьмете на себя тяжелую ответственность. И наоборот, если добьетесь успеха, вам обеспечена благодарность множества людей.

Я чувствовала себя опустошенной, печальной, подавленной.

— Вы требуете от меня полного самоотречения, капитан, ведь эта жертва страшнее смерти.

— Служба требует этого, - возразил он.

Не существовать, потерять свободу. Было ли это возможно для женщины, которая привыкла к полной самостоятельности и была избалована жизнью? Я сделала большое усилие над собою и сказала:

— Служба требует от меня того, что превышает мои силы, но я вам обещаю, что попытаюсь. Я постараюсь сделать все, что будет в моих силах.

— Я знаю нечто, что вас поддержит, Марта,— сказал капитан Ляду.— Подумайте, что благодаря вам многие невесты и матери Франции обретут своих женихов и сыновей, ведущих войну на море. Барон фон Крон является руководителем всех агрессивных действий подводных лодок по эту сторону Атлантического океана. Он руководит морскими операциями на этом побережье. Если вам удастся раскрыть его планы, подумайте только, какую услугу вы нам окажете! Ваши доводы морального порядка ничего не стоят в сравнении с этой прекрасной задачей.

Капитан ничего не сказал мне о моем муже, и это к счастью, так как тогда я категорически отказалась бы от этого нового поручения.

Он умел, этот начальник, находить в нужные моменты слова, которые электризовали. После нашего разговора и его убеждений я могла бы отказаться, лишь расписавшись в собственной трусости.

— Должна ли я, капитан, разузнать и прислать вам способ проявления написанного при помощи колларгола?

— Не беспокойтесь, мы сами этим займемся, у нас есть химики.

— Если нужно,— настаивала я,— я могу постараться по приезде в Испанию добыть нужную формулу.

Моя роль вновь захватила меня.

— Итак, капитан, завтра я вам позвоню и сообщу срок моего отъезда.

Через три дня капитан принес мне на улицу Жакоб ответ на вопросы барона. В глазах этого немца я должна была казаться добросовестной шпионкой. Сведения, переданные капитаном, были точные, но устаревшие; такие же точно сведения были даны всем агентам-двойникам.

Туг же, на улице Жакоб, я написала дружеское письмо Мадлен Степино в Мадриде, согласно указаниям барона фон Крона. Между строчками я при помощи колларгола и специального пера поместила все сведения, данные мне капитаном Ляду.

Капитан взял письмо и обещал позаботиться о его отправке.

— Отныне,— сказал он мне,— вы будете называться «Жаворонком». Если мне нужно будет сообщить вам что-либо через какое-нибудь лицо, это слово будет паролем.

— Должна ли я подписывать этим именем свои письма?

— Нет, этого не нужно.

В течение недели я брала уроки испанского языка в школе Берлица. Каждый день капитан торопил меня вернуться в Испанию.

— Нужно ковать железо, пока горячо,— повторял он.

Наконец я поместила в газете «Эко де Пари» объявление о своем выезде: «Требуется горничная...»

Тем временем открытка, пришедшая из Испании, требовала от меня сведений. Я отнесла ее капитану.

— Письмо, несомненно, запоздало, из-за цензуры,— заявил он.

Накануне моего отъезда капитан Ляду прислал мне несколько дополнительных сведений для немцев и следующее письмо:

«Дорогая мадам и дорогой друг!

У меня нет ничего нового относительно городов, вас интересующих. Необходимо, чтобы они довольствовались тем, что вам уже известно. На всякий случай я вам даю маленькую рекомендацию к начальнику военного поста в Цербере, но лишь на тот случай, что вам будут чинить особые препятствия.

Необходимо, чтобы из лиц, вас окружающих, никто не знал, что у вас есть рекомендация. Если записка вам не понадобится, уничтожьте ее.

Формула тайнописи антипирином очень проста: вы покупаете облатку антипирина в 50 г, открываете ее и распускаете порошок в двух чайных ложках воды. Это даст вам прозрачные чернила, которые не обратят на себя внимания и которые вы сможете совершенно безопасно проглотить. Вы напишите этими чернилами между строчками обыкновенного письма, пользуясь для этого вашим пером и белой или кремовой матовой бумагой.

А теперь мне остается пожелать вам доброго пути. Почтительно целую ваши дружеские ручки.

Жан Севеноль.

P.S. Все письма от меня будут подписаны: Жан Севеноль».

Итак, работая в контрразведке, я окончательно вступила на скользкую дорогу агентов-двойников, наиболее опасную из всех дорог.

* * *

В Испании меня ждал с надеждой в сердце барон фон Крон, истолковавший мое возвращение как благоприятный ответ на его желания.

Он ждал меня в Ируне, на пограничной станции. Я успела забыть его лицо и никак не ожидала, что человек, приближавшийся ко мне, он и есть. Старый, с моноклем, скрывающим его стеклянный глаз, он шел механическим шагом.

Он поклонился, и некоторое мгновение я испытывала ужас перед той задачей, какую взяла на себя. Барон, довольный, осведомился о моем здоровье.

— Я не хочу, чтобы вы останавливались в отеле, сказал он.— Я снял для вас квартиру.

— Чтобы там собирать сведения? — машинально спросила я.

Он почувствовал в этой фразе некоторую иронию и был слегка озадачен. Но это был человек, привыкший к фехтованию словом. Он быстро нашелся.

— Но ведь иначе я не смогу видеться с вами, по крайней мере в данный момент.

Сан-Себастьян чересчур близок к границе,— сказала я.— Здесь я скоро буду расшифрована.

Куда же вы хотели бы поехать?

— Ну конечно, в Мадрид. Там я была бы гораздо менее заметной, чем в Сан-Себастьяне.

— В Мадрид!.. Мы поедем туда позже,— ответил он.— До конца сезона все отделы посольства будут находиться в Сан-Себастьяне. Мне тоже придется около двух месяцев прожить здесь. У нас еще будет время побыть вместе, и мы будем часто встречаться.

Я продолжала с иронией:

— Это и есть ваши методы разведки?

Он смутился...

— Вы правы. Я недостаточно серьезен, не правда ли?

Его усилия быть корректным увеличивали его нервозность, и я постаралась ограничить свою роль вопросами разведки.

— Получили ли вы мое письмо со сведениями, которые вы у меня запросили?

— Нет, когда вы послали письмо?

— Через два или три дня после моего приезда в Париж. Но раз вы не получили письма, значит, оно задержано на границе. Я погибла и не смогу больше вернуться во Францию!

Он успокоил меня:

— Не тревожьтесь. Ваши соотечественники не смогут прочитать написанное колларголом. Наши химики в Германии долго работали, прежде чем додумались до этого средства, хотя и знали хорошо этот химикалий.

— У нас во Франции тоже найдутся химики,— сказала я.

— Да, конечно,— согласился он,— но им прежде всего пришлось бы узнать название того вещества, которое я вам доверил.

Я немного призадумалась. Неужели капитан не отправил письма?.. Почему?..

Мы ехали на машине вдоль берега. Июль был в полном разгаре. Искрящееся море отражало вечерние огни.

Машина остановилась на окраине Сан-Себастьяна перед домом весьма респектабельного вида. Полная брюнетка, по-видимому ожидавшая нас, взяла мои вещи. Шофер понес большой чемодан, и я вскоре очутилась в квартире, загроможденной безделушками.

Барон шел за мной, стараясь угадать мое впечатление.

— Нравится ли вам здесь? Довольны ли вы?

— О,— сказала я,— ведь мне придется здесь только спать. Все время я буду проводить на пляже и в казино.

— Вы меня простите, Марта, я вас оставлю, чтобы дать возможность устроиться. Меня ждут. Вечером я к вам приеду.

Он первый раз назвал меня по имени.

— Оставайтесь здесь и ждите меня,— сказал он.

— Нет,— заявила я,— сейчас я переоденусь и пойду на пляж. А с вами мы встретимся завтра утром.

Я хотела добиться своего и добавила:

— Я буду вас ждать завтра в 9 часов утра на пляже, и мы будем вместе купаться.

— Я хотел бы увидеть вас раньше,— попросил он.

Но я категорически возражала. И заставила себя улыбнуться, чтобы дать ему как бы обещание на будущее.

Он попрощался со мной. Его гордый вид увял. Барон превратился в жалкого человека, находящегося во власти своего чувства.

Ночь кончилась. Я встала, торопливо собрала свои вещи и переехала в отель «Континенталь».

В 9 часов барон ожидал меня на пляже. Я, улыбаясь, подошла к нему, движимая какой-то странной волей.

Я еще не успела окончательно взять себя в руки. Ведь мне было только 20 лет!

Вместо приветствия я заявила ему:

— Мое пребывание в Испании начинается плохо. Я переехала сегодня утром, так как не спала всю ночь. Квартира полна клопов.

— И где же вы остановились?

— Я вернулась опять в отель «Континенталь».

— Этого не следовало делать. «Континенталь» — единственный отель, где я не могу бывать. Его содержат французы.

Меня же это как раз устраивало! Я почувствовала себя счастливой, услышав, что он не сможет меня там навещать.

Следующие две недели я провела в Сан-Себастьяне довольно мирно, хотя бы внешне. Барон часто отлучался. При каждом возвращении он казался все более увлеченным мной. Но тем не менее подобная жизнь совсем не отвечала моей жажде деятельности.

Наконец барон сообщил мне, что обстановка требует его возвращения в Мадрид.

— Вы и меня возьмете с собой?

— Нет. Я не могу увезти вас в Мадрид. Проводите меня до Вальядолида. Это узловая железнодорожная станция, оттуда вы можете сразу же пересесть на парижский экспресс. Мы выедем завтра на рассвете.

— Каким поездом?

— Я слишком рад случаю проделать это путешествие вместе с вами. Мы поедем в машине... дорога прекрасная...

Я вернулась к себе, охваченная тоской. Меня осаждали мрачные предчувствия. Я вспомнила все события последних месяцев и хотела понять, что должно было означать это путешествие.

Всю последнюю ночь в Сан-Себастьяне меня преследовали кошмары. Лишь день принес освобождение от них.

Я была полна воли к победе... Мадрид — вот моя цель!

Чтобы избежать любопытных взглядов, барон решил выехать из Сан-Себастьяна очень рано. Я запирала свой последний чемодан, когда его машина проехала мимо отеля «Континенталь». Я взяла такси, чтобы доехать до пустынного места, где он меня дожидался.

В машине барон поздоровался со мной. Его рука дрожала.

В Вальядолиде мы остановились. У нас был вид обыкновенной пары, обменивавшейся вежливыми фразами и банальными замечаниями. Пока что нашему мирному путешествию ничто не мешало. В обеденном зале отеля нас принимали за скучающую пару, которой надоела плохая дорога. Это была громадная полутемная комната, во всю длину которой стоял огромный стол. Высокий потолок терялся в темноте. Окна пропускали мрачный полусвет. У меня было такое впечатление, что мы попали в самое заброшенное место на земле.

— Мы здесь переночуем,— пробормотал барон.— Дорога очень плохая. Скоро совсем стемнеет. Завтра утром будет скорый поезд, с которым вы уедете.

В этой угрюмой комнате его голос звучал с неприятной резкостью.

Я ничего не ответила. Я была в полной власти фон Крона, плененная, но неукротимая.

Добиться успеха — эта мысль стала для меня как бы внутренним оправданием. Если бы не это, я сама осудила бы себя без всякой пощады.