Глава 1
Еще не стряхнув с себя сладкие грезы сна, Рейлин Бирмингем разомкнула отяжелевшие веки и недовольно взглянула на застекленную дверь, ведущую из спальни на веранду. Снаружи доносился негромкий назойливый стук. Рейлин обреченно вздохнула. Солнце, едва оторвавшись от Земли, на груди которой сладко спало всю ночь, напитавшись за ночь ее соками и набравшись сил, теперь палило вовсю, отдавая дань той, что приютила его на ночь. Дневное светило уже успело прогреть почву, обильно смоченную прошедшим ночью ливнем, — влажные испарения поднимались вверх, и в спальнях на втором этаже дома даже в этот ранний утренний час становилось душно. Уговорив себя не думать о дневной невыносимой жаре в сочетании с неимоверной влажностью, Рейлин закрыла глаза, надеясь еще немного продлить удовольствие, насладиться относительной прохладой комнаты. Она могла бы урвать у сна еще несколько драгоценных минут, если бы раньше заставила себя встать со своей роскошной кровати и плотно прикрыть дверь на веранду, но большую часть ночи Рейлин провела без сна, ворочаясь в своей просторной и удобной, по одинокой постели, страдая от чувственных желаний, разбуженных в ней ее красавцем мужем, желаний, которые за те две недели, что они состояли в браке, так и не были удовлетворены. Все могло бы сложиться иначе, если бы не некоторые досадные обстоятельства. В первую же ночь после венчания сюда, в этот большой плантаторский дом, проник некий тип с весьма отталкивающей внешностью и повадками хищного зверя. Ему и нанятым им мерзавцам не удалось осуществить все задуманное, но вторжение помешало супругу исполнить свой долг, к немалой досаде молодой жены.
С той ночи прошло две недели, а юная жена так и оставалась девственницей. Инициатива сохранения такого положения принадлежала исключительно Рейлин, хотя и тут не обошлось без постороннего влияния, не столь грубого и насильственного, как в ночь после венчания, но не менее болезненного. В один прекрасный вечер, когда, казалось бы, ничто не мешало молодоженам приступить к более тесному знакомству, Рейлин случилось услышать разговор мужа с некой юной особой, утверждавшей, что он является отцом ее еще не родившегося ребенка; в результате Рейлин так и не смогла подавить обиду и допустить к себе мужа. Не будь того недоброй памяти нападения и днем позже того злополучного разговора, Рейлин уже давно бы разделила с мужем постель и все те радости, что дарит обоим брачное ложе.
Перспектива понежиться в постели еще немного перестала казаться ей такой уж притягательной, после того как Рейлин вся покрылась испариной, а батистовая рубашка прилипла к телу. Ощущение не из приятных. Рейлин оттянула влажную ткань, не желавшую отрываться от потного тела, и помахала рукой, как веером, перед грудью. От этого ей стало чуть полегче, и она, сладко зевнув, со вздохом, который никак не назовешь смиренным, встала с кровати и несколько неуверенной походкой направилась к умывальнику. Налив из кувшина немного воды в фарфоровый таз, она ополоснула лицо в надежде хоть таким образом разогнать хандру. Увы, то ли вода оказалась недостаточно холодной, то ли хандра слишком цепкой. По-прежнему ощущая себя слегка не в своей тарелке, Рейлин принялась чистить зубы. Зная по опыту, что помочь ей может только полноценный сон, которого она была лишена ночью, Рейлин присела на край кровати, взвешивая свои шансы на получение искомого. Если бы не этот шум… Девушка побрела к стеклянной двери, ведущей на веранду. Она уже взялась за створки, чтобы прикрыть их поплотнее, когда поняла, что в закрытой комнате совсем нечем будет дышать. Только комната в другом конце веранды и смежная с ее комнатой более просторная спальня Джеффри имели выход на веранду да еще окна в торце, которые утром спокойно можно было открывать, не боясь, что спальня превратится в тропики. Ей же приходилось довольствоваться только балконной дверью.
Будучи перед выбором: страдать от удушья в жаркой спальне или от монотонного стука молотка, Рейлин решила, что шум все же предпочтительнее: к нему можно привыкнуть, а вот к жаре — едва ли. Заброшенная судьбой с благословенных Британских островов с их умеренным климатом в жаркую Каролину, Рейлин очень быстро убедилась в том, что те, кто предупреждал ее о жутких скачках температуры, характерных для этих мест особенно в последний месяц лета, не кривили душой. Как ни славно устроилась она в большом и красивом усадебном доме, тропики напоминали о себе не только буйной растительностью, но и жарой вкупе с сыростью.
Удрученно вздохнув, Рейлин прислонилась плечом к дверному косяку и окинула взглядом пространство за пределами нарядной балюстрады, украшавшей террасу. Густой влажный туман стелился по земле. Белый особняк казался островом посреди молочного океана. Из белесой дымки поднимались стволы могучих раскидистых дубов. Мощные кроны деревьев отбрасывали густую тень, создавая относительную прохладу на заднем дворе. Дубы делили двор надвое, отгораживая ту часть, где располагались хозяйственные постройки и хижины, в которых жили слуги. Домишки уютно гнездились в тени деревьев с мощной, дающей надежную тень кроной. Рейлин не пришлось долго вглядываться в туман, чтобы отыскать источник шума. Она знала не хуже всех прочих, живущих на плантации, что под третьим деревом в ряду возводится постройка — жилье для чернокожей экономки Коры и ее пока небольшой семьи. Меньше двух недель назад после пожара от дома и пожитков Коры остались лишь горка пепла да обгоревшие балки, вот почему вчера после полудня здесь начали вбивать сваи — ставить каркас для нового дома.
Даже не пытаясь сдержать зевок, Рейлин потянулась и, запрокинув голову, отбросила назад длинные золотисто-каштановые пряди. Здесь, в этом жарком и влажном климате, волосы ее, падая на плечи, казались неимоверно тяжелыми и грели, словно шерстяное покрывало. Уже сейчас она готова была избавиться от них, а ведь самое жаркое время еще ждало впереди: август только начинался. Как видно, придется и ей привыкать заплетать волосы на ночь.
Раньше, когда отец Рейлин еще считался уважаемым человеком и верным слугой английского короля Георга Третьего, в их лондонском доме не переводились гости. Каждый считал за честь быть принятым Джеймсом Барретом, достопочтенным графом Бэлфором. В дни приемов личная горничная Рейлин, большая искусница по части причесок, укладывала волосы своей госпожи так, что каждый гость вольно или невольно отдавал должное красоте роскошной шевелюры дочери хозяев. Причудливая укладка только подчеркивала богатство цвета, шелковистость и пышность ее волос. Рейлин принимала комплименты со сдержанным достоинством, при этом почти не задумываясь о том, насколько мастерство горничной дополняло природную красоту, — она привыкла воспринимать как должное умение девушки за каких-нибудь полчаса создавать шедевры парикмахерского искусства. Даже по будням головка Рейлин выглядела в меру кокетливо и при этом весьма опрятно; но все это осталось в прошлом, теперь Рейлин приходилось заботиться о собственной прическе самостоятельно. Только сейчас она в полной мере поняла, как непросто содержать такую гриву в чистоте и относительном порядке: на изыски не хватало ни сил, ни умения; узел на затылке — вот все, на что Рейлин оказалась способна. Всякий раз после мытья приходилось расчесывать волосы часами — занятие довольно болезненное и весьма утомительное. Не раз Рейлин подумывала о том, чтобы отрезать их хотя бы на половину длины, но не решалась из опасения, что мужу может не понравиться изменение в ее внешности: она и так достаточно долго испытывала его терпение, упорно отказываясь от вступления с ним в интимные отношения, так что ей вряд ли стоило подливать масла в огонь. Рейлин слишком плохо знала мужа, чтобы браться предсказывать его поведение, но за те две неполные недели, что они провели под одной крышей, она всего лишь раз была свидетельницей проявления упорства с его стороны.
У нее сложилось впечатление, что в отношениях с Джеффри существует четкая граница, которую не стоит переступать.
Чтобы отвлечься, Рейлин решила немного размяться: выполнив с десяток наклонов, она выгнула спину дугой, как кошка, затем выпрямила ее и все повторила сначала.
Из Англии они уплывали пассажирами четвертого класса, и нижняя палуба — мрачная промозглая дыра, место для обладателей самых дешевых билетов — кишела народом. О том, чтобы прогуливаться с комфортом, и речи идти не могло — каждому был отведен крохотный кусочек отсыревшего дощатого настила, и стоило только выйти за пределы участка, положенного Рейлин и ее матери, как соседи, которым приходилось так же тяжко, начинали возмущаться. Три месяца, проведенные в скрюченном положении, почти без движения, напоминали о себе и сейчас утренней болью в мышцах. Как бы там ни было, Рейлин понимала, что на судьбу жаловаться грех: ей удалось выжить, несмотря на ужасные условия и недостаток еды, а вот ее матери — нет.
— Ты что-то сегодня рано поднялась, любовь моя!
Выпрямившись, Рейлин вскрикнула: баритон мужа, густой, приятного тембра, раздался неожиданно близко. Своим внезапным появлением он застал ее врасплох; она даже не заметила, как Джеффри оказался на веранде: скорее всего муж прошел туда, когда она ненадолго забылась утренним сном. Зачем Джеффри понадобилось так рано вставать, Рейлин догадывалась: ему не терпелось пойти посмотреть, как продвигаются работы по строительству нового дома для Коры, а с дальнего конца галереи открывался замечательный обзор. Лучшего места для наблюдения за работой строителей не найти. Джеффри был босиком и без рубашки, темно-серые брюки облегали узкие мускулистые бедра и сильные ноги, натренированные многими годами верховой езды. Его короткие, цвета воронова крыла волосы, взъерошенные и влажные, свидетельствовали о том, что он только что принял ванну, на это же указывало и наброшенное на бронзовую от загара шею льняное полотенце.
Джеффри был так хорош собой, что больше походил на ее мечту, чем на мужчину из плоти и крови, на мечту о сказочном принце, которая чудесным образом стала явью, ибо кто, как не волшебный принц, мог явиться в обличье прекрасного бога и выхватить ее из-под копыт четверки лошадей.
Что заставило коней свернуть с дороги на тротуар, Рейлин так и не узнала, но сегодня сходство с божеством объяснялось в основном отсутствием одежды и поистине божественным сложением Джеффри. Он был отличным наездником и занимался верховой ездой регулярно, постоянно соревнуясь в умении кататься верхом со своими друзьями, чего требовал его спортивный дух и крепкое, отлично тренированное тело спортсмена.
Будучи жгучим брюнетом, Джеффри тем не менее не был излишне волосат, как это случается с обладателями иссиня-черных волос. Волосы на груди и внизу живота росли довольно густо, на руках и ногах гораздо меньше, а на плечах и спине их не было совсем.
Лицо Джеффри было под стать фигуре — узкий, с небольшой горбинкой нос, точеный волевой подбородок и четко очерченные скулы. Стоило ему задуматься, поджав губы, или улыбнуться, как на его худых щеках появлялись двойные углубления, слегка напоминающие ямочки, и эта трогательная черта в сочетании с красотой миндалевидных ярко-зеленых глаз неизменно делала Джеффри Бирмингема объектом пристального внимания представительниц женского пола. Прищур его глаз и слегка приподнятый левый уголок губ являлись самым опасным оружием в борьбе за дамские сердца — ни одна смертная не могла устоять перед их очарованием. Рейлин не была исключением, и ей приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не пасть жертвой его обаяния. Во всех отношениях ее муж являлся великолепным образцом мужской привлекательности.
Если бы Рейлин приходилась ему женой не только де-юре, но и де-факто, она поддалась бы настойчивому желанию дотронуться до этих мощных мускулов у него на руках, провести ладонью по поросшей курчавым волосом груди, как тогда, во время их первой брачной ночи, когда она впервые увидела его без покрова одежд и была потрясена его мужественной красотой и горделивой осанкой. Но в этом случае пришлось бы признать, что писаный красавец вскружил ей голову, а такого оборота Рейлин как раз больше всего и боялась. Нет, она не должна терять голову, чтобы не оказаться обманутой и несчастной, — темноволосый красавец и богач Джеффри Лоренц Бирмингем даже слишком походил на волшебного принца из ее грез.
— Ах, ты меня напугал! — недовольно воскликнула Рейлин, сопроводив замечание нервным смешком.
Даже после того как она сама могла наблюдать перебранку между Джеффри и Нелл, Рейлин не вполне была уверена в том, что сможет противостоять его чарам, поскольку вот уже почти две недели то и дело мысли ее возвращались к тем коротким минутам, что она провела в его объятиях, и ей было чего опасаться.
Джеффри тут же продемонстрировал свою неотразимую улыбку.
— Напугал?
Джеффри одним взглядом окинул ее всю, от макушки до пальцев ног, и глаза его блеснули так, что Рейлин вдруг почувствовала себя раздетой догола. Этого хватило, чтобы щеки ее порозовели, а голос дрогнул. И, что еще хуже, ей вдруг очень захотелось получить от мужа то внимание, которого она до сих пор была лишена, но для этого пришлось бы забыть о Нелл и своих предубеждениях. Господи, как было бы здорово, если бы она не слышала того разговора между мужем и молодой служанкой…
— Ты ведь всегда к этому времени уже уезжаешь из дома, не так ли, Джеффри?
— Да, но сегодня бухгалтер попросил меня просмотреть счета моей корабельной компании. Занятие довольно утомительное, вот я и решил передохнуть немного перед тем, как отправлюсь в Чарлстон. — Джеффри в раздумье склонил голову набок и, чуть прищурившись, спросил: — А ты, малышка, отчего на ногах? Переняла у меня привычку рано вставать?
Рейлин покраснела. Джеффри, всегда встававшему очень рано, она, должно быть, казалась отъявленной соней. Двери, ведущие из ее спальни на веранду, обычно оставались открытыми на ночь, чтобы в комнате было прохладнее, и, хотя звук шагов Джеффри ее нисколько не беспокоил, она часто просыпалась от того, что муж бродил по галерее в рассветный час.
— Меня разбудил стук молотка.
Рейлин дотронулась до ворота рубашки, с неудовольствием отметив, что рука немного дрожит. Причиной этой дрожи отчасти служило возбуждение, которое она неизменно испытывала в присутствии Джеффри, отчасти нежелание выглядеть в его глазах дурочкой, у которой подгибаются коленки и плавятся мозги от одного только взгляда завзятого волокиты. Если бы у нее хватило воли и ума, она не стала бы дожидаться в бездействии, пока он завладеет ее сердцем, и бежала от него прочь без оглядки. Ее решение оставаться с ним под одной крышей, постоянно подвергаясь искушению, противостоять которому день ото дня становилось все труднее, иначе чем глупостью не назовешь. В самом деле, единственной причиной, по которой она оттягивала свершение брачного договора, был страх разочароваться в Джеффри, увидеть, что он вовсе не так благороден, честен и порядочен, каким казался.
В последнее время все чаще ею владело ощущение, будто ее сердце разрывается надвое. Как поступить, когда то тот, то другой выбор попеременно кажется самым разумным? К первому решению ее подталкивало растущее желание стать женой Джеффри не только на бумаге, к другому — страх и подозрительность, внушавшие ей, что она должна бежать от него, сохранив девственность и непорочность до того, как падет жертвой его предательства. И все же стоило ей задуматься всерьез о том, чтобы покинуть этот дом, как внутри у нее все сжималось, она чувствовала себя опустошенной и несчастной, и невесть откуда появлялись слезы — неопровержимое свидетельство нежелания покидать мужа.
Смятение чувств, в котором она постоянно пребывала, внезапные переходы от одной крайности к другой заметно расстроили ее нервную систему. Как ни печально было в этом признаваться, Рейлин понимала, что ведет себя как глупая девица, ослепленная блеском мужской красоты и опыта. В отношении ее и Джеффри все обстояло именно так, поскольку ему исполнилось тридцать три и он был на четырнадцать лет старше. Что может сделать девочка, чтобы противостоять сокрушительному обаянию мужчины с опытом?
Разумеется, нескольких мгновений в его присутствии оказалось достаточно, чтобы привести ее в состояние крайнего волнения. В Англии ее внимания добивался не один юный потомок аристократического рода, и теперь Рейлин было с кем сравнивать. Все эти галантные юнцы на фоне южного светского льва казались тщеславными пижонами и неоперившимися птенцами. К чести Джеффри надо сказать, что немного нашлось бы мужчин, способных потягаться с ним по части умения обольщать, обаяния, особой стати. Выглядел он просто потрясающе. А она еще спрашивала себя, почему оказалась столь уязвимой!
Несмотря на все принятые меры предосторожности, которые призваны были укрепить ее волю к сопротивлению, Рейлин не могла не давать себе отчета в том, что ее увлечение этим мужчиной стало серьезнее за то время, пока они считались мужем и женой. Ее влечению, несомненно, содействовали его недюжинное мужское обаяние и ослепительная внешность. Тем не менее она то и дело задавалась вопросом, не влияет ли на ее отношение к нему то положение, в которое она сама себя поставила. Правила игры, установленные Рейлин, в основном заключались в следующем: она могла смотреть, но трогать воспрещалось. Так ребенок смотрит на вазу с конфетами на буфетной полке: пирует глаз, но от этого только слюна течет сильнее.
Джеффри лениво скользил взглядом по ее телу, прикрытому одной батистовой ночной рубашкой; той же протоптанной дорожкой следовали ее воспоминания, восходящие к тому моменту, когда Джеффри, опираясь локтями о ложе, навис над ней для того, чтобы скрепить их брачный союз. До той ночи нежданного наслаждения Рейлин ни разу не видела голого мужчины и уж тем более ни разу не лежала обнаженной в его объятиях. И все же, если бы ей пришлось описать волнующее зрелище, которое представлял ее божественного вида жених в одеянии Адама, она бы изобразила прекрасного молодого бога в пылу неземной всепобеждающей страсти. Она не могла отвести глаз от своего красавца мужа, и, даже помня все те полные обиды слова, что бросала ему Нелл, стоило ей лишь закрыть глаза, забывала обо всем, кроме тех чувств и желаний, что будили в ней воспоминания о нем, прекрасном в своей наготе, сжимавшем ее в своих объятиях.
Джеффри скривил губы в усмешке, и на щеке его возникла столь волновавшая ее ямочка. Он сделал шаг ей навстречу. Если бы сейчас он был на охоте и она, Рейлин, предстала ему в образе пугливой самки оленя, он не мог бы вести себя более осторожно, более предусмотрительно.
— Не считаете ли вы, мадам, что меня следует высечь за то, что испугал вас?
— Нет, конечно же, нет, Джеффри. Какой абсурд! Рейлин подняла глаза и посмотрела в его лучистые глаза.
Она молчала, не находя, что сказать, и очнулась, только заметив, что улыбается ему, растеряв всякую самоуверенность. Она чувствовала, как каждая клеточка ее тела трепещет, наполненная жизнью, и виной тому, должно быть, был чудесный любовный эликсир, источаемый стоящим перед ней мужчиной.
— Я хочу сказать, что ты заставляешь меня чувствовать… Рейлин пыталась подыскать верное определение своему замешательству и в то же время не выглядеть в его глазах по уши влюбленной дурочкой. Как могла она назвать каким-нибудь заезженным, пошлым словом ту благодать, что вдруг снизошла на нее?
Рейлин совсем не хотелось, чтобы Джеффри догадался о ее смятении; усилием воли она пыталась не поддаться чувству, остаться глухой к его ухаживаниям, но, видит Бог, стойкость давалась ей с большим трудом. Побывав на тонкой грани, отделяющей формальный брак от действительного, Рейлин оказалась не в состоянии предать эти волнующие воспоминания забвению. Она видела его возбужденным — одного этого хватило бы, чтобы лишить ее покоя. А потом началась борьба за то, чтобы остаться собой, не менее жестокая оттого, что происходила эта борьба только в ее сознании. Как ни трудно было ей преодолевать собственное любопытство и желания, пропасть между ними продолжала расти, особенно после того как и он, Джеффри, стал по собственной воле отдаляться от нее. Сколько раз ею овладевало чувство полного одиночества в доме, полном слуг, только потому, что его не было рядом, сколько раз она ловила себя на том, что проигрывает в уме сцены, происходившие наяву в их первую брачную ночь! Сейчас Рейлин не нуждалась в поддержке воспоминаний: муж стоял перед ней, достаточно близко, чтобы она ощущала его ауру, магнетическую власть его обаяния, ощущала их кожей.
— Заставляю чувствовать… Что именно? — чуть усмехнувшись, повторил Джеффри.
Не в силах стереть с лица улыбку, Рейлин застенчиво потупилась, затем смущенно подняла глаза. Под страхом смерти она не созналась бы в том, что в его присутствии испытывает неизъяснимый, почти болезненный прилив эмоций.
— Не знаю. Будто все это не наяву.
— В самом деле?
Изумрудные глаза испытующе смотрели в ее глаза. Он пытался понять, не задумала ли она с ним пофлиртовать, а если так, то с чего бы это? Джеффри и сам едва не утонул в ее опушенных густыми длинными ресницами зеленовато-голубых глазах; когда-то, взглянув в них, он понял, что влюбился. Эти глаза будили в нем страсть, и он предвкушал восторг, когда повел свою невесту на брачное ложе… Но обстоятельства остановили его на самом пороге блаженства. Джеффри уже готов был овладеть своей юной женой, когда банда разбойников ворвалась в спальню. Негодяи выкрали у него Рейлин и привезли ее в логово Густава Фридриха — ангар в порту, оборудованный под товарный склад. Джеффри погнался за ними, но свинцовая пуля настигла его, к счастью, лишь слегка задев висок. Разбойники посчитали, что он мертв, и потеряли бдительность. Джеффри между тем собрал друзей и с помощью своего приятеля шерифа Рейса Таунсенда отыскал Густава в Чарлстоне. Все вместе они атаковали здание, где Густав и его приспешники держали свою пленницу, и, хотя натиск увенчался победой и Рейлин была триумфально освобождена, Джеффри так и не мог смириться с тем, что Густав остался на свободе. Рейс объявил, что Фридриха нельзя арестовать по той простой причине, что дядя Рейлин, Купер Фрай, обманул негодяя, отвалившего ему за Рейлин солидный куш.
Всего лишь через пару часов после благополучного возвращения жены в Оукли Джеффри пришлось столкнуться с агрессией иного рода. Обвинения бывшей работницы заставили Рейлин серьезно усомниться в честности его намерений, и в результате интимная близость с ним стала казаться ей пугающей. Таким образом то, что, как он надеялся, должно было стать началом счастливого брака, превратилось в формальный союз двух чужих друг другу людей.
Последующие две недели они прожили бок о бок, но при этом их общение сводилось лишь к обмену подчеркнуто вежливыми, но чисто формальными фразами и жестами. Они вместе сидели за столом, поддерживая беседу на отвлеченные темы, но спали порознь: она в своей комнате, он в своей — через стену. Джеффри выполнял условия соглашения, но лишь скрепя сердце: бывали минуты, когда он готов был послать к черту свое джентльменское смирение. Жена была слишком хороша собой и соблазнительна, чтобы он мог спокойно воспринимать ее близость. Чтобы избежать искушений, Джеффри старался проводить как можно больше времени вне дома. К счастью, бизнес постоянно требовал его участия: в его ведении находились корабельная компания, лесопилка, плантация, не говоря уже о конюшне, где он занимался выведением породистых лошадей. Отчасти это помогало ему умерить вожделение, но возвращение домой, к ней, было равносильно для Джеффри тяжелому удару.
— Не наяву, это как? Вам кажется, что вы все еще спите, моя радость?
Рейлин пожала плечами, не желая раскрывать в полной мере свои чувства. Минуту назад она была преисполнена тревоги, боясь навлечь на себя беду, отдавшись на его милость; в следующий момент ей уже казалось, что она умрет, если прямо сейчас не станет женой Джеффри по-настоящему.
— Нет. Просто это… как в сказке. — Говоря это, Рейлин испытывала то же, что, наверное, испытывает курочка, попавшись в лапы хитрой лисе. По телу ее пробегали нервные мурашки; она ощущала близость мужа всеми органами чувств, ее волновал его запах — особый, чувственный аромат, в котором угадывался запах одеколона и мыла; огонь в его глазах прожигал ее насквозь. Зная наблюдательность Джеффри, она понимала, что даже легкая улыбка на ее губах будет истолкована им как приглашение испытать ее стойкость, заставить наконец решиться либо забыть окончательно обо всем, что говорила Нелл, либо принять его таким, каков он есть. Разрываемая на части сомнениями — отдаться на волю того, о чем ей мечталось горячечными бессонными ночами, или продолжать делать вид оскорбленной, сохраняя холодность, Рейлин не знала, как теперь вести себя. Внутренний тоненький и противный голосок велел ей стоять на своем, оставаясь холодной и отчужденной. Следуя правилам житейской мудрости, она должна была держать его на расстоянии, пока не удостоверится в том, что Джеффри — истинный джентльмен. В то же время ее юное тело жаждало тех удовольствий, от которых ей удалось вкусить лишь малую часть. В смятении Рейлин, как в бреду, повторяла про себя один вопрос: что делать? Что делать?
Несмотря на бурю, бушевавшую в ее душе, внешне Рейлин сохраняла удивительное самообладание.
— Вижу, строительство нового дома для Коры идет полным ходом, — как бы вскользь заметила она, уходя от опасной темы в тихую гавань; пусть Джеффри видит, что ее не так просто сбить с толку. Воплощенное в звуках достоинство — такой должна быть речь женщины, настоящей леди. — Думаю, к концу следующей недели все будет закончено. Представляю, как ждут Кора и ее семья завершения работ. Плохо, когда у тебя нет своего дома.
Рейлин вдруг замолчала в замешательстве. Все получилось совсем не так, как она задумала: ее устами говорила не исполненная достоинства леди, а какая-то странная особа, которая сама не понимает собственного бормотания. Но как можно сохранять трезвый ум под взглядом этих горящих зеленых глаз? Всякий раз, как его взгляд скользил по влажному от испарины батисту, облепившему ее грудь, мысли Рейлин уносились в ту ночь, к тем кратким мгновениям страсти, когда язык его с дразнящей медлительностью скользил по ее мягким соскам. Странно, что и сейчас это воспоминание способно возбудить в ней нестерпимый страстный голод.
Джеффри подошел еще ближе, и взгляд его скользнул по розовым соскам, дерзко выступавшим под полупрозрачной тканью. Дабы не испытывать лишних страданий, Джеффри старался ограничить время общения с женой. Даже когда в соответствии с правилами хорошего тона он был вынужден сопровождать Рейлин во время выездов, в которых по неписаным законам высшего общества молодожены должны были участвовать, таких как свадьбы, крестины и тому подобное, Джеффри старался держаться подальше от жены и только смотрел на нее — эта уловка помогала ему соблюдать джентльменское соглашение. Но когда они с Рейлин выходили в свет, одежды на ней все-таки было побольше, чем сейчас. Джеффри чувствовал, что на этот раз попался: перед соблазном такого рода не устоял бы самый закаленный мужчина, особенно если учесть меру его страсти и вынужденное воздержание. Ему оставалось надеяться лишь на то, что молодая жена позволит ему не ограничиваться одним лишь любованием ее прелестей.
— Да, — нехотя согласился он, — мои люди быстро приведут дом в надлежащий вид.
Рейлин чувствовала, что в ней нарастает напряжение, природу которого по своей девической невинности она не могла понять. Потеряв всякую надежду на то, что ей удастся найти разумное решение мучившей ее проблемы, или просто устав от роли оскорбленной жены, отказывающей мужу на том лишь основании, что не находит зримых доказательств его исключительного благородства, Рейлин впервые задалась вопросом: может ли она считать себя образцом святости? Ответ пришел сам собой: достаточно было вспомнить, о чем мечталось ей бессонными ночами, из которых последняя оказалась самой мучительной. В конце концов, Джеффри приходился ей мужем: он не только видел все, что открывал взору ее наряд, состоящий из одной рубашки, но и касался ее тела, ласкал. Уже то, что она сейчас выставляла себя ему напоказ, нельзя было расценить иначе, как явный недвусмысленный призыв немедленно затащить ее в постель.
И все же… Всего две недели назад они встретились с Джеффри впервые. При весьма щекотливых обстоятельствах. Рейлин тогда сбежала от дяди. Когда ее новый знакомый предложил ей довольно своеобразный способ положить конец дьявольским козням Купера Фрая, она согласилась без колебаний. Только потом Рейлин задумалась, не поступила ли опрометчиво, столь скоропалительно согласившись произнести клятву перед алтарем. Как ни старалась она не принимать близко к сердцу те упреки, которыми осыпала Джеффри Нелл, в душе у нее зародилось сомнение. Если в день венчания она искренне желала соединения со своим нареченным и душой и телом, то сейчас идиллическая картина безоблачного счастья вдвоем оказалась изрядно подпорченной: Рейлин чувствовала себя как корабль, выброшенный на берег.
Хотя безобидная болтовня казалась самым легким способом разрядить обстановку, Рейлин, покраснев от стыда, признала свое поражение:
— Кажется, новые апартаменты Коры будут вдвое просторнее старых, Джеффри. Ей понравится жить в таком большом доме.
Джеффри прищурился, стараясь угадать, отчего это вдруг так разрумянилась жена. Казалось, ничто не мешало ей под каким-нибудь предлогом скрыться, но она продолжала общаться с ним, намекая, что не против отправиться с ним в постель.
— Принимая во внимание любовь нашей домоправительницы к детям, Клара едва ли останется единственным ребенком, — заметил Джеффри, слегка подавшись вперед, чтобы почувствовать аромат, исходящий от жены.
Запах был нежным, едва различимым и напоминал о букете весенних цветов.
— Разумно было бы предположить, что через несколько лет Коре и ее мужу те апартаменты, что строятся для них сейчас, не покажутся слишком просторными.
Рейлин заметно занервничала, когда Джеффри пододвинулся ближе к ней. Во рту пересохло, и она украдкой облизнула губы. Мозг ее лихорадочно работал: надо было срочно что-то предпринимать, чтобы скрыть свое состояние.
— Я восхищена твоим мужеством, Джеффри. Ты поступил как герой, спасая Клару из огня, но, откровенно говоря, я от всей души желаю, чтобы мне более никогда не пришлось становиться свидетельницей подобных подвигов. Когда я увидела, как ты побежал в дом, где лишь надломленная балка отделяла тебя от бушующего пламени, мне показалось, что и ты, и ребенок вместе с домом вот-вот превратитесь в кучку золы.
Рейлин, нежно улыбаясь, поглядела на Джеффри, который отчего-то не желал отрывать взгляда от завязки ее ночной рубашки.
— Признаюсь, после того что случилось со мной в первые дни нашего брака, я остро нуждалась в том, чтобы успокоить нервы, и потому весьма благодарна тебе за понимание, которое ты проявил ко мне. Этот дом, сад, плантация способны дарить умиротворение. И все-таки я опасаюсь, что спокойствие только кажущееся, как затишье перед бурей. Я знаю, что Густав попытается отомстить тебе за то, что ты подставил мне свое плечо в трудную минуту, хотя винить ему следует не тебя, а Олни Хайда.
— Хотел бы я припомнить негодяю его выстрел, — угрюмо заметил Джеффри, пробегая пальцами по шраму — следу от пули, выпущенной Олни; именно она побудила раненого немедленно разрядить свой пистолет в плечо Густава. — Я нахожу чертовски несправедливым то, что Фридрих может свободно разгуливать по городу и продолжать шиковать, как ни в чем не бывало, тогда как его место за решеткой. Да и с Олни дела обстоят не лучше: хотя Рейс выписал ордер на арест этого щенка, никто его не ловит, а к тому времени, как поймают, если такое и случится, против него просто не найдется свидетелей.
— Можешь быть уверен, Кингстон ничего не забыл, ни одной мелочи. — Рейлин нервно усмехнулась и тут же отругала себя за несдержанность. Муж ее умел владеть собой, что было особенно заметно в сравнении с ее порывистостью. — Думая, что тебя убили, Кингстон сам чуть концы не отдал. Конечно, когда он рассказывал о том, что произошло, все выглядело забавно, но…
Первое, что увидел Джеффри, едва придя в себя после выстрела, была вытянутая физиономия дворецкого. Заметив, что хозяин открыл глаза, Кингстон едва не расплакался. Какое трогательное проявление преданности!
— Кажется, Кингстон сказал что-то об ангелах. Наверное, он решил, что я вернулся к жизни благодаря чуду.
— Так оно и есть! — воскликнула Рейлин. — Если бы выстрелили чуть пониже, вы, Джеффри Бирмингем, получили бы дырку в голове, и я на этот момент уже была бы вдовой.
Непринужденно поигрывая концом шелковой тесьмы, завязанной бантом у горловины рубашки, Джеффри усмехнулся:
— Интересно, сколько безутешных вдов остались девственницами после безвременной кончины драгоценных супругов? Боюсь, что за последние несколько сотен лет их едва ли наберется с десяток.
Тихий стон сорвался с губ Рейлин, когда Джеффри, наклонившись, коснулся губами ее щеки. С нарочитой медлительностью он стал опускаться ниже, прокладывая дорожку из нежных поцелуев к ее кремовой белизны горлу. С опаской словно боялась обжечься, Рейлин осторожно положила ладонь на его крепкую, как сталь, грудь и, закрыв глаза, подставила ему губы. Под ладонью ее билось сердце Джеффри, билось почти так же быстро, как и ее собственное. Он сам попал в сети, которые расставлял для нее: обольстительная игра увлекла его и перестала быть игрой.
— Не думаю, что наша ситуация так уж необычна.
— Уверяю тебя, моя радость, это так. — В который раз за последние две недели Джеффри задался вопросом, найдется ли еще хоть один мужчина, чья чертовски соблазнительная жена продолжает оставаться девственницей без всяких видимых на то оснований.
Хотя он был приятно удивлен ее очевидной готовностью принять его знаки внимания, все же нельзя было исключить возможность того, что ему будет дан отказ. В который раз совершенная красота жены поразила его. Кожа ее сливочно-белого оттенка была нежной и гладкой на ощупь, словно атлас, на щеках играл нежный румянец, а аквамариновые глаза из-под черных густых и длинных ресниц словно светились изнутри. Нос с тонкими ноздрями, чуть вздернутый, придавал ее лицу озорное выражение; губы, красиво очерченные и в меру полные, как будто созданы были для поцелуев. Хотя ресницы ее и вспорхнули, застенчиво опустившись, стыдливо избегая его взгляда, Рейлин не сделала попытки высвободиться из его объятий. Она вовлекала его в игру, из которой все труднее было выбраться. Теперь, прояви она волю к сопротивлению, ему надлежало перебороть ее, заставить подчиниться своей воле.
Рейлин тихонько вскрикнула, почувствовав, как он потянул за тесьму. Ворот рубашки распахнулся, открывая взгляду горло и часть груди.
— Джеффри, прошу тебя…
Ее шепот больше походил на вздох, тихий шелест дыхания. И вновь она почувствовала, что ее воля к сопротивлению рассыпается в прах, в голове помутилось.
— Не знаю, готова ли я…
Джеффри невольно улыбнулся. Он ждал, что жена его оттолкнет, и, хотя ему это совсем не нравилось, был не из тех, кто берет свое силой.
Теперь же он решил переключить ее внимание и предложить ей то, что, как ему казалось, могло бы ее порадовать.
— Что вы скажете, мадам, насчет идеи поехать со мной сегодня в Чарлстон и заказать новый наряд?
Рейлин уставилась на него так, будто он только что предложил ей слетать на луну: до сих пор Джеффри сопровождал ее в город только с визитами и на балы, не присутствовать на которых вместе означало бы бросить вызов обществу.
Что же касается новых нарядов, то он ей и так заказал достаточно платьев, о цене которых она могла только догадываться. С тех пор как Джеффри приобрел привычку к длительным отлучкам и особенной сдержанности в общении, Рейлин решила, что подарков больше не будет, ибо он не считает, что его жена достойна дорогостоящих знаков внимания.
— Наряды после всего, что ты мне уже подарил? Джеффри пожал плечами:
— Мы должны устроить бал в честь нашей свадьбы, чтобы дать возможность нашим соседям-плантаторам и городским знакомым познакомиться с вами, мадам. Принимая во внимание то, что мне потребовалось весьма значительное время, чтобы отыскать себе подходящую супругу, бал должен стать событием года. Разумеется, я хочу все устроить так, чтобы друзья и знакомые разделили мой восторг по поводу того, что женщина, которую я выбрал в жены, превосходна во всех отношениях: ваш наряд должен быть столь же ослепительным, как и вы, мадам, а такой может сшить лишь мой друг, Фаррел Ив. Он заставит всех женщин сходить с ума от зависти к вам, мадам.
Глаза Рейлин засияли от удовольствия. Наконец ей представилась возможность заявить свои права на Джеффри Бирмингема, появившись вдвоем с мужем перед его друзьями и знакомыми. Пусть завидуют ей все эти дамы в шелках и бархате, которые даже в ее присутствии украдкой поглядывали на Джеффри издали и улыбались ему с недвусмысленным приглашением в глазах.
— Я не нуждаюсь в пышных нарядах, чтобы пробудить ревность во всех этих девицах, которые, очевидно, из себя выходили в надежде склонить тебя к браку, Джеффри. Полагаю, они не перестают завидовать мне самой черной завистью с того дня, как я стала твоей женой.
— А ты не преувеличиваешь? — с двусмысленным смешком спросил Джеффри.
— Разве ты не входил в число самых видных женихов в округе? — стараясь поддержать игривый тон, сказала Рейлин. — Или я неверно истолковала все эти взгляды, которыми тебя пожирали дамы? Может, то, что мне показалось простым разочарованием, на самом деле скрывало более глубокие чувства, такие как страсть, например? Что скажешь, Джеффри?
— Если ты пришла к такого рода заключениям из-за Нелл, пожалуйста, позволь мне уверить тебя, что…
— О, я стараюсь не думать об этой развязной девице больше, чем она того заслуживает! — воскликнула Рейлин, вложив в свои слова куда меньше язвительности и куда больше искреннего чувства, чем намеревалась изначально. — Кингстон изрядно постарался, чтобы я хорошо расслышала все то, что он говорил Коре о нахальстве Нелл, которая из шкуры вон лезла, чтобы забраться к тебе в постель. Удивительно, почему это твой дворецкий заводит разговор об этой маленькой негодяйке всякий раз, как я оказываюсь поблизости? Очевидно, он считает тебя непричастным к тому, что она забеременела. Будь я более подозрительной, обязательно бы подумала, что вы с Кингстоном в сговоре.
— Надо будет предупредить дворецкого, чтобы он впредь был менее разговорчив, — хмыкнул Джеффри.
Он дотронулся до шеи Рейлин и, глядя в ее зрачки, осторожно провел ладонью по ее горлу вниз, к плечу, приспустив ночную рубашку. Украдкой взглянув вверх, он увидел, что губы ее раскрылись, и одним легким движением опустил рубашку еще ниже.
Рейлин вскрикнула, сжав в ладони батист у груди. Не сделай она этого, рубашка, соскользнувшая с плеч, упала бы на пол. Попытка ее мужа обнажить все те прелести, что скрывались под покровом воздушной ткани, оказалась сведенной на нет, хотя, поскольку Джеффри увидел ее грудь, его разочарование в какой-то мере отступило. Если одну грудь еще прикрывала полоска ткани, то другая оказалась открыта его взору вся, вплоть до нежно-розового соска. Он живо вспомнил тот час, когда он впервые узнал вкус этой нежной плоти, которая сейчас манила его и требовала ласки.
Джеффри склонился к ее груди, и Рейлин вскрикнула, осознав его намерения. Ее била дрожь предвкушения, и, когда его рот накрыл сосок, тело ее словно превратилось в фитиль, и чувственное пламя, возникшее в том месте, которого он коснулся языком, в мгновение ока перенеслось вниз, достигнув лона. Огонь желания охватил ее всю, не обойдя ни единой частицы тела. Рейлин казалось, будто все это происходит не с ней. Она не потеряла способности видеть и, словно некий отстраненный зритель, наблюдала, как то появляется, то исчезает ямочка у мужа на щеке. При этом она не могла сосредоточить внимание на чем-то одном, ибо все теряло значение, кроме того волшебного возбуждения, которое мощными волнами накатывало на нее. В конце концов ей ничего не осталось, как раствориться в его объятиях.
Одной рукой накрыв ее грудь, Джеффри другой прижал ее к себе, видимо, рассчитывая подхватить ее и унести на постель, однако Рейлин хотела не этого. Если уж отдаться ему, то пусть это произойдет в его постели, в той постели, где она скорее всего станет рожать ему детей.
С удивлением Рейлин вдруг обнаружила, что вот уже несколько минут как перестала испытывать нервозность. Должно быть, чтобы помочь ей переступить черту, ему достаточно было лишь начать ее раздевать. Теперь у нее уже не осталось сомнений, и она больше не отступит, как какая-нибудь стыдливая юная барышня: запреты спали, словно старое тряпье, она знает, чего хочет, и не остановится до тех пор, пока они с Джеффри не станут одним целым. Но если он намеревался дурачить ее, тогда… да поможет ей Бог.
Рейлин улыбнулась так, как, по ее мнению, должна улыбаться искушенная соблазнительница, и, запустив тоненькие пальчики в густую шевелюру Джеффри, притянула его голову к себе. Скользнув губами по виску, она чуть прикусила его ухо. Джеффри вздрогнул и, прижав ладонь к лицу, распрямился и удивленно посмотрел на нее.
Красиво изогнутая бровь его поползла вверх. Он смотрел на жену с растущим любопытством. Если это очередной способ дразнить и мучить его, то тут она просчиталась. С него довольно! Пусть себе остается девственницей, пока не сойдет в ад!
Его недоумение усилилось, когда Рейлин, встретив его взгляд дразнящей улыбкой и не делая никаких попыток как-то прикрыть свою наготу, вдруг поверглась к нему спиной и пошла прочь, покачивая бедрами, как профессиональная соблазнительница. Джеффри невольно спросил себя, не женился ли он случаем на женщине, для которой главное удовольствие в жизни — дразнить и мучить мужчин. И точно, она оглянулась через плечо, сверкнув манящей улыбкой, на которую его мужское естество немедленно отозвалось со всей готовностью. Поведя плечом, так что рубашка сползла еще ниже, полностью обнажив белую грудь, выглядевшую весьма соблазнительно, она подобрала подол, как бы невзначай обтянув ягодицы, и двинулась дальше.
В глазах Джеффри блеснул огонек. В раздумье почесав грудь, он принял решение, которое когда-нибудь приходится принимать любому мужчине: отбросить все условности и делать то, что велит природа. А в настоящий момент самым естественным было бы немедленно заняться любовью с собственной женой.
Рейлин тотчас почуяла, что игра пошла всерьез, но игра на то и игра, чтобы в ней оставалось место притворству.
— А ну-ка, без глупостей! Уходите из моей комнаты и избавьте меня от своего присутствия. Велите принести мне воды для утренней ванны. Мне нужно почистить перышки, и чтобы меня никто не беспокоил. Только когда я полностью приведу себя в порядок, я, может быть, и рассмотрю ваше предложение посетить кутюрье.
— Лиса, — пробормотал Джеффри и, подыгрывая ей, с хищным рычанием бросился следом.
Рейлин пустилась наутек, в один прыжок оказавшись за спинкой стула. Увы, скоро ей пришлось убедиться в том, что стул — весьма ненадежная защита, и она, изловчившись, увернулась и прыгнула за стол. Оказавшись перед дверью в спальню мужа, Рейлин с трудом распахнула ее и стала искать укрытие, в суматохе отпустив рубашку. Джеффри тут же воспользовался ее упущением: он потянул ткань на себя и… рубашка соскользнула на пол.
— Ах ты беспутник! Подлый обманщик! — невольно смеясь, воскликнула Рейлин. — Рвешь одежду так, будто она твоя…
Тут она замолчала, наткнувшись на что-то твердое, оказавшееся ее высоким и мускулистым мужем. У нее чуть сердце не остановилось, когда он, обхватив ее, нагую, своими мощными руками и прижав к себе, дал ей сполна прочувствовать всю меру своего возбуждения.
— О!
Рейлин едва ли отдавала себе отчет в том, что с ней происходит. Новые волны непривычных ощущений накатывали на нее, согревая изнутри, а источник тепла, исходившего от него, был там, внизу, где он был одет, а она — нет. Внезапно Рейлин показалось, что ее затянуло в огненный водоворот, и все ее тело охватил огонь. Пылали не только щеки, но и грудь, живот, ноги — она вся горела огнем. Соски ее, касаясь его покрытой курчавой порослью груди, дрожали от напряжения. Она чувствовала, как он гладит ложбинку между ягодицами, все настойчивее прижимая ее лоно к своему. Дыхание ее участилось. Рейлин даже не заметила, как обняла его за шею и прижалась к нему в страстном порыве. Как могла она думать о том, чтобы отказать мужчине, возбуждавшему в ней такую жаркую страсть?
— Дверь на веранду открыта, — выдохнула она, — любой, кто пройдет мимо, заметит нас.
Откровенно говоря, ей не было стыдно, что их увидят, просто не хотела, чтобы им помешали и на этот раз. Джеффри был ее мужем, и она желала его с той же силой, с какой он желал ее.
— Никто не посмеет нас побеспокоить, мадам, — хрипло прошептал Джеффри, перемежая слова с поцелуями. — Никто из слуг не посмеет пройти мимо наших комнат, зная, что хозяева могут там находиться. В особенности это касается моей спальни. Так повелось издавна, так что можете не беспокоиться. Мы совершенно одни, верьте мне.
Накрыв ее рот своим, он с жадностью приник к нему, лаская языком медовое нёбо, зубы, язык. Одной рукой придерживая ее под голову, он пил сладкий нектар ее рта, и она отвечала ему с той же страстью.
К тому времени как Джеффри поднял голову и опустил ее на пол, силы окончательно оставили Рейлин. Колени ее подгибались, ноги отказывались держать тело. Только грудь его служила надежной опорой ее ставшему вдруг беспомощным телу. Лишь когда сознание постепенно возвратилось к ней и мир перестал вращаться, Рейлин увидела, что Джеффри любуется ее грудью. Вспомнив о своем давнем желании, она коснулась ладонями его мускулистых плеч и, прислушиваясь к своим ощущениям, с удовольствием провела кончиками пальцев по твердым и маленьким соскам, спрятанным в темной растительности, покрывавшей его грудь. Тугие, как натянутые канаты, мускулы его живота оказались тверды, как металл, и она восхищенно погладила их, проведя ладонью вниз, от груди к поясу брюк. Голос ее неожиданно сел, и жарким хриплым шепотом она проговорила, прикасаясь к застежке:
— Это нечестно, Джеффри: я голая, а ты — нет.
— Разумная мысль, мадам, — хрипло пробормотал он и, усмехнувшись, чуть отступил, давая ей больше простора для движений.
Руки его не оставляли ее тела, не давали ей остыть, обещая большее наслаждение, чем то, которое она когда-либо знала. Когда с застежкой было покончено, Рейлин стыдливо подняла взгляд, переминаясь с ноги на ногу, покусывая нижнюю губу. Она явно нервничала.
— Помоги мне, — хрипло приказал Джеффри, сметая ее сомнения.
Рейлин слишком увлеклась игрой, чтобы выходить из нее на этом решающем этапе, и потому, подчинившись, потянула брюки вниз, но, увидев его наготу, в страхе замерла. Щеки ее ярко вспыхнули, а тело обдало жаром.
Джеффри стянул с себя штаны, искоса поглядывая на жену, бросил их на пол.
— Все будет хорошо, Рейлин. Это всего лишь плоть и кровь. Ты уже видела меня раньше, — успокоил он ее ласковым шепотом. — Не бойся. Мы созданы друг для друга.
Рейлин затрепетала: только теперь она в полной мере осознала, что очень скоро этот клинок проткнет ее девственную плоть; но Джеффри не дал ее страхам развиться и перерасти в нечто такое, с чем потом будет нелегко справиться. Он накрыл ее рот своим в страстном поцелуе, и Рейлин забыла обо всем. Одно желание владело ее существом: утолить страсть.
Теперь и для Джеффри путь назад оказался закрыт. Она была нужна ему как воздух. Подхватив Рейлин на руки, он отнес ее на кровать и, бросив на смятую постель, принялся медленно водить языком по твердому розовому соску, заставляя ее вздрагивать от ощущения, будто от груди вниз бежит жидкий огонь. В его власти было потушить этот бушующий огонь, утолить нестерпимый голод.
Рейлин не знала, что с ней, какая сила заставляет ее выгибаться ему навстречу и, извиваясь, метаться по постели, лаская и целуя его с той же лихорадочной горячностью, с которой он ласкал ее. Она дрожала, но на этот раз дрожь ее не имела ни малейшего отношения к страху. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и она не выдержит: возбуждение убьет ее.
Между тем, не отрывая от Рейлин алчущего взгляда, Джеффри перешел к ласкам иного рода, более смелым и решительным. Скользнув ладонью по ее груди вниз, до талии и еще ниже, к бедрам, он очень медленно стал подниматься по внутренней стороне ее сливочно-белой ноги. Рейлин вздрогнула, почувствовав, что он вторгся на запретную территорию, по ощущения, вызванные к жизни его умелыми пальцами, ласкающими нежную плоть, были таковы, что она забылась в жаркой истоме и начала задыхаться. Джеффри прижал ее к кровати, добиваясь того, чтобы она, перестав стыдиться себя и своего тела, оказалась целиком в его власти. Лаская свою грудь, Рейлин выгибала спину, предлагая ему себя с похотливой дерзостью, которой прежде в себе даже не подозревала.
И вот настал момент, когда она больше не могла выдерживать охватившего ее возбуждения.
— Джеффри, прошу тебя…
Она не знала, чего хочет, лишь чувствовала, что этот человек как-то может утолить ее голод. Закинув руку мужу за шею, она подтянула его голову ближе и стала целовать его рот, осмелев, лаская его там, куда недавно не могла и взглянуть без стыда. Джеффри замер, затаив дыхание, почувствовав прикосновение ее пальцев к самому чувствительному месту тела. Она касалась его нежно, боясь причинить боль, но он накрыл ее руку своей и принялся учить, что делать. Чувствуя, что больше не в силах сдерживаться, он прошептал:
— О, любовь моя, теперь уже нет пути назад.
Не сводя с нее глаз, Джеффри приподнялся на локтях. Рейлин подняла бедра ему навстречу, закусив губу от неутолимой жажды.
Опустив голову, он накрыл ее рот поцелуем, и в этот момент острая боль пронзила Рейлин. Зажмурившись, она прижалась лицом к уютной впадине между шеей и ключицей мужа, пережидая, пока станет легче. Он поцеловал ее в глаза, потом отыскал губы. Рейлин даже не заметила, когда включилась в игру и стала отвечать на его поцелуи, переплетая свой язык с его языком, с жадным любопытством исследуя глубины его рта.
Она так и не смогла определить точный момент, когда он возобновил движение в ней. Боли не было: напротив, медленное поглаживание внутри ее тела казалось целительным. Потом вернулось возбуждение — оно нарастало со стремительной быстротой, как нарастал темп его движений. Постепенно Рейлин перестала сознавать себя отдельным существом: она словно срослась с ним, они двигались заодно, горячие токи пронзали обоих. Потом их тела накрыла волна, подхватила, подняла в небеса и рассыпалась на мириады ослепительных брызг, вынося на берег: белый пляж из смятых простыней, где они нежились в приятном тепле остывающих углей страсти. Его смуглая рука лежала поперек ее белого бедра, а ее изящная рука распростерлась поперек его темной груди, и эта близость казалась настолько естественной, будто так было всегда. Они действительно растворились друг в друге.
Сонно улыбаясь, Рейлин провела пальцем по груди мужа, чуть царапнув твердый сосок.
— Я могла бы теперь целую неделю проспать, — расслабленно пробормотала она и, нежно вздохнув, добавила: — При условии, что ты останешься со мной.
— Надо приказать, чтобы твои вещи снова перенесли ко мне. — Джеффри поцеловал жену. — И еще мы могли бы принять ванну.
Рейлин приподнялась на локте, с улыбкой глядя в его сияющие глаза.
— Но по-моему, сегодня утром ты уже успел принять ванну. Джеффри усмехнулся, показывая чарующие ямочки на щеках, и, проведя ладонью вниз по голой спине жены, сказал:
— Верно, но мысль о том, чтобы пошалить с тобой в ванне, меня интригует. Надеюсь, ты не откажешь мне в этом невинном удовольствии?
Она ответила ему улыбкой, в которой он прочел готовность к продолжению того, что было начато утром.
— С радостью, но при условии, что и ты не откажешь мне в моих невинных прихотях.
— Все, что пожелаешь, дорогая, все для тебя, покуда ты со мной.