Я потребовала, чтобы капитан установил за мной постоянную слежку на улицах Мадрида. Этим хотела дать понять барону, что окончательно скомпрометирована в глазах своих соотечественников. Только так я могла заставить его поверить, что всякие легальные пути для меня закрыты.

Оставалось создать впечатление насущной необходимости путешествия во Францию и сделать так, что-бы меня направили — за отсутствием других возможностей — через секретный перевал. Какой бы найти предлог, раз у меня было достаточно работы в Испании? Зозо должен был доставлять нам сведения каждую неделю. Вполне вероятно, что о моей поездке в Париж не будет и речи.

Снова приходилось рассчитывать на случай.

Через некоторое время после моего возвращения я наконец с чувством удовлетворения убедилась в том, что капитан Ляду частично следовал моим указаниям.

Как-то раз, когда я получала на почте свои письма, ко мне подошел человек и спросил по-французски:

 — Вам можно писать на этот адрес?

— Да,— ответила я.

На следующий день я получила очень короткое письмо: «М. де Н. из Парижа хотел бы вас видеть, чтобы договориться с вами о вашей следующей поездке. Пишите: «Пассео дес Рекольетос, 17».

У меня вырвался жест досады. Это приглашение могло быть ловушкой. Мой пароль — «Жаворонок», и я считала, что М. де Н. должен был его знать. Тот М. де Н., о котором мне говорили в Париже.

Несколько раздраженная неразберихой, царящей в служебных делах, я послала капитану в Париж лаконичную записку с просьбой навести в Мадриде порядок, вспомнить пароль и продолжать за мной наблюдение в течение двух недель, чтобы барон фон Крон убедился в том, что за мной следят.

На этот раз я получила ответ. Оказывается, мой начальник забыл сообщить М. де Н. пароль.

В этот день фон Крон вернулся из поездки. У меня был свой план перехода через Пиренеи; но с бароном оказалось очень трудно сладить.

Его лицо выражало досаду.

— Что-нибудь не в порядке? — спросил он раздраженно.

Я с негодованием выпрямилась и воскликнула:

— Я не хочу быть ставкой в игре на соперничество, которая ведется между капитаном фон Калле и вами!

Фон Крон вздрогнул. Он боялся, что его враг, пользуясь одной из его отлучек, повел на меня атаку.

— Что он вам сделал? — спросил он.

— За мной снова следят! — крикнула я.

Он рассмеялся.

— Вы ошибаетесь, слежка исходит не от него, потому что его четыре дня нет в городе.

— В таком случае, кто ведет слежку? — спросила я.— Меня на улице ждет человек; он не отстает от меня все двадцать четыре часа. Я не могу сделать ни одного шага, чтобы его не видеть; с меня хватит, я не могу так жить. Предупредите полицию.

Но барону фон Крону нисколько не хотелось вмешивать полицию в свои дела.

— Нет, нет!..— умолял он.— Не надо скандала. Успокойтесь. Вы знаете, что моя служба хорошо организована. Сегодня вечером мы узнаем, кто установил за вами слежку.

На следующий день он появился с весьма опечаленным видом.

— Итак? — спросила я.

— Это французы,— признался он.

Я опустилась в кресло. Он подошел ко мне, чтобы меня утешить.

— Не тревожьтесь так,— сказал он.— Когда мы победим, вы сможете вернуться во Францию. Будьте терпеливы, теперь осталось ждать недолго. Приведите себя в порядок. Выйдем, я хочу посмотреть сам, кто за вами следит. Я сам буду вас сопровождать.

Выходя на улицу, я повернула голову, чтобы посмотреть, на месте ли филер.

Проходя по улице Алькала, я сказала:

— Обернитесь, Ганс, я чувствую, что за нами следят.

Действительно, филер добросовестно делал свое дело. Он шел за нами на расстоянии нескольких шагов. Взбешенный барон бросился на него с поднятой тростью.

— Тише, Ганс! Не нужно скандала...

Он поблагодарил меня. Мое хладнокровие ему нравилось.

Тогда-то мне и пришла в голову одна выдумка, причем я еще не знала, приведет ли она к осуществлению моего проекта.

Несколько дней спустя я отправилась на квартиру к фон Крону. Я застала барона в его кабинете. По моему состоянию он увидел, что произошло что-то необычайное, и вопросительно посмотрел на меня.

Я упала в кресло будто бы в полном изнеможении. Мое дыхание прерывалось. Я хотела говорить и зарыдала. Я оскорбляла его. Ему эта сцена была очень неприятна, и он с беспокойством смотрел на дверь. С минуты на минуту в комнату мог войти кто-нибудь из его сотрудников.

— Почему вы явились сюда устраивать мне скандал? — спросил он.

Прерывающимся голосом я объяснила:

— Я пришла за вами, чтобы вместе пойти к врачу.

Он испуганно выпрямился:

— Что с вами?

Я приняла насмешливый и наглый вид:

— Вы, понятно, не догадываетесь, что со мной. Вот уже два месяца... Вы не догадываетесь, не правда ли? Итак... вот уже два месяца...

Мои рыдания усилились.

— Вы понимаете... не правда ли? Это немыслимо. В моем положении... с моей семьей... Как вы эгоистичны! Вы стоите передо мной и не скажете мне ни слова. Неужели вас не волнует то, что вы будете отцом?

— Вы уверены? — спросил он.

Он начал метаться по комнате, как лев в клетке. Он был в отчаянии.

— Я не могу на вас жениться...

Само собой разумеется, раз он уже был женат.

— Вы должны найти какой-нибудь выход,— кричала я, топая ногами.

Он пытался быть спокойным.

Я вернулась домой в веселом настроении, потому что в результате этой комедии рассчитывала обнаружить секретный проход через Пиренеи.

Мне оставалось разыграть еще несколько трудных ходов.

Вскоре я застала барона в чрезвычайно встревоженном состоянии. Его волнение было вполне понятным.

Я присела с усталым видом.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он.

Я пожала плечами:

— Ничего. Я не хочу рисковать жизнью. Мы его сохраним. В конце концов, это будет очень мило. Мы будем вместе водить гулять нашего ребенка в Кастильенне; если это будет сын, я его представлю вашей дочери. Дети будут играть вместе.

— Но вы же хорошо знаете,— повторил он,— что мы не можем пожениться.

— Кто вам сказал, что я хочу выйти за вас замуж?

Желание мести заставляло меня быть жестокой.

Мне нужно было его запугать.

В течение двух или трех дней я превратила его жизнь в ад. Когда мы шли по улицам, я останавливалась перед витринами детских магазинов, рассматривала приданое для новорожденных. Я спрашивала его, предпочитает ли он белый или розовый цвет для младенцев, прыгала от радости при виде детских пелеринок, говоря:

— Мы его оденем в такую же, не правда ли, Ганс? Если это будет девочка...

Когда мы проходили мимо магазина детских колясок, я входила в магазин, чтобы посмотреть образцы. Я хотела даже меблировать в своей квартире комнату для ребенка и накупить игрушек. Барон фон Крон был чрезвычайно подавлен.

Тогда же я приобрела теплые вещи для перехода через Пиренеи, так как предвидела в ближайшем будущем возможность экспедиции.

Изменчивость моего настроения сводила барона с ума. Один день я нападала на него за то, что он не торопится помочь мне освободиться от ребенка, на другой день я пела дифирамбы материнству и мечтала о будущем ребенке. Барон безуспешно пытался меня успокоить. Он старался заставить меня здраво рассуждать. В конце концов я предложила ему план, уверенная, что он его примет.

— Я знаю в Париже одну женщину,— сказала я,— которая, наверно, помогла бы мне, но я не могу поехать во Францию, и вы это знаете. Следовало бы ее выписать сюда. Однако это будет очень дорого стоить.

Он задумался. Этот выход из положения ему не улыбался. Француженка, которая приедет из Парижа, могла только его скомпрометировать.

— Отложим разговор до завтра,— предложил он.

На следующий день он сказал мне, что не может согласиться на такое решение вопроса и что нужно найти другой выход.

Наша жизнь стала невыносимой. Я не переставала провоцировать его, ссориться с ним из-за пустяков, оскорблять его. Доведенный до отчаяния моей яростью, израсходовав все средства убеждения, он наконец объявил мне, что мы поедем в Барселону, где живет один знакомый ему врач.

— Я предупредил его,— сказал он,— он нас ждет.

Я была очень раздосадована. Конечно, это не соответствовало моим намерениям. Но мне нужно было быть хорошей актрисой. Мы отправились в Барселону. Я еще не была уверена в развязке, но верила, что мне удастся выйти победительницей из этого затруднительного положения.

По прибытии в Барселону мы сразу отправились к доктору Мейеру, который нас действительно ожидал.

Я попала в безвыходное положение. Барон стоял тут же, рядом с доктором. Внезапно я обернулась и посмотрела на обоих.

— Нет,— вскричала я,— я не хочу врача-мужчину... Это невозможно. Найдите женщину-врача.

Барон побагровел. Он не мог усугубить этот скандал перед лицом немецкого врача, и ему приходилось молчать. Все же у меня создалось впечатление, что мой план не удался. Может быть, я проявила чрезмерную жестокость.

Мне кажется, что я никогда в жизни не бежала так быстро по улице. Фон Крон был вне себя. Он угрожал мне, заявляя, что найдет способ от меня избавиться и что я никогда больше не увижу Мадрида. В своей ярости он заявил, что я не более как скверный образец ненавистной расы, существо без совести, созданное только для того, чтобы разбивать жизнь мужчин.

Мы вернулись в отель.

Барон должен, наконец, предложить мне, думала я, перейти Пиренеи по тайной тропе, в противном случае моя игра будет проиграна и обман откроется. К тому же он не стал бы долго ждать, а так или иначе избавился бы от меня.

В номере он посмотрел на меня полу-растерянным и полу-яростным взглядом и объявил:

— Я предложу вам выход. Я уверен, что он вам не понравится и что вы откажетесь. Но я вас предупреждаю, что если вы не согласитесь, то меня уже ничто не остановит. Мне нужно защищать свой положение и свою честь.

Он действительно был готов на все, чтобы избежать скандала, который разразился бы в том случае, если я на самом деле стала бы матерью; это имело бы серьезные последствия для него в Германии и в кругу его знатной семьи.

— Вы — немец, значит, эгоист,— отвечала я.— Вы думаете только о своем положении. А мое положение? Вы о нем подумали? Что вы хотите потребовать от меня?

— Мы знаем тайный проход через Пиренеи. Вы можете переправиться этим путем во Францию и разыскать вашего доктора.

— С вами?

— С контрабандистом, ночью.

— Нет, не хочу,— сказала я.— Если вас не будет со мной, то я отказываюсь. Вы хотите избавиться от меня, хотите, чтобы меня убили.

— Вы ставите на карту свою жизнь,— настаивал он.

— Мне все равно. Можете делать что хотите.

Слишком быстрое согласие возбудило бы его недоверие. Я продолжала хитрить.

Он оставил меня под предлогом дел в городе и сказал, что зайдет позже.

— Подумайте,— сказал он,— мне кажется, вы достаточно умны, чтобы понять. Я вам даю несколько часов на размышление.

Он яростно захлопнул за собой дверь.

Я победила.

Поздно вечером барон пришел ко мне в отель смущенный, опасаясь нападок с моей стороны.

— Я согласна пройти через Пиренеи. Мне необходимо уехать. Обо мне достаточно болтают. Что же скажут, если у меня будет от вас ребенок?

Лицо фон Крона прояснилось и озарилось внезапной радостью. Радость преобразила его: он был нежен, льстил мне, клялся, что никогда не сомневался в моей доброй воле, что я исключительная и умная женщина и т. п.

— Завтра в десять вечера все будет готово,— прибавил он.

Он был так счастлив, что преподнес мне на следующий день большой бриллиант, купленный у одного барселонского ювелира.

2 февраля 1917 года в 10 часов вечера барон проводил меня в автомобиле до Фигераса. Мы проехали город, съежившийся в ночи, город, в котором горел всего один огонек.

Остановились мы в пустынном месте, холодном и открытом ветрам, на перекрестке двух дорог. Нас ожидал человек с двумя мулами.

Предпринимаемая мной экспедиция была очень опасной. Перебраться через горы по тропе контрабандистов — значило идти навстречу опасности, особенно в военное время.

Фон Крон отвел меня в сторону.

— Марта, вы говорили, что ваш приятель готов сделать все, что вы от него потребуете. Я привез с собой...

Он вынул из кармана два вечных пера. Его лицо озарилось улыбкой.

— Эти два приборчика,— пояснил он,— на вид совсем обычные, но с ними надо обращаться с осторожностью. Спрячьте их в своих вещах. Способ их употребления очень прост: вы нажимаете пружинку, которая играет роль огнива и воспламеняет фитиль, затем бросаете перо на сооружение, в котором имеется газ и электричество. Если оно будет правильно брошено, взрыв здания неминуем.

Мы прошлись немного по замерзшей земле. Зима была суровой.

— Вы попросите вашего приятеля,— прибавил фон Крон,— бросить эти приборы на один из заводов в окрестностях Парижа. И если он может это сделать, то я предпочел бы, чтобы это был такой завод, как «Шнейдер» в Гавре.

— Неужели вы думаете,— сказала я,— что Зозо будет рисковать своей шкурой без всякого денежного вознаграждения?

— Пусть он мне напишет о своем согласии,— ответил фон Крон,— я пошлю ему деньги.

Мы пошли дальше. В темноте едва вырисовывались силуэты контрабандиста и мулов.

— Если вы захотите вернуться этим же путем, то напишите мне письмо в двойном конверте на адрес господина Лапорта, таможенного чиновника в Пертюсе.

Я положила оба пера на дно своего чемодана, твердо намереваясь избавиться от них при первом удобном случае. Мой спутник — высокий парень, плохо одетый, мрачный, настоящий тип контрабандиста из комической оперы — прочно привязал багаж к своему мулу. Я села на другого мула. Мина бежала за нами, и мы тронулись по направлению к Франции.

Погода была холодная и сухая. Мы оставили дорогу и ехали по довольно удобной горной тропе. Подмораживало. Мулы с трудом продвигались вперед и иногда скользили по камням. Я угадывала вдали темные вершины гор. Несмотря на теплую одежду, меня иногда начинало знобить, и я до сих пор не знаю, что было причиной: холод или волнение. Я знала, что наш путь будет длиться много часов. Мне нужно было бороться со сном, не терять присутствия духа и запечатлеть в памяти этот маршрут.

На одном из перекрестков мой проводник соскочил с мула, приложил ухо к земле и стал прислушиваться. Затем, успокоенный тишиной, снял со своего мула одеяло, разрезал его ножом на восемь частей и обернул ими копыта мулов.

С этого момента мы вступили на крайне узкую и опасную тропу. Она шла очень круто, и по ее сторонам возникали фантастической формы скалы. Эта извилистая тропа между пропастями и скалами привела нас к маленькому домику, незаметному днем, а тем более ночью, что-то вроде берлоги, широкой и низкой, спрятанной в скалах. Крестьянка с загорелым лицом и маленькими глазами открыла нам дверь. Она, несомненно, ждала нас, так как заранее приготовила кофе.

В углу комнаты чистил ружье человек того же возраста, что и мой проводник, очень похожий на него, но меньше ростом.

Яркий огонь, горевший в закопченном очаге, вернул гибкость моему телу и хорошее настроение. Обстановка, в которой я очутилась, была довольно необычной. Мало-помалу я погрузилась в дремоту.

Меня разбудил приглушенный стук в дверь. Мой проводник вошел в комнату и сказал несколько слов хозяйке. Та сразу же взяла меня за руку, втолкнула в соседнюю комнату и затворила дверь.

Я прислушалась и услыхала разговор нескольких человек, говоривших между собой по-каталонски. К разговору примешался звон стаканов, затем через несколько минут снова наступила тишина. Хозяйка пришла меня освободить и на этот раз с улыбкой сказала:

— Адиана (таможенные надсмотрщики).

Я счастливо избежала опасной встречи.

Проводник ждал меня снаружи. Я села на мула, держа на руках Мину, которая слишком устала, чтобы следовать за нами, и мы продолжали наш путь. Холод все еще был пронизывающим. Мы спускались в долину.

Небо над вершинами светлело. Зубчатая цепь гор начала вырисовываться на бледной лазури. Когда мы достигли подножия горы, занялся день.

Контрабандист жестом дал мне понять, что мы достигли цели. Он выпрямился во весь свой громадный рост и с тропы указал мне на отель в городе, расположенный довольно далеко и ярко белевший на синем фоне неба. Затем он снял мои вещи с мула и торопливо пустился в обратный путь.

Вблизи места, где я стояла, протекал ручей. Я быстро привела себя в порядок. В долине холод был не так резок. Я выбрала в ручье самое глубокое место и бросила в него оба пера, полученные от барона. Затем направилась к указанному отелю в сопровождении своей собачки. Я узнала, что нахожусь в Булу, в тридцати километрах от Перпиньяна.

Первым делом я послала телеграмму в Париж, похожую на сообщение о победе, и вечером получила ответ: «Приезжайте».

Однако я не смогла уехать сразу.

Я очень продрогла ночью в горах, меня сильно лихорадило, и мне пришлось провести двое суток в Булу.

Отдохнув, но все еще больная, я уехала в Перпиньян. Оттуда я позвонила капитану Ляду, который просил меня обратиться к префекту за свидетельством на свободный проезд. На следующий день я была в Париже.

На авеню Марсо, где теперь помещался 5-й отдел, капитана Ляду опять не было; меня принял его заместитель. Я рассказала о своей поездке и дала подробное описание тайного перевала. Позже в этих местах было задержано несколько шпионов и среди них знаменитый Сидней, по прозванию «Атос».

По выполнении этого тяжелого задания мне пришлось вернуться к себе и слечь в постель. Я была одной из первых жертв новой таинственной болезни «испанки».

Из Парижа я послала барону, согласно его просьбе, на адрес Лапорта в Пертюс письмо в двойном конверте.

Я сообщила ему, что скрываюсь в своей семье и прошу подготовить мое возвращение. Он мне не ответил. Я настаивала, но безуспешно.

Когда я выздоровела, капитан Ляду предложил мне вернуться в Испанию.

— Я доверяю вам. Вы найдете способ обставить ваше возвращение.

Одна из приятельниц Зозо, сестра милосердия, работавшая в госпитале на Елисейских полях, отдала мне свой паспорт. Мои волосы выпали вследствие болезни, и мне пришлось надеть белокурый парик. В эксцентричном наряде и совершенно неузнаваемая я снова поехала в Мадрид. Остановилась не в своей квартире на улице Баркильо, а в отеле «Ритца». Из гостиницы я позвонила барону.

— Кто его спрашивает?

— Марта.

Момент колебания.

— Он в отъезде.

Я выжидала три дня. В течение этих дней я получала только один ответ: «В отъезде».

Очевидно, такова была инструкция. Чтобы проверить, действительно ли барон уехал, я решила понаблюдать за немецким посольством, ибо, когда фон Крон был в Мадриде, он ежедневно приходил в посольство за инструкциями из Берлина.

Ждать пришлось недолго. Вскоре он появился. Я сделала несколько шагов ему навстречу, чтобы потребовать объяснений. Но, едва узнав меня, он пустился бежать и скрылся в посольстве.

Я не сочла себя побежденной. Еженедельно в «Ритце» давался парадный обед, после которого начинался бал. Я знала, что на этих обедах бывали все дипломатические представители, находившиеся в Испании, в том числе и немцы, и французы.

Около одиннадцати часов вечера я спустилась в ресторан. В зале стоял гул от разговоров, звенели бокалы, женщины были в вечерних туалетах, мужчины — во фраках. За одним из столов председательствовал граф Ратибор, немецкий посланник в Испании. Справа от посланника сидела баронесса фон Крон, слева графиня Ратибор, а рядом с ней — барон. С противоположной стороны ресторан был занят французами.

Мое появление не прошло незамеченным, и меня встретили одобрительным или осуждающим перешептыванием.

Я не спеша выбрала место между немцами и дверью. Никто из них не мог выйти, миновав меня.

Они проходили мимо; некоторые мне поклонились, графиня Ратибор и ее дочери — первыми. Барон, который видел меня издали, прятался за ними и поворачивал голову к стене, чтобы не встретиться со мной взглядом.

Когда мимо моего стола прошла баронесса, сопровождаемая Ратибором, я встала.

— Мадам,— сказала я,— счастлива видеть вас. Ваш муж вам, наверное, сообщил, что я привезла вам из Парижа прелестные платья. Я позволила себе сказать вам об этом потому, что я скоро уезжаю обратно и мне хотелось бы вам их показать.

Баронесса казалась несколько смущенной тем, что я заговорила с ней при посланнике. Маленькое колебание с ее стороны, затем кокетство взяло верх, и она сказала:

— Увидимся завтра, позвоните мне.

Я не преминула позвонить ей на следующий день. Заинтересованная (ей хотелось быть самой элегантной женщиной в посольстве), она просила меня еще до завтрака принести ей очаровательные парижские платья.

— В дальнейшем,— попросила она,— будьте так добры, не заговаривайте со мной на людях. Вы француженка, и это может дать повод кривотолкам.

Я извинилась, оправдывая свою торопливость скорым отъездом.

Во время примерки, которая происходила в самой дружеской атмосфере, баронесса послала за своим мужем. Она нервничала, не зная, какие платья выбрать, так как ей нравились все; она хотела, чтобы муж одобрил ее выбор.

— Скажите барону, чтобы он пришел сюда,— приказала она лакею,— мне он очень нужен.

Она, очевидно, не знала, что барон вовсе не хотел со мной встречаться, и думала, что я все еще продолжаю быть для него тем удивительным агентом, хитрость и заслуги которого он обычно превозносил.

До этого времени баронесса прекрасно приспособлялась к нашим странным отношениям.

Барон все же явился и приветствовал меня поклоном, не глядя мне в лицо. Он высказал свое мнение о платьях, разыгрывая абсолютное спокойствие хозяина дома, и баронесса сделала, наконец, выбор.

Я ушла, не услыхав ни одного обращенного к себе слова барона. Медленно спускалась я по лестнице. Был час, когда фон Крон отправлялся в посольство. Одна из дверей на первом этаже открылась, затем снова закрылась. Я увидела барона. Что он подумал в эту минуту? Может быть, ему показалось, что я хочу его убить. Он сильно побледнел, по его лицу прошла нервная судорога. Я насмешливо сказала:

— Вам нечего опасаться. Я не собираюсь причинять вам зла. Но я люблю вести дело начистоту и хочу знать, почему вы меня избегаете?

Он пробормотал несколько слов. Я продолжала:

— Уже восемь дней, как я таскаю с собой информацию, которую привезла, и никак не могу вам ее вручить. Вот она,— сказала я, подавая ему вырезку из вчерашней газеты.

Он прочел:

«Мощный французский самолет сбросил бомбы над эссенскими заводами. Бомбардировка причинила большие разрушения...» .

— Если бы вы были хорошим начальником разведки,— воскликнула я,— то можно было бы предотвратить этот налет. Я располагаю этой информацией, а так как вы не отвечали на мои письма, то я не сообщила вам ее.

Он казался смущенным. Я вытащила из сумочки другую вырезку из газеты. Она была дана мне капитаном Ляду для барона и заключала в себе следующее сообщение:

«Французский самолет, управляемый, по всей видимости, немцами, сбросил бомбы над заводами «Рено». Разрушения довольно значительны».

Когда мой парижский начальник вручал мне этот документ, помню, я спросила его:

— А убитые есть?

Капитан Ляду рассмеялся:

— Нет, есть только номер этой газеты.— И объяснил: «Мы напечатали один экземпляр, для того чтобы вы повезли его в Испанию».

Барон прочел эту вырезку, восхвалявшую храбрость немцев, нахмурил брови и удивился:

— Но я нигде не читал об этом...

— Ясно, ведь это же французское издание. Неужели вы думаете, что оно рассылается за границу?

Барон спросил, как мне удалось вернуться в Испанию. Я показала ему русский паспорт. Я выдумала массу случаев, усложнивших мое путешествие, и добавила:

— Теперь, когда я вам передала информацию, разрешите мне распрощаться с вами. Я собираюсь уехать в Португалию, где, поверьте, найду себе работу.

Но его мысли были о другом.

— Оставьте отель «Ритца», там вам не место,— сказал он.— Вернитесь хоть на несколько дней на улицу Баркильо.

Ему не нравилось мое пребывание в «Ритце». Я воспользовалась этим.

— Я вернусь на улицу Баркильо, если вы приедете ко мне сегодня.

— Я приеду, уверяю вас, и устрою так, чтобы послать вас с заданием, может быть, в Португалию.

Он был влюблен до безумия и обещал бы мне все, чего бы я ни захотела.